Ловкой мошеннице Чарген Янич долгое время удавалось уходить от правосудия. Но там, где пасует закон человеческий, рано или поздно сработает закон равновесия. И вот Чара уже в чужих краях, втянута в тёмную историю, гораздо более опасную, чем все её аферы. А единственная надежда на спасение связана с циничным следователем Стеваном Шешелем.
Чарген надеется ускользнуть и в этот раз, перехитрив судьбу и сыщика. Но что если эти двое начнут действовать заодно?
Беряна, столица Ольбада
7 горешняка 8151 г.
^Горешняк — ольбадск. июль месяц^
— Придержите лифт! — Окрик заставил девушку дёрнуться. Рука на рычаге дрогнула, но пассажирка не сразу сообразила, что именно от неё требуется: раннее утро было для Чарген самым мучительным временем суток, и скорость реакции страдала вместе с остальными положительными качествами.
К счастью спешащего, он влетел в крошечную клетушку лифта почти сразу за своим криком. Врезался в стоявшую там Чару, сбил с ног, но сам же успел поймать, не позволив отлететь к стенке. Как девушка не выронила при этом сумку — она и сама не смогла бы ответить. Всё-таки сосед слишком твёрдый и костлявый, чтобы столкновение прошло безболезненно.
— Привет, мышка! Прости, — кривовато улыбнулся он, аккуратно выпустив попутчицу. — Вниз?
— Доброе утро, господин Сыщик! Конечно, вниз, — охотно отозвалась Чара.
Рычаг скрежетнул металлом, створки с лязгом сомкнулись, и лифт медленно поплыл. С пятого этажа он всегда полз еле-еле.
Такое вроде бы уничижительное обращение соседа совсем не задевало Чарген. Наверное, потому, что в нём не было никакого личного отношения или пренебрежения, просто констатация внешнего сходства: острый носик, тёмные глаза, смуглая как у всех южан кожа, тёмно-русые волосы — вроде бы длинные, вроде бы густые, но очень невыразительные и тусклые.
Чёрная юбка, белая блузка, серый приталенный жакет, удобные ботиночки на низком каблуке — аккуратная, по размеру одежда, не цепляющая взгляд ни яркостью, ни нарочитой небрежностью.
Действительно — мышка. Скромная, осторожная, неприметная — не красивая, не отталкивающая, совершенно заурядная, но при ближайшем рассмотрении довольно миловидная девушка. Обычная. Именно такая, какой должна быть приличная горожанка.
А ещё это прозвище давало возможность немного расслабиться: можно не так пристально следить за словами собеседника. Отзываться на «мышку» было гораздо проще, чем на имя.
Над ответным прозвищем даже задумываться не пришлось: профессия и одна из масок мадирского театра спаялись в этом человеке воедино и настолько тесно, как будто старые драматурги списывали Сыщика непосредственно со следователя Стевана Шешеля. Правда, комедийные амплуа маски, когда её надевали на непутёвого, ленивого или жадного служителя закона, ему совсем не подходили, но это уже детали. Главное, самого соседа такое прозвище только забавляло и совсем не обижало.
— К тётушке? — он выразительно кивнул на сумку, которую Чарген, устав держать, поставила на пол.
— Да, поеду, — подтвердила девушка. — Каникулы, в библиотеке сейчас тихо, а ей с огородом надо помочь. Сами понимаете, в деревне рабо... Ой!
На этом месте, обрывая пояснения, лифт вдруг резко дёрнулся, уронив Чару на соседа, и замер. Мигнув, погас осветительный шар под потолком, и воцарилась мёртвая тишина, особенно пронзительная из-за чернильного мрака вокруг и стихшего гудения, с которым ехал лифт.
— Только не это! — простонала девушка, судорожно вцепившись в лацканы пиджака мужчины. Зажмурилась. Темнота неприятно давила, но сейчас — не так сильно, как могла бы. Всё же здорово, что сосед решил догнать лифт и разделил с ней приключение, в одиночестве пережидать подобное было бы труднее.
— Ты боишься темноты? — сделал Шешель логичный вывод, даже приобнял девушку за плечи — неожиданное, но приятное проявление сочувствия.
— Боюсь, особенно когда тесное пространство. Но главное, меня такси ждёт, до дирижабля меньше часа! — пожаловалась Чарген.
Следователь молча отправил куда-то вверх и вбок лёгкий магический импульс жёлтого спектра, совсем рядом в темноте тихо ухнуло, заставив Чару вздрогнуть от неожиданности. А через мгновение клетку лифта залил тусклый, слабый желтоватый свет — шар горел еле-еле, но этого было вполне достаточно для успокоения.
— А сдвинуть с места его так не получится? — неуверенно спросила девушка, не спеша покидать надёжные объятья и с трудом удерживаясь от того, чтобы воспользоваться случаем и ощупать соседа. Её давно мучил вопрос: господин Сыщик под пиджаком крепкий и жилистый или тощий и костлявый? Склонялась к первому варианту, но найти подтверждение этому никак не удавалось.
— Да легко! — отозвался следователь. — Но сыскаря ноги кормят, поэтому они мне ещё дороги как память.
— То есть?
— Если лифт грохнется с высоты третьего этажа, кости мы, конечно, соберём, но вряд ли целые, — доходчиво пояснил Шешель. Продолжая придерживать соседку одной рукой, — привык уже, что ли? — вторую вытянул в сторону, освобождая из-под манжеты наручные часы. — М-да. Забежал переодеться. Садись, мы здесь надолго. — Он небрежно махнул рукой и, всё же выпустив Чару, спиной по стене стёк на пол.
— Но может быть, позвать на помощь? Или двери попробовать открыть? Вы же сможете, и это, наверное, не так опасно, как...
— Садись, не надо ломать технику, — отмахнулся Шешель. — Или у тебя там в сумке ломик есть? Нет? Мне, конечно, льстит такая вера в мои силы, но руками я эти двери не открою. Даже если бы собирался.
— А что насчёт помощи? — Чарген не готова была сдаться так быстро и всё ещё надеялась, что это недоразумение вскоре разрешится. Опаздывать на дирижабль совсем не хотелось, от этого все планы летели псу под хвост. Она ведь действительно собиралась для начала заехать к маме!
— Кричи, — пожал плечами следователь, невозмутимо глядя снизу вверх.
Чара неуверенно покосилась на двери, потом на соседа. Потом прислонилась к стене напротив соседа и медленно, придерживая юбку, съехала по ней, опустившись на корточки.
— Что, не будешь? — ухмыльнулся Шешель через пару секунд.
— Лучше вы, господин Сыщик, у вас голос громче, — вежливо уступила девушка.
— Жаль, — неопределённо хмыкнул сосед и слегка стукнулся затылком о стенку лифта. Прикрыл глаза.
— Это тоже бесполезно, да? — спросила Чара тихо.
— Сегодня воскресенье, половина пятого утра, — невнятно пробормотал Шешель. — Нормальные люди спят. В здании достаточно толстые стены, чтобы шум на лестнице не беспокоил жильцов. И лифт у нас новый, тихий, — закончил со смешком.
— Я не успею на дирижабль, да? — вздохнула девушка и тоже сползла на пол. Несколько часов она в прежней позе всё равно не высидит, куда уж тут юбку беречь!
— Не успеешь.
Несколько минут они посидели в тишине, которую нарушил жалобный стон. Чарген растерянно покосилась на соседа, который вряд ли мог издать такой звук.
— Что это было?
— Надо было позавтракать, — отозвался следователь.
— У меня есть бутерброды. Хотите? — предложила девушка и полезла в сумку ещё до того, как закончила фразу.
— Хочу! — Шешель не стал скромничать, тут же заметно ожил, выпрямился и открыл глаза. Получив внушительных размеров бутерброд из пары поджаристых хлебных треугольников с начинкой между ними, уткнулся носом в хлеб, с шумом втянул запах и выдохнул со сладострастным стоном. Чара при виде этого не удержалась от хихиканья. — Спасительница! Благословите боги мышиную домовитость и запасливость! — нашёл он в себе силы поблагодарить и с упоением впился зубами в хрустящий бок бутерброда. Блаженно замычал, закатив глаза, и девушка засмеялась в голос.
— Ешьте-ешьте, вы вон какой худой, вам надо, — с умилением сказала она. Шешель угукнул, не в силах оторваться от еды. Которая исчезала с пугающей скоростью. — Господин Сыщик, вы когда последний раз ели? — озадачилась Чарген.
— Не помню, — честно ответил тот, кивком благодаря за следующий бутерброд.
— А спали?.. — продолжила любопытствовать девушка, разглядывая соседа внимательней.
Сейчас, в тусклом тревожном свете, лицо следователя, и в лучшие дни кажущееся слишком худым, даже измождённым, вовсе напоминало обтянутый сухой кожей череп. Тёмные круги под глазами, тени от скул на впалых щеках — зловещий вид.
— Примерно тогда же, — отозвался Шешель, прожевавший второй бутерброд и встретивший появление третьего с отчётливой нежностью во взгляде. Правда, на этот уже не набросился, как дворовый пёс на кусок парного мяса, даже попытался разглядеть в тусклом свете, что там внутри. — Очень вкусно!
— Вы просто голодный, — улыбнулась Чара.
— Не скажи, — качнул головой следователь. — Это шедевр бутербродостроения! Говорю как старый холостяк, знающий толк в ленивой еде. — Он прервался на укус, прожевал гораздо тщательней с совершенно блаженным видом. — Чтоб мне посереть, ты точно добавляешь туда какой-то секретный ингредиент! Давай я на тебе женюсь, а? И ты будешь меня кормить!
— Не стоит идти на такие жертвы, — девушка рассмеялась в ответ. — Можем договориться о сдельной оплате.
Глаза следователя жутковато сверкнули, показавшись белыми бельмами, и в выражении его лица почудилось что-то опасно-хищное. Чарген мысленно ругнулась на себя за то, как непозволительно расслабилась и выбилась из образа, и поспешила сменить тему.
— Что-то случилось? — участливо спросила она. — Вы, мне кажется, обычно выходите из дома несколько позже и в чуть более здоровом виде.
— А, у нас всегда что-то случается, — он расслабленно махнул рукой, и Чара перевела дух: никаких вопросов и подозрений не последовало. — Газет не читаешь?
— Читаю... А, вы о том артефакторе? — припомнила девушка последнее громкое дело, о котором уже три дня трубили на каждом углу. Одного из известнейших зелёных магов города убили в собственном доме вместе с женой и сыном-подростком, всё перевернули и вынесли кучу ценностей. — Расследуете его смерть?
— Вроде того, — чему-то недовольно поморщился Шешель.
— Надеюсь, у вас получится поймать этих чудовищ. — Хмурясь, Чарген зябко поёжилась. — Представить не могу, кем надо быть, чтобы на такое пойти! Ради денег убить ребёнка...
— Биологически — человеком, как и мы с вами, что не может не радовать, — спокойно пожал плечами господин Сыщик. — А мораль — понятие субъективное.
— И чем вас это радует? — растерялась девушка.
— Повадки людей мне неплохо знакомы. Окажись он кем-то другим — это существенно осложнило бы дело, — усмехнулся следователь. В повисшей тишине окинул взглядом тёмную клетушку лифта, поднялся на ноги, потянулся всем телом и, шагнув, прислонился к стене уже рядом с Чарой. — Подвинься немного, пожалуйста... да всё, достаточно. В сумке ничего хрупкого нет?
— Зависит от того, что вы собираетесь с ней делать.
— Я собираюсь на ней спать, — честно ответил следователь, пытаясь устроиться на квадратном метре площади поудобнее.
Девушка сначала опешила от такой прямолинейности, но сразу возмутиться не успела, а потом вдруг поняла, что идея не лишена остроумия.
— Сейчас, погодите только, я себе куртку достану, а то сидеть холодно. Горешняк в этом году не задался, — вздохнула она.
— А пледа у тебя там случайно нет? — со смешком спросил следователь, с интересом заглядывая в сумку. Но скрывать Чаре было нечего, она везла в сумке только пару сменных платьев, бельё и ещё кое-какие мелочи.
— Увы, нет, — виновато пожала плечами она, наблюдая за тем, как следователь пытается угнездиться в тесноте лифта. — Может, вам не стоит лежать на холодном полу? — всё-таки спросила она.
— Не могу спать сидя. Иногда получается, но до обмороков я пока ещё не устал.
Наконец он кое-как устроился, подложив сумку под голову и свернувшись калачиком, так что Чаре было некуда даже вытянуть ноги.
— Разбуди, когда кому-то понадобится лифт и нас начнут спасать, — проговорил Шешель сквозь зевок, который даже не попытался прикрыть ладонью. И отключился, кажется, в следующее мгновение, не дожидаясь ответа.
Чарген несколько секунд напряжённо прислушивалась: почему-то казалось, что сосед непременно должен храпеть. Но нет, сытый Сыщик оказался пугающе тих, почти как выключившийся лифт.
Это было забавно — вот так сидеть рядом со Стеваном Шешелем, грозой преступного мира Беряны, а порой даже всего Ольбада. Мужчина не особенно распространялся о собственной жизни, но соседи, на чьих глазах он вырос, могли много чего порассказать про одинокого следователя. И, конечно, рассказали, когда пять лет назад в давно пустующую квартиру въехала новая хозяйка.
И поначалу, обнаружив такого соседа, Чара не на шутку испугалась и задумалась, не поменять ли адрес. Но стало жаль квартиру, где она ещё такую найдёт! Жильё досталось ей вполне легальным, хотя и неожиданным способом: по завещанию от давнего друга матери. Точнее, досталось не совсем ей, а маме, но...
Чарген жила тут под именем и личиной Биляны Белич, мышки, которая являлась дочкой покойной лучшей подруги квартирной хозяйки. Женщины одинокой, больной и сердобольной, которую жиличка регулярно навещала. Так было безопаснее и разумней, чем светить настоящее имя, да и от некоторых проблем оберегало. Например, надёжно избавляло от желающих облапошить наивную одинокую дурочку и заполучить хорошую квартиру в престижном районе столицы. Будь она хозяйкой, непременно кто-то попытался бы, а так — что с сиротки-приживалки возьмёшь!
А потом Чара оценила иронию ситуации и аккуратно сошлась с легендарным следователем. Ну так, слегка, по-соседски. Здоровалась, скромно и немного смущённо улыбалась, иногда перебрасывалась какими-то общими фразами. Рассказывала про работу в библиотеке, про тётушку, какая она чудесная, добрая и одинокая.
Всем рассказывала. И со всеми сходилась примерно одинаково: глупо недооценивать наблюдательность и внимательность соседей и уж точно не стоит ими пренебрегать. Просто с Шешелем это ещё и щекотало нервы.
Хотя вот так тесно они общались впервые. И Чарген, хотя испытывала любопытство и азарт, всё равно сердилась на себя за то, что непозволительно расслабилась и отошла от выбранного образа. Мало того, что позорно и непрофессионально, так ещё и опасно! Господин Сыщик — въедливый тип, не нужно будить в нём лишние подозрения.
Девушка ещё раз мрачно покосилась на тусклый световой шар, потом — на свернувшегося трогательным клубочком следователя. Со смешком вспомнила его замечание о женитьбе, окинула соседа новым критическим взглядом.
Следователь Чаре нравился. Худой, конечно, как щепка, она предпочитала более ладные фигуры. Но лицо приятное, выразительное, особенно глаза — холодные, светлые. Взгляд цепкий, бодрит. А ещё ей нравилось его чувство юмора, обаяние, хладнокровие. И блондинов она любила, хотя никак не могла понять: белобрысый Шешель или это ранняя седина, уж очень странный цвет.
Ну и, главное, это была бы шутка, способная рассмешить богов: она — замужем за высококлассным сыщиком из Следственного комитета, вероятным сотрудником контрразведки Ольбада. Даже жаль, что ближайшая свадьба уже запланирована.
И Чара, притулившись в углу, тоже задремала. Спешить ей было уже некуда, такси наверняка уехало, а дирижабль — улетел.
Беряна, столица Ольбада
5 серпеня 8151 г.
^Серпень — ольбадск. август месяц^
Быть «прелесть какой дурочкой», не скатываясь до «ужас какой дуры», — искусство сложное, но жизненно необходимое. Этот бесценный талант Чарген, увы, от матери не передался, пришлось нарабатывать долгими тренировками. Острой на язык Чаре сложнее всего далось именно это, даже смирение и послушание не вызывали столько проблем.
Но если бы мама могла сейчас видеть свою старшую и, безусловно, любимую дочь, очень бы ею гордилась. Чарген, то есть Цветана Лилич, то есть теперь уже, по мужу, Цветана Ралевич, дурочкой была восхитительно очаровательной. Лёгкое, воздушное платье нежно-розового цвета оттеняло светлую фарфоровую кожу, аккуратно заколотые драгоценными гребнями локоны блестели полированным золотом, яркие голубые глаза смотрели на мир с наивным восторгом, заставляя стоящих рядом мужчин невольно приосаниваться и вызывая покровительственные улыбки.
Муж, которого это трепетное создание держало сейчас под локоть, поглядывал на распускающих хвосты приятелей и дальних родственников снисходительно, принимая все восторги на собственный счёт. Новым приобретением Павле Ралевич был доволен и даже обоснованно горд: найти такое чудо в Беряне — редкая удача. Совсем юная, нежная пансионерка, скромная, хорошо воспитанная, всего пару месяцев назад прибывшая в столицу из своего пансиона. Невинная как первоцвет, что Павле подозревал всё время их знакомства и в чём с глубоким удовлетворением убедился вчерашней брачной ночью.
Выгодное приобретение, доставшееся очень дёшево, которое при минимальном вложении засверкало бриллиантом чистой воды.
Павле Ралевич, сорока пяти лет, совладелец ювелирного дома «Северная корона», опытный зелёный маг и авторитетный артефактор, в деньгах не нуждался, поэтому жениться на кошельке считал глупым. Такая девица будет капризна и избалованна, а он слишком занят, чтобы с ней носиться. Голубой крови Павле тоже не искал: тщеславие не требовало обзаводиться титулом, а в его делах положение не играло роли, аристократы и так держались весьма любезно. Да и девица такая будет либо слишком требовательна, либо... В общем, зачем такие сложности?
То ли дело вот это юное создание! Выгодное приобретение, да.
— А как вы думаете, прекрасная Цветана, ждать нам войны с Регидоном? — внезапное обращение одного из друзей мужа заставило очень к месту вздрогнуть от неожиданности.
Голубые глаза пару раз растерянно моргнули, новобрачная неуверенно улыбнулась и проговорила, смущённо опустив взгляд:
— Простите, сударь, я совсем ничего в этом не смыслю... Павле, как ты считаешь?
— Ждать, — с лёгкой усмешкой ответил тот. — Через пару десятков лет, когда технические средства позволят. Если сумеем протянуть столько без какого-нибудь бунта.
Чарген испуганно ахнула, теснее прильнула к боку мужа, ненавязчиво прижимаясь к его локтю грудью.
— Павле, какие ужасы ты говоришь! Война, бунт…
— Не бойся, Цветочек, нас это всё не затронет. — Ралевич накрыл узкую ладошку своей.
Один из собеседников горячо возразил, что владыка ни за что не допустит подобного, ещё один, по выправке отставной офицер, неодобрительно высказался о настрое хозяина приёма. Чара слушала, не забывая испуганно жаться к мужу и растерянно хлопать глазами на мужчин, изображая непонимание. И рассеянно думала, что в этот раз вполне угадала с супругом: его точно не будет жаль.
— Цветочек, пойди присядь, ты устала. Да и не нужно тебе всё это слушать, — обратился к ней Павле.
— Спасибо, дорогой! — благодарно улыбнулась Чара. И хотя предпочла бы ещё послушать и «поболеть» за офицера, послушно ушла к столику с напитками, который стоял возле выхода на балкон.
Приём был очень небольшим. Почему муж решил устроить его на следующий день после свадьбы, Чарген не поняла, но особенно и не расспрашивала: не положено. Шумной компании друзей у Ралевича не водилось, да и вообще тех, кого можно назвать друзьями, большой дружной семьи — тоже. Поэтому сегодня молодожёнов окружали деловые партнёры, случайные люди из клуба, который Павле посещал то ли ради статуса, то ли для сбора новостей, да постоянные клиенты ювелирного дома. Разношёрстое скучающее общество.
Чара подумала, что ей, как хозяйке и виновнице торжества, стоило бы блистать и развлекать гостей, раз муж не желает, но от мысли этой отказалась сразу. Где бы вчерашней пансионерке научиться той уверенности, которая для подобного требовалась? Оставалось стоять в уголке, разглядывать гостей и мечтать, чтобы всё это поскорее кончилось.
С другой стороны, когда закончится это, снова придётся делить супружескую постель, и неизвестно, что хуже. Любовником супруг оказался скучным и эгоистичным, целовал так, что после хотелось умыться, и смешно сопел. И это тоже не добавляло новобрачной сочувствия и симпатии.
— Скучаете, госпожа Ралевич? — прозвучавший сбоку голос заставил Чару опять вздрогнуть от неожиданности и встревоженно обернуться. Чтобы тут же расслабиться и смущённо улыбнуться.
Высокий импозантный мужчина, чуть полноватый, с благородной сединой на висках — один из совладельцев «Северной короны». В прошлом сам ювелир, но отошёл от дел — проблемы с руками. Холост и очень одинок почти двадцать лет, с момента смерти супруги, не оставившей ему детей. Чарген успела выяснить о нём многое, она какое-то время колебалась между кандидатурами двух совладельцев. Но господин Гожкович понравился ей своей манерой общения, ироничностью и глубокими, грустными глазами, поэтому выбор пал на Ралевича.
За последние десять лет она ни разу не сошлась с мужчиной, который был бы ей симпатичен: не хотела повторять ошибки матери и проверять выносливость собственной совести. Всё же обманывать приятнее скользких типов вроде нового мужа, а не приличных и совестливых людей.
— Такое количество гостей и все так строго на меня смотрят! — пожаловалась Чара. — Я страшно боюсь сказать или сделать что-то не так и расстроить Павле.
— Павле сложно расстроить такой мелочью, — одними губами улыбнулся Гожкович. — Позвольте за вами поухаживать. Чего желаете? Вина? Или, может быть, сок?
— Лимонада, если вас не затруднит, — попросила новобрачная, скрывая досаду: выбрать ей хотелось первое.
Вино у мужа было не запредельно дорогим, но хорошим: сорт фенаса, виноградники побережья, Ежарская долина, почти местное. Наглядный пример рачительного характера Ралевича, который не любил переплачивать, особенно за пыль в глаза.
Чара такое очень любила, хотя пробовать его доводилось редко: пить просто так, к обеду или ужину, в одиночестве было скучно и неприятно, хорошо посидеть вечером за бутылочкой — банально не с кем. А когда выдавалась случайная компания — приходилось играть роль, а значит, требовалось сохранять абсолютно трезвый рассудок и остроту восприятия.
Конечно, Гожковича не затруднило. Большой кувшин, зачарованный на охлаждение, мужчина аккуратно взял двумя руками, стекло звякнуло о стекло, плеснула ароматная жидкость и тонкой струйкой полилась в высокий стакан, слегка запотевший от прикосновения напитка.
— Прошу, — бывший ювелир протянул наполненный сосуд собеседнице.
Новобрачная приняла его, пригубила ароматный напиток солнечного цвета и немного примирилась с действительностью. Конечно, не белое полусладкое, но — весьма недурно.
— Спасибо. У Павле столько друзей, все такие солидные. И дамы… Мне кажется, я никогда не смогу стать на них похожей! — посетовала Чара для поддержания разговора. Не стоять же истуканом.
— А стоит ли кому-то уподобляться? Вы юны и прекрасны, оставайтесь такой подольше. Надеюсь, Павле не загубит такое чудо, — рассеянно закончил он, посмотрев на хозяина приёма.
Тот взгляд встретил, отметил почтительное расстояние между своим ценным приобретением и партнёром и коротко кивнул. Гожкович улыбнулся в ответ, отсалютовал бокалом.
— Не понимаю, о чём вы. Павле такой замечательный! Я словно попала в настоящую сказку с настоящим принцем!
Собеседник чуть заметно улыбнулся. То ли восторженности Цветаны, то ли её же фантазии: невысокий, с оплывшей фигурой, невыразительным лицом и залысинами, на героя девичьих грёз Ралевич не походил совершенно. Но, с другой стороны, вполне тянул на живого, настоящего принца: они тоже люди, и молодые красавцы среди них попадаются не так уж часто. Как в любой другой профессии.
— Павле бывает… резок. И скор на расправу. Впрочем, простите, не хотел вас напугать, в конце концов это просто слухи.
— Какие слухи? — проявила Чарген вполне подходящее юной девушке любопытство. На которое наверняка и рассчитывал собеседник.
— Говорят, Павле бывает жесток с женщинами, которые его разочаровали. Одна из его любовниц, например, бесследно исчезла.
— Вы говорите гадости! — свежеиспечённая госпожа Ралевич обиженно насупилась, а под конец даже добавила слезы в голос. — Павле не такой! Он хороший и добрый, а вы — злой и лицемерный! Как вы можете, вы же его друг?!
— Я лишь хотел выразить надежду, что вы будете с ним счастливы. Прошу простить меня, если допустил бестактность, — он склонил голову. — Вы, разумеется, совсем не похожи на остальных женщин, вы ведь теперь его жена. И ещё раз — извините, надеюсь, я не слишком вас расстроил.
Партнёр поклонился и отошёл, а Чарген нервным жестом пригубила лимонад и нашла взглядом супруга. Тот продолжал увлечённый разговор с прежней группой мужчин, в сторону жены не смотрел и, кажется, не заметил произошедшего между ней с Гожковичем обмена любезностями. Поэтому Чара предпочла расслабиться и сделать вид, что ничего не случилось.
Хорошо, что никто не горит желанием познакомиться с ней поближе. Можно немного расслабиться и, например, спокойно обдумать состоявшийся разговор.
Неприятные слухи об артефакторе, упомянутые сейчас партнёром мужа, Чара слышала, но не очень-то им верила. Вспыльчивость и жестокость совершенно не вязались и с рациональностью Ралевича, и, главное, с его почти полной бесчувственностью. Он мог бы причинить боль и даже убить, тут Чарген излишних надежд не питала, но — руководствуясь холодной логикой и собственной выгодой.
Кроме того, Чара видела двух отставных любовниц мужчины, злых и обиженных на Ралевича за его скупость, и вполне допускала, что слухи такие могли распустить именно они из-за чрезмерной прижимистости артефактора. Он не просто не баловал женщин подарками, но не давал даже денег на «карманные расходы», поэтому отношения с особами, рассчитывавшими на прибыльное место содержанки обеспеченного мужчины, долго не длились.
Чарген вполне понимала обиду этих любовниц и то, что в объятья Ралевича их толкал неизменный женский оптимизм и уверенность, что уж они-то сумеют добиться от скупердяя какой-то выгоды. Сочувствовала им, но наступать на те же грабли не планировала, поэтому схему с «доением» любовника отбросила сразу, с Ралевичем стоило действовать совершенно иначе.
С другой стороны, слух о жестокости Чара тоже брала в расчёт, допуская его правдивость. В конце концов, даже очень рассудительные и сдержанные на вид люди могут таить в душе подлинных, жутких чудовищ.
Впрочем, на её планы эта вероятность не влияла. Чарген не собиралась жить с этим человеком до старости, надеялась управиться за месяц-другой и потому о вероятной жестокости Ралевича в отдельных ситуациях задумывалась мало. Вряд ли он начнёт кидаться на неё на ровном месте на второй день супружества, а ни малейшего повода к агрессии Чара давать не собиралась. Глупенькая, наивная, не смеющая сказать мужу и слова поперёк, послушная, как заводная игрушка, — вряд ли такая Цветана успеет познакомиться с гипотетическими тёмными сторонами личности мужа.
Сейчас Чарген волновало другое. Зачем Гожкович заговорил об этом? В альтруизм и заботу о здоровье юной девы не верилось совсем, да и проявлять их стоило заранее, до свадьбы. Хотел посмотреть реакцию? Надеялся рассорить? Вряд ли, он достаточно проницательный человек, чтобы понимать, насколько полностью молодая жена зависима от мужа и — как минимум, пока, — предана ему.
Странно. Непонятно и потому — очень подозрительно.
Но вскоре к Чарген подошёл муж, и посторонние размышления пришлось отложить до лучших времён.
— Павле! Хочешь, я чего-нибудь тебе налью? — предложила она радостно.
— Не стоит утруждаться, цветочек, — отмахнулся тот и плеснул себе брады. — Как тебе приём?
— Так много людей, все такие яркие, солидные… Это так сложно!
— Ничего, со временем привыкнешь. Если хочешь, можешь пойти к себе и лечь спать пораньше. Завтра у нас дирижабль.
— Дирижабль? — ахнула Цветана.
— Полетим отдыхать, — пояснил Ралевич и вопросительно вскинул брови. — Ты не рада?
— Что ты! Это замечательно, побыть немного только с тобой! Просто ты так занят, у тебя столько работы, и мне стыдно, что я отвлекаю тебя и из-за меня ты вынужден пересматривать планы…
— Могу себе позволить, — покровительственно улыбнулся муж. — Так что, ты хочешь остаться или поднимешься к себе?
— Если ты не возражаешь, я бы лучше легла пораньше.
— Прекрасно. Тогда позволь тебя проводить.
Со вспыхнувшим от неожиданных новостей раздражением удалось справиться быстро и, кажется, незаметно, а возможностью сбежать с этого приёма под благовидным предлогом Чарген воспользовалась с облегчением.
Как же несвоевременно Ралевич решил устроить себе отпуск! В столице было бы куда проще: и заветный сейф под боком, и видеть дражайшего супруга предстояло реже. Здесь, в доме, он предпочёл отвести молодой жене отдельную спальню, и Чара, внешне изобразив печальную покорность, внутри искренне порадовалась такому подарку. А в гостинице постель наверняка будет общей, и всё внимание мужа окажется посвящено Цветане...
Ну да и ладно, потерпит. Никто ведь не обещал, что будет легко!
Уже засыпая на широкой кровати, застеленной хрустящим от свежести бельём, Чара позволила себе немного рассеянности и фантазий. Что когда-нибудь — уже совсем скоро, наверное, сразу после Ралевича, — она всё же согласится с матерью. Старшие выросли, и нет столь острой нужды в деньгах, поэтому можно завязать с этим опасным и неприятным делом. Ангелар, например, взрослый серьёзный мужчина, хороший юрист, который неплохо зарабатывает и помогает семье. Да, придётся пожить скромнее, но даже младшие поймут.
И тогда Чара сумеет начать новую жизнь. Свою. Никаких больше ролей, никаких масок и имён, никакого сбора информации об обеспеченных холостяках столицы. Никаких опасений лишний раз привлечь внимание стражи. Подработка, учёба в университете, о которой она давно уже мечтала. Под своим именем, со своим лицом.
Если сумеет вспомнить, как оно выглядит…
От последней мысли настроение привычно испортилось, и Чара поступила так, как поступала много раз до этого: постаралась расслабиться и отвлечься. Перевернулась на другой бок и вскоре уже спокойно и крепко спала — так, как положено юной девушке с кристально чистой совестью.
Утро началось рано, с визита горничной, которая пришла помочь с одеждой и волосами. Вещи в дорогу слуги собрали без участия молодой хозяйки, что Чарген вполне устраивало. А то обстоятельство, что муж спозаранку умчался по каким-то важным делам, наказав ждать его возвращения, и вовсе радовало: завтрак в одиночестве был приятней его компании.
Время до возвращения супруга пришлось коротать за вышивкой, в нынешней роли вариантов было немного. Чара не особенно любила это занятие, но иголку держать умела и резкого отвращения к ниткам, к счастью, не питала. Возможной альтернативой служило чтение чего-то необременительно-развлекательного, но рукоделие подходило куда лучше: пусть муж лишний раз порадуется трудолюбию и скромности жены.
Не говоря уже о том, что книги в этом доме хранились в кабинете, совать в который нос лишний раз было опасно. Нельзя давать ни малейшего намёка, будто Чару интересует содержимое этой комнаты! Нет, это территория мужа, на которую приличная жена посмеет шагнуть только по его приглашению. Или тогда, когда будет уверена, что дражайший супруг не явится в самый неподходящий момент и слуги не увидят лишнего. Сейчас явно не тот случай.
Правильно перестраховывалась: Ралевич вернулся вскоре после завтрака. Собранный, деловой, с лёгкой нервозностью во взгляде и движениях. Очаровательно наивная Цветана этой детали, конечно, не заметила, просияла улыбкой при виде мужа, а вот Чара насторожилась. Особенно когда муж почти без прелюдии заявил:
— Цветочек, у меня есть подарок для тебя. Соревноваться с твоей красотой он, конечно, не способен, но оттенить, надеюсь, сумеет. Пойдём. Мне хочется, чтобы ты надела его сейчас.
— О, Павле! Не стоило, — показательно смутилась супруга, пряча счастливую улыбку.
— Стоило, цветочек. Ты достойна того, чтобы тебя баловать, — сладко улыбнулся Ралевич.
Чара мрачно подумала, что после такого оскала стоило бы бежать без оглядки. Увы, позволить себе подобного она не могла и смиренно последовала за мужем в кабинет, уповая на удачу. В конце концов, может, ей почудилось, а подарить он решил какой-нибудь пустяк. Много ли надо, чтобы порадовать наивную простушку?..
Не повезло. В чёрной лаковой шкатулке — простой, без изысков, призванной не отвлекать от содержимого, — обнаружился по-настоящему роскошный подарок. Широкий браслет — кружевная тончайшая скань белого золота с россыпью бриллиантов. Настоящих, за это Чара готова была поручиться, не подходя к артефакту.
«Не подходить к артефакту» было вообще отличной идеей, и Чарген с большим удовольствием воплотила бы её в жизнь. Любой нормальный человек воплотил, потому что незнакомый артефакт потенциально опасен, а Чара понятия не имела, что делает эта штука. На глаз определить не могла, но ничего хорошего от Ралевича не ждала: до крайности скаредный тип, дарящий такую драгоценность нелюбимой супруге на второй день совместной жизни, выглядел более чем подозрительно. Что он задумал? И что, во имя богов, делает эта драгоценность?!
По спине пробежал нервный холодок и осел в затылке.
— Какая красота! — зачарованно выдохнула Чара, ослеплённая блеском бриллиантов. — Боги! Павле, но это…
— Иди сюда. — Ралевич с улыбкой протянул ей руку, взял в другую браслет. — Я хочу, чтобы ты его надела и не снимала.
— Но он такой красивый! Я недостойна… — промямлила Чарген, однако покорно протянула ладонь.
Застёжки артефакт, как и большинство подобных ему предметов, не имел, Павле надел его на тонкое женское запястье, не размыкая. Сложное воздействие зелёного спектра Чара заметила, но оно было слишком запутанным и коротким, чтобы разобраться в плетении.
Ощущение, что на руке сомкнулись кандалы, холодом сдавило горло. Женщина уставилась на артефакт на руке, очень надеясь, что удаётся изображать восхищение: юная глупышка не может смотреть на драгоценный подарок как на ядовитую змею, готовую ужалить.
— Прекрасно. Я знал, что тебе подойдёт, — улыбнулся Ралевич. Нервозность из его взгляда никуда не делась, что не добавило радости и Чарген.
— Павле, это… прекрасно! — прошептала она и, мысленно выругавшись, поспешила повиснуть на шее мужа с благодарным лепетом. Следовало срочно взять себя в руки, пока он не заметил подвоха. Конечно, он сам слишком встревожен и погружён в какие-то посторонние мысли, но мало ли! Это явно не тот случай, когда можно позволить себе рискнуть, даже в мелочах.
— Носи его не снимая, — проговорил Павле, мало успокоенный и такими восторгами жены. — Это артефакт.
— О! А какой?
— Он укрепляет здоровье и защищает от болезней. Ты, мой цветочек, такая нежная и хрупкая, я беспокоюсь. — Ралевич одарил молодую жену ещё одним сладким оскалом.
— Павле, ты такой заботливый!
Чара готова была спорить на свою руку вместе с проклятым браслетом, что он солгал, прямо и грубо, не ожидая от глупенькой Цветаны и намёка на подозрения.
Целительская магия имела два цвета: красный — прямое управление живой материей, и фиолетовый — её изменение. Этих оттенков, положенных целительской игрушке, в артефакте не было и близко, уж за это Чарген готова была поручиться. Да, она самоучка без хорошего образования, но привычную, знакомую магию совершенно точно бы углядела, пусть и без подробностей.
Нет, в сплетении золотых нитей мерцали желтизна и зелень, управление и изменение неживого. Чего? Как именно? Чара не могла оценить даже примерно, только понимала, что вещь наверняка исключительно сильна. Хотя бы даже из-за количества бриллиантов — самого мощного камня в артефакторике.
— Будем надеяться, тебе не придётся проверять его действие на практике, — отозвался Ралевич. Странно, но показалось, в этот раз он был вполне искренен. Надо ли говорить, что подобное Чаре совсем не понравилось! — Одевайся, мы скоро отправляемся.
Молодая жена упорхнула, то и дело поднося к лицу обновку, чтобы полюбоваться. Безумно сложное, запутанное плетение — вот так с ходу не удавалось припомнить, когда за свою долгую насыщенную жизнь, мошенница видела хоть что-то подобное. Безумно, невозможно дорогая игрушка! Увы, не стоило и пытаться её снять, для этого требовалось точно знать, куда и как приложить силу. А даже если бы Чарген знала ответ на этот вопрос, всё равно не справилась: магия этих цветов была слишком ей чужда.
Пока дошла до гардеробной, пока переоделась в лёгкое дорожное платье с коротким рукавом — нужно же похвастаться обновкой! — Чарген успокоилась и взяла себя в руки.
Что бы ни делал этот браслет, но он как минимум не мешал её собственной магии и никак на неё не влиял. Даже к лучшему, что он не целительский, а завязан совсем на другое направление. Меньше риск конфликта, да и не так страшно: он точно не действует на разум и не заставит болтать лишнее.
Ну а то, что драгоценность не снимается… Кисть руки — не голова, есть простой фокус, которым при необходимости можно воспользоваться. И удрать. Желательно прихватив ценную игрушку с собой. Для этого, правда, нужно разжиться экранированным ящичком, чтобы артефакт невозможно было отследить.
Узнать бы, что на самом деле делает это произведение ювелирного и магического искусства, но как? Спрашивать мужа бесполезно, как и о том, зачем он вообще нацепил эту драгоценность на молодую супругу. Точно ведь не подарок, иначе не стал бы врать и о его назначении. Но что?!
Чарген никогда не имела развитой интуиции, компенсируя отсутствие этого полезного чувства осведомлённостью. Не требовалось обладать ею и теперь, чтобы понять: Чара влипла в дурную историю и по-хорошему стоило бы сбежать прямо сейчас, не дожидаясь развития событий и плюнув на артефакт. Но до смерти было жаль потраченного на этого человека времени, сил и средств.
Три месяца она аккуратно собирала информацию и готовила маску, разыскивая подходящую девушку с подходящей биографией, отдала круглую сумму за левые документы. Целый месяц проживала в тесной убогой комнатушке, терпела скучные ухаживания жадного, неприятного типа, опускала глазки и томно вздыхала. Да она вчера вытерпела первую брачную ночь с этим неуклюжим индюком! И хотя девственность её была изрядно потрёпана и восстановлена магическим путём, но больно и противно было по-настоящему. А теперь что, сбежать, поджав хвост при первых признаках опасности?! Нет уж, без куша хотя бы в горстку хороших камней она не уйдёт!
На этой решимости Чарген бодро спустилась вниз, где уже ждали вещи. Ничего, она и поездку эту выдержит, зато потом Ралевич, пусть и вопреки собственным желаниям, щедро отблагодарит жену за проведённое вместе время...
В автомобиле супруг был задумчив и погружён в какие-то деловые бумаги, куда Чара, преодолевая собственное любопытство, ни разу не заглянула. Сидела, таращилась в окно и теребила роскошный браслет на руке, то и дело на него поглядывая и искренне жалея, что на улице слишком тепло и глухое платье с длинными рукавами смотрелось бы неуместно. Боги с ним, истинным предназначением артефакта, но тут ведь издалека видно, что он стоит баснословных денег. А ну как грабители позарятся? С рукой ведь оторвут, им плевать будет, что он не снимается...
Дорога через город получилась долгой. Улицы оказались заполнены машинами, да ещё, как назло, по пути попалось несколько аварий, так что до воздушного порта добрались за несколько минут до отправления. К счастью, носильщик подвернулся быстро и оказался достаточно расторопным, до посадочной площадки добежать успели. Ралевич, похоже, отлично знал, от какой именно причальной вышки отходит нужный рейс, поэтому спешил через вокзал целенаправленно. И на месте, судя по искренней радости и горячим благодарностям носильщика, расщедрился на хорошие чаевые, что тоже было на него не похоже.
Чару опять охватила тревога. Куда они летят, что происходит?!
Увы, на глаза по дороге не попалось ни одного указателя, в вокзал они забежали через какой-то боковой неприметный вход и почти сразу попали в руки воздушной стражи, проверявшей документы на нужный рейс. Судя по всему, супруги Ралевич оказались последними пассажирами.
Паспорта проглядели наскоро, но сердце женщины в этот момент привычно подпрыгнуло к горлу: вдруг обман вскроется? Но нет, подделка оказалась хороша.
От здания вокзала к каждой из вышек тянулась линия узкоколейной железной дороги, опутавшей всю территорию порта плотной сетью. Пассажиров по ней возил почти игрушечный паровозик с небольшими, словно детскими вагонами. Сходство подчёркивалось их яркой, сочной раскраской. Семь штук, каждый выкрашен в свой цвет спектра — прелесть.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Ралевич, когда они расселись и маленький чёрный локомотив тронулся. После проверки документов муж заметно повеселел.
«Тоже, что ли, с фальшивым паспортом летит?» — рассеянно подумала Чара.
— Такой симпатичный паровозик, и вагончики очень милые, — искренне ответила она.
— Всё же ты совсем ещё ребёнок, — снисходительно хмыкнул он.
Спорить Чарген не стала, только беспечно засмеялась и приникла к окну, чтобы не смотреть на спутника. И хотя время для неё имело обычай растягиваться от беспокойства, именно сейчас оно изменило этой традиции: путь до причальной вышки оказался издевательски коротким и быстрым, как и подъём наверх, и посадка в дирижабль.
Каюта была просторной и по-настоящему роскошной, Ралевич явно не поскупился. Две комнаты, гостиная и спальня, своя уборная и даже душ. Чарген даже не пришлось изображать восхищение и удивление, потому что летать в таких условиях ей никогда раньше не доводилось. Кресла в общем салоне обычно вполне хватало, зачем переплачивать за несколько часов? Она, конечно, слышала, что богачи путешествуют в других условиях, но знать и видеть своими глазами — разные вещи.
Когда они оказались в каюте, Ралевич окончательно расслабился и повеселел. Точно ведь чего-то боялся всю дорогу… Из-за этого артефакта? Или у него безо всякого артефакта какие-то проблемы? Боги, да кому мог понадобиться этот тип, кроме аферистки вроде Чары?!
— Какая красота! — проговорила Чара, оглядываясь. — Но зачем нужна спальня?..
— Перелёт длинный, почти трое суток. Как тут без кровати?
— Трое суток? — ахнула Чарген. — Но куда мы летим?!
— В Норк.
— Куда? — переспросила потрясённо, хотя и с первого раза прекрасно расслышала.
— В Норк, столицу Регидона. Ты же никогда там не была? — усмехнулся Ралевич.
— Нет, никогда, — пробормотала женщина. — Мы полетим над океаном?..
— Бояться нечего, дирижабль — самый надёжный транспорт, — убеждённо отмахнулся Ралевич. — А на Норк стоит посмотреть, прекрасный город. В сравнении с ним Беряна — сонная провинция. Каждый раз, когда туда возвращаюсь, чувство, что уехал в деревню. Иди сюда, цветочек, ты же не очень устала с дороги? — довольно улыбнулся он.
— Не очень, — вынужденно призналась она, ласково улыбнулась и шагнула к мужу.
Сложнее всего оказалось побороть порыв вцепиться ему в горло. Чтоб ему посереть, этому индюку, куда он её тащит?! Да уж, теперь точно не сбежишь, не в океан же головой вниз! И что ей делать в этом проклятом Регидоне, если она не знает языка даже на уровне «да, нет, спасибо»?!
А старику Марчелису надо сказать большое спасибо за отличную работу: если его поделку даже здесь на паспортном контроле не разглядели, она ничем не хуже оригинала. Вот было бы весело, если бы Чару прямо в порту взяли под локотки за подлог документов!
Растерянность и негодование вскоре сменились откровенной злостью.
Нет уж, она доиграет свою роль милой влюблённой глупышки и постарается вытрясти из Ралевича как можно больше.
А ещё сосредоточится на поисках компромата. И если что-то попадётся, не станет тратить силы и время на шантаж, а с огромным моральным удовлетворением передаст куда следует, пусть с муженьком следственный комитет разбирается. А что-то ведь непременно попадётся, потому что… Легальные дела не бывают настолько внезапными, не прикрываются свадебным путешествием, не вызывают у опытного дельца столько волнения.
Нет, Ралевич влез в огромную кучу редкой дряни, и хорошо, если без политического душка. И она вслед за ним.
Впрочем, ладно, не стоит тратить силы и нервы на панику, сбежать никогда не поздно. Она и в Регидоне, если что, не пропадёт, уж как-нибудь выкрутится.
Во всей сложившейся ситуации Чарген пока видела единственный жирный плюс: «жертву» она в этот раз выбрала исключительно удачно. Просто потому, что с каждой минутой общения Ралевича всё больше хотелось не только лишить крупной суммы, но вообще пустить по миру без медяхи в кармане.
Дорога получилась отвратительно длинной, тоскливой и трудной. В дирижабле Чаре некуда было деться от общества мужа, который тоже не имел полезного занятия и всё время посвящал супруге. Единожды приняв твёрдое решение, Чарген продолжала уверенно играть роль и обхаживать мужа, однако мысленно считала минуты до приземления. От улыбки уже начало сводить скулы, а единственной отдушиной оставались мечты и фантазии. Сначала о мелких гадостях на уровне соли в чай супруга, потом — о куда более крупных вроде цианида туда же.
Нет, он совершенно точно не отделается от неё легко! Чара пока ещё не знала, что такого плохого сделает мужу, но — обязательно сделает. Не убьёт, конечно, ввязываться в серьёзные преступления она не собиралась, но есть ведь куча вещей гораздо хуже смерти. Тюрьма, например.
Весть о прибытии в Норк Чарген восприняла с огромным облегчением. А сходя под руку с мужем по широкой винтовой лестнице причальной вышки, она вдруг отчётливо поняла: устала. Не только сейчас и от Ралевича, но вообще, от такой жизни. Слишком много ворчит, слишком много ругается, нет того азарта, который был поначалу, и даже ещё в прошлом году, с предыдущей жертвой, всё ещё горячил кровь. Ралевич, конечно, неприятный тип, но разве другие вызывали симпатию? Нет, дело совсем не в нём. Ну о чём можно говорить, если она всерьёз рассматривает вариант пожертвовать деньгами и сделать подарок СК?!
Да и удача начала отворачиваться слишком демонстративно, и игнорировать подобные намёки — последнее дело. Давно уже нет стремления доказать всему миру, что она сможет, какое подстёгивало поначалу, нет безысходности и нужды в деньгах, а теперь вот и азарта не осталось. Так есть ли смысл рисковать дальше?
Пора пожить для себя, решено. Осталось только вернуться домой...
Норк не вызвал у Чары симпатии с первого взгляда, начиная с собственно погоды, которой он встретил гостей из Ольбада, вынудив дирижабль садиться сквозь низкие тяжёлые тучи. Они укрыли город и все его окрестности толстым серым одеялом, лишь самую малость не цепляясь брюхом за вышки. К счастью, грозы не ожидалось, да и ветер был слабым, так что причалило воздушное судно без проблем.
Пассажиров и их вещи до вокзала довезли несколько автобусов, выкрашенных в угрюмый тёмно-зелёный — не чета радужным вагончикам в Беряне. Да и само здание воздушного вокзала Чарген не понравилось всё по той же причине: слишком тускло и мрачно, и это впечатление не получалось списать на собственное плохое настроение.
Большое пустое пространство, похожее на железнодорожный дебаркадер — тёмный свод из чугунных арок, крытый чем-то серым. Через него спешили во всех направлениях люди, огромная прорва людей, и почему-то подавляющее их большинство тоже было серым. Серые плащи всех оттенков на женщинах, серые костюмы на мужчинах — каждый в отдельности был, наверное, не так уж плох, но всё вместе создавало давящую, тяжёлую атмосферу. Вкрапления коричневого, тёмно-синего и тёмно-зелёного совсем не спасали — окружающая серость, кажется, наползала на них туманом и стремилась подмять под себя.
Раздражали грязные цвета и суета, нервировали крики шмыгающих в толпе торговцев всякой мелочью. В Беряне такие тоже были, но они сидели в симпатичных маленьких будочках с вывесками вдоль стен вокзала, а не путались под ногами.
И дело было, конечно, не в возрасте, о котором говорил Ралевич: в тридцать четыре при её стиле жизни сложно оставаться ребёнком даже в глубине души. Может быть, в Чарген была слишком сильна горячая ромальская кровь, доставшаяся от отца, или для этого вполне хватило бы ольбадской, или примеси мадирской с материнской стороны — неважно. Но Чара искренне любила яркие цвета, и отчасти поэтому любила Беряну и даже её жителей, несмотря ни на что.
А здесь… Даже в своём скромном светло-голубом плаще золотоволосая Цветана выделялась на фоне окружающих. И при необходимости смешаться с толпой ей тоже пришлось бы посереть. В прямом смысле.
Чара проводила тоскливым взглядом единственное попавшееся яркое пятно, женщину в апельсиново-оранжевом плаще. Та поймала её взгляд и, понимающе улыбнувшись, подмигнула. Тоже, наверное, ольбадка.
Стало немного легче, а потом они, наконец, выбрались наружу.
Воздушный порт, как и положено, находился в стороне от города, и вокруг большой площади раскинулись поля, обведённые кромкой леса. Тоже тёмные, кажущиеся сонными без солнца, но при взгляде на этот простор, на рассыпанное по одному из полей стадо бело-рыжих коров Чара испытала облегчение. В жуткой пещере дебаркадера начало казаться, что цветов в мире попросту не осталось, и расхожее выражение «чтоб мне посереть» заиграло новыми, особенно жуткими красками.
— Павле! — привлёк внимание окрик, и к ним подбежал мужчина лет тридцати пяти. — Чуть тебя не пропустил. А это что за прелестный цветок? Позвольте вашу руку, мэм!
Чарген вопросительно посмотрела на мужа, на всякий случай сцепив ладони за спиной и не спеша что-то там позволять странному типу, даже не подумавшему назваться.
— Это мой племянник, Хован Живко, представитель «Северной короны» в Регидоне. Цветана — моя жена, — сказано всё это было с какими-то очень странными интонациями. Как будто Ралевич имел в виду совсем другое, и собеседник это другое понял.
Племянник расплылся в довольной улыбке и всё же припал к руке, дольше уклоняться от этого ритуала на её месте было бы странно и нелепо. Однако, к облегчению Чары, долго мусолить её ладонь мужчина не стал, да и губы у него оказались сухими и тёплыми, а не мерзко-скользкими, как успело нарисовать её подстёгнутое окружающей серостью воображение.
— Очень приятно, — с ласковой улыбкой соврала Чарген.
Нельзя сказать, что новый знакомый сам по себе вызывал сильные отрицательные эмоции. Наоборот, на первый взгляд он показался гораздо более приятным человеком, чем Ралевич, и вполне мог оказаться таковым на самом деле. Дело опять было в муже и той истории, в которую он впутал Чарген. В дирижабле от этого удалось отвлечься, а теперь тревожные мысли одолели с новой силой. Артефактор явно продолжал тянуть Чару всё глубже, и та готова была видеть подтверждение этому даже там, где его не существовало.
Хован же... Мужчина как мужчина. Худощавый, среднего роста, с порывистыми и как будто немного нервными движениями. Лицо узкое, располагающе-никакое, глаза карие — типичный ольбадец. Чара решила, что из него получился бы прекрасный мошенник на доверии, причём безо всяких магических ухищрений, к каким приходилось прибегать ей самой: лицо приятное, но описать его словами не сможет даже опытный следователь, а к составленному по описанию портрету подойдёт пять ольбадцев из десяти и примерно каждый восьмой уроженец соседних провинций.
Одет он тоже был неброско, по местному обычаю. Чёрный костюм в тонкую белую полоску, в руке — чёрная шляпа с полями. Тёмные короткие волосы тщательно прилизаны, словно мокрые, и блестят. Пожалуй, Чарген больше всего не понравилась в нём именно причёска, какой щеголяли многие регидонцы вокруг: такое ощущение, что волосы грязные, засаленные. Непонятно, кому вообще такое может нравиться?!
— Павле, а у тебя есть брат или сестра? — спросила Чарген, когда они пошли к автомобилю.
— Нет. Хован — сын моего кузена, ты видела его на приёме.
— Прости, там было столько новых лиц, — покаялась женщина, хотя кузена вспомнила, они с Ралевичем были очень похожи.
Пока усаживались в машину — тоже чёрную, и Чара чувствовала, что скоро возненавидит этот цвет вместе со всеми оттенками серого, — Живко болтал о погоде и прочих пустяках. Рассказывал, куда стоит сходить в городе, и список на две трети состоял из ресторанов, баров и подобных заведений. Это показалось странным: вряд ли здесь не имелось других достопримечательностей, всё же столица, большой город. То ли Хован любил поесть, а то ли — выпить. Последнее вызывало сомнения, на пьяницу и кутилу он совсем не походил.
Живко устроился за рулём и, когда машина тронулась, обратился к Ралевичу на незнакомом Чаре языке. Видимо, на местном. Муж ответил легко — кажется, регидонский он знал отлично.
— А что он сказал? — любопытно захлопала глазами женщина.
— Не обращай внимания, цветочек, отдыхай и наслаждайся поездкой. Мы о работе, — отмахнулся артефактор.
Чарген едва не скрипнула зубами от досады. Ну почему его понесло именно сюда?! Она прекрасно знает пять основных языков Ольбада, ещё на нескольких умеет объясниться и способна понять суть сказанного. Но, как назло, совсем не те!
Регидонский произошёл от одного из малопопулярных теперь на континенте языков, на котором сейчас разговаривали в единственной провинции, Алвии, и то не во всей. Впрочем, даже знай она алавийский, это вряд ли помогло бы: насколько Чарген знала, за время независимого существования Регидона местный язык ушёл от прародителя достаточно далеко.
Но она всё равно пыталась прислушиваться и краем глаза следила за мимикой мужа. Вдруг удастся что-нибудь заметить и понять хотя бы так?
Увы, Чара улавливала только отдельные имена и слова, но картина не складывалась даже в общих чертах, и вскоре это занятие окончательно надоело.
Не получалось и наслаждаться поездкой, что советовал Ралевич. Когда поля оказались позади и машина въехала в Норк, вернулись мысли о серости и беспросветности этого угрюмого места. Что в нём нравилось Ралевичу, Чарген так и не поняла, и это только добавило неприязни к мужу.
Улицы оказались зажаты и похоронены между высоченных домов-небоскрёбов — квадратных, тёмных, таких же однотонных, как и местное население. Чарген не страдала клаустрофобией как таковой, но здесь явственно ощущала близость приступа, почти задыхалась, с тоской вспоминая поля возле воздушного порта.
Дома давили, они словно склонялись над копошащимися на улицах людьми. Казалось, ещё немного — и потянут длинные каменные руки, чтобы раздавить. Машин на улицах было огромное количество, все гудели, ползли еле-еле, и это лишь усугубляло неприятные впечатления.
Возненавидеть кого-то с самого момента знакомства Чаре ни разу не доводилось: она привыкла считать, что люди слишком сложные и разные, и при желании в каждом из них можно найти что-то хорошее. Даже в Ралевиче. Но вот искать хорошее в Норке ей совершенно не хотелось, и женщина понимала: с этим местом у неё именно она, ненависть с первого взгляда. Причём Чарген не удивилась бы взаимности этого чувства, город казался живым и от этого ещё более неприятным.
В просторном зеркальном фойе явно недешёвого отеля, расположенного в одном из небоскрёбов и, кажется, занимавшего его целиком, опять стало легче. Чара не любила такой вот напыщенной, грубой роскоши — позолота, претенциозные хрустальные люстры в духе Исторического театра, багряные ковровые дорожки, предупредительные слуги в мундирах. Но после растекающейся за стенами серости глубокие, насыщенные цвета и блеск радовали глаз и дарили отдых.
Номер оказался больше её собственной квартиры, которую Чарген всегда считала очень просторной. Обстановка тоже впечатляла роскошью, но без такого обилия золота и хрусталя, как в холле, и на новом месте мошенница осматривалась с облегчением. Дверь номера открывалась в пышную гостиную-столовую, оттуда можно было попасть ещё в одну гостиную, на этот раз совмещённую с гардеробной. Две двери по левой стороне вели в отдельные спальни, каждая со своей ванной, и Чара почти искренне возжелала расцеловать Ралевича за такой выбор. Справа дверь имелась всего одна, и вела она в кабинет. Вновь посоветовав жене отдыхать, муж со своим родственником заперся именно там.
Чара попросила чаю и осталась во второй гостиной наблюдать, как немолодая горничная раскладывала их багаж. Конечно, с куда большим удовольствием и пользой она бы послушала, что происходит за закрытой дверью и о чём говорят мужчины, но увы, оставалось лишь терзаться догадками и делать вид, что ей это неинтересно.
Надолго гость не задержался, и буквально через несколько минут мужчины вышли в гостиную. Ралевич закрыл кабинет, заявил, что на некоторое время отлучится по делам «Северной короны», и опять посоветовал жене отдыхать. Та ласково оскалилась в ответ, желая супругу провалиться и не возвращаться больше никогда, а вслух — сладко пожелала хорошего дня, наступив на горло собственному желанию поинтересоваться, как всё происходящее сочетается в голове дражайшего супруга со «свадебным путешествием».
Горничная продолжала возиться с вещами, пытаться незаметно вскрыть при ней кабинет Чара не стала и, как послушная жена, начала отдыхать. В первую очередь — от мужа, для чего идеально подходила горячая ванна. Пока та наполнялась, женщина сидела на бортике, тоскливо глядя в окно и жалея, что не прихватила с собой никаких книг. И что Ралевич закрыл кабинет, и у неё пропадает такой чудесный предлог туда забраться.
Чарген безусловно понимала, что валяться в номере просто так — почти преступная трата времени, которое стоило бы посвятить выяснению деталей происходящего. Но она пока не имела представления, откуда начать, и это нервировало. Чужой город, чужая речь, чужие люди вокруг, и никого знакомого. А перед совершением любых решительных действий стоило успокоиться.
Получилось, и даже слишком: Чара банально задремала, пристроив голову на краю ванны. Наверное, сказались несколько напряжённых дней рядом с Ралевичем, когда ни на минуту не удавалось расслабиться.
Проснулась она в итоге от холода, вода успела остыть. Ругаясь сквозь стучащие зубы, схватилась за лейку душа и вынула пробку. Мытьё немного времени, потому что голову она мыть поленилась, благо на дирижабле проблемы с водой не было. И всё равно после душа Чарген почувствовала себя свежей, отдохнувшей и бодрой. Набросила халат, обернула голову полотенцем. Несколько секунд посмотрела в гардеробной на собственное расслабленное отражение и решила одеться. Вдруг муж вернётся уставшим? Не стоит соблазнять его собственной наготой и доступностью, глядишь, удастся этой ночью спокойно, без неприятных ощущений, выспаться.
Платье выбрала вполне подходящее к местным реалиям, тёмное: в чёрно-зелёную клетку, чуть ниже колен, прямое и с длинными рукавами, оживлённое только белым воротничком и манжетами. Волосы собрала в тугой узел и сама себе показалась похожей скорее на строгую учительницу, чем на неземное юное создание. Да, из образа она выбилась, но вполне могла сказать, что пыталась последовать местной моде, чтобы драгоценному Павле было рядом с нею не стыдно.
Только обуваться не стала, предоставленные гостиницей тапочки были хоть и велики, но всё равно гораздо уютнее туфель. После чего всерьёз задумалась, чем бы заняться теперь, и наконец заметила то, на что стоило обратить внимание с самого начала: дверь кабинета была слегка приоткрыта. Бесшумно проскользнув по паркету к двери, Чара насторожённо прислушалась. Неужели Ралевич уже вернулся?
— Павле? — тихо позвала она, взявшись за ручку.
Ответила тишина, и Чара решительно толкнула дверь.
Потянуло сквозняком, шторы надулись парусами, на безупречно чистом столе зашевелились листы в единственной тонкой и без того разворошённой стопке. Артефактора не было. Пришёл и ушёл?
Чарген, поминутно оглядываясь на вход, подошла к окну, которое при ближайшем рассмотрении оказалось дверью на небольшой балкон. Совсем неинтересный и неприятный, не вяжущийся с общим видом номера. Вид оттуда отрывался на стену соседнего здания, расположенного по ощущениям совсем близко, да и было на нём пусто и уныло, только жалась в углу одинокая урна с намертво въевшимися следами пепла. Чара припомнила, что про запрет курения в номерах их предупреждали в фойе.
Сбоку к балкону примыкала бесконечная пожарная лестница. Чарген представила себе спуск с нынешнего двадцать какого-то этажа, и от одной только мысли об этом закружилась голова. Захлопнув дверь, чтобы не просквозило после ванны, всё же на улице было свежо, женщина вернулась в комнату. Подошла к столу, с интересом заглянула в документы, лежащие в открытой папке, тонкой и безликой. Переложила пару листков и заинтересовалась ещё больше: это были какие-то схемы и вычисления, явно магической направленности.
Уж не тот ли артефакт, который красовался на её руке?..
Проглядев длинные сложные формулы и ни строчки в них не поняв, Чара тихо ругнулась сквозь зубы. Было бы у неё нормальное образование, всё это оказалось бы куда понятнее!
Впрочем, если бы у неё было нормальное образование, вряд ли она бы находилась здесь.
Потом в руку попался эскиз, подтвердивший догадку: на нём был набросок того браслета, который «подарил» ей муж.
Чарген замерла, закусив губу. Соблазн был велик. В документах явно содержались ответы на все её вопросы об этом украшении. Показать бы их компетентному специалисту, и тогда...
Проклятье, ну почему Ралевич не мог потащиться куда-нибудь поближе, а не в Регидон?! Там эти знакомые у неё были!
В этот момент Чара задала себе вопрос, который следовало бы задать раньше: а почему вообще такие ценные бумаги дорогой — во всех смыслах — муж бросил на столе? Мог бы и в сейф убрать, вон он. Или, что вероятнее, взять с собой. Значит, он точно уже вернулся и в любой момент может сюда войти.
Показалось или через приоткрытую дверь кабинета действительно послышались негромкие шаги?
Чарген поспешно сложила листы как были и устремилась к выходу, пока её не застигли на месте преступления. По дороге взгляд зацепился за кофейный столик между парой кресел, спрятавшийся у стены за дверью. На столике стояла початая бутылка игристого и два бокала. Неужели мужчины что-то праздновали? Так Павле вроде терпеть не может эту, как он выражается, «шипучку»...
— Павле? — окликнула она снова, уже громче, выходя в гостиную с гардеробом. Дверь в следующую комнату тоже была приоткрыта и даже не захлопнулась от сквозняка. — Ты вернулся?
Муж не отвечал, хотя Чара вдруг пронзительно-остро ощутила, что в соседней комнате кто-то есть. По спине скользнул холодок дурного предчувствия, но мошенница тут же разозлилась себя на эти глупые чувства, решительно толкнула дверь и шагнула через порог.
— Вы?.. — ахнула она, но тут же опомнилась и исправилась: — Вы кто такой? Что вы здесь делаете?!
Стеван Шешель, следователь следственного комитета города Беряна, на мгновение прекратил обыскивать шкафы и тумбочки, бросил на Чарген оценивающий взгляд через плечо. В своём сером костюме, белобрысый, он очень походил на местного уроженца, и если бы она не знала этого человека, точно приняла бы за регидонца.
— Весёлая вдова? — кривовато усмехнулся господин Сыщик. — Только без воплей.
— Вдова? Да что такое вообще… — Чара сделала несколько шагов к следователю и снова замерла, потому что заметила ноги лежащего на полу тела, которое до сих пор скрывала от неё длинная скатерть круглого обеденного стола. — Это вы его?.. — пробормотала потерянно, подходя ещё ближе.
Ралевич лежал навзничь, раскинув руки и пялясь в потолок остекленевшим взглядом. Полы расстёгнутого пиджака раскинулись, открывая густо залитую кровью рубашку. Из груди трупа торчала рукоять ножа. Кажется, для бумаг.
— Не люблю присваивать чужие подвиги, так что и хотелось бы, но — нет. А не вы ли?..
Чара мотнула головой, не в силах отвести взгляд от покойника.
Ощущение было до безумия странным. Всего несколько часов назад она разговаривала с этим человеком, мысленно ругала, питала искреннее отвращение и даже прикидывала, как можно быстро и надёжно отправить его к богам. Но ведь это было не всерьёз! Да, он неприятный, даже противный, и наверняка совсем не порядочный, но… за что его понадобилось убивать?!
Вид мертвеца вселил страх. Не перед ним самим, а перед тем, кто это сделал, и причиной, по которой Ралевича убили. Точно ведь влез в какие-то тёмные дела, и как бы те, кто это сделал, не попытались добраться до... как Шешель сказал, весёлой вдовы?
Следом за страхом шла досада, лёгкая жалость и странное чувство неловкости. Как будто она сказала про мужа какую-то гадость, неприятную ему и не предназначенную для его ушей, а он случайно услышал.
И главное, Чара никак не могла понять, что ей нужно сейчас сделать. Постараться задержать Шешеля, не поверить ему? Вызвать местную стражу? Или удрать подальше, пока не началась тщательная проверка документов, пока подлог не вскрылся и пока в этом преступлении не обвинили её?..
— Где бумаги твоего мужа? — выдернул её из суетных метаний голос следователя.
— Вы не ответили, кто вы такой и что здесь делаете! — опомнилась Чара.
— Спокойно, я из следственного комитета Беряны, Стеван Шешель. Можешь не представляться, тебя я и так знаю. Так…
— И почему я должна вам верить? — перебила Чарген.
Сбросив оцепенение, она почувствовала, что вместе с ним ушли суетные опасения и непонятные, непривычные эмоции в адрес покойного мужа. А их место занял знакомый азарт, вызванный появлением Шешеля. Оказалось очень приятно точно знать, кто он такой, догадываться, зачем сюда пришёл, но делать вид, что первый раз его видит.
— Не верь, — легко согласился он. — Бумаги где? И щит?
— Какой щит? Да я сейчас стражу вызову! — пригрозила она и пошла к телефону.
— Вызывай, — легко согласился господин Сыщик и привалился плечом к шкафу, даже не думая её задерживать. — Я отболтаюсь, в конце концов у меня правда нет резона убивать Ралевича, а вот повесить этот труп на тебя — слишком заманчиво, чтобы они отказались от этой версии. Он ещё тёплый, слизистые даже не начали сохнуть. Я наверняка спугнул убийцу, а вот тебя или нет — большой вопрос. Так где бумаги? — добавил он с удовлетворённой улыбкой, видя, как Чара замерла, не донеся руку до трубки аппарата.
— Ты уйдёшь, а меня всё равно посадят? — Изображать дальше вежливость, когда сам мужчина и не начинал этого делать, она посчитала глупым. К тому же они так давно знакомы, что перейти на «ты» подмывало постоянно. Почему бы не воспользоваться моментом? Главное, вернуться обратно потом, когда снова влезет в шкуру мышки Биляны Белич.
А с другой стороны, с чего бы ей возвращаться? Чара ведь решила завязать, зачем ей эта тусклая девица!
С ответом Шешель замешкался — кажется, не ждал от растерянной вдовы такого резкого перехода к хладнокровной рассудительности. А потом стало поздно, разговор прервали: распахнулась входная дверь и в гостиную решительно вошли трое. Все в костюмах и при шляпах, все рослые и крепкие, светлокожие и светловолосые, как большинство регидонцев, и все — с оружием.
Мгновение немой сцены, когда старые и новые действующие лица сознавали присутствие друг друга. А потом один из пришельцев что-то резко скомандовал. Кажется, приказал убить, потому что все трое одновременно подняли оружие. Чарген испуганно зажмурилась и вскинула руки в нелепом, инстинктивном защитном жесте, прекрасно понимая, что от пули это не спасёт. Вообще ничего не спасёт.
Хлопки выстрелов прозвучали одновременно, на удивление тихо, вместе с ними — какой-то непонятный перестук за спиной, вскрики. Со звоном лопнула стеклянная дверца одной из полок, что-то влажно просвистело и тяжело, мягко грохнулось об пол. Чара приготовилась к боли, но почему-то той не последовало. Вместо этого ещё через долю секунды прозвучали два новых хлопка, заставивших дёрнуться.
Ещё мгновение тишины — ни боли, ни приближающейся смерти. Неужели?..
— Щит! — резкий голос Шешеля отвлёк её от попыток осознать себя по-прежнему живой, твёрдая рука крепко стиснула плечо, сильно встряхнула, так что клацнули зубы. — Ну!
— Какой щит?! — Чара распахнула глаза и уставилась на следователя. — Мне больно! Кто все эти люди, что происходит?!
— Щит, артефакт. Где он? Он на тебе?
— Не знаю… Вот? — зацепившись за понятное слово, Чарген поддёрнула рукав и продемонстрировала браслет. Сыщик перехватил предплечье, вывернул его так, чтобы удобнее было рассматривать.
Чарген пришлось последовать за собственной рукой и прижаться грудью к локтю следователя, чтобы избежать травмы: хватка у того оказалась железной.
— Мне больно! — вскрикнула она, запоздало трепыхнувшись. Получила от Шешеля в ответ недовольный взгляд, но захват тот, однако, ослабил.
Опомнившись, женщина поискала взглядом нападающих, но те уже неподвижно лежали на полу. Кажется, тоже были мертвы, как и Ралевич.
— Снимай, — велел следователь, опять привлекая к себе внимание.
— А как? — с совершенно искренним недоумением спросила Чарген. — Я не знаю, его Павле надевал…
Следователь тихо ругнулся, и надежда на освобождения от этих красивых кандалов умерла, не успев родиться: похоже, правильного воздействия он тоже не знал.
— Ладно. Тогда второй вопрос, где документы? Должно быть описание!
— Там, в кабинете, — не стала дольше упираться Чара.
— Прекрасно, тут ещё и кабинет есть! — вздохнул Шешель и, не выпуская запястья женщины, поспешил в соседнюю комнату.
— Это ты их? — спросила Чарген, нервно массируя руку, когда в кабинете мужчина наконец отпустил её, чтобы быстро пролистать лежащую на столе папку.
— Одного. Двух ты рикошетом. Правда, только ранила, я добил. — Говоря это, следователь аккуратно сложил бумаги, старательно завязал верёвочки. Упёрся ладонями в стол по обе стороны от папки и смерил женщину немигающим, острым взглядом. — Как бы его с тебя теперь снять?
Чара нервно вскинула руку к груди, второй в защитном жесте обхватила запястье с браслетом. Шешель смотрел так, словно прикидывал, в каком месте пилить: ограничиться рукой или уж сразу начать с шеи. Конечно, вряд ли он прибегнет к членовредительству, всё-таки следователь и законопослушный человек…
Наверное.
Должен быть.
Чарген очень на это надеялась.
Но ни до чего додуматься они оба опять не успели и продолжить разговор — тоже. Кто-то громко забарабанил во входную дверь и закричал на плохом ольбадском, интересуясь, всё ли у постояльцев нормально.
Чарген нервно захихикала, следователь — опять выругался.
— Сейчас я открою и постараюсь оглушить их, потом пойдём вниз, надо отсюда выбираться. Главное…
— Тут есть пожарная лестница, — перебила его Чара, кивнула на балкон.
Шешель подскочил к двери, распахнул её, выглянул.
— Иди сюда.
— Но я в тапочках! А паспорт?.. — промямлила Чарген неуверенно.
Тратить время на уговоры и объяснения следователь не стал, опять схватил её за запястье, выволок на балкон. Там задёрнул шторы и постарался плотнее прикрыть за собой дверь, после чего потащил спутницу к лестнице. Проклятые тапки так и норовили соскользнуть, и Чара мысленно отругала себя за тягу к уюту: ну что ей стоило всё-таки надеть туфли?!
С другой стороны, могла ведь и халат полениться снимать…
Сваренные из тонких круглых труб или прутьев ступеньки больно били по пяткам и пальцам, холодили стопы, тапки скользили по металлу, норовили сорваться с ног и подворачивались. А следователь настойчиво тянул за собой, не давая ни секунды передышки.
Чарген обуревала злость, окончательно вытеснившая остатки страха. Хотелось грязно ругаться и кричать, но дыхания и без того не хватало, да и голова от бега по лестнице начала кружиться. И женщине оставалось только мысленно проклинать мужа, который даже умереть спокойно не мог, хотя бы на родине, обязательно было доставить ей столько проблем!
Через несколько этажей тапка всё-таки слетела, причём совсем, неудобно отскочив куда-то в сторону и проскользнув между перилами лестницы. Чара всё же не сдержалась и выругалась вслух, не останавливаясь, скинула и вторую. Правда, намного легче от этого не стало: теперь подворачиваться начали уже собственные ступни, вскоре совершенно окоченевшие от холодного и сырого металла.
Какой бы бесконечной ни казалась лестница, но до вожделенной земли они всё же добрались. Только здесь Чара разрешила себе обернуться, запрокинуть голову и взглянуть на лестницу в поисках погони. Которой почему-то не было.
— Они что, не заметили нас? — сипло, задыхаясь, спросила она следователя.
— Это ненадолго. — Тот, всё так же на буксире, потащил её за запястье дальше, вокруг здания.
Идти босиком по асфальту было не намного приятнее, чем по ступенькам, но хотя бы не так больно. Зато гораздо противнее: узкая щель проулка между соседними небоскрёбами оказалась грязной и замусоренной, хозяева очевидно предпочитали не тратить много сил на уборку там, где всё равно никто из гостей не ходит.
Обогнув здание, беглецы завернули на задворки отеля. Здесь тянулась ещё одна улица, заметно уже той, что вела к парадному крыльцу, но всё же поприличней покинутого переулка. Тут располагался чёрный ход здания, и прямо сейчас из небольшого потрёпанного фургона разгружали ящики, кажется, с овощами. Занимались этим трое парней в потрёпанных мешковатых штанах и майках, на которых Чара в другой ситуации с удовольствием полюбовалась бы подольше: крепкие, плечистые — картинка!
Кроме грузчиков, людей здесь было немного, пара случайных прохожих да наблюдающий за разгрузкой тип в белом фартуке — наверное, помощник повара. Так что солидный господин в костюме и шляпе, который садился в одну из машин, припаркованных на противоположной стороне улицы, сразу бросился Чарген в глаза.
— Гожкович! — ахнула она и поспешила спрятаться за Шешелем. Хоть и тощий, но всё-таки он был повыше неё и уж точно шире в плечах. Про ширину юбки она в этот момент не подумала.
— Партнёр твоего мужа? — сообразил следователь, в этот момент оценивающе разглядывающий фургон. Повернул голову, но предмет обсуждения уже захлопнул дверцу и рассмотреть его стало невозможно. — Это исключено, он не собирался никуда лететь. Ты уверена?
— Не знаю, — тут же засомневалась Чара. — Но очень, очень похож!
— Ладно, пёс с ним. Пойдём, — решив что-то для себя, Шешель потянул её в сторону, через дорогу, к ряду припаркованных автомобилей, и зашагал вдоль них, то и дело заглядывая в окна и оборачиваясь на здание отеля.
Потом остановился и торопливо стащил пиджак, продемонстрировав спрятанную под мышкой кобуру. Держащие её ремни охватывали костистые плечи следователя, контрастно выделялись на фоне белой рубашки и придавали худощавой фигуре неожиданно грозный вид. Гораздо более опасный, чем пистолет в руке, который Шешель достал из крепления.
Следователь отточенными движениями, явно не в первый раз, одним ему понятным образом намотал пиджак на руку с оружием. Ещё раз воровато оглядевшись, коротко, почти без замаха ударил рукоятью по боковому стеклу. То хрустнуло, пошло трещинами, но устояло, а вот пары следующих ударов уже не выдержало.
Открыв дверь, следователь убрал оружие и нырнул в салон, перебрался на водительское место.
— Садись, быстрее! — окликнул Стеван совершенно деморализованную увиденным Чарген, не отрываясь от непонятной возни в окрестностях приборной панели и под ней.
Чара взяла небрежно сброшенный на пассажирское место пиджак, поспешно вымела им осколки на улицу. Шешель глянул на это искоса, но только хмыкнул себе под нос и ничего не сказал.
— Мы угоняем машину, — пробормотала себе под нос Чарген, с облегчением опускаясь в кресло. Захлопнула дверь, постаравшись сделать это тихо. — Нет. Ты, следователь СК, угоняешь машину! Я схожу с ума…
— Наоборот, наконец выглянула в настоящий мир, — усмехнулся Стеван в ответ. Под его руками что-то щёлкнуло, скрежетнуло, а через мгновение автомобиль звонко затарахтел мотором. — Надеюсь, этой развалюхи хватит хотя бы на несколько кварталов. Опусти стекло, осколки же торчат, видно. И улыбайся, что ли! У тебя такой вид, как будто я тебя похитил.
— А разве нет? — огрызнулась Чарген, но ручку стеклоподъёмника покрутила и смахнула всё тем же пиджаком осколки. Даже расслабленно облокотилась на дверь, немного высовываясь в окно с таким видом, словно ей жарко.
— Можешь идти на все четыре стороны, только артефакт отдай.
— Сними и забирай!
— Пока могу забрать только с рукой, чем и занимаюсь, — отмахнулся господин Сыщик. Чихающий автомобиль, кажется, мечтал заглохнуть, но пока держался и исправно катился по улицам. — Сама понимаешь, единственная альтернатива пока — отрезать тебе кисть.
— Спасибо, она дорога мне как память! — недовольно проворчала Чара.
— Я почему-то тоже так подумал, — усмехнулся Шешель. — Поэтому будь паинькой, и всё закончится хорошо. Больно не будет.
— А ты сам разве не можешь его снять? Ты же, в отличие от меня, знаешь, что это такое!
— Я следователь, а не артефактор, — пожал плечами Стеван. — И вообще не маг. Так, несколько полезных фокусов знаю, но и только. Машину вот завести без ключа могу.
— Слушай, ты точно следователь? — возмутилась наконец Чара. — Угоняешь машины с пугающей лёгкостью, тех троих прикончил — не поморщился... Может, и Павле ты убил? Хотя бы вот даже из-за этого артефакта?..
— Может, но вряд ли, — возразил он. — Во-первых, у меня есть пистолет, и зачем бы при этом пользоваться неудобным ножом для бумаги, с его вычурной гардой и фигурным навершием? Об него, по-моему, скорее сам покалечишься, чем кого-то убьёшь. Во-вторых, таким оружием бить в грудную клетку — плохая идея. Рукоять неудобная, упор условный, лезвие тоже не пойми из какой стали. Об рёбра сломать — как нечего делать. Гораздо удобнее и эффективней целить в горло, оно меньше защищено. Но это уметь надо.
— Избавь меня от этих подробностей! — опомнилась Чарген, ошарашенная поворотом разговора. — Ты... Ты вообще нормальный? Как следователь может рассуждать о подобных вещах?!
— Со знанием дела, — со смешком отбрил Шешель и тему менять отказался, продолжив рассуждать вслух. То ли так подначивал растерянную спутницу, то ли ему правда нравилось теоретизировать. — С другой стороны, скорее всего, его сначала ударили в живот, полагаю, повредили печень. Но вряд ли он умер сразу, последний удар в сердце был, похоже, попыткой добить. Бестолковой, но убийце повезло попасть между рёбрами. Удары слишком слабые, непрофессиональные, это скорее женская рука, чем…
— Я его не убивала! — резко возразила женщина.
— Может быть. Но ты, знаешь ли, не очень похожа на скромную и нежную Цветану Лилич, на которой твой муж женился.
— Я выросла в пансионе, — поморщилась Чарген, мысленно показывая собеседнику язык.
Это она в первый момент растерялась и не поняла, как держаться с этим типом, но, пока бежали, успела обдумать линию поведения. И прийти к выводу, что выбирать какую-то чересчур чуждую роль не обязательно, более того, слишком сложно и чревато неприятностями. Она всё же не настолько профессиональная актриса, чтобы сжиться с ролью в экстремальных обстоятельствах. Конечно, Чарген очень надеялась, что самое страшное позади, но почему-то совсем в это не верила. А при том обороте, который приняли события, слишком легко проколоться в самый неподходящий момент, который непременно настанет, и очень скоро.
Нет уж, гораздо удобнее подобрать что-то близкое, естественное, по возможности оставаться самой собой. К тому же найти подходящее объяснение такого поведения оказалось несложно, оно буквально напрашивалось само собой.
— Про что я и говорю, — следующий взгляд следователя получился острым, оценивающим.
— Ты, видимо, плохо представляешь, что это такое, — усмехнулась она. — Нежные воздушные создания в таких местах не выживают, это ведь приют, только называется иначе. Змеиный клубок строгого режима, где защитить некому. Хочешь жить — быстро научишься показывать зубы. И прикидываться трепетным цветочком, чтобы на тебя уж точно не подумали. Это скорее на тюрьму похоже, чем на родной дом.
— А как же влюблённая овечка? — насмешливо покосился на неё следователь. Кажется, поверил. — Неужели всё так банально и дело в деньгах?
— Ты его видел? — скривилась Чарген. — Самодовольный обрюзглый старикашка. Не знаю, как меня не стошнило от его поцелуев.
— Вот сейчас было обидно, — расхохотался Шешель.
— Тебе-то почему?
— Он старикашка, а я всего на пять лет моложе.
— Ну ты гораздо симпатичней. Тощий, правда, но обаятельный, — поделилась наблюдениями Чара, старательно давя улыбку.
Это оказалось по-особенному, удивительно приятно: говорить ему именно то, что думала именно она, а не должна была думать в этот момент выбранная маска. Чарген вообще редко удавалось говорить то, что думает, откровенничать она могла только с матерью, но обычно и желания такого не возникало. Вот только господин Сыщик отличался от всех остальных: он был гораздо интересней и сложнее. И с ним было гораздо интересней. И... сложнее, да.
— Спасибо, утешила, — фыркнул следователь. — Но ты меня порадовала.
— Чем?
— Я чуть было не уверовал в чудо, когда поглядел на общение Ралевича с молодой женой. Ты отличная актриса.
— Жизнь заставила, — пожала плечами Чара. — А вообще мне интересно, неужели вот такие вроде бы умные, но страшненькие, скучные типы с единственным достоинством — большими деньгами… Неужели они правда верят, что молодая красавица может влюбиться именно в них? Ладно, бывают мужчины, которые эффектны и в возрасте, тот же Гожкович, если ему немного похудеть, будет ничего. Он обходительный, галантный, с великолепными манерами, с ним приятно разговаривать. Бывают харизматичные, которые вызывают восхищение независимо от возраста и внешнего вида. Или, например, опытные хорошие любовники. Но вот у такого, как Павле. У него же есть только деньги. Но он ведь поверил в мою влюблённость!
— Самонадеянность свойственна всем людям без исключения. Многие считают себя лучше и умнее других. Ты вот сейчас тоже. Почему ты решила, что он поверил в твою влюблённость? — спросил Шешель.
— А почему нет? — Чара беспечно пожала печами. — Зачем ему ещё жениться?
Хотя тут Чарген уже лукавила, она прекрасно понимала, к чему следователь клонит. И даже была с ним внутренне согласна. Просто для её плана не имело значения, принимает Ралевич любовь Цветаны за чистую монету или нет, ей требовался доступ к телу. То есть к сейфу.
— Трахать смазливую молоденькую жену, которая не требует лишнего, гораздо приятнее, проще и удобнее, чем морочиться с любовницами или платить профессионалкам. Например, — предположил следователь.
— Ну да, может быть. Зато мне теперь достанутся его деньги, верно?
— Верно. Если в завещании не указано другого. — Улыбка у сыщика вышла крайне глумливой и мерзкой, только этого было недостаточно, чтобы Чару проняло. Она и без замечаний следователя не рассчитывала на эти деньги. А вот Цветана...
— Чтоб ему посереть, — проворчала она. — Индюк старый!
Она бросила рассеянный взгляд на собственные ноги, от которых всю дорогу старалась отвлечься болтовнёй. Очень хотелось осмотреть их и оценить повреждения, которые точно были: в стопах после лестницы пульсировала тупая, ноющая боль, кожу слегка саднило — кажется, успела поцарапаться, и не один раз. Но машину сыщик выбрал скромную, было в ней очень тесно, да ещё и темно. Не только из-за смыкающихся над головой зданий и туч, на город явно опускался вечер.
И не залечишь же! Там наверняка кровь, и если под грязью обнаружатся чистые гладкие пяточки, следователь может заинтересоваться, он наблюдательный.
— Да ладно, не кисни, — усмехнулся вдруг Шешель. — Будешь себя хорошо вести, может, владыка тебя пожалеет.
— А при чём тут он? — озадачилась Чарген и внутренне подобралась. Упоминание владыки было не к добру, но напрямую относилось к тому, во что она вляпалась. Господин Сыщик явно не из тех, кто станет бравировать высокими знакомствами ради красного словца, и если он помянул правителя — то совершенно сознательно и по делу.
Следователь пару секунд помолчал, кажется решая, стоит откровенничать или нет, но потом всё же пояснил:
— По результатам расследования Ралевич, скорее всего, будет обвинён в измене. Посмертно. Всё имущество отойдёт стране. Его часть в «Северной короне» владыка, вероятно, отдаст в управление наиболее достойному доверия из оставшихся партнёров, а из остального движимого и недвижимого имущества какую-то часть вполне может пожертвовать юной вдове, которая старательно оказывала содействие следствию. Ты же окажешь?
— Каким это, интересно, образом?
— Я не уверен, что получится снять артефакт здесь и сейчас, — честно ответил следователь. — Я в них не понимаю ни грамма, ты тоже, а в человеческих ресурсах я здесь здорово ограничен. Можно, конечно, вывихнуть тебе палец и попробовать снять эту игрушку, но я не уверен, что это поможет и что она от этого не испортится, а образец хотелось бы доставить в хорошем состоянии. Поэтому твоё добровольное сотрудничество будет полезно.
— Не надо мне палец… вывихивать, — поёжилась Чара. — Я согласна помогать. Всё равно мне как-то надо вернуться домой, а у меня теперь даже документов нет.
— Разумно, — похвалил Шешель.
— Нам долго ещё ехать? И куда мы вообще направляемся? На угнанной машине до Беряны?
— Заманчиво, но — нет. Боюсь, она столько не протянет, — с совершенно серьёзным лицом ответил следователь, многозначительно похлопав по рулю. — Попросим кое у кого помощи. Как минимум переночуем и поедим. Сейчас ещё немного отъедем, потом пройдёмся пешком.
Чарген страдальчески скривилась, но жаловаться не стала. Какое-то время они петляли по серым одинаковым улицам молча, под тарахтение мотора. Причём казалось, что петляют они совершенно бессистемно, а когда в очередной раз проехали приметный перекрёсток, предположение превратилось в уверенность.
— Стеван, ты что, заблудился?
— Это было бы забавно, — усмехнулся он. — Почему ты так решила?
— Мы уже проезжали это место.
— Наблюдательная. Нет, всё под контролем. Нужно убить время и сделать вид, что машину бросили, когда кончился заряд. Немного осталось.
— От кого мы так старательно удираем?
— Ото всех, — ответил он. Помолчал. — А у тебя железные нервы, девочка из пансиона. Мне начинает казаться, что сотрудников для комитета ищут не так и не там.
Чарген раздосадованно прикусила губу, благо уже достаточно стемнело, и Шешель не мог этого видеть. Вот тут она, конечно, прокололась. Просто… закатывать истерику только ради поддержания легенды, когда каждая минута на счету, было хотя и профессионально, но слишком рискованно. А сейчас уже поздно. И что делать? Врать про тяжёлое детство до пансиона? Увы, нет, в биографии настоящей Цветаны такого не было, а господин Сыщик вполне мог изучить её на досуге.
— Ну уж какие есть, — пожала она плечами.
От дальнейших объяснений Чару спас заглохший автомобиль. Шешель что-то неразборчиво проворчал себе под нос и на инерции докатился до обочины, благо улица была пустынной, где и затормозил.
— Всё, приехали, дальше ногами.
— Долго? — обречённо спросила Чарген, открывая дверь.
— Полчаса. Час. Как пойдёт.
Дверь поддалась с большим трудом и со скрипом, как будто за время пути успела приклеиться или приржаветь, пришлось навалиться всем весом. Шешель тем временем выбрался с другой стороны, огляделся. По пустынной улочке за это время проехала пара машин, прохожих на узком тротуаре не было совсем. Свет давал единственный на весь переулок фонарь на высоте четвёртого этажа, только освещал он скорее сам себя, чем дорогу.
Женщина ступила на тёмный асфальт, морщась от неприятных ощущений в потревоженных ногах. Предстоящая пешая прогулка босиком удручала.
Но, с другой стороны, сейчас хотя бы не нужно бежать. Мама вон по огороду босиком ходит, говорит, полезно, и у Чары детство было по большей части босоногим. А асфальт, если подумать, даже лучше лесной тропинки: всё-таки он относительно ровный, пусть мелкие камушки под ногами и мусор не добавляли удовольствия. Главное, чтобы битых стёкол не было, но тут стоило уповать только на везение.
— Откуда ты так хорошо знаешь город? Часто здесь бывал?
— Нет, внимательно изучил карту и запомнил, где находится всё нужное. Тут всё довольно просто и линейно, это не Беряна, — улыбнулся Шешель. — Пойдём.
— Я не убивала Ралевича, ты его не убивал, — заговорила Чара через несколько шагов. — Но кто-то же это сделал! Те, кто пришли за артефактом?
— Зависит от того, кто это был, — рассеянно отозвался он, на ходу надевая пиджак. — Я не знаю, кому именно твой муж хотел продать разработку и кто был в курсе будущей сделки. Местная разведка не пошла бы на убийство, им это не надо. Кланы могли, но тогда я бы не спугнул преступника, а лежал там с дыркой в голове. Впрочем, они и за нож для бумаг не взялись бы, профессионалы…
— Кланы? — уточнила Чара. — Что это?
— Как можно было лететь в чужой город и ничего о нём не узнать? — попенял следователь, выразительно прицокнув языком.
— О том, куда я лечу, я узнала в дирижабле, — проворчала Чарген. — Расскажи, всё равно идти долго.
— Ладно. Значит, слушай, расклад такой…
Не зря Норк не понравился Чаре с первого взгляда. Со второго он не нравился ещё больше, а с третьего, более пристального, вызвал навязчивое желание вернуться домой вот прямо сейчас.
Официальная власть в городе значила не так уж много. То есть что-то и для кого-то она, конечно, решала, но в основном для простых граждан, работяг, которые жили и работали в этих бесчисленных огромных зданиях. Реальная же власть находилась в руках кланов — больших группировок, каждая со своим главой, которые управляли денежными потоками. И преступный мир, и вполне законопослушные предприятия — всё находилось в одних и тех же руках.
Норк был поделен на сферы влияния, насколько Стеван знал, пятью крупными кланами. Была ещё парочка мелких, но почему их не смяли и не сожрали более сильные соседи и почему вообще их именно столько, он мог только предполагать, потому что в этот вопрос никогда не углублялся, необходимости не было.
— Вот те трое, которые стреляли, точно из какого-то клана, — добавил Шешель. — Правда, из какого — понятия не имею, их не так-то просто различить, это знать надо.
— Какой ужас, — поёжилась Чара. — Как они тут живут?
— Да как обычно, — спокойно отмахнулся следователь. — То есть оно, конечно, довольно криво всё и очень далеко от идеала, но не настолько плохо, как ты думаешь. По сути, это те же удельные местечковые князья из периода раздробленности Ольбада. Вся полнота власти в руках единственного человека, мало связанного законами, так что жизнь его подданных полностью зависит от личных качеств правителя. От них всегда многое зависит, но здесь особенно.
— Князья преступников казнили.
— Это если преступники не работали на них, — усмехнулся Шешель. — Ну смотри, такая проблема, как наркотики. В Беряне их нет? Да если бы! Мы с ними боремся, и очень старательно, и по всем фронтам, но полностью эту заразу не изведёшь никогда. Здесь же весь поток наркотиков очень жёстко контролируется главами кланов. И если в одном месте это выливается в полное беззаконие, то в другом — всё, может, посправедливей, чем у нас. Например, у одного из глав есть жёсткий принцип: никаких наркотиков детям. И если у нас, несмотря ни на какие законы, никто от этого не застрахован, то здесь можно быть уверенным: принцип будет выполняться. Потому что закон официальный всегда гораздо мягче вот такого неофициального, да и поди поймай, кто этим занимается! А здесь один раз поймали распространителя за руку, перерезали полсотни причастных, включая тех, кто знал, но не заявил, и в следующий раз желающих уже не найдётся. Жестоко? Жестоко. Работает? Работает.
— Слушай, ты точно следователь, а? — покосилась на него Чара. — Ты должен быть справедливым и благородным! Законы защищать!
— Пф-ф! — пренебрежительно фыркнул он. — В мои должностные обязанности входит расследование преступлений, в крайнем случае — их предотвращение и защита мирных граждан. А благородство — это к старой аристократии, вот им по статусу положено.
— Что, и действительно такие существуют? Ну, прям настоящие, благородные аристократы?
— Случается, — усмехнулся Шешель.
— Покажешь, когда вернёмся? — само собой вырвалось у Чарген. — Я думала, они только в сказках и встречаются...
— Покажу, — неожиданно спокойно согласился он. — Я нескольких знаю. Кое у кого — вообще случай клинический до полной сказочности.
— Как это?
— Сказочные идиоты, — рассмеялся Стеван. — Да нет, про идиотов это шутка, конечно, — вдруг исправился он. — Но степень благородства — действительно, почти как в сказках. — Шешель хмыкнул, пару секунд помолчал, а потом с иронией продолжил: — А вообще, знаешь… Да чтоб мне посереть! Если подумать, их, благородных, в Беряне не так уж мало. Правда, в основном в офицерской среде, они там могут себе это позволить.
— А ты что, нет?
— В лучшем случае порядочность, — хмыкнул Шешель. — И то по большим праздникам.
Чарген так и не поняла, насколько следователь был серьёзен, а где — шутил. Но уточнять на всякий случай не стала, ну его.
Вместо этого она страдальчески пробормотала, опять вляпавшись в какую-то грязь в потёмках:
— Да когда мы уже придём?!
— Топай, топай. В конце тебя ждёт горячий душ, еда и, возможно, какая-нибудь обувь. Если повезёт.
— Если повезёт? А куда мы вообще идём? Почему нельзя официально попросить помощи, ты же следователь!
— Посольство далеко, и прямо перед ним нас и поймают, потому что одинокой девушке в чужой стране действительно больше некуда обратиться за помощью и там тебя будут ждать. Официальные каналы вообще очень плохи тем, что их легко отследить. Не хватало нам ещё подёргать за хвост местную контрразведку! Так что — тихо воспользуемся неофициальными.
— Ну ладно, а почему мы идём по тёмным подворотням? Неужели тут нет другой дороги? Или это обязательная часть неофициальных каналов — должно быть грязно, темно и противно?
— Интересная идея, — хмыкнул Шешель. — Нет, просто по освещённым улицам ходит местная стража, которая наверняка нами заинтересуется.
— А если нами заинтересуются какие-нибудь грабители? Это что, лучше? — не поняла Чара.
— С ними проще договориться, — заявил Шешель.
— Ты это серьёзно сейчас?
— Стражу можно предложить только деньги, а если вдруг попадётся честный — то вообще ничего. А против грабителя у меня есть пистолет.
— Думаешь, у него нет?
— Цветочек, ты же умная девочка. Ну как можно настолько прямо и грубо ставить под сомнения достоинства и способности своего кавалера? — с весёлым укором протянул Стеван. — Кавалер расстроится, будет переживать, станет только хуже.
— Ты не кавалер, ты мой билет домой. А документы надо проверять!
— Не отходя от кассы, так что ты в любом случае опоздала, — отмахнулся следователь. — Но всё же какой потрясающий цинизм в столь юном возрасте! Начинаю думать, что Ралевичу повезло так быстро и легко умереть.
— Я не собиралась его убивать! — возразила Чарген. — Вообще никак — ни быстро, ни медленно.
— Какие твои годы, вы только поженились! — усмехнулся Шешель. — Что, неужели планировала так и жить долго и счастливо с этим… как ты его назвала, индюком?
— Нет, — проворчала она, ощущая, что ступает на очень тонкий лёд. — Я надеялась найти вариант получше и тогда развестись. В крайнем случае, родить ему наследника, а потом подливать какое-нибудь средство, чтобы отбить всякое желание делить со мной постель.
— Страшная женщина! — с отчётливыми нотками восхищения проговорил следователь.
Показалось или правда поверил? Чара очень надеялась на второе.
— Я никого не просила подбрасывать меня при рождении в приют.
Шешель в ответ как-то неопределённо хмыкнул, и разговор на этом прервался.
Повисшее молчание вызвало у Чарген противоречивые эмоции. С одной стороны, следователь перестал задавать вопросы и нервировать перспективой разоблачения. И это безусловно было хорошо, потому что Чару и так навязчиво преследовало ощущение, что он давно догадался о её обмане, просто сейчас, пока они в одной лодке, ему не хочется тратить время и нервы на препирательства.
Но с другой стороны, сам этот разговор, манера общения собеседника приводили её в восторг. Хотелось говорить и говорить, без разницы о чём, можно вообще без предмета, только ради процесса пикировки.
Зря она беспокоилась, что забудет, какая она под всеми своими масками. Вот в этом лёгком, непринуждённом общении вся шелуха удивительно легко слезала. Может, потому, что у Чарген не было достаточно времени, чтобы хорошо продумать линию поведения с этим человеком, может — дело было в каких-то особенных свойствах его характера. Может, у него талант такой, вытаскивать из окружающих людей подлинную суть? Наверное, очень полезное качество в работе.
И вроде, понимая это, следовало быть ещё больше настороже, но — не получалось.
«Точно пора завязывать, теряешь квалификацию», — укорила себя Чара.
А потом тесный переулок загородила массивная фигура какого-то человека. Лица его видно не было, только контур, слабо подсвеченный фонарём в конце прохода между домами. Чарген с трудом сдержалась от неуместного хихиканья: а она ведь предупреждала!
Тип что-то отрывисто гавкнул на регидонском, и мошенница отступила за спину следователя — не то в инстинктивной попытке к бегству, не то во вполне сознательном стремлении не мешать отстреливаться. Но первому ответил замечанием и смешком второй, перекрывший путь к отступлению.
— Вроде не черноглазая, — со смешком уронил себе под нос Шешель. Чарген подавила повторный нервный смешок. Как раз черноглазая, да ещё с ромальскими корнями — идеальный предмет деревенских суеверий!
А следователь тем временем совершенно спокойно ответил громиле на его языке, не испытывая затруднений и даже, наверное, без акцента. И Чара поняла, что её это совсем не удивляет. Ну да, такой, как он, вряд ли потащился бы в другую страну, не зная языка. Тем более по делу, а не на экскурсию.
Здоровяк ответил как будто с неохотой, недовольно и недоверчиво, Шешель — продолжил стоять на своём и то ли доказывать что-то, то ли объяснять.
Обмен репликами занял от силы минуту, в которую Чарген успела неоднократно проклясть чужую страну с её чужой речью. Она всё ждала, ждала, пока господин Сыщик схватится за оружие… А громила вдруг что-то недовольно буркнул — и растворился в тени, освобождая дорогу.
— Пойдём, — следователь опять взял её за запястье и потащил дальше.
— Что ты им сказал?! — выдержки Чарген хватило ровно на десять шагов. За которые мужчина успел выпустить её руку, удостоверившись, что отставать она не собирается. Или его больше интересовало отсутствие преследователей?
— Что мы спешим, да и денег у нас нет, зато есть важное дело. Они оказались вежливыми, пожелали хорошей ночи и отправились искать более состоятельных клиентов, — так легко и уверенно, на одном дыхании выдал Шешель, что Чара готова была поручиться: ответ он продумал заранее, то ли пока разговаривал с громилой, то ли потом.
— Стеван! — обиженно окликнула она. — Ну тебе сложно, что ли? Или хочешь, чтобы я тебя поуговаривала? Ну хочешь, поцелую?
— Мне нравится эта идея, — вдруг согласился тот. Остановился почти под фонарём, повернулся к ней, сцепил руки за спиной. — Целуй.
Чарген пару секунд в растерянности смотрела на Шешеля, пытаясь угадать, какой именно он ждёт реакции. То есть как, с его точки зрения, должна отреагировать на подобное предложение Цветана Ралевич, в девичестве Лилич. Смутиться? Чмокнуть в щёку? Так она вроде бы не давала повода посчитать себя робкой или застенчивой...
Тогда что?
Но гадать быстро надоело, поэтому она, приподнявшись на носочки, для устойчивости оперлась ладонями на плечи мужчины и быстро коснулась губами тонких сухих губ.
Внутренне Чарген напряглась, ожидая, что Шешель попытается припугнуть её или проверить реакцию ещё каким-то способом, например, обнимет и постарается продлить поцелуй. При этом она, правда, спокойно признавала, что не имеет ничего против и даже отчасти хочет такой вот... проверки. Всё-таки сосед давно был ей симпатичен, а уж после Ралевича — и вовсе мужчина мечты. Покойного мужа вообще хотелось вытеснить из памяти как можно скорее и по всем фронтам. Его слюнявые поцелуи — особенно.
Но ничего такого Шешель, конечно, не сделал. Только усмехнулся и странно вскинул брови — Чарген не поняла, какую эмоцию это должно было выражать.
Он даже дразнить её дольше не стал, развернулся и зашагал дальше, на ходу отвечая на заданный вопрос:
— Просто я подготовился к поездке. Точнее, договорился с главой одного из кланов, который, по оперативной информации, не имел отношения к Ралевичу. Мы сейчас не на его территории, но я знаю, что и как говорить, чтобы подобная шушера не рискнула лезть. Говорю же, в этой их системе есть определённые плюсы, — он пожал плечами и добавил после короткой паузы: — Если не пытаться честно работать в местной страже.
— И какой ценой договорился? — подозрительно спросила Чарген.
А то, может, и ей нет никакого смысла нервничать и скрывать свою истинную личность? Признается, что на самом деле она мошенница и аферистка, а он легко отмахнётся и назовёт всё это мелочами жизни и недостойными внимания фактами биографии. А что, если он так легко воспринимает договоры с преступниками, почему бы не расширить это правило ещё и на неё?
«Какая же ерунда в голову лезет!» — раздражённо одёрнула себя Чара.
— Свёл с нужными людьми, — отозвался Шешель. Выдержал театральную паузу, которую женщина смиренно выслушала, и продолжил. — У него есть некоторые легальные интересы в Ольбаде, а у меня — много знакомых.
— И это всё?
— А что ещё надо было? Принести вассальную клятву или ритуально зарезать пару младенцев? Так и я его просил о мелочи. Можно сказать, мы дали друг другу рекомендации в определённых кругах.
— Нет. Я совершенно не так представляла себе работников следственного комитета…
— Я уже понял.
— А про пистолет ты зачем говорил?
— Они могли и не внять предупреждению.
— И ты бы их убил, — с расстановкой проговорила Чарген — утвердительно, потому что спрашивать тут было не о чем. — Всё-таки в голове не укладывается. Ты же положительный герой, спасающий, ты не можешь так спокойно убивать!
— Ну и чушь же у тебя местами пытается уложиться в голове! — рассмеялся в ответ Стеван. — Лучше выкинь это всё поскорее и не подбирай больше бяку. Тебе точно есть семнадцать?
— Точно, — буркнула она.
— С чего это я вдруг стал положительным, да ещё героем?
— Да не в этом дело! — нервно отмахнулась Чара. — Не придирайся к словам. Просто… Вот я понимаю, когда убивают в приступе ярости, или страха, или отчаяния, когда это какой-то порыв, самозащита. Даже хороший человек может сорваться и совершить плохой поступок. Но не так хладнокровно и расчётливо, это… неправильно! Неужели все следователи так себя ведут? И в Беряне…
— Нет, — оборвал её Шешель. Но ничего не пояснил, а вдруг сообщил: — Ты забавная.
— Может быть. Что — нет?
— Нет, в Беряне мне чаще всего не приходится прибегать к такому способу решения проблем. Там у меня есть законные средства, а здесь — нет, потому что я буквально в тылу врага и нахожусь здесь нелегально. Но даже дома при задержании случается стрелять на поражение.
— Я понимаю, но… Неужели тебя это совсем не беспокоит? Говорят, убить человека очень сложно, даже сознательно, даже при необходимости!
— А, вот ты о чём! Издалека зашла, — хмыкнул он. — В общем да, так и есть.
— Но?
— Но бывают исключения. Считай, я просто немного сумасшедший, — он выразительно покрутил рукой у виска.
— Ладно, а что забавного во мне?
— Хотя бы то, что ты старательно пытаешься считать и называть меня хорошим. Так непривычно, даже приятно, — протянул следователь таким тоном, что Чаре очень захотелось его стукнуть. — Неужели для этого достаточно пообещать вернуть домой и не отрезать артефакт вместе с рукой?
— А как называют обычно? — Последний вопрос спутника Чарген предпочла посчитать риторическим.
— Сволочью, — с отчётливой гордостью сообщил Шешель. — Я даже подумываю сменить имя, потому что это слово я слышу гораздо реже, особенно в сочетании с фамилией. Ты чего? — озадачился он, когда спутница издала какой-то странный сдавленный звук.
— Звучит, — с новым смешком пояснила Чара.
— Смешно? — спросил он, бросив на неё взгляд. Движение головы Чарген заметила, а вот прочитать выражение в сумраке, к сожалению, не смогла.
— Смешно, — подтвердила покладисто.
— Всё-таки ты очень забавная, — тихо заметил Стеван.
Откуда такой вывод, Чарген не поняла, но спрашивать уже не стала, вместо этого поинтересовалась более насущным:
— Нам долго ещё идти? Я ног не чувствую. Давно.
— Нет, уже почти на месте, — обрадовал следователь. — Ещё пара минут.
Только теперь Чара, наконец, обратила внимание, что город вокруг изменился. Причём, кажется, в лучшую сторону. Освещения не прибавилось, но зато дома уменьшились до четырёх-пяти этажей, стояли они теперь реже, перемежаясь двориками, да и под ногами, кажется, стало чище. Правда, асфальт стал хуже, попадались ямы и лужи, но их Чарген действительно почти не замечала. Даже страшно стало, не отморозила ли она себе ноги совсем. На улице вроде не очень холодно, да и дождь, к счастью, так и не начался, но...
— Здесь приятнее, чем было среди небоскрёбов. Это какой-то элитный район?
— Наоборот, — усмехнулся Шешель. — Обычный, жилой. Это там была элита, где небоскрёбы. Центр города.
— Что ж у них в элитных местах такие грязные подворотни?
— А те, кто чем-то там владеет, по подворотням не ходят. Нам сюда.
— Насколько же подробно ты изучил карту города? — озадаченно качнула головой Чарген, сворачивая к нужному входу. — Ты тут ориентируешься так, словно полжизни прожил!
— Я вообще талантливый, — отмахнулся он.
Нужная квартира оказалась на первом этаже. После преодолённого расстояния такая мелочь, как отсутствие необходимости ползти по лестнице без лифта куда-то на самый верх, показалась Чарген маленьким счастьем.
Тесная лестничная площадка на три квартиры, тусклый осветительный шар в потолке — довольно унылое зрелище, заставившее Чару в очередной раз ностальгически вспомнить свою уютную квартирку в тупике Пропавших Капитанов, семнадцать. И вяло ругнуть Ралевича. Покойник, конечно, и всё-таки его немного жаль, но… вот зачем он связался с Регидоном?!
Шешель шагнул к левой двери — обшарпанной, когда-то давно выкрашенной в зелёный цвет, уже изрядно облезлый и полинявший, — пару раз стукнул кулаком. Зашипел от боли, ругнулся, потряс рукой и ещё пару раз ударил ногой.
Впустили их далеко не сразу. Голос из-за двери сначала долго что-то выяснял у Шешеля — настолько долго, что это успело надоесть не только Чаре, но, кажется, и самому следователю. Слов Чарген, конечно, не понимала, разговаривали на регидонском, но отчётливо слышала зазвучавшее в голосе спутника раздражение.
Человек за дверью в конце концов сдался и загромыхал замками. Один, второй, третий… На пятом Чара сбилась, а подозрительный хозяин жилья продолжал скрипеть и щёлкать. Женщина рассеянно подумала, что с такими мерами предосторожности он должен хранить дома как минимум ящик золота.
Но замки закончились, и дверь открылась — на удивление тихо, без скрежета. Чарген уважительно хмыкнула, оценив толщину преграды: ободранная деревяшка была прикреплена поверх, кажется, сплошной железной плиты. Точно золото-бриллианты должны быть!
— Он что, штурм собирается переживать? — не выдержав, шёпотом спросила Чара, когда они с Шешелем прошли в тесную прихожую.
— Никогда не знаешь, что доведётся пережить, девушка, — с акцентом, но на очень неплохом ольбадском ответил маленький сухонький старичок. — И доведётся ли! Направо, в кухню. Не разувайтесь, у меня не убрано.
— Я бы с радостью, — недовольно буркнула себе под нос Чара, шагая за следователем. За спиной опять защёлкали замки — один, второй, пятый… Кажется, всё-таки девять.
Кухня, судя по всему, была большой, но поверить в это мешало обилие хлама. Друг на друге громоздились шкафы и полки разного цвета, формы и степени сохранности — от пола до потолка, вдоль всех стен. Даже над обеденным столом, приткнутым в углу, висели две полки, причём одна загораживала другую и не позволяла до конца открыть дверцу.
Однако осветительный шар в потолке горел ярко, столешница, в отличие от пола, была чистой, а жестяная мойка — девственно пустой, без горы грязной посуды. На широченном подоконнике зеленели настоящие джунгли из растений в горшках, и вообще в этом необычном месте оказалось до странности уютно.
На вынутый сыщиком из-под стола табурет Чара опустилась с подозрением, сначала внимательно осмотрев поверхность, однако та тоже оказалась чистой. Шешель плюхнулся на своё место не глядя.
— Так чего вам, кроме переночевать? — в кухню прошаркал, постукивая палкой, всё тот же старик. Тяжело опустился на последний, третий стул, стоявший в стороне от остальных, у мойки.
Сутулый, почти лысый, с бельмом на левом глазу, в тёплом потёртом халате поверх неопределённо-серой застиранной рубашки… Хозяин квартиры совсем не походил на агента и надёжного человека, к которому мог бы обратиться за помощью сыщик из Ольбада, зато прекрасно вписывался в своё жильё. Только такой вот грустный одинокий старичок и мог жить в подобной норе.
— Девушке показать, где можно вымыть ноги, желательно подобрать хоть какую-нибудь обувь. Поесть чего-нибудь, побольше. И взглянуть на один артефакт. Для начала. Я же правильно понимаю, кое-что вы в них понимаете?
— Кое-что. Позвольте вашу лапку, мэм, взгляну на размер. Ай, крошечка какая! — поцокал языком старик, когда Чара вытянула к нему ногу. Женщина недовольно поморщилась, разглядывая при ярком свете слой грязи, брызги которой доходили до колен. — Поищем, поищем, но вряд ли. Не обувной же магазин, да.
— И бинты какие-нибудь дайте, — попросил Шешель, тоже с интересом разглядывая женскую ногу.
— Пойдёмте, мэм, я покажу ванну. Горячей воды нет, можно нагреть. Если сэр…
— Я так справлюсь, — со вздохом отмахнулась Чара. Было, конечно, заманчиво понежить измученные ноги в горячей воде, но гораздо сильнее хотелось смыть грязь, не дожидаясь окончания возни с водой.
Ванная выглядела так, словно её целиком перенесли из какого-то другого, более… богатого места и втиснули в эту квартиру. Соседство сказалось, лишило горячей воды и батареи бутылочек с ароматными средствами для получения удовольствия от мытья, но не сломило дух прежней красоты. Вычурный, в прекрасном состоянии антикварный шкафчик под мраморной раковиной, бронзовые краны, отделённый изящной ширмой туалет, огромная ванна на мощных лапах, отделка мрамором трёх цветов — в отеле, где поселился Ралевич, всё выглядело скромнее.
Кран, когда его открыли, взвыл голосом раненого медведя. Чарген от неожиданности шарахнулась, а остававшийся в кухне Шешель через мгновение возник на пороге с пистолетом наготове.
Один только хозяин оставался невозмутим. Подождав, пока кран проплюётся ржой и вода потечёт нормальной, ровной струёй, старик с размаху стукнул по трубе своей палкой. Чара опять вздрогнула, а кран странно булькнул — и вой захлебнулся.
— Мыло вот, полотенце, — хозяин тростью указал на неприятного вида сероватый брусок, лежавший на краю раковины, и достал из шкафа под умывальником серое полотенце такого вида, словно им долго мыли пол. Но Чарген было уже всё равно, лишь бы отмыться, поэтому она только понимающе кивнула. Мужчины вышли.
Много времени мытьё ног и рук в ледяной воде не заняло, прочие удобства совмещённой с уборной ванной работали исправно, а полотенце, несмотря на непрезентабельность, оказалось восхитительно чистым. Дольше Чара сидела, обернув ноги мягкой от ветхости тканью и пытаясь согреть их после прогулки и мытья. Хотела рассмотреть, чтобы оценить повреждения, но уставшая спина плохо гнулась, да и свет здесь горел слишком тускло. Прибегать же к магии, пусть только для диагностики, она не рискнула, мужчины могли заметить.
Впрочем, даже холод и боль не умаляли удовольствия от долгожданного ощущения чистоты. Очень хотелось принять душ, но на такой подвиг именно сейчас Чара была не способна: ни с ледяной водой из крана, ни с ведром подогретой на плите. Последнее особенно пугало, стоило подумать о поливании на себя ковшиком и попытках промыть таким способом волосы.
Происходящее всё сильнее напоминало Чарген её собственное детство, и напоминание такое сложно было назвать приятным. Тогда и мыться приходилось абы как, и обуви не было, даже зимней, да и еды особо тоже — им приходилось выживать, порой буквально чудом. Но мама оказалась достаточно сильной и стойкой, чтобы выдержать всё. Сохранить ребёнка — её, Чару, — потом найти способ добыть деньги. Незаконный, но в то время это её уже не остановило. С деньгами стало легче. Потом родился Ангелар, с которым восьмилетняя Чара возилась, пока мама искала новую «жертву» и источник дохода.
Именно тогда, ребёнком, она пообещала себе, что у Гера будет хорошее, настоящее детство. И начала фанатично, очень старательно учиться, чтобы поскорее вырасти и суметь помочь маме с деньгами.
В кухню Чарген вернулась, аккуратно ступая на цыпочках — пол действительно оказался грязным, а никакую обувь ей не дали, даже временную. Двигалась на запах — одуряющий, напрочь лишающий воли запах еды. Старика на кухне не нашлось, у плиты возился Шешель. Пиджак его висел на спинке стула, рукава белой рубашки были небрежно закатаны, а вот кобура оставалась на месте, и всё вместе это выглядело… странно. Как будто он не еду готовил, а страшный яд для врагов.
Но даже если яд, пахло сногсшибательно. Наверное, потому, что Чарген последний раз ела на дирижабле перед посадкой в Норке, то есть почти сутки назад.
Чаре подумалось, что, если господин Сыщик всегда столь регулярно питался, это исчерпывающе объясняло его худобу. Где уж тут набрать веса! И сама она, наверное, за время общения с ним сбросит пяток килограммов — не то от беготни, не то от голода, не то от нервов. И это плохо, потому что собственная фигура женщину устраивала — уже хотя бы потому, что устраивала тех мужчин, с которыми приходилось иметь дело.
— Бинты, — заметив её появление, Шешель кивнул на появившийся на столе деревянный ящичек, выключил плиту под сковородой и под как раз закипевшим чайником.
Пока следователь заваривал чай или что-то вроде, Чара знакомилась с содержимым домашней аптечки. Знакомство не порадовало: пузырьков и баночек там была уйма, но подписаны все оказались на регидонском. Бинты-то она, конечно, опознала, но хотелось бы намазать под них что-нибудь полезное…
— Или уже не надо? — озадачился Стеван, заметив, как она вяло перебирает бутылки.
— Надо. Но я не понимаю по-регидонски, сейчас как чем-нибудь намажу…
Следователь окинул её выразительным насмешливым взглядом, тщательно вытер руки полотенцем и с грохотом подтащил стул со своим пиджаком поближе.
— Ладно, не мучайся, окажу тебе первую помощь, — решил он и уселся. — Давай сюда свои страшные раны.
Кокетничать и изображать невинную деву прошлого века, для которой прикосновение постороннего мужчины ах как стыдно и ой никак не возможно, Чарген не стала. Положила ноги добровольному помощнику на колени и расслабленно откинулась на дверцу шкафа.
Удерживая правую стопу за пятку, Шешель приподнял её повыше, повернул так, чтобы попадало больше света, принялся с интересом разглядывать.
— Больно? — спросил, пару раз нажав на какие-то точки.
— Больно, — поморщившись, согласилась Чара. — Всё плохо?
— Да нет, не очень, — спокойно пожал плечами следователь, повращал ступню, помял. Чарген морщилась, но терпела — хоть было больно, но ещё и приятно, руки у него оказались очень тёплыми, а после ледяной воды вовсе казались горячими. — Если ты не орёшь и не плачешь, значит, ничего серьёзного нет, — подытожил он, опять пристроил её ногу на собственном колене и выбрал из пузырьков один.
— А вдруг я терпеливая?
— Да какая бы ни была терпеливая, когда мнут перелом или сильный ушиб — взвоешь, — хмыкнул следователь.
Он взял кусок ваты, намочил густой, резко пахнущей жижей грязно-зелёного цвета и принялся смазывать стопу целиком. Множество мелких царапин сразу начало жутко саднить, но Чарген лишь скрипнула зубами, со свистом втянув сквозь них воздух, и прикрыла глаза.
Шешель неопределённо хмыкнул, поднял ногу за пятку и подул на ранки, почти как мама в детстве. Чара тут же распахнула глаза и уставилась на него в растерянности, недоверчиво. Однако следователь сохранял прежнюю невозмутимость, словно ничего этакого он сейчас не делал. Наложив поверх мази тонкий слой ваты, он принялся сноровисто бинтовать. Ловко, быстро, плотно, но нетуго — у самой Чарген бы точно так аккуратно не вышло
— И ты ещё удивляешься, почему я считаю тебя хорошим! — не удержалась от улыбки Чара. Немного склонила голову к плечу и вот так, искоса, принялась наблюдать за следователем — спокойным, расслабленным. Каким-то… удивительно домашним сейчас, вот в этой рубашке с закатанными рукавами. — Даже, наверное, замечательный, хотя и стараешься этого не показывать, — тихо заметила себе под нос, но собеседник, конечно, услышал.
— Никому об этом не рассказывай, — отозвался Шешель и взялся за вторую её ногу. — А вообще, можешь и рассказать, всё равно не поверят.
— Значит, амплуа циничного и язвительного сыщика — плод долгой работы? — задумчиво спросила Чарген. — От кого прячешься?
— Погоди, дай-ка угадаю… Сейчас ты начнёшь рассказывать мне про детские травмы, их последствия для моего скорбного разума и способы их преодоления, — усмехнулся следователь. — Откуда вы все берёте эти глупости? И почему я обязательно должен прятаться?
— Ну… как-то не вяжется вот это всё с прежним образом, — она широко повела рукой.
— Мне оставить тебя разбираться с лекарствами самостоятельно? — Стеван насмешливо вскинул брови. — Имей в виду, если ты на самом деле настроена поговорить о моих несчастьях и проблемах, я так и сделаю.
— Ну проблемы или нет — этого я не знаю, всё-таки я не врач, — тут же пошла на попятную Чарген. — Но я не вижу другой причины, которая могла бы подтолкнуть тебя к оказанию вот такой помощи, кроме искреннего человеческого сочувствия. Да и до этого… ты, конечно, порой поступаешь и высказываешься очень резко, но отвечаешь на вопросы, заботишься, оберегаешь. По-моему, это совершенно нормально и очень по-человечески. Сложно, знаешь ли, тебя с таким отношением ко мне считать плохим...
— Милое дитя, я, конечно, согласен, что большинство людей — порывистые идиоты, которые сначала делают, а потом думают, и то не всегда, — с иронией проговорил Шешель, опять берясь за бинт. — Но причислять себя к этому большинству категорически не согласен. Да и о твоих способностях был лучшего мнения. А если подумать?
— Не знаю. Я устала и не могу думать, — проговорила она, вновь прикрывая глаза. — Объясни, раз ты и до этого не считал зазорным рассказать мне, что происходит.
— Это логично и разумно, — спокойно отозвался Стеван. — Я же объяснял, мне нужно доставить артефакт в Ольбад в целости и сохранности. Артефакт привязан к тебе, значит, либо тебя надо убить и забрать его, либо везти вас вдвоём. Убить — слишком радикально, я к таким мерам стараюсь прибегать только в крайнем случае. А если не убивать, то разумно добиться от тебя добровольного всестороннего содействия: здесь и так слишком много проблем и противников, чтобы записывать в них ещё и тебя.
— Ну и как всё это объясняет твою заботу? Ты же знаешь, что я и так никуда не денусь — некуда мне бежать.
— Легко. Исполнительному дураку или человеку военному достаточно просто приказать, а ты явно натура деятельная и решительная. И боги знают, что ты решишь, если не будешь понимать, что происходит. Если обращаться с тобой плохо и грубо, запугивать и обижать, ты вполне можешь попытаться удрать при первой же возможности, уже хотя бы для того, чтобы избавиться от неприятного общества мерзкого сыскаря. Ну и зачем мне целенаправленно усложнять себе жизнь, если гораздо проще проявить к тебе немного необременительной заботы и человечности?
— Вот видишь, ты только что аргументированно подтвердил, что ты и правда хороший, — не удержалась от улыбки Чара. — Уже хотя бы потому, что понимаешь, почему людям нужна забота и что такое человечность.
— Ах вот оно что! — насмешливо протянул следователь. — У нас с тобой, значит, расхождение в терминологии.
— Почему?
— Потому что у нормальных людей хорошим считается тот, кто помогает искренне и от души, а не ради собственной выгоды.
— Словоблудие, — недовольно проворчала Чара. — Выгода в любом случае есть, хотя бы моральная от осознания собственной доброты, а у тебя выходит честнее.
С этим спорить Шешель уже не стал, только тихо рассмеялся в ответ. За время разговора он успел закончить с ногой пациентки, убрать аптечку и начать накрывать на стол. Что, впрочем, особых усилий не потребовало и много времени не заняло. Следователь выставил сковородку, одну тарелку и две разновеликих посудины под чай: для Чары изящную широкую чашечку, для себя — кажется, вообще бульонницу. Когда он отвернулся, чтобы взять чайник, Чарген спешно поменяла ёмкости местами.
Обнаружив подмену, Стеван насмешливо вскинул брови, поманил Чару — или кружку? — пальцем. Женщина в ответ тряхнула головой и покрепче вцепилась в добычу. Ну не станет же он с ней драться из-за посуды, правда! А она не любит маленькие чашечки, какое в них удовольствие...
Следователь весело фыркнул в ответ на этот демарш и достал себе ещё одну бульонницу: посуды у хозяина имелось с запасом.
— Что это? — опасливо спросила Чарген, когда Шешель снял со сковороды крышку. Внутри было не очень однородное красно-коричневое месиво с вкраплениями зелёного, белого и жёлтого.
— Хрючево, — хохотнул он, явно довольный произведённым эффектом.
— Как-как? — изумилась Чара.
— Хрючево, — охотно повторил Стеван. Слово ему явно нравилось. — Берётся всё съедобное, что есть в холодильнике, смешивается, заливается соусом и разогревается на сковородке. Будешь? — прозвучало с явной надеждой на отказ, но Чара мужественно протянула тарелку. В конце концов, альтернативы всё равно нет, а это… вряд ли Шешелю хочется её отравить, он вон и сам есть собрался. Да и запах… Запах же не подделаешь!
Впрочем, не исключено, что у господина Сыщика просто лужёный желудок, который и щебёнку переварит. Если разогреть и залить соусом.
Щедро плюхнув на тарелку несколько больших ложек слизистой субстанции, следователь принялся есть прямо со сковороды, с интересом наблюдая за Чарой. Та ещё раз напряжённо покосилась на него, на свою тарелку. Прикрыв глаза, насторожённо принюхалась, но лишь в очередной раз отметила, что запах у «блюда» в разы лучше внешнего вида: он вызывал не ожидаемое отторжение, а голодные спазмы и желание поскорее набить живот.
В тот момент, когда Чарген зачерпнула немного мерзкой массы и всё же поднесла ко рту, Шешель сдерживался от смеха, кажется, только благодаря голоду: прерывать еду ради такого пустяка он был не готов. Но по живому, выразительному лицу ясно читалось огромное удовольствие, которое мужчина получал от замешательства жертвы своих кулинарных талантов.
Чара мрачно подумала, что им обоим повезло в этом смысле. Наверное, если бы Стеван всё-таки не сумел смолчать и как-нибудь съехидничал, а в его способности метко съязвить женщина не сомневалась, вся эта неаппетитная бурда оказалась бы у него на голове. А они оба — без ужина.
Наконец, последнее решительное движение, и…
Земля не разверзлась, потолок не упал, и даже не возникло желания срочно выплюнуть и промыть рот с мылом. Больше того, с интересом зачерпнув ещё ложку и прожевав странную кашу, Чарген поняла, что это вкусно. Правда вкусно. А с приправой из голода — так и вообще шедевр кулинарного искусства!
Шешель, наблюдая за ней, продолжал посмеиваться, но — молча. А когда Чара прикончила свою порцию и протянула ему тарелку, взглядом прося добавки, только показательно трагически вздохнул, однако едой поделился.
В итоге они молча умяли на двоих всю немалую сковородку и взялись за подостывший чай.
— И что у нас сегодня было в холодильнике? — благодушно спросила Чара. Сытый живот ощутимо давил на веки, и хотелось уже лечь спать, но раз пока не предлагают — можно немного поболтать.
— Мудро.
— Что — мудро? — не поняла она.
— Спрашивать после еды. Да обычный набор. Каша, яйца, немного сыра, немного зелени, колбасы и даже фарша. Мне сказали — брать, что найду, но у него там в основном какие-то творожки и каши на воде, — Стеван скривился ещё сильнее, чем сама Чара при виде его кулинарного уродца. — Надеюсь, я не доживу до возраста, когда придётся так питаться.
— С таким питанием — можешь быть уверен, не доживёшь, — усмехнулась Чарген.
— Вот же неблагодарная женщина, а уплетала за милую душу!
— Я не про качество, а про регулярность. Кстати, о нашем хозяине. А где он вообще?
— Спать ушёл. Да и нам тоже пора.
— Погоди, а как же артефакт? Он даже не взглянул!
— Взглянул на бумаги, — Шешель кивнул на лежащую на краю стола знакомую папку, которую всю дорогу нёс за пазухой. — Сказал, что он слишком стар и глуп для таких сложностей, и в лучшие годы бы не разобрался, а лезть в такие материи с его дилетантским подходом — чистое самоубийство. В общем, как и ожидалось, ничем он нам не помог. Пойдём, покажу комнату.
— Может, посуду помыть? — предложила Чара, покосившись на мойку
— Можешь и помыть, — пожал плечами следователь, сгружая туда же кружки. — Но здесь горячей воды тоже нет.
— Но нехорошо как-то, старый человек, больной…
Шешель искренне рассмеялся и заверил её:
— Не обманывайся внешностью, в бесплатных помощниках он не нуждается. Порядок тут наводит одна женщина, соседка, которой платят весьма щедро.
Спальня оказалась самым приятным местом в квартире. Большая удобная кровать, чистое бельё, единственный шкаф, похоже антикварный. Чистые, явно хорошие и нестарые обои в приятных зелёно-золотых тонах, шторы — закроешь дверь и сразу забудешь, где находишься. Перед кроватью выстроились в ряд несколько пар обуви, от откровенно детских с вышитыми бабочками до вполне женских. Ботинки, туфли, даже одни сапоги. Разной степени поношенности, со следами ремонта — не очень аккуратного, но старательного.
— Он ограбил свалку? — озадачилась Чара, оглядывая богатство.
— Именно.
— Я вообще-то пошутила…
— А я нет, — улыбнулся следователь. — Он… не знаю, как это по-научному называется. Немного мусорщик. Собирает на помойках негодные вещи, чинит, использует.
— Странно, здесь не настолько грязно, — растерянно огляделась Чарген.
— Потому и говорю — «немного». Ему просто нравится чинить вещи, это не маниакальная страсть, поэтому откровенную гниль и дрянь не тащит. Во всяком случае, пока. Очень полезная для прикрытия привычка, кто заподозрит такого безобидного чудаковатого старичка? В общем, располагайся и выбирай, всё как минимум чистое.
— Ага, — без воодушевления кивнула мошенница и, когда следователь вышел, заперла дверь на крепкую щеколду и с интересом переложила носки. Их было семь, из них три детских гольфа. Все разные, где-то со следами штопки, но действительно не грязные.
С минуту Чара посидела на краю постели, разглядывая обувную батарею и уговаривая себя хотя бы посмотреть предложенные вещи. Вариантов нет, всё равно ведь придётся, не босиком же ходить.
— Избаловалась ты, подруга, хорошей жизнью! — вслух укорила она себя. — В детстве праздник бы был, такой выбор, а тут нос воротишь...
В итоге выбор пал на, кажется, мальчишеские простые ботинки с очень облезлыми носами, но зато на вид вполне крепкие. Широкие, больше чем нужно, но на носок поверх бинта — почти впору. Чара прошлась в них по комнате, привыкая и прикидывая, сумеет ли ходить долго и не натрёт ли ногу. Ботинки оказались удивительно тяжёлыми, напоминали копыта и ощущались совершенно чужими, так что ходить в них ещё предстояло привыкнуть — она то слишком задирала ноги, то цеплялась за пол.
После трёх кругов это надоело, Чарген решила отложить тренировки на завтра и села разуваться, но отвлёк стук в дверь.
— Цвета, открой, это я, — негромкий голос следователя успокоил её ещё до того, как Чара успела встревожиться.
— Что-то случилось? — спросила, впуская сообщника.
Тот повёл себя странно. Огляделся в задумчивости, повесил пиджак на спинку кровати, подошёл к окну.
— Ты чего запираешься?
— Ну… Привычка. Что случилось-то?
— Пока ничего. А должно было? Давай батарею эту куда-нибудь уберём, шею же свернуть можно, — предложил Стеван и тут же ногой небрежно отгрёб ботинки от кровати к стене, после чего сел и начал разуваться.
— Ты планируешь спать тут? — наконец сообразила Чара.
— А, вот ты о чём! Не хочу расстраивать, но других комнат тут нет. Но если хочешь, можешь лечь на полу, — легко предложил он.
— Да вот ещё, — проворчала она и последовала примеру следователя — тоже села и взялась за шнурки. — Я чур у стенки! Ты же не будешь ко мне приставать?
— А что, надо? — искоса глянул Стеван, аккуратно поставил ботинки на пол поближе к изголовью и принялся тщательно расправлять рукава рубашки.
— Пока нет, мы ещё слишком мало знакомы. — Скинув обувь, Чарген забралась на постель, укрытую большим одеялом. Одним. Впрочем, если Шешель действительно собирался спать в рубашке и брюках, то это не стало бы проблемой, даже будь она на самом деле Цветаной.
— А. Ну если вдруг понадобится, ты меня предупреди, что-нибудь придумаем.
— Проинформирую заблаговременно, не волнуйся. Даже письменно — если найду бумагу и ручку. Вот же… Подушка тоже одна, — тоскливо вздохнула Чарген.
— Она большая, попробуем разместиться, — оптимистично решил Стеван и поднялся, чтобы выключить свет.
У них действительно получилось устроиться довольно удобно и совершенно пристойно — если бы это кого-то волновало. Шешель с блаженным стоном вытянулся на спине, Чара свернулась клубочком на боку, почти не касаясь соседа и рассеянно разглядывая его слабо белеющий в темноте профиль.
Она попыталась представить, как отреагирует мужчина, если сейчас она его обнимет. То есть она, конечно, не станет, потому что Цветана Лилич через несколько часов знакомства не стала бы, но всё равно — интересно. Пошутит? Промолчит? Невозмутимо обнимет в ответ? Заманчиво. Может, попробовать ночью, вроде как во сне?..
— Говорят, если спать на одной подушке, увидишь общий сон, — проговорила она едва слышно. Следователь в ответ только неопределённо угукнул, и, не дождавшись более связного ответа, Чарген продолжила: — Ты обещал рассказать, что происходит, когда мы доберёмся до места.
— Обещал, — выдохнул он. — Давай завтра. Пока есть возможность, лучше поспать.
— Ладно, — сжалилась Чара.
Вспомнился господин Сыщик, свернувшийся калачиком на полу лифта. Он ведь не только ест, он ещё и спит явно от случая к случаю! Разве можно лишать хорошего человека редкого отдыха только ради собственного любопытства? Да и прав Шешель, им действительно стоит поспать. Если получится...
Стеван-то опять отключился мгновенно, если судить по дыханию, и это вызвало лёгкую зависть. Чарген хоть и приятно было лежать в постели, потому что ныли ноги от непривычно долгой дороги и расслабить наконец спину оказалось настоящим наслаждением, но так быстро заснуть она даже не надеялась: слишком одолевали мысли. А поскольку поделиться ими было не с кем, оставалось мучиться в одиночестве.
Немного думалось о Шешеле и иронии судьбы, столкнувшей их теперь, в таких условиях. И было одновременно страшно любопытно и просто страшно — чем для неё обернётся более близкое знакомство? Повезёт ускользнуть или нет? Сумеет она не проколоться или попадётся? Проклятый азарт, совсем неуместный в этих обстоятельствах и с этим человеком! И Чарген плюнула бы на всё, потихоньку сняла браслет — сохранится он или придёт в негодность, плевать, — и удрала, как и предчувствовал мужчина.
Если бы не одно «но», занимавшее основную часть её мыслей.
Предположение подтвердилось, влезла Чара в очень мерзкую историю, связанную именно с этим артефактом. Спрашивать о его действии уже не стала, и так понятно: Шешель называл браслет «щитом», а срикошетившие пули были куда красноречивее слов. Сколько может стоить такая игрушка? Сам-то браслет, как ювелирное изделие, — уже целое состояние. А с учётом его уникальных магических свойств… Как жаль, что Чара не сможет получить этих денег. Тут бы шкуру спасти, не до выгоды!
Магия оставляет меньше следов, она как хороший яд — исчезает вскоре после смерти, и определить воздействие можно только по косвенным признакам. Дольше её следы сохраняются на вещах, но здесь всё упирается в умение и желание зачистить следы. Зато от магии можно защититься, от любой. От какой-то сложнее, от какой-то проще, но так или иначе блокируется любое воздействие.
Куда сложнее с огнестрельным оружием. Можно сделать непробиваемое стекло или какую-то другую преграду, но защитить человека, находящегося среди других людей, до сих пор считалось невозможным. Но исследовательская мысль не стоит на месте, и вот кто-то придумал способ. Почему вот так? Почему столь перспективная вещь существует в одном экземпляре и даже, кажется, нет других записей, кроме этой папки? Чара и предположить не могла.
Но ничего удивительного, что за такую ценную игрушку готовы бороться любыми средствами и что следователь помчался за ней на другой континент. Странно только, что Ралевича не задержали сразу, если были подозрения. Подозревали не одного его? Не успели перехватить? Да и как выглядел этот артефакт, следователь явно не знал, пока не увидел браслет.
Знают ли другие? Чарген очень надеялась, что нет.
Она тихо повернулась на спину, стараясь не разбудить своей вознёй соседа, подтянула рукав. Бриллианты сдержанно, едва заметно мерцали — то ли ловили отблески света, падающего из окна с раздвинутыми шторами, то ли так проявляла себя магия.
И проблема в том, что, даже если Чара снимет браслет, вряд ли это спасёт её от постороннего внимания. Это дома можно было легко раствориться в толпе, и поминай как звали, а в этом чужом месте, где она не знает совсем ничего, начиная с языка… Без Шешеля рискует головой, а с ним — только свободой. Даже если сменить внешность, это не поможет, здесь слишком опасно для одинокой женщины, это не родная Беряна.
И то, рискует с ним — это слишком громко сказано. Ну что следователь сможет предъявить, даже если заподозрит? Городские легенды о ловкой мошеннице, которая окручивает богатых мужчин на протяжении десятков лет? Он даже может предположить, что дело это «наследственное» — раньше занималась её мать, теперь вот она. Деньги, на которые жила мать и братья с сёстрами? Поди найди обезличенный счёт, а потом докажи, что это не добровольная помощь отцов. А улик у него нет, были бы — давно бы поймал! Вот и выходит: единственное, что он может ей предъявить, это обман Ралевича и подлог документов. Которые ещё для начала надо вернуть.
Воспоминания о документах тоже не добавляли хорошего настроения. В паспорте есть её фотография, значит, она есть у тех, кто его видел. И это лицо есть. Так что, пока имеется такая возможность, его непременно надо замаскировать. Конечно, идеально было бы сменить личину, но демонстрировать следователю такие возможности не хотелось — это же буквально прямое признание в подлоге, а он ещё, может, не догадается. Кроме того, существует множество способов изменить внешность и без магии, которыми Чара тоже владела. Ими не обмануть человека, с которым постоянно живёшь, а вот избежать случайных взглядов не так уж трудно.
Да она невольно уже замаскировалась, потому что строгая молодая женщина с пучком мало походила на воздушное создание, приехавшее с Ралевичем, которое и на фотографии в паспорте было таким же нежным и юным в облаке белокурых локонов. Конечно, опытный глаз так просто не обманешь, но всё же лучше, чем ничего. Но надо спросить хозяина, вдруг среди его запасов найдётся, например, парик?
Тревожные мысли окончательно спугнули сон, да и выпитый чай не желал надолго задерживаться, поэтому Чарген решила пройтись до уборной. Обуваться, наступив на горло паранойе, не стала, чтобы не громыхать ночью по коридору и не спотыкаться в темноте, сбегала босиком. Потом, не спеша ложиться, остановилась у окна, разглядывая тёмный спящий двор. Деревья, кусты, скамейки, качели…
Она уже собралась отойти от окна, когда заметила быстрое движение — тень человека метнулась от куста к кусту. Видение насторожило: кому бы могло понадобиться скрываться ночью в пустом дворе? Чарген присмотрелась внимательнее.
Вон отблеск фонаря скользнул по начищенной пуговице человека, стоящего за деревом. Вон над краем ещё одного куста проступает подозрительно неподвижный и геометрически строгий силуэт головного убора. А вон машина стоит очень неудобно, посреди дороги, и раньше её точно не было…
— Стеван! — Чарген поспешила к следователю, тронула его за плечо. Пусть лучше посмеётся и назовёт её трусихой, но… Дремавшая доселе интуиция, что ли, проснулась и запаниковала?
— Ну что тебе? — проворчал он сипло, не открывая глаз.
— Посмотри, там что-то странное на улице происходит, какие-то люди бегают…
Если первую часть фразы следователь слушал неподвижно, явно мечтая избавиться от мешающего спать явления, то после второй едва ли не подпрыгнул. Мгновение — он уже возле окна, чуть сбоку, пристально вглядывается в темноту.
Через пару секунд Шешель грязно выругался и отступил в глубину комнаты.
— Интересно, как именно нас нашли? — мрачно спросил он. — Неужели правда в артефакте есть какая-то ниточка? Тогда становится всё веселее…
Набросив пиджак, Шешель сунул сообщнице в руки обе пары обуви, свою и её. Сгрёб груду забракованной и закинул в пустой шкаф, потом потащил Чару в кухню. Не включая свет, ощупью нашёл остаток бинта и ваты, и принялся торопливо, также ощупью, заматывать женское запястье с браслетом. Закончив, зачем-то сунул под кран.
— Что ты делаешь? — растерянно спросила наконец Чарген.
— Использую подручные средства, чтобы заглушить артефакт от поисков, — слегка отжав повязку, следователь потянул Чарген за собой, не забыв прихватить отложенные ею ботинки.
— Мокрой тряпкой?!
— Мокрой тряпкой и магией, попрошу заметить! — возразил он, втаскивая спутницу в новую, незнакомую комнату.
Захламлённое до потолка помещение, с узким проходом в лабиринте шкафов и пирамид, выстроенных из ящиков и коробок, оно производило гнетущее впечатление. Пахло пылью, затхлостью, ветхостью. Вещи несчётной армадой душили ещё сильнее, чем Норк своими небоскрёбами. Казалось, что какой-нибудь из шкафов вот-вот упадёт и погребёт под собой или выскочит из-за этих нагромождений какое-то сказочное чудовище. Хорошо хоть, глаза достаточно привыкли к темноте, а почти напротив окна висел фонарь, так что на предметы Чарген натыкалась… умеренно.
— Мы будем тут прятаться? — опешила Чара. — И что, вот это и твоя мокрая тряпка помогут?
Сразу за этим донёсся приглушённый стенами и толстой дверью грохот и какие-то крики на местном языке.
— Посмотрим, — отмахнулся Шешель. Остановился у огромного платяного шкафа, открыл, сунул Чаре в руки свои ботинки. — Обувайся, пока я открою.
— Откроешь что?
Но отвечать следователь не стал, опустился перед шкафом на корточки и принялся там что-то щупать. Чарген тяжело вздохнула, но поставила обе пары обуви на пол и сделала, что велели. Благо носки она, когда мерила, сунула внутрь ботинок, так что не осталась сейчас без них.
Открывал Стеван, как оказалось, самый настоящий тайный ход. Пол шкафа приподнялся, открывая тёмный лаз.
— Давай, вперёд. Осторожно, там крутая лестница. Во всяком случае, меня предупреждали, что шею свернуть — раз плюнуть, а от этого щит не спасёт.
Пока Чара, уговаривая себя не паниковать, втискивалась ногами вперёд в узкий лаз, тщательно следя, чтобы юбка ни за что не зацепилась и не порвалась, следователь обувался. На лестничной площадке продолжали громыхать, старик по-прежнему не подавал признаков жизни, а воспоминание о толщине двери немного грело — так просто её не сломают.
Лестница оказалась действительно очень крутой, а темнота внизу — плотной, густой и сырой. Чарген спускалась в неё как в воду — медленно, с трудом, чувствуя, как холод обнимает тело, поднимаясь выше и выше. Когда голова скрылась в люке и остался только чуть более светлый прямоугольник наверху, Чара непроизвольно задержала дыхание. Сердце отчаянно заколотилось в горле, но оставалось только крепче стиснуть зубы. Не до страхов сейчас. Тем более она тут не одна, вон и Шешель шипит и ругается, втискиваясь в лаз, потом долго громыхает и шуршит там чем-то, а потом…
А потом темнота стала кромешной, и Чара изо всех сил вцепилась в край лестницы, зажмурилась и постаралась сосредоточиться на звуках, которые издавал мужчина.
Он быстро спустился, опустился на корточки, тихо ругаясь себе под нос — наверное, завязывал ботинки. Повисшую после этого тишину нарушили странные тихие звуки — крак! Крак! — и зажмуренных век коснулся тёплый свет открытого огня. Чарген ощутила это настолько остро, отчётливо, как будто её выпустили в солнечный день. Судорожно вдохнула — и только теперь поняла, что так и не дышала всё это время. Засипела, закашлялась, заставила себя открыть глаза.
Подсвечивая зажигалкой, Шешель оглядывал небольшую и, казалось, совершенно пустую комнату без выхода.
— Ты чего? — спросил озадаченно.
— Темноты боюсь, — призналась нехотя.
— Ну… должны же они были когда-то начаться?
— Кто?
— Проблемы с тобой, — усмехнулся следователь, отвернулся к стене, а через мгновение часть её со щелчком открылась. — Давай руку, чтоб не потеряться, и пойдём. Быстрее, зажигалки надолго не хватит, — предупредил он.
Последнее замечание подействовало лучше всех уговоров, и Чара ухватилась за предложенную ладонь.
— Как в приключенческой книжке, — заметила она, при виде открывшегося выхода и огня заметно повеселевшая. — Тайные ходы, подземелья… Тут где-то должен быть скелет в цепях.
— Обычный подвал жилого дома, — отмахнулся Шешель. — А тайные ходы… В его деле без этого никак, должен быть какой-то путь отступления.
— А у этого старика не возникнет проблем? Имею в виду, из-за нашего появления и побега.
— Тебе бы лучше о своих проблемах подумать, — проворчал он и перехватил её за запястье — то самое, мокрое, на котором под слоем ваты оставался браслет.
— А всё-таки?
— Он сдаёт комнату на ночь или на час. Ничего не знает, — пояснил всё-таки Стеван и предостерёг от дальнейших вопросов: — Молчи, выходим.
Тёплое сырое подземелье, по которому тянулись трубы разных размеров и в стенах которого то и дело попадались железные двери непонятного назначения, закончилось ещё одной точно такой же, не запертой. Несмотря на затрапезный вид, она даже не скрипнула, когда Шешель потянул за ручку. Снаружи нашлась лестница — вполне надёжная, каменная, ведущая на свежий воздух.
Огонёк зажигалки погас, но это уже не тревожило: на улице было всяко светлее, чем в подвале, а ещё на открытом пространстве Чару не пугала даже кромешная темнота.
Следователь выходил очень медленно. Сначала немного поднялся по лестнице, очень внимательно вгляделся в окружающее пространство и только потом потянул спутницу дальше, быстрым решительным шагом. Чарген поминутно запиналась и никак не могла приноровиться к тяжёлым ботинкам, но спешила изо всех сил и только тихо-тихо ругалась себе под нос.
— Куда мы сейчас?
— Нужна машина, — бросил Шешель. — Нужно убираться поскорее.
— Из-за поиска?
— В том числе.
— А почему мы не поехали в воздушный порт сразу, ещё вчера? — спросила Чара.
— Не было подходящих дирижаблей.
— А какие нам подходят?
— Те, где надёжные, знакомые капитаны или те, куда никто не рискнёт сунуться, — пояснил Шешель.
— А такие бывают?!
— Редко. Дипломатические. Но их в ближайшую неделю не предвидится, зато во второй половине дня — проверенный почтовый. Попробуем спрятаться в порту, там много артефактов, поводку создадут помехи. Если он, конечно, есть и дело действительно в нём.
— А как ещё нас могли вычислить?
— Могли вычислить не нас, могли следить за квартирой. Это даже больше подходит, слишком долго они думали и собирались штурмовать. Пока пытались выяснить, кто пришёл, пока приняли решение… За браслетом приехали бы сразу, а это похоже на обычную операцию стражи.
Чарген открыла рот, чтобы спросить, чем подобное обернётся для старика-хозяина — но, подумав, закрыла. Господин Сыщик всё-таки прав, им сейчас точно не до сложностей этого человека. Который, надо думать, прекрасно знал, на что шёл. Да и помочь ему они не смогут, не в том положении.
Они успели миновать соседний дом. До широкой центральной улицы, где можно было поймать такси, оставалось минут пять, когда дорогу заступила пара тёмных фигур. Ближайший фонарь находился у них за спиной, поэтому лиц не было видно, но зато явственно читалось наличие в руках оружия.
— Госпожа Ралевич, вас хотят видеть, — на неплохом ольбадском заговорил один из мужчин. — Не советую глупить. Мы уважаем клан Лиссота и не хотим ссориться, речь о делах между нашим кланом и мёртвым ольбадцем, — обратился он уже явно к Шешелю.
Тот обернулся через плечо. Последовав примеру, Чара обнаружила ещё троих типов с оружием. Напомнила себе о браслете, но всё равно нервно подалась ближе к Стевану.
— Не могу отказать, когда так вежливо просят, — с непонятной интонацией сказал следователь. — Почему бы не поговорить с хорошим человеком?
— Как раз ваше присутствие совсем не обязательно, — возразил незнакомец, явно старший в этом отряде.
— Моя любимая женщина пережила большую трагедию, я не могу бросить её в такой момент, — заверил следователь и приобнял спутницу за талию. — Верно, дорогая?
— Разумеется! — включилась та, с готовностью придвинулась к мужчине ещё, прижалась к его груди. — Я никуда не поеду одна! Мне… Мне так страшно! После всего, что случилось, и Павле…
— Следуйте за мной, — старший очевидно решил, что спорить в этой ситуации себе дороже, и зашагал вдоль улицы.
— Что будем делать? — напряжённым шёпотом спросила Чара.
— Разговаривать, раз предлагают. — Шешель, снова перехватив её за руку, двинулся за главным.
Чарген опять обернулась через плечо, на следующих за ними на некотором расстоянии мужчин, и молча стиснула зубы. Идти с этими типами никуда не хотелось, но выбора, похоже, не осталось. Если бы был другой выход, следователь наверняка им бы воспользовался, а здесь… Чаре приходил в голову единственный альтернативный вариант, драка, но риск был слишком велик. Да, её защитит артефакт, но в неё наверное и стрелять не станут, если она нужна живой!
И даже этот единственный вариант Чарген отбросила почти сразу. Становиться причиной смерти господина Сыщика совсем не хотелось, да и… Если его не станет, как ей попасть домой? У неё-то знакомых капитанов дирижаблей нет! Так что тут дело не только в совести, но и в практичности, а если эти два увесистых камня на одной чаше весов, опасения их вряд ли перетянут.
Машина — длинная, чёрная, — ждала за углом, водитель скучал внутри. Старший в шайке открыл заднюю дверцу, пропуская гостей вперёд.
Внутри оказалось очень просторно. Сиденья располагались по кругу, образуя единый диван, прерывавшийся только дверью. Шешель потянул Чару в дальний угол сразу за водителем, следом по одному нырнули громилы. Хлопнула передняя дверь — туда тоже кто-то сел. В просторном салоне стало тесновато, и хотя никто не пытался сесть сразу рядом с пассажирами, Чарген всё равно придвинулась поближе к спутнику.
Тот или понял намёк, или сам проявил инициативу, но сообщницу обнял и покрепче прижал к себе. Чара опять охотно прильнула к его груди, как и положено испуганной наивной девочке. Хотя вот именно сейчас требования маски и собственные желания друг другу не противоречили.
Чарген будто невзначай провела ладонью по груди Стевана под пиджаком, на плечо, удовлетворяя любопытство. Конечно, стоило бы осмотреть повнимательней и без рубашки, но женщина всё же окончательно склонилась к версии, что следователь именно жилистый, а не тощий: мышцы на костях явно присутствовали, это ощущалось. Имела она как-то дело с по-настоящему тощим типом, и внешне это было похоже, но тактильные ощущения отличались радикально. Взглянуть бы на него без одежды!..
Чара сама себя отругала за неуместные мысли и стремления и сама же себе логично возразила, что они, может, доживают последние минуты, что же теперь, не воспользоваться случаем? Тем более Шешель сам заявил этому типу, что они любовники, это ещё и для дела полезно.
— Мне всё интереснее, чему же там учат, в этих ваших пансионах, — интимно прошептал ей на ухо Стеван и поцеловал в висок — вроде как утешил.
Очень хотелось ответить, но Чара не стала. Вряд ли у неё получилось бы так же незаметно, а зачем привлекать внимание окружающих странными разговорами? Вместо этого она немного съехала вниз по сиденью и пристроила голову на твёрдом плече мужчины, обняла его поудобнее — за талию, под пиджаком. Папки с документами там не оказалось — наверное, спрятал за спину.
Потом, неожиданно даже для себя, дотянулась губами до заманчиво близкой шеи и слегка прихватила тонкую кожу над воротником рубашки. Обнимавшая её рука чуть сильнее напряглась, прижав крепче, и Чара спрятала довольную улыбку. А у господина Сыщика, оказывается, чувствительная шея. Интересно...
Чарген рассеянно подумала, что, пожалуй, стоит его соблазнить. И загадала обязательно попробовать, если они всё-таки переживут это приключение. Он же ей давно нравится, кажется привлекательным, так почему не позволить себе немного вольности? Конечно, очень сложно на глаз определить, насколько мужчина хороший любовник, но чувствительную шею Чара считала хорошим признаком.
Ну а что? Она ведь ничего не теряет. В худшем случае просто удовлетворит любопытство, в лучшем — ещё и удовольствие получит, очень кстати, после Ралевича-то. Вот у него шея была ужасной: толстой, оплывшей и равнодушной.
Конечно, вместо всех этих посторонних рассуждений стоило бы подумать о деле. Прикинуть линию поведения при встрече с хозяином этих громил, сосредоточиться, постараться вспомнить всё, что она знала о покойном муже. Вот только Чарген слишком устала и слишком отчётливо понимала, что проку от таких рассуждений не будет совершенно. Она понятия не имела, что нужно от неё главе одного из местных кланов или его ближайшему соратнику. Вроде не похоже, что он знал об артефакте, иначе подручный говорил бы о другом. Или глава знал, как всё обстоит, а мелкой шушере такие подробности не сообщают?
В любом случае мошенница решила, что куда полезней собраться и успокоиться, чем нервничать и трястись. А поскольку объятия Шешеля действовали в этом смысле благотворно, то зачем искать другие варианты?
Куда машина ехала, Чара даже не пыталась следить. Да и её спутник, похоже, тоже был больше сосредоточен на происходящем внутри автомобиля. Взгляд его вроде бы рассеянно блуждал по сидящим напротив мужчинам, но в подлинность этой расслабленности не верилось.
Много времени дорога не заняла. Машина замедлила ход, повернула и вскоре остановилась. Выбравшись наружу последней, опираясь на вежливо предложенную следователем ладонь, Чарген озадаченно огляделась: появилось ощущение, что они больше не в Норке, а вдруг вернулись в Ольбад, в ближайший пригород Беряны. Небольшой особняк, укутанный садом, возле которого выгрузили вынужденных гостей, отлично вписался бы в те места.
Видимо, и здесь существуют уютные, живописные кварталы. Просто не для всех.
В дом их впускали странно. Сначала вошли двое громил, потом предложили пройти Чарген, потом, после паузы, следователя. Женщина растерялась, но её спутник оставался невозмутим, даже выглядел сейчас заметно более спокойным, чем по дороге.
Обставлен особняк оказался дорого, красиво, но совершенно безлико. Похоже, хозяину было плевать на такие мелочи, и он не пытался проявить хоть какую-то фантазию. И нанятым людям не позволил. С другой стороны, это характеризовало его с лучшей стороны: в попытках выделиться люди порой доходят до странного, Чарген всякого насмотрелась.
Или же, как вариант, это был нежилой дом. Учитывая предполагаемую личность человека, к которому они шли, не стоило удивляться всяческим предосторожностям и причудам. Не исключено, что живёт глава клана где-то ещё, а здесь только решает вопросы. Зачем для этого, правда, такой большой дом и почему не проще устроить контору где-нибудь в центре — тут фантазия Чары уже пасовала.
Путь закончился в очень просторном, тёмном и почти пустом кабинете, только дополнительно утвердившем Чарген во мнении, что дом нежилой. Сумрак едва разгонял единственный осветительный шар почти у самого входа. Под ним полукругом стоял пяток кресел, расположенных лицом к тонущему во мраке дальнему концу кабинета.
Там, между двумя окнами, задёрнутыми плотными фиолетовыми шторами, возвышался большой и, кажется, очень тяжёлый письменный стол. По бокам от него, в дальних углах, чернели глыбы шкафов. Но больше всего внимания привлекал странный для кабинета пол — белый, гладкий, мраморный. Он сильно диссонировал с остальной отделкой — тёмными потолком и стенами, обшитыми до середины деревянными панелями. В общем сумраке казалось, что ярко-белый мрамор даже немного светится.
В целом помещение производило неприятное, давящее впечатление. Здесь совершенно точно никто не работал — слишком уж тяжёлая атмосфера, как тут можно сосредоточиться на бумагах! Да и стол слишком пустой, даже писчего прибора не видно. Чарген разглядела только какую-то тёмную пирамидку прямо перед сидящей в кресле смутной фигурой. Такое неудобное пресс-папье? Или это артефакт? Вероятно, но какой?
— Садитесь, — велел сопровождающий, а громилы рассредоточились по периметру. — Артефактов и оружия не было, — обратился он к хозяину кабинета. Почему-то по-ольбадски.
Лишь чудом Чара в этот момент удержалась от растерянного взгляда на этого типа. Что, правда — нет? А как же…
— Идиот, — устало проговорил сильный мужской голос из-за стола. — У него кобура под мышкой. Не всё оружие в арке звенит… Стой уже, после поговорим, — одёрнул он подручного, качнувшегося к посетителям. — Считайте это жестом доброй воли, — обратился хозяин к гостям. — Можете называть меня господином Смидом. Госпожа Ралевич, у меня были определённые договорённости с вашим покойным супругом. Он должен был привезти мне деньги, он клялся, что их привезёт. Но их нет.
— Я ничего не знаю о делах Павле, он меня в них не посвящал! — голос очень кстати дрогнул. А что случилось это от злости на покойного мужа, которому Чарген мысленно послала проклятие… К счастью, мысли читать невозможно, а собеседник вряд ли мог что-то понять по лицу.
— И денег не брали? — без выражения продолжил господин Смид.
— Конечно, нет! И я его не убивала, но разве объяснишь это страже?!
— И даже ваш любовник не имеет к этому отношения?
— Я не убивал Ралевича и никогда ничего такого не планировал, — ровно подтвердил Шешель.
— Понимаете, — поспешно затараторила Чара, придвинувшись по стулу ближе к спутнику и обеими руками схватившись за аго руку. — Павле полностью устраивал меня как муж, но в постели с ним было ужасно! Я не собиралась его убивать и разводиться тоже не собиралась, ну просто Стей… мы давно уже, ну… в отношениях, с Беряны ещё, — «добрососедских» — с иронией добавила про себя. — Мы только спим вместе! Ну, для здоровья… Я не знаю, кто убил Павле и где ваши деньги, правда!
— Вот так всегда и случается, когда женятся на молодом теле без мозгов, — рассеянно проговорил господин Смид. Многое бы Чарген отдала, чтобы увидеть сейчас его лицо и понять выражение.
— Вы женаты? — спросила она заискивающе.
И, кажется, угадала, потому что собеседник ответил с отчётливой гордостью:
— Уже тридцать лет с одной женщиной. Она мой друг и помощник.
— Это так замечательно! — похвалила Чарген совершенно искренне. — Я бы тоже очень хотела прожить всю жизнь с единственным любимым мужчиной, — вздохнула она. — Семья — это святое! Только вот не повезло пока…
— Вы ещё юны, какие ваши годы, — заметно более благодушно заверил собеседник. — Ищите сверстника, мой вам совет, а не деньги.
— Я уже так пожалела, что согласилась на предложение Павле! — заверила Чара. — Но он так красиво ухаживал, и мне казалось, из этого выйдет что-то хорошее…
— Кто мог убить вашего мужа? — спросил господин Смид, очевидно вспомнив, зачем они вообще встретились.
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Но может быть, его племянник? Он встречал нас. Как же его… Хован! Хован Живко. Он мне не понравился, неприятный тип, такой ухоженный скользкий хлыщ. И ещё мне показалось, что я видела господина Гожковича, он партнёр моего мужа. Он вроде бы не должен был находиться здесь, и я не знаю, точно ли это был он, но мы видели его возле отеля, когда оттуда уходили.
— И зачем же вы ушли? Почему не дождались стражи?
— Боюсь, они не поверили бы, что не я убийца и что Стеван тут ни при чём, — вздохнула Чара, окончательно освоившись в новой роли и новом обществе.
— Это уж точно, — согласился господин Смид. — А вы, Стеван? Работаете на Лиссота?
— Я сотрудничаю с ним исключительно по легальным делам, — твёрдо ответил Шешель. — Я работаю в Ольбаде, а сюда сейчас приехал вслед за Цветаной.
— И именно поэтому носите с собой пистолет, который не определяется датчиками? — явственно усмехнулся хозяин дома.
— В этом городе лучше иметь под рукой надёжное оружие.
— И пользоваться им вы, конечно, умеете? И пустите в ход?
— Я служил в армии, — уверенно ответил следователь. — Стреляю хорошо. Если надо — воспользуюсь.
— Слова мужчины, — рассеянно похвалил Смид. — Госпожа Ралевич, мне неприятно об этом говорить, но долг вашего мужа…
— Я всё выплачу, как только получу наследство! — поспешила заверить Чара. — Только я… Мне же надо вернуться домой для этого.
— Не думайте, что в Ольбаде у вас получится спрятаться от этого обещания, — особенной угрозы в голосе не прозвучало, но несерьёзно отнестись к этим словам не получилось бы при всём желании.
— Конечно, только… нужны же, наверное, какие-то документы, да?
— А говорите, ничего в делах не понимаете, — усмехнулся Смид. — Не волнуйтесь, к вам придут. Со всеми нужными документами. Отвези молодых людей в город, куда скажут, — обратился он ко всё тому же помощнику.
— Просто отвезти? — уточнил тот.
— Просто отвезти, — с нажимом повторил хозяин кабинета.
— До свиданья, — вежливо проговорила Чарген, поднимаясь.
— До свиданья, — отозвался Смид. — Да, и всё-таки… — окликнул, и гости напряжённо обернулись на пороге. — В следующий раз выходите замуж по велению сердца.
— Я сама очень этого хочу, — серьёзно заверила его Чарген, и вышла вслед за мужчинами.
Всю дорогу до автомобиля проделали в молчании. Чара думала о состоявшемся разговоре и всё больше недоумевала. Изначально она боялась, что везут их с целью убить, и гладкий мраморный пол, с которого удобно смывать кровь, только добавил тревог, пусть она и старалась обо всём этом не думать. Или уж по меньшей мере начнут угрожать физической расправой, и Шешель в связи с этим здорово рисковал лицом и рёбрами.
А тут вдруг мирно поговорили о жизни, и их спокойно отпустили домой. Неужели он так легко поверил, что она ничего не знает про деньги?
Обратно с «гостями» поехали двое, тот старший и один из молчаливых громил, оба уселись на противоположном конце салона, пристально, с очень странным выражением разглядывая выпущенных на волю ольбадцев.
Под взглядами конвоиров было очень неуютно, и Чарген опять подвинулась ближе к спутнику. Запоздало сообразила, что он может этого не оценить — парочку-то разыгрывать больше не нужно. Да ещё она может мешаться, потому что у него с этой стороны кобура, и хотя на первый взгляд нет никакой опасности, но…
Додумать эти сомнения она не успела, потому что Шешель вроде бы даже с охотой обнял, прижал к своему боку и проговорил едва слышно:
— Мне, определённо, всё интереснее, чему ещё учат в этих пансионах.
— Ой ладно, ну не нравится — могу отодвинуться! — проворчала Чара с очень искренней обидой в голосе.
— Да сиди уже, я про другое, — хмыкнул следователь. — А вот где ты так навострилась определитель лжи обманывать?
— А там он был?!
Чарген на мгновение замерла, а потом медленно-медленно выдохнула, судорожно пытаясь дословно вспомнить, что именно говорила и где могла проколоться. Она вообще-то всегда старалась врать как можно меньше, а уж если врать — то без конкретики, потому что именно в деталях легче всего запутаться. И впору было благодарить мамину науку и богов за то, что привычка проявила себя и сейчас тоже.
— Ещё скажи, это нечаянно получилось! — Шешель хмыкнул возле самого уха женщины, пощекотав дыханием, и в ответ на это по спине рассыпалась горсть мелких мурашек. Ощущение Чаре понравилось.
— Я вообще стараюсь не врать! — шёпотом возмутилась она, решив, что в этом случае лучшая защита — нападение. — И именно этому нас учили в пансионе!
— И в каких же мы с тобой отношениях с Беряны?
— Уважительных! — быстро нашлась Чарген. — Я очень уважаю следственный комитет и стражу, а ты… А ты сам сказал, что наводил обо мне справки!
Говорила она тихо, мотор гудел, и оставалось надеяться, соседи по автомобилю ничего не слышат.
— Боги! Ты неподражаема! — следователь рассмеялся, прикрыв свободной ладонью лицо. — Я думал, такое только в водевилях бывает...
Чарген облегчённо перевела дух: кажется, поверил.
Но доверие к определителю лжи объясняло, почему господин Смид так быстро их отпустил. В конце концов, на прямые интересующие его вопросы она ответила максимально конкретно и однозначно — никаких денег не брала, о делах и долгах мужа ничего не знала, никого не убивала. Такую прямую ложь артефакт распознал бы сразу, тем более Чара совсем не настраивалась на борьбу с ним.
Тут Шешель угадал: как обмануть определитель лжи, Чарген действительно знала. Мама когда-то сумела достать исправный артефакт, и они долго тренировались, изыскивая способы: разумная и осторожная Йована Янич прекрасно знала, что может попасться, и старалась предусмотреть всё. Чаре тогда было пятнадцать, она сидела с младшими, когда мама выходила на охоту, и ещё только училась — магии и тонкостям сомнительного ремесла. Пока, конечно, в теории и не задумываясь всерьёз о том, чтобы пойти по её стопам, но игралась с определителем с удовольствием.
— Стеван…
— Стей. Раз уж мы с тобой теперь так близки. — Шешель фыркнул от смеха, опять щекотнув дыханием ухо Чарген, и выразительно похлопал лежавшей на её бедре ладонью.
И Чара не просто вновь пообещала себе всё-таки соблазнить господина Сыщика при удобном случае, но уже была совершенно уверена, что это получится. Уж слишком охотно он её обнимал, чтобы всерьёз ожидать от него сопротивления или хотя бы внятных протестов.
— Стей, — легко согласилась она, — но кому в итоге…
Однако договорить не успела.
Где-то рядом раздалось несколько как будто совсем не страшных, негромких хлопков. Чарген осеклась и собралась уже спросить, что это было, но водитель вдруг выкрутил руль и ударил по тормозам. Пассажиров швырнуло к боковой стене.
Чаре повезло больше всех: они с Шешелем оказались в нужном углу, а она ещё и сверху. Правда, головой попала следователю в челюсть, но не так сильно, как могла бы.
Водитель что-то крикнул на регидонском. Громилы внутри, матерясь, пытались разобраться в конечностях и схватиться за оружие. Что именно материлиь — было понятно и без знания языка, по интонациям. Стеван тоже сдавленно ругнулся, отодвинул женщину и достал пистолет, после чего левой рукой схватился за пострадавшее лицо, ощупывая челюсть.
Сопровождающие высыпались из салона, и через открытую дверь выстрелы зазвучали отчётливей. Шешель схватил Чару за запястье и потянул наружу.
Меньше всего Чарген хотелось лезть под пули, но она заставила себя промолчать и не задавать глупых вопросов. Обещала же не доставлять проблем, а господин Сыщик явно знает, что делает. Только уже вылезая из машины, вспомнила наконец, что она, в отличие от мужчин, даже под пулями в безопасности. Верилось в это с трудом, несмотря на то, что артефакт уже однажды спас, но всё равно от напоминания стало легче.
Уже наступило утро, но света это добавило немного: тучи продолжали низко висеть над городом, а сейчас с них ещё посыпался очень неприятный, холодный мелкий дождь.
Кто-то что-то крикнул — с той стороны, из-за машины. Главный из громил ответил, и Чарген опять безо всякого перевода поняла: рассказал, куда нападающим стоит пойти. Выстрелы стихли, началась попытка переговоров.
Шешель положил руку женщине на голову, вынуждая пригнуться ещё ниже, чтобы случайно не мелькнула в окне, и быстро глянул через крышу.
— А разве за машиной можно укрыться от пуль? — не выдержала Чара.
Было жутковато, но одновременно она чувствовала, что буквально подрагивает от нетерпения. Разумные опасения отошли на второй план, зато в крови взбурлил азарт. Жаль, что у неё нет пистолета, да и стрелять она тоже не умеет...
— За этой можно.
— А зачем мы тогда вылезли?
Следователь раздражённо на неё шикнул и на регидонском обратился с вопросом ко второму громиле, который не участвовал в переговорах. Они о чём-то коротко договорились, явно получили раздражённое одобрение главного, и Стеван, опустившись на корточки, перетащил также вынужденно присевшую Чарген за капот машины. Крепко обхватил рукой за плечи.
— Значит, так. По команде бежим вот в тот переулок, нас обещали прикрыть. И дальше тоже бежим очень быстро. Ясно?
— Да, только погоди, давай наоборот, — решилась она.
— Что наоборот?
Но Чара уже вывернулась из-под руки, оттеснила спутника от машины, сама схватилась за его плечо.
— У меня браслет, забыл?
Шешель одарил её в ответ очень странным взглядом, но спорить не стал, коротко кивнул, бросил что-то на местном языке и приобнял её за талию.
Мгновение, другое — тягучие, вязкие как смола. Сердце торопливо застучало где-то в горле, но всё ещё не от страха, а от предвкушения. Несколько метров до угла дома то казались бесконечными, то — преодолимыми за один шаг. Под рёбрами образовалась тревожная сосущая пустота. Вот сейчас, сейчас что-то случится, сейчас…
Сзади тихо рявкнул регидонец.
— Ну! — скомандовал следователь и, дёрнув Чару, сорвался с места.
Тело отозвалось на команду, прянуло вперёд. Ноги в неудобных ботинках тут же заплелись, но Шешель буквально проволок спутницу несколько шагов, а там она сумела разобраться в конечностях.
Захлопали выстрелы, Чарген инстинктивно втянула голову в плечи и крепче вцепилась в спутника. Попадут, нет? В неё, в Сыщика? А артефакт, у него вообще какой предел срабатывания — по скорости, по количеству, по калибру?..
Ответ на один из вопросов она получила почти сразу. Пуля попала в стену дома, когда они пробегали мимо, во все стороны брызнуло кирпичной крошкой, больно хлестнуло по лицу, и артефакт от этих осколков не защитил. Если бы могла, Чара, наверное, шарахнулась в сторону, но инерция не позволила, да и Шешель продолжил бежать. Под прикрытием стены он распрямился, перехватил Чарген за руку и поволок куда-то в хитросплетение улиц.
Только теперь женщина обратила, наконец, внимание, что дома вокруг опять выглядят совсем иначе. Кажется, район был старым, но вряд ли престижным: сравнительно невысокие, в три-четыре этажа здания стояли тесно, скованные асфальтом и старой брусчаткой, не оставлявшими и клочка земли для травы или деревьев. Где на фасадах была штукатурка — она потрескалась и осыпалась, где когда-то красивый декоративный кирпич — он выкрошился, облез и местами даже позеленел от вечной сырости. Многие окна в домах были разбиты и закрыты кусками фанеры или картона или составлены из разнокалиберных обрезков стекла.
Дождь усиливался с каждым шагом и прибивал к выщербленному асфальту обрывки бумаги и прочий мусор. Кажется, пытался прибить и бегущую пару, но следователь не обращал на него никакого внимания, а Чарген пока больше думала о собственных ногах в проклятущих ботинках, которые с каждым шагом всё тяжелели. И о том, что надо, наверное, больше времени уделять спортивным занятиям, потому что уже через минуту бега сбилось дыхание, а ещё через столько же — ужасно закололо в боку.
Хотелось спросить, далеко ли Шешель собрался и понимает ли вообще, куда именно бежит, потому что сама Чарген потеряла ориентацию в пространстве на втором повороте. Но сил и дыхания на это не оставалось, а вскоре ответ пришёл сам: мужчина ринулся к открытой двери одного из подъездов.
Внутри оказалось ещё противней, чем снаружи. Пахло тёплой сыростью, тухлятиной и застарелой мочой, и Чара, которая от бега жадно хватала воздух полной грудью, едва поборола приступ тошноты. Кроме того, здесь оказалось грязнее, чем снаружи, но это, к счастью, не удавалось разглядеть в подробностях: через почерневшие окна просачивалось слишком мало света. Но Чара искренне поблагодарила запасливого старичка и пожелала ему удачи, потому что без обуви здесь… В общем, лучше об этом даже не думать.
Не сбавляя шага, следователь поволок спутницу к лестнице, побежал наверх через ступеньку. На первом же пролёте Чарген запнулась и едва не посчитала ступеньки носом, но Шешель успел среагировать, дёрнул её за руку вверх. Потом перехватил за локоть и, не говоря ни слова, продолжил переть вверх с неотвратимостью локомотива литерного поезда.
Немного перевести дух Чара сумела только на самом верху, у железной лестницы, которая упиралась в люк на чердак. В глазах темнело, руки и ноги отчаянно тряслись, щека горела и жутко чесалась — кирпичная крошка всё-таки поцарапала кожу, и теперь ранки ел пот. Подумалось, что, если бы её пристрелили, это было бы не так уж и плохо…
Слабость была мгновенной, пораженческие мысли Чарген быстро отогнала, тем более пришлось спешно собираться с силами для очередного рывка.
— Отлично, открыто. Иди сюда, — окликнул сверху следователь, который хоть и дышал неровно, часто, но точно не выглядел таким вымотанным, как его спутница.
Чара взяла себя в руки, руками взялась за перекладины лестницы и начала медленно карабкаться наверх, стараясь не думать о том, какая в этих самых руках слабость и как неприятно будет, в случае чего, падать.
Когда перекладины под руками кончились, Чарген замерла, высунувшись в люк и растерянно озираясь в поисках опоры. Хвататься за грязный пол совсем не хотелось, пусть умом она и понимала, что ступеньки вряд ли были чище.
— Давай, — помощь пришла быстрее, чем Чара догадалась о ней попросить. Шешель опустился на корточки, протягивая обе руки, за которые она охотно ухватилась.
Втащив спутницу на чердак, следователь аккуратно прикрыл люк, пока Чагена, сипло дыша после пробежки, озиралась.
Здесь оказалось, на удивление, не столь ужасно, как можно было ожидать от незапертого чердака в таком мрачном районе. Пахло тоже неприятно, но не так уж сногсшибательно: пылью и птицами. Где-то в окружающем сумраке копошились и курлыкали невидимые голуби, над головой барабанил дождь. Под ногами лежал толстый слой пыли и мусора, валялись обломки досок и какие-то совсем неопределимые под толщью грязи штуковины. Темноту перечёркивали подкосы и стойки, держащие крышу, тянулись вверх несколько каменных труб.
Чара зябко поёжилась, обхватила себя руками. По чердаку гулял сквозняк, а она как-то вдруг сообразила,
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.