Позолоченный капкан. Лана Марр

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1. Багровый закат
• ГЛАВА 2. Разбитая ваза
• ГЛАВА 3. Семейная встреча
• ГЛАВА 4. Привидение
• ГЛАВА 5. Компромисс
• ГЛАВА 6. Тупик
• ГЛАВА 7. Пауки и мухи
• ГЛАВА 8. Человек в шляпе
• ГЛАВА 9. Сочельник или Золотая клетка
• ГЛАВА 10. Старые друзья
• ГЛАВА 11. Грань
• ГЛАВА 12. Щедрость
• ГЛАВА 13. Цепи благодарности
• ГЛАВА 14. Странные совпадения
• ГЛАВА 15. Капкан

АННОТАЦИЯ

В Золотом капкане уже много лет не принимали гостей. Но пару недель назад мы получили письмо. Приглашение на праздник, который обратился в кошмар.

   Так что же им нужно? Ради чего затеяна вся эта игра? Я знаю, что никому нельзя доверять. Но есть ли шансы у мухи, которая запуталась в паутине?

   Лишь тот, кто ждёт – оценит встречу,

   кто любит – тот горит внутри.

   (Эль Твит)

   Любовь — это сплошные ловушки и капканы. Когда она хочет дать знать о себе, то показывает лишь свой свет, а порождаемые им тени скрывает и прячет.

   (Пауло Коэльо)

   Родословное древо

   Леди Амалия Коттон (урожд. Кавендиш)

   Сэр Де́ннис Коттон – сын от первого брака (сэр Фредерик Коттон)

   Сэр Самюэль Коттон – младший брат сэра Фредерика Коттона; второй муж леди Амалии Коттон

   Урсула Ньюгейтс – кузина сэра Самюэля

   Джеймс Коттон – сын сэра Самюэля и леди Амалии Коттон

   Эбигейл Коттон – жена Джеймса Коттона

   Альфред Коттон – сын Джеймса и Эбигейл Коттонов

   Рейчел Коттон – дочь Альфреда и Валери Коттон (согласно официальной версии)

   Шанна Барри (урожд. Коттон) – дочь сэра Самюэля и леди Амалии Коттон

   Луиза Барри – старшая дочь Шанны Барри

   Грегор Барри – младший сын Шанны Барри

   Чарльз Кавендиш – младший брат леди Амалии Коттон

   Эдвард Кавендиш – старший сын Чарльза Кавендиша

   Мортимер Кавендиш – младший сын Чарльза и Оливии Кавендишей (согласно официальной версии)

   Стефани Кавендиш (урожд. Стил) – жена Эдварда Кавендиша

   Глендон Кавендиш – сын Эдварда и Стефани Кавендишей (согласно официальной версии); старший сын Глэдис Тримейн

   Аманда Кавендиш – дочь Эдварда и Стефани Кавендишей

   Сюзанна Кавендиш – дочь Эдварда и Стефани Кавендишей

   Элис Коттон – «потерянная родственница», внучка неизвестного кузена сэра Самюэля (согласно официальной версии)

   Майкл Мей

   Тони Мей (урожд. Гарольд) – первая жена Майкла Мея

   Филипп Мей – сын Майкла и Тони Меев

   Вильгельмина Мей (урожд. Палмер) – вторая жена Майкла Мея; кузина Майкла и Розмари Меев

   Валери Коттон (урожд. Мей) – дочь Майкла и Вильгельмины Меев; жена Альфреда Коттона (согласно официальной версии)

   Оливия Кавендиш (урожд. Палмер) – младшая сестра Вильгельмины Мей; вторая жена Чарльза Кавендиша (согласно официальной версии)

   Розмари Мей – старшая сестра Майкла Мея; вторая жена сэра Самюэля

   Мелани Тримейн (урожд. Мей) – дочь Розмари Мей и сэра Самюэля

   Мордред Тримейн – кузен Вильгельмины Мей и Оливии Кавендиш; муж Мелани Тримейн

   Маргарет Тримейн – дочь Мелани и Мордреда Тримейнов (согласно официальной версии)

   Глэдис Тримейн (урожд. Стил) – вторая жена Мордреда Тримейна; младшая сестра Стефани Кавендиш и Саманты Гарольд

   Аврора Тримейн – старшая дочь Валери Мей; согласно официальной версии дочь Глэдис и Мордреда Тримейнов

   Кларисса Стил – младшая дочь Глэдис Тримейн; согласно официальной версии племянница Глэдис Тримейн, а также Стефани Кавендиш и Саманты Гарольд

   Брэндон Гарольд – младший брат Тони Мей

   Саманта Гарольд (урожд. Стил) – жена Брэндона Гарольда

   Джонатан Гарольд – старший сын Брэндона и Саманты Гарольдов

   Томас Гарольд – младший сын Брэндона и Саманты Гарольдов

***

Новый Свет. Бескрайние просторы, неосвоенные земли. Природные богатства, которые кажутся безграничными.

   Европейские колонии. Толпы людей, мечтающих о лучшей жизни.

   Новая Англия. Быстрорастущие города. Предприятия и фермы. Свобода и работорговля. Грабёж. Переселенцы, которые вчера были нищими, а сегодня стали владельцами миллионных состояний.

   Золотая лихорадка. Зародившись в Калифорнии во второй четверти XIX века, она в скором времени захватила и Север, и Юг. Жажда относительно лёгкой наживы привлекала старателей со всего континента, которые массово стекались в южные регионы. Семьи объединялись в кланы, чтобы защитить «свои» прииски от разбойничьих банд и мошенников.

   Меи и Палмеры были не исключением. Случайно обнаружив золотой самородок, они, чтобы избежать ненужных подозрений, решили обосноваться на калифорнийской земле и построить собственный дом. Архитектурное сооружение в форме слияния букв ПМ поражало своей красотой и изяществом, несмотря на то, что его пропорции были выполнены в стиле строгого минимализма.

   Под домом скрывалось золоторудное месторождение. Если копать землю в подвале, то можно было обнаружить мельчайшие золотые песчинки. Однако кроме них Меям и Палмерам в течение долгих лет больше ничего не удавалось найти. И всё же они упорно продолжали поиски и в скором времени вырыли шахту, что, как показали дальнейшие события, было очень удачным решением. На дне шахты было несметное количество золотых запасов.

   Розмари и Майкл Мей продолжили дело своих родителей. Вместе со своей кузиной Вильгельминой Палмер они решили построить искусственное озеро. С того времени у них больше не возникало необходимости ходить к реке для промывания добытой руды. Постепенно вода, запущенная в вырытый котлован, наполнилась драгоценными песчинками, вследствие чего переливалась и искрилась на солнце подобно жидкому золоту.

   Поместье получило название Золотое озеро. Его основатели, несмотря на неизвестное происхождение, были очень красивыми, образованными и манерными людьми. Рыжевато-бронзовые волосы и ярко-зелёные глаза Меев навевали мысли о шотландских корнях, а тёмные волосы и светлые глаза Палмеров вкупе с бледными аристократическими лицами говорили о северном происхождении.

   Соседи поглядывали на «северян» с подозрением и любопытством. Одни из них – Гарольды – вскоре были посвящены в семейную тайну. Тони Гарольд вышла замуж за Майкла Мея. Её брат Брэндон Гарольд сделал предложение Розмари, старшей сестре Майкла и владелице Золотого озера, однако ему вежливо отказали. Причина заключалась в неком сэре Самюэле Коттоне, английском джентльмене, который совсем недавно прибыл в Новую Англию. Он привлекал окружающих своей приятной наружностью, манерами и обходительностью и довольно скоро сделался постоянным гостем в одной из самых состоятельных семей Калифорнии (да, пожалуй, и на всём континенте).

   Сэр Самюэль и его кузина Урсула Ньюгейтс пересекли Атлантический океан на собственном корабле, чем тут же завладели вниманием всего региона. Переселенцы, большинство из которых не могли похвастаться ни состоянием, ни уж тем более высокородным происхождением, наблюдали за ними с большим интересом.

   В скором времени Розмари Мей стала леди Коттон. У них родилась дочь Мелани. Умная и миловидная девочка с рыжими волосами и изумрудными глазами с самого детства была всеобщей любимицей и обещала превратиться в настоящую красавицу.

   Постепенно началась перестройка поместья. С каждым годом оно всё больше походило на роскошный дворец в стиле барокко, чем на скромное жилище английских переселенцев.

   Через несколько лет умерла Тони Мей, и Майкл женился на своей кузине Вильгельмине Палмер, которая вместе со своей младшей сестрой Оливией по-прежнему проживала в Золотом озере.

   Сын Майкла от первого брака, Филипп, совершенно не подходил на роль будущего хозяина, и потому по единогласному решению поместье должно было достаться Мелани Коттон. Майкл Мей передал ей свой фамильный медальон с выгравированными инициалами ММ, тем самым подтверждая её право на наследство.

   Брэндон Гарольд сделал предложение кузине сэра Самюэля, Урсуле Ньюгейтс, однако и в этом случае получил отказ. Через некоторое время он, не видя другого выхода, женился на Саманте Стил, своей небогатой родственнице, которая вместе с двумя младшими сёстрами, Стефани и Глэдис, тоже обосновалась в Калифорнии.

   В течение многих лет семьи жили дружно и счастливо. Меи, Палмеры, Коттоны, Гарольды и Стилы (а также близкие родственники Палмеров Тримейны) оказывали друг другу родственную помощь и всяческую поддержку. Золотое озеро казалось идеальным местом для жизни и процветания. Даже в самых страшных предчувствиях, никто не мог предположить, что однажды всему этому наступит конец.

   Оказалось, что у сэра Самюэля Коттона остались в Лондоне жена и двое детей, а также племянник, которого он усыновил после смерти своего старшего брата сэра Фредерика. Леди Амалия Коттон никогда не отличалась снисходительностью и большим терпением. Привыкнув всегда добиваться собственных целей и не считаться с чужим мнением или чувствами, она не могла допустить, чтобы её оставили в стороне, и потому стремилась как можно скорее напомнить пропавшему мужу о своём существовании.

   Вместе с тремя детьми – Деннисом, Джеймсом и Шанной, братом Чарльзом Кавендишем и его сыном Эдвардом, а также юной женой Джеймса Эбигейл она погрузила всё своё богатство на корабль и отправилась в Новый Свет. В скором времени уважаемая дама нанесла визит в Золотое озеро и, не найдя никаких препятствий (тем более что она прибыла к новоявленным «родственникам» далеко не с пустыми руками), благополучно там поселилась.

   Как только Коттоны и Кавендиши обосновались в Золотом озере, начались постоянные ссоры и стычки, которые грозили перерасти в скандал. Ситуация особенно обострилась после внезапной кончины Розмари Мей (когда обнаружилось, что сэр Самюэль уже состоит в законном браке, она с дочерью была вынуждена взять свою девичью фамилию) и супруги Майкла Вильгельмины. Обе дамы погибли в результате обвала, который произошёл в одной из комнат старого дома. Происшествие списали на несчастный случай, в чём Меи, конечно же, глубоко сомневались. Постепенно Коттоны захватывали всю власть над поместьем – и, казалось, что этому уже нельзя помешать.

   Во время одной из ссор Майкл Мей убил ножом Чарльза Кавендиша. Леди Амалия Коттон разрешила ему беспрепятственно покинуть имение, однако заставила подписать всё своё имущество сэру Самюэлю. После его смерти Золотое озеро должно было перейти к Денису Коттону.

   Вместе с Майклом из поместья также уехал Брэндон Гарольд со своей супругой Самантой и двумя сыновьями.

   Усадьбу переименовали в Золотой капкан. Сын Майкла Филипп стал дворецким в собственном доме, а дочь Валери росла забытым и никому не нужным ребёнком.

   Деннис Коттон оставался холостяком.

   У Джеймса и Эбигейл Коттонов рос сын Альфред. Поговаривали, что он станет наследником Золотого капкана после смерти своего бездетного дяди.

   Шанна Коттон вышла замуж за некого мистера Барри, небогатого джентльмена и выходца из Старого Света. Спустя несколько лет, после того, как у них родились два детей, он скоропостижно скончался.

   Эдвард Кавендиш женился на Стефани Стил (сестре Саманты Гарольд), чем привёл в страшное негодование всю свою высокородную семью.

   Мелани Мей вышла замуж за Мордреда Тримейна, кузена своей лучшей подруги Оливии (сестра покойной Вильгельмины Мей). Оливия была вдовой Чарльза Кавендиша. Мелани и Оливия мечтали о том, чтобы их дети поженились и смогли вернуть мир и счастье в своё родное поместье.

ПРОЛОГ.

Звучал вальс из «Фауста».

   – Больше вы ни с кем не будете танцевать.

   – А вы романтик. Меня это восхищает, – рассмеялась я, поморщившись от его самоуверенного тона.

   Невозмутимый взгляд, которым меня окинул Мортимер Кавендиш, был способен свести с ума.

   Мы начали танцевать с самого края, но потом, выделывая сложные па, постепенно стали продвигаться вперёд, в центр лужайки. Хотя оркестра не было видно, музыка заполняла всё окружающее пространство и заставляла трепетать моё сердце, а дыхание сбиваться с ритма. Мне казалось, будто мы танцуем на льду, будто ещё мгновение – и мы можем взлететь.

   Запыхавшись от быстрого танца, я испытывала настоящий восторг и блаженство, и потому, когда музыка внезапно смолкла, меня охватила резкая досада. Вальс кончился слишком быстро, а мне совершенно не хотелось прекращать танцевать. Взглянув на своего партнёра, я поняла, что он испытывает те же чувства – и очень обрадовалась, когда спустя пару мгновений получила приглашение на следующий танец.

   В ожидании музыки мы решили отойти к самому краю лужайки, чтобы не мешать родственникам, которые играли в крикет. Сад, обнесённый высоким забором с большими воротами, казался идеальным местом для проведения рождественского пикника. Атмосфера веселья и счастья царила вокруг – и даже на лицах самых угрюмых и чёрствых обитателей Золотого капкана всё чаще расцветали неуверенные улыбки.

   Когда мы подошли к перилам, которые отгораживали искусственное озеро, то я невольно залюбовалась открывшимся видом. Искристая гладь переливалась всеми цветами радуги и, казалось, что по воде рассыпаны мириады драгоценных пылинок. Не зря же поместье называлось раньше Золотым озером! На секунду меня охватила извечная грусть, но, признаться, она довольно быстро рассеялась. На небе светило яркое утреннее солнце, отовсюду слышались радостные голоса и смех – и, пожалуй, сейчас было очень трудно оставаться в плохом настроении.

   – Не думал, что вы умеете так хорошо танцевать, – с едва заметной улыбкой произнёс мой родственник, прислонившись к перилам и наблюдая за мной внимательным взглядом.

   Я дёрнула губами и напустила на себя слегка обиженный вид.

   – Отчего же? То, что мы не виделись с вами два года, ещё не повод думать, что за это время я совершенно не изменилась.

   Он рассмеялся, будто я сказала нечто забавное.

   – Маргарет, поверьте, я вовсе не собираюсь этого отрицать. Вы изменились – и даже, пожалуй, очень, – молодой человек склонился к моей руке и доверительно понизил голос: – Но вальс – это не просто танец под музыку. Это воплощение изящества, чистое пламя радости, которое может возникнуть только с одним человеком. Дело не в мастерстве… Благодарю за доставленное мне удовольствие.

   Я улыбнулась, принимая его слова за вежливый комплимент, и поспешно перевела взгляд, чтобы он не заметил моего смущения.

   На память пришёл наш поцелуй под омелой, который случился за несколько минут перед танцем. Я оказалась под рождественским венком совершенно случайно и поначалу даже боялась, как бы мне не пришлось стоять в одиночестве и ловить на себе снисходительные взгляды. Мортимер Кавендиш, без сомнений, повёл себя очень галантно, когда вызвался меня поцеловать... Я до сих пор чувствовала то лёгкое, едва заметное касание губ – и, признаться, никак не могла избавиться от странного наваждения.

   Спустя пару минут мы снова кружились в вальсе. Яркий восторг от движений и музыки, казалось, захлестнул меня с головой. Это было такое чистое, радостное, ни с чем не сравнимое счастье, что, пожалуй, я не променяла бы это чувство ни на что на свете.

   Но вдруг, когда я случайно посмотрела в сторону хозяйских окон, моё внимание привлекла чья-то высокая мрачная фигура – и я непроизвольно вздрогнула. От необъяснимого страха у меня похолодели руки, а сердце замерло в предчувствии чего-то ужасного. Человек, в котором мгновением позже я узнала сэра Денниса Коттона, наблюдал за нашим танцем с непередаваемым выражением на хмуром, точно застывшем лице. Баронет смотрел на нас так, будто мы совершили какое-то страшное преступление – и должны были за это ответить.

   – Маргарет, вы в порядке? – встревоженно обратился ко мне Мортимер Кавендиш.

   От неожиданности я сбилась с ритма и нечаянно наступила ему на ногу.

   – О, прошу прощения, – смущённо пролепетала я, всё ещё находясь под впечатлением от жуткого взгляда. – Право, я такая неловкая.

   Он мягко улыбнулся, давая понять, что это вовсе не так.

   – Вы что-то заметили? – поинтересовался мой троюродный брат, внимательно глядя в ту сторону, куда недавно смотрела я.

   Но в окнах уже никого не было видно.

   – А? – рассеянно переспросила я, стараясь вернуть себе присутствие духа. – Да нет, наверное, мне просто что-то показалась.

   Мортимер взглянул на меня с сомнением, но решил промолчать.

   Мы станцевали ещё два вальса, но, к сожалению, всё было уже по-другому: исчезла та прежняя ничем не замутнённая радость и чувство безграничного счастья.

   Так почему же хозяин поместья смотрел на нас с такой злостью? От его страшного и полного ненависти взгляда мне до сих пор было немного не по себе. Какая-то смутная тревога омрачила остаток дня – и я уже более ни на чём не могла сосредоточиться.

   По правде сказать, я всегда боялась сэра Денниса Коттона. Двоюродный дядя и владелец Золотого капкана казался мне человеком, от которого никогда нельзя ожидать ничего хорошего.

   И если б я только знала, как сильно была права.

***

– Помните, много лет назад вы потеряли один медальон? – спросил меня Мортимер Кавендиш на следующий день, в то время как мы прогуливались вдоль кромки озера.

   Я удивлённо кивнула и посмотрела на него непонимающим взглядом. Медальон моей матери пропал довольно давно, и, честно говоря, я уже не надеялась увидеть его когда-нибудь вновь.

   – Но почему вы спрашиваете? – поинтересовалась я, не в силах больше терпеть то гнетущее молчание, которое воцарилось после его слов.

   Молодой человек старательно избегал смотреть мне в глаза.

   – Потому что это моих рук дело, – сказал он таким холодным и безучастным тоном, будто мы были чужими людьми. – А, что вы думали, мисс Тримейн? Не мог же медальон, в самом деле, исчезнуть без посторонней помощи! А это озеро так красиво искрится... Готов поспорить, я был не первым, кто не удержался – и бросил туда ненужную драгоценность.

   – Вы... – я задохнулась от неверия и слепящей волны гнева.

   Голова закружилась от ярости и переполнявших вопросов. Так, значит, медальон пропал по его вине? Выбросил в озеро. Но почему? Я не могла понять этой безрассудной и необъяснимой жестокости. Мортимер Кавендиш. Он не был таким. Но даже если и был, то зачем же он в этом признался – тем более спустя столько лет?

   – Да это сделал я, – пожал плечами мой родственник и скривил губы в жёсткой усмешке: – А что, собственно, вас удивляет? Мы ведь никогда не были особо дружны.

   – В самом деле! Меи не дружат с Коттонами или Кавендишами, – со злостью прошипела я и, круто развернувшись, быстрым шагом направилась в сторону парадной лестницы, чувствуя, как к горлу подступают отчаянные и горькие слёзы.

ГЛАВА 1. Багровый закат

Шесть лет спустя

   Буквы от быстрой езды кареты сливались в одно сплошное размытое пятно. Каждый раз, когда колесо попадало в яму или наезжало на кочку, мне едва удавалось удержать книгу в руках. Я болезненно щурилась, но с упорством, которому позавидовала бы сама Кларисса (если бы только потрудилась посмотреть в мою сторону), продолжала вникать в повествование. Впрочем, я всё равно плохо понимала, о чём говорится в книге, по крайней мере, давно уже запуталась в многочисленных именах и событиях. Признаться, несколько раз я даже ловила себя на том, что дважды перечитываю одну и ту же строку.

    – Маргарет! Ты меня совсем не слушаешь, – послышался удивлённый голос Глэдис.

   Создавалось впечатление, будто она только что обратила на это внимание – а, судя по заходящему солнцу, с ближайшего перевала прошло уже несколько часов.

   Сколько я её помню, моя мачеха всегда любила много поговорить. Иногда мне даже казалось, что наивысшее удовольствие она получает именно от звуков своего голоса. Зачастую для неё не имело особенного значения, отвечают ей или нет: в своём собеседнике она ценила, прежде всего, внимательного слушателя, ну, или, по крайней мере, он должен был умело притворяться таковым. К сожалению, всё это было не про меня – наверное, собственно по этой причине наши отношения даже за десять с лишним лет не стали настолько тёплыми и доверительными, как ей того бы хотелось.

   Впрочем, я знала, что пространные «глубокомысленные» монологи были для неё лишь одним из способов поддерживать хорошее настроение – хотя, кто я такая, чтобы её осуждать. Белокурая, улыбчивая, одетая по последней нью-йоркской моде, она выглядела моей старшей сестрой – никак не приёмной матерью, которая была старше меня почти что на двадцать лет. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что Глэдис Тримейн была ещё не самым худшим вариантом подобного родства. Я содроганием вспомнила о Шанне Барри, моей родной тётке, которая также в своё время имела некоторые виды на отца. Как же всё-таки хорошо, что её матримониальные надежды в итоге не оправдались!

   – В самом деле, Маргарет! И как тебе не совестно? – с наигранным возмущением воскликнула Аврора, стараясь подражать тону своей «матери».

   Одиннадцатилетняя сестра (которая, в общем-то, была на самом деле мне вовсе не сестрой, а Глэдис и моему отцу – не дочерью; но об этом знали лишь единицы и держали всё в строжайшей тайне) перегнулась через мою руку, стремясь выхватить из текста самую броскую фразу, чтобы потом зачитать её вслух – между прочим, это было далеко уже не в первый раз за всю нашу поездку. Когда же я, помешав её планам, резко захлопнула книгу, она состроила издевательскую гримасу и обиженно толкнула меня острым локтём.

   – Аврора! Веди себя, как подобает леди, – если Глэдис хотела придать своему голосу строгости, то у неё это совсем не получилось.

   Видимо, подобная мысль пришла в голову не мне одной. Миссис Тримейн тяжело вздохнула и по привычке бросила на сидевшую возле неё девушку беспомощный взгляд. Кларисса поняла её без слов: она повернулась к Авроре и одарила её такой мягкой, такой укоряющей улыбкой, что, кажется, она подействовала на маленькую нахалку намного лучше всех часовых нотаций, которые изредка устраивали ей родители.

   На некоторое время в карете наступила долгожданная тишина. Поначалу я хотела вернуться к чтению книги, но, поразмыслив, решила вместо этого полюбоваться открывшимся видом. Последние косые лучи заходящего солнца светили в окно кареты, согревая лицо своим слабым, зимним теплом. Они окрасили небо в багровый, пылающий цвет – и это было поистине незабываемым зрелищем. Лёгкие перистые облака, неестественно розовые, озарённые изнутри нестерпимо ярким светом, казались предвестниками беды или, что было более вероятно, резкого похолодания.

   Подул ветер – тёплый и убаюкивающий, такой не привычный для коренных жителей северо-западной части страны. Удивительно, но на деревьях по-прежнему можно было заметить редкие тёмно-зелёные листья, несмотря на то, что до Рождества оставалось всего лишь несколько дней. Насколько это было возможно, мы старались пропускать все города, которые встречались нам на пути, и ехать главным образом просёлочными дорогами, стремясь как можно скорее достигнуть цели нашего путешествия. По этой причине окружающий пейзаж был большей частью совершенно однообразным: засеянные поля, на которых всё ещё трудились немногочисленные рабочие, редкие хозяйские особняки, пропитанные духом минимализма и зачастую граничащие с безвкусием, жалкие деревянные хижины, сиротливо видневшиеся неподалёку. Впрочем, иногда мы проезжали и мимо диких, просторных прерий, которые упирались в невысокие синевато-серые горы и скалистые ущелья – и тогда я чувствовала, как моя душа наполняется непередаваемым чувством свободы. Мне хотелось остановить карету и бежать, бежать по равнине, раскинув руки и представляя себя летящей по небу птицей – одной из тех, которые парили над головой, до тех пор, пока ещё возможно дышать. На секунду мне даже хотелось поделиться своим восторгом с остальными, но каждый раз, только набравшись смелости, я тут же подавленно умолкала. Они всё равно бы меня не поняли. Никто не понимал.

   По правде сказать, поездка через два штата на юг была весьма утомительна, и не то, чтобы она того стоила, но отец решил, что смена обстановки пойдёт нам всем на пользу – а ещё не было такого случая, когда бы в нашей семье ему кто-нибудь перечил. Сборы в дорогу растянулись как минимум на неделю и, честно говоря, вымотали даже больше, чем само путешествие. Особенно тяжело было находиться рядом с Глэдис: она стала ещё более «оживлённой», чем когда-либо. Мачеха неустанно давала наставления слугам (их, признаться, за исключением кучера, у нас всего пять человек), как вести хозяйство в наше отсутствие; говорила, как замечательно мы проведём время; с другой стороны, ей постоянно казалось, что мы обязательно забудем что-нибудь важное. Готова поклясться, что даже вечно невозмутимая Кларисса порядком утомилась её успокаивать.

   А вся суматоха началась с того, что несколько недель назад мы получили одно письмо: самым невероятным казалось то, что отправителем значился не кто иной, как сэр Деннис Коттон, наш близкий родственник, по слухам, один из самых богатейших людей в Новой Англии. Поговаривали, что в молодости ему посчастливилось напасть на золотоносную жилу – впрочем, кто знает. Вполне возможно, что наследство досталось баронету от родителей: леди Амалия Коттон в своё время снарядила целый корабль, чтобы со всеми удобствами покинуть родные берега Англии – а это уже говорит о многом.

   Сэр Деннис в достаточно сухой, но тем не менее весьма вежливой манере приглашал нашу семью провести в его доме рождественские праздники. В письме упоминалось, что по этому случаю он планирует собрать всех ближайших родственников. Дядя также намекал (разумеется, очень туманно), что, возможно, в скором времени он, наконец, определится с наследником. Старый холостяк, не имевший собственных детей (по крайней мере, никто никогда о таковых не слышал), он, по сути, мог подписать всё своё богатство кому угодно – как выразилась Глэдис, тому, кто больше всех придётся ему по душе.

   Конечно, никто в нашей семье не надеялся на то, что сэр Деннис подпишет своё завидное наследство именно нам. Впрочем, если подобные мысли и мелькали у кого-нибудь в голове, то они предпочли оставить их при себе.

   – Аврора, ты помнишь сэра Денниса Коттона? – не выдержав столь продолжительного молчания, обратилась к девочке Глэдис.

   Я непроизвольно вздрогнула: на мгновение мне показалось, будто мачеха прочитала мои собственные мысли.

   – Дядю Денниса? – с детской непосредственностью в голосе переспросила Аврора. – Ну, разумеется! Больше всего мне запомнилась его раздражающая привычка путать нас с Маргарет – ума не приложу, как у него это получалось, ведь она старше меня почти что на восемь лет.

   Я невольно улыбнулась. «Дядя Деннис». Да, моя младшая сестра, сама того не подозревая, была той ещё язвой.

   На секунду Глэдис расстроенно поджала пухлые, точно у ребёнка, губы. Но спустя мгновение её моложавое, будто нестареющее лицо привычно разгладилось, и она лучезарно улыбнулась Авроре:

   – Дорогая, больше никогда не высказывай подобного вслух: все знают, что сэр Деннис очень умный и превосходно воспитанный джентльмен. К тому же он весьма красив – а, что ни говори, для мужчины это также немаловажно.

   Я постаралась скрыть собственное удивление. Впрочем, мачеха очень часто говорила странные вещи.

   За всю свою жизнь я видела сэра Денниса лишь несколько раз. Возможно, он и был когда-то красив, но с годами его лицо приобрело отталкивающее, едва ли не пугающее выражение. Помню, как однажды он с непередаваемым высокомерием во взгляде посмотрел на меня сверху вниз и поинтересовался у Оливии Кавендиш (кузине моего отца, которая одно время присматривала за мной), кто я такая.

   – Маргарет Тримейн, – безразлично ответила миссис Кавендиш, как всегда думая о чём-то своём. – Единственная дочь Мелани – вашей младшей сестры.

   – Стало быть, очередная племянница? Жаль, что девчонка совершенно не похожа на свою мать. Впрочем, кто знает, возможно, это даже и к лучшему, – с лёгким оттенком презрения протянул его светлость, резко отворачиваясь в сторону, и, уходя, пробормотал нечто вроде: – Надо же, а вы с моей сестрой и вправду зациклились на этой букве.

   То, что он имел ввиду своими последними словами, было мне предельно ясно, тем не менее я не любила об этом вспоминать. Раньше мы бывали в Золотом капкане довольно часто – не только на рождественских праздниках. Однако шесть лет назад случилось нечто ужасное – и больше в этом огромном колониальном особняке, по слухам, не было ни единого гостя.

   Я любила этот дом: конечно, не самих его обитателей, но эти потайные комнаты, запертые двери, бесконечные коридоры, ведущие в тупики – что может быть заманчивее для детской фантазии? Впрочем, я сомневаюсь, что даже под страхом смерти осмелилась бы в этом признаться. Да и зачем делиться тем, что в итоге всё равно растопчут? К тому же, всё это было слишком давно – признаться, большинство воспоминаний, связанных с поместьем, уже стали мутными и даже бессмысленными.

   – Знаешь, Маргарет, а я догадываюсь, почему ты в последнее время такая рассеянная, – Глэдис постаралась изобразить на лице материнскую улыбку. – Наверное, тебе не терпится познакомиться со своим женихом. Я права? По слухам, Томас Гарольд – владелец одной из крупнейших железнодорожных компаний. Кстати, он приходится мне родным племянником – ты знала? К сожалению, мы не виделись с ним уже порядка двадцати лет – но я готова поклясться, что в то время он был самым очаровательным белокурым ангелочком, какого только можно себе представить. Уверена, вы будете счастливы!

   Я болезненно улыбнулась. Конечно, я ничего не имела против того, чтобы восторги Глэдис оказались в итоге оправданы, но то, что в адрес Томаса Гарольда расточались одни похвалы, уже само по себе внушало некоторые подозрения.

   Признаться, о своём так называемом женихе я знала лишь понаслышке. Около двух недель назад, через некоторое время после того, как мы получили «рождественское» письмо, отец позвал меня в свой кабинет для серьёзного разговора. Порядка десяти минут он мерил шагами комнату, сохраняя при этом неуверенное молчание, которое заставило меня заподозрить нечто неладное, и, наконец, сделав глубокий вздох, заявил непререкаемым тоном, что нашёл мне выгодную партию. Оказалось, что некий Томас Гарольд, «превосходный молодой человек» и наш дальний родственник, сделал мне предложение руки и сердца.

   – Но мы ведь даже не знакомы, – спустя несколько мгновений напряжённой тишины заметила я донельзя рассудительным тоном, который никак не вязался с тем, что я чувствовала внутри.

   – Маргарет, – с непередаваемой усталостью на лице возразил Мордред Тримейн. – Тебе уже девятнадцать, но мы оба знаем, что до сих пор это было первое предложение. И учитывая то, что случилось с... Впрочем, о чём это я говорю: ты же сама всё прекрасно понимаешь! Так что будь добра, не возвращайся больше к этой теме. Ведь правда такова, что с твоей стороны было бы крайне наивно ждать другого предложения: его попросту не будет.

   Его последние слова повисли в воздухе как страшный приговор. Признаться, эта была самая длинная речь, которую я когда-либо слышала от своего отца, и, судя по всему, она была и последней. С того времени мы перемолвились лишь парой слов – и то когда собирались все вместе за обеденным столом. Сейчас же он сидел на козлах рядом с кучером (мотивируя это тем, что ему не хотелось бы нас стеснять, хотя все знали, что причина была в излишней разговорчивости Глэдис) – и я сомневалась, что когда мы приедем в Золотой капкан, что-нибудь изменится.

   На мгновение мне захотелось рассмеяться: такой нелепой казалось вся эта ситуация. Но, нет! Я вовсе не собиралась впадать в отчаяние. Люди в Новом Свете вообще никогда не отчаиваются: они стремятся найти выход даже там, где все остальные видят тупик.

   Впрочем, подобный оптимизм мало чем помогал. Признаться, глубоко в душе я уже начинала испытывать отвращение к этому Томасу Гарольду (даже его имя отдавало какой-то глупой напыщенностью) – а до нашей первой встречи оставалось ещё несколько часов. Готова поклясться, что он окажется каким-нибудь избалованным, самовлюблённым горожанином, который только и может, что рассуждать о собственных достижениях.

   Как бы то ни было, возможно, я склонна преувеличивать. Но если всё же на секунду предположить, что все мои страхи и сомнения отнюдь не беспочвенны, то едва ли это будет иметь значение. Моему отцу, по правде сказать, нет до меня никакого дела, его жене – как бы сильно она ни старалась изобразить из себя любящую и заботливую мать – тем более. Что до «племянницы» Глэдис Клариссы, то, несомненно, эта «добрая и отзывчивая» девица будет только рада присвоить себе титул старшей «дочери». Единственной, кто стала бы обо мне сожалеть, была бы моя младшая сестра, но, зная ветреный характер Авроры, я не сомневалась в том, что она довольно быстро утешится.

   Признаться, я не раз подумывала о том, чтобы стать гувернанткой. Ведь, что бы ни говорили по поводу этой «второсортной» профессии, она, пожалуй, являлась единственной альтернативой, которую могла бы позволить себе женщина взамен браку. В Золотом капкане должны были собраться все наши близкие родственники – а у многих из них наверняка есть маленькие дети. Что если мне удастся за время рождественских праздников подыскать себе приемлемую работу? К тому же мечтать, как известно, никогда не бывает вредно.

   – А Клариссе на рождественском балу предстоит быть дебютанткой, – в голосе Глэдис появилась неподдельная теплота, когда она посмотрела на свою засмущавшуюся «племянницу». – Радость моя, я уверена, что ты вскружишь голову всем представителям сильного пола, в ком течёт кровь Коттонов и Кавендишей.

   Словно в доказательство её слов на шее девушки сверкнула золотая цепочка. Закатные лучи окрасили изящную, почти не приметную подвеску в яркий, болезненный цвет. Я никогда не спрашивала, что означают эти буквы – КК – которые она уже много лет носила у сердца, тем не менее что-то подсказывало мне, что я всегда знала ответ на этот вопрос.

   Кларисса Стил была круглой сиротой (по крайней мере, все так считали). Из родственников у неё остались только три тёти: миссис Гарольд, миссис Кавендиш и сама Глэдис, тем не менее она с самого начала жила в нашем доме. Моя «кузина» часто улыбалась, никогда не грубила и всегда была готова прийти всем на помощь, но, небо, за что же я так сильно её не любила? Ведь она ни разу не сделала мне ничего плохого. По правда сказать, странная подвеска была единственным, что не давало мне до конца поверить в то, что эта белокурая и голубоглазая – точно сама мачеха в семнадцать лет – девушка и вправду была совершенством.

***

Золотой капкан. Между прочим, именно название поместья породило слухи о золотых приисках, которые располагались якобы в непосредственной близости от самого особняка. Впрочем, большинство людей относились к подобной теории весьма скептически: скорее всего, это был просто очередной каприз леди Амалии Коттон, матери баронета. Однажды я прожила в этом доме нескольких лет – и почти уверена в том, что там не было и намёка на что-нибудь подобное.

   Роскошный двухэтажный особняк, достойный памятник английского барокко (что, надо сказать, было весьма редким явлением для Новой Англии), стремительно приближался нам навстречу. Белые стены, украшенные золотыми узорами, мощные фасадные колонны с искусной резьбой, тонкие позолоченные решётки на многочисленных окнах – всё это создавало величественную, едва ли не помпезную атмосферу. Изящные чердачные окна напоминали крошечные старинные башенки, а позолоченная мансардная крыша до боли слепила глаза. Помню, как раньше, когда я смотрела на Золотой капкан, меня охватывало чувство поэтической возвышенности, непреодолимого восхищения. В лучах заходящего солнца это здание казалось мне тогда настоящим сказочным дворцом, в котором обязательно сбываются все мечты и надежды.

   Но сейчас – сейчас я чувствовала лишь отчуждение. От дома исходило тепло – но оно почему-то казалось таким холодным и неприветливым, что хотелось немедленно развернуть карету и покинуть это место навсегда.

   Огромные кованые ворота огораживали усадьбу со всех сторон, создавая подобие захлопнувшейся мышеловки. До тех пор пока мы были снаружи, у нас ещё оставался шанс на спасение... Впрочем, что за странные мысли иногда приходят мне в голову?

   Я посмотрела на своих спутниц: их лица выражали разные чувства, тем не менее они явно были весьма далеки от тех, что терзали меня. На хорошеньком личике Авроры застыло выражение детского восторга, ещё не испорченного взрослой завистью и корыстью. Кларисса улыбалась – улыбалась сдержанно, каким-то собственным мыслям, которые были известны ей одной. Глэдис, мечтательно подперев щёку рукой, принялась рассуждать о пропорциях здания и размерах усадьбы – ума не приложу, откуда ей была известна подобная информация, но говорила об этом она весьма убедительно.

   Несмотря на то, что на подъезде к дому не было видно ни одного экипажа, что-то подсказывало мне, что мы прибыли сюда одними из последних. Молчаливые чернокожие слуги распахнули ворота перед нашей каретой и сразу же после того, как мы проехали, бесшумно закрыли их обратно, будто отрезая путь к отступлению.

   Лошади остановились напротив парадной лестницы. Отец спрыгнул с козел и, не говоря нам ни слова, скрылся в доме. Мы выбрались из кареты и в нерешительности замерли перед ступеньками, ожидая, пока нас встретят. Глэдис что-то вполголоса говорила Клариссе и эмоционально жестикулировала руками – наверняка продолжала расписывать достоинства Золотого капкана, как если бы они не были и без того очевидными.

   Я отошла в сторону и посмотрела в даль. Бескрайние, дикие просторы раскинулись до самого горизонта. Засеянные поля виднелись по обе стороны главной дороги, которая вела к поместью, – похоже, что они опоясывали усадьбу со всех сторон. Над головой сгущались мрачные грозовые тучи: они скрывали восточную половину неба, и лишь на западе всё ещё тлело багровое пламя заката. Я мечтательно прикрыла глаза, вдыхая чистый разрежённый воздух, который, казалось, был насквозь пропитан духом свободы. Подул ветер, порывистый и холодный; он растрепал мои волосы и бросил их в лицо – на мгновение мне показались, что они окрасились в цвет раскалённого солнца.

   Аврора, пользуясь тем, что на неё не смотрят, подобрала с подъездной дорожки гравий и окинула особняк задумчивым взглядом. Впрочем, когда я заметила её манёвр, то, признаться, далеко не сразу решила её остановить. Ведь если бы она разбила окно, то, скорее всего, нас бы вежливо попросили из дому – и тогда всей этой пытке пришёл бы конец. Не удивлюсь, если моя младшая сестра сейчас думала о том же самом.

   Тем не менее нашим надеждам, по-видимому, было не суждено сбыться. Парадная дверь, наконец, распахнулась – и приземистый юркий джентльмен направился к нам бодрым шагом. Глэдис и Кларисса встрепенулись, Аврора подавленно опустила руку, а меня кольнуло острое разочарование. Я со злостью посмотрела на особняк, будто именно он был виновен во всех моих бедах, и неожиданно заметила какую-то фигуру, которая внимательно наблюдала за нами из окна второго этажа. Мне показалось, что на голове человека была шляпа, хотя я не была уверена в этом наверняка. То ли от неожиданности, то ли от чего-то ещё, но я почувствовала, как моё сердце пропустило удар – впрочем, я всегда не любила знать, что за мной следят. Как бы то ни было, спустя мгновение там уже никого не было – и лишь лёгкое покачивание шторы свидетельствовало о том, что мне это не померещилось.

   Филипп Мей – дворецкий семейства Коттон – совершенно не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Он по-прежнему собирал свои тёмные, неровно обрезанные по краям волосы в хвост, носил фрак с невозможно длинными полами, которые внушительно развевались по ветру (что совершенно не вязалось с его хрупкой, сухопарой фигурой), а с его вытянутого лисьего лица всё так же не сходило ехидное выражение. Он приблизился к нашей карете со слащавой, всезнающей улыбкой на губах, окинул всех нас внимательным взглядом своих цепких маленьких глазок – и, судя по их внезапному блеску, мистер Мей узрел в нашей компании огромный потенциал для местных сплетен.

   – Миссис Тримейн, какой приятный сюрприз! – воскликнул он, с показной сердечностью прижимая к губам протянутую руку Глэдис. – Признаться, некоторые особы – не буду называть их имён – уже начали делать ставки на то, что вы не приедете. Напрасная затея – уж я-то всем говорил, что Тримейны ещё успеют нас удивить. Добро пожаловать в Золотой капкан, мои дорогие!

   Глядя на него, я подумала, что непринуждённая гостеприимность, которой так славятся южане, по ходу, не всегда является положительным качеством.

   Судя по тому, как поджала губы Глэдис, наши мысли в кои-то века совпали. Впрочем, через мгновение от её раздражённости не осталось и следа.

   – Мистер Мей? – наверное, именно такой снисходительной улыбкой одаривают поданных европейские королевы. – Что ж, спасибо вам на добром слове. Мне кажется, нам лучше пройти через чёрный ход, что скажете? Все мы в дорожной одежде – не хотелось бы кого-то стеснять.

   Дворецкий внезапно засуетился.

   – Ну что вы, миссис Тримейн! Помилуйте, какие стеснения! – с непередаваемой интонацией воскликнул мужчина и для большей убедительности даже замахал в воздухе руками: – Ставлю свою годовую зарплату на то, что вы и все ваши дочери даже в дорожных платьях выглядите намного красивее, чем некоторые особы во время бала.

   У Глэдис от его высокопарных слов дёрнулась левая бровь. Тем не менее нам ничего не оставалось делать кроме того, как направиться вслед за дворецким.

   – Луиза Барри и Элис Коттон единогласно признаны самими красивыми молодыми леди в Золотом капкане, – продолжал разглагольствовать мистер Мей, пружинистой походкой поднимаясь по парадным ступенькам. – Но я готов поставить самый крупный бриллиант из коллекции моей покойной тётки Розмари на то, что мисс Кларисса обойдёт их всех.

   В ответ на его льстивый комплемент на прекрасном лице Клариссы появилась улыбка привычной благодарности.

   – Элис Коттон? – простодушно удивилась Глэдис, поправляя свою модную воздушную шляпку. – По правде сказать, я впервые слышу это имя.

   – Да что вы! – не поверил дворецкий, но тут же добавил: – А впрочем, о ней вообще мало кто знает. Она утверждает, что её дед был кузеном Самюэля Коттона, впрочем, покойный баронет, как вы, наверное, помните, и сам-то считал себя прямым потомком сэра Роберта 1. Кстати, эта мисс Коттон – круглая сирота и, по слухам (только, прошу, никому не говорите, что это я вам сказал!), совершенно нищая.

   Последние слова он произнёс трагическим шёпотом, будто сообщая страшную тайну. Глэдис заинтригованно вздёрнула брови: что и говорить, посплетничать она тоже любила.

   – Но, – громко проговорил мистер Мей, распахивая парадную дверь и пропуская нас вперёд, – девушка – настоящее чудо. И, что гораздо важнее, у неё уже есть жених. (Цепкая особа! Не то, что наша наивная мисс Барри: уже отклонила два предложения!) Помните Мортимера Кавендиша, младшего сына мистера Чарльза? Так теперь это её жених. И, скажу откровенно, просто вылитый высокомерный англичанин!

   Две дамы, проходившие мимо, удивлённо оглянулись и, заметив нас, поприветствовали сдержанными наклонами головы. Светловолосый молодой человек, который шёл рядом с ними (я узнала в нём своего кузена Грегора Барри), задержал на Клариссе взгляд и, кажется, даже улыбнулся. Аврора хихикнула, но тут же замаскировала смех под внезапный приступ кашля.

   – Впрочем, все нынче стараются подделаться под англичан – думаю, не стоит говорить почему, – глубокомысленно заметил дворецкий, сделав вид, что ничего не заметил. – Взять хотя бы Глендона Кавендиша, внука того же мистера Чарльза... Около десяти лет назад это был совершенно невзрачный ребёнок с прилизанными волосами. Теперь же его почему-то зовут Лэндоном и он до жути похож на английского биржевого маклера.

   Миновав парадные двери, мы тут же оказались в широком коридоре с высокими расписными потолками и белыми стенами, украшенными, как и фасад, причудливыми золотыми узорами, которые, если приглядеться, напоминали переплетённые буквы КК: инициалы двух фамилий, которые носили основатели поместья – Коттон и Кавендиш. Огромные стеклянные двери вели в гостиную, из которой раздавались музыка и громкие голоса. В доме кипела жизнь: по коридору постоянно ходили люди – их полузнакомые изучающие лица навевали мысли о кошмарном сне, когда человек, сам того не желая, вдруг оказывается в центре внимания.

   Зудящий, язвительный голос дворецкого встраивался в мысли, и хотя я слушала его лишь краем уха, у меня уже начинала болезненно раскалываться голова. Да, стоит признать, что на его фоне даже Глэдис казалась воплощением идеального собеседника.

   – А те, кто никак не могут подделаться под коренных жителей славного британского королевства, придумывают новые ходы. Признаться, иногда даже не знаешь смеяться или плакать, глядя на то, до чего доводит людей жажда лёгкой наживы. К примеру, большинство присутствующих здесь дам готовы признать, что в молодости были не совсем добродетельны. И что меня действительно восхищает, так это то, что их мужья, судя по всему, ничего не имеют против.

   Филипп Мей, продолжая вспоминать местные сплетни, направился к широкой мраморной лестнице, которая вела на второй этаж. Он шёл, развернувшись в нашу сторону, и потому не видел ничего, что делалось за его спиной.

   По коридору шли две девочки, примерно такого же возраста, что и Аврора – чтобы не смотреть по сторонам, я сделала вид, будто залюбовалась их кокетливыми платьицами, сшитыми по последней моде. Они о чём-то эмоционально спорили и, пожалуй, были единственными, кто не обращал на нас никакого внимания. Но всё изменилось, стоило лишь девочкам завидеть дворецкого. Они заговорщически усмехнулись, и когда подошли ближе, то одна из них – светловолосая особа в ярко-зелёном, расшитом жемчугом платье – отработанным движением поставила ему подножку.

   – Не в укор миссис Кавендиш, но её дочери сущее бедствие, – проворчал мистер Мей, проворно поднимаясь с пола, и спустя мгновение как ни в чём не бывало продолжил свою оживлённую речь: – Кстати, вы знакомы с маленькой Рейчел Коттон? Любой подтвердит, что моя пятилетняя племянница – настоящее чудо и образец правильного воспитания!

   – Рейчел Коттон? – задумчиво переспросила Глэдис, подхватывая свои длинные юбки, чтобы подняться по лестнице. – К сожалению, не имели удовольствия. Но, я правильно поняла, что она дочь Альфреда Коттона и вашей сестры Валери?

   – Да-да, именно так, – эмоционально закивал головой дворецкий и, наклонившись в нашу сторону, снова заговорил громким шёпотом, чем, пожалуй, ещё больше привлекал к нам внимание: – Ох, уж этот мистер Альфред! Как-то на днях мисс Ньюгейтс в свойственной ей прямой манере высказала мистеру Джеймсу всё, что думает об его сыне и теперь они даже не разговаривают. Ха-ха! Если бы вы только видели их лица! Впрочем, не хорошо, конечно, так говорить, но мистер Альфред и вправду полный растяпа! Коттоны живут тут меньше недели, но он каким-то образом умудрился проиграть весь свой годовой доход. И кому – Джонатану Гарольду, представляете?

   Тут мистер Мей неожиданно замолчал, видимо, вспомнив нечто ещё. Когда мы поднялись на второй этаж, он пропустил вперёд Глэдис и Клариссу и с хитрым видом приблизился к нам с Авророй.

   – Ну, что вы мисс Маргарет, всё время молчите: даже как следует не поприветствуете собственного дядю! – шутливо-укоряющим тоном обратился ко мне дворецкий. – Конечно, все мы не любим вспоминать о подобном родстве, но кровь, как известно, не водица.

   Я постаралась изобразить на лице милую улыбку: в самом деле, я не знала, что на это можно ответить. Филипп Мей был кузеном моей матери, но, признаться, мы с ним никогда особенно не общались.

   – Кстати, я видел вашего жениха, – мистер Мей потешно вздёрнул брови, пристально следя за моей реакцией. – Томас Гарольд – превосходный молодой человек и, что самое главное, совсем не похож на англичанина! Его родители также замечательные люди. Но, знаете, когда миссис Гарольд вскользь упомянула, что вы с её сыном даже не знакомы, то я сперва не особо поверил. А что вы сами-то можете сказать по этому поводу, мисс Маргарет?

   Я замялась. Судя по тому, с каким жадным вниманием ждал моего ответа дворецкий, то, что я сейчас скажу, будет через пару часов известно всему Золотому капкану.

   – Мистер Мей, а вы когда-нибудь бывали в... Новом Орлеане? – вдруг на полном серьёзе обратилась к нему Аврора.

   Не удержавшись, я бросила на неё благодарный взгляд.

   – Что, простите? – не понял мистер Мей. Он выглядел как человек, которого только что отвлекли от важного дела: – Мисс Аврора, о чём вы вообще говорите? На что мне какой-то там Новый Орлеан, когда я всю жизнь прожил в Золотом Капкане – и, между прочим, ничуть не жалею об этом!

   – А что означают буквы КК? – не отставала моя младшая сестра, не давая дворецкому вновь обратиться ко мне с вопросами.

   На этот раз она, пожалуй, попала в точку: мистер Мей встрепенулся, точно гончая, почуявшая добычу.

   – Мисс Аврора, вы не знаете, что означает сокращение КК? – воскликнул он с таким удивлением, будто она спрашивала его про «США». – В самом деле, куда катится молодёжь! Леди Амалия Коттон, сэр Самюэль и мистер Чарльз, наверное, перевернулись в гробу, услышав ваши слова!

   Глэдис, которая вместе с Клариссой шла впереди, обернулась и расстроенно поджала губы. Что и говорить, дворецкий был мастером сарказма.

   К счастью, наша компания уже подошла к восточному крылу (именно там мы жили раньше, когда гостили в Золотом капкане), и потому все были избавлены от необходимости продолжать беседу. Мистер Мей настоятельно посоветовал нам хорошенько отдохнуть после трудной дороги, а также напомнил, что через пару часов состоится ужин, на который соберётся всё семейство. По правде сказать, он продолжал говорить о чём-то ещё, но мы с Авророй извинились и разошлись по своим комнатам. Когда я закрыла за собой дверь, то вздохнула с облегчением. Наконец, наступила долгожданная тишина.

ГЛАВА 2. Разбитая ваза

– Я бы хотела тебе кое-что подарить. Запомни: что бы ни случилось, никогда его не снимай.

   – Ну, даже не знаю, – с нарочитой задумчивостью проговорила сидевшая рядом со мной прекрасная рыжеволосая женщина; её длинные волосы пылали в свете заходящего солнца. – Много лет назад этот медальон принадлежал Майклу Мею – твоему двоюродному деду. Потом ММ превратилось в Мелани Мей. Или Мелани и Мордред. Или Мелани и Маргарет. Или Маргарет и... кто-нибудь ещё. ММ – это всё, что ты захочешь.

   Одно время этот медальон действительно был для меня всем. Когда мне становилось особенно грустно или обидно, я всегда брала его в руки и подолгу любовалась этими незатейливыми буквами, сплетёнными в простой, но такой изящный вензель. Эта была единственная память – память о ней, самом дорогом человеке, который был в моей жизни.

   Но однажды я всё же его потеряла. Помню, как мы с Валери Мей, моей двоюродной тёткой, искали медальон по всему дому – но тщетно. Он попросту исчез. А шесть лет назад один человек признался, что медальон утонул в глубоком пруду, который располагался на заднем дворе усадьбы. В тот день я поклялась, что никогда его не прощу.

   Золотой капкан одно время был моим домом. Бывало, я бродила по этим бесконечным коридорам с раннего утра и до позднего вечера – благо, что ни Глэдис, ни отцу не было до меня никакого дела. Прогулки по дому напоминали какое-то болезненное забытьё: они медленно подтачивали мои силы, но в то же время казались единственным способом выжить. Пожалуй, если бы не Оливия Кавендиш, то я, сама того не заметив, умерла бы тогда от голода. Миссис Кавендиш всегда была ко мне добра – хотя, иногда мне казалось, что она попросту чувствует себя виноватой. Она приходилась мне двоюродной тёткой – по отцу – и была очень красивой дамой, но больше всего мне запомнились её огромные бледно-серые, стальные глаза: большую часть времени они были лишены всякого выражения. Миссис Кавендиш часто (скорее, из-за рассеянности, чем по какой-то другой причине), называла меня Мелани, чем, несомненно, заслужила мою вечную симпатию и благодарность.

   Однажды, много лет тому назад, я заболела: так сильно, что почти уже смирилась с мыслью о смерти. Однако мне всё же удалось выжить – и после этого мы сразу же перебрались на север, в свой собственный дом. Тем не менее наша семья ещё в течение долгого времени продолжала посещать Золотой капкан по праздникам – и, признаюсь, я всегда с нетерпением ждала этих поездок.

   Сейчас я шла по коридорам второго этажа, которые напоминали бесконечные лабиринты, незаметно скользя рукой вдоль стены – дурная детская привычка, из-за которой подушечки пальцев вечно стирались до крови. Глэдис, Кларисса и Аврора решили «отдохнуть после долгой дороги» – впрочем, я прекрасно понимала, что всё это время они будут наряжаться к ужину. По правде сказать, я бы тоже, пожалуй, предпочла остаться в комнате, но все трое с ненавязчивой целеустремлённостью заняли мою спальню (наверное, им показалось, что свет на зеркало там падает под каким-то особенным углом) – и мне ничего не оставалось делать, кроме того, как отправиться на «прогулку».

   Идеальная симметрия, оштукатуренные белые стены с золотыми узорами, высокие потолки – да, Золотой капкан остался прежним, но тем не менее что-то здесь безвозвратно ушло, изменилось до неузнаваемости. Наверное, главная причина заключалась в том, что минуло уже шесть лет с тех пор, как не стало леди Амалии Коттон: исчезла её стальная хватка, которой она держала в страхе и напряжении всё поместье.

   Я ступала неслышно, наслаждаясь тишиной собственных шагов точно так же, как и много лет тому назад. Я была как тень. Ну, или, по крайней мере, искренне считала себя таковой.

   С этим домом была связано столько воспоминаний – плохих и хороших, что иногда мне казалось, будто моя жизнь была бы немыслима без Золотого капкана. Именно здесь я родилась (однажды отец вскользь упомянул, что моя мать ни под каким предлогом не хотела выезжать за пределы поместья) и провела большую часть своего детства. Признаться, в этом доме меня никогда особенно не любили – но я всегда была, по меткому выражению тётушки Ньюгейтс, излишне самобытна, чтобы с кем-то сближаться, и потому ничуть не была огорчена подобным обстоятельством.

   По коридору сновали слуги – их суетливые, резкие движения и тихие, раздражённые голоса не давали мне полностью погрузиться в ностальгические воспоминания. Они встречались везде, особенно в тех частях дома, где не было гостей: собирали пыль, развешивали венки и гирлянды, даже зачем-то передвигали мебель – словом, эта была настоящая предпраздничная суматоха, которую можно наблюдать лишь в богатых домах.

   Нет, как же мне хотелось хотя бы на мгновение поверить в то, будто я осталась одна во всём мире, будто все эти люди на самом деле не видят меня, хотя и смотрят в упор! Не спорю, это было наивно – но что только не придумает человек для того, чтобы потешить собственное воображение!

   По привычке я решила подняться на чердак, но когда подошла к лестнице, ведущей на крышу, то она оказалась огорожена позолоченной металлической решёткой, на которой висел маленький замок, неожиданно заставивший меня почувствовать себя запертой в клетке птицей. С чувством глубокого разочарования я свернула в один из многочисленных пролётов и снова принялась бесцельно бродить по второму этажу.

   – Кого мы видим?! – развязно протянул за спиной чей-то женский голос. – Маргарет Тримейн? Надо же, а они были правы: ты и вправду стала почти что красавицей! Честно говоря, я даже не сразу тебя узнала.

   Я медленно обернулась и, признаться, совсем не удивилась, когда встретилась взглядом с прищуренными карими глазами. Меня с любопытством разглядывала девушка, всем своим видом напоминавшая греческую статую: от чёрных, завитых кудрей до белого платья, чем-то похожего на полупрозрачную тунику.

   – Луиза Барри? – воскликнула я с фальшивой улыбкой, отступая в сторону, чтобы пропустить слуг, которые несли какой-то огромный портрет, скрытый старинным позолоченным экраном. – А ты совсем не изменилась.

   Кузина улыбнулась, видимо, приняв мои слова за комплимент.

   – Сколько лет, сколько зим! – философски заметила Луиза, вертя в руках кокетливый веер и то и дело поглядывая на компанию молодых людей, которые стояли неподалёку у окна. – Что за неприятная история – и, между прочим, далеко не первая. Хорошо, что теперь всё это в прошлом, и Коттоны и Кавендиши собрались все вместе, как в старые добрые времена. Наконец, мы вновь стали большой дружной семьёй!

   – В самом деле, отличная новость, – неопределённо согласилась я, не зная, как избавиться от её общества.

   – Я слышала, у тебя появился жених, – спустя некоторое время проговорила девушка. Мне показалось, что она с трудом сдерживает смех: – Что ж поздравляю! Конечно, на мой взгляд, ты слегка поспешила, но всё же, признаться, не так, как некоторые... особы.

   Луиза бросила на меня выжидательный взгляд, надеясь посплетничать. Но, по правде сказать, мне было совершенно неинтересно, кого она имеет в виду, и потому я ограничилась лишь словами сдержанной благодарности. Кузина вздохнула – даже не думая скрывать собственного разочарования.

   – Впрочем, пожалуй, ты тоже мало чем изменилась, – натянуто улыбнулась Луиза и, глядя куда-то в сторону, добавила: – К сожалению, мне уже пора. Приятно было с тобой повидаться, Маргарет.

   – Взаимно, Луиза, – пробормотала я таким же любезным тоном.

   Мисс Барри помедлила, но спустя некоторое время всё же скрылась в одном из многочисленных ответвлений. Я вздохнула с облегчением: похоже, мне уже во второй раз посчастливилось избежать расспросов о своей так называемой помолвке. Да, скорее бы уже познакомиться с этим Томасом Гарольдом: признаться, меня не покидало настойчивое предчувствие, что здесь что-то нечисто.

   Я направилась в противоположную сторону и, пожалуй, сама не заметила, как оказалась в просторной комнате с распахнутыми стеклянными дверями, которая объединяла два помещения. Рассеянно оглянувшись по сторонам, я поняла, что попала в портретную галерею, к которой также примыкала небольшая гостиная, отделённая стеклянной стеной. Здесь было достаточно многолюдно – тем не менее все казались до того занятыми собственным делом, что совершенно не обращали внимания на то, что делают другие. Будучи приятно удивлена подобным обстоятельством, я помедлила у входа и, в конце концов, решила пройти внутрь: возвращаться в собственную комнату мне совсем не хотелось.

   В огромном мраморном камине гостеприимно потрескивал огонь, в то время как на улице резко потемнело и, по-видимому, собиралась буря. Слуги торопились закрыть все окна – стук рам соперничал с громовыми раскатами. Сильные порывы ветра врывались в комнату и нещадно трепали шторы, делая их похожими на корабельные паруса. Стёкла тряслись так, что создавалось впечатление, будто ещё мгновение – и они разобьются, разлетятся на мириады крошечных осколков.

   – Нет-нет, вы всё делаете не так! – с непередаваемой интонацией в голосе возмущался молодой человек, потешно размахивая своими короткими руками. – Гирлянды с колокольчиками должны висеть под фонариками, но в то же время не слишком близко! И свечи... Аккуратнее со свечами! В самом деле, Дейзи, ты же не хочешь, чтобы воск испачкал ковёр, который леди Амалия Коттон в целости и сохранности привезла из самого британского королевства!

   Я пригляделась – и с удивлением узнала в говорившем Глендона Кавендиша. Его идеально выглаженный парадный фрак и напомаженные, расчёсанные на прямой пробор волосы придавали ему чересчур солидный, граничащий с нелепостью вид. Глядя на него, почему-то было трудно удержаться от улыбки. Раньше, как правильно заметил дворецкий, это был совершенно неприметный мальчик – теперь же он вёл себя так, будто уже как минимум был наследником Золотого капкана. Удивительно, что время делает с людьми!

   Глендон неустанно давал поручения слугам, но так же было заметно, что он постоянно посматривает в сторону темноволосой девушки, которая в одиночестве сидела напротив камина – впрочем, сама она безотрывно смотрела на пламя и, судя по всему, была полностью погружена в собственные мысли.

   Неожиданно я заметила краем глаза какое-то движение: неподалёку, в смежной комнате вешали огромный портрет. На нём была изображена молодая рыжеволосая женщина: её прекрасное, одухотворённое лицо, казалось, приковывало к себе взгляды всех, кто находился в комнате. Движимая странным порывом, я не заметила, как миновала стеклянные двери, и остановилась только тогда, когда от стены, на которой располагались фамильные портреты, оставалось лишь несколько метров. На фоне мрачных, пропитанных высокомерием и затаённой злобой Коттонов – Денниса, Джеймса и Шанны – моя мать казалась поистине неземным существом. Её огненно-рыжие волосы, напоминавшие пылающее пламя, развевались по ветру, а прекрасные изумрудные глаза смотрели вдаль. Она казалась воплощением зари, эфемерным совершенством, сотканным из воздуха и огня. Она была самим вдохновением – чистым и неземным.

   Я почувствовала себя по-настоящему счастливой – и была искренне благодарна тому, кто приказал повесить этот портрет. Последний раз я видела её лицо много лет назад – теперь же мне казалось, что мы расстались с ней только вчера.

   До меня долетали отрывки двух голосов. Дама и джентльмен – в которых я мимолётно узнала Джеймса Коттона и Шанну Барри – стояли напротив портрета и обсуждали что-то на повышенных тонах.

   – Да, Мелани Мей была восходящей звездой, – в голосе мистера Коттона – как бы сильно он ни старался это замаскировать – слышалось невольное восхищение. – Но, как известно, чем ярче горит пламя, тем быстрее сгорает свеча.

   – Как возмутительно! – не согласилась с братом миссис Барри. – Готова поклясться, что наша мать никогда бы этого не позволила! Нет, я просто не нахожу слов! Видимо, наш дорогой Деннис действительно выжил из ума. Повесить портрет этой незаконнорождённой убийцы рядом с нами, это просто...

   Тут её возмущённую речь прервал оглушительный звон разбитого стекла. Старинная позолоченная ваза, которую я случайно задела локтём, с невозможным грохотом упала на паркет и раскололась на несколько крупных заострённых осколков. Я болезненно поморщилась: все присутствующие в портретной галерее заинтересованно развернулись в мою сторону. Их любопытные, удивлённые лица слились в одно размытое пугающее пятно. Чего бы я только не сделала, лишь бы оказаться сейчас в другом месте!

   – Мисс, нельзя ли быть осторожнее, – послышался чей-то низкий раздражённый голос.

   Человек, который до этого скрывался в тени одной из колонн, стремительно приблизился ко мне и, нагнувшись, принялся зачем-то собирать осколки. Его лицо скрывала широкополая шляпа, а неприметный тёмный фрак и кожаные перчатки делали его похожим на мрачную бесплотную тень.

   Я наблюдала за его действиями с болезненным любопытством. Краем глаза я видела, как около десятка слуг, привлечённые звоном разбитой вазы, окружили нас подобно стаи акул и замерли в нерешительности. Впрочем, отчасти я была им даже благодарна – их объёмистые фигуры практически полностью скрывали эту часть комнаты от присутствующих в галерее.

   Неожиданно под одним из осколков мелькнул какой-то небольшой золотой предмет – мгновение и ключ скрылся в рукаве фрака. Судя по всему, этого никто не заметил, за исключением, пожалуй, одной молодой чернокожей служанки, которая стояла ближе всех. Её глаза внезапно расширились, а лицо приобрело какое-то странное, алчное выражение.

   Человек в шляпе тоже обратил на это внимание.

   – Кэрол, о вазе никому ни слова! – сказал он многозначительным тоном.

   – Но сэр...

   Он повернулся в её сторону и слегка приподнял шляпу. К сожалению, я по-прежнему не могла видеть его лица, но должно быть у него был весьма пугающий взгляд, потому что служанка тут же испуганно потупилась и отступила на пару шагов.

   – Как скажете, сэр.

   Пользуясь тем, что на меня никто не смотрит, я постаралась незаметно выскользнуть из комнаты. Впрочем, я смогла свободно вздохнуть лишь тогда, когда миновала опустевшую гостиную и оказалась в просторном, шумном коридоре. Не обращая ни на кого внимания, я обессиленно прислонилась к холодной стене и прикрыла глаза. Моё сердце колотилось так сильно, будто готово было выпрыгнуть из груди. Я чувствовала себя человеком, который только что совершил преступление – и которого тут же раскрыли.

   Служанка назвала человека в шляпе сэром. Было ли это обычным вежливым обращением или же она намекала на его титул? Сэр Деннис Коттон. Впрочем, что-то подсказывало мне, что это был совсем не он: у загадочного незнакомца были слишком плавные, слишком бесшумные движения, что совершенно не вязалось с тем обликом баронета, который я знала с глубокого детства.

   Пытаясь успокоиться, я рассеянно скользнула взглядом по идеально-белой стене напротив – и вдруг что-то заметила. Страшная уродливая трещина шла от самого потолка, украшенного роскошной лепниной, и уходила вниз, скрываясь за тяжёлыми бархатными шторами. По правде сказать, на мгновение я не поверила собственным глазам. Раньше (несмотря на то, что шесть лет назад здесь, если верить слухам, произошёл обвал) этот дом казался мне неприступной крепостью, которую невозможно ни сломить, ни уж тем более разрушить. Но что если на самом деле величие Золотого капкана было лишь хрупкой иллюзией, а сам особняк – карточным домиком, который в любой момент мог рассыпаться и заживо похоронить всех своих обитателей?

   Погружённая в мрачные мысли, я не заметила, как переступила порог своей комнаты. Глэдис расположилась перед большим зеркалом с позолоченной рамой, а Кларисса заботливо помогала ей застегнуть тяжёлое бриллиантовое ожерелье. На обеих красовались пышные бледно-розовые парадные платья, а их золотистые волосы были уложены в высокие, замысловатые причёски. Когда я вошла в комнату, то они не обратили на меня совершенно никакого внимания: наверное, у меня и вправду были бесшумные шаги.

   – Мама, как я выгляжу? – звонко закричала Аврора, внезапно появляясь из-за ширмы.

   Девочка облачилась в красивое серое платьице с пышными рукавами-фонариками. Признаться, этот наряд весьма подходил к её светлому, оттенённому природным румянцем лицу и коротким золотисто-каштановым волосам. Я улыбнулась, наблюдая за тем, как моя сестрёнка закружилась по комнате в импровизированном танце – подол её пышного платья напоминал крошечный торнадо.

   – Дитя моё, больше никогда даже не примеряй подобные вещи! – в ужасе воскликнула Глэдис, поворачиваясь в её сторону. – Этот тусклый цвет наверняка делает твои прекрасные голубые глаза серыми и невыразительными. А беда всех серых глаз в том, что они совершенно пустые.

   Я внутренне усмехнулась: иногда моя мачеха была склонна к явным преувеличениям.

   Аврора обречённо вздохнула и отправилась переодеваться.

   – О, Маргарет, – наконец, «заметила» меня Глэдис. – Как хорошо, что ты вернулась! Пожалуй, нам уже давно пора спускаться вниз. Кстати, около получаса назад приходила Саманта: она не может дождаться, когда же вы с ней познакомитесь.

   – Саманта? – не поняла я, направляясь к своему чемодану, который сиротливо стоял у стены, напротив кровати.

   – Миссис Брэндон Гарольд. Мать твоего Томаса, – любезно пояснила мачеха, обращая на меня выжидательный взгляд.

   – Ясно, – неопределённо протянула я, делая вид, будто увлечена поиском подходящего наряда.

   По правде сказать, я никогда не могла похвастаться впечатляющим гардеробом – но сейчас всё было и того хуже: большинство платьев выцвели и приобрели пугающе жалкий вид. К счастью, мне удалось в последний момент захватить одно из маминых платьев, которое, как и все её немногочисленные вещи, до этого пылилось на чердаке. Оно было красивого изумрудного цвета и, признаться, выглядело гораздо лучше всех тех нарядов, которые у меня когда-либо были. Оставалось только надеяться, что оно не разойдётся по швам.

ГЛАВА 3. Семейная встреча

– Я бы, пожалуй, на многое закрыла глаза, – говорила миссис Джеймс Коттон снисходительным тоном, чинно складывая льняную салфетку на коленях. – Вы же знаете, дорогие родственники, что я совсем не привередлива (послышались приглушённые смешки). Но то, что мы даже за праздничным столом не можем рассесться в правильном порядке, по правде сказать, меня совершенно угнетает.

   Эбигейл Коттон внушительно замолчала, всем своим видом выказывая сдержанное негодование.

   Впрочем, мне было не совсем понятно, что же именно её не устаивает: нельзя сказать, чтобы семейство Коттонов обделили почётом. Муж миссис Коттон, Джеймс, вообще расположился во главе стола, как раз напротив того места, где должен был бы сидеть хозяин поместья – если бы только потрудился спуститься к ужину. Я вспомнила, как около получаса назад, когда все только собрались за столом, в зал заглянул Филипп Мей и, не обращая внимания на удивлённые взгляды, с подчёркнутой невозмутимостью объявил, что сэр Деннис приветствует всех в Золотом капкане и советует начинать ужин без него.

   Интересно, что бы могло его так сильно задержать? Впрочем, старший сын леди Амалии Коттон вообще крайне редко появлялся на людях.

   – Эбигейл, не порть людям аппетит своим недовольным тоном! – возразила ей Урсула Ньюгейтс, с ироничным превосходством глядя на свою двоюродною племянницу через стол. – Не всё здесь настолько плохо, как может показаться. Но если тебе так хочется сидеть поближе к Деннису, то так уж и быть, я поменяюсь с тобой местами. К тому же праздничный стол у нас всё равно будет лишь завтра.

   – Ах, да не в этом дело, – сморщила свои узкие губы миссис Коттон. – Откровенно говоря, я уже давно со всем смирилась. Это просто было очередное напоминание о том, как далеко наша «прогрессивная» страна стоит от Англии. Когда мы жили в Лондоне, то Джеймс входил в Парламент (кстати, дорогой, жаль, что ты больше не носишь тот накрахмаленный парик: он удивительно подходил к твоему аристократичному лицу). А сейчас все мы сидим на какой-то ферме и, судя по вашим лицам, ещё строим из себя приличное общество.

   Аврора, которая сидела напротив меня, состроила издевательскую гримасу. Я нагнула голову, делая вид, будто никак не могу подхватить вилкой запечённые овощи: признаться, мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил мою улыбку.

   – Отчего же ваш дорогой Джеймс не стал сенатором? – рассудительно заметила тётушка Ньюгейтс. – Или Альфред? На мой взгляд, сенат США вполне достойная замена английскому парламенту.

   Лицо миссис Коттон исказилось в приступе праведного возмущения. Наверное, две уважаемые дамы, в конце концов, рассорились бы на века, но ситуацию неожиданно спас Эдвард Кавендиш, старший сын покойного мистера Чарльза. Он завёл какую-то утомительную речь про американскую политику, но так как здесь присутствовали в основном одни женщины, то ему пришлось переговариваться через весь стол с дядей Джеймсом и ещё одним джентльменом, который расположился со своей семьёй как раз напротив Коттонов. У меня мелькнула мысль, что, возможно, эти незнакомые люди и были Гарольдами. Как бы то ни было, они сидели с моей стороны, и потому, чтобы их увидеть, нужно было повернуть голову – а это было бы слишком заметно.

   Впрочем, нельзя сказать, чтобы слова Эбигейл Коттон были полностью лишены справедливости: расселись мы действительно странно. По правую руку от пустующего места сэра Денниса с поистине английской гордостью восседал Эдвард Кавендиш – его кузен – вместе со своей женой Стефани, которая, между прочим, приходилась также родной сестрой моей мачехи (равно как и всё ещё неизвестная мне Саманта Гарольд). За ними расположилась сама Глэдис – она постоянно о чём-то перешёптывалась со Стефани Кавендиш. Далее сидела сияющая улыбкой Кларисса – на её фоне я как всегда чувствовала себя мрачной и замкнутой. Впрочем, улыбалась она неспроста: напротив нас, следом за тётушкой Ньюгейтс, как раз расположилось семейство Барри: Шанна и её двое детей, Луиза и Грегор. Миссис Барри изредка переговаривалась с Глэдис и миссис Кавендиш, Луиза недовольно смотрела прямо перед собой и хмурилась каким-то собственным мыслям, а Грегор – Грегор не спускал восторженного взгляда с Клариссы. Светловолосый и голубоглазый, он был совершенно не похож на своих мать и сестру – и, судя по всему, не только внешне.

   Отец и вовсе решил не присутствовать на ужине – признаться, отчасти я ему даже завидовала. Аврора сидела напротив меня в компании дочерей мистера и миссис Кавендиш: близняшек Сюзанны и Аманды. Три девочки всё время над чем-то тихо посмеивались – наверное, до сих пор вспоминали о том, как Аманда поставила подножку дворецкому.

   – Маргарет! – внезапно обратилась ко мне громким шёпотом Аврора. – Ты не поверишь, что только что мне удалось узнать!

   – Расскажешь потом, – проговорила я одними губами: на нас стали оглядываться, а этого мне совершенно не хотелось.

   Аврора издевательски сощурилась и отвернулась к своим кузинам.

   – Маргарет? Простите, но вы действительно та самая Маргарет Тримейн? Знаете, я столько о вас слышала!

   Я с удивлением посмотрела на незнакомую девушку, которая сидела справа от меня.

   Она была удивительно красива, но больше всего бросалась в глаза её мягкая, располагающая к себе улыбка, которая в то же время была пропитана лёгким оттенком иронии. У неё были медово-каштановые волосы, крупными локонами рассыпанные по плечам, и большие светлые глаза, окаймлённые облаком густых ресниц. Не знаю, почему, но на мгновение она показалась мне удивительно знакомой – до того знакомой, что я даже не поверила собственным глазам. Впрочем, сколько я ни ломала голову, так и смогла понять, кого же именно она мне напоминает.

    – Правда? Надеюсь, только хорошее? – поинтересовалась я полушутливым тоном. – Но позвольте спросить, кто же вам обо мне рассказывал?

   На лице девушки появилась весьма странная улыбка – признаться, она заставила меня заподозрить нечто неладное. Краем глаза я заметила, как Глендон Кавендиш, который сидел напротив, рядом со своими младшими сёстрами, всё это время не спускал с моей собеседницы расфокусированного, восторженного взгляда: казалось, что он боялся упустить каждое её слово или движение.

   Однако когда загадочная незнакомка уже собиралась ответить, то неожиданно послышался какой-то шум – и все с удивлением посмотрели в сторону входной двери. На пороге появился сэр Деннис Коттон. Баронет был в своём неизменном тёмно-сером парике, но всё же было заметно, что за последнее время он сильно постарел. Впрочем, больше всего меня поразило то, что теперь он передвигается с помощью инвалидной коляски. Конечно, я слышала, что шесть лет назад в Золотом капкане произошёл какой-то обвал, в результате которого пострадали люди – и некоторые (леди Амалия Коттон и Оливия Кавендиш) даже погибли, но, признаться, наша семья уехала за несколько дней до случившегося и до меня доходили лишь неясные слухи, связанные с этим происшествием.

   Сэр Деннис с мрачной иронией поприветствовал собравшихся и привычно расположился во главе стола. С его хмурого, переполненного затаённой горечью лица не сходила жёсткая, ехидная усмешка, придававшая всему его облику какой-то пугающий вид. Большие мутно-чёрные глаза пристально разглядывали гостей без всякого выражения – и было непонятно, рад ли он своим родственникам или же мечтает видеть их в гробу.

   За столом повисло тяжёлое, гнетущее молчание – даже дети и те притихли и, казалось, боялись издать лишний звук. Изредка слышался звон посуды: большинство присутствующих уже приступили к десерту, но, судя по напряжённым лицам и скованным движениям, они явно чувствовали себя не в своей тарелке.

   Но тут неожиданно что-то переменилось: видимо, его светлость и сам устал держать гостей в напряжении.

   – Тётушка Ньюгейтс, – любезно обратился он к сидевшей слева от него даме. – Давненько мы не видели вас у себя в поместье. Как хорошо, что вы всё же решили почтить нас своим присутствием! Пожалуй, в этом доме весьма не хватало вашего здравого смысла и правдивой иронии.

   – Я была занята, – как нечто само собой разумеющееся, проговорила мисс Ньюгейтс; в её голосе появилась материнская теплота, которая, впрочем, едва ли имела отношение к самому хозяину поместья. – Но спасибо, тебе, дорогой племянник, на добром слове.

   – Все мы нынче стали очень занятыми. Прямо как истинные американцы, – язвительно заметила Шанна, демонстративно отодвигая от себя тарелку с остатками ужина.

   – Милая племянница, если, по-твоему, благотворительность перестала быть приличным делом, то я вижу, что ты совершенно забыла все наши английские традиции, – с поистине королевским достоинством возразила ей мисс Ньюгейтс.

   На лице сэра Денниса появилось крайне неприятное выражение.

   – Ты чем-то недовольна, дорогая сестрица? – обратился он к миссис Барри, прищуривая свои мутные, болезненные глаза.

   Судя по всему, Шанна хотела ему что-то ответить – что-то весьма злобное и обвинительное (наверняка связанное с портретом моей матери), но потом она, видимо, вспомнила о том, что его светлость по-прежнему не определился с наследником, и потому решила, что пока ей, пожалуй, не стоит озвучивать свои претензии вслух.

   – Вовсе нет, – примирительно улыбнулась тётя – впрочем, улыбка получилась откровенно фальшивой. – Я просто пытаюсь поддерживать беседу.

   – И, как все успели заметить, у тебя это весьма плохо получается, – парировал её старший брат.

   Гости улыбнулись, приняв его слова за шутку – но у сэра Денниса был такой мрачный и непреклонный вид, что спустя мгновение стол снова погрузился в напряжённое молчание.

   Хозяин поместья с сомнением посмотрел на немногочисленные блюда, оставшиеся на столе.

   – Я вижу, что в Новой Англии скоро начнётся голодная лихорадка, – пробормотал он, будто обращаясь к самому себе – впрочем, я не сомневалась, что его услышала как минимум половина присутствующих.

   На несколько долгих минут наступило неловкое молчание: напротив большинства гостей уже стояли пустые тарелки, но тем не менее все по-прежнему сидели за столом. Сэр Деннис не притрагивался к еде и продолжал разглядывать своих родственников с непередаваемой сосредоточенностью, будто хотел прочитать наши мысли. Чтобы чем-то себя занять, я, по примеру соседей, сделала глоток чёрного чая – но он оказался таким горячим, что от неожиданности я едва не задохнулась.

   Маленькая Рейчел Коттон нечаянно стукнула ложкой – баронет посмотрел на неё так, будто она только что разбила его любимый чайный сервиз.

   – Право, мы ведём себя как эгоисты! – неожиданно воскликнула тётушка Ньюгейтс – казалось, что её нарочито оживлённый голос развеял тучи, сгустившиеся над столовой. – Молодым наверняка хочется потанцевать – думаю, не стоит препятствовать их желаниям.

   – В самом деле, не стоит, – неожиданно легко согласился хозяин поместья, думая о чём-то своём.

   Все начали вставать, сначала неуверенно, но прошло несколько минут – и зал практически опустел. Я направилась следом за Глэдис и Клариссой и, признаться, искренне надеялась, что мне не придётся ни с кем танцевать.

***

– Луиза, я смотрю, ты решила пойти по моим стопам, – полушутливо заметила мисс Ньюгейтс, укоризненно качая головой. – Милочка, тебе уже двадцать три, но ты по-прежнему перебираешь женихов, будто до сих пор являешься дебютанткой. Если так пойдёт и дальше, то, на мой взгляд, у тебя есть все шансы остаться старой девой.

   – Я просто не хочу торопиться, – поморщилась темноволосая девушка, вертя в руках золотой веер.

   – Дорогуша, да тебе уже нужно бежать, а не торопиться! – рассмеялась пожилая дама. – Поезд, знаешь ли, не стоит на месте.

   Луиза раздражённо пожала плечами: она смотрела куда-то в глубь зала, и её прекрасное лицо с каждой минутой хмурилось всё сильнее и сильнее.

   – Но мисс Барри настоящая красавица, – подала голос Стефани Кавендиш. – Я уверена, что она ещё успеет составить себе весьма выгодную партию.

   – Если возьмётся за ум, то, конечно, успеет, – высокомерно проговорила миссис Коттон, окидывая презрительным взглядом откровенный наряд Луизы. – Что ни говори, но даже в этой стране у воспитанных и приличных молодых леди гораздо больше шансов, чем у так называемых «американских красавиц».

    Глэдис весело переглянулась со своей сестрой: было видно, что обе дамы с трудом сдерживают смех.

   Мы расположились за низким чайным столиком, который стоял неподалёку от огромного, похожего на гробницу мраморного камина, и неторопливо поглощали остатки ужина. Стефани, Глэдис, Луиза и миссис Коттон внимательно следили за тем, что происходит в зале, однако мы с тётушкой Ньюгейтс заняли кресла напротив, и потому могли любоваться лишь потрескивающим пламенем да лицами своих собеседниц.

   – Готова поклясться, что Кларисса Стил и Грегор Барри – самая красивая пара, которую я когда-либо видела, – со светской теплотой в голосе воскликнула Стефани Кавендиш и улыбнулась Глэдис: – Думаю, через пару дней вас уже будут поздравлять.

   Миссис Коттон поморщилась, услышав такой прозрачный намёк – впрочем, как я успела заметить, она морщилась практически по любому поводу.

   – Да, моя племянница превратилась в настоящую красавицу, – согласилась мачеха – её моложавое лицо приобрело гордое выражение, будто это была исключительно её заслуга. – Не могу поверить, что прошло уже более десяти лет с тех пор, как Клариссу привезли в Золотой капкан после того ужасного несчастья с её родителями.

   – В самом деле! – согласилась Стефани, аккуратно надкусывая марципан. – Но даже тогда она была самым очаровательным ребёнком на свете.

   – А Элис Коттон – наша потерянная родственница – тоже настоящая красавица! – между прочим, заметила тётушка Ньюгейтс, на некоторое время оборачиваясь в сторону зала. – Я бы даже сказала, что она ничем не хуже Луизы или Клариссы.

   – Полностью с вами согласна! И, пожалуй, самое главное то, что она совершенно не похожа на свою мать! – запальчиво воскликнула Глэдис.

   Все посмотрели на неё с удивлением.

   – Ты знала мать Элис Коттон? – не поверила её сестра. – Немедленно нам расскажи!

   – Элис Коттон? – простодушно удивилась Глэдис. – Да нет, что вы, я имела в виду Клариссу. Стефани, помнишь супругу нашего покойного брата? Крайне невыносимая особа!

   Миссис Кавендиш нахмурилась – видимо, ничего такого не припоминая, но, помедлив, решила всё-таки промолчать.

   Луиза, погружённая в собственные невесёлые мысли, тихо извинилась и незаметно покинула наше общество.

   – Кстати, девочка моя, ты стала удивительно похожа на свою мать! Такая же красавица с большими грустными глазами! – спустя некоторое время ласково обратилась ко мне тётушка Ньюгейтс. – Ты знала, что Мелани была моей лучшей воспитанницей? Нет, какой же она была умницей!

   Я улыбнулась: признаться, за всю свою жизнь я встречала очень мало людей, которые бы проявляли ко мне искреннюю любовь и заботу, но Урсула Ньюгейтс была одной из них. Помню, как в глубоком детстве я постоянно путалась в нашем родстве (мисс Ньюгейтс была кузиной моего деда, сэра Самюэля Коттона) и одно время даже считала красивую пожилую даму с аристократичным лицом и невозможно прямой осанкой своей родной бабушкой. Однако больше десяти лет назад она переехала куда-то на север – и с того времени мы лишь изредка встречались с ней на семейных праздниках.

   – И вправду похожа, – как-то неодобрительно заметила Эбигейл Коттон, сморщив тонкие губы. – Даже одежда и та у вас, по-видимому, на все поколения. Помнится, это платье было у Мелани Мей одним из любимых: наверное, потому что когда она его надевала, в неё влюблялись все до единого представителя мужского пола. Нет, что за?..

   Неожиданно послышался громкий треск – и миссис Коттон испуганно вскрикнула и оглянулась в сторону камина. Яркое пламя рассерженно полыхнуло, будто в него подлили масла, и на пару мгновений взмылось вверх. Судя по всему, с дымохода посыпался какой-то мусор – тем не менее в первые несколько секунд все мы, признаться, почувствовали сильнейший испуг.

   – Наверное, это был Санта-Клаус, – истерично хихикнула миссис Кавендиш, аккуратно ставя кружку на стол и стараясь скрыть едва заметную дрожь в руках.

   – Не знаю, как вы, но лично я уже давно заметила, что с этим домом происходит нечто странное, – через некоторое время задумчиво проговорила миссис Коттон, боязливо озираясь по сторонам. – Как-то ночью я вышла из комнаты – и едва не умерла от сердечного приступа. По коридору двигалась тень: так плавно и бесшумно, что её трудно было принять за обычного человека. Кажется, на этом бесплотном существе была шляпа – впрочем, сейчас я уже не могу сказать этого наверняка. Мгновение – и тень скрылась в стене, будто её никогда и не существовало. С тех пор я стараюсь не покидать комнату без сопровождения, особенно по ночам.

   Как ни странно, её слова произвели сильнейшее впечатление. Впрочем, уважаемых дам, скорее всего, смутило то, что в Золотом капкане есть нечто такое, о чём сами они не имеют ни малейшего понятия. В течение нескольких минут за нашим столиком сохранялось сосредоточенное молчание – я не сомневалась, что в головах моих родственниц усиленно строятся различные догадки и предположения.

   Самой же мне казалось, что миссис Коттон видела именно того человека, который нашёл среди осколков разбитой вазы золотой ключ. Пожалуй, и вправду было весьма любопытно, кто бы это мог быть. Его боялись слуги – из этого следовало, что незнакомец в шляпе был отнюдь не гостем. Но зачем же в таком случае ему понадобилось скрывать собственное лицо? Оставалось только надеяться, что человек в шляпе не был профессиональным убийцей.

   – По-моему, здесь всё ясно без слов, – внушительно заметила тётушка Ньюгейтс, но видя непонимающие взгляды, нехотя пояснила: – Все мы знаем, для чего именно пригласил нас в поместье Деннис, так что, пожалуй, не стоит удивляться некоторым странностям... А это ваше ужасное привидение, судя по всему, всего лишь один из преданных ему людей.

   – Или детей, – зачем-то добавила миссис Кавендиш, делая умное лицо. – Кстати, как вы считаете, могут ли у его светлости быть внебрачные дети? Ведь в таком случае нас всех, скорее всего, ждёт полнейшее разочарование.

   На лице Глэдис появилось какое-то странное выражение; миссис Коттон, верная своей извечной привычке, недовольно сморщила губы.

   – Если это действительно так, то я искренне надеюсь, что Денниса не постигнет та же страшная участь, что и сэра Самюэля, – высокомерно проговорила женщина, бросив на меня презрительный взгляд.

   Я напряглась: меня всегда приводило в крайнее раздражение то, когда люди начинали вспоминать одно событие, связанное с моей матерью, которое случилось много лет тому назад.

   – Эбигейл, мы вовсе не нуждаемся в твоих язвительных комментариях, – недовольно заметила Урсула Ньюгейтс – её светло-голубые глаза метали молнии. – Я знала свою воспитанницу – наверное, даже лучше, чем кто бы то ни было из вас. И готова поклясться, что то, в чём её обвиняют, не более чем злобная клевета, направленная на то, чтобы ещё больше унизить эту семью. Не спорьте! Да, все улики свидетельствуют против неё, ну и что с того? Сказать правду может лишь тот, кто видел всё это собственными глазами. Но даже если на секунду предположить, что Мелани Мей и вправду виновна в смерти сэра Самюэля Коттона, то, лишив себя жизни, она, пожалуй, полностью искупила собственный грех.

   Все дамы поморщились от её прямоты. Конечно, я была весьма благодарна тётушке Ньюгейтс за поддержку, но, признаться, даже мне стало не очень приятно: иногда, пожалуй, лучше промолчать, чем доказывать справедливость подобным способом.

   – Маргарет, можно тебя на пару слов? – послышался чей-то низкий, скучающий голос.

   Я развернулась и с удивлением посмотрела на своего отца. Его тусклые серо-зелёные глаза выражали явное нетерпение, тем не менее он постарался придать своему лицу выражение учтивой любезности – впрочем, сквозь маску всё равно была заметна и крайняя усталость, и даже болезненная скука. Он выглядел разочарованным дипломатом, который за всю свою долгую жизнь порядком утомился вести трудные и зачастую смертельно опасные переговоры.

   Немного помедлив, мистер Тримейн, как ни в чём не бывало, поприветствовал моих «собеседниц» и, нетерпеливо дёрнув головой, направился в сторону зала, не сомневаясь, что я пойду следом за ним. Конечно, я догадывалась, зачем он меня позвал – но, признаться, жаждала оттянуть неизбежное хотя бы ещё на некоторое время.

   Впрочем, мне всё равно ничего не оставалось делать, кроме того, как извиниться и последовать за отцом.

   В просторной, со вкусом обставленной гостиной на первом этаже собрались практически все гости: сбившись в небольшие группы, они вели неторопливые беседы, попивали чай, играли в настольные игры. В своих роскошных, дорогих нарядах они напоминали ярких, легкомысленных бабочек, которые даже и не подозревают о том, что ещё мгновение – и их крылья подпалит, уничтожит смертоносное пламя огня.

   В центре внимания была танцующая пара: их сияющие лица и золотистые волосы удивительно подходили друг к другу. Глядя на Клариссу и Грегора, хотелось, с одной стороны, закатить глаза, но в то же время поверить, будто «любовь» с первого взгляда и впрямь не такое уж редкое явление в наш практический век.

   Мы обогнули широкую белоснежную колонну и свернули куда-то вправо. В глубине зала стояла огромная – практически до самого потолка – тёмно-зелёная ель, украшенная свечами, позолоченными яблоками и разнообразными сладостями. Она казалась настоящим произведением искусства – а в Новом Свете, где рождественская традиция ещё не стала повсеместной, подобное встречалось крайне редко.

   Отец направился к компании молодых людей, которые стояли возле стены и о чём-то переговаривались между собой. Я замерла в нерешительности и сделала вид, будто заинтересовалась ёлочными украшениями – в самом деле, ситуация выглядела откровенно глупой. Многочисленные огни свеч почти удачно пародировали звёзды, тем не менее их тусклый свет казался слишком фальшивым, чтобы произвести должное впечатление.

   Краем глаза я заметила, как один из молодых людей развернул голову в мою сторону – мне почему-то показалось, что это не было обычным праздным интересом. Поборов собственное смущение (всё же неловко состоять в помолвке с незнакомцем), я бросила на него внимательный взгляд и, по правде сказать, была приятна удивлена неожиданным открытием.

   Признаться, мой так называемый жених – если это был действительно он – оказался совершенно не таким, каким я его себе представляла. Он был молод, богато одет и имел удивительно красивую, аристократическую внешность. На мгновение мне даже стало стыдно от того, что всё это время я так плохо думала о незнакомом мне человеке. Пожалуй, единственным, в чём его можно было бы упрекнуть, было пресловутое английское высокомерие, но...

   Наверное, именно в этот момент я со всей отчётливостью поняла, что совершила ошибку: ведь, если судить по тому, что я о нём слышала, Томас Гарольд был кем угодно, но только не «англичанином».

   Отец подошёл к молодым людям и, после краткого обмена любезностями, отозвал в сторону одного из них. Оба джентльмена неторопливо направились в мою сторону. Ярко-рыжая, морковная шевелюра настоящего жениха казалась пародией на мои бронзовые волосы, а сам мистер Гарольд в своём пёстром галстуке и высоком накрахмаленном воротнике выглядел донельзя чванливо и даже глупо.

   Да, теперь мне, пожалуй, стало действительно неловко.

   По правде сказать, я узнала Мортимера Кавендиша практически сразу, просто, наверное, мне не хотелось верить, что это действительно он. Признаться, мы с ним никогда не были особенно дружны. Хотя он был сыном Оливии... Впрочем, расстались мы с ним не самым лучшим образом.

   У него были большие серые глаза – точно такие же, как и у его покойной матери, только, пожалуй, ещё более холодные и пустые. Троюродный брат смотрел на меня задумчиво и безучастно, взглядом, лишённого всякого выражения или чувства. Одно время я ненавидела его – ненавидела больше этого дома, больше всего на свете, да и сейчас, по правде сказать, мои чувства не изменились в лучшую сторону.

   – ...и готов, сделать всё, что угодно, лишь бы только доказать вам свою преданность, дорогая мисс Тримейн, – в мои мрачные мысли ворвался чей-то гнусавый, тягучий голос.

   – Что, простите? – я перевела на Томаса Гарольда весьма удивлённый взгляд.

   Мне показалось, что Мортимер Кавендиш едва заметно улыбнулся – впрочем, я не могла сказать этого наверняка.

   На лице мистера Гарольда отразились противоречивые чувства, но больше всего, несомненно, перевешивала смертельная обида. Похоже, что мой новый знакомый последние несколько минут декламировал какую-то длинную восторженную речь – впрочем, к его глубокому негодованию, она полностью провалилась. Судя по брезгливому выражению его вытянутого лица, благодаря своей рассеянности, я только что приобрела себе злейшего врага.

   Отец стоял в стороне и делал вид, будто ничего не замечает – видимо, не хотел нас «стеснять». Не удержавшись, я бросила на него красноречивый взгляд, но, судя по всему, он меня совершенно не понял.

   Выпуклые голубые глаза жениха смотрели на меня с недоверчивым разочарованием – но, право, что же он хотел от меня услышать? Мне казалось, что на нас обратили внимание все, кто находился поблизости, за исключением, пожалуй, Глендона Кавендиша, который что-то усиленно внушал Мортимеру и ещё одному незнакомому молодому человеку, чем-то похожему на Томаса. Его звонкий, слегка ворчливый голос отдавался в ушах подобно бесконечной, надоедливой музыки.

   Мистер Гарольд открыл рот, по-видимому, собираясь что-то сказать, – я ободряюще улыбнулась ему и постаралась изобразить внимательный взгляд, сожалея лишь о том, что никак не могу прекратить эту пытку. Но вдруг его лицо вновь перекосилось от едва сдерживаемого возмущения, кожа покраснела до корней ярко-рыжих волос – и он внушительно замолчал. Пожалуй, сейчас бы я даже согласилась выслушать его снова – если бы это было настолько необходимо. Тем не менее мой жених явно не собирался идти на компромисс – и неприятная ситуация грозила затянуться надолго.

   Но тут неожиданно один из молодых людей – тот самый, что, судя по всему, приходился близким родственником мистеру Гарольду – покинул своих собеседников и направился к нам с Томасом. Впрочем, что-то подсказывало мне, что это была отнюдь не его идея – я заметила, как минутой ранее Мортимер Кавендиш, который всё время посматривал в нашу сторону (чем, признаться, меня сильно раздражал), сказал ему пару слов, после которых рыжеволосый молодой человек перевёл на нас внимательный взгляд и, помедлив, согласно кивнул.

   На губах незнакомца играла искренняя, располагающая к себе улыбка, а чистые голубые глаза внушали чувство непреодолимого доверия. Он представился Джонатаном Гарольдом, старшим братом Томаса, и не пример моему жениху оказался весьма приятным и обходительным человеком.

   – Мисс Тримейн, не правда ли? – улыбнулся Джонатан и поцеловал мою руку: – Очень рад с вами познакомится. Вы же не против, если я украду у вас этого оболтуса?

   Само собой разумеется, что я ответила полным согласием.

   Уходя, Джонатан бросил в сторону моего отца быстрый, поверхностный взгляд, значение которого осталось для меня загадкой. Томас помедлил и пробормотал нечто неразборчивое – тем не менее я постаралась ответить ему милой улыбкой, которая, скорее всего, больше напоминала болезненный оскал.

   Через некоторое время молодые люди миновали стеклянные двери и скрылись в коридоре. Я почувствовала невыразимое облегчение: готова поклясться, что эти несколько минут были самыми тягостными за всю мою жизнь.

   Когда я наконец-то осталась одна, отец с крайне недовольным видом отвёл меня в сторону, так, чтобы никто не мог слышать наш разговор, и выдержал напряжённую паузу. Его сверлящий, укоризненный взгляд заставил меня вновь почувствовать себя маленьким ребёнком, которого собираются отсчитать за неприличное поведение.

   – Маргарет, о чём ты думала?! – воскликнул он таким обвинительным тоном, будто я только что совершила преступление. – Из-за тебя мы чуть было не лишились блестящей партии – ещё не известно, как отреагирует на подобное отношение сам молодой человек. Какое унижение! Создавалось впечатление, будто ты специально хотела выставить всю нашу семью в дурном свете. Признаюсь, я глубоко разочарован твоим поведением. И что только на тебя нашло! Мне казалось, что несколько недель назад я выразился предельно ясно.

   – Я не собираюсь становиться женой Томаса Гарольда! – пожалуй, мой голос прозвучал более резко, чем мне бы того хотелось, но, признаться, в этот момент я ничего не могла с собой поделать.

   – Но почему, Маргарет? – неподдельно удивился мистер Тримейн, устало одёргивая свой накрахмаленный белый воротник, будто он затруднял его дыхание. – На мой взгляд, это не более чем детский каприз, который в твоём случае просто непозволителен. Будь послушной дочерью и выходи замуж за Томаса Гарольда. Ты ведь знаешь, что в первую очередь я пекусь о твоём благополучии.

   Я незаметно поморщилась: длинная и излишне высокопарная речь отца – что было для него совсем не характерно – привела меня в полное уныние. Пожалуй, только сейчас я со всей отчётливостью поняла, что он не собирается оставлять мне никакого выбора. Но почему же именно Томас Гарольд?! По правде сказать, этот человек показался мне самым отталкивающим из всех молодых людей в зале – а мы ещё даже не были официально помолвлены.

   Неужели моего отца так сильно страшило то, что я могу остаться старой девой? Тётушка Ньюгейтс, к примеру, тоже никогда не состояла в браке, но тем не менее она была гораздо менее несчастна, чем многие замужние дамы.

   Но, может быть, здесь было нечто ещё?

   – Я хочу, чтобы ты немедленно извинилась перед мистером Гарольдом и впредь вела себя с учтивостью, подобающей воспитанной леди, – непререкаемым тоном проговорил мистер Тримейн, будто ставя мне ультиматум. – Надеюсь, ты больше меня не разочаруешь.

   Бросив последнее напутствие, он круто развернулся на каблуках и стремительно покинул гостиную. Мне хотелось догнать его, заставить поговорить, но по неизвестной причине я не могла даже сдвинуться с места. Казалось, что на меня внимательно смотрят – смотрят все присутствующие, но когда я незаметно оглянулась по сторонам, то с удивлением обнаружила, что зал практически опустел, а те, кто ещё остался, усиленно делают вид, будто заняты исключительно собственным делом.

   – Ну и как тебе твой жених? – любезно обратилась ко мне Луиза Барри, которая, казалось, появилась из ниоткуда. – Симпатичный молодой человек, не правда ли?

   – Просто великолепен! – от души воскликнула я, тщетно стараясь убрать из голоса саркастические нотки.

   Кузина бросила на меня изумлённый взгляд. Я незаметно поморщилась: честно говоря, меня уже порядком утомило, что все делают вид, будто ничего не понимают.

   Холодно улыбнувшись Луизе, я, стараясь не смотреть по сторонам, незаметно выскользнула через стеклянные двери. По правде сказать, после беседы с отцом я чувствовала полнейшее опустошение – и не имела ни малейшего понятия о том, что делать дальше. Как бы то ни было, сейчас мне больше всего на свете хотелось как можно скорее покинуть гостиную и оказаться в собственной комнате: пожалуй, только там я бы смогла привести в порядок свои усталые, разрозненные мысли.

   Чтобы подняться на второй этаж, я решила воспользоваться чёрной лестницей: мне совершенно не хотелось снова с кем-нибудь столкнуться. Ехидные поздравления, на которые бы наверняка не поскупились мои уважаемые родственники, на данный момент представлялись мне едва ли не самым худшим испытанием.

   Впрочем, когда я миновала длинный извилистый коридор и подошла к ступенькам, то замерла в нерешительности. Откуда-то сверху слышались приближающиеся голоса – судя по всему, кто-то спускался по лестнице.

   – Нет-нет, что бы о ней там ни говорили злые языки, моя двоюродная племянница превосходная молодая леди, – говорил оживлённый, язвительный голос Филиппа Мея, который нельзя было спутать ни с каким другим.

   Я прижалась к стене, так, чтобы меня не могли видеть те, кто спускался по лестнице, и подняла голову. Дворецкий в компании незнакомых леди и джентльмена, в которых спустя мгновение я с ужасов узнала родителей своего жениха, присутствовавших на ужине, стремительно шагал по ступенькам вниз. Я напряглась: все трое были последними людьми, с кем бы мне хотелось сейчас обмениваться любезностями.

   Чтобы избежать неприятной встречи, я резко развернулась в ту сторону, откуда пришла, но неожиданно столкнулась с темноволосой девушкой. В первые несколько мгновений она показалась мне совершенно незнакомой, но стоило только увидеть её ярко-зелёные, будто светящиеся в темноте глаза, как я без труда узнала в ней Валери Коттон, младшую сестру дворецкого и мою двоюродную тётку.

   – Простите, – рассеянно улыбнулась девушка, бросая на меня поверхностный взгляд и собираясь подняться по лестнице.

   – Валери? Это ты? – обратилась я к ней приглушённым голосом, боясь, как бы дворецкий и Гарольды нас не услышали.

   – Маргарет? – удивилась Валери, переводя на меня свои внимательные изумрудные глаза. – А я тебя совсем не узнала. Надо же, ты стала удивительно похожа на свою мать.

   Я улыбнулась: мне всегда нравилось, когда люди упоминали о нашем сходстве.

   – Ты куда-то спешишь? – проницательно заметила девушка, пристально наблюдая за моим лицом.

   – Да, я... – я бросила выразительный взгляд в сторону лестницы, и, кажется, родственница поняла меня без слов.

   Валери приблизилась к стене и привычным жестом надавила руками на перегородку, напоминавшую позолоченную арку. Потайная дверь отворилась – совершенно бесшумно (наверное, ей пользовались достаточно часто), и девушка, сделав приглашающий жест, скрылась в темноте. Слегка помедлив, я последовала за ней – и едва успела затворить за собой дверь до того момента, как на лестничном пролёте появились мистер Мей и Гарольды.

   Мы оказались в какой-то незнакомой комнате, озарённой тусклыми, дрожащими огнями свечей. Валери расположилась в глубоком бархатном кресле и, изящно подперев голову рукой, обратила на меня свой дружелюбный, слегка ироничный взгляд.

   – Так сколько же мы не виделись? – задумчиво проговорила девушка и сама же ответила на свой вопрос: – Наверное, не меньше десяти лет. Помню, в то время ты была маленьким ребёнком с вечно ободранными руками – а теперь превратилась в красивую девушку.

   Я усмехнулась, усаживаясь в кресле напротив. По правде сказать, сейчас она вела себя довольно странно – говорила только то, что было известно всем остальным. Создавалось впечатление, будто моя родственница боялась того, что наш разговор могут подслушать – и хотя мне нужно было поговорить с ней о многом, но, чувствуя её молчаливое предостережение, я решила поддержать эту игру.

   – А ты вышла замуж. За Альфреда Коттона? – Валери пожала плечами – мне захотелось её подразнить: – Помнится, много лет назад ты говорила, что Меи ни в коем случае не должны родниться с теми людьми, которые носят фамилию Коттон или Кавендиш.

   Моя двоюродная тётка неожиданно поморщилась.

   – Глупая причуда Меев, которой придерживается один Филипп. И как ты правильно заметила, это было много лет назад, – в её голосе послышались резкие нотки, но она тут же откашлялась и заговорила более мягким тоном: – Времена меняются – люди взрослеют и, пожалуй, начинают искренне ценить то, над чем раньше лишь цинично смеялись. Или же, напротив, те вещи, которыми мы в детстве так сильно дорожили, теперь не стоят и ломаного гроша. К тому же, если говорить откровенно, то мне совершенно не хотелось оставаться одной: повторять судьбу своего старшего брата или тётушки Ньюгейтс.

   Я неуверенно улыбнулась, не зная, что на это можно ответить.

   Пару минут мы просидели в неловком молчании. Валери рассеянно крутила на пальце обручальное кольцо – было заметно, что она погрузилась в глубокую задумчивость. Признаться, она по-прежнему была очень красива – пожалуй, даже ещё красивее, чем когда мы виделись с ней в последний раз. Но тем не менее я почему-то не могла перестать думать о том, что той девушки, которую я когда-то знала, больше нет: казалось, что что-то в ней безвозвратно ушло, потерялось, рассеялось, как призрачный дым. В её внешности, в манерах, даже в голосе появилось нечто такое, что раньше было ей совершенно чуждым: что-то холодное, «светское» медленно поглотило всё её существо, сделав похожей на большинство людей.

   И от этого становилось невыразимо грустно.

   Нельзя сказать, чтобы мы с Валери были лучшими подругами: всё же она была старше меня почти на тринадцать лет, но раньше я искренне считала её одним из тех немногих людей, которые действительно достойны уважения. Я восхищалась своей родственницей, восхищалась её смелостью, проницательностью и умом – хотя, возможно, и не всегда могла ей доверять. Как бы то ни было, что-то подсказывало мне, что мы никогда не выдадим тайн друг друга.

   Леди Амалия Коттон всегда её презирала – впрочем, как и всех, в ком более или менее текла кровь Меев – и однажды дошло до того, что моей двоюродной тётке запретили не то чтобы жить в Золотом капкане, но даже появляться в поместье на семейных праздниках. С тех пор мы с ней виделись крайне редко – и всегда сохраняли наши встречи в строжайшей тайне.

   Тем не менее около шести лет назад Валери Мей удалось каким-то образом выйти замуж за Альфреда Коттона – впрочем, зная всё это семейство, трудно было завидовать подобному союзу.

   – У тебя очаровательная дочка, – улыбнулась я, вспоминая хорошенькую пятилетнюю девочку, которая сидела рядом с Альфредом и миссис Коттон во время ужина.

   Валери едва заметно вздрогнула и посмотрела на меня с удивлением, словно человек, пробудившийся ото сна.

   – Рейчел, да? По правде сказать, она показалась мне самым милым и воспитанным ребёнком, которого я когда-либо видела, – продолжала я самым доброжелательным тоном. – Конечно, я люблю Аврору: её неизменно приподнятое настроение бывает до странности заразительным, но, признаться, порой она становиться совершенно невыносимой.

   На лице Валери появилось болезненное выражение – но спустя секунду она весело рассмеялась. Впрочем, я нисколько не удивилась тому, что ей так быстро удалось справиться с собственными эмоциями.

   – Если бы ты только знала, как часто мне это говорят! – искренне улыбнулась девушка, по привычке накручивая на палец выбившийся из причёски тёмно-каштановый локон. – Но Рейчел действительно чудо. Даже не знаю, что бы я делала без неё.

   Как ни странно, но сейчас я была с ней полностью согласна. Рейчел Коттон и вправду была настоящим совершенством – особенно на фоне большинства современных детей.

   – А вам случайно не требуется гувернантка? – осторожно поинтересовалась я, отчаянно надеясь, чтобы ответ оказался положительным.

   Ведь, что ни говори, но это был мой единственный шанс избежать столь ненавистного брака.

   – Для Рейчел? – с сомнением переспросила Валери и на пару мгновений задумалась: – По правде сказать, я в этом не уверена. Ты же знаешь мою свекровь: миссис Коттон едва ли позволит присматривать за своей единственной внучкой кому-нибудь... постороннему.

   «И в особенности тебе», – казалось, говорил её сочувственный взгляд.

    Я внутренне поморщилась – впрочем, Валери была совершенно права: миссис Коттон, скорее, согласится выглядеть прирождённой американкой, чем разрешит кому-то вроде меня проживать в её доме.

   – Конечно, я постараюсь что-нибудь для тебя сделать, если ты считаешь, что это действительно необходимо, но, честно говоря, ничего не могу обещать: мать Альфреда не тот человек, которого можно уговорить на компромисс. Ты, наверное, помнишь, как сильно я любила красный цвет, – задумчиво проговорила Валери, усмехнувшись охватившей её ностальгии. – Теперь же я внимательно слежу за тем, чтобы в моём гардеробе не присутствовало ни единой красной вещи: по неизвестной причине Эбигейл Коттон считает этот цвет откровенно вульгарным и выходящим за все рамки приличий. Прямо как вальс.

   Я ответила неуверенной улыбкой – по неизвестной причине моё настроение с каждой минутой портилось всё сильнее и сильнее.

   – Да, иногда воспоминания – даже самые лучшие из них – отравляют нашу душу гораздо сильнее, чем неприятности в настоящем, – философски заметила Валери и неожиданно добавила: – Кстати, тебе удалось найти тот золотой медальон? Помнится, много лет назад он был для тебя самой дорогой вещью.

   Я замялась и в течение нескольких мгновений мучительно раздумывала над ответом. Что же ей сказать? Признаться, я была порядком удивлена, что родственница вообще вспомнила об этом – ведь с того случая прошло уже более десяти лет.

   – К сожалению, нет, – чтобы не смотреть ей в глаза, я сделала вид, будто меня внезапно заинтересовала странная вышивка на её серебристом платье. – Похоже, что медальон пропал навсегда.

   Я почувствовала, что Валери бросила на меня внимательный – будто неверящий – взгляд.

   – Но не мог же он бесследно исчезнуть! А может быть... – но тут девушка себя прервала, будто сказала что-то лишнее. – Впрочем, в этом доме исчезали не только медальоны.

   – В самом деле, – усмехнулась я, рассеянно думая о том, откуда же на её платье могла оказаться паутина.

ГЛАВА 4. Привидение

Разыгравшаяся за окном буря давно уже стихла, и природа погрузилась в мрачное ночное безмолвие. На небе взошла полная луна – она казалась неестественно круглой и, подобно жемчужному солнцу, окутывала поместье своим холодным призрачным светом.

   В камине тихо шипели тлеющие угли, они вспыхивали красноватыми искорками и медленно угасали. Казалось, что ещё мгновение – и они потухнут совсем. Слабый ветерок, залетавший в комнату через приоткрытое окно, клонил пламя свечей в правую сторону – они озаряли стену напротив и создавали причудливые, дрожащие тени. Позолоченные буквы КК, сплетённые в замысловатый вензель, вспыхивали зловещим, режущим светом – временами меня охватывало почти непреодолимое искушение взять нож для конвертов и раз и навсегда счистить эту фальшивую, въевшуюся краску.

   Тяжело вздохнув, я перевернулась на спину и принялась рассеянно разглядывать высокий лепной потолок. Эта комната принадлежала мне с глубокого детства, но, пожалуй, за прошедшие шесть лет здесь мало что изменилось – разве что только оштукатуренные стены больше не резали глаз своим белоснежным светом: теперь они слегка потускнели и уже не казались такими безупречными, как раньше.

   Лунный свет разлетался по комнате серыми лентами: он проникал в помещение сквозь приоткрытые шторы и придавал большинству предметов яркие очертания. Неожиданно я заметила, как в самом верхнем углу, притаившись за высоким платяным шкафом, огромный паук медленно плетёт свою искусную, обманчиво хрупкую паутину. Её тонкие, дрожащие, будто посеребряные нити переливались в призрачном свете и трепетали от малейших порывов ветра.

   «Паук или муха?» – вспомнила я одну глупую игру, которую так любили все дети, выросшие в Золотом капкане. «Паутина, – с лёгким оттенком иронии ответила как-то Валери, улыбаясь своей загадочной улыбкой. – Муха – это всегда беззащитная жертва, но и на паука тоже могут напасть более сильные собратья». Помнится, после её слов все мы тогда почувствовали себя наивными детьми, кем, в общем-то, и являлись.

   Я глубоко вздохнула: как сильно всё изменилось! По правде сказать, иногда мне даже хотелось вернуть то далёкое время, ведь тогда большинство вещей казались таким правильными, таким простыми и понятными. Теперь же я чувствовала, что жизнь медленно, но упорно загоняет меня в тупик, опутывает своей удушающей, цепкой паутиной – и, признаться, пока я не видела ни малейшей лазейки. Что же делать? Как избежать того, чего мне не хотелось больше всего на свете? Попробовать переубедить отца? Или же «подружиться» с Эбигейл Коттон? Пожалуй, оба эти варианта были совершенно невыполнимы.

   Впрочем, даже в глубоком детстве меня никогда не покидало смутное – сродни болезненной интуиции – предчувствие, что верить никому нельзя. Конечно, простить можно всё, простить, что угодно, но только при условии, что твоими обидчиками не руководствовала корысть – хотя такие случаи крайне редки. Пожалуй, за всю свою жизнь я слишком часто сталкивалась с ложью, которую с искренним лицом называли правдой, и коварством, которое все принимали за ум, чтобы этого не понимать.

   Я помню, как в первые несколько лет после смерти матери люди всегда демонстративно умолкали, стоило мне только где-нибудь появиться. Однако молчание было таким тягостным и давящим, что создавалось впечатление, будто мне делают великое одолжение – и это была одна из причин, почему я привыкла избегать общества большинства обитателей Золотого капкана. Конечно, были и те немногие, кто относился ко мне с искренней добротой и участием. Впрочем, двое из них – Валери и тётушка Ньюгейтс – уехали через несколько лет после «пожара» (как называли жители поместья ту страшную трагедию, случившуюся с моей матерью и сэром Самюэлем), а те, кто остался, были слишком холодны и «таинственны», чтобы заменить настоящую семью.

   Откровенно говоря, Коттоны и Кавендиши всегда ненавидели Меев – ненавидели с того самого дня, как поселились в нашем собственном доме, но после того, что случилось с моей матерью, эта ненависть стала считаться оправданной. Толком не разобравшись в причинах, её обвинили в убийстве – убийстве собственного отца, сэра Самюэля Коттона. Но, признаться, я всегда задавалась вопросом, почему же все были так уверены в том, что это сделала именно она? И хотя уже минуло столько лет, данное обстоятельство по-прежнему оставалось для меня загадкой.

   Конечно, я никогда не верила тому, в чём все единогласно – лишь за редким исключением – обвиняли мою мать. Я понимала, что её оклеветали (а как же иначе?!), но ничего не могла изменить. Что бы там не говорили по этому поводу, но бороться в одиночку против мнения света – весьма нелёгкое, а зачастую и вовсе невозможное дело.

   Как бы то ни было, преступление, которое моя мать якобы совершила много лет назад, отравило жизнь всей нашей семье – и в особенности мне. Я помню, как в детстве люди смотрели на моё бледное, имевшее лёгкий оттенок нездоровости лицо, на тусклые бронзовые волосы, глаза болотного цвета – и уверяли, будто я совсем на неё не похожа. Наверное, они считали это обстоятельство высшим благом. Теперь же, когда в моём облике стали явственно проступать её черты, то они внезапно испугались – и решили, что я обязательно стану такой же, какой была когда-то она.

   Признаться, именно мечтательность зачастую помогала мне пережить тоску и уныние – верных спутников одиночества и общественной неприязни. Задумчивая и замкнутая, я подолгу могла любоваться тем, в чём другие видели лишь обыденность и серость: будь то пейзаж за окном или узорчатые перила старинной лестницы, по которой редко кто поднимался. Я бродила по этому дому часами – и ничуть не скучала в своём надуманном мире. Конечно, меня кое-чему научили – научили многому, но, признаться, я использовала большинство знаний лишь для одной единственной цели: быть незаметной.

   Если мне было нужно, то я могла проникать в запертые комнаты и находить потайные двери. Ежедневно я бывала на чердаке: там хранились различные старинные вещи, которые были либо излишне старомодными, либо очень ценными, чтобы выставляться на всеобщее обозрение. Впрочем, если говорить откровенно, то, главным образом, я поднималась на крышу лишь ради того, чтобы снова полюбоваться одним огромным портретом, скрытым позолоченным экраном. Молодая рыжеволосая женщина, изображённая на той картине, казалась настолько живой и одухотворённой, что, когда я смотрела на неё, мне почти удавалось убедить себя в том, будто моя мама всё ещё действительно со мной.

   Изредка, «путешествуя» по Золотому капкану, я, сама того не желая, становилась свидетельницей сцен – зачастую не самых приятных: наверняка сами участники хотели бы навсегда схоронить память о них в земле. Теперь я уже плохо помню все детали тех разговоров, которые мне удавалось подслушать, но всё же некоторые фразы, казалось, навсегда врезались в мою память.

   Да, только сейчас я поняла, что кроме сомнительной перспективы стать гувернанткой, у меня была ещё одна возможность избежать «уготованной» участи. По правде сказать, я могла бы – если бы того захотела – заставить некоторых людей помочь мне вернуть свою прежнюю спокойную жизнь. Мне была известна некая тайна – тайна, которая могла бы перевернуть судьбы многих, если бы только о ней узнали другие.

   Неожиданно послышался тихий звук открываемой двери.

   – Маргарет, ты всё ещё не спишь? – громким шёпотом обратилась ко мне Аврора, появляясь из смежной комнаты.

   Впрочем, я прекрасно понимала, что решусь на шантаж лишь в крайнем случае: ведь я никогда не сделала бы ничего такого, что могло бы хоть каким-то образом повредить моей младшей сестре. Тайной дочери Валери Коттон – о чём знали лишь единицы.

   Не дожидаясь ответа, она подбежала к кровати и с размаху прыгнула на перину. Я поморщилась: иногда Аврора и вправду казалась одним из самых избалованных и неугомонных детей, которых я когда-либо знала.

   – Аврора, будь осторожнее! – недовольно проворчала я, отодвигаясь на самый край кровати, чтобы освободить ей место.

   – Дорогая сестрица, иногда я просто поражаюсь твоему занудству! – воскликнула Аврора нарочито высокопарным тоном, поудобнее устраиваясь поверх одеяла. – Едва ли во всём Новом Свете найдётся ещё один человек, который бы согласился терпеть твоё бурчание так же стоически, как это делаю я.

   – В самом деле, что бы я без тебя делала! – с усмешкой констатировала я, уворачиваясь от брошенной подушки.

   Судя по всему, мои слова натолкнули Аврору на определённые размышления. В течение нескольких минут она сохраняла угрюмое выражение и, подперев голову рукой, напряжённо хмурила свои тёмно-каштановые брови.

   – Этот Томас Гарольд настоящее посмешище! – наконец, не выдержала Аврора – я согласно хмыкнула. – Если ты согласишься выйти за него замуж, то, клянусь, я больше никогда с тобой даже не заговорю! Нет, ты только вспомни, насколько безвкусно он повязывает свой разноцветный галстук! Сущая нелепость! Но знаешь, что удивляет меня больше всего? Его глупая и, как мне кажется, даже подозрительная самоуверенность! Поговаривают, что около шести лет назад он сватался к нашей родственнице – Валери Мей, представляешь? И, судя по тому, что нам пришлось наблюдать сейчас, её отказ ничему его не научил!

   – Томас Гарольд сватался к Валери? – удивлённо переспросила я, переводя на Аврору внимательный взгляд. – Ты в этом уверена?

   – Совершенно точно! – воскликнула она с такой эмоциональностью, будто готова была в этом поручиться, но, немного поразмыслив, добавила более вялым тоном: – По крайней мере, так утверждают Аманда и Сюзанна Кавендиш, а едва ли они смогли бы придумать нечто подобное сами.

   Я рассеянно усмехнулась: похоже, моя младшая сестра была не самого лучшего мнения об умственных способностях своих «кузин».

   – А когда мы с мамой собирались подниматься наверх (Кларисса решила остаться ещё на несколько танцев со своим золотистым воздыхателем), – Аврора насмешливо закатила глаза, – то я обратила внимание, как папа о чём-то усердно переговаривался с этим Гарольдом – пожалуй, ты многое потеряла, не видев их лиц в ту минуту.

   Я задумалась. Признаться, то, о чём говорила Аврора, только подтверждало мои же смутные догадки. Теперь почти не возникало сомнений в том, что у моего отца и так называемого «жениха» было какое-то общее дело – в детали которого, судя по всему, меня вовсе не собирались посвящать. Конечно, вполне возможно, что когда их видела Аврора, то они всего лишь вели разговор касательно пресловутой помолвки – а я в очередной раз вообразила себе невесть что.

   Однако интуиция подсказывала мне, что всё не может быть так просто. По какой причине отец так сильно стремился выдать меня замуж? И именно за Томаса Гарольда? Подобная предприимчивость была ему совершенно несвойственна: раньше мистеру Тримейну не было до меня никакого дела.

   – Интересно, – начала Аврора с нарочитой серьёзностью, – твой жених расторгнет помолвку, если мы нанесём ему какую-нибудь «смертельную» обиду? Между прочим, это действительно выход! К примеру, можно подстеречь его в коридоре и намочить пол, чтобы все стали свидетелями его «бесславного падения». Или же подсыпать ему в еду что-нибудь... рвотное. А, может быть, пробраться к нему в комнату и, пока он спит, сбрить его кустистые брови?

   – Аврора, что за кровожадные планы?! – укоризненно заметила я, но всё же невольно задумалась над её последними словами: – Если мы действительно решим пробраться к нему в комнату, то, пожалуй, у нас должна быть более существенная цель.

   Сестра обратила на меня вопросительный взгляд.

   Некоторое время я прибывала в напряжённом раздумье. Одна настойчивая мысль, на которую меня натолкнули ехидные замечания Авроры, не давала мне покоя. Конечно, я догадывалась, что она была продиктована, скорее, усталостью и отчаянием, чем здравым смыслом, но, признаться, никак не могла погасить в себе то робкое чувство надежды, которое вспыхнуло вместе с ней.

   Первые несколько минут меня одолевали мучительные сомнения: а стоит ли вообще идти на столь рискованный шаг? Впрочем, я прекрасно понимала, что в данной ситуации мне просто не оставили выбора. С другой стороны, что если в комнате Томаса Гарольда нам действительно удастся найти нечто такое, что каким-то образом поможет расстроить эту «неизбежную» свадьбу, что подобно мрачным грозовым тучам нависла над моей головой? Я не знала, что бы это могло быть, но, как известно, люди, которых загнали в угол, хватаются за любую соломинку.

   Пожалуй, единственным, в чём не возникало никаких сомнений, было то, что если мне хотелось хоть как-то изменить свою незавидную участь, приступать нужно было как можно скорее – до тех пор, пока ещё большинство людей находились в гостиной.

   – Нет, мы немедленно должны что-нибудь предпринять! – воскликнула я, чувствуя небывалую решимость. – Что если нам и вправду удастся найти в той комнате что-нибудь стоящее?

   Я порывисто откинула одеяло и встала с кровати. В течение некоторого времени сестра наблюдалась за мной с крайним удивлением, но, судя по всему, довольно быстро прониклась моим настроением. Не обращая никакого внимания на её нетерпеливые, эмоциональные возгласы, я направилась к своему чемодану и, открыв потайной отсек, на несколько мгновений замерла в нерешительности.

   Под фальшивым дном чемодана, надёжно скрытый от посторонних глаз, покоился маленький чёрный пистолет. В нём никогда не было патронов – по крайней мере, с того времени, как я нашла его на чердаке, но тем не менее один его смертоносный вид заставлял чувствовать инстинктивную настороженность. Наконец, справившись с нахлынувшими воспоминаниями, я осторожно взяла своё «бутафорское» оружие и незаметно спрятала его в складках ночного платья: ещё неизвестно, с какими неприятностями мы можем столкнуться, отправляясь на обыск чужой комнаты.

   К счастью, судя по внезапно наступившему молчанию, Аврора не обратила на мой манёвр никакого внимания.

   – Что ты делаешь? – удивлённо спросила я, оборачиваясь в её сторону и наблюдая за тем, как сестра вырезает на простынях небрежные прорези.

   – Придумываю план отступления! – как нечто само собой разумеющееся пояснила Аврора, раздражённая моей непонятливостью. – Что ты собираешься делать, если нас застанут в комнате этого Гарольда? А так мы сможем не только выйти сухими из воды, но ещё и изрядно повеселиться.

   – Притворившись привидениями? – с сомнением переспросила я, но, подумав, решила всё же не препятствовать её затее. – Хотя, возможно, ты и права.

   – Я всегда права, дорогая сестрица! – хвастливо заметила Аврора, состроив мне издевательскую гримасу и с мрачной решимостью сворачивая простыни в объёмистый свёрток.

***

Чтобы избежать ненужных встреч, мы направились к предполагаемому месту обитания Гарольдов обходным путём – благо, что план поместья, который я некогда знала в мельчайших подробностях, ещё не полностью стёрся из моей памяти. По этим мрачным, запутанным коридорам, которые располагались в старой части дома, можно было бродить часами – и не бояться того, что столкнёшься с кем-нибудь из любопытных родственников или слуг. В основном здесь были одни заброшенные, нежилые комнаты – словом, ничего интересного или полезного, но, признаться, когда мы гостили в Золотом капкане, то именно в этом месте я проводила большую часть своего времени.

   В ночное время суток здесь, в отличие от населённой части дома, не зажигали свечей, и потому единственным источником света была яркая луна, которая настойчиво заглядывала в многочисленные окна. Мы с сестрой, стараясь не издавать лишних шорохов, быстрым шагом двигались по второму этажу. Мне всё время казалось, что в углах, скрытых глубоким, непроглядным мраком, притаились какие-то тени, которые не спускают с нас внимательного взгляда. Буквы КК, внезапно вспыхивающие при переливчатом лунном свете, казалось, преследовали нас повсюду, будто тайные, никем незамеченные наблюдатели.

   Мы шли молча – и это казалось поистине удивительным обстоятельством: обычно Аврора умолкала лишь на крайне короткий срок. Видимо, даже моя сестра, несмотря на свою извечную «храбрость» и легкомыслие, была порядком взволнована тем, что нам вскоре предстояло сделать.

   В коридоре было достаточно холодно и сыро – и, признаться, я не раз не пожалела о том, что взяла с собой тёплую шерстяную накидку. Ночной дом жил своей собственной жизнью. Где-то поблизости: то ли над головой, то ли откуда-то сбоку – то и дело слышались какие-то подозрительные шорохи, скрипы, непонятный треск. Если прислушаться, то можно было уловить, как отчаянно завывает ветер в каминных трубах, как гулко смеются гости на первом этаже, а на улице одиноко поскуливают замёрзшие сторожевые собаки.

   Неожиданно, когда мы почти уже дошли до очередного резкого поворота, меня вдруг что-то остановило. Аврора, которая шла на шаг впереди, удивлённо обернулась и, судя по всему, собиралась выяснить причину моего странного поведения, но я тут же многозначительно приложила палец к губам – и, как ни странно, сестра решила проявить несвойственное ей послушание.

   Мы напряжённо прислушались. От стены напротив доносились тихие, приглушённые голоса. Было похоже, что в одной из «заброшенных» комнат неизвестные собеседники вели какой-то разговор, но что было действительно странно, так это то, что для это цели они выбрали именно ту часть дома, в которой так редко бывали посторонние – да и вообще кто бы то ни был.

   Признаться, я всегда не любила подслушивать: это представлялось мне крайне неприятным, мелочным и зачастую даже скучным занятием. Но иногда – иногда я делала это будто не по собственной воле: некое странное чувство (наверняка сродни пресловутой интуиции) наливало мои ноги свинцом – и, казалось, что я уже не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы поняла, что через мгновение на меня обрушится потолок.

   Так было и в этот раз.

   – ...значит, ты тоже обратила на это внимание? Ну, наконец-то – а то я уж было решил, что все мои намёки были впустую! – язвительно проговорил чей-то приглушённый мужской голос.

   – Кажется, да. Да, в гостиной это было и вправду заметно, – будто нехотя согласился молодой женский голос. – Но она же... Ведь если это действительно правда, то такие чувства... Они же, – судя по всему, незнакомка мучительно подбирала подходящий эпитет, – неправильны.

   – Ты хотела сказать «чудовищны», «отвратительны»? – насмешливо уточнил мужчина – похоже, что этот неприятный разговор доставлял ему искреннее удовольствие.

   – Бедный мой брат! – сокрушённо воскликнула девушка, будто только что осознала нечто ужасное. – Но неужели, неужели он не понимает, что не должен думать о ней... так?

   – Знаешь, девочка, я просто поражаюсь твоей наивности! И чему тебя только учили?! – с наигранным возмущением отозвался мужчина. – Конечно же, он всё понимает – даже слишком. Но роза останется розой, как ты её не назови. К тому же не забывай, что...

   Его высокопарную речь прервал чей-то испуганный возглас. Откуда ни возьмись, появилась Эбигейл Коттон – и, похоже, была весьма удивлена, обнаружив, что, оказывается, не она одна любит путешествовать по ночному дому. Неизвестные собеседники притихли – судя по всему, мы только что поменялись ролями.

   Впрочем, уважаемая дама довольно быстро пришла в себя.

   – Душа моя, как же вы ходите по дому, полном мужчин, в одном ночном платье?! – тихим, но полным негодования голосом обратилась ко мне миссис Коттон, умудрившись каким-то образом разглядеть в темноте, что у меня было под накидкой. – Это же просто неприлично! И куда только смотрят ваши уважаемые родители?!

   Я пожала плечами и поплотнее закуталась в шаль. Аврора хмыкнула, но тут же сделала вид, будто её душит нестерпимый кашель.

   Родственница окинула нас обеих гордым и презрительным взглядом, явственно ощущая собственное превосходство, и, неслышно ступая, направилась дальше по коридору. Глядя вслед стремительно удаляющейся миссис Коттон, я удивлённо подумала, что, пожалуй, эта часть дома не так уж заброшена, как могло показаться на первый взгляд.

***

Мы стояли напротив двери в предполагаемую комнату Томаса Гарольда и в течение уже нескольких минут никак не могли попасть внутрь.

   – Никогда бы не подумала, что ты умеешь это делать! – с неподдельным изумлением воскликнула Аврора, восхищённо наблюдая за тем, как я пытаюсь открыть запертую дверь с помощью шпильки.

   Я болезненно поморщилась: судя по тому, что мы до сих пор стояли в коридоре, за прошедшие шесть лет мне удалось каким-то образом растерять все свои прежние навыки.

   – Ну, как видишь, меня трудно назвать мастером! – раздражённо заметила я, когда шпилька в очередной раз соскользнула с замка и поцарапала мне руки заострёнными концами.

   – В самом деле! – ехидно усмехнулась сестра, видя мою неудачу.

   Тяжело вздохнув, я снова согнула шпильку наподобие рычага и решила предпринять ещё одну попытку. Как ни странно, дверь неожиданно поддалась – и приоткрылась с характерным щелчком.

   – И всё же у меня был хороший учитель, – неслышно проговорила я, с опаской заглядывая в комнату, которая чем-то напоминала небольшую прихожую.

   Не желая медлить ни секунды более, мы с сестрой проскользнули внутрь и аккуратно закрыли за собой дверь – мне показалось, что язычок встал на место с оглушительным звуком. Открывшееся нашему взору помещение, судя по всему, представляло собой просторные апартаменты, рассчитанные на двух людей. Напротив входа виднелись две двери, которые, к счастью, оказались не заперты – скорее всего, увиденные нами кабинеты принадлежали братьям Гарольдам.

   В одной из комнат, у самой стены, располагался огромный секретер с многочисленными полками – именно он привлёк всё моё внимание. Впрочем, когда я, дрожа от страха и нетерпения, приблизилась к нему, то была несколько разочарована. На самой выдвижной доске не было ничего такого, что могло бы быть полезным, за исключением разве что чистых листов, чернильницы и какой-то объёмистой папки, которая, как оказалось при поверхностном рассмотрении, содержала лишь бесконечные счёты о хозяйственных расходах.

   Напряжённо прислушиваясь к каждому малейшему шороху, я попыталась найти что-нибудь в полках – но, к сожалению, большинство из них были заперты, остальные же либо совершенно пусты, либо снова не располагали ничем примечательным. Вздохнув, я оглянулась на Аврору – но сестра так увлечённо разглядывала какую-то золотую статуэтку, что, судя по всему, вовсе не собиралась предлагать мне свою помощь.

   Я почувствовала глухое раздражение и, не видя другого выхода, принялась вскрывать один из замков, начиная с самой верхней полки. Он поддался после нескольких неудачных попыток, в результате которых острая металлическая шпилька снова порезала мои многострадальные руки. Да, скорее всего, ближайшие несколько дней мне придётся носить перчатки – иначе уважаемые родственники наверняка придумают всем этим царапинам какое-нибудь сомнительное объяснение.

   В полке оказалась стопка документов, перевязанная коричневой лентой. Немного ослабив тугой узел, я аккуратно пролистала бумаги, стараясь не помять концы. С первого взгляда это были какие-то договора: мало чем примечательные и почти непонятные постороннему. Всё они были оформлены на имя Томаса Гарольда и, пожалуй, лишь странная, выполненная нарочито «неброским» почерком надпись «Поручитель: Дж. Гарольд», расположенная на первой странице каждого документа, внушала некоторые подозрения.

   Стало быть, всеми делами Томаса управлял его старший брат? Хотя, едва ли подобная деталь была бы благоприятна для шантажа: ведь, по правде сказать, она вызывало лишь лёгкое, но вполне объяснимое недоумение. Моему жениху, видимо, ещё не было двадцати одного года. К тому же, если верить тому, что писали в нью-йоркских газетах, то в наше время это было достаточно частым явлением, когда владельцы различных предприятий поручали всю финансовую ответственность своему доверенному лицу.

   Разочарованно вздохнув, я поместила бесполезную находку на прежнее место. Дверцу пришлось оставить открытой – возможно, данное обстоятельство спишут на любопытных слуг.

   Напряжённо вслушиваясь в окружающую тишину, я отступила на пару шагов и окинула секретер внимательным взглядом, стараясь не упустить ни малейшей детали. В целом, все полки казались совершенно одинаковыми – и, пожалуй, с виду было невозможно определить, какой из них пользовались чаще, чем другими. Да и что такого подозрительного здесь могли хранить Гарольды, если они тоже были всего лишь гостями и приехали в Золотой капкан самое многое неделю назад? Тщетность всей нашей затеи обрушилась на меня подобно ушату воды – в самом деле, что мы собирались найти в этих комнатах, в которые в любую минуту мог заглянуть кто-нибудь из прислуги, не говоря уже о самих хозяевах?

   Неожиданно мой взгляд зацепился за одну из полок, которая при ближайшем рассмотрении оказалась неплотно задвинута. Создавалось впечатление, будто её закрывали либо в спешке, либо пребывая в глубокой рассеянности, что в сложившейся ситуации не могло не интриговать. Продолжая напряжённо прислушиваться к окружающим звукам, я аккуратно потянула маленькую круглую ручку на себя.

   Полка оказалась совершенно пуста, тем не менее, памятуя о привычках многих людей прятать предметы под фальшивое дно, я решила изучить её со всех сторон. И действительно – после тщательного осмотра мне удалось обнаружить в самом дальнем углу, на втором уровне, какой-то небольшой предмет.

   Неожиданная находка оказалась золотым кольцом – судя по всему, помолвочным – с вделанной в него прядкой волос. Я поднесла его к свече: прямой тёмно-каштановый локон красиво переливался в тусклом свете, а стеклянная оправа придавала ему красноватый оттенок. Интересно, кому бы он мог принадлежать?

   Со стороны входной двери послышался тихий шорох – в напряжённой тишине он показался поистине оглушительным. Я замерла и инстинктивно задвинула полку, успев лишь бросить в неё кольцо. Мгновение – и кто-то с выверенной аккуратностью повернул ключ в замке.

   То, случилось потом, произошло за считанные секунды. Мы с Авророй переглянулись – её резко побледневшее, испуганное лицо наверняка было отражением моего собственного – и, не говоря друг другу ни слова, поспешили где-нибудь скрыться. Я встала за тяжёлые бархатные шторы – благо, что секретер располагался неподалёку от окна, а сестра, не найдя себе иного укрытия, проскользнула в соседнюю комнату. Оставалось только надеяться, что тот, кто так невовремя прервал наши поиски, не пробудет здесь долго.

   Человек – кем бы он ни был – отчего-то медлил, будто никак не мог решить, какой же из двух кабинетов ему следует выбрать. В душе я продолжала наивно надеяться, что, возможно, он обойдёт эту комнату стороной – в таком случае у нас бы ещё,