Однажды отдав сердце неправильному человеку, я полностью разочаровалась в мужчинах и перестала ждать от жизни чудес.
Пока в канун ночи Зимнего Солнцестояния моя маленькая дочь не попросила у Зимнего Великана кое-что для мамы. Самый неожиданный подарок той, кто больше не верит в сказки - удивительное путешествие на край света в компании самых странных и невозможных спутников... и счастье в придачу.
И счастье в придачу
– Мама, мама! Мама, мы забыли нашего Папу! Папа обязательно должен поехать с нами!
Грязное лохматое нечто с намотанным на шею «ожерельем» из разноцветной мишуры приземлилось прямо на стопку только что выглаженных белых рубашек, готовых для укладки в чемодан. Я вздохнула, закатив глаза – только этого ужасного создания для полного счастья и лишней тяжести не хватало. Дочь же, напротив, торжествовала.
«Папой» шестилетняя Наайта называла жуткого вида куклу, которую смастерила – как я подозревала, не без помощи деда. Когда дочка достигла возраста, в котором девочки начинают играть в дочки-матери, бабушка подарила ей очаровательную малышку с нежным фарфоровым личиком и настоящей коляской. Мы вместе нашили целую коробку сарафанов и платьиц, смастерили столик и кроватку. Мамой кукольной Агнессы Наайта, разумеется, назначила себя и несколько недель после появления новой игрушки самозабвенно предавалась воспитательным работам. Строгое лицо дочери – точь-в-точь как мое – в сочетании с нравоучительными интонациями, взятыми у бабушки, магистрессы Хенриики Саркеннен, приводило в умиление все семейство. А потом…
Кто-то из доброхотов в детской комнате, куда я отводила Наайту на время работы и судорожных попыток получить-таки высшее образование на вечернем отделении Ньеландского Государственного Университета, вложил в голову девочки, что раз у маленькой Агнессы есть мама, то обязательно должен быть и отец. И дочь не придумала ничего лучше, кроме как, вдохновившись кем-то из бабушкиных студентов, сделать его самостоятельно из того, что попалось им с дедом под руку. Так появился Папа – тряпичная кукла с глазами-пуговицами, неумело нарисованным ртом и вечно растрепанными волосами из раскрученной пеньковой веревки.
Выглядел Папа, надо признать, ужасающе. «Глаза» косили, «рот» кривился в жутком подобии широкой ухмылки, волосы торчали во все стороны жестким непонятного цвета пучком, а из одежды была лишь холщовая рубаха с красным кушаком и нарисованные сапоги. Но Най души не чаяла в этом «шедевре» рукоделия, и на все попытки заменить Папу на более симпатичную куклу-мальчика с ярмарки реагировала громким и категорическим отказом. В конце концов я смирилась, втайне надеясь, что однажды дочери надоест играть в Папу и она найдет себе занятие поинтереснее.
Не тут-то было.
– Зачем он тебе? – я попыталась было выложить жуткую куклу, но Най сердито вырвала ее у меня и вновь втиснула в чемодан. – Здесь и без того слишком много твоих игрушек, Наайта. Мы едем всего-то на месяц. Ни к чему брать с собой столько лишней тяжести. Пойми, в Риборге нас никто встречать не будет, дедушки и дядюшек там нет. Мне придется нести все вещи самой, а еще следить, чтобы ты не убежала и не потерялась. Давай оставим Папу дома, в Хелльфасте, хорошо?
– Нет, – дочь упрямо нахмурила по-свейландски темные брови. – В детской комнате говорят, что ночь Зимнего солнцестояния нужно встречать всей семьей. Дочка, мама, папа.
– Най, – зашла я с другой стороны, – если будешь слушаться и хорошо себя вести, Зимний великан подарит тебе на праздник солнцестояния новую книжку. С картинками, про волшебство, все как ты любишь, – глаза Най, не избалованной подарками, доверчиво расширились, и я поспешила закрепить успех. – Только для этого Папа…
– Нет!
Я грозно уперла руки в бока.
– Наайта Саркеннен, тебе уже почти семь! Ты взрослая девочка, пора перестать играть в куклы! Папа нам с тобой не нужен.
– Нет! Нет, нет, нет! – раскричалась дочка. – Глупая мама! Агнессе нужен папа! Мне нужен папа! И тебе нужен! Нужен, нужен, нужен! У всех детей он есть! У всех нормальная семья! Почему только я не такая, как другие?
Дочь шмыгнула носом, приготовившись разреветься, и гневный окрик, призванный утихомирить разошедшуюся Най, мешавшую и без того нервным сборам, застрял в горле горьким комком.
После каждой ссоры с дочерью на душе было муторно. Постоянно кричать, быть резкой, грубой, вечно все запрещающей матерью мне не хотелось. Но что я могла сделать, если тема отца – болезненная, неприятная тема, отзывавшаяся ноющей болью в сердце – вставала между нами ежедневно?
Как будто я сама не хотела семью – такую же крепкую и прочную, как у моих родителей, проживших вместе без малого тридцать лет, но до сих пор не переставших ловить каждую возможность побыть друг с другом наедине. Как будто мне было не больно от того, насколько мы с Наайтой отличались от других. Как будто мне не хотелось, чтобы рядом был кто-то близкий.
Слезы обожгли глаза. Почувствовав перемену в моем настроении, Наайта притихла и ластящимся котенком нырнула мне под руку. Я потрепала ее по густым темным волосам, так не похожим на фамильные светлые косы Саркенненов. Вопреки всем моим надеждам, дочь каждой черточкой пошла в своего отца – темноволосая, синеглазая малышка со светлой кожей, аккуратным прямым носиком и не по-детски серьезной улыбкой. Первые годы наше различие было не так заметно, но к трем уже стало бросаться в глаза – и после грубо брошенного в спину во время прогулки с дочкой «нагуляла, свейландская п…» я плюнула на семейную гордость и перекрасилась, чтобы Най не выглядела черной вороной. От моего вида родители предсказуемо пришли в ужас. Но дочка новую прическу одобрила, радуясь нашему внезапному сходству, а на мнение всех остальных… хотелось верить, что мне было глубоко плевать.
– Семьи бывают разные, Най, и это нормально, – тихо проговорила я. – Не обязательно, чтобы были и папа, и мама, и дети. Самое главное – любить друг друга. Вот мы с тобой – разве мы не семья?
– Семья, – решительно подтвердила дочь. Я кивнула с улыбкой. – А бабушка и дедушка тоже наша семья?
– Конечно, Най.
– И Папа тоже.
Я вздохнула. Нет, положительно, смена воспитателей в детской комнате – пусть даже временная – должна пойти дочери только на пользу.
– Я хочу найти нам настоящего папу, – Най упрямо нахмурила брови. – Хорошего. Красивого. Доброго. Чтобы с ним всегда было весело, и ты чаще улыбалась.
Решив не развивать опасную тему, я молча указала на лежащую в чемодане куклу.
– Вот, видишь, Папа там, куда ты его положила. Мы и так берем его с собой, так что никакого другого искать не надо. Этот нам вполне подходит. Обещаю, что не буду тайком его выкладывать.
Най просияла.
– Люблю тебя, мамочка!
– Извините, извините, пропустите! Можно пройти?
Дородная дьесса пробиралась по узкому коридору вагона, словно маголедокол, рассекающий залив, толкая перед собой не менее объемный чемодан. Я посторонилась, пропуская пассажирку вперед, краем глаза поймав мелькнувший у купе проводника красный бант Най.
Поезд Хелльфаст-Венло-Риборг ехал уже шесть часов, а неутомимое любопытство дочери не иссякало ни на минуту. Сперва ее заинтересовал вид зимнего леса за окном, потом – горка цветных леденцов в плетеной корзинке, предложенных пассажирам в качестве небольшого подарка по случаю приближающегося дня Зимнего солнцестояния, после – удобна ли для кукол багажная полка, а сейчас юная дьесса Саркеннен вознамерилась во что бы то ни стало разобраться в устройстве магопаровоза. Устав отвечать на бесконечные вопросы и жестко остановив две попытки открыть тяжелое окно, чтобы посмотреть на колеса, я попросила о помощи некстати подвернувшегося проводника. На мое счастье, молодой дьес воспринял интерес Най с энтузиазмом и согласился показать малышке локомотив. С тех пор в купе стало относительно тихо и спокойно – конечно, если не считать ругани соседей за стенкой, скрипа колес, мельтешения темных сосен за окном и остановок на каждом полустанке, сопровождающихся хлопаньем дверей и грохотом чемоданов радостных пассажиров, торопящихся домой к праздникам. Что, если подумать, раздражало даже сильнее бесконечных «почемучек» Наайты.
Я терпеть не могла поездки.
Это никогда не заканчивалось ничем хорошим. Когда мне было девять, отец взял меня на рыбалку в Озерный край, и первая же попытка подсечь пойманного на крючок окуня закончилась вывихнутым плечом. В двенадцать я выпала за борт маминой лодки во время прогулки на острова – и незапланированное купание в ноябре обернулось тяжелым воспалением легких. Безобидная поездка к дяде в соседний Поори вылилась в трехчасовое ожидание помощи посреди проселочной дороги со сломанным колесом. И даже когда я пробовала распланировать все так, чтобы исключить любые, даже самые мелкие неожиданности, в последний момент начинался проливной дождь, метель или лесной пожар. Или ездовой лось ломал ногу. Или все сразу – был и такой случай.
Помня о своем «везении», я должна была сразу отказаться и от приглашения на вечеринку в загородном доме одного из богатеньких одногруппников. Но тогда я была влюблена, и в первый раз в жизни мне казалось, что все складывалось идеально – канун дня Зимнего солнцестояния выдался на диво теплым и солнечным, во дворе ждало новенькое маготакси, которым я давно мечтала воспользоваться, мамино согласие на празднование вне дома было получено, а главное, в поместье юного лэра Берга был он. Лэр Нильс Марксенн. Тот, в кого я, тогда еще наивная второкурсница Лиити Саркеннен, была по уши влюблена.
Само собой это привело к полной катастрофе.
Перед глазами возник образ неугомонной Най. Я улыбнулась, с теплотой вспоминая счастливые моменты нашей с дочкой жизни. Нет, пожалуй, кое-что хорошее из той поездки все же получилось. Но…
Любви к путешествиям это мне не добавило. Скорее наоборот, поставило на них окончательную и бесповоротную точку – к вящему разочарованию Най, которая обожала все новое и радовалась каждой совместной поездке с бабушкой или дедом. В отличие от меня, дочь прекрасно переносила перемены, а любые неприятности, вроде протекающей лодки или непогоды, воспринимала как увлекательное приключение. Но я была рада хотя бы тому, что мое хроническое невезение не передалось Най. Может быть, именно поэтому шел уже седьмой час с тех пор, как мы покинули Хелльфаст, а ничего дурного до сих пор не случилось.
Ну, разве что бесили соседи за стенкой и перестуком колес пульсировали в висках тени дурных предчувствий, от которых я никак не могла отделаться. Но на фоне искренней детской радости Най это были сущие пустяки. Я-то в любом случае не ждала, что путешествие мне понравится, а вот дочка была счастлива.
Поездку в зимний Риборг сложно было назвать увеселительной прогулкой. Местная научная лаборатория заказала у нас несколько алхимических установок и затребовала специалиста-наладчика, чтобы подготовить оборудование к работе. И из всего штата сотрудников выбор начальника отдела пал именно на меня, младшую лаборантку с внушительным долгом за университетские курсы, оплаченные из бюджета предприятия.
«Потому что ты самая молодая, перспективная и трудолюбивая сотрудница, – жизнерадостно заявил начальник. – Несмотря на то, что с момента получения тобой диплома прошло меньше года, у тебя уже есть опыт работы с нужными установками. И молодые люди в твоем возрасте легки на подъем и спокойно осваиваются на новом месте, не боясь неудобств и мелких трудностей. К тому же, это всего лишь на месяц – оглянуться не успеешь, как снова вернешься в отдел к любимым колбам и мензуркам».
Я прекрасно читала между строк – и отсутствие желающих уезжать из города аккурат перед днем Зимнего солнцестояния, и невозможность отказа из-за необходимости отработать три каторжных года в счет долга за обучение, и то, что никакой прибавки к жалованию за внеплановую командировку я потребовать не смогу. Поэтому ехать совершенно не хотелось. Я попыталась сослаться на дочь и незавидное положение матери-одиночки, однако и на это у начальника был готов ответ. Лаборатория Риборга одобрила мою кандидатуру и обещала устроить нас с Наайтой в пансион почтенной фру Тройссон, которая за небольшую доплату лично присматривала за детьми постояльцев.
Тогда я просто категорически отказалась.
Не передумала даже под угрозой увольнения – пустой, если уж говорить честно, угрозой, поскольку на работу меня устроила мама-магистресса, чей авторитет играл не последнюю роль в распределении финансирования научных лабораторий при университете. Но тут хитрый начальник разыграл последнюю козырную карту: двери кабинета распахнулись, темноволосый смерч по имени Наайта ворвался внутрь, бросившись мне на шею. Следом вошла рыжая воспитательница из детской комнаты, по всей видимости, специально вызванная в качестве тяжелой огневой поддержки.
«Вы с мамочкой едете в Финнхейм на праздники, – любезно сообщил Наайте начальник, не обращая внимания на мои полные бессильной ярости взгляды. – Правда, здорово?»
От радостного визга дочери у меня заложило уши.
Выбора не осталось – проще было съездить в Риборг, чем объяснить восторженной Най, что «дядя» очень неудачно пошутил и поэтому мама хочет оторвать этому «дяде» голову, которая явно не справляется со своими прямыми обязанностями – думать. Так что пришлось, стиснув зубы, собирать вещи и брать билет на ближайший поезд, проклиная тот день и час, когда я поддалась на манипуляции начальства…
В купе вежливо постучали. Я открыла, ожидая, что мне привели дочку, но оказалось, что за дверью стоял вовсе не проводник, а сам начальник поезда при полном параде – эмблема железной дороги Союза Стран Скьелле сверкала начищенной медью, мундир был застегнут на все пуговицы, а на брюках красовались четкие, будто только что отутюженные стрелки. Наайта пришла бы в восторг, вот только девочка под присмотром проводника все еще изучала магопаровоз в голове состава.
– Добрый день, дьесса, – начальник поезда вежливо поклонился. – Через десять минут наш поезд пересечет границу Ньеланда. До Венло состав проследует без остановок. Уведомляю вас, что на время нахождения на территории Свейланда во всех вагонах будут наглухо закрыты двери и окна. После активируется внутренний свет, но не пугайтесь, если это произойдет не сразу.
Я кивнула – мысли были заняты предстоящей командировкой и недовольством по поводу вынужденного спешного отъезда, так что странные традиции сопредельной страны меня волновали мало – и вдруг замерла, сообразив, что именно услышала.
В вагоне выключат свет.
Наайта.
– Дьес! – вскрикнула я вслед уходящему начальнику поезда. – Подождите! Прошу!
Мужчина, уже постучавший в соседнее купе, обернулся.
– Что-то не так, дьесса?
– Моя дочь, – торопливо проговорила я. – Девочка шести лет, маленький рост, темные волосы, красный бант. Я отпустила ее с проводником посмотреть на магопаровоз. Пожалуйста, передайте им, чтобы скорее возвращались.
– Конечно, дьесса, – кивнул начальник поезда. – Не волнуйтесь, персонал поезда досконально знает протокол пересечения границы. Уверен, они уже направляются сюда. Оставайтесь в своем купе.
Время без Наайты потянулось еще медленнее, чем раньше. Я сидела как на иголках, поминутно выглядывая в коридор, но проводник с дочерью все не возвращалась. Густой сосновый лес, покрытый мягким нетронутым снегом, сменился широкой вырубленной просекой пограничной земли. За окном то и дело мелькали высившиеся над кромками деревьев сторожевые башни. В груди поселилось тянущее беспокойство и чувство тревоги. Хотелось плотно зашторить окна и крепко прижать к себе Най, ограждая девочку от всех грядущих бед, вот только как это сделать сейчас, когда я была так далеко от дома и привычных спокойных мест.
В который раз я остро пожалела, что согласилась на проклятую поездку. И тем более, что потащила с собой дочь, невзирая на тревожные новости из Свейланда, которые привозили мамины знакомые магистры. Усиленный контроль, военные патрули двуипостасных магов на улицах, отлов магических существ… Нет, лучше было остаться дома…
Раздался протяжный гудок паровоза, извещающий пассажиров о пересечении границы. С глухим грохотом сомкнулись за окном непроницаемые внешние ставни. Свет мигнул и погас.
Най!
Я подскочила с места, больно ударившись коленом о столик между спальными местами. Нащупать дверную ручку удалось с трудом. Я резко крутанула замок и высунула голову в коридор. Бесполезно – темнота была такая, что я не различала абсолютно ничего, лишь пол под ногами едва ощутимо покачивался в такт движению поезда и слышался отдаленный гул паровоза.
– Най, – тихо позвала я. И тут же повторила, а паника в голосе прибавила громкости. – Най! Наайта Саркеннен, где ты? Кто-нибудь, отзовитесь!
Тишина.
И тут мне по-настоящему стало страшно. Най была где-то там в полной темноте, а я даже понятия не имела, где ее искать. В поезде царил кромешный мрак, а за его пределами была закрытая и потенциально враждебная страна, полная агрессивных перевертышей и могущественных синеглазых магов. Кто знает, что могло произойти. А особенно с проклятым невезением, преследующим меня…
– Най! – с отчаянием в голосе вскрикнула я, проклиная себя последними словами за то, что согласилась на эту троллью командировку. Если с дочкой что-то случится, я никогда себе этого не прощу. Никогда-никогда-никогда…
В глаза ударил яркий луч. На мгновение мне показалось, что это магический огонек, пылающий над раскрытой маленькой ладошкой. Но дважды моргнув, я поняла, что свет исходил от ручного фонарика. Что-то красное мелькнуло на грани видимости, и в следующее мгновение теплые ручки дочери обвили меня за талию.
– Мамочка, – пискнула Най, прижавшись ко мне. – Прости. Мы хотели посмотреть локомотив, потом полыхнуло и стало темно-темно. Но я совсем не испугалась, правда-правда. Было даже чуточку весело.
– Все хорошо, все хорошо, милая, – я поцеловала ее в темноволосую макушку, чувствуя, как разжимается когтистая лапа беспокойства, сдавившая сердце.
Иногда мне ужасно хотелось, чтобы Наайта была тихой, домашней и послушной, как девочки соседки, с которой мы иногда гуляли в парке по выходным. Хотелось, чтобы она всегда была рядом, не отходила ни на шаг – и чтобы я всегда знала, что с ней все в порядке. Но Наайта была… Наайтой. И удержать ее было все равно что пытаться загнать в клетку ветер.
– Вернитесь на свои места, дьессы, – посоветовал невидимый за лучом света проводник. – Произошел небольшой сбой в рунических камнях, но мы уже этим занимаемся. Освещение включат с минуты на минуту.
Мы послушно скользнули в темноту купе. На ощупь отыскали наш диванчик и сели, прижавшись друг к другу. Дочка шумно сопела мне в живот, но то, что она была рядом, успокаивало.
На некоторое время стало тихо. Показалось, будто скользнула в сторону дверь, наполнив купе сладким запахом чьих-то духов. Мелькнул узкий луч света, и снова все замолкло.
Лампа под потолком мигнула. Секунда – и освещение в вагоне вернулось в норму.
Прямо на нас с Най смотрели в упор серо-зеленые глаза недавно встреченной в коридоре дьессы.
Необъятное тело попутчицы занимало почти половину сидения ее полки. На столике, где Най разложила свои карандаши, альбом для рисования и кукольную одежду, поверх дочкиных вещей стопочкой высились узелки, кастрюльки и коробочки, пахнущие свежей выпечкой. Объемный чемодан заслонил собой выход из купе. Оставалось лишь удивляться, как дьесса умудрилась заселиться к нам в полной темноте, да еще и разложить вещи, не издав при этом ни звука.
Впрочем, по довольному блеску в ее оживившемся взгляде было понятно, что тишина долго не продлится.
– Добрый вечер, фру, – не обманула моих ожиданий попутчица. – Куда едешь? Возвращаешься домой на праздники? Я вот к мужу и деткам спешу, они у меня моряки, в Венло служат.
– Мы до конечной, – любезно пояснила я, надеясь, что на этом расспросы закончатся. – По работе.
– По работе? – шумно удивилась дьесса. – Такая молоденькая фру, а уже вся в трудах. Вот я в твоем возрасте дома сидела, детьми занималась и ни о каких путешествиях не думала. Куда только смотрит твой муж?
Я кисло улыбнулась. Не объяснять же прилипчивой попутчице, что и я с удовольствием осталась бы на праздники дома с семьей, вместо того чтобы тащиться на край света.
Взгляд дьессы переместился на Най, губы сложились в умильную улыбку.
– А кто это тут у нас такой маленький, кто это у нас такой хорошенький? – сюсюкающим голосом спросила она, наклоняясь к девочке. Дочь, которая явно была недовольна новой соседкой, спрятала лицо у меня на груди. – Как тебя зовут, маленькая фро? А где твой папа? Он тоже едет с вами?
Най вывернулась у меня из рук и, потянувшись к дорожной сумке, вытащила на свет любимую игрушку, продемонстрировав ее изумленной дьессе.
– Вот.
– Что это, малышка?
– Это наш Папа, дьесса, – уверенно объявила дочь.
Пассажирка уставилась на меня с искренним возмущением. Могучая грудь наполнилась воздухом – похоже, словоохотливая дьесса готовилась разразиться нравоучительной тирадой касательно поведения современных молодых девушек и крайне неподобающего воспитания внебрачных детей.
– Милочка…
Я мысленно застонала. Ехать до Венло было еще почти двое суток. А до Риборга… вечность.
Мучительную вечность.
Наайта выпрыгнула из вагона самой первой. Пока я возилась в коридоре, пытаясь протолкать к выходу тяжелый чемодан, дочь уже вовсю резвилась на платформе под присмотром проводника, с которым за пять дней пути успела подружиться и даже пригласить его отметить с нами день Зимнего солнцестояния. Молодой дьес порядком смутился прямодушной просьбе ребенка, но отказываться не стал – напротив, очень обрадовался, поскольку к празднику поезд должен был вновь прибыть в Риборг. Вот только меня Най, как всегда, спросить забыла, а я, по правде сказать, была против такой компании. Раз уж не вышло провести ночь Зимнего солнцестояния в кругу семьи – с мамой, отцом, походом на ярмарку и традиционными Зимними кексами с талисманами на новый солнечный год – я собиралась отметить этот день только с дочерью. И лишние люди нам были ни к чему.
Ни сейчас, ни вообще.
– Дьесса, – раздался голос проводника, – вам нужна помощь?
Пыхтя от натуги, я крикнула в пустоту тамбура, что все под контролем, и попросила Най не отходить далеко от поезда. Чемодан был тяжелый и не очень подходил для перемещения по узкому коридору, но я заранее решила, что справлюсь сама.
Пассажиров в вагоне уже не осталось – до Риборга, самого северного из крупных городов Финнхейма, ехали единицы. Большинство сходило в Венло и приграничных городах. В Риборге же дорога заканчивалась – с трех сторон город окружала ледяная тундра с редким пролеском, а на севере у самого горизонта вставали снежные пики гор, населенных, по слухам, существами столь причудливыми, что для путешествий им не были нужны никакие человеческие поезда.
Наконец упрямый багаж сдался и выкатился в тамбур. Но обрадовалась я рано. Вырвавшись из моих пальцев, чемодан с грохотом покатился по ступенькам. К счастью, проводник поймал его за мгновение до удара, аккуратно поставив на обледенелую платформу, и подал мне руку, помогая спуститься.
– Вы могли бы позвать меня, – дьес посмотрел на меня с мягким укором. – Дьессе не пристало таскать тяжести.
– Все в порядке, я привыкла.
Я снова взялась за ручку чемодана, собираясь уйти.
– Надеюсь, приглашение остается в силе, дьесса Саркеннен, – окликнул меня проводник. – Я вернусь в Риборг через две с половиной недели и буду счастлив провести день Зимнего солнцестояния с вами и вашей очаровательной дочерью, – он озорно подмигнул Най. – Обещаю привезти подарки.
Мое «не нужно» утонуло в счастливом визге. Я вздохнула. Проводник понимающе улыбнулся.
– Не отказывайтесь так сразу, дьесса. Я же ни к чему вас не обязываю. Если не передумаете, буду ждать здесь вас обеих ровно в полдень к следующему прибытию поезда. Если же нет… ну что ж, я пойму.
Я намеревалась отговориться крайне срочной и критически важной работой, но бросила взгляд на сияющее радостное лицо дочери – и промолчала. Най и раньше всегда была веселой и жизнерадостной девочкой, но никогда прежде я не видела в ней столько оживления, счастья и предвкушения чуда, как сейчас. И если Наайта успела за время поездки обзавестись новым другом, почему бы не порадовать ее, проведя праздник так, как хочет дочь. В конце концов, это всего лишь очередной день Зимнего солнцестояния. Сколько их еще таких будет – без крепкого мужского плеча рядом…
– Хорошо, – сдалась я. – Мы подумаем.
Проводник просиял.
– В таком случае, не прощаюсь, – раздался гудок паровоза, означавший окончание стоянки. Поезд тронулся. Не сводя с нас радостного взгляда, молодой дьес ловко вскочил на подножку. – Удачного вам дня, дьесса Лиити. Наайта, запомни, Риборг – город чудес. Веди себя хорошо, слушайся маму, и все, о чем ты мечтаешь, непременно сбудется.
Вежливости ради мы постояли на перроне несколько минут, пока поезд и машущий нам проводник не скрылись из виду. Но не успели мы сделать и нескольких десятков шагов, как Риборг преподнес очередной сюрприз.
– Мама, мама, – Наайта потянула меня за рукав, затаскивая в здание вокзала. – Глянь, мама! Как красиво!
Я посмотрела туда, куда указывала Най. За высокими стрельчатыми окнами переливалась всеми цветами радуги огромная ель. От нижних веток до сверкающей под потолком макушки она была украшена светящимися руническими камнями, стеклянными шариками с тлеющими внутри магическими огнями и разноцветной мишурой. Дерево занимало добрую половину просторного зала ожидания, и оставалось загадкой, кто и как умудрился втащить его внутрь через скромного размера входные двери. А вокруг…
За пару лет за прилавком ярмарочной палатки, торговавшей вином и сладостями, я повидала немало удивительных жителей Хелльфаста и гостей города. Низкорослые тролли-полукровки, темнокожие торговцы с дальних южных островов, полулюди-полурыбы, покрытые прозрачной чешуей, точно второй кожей. Но только сейчас, на оживленном вокзале Риборга, где граница между девятью мирами была особенно тонкой, я осознала, насколько богат и удивителен мир моего родного полуострова и сколь разные существа его населяют.
Могучая ель, словно мировое древо, казалось, собрала под своими колючими ветками все девять миров. Тролли – не редкие полукровки, почти неотличимые от людей, а настоящие обитатели гор – перекатывались между рядами кресел, изредка замирая возле других гостей, чтобы перекинуться несколькими фразами на непонятном языке. Важно поглядывали на часы бородатые гномы. В еловых ветвях шуршали, перебирая шустрыми лапками, хитрые лесные духи-рататоски. Группка страшного вида существ – кажется, гутгинов – подметала мусор у касс. В фонтане плескались две скьёр-рё в компании зеленого озерного тролля. И люди, которых в теплом здании центрального вокзала тоже было немало, совершенно не боялись и не стеснялись странного соседства с собратьями по девяти мирам.
Воистину, Риборг был совершенно не похож на наш родной Хелльфаст.
– Мамочка, – восторженно прошептала Най, крепко вцепившись в мою ладонь. В отличие от меня, дочка не испытывала неловкости, смущения или страха перед неведомыми и чуждыми человеческому миру существами. Крепко вцепившись в мою ладонь, дочь уверенно потащила меня вперед сквозь толпу. – Зимний великан, мама! Настоящий! Это он книжку мне принес, да, мама? Прямо из самого Хелльфаста? Да? Да?
Трехметровый гигант, с ног до головы покрытый густой белой шерстью, оторвался от изучения брошюры с расписанием поездов. У ног его стоял небольшой кожаный саквояж – видимо, я несколько просчиталась, решив, что жителям иных миров незачем пользоваться человеческой железной дорогой. При виде нас с Най он отложил чтение и заинтересованно уставился сверху вниз. Глаза у него были красивые – прозрачно-голубые, точно две чистые льдинки.
– Зимний великан, – Най без стеснения ухватилась за волосатую лапу, – В этом солнечном году я была хорошей девочкой, честно-честно. Ты подаришь мне книжку и папу?
Сгорая от стыда, я отдернула дочь, задвинув ее за спину. Девочка обиженно засопела и попыталась вырваться, но я держала крепко.
– Простите, – извинилась я перед великаном. – Моя дочь никогда не была в Финнхейме и не встречала иных… существ. Она приняла вас за сказочного духа, который…
Великан добродушно рассмеялся низким рокочущим смехом.
– Нет никакой ошибки, фру, – он улыбнулся мне, и вдруг опустился на корточки рядом с замершей у моих ног Най. – Я и есть добрый дух ледяных гор, малышка. Вэттэ меня звать. А теперь иди сюда и расскажи мне, как ты слушалась маму и что хочешь получить в подарок. Не бойся.
– А я и не боюсь, – сверкнула синими глазищами дочь. – Ты не страшный совсем.
С последним утверждением я бы поспорила, особенно глядя на острые клыки нашего собеседника. Но Най храбро шагнула к великану и, обняв того за шею, жарко зашептала что-то ему на ухо.
Вэттэ насмешливо фыркнул. Осторожно убрав руки малышки, он выпрямился и потянулся к чемодану.
– Не нужно, – запоздало вырвалось у меня.
Но было поздно.
На свет появилась тяжелая книжка. Выглядела она очень древней и очень дорогой. Великан без колебаний протянул ее взвизгнувшей от восторга Най.
– Половина желания выполнена, – проговорил он. – А остальное оставим до ночи Зимнего солнцестояния, ладно, малышка?
– Най, – мой строгий окрик остановил девочку, уже вцепившуюся в дорогой подарок. – Верни книгу херру Вэттэ.
Дочь упрямо замотала головой, крепко прижав к себе чужой фолиант.
– Это мое. Мне подарили.
– Наайта!
– Нет!
– Сейчас же!
– Нет!
На плечо опустилась тяжелая ладонь.
– Оставьте, фру. Это подарок.
Я встретилась взглядом с голубыми глазами великана.
– Я не фру… в смысле, кажется, так в Финнхейме обращаются только к замужним женщинам. И ваша книжка… Не стоило.
– В таком случае, тем более стоило, – спокойно возразил он. – Это подарок, фро, для вашей дочери. В Финнхейме не принято отказываться от подарков, особенно если они сделаны от чистого сердца.
– Это слишком дорогой подарок, – я упрямо покачала головой.
Голубые глаза хитро сверкнули.
– Что ж, я буду рад получить что-нибудь взамен, фро. Например, вы можете согласиться сходить со мной на ужин. Вы не заняты сегодня вечером?
Я опешила. Это уже было как-то слишком.
– А… – ответ дался с трудом. Неожиданное предложение великана совершенно выбило меня из привычной колеи. – А приглашение на ужин тоже считается подарком, от которого нельзя отказаться?
– Что вы, фро, – рассмеялся херр Вэттэ. – Конечно же, нет. А вы не хотите?
– У нас много дел, – попыталась отговориться я. – Нужно заселиться в пансион, показаться на работе. К тому же, я не хочу надолго оставлять дочь, особенно в самый первый вечер.
– Я с удовольствием угощу вас обеих.
Най вознамерилась было разразиться радостным визгом, но мигом осеклась под моим грозным взглядом. Намек дочь поняла и благоразумно решила не испытывать мамино терпение. Хорошего понемножку – она уже уговорила меня оставить подаренную книжку, и рассчитывать, что я пойду на новые уступки, не стоило.
После рождения Най я… полностью потеряла интерес как к свиданиям, даже таким экзотическим и, казалось бы, совершенно ни к чему не обязывающим, так и к мужчинам в целом. Это дочка зачем-то вбила в голову, что нам с ней непременно нужен папа – и не кукольный, а самый что ни на есть настоящий. Я же давно избавилась от иллюзий.
Хотелось верить, что однажды дочь это поймет.
– Спасибо за приглашение, херр Вэттэ, – я вздохнула, – но, боюсь, в Риборге нам будет не до… ужинов.
– И совершенно зря, – ничуть не обиделся великан. – Что ж, может быть, в другой раз. Счастливого наступающего солнечного года, фро. И тебе, малышка. Хо-хо-хо!
Херр Вэттэ сложил лапы на животе и, запрокинув голову, разразился низким рокочущим рыком, изображая Зимнего духа – да так комично, что насупившаяся было Най прыснула со смеху.
Пансион почтенной фру Тройссон оказался милым трехэтажным особняком, расположенным на тихой улочке в пригороде Риборга. До лаборатории отсюда была всего пара кварталов, что не могло не радовать – я планировала экономить и ходить пешком, насколько позволит не по-ньеландски холодное начало зимы. Первый этаж дома занимала гостиная, кухня и столовая, второй был отдан постояльцам, а на третьем проживала сама хозяйка и ее сестра, помогавшая по хозяйству. Перед крыльцом в маленьком палисаднике нес стражу криво слепленный снеговик, безоговорочно покоривший сердце Най. За окном гостиной дрожали огоньки свечей и высилась громада традиционной праздничной ели.
Фру Тройссон, пышнотелая улыбчивая старушка, ждала нас на пороге, гостеприимно распахнув двери. Всем своим видом она буквально излучала радушие и уют. Увидев, что с нами нет провожатых, хозяйка торопливо выскочила на улицу и помогла мне затащить чемодан. А потом напоила нас чаем с морошкой и предложила посидеть с Наайтой, пока я сбегаю в лабораторию. Дочь, утомленная обилием новых впечатлений, отпустила меня на диво легко, соблазнившись хрустящим имбирным печеньем и возможностью вздремнуть у камина в мягком хозяйском кресле. Сказать по правде, я и сама бы не отказалась от такого предложения – спать на узком диванчике купе в обнимку с беспокойно крутящейся и пинающейся Най меня порядком утомило – но начальник предписал сразу по прибытию осмотреть вверенную моим заботам алхимическую установку и убедиться, что все коробки доставлены без происшествий.
К счастью, так оно и оказалось. Хрупкий груз, заранее отправленный морем через порт Венло, был в полной сохранности – ни пятнышка, ни царапинки. Три лаборанта, поставленные под мое начало – старичок-магистр, тощая аспирантка, по всей видимости, проходящая обязательную практику, и молодой великан-полукровка, инженер по сборке – оказались довольно милы и тепло приняли в свой маленький коллектив иностранную девицу. И даже херр Юханессен, заведующий риборгской научной лабораторией по изготовлению лекарственных зелий, показался мне куда более адекватным начальником, чем мой собственный, только и ищущий, как бы взвалить на подчиненных как можно больше неоплачиваемой сверхурочной работы.
Мы оценили время, необходимое на сборку и наладку оборудования, договорились о графике смен, и неожиданно выяснилось, что если вся команда будет действовать слаженно и быстро, мы вполне можем завершить работу еще до праздников. Более того, у нас с Най был реальный шанс успеть на последний поезд, приезжавший в Хелльфаст как раз в канун дня Зимнего солнцестояния. Мысль вернуться домой почти на две недели раньше отведенного срока воодушевляла. Не терпелось приступить к работе, и предчувствия у меня, вопреки всему, были самые радужные.
Для такой хронической неудачницы, как я, в этой поездке все складывалось неожиданно хорошо.
В пансион я летела точно на крыльях. Но разделить радость с Най не получилось – не дождавшись моего возвращения, дочка заснула на диване у камина, подложив под щеку вместо подушки подарок херра Вэттэ. Фру Тройссон вполглаза следила за спящей малышкой, довязывая цветастый шерстяной носок.
Поблагодарив хозяйку за помощь, я унесла Най в отведенную нам комнату. Осторожно, чтобы не разбудить дочь, уложила ее в кровать, укрыла тяжелым стеганым одеялом. Вытащила книжку – кожаный переплет, согретый объятиями Най, казался теплым, почти живым – и положила ее на прикроватную тумбочку рядом с руническим ночником. Полупрозрачный кусок янтаря с выгравированной огненной руной наполнял комнату мягким золотистым светом, от которого даже внутри будто становилось теплее.
Лишившись необычной подушки, дочка беспокойно заворочалась, нахмурила темные брови. И я, повинуясь странному внутреннему желанию, сунула ей под руку ее любимую игрушку. Най довольно вздохнула, прижав жуткую соломенную голову Папы к щеке, и наконец затихла. Можно было не волноваться – теперь она проспит до утра.
Я на цыпочках отошла от дочери и тихонько раздвинула шторы, любуясь ночным Риборгом. Город словно притих в ожидании волшебства приближавшейся ночи Зимнего солнцестояния, которую в Финнхейме называли ночью духов. И где, как не здесь, легко было поверить в древнюю магию самой длинной в году ночи. Здесь, где завеса так тонка и девять миров как никогда близки друг к другу, чудеса, как говорят, случаются сплошь и рядом.
На улице шел снег. Невесомые воздушные хлопья танцевали в воздухе и медленно опадали, укрывая дорожку, крышу крыльца, живую изгородь и стоявшего под нашим окном снеговика невесомой шалью из тончайшего пуха, отчего казалось, будто у нашего круглобокого стражника вдруг появился за спиной белоснежный плащ. Наайте бы это понравилось…
И вдруг захотелось – словно в детстве – выйти из дома и закружиться в такт неслышимой музыке чудесной зимней ночи. Поймать на ладонь снежинку, полюбоваться далекими огнями города, бросавшими разноцветные отсветы на низкие тучи, написать на чистом, еще не вытоптанном снегу все заветные мысли, зная, что через пару десятков минут снег надежно укроет их от чужих глаз белым одеялом. И помечтать – впервые за долгое время позволить себе помечтать – что, может быть, и для меня Риборг припас немного настоящих чудес.
– Что это, милая? – я окинула скептическим взглядом самодельный фонарик из разноцветного стекла, который Наайта протягивала мне на вытянутой руке с самым счастливым видом.
– Фонарик для призыва духов, – поделилась дочь. – Тетушка Тройссон сказала, что это маньяк, который приведет к нам тех, кто потерялся.
– Маяк, – машинально поправила я. – И мы с тобой никого не потеряли, Най.
Легенду о том, что в Финнхейме в ночь Зимнего солнцестояния принято ставить на окна самодельные фонарики, чтобы духи умерших родственников могли найти дорогу домой и провести одну ночь среди людей, я знала из старых сказок. Работало это или нет, было известно одним лишь финнхеймцам, но традиция соблюдалась исправно, и к празднику разноцветные поделки неизменно украшали корпус общежития для иностранных студентов в Хелльфасте.
Впрочем, было у фонариков и более практическое применение. На истории традиционной магии мы вскользь изучали магистерскую работу четы Хольменов, создавших на основе рун и тролльего стекла сильный поисковый артефакт. Прообразом для него, как считалось, послужил самый обычный фонарик для призыва духов, так что отмахиваться от старинных легенд, позволяя дочери творить все, что в голову взбредет – да еще и в Риборге в канун Зимнего солнцестояния – однозначно не стоило.
Я опустилась перед дочерью на колени, заглянула в синие как вода в Озерном краю глаза.
– Такие фонарики, Най, ставят те, кто хочет, чтобы их родные и близкие вернулись домой в ночь Зимнего солнцестояния, – дочь с важным видом кивнула, давая понять, что эта часть легенды ей известна. – Но нам с тобой не нужно никого возвращать. Бабушка с дедушкой сейчас дома в Хелльфасте, и им совершенно незачем ехать сюда, даже если мы очень-очень хотим их увидеть. Разве ты хочешь, чтобы бабушка бросила своих студентов прямо перед важными экзаменами, а дедушка сорвался за тридевять земель, не закончив рейса?
Най замотала головой. Важность работы взрослых она усвоила крепко. Не без скандалов, конечно – первые пару лет после того, как я возобновила учебу и ради поддержки семьи вышла на подработку в ярмарочной палатке с закусками, были сущим мучением. Но со временем нам удалось договориться, и сейчас Най спокойно оставалась в детской комнате, а я каждый день торопилась домой, чтобы все свободное время посвятить любимой дочке.
Я надеялась, что на этом разговор закончится – день выдался хлопотным, мы с риборгскими лаборантами работали за десятерых, чтобы закончить наладку как можно скорее, и теперь все мои мысли были о душе, чашечке травяного чая и мягкой постели – но Най как всегда решила иначе.
– А папа? – упрямо нахмурила брови дочь. – Должен прийти папа и принести счастье, которое ты потеряла, мама.
Ну вот, началось. Как будто мало мне было постоянных оговорок на новой работе из-за подчеркнутой разницы в обращении к замужней «фру» и незамужней «фро», шепотков за спиной о молодой ньеландке, «которая, кажется, не в браке, но с ребенком», и фру Тройссон, зачем-то вбившей себе в голову, что несуществующий «херр Саркеннен» – без вести пропавший моряк дальнего плавания, и бросавшей на «молодую вдову» сочувственные взгляды.
– Най, – я едва удержалась, чтобы не скрипнуть зубами, – если верить сказкам, фонарики призывают только родных и близких. Никакой папа не явится на твой зов, потому что он нам не близкий и не родной. Он чужой, и не принесет нам никакого счастья.
– Но бабушка сказала, что ты всегда такая грустная, потому что мой папа украл твое счастье…
– Никаких «но»! – прикрикнула я. – Бабушка ошибается. А ты – марш в комнату. Можешь забрать поделку с собой и поставить на подоконник, чтобы в комнате стало красиво и празднично. Но я не хочу, чтобы ты забивала голову всякими глупостями, Наайта. Фонарик – это просто фонарик. И он никого к нам не приведет, потому что мы никого не теряли. Нам хорошо вдвоем. Нам никто не нужен.
Дочь молчала – долго, упрямо – а я глядела на темные косички и ясные синие глаза, сверкавшие из-под пушистых ресниц, и у меня разрывалось сердце. Наайта и без того была постоянным напоминанием об ее отце, так почему же ей нужно было еще и поднимать эту тему день за днем, снова и снова? Я давно все решила, я знала, что поступаю правильно, оберегая дочь от болезненных разочарований, которые неизбежно наступили бы, познакомься она с отцом, который бы… прямо сказал, что никакой ребенок ему не нужен. Как сказал мне…
«Это была ошибка, Лиити. Я не собираюсь ломать свою жизнь из-за твоей ошибки».
– Разве тебе плохо со мной, Наайта? – непрошенный вопрос сорвался с губ, и отчаяние, промелькнувшее в голосе, удивило даже меня.
– Нет, мамочка, – едва слышно прошелестела Най, опустив взгляд в пол.
– Ты чем-то недовольна? Я мало уделяю тебе внимания? Ты чувствуешь себя несчастной?
– Нет, мамочка.
Дышать стало чуточку легче. Страшно признаться, но я боялась, что дочь может ответить «да», и я понятия не имела, что с этим делать. Я притянула Най к себе, обняла худенькие плечики, заглянула в глаза.
– Все хорошо, Най?
– Все хорошо, мама, – эхом повторила она.
– И никто нам не нужен. Да?
Спина под моими ладонями дрогнула. Я замерла, ожидая реакции дочери.
Най отвернулась, так ничего и не ответив.
– Поднимайся к себе, – устало вздохнула я, понимая, что не добьюсь больше ничего, кроме очередной ссоры. – Я скоро приду.
Ромашковый чай горчил, горячая ванна не согревала. Вместо того чтобы успокоиться и расслабиться, я только сильнее взвинтила и без того растрепанные нервы. Синие глаза Наайты застыли перед внутренним взором, их взгляд был полон немого укора.
«Нам никто не нужен», – мысленно отвечала я этим осуждающим глазам, но убедить не удавалось даже себя.
Не дождавшись моего прихода, Най забралась в постель и отвернулась к стенке, укрывшись с головой одеялом. Ночник был выключен, но в стоявшем на подоконнике волшебном фонарике, словно в отместку, горел огонек, зажженный неизвестно откуда. Стеклышки причудливо преломляли свет, отбрасывая на стены и потолок разноцветные отсветы, и было бы красиво, если бы хоть одна из нас была в настроении любоваться необычной поделкой. Рядом с фонариком лежала открытая книга херра Вэттэ и набор цветных мелков, которыми Най рисовала в своем альбоме.
Продолжать бессмысленный разговор желания не было. Скинув халат, я легла на кровать, неуютно широкую и явно предназначенную для пары, а не для одинокой девушки. Свежее белье, перестеленное заботливой хозяйкой, пахло морозом и снегом. В любой другой день я бы только порадовалась чистым хрустящим простыням, но сейчас казалось, будто уличный холод проникает в меня, промораживая изнутри и снаружи.
Сердце тоскливо сжалось.
Мне отчаянно не хватало тепла.
Сжавшись под холодным сугробом пухового одеяла, я уткнулась лицом в подушку и тихо-тихо, чтобы ненароком не разбудить Най, всхлипнула.
«Нам никто не нужен».
«Нам никто не нужен».
Глаза противно защипало.
А ведь так хотелось верить, что я неплохо справляюсь. Работаю, чтобы обеспечить нам с Най нормальную жизнь, занимаюсь дочкой. Старательно создаю образ самодостаточной, сильной и ни от кого не зависящей молодой женщины, способной извлечь урок из собственной ошибки и пойти дальше, навсегда запретив себе совершать глупости. Но приходят такие ночи – и все запреты рассыпаются в прах, ломаясь под тяжестью всепоглощающего бесконечного одиночества.
«Мне никто не нужен. Никто…»
Но…
Трудно было признаться себе, как тяжело видеть вокруг счастливые пары и семьи. Как противно выходить из поезда на обледенелый перрон, зная, что никто не будет тебя встречать, тогда как даже ради надоедливой, не умолкавшей двое суток попутчицы из Венло на вокзал приехала целая толпа радостных родственников – взрослые дети, муж-военный, которого, видно, совершенно не раздражала вечная трескотня жены. А я обречена была оставаться одна, потому что однажды уже позволила себе поверить в чудо ночи Зимнего солнцестояния. Но яркая сказка разбилась на тысячу ледяных осколков на следующее же утро, и даже благословение Богини оказалось не в состоянии склеить ее обратно.
Нет, ничто в этом мире не заставит меня еще раз наступить на те же грабли. Я должна была быть сильной ради Наайты. А все остальное… об остальном даже думать не стоило…
Не стоило. Слезы обожгли глаза. Я вжалась лицом в подушку, изо всех сил стараясь не зареветь в голос. Сведенные судорогой пальцы стиснули простынь.
За сдавленными всхлипами и тщетной борьбой с желанием взвыть в голос я не услышала шороха одеяла и тихих шагов. Очнулась лишь тогда, когда Най забралась ко мне под одеяло. Теплые ладошки дочери несмело погладили меня по спине.
Сердце сжалось от боли и нежности. Най, маленькая моя чудесная девочка, отогревала меня, возвращая своим теплом к жизни.
– Не плачь, мамочка, – прошептала она. Я не ответила, боясь, что стоит мне открыть рот, как я расклеюсь окончательно. – Папа найдется, и все будет хорошо.
У меня не было сил спорить. Я повернулась и обняла дочь, уткнувшись заплаканным лицом в темную макушку. И уснула – а наутро, после того как бодрая и, кажется, совершенно не взволнованная ночной истерикой матери Най убежала вниз завтракать, обнаружила на фонарике для призыва духов неумело вычерченные мелом незнакомые руны, перерисованные из подаренной великаном книги. Акварельная иллюстрация с фонариком на подоконнике демонстрировала узор во всех деталях – правда, только с одной стороны, но Наайту это не остановило, и для оставшихся граней она придумала что-то свое. Я торопливо стерла руны рукавом, надеясь, что неизвестный художник не изобразил ничего действительно опасного.
Но было поздно.
Рабочий день начался с препаршивой новости: только что собранная алхимическая установка выдала критический сбой, и пришедший за час до меня лаборант-инженер так и не придумал, как подступиться к поломке. Великан-полукровка с отверткой в одной руке и тряпкой в другой растерянно стоял посреди растекавшейся по полу серебристо-голубой лужи. Тонкая трубка, предназначенная для вывода концентрированной капли вакцины, оказалась безжалостно выбита напором вышедшего из-под контроля пара. Мы кое-как заделали пробоину, очистили пол и продолжили разбираться с поломкой уже вдвоем, а после – вчетвером, но упрямая машина наотрез отказывалась запускаться, как надо.
Мы старались и так, и этак, десять раз перечитали инструкцию, развинтили и снова собрали, казалось, каждую деталь. Ошибки быть не могло. По всем законам алхимии и маготехники установка должна была работать – однако она не работала. Трубы пыхтели, колбы кипели, реагенты засыпались точно в соответствии с рецептом, но на выходе давление неизменно выбивало несколько последних звеньев системы, заполняя комнату едким паром прототипа вакцины от северной лихорадки, которая по весне грозила разразиться новой вспышкой.
Начальник отреагировал на явку с повинной с философским смирением.
– Ну что вы хотите, конец солнечного года, фру… фро Саркеннен. Все устали и мыслями уже не на работе, а вовсю празднуют со своими семьями… – я бросила на херра Юханессена фирменный мамин взгляд, заставив того поперхнуться и пристыжено отвернуться. – То есть я хотел сказать, конец солнечного года. Девять миров находятся слишком близко друг к другу, и магия дает сбои. И если бы не опасения нашей медицинской ассоциации, что лихорадка может прийти раньше весны, мы бы никогда не заставили вас так торопиться. Естественно, из-за спешки возможно всякое… – новый взгляд, новая заминка. – То есть я, конечно, не сомневаюсь в вашей компетенции, фро Саркеннен, но если за сегодня ситуация не изменится, я буду вынужден написать в столичное отделение и срочно запросить их чудо-специалиста. Он настоящий гений по части алхимии.
– А что мешало вам вызвать его раньше? – вырвалось у меня. – И Ушло, кстати говоря, гораздо ближе, чем Хелльфаст.
И правда, вместо того чтобы тащить иностранного алхимика через весь полуостров, проще было сразу написать местному самородку. Но начальник на резкий вопрос только усмехнулся.
– Во-первых, он очень занят. А во-вторых, с вами проще работать, фро, – честно признался херр Юханессен. – Довелось, знаете ли, принимать один из проектов у этого лэра. Он хорош – да, бесспорно – но отличается весьма творческим подходом и несколько… неординарными взглядами на алхимическую науку. А нам был нужен рядовой сотрудник, умеющий работать строго по инструкции. Не в обиду будет сказано, фро. Но, увы, обстоятельства сейчас складываются так, что если гений из Ушло не поможет наладить установку, боюсь, нам придется заказывать новое оборудование взамен привезенного. А значит, вы с дочерью вынуждены будете задержаться еще на три-четыре месяца. Минимум. Извините.
Меня передернуло. Перспектива остаться в Риборге, каким бы милым он ни казался, до самой весны – и новой вспышки северной заразы – вызывала откровенный ужас, и я готова была согласиться даже на двух альтернативно одаренных специалистов, лишь бы командировка поскорее закончилась.
– Никаких обид, – успокоила я расстроенного начальника. – Пишите этому гению. Помощь нам не помешает.
Тем не менее, до приезда хваленого специалиста я честно предприняла все возможное и невозможное, чтобы заставить упрямую установку работать, как надо. Задерживалась допоздна, штудировала книги, любезно предоставленные магистром из моей группы, без конца воспроизводила отдельные этапы алхимического процесса в попытках отыскать поломку. Но все было тщетно. Единственное, чего мне удалось добиться, – отвлечься от унылых мыслей о собственной никчемной жизни и приближающемся празднике вдали от привычного дома. На них просто не оставалось времени. Я приползала в пансион, целовала спящую Най, принимала душ и без сил падала на кровать, чтобы с утра разлепить глаза и продолжить бесконечную борьбу с вредной алхимической установкой.
Пока наконец четвертый день не принес с собой перемены. И они, разумеется, не были к лучшему.
Меня разбудил солнечный луч, безжалостно светивший в правый глаз. С трудом приподнявшись локтях, я сонно огляделась по сторонам, силясь сообразить, где я и почему так светло – и чуть не свалилась с кровати. За окном издевательски сияло северное солнце, а стрелки часов неумолимо приближались к полудню. Я проспала, совершенно бессовестно проспала!
Одеваясь на ходу, я кубарем слетела с лестницы. Най внизу уплетала блины с кленовым сиропом под присмотром фру Тройссон. Я мимоходом обняла дочь, буркнула что-то утвердительное в ответ на вопрос хозяйки – кажется, она предлагала отправить Най вместе с соседскими детьми на какую-то прогулку – и убежала на работу, молясь высшим силам во всех девяти мирах, чтобы начальник не заметил моего отсутствия. Но, как выяснилось, волновалась я зря.
Внимание служащих лаборатории было занято совсем другим.
Первым, что я услышала, войдя в помещение, где располагалась пресловутая установка, был смех. Женский смех – да такой заливистый и звонкий, что я не сразу признала тихую и незаметную аспирантку. При мне она обычно молчала, сосредоточенно уткнувшись в планшет с бумагой, куда записывала показания датчиков. Я и не думала, что она могла так смеяться. Секунду спустя к ней присоединился громогласно хохочущий инженер, а после в общее веселье добавилось интеллигентное покашливание старичка-магистра. Даже забытая установка весело побулькивала кипящим зельем, не пытаясь устроить всем серебристый душ. И я оказалась настолько глупой, что решила узнать, что же так рассмешило моих временных коллег. Хорошо, что хотя бы сделала это тихо, чтобы не привлекать внимания. Потому что стоило мне увидеть, кто сидел в кабинете на моем стуле, меня накрыло…
«Гений, говорите? – вмиг пришло запоздалое осознание. – Лэр-алхимик, как бы парадоксально это ни звучало, неординарные взгляды, полная неспособность работать по инструкции. Конечно. Следовало догадаться, что во всем Скьелле такой бриллиант может быть всего один. Хотя какой из него бриллиант? Скорее уж чистые тролльи экскременты».
Я не видела его, наверное, несколько лет и, честно сказать, предпочла, чтобы так оно и оставалось. И тем не менее, это был он. Лэр Красстен Ноур собственной персоной. Все такой же самодовольный и шумный, способный одним своим присутствием заполнить пространство вокруг себя весельем и смехом.
Он почти не изменился, оставшись все таким же подтянутым и высоким и лишь немного раздавшись в плечах. Светлые глаза – не типично свейландская магическая синь, а обычная голубизна чистого лесного озера – лучились весельем, губы растягивала широкая ухмылка от уха до уха. Длинные волосы топорщились во все стороны, будто иглы. Разве что цвет Красстен в очередной раз сменил. Теперь часть его прядей была выкрашена в ядрено-фиолетовый, контрастировавший с родной темной шевелюрой и импровизированным шарфом из серебристой мишуры. Никого из солидных херров и фро научной лаборатории Риборга это, казалось, не смущало. Как и то, что белые халаты Ноур по-прежнему презирал, предпочитая щеголять в слишком легкой для зимы модной кожаной куртке.
– …а я предлагал превентивно распылять универсальную вакцину, – донесся до меня обрывок разговора. – А Юхан как заладил – побочки, побочки. Будто пара дней чуточку повышенного либидо кому-то мешало!
– Чуточку?! – в голос возмутился инженер, заглушая деликатное смущенное покашливание магистра. – Да я после прошлогодних экспериментов две недели сидеть нормально не мог! А уж в уборной…
– Но это же ради общего блага, – тихонечко возразила аспирантка, густо краснея. – Лучше любовный жар… ну, вы понимаете… чем горячечный. И рождаемость, опять же, повысится. Херр Красстен, – добавила она с чувством, – да вы просто гений.
– Эти б слова да инвесторам в уши.
Я скрипнула зубами. О да, по части любовной горячки лэр Ноур – «херр Красстен» – был настоящим специалистом. Не хватало только начать распылять над полуостровом Скьелле очередную троллью «чудо-вакцину», в разы увеличивая площадь поражения. Как будто в Ньеланде от Красстена Ноура было мало проблем. Да еще и поломка, как назло, способствовала полету мысли безумного гения.
Аспирантка, не подозревавшая о способностях лэра к массовым экспериментам на ни в чем не повинных людях, глупо хихикнула.
– Херр Красстен, если бы у меня была возможность влиять на решение комитета магической академии, я бы дала вам… самый большой грант.
Старый магистр поперхнулся, и мое возмущенное фырканье неприкрытой наглостью разошедшейся лаборантки оказалось заглушено кашлем.
– Что ж, – магистр прочистил горло, – надо признать, идея коллективного иммунитета действительно не так плоха. Но ваша модификация вакцины, лэр Ноур, однозначно требует доработки. Подобные… хм-м… побочные эффекты могут быть крайне нежелательны и даже опасны для некоторых групп населения.
– А я настаиваю, что надо продолжать, – возразила аспирантка. Сладкий тон ее голоса вызывал у меня приступ зубной боли и абсолютное непонимание, почему никто еще не предложил фро пойти в уборную и освежить голову под краном с ледяной водой. – Херр Красстен, я бы хотела написать магистерскую работу на эту тему. Разумеется, только под вашим руководством. Вы ведь не откажете мне в нескольких частных консультациях?
«Ох, милочка, знала бы ты, чем заканчиваются эксперименты херра Ноура…»
– Да легко, – немедленно откликнулся Красстен. – Если, конечно, буду в Риборге. Честно говоря, начальство в Ушло не очень-то радо, что я изменяю военной лаборатории с Юханом. Лихорадка, конечно, зло, но и Свейланд не дремлет. Так что, увы, чиню эту красавицу, – похлопал пузатую колбу с бурлящим реактивом Красстен, – и освобождаю вас, друзья, от строгой ньеландки, которая вам тут жизни не дает. Это же надо – канун Зимнего солнцестояния, а у нее никакого праздничного настроения. Хм-м-м, кого-то мне это напоминает…
Я инстинктивно попятилась.
Бесит! Как же он бесит! И лаборантка тоже хороша – нашла на кого смотреть восторженными влюбленными глазами. Лучше бы работала…
Я помнила Красстена Ноура еще со времен своего недолгого студенчества – несмотря на то, что он учился на два курса старше, лэр был печально известен на весь факультет, университет, Хелльфаст и далеко за его пределами. Мое заочное знакомство с грозой и надеждой современной алхимической науки состоялось еще в старшей школе. Мама, курировавшая группу, в которой училось «альтернативно одаренное чудо, так и придушила бы», и заодно преподававшая у них основы зелий, не уставала жаловаться за ужинами, в красках описывая очередное безобразие, которое учинили лэр Ноур и его безумные приятели. Если у этих историй и была воспитательная цель, эффект они производили прямо противоположный – к моменту поступления я просто жаждала познакомиться с уникальным студентом, который стал для мамы большей головной болью, чем три сына и дочь вместе взятые.
Ноур и правда был гением алхимии – и главным университетским вредителем. Чего он только ни перепортил своими уникальными зельями, которые выдумывал по пять штук в день и тут же синтезировал в компании его бессменной подруги и пособницы Маритты Саами – и зубной протез маминой подруги-преподавательницы, заживший отдельной жизнью в попытке создать ходячий скелет, и мраморный пол в главном здании, на долгую неделю превратившийся в обледенелый каток, и пророщенный паркет в офисе ректора. О количестве взорванных, затопленных, прокопченных и перепачканных неизвестно чем учебных лабораторий и говорить не приходилось. И самое удивительное, что все неизменно сходило лэру Ноуру с рук. Он шел по жизни с легкостью, не волнуясь о мелочах вроде взысканий, отработок и жалоб разъяренных магистров.
А потом так же походя Красстен Ноур разрушил всю мою жизнь.
Ведь это из-за него…
Воспоминания камнем навалились на плечи. Я без сил опустилась на ближайший стул, не находя сил дойти до лаборатории и прервать всеобщее веселье. Красстен и зелья в сочетании всегда приносили одни проблемы, и я чувствовала, что еще немного – и я со всего размаха влипну в очередную порцию неприятностей.
Не в первый раз.
На втором курсе университета я влюбилась. Не в лэра Ноура, упаси Рэйя, нет – рядом с ним постоянно крутилась бойкая девица Саами, и я, в отличие от большинства пустоголовых девиц, не строила иллюзий относительно того, какие отношения связывали этих двоих. Но в веселой компании, которую Красстен собрал вокруг себя, было немало привлекательных лэров и дьесов, помимо обаятельного главного заводилы. И одним из них был лэр Нильс Марксенн.
Красивый, статный, а главное, серьезный, немногословный и ответственный, в отличие от приятелей-раздолбаев. Меня, застенчивую малолетку и к тому же дочку преподавательницы, Нильс знал, но большую часть времени предпочитал не замечать. А я мечтала о нем каждую ночь. По десять раз на дню представляла, как наберусь храбрости и признаюсь ему в своих чувствах, но при встрече всякий раз густо краснела и отводила взгляд. Мне отчаянно не хватало решимости.
Студенческая вечеринка у лэра Берга в ночь Зимнего солнцестояния казалась идеальным вариантом собраться наконец с духом. Приглашения нам достала подруга, от нее же я узнала, что лэр Марксенн тоже будет там. И я, наплевав на страх далеких поездок, решилась. Огромный загородный дом, волшебство зарождающегося солнечного года, отдаленное зарево городского салюта – что могло быть романтичнее для начала красивой истории любви?
Не тут-то было.
Я понятия не имела, кто надоумил Красстена Ноура привезти вместо алкоголя целый набор новаторских чудо-зелий собственного изготовления «для необыкновенно веселого празднования ночи Зимнего солнцестояния, которое вы никогда-никогда-никогда не забудете». И почему вместо того, чтобы ставить эксперименты на специально отобранных самоубийцах, он попросту разлил разноцветные настойки по обычным рюмкам и бокалам. А потом беспечные гости растащили разноцветную гадость по всему дому, оставляя в совершенно не предназначенных для этого местах. Там, где на забытый напиток случайно мог наткнуться кто-то, кто совсем не желал пробовать неизвестное зелье, узнав о существовании которого мама не поленилась бы дойти до высшего ученого совета, лишь бы запретить Красстену Ноуру подходить к алхимическим колбам ближе, чем на километр.
Что ж, обещание чудо-алхимика сбылось – ночь Зимнего солнцестояния действительно оказалась «необыкновенной». И я уж точно «никогда-никогда-никогда ее не забуду». Вот только ничего веселого из этого не вышло.
Остаток вечера и ночь я не запомнила. Проснулась лишь наутро – в чужой комнате с дикой головной болью и мужской ладонью, вольно лежавшей на моем обнаженном животе. Боясь шевельнуться, я осторожно повернула голову – и едва не задохнулась от смущения и радостного удивления. Рядом спал Нильс – мой Нильс – и кажется между нами…
Я скользнула ладонью под одеяло, провела по бедру и стыдливо отдернула пальцы. Осознание окатило меня жаркой волной. Все… произошло. Пусть это вышло совсем не так, как я хотела, пусть я и не помнила ничего из прошедшей ночи, я все равно чувствовала себя счастливой, ведь мой первый раз был с любимым. И на секунду я даже поверила, что вот оно, рождественское чудо, потому что теперь…
Синие глаза с недоумением уставились на меня сквозь темные ресницы, не узнавая.
– Доброе утро, Нильс, – пробормотала я, совершенно не представляя, как надо себя вести благовоспитанной дьессе после ночи, проведенной с мужчиной. – Счастливого нового солнечного года.
– Ты… – Рука, обнимавшая меня за талию, исчезла. Лэр нахмурился, помассировал пальцами виски. Что ж, похоже, зелье Ноура дурно сказалось не только на мне. – Ты… Киис… Мир… Прости, не могу вспомнить…
– Лиити, – подсказала я. Пустота в глазах Нильса тревожила. – Лиити Саркеннен. Мы учимся на одном факультете.
– А, Саркеннен. Да, точно… – протянул он и вдруг скривился, как от острой зубной боли. – Ох, ё, тролли первородные! Ты же дочка нашей магистрессы! Ма-а-атерь троллья…
– Да.
– И мы с тобой… – он покосился на скомканное одеяло. – Ё…
– Да. Ну, я так думаю.
Нильс тихо застонал, откинувшись на подушки. А я поняла – вот он, мой единственный шанс. Сейчас мы поговорим, и лэр Марксенн как приличный молодой человек…
– Слушай, э-э-э, Ми… Лиити…
– Я хотела сказать…
Мы проговорили это одновременно и одновременно замолчали, смущенные неудачным началом.
– Ты первый, – разрешила я. Все же некоторые слова правильнее было услышать от мужчины.
Лэр кивнул с видимым облегчением.
– Слушай, Лиити, надеюсь, ты понимаешь…
«Это ошибка. Зелье. Он, Нильс, не планировал ничего такого и совершенно не желает связывать себя какими-либо надуманными обязательствами. В конце концов, я же добровольно приехала на вечеринку. И Крассово зелье попробовала сама, никто меня не принуждал, наоборот, удержали, когда я с криками потребовала добавки. Более того, он, Нильс, ни о чем таком, разлитом в стаканы, не знал. А значит, вся ответственность лежит на мне. И если я чем-то недовольна – в чем он, конечно же, сомневается, поскольку все его партнерши в один голос утверждали, что он, Нильс, невероятно, нет, просто незабываемо хорош в постели – то это мои и только мои проблемы. Ну, в крайнем случае, Красстена, ведь зелье-то сварил он. А он, Нильс не желает никогда больше вспоминать об этой ночи. И обо мне тоже».
Я смотрела, как мой прекрасный, серьезный, ответственный и, оказывается, вовсе не такой уж немногословный Нильс поспешно собирает раскиданные вещи, и совершенно ничего не понимала. Кивала, улыбалась – «конечно, как скажешь, ты совершенно прав, это просто ошибка» – а сердце сгорало в груди, рассыпаясь безжизненным серым пеплом. Ошибкой было приехать сюда. Позволить себе поверить, что глупая влюбленность может стать чем-то большим. И зелье – проклятое зелье лэра Ноура, которое тот не иначе как по тролльему наущению притащил на злосчастную вечеринку – конечно же, было главной моей ошибкой.
– Лиити, – молодой лэр Марксенн обернулся в дверях. По его красивому породистому лицу пробежала тень беспокойства. – Надеюсь, у тебя хватит сознательности не сту… жаловаться магистрессе. Я не хочу проблем в университете из-за случайной по… связи с малолетней дев… студенткой. И… предупреждаю, я буду все отрицать. Ты ничего не помнишь, я ничего не помню – а значит, ничего и не было. Если хочешь обвинить кого-то, не забывай про Красстена и его чудные экспериментальные зелья. Он все равно выкрутится: у него старший брат – мэр Хелльфаста. Уверен, Ноур-старший заплатит неплохие отступные, чтобы этот хр… досадный инцидент остался в прошлом. А меня оставь, пожалуйста, в покое. И без обид. Это все зелье.
– Конечно, – ровно откликнулась я. – Зелье. Без обид. Никаких проблем.
– Рад, что ты понимаешь, – Нильс улыбнулся с видимым облегчением, взъерошив густую черную шевелюру. – Счастливого нового солнечного года, Ки… Лиити. Подожди десять минут, прежде чем выходить. Не хочу, чтобы нас видели вместе.
Я выполнила просьбу лэра Марксенна и никогда больше его не беспокоила. Ходила в университет, старалась пореже появляться в людных общих залах, чтобы ненароком не наткнуться на компанию лэра Ноура. Ночами тихо оплакивала несбывшиеся мечты о женском счастье и отмалчивалась в ответ на настойчивые попытки мамы и подруг выяснить причины столь внезапных перемен в моем настроении. А когда осознала, чем именно обернулась поездка в загородный дом лэра Берга, было уже слишком поздно что-либо делать…
Одно из этой истории я вынесла четко – с зельями Красстена Ноура лучше не связываться. Никогда. Любой ценой.
Но жизнь, словно в насмешку, с завидным постоянством сталкивала нас снова и снова. Меня, Ноура, зелья.
И вот опять…
– Да не парьтесь вы, – с нездоровым энтузиазмом провозгласил Ноур. – Мне эту штучку починить – пять минуточек. Оглянуться не успеете, как все заработает.
Я подскочила на стуле как ошпаренная. Перед глазами сменяли друг друга картины, одна другой ужаснее. Вот Ноур жизнерадостно копошится в сложном механическом нутре, и установка, еще недавно работавшая почти так, как надо, вспыхивает и рассыпается ядовитым пеплом. Алхимический гений разводит руками, а меня, как главную ответственную, запирают в Риборге до весны, пока хелльфастская лаборатория не пришлет новый комплект оборудования. Или еще хуже: Ноур легким движением руки изменяет выбранную схему, и вместо необходимого лекарства алхимическая установка начинает бесконтрольно распылять зелье, вызывающее у жителей Риборга временное помутнение рассудка и повышение либидо, а меня, как главную ответственную, заставляют варить антидот от неизвестной науке отравы в окружении трех взвинченных лаборантов. Хотя нет, варить заставляют Красстена, а меня назначают его бессменной и единственной ассистенткой.
Катастрофа.
– …а пока я вожусь с колбами, можете попробовать мою замечательную чудо-настойку на травах. Привез из самого Ушло. Пальчики оближешь!
Настойку? О нет-нет-нет…
– Нет! – я ворвалась в лабораторию разъяренным смерчем. Оттеснив Красстена, уже вознамерившегося приблизиться к драгоценной установке, я выхватила из его рук темную бутылку и на глазах у изумленных коллег вылила содержимое в раковину. – Никогда! Никогда! Никогда не берите из его рук напитки!
Старик-магистр, аспирантка и инженер уставились на меня с одинаковой смесью непонимания и ужаса. На вытянувшихся лицах отчетливо читался немой вопрос, какой злобный дух внезапно вселился в хмурую неразговорчивую ньеландку, в одно мгновение превратив ее в разъяренную хульдру.
– Фро Саркеннен, а мы вас уже и не ждали, – кашлянул магистр, недовольно покосившись на опустевшую бутылку чудо-настойки в моих руках. – Позвольте представить нашего гостя. Лэр Ноур буквально час назад прибыл в Риборг скорым поездом из Ушло…
– Саркеннен? – взгляд синих глаз замер на моем лице. Красстен недоуменно наклонил голову, но уже в следующее мгновение расплылся в широченной улыбке, излучавшей неподдельное облегчение и счастье. – А, Лии! Не сразу узнал тебя с этим цветом волос.
Не обращая внимания на радость гения-алхимика, я поискала взглядом следы недолгого пребывания Ноура в лаборатории. На столе обнаружились еще две кружки с подозрительного вида жидкостью.
Зато Красстена было не остановить. Сообразив наконец, что я делаю, он зачем-то взялся мне помогать и вылил в раковину воду для полива цветов. Потянулся было к колбам с реагентами, но прежде чем сто миллилитров концентрированной кислоты оказались в водопроводе, я мертвой хваткой вцепилась в запястье лэра.
– Ты что творишь, идиот? – прошипела я. – Что, пары экспериментальных зелий последние мозги отбили?
– Так ведь сначала вода, потом кислота, – ухмыльнулся Ноур. – Не боись, все по заветам нашей любимой магистрессы.
«Хорошо, – мелькнула в голове исполненная невольного уважения мысль. – Не идиот, раз по одному только виду прозрачной маслянистой жидкости распознал находящееся внутри вещество. Но очевидно опасный для общества вредитель. Что, в общем-то, куда хуже».
– Поставь колбу на место, Ноур, – я обожгла его фирменным маминым взглядом. Но на гения альтернативной алхимии это не произвело должного эффекта – лишь нахальная улыбка стала шире. – Ни к чему не прикасайся. Отойди в центр комнаты и подними руки так, чтобы я их видела. Тебе ясно?
– Лии, – вместо того, чтобы выполнить мою просьбу, Красстен скорчил горестную мину и шагнул еще ближе. – Милая Лии. Неужели ты все еще дуешься за тот случай с зельем? Сколько прошло – четыре года? Пять? Шесть? К тому же, никто ведь не пострадал.
Я открыла рот, собираясь разразиться возмущенной тирадой – и тут же закрыла. Нет, у меня просто слов не находилось, чтобы описать эту возмутительную наглость. «Не пострадал!» Да я, испытав на себе его альтернативную одаренность, месяц жить нормально не могла! А жар, учащенное сердцебиение и критическая нехватка кислорода при виде отдельных личностей, не умеющих держать зелье в колбе – что это, как не страдание? И я еще не говорила о папином корабле…
В груди закололо. Я почувствовала, что задыхаюсь – но на этот раз уже от возмущения, мешавшего сделать глубокий вдох. Щеки горели – как любая природная блондинка, я вспыхивала быстро, и сейчас лицо, верно, уже пошло красными пятнами. А все он, Ноур, виноват.
Источник всех моих бед горестно развел руками, обратившись к недоумевающим лаборантам.
– Ох, вы даже представить себе не можете, какая тогда вышла история! – патетично проговорил он. – Потрясающая! Уникальная! Прямо как в древних легендах. Однажды в суровую летнюю пору наш Хелльфаст подвергся нападению обезумевших морских дев маар-рё, которых натравили на отважных ньеландских моряков коварные свейландские агенты в попытке ликвидировать самого перспективного политика нашей страны и разрушить устои ньеландской государственности…
Публика дружно охнула. Я закатила глаза – рассказчиком Ноур был отменным, если бы только не врал через каждое второе слово.
– К счастью, мы с моей лучшей подругой, талантливейшей Мариттой Саами – теперь уже льерой Мариттой Ноур, женой моего любимого и единственного брата, кстати говоря – вовремя вмешались в происходящее и разрушили жестокий план противника. Мы, не щадя себя, бесстрашно ринулись в море на помощь терпящим бедствие морякам, попавшим в ловушку обольстительных морских дев, имея с собой лишь храбрость, решительность и маленькую колбу необыкновеннейшего зелья. Да-да, зелья, – он наставительно поднял палец, и лаборанты как завороженные затаили дыхание, увлеченные рассказом, больше похожим на моряцкие байки, которые мой папа рассказывал Най перед сном. – Уникальная экспериментальная разработка, позволявшая образовывать стойкую связь с тем, кто предназначен ему судьбой и запретной – для людей – магией троллей. Мы прорвались на обреченный корабль и сделали все возможное и невозможное, чтобы каждый человек на борту принял по капле. Я несколько раз едва не поплатился жизнью и честью, пытаясь обуздать обезумевших моряков. Но к счастью… нам удалось. Морские девы уплыли ни с чем, и их разочарованный вой еще три дня разносился над заливом, пугая чаек, а корабль целым и невредимым вернулся в порт, где рукоплескали восторженные свидетели этой эпической битвы…
– Херр Красстен, вы настоящий герой! – с чувством воскликнула аспирантка, мало что ни аплодируя бреду, который Ноур щедро лил в уши подневольным слушателям. – Я и подумать не могла…
Красстен шутливо поклонился.
– И вот, – закончил он уже гораздо спокойнее, – после того, как мы защитили город от морских дев и обезвредили иностранную шпионку, я так надеялся на награду. Благосклонность прекрасной девы, нежный поцелуй, – преисполненная решимости аспирантка вскочила на ноги, намереваясь выполнить просьбу «героя», но Красстен даже не посмотрел в ее сторону. – Но бесподобная Лиити Саркеннен, чьи ясные глаза поражают молниями, а маленький кулачок бьет больнее копья, белокурая небесная дева, о которой я тайно вздыхал еще в университете, разбила мне сердце, отказав тридцать восемь раз – по одному на каждый день месяца, пока я тщетно пытался привлечь ее внимание. А в выходные, представьте, даже по два. Потому что «зелье», видите ли. И где справедливость? Где она?
Четыре пары глаз уставились на меня так пристально, словно хотели прожечь не одну дыру, а сразу восемь – для верности. Я нервно поежилась, плотнее запахнувшись в длинный кардиган, как будто теплая шерсть могла защитить меня от неприязненных взглядов.
– Как вы могли, фро! – воскликнула аспирантка с неподдельным негодованием. – Да еще и в вашем, хм… незавидном положении…
Ноур картинно развел руками.
– Вот и я задаюсь этим вопросом. Пять лет уже прошло, а до сих пор гадаю. За что, Лии, за что?
Я скрипнула зубами. Гадает он, как же. И часа не прошло, как приехал, а уже нашел восторженную обожательницу, которая явно не прочь скрасить недолгое пребывание гения в Риборге. Пять лет задавался вопросом, ага. Так я и поверила.
– Херр Красстен совершил настоящий подвиг, – аспирантка обвиняюще посмотрела на меня. – А вы!..
– Нехорошо, фро, нехорошо, – хохотнул инженер и со значением приподнял густые брови. – Герой заслуживает награды.
И я не выдержала.
– Да врет он все! – чья-то кружка, которую я все это время бессознательно сжимала в руках, с силой опустилась на столик. Послышался треск ломающейся обожженной глины. Я вскинула руку и с изумлением уставилась на оставшуюся в ладони круглую ручку. Остатки чашки украсили собой столешницу. Магистр кашлянул с отчетливым недовольством. Мне стало еще паршивее. – Все было совсем по-другому! А Ноур... ваш драгоценный херр Красстен вывернул все так, будто он... Он... А я...
– Лии...
Хрупкий самоконтроль раскололся, словно чашка пожилого магистра. Я совершенно непрофессионально всхлипнула и, не обращая внимания на взгляды коллег и Красстена, дернувшегося ко мне, выбежала из лаборатории, словно по пятам за мной гналась стая обезумевших духов-пииру.
Архив академии, опустевший в преддверии праздников, радушно принял меня в объятия паутины и книжной пыли. В дальней секции среди подшивок старых газет я могла спрятаться от расспросов коллег и избежать внимания Ноура – больше следования правилам внутреннего распорядка Красстен презирал только чтение научных трудов и шарахался от библиотек, как тролль от солнечного света. К тому же, я справедливо опасалась, что если задержусь в лаборатории еще хотя бы на десять минут, одной сломанной кружкой дело не обойдется. Следующую я точно разбила бы уже о голову гения-алхимика. И тогда…
Нет, с растрепанными нервами надо было срочно что-то делать.
Заголовки статей в пожелтевших изданиях прошлого века – «Гутгин в доме: проклятие или благо», «Открытое гномами сверхглубокое месторождение серебра спровоцировало обвал на рынке ценных металлов», «Мой корабль провалился за грань девяти миров. Сенсационный репортаж со скандальным исследователем Лейвом Сульбергом» – не давали ответа. Зато можно было выместить на толстых стопках теснящуюся в груди злость, от души выбив пыль из полуистлевших страниц. После, уже успокоившись, я нашла силы заняться делом – отыскала несколько книг по маготехнике и способам лечения северной лихорадки. В конце концов, если починить проклятую установку, Красстен уберется восвояси ужасать финнхеймских столичных девиц, а мы с Най тихо вернемся в Хелльфаст. И злосчастная поездка в Риборг встанет в дружный ряд всех прочих неудач, а я никогда-никогда-никогда больше не соглашусь на подобную авантюру.
Так, попеременно укоряя себя за дурные решения и пытаясь определить по старым чертежам причину поломки, я просидела в архиве, как показалось, до позднего вечера. Но когда таки решилась выбраться из пыльного подвала, оказалось, что низкое северное солнце едва скрылось за горизонтом. Из приоткрытой двери лаборатории доносились оживленные голоса и смех – Красстен увлеченно пересказывал финнхеймцам очередной невероятный эпизод бурной жизни в Ушло. Установка так и стояла без дела – но это все же было лучше, чем если бы гений альтернативной алхимии реально взялся за ее починку.
Тихой мышкой прошмыгнув мимо, я направилась к кабинету начальника лаборатории.
– Херр Юханессен, – заявила я прямо с порога, – мне нужно поговорить по поводу специалиста, вызванного вами из Ушло.
– Во-первых, добрый день, фру… фро Саркеннен, – несколько недовольно отозвался начальник, не отрываясь от разложенных на столе бумаг. – Прошу, садитесь.
– Я не отниму у вас много времени, херр Юханессен. Я лишь хотела сказать, что лэр Ноур – не лучший кандидат для решения возникшей проблемы с установкой. При всем уважении, он абсолютно не компетентен в вопросе медицинской алхимии и может скорее навредить, чем помочь. Речь идет о здоровье людей, а у него идеи одна другой безумнее, – я поежилась, еще раз представив распыляемую над городом чудо-вакцину, «усовершенствованную» Ноуром. – И… я отказываюсь с ним работать. Это все.
– Вы сами согласились, чтобы я вызвал специалиста из столицы, – обиженно буркнул начальник. – А теперь предлагаете отослать его обратно?
– Нет. В смысле, да. В смысле, вы же знаете Ноура, судя по словам местного инженера. Он ни с кем не может сработаться. Гений… Да ему лишь бы развлекаться и байки травить, а на работу времени нет.
– Так направьте его энергию в нужное русло, фро Саркеннен. Как я понял, опыт у вас есть.
– Да какой такой опыт? – взорвалась я. – Вы про ту давнюю историю с зельем, что ли, которую он переврал и приукрасил? Да тогда у него все случайно получилось! И побочные эффекты… Мы с мамой месяц пытались усадить его за алхимическую установку, чтобы заставить сделать антидот, а то от побочек…
Начальник поднял голову и изучающе посмотрел на меня, раскрасневшуюся, возмущенно сжимавшую и разжимавшую кулаки. Во взгляде мелькнуло что-то вроде сочувствия.
– Фро Саркеннен, – проговорил он, – Думаю, на сегодня ваш рабочий день окончен. Вы очевидно не в настроении. Идите домой, пока вконец пылью не заросли. И передайте, пожалуйста, Гретте, что в архиве не мешало бы навести порядок.
Я оглядела себя с недоумением и действительно обнаружила на рукаве пыльный след и прилипший кусок паутины. Щеки вспыхнули. Да, хороша же я, что разгуливаю по серьезному научному учреждению в таком виде.
– Даю вам два дня выходных, фро, – увидев мое смущение, смягчился начальник. – Сходите на ярмарку, проведите время с дочкой. Повеселитесь, в конце концов.
Предложение херра Юханессена больше походило на отстранение от дел, чем на заслуженные отгулы. Отослать строптивую «фро» прочь, предоставив новоприбывшему чудо-алхимику полный контроль над лабораторией и установкой – отличная идея, ничего не скажешь. А мне потом разгребать последствия этой починки.
– Но… – попробовала было возразить я. – Но я…
– Ни слова больше, Лиити. Хорошего дня.
Дома никого не оказалось. Внутри всколыхнулась было тревога за Най, но я вовремя вспомнила, что фру Тройссон говорила о дневной прогулке. Кажется, на ярмарку вместе с детьми соседки.
«Вот и прогуляемся, – подумала я, предвкушая радость Наайты от редкой возможности провести время вместе. – Все точно по рецепту херра Юханессена».
Риборг, расположенный на далеком севере среди заснеженных холмов, по сравнению с Хелльфастом казался мне совсем крошечным. Я честно ожидала, что городская ярмарка тоже окажется ему под стать – несколько миленьких палаток, торговавших местными деликатесами и поделками финнхеймских мастериц, лавка со сладостями, украшенный фонариками парк. Но все оказалось совсем иначе и, честно признать, куда красивее, чем мне представлялось.
Центральная ярмарка была полна людей и удивительных существ из всех девяти миров. Жителей и гостей города не пугала ни холодная погода, ни рано сгустившиеся сумерки. Тьму разгоняли рунические гирлянды, натянутые между многочисленных палаток, а падавший с неба снег таял в ароматном паре жаровен и котлов с пряным вином. На почетном месте посреди площади перемигивалась разноцветными огоньками величественная ель. По темной глади замерзшего озера и узкому каналу местной речушки весело скользили резвые остроносые коньки. Всюду слышался смех и добрые пожелания счастья в наступающем новом солнечном году.
Я двинулась вдоль торговых рядов, в нерешительности оглядывая проходящих мимо людей. Поиск Най превратился в почти непосильную задачу – попробуй, отыщи в пестрой веселящейся толпе маленькую темноволосую девочку, да к тому же шуструю, точно бельчонок. К своему стыду, я понятия не имела, как выглядели наши временные соседи по улице, в чьем дворе Най каталась на санках и лепила снеговиков. Фру Тройссон должна была пойти с ними, но крепких светлокосых старушек вокруг было не меньше, чем детей.
Чья-то рука опустилась на плечо. Я вздрогнула, развернулась – и нос к носу столкнулась со своим персональным кошмаром.
– Ноур, – холодно процедила я, окидывая его недовольным взглядом. – Ты-то что здесь забыл?
– Так ярмарка же, – лэр бесхитростно улыбнулся. – Праздник скоро. Гретта позвала всех покататься на коньках.
Губы непроизвольно дернулись в горьковатой усмешке. А ведь мне финнхеймцы представились по фамилиям, будто заранее устанавливая приемлемую между временными коллегами дистанцию. Но гениальному Ноуру, разумеется, не было дела ни до какой субординации и профессиональной этики.
– Ну так иди, куда шел, – я дернулась, сбрасывая чужую руку. – А меня оставь, пожалуйста, в покое.
Широкая улыбка немного увяла.
– Лии, – вместо того, чтобы выполнить мою просьбу и убраться восвояси, Красстен, напротив, шагнул ближе, заглянул в глаза. – Да ладно, чего ты дуешься? Неужели все еще из-за той древней истории с зельем? Или тебе рассказ не понравился? Ну, приукрасил я самую чуточку, для красоты, так сказать, и что с того? По сути-то все верно получилось. Город спасли, злодеев наказали. И ты… отказала мне тридцать восемь раз. А магистресса, сама знаешь, за это зелье меня чуть со свету не сжила. Волком смотрела…
Я не преминула продемонстрировать Ноуру, что тоже прекрасно умею копировать мамин взгляд, которым она одаривала особенно изобретательных по части отговорок студентов.
– Ой, сдаюсь-сдаюсь, суровая, но справедливая дьесса Саркеннен! – лэр картинно поднял руки. – Учил, но забыл. Колба сама взорвалась. А извинительную записку утащил домовой-катти и потом полночи заливался слезами, читая этот непревзойденный шедевр эпистолярного жанра. Но я обязательно изловлю этого мерзавца! – заметив, что я остаюсь подчеркнуто равнодушной к его кривляньям, Ноур поскучнел. – Лии, не дуйся. Это просто шутка.
– Не смешно.
– Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? Хочешь, пойдем с нами на каток. Ну или тролль с ним, с катком, поехали кататься на собачьих упряжках. Всю жизнь мечтал попробовать.
– Нет.
– Тридцать девятый раз! – патетично воскликнул Красстен. Вокруг послышались шепотки, и, оглядевшись украдкой, я заметила, что представление Ноура собрало вокруг нас приличную толпу зевак, жаждущих полюбоваться отвергнутым поклонником и капризной девицей. – Еще один, и мое сердце будет безвозвратно разбито. Ах, не будь со мной так жестока!
– Поцелуй ее! – крикнул кто-то.
Предложения посыпались лавиной.
– Прокати на санях!
– А может, лучше меня? Я тут стою вся согласная! Бери!
– Звездочку с неба достань!
– Да ну этих мужиков! Небось, знатно нагадил, что так извиняется. Ишь, смотри, даже нос покраснел.
– Да это от холода, фру Карсоннен. Ну что вы, в конце концов…
– Целуй!
– Взасос!
– А вот в наше время…
Вцепившись в подбитый мехом воротник кожанки, я потянула Ноура на себя, закрываясь им от жадных взглядов разошедшейся толпы.
– Что за представление? – прошипела я ему в ухо. – Что за цирк ты тут устроил?
– Да не парься, погалдят и разойдутся. Весело же.
– Нет!
– В сороковой раз! – возопил Красстен, и я едва удержалась от желания врезать ему чем-нибудь тяжелым.
– Зачем только ты приехал на мою голову? Мало было проблем с установкой, так теперь еще и ты позоришь меня на весь город.
– Подумаешь, установка, – лэр небрежно отмахнулся. – Техника меня боится. Да я все налажу на раз-два. Отчитаешься перед Юханом и спокойно поедешь домой с премией в кармане.
– Премией, скажешь тоже, – я обреченно вздохнула и мысленно пообещала себе никогда-никогда-никогда больше не покидать Хелльфаст. – Ноур, давай договоримся так. Ты развлекаешься и веселишься, как тебе вздумается, в лаборатории ни к чему даже пальцем не прикасаешься, я тихо чиню установку, и мы тихо расходимся. Согласен?
– Лиити, слушай…
– Мама! Папа! – до боли знакомый детский голос оборвал Красстена на полуслове.
Я обернулась и увидела Наайту, со всех ног бегущую к нам.
– Ничего себе поворот, – присвистнул кто-то.
– А я сразу сказала – они женаты. Так только мужья извиняются, когда деньги на пряное вино спустили вместо того, чтобы жене с дочерью пряников купить. Говорила же?
– Говорили, фру Карсоннен, говорили.
К тому, что произошло дальше, я оказалась не готова даже сильнее, чем окружившие нас зрители.
Красстен широко распахнул руки, и Най, совершенно проигнорировав стоявшую рядом меня – ее родную мать, между прочим – бросилась Ноуру на шею. Тот подхватил взвизгнувшую от восторга девочку и без видимых усилий подбросил в воздух, чтобы тут же поймать в крепкие объятия – так, словно имел на это какое-то право. А Най – моя Най – рассмеялась, прижавшись румяной щечкой к белому мохнатому воротнику – так, будто лезть обниматься к незнакомому мужчине, только что встреченному на улице, было чем-то правильным и естественным.
Ну уж нет!
– Ноур! – Вцепившись в шубку дочери, я с силой потянула ее на себя, вырывая из чужих рук. Най вскрикнула, но на этот раз не от радости – похоже, я слишком крепко стиснула тонкие плечики. – Не смей прикасаться к чужому ребенку, или я подам на тебя заявление в полицию!
Объятия разжались – скорее от неожиданности, чем из-за моей угрозы. Я попыталась подхватить дочь и прижать к себе, но Най ловко вывернулась, прижимая к груди самодельный фонарик с зажженной свечкой, который зачем-то притащила с собой на ярмарку.
– Наайта! – говорить спокойно не получалось, меня трясло от возмущения и злости. – Это чужой дядя. Разве я не учила тебя, как вести себя с незнакомыми людьми?
– Это не чужой дядя, – дочь упрямо поджала губы. – Его зовут Красс, он хороший. Мы с ним давно познакомились, когда я была на работе у бабушки. Он играл со мной и учил всяким штукам. Было весело. А еще он похож на Папу, правда же?
Опустив на снег мешавший фонарик, Най вытащила из-за пазухи любимую куклу и с гордостью продемонстрировала мне. Почти против воли я перевела взгляд с самодельного чудовища на Красстена и вынужденно признала, что да, сходство действительно было. Возможно, куклу дочь сделала под впечатлением от встречи с новым знакомым, а может, это было не более чем случайным совпадением. В конце концов, на пустоголовое соломенное чучело, которое принято было сжигать в первый день весны, Ноур походил ничуть не меньше.
– То, что дядя похож на твою куклу, Най, – устало проговорила я, – не делает его менее чужим. И ваше недолгое общение на бабушкиной работе тоже.
– А по-моему, я, можно сказать, готовый член семьи, – бессовестно встрял Красстен. Дочь просияла, найдя союзника в лице наглого лэра. – Наайти, счастье мое, дай-ка мне на секундочку своего прекрасного принца.
Я попыталась удержать Най от ошибки – никогда-никогда-никогда нельзя ничего давать или брать из рук Красстена Ноура – но куда там. Из бездонной сумки через плечо прямо у меня на глазах лэр достал крохотную колбочку с зельем и опрокинул на соломенную голову Папы. Растрепанная шевелюра игрушки немедленно окрасилась в черно-фиолетовый цвет. Я нервно дернулась к Най, справедливо опасаясь, что алхимический шедевр может обладать еще какими-нибудь непредсказуемыми эффектами, но на этот раз, кажется, обошлось – в колбе оказался обычный краситель.
Зато на дочь простенький алхимический фокус произвел неизгладимое впечатление.
– Похоже! Похоже! – восторженно взвизгнула она, забирая игрушку. – Папа теперь совсем-совсем как ты! Папа-Красс, папа-Красс! – Най захлопала в ладоши, радуясь придуманному для Ноура прозвищу. – Настоящее волшебство! Ух!
– Капля краски и бездна самомнения, – буркнула я себе под нос.
– Не будь букой, Лии, – усмехнулся Ноур, каким-то невероятным образом услышавший мое возмущение. – Видишь, все счастливы.
Я вскинула голову и поймала его насмешливый взгляд. Красстен от души наслаждался сложившейся ситуацией. Да и Най выглядела довольной, найдя в великовозрастном балбесе друга и сообщника по шалостям, которые так не нравятся строгой и правильной маме. А мамино мнение, разумеется, никого не интересовало.
– Ноур, – стиснув зубы, чтобы удержаться от грубостей, уже готовых сорваться с языка, почти пропела я, – кажется, ты куда-то шел? Фро Гретта наверное тебя уже заждалась, так что не смеем задерживать. Наайта, собирайся, нам пора домой.
Красстен сделал вид, что не услышал. Дочь – тоже.
– А я умею делать магию, – похвасталась она, показывая лэру фонарик. На разноцветных стеклышках вновь появились начерченные мелом символы – похоже, после первого вечера интерес Най к рисункам из старой книжки не пропал, а лишь усилился. – Смотри, я научилась рисовать руны как самая настоящая финнхеймская девочка.
Сердце кольнула обида. Мне Наайта об этом не рассказывала. Конечно, в последние несколько дней мы толком не общались, но я полагала, что всегда буду первой, с кем дочь поделится новыми увлечениями. Но стоило появиться Ноуру, как Най, забыв обо всем, побежала к нему.
– А что, забавно, – с важным видом прокомментировал лэр. – Руна поиска, руна пути – отличный выбор для фонарика, счастье мое, – Наайта заулыбалась от уха до уха, довольная комплиментом. – А вот эта часть прямо удивительно хорошо получилась. Сложная руна мирового древа, ну ничего себе…
– Най, милая, – бросив на Красстена злобный взгляд, молчаливо призывавший не подначивать к опасным шалостям чужого ребенка, я опустилась на корточки перед дочкой.
Я попробовала забрать из рук дочки фонарик, чтобы стереть тревожащие меня символы – мировое древо почему-то пугало сильнее других – но Най отдернула руку и посмотрела на меня обиженно и сердито.
– А Красс сказал, что все «прямо удивительно хорошо», – проговорила она, копируя интонации лэра. – Ему понравилось. Он меня хвалит, а ты только и делаешь, что ругаешь и хочешь все испортить. Я читала про руны, мама, и все нарисовала как раз правильно, чтобы получилась настоящая магия, – отвернувшись от меня, она гордо подняла фонарик на вытянутой руке, демонстрируя Красстену разрисованные стекляшки. – Вот!
Свечка, покачивавшаяся внутри на подвижном поддоне, вдруг полыхнула нестерпимо-ярким светом, и силуэт девочки с фонариком в руке растворился в белой вспышке. Пораженная, ослепленная, я сработала на чистых инстинктах – дернулась вперед, туда, где должна была стоять дочка, и, нащупав мохнатый рукав, с силой дернула на себя, вытаскивая Най из эпицентра непонятной магии. Вышло неловко – потеряв равновесие, мы обе перекувыркнулись через головы и распластались на заснеженной дорожке.
– Най! – от неудачного приземления картинка перед глазами расплывалась, и я разглядела рядом с собой лишь спину в белой шубке и лежавшую на снегу ярко-красную шапочку с помпоном. – Най, ты в порядке?
Плечики, укрытые густым белым мехом, вздрогнули. А в следующее мгновение дочь вдруг подскочила на месте, схватила упавшую шапочку и бросилась прочь.
– Най!
Я ринулась за ней, врезавшись в толпу зевак яростным темным смерчем. Люди расступались слишком медленно, и приходилось работать локтями, чтобы пробираться все дальше, туда, где мелькал между спинами красный помпон на вязаной шапочке. Догнать, остановить, успокоить… Со странной магической вспышкой и Ноуром можно будет разобраться позже. Главное сейчас – Най.
Дочь бежала быстро, не разбирая дороги. Маленькая, шустрая, она легко проскальзывала между прохожих, все глубже забираясь в лабиринт лавок, лотков и палаток. Дважды мне казалось, что я почти настигла ее, но всякий раз она уворачивалась, оставляя меня растерянно сжимать воздух.
– Най, постой!
Она никогда раньше так не убегала…
Помпон пропал из виду – лишь колыхнулся полог ближайшей палатки, куда Най юркнула через рваную прореху у самой земли. Пришлось оббежать кругом в поисках входа, но когда я наконец откинула тяжелую ткань и ворвалась внутрь, не слушая вопли недовольного гнома-торговца, дочери уже не было. Я лихорадочно зашарила взглядом по прогуливавшимся горожанам. Налево… Нет, кажется, направо…
Несколько сотен шагов – и я уткнулась в темный тупик между двумя неплотно примыкавшими друг к другу домами. Вокруг не было ни души. Позади меня веселилась и гуляла ярмарка, здесь же царил мрак – опасный, густой. Сердце сжалось.
– Най! Най, ты здесь?
Тишина.
Подавив панику, я шагнула во тьму, обшарила стены. Ничего – ни дверей, ни люков, лишь два окна в недосягаемой высоте да хрустящий нетронутый снег под ногами. Если Най и забежала сюда, она, скорее всего, развернулась и пошла обратно. Мы разминулись… да, наверняка так и вышло.
Я бросилась назад.
Поворот, палатка, еще поворот. Показалось, что в тридцати шагах от меня на другом берегу узкой речушки, пересекавшей площадь, мелькнул кончик вязаной шапки. Воспрянув духом, я со всех ног побежала туда.
– Най, пожалуйста!
Изогнутый мост встретил меня шквальным снежным залпом – раскрасневшиеся мальчишки и девчонки по обе стороны сражались друг с другом, опустошая окрестные сугробы. Один снежок угодил прямо в лицо, и кое-как отряхнувшись и проморгавшись, я вновь продолжила поиски девочки в красной шапочке.
Но Най уже не было.
Ее не было среди игравших детей, не было у дальней палатки со сладостями, не было у гранитных перил, ограждавших реку, не было внизу среди катавшихся на коньках горожан. Приметный красный помпон пропал из виду. Каким-то невероятным образом проскочив через мост, девочка растворилась в толпе.
Из груди вырвался болезненный горький вскрик. Дети на мосту испуганно замерли, глядя во все глаза на странную взрослую фру, размазывавшую по лицу снег вперемешку со слезами.
– Вам больно, фру? – наконец спросил один из мальчишек. – Извините, мы не специально, правда-правда.
– Все в порядке, – машинально ответила я. – Ты не видел девочку лет шести? Темные косички, красная шапочка. Она пробежала через мост.
– Не-а, – помотал головой мальчишка. – Не было никого, фру. Только мы.
– Точно? Это очень важно. Она потерялась.
– Точно, – откликнулись несколько разрозненных голосов. Дети обступили меня, маленькие лица светились желанием помочь. – Мы бы заметили. Посмотрите на ярмарке, фру. Или у палатки со сладостями. Или у елки – туда всех потеряшек отводят, мне мама говорила.
– Спасибо, спасибо, – пробормотала я, снова изучая взглядом толпу.
– Вы не волнуйтесь, фру, – серьезно проговорил первый мальчик. – У нас в Риборге никто не теряется, мы же не в Свейланде. Она непременно найдется.
– А мы, если увидим, скажем ей, чтобы шла домой, – поддержал друга круглощекий серокожий малыш, больше похожий на тролля, чем на человеческого ребенка. – Вы где живете, фру?
Я сбивчиво назвала адрес. Дети закивали, обещая мне, что непременно поищут Наайту с Баугаттен. Но страх, холодной рукой сдавивший горло, шептал, что они никого не найдут.
Прошел не один час изматывающих поисков, но я все еще не собиралась сдаваться. Вернулась к злополучной палатке и едва душу из гнома не вытрясла, выясняя, видел ли он маленькую девочку, пробравшуюся в его лавку через дыру. Безрезультатно. Старушка, торговавшая у елки имбирными пряниками, тоже развела руками – никакие девочки в белых шубках и красных шапочках мимо нее не пробегали.
Ничего не помогало. Най будто сквозь землю провалилась.
Дальнейшие поиски слились в один пестрый калейдоскоп спутанных образов и пустых слов. Я бесцельно металась по ярмарке, бросаясь за каждым хоть немного похожим ребенком в вязаной шапочке, но чаще всего они оказывались светловолосыми финнхеймками, а то и вовсе троллями или коренастыми бородатыми гномками. Я спрашивала всех, кто только готов был ответить – «маленькая девочка, красная шапочка, темные волосы» – но люди только молча качали головами и спешили отвести детей подальше от обезумевшей женщины.
В груди нарастало отчаяние. Я никогда и не думала, что подобное могло случиться со мной – как я могла потерять Най, упустив ее из виду буквально на считанные секунды? Но главное, что теперь делать? К кому обращаться? Куда бежать? Отчаянно не хватало мамы, ее железного спокойствия и мудрых советов. Магистресса Хенриика Саркеннен знала бы, что делать. Она всегда была хорошей матерью. Не то, что я…
Сердце болезненными молоточками застучало в висках. Я до боли впилась ногтями в ладони, силясь сдержать подступавшую панику, но получалось из рук вон плохо. Я чувствовала себя потерянной и беспомощной. И страшно было даже представить, каково сейчас моей маленькой Най. В незнакомом городе, совершенно одна…
Слезы полились из глаз жгучим потоком. Ноги не держали, колени тряслись, и я обессилено опустилась прямо на снег, подперев спиной кованые перила набережной. Люди косились на меня, но было все равно. Все, кроме мыслей о Най, отступило на дальний план. Нужно было найти ее, но как? Как? Как?
– Ну что? – донесся до слуха смутно знакомый голос.
Очень знакомый голос.
– Ноур! – я тряхнула головой, сбрасывая слабость и наваждение. Покосилась на Красстена, ожидавшего моего ответа. – Отвали, идиот! Мне не до тебя!
– Так и не нашла? – проигнорировал он мой злобный выпад. – Никто не видел?
– Что?
– Не «что», а «кого». Твою дочку, – терпеливо пояснил Ноур. – Наайти.
Я опешила.
– А тебе-то что? – буркнула я, но уже скорее устало, чем раздраженно. Любая информация о Най была мне нужна как воздух. – И ее зовут Наайта.
– Наайту, да. Ее. Я был на набережной, – принялся загибать пальцы лэр. – Спустился на каток, обошел ярмарку. В парке по другую сторону реки есть ледяная горка, дети часто играют там. Но Наайты среди них нет. По дороге обратно я встретил группу активистов из городского совета, инспектирующих уборку улиц. Они обещали создать цепочки поиска из неравнодушных горожан. Полицию уже уведомили о пропавшем ребенке. Ее ищут по всему центру города, Лии. Пока безрезультатно, но я уверен, что все обойдется, в Финнхейме безопасно, это все-таки не Свейланд. Смотри.
Только теперь я вдруг заметила, что на ярмарке стало неожиданно тихо. Не играл оркестр, не смеялись дети, не слышался треск жаровен и звон коньков. Остался лишь ветер, разносивший по улицам нестройные выкрики, перекликавшиеся между домов дробным эхом.
– Наайта! Наайта Саркеннен! Где ты?
Я перевела взгляд на Красстена.
– Ты что, помочь пытаешься? – вырвался невольный вопрос. – Ты?
Это совершенно не укладывалось в голове. Ноур, который думает о ком-то, кроме себя? Ноур, который готов бескорыстно решать чьи-то проблемы, а не создавать новые? Ноур, который предпринимает адекватные действия вроде обращения в полицию или организации поисковых групп среди местных? Да быть такого не могло! Это я должна была остаться хладнокровной и собранной, когда жизни Наайты могла грозить опасность. Но вот она я, размазываю слезы в сугробе, тогда как он, Красстен, делает все, чтобы Най как можно скорее вернулась домой.
Безумие, не иначе.
– Не только я, – совершенно не обиделся Ноур, – весь город. Разве можно остаться равнодушным, когда ребенок попал в беду? Особенно в канун Зимнего солнцестояния.
– Тогда я… присоединюсь к поискам.
Красстен качнул головой.
– Полицейский сказал, что тебе лучше отправиться домой на случай, если Наайта вернется. Должен будет прийти инспектор с руническими поисковыми камнями. Тебе зададут несколько вопросов о Наайте, попросят дать ее вещи. Пойдем, – он увлек меня прочь от притихшей ярмарки, – я провожу.
– Не могу просто сидеть тут и ничего не делать! Уже ночь, ветер, холод, а Най там, снаружи. Совершенно одна! В незнакомом городе! Зимой! Она же может замерзнуть! У-у-у!
Я раненым зверем кружила по комнате. Нервное напряжение требовало выхода, не давая остановиться. Ноур же, напротив, оставался раздражающе спокойным. Лэр бессовестно обосновался в нашей с Най комнате, развалившись в единственном кресле и вытянув вперед длинные ноги, отчего мне в моих беспокойных метаниях постоянно приходилось через них перешагивать.
– Лии, Риборг – маленький и безопасный город, ее обязательно найдут. Все будет хорошо, вот увидишь. Успокойся.
– Не могу! Не могу!
Полицейский инспектор покинул пансион час назад. Вместе с ним исчез целый чемодан вещей – платьица, кофты и варежки Най, ее домашние туфли и даже кукольная Агнесса. Ученые собаки ждали на площади, откуда предполагалось начать поиски. Полицейский пообещал держать нас в курсе, обнадежил, что в Риборге отродясь не было маньяков-похитителей и он скорее поверит, что замерзшую девочку пустила в дом какая-нибудь сердобольная старушка, не слышавшая о потерянном ребенке, чем что произошло что-то по-настоящему плохое. Это немного обнадеживало, но других хороших новостей не было.
Внизу в гостиной часы пробили восемь. Каждый новый «бом-м» пронзал сердце медной минутной стрелкой.
– Сделай что-нибудь, Ноур! – взмолилась я, не выдержав звенящей тишины, воцарившейся в комнате с последним ударом. – Ты же гений! Придумай, как нам ее найти!
– Поисковые штуки, – Ноур вздохнул, – это обычно по рунической части. И местные полицейские явно разбираются в этом лучше, чем мы с тобой.
– Должен же быть способ, – я в отчаянии заломила руки, вспомнив, как стушевался растерянный инспектор, когда вложенный в мою ладонь артефакт поиска отказался работать. Поэтому-то и пришлось обратиться к старому проверенному методу вроде поисковых собак и человеческих цепочек, прочесывающих улицы – по какой-то необъяснимой причине в случае Най стандартный артефакт попросту отказывался работать. – Думай дальше.
– Ну если говорить об алхимии, – задумчиво протянул Красстен, – то вариантов, пожалуй, немного. Есть зелья для проявления следов жертвы на предполагаемом преступнике. Любых следов – даже отпечатка ладони на одежде иногда бывает достаточно. Есть зелья вызывающие непреодолимое желание посетить какое-то конкретное место...
– Уборную, что ли? – мрачно пошутила я. В подобных экспериментах Красстен без сомнения был знатным специалистом.
Лэр только фыркнул.
– Не обязательно. Любое место. Но для того, чтобы оно сработало и привело девочку, например, к тебе, нам пришлось бы дать его самой Наайте, а это, согласись, решило бы проблему само по себе.
– А если дать его всем, кто видел или контактировал с Най? – предположила я. – Это поможет? Они выведут нас к ней?
– Предлагаешь опоить весь город? – хохотнул Красстен. – Вот уж не подумал бы, что услышу такое предложение от дочери магистрессы Саркеннен.
– Речь идет о Наайте, Ноур. Ради нее я готова лично залить любое зелье в глотку каждого жителя Риборга.
Я бы и не на такое пошла, если бы это могло помочь. Вот только единственное, что мне оставалось – это ходить из угла в угол, поминутно выглядывая в окно на пустую заснеженную Баугаттен в надежде увидеть красную шапочку с помпоном.
Но Красстена моя идея отчего-то заинтересовала. Лэр вскинулся, подскакивая в кресле, синие глаза загорелись лихорадочным огнем.