Ловушка для герцога. Светлана Бернадская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Хитросплетение судеб
• ГЛАВА 2. Нежеланная свадьба
• ГЛАВА 3. Главное — не сдаваться
• ГЛАВА 4. Ростки заговора
• ГЛАВА 5. Искусство воспитания
• ГЛАВА 6. Загадки кардинала
• ГЛАВА 7. Супружеские сомнения
• ГЛАВА 8. Испорченные именины
• ГЛАВА 9. Стать ближе
• ГЛАВА 10. Тонкие нити притяжения
• ГЛАВА 11. Время сеять
• ГЛАВА 12. Войны сердца и разума
• ГЛАВА 13. Падение бастионов
• ГЛАВА 14. Сложный выбор
• ГЛАВА 15. В преддверии мятежа
• ГЛАВА 16. Жажда справедливости
• ГЛАВА 17. Воздаяние
• ГЛАВА 18. Тайны новые и старые
• ГЛАВА 19. Прозрение
• ГЛАВА 20. Ход королем
• ГЛАВА 21. Вместе сильнее
• ГЛАВА 22. Непредвиденное
• ГЛАВА 23. Гроза над крепостью
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Королевство объято ужасом после государственного переворота. Королевская семья казнена, на трон восходит узурпатор. Опальному герцогу дарят право на жизнь, а в придачу навязывают молодую жену.

   Загнав герцога в ловушку брачного родства, узурпатор надеется обрести сильного союзника... И тем самым совершает ошибку.

   Внимание! Возрастной рейтинг некоторых сцен имеет ограничение 18+ (эротика без насилия).

ГЛАВА 1. Хитросплетение судеб

Лязг железного засова ворвался в уши; пламя факела ударило по воспаленным глазам, много дней не видевшим ничего, кроме темноты. Узник дернул головой, инстинктивно защищаясь от непривычно яркого света, и попытался прикрыться руками. Ему бы удалось, не будь руки прикованы к цепям, вделанным в холодный каменный пол — недостаточно длинным, чтобы дотянуться до лица.

    — С добрым утром, ваша светлость, — издевательски прозвучал бодрый голос тюремщика. — Не желаете ли прогуляться?

    «К эшафоту», — в мыслях договорил опальный герцог Этьен Д’Эмре, брат казненного изменниками короля.

    Вот и пришло его время.

    Страха смерти он не ощутил. По правде говоря, страха смерти Этьен не ощущал уже давно: с тех пор, как почти три года назад обожаемая жена Мадлен и сын Ноэль оставили его одного на этом свете. Но тогда все еще оставались фамильная гордость, честь родового имени — королевского имени! А еще брат и сестра, которые по-прежнему нуждались в его поддержке.

    Теперь не осталось ничего.

    Если тюремщик и ждал ответа, то напрасно. Этьен не повел и бровью, когда его оковы отцепляли от массивных колец в полу, где он пробыл на привязи, будто дикое животное, невесть сколько времени. Поначалу ему приносили еду — кажется, раз в день. По этим редким подачкам он и отсчитывал дни, проведенные в темнице. А после того, как он перестал притрагиваться к пище, его оставили в покое. В тишине и одиночестве. В зловонии собственных нечистот и с мыслями о том, что жизнь прожита бесцельно и зря.

    Ноги сцепили короткой цепью между собой, руки сковали за спиной. Толкнули мушкетом в спину. Этьена Д’Эмре шатало — от голода, загноившихся ран и лихорадки. Но он шел сам — босой, оборванный, похудевший и заросший, гремя кандалами и стараясь не упасть.

    К удивлению герцога, его привели не на королевскую площадь, а самое сердце дворца — прямиком в тронный зал. Узурпатор решил напоследок поглумиться над последним представителем настоящей королевской семьи?

    Сделав над собой усилие, Этьен движением головы откинул со лба слипшуюся от пота и застарелой крови прядь волос и взглянул на человека, которого прежде уважал, а теперь всей душой ненавидел.

    Базил Мариньи, бывший маркиз провинции Шато ди Валле, мятежник, беспринципный захватчик, с любопытством разглядывал опального герцога бесцветными водянистыми глазами, преспокойно восседая на троне, испокон веков принадлежавшем династии Д’Эмре. На миг сердце пленника дрогнуло — но не от подобного кощунства. Просто на ступенях у ног цареубийцы сидела Эмилия, молодая принцес Д’ Эмре.

    Жива! Господь всемогущий, неужели он ее пощадил?!

    Лицо младшей сестры изменилось до неузнаваемости. Прежде всегда веселая, румяная, с живым блеском больших карих глаз, сейчас она напоминала бледную тень самой себя. Щеки утратили нежный румянец и ввалились, под глазами залегли лиловые тени, губы словно пересохли и потрескались, в густых темно-каштановых волосах тонкой нитью блеснула седая прядь. Этьен с ужасом заметил свежий кровоподтек на молочно-белой скуле и густо замазанные пудрой, но все равно хорошо заметные синяки на шее и открытой части плеч.

    Герцог Д’Эмре стиснул кулаки за спиной, хрустнув костяшками пальцев. В глазах сестры плескались боль и отчаяние. Похоже, пощадой тут и не пахнет. Неужели мерзавец отправит на плаху и ее, нежную девушку, подобную едва распустившемуся цветку персика?

    Истинного короля, Эльбера Второго из правящей династии Д’Эмре, старшего брата Этьена и Эмилии, казнили в день кровавого переворота на дворцовой площади, согнав к эшафоту всех уцелевших придворных, лакеев и дворовую челядь. Эмилия билась в истерике, удерживаемая безжалостными гвардейцами, столь быстро и подло предавшими своего повелителя. Страшно кричала королева Сесиль, когда на ее глазах казнили двоих детей — маленького крон-принца Элои и принцессу Этель. Этьен с замершим сердцем смотрел, как топор падает на шею ослепшей от слез и охрипшей от крика королевы. Венценосный брат, бледный, как сама смерть, молча наблюдал за тем, как мятежники расправляются с его возлюбленной семьей. Поймал взгляд Этьена и без единого слова сам уложил голову на плаху.

    Этьен был удивлен, что его не казнили вместе с семьей брата. Вместо быстрой смерти его поджидали несколько долгих дней темницы, а теперь… Да, вполне очевидно, что брат казненного короля, как единственный оставшийся в живых законный наследник мужского пола, будет так же прилюдно обезглавлен, но неужели у этого мерзавца поднимется рука и на их сестру?

    Впрочем, чего еще ожидать от детоубийцы?

    Конвоир безжалостно ткнул его между лопаток пикой.

    — На колени перед его величеством, невежа!

    И герцог упал на колени — неловко, грузно, от удара о мраморный пол коленные суставы мгновенно отозвались резкой болью.

    Впрочем, терпеть осталось недолго — он на это очень надеялся.

    — Герцог Д’Эмре, какая встреча, — прозвучал эхом в тронном зале мерзкий голос бывшего воспитанника отца. — Неплохо выглядите. Платье подбирали нарочно для аудиенции с королем?

    Лже-король с легким оттенком брезгливости оглядел превратившуюся в лохмотья одежду герцога — рваную, окровавленную рубаху, замызганный камзол и изгвазданные в крови и грязи бриджи. Этьен презрительно искривил губы и сплюнул на узорчатый мозаичный пол. Базил насмешливо хмыкнул.

    — Видимо, в семье короля Эдмона Первого было не принято обучать манерам членов августейшей семьи.

    — Зато в семье короля Эдмона Первого было не принято рубить головы детям, — собственный голос показался Этьену осипшим и чужим. — Говори, что хотел, падальщик, и покончим с этим. Не твою мерзкую рожу хотел бы я видеть перед смертью.

    Узурпатор без тени смущения поскреб ногтем лоб под высоким и пышным напудренным париком, поправил кружевное жабо, из-за которого выглядывала тощая шея, погладил ладонью полированный подлокотник трона, а затем повелительно щелкнул пальцами. Судя по удаляющимся за спиной герцога шагам, конвоиры покинули тронный зал, оставив лже-короля, Этьена и Эмилию одних.

    — Жаждете смерти? — с наигранным любопытством вопросил цареубийца и гаденько ухмыльнулся тонким, почти безгубым ртом. — Мы бы с превеликим удовольствием удовлетворили сие ваше желание. Однако ваша дражайшая сестра, — Мариньи наклонился и властно положил пятерню на голову Эмилии, заставив Этьена разом напрячь все мышцы в истерзанном лихорадкой теле, — нижайше молила пощадить вас.

    — Зря, — шевельнул плечами опальный герцог. — Оставив меня в живых, ты совершишь большую ошибку, грязный ублюдок.

    Эмилия вздрогнула, не сводя глаз с Этьена, и едва заметно качнула головой, словно пыталась его предостеречь. Из уголка ее глаза скатилась одинокая слеза.

    Ответ герцога явно поставил Базила Мариньи в тупик.

    — Дни крови и смерти нынче миновали, — после недолгой паузы, словно беседуя сам с собой, заговорил лже-король. — Государственные преступники все как один обезглавлены, мятежники пойманы и брошены в тюрьмы, в королевстве наконец-то наступили желанные мир и покой. И мы задумали продемонстрировать нашему народу, что способны не только казнить, но и миловать. Династии Д’Эмре больше нет, и, не скрою, нашей душе стало бы спокойней, если бы весь ваш род вычистили под корень, включая вас и вашу драгоценную сестру. Однако принцесса Д’Эмре так юна и очаровательна, — Мариньи провел ладонью по влажной щеке Эмилии, и от Этьена не укрылось то, как она содрогнулась под его прикосновением. — Ее красота и кротость совсем размягчили наше и без того доброе сердце. Мы решили, что возьмем вашу сестру в жены и таким образом положим конец кровопролитию, успокоим недовольных и заложим камень вечной дружбы между нашими древними династиями. Наш наследник, которого вскоре подарит нам принцесса Д’Эмре, будет носить наше имя и править государством после нашей кончины, это ли не высшая мудрость правителя? Нам не хочется омрачать начало нашего правления казнью будущего шурина. Напротив, мы хотим примириться, оставить за вами титул герцога, ваши земли и замок, и даже женить вас — да-да, вы не ослышались. Увы, у нас нет незамужних родных сестер, и мы еще слишком молоды, чтобы иметь столь взрослых дочерей. Но у нас есть прелестная юная племянница, которую мы готовы предложить вам в жены и таким образом еще сильнее упрочить наши родственные узы. Что скажете, Д’Эмре? Королевская милость не лучше ли окончания жизни на плахе?

    Чем дольше Этьен слушал сладкие речи лже-короля, тем больше убеждался в том, что кто-то из них двоих определенно рехнулся.

    — Засунь свою милость и свою племянницу в свой трусливый зад, — проскрежетал он сквозь стиснутые зубы и вновь сплюнул на мозаичный пол. На этот раз Мариньи обиженно поджал губы. — Меня вполне устраивает плаха. А моя сестра… тебе ли не знать, что у нее есть жених?

    — Был жених, — многозначительно заметил узурпатор. — Граф де Гаррель — государственный изменник, он изловлен и казнен вместе с другими мятежниками и приверженцами прежней власти. Наша с принцессой свадьба — дело решенное, что до вас… — Мариньи театрально развел руками. — Видит бог, я хотел быть милосердным, Эмилия. Но ваш брат сам выбрал свою судьбу, я не смею его неволить.

    — Этьен! — воскликнула Эми так горестно, что высохшее сердце герцога дрогнуло. — Этьен, прошу тебя!

    Она вывернулась из-под властной руки новоиспеченного жениха и подбежала к Этьену. Опустилась на колени рядом с ним, обняла за плечи и прижалась всем телом, несмотря на жуткий запах, который он теперь источал.

    — Прошу тебя, — шептала она ему в ухо, а ее ладони дрожали на его плечах, — прошу тебя, Этьен! Не убивай себя!

    — Эми…

    — Умоляю, согласись на условие короля, позволь ему проявить милосердие!

    — Эми, я не могу… — зашептал он ей в ответ, уткнувшись носом в каштановые локоны сестры. — Жить после всего, когда на моих глазах этот ублюдок…

    — Прошу тебя, дай нам шанс! Пока мы живы, все можно изменить!

    — Но смерть не изменишь. Эльбер мертв, и Сесиль, и дети…

    — Но ведь мы с тобой еще живы! — горячо уверяла Эмилия. — Прошу тебя, умоляю, заклинаю неотмщенными душами наших родных — не оставляй меня одну на этом свете! Если ты погибнешь, мне придется тоже… я не смогу одна… не смогу… с ним…

    Герцог Д’Эмре задохнулся. При мысли о том, что Эмилия, которой уже даровано прощение и даже обещан титул королевы, лишит себя жизни или доведет себя до эшафота, его сердце залилось кровью.

    — Прошу, Этьен, не покидай меня… — лицо Эмилии скрылось в вороте его грязной рубахи, слезы закапали ему на грудь.

    Он глубоко вздохнул.

    — Хорошо, милая. Я тебя не оставлю. Ты права, нам еще есть ради чего жить.

    Отмщение. Слово, отдающее сладкой горечью. Слово, ради которого придется притворяться, лгать, подчиняться трусливому убийце…

    — Он передумал, ваше величество! — поспешно воскликнула Эмилия, поднимаясь и украдкой вытирая со щек слезы. — Он будет послушен. И вновь умоляю вас, будьте милосердны к моему единственному брату!

    — Так значит, вы согласны остаться в живых, герцог Д’Эмре? — с явной насмешкой в голосе уточнил самозванец.

    Опальный герцог стиснул зубы так плотно, что заболели скулы. И все же заставил себя ответить:

    — Да.

    — «Да, милорд!» — с ехидной улыбкой поправил Мариньи. — Или вы забыли, что к королю следует обращаться «милорд»?

    — Да, милорд, — послушно повторил Этьен.

    — И вы согласны публично и письменно отказаться от любых притязаний на королевский трон по праву наследования, навеки признав нас своим королем и сюзереном?

    — Да, милорд, — словно вгоняя молотом кол в собственную грудь, отчеканил Этьен.

    — Согласны сохранить свой герцогский титул, имя и владение и жениться на нашей дорогой племяннице?

    — Да, милорд, — процедил Этьен, чувствуя, как судорога кривит ему рот.

    — И согласны служить нам верой и правдой, как служили прежнему королю?

    Губы Этьена дернулись, шевельнулись…

    — Никог…

    — Что? Не слышу! — Мариньи приложил к уху собранную горстью ладонь.

    — …да, милорд! — выдохнул он, обещая себе при первой возможности заколоть ублюдка кинжалом в горло, как откормленную ко дню Возрождения свинью.

    — Превосходно, — самозванец откинулся на троне и громко хлопнул в ладоши. — Эй, стража! Освободите нашего преданного вассала, герцога Д’Эмре, от оков и сопроводите его домой. Да, и первое время… настоятельно рекомендуем вам не покидать пределов ваших владений, любезный герцог. Вы можете вскоре нам понадобиться, и мы сильно расстроимся, если не обнаружим вас под рукой.

***

— Но как же так?! — вскричала потрясенная Ивонн де Шаплен в ответ на неожиданные речи отца. — Почему?! Ведь у меня уже есть жених, я не хочу никого другого!

    Избранником Ивонн, едва вошедшей в нежный возраст расцветшего бутона, еще с отрочества считался граф Сезар де Ревион, наследный сын маркиза де Ревиона, весьма миловидный девятнадцатилетний юноша с пышными черными кудрями, аристократически бледным лицом и чувственными полными губами. Разве можно придумать пару более подходящую для юной благородной девицы с гибким станом, россыпью длинных белокурых волос и небесно-голубыми глазами ангела?

    — Такова воля твоего дяди, Ивонн, — строго кашлянул граф Камиль де Шаплен. — Нашего короля, если ты забыла. Мы не смеем противиться.

    Ивонн де Шаплен задохнулась от гнева и тряхнула головой, отчего тщательно завитые локоны рассыпались по плечам.

    — Но он не может диктовать мне…

    — Может, цветочек мой, — сочувственно вздохнула Аделайн де Шаплен, урожденная леди Мариньи. — Ты ведь и сама понимаешь. Государственные интересы вынуждают его величество вмешаться в твою судьбу и расторгнуть помолвку с Сезаром.

    Однако Ивонн де Шаплен этот довод не убедил.

    — Но это же абсурд! — топнув ножкой, вскричала она. — Почему именно Д’Эмре?!Пусть бы выбрал себе какую-нибудь престарелую вдовушку, сейчас, после переворота, их вокруг пруд пруди!

    — Помолчи, детка, пока ты не наговорила опасных глупостей, — поморщилась мать. — Герцог Этьен Д’Эмре получил особую милость от его величества. Он сохранил свой титул, и ни у кого в королевстве больше нет столь обширных владений. Ты станешь герцогиней, милая! Только подумай…

    — Не стану! — в сердцах топнула ногой Ивонн. — И не мечтайте, что заставите меня. Я сбегу! Вот увидите, сбегу! И тайно обвенчаюсь с Сезаром, и…

    — Не успеешь, солнышко, — с легким раздражением в голосе оборвал ее отец. — Твой новый жених прибудет на сватовство уже завтра, а до того времени я велю слугам запереть тебя в комнате и не спускать с тебя глаз.

    Ивонн от досады закусила губу и выбежала из отцовского кабинета в коридор. Увы, отец сдержал свое слово: за ней тут же увязалась гувернантка Одетта, караулившая под кабинетом, и принялась донимать ее расспросами, а когда несчастная Ивонн захлопнула дверь своей девичьей спальни и бросилась к окну, то обнаружила разгуливающих в палисаднике кучера и садовника, которые старательно делали вид, будто увлеченно беседуют друг с другом, а на деле искоса поглядывали на ее окна.

    Юная Ивонн де Шаплен возмущенно задернула бархатную гардину, забралась с ногами на аккуратно убранную кровать, уткнулась лицом в подушку и прорыдала едва ли не до самого утра.

ГЛАВА 2. Нежеланная свадьба

На пороге графского дома герцога встретил безупречно вышколенный дворецкий, хотя персону с его статусом по правилам полагалось встречать лично хозяевам. Граф и графиня де Шаплен словно намекали будущему зятю, что прекрасно осведомлены о его шатком положении при новом дворе, и восторга такое вынужденное родство у них не вызывает. Но теперь для Этьена такое маленькое, но нарочитое нарушение этикета не имело никакого значения: само его сватовство было фарсом. Он и приехал сегодня только лишь потому, что сестра попросила его не злить короля и соблюсти необходимые формальности.

    Дворецкий проводил его в просторную залу для приемов, где наконец его встретили будущие тесть и теща. Встретили сухими поклоном и реверансом — ни на волосок глубже, чем того требовал этикет. В их глазах и поджатых губах он явственно различил недовольство своим нарядом. Еще бы, явиться на сватовство в траурной одежде и с черной лентой в петлице — это была еще одна пощечина свадебным традициям.

    Но Этьену было все равно.

    Он холодно кивнул в ответ на приветствие и сделал знак груму поставить перед хозяевами дома увесистые ларцы с подарками. Грум услужливо открыл оба ларца и с почтительным поклоном отошел в сторону. Этьен отдернул пышные кружева рукавов, спускающиеся на самые кисти, и первым извлек из ларца богато инкрустированный драгоценными самоцветами кинжал в искусных ножнах.

    — Полагаю, вы оцените по достоинству добрую сталь, господин граф, — сухо сказал он и передал подарок новому владельцу. — Мастер, выковавший эту вещицу, до сих пор считается лучшим в королевстве.

    Глаза Камиля де Шаплен плотоядно вспыхнули, ощупав искусно отделанные ножны. А уж когда граф изучил печать мастера на гравировке, взгляд его значительно потеплел.

    — Благодарю, милорд Д’Эмре. И в самом деле, подобная вещица украсила бы даже королевскую коллекцию оружия.

    Этьен мысленно усмехнулся. Эта вещица создавалась отнюдь не для украшения чьих-то коллекций и уже успела как следует насытиться человеческой кровью, несмотря на внешне безобидную драгоценную рукоять. Но в глубине души герцог Д’Эмре был согласен: уж лучше оружию храниться на стенах богатых домов, чем снова и снова погружаться в беззащитное горло очередной жертвы.

    — Для вас, сударыня, — с деликатным поклоном Д’Эмре передал в руки графини де Шаплен внушительный отрез дорогой парчовой ткани и осыпанную бриллиантами и рубинами диадему. — Надеюсь, мои скромные дары придутся вам по вкусу. Разумеется, ничто не способно сравниться с красотой сестры короля, этим камням под силу разве что слегка оттенить ее и заставить заиграть новыми красками.

    Аделайн де Шаплен зарделась, опустив ресницы, и с плохо прикрытым восторгом принялась осматривать подарки. Этьен и сам удивился, что слова произносились как надо: он еще не забыл, как следует обращаться с дамами при дворе. Впрочем, графиня и впрямь сохранила былую красоту, здесь хотя бы не пришлось кривить душой. Мелькнула праздная мысль: было бы неплохо, если бы Ивонн де Шаплен унаследовала материнские пшеничные локоны и глаза цвета утренней лазури. Потому что если она удалась в отца, то придется ежедневно созерцать ее массивный квадратный подбородок, мясистые губы и огромный расплывшийся нос.

    — Вы очень щедры, милорд, — смущенно произнесла будущая теща.

    — А здесь подарок для вашей дочери, — безразлично пододвинул он к графине вычурно украшенную коробочку с сапфировой подвеской и такими же серьгами. — Во втором ларце вы найдете парчу и кружева для подвенечного платья, а также немного золота на предсвадебные издержки.

    — Но отчего же вы передаете эти подарки нам, милорд Д’Эмре? — удивился граф де Шаплен. — Разве вы не хотели бы увидеть свою невесту и порадовать ее сами?

    Герцог едва сумел сдержать себя, чтобы не скривиться. Он надеялся поскорее соблюсти формальности и покинуть этот дом, а не разглядывать подсунутую проклятым Мариньи девицу, которую он уже заранее на дух не выносил. Но делать нечего, отказываться теперь показалось бы чрезмерно грубым.

    — Отчего же нам не повидаться, — покорно ответил он.

    — Правда, ее может огорчить ваша траурная лента, — поспешила заметить графиня, выразительно посмотрев на ворот его темного камзола. — Вы не хотите ее снять, хотя бы на время?

    — Нет, не хочу, — сухо отрезал Д’Эмре. — Еще не закончился мой траур по семье.

    — Но ваша жена и первенец, насколько мне известно, погибли около трех лет назад. Не слишком ли долгое время для траура? — настаивала графиня, разом перечеркнув в душе герцога всю ту едва зародившуюся приязнь, которую он испытал к ней поначалу.

    — Не слишком. Я буду скорбеть об этой утрате до конца жизни. А кроме того, как вы знаете, недавно я трагически потерял брата, невестку и малолетних племянников.

    В зале повисло неловкое и невероятно тягостное молчание. Этьен с неким злорадным удовольствием наблюдал за растерянными переглядками супругов и легкой паникой, отразившейся в их глазах. Упоминать прежнего короля, злодейски убитого королем нынешним, который к тому же приходился родным братом графине де Шаплен, наверняка было возмутительным кощунством для их ушей, однако Этьен не собирался щадить чувств будущих родственников.

    Его чувств никто никогда не щадил.

    — Что ж, как пожелаете, милорд. Одетта, будьте любезны, приведите Ивонн.

***

Ивонн де Шаплен нехотя отпрянула от отверстия, некогда проделанного с обратной стороны огромной мозаичной фрески, украшавшей стену гостинной залы. Ее место тут же заняла Лилли, верная камеристка и подруга детства юной леди. Обе они обманом ускользнули из девичьих покоев невесты и теперь прятались в каморке, прилегающей к залу, чтобы как следует рассмотреть пожаловавшего в поместье гостя.

    — О! — вырвался у Лилли восхищенный возглас. — Как он держится! Истинный герцог, право же!

    — Эка невидаль, — фыркнула в ответ Ивонн, сердито поджав губы. — Ты разве ожидала, что мне подсунут поддельного? Провалился бы он в преисподнюю, этот ваш герцог!

    — Ну зачем же ему проваливаться, госпожа? Чем он вам не хорош? — не отрываясь от потайного глазка, прошептала камеристка.

    — Ты смеешься?! — зашипела на нее Ивонн и со злости притопнула ножкой. — Старый, угрюмый, уродливый вдовец! Да он и в подметки не годится моему Сезару!

    — Не такой уж он и старый, ему едва ли больше тридцати, — простодушно проговорила Лилли, которую Ивонн уже снова оттесняла от вожделенного глазка. — И вовсе не уродливый. Ну да, шрам на щеке, но мужчин шрамы только украшают. Угрюмый — так в вашей воле заставить его улыбаться. А что вдовец, — ну что ж, такое случается, а вам это должно быть только на руку! Такой жених подвернулся!

    — Много ты понимаешь! — сердито огрызнулась Ивонн, вновь прильнув к потайному отверстию. — Не тебе за него замуж идти!

    — Уж я бы не отказывалась! — мечтательно вздохнула Лилли. — Да где мне, за герцога-то…

    Вот же неблагодарная! А Ивонн еще называла ее подругой! В отместку хотелось наговорить еще гадостей о женихе — вон какие широченные сутулые плечи, огромные неуклюжие руки, седина в каштановых волосах, которую он не потрудился хотя бы скрыть париком! Ничего общего со стройной, гибкой фигурой молодого Сезара…

    Однако в последний момент язык не повернулся сказать такое. Как бы она ни гневалась на этого человека, но даже ей пришлось признать, что в герцоге Д’Эмре присутствовала некая мужская притягательность. Легкая сутулость лишь придавала ему шарма, зато в целом это был высокий, статный зрелый мужчина, всем своим видом излучавший благородство и власть. Ивонн вздохнула.

    Что ж, следовало признать: могло быть и хуже. Брат казненного короля мог оказаться совсем древним стариком, да еще и в самом деле уродливым, беззубым, страдающим трясучкой и недержанием. И ее все равно выпихнули бы за него замуж! Одно слово — политика…

    А этого еще худо-бедно можно было стерпеть.

    — Госпожа де Шаплен! — услышала она позади встревоженный голос гувернантки. — Вас разыскивают по всему дому, куда вы запропастились!

    — Зачем это? — подозрительно сощурилась Ивонн, благоразумно отпрянув от секретного глазка и заслонив его спиной.

    — Подслушиваете? Вы ведь знаете, что это нехорошо! — недовольно сдвинула брови Одетта. — И что значит — зачем? У вас смотрины! Не заставляйте вашего жениха ждать слишком долго.

    Одетта несколькими движениями поправила кружева на платье Ивонн, заправила в прическу выбившиеся прядки волос, взяла подопечную за руку и самолично потащила в гостинную залу.

    Заходя внутрь, Ивонн постаралась придать лицу самое недовольное и отстраненное выражение, на которое только была способна. На жениха она даже не взглянула, демонстративно опустив ресницы. Свое любопытство она уже удовлетворила, разглядев герцога через отверстие во фреске, а ему лично она не подарит и взгляда. Пусть знает, что в жены ему достанется не безропотный ягненок, а независимая женщина, способная дорого ценить свою благосклонность!

    — Рад видеть вас, миледи, — скупо, очень скупо и бесцветно произнес неподалеку чужой хрипловатый голос. — Надеюсь, вы в добром здравии и расположении духа.

    — Мое расположение духа могло быть куда лучше, сложись обстоятельства иначе, — не удержалась Ивонн, гордо вскинув подбородок и глядя мимо жениха в витражное окно.

    Неподалеку послышались одновременно возмущенный выдох матери и не сулящее ничего хорошего раздраженное покашливание отца.

    — Что ж, прискорбно, но иных обстоятельств у нас нет, — не остался в долгу хриплый голос. — Возможно, мои скромные дары скрасят вашу печаль.

    — Печаль? Вот еще! — фыркнула Ивонн и изящно повела плечиком, однако на подарки краем глаза все же взглянула. И едва не ахнула от восторга — такой парчи для подвенечного платья она не видела еще ни на одной благородной даме! А эти сапфиры — разве встречаются в природе настолько крупные? Сглотнув, Ивонн добавила уже не так уверенно: — Была ли охота печалиться.

    — Вам не нравится?

    — Нравится. Это все? — Ивонн совладала с любопытством, приняла скучающий вид и вернула взгляд в окно.

    — Увы, миледи. Но если вы еще чего-нибудь желаете, вам стоит только сказать…

    — Да, желаю. Никогда больше не видеть вас, — выпалила вдруг Ивонн и тут же сама испугалась собственной дерзости.

    Мать ахнула, отец осадил ее гневным окриком, и Ивонн сама успела пожалеть о сказанном. Украдкой взглянув на жениха, она ожидала увидеть побагровевшее от ярости, перекошенное лицо, но герцог выглядел возмутительно спокойным.

    — Что ж, не могу не признать, что в этом наши желания совпадают, — сдержанно ответил он. — Увы, но все уже решено за нас. Увидимся на свадьбе, госпожа де Шаплен.

***

Это была самая странная свадьба из всех, на которых доводилось бывать Ивонн.

    Торжество потрясало своей роскошью: поместье герцога казалось бесконечно огромным, двор способен был без труда вместить несколько сотен гостей. Ивонн знала, что подготовкой свадьбы занималась в основном ее мать, на чей безукоризненный вкус она полностью полагалась, вместе с пожилой экономкой герцога мадам Фионой, чья мудрая практичность помогала обустроить все наилучшим образом. Деньги же выделялись из капиталов герцога, который отнюдь не скупился на покрытие издержек. Правда, и не интересовался ими.

    Кроме того, эту свадьбу почтил своим присутствием король вместе со своей новоиспеченной невестой — кто еще из ближайшего окружения де Шаплен мог бы похвалиться таким высоким гостем?!

    Приглашенные веселились, дорогое вино и выдержанный бренди из подвалов герцога текли рекой, изысканные яства уплетались с невиданной скоростью, однако сама Ивонн нисколько не радовалась происходящему. Ее супруг, которого вблизи она видела лишь второй раз в жизни, держался так же холодно и отстраненно, как во время сватовства. С каменным лицом, без тени улыбки, он произнес свою клятву перед алтарем, сухо поцеловал невесту в лоб, на все поздравления ответил односложно и до самого вечера просидел истуканом за столом, не участвуя в танцах и почти не притрагиваясь к еде.

    Все, что он делал — это пил, когда за здоровье молодых звучали здравицы.

    Бледная сестрица герцога, Эмилия Д’Эмре, вела себя ничуть не лучше. Сидела по правую руку от короля с каменным лицом и прямой, как палка, спиной, почти не прикасаясь к роскошным кушаньям. А ведь будущей королеве стоило бы полюбезней вести себя с подданными! И чем она недовольна, скажите на милость? Дядюшка Ивонн, Базил Мариньи, еще молод — уж всяко моложе опального герцога, доставшегося ей в супруги, — и весьма хорош собой. Белокурые, как у Ивонн и ее матери, волосы он теперь прятал под пышным королевским париком, весело щурил светло-голубые глаза и без конца улыбался изящными, аристократически тонкими губами. И нравом всегда обладал легким и жизнерадостным. А уж если вспомнить, что он теперь носит корону и владеет всем королевством, то лучшего жениха грешно было бы и желать!

    О том, что благодаря именно дядюшке Ивонн лишилась возлюбленного жениха и вынуждена коротать остаток жизни с опальным герцогом, она предпочитала не думать.

    Однако, похоже, весь род Д’Эмре отличается угрюмостью и до неприличия хмурым нравом. Все-таки не зря ее дядюшка свергнул с престола Эльбера Второго — наверняка с таким бирюком никто не хотел иметь дела. По правде говоря, Ивонн нечасто видела прежнего короля, и уж тем паче его предшественника, который, как известно, взрастил дядюшку как родного сына. Но она готова была поклясться, что и Эльбер Второй, и старый король Эдмон Первый нечасто баловали подданных улыбкой.

    Ивонн в конце концов надоело просто сидеть рядом с мрачным до озноба женихом и в одиночку изображать из себя счастливую новобрачную. Не для того она так придирчиво выбирала фасон свадебного платья и заставляла портних переделывать едва ли не каждую кружевную складку в отделке! Ей хотелось забыться, хотелось танцевать, хотелось насладиться хотя бы этим единственным днем всеобщей радости, после которого наступят унылые будни с нелюбимым супругом в чужом, недружелюбном доме.

    И она веселилась. Пила, смеялась, шутила с подругами и напропалую кокетничала с бывшим женихом, Сезаром де Ревион, отдавая ему почти все свои танцы и даруя самые многообещающие взгляды, чтобы спровоцировать его на вспышку ревности. Ей нравилось видеть страдание в его темных глазах, нравилось думать, что она не единственная, кто безмерно сожалеет о жестокой воле короля, ее дядюшки… А еще ей доставляло тайное удовольствие думать, что от ревности кусает себе локти и ее угрюмый супруг, не потрудившийся хоть сколько-нибудь развеселить молодую красавицу жену.

    Но рано или поздно все хорошее заканчивается. Закончился и этот странный вечер. Король заставил нетрезвых гостей умолкнуть и заплетающимся языком произнес:

    — Ну что ж, мы славно повеселились сегодня. А теперь новобрачным пора закрепить их союз, и мы очень надеемся меньше чем через год стать крестным отцом первенца нашей обожаемой племянницы. Пусть же ночи их будут длинными, поцелуи сладкими, а любовь горячей!

    Эта весьма недвусмысленная здравица заставила Ивонн густо покраснеть. Она украдкой взглянула на супруга, но тот отрешенно смотрел в столешницу перед собой, лишь на его скулах отчетливо ходили желваки, а плотно сжатые губы подрагивали в мелкой судороге. После напутствия короля молодых проводили к опочивальне и оставили одних.

    И вот тут Ивонн стало по-настоящему страшно. Как бы ни храбрилась она, утешая себя необходимостью этого союза, как бы ни готовилась она к первой брачной ночи, вместе с Лилли рассматривая и обсуждая непристойные гравюры в запретной книжке, тайно утащенной из отцовской библиотеки, но оставаться наедине с этим нелюдимым вдовцом казалось самым неправильным, отвратительным, невозможным…

    Герцог шевельнулся, и Ивонн в страхе отступила назад, прижав руки к груди. Наконец-то она заставила себя открыто посмотреть ему в лицо. Нездоровая бледность и некоторая изможденность наверняка объяснялись недавним заточением, но безразличие, с которым он глядел на нее, не могло объясниться ничем. И пугало безмерно. Интересно, с таким же лицом он станет целовать ее? Раздевать? Опускать на ложе и…

    Бррр….

    — Не бойтесь, миледи, — прозвучал холодный голос. — Я всего лишь хотел помочь вам распустить завязки на корсете. Ведь наверняка вы уже задохнулись в нем и хотели бы переодеться, — герцог махнул рукой в сторону широкой кровати, где лежала заботливо подготовленная прислугой белоснежная ночная рубашка и бархатный домашний халат.

    — Не прикасайтесь ко мне! — выдохнула Ивонн, отступая еще на шаг и крепче обхватывая себя руками.

    — Как пожелаете, миледи, — невозмутимо ответил герцог. — Если вы предпочитаете, чтобы это сделали горничные, я могу позвать кого-нибудь в помощь.

    Первым желанием Ивонн было радостно согласиться, однако она тут же прикусила губу. Если она сейчас позовет в супружескую опочивальню горничных, наутро об этом станет судачить все поместье, а еще через день — весь королевский двор. Какой пикантный скандал! Герцог Д’Эмре не сумел справиться с одеждой собственной молодой жены в брачную ночь…

    — Нет, не надо, — поспешила ответить она.

    Герцог равнодушно пожал плечами и отошел в глубь опочивальни, к письменному столу. Неторопливо расстегнул кремовый свадебный камзол, небрежно перекинул через спинку стула. Ивонн, во все глаза наблюдавшая за его передвижениями, испуганно сглотнула.

    — Здесь не слишком холодно для вас? — неожиданно поинтересовался герцог, не глядя на нее. — Не стоит ли растопить камин? Хоть и весна, однако ночи все еще довольно холодны.

    В опочивальне действительно сквозило прохладой: каменные стены замка не пропускали ласковое тепло майских деньков. Однако Ивонн готова была поклясться, что холоднее здесь стало лишь благодаря безразличному тону ее супруга.

    — Да, — она облизнула губы. — Пожалуй, стоит.

    Д’Эмре закатал рукава рубашки до локтей, обнажив крепкие мускулистые предплечья, и Ивонн вновь сглотнула. Настороженно проследила, как ловко он управляется с огнивом, как ворошит тяжеленной кочергой в камине загоревшиеся дрова.

    — Сейчас станет теплее, — сообщил он и поднялся, в упор посмотрев на дрожащую от испуга Ивонн. — Право же, миледи, вам стоило бы переодеться.

    Она понимала, что ведет себя глупо. Стоит, как деревянная кукла, и прячется от собственного мужа в его собственной спальне. В первую брачную ночь! Но заставить себя сделать хоть шаг навстречу или вымолвить хоть слово Ивонн не могла, поэтому просто смолчала.

    Герцог меж тем прошествовал к высокому комоду со стеклянными дверцами, извлек из него бутылку бренди, плеснул себе в стакан и вновь повернулся к молодой супруге.

    — Не желаете?

    Ивонн старательно помотала головой. Герцог вновь пожал плечами, залпом осушил стакан, сел за стол, зажег свечи в бронзовом канделябре и принялся изучать какие-то записи в огромной хозяйственной книге, время от времени делая пометки на ее полях и покусывая кончик пера.

    Ивонн почувствовала себя до крайности странно. Постояв еще немного и убедившись в том, что накидываться на нее ни со звериной страстью, ни с мрачным равнодушием супруг не собирается, она неуверенно ступила к камину и устало присела на краешек небольшой кушетки. Герцог сидел к ней спиной, поэтому она позволила себе осмотреть комнату. Мрачная, как и сам ее хозяин. Мебель в темных тонах, портьеры на окнах тоже темные и плотно задернуты, каминная кладка выкрашена темно-коричневой краской, даже покрывало на кровати темное. Уж она бы устроила здесь все по-другому. Первым делом заменила бы покрывало и шторы — обязательно в тон. На что-нибудь светлое — возможно, кремовое, как свадебный камзол ее мужа. А может быть, и голубое. С розовым экспериментировать, пожалуй, не стоит: мужчины этот цвет почему-то не жалуют.

    Затем велела бы сменить мебель. Ну право же, кровать напоминает огромный гроб, куда это годится? И камин заставила бы выложить светлой ракушечной облицовкой.

    Просидев в размышлениях около часа, Ивонн заскучала и поймала себя на том, что начала клевать носом. А ее супруг все сидел, не разгибаясь, над своей книгой… вот же зануда! А ей что теперь делать? От долгого сидения и тесного корсета уже затекла и спина, и плечи, хотелось просто освободиться от тяжелого, расшитого жемчугом свадебного платья и свернуться клубочком на мягкой постели, закрыть глаза…

    Вскоре герцог отложил перо, захлопнул книгу, потянулся на стуле, хрустнув суставами, и вновь поднялся, взглянув на Ивонн с едва читаемой насмешкой.

    — Удобно ли вам, миледи? Не желаете лечь в постель после утомительного дня?

    Ивонн уже и сама была бы рада избавиться от неловкой ситуации. Ведь очевидно, что дичиться и дальше просто бессмысленно. Рано или поздно он возьмет свое, добром или силой… Так есть ли нужда оттягивать неизбежное?

    Вздохнув, она поднялась с места, подошла к супругу и покорно повернулась к нему спиной. Вздрогнула от прикосновения чужих пальцев к обнаженной коже плеч. Почувствовала, как неторопливо, но ловко герцог расшнуровал ее корсет, расстегнул платье и распустил завязки нижних юбок.

    — Дальше, думаю, справитесь сами, — услышала она за спиной.

    Изумленная, она обернулась. Супруг вновь отошел и принялся безо всякого смущения раздеваться: стянул через голову свадебную рубашку с пышными рукавами и кружевными манжетами, развязал широкий пояс и принялся за штаны. Взгляд Ивонн скользнул по плотно сбитой мускулистой спине, покрытой застарелыми и совсем недавними рубцами, и стыдливо отпрянул. Не дожидаясь, пока муж разденется донага, она вновь повернулась к нему спиной, торопливо сбросила с себя верхнее платье и ворох нижних юбок, оставив лишь тончайшую шелковую сорочку, чулки и панталоны. Подумав, набросила на себя и узорный бархатный халат, как следует запахнув полы на груди. Недавняя решимость отдаться супругу со стойкостью и смирением приговоренной к смерти мученицы вновь уступила место холодящему ноги страху. Муженьку придется как следует потрудиться, прежде чем подобраться к ее телу, авось это его охладит…

    Каково же было ее удивление, когда она, оглянувшись, застала мужа уже облаченным в просторную спальную рубашку и со вздохом наслаждения взгромождающимся на широкую кровать.

    — Э-э-э… — растерянно протянула Ивонн. — А мне что прикажете делать?

    — Приказывать я вам не намерен, а делать вы можете что угодно. Лично я рекомендовал бы как следует выспаться, — ответил супруг и задул свечи со своей стороны.

    Опочивальня погрузилась в полумрак, нарушаемый лишь бликами потрескивающих в камине углей. Ивонн некоторое время нерешительно постояла на месте, а затем, набрав в грудь побольше воздуха, сбросила халат и легла на кровать с другой стороны. На самый краешек, чтобы супруг не смог дотянуться до нее, даже вытянув свою длинную, как оглобля, руку. Сердце бешено билось, кровь стучала в ушах: когда же?..

    Но герцог повернулся к ней спиной, повозился с подушкой и вскоре задышал спокойно и ровно.

    Ивонн пришла в недоумение. Не без доли разочарования. И это все?.. Значит, вот так и пройдет ее первая брачная ночь?

    Впрочем, жаловаться и настаивать на исполнении супружеского долга она не собиралась. Соорудив между собой и герцогом баррикаду из нескольких мягких подушек, Ивонн завернулась в свой край одеяла и вскоре, вовсе расслабившись, крепко уснула.

ГЛАВА 3. Главное — не сдаваться

Этьен, как обычно, проснулся до рассвета и долго, бездумно смотрел в потолок. В опочивальню вполз холодок весеннего утра. Раньше Мадлен всегда заботилась о том, чтобы слуги с началом холодов тщательно конопатили щели у оконных рам, но в последние годы заботиться об этом стало некому, а самого Этьена холод не пугал.

    Что ни говори, а просыпаться в теплой постели было приятно. Особенно после нескольких дней кровопролитной битвы, где в редкие минуты покоя подушкой служили ножны, а одеялом — звездное небо, и последующего заточения в темнице, где приходилось спать на холодном, сыром каменном полу, от которого до сих пор еще крутило суставы и булькало в легких.

    Этьен вздохнул, кашлянул и повернул голову. Взбалмошная малолетняя девчонка, которая волею ненавистного узурпатора зачем-то стала его женой, безмятежно спала, по-детски разметавшись в мягких подушках и трогательно приоткрыв рот. В его кровати она смотрелась чем-то чужеродным, ненужным, досадным… К счастью, сегодня должны разъехаться последние гости, спьяну заночевавшие в герцогском поместье, и уже к следующей ночи ее можно будет переселить в соседнюю спальню.

    Что же ему с ней делать, кто бы сказал? Неплохо бы вообще отселить ее в другое крыло замка, пустующее уже много лет, но Фиона разворчится. Она так старалась, украшая двор и гостиную залу живыми цветами и подготавливая супружеское ложе к брачной ночи… Едва ли она простит ему, если он отселит женушку на край мироздания.

    Вот и пусть себе хозяйничают вдвоем, а его не трогают.

    Морщась от ноющей ломоты в лодыжках и ступнях, застуженных железными обручами кандалов, он спустил босые ноги на пол и наскоро переоделся в приготовленный Фионой домашний костюм. Хорошо бы умыться, и таз с водой был заботливо примощен на столике у камина все той же Фионой, но плеск воды мог разбудить юную герцогиню Д’Эмре, будь она неладна. И Этьен решил воспользоваться общей купальней для челяди, что располагалась сразу за кухней.

    Завтракал он обычно у себя в кабинете или на веранде, но сегодня пришлось трапезничать в столовой, куда уже собирались один за другим полусонные гости. Каждый из них счел своим долгом отпустить по парочке-другой однообразных скабрезных шуточек об отсутствии невесты, что привело Этьена в плохо скрываемое раздражение. Положение невольно спасла сама виновница всеобщего веселья, запыхавшаяся и смущенная, когда спустилась в столовую и присоединилась к трапезе, переключив внимание остряков на себя.

    Свежа, румяна и благоухает, словно майская роза, с некоторой необъяснимой неприязнью подумалось Этьену.

    Впрочем, с появлением новоиспеченной герцогини Д’Эмре светская беседа за столом оживилась, и Этьен с облегчением понял, что его участия в ней теперь не требуется — юная супруга прекрасно справлялась сама.

    После завтрака Этьен вынужден был выгулять по поместью чету де Шаплен, чтобы они могли воочию убедиться в том, что их обожаемой дочурке не грозит заточение в нищей монашеской келье и что к ее распоряжению теперь целый герцогский замок. Показал кладовые, погреба, амбары, сараи и конюшни — лже-король был столь милостив, что не отдал замок на разграбление приспешникам во время тюремного заключения Д’Эмре.

    Затем он с облегчением удалился к себе, разобрал письма и написал несколько ответов, не терпящих отлагательств. Увы, потеря бывших деловых партнеров — потеря в прямом смысле, поскольку многие из них сложили головы на плахе, — и неожиданное расположение нового короля вынуждало его принимать предложения от новых, алчущих денег и власти дельцов… Но выбирать не приходилось. Месть — как хорошее сортовое вино: когда ее подают сразу, она пьянит разум и сбивает с ног, толкая на опрометчивые поступки, но когда она как следует настоялась, то начинает играть многообразием оттенков. А пока она настаивается, приходится делать вид, что принял условия игры…

    Последние гости покинули двор только после обеда. Герцог Д’Эмре незамедлительно окликнул Фиону и велел ей как можно быстрее приготовить отдельную спальню для новой обитательницы замка и туда же перенести ее вещи. Ивонн де Шаплен — ох, ну как же, поправил он сам себя, теперь она Ивонн Д’Эмре — молча стояла рядом, то бледнея, то краснея, и Этьен никак не мог понять, рада она такому исходу или же кипит от злости. Фиона, уж во всяком случае, косилась на него крайне неодобрительно.

    Ему было все равно.

    Он оставил женщин заниматься разбором тряпок и обживаться, а сам велел оседлать коня и принялся объезжать близлежащие деревеньки.

    Следовало привести мысли в порядок и понять, чем дышит народ в герцогских владениях. Рады ли землевладельцы его феода свержению прежнего короля и воцарению узурпатора? Смотрят ли на своего герцога как на мятежника, лишь чудом сохранившего голову, или сохранили ему верность?

    Но крестьяне с ленных земель, завидев господина, лишь низко кланялись, сняв шляпы, а после продолжали заниматься своими делами.

    Около полудня Этьен спешился у маленькой заброшенной часовенки на окраине одной из деревень, за которой простиралось бескрайнее вспаханное поле. Вросшие в землю стены с облупившейся каменной облицовкой, зияющие прорехами тусклые витражные окошки, засиженный голубями шпиль и кое-где сползшая черепица — вот все, что осталось от места, где Этьен провел лучшие мгновения своей жизни. Здесь он тайно венчался с избранницей своего сердца — красавицей Мадлен — и думал, что проживет целую жизнь в счастье, любви и согласии…

    Увы, за семь лет счастья, промелькнувшие как один день, пришлось заплатить ужасную цену. Этьен помнил, как багровел от ярости его венценосный отец, когда узнал о венчании младшего сына, принца по крови, на низкородной дочери обычного вассального землевладельца. Но Этьен тогда был абсолютно уверен, что поступает правильно. Крон-принцем по праву первородства считался старший брат Эльбер, ему и предстояло заботиться о чистоте королевской династии и жениться на родовитой принцессе. Этьен же убедил себя, что гнев отца продлится недолго — в конце концов, у него хватало забот в королевстве помимо вразумления непутевого отпрыска.

    Дело тогда закончилось тем, что часовню закрыли, а священника, проведшего обряд венчания его светлости без благословения короля, понизили в сане и выдворили за пределы феода.

    С тех пор многое изменилось. Этьен из своевольного принца превратился в опального герцога. Отца не стало, как не стало и брата. Обожаемая Мадлен и горячо любимый сын Ноэль вот уже три года покоятся на дне морском. А сам он теперь женат на пустоголовой вздорной девчонке.

    Стремясь развеять глухую тоску и возродить в памяти милые сердцу мгновения, Этьен толкнул ладонью ветхую дверь часовенки.

    К его удивлению, та не поддалась, хотя снаружи не была заколочена досками. Замка или засова на двери тоже не обнаружилось, и тем не менее…

    Может быть, дверь вросла в землю, как и старые стены?

    Этьен подналег на дверь плечом — та скрипнула, но осталась на месте. Словно бросая непокорной двери вызов, он ударился в нее еще несколько раз — и та наконец поддалась, распахнулась с треском, насыпав за герцогский шиворот колючей трухи и опилок.

    Вместе с тем в темноте часовенки раздался отчетливый металлический звук вынутой из ножен шпаги.

    — Кто здесь? — удивленно моргнул Этьен. Глаза, непривычные к темени после яркого дня, выхватили в тесном пространстве лишь косой луч света, окрашенный во все цвета радуги благодаря остаткам витражных стекол, и густую взвесь пылинок в этом луче.

    Скрип каменной крошки под осторожным шагом заставил его повернуть голову в сторону темного угла.

    — Эй, я не причиню вам вреда! — хрипло произнес Этьен и приподнял руки ладонями вверх. — Кто бы вы ни были, опустите оружие и покажитесь.

    — Милорд! — раздался вдруг в полумраке знакомый голос, и в следующий миг в луче света появилась мужская фигура. — Это вы! О господь всемогущий, это и вправду вы! Но как?!

    — Доминик?! — с изумлением воскликнул Этьен. — Ты ли это? Но ты же…

    Мгновением позже оба мужчины уже сжимали друг друга в крепких объятиях.

    — Как ты оказался здесь? — недоумевал Этьен, заставив себя разжать руки и встряхнуть за плечи бывшего жениха сестры. Миловидное лицо юноши осунулось, высокие скулы заострились, ярко-зеленые глаза потускнели, а черные волнистые волосы казались седыми из-за осевшей на них пыли. — Мне сказали, что ты вместе с другими обезглавлен на площади!

    — Наверняка им этого хотелось, — Доминик гневно сжал кулаки и тряхнул густыми кудрями, рассыпавшимися по угловатым юношеским плечам. — Но нет, мне удалось улизнуть в суматохе — и вот я здесь, перед вами. А как же вы, милорд? Я собственными глазами видел, как вас ранили во время захвата дворца! У местных крестьян я узнал, что вас бросили в темницу и вскоре казнят, как его величество и… — он замялся и уронил потухший взгляд, — Эми.

    — Эми жива, мой друг, — первым делом утешил его Этьен, похлопав графа-изгнанника по плечу.

    — Жива? — тот вскинул голову, изумрудные глаза его запылали безумной надеждой. Глядя на него сейчас, Этьен понимал, почему милая Эмилия страстно влюбилась в своего жениха. Благородная, строгая красота юноши причудливым образом сочеталась с пылкостью и искренностью его натуры. — Тогда мы должны спасти ее!

    — Погоди, Доминик, — осадил его герцог. — Давай-ка присядем здесь, у стены, и я тебе все расскажу — мне думается, здесь некому будет нас подслушать.

    Граф де Гаррель облизнул пересохшие губы и согласно кивнул.

    — Да ты, должно быть, голоден и страдаешь от жажды! — спохватился Этьен и снял с жеребца седельную сумку. — Вот, возьми, я взял себе в дорогу, но аппетита нет.

    — Ну что вы, милорд, — вяло возразил Доминик, и тем не менее жадно припал губами к кожаной фляге, наполненной до краев молодым легким вином. Напившись, он развернул чистую холстину и извлек кукурузную лепешку и кружочек козьего сыра, любовно приготовленные для его светлости Фионой. — Здесь неподалеку есть ручей, я мог утолять жажду ночью. А ранним утром, еще до рассвета, искал в лугу яйца — здесь полно куликов, и они несутся что твои куры.

    — Тебя кто-нибудь видел? — нахмурился герцог.

    — Нет, милорд. Я был уверен, что вас казнили и что вскоре ваши земли перейдут во владение короны и новому господину. А за мою голову наверняка назначена награда — кто из крестьян отказался бы получить ее, выдав меня? Но теперь вы расскажите, как вам удалось избежать казни!

    — Благодаря чуду, Доминик. Благодаря чуду и моей сестре. Она теперь… — он замялся, но тут же решил, что не вправе скрывать от несостоявшегося зятя горькую правду, — она теперь невеста узурпатора.

    — Что?! — воскликнул молодой граф де Гаррель и вскочил на ноги. — Да как он посмел!..

    — Вначале я думал, что он рехнулся, оставив меня и Эмилию в живых. Но, видимо, его пустая голова не лишена толики здравого смысла. Он решил породниться с нами.

    — Породниться?.. — бедняга Доминик не мог поверить в происходящее. — Но зачем?

    — Очевидно, не чувствует за собой единой поддержки народа. Одно дело — узурпировать власть с помощью заговора и переворота, а другое дело — удержать ее. Он даже решил оставить мне мои земли, наверняка с расчетом, что я склоню своих землевладельцев на его сторону. Уничтожь он род Д’Эмре под корень, ему пришлось бы укрощать недовольных, подавлять мятежи и бороться с ненавистью подданных. Но если все увидят, что королевой стала сестра бывшего короля, а бывший герцог пользуется милостью короля нынешнего, возмущения и недовольство вскоре утихнут.

    — Нельзя допустить, чтобы он женился на ней! — Доминик от бессилия схватился за эфес шпаги. — Это ничтожество, этот подлый трус и предатель не коснется моей Эми!

    — И что ты намерен делать? — мрачно поинтересовался Этьен, покосившись на несчастного влюбленного графа.

    — Вернусь во дворец, проникну в спальню этого ублюдка и распорю ему брюхо! — выкрикнул Доминик, потрясая шпагой.

    — «Вернусь во дворец» — будет первым и последним, что ты сумеешь сделать, — невесело хмыкнул Этьен и оперся плечами о нагретую полуденным майским солнцем стену часовни. Прищурившись, проследил глазами за неспешным полетом степной птицы в ясном, безоблачном небе. — А затем тебя обезглавят, как остальных, на глазах у Эмилии. Я не думал, что ты столь глуп и самонадеян.

    Доминик в бессильной ярости уронил голову ниже плеч.

    — Что же мне делать, милорд? Я не могу позволить ему надругаться над Эмили…

    — Она моя сестра, — напомнил ему Этьен. — И мне тоже невыносимо видеть ее в лапах узурпатора. И клянусь тебе: я тоже не найду себе места на этой земле, пока не положу голову цареубийцы к ногам Эмилии. Но наша поспешность и опрометчивость ее не спасут. Нам нужен четкий, продуманный план.

    — Какой? — Доминик взглянул на него с надеждой.

    — Если бы я знал, — пожал плечами Этьен. — Проклятый изменник держит меня на расстоянии вытянутой руки, но вместе с тем не дает к себе приблизиться. Я должен найти способ расположить к себе короля и его свиту, чтобы вновь быть вхожим во дворец. Мне нужны союзники, а меж тем я должен выяснить, кто из придворных и вассалов остался верен нашей семье, а кто целиком и полностью перешел на сторону узурпатора.

    — Вы задумали новый переворот? — в тихом голосе Доминика проскользнуло восхищение. — Я на вашей стороне! Чем я могу помочь?

    — Для начала изменишь внешность — хотя с твоими фамильными глазами это будет непросто, — а я выправлю тебе новое имя. Побудешь, скажем, младшим сыном обедневшего землевладельца — не кривись, это лишь временно. Посвятим тебя в рыцари, станешь ездить по отдаленным уголкам королевства под видом поиска сюзерена и службы. Будешь выведывать, кто чем живет и на чью поддержку мы можем рассчитывать.

    — Значит, заговор! — Доминик удовлетворенно воткнул шпагу в мягкую податливую землю у своих ног. — Я всецело с вами, милорд. Но как же Эмилия?

    — Смирись, Доминик. Свадьбу я отменить не в силах — что говорить, я и сам вынужден был вчера жениться по приказу короля. Какое-то время Эми придется побыть королевой, но после… После она вновь станет твоей, обещаю.

    Доминик плотно сжал побелевшие губы.

    — А если… она к тому времени будет носить отродье этого ублюдка?

    Этьен повернул голову и пристально посмотрел в изумрудно-зеленые глаза красавца графа.

    — Не растравляй себя заранее. Эмилия считает тебя мертвым, но я найду способ рассказать ей о тебе. Быть может, она сама позаботится о том, чтобы не стать матерью раньше времени. Ты знаешь, женщины это умеют…

    Когда взвинченные до предела нервы Доминика де Гарреля немного успокоились, они вернулись к обсуждению плана по свержению узурпатора. Затем Этьен черкнул на клочке бумаги короткую записку для своего верного друга — во всяком случае, бывшего верного друга — барона Дефоссе. Дружба их зародилась еще в годы обучения в гвардейском корпусе при дворе — оба они тогда были еще мальчишками. Жером Дефоссе однажды познакомил Этьена с Мадлен, что вскоре стала его возлюбленной, и долгое время хранил их тайну. Жером стал тем самым плечом, на которое Этьен мог опираться после смерти жены и сына, когда ничто иное не держало его на земле.

    — Вот, с этой запиской через день-другой наведайся к барону, и он тебе поможет. А я наведаюсь к нему сегодня, предупрежу о твоем визите. Ну или успею предупредить тебя в случае его предательства.

    Он не верил, что Жером мог бы предать его и перейти на сторону узурпатора, однако в этом следовало убедиться лично. Распрощавшись с Домиником и взяв слово, что тот продержится в заброшенной часовенке еще пару дней, Этьен пришпорил коня и помчался прямиком во владения Дефоссе.

***

Ивонн хотелось рвать и метать. Не так она представляла себе начало своего брака, пусть даже и вынужденного! Где, скажите на милость, обещанная лживой книжонкой страсть мужа в первую брачную ночь? Где его уважение к ее родству с королем, где восхищение ее красотой и молодостью?! Угрюмый затворник преспокойно проспал всю ночь в их общей постели, даже не притронувшись к ней. Улизнул утром из супружеской спальни, словно вор, хотя Ивонн против обыкновения проснулась почти что с рассветом! Затем с возмутительной прямолинейностью заставил экономку переселить ее в отдельные покои, пусть и по соседству со своими, а сам — можно ли это представить?! — сбежал, едва распрощавшись с последними гостями!

    Негодованию Ивонн не было предела. В сердцах она гоняла прислужников и служанок взад и вперед, заставляя двигать мебель в ее новых покоях, десятки раз подряд смахивать пыль и проветривать комнаты, натирать шкафы изнутри уксусом, чтобы избавиться от застарелого запаха, который — не приведи господи! — еще впитается в ее новые платья. Служанку, расставлявшую на комоде ее туалетные принадлежности и разбившую флакон ее любимых духов, Ивонн велела выстегать розгами на конюшне, но за безрукую неумеху вступилась грозная экономка Фиона.

    — Милорд Д’Эмре никогда не позволяет себе неподобающего отношения к слугам, — назидательно проворчала старая перечница. — Вот вернется господин — ему и жалуйтесь, а он уж будет решать, наказывать девочку или нет.

    — Неслыханно! — раскрасневшаяся Ивонн помахала у лица веером, разгоняя резкий запах разлившегося парфюма. — Где это видано, чтобы хозяйка поместья не могла распоряжаться слугами?

    Несносная экономка одарила ее кривой улыбкой, в которой Ивонн почудилась тень превосходства. Да что возомнила о себе эта старуха?!

    — Успокойтесь, дитя мое, — неожиданно ласково произнесла Фиона, словно говорила не со своей госпожой, а уговаривала упрямую овцу в овине. — Вы ведь на самом деле гневаетесь не на бедную девочку, верно?

    Ивонн сердито зыркнула на экономку из-за веера. Уж не вздумала ли она насмехаться?

    — С чего это вы взяли?

    — Если позволите дать вам совет, госпожа герцогиня, вам бы стоило попытаться показать супругу свой кроткий нрав и милосердие, а уж когда добьетесь его расположения и скрепите брак истинной любовью, тогда, может быть, и станете тут полноправной хозяйкой.

    Ивонн вспыхнула, как восковая свеча от огнива.

    — Почему вы решили, что наш брак не скреплен любовью? — она сложила веер и с вызовом вздернула подбородок. — Мы с герцогом венчались в церкви и разделили брачное ложе прошлой ночью.

    — Кхм, — деликатно кашлянула Фиона, и в уголках ее выцветших светло-ореховых глаз мелькнула добродушная усмешка. — Но не как муж и жена.

    — Но… откуда вы… — Ивонн закусила губу и стыдливо отвела глаза.

    — Вы ведь вышли замуж девицей, моя госпожа? — продолжала допытывать ее несносная карга.

    — Ну разумеется, девицей! — щеки Ивонн запламенели еще пуще. — Как вы могли подумать, что я…

    — Что вы, моя госпожа, ничего такого я не думала. Но… кхм… ваши брачные простыни остались чистыми, как облачко в ясном небе, да и на вашем белье не было ни единого пятнышка. Насколько я знаю милорда, он не стал бы принуждать вас против воли, а вы…

    Обессиленная гневом и стыдом Ивонн грузно опустилась на край убранной кровати.

    — Он не пожелал меня. А теперь выставил из своей спальни. Что мне делать, Фиона?

    — Будьте с ним ласковы, моя милая госпожа, — с сочувственным вздохом повторила экономка. — И терпеливы. У милорда доброе сердце, но уж слишком он был привязан к своей первой жене, госпоже Мадлен.

    — Мадлен, — Ивонн, поморщившись, ощутила имя покойной соперницы на своем языке. — Он любил ее?

    — Без памяти, миледи.

    — Что с ней случилось?

    — Отправилась на корабле через залив в южные владения, по распоряжению… кхм… батюшки милорда. А корабль попал в шторм и затонул, вместе с госпожой Мадлен и юным маркизом.

    — Какая жалость, — вежливо заметила Ивонн, хотя особой жалости к незнакомым ей людям, да еще претендовавшим на место в холодном сердце ее мрачного супруга, она не испытывала. В отличие от зависти — ведь соперница как-то сумела разжечь в этом куске льда настоящий огонь любви!

    — Увы, миледи. Но я уверена, что вам под силу развеять печаль его светлости и согреть его страждущую душу.

    — Что ж, поглядим, — решительно заявила Ивонн и вновь поднялась на ноги. — А сейчас я хотела бы осмотреть свои новые владения.

ГЛАВА 4. Ростки заговора

Весна — коварное время года. Весь день стояла ясная и теплая погода, словно близкое лето уже отвоевало свои права, а к вечеру вдруг разверзлись небеса и хлынул проливной дождь. Дорогу развезло мгновенно: лошадиные копыта все глубже увязали в глинистом месиве, и герцога стал одолевать страх, что конь вот-вот потеряет подковы.

    К счастью, до поместья барона Дефоссе оставалось рукой подать.

    Когда из-за завесы дождя показались очертания огромного дома, насквозь вымокший Этьен направил выбившегося из сил жеребца на задний двор. Спешившись, он поскользнулся и едва не растянулся прямо у порога в скользкой грязи. Крепкие ругательства уже готовы были сорваться с языка, но он сдержался и постучал массивным бронзовым кольцом о крепкую дубовую дверь.

    Привратник вышел не сразу, вынудив герцога обрести еще большую схожесть с мокрой индюшкой. Недовольно ворча, распахнул смотровое окошко.

    — Кого нелегкая несет в такую погоду? Все уже дома поди.

    — Барон Дефоссе у себя? — прокашлявшись, захрипел Этьен.

    Не хватало ему еще сильнее выстудить и без того нездоровые легкие!

    — У себя, где ж ему быть. А вы ему кто будете?

    — Я ему буду герцог Д’Эмре. Открой уже дверь, Пьер, старый ты брюзга!

    — Ох, ваша светлость! Не признал! Помилуйте, сей же час открываю!

    В уютный каминный зал герцог вошел уже без промокшего плаща, но сапоги неприятно чавкали при ходьбе.

    — Этьен, дери твою душу! — воскликнул Жером, завидев гостя, и порывисто вскочил ему навстречу. — Ох, простите, ваша светлость…

    — Про душу мне нравилось больше, — хохотнул герцог и тут же хрипло закашлялся. — Пьер, будь любезен, принеси горячего пунша. И добавь побольше цедры.

    — Лопни мои глаза, Этьен, я думал, ты обезглавлен! — оправившись от первого потрясения, выдохнул Жером и пододвинул к огню удобное кресло, предлагая гостю сесть. — Тебе удалось сбежать?

    — Нет, освобожден указом узурпатора и даже получил королевский подарок, — поморщился Этьен, подавляя желание сплюнуть себе под ноги. — Он что-то задумал, Жером. И я бы очень хотел поскорее понять, что.

    Лицо друга помрачнело. От взгляда Этьена не укрылось то, как нервно пальцы Жерома сжали резной подлокотник кресла.

    — Прости, что меня не было тогда с вами…

    — Благодари бога за это, тем самым ты спас себе жизнь. Но я должен предупредить: сейчас, принимая меня у себя, ты рискуешь впасть в королевскую немилость.

    Жером передернул плечами.

    — Ты вошел с заднего двора, тебя видел лишь Пьер, а он нем как могила. Да и рисковать, собственно, нечем. Как ты знаешь, меня не было в столице, когда все это случилось, и поэтому мне удалось избежать казни. Но меня разжаловали: я теперь не магистр кавалерии при королевской гвардии. А еще мне неофициально, но весьма убедительно, — Жером красноречиво потер скулу, где разливался желтизной недавний кровоподтек, — рекомендовали не покидать пределов поместья.

    — Мне жаль, — осторожно заметил Этьен, с наслаждением потягивая горячий благоухающий пряностями пунш.

    — А мне нет, — темно-серые глаза Жерома сверкнули сталью. — Да разрази меня гром, если я стану служить этому… этому…

    — Я намереваюсь убить узурпатора, — без обиняков заявил Этьен, не спуская внимательного взгляда с лица друга.

    Жером не удивился, а лишь вскинул голову и страдальчески хмыкнул.

    — Не сомневаюсь в этом. Можешь во всем на меня рассчитывать. Только как?

    — Пока не знаю. Меня и близко не подпускают к дворцу и не позволяют видеться с Эмилией. Вчера она была на моей свадьбе…

    — Свадьбе? — изумленно перебил Жером. — Ты вчера женился?

    — Пришлось, — не удержался от болезненной гримасы Этьен. — Прости, что не пригласил. Не думаю, что ты много потерял, не увидев своими глазами этот фарс. Среди гостей с моей стороны была только Эмилия. И что ты думаешь? Всякий раз, когда я пытался к ней приблизиться, мне преграждали путь ряженые королевские головорезы. С большим трудом мне удалось передать ей записку через Фиону. Надеюсь, она не подставит себя под удар, пытаясь передать мне ответ.

    — Ответ? Что ты хочешь узнать у нее?

    — Хочу понять, что означает это странное помилование. Скажи, будь ты узурпатором, обезглавившим предшественника, ты разве оставил бы в живых его брата, единственного прямого наследника? Даже если он публично и письменно отказался от прав на престол?

    — Нет, — тихо ответил Жером. — Это и в самом деле странно.

    — Я ничуть не поверил в то, что он прельстился красотой Эми и что вдруг проникся ко мне родственными чувствами. Значит, есть что-то еще. Но что? Или кто?

    Жером откинулся в кресле и задумчиво отпил из своей кружки.

    — Кто-то стоит за Мариньи и ведет двойную игру?

    — Вот именно. И Эми поможет мне выяснить, кто. Кто сейчас настолько близок к королю, и в то же время сохраняет лояльность к династии Д’Эмре?

    — И ты надеешься, что этот кто-то сможет подобраться к Мариньи и убить его?

    — О нет. Этот десерт я хочу оставить для себя.

    — Этьен! — Жером вдруг наклонился в кресле и положил руку герцогу на предплечье. — Ты сильно рискуешь. А вдруг не получится, или тебя схватят?

    — Мне плевать, — Этьен пожал плечами и хрипло закашлялся. — Разве мне есть что терять? Главное, Эмилия будет свободна и сможет выйти замуж за Доминика.

    — Доминика?..

    — Графа де Гарреля, это жених моей сестры. Вернее, теперь уже бывший жених. Ты наверняка его знаешь.

    — Ах да, де Гаррель… Наследник герцога де Гарреля, подающий надежды юноша, припоминаю. Разве он не казнен?

    — Не далее чем сегодня я разговаривал с ним так же, как сейчас с тобой. Герцог сейчас под стражей — подозревается в лояльности к старой власти, поместье под арестом, домой парню никак нельзя. Я посоветовал ему наведаться к тебе через день-другой, ты узнаешь его по моей записке. Прошу тебя помочь Доминику исчезнуть, а вместо него сотворить другого человека. У тебя ведь остались связи в канцелярии, чтобы выправить подложные документы?

    — Конечно, я сделаю все, что от меня зависит. Но… Этьен, ты печешься об Эмилии, а ведь сам говоришь, что только вчера женился! Разве ты не думаешь о своей молодой жене?

    Этьен скривился, будто съел лимон целиком.

    — А что о ней думать? Девчонка, совсем еще дитя. Случись что со мной, горевать она точно не станет: моя смерть лишь откроет для нее приятные перспективы. Кажется, я стал препятствием для ее свадьбы с каким-то молодым смазливым графом, так что моя кончина станет для нее наилучшим свадебным подарком.

    — Ты это серьезно?

    — Вполне. Да, кстати, — Этьен достал из-за пазухи конверт, запечатанный гербовой печатью Д’Эмре. — Это мое завещание. Написано вчера. Прошу его сохранить и при случае передать Эмилии.

    — Боже, Этьен, но зачем?!

    — Не хочу, чтобы моя молодая вдовушка отхватила в наследство все мои земли, капиталы и имение в придачу. Как минимум половина должна принадлежать Эмилии, такова моя воля. Ты сделаешь это для меня?

    — Разумеется… Если только твои земли не конфискуют в пользу короны за участие в государственном заговоре, — мрачно добавил Жером.

    — На этот случай у меня припрятан капитал, до которого не доберутся псы узурпатора. Я доверю его тебе, но ты уж, будь добр, позаботься в случае чего об Эмилии…

    — Обещаю, ваша светлость, — невесело, но твердо ответил Жером.

    — Тогда по рукам, — Этьен мучительно закашлялся в кулак и вновь с наслаждением отпил горячего пунша. — Боюсь, мне пора. Уже слишком поздно.

    — Куда ты собрался? В ночь, в такой ливень! Да ты еще не обсох как следует! А твой кашель! Ты себя слышал? Никуда ты сегодня не поедешь. Пьер растопит для тебя камин в гостевой, а ты выспись как следует.

    Этьен собрался было возразить, но от камина так приятно тянуло теплом, что сопротивляться заманчивому предложению не хватило мужества. Он взглянул на друга с благодарностью.

    — Пожалуй, ты прав. Дорогу совсем развезло, я рискую конем. Останусь у тебя до утра.

    — Вот только… что подумает об этом твоя жена?

    — Едва ли она вспоминает, что у нее есть муж, — криво ухмыльнулся Этьен.

***

До полуночи Ивонн ворочалась в своей новой, непривычно огромной кровати и печально вздыхала. Ее муженек-герцог не только бесцеремонно отселил ее в отдельную спальню, не только бросил ее одну в первый день после свадьбы, но и вовсе не приехал ночевать домой!

    Вопиющая наглость! Да что он себе вообще позволяет? Как он может так грубо и непочтительно вести себя с ней, племянницей самого короля?!

    На глаза Ивонн навернулись слезы. Как хорошо, что сейчас ее никто не видит! Если бы она знала, что так начнется ее супружеская жизнь, она бы непременно взяла с собой любимую камеристку Лилли. В отцовском доме они нередко ночевали вместе, устроившись под одним одеялом, и едва слышным шепотом доверяли друг другу девичьи тайны. Именно ей Ивонн в подробностях рассказала, как Сезар впервые поцеловал ее, пробравшись к ней поздним вечером через окно. Ух, как трепетало тогда сердце Ивонн! Сезар казался ей рыцарем из сказки, или уж на худой конец пиратом, тайно похитившим благородную девицу прямо из ее спальни и силой вырвавшим ее поцелуй!

    Ах, Сезар, Сезар! Горячие слезы закапали на подушку. Уж он-то не поступил бы с ней так в первый день после свадьбы. Сейчас бы они лежали с ним в обнимку, и его горячие губы страстно прижимались бы ко рту Ивонн…

    Молодая герцогиня прижала подушечки пальцев к губам и горько всхлипнула.

    А наутро, первым делом осведомившись у Фионы, возвратился ли его светлость, и получив отрицательный ответ, велела послать в отцовский дом за верной камеристкой. Она не намерена и дальше страдать здесь в одиночестве!

    Лилли приехала незамедлительно — всего с одним дорожным саквояжем. Обняла и расцеловала Ивонн, будто они не виделись по меньшей мере год, а не всего лишь один день. Ивонн велела подать в своих покоях поздний завтрак из одних только десертов. Вдвоем с Лилли они расположились на солнечном балкончике, увитом длинными ветвями плетистой розы. С балкончика открывался чудесный вид на сад, приятно пахнущий свежестью после ночного дождя, и подъездную дорожку к поместью.

    — Ну как? — едва назойливые служанки-подавальщицы оставили их одних, спросила Лилли.

    — Никак, — сморщила носик Ивонн. — Мой супруг, видишь ли, уехал на следующий день после свадьбы и до сих пор не вернулся.

    — Куда уехал? — моргнула ресницами Лилли.

    — Мне он не сообщил, — вздохнула Ивонн и ковырнула в креманке ягодное мороженое. — Мне кажется, у него есть любовница.

    — Любовница?! — глаза Лилли сделались размером с крупные каштаны. — Ты ее видела?!

    — Нет, он нас не знакомил, — фыркнула Ивонн.

    — Но тогда почему вы решили, что она у него непременно есть?

    — Ты слышала, что я тебе сказала? Сегодня он не ночевал дома! А вчера… — Ивонн запнулась, зарделась и потупила взор. — Вчера он не исполнил свой супружеский долг.

    Лилли ахнула, прикрыв ладошкой рот.

    — Но… почему?!

    Ивонн окончательно растерялась и принялась в смущении кусать губы. Признаться камеристке в том, что муж ее не пожелал, она почему-то стыдилась.

    — Я запретила ему прикасаться ко мне, пока… — она мучительно подыскивала, какое жестокое условие могла бы поставить мужу, и вдруг ее осенило. — Пока он не научится вести себя более учтиво!

    — О! — округлился узгокубый ротик Лилли. — И он, должно быть, разъярился?..

    — Еще как! — принялась вдохновенно фантазировать Ивонн. — Рвал и метал, сломал половину мебели в комнате! Я думала, он меня попросту убьет! Ну, или набросится на меня и… — стушевавшись, она облизнула губы и заключила: — Но я была непреклонна.

    — Наверное, поэтому он и поехал сегодня к любовнице, — с видом умудренной опытом женщины заключила Лилли.

    — Уж я ему припомню эту любовницу! — сузила глаза Ивонн, уже начиная верить в собственное предположение.

    — Ох, миледи! — Взгляд Лилли внезапно устремился куда-то за плечо Ивонн. — Это не его светлость пожаловали?

    Ивонн обернулась. И правда, к поместью подъезжал всадник, чья крупная широкоплечая фигура не могла принадлежать никому иному, кроме как герцогу Д’Эмре. Один, без сопровождения, даже без грума! В той же одежде, в которой он вчера покинул дом! От стыда перед Лилли Ивонн готова была провалиться сквозь землю.

    — Вы разве не пойдете встречать супруга? — робко осведомилась Лилли.

    — Вот еще. Он оставил меня почти на сутки, пусть теперь поищет меня еще сутки! Мы с тобой тем временем закончим завтрак, а после пойдем обустраивать твою комнату.

***

После продолжительного верхового путешествия Этьен наскоро вымылся в общей купальне, не дожидаясь, пока ему согреют ванну; переоделся в приготовленную Фионой чистую одежду и поднялся к себе. До обеда следовало разобрать почту и написать несколько писем в ответ, а затем хорошенько обдумать дальнейшие шаги.

    Первым делом он вскрыл письмо от купца, с которым работал прежде многие годы — тот, рассыпаясь в любезностях, с прискорбием сообщал, что этим летом не сможет выкупить у герцога зерно из будущего урожая, ссылаясь на обстоятельства непреодолимой силы. Этьен презрительно хмыкнул: разумеется, он знал, о каких обстоятельствах шла речь в письме — это не первый купец, испугавшийся немилости нового короля и предпочевший не иметь дела с опальным герцогом.

    Второе письмо было более любезным и принадлежало перу столичного ростовщика — с весьма заманчивым предложением по процентам. К счастью, Этьен пока не дошел до той степени нищеты, чтобы нуждаться в услугах ростовщика. Это письмо, едва вскрытое, немедленно отправилось в корзину для растопки.

    Затем герцог рассмотрел несколько писем от землевладельцев своего феода — с бесчисленными жалобами, тяжбами и просьбами. Для этих словно бы не существовало дворцовых переворотов: проблемы людей во все времена оставались одинаковыми. Однако почти вся партия последних писем содержала две общие жалобы: узурпатор начал экономическую реформу с того, что повысил налоги, а военную — с привлечения на обязательную воинскую службу рекрутов в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. И это в разгар посевной!

    Нахмурившись, Этьен отложил эти послания в сторону. Среди прочих нераспечатанных писем его внимание привлек конверт без надписи и герба на сургучной печати. Медленно покрутив его в пальцах и рассмотрев со всех сторон, он взломал печать и извлек небольшую записку, написанную аккуратным, ровным почерком с витиеватыми вензелями.

    Подписи нет, но почерк он узнал как свой собственный. Почерк его святейшества кардинала Джентинаморте.

    По спине герцога пробежал холодок. Несколько ничего не значащих на первый взгляд строчек: поздравление со свадьбой, пожелания здоровья и благополучия, благословение на долгую счастливую жизнь — и как бы между прочим упоминание об установившейся прекрасной погоде, которая особенно хорошо ощущается на морском побережье на закате дня.

    Этьен задумчиво потер переносицу и пораскинул мозгами. Вчера, когда он уезжал, этого письма в почте еще не было. Значит, его прислали в последние сутки. И речь могла идти о сегодняшнем закате или последующих, но никак не о вчерашнем.

    Морское побережье простиралось к югу от столицы, но где конкретно Джентинаморте собирался встретиться? Берег бесконечен.

    Впрочем, поразмыслив еще немного, Этьен кое-что припомнил. В то время, когда он был еще слишком юн, а отец слишком гневался на него за женитьбу на низкородной женщине без родительского благословения, Этьену по настоянию отца впервые пришлось исповедаться в грехах самому кардиналу. Во время исповеди его святейшество наложил на него епитимью в виде семи дней молитв в полном одиночестве в скромной капелле, высеченной прямо в неприступной скале — по легенде, когда-то ее выдолбил из камня сам Великий Святой в годы отшельничества. Во всяком случае, других уединенных мест на морском побережье, известных им обоим, Этьен не знал.

    Итак, загадку времени и места встречи он, вероятнее всего, разгадал, но что за повод?

    Как он ни напрягал память, но не мог вспомнить, видел ли он кардинала близ Мариньи после государственного переворота и захвата власти. По правде говоря, Этьен тогда мало что видел: из темницы его выводили лишь однажды — на дворцовую площадь в день казни брата и его семьи. Горе и невыносимая душевная боль в тот день застлали ему глаза. А после аудиенции с узурпатором Этьен, терзаясь безудержным гневом, не различал ни единого лица, публично на дворцовой площади произнося присягу королю и отказываясь от прав наследования. Не дав ему опомниться, его тут же под конвоем отвезли в поместье.

    Стало быть, о положении его святейшества Джентинаморте при нынешней власти можно лишь гадать. Да, кардинал — лицо духовное, а не политическое, однако Джентинаморте играл далеко не последнюю роль при дворе Эдмона Первого, отца Этьена, а после его смерти был едва ли не первым доверенным лицом брата Эльбера во время недолгого правления последнего.

    Что ж, остался ли кардинал угоден узурпатору, или его тоже отправили в изгнание, Этьен сможет узнать лишь при личной встрече. Сегодня на закате на морском побережье, так? Ему придется выехать сразу после обеда, и желательно с заднего двора, переодетым в простое дорожное платье, если он хочет избавиться от возможной слежки.

    Размышления Этьена прервал стук в дверь, и через мгновение на пороге показалась Фиона.

    — Ваша светлость, — начала экономка без реверансов, и судя по ее поджатым губам и вздернутому подбородку, герцог определил, что его пришли отчитывать. — Не кажется ли вам, что вы забыли об одной весьма важной вещи?

    Этьен улыбнулся краем рта и приподнял бровь.

    — О какой же, Фиона?

    — О том, что вы теперь женаты, милорд.

    — Ах да, — притворно спохватился Этьен. — Как себя чувствует моя супруга? Довольна ли она новыми покоями?

    Фиону, кажется, задел его невинный вопрос: она всегда считала себя безупречной во всем, что касалось подготовки жилых апартаментов.

    — Об этом вы могли бы осведомиться у нее сами, — проворчала экономка. — Бедная девочка страдает от вашего невнимания.

    — Страдает? — с деланным сомнением переспросил Этьен.

    — Вы оставили бедняжку одну на следующий день после свадьбы. Это крайне невежливо. Что сказала бы ваша покойная матушка, если бы узнала об этом?

    — Ох, Фиона, давай оставим в покое мою бедную матушку, — вздохнул герцог и поднялся. — Ладно, ладно, твоя взяла: я сей же час нанесу визит своей супруге.

    Долго идти ему не пришлось: Фиона настояла на том, чтобы поселить молодую герцогиню в прилегающих к хозяйским покоям апартаментах. Дверь оказалась не заперта; едва он переступил порог, в нос ему ударил незнакомый, насыщенный запах женских духов. Этьен слегка поморщился и потер переносицу. Нет, не то чтобы он был против женских духов, тем паче сам запах казался приятным, но вот концентрация… Купается она в них, что ли? Прежде он не замечал рядом с ней столь резкого запаха. Его чувствительное обоняние наверняка заставило бы его страдать, если бы ароматы подобной густоты наполняли его спальню.

    Не отыскав хозяйку благовоний ни в гостиной, ни в спальне, он слегка растерялся, но затем с балкона донеслось сдавленное хихиканье, и Этьен направился прямо на звук. Супруга обнаружилась в компании молодой неброско одетой девицы.

    — Миледи, — герцог слегка поклонился обеим девушкам. — Прошу меня извинить за опоздание. Как поживаете?

    — Как видите, мы заняты, милорд, — ледяным тоном произнесло юное белокурое создание, по насмешке судьбы доставшееся ему в жены. — Кстати, познакомьтесь: это моя камеристка, Лилли Дювье.

    — Весьма рад знакомству, э-э-э… леди Дювье, — стараясь скрыть усмешку, сказал Этьен. — Что ж, раз вы заняты, не стану мешать вам. Увидимся за обедом, дамы.

    — Если только вы к обеду не ускачете еще куда-нибудь, — обиженно надув нежно-розовые губки, упрекнула Ивонн.

    — К обеду не ускачу, — хмыкнул Этьен, невольно забавляясь. — А вот насчет ужина не обещаю.

    Прелестный нежный румянец на кукольно-фарфоровом личике юной герцогини вспыхнул гневным заревом, что внезапно озадачило Этьена. Неужели девчонка сердится? Но почему? Ведь он не виноват в том, что его заставили жениться на ней, и она, несмотря на юные годы, должна была это понимать. Он одарил ее родителей богатыми подарками, приняв взамен довольно скромное для ее статуса приданое, не грубил ей, даже ни разу не упрекнул в родстве с убийцей его брата. И уж что она должна была оценить в полной мере — он не стал ее принуждать к выполнению супружеского долга в этом чисто политическом браке! А ведь окажись на его месте любой другой мужчина, тот, без сомнений, поступил бы не столь благородно, позарившись на молодость и красоту невесты. И нелепо было предполагать, что ей хотелось этого: едва оставшись с ним наедине после свадьбы, эта холеная кошечка тотчас выпустила коготки и вздыбила шерстку.

    Ей повезло, что сам он не нуждается в женщине, до сих пор оплакивая Мадлен. Да и жаль ему эту девицу. Пусть она родственница узурпатора и обладает вздорным нравом, но у нее еще вся жизнь впереди. Если опасный замысел Этьена закончится неудачей, ему бы не хотелось портить ей жизнь, да еще не приведи господь оставить ее со своим ребенком в утробе. Пусть уж после его смерти она подарит драгоценную невинность своему Сезару — или как его там…

    Так чем же госпожа недовольна?

    Впрочем, его это не слишком интересовало. Щеки юной герцогини все еще пламенели негодованием, когда Этьен отвесил легкий церемонный поклон:

    — Прошу меня простить, дамы, дела не ждут.

ГЛАВА 5. Искусство воспитания

— О! — восхищенно воскликнула Лилли, все еще глядя за плечо Ивонн — туда, где несколькими мгновениями ранее скрылся герцог. — Какой его светлость галантный! Он назвал меня «леди»!

    Ивонн посмотрела на камеристку с удивлением и презрительно наморщила носик.

    — Да уж, галантный. Зашел всего на миг и снова исчез!

    — Но вы же сами прогнали его, миледи! — теперь в голосе Лилли прозвучал упрек. — Зачем вы так поступили? Вы ведь ничуть не были заняты!

    — Он должен был осознать свою вину, — обиженно надула губки Ивонн. — Он должен был извиниться за то, что оставил меня одну так надолго!

    — Но он извинился…

    — Разве это извинения? — фыркнула юная герцогиня. — Пустая учтивость!

    Камеристка недоуменно вскинула брови.

    — Но…

    — Не спорь со мной, Лилли! — с нарастающим раздражением осадила ее Ивонн. — Ты чья подруга — моя или герцога? Вот и будь на моей стороне, а не оправдывай моего мужа! Ему следовало на коленях вымаливать у меня прощение после ночи с любовницей!

    — Если у него есть любовница, то я ее понимаю, — мечтательно вздохнула Лилли и тут же осеклась под гневным взглядом госпожи. — Простите… быть может, никакой любовницы вовсе и нет!

    — В таком случае, где он пропадал всю ночь?

    Лилли растерянно пожала плечами.

    — Может быть, у его светлости есть друзья?

    Ивонн уже открыла было рот, чтобы резко ответить камеристке, но тут ей в голову пришла ошеломляющая мысль: она ведь ничегошеньки не знает о своем супруге! Политика никогда ее не интересовала — и теперь Ивонн жестоко поплатилась за это пренебрежение. Вначале леди де Шаплен стала одной из самых желанных невест королевства, когда ее дядюшка по материнской линии стал королем, а затем тот же дядюшка и разбил ее светлые мечты, заставив племянницу выйти замуж за нелюдимого герцога.

    Все, что она знала о герцоге Д’Эмре — это то, что он был братом казненного короля… и будущим шурином дядюшки Базила. Но что он за человек, какое место занимал при дворе прежде и какое место занимает сейчас, с кем он дружит и кого ненавидит — Ивонн не имела не малейшего представления. Одетта как-то пыталась вдолбить в нее основы дворцовой иерархии, но Ивонн считала эти знания лишними. Другое дело знать, какие фасоны платьев и какие укладки на париках станут пользоваться популярностью в следующем сезоне — и на первом же приеме сразить всех своей элегантностью и осведомленностью о веяниях моды!

    Теперь Ивонн впервые пожалела о том, что мало слушала Одетту. Покидая родительский дом, она чувствовала себя победительницей, когда отвоевала у родителей право не брать с собой занудную и приставучую гувернантку, и сейчас ощутила легкие угрызения совести. Теперь-то Ивонн занимает более высокое положение при дворе, чем прежде, раз Д’Эмре оставили титул герцога, и советы Одетты ей могли бы пригодиться. В танцах она и без того обставит всех придворных дам вместе взятых, а вот в светских разговорах придется немало упражняться. Ивонн решила, что сегодня же попросит родителей прислать ей в новый дом и гувернантку. И при первом же удобном случае получше расспросит Фиону о своем супруге.

    — Я не знаю, есть ли у него друзья, и кто они, — призналась она нехотя. — Мы с мужем еще ни разу толком не разговаривали. Мне кажется, он…

    — Что? — карие глазки Лилли загорелись живейшим любопытством.

    — Недолюбливает меня, — со вздохом закончила Ивонн.

    — Понимаю, — кивнула камеристка, одарив госпожу сочувственным взглядом. — Ведь есть за что.

    — Что?! — вспыхнула Ивонн. — Что ты имеешь в виду? Чем это я ему могла не угодить?!

    — Нет-нет, дело не в вас, госпожа, — заторопилась исправить ошибку Лилли, испугавшись собственной дерзости. — Просто… ну, вы же понимаете… ваш дядюшка казнил его брата.

    — Значит, было за что, — надула губки Ивонн. — Эльбер Д’Эмре наверняка был плохим королем и совсем не заботился о своих подданных.

    Лилли покосилась на госпожу со странным выражением, но ничего не сказала. Не дождавшись от подруги поддержки, Ивонн продолжила:

    — Думаешь, мой муж винит дядюшку за это?

    — Э-э-э… — камеристка нервно облизала губы и отвела глаза. — Я не знаю, миледи…

    — Ну ладно уж, говори, что думаешь, я не стану сердиться, — милостиво пообещала Ивонн.

    — Госпожа… Представьте себя на его месте. Что бы вы испытывали к человеку, который обезглавил вашего брата? К нему и ко всем его родственникам?

    — У меня нет брата, — насупилась Ивонн, но нут же вспомнила о своем обещании не гневаться на подругу. — И сестры тоже нет.

    — Но если бы такое случилось с вашими родителями?

    Ивонн представила. Содрогнулась и похолодела. Внутренности свернулись узлом, и у нее мгновенно пропал аппетит.

    — Я бы… ненавидела его. И хотела бы убить.

    — Вот именно, — многозначительно кивнула Лилли.

    — Ах вот как! — снова рассердилась герцогиня Д’Эмре и вскочила на ноги. — Значит, он ненавидит меня из-за дядюшки — и поэтому проводит ночи у любовниц, а мне не дает никаких прав в этом доме! Я даже не могу распоряжаться слугами! Ну нет, я этого так не оставлю! Жди меня здесь, Лилли, и никуда не уходи.

***

Едва Этьен вернулся к себе и погрузился в обдумывание ответов разгневанным землевладельцам своего феода, дверь в спальню без стука распахнулась, и на пороге появилась юная герцогиня собственной персоной. Ее быстрый шаг, прямая спина, высоко вздернутый подбородок и трепещущие крылья носа определенно сулили герцогу презабавное действо. Он неторопливо вернул перо в чернильницу, развернулся к девчонке, оставаясь в кресле, и сделал благостно-заинтересованное лицо.

    — Желаете что-то обсудить, миледи?

    — Желаю, милорд, — без обиняков начала юная супруга. — Как ваша жена, я должна иметь право распоряжаться слугами в этом доме.

    — Разумеется, ваша светлость, — не без легкой иронии кивнул герцог. — Все слуги этого дома в вашем распоряжении.

    — А вот и нет! — еще выше вздернула подбородок красотка. — Вчера произошел возмутительный случай!

    Этьен поймал себя на том, что невольно любуется овалом ее лица и безупречностью черт. Точеный ровный нос, нежно очерченные сочные губы — не скучно узкие и не вульгарно полные, большие глаза небесного цвета, обрамленные густыми ресницами… И не скажешь, что перед ним отпрыск проклятого рода Мариньи. И девица эта явно немало времени уделяла собственной внешности: светлые локоны были тщательно завиты, с изысканной небрежностью подобраны у висков серебристыми гребнями и по последней моде свободно ложились на открытые плечи, обрамляя изящную шейку.

    — И что же произошло? — с трудом вернул мысли в нужное русло Этьен.

    — Одна из ваших служанок разбила мои любимые духи!

    Ах вот откуда столь резкий запах в ее покоях! Этьен выдохнул с некоторым облегчением: выходит, он поспешил мысленно обвинить супругу в излишней страсти к сильным ароматам.

    — Мне очень жаль, миледи. Разумеется, вы можете взять у Фионы денег, поехать к парфюмеру и купить другие.

    — Другие! — воскликнула Ивонн де Шаплен — ох, вновь поправил себя Этьен, Ивонн Д’Эмре! — и негодующе раздула тонкие ноздри. — Такие духи не купишь в первой попавшейся парфюмерной лавке! Компоненты этих духов необычайно редки, их везли из-за моря, и запах составлял лучший столичный парфюмер персонально для меня! Ведь у каждого человека особый запах кожи… Вот понюхайте!

    Ивонн Д’Эмре подошла к креслу вплотную, грациозно оперлась о подлокотник и склонилась к лицу Этьена. Открытая шея супруги оказалась перед самым его носом. Растерянный герцог послушно вдохнул легкий, едва ощутимый аромат, и внезапно у него закружилась голова. Ничего общего с той резкостью, которую он учуял в покоях герцогини. Нежный запах, исходящий от девушки, струился в ноздри незримым дурманом, опьянял рассудок, манил подобно божественной амброзии, рассеивал мысли… Этьен поймал себя на желании коснуться носом ложбинки между ключицами девчонки и медленно провести им по нежной шейке до самого подбородка, почувствовать мягкость губ…

    Он резко отдернул голову, хрипло закашлялся в кулак и отвел глаза от соблазнительной шейки и заманчиво открытого декольте.

    — Да, духи и правда изысканные, — признал он.

    — Вы смеетесь надо мной? — приоткрыв в изумлении хорошенький ротик, спросила девчонка.

    — Я? — Этьен ошарашенно приподнял брови.

    — Но на мне нет запаха тех духов! — она возмущенно отпрянула. — Разве вы меня не слышали? Ваша служанка разбила их! Я велела высечь ее розгами, но Фиона запретила мне…

    Этьена передернуло от внезапного отвращения. Как же жестоко шутит порою судьба, когда наделяет ангельской внешностью пустоголовых кукол, или того пуще — таких вот бессердечных дьяволиц! И он еще позволил себе усомниться, что эта девица принадлежит к роду жестокого чудовища и подлого предателя Мариньи!

    — Вас дома пороли розгами? — недобро сузив глаза, спросил он.

    — Что?! — зрачки девчонки расширились, почти полностью поглотив небесную лазурь, и она отступила на шаг назад. — Меня?! Да как вы… Нет! Да отец бы никогда…

    Этьен ухмыльнулся, заметив ее искреннее потрясение. Чтобы усилить эффект своих слов, он медленно поднялся с кресла и с хрустом расправил плечи.

    — Хотите попробовать на себе, каково это?

    Ивонн сделала еще несколько шагов назад, в испуге утратив весь свой тщательно наведенный лоск.

    — Вы… не посмеете! Я племянница короля!

    Недавняя злость Этьена окончательно рассеялась, уступив место какому-то нездоровому мальчишескому злорадству.

    — Прежде всего, вы моя жена, — изо всех сил стараясь не расхохотаться ей в лицо, с угрожающей хрипотцой в голосе напомнил он. — И если родители не научили вас манерам леди, придется мне взять на себя эту обязанность.

    Краска отлила от щек девчонки, когда та, отступая, уперлась плечами в закрытую дверь. Ее губы задрожали, а глаза испуганно округлились.

    — Что, не хотите? Отчего же нет? — вкрадчиво поинтересовался Этьен, продолжая наступать на съежившуюся от страха женушку. — Для того чтобы узнать, каково это — обрекать людей на боль и унижение, следует испытать их на себе. Я вот испытал, ваша светлость, — остановившись прямо перед побледневшей герцогиней, Этьен самую чуточку смягчил тон. — И поэтому никогда не поступлю так с людьми, которые от меня зависят. Даже с вами.

    Он вволю насладился всей гаммой эмоций, отразившихся на лице юной супруги: страх сменился недоверием, затем облегчением, а в самом конце Этьен не без удовлетворения заметил проблеск стыда.

    — В моем поместье не принято жестоко обращаться со слугами, — сказал он холодно и одарил ее строгим взглядом. — Советую уяснить это, миледи. Посетите вашего столичного парфюмера еще раз и закажите ему те самые духи, и пусть ему снова привезут из-за моря те редкие компоненты. Я оплачу все издержки. Что-нибудь еще?

    Девчонка стушевалась, сбитая с толку переменами в его поведении. Длинные ресницы дрогнули, розовые губы приоткрылись и сомкнулись вновь.

    — Тогда прошу меня извинить, но я…

    — Можно мне… — она замялась и нервно провела кончиком языка по губам. — Можно мне сменить мебель в моей спальне?

    — Разумеется, — повел плечами Этьен. — Я буду лишь рад, если вы позаботитесь о своем удобстве.

    — А… — она вновь растерянно моргнула. — А можно Лилли пожить в вашем… нашем поместье? И моей гувернантке… Мне… скучно здесь одной, а из ваших слуг я пока никого не знаю… только Фиону, но…

    Этьен некоторое время смотрел на нее со смешанными чувствами. Мгновение тому назад она взбесила его своим мерзким желанием отстегать неловкую девушку, а теперь он испытывает к ней нечто вроде сочувствия. Эту девчонку и впрямь надо воспитывать, как избалованное дитя. Вот только в няньки он ей не нанимался!

    — Однако же вы избрали странный способ познакомиться с прислугой, — Этьен очень старался не купиться на заблестевшие влагой глаза, воззрившиеся на него с обидой, и сохранить тон нарочито холодным.

    — Я… я… — ее голос задрожал, а из небесно-голубых глаз скатились две трогательные слезинки. — Простите, я больше никогда…

    Женских слез Этьен не выносил, и поэтому слегка отступил, чувствуя себя неуютно. Но раз уж у них с женушкой случился разговор, следовало довести его до логического финала.

    — Что до ваших просьб, миледи. Наш с вами брак — политическая формальность, но, как бы то ни было, отныне вам придется здесь жить. Стало быть, вы хозяйка поместья, и поэтому вольны делать все, что пожелаете. Менять интерьер, обустраивать покои, облагораживать сад, разбивать оранжереи, покупать наряды, брать уроки танцев и приглашать в дом друзей. Единственное, о чем я вас попрошу — делайте это вдумчиво. Фиона распоряжается здесь хозяйством очень давно, поэтому рекомендую прислушиваться к ее советам. Я ничего не имею против вашей подруги и гувернантки, если они скрасят ваше пребывание здесь, однако вам стоит помнить и о том, что я нахожусь в двусмысленном положении при дворе. И вашего общества могут искать люди с недобрыми по отношению ко мне намерениями. Многие попытаются выведать через вас компрометирующие сведения обо мне, которые используют против меня в своих интригах. Поэтому прошу вас быть очень внимательной во время общения с излишне любопытными гостями.

    И без того взволнованная Ивон пришла в полное замешательство. Сейчас на ее хорошеньком личике отразилась искренняя попытка осознать его слова.

    — Но… разве его величество не вернул вам свое расположение? — моргнула она.

    Этьен отметил, что едва заметная складочка между изящными бровями девчонки делает ее самую малость взрослее и… разумней?

    — Я брат казненного короля, — с нажимом произнес Этьен, разглядывая лицо супруги. — Надеюсь, вам по силам сделать верные выводы.

    Ивонн отважилась посмотреть ему в глаза и тут же опустила взгляд. Покусав губы, она вдруг произнесла то, чего он вовсе от нее не ожидал.

    — Если вы думаете, что дядюшка выдал меня замуж за вас, чтобы шпионить за вами… или погубить вас… Вы ошибаетесь. Вы мой супруг, и моя первая обязанность как жены — заботиться о чести вашего имени.

    С этими словами Ивонн нащупала дверную ручку и выскользнула из покоев опешившего герцога, обдав его тем самым неуловимым ароматом чистоты и юности.

    «Честь она мою будет блюсти, скажите на милость!» — подумал Этьен и рассеянно усмехнулся.

***

Обед прошел в несколько натянутой обстановке. Ивонн и ее супруг сидели за противоположными концами массивного овального стола. Наедине с герцогом, без Лилли, которую Ивонн не решилась пригласить в господскую столовую, она чувствовала себя несколько неуютно.

    После утренней взбучки она не слишком горела желанием общаться с мужем: в ее душе поселилось смятение, а в голове — целый ворох мыслей, который с непривычки плохо туда помещался.

    Прежде она считала герцога недалеким грубым мужланом, которого дядюшка незаслуженно осчастливил браком с ней, самой завидной невестой королевства. Теперь же он постепенно открывал перед ней новые грани, и она всеми силами пыталась его понять. Ивонн стало стыдно, что до сегодняшнего разговора с Лилли она не задумывалась о его чувствах, а ведь он и в самом деле скорбел по семье. Острыми коготками царапала и затаенная ревность — ведь некогда этот нелюдимый человек был страстно влюблен в свою первую жену. Целовал ее, делил с ней ложе, ласкал этими грубыми ручищами их новорожденного первенца.

    Ивонн украдкой, из-под полуопущенных ресниц, взглянула на то, как герцог ест. Высокие и широкие скулы придавали его лицу мужественности, а сильные челюсти, которые двигались медленно и степенно, внушали ей неосознанный трепет. Ивонн завороженно смотрела на то, как приоткрываются его жесткие губы, как за ними прячется очередной кусочек нежнейшей индейки, как дергается его кадык, когда он глотает пищу. Все это действо вдруг показалось ей слишком интимным, но она ни за что на свете не могла бы оторвать от него глаз. Сегодня она имела несчастье испытать на себе гнев супруга — однако он ее пальцем не тронул, хотя имел полное право как муж! — и поймала себя на том, что хотела бы увидеть проблеск тепла в светло-карих глазах; увидеть, как эти жесткие губы смягчаются улыбкой, ощутить, как они касаются ее губ… И зачем, скажите на милость, ему какая-то любовница, если у него есть законная жена? Да еще какая жена! Высокородная, молодая и красивая!

    — Вы хотите что-то спросить у меня, миледи? — заметив ее взгляды, учтиво поинтересовался герцог.

    Ивонн вспыхнула и опустила ресницы.

    — Вы говорили, что уедете сегодня снова. Дозволено ли мне поинтересоваться, куда?

    Герцог удивленно приподнял бровь и насмешливо искривил губы.

    — Заниматься весьма скучными, но необходимыми делами, миледи.

    Жар на щеках Ивонн разлился еще гуще — она догадалась, что супруг считает ее неразумным ребенком, неспособным понять, что там у взрослых бывают за дела. И она бы с радостью не вмешивалась в них, если бы мысль о любовнице не скребла по ее самолюбию.

    — Отчего же скучными. Я весьма заинтересована в ваших делах, милорд. Может, я смогла бы быть вам полезной?

    Она услышала сдавленный смешок другой стороны стола, и это вновь ее покоробило. Индейку на кухне у герцога готовили превосходно, но от неосознанной обиды Ивонн внезапно потеряла аппетит.

    — Вы меня очень обяжете, если обустроите дом по своему вкусу, — выкрутился герцог, вновь ограждая от посягательств Ивонн свое личное пространство. — С остальными делами я справлюсь сам.

    — И ваши дела вновь задержат вас на всю ночь? — не удержалась она от дерзости и с трудом подавила желание втянуть голову в плечи.

    Герцог молчал. Когда она решилась поднять на него взгляд, он отложил вилку и озадаченно смотрел на Ивонн.

    — О нет, уверяю вас, — наконец произнес он со всей серьезностью. — Сегодня я намерен ночевать в своей постели.

    Ивонн облегченно выдохнула — совсем незаметно, как ей показалось. Но на губах герцога мелькнула странная улыбка.

    — Вас что-то тревожит, моя госпожа? — он слегка наклонился вперед и вперил в нее изучающий взгляд светло-карих глаз.

    Ивонн нестерпимо захотелось провалиться под землю, однако сейчас, когда герцог задал прямой вопрос, у нее появился шанс выяснить все относительно его любовницы.

    — Ну… я понимаю… — промямлила она, стараясь меж тем распрямить плечи, — до нашей свадьбы вы были вдовцом, и у вас могли быть различные… пристрастия… Но теперь… когда вы женаты…

    — Прошлой ночью я остался у друга, — прервал он ее мучения, и Ивонн показалось, что его губы странно дергаются. Что это с ним? Силится не расхохотаться? — Лил дождь, дороги развезло, и я посчитал рискованным возвращаться домой по темну.

    — О… — выдохнула она, уже не скрывая облегчения. — А кто ваш друг? Вы познакомите нас?

    Этьен Д’Эмре некоторое время задумчиво смотрел на нее, после чего решительно кивнул.

    — Непременно познакомлю. В свое время.

    — Может быть… — Ивонн тоже отложила вилку и покусала губы. — Может быть, нам устроить прием?

    — Прием? — опешил герцог. — Но зачем?

    — Ну… — она пожала плечами. — А зачем устраивают приемы? Чтобы хорошо провести время. Чтобы познакомить людей, которые до сих пор были не знакомы. Чтобы вы могли больше узнать о моих друзьях, а я — о ваших.

    — Но ведь мы только-только отпраздновали нашу свадьбу? Кажется, на ней было полно ваших друзей и родственников.

    — Вы были очень печальны на свадьбе, — Ивонн решила взять быка за рога. — Это из-за того, что среди гостей не было ваших друзей?

    Лицо герцога словно окаменело. Светло-карие глаза стали почти черными, когда он вперил в нее пристальный взгляд. Она вновь испугалась, что невольно разгневала его, но чем?! Ведь она не сказала ничего такого, что могло бы уязвить его…

    Ну почему небеса послали ей такого странного супруга?!

    — Дорогая Ивонн, — герцог впервые назвал ее по имени, но Ивонн отчего-то все равно почувствовала себя неуютно. — Я недавно потерял любимого брата, его жену и своих обожаемых племянников. Вам кажется, что это недостаточная причина для печали?

    Ивонн сидела ни жива ни мертва и старалась дышать не так часто, чтобы не выдать своего волнения. Как же она винила себя за глупость! Ну почему ей так трудно разгадывать, что у людей на душе? Может быть, правду однажды сказал ей старый конюх, что у нее у самой нет души? Тогда ей было пятнадцать, и она слишком сильно разозлилась на брыкливую лошадь, в сердцах стеганув ее что есть силы по морде. За дерзкие слова получил плетей и конюх, и сейчас, вспоминая этот постыдный эпизод, Ивонн вновь ощутила угрызения совести.

    — Прошу меня извинить, миледи, но я вынужден вас покинуть, — нарушил тягостное молчание герцог и встал из-за стола. — Скучные дела все-таки требуют моего участия. Ужинайте без меня. Да, и вот что… отчего бы вам не приглашать к нам за стол вашу подругу? Весьма приятная молодая особа, да и вам будет не скучно. Признаю: я не очень-то веселый собеседник.

    С этими словами он вышел из столовой, оставив Ивонн в одиночестве и — в который раз — в полном замешательстве.

ГЛАВА 6. Загадки кардинала

Разумеется, за поместьем установили слежку. Разумеется, Этьен ее видел. И бесцельно слоняющихся за крепостными стенами «крестьян» — настоящие крестьяне в разгар посевной ни за что бы не потратили ни единого дня на праздные прогулки перед замковыми воротами. И неспешно гарцующих туда-сюда по герцогским угодьям «путешественников» в плащах с глубокими капюшонами и с отчетливыми очертаниями шпаг под этими плащами — настоящим путешественникам не было бы нужды скрывать свои лица под капюшонами в разгар весны, и стремились они обычно в одну сторону, а не сразу в обе. Так что теперь, когда у Этьена возникала необходимость отлучиться из поместья без компании любопытных «хвостов», ему приходилось проявлять изобретательность. Грум получал распоряжение предупредить конюха, конюх с подмастерьем «случайно забывал» одну из лошадей на пастбище — в неприметном условленном месте, а Этьен, переодетый простолюдином, нахлобучивал на голову соломенную шляпу, выходил через задний двор и шагал до пастбища пешком, ссутулившись и прихрамывая. В латаном заплечном мешке из крапивной дерюжки он выносил сменную одежу и сапоги — если в таковых была потребность. К счастью, на всякое отребье внимание «хвостов» не распространялось, чему Этьен и безмерно удивлялся, и был несказанно рад.

    Отъехав на приличное расстояние и для верности сделав несколько петляющих обманных маневров, Этьен направил коня во весь опор прочь из столицы. В своих угодьях ему не обязательно было следовать широким дорогам: здесь он знал каждую неприметную тропку и мог не опасаться, что нарвется на случайно заблудившийся королевский патруль.

    Путь к изрезанному скалами морскому побережью занял добрых несколько часов, и в аккурат когда огромный солнечный диск наполовину утонул за краем спокойной водной глади, Этьен достиг обрывистого берега. Привязал коня к невысокой сосенке, низко пригнувшейся к земле от бесконечных ветров, и дальше пошел пешком, пробираясь узкими каменистыми тропами вдоль отвесной скалы к отрезанной от мира старой капелле.

    Едва уловимое движение в темноте позади алтаря подтвердило его догадки: здесь он не один. На всякий случай Этьен обхватил ладонью эфес шпаги и быстро оглянулся.

    Из-за алтаря выскользнула мужская фигура в длинном черном плаще с капюшоном и продемонстрировала пустые ладони.

    — Я безоружен, друг мой. Нет нужды обнажать клинок.

    — Ваше святейшество, — Этьен преклонил колено перед представителем духовной власти, как того требовал этикет.

    — Тс-с-с, никаких титулов и имен, мой мальчик, — спохватился кардинал и прикосновением к плечам Этьена велел тому подняться. — Полагаю, мы оба здесь инкогнито.

    — Хорошо. Тогда я хотел бы узнать, зачем мы оба здесь.

    — Друг мой, друг мой, — печально покачал головой его святейшество. — Вам, молодым, только бы куда-то спешить… Оглянитесь вокруг! Разве это место не достойно того, чтобы им насладиться? Разве вам не хочется на несколько минут отринуть заботы, просветлить разум, освободить сердце от мирских тревог?

    Этьен сокрушенно вздохнул. Не для того он преодолел столь долгий и опасный путь, чтобы наслаждаться святостью заброшенной капеллы. Но Джентинаморте и правда, кажется, наслаждался созерцанием мрачной каменной кельи.

    — Как давно я здесь не был… Присмотритесь к этим стенам, мой мальчик! На них никаких украшений, кроме ликов мучеников, и все равно здесь веет покоем и умиротворением. Вы слышали легенду, будто сам Великий Святой молился в этой капелле?

    Этьен слышал эту легенду не менее полумиллиона раз за свою жизнь, но счел правильным об этом промолчать. Вместо этого он нетерпеливо пожал плечами.

    — Вы в самом деле верите в это?

    — Почему нет? — кардинал чуть приспустил глубокий капюшон, и в сероватом полумраке блеснули его живые, умные глаза. — Великий Святой предпочитал аскетизм и самоотречение, угодные Сущему.

    Этьен вздохнул. Неужели Джентинаморте и впрямь решил увидеться с ним, вынудив на столь утомительное путешествие, чтобы прочитать проповедь? Но, встретившись еще раз с внимательным и немного тревожным взглядом кардинала, он отмахнулся от этой мысли. Джентинаморте никогда не начинал разговор без долгого и поучительного вступления. Оставалось лишь смиренно ждать.

    — А вы, мой друг… Я знаю вас с юных лет, но до сих пор мне не приходило в голову спросить… Вы разделяете идеи самоотречения?

    — Боюсь, что нет, — едва не зевая от скуки, признался Этьен. — Иначе наверняка бы уже давно отрекся от мирской суеты и отправился искать духовный путь в Цитадели Истины.

    — Я так и думал, мой мальчик, — с видимым облегчением кивнул кардинал. — Но, тем не менее, вы исповедуете заповеди Сущего?

    — Разумеется, ваше свя… мой друг. Я всегда был верен учению Цитадели.

    — И исправно возносите молитвы трижды в день, как я учил? — с отеческой заботой спросил его святейшество.

    Этьен скривился. Лгать кардиналу в святом месте не хотелось, и он просто неопределенно пожал плечами.

    Джентинаморте беззлобно рассмеялся и даже хлопнул в ладоши, как ребенок.

    — Значит, я в вас не ошибся, мой друг. Согласен: вы не привыкли лгать себе. Оставьте же поиск духовных путей нашему Святейшему Легату и его помазанным посланникам, а сами попытайтесь отыскать свой истинный путь на грешной земле.

    В теле Этьена невольно напряглись все мышцы. На спине, у поясницы, заныла недавняя рана, полученная в сражении при обороне дворца.

    — Что вы имеете в виду?

    — Неужели вы забыли, чье имя носите? — понизив тон почти до шепота, спросил Джентинаморте. — Имя Объединителя!

    — Едва ли я мог забыть, — Этьен стиснул зубы.

    — Наш новый владыка пощадил вас, несмотря на имя и прямую угрозу его власти. Вам это не показалось странным?

    Джентинаморте ступил на зыбкую почву, и тема разговора нравилась Этьену все меньше. В пыльном воздухе капеллы повеяло не то свежим заговором, не то провокацией с целью прощупать его верность короне.

    — Я публично отказался от… наследственных притязаний, — осторожно напомнил Этьен. — И новый владыка в знак примирения оставил мне титул и владения и даже выдал за меня свою племянницу.

    — Я помню это, мой друг. Ведь я сам благословлял ваш брак. Однако… не кажется ли вам, что щедрость владыки выходит далеко за рамки его… кхм… довольно бескомпромиссной натуры?

    Этьен с хрустом сжал и разжал напряженные пальцы, потер пульсирующий висок.

    — Даже если и кажется, что я должен об этом думать?

    — Что у вас есть надежные друзья, — Джентинаморте открыто и без улыбки посмотрел ему в глаза.

    — Например? — плечи Этьена превратились в камень, между лопаток пробежала струйка холодного пота.

    Внимательные глаза кардинала смотрели прямо, не мигая, но Этьену показалось, что в них промелькнуло сочувствие.

    — Разумеется, я не буду называть имен. Но подумайте сами. Цитадель Истины все еще не дала благословения новому владыке на воцарение в королевстве. И едва ли даст в ближайшее время, поскольку принадлежность к истинному королевскому роду для его святейшества Легата — не пустой звук. Пока есть на свете прямые потомки Короля-Объединителя, Цитадель не признает на троне самозванца.

    Этьен старался дышать глубоко и ровно, внимая каждому слову кардинала и пытаясь разгадать истинные его намерения. Если это все-таки провокация, то она слишком далеко зашла. В открытую назвать Мариньи самозванцем кардинал мог лишь в том случае, если чувствовал за собой власть куда большую, чем королевская. Неужели и вправду Цитадель Истины не поддержала узурпатора? Слишком хорошо, слишком сладко и слишком самонадеянно было бы в такое верить… Но, в противном случае, чего тогда добивается Джентинаморте?

    — Вы боитесь, — понимающе кивнул его святейшество, и грустная улыбка тронула его уста. — Не доверяете. И это правильно. Вы сейчас в таком положении, когда лучше никому не доверять. Не представляете, как я корю себя за то, что позволил себе проявить непростительную доверчивость и обмануться тем, что мудрое и справедливое правление короля… хм… вашего брата всецело поддерживалось народом и дворянством, — кардинал сокрушенно покачал головой, и капюшон окончательно сполз с его макушки, обнажая не прикрытую круглой шапочкой тонзуру. А затем он вскинул голову, гневно сжал кулаки и сверкнул глазами. — И пропустил преступный заговор, пустивший ростки и окрепший за моей спиной!

    Этьен сглотнул. Джентинаморте невольно снова разбередил его душевные раны. Этьен тоже долгое время сохранял уверенность, что либеральное и миролюбивое правление брата Эльбера пришлось по душе подданным Шантель-Кале.

    Как же он ошибался.

    Первым делом, взойдя на престол, Эльбер подписал соглашение о бессрочном перемирии с Эль-Даррой, самопровозглашенным государством, с которым Шантель-Кале долгие годы вело изнурительную и кровопролитную войну. Когда-то Эль-Дарра была всего лишь окраинной провинцией, частью королевства, в которой неожиданно зародился протест против истинной веры, проповедуемой Цитаделью. Бунтовщики из Эль-Дарры вернулись к исповедованию еретического многобожия, чего Цитадель Истины стерпеть не могла. Отец Этьена, король Эдмон Д’Эмре, будучи ярым защитником веры в Сущего, вознамерился вернуть отколовшуюся провинцию под крыло королевства и Цитадели. И преуспел бы, не встань внезапно за Эль-Даррой огромный Вейгсхаал.

    С государством Вейгсхаал королевство Шантель-Кале долгое время поддерживало дружеские торговые отношения, несмотря на различия в вероисповедании: Цитадели оказались не по зубам дикие земли, простиравшиеся за горной грядой позади Большого Круга. Но когда Вейгсхаал вмешался во внутренние распри между Шантель-Кале и Эль-Даррой, священная война обрела новые масштабы…

    Неизвестно, чем бы закончилось противостояние двух мощнейших держав, если бы король Эдмон внезапно не умер, оставив престол своему наследнику.

    Как оказалось, ненадолго.

    — Я слышал, новый владыка собирает армию, — как бы между прочим заметил Этьен, прощупывая почву. — Значит, нам стоит ожидать возобновления священной войны во славу Сущего? Разве не этого добивалась Цитадель?

    Этьену показалось, что Джентинаморте задели его обвинения. Он с обидой поджал губы и слегка свел брови у переносицы.

    — Цитадель всегда добивалась только мира, мой друг. Только добрыми проповедями мы несем свет истины заблудшим душам еретиков. Вспомните: разве я когда-либо склонял вас, или вашего брата, или вашего отца к неугодным для них решениям? Если вы думаете, что я лгу, просто выждите время — и сами поймете, что Цитадель не благословит самозванца на царство. До тех пор, пока в живых остается последний истинный наследник…

    Этьен вскинул голову.

    — Тогда самозванцу непременно стоит меня убить. Почему же я все еще жив?

    — Вы самонадеянны, мой друг, — по открытому челу кардинала вновь пробежала тревога. — Не думайте, что раз новый король публично даровал вам милость, то он не сможет подослать к вам убийцу. Или, чего доброго, обвинить в заговоре против короны. А вы помогаете ему в этом, не соблюдая осторожность. И подставляете своих друзей под удар.

    — Друзей? — Этьен похолодел. Значит, его святейшеству известно о том, что он виделся с Жеромом? А что насчет Доминика?!

    — Не вчера ли вы ездили к барону Дефоссе? У меня слабое зрение, и здесь не так много света, но я отчетливо вижу, как вы побледнели. Нет, не надо пугаться: королю о вашем визите ничего не известно. Но впредь постарайтесь быть… более осторожным, мой мальчик. Мое сердце и так слишком слабое, чтобы бесконечно переживать за вас. При малейшем подозрении о том, что вы ведете игру за его спиной, ему ничто не помешает публично вас обезглавить. И даже слезы любимой племянницы его не разжалобят.

    — А вам, значит, такой исход не по душе? — Этьен попытался скрыть смятение за кривой улыбкой.

    — Я уже добрый час толкую вам об этом, — с легким раздражением произнес Джентинаморте. — Сомневаетесь? А вы подумайте. Захватив трон, самозванец первым делом избавился от всех дворян, хранивших верность прежнему королю. Не будь меня, вы стали бы одним из них. Вы и ваша милая сестра.

    Этьен вздрогнул, и от внимательного взгляда его святейшества это не укрылось.

    — Да-да, мой друг. Самозванец и рад был бы избавиться от меня, но ведь я лицо духовное, присланное Легатом для контроля над соблюдением короной священных догматов. Так что ему пришлось смириться с моим присутствием во дворце. Напротив, сейчас он ищет моей поддержки, чтобы получить расположение Цитадели. Только благодаря этому я сумел добиться помилования для вас и вашей сестры. И даже надоумил его заключить политические браки. Кажется, король искренне поверил в то, что это позволит ему получить поддержку вашего феода, а ведь вы владеете весьма обширными землями.

    — Что ж, я вам благодарен за спасение, — дипломатично ответил Этьен. — Но чего же вы хотите взамен?

    — Непременно желаете услышать это прямо из моих уст? — усмехнулся Джентинаморте. — Что ж, извольте. Но имейте в виду: я никогда, даже под пыткой, не повторю этого при свидетелях.

    — Я уж точно не собираюсь вас пытать, — ответил невеселой улыбкой Этьен.

    — Раз так, то слушайте внимательно, ведь повторять я не стану. Я надеюсь — и Цитадель надеется, — что вам по силам уничтожить самозванца и законно занять престол своего отца.

    Этьен даже виду не показал, что верит собственным ушам. Лишь украдкой облизнул пересохшие губы.

    — Почему же Цитадель не заявит об этом в открытую?

    — Вы плохо изучали Святое Писание, мой друг, — укоризненно качнул головой Джентинаморте. — Цитадель Истины не вмешивается в мирские дела. Она лишь мягко направляет их в угодное Сущему русло.

    Этьен хмыкнул. Ну разумеется, Цитадель просто умыла руки и ждет, чем закончится мятеж. Вероятно, Мариньи на троне чем-то не устраивает святейших отцов…

    — В любом случае, не представляю, как это возможно, — сказал Этьен, внимательно глядя на Джентинаморте. — У меня нет доступа во дворец и нет там доверенных людей.

    — Думайте, мой друг, думайте. Как вы знаете, отравить монарха не так уж просто: его еду пробует дегустатор, его одежду носит паж целые сутки перед тем, как в нее облачится король, а покои его величества надежно охраняются. Беспрепятственный доступ к телу короля имеет только… хм… ваша сестра.

    — Забудьте об этом! — взвился Этьен, гневно уставившись на кардинала. — Я никогда не допущу, чтобы Эмилия…

    — Без имен, мой друг, умоляю вас! — вскинул руки в защитном жесте его святейшество.

    — …чтобы моя сестра обрекала себя на такой риск!

    — И тем не менее, — гнул свою линию Джентинаморте, — ваша сестра — смелая женщина! Как вы думаете, почему я отважился искать с вами встречи?

    — И почему же? — Этьен начинал уставать от бесконечных загадок.

    — Я получил вашу записку, — кардинал многозначительно приподнял бровь. — Ваша несчастная, но смелая сестра доверяет мне. Доверяйте и вы.

    — Я подумаю, — сдался Этьен, не слишком довольный исходом разговора.

    — Что ж, подумайте, — согласился кардинал и смиренно сложил руки поверх живота. — И очень советую подумать также над тем, чтобы в скором времени обзавестись наследником.

    — Зачем это? — нахмурился Этьен.

    Джентинаморте не отвел глаз, а по-прежнему смотрел прямо в душу своему духовному сыну.

    — Затем, что я благословляю вас на опасное дело и прекрасно это осознаю.

    Что это? Неприкрытая угроза или дружеская обеспокоенность? Этьен так и не понял, можно ли верить кардиналу. Во всяком случае, в маленькой капелле они наговорили достаточно, для того чтобы обоим очутиться под лезвием топора, если об их разговоре станет известно королю.

    — Моя жена еще слишком юна, чтобы обзаводиться наследником, — сам не зная зачем, сказал Этьен.

    — Иногда ради праведной цели приходится приносить в жертву не только юность, но и жизнь, — равнодушно пожал плечами Джентинаморте. — Будет лучше, если у Цитадели останется еще одна надежда — прямой потомок королевского рода.

    Этьена неприятно задела эта въедливая попытка его святейшества проникнуть не только в его мысли, но и в постель. Он скрипнул зубами, однако смолчал.

    — Что ж, теперь, когда мы все обсудили, пора отправляться в обратный путь. Надеюсь, вы были предельно осторожны по дороге сюда?

    — Разумеется, ва… мой друг, — ответил Этьен, радуясь, что вскоре получит возможность как следует обдумать разговор с Джентинаморте. Но, отвесив кардиналу церемонный поклон и уже повернувшись к выходу, он вспомнил о Доминике. — Да, кстати… Вы что-нибудь слышали о судьбе герцога де Гарреля?

    — Де Гарреля? — его святейшество задумчиво свел брови к переносице. — Кажется, он под арестом. А что? Если вы хотите ходатайствовать о его освобождении, боюсь, мне будет это не под силу.

    — Возможно, вам под силу будет облегчить его участь. А его сын?

    — Насколько мне известно, казнен. Такой удар для его бедного отца…

    Этьен с облегчением выдохнул. Значит, о его встрече с Домиником кардиналу ничего не известно. Будет лучше, если пока Доминика будут считать мертвым — все, кроме тех, кто знает о его спасении.

    — В добрый путь, мой мальчик. Я буду молиться за вас, — с чувством произнес Джентинаморте и сжал теплой сухой ладонью запястье Этьена.

***

После обеда с герцогом Ивонн впала в меланхолическую задумчивость. Уж как Лилли старалась развеселить свою госпожу, но усилия ее оказались тщетны. В конце концов Ивонн отпустила камеристку обустраиваться в ее новой комнате, а сама вышла прогуляться в сад. Немолодой садовник, что подвязывал к изящной арке ветви чайной розы, низко поклонился, завидев ее. Еще сегодня утром она не придала бы этому значения и надменно прошла бы дальше, не удостоив слугу даже взглядом, однако теперь в ней как будто что-то изменилось. Ивонн почувствовала себя на несколько лет старше и значительно мудрее, чем была утром…

    Она улыбнулась садовнику так мило, как будто он был по меньшей мере королевским канцлером. И заметила, как глубокие морщинки в уголках его глаз собрались смешливыми лучиками, а губы садовника тронула ответная улыбка.

    Позади сада раскинулась просторная лужайка для подвижных игр. Несколько слуг размашисто косили свежую траву, буйно разросшуюся под теплыми лучами майского солнца. Тут же обнаружилась и Фиона, грозно отчитывающая нерадивого мальчишку-носильщика, перевернувшего корзину со свежескошенной травой. Мальчишка виновато шмыгнул носом, покосился на Ивонн, втянул голову в плечи и зашмыгал еще громче. Фиона удивленно оглянулась и только теперь заметила госпожу.

    — Ох, миледи! — воскликнула она, поспешно вытирая руки о фартук. — Простите, я вас не заметила. Вы меня искали?

    — О нет, я… просто прогуливалась. Но если вы не заняты, я хотела бы с вами поговорить.

    — Разумеется, госпожа, для вас я всегда свободна, — улыбнулась Фиона без намека на фальшь. — Вы хотите поговорить здесь или в доме?

    — Мне нравится сад… Если там есть укромные места.

    — О, конечно, — добродушно улыбнулась Фиона. — Давайте я провожу вас к беседке у озера. Не беспокойтесь, там нас никто не подслушает.

    Уже усевшись на удобной резной скамье из белого дерева и спрятавшись в ажурной тени дикого винограда, Ивонн никак не могла начать разговор. Поднимала глаза на Фиону, опускала их снова, теребила конец атласной ленты, которой была перехвачена ее талия, кусала губы, но нужные слова все не шли на язык.

    — Вы чем-то обеспокоены, дитя мое? — ласково спросила Фиона, не проявляя ни капельки нетерпения.

    — Фиона… Я хотела бы поговорить с той горничной, которая разбила мои духи.

    Ивонн украдкой взглянула в темно-серые глаза экономки и только теперь заметила, как та подобралась. Добрые губы, подернутые сеточкой мелких морщин, теперь сложились в жесткую прямую линию.

    «Однако же вы избрали странный способ познакомиться с прислугой», — прозвучал в ее голове ядовитый голос герцога.

    — Можно ли узнать, зачем, миледи? — наконец спросила Фиона, утратив недавнее добродушие и став сухой и чопорной, как при первой встрече.

    — Я… — Ивонн поерзала на скамье и потеребила кончики кружевных перчаток. — Хотела бы принести извинения. Кажется, я была с ней излишне груба.

    В строгих глазах Фионы мелькнуло облегчение. Она вновь улыбнулась, и Ивонн улыбнулась ей в ответ. От сердца отлегло. Кажется, теперь она все делает правильно.

    — Разумеется, миледи. Я пришлю ее к вам сегодня вечером, подготовить вашу комнату к ночи.

    — Спасибо, Фиона, — Ивонн вновь потупила взор и покусала губы.

    — Что-нибудь еще, госпожа?

    — Я… Расскажите мне, пожалуйста, какой была первая жена его светлости? Она… была красивее меня?

    Ивонн затаила дыхание и уставилась на экономку в ожидании ее ответа, словно приговора. А Фиона, в свою очередь, вытаращилась на нее — кажется, она была изумлена вопросом.

    — Хм… Что ж… Госпожа Мадлен была очень красива. Вы тоже очень красивы, миледи. Может быть, даже красивее ее. Но она была совсем другой. Вы ничуть на нее не похожи.

    Ивонн расстроенно вздохнула.

    — Она была брюнеткой?

    Брови Фионы сложились домиком.

    — Да, госпожа, но…

    — Значит, ему нравятся брюнетки? — еще больше опечалилась Ивонн.

    Цвет волос, разумеется, можно было бы исправить. Или, в крайнем случае, приобрести подходящий парик. Но Ивонн ужасно нравился роскошный цвет ее волос, и перекрашивать их либо прятать под париком казалось ужасным кощунством.

    — Дело совсем не в этом, — печально покачала головой Фиона. — Она была… Приветливой. Кроткой. Понимающей. Когда герцог уезжал, она всегда ожидала его приезда у порога и встречала поцелуем. Когда он был в унынии, она умела заставить его рассмеяться и привести в доброе расположение духа. Когда он злился, она всегда умела его выслушать и найти для него слова утешения.

    Ивонн задумалась, внимая каждому слову Фионы. Смеющимся мрачного герцога она не могла себе представить, как ни старалась. А вот гневающимся… Она невольно поежилась, вспоминая утреннюю встречу в его покоях.

    — А часто он злился? — осторожно спросила Ивонн.

    — Не так уж часто, но бывало, — усмехнулась экономка и осмелилась накрыть теплой ладонью ее руку. — Просто будьте внимательны к нему, миледи. Мужчины это любят.

    — Госпожа! Госпожа! — к беседке со всех ног бежал запыхавшийся грум герцога, заставив Ивонн и Фиону отпрянуть друг от друга. — К вам приехала гостья!

    — Гостья? — удивленно моргнула ресницами Ивонн. — Ах, должно быть это Одетта! Фиона, будьте любезны, подготовьте для моей гувернантки еще одну комнату!

    Она подскочила и, подобрав юбки, направилась ко въездным воротам.

ГЛАВА 7. Супружеские сомнения

Узкое и слегка вытянутое к подбородку лицо Одетты выражало одновременно и смятение, и воинственную решимость. Ее тонкие и всегда суровые губы были по обыкновению поджаты, а выцветшие блекло-серые глаза наблюдали за Ивонн с подозрением. Казалось, даже жидкие с проседью волосы, туго стянутые в пучок под кружевным чепцом у нее на макушке, приготовились отражать атаку врага.

    Ивонн сокрушенно вздохнула. Да, их с Одетой занятия обычно состояли из долгих препирательств и бесконечных споров, что не приносило удовлетворения никому из них, но теперь у Ивонн впервые появилось желание слушать Одетту без принуждения. И даже задавать вопросы.

    — Итак, госпожа Ивонн, вначале вы вышвырнули меня на улицу, как дырявый чулок, а теперь пригласили жить в свой новый дом, — с легким хогеррихским акцентом начала гувернантка воспитательный процесс. — Теряюсь в догадках, зачем это я вам понадобилась. Ведь в последнюю нашу встречу вы считали себя образцом образованности и мудрейшим человеком в королевстве.

    Ивонн проглотила ядовитую колкость, коими Одетта никогда не стеснялась ее награждать, состроила ангельскую улыбку и невинно моргнула ресницами.

    — Простите, Одетта. Проведя без вас некоторое время, я поняла, что мне стало недоставать наших уроков.

    — Отрадно слышать, — с недоверием прищурилась гувернантка. — И когда же вы хотите возобновить свое образование?

    — Прямо сейчас, — Ивонн улыбнулась так широко, что у нее заболели скулы. — Я помню, вы как-то рассказывали мне историю королей Шантель-Кале, но теперь мне хотелось бы освежить ее в голове.

    — Ваша голова всегда была свежее некуда, сплошной сквозняк, где уж там удержаться истории королей, — съязвила Одетта. Ивонн проглотила обидный укол, сцепив зубы. — Вы хотите больше узнать о благородном роде вашего дядюшки, его величества Базила Мариньи? Что ж, я напомню: его светлейший батюшка и ваш родной дед, маркиз Теофил Мариньи, служил канцлером при дворе короля Эдмона Первого Д’Эмре, будучи также его близким другом. Во время одного из сражений в Справедливой войне, его превосходительство канцлер получил серьезные ранения и скончался. Поскольку ваша бабушка, урожденная леди де Планель, умерла задолго до этого печального события, король Эдмон Первый взял опеку над двумя детьми канцлера. Ваша матушка, Аделайн Мариньи, к этому времени была девицей на выданье, и король подыскал ей отличную партию — вашего батюшку. А его светлость Базил Мариньи был еще отроком, которого Эдмон Первый растил как собственного сына.

    Ивонн воспользовалась паузой, во время которой Одетта набирала в грудь воздуху для новой порции и без того хорошо известных ей сведений, и поспешно сказала:

    — Эту часть истории я помню превосходно, Одетта. Я хотела бы больше узнать о династии Д’Эмре. Ведь мой муж, как вы знаете, принадлежит к этому роду.

    Одетта покосилась на Ивонн с некоторой опаской, стрельнула глазами по кабинету Ивонн и, убедившись, что никого поблизости нет, сказала куда более тихим голосом:

    — Э-э-э… С какого поколения начать рассказ?

    — С самого первого, — Ивонн любовно разгладила на коленях газовую ткань пышной верхней юбки нежно-голубого цвета и смиренно сложила руки на коленях.

    — Стало быть, с эпохи Короля-Объединителя, — кивнула Одетта и снова беспокойно огляделась вокруг. — Как пожелаете, миледи. В те давние времена земли Большого Круга, расположенные вокруг Священного моря, были поделены между мелкими, разрозненными варварскими племенами, погруженными во тьму многобожия. Королевства Шантель-Кале тогда еще не существовало, а на месте нынешнего королевского дворца возвышался холм. Это место и облюбовал для себя и своего племени вождь Эт-Эн Дэ Мре, известный как Король-Объединитель, выстроив на холме каменную крепость. Этот человек был образованным и мудрым, он внимал истине, проповедуемой Цитаделью, что уже в те дремучие времена процветала на неприступном острове посреди Священного моря. Король-Объединитель сплотил кланы, населяющие окрестные земли, и объявил себя правителем нового королевства под названием Шантель-Кале, что в переводе с варварского языка означало «благодатные земли, защищенные крепостью». Именно Король-Объединитель положил начало королевской династии Д’Эмре.

    Одетта перевела дух, придирчиво посмотрела на Ивонн — с должным ли вниманием воспитанница слушает ее слова, — и продолжила:

    — Могущество Короля-Объединителя поддерживалось и умножалось могуществом Цитадели Истины. В последующие столетия все государства Большого Круга, чьи берега омывает Священное море, приняли истинную веру в Сущего и искоренили в себе еретические обычаи. Так было до тех пор, пока далекая провинция Эль-Дарра, граничащая со страной дикарей Вейгсхаалом, не решила вновь вернуться к варварству и отделиться от великого королевства Шантель-Кале. Это случилось при короле Эдмоне Первом Д’Эмре.

    — Отце моего мужа, — с глубокомысленным видом кивнула Ивонн.

    Одетта бросила на воспитанницу странный взгляд и насмешливо искривила губы, однако от очередного едкого замечания удержалась.

    — Именно. Королю Эдмону Первому пришлось развязать Справедливую войну, чтобы вернуть отделившиеся земли в состав королевства. Однако несмотря на благословение Цитадели, окончательной победы король Эдмон не добился. После смерти короля Эдмона трон занял его сын, Эльбер Второй Д’Эмре, — Одетта поморщилась, произнося это имя, будто ей пришлось съесть лягушку живьем.

    — Народ его не любил, верно? — живо поинтересовалась Ивонн, мысленно покопавшись в своих скудных политических познаниях.

    — Э-э-э, — Одетта вновь тревожно огляделась и понизила тон почти до шепота. — Вероятно, нет. Он совершил вопиющую ошибку — подписал с Эль-Даррой перемирие.

    — Но… — протянула Ивонн, сбитая с толку. — Ведь мир — это хорошо? Разве народу нравится воевать?

    — Во славу истинной веры… — промямлила Одетта, и глаза ее воровато забегали, — каждый верный подданный королевства должен отстаивать правду и бороться за свои земли…

    — Хм, — задумалась Ивонн. — Но какое нам дело до чьих-то земель? Одетта, вы живете в столице, разве вам не все равно, что происходит на окраине страны?

    — Нельзя так говорить, миледи! — вспыхнули румянцем негодования щеки Одетты. — Государство должно заботиться о своих землях и о духовном воспитании своих подданных! Король Эльбер Второй вел политику нерадивого хозяина. Это не могло продолжаться вечно, поэтому… кхм… — Одетта с возросшим волнением посмотрела на воспитанницу и притихла.

    — Поэтому мой дядюшка забрал у него власть и казнил его, — тихо закончила вместо нее Ивонн. — И сам стал королем.

    — Да, миледи, — не без облечения кивнула Одетта.

    — А зачем надо было казнить детей? — нахмурилась Ивонн, вспомнив горькие слова своего супруга. — Принца и принцессу?

    — Ну… э-э-э… — Одетта окончательно стушевалась. — Они… э-э-э… могли претендовать на трон по праву наследования…

    — Это было жестоко, — Ивонн впервые задумалась об этом и теперь почему-то не могла согласиться с дядюшкой. Образ улыбчивого, веселого Базила Мариньи никак не вязался у нее с убийством маленьких детей.

    — Но мой муж, получается, тоже может наследовать, — еще крепче задумалась Ивонн и рассеянно потерла переносицу.

    — Тише, тише, госпожа! — Одетта побледнела и затряслась, как осиновый лист. — Никогда не говорите об этом вслух! Не то нас обвинят в заговоре! Ваш супруг, герцог Д’Эмре, отказался от своих прав и подписал бумаги… Ваш дядюшка, Базил Мариньи, будет прекрасным королем и вернет в Шантель-Кале справедливость…

    — Снова начнет войну? — поморщившись, спросила Ивонн.

    Она никак не могла понять, отчего все вокруг так хотят этой войны. Ведь война — это грязь, кровь, увечья и смерти, как люди в здравом уме могли ее хотеть? Если бы ей позволили выбирать, она бы без всяких колебаний согласилась с политикой казненного короля Эльбера Д’Эмре.

    И этот вывод внезапно ее очень расстроил.

    — Этого я не знаю, миледи… — залепетала Одетта. — Возможно, вам стоит спросить у своего мужа.

    — Моего мужа… — невольно повторила Ивонн и задумчиво потерла переносицу. — Это что же получается, он скоро тоже уедет на войну? Хм. Непременно спрошу. Благодарю вас за урок, Одетта. Думаю, на сегодня вы свободны.

    — Как вам угодно, ваша светлость, — с несказанной радостью выдохнула Одетта. — А завтра займемся изучением правил деловой и личной переписки.

    Присев в глубоком церемонном реверансе, Одетта выпрямила спину и неторопливо покинула кабинет Ивонн.

    До позднего вечера Ивонн пребывала в задумчивости. Она бродила по пустынным залам и галереям замка, внимательно рассматривала портреты членов семьи Д’Эмре, которыми в изобилии были увешаны стены, и пыталась себе представить, о чем думал каждый из этих людей. Перед портретом молодого Эльбера Д’Эмре, изображенного в компании супруги-королевы и двоих прехорошеньких детей, Ивонн задержалась особенно долго. Король улыбался — доброй улыбкой. Лицо его было приятным и чем-то напоминало лицо ее супруга, герцога Д’Эмре, только гораздо приветливей и… светлей, что ли? Ивонн не хотелось думать о том, что его жизнь закончилась на плахе. А когда она представила, что эта красивая женщина и дети, напоминающие улыбчивых ангелочков, тоже лишились голов на плахе… все волоски на коже Ивонн встали дыбом, а горло сдавил удушливый спазм.

    Видела она и портреты юных братьев и сестры Д’Эмре — Эльбера, Этьена и Эмилии. Ее супруг на этом портрете хитро улыбался и с озорным видом высунул кончик языка. Ивонн усмехнулась. Раньше, видимо, он умел улыбаться вот так — открыто, весело. А не так, как сейчас, когда его жесткие губы лишь изредка пересекала ехидная кривая ухмылка.

    Вернувшись в свои покои, Ивонн приоткрыла дверь в коридор и принялась терпеливо дожидаться возвращения супруга. Вернулся он очень поздно вечером — ей стоило больших усилий не заснуть прямо в одежде, сидя на своем посту. Заслышав в коридоре его уверенные шаги, Ивонн втайне понадеялась, что он заглянет к ней по пути, как только увидит незапертую дверь, но… Не замедляя шага, он прошел мимо, и вскоре звучно хлопнула дверь его покоев.

    Ивонн выждала еще немного времени, давая супругу возможность переодеться и перевести дух после дороги, а затем поднялась, внимательно осмотрела себя в зеркале, поправила элегантную драпировку на пышной юбке, красиво уложила светлые локоны на полуобнаженных плечах и решительно вышла в коридор. Перед дверью покоев герцога она малодушно заколебалась, и все же взяла себя в руки и громко постучала в дверь.

    Внутри послышались все те же уверенные шаги и приглушенный голос — кажется, в нем звучало раздражение. Дверь открылась, и на пороге возник герцог собственной персоной. Он успел распустить ленту, стягивающую волосы, и теперь каштановые с проседью волнистые пряди падали ему на плечи. Без камзола, в одних только бриджах и рубахе, верхние пуговицы которой были небрежно расстегнуты, он выглядел совсем просто, по-домашнему. Ивонн завороженно проследила взглядом суровый подбородок, крепкую шею, литые мышцы на груди герцога, хорошо заметные в вороте рубашки, и судорожно сглотнула.

    — Миледи? — он вопросительно приподнял бровь.

    — О… — Ивонн вскинула взгляд и едва не утонула в растопленном шоколаде глаз герцога. — Простите, милорд. Вас так долго не было, и вы не зашли ко мне после поездки…

    На лице супруга при этих словах промелькнула виноватая гримаса.

    — Я всего лишь хотела пожелать вам доброй ночи, — поспешила она прервать его терзания.

    — Доброй ночи, миледи, — слегка поклонился герцог, всем своим видом показывая, что ему не терпится от нее избавиться.

    — Вы… не впустите меня? — Ивонн решила не сдаваться без боя.

    — Э-э-э… но вы ведь уже пожелали мне доброй ночи?

    Ивонн изобразила на лице милую растерянность и слегка прикусила губу. Сезар часто говорил, что когда она так делает, ее губы становятся особенно притягательными и буквально напрашиваются на поцелуй.

    Герцог обреченно вздохнул и распахнул дверь шире, пропуская Ивонн внутрь. Когда она попала сюда в первый раз, в ночь после свадьбы, она была слишком взволнованна и испугана, чтобы удивиться простоте хозяйских покоев. Всего одна комната, пусть и довольно просторная. Вероятно, прежде она служила только спальней, но герцог удобства ради установил у окна письменный стол и стул с высокой спинкой, превратив часть комнаты в подобие рабочего кабинета. В углу неподалеку от камина располагалась бронзовая ванна на массивных ножках в виде звериных лап. За плотной темной гардиной наверняка прятался выход на изящный балкончик с коваными перилами, который Ивонн видела с собственного балкона. Едва ли герцог часто им пользовался. По правде говоря, он и дома-то бывал реже, чем за пределами поместья.

    Взгляд Ивонн вновь уперся герцогу в грудь и отметил несколько темных волосков у основания ключиц. Под лопатками Ивонн пробежали мурашки.

    — Так что же вы хотели, миледи? — теряя терпение, напомнил о себе супруг.

    — Я… — Ивонн почему-то взаправду стушевалась. — Я хотела сказать, что за обедом повела себя бестактно, милорд.

    — Вот как? — герцог насмешливо хмыкнул и приподнял бровь. — И в чем же заключалась ваша бестактность?

    — Я… сочувствую вашему горю, — совсем тихо сказала Ивонн и уронила взгляд в пол. — Мне следовало проявить больше участия к трагедии вашей семьи.

    — О!.. — произнес над ее склоненной макушкой герцог — как ей показалось, растерянно. — Что ж, спасибо, миледи. Я весьма тронут вашим сочувствием.

    Ивонн подождала — быть может, он скажет что-нибудь еще? В конце концов, она должна была понять, поступает ли правильно, чтобы завоевать его расположение. Но герцог молчал.

    Она вновь отважилась поднять голову и посмотрела ему в глаза. Он рассматривал ее с глубокой задумчивостью, без тени улыбки на лице.

    — Я… вам не нравлюсь, милорд?

    Он удивленно распахнул глаза.

    — Почему вы так решили?

    — Вы… избегаете моего общества. И отселили меня в отдельную спальню, — теперь Ивонн закусила губу безо всякого кокетства, опасаясь услышать честный ответ супруга.

    — Вам не нравятся ваши покои? — спросил герцог, слегка сощурившись. — Вы можете выбрать любые покои в этом замке, которые придутся вам по вкусу, миледи.

    «Да он нарочно дразнит меня», — подумала Ивонн и обиженно выпятила губы.

    — Вы понимаете, о чем я говорю.

    — Боюсь, что нет, миледи, — хмыкнул он. — Может, вы меня просветите?

    Ну уж нет. Ивонн не станет унижаться и выпрашивать у него право делить ложе с собственным мужем.

    — Сладких снов, ваша светлость, — нарочито холодно сказала она, присела в легком книксене и, гордо тряхнув искусно рассыпанными по плечам локонами, покинула спальню герцога.

***

Девчонка ушла, вновь оставив в комнате Этьена свой неуловимый тонкий аромат. Сердце Этьена после встречи с ней почему-то колотилось, будто после быстрой, изнурительной скачки. Разговор с Джентинаморте все еще не выходил у него из головы, и он совершенно позабыл о том, что теперь он в доме не единственный хозяин, и что надо соблюдать хотя бы подобие приличий, изредка разговаривая с навязанной ему женушкой. Фиона наверняка его отругает за такое невнимание к супруге.

    И вот вздорная девчонка опять напомнила о себе сама.

    Во время разговора у Этьена возникло странное чувство, будто она нарочно пытается проникнуть в его спальню — и… в кровать?

    Но зачем? По указке узурпатора? Этьен в замешательстве поскреб подбородок. Да, он помнил скабрезные пожелания Мариньи, брошенные по пьяни на его свадьбе, однако глупо было бы предполагать, что узурпатор на самом деле заинтересован в наследнике династии Д’Эмре. Напротив, в его интересах было бы желать, чтобы новый брак опального герцога вообще оказался бесплодным.

    Но тогда что — или кто — стоит за этим настойчивым желанием юной герцогини сблизиться с ним?

    Джентинаморте? Но Этьен только что приехал со встречи с ним, и ради этой встречи, как ему показалось, кардинал очень рисковал. Неужели его святейшество мог добраться до женушки Этьена раньше, чем успел поговорить с ним самим? Но если да, то к чему такая спешка?

    Герцог задумался. Ивонн де Шаплен совсем не походила на хитрую, циничную, умудренную опытом дворцовых интриг женщину, планомерно идущую к своей цели. Красивая пустышка, едва вышедшая из пеленок — вот все, что он видел перед собой. Первый же день в браке лишь подтвердил его догадки: капризная, взбалмошная, совершенно лишенная сострадания, избалованная девчонка. Немыслимо даже вообразить Ивонн де Шаплен деловито беседующей с кардиналом Джентинаморте о продолжении рода Д’Эмре…

    Герцог невольно хмыкнул, представив эту картину. Ну нет, это едва ли возможно. Только… сегодня она показалась ему совсем другой, будто кто-то основательно над ней поработал. Увидев ее на пороге своей комнаты, он ожидал чего угодно: дальнейших капризов, истерик, битья посуды, скандалов из-за какой-то бытовой мелочи, но не ее внезапного преображения в покорного голубоглазого ягненка. Она явно изменила свое поведение и явно стремилась вызвать в нем весьма недвусмысленный интерес, но с какой целью?

    Если не Джентинаморте, во что Этьен никак не мог поверить, тогда, вероятно, ее надоумили родители? Быть может, семейство де Шаплен уже сообща плетет вокруг него паутину? Этьен невесело хмыкнул. Что ж, вполне возможно. Если девчонка родит наследника, тогда в случае смерти Этьена к ребенку Ивонн по закону перейдет и поместье, и герцогство, и все обширные владения. Богатая вдовушка снова станет одной из самых желанных невест королевства…

    Этьен тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли.

    Как бы то ни было, заводить нового ребенка от новой жены Этьен не собирался. И все эти разговоры Джентинаморте о престолах… Нет, Этьен никогда не желал править. Все, чего он жаждал с детских лет — это свобода. Свобода выбирать свой жизненный путь, свобода самостоятельно управлять поместьем, свобода выбирать себе женщину по сердцу… А корона — это не что иное, как золотые оковы, которые лишают человека свободы жить согласно велению души — до самой смерти.

    Нет, трон ему не нужен. Все, чего он хочет сейчас — это отомстить узурпатору, убийце своего брата, и в этом их с кардиналом цели, похоже, совпадают.

    Что до девчонки… И правда, зачем портить ей жизнь? Наученная интриганами, сама сейчас не понимает, чего хочет. Но разве это ее вина?

    При мысли о ней Этьен закрыл глаза, и перед внутренним взором немедленно встал образ девушки, только что покинувшей его покои. Утонченная, грациозная, с детской невинностью в широко распахнутых голубых глазах. Трогательно выпяченные губки — она так мило обижалась, каждую эмоцию так легко прочитать на ее кукольном личике. Этьен вдруг стукнулся лбом о дверь и с внезапным стыдом сообразил, что только что склонял голову ниже, пытаясь поцеловать призрак.

    Он со злостью саданул кулаком в дверь, расстегнул докучающий пояс и швырнул его на кресло. Сел за письменный стол, запустил пальцы в спутанные волосы и с тоской посмотрел на небольшой портрет, скромно примостившийся на углу столешницы. С портрета на него, улыбаясь, смотрела возлюбленная Мадлен, держащая на руках их сыночка Ноэля. Мадонна с младенцем…

    Сердце Этьена заныло, словно давно затянувшаяся и вдруг потревоженная рана.

    — Милая… — сказал он вслух и коснулся пальцем губ покойной жены. — Милая Мадлен… Я скучаю по тебе.

    «Я тоже скучаю, любимый, — сказала бы она в ответ и подарила бы ему сладкий поцелуй. — Мы ждем тебя здесь…»

    Из груди Этьена вырвался прерывистый стон, а глаза предательски защипало.

    — Мне нет жизни без вас, родные. Ждите меня, я скоро буду… Лишь только воздам по заслугам одному мерзавцу.

***

За день Ивонн изрядно утомилась, поэтому заснула сразу же, едва голова коснулась подушки, и сладко проспала до самого утра, пока ее не разбудила горничная. Та самая горничная, которая в день ее приезда разбила духи и перед которой Ивонн накануне вежливо извинилась.

    Она же помогла Ивонн как следует освежиться с утра, красиво уложить волосы и нарядиться в одно из лучших платьев из обновленного к замужеству гардероба. Ивонн работой служанки осталась довольна: за волосы та ее не дергала, шпильками будто бы случайно не колола и воду для утреннего мытья подала приятно горячей — стало быть, вежливость в общении со слугами имела свои преимущества. Первая жена герцога Мадлен определенно знала толк в том, как расположить к себе людей, и Ивонн твердо решила следовать ее примеру.

    К завтраку она пригласила камеристку Лилли и гувернантку Одетту, воспользовавшись любезным предложением супруга. Сам герцог за столом выглядел непривычно жизнерадостным, много шутил и улыбался, да только вот незадача — шутил он больше с Одеттой, а улыбался Лилли, а своей законной жене дарил лишь положенные по этикету сухие любезности.

    Ивонн приуныла, без аппетита ковыряя вилкой в тарелке, но решила пока не применять страшные кары к Лилли: хоть бедняжка и взирала на герцога с обожанием преданной фаворитки, но едва ли она всерьез претендовала на место в его постели. Разумней было сосредоточиться на соблюдении этикета — этому как нельзя лучше помогал неусыпный строгий взор Одетты.

    После завтрака герцог не стал, против ожидания Ивонн, уезжать из замка, и даже взял на себя труд проводить супругу и ее гувернантку до кабинета, где они приступили к скучным и безрадостным занятиям. Как ни странно, в конце долгих и изощренных пыток чистописанием, Одетта осталась довольна своей воспитанницей.

    — А теперь, моя госпожа, домашнее задание для вас: обдумайте и напишите письмо по всем правилам, которые мы сегодня повторили.

    — Кому написать? — без энтузиазма вздохнула Ивонн, незаметно соскребая с подушечки пальца крохотное чернильное пятнышко.

    — Неважно, кому. Да хоть бы и его светлости.

    Ивонн задумалась.

    — А о чем писать?

    — Это уж вам решать, миледи. Главное — не забудьте положенные обращения, приветствия, пожелания, вступление и концовку с заверениями в своем добром расположении.

    Озадачив Ивонн, Одетта присела в едва заметном книксене, церемонно подобрала юбки своего скучно-коричневого платья и покинула покои хозяйки.

    Ивонн некоторое время поколебалась — не отложить ли домашнее задание на вечер, а покамест сходить на прогулку с Лилли? Камеристке не помешает сделать внушение — пусть раз и навсегда позабудет, как строить глазки ее мужу.

    Однако в этом случае домашнее задание будет висеть над ее совестью, как неумолимый меч справедливости… Нет, пожалуй, откладывать не стоит. Но вот что за тему придумать для заданного письма?

    Внезапно Ивонн осенило. На будущей неделе ее именины! Насколько Ивонн поняла настроение герцога во время прошлого разговора, он не склонен так скоро после свадьбы устраивать шумные и многолюдные приемы, однако своих подруг она ведь имеет право пригласить?

    Воодушевившись, она достала из бюро чистый лист бумаги, вооружилась пером и принялась усердно выводить строчки, не забыв наставления Одетты обо всех положенных правилах. Закончив, Ивонн перечитала письмо, осталась довольна как текстом, так и своим аккуратным, ровным почерком; запечатала свиток и отправилась в покои к герцогу.

    В этот раз он не открыл дверь на стук, а просто крикнул «войдите». Ивонн вошла. Герцог Д’Эмре сидел за письменным столом и также, как недавно Ивонн, был занят написанием писем. Ворох уже исписанных листков покрывал добрую часть столешницы. Судя по выражению лица герцога, подобное занятие доставляло ему не больше удовольствия, чем Ивонн.

    — Ваша светлость? — заметив, что в покои вошел не кто-то из слуг, а его жена, герцог поспешил подняться. — Чем могу быть полезен?

    — Я… написала вам письмо, — ощущая, как наливаются предательским жжением ее щеки, пробормотала Ивонн. — С просьбой.

    — Письмо? — изумился герцог. — Мне? Позвольте узнать, а зачем вы пишете мне письма, если можете прямо сейчас изложить вашу просьбу устно?

    Ивонн почувствовала себя до крайности глупо. И правда, зачем? Если сейчас признаться, что это Одетта дала такое задание, герцог лишь укрепится в мысли, что Ивонн — глупенькая маленькая девочка, все еще нуждающаяся в уроках, а не взрослая, самостоятельная женщина, умеющая пользоваться головой. В довершение ко всей и без того неловкой ситуации до Ивонн вдруг дошло, что Одетта вовсе не велела отдавать письмо, а требовала лишь написать его…

    Поспешно спрятав злополучное письмо за спину и собрав остатки достоинства, Ивонн вздернула подбородок.

    — Я просто не хотела отвлекать вас от важных дел: письмо вы могли почитать и позже. Но раз вы сами спросили, то скажу, зачем пришла. Я бы хотела на будущей неделе пригласить в поместье своих подруг на небольшой девичник. Что до повода…

    — О, разумеется, — перебил герцог, бросив нетерпеливый взгляд на собственное незаконченное письмо. — Вы можете приглашать подруг безо всякого повода. Надеюсь, мое присутствие на девичнике будет не обязательно?

    Ивонн окончательно растерялась и даже расстроилась. Чтобы не выдать замешательства, она с силой прикусила губу. Сказать ему об именинах или нет? Он ясно дает понять, что не желает общаться с ее подругами. В глубине души Ивонн была этому даже рада: присутствие герцога на веселом девичнике может стеснить обе стороны. Но что подумают подруги о том, что супруг Ивонн не присутствует на ее именинах?

    Впрочем, неважно. Уж перед подругами она как-нибудь да выкрутится.

    — Мне всегда приятно ваше общество, — вымученно улыбнулась Ивонн. — Но я ни в коем случае не хочу утомлять вас своими прихотями, милорд. Благодарю за разрешение.

    Она грациозно присела, склонив голову, и покинула покои мужа. Нет, определенно их разговоры не задаются раз за разом. Надо непременно придумать, как заставить герцога увидеть в ней не капризного ребенка, но женщину!

ГЛАВА 8. Испорченные именины

Вот уже битый час Этьен в задумчивости мерил шагами комнату. Среди почты, доставленной ему сегодня утром, содержалась тщательно зашифрованная записка от Жерома. Долго ломать голову над текстом не пришлось: особый шифр для переписки они придумали еще мальчишками, когда обучались в гвардейском корпусе. Попадись записка королевским ищейкам, никто из них не смог бы понять смысла, зато Этьен с великим облегчением узнал, что прошедшую неделю друг не потратил зря и помог Доминику изменить имя и внешность, после чего отправил его на окраину страны к своим дальним родственникам.

    Однако другое письмо, полученное со срочной депешей из королевского дворца еще несколько дней назад, волновало его куда больше. Мариньи созывал совет вассалов, и герцог Д’Эмре значился в их числе. Королевские приглашения приравнивались к приказам, требующим обязательного выполнения, а значит, выбора у Этьена не было. Столь спешный созыв большого совета едва ли мог означать для Шантель-Кале нечто хорошее. Скорее наоборот, и Этьен делал ставку на стремительное начало войны.

    Он снова и снова пересматривал скупые строчки официального приглашения и пытался решить загадку, не имеющую решения — как убедить Мариньи не бросать вызов Вейгсхаалу? Неужели на сегодняшнем совете, который должен начаться после полудня, ему придется подчиниться этой неслыханной глупости?

    Во дворец отчаянно не хотелось. И только надежда увидеть Эмилию, хотя бы мельком, грела измученное сердце.

    Тяни — не тяни, а ехать надо. Кликнув Фиону, Этьен велел приготовить парадный костюм для официальных приемов. Тотчас же прибывшая на зов экономка выглядела изрядно запыхавшейся, однако и не думала сетовать на прихоть хозяина.

    — Вы уезжаете, ваша светлость? — удивленно спросила она.

    — Да, его величество вызывает меня на аудиенцию.

    — О! — огорченно воскликнула Фиона, и даже всплеснула руками. — Как жаль! В такой день…

    — В какой? — вопросительно приподнял бровь Этьен.

    — Ну как же, сегодня у миледи…

    — Ах да! — Этьен хлопнул себя по лбу, не без досады припомнив, что именно сегодня его дражайшей женушке приспичило пригласить в поместье свой курятник. — Сегодня должны приехать ее подружки… Ну, что ж, без меня они прекрасно обойдутся, а у вас в связи с девичником наверняка масса дел, не стану отвлекать. Ступайте, Фиона.

    Растерянная экономка пыталась возражать, но Этьен буквально выставил сердобольную женщину за дверь: у нее и без него забот хватает. Торопливо оделся, усмехнувшись про себя хитрости Фионы: камзол источал легкий аромат парфюма, хотя его верная служанка прекрасно знала, что он не любит поливать себя духами. Некоторое время колебался, стоит ли приладить траурную ленту в петлицу парадного камзола. Это было бы прямым вызовом узурпатору, а Этьена так и подмывало как следует его позлить. Но Мариньи непредсказуем, а в когтистых лапах у него томится Эмилия… И Этьен остановился на компромиссном варианте: кое-как пригладив волосы, перехватил их той самой траурной лентой.

    На лужайке перед входом он почти нос к носу столкнулся с супругой и невольно скользнул по ней взглядом. В голове мелькнула дурацкая мысль, что если бы он встретил ее в далекой юности где-нибудь на балу, обязательно обратил бы на внимание на такую красотку и попробовал бы приударить за ней. Свежая, цветущая, с легким румянцем на щеках и возбужденным блеском в лазурных глазах, она буквально притягивала взгляд. Он впервые видел ее в элегантном платье глубокого сапфирового цвета — не столь пышном, в какие она обычно любила наряжаться, и даже несколько строгом, как на его вкус. Золотистые локоны кое-где были перехвачены серебристыми лентами и искусно рассыпаны по плечам. Нежную шейку обхватывало колье из гарнитура, что он подарил ей на помолвку, а серьги из того же гарнитура украшали изящные ушки.

    Супруга уставилась на него выжидающе, а в ее небесно-голубых глазах, выгодно оттененных цветом платья, появилось нечто вроде мольбы.

    — Милорд? — она растерянно моргнула длинными ресницами. — Вы уже уезжаете?

    — Да, миледи. Еду на встречу с вашим драгоценным дядюшкой.

    — О! — уголки хорошенького ротика огорченно опустились. — Но вы вернетесь к вечеру?

    — Надеюсь, миледи. Желаю вам хорошо повеселиться в компании подруг.

    Он церемонно поцеловал ей руку и зашагал к воротам, где его уже дожидался грум. Оседлав жеребца и выехав через подъемный мост на подъездную дорожку, Этьен разминулся с первым экипажем. На ходу поклонившись гостье, находившейся внутри — кажется, он узнал в ней юную маркизу Жаклин де Лашерон, — Этьен пришпорил коня и помчался к королевскому тракту.

***

В тронном зале теперь не хранилось и следа недавнего переворота. Мраморные полы чисто выскоблены, выбоины в стенах тщательно заделаны, разбитые стекла в разноцветных витражных окнах полностью заменены. На троне, где Этьен привык прежде видеть отца, а затем брата, восседал наряженный словно на коронацию узурпатор. Широкий золотой обруч едва уместился на смехотворно пышном парике. Трусливого самозванца окружала стража в боевых доспехах и с мечами наизготовку.

    А внизу, по обе стороны пурпурной ковровой дорожки, в две шеренги выстроились члены «совета». Новый канцлер маркиз де Лашерон, кардинал Джентинаморте в багровой сутане, новоиспеченный королевский камергер Меривезье, которому после переворота достался титул герцога, заново назначенные адмиралы и маршалы, магистры пехоты и кавалерии, королевские вассалы — владельцы провинций — все как один безоружные, с разной степенью подобострастия на лицах взирали на разряженного в королевские одежды говнюка.

    Брат Эльбер всегда проводил советы в Посольском кабинете, за огромным овальным столом, где знать могла удобно расположиться в креслах во время решения государственных вопросов. Но мелочному гаденышу наверняка доставляло извращенное удовольствие наблюдать за стоящими в его присутствии дворянами.

    Мариньи обвел довольным взглядом родовитых «советников» и приподнял холеную ладонь в знак внимания.

    — Мы рады приветствовать вас, верные подданные, перед нашим светлым ликом.

    Этьен поймал на себе взгляд Джентинаморте и с трудом подавил желание презрительно оскалиться. Джентинаморте закатил глаза.

    — Мы созвали вас, чтобы донести нашу священную королевскую волю во все уголки наших земель. Для каждого из вас настало время доказать свою верность короне.— Узурпатор побарабанил по подлокотникам пальцами, сплошь до единого увешанными драгоценными кольцами, и продолжил: — Мы намерены довести до конца благородное дело, начатое Королем-Объединителем и не законченное королем Эдмоном Первым Д’Эмре.

    Этьен вновь переглянулся с Джентинаморте и вопросительно приподнял бровь. Кардинал спрятал кисти в широких рукавах сутаны и скорбно вздохнул.

    — Вы об Эль-Дарре, ваше величество? — раболепно склонился перед узурпатором новый канцлер. — Давно бы пора надрать задницу этим мятежникам.

    Базил Мариньи добродушно улыбнулся, кивнул и сделал поощрительный жест рукой. Кое-кто из вассалов тут же заулыбался в ответ, некоторые даже нестройно зааплодировали. Этьен внимательно оглядел каждого, на всякий случай запоминая аристократов, чьи лица выражали показную угодливость.

    — Но с ней заключено перемирие, — осмелился заметить маркиз де Ревион.

    На немолодого маркиза тут же уставились негодующие взгляды. Этьен с интересом взглянул на несостоявшегося свекра своей юной женушки. А ведь смелости ему не занимать! Любопытно, де Ревион дерзнул спорить с узурпатором по причине искреннего неприятия войны или потому, что Мариньи расстроил свадьбу его сына с родовитой невестой?

    — Именно, — самозванец насладился всеобщим молчаливым порицанием старого маркиза и презрительно искривил тонкие губы. — Перемирие — вопиющая оплошность нашего предшественника, и мы намерены в скором времени ее исправить. Эль-Дарра — провинция Шантель-Кале и должна вернуться в состав королевства.

    Все смолчали, даже маркиз де Ревион. Этьен с растущей обеспокоенностью взглянул на Джентинаморте, но и кардинал слегка пожал плечами и виновато опустил взгляд. Неужели никто так и не осмелится остановить глупца?

    Позабыв о данном себе обещании не совершать опрометчивых поступков, Этьен все же не удержался.

    — Если вы намерены вновь начать войну с Эль-Даррой, то вам придется объявить ее и Вейгсхаалу. Вы готовы к этому, ваше величество?— с презрительной усмешкой спросил он.

    В тронном зале установилась такая мертвая тишина, что можно было услышать даже легчайший скрип пера в руке писаря, старательно записывающего речи присутствующих.

    — Уверяю вас, герцог Д’Эмре, мы подготовимся, — с красноречивым прищуром посмотрел на него узурпатор. — Дикарям из Вейгсхаала следует показать их место, или вам так не кажется?

    Этьен смолчал, не опустив головы.

    — Мало того, что они оттяпали часть наших исконных земель и потешаются над нами, так они еще и пытаются отхватить остальное! Еретики расползаются по нашим окраинам, смущают умы наших подданных, повсеместно распространяя ересь. Мы больше не намерены смотреть на это сквозь пальцы, иначе вслед за Эль-Даррой пойдут и другие провинции.

    Этьен некоторое время пытался сообразить, о чем говорит этот безумец. Когда же до него дошло, он похолодел. В окраинных провинциях Шантель-Кале и правда пустило корни немало беженцев из приграничных земель Вейгсхаала. Брат Эльбер во время своего правления подписал дозволение семьям, бегущим от войны и преследований, селиться в деревнях королевства. Вейгсхаальцы исповедовали многобожие, но они усердно обрабатывали плодородную землю Шантель-Кале, исправно платили налоги, соблюдали законы. И теперь Мариньи намерен устроить им травлю?

    — Что вы имеете в виду? — нахмурился Этьен, не обращая внимания на предостерегающие гримасы кардинала.

    — Мы восстановим справедливость и изгоним скверну из нашей державы. Все приходы получат указ сосчитать еретиков, противников истинной веры, — Мариньи почтительно кивнул в сторону его святейшества. — Мы дадим им возможность — только единожды! — покаяться и принять духовный свет Цитадели Истины. Кто откажется — подлежит безотлагательному выдворению за пределы королевства в семидневный срок, по истечении которого все отступники будут преданы смерти.

    В тронном зале возникло легкое волнение, но узурпатор властно поднял ладонь, и ропот прекратился.

    — Многие из вас уже получили требование завербовать в королевскую гвардию новобранцев из своих владений. И это только начало. Мы подготовим сильное войско и сокрушим Вейгсхаал одним мощным ударом! Вернем Эль-Дарру под наше отеческое крыло, истребим еретиков… — Мариньи воодушевленно вещал, захлебываясь собственным красноречием, а Этьен всеми силами старался сохранять бесстрастное выражение лица.

    Слушать безумца было само по себе безумием.

    «Совет», превратившийся в простое сборище шутов и лакеев, продолжался почти до заката. У Этьена — да и у других вассалов, судя по постоянному перетаптыванию и покряхтыванию — затекли ноги, спины и плечи. У него едва не вырвался вздох облегчения, когда у Мариньи наконец закончился приступ словоизлияния и самовосхваления, и «совет» был распущен.

    Однако радовался он напрасно.

    — Герцог Д’Эмре, будьте любезны ненадолго задержаться для дружеской беседы, — вкрадчиво-елейным тоном произнес узурпатор.

    Этьен с каменным лицом дождался, пока остальные вассалы и государственные чины покинут тронный зал, и только потом поднял взор на ненавистного убийцу. Мариньи несколько мгновений буравил его испытующим взглядом, а затем заявил без обиняков:

    — Мы знаем, добрый наш друг, что вашим происхождением могут воспользоваться наши недоброжелатели.

    — Разве они у вас есть, ваше величество? — не удержался от ехидства Этьен.

    — Подозреваю, что да, — прищурился Мариньи. — И мы очень рассчитываем, что вы поможете нам вывести их на чистую воду. Если кто-нибудь из нашего окружения либо из дворян попытается склонить вас к измене… Вы ведь нам сообщите, не так ли?

    Этьен готов был поклясться, что услышал скрип собственных зубов. Чтобы не убить мерзавца взглядом, он низко наклонил голову.

    — Непременно, ваше величество.

    — Мы верим вам, любезный друг. И в знак нашего доверия просим оказать еще одну маленькую услугу.

    — Какую же? — Этьен вновь заставил себя посмотреть узурпатору в лживые блеклые глаза.

    — Герцог де Гаррель — один из мятежников, который не желает признавать меня своим сюзереном, — ничтожество на троне обиженно выпятило нижнюю губу. — А его святейшество кардинал Джентинаморте слишком мягок сердцем и не рекомендует нам его казнить. Он уверяет, что мы должны демонстрировать народу не только силу и справедливую кару, но и милость.

    Этьен попытался сдержать гнев, плотно стиснув челюсти. Мариньи выдержал многозначительную паузу и продолжил:

    — Быть может, он послушает вас, как своего друга?

    — Мы не были друзьями, ваше величество.

    — И все же, милорд, — Мариньи даже привстал, будто краденый трон жег ему задницу. — Мы бы хотели иметь герцога де Гарреля в союзниках, а не во врагах. Попытайтесь убедить его присягнуть нам на верность. Убедите его личным примером, в конце концов.

    — Не думаю, что он захочет жить, потеряв единственного сына, — осторожно возразил Этьен, прощупывая почву. Знает ли кровожадный ублюдок о том, что Доминику удалось спастись?

    — Его сын поднял меч на своего повелителя, — Мариньи вздернул голову с необъятным париком так, что с него едва не свалилась корона. — И заслуживал смерти. Пусть отец утешится тем, что его сын пал в сражении, а не был обезглавлен на плахе.

    По плечам Этьена прошла нервная судорога. Неужели и правда не знает?..

    — Так вы не поможете нам? — грозно нахмурил редкие, словно ощипанные брови узурпатор.

    — Я сделаю все, что в моих силах, — хмуро ответил Этьен.

    — Превосходно, — Мариньи вновь поерзал на троне и откинулся на высокую спинку. — На днях вам пришлют пропуск в королевскую темницу.

    — Могу ли я попросить вас об ответной услуге, ваше величество? — решился Этьен.

    — Ответной услуге? — брови Мариньи взметнулись под самый край парика. — А вы умеете торговаться! И какой же услуге, позвольте узнать?

    — Я бы хотел повидаться с сестрой.

    — Ах! Ну разумеется, — узурпатор подал быстрый знак лакею, и тот немедленно удалился. — Сейчас ее приведут.

    — Но… Я хотел бы повидаться с ней с глазу на глаз, ваша милость.

    С лица Мариньи тотчас же сошла лживая улыбка, а в глазах-щелочках появился неприятный холодок.

    — Между нами и нашей невестой нет секретов, любезный герцог. Нам будет весьма приятно лицезреть теплую встречу близких родичей. Не лишайте нас такого удовольствия.

    Этьену ничего не оставалось, кроме как терпеливо проглотить отказ. Эмилию привели на удивление скоро. Этьен быстро окинул взглядом ее лицо — бледное и печальное, с синевой под выразительными карими глазами, однако без новых синяков на молочно-белой коже. Со времени их последней встречи она еще больше похудела, с лица совсем сошел румянец. Этьен пытался по ее фигуре, по трепету ресниц, по жестам рук понять, насилует ли ее мерзавец каждую ночь, или все же смилостивился и решил подождать до свадьбы? Но этот вопрос, как и прочие, остался без ответа.

    — Этьен! — сестра рванулась к нему, но стражи молча загородили ей путь, не позволив приблизиться и на десять шагов.

    — Эми! — воскликнул он в ответ. — Как ты?

    — Со мной все хорошо, — Эмилия опустила зажегшийся было и тут же потухший взгляд. — А с тобой?

    — Как видишь, лучше некуда, — кусая губы от унизительного бессилия, ответил он. — Надеюсь, ты не скучаешь во дворце.

    Она печально изогнула губы, пытаясь изобразить улыбку. Сердце Этьена рвалось на части при виде ее душевных терзаний.

    — Ну вот и прекрасно! — наигранно восхитился Мариньи и поманил Эмилию к себе. — Мы рады, что вы увиделись, и — заверяем вас — не в последний раз. Очень скоро вы с супругой получите приглашение на нашу свадьбу. А теперь не смеем задерживать, милорд. Передавайте горячие поздравления и наилучшие пожелания нашей единственной и обожаемой племяннице, любезной Ивонн.

    Этьен поклонился, отдав дань этикету, и покинул тронный зал.

    «Поздравления? — удивленно подумал он. — Но с чем?»

***

День именин не задался с самого утра. Накануне Ивонн строго-настрого запретила горничным будить ее на рассвете, чтобы как следует выспаться перед приемом гостей и сохранить свежий цвет лица, поэтому завтрак она благополучно проспала. Проснувшись в тишине и одиночестве, она с грустью отметила, что сегодня первые за всю ее жизнь именины, когда у кровати ее не ожидала гора подарков. Родителям она накануне отправила короткую записку, что желает провести этот день среди подруг, но ответной записки пока не дождалась. Ну ничего, день длинный, наверняка отец и мать еще пришлют посыльного с поздравлениями и приличествующими случаю подарками.

    В трапезный зал она спускалась с легким трепетом, ожидая приятного сюрприза от мужа, но и тут ее ожидало разочарование: герцог уже успел закончить завтрак и отбыл в свои покои. Не оставив ей не то что подарка — даже никакого послания через слуг!

    Она терпеливо ждала, что супруг поздравит ее позже, но он до самого полудня сидел взаперти в своих покоях. В голову Ивонн закрадывались обидные подозрения, что он забыл — или хуже того, даже не удосужился узнать о дне ее именин!

    И как теперь быть?

    К обеду трапезный зал не накрывали: для сегодняшнего девичника приготовили и украсили цветами обширную лужайку перед парадным входом. День выдался теплый, и как раз пополудни Ивонн ожидала приезда подруг. Быть может, герцог приберег свои поздравления ко встрече гостей?

    Эта надежда укрепилась, когда Ивонн увидела герцога, облаченного в парадный костюм, причесанного и надушенного, на пороге дома. Он любезно поприветствовал ее, спросил, как ей спалось, и она слегка воспряла духом. Однако вскоре Ивонн поняла, что жестоко ошиблась: расточая формальные любезности, супруг не произнес ни слова поздравления! Зато сказал, что вынужден отбыть в королевскую резиденцию.

    Ивонн огорченно поджала губы. Быть может, он просто забыл о подарке, и теперь уезжает, чтобы исправить свою оплошность и посетить столичного ювелира?

    Что ж, подождем до вечера.

    Настроение Ивонн улучшалось с приездом каждой новой подруги. Теперь скучный, унылый двор герцога напоминал райский садик, в котором порхали с ветки на ветку и щебетали разноцветные пташки. В последний раз Ивонн чувствовала себя так хорошо лишь на своей собственной свадьбе — а с ее времени миновало уже почти две недели! Правда, тогда все внимание гостей было приковано к ней одной, а теперь, несмотря на то, что сегодняшний день целиком принадлежал Ивонн, подруги то и дело норовили чем-нибудь похвалиться: то новым платьем, то роскошным украшением, то удачной помолвкой, а то и — какая нескромность! — пикантной историей из счастливой супружеской жизни.

    Ивонн принимала поздравления, улыбалась и кивала, деланно восхищалась и притворно ахала, рассматривая новые наряды и украшения подружек.

    Платьев-то у нее у самой хоть отбавляй. И каждое из них будет и красивее, и дороже тех, в которые нарядились эти жеманницы. Вот скажем, Элиза дю Морен — такой атлас с золотистым шитьем был на пике моды еще в прошлом сезоне. А на самой Ивонн — платье из только что привезенного из-за моря дорогущего шелка, расшитого мелким разноцветным бисером и отделанного тончайшими кружевами. Такого нет ни у кого из них!

    На маркизе Жаклин де Лашерон новая подвеска из изумрудов, так идущих к ее зеленым глазам. Но где найдутся сапфиры более чистой воды, чем те, что вставлены в ожерелье Ивонн? Их строгая красота лишь подчеркивает белизну ее кожи и необычный оттенок нового платья.

    Но вот случайно оброненные подробности о том, что обычно происходит за дверью супружеской спальни, Ивонн одновременно и злили, и манили своей недоступной интимностью. Она вдруг осознала, что втайне завидует легкости, с которой подруги рассказывали о поцелуях и страстях, обуревающих их мужей или женихов от одной лишь улыбки счастливицы.

    — Ох, милая Ивонн! — черноглазая Мишель, дочь виконта Антуана де Кресси, подошла и взяла ее за обе руки. — Поздравляю тебя, сегодня ты выглядишь особенно великолепно! Полагаю, твой супруг, увидев тебя утром, не смог оправиться от потрясения и слег в постель с сердечным ударом! Иначе не могу представить, почему он сегодня не с нами.

    Ивонн смущенно хихикнула и тряхнула крупно завитыми локонами.

    — Было бы нечестно с моей стороны приглашать на девичник мужа, когда мы договорились встретиться без супругов. К тому же, он сегодня занят: аудиенция с королем, знаешь ли.

    Мишель благоговейно приложила ладони к сердцу, осознав всю важность подобного события.

    — Но ты тоже прекрасно выглядишь, дорогая Мишель. Сияешь, как бриллиант.

    — Ах, это так! — озарилось восторгом лицо девицы. — Ты же не знаешь последней новости! Мой возлюбленный, Адриан Меривезье, попросил у отца моей руки!

    Глаза Мишель блестели, словно звезды на вечернем небе. Ивонн кое-что знала о женихе Мишель из подслушанных родительских разговоров: барон Адриан Меривезье был старшим сыном бывшего маркиза Меривезье, которому дядюшка Базил недавно пожаловал герцогский титул и должность королевского камергера вместе с владениями казненного герцога де Майена. Наверняка еще один выскочка и лизоблюд, с некоторой досадой подумалось Ивонн.

    — Поздравляю, — сдержанно улыбнулась она, невольно завидуя неприкрытой радости подруги. Так и хотелось ехидно заметить, что ничего такого особенного в замужестве нет, чтобы сиять подобно золотому мартелю свежей чеканки.

    — Ах, я едва не лишилась чувств, когда он говорил со мной после! — меж тем продолжала давить на больное Мишель. — Он сказал, что его сердце остановится, если я вздумаю отказать ему. Он так любит меня, Ивонн, что уже не может дождаться нашей свадьбы!

    — Вы уже целовались? — вмешалась в разговор красавица Адель, которая вышла замуж за графа де Габен двумя месяцами ранее Ивонн.

    — Ну разумеется, — с достоинством вздернув носик, ответила счастливая невеста.

    — Фу, как можно! — с притворным ужасом отпрянула незамужняя Элиза дю Моррен, стыдливо прикрывшись веером. — До свадьбы?!

    — А что тут такого? — пожала плечами Ивонн. — Они ведь помолвлены.

    — Так и до греха недалеко, — не унималась Элиза, явно из зависти чужому счастью.

    — Ах, брось, Лиззи, — отвлеклась от другого разговора Жаклин, совсем недавно отметившая годовщину собственной свадьбы с престарелым маркизом де Лашерон. — Грех становится святой супружеской обязанностью всего лишь после произнесенных у алтаря клятв. Разве это не самое большое лицемерие? Почему же все так страшатся греха до свадьбы, если потом все равно приходится выполнять все прихоти мужа, не так ли, Ивонн?

    — Как видно, не слишком-то ты усердствуешь, — фыркнула Адель. — Иначе давно была бы уже беременна, а то и родила мужу первенца.

    Жаклин бросила на юную графиню испепеляющий взгляд.

    — Вовсе не обязательно беременеть в первый же год, — уязвленно возразила она. — Так поступают только невежественные крестьянки! Ты со мной согласна, Ивонн?

    Ивонн многозначительно кивнула, будто и впрямь понимала, о чем она толкует. Первенцы, прихоти! Ее собственный муж, герцог Д’Эмре, не хотел от нее ровным счетом ничего! Простушка Мишель хотя бы целовалась со своим женихом, в отличие от нее, замужней дамы! Скоро и поцелуи Сезара сотрутся из ее памяти, так давно это было…

    И не признаешься ведь никому в своей печали. Приходится улыбаться и делать вид, что страшно счастлива в браке, и что ей теперь известны тайны, недоступные неопытным девицам.

    Настроение Ивонн вновь несколько испортилось. Правда, ровно до того момента, когда слуги подали вино и сласти.

    — Ах, какой теплый выдался денек! — отхлебнув из бронзового кубка и блаженно улыбаясь, вздохнула Адель. — Ты как будто знала, когда следует родиться.

    — Ты уже освоилась в своем новом доме, Ивонн? — деловито осведомилась Жаклин.

    — Вполне, — кивнула она в ответ. — Первым делом заменила интерьер в спальне, — Ивонн дипломатично умолчала о том, что спальня эта не общая, а принадлежит ей одной. — На очереди ремонт в жилом крыле — ненавижу темные тона в отделке, а со временем доберусь и до заброшенной части замка. Тогда вы сможете приезжать ко мне чаще и оставаться в доме на ночь. Сейчас гостевые спальни просто в плачевном состоянии.

    — Кто бы мог подумать! — воскликнула Мишель де Кресси. — Ведь герцог так богат.

    — Богат, но в последние годы он жил один, разогнал почти всех слуг и домом совсем не занимался. Как и садом, и лужайкой… Мне теперь приходится заботиться буквально обо всем. Боюсь, вскоре придется самой нанимать прислугу, — с притворной озабоченностью вздохнула Ивонн.

    — Ах, бедняжка! — заохали подруги. — Герцогу очень повезло, что он заполучил тебя в жены.

    — Еще бы не повезло, — хмыкнула Жаклин. — Вместо плахи получить такую красавицу в постель.

    Вокруг воцарилось неловкое молчание.

    — Мой муж не заслужил плахи, — холодно заметила Ивонн. — То, что он брат бывшего короля, еще не делает его преступником. Хочу вам напомнить, что его жена — племянница короля, а его сестра — ваша будущая королева.

    — Ох, прости, дорогая, — заморгала ресницами Жаклин, хотя Ивонн ее раскаяние показалось не слишком-то искренним. — Конечно же, я не имела в виду ничего такого.

    — И все-таки странно, что твой супруг уехал в такой день и оставил тебя одну, — прищурилась Адель.

    — Что поделать, — вздохнула Ивонн. — Государственные дела для мужчин всегда важнее женщин.

    К счастью, больше неприятных моментов на празднике не повторялось. Раскрасневшиеся и повеселевшие от вина девушки наперебой щебетали друг с другом, пели, танцевали и даже велели слугам принести из гостиной старый клавесин, на котором Ивонн самолично сыграла несколько партий.

    Словом, день, начавшийся так неудачно, заканчивался вполне неплохо. Только лишь к вечеру, когда по лужайке заскользили пологие лучи закатного солнца, у крепостной стены послышался цокот копыт, и вскоре во дворе показался герцог Д’Эмре собственной персоной. Громкое веселье на лужайке поутихло, дюжина пар женских глаз уставилась на хозяина дома.

    Ивонн вновь ощутила повисшую в воздухе неловкость и поспешила ее развеять. Широко улыбнувшись, она ступила навстречу спешившемуся мужу. Быть может, именно сейчас он поздравит ее и вручит свой подарок! Ивон быстро оглядела широкоплечую фигуру герцога, его пустые руки… и заставила себя удержать на лице радостную улыбку.

    — Добрый вечер, милорд! Вы припозднились и заставили меня скучать.

    — Прошу прощения, миледи, — отозвался герцог, с легкой растерянностью оглядывая дам. — Я надеялся, что скучать вам не придется.

    — Хорошо съездили?

    — Недурно. А вы, надеюсь, хорошо провели время?

    — О, великолепно! Не желаете к нам присоединиться?

    Герцог взглянул на Ивонн с таким искренним недоумением, что она вспыхнула, опустив глаза.

    — Я… просто… подумала…

    — О, простите, миледи, — спохватился герцог. — Я бы с удовольствием. Но я устал в дороге и хотел бы как следует вымыться и немного отдохнуть.

    Ивонн закусила губу, глядя на супруга в полнейшем замешательстве. Мало того, что он так и не поздравил ее с именинами, не говоря уж о подарке, так ему еще и трудно изобразить хотя бы чуточку радости! И той самой любви к своей жене, о которой хвастали замужние подруги и мечтали незамужние. Теперь он вот так просто возьмет и уйдет, сославшись на усталость?

    — Что ж, очень жаль, и желаю вам приятного отдыха, — она заставила себя улыбнуться.

    Ей было очень стыдно перед подругами — вот сейчас вся ее легенда о неземной любви между ними рухнет, как домик из песка! Чтобы хоть как-то спасти лицо, Ивонн взмахнула ресницами, бросила на герцога красноречивый взгляд и подставила щечку для поцелуя.

    Он мешкал. Боже всемилостивый, он еще мешкал! Сейчас она опозорится перед подругами окончательно!

    Но герцог внезапно сделал то, чего Ивонн даже не могла ожидать. Он обхватил ее подбородок пальцами, повернул ее лицо к себе и поцеловал прямо в губы. И задержал поцелуй на ее губах, и… и даже — или ей показалось?! — скользнул по ним языком!

    Щеки Ивонн запылали жаром.

    — А я желаю приятного отдыха вам, миледи, — сказал герцог довольно отчетливо, когда оторвался от нее, а затем обратился к ее подругам: — Милые дамы, был рад повидаться с вами.

    В голове у Ивонн запоздало закружился хмель. Она проводила мужа потрясенным взглядом, пока он не скрылся за дверью дома, и лишь потом вернулась к любопытным подругам.

    — Ох, милая! — воскликнула Мишель де Кресси. — Что за трогательную сцену мы наблюдали! Твой супруг и в самом деле без ума от тебя!

    — Мне показалось, что он украл у тебя поцелуй, как пылко влюбленный юноша! — поддержала ее Элиза дю Моррен.

    — Ну что ты, Лиззи, — упрекнула ее умудренная семейной жизнью Жаклин. — Герцог вовсе не похож на юношу, в нем сразу можно распознать опытного мужчину. Ведь правда, Ивонн?

    Ивонн смущенно потупила взор. Одно хорошо — ее маленькая хитрость удалась. Но как герцог догадался, чего ей хотелось от него?

    Вскоре стемнело, и гостьи стали разъезжаться одна за другой. К удивлению Ивонн, герцог, вымытый и переодетый, самолично вышел проводить последних из них — Адель де Габен и Жаклин де Лашерон. В присутствии мужа Ивонн вновь почувствовала себя словно захмелевшей. Или это все еще не выветрилось вино? Из головы никак не хотел выходить тот поцелуй, которым одарил ее сегодня герцог.

    А что, если этим поцелуем он хотел дать ей понять, что не против сделать их брак настоящим? И именно сегодня?

    От такой мысли у Ивонн бешено заколотилось сердце. Она все еще не знала, готова ли к подобному… И все же любопытство и желание растопить холодное сердце неприступного герцога перевешивало страх перед неизвестным.

    — Ах, дорогая! — обняла ее напоследок маркиза де Лашерон. — Мы все восхитительно повеселились на твоих именинах! Я съела столько сладкого! А вот тебя, похоже, самое сладкое ждет еще впереди!

    Жаклин многозначительно подмигнула Ивонн, присела в глубоком реверансе перед герцогом и вскоре исчезла в своей карете.

    Голос мужа, тихий, растерянный и притягательно низкий, заставил Ивонн вздрогнуть.

    — О Сущий!.. Я должен извиниться перед вами, миледи.

    — За что? — она обернулась и посмотрела ему в глаза.

    — Я… давно не попадал в такое глупое положение, — он был явно смущен и выглядел ужасно виноватым. — Прошу меня простить, но я понятия не имел о том, что у вас сегодня именины. Теперь я понял: перед отъездом Фиона пыталась мне сказать, но я был слишком занят, чтобы ее выслушать! А теперь… Мне, право, крайне неловко. Разумеется, завтра мы вместе съездим в город и выберем для вас любой подарок, который вы только пожелаете. Но сегодня… как я могу загладить свою вину сегодня, миледи?

    «Поцелуем», — хотелось сказать Ивонн, в то время как ее сердце билось, как у всполошенной птички, а взгляд тонул в бездонных глазах герцога.

    Она зачарованно смотрела на неожиданно смягчившуюся линию рта своего мужа, ожидая, что он вновь склонится к ней и коснется губами ее губ… Но увы, ее ожидания опять оказались напрасны.

    Вот значит, как! Выходит, тем поцелуем он всего лишь решил ее поддразнить, а теперь, как обычно, увильнет от своих прямых обязанностей!

    Ну уж нет, милый герцог! Сегодня вам так просто не отвертеться!

    — Просто проводите меня в спальню, — томно вздохнула она, пошатнувшись будто бы от усталости и опершись на твердое плечо мужа. — Я слишком утомилась сегодня.

ГЛАВА 9. Стать ближе

Этьен и правда чувствовал себя до крайности неловко. Как же он мог так опростоволоситься! Фиона была совершенно права — он самый настоящий бесчувственный чурбан! Пусть — Сущий свидетель! — он и не желал этого брака, но их союз освящен служителем Цитадели и скреплен королевским благословением, а значит, Этьен принял ответственность за это юное создание, грубо и против воли вырванное из уютного родительского гнезда. Чета де Шаплен воспитала из дочери капризную, избалованную особу, но ведь и сам Этьен за без малого две недели брака не проявлял к ней ни малейшего участия. А ведь девчонка еще в столь юном возрасте, что каждые именины должны казаться ей настоящим праздником!

    Пока он вел юную герцогиню по темным коридорам замка, она жалась к нему, доверчиво опираясь на его предплечье. Этьен украдкой скосил глаза вниз, на светлые локоны, рассыпанные по спине и плечам жены. В свете настенных факелов волосы девицы отливали чистым золотом. Сама невинность…

    На последней ступеньке полукруглой лестницы, ведущей на жилой этаж, девчонка споткнулась, и Этьену пришлось придержать ее за талию. Она коротко ахнула и крепче ухватилась за его руку. Золотистый водопад всколыхнулся легкой волной и обдал его нежным, чарующим запахом. Этьен едва удержался от того, чтобы не опустить голову и не зарыться лицом в мягкий шелк ее волос.

    — Вы не ушиблись? — обеспокоился он, тут же отогнав глупые мысли.

    — Нет, все в порядке. Простите, я такая неловкая, — тихий голос прозвучал расстроенно, и Этьену вдруг стало ее искренне жаль.

    — Сколько вы выпили вина, миледи? — с участием спросил он.

    Она вдруг остановилась и подняла на него широко распахнутые глаза, полные слез.

    — Вы думаете, я пьяна?

    Вопрос поставил Этьена в тупик. Сегодня он позволил себе сущее ребячество на глазах у ее подруг — поцеловал жену в губы, хранящие вкус сладкого вина. Уж слишком притягательной она выглядела в тот миг, со своими невинно распахнутыми глазами, призывно раскрытым ротиком и румяными от хмеля щечками. Кажется, у нее даже слегка заплетался язык. Но пьяной он бы ее не назвал.

    — Нет, миледи, — приветливо улыбнулся он и убрал тонкую прядь волос с ее щеки. — Кроме того, на именины вовсе не грех капельку выпить.

    Упоминание об именинах заставило ее ресницы мелко задрожать, и этого Этьен выдержать уже не смог: чувство вины съело его с потрохами. Размашисто перешагнув злополучную ступеньку, он увлек девчонку по коридору — но не в ее покои, а в свои.

    Захлопнув дверь, он неуверенно покосился на супругу — не испугалась ли его дерзкой выходки? Но нет: в небесно-голубых глазах светилось скорее живейшее любопытство, чем испуг.

    — Я… не могу себе простить, что оставил вас в такой день без внимания и без подарка. Позвольте мне исправить хотя бы часть ошибок.

    Он оставил ее стоять в растерянности посреди комнаты, а сам подошел к высокому бюро с опущенной крышкой и открыл один из выдвижных ящиков. Еще мгновение поколебавшись, он извлек из ящика обтянутую атласом шкатулку. Откинув крышку, тронул пальцами богато украшенную россыпью камней изящную диадему. В отблесках зажженных в канделябре свечей сверкнули бриллианты. Эту вещицу изготовил пару месяцев назад искуснейший столичный ювелир — по заказу Этьена, когда стало известно о помолвке сестры с Домиником де Гаррелем. Он надеялся подарить диадему ей на свадьбу…

    Угрызения совести терзали его недолго. Да, диадема была заказана для другой девушки, в которой он души не чаял, однако сестру он от горя уберечь не сумел, и никакие бриллианты не заставят ее улыбнуться. Меж тем, сегодня он огорчил и супругу, так почему бы не доставить девчонке радость этой безделушкой? Пусть капризная и пустоголовая, но все-таки женщина.

    Что до сестры… на ее богопротивную свадьбу с узурпатором он надеялся преподнести ей подарок совсем другого рода. И видит Сущий, этот подарок порадует ее куда больше каких-то побрякушек! После этого Эмилия с легким сердцем сможет выйти за любимого — о приданом Этьен успел позаботиться, надежно спрятав его у Жерома. А уж этих женских штучек для сестры можно заказать потом сколько угодно.

    Если он выживет, разумеется.

    Решительно обернувшись, он подошел к застывшей посреди комнаты женушке. Заметил, как широко распахнулись ее глаза при виде блеска камней на тонком обруче. Она вскинула удивленный взгляд на Этьена и моргнула.

    — Ведь это… это было не мне, так ведь?

    — Вам, миледи, — улыбнулся Этьен и постарался солгать как можно ближе к истине. — Я готовил это к свадьбе, но… не представилось удобного момента. Еще раз прошу меня простить и принять этот скромный дар в качестве задатка. А завтра, как я и обещал, мы с вами съездим в столицу и купим все, что пожелаете.

    Она вновь опустила взгляд и нерешительно прикусила нижнюю губу. Этьен нетерпеливо надел ей тонкий обруч на голову и отступил на шаг назад.

    — Вам идет, — сказал он тихо, на этот раз не солгав. — К сожалению, здесь у меня нет зеркала, но… можете мне поверить. Вы очень красивы.

    — Благодарю вас, милорд, — опомнившись, юная герцогиня вежливо присела. — Я польщена. Вы очень щедры.

    — Надеюсь, вы простили меня за досадную оплошность, — решил окончательно успокоить совесть Этьен.

    — Я нисколько не сердилась на вас, милорд, — с достоинством ответила она.

    — Что ж, я рад. Но вы ведь утомились за сегодня. Позвольте мне проводить вас в вашу спальню.

    — Как, разве… — вырвалось у нее, но она тут же умолкла и слегка поджала губы. — Да, верно, милорд. Я устала. Проводите меня, в коридоре темно.

    Она милостиво протянула ему руку, он подхватил. Такая непривычная близость к жене вызывала в нем ощущение странной неловкости. Опять некстати вспомнился его дерзкий поцелуй. Он усмехнулся сам себе и распахнул дверь ее комнаты. Ивонн замерла на пороге, словно чего-то ожидая от него. Поколебавшись, он хотел было поцеловать ее руку, но Ивонн вдруг порывисто встала на цыпочки, положила руки ему на плечи и коснулась губами его рта. Всего лишь мгновение — Этьен даже не успел разомкнуть губы и как следует насладиться поцелуем…

    — Доброй ночи, милорд, — уже отпрянула она и отступила в глубь комнаты. — Надеюсь, до утра вы не забудете о своем обещании провести со мной день.

    «День? — ошарашенно подумал Этьен, когда перед его носом захлопнулась дверь. — Разве я обещал ей целый день?»

    Он нахмурился, не ощущая, однако, ни капли раздражения: отпечаток невинного поцелуя все еще горел на его губах.

    Что ж, пусть так. Завтра он так или иначе никуда не собирался.

***

Ивонн проснулась очень рано, и причем сама: горничная еще не приходила будить ее к завтраку. Ноги гудели после вчерашних танцев, голова тоже слегка звенела — все-таки не стоило накануне пить столько вина. Лучик занимающегося рассвета пересекал подушку: дожидаясь герцога вчера вечером, Ивонн отослала служанку, а задернуть гардины самой ей не пришло в голову.

    Солнечный луч стал ярче, и в глаз что-то больно сверкнуло. Ивонн моргнула, прищурилась и присмотрелась получше. Ах да, она оставила вчера диадему на столике у кровати. Бриллианты весело искрились на утреннем солнце, но Ивонн почему-то было нерадостно.

    Она догадывалась, чью диадему хранил ее супруг в своем комоде. Наверняка украшение осталось из тех, которые носила первая жена герцога, красавица Мадлен.

    Бриллианты Ивонн, разумеется, любила и уважала, как и любая девица в здравом уме. Но донашивать их после мертвой предшественницы… Ивонн поежилась и повыше натянула на себя теплое одеяло.

    Как он мог с ней так поступить? Ивонн пыталась себя убедить, что он не хотел ничего плохого. Что просто подарил ей красивую вещицу. Может быть, этой Мадлен диадема не так уж и нравилась.

    А что, если… Ивонн резко села на кровати и обхватила себя руками. Что, если это вовсе не украшение первой жены? Что, если диадему он хотел подарить своей любовнице, да вот незадача, подвернулись именины жены?

    Ивонн даже не знала, какой вариант ей нравится меньше.

    Как бы вывести герцога на чистую воду?

    Явилась горничная, помогла госпоже умыться и одеться, усадила за туалетный столик, чтобы уложить волосы. Зеркало отразило загоревшийся восхищением взгляд девушки, когда она заметила диадему.

    — Нравится? — Ивонн тронула кончиком ногтя самый крупный бриллиант.

    — Да, госпожа. Она великолепна.

    — Ты видела ее прежде? — коварно спросила Ивонн и цепко всмотрелась в отраженное зеркалом лицо служанки.

    — Нет, госпожа. Это подарок?

    — Да, подарок герцога, — Ивонн с достоинством приподняла подбородок и расправила плечи. — Ты давно у него служишь?

    Служанка задумалась.

    — Года полтора уже будет, ваша светлость. Зима стояла в разгаре, когда меня взяли в услужение.

    Ивонн огорченно вздохнула. Значит, девчонка не могла знать, носила ли покойная жена герцога эту диадему.

    За завтраком Ивонн изо всех сил изображала кроткого ангела, пытаясь завладеть вниманием супруга. И кажется, отчасти ей это удалось: он то и дело бросал на нее заинтересованные взгляды. На нее, а не на Лилли или на Одетту. Ивонн воодушевилась этой маленькой победой.

    Но предстояло одержать еще одну, поважнее.

    — Позвольте узнать, миледи, — сказал герцог сразу после завтрака. — Вы готовы к поездке в столицу? Решили, какие лавки или мастерские хотите посетить? Поедем к ювелиру, парфюмеру, портному, или, может быть, хотите в подарок нечто необычное, например, портрет в полный рост или чистокровную верховую лошадь?

    Ивонн сделала вид, что задумалась. На самом деле, о предложении герцога она размышляла полночи. Разумеется, ей, как и любой девушке, хотелось выехать в столицу — и к парфюмеру, и к ювелиру, и к портному, и даже лошади на худой конец могли сгодиться.

    Но ведь она не любая девушка. Если она хочет стать особенной женщиной, подобной незнакомой Мадлен, которая безраздельно властвовала над сердцем герцога, ей надо выгодно отличаться от других. Ночью она задавала себе вопрос: а как бы поступила леди Мадлен, предложи ей герцог выбрать подарок?

    Ивонн очень надеялась, что в конце концов нашла правильный ответ.

    — Я предпочту провести этот день с вами, милорд.

    Она насладилась изумлением в глазах герцога и тем, как взметнулись вверх его выразительные брови.

    — Что вы имеете в виду, миледи?

    — Украшений и нарядов у меня достаточно, — не без тайного сожаления заявила Ивонн. — Да и мало удовольствия ездить в душной карете и обивать пороги лавочников. Вместо этого лучше покажите мне свои владения, ваша светлость.

    Он некоторое время озадаченно обдумывал ее слова.

    — Боюсь, не везде в моих владениях дороги столь удобны, как мостовые в столице, миледи. В карете может изрядно трясти.

    — Я заметила, что вы любите ездить верхом. Я бы с удовольствием составила вам компанию, — не сдавалась Ивонн.

    Герцог даже не пытался скрыть безграничное удивление, глядя на нее во все глаза. И — странное дело — Ивонн весьма понравился его взгляд.

    — А вы… разве любите ездить верхом?

    — Да, очень, — солгала Ивонн, не моргнув и глазом. — Разумеется, в женском седле я не смогу соревноваться в скорости с таким великолепным наездником, как вы, однако…

    — О, разумеется, я не собираюсь соревноваться с вами в скорости, миледи. Так значит… прогулка по моим владениям — это все, чего вы желаете в подарок?

    — Все остальное у меня уже есть, — Ивонн послала герцогу одну из самых обворожительных своих улыбок. И отметила, как он стушевался, опустив взгляд.

    «Кажется, еще одна победа за мной», — удовлетворенно подумала она.

    — Кхм… Должен предупредить, что мои владения довольно обширны, и за день их не объехать, даже если мы будем скакать без остановок во весь опор.

    — Я знаю, что ваши провинции самые большие в королевстве, — блеснула Ивонн познаниями, полученными от Одетты. — Четыре графства, два виконтства, минимум шесть баронств, да еще епископство. Однако я и не рассчитывала, что мы за день объедем каждый из этих наделов. Для первого раза будет достаточно прогулки по вашим родовым владениям, графству Эмери.

    — Потрясен вашими познаниями, миледи, — произнес герцог, рассеянно пожав плечами. — Что ж, я буду крайне польщен, если вы составите мне компанию. Пока вы будете переодеваться, я велю конюху подготовить для вас подходящую лошадь.

    Он одарил ее долгим задумчивым взглядом, затем, спохватившись, отвесил учтивый поклон и удалился. Ивонн возликовала! Кажется, ей удалось удивить герцога — и, судя по смятению на его лице, удивить приятно.

    Однако едва Ивонн подумала о скучной дорожной амазонке, в которую ей придется втиснуться, да о нескольких часах верховой езды в неудобном седле, ее воодушевление несколько поумерилось.

    Что ж, придется потерпеть. Сердце герцога Д’Эмре того определенно стоило.

***

День выдался чудесный, и даже легкие облака, кружевной дымкой расписавшие небо, не мешали лучам утреннего солнца золотить молодую зелень лугов. Выехав за пределы крепостной стены, Этьен подставил теплым бликам лицо, ослабил поводья в руке — жеребец и без него прекрасно понимал, куда идти — и блаженно прикрыл глаза.

    — Здесь очень красиво, — прощебетал совсем рядом звонкий девичий голос.

    Этьен лениво приподнял веки и скосил взгляд к левому плечу. Женушка, неуютно ерзая в седле, вертела головой во все стороны и между делом поглядывала на него самого.

    — Столь же красиво, как и в любой другой части королевства, — ответил Этьен ничего не значащей фразой на такое же ничего не значащее замечание леди Ивонн.

    Он терпеть не мог глупые светские беседы, тем более в дороге. Путешествуя верхом, он привык целиком погружаться в собственные мысли и спокойно раздумывать над злободневными вопросами, а пустая болтовня отнюдь этому не способствовала. Как не способствовала и шестерка вооруженных стражей, по долгу службы тащившаяся за ними в приличествующем отдалении — достаточном, чтобы не слышать господских разговоров, но в случае внезапной угрозы немедленно прийти на помощь.

    — Возможно, — с охотой кивнула юная герцогиня, отчего длинные поля дорожной шляпки на миг заслонили ее сияющие глаза. — Возможно, я просто не замечала этого, когда путешествовала в карете. Но когда едешь верхом, открывается совсем другой вид. Что здесь вырастет? — она указала на вспаханное и уже засеянное поле.

    Этьен попытался понять по разрумянившемуся от свежего ветерка лицу леди Ивонн, задает она вопрос скуки ради или считает себя обязанной развлекать его беседой.

    Или просто чтобы привлечь к себе внимание?

    — Здесь — пшеница, — вежливо ответил он, поймав ее взгляд. — А там, чуть дальше, овес. Вообще, земли здесь плодородные, много чего растет.

    — Как интересно, — улыбнулась она и кокетливо моргнула ресницами. — А вон там что такое блестит, река?

    — Да, и довольно извилистая. Если мы поедем этой дорогой, нам придется пересекать ее несколько раз.

    — Очень неудобно, — наморщила носик девчонка.

    — Отчего же, миледи, — хмыкнул Этьен. — Вода из реки питает всходы, а значит, наше с вами богатство. Вон там, дальше, мы будем проезжать мельницу. Вы когда-нибудь видели водяную мельницу, ваша светлость?

    — Разумеется, — с гордым видом кивнула девчонка, — В графстве моего отца тоже есть мельница. Только не водяная, а ветряная. А водяные разве бывают? Ведь мука намокнет в воде…

    Этьен прыснул и тут же закашлялся, стараясь не обидеть юную женушку.

    — Вам стоит приехать сюда еще раз во время сбора урожая. Тогда вы увидите сами, отчего не намокает мука.

    Порыв ветерка разметал концы голубой ленты, которой была подвязана ее шляпка. Этьен с сожалением отметил, что скромное дорожное платье, скрывающее всю ладную фигурку герцогини до самого подбородка, нравится ему куда меньше, чем ее повседневные наряды.

    С чего бы это?

    Поначалу его немного раздражало ее упорное желание непременно о чем-нибудь с ним говорить. Но спустя пару часов он вдруг поймал себя на том, что получает удовольствие от беседы, рассказывая девчонке то, что ему действительно близко и важно.

    — Эти владения всегда принадлежали вашей семье? — спросила она, грациозно придерживая кончиками пальцев, затянутых в тонкую кожаную перчатку, края шляпки.

    — Всегда, — улыбнулся Этьен. — Говорят, с того самого времени, как Король-Объединитель положил глаз на эти земли. На холме он построил крепость — садовники в дворцовых парках до сих пор время от времени выковыривают из земли ее останки. Было разумно и естественно для нашего предка присвоить большой земельный надел в непосредственной близости от столицы.

    — И правда, — подумав, согласилась Ивонн. — Ведь именно с этих земель начиналось все королевство.

    Она поерзала в седле; хорошенькое личико на миг омрачилось гримасой недовольства, но она тут же овладела собой и вновь улыбнулась.

    — Вы устали, — понимающе заметил Этьен. — Не хотите ли спешиться и немного пройтись?

    — С удовольствием, — голубые глаза девицы вспыхнули благодарностью.

    Этьен с привычной ловкостью соскочил с жеребца и обошел лошадь супруги. Леди Ивонн доверчиво протянула к нему руки, оперлась на его плечи, и Этьен с внезапным внутренним трепетом обхватил тонкую девичью талию.