Оглавление
АННОТАЦИЯ
Богам известны сотни потрясающих историй о любви и ненависти — чувствах, над которыми в полной мере никто не властен, как все думают. И только Эрос знает, что это не так.
Люди уверены, что красота — залог счастья, и те смертные, чья красота может посоперничать с красотой богов — счастливчики. Только Психея знает, что они ошибаются.
В конце концов, даже у самой яркой медали есть не видимая глазу обратная сторона.
Все началось с того, что ночью в дом художницы постучался путник на ночлег…
ПРОЛОГ
Паника, паника на земле!
Смертные молятся о тепле,
Но трепещут дома под порывами ветра,
За снегом не видно садов и полей —
Так грустит безутешная мать Деметра
Без потерянной дочери своей!
Рок-опера «Орфей», ария «Паника».
Еще никогда снег не походил так сильно на стылые слезы. Мир, что недавно был полон красок и цветения, словно вымер, погребенный горячим гневом или холодной местью таких изменчивых в своих страстях богов по неизвестным человечеству причинам. Внезапно, в самый разгар лета. Страшный холод начисто погубил все посевы, оголил леса, из-за чего начался голод и свирепствовали болезни. Зима не сменялась другими временами года уже несколько лет подряд. Не готовые к такому люди умирали сотнями и тысячами во всех уголках земли, и, конечно, не обошла беда Элладу. Лишь некоторые государства смогли в той или иной мере предупредить несчастье. В том числе — одно из гордых богатых царств, которое продолжало процветать всем на зависть, потому что незадолго до бедствия царь был у Оракула в Дельфах, и узнал, что для дальнейшего процветания понадобятся большие запасы еды и много теплой шерстяной одежды. Были приняты все необходимые меры, поэтому в его владениях никто не голодал и мало кто заболел. Кто-то из жителей сочувствовал «соседям», кому-то было всё равно на других, но все жители ощущали что-то вроде тихого торжества. Торжества над смертью, над лишениями… и над злой волей непостоянных богов!
По миру ходили противоречивые слухи о том царстве, славном победами. Мол, что есть у царя три дочери, одна другой краше, однако младшая, Психея — слишком хороша для смертной. Что она прекраснее самой Афродиты, и люди в царстве поклоняются ей наравне с богиней. Были и совсем кощунственные сплетни, мол, из храмов Афродиты убирают священные статуи, заменяя статуями царевны.
Можно было бы подумать, что все это слова зависти, но нет — чистая правда, и женихи, приехавшие свататься к царевнам, имели возможность в этом убедиться. Полные недоверия усмешки сползали с их лиц, самые закаленные сердца охватывала необоримая робость при виде Психеи. И люди, вдохновленные победой над бедствием, достигнутой своими усилиями, обиженые на богов, действительно во всеуслышание объявили прекрасную царевну своей новой богиней любви и красоты, да так громко, что эти слухи достигли Олимпа.
Афродита, ослепленная яростью, велела своему сыну Эросу спуститься в земной мир, приняв человеческий обилик, чтобы узнать, насколько правдивы эти известия, и как далеко зашла наглость смертных. Скучающий бог согласился выполнить просьбу матери именно из-за скуки, и подошел к делу со свойственной ему фантазией…
ГЛАВА 1
"Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на Время, Место и Обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется."
китайская пословица
Всё началось с Хаоса, с Великого Ничто. Хаос породил Эроса — любовь и Эреба — вечный мрак. Затем из Хаоса появились Никта — Ночь, и Гея — земля. Гея, в отличие от своих братьев и сестры, обладала силой, как у отца-Хаоса — творить из самой себя, и потратила эту силу, сотворив Урана-небо и Понт — внутреннее море. Возможно, на этом и остановилось бы творение мира, но вмешался Эрос, заставив сплестись в объятиях ночь и мрак, землю и небо. У Эреба и Никты родились Эфир-свет и Гемера-день, после чего вечный мрак уснул, уступая место своим детям. А Гея и Уран произвели на свет многих детей — титанов, которые и стали началом сущего. Порождая в сердцах титанов любовь друг к другу, Эрос продолжал само творение мира. Так появились Океан, Гелиос-солнце, Мнемосина-память, Ата-обман, люди, нимфы, дриады, нереиды и многие другие…
Но некоторые из детей Геи и Урана были ужасны, например, сторукие великаны — гекатонхейры, поэтому Уран, испугавшись, заточил их обратно во чрево матери. Разозленная Гея подговорила своего сына Кроноса-время свергнуть отца с престола, подарив серп, способный ранить бога. Кронос выполнил волю матери, оскопил Урана и выбросил его детородный орган в море, а из него появилась прекраснейшая из богинь — Афродита. Эрос, обладая своеобразным чувством юмора, счел этот случай достаточно забавным, а новую богиню — достаточно красивой, и поделился с нею толикой своей силы: Афродита, помимо власти над красотой тела, получила власть над страстью и влечением.
Тем временем Крон заточил свергнутого отца в Тартар, где боги теряли всю свою силу. Однако, получив и осознав власть, снова отправил туда же гекатонхейров, а вместе с ними — чересчур деятельного Эроса, чтобы никто и ничто не имело власти над верховным богом.
Все еще поглощеный созерцанием творения мира и своей ролью в этом, Эрос даже не заметил, как оказался в Тартаре вместе с другими неугодными, лишенный сил. В Бездне, где уделом всякого оставалось лишь отчаяние и жажда мести, бог любви научился ненавидеть, и ненависть стала подвластна ему. Эрос был первым сыном Хаоса, древнее самого Тартара, поэтому нашел выход даже там, где его нет: используя новую силу ненависти, бог пожертвовал своим физическим воплощением, чтобы часть его силы сумела проникнуть в живой мир. По его воле вскоре появились на свет Фемида-правосудие, Ананка-неотвратимость, Немезида-возмездие и Мойры-Судьба. Эрос заронил в сердца этих богинь зерно ненависти к Кроносу, и те вместе отмерили верховному богу бесславный конец, такой же, как тот, что когда-то постиг Урана: быть свергнутым собственным сыном.
Испугавшись пророчества, Крон стал поглощать своих детей, едва те появлялись на свет. Но его жена, Рея, сумела уберечь от этой участи последнего сына, Зевса, и спрятала его от глаз отца подальше, пока не вырос. Возмужав, Зевс исполнил пророчество на радость развоплощенного, все еще запертого Эроса, и Крон тоже угодил в Тартар.
Дальше всё пошло по плану: чтобы избавиться от приспешников отца — титанов — Зевсу требовалось могущественное оружие, сделать которое могли только гекатонхейры. Поэтому новому верховному богу пришлось открыть Врата Бездны так, чтобы из нее можно было выйти. Старший из братьев-кронидов, Аид, смог удержать Врата так, чтобы оттуда не вырвался ни Крон, ни Уран… Но невидимого, бестелесного Эроса, о котором новые боги благополучно забыли и который скромно присоединился к освобождаемым гекатонхейрам, попросту никто не заметил.
Некоторое время бог любви так и блуждал, рассеянный по миру, пока не нашел себе подходящее материальное воплощение. Произошедшее всё равно не прошло даром: какая-то часть развоплощенного бога (часть его сил и воспоминаний) осталась бесконтрольно и невидимо бродить по миру, но была она слишком незначительной, чтобы об этом беспокоиться.
Афродита, своеобразный «последний подарок» Урана, среди богов-победителей стала богиней любви и красоты, влюбилась в свирепого бога войны Ареса и родила чудесного белокурого и златокрылого малыша, которого нарекли Эротом. Боги не почувствовали в прекрасном младенце большой силы и не обратили на него особого внимания.
Если бы они только знали…
***
Любовь. Ненависть. Явления, казалось бы, простые в осмыслении, понятные всем практически интуитивно. Но под этими «именами» собрано столько самых разнообразных проявлений, что вряд ли кто-либо мог бы дать единое безошибочное определение тому, чему с такой легкостью дает громкое название.
Эрос смеялся над теми, кто утверждал, что знает всё о любви или о ненависти, потому что даже он сам, будучи живым воплощением этих первородных начал, не мог похвастаться таким всеобъемлющим знанием. Самонадеяность смертных в этом вопросе чаще всего просто забавляла, как умиляют взрослых несуразные детские вымыслы, а вот богов — иногда даже раздражала. Потому что последние искренне убеждены, что <? имеют власть над любовью и ненавистью, над жизнью и смертью, над самой судьбой — над тем, о чем в большинстве своем не имеют даже приемлемо полного представления, несмотря на обретенное могущество, величие и бессмертие. Судьба, то есть Мойры и Ананка-неотвратимость, в отместку и в назидание изредка напоминали богам о себе особо эффектными появлениями, вроде внезапных и крайне неприятных пророчеств, которые заставляют богов подрываться с насиженных мест и беспокойно бегать в поисках способа избежать проблемы. А Эрос, пользуясь тем, что он всегда среди олимпийцев и редко воспринимается ими всерьез, да и вообще редко на глаза попадается, веселился за их счет часто и со вкусом.
Разве может кто-то заподозрить в чем-то значительном юного златокрылого посланца Афродиты, у которого есть только лук с золотыми и черными стрелами и совершенно отсутствует жажда перещеголять других богов в чем-либо? Конечно нет. Только Никта узнала в безобидном шалопае своего старшего брата, но для нее наблюдение за его выходками было единственным стоящим развлечением. От нее знал и любимый сын ночи, Танатос — Смерть, но тому было абсолютно все равно на дела богов и людей вне царства мертвых. Гея-земля тоже могла бы узнать брата, но Зевс, придя к власти, опять-таки заточил опасных гекатонхейров в Тартар (как и остальных титанов), из-за чего Гея снова затаила злобу на богов и полностью удалилась от их дел. А Эреб-мрак продолжал спать беспробудным сном.
Шалости Эроса не были бессмысленными. Они либо преследовали какую-то оправданную цель, либо становились наказанием, либо приносили настоящее счастье тем, кто этого заслуживал, и привносили смысл в мелочный, страшный, обыденный мир. Бог любви почти всегда вкладывал в свои задумки какой-то важный урок, разглядеть который было дано не каждому, а иногда результаты деятельности и фантазии удивляли и чему-то учили его самого.
Никто не задумался над тем, почему вдруг боги начали влюбляться в смертных, и уж точно не могли бы предположить, что виновник сего попросту считает смертных в чем-то интереснее, чем большинство закостенелых в своем пафосе богов. Считает, что и тем, и другим есть чему поучиться друг у друга и что получить при самом непосредственном взаимодействии. Да и просто наблюдать за тем, как гордые владетели мира пытаются отвергнуть чувства из-за снисходительной неприязни к жалким «однодневкам» — любопытно.
Однажды Эрос, видя, что человечество гибнет из-за прихоти богов, взял да влюбил мудрого Прометея (одного из немногих титанов, которых оставили на Олимпе) во всех смертных людей разом. Самой возвышенной любовью, разумеется, но бедняге это не сильно помогло… зато мир спасен, да.
Смертным бог любви искренне благоволил, но встречались среди них отдельные личности, которые, по его мнению, просто напрашивались на жестокую насмешку. Так Нарцисс, презирающий всех, кроме себя, влюбился в собственное отражение, а нелюдимый скульптор Пигмалион, заявивший, что его мраморные творения прекраснее самой природы — в одну из сделанных им же самим статуй. Правда, последний догадался обратиться к Афродите с просьбой оживить эту статую, и богиня, найдя историю милой, исполнила желание, но скульптор хотя бы осознал превосходство живых людей над камнем — уже хорошо.
Афродита и Аполлон, главные красавцы среди олимпийцев, были самыми раздражающими в плане претензий на «я знаю о любви все, я и есть любовь!», пока Эрос не позволил им познать все прелести этого чувства. Аполлон влюбился в девушку, которая так его возненавидела, что предпочла превратиться в лавровое дерево, а юноша, которого впервые по-настоящему полюбила Афродита, Адонис, погиб на охоте. Богиня, забыв о физической боли и гордости, босая и израненная спустилась в царство мертвых, и унижено просила его владыку — Аида — воскресить юношу.
Аид во многом отличался от праздных олимпийцев, некоторых из них откровенно недолюбливал, а остальных слегка презирал, и терпеть не мог, когда те являлись в его владения с просьбами, требованиями и иже с ними (ни к чему хорошему это обычно не приводило). Такое случалось уже не впервые. Заметив недовольство владыки, Танатос, видимо, намекнул, откуда на самом деле ноги растут, и Аид, частично выполнив просьбу Афродиты, взамен потребовал, чтобы Эроса на время, для острастки, заперли на девятом кругу царства мертвых, рядом с Вратами в Тартар.
И снова деятельного бога подловили, когда он отвлекся. Из-за близости девятого круга к Тартару силы Эроса или ослабли, или он утратил над ними контроль и те как стихии пустились блуждать самостоятельно — этого бог любви проверить не мог, пока сидел в заточении. Однако долго его там продержать, разумеется, не смогли. Как только выбрался — от души благословил своего тюремщика Аида большой любовью к самой наивной, жизнерадостной и неподходящей ему богине — Персефоне, «забыв» при этом наделить ее ответным чувством.
Аид, сумевший подчинить своей воле полный сильнейших чудовищ мир мертвых и даже Смерть, стерегущий титанов, оставался одним из немногих богов, которых древний бог любви уважал. Поэтому, несмотря на обиду и то, что невесту Аид похитил и держал у себя против воли, Эрос пока еще не решил, будет ли счастье в такой странной паре, как бог смерти и богиня весны. Пока просто следил за развитием этой истории, наслаждаясь переполохом, который устроила на Олимпе разгневанная похищением дочери Деметра. Правда, гнев ее отразился и на людях, но пока ничего непоправимого, а в остальном им тоже иногда полезно.
Вот тут-то и дошли до Афродиты слухи о наглой «сопернице» на земле, и Эрос, дабы соответствовать своей роли послушного посланца, обратил свой взор на смертных. А точнее, пользуясь примером, опробованным когда-то другими богами, спустился в земной мир, приняв человеческий облик.
***
Этот хмурый серый день казался благостным по сравнению с другими в нелегкое время. Снег не шел, даже успел подтаять, обнажив пожухлую траву; не выл Борей или могучие братья его, Эвр и Нот, словно улетели в свои владения или на Остров Ветров, к царю Эолу, оставив лишь густое безветрие. Холод по-прежнему кусал пальцы бродящих по улицам людей, но как-то милосердно, не забираясь под теплые одежды. Поэтому на рынке, куда направилась молодая художница Клеоника, сегодня было довольно оживленно. С одной стороны, это, конечно, хорошо, а с другой — девушке приходилось то и дело ловко маневрировать в толпе, сберегая свой хрупкий тяжелый груз в мешке, и то и дело поправлять сползающий с головы платок.
— Радуйся, Клео, ты как раз вовремя. — увидев ее, запричитал лавочник. — Сегодня и с других городов гостей полно, а посуду с твоей росписью лучше всех берут.
— Не надо лести, у нас есть мастера и не хуже. — смутилась девушка. Румянец очаровательно смотрелся на ее смуглых щеках, а блестящие карие глаза словно стали выразительнее от приятных слов.
— Фемида мне свидетель, правду говорю, — с улыбкой покачал головой торговец и, осмотрев принесенное, протянул ей мешочек с деньгами. — В этот раз тоже постаралась на славу, одно загляденье. Кстати, среди приезжих есть те, что продают твои… минеральные краски.
— Знаю, — вздохнула девушка, в озорных глазах появилась тоска. — Они раз в месяц только в этот день приезжают. Как и все — на богиню посмотреть.
Богиня выходила к народу раз в месяц, в тот день, когда из царского хранилища строго порционно раздавали припасы. Иногда одна, иногда в сопровождении своих сестер, Неониллы и Гликерии, но всегда была скрыта множеством легких узорчатых покрывал. Стоя на возвышении, после выдачи припасов принцесса изящно возносила свои беломраморные руки над народом, призывая благословение, а после сыпала в ликующую толпу монеты.
— Не понимаю, зачем они приезжают, если все равно ее не видят, — не выдержав, добавила художница. Сама она, наблюдая это зрелище, испытывала лишь легкое недоумение.
— Не говори так, — лавочник посмотрел на собеседницу осуждающе, расставляя новый товар. — Конечно, чаще всего богиня скрывает лицо, от дурного глаза и дабы не смущать нас. Но ведь когда к царевнам приезжают свататься женихи, или прибывают важные гости, она предстает перед нами без покрывал, хоть и издали. И потом, не это ведь самое важное, она ведь благословляет нас, чтобы в эти тяжёлые времена не оскудело ни наше здоровье, ни помыслы, ни сердца!
«И денег дает, что немаловажно» — про себя усмехнулась Клеоника, но вслух, конечно, ничего не сказала.
— Кстати о здоровье. — спохватился торговец, — Я приболел немного, да и не только я, таки настигает нас эта напасть. Надеюсь, благословение богини сегодня поможет нам. Но в следующий раз, когда придешь за посудой для росписи, захвати, пожалуйста, зелье какое от хвори… твоя бабка в этом была мастерица.
Выяснив, что торговец просто простудился, девушка с улыбкой попрощалась с ним и пошла к нужным ей торговым рядам.
Растительные краски она чаще всего делала сама, покупая только те оттенки, которые невозможно было получить из местных растений. Сейчас, во время Великой Печали, когда мир охватила зима, такие краски неоткуда было достать, благо, у нее еще остались. Краски из минералов еще продавались, на них приходилось немало тратиться, так же как на пчелиный воск и специальную смесь для изготовления восковых красок. И, конечно, холст и дерево для рисования, а также кисти, специальные резцы и иглы тоже кое-чего стоили, но художница не испытывала затруднений. Посуда и украшения с ее росписью и дивные картины раньше очень хорошо продавались. Сейчас же девушка получала хорошие деньги с лекарственных «зелий», даже при том, что часто стала раздавать их бесплатно.
Бабушка, которую упомянул торговец, Алипия, была травницей и люди считали ее колдуньей. Не зря считали, та действительно поклонялась Гекате, богине колдовства, и берегла немало тайных знаний. Будучи дочерью лесной нимфы и человека, Алипия ощущала лес как часть себя и всегда находила в нем самые ценные целебные травы, а обладая частью темной силы своей госпожи и вовсе могла очень многое, за что люди ее в равной мере уважали и боялись. Клеоника не стала служить Гекате, но кое-чему научилась у бабушки, а кроме того — научилась находить настоящих лесных нимф и даже подружилась с некоторыми.
Простые люди обращались к ней, когда случалась не особо тяжелая хворь, в остальном же все знали ее как художницу и мастерицу.
Купив всё необходимое, девушка вернулась в свой маленький старый дом неподалеку от опушки леса. Привычно разложила всё в нужном порядке, развела огонь и растопила воск. Немного топленого воска добавила в растительные краски для густоты, из остального принялась делать восковые для рисования по дереву, что заняло определенное время. Закончив с этим, Клеоника удовлетворенно взглянула на результат своих трудов, после чего занялась готовкой пищи, лекарственных отваров и мазей из трав, собранных еще поутру. Когда сделала все и пообедала, за окном уже начало темнеть, и убийственный холод с улицы теперь отгонял только весело пылающий очаг. Возблагодарив ласковую богиню Гестию за это тепло, художница зажгла свечи и принялась за свою кропотливую работу. На большом куске гладко обтесанного и специально обработанного дерева она рисовала город, каким увидела его с самой высокой крыши. Техника рисования воском по дереву требовала немалого мастерства и сосредоточенности, ибо требовалось сохранять воск горячим, пластичным, а мелкая проработка деталей и контуров делалась специальными тонкими иглами и резцами.
Увлеченная своей работой Клеоника и не заметила, как Никта-ночь охватила мир, а ее сын, Гипнос-сон, прокрался в людские дома. Повалил крупный град вперемешку со снегом, но отвлек художницу не он, а внезапно раздавшийся в уютной тишине стук в дверь.
ОТ АВТОРА: Нет единого мнения о происхождении Эроса (Эрота), я лишь совместила две самые популярные версии в одну. Первая: он сын Афродита и Ареса, правая рука богини любви, хотя и весьма своевольная. Вторая: он первый сын Хаоса, самый первый бог, благодаря которому продолжилось творение мира (ну, самым естественным образом, ага…). В Дионисийских Мистериях его называют «протогонос» (πρωτόγονος), то есть первый из рождённых, первенец.
Моей фантазии тут немало, но многое и взято из канона.
Я закончила художественную школу, но никогда не писала картины по дереву и не использовала восковые краски. В интернете нашла довольно мало сведений о красках и техниках живописи, используемых в античности, описала, как могла и как поняла, но уверяю, что это очень интересно.
ГЛАВА 2
"О, сколько знаю о Героях
я историй на один сюжет!
Всякое деяние благое
за собой рисует темный след.
И душам храбрецов вовек покоя нет.
рок-опера «Орфей», ария «Герои"
Боги любили спускаться к людям в самых разных обличиях, и нет, не только из-за шалостей Эроса. Иногда — для помощи смертным, иногда — чтобы испортить им жизнь или повеселиться за их счет, иногда — просто от скуки, и довольно часто — чтобы испытать их. На веру в, собственно, богов, на честность, достоинство, силу духа или на милосердие. Правда, на вкус Эроса большинство из них делали это все как-то топорно, но кому как.
Например, однажды спустился Зевс с кем-то из богов, приняв облик странников, уставших и несчастных. Помимо всего прочего, Зевс — бог гостеприимства, за нарушение которого мог и покарать, что и случилось со всеми теми, кто отказал богам в ночлеге. Лишь одна пожилая пара, которой Эрос когда-то подарил счастье, приветливо приняла богов в своем доме, а когда те раскрыли свою сущность и предложили награду, старики попросили лишь об одном: чтобы им позволили умереть в один день.
Эрос благоволил тем, кто смог не только заслужить, но и оценить по достоинству его дар, поэтому сия история ему нравилась, хотя сам он, испытывая смертных и богов, выбирал более сложные пути. Признал, что иногда простота подхода делу не мешает, и решил попробовать то же самое.
Вообще-то целью его было, конечно, не выяснение гостеприимства или человечности смертных, но ведь одно другому не мешает. Бог любви считал бессмысленным и неинтересным подобное «исследование» в обычное время: люди боялись кары богов, поэтому чаще всего не смели пренебрегать правилами гостеприимства из простого страха; но теперь, когда разозленные лишениями люди показательно отворачиваются от богов, воздвигая себе новых, когда повсюду бродят болезни… вот в такие времена действительно можно разглядеть чистые сердца, на самом деле способные к милосердию.
В целом Эрос просто хотел узнать, что думают простые люди о новоявленой богине, но совсем не отказался бы попутно снова найти чью-то светлую душу — словно жемчужину в раковине — которая была бы достойна такого дара, как счастье взаимной любви.