Оглавление
АННОТАЦИЯ
Проклятие пало, освобожденные души потянулись в Навь. Латея, исполнив предназначение, находится между миром живых и мертвых. Охотник идет спасать любимую жену, а тем временем Великий Кагант вступает в войну с Боспорским царством. Сумеет ли Охотник спасти возлюбленную или той суждено блуждать во мраке?
ГЛАВА 1
Проклятие пало. Мара, чтобы навести порядок в Нави после нашествия сотни и тысячи душ из Урусу, расширила круг помощников. Она присовокупила к ним мавок.
Вороны разных мастей и раскрасок ютились на ветвях. Они, беспрестанно каркая, нависая над душами и превращая их в неясные очертания, которые здесь, в Нави, называются Тенями. И у Теней два выхода – либо вернуться обратно, в Явь, уже в новом облике, или пройти через Правь, чтобы переродиться и помогать богам.
Куда девать бывших жителей Урусу – Мара слабо себе представляла.
Если вы думаете, что Навь представляло собой мрачное и тихое место, то глубоко ошибаетесь. В Нави всегда светила кроваво-красная луна, что, отбрасывая грязновато-серый свет, чуть притрагивалась к неясным теням. Постоянно звучала и обрывалась чья-то речь. Пол вздоха. Пол дыхания. Всего наполовину.
Мара обошла владения – местная нечисть разбежалась. Конечно, никто не хотел получить наказание за нерасторопность. Попрятались многорукие чувырлы, спрятались в норы полудикие волки, прирученные богиней стужей еще в юности. Мара растянула губы в улыбке. В Нави она могла вдоволь колдовать, замораживая и размораживая огромное пустынное пространство, не причиняя особого вреда Яви.
***
Яга потеряла магию окончательно и бесповоротно. Творить волшебство она не в силах. Но вот заняться ворожбой, сварить какое-нибудь зелье, да сопроводить души в Навь. Облегчить роды, вылечить болезнь. Она ведала силы природы и применяла их. Когда Яга покидала избушку и удалялась в ближайшие села, слава опережала её. Её ласково прозвали ведьмой.
Кощей не покидал её. Он чуть изменился внешне – величаво носил терновый венец, с гордостью пугал нерасторопных путников.
В делах и заботах проходили их дни. Яга уже и запамятовала, что у неё живет неуспокоенная душа Латеи. Об этом в одном из вечеров напомнил муж, Кощей.
— Что ты намерена делать? — спросил он.
— Верну её душу обратно в тело, — проговорила старуха.
— Ты не сумеешь, — возразил ей Кощей. — Это должен делать её возлюбленный и муж.
— Значит, будем ждать его, — огрызнулась Яга.
Характер у старухи безнадежно испортился. Возможно, виной тому полная потеря магических способностей. Возможно, переправляя тысячи душ из проклятого Урусу, она чересчур утомилась. Бывшая княгиня замучилась отвечать на вопросы тех, кто из-за её сыновей несколько лет подряд проживал один и тот же день. Тысячи вопросов. И тысячи ответов.
Кощей угрюмо покачал головой. Он-то привык к железному характеру женушки, привык к ней. Он столько лет любил! Даже после смерти, благодаря Маре, он находился рядом с ней. Но постепенно воспоминания будто стирались, уходили. Он не мог вспомнить, что было до того, как он превратился в Кощея. Он забыл собственное имя.
Кощей почесал лысую макушку. Его озадачило. Он, действительно, не мог припомнить, что случилось раньше! Будто он постоянно жил в избушке, рядом с Ягой. Переправлял души в Навь. Да распугивал народ, за что получил звонкое прозвище «костлявый бессмертный». Яга частенько распекала его за своеволие. Но все равно отпускала его бродить по землям, пока сама ворожила, да предсказывала погоду по просьбе князей.
К несчастью, и до них дошли слухи о войне, что происходила в Великом Каганате. Князь Володимир сражался с боспорским царем Левконом. Противостояние молодости и умудренности опытом. Схлестнувшиеся реки крови за женщину – здесь мир себе не изменяет.
— Ну, а что мы сделаем? — каждый раз вопрошал Кощей. — Мара наказала нам сопровождать души в Навь.
— Мы могли бы отправиться воевать, — никак не успокаивалась Яга.
— И кто бы следил за переходом меж мирами? — интересовался мужчина. — Не дури, Ягинишна, на войне пусть воюет молодежь.
— Сердце кровью обливается, когда вижу детей с мечами наперевес. Князь Володимир и юнцов призвал под свое крыло, — проговорила старуха, вздохнув.
Немного отвлекало старуху от горестных мыслей перебирание трав, да приготовление отваров, проговаривание заговоров. Она, увы, сумела отстраниться лишь ненадолго. В избушку затарабанили с силой. Кощей пошел открывать двери, впуская заблудшую душу.
На пороге, сгорбившись в три погибели, ютился детина чересчур высоко роста. Он говорил и говорил, исторгая слова с такой силой, будто они придавливали его к земле. Ни Яга, ни Кощей не посмели вставить и слова, пока детина не выговорился. Наконец, он выдохся и устало привалился к стене. Перемазанный кровью, с раной, что тянулась сквозь него, он бешено вращал глазами.
— Я тебя провожу, — первым отмер Кощей.
Яга, оглушенная, не сразу сообразила, что мертвый князь вызвался довести детину до Нави. Она неосознанно перебирала травы, пока коловертыш, мяукнув, не прыгнул ей на подол сарафана. Старуха согнала с себя черного кота и, усевшись на лавку, принялась со знанием дела кашеварить.
Правда, еда ей уже давненько не требовалась и делала это она скорее по привычке. Коловертыш, чтобы принести пользу, лапами месил тесто, пока Яга, отвлекшись, пыталась сообразить, зачем ей в тесте травы. Так и не придумав для ромашек ничего другого, она всыпала засушенные цветки в тесто.
В дверь снова постучали. Бросив тесто на коловертыша, Яга открыла дверь. И закашлялась. Добрая девочка из соседней деревушки держала в руке охапку ярко-красных маков.
— Яга, это тебе! — улыбка расчертила детское личико.
— Спасибо, — поблагодарила старуха, принимая в дар злосчастные маки.
Она не захотела расстраивать ребенка и с трудом выдавила из себя улыбку, пока по её лицу катились кровавые слезы. Мак с недавних пор представлял для неё опасность, заставлял в прямом смысле бурлить кровь и пузыриться кожу. Она потянула дверь на себя, закрываясь.
Бросила мак в жерло печки. Ей полегчало. Мара, конечно, подарила ей жизнь, но забыла или не захотела предупреждать о маке. А цветок причинял невыносимую боль.
Яга осела на лавку. На пальцах до сих пор желтели следы от мака. Коловертыш принес воды, вылил ей на ладони. Яге значительно полегчало. Она опять принялась за тесто.
Латея приподняла голову. Её морозило. Старуха, естественно, дала ей ворох одеял, но это её не согрело. Девушка приподнялась на локтях и выдала: «Воды». Собственный голос она не узнала. Будто прошел легкий ветерок. Девушка осмотрела себя. Она, словно истончилась.
— Что со мной? — спросила она.
Яга не ответила. Латея привстала – её пошатывало. Она провела ладонью по шее – ни цепочки, ни ключей.
Последнее, что она помнит – освобождение Урусу. Последний ключ, приложенный к камню в её родной деревне. А деревни-то и нет. Или сгорела, или сожгли. Хотя второе более вероятно – князья могли перестраховаться и выжечь тех, кто умеет отношение к Проклятию.
Жизнь проносится перед ней калейдоскопом разрозненных обрывков. Воспоминания из детства, юности и отрочества смешиваются.
Последняя мольба Охотника. Последний вздох. Вереница испуганных людей. Изба. Яга. Нежданная спасительница хлопочет вместе с черным котом возле печки. Наверное, хочет испечь сладкого пирога.
— Где я? — снова спросила девушка.
И вновь нет ответа. Старуха настолько увлечена занятием, что не замечает её. Латея на цыпочках двигается к двери, касается ручки. И понимает – если выйдет, не спасется. Она оборачивается к Яге – та сама спокойствие.
— Что ты сделала? — вновь попробовала Латея.
— Увела тебя от Нави, дуреха, — наконец, выдает хозяйка избы.
— Зачем? — спросила она. — В Нави мой покой меня ждет.
— За тобой придет Охотник, — проговорила Яга.
— А, если не придет?
Вопрос повисает в воздухе. Как всегда, без ответа, Старуха загружает на лопату круглое тесто и отправляет его в печь. Латея некоторое время наблюдает за ней и возвращается к одеялам.
Она измучена. Она дико устала. Она хочет найти умиротворение и не находит его. В груди рождается мучительный стон.
Она будто видит перед собой Охотника. Мужчину, который взял её в жены, мужчину, который идет за ней на край света. Изможденное морщинами лицо, широкие плечи, гордая осанка. Запертое внутри страдание по дочери.
— Я полюбила, — шепотом осознала Латея.
Она безумно скучает по Охотнику. Она закрывает глаза и видит его ласки. Чувствует на себе его руки. Представляет, как он говорит с ней. И так ясно представляет, как он широким шагом спешит к ней.
— Дитятко, жди, — велела Яга. — Придет он за тобой.
— Ты не сможешь укрывать её вечно! — раздался в избе громовой женский голос.
Коловертыш зашипел. Яга растянула губы в улыбке. Она наложила охранные заклинания, что сдерживают силу Мары, не позволяя ей войти в дом.
— Я успею дождаться Охотника, — возразила старуха.
— Латея – моя! — прогремела богиня стужи.
— Ты получила расплату сполна, — ответила бывшая волшебница.
— Девушка должна дойти до Нави. Запомни, Яга, — ярилась Мара. — Иначе не миновать беды людям! Помяни мои слова, когда спасешь её душу.
Латея накрылась одеялами с головой, пока шел разговор. Она и половины не поняла, о чем спорили женщины. Предупреждение Мары она восприняла всерьез и в задумчивости покусывала губы. То она хотела вырваться из тисков Яги, то, наоборот, ждать дальше Охотника. Так ничего для себя не решив, она погрузилась в беспробудный сон.
ГЛАВА 2
Кощей вернулся далеко за полночь. Ягу он застал спящей за столом, коловертыш дремал на печке. На столе дымился пирог с ромашками. В ворохе одеял боролась сама с собой Латея. Почесав макушку, Кощей приподнял Ягу и перенес её на кровать. Его сердце потяжелело от дурного предчувствия.
Он не сомкнул глаз, любуясь луной в вышине. Заметив на ладони кровавые разводы, он не сообразил, что это кровь того детины из дружины князя Володимира. Множество мыслей проносились в голове кощеевой.
Урусу, конечно, то же не раз и не два воевало. Всё хотело расширить территории. И с боспорским царством, и с поляками, и с кочевниками шли битвы до рассвета. Великий Каганат, что возник на обломках проклятого государства, по сути, продолжал кровавую традицию. И ради чего?
Месть, конечно, хороша. Но одной местью не выиграть войны. Боспорское царство пробовало на вкус границы, засылая конные отряды. Заходя то с востока, то с запада, боспорский царь рассылал карателей. Сжигал деревни и скот. Князья, занятые сражениями, увы, не в силах защитить народ от набегов.
«Что же делать?», — рассуждал Кощей, думая долгую думу.
Григорина, старшая жена князя Володимира, не спешила содействовать изгнанию отрядов Боспора, чего-то выжидая. В народе уже пошли толки, что сгубить она хочет князя и сама властвовать. Народная молва быстро распространялась, делая Григорину чуть ли не главной виновницей бед Каганата.
«Что же делать?», — думал Кощей.
Единственная дочь князя уехала, чтобы править вместе с мужем в Волжской Булгарии. Дружинники вряд ли согласятся с тем, чтобы Ирина вернулась и навела порядок, пока отец воюет. Не потерпят женщину, чтобы будет ими руководить.
Заместитель князя, ближайший друг, Всеслав не отличался крепким здоровьем. Тщедушный, болезненный, он не вселял надежд. Однако исправно исполнял любые поручения Володимира, касающиеся управления Каганата. Но и он не в силах изгнать боспорцев, что чаще и чаще то тут, то там атакуют границы.
«Что же делать?!», — подумал Кощей.
***
Война с Боспорским царством продолжалась пятый месяц. Ряды воинов и со стороны Каганат, и со стороны Боспора значительно поредели.
Князь Володимир разил врагов яростно. Дико. Словно разбуженный зверь, готовый наброситься на нерадивого хозяина. Другие князья давно перестали поражаться подобному поведения правителя. Ингвар, как волк, во всем поддерживал Володимира. Доромир пытался воззвать к разуму, но тщетно. И только Велес понимал горе княжеское. Он сочувствовал Володимиру, потерявшему любимую жену. Бравлин часто уезжал с места действий, чтобы принять тянущиеся со всего Великого Каганата войска.
Дочь Володимира, Ирина, прислала лучших наемников, убедив в этом своего мужа, царя Волжской Булгарии. Прожженные в войнах наемники честно отрабатывали звонкие монеты, опережая и пехоту, и лучников.
Володимир схватился за голову. От головной боли не спасали ни растирки, ни советы лучших знахарей. Умывшись студеной водой, он ощутил облегчение. Правда, ненадолго.
Он потянулся за хмельной брагой. Выпивка ненадолго отвлекала его от мыслей. Дома ждала Григорина. К ней возвращаться совершенно не хотелось.
— О чем грустишь, княже? — пробасил Ингвар.
— Икуба даже пожить не успела толком, — проговорил Володимир.
— Найдешь новую любовь. Мало ли девок в Великом Каганате, — сказал Ингвар.
— Не хочу я новой любви, — поделился князь. — Стар я стал для любви.
Ингвар примостился рядом с Володимиром. Забрал из его ладоней брагу, отхлебнул и вернул обратно. Плененные жительницы Боспора не привлекали, увы, взора кагана. Он до сих пор сокрушался о любимой женщине, убитой на его глазах карающей ладонью Левкона.
— Не грусти, княже, — сказал Ингвар. — Уверен, что скоро тучи рассеются и выйдет солнце.
— Хорошие слова. Бальзам на мою израненную душу, — произнес Володимир, невесело усмехнувшись.
Ингвар вытянул из рук князя брагу. Володимир пристрастился к выпивке и, к сожалению, не стеснялся этого увлечения. Велес пытался вразумить кагана и потерпел сокрушительное поражение.
Завтра предстояла новая битва. А для этого потребуется трезвая голова.
— Наши воины выловили шпионов боспорского царя, — пробасил Ингвар.
— И что шпионы? — вяло поинтересовался Володимир.
— Убиты, княже, — поделился мужчина. — Правда, успели перед отправкой в царство Мары поведать, что Левкон получил сотню новых наемников. Греция прислала на прошлой неделе.
— Что ж, у нас воинов пока хватает, — проговорил каган.
Ингвар решил умолчать о том, что часть воинов позорно бежала, часть – не была готова к предстоящей битве, часть – лежала в курганах, часть – выпивала и баловалась россказнями об Урусу при свете костра. Володимира расстраивать как-то не хотелось.
К тому же, посланные для разведки воины до сих пор не вернулись. Хотя день давно клонился к закату, и по земле поползли темные тени.
В поле, где расположились войска Великого Каганата, шуршала мышь. Отдельные воины занимались тем, что в стеблях озимой пшеницы ловили маленьких мышек ради забавы. Их веселых смех перекатывался над лагерем.
Володимир покинул шатер и очутился на свежем воздухе. Ноги его совсем не держали. Опираясь на плечо Ингвара, великий князь обвел взглядом и маленькие костры, и ловлю мышей. К горлу подкатила тошнота. Он вырвал у зазевавшегося Ингвара брагу и опять выпил.
— Хватит, каган, — осадил мужчину подошедший Велес. — Хватит себя мучить. Надо отомстить выскочке из Боспора.
— Да, ты прав, — пьяно улыбаясь, откликнулся Володимир. — Где моя наложница?
— Здесь, княже, — проговорил Велес, ведя под локоть девушку в длинной тунике. — Наслаждайтесь ночью.
— Спасибо, — поблагодарил его от всей души князь.
Он уволок девицу в шатер. И такая страсть обуяла Володимира, что он и не раз и не два наслаждался юным телом, в пылком порыве шепча имя Икубы. В исступлении повторяя её имя, князь и заснул.
Утром протрубили общевойсковой сбор. Володимир клича не услышал, похрапывая. Он очнулся, когда войска уже отошли далеко вперед, выстраиваясь. Наспех одеваясь, он растолкал гречанку – та ответила ему какой-то тарабарщиной. Володимир заскочил на коня и понесся вскачь.
Доромир, Ингвар, Велес и Бравлин что-то выкрикивали, пытаясь перекричать ветер. Раздав указания, они дружно двинулись вперед. Володимир плелся за пехотинцами. Ночь он провел тяжело – голова раскалывалась от браги.
И снова бой. Отчаянный, лишающий сил. Снова звон оружия, крики боли и мольбы о помощи. Кровь. Много крови. Обагренная едва-едва появившаяся зеленая трава. Кажется, что металлический привкус ничем не перебить.
Солнце вышло из-за вершин деревьев. Сеча пошла с новой силой. При свете дня воины приходили в неистовство – им чудилось, что Ярило поощряет их правое дело. Возможно, боги и проявляли благосклонность к сражению за свободу Великого Каганата – то мне неведомо точно.
***
Охотник брел слишком долго. Он утомился. Но ради Латеи упрямо, как вол, шагал вперед. Слезы на его глазах практически высохли. Он горевал о любимой, но его гнала надежда. Надежда, что Латея не успела перейти в царство Мары, и у него есть небольшой шанс вернуть её душу обратно, в мир Яви.
Он сражался слишком долго и невыносимо. Его собственная дочь получила покой – об этом она поведала сама, во время сновидения. И только ему не до покоя. Велико желание вернуть Латею. Не дать ей уйти в царство Мары, откуда выхода уже не будет.
«Потерпи, моя маленькая, я иду, — рассуждал Охотник. — Любимая, умоляю, дождись меня. Я близко. Я почти дошел!».
Черный ворон, каркнув, перелетел с ветки на ветку. Угрюм упорно не замечал ворона. Тогда птица, прокаркав три раза, обернулась черноволосой девушкой в темной рубахе. Мара явилась.
— Я знаю, куда ты идешь и зачем, — проговорила богиня.
— Ну, и что? — спросил Охотник.
— Латея мой трофей, — оскалилась женщина. — Моя плата за проклятие Урусу.
— Латея моя жена, и я её спасу, — возразил он.
Мара злобно оскалилась, будто волчица. Влюбленному мужчине обычно труднее всего объяснить простые вещи. Плата за прошлое, плата за проклятие – назови как угодно, но Латея должна попасть в Навь.
— Ради неё ты готов выступить супротив меня? — поинтересовалась она.
— Да, Мара, — ответил Охотник с достоинством.
С последней встречи они оба изменились. Волосы Мары потемнели. В её движениях появилась плавность вместо резкости. Она сбросила с себя зиму, как змея сбрасывает шкуру. Вместо белоснежного сарафана и белой шубки – темно-синяя рубаха и кокошник на голове.
Охотник сменил шкуры на рубаху и штаны. Правда, он сделал себе меховой плащ, потому что в царстве смерти дико холодно.
— Боюсь, Латея не оценит твоей жертвы, — попробовала его отговорить Мара.
— Она меня любит, — настаивал Охотник.
— Глупец! — не сдержалась богиня.
Объяснять, почему нужно Латеи дойти до Нави – бессмысленно. Разговаривать – тратить попусту время. Мара опять обернулась вороном и скрылась высоко в небесах.
Охотник продолжал путь. Он не изменил решения. Что ж, если ради возлюбленной надо пойти против самой богини смерти – он готов. Он готов выдержать, что угодно, лишь бы снова увидеть её, снова приласкать её. Ох. Сердце заходится в волнении в предчувствии встречи.
«Дождись меня, Латея», — мысленно просил Угрюм.
Зарядил дождь. Тяжелые капли падали на голую землю, где с трудом пробивались ростки растений. Охотник набросил капюшон на голову. Ветер зашумел в ветвях, качая ветки.
Весна упорно перенимала права у зимы. Правда, переход получился дождливым и мерзким. Лужи высохнуть не успевали, как вновь приходили грозовые тучи, заволакивая мрачное небо. Солнце изредка показывалось среди туч, бросая редкие лучи. Увы, земля не успевала даже немного прогреться и по утрам прохлада пробирала до костей.
— О чем задумался? — спросил кто-то.
Охотник обернулся. Он пришел к берегу то ли реки, то ли озера. А из воды выглядывала девушка, опутанная зелеными водорослями.
— Ты кто? — спросил Охотник, залюбовавшись незнакомкой.
— Мавка, — проговорила девица.
— Как ты умерла? — поинтересовался мужчина, сбрасывая с себя морок.
Девушка встрепенулась. Она скрылась в воде. А на поверхности показались белые кувшинки с зелеными листьями. Мавка, выплыв наполовину, принесла ему одну из кувшинок.
— Полезла за ними. Тебе нравятся мои цветы? — невинно поинтересовалась она.
Охотник кивнул в ответ. Злить мавку в его планы не входило. Мало ли, вдруг утащит в трясину, и он не доберется до возлюбленной жены. Мавка, тем временем, все приносила и приносила кувшинки. Наверное, она умерла не так давно, утопившись, поэтому жаждала обычного человеческого общества.
— Мне скучно здесь, — пожаловалась девица.
— А где же твои сестры-утопленницы? — с удивлением спросил Охотник.
— Мара забрала их в Навь. А меня оставила в одиночестве в наказание, — поведала мавка обидчиво.
Мужчина поблагодарил за кувшинки и пошел прочь от воды. Ему в спину неслись ругательства мавки. Он предпочел отойти подальше – присоединяться к мавке он явно не собирался.
Мавками называли утопленниц. Мавки селились и в озерах, и в реках, и в морях. Сверху – девушки, снизу – рыбий хвост. Они заманивали нерадивых детей, юных дев и мужчин сладкоголосым пением или завлекательной историей, а потом – замучивали до смерти, если им что-то приходилось не по душе. Мавки были очень доверчивы и наивны. Но их наивность и доверчивость могли обернуться для человека либо спасением, либо гибелью.
Будучи созданиями богини смерти, мавки подчинялись богини смерти. И нередко в сети мавок попадали неугодные Маре люди, которых предстояло отправить в Навь. Вероятно, мавок призвала богиня стужи, чтобы переправить всех тех, кто слишком долго находился между жизнью и смерть в государстве Урусу. В помощь Яге и Кащею, что стерегут проход между мирами.
«Наверное, мне надо наведаться к Яге. Может, старуха что подскажет», — почесал голову в задумчивости Угрюм.
Сын лешего обладал небольшим магическим запасом. Его хватило, чтобы чуть-чуть отдалить действие проклятия волшебницы Лилы. Совершенно маленький срок, чтобы успеть выполнить предназначение и освободить Урусу. Теперь же Мара требует плату. Причем справедливо требует, увы.
«И все опять из-за магии», — вздохнул Охотник.
Когда Угрюму исполнилось примерно лет семь, умерла мать. Женщина уходила тяжко, иногда приходя в сознание. Отец-леший перепробовал всевозможные травы, но ничего не помогало. Тогда отец прибегнул к ловкости – он магией отсрочил кончину матери.
Правда, мать долго не протянула. И, умирая, она обвиняла отца в расплате. За ней приходила сама Мара. Богиня смерти разрушила наложенное заклинание на мать и забрала её душу, обернувшись черным вороном.
ГЛАВА 3
Князь Володимир не знал устали. Он врывался в гущу сражения, призывая Мару. Тщетно. Бравлин, Ингвар, Доромир и Велес отговаривали его от безумных затей, впрочем, не всегда успешно.
Наложницы, подосланные к кагану, изредка удерживали того от выпивки. Но большей частью Володимир после одной ночи прогонял их. Правда, одна из боспорских девиц, то ли Лореа, то ли Лирэйн, вроде, приглянулась князю. Может, конечно, дело было в напевной речи девушки или её иноземном происхождении, напомнившим Володимиру его любимую Икубу. Частенько каган засыпал и просыпался с её браслетом. Убаюкивал его, словно браслет мог ожить и напомнить ему о потерянной любви.
Утешился ли князь? Сумел ли оправиться после страшного удара судьбы? Не ясно. Володимир и сам не понимал.
Наложница возилась с туникой, краснея под его пристальным взглядом. Она проговорила тарабарщину, и Володимир не понял из её речи ни слова. В отличие от Икубы, новая влюбленность была упитанной и высокой блондинкой. С полными грудями, которые он обожал ласкать.
Володимир разомлел от неги. В ворохе одежды, прикрытый куском ткани, он наслаждался покоем и тишиной. Обагренный кровью врагов, потный, в самом большом шатре, он прислушивался к звукам лагеря. Пока девица собиралась, он через колеблемую ветром ткань шатра разглядывал кусочек неба с полумесяцем. Выступили звезды, будто их кто-то рассыпал по небосводу через решето.
— Замечательная ночь, — вслух проговорил Володимир.
Девица что-то зачастила на незнакомом языке, князь махнул на неё рукой. Он был слишком счастлив, слишком спокоен, чтобы размениваться на слова.
Ингвар заглянул к нему утром. И застал кагана храпящим от души. Ингвар легкой поступью вернулся к остальным князьям, у них собрался военный мини-совет. Велес вечером предложил подобную идею, его поддержали.
— Володимир объят войной, — сказал шепотом Доромир. — Он жаждет отомстить Левкону.
— На Великий Каганат нападают отряды Боспора, — взял слово Бравлин. — Григорина ничего не делает, чтобы защитить наш народ. Всеслав слишком хил, чтобы управлять Каганатом.
— Что ты предлагаешь? — спросил погрустневший Велес.
— Вернуть Ирину, — проговорил Ингвар. — Она молода, горяча, и быстро наведет порядок на границах.
— Ирина, конечно, пошла в отца, но она все-таки женщина, — возразил Доромир. — Неужели мы согласимся, чтобы нами правила женщина?! Да еще вкупе с булгарином.
— Булгарин не будет править однозначно, — сказал Бравлин. — Народ не примет иноземного правителя.
Каждый из князей крепко призадумался. Так ничего и не решив, решили послать весточку Ирине, попросить её ненадолго вернуться на родину и помочь матери с отцом навести порядок в Каганате. Велес писал письмо, он же и послал гонца, готовый в любой момент принять на себя удар от Володимира.
***
Волжская Булгария нравилась Ирине безмерно. В доме мужа к ней отнеслись благосклонно. Принимая решения, Альмас частенько советовался с ней.
Незнакомая обстановка сначала тревожила и пугала Ирину, но постепенно она свыклась. Да и Альмас уделял ей внимания, поясняя и объясняя непонятные для неё вещи.
Ирина прочитывала письма, что приходили из Великого Каганата. Её глаза бегали по строчкам, выхватывая отдельные слова. И чем больше девушка читала, тем больше она хмурилась.
За семь месяцев, проведенных рядом с любимым мужем, она окрепла и округлилась. Радостная весть о будущем материнстве застала её в пути к Волжской Булгарии. Не веря собственному счастью, она, смущаясь, поведала об этом Альмасу. Муж обрадовался, и она угомонилась.
Девушка ходила, перекатываясь и держась за живот, но непременно с улыбкой на лице. Она нередко разговаривала с животом, с нетерпением ожидая появления младенца.
Новости с родины окончательно расстроили Ирину. Соленые капли закапали на берестяную бумагу. Она отложила чтение, громко всхлипнув.
— Что такое? — с беспокойством спросил Альмас, тоже читающий донесения своей страны.
— Мне написал Велес, — проговорила она. — Он говорит, что моя мать ничего не делает для защиты народа от боспорских набегов. Велес умоляет меня приехать, чтобы помочь матери и поддержать отца.
— И тебе, и ребенку вредна поездка, — сказал Альмас. — Неужели без тебя никак?
— Боюсь, если я не поеду, все станет гораздо хуже. Матери застилает глаза жажда власти, — произнесла задумчиво Ирина.
Альмас подошел к ней, положил ладони на плечи и слегка помассировал их. Вытянув жену из объятия мягкого кресла, он уложил её на кушетку.
— Тебе нужно больше отдыхать, — пожурил её мужчина.
Стянув с неё сафьяновые сапоги – своеобразная дань родине, Альмас массировал её ноги. Подбираясь к голеням и бедру, производя легкие касания, он утихомиривал и себя, и жену.
Конечно, он никуда не намеревался её отпускать. Тем более – одну. С другой стороны, Альмас не мог бросить и собственное царство – угодливым советникам он совсем не доверял. Один раз советники уже подвели его, обозвав бастардом и выродком.
Да, Альмас – внебрачный ребенок царя. И он приложил немало усилий, чтобы прийти к власти. Приструнить вшивых советников оказалось сложнее всего. Ему ставили палки в колеса, его решения подставляли под удар. Но Альмас все равно добился своего. Он взошел на престол законным наследником, буквально вырвав из рук умирающего отца завещание и последнюю волю. Обуреваемый ненавистью и злостью, он заключил старшую сестру в крепость, приставив к ней самую строгую стражу. Он ненавидел отца. Ненавидел, когда его унижали.
— О чем ты думаешь? — ворвавшись в водоворот его мыслей, поинтересовалась Ирина.
— О превратностях жизни, — проговорил Альмас.
Мужчина снова ушел глубоко в себя. Сестру он тоже ненавидел. Истинная наследница, дочь своего отца, гордячка, она стойко сносила любые мучения. Альмас бесился сильнее от её поведения. Да еще имя ей отец выбрал, статное, царское. Сельвия. Старше его на два года. Небольшая разница, но какая разность статусов и положений!
Сельвию прочили в наследницы, готовили к этому на протяжении жизни, в отличие от Альмаса. Переворот произошел быстро и безболезненно – никто не посмел спорить с волей умершего владыки Булгарии. Правда, нашлись недовольные. Их Альмас устранил огнем и мечом. Причем буквально. Особо надоевших ему советников он убивал поистине зверски – перерубал на части или сжигал на костре.
Ему посылали проклятия, естественно. Однако больше никто не преграждал ему дорогу, и он вскоре занял место царя. Царя Волжской Булгарии. Как единственный наследник и сын. Но о Сельевие никто не забыл, к сожалению. По дворцу продолжали упорно ходить слухи о ней.
— А правду говорят, что ты заключил сводную сестру в башню? — спросила Ирина с любопытством.
— Наговоры, — сказал Альмас. — Лекарь говорит, что будет мальчик у нас. Вероятно, тебе стоит и вправду больше отдыхать, и следовать его советам.
— Хорошо, любимый, — согласилась она, заметив быстрое изменение в лице мужа.
Альмас, закончив массаж, вернулся к письмам. Он пробежался по её почте, мрачнея. Ирина потянулась – её истомило ожидание и неизвестность. Да и пугающие новости из Великого Каганата не предвещали ничего хорошего.
Правитель Волжской Булгарии не хотел влезать в войну. Он только недавно укрепил единоличную власть в стране. А становиться третьим между Каганатом и Боспором – себе дороже. Ради Ирины он бы пошел на многое, вряд ли только в битву. Но жена рвалась на помощь родителям и удерживать её – тоже неправильно. Да и посоветоваться не с кем, к сожалению.
— Я поеду с тобой, — наконец, решил для себя Альмас.
— И оставишь Булгарию без правителя? — удивилась она.
— Правитель останется. Я не передам никому из советников власть, — пояснил мужчина. — Пока ты будешь править вместо отца, я возьму под крыло мое государство.
— Мудрое решение, — проговорила Ирина, ощутив легкий укус беспокойства и недомогания.
Она решила пока не делиться с ним опасениями. Григорина ни за что не отдаст власть без боя – слишком очевидно. Всеслав давно превратился в её игрушку на шарнирах это не заметит только слепой. Однако отец именно такой сейчас – ослепленный местью.
Ирина с тяжелым сердцем собирала вещи в дорогу. Лекарь, конечно, отговаривал от поездки, давал сильнодействующие настойки для успокоения и избавления от недомогания. Но поддержки от лекаря девушка и не предвкушала. Скорее её заботила мать и её действия на родине. Вместо противодействия боспорским набегам – молчание. Вместо защиты – отстранение от дел.
«Григорина опять воду мутит. Сначала она изгнала Фаэль, потом Икуба сама себя опорочила и привела на Каганат Боспор. А ей этого мало! Хочется больше власти. Хочется занять место отца и править единолично.
Пока отец мстит Боспору, она снова плетет интриги. Мало ей смерти моего брата! И всегда было мало», — рассуждала девушка.
Ирина складывала платья в кованые сундуки, неосознанно перебирая вышивку, сделанную ей еще года полтора-два назад. Тогда она ничего не подозревала о планах матери, её окружали заботой и вниманием Икуба с Фаэль. Молодые женщины давно превратились для неё в поддержку и опору, в отличие от той же Григорины.
ГЛАВА 4
Если вы думаете, что Навь — это огромная пустыня, населенная Тенями и душами, то глубоко ошибаетесь. Навь — это постоянная зима. Вечный холод. Белоснежное пространство, с замерзшими деревьями. Вечно светит луна, не сходящая с небосвода. В полутенях прячется различная нечисть, что призвана помогать Маре с душами.
Пожалуй, после освобождения Урусу работы у богини смерти прибавилось. Тени бродили неприкаянные. Вороны, что превращали души в Теней, молили о перерыве или хотя бы о передышке. Но Мара была непреклонной.
Набрав в руки красную рябину, она, поедая замороженные ягоды, присела на большом пне. Мороз её не покусывал и не причинял боли, естественно. Ярко-красный сарафан и кокошник такого же цвета, распущенные волосы. Она наслаждалась замужеством.
— Матушка-зима, — каркнул серый ворон, — будут какие-нибудь особые поручения?
— Конечно, будут, — усмехнулась Мара. — Весь люд из Урусу обратить в Теней и отправить в Правь. Всех.
— Без разбору? — уточнил ворон.
— Конечно, с разбором! — возразила молодая женщина. — Я не собираюсь потом отчитываться перед отцом, если ты вора из Урусу вернешь обратно в Правь.
— Будет исполнено, матушка-зима, — прокаркал серый ворон, нахохлившись и приняв важный вид.
Мара улыбнулась. Ашера она любила больше всех остальных воронов. Он всегда отличался исполнительностью, ответственностью и по сути – приглядывал за Навью, когда она отсутствовала. На советника в полном смысле этого слова он не тянул, зато отлично контролировал и мавок, и обширную территорию, выслушивая истории от Теней, нашёптывающих во тьме.
Тени походили на призраков, только они более тонкие и невесомые. Они – основные жители Нави.
Мара, покончив с рябиной, вытащила из котомки парочку кусочков свежего мяса – кровавые разводы остались на её руках. Вороны, слетев с ветвей, с удовольствием клевали. Клювами они быстро уничтожили внушительный кусок.
— Спасибо, матушка-зима! — поблагодарили вороны, каркая на разный лад.
Богиня стужи, сформировав ледяной шар, устроила снегопад. Навь утонула в белом круговороте снежинок, покрывалом укрылись деревья, сосульки замерзли на ветвях. Мара обожала зиму в любом её проявлении. Она заставила подуть северный ветер, замораживая пространство. Теням её представление понравилось – они хлопали в ладоши, рождая словно перекат дождя.
Богиня смерти скромно потупила взор. Её замужняя жизнь тянулась медленно и тягуче. До брачной постели, увы, так и не дошли. Мару ждали дела в Нави, а Сварог пропадал в кузнице. Теперь же, расправившись с необходимыми делами, она возвращалась домой.
Муж находился там. Сварог растопил печь, вынул дымящийся каравай, налил себе браги и, сведя брови, хмуро сидел за столом.
— Что такое? — поинтересовалась Мара обеспокоенно.
— Ты задержалась, — проговорил мужчина.
— Прости, — повинилась она, — проверяла все ли в порядке.
— Идем, — сказал Сварог, протягивая ей ладонь.
Мара шла за мужем в спальню. Там они предались, наконец, любви. Обессиленные, они рухнули на кровать. Мара прилегла на грудь Сварога, медленно вдыхая и выдыхая. Её черные волосы взлохматились и разметались. Мужчина дышал часто-часто, теребя собственную шевелюру.
— Ты этого ждала? — поинтересовался он, словно насытившийся кот.
— Да, именно этого, — произнесла Мара. — Ты бесподобен.
— Спасибо, ты тоже, — откликнулся мужчина довольно.
Лежа в тишине и покое, они вскоре уснули, обнявшись.
***
Жива с гордо поднятой головой выхаживала в Яви. Она сеяла цветы, возделывала землю, распускала подснежники, устраивала таяние льда на реках. Зеленоволосая богиня жизни, одетая в эфемерное длинное сиреневое платье творила магию. Она избавлялась от снега, растапливала лед и призывала южный ветер.
Пышущая здоровьем Жива, с раскрасневшимися щеками, избавляла и возрождала природу после зимы. Она помогала зверькам выбраться из нор, будила медведицу. Сосульки таяли, растаивала и зима.
— Отличная работа, дочь, — проговорил Род с одобрением.
— Спасибо, — откликнулась Жива. — А где Мара?
— Ушла к себе. В Нави побывала и вернулась к Сварогу, скорее всего, — сказал беловолосый старик. — Ашер говорит, что она утомилась после люда из Урусу.
— Конечно! Я бы тоже утомилась, — сказала богиня жизни. — Не представляю, как она простила Болеслава и Лилу, дав им вторую судьбу.
— Прошлое должно оставаться в прошлом, — философски заметил Род.
Жива повела плечами. Мара – старшая сестра, Лада – средняя, а она – младшая. Её руки никто не просил. Ей самой никто не приглянулся ещё. А Жива жаждала окунуться в водоворот любви – все-таки ей недавно минуло шестнадцать весен.
— Может, тебе к людям выйти, — задумчиво протянул Род. — Развлечешься и отдохнешь.
— С радостью, отец! — воскликнула Жива.
Род потребовал перстень с изумрудом. Девушка сняла с пальца колечко и преобразилась.
Зеленые волосы превратились в ярко-рыжие. Она приземлилась на землю, поправив подол платья. К ней уже спешили старик со старухой. Первый представлял собой один скелет, без костей, вторая – передвигалась на ступе и управлялась с метлой.
— Как-так? Жива? — ахнула старуха.
— Да, это я, — с сомнением протянула богиня жизни.
— Раньше меня звали именем на букву «л», — протянула старуха. — Ты в землях Мары, дитя! Бедная девочка моя.
— До людей тут рукой подать, — прошамкал Кощей. — Я провожу тебя в Явь.
Жива осмотрела – весна, навеянная ей самой в Яви, не добралась до этого всеми забытого уголка. Сугробы лежали, с веток срывались капли. Солнце находилось высоко-высоко в небе. Свет, отраженный от белого пространства, слепил глаза. Девушка прищурилась, прикрывая рукой от светила лицо.
Яга её повела в избушку, следом вышагивал Кощей, постепенно оглядываясь. Как признался старик, он выискивал смерть свою, что заключили в яйце. Жива с опаской наблюдала за причудливой парой. Девушке даже показалось на мгновение, что она и не покидала дома. Её окружили такой заботой, что Жива растерялась.
Когда она попыталась заговорить о проклятом государстве, то вызвала лишь недоумение на сказочных лицах. Магия Мары действовала отлично, лишая и Ягу, и Кощея воспоминаний о прошлом.
«Сестрица постаралась», — ворчливо подумала Жива.
Зря Жива надеялась, что её в скором времени отпустят погулять с людьми. Яга с Кощеем привечали её, как родную дочь. А девушка не привыкла возражать, да и в избе ей понравилось. Старуха учила её готовить, а старик водил в лес, да о травах целебных говаривал.
Она любовалась собственным творением. Купалась и плескалась в реке, помогала Яге со стиркой. Собирала цветы – больше всего ей понравились подснежники. Напоминали о детских играх, когда о замужестве никто из сестер и не помышлял. Жива погрузилась в воспоминания, укладывая очередной подснежник в плетеную корзину.
Мара заморозила подснежники. Лада создавала двух белоснежных лебедей. Отец издалека наблюдал за ними. Жива, нахохлившись, притронулась к цветку – от соприкосновения с магией смерти, её отбросило на зеленеющую траву.
Мара рассмеялась и руки не подала. Лада, занятая творчеством, и внимания не обратила.
— Они меня ударили! — воскликнула она с горечью.
— Жива, я повторяю: твоя магия бессильна против магии Мары, — в который раз сказал Род с укором.
— Отец, это нечестно, — возмутилась зеленоволосая. — Я должна дарить жизни, а не Мара.
— У тебя другая роль, — проговорил отец.
— Успокойся, Жива, и займись созданием цветом, — сказала старшая из сестер.
Она успокаиваться не собиралась. Подснежники и розы удавались. На тюльпанах она практиковалась, незабудки пока не удалось создать. Она приблизилась к Маре, что, подув, заморозила птаху. Дотронувшись до несчастной птицы, её снова отбросило магией. Птичка не ожила, а сама Жива ударилась о спиленный ствол дерева. Что-то мягкое потекло по её виску – и богиня жизни впервые заметила красные пятна на пальцах.
— Что это? — спросила она тревожно.
— Твоя кровь. Первое боевое ранение, — ухмыльнулась Лада, закончив лебедей.
— Они насмехаются надо мной! — возмутилась Жива.
Отец покачал головой. Она, притрагиваясь к больному месту, кое-как поднялась. И пошла прочь с поляну, ни с кем больше не заговаривая.
Ох, сколько эпох минуло с тех пор. И не вспомнить. Мара не вышла за Болеслава, отдав сердце Сварогу, Лада давно замужем уже и ожидает первенца. Потягивая чай из глиняной кружки, Жива вздохнула. Сестры устроены. А она? Ходит в девках. Сватов к ней не присылают – Род слишком сильно дорожит ей, никого не подпускает.
— Слышал я, что здешний воевода, князя Володимира по имени Иван разыскивает себе невесту, — сказал Кощей, прошамкав большую часть слов.
— И кого же он ищет? — спросила Яга.
— Молодую и здоровую деваху, вроде нашей Живы, — проговорил старик.
— Простите, но о чем речь, — подала голос девушка.
— Завтра сваты пожалуют, устроят тебе смотрины, — пояснила Яга, перебирая травы. — Ты подготовься хорошенько. Неволить мы тебя не станем. Не приглянется тебе воевода – выберешь себе парня по душе.
— Спасибо, — смущенно произнесла Жива, краснея от смущения.
— Рано благодаришь, — возразил старик. — Может, сваты и не приедут. Война все-таки.
Сердце Живы замирало от ожидания. Ей казалось, что вечер никак не закончится, хотя появился лунный свет, просачивающийся в избушку через окно. Яга с Кощеем спорили и спорили насчет сватов. А она… девушка предвкушала будущие смотрины. В волнении она ждала утра, не смыкая глаз на лежанке над печкой. Сердце трепетало в мыслях о встрече с тем самым, её возлюбленным.
«Надеюсь, что мне повезет», — подумала она.
Сердце, словно предчувствовало грядущие перемены в личной жизни. Встречу с тем, кто навсегда изменит и её саму, и её внутренний мир. Встреча, что может перевернуть спокойное течение и подарить новые впечатления. Может, дело дойдет и до поцелуя. Пока не придешь, не узнаешь.
Жива, то открывая, то закрывая глаза, не могла унять подступающее к горлу волнение. Ей чудилось, что у неё ладони дрожат от предвкушения. Пусть война идет где-то там, а она, возможно, вскоре замуж выйдет аж за самого воеводу! За приближенного кагана. Осталось дождаться утра. Но в небе властвуют луна и звезды. А ночь тянется медленно-медленно, словно мед в молоке растворяется. Девушка чересчур разволновалась, успокаивая себя тем, что новый день вскоре настанет и её тревоги рассеются. С восходом солнца.
ГЛАВА 5
Латеи казалось, что её кто-то разыскивает. Она испытывала неимоверный ужас и страх. События в голове у неё смешались. И ей чудилось, что её вновь зовут Проклятой и разыскивают по Великому Каганату. Она прячется и скрывается от княжеских ищеек, убегает от наблюдателей.
Страх лишал воли и силы на борьбу. Девушка вновь проживала события давно прошедшего года. И вечный побег, и встреча с Охотником. Все словно в круговороте. Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Все смешалось и перемешалось.
Латея тряхнула головой. Появление в доме новой жительницы как-то отвлекло Ягу с Кощеем от её персоны. Девушка раздумывала, куда нужно идти. Ей чудилось, словно её зовет кто-то. Особенно по ночам.
Она в сомнении покусывала губы. С каждым днем она походила на бледную тень себя. Не призрак, нет. Скорее – её душа не получила долгожданного покоя. Девушка вслушивалась в ночь, не в силах уснуть и постоянно ворочаясь.
— Латея, — кто-то звал её по имени. — Латея! Латея, иди ко мне.
Она неосознанно тянулась к голосу. Пока Яга с Кощеем устраивали судьбу Живы, она постоянно прислушивалась к звукам и шорохам. Она постоянно слышала незнакомый женский голос.
Латея, по пояс утопая в снегу, шла вперед. Выступившая на небе луна осветила ей путь, серебря деревья и будто направляя. Девушка в легком летнем сарафане, не ощущая ни холода, ни мороза, постепенно приближалась к дубу.
— Латея! — вновь повторил голос снова.
Она вздрогнула. Покореженный, надвое переломленный дуб качнулся, раскрываясь. На неё пахнуло могильным холодом.
— Латея! — опять сказал голос.
Девушка поежилась. Сердце забилось в тревоге. Внутри дуба – темнота, которая манит и притягивает. Её можно прощупать. Латея, сомневаясь, коснулась темноты.
Латея прошла темноту, похожую на желе, и очутилась среди белого заснеженного пространства. Неясные силуэты людей толкали её со всех сторон. Девушка, периодически извиняясь, продвигалась сквозь плотную толпу. Тени обходили её со всех сторон, прикасаясь и принося прохладу.
Девушке казалось, что она сама превратилась в ледышку. Выпустив облачко пара, она притопывала на снегу.
— Как же холодно! — воскликнула Латея.
Тени неодобрительно на неё поглядели, и продолжали молча двигаться. Везде и нигде. Она чувствовала себя одиноко. Она замерзла и устала. Но и здесь, увы, не нашла покоя. Она будто находилась не на своем месте. Странно и необычно одновременно.
***
Григорина занималась чтением писем. План работал на «ура» и снижал благоволение народа к Володимиру. Всеслав превратился в её куклу на шарнирах и четко следовал её советам, еще больше усугубляя положение Великого Каганата. Война неумолимо приближалась к границам государства.
План старшей жены князя был донельзя прост. С помощью царя Боспора свергнуть мужа и править единолично. И ей это, к слову, хорошо удавалось. Отдельные отряды боспорского царя Левкона нападали на границы Каганата, уводили женщин в рабство и разоряли деревни. Воеводы не успевали вовремя приехать к деревням и заставали лишь пепелище.
Григорина улыбнулась – и её лицо исказилось. Улыбка её вовсе не красила, делала уродливой. Женщина, оставленная Володимиром, совсем не ждала мужа. Незачем. От этого брака она хотела только одного – власти. Безграничной власти.
Выданная замуж против воли, она и любила, и ненавидела мужа. Но больше всего она возненавидела Володимира после того, как он завел третью жену и перестал посещать терем, приходя к ней изредка по ночам. Икубу она восприняла, как соперницу, которую надо устранить. Она сделала от неё все зависящее, чтобы опорочить невиновную девушку. В конце концов, Григорина добилась своего.
Икуба сбежала. А затем привела с собой мощь Боспорского царства. И, если говорить начистоту, то она воспользовалась ситуацией. Сумела убедить еще несмышленого Левкона в том, что победа за ним и ради войны стоит нанять лучших наемников.
Война грянула. Прокатилась слезами и кровью по Великому Каганату. Народ постепенно терял доверие к кагану, который не сумел защитить земли от набегов. Григорина ликовала. Весть о приезде дочери, да еще на сносях, испугала женщину. Однако она волновалась вовсе не о здоровье дитя, а о власти, которую намеревалась укрепить.
Велев приготовить Ирине лучшую комнату в тереме, Григорина спрятала письма в деревянную шкатулку с орлом и заперла её на ключ. Женщина вышла из терема.
Вдыхая полной грудью чуть потеплевший воздух, она любовалась весной. Постепенно распускались почки на ветках, появлялось больше и больше цветов. Зима отступила, дав время Живе. Где-то там, вдалеке, сражался её муж с боспорским царем. А она пряла и вышивала, отвлекаясь на государственные дела.
Увы, но Урусу существовало. Когда спало проклятие, наложенное волшебницей Лилой, оно проявилось на территории Великого Каганата. Правда, через некоторое время Урусу превратилось в выжженную пустыню. Теперь Урусу пугали детей, когда те ссорились меж собой.
Григорина усмехнулась. Во время её молодости люди шепотом говорили об Урусу. А сейчас проклятое государство превратилось в легенду и страшилку для детей.
— Княгиня, твоя дочь прибыла, — проговорила служка.
— Отлично, спасибо, — произнесла она, жестом отсылая прислугу.
Женщина не то, чтобы дочь не любила, скорее проклинала её появление. Володимир ждал от неё наследников, а родилась наследница. Когда у неё не получалось, князь заводил себе других женщин. Это обижало её и злило. До такой степени злило, что соперницы по её милости быстро умирали. Пожалуй, с Григориной в применении яда сравнится лишь Бел, один из проклятых князей.
Нехотя женщина вернулась в терем. Надо поприветствовать царицу Волжской Булгарии, как подобает. С честью и достоинством.
Ирина изменилась. Может, её красило её положение, но она в новой одежде булгар вдруг показалась Григорине отражением самой себя. С единственной разницей – дочка была счастлива в браке.
— Надеюсь, твой муж поживает хорошо, — когда покончили с формальностями, произнесла Григорина.
Серый сарафан с красным вышитым цветком на груди. На рукавах – точно такой же рисунок, как и на груди. На голове шапка с накосником, в котором спрятаны косы, нижняя диадема, платок с бубенчиками на концах и верхняя диадема с вышивкой, поверх - очелье. Височные подвески из серебра с образом утки. Закончив осмотр Ирины, Григорина удовлетворилась увиденным. Девушка явно сумела влиться в царствование и уже носила традиционный наряд булгар.
— Альмас приехал вместе со мной, — сказала Ирина. — Есть вести от отца?
— Он воюет, — коротко проговорила Григорина. — Посланцы от него приезжают раз в месяц с письмами.
— Надеюсь, Всеслав никуда не уезжал? — поинтересовалась девушка.
— Нет, Всеслава ты можешь отыскать в доме, — сказала она. — Я могу тебя проводить.
— Спасибо, не надо, — возразила Ирина. — Я хочу лично поговорить с ним.
Григорина решила не препятствовать. Чем быстрее дочь с мужем уедут, тем лучше. Зачем Альмас приехал вместе с ней – женщина не представляла. Вероятно, решил поддержать жену. Но кто тогда правит Волжской Булгарией?
— Дочка, в твоем положении опасно путешествовать, — проговорила женщина, чтобы заполнить неловкую паузу.
— Матушка, надеюсь, ты мне не откажешь в лекаре, — сказала Ирина с полуулыбкой.
В который раз Григорина поразилась, как сильно непохожа на неё её собственная дочь. Красотой она, конечно, пошла в неё, но та красота живая, а не холодная. Да и характер – в отца.
— Я дам тебе лучшего знахаря, — пообещала она. — Где же Альмас?
— Он готовится к охоте, матушка, — туманно поведала Ирина.
Григорина никак не могла уловить, что именно изменилось в дочери. Внешне – да, она сильно изменилась. И внутренне будто бы повзрослела. Хотя, может, это ей показалось. Наивность исчезла, превратившись в уверенность. Вместо гадкого утенка – белоснежная лебедушка.
Женщина покинула дочурку и прошлась по дому. Челядь её побаивалась. Нескольким ключницам уже доставалась. За связь с Володимиром, естественно. Григорина обожала ощущение всевластия. Её боялись – это хорошо.
Избить челядь, чтобы отвести душу – лучшее развлечение, пока муж далеко-далеко и мстит за любимую жену. Перепугать до смерти прислугу, требовать невозможного, чтобы затем властью карать. И ради власти она готова пойти на многое, даже на обман и предательство.
«Боспорский царь покорит Великий Каганат и возьмет меня в жены. Убьет Володимира, и я буду править. Левкон падок на женщин, это можно использовать», — рассуждала Григорина.
Падение Каганата и покорение народа, уничтожение мужа – она делала от неё все зависящее, чтобы опорочить Володимира. Всеслав прислушивался к её советам, делая положение князя в народе более шатким и непрочным. Так вскоре мужчина ей настолько доверился, что перестал посылать воевод на границы Великого Каганата. Народ зароптал.
Каганат страдал от войны. Юноши гибли. Лилась кровь. Заканчивались жизни, обрываясь в битвах. Главенствовала Мара. И её приветствовала Григорина, жестоко подавляя восстания в деревнях, не согласных с властью. Каганат утопал в крови. Царство захлебывалось в прямом смысле кровью. Плачи вдов и матерей не достигали ожесточившегося сердца Григорины. Она пинками избавлялись от тех, кто сумел проникать в терем, несмотря на усиленную охрану в лице воевод.
«Ирина не вовремя приехала. Я почти добилась единоличной власти. Почти! Немного, и народы бы возненавидел Володимира, потребовав сменить кагана, либо посадить на трон наследника, которого у моего мужа и нету. Власть бы перешла ко мне. Я бы навела порядок в хаосе, что сама и создала», — думала Григорина.
Она перебирала в руках моток пряжи. Бывшие ранее увлечения совсем не привлекали её. Она и не шила, и не вышивала, и не пряла. И не готовила. Ей лучше всего удавалось плести заговоры, вынашивать злобные планы и подрывать доверие к мужу. О, она многое успела сделать за полгода!
В письмах она бессовестно лгала. Твердила, что в Великом Каганате все хорошо и ничего не происходит. Володимир ей верил. И Григорина лгала и лгала дальше, убеждая мужа в том, что Всеслав справляется с возложенными на него обязанностями. Ложь плодилась и множилась, наслаиваясь друг на друга. Правде не было места ни тогда, ни сейчас.
ГЛАВА 6
Когда кого-то теряешь, потом горько жалеешь. Или не жалеешь. Зависит от поступка. Конечно, Левкон потерял только отца, ну, и мать. Но любовь он никогда не терял.
Левкон в шатре отдыхал. Его ублажали наложницы, что танцевали, сплетаясь телами. В битвах он в последнее время не участвовал, приводя в ярость противника. Естественно, Володимир жаждал с ним поквитаться за смерть Икубы.
Царь Боспора праздно проводил время – до него долетали звуки битвы и звучали фоном. Он же запивал горьким вином собственное горе. О, он горевал. За ту девушку, которую сам уничтожил. Икубу он не любил, но она ему сильно нравилась.
«Я разбудил льва», — подумал Левкон, делая глоток из золоченого кубка.
Вино туманило ему разум, а движения наложниц приводили его в своеобразный транс. Он не любил и не был любимым, увы. Великая любовь его не постигла, к сожалению. Он наслаждался телами. Не душой.
Левкон жестом велел наложницам уйти – те удалились, сверкая улыбками. Боспорский царь откровенно скучал – его ничего не задевало, ему ничего не нравилось. Война ему наскучила. Мужчина вздохнул, опять потягивая медленно вино.
В свои молодые годы Левкона уже заставляли выбирать себе жен, но ему ни одна женщина не приглянулась. И было в этом что-то неправильное, чуждое.
Мужчина повернулся на живот на расшитых цветами подушках. Угодливая наложница тут же принялась массировать ему плечи – его любимица, хоть и подневольная.
— Трифоса, я чудовище? — поинтересовался он.
— Я так не считаю, — откликнулась женщина, — вы многое перенесли в жизни и очерствели. Это неизбежно. Вы управляете целым царством!
— Любовь ко мне не пришла, — протянул Левкон со вздохом.
— Подождите, и ваше время придет, — сказала Трифоса, разминая его спину. — Любовь приходит именно тогда, когда больше всего нужна.
— Тебе бы спорить с Сократом, — по-доброму усмехнулся боспорский царь.
Мужчина разомлел в руках наложницы. Та и рада угодить царю, несмотря на юный возраст. Между ними сразу установилась некая связь и теплые отношения. Трифоса – единственная, кого он не тащил в постель, наслаждаясь общением. Девушка неплохо пела, наигрывая мелодии на цимбалах, и он частенько заслушивался её пением. Она напоминала ему сладкоголосую сирену, что своим пением топила целые корабли. Или возрождала из глубин морских самых настоящих чудовищ, которые представали перед воображением Левкона ужасными созданиями тьмы.
— О чем думаете, правитель? — поинтересовалась Трифоса, поправляя складки туники.
— О том, что мне не хватает женской любви, — проговорил царь Боспора. — Икуба какое-то время занимала мои мысли. Я сам умертвил её, она погибла от моей руки.
— Зря вы её погубили, — произнесла наложница.
— Нет, не зря, Трифоса, — возразил мужчина. — Я разбудил зверя. Победа близка – князь Володимир ослеп от мести.
Девушка повела плечами. Закончив массаж, она отстранилась от Левкона. Мужчина продолжал лежать на животе, чуть ли не урча от удовольствия.
Миниатюрная Трифоса, невысокого роста, с длинными волосами цвета пшеницы, с глубокими зелеными глазами, по-детски румяными щеками. Еще не достигнув расцвета, она привлекала мужские взоры. Левкон нашел её на окраине Боспора и растил, как дочь. Иногда, правда, мужчину мучили вовсе не благостные мысли насчет Трифосы, а самые настоящие желания. Иногда страсть была так горька, что он находил утешение в других наложницах.
— Почему вы меня выделяете среди других наложниц? — поинтересовалась она.
— Ты мне дорога, — ответил Левкон, чуть повернув голову.
— Но почему? — не унималась Трифоса.
Пожалуй, он и сам не знал ответа на подобный вопрос. В затуманенном страстью разуме рождались и умирали отдельные сцены с их участием. Мужчина не торопился погрузиться в пучину чувств. Древнегреческие философы возносили любовь чуть ли не на пьедестал, а он ставил желания и войну на одну линию.
«Наверное, я слишком эгоистичен, чтобы полюбить», — с горечью подумал царь Боспора.
Войну он обожал. Войну боготворил. Ух, при Левконе Боспор вступал в многочисленные войны с соседями. Новых территорий не завоевывал, но именно в войне находил отдушину. Развлечения, торговля с Грецией, обмены и караваны с товаром – Боспор цвел на кровавых полях войны.
Левкон повернулся на спину, вглядываясь в рисунок на ткани шатра. Он заложил руки под голову – порыв ветра всколыхнул шатер, открывая вид на ночное небо. Россыпь звезд, одинокая луна – их вечный спутник.
Трифоса принесла амфору с вином и разлила по чашам. Не сделав и глотка, девушка подливала вино, кормила его фруктами. В качестве благодарности, конечно. Но не из-за любви. Он понимал это слишком ясно.
Трифоса, убрав фрукты и амфору, ненадолго удалилась, а затем вернулась. Она прилегла рядом с ним, также любуясь звездным небом. Боспорский царь обрадовался этому соседству, положив руку ей на талию.
— Ты любила? — поинтересовался мужчина.
— Наверное, — засомневалась она. — Мне не довелось по-настоящему влюбится, царь.
Левкон провел рукой по её телу, осторожно касаясь. Девушка чуть застонала, побуждая его к действиям. Мужчина повернулся к ней, оставляя невесомые поцелуи на лице, шее, ключицах. Трифоса ответила ему на поцелуй в губы осторожно, неумело и немного детски. Она первая же и прервала ласки, немного отодвигаясь.
— Простите, я испугалась, — произнесла девушка.
— Не сомневаюсь, — сказал Левкон, одеваясь.
***
Князь Володимир жаждал отмщения. На вести, присылаемые из Каганата, он не реагировал. Он отправил Велеса разобраться в том, что твориться внутри государства.
Бравлин и Доромир бражничали вместе с ним. Долгая битва недавно подошла к концу. С молчанием похоронили умерших воинов в кургане, помолились Маре, чтобы она забрала души в Навь. Князь стирал с меча остатки чужой крови. Его что-то кольнуло в бок. Володимир прикоснулся – в боку зияла рана.
— Позовите лекаря! — крикнул Ингвар.
Володимир хотел остановить князя. Не успел. Ему что-то поплохело, хотя крови на войне с Боспором он перевидал немало. Возможно, сказывалась усталость и общее недомогание.
Очнулся Володимир уже перевязанный. Он ощупал себя скорее по привычке – рану обработали каким-то раствором на травах и наложили повязку. Он попытался поднялся и в боку опять закололо. Мужчина рухнул обратно на лежанку, морщась от боли.
— У нас передышка, — проговорил Доромир, появляясь на пороге. — Тебя ранило, лекарь успел вовремя.
— Хорошо, — поинтересовался он. — Что с Фаэль и Икубой?
— Икуба мертва, княже, а Фаэль ты сам выдал за другого, — напомнил Доромир обеспокоенно. — Ты забыл?
— У меня в рассудке помутилось, — произнес Володимир. — Бедная Икуба не заслуживала смерти!
Каган опять попробовал встать – безрезультатно. И снова ему боль напомнила о том, что рана пока не затянулась. Притронувшись к ране, он заметил на пальцах кровь. Доромир снова позвал лекаря. Тот вошел с травами, курениями и причудливыми амулетами.
Володимир не противился лечению, наоборот, мечтал, как можно скорее очутиться в седле. Опять воевать, опять сражаться, опять мстить за смерть Икубы. Пока лекарь колдовал над ним, нашептывая слова, князь за долгое время наслаждался затишьем. Но то было обычное затишье перед бурей – и он знал это.
В конце концов, лекарь удалился. А Володимир остался в полном одиночестве. Он ударился в воспоминания, перебирая различные отрывки своей жизни. От юных лет до первой жены, других жен, рождения первенца. Все это проносилось перед его глазами ярким калейдоскопом.
«Икуба, как же я скучаю!», — подумал он с грустью.
В память о ней у него остались браслеты. Её обручальные браслеты кочевницы, дочери шайха. Он хранил их в резной шкатулке, близко к сердцу. Всюду носил шкатулку с собой, как напоминание об Икубе, его единственной любви. Его единственному лучику в темноте, который быстро сгорел.
Григорина писала, что освободившееся пространство от Урусу обходят стороной. Там не сеют рожь, не живут. Пустое пространство без возможности использования. Там начинали проглядывать ростки растений. Одинокие стебли на месте мощного проклятия. Возрождение после бури. Жизнь после смерти.
Природа отвоевывала свое так или иначе. История про братьев-князей быстро расходилась в народе. Её передавали из уст в уста, как страшную сказку. Урусу пугали несмышленых детей. Об Урусу трубили на всех углах, осуждая и обсуждая Бела с Идамом, поражаясь дальновидности Лилы и неоднозначным решением княгини Кирьяны.
О ловле Проклятых говорили тихо, шепотом и очень мало. Казалось, что Проклятые могут появиться снова. Чудилось, что снова они объявятся, хотя магия уже потеряла силу. Но Проклятых начали выискивать и назначать. Потянулся кровавый след вслед за этим. Хоть проклятие Лилы и пало, оно продолжало напоминать о себе.
Володимир отложил письма жены. Ему хотелось разорвать послания в клочья. Пока он воевал, внутри Великого Каганата зрел раздор, который Григорина утихомирить не в силах. Она неясно намекала, что утопила несколько восстаний в крови. Это беспокоило князя.
— Что твориться? — вопрошал Володимир у пустоты. — Что произошло с моим государством?
Пустота, естественно, не ответила. Да и ответить ему некому. Князь погряз в думах. Рана его беспокоила периодически, напоминая о себе резкой болью.
— Интересно, чтобы случилось, если бы я победил, — вслух сказал каган. — Победа близка, надо поймать её, как за хвост Жар-птицу.
Володимир осторожно приподнялся на локтях. Наложница, присланная кем-то из князей, дала ему выпить крепкой настойки. Сделав глоток, он отклонил руку наложницы, что собиралась помочь ему улечься. Он присел, бок кольнуло болью. Кое-как накинул на себя рубаху, что слегка пропиталась кровью.
Он, шатаясь, вышел к лошадям. Лошади всегда успокаивали его разбушевавшиеся чувства. Он ладонью прошелся по холке, погладил бока. На него снизошло умиротворение. Ни женщины, ни брага не давали ему столько любви, как верные животные. Лучшие скакуны. Лучшие союзники.
Володимир прислонился к позвоночнику лошади, чуть подрагивая от налетевшего холодного ветра. Животное переступило ногами. Мужчина утомился. Его утомили битвы, смерти воинов, которых он знал с малолетства, гибель юнцов, плач матерей, желающих от него ответа за смерти детей. Он устал и выдохся. Он больше не собирался держать власть у себя, ему требовался преемник.
ГЛАВА 7
В Яви весна набирала силы. Солнце уже не пряталось за низкими тучами, а, выглядывая, освещало, будто играя в прятки. Согревая и прогревая, светило заставляло выглядывать цветы, россыпью появляясь на лесных полянах.
В Нави же властвовала зимняя стужа. Лежали сугробы, на ветвях – сосульки. Вороны, призванные следить за порядком, жались друг к другу, чтобы согреться. Ашер летал над огромным пространством, обозревая окрестности. Именно он докладывал Маре все, что творилось в Нави.
***
Латея шла по причудливой дороге. Она неприкаянная бродила по кругу. Вечный круговорот. Вечное движение.
Девушка с болью вспоминала Охотника. Первый и единственный мужчина в её нехитрой жизни. Первая любовь, которую она не в силах забыть. Тени пытаются утащить у неё воспоминания, а она сопротивляется и борется. Тени наступают, угрожают и пугают.
Латея коснулась шеи – ключи на цепочке отсутствовали. Конечно, Урусу освободилось. Она сама этому поспособствовала. Доставшееся от матери наследство обернулось проклятием и злоключениями. Она потерла шею – ей периодически казалось, что она вновь носит ключи, что постепенно высасывают из неё силы.
Она прошлась по кругу, опять оказавшись рядом с туманом. Очертания деревьев тонут в кисельных каплях, голоса Теней смешиваются. Навь покрылась ледяной коркой – работа Мары. Латея ежилась от холода. От мороза покраснел нос, возникли сопли. Девушка шмыгала носом, притоптывая на месте, чтобы согреться. Тени подбирались к ней, вылезая из-за углов. Она еле уворачивалась от встреч с ними.
Казалось, что Теней прибавляется количеством. Она мечется между ними, ныряя в туман и сбегая из тумана. Латея хочет сбежать, но не может. Выхода нет. И она не в силах отыскать дуб, из которого вошла. Поэтому она бродит по кругу, замерзая.
— Охотник, — зовет она, обессилев.
Её голос тонет в шепоте Теней. Латея повторяет зов с тем же результатом. Отчаявшись, она усаживается на снег. Слезы душат. Она воет, будто волк на луну.
Шепот Теней усиливается, перекрывая вой девушки. Тени шепчутся и шепчутся до тех пор, пока не появляются мавки. Красавицы-утопленницы распугивают Теней по углам. Обходят Латею и исчезают в белесом тумане.
Девушка всхлипывает, размазывая слезы по щекам. Её вновь перекрывает шепот Теней. Латея обессилела. Она подчинилась странному туману и многоголосице Теней, хотя продолжала ощущать себя лишней здесь.
Она мечтала вернуться обратно, заливаясь слезами, словно маленький ребенок. Царство Мары ей опротивело. Она как никогда чувствовала себя живой. Её душа находилась в смятении.
— Чего пригорюнилась? — спросил ворон человеческим голосом.
— Хочу обратно, — пожаловалась Латея.
Её не удивила птица, что разговаривала с ней. Она постепенно обвыкалась с причудливостями Нави. Но Тени до сих пор держали её в неосознанном страхе. Ворон пронзительно глянул на неё, перепрыгивая с ветки на ветку, чтобы приблизиться.
— Ты Проклятая, — не спрашивал, а утверждал Ашер. — Неудивительно, что Навь тебя притянула.
— Почему? — спросила девушка, стирая соленые капли с лица.
— Здесь находятся души тех, кто жил в Урусу, — пояснил ворон. — Тысячи несчастных, которые пережили проклятие. Им больше нет места в Яви, Мара забрала их, когда ребенок исполнил пророчество.
— Но я не из Урусу! — воскликнула она, не сдержавшись.
— Ты тот самый ребенок, — проговорил Ашер. — Знаю. И сочувствую тебе.
— Неужели мне никогда не вернуться к Охотнику?! — заламывая руки, причитала девушка.
— Я этого не говорил, — выдержал её выпад ворон.
Латея склонила голову. Она с удивлением осмотрела себя – на ней опять серая рубаха, как и в начале приключения по поиску ключей. Её волосы избавлены от грязи и вновь слегка поблескивают при лунном свете. Навь изменила её облик, но не душу.
— Что со мной? — ахнула девушка.
— Ты вернулась к тому, с чего начинала, — сказал Ашер. — Многие к этому приходят.
— И что это означает? — поинтересовалась Латея с недоверием.
— Твое место здесь, — проговорил ворон, поблескивая черными глазами. — Пока Мара не даст распоряжений, твое место среди жителей Урусу.
Девушка поникла. Её плечи опустились, волосы закрыли лицо. Она обняла себя руками, чтобы хоть немного согреться. Тепла категорически не хватало. Она прислонилась к стволу дерева, подрагивая. Ашер поднялся на верхушку, скрываясь в тени кроны.
Латея вздохнула. Она продолжала ждать неизвестно чего и кого. Короткие радостные мгновения жизни с Охотником прошли чередой обрывков, каких-то неясных видений и отдельных слов. То она на него кричала, то он на неё кричал, отчитывая за желание исполнить долг.
Долг исполнен. Магия чуть не убила её саму. Она сама, по своей воле появилась в Нави. Девушка всхлипнула, подавляя рыдания. Она соскучилась по Охотнику, точнее – по Угрюму. Непривычно было узнать его имя уже после свадьбы, многочисленных злоключений и прочего.
«Угрюм, спаси меня! Умоляю!», — с грустью подумала Латея.
Она не решилась снова кричать, чтобы не привлекать внимания Теней. Она попробовала шепотом проговорить имя мужа, и сразу замолкла. Тени потянули к ней белесые руки, но что-то их остановило. Они не посмели её коснуться. Девушке даже на секунду почудилось, что ярко вспыхнули ключи на цепочке. Конечно, никаких ключей у неё было. И уже давненько.
Тем не менее, Тени отпрянули. Латея, отбросив с лица волосы, осмотрелась. Белоснежное пространство никуда не делось. Тени, напуганные чем-то неведомым, отступили. Девушка заприметила рядом с лунным диском какую-то черную точку. Точка приближалась и приближалась. Она немного испугалась.
В следующий момент Латея выдохнула – черной точкой оказалась очередная ворона. Птица, ударившись оземь, обернулась черноволосой девицей. В руках её – коричневый посох.
— Мара, — с благоговением прошептала Латея.
— Рада, что ты добралась до меня, — проговорила богиня смерти. — Я приветствую тебя в Нави.
— Но зачем я здесь? — спросила она, чуть повысив голос.
— Ты исполнила предназначение и теперь готова к отдыху, — проговорила Мара.
— Я хочу вернуться, — возразила Латея.
— У тебя один-единственный шанс, — сказала богиня стужи. — Дождись Охотника.
Она кивнула, соглашаясь. Спорить она не собиралась, да еще с самой Марой. Конечно, она с удовольствием послушалась совета. Богиня смерти, отойдя от неё, принялась расхаживать по владениям.
Было что-то такое странное и несуразное в том, что молодая женщина управляет морозами и смертью, что Латея прикусила язык, чтобы не сказать этого вслух.
— Я, как и ты, судьбу не выбирала, — словно прочитав её мысли, сказала Мара. К ней на верх посоха присел Ашер, и они о чем-то говорили по-птичьи. Латея не разобрала и слова. — Мой дар — это великая мощь, недоступная обычным смертным магам.
— Ты дала Лиле силу, чтобы заколдовать Урусу? — спросила девушка.
— Именно я, — подтвердила богиня стужи. — И я горжусь тем поступком! Заколдовать целое государство чужими руками, чтобы отомстить за израненное и разбитое сердце.
— Ты погубила тысячи душ ради мести! — закричала Латея, потеряв самообладание.
— Детка, за месть и не такое сотворишь, — спокойно сказала Мара. — В конце концов, благодаря тебе, Урусу исчезло, а Навь перестала быть только перевалочной дорогой между Явью и Правью.
— Это мерзко и отвратительно, — произнесла девушка.
Богиня смерти отвлеклась на ворона, что быстро-быстро каркал. Латея отвернулась от них. Ей почудилось, что она искупалась в грязи. Хотя многое и встало на места, она невольно чувствовала себя орудием мести Мары. Всего лишь ничтожной душой, что исполнила пророчество. Кукла на шарнирах, петрушка. Кто угодно!
Вздох сорвался с её губ. Облако пара вылетело из её рта. Закоченев, девушка прикрыла глаза. Её неумолимо клонило в сон, а она сопротивлялась этому, боролась, чтобы не заснуть. И проиграла. Под шепотки Теней и птичий говор, Латея провалилась в забытье.
— Смотри, что делает зависть, — продолжает шептать голос.
Во время пира льется кровь. Вместо вина – кровавые разводы. Отравленные угощения, смерть, забравшая души. Уткнувшиеся в тарелки мужчины, словно спят. Крики овдовевших женщин, требующих правосудия. Крики, что разрывают легкие, лишая силы воли.
Её грубо оторвали от камня. С обожженной ладонью, ничего не понимающая девушка глядела недоверчиво на нежданного спасителя. Юноша активно жестикулировал. Она признала в нем сына кожевника, Ястраба. А затем раздались ужасные слова, навсегда перечеркнувшие мирную жизнь девушки:
— Здесь Проклятая! На помощь!
Она сопротивлялась и брыкалась, пока грубые руки волокли её прочь из леса. Она пыталась объяснить, что делала у древнего камня, но её никто не хотел слушать. Юноша о чем-то твердил, но из-за накатившего на неё ужаса, девушка не разобрала ни словечка.
Латея распахнула глаза. Воспоминание из прошлой жизни пробудило её. Нет. Она все также продолжала находиться в Нави, в царстве Мары. Одинокая, заблудшая душа. Девушка проверила ладонь – никаких ожогов. А в видении она будто чувствовала, что её рука горит.
«Что это такое? Сон или явь?», — мысленно спросила она.
Ответов, увы, не находилось. Ей стало настолько тоскливо, что она, привстав на колени, ела снег, чтобы утолить жажду. Снег не таял, не поддаваясь её усилиям. Она разодрала руки в кровь, тщетно пытаясь напиться. Тщетные усилия и бесполезная надежда.
Девушка, набрав горсть снежинок, кое-как согревая их дыханием, получила пару капель воды. Этого, естественно, ей не хватило. Но жажда все же отступила.
Дрожащие от мороза руки она завернула в подол рубахи. Ей казалось, что Навь навсегда – царство льда и холода. Не живое и не мертвое. Тени вновь подступали к ней, и быстро разворачивались обратно. Латея в полном одиночестве бродила по опустевшему пространству. Вороны отдыхали на верхушках деревьев, группируясь черными пятнами. Тени шептались меж собой, но к ней не подходили. Наверное, их отпугнуло пророчество, или Мара велела к ней не приближаться – Латея бы не сказала наверняка.
В Нави не существовало понятия времени. И девушка не представляла – день сейчас или ночь. Утро или вечер. Сколько времени прошло, как она пришла сюда – неизвестно. Долго ли она находиться здесь – непонятно. А луна также светит, не покидая небосвода.
ГЛАВА 8
Бились о берег волны. Мелкий песок скрадывал шаги одинокого путника. Охотник снова заплутал. Как бы он не приближался к цели, что-то упорно его отдаляло. Кажется, он покинул Великий Каганат и двинулся в противоположную от него сторону.
Очутившись на морском берегу, он наслаждался мерным перекатом волн и тишиной. Солнце клонилось к закату, бросая последние лучи. Дул легкий бриз.
Мужчина ощутил, как медленно уходит жара. Наверное, он находился где-нибудь на юге. Сладкоголосое пение заставило Охотника впасть в ступор. Он не видел певицы, но её голос завораживал. Сбросив с себя наваждение, как змея старую шкуру, он заметил неподалеку плакучую иву. На ветвях качалась сирена. В её руках мелькал гребень, которым она умудрялась расчесывать длинные черные волосы (с них постоянно капала вода).
— Ты заплутал? — спросила сирена, оборвав очередной напев на середине.
— Нет, — возразил он.
— Можно я тебя пощекочу? — сверкнула глазами сирена.
— Нет, — отрезал Охотник. — Где я нахожусь?
— О, ты далеко от дома, — со знанием дела поведала сирена.
Мужчина почесал макушку. Обычно встречи с сиренами ничего хорошего не сулили, особенно – одинокому путнику. Но, пока они болтали, черноволосая миловидная девушка и попытки не сделала на него напасть. Наоборот, она расчесывала волосы, прихорашивалась. Словно не про её род ходят зловещие слухи и запрещают купаться в Русалочью неделю.
— Как тебя зовут? — спросил Охотник, чтобы разбить возникшее меж ними молчание.
— Ундина, — представилась сирена. — Я не из тех, кто сразу заманивает в сети мужчин и топит их.
— Интересно, почему это, — полюбопытствовал он.
Сирена ответить не пожалела. Спрыгнув с ивы, она скрылась в водах океана, взмахнув напоследок рыбьим хвостом и окатив его водой.
— Спасибо, — пробурчал мужчина и двинулся дальше. Благодаря мокрой одежде, он быстро замерз. А ночь постепенно брала верх над угасающим днем. Тени ложились на землю, темнота расползалась.
Охотник брел в полном одиночестве. Его мысли занимала Латея. Латея и Мара. Богиня смерти сдержала слово и, вероятно, забрала его жену в Навь. А он потерялся, как ребенок, неизвестно где! Заплутал, покинул Великий Каганат, даже не заметив этого.
«Опять проделки Мары», — с горечью подумал Охотник.
Увы, богине смерти и стужи достаточно захотеть, и любой путник сменит направление. Те, кому нет доступа в Навь, никогда не отыщут туда дорогу. Будут вечно блуждать вокруг. Такова магия Мары – не пропускает живых в царство мертвых.
У кого просить помощи, чтобы обойти запрет? У кого просить помощи, чтобы вернуть Латею к жизни? Мужчина покачал головой. Ответов, увы, не находилось – ни сейчас, ни теперь. «Я все равно добьюсь того, что Латея оживет! Все равно добьюсь, — рассуждал Охотник. — Несмотря на сопротивление самой богини, я верну себе жену».
Мужчина углубился в небольшой лесок. Дрожащими руками развел костер и присел у огня. Сняв промокшую одежду, он достал из котомки шкуры и закутался в них. Развешенные на ветвях рубаха и штаны иногда чудились обликом человека. Охотник прогонял от себя видения, насылаемые ночной мглой.
Он чуть поколдовал – огонь разгорелся чуть ярче, немного опалив ему руки и ступни. Он улыбнулся – магия находилась при нем. Доставшиеся в наследство от отца магические способности, Охотник использовал частенько. Именно магия помогла ему справиться с проклятыми ключами, именно магия частично поддерживала Латею, когда та исполняла пророчество.
Об отце Охотник имел лишь смутные представления. Тот появлялся в его жизни достаточно редко. А, если и появлялся, то походил то на дерево, то на старика. Его истинного облика Угрюм и не знал. Когда его мать забрала Мара, отец Охотника пропал окончательно. Жалел ли об этом сам Охотник? Нет. Желал ли встречи с отцом? Нет. Он скоро привык к одиночеству.
А затем его судьба резко изменилась. Его привезли в Урусу, он встретил первую любовь. Жизнь потекла мерным чередом. У него появилась любимая дочь. Семья служила ему опорой и поддержкой. Но вскоре его жена скончалась. Его самого отослали из Урусу с поручением. На государство пало проклятие, что наслала волшебница.
Жизнь снова круто поменялась. Он вернулся в лес. Построил себе хижину вдали от людей. С местным лешим он поладил сразу. Он свыкся с одиночеством, примирился с тем, что никогда больше не увидит дочь.
И опять судьба, словно само проклятие, подарила ему встречу с Латеей. Появилась робкая надежда, что юная дева полюбит его также сильно, как и он её. Его ожидания оправдались. Состоялось брачная церемония – их союз признали боги. Снова напасть. Теперь – от пророчества, которое девушке надлежало исполнить. Когда счастье, казалось, близко-близко, у него вновь его отняли.
Охотник опять один. Идет второй месяц подряд, не разбирая дороги. Тщетно пытается отыскать ход в Навь. Неужели ему суждено прозябать остаток жизни в одиночестве? Неужели у него опять отнимут надежду?
Мужчина, накрывшись шкурами, любовался небосводом. Ярко сияла Луна в обрамлении звезд. От бриза покачивались верхушки деревьев. Тишину нарушал шум волн. Вскоре его слуха достигла песня – это сирены водили хороводы на водной глади. Охотник через кустарник разглядел их разноцветные рыбьи хвосты, ударяющие по волнам в такт мелодии. Они пели настолько скорбно и задушевно, что по щеке
