Миры и Судьбы. Том второй. Рита Харьковская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ-КНИГА ТРЕТЬЯ
• ЧАСТЬ ПЕРАВЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ЧАСТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ЧАСТЬ-КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
• ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ЧАСТЬ ПЯТАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Каждый день человек делает Выбор.

   Никто не вправе никому навязать своё видение Мира. Но никто не будет нести ответственность за выбор, сделанный тобой. Такова жизнь. Таков Мировой Порядок.

   Каждый из Героев, с которыми вы познакомились на страницах предыдущих книг, свой выбор сделал.

   В этой части мы узнаем, какими же для каждого были последствия его выбора. Чем пришлось заплатить и что приобрести.

   Это последняя книга цикла.

   Я жду вас на страницах будущих романов.

   На страницах Новых Миров.

ЧАСТЬ-КНИГА ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ПЕРАВЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Наташка родилась в далёкой восточной республике, на самом краю огромной страны, которой сегодня уже нет и в помине.

   Уже тогда, во второй половине прошлого века, разделение по национальному признаку было не только заметно, а резало глаз и вопило о себе в каждой, даже бытовой, ситуации.

   Вероисповедание тоже играло не последнюю (а может и основную) роль в расслоении общества.

    Если кто-то попробует убедить вас в том, что в Советском Союзе все люди были "братьями" - не верьте!

   Да будь ты хоть семи пядей во лбу, если ты славянин и христианин, тебе уготовано прозябать на вторых (и это в лучшем случае) ролях, никогда тебе не стать главврачом в больнице, например. Ты будешь незаметным замом, бессловесной тенью у "представителя национального большинства", делая за него всю работу и тихо исходя злобой от понимания явной несправедливости.

   В отношении женщин дело обстояло еще трагичнее.

   Белокурая славянка вполне могла понравиться «нацмену».

    Если за спиной у девушки стояла оберегающая ее родня, если девушку коршунами везде сопровождали старшие братья, если все время она проводила в закрытом дворе за трехметровым дувалом - ее вполне мог засватать влюбленный смуглый брюнет в тюбетейке.

    Дальше судьба таких "счастливиц" была расписана, как под копирку: принятие мусульманства, выкрашенные басмой волосы, насурьмленные брови, тюбетейка и бесформенный балахон в пол.

   И рожать! Вечная беременность плодовитой славянки - ее удел.

   Конечно, девушка могла выйти замуж за представителя своей национальности, но жизнь ее в семье мало чем отличалась бы от описанной выше. Разве что веру менять да брови сурьмить не нужно.

   Женщина на востоке всегда была рабой и собственностью мужа, и вот тут национальность "господина" уже не имела никакого значения.

   Но если у тебя не было крепкой семьи, с взрослыми мужчинами во главе, которые всегда встанут на твою защиту - твоя участь незавидна.

   У Наташкиной матери не было никого.

    С грехом пополам дотянув до окончания восьмилетки, она устроилась на шелкопрядильную фабрику, где и встретила своего первого мужчину.

   Юный «нацменчик» очень скоро стал хвастать перед друзьями отношениями с девушкой, выставляя ее напоказ, как яркую погремушку, а вскоре начал и "делиться" с друзьями ее телом.

    И так уж получилось, что к тому дню, когда девушка поняла, что беременна, она и сама толком не могла сказать, кто же является отцом ее ребенка.

   Наташка всегда была "Наташкой".

   Никто и никогда не называл ее ни Наташенькой, ни Наточкой, ни Натальей, в конце-концов.

   Пренебрежительное и уничижительное - "Наташка" - приклеилось намертво с детства, как штамп на мясе: "второй сорт".

    В раннем детстве черные волосы и смуглая кожа, унаследованные от отца, были спасением для Наташки. Маленькие дети визуалы, и если беленьких русачек таскали за косички и щипали за бока, то на девочку-полукровку не обращали внимания, принимая за свою.

   Если бы она осталась страшненькой и тощенькой, как большинство девушек-нацменок, может ее жизнь была бы иной ... но созревать и формироваться Наташка начала очень рано. Лет с десяти у нее уже вполне просматривалась грудь, которая росла все быстрее и быстрее.

   Бабушка, занимавшаяся воспитанием Наташки, заставляла девочку надевать в школу плотный "нагрудник", чтобы хоть как-то скрыть прущие наружу девичьи прелести.

   Но к груди вскоре добавились пышные бедра, увесистая попка, тонкая талия и стройные ножки. Скрыть все это "добро" было практически невозможно.

   Бабушка мечтала только о том, чтобы "дотянуть" Наташку до шестнадцатилетия и отправить в Россию.

   Старуха понимала - если внучка останется в республике, то ей уготована судьба матери.

   Мать Наташки, вскоре после рождения дочери, в прямом смысле "пошла по рукам", да еще и начала частенько прикладываться к бутылке. Подобный образ жизни превратил некогда миловидную женщину в сморщенную, пропитую бабу, на которую посматривали с брезгливостью вчерашние любовники. Единственным желающим согреть ее постель оказался бывший зек, недавно отсидевший долгий срок за убийство.

   Новый "любовничек" целыми днями сидел в чайхане, жевал нас с нацменами и пил водку с русаками. Только один раз мать Наташки заикнулась о том, что мужчине не плохо бы устроиться на работу. Получив синяк под глаз в качестве ответа, затею с трудоустройством сожителя оставила, продолжала вкалывать на вонючей шелкопрядильной фабрике и была рада, что на нее сглянулся хоть кто-то.

   Наташку мать не то чтобы не любила ... вовсе нет ... она была просто равнодушна к девочке, сбагрив малышку на руки бабке сразу после рождения.

   Баба Маша слыла в округе ведьмой-травницей.

   За снадобьями к ней приезжали на роскошных Волгах белым днем, прокрадывались вдоль заборов темной ночью. Все зависело от целей, для которых травки покупались и от того, хотел ли жаждущий травяного настоя сохранить все в тайне.

   Конечно, бабу Машу и уважали и побаивались, но она все равно была "русачкой", читай: человеком второго сорта, а потому даже ее иллюзорный авторитет не смог оградить любимую и единственную внучку от беды.

   После того, как свора, истекающих похотью, ублюдков надругалась над девочкой, в Наташке словно что-то сломалось.

   Она стала угрюмой и замкнутой, перестала ходить в школу. Единственными часами, когда девушка хоть немного отпускала гложущую ее тоску и ненависть к мужской половине живущих на земле, было время, когда она, напялив черный бесформенный балахон, в котором становилась без пола и без возраста, укутавшись по самые глаза в такой же черный платок, уходила с бабушкой в горы.

   Только там, вдали от людей, распустив роскошные волосы, подставив лицо жгучему ветру, треплющему кудри, Наташка весело болтала с бабушкой, внимательно слушала и запоминала то, о чем спешила ей поведать старуха.

   Иногда, оставшись одна дома, когда мать была на работе, ее сожитель сидел в алкогольно-наркотическом дурмане в чайхане, а бабушка уезжала к одной из "болящих", нуждающихся в ее помощи, Наташка, заперев на всякий случай дверь на замок, раздевалась догола и долго рассматривала свое тело в зеркале.

   " Это единственное, что у меня есть" - думала девушка: "Вот это роскошное тело, эти волосы, в которых запросто ломалась расческа, эти миндалевидные голубые глаза, опушенные длинными загнутыми ресницами, эти соболиные брови ... все то, что привлекает мужчин. А я сама им не нужна, только моё тело. Ну что ж, вы хотите моего тела? Вы его получите! Только в обмен на то, что будет нужно мне. И не иначе!"

   Голова девушки не была обременена любовными романами. Она их не читала, а потому и мечтать о чем-то чистом и высоком ей было не свойственно. Если ей чего-то и хотелось, так это выйти замуж за хорошего, непьющего, работящего парня, и жить с ним спокойно и безбедно. Но все эти мечты остались в той, прошлой жизни, отчерченной от будущего страшным ночным кошмаром.

   Едва Наташке исполнилось шестнадцать, как слегла баба Маша.

   Старуха тихо угасала, и всем было ясно, что вот-вот ее жизнь в этом мире завершится. Каждый вечер баба Маша звала внучку в свой закуток, отгороженный натянутой на веревку простыней от основной части дома, и что-то тихо нашептывала внучке до самого рассвета.

    Утром, когда старуха наконец-то засыпала, Наташка выходила из-за занавески, бледная и осунувшаяся.

    Мать с любопытством посматривала на нее:

   - О чем там старая ворона с тобой говорит всю ночь напролёт?

   - Да так ... ни о чём ... ты не поймешь, да тебе и неинтересно, - Наташка отводила взгляд, стараясь не смотреть матери в лицо.

   - Ну конечно! Мать у тебя дура! Вот только непонятно в кого ты такая умная уродилась!

   - Да уж точно не в тебя, - Наташка разворачивалась и уходила к бабушке.

   Только здесь она чувствовала себя в безопасности.

   Свернувшись калачиком в ногах у старухи, уже засыпая, девушка со страхом думала о том, что с нею будет, когда бабушка умрет. Она прекрасно видела, как облизывается, глядя на нее, матушкин сожитель и понимала, что мать и не подумает встать на ее защиту.

   А потому, когда однажды ночью, баба Маша вручила Наташке тугой пакет с деньгами и велела бежать, девушка не раздумывала ни секунды.

   Надев какое-то более-менее приличное платье, набросив на плечи легкую кофточку, взяв паспорт и свидетельство об окончании восьмилетки, принесенное в прошлом году директриссой школы, и пакет с деньгами, запихав все это в бесформенную торбу, Наташка, под покровом ночи, рванула на вокзал.

    Пассажирский поезд Душанбе — Москва отправлялся ранним утром.

   На верхней полке общего вагона, сжавшись в комок, опасаясь, что ее найдут и вытащат из поезда в последнюю минуту, Наташка навсегда уезжала из города, где она родилась и выросла.

   Поезд медленно отошел от перрона. Колёса застучали все быстрее. За окном мелькали знакомые с детства пейзажи.

    Грозный, суровый Памир еще долго был виден из окна поезда, но ночь скрыла его с глаз, а утром в окне была совсем другая республика и совсем иные пейзажи.

    Побег удался! Наташка вздохнула с облегчением.

ГЛАВА ВТОРАЯ

К концу второго дня пути к Наташке, сидящей у окна на нижней полке, подсел худой, лопоухий солдатик с явным желанием познакомиться.

   Девушка видела, что парень славянин, а потому, не испугавшись возможных последствий, стала с ним болтать, решив сразу же прервать общение, если тот станет задавать вопросы, на которые у девушки не было вразумительных ответов. Точнее ответы-то были, но озвучивать их кому-то Наташка не собиралась.

   Но солдатик ничего не выспрашивал. Он трещал и трещал, как кузнечик, рассказывая о себе.

   О том, что он совсем недавно демобилизовался.

   О том, что едет домой, где его ждет мама.

   О том, как он соскучился по друзьям.

   О там, как прекрасен его родной Город.

   О том, что глаза девушки напоминают ему морские волны ...

   Наташка слушала, и постепенно в ее голове зрел план.

   Она не знала конечного пункта своего побега, решив вначале добраться до Москвы, а там уже действовать по-обстоятельствам.

    Ей некуда и не к кому было ехать, так почему бы не "приклеиться" к этому пареньку, которому девушка явно понравилась: не отходит от нее вторые сутки, бегает в вагон-ресторан за едой, уже успел поругаться с каким-то нацменом, решившим тоже приударить за красоткой, перетащил свою постель на соседнюю полку, чтобы быть рядом в случае необходимости.

   На вид невзрачный? Ну так не замуж же за него идти, не детей от него рожать, а на первое время, чтобы определить, что дальше делать, вполне сойдет.

   И Наташка решилась:

   - А куда ты едешь?

   - Как куда? Разве я не сказал? В Город у Моря ...

   - Возьми меня с собой, - Наташка взглянула на юношу так, что по его телу разлилось тепло и нега: ласково и многообещающе.

   - Ты же в Россию ехала, а Город у Моря в Украине.

   - Мне все равно. Возьмешь?

   - Возьму, - юноша улыбнулся:

   - Как хоть тебя зовут?

   - Наташка.

   - А я Володя.

   - Угу, - кивнула Наташка и снова уставилась в окно.

***

Столько зелени, яркой, буйной, Наташка не видела ни разу в жизни.

   Там, где она родилась, уже к середине мая листва на деревьях становилась оливково-серой от жары, а потом и вовсе скручивалась в трубочку и опадала. А в Городе у Моря улицы были сплошь усажены огромными старыми каштанами, платанами, акациями и липами. Листва была ярко-зеленая, солнышко ласковое, не обжигающее и не высушивающее кожу до пергаментной тонкости.

   С моря дул прохладный ветерок и шевелил волосы, которые не нужно было прятать под убогим черным платком.

   За короткую поездку в трамвае девушка не успела толком увидеть город, да и не нужно это ей было. От нового местожительства Наташка ждала вовсе не архитектурных красот, а совсем другого.

   Наташке понравился и Володин дом, которой был не намного лучше таджикских домишек, хорошо хоть дувалом огорожен не был; и его мама, ласковая, смешливая, полная женщина, сразу начавшая обнимать и целовать Наташку, подарившая ей свое платье уже через час после знакомства; и друзья-соседи, встретившие девушку доброжелательно, не бросающие на нее косые взгляды, не ставшие тотчас выспрашивать: кто такая? откуда и зачем пожаловала? что надо тебе от нашего парня?

   Наташка расслабилась, успокоилась и, впервые за последние годы, почувствовала себя в полной безопасности.

   Наверное, через какое-то время она вышла бы за парня замуж и нарожала ему детишек, но у Бога (или Дьявола) были другие планы, и однажды утром, когда Володя уехал к друзьям, с которыми все не мог навстречаться, во двор зашел Участковый.

   Конечно, Наташка после первого же посещения опер-пункта могла рассказать обо всем Володе, или вовсе не ходить в этот чертов оперпункт. Но полагаться на мужчин она не умела, научиться этому было некогда, да и не у кого, а потому насмерть перепуганная тем, что ее отправят в ненавистный Душанбе, девушка согласилась на гнусное предложение, надеясь, что все ограничится одним разом. Её выворачивало от жирной, потной, вонючей туши, от слюнявого, липкого рта, от восторженных всхлипов и похрюкиваний, сопровождавших сам процесс, затянувшийся, к счастью, ненадолго.

   Наташка надеялась, что не вызывавшая ничего, кроме отвращения, близость больше не повторится.

   Но ..."коготок увяз всей птичке пропасть" ... и когда через неделю участковый снова заглянул во двор Володиного дома, Наташка поняла, что жаловаться поздно, и согласилась на связь со стареющим ловеласом.

   Настал день, когда Володя уже не смог закрывать глаза на Наташкины постоянные отлучки.

    Когда друзья, смеясь, спрашивали, где он подцепил и откуда притащил эту блядину, которую всем на потеху, ни от кого не скрываясь "приходует" участковый прямо на своем рабочем месте.

   Выпив для храбрости, юноша отправился в опорный пункт с целью набить морды полюбовничкам.

   Безобразная драка закончилась тем, что Володю забрали в КПЗ. Ему грозил немалый срок за нападение на представителя власти.

   Как иногда (или часто) бывает в жизни, все решил случай.

   Когда участковый передал Наташку "из рук в руки" своему начальнику, приехавшему разбираться со скандалом и опер-пункте, увидевшему девушку и решившему, что этой экзотической красе не место на Пересыпи, Наташка даже обрадовалась.

   А что? Мужик видный, при погонах и при должности, сразу снял для нее квартирку, пообещал содержать, поставив всего-навсего одно условие: чтобы не вздумала таскаться! Иначе небо с овчинку покажется.

   Наташка и не думала. Единственное о чем попросила Полковника, своего нового любовника, чтобы с Володи сняли все обвинения и отпустили домой. Девушка все же чувствовала свою вину в произошедшем, да и была благодарна Володе, что не оттолкнул ее тогда, в поезде, а привез в благодатный край, в Город у Моря.

   Полковник, рассиропленый жаркими объятиями восточной пери, просьбу ее выполнил. Уже через неделю Володя вернулся домой.

    Повзрослевший за несколько дней, с горькими складками в уголках рта, с глазами, в которых застыл немой вопрос: за что?!

***

Для Наташки потянулись дни сытые, беззаботные, однообразные. Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы превратились в год.

   Казалось, девушке не о чем беспокоиться, но Наташка была дальновидной и далеко не глупой.

    Совсем скоро она поняла, что полковник намертво привязан к своей жене, от папы которой зависела его дальнейшая карьера. Что он никогда не женится на Наташке, что ей навечно уготована роль любовницы, которую мужчина вышвырнет вон, как только пресытится.

   Эта ситуация бесила девушку, но она была не в силах что-либо изменить.

   Однажды, совершенно случайно, Наташка познакомилась с двумя подружками, таким же любительницами легкой жизни, как и она.

    Их цинизм, их потребительское отношение к жизни вообще и к мужчинам в частности, пришлись Наташке по-нраву. Она думала: "Вот это девчонки! Вот это умницы! Знают, чего хотят и знают, как этого добиться! Надо держаться к ним поближе, завязать дружбу покрепче, глядишь, и у меня, с их советами, что-то да получится".

   Как нельзя кстати Полковника перевели с повышением в Столицу Республики, куда он вскоре и уехал с семьей.

   Наташка получила полную свободу!

   Освоившаяся на новом месте, все еще молодая, но уже знающая свою цель, да еще под руководством таких "умных" и разбитных подруг, девушка начала строить планы на безбедное будущее.

   А будущее для Наташки заключалось в браке с евреем, который вывезет ее из Союза в Америку.

   Подруги наперебой рассказывали о "райских кущах", о жизни сытой и счастливой, которая обязательно будет! Вон там ... совсем скоро ... нужно только найти и захомутать своего "ездового" еврея.

   Наташка заприметила Марика уже давно, еще в те дни, когда приходила в ресторан поужинать со своим, уже бывшим, любовником.

   Высокий, стройный юноша, с волнистыми волосами до плеч, с томными карими глазами и изогнутым, как лук Амура, ртом, не мог остаться незамеченным.

   Но подружки, казалось, знающие всё и обо всех, сразу предупредили: он не свободен. Да и семейка там такая, что просто так не вотрешься.

   Пообтесавшаяся в припортовой жизни Наташка, понявшая, что ей дано вертеть мужчинами, как ей вздумается, только фыркнула в ответ. Она хочет этого юношу, и она его получит! А то, что где-то там у него есть невеста, которую обожает его мамочка, значения не имеет никакого. Мамочка будет любить ту, кого любит ее сыначка! И почему это, скажите на милость, такой "роскошный вариант" должен достаться какой-то "овце" Регине? Которая сидит на выселках на даче и ждет с моря погоды? За своего мужчину нужно горло грызть, глаз с него не спускать, иначе найдется какая-то ... гм ... ну какая-то..., которая окажется и настойчивей и проворней.

   И Наташка, одобряемая подругами, снабжаемая советами и сплетнями о семье своего "ездового", принялась за дело.

   Она сама не ожидала, что бабкины травки, наговоры, в купе с ее умелым телом, дадут такой быстрый результат.

   Марик, буквально через пару-тройку месяцев потерял голову.

   Он был увлечен, влюблен, сгорал от страсти, но все еще собирался жениться на этой худосочной жердяйке Регине.

   И тогда Наташка решилась на последний, отчаянный шаг.

   Ее беременность вбила последний гвоздь в гроб отношений Марка и Регины. Юноша бросил свою невесту и уже через пару дней перевез Наташку в родительский дом.

   В таких хоромах Наташке не то, что жить, даже бывать не приходилось. Она часами торчала у окна в надежде, что ее увидит кто-то из знакомых и позавидует тому, что вчерашняя шлюшка живет в элитной квартире с видом на бульвар.

   Но никто не задирал голову, чтобы увидеть хвастушку в окнах третьего этажа, а продемонстрировать всем и каждому свой стремительный взлёт так хотелось.

   Чтобы доказать всем и каждому, какая она «умная», Наташка решила не ограничиваться тихой росписью в районном ЗАГСе, а закатить пир на весь мир.

   Наташка вилась ужом вокруг Ады.

   От беспардонной лести, матери Марка становилось не по себе.

   Ада видела и понимала, что девушка лицемерна и лжива, но все-таки надеялась, что Наташка искренне любит ее сына. В том, что Марку полностью "снесло крышу", что он влюблен до самозабвения, сомневаться не приходилось, оставалось только надеяться, что любовь эта взаимна.

***

Близился полдень, когда Наташка услышала дверной звонок.

   " Интересно, кого там принесло в такую рань?" - подумала девушка, еле открыв глаза и сразу же почувствовав приступ тошноты, вполне объяснимый в ее положении, но так надоевший и такой изматывающий.

   Она слышала, как Ада с кем-то тихо разговаривает в прихожей. Ей было любопытно, кто же эта гостья, но, прежде чем выйти, нужно было бы привести себя в порядок.

   А в принципе - зачем? Пусть ранний гость видит, как ей плохо, на какие жертвы она идет, чтобы подарить будущим свекрам внука. С опухшим от сна лицом, Наташка медленно выплыла в прихожую. И сразу пожалела о том, что не "почистила перышки".

    Ада о чем-то тихо, явно не желая будить будущую невестку, разговаривала с Региной.

   Немедленно, не задумываясь ни минуту, Наташка решила "поставить на место" припершуюся в уже чужой дом нахалку. Пусть видит и знает, что проворонила своего мужчину, что место ее занято навсегда.

   Изобразив лицом улыбку, а голосом радушие, Наташка чуть ли не пропела, обращаясь к Регине:

   - Ой, кто к нам пришел! Мама Ада, что же ты гостью на пороге держишь? Проходи Региночка, чаю попьем.

   Ей было смешно и приятно, когда Регина, явно не ожидавшая от нее такого приема, растерялась, словно не зная, как себя вести и что ответить. От ее внимания не ускользнуло, что Регина заметила Адины серьги в ушах Наташки.

    Заметила и узнала.

    ( ...Ах, если-бы эта "тюлька" представила, каких трудов стоило Наташке заполучить эти сережки. Сколько лести и сюсюканий было влито в уши Аде, сколько надутых губ и рассказов о том, что именно эти сережки станут самым главным дополнением к свадебному платью, о том, что нужно соблюдать традиции, и что серьги, подаренные Аде свекровью к бракосочетанию, должны быть так же подарены уже Наташке, иначе прервется невидимая нить наследования. Марик во всем поддерживал Наташку и недоуменно смотрел на мать:

   - Мама, а ведь Наташка права. Подари ты ей эти сережки, видишь, как они ей нравятся.

   Додий молчал, не желая вмешиваться в женские дележи. Нора обиженно дула губы, видя в мечтах на себе старинную и недешевую драгоценность, но аргумент Наташка выбрала правильный: от свекрови к невестке! И не иначе! Семья сдалась. Буквально пару дней тому, Наташке прокололи уши и вдели тяжелые серьги...)

   - Мама Ада мне подарила. К свадьбе, - Наташка явно заметила взгляд Регины и тихо радовалась, что соперница не знает всего пути, который пришлось пройти, дабы заполучить этот "подарочек".

   Наташку распирало от желания уничтожить и растоптать ничем перед ней не виноватую девушку. Она не могла объяснить себе самой, почему Регина вызывает в ней такую вспышку ненависти.

    Казалось бы, соперница повержена, раздавлена, скоро свадьба с Марком, ребенка которого она носит под сердцем, впереди - счастливая и долгая жизнь в Америке, но каждый взгляд на сгорбившуюся, осунувшуюся Регину вызывал очередную волну ненависти и желания добить окончательно ненавистную худосочную "тюльку".

   Регина отказалась от предложения полюбоваться роскошным свадебным платьем, как-то непонятно усмехнулась, когда Наташка спросила, не хочет ли она прийти на свадьбу, и стала прощаться.

   " Ну и вали отсюда! Подумаешь, цаца какая!" - Наташка развернулась и ушла в свою комнату, заметив, что Ада, набросив пальто, выбежала за девушкой.

   Ада скоро вернулась. Ушла в свою спальню и закрыла дверь на ключ.

   Когда через полчаса Наташка поскреблась в дверь:

   - Мама Ада, идем чаю попьем и покушаем чего-нибудь, - Ада тихо сказала:

   - Наташа, дай покоя. Я хочу побыть одна.

   "Ну одна, так одна! Тоже мне, важность великая! Рыдает, небось, за своей Региночкой! Пора начать забывать о ней! Место Региночки прочно занято. По крайней мере, в сердце и в постели Марка".

   Наташка ухмыльнулась и отправилась в кухню.

    "Господи, как же постоянно хочется есть! Этот ребенок "разожрёт" меня до слоновьих размеров, пока родится. Может сделать аборт после свадьбы? А Марику сказать, что случился выкидыш на нервной почве? Надо с подругами эту тему обмусолить" - думала Наташка, вынимая из холодильника снедь.

***

Отгремела свадьба.

   Все было так, как и хотелось Наташке. Правда гости были в основном со стороны жениха, да и некого было приглашать невесте, кроме двух своих подруг с мужьями.

   От идеи "избавиться от ребенка" подруги сразу отговорили:

   - Дура! Ты не понимаешь? Ребенок, рожденный в Штатах, сразу обеспечит тебе гражданство! Потом твой муженек будет трястись над тобой со своим видом на жительство, а ты будешь вертеть им, как захочешь!

   - А если ребенок тут родится? - растерялась Наташка.

   - "Хоть тушкой, хоть чучелом", хоть ползком, на перекладных за три дня до родов, но ты должна быть в Америке на момент, когда младенец появится на свет! Поняла?

   - Да я-то поняла, но как получится - не знаю.

   - А ты старайся. Долби муженьку черепушку каждый день! Документы у вас, ты говорила, уже готовы?

   - Готовы. Вот Ада дождется, когда Нора родит, и можно ехать.

***

Нора родила в середине января. Роды были очень тяжелые. Не смотря на лучших врачей, ребенок родился обвитый пуповиной, уже бездыханным, без признаков жизни. Сложнейшие реанимационные мероприятия вернули мальчика в этот мир, но страх за него, за то, будет ли он нормально развиваться, плотно засел в головах и сердцах семьи.

    Если бы не Наташка, Ада отложила бы отъезд. Но невестка истеричила и плакала, кричала, не подбирая слов и не раздумывая о том, что может причинить боль своими высказываниями:

   - Я не хочу рожать здесь! Вам мало того, что у дочки такая трагедия? Вы хотите, чтобы и второго внука тупые врачи угробили?

   Марик ходил угрюмый и растерянный.

   Каждый день пытался говорить то с Адой, то с Додием, уговаривая уезжать, как можно быстрее.

    ... и в середине марта, когда Наташка была уже на пятом месяце, семья вышла из самолета в Швехате, Венском аэропорту, куда прибывали все эмигранты третьей волны того времени...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мартовская Вена встретила гостей косым дождем и холодным ветром, казалось хотевшим загнать незваных гостей обратно в самолёт и отправить восвояси.

   Вдоль трапа самолёта, с обеих сторон, выстроился отряд автоматчиков. Словно не мирные переселенцы прибыли в славный город Штрауса и Шуберта, а закоренелые преступники, допустить которых в мир сладко дремлющих бюргеров никак нельзя.

   Уже в здании аэропорта всех пассажиров быстро и умело разделили на две половины: тех, кто, собственно, ехал в Израиль по израильской визе и тех, кто по той же израильской визе собирался отправиться в Америку.

   Ада с Додием и Марк с виснущей у него на руках Наташкой, с немногочисленными попутчиками по второй группе, под руководством представителя ХИАСа, получив багаж, погрузились в автобус и отправились в Вену.

   Серый дождливый холодный город не располагал к любованию красотами, да и не до того всем было. В головах все еще звенел раздрай от попытки осознать и принять факт, что вот это уже и есть ВСЁ ... возврата к прежней жизни нет и не будет.

   Семью привезли в небольшой отель на окраине города, больше похожий на ночлежку для бездомных, и заселили всех в один номер в котором, кроме четырех узких кроватей и умывальника в углу не было ничего.

   Зашедший через какое-то время чиновник строгим голосом прочел "инструкцию по проживанию": душевая кабина одна на весь этаж, в конце коридора, горячую воду экономить, унитаз после себя смывать.

   Ада заплакала, спрятав лицо в ладонях, Додий мрачно вздыхал и гладил ее по волосам, Марк курил в открытую форточку.

   И только Наташка, еще не привыкшая к комфорту в семье мужа, улыбалась, пытаясь расшевелить семью:

   - Ну что вы киснете! Это же ненадолго! Нас ждет Америка, слава и достаток.

   Семье предстояло какое-то время пожить в Вене, не только для того, чтобы оформить документы, нужные для въезда в Америку, но и чтобы дождаться основной части багажа, отправленного поездом через Чоп в сопровождении знакомого и хорошо оплаченного проводника.

   Но тянуть время было нельзя, и потому уже на следующий день Марк и Додий, оставив женщин в гостинице, отправились в офис ХИАСа, желая только одного: завершить все бюрократические процедуры, как можно быстрее.

   Наверное, Яхве сжалился над постоянно плачущей Адой. Наверное, смилостивился над посеревшим, растерянным, не знающим, как утешить жену, Додием, но в Вене семья пробыла всего две недели.

   Плохая погода, не лучшее настроение, совсем не способствовали тому, чтобы семья отправилась в город, осмотрела достопримечательности.

   Ада не могла найти себе места, волнуясь за дочь, Додий не отходил от жены, оставляя ее только в случае необходимости, и только Наташка целыми днями валялась в кровати и пялилась в потолок, витая в одной ей известных мечтаниях.

   Марк в одиночестве садился в автобус и ехал в центр города.

   Его очаровывала готическая, строгая архитектура большинства зданий, любоваться которыми можно бесконечно.

   Абсолютно не религиозный, он не мог сдержать слез, увидев стремящийся в небо Собор Святого Стефана – грандиозный Штефансдом (Stephansdom), готический символ Вены – главную католическую кафедральную церковь Австрии. И хотя Собор был разрушен и сожжен во время Второй Мировой, и до сих пор реставрировался, даже того величия, которое предстало перед глазами, было достаточно, чтобы сердце замерло от восторга.

   "Как было бы здорово, если бы эту радость можно было разделить с кем-то. Если бы здесь и сейчас была рядом Регина... она нашла бы правильные слова для Ады, не валялась бы и не морщилась от надоевшего ей плача. Если бы..." - Марк встряхнул головой, словно выныривая из пелены мечтаний:

   " Что за чушь лезет в голову? Со мною моя любимая жена, которая скоро родит мне ребенка. А мама... ну она успокоится... со временем".

   Побродив еще немного по площади у собора, выпив чашечку кофе в одной из Венских кондитерских, Марк отправился в гостиницу.

   - Где ты был весь день?- жена встретила Марка обиженным голосом и надутыми губами.

   - В город ездил, Штефансдом хотелось осмотреть. Неизвестно, придется ли еще раз в Вене когда-то побывать.

   - Чей-чей дом? - Наташка удивленно выпучила глаза.

   - Собор Святого Стефана, - Марк улыбался и трепал ее непослушные кудри.

   На следующий день Марк решил расшевелить свою загрустившую жену:

   - Давай, собирайся, поедем любоваться Венским Оперным Театром.

   - Я оперу не люблю, - Наташка продолжала лежать в кровати, но, заметив недоумевающий взгляд мужа, добавила:

   - Музыку вообще люблю, а оперу - нет.

   Марк засмеялся, запустил пальцы в ее кудри:

   - Глупышка. Билеты в Венскую оперу нужно за полгода заказывать. Просто осмотрим здание, полюбуемся архитектурой, по городу погуляем.

   - Вот еще, радость великая, на очередной домик любоваться,- Наташка отвернулась к стене:

   - И вообще, меня тошнит, а от тебя никакого сочувствия не дождешься.

   Марк снял куртку, присел на край кровати, положил руку на выпирающий живот:

   - Ну не сердись, я не подумал, что ты плохо себя чувствуешь. Хочешь, я никуда не пойду, с тобой останусь?

   - Можно подумать, что если ты останешься, мне лучше станет. Иди уже, любуйся своим домиком.

   Марк медленно, словно еще раздумывая, надел куртку и вышел из номера.

   Ада смотрела на расплывшееся по кровати тело своей невестки и думала: "Да когда же тебя, притвору, тошнить-то перестанет"?

   К счастью для всех, через две недели вопросы с оформлением документов были решены. На пути в Америку эмигрантов ждал Рим.

***

Ехать поездом от Вены до Рима почти сутки. Семья заняла отдельное купе, заполнив все свободное пространство чемоданами.

   До Рима они так и не доехали. Пассажиров высадили на пригородной станции и велели садиться в автобусы.

   Уже в темноте автобус прибыл к какому-то пяти или шестиэтажному дому, где на первом этаже было нечто вроде конторы, в которой всем объяснили, что здесь можно жить не больше одной недели и что за это время все должны найти себе другое жилье в Риме или его окрестностях.

   На втором этаже было несколько спален по десятку кроватей в каждой. Под потолком горели тусклые голые лампочки, по комнатам шастали какие-то люди, которые на чистом русском языке интересовались, что у кого есть на продажу.

   Это было совсем не то, чего ждали люди от пребывания в Европе.

   Женщины тоскливо смотрели на мужчин, многие прятали чемоданы под кровать, боясь, что ночью их обворуют.

   Ада давно высушила глаза, опасаясь, что сердце Додия не выдержит ее постоянных слёз, а она привыкла быть мужу поддержкой, а не обузой.

   Добрый еврейский Бог снова сглянулся над семьей, и буквально на следующий день Марк разговорился в коридоре с показавшимся знакомым мужчиной.

   Как оказалось, собеседник был не просто знакомым, он учился вместе с Марком в одном музыкальном училище на Дворянской. У них были общие педагоги и общие воспоминания. И хотя Марк не помнил даже имени своего нового знакомого, именно тот дал адрес дома на окраине Рима, где семья смогла снять квартиру на месяц. Никто не знал, как долго продлится пребывание в Риме, но больше, чем на месяц комнаты эмигрантам не сдавали.

    Увитый зеленью домик на окраине Рима понравился всем. Всем понравилась его владелица, моложавая и говорливая синьора Лоренца. Ее услужливый сын Джеронимо, подхвативший под локоток тяжело ступающую Наташку, поначалу тоже не вызвал ничего кроме симпатии и благодарности.

   Все повторилось в точности с прошедшими событиями в Вене.

   Ежедневные поездки в офис ХИАСа, бесконечное писание все новых и новых бумаг, отчеты о том, что ты не коммунист, не сотрудник КГБ, выматывали и унижали. Такого не мог представить себе ни Додий, ни Марк. Будь на то их воля, они вернулись бы к привычной обеспеченной жизни в Городе у Моря. Но это было уже не в их силах, а потому нужно было перетерпеть, пережить, и надеяться, что в Америке, где ждет их брат Додия, все будет по-другому...

   Наташка гуляла по патио, любуясь начавшим распускаться миндалем и вдыхая аромат мимозы. Мужчины, как обычно, уехали в город.

   Прихворнувшая Ада заперлась в своей комнате, не желая никого видеть. Синьора Лоренца с утра ушла на рынок. Все были заняты своими делами ... все, кроме Наташки и Джеронимо, сына хозяйки.

   Тихо, почти крадучись, молодой человек вошел в патио.

   Он видел женщину, знал, что она жена одного из квартиросъемщиков, знал, что она беременна.

   Но какое это имело значение, когда у женщины были такие чудесные глаза, такие роскошные волосы, такие стройные ножки. Беременный живот - это не его проблема, и умелому мужчине живот не помеха.

   Джеронимо тихо подошел из-за спины и обнял Наташку за плечи. Он дышал ей в затылок и шептал в ухо: " О белла донна, амор миа, миа реджина "...

   Что-то резануло по уху Наташку в последней фразе, но она отогнала от себя пустые мысли.

   Объятия юноши были такими настойчивыми, запах молодого тела, разгоряченного желанием, сводил с ума.

   Еще сохраняя остатки благоразумия, Наташка попробовала остановить юношу:

   - Что ты делаешь? Я беременна! - Наташка указала на округлый живот.

   - Нон остаколо (не имеет значения), - молодчик перегнул Наташку через низкую ветвь оливы, задрал ей юбку и взял ее прямо под носом у мирно спящей в своей комнате свекрови.

    Джеронимо был ровесником Наташки, его нахрапистость и беспардонность были именно тем, что ей понравилось. Он выискивал все возможные способы и моменты, чтобы остаться наедине с Наташкой. Секс был быстрым, тайным, вызывал вспышку адреналина своей недозволенностью. Таких мужчин у Наташки еще не было, и она с ужасом понимала, что ее непреодолимо тянет к этому мальчишке.

   В голове уже возникали мысли, а как бы устроить все так, чтобы остаться в Риме, с этим влюбленным мальчиком.

   Глупая Наташка не понимала, что итальянская мама даст сто очей форы маме еврейской.

   Синьора Лоренца заметила связь между сыном и женой еврея раньше всех. За шиворот, утащив юношу подальше от квартирантов, она отчитывала его, не понижая голоса. Никто в семье не знал итальянского, а потому так и не понял, чем же провинился Джеронимо перед мамой.

   Не желая скандалить, синьора Лоренса просто отказала семье в квартире на следующий месяц.

   Снова Яхве смилостивился над своими детьми.

   Три недели пролетели, как одна, и снова позвонили из ХИАСа.

   Семью принимал Лос-Анджелес!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Рим в мае необыкновенно хорош – чудесная весенняя погода располагает к приятным прогулкам по улицам и площадям, посещению цветущих парков и садов, осмотру достопримечательностей. Волею судьбы или по собственному желанию оказавшихся в Вечном Городе, ждет Колизей и Римский Форум. Сады и парки Авентинского холма манят ароматом цветущих апельсиновых рощ и начавших распускаться роз.

   Но майский Рим уже заполонен туристами, наводнен людьми, прибывшими со всех концов света не для того, чтобы переждать время на пути в будущую счастливую жизнь, а для того, чтобы именно здесь и сейчас быть счастливым.

   Ада не могла видеть чужие счастливые лица, в толпе у нее жутко начинала болеть голова, а скопища людей в майском Риме были везде, начиная с транспорта и заканчивая огромной Площадью Святого Петра.

   Именно потому время она предпочитала проводить на вилле, где семья снимала комнату, сидя в маленьком патио.

   Утром, проводив мужчин в город, где они все решали и решали бесконечные вопросы с американской визой, Ада, с чашечкой кофе, садилась за столик у фонтанчика и, сквозь кружевную тень цветущего миндаля, смотрела куда-то вдаль, думая о чем-то своём, что-то вспоминая, о чем-то печалясь.

   Иногда кофе успевал остыть, так и оставшись нетронутым. Только в Риме, после всей суеты и суматохи последних месяцев, когда не оставалось ни секунды, чтобы осмыслить происходящие вокруг нее события, уже после отъезда, сидя в тени на чужой вилле, Ада могла побыть наедине с собой и подумать.

   Где-то в доме, стараясь не попадаться на глаза, неизвестно чем занималась ее невестка, Наташка, жена ее любимого сына, ее мальчика, ее Марика.

***

... После замужества Ада несколько лет не могла забеременеть, а потому, когда Бог внял ее молитвам и дал ей сына, счастью молодых родителей не было предела. Хорошо обеспеченная семья могла себе позволить дать мальчику все самое лучшее, и оно, то - самое лучшее, у него было.

    Кто-то другой, чувствуя себя в привилегированном положении, мог бы зазнаться и начать самоутверждаться за счет менее обеспеченных ровесников. Кто-то другой, но не Марик.

   Как само-собой разумеющееся, он принимал тот факт, что его привозят в школу машиной, а одноклассники едут трамваем. Даже наоборот, ему хотелось выскочить из автомобиля и с ватагой мальчишек рвануть догонять весело звонящий трамвай, вскочить, запыхавшись, в вагон в последнюю минуту и радостно смеяться, потому что: ура! потому что: успели! потому что: весна! и совсем скоро бесконечно долгие летние каникулы.

   Но у ворот школы ждал автомобиль и Марик, вздохнув, плёлся к нему, усаживался на заднее сидение и ехал домой.

   Каждый ребенок в еврейской семье был талантлив по-определению, уж для своей мамы - так точно.

   Каждый ребенок был обречен заниматься музыкой, хочет ли он того или нет. А уж если было желание, и был хотя бы проблеск таланта, то все делалось для того, чтобы желание это не угасло, а талант расцвел буйным цветом.

    У Марика было и желание и талант.

    Был куплен инструмент одного из мировых лидеров фортепианного производства фирма BLUTHNER, сразу же нанят настройщик и приглашен педагог из музыкального училища, в которое определили мальчика, чтобы заниматься с ним дополнительно на дому.

   Щедрое вознаграждение, положенное учителю, сыграло злую шутку.

   Педагог, желая угодить родителям ученика, всячески восхвалял и превозносил его талант, давая мальчику тем самым относиться к учебе спустя рукава.

    Далекая от музыки семья и ребенок, которому больше хотелось играть во дворе с друзьями, чем разучивать бесконечные гаммы, не понимали, что успех в любой отрасли всего на двадцать процентов зависит от таланта, и на восемьдесят от трудолюбия, а уж в музыке и тем более.

   Обожающая сына Ада, уже видела огромные залы, до отказа набитые восторженной публикой, рукоплещущей и кричащей браво, и своего мальчика, стройного, красивого, садящегося к инструменту, небрежно отбросив фалды фрака, и замершего на мгновенье, положив тонкие пальцы на клавиши фортепиано.

   Чем старше становился Марик, тем меньше его привлекала карьера пианиста.

   В четырнадцать лет он захотел играть на гитаре.

    Не бренчать в подворотне на разбитой фанерке, напевая блатные и дворовые песенки, а так, как играет The Beatles ,Deep Purple, Led Zeppelin .

   Контрабандные диски и бобины с записями любимых исполнителей, наполняли звуками всю квартиру, радуя приобщением к современной музыке всех соседей, независимо от их желания.

   Ну что ж, гитара тоже неплохо: подумала Ада и вскоре дом наполнился бархатными аккордами, опять же лучшей для того времени, гитары YAMAHA.

   Марик не стал выдающимся пианистом.

   Не удалось ему создать собственную рок-группу.

   Непомерные амбиции, нежелание принимать реалии того времени, уверенность в том, что мир полон завистников и притеснителей, которым не дает спать по ночам несомненный талант музыканта, привели к тому, что последние годы Марик лабал в кабаке.

    Не самом последнем в Городе, но и не в лучшем.

   Свято веря в то, что окажись он в благословенной Америке, его талант, несомненно, оценят и ждет его блестящее будущее.

   И будут полные залы, и будут открытые рты, орущие браво, и будут восторженные аплодисменты, и толпы поклонников у кулис и у выхода. А пианино или гитара, какая разница, какой из инструментов приведет к успеху?

   Обожаемая мамочка будет им гордиться.

   Тем более что место солистки в будущей группе предназначено для его жены, для Наташки, поющей мягким, чуть хрипловатым голосом, который непонятным образом завораживал слушающих и популяризировал кабацкую группу на весь Город, как только Наташка стала в ней солисткой...

***

«Где она постоянно шляется? - думала Ада о невестке, - В город с Марком ехать не хочет, ссылаясь на свою беременность и плохое самочувствие, но в комнате ее тоже нет. Наверное, в сад отправилась. Ну и пусть",- видеть новообретенную родственницу Аде не очень-то и хотелось. Не такую жену она видела рядом с любимым сыном.

   Марик долго не мог завести стабильные отношения ни с одной из своих подружек.

    Девушки менялись, как стёклышки в калейдоскопе, не задерживаясь надолго. На недоуменный вопрос матери: «Когда же ты, наконец, угомонишься»? - Марк отвечал, что ищет свою любовь, такую, чтобы до дрожи, чтобы единственную на всю жизнь, чтобы если не она - то лучше умереть. Ада слушала сына и боялась за него.

    Такая всепожирающая любовь до добра не доводит.

   Она обрадовалась, когда Марк объявил семье о своем намерении жениться на Регине.

   Пусть и признался матери, что любовь, такая, как он хотел, с девушкой не состоялась, но Регина ему нравится, очень нравится, и, главное, "для жизни подходит".

   Ада вздохнула с облегчением. Она знала Регину с детства, была в хороших отношениях с ее бабушкой и дедом, трагически погибшими при крушении самолёта, когда девушке было всего пятнадцать лет. Знала и о том, что Регина перенесла тяжелую болезнь, которая может стать препятствием для беременности, но семья собиралась совсем скоро эмигрировать в Америку, а уж тамошняя медицина справится с проблемой предполагаемого бесплодия. Да и есть ли оно, то бесплодие, на самом деле?

   Девушка призналась Аде, что Марк детей пока не хочет и предохраняется, так откуда же взяться беременности?

   Все шло к свадьбе, когда, как снег на голову, неизвестно откуда появилась эта Наташка. Конечно, не будь Ада так занята предстоящей свадьбой дочери, она заметила бы неладное намного раньше. Заметила и пресекла, поставила бы на место, раззявившую рот на чужого мужчину, нахалку.

   Но когда отношения Марка и Наташки стали известны всем, изменить что-то было уже поздно. Наташка была беременна, глаза Марка горели лихорадочным блеском, и он только и делал, что повторял и рассказывал всем желающим слушать: " Да! Это она! Любовь, которую он искал всю свою жизнь! Женщина-сказка! Женщина-мечта! Что если она не будет с ним, то лучше умереть!"

   Свадьба с Региной расстроилась почти на пороге ЗАГСа, и совсем скоро Город у Моря гудел, обсуждая новость, а затем весело отплясывал Хава Нагилу на свадьбе Марика и Наташки.

   Помня с каким трудом удалось получить разрешение на выезд от матери Регины, Ада надеялась, что и с Наташкиными документами может выйти заминка, а тем временем семья успеет выехать, оставив этой хабалке квартиру в центре Города.

   Пусть себе живет, как хочет.

    Но все получилось с точностью до наоборот.

   Еще летом, только начав "окучивать" Марика, Наташка мотанула в Столицу Республики к своему бывшему любовнику, который к этому моменту уже стал Генерал Майором и отъедал зад в новом руководящем кресле.

    Наташка попросила, чтобы он написал запрос в Душанбе и разузнал о ее матери.

   « Бывший», проведя с Наташкой бурную ночь в номере отеля, пообещал все сделать, велев приехать за результатом через месяц.

    В положенный срок Наташка получила известие, которое кого-то могло бы огорчить... но то кого-то ... не ее.

   Генерал со скорбной миной протянул Наташке свидетельство о смерти.

   Ее мать погибла от руки своего сожителя, который, напившись, разразился очередным приступом ревности, переросшим в дикую драку с поножовщиной. Сожитель отправился в тюрьму, мотать очередной срок, мать Наташки похоронили соседи, а сама она, оставшись круглой сиротой (в графе отец прочерк), получила полную свободу.

   "Отблагодарив" Генерала привычным способом, Наташка попрощалась с ним, теперь уже навсегда, не став утаивать своих планов на будущее.

   Будучи, в принципе, человеком неплохим, Генерал пожелал ей удачи и разрешил обращаться, если вдруг что-то не заладится.

   Но все заладилось, к явному неудовольствию Ады.

   В анкету вместо Регины вписали Наташку и бюрократическая машина завертелась с новой силой.

   Ада понимала, что Регина осталась совсем одна, что ей нужна хоть какая-то поддержка, но пересилить себя и пойти проведать девушку она просто не могла.

   Ей было стыдно за сына, ей было невмоготу взглянуть девушке в глаза, а потому визит все откладывался и откладывался "назавтра".

    Ситуация разрешилась сама собой.

   Незадолго до свадьбы Марика, Регина пришла в дом к Аде, и пока хозяйка растерянно пыталась пригласить девушку хотя бы в кухню, как черт из табакерки, из комнаты Марика выскочила Наташка и начала хвастать грядущей свадьбой, платьем и серьгами, которые она выклянчила, выцыганила у будущей свекрови. Ада вовсе не собиралась расставаться с фамильной драгоценностью, но сдалась под напором сына и его невесты.

   Регина не долго пробыла в доме у Ады так и простояв весь разговор в прихожей, отказавшись пройти дальше порога. Через полчаса девушка начала прощаться, попросив не навещать ее.

    Скоро Регина планировала перебраться на новую квартиру.

   Чем девушка будет за нее платить?

   Как будет жить дальше, Ада так и не узнала.

   Выбежав вслед за гостьей, бросившись ей на шею, растерянная женщина попыталась рассказать о своих горестях, но наткнулась на ледяную стену, которая словно выросла вокруг Регины.

    На стену нежелания вникать в чужие проблемы.

    Такого отчуждения Ада, привыкшая к доверительным отношениям с Региной, совсем не ожидала, а потому покорно вошла в подъезд, подталкиваемая Региной, и понуро побрела на третий этаж, в свою квартиру, где засела ненавистная Наташка.

   Марик торопил родителей с отъездом.

    Ада еле уговорила его дождаться родов его сестры, Норы...

ГЛАВА ПЯТАЯ

При воспоминании о дочери сердце сжалось в комок тоски и боли.

   Не так... все вышло совсем не так, как хотели любящие родители, как было запланировано и расписано.

   ... После рождения сына прошло долгих восемь лет. Ада уже потеряла надежду подарить мужу второго ребенка, когда однажды утром приступ тошноты сложил ее пополам. Женщина еле добежала до ванной комнаты, ее рвало долго и мучительно, но вышла к мужу Ада счастливой и улыбающейся:

   - У нас скоро будет дочь!

   Додий обнял жену:

   - А может снова мальчик. Откуда ты знаешь?

   - Нет, будет девочка, я чувствую.

   В кухню вышел заспанный Марик, которому пора было собираться в школу.

   Увидев побледневшую мать, нежно обнимающего ее Додия, мальчик растерялся:

   - Мама, что случилось? Ты заболела?

   - Нет, сынок, я здорова. Просто у тебя скоро будет сестричка.

   Все месяцы до родов Ада ни на секунду не засомневалась в том, что у нее родится девочка. Об этом свидетельствовали все народные симптомы: ужасный токсикоз, который резко прекратился на второй половине беременности, форма живота, отсутствие пигментации на коже, да и много еще чего.

   Родившуюся в положенный срок девочку, Ада назвала Элеонорой, в честь своей, погибшей в Варшавском гетто, матери.

***

(... когда-то, Регина спрашивала у Ады, почему у евреев национальность определяется по матери? почему принадлежность к роду считается по женской линии? а не по мужской, как у славян? Ада, попытавшись вначале углубиться в религиозные и светские подробности но, видя, что девушка плохо в них ориентируется, засмеялась, взяла Регину за руку, заглянула ей в глаза:

   - Это, конечно, шутка, но вот смотри... Кто является отцом ребенка знает только мать, да и то не всегда (Ада лукаво улыбнулась), а вот в том, кто ребенка родил, никто не сомневается. Вот чтобы не было путаницы и споров, принято определять и национальность, и семейственность по материнской линии.

   Регина недоумевающе смотрела на Аду, но женщина повторила еще раз:

    - Это шутка для гоев. Если ты когда-нибудь решишь принять иудейство, ребе тебе все расскажет, и ты все узнаешь и поймешь ...)

***

Уже с первых дней жизни Нора проявила свой норовливый характер.

    Девочка, что называется, перепутала день и ночь.

    Днем она преспокойно спала в своей колыбельке, а ночью орала во все горло, не давая семье сомкнуть глаза.

   Ада очень хотела самостоятельно заниматься дочерью, но вскоре была вынуждена нанять для девочки няньку, которая тетешкала ребенка всю ночь напролет, пока семья отдыхала, и спала буквально в те несколько часов, когда Ада, нарядив малышку, отправлялась прогуляться по бульвару.

   Через пару месяцев после рождения Норы, соседка Ады, Маргарита, привезла из Рабочего Города свою внучку, Мариночку, незаконнорожденную дочь недавно погибшего сына.

   Девочки были ровесницами с разницей в возрасте всего в пару недель.

    Маргарита, так же как и Ада, сразу же наняла для внучки няньку.

   В отличие от Ады-домохозяйки, ее соседка работала, а за ребенком нужен присмотр. Жить в хорошем доме, получать хорошее вознаграждение, хорошо питаться, стать чуть ли не членом семьи, были не прочь многие женщины и девушки из близлежащих сел, так что проблем с нянькой не возникло.

   Когда Маргарита была на работе, Ада пристально наблюдала за обеими няньками, и, упаси Боже, кто-то повысил голос, сказал что-то не то и не так, не проявил должного терпения, общаясь с ребенком, не говоря уже о том, что попытался шлёпнуть по попе разоравшуюся ни с того ни с сего крошку, угроза увольнения была неминуема. Если на первый раз оплошность прощалась, то второго раза, после разговора с Адой просто не было.

   Что может дать обеспеченная любящая мать своей дочери?

    Правильно - все!

    У Норы было все. Каждый каприз, каждое желание малышки тут же исполнялось, отказа Нора не знала ни в чем.

***

За несколько лет до рождения Норы, в доме напротив, в семье Двойры и Гриши родился мальчик. Счастливые родители дали ему имя Арнольд.

   В это же время, в этом же доме, только в семье, живущей в дворовом флигеле, у Раиски и Лейба, тоже родился мальчик, которого тоже назвали Арнольдом.

   Как так получилось? Кто из мамочек захотел первой назвать отпрыска звучным именем? Почему вторая не отступилась и не нарекла сына иначе? Да Бог его знает.

   В одном дворе жили два ровесника Арнольда.

   Через какое-то время мамочки, сами устав от путаницы, разделили одно имя пополам, и каждый из мальчишек получил свою половинку.

    Сын Двойры стал Арником, а сын Раиски - Ноликом.

    Мальчики были очень дружны, у них были общие игры и общие увлечения, а потому нет ничего удивительного, что им обоим понравилась одна и та же девочка.

    Десятилетние мальчишки, взяв за ручки трёхлетнюю разнаряженную Нору, гордо вышагивали по бульвару, не уводя малышку слишком далеко, так, чтобы всегда находиться на глазах у няньки, коршуном следившей за ними.

   Ада, встречаясь с мамами мальчиков, весело смеялась, слушая, как каждая, наперебой, расхваливает своего сына, с детских лет строя планы на будущее и предлагая именно своего мальчика в качестве будущего зятя.

   - Ой, да что мы с вами говорим о пустом, - смеялась Ада:

   - Наши дети еще такие дети. Вот вырастут - им и решать.

   « Им то им, - вроде как и соглашались мамочки Арнольдов, - Но подсуетиться заранее не помешает», - и продолжали нахваливать каждая своего сына.

   Нора выбрала Арника. Но продолжала ласково посматривать на Нолика... ну так ... на всякий случай.

   На момент рождения сына Гриша владел сапожной будкой, где чинил башмаки и туфли всему району, весело постукивая молоточком с самого утра.

   Но время шло и деятельный и предприимчивый характер Гриши дали ему возможность открыть в начале небольшое ателье, а затем и цех по пошиву обуви.

   По ночам цех продолжал работать, отшивая суппермодные кроссовки фирмы Абибас, которые мгновенно расходились по фарце, радостно втюхивавшей обувку лохам, выдавая ее за фирмУ. Вовремя занесенная кому надо в необходимом размере дань, обеспечивала Грише безопасность, а его бизнесу процветание.

   У Лейба не было ни деловой хватки, ни терпения, ни работоспособности Гриши. Он лелеял и вынашивал планы немедленного обогащения, хватался то за одно, то за другое, но все его начинания очень скоро лопались, как мыльный пузырь.

    Раиска орала на весь двор, называя мужа ушлёпком и неудачником, Нолик убегал из дома, шел к другу и молча, плакал, когда Двойра ласково гладила его по голове.

   Гриша хотел помочь соседу, предлагал тому то одну, то другую работу в своём цеху, но Лейбу все не подходило, и он отмахивался от неплохих, в принципе, предложений.

   Когда Двойра в очередной раз завела с мужем разговор на тему, что нужно помочь соседу, Гриша ответил резко, в несвойственной для общения в семье манере:

   - Что ты хочешь, Двойра? Чтобы я подарил соседу свой бизнес, в который вложил и часть своей жизни, и все наши деньги? Так этого не будет, как ты понимаешь. Я предлагал Лейбу работу не один раз, но ему все плохо, все его недостойно. Я так думаю, что был бы счастлив сосед, только оказавшись на моем месте. Ну так будка сапожная в глубине двора пустует, инструментом я обеспечу, пусть садится и начинает тот путь, что проделал я! Больше разговоров о несчастном Лейбе, которому по-жизни не везет, со мной не заводи. Он сам выбрал свой путь, нельзя человека насильно втащить в благополучие!

   Двойра растерянно хлопала глазами, слушая гневную тираду своего мягкого и доброго мужа:

   - Как скажешь, Гришенька. Больше говорить о них не стану. Еще не хватало мне скандала в семье из-за какого-то Лейба.

   Семья, окружение, в котором растет ребенок, очень часто становятся основополагающими в его формировании. Как личности, как человека.

   Арнольды не стали исключением. После окончания школы Арник поступил в Политех, на экономический факультет, и уже через два года от начала обучения, вел всю финансовую документацию на фабрике отца, нарабатывая связи, опыт и экономя деньги семье.

   Нолик, следом за другом, тоже подал документы в Политех, но закончив школу кое-как, не желая сидеть все лето за учебниками, чтобы хоть как-то подготовиться, экзамены завалил и, просидев год на шее у родителей, был призван в Армию, как только ему исполнилось восемнадцать.

***

Все знают фразу - «еврейское счастье».

    Как правило, употребляют ее, когда хотят рассказать о том, как не везет какому-то человеку. "Еврейское счастье" сыграло злую шутку с Ноликом. Через полгода в "учебке" его с товарищами перебросили во Вьетнам, где вовсю бушевала война.

    На дворе был 1973 год.

   Весь мир выходил на митинги протеста, осуждая бессмысленную бойню, но промокшим под непрекращающимися тропическими ливнями, искусанным неведомыми насекомыми, зараженным грибковыми заболеваниями мальчишкам не было дела до протестов. Они не понимали, зачем их бросили в эту бойню, чьи интересы они защищают, за чей "кусок пирога" воюют.

    Мальчики хотели домой.

   Они хотели к маме.

   В одном из бесчисленных боёв с вьетнамскими повстанцами, взвод Нолика попал в окружение и был почти полностью уничтожен.

    Тело Нолика так и не нашли.

   Он был признан безвести пропавшим.

   Раиска почернела от горя, Лейб ходил мрачнее тучи и с ненавистью поглядывал в сторону успешного соседа, дав себе слово устроить Грише "вырванные годы" при первом же удобном случае.

    Чем провинился перед ним сосед? Да хотя бы уже тем, что его сын жив, а где сейчас Нолик? Под какой пальмой закопали его тело? Одному Богу известно...

***

Как только Нора закончила десятый класс, Гриша и Двойра пришли ее сватать.

   Ада и Додий не имели ничего против такого будущего зятя. Дети явно благоволили друг к другу, семья юноши была одного с ними уровня, и молодые люди получили благословение и разрешение официально встречаться.

   Свадьбу запланировали на окончание Норой института, в который девушка поступили в тот же год без особого труда.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

(... город, который я видел ...)

   Социум Города у Моря делился на четыре основные группы: делавары, работяги, мореманы и лохи. Каждая из групп имела, конечно, и подгруппы, но об этом позже.

   Ты мог быть главврачом в больнице или преподавателем в школе, но, если на жизнь ты зарабатывал своим трудом, пусть даже и самым высокооплачиваемым, все равно считался работягой.

   Если жизнь постоянно давала тебе пинок под зад, если ты не мог найти в этой жизни своего места, если тебя не обманывал только ленивый, то тут уж сомневаться не приходилось: ты - лох.

   Все, чья жизнь и работа была связана с морем, будь ты капитаном или матросом, помполитом или коком, независимо от ранга и должности, гордо именовали себя мореманами.

   К касте делаваров причислялись очень многие, те, кто делал бизнес часто в обход закона, те, кто умел и дать и взять взятку, знал, как можно быстро срубить бабла и не загреметь за решетку.

   В самом низу сословия делаваров была мелкая фарца. Те, кто стоял у Оперного, ожидая пришедшего из рейса моремана, с торбой джинсов и батников, чтобы скупить все оптом и перепродать с выгодой «понаехавшим» курортникам.

   Мелкая фарца тусила и у Торгсина, отоваривая купленные боны и продавая одежду, обувь, парфюмерию и деликатесы.

   На ступеньку выше стояли фарцовщики покрупнее. Те, кто скупал чеки и бонны оптом, отоваривал их в Торгсине и Березке, "держал руку" на импортной бытовой технике и автомобилях.

   Отдельная каста - Маклеры... люди-невидимки, умеющие путем сложных обменов превратить роскошную квартиру уезжающей в эмиграцию семьи, в крохотную комнатушку в коммуналке, которую не жалко и бросить. С соответствующей доплатой хозяевам апартаментов и оплатой тяжких услуг маклера. В годы, когда "Город ехал", а продать квартиру легально было невозможно в принципе, надежный маклер, у которого "все схвачено" был на вес золота.

   Еще выше стояли "цеховики". Те, кто был владельцем своего подпольного предприятия по производству "всего", начиная от обуви и одежды, косметики и кожгалантереии до бижутерии и сувениров для отдыхающих.

   К касте цеховиков относились и владельцы рынков города, которые, конечно, были юридически оформлены на работу и имели соответствующую запись в трудовой книжке, но на самом деле являлись полноправными хозяевами этих рынков, решая все организационные вопросы, разделяя денежные потоки и властвуя над приехавшими продать выращенное колхозниками.

   В общем, каждый, кто занимался бизнесом в обход закона, крутил свой маленький или большой (тут уж как кому повезет) гешефт, считал себя умеющим делать деньги, варить дела, был делаваром.

   На самой вершине этой касты, обособленно ото всех, находились постоянно идущие по лезвию бритвы валютчики.

   Сроки за валютные операции грозили огромные, вплоть до расстрела, но и суммы, в случае удачной операции, можно было «поднять» баснословные. Валютчики помогали вывести капиталы из покидаемой страны на новую родину.

   ( ... Как они выводили огромные суммы, я вам рассказывать не буду, иначе вместо дамского романа у нас получится финансовый детектив...)

   Валютчику не нужны были средства производства, как цеховику, не нужны были торговые площади, как директорам рынков, не нужно было множество связей и знакомств в бесчисленных ЖЭКах и нотариальных конторах, необходимых маклеру, не нужно было знакомство в пароходстве, как оптовой фарце, даже крепкое здоровье и быстрые ноги, как фарце мелкой, тоже было без надобности.

   Нужна была умная голова, экономическое образование и связи за границей.

   У Арника все это было.

   Уже на последних курсах института он с головой ушел в валютные махинации.

    Не остановили его ни слёзы Двойры, ни уговоры Гриши, ни пресловутая "бабочка", статья за незаконные валютные операции ... расстрельная статья.

   Гриша не собирался никуда ехать. Его бизнес процветал, все было схвачено, окучено и проплачено. Ехать в чужую страну и начинать все по-новой? зачем?

   Но Арник, как и Нора, бредил Америкой, видел в эмиграции распахнутые горизонты для своей деятельной натуры.

   В Городе оставались родители и две младших сестренки, продавать ни квартиру, ни свой цех Гриша не собирался, а потому Арнику капитал нужно было сколотить здесь и сейчас. А потом умело вывести его за границу по отработанной схеме.

***

Всегда и везде есть кто-то главный. Над главным есть тот, кто главнее. Над тем, кто главнее, есть Самый Главный.

    Самым Главным в среде валютчиков Города был пятидесятилетний Мотя-Золотко.

   Прозвище свое он поучил не только из-за своего немерянного состояния, не только потому, что был он, в пику всей нации, огненно-рыжим, не потому, что все зубы, потерянные в одну из отсидок, были вставными, золотыми, но и из-за своего имени.

   Звали Самого Главного - Матвей Давидович Гольдельман.

   Мотя-Золотко давно устал от вечной жизни "под бабочкой", денег у него было столько, что вполне хватило бы на сто безбедных жизней, а потому уже какое-то время назад, Мотя стал оформлять документы на выезд.

   Да и было ему ради кого и жить и покинуть страну.

***

Несколько лет тому, когда Мотя всерьез начал приобщать Арника к своему опасному бизнесу, доверять юноше не только мелкие операции, но и поездки в Москву, где было нужно "разруливать вопросы" с вышестоящими бонзами, возвращавшиеся машиной из поездки в столицу, его "мальчики" привезли Моте "подарок".

   Весело гогоча, подтрунивая друг над другом (а вдруг Моте "подарок" не понравится? что тогда будет?), во двор дачи, где отдыхал после трудов тяжких, распаренный в бане, Мотя, завели девчонку.

   Таких фиалковых глаз Мотя не видел ни разу в жизни. Такая густая пшеничная коса ниже пояса бывает только на картине. Такая пышная грудь может возбудить даже импотента.

   - Ну и зачем она мне? - лениво окинув взглядом девушку, спросил Мотя.

   - Как зачем, Матвей Давидович? Вы посмотрите, какая краса! А сиськи какие! И все свое, натурпродукт! Да и потом она девственница!

   - Откуда знаешь? - полюбопытствовал Мотя, - Сам проверял?

   - Как можно?! Что Вы говорите такое! Мы ее прям из села, прям из огорода умыкнули.

   - Вот дУрни, - Мотя подошел к девушке, двумя пальцами поднял подбородок... и утонул в фиалковых глазах.

   - Зовут тебя как, девушка?

   - Леночка, - голос был едва слышен, в глазах блестели слёзы.

   - Ладно, по домам идите, завтра утром расскажете, что там и почём.

   Юноши, так и не зная, одобрил Мотя «подарок» или нет, разъехались по домам.

   Девушка все так же продолжала стоять, не зная, куда деть руки, как вести себя с этим непонятным человеком.

   - Ты не бойся. Насиловать я тебя не собираюсь. Захочешь домой, мальчики тебя завтра отвезут, а захочешь остаться - моя спальня напротив твоей комнаты, - Мотя позвал прислугу и велел отвести девушку в комнату, которую он указал.

   Леночка проревела всю ночь. А уже под утро в постель к Моте скользнуло вымытое до скрипа, нежное девичье тело.

   Поздно утром, завтракая на террасе дачи, Мотя, взвешивая каждое слово, предупредил:

   - Захочешь домой - отвезут. Захочешь к другому уйти - отпущу. Вздумаешь гулять - убью.

   И Леночка сразу поверила - этот убьет, ни на секунду не задумается.

   Но ни домой, ни к другому Леночка так и не захотела. Она без памяти влюбилась в рыжего еврея, который носился с ней, как с королевой.

   А когда, очень скоро, Леночка поняла, что она беременна, Мотя развелся со своей женой, которая так и не смогла подарить ему наследника.

   Жена Моти не очень-то и огорчилась. Ей уже насточертело жить в вечном ожидании, когда ее мужа посадят, а огромная квартира с видом на Оперный и чемодан денег, окончательно подсластили пилюлю.

   Мотя получил Леночку, а его жена свободу, которой тот час же воспользовалась, заведя молодого любовника... а потом еще одного.

    Родившиеся мальчишки-близнецы, такие же огненно-рыжие, как и их отец, окончательно укрепили положение Леночки.

    Отныне и навсегда для всех она была Еленой Васильевной, и не иначе.

   Спустя какое-то время после рождения близняшек, Арник, с виноватым видом, подошел к Леночке:

   - Елена Васильевна, Вы простите меня, что я Вас тогда так, прям за косу с огорода вытащил и в машину запихал, как мешок картошки.

   Леночка улыбнулась:

   - Ну что ты, Арник, если бы не ты, я и сидела бы в своем огороде, не встретила любовь всей своей жизни. Так что не переживай, я на тебя не сержусь.

    Вот так жизнь расставила приоритеты: Леночка, которую привезли игрушкой, в подарок, стала Еленой Васильевной и обращаться к ней теперь нужно только на "Вы", а он остался Арник и "ты" ...

   Арнольда покоробило от такой ухмылки судьбы, и он старался как можно реже пересекаться с молодой женой Моти.

   Вскоре Мотя с семьей навсегда покинул Город. Где он осел, какой из городов старушки-Европы или штатов Америки выбрал своим пристанищем, никто из оставшихся так и не узнал.

***

Из всех своих учеников и подельников Самого Главного Мотя не выбрал, а потому на вершине пирамиды оказались сразу три человека, одним из которых был Арнольд, сын Двойры и Гриши, жених Норы.

   Арнольд часто ездил в Москву, и с удовольствием брал в поездки Нору.

   Девушка не была ему помехой, проводя время, когда жених был занят, в прогулках по городу, в многочисленных галереях и музеях, заходя иногда в знаменитые московские магазины... ну так ... посмотреть ... не стоять же ей в очередях, в самом деле.

   Арнольд знакомил ее со своими московскими, и не только, друзьями.

    Свободно владея четырьмя иностранными языками, Нора всегда была душой общества, развлекая непринужденной болтовней "зарубежных партнеров" своего жениха. Обеспеченная жизнь била ключом, обещая всегда быть такой же яркой и безбедной.

   Свадьбу Арнольда и Норы планировали сыграть, когда девушка окончит институт, но, уже сдав сессию на третьем курсе, Нора поняла, что беременна.

   Дальше откладывать было некуда. Свадьбе быть! И быть в это лето.

   Закрутилась-завертелась подготовительная суматоха.

   Дикий токсикоз измучил девушку и совсем не улучшил ее норовливый характер.

   Обе семьи ходили по струночке, лишь бы угодить, лишь бы не вызвать очередную истерику с криком и слезами.

   Но, слава Богу, все имеет начало и конец.

   Отгремела свадьба, отплясали гости, молодожены уехали в любимую Норой Москву. Сидеть в гостиничном номере, наслаждаясь медовым месяцем, было некогда.

    Семья Норы дано получила выездную визу. Теперь нужно вписать в нее Арнольда, пройти собеседование в посольстве и ... можно паковать чемоданы.

    Основная часть денег уже выведена из страны, плацдарм для начала безбедной жизни в Америке подготовлен ...

***

Дружба Гриши с Лейбом давно сошла «на нет», а в последние годы и Двойра с Раисой перестали общаться.

   Да что там общаться. Раиса, случайно встретившись с соседкой, плевала ей вслед и проклинала неизвестно за что. Но это всем было неизвестно, а Раиске очень даже известно!

   Это чертов Гришка не захотел помочь Лейбу встать на ноги, только и умел, что говорить: иди работай; а сам? сам-то снимает денежку со своего обувного цеха, в котором работают другие! Другие, а не он! Вы слышите, люди?!

   Это зазнайка Арник не захотел «как надо» позаниматься с Ноликом и несчастный мальчик завалил экзамены и попал в этот, Богом проклятый, Вьетнам, где и сложил голову!

   И некуда несчастной матери даже пойти поплакать, потому что никто не знает, где могилка сына. Люди! Ну разве это справедливо!? Бог, куда ты смотришь?! Почему их не накажешь?!

   Люди обходили стороной продолжавшую кликушить во все горло Раиску, но что может быть страшнее проклятий убитой горем полубезумной матери? Кто их услышал? Бог или Дьявол? ...

***

Уже в декабре, за две недели до Нового года, Арнольда вызвали во всем известное учреждение на Бебеля. Думая, что нужно утрясти какие-то вопросы с выездной визой, Арнольд, чмокнув еще спящую жену, даже не попрощавшись с родителями, надеясь вернуться через час-полтора, вышел из дома ... чтобы никогда в него больше не вернуться.

   Из кабинета КГБ его прямиком отправили в СИЗО, прилепив ту самую пресловутую "бабочку", восемьдесят восьмую статью.

   По Обвинению в Незаконных Валютных Операциях.

   Нора ждала мужа до вечера, не особо волнуясь, мало ли какие дела могут у него быть. Но когда Арнольд не пришел ночевать, семья забеспокоилась всерьез.

   С утра были задействованы друзья и партнеры, и уже к вечеру стала известна судьба мужчины.

   Нору, с диагнозом: преждевременные роды, увезли в больницу,

   Гриша просил помощи у всех, к кому мог обратиться, пытаясь как-то помочь сыну, но все только разводили руками: если бы любая другая статья, да хоть убийство, можно бы было о чём-то говорить и договариваться, но "бабочка" - здесь бессильны даже самые сильные.

    Неожиданно начавшиеся у Норы схватки, так же внезапно прекратились, но она оставалась в больнице под наблюдением врачей, готовых в любую минуту прийти на помощь.

    Нора родила только после Нового Года, который она встретила дома у мужа, не желая оставлять Гришу и Двойру одних в такой тяжелый момент.

   Роды были тяжелыми, ребенок родился через сутки после начала схваток, обвитый пуповиной, посиневший, без признаков жизни. Только благодаря врачам мальчика удалось реанимировать. Нора решила назвать его Гришей, в честь свекра.

   О том, что у него родился сын, Арнольд так и не узнал. Накануне родов жены его отправили по этапу в Москву.

   Что спровоцировало арест? Кто написал кляузу? Кому был "оттоптан мозоль"? Чей кусок хотел (да и хотел ли?) отнять мужчина, уже одной ногой, стоявший за пределами родины, об этом никто сообщать не собирался.

   Выкормыши Феликса умеют хранить свои тайны

***.

Уезжать с родителями без мужа Нора наотрез отказалась. Она продолжала надеяться, что каким-то образом Арнольда удастся откупить и освободить.

   Марк, с которым Нора всегда была так близка, заглядывал в рот своей жене и не хотел ничего и никого слушать, настаивая на скорейшем отъезде.

   Нора уговаривала родителей уезжать, говорила, что остается не одна, а со свекрами, что ей есть на кого опереться, а когда Арнольда отпустят, они сразу же приедут к Аде и Додию, которые как раз обустроятся на новом месте.

   Понукаемая обоими детьми, Ада согласилась на выезд.

   ... И вот теперь, майским днем, на террасе чужой виллы в Риме, Ада не находила себе места, не в состоянии понять: КАК И ЗАЧЕМ она бросила свою любимую девочку, КУДА И ЗАЧЕМ она едет в чужую, даром ей не нужную страну... Ада уронила голову на стол и горько заплакала...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

(Регина)

   Тихо притворив за собой калитку в огромных чугунных воротах, Регина вышла в переулок и медленно поплелась вдоль высокого забора, окружающего серовато-бурое строение, с узкими, напоминающими бойницы, забранными в решетки, окнами.

   Переулок, усаженный уже начавшими возрождаться после долгой зимы, деревьями вел куда-то в неведомое.

   Девушка никогда не была в этом районе, в здание с зарешеченными окнами она попала еще зимой и не покидала его все эти долгие месяцы.

   Где - то вдалеке прозвенел трамвай и Регина пошла на веселый перелив звука, зная, что все трамваи в Городе у Моря, так или иначе, идут к вокзалу. Нужно добраться до него, а там посмотрим.

   От свежего, наполненного весенними ароматами, майского воздуха у Регины закружилась голова. Девушка схватилась рукой за прут ограды, постояла немного, а потом и вовсе уселась на уже прогретый парапет, подстелив пальто, в которое она обрядилась полчаса тому и которое было вовсе не по-сезону в теплый майский день.

   Регина прикрыла глаза и подставила лицо ласковому солнышку.

   Со стороны, любопытному прохожему могло показаться, что девушка задремала, но переулок был по-прежнему пуст, любопытствующих не наблюдалось, никто не помешал Регине вспоминать и думать, расставлять события по-порядку, пытаться понять, как и почему она здесь очутилась и что делать дальше ...

***

... на следующий день после визита к Аде, Регина запланировала посещение врача. Прежде чем начинать новую жизнь, нужно было расставить все точки над i . Выйдя из кабинета, девушка буквально рухнула на стул в коридоре. В голове, налетая и спутываясь, вертелись - клубились мысли – вопросы.

   Она беременна... ошибки быть не может ... что же теперь делать? Идти к Марику и рассказать ему обо всем? Нет, Регина не может этого сделать...

   Но почему сейчас? Зачем сейчас ей ребенок? ...

   Надо добраться до дома, отдохнуть... что-то морозит и в сон клонит, перенервничала, наверное...

    С трудом одевшись, девушка медленно поплелась к своей съемной квартире, жить в которой ей оставалось буквально несколько дней.

   Срок аренды заканчивался, квартира в центре города стоила дорого, так что нужно было искать себе другое жилье. Подешевле и в менее престижном районе.

   Холодный пронзительный ветер продувал насквозь прямую улицу, старался очистить город от скверны, сдуть весь мусор перед грядущим новым годом, выветрить, охладить и мозги и души.

   Регина закрыла на ключ входную дверь, сняла пальто и, не имея ни сил, ни желания раздеваться дальше, прилегла на диван: " вот сейчас отдохну немного и заварю себе чаю..."

   Но до чая дело так и не дошло.

   Начавший свирепствовать в городе грипп, валил не только самых слабых. Люди более крепкие заболевали тяжело и надолго, а уж дети или те, кто не отличался богатырским здоровьем, болели тяжело, долго и с непредвиденными осложнениями.

   Регина загрипповала.

   Оба Ангела сидели у изголовья девушки то впадавшей в забытье, то начинавшей бредить.

   Оба Ангела смотрели на нее и друг на друга испуганными глазами.

   Оба Ангела обнимали ее крыльями, стараясь как-то помочь своей девочке.

   Но Ангелы умеют лечить души, а не тела.

   Регине нужны были медикаменты, а купить их было некому…

   Девушка почти все время была в полубессознательном состоянии, приходя в себя совсем ненадолго, лишь для того, чтобы попить воды и успеть подумать: "наверное, это конец".

***

До нового года оставались считанные дни, а потому, однажды утром, хозяйка съемной квартиры, решила наведаться в свое жилище и посмотреть, как там ее имущество.

   Для приличия звякнув легонько дверным звонком, она открыла дверь своим ключом и вошла в полутемную прихожую.

   По ноздрям шибанул запах давно не проветривавшегося помещения, в котором находится больной человек, не имеющий сил ни убрать дом, ни привести себя в порядок.

   Именно на этот день пришелся криз болезни, и, приди хозяйка на день - два попозже, Регина уже пошла бы на поправку: жизненные силы беременной женщины увеличиваются многократно.

   Но хозяйке нужно было выпереть "брошенку", над которой весело хохотали бабы в соседних дворах, и успеть сдать квартиру новому жильцу, с которого уже взят аванс.

   Все еще не приходя в сознание, Регина продолжала бредить.

   Она звала то какую-то бабу Олю (что за баба такая?), то Марика ( ага-ага, зови-не-дозовешься, нужна ты ему, вобла сушеная, вон какую королевишну себе жидёнок отхватил), то о чем-то говорила-спорила то с Блондином, то с Чернокрылым ( вот ведь сучка! тремя мужиками крутила, а такой овцой прикидывалась ! надо будет бабам рассказать ).

   Хозяйка вышла в кухню и увидела ряд пустых бутылок, которые Регина так и не удосужилась выбросить. Пакет с мусором и объедками, собранный и забытый перед визитом к гинекологу, уже завонялся и наполнял кухню миазмами. В мойке стояла куча немытой посуды, в которой уже появились нити плесени.

   Хозяйка гневно и брезгливо поджала губы: « Вот ведь сучка! Вот засранка! Ну я ее сейчас отчехвостю".

   Женщина влетела в комнату и принялась тормошить Регину.

   Голова девушки болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Она что-то нечленораздельно мычала, так и оставаясь в полузабытьи. Хозяйка устала трясти "чертову девку" и плюхнулась на стул: " И что мне с нею делать? Что-то с девкой не то, надо что-то предпринять, а то сдохнет еще в моей хате, хоронить придется. А оно мне надо"?

   Посидев в раздумьях с полчаса, выкурив несколько сигарет, хозяйка составила "план действий" и набрала номер психиатрической скорой помощи.

   Слезливым голосом сообщила, что у ее жилички началась белая горячка, "чертова девка" буянит и бросается с ножом на хозяйку квартиры, устраивает погром, и "несчастная женщина" боится за свою жизнь.

   - Ждите. Высылаем бригаду, - ответили на том конце провода.

   Хозяйка обвела взглядом комнату.

   Марик, уходя, не стал забирать ни телевизор, ни видик, которые стоили немало в то время. В шкафу висела дорогая одежда.

   «Вот и ладненько, будет мне в качестве компенсации за то, что срач в квартире убирать придется».

   Хозяйка вынула из шкафа простыню и набросила на стоявшую в углу аппаратуру. Нечего посторонним на "ее добро" зыркать.

   Вскоре раздался дверной звонок.

   В квартиру вошли два дюжих санитара, привыкших усмирять запивших мужиков, внушающих одним своим видом страх и заставляющих забыть о всяких попытках оказать сопротивление.

   - Ну, где там наша алкашка? - спросил один из них, не сразу заметив укрытую одеялом до подбородка девушку.

   - Да вот же она! Угомонилась только-только, дрыхнет.

   Санитар подошел к Регине, отбросил одеяло.

   Долго смотрел на продолжающую что-то невнятно бормотать девушку. Наклонился над ее лицом. Принюхался.

   - Что-то темнишь ты, тётка, алкоголем от нее не пахнет.

   Хозяйка схватила санитара за руку, сразу признав в нем старшего, и потащила в кухню.

   - Смотри, сколько выбухала! - указала рукой на батарею бутылок.

   - Да, красиво спилась девчушка, - ухмыльнулся санитар, сразу оценив и качество и стоимость того, чем когда-то были наполнены бутылки.

   - Но забирать мы ее не станем, проспится и все. Нет тут и признаков "белки".

   Хозяйка засуетилась, замельтешила. Нужно было что-то немедленно предпринимать. Жиличка ей и даром не нужна, а облюбованную аппаратуру она за короткое время уже привыкла считать своей.

   - Да как же так, сынок! Она проспится и снова бухать начнет! Прирежет меня еще, не дай Бог, а кто отвечать будет? Узнают, что вас вызывала, а вы буйную не забрали, будут у тебя неприятности.

   И уж чтобы окончательно уговорить санитара, понизив голос, добавила:

   - Я отблагодарю, ты не думай.

   В кошельке лежал аванс, полученный от нового жильца. Расставаться с деньгами хозяйке ох как не хотелось, но делать нечего, видик с телевизором дороже стоят. Она вытащила из кошелька две сотенные купюры и всунула в карман сначала одному, а затем другому санитару.

   Деньги в кармане моментально становятся «своими», как только в него попадут, но санитар все еще продолжал сомневаться:

   - Даже не знаю, что делать. В приемном сегодня Мегера на дежурстве. Вот заартачится, не станет девчонку оформлять, и куда я ее потом дену? Обратно тебе привезу?

   - Не надо мне! Ты уж, сынок, постарайся, чтобы забрали ее на лечение, а это для вашей врачихи, - хозяйка извлекла из кошелька еще одну сотенную и сунула санитару в карман.

   - Ну ладно, будь по-твоему - (хозяйке). Рубаху доставай, паковать будем - (второму санитару).

   Регину приподняли в кровати и попытались надеть смирительную рубашку.

    Словно чувствуя неладное, девушка (и откуда силы взялись) закрутилась ужом и попробовала вырваться.

   - Да ты и в самом деле буйная! - усмехнулся санитар:

   - А ну-ка успокоим мы тебя аминазинчиком, да галоперидольчиком угомоним.

   Игла вонзилась в мышцу прямо через одежду, и вскоре тело девушки обмякло, глаза закрылись, и она повисла в руках санитара тряпичной куклой.

   - Вот так-то лучше. Давай рубаху.

   Девушку обрядили в смирительную рубашку, дважды обмотали рукавами, завязав их на животе особым узлом. Санитары уложили ее на носилки.

   - Документы есть у нее какие-то??

   - Есть, наверное, сейчас гляну,- хозяйка вывернула сумочку Регины, из которой выпал паспорт:

   - Вот, держи, сынок.

   - Ну бывай, тётка! - дверь захлопнулась, и хозяйка облегченно вздохнула.

***

В приемном покое санитары долго рассказывали дежурному врачу, которую все, и сотрудники и пациенты, называли не иначе, как Мегерой, о том, как алкашка буянила и бросалась на всех с ножом, о том, как ее еле-еле успокоили, вкатив лошадиную дозу препаратов.

   Делиться деньгами санитарам не хотелось, а потому страсти нагнетались изо всех сил.

   Мегера недоверчиво хмыкала, глядя на девушку, потом глаз ее загорелся, увидев, как блеснул в ухе крошечный бриллиантик.

   - Ну ладно, раздевайте ее, в помывочную и в палату. Серьги из ушей выньте и мне дайте, сохраню и отдам, когда выздоровеет.

   Санитары, ухмыляясь и понимая, что никто никому ничего возвращать и не подумает, вынули из ушей Регины дареные серьги и положили на край стола.

   Мегера смахнула их одним движением в ящик.

   - Тут у нее на шее еще какая-то побрякушка висит. Тоже вам отдать?

   Мегера взглянула на кулон, все так же подвешенный на кожаном шнурке. Огромный камень, бледно-желтый металл, какие-то мутноватые стекляшки вокруг просто не могли быть драгоценностью:

   - Зачем мне эта дешевка? В пакет с вещами и в камеру хранения. Пусть до выписки там лежит.

   Под руки Регину оттащили в душ. Она немедленно сползла по стенке на пол и попыталась свернуться калачиком.

   Но ее окатили холодной водой, на еще мокрое тело напялили полосатые штаны и все ту же рубаху, снова завязав ее узлом.

    Ну так, на всякий случай.

***

Дни слились воедино. Уже неделю Регина была в психушке. Не успевало закончиться действие препаратов, как ей немедленно вкалывали новую дозу.

    С диагнозом "белая горячка" пришлось распрощаться сразу. Ну не похожа была девушка на пропитую аклкашку. Да и схема лечения "белочки" была совсем иной, более щадящей, без лошадиных доз психотропов. А "отрабатывать" полученную мзду было нужно, и потому в медкарте с первого дня "поселился" диагноз: Маниакально-Депрессивный Психоз в стадии обострения.

   Спала температура, иммунитет справился с гриппом, но Регина по-прежнему была в полузабытьи, вызванном уже теперь лекарствами.

   Оба Ангела все время были возле своей подопечной, тоскливо смотрели на то, как ее "лечат" и ничего не могли поделать. Затуманенный мозг девушки не воспринимал ничего.

   Где-то там, в другом мире, люди весело отмечали Новый Год.

    Ломились столы, сверкали фейерверки, грохотали, пугая собак, шутихи и хлопушки.

   Так же невидимо промелькнуло Рождество.

   Ничего не менялось в жизнях и судьбах несчастных постояльцев этого угрюмого дома.

   В один из дней, подойдя к кровати Регины со шприцом, наполненным "отравой", дежурная медсестра, уже не в первый раз заметила, что девушка как-то странно поглаживает живот и что-то шепчет, непонятно к кому обращаясь.

   Медсестра немедленно побежала к Мегере:

   - Что-то не пойму я, что с нашей пациенткой? Ну той, что с острым психозом перед новым годом привезли.

   - А что с ней не так? Вроде ведет себя спокойно, потихоньку в овощ превращается,- Мегера гнусно захихикала.

   - Так-то оно так, но она все время живот поглаживает, часом, не беременная ли?

   - Вот это будет номер! Ну ладно, завтра приедет гинеколог, пусть посмотрит ее.

   Гинеколог подтвердил догадку женщин: да, беременна, уже десять недель.

   Ни на секунду не задумавшись, Мегера отдала распоряжение:

   - На чистку! Причем - немедленно!

   Гинеколог смотрел на молодую женщину, безразлично лежавшую на кресле, казалось, даже не понимавшую где она и что с ней:

   - Такая молоденькая. Может к родственникам обратимся, нельзя самим принимать такие решения.

   - Нет у нее родственников! Бродяжка! И так взяла на себя обузу, приняла на лечение, теперь еще и беременной оказалась. Ни она не нужна никому ни ее выблядок. Чистить!

   - Когда? - гинеколог все еще хотел протянуть время, а вдруг найдутся родственники девушки. Но Мегера была неумолима:

   - Немедленно! И так срок почти критический. Сейчас анестезию вколем, чтобы дергаться не начала и делай все, как нужно да по-быстрому.

   И, усмехнувшись, добавила:

   - Что замер? Чай не в первый раз. Любят эти убогие ноги раздвигать, а нам за ними подгребать приходится.

   В палату, находящуюся все еще под действием наркоза, Регину привезли уже без ее нерожденного ребенка.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На работу в психиатрическую лечебницу Александра Степановна вышла уже после Старого нового года.

   Новогодние праздники и Рождество она повела в гостях у дочери, ее мужа и своей любимой внучки.

   Дочь уговаривала Александру погостить еще немного, а в перспективе и вообще переехать и жить одной дружной семьей.

   Но по-поводу дальнейшего гостевания Александра благодарила и отнекивалась: отпуск заканчивался, и нужно было выходить на работу, а на счет потенциального переезда, не желая обидеть единственную дочь, отвечала туманно и конкретных обещаний не давала.

   Когда-то Александра работала врачом в этой больнице, но жизнь сложилась так, что теперь, в этой же больнице, она была санитаркой, вымывая до-блеска пол и окна, меняя постель пациентам, вытирая струйки слюны и успокаивающе гладя по головам не в меру разнервничавшихся, стараясь утихомирить и уберечь от внеочередной инъекции.

   Пациентки женской палаты "для буйных" спали или подрёмывали после завтрака и приема, прописанных врачом препаратов, когда Александра неся пахнущее мылом и хлоркой ведро, тихо, стараясь никого не разбудить и не потревожить, притворила за собой дверь. Обернувшись, еле слышно, скорее самой себе, Александра прошептала:

   - Ну здравствуйте, мои страдалицы, как вы тут без меня?

   Ответом ей было молчание. Да и не ждала Александра никакого ответа.

   В этой палате лежали те, кого принято называть "тяжелыми", для кого день без агрессии, вызванной параноидальным бредом, без истерики, заканчивающейся струей ледяной воды и внеочередной дозой препаратов, без попытки суицида, считался спокойным и хорошим.

   Врач ставил себе "галочку", отмечая правильность выбранного метода лечения и верно рассчитанную дозу психотропов, не давая себе труда задуматься о том, почему, когда на смене Александра Степановна в палатах всегда тихо.

   Уже начав уборку, Александра заметила "новенькую".

   Девушка лежала в самом углу, вдалеке от окна, на старой койке с провисшей почти до пола панцирной сеткой.

   Она лежала тихо, до самого подбородка укрытая одеялом, но глаза, подернутые пеленой, были открыты.

    Александра подошла к девушке и присела на край кровати:

   - Здравствуй. Я Александра Степановна, а тебя как зовут?

   - Регина.

   Губы девушки запеклись, в уголках рта скапливалась слюна, но взгляд был осмысленным. Настолько, насколько он в принципе может быть осмысленным после ударной дозы психотропов, которыми продолжала потчевать пациентку Мегера.

   - А почему ты не спишь, Регина? Давай, закрывай глаза, нужно поспать.

   - Я не могу спать.

   - Почему не можешь? Что тебя беспокоит?

   - Они убили моего ребенка, - еле слышно прошептала Регина.

   - Что ты говоришь? Я не расслышала, - Александра наклонилась над самым лицом девушки.

   - Они убили моего ребенка, - так же тихо прошептала Регина.

   Из глаз девушки покатились слёзы.

   Опасаясь того, что у "больной" начнется истерика, не зная, что перед ней абсолютно здоровый человек с нормальной психикой, с только слегка заторможенными реакциями вследствие "лечения", Александра стала успокаивающе гладить девушку по голове, чуть слышно, речитативом, приговаривая:

   - Тихо-тихо, моя миленькая, тихо-тихо моя маленькая, спи-спи моя девонька, все будет хорошо.

   Монотонный голос, равномерное поглаживание головы теплой ласковой рукой, вскоре привели к тому, что Регина задремала.

   Александра знала о диких порядках в пихушке. О том, что гипертрофированное либидо душевнобольных женщин, отсутствие контрацепции и полная безнаказанность санитаров, частенько приводили к тому, что женщины беременели.

   Зачатые ими дети не были нужны никому, ни самим матерям, ни их отцам. Да и что это были бы за дети? В самом лучшем случае такие же душевнобольные, как и женщины их зачавшие, ну а худшем - с дичайшими физическими уродствами.

   Негласно было принято правило отправлять беременную женщину на аборт сразу же, как только лечащий врач заметит первые признаки "интересного положения", совершенно не интересуюсь мнением самих женщин по этому вопросу.

   В исключительно редких случаях, если у пациентки были родственники, которые соглашались взять на себя заботу о будущем младенце, беременность не прерывали, пациентке прописывался более щадящий медикаментозный курс, и она могла стать матерью.

   Но такие случаи действительно были уникальны.

   За все время работы Александры в клинике, такое произошло только дважды.

    В остальных случаях, родственники, запроторившие женщину в закрытую клинику, и знать ничего не желали ни о каких беременностях.

   " Что же случилось с этой девушкой? Кто ты такая, Регина?"

   Из сетчатого бокса в изголовье кровати Александра достала историю болезни и начала внимательно читать.

   Все в этом анамнезе было не так.

   Все было неправильно.

    С самого начала, с самого момента поступления. С описываемых симптомов, с дважды измененного диагноза, с неоправданно больших доз препаратов до размещения именно в эту палату, палату для буйных.

   Сразу создалось впечатление, что кто-то либо хочет отработать полученные деньги, либо прикрыть собственную ошибку.

   Александра еще раз посмотрела на мирно спящую девушку и, дав себе слово во всем разобраться, принялась за уборку.

***

Имя Мегеры было на слуху и у пациентов, и у врачей, и у родственников больных.

   Если тебе было нужно, чтобы ненавистного родственничка-психа упрятали так, что и концов не сыщешь - ищи выходы на Мегеру.

   Она, если и не убьет физически, то "заколет" пациента так, что через год-полтора тот превратится в безмолвный, ничего не соображающий овощ, тупо мычащий и пускающий слюни. И никогда, НИКОГДА! не покинет палату, забранную мелкой кованой решеткой. Судьба и дальнейшая жизнь этого несчастного никому не интересна. Здесь ему предстоит домучить свою короткую жизнь.

   Разговаривать с Мегерой, пытаясь обвинить ее в чем-то, было бесполезно. А вот посетовать на сложную судьбу врача, тем более врача-психиатра, посокрушаться о возможности врачебной ошибки, от которой никто не застрахован, тихо подвести к тому, что неплохо бы ошибочку и исправить, пока никто не заметил, польстить тем, что и самые великие врачи имеют "своё кладбище", "порадоваться" тому, что "слава Богу, мы не хирурги" ... в общем, способов управлять человеком Александра знала множество, опыт работы врачом в этой же клинике, еще не забылся.

   Мегера согласно кивала головой, иногда оспаривала «свою точку зрения», но в итоге согласилась снизить вдвое дозировку, но напрочь отказалась переводить пациентку в другую палату.

   " Не все сразу"- думала Александра: "Маленькая победа - тоже победа".

   Уже поздним вечером, когда все пациенты давно спали, Александра, завершая ежевечерний обход палат, направилась в сторону "женской-буйной".

***

Все врачи, медсестры и санитары знали историю этой женщины, отработавшей в клинике почти тридцать лет, и если вначале шептались насмешливо за спиной: " Ты смотри, скатилась до санитарки, а туда же. Врачиху из себя корчит, с обходами прется, хотя никто ей за это не платит", - то вскоре, заметив, что после таких вечерних обходов, ночи у больных проходят значительно спокойнее, уже сами просили:

   - Степановна, загляни в восьмую. Что-то мужики сегодня распсиховались.

   И Александра шла, садилась на край кровати к самому беспокойному больному, брала его за руку и о чем-то тихо разговаривала. И совсем скоро, еще недавно перевозбужденный, пациент успокаивался и засыпал. Вместе с ним засыпала вся палата.

   Последнее время свои обходы Александра заканчивала женской палатой для буйных, той, в которой лежала Регина.

   Девушка по-прежнему не шла на контакт.

   Вдвое уменьшенная доза препаратов привела только к тому, что взгляд Регины стал более осмысленным, но она все так же продолжала плакать, все так же молчала, замкнувшись в себе.

   Если бы им удалось поговорить, если бы Александра узнала, как и почему девушка попала в клинику, если бы удалось подтвердить предположение о ложном диагнозе, Александра поборолась бы за эту пациентку.

   Но все было тщетно.

    Всякие попытки вытянуть из девушки хоть какую-то информацию заканчивались тем, что из огромных, запавших, зеленых глаз начинали катиться крупные, как горох, слёзы, без звуков, без всхлипов, просто текли и капали.

   И тогда Александра прекращала вопросы, а просто гладила девушку по голове и нашептывала что-то: то ли стишки, то ли сказки.

   Боясь возможного суицида, Александра больше не заговаривала с Мегерой о дальнейшем снижении дозировки, и Регину продолжали пичкать психотропами.

    …то ли отравляя ее мозг, то ли сохраняя ей жизнь…

***

Сегодняшний день был суматошным и заполненным делами, а потому к палате для буйных Александра добралась уже ближе к полуночи.

   Скорее всего, пациентки уже давно спят, ну да ничего, она только взглянет одним глазком и отправится в свой домик отдыхать.

    Обреталась Александра на территории все той же больницы, в жилом комплексе для медперсонала, расположенном в самом конце огромного парка.

   Тихо войдя в палату, Александра притворила за собой дверь, обернулась и ... обомлела...

   У изголовья Регины, в какой-то нелепой позе, непонятно как, удерживаясь на спинке кровати, сидел молодой мужчина, обряженный в белый балахон с пришпиленными каким-то образом к спине крыльями.

   - Ты кто такой? Как сюда попал? А ну быстро отправляйся в свою палату, - осипшим от неожиданности шепотом Александра пыталась выпроводить нежданного гостя:

   - И где ты этот балахон взял? Кто это тебя так вырядил?

   Появление Александры, равно как и то, что она его видит, было для Ангела не меньшей неожиданностью.

    Он чуть не свалился с привычного, давно облюбованного места.

   - Приглуши свой "театральный шепот", женщина, девочку разбудишь, - Ангел понемногу приходил в себя:

   - Ты что меня видишь?

   - Я за свою жизнь и не на таких чудиков насмотрелась. Вижу, конечно, ты из какой палаты?

   В углу сгустился жемчужный туман и Ангел исчез.

   И снова появился уже рядом с Александрой:

   - Я Ангел Рода к которому принадлежит вон та девушка, - и Александра сразу ему поверила, ни на минуту не усомнившись в его словах:

   - А вот ты кто такая, что стоишь и хлопаешь на меня глазами? Я о тебе ничего не знаю.

   У изголовья Регины снова возник сгусток тумана, из которого материализовался через секунды мужчина, такой же юный и прекрасный, только "рубаха" на нем была черная, как и крылья за спиной

   - Умерь свой пыл, братец, - Чернокрылый усмехаясь, переводил взгляд с Александры на Ангела:

   - Что? Прошляпил подопечную? Ну ничего, это бывает. Даже Создатель не всегда помнит о каждом из своих творений, а тебе и подавно простительно.

   Александра все так же переводила взгляд с одно мужчины на второго:

   - Да кто вы такие в конце-концов? И что здесь происходит?

   - Видишь ли, женщина,- Чернокрылый взял инициативу в свои руки:

   - Вон тот, в одеждах белее снега, Ангел Рода к которому принадлежит девушка, спящая в углу. Видеть его могут только женщины Рода, да и то не все. Как Создатель наделяет этим зрением, по каким признакам выбирает тех, кому видеть можно, а кому нет - нам не ведомо. Но коль скоро ты его узрела, значит, к роду принадлежишь. За какие заслуги дан тебе Дар - это вопросы не к нам, потому как встретили мы тебя сегодня, как и ты нас, впервые. А потому будет хорошо и правильно, если ты расскажешь нам о себе.

   - Да что рассказывать? С чего начинать?

   - Рассказывай все и начни с начала. Но ты устала, отправляйся домой. Мы тоже сейчас придем.

   Александра, и веря и не веря увиденному и услышанному, медленно пошла к двери. На пороге обернулась.

   Оба Ангела склонились над девушкой.

   Оба улыбались и нашептывали что-то на незнакомом языке...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Несколько одноэтажных домиков притаились в углу огромного парка, в котором с незапамятных времен была расположена психиатрическая клиника.

   Здание постройки конца девятнадцатого века когда-то находилось за чертой города, да и задумывалось изначально, как странноприимный дом. Но грянула революция. В молодой стране победившего пролетариата «не могло быть» ни нищих, ни калек, а потому в здании, окруженном парком немалым по площади, вскоре разместилась психушка.

   Узкие окна были забраны коваными решетками, а забор вокруг больницы, огораживающий по периметру всю территорию, был крепок и высок.

   Несколько одноэтажных беленых домиков, с палисадниками перед входом и огородиком позади дома, были предназначены для тех, кто не имел своего жилья в Городе.

   Работа в психушке была тяжелой, особенно работа младшего медперсонала, и предоставление отдельного жилья было, несомненно, козырем, хотя, как и всякая "медалька" имело две стороны: часто на работу в больницу шли именно ради этого небогатого жилища.

   Шли мужчины и женщины, крепкие и жесткие, умеющие в считанные секунды скрутить разбушевавшегося психа, но начисто лишенные и моральных принципов, и даже намека на сострадание.

   В самом крайнем домике, как и соседские, выбеленном известью, обреталась Александра. К нему она и направлялась по вытоптанной в снегу тропинке.

   В Городе редко бывают холодные зимы, а зимы снежные и того реже, но этот январь был именно таким, морозным и снежным. Тропинка к дому взвизгивала и поскрипывала под быстрыми шагами женщины. Старинный тяжелый ключ легко повернулся в замочной скважине. Входная дверь отворилась и захлопнулась.

   Сразу за маленькой прихожей, отгороженная тяжелыми шторами, располагалась гостиная, чуть дальше, так же за шторами, угадывалась спальня. Кто и когда придумал именно такую планировку для домиков, которую позже назовут "трамвайчиком", почему в домиках не было внутренних дверей, чем это было вызвано - никто не знал.

   Люди просто жили, принимая все, как должное, не собираясь ничего перестраивать и модифицировать, надеясь на то, что скоро получат отдельные квартиры в Городе, и, забывая о том, что Город уже давно добрался до территории больницы. Обтёк ее со всех сторон вначале частным сектором, а затем пятиэтажными "хрущевками" и двинулся дальше.

   Александра сняла пальто, повесила его на самодельную вешалку, прибитую прямо к стене крохотной прихожей, переобулась в высокие войлочные тапочки-чуни, выдаваемые и больным и санитаркам, и раздвинула шторы.

   За столом, накрытым вишневой плюшевой скатертью, уже на стульях, сложив за спинами крылья так, что их почти не было заметно, сидели оба ее недавних знакомых.

   Решительным шагом Александра подошла к столу, чуть наклонившись вперед, оперлась на него руками:

   - Итак, юноши, кто вы такие? Я вас слушаю, - Александра попыталась сразу взять нить разговора в свои руки.

   Реакция ночных визитеров была диаметрально противоположной: один, тот, что был обряжен в белую рубаху, даже рот приоткрыл от удивления. Он никак не ожидал такой решительности от женщины, которая увидела его воочию впервые и совсем не впала в мистический экстаз, а, казалось, так и не перестала сомневаться в том, что ей говорят правду.

   Чернокрылый захохотал, откинув голову. Потом весело блестя темно-синими, почти черными глазами, обратился к своему товарищу:

   - Ну что, выяснил ТАМ, кто она такая?

   - Попробовал выяснить. Никто о ней не знает. Потеряшка какая-то.

   - Нагоняй получил?

   - Еще какой!

   Юноши переговаривались между собой, словно Александры и вовсе не было в комнате. Потом, словно почувствовав неловкость за такое недостойное поведение, Чернокрылый встал, отодвинул стул, приглашая Александру присесть, и добавил, уже обращаясь непосредственно к ней:

   - Вот видишь, женщина, никто ничего о тебе не знает, хотя и должны бы, - в сторону Ангела Рода был брошен насмешливый взгляд:

   - Так что придется тебе самой обо всем рассказывать, и желательно с самого начала,- и тут же, совсем не к месту, поинтересовался:

   - Ничего что я на "ты"?

   - Переживу, - Александра улыбнулась.

   - Вот и ладненько, вот и славненько... зовут тебя как?

   - Александра.

   Ангел Рода, словно желая внести в происходящее свою лепту, подошел к женщине и начал поглаживать ее по волосам, совсем так, как недавно она гладила и успокаивала какого-нибудь больного. Потом белоснежные крылья раскрылись и сомкнулись, обнимая Александру, одевая ее жемчужным коконом, расслабляя и успокаивая:

   - Ничего не бойся, просто покажи нам все, как есть, все, что помнишь.

   Александра прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания...

***

... Надежде, матери Александры, было всего пятнадцать, когда грянула Февральская Революция. Восторженная питерская гимназистка, с упоением обсуждала будущее Новой страны, ждала перемен к лучшему и всеобщего блага для всех.

   Когда, чуть больше, чем через полгода произошел новый переворот, вошедший в Историю, как Революция Октябрьская, восторгу юной девушки, проникшейся к этому времени идеями марксизма-ленинизма, не было предела.

    Казалось, пройдет совсем немного времени и все, кого гнобили и угнетали в прошлом, обретя свободу, заживут счастливо и благополучно, трудясь на благо общества и обретая именно в этом труде настоящее счастье.

   Но время шло, а "тупой" люд все никак не хотел понимать и принимать перемены, которые делались только для его блага.

   То тут, то там вспыхивали бунты, как будто стране было мало раздирающей ее Гражданской Войны.

   И Надежда, по зову Партии, стала выезжать с отрядом на "зачистки".

   Потом, активизировавшиеся несознательные элементы отказались сдавать хлеб так нуждающемуся в зерне, государству.

   Началось раскулачивание, которое мало чем отличалось от той же Гражданской Войны и зачисток белогвардейских элементов, окопавшихся в тылу и изнутри раскачивавших благополучие молодого государства, не дававших ему двигаться вперед, в светлое будущее.

    Приходилось снова ловить, пытать и стрелять.

   Но все это было ради Высшей Идеи, а цель, как известно, оправдывает средства.

   Родители Надежды умерли еще в первые годы Гражданской войны, а потому девушка никому и ни в чем не давала отчета, но и совета ей спросить было не у кого.

    Выбирать где и как служить делу всеобщего блага ни у кого не было возможности.

    Да и сама идея выбора казалась абсурдной и невозможной. Каждый вносил свою лепту там, куда его послала Партия.

   В середине двадцатых годов Надежда оказалась в отряде, руководил которым странный и какой-то непонятный мужчина. С не менее странным именем Стефан.

   Тонкое лицо, обрамленное темными, почти черными волнистыми волосами, пронзительный взгляд серых глаз, заставили трепетать девичье сердце. С первой встречи Надежда поняла, что ради этого мужчины она умрет, и по его приказу убьет любого, не задумываясь ни на секунду.

   Но красавец командир, казалось, не замечал ее, отдавал приказы и выслушивал доклады об исполнении, скользя по Надежде пустым взглядом, будто не молодая отважная девушка была перед ним, а так... бесполое нечто...

   Время шло, и все чаще Надежда, не спускавшая глаз со своего кумира, замечала в его взгляде тоску.

   Все чаще, после очередной зачистки, Стефан напивался вдрызг вместе со своим другом. Надежда знала, что друг женат на сестре Стефана, что они вместе учились где-то за границей.

   "Ну и что с того "- думала Надежда: " Они поняли и осознали, что будет лучше для страны и народа. С оружием в руках истребляют врагов Революции", - и продолжала любить так же неистово и самоотверженно, ожидая, когда же ее избранник заметит эту любовь и обратит на нее внимание.

   Надежде было абсолютно безразлично, что все случилось в ночь, когда в дым пьяный Стефан, взял ее за руку и увел в заросли черемухи, буяющие у села, "раскулаченного" и разграбленного только что.

   Ну и пусть запах пороха и крови перебивал даже сладкий аромат цветущих деревьев.

   Ну и пусть остальной отряд прикладами выгонял крестьян из изб, формируя обоз раскулаченных, которые уже завтра отправятся в далекую Сибирь.

    Ну и пусть стаскивались в овраг трупы непокорных и засыпались тонким слоем земли. Трупы, которые уже начали издавать сладковато-приторный запах тлена.

   Все это не имело никакого значения в сравнении с неистовыми ласками и бурной страстью ...

   Уже наутро, немного проспавшийся и протрезвевший Стефан, объяснил Надежде, что афишировать их связь не в ее интересах. Что он постоянно ходит на грани, что его происхождение может сыграть злую шутку не только с ним, но и с ней.

   Надежда послушалась и поверила. Да и не собиралась она ничего и никому рассказывать. Стефан был ее тайной, любовь с ним наполняла ее жизнь.

   С началом тридцатых годов начался новый виток репрессий. Вскоре был арестован друг Стефана.

   Людвиг канул в застенках Крестов, его судьба была неизвестна.

    Надежда с горечью видела боль и испуг в глазах любимого и старалась утешить, как могла, даря ему свою любовь и ласку.

   В один из дней Стефан исчез.

   На вопросы, куда пропал командир, в ответ было только молчание и отведенные в сторону глаза.

   Излишне любопытствавать было опасно, а потому вскоре Надежда перестала интересоваться судьбой любовника.

   А спустя короткое время поняла, что беременна.

   Их связь, тщательно скрываемая и оберегаемая от чужих глаз, была тайной если не для всех, то для большинства, а те, кто был осведомлен, предпочитали держать рот на замке. Сомнений в отцовстве будущего ребенка у Надежды не возникло.

    Стефан был если и не первым, то единственным для нее мужчиной на протяжении нескольких последних лет.

    Свободные нравы послереволюционной страны, еще не ставшие пуританскими, вполне допускали, что женщина сама вправе выбирать - с кем делить постель и от кого рожать детей.

   Вскоре Надежду перевели в один из отделов Ленинградского горкома Партии, находясь на службе в котором, она и родила девочку в 1932 году.

   Малышку Надежда назвала Александрой, в метричке, в графе "отец" поставили прочерк. Отчество у девочки было записано Степановна. А что? очень даже правильное отчество! Стёпок на Руси было во все времена, как собак нерезаных.

   Сашенька уже окончила второй класс, когда, в начале июня 1941 года, Надежде дали путевку в санаторий-профилакторий в Городе у Моря.

   Лежа с дочерью на теплом песке, греясь в лучах ласкового солнца, под мерный перекат набегающих на берег волн, Надежда понемногу начала рассказывать дочери о своей юности и о ее отце.

   Чем был вызван этот поток откровенности - Надежда и сама не знала.

    Она поклялась себе, что сохранит тайну происхождения дочери от всех, и от самой девочки тоже.

   Но материнское сердце видать почувствовало, что другого случая не будет.

   Как только началась Война, Надежда отвела Сашеньку в детский дом и уже через день ушла на фронт добровольцем.

   Надежда погибла в битве под Курской Дугой в августе сорок третьего. О смерти матери Сашенька узнала уже, будучи взрослой, написав запрос в Архив.

   Многие дети, оставшиеся сиротами после войны, воспитывались в детских домах и интернатах. Это было обычное явление для того времени. Эти дети не считались людьми "второго сорта", ведь их родители погибли, защищая родную страну. Хорошо учись, выбери цель в жизни, упорно иди к ней - и будет тебе счастье.

   У Александры были способности к наукам, была целеустремленность и напор, и была мечта: Сашенька хотела стать врачом.

   Поступить в медин сразу после школы, девушке не удалось.

    В восемнадцать за нею закрылись двери интерната.

    Кто, когда и почему посоветовал Сашеньке пойти санитаркой в психиатрическую лечебницу, по прошествии многих лет она и не помнила.

    Но работа была нормальной, хорошо оплачиваемой, девушке предоставили домик на двоих с подругой.

   Весь год Сашенька просидела за учебниками.

    Работа «сутки-через-двое» давала такую возможность, и, хорошо подзубрив профильные предметы, имея за плечами стаж в непростом медучреждении и прекрасную характеристику от главврача, Сашенька успешно сдала экзамены и поступила в институт уже на следующий год.

   Работу в больнице она не оставила, не стала так же переселяться в студенческое общежитие. Правда, не имея возможности трудиться целые сутки, взяла себе ночные смены. В ее дежурства в клинике было на удивление спокойно, казалось, девушка знает какие-то тайные слова, которыми могла утихомирить даже самых беспокойных больных.

   На последнем курсе она выбрала своей специализацией психиатрию. Собственно никто в ее выборе и не сомневался. Все в той же клинике Сашенька прошла интернатуру и стала одним из лечащих врачей.

   Александра в точности повторила судьбу своей матери, влюбившись без памяти в главврача клиники, мужчину вдвое старше ее, годившегося ей, как минимум, в отцы. Девушка ничего не требовала от своего женатого избранника, была счастлива теми крохами любви и внимания, которые выпадали на ее долю, и в двадцать пять лет родила дочь, Светлану, в которой души не чаяла.

   Александра с дочерью продолжала все так же жить на территории больницы, разве что домик ей выделили попросторнее, самый крайний, подальше от любопытных глаз, хотя ни для кого не была секретом ее связь с главврачом. Равно как и то, кто отец ее дочери - ни у кого не вызывало сомнения. Но сотрудники старались "не лезть не в свое дело" и отводили глаза в сторону, когда замечали, как главврач направляется к домику своей "второй семьи".

   Отлично окончившая школу Светлана уехала в Москву, где и поступила в МГУ на факультет иностранных языков.

   Языки давались девушке легко, казалось, возжелай она выучить мандаринский диалект - освоит его без труда и в кратчайшие сроки.

   По окончании четвертого курса Светлану направили проходить практику в канцелярию посольства Франции, где она и познакомилась со своим будущим мужем, атташе по культуре.

   Скрывать любовную связь было в крови и у Надежды, и у Александры, и у Светланы. С той только разницей, что как только у атташе закончился срок аккредитации, он немедленно женился на уже беременной к этому моменту Светлане, и отправился на родину, чтобы утрясти все юридические формальности и забрать семью в Париж.

   Не смотря на то, что на дворе была середина семидесятых, "железный занавес" тех времен был не таким уж и железным и непроницаемым. Приложив некоторые усилия уехать из страны было вполне возможным. Но, те, кто оставался, "получали по-полной".

   Беды и неприятности навалились на Александру со всех сторон.

   За год до описываемых событий умер от обширного инфаркта главврач больницы, отец Светланы, и сотрудники уже не считали нужным прятать ухмылки и все громче и громче обсуждали "двойную жизнь" бывшего главврача.

   Вскоре после замужества Светланы, когда стало ясно, что она вот-вот уедет к мужу во Францию, Александру вызвали на партсобрание, где, после длительного и в подробностях, обсуждения ее морального облика, а так же морального облика ее дочери, которая "предала Родину", выйдя замуж за «капиталиста», исключили из рядов КПСС.

   Пришедший на смену бывшему, новый главврач, наслушавшийся доверительных нашептываний подчиненных, вызвал Александру и предложил ей уволиться "по собственному желанию", пригрозив в случае отказа служебным несоответствием.

   Александра растерялась и расплакалась. Она проработала в этой клинике всю свою жизнь и не представляла себя на другом месте.

   Главврач решил "сыграть в благородство": многолетняя сотрудница может остаться, но в должности ее понизят, а так как свободных вакансий медсестер нет, то быть ей санитаркой. Если она хочет, конечно.

   Александра вздохнула: ну санитаркой, так санитаркой. Эту работу кому-то тоже делать надо.

    Главврач на этой должности задержался ненадолго, вскоре его куда-то перевели, и пришел другой, еще достаточно молодой, полный новых веяний в психиатрии, поддерживавший начавшую зарождаться в стране психологию, совершенно не осведомленный о подковерных игрищах прошлых лет и уже заставший Александру Степановну тщательно вымывающей полы в палатах и меняющей постели больным.

   Дочери Светланы исполнилось три годика, когда Александра, впервые выехав за пределы страны, познакомилась и с ней, и с зятем ...

***

... Александра, словно вынырнув из полузабытья, подняла глаза на Ангелов: - Ну вот, собственно, и вся моя жизнь. Без подробностей, конечно, но, думаю, они вряд ли нужны. А теперь ваша очередь объяснить: почему я и почему именно сейчас?

   Конец Первой Части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Огромная полная луна любопытно заглядывала в окно, пытаясь тонкими лучами раздвинуть кружевную занавеску, чтобы рассмотреть и расслышать все, происходящее внутри, чтобы не пропустить ни слова, чтобы было о чем посплетничать в мрачную полночь с подружками-болтушками звездами.

   Женщина и два Ангела сидели за столом.

   Молчаливая напряженность, тягучая и вязкая, как молочный кисель, тяготила и требовала быть прерванной.

   - Я слушаю вас, юноши, - повторила женщина.

   Луна шикнула на облака и звезды, требуя от первых разойтись и не заслонять обзор, от вторых - прекратить болтать и перешептываться, не мешать слушать.

   - Ты уже поняла, думаю, что я - Ангел Рода, к которому ты принадлежишь, - белокурый красавец поднял на Александру печальные глаза в которых, казалось, плескалась вся мудрость, счастье и горе мира от начала сотворения и до наших дней.

   - Дар видеть меня в земной жизни дается не каждой женщине в роду, да и проявляется он в разное время. Ольга, прабабка Регины, и, как оказалось, твоя тетка, потому что отец твой, ее единоутробный брат, познакомилась со мною еще в раннем детстве. С Региной мы увиделись совсем незадолго до печальных событий, с нею произошедших. И вот теперь ты ... моя потеряшка...

   - Но почему теперь? Ведь я уже не ребенок, как Ольга, не юная женщина, как Регина? Почему не раньше? И зачем теперь?

   Ангел пожал плечами:

   - У меня нет ответа. Могу только предполагать, что кровь невинных, пролитая твоими отцом и матерью, заслоняла тебя от взора Создателя, да и от моего тоже. Как это ни печально, но за грехи предков приходится отвечать их потомкам. Принять, смириться и жить так, чтобы твои поступки, чистота твоей души, перекрыли все плохое, что было до тебя, удается не каждому. Только зрелые души способны на подобный ежечасный подвиг. Ты сумела. Теперь я всегда буду рядом.

   - Да что ты слушаешь этого демагога, - Чернокрылый, со скептической ухмылкой, прервал длинную тираду брата:

   - Зрелая Душа... Грехи Рода... Разве это ты, Александра, палила из нагана в селянина не желавшего расставаться с урожаем, с таким трудом выращенным в то засушливое лето, урожаем предназначенным на прокорм немалой семьи? Разве это ты, слегка присыпав трупы, сваленные в овраг, спешила на свидание к любовнику, не слыша крика и воя голодных детей, обреченных на смерть? Так почему же ТЫ должна отвечать за чужие нелицеприятные поступки? Разве юная и неопытная Душа, посланная в Мир во второй или третий раз, виновата в том, что она юна и неопытна? Так зачем же наделять ее мерзким характером? Зачем учить через боль и страдания? Не проще ли было бы показать, как велик и прекрасен Мир? Объяснить, что места под солнцем достаточно для всех? - второй Ангел возмущенно развернул огромные крылья, сразу занявшие полкомнаты, сделавшие ночь еще непроглядней, заставив Луну испуганно отпрянуть от окна.

   - Не нам судить, брат,- Ангел Рода строго посмотрел на возмущенного собеседника.

   Затем добавил, уже обращаясь к Александре:

   - Кому много дается с того много спрашивается. Ты ведь понимаешь, что твоя способность успокаивать больных словами и прикосновениями рук, это тоже Дар. Дар огромный и щедрый. Дар, которым ты никогда не воспользовалась для своей выгоды, которым делилась с другими, ничего не требуя взамен. Думаю, именно поэтому ты можешь видеть нас.

   - А может потому, что без тебя нам не справиться, - печально добавил Чернокрылый:

   - До тех пор, пока мозг Регины, нашей подопечной, одурманен страшной отравой, которую с таким восторгом изобретают люди, она не может ни видеть, ни слышать нас. Не может ни думать, ни чувствовать. А для ее души это хуже смерти.

   - Да что же такое с этой девушкой, - Александра внимательно смотрела уже на Чернокрылого, ожидая ответа:

   - Она что, избранная? И если да, то почему и для чего?

   Чернокрылый снова захохотал, все так же запрокинув голову и весело блестя глазами цвета озёрного омута:

   - Умеешь ты схватить суть и задать правильный вопрос! Только ответа на него нет. Ни у кого нет, даже у нас. Помнишь фразу: Пути Господни неисповедимы? Они неисповедимы даже для Ангелов. Только Создатель видит все от начала до конца и знает для чего и почему происходит какое-то событие.

   - Знает, но никогда не скажет,- грустно добавил Ангел Рода:

   - Потому что даже Ангелам позволено видеть Создателя только тогда, когда тому это необходимо. Так устроены все Миры и с эти ничего не поделаешь.

   Оба Ангела синхронно вздохнули и опустили глаза.

   Тягостное молчание снова повисло над столом.

   За окном уже начало сереть, близилось начало нового дня, но Александра еще не задала все вопросы.

   - Ну хорошо, я поняла почти все. Кроме одного: кто ты такой?, - женщина смотрела, не отрываясь на Чернокрылого.

   Грустная усмешка искривила рот Ангела:

   - Даже там, в высших сферах, не может быть все гладенько и прилизано. На смену яркому дню приходит непроглядная ночь, радость сменяется печалью, рядом с беспрекословным доверием всегда живет сомнение. Я тоже Ангел. Но я Ангел-реалист, иногда даже - пессимист. Благодаря моим вечным сомнениям Мир еще не разрушился, раздавленный потоком всеобщей эйфории. Благодаря моим советам, которые некоторым праведникам, - (Чернокрылый бросил взгляд на своего вечного оппонента), - Сохраняется Гармония Мира. Да и Человечество выжило и состоялось, в принципе, только благодаря мне. Если бы не мои "вредные советы", до сих пор гасали бы по Саду с голыми жопами, - Ангел снова захохотал.

    Александра тоже заулыбалась, слушая его пламенную речь:

   - Все понятно. А называть - то вас как? По номерам? Ангел-первый, Ангел-второй? Или по цвету крыльев? Как зовут вас?

   - Наши имена ты не сможешь произнести, они скорее музыка, чем слова. Поэтому можешь называть меня просто Ангел, - инициативу перехватил Ангел Рода и с усмешкой уставился на брата: какое имя выберет тот?

   - Некоторые люди, которые превратно поняли мои советы, а иногда и поступавшие вопреки им, злобятся и называют меня Демоном, забывая о том, что у каждой медали две стороны. Я не обижаюсь и имя это мне, в принципе, нравится, так что можешь и ты звать меня Демоном, хотя, по большому счету, я тоже Ангел. И путаницы нет и тебе удобнее. А по цвету крыльев нас называть разрешено только Регине, уж не обижайся, но это ее право.

   - Да какие обиды, - недоуменно отозвалась Александра:

   - И мне так будет удобнее, - немного помолчав, словно решаясь задать вопрос, на который не надеется получить ответа, продолжила:

   - Я одного не пойму, как вы могли допустить, чтобы ее лишили ребенка? Неужели никак невозможно было этому помешать?

   Ангелы переглянулись, словно решая, стоит ли посвящать Александру в секреты Сфер.

   - Этот ребенок мог стать как благом для Регины, так и ее самым страшным наказанием. Мы не знаем, какую из двух развилок выбрала бы Регина на Перекрестке, не знаем, в какую сторону завилась бы нить судьбы, а потому решили не вмешиваться. Ошибкой было наше решение или предвиденьем - сейчас сказать невозможно, это покажет только время.

   Словно продолжая давно начатый, но так и не оконченный спор, Ангел Рода сердито смотрел на брата:

   - Дети всегда благо! Смотри, какой могла бы быть судьба Регины!

   Ангел обнял крыльями Александру, голова женщины слегка закружилась, и она увидела...

***

... две женщины, такие непохожие, но в лицах которых, несомненно, угадывалось родство, первая, та, что постарше, моложавая блондинка с едва наметившейся сеточкой морщин у глаз, и вторая, яркая брюнетка, с локонами до плеч, с пухлым ртом, изогнутым, как лук Амура, сидели за столиком в кафе теплым майским днем и о чем-то тихо беседовали. Молодая, накрыв ладонью руку Старшей, улыбаясь, увещевала собеседницу:

   - Ну что ты волнуешься, мама, у нас все великолепно, я даже не могу намечтать себе лучшей жизни. И все благодаря тебе, твоей любви и заботе.

   - О ком же мне волноваться, доченька? - старшая нежно улыбнулась в ответ, - Ты моя радость и гордость, я счастлива тем, что ты выросла таким замечательным человеком.

   Глаза младшей светились такой же любовью, но пора было собираться и идти домой. Она, оглянувшись, позвала:

   - Ада, иди поцелуй бабушку, нам пора собираться.

   С детской площадки, на зов, прибежала девочка, лет пяти, точная копия старшей собеседницы. Она взобралась на колени к бабушке, обвила ручками ее шею:

   - Пока, бабуля! Я тебя люблю!

   - Я тоже тебя люблю, моя хорошая. Идите с Богом, скоро снова увидимся, - в глазах старшей женщины блеснули слёзы, но она продолжала улыбаться, глядя вслед удаляющимся дочери и внучке…

***

Ангел развел крылья, возвращая Александру в реальность:

   - Вот такой могла бы быть судьба Регины, если бы ей удалось сохранить ребенка.

   Демон криво усмехнулся:

   - А могла бы быть и иной...

   И снова Александру окутали ангельские крылья, только на этот раз туман был не перламутрово-розовым, а жемчужно-серым, мрачным и тревожным...

***

... на узкой кровати, в углу неприбранной комнаты, лежала худая белокурая женщина. Ее лицо, высохшее до тонкости пергамента, было покрыто морщинами, глаза потухли и смотрели в никуда. Совсем недавно, после перенесенного инсульта, ее парализовало. Вернулась в результате лечения только речь:

   - Доченька, помоги мне сесть, пожалуйста, я уже все бока отлежала.

   Откуда-то из кухни раздался грохот упавшей кастрюли. В комнату фурией влетела растрепанная, полная брюнетка, подскочила к кровати, дернула за плечи мать:

   - Что тебе не лежится? Что тебе еще надо? Бока она отлежала! Одни кожа да кости, сколько тебя не корми, все как в прорву! Перед людьми стыдно, скажут голодом мать морю! Столько денег в лечение вбухали и все в пустую, как лежала колодой так и лежишь, только ноешь целыми днями, от дел меня отрываешь. Померла бы уже поскорее, что ли, освободила меня от обузы.

   Глаза старшей женщины наполнились слезами:

   - Доченька, за что ты со мной так? Ведь я все делала для твоего блага.

   - Значит, мало делала! Или не то и не так делала! Лежи уже. Мне обед готовить надо. Скоро муж с работы вернется, а я из-за тебя кастрюлю опрокинула, надо все с начала начинать.

   Крупные, как горох, слёзы текли по морщинистым щекам:

   - Ведь я так тебя люблю, доченька.

   - Толку мне от твоей любви, - пробурчала под нос младшая, уже выходя из комнаты и громко хлопнув дверью...

***

Демон развел крылья, и Александра испуганно всплеснула руками:

   - Да как же так?! Почему такая разная судьба?

   - Потому что каждый день человек оказывается на развилке Пути, и от того, куда он повернет, зависит все дальнейшее течение жизни. В какой-то момент Регина могла повернуть в направлении, которое и привело к такому печальному финалу. Огромная, нерассуждающая, всепрощающая любовь не всегда во благо. Мир и Жизнь гармоничны, когда сбалансированы. Любя ближнего, нельзя полностью забывать о себе, гипертрофированная жертвенность может привести и к вот такому, печальному, финалу.

   За окном уже совсем рассвело. Александра поднялась из-за стола, ей было нужно идти на работу:

   - Ну, до встречи, Ангелы, думаю, теперь мы будем видеться почаще.

   - Как получится. Но надолго мы тебя не оставим, - Ангел Рода улыбнулся Александре, и в душе женщины разлился покой и умиротворение.

   - И вот еще что, - Демон окликнул Александру почти у порога:

   - У Регины кулон был, он и сейчас лежит среди вещей, в которых ее привезли. Ты найди и забери его как-нибудь. Это для нее сильнейший оберег от Ольги, нельзя девочке его потерять. Сделаешь?

   - Постараюсь.

***

В тот же день Александра, чаевничая со своей подругой, сестрой-хозяйкой клиники, в ведении которой была и «камера хранения» вещей пациентов, дождавшись, пока опившаяся чаю подруга выйдет по-нужде, вынула из пакета с вещами Регины кулон на кожаном шнурке и сунула в карман.

   Уже выходя из подсобки, Александра подумала: " А ведь я украла. Простится ли мне этот грех?" И сразу поняла: уже прощен.

   Поздно вечером, войдя в палату, Александра, разжав постоянно сжатые в кулаки пальцы пациентки, вложила в руку Регине кулон. Девушка взглянула на нее с благодарностью и улыбнулась.

   Впервые за последние три месяца:

   - Спасибо, Александра Степановна.

   " Ты смотри, имя мое запомнила. Значит, не успели "врачики" мозги в кисель превратить своим "лечением".

   Александра собралась уходить. Прошедшие бессонные и наполненные событиями сутки, валили с ног. Она боялась заснуть на ходу.

   Регина протянула ей кулон:

   - Пусть побудет у Вас, пока я не поправлюсь...

ГЛАВА ВТОРАЯ

С этим нужно было что-то делать. Нужно было принять хоть какое-то решение, прежде чем двигаться дальше.

   И Александра решилась на визит к главврачу, хотя ох как не любила обращаться за помощью к сильным мира сего.

   Сегодня у главного был приемный день для медперсонала и родственников, да и сам он совсем недавно вызывал ее "на ковер", правда встреча не состоялась по независящим от обоих причинам. Александра записалась на прием.

   До назначенного времени было еще далеко, и женщина в очередной раз прокручивала в голове заранее подготовленную речь. И как-то рефреном начали всплывать в памяти события последних месяцев...

   Уменьшение дозировки психотропов вскоре привело к тому, что Регина уже не лежала в забытьи целыми сутками, прижав к груди плотно сжатые в кулаки руки, застыв в позе эмбриона, а понемногу начала вставать с кровати и долго стоять у окна, глядя на заснеженный парк. Александра вовсю "лила бальзам" в уши Мегеры, расхваливая и выбранный метод лечения, который так быстро "увенчался успехом" и "звезду психиатрии" с ее, чуть ли не пророческим виденьем картины течения болезни.

    Александру саму аж подташнивало от того сладкого сиропа лжи, которым она щедро наполняла куцые мозги бывшей коллеги, но дело того стоило.

   Вскоре психотропные препараты отменили, заменив их вначале на барбитураты, а потом и вовсе на легкие седативные. Но на поведении Регины это мало сказалось.

   Она все так же часами лежала в кровати, молча уставившись в потолок, думая о чем-то своем, или стояла у окна.

    Александра уже несколько раз пыталась разговорить девушку, расспросить ее о жизни до того момента, как она попала в клинику, но ответом было молчание.

   Когда, в очередной раз, Александра стала слишком настойчивой в своих расспросах, Регина взглянула на нее в упор, словно желая что-то увидеть в глазах сердобольной санитарки:

   - Зачем Вам? Зачем Вы меня расспрашиваете?

   Александра растерялась:

   - Ну как зачем? Я хочу тебе помочь. Я ведь вижу, что ты попала в беду.

   - Помочь? - Регина горько усмехнулась, - Не нужно.

   - Почему не нужно?

   - Я Вам не верю.

   Девушка снова уставилась в окно, за которым уже сгустились ранние сумерки.

   - Правильно, девочка!- палату заполнило темно-серое жемчужное сияние, огромные черные крылья обняли Регину и сложились за спиной гостя, - Не верь, не бойся, не проси!

   - Привет Чернокрылый, - Регина улыбнулась.

   Александра прикусила губу, в последнюю минуту удержавшись от того, чтобы, в сою очередь, не поприветствовать Демона.

   Молочно-розовый свет, похожий на отблеск зимней вечерней зари, слегка отодвинул серый сумрак.

   Белоснежный Ангел так же ласково обнимал Регину, словно встретив после долгой разлуки. И тут же его взгляд вспыхнул осуждением:

   - Что за тюремные лозунги? Чему ты ее учишь? - Ангел смотрел на брата и не мог скрыть возмущения.

   - А чем ты собственно недоволен? В тюрьмах, равно как и в психушках, тоже люди находятся, и далеко не самые глупые.

   - Это так, но людям нужно доверять, иначе жить станет невозможно.

   - Доверие должно быть с оглядкой, избирательным и знать меру. Когда твое доверие безгранично, когда ты полностью вручаешь свою судьбу в руки другого человека, то тут и до беды недалеко, - Ангелы вздохнули в унисон и оба посмотрели на Регину.

   Александра, замерев в сторонке, наблюдала, как двое прекрасных крылатых юношей наперебой что-то тихо напевали-наговаривали девушке на непонятном незнакомом языке, как расцветала и оживала Регина, слыша их голоса.

   Никто в палате не заметил этой бурной встречи. Женщины все так же мирно дремали в своих постелях.

   ( ... В одну из, последовавших за первой, встреч, Александра задала Ангелам вопрос: как ей рассказать Регине об их родственности? когда это сделать? да и нужно ли говорить вообще? Вопрос так и повис в воздухе без ответа. Его решение отложили до того момента, когда (и если) девушка полностью очистится от действия препаратов и сможет снова увидеть своих Ангелов. И вот этот момент настал, а решение так и не было принято...)

   Демон поднес палец к губам, призывая сохранять молчание, Ангел пожал плечами, Александра, вздохнув, согласно кивнула головой.

   Регина была так счастлива встречей, что просто не заметила этих перемигиваний-перешептываний.

   Обойдя остальных пациенток, ласково пожелав каждой, даже уже спящей, спокойной ночи, Александра собралась уходить:

   - Спокойной ночи, Регина, что-то заболталась я сегодня, а мне домой уже пора. Вечером у меня будут гости,- Александра в упор осмотрела на Ангелов.

   На этот взгляд Регина тоже не обратила внимания.

   Придя домой Александра, не смотря на поздний вечер, принялась за уборку.

   Ее дом и без того всегда блестел чистотой. И не только дом. Во всем Александра любила гармонию и порядок.

   Высаженные в крохотном палисаднике цветы радовали глаз с ранней весны до поздней осени. Уже в марте начинали пробиваться, а вскоре и зацветать, тюльпаны и нарциссы, кусты пионов и бульдонезов сменяли их, радуя глаз пышной зеленью и шапками цветов и соцветий, роскошные чайные розы гордо наполняли божественным ароматом всю округу, а когда подходил к завершению период цветения, Александра обрывала лепестки и варила из них варенье, прозрачно-розовое, густое и тягучее, которым так здорово было лакомиться в стылые, пронизанные ветрами, южные зимы. За сезоном роз наступало время георгинов, а там, вскоре, подходил черед хризантем, пряным, чуть горьковатым ароматом и яркими цветами радующих и взгляд, и нюх проходящего мимо, не говоря о самой хозяйке этого цветника. Растения были высажены с такой точностью, с таким учетом периодичности роста и цветения, что друг-другу не мешали, сменяясь и дополняя, украшая и радуя. Александра очень любила свой цветник, любила работать на крохотном клочке земли.

   Не меньше она любила и свой домик, в котором прожила почти всю жизнь. Убирать, украшать и благоустраивать свое жилище, для женщины было ни с чем несравнимым удовольствием. Да и думалось за уборкой лучше, и время текло быстрее.

   Вот и сейчас, едва раздевшись в прихожей и поставив чайник на электроплитку, Александра обвела взглядом комнату: чем бы заняться пока не заявятся гости.

    Дом блестел чистотой и уютом, выискав несуществующую пылинку на полированном корпусе старого телевизора, женщина смахнула ее и замерла в растерянности, не зная, чем себя занять, и долго ли придется ждать гостей.

   Чайник засвистел-забулькал. Комната наполнилась уже знакомым свечением.

   - Я не ждала вас так быстро. Как там Регина?

   - Спит. Ее психика еще слаба и неустойчива, сон самое лучшее, что может ей помочь.

   Александра заварила чай, вынула из шкафа баночку варенья из лепестков роз, разлила в три чашки чай, положила в три розетки варенье.

    Она уже знала, что Ангелам не нужно питание в привычном для человека понимании, но ароматы они вполне способны воспринимать и ими наслаждаться. Запах свежезаваренного хорошего чая, аромат розового варенья пришелся им по вкусу с первых дней знакомства, а потому, вскоре, Александра стала сервировать чаепитие на троих. Ну не станешь же, в самом деле, предлагать"отнюхать" из своей чашки и розетки. Ангелы не возражали. За чаем беседовалось легче и непринужденнее.

   - Спасибо тебе, Александра, за девочку, - Ангел с благодарностью смотрел на женщину.

   - Спасибо. Даже не знаю, чем бы для нее все закончилось, не окажись именно ты в этой клинике, - поддержал брата Демон.

   - Все случилось так, как и должно было быть. Пути Господни неисповедимы, - Ангел склонил голову над чашкой, обоняя, вкушая и наслаждаясь.

   - Ну вот! Опять завел старую пластинку! Как же утомили твои восхваления, елеем смазанные, за столько веков.

   - Не нравится - не слушай. А хочешь, так лети себе. Вон сколько времени ни слуху, ни духу твоего рядом с нашими женщинами не было. С чего это ты сейчас заявился?

   - С того заявился, что не привык "дергать за поводок" каждый раз, когда мне кажется, что кто-то где-то собирается поступить по своему. Тем более, что Род нам с тобой достался сильный, с мощной жизнестойкостью, способный справиться с невзгодами самостоятельно.

   - А что же Регина? Сама не смогла бы?

   - Думаю - нет ... уж даже и не знаю за что ее так "возлюбил" Создатель.

   - Кому много дается, с того больше спрашивается.

   - Да что же такого ей было дано? Мать, для которой она была обузой? Отец, который не думая о том, что у него маленькая дочь, влез в пьяную драку и отправился на тот свет? Дед, который с ее помощью хотел развеять тоску начавшей спиваться женушки? Бабка, которая видела в ней лишь подобие уехавшей любимой внучки? - глаза Демона сверкали бешенством, - Я могу продолжить перечислять, но нужно ли?

   Не зная, что ответить, Ангел делал вид, что всецело занят своим чаем.

   Александра, замерев и опешив, пыталась переварить слова Демона.

   Они сразу приняли решение, что Регина сама расскажет о себе, когда и если захочет. Но Демон не сдержался и приоткрыл завесу над историей жизни девушки.

   Демон, словно поняв, что наговорил лишнего, успокоился так же быстро, как и вспыхнул. И тоже поднес к лицу ароматный напиток.

   - Ты забываешь, что она еще только на пороге жизни. А дана ей она сама. Ее ум, ее способности, ее таланты и Дары, которые можно и нужно развивать, а можно зарыть в землю, за ненадобностью, или продать-обменять на сиюминутную прихоть. Решать человеку. Решать самой Регине. Но что-то мне подсказывает, что примет она верное решение, - лицо Ангела одухотворенно светилось. Он словно читал проповедь с амвона.

   - Хорошо излагаете. Оба, - Александра сделала последний глоток, отодвинула чашку и взглянула на собеседников, - Делать дальше что будем? Регина, в принципе, здорова, думаю, Мегера через месяц максимум будет готовить ее на выписку. Как я поняла идти ей некуда и не к кому. От моей помощи она отказывается, потому как чужие люди ей уже "напомогали". Может сказать ей о том, что мы родственницы?

   - Не думаю, что это хорошая идея. Ты ведь слышала о том, как играли ее судьбой родственники, вряд ли Регина обрадуется, а тем более доверится тебе. Нужно придумать что-то другое.

   И Александра, буквально через пару дней, придумала.

***

Трудотерапия для выздоравливающих пациентов психиатрических клиник применялась с незапамятных времен. Пациенты обоих полов возились в саду и на приусадебном участке, убирали территорию парка, помогали санитаркам наводить порядок в палатах, выполняя самую грязную работу: уборку душевых и туалетов, стирку загаженного белья, которого было вдосталь: ведь человек, доведенный до состояния бессловесной амёбы, не может контролировать физиологические процессы. Далеко не каждый допускался к подобным работам, не каждый хотел их выполнять, да и не каждый мог.

   Работы в саду только начинались. "Тихие" из мужского отделения белили известкой деревья и вскапывали клумбы. Конечно под надзором санитаров, курящих в сторонке и греющихся на мартовском солнышке, которое все жарче припекало днем. Уже начали выходить, совсем ненадолго, пациенты, которым врачами были рекомендованы и разрешены прогулки на свежем воздухе.

   В стороне от всех, связанные поочередно веревкой, медленно и чинно, как гусята на водопое, прогуливались дети ... дети-пациенты... дети "шизики" и "дурбецалы" ... те, от которых уже давно отказались родители, те, с кем не смогли справиться педагоги интернатов... дети брошенные и отверженные.

   Чтобы не утруждать себя лишний раз, хитрые санитарки пропускали веревку через рукава пальтишек, словно нанизывая на нее детей, одна брала за один конец, вторая за другой. Так и гуляли всем скопом. Ни отбежать, ни отвлечься, а санитаркам спокойнее, мало ли что придет на ум "недоделанным шизикам".

   Больше недели Александра подменяла коллегу в детском отделении. Грипп, бушевавший в Городе у Моря целую зиму, решил раздухариться напоследок и с новой силой накрыл город очередной волной эпидемии.

   Сразу две санитарки детского отделения ушли на больничный.

   Александра понимала, что Регина не примет от нее никакой помощи, ни материальной ни простого житейского сочувствия, ни попытки что-то посоветовать. А потому в один из дней, утром, зайдя в женскую палату, в которую недавно перевели Регину, перестав считать опасной для себя и окружающих, Александра попросила девушку помочь ей в детском отделении. Обосновала свою просьбу тем, что сама не очень хорошо себя чувствует (как- бы не заболеть), а у Регины иммунитет, уже перегрипповала в самом начале зимы.

   Девушка удивленно взглянула в глаза Александры, пожала плечами:

   - Конечно, помогу. Что нужно сделать?

   - Да особо ничего и не нужно. Просто займи малышню. Они только что пришли с прогулки, а до процедур и обеда еще больше часа. Пусть посидят тихонько (по возможности), пока я уберу в палате.

   Регина не стала задумываться, почему санитарка не навела порядок, пока дети были на прогулке. Надо - так надо.

   Регина накинула на плечи теплый вельветовый халат, обула валяные чуни:

   - Идемте.

   Конечно, Александра боялась реакции Регины, когда девушка увидит чужих детей, но ничего другого ни предложить, ни придумать она не могла.

   Ангелы пожимали плечами и смотрели на нее с надеждой.

   Были просмотрены десятки вариантов развития событий, но какой окажется реальным, никто не мог сказать.

   - Все в воле Создателя, - прошептал Ангел.

   - Она сильная, она справится, - прорычал Демон.

   Александра открыла дверь в палату.

   Не важно, какой диагноз был бы поставлен пациенту в какой-то иной клинике в недалеком будущем. Здесь и сейчас его лечили от олигофрении, не задумываясь о том, что действительно происходит с ребенком. Возникает универсальный стереотип взгляда врача на больного: болезнь – это «процесс», который течет где-то внутри больного. Мы ничего не знаем об этом процессе, кроме того, что его нужно «оборвать» с помощью лекарств.

    И маленьким пациентам, так же как и взрослым, кололи и спаивали все те же психотропы. И не дай Бог было ребенку закапризничать или впасть в истерику: доза неумолимо увеличивалась ровно до той поры, пока от мозга не оставалась одна оболочка, пока не "подсаживалась" окончательно печень, пока не переставали функционировать почки. В финале такого "лечения" развитие детей затормаживалось, и даже те, кто в наши дни был бы признан всего лишь излишне гипперактивным ребенком, склонным к истеричности, через довольно-таки короткое время мало чем отличался от олигофрена в стадии дебильности. Так же молча, пустым взглядом, смотрел в никуда, так же был неспособен к элементарной гигиене, не говоря о каком-то обучении.

   Зрачки Регины расширились от боли при виде этих деток.

    Палата, куда привела ее Александра, была рассчитана на детей достаточно большого возрастного диапазона: от трех до семи лет. Груднички, которым предположительный диагноз ставили уже в момент рождения, были в другой палате, вести Регину туда, Александра побоялась.

   Дети возились на ковре, постеленном на пол, что-то лопоча, отбирая друг у друга мягкие игрушки или просто сидели, покачиваясь, погруженные в свои маленькие мысли.

   От ковра дурно пахло. Штатная санитарка не давала себе труда тщательно замывать следы и лужицы, просто протирала их раствором хлора, от которого ковер давно стал пегим, с расплывшимся, когда-то красивым, узором. Хлор выветривался, а запах мочи и экскрементов, которыми дети почему-то любили играться, тщательно втирая их в ворс ковра, оставались надолго.

   Врачи морщили носы, но по инструкции придуманной кем-то где-то в детской палате на полу обязан был быть ковер, а кто и как его будет содержать в чистоте - это вопрос не к медицине.

   Санитарки отгавкивались, когда им указывали на вонь в палате, угрожали, что уволятся к чертовой матери, что пусть найдут еще других дур, которые будут этим дебилам жопы подтирать. В результате все оставалось по-прежнему: когда запах становился уж слишком нестерпимым, в палату приносили ведро с раствором хлора и обильно смачивали ворс.

   Регина подошла к детям, играющим в свои непонятные игры, присела на край ковра:

   - Привет. Я Регина, давайте играть вместе.

   Пара голов обернулась на голос, пара глаз оторвалась от созерцания неведомых глубин ковра, никто не подошел, каждый ребенок продолжал жить в своем мире.

   Каждый раз, идя в детское отделение, Александра звала с собой Регину. Девушка послушно одевалась и молча, шла за санитаркой.

   Подходил к концу март. Дни становились все теплее, солнце, словно чувствуя свою вину перед людьми за то, что оставило их одних на долгие зимние месяцы, светило ярко и пронзительно.

   - Александра Степановна, надо ковер помыть, - Регина смешно сморщила нос, - Он так воняет. Думаю, детям это тоже не очень нравится.

   - Региночка, так его моют иногда, а он все равно воняет. Шерсть пропиталась запахами. Да и некому этим заниматься, ты же знаешь, сколько у санитарок работы.

   - Вы попросите завтра, пусть кто-то во двор вынесет, я сама помою.

   Трое дюжих санитаров, скрутив трубой огромный, двадцать квадратных метров, резной вьетнамский ковер, с трудом выперли его во двор. Найти место для этой махины было сложно, расстелили его на подъезде к приемному отделению.

   Регина носила ведром воду из душевой, где ее купали в тот страшный день, когда привезли в клинику.

    Точнее день был бы страшным, если бы Регина его помнила.

   Присев на корточки и подоткнув халат, так что он стал больше похож на куртку, девушка мылила ковер хозяйственным мылом, терла жесткой сморщенной пластиковой губкой, которую нашла в той же душевой.

   За ее работой наблюдали перекуривающие на скамейке санитары. Здоровые крепкие мужики. Не те два ублюдка, которые были готовы сломать судьбу ни в чем не повинной девушке за несчастные двести рублей, но сегодняшняя смена мало чем отличалась от предыдущей.

   Регина провозилась с ковром весь день, даже не заметив, как солнце стало клониться к закату.

   Дважды к ней подходила Александра:

   - Все возишься? Не устала? Не замерзла?

   - Нет, - Регина продолжала тереть и мылить развонявшуюся еще сильнее ворсистую поверхность.

   На стоянку, к своему автомобилю, шагал, закончивший рабочий день главврач. Он не смотрел по сторонам, погруженный в свои мысли.

   Не так давно пришел новый журнал с новейшими наработками в области психиатрии, которая все больше отходила от традиционных методов лечения, делая упор на психологию, на взаимопрониконвение душ и мыслей врача и пациента.

   Статья, ради которой выписывался журнал, была на английском, языке не таком уж и сложном и редком в медицинских кругах, но абсолютно недоступном для занимающего немалую должность мужчины. Переводчица, с которой он сотрудничал в прошлый раз, его не устроила от слова совсем.

   Текст был косноязычным и непонятным, считай: деньги на ветер. Нужно прозвонить коллег, попросить, чтобы порекомендовали более толковую барышню.

   Главврач резко остановился, словно налетев на невидимую преграду.

    Вообще-то преграда была не такой уж и невидимой. Все так же на корточках, на раскинутом ковре, у ног мужчины копошилась Регина.

   - Вы кто такая, девушка? Новая санитарка?

   Регина замерла, не зная, что ответить.

   Распрямилась, став с мужчиной почти одного роста. С желтой пластиковой губки капала мыльная пена.

   Из флигеля детского отделения вовсю неслась к ним Александра, слишком поздно заметившая приближение главврача.

   - Это наша пациентка. Считай, уже бывшая. Мегера (главврач усмехнулся), о Господи! Виолета Станиславовна к выписке ее готовит. Вы же сами говорили, что трудотерапия для выздоравливающих - один из необходимых элементов социализации...

   - Поговорим об этом завтра. Жду Вас с утра у себя в кабинете - (Александре). А вы, лбы здоровенные, помогите девушке вместо того, чтобы штаны просиживать и воздух никотином отравлять - (санитарам).

   Главврач уехал.

   Санитары вытащили мигом откуда-то нашедшийся шланг, смыли с ковра остатки грязной пены, скатали ковер в толстый рулон и поставили на попа: пусть стечет, завтра найдем, где развесить.

   Александра и Регина заспешили в женское отделение.

   Обе молчали, смотрели себе под ноги.

   Конечно, Александра понимала, что задуманный ею план не состоится без помощи главврача, но не думала, что запланированный разговор состоится уже завтра.

    Регина чувствовала себя виноватой в том, что подвела, подставила под удар такую хорошую женщину: "Вот нужен был мне этот ковер ... вечно я влезу, куда не нужно ... будут теперь у Степановны неприятности из-за меня".

   На следующее утро главврача срочно вызвали в МинЗдрав в Столицу и он уехал на неделю.

   Разговор был всего-лишь ненадолго отложен ...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

До чего сложно и обидно заниматься организационными вопросами, решением бытовых и снабженческих проблем, когда все, чего ты в жизни хотел - это Служить Психиатрии. Даже не психиатрии в чистом, медицинском, понимании, а Психологии, Психоанализу.

   Лавры Зигмунда Фрейда и Карла Юнга не давали покоя Сергею Владимировичу, главврачу психиатрической лечебницы, в которой находилась Регина. Но времена были сложные, и для того, чтобы сделать себе имя в науке, нужно было крепко стоять на ногах. Очень крепко.

   К сорока годам необходимое положение в обществе вообще и в медицинских кругах в частности, было достигнуто. Не без помощи тестя, конечно, но и благодаря своим талантам и способностям тоже.

   Свою жену Сергей Владимирович на дух не переносил.

    Женился он на последнем курсе института только потому, что папа "избранницы" уже тогда работал в министерстве и помог молодому врачу устроиться в Столице, а не загреметь лечить доярок и скотников в сельскую больницу.

   Если в первые годы брака молодая жена еще как-то пыталась вызвать если не любовь, то хотя бы доброжелательность в своем муже, то через десяток лет супруги дружно ненавидели друг-друга.

   Что, впрочем, не помешало им родить двоих прекрасных сыновей.

   Совсем недавно Сергею Владимировичу предложили занять должность главврача психиатрической клиники в Городе у Моря, и он, ни минуты не раздумывая, дал согласие.

    Жена не хотела менять столицу на "провинциальный" город, но кто у нее спрашивал?

   Приехавшему главврачу, с протекцией от самых верхов, весь персонал клиники испуганно заглядывал в рот, не зная чего ждать от этой "новой метлы".

   Обстановка была нервозной и напряженной на протяжении всего последнего года. Каждые два-три месяца Сергей Владимирович уезжал в Столицу, повидаться с сыновьями, решить вопросы в министерстве, выбить новые квоты на поставку медикаментов... да мало ли дел и проблем решалось только в кулуарах, при личном посещении власть придержащих.

   Сергей Владимирович сыновей любил и не оставлял попыток уговорить супругу перебраться в Город у Моря, но упрямая баба ничего слушать не хотела, сидела сидьнем в огромной квартире на Хрещатике и вспоминала о муже только когда получала денежные переводы на содержание детей.

   После недельного визита в Столицу, обсудив интересующие его вопросы, порешав накопившиеся к этому моменту проблемы, нагруженный новыми книгами и журналами, он, наконец-то, закрыл за собой дверь своего кабинета, и устало опустился в кресло.

   Сегодня был приемный день.

   День, когда к нему могли обратиться и родственники больных и медперсонал, когда решались вопросы не медицинского характера, а скорее бытовые, один из тех дней, которые не вызывали ничего, кроме злости и раздражения, сожаления о том, что бесценное быстротекущее время потрачено не на то и не на тех.

   Сергей Владимирович помнил, как накануне отъезда вызвал "на ковер" эту "странную" санитарку, которая когда-то работала здесь же врачом, а потом, после какой-то непонятной истории с замужеством дочери и смерти прошлого главврача, которому приписывали любовную связь с женщиной, "скатилась" до незавидной участи поломойки.

   Какая-то дикая и непонятная история. Но, по большому счету, ему-то какое дело до всей этой "мышиной возни"? Жалоб на санитарку нет ни от врачей, ни от медсестер, а вот функции лечащего врача она, по мнению главврача, на себя взяла напрасно.

   Сергей Владимирович просмотрел перечень сотрудников записанных на прием, хмыкнул, увидев внизу имя Александры Степановны: " Ну что ж, значит сегодня и поговорим. Хотя и не мое это дело, но сам нарвался тогда, неделю назад, у приемного покоя".

   Александра специально записалась на прием последней.

   Во-первых, для того, чтобы успеть сделать всю работу в отделении, запланированную на сегодняшний день, а во-вторых, чтобы иметь возможность поговорить с "главным" никуда не торопясь, не думая о том, что в приемной ждут следующие посетители (или просители... по-всякому бывает).

   - Добрый день, Сергей Владимирович, - Александра тихо прикрыла за собой дверь и замерла на пороге кабинета.

   - Здравствуйте-здравствуйте, уважаемая...- Главврач запнулся, поняв, что забыл имя посетительницы, - Проходите, присаживайтесь, что у Вас?

   Александра улыбнулась, правильно истолковав заминку главврача, решив в разговоре вскользь упомянуть свое имя, не указывая собеседнику на забывчивость.

    Сергей Владимирович смотрел в список посетителей, но там после фамилии шли только инициалы.

   "Черт, да как же зовут эту санитарку? И спросить прямо неудобно. Но с другой стороны он и не обязан знать по именам весь младший медперсонал. Или обязан "?

   Александра, словно поняв и прочувствовав терзания главврача, снова улыбнулась:

   - Меня зовут Александра Степановна. Это не страшно, что Вы имя забыли, - и, словно прочитав мысли собеседника, добавила, - Да и не обязан главврач знать по именам весь младший медперсонал.

   Сергей Владимирович вздохнул с облегчением, уже более доброжелательно посмотрел на посетительницу:

   - Я Вас слушаю, Александра Степановна. Что там за история, непонятная, с той девушкой? Почему, вопреки всем инструкциям, она оказалась одна в неположенном месте и занималась не своей работой?

   Александра, тщательно продумывая каждое слово, ни в коей мере не ставя под сомнение ни сам факт того, что абсолютно здоровая Регина оказалась в психушке, ни «убойный" метод лечения, ни профессионализм Мегеры, рассказала главврачу историю болезни девушки и тот факт, что будучи выписанной из клиники, та окажется на улице. В том, что это будет именно так, Александра уже не сомневалась.

   - Ну и что Вы от меня хотите? Я должен держать ее в больнице вечно? Или может мне нужно удочерить ее? - Сергей Владимирович усмехнулся, довольный удачной, по его мнению, шуткой.

   - Ну зачем же так кардинально?- решила подыграть ему Александра, - В больнице постоянно не хватает санитарок, а Регина работы не боится, да и дети к ней тянутся, что немаловажно. В детском отделении как раз освободилось место. Санитарки стонут и жалуются, что тяжело работать при нехватке персонала, вот Вы бы и могли оформить ее на эту должность. С испытательным сроком, конечно. Посмотреть, как у нее пойдут дела, а потом уже принять окончательное решение.

   ( Ах, как сладко играть в Бога. Как волнительно понимать, что от тебя, от твоего решения, зависит судьба и будущее человека, пусть даже никому не нужной девчонки. И при этом всегда есть путь к отступлению: сказал, что не справляется, что не соответствует - и на улицу. А слава «благодетеля" уже успела разлететься и между персоналом и между родственниками пациентов. Ну разве это не здорово?!)

   Словно желая облегчить главврачу принятие решения, Александра добавила:

   - Пожить пока Регина может вместе со мной, а потом уже видно будет.

   - Хорошо, пусть будет так, - Сергей Владимирович хлопнул ладонью по столу, словно ставя своеобразную печать на принятом им решении:

   - Но вся эта авантюра под Вашу ответственность! Если что-то пойдет не так - отвечать Вам придется, Вы меня понимаете?

   - Понимаю. Спасибо большое.

   - Скажите Мегере, фу ты, черт, Виолете, пусть готовит документы на выписку. И девушка эта пусть зайдет ко мне.

   - Когда? Завтра?

   Сергей Владимирович взглянул на часы. Стрелки показывали всего половину шестого вечера. Рабочий день подошел к концу. Дома его ждал пустой холодильник и такие же пустые комнаты. Спешить было абсолютно некуда.

   - Зачем завтра? Сейчас пусть зайдет, время еще детское.

   Александра заулыбалась, засуетилась, подхватилась с места, едва не опрокинув стул:

   - Я сейчас, я мигом, мы быстро,- и пулей вылетела из кабинета.

***

Первого апреля, когда весь Город радостно устремился в центр, что бы весело праздновать День Дурака, Регина переступила порог детского отделения психиатрической лечебницы уже как сотрудница, а не пациентка соседней палаты, которую взяли для помощи санитарке.

   Каждое утро Регина, выпив чашку чаю и что-то торопливо проглотив вместо завтрака, спешила в Свою Больницу, в Свое Отделение, к Своим Детям.

   Вначале Александра пыталась отговорить ее, объясняла, что работают санитарки "сутки-через-двое", что девушка вполне может съездить в город, развеяться немного. Регина только отрицательно качала головой и неслась, стремилась на встречу со "своими" детьми.

   Вначале, дежурившие в эти дни, санитарки недовольно посматривали на девушку: " Чего приперлась? Дома заняться нечем?"

    Потом перестали обращать на нее внимание: "Ну а что? обсадила себя дебильчиками, слюни и жопы им вытирает, что-то рассказывает убогим, как будто они понимают. А нам легче, никто не орет обосраный, никто в истерике не заходится. Да и на прогулке ведут себя, как надо, в лужу не падают, птичье дерьмо слизать не норовят с асфальта".

   За месяц, к тому, что Регина всегда рядом, привыкли настолько, что уже и не представляли себе другого расклада.

   Врачи и медсестры тоже были довольны новенькой санитаркой.

   Работала она старательно, все распоряжения выполняла с первого слова. Да и ковер в палате наконец-то перестал смердеть (и как ей удалось отстирать такую махину?).

   Несколько раз за это время Сергей Владимирович приходил в детское отделение.

   Немного приоткрыв дверь, он подолгу наблюдал за Региной.

    Ровно до той поры, пока девушка не замечала, что кто-то смотрит на нее.

   Тогда она начинала смущаться и нервничать.

    Как по команде в палате начинался плач, кто-то выгибался дугой, кто-то норовил стукнуть соседа и отнять желаемое. Казалось, возбуждение девушки и ее растерянность предавалась детям, как по невидимым проводам.

   "Да ты сильнейший эмпат, девочка, даже лечение не ослабило твоих возможностей. А если ослабило? То какими же эти возможности будут, когда твой мозг полностью очистится и восстановится? Очень интересный случай. С работой она справляется, надо оформлять и наблюдать".

   Сергей Владимирович не знал, что он не первый видит в Регине "подопытного кролика", но для Высших Сфер это было безразлично.

   Какие бы свои цели не преследовались самонадеянными мужчинами, они спасали жизнь девушке, на которую у Бога были свои планы.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Мир! Труд! Май!

    Лозунги, знакомые с детства, вызывающие теплые воспоминания, а иногда и бурную, непонятную детскую радость.

    И не важно, чем вызвана эта радость. То ли внеочередным выходным днем, то ли общностью толпы, кричащей «Ура» в едином порыве, то ли просто детским восторгом в предвкушении продолжения: вкусного праздничного обеда, так редко покупаемого торта, розово-белого цветения абрикосов, сопровождаемого жужжанием уже проснувшихся пчел.

   Регина любила это время года.

   Не раннюю весну, с ее намеками на пробуждение, которые вполне могут смениться неожиданной метелью, а роскошный, жизнеутверждающий май. Когда все решено и сказано бесповоротно: Жизни быть!

   Уже неделю Регина была официально зачислена в штат областной психиатрической лечебницы, получила свою первую трудовую книжку, прописку по квоте, и стала полноправным жителем Города у Моря.

   Выданные ей после выписки вещи, оставляли желать лучшего: потрепанные спортивные брюки, поношенная футболка, какая-то непонятная курточка, явно с чужого плеча, растоптанные башмаки, как минимум, на два размера больше.

   Белый халат, надетый поверх, скрывал это убожество, теплые войлочные чуни сменили яркие тапочки, мягкие и по размеру. Регина ничем не выделялась из группы таких же, как она, санитарок.

   Девушка не хотела покидать периметр лечебницы, боялась встречи с людьми. С людьми вообще, а со знакомыми тем более. Боялась расспросов. Но в это же время она понимала, что просидеть всю жизнь взаперти ей вряд ли удастся, а потому, именно в этот праздничный день Первого Мая, Регина, нарядившись в свою рванину, собралась нанести визит хозяйке квартиры, где когда-то жила с Мариком.

   Растерянность и испуг навалились на девушку, как только она вышла за ворота. Регина прошла всего с десяток метров и присела на парапет.

    Нужно было отдышаться и успокоить бешено колотившееся сердце.

   Регина закрыла глаза и погрузилась в воспоминания, стараясь разложить «по полочкам» события последних месяцев.

   Девушка очнулась, когда кто-то тронул ее за плечо. Совсем легонько. Стараясь не напугать.

   - Ты куда-то собралась, Региночка? Почему меня не предупредила? - Александра участливо заглядывала девушке в глаза.

   - Да вот, хотела съездить на старую квартиру. Может там остались какие-то вещи мои, одеваться во что-то нужно, а денег на новое пока нет.

   Александра с болью смотрела на одетую, как пугало, девушку:

   - Может вернешься? Переоденешься? У меня остались кое-какие вещи Светланы, вы с ней в одном, примерно, размере, разве что ты повыше немного будешь.

   - Нет, - Регина отрицательно покачала головой, - Поеду так, как есть. Для кого мне наряжаться? - девушка горько усмехнулась:

   - Вы не беспокойтесь, Александра Степановна, я ненадолго, скоро вернусь.

   Александра стала объяснять, как добраться до центра. Регина отмахнулась: я знаю.

   Вопрос: откуда, повис в воздухе.

    Девушка зашагала к трамвайной остановке.

   У всех трамваев в Городе у Моря конечной остановкой был железнодорожный вокзал.

    Где бы ты ни сел в трамвай любого маршрута, так или иначе попадешь на "железку", а уже оттуда решай, как и чем добираться до нужного адреса.

   Меньше чем через час Регина шагала по улице, направляясь к дому, где когда-то они снимали квартиру... вместе с Мариком.

    (... сердце противно заныло, гулко бУхнуло пару раз в ямке под горлом, замерло на несколько секунд ... и продолжило дальше отбивать ритм жизни).

   Регина прошла мимо парадной, свернула во двор, открыла дверь флигеля, поднялась на второй этаж. Нажала кнопку звонка на такой знакомой двери.

   Дверь долго не открывали, и девушка совсем уж собралась уходить, когда из квартиры послышался хриплый мужской голос:

   - Кого там принесла нелегкая? Наши все дома.

   - Мне хозяйка нужна. Я тут жила недавно, вещи свои забрать хочу.

   Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина.

   Наверное, он был бы привлекательным, если бы не был в стельку пьян. И судя по закисшим глазам, помятой роже и страшному перегару - уже не первый день.

   - Аааа ... это ты и есть та алкашка, что чуть ее не прирезала? - мужчина ухмыльнулся и покачнулся. Едва не упав, ухватился за дверной косяк, - Ну проходи, чего на пороге стоять.

   - Мне некогда. Вы дайте адрес хозяйки, тут мои вещи оставались, я забрать хочу.

   - Угу... значит, заходить не хочешь, брезгуешь, - в глазах мужчины блеснула злоба. Регина отступила от двери на пару шагов, приготовившись орать и отбиваться.

   - Что испугалась, килька сушеная? Да кому ты нужна!? Только руки о твои мослы пачкать, - мужчина захохотал.

    Наверное, думал о том, как удачно пошутил и сожалел, что юмористический перл никто не услышал и не оценил:

   - Не велела хозяйка тебе ее адрес давать, боится, что таки прирежешь, - мужчина криво усмехнулся, - А барахло твое сейчас принесу, валяется в кладовке.

   Через пару минут он вынес авоську в которую были напиханы какие-то вещи.

   Регина схватила свой "гардероб" и опрометью бросилась вниз по лестнице.

   Уже выйдя на улицу, девушка поняла, что ей вовсе не хочется тащить в дом Александры непонятно какое тряпье, а потому, зайдя в чужой двор, присела на скамейку и вывернула из авоськи отданный ей скарб.

   То, что Регина увидела, носить было невозможно. Старье, покрытое пятнами плесени, не годилось даже на половые тряпки. Вот разве что две футболки, которые когда-то носил Марик. Которые отдал ей в качестве пижамок, когда надоели.

    Регина уткнулась носом в ткань и сквозь запах затхлости и плесени уловила еле слышный аромат любимого мужчины.

    Слезы навернулись на глаза. Регина была готова вот-вот разреветься, когда услышала над головой голос:

   - Ну надо-же! Объявилась пропажа! - рядом стояла Нора и смотрела на девушку сверху вниз ненавидящим взглядом.

***

За прошедшие полгода Нора располнела еще больше. Лицо было одутловатым и какого-то мучнистого цвета.

    Конечно, ситуацию женщина пыталась выровнять с помощью хорошей косметики, но не сказать, что ей это стопроцентно удалось. Аромат дорогого парфюма заполнял все пространство вокруг, Нора явно не пожалела перед выходом духов и щедро "полилась" ими. Брендовое джинсовое платье и босоножки-колотушки, страх и ужас женских стоп, немного "вытягивали" фигуру, но точащий вперед обвислый живот и расплывшиеся бока портили общее впечатление и сводили на нет попытку казаться молодой и стильной.

   Регина подняла глаза на нависшую над ней глыбой несостоявшуюся родственницу:

   - Здравствуй Нора.

   - Мать глаза выплакала, не знала где тебя искать, думала, не случилось ли чего? А она - вот она! Живёхонька-здоровёхонька!

   - Да, Нора, я жива и здорова, как видишь. А тётю Аду я попросила не приходить и встречи со мной не искать.

   - Она бы и не искала! Да соседки по дому, где ты с Марком жила, рассказали, что скорая там чуть не полночи стояла. Вот мать и испугалась, не случилось ли с тобой чего. К хозяйке побежала, но та сказала, что ты съехала и адреса не оставила.

   Регина согласно кивала, слушая Нору:

   - Все верно. Все так и было.

   Женщины замолчали.

    Уже когда пауза начала тяготить обеих, Нора прервала молчание:

   - А наши уехали. Еще в марте.

   - Да? А ты почему здесь? Вроде все вместе ехать должны были?

   Нора вспыхнула:

   - Не твое дело! Что ты лезешь со своими расспросами?

   Увидев, что в глазах собеседницы заблестели злые слёзы, Регина поднялась со скамейки:

   - Мне пора, Нора, прощай, - и уже сделав шаг, чтобы уйти, снова обернулась и взглянула в глаза сестре бывшего возлюбленного:

   - Скажи мне, Нора, за что ты меня так ненавидишь? Что плохого я тебе сделала?

   - А ни за что! Разве может человек объяснить, за что он ненавидит тараканов? Просто ненавидит и все! Единственное желание, при виде мерзкого насекомого - это раздавить его!

   - Значит, ты хочешь меня раздавить, - Регина усмехнулась.

   На губах Норы зазмеилась усмешка:

   - А я уже тебя раздавила!

   - Ты ошибаешься. Вы с братом сломали мне руки и ноги, переломали хребет, но я, как видишь, выжила, и никогда не допущу к себе на пушечный выстрел таких бесчувственных тварей, как вы. Прощай, Нора, добра тебе не желаю, надеюсь никогда больше не увидеть.

   Регина пошла к выходу со двора. По дороге бросила в мусорный бак авоську с вещами в которую, сверху, засунула футболки Марика.

***

После обеда Регина вернулась на территорию клиники. Увидев пустые руки девушки, Александра поняла, что никаких вещей девушке так и не вернули.

   - Может посмотришь , что Светлана оставила. Там не особо много чего, но на первое время хватит.

   Регина покачала головой:

   - Нет, это не правильно. Светлана приедет в гости, а тут - я. Мало того, что ее комнату заняла, так еще и в ее вещах разгуливаю.

   Александра всплеснула руками: «ну что за упрямая девчонка":

   - Тогда нужно купить что-то. Давай я тебе денег дам, - и, увидев готовую отрицательно качать головой, Регину, тут же добавила, - Взаймы.

   - Хорошо, в долг возьму. И отдам быстро, как смогу.

   Отработав смену, Регина отправилась в центральный универмаг.

   Бесформенные женские брюки были далеки от фирменных джинсов, к которым привыкла Регина, и фактурой, и качеством, и посадкой, но выложить три зарплаты за «штаны» Регина не могла. На всё про всё она взяла у Александры двести рублей, которые еще предстояло отдавать. А потому к полосатым брюкам добавилась клетчатая юбка, две блузки, легкая курточка и несколько пар хлопчатобумажных трусов, купленных в детском отделе. Совсем дешевые матерчатые туфли довершили образ и прикончили капитал.

   Уже дома, перемеряя перед зеркалом купленные вещи, Регина думала: " Совсем не плохо. А со временем у меня будет все, что я захочу»…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Монотонные дни, заполненные рутиной, дни, похожие один на другой, сменяли друг-друга. Регине было комфортно в этом медленном бессобытийном мире.

    Страсти и житейские бури вскипали и остывали где-то там, в чужих жизнях, и не имели к девушке никакого отношения. Она все так же не торопилась покидать периметр клиники.

   Когда пришло жаркое южное лето, Регина, окружив себя маленькими пациентами, сидела под вековыми липами, разостлав байковое одеяло в изумрудной траве.

    Иногда на краешек присаживался Ангел. Долго слушал, как Регина разговаривает с детьми, как читает им стихи и сказки. Тонкий жемчужный кокон полностью закрывал девушку. Он пропускал лучи доброты и сострадания, которыми щедро делилась Регина со своими подопечными, но был непроницаем для отрицательных эмоций.

    Больные дети, капризные, с искалеченной психикой, не умеющие себя контролировать, могли быть жестокими и неадекватными, но каждый выплеск недоброжелательности или злобы стекал тонкой грязной струйкой по кокону и уходил в землю, не причиняя Регине никакого вреда.

   Однажды, увидев Ангела, девушка поинтересовалась:

   - А где Чернокрылый? Давно с ним не виделась.

   - Демону нет места рядом с чистыми душами, - Ангел нахмурился, гордо вскинул подбородок (уж его-то душа была чиста! Ему дозволено приближаться в маленьким детям так близко, как ему этого хочется).

   - Вот как?- Регина горько усмехнулась, - Значит моя душа не так уж и чиста...

    Ангел опустил взгляд, поняв, что сказал что-то не то и, не зная, как исправить ситуацию:

   - Ты обиделась? Но я вовсе не это имел ввиду...

   - Нет, я не сержусь. Просто передай Чернокрылому, что я скучаю. А кто это его Демоном назвал?

   Ангел прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего:

   - Да так... его по-разному зовут ...

   Легкий теплый ветерок дал знать о том, что Ангел улетел.

***

Регина продолжала жить вместе с Александрой Степановной.

   Однажды девушка попыталась спросить, не мешает ли она, не доставляет ли каких-то неудобств, но наткнулась на такой обиженный и недоумевающий взгляд, что сразу поняла: не нужно поднимать эту тему, если не хочешь причинить боль этой доброй и внимательной женщине.

   Александра так и не решилась рассказать Регине об их родстве. Все ждала подходящего момента, а он, момент, все не наступал.

   Вечерами, сидя на крыльце домика, окутанные волшебным ароматом маттиолы, женщины тихо разговаривали, приподнимая по чуть-чуть покрывало тайны над своими жизнями.

   Александра очень хотела узнать, что же произошло в жизни девушки, но Регина рассказывала только то, что считала нужным и только тогда, когда ей самой этого хотелось. Любая попытка расспросить поподробнее заканчивалась тем, что девушка отвечала:

   - Это не важно, - и умолкала вовсе.

   В начале июля, в один из вечеров наполненных покоем и негой, Регина, словно отважившись, взяла за руку Александру и, глядя ей в глаза, сказала:

   - Мне нужно уехать, - добавила, заметив испуг во взгляде женщины, - Ненадолго.

   - Куда уехать, Региночка ? Зачем?

   - В Ленинград. Я в институте хочу восстановиться. Но мне отпуск нужен хотя бы на несколько дней и характеристика.

   Александра вздохнула с облегчением.

    Она понимала, что еще не время выпускать девушку из-под крыла в широкий мир, да и сомневалась, придет ли это время вообще:

   - Ну так иди к главному, он даст разрешение на отпуск и характеристику подпишет.

   - Я его боюсь, - Регина уставилась себе под ноги, - Он приходит иногда к палате, или на прогулке подходит незаметно, стоит и смотрит на меня. Что он хочет?

   - Да ничего он не хочет, глупышка, - Александра улыбнулась, - Просто ты новенькая, вот он к тебе и присматривается.

   Регина задумалась ненадолго: "Может и так, может Степановна и права. Но идти одной на прием все же страшновато".

   - А Вы со мной пойдете?

   - Регина, ну что за детский сад? Не съест тебя главный. Он хороший дядька, - Александра усмехнулась, вспомнив, что "дядька" младше ее.

   На следующий день Регина записалась на прием к главврачу на ближайший "общий" день.

   Регина сидела в приемной и ожидала своей очереди.

    Из кабинета главврача слышался громкий разговор.

   Какая-то женщина, срываясь на крик, что-то объясняла и доказывала.

    В ответ раздавался спокойный, едва слышный голос главврача.

    Спор продолжался уже какое-то время.

    Регина не вслушивалась. Ей было не интересно и не любопытно, кто там и о чем беседует, она сидела в углу приемной, опустив голову и уставившись себе в коленки.

   Дверь кабинета хлопнула. В приемную выскочила раскрасневшаяся женщина, все еще продолжавшая что-то недовольно говорить, обещавшая "на всех найти управу".

    Женщина фурией пронеслась по приемной, не обратив внимания на сидящую в углу девушку. А вот Регина ее и увидела и узнала.

   Что привело Нору в психиатрическую лечебницу? Зачем она здесь? Спрашивать и знать Регина об этом не хотела.

   Следом за посетительницей вышел растерянный и обескураженный главврач:

   - Ну и баба, и где только таких хабалок выращивают (секретарше), проходите в кабинет, я буду через пару минут (Регине).

   Регина вошла в кабинет. Не зная, где присесть, увидела в углу небольшой столик, заваленный журналами, и два кресла.

   "Вот здесь и подожду" - Регина открыла журнал, чтобы скоротать время.

   Толстая глянцевая бумага была приятна на ощупь, и хотя журнал был явно медицинский, да еще и на английском, Регине доставлял удовольствие сам процесс переворачивания страниц.

   Мало-помалу она начала вчитываться в написанное, понимая смысл едва не через слово.

   Снова хлопнула дверь кабинета. Вошедший главврач смотрел на Регину:

   - Повезло мне с санитарками! Одна с медицинским образованием, врач в недалеком прошлом, другая журналы профильные да еще и по-английски читает, начинаю себя как-то неловко чувствовать, - главврач улыбался, давая понять, что все сказанное всего-лишь шутка.

   Но Регине "не шутилось", она пришла по делу и ее вопрос должен был разрешиться уже сегодня.

   - Я слушаю Вас, - главный уткнулся в список посетителей, выискивая в нем имя, - Регина Андреевна. Проходите, присаживайтесь. Что у Вас? Как Вам работается?

   - Хорошо работается, - Регина замялась, - Мне отпуск нужен.

   - Как отпуск? Вы же только три месяца как зачислены. Не положен Вам отпуск.

   Регина стала говорить торопливо и сбивчиво:

   - Я понимаю, что не положен. Но мне в Ленинград нужно съездить. Буквально на несколько дней. Если сейчас не съезжу, то восстановиться уже не смогу, год потеряю, а у меня уже два прошло. Пожалуйста, всего на три дня. И характеристику.

   Главврач смотрел на девушку, явно ничего не понимая:

   - А теперь с начала и помедленнее.

   Девушка вздохнула, поняв, что подробного рассказа не избежать, начала с начала:

   - Я в Ленинграде училась. В Торговом. Потом бросила... точнее, в академ ушла, но не думала, что буду восстанавливаться...

   - Почему бросила?

   - Заболела.

   - Почему восстанавливаться не стала, когда выздоровела?

   - Замуж собиралась... и в Америку с семьей мужа уезжать должны были.

   - И что?

   - Что "что"?

   - И что случилось?

   Регина вспыхнула. Любопытство мужчины было ей неприятно, но отвечать нужно:

   - Да ничего. На другой мой жених женился. С ней и уехал.

   - Так, все теперь понятно, - главврач барабанил пальцами по столу, - Хорошо. Пиши заявление "за свой счет" на пять дней. Хватит?

   Регина кивнула.

   - Секретарь напишет характеристику, я подпишу.

   - Спасибо, - Регина собралась попрощаться, но Сергей Владимирович задержал ее вопросом:

   - Ты язык выучила, когда эмигрировать собиралась? - (Регина кивнула) - Хорошо знаешь? - Регина пожала плечами:

   - Так себе. Разговорный больше.

   - Попробуешь статью перевести?

   - Ой, ну что Вы?! Там столько терминов незнакомых, боюсь, что ничего не получится.

   - А ты попробуй. Возьми вон тот журнал, что сверху лежит. Переводи, как получится, термины, что тебе непонятны, перепиши, как слышатся, потом вместе разберем, что к чему.

   - Это срочно?

   - Нет, не срочно. Делай, когда захочешь.

   - Хорошо. До свидания, - Регина замешкалась уже на пороге, - Спасибо Вам.

   Главврач улыбнулся:

   - Да не за что. Удачи в Питере.

   Через две недели, поздним вечером, Регина спускалась по трапу самолёта в Пулково.

***

Огромный аэропорт гудел и жил своей жизнью, встречая и отправляя самолёты. Люди обнимали друг-друга. Кто радостно, встречаясь после разлуки, кто со слезами, провожая родных и близких.

   У Регины зазвенело в ушах и начала кружиться голова. Она слишком долго прожила в добровольной изоляции, человеческие эмоции врывались в сознание и выбивали из привычной умиротворенности.

   - Растерялась? Быстро в кокон!

   Регина оглянулась.

   Прямо на стеклянной стойке регистрации, непонятно каким образом разместившись, сидел Чернокрылый.

   Моментально представив луч света, протянувшийся сверху и раскрывающийся над головой полупрозрачным тюльпаном, Регина "подхватила" лепестки, закрутила вокруг себя и "завязала узлом" уже под ступнями.

   Гул аэропорта стих. Нет, люди все так же продолжали жить своими жизнями, смеяться и плакать, громко кричать что-то и тихо шептать, но эта суета уже не вызывала беспокойства. Она была вне - за периметром кокона.

   - Привет Чернокрылый! Почему так долго не появлялся?

   - Занят был. Да и у тебя все налаживаться началось. Не хотел смущать своими... (Демон замялся, подыскивая слова)... ненужными советами.

   Регина сжала губы, в глазах блеснула злость:

   - Это кто сказал, что мне не нужны твои советы?

   - Да нашлись... некоторые.

   - Может "некоторые" уже дадут мне право самой выбирать, что мне нужно, а что нет? Самой решать к чьим советам прислушиваться, а чьи - и мимо ушей пропустить?!

   Демон захохотал, запрокинув голову и весело блестя бездонными глазами:

   - Ну все - все, убедила! Не кипятись понапрасну.

   Чернокрылый спорхнул со стойки, вмиг оказался рядом с Региной, обнял ее крыльями вместе с коконом:

   - Я скучал.

   - Я тоже, - Регина улыбалась.

***

Они провели в аэропорту всю ночь. Ехать в город не было смысла, никто нигде девушку не ждал. Замерев у огромного окна, смотрели, как взлетают и приземляются самолёты. О чем-то тихо болтали.

    Ни о чем конкретно и обо всем сразу.

    Уже далеко за полночь Чернокрылый решил, что Регине нужно поспать.

    Они нашли свободное место в зале ожидания, Чернокрылый обнял девушку и она моментально уснула, не чувствуя ни жесткой скамьи ни неудобной позы, не слыша гула аэропорта, продолжавшего жить своей жизнью.

   Регина проснулась с первыми лучами солнца, радостно приветствующими новый день. Чувствовала себя девушка великолепно. Словно не продремала в неудобной позе на жесткой скамье пару часов, а хорошо отдохнула в мягкой постели. Чернокрылого рядом не было. Кода и куда он улетел - Регина не знала.

   Автобус отвез девушку в центр города, и к восьми часам она была в деканате института.

   Все складывалось как по волшебству: никто не задавал лишних вопросов. Немедленно затребовали документы из архива. Ректор, оказавшийся на месте и пребывающий в отличном расположении духа, подмахнул заявление, даже не особо вчитываясь. В деканате Регина получила необходимые материалы для самостоятельного обучения и оставила адрес, по которому ей пришлют вызов на сессию.

   Уже после обеда девушка уладила все дела и вернулась в Пулково. Билет обратно был только на послезавтра. Летом, да еще и в южном направлении, обменять билет было нереально, но Регине снова повезло.

   Регистраторша, вначале скривив губы в презрительную усмешку после просьбы обменять билет на сегодня, вдруг "сменила гнев на милость", что-то проверила, куда-то позвонила, и оказалось, что именно на сегодня именно вот только что, буквально за пару минут, сняли бронь с одного билета, который тут же переоформили на Регину.

   Сев в самолет, закрыв глаза и счастливо улыбаясь, Регина прошептала:

   - Спасибо Чернокрылый.

   Легкий теплый ветерок коснулся ее лица.

   Самолёт вырулил на взлётную полосу...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Самолет приземлился поздно вечером.

   Регине не нравилось возвращаться в Город у Моря самолетом: никто не встречает тихой ласковой песней, с которой, кажется, ты пришел в этот мир. Вокруг раздается только гул взлетающих и идущих на посадку самолётов.

   Вместо старинного приземистого здания вокзала, доброго и гостеприимного, как старая тётушка, тебя встречает коробка из стекла и бетона, модернизированное здание аэропорта, пропахшее горячим металлом, и резиной. Хочется как можно скорее проскочит этот футуристический куб и оказаться в теплых душистых объятиях южной ночи.

   Багажа у Регины не было, вся ее поклажа вполне поместилась в сумку, которую дала Александра Степановна. Девушка оказалась на стоянке такси одной из первых.

    Конечно, это была непозволительная роскошь: тратиться на такси, когда у тебя долги и грядущие расходы, но дожидаться рейсового автобуса, который придет неизвестно когда, трястись в нем до центра, а потом надеяться на своевременное появление дежурного трамвая, которым можно добраться до клиники, Регина не могла.

    Ей очень хотелось побыстрее увидеться с Александрой, рассказать ей об удачной поездке, поговорить просто обо всем, прижаться к плечу пожилой женщины, вдохнуть ее запах.

   Наверное, так должна бы была пахнуть ее мать: чистотой, медикаментами и немножко хлоркой, любимым дезинфектором всех больниц. Стерильные, выхолощенные ароматы не вызывали у Регины отторжения, а наоборот нравились ей. Особенно, если смешивались с запахом распускающейся в ночь маттиолы.

   Регина открыла дверцу ожидающего на стоянке такси и юркнула на заднее сидение.

   - Куда едем, девушка? - неопределенных лет водитель взглянул на Регину через плечо.

   Хмыкнул, услышав адрес известной всем жителям города клиники:

   - Что ж ты в больницу на ночь глядя? Проведать кого? Родственник на излечении?

   - Живу я там, - увидев недоуменный взгляд водителя, Регина добавила, - И работаю.

   - Ну тогда ясно. Пассажиров нужно добрать. Не ехать же в такую даль полупустым.

   Регина представила, как рядом с ней усядутся незнакомые, разгоряченные летней духотой, люди, как зажмут ее в угол машины, как обдадут запахом чужого пота, и ей стало дурно.

   - Не нужно никого "добирать", я оплачу всю поездку. Сколько денег нужно?

   Водитель назвал сумму, примерно равную той, что оставалась у Регины после поездки в Ленинград. Девушка вздохнула, но согласно кивнула головой:

   - Хорошо. Едемте.

   Водитель хмыкнул себе под нос. Он явно не ожидал, что девушка, одетая более чем скромно, с потертой сумкой, больше напоминающей хозяйственную торбу, чем изящный женский аксессуар, согласится платить. Но она согласилась.

   Машина вырулила со стоянки.

   Разогретый гудрон дороги мягко зашуршал под колёсами.

***

Никто, кроме персонала, живущего в домиках на окраине территории, не знал о существовании этого прохода.

   Окруженная высочайшим забором, находящаяся под круглосуточной охраной клиника, как и всякая крепость, имела свои, незаметные и недоступные чужому, лазейки.

   Кем и когда была сделана в заборе эта, незаметная на первый взгляд, калитка, не знал никто.

   Калитка запиралась на внушительный английский, замок. Заметить ее, выкованную из таких же четырехгранных прутов, что и сам забор, мог только тот, кто заранее знал о ее существовании.

   - Остановите здесь, пожалуйста, - Регина протянула водителю оговоренную сумму.

   - Мы ж не доехали еще. До пропускного пункта метров пятьсот, а то и больше, да и находится он с другой стороны.

   - Здесь, пожалуйста, - голос странной пассажирки стал громче, в нем появились истеричные нотки.

   - Здесь, так здесь, - машина остановилась.

    На переднее сидение упали купюры.

   Девушка выскользнула из салона. Захлопнулась дверь.

   Водитель смотрел в зеркало заднего вида.

    Девушка подошла к высоченному забору, увитому вечнозеленым плющом, немного постояла, словно прижавшись к прутьям лицом и ... растворилась, просочившись, как призрак сквозь толщу кованной массивной ограды.

   " Тьфу ты черт! Что за привидение я вез? Кому расскажу - не поверят", - неверующий водитель перекрестился и торопливо дал задний ход, выезжая на дорогу, ведущую в город.

   ( ... На самом деле, Регина, еще в машине, вынула из сумки ключ от замка. Подойдя к калитке, открыла хорошо смазанный старинный замок, толкнула калитку, открывающуюся вовнутрь, вошла, и так же тихо, не привлекая ничьего внимания, закрыла замок на ключ. Как это выглядело со стороны, она понятия не имела и вовсе не собиралась становиться очередной городской легендой...)

   Регина неслышно подошла к двери домика. В окне все еще горел мягкий свет от накрытой абажуром ночной лампы, но, сквозь плотно задернутые, не смотря на летнюю духоту, шторы, ничего не было видно.

   Девушка распахнула дверь и застыла на пороге.

    Улыбка медленно сползала с ее лица.

   За накрытым к чаю столом сидели трое: Александра, Ангел и Демон.

   По тому, как застыли в растерянности их лица, по тому, что на столе стояли три чашки и три розетки с вареньем, сомневаться в том, что эти трое давно знакомы, не приходилось.

   Первым вспорхнул со своего стула Ангел, мигом оказался возле Регины, попытался ее обнять, но девушка, молча, выскользнула из его крыльев.

   Следом поднялась Александра. Укоризненно взглянула на Ангелов:

   - Говорила я вам, что давно пора девочке рассказать обо всем. А вы: не время... оттолкнем... напугаем... Вот и дотянулись. Теперь оправдываться придется. Проходи, Региночка. Как там в Питере?

   Регина поставила сумку, подошла к буфету, достала свою чашку, налила чаю, села за стол. Сделала глоток:

   - Нормально в Питере. Стоит Питер, что ему сделается... Я вас внимательно слушаю.

   Демон, еле сдерживаясь, чтобы не захохотать, с улыбкой переводил взгляд с Регины на Ангела, с Ангела на Александру, с Александры на Регину:

   - Ну давайте, оправдывайтесь, я вас тоже послушаю.

   - Ты, Чернокрылый, как я вижу, тоже непосредственный участник событий, так что я и тебя послушаю, - Регина продолжала прихлебывать уже остывший чай.

   Вначале все вместе, перебивая друг друга, потом подробнее, установив очередность и хронологию, Регине рассказали обо всех событиях.

   И давно минувших и совсем недавних.

    За окном уже начало сереть, когда повествование было закончено.

   Каждый рассказал свою версию событий и обрисовал свою роль в них.

   Регина во все глаза смотрела на Александру:

   - Какие сложные и вычурные кружева плетет Судьба... так значит мы родственницы?

   Александра кивнула:

   - Получается, что так.

   - И кем же Вы мне приходитесь? Двоюродной бабушкой? ... дикость какая-то... совсем Вы на бабушку не похожи, - Регина улыбалась.

    Вся троица заулыбалась ей в ответ, поняв, что гроза миновала, так и не начавшись.

    - Как же мне теперь к Вам обращаться, Александра Степановна? По имени-отчеству, как раньше, или как-то иначе?

   Александра задумалась совсем ненадолго:

   - А знаешь, Региночка, отец Светланы, нашей дочери, называл меня Аля. Только он во всем мире и знал это имя. Если хочешь, можешь и ты звать меня тетей Алей. Мне будет приятно.

   Регина согласно кивнула головой:

   - Хорошо. Можно я посплю немного, устала очень.

   Вся троица захлопотала, стала укладывать, укрывать, желать сладких снов.

***

Регина закрыла глаза и тут-же провалилась в перламутровый жемчужный туман.

   ( ,.. ей снилась баба Оля... они сидели за накрытым к чаю столом, установленном прямо в изумрудной траве под сенью раскидистого вечноцветущего старого абрикоса.

   " Как же так?" - спрашивала Регина: " Что мне теперь делать? Как себя вести с этой, свалившейся, как снег на голову, новоявленной родственницей"?

   "Доверься ей, девочка моя. Она тебя не обманет и не обидит. Я ведь давно ее заприметила, да и Стефан с Надеждой подтвердили, что это их дочь".

   " Как, родители тёти Али тоже где-то здесь? Ты с ними виделась"?

   "И виделась и продолжаю видеться".

   "А где они? Я могу с ними встретиться"?!

   " Нет, ты не можешь. Тебе рано еще. В этом мире у всех свое время и свое место".

   " Баба Оля, скажи мне, это Рай"?

   " Нет у меня ответа, девочка моя. Да и что такое Рай? У каждого он свой... впрочем, как и Ад".

   "А тёте Але я могу сказать, что ее родители рядом с тобой... она так переживает, что много невинных душ они погубили, и нет им прощения".

   Ольга вспыхнула, сплела пальцы рук, вскинула голову:

   " Ну что за бред в головах живущих? Стефан уже понес свое наказание тем, что всю жизнь мотался по свету не находя себе места. Искупил свою вину тем, что остаток жизни посвятил служению людям. После войны основал миссионерское общество в колониальной Родезии, где и прожил остаток своих дней.

   Надежда смыла все свои грехи своею же кровью... можешь сказать Александре, что ее родители прощены и обрели покой".

   Регина согласно кивнула головой:

   "Хорошо. Только не сейчас. Боюсь напугать тётю Алю такими рассказами. Подумает, что у меня точно не все в порядке с головой", - Регина хихикнула.

   "Да уж, ей и Ангелов хватила с верхом" - Ольга так же хихикнула в ответ: " А я их предупреждала, чтобы поаккуратней с Александрой были. Взрослая психика не такая гибкая, как у детей, может не принять и не выдержать множественности миров. Слава Богу, все прошло самым наилучшим образом".

   " Баба Оля, скажи, мне снова будет дан урок за то, что пришла к тебе сегодня "? - Регина со страхом смотрела на Ольгу.

   " Нет, моя хорошая. Ты ведь сейчас просто спишь. Ты научилась проходить в иные Миры не разрывая хрупкую ткань мирозданья. А теперь тебе пора. Одевай свой кокон, - Ольга усмехнулась, - И марш в постель".

   "Ты видела? Ты знаешь?"

   "Конечно".

   Поток перламутрового света заструился - закружился, изгибаясь причудливыми лепестками, обхватил Регину, сомкнулся изысканным бутоном.

   Ольга смотрела на пустой стул, на недопитую чашку, на нетронутое пирожное.

   Людвиг коснулся губами ее виска. Леонтий поцеловал мамины пальцы.

   " Ну что, нагулялись мои мужчины"?

   " Мы просто не хотели смущать Регину. Решили дать вам возможность спокойно побеседовать. Все нормально у девочки"?

   " Все нормально. Думаю, что теперь она не допустит тех ошибок, которые сделала раньше. И Александра ей поможет".

   Все трое снова сели за стол.

    Горячий чай снова дымился в чашках.

    Сладкий запах сдобы, ванили и корицы, смешивался с ароматом цветущего абрикоса.

   Все шло своим чередом.

    Никто никуда не торопился, наслаждаясь майским полднем.

    Впереди была Вечность...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Регину редко о чем-то просили.

   Да что там врать самой себе? Никто никогда ни о чем ее не просил. А если вдруг ей хотелось сделать что-то для человека по собственной инициативе, то ничего хорошего из этого не получалось. Все, что бы она ни делала, было не то, не так, не тогда, когда нужно и не там, где хотелось бы тому, для кого это делалось.

   Именно поэтому девушка очень ответственно подошла к просьбе главврача о переводе статьи. Где-то там, на периферии сознания, выныривали мысли о том, зачем это нужно взрослому, хорошо обеспеченному мужчине, который вполне в состоянии оплатить услуги профессионального переводчика, но Регина эти мысли гнала, и думать об этом не хотела.

   Уже через несколько дней, отработав смену, девушка поехала в центр города.

    Она давно заприметила этот букинистический магазин в Круглом доме на площади Мартыновского.

    Однажды они с Мариком даже зашли в него.

    Юноша кривился от запаха старых книг, запаха бумаги, пыли и тлена, и хотел, как можно быстрее, оказаться на улице. А Регина не могла оторвать глаз от полок с рядами старинных фолиантов, от сданных на комиссию дорогущих подписок дефицитнейшей художественной литературы, от огромных географических атласов и ярких альбомов с репродукциями до сваленных в углу, как попало, всевозможных учебников.

   Именно в этом магазинчике Регина, не надеясь на свои, весьма поверхностные, знания английского языка собиралась отыскать необходимые словари.

   В букинистическом ее встретил прохладный полумрак и старенький продавец, одетый в синий сатиновый халат и такие, уже забытые, школьные нарукавники.

   - Что ищет барышня в моем магазине? - продавец явно скучал и был не прочь поболтать с единственной в этот час посетительницей.

   Регина рассказала, какой словарь и для каких целей ей необходим, не забыв уточнить, что весьма ограничена в средствах.

   Продавец задумался, пожевал губами, удалился в подсобку, откуда вскоре вынес огромный, потрепанный англо-русский словарь:

   - Возьмите этот, барышня. Он, конечно, не специализированно-медицинский, но ну ооочень полный. Не смотрите, что старый и слегка "поживший", над этим словарем работали, и весьма успешно, великие лингвисты. Я рекомендую!

   Регина взяла в руки толстеленный тяжелый словарь, внутренне вздрогнула, услышав его стоимость, но отсчитала купюры и вышла на залитую солнцем площадь.

   "Ну и что, что дорого ... зато не ударю в грязь лицом. Не нужно было соглашаться сразу, а уж, коль взялась что-то сделать, то будь добра - делай наилучшим образом", - Регина оправдывала непредвиденную трату, выискивая все новые и новые аргументы.

   Так как девушку зачислили все на тот же второй курс, а половину года она отучилась, то перед зимней сессией нужно было лишь освежить знания в памяти.

   Вечерами Регина самозабвенно отдалась переводу статьи.

   Она почти сразу оценила выбор продавца, словарь не только помогал найти верное определение тому или иному слову, но и был своеобразным учебником, на примерах объясняющим структуру языка.

   Через две недели перевод был готов.

   Всего лишь несколько новомодных терминов Регина не смогла одолеть, обозначив их латинскими буквами.

   Через две недели Регина снова записалась на прием к главврачу в день "общих вопросов".

   Сергей Владимирович долго вчитывался в исписанные крупным почерком тетрадные странички. Закончив читать, взглянул на Регину и начал перечитывать снова, делая кое-какие пометки на полях, что-то записывая и отчерчивая. Наконец он отложил листки в сторону, посмотрел на девушку в упор:

   - Очень и очень недурственно! Намного лучше, чем тот лепет, которым меня "осчастливила" выпускница инъяза в предыдущий раз. А что Вы думаете по этому поводу?

   - По какому поводу? - Регина не поняла вопроса.

   - По поводу статьи и мыслей в ней изложенных.

   - Я не знаю, я не медик и мне сложно судить.

   - Психология, о которой шла речь в статье, далека от медицины в ее классическом понимании. Конечно, хорошо, когда у человека, посвятившего себя психологии, есть медицинское образование, но не каждый медик способен стать настоящим психологом. Далеко не каждый. Для этого нужно совсем другое... - главврач замолчал, словно о чем-то задумавшись.

   - Что именно? - Регина смотрела с вопросом.

   - Да много чего... так сразу все и не перечислишь... давай поговорим об этом в другой раз, если ты не против, - Сергей Владимирович как-то незаметно для самого себя перешел на "ты", хотя в общении с подчиненными себе этого не позволял.

   Главврач вынул из нагрудного кармана пиджака бумажник, отсчитал несколько купюр, протянул Регине:

   - Вот плата за работу.

   - Что Вы? Я не возьму. Я просто так для Вас перевела, даже не думала, что получится.

   - Это нормальная цена за проделанную тобой работу. И не нужно отказываться. Каждый труд имеет свою цену и должен быть оплачен.

   Регина напряженно думала, уже соглашаясь со словами Сергея Владимировича, понимая, что в принципе он прав.

   Весь спектр эмоций и мыслей отражался на ее лице и не составил большой загадки для опытного психолога. Главврач поднялся с кресла, обошел стол, приблизился к Регине, которая тоже встала со стула, прикоснулся пальцами к ее плечу:

   - Господи, какой же ты еще ребенок, - сказал чуть слышно.

   - Почему ребенок? Мне уже двадцать один исполнилось.

   - Ну да, ну да ... уже большая совсем,- главврач аккуратно, двумя пальцами, засунул купюры в кармашек халата Регины, - Я и сам не заметил, как на "ты" перешел. Ничего? Не обидел?

   - Ну что Вы, конечно нет. Можно и на "ты", Вы ведь меня намного старше.

   Сергей Владимирович недовольно поморщился при упоминании о его возрасте, но Регина уже попрощалась и устремилась к двери.

   "Вот и хорошо, и словарь окупился, и можно часть долга тёте Але отдать" - Регина бежала домой, чтобы рассказать обо всем происшедшем поджидавшей ее с ужином Александре.

   Жаркое лето сменилось мягкой бархатной осенью, вслед за которой явилась зима.

   Регина съездила в Ленинград, успешно сдала сессию и вернулась домой с новой кипой пособий и материалов.

   Казалось, время застыло на месте: однообразные дни, заполненные работой и учебой, чередились вереницей один за другим.

   Еще несколько раз главврач просил Регину сделать перевод той или иной статьи, потом пытался расспросить девушку о ее отношении к прочитанному, но попытки эти не увенчались успехом. Регина была все так- же замкнута и неразговорчива.

   Иногда Сергей Владимирович видел из окна своего кабинета Регину, ведущую на прогулку детей. Уже никто не связывал малышню веревкой, подопечные гуськом шли с девушкой по дорожкам парка и не думали ни разбегаться, ни устраивать истерики.

    Дети, не отрываясь, смотрели на свою няньку, заглядывали ей в рот, вслушивались в каждое слово. Наблюдая за ними, главврач думал: "Как жаль, что девушка такая замкнутая и косноязыкая. Только с детьми и умеет общаться, только дети ее понимают. Да, она, несомненно, сильный эмпат, и, при надлежащем обучении и хорошем наставнике из нее получился бы неплохой практикующий психолог. Но психолог должен уметь не только слушать пациента, но разговаривать с ним. Уметь донести свою мысль так, чтобы у пациента не возникло и тени сомнения в истинности слов (врача). А девушка эта не только молчунья, но и вслух двух слов связать не может. Даже не поверишь сразу, что эти переводы, написанные грамотным литературным языком, выполнены ею".

   Вечера Регина проводила с тётей Алей.

   Они давно попали в одну смену, с той только разницей, что Александра все так же работала в женском отделении, а Регина в детском.

   Иногда Александра предпринимала попытки "вытащить" Регину в город, предлагая то сходить в кино или театр, то просто прогуляться по городу.

    Девушка постоянно находила причину для отказа, а если Александра становилась слишком настойчивой, ссылалась на то, что нужно что-то перевести для главврача, или выучить какой-то материал, ведь очередная сессия не за горами.

   Проработавшая много лет в психиатрии, Александра вскоре поняла, что девушка подвержена жесточайшей агорафобии, знала, как трудно Регине дается каждый выход за рамки привычного периметра, но даже и она не могла представить, каким огромным усилием воли Регина осуществляет поездки на сессию в другой город.

   Знала Александра, что эта фобия может быть получена в реальной жизни из-за страха чего-то, что связано с людьми и эмоциональными травмами от людей.

   Так же может быть получена в результате каких-либо сильнейших эмоциональных потрясений. Агорафобы могут жить годами, не покидая своих домов, в то же время, работая и счастливо общаясь с другими людьми, ровно столько, сколько они находятся в безопасных для себя зонах. Как ни дико, на первый взгляд, это будет звучать, но такой зоной комфорта для Регины стала территория психиатрической лечебницы, огороженная трехметровым забором.

***

Для того, чтобы "работать" с больным, победить недуг, нужны усилия двоих: врача и пациента, нужно безоговорочное доверие и такая же безоговорочная открытость.

   И Александра, каждый раз, когда видела и понимала, что вот сегодня, именно в этот вечер, ей удастся хоть немного разговорить Регину, случай такой не упускала, стараясь взаимной открытостью, рассказами о своей жизни, окончательно сломать барьер умалчивания и недоверия. Совсем не скоро, но ей это удалось.

   Понемногу Александра узнала о своей внучке все.

   Женщина тихо плакала по ночам, не понимая за что этой, такой доброй, доверчивой и безобидной девочке были даны пинки и удары Судьбы.

   Каким сильным духом, какой жаждой жизни нужно обладать, чтобы все это выдержать и не сойти с ума на самом деле.

   Но слез своих мудрая женщина Регине не показывала и мало-помалу начала корректировать психику девушки.

   Когда, уже через много месяцев, Александра стала свидетелем того, как Регина разговаривает с совершенно незнакомым ей человеком, она поняла, что лед сломлен и, возможно, Регине удастся если и не побороть свой недуг, то научится с ним жить...

***

( ... по аллее парка, быстрым шагом, не утирая текущих по лицу слёз, быстро шла, почти бежала, женщина, мать одного из маленьких пациентов клиники.

   Ее лицо, когда-то привлекательное, осунулось, и было покрыто мелкими, преждевременными морщинами. Плечи сутулились. Во всей фигуре явно прослеживалась усталость и обреченность...

   Ее первенец, любимый сын и гордость родителей, до определенного возраста был обычным, ничем не выделяющимся, ребенком. В меру активным, разговорчивым, ласковым мальчиком. Правда, иногда он словно замирал, уходил в себя, смотрел в одну точку, играя в непонятную игру с совсем не игрушечными предметами.

   В один из дней, зайдя в кухню, женщина увидела, как ее сын, неизвестно как вытащивший из кухонного стола ящик с фраже, увлеченно раскладывает и поглаживает ложки, вилки и ножи. Что-то говорит им... даже не говорит, а мычит, глядя на свои "игрушки" остекленевшими глазами.

   Когда женщина попыталась отобрать у сына совершенно не подходящие, по ее мнению, предметы, с мальчиком случилась истерика.

   Он молотил кулачками мать, кусался, орал и выл так, что вскоре в дверь забарабанили испуганные соседи.

   "Сердобольные" соседи и вызвали карету скорой помощи.

   Приехавшие врачи сделали ребенку успокоительное и порекомендовали матери посетить детского психиатра как можно скорее.

   Вечером женщина обговорила ужасное событие с мужем.

   На семейном совете приняли решение с походом к психиатру не спешить, попробовать разрешить ситуацию своими силами.

   В этот же вечер отец приладил к ящику и ножами и вилками навесной замок и приказал жене никогда не оставлять ключ в местах, доступных для ребенка.

    На следующее утро малыш вел себя, как обычно, вроде, как и не было дикой истерики накануне.

   Следующий "неприятный", но вполне объяснимый и ожидаемый случай, произошел в детском саду, буквально через пару недель.

   Мальчик, за обедом, отнял у детей вилки и ложки, прижимал к груди, мычал, пуская слюну, и не желал отдавать свои "сокровища" ни воспитательнице, ни нянечке. Попытка отнять силой закончилась все той же безобразной истерикой.

   Уже заведующая детским садиком вызвала неотложку.

    Матери позвонили на работу с требованием немедленно прийти в садик к заведующей.

   Перепуганную женщину долго и со смаком отчитывали за "ненадлежащее" воспитание ребенка, призвали "принять меры", иначе его "сдадут в психушку" прямо из садика.

   Снова вечером состоялся семейный совет.

   Муж во всем обвинял несчастную мать: это она "плохо воспитала сына", это у нее в роду "был психованный дядька", это ее недосмотр и упущение, вот пусть она теперь и исправляет ситуацию. Потому как он "мужик", его дело делать детей и их обеспечивать, и со своими обязанностями он справляется. А то, что она (жена) родила "недоделанного ублюдка", то в этом его (мужа) вины нет.

   Женщина почти всю ночь проплакала в кухне, когда ее муженек мирно храпел, отдыхая и набираясь сил перед завтрашним рабочим днем.

   Ситуация была патовая.

    Женщина, конечно, могла бы начать бесконечные визиты к детскому психиатру, наверное, могла бы уволиться с работы и сидеть с сыном дома, не спуская с него глаз, но на момент описываемых событий она ждала второго ребенка. До декретного отпуска оставалось всего два месяца.

   Мальчика положили в стационар психиатрической клиники. Мать дала себе слово сразу после родов забрать сына домой и присматривать за ним. А пока в клинике ему окажут необходимую медицинскую помощь.

   Знала бы она, в чем именно будет эта "помощь" состоять, сто раз бы подумала...

   Мать забрала своего, одурманенного психотропами, сына, когда ее новорожденной дочери исполнилось два месяца.

   Почти полгода мальчик провел в клинике.

    В первые дни неестественно располневший, все еще находящийся под остаточным действием лекарств, мальчик вел себя спокойно. Правда женщину немного напугал остекленевший взгляд, которым он смотрел на свою сестричку, и бессмысленная улыбка, показавшаяся злобной. Но какая может быть злоба у шестилетнего мальчугана?

   "Показалось"- успокоила себя женщина и начала кормить девочку грудью.

   То, что не «показалось» стало ясно буквально через несколько дней.

   Накормленная малышка тихо спала в кроватке, сын играл в своей комнате, у женщины было свободным какое-то время, чтобы приготовить обед к возвращению мужа. Она продолжала возиться в кухне, когда услышала крик мужа, затем визг сына. Звук шмякнувшегося об пол тела, грохот захлопнувшейся двери, скрежет ключа в замочной скважине.

   Мальчик продолжал выть и бесноваться в закрытой комнате, а мужчина, злобно зыркая на жену, брызгая слюной, рассказывал, как он, войдя в комнату, увидел сына, внимательно рассматривавшего сестричку.

    В кулаке мальчика, уже занесенном для удара, была зажата, неизвестно где им найденная, вязальная спица.

   В последний момент, за секунды до удара, мужчина успел перехватить руку сына, оторвал визжащего мальчишку от пола, зашвырнул в комнату и закрыл дверь на ключ.

   " Вызывай психушку! Пусть забирают ТВОЕГО(!) ублюдка"!

   Карета скорой помощи увезла больного...

***

Женщина обреченно шло аллее, не замечая хлюпающих под ногами мартовских луж.

   Только что состоялся очень болезненный и неприятный для нее разговор в кабинете главврача.

    Ей недвусмысленно дали понять, что после очередного курса лечения, придется принимать непростое решение: либо брать на себя ответственность за здоровье ребенка и лечить его дома, либо оформлять документы и интернат для умственно неполноценных детей.

   Так же недвусмысленно, прямым текстом, еще вчера, любимый и недавно любящий муж объяснил, что проблемы с сыном - это ее проблемы. Что если она решит снова забрать его из психушки, он подаст на развод, заберет у нее дочь и уедет жить в другой город, к матери.

   Несчастная мать рыдала на скамейке, разрывая сердце между двумя, одинаково любимыми, детьми...)

***

Регина бежала по аллее в женское отделение.

   Ей нужно было срочно переговорить о чем-то с тётей Алей.

   Девушка промчалась мимо плачущей женщины. Психушка не место для радости. Регина уже видела немало изъеденных горем лиц, но что-то ее остановило, заставило присесть рядом, взять в ладони безвольную руку женщины, заглянуть ей в глаза, начать о чем-то тихо говорить.

   О чем они беседовали - так и осталось для всех тайной, но женщина начала потихоньку успокаиваться.

    Потом кивнула головой.

   Раз - другой - третий.

   Потом что-то ответила.

   Снова выслушала слова Регины.

   Снова кивнула.

   По ее лицу было видно, что женщина принимает не простое для себя решение.

   Они еще долго о чем-то говорили.

   Потом женщина поднялась и устремилась быстрым шагом к воротам клиники.

   Регина тоже встала, улыбнулась показавшемуся из-за туч солнышку и заспешила навстречу ожидающей ее на пороге Александре, давно наблюдавшей за происходящим.

   В окне кабинета Сергея Владимировича опустилась штора. Главврач тоже стал свидетелем разыгравшихся событий.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Совсем не скоро, но по клинике поползли слухи.

   Слухи разные и противоречивые.

   Родители, чьи дети лежали в палатах, где работала Регина, не могли нарадоваться на молоденькую санитарку.

    Их малыши, всегда чистенькие, вовремя накормленные, умытые и переодетые, как только в этом возникала необходимость, вели себя намного спокойнее.

   Врачи уменьшали им дозировку препаратов, знали, что их предписания будут выполнены.

   Медсестры не боялись доверить Регине раздачу лекарств.

    Девушку хвалили все.

   Александра счастливо улыбалась, надеясь, что так будет всегда.

   Женщина, для которой Регина, неожиданно для самой себя, стала спонтанным психотерапевтом, забрала сына домой после курса лечения.

    Муж остался в семье.

    Когда он понял, что его, до тех пор безропотную, жену не напугала перспектива развода, что она намерена заниматься здоровьем их сына и бороться за свою дочь - уходить раздумал. Только спрашивал иногда: « Что с тобой случилось? Почему ты так изменилась? ".

   Женщина отмалчивалась, но при каждой возможности старалась поговорить с Региной, узнать, как нужно держать себя с сыном в повседневной жизни, чтобы не спровоцировать рецидив болезни.

   В день выписки она долго обнимала Регину, спрашивала, чем может ее отблагодарить, пыталась дать какие-то деньги. Регина отказалась, попросив внимательно наблюдать за мальчиком и в случае малейшего подозрения на рецидив, немедленно обращаться к его лечащему психиатру.

   Женщина пошла к главврачу, долго благодарила и его и весь персонал, но Регину выделила особо.

   Сергей Владимирович сделал вид, что не понимает причины такого отношения:

   - Ну что Вы, Регина Андреевна простая санитарка.

   - Простая да непростая. Ведь именно она нашла нужные и правильные слова, которые помогли мне принять решение о котором я не жалею и не пожалею никогда.

   - Вот и славно. Дай Бог, чтобы Ваш мальчик больше к нам не попадал. Так называемую "инструментальную агрессию" мальчик вполне может перерасти, нужно только не провоцировать ее, дать ему понять и почувствовать, что он по-прежнему любим обоими родителями.

   Женщина согласно кивала головой, но осталась при своем мнении: ведь ну кого из врачей не нашлось ни времени, ни нужных слов, когда ее сына собрались отправить в интернат для детей с нарушением психики, когда ее брак оказался на грани распада.

   А потому она рассказывала всем желающим (и не очень) слушать, какая чудесная девушка Регина. Какой у нее Божий Дар: лечить словом.

   Родители маленьких пациентов во всем с нею соглашались и, уже в свою очередь, продолжали хвалить Регину.

   Конечно, подобное положение вещей нравилось не всем.

    Когда слухи о том, как любят пациенты и их родители Регину дошли до Мегеры, та взвилась от негодования и, в свою очередь, решила рассказать всем, кому можно, что совсем недавно Регина сама была пациенткой психушки, забывая о том, что едва не изуродовала психику девушки, польстившись на ее бриллиантовые серьги.

   Некоторые отнеслись к словам Мегеры с недоверием, некоторые пожимали плечами: если испытала весь ад современной психиатрии на себе, то очень даже становится ясно, почему с таким пониманием относится к больным детям.

    Некоторые радостно обсуждали с Виолеттой саму Регину, делая сальные намеки на то, что не все так просто в этой ситуации.

   Вскоре эта "мышиная возня" дошла до Александры.

   Желая защитить девушку, она обо всем рассказала главврачу.

   Сергей Владимирович разозлился не на шутку.

   Грязные намеки на то, что он заинтересован в Регине, как мужчина, взбесили его.

    Не то чтобы Регина ему не нравилась, вовсе нет. Она как раз была в его вкусе: высокая, худощавая блондинка с зелеными глазами, но уложить ее в постель ему даже в голову не приходило. А если и приходило, то он прекрасно понимал, что ничего из подобной попытки у него не получится.

   Иногда ему казалось, что Регина начисто лишена женственности: полное отсутствие кокетства, ни малейшей попытки себя как-то украсить одеждой, косметикой, бижутерией. Главврач привык видеть Регину в накрахмаленном до хруста белоснежном халате, с волосами, полностью спрятанными под косынкой.

   Лишь пару раз он видел девушку в нерабочей одежде.

    Лучше бы не видел... те ширпотребовские одёжки совершенно ей не шли... уж лучше медицинский халат.

   В тот же день главврач вызвал Мегеру "на ковёр".

   Не особо деликатничая, спросил женщину о ее возрасте и стаже работы. Получив ответ, настоятельно порекомендовал прекратить досужие наговоры, если не хочет с треском вылететь на пенсию, благо возраст и стаж это позволяют.

   На пенсию Мегера не хотела, а потому перемывать кости Регине могла только в присутствии особо доверенных прихлебателей, утвердившись окончательно в мысли, что не все тут чисто. Иначе, с какого перепугу ?... за простую санитарку? ...

   Конечно, до Регины не могли не дойти отголоски мерзких разговоров, но она совершенно не обращала на них внимания, как всегда полностью погруженная в свою работу и учёбу.

   Вскоре сплетни стали стихать. Жизнь в клинике шла своим чередом.

***

Когда Регина уже перешла на четвертый курс института, Сергей Владимирович предложил ей место в бухгалтерии. Одна из сотрудниц уходила в декретный отпуск, брать нового человека, чтобы потом, через год, его уволить, не хотел ни главбух, ни главврач, у них в этом вопросе были свои резоны.

    Регина отказалась.

   К этому времени она уже поняла, что экономика не ее стезя, но учиться продолжала, желая во чтобы то ни стало получить высшее образование.

   - А чего же ты хочешь? Всю жизнь работать санитаркой? Это пик твоей карьеры? И зачем потратила годы на обучение неинтересной тебе профессии?

   Регина пожала плечами:

   - Когда поступала, послушалась совета Сони, дочери моей крестной, а потом, когда восстановиться решила, просто еще не поняла, что это не моё. Теперь уже поздно бросать, год до диплома остался. Доучусь.

   - Ну доучишься, а дальше?

   Снова легкое движение плечами:

   - Посмотрим. В медин пойду, наверное. За три года работы в клинике я поняла, что хочу стать психологом и работать с детьми, - девушка улыбнулась, - И статьи, которыми Вы щедро меня снабжали, очень поспособствовали этому решению.

   - Хорошо, доучивайся, а дальше посмотрим, что можно будет сделать.

   Госы, защита диплома вымотали и измочалили Регину по-полной.

    Но в жизни все конечно.

    И вот вожделенный диплом в руках, хотя, что с ним теперь делать - Регина не представляла.

   Она слышала плоские шутки выпускниц педина о том, что диплом может стать отличной подставкой для чайника, но сама к своему диплому так не относилась.

   Слишком дорогой ценой, не смотря на ее легкую обучаемость, он ей достался.

***

В Питере подходил к концу сезон Белых Ночей.

    Весна в этом году была поздней и холодной, что и отложило на несколько недель массовое цветение кустарников.

   Пропитанное запахом сирени и черемухи Марсово Поле скрывало в мягких теплых объятиях влюбленные парочки.

   Соловьиные трели завораживали и сводили с ума.

   Регина понимала, что, возможно, этот визит в Питер будет для нее последним, а потому хотела увидеться и прощаться со всеми людьми, которые сыграли свою роль в ее жизни.

   Девушка знала о том, что Алевтина давно уволилась с должности коменданта общежития, и, взяв в отделе кадров ее адрес, отправилась навестить старую знакомую.

   Алевтина почти не изменилась, разве что слегка пополнела. Она радостно бросилась обнимать Регину, охала и ахала, засыпала вопросами.

    Немного обиделась, узнав, что девушка дважды в год приезжала в Ленинград на сессию, но быстро успокоилась, согласившись, что Регина была занята, и ей было не до посещений. Рассказала, что ее тётка, баба Оля, умерла в следующем году после отъезда Регины, что ее, Алевтины, муж настоял на том, чтобы она уволилась с работы и занималась домом. Благо большие заработки дальнобойщика, гоняющего фуры в Швецию и Финляндию, позволяли не думать о материальной составляющей завтрашнего дня.

   Бабу Олю похоронили на Успенском кладбище.

    Далековато от города, конечно, зато от дачи близко.

   Алевтина, с ранней весны до поздней осени проводившая время на даче в Парголово, часто наведывала тётушку, ухаживала за могилой, и каждый раз говорила "спасибо" женщине, благодаря которой оказалась в Ленинграде.

   Вот и сегодня она, Алевтина, заехала в городскую квартиру совсем случайно и ненадолго, и это просто чудо какое-то, что Регина ее застала...

   Регина слушала такую знакомую трескотню бывшей комендантши и тихо улыбалась.

   Потом они вместе съездили на кладбище и навестили бабу Олю.

   Уже вечером, проводив Алевтину на дачу, девушка электричкой вернулась в город.

   Был еще один визит, который Регина не могла не сделать.

   Еще один человек, которого не могла не навестить. Человек, который спас ей жизнь и сохранил здоровье.

   Ее лечащий врач.

    Олег Петрович...

   Самолёт улетал в Город у Моря вечером. Именно на этот, последний, день Регина отложила визит к Олегу Петровичу. Не то чтобы продуманно отложила, вовсе нет. Так вышло...

***

Регина еще вчера поехала в районную больницу.

    Просто увидеться, просто сказать, что она жива, просто поблагодарить.

   Но Олега она там не застала.

   В приемном покое ее долго и внимательно рассматривали, потом расспрашивали, кто она и на кой ей сдался именно этот врач, потом рассказали, что Олег Петрович уже не работает. Был уволен со скандалом.

   На удивленные глаза девушки никто не обратил внимания. На ее фразу, что именно Олегу Петровичу она обязана и здоровьем и жизнью, в ответ недоверчиво хмыкнули. После долгих уговоров все же дали домашний адрес.

    Тот, где жил Олег с родителями.

   Регина в этот же день отправилась на Литейный.

   Доехав на метро до Гостиного Двора, дальше девушка пошла пешком.

    Она любовалась роскошными особняками, каждый из которых имел свою историю, мог похвастаться не только непревзойденной архитектурой, но и тем, что в разное время в них жили великие люди, о чем рассказывали мемориальные таблички на фасадах домов.

   Регина дошла до искомого дома, поднялась по мраморной лестнице на второй этаж. Нажала кнопку звонка.

   Дверь распахнулась почти сразу, как будто в квартире ждали гостей.

    На пороге стояла моложавая женщина.

    Из квартиры доносились звуки музыки.

   - Я Вас слушаю,- женщина внимательно смотрела на Регину.

   - Я отела бы увидеть Олега Петровича. Он дома?

   - А кем Вы ему будете?

   " Ну вот, снова-здорово", - подумала Регина и начала по-новой рассказ о том, кто она и зачем ей понадобился Олег.

   Женщина выслушала, кивая головой после каждой фразы, потом вздохнула:

   - Я должна Вас огорчить, но Олег здесь больше не живет.

   - Как "больше не живет"? А где он? Как его найти?

   - Даже не знаю, как Вам помочь. Мы уже два года арендуем эту квартиру. Хозяева ее сдают, - женщина усмехнулась, - за весьма недурственные деньги, а сами перебрались в жилье поскромнее. Куда-то на Веселый посёлок.

   Регина растерялась.

   Не то чтобы встреча с Олегом была жизненной необходимостью, но она запланировала этот визит, а все задуманное девушка привыкла доводить до конца.

   - А у Вас, случайно, нет его нового адреса? - Регина была так огорчена и растеряна, что женщина, еще раз окинув взглядом довольно-таки скромно одетую посетительницу, о чем-то еще немного подумав, ответила:

   - Случайно есть. Подождите минутку, сейчас запишу.

   Через несколько минут Регина получила листок бумаги в клеточку, на котором был записан новый адрес Олега Петровича.

   - Спасибо и до свидания, - уже повернувшись и начав спускаться о лестнице, Регина услышала за спиной звук захлопнувшейся двери.

   Девушка недоуменно пожала плечами. В квартиру ее так и не пригласили. Что было тому причиной? Да кто его знает. Самое главное, что есть адрес. Завтра она отыщет новое жилье Олега, поблагодарит его и вечером вернется домой.

   Ранним утром следующего дня, Регина, собрав в сумку свои пожитки и документы, попрощавшись с дежурной по этажу, сдав ключ от комнаты новому коменданту, вышла из здания студенческого общежития, в котором жила, приезжая на сессию.

   С педагогами она уже попрощалась в день вручения диплома, так что можно считать этот этап завершенным.

    Вот сейчас увидится с Олегом и все. Прощай неласковый Питер.

***

Как и вчера, Регина решила добраться по нужному адресу пешком, но выйдя из метро на Проспекте Большевиков, узнав в справочном бюро у входа в Метро, как найти необходимую улицу и отправившись по указанному маршруту, девушка поняла, что погорячилась.

    Топография улиц Веселого не имела ничего общего с центром города.

   Извилистые улицы, застроенные, в основном, хрущевскими пятиэтажками, начинались, где хотели и так же внезапно заканчивались. Нумерация домов не поддавалась никакой логике. Какой проектировщик устроил эту вакханалию улиц и переулкам - было неизвестно.

   Регине очень повезло, что пожилой мужчина, к которому она обратилась за помощью, не буркнул себе под нос что-то нечленораздельное, как поступили прохожие уже дважды, а согласился провести ее, благо шел в том же направлении.

   Мужчина попытался завести разговор, о чем-то спрашивал Регину, но отвечала она коротко и односложно, только чтобы не показаться неучтивой хамкой в глазах провожатого. А потому мужчина скоро перестал донимать ее вопросами и остаток пути они проделали молча, думая каждый о своем.

   - Вот Ваш дом, девушка, - мужчина остановился и ткнул пальцем в серую облезлую пятиэтажку. И уже ничего не говоря, продолжил свой путь.

   - Спасибо, - в спину уходящему поблагодарила за помощь Регина.

   Мужчина, молча, махнул рукой.

   Регина стояла у искомого дома в растерянности.

   Что могло произойти в жизни Олега, чтобы вынудить его сдавать роскошную родительскую квартиру, а самому перебраться к черту на кулички?

   Что толку гадать... Сейчас она обо всем узнает.

    Хотя так ли нужно ей это знание? Ведь ясно, что ничего хорошего быть не может.

   А что если развернуться и уйти? Пусть все останется так, как было. Олег ее и забыл уже, наверное, а уж визита не ждет точно.

   Регина постояла в раздумьях еще некоторое время и вошла в сырой, пропахший мочой, подъезд.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Снова второй этаж.

    Но как же отличалось все от наведанного только вчера элитного дома на Литейном.

   Обшарпанная дверь, обтянутая дерматином, из прорех которого вылезала клочьями пыльно-желтая вата. Кнопка звонка, оплавленная пламенем спички.

    Похабная надпись на стене, уличающая какую-то Любку в недостойном поведении. И запах ... ни с чем несравнимый запах нищеты и убогости.

    Недонесенных до мусорного бака, пакетов с отбросами, так и оставленных нерадивыми хозяевами на лестничной клетке, и радующих крыс и тараканов своим содержимым.

   Запах мочи, так же недонесенной перепившим пивка хозяином до квартирного сортира.

    Регина на несколько минут замерла перед закрытой дверью.

    Она и не подозревала, что у рафинированного, интеллигентного Питера может быть такое лицо. Нет, даже не лицо, а рожа.

   Девушка понимала, что ничего хорошего и радостного ей за этой дверью не сообщат.

    Может ну его всё?

    Пусть в памяти Олег Петрович останется таким, как был шесть лет тому назад: веселым, добрым, душевным, целеустремленным, полным надежд молодым врачом.

   Но что-то все же заставило Регину позвонить в дверь.

   Громкий, требовательный, отвратительно-дребезжащий звук разорвал тишину подъезда.

    Регина вздрогнула.

   Наверное, именно так вздрагивали жители многих квартир, живущих в страшные времена репрессий, постоянно ожидавшие увидеть на пороге своего благоустроенного мирка затянутую в кожу, опоясанную портупеей тройку, пришедшую арестовать кого-то из близких, а иногда и всю семью.

   В квартире заплакал ребенок, но дверь открывать не спешили.

   Кто-то, молча, рассматривал девушку в дверной глазок.

   Когда Регина уже подняла руку, чтобы позвонить во второй раз, из-за двери раздался женский голос:

   - Хватит уже трезвонить! Кто вы? Чего вам надо?

   - Скажите, Олег Петрович здесь живет?

   В ответ прозвучал повтор все той же фразы, как будто игла скользнула по заезженной пластинке:

   - Кто вы? Чего вам надо?

   Недоумевающе пожав плечами, Регина начала рассказывать глазку:

   - Я его бывшая пациентка. Думаю, что это мой последний визит в Ленинград и решила увидеться и поблагодарить его за то, что помог мне сохранить здоровье, а может и жизнь.

   - Ну, поблагодарили, дальше что, - ответил все тот же женский голос.

   - В принципе дальше ничего, - Регина начинала злиться, уже жалея, что затеяла эту благодарственную эпопею:

   - А Олега Петровича я увидеть могу?

   - Нет его дома, - ответил голос, не утруждая себя лишними подробностями.

   Регина снова пожала плечами:

   - Тогда передавайте ему привет и наилучшие пожелания.

   Девушка повернулась и уже сделала несколько шагов по ступенькам лестницы, когда дверь со скрипом отворилась:

   - Эй, проходите в квартиру, а то не по-людски как-то получается, - на пороге квартиры стояла молодая женщина.

   На груди засаленного домашнего халата проступали специфические пятна от грудного молока. Было ясно, что женщина совсем недавно покормила и уложила младенца.

    Регина развернулась и шагнула за порог квартиры.

   - Только тише, пожалуйста, я только уложила детей. Идемте в кухню, там поговорим, - хозяйка квартиры закрыла дверь, прошла вглубь квартиры, еле протиснувшись мимо Регины в тесной прихожей:

   - У меня не убрано, но я даже не извиняюсь, дети отнимают все время, некогда чистоту наводить.

   В крохотной пятиметровой кухне у окна стоял пластиковый стол в окружении таких же пластиковых табуреток.

    Хозяйка выдвинула одну из них и села.

   Для Регины осталось место в торце стола.

   Она, не смотря на свою субтильность, еле поместилась в крошечное пространство между столом и холодильником.

   Таким же замызганным, как и халат, кухонным полотенцем, женщина смахнула со стола крошки.

   Прямо на пол.

   Уставилась на Регину:

   - Проведать Олега хотели - проведали. Поблагодарить - поблагодарили, я ему передам. Хотя, что нам с вашей благодарности? Как живем хотели увидеть? Вот так. Увидели. Чаю хотите?

   Регина отрицательно покачала головой:

   - Нет, спасибо, - потом, замявшись, добавила, словно извиняясь:

   - А где Олег Петрович? С ним все в порядке?

   Женщина встала, подошла к газовой плите, включила конфорку под закопченным чайником, дождалась пока тот закипит, налила в чашку давнишней заварки, плеснула кипятку, снова села за стол:

   - Если Вы о том, жив ли он - то да, жив и здоров. А все остальное, как в том анекдоте: плохо и очень плохо.

   Вначале скупыми словами, а потом все быстрее, эмоциональнее, все громче женщина рассказывала о своем муже, Олеге.

   В комнате заплакал ребенок. В дверь кухни заглянула любопытная рожица еще одного, постарше, лет трех.

   Женщина вздохнула, поднимаясь:

   - Посидите пока, я пойду, уложу, накормлю, дам игрушки, угомоню... в общем - как всегда... Боже, как же я устала. Может все-таки чаю?

   - Вы занимайтесь детьми, я сама заварю, - дождавшись, пока за хозяйкой захлопнется кухонная дверь, Регина включила газ, нашла в мойке грязную чашку, вымыла ее, налила спитой заварки, плеснула кипятку, села за стол...

***

Через год после того, как Марик увез Регину в Город у Моря, тяжело заболел отец Олега.

   В клинике, где тот работал, сменилось руководство, начались перестановки и пертурбации. Врачей, у которых был «подходящий» возраст, и тех, кто по каким-то причинам, не устраивал "новую метлу", выпроваживали на пенсию, а то и вовсе выживали с должностей. Нервы отца Олега не выдержали вечной нервотрепки, его "разбил" инсульт.

   Только-только здоровье пожилого мужчины пошло, казалось бы, на поправку, как случился второй инсульт, а за ним и третий, от которого тот уже не смог оправиться.

    Смерть любимого мужа подкосила мать Олега.

   Она не надолго пережила мужа, которого боготворила, успешной карьере которого посвятила свою жизнь.

   Олег похоронил родителей рядом, на Новодевичьем кладбище, выложив за разрешение и участок огромную сумму денег.

   Олег остался один.

   Огромная квартира казалась пустой, угнетала каждой вещью, каждым предметом мебели напоминала о родителях.

    Именно в этот момент он познакомился со своей будущей женой.

    Однажды, когда Олег зашел осле работы в ресторан, чтобы перекусить, а еще больше, чтобы не возвращаться в пустую квартиру, к нему за столик подсадили двух девушек.

   Молодые люди разговорились.

   Олегу понравилась одна из подруг, бойкая симпатичная Леночка, работавшая продавцом в Гостином Дворе.

    Малопьющий Олег как-то быстро захмелел, стал ухаживать за Леночкой, говорить комплименты, пригласил потанцевать. Девушка не возражала, с улыбкой принимая знаки внимания. Она согласилась поехать к Олегу домой в этот же вечер.

   Через неделю познакомила его со своими родителями, а через несколько месяцев они сыграли свадьбу.

   Через год у Олега и Леночки родился первенец.

   Олег все так же продолжал работать по специальности в районной больнице. По вечерам писал диссертацию.

    На просьбы Леночки помочь с ребенком, отмахивался: некогда, занят, диссертацию пишу, неужели не понимаешь?

    Леночка не понимала.

   Зарплата Олега была более чем скромной, денег постоянно не хватало.

   А Олег не понимал, как так может быть? У мамы всегда и на все хватало, всегда был накрыт обед, чисто в квартире. Маме и в голову не приходило попросить отца вымыть посуду или сделать еще что-то по дому. Папа занимался наукой и лечил людей. Для всего остального была мама.

   Леночка, в свою очередь, не понимала, как можно сводить концы с концами на эти "мизерные копейки".

   В ее доме все работали на "денежных местах". Сама Леночка всегда могла придержать какой-нибудь дефицит и перепродать его, заработав неплохую прибавку к зарплате.

    Олег "приработать" не мог. Брать мзду с пациентов или их родственников считал для себя неприемлемым. Он успокаивал жену: " Подожди немного. Скоро защищусь и в доме станет посвободнее с деньгами.

   Еще через полтора года семейство пополнилось следующим сыном.

   В аккурат перед самой защитой диссертации.

   Научный руководитель оценил по достоинству работу Олега.

    Обратил внимание на нетривиальный подход к проблеме, на то, что молодой врач на практике опробовал новые методы лечения... и в приказном порядке "попросил" Олега взять его в соавторы. Да не просто в соавторы, а указать, что это его, руководителя, первейшая заслуга в том, что эта работа состоялась в принципе.

   Олег "взбрыкнул", отдавать свой труд кому-то не захотел и его руководитель с треском провалил защиту.

   В доме начался ад.

    Вечный ор двоих маленьких детей, вечная нехватка денег, вечные упреки жены.

   Олег допоздна задерживался в больнице, а когда возвращался домой, поджидавшая его Леночка устраивала следующий скандал.

   Олег опустил руки и не знал, что делать.

    Тесть посоветовал сдать квартиру на Литейном и снять для себя жилье попроще. Олег так и поступил, перебравшись с семьей в крохотную двушку на Веселом.

   Но денег по-прежнему не хватало.

    Получив немалую сумму за аренду, Леночка умудрялась ее растрынькать быстро и непонятно на что. Жалобы и скандалы вспыхивали по-новой.

   Подруга Леночки, та с которой она была в ресторане, когда познакомилась с Олегом, не так давно тоже вышла замуж. За моряка дальнего плавания. Подруга взахлеб описывала прелести жизни "морячки".

   Ну а что? Денег привозит немало, опять же шмотки, такие, что и в Гостином не купишь, а сам по полгода в рейсе. Ни кормить, ни обстирывать не надо. Трать все, муженьком заработанное, на себя и будь королевой. Ну потерпишь его пару недель после рейса, а там, глядишь, и снова в море.

   Леночка задумалась, переговорила со своим отцом, тот изыскал какие-то концы в пароходстве и через пару месяцев Олег, уставший от постоянных скандалов, уволился из больницы и ушел судовым медиком в свой первый рейс.

   Он понимал, что за работа его ждет: дай таблетку от головы, помажь царапину зеленкой. Понимал, что на мечтах о науке и карьере можно поставить крест, но лучше пусть так, чем постоянные упреки и унижения.

   Уже три года Олег ходил в море. Он располнел и обрюзг, стал попивать находящийся в свободном доступе спиртик.

   Полгода тому Леночка родила третьего ребенка, и Олег смирился со своей судьбой, уходя из рейса в рейс как можно быстрее, заскакивая домой буквально на несколько дней: отдать сумки с вещами, деньги, увидеть детей и выслушать очередной скандал.

   Денег Леночке, как всегда не хватало...

***

Регина помешивала ложечкой давно остывший чай, когда жена Олега вернулась в кухню:

   - Вот я вам в общих чертах рассказал о том, кем стал ваш "спаситель", - женщина ухмыльнулась, - А сейчас вы меня извините, старших нужно кормить, а кухня у нас сами видите какая - не развернуться.

   Регина тот час поднялась с табуретки:

   - Да-да, конечно. Мне и самой уже пора. Олегу Петровичу передайте, что Регина заходила, и что я ему очень благодарна. За все.

   - Передам, если не забуду.

   За Региной захлопнулась дверь, словно окончательно отрезав ее от этого этапа жизни.

   Голова гудела, во рту было кисло и сухо, как будто съела чего-то несвежего, и хотя до вылета самолета было еще много времени, Регина не захотела ни гулять по городу, ни посидеть в каком-то кафе, чтобы скоротать время. Она решила, что лучше поедет в аэропорт.

   Неторопливо перекусив в аэропортовском буфете, Регина нашла абсолютно пустую скамейку в дальнем углу огромного здания, присела, закрыла глаза, задумалась, по новой прокручивая в голове услышанные сегодня новости.

   - О чем грустишь, девочка?

   - Олега жалко, - Регина знала, что рядом в кресле сидит Чернокрылый.

   Даже не повернула голову, чтобы увидеть. Просто знала.

   - Да? И почему же тебе его так жалко?

   - Такой хороший врач, - Регина помолчала немного и добавила, - Был...

   - Он сам выбрал свою судьбу, сам должен нести ответственность за свой выбор. Чего ж его жалеть?

   Регина повернулась к Демону лицом. В глазах блеснула злость и обида:

   - Зачем ты так? Если бы ему встретилась другая женщина, добрая и понимающая, у него была бы совсем иная судьба.

   - Так, подожди... Что-то я не припомню, чтобы этого, так милого твоему сердцу, Олега тащили в ЗАГС на аркане, чтобы кто-то насильно заставил его зачать троих! Понимаешь? Троих детей! Винить кого-то в том, что вместо научной деятельности он скатился до уровня "судового клизмача", ему, кроме себя, некого. Или ты со мною не согласна?

   Регина не хотела ни отвечать на вопрос, ни поддерживать беседу и решила сменить тему разговора:

   - Ты не любишь людей.

   Чернокрылый захохотал весело:

   - Не люблю! Не люблю людей общей массой. А вот отдельного человека люблю. Тебя вот люблю. Забочусь, Оберегаю, стараюсь помочь советом. Это мой братец белоснежный готов объять необъятное, возлюбить все человечество оптом. А я вот что скажу тебе, девочка: любить все человечество очень легко! И главное ни к чему не обязывает, а вот любить отдельно взятого человека, со всеми его причудами, странностями и сложностями - ох как не просто. Подумай об этом, - Чернокрылый замолчал и, как показалось Регине, даже обиделся.

   - Я подумаю. Хотя уже сейчас должна согласиться: Ты во многом прав.

   - Не во многом, а во всем! И никому ты ничего не должна! Давай, поднимайся. На твой рейс посадку объявили.

   Чернокрылый исчез, даже не было жемчужно-серой дымки.

   " Зря я так с ним говорила,- думала Регина, направляясь к окошку регистрации:- Но, надеюсь, он поймет и простит мои неосторожные слова. Так больно на душе».

   Легкое дуновение, как поцелуй мотылька, коснулось виска.

   Регина улыбнулась: "Конечно, простил. Тех, кого любят, прощают всегда"…

   Конец Второй Части

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Регина ехала на дачу после рабочего дня и, как всегда в вечер пятницы, застряла в пробке на Водопроводной.

   Муж был в Столице, куда его срочно вызвали о каким-то вопросам, на даче ее ждали только тётя Аля и сын.

   Машины ползли медленно, как подрёмывающие черепахи, продвигаясь при каждой перемене светофора максимум на пару метров.

   Регина покрутила ручку радиоприемника, пытаясь найти волну, которую можно слушать, но эфир был забит попсой и тюремными плаксивыми "откровениями". Не то чтобы Регина считала, что люди не имеют права слушать то, что им нравится, но все хорошо в меру.

   Мелодичный тихий и такой печальный женский голос пел, словно открывая душу всем желающим внимать и понимать: " Я отдала тебе, Америка-разлучница, того, кого люблю, храни его, храни... "

   ... Шел 1992 год... За прошедшее время страна пережила четверых Генсеков, одного Президента, "изменение курса", "перестройку"… и рухнула, развалившись на осколки.

   Теперь каждая из бывших республик считала себя отдельным государством и свято верила, что вот уж теперь, когда именно она перестанет "кормить" весь Союз, заживется всем богато и весело.

    Не зажилось... точнее зажилось, но не всем.

   То тут то там, повсеместно, как ядовитые грибы в навозе, зарождались все новые и новые трасты, фонды, пирамиды, банки, обещающие непуганому, дремучему, имеющему об экономике весьма условное представление, люду баснословное обогащение... ну вот прям завтра, при чем без малейшего усилия со стороны обывателя.

   Вот вчера ты был простым работягой на заводе, а сегодня - станешь рантье, только дай денег и сиди, стриги купоны.

    И вчерашний житель страны советов нес и нес свои кровные, которые копил десятки лет и вкладывал, вкладывал, вкладывал, ожидая обогащения и чуда...

   Молодые Страны не отставали от своих "умных" финансистов.

    Инфляции и девальвации следовали одна за дугой, люди не знали, что делать с деньгами, которые обесценивались с каждым днем и бросались из крайности в крайность, то покупая впрок ширпотреб, который уже завтра нельзя было сбыть за полцены, то вкладывая деньги в более-менее приемлемые активы. В общем, у кого, на что мозгов хватало.

   Машина проползла еще пару десятков метров. Певица давно закончила свой романс, а Регина все еще оставалась во власти музыки и слов.

   Иногда она думала, как сложилась бы ее жизнь, не эмигрируй Марк тогда в Штаты.

    Мысли эти не имели конечности, были "ни о чём", просто такой полуобрывок: а если бы он не уехал тогда?

   И все... продолжать развивать эту бредовую идею Регина себе не позволяла.

   Но мысли разрешения не спрашивают, нет-нет, да и заявятся незваные, спровоцированные непонятно чем.