Жила-была Василиса. Не Премудрая, не Прекрасная. Просто Василиса Горохова, то есть, я. И вот в один далеко не прекрасный день меня вдруг выдернули из привычной жизни, зашвырнули в другой мир и тут же работать заставили. Всё бы ничего, да только рабочее место расположено посреди дремучего леса в офисе на курьих ножках, а в секретарях у меня теперь ходит болтливый кот. А ещё к должности прилагаются склочный леший и выводок богатырей-обалдуев. Ах, да… Любовь, кстати, тоже прилагается. Вот только что с ней делать, когда в этом офисе предусмотрен строгий дресс-код: нос крючком, зуб торчком и костяная нога.
Добавлен бонусный рассказ «Ведьме все возрасты к лицу», повествующий о дальнейшей судьбе Ядвиги.
Яна
Солнечный зайчик пощекотал уголок глаза, и я, потянувшись, села. Хорошо всё-таки летом. Волки по ночам не будят: Лешему есть чем заняться, кроме как серых дразнить. На печи спать не надо, всякий раз спросонья прикладываясь головой о низкую балку. Тишина, покой...
– Хозяйка! – молодецкий голосок разорвал утреннюю негу, как старую тряпку.
Тьфу, ты! Я подскочила и заметалась по избе, хватаясь за всё подряд и тут же это роняя.
– Хозяйка! Отворяй! Гостя принимай!
«Да чтоб тебе!» – выругалась я, пытаясь дотянуться до полки с горшками и получив по лбу ухватом.
– Хозяйка!
– Иду, касатик! – гаркнула я, спотыкаясь о злобно шипящего кота.
«Ишь, какой нетерпеливый попался. Впрочем, все они одинаковые. Хорошо ещё, что, как вселилась, сразу забором озаботилась! Надо будет богатырями Черноморовым еще браги наварить за такое дело. А то у предшественницы моей как было? Явится какой Иван незваный, хоть дурак, хоть царевич, и сразу: «Избушка-избушка, повернись...». И летает бедная бабушка, невзирая на радикулит и застарелый перелом шейки бедра, по всей избёнке, гадая, во что врежется головой. А потом ещё и удивлялись, паразиты, с чего это Баба Яга такая злая?»
Я наконец нашла накладной нос с бородавкой и, кое-как приладив его на физиономию, замотала голову драным платком. Калитка заскрипела вполне аутентично, заставив меня передёрнуться: сюда ручищи покорённых моей самогонкой богатырей ещё не добрались.
– Что надо?!
– Дык это... – полез в затылок очередной добрый молодец с румянцем во все щёки.
«Дурак, – сделала вывод я. – Царевичи обычно быстрее соображают». Сложный мыслительный процесс, подталкиваемый пятернёй в затылке, наконец, завершился, и гость поднял на меня просветлевшие глаза:
– Кащея бить надумал!
– А от меня чего надо? – проскрипела я, пытаясь под прикрытием подоконника натянуть драную юбку с пришитыми к подолу куриными костями. Если на накладной нос, вступая в должность, я ещё согласилась, то шкандыбать на бабкином протезе отказалась наотрез.
– Дык это... – в ход снова пошла лопатообразная ручища.
Я вздохнула и, победив непокорную одёжку, сгорбившись, поплелась к двери: всё равно ведь не отстанет, дураки, они упрямые.
– По делу пытаешь, али от дела летаешь? – проговорила я, подходя к калитке.
Мою корявую импровизацию дурак, разумеется, не заметил и юмор не оценил.
– По делу! По делу! – радостно закивал он. – А что это ты, бабка, такая недобрая? Сперва гостя надо накормить, в баньке попарить, а потом уже...
– А за какие заслуги я тебя, лба здорового, кормить должна? – демонстративно удивилась я.
– Дык это...
Я взвыла:
– Заходи, Иван-дурак, гостем будешь.
– А откуда ты имя моё знаешь? – Замер тот. Я только глаза закатила и толкнула его в спину. Впрочем, гость сам нашёл объяснение. – Значит, слухом земля полнится, и сюда вести дошли, что не жить Кащею Бессмертному, смерть его идёт!
– Дело ты великое задумал, злого супостата извести, – проговорила я, проглотив замечание, что таких ходоков Кащей по три штуки в неделю принимает.
А что? Он у себя в подземельях шампиньоны выращивает, озолотился на этом деле. Грибочки-то во всех окрестных царствах уважают. Да ещё круглый год. А работать кому? Правильно. Вот таким болтунам: отработают год, Кащеюшка им внушит, как они семь железных башмаков стоптали, утку поймали да его погубили, и восвояси отправляет. И все довольны. Им – слава, Кащею – дармовая рабочая сила и бессмертие. Он у нас экономный очень. Наверное, поэтому и богатый такой.
– Поможешь, бабка? – вклинился в мои мысли молодецкий бас.
Я недовольно поковыряла в зазвеневшем ухе.
– Помогу. Отчего не помочь? Дам я тебе клубочек волшебный. Он тебя к Кащееву царству и выведет.
– А меч? – с детской обидой пробасил Иван. – Чем я супостата воевать буду?
– Лопатой, – проворчала я и только потом сообразила, что произнесла это вслух, и, судя по вытянувшейся физиономии, меня услышали.
В принципе, не соврала. У Кощея как раз сезон заготовки субстрата под грибы. Но дураку об этом знать не положено.
– Волшебной лопатой, – поправилась я. – Ну кто тебя с мечом во дворец пустит? А с лопатой – пожалуйста. Ты ещё мешок какой-нибудь на плечи приладь для маскировки. А как Кащея увидишь, так и махни на него лопатой этой, он заржёт... эм-м... как молодецкий конь, и помрёт!
– От страха? – вытаращив глаза, уточнил Иван.
– От смеха! – буркнула я.
– Чего?
– Чего-чего! Да ничего! Лопата зачарованная! – выкрутилась я.
– А-а-а! – расплылся в понимающей улыбке Иван. – Понял. То-то его никак не убьют... Потому что мечами машут. А надо лопатой!
– Да, да! – закивала я, подпихивая кащееборца к выходу. – Вот тебе клубочек. Вот тебе лопата. Всё. Иди! Подвиги не ждут!
Вытолкав дурака за калитку, я присела на завалинку и перевела дух. На колени сразу вспрыгнул толстый чёрный кот.
– От одного дурака отделаться, легче вагон угля разгрузить, – сказала я ему, почесав за ухом.
Лопату было жалко. Клубочками и мечами меня Кащей снабжает исправно, а вот лопата была моя собственная. Ею богатыри мне по очереди огород копали.
Васька запрыгнул мне на плечи, развалившись лохматым чёрным воротником, и замурчал. Я расслабилась, наслаждаясь импровизированным массажем.
– Хех... Всем ты хорош, котяра. Носки не разбрасываешь, половики грязными лапами не топчешь... Идеальный муж... Ну, почти.
– Хозяйка! – громыхнуло из леса, и за калиткой появились сначала блестящий шлем, а потом и румяная рожа какого-то из богатырей.
Васька зашипел и махом вонзил в меня десяток когтей.
– Да чтоб тебе! – обозлилась я, сбрасывая на землю наглую животину.
– Черномор-батюшка велел кланяться и спросить, али помощь какая требуется?
– Не требуется! – отрезала я и, развернувшись, ушла в избу.
Я уже жалела, что на заре своей карьеры, желая угомонить дуревших от скуки черноморовых богатырей, угостила их самогонкой. Корчевать лес вокруг моей избушки они прекратили, зато повадились каждый день навещать меня в надежде на продолжение банкета. И ладно бы, только навестить... Они мне ещё и услужить пытались. Иногда это получалось, тот же забор. Но чаще их усердие оборачивалось чем угодно, только не пользой. Недавно они перекопали мне весь двор вместо десятка грядок. Пару недель назад построили для избушки высокий помост: мол, у неё курьи ножки в траве мёрзнут. Представляете, как я материлась, отправившись утречком посетить будочку у забора и сверзившись с трёхметровой высоты?
Почесав до сих пор поднывавший на погоду локоть, я достала из печи чугунок с кашей и поставила рядом крынку с молоком. Стол качнулся, и молоко плеснуло на белую скатёрку.
– Сюда бы богатырское рвение приладить, – проворчала я, подпихивая под ножку щепку. – Васька! Иди завтракать.
Но кот, испуганный воплями похмельного богатыря, как в воду канул. Я пожала плечами и села за стол. Очередной день моей личной сказки начался, как обычно.
Они все были такими. Сначала новизна и сказочная лесная жизнь притягивала и развлекала. Оживающие на глазах сказки, волшебные создания, колдовство... Но постепенно всё это приелось, и я привыкла. Привыкла щёлкать пальцами, чтобы растопить печь. Привыкла к лесным обитателям, безголовым богатырям и скандальному лешему. Периодически появляющиеся царевичи, Алёнушки и прочие Серые Волки поначалу вносили некоторое разнообразие. Но это поначалу... Да что там, я даже к дуракам, и то уже привыкла. Ну, почти...
Кстати, вы знали, что Буян – никакой не остров, а полуостров? А никакое государство здесь не обосновалось потому, что магии слишком много, а не из-за отдалённого расположения. Пусть бы кто попробовал Буян своим объявить. Сразу бы получил войну со всеми королевствами, какие только на свете есть. Политика, сэр, ага.
Вообще Пушкин много чего перепутал, а ещё больше наврал. Но это не его вина – бабуля моя постаралась. Говорила, что нечего смертным много знать, состарятся скоро. Вот и весь сказ. Теперь вот она от дел отошла и меня на своё место поставила, волшебство хранить. Буян этот самый то есть. Поначалу весело было. Сколько я кровушки тому же Кащею попортила... Эх! Вспомнить приятно! Но теперь у нас с ним мир и взаимопомощь процветает, а больше никто на Бабулю-Ягулю в моём лице не покушается. Скучно жить.
С полгода назад ещё и Черномор, начальник богатырей и такой же хранитель Буяна, как я, заходить перестал. С ним веселее было. В картишки там перекинуться, богатырями в войнушку поиграть, просто посидеть по-человечески. Я даже грешным делом вообразила, что нравлюсь ему. Размечталась...
Это самогонка проклятая виновата. Я его Новый год учила праздновать, ну и... В общем, дело было так.
Я как раз закончила защитный ритуал зимнего солнцестояния и безвольной тряпочкой развалилась на лавке. Напротив сидел Черномор, задумчиво покручивая смоляной ус. Если бы не он, то первый свой ритуал без бабули я бы с треском провалила. Когда древняя магия, отозвавшись на мой зов, навалилась на плечи свинцовым плащом, я чуть не нырнула в чёртов котёл с зельем. Благо бабуля предвидела что-то подобное и обязала Черномора за мной присмотреть.
– Устала? – спросил он помолчав.
– Есть немного, – пожала плечами я.
Вроде бы стыдиться нечего: всё прошло как надо. И всё же мне было немного не по себе. Черномор, сильный, спокойный, уверенный понравился мне с первого дня. И, узнав, что мы будем по сути коллегами, бок о бок защищая этот странный мир от вмешательства извне, я безумно обрадовалась. Даже бабулины уроки, поначалу казавшиеся чистым мракобесием, обрели свою прелесть. Потому что иногда на них появлялся он.
Если сначала усатый воин отнёсся ко мне с недоверием, как же, та самая чужачка, от которых он призван защищать этот мир, то потом мне удалось доказать, что я тоже воспринимаю свою неожиданную профессию всерьёз. Когда бабуля ушла, мы уже многое делали вместе, понимая друг друга с полуслова. От того же Кащея отбивались, морской народ в чувство приводили... Мы были слаженной командой и делали одну работу.
И вот, пожалуйста... Я со своей частью не справилась!
– Не выдумывай, – покачал головой Черномор, и я поняла, что последнюю фразу произнесла вслух. – Если бы ты не справилась, то и я ничего не смог бы сделать. В моих силах только помочь. Так же, как и ты, сможешь вылечить богатыря от ран, но в бой его не поведёшь. Понимаешь? Дело одно, обязанности – разные.
Я тряхнула головой, отгоняя неуместную меланхолию.
– Ну раз мы такие замечательные работники, то заслужили корпоратив!
– Что заслужили? – опешил воин.
– Ну, праздник такой специальный. Для сотрудников! – усмехнулась я.
– Да? – недоверчиво протянул он. – У вас так делают? И что будем праздновать?
– А... э... – я завертела головой и наткнулась взглядом на заснеженную ёлку. – Новый год!
Он только непонимающе поднял брови. В двух словах объяснив, что это за праздник такой, я сунула руки в рукава тулупа и выскочила на опушку, фирменным яговским свистом вызывая Лешего. Черномор кликнул богатырей, и через полчаса перед избушкой на курьих ножках всё завертелось.
Снег с ёлки стряхнули, лешак приволок из лесу корзину шишек и пригнал десяток зайцев-беляков. Косые посматривали на нас с опаской, но послушно стали водить под ёлкой хороводы. Впрочем, когда я вытащила из погреба связку морковки, зайцы оживились и заскакали вполне искренне. Богатыри развесили на ветвях шишки и какие-то запасные детали чешуи, которая «как жар горя». Ель сразу стала по-настоящему новогодней. Стол накрыли прямо тут. Ну, и я выставила туда большую бутыль настоянного на берёзовых почках бабкиного самогона.
Новый год встретили весело. Даже куранты были, когда я сумела объяснить одному из витязей, что это такое. Оказывается, если со всей дури вмазать булавой в щит, звук получается тот, что надо – не отличить. Черномор взирал на всё это мельтешение со снисходительной улыбкой, но держался в основном рядом со мной, осаживая особо развеселившихся воинов.
Рассвет мы встретили вдвоём, разлив по кружкам оставшийся самогон.
– Как ты говоришь, – Черномор поднял кружку, – за сотрудничество?
– За долгое и плодотворное сотрудничество! – Я успела выпить несколько глотков под импровизированный бой курантов. В голове слегка шумело, и внезапно захотелось пошалить. – И кстати, ты пьёшь неправильно. За такое хорошее дело можно и на брудершафт выпить.
Не дожидаясь его согласия, я переплела наши руки и подтолкнула его кружку вверх: пей! Он неожиданно легко подчинился, опрокидывая жидкость в рот. А я, вдруг забыв про выпивку, потянулась вперёд и коснулась губами его губ. Усы, как выяснилось, совершенно не мешали. Как, впрочем, и борода. Зато губы оказались тёплыми и мягкими, с лёгким привкусом настойки, и такими нежными...
Я ожидала, что вот-вот мне на спину лягут его руки. Да что там... Я хотела этого... Но он вдруг отстранился.
– У нас целовать так принято только наречённую, – медленно проговорил он, сверля меня каким-то напряжённым взглядом.
Хмель с меня моментально слетел, я сообразила, что натворила, и как это выглядит в глазах представителя этого мира: «Твою мать! Что ж из меня двадцать первый век никак не выветрится! Он же меня сейчас гулящей считает!»
– Ты не думай! – поспешно заговорила я. – Это просто такая традиция! В Новый Год! Это ничего не значит!
– Да? – неуверенно спросил Черномор, ничем не напоминая сейчас прославленного несгибаемого воина. Скорей уж он был похож на сбитого с толку прапорщика.
– Да! Извини, если обидела. У нас с друзьями, коллегами так можно. Вот я и вспомнила. А невест... Наречённых по-другому целуют, их любят...
– А коллег не любят?
– Любят, но по-дружески. Понимаешь? Ну, как ты своих витязей любишь...
– Я с ними не целуюсь! – возмутился Черномор.
– Так это для коллег-женщин традиция, – попыталась выкрутиться я. – А наречённым положено в любви признаваться, цветы, подарки дарить, и всякое такое. Ну, и нравиться они друг другу должны. Вот мне, например, мужчины нравятся нежные, заботливые. Чтобы выслушать могли, согреть, когда нужно...
Он молча встал и ушёл. Я чуть не выругалась вслух. Показала мужику, как на брудершафт пить надо, молодец!
На следующий день я сходила на побережье, где стоял терем витязей, но Черномора не нашла. Он вообще стал исчезать всякий раз, когда я появлялась на берегу. И сам больше в мою избушку не заглядывал. Короче, дурные замашки двадцать первого века мужик не понял и не воспринял. Теперь я его только издалека на взморье и видела. А мне его не хватало...
Я мотнула головой, отгоняя печальные воспоминания, и взялась за кашу. Надо ещё зелье от мышей сварить, а вечером с лешим скандалить: опять он грибы от моего дома отвёл и буреломом огородил...
– Хозяйка! – снова прилетело из-за калитки.
Я вздохнула, приладила на место бутафорский нос и пошла открывать.
Новое утро началось с грохота и русского матерка: два богатыря перетаскивали через забор стол размером с мою печку.
– Хозяйка! – Обрадовались они, заметив в окне мою заспанную рожу. – Будь доброй, отвори калиточку!
Сплюнув, я накинула на плечи шаль и вышла во двор.
– Вот! – Выдохнул один из богатырей, установив деревянного монстра посреди двора. – Черномор-батюшка велел кланяться...
– Ну, конечно! – перебила я. Этой присказкой богатыри раз за разом сопровождали каждую свою ненужную услугу, то ли стесняясь, то ли побаиваясь впрямую просить самогонку. – Черномор-батюшка дурень слепой и в избушку мою не захаживает! Или это ему с пьяных глаз палаты царские там померещились?! Куда мне такую махину? Она и в дверь не пройдёт!
Два атлета синхронным движением полезли в затылки.
– Извиняй, хозяйка, ошибочка вышла...
– Ошибочка у них вышла! – всё больше распалялась я, ёжась под утренним ветерком. – У вас ошибочка, а мне потом с Лешаком скандалить! Сколько вы леса на эдакого урода перевели?! Да мне же с ним не расплатиться будет! И вообще, нашли, когда за самогонкой явиться, дурни! На со...
– Ну, извиняй, хозяйка, – одновременно развели руками балбесы.
– Под яблоню поставьте, – буркнула я, постоянно обходить четырёхметровую столешницу, торчащую посреди двора, мне не улыбалось.
Вернувшись в избу, я с сомнением покосилась на разворошенную постель на лавке, но досыпать было уже поздно. Прибраться и позавтракать много времени не заняло. Зато я успела успокоиться, и уже не брызгала ядом на каждую не вовремя скрипнувшую половицу.
Наконец, с уборкой было покончено, и посреди комнаты появился большой медный котёл. Я плюнула под него, зажигая магический огонь, и влила ведро воды, заготовленное ещё с вечера. Начиналось то, ради чего я на самом деле жила здесь.
– За тёмным лесом, за Белой горою кати мелким бесом, пройдись метлою, – шептала я, ритмично взмахивая помелом. – Собери ветер, собери тучу, мир чист и светел, выбирай получше...
В котле медленно закручивался серый водоворот того, что уже никак не напоминала родниковую воду. Мимоходом удовлетворённо кивнув, я потянулась за травами. Руки машинально метали в варево один ингредиент за другим, губы беззвучно шептали заговор, и сперва незаметный парок над зельем густел, превращаясь в тёмно-зелёный смерч.
– Возьму силу. Отдам силу. Кто бы ты ни был. Не быть тебе милу. Стеною встану. На пути незримо. Кто бы ты ни был. Идти себе мимо.
Над полом плыл мутный туман, который медленно смешивался с парами моего варева и втягивался в открытый зев печки. По вискам сползали капли пота, а помело, казалось, стало свинцовым, но я упрямо повторяла слова древнего заговора:
– Мир закрытый. Жизнь чужая. Кого ни спросят. Никто не знает. Ворота скрыты. И стен не видно. Подумай: «Нету». Не так обидно.
– За стеною вои млады. Чужому гостю не будут рады. Зайти за стену не хватит прыти. А кому хватит, тому не выйти... – вплёлся в ослабевший голос густой бас Черномора, и поверх моих пальцев на помело легли его большие мозолистые ладони.
Сразу стало гораздо легче. Не то чтобы с меня сняли ту бесконечно тяжёлую плиту древней нечеловеческой магии, что давила на плечи, пригибая к земле. Но её мощь определённо стала мягче... «Выносимее», как бы странно не звучало это слово.
– За тёмным лесом, за Белой горою кати мелким бесом, пройдись метлою. Бери зелье, бросай в небо. Не войдёт тот, кто прежде не был, – закончили мы уже вдвоём.
Одновременно с последними словами туман со свистом втянулся в печь, и на мгновенье в мире воцарилась безлунная ночь. Но лишь на мгновенье, или даже меньше. Как будто моргнул и снова смотришь на яркие лучи солнца и лениво шевелящиеся под летним ветром листья.
– Зачем сама? – хмуро спросил он, когда я немного отдышалась.
– Бабка сама завивала, и я сама должна, – упрямо мотнула головой я. – Не можешь же ты всю жизнь меня за руку держать.
– Гуртом и батьку бить сподручнее, – криво улыбнулся он.
– Родителей уважать надо, а не бить. Тем более, гуртом, – буркнула я.
Черномор опустил голову:
– Совсем я тебе не люб. Что ни сделаю, всё мимо.
– Что? – опешила я.
– Да ничего, – махнул огромной ручищей он. – Это потому, что мы эти... Как их... Коллеги?
– Ты о чём?
– Да всё о том же! – вспылил всегда спокойный как удав Черномор. – Не хочу я коллегу! У меня этих коллег вон, тридцать три штуки блестят! Я уже и так и сяк! Но нет, на кривой козе и то не подъедешь!
– Какой козе? – окончательно растерялась я.
– А хоть какой! Я всё делал, как ты говорила! Цветы? Так меня лешак уже хуже гнили болотной ненавидит. Я ему летом все окрестные поляны оборвал.
– Зачем? – только и смогла произнести я, вспомнив странные охапки лесного сена, всё лето появлявшиеся на заборе. Они собирали у моей избушки целые стада коз и оленей. Я тогда заколебалась навоз выгребать, думала, мне леший так мстит.
– Тебе цветы носил. Ты же говорила, что у вас так принято. Потом колоду медовую приволок в подарок. Кто её в болото выкинул?!
– Ну, я, – призналась я, с трудом подавив желание почесать внезапно зазудевший зад, искусанный пчёлами из той колоды.
– Вот! Я решил, ладно, может, что не то дарю. Котом перекинулся, все твои желания слушал да исполнял. Хочешь крышу перекрыть – богатырей прислал. Хочешь огород вскопать – пожалуйста. Коза в лес убежала, сам по болоту скакал, выискивал. На стол жаловалась – за ночь сделал! А ты заругалась, да на улице его бросила! Что тебе не так?!
– Котом перекинулся? – наконец осознала зацепившую меня фразу я. – Я же при коте... О, Господи!!!
Щёки налились предательским жаром. Я вскочила и схватила первое, что попалось под руки.
– Извращенец! – помело опустилось на голову обалдевшему воину. – Подглядывал?!
– Ты что! Я к стеночке отворачивался! Всегда. Ну, почти всегда! – он прикрыл голову руками.
– Почти?! Ах, ты! Я тут страдаю, что хорошего человека обидела! Оскорбила своим распущенным поведением! А он подглядывает! Цветочки он, видите ли, носил! Да я чуть лопату не стёрла, навоз от лесных тварей выгребая, что на твои цветочки собирались! А он...
– А он любит тебя! – рявкнул Черномор, и я вдруг поняла, что помело ещё летит куда-то в сторону печки, а меня уже прижимают к каменной груди сильные руки воина.
– А? – тупо переспросила я, не делая попыток вырваться. – Правда?
– Правда, – гораздо мягче отозвался он. – Я тебя сперва за чужачку принял. Потом лишь понял, что душа у тебя наша, родная. Я твоей руки у бабки просил, да она меня на смех подняла. Говорит, эта ягода тому в руки дастся, кого сама выберет. Да только ты на меня и смотреть не хотела, обидел я тебя холодным приветом. И теперь ещё добавил...
– Как это не хотела, – отмерла я. – Очень даже хотела!
– Любушка, – выдохнул витязь, зарываясь лицом в мою растрёпанную косу. – Птаха ты моя сизокрылая. Так люб я тебе?
– Хозяйка! – густой бас разорвал тишину. – Я пришёл тебе поклон отдать!
– Это кто? – спросил Черномор, и я явственно услышала, как скрипнули зубы.
Я попыталась в маленькое окошко рассмотреть, кого бесы принесли в такой момент.
– Поклон тебе за совет да науку!
– Это, вроде, Иван-дурак! – наконец сообразила я. – Это – не отстанет...
– Дураки, они упрямые, – со вздохом озвучил мои мысли Черномор, разомкнув стальное кольцо рук.
– Я быстро! – пообещала я, на ходу преображаясь в старую бабку.
Увидев меня на пороге, дурак просиял и отвесил поясной поклон.
– Спасибо тебе, хозяюшка, за науку. Век буду тебе благодарен! И новой помощи прошу.
– Какой? – спросила я, пытаясь сообразить, как этот болван так быстро выбрался с подземных плантаций Кощея.
– Задумал я Горыныча воевать...
– А Кощей? – пискнула я.
– Он, как меня увидел, сразу ржать начал. Так я на него лопатой махнул, как ты велела. Он и помер.
– От смеха?
– Не... Козьим орешком подавился. Не иначе, лопата зачарованная сработала...
– Как такое вообще могло случиться?!
Я плавала на грани беспамятства, не чувствуя ни собственное тело, ни окружающее пространство. Кажется, даже дышать не было никакой необходимости. Вот только громкий визгливый голос раздражал до безумия.
– Ты гарантировала положительный результат! Так откуда здесь это чучело?!
Крикунье кто-то отвечал, но гораздо спокойнее, так, что слова до меня доходили, как невнятное «бу-бу». Зато уж солистка старалась за двоих.
– Это результат?! Да как я, по-твоему, предъявлю это князю?! А Илюшка-то как обрадуется, когда такую образину увидит! Кровь?! Ну и что?! А всё остальное куда девать?! Ни рожи, ни кожи! А волосы?! Мне, что, сказать: «Ваша дочь случайно облезла, Светлейший князь! И поседела! Клочьями! Разумеется, исключительно от счастья лицезреть дорогого папашу!» Почему у неё волосы двухцветные?!
«И зачем так орать? – мысли текли ленивым сиропом, не вызывая никаких эмоций. – Двухцветное мелирование с неровными прядями, между прочим, последний писк моды. У меня тоже такое. Было... И вообще... Подобранную посреди улицы тётку, конечно, не в частную клинику привезли, но и для муниципальной больницы обстановочка...»
И тут меня кто-то встряхнул, насильно вытаскивая из уютного кокона бесчувствия.
– Эй, ты!
Я поморщилась и невольно открыла глаза. Точнее, я их открывала... Открывала... Открывала... И никак не могла завершить это простейшее действие, вытаращившись, как обалдевший баран. И было от чего. Во-первых, визгливая крикунья оказалась крикуном – толстячком-коротышкой в расшитом золотыми звёздами балахоне и остроконечной шляпе, залихватски съехавшей на затылок. И ладно бы только это. Но нет! Вместо облезлого больничного потолка, который я ожидала увидеть, надо мной нависали толстые балки, пучки каких-то трав и верёвок и, Господи, гадость-то какая, жирная летучая мышь!
– Где я?
Не самый оригинальный вопрос, но ничего лучше мои заклинившие мозги выродить не смогли.
– О! Очухалась! – взвизгнул писклявый толстяк и, оттолкнув меня обратно на жёсткую лежанку, вытащил большой обшитый кружевами платок.
Ощутимо треснувшись затылком, я подскочила обратно:
– Да что вы себе позволяете?!
–Значит так, Яга, – заговорил он, брезгливо протирая каждый палец и не обращая на моё возмущение никакого внимания. – Это – не годится. Тяни другую.
– Какую-такую «другую», Мурлен? – фыркнула из угла не замеченная мной ранее старушка. – «Наречённая» потому и зовётся «наречённой», что её нарекли, а другой нет и быть не может!
Пропустив мимо ушей странный диалог, я во все глаза уставилась на... На Ягу! Самую настоящую сказочную Бабу Ягу: с бородавкой на здоровенном крючковатом носу и одним-единственным зубом, выпирающим изо рта. Даже, гроссбух мне на макушку, костяная нога в наличии имелась: торчала из-под цветастого подола и весело постукивала косточками.
– Я Мерлин! Сколько раз повторять?! – побагровел крикун и брезгливо скривился, наткнувшись на меня взглядом. – Это – можешь оставить себе на жаркое. По косточкам покататься-поваляться... Ну, сама разберёшься.
– Да уж разберусь, разберусь, Мудлен, – ухмыльнулась бабка, цыкнув зубом.
– Я Мерлин! – снова взвился тот. – Не «Мурлен»! Не «Мудлан»! Мер-лин!
– Ну, да. Ну, да, – закивала Яга с таким видом, что даже до меня дошло: у неё есть ещё не одна гениальная интерпретация знаменитого имени.
Толстяк, судя по всему, тоже об этом догадался и продолжать дискуссию не стал. Развернувшись на каблуках, он величественно зашагал к низенькой двери, всем своим видом демонстрируя оскорблённое достоинство. Почти получилось, если не считать, что у самого порога задравший нос дурень запутался в полах собственного балахона и в проём вылетел буквально кувырком под ехидный хохот Яги.
Я и сама не сумела сдержать смешок, слишком уж потешно выглядели длинные панталоны в крупный цветочек, обнаружившиеся под задравшимся подолом колоритной мантии. Впрочем, улыбка моментально испарилась, стоило мне перевести взгляд на весёлую старушку. Что там этот Мудлин говорил про жаркое и косточки?!
– Э...
– Хе-хе, – Яга поднялась и обошла вокруг по дуге, внимательно меня разглядывая. – Мерлин, конечно, муд... Хе-хе. Но в чём-то он прав. Неказистая наречённая, а, Вась?
– А... – опешила я. Откуда бабка знает, как меня зовут?! Меня только бывший муж настоящим именем звал, всем прочим я представлялась Валентиной.
– Молчи уж, – отмахнулась она. – Сама вижу, что сладкоголосой тебя не назовёшь.
– Да кто вы все такие?! Где я?! – мне наконец-то удалось выдавить из себя хоть что-то членораздельное. Но на ведьму это не произвело никакого впечатления.
– На Премудрую тоже не похожа. А на Прекрасную тем более... Что ж ты за Василиса такая неудачная? Васька! Вылезай! Думу думать будем!
«Откуда вылезать? Вот она я, с места не двигалась и никуда не влезала. Бредит бабуля? – сообразив, что прямо сейчас жаркое из меня делать никто не собирается, я немного осмелела, и в голову тут же полезли вопросы разной степени безумности. – Бабка чокнутая? Или я свихнулась. Лежу себе сейчас в психушке и мультики смотрю под коктейлем из какой-нибудь дряни успокоительной?»
– Васька! – уже сердито позвала Яга, заставив меня подскочить.
Ворох тряпья на лавке зашевелился, и оттуда высунулась совершенно чёрная кошачья морда с зелёными глазищами.
– Мря?
– Ты не мрякай! – цыкнула зубом старуха. – Этот мрякает, та мычит. С ума сойдешь тут с вами и не заметишь! Ни минуты покоя...
И тут, словно подтверждая картинные стенания бабки, в дверь громко постучали.
– Кого ещё нечистый принёс?! – рявкнула ведьма. Да как рявкнула: миски на столе, и те подскочили, а кот так вообще молниеносно исчез в тряпках, словно и не было его.
– Ягуся, – позвали с улицы таким густым басом, что мне показалось, будто в избушку стучится здоровенный шмель.
– Ох ты, батюшки! Погоди, касатик! Не одетая я! – всполошилась карга и заметалась по комнате, забыв и о коте и обо мне.
Я о себе напоминать старой ведьме по понятным причинам не спешила. Во-первых, всё ещё не решила, кто здесь чокнутый – я или все прочие. А во-вторых... Во-вторых, непонятно, кому вообще напоминать: на моих глазах от «старой ведьмы» оставалось всё меньше и меньше. Сперва в глиняный горшок на полке полетела здоровенная бородавка вместе с огромным шнобелем и кривым зубом, непонятно каким образом сменившись вполне себе приличным носиком. Костяная нога и латаная юбка отправились в большой сундук. Туда же бабка... Да нет! Уже совсем не бабка... Короче говоря, пару минут спустя у маленького зеркальца крутилась брюнетка лет тридцати в джинсах и тесноватой розовой футболке.
– Так вы актёры! – облегчение, сквозившее в каждом звуке, мне скрыть не удалось. – Ну, наконец-то разобралась. Здорово как сыграли. И зуб такой натуральный... Прям, ух! Представляете, я уже почти поверила, что стала какой-нибудь попаданкой...
Бывшая старуха медленно обернулась, будто только сейчас вспомнила о моём существовании. Слова застряли в горле под пристальным взглядом чёрных глаз. Я невольно вжалась спиной в тёплый бок печки: что теперь-то не так?!
– Актёры, говоришь? – она заливисто расхохоталась.
– Ягуся! – снова понеслось из-за двери. – Где моя ведьмочка?
– Мама... – выдохнула я, заметив, как зрачки «Ягуси» сузились в две тонкие полоски, как у кошки.
– Не, я бы такую дочку в колыбели придушила, – мотнула головой ведьма и смерила мою тушку таким оценивающим взглядом... Гроссбух мне на макушку, чувство было такое, будто на мне этикетки висят: корейка там, лопатка и прочий филей. Но прежде, чем я успела завизжать от ужаса, она отвела глаза. – Годишься!
– На жаркое? – пискнула я.
– Тьфу, ты, дура, – скривилась Яга. – На замену мне годишься.
– Я?
– Нет! Васька, кот мой, – снова обозлилась ведьма. – Мне отдохнуть надо. Медовый...
– Ягуся! – перебил настойчивый шмель. То есть, гость. – Я вхожу!
Ух, ты. А она пищать умеет не хуже меня.
Дверь распахнулась, и в комнатушке сразу стало тесно: появился мужчина.
Нет, не так. Это был Мужчина. Огромный, что называется, косая сажень в плечах. Лапищи, как ковши экскаватора. Борода – чёрная лопата, и не какая-то там сапёрная лопатка, а совковая, для уборки снега. «Вот это мужичище, – мелькнула в голове шальная мысль, пока я, разинув рот, смотрела на это чудовище. Восхищение длилось всего несколько секунд, пока ведьма с воплем «Касатик!» не повисла у гостя на шее. Только тут до меня дошло, что дядька в ширину куда больше, чем в длину – Яге он утыкался макушкой в подмышку. Не удержавшись, слишком уж оригинальной оказалась парочка, я неприлично громко расхохоталась.
– А это кто, Ягуся? – поинтересовался коротышка.
– Это... – ведьма снова смерила меня тем самым взглядом. Смеяться тут же расхотелось. – Это наш медовый месяц.
– Чего? – в один голос выдали мы с дядькой, но ведьма уже походу всё решила.
– Она меня тут подменит. Так что можем лететь.
– Куда?! – мой затравленный писк потонул в басистом рокоте.
– На курорт, – безапелляционно выдала Яга.
– Но, э-э-э...
– Что «э-э-э»? – притопнула ногой ведьма. – Замуж меня взял?! Курорт обещал, когда заместитель мне найдётся?
– Ну... Да, – пробасил дядька.
Он явно прифигел не меньше меня и, так же, как я, противостоять напору хозяйки даже не пытался.
– Вот! Значит, полетели! – не интересуясь ни мнением мужика, ни, тем более моим, Яга вытолкала нас обоих из избушки. – Василиса. На тебе всё хозяйство. Смотри, вернусь, каждую щель проверю!
– Да какое хозяйство?! – кое-как совладала с одеревеневшим языком я. – Думаете, если спецэффектов наворотили, так всё можно? Не буду в вашем дурацком шоу сниматься! Я никаких контрактов не подписывала! Ищите другую дуру! А мне домой пора! Где тут выход?!
– А выход отсюда только я знаю, милая моя, – вкрадчиво проговорила Яга.
Трава вдруг взметнулась вверх, намертво спутав мне ноги. Я с визгом рухнула на землю.
– Сюда не так просто попасть. Но уйти отсюда ещё сложнее, – продолжала она. – Сказки в детстве читала? Как добрый молодец к бабушке Яге пришёл, а она ему и баньку, и стопочку, и клубочек волшебный с мечом-кладенцом поднесла. Читала?
– Читала, – сглотнула я.
– Молодец, – осклабилась ведьма. – А теперь забудь! За просто так – ничего не бывает. Ни баньки, ни клубочка. Да и я не страхолюдская бабка. Хочешь от меня службу? Сперва мне службу сослужи. А там уж долг платежом красен. И я тебе сослужу: домой отправлю. Если захочешь. Согласна?
– Так я же не ведьм... Не колдунья, – сдалась я. Что бы тут ни творилось – на шоу это никак не тянуло. Скорей уж на постановку больного на всю голову психа. А с психами, как известно, не спорят. – Придет какой-нибудь Иван-царевич, а у меня ни клубочка, ни баньки.
– Банька – за огородом, – отмахнулась Яга. – А клубочков полная корзинка в горнице. Да и вряд ли кто тебя потревожит – не сезон. Ну, так как, по рукам?
Я обвела взглядом тёмную стену леса за забором, покосилась на траву, буквально пришившую меня к земле, и со вздохом кивнула:
– По рукам.
– Вот и отлично! – обрадовалась ведьма. Травинки тут же обмякли, отпуская мои уже успевшие занеметь ноги. – Огород поливать не забывай и Ваську корми. Полетели, касатик!
Дядька, словно команды ждал, тут же взвился в воздух. Борода на глазах выросла метра на три. Пока я таращилась на это диво, Яга ловко скрутила из волосатой верёвки петлю и встала в неё одной ногой.
– Не очень удобно, но зато ступу прятать не придётся, – подмигнула она мне. – Вперёд!
Минуту спустя я осталась одна.
– Ваську кормить не забывай! – донесся откуда-то сверху затихающий голос ведьмы.
– И богатырей! – вторил ей бас муженька.
– Каких богатырей?! – заорала я.
Но меня, разумеется, никто не услышал: проклятых колдунов и след простыл.
– Сметану я люблю холодненькую. Из погреба. Так что не вздумай мне кислятину подсовывать, – мимо меня проследовал жирный чёрный котище размером с хорошую овчарку и скрылся где-то за домом.
Чувствуя, как к горлу медленно подступает комок запоздавшей истерики, я развернулась к домику и уставилась на две здоровенные когтистые ноги, торчащие из-под крыльца. Я завизжала и, не разбирая дороги, ломанулась к видневшейся за избушкой калитке. «Только бы не заперто... Только бы не заперто...»
Никаких замков не предусматривалось. Не сбавляя скорости, я вылетела со двора ошпаренной курицей. И встала как вкопанная. В десятке шагов от забора начинался лес. Тот самый «тёмный и густой» из сказок. Такой густой, что даже мне с моим тридцать шестым размером было не протиснуться между тесно стоявшими стволами. Насколько темно может быть в таком лесочке, я проверять не стала и резво развернулась на сто восемьдесят градусов. И, на этот раз без посторонней помощи, плюхнулась в траву: на калитке в аккуратной рамочке из костей висела табличка: «Приём принцев, дураков и сироток каждое полнолуние с двенадцати до трёх. Иванушки и Алёнушки обслуживаются вне очереди».
– Ну, мать... Ты попала, – успела пробормотать я прежде, чем отключиться.
Я очнулась от холода. Небо над головой окрасилось багровым заревом заката. Вечерняя роса промочила меня до нитки, да ещё и осела влажной прохладой на лице. Я поёжилась и поспешно встала. Голова гудела немилосердно, но моя личная галлюцинация никуда не делась: ещё более тёмный, чем днём, лес за спиной и дурацкая табличка на калитке.
К калитке прилагался высокий частокол с какими-то кругляшами на остриях. В лучах заходящего солнца они казались иссиня-чёрными и напоминали что-то очень и очень знакомое. Всерьёз испугавшись за остатки собственного психического здоровья, я не позволила себе додумать до конца, что же такое может болтаться на длинных палках, и быстро нырнула в калитку. Благо, рассмотреть дурацкую табличку ещё разок не представлялось возможным.
Избушка стояла точно как в сказках: к лесу задом, ко мне... Тоже задом, поскольку я от этого самого леса и шла.
«Замечательно...» – проворчала я и стала обходить голенастую громадину.
Ага, как бы не так. Стоило мне дойти до угла, как домик со скрипом и скрежетом зашевелился и снова развернулся ко мне глухой стеной. Ещё две попытки обойти вредное строение тоже закончились ничем. Солнце уже почти закатилось. Его последние лучи выбивали из углов длинные чёрные тени, и в очерченной частоколом окружности становилось по меньшей мере неуютно. Мало того, у меня закоченели ноги в промокших джинсах, а в ветвях ставшего внезапно слишком близким леса зажглись красные огоньки.
– Да стой, ты! – обозлилась я, в пятый раз безуспешно попытавшись догнать ускользающую дверь.
Избушка покачнулась и со скрипом выставила вперёд одну куриную ногу. Я сморгнула и вытаращилась на здоровенную фигу, которую поганая деревяшка умудрилась сложить из четырёх узловатых когтистых пальцев.
– Всю жизнь умные книжки читала? – мимо прошествовал уже знакомый чёрный кот. В темноте зелёные глаза буквально горели каким-то потусторонним пламенем.
– Чи-читала, – выдавила я из себя.
– А какие? – он теранулся об моё бедро, едва не усадив в мокрую траву.
– Учебники, – отозвалась я, лихорадочно соображая, чем бы произвести впечатление получше. – И налоговый кодекс...
– Ну, хоть читала, уже хлеб. А то был у нас тут один. И как только добрался? Всё Ягу убеждал, что книжки – ахре... охре... Тьфу ты! Не выговорить! Что не нужны книжки людям, в общем.
– Анахронизм? – подсказала я.
– Ага, – обрадовался кот. – Охренизм этот самый... Он ещё доказал, что леший и русалки нам только мерещатся, а Змей Горыныч вымер сколько-то там лет назад. Умный дядька. Был.
– А что с ним случилось? – спросила я.
– Так и остался на дворе ночевать.
– И как? – с долей облегчения уточнила я. Судя по фиге, шустрая изба и меня сегодня привечать не собирается.
– Не знаю, – мурлыкнул кот. – Утром его тут уже не было.
– Ушёл?
– Да не. Леший заигрался, завел его в болото. А там ключ и озерцо. Ну, и русалки, куда ж без них. Горыныч потом ещё долго жаловался, что у него брюхо хихикает...
– Брюхо хихикает? – эхом повторила я и, подскочив на месте, бросилась к избушке. – А ну, стой, курица бревенчатая!
– Ну, побегай, побегай, – бросил мне вслед кот. – Съедят уставшей, зато согревшейся. Горыныч у нас мороженое мясо не любит.
Я пропустила колкость мимо ушей, заходя на третий круг. Мы с вредной избой уже могли бы поспорить с таинственными отметинами где-нибудь на полях Аризоны. Только там были просто круги, а у нас вытоптанная упрямым строением плоскость и полоса, набеганная мной вокруг.
Впрочем, от этой беганины была и польза. Я действительно согрелась. Заодно и мозги оттаяли: «Это же какая-то дурацкая сказка! Значит...» Я остановилась, в сотый раз рассматривая заднюю глухую бревенчатую стену, и, чувствуя себя полной идиоткой, внятно проговорила:
– Избушка, избушка, повернись ко мне задом, а к лесу передом!
Изба заскрипела, как сотня несмазанных дверей, затряслась так, будто вот-вот развалится, но не сдвинулась ни на градус. А кот... Вы знали, что коты умеют смеяться? Вот и я не знала. А они умеют. Ох, как они, сволочи хвостатые, умеют. По крайней мере, один из них, тот, что только что от хохота свалился с частокола.
– Ну, что теперь-то не так?! – взвыла я.
– Знаешь... – отозвался котяра, кое-как прочихавшись. – В жизни бы не стал помогать пришлой девице. Но чую, что ты меня уморишь своими потугами, прежде чем сама наконец сгинешь. А мне ещё за Грань рановато. Есть у нас ещё дома дела.
– Чего? – вытаращилась я. Слишком уж знакомо прозвучала последняя фраза хвостатого насмешника.
– Чего-чего... Да ничего, – проворчал кот. – Что попросила, то и получила!
Я сморгнула. Потом ещё раз. А потом разом вспомнила десяток слов из тех, которые никогда не знала.
– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом!
На этот раз вредное строение повернулось. И дверь была приветливо распахнута. Порадовавшись, что в нормальной жизни регулярно посещала спортзал, я полезла на первую ступеньку крыльца, маячившую где-то на высоте груди.
Я что-то сказала про «приветливо»? Забудьте. Я поняла, как погорячилась, едва оказавшись в маленьких сенцах. В шустром домике царил ещё более промозглый холод, чем на дворе. Видимо, пока я гонялась за ускользающей дверью, помещение успело хорошенько проветриться.
Едва я додумала эту мысль до конца, как пол под ногами заходил ходуном. Ругаясь сквозь зубы, я кувырком полетела куда-то в угол: избушка разворачивалась к любимому лесу.
Кряхтя как столетняя бабка, я медленно собирала себя с пола. Каким-то чудом мне удалось ничего не сломать. Но о большую дубовую бочку, скромно стоявшую в уголке, я приложилась знатно. А самое интересное, что в бочке была вода, но на пол не выплеснулось ни капли. Да и прочие предметы обстановки не сдвинулись ни на миллиметр.
Покачав головой, я наконец прошла в единственную комнату. Тут тоже ничего не изменилось. Разворошённые тряпки на лавке, тонкий домотканый половик на лежанке вплотную к печке, где я очнулась, казалась, несколько месяцев назад. На столе красовались крутобокий горшок и блюдо с единственным сморщенным яблоком. В животе тут же заурчало, напоминая, что я пропустила не только ужин, но и обед вкупе с завтраком.
Яблоко, хоть и неказистое, оказалось неожиданно вкусным, и я схарчила его вместе с семечками за пару минут. Один хвостик остался. В горшке нашлось молоко. Но его я даже нюхать не стала – с детства терпеть не могу молочное. Побродив по комнате минут десять и убедившись, что ни в печи, ни в многочисленных сундуках нет ничего хотя бы на вид съедобного, я загрустила.
Кроме того, ночной холод начал постепенно пробирать до костей. Поймав себя на том, что размеренно постукиваю зубами, я нашла на лавке дырявый платок и накинула на плечи.
– Когда холодно, печку топят...
В ворохе тряпья сверкнули зелёные глаза, которых, как и их обладателя, там ещё секунду назад не было.
– Когда холодно, батареи включают! Или электрообогреватели! – огрызнулась я, с тоской поглядывая в маленькое окошко: солнце уже наполовину скрылось за деревьями. Ещё немного, и в дополнение к промозглому холоду в избушке наступит кромешная тьма.
Додумавшись до такой простой истины, я забегала в полумраке, стаскивая на лежанку все тряпки, какие ещё могла увидеть. Большое лоскутное одеяло, почему-то засунутое под самый потолок, я стягивала уже почти наощупь. Сверху шмякнулось ещё что-то вроде шубы, и я соорудила себе подушку. Забравшись в импровизированную постель, я глубоко вдохнула, намереваясь успокоиться и ещё раз обдумать дикую ситуацию, в которую угодила.
Секунду спустя отвратительное дребезжание заставило меня подскочить и кубарем вывалиться из уютного тряпичного гнёздышка. За окном ярко светило солнце, щебетали какие-то птицы, шуршал ветками узловатой яблони ветер. Я сморгнула: «Вот тебе и обдумала ситуацию...»
Надеясь непонятно на что, я выглянула из окна. Но там за ночь ничего не изменилось. Тот же двор, частокол и непроходимый лес в качестве фона.
«Хотели новую жизнь – получите, – проворчала я себе под нос, накинув на плечи давешний платок. – И как теперь выбираться обратно в старую?!»
Но как я ни ломала голову, выход из сказочного театра абсурда не находился. То ли его просто не существовало, то ли мыслительному процессу мешал бурчащий от голода живот. Решив, что на пустой желудок всё равно ничего умного не придумаю, я влезла на лавку, нацелившись на высокую полку, где многообещающим рядком стояли пузатые горшки, аккуратно прикрытые лоскутами белого полотна.
И тут снова задребезжало. Да так, что я чуть с лавки не сверзилась от неожиданности: по столу скакала железная тарелка.
«А это мысль!» – сообразила я, смутно припоминая, что в сказках было что-то такое для пропитания, вроде горшок-самобранец, которому надо было велеть варить или не варить.
«Только на дворе, – пробормотала я, – а то кто его знает, что там на самом деле сказать надо. Получится, как вчера с избушкой, и зальёт мне всю комнату супом... Или котлетами завалит...»
Представив, чем будут пахнуть кубометров двадцать котлет, полежав в тепле денька два-три, я скривилась и повторила уже вслух:
– Только на дворе.
Растянув полотенце на манер ловчей сетки, я стала медленно обходить подскакивающую тарелку сбоку. Но в тот момент, когда я уже приготовилась красивым броском обеспечить себе пропитание, блюдо звякнуло особенно пронзительно и затихло. Зато под потолок избушки рванулся многократно усиленный женский голос.
– Хорошо, что я автоответчик приладила! Не бойся! Не съест тебя блюдечко! Отвечай, давай, трусиха!
Я вернулась к столу и заглянула в угомонившуюся тарелку. На дне, вместо возмечтанных мной котлет, красовалась физиономия безответственной девицы, бросившей меня здесь на произвол судьбы.
– Не бойся, говорю! – рявкнула она, и её лицо стало вдруг вдвое крупнее, словно заработал зум в камере.
– Да не боюсь я ничего! – возмутилась я. – Просто не понима...
– Или это опять Васька, паразит, куда-то наливное яблочко закатил? – перебила Яга, словно и не услышав. – Скажи балбесу, что если не вернёт обратно, то я его на клубочки пущу!
– Да не знаю я, где ваш кот! – начала было я, на всякий случай склонившись над сказочным смартфоном: мало ли, где у него микрофон запрятан. – И вообще...
– Понятно, – кивнула девица, явно не услышав ни слова. – Ладно. Так слушай. Продукты в погребе, дрова в сарайчике у баньки. Горшки на полках не тронь, а то такого понаделаешь – век не расхлебаем. Если какой Иван или Алёнушка заглянет, всем по клубочку в зубы... То есть, в руки, и пусть идут лесом. Ах, да! Иванам можешь ещё и меч-кладенец выдать. В сенцах связка висит, найдёшь. И не забывай в бабку переодеваться! Узнают, что меня на месте нет – съедят тебя и не икнут. Надеюсь, это понятно? Нос и прочий реквизит я при тебе снимала, так что найдёшь. Ну, а для сложных случаев под печкой две бутылки стоят: большая и малая. Из большой засидевшихся гостей поить – потом кликнешь богатырей с берега, они тело вынесут.
– Тело?! – ахнула я, едва не заглушив инструктаж ведьмы. Но, к счастью, та орала, будто пыталась докричаться до избушки с самого курорта.
– Зелье хмельное, сама варила. С двух чарок даже Черноморчик вырубается и спит сутки. Так что от любого Ивана-дурака отделаться сможешь. А вторая бутылка малая. В ней морок жидкий. Глотнёшь его – внешне никто тебя от меня не отличит. Главное, языком ляпай поменьше, а ругайся побольше. Вернусь – сниму личину.
Она помолчала и, словно оглянувшись через плечо, добавила совсем тихо:
– Продержишься две недели, очень мне поможешь. У нас с Черноморчиком кризис в отношениях – быт замучил, знаешь, небось, как оно бывает. Смена обстановки и романтика – самое то. А как тут сменишь, когда что ни день, какой-нибудь дурак в калитку ломится. Вся романтика сразу вдребезги. Рожки да ножки остаются – ни покататься тебе, ни поваляться. Ну, в общем, ты тоже женщина, понимать должна. Не будет шума – любое твоё желание исполню, без дураков. Ведьмино слово даю.
Тут она снова оглянулась через плечо и быстро свернула разговор:
– И богатырей кормить не забывай!
Изображение мигнуло и погасло. А я, будто сбросив какое-то наваждение, разразилась бранью, швырнув чёртову тарелку через всю комнату.
– Поможешь?! Я тебе помогу! Я тебе так помогу! Желание она исполнит. Да засунь ты себе это желание...
Я осеклась на полуслове: а почему, собственно, нет? Что меня там, в том мире, ждет? Номер в дешёвой гостинице? Так и он через неделю ждать перестанет. Я потрясла головой, пытаясь отогнать несбыточные мечты: «Волшебства не бывает!»
– Ягуся о нас, грешных, вспомнила, – раздалось от двери, и на стол вспрыгнул котяра. – И как она там на куророртах?
– Хорошо, – выдавила из себя я.
А «несуществующее» волшебство в лице, то есть, в морде наглого здоровенного болтливого котищи сунулось в горшок и принялось что-то там громко лакать. Я покосилась на угол, куда улетело местное воплощение смартфона, потом на хвостик, оставшийся от вчерашнего яблочка, и снова выругалась: «Ну, что, и. о. Бабы-Яги, будем в должность вступать?»
– Вась, а Вась? – заискивающе позвала я. – А где тут магазин поблизости?
Кот вынул морду из горшка, облизал мокрые усы и воззрился на меня наглыми глазищами.
– Ну, лавка продуктовая, – попыталась перейти на сказочный я. – В смысле, харчевая лавка... Или как-то так...
Окончательно запутавшись, я с надеждой посмотрела на кота.
– Лавка? – степенно отозвался Василий. – Лавка есть. Недалеко. В городке ближайшем.
– Тут и город есть? – обрадовалась я. – Отлично. Как туда добраться?
– Тебе никак, – спокойно выдал нахальный зверь. – Забыла, что Яга наказала? Пока она не вернётся, тебе отсюда ходу не будет.
– Так я и не пойду. Ты сбегаешь быстренько туда и обратно... Ты же говорящий, вот и закажешь.
– А платить чем будешь, быстрая ты наша?
Испугавшись, я похлопала себя по бокам и с облегчением нащупала в заднем кармане джинсов портмоне. И как только не выронила, пока за своенравным жильём гонялась?
– Найду, чем. Ты сбегай. За час обернёшься?
– За час? Смотри, – котяра прыгнул на подоконник. – Вот лес. Видишь?
– Его, пожалуй, не заметишь, – фыркнула я, приплясывая на месте от нетерпения.
– Пойду я прямо, до самых гор. Там поверну налево, и в двухдневном переходе будет перевал. Семь гор перейду и спущусь в долину. А там и до Речного царства недалеко. Семь рек только переплыть, и на месте.
– Семь гор, семь рек... – повторила я, медленно закипая. – Ты издеваешься?!
– С чего бы? Самой близкой дорогой с тобой делюсь. Седьмицы за две точно доберусь.
– И ещё столько же обратно?! – возмутилась я. – Точно издеваешься!
– А обратно мне не понадобится. Там уже Ягуся со своих куророртов вернётся и заберёт меня, бедолагу. Так что я лучше там где-нибудь и подожду. Целее буду.
– С курорта, – машинально поправила я, припомнив нечеловеческий взгляд чёрных глаз.
– Я и говорю: «с куророрта». Она сама так говорила. Мол, там полно куриц, но море и мужики – красивые.
– У неё же Черномор есть, – опешила я.
– Черномор у неё год есть. А про куророрты она всю жизнь свою ведьмину мечтала.
– Понятно, – буркнула я, понимая, что поход в магазин откладывается на неопределённый срок. – И где нам едой разжиться?
– В подпол заглядывала?
– Подпол? – опешила я. – А где он?
Покачав лобастой башкой, котяра спрыгнул с подоконника и откинул лапой тканый половичок. Под ним обнаружилось массивное кованое кольцо, приделанное к люку. Откинув крышку и уставившись в глубокий чёрный зев подвала, я слегка обалдела. Даже встала и вышла на крыльцо, чтобы убедиться, что две страшные куриные ноги никуда не делись.
Ноги были на месте. Свесившись с крыльца, я извернулась и убедилась, что птичьи конечности, торчащие из деревянного основания, мне вчера не привиделись. Вот только располагались они там, где, по идее, должен был бы быть подвал, в который я пялилась двумя минутами ранее.
– Магия, – с долей то ли издёвки, то ли сочувствия муркнул мне в ухо Васька и грациозно спрыгнул вниз.
Решив, что в том абсурде, что творится вокруг, объяснение вполне имеет право на существование, я вернулась в комнату. Ну, что... Свечка нашлась. Зажечь её удалось неведомо как оставшейся в моём кармане зажигалкой. Сигареты, кстати, испарились в неизвестном направлении. Но курить почему-то не хотелось совершенно, и этой странности я только обрадовалась: давно мечтала бросить.
По шаткой лесенке я осторожно спустилась в подпол и огляделась. Помещение оказалось едва ли не больше, чем вся избушка вместе с прихожей. Часть отделяла толстая кованая решётка, образуя подобие клетки. Слава богу, этот угол пустовал. Зато в других нашлось всё, что только можно придумать. Даже огромный ларь с функцией морозилки.
Опасаясь что-то испортить, я набрала в прихваченную из коридора наверху корзинку немного картошки, положила в миску квашеной капусты и, взяв несколько яблок, выбралась обратно.
А вот дальше начались проблемы. Русскую печь, занимавшую добрую треть комнаты, я до сих пор видела только на картинках. Я по уши извозилась в саже, задымила всю избушку так, что она расчихалась, и чуть не сожгла себе брови, когда, отчаявшись разжечь нормальный огонь, в сердцах плюнула на сложенные домиком щепочки, а они возьми да вспыхни зелёным пламенем.
В общем, печь я кое-как разожгла, но мои злоключения на этом не закончились. Чугунный горшок с картошкой я переворачивала трижды. Два раза, даже не донеся до зева печки, и один раз внутри, залив с таким трудом разожжённый огонь. Благо, плевки своей зажигательной силы не потеряли и в мокрых угольях, так что шанс пообедать у меня всё ещё оставался.
Когда мой будущий обед наконец водворился в местный аналог духовки, я чувствовала себя так, будто разгрузила вагон угля. Впрочем, и выглядела примерно так же: светлая футболка превратилась в подобие чёрного камуфляжа, мокрые и грязные джинсы отвратительно липли к телу, да ещё и в кроссовках хлюпала вода.
Кот, явно решивший налаживать партнёрские отношения, любезно указал мне на сундук с одеждой, заверив, что Яга будет не в обиде, так как вещички остались ещё от её предшественницы и ни разу с тех пор не доставались.
Обрядившись в белую с вышивкой рубаху и голубенький сарафан, я почувствовала себя полной идиоткой. Во-первых, никакой обуви я так и не нашла. А во вторых, попытавшись пройтись, я едва не расквасила себе нос, наступив на собственный подол. Как в таком одеянии забираться на высоченное крыльцо избушки, первая ступенька которого располагалась примерно на уровне груди, даже думать не хотелось. Хотя, если стоять и не двигаться, выглядела я очень даже неплохо. Аутентично выглядела, скажем так.
Сложив грязные тряпки, ещё вчера бывшие вполне приличной одеждой, в уже послужившую мне корзину, я выставила их в коридор. «Вот когда приспичит в будочку у забора, тогда и стиркой займусь, – решила я, с отвращением выглянув из дверного проёма. И только я об этом подумала, как со двора донеслось:
– Хозяйка!
Я застыла посреди комнаты, не зная, за что хвататься. Ненавязчивое напоминание Яги не показываться никому на глаза в нормальном виде ещё не успело выветриться из памяти, но как перевоплощаться в старуху, я не представляла.
– Яга! – снова застучали в калитку. – Ни схорониться тебе, ни затаиться! Пришла пора ответ держать!
Я осторожно выглянула в окошко под прикрытием ситцевой занавески. Но никого не увидела.
– Не пускай его, – сказал кот, неведомо как оказавшийся на печке. – Это леший пришёл. Опять какой-то поганки недосчитался.
– Я тебе сколько мухоморов разрешал брать?! – словно подтверждая слова котяры, снова закричал невидимый гость. – Нисколько! Так почему...
– О! Лешак! – крикуна перебили на полуслове. – Ты куда сбежал вчера? И сегодня... Эй! Стой!
Из леса за частоколом донеслись какие-то щелчки, скрип и глухие удары, а потом всё стихло.
– Что это было? – ошалело спросила я у кота.
– А, – фыркнул тот, – богатыри развлекаются. Не обращай внимание. Это у них игра такая. «Оторви шишку» называется. Кто больше шишек с Лешего надёргает, тот и выиграл.
– Понятно, – буркнула я, хотя не поняла ровным счётом ничего.
«Какие шишки? Какие богатыри? Уж не те ли, которых мне велено кормить?» – я с сомнением покосилась на печку, где прятался чугунный горшок с моей картошкой. Что-то мне подсказывало, что «богатыри», кто бы они ни были, такую кормёжку не оценят.
– А сколько их?
– Тридцать три, – не замедлил с ответом кот. – Ветераны, те отдельно живут, на взморье. Ещё пара дюжин по городам и весям обретаются. Но тех только Черномор на службу призвать может, если беда какая приключится. Ну, и Яга, конечно, – тут он смерил меня скептическим взглядом. – Настоящая.
– Нет, – решительно отказалась я. – Призывать мы никого не будем. А Яга как их кормила?
– Она их не кормила. Их Черномор кормил. Они ж молодые да дурные. Как-то наказали горшочку варить, а сами в лес подались, силушку богатырскую показывать...
– Чего делать?
– Дурью маяться! Потом три дня из терема ту кашу выгребали. А прокислой гречей берег, наверное, с месяц вонял, если ни два. Вот с тех пор только Черномор горшочек и заваривает. Ну, или Яга, когда он по какой-то надобности отлучается. Да ты не думай. Они сами всё сделают. С мисками своими заявятся вовремя. Это они не забывают.
– Вот оно что. Спасибо, – поблагодарила я хвостатого консультанта. – А я голову сломала, как кормить такую ораву. Где горшочек этот волшебный? Надо бы потренироваться.
– Да вот, у печки стоит... – Кот свесил голову вниз и уставился на пустой уступ у лавки. – Стоял...
– Это он тут стоял? – полезла в затылок я, уже подозревая очередную пакость.
– Стоял, – подтвердил Васька.
– И куда только делся... – эхом отозвалась я, и в этот момент раздался взрыв.
За окном пошёл дождь из недоваренной гречневой каши, и весело застучали по крыше избушки сырые картофелины.
«Кажется, без обеда осталась не только я», – подумала я, отлетая в дальний угол в обнимку с отскочившей заслонкой печки.
В общем, первая попытка приготовить что-то в новом для меня мире обернулась полной катастрофой. Кашей заляпало всё, даже окрестные деревья. Ругань лешего неслась над лесом нескончаемым потоком. Мало того, на дармовщину слетелась целая стая всевозможных птиц от мелких воробьёв до здоровенных почему-то зубастых лебедей. Кот, рассмотрев в окошко этих мутантов, шмыгнул под лавку и уже оттуда посоветовал мне закрыть окно. Лучше вместе со ставнями.
До деревянных заслонок я не дотянулась – какая-то крылатая пакость прицельно нагадила мне на затылок, и я решила не испытывать судьбу, но окошко закрыла. Впрочем, посмотрев из-за занавески, как улепётывает со двора сдуру сунувшийся за обедом богатырь, я и дверь поленцем подпёрла. Так, на всякий случай. Очень уж неприятно щёлкали клювами лебеди-мутанты.
Васька выбрался из-под лавки только тогда, когда улетел последний воробей и на дворе все стихло.
– Вроде, улетели, – сказал кот, с опаской высунувшись в окно.
– Зато кашу точно всю съели, – попыталась проявить оптимизм я, потирая область желудка. – Уже хорошо.
С голодухи я умяла полную миску квашеной капусты и закусила яблоками, отчего мучилась изжогой последние полтора часа.
– Кашу они съели... – протянул Васька. – Но вот насколько это хорошо...
– Что опять? – насторожилась я и тоже подошла к окну.
Каши, действительно, не было. А если и была, то увидеть её всё равно не представлялось возможным. Двор покрывал ровный, словно утрамбованный асфальтоукладочным катком, бело-серый слой птичьего помёта. Открывать окно я не рискнула.
– Зато каши точно нет, – с ехидцей подсказал кот.
Я только отмахнулась, покосившись на быстро бегущие по небу облака, подкрашенные кроваво-красным закатом. Первый день в должности Бабы Яги прошёл не слишком успешно. В глазах защипало: да что ж у меня всё через пень-колоду.
– Эй, – толкнул меня в бок лобастой башкой кот. – Вот только сырость разводить не надо. Это ж удобрение. Вроде.
– Ну, да... – всхлипнула я. – А должен был быть мой обед. И, кстати, не только мой. Представляю, что про меня эти богатыри думают...
– Что бы ни думали, а сегодня уже не придут. Гуси-лебеди их терпеть не могут. Они как-то сдуру одного поймали да ощипали.
– Зажарили?
– Где там! – с заметным сожалением махнул лапой кот. – Яга прибежала, всем помелом надавала, и правым, и виноватым. А на птичек своих чары наложила защитные. Да вот только перестаралась: ни кулаком, ни мечом богатырским, ни заклятьем каким по ним теперь не попасть. А пернатые это быстро сообразили – никакого сладу с ними не стало. Сама Яга их теперь побаивается. А толку? Дело сделано.
– М-да... – проворчала я.
Но от осознания, что в калошу могу сесть не только я, но и настоящая ведьма, плакать всё-таки расхотелось. И я снова выглянула в окно.
– А они не вернутся?
– Не должны. Улетят теперь каких-нибудь Алёнушек пугать на месяц, не меньше. Они редко живую пищу требуют. Всё ж твари волшебные. Не гуси безмозглые.
– Скатертью дорога... То есть, небо, – с заметным облегчением кивнула я. – А с богатырями завтра что делать будем?
– А вот завтра и разберёмся. Утро вечера...
– ...мудренее, – подхватила я.
– Правильно, – серьёзно кивнул котяра. – Видишь. Уже набираешься потихоньку мудрости нашей. Оно и понятно. Кровь не водица...
Я хотела уточнить, что он имел в виду, но веки вдруг потяжелели, и вместо вопроса я зевнула, едва не вывихнув челюсть. Отложив на мудрое утро все заумные вопросы, я, как была, в сарафане завалилась на лавку и тут же отключилась.
Утро встретило меня лучами восходящего солнца и птичьим чириканием. К счастью, отвратительного гусе-лебяжьего гогота слышно не было, и я, потянувшись, выбралась из-под лоскутного одеяла, откинула лезущие в глаза волосы и пошла в коридорчик, заменявший избушке прихожую.
Умывшись над тазиком, я покосилась на помойное ведро, которое из-за вчерашней осады пришлось использовать не по назначению: «М-да... Пора выбираться из добровольного затворничества. Главное, спускаясь, не опрокинуть на себя это вот самое... Интересно, а как Яга тут скакала. Нога костяная у неё, понятное дело, фальшивая, но на такое крылечко и на своих двоих фиг влезешь так просто».
Почесав в затылке, я обратилась к единственному нормальному источнику информации – к коту.
– Вась, а Вась? – кот дрых мёртвым сном. Пришлось подёргать его за свисающий с высокой балки хвост: дальше не достала. – Ва-а-ась!
– К твоему сведению, нормальные коты спят по двадцать часов в сутки, – проворчал котяра, свесив вниз морду. – А волшебных котов за хвост вообще только самоубийцы дёргают.
– Так ты определись, ты нормальный или волшебный?
– Я нормальный волшебный кот. Что тут непонятного.
– Непонятно, как тебя кормить, такого нормально-волшебного. Мы же вчера размышления о хлебе насущном на мудрёное утро отложили. Как там Яга говорила? Слезай, думу думать будем.
– А что тут думать? – лениво прикрыл один глаз кот. – Вон в сундучке скатёрка-самобранка. Её, правда, ещё при старой Яге на молочном заклинило. Но я не в обиде.
Васька подобрал хвост и больше на мои крики не реагировал. Выругавшись сквозь зубы, я развернулась на пятках и вышла на крыльцо. Двор радовал свежей сочной травой мне по пояс. Там, где ещё вчера была вполне утоптанная тропинка, колыхалось зелёное море. Огород, так и вовсе исчез.
Я схватилась за голову:
– Васька!!!
Видно, что-то такое было в моём голосе, потому что кот вылетел на крыльцо как ошпаренный, едва не сбросив меня вниз.
– Это как? – только и смогла проговорить я.
– Мр-дя... – плюхнулся на пушистую задницу котяра. – Это я запамятовал...
– Что ты запамятовал?
– Так это... Удобрение. А у нас тут летом всё растёт как на дрожжах. Картошка, та за неделю вырастает, редиска какая и того быстрее. А тут ещё и удобрение. Да не простое, а волшебное.
– Гусе-лебяжье... Ну, блин...
Из леса послышались треск и уже знакомая ругань Лешего.
– В болоте утоплю! В чащу заплутаю, так, что вовек не выберетесь! Гринписа на вас нет!
– Чего нет? – ошалела я.
– А бес его знает, – отмахнулся Васька. – Нахватался Лешак ругательств заморских от умника, который про охренизмы нам рассказывал, вот и кичится.
– Понятно.
Я откинула упорно лезущие в глаза волосы и снова окинула взглядом двор.
– Это только теперь богатырей с косами звать, – философски заметил Васька. – Каждый день.
– Лучше утром и вечером, – поправила я, глядя, как на месте вырванной с корнем травинки вырастают две новых. – Но их же кормить надо будет!
Подавив подступающую панику, я решила разбираться с проблемами по мере поступления. Самая насущная стояла рядом, основательно подванивая и заставляя Ваську смешно морщить нос. Ею я и занялась в первую очередь.
Пришлось постараться, но всё необходимое я с высокой ступеньки спустила не расплескав. Избавившись от содержимого помойного ведра и кое-как постирав свои вещи в ручейке, протекавшем у самого частокола, я развесила одежду на ветках раскидистой груши и задумалась.
Основная проблема была одна, хоть и многолюдная. Я основательно проголодалась. Плюс где-то бродили тридцать три таких же голодных богатыря. Готовить в русской печи я не умела: первая попытка оказалась такой, что лучше бы она же стала и последней. Значит, оставались только костёр и молочная скатерть самобранка.
Я кое-как взобралась обратно в избушку и позвала Ваську. Сообразив, что запахло сметаной, кот ломаться не стал и быстро разъяснил мне, как заставить работать волшебный пищеблок. После чего устроился рядом на лавке, едва не обнимая большую миску, которую я в три приёма наполнила сметаной. Я же задумчиво уставилась на стол.
Скатерть была старой, если не сказать больше. Края – обтрёпанные, кое-где пятна от сырости, а в одном месте вообще дыра.
– Нельзя же так с волшебными инвентарём обращаться, – проворчала я себе под нос, обозревая молочное изобилие. – Зашить, что ли?..
– Не трожь, – тут же встрепенулся Васька. – Волшебные скатёрки только такими же волшебными нитками зашивать можно! А то и молока не допросишься!
– Ну, постирать-то хоть можно? – уточнила я.
– Это можно, – солидно кивнул кот. – Но ты бы лучше сперва богатырей накормила, а уж потом пакостила.
– Почему это сразу пакостила? – возмутилась я. – Ты посмотри! Тут уже пенициллин самосевом вырос, а ты с этого есть предлагаешь!
– Не предлагаю, – облизнулся кот, внимательно осматривая опустевшую миску. – Яга эту скатёрку вообще не доставала ни разу. Сперва бабка её готовила. А потом уж она сама. Всё Черномора впечатлить старалась. У ней же любовь, у эгоистки самовлюблённой.
– И откуда ты только слова такие знаешь? – проворчала я.
– Поживёшь с моё, ещё и не то узнаешь, – фыркнул Васька, спрыгивая на пол.
Я же прошептала волшебные слова, заставив исчезнуть глиняные кувшины и миски со всем молочным изобилием. Ну что тут сделаешь, если у меня с детства непереносимость лактозы, как утверждала матушка, давно и прочно осевшая в Штатах.
«Выстираю! – решила я. – А там посмотрим. Плесенью отравиться оно как-то проще, чем молоком».
Впрочем, моя решимость быстро сошла на «нет».
– Хозяйка! – донесся из-за забора зычный бас. – Поесть бы!
У входа маячил богатырь, подпирая плечами сразу оба калиточных столба. Я махнула рукой: «Танки грязи не боятся! Авось не полохеет таким громилам от небольшого количества пенициллина, или что там среди мисок выросло».
– Через полчаса приходите! – отозвалась я, благоразумно не высовываясь, и поспешно развернула скатерть-самобранку.
Молоко и прочий кефир наливать было некуда, и я остановилась на здоровенных сырниках со сметаной. «Мне при всём желании не осилить больше двух этих творожных лаптей. Каждый богатырь раза в три больше меня, – прикинула я. – Значит по шесть сырников на миску. И полплошки сметаны... Куда бы это всё ещё переложить?»
Немногочисленные миски и кружки, стоявшие у печки, явно не годились для такой глобальной кормёжки. Зато в сенях нашлись два больших деревянных ведра. Кому могли потребоваться бочки с ручками, я не представляла, но находке обрадовалась. Одно я решила наполнить сметаной, другое – сырниками.
Скатёрка капризничать не стала, и вскоре импровизированные кастрюли наполнились до краёв. Сырников так ещё и с горкой набралось. «Это ж надо столько жрать... – едва не с восхищением подумала я, кое-как дотащив вёдра до входной двери. И тут же с улицы донеслось:
– Хозяйка! Поесть бы!
– Сейчас! – рявкнула я в лучших традициях настоящей Бабы Яги и заметалась по комнате в поисках грима.
Впопыхах я оттоптала Ваське хвост, снова получила по лбу ухватом и с головы до ног обсыпалась каким-то вонючим порошком, схватив по ошибке не тот горшок. Кот расчихался и молнией вылетел в окно. Мне же было не до сантиментов. Пару раз хлопнув по бокам и стряхнув почти невидимую глазу пыль с волос, я устроилась перед маленьким зеркальцем.
Нос... Ну, что тут скажешь? Это был Нос. Именно так, с большой буквы. Украшенный крупной бородавкой с тремя картинными волосками, изогнутый как турецкий ятаган и до отвращения настоящий. Ещё пару дней назад попади мне в руки нечто подобное, я бы с визгом выкинула это в окно и побежала бы мыть руки. Но всё в жизни зависит от точки зрения. В данном случае в качестве альтернативы была обещанная Ягой бесславная кончина в чьём-то желудке. Насмотревшись на говорящего кота и хамоватую избушку, я была склонна если не верить ей, то, по крайней мере, учитывать её рекомендации.
Недовольно запихав за уши растрепавшиеся во время поисков волосы, я мимоходом пожалела, что перед своим попадаловом не посетила парикмахерскую, и тут же об этом забыла. Нос, стоило его только поднести к лицу, словно выскочил из пальцев и прилип на предназначенное ему природой место. Мало того, вместе с ним появился и длинный яговский зуб. Наверное, если бы не стойкое ощущение инородного тела, я бы вообразила, что это на веки вечные, и хлопнулась в обморок. А так только взвизгнула и матерно помянула местные «колдунства».
«И почему я не попала на место какой-нибудь спящей красавицы? – я щёлкнула ногтем по торчащему изо рта кривому зубу и покачала головой. – Хотя, наверное, лучше не стоит. Мало ли, чем там принц занимался, прежде чем целоваться полез? Вон, Димка вообще целоваться не любил. При этом в спальне у него проблем не возникало. Увы, не только в нашей спальне, как выяснилось...»
Сообразив, куда съехали мои мысли, я снова ругнулась, помянув уже неверного бывшего мужа, и сердито отбросила упрямо лезущие в глаза волосы: «Да что ж такое-то?! Вроде недавно стрижку обновила! – это простое соображение заставило меня застыть у маленького зеркальца соляной статуей. – Я. Стриглась. Всего. Неделю. Назад!»
Сколько себя помнила, я с детства носила короткую стрижку. Маман вообще говорила, что «под мальчика» самый подходящий вариант для моего лошадиного лица. Повзрослев, я сообразила, что ей попросту не хотелось возиться со всякими хвостиками-косичками. Да и лицо у меня, может, и не эталон красоты, но точно не лошадиное. Но привычка не запариваться с причёской никуда не делась, и я раз в месяц бегала в парикмахерскую. Двухцветное окрашивание и модельная стрижка как раз и были последней попыткой спасти стремительно погружающуюся в пучину быта семейную лодку. Правда, оказалось, что лодка тонет от перегруза враньём и изменами, и несколько прядей, которыми я пожертвовала, кораблекрушение не замедлили. Но новый имидж мне понравился...
А вот сейчас об усилиях стилиста, за которые я, между прочим, заплатила круглую сумму, напоминали только светлые кончики прядей, болтавшиеся где-то в районе лопаток.
– Так... – протянула я, пытаясь поймать маячившую на границе сознания догадку. – Васенька...
Кот не отозвался.
– Васька! – рявкнула я.
Котяра влетел в комнату, пробуксовав на домотканом половике и едва не впилившись лобастой башкой в печку.
– Чёчилось?! – он ошалело огляделся и плюхнулся на пушистый зад. – Тьфу ты! Нельзя же так пугать! Я уж думал, Ядвига вернулась!
– Про Ядвигу потом, – отмахнулась я.
– Как это потом?! – возмутился Васька. – Голосок-то точно её был. И окрик такой... Ух...
– Васенька... – оскалилась я, не обращая внимания на бессвязную болтовню. – А расскажи-ка мне про это удобрение гусе-лебяжье...
– А что про него рассказывать? – дважды обойдя комнату по периметру и заглянув даже в печку, кот слегка успокоился и запрыгнул на балку. – Растёт от него всё, как на дрожжах...
– И волосы? – вкрадчиво уточнила я.
– Ну, это я не знаю. У меня и так шерсть в порядке. А чтоб кто из людей захотел себе этим самым голову намазать, я не...
– А моим мнением как-то не поинтересовались, хочу я или нет! – взорвалась я. – Это что такое?! Бабаёжкой назначили, ладно... Но в Рапунцели я точно идти отказываюсь!
– Куда идти?! – опешил Васька и почему-то перепрыгнул на соседнюю балку.
– Ну, кто у вас тут в вашем сумасшедшем доме, то есть, избушке, длинными косами славится? «Рапунцель, Рапунцель, сбрось свои волосы, – передразнила я. – В твою башню принц лезть собирается!»
– А... Ты про Златовласку? Так она на севере живет. И потом, к ней ни один принц не полезет.
– Что ж так? – с напускным сочувствием протянула я. – Косички коротковаты?
– Да нет! – махнул лапой кот. – Просто она в своей башне такие бока насидела, что в окно не пройдёт. А дверей там, как известно, нет.
– Ты-то откуда знаешь? – невольно удивилась я.
– Да так... Был тут один принц... Сперва у Яги клубочек выпросил, а потом обратно удирал. Сказывал, что еле выдрался. Златовласка в девках засиделась, ну, и выпускать его не хотела. А с косами у неё всё в порядке.
– А что, практично, – хмыкнула я. – И влезть можно, и повеситься, если совсем уж...
– Тьфу на тебя! – фыркнул кот. – Ну и мысли.
– Мысли у меня самые насущные, – проворчала я и в двух словах обрисовала хвостатому инструктору ситуацию.
– Да не... – успокоил меня Васька. – Не зарастёшь. У людей шерсти не бывает. А косы и подстричь можно. Да и не навсегда это. Недельки через две остановятся.
– Недельки через две, – проворчала я, прикинув, что за день волосы отросли сантиметров на двадцать, – я обзаведусь двухметровыми косами. Не годится. Где у Яги ножницы?
– Хозяйка! Явились мы! Поесть бы! – донеслось со двора.
– Тьфу ты, чёрт... Про богатырей забыла! – спохватилась я и крутанулась перед котом. – Ну, как? Сойду за бабку?
– Платок волшебный накинь, – посоветовал Васька, вытаскивая завалившуюся за лавку драную шаль. А то морда беззубая, а хвост трубой – непорядок.
– Какой ещё хвост? – перепугалась я, завертевшись волчком в попытке рассмотреть собственный зад.
– Ну... Не надо же всё так прямо понимать, – фыркнул кот.– Это присказка такая. Их в нашем мире немеряно, если над каждой долго думать, то...
– Хозяйка!
– Давай свою попону, – перебила я, накидывая на плечи линялую тряпку. И словно свинцовый плащ надела. Плечи сами собой ссутулились, спину согнуло дугой, а на загривок будто навалился мешок картошки. – Ох ты ж, чёрт! А полегче ничего нет?! – прохрипела я.
– Хозяйка!
– Есть, как не быть, – промурлыкал кот. – Зельеце Яговское под печкой... морок, он невесомый.
– Нет уж. Обойдёмся без зельица, – сплюнула я и поковыляла к выходу.
В облике старой скрюченной радикулитом карги высокое крыльцо и вовсе казалось непреодолимым. Тем более с неподъёмными бочонками. Я попыталась переставить один поближе к краю и поставила себе точно на ногу. Учитывая, что обувью я пока так и не разжилась, эффект превзошёл все возможные ожидания. За пять секунд я успела обматерить и своё попадалово, и Ягу с её курортом, и богатырей, и избушку, и даже каждый сырник в отдельности.
– Ты чего шумишь? – на крыльце появился Васька.
Мне стало стыдно: пара дней в условном деревенском средневековье, и уже такие выражения. А через две недели свистну у Яги меч с клубочком и пойду какого-нибудь Кощея свергать?!
– Да это я так. Магию вашу неудобную ругаю, – буркнула я. – Где не надо реализм зашкаливает: спина у меня уже болит. А где надо – никакой магии и в помине нет. Вот возьми эти ведра неподъёмные. Лучше бы их заколдовали. Представляешь, смотрю я на них и говорю: «Пойдите и принесите, например, воды...»
– Не надо! – попытался остановить меня кот, но было уже поздно.
Застыв с отвисшей челюстью, я посмотрела вслед вёдрам, бодрыми скачками скрывшимся в высокой траве.
– Это как? – только и смогла выдавить из себя я, как от калитки снова донеслось: «Хозяйка!»
– Это так, – буркнул Васька. – И всегда так, когда кто-то не думает, что языком ляпает! Это ж место колдовское!
– Кто-то мне только недавно советовал поменьше думать, – огрызнулась я.
– Да я же про себя говорил! – взвыл кот.
– В следующий раз выражайся точнее, – проворчала я. – Так, ладно... Вёдра будем искать потом. Сначала от богатырей отделаемся. Тащи сюда скатёрку. Прямо тут их и накормим. Даже лучше получится.
– Ну-ну, – скептично протянул Васька, но в комнату всё же пошёл.
– Избушка, избушка, – проговорила я, предусмотрительно ухватившись обеими руками за косяк. – Повернись к лесу задом, ко мне... То есть, к богатырям передом!
Домишко заскрипел, зашатался, но приказ выполнил. И я чуть не ослепла: прямо за калиткой сияло солнце!
– Твою ж мать! – кое-как проморгавшись, я разобрала, что это богатыри в той самой «чешуе», которая «как жар горя».
– Хозяйка! – радостно загомонили оголодавшие витязи, и я ещё и оглохла.
– Молчать! – рявкнула я, вовремя вспомнив, что советовала настоящая Яга. – Раздеваемся, чешую складируем за забором! Мне мои глаза дороги как память!
– И когда ты думать начнёшь?! – пискнул Васька, но я только отмахнулась: не до котских закидонов мне было. Богатыри заметно опешили, но послушались. Пока за частоколом лязгало и брякало железо, я поставила на крыльцо две табуретки и накрыла их принесённой Васькой скатёркой.
– Теперь заходим по одному и в очередь! – крикнула я, убедившись, что моё требование выполнено, и «чешуйное солнце» закатилось за тучу в виде частокола. – Миски наготове! Подходим, получаем свою порцию, отходим, подходим, получаем свою порцию, отходим. Всё ясно? Заторов и толчеи не создаём! Кто создаст, тот останется без обеда!
К концу тирады я слегка охрипла, но на дело языка своего взирала с почти материнской нежностью. Впрочем, посмотреть было на что.
Витязи, как у Пушкина, все красавцы на подбор, маршировали к обеду парными рядами, бодро бухая сапогами. Моё требование они восприняли буквально, и теперь глаза слепило совсем по другому поводу. Давненько мне не встречалось столько мужской красоты, да ещё в таком количестве и в таких объёмах. На какое-то мгновенье даже показалось, что я попала на один из литературных сайтов самиздата: торсы, торсы, торсы; рядами, штабелями, шеренгами. «Уф! – я утёрла внезапно вспотевший лоб, рассмотрев, что штаны парни всё же снимать не стали. – За языком, и правда, надо следить!»
Первая миска ткнулась мне в колени, напомнив, что даже такие красавчики ничем не отличаются от обычных мужиков. То есть, жрать хотят всегда и везде. Хмыкнув, я наполнила её сырниками и обильно полила сметаной. Так и пошло. Эстетический восторг, миска, сырники, сметана, следующий!
Когда я уже перестала обращать внимание на литые рельефные мышцы и бронзовую от загара кожу, да и вообще очередного богатыря воспринимала, как миску на ножках, до меня вдруг дошло, что паршивцы ходят по кругу. Со стуком вернув плошки, едва не приросшие к рукам, на скатёрку, я прищурилась:
– Тебя я уже видела... – я рассмотрела приметную родинку на предплечье. – И не один раз! Неужели не наелся?!
– Наелся, хозяйка, – с готовностью пробасил тот.
– Так чего опять пришёл?!
– Так велено же, – развёл руками тот.
Я чуть не схватилась за голову, проклиная свой дурной язык: чуть насмерть не закормила! Но глаза витязя блеснули хитринкой, и сеанс самобичевания закончился, не успев начаться.
– По кругу ходить велено?! – возмутилась я.
– Не... Это не велено, – признал он. – Но вкусно страсть... А то всё греча да греча... Тошно от неё ужо!
– Та-ак... – протянула я, не понимая, как реагировать на это признание. Не спрашивать же, в самом деле, какого беса их только гречкой кормят. Я же вроде как Яга, значит, должна это и сама знать.
– Не серчай, хозяйка, – вперёд выступил витязь чуть постарше остальных. Хоть богатыри и были похожи как братья, но не близнецы, слава Богу. У этого переговорщика в кудрях уже сверкали несколько серебряных волосков. – Греча хорошо, да только недоела она нам хуже горькой редьки. Благодарствуем, порадовала, хозяюшка, – он вдруг размашисто приложил ладонь к груди и низко, в пояс поклонился. – А коли продукт перевели, так мы отработаем.
«Монодиета? – удивилась я, вспоминая популярные журналы для женщин. – Это же вредно».
– Благодарствуем, хозяюшка! Отработаем, хозяюшка, – загомонили витязи, кланяясь.
«А может, они какие твари волшебные? – вдруг подумала я, вновь на мгновенье залюбовавшись красавцами. – Не угробила ли я, походу, ещё и местное войско?!»
– Ждите здесь!
Забыв, про давящую на плечи многопудовую шаль, я метнулась обратно в избушку, вполголоса призывая своего хвостатого инструктора:
– Васька! Чем богатырей кормят?!
– Так гречей же, – донеслось сверху.
– И всё?! Больше им ничего нельзя?
– Чего ж нельзя? – удивился кот. – Иногда на охоту ходят, мясцом балуются. Рыбку ловят, опять же...
– А человеческую еду им нельзя?! – окончательно перепугалась я. – Только гречу и сырые белки... То есть, сырое мясо?!
– Почему сырое? – удивился кот. – Они жарят. А из рыбы знатная уха получается, ежели Ягуся на картошечку расщедрится.
– Так, стоп! Им что можно есть?! То, что люди себе готовят, можно?!
– А чего же нельзя? Только кто на этих проглотов готовить будет? Это же такие казаны надо...
– Ф-ух... – немного успокоилась я. – Значит, от сырников им не поплохеет?
– С чего бы?
– Понятно... – я развернулась на сто восемьдесят градусов.
Через полчаса на дворе закипела работа. Воодушевлённые обещанием и поужинать сырниками, богатыри забыли про дурные игры с лешим и с готовностью выполняли мои распоряжения.
«Монодиета, надо же... – мысленно ворчала я, прикидывая очередное указание. – Ну, командиры чёртовы! Себе-то готовить не лень! А личный состав и гречей перебьётся! Тьфу!»
Чувствуя себя некоей помесью Че Гевары и Ленина на броневике, я прямо с крыльца зычным, хоть и слегка хрипловатым голосом командовала нежданно-негаданно свалившимся на мою голову стройотрядом. Десяток уже копал пресловутые грядки «от забора и до заката». Ещё парочка чинила покосившийся частокол. Трое сидели на раскидистой старой яблоне, складируя яблоки в большие плетёные корзины.
О яблоках я предварительно узнала у кота. Ничего волшебного в них не было, если не считать, что при взгляде на румяные бока у любого из витязей глаза загорались каким-то плотоядным блеском.
– А я огород копать не буду, – раздалось вдруг у меня под ногами. – Витязю то зазорно!
Опешив, я опустила взгляд. На тропке, протоптанной любителями сырников, стоял щуплый парень лет двадцати пяти и, гордо подбоченясь, притоптывал красным сапожком. Впечатление несколько смазывалось широкими сметанными усами и тем, что росточком бунтовщик не вышел, в отличие от «чешуйных» витязей, и вынужден был смешно задирать голову.
– Да? А сырники лопать не зазорно? – фыркнула я, подбирая слова, чтобы пресечь бунт в зародыше.
– А сырники мне по чину! – ещё выше задрал нос парень и вдруг вытащил из сумки на поясе тонкую книжицу размером с ладонь. – И вообще. Что это ты, Яга, меня пытать вздумала? – Он бросил короткий взгляд на страничку и продолжил. – Сперва надо добра молодца напоить, накормить, в баньке попарить и...
– Да ты кто такой?! – слегка обалдела от списка требований я.
– Я? Я Илья Муромец!
– Илья... Илюшка... – задумалась я. Фамилия мне ни о чём не говорила, но вот имя я точно недавно где-то слышала.
– Илья Муромец, с вашего позволения, – недовольно поправил парень.
Согласиться с этим в принципе законным утончением помешал писклявый голосок горе-богатыря. Я невежливо хихикнула и наконец вспомнила, где слышала про Илюшку. Именно это имя упоминал противный толстяк Мудлен. То есть, Мерлин.
«Вот и возможность выяснить, какого беса меня сюда затащили. Не Ягу же замещать, в самом-то деле», – мысленно потёрла руки я и оскалилась самой гостеприимной улыбкой, на какую только была способна. Только я не учла яговский грим. Точнее, попросту о нём забыла. А вот паренёк от моей нежной улыбочки шарахнулся так, что чуть не плюхнулся на костлявую задницу:
– Эй! Не балуй! Мои косточки – народное достояние!
«М-де... Дружеский контакт не удался, – не особо расстроилась я. – Ладно, будем играть тем, что есть».
– Илюшка. Для Ильи тебе мясца не хватает. Ни поваляться, ни покататься... В общем, сам понимаешь. И чего тебе от бабушки надо?
– Дошло до меня, что прячешь ты у себя племянницу князя нашего пресветлого, наречённую мою, – приосанился юнец и тут же снова испортил всё впечатление, скосив глаза в шпаргалку, – Василису Чернокосую. Отдавай её подобру-поздорову! А то... – он опять заглянул в блокнотик, – мой меч – твоя голова с плеч!
Тут мне положено было испугаться. Наверное. Но не получилось. У меня за спиной три десятка лояльных богатырей, которые точно не дадут укоротить на голову добрую бабушку с сырниками. Да и сам «грозный» дрыщ вызывал только усмешку.
– Да? – я наклонила голову и постаралась скопировать плотоядный взгляд одного из витязей на корзину с яблоками. – Интересно... А меч где?
Парень растерянно похлопал себя по карманам и расстроенно протянул:
– Ну, вот... Так и знал, что что-то забыл.
– Записывать надо, – ухмыльнулась я.
– Так я записываю! – возмутился Илюшка и даже попытался протянуть мне свой блокнотик, но, рассмотрев мою ехидную ухмылку, передумал. – Так нечестно! Это не по правилам!
Я вспомнила, как сама ещё пару дней назад примерно таким же обиженным тоном пыталась доказать настоящей Яге, что в её игры не играю, и вообще сейчас домой пойду, и неприлично громко расхохоталась.
– Мой дом – мои правила. Касатик!
– Я вам не касатик! У меня наречённая есть!
– Ничего, к бабушке она ревновать не будет, – отмахнулась я, думая, как бы половчее вытянуть из гостя интересующие меня сведения.
С одной стороны, устраивать допрос с пристрастием в присутствии «чешуйных» богатырей не хотелось. Мало ли, что они потом своему начальнику расскажут. Да и богатырскую солидарность никто не отменял, если она, конечно, сможет конкурировать со страстью к сырникам. С другой – выяснить хоть что-то уж очень хотелось, а прочих кандидатов вокруг не наблюдалось.
– Ну, что? Будешь отдавать... Подобру-поздорову? – неуверенно напомнил о своём присутствии Илюшка.
– А нету, – я даже руками развела для большей достоверности. – Никаких чернокосых тут не водится. Только я. Хотя, я женщина одинокая, по мужской силушке стосковавшаяся...
– Эй! Бабка! – попятился Илья. – У меня наречённая есть. Эта... Как её... Черноокая!
– Тьфу! – сплюнула я, сообразив, что увлеклась актёрством, не зная не только роли, но и языка, на котором ставится пьеса. – Я ж не в том смысле!
– А... – с заметным облегчением выдохнул дрыщ. – И какая служба тебе надобна?
«Безупречная!» – ухмыльнулась я, припомнив военную часть, куда нас с мужем занесло сразу после свадьбы. Как раз эту песочную медальку в день приезда кто-то и обмывал, предоставив мне возможность узнать, что меня ждёт в ближайшие семь лет.
– Сельскохозяйственная, – буркнула я. Неприятные воспоминания разом избавили меня от шутливого настроения. – Пойди туда, не знаю, куда, найди...
– ... то, не знаю, что?! – перебил Илья.
– Почему «не знаю, что»? – удивилась я. – Вёдра мои найди. Они за водой ушли, да что-то задержались.
И, не обращая больше внимания на обалдевшего дурака, я ушла в дом. Прямо посреди комнаты стояли мои вёдра... Я протёрла глаза, пытаясь понять, почему их четыре, а не два. Всё остальное из представившейся мне картины осознанию не поддавалось вовсе.
Я ущипнула себя за руку и посмотрела направо. Два ведра. Те самые, по кромку наполненные чистой водой. Вроде, всё в порядке. Вот только напротив тоже стояли два ведра. И тоже те самые, наполненные сырниками и сметаной. И мало того, что в глазах у меня двоилось, так ещё в правом ведре расслабленно, как олигарх в джакузи, развалилась здоровенная зубастая рыбина. Плавниками она опиралась о кромку и пристально смотрела на сырники. Под её взглядом сырник сам собой перепрыгивал из своего ведра в сметанное, кувыркался там, а потом, капая сметаной на половик, перелетал прямо в раскрытую пасть рыбине.
– Это что ещё?.. – кое-как выдавила из себя я.
– А, хозяюшка? – рыба заметила меня, и забытый сырник шмякнулся обратно в ведро. – Ну, спасибо, уважила!
– Да... Как бы не за что, – пробормотала я.
– В другой раз гостинцы я сама заберу. В воде сметану есть несподручно. Так что уж не серчай, я тут слегка посвоевольничала. Просто кликни меня, мол, заглядывай, Щучка-внучка, в гости.
– Ну, да... Учту, – кивнула я. А что тут можно было ещё сказать?
– А в благодарность вот тебе моя награда. Коли что у тебя не сладится, скажи: «По щучьему велению, по моему хотению...» Ну, и что там тебе потребуется. И ногой топни. Ты, конечно, ведьма знатная, но и я не малёк беззубый.
– С-спасибо.
– Ну, бывай, хозяюшка! – ухмыльнулась щука во все три ряда острых зубов и исчезла. Вместе с половиной моих вёдер.
– Васька! – опомнилась я. – Это что такое было?!
Кот нарисовался мгновенно, свесив лоснящуюся морду с балки:
– Это Щука в гости заглянула. Смотри-ка. По вкусу ей сырники пришлись. А я уж думал, всё. Быть Яге бессмертной.
– В каком смысле?!
– Ну, как Кощей бессмертным стал знаешь?
– Что-то такое слышала. В утке заяц, в зайце яйцо, в яйце игла... В общем, садизм с извращениями.
– Чего? – Васька чуть не свалился с балки.
– Ну, если не так, то как? – не стала вдаваться в полемику я.
– Он у себя в подвалах грибы новомодные выращивал. Их во всех окрестных царствах уважали. Грибочки вкусные, да ещё круглый год. Кто откажется? А работать кому? Правильно. Некому. Вот он и сговорился с Ягусей. Она всяких кощееборцев, которые к ней за мечами-кладенцами, почитай, каждый месяц захаживают, к нему отправляла. Явится такой болтун, отработает год, Кощеюшка ему внушит, как он семь железных башмаков стоптал, утку поймал да его погубил, и восвояси отправляет. И все довольны. Болтунам, то есть, героям – слава, Кощею – дармовая рабочая сила и бессмертие. Он у нас экономный очень. Наверное, поэтому и богатый такой. Был.
– А почему «был»?
– Так помер, – фыркнул кот. – Ягуся маху дала: вместо героя-богатыря дурака к нему отправила. А с дураками ни колдовской, ни ратной силе не совладать.
– М-де. И как же теперь ваши сказки без Кощея?
– А бесы их знают, – махнул лапой кот. – Я не узнавал.
– Так... Подожди, – сообразила я. – Так ты, что же... Думал, что меня щука на подводные огороды отправит?!
– Нет! С ума сошла?! – возмутился Васька. Даже лапой перед глазами помахал для наглядности.
– Ф-ух... – расслабилась я.
– Я думал, что она тебя просто проглотит. Не любит Щучка, когда ей в ручей помои сливают. А ты, почитай, два ведра туда отправила.
– И не предупредил, скотина?! – обозлилась я, машинально нащупывая стоявшую у двери метлу.
– А что я мог сделать? – прижал уши котище. – Она бы и меня слопала. А так я бы потом всем рассказал, что с тобой, то есть, с Ягой приключилось. Была бы тебе слава народная на веки вечные. Ну не тебе, а Яге, но...
– А так я теперь расскажу, что с тобой приключилось, – прошипела я, схватив метлу. – Даже песню закажу сочинить, как хвостатый герой Ягу от щуки ценой своей шкуры спасал! Иди сюда, вредитель!
Кот рванул к двери. Я за ним... Но, как всегда, не учла одну милую мелочь: высокий порог, который однажды уже сыграл дурную шутку с Мудленом. Споткнувшись, я запуталась в длинном подоле сарафана и кувырком вылетела в короткий коридорчик. И как только не расшибла лоб, плашмя грохнувшись на выскобленные половые доски, до сих пор не знаю.
– Скотина! Ну, лети, лети... – я многообещающе погрозила кулаком вслед улепётывающему огромными скачками коту.
И тут подо мной вдруг что-то ощутимо завибрировало.
– М-ма-ма... – только и успела пискнуть я.
А больше ничего не успела. Потому что метла, на которой я лежала, взмыла в воздух. Через секунду я обнаружила, что она уже летит над частоколом, а я каким-то чудом всё ещё вишу на ней, как мокрое бельё на заборе.
– Уж лучше бы я показала всем панталоны в цветочек, – мелькнула в голове бредовая мысль, прежде чем я завизжала во всю силу своих лёгких.
Точнее, попыталась завизжать. Видимо, какое-то волшебство для удобства сидения всё же было. Потому что боли от врезавшейся под рёбра палки я не ощущала. Но законы физики тоже никто не отменял, и вдохнуть по-человечески мне не удалось. Из горла вырвался какой-то мышиный писк, на который даже работавшие внизу богатыри не обратили никакого внимания. А мгновенье спустя поляна с избушкой и вовсе осталась позади.
Я мёртвой хваткой вцепилась в собственные щиколотки и с трудом прохрипела: «Домой! Домой неси!»
Чёртова метёлка дрогнула и зарыскала в воздухе, как потерявшая след собака, норовя то и дело сбросить меня вниз.
Перепугавшись окончательно, я крепко зажмурилась, остатками не вытряхнутых помелом мозгов пытаясь придумать более внятный адрес:
– В избушку лети!
Ноль реакции.
– К богатырям!
Опять мимо.
– К Илюшке! К Илье Муромцу!
Вот тут метёлка, наконец, престала изображать дикого мустанга и, рыскнув напоследок пучком сухих прутьев, встала на курс.
– Ну, слава яйцам, – в меру возможностей перевела дух я и рискнула приоткрыть один глаз. Как раз чтобы успеть увидеть, как полянка с яговской избушкой скрывается за верхушками деревьев.
Метла тащила меня над лесом ещё минут пятнадцать. К тому времени у меня занемели не только ноги-руки, но даже волосы на голове, не говоря уже про мозги. А проклятая шаль, которую я потерять почему-то не сподобилась, загибала гудящую спину дугой, скручивая меня в подобие хрипло матерящегося бублика. К тому моменту, как проклятый веник наконец начал снижаться, от прилива крови к голове у меня уже в глазах потемнело, а мысли и вовсе завязли одна в другой.
Впрочем, это было только к лучшему. Потому что, заметив, что до вожделенной земли осталось всего метра два, я поспешно попыталась освободить помело от своего присутствия. Если бы не занемевшие вконец руки, отказавшиеся мне подчиняться, тут бы Василисе Гороховой и конец пришёл: подо мной зияли тёмные пятна бочагов и ярко-зелёные болотные кочки.
Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и мой бредовый полёт. Я банально зацепилась сарафаном за какой-то куст, потом ещё за один, и в конце концов между намертво сплетёнными руками попала большая коряга. Она то и сдёрнула меня с метлы. Основательно приложив прутьями по физиономии, своенравный веник плавно спланировал на траву на расстоянии вытянутой руки.
Увы, на то, чтобы подняться на ноги, мне потребовалось время. Много времени и ещё больше матюгов. Правда, материлась я тихонько и скромно. Вокруг возвышались тёмные стволы узловатых деревьев. За ними всё тонуло в зеленоватом полумраке. И увидеть на этом фоне горящие глаза хищников, привлечённых моими искренними высказываниями, мне совсем не улыбалось.
Моё затёкшее тело спасло заодно от безвременной кончины и проклятый веник. Подозреваю, что если бы мне удалось добраться до него сразу, то даже соображение, что он – собственность настоящей ведьмы, меня бы не остановило. А так, к тому моменту, как я снова смогла шевелиться, основной запал уже прошёл.
Первым делом я избавилась от давящей на плечи волшебной шали. А за ней и от носа. Физиономия вроде не болела, так что я понадеялась, что основной удар колючими прутьями пришёлся как раз на эту выдающуюся, но, к счастью, съёмную часть моей многострадальной тушки. Преисполнившись благодарности к крючковатому наморднику, я не зашвырнула его в кусты, как хотелось, а аккуратно завязала в шаль, которую приладила вместо пояса. Слава богу, в таком виде она весила именно столько, сколько ей и было положено, то есть, ничего.
Расправившись с самым насущным, я подняла метлу и огляделась. Как возвращаться в избушку на курьих ножках, я не знала. Да, вряд ли полянка была где-то далеко. Не так уж долго и быстро я летела. Но в какой стороне она находится, я не представляла. Помело доверия не внушало: летать мне не понравилось. Мало ли, вдруг снова не так поймёт мои указания и доставит туда, куда ворон костей не заносил. Можно было, конечно, воспользоваться щучьим подарком и примерить на себя роль Емели. Но печки в обозримом пространстве не наблюдалось, а как по-другому колдовство может доставить мою тушку по назначению, проверять не хотелось. Тем более что воображение одну за другой подкидывало совсем уж дикие версии.
И тут я услышала конское ржание. «Лошади делать в густом тёмном лесу совершенно нечего, – обрадовалась я. – Значит, её притащили сюда люди. Как там было у классика? «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу...» На всякий случай я поудобнее перехватила метлу и осторожно пошла на звук. А что? Палка толстая, увесистая. Мало ли, кто там ржёт и что рубит.
За деревьями нашлась поляна. На краю журчал небольшой ручеёк, а рядом, низко опустив голову, переступал копытами здоровенный конь.
– Доброго дня, красна девица!
Из леса с большой охапкой сухих сучьев вышел высокий широкоплечий мужчина.
– И тебе не хворать, – кивнула я, на всякий случай отступив чуть назад.
– Заблудилась?
– Гуляю, – вздёрнула нос я.
Не говорить же, что действительно заблудилась. Ещё заведёт чёрт знает куда. Я в своё время успела помотаться по городам и весям нашей необъятной Родины и одно знала точно: скажи таксисту, что не представляешь, где находишься, и экскурсия по городу обеспечена. Прогулка зигзагами по лесу мне была без надобности, а потому я в последнюю секунду решила попросту увязаться за мужиком в отдалении. На отшельника он не похож, значит, точно к людям идёт.
– Далековато от родного дома гуляешь, – покачал головой мужчина. – Я последнюю деревню, почитай, третий день как миновал. Или тут какая заимка охотничья имеется?
– Не знаю, – буркнула я.
Мужик подошёл ближе, и я вдруг сообразила, что он, мало того, что на две головы выше меня, так ещё и шире в полтора раза. А на каждое его плечо можно было бы свободно посадить по Василисе Гороховой. И что-то мне подсказывало, что веса путешественник бы и не заметил.
– Да ты не бойся, – открыто улыбнулся он. – Я не обижу. Чай, не тать лесной. Подходи. Накормлю, а потом пойдём дальше каждый своей дорогой.
Ещё с минуту назад я жалела, что вообще показалась этому гиганту на глаза, а тут вдруг обиделась: «Даже помочь не предложил, скотина!»
– А почему это каждый своей? – вздёрнула бровь я. – А может, нам в одну сторону?
– Туда, куда я иду, тебе точно не надобно, – покачал головой он, ловко складывая сучья шалашиком, и начал стучать камешком о железную палку, выбивая искры.
– А ты за меня не решай!
– Так я и не решаю, – примирительно поднял ладони он, ненадолго прекратив своё занятие. – Только иду я к Бабе Яге...
Он сдвинул брови, то ли рассчитывая меня напугать, то ли, что более вероятно, сам недовольный целью своего путешествия. В моей голове зашевелились смутные подозрения: «Вот тебе и не сезон! Прям аншлаг клиентов!»
– На Иванушку-дурачка не похож, на Алёнушку тем более. И что ж ты тогда у Бабы Яги потерял?
– Что потерял, то обратно верну, – хмуро отозвался он. – Тебе-то что, девица?
– А я, может, помочь хочу? – фыркнула я.
Он приподнял одну бровь, смерив меня красноречивым взглядом от растрепавшейся куцей косы до босых ног, выглядывающих из-под мятого сарафана.
– Помочь? Мне? – усмехнулся он. – Да как ты поможешь, пигалица?
– А это посмотрим, – я уперла кулак в бедро и посмотрела на груду сухих веток. От неё шёл едва заметный дымок. Какая-то искра всё же попала на сухие травинки, но разгораться в пламя явно не желала. «Пигалица? – про себя ухмыльнулась я. – Сейчас узнаешь, что за пигалица!» И прицельно плюнула в будущий костерок.
Едва занявшийся огонёк зашипел и потух. Мужчина удивлённо посмотрел на сучья, потом перевёл взгляд на меня:
– Ну, спасибо за помощь, нечисть лесная.
– Нечисть?! – опешила я. С одной стороны, уши горели от стыда: я же и правда помочь хотела. Кто ж знал, что зажигательная сила у моих плевков – явление непостоянное. С другой – нечистью меня даже бывший муж не обзывал.
– Не серчай, не признал сразу. А только зря ты наказываешь. Ни одного живого деревца я не поранил. У меня и топора-то нет. Только сушняк собрал.
– А... Тогда ладно, – протянула я, не зная, что ещё сказать.
– Присядь, хлеб-соль откушай, – предложил мужчина, снова принимаясь колотить по железке. – А коли подождёшь, так и каша поспеет.
– Ладно, – согласилась я, мгновенно вспомнив, что и с хлебом, и с кашей, и вообще с едой отношения у меня в последнее время не складываются совершенно. – Подожду.
Он кивнул и занялся костром. Мы сидели молча. Я наблюдала за ловкими движениями незнакомца из-под опущенных ресниц. Он же, хоть и бросал на меня порой любопытные взгляды, но спрашивать тоже ни о чём не спешил. Минут через сорок по поляне поплыл несравненный аромат варёной гречки, каких-то трав и копчёного мяса. Я сглотнула набежавшую слюну и постаралась сосредоточиться на чём-нибудь другом.
Пока каша доходила, мужчина выстрогал из толстого сука грубую ложку и развернул на пеньке белую тряпицу с ломтями серого хлеба. Из седельной сумки он достал несколько луковиц и, разрубив их на несколько частей большим ножом, положил рядом с хлебом. Туда же куда с большим пиитом водворилась маленькая, похоже, берестяная коробочка с крупной серой солью.
Пока я рассматривала странную упаковку, мужчина принёс парящий котелок и, поставив его между нами, вручил мне свежевырезанную ложку:
– Не побрезгуй, нечисть лесная.
Я не стала выделываться и почти одновременно запустила зубы в мякиш хлеба, а ложку в кашу.
– С каких это пор лесную нечисть кашей угощают? – мимоходом поинтересовалась я, когда первый голод был утолён.
– Так ты на меня не нападала, чтобы нам с тобой ратоваться, – пожал плечами он, смачно хрустнув луковицей. – Я вашего племени навидался уж. С кем вы из одного котла едите, тому не пакостите. Вот ты... Костерок мой не трогаешь, гнус от поляны отогнала. Да и говоришь по-доброму. Значит, угодил я тебе.
Я чуть не подавилась куском: «Так вот отчего он такой гостеприимный. Это я удачно за нечисть сошла. Только как теперь выйти? Мне же назад на поляну с избушкой надо, а не гордо раствориться среди деревьев, как наверняка бы поступила настоящая нечисть».
– А может, это потому, что я не нечисть? – закинула пробный шар я.
– А кто ж тогда? – усмехнулся в густые усы он. – Только про гулянье не рассказывай. Тут люди отродясь не селятся – место колдовское, заветное.
– Так и я не поселилась же, – фыркнула я. – Просто иду... По своим делам. Метлу вот несу.
– Ещё скажи, что самой Бабе Яге её несёшь, – рассмеялся он.
Смех у так и оставшегося для меня безымянным мужчины оказался мягким, чуть раскатистым, и очень добрым. Я машинально бросила в его сторону заинтересованный взгляд: всегда любила мужчин, которые умеют так по-доброму смеяться. Сразу хотелось верить, что они и в жизни добрые.
– Не смотри так, нечисть лесная, – тут же посерьёзнел он. – Я, может, тебе и глянулся, али просто позабавиться хочешь. А только я за тобой не пойду, и не зови. Дело у меня к Яге важное. Затем и сюда пришёл, и от своего не отступлюсь. Хотя...
Мужчина пристально посмотрел на меня и как-то даже весь подобрался.
– Ну, что ещё? – проворчала я, сообразив, что убеждать его в чём-то – пустая трата времени. Меня уже записали в отряд нечисти, семейство лесная, вид обыкновенная.
– А не Яга ли тебя послала, лесовичка? – прищурился он. – С пути меня сбить, стёжки-дорожки перевязать, перепутать, как у вашего племени заведено? Может, тут и болото где имеется?
– А вот там, за деревьями, – махнула рукой я и только потом сообразила, что именно ляпнула, и то лишь потому, что незнакомец мгновенно помрачнел и подобрался, сжимая в руке большой тесак, которым только что резал лук.
«Продам язык. Недорого...» – подумала я, судорожно пытаясь казаться невозмутимой.
Долго сохранять спокойствие вопреки настойчивому желанию завизжать и убежать мне не пришлось. Одно движение незнакомца, молниеносное настолько, что я даже отшатнуться не успела, не то что заорать, и бороться мне пришлось уже не с ужасом, а со смехом. Воин, а путешественник, без сомнения, был воином, мягко оттолкнулся ногами от пенька, заменившего нам стол, и, перекувыркнувшись через спину, вылетел на свободное место. Не помедлив даже мгновенья, он, так же сидя на корточках, крутанулся вокруг своей оси, кончиком ножа очертив круг из вспоротого дёрна. И только после этого снова посмотрел в мою сторону.
Я кое-как подавила смех и, приподняв брови, спросила:
– А почему не солью? Это, я так слышала, надёжнее.
Где мне довелось набраться таких бредовых сведений, я бы не вспомнила даже под дулом пистолета, но выдавить из себя что-то другое и при этом не заржать на весь лес была просто не способна.
– Могло не хватить, – едва заметно пожал плечами он и, воткнув нож в землю, сел на траву.
– Понятно, – я с сожалением оглядела пустой котелок и взяла ещё хлеба. – И долго так сидеть собираешься?
– А пока тебе не надоест, – усмехнулся незнакомец.
– И убедить тебя оттуда выбраться у меня не получится?
– Не-а. Дело у меня больно важное. Некогда по лесу плутать.
– А штаны просиживать, значит, есть когда? – хмыкнула я. – Ну, сиди, сиди. У меня больно важных дел нет.
Я прикрыла глаза, демонстрируя крайнее равнодушие, и откинулась спиной на ствол дерева. Мужчина невнятно ругнулся и тоже умолк. Я же наблюдала за ним из-под опущенных ресниц и ругалась хоть и беззвучно, но куда более пространно. «Вообще-то у меня тоже дела. И тоже на Яговской полянке. Мне ещё богатырям обещанные сырники надо выдать. И Ваське, паршивцу, хвост накрутить за то, что Щуке меня сдал!»
Конечно, я могла бы с высокой долей вероятности развеять миф о собственном нечестивом происхождении, попросту ввалившись в дурацкий защитный круг. Но как-то мне не хотелось сразу выкладывать на стол все карты, а козыри так и вовсе выбрасывать. Когда боишься не ты, а тебя, в любом случае чувствуешь себя гораздо увереннее. Хотя ощущения, что воин меня боится, не возникало. Скорей уж он просто не хотел связываться. Так же, как я когда-то не огрызалась на склочниц в военном городке. Я их не боялась, но поговорка «Не тронь – не завоняет» стала тогда просто моим девизом. В данном случае в роли того самого, вонючего, похоже, выступала я.
– Эй, лесовичка, – позвал вдруг мужчина.
– Ась? – с деланным равнодушием отозвалась я.
– Чем я тебе не угодил? Чем прогневал?
– Да вроде ничем.
– Тогда почему пускать меня к Бабе Яге не хочешь?
– Кто это тебя не пускает? – возмутилась я, услышав такие абсурдные обвинения. – Я, что ли, тебя кругом обвела и...
– Не ты, – невольно улыбнулся в густые усы воин. – Не обессудь, но так мне спокойнее.
– А по-другому никак? – скривилась я.
– Можно было бы ещё тебя обвести, но...
– Но мела под рукой не оказалось, – перебила я. – А нет мела – нет тела.
– Мела? – удивился он.
Я не стала объяснять свою мысль, ухмыльнувшись двусмысленности, и сменила тему.
– А если я тебе слово дам, что экскурсию по лесу проводить не буду, вылезешь из своего круга?
– Это водить-морочить меня откажешься? – прищурился воин.
– Даже не рядом, а за тобой пойду. Чтобы ты не беспокоился.
– И слово дашь?
– Дам, – размашисто кивнула я.
– И не отступишься?
– И не отступлюсь. И не передумаю. И не... Ну, в общем, всё, что ты там себе придумал – «не». Просто с тобой пойду. Посмотрю, чтобы ты в болоте не увяз.
– По рукам, – неохотно согласился он, поднимаясь на ноги.
Правда, за пределы своего круга выходить не спешил. Я сообразила, что «по рукам» в средневековье обозначало вполне осязаемое действие, и тоже встала. Пришлось подойти к самой границе его воображаемой крепости, чтобы он действительно протянул мне широкую ладонь.
– Смотри, нечисть лесная, ты слово дала! – напомнил мужчина, крепко пожав мою руку тремя пальцами. Больше мне обхватить не удалось. И пошел к своему коню.
– Кто же нечисти на слово верит? – слегка рассердившись, фыркнула я и в очередной раз обругала свой дурной язык. Воин ожёг меня таким взглядом, что, будь я и вправду нечистью, уже провалилась бы под землю, или где там мои гипотетические сородичи обретаются, когда мужиков по лесам не пугают. – Да шучу я! Шучу!
– Добро, – ответил он, но настороженность во взгляде никуда не делась.
Спиной ко мне воин старался не поворачиваться. И вообще держал в поле зрения. Но меня это, впрочем, не особо нервировало. Я же не собиралась, в самом деле, водить его по лесу. А правильную дорогу он, в отличие, от меня, знал, судя по всему.
Было бы сказано! Ни черта не знал этот перекачанный балбес! Мы шли с полчаса. Воин со мной больше не заговаривал и поглядывал с подозрением. Дважды я попыталась завести разговор, и оба раза потерпела полное фиаско. Плюнув, я стала присматриваться к едва заметной тропинке, и окружающим деревьям. Не сразу, но мне всё же удалось рассмотреть что-то сравнительно знакомое – островки слишком яркой зелёной травы. А тут и тропинка вдруг исчезла. Точнее, не исчезла, а вильнула в сторону.
Машинально я повернула, всё ещё пытаясь сообразить, что такое напоминает мне эта необычная трава.
– Думала, за тобой пойду? – усмехнулся воин где-то у меня за спиной.
Опешив, я остановилась и обернулась. Он стоял метрах в десяти, придерживая за повод коня. Тот, кстати, был со мной солидарен и топать в сторону яркой травы явно не желал. Тут до меня и дошло, что это за травка.
– На твоём месте я бы так и сделала, – сказала я, уже понимая, что чёрта с два уговорю случайного знакомца свернуть с ложной тропки, на которой он оставался. – Там, куда ты идёшь – болото. Честное слово!
– Кто ж нечисти на слово верит? – усмехнулся он и потянул коня прямо туда.
– Нет... Всё-таки Иванушка-дурачок, хоть и симпатичный, – проворчала я себе под нос, разворачиваясь. Впрочем, кто сказал, что дурак не может быть красавчиком?
Громкое «хлюп!» и приглушённая ругань, то и дело перемежающаяся бульканьем, подтвердили мою правоту несколько секунд спустя. Но меня это не обрадовало. Подхватив основательно замызганный и обтрепавшийся подол сарафана, я побежала по тропинке обратно.
Достаточно было раздвинуть кусты, чтобы понять, что ещё пара минут, и один гость до избушки на курьих ножках не дойдёт никогда. Мужчина, рассердившись на назойливую нечисть, похоже, шагал довольно размашисто. И так же размашисто ухнул сразу с головой, судя по облепившим лицо мокрым прядям.
Каким-то чудом ему удалось поначалу немного выкарабкаться. Но успех явно был временным, потому что он медленно, но верно с каждым движением погружался обратно. Рядом испуганно ржал его конь, вместе с упрямым хозяином угодивший в топь и уже завязший по самую грудь. Бедолага мотал головой, дёргался, но ни выбраться, ни освободиться не мог.
«И мне его не вытащить! – мгновенно осознала я. – Он куда тяжелее меня. Сил не хватит! Это не собака и даже не коза какая-нибудь. Настоящий конь богатырский, блин».
Матерясь сквозь зубы, я лихорадочно озиралась в поисках хоть какой-нибудь идеи, но на глаза попадались только всё новые островки предательской травы: мы, похоже, с самого начала шли по болоту и даже не подозревали об этом.
На ближайшую кочку выскочила бородавчатая лягушка и посмотрела на меня большими янтарными глазами.
– Что смотришь? – буркнула я. – Помогай, давай.
– Не, – вдруг отозвалась чёртова жаба. – Ты не царевич.
И сиганула обратно в болото. Пока я соображала, что за бредовые галлюцинации меня посетили, от бедного коняги на поверхности осталась только голова. Как, впрочем, и от его дурака-хозяина.
– Ау! Нечисть лесная! Друга моего верного не губи! – крикнул вдруг мужик, о котором я чуть не забыла.
– Кто ещё его губит! – обозлилась я и снова завертела головой по сторонам в поисках хоть какого-то шанса на спасение.
«Дурдом на выезде! Зубастые гуси! Летучие метлы! Говорящие коты и лягушки! – ругалась сквозь зубы я. – Рыбы, и те болтливые! И хоть бы кто что полезное сказал! Кста-а-ати!»
Я прекратила озираться как попавшая в мышеловку мышь и постаралась сосредоточиться.
– По щучьему велению, по моему хотению окажись ты рядом со мной на твёрдой земле!
Вы когда-нибудь слышали, как визжат кони? Я тоже до того момента не имела подобного опыта. Уши, скажу я вам, закладывает на раз. Особенно, если этот звук бьёт прямо в уши, а рядом колотит копытами во все стороны бешеная зверюга в два метра ростом. Видимо, в момент пожелания я смотрела именно на него, его и вытащила. И как коняга не прибил свою спасительницу раньше, чем сообразил, что уже не тонет, до сих пор не понимаю.
– Тихо, тихо, – залопотала я, всем своим весом повисая на грязной узде.
И тут с болота донеслось тихое «бульк», и всё стихло. «Оглохла?» – пронеслась в голове бредовая мысль.
Закинув уздечку на куст, я несколько раз хлопнула в ладоши, с облегчением убедившись, что предположение не соответствует действительности: «Не... Всё в порядке. Всего лишь мужика утопила...»
– Омг! Эй, мужик! – я уставилась на опустевший омут, на поверхности которого то и дело лопались большие пузыри. – Тьфу ты, чёрт! По щучьему велению, по моему хотенью, окажись рядом со мной владелец этого коня!
Что-то тихо щёлкнуло, и на свободном пятачке спиной ко мне появился некто в богато расшитом золотом одеянии.
«Это ещё что?! – ошалела я. – Конь в угоне числится, что ли?!»
На боку у новоприбывшего красовался здоровенный меч. А стою рядом с явно краденым конём. Неудивительно, что я резво затопала ногами:
– По щучьему велению! По моему хотению! Вернись, хозяин коня, туда, откуда появился!
Богатей, слава всем богам, особенно рыбьим, исчез, и я снова топнула по основательно утрамбованной конём и моими непотребными попытками колдовать траве.
– По щучьему велению, по моему хотению, окажись рядом со мной тот, кто меня сегодня днём кашей накормил!
На этот раз осечки не было. Воин, хрипя и кашляя гнилой водой, повалился на траву. Кое-как я перевернула его на бок, пытаясь помочь, но не тут-то было. Глаза его закатились, вдохи булькали так, что слышала даже я. А конь, так и вовсе косил бешеным глазом, явно отказываясь признавать в содрогающемся вонючем чудище не только хозяина, но и вообще человека.
Что велеть щучьим хотением, я не представляла: с моим дурным везением утопленник с одинаковым успехом мог выплюнуть как воду из лёгких, так и сами лёгкие.
«Ладно... – пробормотала я, пытаясь собрать крохи решимости и человеколюбия, забившиеся куда-то в пятки от исходящего от почти покойника смрада. – Попробуем по-старинке...»
Зажимая пальцами нос, я попыталась отвести с лица мужчины слипшиеся от грязи волосы и обнаружила такое же грязное ухо. «Главное теперь, чтобы не помер, пока я его рот в бороде ищу!»
Воин снова дёрнулся, оставив у меня на пальцах слой грязи. «И это ему в рот пихать? – поморщилась я. – А потом от дизентерии лечить придётся? Как бы так извернуться, чтобы его поднять, как при спасении утопающих положено?»
Проигнорировав внутренний голос, настойчиво напоминающий, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а меня вроде Ягой назначили, а не спасателем Малибу, я огляделась. Никакой достаточно высокой кочки, куда можно было бы перекатить водоплавающий топор, поблизости не оказалось. Зато мой взгляд упал на метлу.
«Хоть бы тебя не унесло на Северный полюс. Мне ещё перед настоящей Ягой за инвентарь отчитаться придётся, – подумала я, подпихивая метловище под живот уже почти затихшему утопленнику. Я добежала до ближайшей сосны и заткнула в щель коры ленту со своей косы. – Надеюсь, ориентир достаточно внятный!»
Метла вредничать не стала, послушно подняв бесчувственное тело метра на полтора и доставив до дерева. Изо рта и из носа у несостоявшегося покойника тут же хлынула вода, и он снова раскашлялся.
– А теперь обратно ко мне, – с облегчением выдохнула я.
Лучше бы я этого не делала. Корчащееся в судорогах тело соскользнуло с метлы на полдороги, шмякнувшись на кочку, как мешок с... Ну, скажем, с песком.
– Явилась! Нашумела! Мусора набросала! – возмущённо квакнула уже знакомая жаба, едва успевшая увернуться. – Всех царевичей распугала! Что тебе на вашей поляне не сидится?!
– Ну, извини, – развела руками я, обходя коня, чтобы посмотреть, спасла я в конце концов незнакомца или добила. – Так получилось.
Такими размытыми извинениями жаба не удовлетворилась и поскакала следом за мной, занудно квакая:
– Получилось у неё! У неё получилось, а на других – плевать! Натоптала тут конём. Намусорила мужиком! Придёт ко мне царевич, а тут такое! И сбежит! Ищи его потом, доказывай, что это не ко мне богатыри со взморья захаживают!
– Если он и сбежит, то скорее потому, что ты сварливая зелёная жаба, – огрызнулась я.
– Да я красавица! – раздулась от злости лягушка. – И царевна! И...
Что ещё возомнила о себе зелёная склочница, я так и не узнала, потому что в этот момент наглотавшийся болотной воды конь задрал хвост и...
– Ты... Ты... – проквакала большая коровья лепёшка с выпученными глазами. – Убирайся с моего болота немедленно! И мужиков своих забирай! Ведьма!
– Эм... Действительно, нехорошо получилось...
Я полезла в затылок, пытаясь придумать удобоваримые извинения, и тут обнаружила, что стою прямо перед грубо сколоченной калиткой и смотрю на знакомую табличку в аккуратной рамочке из костей: «Приём принцев, дураков и сироток каждое полнолуние с двенадцати до трёх. Иванушки и Алёнушки обслуживаются вне очереди». Рядом ошалело мотал головой конь, а поперёк седла лежал мой несостоявшийся утопленник.
– Как, однако, вовремя у тебя несварение желудка случилось, – я потрепала конягу по холке и, прихватив метлу, валявшуюся рядом, взялась за ручку калитки.
– Что у него случилось? – прохрипел вдруг воин и, тяжело упираясь в луку седла, сполз на землю.
Кое-как он утвердился на ногах, но седло пока отпускать не торопился. «Жить будет. А что ему тут надо, Яга выяснит, – решила я и толкнула калитку. – Сейчас мы её быстренько доставим, пусть только отвернётся».
– Здравствуй, красна девица! – раздалось у меня за спиной.
«Проходной двор», – прошипела я себе под нос, увидев, как из тени частокола поднимается высокий, стройный как плеть мужчина в богато расшитой одежде всех оттенков зелёного.
– Позволь слово молвить, – продолжил он, слегка поклонившись.
– В другой раз, – буркнула я и поспешно шмыгнула за калитку.
Хоть в чём-то мне повезло. Вокруг не было ни души. Я бросила короткий взгляд за спину. Мужики, временно потеряв ко мне интерес, настороженно рассматривали друг друга.
«Правильно, – пробормотала я, мелкими перебежками рванув к избушке. – Пока петухи выясняют отношения, куры перья чистят».
Тут выкосить траву ещё не успели, и я под её прикрытием быстренько перевоплотилась в скрюченную старуху. Теперь мне ничто не мешало спокойно дотопать до избушки с гордо поднятой головой. Ну, кроме волшебной шали, то и дело норовящей ткнуть меня фальшивым носом в землю, но это уже детали.
«Первым делом переодеться... – прикидывала я, шкандыбая по тропинке, протоптанной голодными богатырями. – Я воняю, как три болота. Потом...»
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом, – машинально буркнула я.
Лес тут был со всех сторон, так что равнение на нужный ориентир, то есть, меня, изба взяла без проблем. Проблема состояла в другом: первая ступенька крыльца упиралась скрюченной мне чётко в лоб. Вот тут я таки обозлилась.
– Присядь, хамка бревенчатая! Как я туда залезать должна, по-твоему?!
Разумеется, избушка даже не пошевелилась. Только заскрипела насмешливо. На глаза опустилась красная пелена ярости.
– Думаешь, это смешно?! – прошипела я, треснув по недосягаемой ступеньке кулаком. – Я вся провоняла болотом, устала как собака и хочу жрать! Я полдня ругалась с лягушками, спасала дураков и останавливала тонущих коней! И в горящую избу войду, если понадобится! Где топор?!
Видимо, что-то такое было в моём голосе, потому что с крыши посыпалась труха, и избушка медленно опустилась на землю.
– Так бы и сразу, – буркнула я, шагнув на крыльцо. – Ещё раз попытаешься выдрючиваться, и я вспомню, что в моде сейчас каркасное строительство! А Яга мне только спасибо скажет! Я её дровами на десять лет вперёд обеспечу!
Избушка поднялась так плавно, что я даже не пошатнулась, да ещё и дверь предупредительно распахнула мне навстречу.
– То-то же, – я оставила последнее слово за собой и поплелась к бадье с водой.
Кое-как смыв с себя потёки болотной грязи, я, как была голышом, прошлёпала в комнату и достала очередной сарафан и рубаху. На этот раз платье оказалось зелёным, а на рукавах у рубашки красовались красные петухи, но мне было не до эстетики. Со двора уже в третий раз настойчиво звали:
– Хозяйка! Принимай работу!
Поспешно пришлёпнув обратно снятый было нос, я высунулась в окошко.
Чешуйные богатыри отработали сырники на все сто. Частокол с этой стороны избушки стоял ровно, подгнившие столбы заменили все до единого. Правда, это обещало мне очередной визит недовольного лешего, но я решила об этом пока не думать. Зато забор выглядел замечательно. Парни даже начистили горшки, которые я когда-то в темноте приняла за черепа.
Огород тоже блистал свежевскопанными грядками. Похоже, против богатырей с лопатами не выстояла даже вездесущая удобренная трава.
– Молодцы! – похвалила я перемазанных землёй работничков. – На сырники точно заработали.
– Со сметаной? – уточнил кто-то.
– Со сметаной, – подтвердила я. – К ужину приходите.
Богатыри радостно загомонили и потянулись к выходу. Возмущаться по поводу отложенной трапезы никому в голову не пришло. Видимо, я правильно сообразила, что сейчас им больше хотелось помыться.
Я захлопнула оконную раму и развернулась:
– Ну, что, Васька? Вылезай, вредитель хвостатый, бить тебя буду!
Под потолком что-то зашуршало, и я кивнула собственным мыслям: значит, и раньше этот звук мне не чудился.
– Вылезай, говорю!
– Не вылезу. Нет меня, – отозвался кот, не показываясь на глаза. – Я убежал от злой самозванки, которая собралась драться.
– Да-а-а? – протянула я. – Ну, тогда мне никто не помешает стряхнуть пыль с балок. Где там моя метла?
Я сделала вид, что иду в коридор, и котяра молниеносно соскочил на пол, явно намереваясь дать дёру.
– Избушка! Держи его! – рявкнула я.
Дверь захлопнулась прямо перед носом у хвостатого беглеца. Он зашипел, вздыбив шерсть, и бросился к окну. Ставни закрылись уже без моей команды, как, впрочем, и заслонка печки. Мало того, сундук, откуда я доставала сарафаны, хищно распахнул крышку и, мелко подпрыгивая, двинулся на загнанного в угол кота.
Васька озирался, но бежать ему было некуда.
– Ну, что? – уперла кулаки в бока я. – Будем каяться?
– А я что? Ну, что я-то?! – зашипел кот. – Вот была бы она мышью, я бы тебя спас! А рыбу я вообще не ем! Тем более такую зубастую да ещё колдовскую!
– А я мышей не боюсь, – фыркнула я. – И как ты собираешься сметану отрабатывать?
– Помурлыкать могу, – предложил тот.
– Обойдусь.
– Сказку рассказать.
– Сказки у меня тут вокруг бродят, хватает.
– Песню спеть...
– Вот этого точно не надо, – передёрнулась я.
Незадолго до моего попадалова в соседний номер вселились туристы с котом, а кота посетило любовное настроение. Они-то целыми днями гуляли. А я успела наслушаться кошачьих песен на всю оставшуюся жизнь.
– Могу показать, где Яга семена для огорода держит, – затравленно попятился Васька.
– Показывай, – кивнула я.
Понятное дело, у меня и в мыслях не было ущемлять его в правах на сметану и уж тем более бить. Но шугануть оборзевшую с-с-котину явно стоило. Мало ли, в другой раз меня тут убийца какой-нибудь поджидать будет, а Василий опять с балки слезть поленится.
– А сметана? – тут же взял быка за рога нахал, продемонстрировав, что испугался куда меньше, чем изображал.
– Сначала семена, а потом уже сметана, – усмехнулась я. – А то ты, пользуясь моим невежеством, вместо картошки-морковки какую-нибудь плотоядную росянку мне вырастить поможешь. Знаю я тебя. Как там у классика было? «Вечером деньги – утром стулья». И никак иначе.
– Какие стулья? – прижал уши Васька. – У нас только лавки есть.
– Семена показывай, – махнула рукой я.
Но посмотреть на местный семенной фонд я так и не успела.
– Хозяйка! Отворяй! Гостей принимай!
– Чёрт! – ругнулась я, вспомнив про оставленных за калиткой татар, то есть, гостей.
– Нет её, – писклявый дискант отозвался раньше, чем я успела дойти до двери. – Говорил я уже.
– А ты как туда попал? – вплёлся в разговор низкий баритон, в котором я без труда узнала голос своего лесного незнакомца.
– Меня впустила, а потом сгинула, – ответил неказистый Илюшка. – Отправила дурацкие вёдра для воды искать. А я в оконце заглядывал: два ведра посреди горницы стоят... Вот тебе и служба! Поди туда, не знаю, куда, принеси то, что у меня и так есть! Непотребство!
«Ха! – догадалась я. – Значит, без моего разрешения им сюда ходу нет! Круто! Этого-то я как пустить умудрилась? С богатырями, что ли?»
– Так, может, тебе какие другие вёдра искать велено? – пробасил мой недоутопленник, сбив меня с мысли.
– Нет тут никаких других, – пожаловался парень. – Я всё облазил, крапивой пожегся, чуть в колодец не провалился и от какой-то невоспитанной щуки хвостом по лицу получил. Посмеялась надо мной вредная бабка!
– А ты кто вообще такой?
Я чуть приоткрыла дверь, чтобы как раз успеть увидеть, как давешний поклонник зелёного цвета опирается локтями на калитку, сверху вниз рассматривая недовольного юнца.
– Я Илья Муромец, – приосанился тот.
– Да ну? Неужто земляк? – во все тридцать два зуба заулыбался зелёный.
– Какой ещё земляк? Я тот самый Илья Муромец! – на свет божий появился знакомый блокнотик, и я, несмотря на абсурдность ситуации, невольно захихикала. – Тридцать лет на печи лежал! Потом встал! И всем дал!
Тут уж я заржала в голос.
– Нет, парень. Ты что-то путаешь, – серьёзно покачал головой тощий. – Это я – Илья Муромец. И на печи я лежал. Уж не знаю, кому ты там давал...
Я в истерике сползла на пол, размазывая по щекам навернувшиеся на глаза слёзы.
– И что именно, – продолжал между тем мужчина. – Но знаменитый богатырь Илья Муромец – это я.
– Нет, я! – пискнул мелкий, тыча тому в лицо свой блокнотик. – У меня тут записано!
– Мало ли, что у тебя там записано. Да ты на себя глянь. Ну, какой из тебя богатырь? Кожа, кости и молоко на губах не обсохло. Ну, посмотри, брат, – зелёный призвал на помощь моего утопленника. – Кто из нас Илья Муромец?
– Вообще-то, я, – пробасил тот, и я подавилась смехом, впервые сообразив, что у меня тут вырисовывается.
«Да что ж такое-то? – схватилась за голову я, вскочив на ноги. – Только вроде жизнь налаживаться начала, и на тебе! Ну, держитесь, дети лейтенанта Шмидта! Сейчас бабушка расскажет вам страшную сказку про детскую комнату милиции».
Я пинком распахнула дверь и встала на крыльце, уперев кулак в бёдро:
– А что у вас там, в Муроме, одни Илюшки? Других имён нет?
– Есть, как не быть, – ответил мне, как ни странно, лесной незнакомец.
– Но в гости только Илюшкам ходить можно, – подхватила я. – Ладно. Это детали. Рассказывайте, с чем пожаловали, Илюшки.
– Ей! – возмутился тощий Илюшка. – А как же накормить, напоить, а потом уже спрашивать?
– Да. Не по-людски, – покачал головой усатый.
– Это вы люди. А я ведьма, – отмахнулась я, окончательно входя в роль. – Мне можно. Так что надо-то?
– Один на один поговорить, – нестройным хором отозвались все трое.
– Ну, хоть не трое на одного, и то хлеб, – скрипнула зубами я. – Ладно. С тебя начнём, раз уж ты тут.
Я поманила за собой юнца. Мы сели за большой стол под яблоней с другой стороны избушки. Понятное дело, что в дом я его приглашать и не подумала. Как, впрочем, и кормить. «Обойдётся, – решила я. – И так с чешуйными богатырями подхарчился, шустрик».
– И как тебя зовут? – спросила я.
От неожиданности юнец чуть не ответил, но, вовремя спохватившись, упрямо повторил:
– Илья. Муромец.
– Допустим, – я подперла кулаком подбородок и уставилась на него. – И что тебе надо, Илюшка-малолетка?
– Почему это я малолетка?! – возмутился тот. – Я совершеннолетний!
Кусочек паззла со щелчком встал на место, и картинка сложилась: «Попаданец!» Может, у местных и было понятие совершеннолетия. Но уж точно никто из них не понял бы вырвавшегося у меня слова «малолетка». «Могла бы и сразу сообразить... – с раздражением подумала я. – Ну, какие тридцать лет на печи? Ему и всего отсилы двадцать пять!» Вот только бросаться на шею собрату-попаданцу я спешить не стала.
– Это хорошо, – задумчиво протянула я. – И чего тебе надо? Видел уже. Никаких чернооких-чернокосых у меня тут нет. Сам же всё облазил. Даже в окна заглядывал.
– Василису спасти, – воскликнул дурень и тут же стушевался. – Ну, если она здесь.
– Не здесь, – напомнила я, с трудом сдержав улыбку. Уж не знаю, как его там на самом деле звали, но определение «дурак» в его имени точно присутствовало.
– А где?
– А я откуда знаю? Это тебе она зачем-то понадобилась. В общем, так... Василис тут нет. Есть только я. Меня спасать будешь? – я оскалила в улыбке свой выдающийся зуб и кокетливо захлопала ресничками.
– Нет! – отшатнулся малец. – В смысле... Вам же не требуется.
– Ну, в общем, да. Но иногда приятно, когда красивый молодой человек...
– Да, да... Так я скажу Мерлину, что Василисы тут нет, – поспешно поднялся парень.
«Значит, Мудлен... И зачем я ему понадобилась? Сам же меня Яге на массажный коврик оставил: покататься там, поваляться... Скотина! Хотя, этому дурню он вряд ли что-то рассказал, – проворчала я про себя. Но вслух, разумеется, произнесла совсем другое.
– Так и скажи. Ну, прощай, добрый молодец, – я приглашающе кивнула в сторону калитки.
Парень сделал несколько шагов к выходу, но каждый из них был короче предыдущего. Уже подозревая очередную пакость, я поморщилась и тут же услышала:
– Бабушка Яга, а можно, я завтра...
– Что завтра? – приподняла бровь я.
– Говорить пойду завтра! – выпалил лже-богатырь. – Вечер уже. Там лес тёмный. А я меч дома забыл.
«Ещё скажи, что его собака съела, пионер фигов», – буркнула я себе под нос.
– Хорошо. Можешь в баньке переночевать.
– Понял! – закивал он и дёрнулся к видневшейся у частокола приземистой бане, в которую я до сих пор сунуться так и не удосужилась.
– Куда?! – притормозила я нездоровый энтузиазм. – А платить за ночлег кто будет?
– Сколько, – со вздохом полез в карман мальчишка.
– Пять грядок, – как ни в чём не бывало отозвалась я.
– Грядок?!
– Ну, если не хочешь... – я красноречиво посмотрела в сторону леса.
– Копать? – сдался гордый богатырь.
– Сажать, – фыркнула я. – Жди здесь.
Избушка предупредительно присела, едва не подставив ступеньку крыльца прямо под ногу. «Вот молодец! – я похлопала её по дверному косяку. – Будешь себя хорошо вести, ещё и крышу перекроем. А то трясёшь трухой во все стороны».
– Васька! – кот тоже, похоже, уже убедился, что со мной лучше дружить, потому что появился мгновенно. – Где обещанные семена?
Разбираться с целым сундучком меленьких мешочков без подписи я не стала, сразу остановив взгляд на большом ларе с картошкой. А что? У меня тут тридцать три голодных мужика, между прочим. Разумеется, таскать мешки я и не подумала, быстренько приспособив для этой цели бродячее ведро.
– И сколько сажать? – вытаращился мальчишка, увидев наполненное картошкой самоходное ведёрко высотой ему почти до пояса.
– От забора и до... – чуть было не ляпнула я, но вовремя прикусила язык: до заката он мне одну картофелину посадит, если очень постарается. – От забора и до дна.
Горе-богатырь покосился на клонящееся к верхушкам деревьев солнце, потом на темнеющий за частоколом лес, и поплёлся к огороду.
– И ровненько сажай, – напутствовала я вслед.
Тот буркнул что-то невнятное, что я решила принять за согласие, и взялся за лопату.
Допросить парнишку можно было бы и подотошнее. Но, во-первых, я боялась выдать уже себя. А во-вторых, у меня за калиткой маялись ещё два кандидата в богатыри, и с ними тоже надо было что-то делать. «Не кататься же валяться», – ухмыльнулся я про себя и, убедившись, что мальчишка скрылся за дверью бани, пошла к частоколу.
Мой лесной купальщик всё так же щеголял подсыхающей коркой вонючей болотной грязи. «Мог бы и помыться, – слегка рассердилась я, наморщив нос. Где-то же щукин ручей за частокол вытекает! Не иначе как тоже на баньку рассчитывает, паразит!»
– Ну, заходи, что ли, – я кивнула высокому хлыщу в зелёном.
– Здрава будь, хозяйка, – поклонился тот, проходя во двор.
– И тебе не кашлять.
Этот Муромец долго мяться не стал. Мы ещё до облюбованного мной стола не дошли, как наезды посыпались со скоростью пулемётных очередей.
– Прослышал я, что скрываешь ты Василису, мою наречённую и дочь Марьи Моревны единственную, – с пафосом заявил он. – Отдавай её по добру по здорову, а то...
– Твой меч – моя голова с плеч? – обозлилась я, даже не сообразив, что мне уже и матушку приписали. – Это мы уже слышали.
К таким наглым наскокам у меня за годы замужества выработался стойкий иммунитет. А к нему в придачу ещё и рефлекс: бить первой. Муж-алкоголик, имеющий постоянный доступ к огнестрельному оружию, очень быстро отучил меня бояться подобных вещей. До сих пор помню обиженное выражение на его пьяной роже, когда в ответ на очередные обвинения в супружеской неверности и потрясание табельным пистолетиком я достала АК, специально выпрошенный для этого у жены нашего ротного, и щёлкнула сектором переводчика.
– Эй, изба! – крикнула я. – Не хочешь на косточках поваляться-покататься?
Избушка, с которой у меня теперь было полное взаимопонимание, заскрипела и шагнула в нашу сторону.
– Бабуля! – попятился наглец. – Я же со всем почтением! Какой меч? Какая голова? У меня и меча-то нет, только шпага.
– Тогда тон сбавь, – приказала я, усилием воли заставляя себя успокоиться. – Избушка, на место!
Зелёный Илья перевёл дух и уже куда скромнее продолжил:
– Не серчай, коли обидел. Слухом земля полнится. Вот и до меня дошло, что сумела ты, бабушка, наречённую мою похищенную найти и вернуть. Вот и не сдержался, сразу сюда поскакал.
«Интересно, на ком поскакал, – подумала я, кивком показывая, что слушаю. – На мелком Илье? У него вроде тоже копытного средства передвижения не наблюдается. Коняга-то только у моего утопленника имеется».
– И матушка её безутешна, – повысил голос зелёный. – Все глаза выплакала, родную кровиночку дожидаясь.
– А я при чём? – буркнула я. – Нет тут вашей блудной дочери. Сам видишь.
– Меня сюда сердце привело! – ещё громче воскликнул он. – Значит, была здесь моя голуба, даже если сейчас нету.
«Да что ж ты так орёшь?!» – недовольно подумала я, подавив желание поковырять в оглушённом воплями ухе.
Крикливый гость уже вещал какие-то сказочные банальности, глядя куда-то поверх моего плеча. Я скосила глаза, пытаясь понять, куда он смотрит, но увидела только край бревенчатой стены. «Вот оно что... Придурок вообразил, что Василиса, то есть, я, сидит в избушке. На неё работает, актёр недоделанный! И мелкий такой же. Только вот роль они оба одну разучили, и ту плохо. Матушку мне приписали. К князю то в дочки, то в племянницы записывают. Чушь какая-то получается. Чёртова Яга! Умотала на свои курорты и не рассказала ни фига. Иванушки-Алёнушки... А Илюшек не хотите? По три штуки на раз. Интересно, где настоящая Василиса, которую они все так жаждут найти?»
– Ори, не ори, а нет тут твоей наречённой, – вполне искренне прошамкала я.
– Так подскажи, бабушка, где искать её, – залебезил хитрец.
– Это подумать надо, погадать, звёзды посчитать, – состроила серьёзную мину я. – Иди пока Илюшке мелкому помоги. А утром поговорим. Утро вечера мудренее, касатик.
Когда заносчивый болтун рассмотрел, чем там занимается парень, его буквально перекосило от отвращения.
– Работы много, ой, много – покачала головой я, кое-как подавив злорадную улыбку. – А не успеете... Ну, на нет и суда нет. Придётся мне доделывать, а не звёзды считать.
– Помогу, бабушка, – тут же поднялся он, слащаво улыбаясь.
От этой тошнотворно фальшивой улыбочки мне стало настолько противно, что я не поленилась вернуться в избушку и, избавившись от воды, в которой купалась говорливая щука, отправила помощникам ещё одно ведро картошки вдогонку. Мелкая пакость? И вовсе не мелкая. Литров сорок точно будет. А что? У меня тридцать три едока!
– Ну, заходи, что ли, – буркнула я, мысленно прокручивая в голове странные оговорки своих незваных гостей. Что-то вокруг меня затевалось, и мне это что-то уже не нравилось. Кажется, этого Илюшку я отправлю не картошку сажать. Есть у меня для него дело поинтереснее.
– Здрава будь, хозяйка, – в пояс поклонился усатый.
– И ты не кашляй, – кивнула я.
– Дозволишь коня напоить? – спросил он, кивнув на длинную колоду у частокола, куда я только недавно опорожнила щукино ведро.
Получив разрешающий кивок, он тут же занялся конягой. Пока я хлопала глазами, пытаясь сообразить, это демонстрация крайней степени хамства, или так и надо, усатый быстро избавил коня от сбруи, дал немного попить и начал чистить скрученным пучком травы.
– Как закончишь, подойдёшь, – буркнула я и ушла под яблоню.
Два обалдуя сажали картошку и невнятно переругивались. Почему-то именно это зрелище примирило меня с действительностью. Я даже заулыбалась, наблюдая, как тощий норовит якобы случайно заехать мелкому черенком лопаты в лоб, а тот в отместку обсыпает влажной землёй щеголеватые сапоги франта.
– Да здесь она! – повысил голос юнец. – Я одёжки видел!
Я насторожилась, прислушиваясь.
– Такие Яга точно не носит! – огрызнулся он на какое-то замечание зелёного, и я чуть не выругалась вслух: «Мои джинсы! Я же их на кустах развесила!»
– Благодарствую, хозяйка, – пробасил рядом лесной Илюшка, сбив меня с мысли.
– Не за что, – сварливо отозвалась я, всё ещё ругая собственную забывчивость. – С чем явился?
– Шёл я к тебе с одной надобностью, а пришёл с двумя, – Илья ничуть не обиделся на мою неприветливость.
– А что ж не с тремя? – буркнула я. – Чего мелочиться-то?
– Вторую надобность я по дороге нашёл, – чуть улыбнулся он. – Задолжал я нечисти вашей лесной, а долг платежом красен. Подсоби, бабушка.
– Нечисть лесная, – кое-как справилась с удивлением я, посмотрев на гостя совсем другими глазами. – Что ж ты её у меня ищешь?
– Ты хозяйка на Буяне, – склонил голову он. – Коли ты не захочешь, я её век не сыщу.
– Это верно, – задумчиво кивнула я, подумав, что мужик даже не представляет, насколько попал в точку. А вот хочу ли я, это вопрос.
Но задаться всякими отвлечёнными вопросами мне не удалось.
– Хозяйка! – над частоколом появилась русоволосая голова одного из чешуйных богатырей. – Поесть бы!
– Заходите. И в очередь, – махнула рукой я и снова перевела взгляд на лесного Илью. – Иди, помоги своим тёзкам. Ночевать в баньке можете. Утром поговорим. Утро вечера мудренее.
Не вдаваясь в детали, я поднялась и пошкандыбала в избушку: чешуйные богатыри, весело переговариваясь, уже выстроились в длинную шеренгу с мисками наготове.
Илья спорить не стал, послушно отправившись в огород. Я позволила себе только один короткий взгляд в ту сторону. Надо признать, с лопатой он обращался куда ловчее прочих невольных огородников. Хотя, может быть, это мне так казалось, потому что он единственный не морщился недовольно и не пытался подгадить товарищам по картошке.
Я же, машинально шлёпая в подставленные миски сырники и сметану, впервые всерьёз задумалась: а что дальше? Сейчас я делала всё, чтобы выполнить пожелание Яги. Даже чешуйные богатыри вряд ли догадывались, с каких фигов вздорную Ягу обуяла любовь к кормёжке, а заодно и к образу старухи. Но дальше-то что? Вот вернётся эта безответственная молодожёнка, и?
Она обещала мне выполнить любое желание вплоть до отправки обратно в реальный мир. Но вот туда-то я хотела всё меньше и меньше. Уже совсем не хотела, если честно. Там меня никто не ждал кроме матери. Да и та ждала ли? По крайней мере, за те семь лет, что я моталась с мужем по военным городкам, мы не виделись ни разу. А о том, что единственная родственница перебралась на постоянное место жительства в Штаты, я и вовсе узнала, только подав на развод и обнаружив в родной квартире чужих людей.
В новом мире мне нравилось. Но Яга-то я не постоянная. Так, исполняющая обязанности, и то с ограниченным функционалом. А настоящая вернётся недельки через полторы, и ещё неизвестно, как воспримет мои приключения. Полагаться на случай и добрую волю безголовой ведьмы с дурной репутацией очень не хотелось. Значит, надо было подстраховаться всеми доступными способами.
Я сфокусировала взгляд на очередном богатыре с миской и сказала:
– Как поешь, позови моих огородников. Пока они с голодухи не принялись копать только что посаженное.
Тот кивнул и отошёл.
Я убедилась, что вроде все чешуйные заняты едой, и пошла в дом за тарелками. Не в ладошки же этим балбесам угощение выкладывать. Илюшки об этом ещё не знали, но мои планы в их отношении за последние полчаса здорово поменялись.
Первым, как и следовало ожидать, за дармовой жрачкой прискакал мелкий. Грязный, как чёрт, он хапнул предназначенную ему тарелку и только минут пять спустя с набитым ртом крикнул:
– Шпашибо!
За ним пришёл и хлыщ. На сырники он посмотрел без особого энтузиазма, но тарелку взял и поблагодарил как положено, обдав меня запахом трудового пота.
Мой лесной утопленник появился самым последним. Зато совершенно чистый и ничем предосудительным не пахнущий. В его волосах блестели капельки воды. Штаны были явно влажными, хоть и хорошо отжатыми, а рубаха так и вовсе отсутствовала. Подавая ему тарелку, я помимо воли порадовалась, что недавно получила качественную передозировку мужской красотой, насмотревшись на чешуйных богатырей. Иначе рисковала пронести сырники мимо миски. Хорош был, чертяка. Мощный, как вековой узловатый дуб. Выгоревшие на солнце светлые пряди. Бронзовая от загара кожа, под которой перекатывались литые рельефные мышцы, так и манила провести ладонью, легко цепляя пальцами золотистые завитки волосков.
Я даже головой тряхнула, отгоняя наваждение. «Ты старая склочная бабка с гадким характером и ещё более отвратительной репутацией, – напомнила я себе. – Изволь вести себя соответствующе». Илья поклонился со словами благодарности и тоже отошёл. На его место тут же заступил один из богатырей.
– Спасибо на добром слове, хозяюшка! – пробасил он. – Порадовала нас, побаловала.
– На здоровье, – кивнула я, усилием воли оторвав взгляд от троицы под яблоней.
– А завтра тебе никакая помощь не потребуется? – с лёгкой хитринкой в глазах поинтересовался воин.
– А вам так сырники полюбились? – невольно усмехнулась я.
– И сырники, и обхождение ласковое, – не стал юлить он.
– Вы ещё траву не докосили. Да и частокол на той стороне кривоват, – прищурилась я.
– Всё поправим, хозяюшка, – просиял он.
– Только не с самого утра, – поспешно уточнила я, представив, как просыпаюсь в пять утра от стука молотков и гомона тридцати работничков. – К полудню приходите.
– Как скажешь, хозяюшка, – поклонился витязь и отошёл.
Я бросила последний взгляд на уничтожающую сырники троицу и, прошептав волшебные слова, свернула скатерть-самобранку. В избе царили тишина и прохлада. Прикрыв поплотнее дверь и задёрнув шторку, я сбросила с плеч осточертевшую волшебную шаль и с наслаждением распрямилась. Живот тут же протестующе забурчал, напоминая, что и мне было бы неплохо поесть.
Ничего более подходящего, чем сырники, которыми, казалось, пропахла вся яговская поляна, мне в голову не пришло, и я снова разложила скатёрку. С минуту полюбовавшись на пятна и дырки, я сплюнула и встала: «Нет, уж! Пенициллин мне без надобности». Собрав скатерть и закинув по дороге яговский нос на полочку у маленького зеркальца, я вернулась в прихожую и занялась стиркой.
Отполаскивать волшебный артефакт пришлось долго и упорно, но я справилась. Сперва вода была просто грязной, затем белёсой, как известковый раствор. Но, изведя полбадейки, я всё-таки добилась мало-мальски удовлетворительного результата. И, похоже, исчерпала остатки сил: аппетит пропал напрочь, зато разболелась спина. Решив, что прекрасно обойдусь без ужина, я постанывая поплелась в комнату. Скатерть отправилась сушиться на верёвку, куда крепилась шторка перед печкой, а я завалилась на лавку и, кое-как укрывшись пледом, отключилась едва не раньше, чем закрыла глаза.
Если я и надеялась поспать подольше, запугивая гостей и назначая чёткое время чешуйным витязям, то сильно просчиталась. Глаза открылись сами собой, словно меня кто-то пнул, едва солнце выползло из-за горизонта. Я попыталась снова заснуть, но не тут-то было: сон не шёл. Выругавшись, я сползла с лавки и, потирая ноющий от голода желудок, поплелась в прихожую умываться.
«И меня не миновала чаша сия, – подумала я, раскладывая на столе просохшую за ночь волшебную скатёрку. – В смысле, миска».
Я прошептала волшебные слова и без особого энтузиазма уставилась на скудный ассортимент.
– Нет бы, кусок голландского сыра произвести, – проворчала я себе под нос. – Но, нет... Творог и сырники, сметана и молоко. Кефир и... А это что ещё?!
Закусив губу, я уставилась на новую миску, раздвинувшую крынки с кефиром и ряженкой.
– Нет... Ну, это уже ни в какие ворота!
– Ты чего разоралась с утра пораньше, – свесился с балки Васька.
– А ты посмотри, что наш пищеблок выродил! – проворчала я, ткнув пальцем в новую тарелку. – Сам заорёшь.
– Мр-р-р, – заинтересовался кот. – Это твоя стирка, что ли, сработала? Скатёрка отблагодарила? И чем порадовала?
– А вот этим, – скривилась я и гулко пристукнула по столу большой миской, доверху наполненной селёдкой.
– Это ты ещё это не видела, – фыркнул спрыгнувший с балки кот и лапой пододвинул в мою сторону круглую коробку из бересты.
– А что там? – с опаской уточнила я, не спеша открывать неплотно пригнанную крышку.
– Ничего рыбно-молочного, – тоном змея искусителя ответил Васька.
– Да? – заинтересовалась я и всё же открыла коробку.
На аккуратной подложке из травы лежали три колючих, словно минуту как с грядки, пупырчатых огурца.
Если бы не волшебная звукоизоляция избушки, мою ругань, наверное, услышали бы даже на Луне. А так только Васька, прижав уши, шуганулся под печку.
– Ну, знаешь, – заявил он минут через пять, когда поток моего красноречия наконец иссяк. – Таких слов даже настоящая Яга не говорила, когда Черномор ей в подарок улей лесного мёда приволок вместе с пчёлами.
– Ещё не то услышишь, если продолжишь шутки шутить, – огрызнулась я, слегка покраснев, и со вздохом принялась накладывать себе в тарелку тёплые сырники.
Впрочем, такой уж сердитой я не была. Когда первый запал прошёл, я сообразила, что если мне удалось внести в меню такие дополнения, то и другие возможны. Может быть, если я отстираю ещё какое-нибудь пятно, то и хлеб появится. А за зашитую дыру, глядишь, и котлеткой отблагодарят. Жаль, что у меня не было времени поразмыслить над этим достаточно долго. Не успела я доесть, как со двора донеслось:
– Яга! Кончилось моё терпение! Отворяй, нечистая сила!
– Опять Леший, – вздохнул кот, подгребая поближе плошку сметаны. – Не пускай его.
– А Яга не пускала?
– Не пускала. Только ругалась сильно.
– Ну, значит, и мне можно. Ещё не хватало, чтобы нечисть меня нечистой силой обзывала. Не солидно.
– Ну...
Что там хотел сказать Васька, я слушать не стала, поспешно прилаживая фальшивый нос. Голод я утолила, но ненавистное молочное, наложившись на раннее пробуждение и общий абсурд, творившийся вокруг меня в последние дни, требовали немедленно спустить на кого-нибудь всех собак. Поэтому появлению лесного склочника я почти обрадовалась.
Шаль, согнувшая спину дугой, хорошего расположения не добавила, и на крыльцо я вышла в самом отвратном настроении. Избушка плавно опустила меня на землю, и я, сердито сопя, пошаркала к калитке. Благо, вытоптанная вчера голодными богатырями тропинка никуда не делась, и соваться в утреннюю росу мне не пришлось. Но остывшая за ночь земля всё равно неприятно холодила босые ноги: «Надо будет Ваську спросить, где Яга обувь брала. А то в кроссовках не побегаешь. Когда вокруг столько народу толчется, обязательно хоть один глазастый, но найдётся. Доказывай потом этим Илюшкам, что я сама себя не съела».
Над калиткой маячило лохматое коричнево-зелёное утыканное шишками нечто.
– Яга! Пришла пора... – заголосило оно, едва углядев меня на тропинке.
– ... косы и топора, – прошипела я.
– Топора? – опешило лохматое создание. – Да ты, негодная, совсем страх потеряла?!
– Это ты, чурка крикливая, страх потерял! Мало Яга... Я тебя сюда не пускала? Так могу и дальше глухой прикидываться, пока ты опять богатырей не докричишься.
Леший воровато оглянулся, блеснув ярко-зелёными глазами, и заговорил уже куда тише.
– Ты что творишь, нечистая сила? Кто тебе дозволил в моём лесу деревья рубить?!
– А что, нельзя было? – оскалилась я. – Ну, ладно. Больше не буду.
– Правда, что ли? – опешил от такой покладистости Леший.
– Правда, правда, – закивала я. – Пусть богатыри по старинке развлекаются. Шишки коллекционируют...
Леший снова начал озираться. Но вокруг, если не считать мерные удары, доносящиеся с огорода, было тихо.
– Нет. Ну, если они у тебя делом заняты, – с сомнением протянул он.
– Нет, они от меня шишки отрывают, – фыркнула я. – Я думала и сегодня их занять, частокол подновить, но раз ты против...
Где-то вдалеке послышался многоголосый гомон, и Леший вздрогнул.
– Ну, если на частокол, да сухие...
– Какие же ещё, – пожала плечами я.
Разумеется, я ни малейшего представления не имела, какие деревья нужны на частокол. Но, судя потому, что прорасти в удобренной гусе-лебяжьим помётом земле ни одно бревно не попыталось, всё-таки именно сухие.
– Ну, так они ребята молодые, откуда им знать, сухое дерево, или есть в нём ещё немного жизни, – вкрадчиво продолжила я. – Ты бы, дед, позаботился, чтобы не обознались.
– Позаботился... – протянул Леший, опасливо косясь через плечо. – Дык...
– Эй, гляньте, это не Лешак там? – донеслось из-за ближайших деревьев, и лохматый хозяин леса подскочил, как испуганный заяц.
– Позабочусь, – затараторил он. – Сам пришлю сухие! Но чтоб больше ни одного мухомора, ни одной поганки не брала, негодная!
– Точно, Лешак! – крикнул кто-то.
– Сам пришлю, – пискнул тот, поспешно ввинчиваясь в землю.
– И смотри, чтоб ровные, – крикнула я в быстро затягивающуюся дыру на том месте, где незваный гость стоял ещё секунду назад.
– День добрый, хозяйка, – пробасили в один голос два «чешуйных», прошагав мимо в одних штанах, но с полотенцами через плечо.
– Добрый, добрый, – кивнула я, не отказав себе в удовольствии полюбоваться красавчиками. Со спины, разумеется.
А когда перевела взгляд обратно на лес, то чуть не села где стояла. Он шёл ко мне.
Огромные деревья с обломанными сучьями, а кое-где даже обугленные, медленно двигались вперёд, вытаскивая из земли длинные узловатые корни. Расширившимися от ужаса глазами я следила, как всё новые и новые лесные покойнички выбираются из небытия, раздвигая густой подлесок.
Если я и не заорала на весь Буян, то только потому, что дар речи забился куда-то в пятки вместе с бешено колотящимся от ужаса сердцем. А когда я вспомнила, что в таких случаях положено делать, лесные исполины уже перешли ко второму акту марлезонского балета. Ветки отлетали в стороны сами собой, словно под ударами огромного невидимого топора, длинные, действительно ровные стволы подскакивали в воздух, оставив на земле низкие пни, и валились на землю, как скошенная трава. Причём эта мечта термита ещё и сама собой укладывалась в штабеля рядом с частоколом.
«Мать, мать, мать... – беззвучно пробормотала я себе под нос, чувствуя, как спина покрывается холодным потом.
Не прошло и пяти минут, которые я провела у калитки, застыв соляным столбом с отвисшей челюстью, как всё пространство между частоколом и стеной живого леса было завалено буреломом из веток и выкорчеванных пеньков. А среди этого месива островками насмешливого порядка возвышались штабеля ровных брёвен сорта «Хоть сейчас на мачту».
– Это чегой?! – удивлённый голос одного из витязей, возвращавшихся обратно на взморье, вывел меня из ступора.
Я прикусила кончик языка, стараясь поскорее очухаться, и медленно развернулась в его сторону.
– А это... Это ваша сегодняшняя работа, – отчаянно надеясь, что голос не дрожит, как заячий хвост, отозвалась я. – Леший вот брёвнышек для частокола прислал. Ну, и дровишек заодно. Так что сегодня с этой стороны... Подсобите...
– А. Ну, добро, – кивнул молодой богатырь, удовлетворившись моими объяснениями. – Тогда мы пойдём братьев кликнем?
– Иди, касатик, иди, – закивала как китайский болванчик я.
Витязи, перебрасываясь шуточками, принялись скакать с одного штабеля брёвен на другой, а я, передёрнувшись от запоздалого приступа ужаса, пошлёпала по тропинке обратно к избушке. «Вот тебе, Васька, и наглядная демонстрация... А то заигралась ты в хамоватого прапорщика, а о том, что на всякого прапорщика есть свой замполит, подзабыла», – я тряхнула головой, отгоняя накатившую слабость, и присела за стол под яблоней.
Рядом стояли благополучно забытые вчера корзины с яблоками. «Надо будет самоходные вёдра под перевозку приспособить. И у Васьки узнать, где у Яги сахар, – машинально отметила я. – И есть ли тут вообще сахар...»
Лесной исход, похоже, не обеспокоил никого, кроме меня. Вокруг всё так же мирно жужжали пчёлы и стрекозы. На крыше избушки невозмутимо вылизывал лапу Васька, явно основательно нажравшийся сметаны. За частоколом гомонили богатыри. А у баньки колол дрова лесной Илюшка.
Я невольно залюбовалась. Красавчик, что тут скажешь. Впрочем, вся эта троица отличалась выдающейся внешностью. Только если мелкий Илюшка был хорош какой-то юношеской красотой, красотой мальчишки, которого мужчиной воспринимать ну никак не получается, а зелёный – холодной, какой-то неживой классичностью эльфа, то мой лесной знакомец был совсем другим. Он не вызывал чувство собственной неполноценности и желание немедленно заглянуть в зеркало с дурацкими вопросами вроде «Я ль на свете всех милее?» Упрямец был надёжен, как скала, почему-то чувствовалось, что если уж он выберет себе пару, то останется с ней навсегда, вне зависимости от количества морщин или объёма талии.
«Хех, – резко поднялась я, сообразив, что, несмотря на все россказни про наречённых, у меня нет ни малейшего шанса. – Как раз на такой должности и с таким профессиональным макияжем и думать про охмурение всяких красавчиков. И вообще, все они надёжные да честные, пока штамп в паспорте не поставят. А потом оглянуться не успеешь, а от принца на белом коне остаётся один мерин, и тот при ближайшем рассмотрении оказывается козлом».
Козлов, маскирующихся под принцев, я в своей жизни навидалась с лихвой. А вот принцев пока не встречала. Наверное, поэтому мысленная оплеуха подействовала отрезвляюще. Я встала и окинула двор хозяйским взглядом.
«Итак, чтобы не воевать с Лешим, которому мне кроме поджигательских плевков, срабатывающих через раз, противопоставить нечего, надо избавить его от внимания дуреющих со скуки чешуйных витязей.
В свою очередь этих надо тупо занимать делом. Да так, чтобы на фигню вроде ловли Лешаков по лесам ни сил, ни времени не оставалось. Правда, их, зараз, кормить придётся. Но тут уж что-нибудь придумаем, – я полюбовалась на кусты картофеля, вымахавшие за ночь почти мне по пояс и явно намеревающиеся зацвести, и кивнула собственным мыслям. – Васька и семена. И ещё грядки. Плюс еда для витязей, минус время на дурь. И самое главное – гости... Этих надо выводить на чистую воду...»
«И топить», – ехидно добавил внутренний голос.
Я ухмыльнулась в ответ на выверты собственного подсознания и окончательно взяла себя в руки: «Топить – слишком кардинально. Щука, опять же, не обрадуется, если я ей ручей засорять вздумаю. Лучше так: выводить на чистую воду, потом за калитку, а потом уж пусть Леший водит».
Из баньки вышли взлохмаченные и недовольные Илюшки и, вяло переругиваясь, потащились в сторону ручья.
– Илюшка мелкий, ну-ка, поди к бабушке, – крикнула я, когда уже откровенно грызущиеся парни вернулись обратно.
Поклониться и поздороваться обалдуй, как и положено современному человеку, благополучно забыл и плюхнулся на лавку передо мной с самым независимым видом.
– А завтрак будет?
– Смотри-ка, заботливый какой. Будет завтрак, как не быть, – ласково улыбнулась я. Солнце сверкнуло на остром кривом зубе, и парень отшатнулся. – Вот выберу, кого из вас в печь отправить, и буду завтракать.
– Только не мной, – тут же воскликнул он, постаравшись отодвинуться от меня как можно дальше и то и дело поглядывая на калитку. – Я невкусный!
– А ты пробовал? – прищурилась я.
– Вот! – парень прикусил костяшки и тут же начал картинно морщиться и плеваться во все стороны. – Гадость какая!
– Другие, думаешь, получше?
– Ещё бы, – запальчиво закивал он. – Особенно тощий. И косточек много. И вообще, – паршивец понизил голос, – Он вас обманывает...
Если до сих пор мне было смешно, то сейчас стало противно: «Вот тебе и продукт двадцать первого века... Развитие, толерантность и общечеловеческие ценности. Была бы Ягой, есть бы не стала, но лопатой бы точно пристукнула! Тьфу!»
– А ты, значит, честный?
– Конечно! – кивнул он, не сумев скрыть ухмылку превосходства, проскользнувшую по губам. Мелкий паршивец явно решил, что надул глупую бабку. Ну, ну...
– Это ж надо, – прошамкала я в полном соответствии с ожиданиями мальчишки. – Вот ведь негодяй. Что же он такое задумал?!
– А вы мне Василису отдадите? – прищурился мелкий.
– Служба за службу, – усмехнулась я. – Ты мне про вруна этого расскажешь, а я тебе про Василису.
– У него зеркальце есть волшебное, – понизил голос парень. – И сегодня ночью он с тёткой какой-то болтал. Так она его Радей называла, вот!
– Надо же! – всплеснула руками я. – А что за тётка? Не иначе как на моё место зарится, негодная!
Станиславского с его «Не верю!» тут не было, а мальчишка принял мою топорную игру за чистую монету и даже придвинулся ближе.
– Всё-всё расскажу! Значит, так. Я проснулся, потому что бубнёж услыхал. Хотел уже его пнуть, гада, чтоб спать не мешал. А потом слышу, вроде девчачий голос. Ну, думаю, увели Мерлинову девку! В смысле, наречённую мою увели. Стал прислушиваться. А он её «Ваше величество» называет. И про вас всякие гадости говорит.
– Это какие-такие гадости? Я его приветила, накормила, спать уложила... А он...
– Неблагодарный, – поддакнул малолетний ябеда и подсел ещё ближе. – Старуха дурная, говорил. Совсем из ума выжила. Её обмануть, как два пальца об асфальт...
«Асфальт? – фыркнула про себя я. – Ну, ну...»
– А Моревна постоянно бесилась. Смотри, мол, старуха придуривается. Там где-то ещё молодая должна быть, присматривайся. А он ей, да, нет, мол, бабка простодушная да глупая... Ну, вы извините, тётя Яга, вы и правда простоваты, хотя не глупая, конечно!
– Да... Простодушие меня погубит, – сокрушилась я, старательно хмуря брови.
– Это он, падла такая! Мне вот вы сразу понравились! А они только ругали. Баба говорит: «Всё разнюхай, в каждую щель нос сунь, но дочку мою чтоб нашёл, живую или мёртвую. Но лучше мёртвую». Потом ещё и яблок наворовать велела.
– Яблок? – опешила я.
– Ну, да. И яблочко, молодёжное, что ли, прихватить не забудь, сказала. Дальше я, правда, не услышал, тощий, гад, насторожился и отрубил зеркало. Ворюга, короче. Ещё меня обматерил, что я, видите ли, храпел! Брехун. Я сам из-за его болтовни проснулся, а он мне будет про храп втирать!
– Кошмар какой! – подхватила я, изображая возмущение. – Хорошо, что ты услышал и всё мне рассказал. Ничего, мы с тобой им вместе покажем. Сразу узнают, где у нас тут раки зимуют, да? Как хорошо, что ты всё услышал. Молодец!
– Да я только рад помочь! Вы мне, я вам: сотрудничество.
– Сотрудничество – это хорошо. По рукам, э... – я замялась, делая вид, будто пытаюсь припомнить его имя, и малолетний дурак меня не разочаровал.
– Вася я. По рукам!
Он протянул узкую ладошку, но я, разумеется, даже не пошевелилась. Парень опешил, покосившись на нелепо вытянутую руку.
– А скажи мне, – задумчиво проговорила я, сбросив маску напускной дружелюбности, – тебе простодушные волки когда-нибудь встречались?
– Н-нет...
– И не встретятся. Такие даже в сказках не водятся. А простодушные ведьмы – ещё более редкое явление. Уяснил?
– Н-нет…
– Хоть и не Иванушка, а всё равно дурачок... – покачала головой я. – Дурак ты, короче говоря, Вася...
Парень спохватился, глаза забегали, и я поняла, что ещё мгновенье, и он сорвётся с места.
– Сидеть! – вполголоса рявкнула я в лучших традициях нашего особиста. – Ты думал, старая маразматичка что угодно проглотит? Сидеть, я сказала!
– Так я же правду сказал, – заныл он.
– Особенно когда Ильёй назвался, – хмыкнула я. – Значит, так. Рассказывай всё, как на духу. Кто такой, откуда взялся... В общем, всё. И тогда, может быть, уйдёшь отсюда...
– А вы мне Мерлинову девку отдадите? – сделал попытку поторговаться малолетка.
«Эх, парень... Я с нашим завсклада справлялась, куда уж тебе со мной торговлю начинать?»
– Можешь забирать, – махнула рукой я. – Всё, что от неё осталось. Штаны синие, башмаки и...
– А девка?..
– А девки нет. Не спешили спасители. А кушать надо три раза в день, знаешь ли. Если не кушать, знаешь, что случается?
– Вы её... – парень резко побледнел и зажал рот ладонью.
– Тьфу, ты, – поспешно внесла ясность я, заметив, что его вот-вот вырвет. – Замуж я её отдала, идиот!
– Ах, замуж... – с облегчением выдохнул он. – Замуж, это другое дело. Замуж, это даже хорошо.
– А если ты мне всё не расскажешь, могу и тебя отдать, – мимоходом заметила я.
– Замуж?! – снова позеленел Васька.
«М-де... Касатик... Каждый, конечно, мыслит в меру своей распущенности, но ты, походу, распущен до предела. Ну и мысли...» – я с трудом сдержала смех и как можно более равнодушно ответила:
– А чё такова? У всех вкусы разные. Я одно предпочитаю, Леший – другое, а Змей Горыныч, дракон наш любвеобильный – третье...
– Я не из этого мира! – перебивая сам себя, затараторил окончательно деморализованный Василий. – И вообще к вам сюда не хотел! И девка мне эта даром не нужна! Это Мерлин, урод жирный! Это всё он. Сказал, если не приведу к нему девку, обратно мне дороги не будет! А у меня сессия на носу, и батя новый комп обещал!..
Я мерно кивала, слушая историю, о которой в общих чертах и сама догадалась. Василий Пупков – студент, разгильдяй, геймер. Сидел на шее у родителей, кое-как учился в институте на библиотечном, потому как больше никуда не взяли, а всё свободное время посвящал сражениям с виртуальными монстрами. Но, увы, когда маги, рыцари и прочий столь любимый антураж вдруг вышли за рамки монитора, скучная реальная жизнь внезапно стала невообразимо привлекательной.
Ваську притянул в этот волшебный мирок ни кто иной, как мой старый знакомец толстяк Мудлен. Притянул, обругал, забыл на неделю, а потом вдруг вытащил со скотного двора, куда парня отправили по приказу князя, и пообещал вернуть обратно на родину. Взамен требовалась только небольшая услуга: прогуляться к бабке-маразматичке, назваться Ильёй Муромцем и забрать Василису Чернокосую. Девка могла быть и рыжекосой, и вообще лысой, главное, чтоб звалась Василисой.
Зачем это вдруг понадобилась Мудлану, который, как я помнила, сам же и оставил меня у Яги, парень не знал, да это его и не интересовало. Тем паче, что съеденная девка патрона тоже вполне устраивала. Как я поняла, единственное, что его не устраивало, это чтобы девица так или иначе встретилась с настоящим Ильёй, и уж тем более не появилась в стольном граде своим ходом.
Вытянув из мальчишки всё, что смогла, я кивнула на калитку.
– Нет Василисы. Так Муд... Мерлину и передай. И замуж за Илью она не пойдёт. Сам понимаешь, почему.
«Потому, что я не собираюсь выходить замуж ни за Илью, ни за Петю, ни за Федю, – мысленно добавила я. – Одной попытки мне хватило по самые уши!»
– А как же я пойду? – вытаращился Васька.
– Как пришёл, так и иди, – нахмурилась я.
– А меня сюда Мерлин доставил колдовством. Может, и вы тоже...
– Ещё чего не хватало, – буркнула я. – Много чести. Хотя...
Вовремя вспомнив, что велела выдавать всяким Иванушкам-Алёнушкам настоящая Яга, я со всей доступной скоростью поплелась в избушку. Корзинка с обещанными клубочками стояла под лавкой. Я выбрала самый неказистый и вернулась к яблоне.
– Вот тебе клубочек волшебный...
– Это тот, за которым бегать надо? – скривился мальчишка. – Вот ещё... Ноги ломать!
– Можешь идти так, – пожала плечами я, тут же пожалев о своей любезности.
– Не, не, – парень поспешно сграбастал шерстяной комок и подозрительно потяжелевшей походкой рванул к калитке.
Пока я пыталась сообразить, что же в нём вдруг изменилось, он выскочил за частокол, кое-как перебрался через мешанину веток и пеньков и, протиснувшись между тесно стоявшими деревьями, скрылся в лесу. Только тут мой взгляд упал на основательно ополовиненную корзину с яблоками.
Я расхохоталась: «Слышал звон, да не знаешь, где он, да, Васька? Жаль, что нельзя посмотреть, как он будет эти «волшебные» яблоки Мудлену втюхивать. Вот бы тот купился...»
Два оставшихся Илюшки вместо ожидаемого разговора получили от меня пакеты семян и целеуказание на оставшиеся грядки. Если лесной воспринял моё нахальство совершенно спокойно и флегматично отправился на огород, то Илюшка-Радя скривился так, будто укусил лимон.
– Я воин! Богатырь известный! А вы меня как холопа на огород сослали!
– И чем тебе мой огород не нравится? – прищурилась я.
– Хорош огород, – слегка сбавил тон воин, – только я не огородник и лопаты сроду в руках не держал.
– А чем занимался? – вкрадчиво поинтересовалась я: а вдруг проболтается, как мелкий.
– Сначала на печи лежал, думу думал. Потом подвиги ратные совершал, родную землю от супостата боронил, – с достоинством проговорил он.
«Не прокатило», – без особого, впрочем, разочарования подумала я. Ожидать, что хитрец проболтается так легко, было бы слишком оптимистично, но попытаться стоило.
– Понятно. Я всё-таки женщина, мне такие тонкости незнакомы, – я похлопала ресничками и оскалила в кокетливой улыбке выдающийся зуб. – Витязи мои, конечно, работники неплохие, но за ними пригляд нужен. А за всем не усмотришь, я же женщина одинокая...
– Да, тяжко, – кивнул паршивец.
На его лице не дрогнул ни один мускул, мало того, он меня ещё и по морщинистой руке погладил, скотина!
«План «Б» провалился на старте, – мысленно хмыкнула я, отнимая руку и мимоходом порадовавшись, что волшебный нос уродовал морщинами и старческой «гречкой» не только мою физиономию. – Придётся переходить к плану «В». Только его надо сначала придумать».
– Вот и помоги бабушке, – заявила я. – Ну, а если лень тебя одолела, то скатертью дорога. Ты ко мне пришёл, а не я к тебе.
Илюшка-Радя скрипнул зубами, но всё же поклонился.
– Как же не помочь, коли требуется?
С нечитаемым выражением на физиономии он поплюхал на огород, а я задумалась. Как ни крути, но получалось, что бабке хитрец ничего сверх того, что уже сказал, не расскажет. То ли получил на этот счёт чёткие инструкции от моей псевдо-мамаши, то ли просто умный. «Вот бы моя настоящая матушка обозлилась, – подумала я, глядя, как он брезгливо берёт оставленную вчера у баньки лопату. – Она терпеть не может, когда кто-то зарится на то, что принадлежит ей. Хотя... Вряд ли я та собственность, которую она ценила».
Я тряхнула головой, отгоняя неуместные сожаления: «В любом случае, моя мать в другом мире, и зовут её не Марья Моревна. Значит, и меня сюда точно затащили по ошибке, как вороватого Ваську-геймера. Главное теперь успеть этой ошибкой воспользоваться, пока в холопки не выпнули, разобравшись».
Убедившись, что все при деле, а гениальных идей на горизонте не видно, я пошла обратно в избушку и в лучших традициях Яги крикнула:
– Васька! Вылезай, думу думать будем!
– Откуда вылезать? – поднял голову с лавки нахал. – Я никуда не залазил. Хотя от сметанки бы не отказался.
– Всё б тебе пожрать, – хмыкнула я. – Обойдёшься пока. На голодный желудок думается лучше. А у нас проблема.
– Какая ещё проблема? – забеспокоился кот. – Самобранку ты всё-таки своими стирками угробила?
– Тьфу, ты! Кто про что, а Васька про сметану! – рассердилась я. – Хотя про скатерть тоже поговорим. Но потом.
– Можно подумать, в мире есть что-нибудь важнее сметаны, – проворчал он.
– Есть. Тот, кто тебе эту сметану даёт, – огрызнулась я. – Съедят меня – тебе жрать будет нечего. Ну, в ближайшие дней десять так уж точно.
– Ну, если с этой стороны посмотреть, – снисходительно протянул нахал, но всё-таки навострил уши и сел. – Что у нас за проблемы?
– Не верю я нашим Илюшкам. Одного на чистую воду вывела, а...
– Это которого Мудлен прислал? – фыркнул кот. – Дурак, даром что не Ивашка.
– Угу. А меня больше беспокоит, что у нас таких засланцев ещё две штуки. И они, похоже, поумнее будут.
В двух словах я пересказала Ваське то, что он не успел подслушать, и незаметно выглянула в окно. Лесной Илюшка тыкал в грядку какие-то семечки, а Илюшка-Радька неумело ковырял тяпкой землю на одном месте. «Видимость работы создаёт, паразит, – неожиданно обозлилась я. – Помощничек фигов!»
– М-да... Дела... – покачал головой кот.
– Кто такая вообще эта Марья Моревна? То в матери набивается, а то мёртвой меня видеть желает.
– Это бы Ягу спрашивать...
– Спросишь её, когда она на курортах, – проворчала я. – Угораздило же меня чёртово яблоко тогда слопать!
– Не поможет тут яблоко, хотя съела ты его зря. Я про старую Ягу говорю. Нынешняя-то тут без году неделя. Годков семь всего. А сама по себе, без бабки, так и вовсе года два, – качнул лобастой башкой Васька. – А вот старая Яга бы может чего и присоветовала. Про Марью Моревну я слышал только, что воевать она любит сверх всякой меры. Пару раз даже на княжество твоего батюшки налетала, да от богатырей его по сусалам получила. На Буян она не совалась. Такая дурь за всё время только Ядвиге в голову приходила.
– М-де... И с какой радости она меня дочкой объявила? – поинтересовалась я.
Вдаваться в подробности я посчитала лишним. Василий, конечно, кот хороший, но за сметану душу продаст, не то что какую-то попаданку.
– А я почём знаю? Надо ей что-то от тебя.
– Так надо, что аж угробить меня мечтает, – фыркнула я. – Хотя, может, и соврал мелкий, чтобы Яга Василису ему отдала?
– Всё может быть. В любом случае тебе Радька правды не скажет, раз уж сразу чужим именем назвался. Вдвойне виноват получится. И соврал, и попался. А Яге врать, это надо решиться. Она тут полная хозяйка. Кого угодно в бараний рог свернёт и не поморщится. Вон Леший в своём лесу как силён, а и он на Ягу только орать и может.
– Жаль, что я не Яга, – буркнула я, но, покосившись на усеянную коричневыми пятнами старческую руку, добавила. – И слава богу. Это ж с ума можно сойти с этим маскарадом. Будем исходить из того, что имеем. Я не ведьма...
– Не ведьма? – прищурил зелёные глазищи котяра.
– Увы. Уж не знаю, что там твоя Яга намутила, но я всю жизнь была совершенно нормальной. Даже письмо из Хогвартса и то не получила, – я улыбнулась своей незамысловатой шутке. – А раз я не ведьма, то брать этих гавриков будем природным умом и сообразительностью. Яге Радька правды не скажет. А кому скажет?
– А никому не скажет. А если и скажет, то как ты узнаешь, что именно это – правда? – резонно заметил кот. – Может, он и хозяйке своей брешет как собака. Если тут и правда Марья Моревна замешалась.
– Может, такие красавчики всё могут. Особенно со старушками и глупыми девицами, – хмыкнула я, и в мозгу забрезжила идея. – Никому Радька правды не скажет. Мало того, каждому будет врать то, что ему выгодно. А мы... А мы – послушаем. И сравним.
– Василиса, – прижал уши Васька, – ты что надумала? Лучше прогони его, и дело с концом. Мало ли, что он тебе наплетёт. Мир у нас, конечно, по твоим словам сказочный. Хотя не знаю, не замечал. Но помереть тут можно совсем по-настоящему. Это точно.
– А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома... То есть, в избушке дела, – фальшиво пропела я и открыла крышку сундука, из которого доставала скатёрку. – Вась, а тут ещё какой-нибудь колдовской утиль имеется?
– В смысле, – не поспел за скачками моих решений кот.
– Ну, ещё одна скатёрка ломаная, шапка-невидимка какая-нибудь...
– Размечталась, – фыркнул Васька. – Тут тебе что, склад мировых сокровищ? Ничего там нет. Только ковёр-самолёт. Его как-то ухажёр старой Яги забыл, да так и не забрал.
– Ну да, склероз и возраст обычно приходят вместе, – невнимательно отозвалась я, оглядываясь в поисках сундука побольше, куда можно было бы засунуть ковёр.
– Чего озираешься? Ковёр ищешь? Так его с тех пор моль пожрала, волшебная. Пока Яга это безобразие заметила, один половичок остался: меня и то не подымет.
– Но сейчас-то в этом половичке моли нет? – радостно потёрла руки я.
– Нет, конечно. Где бы это Яга таких приживалок приветила. Вот он лежит, на дне.
Но я уже и сама заметила искомое. Иголки мне попадались и раньше, так что особой проблемы я не видела: надёргать из летучего половика ниток и зашить скатерть-самобранку. Нитки волшебные, значит, проблем быть не должно, а зашитая скатёрка, глядишь, и расщедрится на что-то удобоваримое.
– А с Радькой что делать будешь? – напомнил о своём присутствии кот.
– На чистую воду выводить, – хищно ухмыльнулась я. – И топить.
– Да... – протянул Васька, отодвинувшись от меня подальше. – Кровь не водица...
– Да не в крови же топить! – возмутилась я. – Что у вас тут за живодёрские замашки у всех? Топить будем в его же собственном вранье.
– Это как?
– А вот так. Бабусе Ягусе этот хитрован уже свою позицию высказал предельно ясно: «Я – Муромец. Отдавай Василису». Версию тихушную про коронованную мамашу, которая спит и видит возвращение дочурки в свои любящие объятья, мы тоже слыхали...
– Я себе «любящие объятья» как-то по другому представлял, – с сомнением протянул кот.
– Ну, в любящий удушающий захват, – отмахнулась я. – Какая разница. Тут смысл в том, что Илья вовсе не Илья, а якобы любящая матушка вовсе не против увидеть дочурку покойницей. Хотя тут ещё не всё ясно. Мелкий и соврёт – недорого возьмёт, а если на такое враньё у него умишка бы не хватило, так приукрасить мог, краски сгустить. Так что и тут бабушка надвое сказала.
– И что делать?
– Витязей чешуйных кормить, – хмыкнула я.
– Васька! – надулся кот. – Вот тоже тебе больше ничего подсказывать не буду, вредине.
– Твоих подсказок пока дождёшься, с голодухи огурцов с молоком нажрёшься, – парировала я. – Ладно. Не злись. Потом мы с тобой послушаем, что он своей якобы наречённой скажет.
Я отцепила нос и подмигнула котяре, который ухмылялся во все клыки.
– Но сейчас кормёжка витязей: они моя единственная защита, если что не так пойдёт. У нас тут ещё один Илюшка. Он, может, и Илюшка, но конь у него ворованный. Согласись, это наводит на определённые размышления.
Время уже подошло к обеду, и я решила разобраться сперва с кормёжкой богатырей. Нос я, разумеется, приладила обратно и, прихватив скатерть самобранку, отправилась под облюбованную яблоню.
Грядущая рискованная афера с Илюшкой-Радькой добавила в кровь изрядную долю адреналина и куража, поэтому свист получился залихватский и совсем Яговский.
– Эй! Работнички лесозаготовок! Пожалуйте к столу!
Чёшуйные богатыри себя дважды просить не заставили. Минут через десять, ровно столько им понадобилось, чтобы сбегать ополоснуться в щучьем ручье, у яблони уже выстроилась очередь. И одним из первых стоял Илюшка-Радька, уже где-то разжившийся миской. Я тут же воспользовалась случаем и привела в действие первую стадию своего, как я надеялась, хитрого плана: приказала ему выкосить траву на задворках. Туда ещё не добрались богатыри, а вокруг всё так заросло ивняком, что место не просматривалось ниоткуда. Я и сама-то узнала об этой поляне совершенно случайно, наткнувшись на неё, когда искала, где бы помыться-постираться. Зато у этого уединённого уголка был весомый плюс – частокол там стоял самый высокий во всей моей временной вотчине. Авось, Радька не вздумает схватить мнимую дочурку хозяйки в охапку и попросту махнуть через забор.
Накладывая в подставленные миски тройные порции сырников со сметаной и разливая по кубкам молоко, я задумалась. Пора было как-то разнообразить меню. Да и как щедро я ни раздавала собранные яблоки, а в корзинах их оставалось ещё предостаточно, и на деревьях уже весели мелкие завязи. Чёртово гусе-лебяжье удобрение подгадило мне и здесь. А хомячий инстинкт не позволял просто оставить гнить готовый урожай. Высмотрев среди витязей знакомого, с которым уже как-то обсуждала насущные проблемы, я поманила его к себе.
Планируемые нововведения витязь воспринял на «ура» и пообещал не только притащить из казармы на взморье запасной котёл, но и найти печника, который сложит мне местный аналог плиты. Вовремя спохватившись, что готовить на такую ораву мне явно не понравится, я затребовала и постоянный кухонный наряд.
– Яга на уши встанет, – едва слышно сообщил Васька, запрыгнув на лавку, едва витязь отошёл. – Разбалуешь богатырей. Жиром зарастут.
– Ничего подобного, – отмахнулась я. – Мы им полосу препятствий организуем и полигон.
– Не знаю, а чём ты, – буркнул Васька, – но чую, осатанеет не только Яга.
– Но, но... Мы им тут передовой опыт армейской подготовки вводим. Благодарить должны, – фыркнула я. – Но если что, съедем на главное оправдание любой армии: инструкции были нечёткие. Хотя о чём это я? Мне вообще никаких инструкций не дали.
– М-ре...
– Вот тебе и «м-ре». Кстати. А что это наш огородник-конокрад обедать не идёт?
– А пёс его знает, – кот покосился на опустевший огород.
– Сбежал, что ли?
– Отсюда не сбежишь, пока ты не выпустишь, это ж место колдовское, зачарованное.
– Ты меня с Ягой-то не путай, – понизила голос я.
– А чего путать? Ты – она и есть.
– Временная, – уточнила я.
– Избушка тебя слушается, значит, и частокол послушает, – отмахнулся Васька.
– Ну, да, если я ему дровяником пригрожу, – ухмыльнулся я и поднялась. – Пойдём, посмотрим, где наш конокрад, и займёмся Радькой. На поляну со мной пойдёшь. Если что, сразу витязей зови.
– Куда ж я денусь. Буяну без Яги нельзя.
– Угу, угу, – невнимательно покивала я и, сложив скатёрку, пошла к огороду.
Илюшка лесной нашёлся в тени у частокола. Он сидел, откинувшись спиной на потемневшие от времени брёвна, и то ли дремал, то ли просто отдыхал. Увы, я заметила его гораздо позже, чем он меня, и даже задуматься не успела над тем, чтобы удрать, как он уже оказался на ногах.
– Здрава будь, хозяйка, – поклонился Илья.
– И тебе не кашлять. Почему обедать не пришёл? – спросила я, чтобы хоть как-то оправдать своё появление.
– Так не звали, – едва заметно пожал плечами он. – А лезть к обеду незваным-непрошеным – последнее дело.
– Ишь, ты, какой... – я чуть было не ляпнула «культурный», но вовремя прикусила язык и закончила немного иначе, – ...воспитанный.
– Как матушка наказывала. Вот сидел, ждал, пока закончишь, да сам бы к тебе пошёл.
– Огородничать надоело, домой собрался? – усмехнулась я.
– Не вольно мне домой, пока дело своё не сделаю, – твёрдо возразил он. – Я твою службу исполнил. Помоги и ты мне.
– Ну, спрашивай, – кивнула я.
Беседа с лесным конокрадом не планировалась, но в чём-то он был прав: огород, как я и хотела, был засажен, а кое-где уже зеленел свежими ростками. Хочешь-не хочешь, а слово держать надо.
– Спасибо на добром слове, хозяйка, – снова поклонился он.
И вдруг рассказал мне о моих лесных приключениях. Причём, что самое интересное, не соврав в мелочах. Даже собственное упрямство, в итоге чуть не утопившее его в болоте, скрывать не стал. Я слушала со всё возрастающим удивлением: зачем он мне это рассказывает?
– Вот и первое моё дело, – закончил рассказ он. – Спасла меня нечисть лесная да сгинула. Значит, душа у неё живая. Подсоби найти её да отблагодарить по-божески.
– Много просишь, гость незваный, – неожиданно влез в разговор Васька.
Я уже открыла рот, чтобы осадить нахального котищу, лезущего не в своё дело. И тут же закрыла его обратно, потому что кот продолжил:
– С чего бы тебе души дарить? Служба службе рознь.
– Не дарить, а освободить, – покачал головой богатырь. – И не за так прошу. Отработаю.
– На огороде? – фыркнула я, мысленно делая зарубку в памяти: в первую очередь разобраться, что вообще такое нечисть, которой меня назначил конокрад, пока не ляпнула что-то непоправимое. Надо же... Душами они тут раскидываются.
– Огород – дело нужное, да ведь не отдашь ты мне душу её за грядки да картошку, – усмехнулся в ответ Илья.
– Не отдам, – согласилась я.
– А за что отдашь? – тут же взял быка за рога Илья.
– Это подумать надо, – солидно прошамкала я, а про себя проворчала: «Откуда мне знать, почём у вас тут души?» – Но у тебя вроде и другое дело было?
– Было, – нахмурился Илья. – Да перво-наперво надо с долгами рассчитаться, а потом уже в новые залезать.
– Тоже верно, – буркнула я.
Попытка выяснить, что от Василисы нужно этому Илюшке, провалилась даже не на старте, а на стадии оглашения участников. Мой противник попросту отказался выходить на ринг. Он продолжал смотреть прямо мне в лицо до отвращения честными глазами. Под этим взглядом мне стало настолько неуютно, что я, передёрнув плечами, отвернулась.
– Вечером приходи. Скажу, что мне от тебя надобно.
– Как скажешь, хозяйка, – согласился он, снова присев в траву.
Я же со всей доступной поспешностью направилась в избушку. И так уже задержалась сверх всякой меры, того и гляди, свалит Радька из тихого уголка, где я его собралась к стенке, то есть, к частоколу прижать. Но Васька плевать хотел на мои планы.
– Услать его надо куда-нибудь! – заявил он, едва за нами закрылась дверь избушки. – А ну, как разглядит в тебе свою нечисть? Где это слыхано, чтобы Яга бродяг из болота доставала? Да ещё с конями вместе?
– Удар по репутации? – невольно рассмеялась я.
– Какая ещё путация? – обозлился не понявший новомодное слово кот. – Слава дурная о Яге по миру пойдёт! Слухом, как известно, земля полнится!
– Чем же дурная? – уточнила я, быстро переодеваясь. – Наоборот, хорошая. Спасла и...
– Так хорошая и есть дурная! – рявкнул Васька. – Хочешь, чтобы тут очередь из попрошаек выстроилась? Яга – злая ведьма! Алёнушками завтракает, Иванушками обедает, а ну ужин кого-нибудь в козлёночка превращает. К ней идут очень редко, от большой нужды, когда уже жизнь не мила да не нужна. Понятно тебе?
– Так уж и редко, – огрызнулась я, понимая, что в чём-то хамоватый котяра прав. – Вон, Илюшки по три штуки за раз захаживают.
– И что? Всех облагодетельствовать надобно?!
– Угу, – я натянула приметный красный сарафан и, завернув нос в волшебную шаль, завязала её на поясе. – Всем причинить добро в особо жестокой форме и подарить счастье в особо крупных размерах. Ладно. Душу свою я никому ни дарить, ни продавать не собираюсь. Так что согласна. Что ты предлагаешь?
– Услать его надо куда-нибудь! – повторил Васька, вдруг успокоившись.
– Куда? – уточнила я, гадая, что так умиротворяюще повлияло на разбушевавшуюся зверюгу.
– Куда подальше.
– Вот так ему и скажу! – обозлилась я, тут же забыв о загадках кошачьего настроения. – Чёртова Яга! Хоть бы объяснила, что здесь к чему, курортница хренова! И ты не лучше! «Поди туда не знаю куда и сделай мне хорошо!» Задача поставлена – выполнять! А уточнить, что такое в этом дурдоме «хорошо», что такое «плохо»? А зачем? Тьфу! Сказала бы я ей...
Тут мой взгляд упал аналог местного смартфона, яблочный зарядник от которого я сгрызла в первый же день, и я щёлкнула пальцами: «Услать, говорите? Ладно!»
– Пошли на поляну, к Родьке, – кивнула я коту.
– А Илья?
– Ушлю. Мне самой с ним разбираться не с руки. Богатырь с седла – коню легче.
– Это про баб говорят.
– Пошли уже! Мне ещё со скатертью разбираться, а я уже так есть хочу, что готова слопать селёдку и закусить её огурцами в молоке.
Я вышла в коридор, и коту ничего не оставалось кроме как последовать за мной. Озираясь и пригибаясь, мы пробрались почти к самому ручью. Радьку нигде видно не было. Но я только что умудрилась не заметить куда более габаритный вариант Илюшки, а потому не обольщалась.
Распрямившись, я постаралась придать самое беззаботное, читай, туповатое выражение своей физиономии и, выдернув с корнем какой-то сорняк с мелкими голубыми цветочками, потопала к ручейку. «Жалко, песню русскую народную не знаю, – подумала я, нюхая цветочек, основательно подванивающий рыбой. – Не Сердючку же петь. Представляю, какой фурор бы я произвела, напевая: «Даже если вам немного за тридцать, есть надежда выйти замуж за принца». Принцы бы разбегались так, что только копыта коней бы сверкали. А это, кстати, идея. Может, и на наречённых подействует?»
– Василисушка? – вкрадчивый голос Радьки сбил меня с мысли, и я, с облегчением уронив вонючий инвентарь, оглянулась.
– Кто здесь?
– Я.
«Очень информативно», – мысленно проворчала я, но старательно захлопала ресницами.
– А вы кто?
– Рыцарь Радион Лепердок Таврический! – гордо задрал нос лже-Илюшка.
Чего мне стоило не заржать в голос, одни боги знают. Да ещё Васька. Иначе с чего бы он вдруг под прикрытием кустарника запустил когти мне в ногу. Да так, что смеяться моментально расхотелось. Правда, промолчать мне всё равно не удалось.
– Ах, ты ж гад! – взвыла я.
– А? – опешил Таврический. – Что?
– Кот гад, – кое-как выкрутилась я. – Он мне сказал, что к Яге одни Илюшки приходят. Других она не пускает.
– Да? – заинтересовался хитрец. – А почему?
«Потому что я это только что придумала. Почему же ещё? » – подумала я, кляня когтистую скотину последними словами.
– Не знаю.
– Странно. Ну, да ладно, – Радька снова приосанился. – Я ведь на помощь тебе прибыл, Василисушка.
– А ты самый настоящий рыцарь? Заграничный? – старательно изображала дурочку я.
– Да. Меня посвятила в рыцари на поле брани сама Марья Моревна, матушка твоя.
– Матушка? Но я её не знаю.
– Это происки врагов её могущественных, – доверительно понизил голос Радька. – Князя негодного да бабки твоей, до власти да силы колдовской жадной.
– Какой ужас!
Я прижала ладошки ко рту, но вовсе не от приступа мифического ужаса, а потому, что чёртов Васька какого-то лешего снова запустил когти мне в ногу. Не материться же второй раз за пару минут: из образа невинного цветочка вывалюсь.
– Но твоя матушка врагов к ответу призвала, да поздно. Сбежала зловредная бабка, и доченьку её ненаглядную, тебя, то есть, украла.
– Но я ничего не помню.
– Так ты маленькая была. Уж как её величество Марья тебя искала, как искала. Все глаза выплакала, мешок золота на богатырей да колдуний извела, сама денно и нощно волшбу творила. Но тщетно. Как в воду канула зловредная бабка вместе с младенцем. Много лет прошло, матушка тебя искать не уставала. И вот... – Радька ещё больше понизил голос, приблизив губы к самому моему уху, от чего по коже прокатилась неприятная дрожь, – ... и вот она узнаёт из книги своей колдовской, что вернула тебя в наш мир другая ведьма злобная и уже планы чёрные, сети злые на душу твою невинную готовит вместе с князем кровавым!
– Да зачем я им? – подпустив в голос подобающей к случаю дрожи, проблеяла я.
– Это тебе матушка расскажет, – обломал меня хитрец.
– А где она?
– Она тебя у себя в замке ждёт.
– Заграничном? – восхитилась я.
Прикинув, не стоит ли похлопать в ладошки, но решив не переигрывать, я ограничилась восторженным взглядом.
– Самом настоящем английском! – заверил меня Радька.
– Ой... А не врёшь? Откуда у матушки английский замок? Я же русская, значит, и она русская.
Лже-Илюшка, как я и планировала, окончательно уверился в моей беспросветной глупости и расслабился.
– Был там шарлатан один. Великим колдуном себя мнил. Ну, Марья Моревна ему быстро показала, кто из них колдун, а кто болтун. Мерлин сбежал, а замок остался. Не пропадать же добру. Ты мне лучше расскажи, как ты сюда попала?
– А я не помню... – покачала головой я и на всякий случай добавила. – Ничего не помню.
– Это плохо. Не иначе как чары на тебе страшные и чёрные, – постарался ещё больше запугать дурочку Радька. – Бежать тебе надо. Только матушка твоя такую чёрную волшбу снять сможет.
«Ну, да, конечно», – подумала я, не глядя дёрнув ногой назад в попытке отпугнуть разошедшегося Ваську. Судя по подозрительно зашуршавшим кустам, он снова вознамерился запустить в меня когти. Попасть не попала, но равновесие потерять умудрилась. И тут же оказалась в объятьях Таврического Пердеца. Вот уж кто даром времени не терял и тут же полез целоваться.
–
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.