Оглавление
АННОТАЦИЯ
Что делать, когда от семейного наследства отказались все родственники и оставили тебя один на один со связкой ржавых ключей и круглой суммой на счёте? Конечно же, вступить в наследство самой! Алиса Минаева бросает надоевшую работу и, перебравшись в заброшенное родовое гнездо, решает посвятить всё своё свободное время творчеству. Однако странные соседи, неожиданные происшествия и незваные гости меняют её планы и погружают в тайны прошлого её семьи, где быть наследником – значит быть очередной…жертвой?
ПРОЛОГ. ПРЕДИСЛОВИЕ
– Горит! Ведьмин дом горит!
– И правда…гляди, как полыхает!
– Ишь, как побежала!
– Смотри, не обожгись!
В толпе зевак прокатился довольный хохот и в одно мгновение заглушил треск огня, который жадно пожирал бревенчатые стены дома. Красные языки пламени вырывались из пустых глазниц выбитых окон и, будто играясь, пытались добраться до чердака, из щелей которого уже валил чёрный дым. На почтительном расстоянии от горящего дома стояли люди: женщины, мужчины, старики, дети. Чтобы поглазеть на чужое горе и лишний раз порадоваться тому, что на этот раз их не коснулась беда, – да ради такого стоило проделать путь от деревни до её околицы! Блестящие то ли от радости, то ли от яркого огня взоры людей были направлены на щуплую невысокую фигуру возле горящего дома. Оглянувшись по сторонам, девушка бросилась к колодцу. Запнувшись о длинный подол расшитого сарафана, она упала на землю под одобрительный хохот толпы. Вскочив на ноги, девушка добралась до колодца и торопливо опустила в него ведро, оглядываясь на пылающий дом.
– Давай, давай!
– Туши, пока не сгорел!
– Авось успеешь!
– Вот дура…
Глотая слёзы, девушка с трудом вытащила из колодца ведро. Одно неосторожное движение красных обожжённых рук – и вода радостно побежала из опрокинутого на землю ведра. Дикий хохот и улюлюканье толпы взметнулись над пожарищем. Девушка опустила руки. Жар горящего дома обжигал кожу и плавил растрепанные волосы, но жар ненависти и зла был сильнее. Она посмотрела в сторону людской толпы. Их сияющие от радостного возбуждения глаза, торжествующие красные лица, серые одежды и босые ноги – всё слилось в размытые рваные пятна с приглушенным звуком. Будто чувствуя бушующую в душе хозяйки ярость, дом застонал и наклонился вперед, пыхнув на людей столпом пепла и горящих искр.
– Сейчас упадет!
– Валим отсюда!
– Чего встал?! А ну, шевелись!
– Быстрее!
Ругань, детский плач и истошные женские крики смешались в единый вой пытающихся выбраться из толпы людей.
Хозяйка дома подняла руку вверх и необычайно низким голосом прокричала:
– Да будет проклят каждый род на этих землях! Да будет проклят каждый из вас!
– Уходим! Быстро! – скомандовал один из мужчин и, перекрестившись, неуклюже побежал в сторону деревни.
– Да что она нам сделает?! – заорал другой, вырвав свою руку из объятий испуганной жены. – Ведьмака проклятая!
– …да будут прокляты ваши отродья!
Зычный голос хозяйки горящего дома раскатился по ночному лесу и наотмашь ударил каждого из людей. Толпа повалила в деревню. Жители в панике падали на землю и, пытаясь встать на ноги, в кровь раздирали руки своих родственников, соседей и друзей. Спотыкаясь об односельчан, они бежали к плохо освещённой пожаром лесной тропе, которая вела в деревню.
– Да будут прокляты все!
Огонь одобрительно загудел, а дом, будто дождавшись невидимого сигнала, рухнул на землю, превратившись в груду объятых пламенем чёрных брёвен. Не ощущая за спиной смертельного жара, девушка смотрела вслед убегающим людям и беззвучно шевелила губами. Она медленно опустила руку и направила в сторону толпы указательный палец.
– Взять.
Между притихших деревьев и кустов раздалось недовольное ворчание и звериный рык. Запахло грязной собачьей шерстью. Не слыша проклятий, истошных воплей и плача окружённых со всех сторон людей, хозяйка дома улыбнулась и, легко отпрыгнув назад, исчезла в красном пламени догорающего дома. Лишь страдальчески сморщившаяся луна стала свидетельницей кровавой расправы над жителями местной деревеньки, которая с тех незапамятных времён и получила своё название - «Деревня мертвецов».
ГЛАВА 1 - Ключ первый. Неожиданный
– Привет! Да нормально, вот вещи собираю…что? Какой розыгрыш? Кто же так шутит? Тем более, все документы у меня. Так что всё хорошо, не волнуйся. Ну ладно…как доберусь, я тебе перезвоню. Пока!
Алиса положила пискнувший телефон в карман джинсовых брюк. Напевая себе под нос, она бросила в спортивную сумку последнюю стопку белья, которая тут же вывалилась на диван.
– Да что ты будешь делать, – девушка затолкала вещи обратно и с трудом застегнула сумку, опасаясь того, что замок решит внезапно сломаться, и ей придётся бежать в магазин за новой сумкой. – Вы тоже не хотите, чтобы я уезжала?
Алиса стряхнула с рук невидимую пыль и с нескрываемым удовольствием осмотрела результат своих трудов: три битком набитые спортивные сумки, чемодан с зимними вещами, коробка с газовой плиткой и кактус в коричневом пластиковом горшке. Неуютная съёмная квартира, в которой девушка жила два года, стала ещё неуютнее, когда она собрала весь свой скарб и отнесла в узкий коридор. Унылые занавески на единственном окне, потёртый ковёр и старый телевизор с выпуклым экраном равнодушно смотрели на темноволосую девушку в голубых джинсах и будто не могли дождаться, когда же она отсюда уедет.
«Ну что, присяду на дорожку», – Алиса присела на краешек продавленного дивана, на котором ей пришлось спать последние два года, и сцепила на острых коленях ладони. Кто бы мог подумать, что она в одно мгновение сорвётся с насиженного места и отправится жить к чёрту на куличках! И уедет из большого города, куда стремилась всю свою сознательную жизнь, в маленькую деревню, где всего лишь пара магазинов и вряд ли есть сотовая связь, не говоря уже об интернете. Девушка пошарила в кармане брюк и вытащила связку ржавых ключей с затейливыми головками. А чем чёрт не шутит? Вдруг это её шанс начать новую жизнь с чистого листа?
…В тот памятный день она пришла с работы и только успела снять ботинки, как резкий телефонный звонок нарушил тишину пустой квартиры и заставил Алису вздрогнуть и уронить домашнюю обувь на пол. Холодный пол обжёг её разгорячённые ступни, и девушка в три прыжка оказалась у стационарного телефона, номер которого не знал никто, кроме её семьи.
– Алло!
– Привет, Лис!
– А, привет, мам. Что случилось?
– Да ничего…как у тебя дела?
– Хорошо.
– А будет ещё лучше!
…Звонок домофона прервал череду недавних воспоминаний, и Алиса встала с дивана. Ободряюще хлопнув себя по коленям, она положила связку ключей обратно в карман.
– Ну, была не была…поехали!
За окном жёлто-чёрного автомобиля такси мелькали зелёные поля ячменя и гречихи. Кое-где попадались островки лохматой кукурузы и гороха. Тёплый июльский ветер трепал волосы и забирался за шиворот толстовки, щекоча своим лёгким дыханием разгорячённую кожу. В ясном небе медленно плыли кучевые облака. Нагретый воздух июля благоухал полевыми цветами и дорожной пылью.
– Надолго вы в Глуховку? – поинтересовался пожилой водитель и ловко объехал яму на неровной, покрытой старым асфальтом дороге.
– Думаю, что насовсем, – ответила Алиса, неохотно оторвавшись от мелькающих за окном полей.
– Ого, – крякнул водитель. – Обычно оттуда только уезжают. Насовсем.
– Почему же? – скорее из вежливости, чем из интереса спросила девушка, уже заранее зная ответ.
– Да нет там ничего, и в ближайшее время не будет, – сообщил мужчина. – Это вам не столица, куда все деньги стекаются…
Выслушав гневную тираду о несправедливом распределении бюджета, Алиса хотела было вздремнуть, как водитель понизил голос и произнёс:
– И вообще, я бы вам не советовал оставаться в Глуховке надолго. Погостили немного, и хватит…
– С чего бы это?
– Да слухи там нехорошие ходят.
– Какие слухи? – у Алисы заболела голова. Водитель уже порядком надоел ей, а до деревни ещё добрых два часа езды.
– Люди мрут как мухи! Вот ей-богу, ни дня без похорон, – придержав руль левой рукой, мужчина неловко перекрестился.
– Удивили, – рассмеялась Алиса и сжала ключи в кармане брюк. – Людям свойственно умирать и без всяких нелепых слухов.
Уязвлённый водитель замолчал. А девушка, бросив на него равнодушный взгляд, вновь засмотрелась на обширные зелёные поля и ясное, синее небо, по которому ветер гнал облака и искоса поглядывал на жёлто-чёрную машину, несущуюся по петляющей грунтовой дороге.
Смеркалось. Старая асфальтированная дорога сменилась широкой тропой, в середине которой тянулась поросль мятой травы, а по обеим её сторонам возвышались молчаливые деревья и мрачные кусты. Автомобиль долго петлял в сгущающихся сумерках и, наконец, выехал на центральную и единственную улицу деревни с красноречивым названием Глуховка. Из окон разномастных домов уютно лился жёлтый электрический свет, где-то во дворе приглушённо лаяла собака, а в густых и неухоженных зарослях шиповника подавали голос сверчки. Водитель остановился в самом конце посёлка возле высоких металлических ворот и повернулся к Алисе, которая зачарованно смотрела на своё новое жилище и беззвучно шевелила губами.
– Ну всё, приехали, – мужчина с нескрываемой жалостью взглянул на ссутулившуюся фигурку на заднем сидении автомобиля и указал на ворота. – Вещи куда ставить? Туда?
– Да, спасибо, – очнулась Алиса и, схватив пластиковый горшок с кактусом, поспешила выйти из машины. – Сколько с меня?
Когда последняя набитая вещами сумка перекочевала из багажника во двор дома, водитель поправил кепку и проговорил:
– Ох, не нравится мне это…слушайте, если возникнут проблемы, или вдруг передумаете и захотите уехать, то звоните. Вот мой номер телефона!
– Спасибо большое, – Алиса приняла из рук мужчины обрывок газеты с набросанными цифрами и подумала о том, что это первый раз, когда к ней так проникся незнакомый человек и предложил помощь. Да и таких чистых, ухоженных рук она ни разу не видела у обычных водителей такси…
Пожилой мужчина перехватил её внимательный взгляд и, смущённо крякнув, спрятал руки в карманы своей спортивной куртки.
– Ну, бывайте!
Наскоро попрощавшись, водитель сел в машину и вскоре скрылся за левым поворотом, где кончалась деревня и начинался густой лес с единственной дорогой, которая вела к цивилизации.
Алиса захлопнула за собой металлические ворота и, предусмотрительно заперев их изнутри длинной перекладиной, повернулась к дому. Так вот ты какое, семейное наследство! Совсем как на фото, присланном матерью по электронной почте, на неё смотрели три прямоугольника окон в красном деревянном кружеве. Такие же окна, только меньше размером, чернели на мансарде, образуя подобие скворечника с отдельной крышей. Серая рябь местами отколотого шифера, потемневшие от времени и дождей бревенчатые стены и маленькая пристройка с низким крыльцом – всё будто ждало свою новую хозяйку. Алисе показалось, что дом вздохнул с облегчением и будто бы подмигнул ей маленьким окошком на мансарде.
– Привидится же такое, – пробормотала девушка и, собравшись с духом, прошла по дорожке, собранной из лоскутов старого асфальта к входной двери. – Я просто устала.
Заперто.
Алиса вытащила из кармана связку ржавых ключей. Она сглупила, заранее не отложив в сторону нужный ключ от входной двери. Какой же теперь из семи так похожих друг на друга ключей впустит её в дом?
Вездесущие мрачные сумерки путали ключи в её влажных ладонях и закрывали собой замочную скважину. Придётся подбирать…
– Здравствуй, милая!
Алиса взвизгнула и, резко обернувшись, выронила из рук связку ключей, перепугав до полусмерти сухонькую старушку за соседним забором. Та схватилась за сердце и громко запричитала.
– Вы кто? – только и смогла выдавить из себя Алиса, постепенно приходя в себя.
– Да я баба Маша, – отдышавшись, представилась бабуля и деловито поправила на тощих плечиках цветастый платок с чёрными кистями. – С рождения тут живу, так и преставлюсь, как время придёт…не хотела тебя пугать, видит бог – не хотела!
– Ничего страшного, – пробормотала Алиса, чувствуя, как успокаивается её бешено колотящееся сердце. – И вы меня простите…
– Так ты сюда надолго приехала? – полюбопытствовала соседка. – Из Бухаровых будешь?
– Из Минаевых, – неохотно ответила девушка и подобрала с крыльца связку ключей. – Надолго или нет, пока неизвестно…
– А! Поняла! Знавала я твою прабабку, а бабку девчонкой только помню – недолго тут жили, в соседнее село уехали…хорошие были женщины, ничего не скажешь! По отцу-то Вера Бухарова была, а как замуж вышла, так фамилию-то и сменила…
«Откуда она всё знает?» – поразилась Алиса и, время от времени поддакивая разговорчивой старушке, принялась один за другим вставлять ржавые ключи в замочную скважину.
– …до райцентра-то килóметров десять будет и то, не ближний свет...да как тут успеть, то дожди весь путь размоют, то волки выйдут…
– Волки? – переспросила Алиса и с трудом повернула один из ключей в замочной скважине. Тот нехотя, но всё-таки отворил входную дверь. Девушка осторожно толкнула её от себя. В нос тут же ударил резкий запах сырости и многолетней пыли. Мать уверяла, что за домом много лет присматривали соседи. Но, судя по паутине и толщине грязи на полу, сюда уже давно не ступала нога человека, не говоря уже о тряпке, швабре и прочих моющих средствах.
– Так что там с волками? – Алиса обернулась к соседскому забору и оторопела.
Там никого не было.
В соседнем доме не горел свет, а старушка в цветастом платке будто бы никогда не стояла у забора и не рассказывала свои занимательные истории из жизни.
– Очень вежливо, – буркнула Алиса и зашла в дом.
Две просторные комнаты, крепкая деревянная лестница, ведущая на мансарду и довольно современная кухня с электрической плитой впечатлили Алису с самого начала. Она включила во всех комнатах свет и отворила окна, задёрнув их плотными занавесками, на которых алели гигантские маки. Возле старых люстр тут же заплясали, разбиваясь о горячие лампы, комары и мошки. Стало холодно и очень свежо. Алиса обнаружила на кухне подобие ветоши с торчащими во все стороны нитками и где смогла вытерла пыль, больше размазав её по шифоньерам и столам. В одной из комнат девушка сдёрнула пыльную ткань с широкого дивана и решила спать на нём. По крайней мере, он был намного чище тахты на кухне и деревянной кровати в другой комнате.
«Пора и вещи занести».
Тем временем ночь вступала в свои законные права, и Алиса решила оставить все чемоданы и сумки на полу до утра, чтобы не спеша разобрать их. Она вытащила из кармана джинсовых брюк телефон и привычным движением большого пальца выбрала из списка контактов знакомый номер подруги.
– Привет! Не спишь? Ах, вот как…да что рассказывать? Доехала нормально, вещи занесла…ну, не сегодня точно, поздно уже. Не переживай.
Алиса замолчала и, приподняв футболку, осторожно коснулась своего живота, на котором практически зажил безобразный рваный шрам, оставленный ей на долгую память одним…человеком.
– Слушай…он…он не звонил тебе? Нет, нет, что ты! Я хотела бы тебя попросить…да, да, не говори никому, а особенно…да, он знать не должен. Ни о доме, ни о деньгах, ни о чём. Спасибо, дорогая…спокойной ночи…пока!
Девушка вздохнула. Положив умолкнувший телефон на краешек очищенного от пыли стола, она медленно подошла к настежь открытому окну. Ночной июльский ветер лениво шевелил занавески с алыми маками и шуршал в густых зарослях шиповника у калитки. Деревня медленно погружалась в тёмную, вязкую тишину беззвёздной ночи. Молчали птицы, сверчки и неугомонный соседский пёс, который, видимо, устал лаять и наконец уснул. Алиса стояла у открытого окна до тех пор, пока окончательно не замёрзла. Закрыв на ржавые щеколды створки всех окон, она выключила свет и улеглась на застеленный диван. Укрывшись с головой привезённым из города толстым одеялом, отвернулась к стене и вздохнула.
«Он знать не должен».
Утро принесло новый день и новые заботы. Алиса обнаружила неработающий бойлер, дыру в кухонном потолке и могильный холод во всём доме. Стуча зубами, она быстро отворила окна и впустила в остывшие комнаты тёплый летний воздух, который тут же привнёс в их мрачные грязные стены чириканье птиц, людской говор и лай всё той же неугомонный собаки.
«А теперь за дело! Быстро согреюсь».
Алиса скрутила все пыльные ковры и дорожки и выволокла во двор, где их ждала обувная щётка с жёсткой щетиной и картонная коробка со стиральным порошком. В ведро с подогретой водой влилась зелёная струя пенящегося раствора для мытья полов, а старую ванную, кухонную раковину и плиту покрыл толстый слой чистящего средства. Сырость и холод необжитого дома сменились теплом июльского солнца и резкими запахами химических средств. Алиса вытащила на крыльцо металлическое ведро с грязной водой и облегчённо выдохнула. То, что её тяготило все эти дни, недели и годы, растворялось и исчезало вместе с грязью этого старого, но крепкого дома, который вовремя подставил ей своё деревянное плечо. С выстиранных ковров стекала прозрачная вода, алые маки на чистых занавесках сияли и весело плясали на отмытой гардине, а мебель сверкала отполированными поверхностями и вычищенными тканями диванных подушек и кресел.
Уставшая Алиса приготовила свой любимый растворимый кофе и уселась на кухне у открытого окна, подвинув к себе тарелку с ломтями белого хлеба и сыра. За высокими воротами, на которых сохли половики и дорожки, она могла видеть въезд в деревню и небольшой отрезок единственной улицы. На ней суетились пёстрые куры, разгребая лапами твёрдую землю и выискивая корм, вальяжно передвигались коты и время от времени проходили люди. Алиса знала, что большинство жителей Глуховки трудилось в крупном посёлке по соседству, где стоял молокозавод и до сих пор работала птицефабрика. Они уезжали из дома затемно, чтобы успеть на работу, а возвращались после пяти вечера. Но сегодня, как ни странно, в деревне были все: и взрослые, и дети, и старики. Из кухонного окна девушка могла видеть, как женщины носили тазы со съестным и кричали на детей, которые путались под ногами. Хмурые мужчины что-то спешно мастерили и переругивались между собой, заглушая стук молотка и детские вопли.
– Интересно, что это с ними…ну, это не моё дело, – Алиса залпом допила кофе и, поставив чашку в раковину, отправила в старый тарахтящий холодильник остатки завтрака. – Я сюда не для этого приехала.
Девушка прошла в комнату и, наклонившись, вынула из-за шифоньера одну из своих спортивных сумок с вещами. В лучах полуденного солнца сверкнули тюбики с краской и футляр с кистями самых различных размеров и форм. Алиса установила на дощатом полу шатающийся металлический мольберт и закрепила на нём белый квадрат грунтованного холста.
«Наконец-то я…».
Громкий стук в ворота заставил Алису вздрогнуть от неожиданности и выронить из рук палитру с только что выдавленной из тюбиков краской. Красно-чёрное пятно акрила шлёпнулось о тщательно вымытый пол и тут же забилось в его глубокие трещины.
– Есть тут кто живой? Выходи!
– Иду! Ах, чёрт! – Алиса выругалась и, попытавшись оттереть ещё свежую краску от пола, только сильнее перепачкалась в ней. Отшвырнув от себя палитру и комкая в руках старое полотенце, она бросилась во двор.
– Ну, наконец! А мы уж думали, не случилось ли чего…
– Всё в порядке, спасибо, – придерживая плечом железные ворота, Алиса улыбнулась незваным гостям, по-прежнему перебирая в руках грязную, в красно-чёрных разводах тряпку. – Здравствуйте!
На неё смотрели три пары любопытных и простодушных глаз. Одни из них, голубые и красивые, принадлежали круглолицей молодой женщине с русой косой и красными, натруженными руками сельчанки. Цветастое платье и резиновые сандалии с яркими бирюзовыми носками дополняли картину. Рядом стоял мрачный мужчина с самой сутулой спиной, которую Алиса когда-либо видела. Несмотря на июльскую жару, от которой за считанные минуты высыхали только что выстиранные половики и дорожки, он был одет в старую телогрейку и кирзовые сапоги. И смолил папиросу с таким разъедающим лёгкие запахом, что девушка тут же закашлялась, прижав к лицу тряпку с засыхающим акрилом. Позади маячила маленькая круглая старушка в чёрном платке. Она без остановки шмыгала покрасневшим носом и время от времени сморкалась в смятую серую тряпицу.
– Добро, значит, пожаловать, – просипел мужик в телогрейке и смачно сплюнул на землю. – Надолго к нам?
– Да как получится, – Алиса откашлялась, и её тут же замутило. Она заставила себя смотреть на пуговицу на телогрейке незнакомца, что висела на тонкой нитке и раскачивалась от тёплого ветра.
– Так вы из Бухаровых будете? – необычайно звонким голосом спросила круглолицая женщина и, спохватившись, представилась первой. – Меня Анькой звать, это – Тимофей Петрович, а там баба Зоя. Мы живём по соседству!
– Алиса…Минаева. А Бухаровы – мои родственники.
– Ах, вот как! – воскликнула Анька и хлопнула себя по крупным бёдрам. – Наследница, значит. Прямая!
– Выходит, что так, – рассмеялась Алиса и заметила, как посветлели и подобрели лица соседей. Даже баба Зоя перестала всхлипывать и, спрятав платок в карман платья, попыталась улыбнуться.
– Нас-то коренных мало осталось, – сокрушился Тимофей Петрович. – Тут и до беды недалеко…
– До какой беды? – удивилась Алиса. – Человек выбирает сам, где ему жить и работать. А местный ты или нет, разницы никакой.
– Твоя правда, – вздохнула баба Зоя.
– Так вот чего мы пришли, – спохватилась Анька и уставилась на Алису своими большими голубыми глазами, в которых любопытство отчаянно боролось со смятением и каким-то животным страхом. – У тебя есть эмалированный таз? – неожиданно перейдя на «ты», спросила она.
– Есть, – машинально ответила Алиса. – Сейчас принесу, подожди.
– В моём-то варенье стоит, не перелила ещё, – вздохнула соседка, наблюдая за тем, как девушка выносит из низкой пристройки голубой таз с синим орнаментом. – Да и некогда, не до этого мне сегодня…
– А что случилось?
– Соседка-то твоя преставилась, – запричитала баба Зоя, снова вытаскивая из кармана скомканный носовой платок. – Ещё вчера богу душу отдала, подруженька моя бедная…
Алиса взглянула на соседский забор и повернулась к дому на противоположной стороне улицы.
– Ах, Маша, Маша, вот и пришёл твой час, вот и пробил…
– Погодите, – Алиса потёрла занывшую переносицу указательным пальцем. – Вы про бабу Машу говорите? Я же только вчера с ней разговаривала.
Анька охнула и едва не выронила из рук эмалированный таз, вовремя прижав его к выпуклому животу. Тимофей Петрович крякнул и вновь засмолил папиросой, едкий дым от которой взметнулся вверх и растворился в воздухе.
– Да бог с тобой! – перекрестилась баба Зоя. – Не может этого быть! Маша-то вчера в гробу весь день пролежала…и сегодня лежит, сама видела! Ошиблась ты, милая…с кем не бывает.
Алису затрясло. Что за чертовщина? Неужели она вчера так устала с этим переездом, что ей всё могло показаться? Да не может этого быть. Она пока в своём уме, чтобы отличить живого человека от мёртвого…особенно, когда он с ней разговаривает!
– Бред какой-то, – пробормотала она.
– Приходи попрощаться, – тихо сказала Анька. – Если хочешь, конечно.
Алиса кивнула и, с помощью длинной перекладины заперев за собой ворота, вернулась во двор. В кармане её домашних подвёрнутых брюк звякнула связка ключей. Девушка вытащила их и разложила на ладони. Среди шести ржавых ключей один блестел в лучах полуденного солнца и отражал растерянное лицо своей хозяйки.
Да, это был он.
Ключ от входной двери, которым он вчера открыла своё новое жилище.
Дом, полученный в наследство.
ГЛАВА 2 - Ключ второй. Опасный
– Гляди-ка, от дома-то ничего и не осталось!
– И правда!
– Чудеса, да и только…
– Да какие чудеса, так ей и надо!
– Поделом ведьме!
– Слушайте, вы тут особо не шумите. А то мало ли…
– Что, страшно стало?
– Нет! Но всё-таки…
– Значит, испугался!
– Да заткнитесь уже! Надоели!
Посмеиваясь и подтрунивая над испуганным другом, компания подвыпивших мужчин разбрелась по старому пожарищу. То тут, то там под их ногами трещали и ломались, а то и вовсе рассыпались в прах почерневшие и обугленные брёвна, доски, останки мебели и глиняные черепки. В центре обломков возвышалась печь, устремив в пасмурное небо длинную чёрную трубу. Пожар не смог уничтожить её крепкие выбеленные бока и лишь испачкал в саже, разводы от которой окутывали всю её массивную, неуклюжую фигуру. Казалось, что ещё немного, и она загудит, затрещит и вот-вот выпустит из трубы дым…
– Ах ты ж чёрт! – один из мужчин запнулся о металлическую ножку обгоревшей кровати и, не удержавшись на нетвёрдо стоящих ногах, растянулся на останках дома.
– Осторожнее! Ещё не хватало тебя до дома тащить!
– Да я и сам дойду, – огрызнулся он и запустил руку под обломки шифоньера. – Я в полном порядке…так…а что это тут у нас?
– Нашёл что?
– Золото, – мечтательно протянул один из товарищей. – Хоть бы оно!
– У ведьм золота навалом!
– А ты откуда знаешь? Много ведьм повидал на своём веку?
– Может, и повидал! Тебе-то какое дело?
– Ай, проехали… Ну, чего ты там застрял? Стемнеет скоро, а нам ещё пилить до деревни…
Мужчина отмахнулся от друзей и вновь сунул руку под обгоревшие обломки дома. Рассыпающаяся от каждого прикосновения сажа, ржавые гвозди, черепки и осколки – мало что из этого хлама походило на дорогие и ценные вещи, а уж тем более на золото. Затаив дыхание, он пробрался дальше и вздрогнул от неожиданности, когда его грубая, шершавая ручища с грязными ногтями коснулась молодой, бархатистой кожи человеческого…лица.
– Нет, нет…не может быть…
– Что стряслось-то? – один из мужчин заметил перекошенное лицо друга и инстинктивно попятился назад. – Ты что там нашёл? Говори!
– Я…я не могу вытащить руку!
Товарищи отпрянули от лежащего на старом пожарище мужчины. Тот попытался отдёрнуть руку от неприятной находки, но кто-то обвил его руку до самого плеча и медленно потянул к себе, под чёрные обломки сгоревшего дома.
– Чего стоите?! Помогите мне! – заорал он изо всех сил, чувствуя, как постепенно уходит вниз. За шиворот рубахи посыпались щепа и сажа. Страх парализовал все его конечности и придавил к земле. Во рту ясно чувствовался вкус железа, гари и каких-то лекарственных трав.
– Плохо дело! Уходим! – скомандовал один из друзей и первым побежал с пожарища, спотыкаясь об обугленные брёвна.
– Стойте! Не бросайте меня! Нееет…
Оглушительный треск в одно мгновение отрезвил и привёл в чувство деревенских жителей, которые после той памятной ночи, когда на околице горел дом, решили поживиться добром той босоногой девчонки в длинном сарафане, что горько плакала и безуспешно пыталась погасить огонь. Мужчины успели заметить, как их надрывающийся от крика товарищ исчез под обломками сгоревшего дома, и, не сговариваясь, бросились к проторенной тропе, которая вела в деревню. Тяжело дыша и толкаясь, они бежали прочь от проклятого места, оглашая весь лес истошными криками.
Вскоре всё стихло. Где-то вдали самозабвенно пели птицы и танцевал ветер, скрываясь в густых кронах деревьев и каждым своим дуновением пугая лесную живность. Жизнь кипела в лесу и во всех прилегающих к нему деревнях, за исключением этого мрачного безлюдного места, где среди погашенного несколько дней пожарища стояла испачканная в саже печь и безучастно смотрела в серое небо своей чёрной, не тронутой пожаром трубой…
***
– Мам, а почему мы должны ехать к бабушке? Лето почти прошло…
– Ничего не прошло! Осталась половина!
– Отстань! Я не с тобой разговариваю! А с мамой!
– Ну и разговаривай!
– Мааам, ну скажи ему!
Лилия крепче вцепилась в руль и ничего не ответила, предоставив детям возможность разбираться самим. Обычно хватает не более пяти минут для того, чтобы они забыли свой спор и сидели смирно, по очереди заглядывая в планшет, где шло очередное творение современной мультипликации, от которой рябило в глазах и закладывало уши. Вскоре на заднем сидении воцарилась тишина. Лилия скосила глаза и увидела, как две белокурые макушки пробрались к заднему окну и зачарованно смотрели на дорогу. Старый потрескавшийся асфальт тонул в утреннем тумане, а силуэты вековых деревьев приветливо расступались перед маленькой иномаркой розового цвета, принадлежащей семье Новиковых. Занимался новый день, и сонные дети, которые капризничали весь путь от города до деревни, наконец угомонились.
– Почти приехали, – сообщила Лилия и повернула в левую сторону, где заканчивался разбитый старый асфальт и начиналась просёлочная дорога, ведущая в Глуховку. Этот путь она знала с раннего детства, когда ещё девчонкой бегала в соседний посёлок к подружкам, чтобы остаток дня бродить с ними по лесу: искать грибы, лакомиться ягодами, плести венки из васильков и ромашек…
– Мам, там собачка! – пятилетняя Аля оторвалась от окна и коснулась материной шеи своей горячей рукой.
– Собачка? – машинально переспросила Лилия, с большой неохотой возвращаясь в реальность. Да, она больше не та беззаботная девчонка, плетущая венки из лесных цветов, а женщина средних лет с усталым лицом и кучей проблем, которая везёт детей в деревню к матери.
– Да, собачка! – подтвердил пятилетний Саша и указал на заднее окно автомобиля. – Большая! Лохматая!
– До деревни рукой подать, – ответила женщина. – Может, погулять вышла?
– Наверное, – Аля схватила брата за руку и вновь припала к окну. – Красивая! Я тоже такую хочу!
– И я, и я! – подхватил Сашка. – Мам, собачку!
– Вот ещё собаки нам и не хватало, – пробормотала Лилия и, взглянув в зеркало заднего вида, похолодела. В утреннем тумане то скрывался, то вновь появлялся зверь, отдалённо напоминающий собаку. Тёмная всклокоченная шерсть, вытянутая волчья морда и угрюмый взгляд голодного хищника не предвещали ничего хорошего ни матери, ни двум её детям. Маленькая машинка в безлюдном лесу вряд ли станет препятствием для дикого волка, который практически от неё не отставал – так торопился догнать. Чёрт, да даже для волка он слишком огромен!
– А ну, отошли от окна! – срывающимся голосом прикрикнула Лилия и надавила на педаль газа.
– Почему?
– Я хочу посмотреть на собачку!
– Это…не собачка, – женщина пересеклась взглядами с неведомым зверем, и тот, немного замешкавшись, скрылся в тумане. То ли он действительно отстал от прибавившей скорость машины, то ли испугался обезумевшего лица матери, спасающей своих детей.
Как бы то ни было, зверь исчез. Лилия долго всматривалась в рассеивающийся туман, пока окончательно не убедилась, что волка там больше нет. Женщина выдохнула и почувствовала, как её вспотевшие ладони подрагивают на руле. Откуда в Глуховке волки? Сколько она себя помнит, хищников здесь никто не встречал. И как теперь, скажите на милость, оставлять тут детей?!
– Ну воот, – разочарованно протянула Аля и уселась на заднем сидении, демонстративно сложив руки на груди. Привычка, которую она скопировала у собственной матери, пригождалась ей в любой непонятной ситуации. Сашка поспешил сделать то же самое.
– Куда убежала собачка? – спросил он, не желая отставать от сестры. Несмотря на то, что промежуток времени, через который они появились на свет, составлял всего десять минут, мальчик считал Алю главнее, старше и умнее себя.
– Домой, – ответила Лилия, мучительно размышляя о том, как объяснить матери, что она не сможет оставить у неё детей и увезёт их обратно в город.
– А у неё есть свой дом?
– Конечно, есть.
– А кто с ней живёт?
Женщина вздохнула. После долгого рассказа о домах, где живут лесные звери, и шквала встречных вопросов она заехала на единственную улицу Глуховки, которая упиралась в стену непроходимого леса и была обрамлена разномастными домами с просторными дворами и приветливыми людьми. Увидев родные деревянные ворота, неизменно выкрашенные в зелёный цвет, и знакомый передник стоящей у калитки матери, Лилия незаметно от близнецов смахнула непрошеные слёзы.
«Я дома».
– Бабушка! – закричала Аля и запрыгала от радости, не в силах усидеть на месте.
– Бабушка, бабушка! – эхом отозвался Сашка, барабаня кулачками по спинке водительского сидения. – Ура! Бабушка!
После долгих объятий, шуток и привычных после долгой разлуки разговоров семья перебралась на просторную веранду, где долгожданных и дорогих гостей ждали большие тарелки с простой, но при этом не менее вкусной едой: молодым картофелем, приправленным укропом и сливочным маслом, овощным салатом и тушёной курицей. На самом видном месте красовался бабушкин фирменный пирог, щедро смазанный сметанным кремом, а старинная хрустальная ваза ломилась от шоколадных конфет и фруктов.
– Хочу пирог! – заявила Аля, усаживаясь за стол. Высокие деревянные табуретки из крепкого дерева позволяли ей болтать в воздухе ногами, не задевая пол. – Бабушкин пирог!
– Сначала поешь нормально, – ответила Лилия, подвигая к дочери тарелку.
– Нет, – заупрямилась девочка. – Не хочу! Не буду! Я хочу пирог! Баба, дай пирог!
– А волшебное слово?
– Ну, пожалуйста!
– Не балуй их, – Лилия подавила улыбку при виде одинаковых, перемазанных кремом мордашек и отхлебнула из своей старой кружки с нарисованным на ней петушком. – На шею сядут – не сбросишь.
– Да ладно тебе, – отозвалась мать, вытирая о передник руки. – Кого мне ещё баловать, если не их?
Во дворе дома будто остановилось время, боясь спугнуть редко приезжающих из города гостей. Обтянутая плёнкой огуречная теплица, луковая грядка, баня и флюгер в виде крадущейся кошки неизменно возвращали в детство, когда лес вокруг деревни казался отдельно живущим государством со своими порядками и законами, а недозрелые яблоки с румяными боками – самой желанной сладостью на свете. Казалось, что ещё немного, и из сарая выйдет отец в распахнутой рубашке и, хитро улыбнувшись, примется мастерить из дерева стулья, скворечники, столы. Прищурив левый глаз и слегка посмеиваясь, он передаст своей Лилечке молоток и разрешит забить пару гвоздей…
Лилия запустила руку в зелёную крону любимой яблони. Солнце плясало в блестящих листьях и слепило её измученное лицо с опущенными уголками губ и грустными глазами глубокого серого цвета. Она взглянула на маленькое зелёное яблоко на своей ладони и, недолго думая, откусила от него приличный кусок. Терпкая кислота недозрелого фрукта в одно мгновение связала весь рот и наполнила его слюной.
– Ты чего, кислятину есть вздумала? – удивилась мать, обнаружив отчаянно плюющуюся дочку у яблони. – Им ещё месяца два зреть, не меньше…лучше пойдём, посидим на дорожку, пока ребята спят.
– Кстати, мам, – Лилия уселась на деревянную скамью в беседке и, совсем как отец, подогнула под себя левую ногу. – Я вот что хотела спросить…у вас тут что, волки завелись?
– Волки? – переспросила мать. – Да откуда они здесь? Отродясь их тут не было.
– Ну, по крайней мере, одного мы видели, – возразила женщина и приняла из рук матери кружку с травяным чаем. – Не могло же нам троим почудиться…спасибо!
– Если бы тут жили волки, вся деревня бы на ушах стояла, – сказала Вера Ивановна. – А так всё тихо, всё по-прежнему… Даже вон внучка Бухаровых сюда переехала. Так что не бойся, с детьми ничего не случится.
– Бухаровы? Ах, да…тот дом у леса.
– Он самый, – мать помолчала и проговорила, глядя себе под ноги. – К отцу сходишь?
– Обязательно, – Лилия отставила в сторону кружку с недопитым чаем и встала со скамьи. – Я скоро приду.
К местному кладбищу вела узкая просёлочная дорога. Она упиралась в дома у самого леса и незаметно ото всех проскальзывала между деревьями, провожая траурные процессии и скорбящих людей на деревенский погост. Проходя мимо дома Бухаровых, Лилия заметила на его высоких железных воротах разноцветные ковры и дорожки: судя по всему, их внучка решила остаться тут надолго. Из-за непосредственной близости с кладбищем женщина не любила этот дом и всякий раз сочувствовала его жителям, которым в своё время пришлось терпеть это неприятное соседство.
«Хотя Глуховка сама по себе маленькое кладбище…».
Лилия тут же обругала себя за нехорошие мысли и решительно зашагала по знакомой лесной тропе, и та немедленно вывела её на просторное деревенское кладбище. Между серыми надгробиями и деревянными крестами росли вековые деревья и путались густые заросли шиповника. Громко переговаривались вороны и, перелетая с места на место, поглядывали на высокую женщину с металлическим ведром, которая шла, не оглядываясь по сторонам и смотря прямо перед собой. Шаг, второй, третий – и вот она остановилась у одной из могил, которая практически ничем не отличалась от остальных: та же ржавеющая ограда, тот же деревянный, потемневший от времени и непогоды крест, белый овал фотографии и выгоревшие на солнце венки с грязными лентами. Лилия взглянула в такие же, как у неё серые глаза и, нагнувшись вперёд, вытащила из пыльного вазона букет жёлтого лилейника. Вытерев ладонями отцовский портрет, она налила в вазон свежей воды из пластиковой бутылки и оставила в нём букет из четырёх шаров сиреневой гортензии, сорванной в материном палисаднике. Рядом улеглась горсть конфет «Каракум» и овсяное печенье – любимое лакомство отца. Немного помедлив, Лилия вытащила из ведра садовую лопатку и принялась выкапывать из влажной почвы вездесущие одуванчики с бесконечными корнями, уходящими вглубь почвы, и молодую поросль шиповника.
«Пора идти».
Лилия сложила в ведро весь свой скарб и, задержав взгляд на улыбающемся отцовском лице, вышла за оградку. У женщины закружилась голова. Схватившись за растущую рядом рябину, она перевела дыхание и прикрыла ладонью заслезившиеся глаза. Уходящая из-по ног земля остановила своё движение. Пространство вновь заполнилось шелестом деревьев и карканьем навязчивых ворон.
«Как же я устала».
Лилия подобрала с земли упавшее ведро и собралась было идти домой, как по левой стороне кладбища увидела девушку в белой футболке и подвёрнутых спортивных брюках, которые никак не вязались ни с обстановкой погоста, ни с деревней целом. Она стояла у свежего глиняного холма с крестом и перебирала собранные в короткий хвост каштановые волосы.
«Городская? Что она тут делает?».
Недолго думая, Лилия направилась в сторону худощавой фигурки.
– Здравствуйте!
– Здрасьте, – девушка повернулась к ней, сунув руки в карманы брюк. Бледное миловидное лицо, высокий лоб и чуть выпирающий подбородок – она не была похожа на жителей Глуховки с их грубыми чертами, массивными фигурами и высоким ростом.
Замешкавшись и не зная, как продолжить разговор, Лилия взглянула на глиняный холм, из которого торчал наспех сколоченный деревянный крест.
– Вот и баба Маша тут оказалась…как время летит!
– И не говорите, – отозвалась девушка. – А я, можно сказать, так толком с ней и не познакомилась.
– А, так вы недавно сюда переехали?
– Вчера вечером.
– Ого, – присвистнула Лилия и, спохватившись, прикрыла рот ладонью. Девушка лишь улыбнулась. – Так вы, выходит, Алиса? Мать говорила, что в доме Бухаровых теперь живёт их внучка…почему-то я думала, что вы старше.
– Мне тридцать, – сообщила Алиса.
– Тридцать? – переспросила Лилия и с недоверием посмотрела на щуплую фигурку своей новой знакомой. – Так выходит, что ты всего на шесть лет младше меня?!
Девушка лишь развела руками.
После полудня солнце спряталось в кронах деревьев и время от времени освещало маленькую деревню с единственной улицей, по которой до наступления темноты деловито расхаживали куры. У кого-то во дворе ворчала собака, хныкал ребёнок и играла музыка середины прошлого столетия.
– Что тебя привело в эту деревню?
– Много чего случилось, всего и не припомнишь…можно сказать, что это пока единственный выход из моего положения.
– Вот как, – Лилия отхлебнула кофе, забеленный обезжиренным молоком, и с любопытством осмотрела чистую, уютную кухню, куда её, разговорившись на местном кладбище, пригласила внучка Бухаровых. Серая скатерть из сетевого магазина, современные стаканы и ноутбук на кухонном столе разбавляли тот привычный деревенский колорит, к которому она привыкла с самого детства. Будто наследница дома вдохнула в эти старые стены новую жизнь и привнесла в них свои изменения. Даже розовые тапки с заячьими ушами, которые Алиса любезно предложила гостье, вызывали улыбку и ощущение чего-то уютного и неуловимо домашнего. Измотавшись на работе и дома с детьми, Лилия на время позабыла обо всём на свете и видела только это миловидное участливое лицо и тонкие пальцы, теребившие во время их бесконечных разговоров бумажную салфетку. Женщина чувствовала, как постепенно к ней возвращаются потраченные за последнее время силы и удивлялась тому, как она могла бояться этого дома и семьи, живущей в ней много лет назад.
– Мне пора, – выглянув в окно, Лилия с неохотой стала из-за стола и с благодарностью посмотрела на свою новую знакомую. – Спасибо за всё.
– Да не за что, – отмахнулась Алиса. – Уже уезжаешь?
– Да, нужно добраться до темноты…да и мать меня уже потеряла.
– Как приедешь, заходи в гости!
– Обязательно.
Лилия переобулась в кроссовки и в сопровождении хозяйки добралась до металлических ворот, на которых уже не было ни ковров, ни дорожек – Алиса занесла их в дом сразу же после того, как они вернулись с кладбища. Во дворе витал запах нагретого железа и цветущих кустов гортензии, которые затерялись в запущенном огороде и округлыми белыми соцветиями робко выглядывали из бурьяна.
– Ох и работы тебе привалило, – заметила Лилия и, подхватив металлическое ведро с кладбищенским скарбом, вышла на деревенскую улицу.
– Не то слово, – Алиса взглянула на буйство сорняков, старых яблонь с искривлёнными стволами и смородиновых кустов и почесала затылок. – Хотя это в мои планы не входило, но, похоже, придётся прибраться и здесь…
– Ну, удачи тебе с этим!
– Ага, спасибо…пока!
Наскоро попрощавшись с матерью и обняв только что проснувшихся детей, Лилия направилась к своему припаркованному у ворот автомобилю. Впервые в жизни день в её родной Глуховке прошёл незаметно и быстро. Будучи ребёнком, она не могла дождаться следующего дня, как на две капли похожего на предыдущий. Как она мечтала о том, чтобы время в этой сонной деревушке шло быстрее! Как она хотела вырасти и уехать отсюда в город! Кто же знал, что дни, недели и даже года будут лететь, как оглашённые и больше не станут ждать её – уставшую женщину с грустным лицом и не совсем удавшейся жизнью?
Лилия помахала выглядывающим из-за калитки детям и, взглянув на стоящий у леса дом, выехала из деревни на просёлочную дорогу, которая не первый раз уводила её из глуши в большой и красивый город.
Алиса проводила взглядом маленькую розовую машину и, задёрнув на окне занавеску, прошла в комнату, где её с самого утра ждал чистый холст, палитра с засохшими остатками акриловых красок и нетронутые кисти в пустом стакане. Необходимый ей дневной свет практически погас, и пустые комнаты дома заливали красноватые лучи солнца, которое с минуты на минуту ляжет на покой до следующего дня. И какие теперь рисунки? Девушка присела на заправленный диван и, вытащив из-под покрывала подушку, улеглась с телефоном в руках.
«Вот тебе и глушь…интернет хоть и медленный, но есть!».
Городские новости сменялись блогами современной молодёжи, кулинарные сайты пестрели новыми рецептами с красочными фотографиями, а звёздные сплетни вызывали лишь раздражение и головную боль. Алиса отбросила телефон в сторону и уставилась в побеленный потолок, раскинув в стороны руки. Вот что значит жить в маленькой деревушке! Быть у всех на виду и под присмотром. Хоть один человек да будет знать или помнить твоих родственников, что жили в этом доме. Интересно, что продают в единственном магазине, который стоит особняком на въезде в деревню? Куда можно сходить, помимо леса? Лес, лес, лес…его бесконечная зелёная стена с синеватым отливом окружала деревню со всех сторон. Алисе казалось, что мрачные сосны склонялись над домами и едва не касались остроконечными верхушками их двускатных и вальмовых крыш. Кто-то же живёт тут с самого рождения…привыкли, наверное. А та приятная женщина Лилия и вовсе оставила своих пятилетних детишек у матери, чтобы посвятить остаток лета работе. Какой тут отдых, когда нужно оплачивать ипотеку и покупать необходимое себе и детям! Какая же она молодец! Не сдаётся. Не то что она…когда решила просто сбежать. Сквозь тонкий хлопок футболки Алиса чувствовала этот злосчастный шрам каждый час и каждую минуту. Он рвал душу на части и сводил с ума, напоминая ей о том чудовищном дне и о том металлическом лезвии охотничьего ножа с крепко сжатыми пальцами на рукояти…
«Ох и работы тебе привалило».
Алиса открыла глаза и, перекатившись на край дивана, соскочила с него.
Можно сколько угодно лежать и жалеть себя, но работы в доме от этого не убавится, как ни старайся. В сегодняшней суматохе она позабыла об одном важном деле, при одной только мысли о котором у неё сводило скулы. Девушка прошла в кухню и остановилась у деревянной лестницы, что упиралась в обшитый деревом потолок. Мансарда! Вот там-то она ещё не побывала! А уж пыли там наверняка больше, чем внизу…
– Так, так, так, – Алиса сгребла с холодильника связку ключей и с воодушевлением полезла на второй этаж. Лестница натужно скрипела от каждого прикосновения и время от времени вздыхала, будто ей было больно. – Ну, ну, потерпи немного…я же не усну теперь!
Прямоугольная дверь, ведущая на мансарду, сливалась с потолком на кухне, и на первый взгляд казалось, что её там попросту нет. Алиса упёрлась руками в потолок. Маленькое отверстие замочной скважины отразило красноватые лучи заходящего солнца. Они же в свою очередь осветили тщедушную фигурку девушки, которая стояла на самом верху деревянной лестницы и, согнувшись в три погибели, перебирала в руках связку ключей.
«Ну вот, опять…почему они так похожи между собой?!».
В этот раз нужный ключ нашёлся сразу. Он легко проскользнул в замочную скважину и с тихим щелчком отворил дверь, ведущую на второй этаж. Алиса подпёрла плечом поддавшуюся дверцу и подложила под неё длинный деревянный брусок, который она обнаружила рядом со входом. Спёртый воздух с затхлостью старой мебели встретил хозяйку дома ещё на лестнице. Алиса забралась на мансарду и, оглядевшись по сторонам, поспешила открыть окна. Резиновые тапки нещадно липли к грязному полу, а бьющие в лицо лучи заходящего солнца не позволили ей рассмотреть вещи, накрытые пыльной тканью. Повозившись с ржавыми щеколдами, девушка с трудом отворила одно из двух мансардных окон и с наслаждением вдохнула тёплый свежий воздух. Нагревшаяся за день хвоя и аромат цветущей гортензии в одно мгновение взбодрили Алису, и она высунулась из окна, с любопытством рассматривая деревню, которая с высоты второго этажа была у неё как на ладони. Она заметила возвращающихся из соседнего посёлка рабочих и самодовольно ухмыльнулась. Да она тут совсем как владычица этих земель, домов и живущих тут людей! Замечтавшись, Алиса вытянула вперёд руки и позволила летнему ветру обвить их до плеч. Внезапный грохот привёл её в чувство, и девушка едва не вывалилась из окна, в последний момент ухватившись за узкий шатающийся карниз.
– Осторожнее! Убиться решила?!
Алиса увидела проходящую мимо ворот Аньку в неизменном цветастом платье в окружении четырёх ребятишек и приветственно махнула рукой.
– Не убиться, а прибраться, – ответила девушка и оглянулась назад. – Просто тут дверь захлопнулась и всё…а ты куда на ночь глядя?
– На речку, – Анька указала на стопку махровых полотенец в руках. – Да я бы и не пошла сегодня уже никуда, да ребятишки просили…хочешь с нами?
– Нет, спасибо! Работы вагон, до ночи бы успеть.
– Ну, как хочешь! Не уработайся там до полусмерти…чего встали?! Идём!
Алиса улыбнулась и, резко развернувшись, в три прыжка добралась до захлопнувшейся сквозняком двери. Она рывком открыла её и заново подпёрла крепкой деревяшкой. Хватит прохлаждаться!
До наступления темноты Алиса успела навести порядок на захламлённой и пыльной мансарде и в первую очередь потащила к выходу хлам в виде сломанных часов, тарелок с отбитым краем и никому не нужных картин, покрытых толстым слоем плесени. Набитые рухлядью мешки она выволокла во двор и оставила под навесом до лучших времён. Пожелтевшие со временем газеты и останки картонных коробок Алиса без сожаления затолкала в печь и, подержав под ними зажжённую спичку, захлопнула дверцу. Послушав треск огня, пожирающего старую бумагу, девушка вновь забралась на второй этаж, разрешив пламени разобраться с мусором самостоятельно. С паутиной, окутавшей потолок и стены, пришлось бороться дольше всего: по мокрому венику то и дело пробегали пауки и мухоловки разных форм и размеров. Алиса каждый раз лупила веником по полу с такой силой, что от насекомых не оставалось ничего, кроме кривых пятен. Под пыльными покрывалами оказалась старая непригодная мебель: сломанные стулья, древний комод, полосатое кресло на латунных ножках и разваливающийся буфет. Со временем стулья можно разрубить топором и бросить в печь, а вот остальное она и с места не сдвинет.
«Пусть остаются здесь».
Оставив после себя стойкий запах хлора и средства для мытья полов, Алиса прикрыла за собой дверь мансарды и медленно спустилась в кухню, не чуя под собой ног от усталости. Наскоро умывшись холодной водой, она рухнула на диван и провалилась в глубокий сон без сновидений, так и не выпустив из руки связку ключей.
Алиса пришла в себя лишь на следующий день, когда на экране телефона высвечивались три часа дня и два пропущенных вызова от незнакомых номеров. Растирая затёкшую шею, она перевернулась на бок и вскрикнула, коснувшись щекой холодных ключей.
Пора вставать.
Поставив на плиту чайник с водой, девушка внезапно вспомнила, что привезённые из города продукты закончились ещё вчера, и она побрела в местную лавку, в которую так и не сходила, увлёкшись грязной мансардой.
«Какая же я растяпа».
Деревенский магазин располагался у въезда в деревню. Его деревянные стены и покатую крышу Алиса видела из кухонного окна каждый раз, когда садилась за стол и смотрела на улицу. Сюда частенько наведывался Тимофей Петрович в своей неизменной телогрейке и, прихрамывая, возвращался к себе домой – в неказистый домишко с покосившейся крышей с серым некрашеным забором, затерявшийся среди других домов. Алиса неоднократно видела в его трясущихся руках продолговатую бутыль с мутной жидкостью и пару пачек отчаянно воняющих дешёвых сигарет, и старалась не пересекаться с ним на деревенской улице после того, как он выпьет и выкурит всё приобретённое в лавке. А, судя по разговорам соседей, это случалось довольно часто. Алиса потянула на себя тяжёлую дверь и в образовавшуюся щель проскользнула в маленькое душное помещение, в котором резко пахло копчёной колбасой, стиральным порошком и лежалыми фруктами. За прилавком возвышалась крупная женщина в бордовом фартуке, накинутом поверх чёрной майки и, подперев кулаком массивный подбородок, с упоением смотрела телевизор. Тщательно изогнутые тонкие брови взлетали над её густо накрашенными маленькими глазками каждый раз, когда на голубом экране случалось что-то из ряда вон выходящее: кто-то терял память, кто-то умирал, а кто и вовсе находил потерянных ранее детей.
– Здрасьте, – Алиса подошла ближе и взглянула на прилавок. В холодной витрине пестрели круглые коробки с треугольниками плавленого сыра, несколько сырокопчёных колбас и сомнительного вида печёночный паштет. Аккуратные кирпичики белого хлеба, несколько сдобных булок с маком, крупы и макароны в одно мгновение перенесли Алису в маленький магазинчик у дома в городе, где она жила последние два года…
– Поздновато ты сегодня, – изрекла продавщица и, оторвавшись от телевизора, где внезапно началась реклама, с трудом встала из-за прилавка. В магазине стало ещё теснее и жарче.
– Да я у вас вообще впервые, – ответила Алиса и вытащила из кармана брюк кошелёк.
– Обычно утром да вечером сюда ходят…кому надо, тут уже утром был.
– А у меня сейчас как раз утро. Мне, пожалуйста, вон ту маковую булку, сыр…а это что такое?
– Это холодец, – продавщица бросила на весы кусок сыра и с явным неудовольствием посмотрела на девушку. – Сразу видно – городская, только они допоздна дрыхнуть горазды…надо чего ещё?
– Спасибо, нет, – Алиса ссыпала в кошелёк сдачу и, схватив полиэтиленовый пакет с едой, направилась к выходу, не в силах вынести пристальный взгляд хамоватой продавщицы.
– Стой! – окликнула её женщина, и Алиса обернулась, держась за дверную ручку. – Тебя ж Алисой звать?
– Ну да.
– А я – Людмила, – представилась продавщица и пригладила рукой фартук, который едва прикрывал её выпирающий живот. – Знаешь, сегодня с утра кто на кладбище ушёл, кто в город укатил, а кто у Аньки дома, не оставишь же её сейчас одну…вот я и удивилась. Ты одна поди не в курсе дел будешь…
– Не в курсе чего? – не поняла Алиса и крепче сжала дверную ручку. Общение с бесцеремонной женщиной ей порядком надоело, а дома, скорее всего, уже вовсю кипел чайник.
– Так это…вчера-то Анька с ребятами на речку ходила…они её давно просили, вот она и согласилась…
– Ну и? – нетерпеливо спросила девушка, чувствуя, как внутри её живота нарастают раздражение и голод.
– Всем хоть бы хны, а её сынок как был, так на дно и ушёл…только утром нашли, за коряги у берега зацепился…утонул малец! Хоронить будут…
Алиса взглянула в маленькие глазки, в которых плескалось сочувствие вкупе с нездоровым любопытством и, не проронив ни слова, вышла из магазина, демонстративно хлопнув дверью.
ГЛАВА 3 - Ключ третий. Благородный
Беспокойно и шумно стало в Глуховке после неожиданной и страшной смерти пятилетнего Витальки. Каждый день деревенскую улицу оглашал сигнал кареты скорой помощи, которая приезжала из райцентра: практически в каждом доме пахло корвалолом и слышался короткий, сдавленный плач. После похорон утонувшего ребёнка обезумевшую Аньку отвезли в городскую больницу. По слухам, которыми незамедлительно обрастают подобные случаи, она то и дело пыталась выбраться из машины и броситься на разбитый асфальт. Помимо зачастивших в деревню врачей, по дворам расхаживали люди в штатском и расспрашивали жителей о случившемся. На въезде у леса безмолвно мигали красно-синие огни на их автомобилях.
– Ко мне намедни полиция пожаловала, – сетовала в лавке Надежда Филипповна, женщина шестидесяти лет в длинном коричневом платье с глухим воротом и в очках с роговой оправой. Она складывала с сетчатую сумку покупки, с неодобрением посматривая на экран телевизора, где герой очередной мыльной оперы отечественного производства хватал сопротивляющуюся девушку за руки и клялся ей в вечно любви.
– И чё им надо? – продавщица небрежно бросила на прилавок сдачу и демонстративно отвернулась к голубому экрану, на котором заливающаяся слезами героиня бежала вниз по лестнице и оглядывалась назад.
– А бес их знает, – ответила Надежда Филипповна и одним движением смахнула деньги в карман. – Ходят, вынюхивают что-то…и так разговаривают, будто это я несчастного ребёнка в воду кинула.
– Он сам утоп, Надя, – прихрамывая, к прилавку подошёл Тимофей Петрович и трясущейся рукой протянул безучастной продавщице смятую купюру. – Люд, мне поллитру…
– А не хватит тебе на сегодня? – с трудом оторвавшись от телевизора, Людмила двумя пальцами приняла деньги и, заглянув под прилавок, вытащила оттуда бутылку с продолговатым горлышком. – На ногах уже еле стоишь.
– Не поучай меня, – старик пошатнулся и, упёршись о витрину с заморозкой, громко, с надрывом раскашлялся, прижимая ко рту засаленный рукав телогрейки. В тесном помещении деревенского магазина резко запахло спиртным, сырым луком и дешёвыми папиросами.
– У, окаянный! – Надежда Филипповна подхватила свою авоську и предусмотрительно отошла к входной двери, брезгливо сморщив нос. – Ты же там был, рыбачил неподалёку! Так и сказал бы им, что мальчонку никто не топил, глядишь, и отстали бы от тебя.
– Да сказал я им всё, – откашлявшись, Тимофей Петрович спрятал бутылку за пазуху. – Всё сказал! А толку-то…заладили одно и то же: мол, раз в воду полез, значит, топил его…подозреваемый теперь я, вот как!
– Интересное кино, – не отрываясь от телевизора, изрекла продавщица. – А они в курсе, что ты вообще-то полез в воду спасать его?
– Кому это интересно, – старик подавил очередной приступ кашля и, махнув рукой, шмыгнул покрасневшим носом.
– Ты ведь и заболел после такого купания, – проговорила Надежда Филипповна и долгим взглядом, в котором читалось смешанное с жалостью отвращение, окинула сутулую фигуру соседа. – Лечись давай, а то и тебя вслед за Виталькой хоронить придётся.
– Держи, – пошарив в коробке с лекарствами, Людмила протянула старику голубой пакетик со сладким порошком, реклама которого постоянно крутилась по всеми каналам, мешая просмотру её любимых сериалов. – Сильная штука, в один момент на ноги встанешь.
– Да у меня уже есть лекарство, – Тимофей Петрович многозначительно похлопал по телогрейке. – Спасибо, Люда.
Продавщица пожала плечами и, бросив порошок обратно в коробку с медикаментами, вновь уставилась в телевизор.
– Знаем мы твоё лекарство, – проворчала Надежда Филипповна. – От него быстрее загнёшься, чем от простуды…ладно, пошла я. Бывай!
– Надя, стой, – старик доковылял до двери и, глядя прямо в строгое, покрытое мелкими морщинками лицо, проговорил. – Я вот чего спросить хочу, запамятовал немного: ты с какого года живёшь тут?
– Допился, ни черта не помнит уже, – вздохнула соседка. – Да как родилась, так и живу тут – через неделю уж семьдесят лет будет. А что?
– Да так. Ничего, – Тимофей Петрович кивнул на прощание и скрылся за дверью, оставив после себя стойкий запах спиртного.
Надежда Филипповна взглянула на массивную фигуру продавщицы, возвышающуюся перед голубым экраном и, пожав плечом, взялась за дверную ручку. С чего это он? Какая ему разница, сколько лет она живёт в этой деревне? В своё время родители её бежали с оккупированных врагом земель и обосновались в этой деревушке, имея на руках лишь узелок с пожитками и твёрдую веру в то, что здесь им будет лучше, чем на родине. Со временем построили дом, подняли на ноги троих детей, дождались внуков. Всю жизнь проработали на молокозаводе в соседнем посёлке. Сама же Надежда Филипповна по тогдашним меркам была самой образованной в семье: уехала в город, отучилась в институте, работала в другом конце страны на химическом заводе. Посвятив всю жизнь работе, она так и не вышла замуж. Схоронив ушедших одного за другим родителей, Надежда Филипповна переехала в опустевший отчий дом и вот уже почти двадцать лет живёт в Глуховке, где её время от времени навещали братья, племянники и их дети. Её устраивало в этой маленькой деревне всё: от единственной улицы до соседей, которых она знала если не с пелёнок, то с самого раннего детства.
«Ещё и Мишка в гости скоро приедет…заживём теперь!».
***
– Ах ты ж чёрт! – Алиса отпрыгнула от разросшегося куста жгучей крапивы и схватилась за руку, которая незамедлительно покрылась белыми волдырями и уже пульсировала от боли. – Больно же!
Девушка отошла от зарослей бурьяна и присела на рассохшийся пень у нагретой стены дома. Судя по многочисленным зазубринам и щербинкам, его долгое время использовали в качестве колоды. Алиса подула на обожжённый участок кожи. Нет, не так она представляла себе уборку этого запущенного огорода! Крапива жгла даже через толстые хозяйственные перчатки, длинные приставучие вьюны на каждом шагу оплетали ноги, а корни сорных растений уходили под землю на такую глубину, что выдернуть их из почвы не представлялось возможным. Их приходилось обрубать у самого основания старым топориком, который Алиса обнаружила за печкой в пристройке. Неудивительно, что спустя несколько минут безуспешной борьбы с травой она выдохлась и резко захотела уехать в город.
По гравию деревенской дороги зашуршали автомобильные колёса и, судя по приближающимся звукам, машина остановилась неподалёку от её дома. Заглох мотор. Захлопали дверцы.
«Опять?».
Алиса взглянула вновь на свои обожжённые крапивой ладони и крепко сжала их, не обращая внимания на боль. Разве это боль? Что же теперь чувствует и чувствует ли вообще добродушная Анька? Та Анька в цветастом платье с выводком деревенских ребятишек. Та Анька, которая тем вечером шла на речку, не подозревая о том, что этот вечер окажется последним в жизни её маленького сына. Алиса закрывала глаза и как во сне видела перед собой её круглое, улыбающееся лицо и маленькую ручку Витальки в её широкой, загрубевшей ладони. Нет, то чувство нельзя назвать болью – это самое настоящее горе.
В ворота постучали. Алиса отбросила в сторону хозяйственные перчатки и направилась к калитке, на ходу поправляя всклокоченные волосы. Двое мужчин в штатском одновременно протянули ей свои раскрытые удостоверения. Девушка кивнула и, прислонившись к опорному столбу, принялась отвечать на одни и те же вопросы: как зовут, как долго здесь живёте, где были в момент совершения преступления, в каких отношениях была с погибшим…
– Можно сказать, что никаких отношений и не было. Я сюда только недавно переехала…мальчишка ко мне только один раз приходил с Ань…со своей матерью. Она у меня эмалированный таз брала на время, вот приходила вернуть.
– То есть у вас с матерью ребёнка конфликтов не было?
– Да какие конфликты, на днях же только познакомились. Вроде она ни с кем и не ругалась…по крайней мере, я не слышала.
– Допускаете ли вы то, что гражданка Шиленко могла собственноручно убить собственного сына?
– Чтооо?! – едва не задохнувшись от возмущения, Алиса взмахом руки отбросила назад выбившиеся из хвоста волосы и с неприязнью уставилась в безучастные лица полицейских. – Как вы можете такое говорить?!
– Что вы делали в тот день?
– Я уже говорила вам, что очень тогда устала и рано легла спать.
– Понятно. Какое отношение к погибшему ребёнку имел Свинцов Тимофей Петрович?
– Тимофей Петрович? – немного успокоившись, переспросила Алиса и задумчиво потёрла подбородок. – Да вроде никакое…вы что, и его подозреваете?
– Отрабатываем версии, – коротко ответил один из сотрудников и, захлопнув потрёпанный блокнот, кивнул напарнику. – Благодарим за сотрудничество, Алиса Николаевна.
Девушка захлопнула ворота и с грохотом опустила на них деревянную перекладину. Да чтоб им пусто было! Быть такого не может, чтобы Анька собственноручно…своего ребёнка. Это уже не расследование, а какая-то дикая пляска на его маленьких костях.
«Нет, нет, нет», – замотала головой Алиса и, пошарив в кармане брюк, вытащила связку ключей. В ярком солнечном свете было отчётливо видно, как два ключа – от входной двери и от мансарды – заметно посветлели и будто заговорщицки подмигивали новой хозяйке своими блестящими туловами без единого пятнышка ржавчины и многолетней грязи.
«А что, если…».
Поколебавшись, Алиса подошла к очищенной от бурьяна земле и, присев на корточки, опустила ключи в рыхлую почву. Немного повозив всю связку в земле, она подняла её в воздух. Влажный чернозём облепил пять ржавых ключей и не захотел расставаться с ними даже после того, как девушка потрясла их и даже пару раз ударила о ствол близстоящей яблони. С двух посветлевших ключей земля соскочила в одно мгновение, будто не желая соприкасаться с их холодным, скользким металлом.
«…люди мрут как мухи, ей-богу! Ни дня без покойника!..».
Голос участливого таксиста, который доставил её к родовому гнезду, заставил устыдиться своих странных, нелогичных поступков и быстро очистить всю связку от грязи.
«Что же я делаю?!».
Разозлившись на себя и на бестактные вопросы полицейских, Алиса вновь натянула хозяйственные перчатки и решительно направилась к серому, слегка покосившемуся сараю, который стоял неподалёку от дома, но был окружён со всех сторон травой такой высоты, что девушке пришлось буквально плыть по этому зелёному морю, время от времени натыкаясь на погребённые под зарослями борщевика, крапивы и вьюна кусты.
«Наверняка там есть лопаты и вёдра…ну, теперь держитесь! Скоро здесь станет так чисто, как как никогда за всю историю этого дома! Вот увидите!».
***
После полудня Глуховка притихла, затаившись маленьким цветным островком в тёмно-зелёном океане бесконечного леса. Солнечные лучи мягко скользили по двускатным, пологим и вальмовым крышам деревенских домов, отражались в окнах и впитывались в их кирпичные и деревянные стены. Во дворе Новиковых пятилетние близнецы плескались в алюминиевой ванной, а их бабушка терпеливо подливала им подогретую воду из семилитрового ведра. На что только не пойдёшь, лишь им было весело! Пусть купаются дома, так будет спокойнее для всех.
В магазине у въезда в деревню по-прежнему горланил телевизор. Густо накрашенные глазки Людмилы не отрываясь следили за размашистыми движениями ведущего на одном из центральных каналов. В популярной передаче обсуждалась непростая жизнь простых людей, и дородная продавщица деревенского магазина просто обязана была досмотреть её до самого конца и не пропустить ни единого слова!
Молчал пустой дом несчастной Аньки. За её многочисленным хозяйством присматривали сердобольные соседи, а муж сутками пропадал в соседнем посёлке на работе и позже остальных возвращался обратно, не в силах видеть пустые комнаты и разбросанные по всему дому детские игрушки. Съездив к жене в городскую больницу, он долго сидел с выключенным светом до самого утра и не проронил ни единого слова, пока за окном не забрезжил розовый рассвет, осветив его осунувшееся и постаревшее лицо.
В прибранных комнатах чистоплотной Надежды Филипповны пахло выглаженным бельём и сдобой. Пожилая женщина читала новости и время от времени поглядывала на включенную духовку, куда она несколькими минутами ранее поставила ароматный пирог с курагой и изюмом – любимое лакомство её внучатого племянника. Сегодня ей посчастливилось купить два увесистых пакета сухофруктов ещё до того, как Людмила отсыплет себе самые хорошие, поэтому она довольно покачивала ногой в домашней туфле и что-то напевала себе под нос, переворачивая листы городской газеты.
А в одном из домов – самом старом, разваленном и с покосившейся крышей – за колченогим столом сидел сутулый старик в телогрейке и раскачивался из стороны в сторону на стуле со сломанной спинкой. На потрескавшейся столешнице возвышалась пустая бутылка с продолговатым горлышком, а подле неё – перевёрнутый стакан и наспех вырванный из старой тетради пожелтевший лист в размытую клетку. Время от времени Тимофей Петрович брался за шариковую ручку с погрызенным колпачком, но тут же бросал её на стол и, прикрывая рот рукавом телогрейки, что есть мочи кашлял на весь дом. Тетрадный лист плыл перед его воспалёнными глазами, а затянувшаяся простуда вкупе с выпитым алкоголем путали сознание, услужливо подсовывая ему давние воспоминания, которые он бы с радостью позабыл, если бы только мог…
Отец пропал без вести, когда они с младшей сестрой были совсем маленькими. Мать тянула лямку одна, с утра до ночи надрываясь на двух работах. Сперва она добиралась в соседний посёлок на молокозавод, где трудилась дояркой, а вечером в местном доме культуры мыла пол, никогда не отказываясь и от дополнительных подработок. С малолетства Тимофей присматривал за их маленьким домом: мог и печь растопить, и обед приготовить, и с сестрой поводиться. Много чего случилось в его нелёгкой жизни, много воды утекло. Было всё: и армия, и учёба в политехе, и распределение на предприятие в соседнем городе, и женитьба на местной красавице, и рождение долгожданного сына, и крах завода, где он трудился много лет, и алкоголь, и тяжёлый развод. Многое Тимофей Петрович позабыл с того времени – и хорошее, и плохое. Но только один случай всё никак не выходил из его больной, трясущейся головы, не пропадая ни на одну минуту, являясь к нему по утрам и не давая заснуть ночью. В тот пасмурный осенний вечер он ждал мать с работы и, накормив сестру остывшей кашей, решил растопить печь – мать доверяла ему это важное дело, и он чувствовал гордость и некоторое превосходство над другими ребятами, кого ещё не подпускали к огню, боясь за своё скромное имущество. Дрова тогда экономили, пуская в расход собранный в лесу хворост и валежник, а также никому не нужный мусор, с незапамятных времён валяющийся во дворах.
И вот одиннадцатилетний Тимофей решил поискать в ограде то, что могло сгодиться в его ответственном деле. У сарая под сломанной телегой он обнаружил целую гору каких-то обломков, которые лежали там ещё со времён его деда. Мальчишка наклонился вперёд и, смахнув с дров тонкий слой свежевыпавшего снега, разочарованно присвистнул.
«Так они уже горелые! Какой от них прок?!».
Местами обугленные, переломанные дрова напомнили ему то ли штакетины от старого забора, то ли фрагменты мебели или прялки. Ай, пойдёт! Эта рухлядь всяко лучше заготовленных на зиму дровишек. Тимофей схватил столько дров, сколько мог унести за один раз, и осторожно зашагал к дому по рыхлой, сырой земле, где ещё несколько дней назад росла картошка. Сестрёнка безмятежно спала в холодной горнице, и мальчишка поспешил развести огонь в громоздкой белой печи. Сказано – сделано. И вот, яркие языки пламени весело запрыгали по уже обгоревшим полешкам, распространяя вокруг себя приятное потрескивание и благословенное тепло. Тимофей довольно потёр озябшие руки и, подтолкнув в устье печи горшок с холодными щами, закрыл его заслонкой. А сам полез на печь, которая уже довольно гудела на весь дом.
«Вот мамка удивится!».
Тимофей Петрович застонал и, схватившись за голову, моргнул несколько раз, сфокусировав взгляд на чистом листе бумаги. Всё, сейчас или никогда! Он должен, должен всех предупредить…поэтому надо писать! Надо! Пусть это и будет его единственным и последним посланием своим односельчанам.
В нетопленой печи что-то громыхнуло и так же внезапно стихло. Не оборачиваясь, старик схватил шариковую ручку и принялся торопливо писать, перескакивая с одной фразы на другую, путаясь и пропуская слова. Хриплое дыхание вырывалось из его приоткрытого рта, а мутная слюна стекала с его небритого подбородка на бумагу. Пусть! Лишь бы успеть… В печи будто вспыхнул огонь. Тимофей Петрович отчётливо слышал за своей спиной треск сгорающих поленьев и вой печной трубы.
«Началось! Всё как тогда…».
Нельзя, нельзя отвлекаться! И тут, как назло, синий стержень заметно побледнел, а через пару слов и вовсе отказался писать. Старик выругался и поискал глазами хоть что-то, напоминающее карандаш или ручку. Ничего! На столе, кроме пустой бутылки и перевёрнутого стакана, ничего не было. А что, если… Старик осторожно коснулся бутылки и, словно обжёгшись, отдёрнул руку. Нет, это крайняя мера…так…так нельзя. Со стороны печки резко запахло подогретыми щами. Теми вкусными постными щами, что приготовила мать ранним октябрьским утром перед тем, как затемно уйти на работу. Не колеблясь ни минуты, Тимофей Петрович схватил бутылку за горлышко и, размахнувшись, резко опустил её на край стола. Навязчивый аромат супа померк перед вонью спиртного. Печь притихла и недовольно фыркнула за спиной старика. Вот он, его шанс! Его единственный шанс предупредить всех об опасности…
Тимофей Петрович занёс острое стекло над трясущейся рукой и полоснул им по своему морщинистому запястью со вздутыми, синими венами. Да, это единственный выход из сложившейся ситуации…так будет лучше всем. Мать больше не придёт с работы в этот дом. Не схватится за сердце, узнав, откуда он взял дрова для растопки. Не оттаскает его за уши и не станет горько плакать над тарелкой с перегретыми щами, пока в горнице не расплачется маленькая сестрёнка. А он больше не будет мучиться от ночных кошмаров, в которых неизвестный мужчина с дикими воплями исчезает под обломками сгоревшего дома, ведомый тонкими девичьими руками с хищно изогнутыми страшными пальцами…
***
– Как…же…меня…это…бесит! – Алиса со всей силы надавила на черенок лопаты и повисла на нём, болтая в воздухе ногами. Упрямые корни смородинового куста сдвинулись со своего места и нехотя поднялись наверх, из последних сил цепляясь за землю. Отбросив лопату в сторону, девушка с торжествующим видом выволокла из земли раскидистое корневище. – Победа! Я тебя победила!
Тяжело дыша, Алиса выпрямилась и, упёршись руками в натруженные бока, с довольным видом осмотрела результаты своих титанических трудов. А посмотреть тут было на что! На трёх сотках её деревенского наследства возвышалось несколько старых яблонь с искривлёнными стволами, покрытыми уродливыми наростами. Несмотря на свой устрашающий вид, деревья миролюбиво шелестели ярко-зелёной листвой, в которой пряталось бесчисленное количество зелёных яблок со слабым румянцем на глянцевых боках. Смородину Алиса безжалостно выкорчевала всю до единого куста – мало того, что она её никогда не любила, так сами кустарники выглядели больными и уставшими от жизни. Теперь её корневища обсыхали на июльском солнце, чтобы позже отправиться в растопленную печь. В компостной яме у забора покоилась сорная трава, щедро политая водой, смешанная с бумагой и сухими листьями, коих в избытке осталось на участке ещё с прошлой осени.
«Пусть перегнивает».
Алиса зажмурилась и подставила раскрасневшееся лицо под мягкие лучи вечернего солнца. Руки и ноги подрагивали и отчаянно болели от тяжёлого физического труда, с которым она не сталкивалась ещё ни разу в своей жизни. Конечно, у родителей есть дача в пригороде, но девушка там никогда не появлялась с самого детства, предпочитая работе на грядках чтение книг и прогулки по городу. Зато как радовалась урожаю, который в больших объёмных коробках привозила ей мать! Алиса стянула перчатки и посмотрела на свои перепачканные, покрытые ожогами и струпьями руки. Уж что, что, а таких пальцев с широкой траурной каймой по краю ногтя у неё тоже никогда не было! Девушка ещё раз взглянула на прибранный участок, вытащила ключ из двери сарая и, подбрасывая связку в воздухе, отправилась в дом.
***
– Баба, смотри, какое небо!
– Красное – прекрасное!
– И верно, – хлопоча у плиты и кухонного стола, Вера Ивановна мельком взглянула в окно. – А вы знаете, что это означает?
– Не знаем! – хором ответили близнецы, наперегонки поедая блинчики с малиновым вареньем и болтая ногами на высоких стульях.
– Если на закате небо красное, как сейчас, то завтра будет дождь.
- Будет дождь, – эхом повторил Сашка.
– Не хочу дождь, – надулась Аля и сложила ручки на груди, при этом ни на секунду не переставая жевать блин. – Бабушка, сделай так, чтоб его не было!
– Да, сделай, сделай!
– Ну, тут я вам не помощница, – засмеялась Вера Ивановна и ловким движением руки опрокинула готовый блин на золотисто-коричневую стопку из его собратьев. – Выдумщики! Ешьте, пока не остыло…и вообще, можно и в дождь придумать что-нибудь интересное. Только дома!
– Здорово, – просияла Аля. – А можно к нам Виталя придёт?
– Да, можно, можно? – закричал Сашка и едва не перевернул кружку с молоком, так он размахивал руками.
Вера Ивановна замерла со сковородой в руке и, не в силах смотреть в эти чистые детские глаза, проговорила, глядя в стену:
– Он…он не может.
– А почему? Он на нас обиделся?
Блинное тесто с шипением растеклось по раскалённой сковороде и сразу же покрылось крупными порами, из которых повалил ароматный пар.
«Да как же я, милые, вам это скажу?».
В тот вечер Глуховку потряс душераздирающий женский крик, от которого холодела спина и сводило скулы. Он забирался в каждый уголок деревни и выгонял жителей из своих домов. Кто в халате, кто в ночной рубахе или в одних штанах выскакивали на улицу и метались от одного двора к другому. Даже грузная Людмила выбежала из своего магазина и, приподняв подол рабочего халата, засеменила к толпе, охая и хватаясь за сердце. Тогда Вера Ивановна раньше всех привела детей с речки и уложила спать как положено – в девять часов вечера. Услышав крики, она так же, как и все, выбежала из дома и едва не лишилась чувств, увидев обезумевшую Аньку, которая трясла головой и выла на разные голоса в окружении односельчан с испуганными и скорбящими лицами…
– …красное, красное небо…
– …небо, как кровь, красивое небо…
– …кровь, кровь…
– …красивое красное небо…
Не дождавшись от бабушки ответа на свой вопрос, близнецы затянули песню собственного сочинения, отбивая такт чайными ложками и стуча пятками по ножкам стульев. Вера Ивановна стало нехорошо. Она перевернула поджаренный блин на другую сторону и захлопала в ладоши:
– Ну, ну, что вы тут устроили…, хватит, ребята…ребята!
– …красное небо, кровавое небо…
– …кровь…много крови…
– А ну прекратите!!
Половник с остатками блинного теста с грохотом ударился о стену и свалился на пол. Аля и Сашка подпрыгнули на месте и с испугом уставились на сморщившееся, будто от боли, бабушкино лицо с поджатыми губами. Казалось, ещё немного, и она или заплачет, или запустит половником уже не в стену, а в них. Как бы то ни было, петь они перестали.
– Простите, милые, – Вера Ивановна пришла в себя и, прижавшись к белокурым макушкам притихших внуков, закрыла глаза. – Устала я самую малость. А Виталик к нам не придёт…нет его в деревне. И когда вернётся, никто не знает.
– Может, он со своей мамой уехал? – предположила Аля, сворачивая в трубочку очередной блин.
– Или его съел тот страшный волк, – изрёк Сашка, но тут же замотал головой, будто испугавшись своих слов. – Нет, нет! Виталя сильный и умный. Он каак даст этому волку по морде и сразу победит!
– Да, да! – подхватила Аля и вновь заболтала ногами в воздухе. – Он точно победит!
У Веры Ивановны защипало в глазах. Отмыв брошенный на пол половник, она принялась дожаривать блины под весёлое щебетание внуков. Пусть весело смеются, уплетают варенье, купаются в алюминиевой ванной во дворе, прыгают на кровати и наряжают кошку в кукольное платье. Пусть их безоблачное детство не кончается ещё очень долго. А она, их бабушка, сделает для этого всё, что в её силах.
***
Окончательно истратив все свои физические и душевные силы на уборке участка, Алиса двое суток не выходила из дома: спала, ела прямо в постели, смотрела бесконечные сериалы и даже смогла начать картину. Теперь с белоснежного холста на неё смотрели карандашные наброски леса и бегущей по камням речки. Закутавшись в одеяло, девушка сонными глазами осматривала свои владения и вновь проваливалась в сон. Она чувствовала, как стены дома подпитывают её недостающей энергией и будто ласково гладят её по голове, напевая колыбельную на незнакомом, понятном только ему языке. За окнами шёл дождь. Постукивая по крыше и оконным карнизам, он стекал по водостоку и выбивал в рыхлой земле многочисленные отверстия. Лишь на третьи сутки вновь выглянуло солнце, а Алиса почувствовала в себе силы для того, чтобы вылезти из постели и, отправившись на кухню, поставить на плиту чайник. Из кухонного окна было видно, как на деревенской улице толпились люди, обступив карету скорой помощи и несколько полицейских машин со включенными мигалками.
– И как им только не надоело? – подув на озябшие пальцы, Алиса отвернулась от окна и включила на ноутбуке очередное видео о том, как использовать мастихин в акриловой живописи.
Сварив последние макароны и вытряхнув из опустевшей коробки несколько крошек шоколадного печенья, девушке пришлось признаться самой себе, что в магазин идти всё-таки придётся, как бы она не хотела видеть перед собой недовольную мину местной продавщицы.
«За неимением лучшего, так сказать…».
Настойчивый стук в ворота прервал её скудную трапезу. Алиса поставила кружку на стол и пошла переобуваться в старые калоши, ранее принадлежащие её пожилым родственницам. Во дворе щебетали птицы, пахло свежестью и мокрой землёй. Полюбовавшись на зелёную, переливающуюся в солнечных лучах листву яблоневых деревьев, девушка отворила засов и помрачнела, увидев перед собой знакомые лица.
– Здравствуйте, Алиса Николаевна.
– Давно не виделись, – ответила она и по привычке сунула руки в карманы спортивных брюк.
– Думаете, нам самим охота сюда мотаться? – отозвался сотрудник полиции, вытаскивая из сумки бумаги. – Ещё дорогу так размыло, еле добрались…но, как видите, работа ждать не будет.
– Вот только не говорите мне, что здесь опять кто-то умер, – съязвила Алиса и тут же осеклась, поймав их укоризненные взгляды.
– К сожалению, да. Подозреваемый по делу о гибели ребёнка Свинцов Тимофей Петрович…покончил с собой.
ГЛАВА 4 - Ключ четвёртый. Подозрительный
– Эй, парень! Конечная остановка. Дальше – только пешком.
– Спасибо! – Миша девятнадцати лет от роду подхватил с соседнего сидения рюкзак и в два прыжка очутился у раскрытых дверей старого автобуса. Пожилая кондукторша с недовольно поджатыми губами усердно подсчитывала мелочь, а водитель – старик в клетчатой потной рубахе – участливо посмотрел вслед единственному пассажиру.
– Не за что…точно не заблудишься? Может, тебя до Глуховки подбросить?
– У тебя маршрут по минутам расписан, – пробасила кондукторша. – Тоже мне, подбрасывальшик нашёлся.
– Ой, да не стоит! Спасибо вам…до свидания!
Парень спрыгнул с поржавевшей подножки автобуса и отбежал к остановке с облупленной крышей, которая с незапамятных времён стояла у края дороги, принимая редких гостей, решивших добраться до этих глухих мест общественным транспортом. Утробно урча, автобус с трудом развернулся на узкой дороге и рванул в обратную сторону, оставив после себя зловонные клубы выхлопных газов. Миша задумчиво смотрел ему вслед, пока тот окончательно не исчез из виду и, потянувшись, попрыгал на месте, размахивая руками и пытаясь достать невидимую планку над головой. Два часа в трясущемся автобусе не прошли даром: он практически не чувствовал свою затёкшую поясницу, а руки и ноги будто кололо тысячью тонких игл. Размявшись на пустынной дороге, парень огляделся по сторонам.
«А тут со временем ничего не изменилось!».
Всё тот же разбитый асфальт с пробоинами, в которых стояла грязная вода – результат прошедшего прошлым днём ливня. Всё тот же бесконечный лес с одной стороны и бескрайние зелёные поля – с другой. Пахло прибитой дождём пылью и нагретой на солнце влажной травой. Миша надел объёмные наушники, что висели у него на шее, и зашагал по дороге, перепрыгивая ямы с неровными краями и стараясь не угодить в глубокие трещины на асфальте. В такт музыки он покачивал головой и время от времени откидывал с глаз отросшую чёлку. Лучи июльского солнца отражались в копне его вьющихся тёмных волос и, наоборот – пропадали в черноте его безразмерной толстовки с капюшоном. Слегка потёртые голубые джинсы обтягивали его худые ноги и заканчивались у тонких щиколоток, уступая место большущим кроссовкам на толстой подошве, из которых выглядывали ослепительно белые носки. Вспомнив о чём-то важном, Миша вынул из кармана телефон и приподнял бровь. Ну, конечно, кто же специально для него будет проводить в глухомани интернет? Да уж, теперь на карту в приложении больше не взглянуть, и заряда осталось всего ничего – пять процентов…а портативную зарядку он оставил дома, когда в последний момент перед отъездом метался по квартире и, без разбора хватая вещи, бросал их в рюкзак. Да, зарядка так и осталась в розетке у письменного стола…
«Ну проспал я, с кем не бывает!».
Что ж, придётся идти по наитию и старой памяти. Если положиться на воспоминания прошлых лет, то асфальтированная дорога должна скоро закончиться, а после неё потянется обычная поселковая с бесконечной травяной дорожкой по центру.
Беспечно посвистывая, Миша двинулся дальше и, время от времени останавливаясь то у края пшеничного поля, то у дерева с причудливым стволом, тут же фотографировал их, от усердия высунув язык – хорошо, что фотоаппарат он зарядил и, в отличие от телефона, не забыл дома. Дорога, ведущая в Глуховку, ему нравилась с детства, когда он с родителями приезжал сюда каждое лето и оставался на пару недель у отцовой тётки. Кривые островки разбитого асфальта, не высыхающие лужи с мутной водой, вереница вековых деревьев и свежий воздух, так не похожий на городской с его выхлопными газами от бесчисленного количества машин и гомоном людской толпы – всё неизменно возвращало его в те годы, придавало сил и вызывало лёгкую улыбку...
Видимо, словив от близстоящей вышки мобильную сеть, в кармане пиликнул и завибрировал телефон. Миша взглянул на экран и, помрачнев, нажал на единственную круглую кнопку, расположенную в его нижней части.
«Ну, кого я пытаюсь обмануть? Главная причина моего приезда – это…бегство. Бегство? Не-а, всего лишь сохранение моих нервов!».
Проигнорировав около восьми назойливых вызовов от одного и того же номера и дождавшись, когда телефон полностью разрядится и выключится, повеселевший Миша сунул бесполезную пластиковую коробочку в рюкзак и, напевая себе под нос мелодию собственного сочинения, свернул на просёлочную дорогу.
***
Алиса прикрыла за собой ворота и, повернувшись лицом к деревне, оглядела крыши и стены соседских домов.
Никого.
Прошло три дня с похорон Тимофея Петровича. Глуховка вновь погрузилась в сонную, вязкую тишину, которая полнилась слухами и нелепыми пересудами. Односельчане собирались в местной лавке и, раздражая без того нервную Людмилу с её без умолку болтающим телевизором, судачили о неожиданных смертях в деревне, а после разбредались по домам, где их ждали свои заботы и повседневные дела. Действительно, в суетливой круговерти будних дней случившееся постепенно отходило на второй план, уступая место тяжёлой каждодневной работе. Только горькое послевкусие шока и потери гулким эхом отдавало где-то в глубине сознания каждого жителя деревни.
Алиса поправила на спине рюкзак и, подхватив этюдник со складным стулом, направилась по узкой кладбищенской тропе к речке. Запрет на посещение леса полицейские сняли практически сразу же после гибели Тимофея Петровича, а сами перестали появляться в деревне. А это значит, что ей сегодня удастся порисовать пейзаж с натуры! Девушка вспомнила простой некрашеный гроб в единственной комнате старика и потрясла головой, устыдившись своих будничных мыслей. «Живое – живым».
Стараясь не смотреть на проглядывающие сквозь стволы деревьев кресты и надгробия, Алиса повернула в противоположную от кладбища сторону. Узкая тропа, по обеим сторонам усыпанная листьями земляники и подорожника, вывела её на заросший берег местной речушки, вялое течение которой мало чем отличалось от жизни в деревне: размеренный плеск волн успокаивал сердце и подлечивал душевные раны. Песка на берегу почти не было – лишь тонкая его полоска золотилась у самой воды, уступая своё законное место диким травам и камням различных цветов и размеров. Пристроив свой художественный скарб у подножия старой берёзы, Алиса наклонилась вперёд и подхватила первый попавшийся голыш с редкими вкраплениями на его гладких, серых боках. Что это, какая-то драгоценная порода? Или всего лишь песок? Размахнувшись, девушка бросила камень в реку и довольно присвистнула, когда он лягушкой поскакал по водной глади и скрылся в её грязно-зелёной глубине. Закрыв глаза, она представила, как развевающиеся водоросли на речном дне со всех сторон окутывают её камень и тянут вниз, где его подхватывают многочисленные подводные течения, в своё время унёсшие не одну человеческую жизнь...
Расположившись на берегу, Алиса смешала краски нужных цветов и уселась на разложенном стуле с тряпичным сидением, который тут же опасно заскрипел и накренился. Кисть с гладкой, синтетической щетиной опустилась на холст и уверенно заскользила по его шероховатой поверхности, оставляя после себя природные, зеленовато-коричневые оттенки. Танцующий в кронах деревьев ветерок затаил дыхание и, наблюдая за резкими, отрывистыми движениями рук художницы, любовался её сосредоточенным лицом. Время от времени Алиса поднимала глаза и смотрела поверх холста, стараясь захватить всё то, что она хотела отобразить в своей картине: и бездонную реку, и солнечные блики на её ленивых волнах, и противоположный берег с чёрной полосой смешанного леса. Вековые сосны, белоствольные берёзы и плакучие ивы будто переплетались между собой невидимыми нитями и напоминали тёмно-зелёную стену с чёрными просветами, которая склонялась к воде и пыталась освободиться от пут. Казалось, что ещё немного, и связующие их нити порвутся, и зелёные великаны двинутся по реке, с трудом поднимая ноги, переплетённые толстыми корнями деревьев. Алиса вновь подняла глаза и вздрогнула от неожиданности, выхватив за толстым стволом берёзы подол старинного сарафана. Кисть дёрнулась в руке и оставила на картине белое безобразное пятно, которое должно было изобразить водные блики в нижней части холста. Тыльной стороной ладони Алиса потёрла уставшие глаза и, моргнув несколько раз, опять посмотрела на противоположный берег реки.
Никого.
«Показалось?».
Она огляделась по сторонам и только сейчас заметила, что солнце давно перекатилось на другую сторону неба и вызывающе смотрело на неё, освещая её осунувшееся лицо своими розоватыми лучами. Алиса вынула из кармана брюк телефон. Так и есть, пятнадцать минут четвёртого. Пора собираться домой. Галлюцинаций вроде старинных сарафанов и движущихся по воде деревьев ей на сегодня хватит.
***
В магазине скрипнула тяжёлая дверь, и на пороге появилась озадаченная Надежда Филипповна в своём неизменном строгом платье. Она сняла очки и, протерев их аккуратно сложенным носовым платком, водрузила на место. Продольная морщина на её высоком лбу стала глубже и теперь делила его на две части, означая лишь одно – беспокойство, которое медленно, но верно перерастало в панику.
– Людмила, здравствуй.
– Привет, – продавщица размеренно закидывала в рот чипсы из яркой упаковки и даже не повернулась к посетительнице. – Газет нет и сегодня уже не будет…
– Да бог с ними, с твоими газетами, – отмахнулась пожилая женщина. – Я вот что спросить хотела – к тебе мой внук случайно не забегал?
– Не было никого. А что, должен был?
– Может быть, – Надежда Филипповна сокрушённо покачала головой, и привычным движением поправив свои гладко зачёсанные на затылке волосы, взглянула в мутное, загаженное мухами окно, через которое было видно, как постепенно краснеет и готовится ко сну солнце. – Давно уж должен был приехать, а его всё нет. Сказала же, бери такси, не выделывайся! А он мне: «Я сам, я прогуляюсь!». Ну и где тебя теперь носит?!
Людмила хмыкнула и, стряхнув с толстых пальцев картофельные крошки, переключила на телевизоре следующий канал, где начинался очередной выпуск шоу талантов: глотатели шпаг, огня и ключей выстроились в шеренгу и, широко улыбаясь, хлопали в такт вступительной песне. Магазин тут же наполнился громкими воплями и визгом зрителей, которых пытался перекричать взлохмаченный ведущий в красном пиджаке.
– Ох и весело же тут у вас…привет! – в магазин вкатилась баба Зоя и первым делом направилась к прилавку с конфетами, жадным взглядом ощупывая разноцветные фантики и вдыхая их чудесный аромат, который не мог перебить даже навязчивый запах Людмилиных чипсов. Неизменный чёрный платок на округлой голове старухи и яркое цветастое платье вводили в ступор и порой пугали даже сдержанную Надежду Филипповну: ей всегда казалось, что она находится на похоронах, куда ворвался шут и, корча безобразные рожи, принимался жонглировать поминальным хлебом. А уж в свете последних событий…
– Здравствуй, Зоя. Слушай, ты внука моего не видела?
– Мишку-то? Не видала, не видала…Люд, карамель в какую цену?
– Так там написано же: кило – двести рублей.
– А есть чё дешевле?
– Нет.
– Так он чё, сегодня приехал? – баба Зоя раскрыла потрёпанный кошелёк и разочарованно покачала головой. – Надь, займи сотню до пенсии.
– Приехать-то приехал, да нет его, – Надежда Филипповна пошарила в кармане платья и вручила соседке аккуратно сложенную пополам купюру. – И что же мне теперь делать…
– Да не боись, найдётся твой Мишка живой и невредимый…хотя у нас в деревне сейчас такое творится, что уже и не знаешь, о чём и думать. Может, лежит где-нибудь в лесу…
– Ты это брось! – прикрикнула Надежда Филипповна и, сердито сверкнув глазами под толстыми стёклами очков, ударила по прилавку с такой силой, что совок с карамелью дрогнул в руке продавщицы и выронил на дощатый пол добрую горсть конфеток. – Типун тебе на язык, старая! Мелешь что ни попадя!
– Эй, осторожнее! Ещё магазин мне тут разнесите!
– Да ладно тебе, – баба Зоя примирительно подняла правую ладонь, не отрывая взгляда от весов, на которых лежал полиэтиленовый пакет с вожделенными конфетами. – Всё хорошо будет. Парень молодой, загулял…с кем не бывает! Я вот давеча кур кормить выходила, гляжу: внучка Бухаровых идёт, какой-то ящик в лес тащит… Во жизнь у девки! Ни забот, ни хлопот…ни детей тебе, ни мужа…в её годы у меня уже двое было.
– Двое кого: детей или мужей? – съязвила Надежда Филипповна, прекрасно зная, что у Зои была единственная дочь, и восторжествовала, увидев, как опешила и часто заморгала старуха. Не дождавшись ответной тирады, она вышла из душного магазина и прикрыла за собой дверь. По розоватому небу медленно плыли перьевые облака, обещая на следующий день тёплую погоду. Вот беда! Если и завтра Мишка не явится в деревню, она лично вызовет полицию, скорую помощь, МЧС, отряд волонтёров и сама возглавит его поиски.
«Да где же ты бродишь?».
За магазинной дверью раздался довольный хохот и писклявый голос бабы Зои, повторяющий без остановки: «А я вот говорила ей, говорила! Она такая же, как и та городская краля…».
«Тьфу ты, не язык, а какое-то помело!».
Не оборачиваясь, Надежда Филипповна медленно побрела домой, прижимая к груди трясущиеся руки.
***
Вопреки ожиданиям, просёлочная дорога сузилась до невозможности и превратилась в обыкновенную лесную тропу, которая петляла между деревьев, пару раз обрывалась перед неожиданно возникшими кустами и вела обескураженного путника вглубь леса – всё дальше и дальше от людей. В отличие от города и той же деревни в лесу темнело рано: уходящие в небо вековые сосны поглядывали на худого паренька в безразмерной толстовке и недовольно покачивали густыми кронами, в которые уже заползали противные, сизые сумерки – предвестники глухой и беззвёздной ночи.
Миша остановился у разлапистой берёзы и, оглянувшись назад, увидел лишь сомкнувшуюся за ним глухую стену из колючих ветвей шиповника и бесконечных стволов вековых сосен. Парень медленно снял наушники и, обмотав их проводом, положил в рюкзак вместе с разрядившимся плеером. Ноги сводило от длительной и бессмысленной ходьбы, а голова раскалывалась от одной лишь мысли о том, что ему придётся ночевать в этом жутком лесу. Да ни за что на свете! В какую сторону повернуть, чтобы выйти к людям?!
«А много ли их, этих сторон? Только вперёд или назад – третьего не дано».
Пытаясь собраться с мыслями, Миша опустил голову и прикрыл глаза ладонью. Пахло терпкой смолой и горькой прохладой соснового леса, которая ближе к ночи превращалась в нечеловеческий холод с пеленой стелющегося по земле тумана. Поблизости надрывалась кукушка и шуршала хвоя под лапками неизвестных городскому парню зверьков. Где-то вдали раздался волчий вой. Миша вздрогнул и вскинул голову. Вот только этого ему и не хватало! Он взглянул на узкую, петляющую между деревьями тропу и заметил яркое пятно, мелькнувшее за стволом вековой берёзы. Что это? Похоже на…платье? Это же платье!
– Простите, пожалуйста! – крикнул вслед исчезнувшему пятну Миша и, испугавшись своего голоса, бросился вверх по тропинке, подгоняемый громким, раскатистым эхом. – Стойте! Помогите выбраться!
Не оглядываясь, парень помчался по лесу, не разбирая дороги, путаясь в развешанной на каждом шагу липкой паутине и спотыкаясь о вывороченные из земли корни деревьев. Ему казалось, что из кустов за ним наблюдают жёлтые горящие глаза, а за спиной плывут неизвестные чёрные тени. Кто это – лесные жители или не упокоенные души таких же нерадивых путников, как он сам? Разогнавшись на заросшем густой травой пригорке, Миша не заметил торчащий из земли пень и, запнувшись о его шершавые корни, рухнул на мягкую, усыпанную хвойными иглами землю, которая источала ни с чем ни сравнимый аромат смолы. Крича на всю округу и пытаясь зацепиться за траву и молодые деревца, парень кубарем скатился с пригорка и растянулся на берегу местной речушки у ног ошарашенной темноволосой девушки с деревянной коробкой в руке и складным стулом подмышкой. Она вскрикнула и отскочила на пару шагов назад, выставив вперёд свободную руку.
– Ура, – простонал Миша и потряс головой, не веря своим глазам. – Люди…люди…
– Цел? – осведомилась быстро пришедшая в себя девушка и, с любопытством осмотрев валяющегося на земле парня, протянула ему руку. – Вставай уже.
– Ох, спасибо, – с помощью приветливой незнакомки Миша стал на ноги и, покачиваясь, принялся отряхивать от веток и пыли свои некогда светлые джинсы, на которых прибавилось с десяток новых, не предусмотренных производителем дыр. Конечности ломило от неудачного падения на камни и долгой ходьбы в лесу. – Господи, как же я рад!
– Ты как тут очутился?
– Ну, шёл, шёл, вот и вышел…хотя, скорее, выкатился.
– Ну, ты даёшь, – рассмеялась девушка. – Куда шёл-то?
– В Глуховку, – признался Миша, очищая рюкзак и украдкой поглядывая на незнакомку – по её ослепительно белой футболке и подвёрнутым у щиколоток спортивным брюкам, он сразу определил, что она не местная, а приезжая, как и он сам. – А ты?
«Ты…?».
– Удивительно, мне как раз в ту же сторону, – помедлив, проговорила девушка и кивнула в сторону своих вещей. – И до деревни отсюда рукой подать…слушай, а ты случайно не внук Надежды Филипповны?
– Случайно он самый, – мрачно подтвердил Миша и, одёрнув с грехом пополам очищенную толстовку, протянул в сторону незнакомки руку. – Давай сюда свои вещи…помогу.
– Ой, спасибо!
Вековые деревья, сгущающиеся сумерки и внезапные лесные звуки больше не пугали девятнадцатилетнего Мишу, как раньше. Придерживая скарб своей новой знакомой, он забегал вперед неё на петляющие тропинки, перепрыгивал поваленные ветром деревья и без умолку болтал обо всём на свете. Какое же это счастье – встретить живую душу после долгого блуждания в тёмном и холодном лесу! Он узнал, что девушку зовут Алисой и что в Глуховку она приехала совсем недавно, поселившись в том страшном доме у кладбища, который достался ей по наследству от бабки.
– И как тебе тут? Не скучно?
– Да нормально, – ответила Алиса, прижимая к себе незаконченную картину с пятном белой краски – единственное, что она не смогла доверить внуку той интеллигентной женщины, с которой она познакомилась на днях в небезызвестной лавке. Тогда-то она и узнала, что к ней на каникулы должен был приехать внучатый племянник. – Немного непривычно, что я тут у всех на виду и на слуху…в городе я даже соседей по лестничной клетке не знала. Ну, думаю, что привыкну.
– Только не говори, что ты останешься тут на всю жизнь!
– Как получится, – уклончиво ответила девушка и, незаметно от скачущего вокруг неё парня, через тонкую ткань футболки дотронулась до уродливого шрама на своём животе. – Скорее всего, я тут до конца лета…
– О, я тоже! – обрадовался Миша. – У меня в сентябре учёба, на осень не остаться…а где ты учишься?
Увлёкшись беседой, Алиса не заметила, как свернула в противоположную от кладбища сторону и, заметив непривычный пейзаж, невольно остановилась как вкопанная, проигнорировав последний вопрос парня. Они оказались на небольшой поляне, покрытой редкой порослью молодых деревьев и дикими травами. Здесь буйствовали лекарственная ромашка, жёлтый зверобой, ароматная душица и другие, неизвестные им травы – они были словно благоухающее медовое облако, вольготно раскинувшееся неподалёку от деревни. Алиса наклонилась вперёд и, коснувшись резных листьев цветущей ромашки, посмотрела на свою ладонь с едва заметной матовой пыльцой.
– Вот уж не знала, как тут красиво!
– Что это за место?
– Не знаю, – девушка посмотрела на заросшую тропу, которая по её подсчётам вела прямиком в Глуховку, и пожала плечами. – Ни разу о нём не слышала.
– Вот как, – не выпуская из рук художественный скарб своей новой знакомой, Миша оббежал по периметру всю поляну и углубился в её середину, высоко поднимая ноги. И не зря – время от времени он натыкался на какие-то булыжники, железные трубы и вросшие в землю старые скользкие брёвна. А крапива яростно хлестала его по ногам сквозь дырявые джинсы, вызывая жгучее желание приложить к ним мешок со льдом. – Ну нафиг, пошёл я отсюда, ещё не хватало тут порезаться…
– Идём, – согласилась Алиса. – А то бабуля тебя сегодня заждалась.
– Ой, точно!
По сложившейся традиции дом встретил её холодной пустотой и ледяными стенами. Словно кровеносные сосуды, объединяющие все комнаты, старые батареи полностью остыли и будто остановили течение жизненного тепла во всём его тулове. Дрожа от холода, Алиса занесла в дом свои художественные принадлежности и, накинув на себя толстовку с флисовой подкладкой, опустилась на корточки перед безжизненной печью в пристройке. Бумага, сухая щепа и небрежно наколотые берёзовые дрова – и вот красные языки пламени весело заплясали на них, осветив в полумраке пристроя щуплую девичью фигурку. Полюбовавшись на разыгравшийся в печи огонь, Алиса захлопнула её металлическую дверцу и направилась в дом. В расширителе – квадратной металлической ёмкости, выкрашенной коричневой краской – лениво булькнула вода, оповещая хозяйку дома о приближающемся тепле.
Алиса повалилась на разложенный диван и, раскинув в разные стороны руки, широко раскрытыми глазами уставилась в потолок. Впервые за длительное время она посвятила день себе и своему любимому занятию, и никакая уборка, прополка и очередные похороны не смогли ей помешать.
«Нехорошо о таком думать, но за последние три дня тут так никто и не умер…похоже, что тот таксист просто хотел отговорить меня от жизни в этой глуши. Старость, несчастный случай и белая горячка – вот причины здешних смертей, а не какое-то там проклятие. Чушь какая-то».
Алиса зевнула во весь рот и, перевернувшись на бок, зарылась лицом в подушку, не в силах встать и переодеться в пижаму. Веки будто налились свинцом, а сознание путалось, то отключаясь от действительности, то выплывая на её поверхность, цепляясь за роящиеся в голове назойливые мысли. Полдня, проведённых на свежем воздухе у реки, не прошли даром: только коснувшись разгорячённой щекой подушки, девушка погрузилась в глубокий сон под мерное потрескивание постепенно нагревающихся батарей.
В наступившей дрёме она видела девичьи босые ноги, которые легко бежали по лесным тропам и, ловко перепрыгивая выкорчеванные пни, прятались за широкими стволами вековых деревьев с шероховатой, потрескавшейся корой. Звонкий смех приятно щекотал уши и серебряным колокольчиком отзывался где-то в стеснённой груди, в которой разливалось неведомое ранее тепло. Алиса следовала за бледными девичьими ногами, не в силах оторвать взгляд от этих тонких щиколоток и прилипшего к обнажённой голени земляничного листа. Лицо горело словно в лихорадке, а сбившееся то ли от бега, то ли нахлынувших чувств дыхание со свистом вырывалось из её приоткрытого рта. Наконец, ноги скрылись за разлапистой берёзой, откуда раздался сдавленный смешок. Стараясь ступать как можно тише, Алиса осторожно коснулась берёзовой ветви и, бросив взгляд на свою руку, отпрянула от дерева, тут же позабыв о загадочных ногах, и о листе земляники, и о том, что она за кем-то гналась в этом лесу. Она с ужасом смотрела на широкие, мужские ладони с многочисленными мозолями и ссадинами – они явно принадлежали взрослому мужчине-трудяге, а не ей – субтильной девушке весом в сорок восемь килограмм! Что происходит?! Трясущейся лапищей Алиса дотронулась лица и, на месте своего подбородка обнаружив окладистую бороду, что есть силы закричала на весь лес – вместо её привычного голоса с хрипотцой изо рта вырвался грубый рык, спугнувший с соседних деревьев несколько белок и стаю перелётных птиц.
– Поймай, если сможешь! – раздался за спиной звонкий девичий голосок. Залившись весёлым серебристым смехом, незнакомка подхватила подол своего яркого сарафана и скрылась в густых зарослях шиповника…
Алиса подскочила на диване и инстинктивно схватилась за связку ключей, с которой не расставалась ни на одну минуту. Тяжело дыша, она обезумевшим взглядом обвела всю комнату и, немного успокоившись, со стоном повалилась на влажную подушку. Сердце колотилось где-то в горле, тело взмокло от липкого пота, а руки и ноги мелко подрагивали от пережитого кошмара. В доме потеплело – в батареях побулькивала вода, а в печи тлели серые угли.
«Приснится же такое!».
Алиса взглянула на часы. Начало шестого. Сквозь занавески с крупными цветками мака было видно, как ярко светило посвежевшее за ночь солнце. Время от времени с улицы доносился грохот железных засовов и тарахтение заведённого автомобиля – люди собирались на работу в соседний посёлок и в районный центр. Девушка закрыла глаза, но тут же открыла их снова. Откинув одеяло, она схватила с дверцы шифоньера полотенце и решительным шагом направилась в ванную. После таких реалистичных сновидений не только уснуть, но и лежать без движения в постели было выше её сил.
Аромат свежезаваренного растворимого кофе немедленно привёл её в чувство и придал сил. Поджав под себя ноги, Алиса восседала за кухонным столом и, лениво перелистывая новостную ленту, косилась через окно на пустую деревенскую улицу. Прозрачные капли воды с её вымытых волос падали на клавиатуру ноутбука, и она машинально заправляла их влажные пряди за ухо. Все работающие жители Глуховки уехали из деревни, остались лишь старики, дети и такие же неработающие бездельники, как она сама. К восьми утра к магазину вразвалочку подошла дородная Людмила и, шуганув с крыльца соседскую кошку, скрылась за его тяжёлой дверью. Немного погодя в магазин направилась Вера Ивановна с внуками. Близнецы радостно скакали по пыльной дороге, пытаясь поймать убегающих от них кур, и Алиса фыркнула в кулак, вспомнив, как девятнадцатилетний внук Надежды Филипповны с таким же энтузиазмом носился по лесным тропам с её вещами в руках. А вот и она, легка на помине! Пропустив вперёд себя грузовую газель, которая привезла новый товар, пожилая женщина зашла в магазин, держа в руке наперевес тряпичную сумку и кошелёк. Алиса отхлебнула остывший кофе и улыбнулась, увидев её светящееся лицо и битком набитую сумку, сверху которой лежал увесистый пакет с творогом.
«У кого-то на завтрак будут сырники…повезло».
Девушка взглянула на лежащий перед ней обгрызенный кусок бездрожжевого хлеба с небрежно отломанным куском сыра и поспешила съесть его, будто стыдясь своего неумения и яростного нежелания готовить.
«Ну и что! Зато я рисовать умею…хотя кому это интересно?».
Алиса захлопнула ноутбук и, не потрудившись отнести в раковину грязную кружку, направилась в комнату. Папка с бумагой для акварели и набор художественного угля в пластиковой коробке перекочевали на не заправленную постель. Девушка забралась с ногами на диван и, подложив под чистый лист бумаги плотный картон от обувной коробки, остро заточенным карандашом принялась хаотично наносить на него разномастные штрихи. Следом – уголь. Прикусив от напряжения нижнюю губу, Алиса уверенными движениями вырисовывала фактурное мужское лицо с острым подбородком, упрямо сжатыми губами и пронзительными светлыми глазами. Радуясь внезапно нахлынувшему вдохновению, она отложила в сторону портрет своего нового знакомого и вытащила чистый лист бумаги. Через некоторое время на нём возникла разлапистая берёза, босые девичьи ноги с прилипшим земляничным листом на лодыжке, грубые мужские руки и набросок окладистой бороды каштанового цвета.
«Ха, как вам такое?! Если что я однажды увидела, то ни в жизнь не забуду!».
Успокоившись, Алиса спрятала рисунки в отдельную папку и помрачнела. Оставаться в доме, где недавно приснился кошмар, ей не хотелось. Солнце подмигивало из-под цветастой занавески и звало на улицу. Значит, нужно идти!
Несмотря на утреннее время, в воздухе витали первые нотки начинающейся жары и окутывали собой будничную, ничем не примечательную Глуховку. На дороге, бестолково бегая из стороны в сторону, копошились куры. Рядом горделиво вышагивали петухи и время от времени кидались друг на друга под одобрительное квохтанье своих подруг, пока сердитый окрик из какого-нибудь двора не останавливал их. У кого-то на задворках по-прежнему надрывалась собака, а возле магазина задержалась грузовая газель, из которой под руководством вспотевшей и недовольной Людмилы выгружали товар.
– Это что, порез? Замените упаковку или везите обратно! Такое брать не буду!
– Да какой это порез, Людмила Семёновна? Гляньте: всё цело, довезли как положено – в сохранности.
– Я что, слепая совсем?
– Вот разбушевалась, – покачала головой Надежда Филипповна, и Алиса вздрогнула от неожиданности. Засмотревшись на грозную продавщицу, она не заметила, как очутилась у забора этой педантичной женщины, который был под стать своей хозяйке – такой же высокий, строгий, из добротного цельного дерева.
– Доб…доброе утро, Надежда Филипповна!
– Доброе, доброе, – улыбнулась пожилая женщина и отворила калитку. – Уж собиралась идти к вам, да вот удача – вы сами ко мне пожаловали!
– Да я просто мимо шла, – заулыбалась Алиса и, смутившись, по своей дурной привычке сунула руки в карманы брюк – ключи от дома одобрительно звякнули в её ладони и замерли, прислушиваясь к их разговору.
– Мне Миша всё рассказал, – проговорила Надежда Филипповна и гостеприимно протянула руку внутрь своего двора, пропуская гостью вперёд. – И я хотела бы поблагодарить вас за помощь своему непутёвому внуку….
– Право, не стоит, – рассмеялась польщённая Алиса. – Какая это помощь…так, чистая случайность!
– Случайности не случайны, – сверкнула толстыми линзами очков пожилая женщина. – Возможно, вы уже успели позавтракать…но как насчёт чашечки чая?
– С удовольствием!
Во дворе этого красивого, будто сошедшего со страниц немецких сказок дома будто не было ни единой лишней детали. Аккуратно сложенная поленница, строго вытянутые грядки с луком и картофелем, а также тщательно выметенные дорожки восхитили Алису с первого взгляда. В сопровождении хозяйки она прошла на просторную открытую веранду и, не сопротивляясь, позволила усадить себя на стул с резной деревянной спинкой. Да, всё так, как она и думала: в центре овального стола с клетчатой скатертью и чайным набором в цветочек красовалось стеклянное блюдо с золотистыми сырниками, а рядом с ним – два соусника со сметаной и свежесваренным малиновым вареньем. Алиса с трудом оторвала взгляд от стола и тут же обратила внимание на взъерошенную шевелюру заспанного Миши, который в это время вышел на веранду и щурился от яркого дневного света. Увидев свою новую знакомую, он удивлённо вскинул брови.
– О, Алиса! Ты здесь откуда?
– Что за манеры? – Надежда Филипповна шлёпнула его по тянущейся к сырникам руке и за плечи развернула обратно ко входу в дом. – Для начала умойся! А потом выйдешь и поздороваешься, как положено!
– Лаадно…
– А вы строги, – заметила Алиса, вновь покосившись на вожделенное блюдо с сырниками. – Особенно с тем, кто вчера потерялся в лесу.
– Ничего, не растает, – едва сдерживая улыбку, Надежда Филипповна взяла чистую тарелку и металлическими щипцами положила на неё три сырника. – Совсем распустился в этом городе – надел поди свои тарахтелки и пропустил нужный поворот в деревню…вот, угощайтесь!
Впервые после приезда в Глуховку Алисе было так уютно и спокойно на душе. Аромат крепко заваренного чая с бергамотом витал над столом и время от времени смешивался с благоуханием разноцветных шаров гортензии и горьковатыми нотками недавно распустившейся турецкой гвоздики. Летний ветерок поднимал края скатерти в красно-белую клетку и, осторожно касаясь разгорячённых щёк повеселевшей девушки, трепал замысловато скрученные в высокий стакан бумажные салфетки. Она улыбалась и, слушая очередную шутливую перебранку бабушки с внучатым племянником, с сожалением вспоминала годы жизни в родительском доме, где не поощрялось какое-либо появление эмоций, не говоря уже и о безобидном подтрунивании друг над другом. Равнодушный и занятый своими делами отец, болезная мать с мигренью и жалобами на плохое самочувствие – они разбредались по разным комнатам их квартиры и молчали, молчали, молчали, не обращая внимания на дочь – заложницу их сухих и не эмоциональных отношений. Может, последующий поиск положительных…нет, хоть каких-нибудь эмоций в своё время и толкнул двадцатилетнюю Алису в тяжёлые, зависимые отношения, вырваться из которых она смогла лишь три года назад волею несчастного случая. Алиса сжала футболку на том месте, где скрывался уродливый шрам на животе, и взглянула на отчитывающую внука Надежду Филипповну.
«Старость, несчастный случай, белая горячка».
– Что такое? – выпустив уворачивающегося от её объятий внука, Надежда Филипповна повернулась к задумчивой гостье. – Может, ещё чаю?
– Нет, спасибо большое, – девушка кивнула на заметно округлившийся от еды живот и для пущей убедительности похлопала по нему ладонью. – Вы меня накормили на две недели вперёд! Давно не ела такой вкуснятины…я вот что хотела у вас спросить, Надежда Филипповна. Что вы думаете о недавних смертях? Баба Маша, Виталька и Тимофей Петрович…вам не кажется, что это уже слишком для такой маленькой деревни, как эта?
– Ну, всякое бывает, – встрял в разговор Миша и, облизывая вымазанные в варенье пальцы, проговорил с привычным для молодых людей цинизмом. – Кто-то умирает, а кто-то рождается – конкретно этим ребятам просто не повезло, и всё.
Надежда Филипповна подвинула к нему стакан с салфетками и задумчиво взглянула на серьёзное, миловидное лицо Алисы, никак не отреагировав на высказывание внука. Тот же продолжил поглощать сырники с вареньем, в одно мгновение позабыв о том, что сказал ранее.
– Случайность? – наконец, произнесла пожилая женщина и, поправив сползающие с носа очки, принялась скручивать смятую салфетку. – Возможно, это была случайность…
– Вы же сами сказали, что случайности не случайны, - возразила Алиса и тут же мысленно одёрнула себя за резкость по отношению к этой добродушной и гостеприимной женщине.
– Сказала, да…
– Вы только полюбуйтесь! Сидят как семья. Надежда, а ну, выйдь ко мне на минутку!
За забором маячила старуха в чёрном платке и выразительно размахивала смятой купюрой, не отрывая любопытного взгляда от троицы за кухонным столом.
– Ай, принесла её нечистая, – заворчала Надежда Филипповна и, с грохотом отодвинув стул, направилась к калитке. – Я скоро вернусь.
– Чем сегодня займёшься? – поинтересовался Миша и, с опаской оглянувшись на удаляющуюся фигуру бабушки, вытащил из кармана серых тренировочных брюк телефон, который трясся в беззвучном припадке входящего вызова.
– Рисовать, наверное…а что?
– Можешь поискать у себя пассатижи?
– Зачем тебе?
– Надо. А ещё зубило и молоток…есть у тебя такое?
– Без понятия, – честно призналась Алиса и, приложив к губам указательный палец, мысленно перебрала в голове весь свой домашний, доставшийся по наследству инструментарий. Но, кроме топора и ржавой пилы, она ничего не смогла вспомнить. – Я посмотрю.
– Спасибо, – Миша залпом допил остаток чая и отодвинул от себя пустую чашку. – Бабуля просила починить комод, а я всё дома оставил.
– Разиня.
– Сама такая!
– Не заскучали? – к столу вернулась слегка раздражённая Надежда Филипповна и принялась собирать в металлический таз грязную посуду. Спохватившись, Алиса встала из-за стола и подала ей свои приборы. – На чём мы там с вами остановились?
– На случайности, – подсказал Миша, пряча надрывающийся телефон обратно в карман.
Замешкавшись, пожилая женщина оставила посуду и, отодвинув в сторону тюлевую занавеску на двери, коротким жестом пригласила всех в дом.
– Идёмте внутрь, а то здесь спокойно не поговорить.
И действительно – за калиткой по-прежнему маячила баба Зоя и с восторгом поглядывала на них в щель между деревянными штакетинами.
– С Тимофеем мы были знакомы с детства и с тех пор жили по соседству…хороший был парень, работящий, весёлый – любили его в деревне в то время.
Алиса вспомнила потемневшее от алкоголя лицо односельчанина, его трясущиеся руки и грязную телогрейку с засаленными рукавами и с недоверием взглянула на Надежду Филипповну. Женщина достала со стеклянной полки серванта деревянную шкатулку и, усевшись на диван, принялась неторопливо перебирать сложенные в неё бумаги, время от времени поправляя сползающие с носа очки.
