Оглавление
АННОТАЦИЯ
Повесть «И настала эра Тангиля» в 2017 была опубликована в альманахе «Искатель» году, а также вошла в роман «Шизофрения».
Однажды вокруг ведущего актёра драматического театра Николая Комарова начинают происходить непонятные и пугающие события. Столкнувшись с неизвестными созданиями тьмы, он медленно преображается, приобретая иную физическую форму и воспоминания о том, чего никогда не знал. Метаморфозам подвергаются и его дети. И, как выясняется позже, не только они. Что же это? Неизвестная науке болезнь или…
ГЛАВА 1
В огромной белой комнате, стены которой скрывали большие зеркала, сидел мужчина. Костистое лицо очень высокого, худого человека отличалось удивительной неправильностью черт, а непропорционально большие глаза с красной радужкой и вертикальной узкой прорезью зрачка будили в памяти легенду о графе Дракуле. Фигуру незнакомца плотно облегал серый, бархатистый костюм, а в руках он держал небольшой прибор, на дисплее которого высвечивался ряд цифр и непонятных знаков. Время от времени раздавался негромкий вой, и тогда мужчина нажимал одну из кнопок, расположенных на пульте, встроенном в ручку кресла.
В дверь постучали, и в помещение вошёл человек, одетый так же, как и хозяин.
– Что тебе нужно, Ропе? – поинтересовался последний.
– Я принёс весть, мой жатир, – почтительно сказал визитёр, – а плоха она или хороша, судить вам.
– Да уж, конечно, – не отрывая взгляда от экрана, пробормотал долговязый,– не тебе. Итак, что ты хочешь мне сообщить?
– В начале второй декады Адореха в семье эвгаста и обычной женщины родился ребёнок. При этом произошёл огромный выброс энергии, свидетельствующий о появлении на свет нового жатира…
Жатир – особый вид (мутант). Обладает огромной силой. Со временем имя стало нарицательным, обозначающим властелина.
Адорех (лиолис.) – один из очень долгих месяцев на Лиолисе.
Эвгаст, эвгаста (лиолис.) – боевые биороботы мужского и женского пола.
– Что-о?!
Сидящий вскочил.
– И я узнаю об этом только сейчас?!
– Простите, повелитель, шифрограмма задержалась, слишком много препятствий. Что прикажете предпринять?
– Свяжись с вуши, пусть они заберут ребёнка и немедленно доставят сюда. Почти всю долгую эру Генгеста я в одиночку нёс тяготы власти, не имея возможности никому передать свои полномочия. И теперь, когда во Вселенной появилась новая особь моего вида, её необходимо соответственно воспитать, чтобы она продолжила дело. А этим могу заниматься только я, нельзя оставить юного властелина на руках эвгаста. Он инициирован?
Вуши (лиолис.) – живой чёрный ослизлый туман, зародившийся во тьме Лиолиса после того, как звезда Алгор погасла. Обладает способностями перемещаться в космическом пространстве без корабля и переносить внутри себя живую органику.
Эра Генгеста (лиолис.) – эра миролюбия.
– Вуши попытался это сделать, но упрямец вытолкнул его из головы.
– Тогда пусть повторит попытку или, если тот станет упираться, воздействует на его детей, соседей, на кого угодно, лишь бы мой преемник оказался здесь. Нельзя терять времени, ещё немного, и будет поздно.
– Есть!
Дважды хлопнув себя ладонью правой руки по левому плечу, гость покинул белую комнату, а хозяин вскочил с кресла и забегал по помещению. Резко остановившись, он прошипел:
– Как бы не так – новый жатир! Я уничтожу маленького соперника. Власть принадлежит мне!
Шло заседание худсовета. Николай Комаров – сорокадвухлетний актёр нервно постукивал пальцами по столу, проклиная всех худруков и режиссёров на свете.
Он рвался домой. Утром восьмилетняя дочка Лиза внезапно заболела и лежала теперь с высокой температурой, хныча и требуя папу. За ребёнком ухаживала мать, но Николай всё равно переживал, и обсуждение дурацкой пьески, несмотря на то, что его ждала в ней главная роль, раздражало артиста до слёз.
– Коля, а ты что думаешь? – внезапно обратился к нему с вопросом директор Николай Михайлович.
Комаров правдиво ответил:
– Я мечтаю отсюда уйти, у меня Лизочка в жару лежит. Уж простите, я не слышал ничего.
Директор с сожалением поцокал языком и участливо поинтересовался:
– А Лена разве не с ней?
– С ней, но поймите…
– Николай, – строгим голосом прервала его Ирина Сергеевна – худрук театра, – у всех нас дома сложности, но работа есть работа. Другое дело, если бы девочка осталась одна. Мы бы не настаивали на твоём присутствии.
– Ну, да, как же, – зло подумал Комаров, – тебя только собственные проблемы волнуют…
И в этот момент за него неожиданно вступился молодой режиссёр, занимающийся постановкой:
– Да отпустите вы его, господа. Вам ли не знать, как высока трудоспособность Николая Александровича, и как он дотошен в работе над образом. Вы же не думаете, что он не справится с ролью? Идите к дочке, Николай, а завтра мы встретимся и поговорим.
Комаров благодарно пожал руку заступника, попрощался с коллегами и выскочил за дверь. Коридор не освещался, театр соблюдал жёсткую экономию, как, впрочем, и другие учреждения сферы искусства. На ходу вызывая по сотовому такси, Николай направился к светлой точке впереди: в фойе горела дежурка.
Когда он проходил мимо ниши, где когда-то стоял бюст Ленина, ему померещилось, что в ней шевельнулось большое и чёрное нечто, выделяющееся даже на фоне окружающего мрака. Останавливаться Комаров не стал, мало ли что почудится.
Но едва он миновал углубление, как зазвучал странный, неземной голос, вещающий на незнакомом языке, который Николай, тем не менее, понимал:
– Внемли мне, Фривид! Минула вторая декада Адореха эры Ильраха, и настала пора. Ты должен проснуться, эвгаст.
Эра Ильраха (лиолис.) – эра смерти.
Ошеломлённый мужчина всмотрелся в густые тени, и снова ему показалось, что в них прячется существо, способное вызвать ужас и отвращение у нормального человека. Рядом возникло движение, и к окаменевшему Комарову потянулся безобразный комок черноты, пытаясь коснуться руки. Вскрикнув, он шарахнулся в сторону, но поздно, тьма влилась в него, наполнив мозг звуками музыки и воющими голосами. Усилием воли выпихнув эту какофонию из головы, Николай вырвался и помчался к выходу, преследуемый словами:
– Просыпайся, Фривид, ты нужен Лиолису!
Выскочив к вахте, запыхавшийся Комаров спросил у дежурной:
– Тётя Нина, сюда входил кто-нибудь, кроме актёров?
Голос его дрожал.
– Нет, Коленька, – ответила та, – не входил и не выходил. А почему ты спрашиваешь?
– Да померещилось мне что-то в темноте. Стыдно, но испугался до мурашек.
Вахтёрша понимающе кивнула.
– Всё может статься, сынок. Здание немолодое, сам знаешь, случалось, и артисты тут умирали. Мало ли что по коридорам бродит. Но пока, бог миловал, ничего страшного не стряслось. Дома водичкой святой умойся, чтобы не пристало.
– Да, спасибо, тётя Нина. Побегу я, дочка болеет.
– Беги, Коленька. Леночке привет передавай, соскучилась я по ней.
– Обязательно.
Комаров толкнул дверь, прыгнул в такси, и, пока машина везла его по ярко освещённым широким улицам, успокоился. Но когда он вошёл в подъезд, где царила первозданная тьма, сердце актёра вновь сдавил ужас.
– И тут экономия, – сквозь зубы процедил он, разрываясь между желанием поскорее попасть домой и иррациональным страхом.
Жил Николай невысоко – на втором этаже, но никак не мог заставить себя взойти на первую ступеньку. Наконец, мужчина нашёл выход: напряжённо всматриваясь во мрак, Комаров достал телефон и позвонил жене. Когда та ответила, он попросил:
– Леночка, встреть меня, пожалуйста, точнее, дверь открой. Тут так темно, что боюсь переломать ноги.
Он выслушал сетования женщины по поводу хулиганов, бьющих лампочки, щёлкнул замок, и лестницу залил свет. Уже без опаски Николай направил шаги вверх, однако ему показалось, что темнота нижней площадки, судорожно сжавшись, метнулась в сторону от упавшего на неё луча. Проглотив комок, Комаров взлетел по лестнице и ворвался в квартиру.
– Как Лиза? – спросил он с порога.
– Всё хорошо, Коля. Температура почти нормальная, нет ни кашля, ни насморка. Полежит денёк и в школу.
– Не торопись, пусть дома побудет. И прости, что я так поздно, опять худсовет с вечным переливанием из пустого в порожнее, еле вырвался.
– Ничего, милый, – ласково ответила жена, – мне Миша помог, развлёк Лизочку, пока я занималась малышкой. Что обсуждали?
Этот вопрос она задала, направляясь на кухню, откуда пахло так вкусно, что у голодного Николая разворчался пустой с утра желудок.
– Опять не обедал! – укоризненно качая головой, сказала Лена, – Ох, и подорвёшь ты своё здоровье.
– Ну, что ты, милая, – притягивая к себе и нежно целуя женщину, ответил Комаров, – ты же знаешь, меня никакая зараза не берёт.
– Да, и, слава богу, – перекрестившись, ответила та, – не буду накликивать.
И принялась раскладывать по тарелкам еду.
– А дети, – поинтересовался Николай, – они уже кушали?
– Давно поужинали, – отозвалась жена, беря свою порцию.
Комаров ел и рассказывал Лене обо всём, что произошло за день. Немного поколебавшись, он поведал ей о странном происшествии в театре, добавив:
– Видно, нервы стали ни к чёрту, вот и мерещится всякое.
И очень удивился, когда жена резко поднялась и, сделав несколько шагов по кухне, протянула мужу газету.
– Нет, Коля, не нервы. Взгляни-ка. Ещё час назад я над этим смеялась...
Посмотрев на отчёркнутую статью, Николай кинул взгляд на заголовок и углубился в чтение. Закончив, он поднял на Лену глаза, в которых плескалась паника.
– Но… но ведь….
– Ты обратил внимание, – перебила она, – что эти несчастные исчезали ночью в таких местах, где тьма непроницаема. Я никогда не верила в сверхъестественное, но теперь...
– Главное, не волнуйся, Лен, – твёрдо сказал Комаров. – Сегодня всё обошлось, и, скорее всего, никогда не повторится. Снаряд дважды в один окоп не попадает.
– Дай Бог! Но ты уж, пожалуйста, будь осторожнее, ладно?
Он кивнул.
– Конечно. Кто предупреждён….
В кухню вошёл пятнадцатилетний сын Комаровых Михаил, и разговор перешёл на другие темы.
Вика Семёнова отмечала семнадцатый день рождения. Они с друзьями славно повеселились. Мама позволила дочери пригласить всех, кого та сочтёт нужным, а сама уехала к бабушке.
Конечно, Вика устроила бы вечеринку и без разрешения. Она не слишком считалась с мнением матери, выяснив недавно, что женщина когда-то взяла малютку-дочь из детского дома. А раз они не родные, решила Вика, значит, командовать ею мать не имеет права.
Опустошив стол, гости отправились гулять по улицам ночного города. Постепенно то один, то другой покидали компанию, уединяясь со своими парами, или валясь на скамейки и засыпая, и, в конце концов, Вика с одноклассником Игорем, остались вдвоём. Парень девушке не нравился, и она не горела желанием провести остаток ночи в обществе пьяного недоумка. И вздохнула с облегчением, когда тот, пошатнувшись, свалился в кусты, откуда послышались громкое сопение и тихий храп.
Но через минуту Вика осознала, что совсем одна, до дома далеко, а вокруг, как назло, внезапно погасли все фонари. И только в конце улицы призывно мигали одинокие огоньки. Она ускорила шаг, чтобы поскорее выйти на свет, но вдруг в кустах что-то шевельнулось, и Вика, вздрогнув, замерла, испуганно всматриваясь в темноту.
– Этого ещё не хватало, – мелькнула мысль.
Не повышая голоса, она окликнула:
– Игорь, это ты? Вылезай, дурак, думаешь, я боюсь?
Никто не появился, и девушка уже собралась идти дальше, когда тьма надвинулась на неё, и прозвучал потусторонний голос:
– Внемли мне, Изанжи! Минула вторая декада Адореха эры Ильраха, и настала пора. Ты должна проснуться, эвгаста!
Обвив тело Вики, сгусток мрака потянул её под густые, колючие ветви. Она завизжала, но вопль резко оборвался, и наступила тишина. Один за другим зажглись фонари, осветив пустую асфальтовую дорожку, где несколько секунд назад стояла девушка, а проснувшийся от шума и протрезвевший от страха Игорь тщетно разыскивал подругу, обшаривая заросли.
Майкл Финч вышел из бара. Голова его кружилась от выпитого, а мочевой пузырь грозил лопнуть. Какого, спрашивается, шута он не заглянул в туалет, куда торопился? Дома его всё равно никто не ждёт. Женщина, с которой он жил, недавно ушла, захватив всё ценное и оставив Майкла почти без гроша в обчищенной до обоев квартире.
– Сука, – выругался он, вспомнив об этом.
Ну, ничего, Финч не позволит себя сломать никаким обстоятельствам, жизнь в приюте научила его быть пробивным. В конце концов, он найдёт работу и встанет на ноги. Надо только поменьше пить…
Резь в мочевом пузыре стала нестерпимой. Зайдя за угол, Майкл облегчился у заваленных мусором ящиков. Застёгивая молнию на джинсах, он краем глаза заметил, что неподалёку шевельнулось что-то большое. По спине Финча побежали мурашки. «Надо удирать», – подумалось ему.
Но вместо этого мучимый любопытством Майкл, как в дешёвых фильмах ужасов, шагнул к тёмному закоулку. Приблизившись, он, скорее, почувствовал, чем услышал, что в мозг его вливаются слова, произносимые странным, сверхъестественным голосом:
– Внемли мне, Охак! Минула вторая декада Адореха эры Ильраха, и настала пора. Ты должен проснуться, эвгаст.
Тьма подступила к Майклу, наполнив голову музыкой и голосами, а когда всё закончилось, мужчина, глядя прямо перед собой, ровным тоном произнёс:
– Я готов!
– Идём же, – прошелестел мрак на родном для Охака языке, – я отведу тебя к наместнику великого жатира.
И окутал замершего человека мглистой дымкой. Через секунду место, где тот стоял, опустело.
ГЛАВА 2
Николай шёл к кабинету директора, гадая, зачем так срочно тому понадобился. Миновав злополучную нишу, Комаров остановился, пристально вглядываясь в темноту, но не увидел ничего подозрительного. Вздохнув с облегчением, он распахнул дверь и, шагнув через порог, удивлённо осмотрелся.
И было чему изумляться: помещение словно увеличилось вдвое. Произошло ли это благодаря выстроившимся в ряд зеркалам, или комнату зрительно расширила белизна стен, но она казалась огромной. Николай Михайлович сидел в большом кресле спиной к визитёру.
– Подойди ближе, – донеслось из-за высокой спинки.
Остановившись у стола, Комаров взглянул на свои многочисленные отражения и остался доволен.
– Долго мне ещё играть героев-любовников, – подумалось ему.
Устремив взгляд на широкое окно, Николай ждал, когда директор соизволит показать свой лик. Внезапно он осознал, что высотки за стеклом выглядят необычно: острые пики чёрных зданий, похожих на сталагмиты, залитые мертвенно-бледным искусственным светом, упирались, казалось, в самое небо, а вокруг них кружили необычной формы летательные аппараты.
Засмотревшись на это зрелище, Комаров не сразу заметил, что собеседник повернулся к нему и опомнился, лишь услышав странное:
– Лиолис скучал по тебе, Фривид. Скоро ты сыграешь лучшую роль в своей жизни.
Взглянув на того, кто сидел в кресле, Николай сначала опешил, а потом закричал.
Подскочив в кровати с оглушительным, как ему показалось, воплем, мужчина некоторое время ошалело смотрел в стену напротив. По-видимому, он всё-таки не издал ни звука и не потревожил сон лежащей рядом Лены. Жена спала, приоткрыв рот, и светлые волосы её разметались по подушке подобно лучикам солнца. Вглядываясь в милое, родное лицо, Комаров вспоминал, как всё началось.
Когда Николай окончил институт, его сразу же пригласили в театр крупного областного центра, где он работал до сих пор. Дебют принёс актёру такой успех, что судьба его, как примы, сразу же оказалась решена, и с того момента все главные мужские роли принадлежали ему.
Но Комаров не позволил себе расслабиться и заболеть звёздной болезнью. Каждый образ он тщательно прорабатывал и на сцене полностью преображался, не играя, а проживая жизнь своего героя. Это не осталось незамеченным, и через пару лет на ошеломлённого актёра посыпались приглашения в столицу.
Почему Николай отклоняет заманчивые предложения, не знал никто, кроме него самого и пришедшей недавно в труппу Лены Самовязовой. Комаров влюбился в Леночку, и не смог променять её на карьеру. А та, не понимая, как ведущий актёр мог увлечься ею – провинциальной простушкой, среднего уровня артисткой, долгое время не воспринимала приму всерьёз, заставляя страдать.
Но когда она поверила, что Николай отказывается от московских сцен ради неё, возникла любовь. Старшего сына Мишу они зачали ещё до свадьбы, и, узнав, что Лена беременна, Комаров настоял на браке. У них не происходило обычных для молодых семей ссор и скандалов, пара жила так, словно оба прошли через все притирки давно и не в этом мире.
В театре Николая не поняли. Девушка не отличалась особой привлекательностью, не выделялась и в профессиональном плане, поэтому никто не предполагал, что она может стать избранницей подающего огромные надежды артиста. Красивые актрисы, положившие глаз на Комарова, злились, мужчины недоумевающе пожимали плечами, но Николай умел мыслить самостоятельно, отстаивать своё мнение, и постепенно окружающие смирились с произошедшим.
Нежно поцеловав жену в уголок рта, Комаров осторожно поднялся. Спать не хотелось. Вспоминая сегодняшний кошмар и покачивая головой, Николай направился в ванную. Приняв душ, он принялся чистить зубы, вполголоса мурлыча мотивчик популярной песенки-однодневки.
Проведя рукой по запотевшему зеркалу, актёр заглянул в его туманные глубины и напрягся. Сплюнув пасту и наскоро прополоскав рот, он снова осмотрел себя. Нет, ему не померещилось: на животе явственно проступали кубики мускулатуры. Зажмурившись, Комаров помотал головой, пытаясь прогнать наваждение.
Николай старался поддерживать себя в форме, ел мало и редко, несмотря на недовольство Леночки, но спортом не занимался. Работа в театре, пара кружков в школах, репетиторство – всё это не оставляло сил и времени на другие увлечения. Поэтому актёр всегда был худощав, но не мускулист, и то, что он увидел, поразило мужчину.
Он напряг бицепс и снова изумился, когда под кожей вздыбились тугие шары.
– Что за чёрт? – подумал Комаров, опустив руки. – Даже плечи как будто стали шире. В тело что ли вхожу? А не поздновато?
Заглянувший в ванную Миша присвистнул:
– Хорошо выглядишь, пап. Начал в качалке заниматься?
– Нет, и не знаю, откуда это взялось.
Сын недоверчиво посмотрел на отца.
– Шутишь? Мышцелатура сама не появляется.
– Не шучу. Я, действительно, не понимаю, в чём дело. Ты в школу не опоздаешь?
– Мне ко второму уроку. Кстати, вернусь поздно, мы с ребятами собираемся в кино.
– Хорошо, я скажу маме…
Вспомнив что-то, Комаров остановил сына, взяв того за руку.
– Держись ближе к свету, Миша. Люди пропадают, ты, наверное, уже слышал.
– Пап…
Подросток хихикнул.
– Да всё это чушь, утка-страшилка.
– Вовсе нет…
И Николай рассказал о вчерашнем происшествии.
– Ничего себе!
Мальчик задумался.
– Ладно, не беспокойся, пап, – произнёс он, – я стану ходить под фонарями.
– Если что, позвони нам с мамой, мы тебя встретим.
– Договорились. Пока.
И, помахав отцу рукой, подросток исчез. А Комаров снова уставился в зеркало.
– Мишка, ты идёшь с нами сегодня? – спросила мальчика сидящая рядом симпатичная брюнеточка.
Её звали Дашей, но юной львице не нравилось это имя, и всеми правдами и неправдами она заставила однокашников называть её Яной. Те посмеивались, но шли у девочки на поводу.
– Да. Я уже и родителей предупредил.
Яна хмыкнула.
– Ты до сих пор сообщаешь им, куда собираешься? А если отправишься на свидание, тоже доложишь?
Миша, как и отец, обладающий самостоятельностью мышления, кивнул.
– Непременно. Зачем заставлять их волноваться?
– Ну и дурак…
Яна скривила губы и отвернулась, а мальчик, пожав плечами, принялся выкладывать на стол учебники и тетради.
Прозвенел звонок, в класс вошла учительница английского. Школьники встали. Преподавательница махнула рукой, разрешая садиться, и, закрыв тёмные шторы, чтобы продемонстрировать новый фильм, быстро-быстро заговорила на языке, который понимали далеко не все. Но к Мише это не относилось. Способности к языкам у него проявились рано, и в свободное время подросток самостоятельно изучал несколько других. Он слушал учителя вполуха, строча записку девочке с соседнего ряда, и вдруг … что-то чуждое послышалось ему в привычной английской речи. Так и есть, на фоне стандартного текста зазвучали странные слова:
– Эвгаст Михаил! Ты должен вспомнить то, чего никогда не знал. Немедленно пробуждайся, эвгаст!
Голос умолк, и подросток вернулся в реальность.
– Что это? – испуганно подумал он. – Я схожу с ума? Или это из-за отцовских баек?
Он огляделся. Одноклассники со скучающим видом слушали учительницу и, похоже, никто не заметил ничего странного. Миша поднял руку.
– Марина Сергеевна, позвольте мне уйти. У меня болит голова.
Она, действительно, немного болела. И, похоже, ему поверили, потому что англичанка, озабоченно посмотрев на подростка, сказала:
– Иди. Только умойся прежде чем покинуть школу.
Мальчик кивнул и, скинув учебные принадлежности в сумку, шепнул Яне:
– Встретимся у кинотеатра.
Девочка, растерянно глядя на него, что-то промычала, и Миша вышел из класса.
– Умываться-то зачем? – озадаченно подумал он, проводя рукой по лицу.
Ладонь оказалась испачканной кровью. Кинувшись в туалет, мальчик посмотрел в зеркало. Да, под носом уже запекалась коричневая корочка.
– Странно, как я этого не заметил? – подумал Миша. – Что же со мной происходит? Надо немедленно рассказать отцу…
Поплескав в лицо водой, он вытерся платком и выбежал на улицу.
Когда Николай вышел из ванной и оделся, жена уже кормила полугодовалую Юлечку. Увидев мужа, Лена встрепенулась.
– Я сейчас приготовлю завтрак, не успела, извини, – виновато сказала она. – Подожди минуточку.
Комаров возмущённо махнул рукой.
– Не вздумай. Яичницу я и сам себе пожарю.
Разбив четыре яйца и посолив их, он накрыл скворчащую сковородку крышкой и сел к столу, с любовью глядя на жену и дочку. Неожиданно женщина спросила:
– Коля, ты начал качаться, да?
Комаров уставился на неё.
– Вы с Мишей сговорились? Ты же знаешь, у меня нет на это времени.
– Но, милый, рубашка чуть не лопается у тебя на плечах, они стали шире.
Он развёл руками.
– Да возраст, наверное, мышечную массу набираю.
Во взгляде Лены отразилось сомнение.
– Возможно. Но, что бы ни стало причиной, выглядишь ты великолепно.
– Спасибо, родная, – целуя её, растроганно отозвался Николай.
Позавтракав, он снова обнял Лену, прижался губами к лобику девочки и направился к двери.
– Как всегда, допоздна? – окликнула женщина.
– Нет, – отозвался Комаров, – постараюсь вернуться засветло, после нападения темноты мне как-то не по себе. Но Мишу рано не жди, они с друзьями в кино собираются.
– Хорошо, что предупредил.
Когда Николай открыл дверь, в квартиру ворвался сын.
– Пап, можешь минут на пять задержаться?
– Что-то случилось?
– Да. Примерно, то же самое, что и с тобой, но только днём и в классе.
У Комарова опустились руки. Потерянным взглядом он посмотрел на Мишу и, запоздало кивнув, вернулся на кухню. Сын шёл следом. Выслушав мальчика, Николай задумался, а Лена глядела на обоих расширенными от страха глазами.
– Что же происходит? – наконец сказал Комаров. – Что за силы запугивают нашу семью? И почему именно её?
– Мишенька, – дрожащим голосом произнесла Лена, – пожалуйста, не ходи сегодня никуда.
Подросток расстроено покачал головой.
– Мам, но я обещал. Я буду очень осторожен, даю слово. А впредь не стану никого обнадёживать. Хорошо?
Женщина неохотно кивнула:
– Надеюсь на твоё благоразумие.
Николай похлопал сына по плечу, они улыбнулись друг другу, и мужчина, выйдя, наконец, за дверь, побежал вниз.
День Комарова, как обычно, оказался забит под завязку. Закончив занятия в одной школе, он помчался в другую – ту, где учился Миша, а после отправился к ученикам. Способности к языкам передались мальчику от отца: тот свободно владел тремя и подрабатывал, обучая ленивых оболтусов разговорной иностранной речи. Это давало неплохой доход, но отнимало уйму времени, иногда Николай даже не успевал прочитать пьесу до репетиции. Вот и сейчас, нервно поглядывая на часы, актёр летел к театру, надеясь урвать минутку, чтобы ознакомиться с ролью.
Он успел. Сидя в фойе рядом с новым вахтёром, Комаров изучал текст инсценировки, а вскоре актёров позвали на сцену.
Репетиция шла споро, режиссёр был доволен, но в разгар работы послышался голос осветителя:
– Николай Александрович, вы режетесь.
– Что? – растерялся тот.
– Я допускаю, что это мой просчёт, и заново поставлю свет, но, мне кажется, вы выросли, Николай.
Комаров, не зная, что ответить, беспомощно хлопал глазами.
– А ведь верно, – подтвердила одна из актрис по имени Лилия, – Коля, ты не только вырос, но и в плечах раздался.
– Что же это такое, – возмутился режиссёр, – что за дурацкие шутки?!
И крикнул осветителю:
– Это вы подстроили, Григорий?
В наступившей тишине прозвучало обиженное:
– Я не в том возрасте, чтобы заниматься глупыми розыгрышами. Сами взгляните…
– Потом разберёмся, – внезапно разозлился Николай. – Продолжаем…
И махнул рукой. Раздался треск, и рубашка на плече мужчины разошлась по шву.
– Да у тебя и бицепсы появились! – ахнула Лилия.
Комаров схватился за голову, и от резкого движения оторвался второй рукав.
– Господи!
Спрыгнув со сцены, Николай понёсся к выходу.
– Простите меня, Володя, – на ходу крикнул он режиссёру, – мы непременно сделаем всё в срок, но сейчас я должен выяснить, что происходит.
Актёры проводили убегающую приму взглядами и, переглянувшись, вернулись к работе.
Покинув кинотеатр, весёлая толпа детей двинулась по направлению к девятиэтажкам. Миша, изображая галантного кавалера, предложил одну руку Яне, а другую Наташе, от прикосновений которой у него сжималось сердце.
На столбах начал разгораться свет, тьма вокруг стала казаться гуще, и мальчик забеспокоился. Опасаясь, что родители будут нервничать, он предложил девочкам ускорить шаги, до их домов оставалось ещё порядочное расстояние.
Наконец, они дошли до затерявшегося в высотках трёхэтажного здания, где жила девушка Мишиной мечты. Неловко поклонившись, подросток пожал ей руку. Наташа улыбнулась и, послав подруге воздушный поцелуй, скрылась за дверью. Яна хихикнула:
– Чудной ты. Ведёшь себя так, словно живёшь не в двадцать первом, а в девятнадцатом веке. Реверансы эти….
– Меня удивляет, что ты знаешь это слово, – сквозь зубы пробормотал задетый за живое Миша. – Я считаю это нормальным поведением, а вот твоё окружение…
– Да ладно тебе!
Яна удивлённо рассмеялась.
– Я же пошутила. Плохо, что ты такой чувствительный, в жизни тебя и не так зацепят.
– Психолог, – насмешливо отозвался Миша и… обмер.
Внезапно он осознал, что идёт в полной темноте, фонари не горели. Такое случалось и раньше, но сейчас мальчик физически почувствовал отсутствие света. Мрак каменной глыбой навалился на него, не давая дышать и шевелиться.
– Эвгааст, – прозвучал тихий голос.
Девочка тоже услышала его. Испуганно озираясь, она пыталась сдвинуть провожатого с места, дёргая того за рукав.
– Эвгаст Михаил, настала пора. Ты нужен Лиолису….
Когда тёмное облако опустилось на подростка, Яна завизжала.
ГЛАВА 3
В небольшой комнатке с белёными стенами сидели двое. Пожилая женщина с седыми волосами держала в руке предмет, напоминающий маленький сотовый телефон и, не отрывая взгляда от дисплея, разговаривала с девочкой лет шестнадцати-семнадцати.
– Шла эра Рахгуна – расцвета, – говорила она. – Звезда Алгор тогда ещё ярко горела, даря живительное тепло как лиолисианцам, так и их посевам. Лето стояло не только в течение месяца Лиародор, как сейчас, но захватывало Адорех, Корнат и Лабит. И только, когда наступал Сенега, начинало холодать. Мы пережидали снежный Пускам, и Алгор вновь ласкал нас своими лучами.
Адорех, Корнат, Лабит, Сенега, Пускам, Лиародор (лиолис.) – месяцы на Лиолисе, длящиеся около земного года.
– Бабушка¸– перебила женщину девочка, – ты повествуешь об этом так, словно сама жила в те времена.
Та засмеялась.
– Тебе не вживляли память, Усла, но, если это произойдёт, ты тоже будешь знать всё. Слушай дальше. Я не стану рассказывать о войнах, поговорим об этом на следующем уроке, но упомяну, что мощные выбросы энергии жатиров, использовавших звезду для подпитки и атак, привели к тому, что Алгор погас. Воцарились тьма и холод, с каждым днём в воздухе оставалось всё меньше кислорода. И только в Лиародор мы могли выращивать урожаи, резко сократившиеся из-за отсутствия света и тепла.
Это, наконец, подтолкнуло нас к тому, чтобы прекратить разрушительные баталии. Жатиров к тому времени осталось очень мало, они стали почти безопасны, и мы сумели привести их к покорности, сосредоточившись после на изобретении того нового, что могло бы поддержать искру жизни на планете. Наступила эра Генгеста – миролюбия.
Но однажды в середине второй декады Сенега жатиры вновь подняли головы. Один из них, уничтожив собратьев, встал во главе всего мира, а у нас не достало сил, чтобы ему противостоять. И настала эра Ильраха – эра смерти.
Усла серьёзно смотрела на женщину.
– Бабушка, а вуши, кто они? Откуда взялись?
Та пожала плечами.
– Никто не знает, как они появились, но вуши – создания тьмы. Они не опасны, но неприятны. Ты же прикасалась к одному, тебе понравилось?
Девочка замотала головой.
– Такое чувство, – брезгливо сказала она, – что трогаешь слизняка.
Бабушка кивнула.
– Именно. По сути, это ослизлый туман, аккумулирующий энергию умирающей звезды. И у него есть одна интересная особенность: вуши могут очень быстро перемещаться в космосе без корабля, используя кротовые норы.
Кротовая нора в космосе – транспространственный ход, соединяющий черную дыру и соответствующую ей дыру белую. Она протыкает свернутое в дополнительных измерениях пространство и позволяет перемещаться по действительно короткому пути между звездными системами.
– Ничего себе! Нам бы так, – мечтательно сказала впечатлённая Усла. – Мы могли бы тогда улететь с Лиолиса в поисках новых прекрасных миров.
Женщина кинула на внучку грустный взгляд.
– Милая, ни в нашей, ни в ближайших галактиках нет ни единой планеты, где существует жизнь. Похоже, мы одни во Вселенной и если вскоре не отыщем места, куда сможем переселиться, то умрём вместе с Алгором и Лиолисом.
Она вздохнула и закончила разговор, увлекшись прибором, который держала в руках. А девочка задумалась. Перед её внутренним взором проносились знакомые ей по рассказам наставницы галактики и туманности, давно погибшие леса, зелёное небо родной планеты, которого ей никогда не увидеть, пурпурные травы лугов. Усла тихонько заплакала, ругая себя за опасную сентиментальность. Твёрдость – вот что требовалось сейчас от жителей Лиолиса. Впереди была борьба за выживание, шла эра Ильраха.
Николай ворвался в квартиру и, скинув куртку, бросился в комнату средней дочери, где стояло большое зеркало. Посмотрев в него, Комаров застонал. Раньше ему не приходилось приседать или нагибаться, чтобы увидеть себя в полный рост, макушка находилась аккурат у верхней черты, сейчас же отражение упиралось в верхнюю планку переносицей. Артист согнул руку в локте, наблюдая, как под кожей перекатываются мышцы. И, наконец, сорвав рубашку, провёл ладонью по мускулам торса.
– Коля…
Неожиданно вошедшая Лена охнула и застыла, глядя на преобразившегося мужа, а тот продолжал искать и находил новые изменения. Нос слегка заострился и приобрёл резкие очертания, губы казались тоньше, лицо костистее. Глаза увеличились, их разрез несколько изменился, а суженые зрачки на большой радужке производили жутковатое впечатление.
Трансформации подверглись и руки: они выглядели массивнее, но в то же время длиннее и изящнее, чем раньше, и кроме того…
– Лена, – взвыл Комаров, – Леночка! Что же это, господи?!
И показал жене раскрытые ладони, на каждой из которых рядом с мизинцем вырос ещё один: то ли рудиментарный, то ли настоящий палец.
Рудиментарный – остаточный, недоразвитый, сохраняющийся в зачаточном состоянии.
– Леночка, Леночка, – в отчаянии бормотал Николай, тяжело опускаясь на кровать. – Это всё она – темнота, она что-то сделала со мной.
Жена кинулась к Комарову и, обняв его, заплакала.
– Коленька, – всхлипывая, говорила она, – зачем ты так расстраиваешься? Меняешься, ну и что? У тебя же есть я, дети, мы тебя любим и всегда будем любить. А что касается работы, то не уволят же тебя из театра, ты ведь стал ещё красивее, необычнее.
– Ты не понимаешь, Лена, – стонал Комаров, – я себя теряю. В голове у меня всё мешается, мысли странные приходят, кошмары снятся. А вдруг однажды утром я проснусь и тебя не вспомню.
– Я не допущу этого! – твёрдо сказала женщина. – Ты меня любишь?
– Больше жизни!
– Тогда повторяй это ежесекундно, и никогда не забудешь ни меня, ни детишек.
Николай встрепенулся.
– А, кстати, где они?
– Юленька спит, Лиза на кухне рисует…
– А Миша?
Лена испуганно посмотрела на мужа.
– Он ещё не вернулся. Ох, Коля…
Не успел Комаров осознать услышанное, как раздался голос дочки:
– Мама, папа, смотрите, Мишку по телевизору показывают.
Зажав рот ладонью, чтобы не закричать, Лена слушала новости, а бледный Николай сидел рядом, бессильно опустив руки.
«В нашем городе обнаружена новая жертва темноты. Около получаса назад в милицию позвонила ученица средней школы-гимназии номер двадцать Наташа Котова, сообщившая, что двое её одноклассников подверглись нападению мрака. Один из них – Михаил, сын известного актёра Николая Александровича Комарова, пропал бесследно, а его спутницу – Дашу Миронову до сих пор не могут привести в чувство.
Наташа рассказала, что видела в окно, как тьма окутала Михаила с головы до ног, и он исчез. А второй чёрный сгусток направился к девочке, которая сначала кричала, а потом упала и затихла.
И вновь возникает вопрос: что за сила терроризирует наш город и весь земной шар? Чего нам ожидать в дальнейшем, и какие меры принимаются властями, чтобы спасти людей от неведомой опасности?»
Новости давно кончились, на экране под музыкальную какофонию кривлялись танцоры, а несчастные родители всё ещё сидели, глядя в телевизор пустыми глазами. Наконец, Николай поднялся.
– Я пойду во тьму, – сказал он ровно, – я тоже нужен ей. Пусть она захватит меня, а я отыщу Мишу.
– Нет, Коля, прошу тебя, – тихо произнесла Лена. – Мы потеряли сына, но вдвоём переживём любую беду. Если погибнешь и ты, я не выдержу. Я не настолько сильна.
Комаров взглянул на женщину и испугался. Он никогда не видел у неё такого выражения, казалось, жена с трудом справляется с безумием.
– Ты права, Леночка – обнимая её, промолвил Николай, – прости, родная. Я остаюсь.
Та уткнулась лицом в плечо мужа, но не плакала, не позволял шок.
Запищала маленькая Юленька, и мать, двигаясь, как автомат, отправилась к ней. В голове Николая была полная пустота, он сидел, сгорбившись и ломая пальцы, пока из комнаты, куда ушла Лена, не раздался полный ужаса вопль. Комаров ринулся на помощь.
– Всё идёт по плану, мой жатир, – говорил размноженный зеркалами Ропе. – Вуши не добрались до Фривида, но унесли его сына, и тот сейчас проходит инициацию у наместника.
– Долго, очень долго, Ропе, – недовольно сказал человек с кошачьими зрачками. – Понадобится время, чтобы забрать малыша, доставить его… мы рискуем упустить момент начала воспитания.
– Но… – нерешительно возразил собеседник, – жатир Гергени, ребёнок настолько мал, что по обычным лиолисианским меркам ещё не родился. Как же в этом случае можно опоздать?
– Что это, Ропе, – весело спросил Гергени, – кажется, ты научился размышлять? Это очень вредная привычка. И смертельно опасная.
Клеврет, расслышавший угрозу в голосе хозяина, попятился, мотая головой.
Клеврет – приверженец, постоянный помощник в каких-либо (обычно неблаговидных) делах.
– Нет, мой жатир, нет, я не размышлял, это привилегия великого Гергени.
– Вот именно, – с хищной усмешкой сказал тот и раскрыл ладонь, рядом с мизинцем которой находился небольшой палец.
Жатир направил его на рухнувшего на колени Ропе, и человек, разинув рот в беззвучном крике, начал плавиться, растворяясь в воздухе. Через несколько секунд от него не осталось ничего, даже пепла.
– Вот так, – довольно сказал Гергени. – Зачем мне солдаты, любящие рассуждать? Я нуждаюсь в воинах, бездумно выполняющих приказы.
Закрыв глаза, он послал мысленную команду. Дверь отворилась, и в помещение вошёл человек, одетый так же, как и погибший.
– Кренот, наш Ропе в последнее время стал позволять себе задумываться, и мне пришлось с ним расстаться. Ты примешь его дела. Да поторопись с маленьким жатиром.
– Хорошо, – бесстрастно отозвался Кренот.
Дважды ударив ладонью по плечу, он развернулся и вышел. А тонкий рот Гергени скривила злобная ухмылка.
Лена, до крови кусая губы, смотрела на улыбающегося ребёнка. Когда дочь протянула к ней ручки, она отпрянула и упала бы, если бы не Николай. Поддержав жену, Комаров склонился над девочкой и замер. На него глянули глаза с кроваво-красной радужкой и вертикальным узким зрачком, глаза из его кошмара. Но во сне их владельцем был совершенно незнакомый человек, а сейчас эти дьявольские очи смотрели с лица его родной дочери.
А та вела себя, как всегда. Она радостно забулькала, когда отец взял её на руки и, по обыкновению, принялась дёргать его за волосы.
– Что же с тобой, Юленька? – с горечью поинтересовался расстроенный Николай. – И что с твоими глазками?
Ребёнок залепетал, а Комарову почудилось, что среди бессмысленных междометий прозвучали чётко произнесённые слова «Лиолис» и «эра Ильраха». Николай вздрогнул и, держа младенца на вытянутых руках, спросил:
– Кто ты?
– Жатир, – послышалось в ответ.
Произнося это слово, Юля сознательно глядела на отца жутковатым, непривычным взглядом. Комаров встряхнул её.
– Где моя дочь?
И услышал:
– Я – это она.
– А кто я?
– Эвгаст.
Мужчина задрожал.
– И Миша?
– Да.
– А Лена? – тихо спросил он.
– Мама, – улыбаясь, ответила девочка.
Она повисла на руках отца, а когда, зевая, словно только что проснулась, снова открыла глаза, те выглядели нормальными – человеческими.
Позже, сидя в кухне и рассматривая пальцы на ладонях, Николай напряжённо размышлял, а Лена, одной рукой опершись о стол и держа дочку на локте другой, следила за игрой мысли на лице мужа.
Уморившаяся Лиза заснула на собственных рисунках, перемазав мордашку разноцветными красками. Комаров встал и унёс девчушку в комнату. Раздев и уложив её, он отмыл влажными салфетками личико, выключил свет, включил снова и вернулся к жене.
– Лена, – тихо сказал он, – надо отыскать тьму. – Иначе я не сумею понять, что происходит, и как с этим бороться. Кто такие жатиры и эвгасты? Что за Лиолис? Получить информацию я смогу, лишь пройдя это испытание.
– А если ты не вернёшься? – так же негромко спросила жена, и в голосе её прозвучала безнадёжность.
– Но нельзя же пустить всё на самотёк, раз творится такая чертовщина! – воскликнул Николай. – Вдруг завтра я стану монстром и растерзаю вас.
– Ты снова вырос и раздался, – безо всякого выражения ответила Лена, – внешне совсем другим стал. Но человек, которого я вижу, не похож на чудовище.
Уже ничему не удивляясь, Комаров поднялся и подошёл к зеркалу в детской. Действительно, он стал выше и оброс новыми рельефными мышцами.
– Ладно, Леночка, – устало произнёс мужчина, – укладывай малышку и спать. Утро вечера мудренее.
– Я не засну, – отказалась та, – без Миши не смогу.
– Лена, ты же слышала, что сказала Юля. И я, и он – эвгасты, а это что-то да значит. Наверное, у нас какая-то миссия, поэтому мы и нужны тьме. Так что, скорее всего, Миша жив. Не мучай себя понапрасну. Мы не выиграем битву, если доведём себя до нервного истощения.
Жена постояла, раздумывая, и, не сказав ни слова, понесла дремлющего ребёнка в кроватку. Вопреки собственным уверениям, Лена мгновенно провалилась в сон, а Николай лежал, глядя на занавешенное окно, до тех пор, пока дрёма не укачала и его.
ГЛАВА 4
Утренний свет просочился сквозь планки жалюзи в небольшую комнату, напоминающую склад аппаратуры. Павел Смирнов – программист, а по совместительству уфолог-любитель – тридцатилетний бородатый мужчина с выразительными зелёными глазами сидел за столом, рассматривая исчерченные линиями и стрелками графики.
С того момента, как ему удалось расшифровать первый призыв из космоса, учёный-самоучка потерял покой. Он обратился со своими изысканиями в официальное уфологическое объединение, но там над ним посмеялись и издевательски сделали ручкой. После этого Павел проводил исследования самостоятельно и обнаружил много нового, интересного и… угрожающего.
Взяв маркер, Смирнов подошёл к большой карте мира, испещрённой красными точками, и поставил ещё одну на город, где жил сам. Вчера в эфире прозвучало сообщение об исчезновении Миши Комарова – сына актёра, которого Павел очень ценил и уважал, хотя и не знал лично.
– Что ж, Николай Александрович, – произнёс он, пристально глядя на фотографию артиста, висящую на стене, – кажется, приспело время познакомиться. И хотелось бы верить, что я не опоздал.
Наскоро позавтракав и скинув в стол часть бумаг, Смирнов оделся, положил оставшуюся пачку документов в портфель и тщательно запер железные ставни. В отгораживающем две квартиры тамбуре он остановился, замкнул дверь и, закатав штанину, что-то подкрутил на протезе, которым заканчивалась его левая нога. Взяв стоявшую в углу трость, он постучал ею о порог, сбивая засохшую грязь, и, прихрамывая, направился к лифту.
Молодой мужчина открыл глаза и осмотрелся. Он находился в большой комнате с тёмными стенами. Сидел он в кресле, по-видимому, металлическом, поскольку холод от него распространялся по всему телу.
Михаил, так, кажется, его звали, попробовал пошевелить руками и ногами, но ничего не вышло, его сковывали железные цепи.
Юноша попытался вспомнить, кто он, откуда, как сюда попал, и постепенно в мозгу начали всплывать сначала незначительные, а потом и более серьёзные подробности жизни на… Лиолисе – его родной планете.
Перед внутренним взором возникли зелёное небо, лиловые деревья, люди на машинах, собирающих урожай, но вскоре свет сменился тьмой, почва покрылась коркой льда, и унылую картину распада осветили прожекторы, чей бледный свет выхватывал из мрака разрушающиеся здания и поникшие травы.
