Миры и Судьбы. Том первый. Рита Харьковская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ-КНИГА ПЕРВАЯ
• ПРОЛОГ
• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЧАСТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ЧАСТЬ ПЯТАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ЧАСТЬ-КНИГА ВТОРАЯ
• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ЧАСТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7

АННОТАЦИЯ

Жестокое время - тяжелый выбор. Четыре абсолютно разные судьбы, сплетенные самым невообразимым образом.

   Каждая приняла свое решение. Выбрала свой путь... Но куда приведет их дорога? Сколько боли и утрат на ней?

   И как не потерять тот путеводный свет, который ведет тебя сквозь мрак реальности?

   Это Сага о сложном переплетении реальной Жизни и Мистики, в которой читатель найдет для себя что-то волнующе важное: Любовь? Страдание? Веру? А может кто-то увидит себя со стороны? Мне кажется Миры и Судьбы, наиболее точное название для книги, ведь каждый из нас живет в своем мире, со своими Ангелами и Демонами на плечах.

   Это рассказ о Пути. Пути каждого из героев, трудностях выбора, сомнениях и размышлениях. О пути, где человек принимает важные и не очень решения и, как итог, о том, что получил каждый в результате своего выбора.

   Как прожить жизнь (или просто жить), оставшись человеком - вопрос, на который многие ищут ответ…

***

От автора

   Жестокое время - тяжелый выбор. Четыре абсолютно разные судьбы, сплетенные самым невообразимым образом.

   Каждая приняла свое решение. Выбрала свой путь... Но куда приведет их дорога? Сколько боли и утрат на ней?

   И как не потерять тот путеводный свет, который ведет тебя сквозь мрак реальности?

   Это Сага о сложном переплетении реальной Жизни и Мистики, в которой читатель найдет для себя что-то волнующе важное: Любовь? Страдание? Веру? А может кто-то увидит себя со стороны? Мне кажется Миры и Судьбы, наиболее точное название для книги, ведь каждый из нас живет в своем мире, со своими Ангелами и Демонами на плечах.

   Это рассказ о Пути. Пути каждого из героев, трудностях выбора, сомнениях и размышлениях. О пути, где человек принимает важные и не очень решения и, как итог, о том, что получил каждый в результате своего выбора.

   Как прожить жизнь (или просто жить), оставшись человеком - вопрос, на который многие ищут ответ…

ЧАСТЬ-КНИГА ПЕРВАЯ

ПРОЛОГ

Душа сидела у ног Создателя и пыталась поймать его взгляд ...

   Легкое прикосновение пальцев ко лбу, и Душа закрутилась - завертелась в калейдоскопе событий, прошлых и грядущих, и утратила возможность думать и чувствовать ...

***

Юная женщина, еще почти девочка, всего-то восемнадцати годов отроду, лежала в родильном зале районной больницы рабочего города и смотрела, как за окном просыпалось утро...

   Это было третье утро ее мук и страданий.

    Жизнь, ею зачатая, никак не хотела приходить в этот мир, тело изболелось, мозг уже перестал адекватно воспринимать реальность, она хотела только одного, чтобы это существо, раздирающее ее нутро, наконец-то оказалось снаружи, и всё равно - живым или мертвым, пусть просто освободит ее.

   В мозгу роженицы, наплывая одна на другую, клубились мысли…

   Ребенок, на которого возлагались такие большие надежды, их не оправдал ...

   Красавец муж, картежник и бабник, душа компании, местечковый бард, утратил к ней интерес, как только добился своей, мужской, цели. Их свадьба была фарсом, единственной возможностью добраться до вожделенного тела гордой красавицы, воспитанной грузинской семьей, со всеми установками, запретами и указаниями, свойственными этому народу ...

   Ее муж отправился к очередной пассии, более сговорчивой, ровно через три месяца после бракосочетания, но в ней уже теплилась новая жизнь и она отчаянно надеялась, что эта новость вернет мужа в семью ...

   Надежды не оправдались ...

   Совсем скоро она узнала, что "разлучница" тоже носит под сердцем его ребенка ...

   Вся ее беременность пошла в полуистерике-полуненависти и к мужу, и к тому, кто растет в ее чреве ...

   Муж отмалчивался, отмахивался от нее, как от надоедливой мухи, и снова, каждый вечер, уходил к другой.

***

Две неразлучные подружки, Верунчик и Аннушка, санитарки родильного отделения, шли на работу, не выспавшись и не отдохнув, а потому пребывая в не самом лучшем настроении... Вчерашний вечер они провели с новыми кавалерами, от души натанцевавшись и изрядно выпив портвейну, нацеловавшись на парковой скамейке и добравшись до дому на рассвете ...

   - Надеюсь, эта лупоглазая корова уже разродилась, - изрекла Аннушка.

   - Угу, вот уж послал кому-то Бог зиллячко, - захихикала в ответ Верунчик.

   Яркое июльское утро радовалось жизни!

   Многоголосый щебет птиц, аромат цветущей липы, синее небо и лучи солнца - все славило и благословляло Жизнь! ... все, кроме распростертой на пропотевших и пропитанных болью простынях, юной женщины.

   Никем и ничем неконтролируемые мысли клубились в затуманенном мозгу:

   «Когда, когда это дитя покинет мое тело!? Когда?! Когда я стану снова свободной, юной и стройной?! Будь проклят тот день, когда я увидела твоего отца! Будь проклят тот миг, когда мы зачали тебя!!! Уйди! Дай мне покоя!!!»

   Верунчик и Аннушка приняли смену и вошли в родилку.

   Лица вытянулись у обеих, когда они увидели роженицу, встречи с которой так стремились избежать.

   - Вот это номер! А ты еще тут?!- удивилась Аннушка.

   - Давать научилась, а рожать не умеешь,- захихикала ей в ответ Верунчик.

   - Не, надо что-то делать, а то эта корова ребятенка таки удушит, - подруги переглянулись и пошли к сестре-хозяйке просить помощи.

   Через полчаса санитарки вернулись в родзал.

   Лица у них раскраснелись и слегка лоснились. Внимательный наблюдатель понял бы, что сестра-хозяйка не только подсказала им выход из ситуации, но и накапала по соточке спиртику, дабы задуманное свершилось, как и положено, без раздумий о последствиях ...

   Новейшая льняная простыня была сложена вчетверо и "родовспомогальщицы" подошли столу ... Юной женщине было безразлично, что и как они собираются делать, затуманенный многосуточной болью мозг отказывался думать о чем-то другом, кроме одного: «Пусть это закончится", а потому дюжие санитарки наложили простыню на живот и дружно присели, оторвав ноги от пола ...

   Душераздирающий вопль раздался на всю больницу, и ребенок, разорвав лоно матери, пулей вылетел в мир...

    - Эй, мамаша! У тебя девочка! - попытались как-то приободрить роженицу санитарки.

    "О Боги ... еще и девка", - подумала юная мать: «Если бы сын» ...

    - Уберите ее от меня!- и она отвернула лицо от своей новорожденной дочери ...

   В это время Верунчик и Аннушка рассматривали девочку ...

    - Давно я не видела такого красивого младенца,- сказала Аннушка.

   - Посмотри, какие ресницы ... и глаза ... зеленые... только почему она молчит? - отвечала Верунчик.

   В палате раздался плач…

   Даже не плачь - вой испуганной насмерть Души, которая знала, что с ней было, и видела, что будет ...

   Санитарки испуганно переглядывались и решали, кому бежать за врачом.

   ... припозднившийся Ангел-Хранитель подлетел к тельцу малышки и легонько прикоснулся крылом к ее губкам ... плачь тут же утих ... потом так же легонько Ангел коснулся ушек девочки и она перестала слышать голос Создателя ... напоследок Ангел пощекотал затылок ребенка, и она забыла все, что с ней было в прошлых жизнях и все, что ждет ее впереди ... Ангел поцеловал ее в лоб и прошептал: «Не бойся, малышка, я всегда буду рядом», - легкий ветерок приподнял занавеску на окне ...

   Ангел улетел...

   ...в мир пришла новая жизнь ....

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

... у затянутого паутиной изморози окна, на шатком венском стуле с высокой спинкой, неизвестно как сюда попавшем, накинув на плечи клетчатую шаль, сидела старуха ... Спина ее была все еще прямая, в параллель со спинкой стула, только плечи слегка ссутулились, как будто подались вперед. Черные кудри, все еще густые, лишь кое-где прорезала паутинка седины ... Комната была крохотная и холодная. Убогое жилье в барачном доме, отапливаемое печкой, жара которой не хватало даже на то, что бы растопить иней на окне ...

   На коленях старухи сидела трехлетняя девочка. Она дремала, прижавшись к теплой груди прабабки, заботливо укутанная в конец шали ...

   ... на спинке стула примостился Ангел ... Старуха не сразу заметила его, или сделала вид, что не замечает, Но пауза уж слишком затянулась, дальше играть в молчанку было глупо и старуха, слегка повернув голову, так, чтобы не разбудить правнучку, сказала с нарочитой грубостью:

   - Привет пернатый. Что то давненько тебя не было ... ну давай, рассказывай, как там, в миру? что нового? чем порадуешь? ...

   Ангел смущенно начал оправдываться тем, что дел невпроворот, что людей под его опёкой много и с каждым годом становится все больше, что страна окончательно выкарабкалась из послевоенной разрухи и жить становится все лучше и лучше ...

   Старуха, обведя взглядом убогую комнатенку, проворчала чуть слышно:

   - Угу ... все лучше и лучше ... а как же ... по нашей семье это очень хорошо заметно.

   Ангел возмущенно вздрогнул крыльями:

   - Ну, Ольга, ты не обобщай, не моя вина, что вы оказались в этой ...гм ... в этом ... да как же сказать-то поправильней? В общем, в этом доме!

   - Не твоя? А чья же? - удивилась старуха:

   - Ты Ангел нашего рода, почему же допустил такое?!

   - Неужели ты не понимаешь, что я могу направить, указать, подсказать, но не могу заставить кого-то поступать, так или иначе.

    Ангел горячился и вздрагивал крыльями:

   - Человек всегда сам делает окончательный выбор, и заставить его не в силах никто.

   - Так уж никто?

   - Никто! Ты вон смогла заставить свою внучку поступить так, как ты считала правильным?

   Старуха молчала, только горестно вздыхала, поглаживая рукой белокурую головку правнучки ...

   - Ну, это совсем другое дело, - снова вздохнула она:

   - У внучки моей бешеный нрав, ею не покомандуешь ... и в кого только пошла такая?

   Ангел незаметно улыбнулся и промолчал, укутавшись крыльями ...

   В доме заметно похолодало, нужно было добавить дров в прожорливую печь ...

   - Подержи ребенка, а то печь совсем потухнет, замерзнем к черту ...

   Ангел поморщился при упоминании лукавого, но взял, по прежнему спящую, малышку и укрыл ее крыльями, начав что-то напевать на незнакомом языке ...

   - Ну, давай, давай ее мне ... ишь, размурлыкался, - улыбнулась старуха ...

   Печь затрещала, разгораясь, по дому снова пошло ласковое тепло ...

   - Рассказывай, с чем прилетел, тебя ведь просто так не дозовешься,- спросила старуха.

   - Да вот, захотел проведать, узнать, как вы поживаете, как девочка? Надеюсь, имя вы ей уже дали? до скольки она у вас в "малышках" ходила? месяцев до четырех?

   - До пяти, - потупилась старуха, и тут же возмущенно вскинула голову:

   - Ну а что ты хотел? Внучке моей, ее матери не до того было! роды тяжелейшие, еле-еле оклемалась, а едва малышке исполнилось три месяца, как прирезали ее папочку ...

   - Как прирезали? - удивился Ангел

   - Ну а то ты не знаешь ...

   - Не знаю ... я же ваш ангел, а не его.

   - Ну не знаешь, так слушай: через три месяца после рождения нашей девочки, родила и зазноба ее папашки ... тоже девочку ... изрядно пьяный, он возвращался из роддома домой, начал скандалить с какой-то подвыпившей компанией и получил ножом в бок ... три дня промучился и отошел ...

   - Не знал - не знал ... А как же вы восприняли все эти события?

   - Да мне было как то все равно, - безразлично пожала плечами старуха:

    - А вот внучка ... не скажу, чтобы радовалась ... нет ... но вздохнула с облегчением ... Знала, что жить вместе не будут, а вот клеймо разведенки ее пугало ... а так - вдова ... мало ли нас, вдов, на свете горе мыкают ...

   - Ну да Бог и с ним ... рассказывай про девочку. Какое имя дали?

   - Регина.

   - Ого ... красивое имя ... а как мать его восприняла? - Ангел снова спрятал улыбку в крыльях.

   - Бушевала и топала ногами, - криво усмехнулась старуха:

   - Орала, что имя девчонке " дунька с мыльного завода ", что плебейка она, как и ее папочка.

    - Ну а ты?

   - А что я ... успокоила подзатыльником и объяснила, что дочь не выбирала ни себе отца, ни ей мужа ... ты же меня знаешь, - старуха лукаво улыбнулась, совсем как в юности

   - Да уж знаю ... А родители ее отца?- Ангел кивнул головой на девочку:

    - Что, совсем не помогают?

   Старуха снова тяжело вздохнула:

   - Да они и рады бы помочь. Сразу после рождения предлагали забрать девочку, что бы воспитывать в своём доме, и после приезжали, хотели деньгами помочь.

   - Ну и что?

   - А ничего ... девочку, как видишь, не отдала, свекров на порог не пустила, денег у них не взяла. Сказала, что сама справится и подачки ей не нужны. Вкалывает на двух работах, чтобы как-то свести концы с концами ...

   - И что, больше не приезжали дед с бабкой?

   - Нет ... тут, понимаешь, как вышло-то. После того как погиб их сын, зазнобушка его с радостью сбагрила им свою дочь и завербовалась куда то на Север ... так что есть теперь им и кого тетешкать и кого воспитывать. А мы вот так ... сами выгребаем,- женщина опустила голову и надолго замолчала ...

   Старуха, очнувшись от невеселых дум, взглянула на Ангела:

   - Ну ладно, поговорили, а теперь к делу: зачем явился?

   - Узнаю свою Оленьку, - заулыбался Ангел, - все такая же, деловитая и прямая ...

   Он помолчал немного и враз посерьезнев, сказал:

   - Ольга, тебя скоро призовут, и ты должна объяснить малышке кто она и откуда. Как я понял, мать ее этого делать не станет.

   Старуха горестно всплеснула руками:

   - Да как же так, на кого я их оставлю? когда?

   - Время у тебя еще есть, может год, может и больше, но ты не тяни ... рассказывай.

   - Да что рассказывать-то? Она же кроха совсем, ничего не поймет!

   - Не поймет, - согласился Ангел, - Но запомнит ... память то у нее хорошая?

   - Хорошая, - заулыбалась старуха, - Царя Салтана тарабанит без остановки.

   - Ого! - удивился Ангел, - Ну тогда ты не откладывай в долгий ящик, рассказывай ... а я полетел, дел еще много ... скоро увидимся, я еще загляну ... до того как ...

   Ангел растворился жемчужной дымкой.

   Старуха вздохнула и начала свой рассказ ...

ГЛАВА 2

... Ольга была последним ребенком и единственной дочерью в семье богатого скотопромышленника и землевладельца. Ее отцу, за заслуги перед Отечеством, было пожаловано дворянство, но дворянство это не было наследственным, а потому высокопородная знать, у которой часто за душой были одни долги, посматривала на него свысока, и вынуждено принимала в своем доме. Отец Ольги только посмеивался в пышные усы и знал, что ни ему, ни его пятерым, уже достаточно взрослым, сыновьям это дворянство и титулок абсолютно не нужны. Огромные земельные угодья, стада племенного скота и табуны лошадей давали ему право быть вхожим туда, куда он хотел, а его титулованных соседей вынуждали его принимать с радушной улыбкой, цену которой он прекрасно знал ...

   Дворянство было нужно ради Оленьки, в которой он души не чаял. Дворянство давало ей возможность выйти замуж по любви, за того, кого выберет ее сердце ...

   Старшие сыновья уже определились в жизни, обзавелись собственным делом и, некоторые, семьями.

   Его первенец не захотел работать на земле и управлять поместьем. Создав практически с нуля свой торговый флот, он гонял баржи с пшеницей в самые дальние уголки России и в Европу. Его дело процветало, унаследованная от отца хватка и чутье на успешность, вскоре сделали его состояние огромным. Он женился по любви (ну и немного по расчету) на дочери текстильного магната, приумножив и без того немаленькое состояние, и в любви и взаимопонимании уже растил двоих сыновей-погодок.

   Второй сын стал правой рукой отца, учился управлять имением, ездил по всему миру и закупал и продавал племенной скот и породистых скакунов. Дела шли все лучше год от года. Второй сын уже посватался к дочери соседа-землевладельца, и на осень планировалась свадьба.

   Третий сын нашел себя в служении Богу. Хорошее образование, вначале светское, а затем и церковное, и немалое пожертвование в церковную кассу и непосредственно епископу, помогли ему стать настоятелем вполне приличного прихода в одном из волостных городов неподалеку от родительского гнезда.

   Четвертый сын, успевший полюбить далёкое и неведомое море, посвятил себя воинскому делу и был определен в Морской Кадетский Корпус.

   Младший сын, Стефан (он станет непосредственным участником описываемых событий, а потому не упомянуть его имени мы не можем) был книгочей и страстный любитель наук, весь смысл жизни которого сводился к познанию нового и неизведанного. Когда Ольге исполнилось восемь лет, отец отправил его в Сорбонну, куда юноша стремился всей душой ...

   ... Поздние и тяжелые роды подорвали здоровье Оленькиной матери, и когда малышке исполнился год, она тихо угасла, оплакиваемая мужем и сыновьями ... Оленька росла в любви и неге. Избалованная заботами вначале нянек и приживалок, потом гувернанток, которые не смели сказать слова поперек своенравной девчонке, не слишком нагружаемая выписанными для нее учителями, Ольга жила в обожании отца и братьев.

   Ей очень нравилось командовать, отдавать приказы всем, начиная от кухарки и заканчивая конюхами. Отец только посмеивался и дочери ничего не запрещал и не перечил, наоборот, с гордостью говорил:

   - Пусть привыкает ... моя кровь!

   Когда Ольге исполнилось двенадцать лет, окончив очередной курс обучения в Сорбонне, приехал ее брат ... приехал не один, а с товарищем ...

   Вольный воздух малоросских просторов, жаркое лето, бесконечно читаемые любовные романы, очень даже поспособствовали тому, что Ольга без памяти влюбилась в белокурого сероглазого красавца.

   Непонимание, как себя вести, неумение ни скрыть свои чувства, ни сказать о них, привели к тому, что Ольга, видя явное невнимание гостя, начала мстить юноше незнамо за что, делать то мелкие пакости, то крупные гадости.

   - Да сделайте вы что-нибудь! Да поговорите же вы с нею!

   Поговорить с несносной девчонкой не отважился никто ...

   Все облегченно вздохнули, когда в конце августа друзья снова вернулись в университет. Ольга поплакала немного, немного позлилась, но образ юноши из головы не выбросила.

***

Был дождливый октябрьский день. Ольга сидела у окна и грустила. Она не понимала, почему на нее, такую красивую (конечно красивую! зеркало не станет врать!), такую богатую (к этому возрасту, она понимала, что богата и знала цену деньгам и тому, что они могут в жизни дать) совершенно не обратил внимания красавец-блондин ... ну как же так?!

   Из-за спины ее обдало тёплым ветерком, и раздался тихий голос:

   - Подожди ...

   Ольга резко обернулась, едва не задев и не опрокинув того, кто сидел на спинке стула ...

   - Ты кто? - испуганно спросила девочка.

   - Кто-кто ... я твой Ангел, не видишь что ли ...

   - Я умерла? - еще больше испугалась Ольга.

   - Еще чего! Жива, конечно.

   - А как же я тебя вижу, если жива?

   - Видишь, потому что это твой Дар ...Ты одна из немногих, кто может видеть своего Ангела в земной жизни ...

   - Так значит ты мой Ангел!? - радостно засмеялась девочка:

   - Ты теперь всегда будешь со мной?

   Ангел вздохнул:

   - Нет, не всегда, а только когда буду очень нужен, когда без моей помощи и совета тебе совсем не обойтись ...

   - Ну и какой совет ты мне хочешь дать? - спросила Ольга

   - А я уже его дал: Подожди ... этот юноша, по которому ты так горько плачешь и которому отравила летний отдых, - Ангел лукаво улыбнулся, - Он твоя судьба, просто подожди немного ...

   - Какая судьба? он и внимания на меня не обратил,- нахмурилась Ольга.

   - Обратил, еще как обратил,- снова улыбнулся Ангел, - Он уже любит тебя, только еще этого не понял ...

   - Сколько ждать? - деловито осведомилась Ольга.

   Ангел откинул голову и засмеялся.

   - Вот это хватка! Вот это деловой подход! Достойная дочь своего отца!

   Ангел все смеялся, а Ольга смотрела на него с немым вопросом.

   Наконец Ангел отсмеялся и ответил:

   - Три года ...

   - Ого ... целых три года?- опечалилась девочка

   - Всего лишь три года ... они пролетят незаметно ...

   Ангел расправил крылья и собрался в дорогу.

   - Ты куда? я тебя еще увижу?

   - Увидишь ... Я прилечу на твоё венчание ...

   Легкий ветерок качнул занавеску на окне, и Ангел растворился в струях дождя ...

ГЛАВА 3

   ... старуха очнулась от грёз и взглянула на правнучку ... Девочка смотрела на нее, широко открыв глаза.

   - Что хочешь, малышка, кушать? водички? ...

   - Сказку! - потребовала девочка.

   - Какую сказку? про Салтана?

   - Нет, ту, что рассказывала ...

   - Какая же это сказка? - удивилась старуха, - Это моя жизнь ... ну слушай, если интересно ...

   Старуха погладила мягкие белокурые волосики девочки и прошептала:

   - Совсем, как у моего Людвига ...

***

Товарищи не приехали ни на следующий год, ни на следующий ...

   Напрасно Ольга ждала наступления лета и приезда друзей, у юношей были другие планы и другие увлечения. Они путешествовали по Европе ... познавали жизнь ...

   ... Ольге исполнилось пятнадцать лет ... За прошедшие годы она выросла и стала еще красивее ...

   В усадьбу часто приезжали соседи с сыновьями, которые не прочь были посвататься к небедной девушке, но Ольга помнила слова Ангела и ждала своего суженного.

   На Пасху в родительский дом приехал Стефан, приехал не один, а с товарищем, о котором так грезила Оленька лунными ночами ...

   - Ольга! Беги скорее сюда, я твоего Людвига привез! - хохотал Стефан.

   Людвиг смущенно улыбался ...

   Его отношение к девушке в корне изменилось, он уже не избегал ее общества, а мечтал побыть с нею вдвоем, не отводил взгляда от ее лица, и не мог с нею наговориться ...

   Все закончилось тем, что молодые люди объяснились и Людвиг отправился к отцу Оленьки, просить ее руки.

   Получив согласие и благословение от отца девушки, Людвиг поехал в Краков, где в то время жила его мать, рано овдовевшая пани Ядвига, души не чаявшая в единственном сыне.

   Огромное поместье в Волынской губернии, принадлежавшее семье, потихоньку приходило в упадок от недостатка денег на его содержание и полного отсутствия, как деловой хватки, так и желания жить и работать на земле, а потому Ядвига большую часть года жила в краковском доме.

   Людвиг понимал, каким сложным будет разговор с матерью.

   Родовитая и высокомерная, она вряд ли придет в восторг от предполагаемого мезальянса. Но даже не это омрачало думы молодого человека, он представлял, в какое бешенство придет его мать, ярая католичка, воспитавшая в католичестве сына, узнав, что Людвиг намерен отречься от своей веры и креститься в православии ...

   Но Оленька хотела венчаться, Оленька хотела, что бы обряд совершил ее брат, и Оленька была православной и ни о каком католичестве слышать не хотела.

   Потерять Оленьку Людвиг боялся сильнее, чем гнева матери, а потому был настроен решительно, хотя прекрасно понимал всю трудность предстоящего разговора.

   Я не стану омрачать наш рассказ описанием подробностей дикого скандала, который устроила Ядвига, узнав о намерениях сына.

   Не помогла ни угроза отречься от него, лишить наследства, наложить на себя руки вопреки догматам веры. Людвиг был непреклонен! Он намеревался жениться на Оленьке с согласия матери или вопреки ему.

   Ядвига, побушевав еще немного, начала наводить справки о предполагаемой невестке, ее семье и их состоянии. Выяснив все, что удалось, она согласилась встретиться с отцом Ольги и только потом пообещала дать окончательный ответ.

   Визит в усадьбу отца Ольги состоялся в конце лета и, увидев огромное поместье, разузнав о семье поподробнее уже из первых уст, Ядвига начала понемногу оттаивать. А узнав, какое огромное приданное дает отец за единственной дочерью, оттаяла и вовсе и дала согласие на брак.

   (… да что там лукавить перед собой же ... большими деньгами, которые принесет в семью Ольга, распоряжаться будет ее сын, а уж он-то не откажет мамочке в ее просьбах ... вера и родовитость - это хорошо, но их в карету не запряжешь и на плечи не накинешь ...)

   Свадьбу назначили на конец следующего лета. Как раз Ольге исполнится шестнадцать, а Людвиг решит вопросы с вероисповеданием и университетом.

   Юноши, окрыленные надеждами и мечтами (каждый своими) уехали во Францию.

   Весь следующий год промчался для Ольги как один день.

    Девушка готовилась к свадьбе.

    Была выписана портниха, которая колдовала над роскошным платьем, сельские девушки плели километры тончайших кружев на подзоры для ее постельного белья из тонкого батиста. Ворох рубашек, сорочек, панталон тоже должен быть украшен кружевами и вышивкой, а потому скучать и бездельничать не приходилось никому.

   Свадьбу запланировали сыграть в сентябре, в аккурат после Успенского поста ...

   … Прошел год…

   В имение начали съезжаться гости. Огромный дом был заполнен людьми: братьями, их женами и детьми, родственниками жен, друзьями и деловыми партнерами отца, которые тоже приехали с семьями. В огромном доме не осталось ни одной пустующей комнаты, все флигели и даже дома богатых крестьян были битком набиты людьми. В начале сентября, за три дня до свадьбы, приехал Людвиг с матерью ...

   Они не привезли с собой ни родню, ни друзей. Гордячке Ядвиге было стыдно признаться, что ее сын женится на девушке не такой родовитой, как он сам.

   Ольге было все равно ...

   У нее кружилась голова от постоянного мелькания лиц - знакомых и не очень. Она, так ждавшая своей свадьбы, устала и вымоталась настолько, что накануне уже просто хотела, что бы все свершилось и закончилось, и они с мужем могли уехать в их поместье и отдохнуть, наслаждаясь обществом друг-друга ...

   В памяти Ольги мало что осталось от того свадебного дня: только слёзы в глазах отца, только гордые взгляды братьев - ведь сестричка выросла такой красавицей, только восхищенный шепот гостей и запах ладана в церкви ... все остальное смешалось в пестрый нескончаемый калейдоскоп.

   Позже Людвиг рассказывал, что во время венчания вокруг невесты растекалось жемчужное сияние, ее словно окружал сверкающий кокон.

   Это заметили все гости, и недоуменно и восторженно перешептывались. Но лишь одна Ольга знала, что это Ангел сдержал своё обещание и прилетел на ее венчание. Ангел обнимал ее крыльями и шептал какие-то слова на непонятном языке, и в душе девушки разливалось тепло и умиротворенность ...

   Ольга сжимала руку своего молодого мужа и думала: «Когда же мы уже уедем?» Сказать о своем желании она не отважилась никому, не желая обидеть любящую ее родню и дать повод для сплетен завистникам.

   … Все в мире имеет начало и конец ...

   Закончились праздничные торжества, и Ольга с Людвигом отбыли в своё имение.

ГЛАВА 4

Уже через месяц Ольга захотела поближе ознакомиться со своим поместьем, с людьми, которые работали на ее земле, а потому, однажды утром, в двуколке, запряженной жеребцом, серым в яблоках, они с Людвигом выехали за ворота усадьбы и отправились на прогулку.

   Огромные земельные угодья, величие и простор которых не омрачал нудный октябрьский дождик, привели Ольгу в восторг, а потому, вернувшись домой, она уединилась в библиотеке и начала писать письмо отцу, спрашивая его совета и прося помочь ей в начале.

   Написав пару писем и получив на них ответ, Ольга пригласила отца в гости, чтобы он мог окинуть все хозяйским глазом и дать уже более конкретные рекомендации.

   Отец приехал в канун Рождества. Приехал не один, а с тремя сыновьями и управляющим для поместья любимой дочери, немцем, честнейшим и принципиальным до педантичности.

   С новым управляющим приехали десять семей из его родной Саксонии. Немцы поселились отдельной слободой, очень быстро обустроили свои хозяйства и трудились не покладая рук. Уже через пару лет их поля колосились самой лучшей пшеницей, коровы давали самые большие надои, а на огородах вырастали самые крупные и сахаристые овощи.

   Если крестьяне поначалу и позволяли себе посмеиваться над молодой хозяйкой, то приехавшая родня и приглашенные работники сразу все расставили по своим местам. Всем стало ясно, чьего поля ягода досталась в жены их хозяину.

    Местные жители не перестали искоса посматривать в сторону немецкой слободы, но Ольгу это не очень заботило, земля принадлежала ей, и кому на ней жить, тоже решала она. Никого не ущемляя, во главу угла ставилось требование: хочешь жить хорошо? Работай и живи ...

   К началу посевной все было распланировано, излишки земли сданы в аренду рекомендованным отцом людям, таким же работящим и влюблённым в землю, как ее отец, да и она сама. В стойла был завезен племенной скот, в конюшни - великолепный лошади. Были приглашены каменщики и плотники для ремонта уже обветшалой усадьбы, жизнь закипела ...

   Людвиг, очень далекий от сельского хозяйства, только посмеивался и не мешал молодой жене, не очень-то веря в успех ее начинаний.

   Его отношение изменилось, когда осенью был собран небывалый урожай пшеницы, которую помог выгодно продать старший брат Ольги. Когда отелились коровы, и поголовье его скота увеличилось вдвое. Когда начали приезжать соседи с просьбами покрыть его жеребцами их лошадей. А когда на его банковский счет поступила весьма приличная сумма, Людвиг посмотрел на свою красавицу жену совсем другими глазами.

   Через год приехала в гости Ядвига и, после разговора с сыном и объяснения с невесткой, через две недели отбыла в свой краковский дом, получив обещание о ежемесячном, вполне приличном платеже.

   Такая ситуация устраивала всех: Людвиг, не особо вникающий в сельскохозяйственные прожекты своей жены, был рад, что и мать не пытается вмешиваться в дела поместья. Ядвига, увидевшая каких успехов достигла ее молодая невестка всего за год, видя, как искренне она любит ее сына, и абсолютно не желающая пачкать белых ручек о землю, была счастлива уже тем, что теперь ей не придется себе отказывать во многом исключительно от недостатка денег.

   И конечно Ольга ... она была счастлива и занята делами ...

   Следующий год был не менее успешен.

    ... и следующий ...

***

Ольга плакала, сидя у окна и наблюдая, как плачет с нею в унисон нудный октябрьский дождик ...

   «Что такое»? - думала Ольга, - «Что со мной не так? почему я не могу подарить мужу наследника ... ну или наследницу? ... почему у меня нет детей»?

   - Уже есть, - раздался за спиной тихий голос.

   - А, это ты,- прошептала Ольга, полуобернувшись и увидев Ангела.

   - Нет у нас детей, а мне бы так хотелось ...

   - Он уже в тебе. Совсем скоро ты почувствуешь биение его сердечка, - улыбнулся Ангел.

   Ольга вспорхнула со стула и крепко обняла Ангела, счастливо смеясь и плача одновременно.

   - Тихо-тихо, Оленька, ты мне чуть крылья не поломала, - Ангел бурчал, но тоже улыбался, глядя на молодую женщину.

   - Ты побудь здесь немного, а я пойду Людвига обрадую.

   - Не делай этого. Никому не говори, пока не услышишь биение жизни в тебе. Подожди немного ...

   - Зачем ждать? Людвиг любит меня и тоже хочет ребенка, и будет очень рад, уж я-то знаю!

   - Я не сомневаюсь в любви твоего мужа, но у него есть мать, а вот она тебя не очень то и жалует ... надеюсь это не новость для тебя?

   - Да пусть не жалует! Мне какое дело! - кипятилась Ольга.

   - Не делай этого, послушайся меня, - еще раз попросил Ангел.

   - Вот еще, выдумал, - фыркнула Ольга и понеслась в библиотеку, где с очередной книгой коротал вечер ее муж.

   Ангел горестно покачал головой: « Вот ведь своенравная девчонка ... Ну да ладно, я предупредил, а поступать так или иначе в ее воле ... хотя - жаль».

   Так думал Ангел, ведь ангелы видят всю жизнь человека от начала и до конца ...

***

- Людвиг! У нас будет сын!

   - Да? - улыбнулся муж, - А когда?

   - Ой, я точно не знаю, забыла спросить ...

   - У кого спросить?

   - Да так ... это я просто так сказала, - Ольга подбежала к мужу и уселась к нему на колени, теребя его мягкие белокурые волосы ...

   ... в тот же вечер Людвиг написал письмо матери, через неделю Ядвига его получила и весть о том, что Ольга беременна ее ох как не обрадовала. ... еще через три дня у Ольги случился выкидыш ... Крохотное тельце мальчика Ольга и Людвиг похоронили в саду под грушей ...

   Ольга плакала, кляня себя за то, что не послушалась Ангела, и слезы капали на холодную, промокшую землю ...

   Капали слезы и у Ангела, сидевшего в ветвях груши ...

   - Успокойся, девочка, не плачь так горько, в тебе скоро снова зародится жизнь, - так шептал Ангел, но сегодня Ольга его не слышала ...

   ... и снова пришла весна, и снова Ольга поняла, что скоро ей стать матерью. Помня совет Ангела, так и не простив себя за то, что не послушалась, она никому, даже мужу, не сообщила о предстоящем прибавлении. Высокая и худощавая, но с достаточно широкими бедрами, Ольга хранила свой секрет, сколько могла. Малыш не хотел жить в тайне и однажды ночью пнул в бок тесно прижавшегося к Оленьке своего отца.

   Людвиг проснулся сразу и, сев в кровати, растормошил жену:

   - Оленька, родная моя, это то, о чем я думаю?

   - Да! - счастливо улыбнулась Ольга, и добавила лукаво, - Долго же ты ... догадывался ...

   В углу спальни, на спинке стула, сидел Ангел и тоже улыбался, глядя на счастливую семью ...

   - Кыш отсюда, не подглядывай, - зарделась Ольга и натянула одеяло до подбородка.

   - Да ладно тебе, я видел тебя в момент твоего рождения, и тогда ты была ... гм ... еще менее одета, - подмигнул Ангел, расправил крылья и растворился в жемчужной дымке ...

***

В положенный срок Ольга родила мальчика. Его назвали Иваном, в честь деда, отца Ольги.

   Еще через три года, в год, когда началась Первая Мировая Война, в семье родилась девочка. Людвиг назвал ее Вандой ...

   Все события, происходившие в мире, не волновали Ольгу, да и не сказать, чтобы сильно отразились на делах в поместье.

   Благодатная земля Украины продолжала радовать урожаями, коровы доились и телились, лошади паслись на лугах, люди, живущие на землях поместья, были сыты, одеты, обуты, а значит, как думала Ольга, довольны и своим положением, и жизнью.

   … все было так ... до поры-до времени ...

   Две революции, произошедшие одна за другой, гремели и что-то меняли где-то там, казалось в другом мире. Все оставалось таким привычным и таким стабильным. Ольга всегда знала, что кто-то должен работать на земле, кто-то должен руководить и направлять, а значит, в мире всегда и все будет неизменно. Да и как могло быть иначе?

   ... Настал 1919 год ...

ГЛАВА 5

Молодая женщина ранним утром вошла в свой дом ...

    Бабушка, как всегда, сидела у окна на любимом стуле, и снова что-то нашептывала в ушко девочке.

   - Что ты расселась посреди комнаты? Не проехать - не пройти!

   - Так в нашем доме где не сядь - будет посередине, - попыталась отшутиться старуха.

   - Будь счастлива и благодарна мне, что у тебя на старости лет есть крыша над головой! - голос молодой женщины стал визгливым и неприятным. Но она успокоилась так же быстро, как и вспыхнула, и устало махнула рукой:

   - Идите на улицу, погуляйте, мне нужно поспать после ночной смены.

   Тяжелый труд на заводе, где можно было заработать хоть какие-то приличные деньги, изматывал ее физически и, что намного страшнее, морально.

   Понимающие друг друга с полу-взгляда, старуха и девочка тихонько собрались и отправились на прогулку.

   Уже сидя на парковой скамейке, приобняв правнучку, старуха спросила:

   - Ну что, рассказывать дальше?

   - Да, - тихо прошептала девочка и прижалась к своей прабабушке ...

   Рядом с малышкой незаметно присел Ангел.

   - Что, крылатый, тоже мои сказки послушать прилетел? - улыбнулась ему Ольга.

   - Да, я хочу знать, как тебе жилось в те годы, ведь я прилетал так редко.

   - Редко, - согласилась старуха, - А нужен был часто ...

   - Прости, я не мог, - Ангел виновато опустил глаза.

   - Давно уже простила ....

***

Все чаще Ольга ловила на себе враждебные взгляды. Все чаще Людвиг куда-то уезжал на день, а то и два. Муж становился с каждым днем все мрачнее, но Ольга продолжала прятаться от мира и от проблем ей непонятных.

   Она оплакала умершего недавно отца и погибшего на фронте среднего брата, знала, что Стефан еще в начале семнадцатого года вернулся в Россию и теперь живет и работает в Петрограде ... кем работает? где именно живет? этого Ольга не знала.

    Когда попыталась расспросить о брате Людвига, тот вначале просто отмалчивался, а потом и вовсе сказал, что не надо ей пока ни о чем знать.

   Ну не надо так не надо ... у Ольги был ее муж, ее земля и ее дети, остальное значения не имело ...

   Однажды ноябрьским вечером Людвиг приехал домой злой и взбудораженный. Он велел уложить детей и сказал жене, что им нужно поговорить ...

   Вскоре Ольга пришла к мужу в библиотеку. Людвиг сидел в кресле, протянув ноги к огню камина и крепко, почти в нитку, сжав губы ... он долго молчал, потом поднял на жену глаза:

   - Ольга, нам нужно уезжать ...

   - Куда уезжать? Зачем?

   - Поедем к Стефану, в Петербург, тфу, черт, в Петроград.

   - Не поминай лукавого на ночь глядя, - автоматически ответила Ольга.

   - Какого лукавого?! - громко и раздраженно спросил Людвиг, - Ты что не видишь, что «лукавые» вокруг нас ... надо бежать, спасать детей и спасаться самим.

   - Нет! Я никуда не поеду! Как же мой дом? Как же наша земля?

   Людвиг смотрел на жену и не понимал, как она может быть такой слепой?

    Неужели не замечает, что вырвавшиеся из под контроля крестьяне, уже разграбившие немецкую слободу, со страшными, дикими ухмылками, зыркают им в след. И что сдерживает до сих пор озлобившихся на весь мир людей - не понятно.

   Но грабить больше некого, на очереди панский маеток, и это дело считанных дней.

   - Ольга, нужно пошить себе, мне и детям пояса из ткани, ну такие, с карманами, упаковать в них золото и драгоценности. Мы уедем послезавтра, если до послезавтра доживем ... никому ничего не говори, шей сама и сама собирайся. Детям тоже ничего не говори, не надо их пугать. У нас все должно получиться, Стефан уже нас ждет.

***

Ольга растерянно оглянулась и увидела Ангела в углу комнаты.

   - Где ты был? Почему оставил меня так надолго? - Ольга смотрела на ангела с укором.

   - Я не мог раньше ... и не смогу прилетать к тебе какое-то время.

   - Почему? что случилось?

   Ангел протянул крыло и погладил Ольгу по волосам:

   - В этом мире больше нет места для Ангелов ...

   - Что же мне теперь делать? кто подскажет? кто научит, как быть?

   - Слушай мужа, Ольга, сегодня он тот, кто охранит и тебя и детей ... если сможет ...

   Ангел загремел крыльями, и только сейчас Ольга заметила, что его, всегда белоснежные, перья отливают стальным блеском, да и в глазах появился какой-то незнакомый металлический свет.

   - Мне пора. У меня своя битва, - Ангел расправил крылья и вылетел в окно, разбив стекло, ставшим словно железным, пером.

   - Я увижу тебя еще?

   - Увидишь! Жди ...

***

Уже через день, сделав все, как велел муж, упаковав в нашитые пояса царские золотые червонцы и большую часть драгоценностей, зарыв то, что не поместилось или не было достаточно ценным, в любимом саду, Ольга была готова к бегству.

   Поздним вечером Людвиг усадил Ольгу и полусонных детей, тяжело передвигающихся от сковывающих движения поясов, на телегу, запряженную выездным жеребцом и, тихо ведя коня под уздцы, навсегда покинул родовое гнездо, принадлежавшее его предкам четыре столетия ....

   Ближе к рассвету семья добралась до железной дороги, проходящей через волостной город.

   Людвиг выпряг жеребца, поцеловал его в теплую морду, протянул невесть откуда взявшийся кусочек сахара ...

   - Ну, беги, - Людвиг шлепнул рукой жеребца по крупу, но тот и не думал уходить, только недоуменно посматривал на хозяина.

   - Да беги же ты! Бисова дытына! - Людвиг изо всей силы огрел жеребца вожжами. Лошадь заржала от боли и обиды и унеслась в ночь ...

   Неся полусонных детей на руках, семья добралась до железнодорожной ветки.

   - Теперь сидите тихо, я скоро вернусь, - Людвиг растворился в темноте.

   Откуда-то издалека донесся паровозный гудок, и в это же время из сумерек вынырнул Людвиг, подхватил на руки Ванечку, сказал Ольге:

   - Бери Ванду и будь готова. Поезд не остановится, только притормозит, нам нужно успеть сесть в вагон.

   - Я не смогу! Ванда тяжеленькая, да еще и это золото, - Ольга замерла в растерянности.

   - Сможешь. Да и пояса на ней нет ... уже ...

   Ольга поняла, что первая плата за ее и детскую жизнь была сделана. Кому? Когда? ... да какая разница ...

   Ольга подхватила дочь на руки и побежала вдоль притормаживающего состава.

   Они поравнялись с бронированным вагоном литерного поезда, в котором была приоткрыта дверь, Людвиг вбросил Ванечку в вагон, ухватил подмышки жену, крепко прижимающую к груди дочь, и втолкнул их, а затем забрался сам в уже начавший набирать скорость состав ...

ГЛАВА 6

Ольга плохо помнила, как они добирались до Петрограда. Уже к вечеру второго дня пути у нее начался жар, и она впала в полузабытье. Найденный, каким-то чудом врач, едва взглянув на Ольгу, сказал:

   - Это тиф! - и, обернувшись к мужчине в военном френче без знаков различия, в сопровождении которого он пришел, добавил, - Немедленно ссадите их с поезда! Иначе она заразит всех!

   Никуда ссаживаться Людвиг не собирался. А потому с Ванечки был снят пояс и его содержимое разделено на двоих: врачу - за молчание, военному - за разрешение продолжить путь.

   Людвиг обрил детей налысо, обрился сам и увел их подальше от матери. Каким-то тряпьем и мешковиной огородил место, где металась в забытьи Ольга ...

   Она пришла в себя, когда Людвиг тупыми ножницами пытался обрезать ей косу. Слабо засопротивлялась:

   - Зачем? что ты делаешь? я стану некрасивой ...

   - Тише, Оленька, волосы отрастут, а краше тебя для меня нет никого в этом мире.

    Когда Людвиг сбривал остатки волос своей опасной бритвой, Ольга снова впала в забытье ...

   На подъезде к Петрограду их все-таки ссадили с поезда. Куда шел этот состав? кто в нем ехал? что он вез? Ольга так никогда и не узнала ...

   Людвиг оставил жену и дочь под присмотром восьмилетнего Ванечки и пошел к видневшейся невдалеке деревне.

   Вскоре он вернулся в сопровождении какого-то мужичка, ведшего в поводу лошадь, запряженную в сани. Мужичок не видел укутанных в платки и шали обритых голов, а потому Ольгу уложили в сани, посадили детей и отправились к дому, где им предстояло прожить какое-то время.

   Людвиг понимал, что если Ольга не получит лечения, то умрет, значит нужно добираться до Петрограда и искать Стефана, уж он-то поможет обязательно.

   Но как оставить жену с детьми одних? Неизвестно, сколько дней займут его поиски. Людвиг подпорол кармашки на поясе и, высыпав часть червонцев, отправился в дом к крестьянской семье.

   Увидев царские червонцы, крестьяне не стали долго раздумывать, и согласились присмотреть за Ольгой и детьми.

   Отец отвел Ванечку в сторонку и дал ему наган, приказав стрелять в каждого, кто надумает приблизиться к ним или к матери.

   Людвиг собрался в дорогу и, что-то такое было в его взгляде, что хитроватый крестьянин понял: лучше будет всем, если он застанет Ольгу и детей живыми.

   Уже через три дня к крестьянской избе подкатил военный грузовик. Стефан бросился обнимать сестричку и племянников.

   - Все, ваши муки закончились, едем ко мне домой, - говорил Стефан, укладывая Ольгу на тюфяк в кузове.

   Утробно урча, машина поползла в сторону Петрограда ...

***

Дом, в котором жил Стефан, был расположен на Васильевском острове, на набережной Большой Невы.

   В таких роскошных домах Ольге не только жить, но и бывать не приходилось.

   Для Людвига эта архитектурная драгоценность не стала ни шоком, ни открытием. Дом в Кракове, где по-прежнему жила его мать, был не менее великолепен, а в путешествиях по Европе ему довелось побывать и во дворцах и в замках.

   Когда, начавшая выздоравливать, Ольга спросила у брата, кому принадлежит это здание, тот, криво усмехнувшись, ответил:

   - Народу ... живи, Оленька, и поменьше расспрашивай соседей, да и о себе не торопись откровенничать. Люди сейчас ... разные ...

   Ольга начала выздоравливать. Слава Богу, у них было золото, за которое можно было купить и лекарства и хорошие продукты, и к новому 1920 году Ольга была уже на ногах.

   В канун Рождества Ольга поняла, что беременна. Ребенок был зачат еще в доме его предков. Как он перенес дорогу и болезнь матери, было непонятно, но он жил, и заявлял о себе радостно постукивая изнутри в живот.

   Когда Людвиг, все чаще уезжающий вместе со Стефаном то на несколько дней, а то и на неделю, вернулся домой, Ольга растерянно сообщила ему о грядущем прибавлении семейства. Муж задумался ненадолго, потом встряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли:

   - Вот и славно ... может это и к лучшему ...

   Ольга не узнавала ни брата, ни мужа. Влюбленные в науки и книги юноши, воспитанные Сорбонной на основах волюнтаризма, свято верящие в чистоту и разумность человеческой природы, столкнувшись с реалиями жизни, изменились до неузнаваемости. Стали жесткими и скрытными, иногда их жесткость граничила с жестокостью.

   Ольге было сказано, что Стефан взял ее мужа на работу в какое-то учреждение.

   - В какое?

   ... оба промолчали ... - Кем ты там работаешь?

   - Бухгалтером ..., - ответ Людвига привел в замешательство.

   - Если бухгалтером, то почему так часто уезжаешь? Почему от тебя пахнет порохом, дымом и кровью?

   - Не думай об этом, тебе скоро рожать, - Людвиг поцеловал жену в макушку, в уже хорошо отросшие волосы, вьющиеся крупными кольцами ...

   В конце мая Ольга родила мальчика, ему дали имя Леонтий ...

   Тяжелейшие роды, перенесенная болезнь, постоянная боязнь за мужа и детей, неуверенность в завтрашнем дне, подорвали здоровье Ольги. Вердикт врача был окончательным и неутешительным: у нее больше никогда не будет детей.

    Ольга не расстроилась, у нее уже было трое малышей, а жизнь в стране не внушала ничего, кроме страха и непонимания, когда и чем закончится это светопреставление.

   Петроград жил своей, отличной и от провинций и от столицы жизнью. Здесь было и более сносное снабжение, и более спокойный уклад.

   Людвиг и Стефан продолжали работать вместе, но для Ольги так и осталось непонятным, в чем заключается их труд. Семья по-прежнему жила все в той же квартире, куда их привез брат Ольги.

    Иногда друзья, приехав из очередной «командировки», запирались в комнате Стефана и начинали долго и много пить водку, пить мрачно, не притрагиваясь к еде, принесенной Ольгой. Однажды, сквозь плохо закрытую дверь, Ольга услышала их разговор, который надолго смутил ее душу ...

   - Что мы делаем! До чего мы дошли? Разве этого мы хотели? Разве об этом мечтали?! - с надрывом и громко спрашивал Стефан.

    Кого он спрашивал? Себя или друга?

   - Подлец никогда не станет хорошим человеком в силу его сущности, а вот отними у хорошего человека смысл его жизни, посели в его душу страх за жизни близких, и он очень просто станет подлецом, - отвечал другу Людвиг.

    - Мы стали подлецами, Стефан, и не знаю, будет ли нам прощение на этом и том свете.

   Что делали близкие ей мужчины? Пытали ли людей в застенках НКВД, подавляли хлебные бунты, которые все чаще вспыхивали в стране, Ольга не знала, и узнать не стремилась.

   Перевернувшаяся с ног на голову привычная жизнь совершенно изменила ее характер: она стала молчаливой, скрытной, нелюбопытной. Единственное, что ее заботило, жизнь и здоровье Людвига, брата и ее детей ...

   Ангел давно не прилетал к Ольге. Иногда ей казалось, что он навсегда покинул и ее, и ее детей, и эту многострадальную страну ...

ГЛАВА 7

…Шли годы...

   Ольга воспитывала детей и жила в вечном страхе за мужа. Ванечка окончил школу и поступил в Горный институт, расположенный недалеко от дома, на том же Васильевском острове.

   Науки давались ему легко, унаследованная от отца тяга к знаниям, цепкий ум и трудоспособность сделали его одним из лучших студентов.

   Вот только его происхождение не давало юноше покоя.

   Никто не афишировал и даже не упоминал при посторонних, кто он и какого рода, но достаточно необычное отчество давало повод для домыслов. Однажды, придя домой, Ванечка сказал матери:

   - Я хочу сменить фамилию и отчество.

   - Зачем? - поинтересовалась Ольга.

   - Ну как ты не понимаешь, мама! - горячился сын, - С таким отчеством и фамилией мне не сделать карьеры, а если найдется кто-то слишком любопытный и раскопает моё дворянское происхождение, то могу лишиться и места в институте!

   Ольга надолго задумалась ... потом тихо ответила сыну:

   - Твое решение убьет отца ... подумай о нем.

   - А обо мне кто подумает? Время сейчас другое и рано или поздно мне придется определиться: или прозябать на задворках, или идти вверх любыми путями!

   - Лучше чуть позже, может, что-то еще и измениться.

   Ванечка, недоумевающее, взглянул на мать, поражаясь ее слепоте, скептически хмыкнул, но все же пообещал:

   - Хорошо, время терпит.

***

Ванда выросла красивой девушкой. Стройная, высокая брюнетка, с копной волос, вьющихся крупными кольцами, от отца она взяла только огромные серые глаза. Молодые люди не обходили Ванду вниманием, но сердце своё она уже отдала ...

    Ее избранника звали Доментий.

   Молодой, статный грузин служил в воинской части, расположенной неподалеку. Привечали его в своем доме и Ольга и Людвиг.

   Доментий любил долго и красочно повествовать из какого он славного рода, какой огромный дом и немерянное количество земли принадлежат его семье, живущей в далекой Аджарии. Его слушали и ему верили.

   (… только спустя много лет Ольга поняла, что каждый грузин считает себя потомком Багратиони, а на тот момент, по мнению семьи, Доментий был очень приличной партией для Ванды…)

    Девушка любила своего избранника, родители не перечили, их отношения развивались, и Людвиг уже ждал, когда Доментий попросит руки его дочери.

   Леонтий, Лёнечка, вырос точной копией своего отца. Худенький, сероглазый блондин, вечно погруженный в свои мысли и фантазии, учился он, впрочем, блестяще, а его молчаливость и обособленнось, вначале злившая сверстников, вскоре стала привычной и на Ленечку просто не обращали внимания.

   Друзей у него не было, да и не нужны они ему были. Его друзьями были библиотеки, музеи и картинные галереи, которыми продолжал изобиловать Ленинград.

   Ольга обожала своего младшего сына. Конечно, она любила всех своих детей, но Ленечку - взахлёб, до дрожи.

   Она понимала, что такая любовь может и беды наделать, но справиться с собой не могла. Да и старшие дети были уже совсем взрослыми, и если и жили все еще под родительским крылом, то Ольга понимала, что это ненадолго ...

   ... шел 1930 год ...

***

(... все россказни о том, что кто-то где-то сердцем предчувствовал беду для меня, например, из области фантастики. Человек не может жить в предчувствии беды, иначе жизнь превратится в немыслимую каторгу. Человеку свойственно верить в хорошее, а потому беда всегда приходит неожиданно и обрушивается лавиной ...)

   Поздним вечером, когда вся семья была в сборе и уже готовилась спать, раздался стук в дверь.

   Нет, не стук, а грохот.

   В дверь колотили так, что, казалось, еще немного, и она слетит с петель.

   Людвиг поднялся и пошел впустить ночных визитеров. Проходя мимо Ольги, остановился, крепко обнял ее:

   - Ты была самым лучшим, что случилось со мной в жизни ... ты и дети ... Не бойся ничего, я скоро вернусь, ну а если нет - Стефан о тебе позаботится, он мне обещал.

   Людвиг поцеловал жену и открыл дверь ...

   В квартиру вошли четверо военных и велели собираться.

   Людвиг вышел из своей комнаты буквально через пару минут с уже уложенными в холщовую сумку вещами, и Ольга поняла, что для него ночной визит не был неожиданным, он давно был к нему готов.

   - Куда вы его везете? - крикнула Ольга в спину уходящим.

   - В Кресты, - донесся ответ из-за уже захлопнувшейся двери.

   Стефан приехал через два дня и застал дома заплаканную Ольгу и растерянных детей.

   Он сразу же отправился наводить справке о том, за что забрали его друга. Весь следующий месяц превратился для Ольги в череду кошмаров …

   На комсомольском собрании Ванечка таки отрекся от отца, обвинив Людвига во всех мыслимых и не мыслимых грехах. Сменил, как и собирался, и фамилию и отчество, и перевелся в Московский горный Университет. До окончания обучения ему оставалось еще два года, и Ольга умоляла его остаться в Ленинграде. Сын ничего не хотел слушать.

   Он упрекал мать уже в том, что та не вышла замуж за крестьянина и не обеспечила ему пролетарское происхождение, в том, что отец «допустил», чтобы его арестовали, а не застрелился, к примеру, как «сделал бы другой на его месте, заботясь о детях».

   Ванечка, ее первенец, говорил такие страшные и дикие вещи, что Ольга не могла поверить, что слышит их от своего сына.

   - Господи! да в кого же ты уродился такой жестокий? - только и смогла сказать Ольга.

   ... перед ее глазами встало лицо Ядвиги, такой же себялюбивой эгоистки ... Дважды в неделю Ольга собирала в сумку продукты и ехала в Кресты. Выстаивала в длиннющей очереди к окошку среди таких же, напуганных и растерянных, женщин и просовывала свою передачу с именем мужа. Иногда, что-то пыталась разузнать у военного в окошке о судьбе любимого, но ответ был всегда один:

   - Не задерживайте! Проходите! Ничего не знаем!

   Однажды, уже на улице, к Ольге подошла женщина. То, что она сказала, повергло Ольгу в шок. Незнакомка тихим и будничным голосом проговорила, не глядя Ольге в лицо:

   - Не приезжай сюда больше, не таскай передачи, их все равно охранники сожрут. Лучше детей корми.

   - Кто Вы? Вы что - то знаете о моем муже? - в глазах Ольги затеплилась надежда.

   - Ничего я не знаю о твоем муже. Знаю только то, что его или расстреляли или отправили по этапу.

   - Куда!?

   - Да не знаю я куда! - незнакомка выдернула рукав пальто из рук Ольги, за который та ухватилась и не желала отпускать.

   - Тебе сказали, а ты думай ... и поступай, как знаешь.

   На ватных ногах, на грани обморока, Ольга еле добралась домой.

   Что делать, как поступить? С кем посоветоваться?

   Ванечка уехал в Москву на прощание, сказав матери, чтобы она его не искала и не писала ему. Когда будет нужно, он сам ее найдет.

   Ванда, буквально через неделю после ареста отца, расписалась по-быстрому с Доментием, и молодая семья уехала в далекую и неведомую Аджарию. Ольга не противилась этому браку. Молодой человек произвел на нее очень хорошее впечатление, а страх за дальнейшую судьбу дочери был таким сильным, что в браке с молодым грузином, Ольга видела избавление от проблем для Ванды.

   Ольга жила вместе с Ленечкой в огромной квартире и ждала возвращения Стефана из очередной "командировки".

   Часто она замирала посреди комнаты, поднимала глаза к потолку завала Ангела.

   …Ответом ей было молчание Сфер ...

ГЛАВА 8

   Раним утром, Стефан осторожно постучал в дверь комнаты, где спала Ольга. Женщина моментально проснулась, накинула на плечи шаль и выглянула в коридор.

   Стефан стоял у двери в кухню и его слегка покачивало.

   Ольга подумала, что это последствия бессонной ночи, но подойдя к брату, поняла, что он пьян.

   Пьян уже не первый день, потому как, к ставшим уже привычными, запахам пороха и крови, добавился отвратительный смрад многодневного перегара.

   - Что ты хочешь, Стефанчику, сам не спишь и меня поднял.

   - Ольга, я скоро уеду, - ответил брат, - И тебе нужно будет ехать со мной.

   - Куда ехать? Что, снова все бросить и бежать? Я не могу уехать, ты ведь так ничего и не узнал о Людвиге! Где он, что с ним, жив ли?

   Стефан молчал ... да и что он мог ответить ...

   Как только расспросы Стефана стали слишком настойчивыми, ему ясно дали понять, что если он будет продолжать лезть в не свое дело, то ему будет уготована судьба товарища. Стефан перестал задавать вопросы, но звериное чутье на опасность, ставшее уже привычным за последние годы, подсказывало, что в покое его оставили временно и тучи уже давно сгустились над его головой. Кто-то из его высокопоставленных друзей намекнул, что лучшим выходом будет, если Стефан уедет из страны. Граница с Финляндией была настолько условной, что сделать это будет нетрудно. Оставить Ольгу он не мог уже хотя бы потому, что как только факт его бегства станет известным, в самом лучшем случае Ольгу просто вышвырнут из квартиры, и она окажется на улице, без работы, без крыши над головой. Ну а в худшем - ее ждет судьба Людвига, а Ленечку - детский дом.

   Обо всем это Стефан и рассказал Ольге тихим монотонным голосом.

   - А как же Людвиг? А если он жив и его освободят, и он приедет сюда, а меня нет ...я не могу никуда ехать, - пыталась объясниться Ольга.

   - Ольга, тебя здесь не будет в любом случае! Я должен бежать, если не хочу погибнуть, а куда денешься ты? Куда поедешь?

   Ольга задумалась:

   - Домой поеду, на Украину ...

   - Ты совсем с ума сошла? Поместья отца и твоего мужа давно национализированы, да и нельзя тебе там появляться, не ровен час кто-то тебя узнает, о Лёнечке подумай!

   - Украина большая, где-то найдется и для меня место. Буду жить, работать, растить сына и ждать мужа.

   Ольга зашла в комнату, закрыла дверь на ключ. Она устало опустилась на любимый венский стул и задумалась. В комнате явно чувствовалось чье-то присутствие…

   Ольга встрепенулась:

   - Ангел! ты здесь? Как же долго мы не виделись! Садись напротив, я расскажу, какие страшные годы нам довелось пережить ...

   Ангел присел на предложенное ему место.

   Крылья его стали потрепанными и уныло обвисли. Во всем облике читалась такая усталость, что Ольга даже усомнилась вначале, а стоит ли его нагружать своими проблемами, но потом, еще раз напомнив себе, что перед нею ее Ангел-Хранитель, и кому же, как не ему выслушивать и давать советы, торопливо начала говорить.

   Ольга все рассказывала, а Ангел только кивал головой в такт ее словам.

   - Что ты скажешь? Что посоветуешь? Я правильно поступаю?

   - Ну а если я скажу, что неправильно, и тебе лучше ехать со Стефаном, ты послушаешься?

   Ольга снова загрустила и задумалась ненадолго:

   - Нет, я никуда не уеду. В этой стране мой старший сын, моя дочь, мой муж, - Ольга вопросительно взглянула на Ангела, - Он жив?

   - Да, жив.

   - Ну, вот видишь! Я не могу никуда ехать! - Ольга счастливо засмеялась впервые за много месяцев.

   - Когда же его отпустят? И где он? и когда мы вновь встретимся? - Ольга засыпала Ангела вопросами.

   Ангел молчал и отводил глаза. Ведь ангелы знают судьбу человека от начала до конца, но есть вещи, о которых говорить не надо ... нельзя.

   Вечером Ольга сообщила о своём решении брату и начала собирать сумки.

   У Ленечки как раз закончился учебный год, и Стефан купил им билеты на поезд до Киева.

***

Ранним июньским утром брат с сестрой и племянником вышли из дома. В руках минимум вещей, ровно столько, что встреченный случайно сосед вполне может подумать, что семья собралась провести несколько дней на даче ...

   - Куда ты поедешь? Стефанчику? - Ольга заглядывала в лицо брата, обнимая его и предчувствуя, что это их последняя встреча.

   - Не знаю. Двинусь к кому-то из братьев. Или к старшему - в Канаду, или к среднему - в Португалию. Оба примут меня, оба уже ждут. Если все же решишь, вот адрес старшего брата, напиши. Нескоро, но письмо дойдет, - Стефан протянул Ольге клочок бумаги с написанным на нем адресом.

   - Не надо, - Ольга попыталась оттолкнуть руку брата.

   - Возьми, карман не оттянет, - Стефан засунул листок с адресом Ольге в карман, еще раз обнял и поцеловал сестру и племянника, развернулся и зашагал прочь.

   Ольга, взяв за руку Ленечку и подхватив совсем нетяжелую сумку, тоже двинулась к остановке трамвая, идущего на Витебский вокзал.

   Уже услышав перезвон подходящего к остановке трамвая, Ольга достала из кармана листок бумаги с адресом старшего брата ... еще раз посмотрела, словно желая навсегда запомнить почерк Стефана.

    ... и, словно отрезая все пути к отступлению, бросила в урну ...

   КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

... Природа разнообразна и прекрасна. Завораживает и пугает бездонный космос в предгорьях Памира, со злыми, мохнатыми звездами, висящими над головой, с фиолетово-черным небом.

    Восторг и трепет вызывает сибирская тайга, высоченные кедры и лиственницы которой уходят в бездонное небо и сплетаются между собой ветвями, предупреждая неразумного путника, чтобы он и не вздумал посягнуть на их тайны, не зная этих чащоб.

   Вечноперетекающие пески пустынь навевают грусть и мысли о бренности всего сущего ...

   Но нет ничего прекраснее украинских степей. С их колосящимся разливом желтых пшеничных полей, с зелеными садами, окружающими хутора и деревни, со шпилями церквей в городах и городках.

   Лёнечка не отводил глаз от пейзажей, мелькающих за окном поезда.

    Он, выросший в Ленинграде, влюбленный в этот город, в его ровную, графическую расчерченность улиц и проспектов, в Неву, берега которой соединяют разводные мосты, в белые ночи, понять всю прелесть которых можно только увидев их, чувствовал непонятный трепет, наблюдая бесконечное течение степи за окном.

   Что это было? Генетическая память? Предчувствие того, что именно в этих местах ему отныне предстоит жить, мужать и умереть?

   ... Никто не знал об этом ...

***

- Мама, нам еще долго ехать? - спросил Ленечка, оторвавшись от окна.

   - Уже скоро ...

   Проводник, проходя вдоль вагона, громко объявил:

   - Следующая станция Волноваха! Готовимся к выходу, поезд будет стоять три минуты.

   - Как Вы сказали? Какая станция? - вскинулась Ольга.

   - Волноваха! - бросил на ходу проводник.

   - Ленечка, собирай вещи нам выходить.

   - Здесь?

   - Да, здесь.

   Ольга не знала, что это - город, городок, или вовсе деревня. Название было ей незнакомо, но что-то кольнуло в сердце, что-то подсказало - это место, где ей нужно быть.

    Ольга оглянулась, высматривая Ангела, но вагон был до отказа набит едущими людьми и только.

   За окном уже сгущались сумерки, где они с сыном проведут эту ночь, что будут делать завтра, Ольга не знала ...

   Выйдя из вагона, взяв за руку Лёнечку, она тихо пошла вдоль перрона по направлению к вокзалу. За полминуты до отбытия поезда из спального вагона вышла полноватая дама, ярко и дорого одетая. Дама остановилась и стала недоуменно озираться.

   « Кто она? Почему одна? Неужели, как и мы, не знает куда отправиться и где заночевать»? - подумала Ольга, замедляя шаги.

   Дама улыбнулась и весело уставилась на Ольгу:

   - Что, хохлушка, не встретил тебя твой Васыль?

   - Да некому нас встречать, мы впервые в этом городе.

   - Как впервые? А где же ночевать собираетесь?

   - Да вот, переночуем на вокзале, а утром попробую найти работу.

   - С вокзала тебя запросто в каталажку заберут, а пацана в детдом отправят. Кто тебе этот мальчишка?

   - Сын.

   - Не похож он на тебя, чернавку, - дама снова улыбнулась и подмигнула Ольге, - Или нагуляла в славном городе мальца, а теперь не знаешь, куда с ним деваться?

   Ольга молчала, да и что она могла ответить.

   Дама, подумав немного, сказала, как будто приняла важное решение:

   - Ну что ж, хохлушка, сегодня твой самый счастливый день! Перед отъездом я выгнала домработницу, и ты можешь занять ее место, если конечно обещаешь не воровать, хорошо работать и не строить глазки моему мужу!

   - Спасибо, я согласна.

   Дама фыркнула:

   - Согласна она, ну-ну, посмотрите на эту барыню ... ладно - ладно, это я шучу ... Да где же эта чертова машина?!

   Словно услышав гневный призыв, к перрону подкатил автомобиль. Выскочивший пулей водитель бросился к даме, подхватил ее чемодан и начал оправдываться, объясняя задержку и умоляя не жаловаться хозяину.

   - Ну, хорошо! Пусть у всех сегодня будет радость и праздник, я в хорошем настроении ...

***

Так Ольга с сыном оказались в доме товарища Новака, который мудрою рукой распределял продовольственные потоки в славном городе Волновахе и его окрестностях.

   Ольга трудилась, не разгибая спины и не поднимая глаз. Хозяйка была довольна идеальной чистотой в доме, а хозяин вкусными блюдами, которые подавались к столу на обед.

   Однажды, вытирая пыль с пианино, Ольга, сама не зная почему, поддавшись какому-то порыву, открыла крышку, присела к инструменту и положила руки на клавиши. Сначала робко, ошибаясь чуть ли не в каждой ноте, а затем все уверенней, она начала играть Полонез Огинского, который так любил Людвиг.

   Музыка лилась и лилась, а Ольга настолько погрузилась в звуки и воспоминания о муже, что не сразу заметила хозяйку, стоявшую в дверном проёме.

   - А ты не так проста, хохлушка. Где это ты на пианино играть обучилась?

   - Да так, в молодости еще ...

   Ольга замолчала, и как ни пыталась хозяйка, раздираемая любопытством, что-то у нее выспросить, замкнулась и отмалчивалась.

   Хозяйка обиженно надула губки:

   - Ну не хочешь – и не говори. Но место свое знай и помни, кому ты всем обязана.

   - Я помню, и всегда буду Вам благодарна.

   - Вот так-то лучше!

   В конце августа приехала Ниночка, хозяйская дочь, которая провела лето в Крыму, оздоровляясь и набираясь сил перед новым учебным годом.

   Ниночка была рыхлой и не очень красивой девочкой, да и науки ей давались с трудом, а потому очень скоро, оказавшийся с ней в одном классе Лёнечка, начал заниматься с Ниной дома и подтягивать ее почти по всем предметам. Девочка стала делать заметные успехи, педагоги удивлялись и ставили себе в заслугу такой прогресс в обучении.

   Радовались и родители Нины, они-то прекрасно знали, кому обязана их дочь хорошими отметками в школе, и, в знак благодарности и поощрения, на следующее лето отправили детей в Крым вместе.

***

Страшные голодные тридцатые годы выкашивали народ в Украине целыми деревнями, продразверстка отнимала последнее, а тех, кто не желал добровольно отдавать с таким трудом выращенный хлеб, раскулачивали и семьями ссылали в Сибирь. Мор и голод гулял по Украине, но

   Всенародное бедствие никак не отразилось на семье Новаков.

   Дважды в неделю, по ночам, к дому подъезжала машина, из которой выгружались мешки и коробки с продовольствием. Вся эта снедь заносилась в кухню и пряталась по шкафам и ящикам. Ольге постоянно напоминали, чтобы она держала рот на замке, хотя хозяева уже знали о ее нелюдимости и молчаливости.

   Воспитанная в православии Ольга зачастила в церковь, понимая, что в дом, где она сейчас живет, Ангел вряд ли заглянет, и, надеясь встретить его в Доме Божьем. Батюшка, заметив новую прихожанку, стал настойчиво приглашать ее к исповеди, но Ольга отмалчивалась и, отстояв службу и поставив свечи, всем во здравие, быстро уходила. Если и могла бы она кому-то рассказать о своей жизни, о сомнениях, съедающих ее душу, то только своему Ангелу, а уж никак не малознакомому человеку. Пусть даже и священнику.

   ... Новый , 1937 год, в доме Новаков встречали весело и с размахом. Леонтий и Нина в этом году заканчивали школу и, за неимением «приличных» учебных заведений в Волновахе, их было решено отправить в Киев. Ниночке уже давно присмотрели и пригрели место в медицинском институте, а вот куда будет поступать Леонтий - он еще не решил. Юноша учился блестяще, был любимцем почти всех педагогов, а потому его поступление в любой вуз не вызывало сомнений.

   Анкета у него, правда, была какая-то сомнительная, да еще и это необычное отчество ...

    Кто он? этот вопрос многим не давал покоя, но Леонтий отмалчивался, не откровенничала и Ольга. Вопрос выбора профессии все еще был открытым.

   Нина и Леонтий блестяще сдали выпускные экзамены и в конце июля уехали в Киев. Ниночка, как и предполагалось, поступила в Медицинский, и была определена на квартиру к дальней родственнице, чем-то обязанной семье Новаков.

   Леонтий выбрал для себя обучение в Киевском авиационном институте, куда он поступил, невзирая на сомнительную анкету ...

***

Несколько лет тому, примерно через год-полтора после того, как она начала работать в семье Новаков, Ольга написала письмо Ванде.

   Адрес, накарябанный Доментием перед отъездом, женщина берегла, как зеницу ока, понимая, что это единственная ниточка, связывающая ее с дочерью.

   Письмо, побродив по Грузии несколько месяцев, все же дошло по адресу. Примерно через полгода, уже устав ждать и не надеясь на ответ, Ольга получила весточку от Ванды.

   Писали они друг другу редко, не чаще двух - трех раз в год. Да и письма эти были странными. Казалось и мать, и дочь о многом умалчивают, не желая расстраивать близкого человека и нагружать своими проблемами. Ванда, как и мать, не имела никаких сведений ни об Иване, ни об отце, ни о Стефане и старших братьях Ольги.

   Где они? В каком краю чужбины нашли пристанище? Об это знал только Бог, но он не торопился отправлять посланника с весточкой.

ГЛАВА 2

Когда Нина влюбилась в этого белобрысого мальчишку, чья мать работала прислугой в доме ее родителей? Наверное, сразу, как увидела его, приехав из пионерского лагеря.

   Он был такой высокий, такой задумчивый и серьезный, так вежливо с нею разговаривал и был совершенно не похож на сверстников, с которыми была знакома девочка.

   Он что-то объяснял ей, водя пальцем по учебнику, а Нина только слышала его голос, только смотрела незаметно на его белокурые волосы, только заглядывала в его серые глаза, задавая какой - то вопрос, но, вовсе не нуждаясь в ответе.

   Нина поняла, что Леонтию очень приятно, если она, уяснив-таки объясняемый материал, блестяще отвечает на уроке, что он гордится ее успехами. Постепенно Нина втянулась в учебу и дополнительные занятия уже не так-то и были нужны, но она упорно делала вид, что чего-то не понимает и без совместных занятий ей никак не обойтись.

   После лета, проведенного вместе в Крыму, где Леонтий продолжал все также опекать Ниночку, защищая ее от мальчишеских нападок, дети сдружились еще сильнее. И Нина, и Леонтий понимали, что афишировать свою дружбу перед Новаками не нужно, а потому на людях держали себя отстраненно, как бы понимая и принимая свое статусное различие.

   Шли годы.

   Ниночка переросла свою детскую полноту и стала очень симпатичной девушкой: небольшого роста, с милыми ямочками на щеках и русыми волосами, заплетенными в тугую косу. Она все ждала и надеялась, что Леонтий заметит и оценит ее взрослость и привлекательность, но юноша по-прежнему относился к ней, как к другу.

    Нина надеялась, что когда они станут студентами и будут жить в чужом городе, вдали от семей, будут часто видеться и проводить вместе свободное время, все может измениться.

   Но не изменилось ничего.

    Наоборот, Леонтий с головой окунулся в учебу, бредил авиацией и даже в те редкие дни, когда они все же встречались, безумолку рассказывал ей о самолётах.

   Нина понимала, что для него она по-прежнему друг детства и плакала по ночам в подушку ...

***

В промозглый ноябрьский вечер 1938 года раздался оглушительный стук в дверь.

   Ольга уже знала и помнила, кто именно и почему имеет право выламывать дверь среди ночи, и сердце ее заколотилось от испуга: «Неужели нашли? Пришли за мной? Но почему? Хорошо, что Лёнечка в Киеве. Она ничего не скажет о нем, пусть делают с нею, что хотят»...

   - Ольга, совсем оглохла! - раздался голос хозяйки, - Кого там принесло, на ночь глядя!?

   Ольга отперла дверь и замерла, прижавшись к стене.

    Но вошедшие мужчины даже не взглянули в ее сторону. Пройдя внутрь квартиры, приказали собираться Новаку и его жене, и спустя короткое время, не обращая внимания на истерические вопли и рыдания обоих супругов, вывели их в ночь.

   Ольга осталась одна в огромной квартире и, первым делом, написала письмо Леонтию, строго-настрого запретив ему возвращаться, пока не прояснится ситуация. Едва рассвело, Ольга отправилась на главпочтамт и отправила сыну заказное письмо.

   Ситуация разъяснилась очень быстро и самым страшным образом.

   Через две недели, ранним утром, кто-то открыл дверь входным ключом и, по-хозяйски топая, вошел в квартиру. Ольга выглянула из своей комнатушки, думая, что вернулись Новаки, но в прихожей стояла здоровенная бабища, и такой же необъятный мужик втаскивал узлы и котомки.

   - Кто вы? как и зачем вошли сюда? Скоро хозяева вернутся, уходите.

   Бабища откинула голову и захохотала басом:

   - А не вернутся твои хозяева! Расстреляли обоих вражин, что народ оббирали! Мы, пролетариат, тут жить теперь будем! Иди, занимай какую хошь комнату и выбери что надо из хозяйских вещей, а то к вечеру уплотнят квартиру окончательно, все растащат, нам ничего не достанется.

   - Никуда из своей комнаты я не перееду и вещей чужих мне не надо.

   - Ну и дура! Пожалеешь потом, да поздно будет.

   Новые соседи обошли квартиру, выбрали себе комнату побольше и начали стаскивать в нее уже бесхозное добро: мебель, ковры, посуду и, непонятно для чего им нужное, пианино.

   - Зовут то тебя как? Я Галя, а муж мой Степан, мы в столовке работаем, я повариха, а Степка истопник.

   - Ольга я ... а где работать теперь буду, не знаю.

   - Ну, так нам в столовку посудомойка как раз нужна, айда с нами! Мы, пролетарии, вместе должны держаться и помогать друг дружке. Хватит, набатрачились на панов!

   Ольга усмехнулась незаметно:

   - Спасибо Вам, Галя за помощь.

   Тем же вечером Ольга снова написала сыну письмо с невеселыми новостями, запретив не только приезжать к ней, но и писать на домашний адрес, а только на главпочту, до востребования. Велела сыну так же присмотреть за Ниночкой и поддержать девушку в один день оставшуюся круглой сиротой.

***

Ольга работала в столовой вместе с Галей и была этим довольна: в тепле, сыта, особого внимания на нее никто не обращает, в душу с расспросами не лезут - уже хорошо. Что там Галя наплела о ней сотрудникам, Ольга не знала, но смотрели на нее, как на юродивую, брезгливо и с жалостью.

   Огромную квартиру Новаков уплотнили до предела, теперь в каждой комнате жила отдельная семья. Квартира наполнилась шумом и гамом, детским визгом, бабьими склоками и громким матом пьяных мужиков.

   Но Ольгу это не волновало и не заботило, она даже в коммунальной кухне старалась лишний раз не появляться, обедая все в той же столовой, где работала. Дважды в месяц она получала письма от сына, где он подробно описывал киевскую жизнь и учебу. Писал он и о Нине, которая тяжело перенесла смерть родителей.

   Леонтий и Нина приехали проведать Ольгу только в канун нового, 1940го года. И сразу по приезде сказали Ольге о том, что еще летом расписались и что Нина ждет ребенка.

   Ночью, уложив Ниночку спасть, мать и сын тихо разговаривали.

   - А не поторопился ли ты, сынок, с женитьбой? - спросила Ольга

   - Понимаешь, мама, иначе было нельзя, Нине нужна была другая фамилия, и, вначале, наш брак задумывался, как простая формальность, чтобы Нина могла взять мою фамилию, а уже потом, со временем, мы стали близки.

   - Да твоя фамилия тоже не такой уж оберег от напастей, - горько усмехнулась Ольга.

   - Мама нам нужно поговорить ... Я никогда не отрекусь ни от отца, ни от тебя, но я был вынужден изменить в фамилии одну букву и одну добавить. Ты меня простишь, мама? Ты меня понимаешь?

   - Конечно, понимаю, и прощать мне тебя не за что. Все ты правильно делаешь, мой мальчик, время сейчас такое, все выживают, как умеют.

   Леонтий наклонился над материными руками и поцеловал ее натруженные ладони.

   - Это еще не все, мама. Я подал заявление на вступление в партию.

   - В какую? - Ольга взглянула на сына.

   - Ну как - в какую, - горько усмехнулся Леонтий, - У нас одна партия, коммунистическая. Если я не буду членом партии, меня не допустят ни к полетам, ни в конструкторское бюро, а авиация - это мой путь, моя жизнь! Ты понимаешь, мама?

   - Понимаю ... делай так, как считаешь нужным.

   Было уже далеко за полночь, а мать сыном все сидели в углу комнаты и тихо обговаривали будущее молодой семьи. Леонтий рассказал, что сейчас они вернутся в Киев, а летом, сдав сессию и оформив академотпуск, Нина приедет к ней, в Волноваху, где и будет рожать. Он просил мать, принять Нину, как родную и не обижать ее.

   - Конечно приму, конечно не обижу, ни о чем не беспокойся ...

   Летом Ниночка приехала и поселилась в крохотной комнатенке своей свекрови и в августе родила девочку.

   Малышку назвали Анной.

ГЛАВА 3

… в первые дни войны Леонтия мобилизовали, он успел и сумел каким-то чудом заскочить в Волноваху, чтобы попрощаться с семьей, и отбыл в расположение своего авиационного полка.

   А через пару недель получила повестку и Нина.

    На фронтах шла ожесточенная бойня, госпиталя были забиты до отказа и каждый медик, пусть даже не успевший закончить получение образования, был на вес золота.

   Ольга отговаривала невестку, убеждала, что если она сошлется на маленького ребенка, то ей вполне могут отсрочить призыв, а там, глядишь, и война закончится. Но Нина не слышала уговоров свекрови: в стране шла война, ее знания и руки были нужны на фронте, а дети есть у многих, тем более, что за Анечкой есть кому присмотреть. Ольга ругалась и срывалась на крик, она уже по третьему разу повторяла свои доводы, но Нина только отмалчивалась или говорила:

   - Мама, ну как Вы не понимаете, это мой долг!

   Поздно ночью, когда Нина с дочерью уснули, а Ольга все еще сидела за столом в углу комнаты, у нее за спиной раздался знакомый и давно ею не слышанный шорох крыльев. Ольга обернулась:

   - Ну как мне убедить неразумную девчонку? - не тратя времени на приветствие, спросила Ольга у Ангела.

   - Да никак ты ее не переубедишь, она приняла решение и ей предстоит прожить свою жизнь, и помешать ей ты не в силах. Отпусти ее. Не ругай, не кричи, пусть уезжает с легким сердцем. Это все, что ты можешь сделать.

   - И это все? Это весь совет, который ты можешь дать?!

   - Да, это все ...

   - Зачем ей ехать куда-то? Без нее найдется, кому воевать! Да и война вот-вот закончится! - продолжала настаивать Ольга.

   - Нет, эта война будет долгой и страшной, и каждому суждено пройти свой путь ...

   - А как же Людвиг ... а Лёнечка? Живы ли? Выживут?

   - Живы. Жди ...

   Ангел исчез так же быстро и незаметно, как и появился ...

   Так и не сомкнувшая глаз Ольга, ранним утром разбудила Нину:

   - Вставай, доченька, тебе пора собираться.

   Нина, ожидавшая очередных упреков и крика, недоуменно распахнула глаза:

   - Вы ведь сбережете для нас Анечку? Присмотрите за ней?

   - Конечно, присмотрю и сберегу. Иди с Богом и не беспокойся о нас.

   Ольга поцеловала Нину в лоб, перекрестила, и, уже спустя полчаса, молодая женщина вышла из дома и направилась в сторону военкомата.

   Она шла по тенистой улице, пронизанной утренним сентябрьским солнцем, и сердце ее сжималось, словно чувствуя, что видит она все это в последний раз: и улицу, и дом, и Ольгу, и свою дочь ...

   11 октября в Волноваху вошли захватчики, и город на долгих два года оказался в оккупации.

***

Два года оккупации Ольга прожила, спрятав глубоко в себя и страх и боль. Она все так же работала в столовой, которая давала и ей и ее маленькой внучке возможность элементарно выжить.

   В сентябре, ровно через две недели после того, как Анечке исполнилось три года, Волноваху освободили советские войска.

   Ольга с внучкой выходили на улицу и всматривались в лица проходящих мимо солдат ... а вдруг? Но чуда не происходило, мимо шли чужие мужчины.

***

... Ольга стояла спиной к двери и уговаривала Анечку съесть еще немного кашки. Девочка капризничала и пыталась увернуться от ложки. - Давай, еще две ложечки и пойдем гулять, - Ольга увидела, что внучка испуганно смотрит ей за спину и услышала два голоса, слившихся воедино:

   - Мама ...

   - Оленька ...

   Ольга медленно, словно боясь поверить своим ушам, обернулась.

   В дверном проеме стояли двое мужчин, ради которых она согласилась бы вынести все муки ада, которых любила больше жизни.

   Ее муж и ее сын ...

   Так же молча, не в силах выдавить из себя ни слова, Ольга стала медленно сползать на пол ...

   Она пришла в себя от того, что ей брызгали в лицо водой и легонько трепали по щекам ... словно издалека доносились слова:

   - Оленька, моя панна, мое кохання, моя квитка ...

   Одной рукой она обняла мужа:

   - Людвиг, как же долго тебя не было.

   Седой, но все еще стройный и крепкий мужчина поднес к губам ее руку:

   - Тринадцать лет ...

   Вторая рука обвила шею сына:

   - Лёнечка, как же ты возмужал, мой мальчик.

   Леонтий целовал пальцы маминой руки ...

***

Уже потом, через пролетевшие, как мгновенье, пять дней, Ольга много раз прокручивала в голове рассказы мужа и сына ...

***

... Через полгода отсидки в Крестах, Людвига отправили на лесоповал в далёкий Минусинск. В приговоре отдельной строкой было указано: без права переписки. Он никак не мог сообщить родным, что жив.

   Однажды Людвиг все же попытался передать весточку жене, написав несколько строк на клочке бумаги, указал адрес и выбросил на перрон какого-то города, в надежде, что его письмо все же найдут и доставят по адресу. Но кто будет поднимать с земли грязные клочки, а потом рисковать собой и близкими отправляя их адресатам ... таких писем-надежд валялось видимо-невидимо вдоль всего пути в Сибирь.

   В Минусинске Людвиг работал там, куда его посылали, работал зло и до изнеможения, словно хотел забыться в каторжном труде. Он не примкнул ни к политическим, ни к уголовникам, держался особняком, друзей не искал, а потому его скоро оставили в покое: ну валит лес бирюк угрюмый - и пусть себе.

   Однажды вечером, когда тоска по дому стала совсем невыносимой, Людвиг, сидя на нарах в дальнем углу барака, начал напевать тихим, осипшим от ветров и холодов Хакассии, голосом:

   Повій, вітре, на Вкраїну,

   Де покинув я дівчину,

   Де покинув карі очі,

   Повій, вітре, опівночі.

   Песня текла и переливалась, как любимая украинская степь, на просторах которой Людвиг вырос и встретил свою Оленьку. Споры и гам барака начали затихать ...

   Нахилися тишком-нишком

   Над рум’яним білим личком,

   Над тим личком нахилися,

   Чи спить мила, подивися!

   Каждый вспоминал свой дом и семью, сердца пОлнились тоской и печалью, и было неважно, на каком языке звучит песня - понятна и близка она была всем.

   Як заб’ється їй серденько,

   Як зітхне вона тяженько,

   Як заплачуть карі очі, –

   Вертай, вітре, опівночі!

   К Людвигу подошел старый вор, уважаемый и урками, и политическими, и администрацией:

   - Что, мужик, ты с Украины? Хохол?

   Людвиг, хорошо знавший историю своего рода и ту смесь крови разных национальностей, что текла в его венах, криво усмехнулся и кивнул головой:

   - Хохол ...

   - А с каких краев?

   - С Волыни.

   - Земляки значит ... Ну живи спокойно. Никто не обидит ни словом, ни делом ...

   Вітер віє, вітер віє,

   Серце в’яне, серце мліє.

   Вітер віє, повіваэ,

   Серце з жалю завмирає...

   ... давно отзвучала песня, а в бараке все стояла тишина, лишь изредка прерываемая мужскими тяжелыми вздохами ... Так протянулись долгие десять лет ...

***

Когда началась война, Людвигу уже было далеко за пятьдесят, но высокий рост, широкоплечая фигура и крепкое здоровье, которое не смогла подорвать каторжная работа не давали увидеть в нем старика, только абсолютно седые волосы рассказывали о его нелегкой жизни.

   Людвиг понимал, что выбраться с каторги он сможет, только пойдя добровольцем на фронт, и практически с первого месяца войны стал забрасывать руководство лагеря петициями.

   - Ну хочешь, так хочешь, для пушечного мяса возраст значения не имеет, - и Людвиг, как многие такие же ссыльные, как и он, был отправлен в пехоту.

   Однополчане перешептывались за его спиной:

   - Заговоренный дед, никакие пули его не берут.

   И действительно, Людвиг выходил из страшных мясорубок без единой царапины.

***

... шел бой… Кровавый, жестокий и бессмысленный. Бой за деревеньку, которую все никак не удавалось захватить и в ней закрепиться. Которую удары артиллерии уже сровняли с землей. Пехоту раз за разом поднимали и бросали в наступление, поддерживаемое с воздуха авиацией.

    Людвиг видел из своего окопа, как был подбит самолет прямо у него над головой, как черный дым повалил из под фюзеляжа и самолет рухнул в рощицу, виднеющуюся вдалеке. Поддавшись непонятному порыву, Людвиг, где ползком, где перебежками, двинулся к роще.

   Когда он добрался, самолёт уже догорал, а метрах в тридцати лежало тело летчика.

   Людвиг подошел, перевернул летчика на спину, стянул авиационный шлем, закрывающий лицо и вздрогнул. Он начал трясти юношу за плечи и тот, застонав, открыл глаза. Серые глаза. Людвиг смотрел на лётчика, и словно видел себя в зеркале. Не себя сегодняшнего, а такого, каким он был в первые годы после женитьбы на Оленьке.

   - Кто ты? Как зовут? Как фамилия? - спрашивал Людвиг, не переставая трясти юношу.

   - Леонтием родители нарекли, - и летчик назвал свою фамилию.

   - А мать? Мать твою как зовут?

   - Ольга ... да кто ты такой, дед, почему задаешь вопросы?

   Людвиг обнял юношу и, заплакав, прижал к груди:

   - Отец я твой, Лёнечка ...

   Вечером, смастерив волокуши из стволиков подлеска и своей плащ-палатки, Людвиг положил на них сына и отправился в сторону от линии фронта, туда, где, как он думал, должны быть свои.

   Леонтий то приходил в себя, то снова терял сознание и тогда Людвиг, то кричал, то шептал ему:

   - Уже скоро, сынок, потерпи. Ты не можешь умереть! Я твой отец! Я тебе запрещаю!

   - Я потерплю, отец, потерплю, - юноша улыбался запекшимися губами.

   К утру, Людвиг добрался до своей части и сдал Леонтия с рук на руки медикам.

   - Ну вот и славно, вот и хорошо ... смогу Оленьке без страха в глаза смотреть.

   В том, что ему совсем скоро предстоит встреча с Ольгой, он не сомневался. Через день Людвиг узнал, что сына отправили в тыл, в госпиталь.

   Леонтий быстро шел на поправку и все свои силы, весь авторитет, употребил на то, чтобы добиться для отца перевода в его авиационный полк.

   Документы о переводе были готовы к моменту выписки, и Людвиг встретил сына у ворот госпиталя. Им обоим был предоставлен краткосрочный отпуск для встречи с семьей перед отправкой на фронт.

ГЛАВА 4

Каждый день семья, рано пообедав, отправлялась на прогулку по городу. Ольга, умиротворенно улыбаясь, держала под руки двоих мужчин, которым едва доставала до плеча. В военной форме, с врожденной выправкой, сверкающие орденами и медалями, они вызывали жадное любопытство у соседей.

   - Ольга, кто это? - хватали за рукав кумушки.

   - Это моя семья, мой муж и мой сын!

   - Вот тебе и юродивая, потайная – скрытная, - перешептывались соседки у нее за спиной.

   Леонтий брал на руки Анечку, и девочка гордо посматривала на соседскую ребятю с высоты отцовского роста.

   Вечерами Ольга снова и снова расспрашивала мужчин о войне и о прожитых ими без нее годах. А они не уставали повторять и рассказывать вновь и вновь, видя, как Ольга оживает и молодеет на глазах только от того, что слышит их голоса.

   Уже во второй день побывки Ольга спросила сына, нет ли у него сведений о Ниночке.

   Волноваху оккупировали через две недели после того, как Нина ушла на фронт. От нее так и не пришло ни одного письма.

   Сведения у Леонтия были. И сведения невеселые.

   Провоевала Нина совсем недолго. В одном из страшных боев, когда Красная Армия бежала по всем фронтам, полк Нины попал в окружение и следы ее потерялись. Среди убитых она не значилась, а потому вскоре Леонтий получил известие, что его жена числится в «без вести пропавших». Это сообщение все же оставляло хоть какую-то надежду на то, что человек жив, в отличие от похоронки.

   Ольга гладила сына по голове и успокаивала, как могла:

   - Ну ничего, сынок, может, выжила, может в плен попала ...

   - Ох, мама, неизвестно, что лучше. Уж если сразу погиб, считай, что отмучился, а вот как в плену будет, одному Богу известно, в какой лагерь попадет, - Леонтий горестно вздыхал, и его глаза туманились болью.

   Видя, как переживает сын, Ольга вскоре прекратила расспросы о Нине.

   Леонтий и Людвиг наперебой играли с Анечкой, не спускали девочку с рук, и Ольга наблюдала за их весельем с ласковой улыбкой.

   Леонтий рассказывал дочери, что имя ей дано было в честь великой дочери Киева Анны Ярославны, которая впоследствии стала королевой Франции.

   - Помни, дочь, чье славное имя ты носишь, и будь всегда его достойна!

   - Не забивай ребенку голову, - улыбалась Ольга, - Что она поймет, кроха совсем.

   - Не поймет, так запомнит, а об остальном ты расскажешь, когда малышка подрастет.

   Ольга хмурилась:

   - Вот придете с отцом с войны и сами все расскажете!

   - Конечно придем, конечно расскажем! Вы только ждите, уже недолго осталось ...

   Пять дней пролетели, как пять минут ...

    Леонтий оформил на мать денежный аттестат и был спокоен хотя бы за то, что его родные женщины не будут голодать.

***

Бывают такие теплые солнечные дни в октябре на Украине, что сразу и не поймешь, осень это уже или неожиданно вернулось лето. За окном сверкало и смеялось солнце, а на душе у Ольги было холодно и мрачно.

   Несколько часов тому мужчины, поцеловав на прощанье Ольгу и Анечку, ушли на вокзал. Провожать на поезд запретили: долгие проводы - многие слёзы, обняли и закрыли за собой дверь.

   Ольга осталась с внучкой.

***

...Шёл 1943 год. До конца войны оставался год и семь месяцев ...

   Казалось судьба наигралась вволю с этими мужчинами, изгалялась, как и сколько могла, и решила дать им передышку.

    За спинами снова шептались:

   - Заговорённые, сама Смерть обходит стороной.

   И действительно, из самых страшных боёв Леонтий возвращался на свой аэродром без единой царапины. Берегла судьба и Людвига.

   ( ... а может это Ольга крепко держала оберег над их головами? кто знает ... )

***

Война подходила к концу.

    В апреле полк, в котором служили Леонтий и Людвиг, был перебазирован в Германию ...

   Вечером Леонтия неожиданно вызвали к заместителю командира полка. Он не мог понять, чем обязан вызову, а потому был немного встревожен.

   В блиндаже его ждали двое мужчин, один из них был в американской форме. Не вдаваясь в лишние детали, Леонтию сообщили, что позавчера американскими войсками был освобожден трудовой лагерь, в котором содержались и советские военнопленные. Среди них была женщина, с фамилией, как у Леонтия.

   Американец прибыл в расположение советского полка для того, чтобы рассказать об этом и узнать, не приходится ли она ему родственницей, потому как всех узников должны через несколько дней отправлять на юг Франции.

   Леонтий один сидел в блиндаже союзников и ждал ...

   Нину он узнал с первого взгляда, не смотря на нищенское тряпье, в которое та была одета, не смотря на то, что женщина осунулась и выглядела изможденной.

   Леонтий подхватился и бросился к жене, опрокинув стул. Нина протянула впереди себя руки, словно отгораживаясь от предстоящего объятия, но ее мужа это не остановило, он обнял и притянул к себе жену ... и наткнулся на выпирающий, не заметный под одеждой живот.

    Его жена была беременна.

   Леонтий поднял упавший стул и кивком пригласил Нину присесть.

   - Пойми меня, и прости, если сможешь, - женщина опустила глаза, потом вскинула голову, и торопливо, словно желая покончить с тяжелым разговором раз и навсегда, начала свой рассказ.

***

Уже через две недели, после того, как Нина попала на фронт, ее рота оказалась в окружении, а затем в плену. Первым же эшелоном она была отправлена в Германию, и здесь судьба смилостивилась, если можно так сказать, над молодой женщиной. Ее не постигла участь узников концентрационных лагерей, место, куда она попала, называлось трудовым лагерем. Здесь работали на полях военнопленные со всей Европы, здесь она и познакомилась с будущим отцом своего ребенка, которого носила в чреве.

   Поль сразу заметил русоволосую славянку, старался оградить ее от тяжелого труда, опекал ежедневно и очень напоминал своим отношением Лёнечку, ее мужа. Не сразу, а где то через год, они сблизились. В трудовых лагерях не было таких диких порядков, как в концентрационных. От всех требовалось только одно: работать и не думать ни о побеге, ни о бунтах, а потому никто не вмешивался в новоиспеченную семью, разве что посмеивались.

   Нина и Поль не строили планов, жили сегодняшним днем и ребенком обзаводиться совсем не собирались, но так уж вышло.

   - Прости меня, Ленечка, я знаю, что виновата перед тобой, но, только с Полем я поняла, что значит любить мужчину, - откровенничала Нина.

   - А как же мы? Как Анечка? Разве меня ты не любила?

   - Любила ... но это была детская любовь, которая у всех проходит.

    - И что ты думаешь теперь делать? Возвращайся домой, я обещаю, что буду относиться к твоему ребенку, как к своему, и никогда не упрекну тебя ни в чем.

   - Я знаю, Ленечка, знаю, что не упрекнешь, но домой я не вернусь, через несколько дней мы с Полем уезжаем к нему во Францию, - голос Нины окреп, глаза загорелись:

   - Ты знаешь, оказывается Поль не последний человек в их компартии, и, думаю, что через пару лет я смогу забрать дочь к себе.

   Леонтий поднялся и отошел к окну. Он долго молчал, словно успокаиваясь и подыскивая слова. Когда он обернулся, Нина снова смотрела на него виновато и испуганно.

   - Дочь я тебе не отдам. Никогда. Забудь об этом. Ты взрослый человек, а война переломала многие судьбы, так что поступай, как решила, неволить я тебя не стану. А об Анне забудь!

   - Хорошо, хорошо. Пусть будет все так, как ты скажешь, только не губи меня!

   Леонтий недоумевающе смотрел на жену:

   - Чего ты хочешь от меня еще, Нина?

   - Я умоляю тебя! Я заклинаю тебя нашей дочерью! Не говори, что я твоя жена, иначе меня немедленно отправят в Советский Союз! Не губи меня! - Нина попыталась встать перед мужем на колени.

   Он удержал ее и снова усадил на стул.

   - Не беспокойся ни о чем, будь счастлива.

   Леонтий повернулся и, больше не взглянув на жену, вышел из блиндажа.

   Когда он вернулся в свой полк, к нему подскочил замполит:

   - Ну что, родственница?

   - Нет, просто однофамилица. Да и родом она из Польши. Просто поговорили.

   …Через три недели Германия объявила о капитуляции ...

ГЛАВА 5

«До-мой, до-мой, до-мой», - стучали колеса поезда, стараясь как можно быстрее доставить солдат, пошедших ад войны, к родным и близким.

   Вот уже промчали Европу, и в открытых окнах вагонов разлился сладкий и терпкий запах украинской степи. И ветер ворошил волосы, и слепило глаза полынное сверкание, и сердца стучали все быстрее и нетерпеливее.

   «Ско-ро, ско-ро, ско-ро», - успокаивал поезд и мчал, что было сил ...

   Ольга и Анечка уже ждали своих героев, а потому, когда раскатисто и весело хлопнула входная дверь, обе радостно бросились на шеи своим мужчинам.

   Леонтий, отдохнув совсем немного, буквально пару недель, вновь засобирался в дорогу. Он не мыслил своего будущего без авиации, а после войны и без армии. Путь военного летчика, новые самолёты и безбрежное небо манили и не отпускали. Но, для того, что бы ему был открыт доступ к новым вершинам, нужно было продолжить учёбу. Теперь уже в военной академии в Москве.

   Ольга всплакнула, не желая отпускать сына так быстро, но благословила и проводила в дорогу.

   У мужчин свои мечты и нельзя становиться у них на пути.

   Вскоре после приезда, Леонтий рассказал родителям о встрече с Ниной. Людвиг хмурился, Ольга загрустила, Анечке решили пока ни о чем не говорить, пусть подрастет, а там видно будет.

   Не желая пропускать год обучения, Леонтий уже в августе был в Москве и подал документы в Академию, где молодого летчика, дважды награжденного Орденом Боевого Красного Знамени, приняли с радостью. Дело было за малым, пройти медицинское обследование, чтобы подтвердить допуск к полётам. Не беспокоясь ни о чем, Леонтий быстро шагал из кабинета в кабинет.

   Настал день получения окончательного заключения, и Леонтий с улыбкой вошел в кабинет главврача госпиталя.

    За столом сидел моложавый подполковник медицинской службы и что-то внимательно рассматривал в лежащих пред ним бумагах. Сердце Леонтия тревожно забилось, словно предчувствуя недоброе:

   - Ну что там? Все документы готовы? Хочу отвезти их в Академию и успеть на поезд. До начала учебы еще две недели, успею семью навестить.

   - Садись, капитан, не спеши ... некуда тебе торопиться ... У тебя около сердца застрял осколок и к полётам ты не будешь допущен никогда. Вот такая история ...

   - Да какой осколок? Меня и ранили то за всю войну всего один раз! И в госпитале отлежал, и летал до последних дней войны! Это какая-то ошибка!

   - Нет никакой ошибки, дважды тебя обследовали. Ну а что летал до последних дней, то значит, кто-то крепко за тебя молился.

   Леонтий словно оцепенел, закляк и только смотрел в окно.

    Главврач его не торопил, понимая, какой удар обрушился на молодого лётчика. Только поглядывал на него исподлобья, ожидая, когда тот наконец-то придет в себя. Прошло около четверти часа, и Леонтий тихим, словно лишенным жизни, голосом, спросил:

   - Что же мне делать? Я ведь только и умею, что летать и жизни без неба не представляю.

   - О небе забудь! Вот так сложилось! Ты выжил в этой мясорубке, руки-ноги целы, голова на плечах есть! С этим осколком ты можешь прожить долгую жизнь и умереть оплакиваемый внуками

   - А могу и не дотянуть? ... до старости?

   - Не думай об этом, всякое бывает ...

   - А если операция? Удалить эту вражескую железяку к черту?

   - Нет, нельзя оперировать, слишком близко к сердцу засела. Никто не возьмется ...

   Леонтий снова уставился в окно и снова замолчал на долгие минуты.

   - И куда же я теперь? - спросил, вроде в пустоту.

   - Сейчас отправляйся в военкомат, получишь документы, а потом домой. По приезду сразу в горком партии, работа для фронтовика всегда найдется. Ты откуда? Из Волновахи? Там сейчас мой товарищ вторым секретарем, позвоню ему, так что не волнуйся ...

   ... и подполковник медицинской службы, главврач военного госпиталя размашисто написал по диагонали карты Леонтия: «Комиссовать».

***

Леонтий шел по залитой солнцем улице и не видел ничего пред собой, ни кружевной зелени деревьев, ни радостных лиц прохожих, ни призывных взглядов пробегающих мимо девушек.

   Немного поплутав по коридорам, он наконец-то нашел кабинет, в котором предстояло получить документы.

   Стук в дверь:

   - Разрешите?

   - Да - да, войдите.

   За столом, склонив голову и что-то внимательно изучая в бумагах, сидел полноватый и уже начавший лысеть мужчина.

   - Слушаю Вас, - мужчина поднял голову.

   Леонтий сразу узнал брата не смотря на то, что видел его в последний раз будучи ребенком, но не спешил в этом признаваться, словно давая Ивану самому принять решение: признавать родство или не нужно.

   Иван смотрел на него, словно оценивал:

   - Ну здравствуй, Лёня, или не узнал?

   - Узнал. Здравствуй Иван.

   Оба снова замолчали на несколько томительных минут. Леонтий не выдержал первым:

   - Что о родителях не спросишь?

   - Да не уж то живы еще?

   - Живы, да не твоими молитвами. Ну хорошо, повидались и ладно, выдавай документы, пора мне.

   - А ты куда сейчас? К родителям? Адрес-то хоть дай.

   - Да, к родителям и к дочери. А вот адрес тебе не дам, пока с ними не поговорю, уж не обижайся. Много ты им горя принес, захотят ли видеть, простят ли, не знаю.

   - Ты прав, наверное, вот мой адрес, отпишись после того как... - Иван прервал фразу на полуслове и протянул брату листок бумаги с адресом.

   Расписавшись в толстой книге и получив на руки весь пакет документов, Леонтий уже вечером сел в поезд Москва-Киев. Вагон был купейный, проводница не знала, как угодить молодому и такому печальному лётчику, а вагонные колёса грустно отсчитывали километры: тууук-тууук, тууук-туккк, словно понимали, что все дальше увозят юношу от несбывшейся мечты ...

   К вечеру следующего дня Леонтий был дома. Ольга радостно бросилась на шею сыну:

   - Ленечка! Как хорошо, что смог приехать! Надолго ли?

   - Надолго, мама, насовсем ...

   До поздней ночи Леонтий рассказывал родителям о Москве, об академии и страшном приговоре медиков. Рассказал и о неожиданной встрече с Иваном и об их разговоре.

   - Вам принимать решение, встретиться с ним или нет. А я уже напишу все как есть.

   - Пойми, сынок, он ведь мое дитя, мой первенец. Может жизнь его многому научила, и он сам жалеет о том своем юношеском необдуманном поступке, - говорила Ольга.

   Людвиг кивал головой, соглашаясь с женой:

   - Жизнь сложная штука и каждый имеет право на ошибку. Жестоко и неправильно лишить человека возможности эту ошибку исправить.

   Уже под утро, когда родители уснули, Леонтий написал брату. Пригласил приехать, когда будет возможность, и попросил написать письма отцу и матери. На следующее утро, по дороге в горком, Леонтий отправил письмо.

   Что ждет его в послевоенной жизни? Какую работу предложат комиссованному лётчику?

   … Леонтий сжал губы, тряхнул головой, и постучал в дверь с табличкой Первый Секретарь Горкома Партии города Волноваха ...

ГЛАВА 6

Какие непредсказуемые игрища готовит нам Судьба, как умеет поражать и ставить в двусмысленное положение.

   В Горкоме Леонтию предложили занять должность, когда-то принадлежащую товарищу Новаку, а именно заниматься надзором за снабжением славного города Волновахи и его окрестностей. Леонтий возражал, отнекивался, объяснял, что никакой он не снабженец, да и не экономист. На что ему было сказано, что снабженцев и экономистов без него достаточно, а вот не дать оголодавшему, а часто и нечистому на руку, люду обирать и без того голодную страну - для этого совсем другие качества и знания нужны.

   Попросив день на принятие решения, обговорив все с отцом, получив советы и напутствия, Леонтий дал согласие и занял должность лакомую и вожделенную для многих.

   Первый секретарь был мужчина умный и дальновидный, узнав о предполагаемом сотруднике все, что удалось, он понимал - Леонтий красть не станет и другим не даст, а это были именно те качества, которые больше всего нужны на такой непростой работе.

   Огромная квартира Новаков была освобождена от подселенцев и отдана в распоряжение семьи Леонтия. Ольга и Людвиг, сердце которого, истощенное каторгой и войной, стало все чаще барахлить и сбоить, занимались домом. Оклада Леонтия вполне хватало на то, что бы семья ни в чем не нуждалась, да и прожитая жизнь приучила довольствоваться малым. Есть крыша над головой, сыты, одеты, обуты - вот и ладно ...

   Иногда Ольга заводила с сыном разговор о том, что не плохо бы ему жениться. И девушки и молодые вдовы заглядывались на него, и каждая мечтала о том, чтобы стать хозяйкой в его доме и матерью Анечке. Леонтий либо отмалчивался, либо говорил матери, что не встретил еще ту женщину, с которой хотел бы связать судьбу. Ольга вздыхала, но разговоры прекращала, не настаивала, понимая, что рана, причиненная Ниной, еще не зажила и продолжает кровоточить. Она надеялась на народную мудрость, верила, что время лечит, и сын еще встретит свою суженную.

***

... Еще с детских лет самым любимым праздником для Ольги был Новый Год. В доме отца наряжали огромную вкусно пахнущую хвоей елку, приезжали соседи с женами и детьми, дом полнился шумом и весельем. Каждый день готовил новые развлечения и увеселения. А еще было Рождество. Дом наполнялся ароматами всевозможных блюд, на кухне вкусно пахло сдобной выпечкой, и даже необходимая всенощная служба не утомляла детей, а была как бы прелюдией к новому великолепному празднику.

   В 1946 году, в аккурат перед Новым годом, наконец-то вся семья собралась вместе.

   Приехал Иван с женой и десятилетним сыном.

    Иван цепким взглядом окинул обстановку в квартире, и заметил, что с его, Леонтия, местом и доходом (тут Иван сально хохотнул) можно было бы жить и побогаче. Ольга взглянула на сына укоризненно, но промолчала, а Леонтий только и смог ответить, пораженный беспардонностью брата, что им и так всего хватает.

   Приехала Ванда с мужем и двумя детьми. Старшая дочь Ванды и сын Ивана были ровесниками, а младший был одногодком с Анечкой, казалось, дети должны были бы найти и общий язык, и общие интересы. И вполне возможно, что так бы и было, но дети Ванды ни слова не понимали по-русски, точнее что-то они, конечно, понимали, но в доме Доментия говорили только по-грузински, а за прошедшие годы Ванда так отвыкла говорить на родном языке, что даже общение с матерью давалось ей с трудом.

   Зато Иван и Доментий очень быстро нашли общий язык. Каждый кичился и хвалился своим постом, своим заработком, своими связями, в общем - были на одной волне. А вот с Леонтием как-то не складывалось. Он был другим и интересы гостей, равно как и их взгляды на жизнь, были ему чужды.

    Но Ольга была счастлива видеть своих детей в своем доме после стольких лет разлуки, а счастье матери - было первое, о чем мечтал Леонтий, а потому он улыбался, отвечал на вопросы и старался быть радушным хозяином.

   Заканчивался отпуск у мужчин, а Ольга так и не смогла поговорить с дочерью о ее жизни в Грузии. Много раз мать пыталась расспросить Ванду, вызвать, на откровенность, но та либо отвечала односложно:

   - Все нормально, мама, ни о чем не беспокойся, - либо отмалчивалась, стараясь перевести разговор на другую тему.

   Камень лежал на сердце у Ольги, но продолжать выпытывать она не считала себя в праве, а потому, когда гости собрались уезжать, она крепко обняла Ванду и прошептала:

   - Будь счастлива, доченька, прости, что так скоро выдала тебя замуж. Поторопились мы обе, как я вижу.

   - Не беспокойся мама, я уже привыкла ...

   ... к чему привыкла? что гложет ее девочку? Ольга расспросить уже не успела, да и вокзал и минуты прощания не самое лучшее место и время для душевных откровений. Гости уехали, и, как ни странно, и Ольга, и Людвиг облегченно вздохнули. Не то, чтобы они не были рады увидеть своих детей, Нет, вовсе нет. Но они понимали, насколько разными те выросли, как далеки Иван и Леонтий, как "огрузинилась" не смеющая сказать и слова в присутствии мужа, Ванда.

   Сердце щемило болью, но жизнь, разметавшая детей, выковала их характеры совсем по-разному.

   ... а может они и были разными изначально ... Работа Леонтия была сложной, требующей и разъездов и, иногда, принятия решений, которые ох как не нравились не только его подчиненным, но и его руководству.

   Уже не раз его вызывали «на ковер» к Первому секретарю, уже не раз руководитель, хмурясь, увещевал и убеждал, что нельзя быть таким бескомпромиссным, на что Леонтий отвечал:

   - Я не умею по-другому. Вы знали, кого берете на работу. Я предупреждал, что никогда не пойду вопреки своим убеждениям. Если Вы считаете, что мне нужно действовать иначе - прикажите как, и я подчинюсь Вашему приказу.

   - Да все ты делаешь правильно, юначе, но вот жизнь - она такая ... иди, работай и береги себя, - и, умудренный годами и опытом руководитель, пожимал ему руку и надеялся, что судьба сбережет этого бескомпромиссного и слишком уж правильного мужчину.

   ... Когда ты счастлив, когда в доме мир и лад, когда все течет размеренно и спокойно, дни и годы летят незаметно. Кажется, что все беды позади, что горе и смерть забыли о тебе. ... но это только кажется ...

***

Мерзким февральским днем Леонтий возвращался домой после инспекторской проверки в одном из районов. Он был в отвратительном настроении, снова предстоял тяжелый разговор с руководством, снова он будет настаивать на том, что бы сменили управленцев в районе. Снова его будут упрекать в том, что не бережет и не ценит кадры, снова начнут требовать, чтобы предлагал выбранную им кандидатуру и нес полную ответственность за возможные последствия, если вдруг ошибется.

   Машину заносило и мотало на обледеневшей дороге, и на одном из поворотов водитель не справился с управлением и автомобиль улетел в кювет ...

    Снежный нанос на обочине спас и водителя и Леонтия, машина, врезавшись в сугроб, заглохла.

    До города оставалось двадцать километров, ждать помощи или попутки было глупо, начинало вечереть, а потому было решено добираться пешком, если не до города, то хотя бы до близлежащей деревни, которая может оказаться на пути.

   Уже через три часа мужчины увидели впереди огоньки то ли деревни то ли хутора, и из последних сил сопротивляясь шквальному ветру, постучали в дверь первого же дома.

   Дверь им открыла древняя старуха, такая сморщенная и сгорбленная, что казалось всё горе мира лежит на ее плечах.

   - Заходите, соколики, заходите. Кушаний особых не предложу, но чаю из травок целебных заварю, - старуха цепко взглянула на Леонтия:

   - Хотя, боюсь, тебе мои травки уже и не помогут ... загулялся ты в миру ...

   Леонтий опешил:

   - Да что ты такое говоришь, бабушка? Только жить начинаю! Дочь надо учить-воспитывать, родителей досматривать!

   - Не мне решать, я только говорю, что вижу ... а там, как знать ... на вот чай пей ...

   Леонтий взял из рук старухи чашку, вдохнул аромат июльской степи и отхлебнул с наслаждением глоток.

   Чай разморил и разогрел мужчин. Есть совсем не хотелось, а потому они вскоре улеглись возле горящей печки и заснули.

   Проснувшись утром, увидели, что спят в холодной избе, старухи и след простыл, по углам дома висит паутина. Дом казался необитаемым уже много лет.

   Мужчины обтерли лица снегом и отправились в путь. Вскоре они добрались до дороги.

   Впереди виднелись окраины Волновахи, они не дошли до города буквально несколько километров.

   Проезжавший мимо грузовик, подобрал путников и подвез до центра. Леонтий поблагодарил, попрощался и пешком отправился домой через парк.

   Он любил этот парк, усаженный липами, такой ароматный и веселый в начале лета, с аллеями, уставленными резными скамейками, с круглым фонтаном и ротондой, в которой летом играл духовой оркестр.

   Что-то резко закололо в груди, и Леонтий присел на усыпанную снегом скамейку, решив переждать неожиданный приступ боли.

   Тело мужчины выгнуло дугой, проклятый осколок завершил свое черное дело, пронзив сердце ...

***

С неба спустился печальный Ангел, взял его за руку:

   - Идем, солдат, твоя битва завершена ... Для того чтобы летать тебе больше не нужны самолёты…

   Ангел взял Леонтия за руку и они взмыли в белёсо-голубое февральское небо.

***

Ольга пила чай в кухне и ждала сына, который должен был приехать еще вчера, но неожиданно задержался. Поддавшись самой непонятному импульсу, она вскочила и бросилась в прихожую, накинула на плечи пальто, всунула в валенки босые ноги, нацепила на голову клетчатый платок и побежала в парк.

    Она знала, что именно через этот парк сын всегда возвращается домой и надеялась встретить его.

   Уже заметив тело сына на скамейке, Ольга до последней минуты не верила в плохое.

   Подбежала и увидела, что на лицо ее мальчика падают снежинки… и не тают ...

   Нет, она не кричала и не голосила, как сделала бы на ее месте обычная сельская баба.

   Присев рядом, обхватила сына за шею, прижала к груди и тихо шептала:

   - Ленечка, как же так? мой мальчик, как же так ...

   Только через два часа, на этой же скамейке, почти такую же холодную, как тело ее сына, нашел Людвиг в парке свою жену ...

ГЛАВА 7

События следующих дней Ольга запомнила плохо.

   Сквозь черную пелену она видела, как подошел Людвиг, как собрались вокруг них люди, как подъехала машина неотложки и ее мальчика уложили на носилки и накрыли чем-то белым. Ольга застонала и всем телом подалась в направлении, куда уехала машина.

   Ольга помнила руку мужа, обнимавшую ее, помнила и понимала, что оказалась дома, но, кто и когда ее туда привел, осталось за гранью сознания.

   Все заботы и хлопоты по организации похорон взяло на себя руководство города.

   Только однажды, уже, когда тело ее сына привезли домой, Ольга сказала:

   - Нужно позвать батюшку.

   - Что Вы, что Вы, - зашептали ей в ухо доброхоты, - Он член Партии, ему не нужно отпевание.

   - Он крещеный и он мой сын. Позовите батюшку.

   И что-то такое было в глазах почерневшей от горя женщины, что сразу кто-то метнулся в предоставленный автомобиль и уже через час из ближней сельской церкви привезли батюшку, и он отпел новопреставившегося раба Божьего Леонтия.

   На кладбище Ольга слышала, как мерзлые комья земли стучали обо что-то деревянное, но подойти к могиле и бросить камень в тело своего сына она так и не смогла, как ни пытались убедить и подтолкнуть ее сердобольные соседушки.

   На похороны младшего брата успели приехать и Иван и Ванда.

    Иван сидел за поминальным столом рядом с Первым Секретарем и слушал похвалы Леонтию, бесконечный рассказ о его, Леонтия, несгибаемом характере, о стремлении сделать мир хоть немного лучше. Иван кивал и поддакивал, и рассказывал в свою очередь, как близки они были с братом, как похожи они взглядами и характерами, в общем, лез из кожи вон, что бы произвести самое наилучшее впечатление.

   Ванда не отходила от матери и испуганно заглядывала ей в лицо.

    За столом перешептывались кумушки:

   - Вот уж бессердечная, ни слезинки не уронила, не завыла - не заголосила. А ведь младшенького хоронит. Где бы она была, если бы не сынок. Вот уж воистину - юродивая.

   И кумушки горестно поджимали губы и пускали крокодилову слезу.

   Люди разошлись, и огромная квартира стихла и опустела. Ольгу напоили лекарствами и уложили спать. За еще не убранным столом, с самого края, сидел Людвиг со старшими детьми.

   - Не оставляйте мать одну, если со мной что-то случится, и об Анечке позаботьтесь.

   - Да что с тобой случится отец! - попытался хохотнуть Иван, - Силен еще, как дуб! нас переживешь!

   - Не смей! Не смей никогда говорить отцу таких слов! Никому не смей, - Людвиг опустил голову, - Ну, идите, отдыхайте, а я посижу еще немного ...

   Казалось, неотложка поселилась у этого дома.

   Утром Людвига отвезли в больницу.

   Молодой врач качал головой:

   - Инфаркт, прогноз крайне неблагоприятный, возраст уже, да и войну дед прошел от первого до последнего дня, какое уж тут здоровье.

   Людвиг пробыл в больнице пять дней.

   Ровно через пять дней, на девятый день от смерти Лёнечки, его сердце отказалось цепляться и бороться за жизнь.

   Он отправился вслед за своим любимым сыном.

   Так же без слез, Ольга встретила известие о смерти мужа, только говорить перестала совсем и, казалось, никого не узнавала, почернев лицом еще больше.

   И уже по пройденному сценарию: кладбище, стук смерзшихся комьев земли по чему-то деревянному, невозможность подойти к разверзшей ненажорливую пасть могиле, поминки, чужие люди и шепот за спиной:

   - Вот уж бесчувственная, за полмесяца двоих схоронила, а ни плача, ни воя ... юродивая ...

   ... и вой, и плач, и крик, и проклятия в небо начались уже на следующий день после похорон Людвига. Казалось, до Ольги наконец-то дошло, что с нею уже нет и никогда не будет ни мужа, ни сына. Она носилась по комнатам, билась о мебель и стены, ничего не видя перед собой, потом останавливалась, поднимала глаза к небу и кричала, потрясая кулаками кому-то невидимому:

   - Бог! Будь ты проклят Бог! За что?! Что я тебе сделала?! Почему ты издеваешься надо мной, отнимая мою жизнь по кусочкам?!

   Ангел кружил над Ольгой, пытаясь обнять ее крыльями и успокоить, но она отмахивалась, как от надоедливой мухи:

   - Убирайся! Ты мне не нужен! Ни ты, ни твой хозяин! Что я вам сделала?! За что?! - Ольга снова металась по квартире, отбрасывая стулья на своём пути, натыкаясь на детей, которые пытались удержать ее и как-то успокоить.

   Снова к дому подъехала неотложка.

   Врач вколол Ольге успокоительное, дал Ванде пачку таблеток, рекомендацию, как их принимать и строго настрого запретил оставлять Ольгу одну.

   И Ванде и Ивану нужно было уезжать по домам, а потому вечером собрался семейный совет, чтобы решить, что делать с матерью.

   Первым начал Иван:

   - Я не могу взять мать с собой, квартирка в Москве у меня небольшая, должность невысокая, соответственно доход невелик, так что мать забрать мне ну никак. Да и девчонка эта, Анька, избалованная до жути, моей жене не понравится. А у тебя дом огромный, Грузия к тому же, свое хозяйство, и кусок для матери найдется, и лавка, где ей постелить.

   - Что ж ты так, братишка, - зло улыбнулась Ванда, - Или совсем меня за дуру считаешь? Думаешь, я не видела, как ты ублажал и окучивал Ленечкино начальство? Что, уж больно лакомый кусок для тебя, столичного неудачника, братишкина должность.

   - Окучивал-не-окучивал, а еще ничего не решено! Достанется мне Ленькино место, согласится жена на переезд из столицы в эту тьму-таракань, тогда и возьму мать к себе, а сейчас не могу! Или ты ее забираешь, или пусть себе тут остается с Анькой своей! И закончим этот разговор, я завтра утром уезжаю, и насильно ты мне старуху с девкой не всунешь!

   - Поезжай Иван, никто тебе никого «всовывать» не станет, - вздохнула Ванда, - Мать и Анечка поедут со мной, а там посмотрим, как дело сложится ...

   Наутро Иван уехал и Ванда, постоянно давая матери прописанные врачом таблетки, стала собирать Ольгу и Анечку в дорогу.

   Девочка училась во втором классе, учебный год был не окончен, но оставаться в Волновахе больше не было смысла, да и Ванда надеялась, что если она увезет мать, то той на новом месте, может быть, станет получше.

   ... чемоданы уложены и отнесены в машину, Ванда закрыла квартиру на ключ, который отдала управдому и уже ближе к полудню женщины сели в купе поезда, идущего в Батуми ...

ГЛАВА 8

... пассажирский поезд уже третий день, под медленный и успокаивающий перестук колёс, уносил семью, точнее ее остатки, все дальше на юг. И однажды утром в окне вагона показалось море.

   Оно не было ярко-синим, веселым, бесшабашным, с заполненным отдыхающими побережьем. Нет, это было строгое, даже суровое, бьющее холодной волной и плюющее пеной мартовское море. И все равно оно было прекрасно. Ольга и Анечка прильнули к окну и не сводили глаз с проплывающего мимо однообразного пейзажа. А поезд все шел и шел вдоль побережья ...

   Ванда прикрыла глаза и вспомнила тот день, когда, вот также, она, юная девушка, увидела впервые это море и эту страну ...

***

Момент пересечения границы между республиками должен был бы пройти незамечено. Должен был бы, но не прошел.

    Казалось, все изменилось вокруг. Куда то исчезли женщины и дети, едущие в одном вагоне с Вандой, Доментий перестал приглашать свою красавицу жену пообедать в ресторане, а принес ей какое-то варево в алюминиевой миске, велел быстро съесть, потому как посуду нужно отнести.

   Последние сутки пути Ванда боялась выйти из купе. Весь проход был забит громко о чем-то говорящими на чужом гортанном языке мужчинами. Когда девушка все же попробовала покинуть свое купе, Доментий дернул ее за руку и втолкнул обратно:

   - Ты что, с ума сошла!? Знай своё место, женщина!

   Наконец-то поезд прибыл на Батумский вокзал. Доментий вынул из чемодана платок и бросил его Ванде:

   - Голову покрой и по сторонам не зыркай. В гостиницу поедем.

   Ванда не узнавала своего, еще вчера такого влюбленного и обходительного мужа. Перед ней был совершенно другой человек, жесткий и жестокий. В словах, обращенных к жене, не было ни капли любви, нежности, уважения. Девушка недоумевала и была растеряна, не понимая, в чем причина такого кардинального изменения. А причина была только одна: грузин ступил на землю Грузии, и сразу поперли наружу все привычки и взгляды, которые так тщательно скрывались и вуалировались.

   Он был дома, и здесь все были такие же, как он.

   До гостиницы добрались быстро и без проблем. Доментий заказал обед в номер, ласково разговаривал с женой, и Ванда решила, что ей просто показалось, что нрав мужа не изменился, что теперь он станет, как и раньше, добрым и внимательным.

   В таком счастливом заблуждении Ванда находилась ровно до конца обеда, то есть до того момента, пока Доментий не наелся. Сыта ли Ванда - его не интересовало ...

   ... вся следующая неделя стала для девушки кошмаром. Муж насиловал ее непрерывно, не давая даже поспать, а вечером требовал, что бы она нарядилась, замазала синяки на шее от укусов, и тащил ее в ресторан отеля, где хвастался своей женой, как добычей, как рабыней. Такие же черноволосые и смуглолицые молодчики, хохоча и громко переговариваясь на грохочущем языке, обмусоливали, обслюнявливали Ванду взглядами, хлопали Доментия по плечу, цокали языками, одобрительно кивали головами.

   Спустя неделю, в один из вечеров в ресторане, дружеский и веселый разговор мужчин вдруг изменил тональность и перешел в крик. Ванда, не зная языка, поняла, что от ее мужа что-то требуют и ему угрожают. Доментий переговорил со своими настойчивыми друзьями и те немного успокоились. Не закончив обед, Доментий и Ванда поднялись в свой номер. Как только за ними закрылась дверь, Ванда повернулась к мужу:

   - Что случилось?

   Удар в лицо отшвырнул ее на середину комнаты.

   - Шлюха! Строила глазки всем моим друзьям, вот они теперь и требуют, что бы я уступил тебя им!

   Сердце Ванды сжалось от обиды:

   - Ну и что же ты будешь делать? Уступишь меня дружкам?

   - Не дождетесь! Ни ты, ни они! Давай пакуй чемоданы. Домой поедем, к родителям! Вставай, чего развалилась! - Доментий ударом сапога "помог" жене подняться.

   Поздней ночью они снова оказались на вокзале, и уже не в уютном пассажирском поезде, а в грязной пригородной кукушке стали взбираться все выше в горы.

   Доехав до райцентра, Доментий нанял телегу, на которой семья продолжила путь.

   Не обманул лукавый грузин родителей Ванды только в одном: земли у его семьи было действительно много.

   Дом стоял на вершине пригорка, а вокруг него были заросли лещины, мандариновые деревья и кусты чая, был даже собственный ручей, который Доментий гордо называл рекой.

   Сам дом привел Ванду в ужас. Нелепое, кое-как сколоченное строение, возвышалось над землей на шатких сваях и продувалось всеми ветрами.

    " Избушка на курьих ножках " - подумала Ванда и улыбнулась, за что немедленно получила кулаком в бок.

   Из дома вышла пожилая пара: еще достаточно крепкий мужчина и сморщенная, одетая во все черное, в платке по самые брови, женщина.

   Доментий что-то сказал им, упомянув имя жены, и Ванда поняла, что ее представили. Потом, подведя Ванду поближе и стукнув ее по спине так, что девушка вынуждена была склониться в полупоклоне, сказал:

   - Мой отец - Ираклий, и мать - Валентина.

   Ванда радостно вскинула голову, услышав явно не грузинское имя:

   - Вы русская?

   Старуха медленно подошла к Ванде, поманила пальцем и прошипела в ухо, по-русски:

   - Это ты русская подстилка, а я грузинка! - и потом, уже по-грузински, начала что-то говорить сыну.

   Доментий отвел жену в комнатушку, где им предстояло жить, и через какое-то время вернулся с ворохом ветхой одежды, которая вся была черного цвета.

   - Одевайся! Надо матери помочь стол накрыть, сейчас гости придут, будем отмечать моё возвращение домой.

   Ванда переоделась и пошла в кухню. Свекровь больше не говорила с ней по-русски, только шипела что-то на грузинском, да тыкала Ванду в то, что нужно было сделать.

    Так жизнь Ванды "обогатилась" вторым кругом ада: днем она работала, как проклятая, а ночью к ней вваливался воняющий терпким потом и винным перегаром муженек и насиловал до утра ...

   Очень скоро Ванда поняла, что оказалась в самом настоящем рабстве. Ее уделом была стирка, готовка, уборка.

   Постоянные гости, одни мужчины, которым нужно было накрывать столы, которые бесконечно ели, пили и горланили свои песни, утомляли и выматывали.

   Женщинам не было места за столом, им так же запрещалось покидать пределы двора. Женщины в грузинских селах выходили из дома только в двух случаях: на свадьбу и на похороны. Там они могли увидеться, познакомиться и хоть как - то пообщаться.

   Ванда очень быстро выучила грузинский язык. Не потому что так уж этого хотела, просто выбора у нее не было. Свекры разговаривали только на грузинском, да и Доментий, все чаще и чаще, обращался к ней по-грузински, злобно зыркая на жену, когда та чего то не понимала и отвечая:

   - Учи язык, тупая, тут тебе не Россия.

   Все, кто не был грузином, презрительно именовались русскими, и было абсолютно безразлично, кровь какой нации течет в твоих венах на самом деле.

   В голове Ванды все чаще возникала мысль о побеге.

    Куда бежать? А не важно, только бы добраться до России, а там, как Бог даст ...

   Доментий, сразу же по приезде, перерыл вещи Ванды и отнял те несколько драгоценностей, которые перед разлукой дала ей мать. Отнял все, кроме нательного креста, очень дорогого и старинного. Ванда надеялась продать крест и на вырученные деньги купить билет на поезд.

   Но поезд уходил из Батуми, а до Батуми еще нужно было добраться. Поэтому побег все откладывался и откладывался.

    ... сначала на год ...

   …потом на второй …

    К концу второго года замужества Ванда поняла, что беременна ...

***

Человек привыкает ко всему, и к хорошему и к плохому.

   Ванда уже настолько привыкла к своей жизни и смирилась со своим положением в семье, что порой ей казалось, что иначе и не бывает. Может быть, она и решилась бы на побег, если бы видела, что к грузинкам в семьях относятся по-другому, но нет, здесь национальность не имела абсолютно никакого значения: ты женщина, а значит существо низшего сорта, чье единственное предназначение служить мужчине и ублажать его.

   Доментий ждал сына, он был уверен, что у него будет только сын!

   А потому, когда в положенный срок Ванда родила девочку, он выхватил младенца из рук повитухи и швырнул молодой матери.

   Свекровь тоже неодобрительно посматривала на Ванду, ходила с поджатыми губами и уже на третий день велела вставать и идти готовить обед. В доме снова ждали гостей.

   Ванда назвала девочку Кларой, но имя это к малютке не прижилось, с бабкиной руки все начали называть ее Буцутой. Когда Буцуте исполнилось полтора годика, умерла мать Доментия.

   Вскоре Ванда поняла, что снова беременна, и на этот раз подарила-таки мужу долгожданного сына.

   - Имя ему будет Заурий! - высокопарно изрек счастливый отец, допивающий очередную бочку вина в кругу друзей.

***

С началом войны, когда мужчины уходили на фронт целыми селами, жизнь женщин, как ни дико это звучит, стала немного легче. Конечно, им приходилось все так же тяжело работать, но не было страшного морального мужского гнета и постоянных унижений.

   Доментия не призвали в армию, выискалась какая-то болезнь, в результате которой его комиссовали.

   Он был назначен председателем колхоза и гордо раздувался от сознания собственной значимости.

   В доме появились деньги, которые новоиспеченный руководитель просаживал с друзьями в ресторанах Батуми.

   Ванде надоела постоянная нищета и однажды, обыскав весь дом, она нашла спрятанный мужем чемоданчик, набитый купюрами. Нашла и перепрятала.

   Доментий бушевал и грозился убить жену, но та только отвечала:

   - Не знаю, не видела, не брала!

   В один из дней, когда муж в очередной раз уехал в Батуми "по делам", во двор въехала телега, груженная досками. Ираклий вышел из дома:

   - Это что такое, Ванда?

   - Доски, завтра привезут гвозди и все, что нужно. Дом будем перестраивать.

   Свекор взглянул на Ванду, и что-то такое было в его глазах ... что-то напомнившее давно забытое уважение.

   - Скажете Доментию, что это Вы решили? - Ванда взглянула свекру в глаза.

   - Хорошо, пусть будет так. Не бойся ...

***

В 1948 году, когда умерли отец и брат Ванды, она и ее семья жили в новом двухэтажном доме. Доментий по-прежнему был председателем колхоза, но все свое время проводил в общежитии сборщиц чая, приезжавших каждый год на сезонные работы со всех уголков огромной страны.

   Был обустроен не только дом, но и земля, принадлежавшая семье.

   Бурно росшую повсюду лещину вырубили, оставив совсем немного вдоль ручья, что бы было из чего делать детям чурчхелу, и разбили виноградник. Мандарины и инжир не торчали теперь, где проросли, а дозревали в саду. Весь южный склон был засажен чаем. Чай рос в междурядье виноградника, в саду, возле дома, на импровизированной клумбе. Чай - это деньги, а зарабатывать Ванда за прошедшие годы научилась.

   Еще был жив Ираклий.

   Он любил сидеть на крыльце и смотреть, как его невестка хлопочет по дому. В подслеповатых глазах старого грузина теплилась если и не любовь, то уважение к «этой русской" ...

***

Проводник зычным голосом призывал пассажиров собираться и готовиться к выходу:

   - Через полчаса будем в Батуми ...

ГЛАВА 9

Весь последний день до приезда в Батуми Анечку было невозможно оторвать от окна. Она бегала из купе, из окна которого не могла налюбоваться зелеными зарослями, уходящими вверх, в горы, в коридор вагона, откуда ее манило восхитительное море. Ну и пусть сейчас март и море холодное, но лето придет совсем скоро и уж тогда-то она вдоволь наплещется в ласковых волнах.

   ... так думала и мечтала девочка, любуясь красотами субтропиков… Каково же было удивление Анечки, когда, по прибытию в Батуми, они не отправились сразу в дом, где предстояло жить, а пересели в грязную, зачуханную кукушку и начали карабкаться куда-то вверх, в горы.

   - А море? Море там будет? - спрашивала Анечка, дергая тетку за рукав.

   Ванда шикнула на нее:

   - Замолчи немедленно! И не ори. Воспитанные девочки разговаривают тихо, шепотом!

   Анечка насупилась и старалась молчать как можно дольше. Да и изменившийся вид тётки не располагал к детской болтовне. Ванда враз посерьезнела, покрыла голову платком и хмуро молчала, уставившись в окно.

   Большой дом, окруженный садом и виноградником, впечатлил Анечку ... ровно до той поры, как ее отвели в полутемную комнатенку на первом этаже.

   - Здесь жить будете, - сказала Ванда и, не добавив больше ни слова, ушла во двор.

   Хозяйство было большое, нужно было проверить все ли в порядке, не порушилось ли что-то за время ее отсутствия.

   Так, как в первый год жизни в Грузии, Анечка не мерзла никогда.

   Огромный дом не отапливался, единственным источником тепла была печь в кухне, а место у печи занимали Ираклий и его внук.

   Ванда с дочерью обретались в соседней комнате, куда попадало хоть немного тепла.

    Доментий согревался в гостеприимных постелях сборщиц чая.

   Высокая влажность, непрерывные ветры делали весеннюю погоду непереносимой для женщин, которые хоть и жили в более холодном климате, но с такой холодрыгой столкнулись впервые.

   В селе не было русской школы, а потому Анечка сидела дома, пытаясь выучить грузинский язык, как велела тётка.

   И все-таки пришла тёплая весна, а вслед за нею душное, влажное лето ...

   Ванда решила, что для ее детей будет лучше продолжить обучение в русской школе, которая находилась в райцентре, и до которой было 50 км. Конечно, Доментий и не подумал бы возить туда девчонок, но сын! это святое! Ему нужно дать хорошее образование, а потому с нового учебного года, дети утром сажались в машину и отвозились в новую школу.

   За лето Анечка неплохо выучила грузинский язык и, постоянно общаясь с сестрой и братом, и их поднатаскала в русском языке. Старшая на два года Буцута, пошла в пятый класс, а Анна и Заурий в третий.

   Отправляя детей в школу в первый раз, Ванда строго приказала сыну присматривать за Анечкой, и горестно вздыхала:

   - Вот уж несносная девчонка, хлебнем мы с нею горюшка, и в кого только такая уродилась ...

   Анечка была самым обычным ребенком, в меру любопытным, в меру говорливым, живым и непосредственным. Но не эти качества требовались от девочки в Грузии. Здесь девочка должна быть молчаливой и безропотной помощницей по хозяйству. А потому с самого утра, с порога дома, раздавался Вандин приказной голос:

   - Буцута! Анна! Курей накормить, свиней выгнать за периметр двора, пусть идут в горы, питаются, чем Бог пошлет. Собрать опавшие груши и яблоки, засыпать в чан с брагой для чачи, двор подмести и марш собирать чай!

   Чай у Ванды был элитного сорта, собирался вручную, самые молодые, еще коричневато-бежевые листики, а потому стоил дорого.

   Ванда уже знала, что все деньги заработанные мужем, он же и прогуляет с друзьями и бесконечно меняющимися пассиями. Благополучие и достаток в доме целиком легли на ее плечи.

   Анечка надеялась, что когда начнутся занятия в школе, их освободят от домашних обязанностей, но не тут-то было.

   Заурий, придя из школы и наскоро что-то покалякав в тетради, усаживался на сооруженную для него качельку и весело горланя:

   - О дела–дела-дооо! - взлетал к небу. А девочки начинали помогать Ванде, не успев сделать уроки.

   Ольга понемногу приходила в себя. Она часами сидела с Ираклием на скамейке в тени инжира и рассказывала ему о своей жизни... по-русски ...

   Ираклий, в свою очередь, рассказывал ей о себе ... по-грузински ...

   Конечно, они ни слова не понимали из того, что говорили друг другу, да и не нужен им был собеседник, был нужен слушатель.

   Иногда Анечка, не замеченная тёткой, подходила к бабушке и долго вслушивалась в ее рассказы.

   Однажды Ванда застала ее, внимающую рассказу бабушки с открытым ртом. Женщина взбесилась, стала кричать на мать:

   - Что ты ей рассказываешь? Чему учишь? Зачем ей это? Девчонка и так неуправляемая, возомнит себя невесть кем, совсем сладу не будет!

   Ольга опустила глаза:

   - Хорошо, доченька, тебе виднее. Больше при Анечке ничего не скажу.

   Но зерна знания, скудные и искаженные, упали на благодатную почву, и Анечка запомнила, додумала и домечтала, какой могла бы быть ее жизнь, если бы ... ах это проклятое сослагательное наклонение ... сколько жизней оно изуродовало ...

***

Дети росли, учились, девочки по прежнему помогали Ванде по хозяйству, которое разрасталось с каждым годом и требовало рук и времени.

   В один год Ванда решила обогатить продворье индюками, птицами крайне капризными и проблемным в содержании, а в жарком субтропическом климате Аджарии, мрущими, как мухи.

   Однажды Анечке было велено накормить квёлых индюшат.

   Каша сварена, остужена, и девочка отправилась в загон с птицами. Птенцы клёкали и есть не хотели, миска с кашей все еще была полной, а вскоре придет тётка и начнет распекать Аньку-неумёху и щипать за бок.

    Девочка вскоре придумала выход: она ловила индюшат по одному, засовывала им в клювы кашу, а чтобы птицы ее не выплюнули, еще и пропихивала палочкой в глотку.

   Когда тётка пришла узнать, как проходит кормление, Анечка гордо показала ей пустую миску.

   Думаю, вы не удивитесь, узнав, что в эту же ночь все индюшата подохли.

   Ванда была взбешена. Подумать только! Каких деньжищ стоила покупка птенцов! А эта несносная девчонка что-то с ними сделала!

   Ванда намотала на руку ремень и отправилась искать Анечку.

    Девочка сидела в своей комнате и учила уроки.

   Ванда, подойдя сзади и не говоря ни слова со всей мочи перетянула ее ремнем. Занесла руку для следующего удара, но опустить уже не смогла. Подскочившая Ольга, схватила дочь за руку:

   - Не смей! Никогда не смей ее бить!

   - Да? А что ты мне сделаешь?

   Ольга, спокойно отпустила руку дочери и, глядя ей в глаза, еле слышно проговорила:

   - Прокляну ...

   Ванда вышла из комнаты и весь день обиженно бормотала себе под нос то по-русски, то по-грузински:

   - Конечно, Ленечкина дочка ей роднее, чем мои дети ... вот вырастет оторва - наплачемся ...

   «Оторвой» выросла не Анна, а Буцута ...

   Уже лет с тринадцати девочка распробовала вкус вина и пристрастилась к нему.

   Когда в доме собирались гости и кувшины пустели, Ванда отправляла дочь в погреб "наточить" вина. В огромную бочку был вделан шланг, и нужно было вначале присосаться к нему, что бы вино начало течь, а уже потом набирать в кувшин.

   Сначала девочка сделала один глоток, потом еще один, потом ей понравился вкус вина и, зачастую, она успевала так «насосаться», что засыпала прямо у бочки.

    Тогда в погреб посылали Анну, и уже она волокла в кухню наполненные кувшины.

   - Где Буцута? - спрашивала мать.

   - У нее голова болит, она заснула.

   Совсем не сразу Ванда поняла, что происходит с ее дочерью, а когда все же поняла, было уже поздно.

   Всеми правдами и неправдами Буцута стремилась к вожделенным бочкам. Ванда закрывала погреб на замок, но девочка придумала другой способ: она шла к соседкам и говорила, что мать послала ее за вином и протягивала пустой кувшин. Вина в Грузии всегда хоть залейся, а потому кувшин наполнялся и отдавался девочке, которая прятала его в зарослях лещины. Кода какая-то из соседок, встретив Ванду, спросила, что с ее вином? почему дочь прислала - Ванда сразу поняла, что к чему, но «позориться» перед соседями было нельзя.

   - Перекисло, - ответила Ванда.

   Мать лупила Буцуту, вырывала ей клочьями волосы, запирала в доме, но ни Доментий, ни Ираклий так и не узнали о пороке девочки. Ванда понимала: если узнают - убьют.

   Буцуту украли, когда ей исполнилось пятнадцать.

   «Женишок», раздираемый похотью, уговорил своих друзей, и они, встретив девочку, затащили ее в машину и отвезли в горы. Через три дня ее привезли к дому и высадили у ворот, а уже вечером приехали родители и братья женишка сватать Буцуту.

   Ванда вздохнула с облегчением, Доментий спрятал ружье, «позора» удалось избежать.

   Дочь выходит замуж.

   Хочет ли девушка замуж? нравится ли ей этот юноша? Да кому какое дело?! Она «допустила», чтобы ее уволокли в горы, продержали там трое суток, значит «опозорила» семью. И, слава Богу, что мальчишке так понравилось обладать женским телом, что он решил жениться.

   «Позор» прикрыли фатой, и Буцуту выдали замуж ...

   Анна спрашивала у сестры, а любит ли та своего будущего мужа? Хочет ли замуж?

   - А какая разница, он ли, другой ли ... все равно через месяц гулять начнет. Вон, полная общага сезонниц наехала, - безразлично отвечала Буцута.

   « Никогда! Никогда я не выйду замуж без любви. Никогда мой муж мне не изменит»! - думала Анечка засыпая ...

   ...хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах ...

   КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1

Нина очень быстро привыкла к мирной жизни, ну да это и не удивительно.

   Франция радостно встречала своих героев-освободителей и осыпала их почестями. Как выяснилось, ее новый муж не только занимал видное место в довоенной компартии Франции, но и вел подрывную работу, находясь в плену.

   Так ли это было на самом деле, Нина не знала, да и узнать, особо не стремилась. Хорошая должность мужа, квартира в центре Парижа, обеспечивали ей и ее новорожденному сыну комфортабельный быт и уверенность в завтрашнем дне.

    Конечно, Нина очень тосковала по дочери, но чувство самосохранения было сильнее и удерживало от необдуманных поступков.

   Западная пресса вовсю трубила о том, что в Советском Союзе продолжались партийные чистки, все, кто был в плену, ссылались в Сибирь за непонятно какие грехи, и Нина понимала, что вернись она на Родину, печальная участь ждала бы не только ее, но и Анечку. Может именно поэтому, когда Поль спросил, как Нина хочет назвать мальчика, она ответила:

   - Жан ... в честь моей покинутой дочери.

   Нина надеялась, что Леонтий после войны вернется в Волноваху, и уже через год отважилась написать мужу письмо.

    В начале она просто не получала ответов (Леонтий читал эти письма, но не отвечал на них. Не мог и не хотел), а еще через пару лет письма и вовсе стали возвращаться нераспечатанными.

   Конечно, Нина не могла даже предположить, что Леонтий умрет, не дожив даже до двадцати восьми лет, и ее дочь увезут в далёкую Грузию, а потому продолжала писать все на тот же адрес, умоляя уже давно умершего мужа хоть что-то сообщить об их девочке.

   Уже в начале пятидесятых, Нина, совсем оставившая надежду на получение ответа и писавшая больше по привычке, да и то не чаще двух-трех раз в год, дождалась-таки долгожданной весточки.

   Нет, пальцы, вскрывающие письмо, не дрожали, они похолодели и оцепенели, и Нина долго не могла разорвать, вдруг ставшую жесткой, как картон, бумагу конверта.

    Письмо, написанное явно мужским почерком, начиналось словами: " Здравствуй моя незнакомая невестка".

   Из письма Нина узнала о смерти Леонтия и Людвига, о том, что, как написал Иван, «старуха тронулась умом и увезла Анну неизвестно куда», и эти лживые новости доводили несчастную женщину до отчаяния. Ведь, по сути, она не была ни плохой матерью, ни злым человеком, просто вот так сложилась жизнь, и ей было невыносимо больно знать, что ее дочь мыкается по свету с безумной бабкой.

***

Иван наконец-то нашел свою потенциальную «золотую жилу».

   Он жил в квартире, когда-то принадлежавшей родителям Нины, толстым задом угнездился на должности, когда-то занимаемой его братом.

    Да-да, и так бывает. Лебезение перед руководством Леонтия дало свои ядовитые плоды, и Иван, пригрозив своей жене-москвичке разводом, в случае если та откажется переезжать, перебрался таки в славный город Волноваху вместе с семейством.

    Руководство города вскоре сменилось.

    Уже не нужны были на ключевых постах принципиальные и честные фронтовики, их время прошло, на их места приходили «хорошие крепкие хозяйственники», вся «хорошесть» которых заключалась в умении воровать по крупному и тащить в клюве «на верх» часть наворованного.

   Сменился и Первый Секретарь горкома. Его «ушли на пенсию», и старый фронтовик, не выдержав такого предательства от родной страны, умер буквально через несколько месяцев.

   С новым руководителем Иван спелся настолько, что по взглядам, по отношению к жизни, они вполне могли бы быть родными не только по духу, но и по крови. Город грабили, прикрывая друг-друга, все, кто был у власти.

   Зачем Иван начал переписку с бывшей женой своего брата, он и сам толком не мог ответить. Наверное, сыграла свою роль привычка держать в руках как можно больше нитей человеческих судеб и, кода ему будет нужно, дергать, заставляя плясать под его дуду. Судьба сама вложила ему в руки эту нить, ну так пусть полежит до поры-до времени. Есть не просит …

***

В 1954 году, уже после смерти Сталина, когда драконовские законы в СССР стали немного слабнуть, муж Нины, Поль, должен был с делегацией посетить Москву.

   Какие аргументы привел Поль, на какие рычаги надавил, сколько слез пролила Нина умоляя мужа взять ее с собой, одному Богу известно, но цель была достигнута, Нину включили в состав делегации и она со страхом ступила на землю бывшей Родины.

    Единственной ее целью было отыскать и забрать дочь.

   Нина решила начать с самого начала, и уже буквально на третий день по приезду, инкогнито, сказавшись нездоровой для остальных членов делегации, уговорив мужа сохранить все в тайне, Нина села в скорый поезд и на утро была в Волновахе.

   Сердце молодой женщины то колотилось, то замирало, когда она шла по улицам родного города. Здесь прошло ее детство и юность, здесь она встретила свою первую любовь, здесь родилась ее дочь, и здесь живет человек, который поможет ей отыскать Анечку.

   По крайней мере, нажимая кнопку звонка в двери когда-то родной квартиры, Нина очень на это надеялась.

   Дверь открыла очень полная, «наряженная» в засаленное кимоно, женщина.

   - Ты кто такая? Чего надо? - с порога, даже не соизволив поздороваться, уставилась на гостью хозяйка квартиры.

   - Мне нужен Иван. Я (Нина слегка запнулась) жена его брата.

   - Какая жена? Какого брата? Очередная шлюха небось? Уже не знаете, что и выдумать! Совсем обнаглели! - под конец тирады, голос женщины, становившийся с каждым словом все громче, и вовсе перешел на визг.

   (... жизнь с Иваном, женившимся исключительно по расчету, не любившем свою жену ни минуты, превратила тоненькую, неплохо образованную москвичку в опустившуюся провинциальную домохозяйку. Ей не разрешалось работать, муж куда-то воткнул ее трудовую книжку, чтобы шел стаж, жена не считалась тунеядкой и не портила ему карьеру, а потому, совсем скоро, женщина стала потихоньку опускаться, совершенно махнув на себя рукой после того, как любимый муженек стал похаживать налево ...)

   Из спальни раздался мужской голос:

   - Чего пасть открыла, дура?! И кого там принесло в такую рань?

   - Здравствуйте Иван, это я, Нина! - подала голос гостья из-за плеча все еще стоящей в дверном проеме жены Ивана.

   - Нина? Ну а почему не написала о приезде? Почему не сообщила? Я бы встретил.

   Иван провел гостью в гостиную, снова шикнул на жену, приказав уйти и дать ему пообщаться с невесткой.

   - Чем обязан? Надолго ли в страну? По делам или как? - Иван продолжал суетиться вокруг гостьи, а в голове крутился ворох мыслей: «Зачем приперлась? Чего ей надо? Как себя вести с этой французской фифой»?

   Жена Ивана накрыла стол к чаю, смотрела на Нину с любопытством и даже попробовала извиниться за то, что встретила гостью грубым криком. Иван участливо заглядывал Нине в глаза, подливал в чашку горячий чай, снова спрашивал о жизни и о цели приезда.

    ... и Нина не нашла ничего лучшего, чем рассказать совершенно чужому человеку о том, что хочет отыскать свою дочь и увезти ее во Францию.

   Иван продолжал слушать, сохраняя на лице все ту же участливую маску, а Нина, обманутая его показным радушием, все продолжала посвящать его в свои планы.

   В голове Ивана роились мысли, но он был растерян и не знал, как ему поступить.

   Конечно, он мог сказать Нине, где находится ее дочь, но что это ему даст? Лично ему? А ничего! Нина заберет девчонку и поминай, как звали ... можно сделать вид, что не знает где Анечка, но тогда Нина сама продолжит поиски и, как знать, может вполне отыскать дочь, и уже тогда узнает, что Ивану было известно ее местожительства все это время, что он просто морочил Нине голову.

    И тогда такая перспективная «ниточка» тоже выскользнет из его рук ... что же делать? Надо любым способом не дать им встретиться ...

   В какой момент Иван допустил промах? где передержал паузу? Когда сболтнул что-то лишнее - он так и не понял, но Нина заподозрила неладное и стала давить на него, убеждая сказать, где дочь, а потом и вовсе требуя и пытаясь угрожать.

   И именно эта нелепая попытка вынудить угрозами рассказать, где находится Анна, вывела Ивана из себя. Он, уже не строя из себя радушного хозяина, брызгая слюной, орал Нине в лицо:

   - Да что ты можешь мне сделать? Подстилка французская?! Один мой звонок в КГБ и ты, вместо своего ПарижУ загремишь на Соловки! Не знаю я, где твоя Анька, и тебе ее не видать, как собственных ушей! Вон из моего дома! Вон из страны! Три дня тебе сроку, что бы собрать манатки и умотать навсегда! Позвоню в Москву через три дня и если узнаю, что ты еще тут, суши сухари!

   Нина пулей вылетела из дома и бросилась на вокзал.

    Поезд на Москву отправлялся через час, и несчастная женщина успела купить билет ...

   - Ну, и что ты выгадал? - с ехидцей в голосе спросила у Ивана жена:

   - Надо было ее сразу в КГБ сдать, может и зачлось бы тебе на будущее ...

   - Тут бабка надвое сказала. Как повернулось бы дело - неизвестно. Муж у нее вон шишка какая. А так дамочка обоссалась с перепугу, будет драпать, аж пятки засверкают.

    Иван злобно ухмыльнулся:

   - Умные какие, все хотят быть счастливыми за мой счет, нет уж, дудки вам!

   Жена, приоткрыв рот, недоуменно смотрела на Ивана и понимала, что этот человек вполне способен сделать подлость просто так, ни за что, только потому, что ему так захотелось ...

   Конечно, Иван никуда не стал звонить и проверять, уехала ли Нина, но дожидаться этого испуганная женщина не стала. Она уже потеряла дочь и не надеялась отыскать ее самостоятельно, а лишиться еще и сына по доносу какого-то подонка, она не могла. А потому, уже через день по приезде в Москву, Нина навсегда покинула страну, надеясь, что когда дочь вырастет, то каким-то чудом отыщет ее сама ...

ГЛАВА 2

   Понемногу Ольга приходила в себя. Очень медленно, совсем по чуть-чуть мысли возвращались в привычное бытовое русло.

   Не верьте тем, кто говорит, что время лечит.

    Нифига оно не лечит, оно даже не притупляет боль, а только приучает с этой болью жить.

    Навсегда глаза останутся подернутыми пеленой от сознания невосполнимой утраты, но со временем начинаешь сквозь эту пелену замечать, что рядом находится кто-то, нуждающийся в твоем присутствии, в твоем участии ...

    Прошло больше двух лет со дня страшных событий...

   Каждый, кто заглянул бы через плетень усадьбы Ванды, не удивился бы, увидев эту старуху, одетую во все черное, с низко опущенной головой, что-то делающую по хозяйству. Так выглядели все женщины в грузинских селах. А копаться в душе и кому-то изливать свою боль, Ольга не стала бы.

   Все, что было нужно, она уже рассказала Ираклию, своему благодарному слушателю, и, наверное, не раз бы пожалела об откровенности. Но Ираклий ни слова не понимал по-русски, для него рассказ Ольги был как бесконечная, тоскливая песнь убитой горем женщины, и только.

   Ванда не приобщала мать к хозяйственным хлопотам, но Ольга понемногу сама стала искать для себя посильную работу. Ей особенно полюбилось собирать чай по утрам.

   ( ... если кто то, знакомый с уборкой чая в масштабах колхоза пятидесятых, сейчас возмущенно вскинет бровь и возопит: «Афтар! ты либо врешь, либо не знаешь, что это был за каторжный труд», - то я отвечу недовольному: знаю, точнее, представляю по рассказам собиравшего, но одно дело вкалывать на плантации, не разгибая спины, под палящим Аджарским солнцем, стремясь выполнить «норму» во что бы то не стало, а совсем другое - ранним утром, когда воздух свеж, а солнце мягкое и ласковое, выйти в сад и, никем не подгоняемой, думая о чем то своём, неторопливо ощипывать клейкие листочки ...)

   Все это время Ангел не оставлял Ольгу надолго, но прошло много дней, пока она перестала отмахиваться от него, гнать от себя или делать вид, что вовсе не замечает его присутствия.

   Настал день, когда Ольга взглянула в упор в глаза своему Ангелу и спросила:

   - За что?

   Спросила тихо, словно уже не надеясь на ответ.

   Ангел задумался надолго, потом так же, в упор, взглянул Ольге в глаза:

   - Создатель всем отмеривает всё в равной мере. Человеку дана мера любви и мера страдания. Если тебе было даровано огромное счастье, то рано или поздно ты заплатишь за него такой же огромной болью. Понимаешь?

   - Понимаю ... умом ... а вот сердцем принять и смириться не могу.

   - Никто не может. На то вы и люди ... Но на Бога не гневайся, ему тоже не просто ...

   Становилось жарко и Ольга пошла в дом, помочь дочери приготовить завтрак, разбудить детей, таких падких на утренний сон.

   Жизнь продолжалась ...

***

Зачем Иван написал сестре о приезде Анечкиной матери, зачем долго и со смаком рассказывал о том, как спровадил «нахалку-кукушку», не допустив встречи с дочерью - он и сам толком объяснить не смог бы.

    Но письмо было написано, отослано и Ванда, прочитав его, решила все же поговорить с матерью.

   Ольга растерялась. Она не могла себе даже представить, что Нина увезла бы от нее внучку, единственного ребенка Леонтия, но, по здравому размышлению, все же поняла, что для девочки это было бы лучше.

   Ольге было уже за шестьдесят, Анечке четырнадцать, возраст сложный и проблемный, случись что с бабушкой, девочке пришлось бы ох как не сладко. Всеми сомнениями и размышлениями Ольга поделилась с дочерью, и они решили, что Ванда напишет письмо брату и узнает у него адрес Нины.

   Ответ пришел очень не скоро и сразу обрубил все сомнения и размышления.

   Иван написал, что жена надумала его шантажировать перепиской с «француженкой» и грозить тем, что все расскажет его руководству. Не желая рисковать карьерой и подставляться под горячую руку глупой бабе, Иван не придумал ничего лучше, как сжечь все письма Нины, и адреса у него нет.

    Ольга рассвирепела, и собралась уже было ехать к сыну, который принес столько ей столько горя. Ольга думала, что Иван врет, как всегда выискивает какую-то свою выгоду, но дочь отговорила, предложив подождать. А что если брат говорит правду? Может Нина напишет еще письмо и тогда у них будет ее адрес.

   Но Нина больше Ивану не писала.

   Смирилась ли она с тем, что навсегда потеряла дочь? Думаю, нет. Но нужно понимать страх женщины, родившейся и выросшей в то непростое время. Страх перед возможным арестом, страх потерять все и всех.

   Судить ее не имеет права никто, и мы не станем.

***

Анне исполнилось шестнадцать лет, она окончила восьмилетнюю школу, и Ольга с дочерью все чаще задумывались о том, как дальше будет жить девочка.

   Продолжать учебу она не хотела, а значит, в Аджарском селе выбор пути у нее был невелик: или замуж, и батрачить на мужа и его семью, или на колхозную плантацию, собирать чай.

    Ни того ни другого Анна не хотела, до осени еще было целое лето, а потому вопрос так и повис в воздухе.

***

Молодёжь всегда и везде жаждет развлечений, отказывать в них бесконечно - неправильно и глупо, а потому, когда Доментий собрался отвезти сына в город на премьеру какого-то фильма, Анна устроила скандал, требуя, чтобы ее тоже взяли в кино.

   Конечно, никто не отпустил бы девочку одну, не в том месте она жила, чтобы так ею рисковать, но с нею будет брат, дядя отвезет их к кинотеатру, а когда сеанс закончится, заберет домой.

   Анна была настойчива. Заурий очень хотел покрасоваться перед дружками обществом красивой девушки. Доментий был не против того, чтобы отвезти и забрать детей. Все весело, ожидая развлечения, сели в машину и тронулись в путь.

***

Все было великолепно: интересный фильм, довольный произведенным впечатлением Заурий, весь вечер ловивший на себе завистливые взгляды ровесников, Анечка, которой совсем не часто выпадали такие развлечения ...

    Все бы было хорошо… но, когда брат и сестра вышли из кинотеатра, машины Доментия нигде не было ...

   Уже потом, когда выясняли причину, по которой он не приехал, оказалось, что визит к любовнице, живущей неподалёку, закончился тем, что в машине Доментия лопнуло колесо, и он застрял на пустынной горной дороге.

   Стало смеркаться, оставаться в незнакомом городе и ждать приезда отца Заурий не захотел и решил, что они поедут домой автобусом.

    Знакомая с местными нравами Анечка не очень этого хотела, зная, как будут пялиться на нее мужчины, но с нею будет брат, да и пара-тройка женщин в автобусе все же найдется, в случае неприятностей - заступятся. Так подумала девушка и вместе с братом отправилась на автостанцию.

   Автобус выехал из городка и запетлял по горной дороге, делая короткие остановки в селах. За окном уже была ночь. Черная, вязкая южная ночь ...

    Автобус, вначале забитый людьми, помаленьку пустел и вскоре кроме Анны, Заурия и группы о чем-то переговаривающихся и постоянно посматривающих в их сторону молодчиков, никого не осталось. Заурий и сам начал нервничать и все крепче сжимал руку Анечки.

   Автобус повернул в соседнее село - еще одна остановка, и они будут дома. Анна облегченно вздохнула.

   На полутемной остановке юнцы, ехавшие на задней площадке, разделились. Двое схватили под мышки Заурия, подтащили его к двери и вытолкали из автобуса, двое прижали Анну и не дали ей выскочить вслед за братом.

   Заурий кричал:

   - Что вы делаете?! Это моя сестра! Отпустите ее!

   Но ответом ему был хохот:

   - Что ты врешь? какая сестра? она русская!

   - Закрывай дверь, отец, и поезжай, если неприятностей не хочешь, - водителю.

   Автобус медленно отошел от остановки.

   Анна визжала и царапалась, как кошка. Каким-то чудом ей удалось продраться к кабине водителя:

   - Помогите мне! - просила она и по-грузински и по-русски.

   Водитель резко затормозил на одном из поворотов, открыл дверь и крикнул ей:

   - Беги!

   Анна выскочила на пустынную дорогу, дверь захлопнулась, но автобус стоял на месте. Девушка поняла, что больше помощи ждать неоткуда и что есть мочи побежала вдоль заборов. Уже через несколько минут она услышала, что ее догоняют и в этот же момент увидела неплотно прикрытую калитку.

***

Кто живет в этом доме? это было неважно, своё будущее, попади она в руки разгоряченных погоней и похотью мерзавцев, Анна хорошо представляла.

   Где-то в глубине двора чернел дом, но кричать и звать на помощь девушка боялась. Преследователи пробежали мимо, и в душе затеплилась надежда, что они ее не найдут.

   Вокруг росли колючие кусты, и Анна, раздирая одежду и кожу, спряталась за ними. Обострившийся от опасности слух уловил тихий шепот ее преследователей, которые нашли-таки калитку и догадались, что именно в нее юркнула девушка.

   Анна сжалась в комок и приготовилась к неизбежному, понимая, что помощи ждать неоткуда.

   Девушка бессильно заплакала ...

   Резкий запах ударил по ноздрям.

   Рядом с ней, как из нутра самой ночи, появился огромный, вонючий, весь покрытый сбившейся шерстью пес.

    Анна знала, что это за собака, она видела таких, когда с семьей ездила на пастбище за баранами на свадьбу Буцуте. Знала, что это кавказский волкодав, создание злобное и агрессивное, не признающее чужаков на своей территории.

   «Лучше пусть пес меня загрызет, чем эти...» - подумала Анна, боясь даже в уме закончить фразу.

   Но пес и не думал нападать. Обойдя девушку, он стал перед ней, преграждая дорогу всякому, кто вздумает это сделать, и, подняв огромную башку, оскалил клыки.

   Совсем нескоро, после неудачных попыток отогнать пса, юнцы все же ушли, и Анна, заметив невдалеке конуру своего спасителя, забралась в нее и просидела там до утра, прижимаясь к шерстяному боку волкодава.

   - Спасибо песик, - шептала она и гладила мохнатую голову, вовсе не боясь огромных клыков.

   И совсем не замечала, как Ангел обнимает и ее и пса широко распахнутыми крыльями.

   Анне не был дан Дар - видеть Ангела.

ГЛАВА 3

Всю ночь ни Ольга, ни Ванда не сомкнули глаз, только Ираклий храпел, как всегда, на своей кровати у печи.

    Заурий не решился показаться на глаза матери и бабушке и, придя домой через час после описанных выше событий, трусливо просидел всю ночь в зарослях лещины, надеясь, что ситуация разрешится сама-собой.

   Ванда и Ольга не знали, что думать, куда бежать, где искать? Пропали дети, пропал Доментий. Может машина улетела в пропасть на каком-то повороте горной дороги?

   Нужно было дождаться утра, а потом поднимать все село на поиски.

   Когда только начало светать, Анна, надеясь на то, что ее преследователи разошлись по домам, выбралась из конуры и, задумчиво глядя на пса, сказала, скорее себе, чем ему:

   - Надо идти ...

   « Ага, - подумал пес, - Так я тебя и отпущу одну», - и затрусил рядом с девушкой по дороге.

   Половина села уже собралась у дома Ванды, готовая отправиться на поиски пропавших, когда, в начале подъема к дому, появилась Анна, сопровождаемая страшным угрюмым псом.

    Люди замерли. Остановилась и Анна.

   - Ну, все, я дома и меня уже ждут. Спасибо тебе, собачка, - Анна наклонилась и чмокнула пса в лоб.

   Тот фыркнул, беззлобно рыкнул, словно возмущаясь излишней фамильярностью, мотнул хвостом, больно стукнув девушку по ногам:

   « Ну давай, иди к своим, я сделал для тебя все, что мог», - развернулся и, не оглядываясь, затрусил по дороге обратно, к своему дому.

   Услышав голоса родных и голос Анны, которую он уже и не надеялся увидеть живой, из своего убежища наконец-то на свет Божий вылез и Заурий.

   - Сынок! Где ты был? У меня сердце разорвалось от переживаний! - кликушила Ванда, обнимая своего недоросля.

   - Твой сынок, тётя, бросил меня на потеху шакалам в людском обличье, и, судя по мокрым штанам, обоссался в хлеву со свиньями!

   - Как ты смеешь! Как ты смеешь говорить моему сыну такие слова! Он мужчина! - злобно смотрела на племянницу Ванда.

   - Мужчина? - так же злобно и весело захохотала в ответ Анна:

   - Да будьте вы прокляты все! С вашими устоями, с вашими недоделанными мужчинами и убогими женщинами! Будь проклята эта страна! Я ни дня не останусь здесь больше! - Анна повернулась и ушла в свою комнату ...

   Ольга, молча, поплелась вслед за внучкой. Молча, смотрела, как Анечка начала собирать в сумку свою немудреную одежонку.

   - Куда же ты поедешь, внученька? скажи, и я поеду с тобой.

   - На Украину поеду, к дядьке, в Волноваху!

   - Ох, Анечка, ты не знаешь своего дядю. Он и пальцем не шевельнет, если это не будет ему выгодно.

   - Ты все врешь! Наверное, уже пообещали меня какому - то соседу в жены, вот и говоришь все, что попало, лишь бы я осталась!

   - Нет, внученька, я не вру, - Ольга вышла и позвала Ванду, попросив принести последние письма Ивана.

   Если бы она знала, чем закончится эта ее, никому не нужная, откровенность. Если бы знала ...

   Но письма были принесены, прочитаны и девушке была рассказана вся история жизни ее матери ...

   Анна пришла в неистовство.

   Она ненавидящими глазами смотрела на бабушку:

   - Это все ты! Ты во всем виновата! Это ты увезла меня в эту убогую страну! Если бы ты осталась со мной в Волновахе, моя мать нашла бы меня, и я бы сейчас жила, как человек, во Франции, а не была бы бездомной нищенкой! Ты! Всё ты!

   Кровавый туман заполонил сознание Ольги, и она упала на пол без чувств.

   Привезенный фельдшер сказал Ванде:

   - Инсульт. Не трогайте ее, через пару дней умрет.

   Ольгу уложили в постель, но это не остановило сборы Анны.

   Девушка продолжала настаивать:

   - Или купите мне билет на поезд или уйду сама. Пешком.

   Ближе к обеду попутный грузовик притащил прицепом машину Доментия.

   Ванда, поддерживаемая Ираклием, своим свекром, давно взяла бразды правления домом в свои руки. Доментий был отлучен не только от принятия решений, но и от супружеской постели. Когда однажды, придя от очередной пассии, он попытался «порадовать» мужской лаской свою жену, та достала тонкий кинжал, спрятанный под подушкой, и пригрозила:

   - Тронешь, дождусь, пока заснешь и убью ...

   Доментий сразу поверил, что так и будет и больше свою жену не терзал. На его век хватало гостеприимных объятий.

   Но в моменты принятия важных решений, Ванда все же советовалась с мужем. Не потому, что его мнение было так уж и важно для нее, а просто, чтобы снять с себя ответственность за последствия.

   Так было и в этот раз.

   - Что будем делать? - спрашивала Ванда мужа, - Анна настроена ехать, как бы беды не натворила, если сама убежит. Позору потом не обберешься. Что соседи о нас скажут? - говорила Ванда.

   - Надо ее отправлять, пусть едет, а то соберется кагал юнцов у забора и ославят нас на всю округу. Это Анька говорит, что ничего не было, а там - кто знает. Да и кому быстрее поверят: русской девке или четверым грузинским мужчинам, - поддерживал Доментий жену.

   На семейном совете было решено отвезти Анечку в Батуми и посадить в поезд, идущий на Украину. Мнение Ольги, лежащей без чувств, и приговоренной к скорому умиранию, никого не интересовало. А потому, уговорив Анну пообедать и сменив пробитое колесо, Доментий погнал машину в Батуми.

   Поезд Батуми-Москва, идущий через Украину, отправлялся поздно вечером, и Доментий успел купить Анечке билет, зашел в купе, убедился, что попутчиками девушки будут три русских женщины, сунул ей в руки тугой пакет с деньгами и еще какой-то сверток, жесткий и колючий на ощупь.

   - Поезд Батуми-Москва отправляется с первого пути. Просьба провожающим покинуть вагоны!

   ... поезд тронулся, унося Анечку навсегда, как она думала, из ненавистной ей страны ... Доментий грустно смотрел вслед последнему удаляющемуся вагону ...

    О чем он думал? чему печалился? ... мы не знаем ...

   Забравшись на свою верхнюю полку, Анна развернула сверток.

   Замотанная в тряпку, в нем лежала роскошная, достаточно большая, камея, оправленная в кружево золота и украшенная камнями.

   Анна горько усмехнулась: « Откупились родственнички. Ну и на том спасибо».

   Колеса поезда безразлично-весело отстукивали все ту же песенку, что и восемь лет назад. Только море, в котором Анечке не довелось искупаться ни разу, мелькало в окне купе, а ненавистная буйная зелень субтропиков оставалась в окнах коридора, в который Анна не вышла ни разу, пока поезд не въехал на территорию России.

ГЛАВА 4

Ранним утром, через два дня пути, Анна вышла на перрон уже давно забытого города, в котором она родилась и была так счастлива в окружении любящего отца, бабушки и деда.

    Девушка шла через парк к дому, бывшему когда-то родным. Горькая усмешка кривила ее губы:

    «За что судьба так несправедлива ко мне»? - думала Анна. Она не проклинала Бога, а просто была обижена на весь мир.

   «Вот сейчас приду и встречусь с дядей. Он мне поможет. Не может не помочь! Ведь это брат моего отца. А все, что понаговорили бабушка и тетка - это ложь. Не может быть правдой. Они специально все придумали, чтобы меня не отпустить».

   Анну совершенно не волновала судьба бабушки: «Ну, умрет - так умрет. Можно подумать, что я бы ее оживила, если бы осталась. Да и старая она уже».

   Юность эгоистична и бескомпромиссна, а Анне было всего шестнадцать лет ...

   Вверх по лестнице. Вот она, такая знакомая дверь. Рука нажимает кнопку звонка.

   Если бы Анна была свидетелем приезда матери в этот дом два года тому, то поразилась бы, как одинаково их обеих встретили.

   Дверь приоткрылась на длину цепочки, и в щель выглянуло заспанное женское лицо:

   - Ну кто там ни свет - ни заря?

   - Здравствуйте, я Анна. Я к дяде приехала.

   - Кто там? - мужской голос из глубины квартиры.

   - Опять за меня решаешь, кого принимать, кого нет?! - гневный окрик жене.

   Женщина распахнула дверь, делая приглашающий жест рукой, улыбнулась Анне, вполне дружелюбно, как подумала девушка.

   - Иди, дядюшка, встречай гостей.

   Не говоря больше ни слова, женщина повернулась к Анне спиной и ушла, куда-то вглубь квартиры, оставив девушку в прихожей одну.

   Полноватый, совсем не похожий ни на Леонтия, ни на Ванду, мужчина, вышел из кухни с чашкой чая в руке, и даже не подумав поздороваться, уставился на Анну:

   - Ты кто такая?

   Девушка опешила, но решила, что дядя не расслышал, что сказала ему жена.

   - Я Анна, Ваша племянница.

   - Какая еще племянница?

   - Я дочь Вашего брата, Леонтия.

   - Аааа ... Лёнькина, значит ... ну и что ты от меня хочешь?

   - Я только сегодня приехала из Батуми. Думала у вас пожить, пока не устроюсь на работу или не поступлю учиться. Надеялась, Вы мне поможете на первых порах.

   Иван помолчал немного, усмехнулся недобро:

   - Думала она, надеялась ... а я тебя звал-приглашал? Ты у меня спросила, хочу я тебе помогать? Нужна мне такая обуза?

   Слезы навернулись девушке на глаза:

   - Как же так? Вы живете в квартире моего отца, а раньше она принадлежала моим бабушке и деду, и вы меня гоните? не хотите помочь?

   Иван уже открыто потешался:

   - Ух ты, какая госпожа прибыла. Твоих деда и бабку расстреляли, как врагов народа, а мать твоя - шалава французская! И квартирка эта теперь принадлежит народу, значит мне, как его представителю!

   Иван развеселился настолько, что подмигнул девушке:

   - Все понятно вашему благородию?

   Анна растерянно закусила губу:

   - Что же мне теперь делать?

   - А я почем знаю? Хочешь назад в Грузию к бабке возвращайся, а хочешь, садись на электричку и дуй в областной центр, там есть Школа Трудовых Резервов. Будешь профессию получать, пролетариатом становиться! - Иван уже в открытую потешался над растерянной, чуть не плачущей девушкой.

   - Ну давай, давай, топай отсюда. Некогда мне лясы точить. Развелось вас, бедных родственничков.

   Иван распахнул дверь, взял сумку Анны и выставил на лестничную клетку. Затем развернул девушку и подтолкнул в том же направлении.

   Закрывая дверь, он продолжал бурчать и похохатывать:

   - Племянница за бог-помощью пожаловала ... не было печали .....

   Уже в закрытую дверь Анна крикнула:

   - Дайте хоть адрес матери!

   - Нету у меня адреса! Давай топай отсюда, а то сдам в милицию, как бродяжку, - донеслось из-за закрытой двери.

   Анна сидела на скамейке в парке и плакала. Такого финала она не ожидала и, конечно, не была готова к тому, что окажется на улице без крыши над головой.

***

Что делать дальше? В Грузию она не вернется. Никогда, ни за какие коврижки! Вернуться - было не только обречь себя на убогую жизнь в селе, но и признать, что тётка и бабушка были правы, а она повела себя, как малолетняя дура.

    Нет, не с Анечкиным характером было решиться на возвращение.

   Но что же делать? Остаться в этом городе, где в принципе ее ничего не держит? Жить и бояться, что ее дядюшка устроит очередную подлость (а в том, что Иван на это способен, девушка уже не сомневалась) - тоже не выход ... А что там этот чертов хрыч говорил об областном центре и какой-то Школе? Может это и есть выход?

   Анна вытерла слёзы, высморкала нос, подхватила сумку и отправилась на вокзал.

   Через два часа она вышла на перроне областного центра, Рабочего города, в котором ей отныне предстояло жить.

   Уже был послеобеденный час, где искать Школу, девушка не представляла, а потому, немного подумав, подошла к женщине милиционеру и проговорила хорошо обдуманную фразу:

   - Я сирота, воспитывалась в Грузии в приемной семье, кто мои родители не знаю. Знаю только, что я с Украины. Недавно получила паспорт и приехала на родину жить и учиться.

   ... ( не зная в подробностях историю своей семьи, Анна одномоментно опустилась до уровня своего дядюшки, в нескольких словах отреклась от всех и от всего) ... Женщина, русоволосая курносая украинка, с жалостью погладила Анну по голове:

   - Иди на вокзал, посиди там часок. Я скоро освобожусь и отвезу тебя в твою Школу ... Зовут то тебя как?

   - Анна.

   - А я тётя Клава. Вот и познакомились.

***

Вечером этого же дня Анна, сдав документы и выбрав свою будущую профессию, раскладывала вещи в тумбочке общежития. Повертев в руках по-прежнему завернутую в тряпицу камею, не зная, куда бы ее спрятать, Анна распорола подушку и засунула украшение в перья, потом аккуратно сшила, скрыв все следы вмешательства.

   Был конец августа, занятия должны были начаться только через неделю и в комнате, кроме Анны находилась еще только одна девушка: статная, высокая, с тугой косой ниже пояса. Она заселилась на следующий день.

   - Я Анна, я из Грузии приехала. А как тебя зовут. И откуда ты?

   - Ева мэнэ звуть. Западэнци мы, - девушка легла на свою койку и отвернулась к стене, давая понять, что к болтовне не расположена.

   Через неделю начались занятия, и общежитие заполнилось девушками со всей Украины.

   В основном это были сироты, потерявшие родителей в войну, воспитанницы детских домов. Девушки, самой жизнью наученные выживать вопреки всем и всему.

   В общежитии были не редки и пьянки и драки, но Анна держалась особняком, сдружилась она только с Евой. Они вместе ходили и на занятия и в столовую. Вместе сидели вечерами в комнате. Не откровенничали о прошлой жизни, не бахвалились показной удалью, как детдомовки.

   Вначале соседки по комнате пытались их расшевелить, приобщить к своим увеселениям, но девушки отмалчивались и продолжали жить каждая в своём мире ...

   Только зимой Анна решилась написать Ванде. Девушке было стыдно признать, что в отношении Ивана тётя и бабушка были правы, но сделать это было нужно, и Анна вкратце описала свои приключения.

   Как же она радовалась, когда, получив ответ, узнала, что бабушка не умерла! Немного отлежалась и начала вставать с постели. Вот говорит только с трудом. Да и с кем ей болтать? Опять сидят на скамейке с Ираклием и что-то друг другу рассказывают ...

   ... так прошел год ...

ГЛАВА 5

В Рабочий город Андрей попал по распределению после окончания института.

    Юноша, единственный сын хорошо обеспеченных родителей, рассчитывал, что после защиты диплома ему не придется покидать ни любимый город, ни ласковое море, ни друзей, ни любящую семью.

   Но жизнь, как думал юноша, сыграла с ним злую шутку. Одна из его многочисленных подружек оказалась несовершеннолетней и родители рано повзрослевшей девушки были очень не прочь породниться с семьей Андрея, а потому юношу активно «брали за жабры» и волоком тащили в ЗАГС, грозя в случае отказа от женитьбы всеми карами земными, начиная от тюремного срока за связь с несовершеннолетней.

    Андрюша жениться не хотел от слова совсем. Девчонка ему не нравилась, и в постель он с ней улегся, поддавшись именно ее желанию близости. А потому отец Андрея отправился к своему старому другу, проректору политеха, и попросил устроить сыну распределение после защиты куда-нибудь недалеко от дома, на более-менее приличное место, только чтобы убрать с глаз долой из родного города, пока не утихнет скандал.

   Уже через пару недель юноша отправился к месту своей первой работы мастером участка одного из заводов Областного Центра. Как одинокого мужчину, поселили его в общежитие, но как представителю ИТР, выделили отдельную комнату.

    Андрей очень скучал по семье, и первое время забрасывал родителей письмами с жалобами и просьбами посодействовать его скорейшему возвращению в родные пенаты. Но потом юноша распробовал вкус одинокой холостяцкой жизни. Женское общежитие было через дорогу и глупые малолетки, считавшие, что уж коль они оказались в постели с мужчиной, то тот уже завтра помчит с ними в ЗАГС, всегда были рады приглашению в комнату Андрея.

    Юноша был обходителен, умел говорить красивые слова и пел им песни милым баритоном, наигрывая себе на гитаре. Очень скоро он и расставаться научился так, что девушки вовсе на него не обижались, а вот выдрать патлы очередной разлучнице - это было святое дело.

   В комнате, где кроме Анны и Евы жило еще восемь девушек, такие драки, с громким выяснение отношений, были не редкостью.

   Через год Андрей стал писать родителям все реже и перестал настаивать на переводе домой. В свой первый отпуск он приехал повзрослевшим, возмужавшим и довольным жизнью, а потому родители, уже с легким сердцем, отпустили «мальчика» трудиться и взрослеть дальше.

   Конечно, Анна была наслышана об Андрее, только глухой мог не слышать восторженного лепета очередной пассии, заканчивавшегося, как всегда, плачем в подушку и дракой с разлучницей.

    Конечно, Анна знала о его славе бабника и гуляки.

   А потому, когда однажды вечером Андрей заглянул в их комнату и попытался присесть на кровать рядом с девушкой и приобнять ее за плечи, она вскочила, как ужаленная, влепила ему затрещину и, разрыдавшись, кричала громко, почти истерично:

   - Не смей! Никогда не смей ко мне прикасаться!

   - Успокойся. Что такого я тебе сделал? - Андрей вышел из комнаты слегка растерянным.

   Конечно, ему и раньше иногда отказывали, но почему легкое прикосновение привело эту девушку в бешенство. С чего бы это? Ну а впрочем, черт с ней. На его век хватит спокойных и сговорчивых.

   Андрей закурил и, насвистывая что-то под нос, отправился к себе в общагу.

   Соседки по комнате успокаивали Анну и дружно не понимали, с чего это она взбеленилась? Лучший парень на районе обратил на нее внимание! Чего было кочевряжиться? Хватай и радуйся! Пусть даже недолго.

   Анна не хотела, да и не могла объяснить соседкам свою реакцию, и только Ева, будто поняв что-то сердцем, села рядом обняла девушку за плечи:

   - А ну змовкнить, куркы! Гэть звидсы, лышить ии у спокою.

   Как это было ни странно для самого Андрея, но выбросить девушку из головы у него никак не получалось. Зацепила его эта тоненькая сероглазая дикарка.

   Анна проходила практику в цеху, где работал юноша. Подходил к концу второй год учебы, еще несколько месяцев и она отправится во взрослую жизнь.

   Девушка была довольна выбранной профессией.

   С высоты козлового крана, она с пренебрежением посматривала на копошащихся внизу людей, думая частенько: « Люди, как букашки. Вот уроню сейчас сверху эту многотонную болванку, и нет человечка».

   Конечно, она никому не открывала своих мыслей, понимая, что узнай кто-то, что творится в ее голове, ее немедленно снимут с крана, а работа, не требующая особого физического труда, ей действительно нравилась.

   Андрей перестал ходить в перерыв в столовую, а обедал вместе с рабочими принесенными бутербродами. Старался рассказывать что-то веселое, скоро стал душой коллектива, все чаще задавал Анне какие-то нейтральные вопросы.

   Однажды после обеда провел ее до крана, потом предложил провести к общежитию. В общем, приручал понемногу.

   Уже через пару месяцев молодые люди пошли вместе в кино, потом на танцы. Только заманить Анну в свою холостяцкую обитель Андрею никак не удавалось. Ну не волоком же ее тащить, в самом деле!

   Отвадив от себя всех подруг, юноша затосковал без привычных женских объятий и, однажды вечером, решился откровенно поговорить с Анной. Он знал, что нравится девушке, они уже вовсю целовались на аллеях парка, но дальше поцелуев дело не шло, а Андрей хотел большего.

   Странные, а иногда страшные, иногда убогие, а иногда и правильные ростки дают зерна воспитания заложенные, вдолбленные, вколоченные в детские души.

   Анна твердо и четко запомнила внушения тётки: как только она лишится девственности, то тут же пойдет порукам, другого пути не дано, иначе быть не может! И, как могла, объяснила Андрею, что в постель с ним ляжет только в первую брачную ночь, читай после свадебки.

   Андрей растерялся. Женится он не планировал, но чертова девчонка зацепила его так, что он ночей спать не мог все время думая о ней.

   Любил ли он ее? Конечно, любил! Своей особой любовью двадцатитрехлетнего юноши, томимого вожделением.

   Любила ли она его? Конечно, любила! Не менее особой, Первой любовью восемнадцатилетней девушки ...

   Андрей сделал предложение и, как только Анне исполнилось восемнадцать, они расписались и отпраздновали рождение молодой семьи в крохотной комнатушке барачного дома, предоставленной им заводоуправлением, как временное жилье.

    Уже строился новый дом, и через год молодая семья должна была получить в нем квартиру.

   Когда очередное письмо к сыну, отправленное на адрес общежития, пришло обратно, Маргарита, мать Андрея, запаниковала и, быстренько ухватив в охапку мужа, рванула в Рабочий Город.

   В общежитии сына не оказалось, в управлении завода рассказали, что их сотрудник получил квартиру, как вступивший в законный брак, и дали его новый адрес.

   Маргарита рвала и метала, всю дорогу, пока они искали дом, шпыняла мужа, обвиняя его в том, что мальчишка отбился от рук и вон чего учудил! Женился! Ну как женился, так и разженится! Вот я ему задам женитьбу!

   Когда искомый дом был все-таки найден, Андрея там не оказалось. Он был на работе, а на чадящем керогазе что-то готовила Анечка, ожидая мужа к обеду.

   - Ну, здравствуй, девушка. Сына моего позови.

   - Здравствуйте. А его нет, он на работе, через час к обеду придет.

   - К обеду? - Маргарита брезгливо вскинула бровь, глянув на кастрюльку с супом:

   - Нет уж, лучше мы его по дороге встретим. А с тобой, девушка, я попозже поговорю.

   О чем Андрей говорил родителям при встрече, как убеждал их в серьезности своего брака, уже не важно, но вернулись они немного успокоившиеся.

   Анна успела прибрать в крохотной комнатёнке, набросила на кровать, связанное крючком, покрывало и переоделась сама.

   Из шкафа было извлечено лучшее крепдешиновое платье, воротничок которого девушка заколола камеей, своим единственным украшением.

   Увидевшая свою невестку Маргарита, замерла от удивления. Она хорошо разбиралась в драгоценностях и представляла себе и стоимость, и редкость самой камеи и камней, ее инкрустировавших.

    Маргарита подошла в Анне, взяла ее за руку:

   - Ну, давай знакомиться. Расскажи нам, кто ты и откуда, а то сыночек, кроме: люблю ее, жить без нее не могу, ничего вымолвить не может.

   Анна повторила фразу, которая когда-то выручила ее на вокзале:

   - Я Анна, Я сирота, выросла у приемных родителей в Грузии, а потом уехала в Украину, где родилась.

   - А это у тебя откуда? - Маргарита осторожно коснулась пальцами камеи.

   - Приемные родители перед отъездом подарили.

   Маргарита запрокинула голову и засмеялась:

   - Ты что, за дуру меня держишь? Не ври мне, девушка, если ты не знаешь цену этой вещицы, то я знаю. Это не просто дорогое, это фамильное украшение, такие приемышам не дарят. Давай-ка, рассказывай нам о себе, и постарайся не врать, я немного поумнее моего сына и ложь от правды отличу.

   Одобряемая благодарными слушателями, подталкиваемая правильными вопросами, Анечка скоро выложила все, что знала, о своей семье, не умолчав ни об Иване, ни о живущей в чужой стране матери.

   Маргарита долго молчала после того, как Анна закончила свою исповедь, потом тихо сказала:

   - Вот оно как,- подумала еще немного и добавила:- Я хочу познакомиться с твоей семьей.

   - Они не приедут, - Анна опустила голову, глаза набухли слезами.

   - Так мы и сами можем навестить, - улыбнулась Маргарита:

   - А сейчас давайте-ка собирайтесь, пора тебе, Анечка, с родней мужа познакомиться.

   Вечерний поезд уносил Анну в Город у Моря ...

ГЛАВА 6

Так счастлива и беззаботна, как в следующие два месяца, Анна не была никогда. Разве что в последние пару лет перед смертью отца и деда. Но то было детское, неосознанное счастье, которое не с чем сравнивать.

   Все решалось быстро, как по мановению волшебной палочки. Ни ей, ни Андрею еще не положен был отпуск, но, по дороге на вокзал, отец Андрея, Семен, еще в машине, дал молодым людям по листку бумаги и велел расписаться внизу. Затем, буквально на полчаса, заскочил в зводоуправление, отыскал там какого-то знакомого, вручил листки и попросил посодействовать в предоставлении "деткам" всех отпусков, какие только можно: и за счет государства и за свой счет. Через полчаса машина мчала по направлению к вокзалу.

   Купить билеты в южном направлении в августе практически нереально. Для всех. Но Маргарита, оставив мужа и детей на скамейке в привокзальном парке, ушла куда-то и уже через те же полчаса вернулась, весело помахивая билетами в отдельное купе.

    В поезде проводник, разбитной мужичок, сам принес и заправил им постель и заглядывал в купе каждые полчаса, спрашивая, не нужно ли чего, пока Маргарита, не прогнала его, сказав, что они устали и будут спать.

   Утро было солнечным и свежим, вокзал встретил Анну песней:

   "Есть город, который я видел во сне ..."

   Девушка шла по перрону, держа под руку мужа и счастливо улыбаясь.

***

... вначале был Город ...    

   В одном из старинных домов в центре Города, в квартире с потолками в небо, на третьем этаже, жили родители Андрея.

   На лестничной клетке было две квартиры, трехкомнатная по левую сторону и пятикомнатная по правую. Левую квартиру занимала семья Андрея, а в Правой жили Аделаида Львовна (Ада) и Давид Осипович (Додий).

    Ада и Маргарита были очень дружны, несмотря на довольно приличную разницу в возрасте. Они были близки по духу и этим все сказано.

   Именно Аде в первые же минуты по-приезде представили Анну.

   Женщины не понравились друг другу с первого взгляда, но, если умница Ада сумела скрыть свои эмоции, то Анна смотрела на нее с явной враждебностью, объяснить которую не могла и самой себе.

   Вечером в доме собрались гости и большая родня Маргариты и Семена. Все улыбались Анечке, поздравляли ее и Андрея, были приветливы. А после того, как Маргарита отводила каждого в сторонку, и что-то тихо и настойчиво объясняла, смотрели на девушку с жалостью, но заинтересованно и, по-прежнему, дружелюбно.

   Анна буквально через пару дней начала нервничать. Она с детства, со времен жизни у тётки, ненавидела гостей. Эти людские толпы, эти столы с едой, утомляли и раздражали неимоверно. Но у Маргариты было много родственников, а друзей и того больше, и всем нужно было представить молодую жену сына, и все были с ней так приветливы, называя не иначе чем «наша Анечка», а потому девушка терпела, сжав зубы.

   В первые же дни Маргарита настояла чтобы Анна дала тётке телеграмму, в которой сообщила о своём замужестве и о приезде - представить новую родню, так сказать. Ванда ответила буквально через день: «Приезжайте. Ждем».

   Тратить два дня и без того короткого отпуска на дорогу до Батуми - глупо, а потому были куплены билеты на самолёт, и уже через два часа семья была в столице Аджарии.

   Трястись еще полдня на перекладных, добираясь до высокогорного села, тоже никто не собирался, и Семен, взяв листок с написанным по-русски и по-грузински адресом, отправился на стоянку автомобилей и вскоре договорился с водителем, что их доставят прямиком к дому.

   Ехать по горной дороге в автомобиле, держа за руку мужа - совсем не то, что трястись автобусом в обществе огрузинившейся тётки, которая только и умела, что шипеть и вечно одергивать Анну.

   А потому девушка весело болтала, смеялась, была возбуждена от ожидания предстоящей встречи.

   Водитель нажал на клаксон, когда машина въехала на подъем к дому, чтобы предупредить хозяев о приезде гостей. Встречать Анну и ее новую родню вышла вся семья.

    Бабушка обнимала свою девочку и плакала, Ванда и Доментий улыбались. Успевший к этому времени жениться Заурий, пренебрежительно задвигал за спину скромно одетую девушку. Даже старенький Ираклий, которому уже было за восемьдесят, покинул любимую скамейку под инжиром и вышел встретить гостей.

   Все перезнакомились, перецеловались, женщины всплакнули, вытерли слезы, и Ванда пригласила всех к столу: перекусить после дороги. Основной прием будет чуть позже, когда придут гости.

   Когда Анна собралась усесться за стол рядом с мужем, Ванда дёрнула ее за рукав:

   - А ты куда? Идем на кухню, вечером гости придут нужно еще много приготовить.

   - Я тоже есть хочу! - в голосе Анны звучал вызов.

   - Вот на кухне и перекусишь, - улыбнулась тётка:

   - Этери! Ты где? - Ванда оглянулась вокруг, высматривая невестку.

   - Я уже на кухне, деда, - раздался тихий голосок жены Заурия.

   Анна рвала и метала, она была в бешенстве. Ничего для нее не изменилось в тёткином доме! А ведь такие были надежды, что вот теперь-то, увидев, в какую достойную семью попала девушка, ее точно зауважают и начнут с нею считаться.

   Не произошло ровно ничего! Маргарита, Семен и Андрей были гостями, и им был особый почет и уважение. Анна была "своя" восемнадцатилетняя девчонка и то, что она вышла замуж, не меняло ничего! Ее место было на кухне - готовить и обслуживать гостей.

   Через пару дней Анна начала настаивать на скорейшем отъезде. Андрей сказал матери о том, что Анечка уже нагостевалась и хочет домой. Но Маргарита была всем довольна. Ее хорошо принимали, относились с уважением, она часами разговаривала с Ольгой, и старой женщине было приятно внимание новой родственницы.

   Семен с Доментием и Ираклием попивали вино в саду. Заурий, учившийся в то время в институте в Тбилиси, рассказывал Андрею о красотах Грузии и обещал их показать, смеясь, уговаривал Андрея приехать в следующий раз без жены.

   Ванда, Анна и Этери весь день проводили на кухне. Кому-то ведь надо кормить всех, убирать и мыть грязные тарелки и кастрюли.

   В первый день Маргарита, было, попробовала закатать рукава и отправиться помогать, но ее усадили обратно за стол, - Ты гостья, отдыхай, мы сами справимся.

    Немного подумав, Маргарита согласилась: все верно, она в гостях, а с кухонными работами три взрослых женщины вполне управятся.

   В общем, довольны были все, кроме Анны, которая с каждым днем становилась все мрачнее и недовольнее. Когда через неделю Семен объявил хозяевам, что завтра они уезжают, Анна чуть не заплакала от радости.

   Домой! Домой! Как же она ненавидела «эту Грузию»! Триумфального возвращения не получилось, к ней по-прежнему относились всё так же, впрочем, как и ко всем женщинам в грузинских семьях.

   Быстрые поцелуи бабушке и Ванде, обещание писать и обо всем рассказывать.

   Анна впрыгнула на заднее сидение и крепко сжала руку Андрея.

   Доментий погнал машину в Батуми. Дорога до аэропорта заняла в два раза больше времени, чем сам перелет.

   Уже вечером, засыпая в комнате Андрея, крепко к нему прижавшись, Анна шептала:

   - Как же здесь хорошо. Как же я полюбила Город у Моря ...

   Впереди был еще месяц отпуска и Анна, быстро позавтракав, отодвинув двумя пальчиками грязную тарелку и чашку, схватив мужа за руку, бежала на море. Плавать она не умела, но какое же это было наслаждение - любоваться набегающими волнами и ловить завистливые взгляды, когда ее красавец муж, наплававшись, выходил из моря и усаживался рядом с ней, нежно поцеловав в щечку.

   Домой они приходили к ужину, и все происходило по такой же схеме: поели, отодвинули тарелки и отправились гулять в Город.

   Анну приодели. Перед их отъездом в Грузию, портниха Маргариты сняла с девушки мерки и, за время отсутствия, сшила ей несколько красивых платьев. Анна гордо прогуливалась под руку с мужем. Она была не просто счастлива, она блаженствовала. Вот именно для такой жизни она была создана, а не для вечного обслуживания гостей и членов семьи, и уж, конечно, не для пахоты на заводе (так думала Анна, уже намечтавшая себе свое будущее).

   Однажды Ада, заглянув к соседке и уже не в первый раз заставшая Маргариту то за уборкой, то за готовкой, то за мытьем посуды, усмехнулась:

   - Что, соседушка, в прислуги к невестке нанялась?

   Маргарита устало опустилась на стул:

   - Знаешь что, Ада, ты бы не язвила. Я ж не дура и увидела сразу, что девочка тебе не очень понравилась.

   - Что значит не очень? Она мне совсем не понравилась.

   - Так и оставь свое мнение при себе! Иначе мы поссоримся! И иди домой. Мне нужно еще на работу заскочить.

***

Маргарита работала, и это немного понижало ее статус в газах общества, но то, что ее должности всегда начинались с приставки "зав" (завбазой, завмагом, завскладом), примиряло подруг, а вот то, что Семен был каким-то разнесчастным начальником какого-то там цеха на каком-то заводе (вы только подумайте! на заводе!) давало право Аде говорить с жалостью в голосе, обращаясь к соседке:

   - Ах. Маргарита, почему бы вам было не выйти замуж за приличного еврейского мальчика и жить как я, например.

    Маргарита отвечала:

   - Можно подумать, что за мной выстроилась очередь из приличных еврейских мальчиков или что все приличные еврейские мальчики имеют должность бригадира рубщиков на Привозе.

   Да-да, Додий работал бригадиром рубщиков на знаменитом Привозе ... ну как работал? осуществлял общее руководство. И иногда его взгляда и вопроса: «Шо»?! - было достаточно, чтобы решить многие проблемы в таком сложном коллективе в то преинтереснейшее время ...

   Ада была домохозяйкой и тоже осуществляла общее руководство уборщицей, поварихой, маникюршей, парикмахершей, портнихой. И часто для того, что бы ее поняли и выполнили желаемое, не нужно было даже утруждать себя сакраментальным додиевым "шо", достаточно было посмотреть недовольно и приподнять левую бровь, как все было сделано вовремя и так, как нужно ...

   Нет, Ада вовсе не была ни неумёхой, ни белоручкой, она все прекрасно умела сама, но зачем утруждать себя бытовыми проблемами, если есть деньги, чтобы оплатить повариху, уборщицу, портниху, парикмахершу и маникюршу? Да и времени объяснить, что и как нужно делать, чтобы хозяйка осталась довольна, уходила уйма ...

   А ежедневные посиделки с подругами, а посплетничать, а попить ликерчику ... ну или коньячку ...а в картишки перекинуться ... а дети?! У приличной еврейской мамы уйма времени уходит на воспитание детей, которых нужно было отправить утром в школу, потом встретить и выспросить, не отпуская машину, все ли было нормально, не обидел ли чем-то водитель тонкие души детей?

   А накормить! Вы пробовали накормить ребенка, который не хочет ничего?!

   Бесконечные педагоги по школьным предметам, музыке и танцам сменяли друг друга на протяжении дня ... в общем, у Ады было хлопот выше крыши и на какую-то там работу времени не оставалось в принципе ...

***

Ада вздохнула, с жалостью глядя на подругу:

   - Ох, чует моё сердце, хлебнете вы горюшка с вашей панночкой, - и вышла, громко хлопнув дверью.

   Под конец отпуска Анна все чаще заводила с мужем разговор о том, как ей нравится Город, как она хочет здесь поселиться и жить вместе с Андреем и его родителями. Муж согласно кивал головой, но ему нужно было еще год отработать по распределению. За этот год отец подыщет ему приличное место на своем заводе, и они смогут переехать.

    А пока - нужно возвращаться, уже конец сентября ...

***

Билеты куплены, прощальные поцелуи, слёзы на глазах, и на следующий день Андрей открывал навесной замок квартирки в убогом бараке.

   - Фуууф, наконец-то мы дома, - муж улыбался и попытался притянуть к себе Анну.

   « Господи, как он может называть домом эту убогую конуру? И это после того, как я увидела, в каких условиях он вырос! Не понимаю ... - думала Анна, отстраняясь от мужа, - Ну, ничего, перетерплю как-нибудь этот год, а там переедем и буду жить по-человечески»...

ГЛАВА 7

Когда, в какой из дней все пошло наперекосяк? Что было тому виной?

   Или тоскливый октябрь, мрачно стучащий каплями в окно. Или неустроенный быт в жалкой комнатушке, который Анна вовсе не желала хоть как-то украсить, замерев в анабиозе с одной целью - переждать этот год и уехать?

   Единственной "приличной" мебелью был венский стул, где-то раздобытый Андреем, и торжественно принесенный им домой. Двуспальная кровать, платьевой шкаф и обеденный стол - вот и вся обстановка. Да в маленькую комнатёнку больше ничего бы и не поместилось.

   Крохотное окошко уныло смотрело во двор.

   Анна, просыпаясь, так же уныло таращилась в это окошко, вспоминая сон, который снова приснился этой ночью: она, веселая и беззаботная, шла по Городу у Моря, вокруг гремела музыка и все, кто встречался на пути, любовались девушкой и радостно ей улыбались.

   Или может быть первопричиной стали ее постоянные отказы пойти хоть куда-то с мужем?

   Она не хотела никаких развлечений из тех, что мог предложить Рабочий город. Не хотела в кино, смотреть одни и те же фильмы, не хотела на танцы, ей неинтересно было это телодвижение пахнущих потом и вином работяг. Брезгливо кривила губы, когда Андрей приглашал в дом друзей.

   Ей воняла дымная печь, ее давили холодные стены. Она была печальна и зла и не считала нужным скрывать от мужа свою печаль и злость, постоянно жалуясь ему на бытовые проблемы.

   Муж предложил перебраться в общежитие, там будет комната, такая же, как и здесь, если не лучше, и Анна не будет топить эту чертову печь. Девушка отказалась, жить «на куче» - это не для нее ...

   В один, не самый прекрасный день, после того, как Андрей долго уговаривал Анну пойти в гости к его друзьям, девушка ответила:

   - Хочешь - иди сам! Мне не интересно общаться с этим быдлом.

   Андрей ушел сам ...

    Потом сам пошел на танцы, устав уговаривать жену. Потом еще куда-то ... и еще ... потом перестал звать и уговаривать Анну и уже, просто поставив ее в известность, уходил из дома.

   Анна устраивала скандалы, кричала, что с детства ненавидит "эти гости", что ей не нужны и не интересны друзья мужа ... скандал сменялся слезами, слезы заканчивались скандалом ...

   Андрей обедал, придя с работы. Анна, как уже повелось, смотрела на него зло и недовольно:

   - Ну и куда ты намылился сегодня?

   - Никуда не «мылился», но нам нужно поговорить.

   - Ну и что новенького ты мне скажешь? Чем порадуешь?

   - Знаешь, Аня, я думаю, что мы с тобой поторопились с браком. Мне кажется, что я в принципе не создан для семейной жизни. Что бы я не делал, тебе все плохо и все не так. Говенный муж из меня получился. Я не понимаю, чего ты от меня хочешь ...

   Анна взбеленилась:

   - Какая я тебе Аня? Меня зовут Анна, в честь французской королевы! Ты бы еще Нюркой меня назвал!

   Андрей горько усмехнулся:

   - Знаешь что, Анна, достала ты меня своей голубой кровью и благородными предками! Не по себе я дерево срубил ... я ухожу в общагу и подаю на развод. А ты поищи «свое благородие».

   Андрей ушел, громко хлопнув дверью.

   Анна запаниковала. Все ее мечты и планы летели к черту. Она не могла ему дать уйти. Просто нужно еще немного поднажать, подуть губы, поплакать, а может и поорать. Запретить приближаться к своему прекрасному телу. И вот тогда! Тогда муж «исправится» и умненькая Анечка будет крутить им, как цыган солнцем.

    «Ничего-ничего , - думала Анна, - Еще приползет на коленях» ...

   Но муж и не думал ни исправляться, ни ползти.

   Ближе к Новому году Анна поняла, что беременна ...

   Не желая первой мириться с мужем, а значит признать, что была не права, Анна написала письмо свекрови, где в красках, обвиняя во всем Андрея, описала их размолвку и сообщила о своей беременности.

   Маргарита примчала, как только смогла. Нашла сына в общежитии и, надавав ему пощечин, не желая слушать его объяснений, буквально за шиворот приволокла к жене.

   Считая свою миссию выполненной, в тот же вечер уехала домой, попросив Анну, чтобы та хоть немного уступала мужу.

   Андрей старался беречь свою беременную жену, но семейную лодку, давшую течь, нужно латать вдвоем, а Анна считала в размолвке виноватым мужа и только его, а потому продолжала недовольно кривить губы и шпынять «благоверного», как теперь Анечка называла мужа, по поводу и без.

   Закончилось все ожидаемо, Андрей снова ушел в общежитие, снова приехала Маргарита, снова вернула Анне мужа.

   После очередного скандала приехал Семен, снова мирил ... но, чем дальше, тем все становилось хуже.

   И однажды Маргарита, поговорив наконец-то с сыном и выслушав его точку зрения, предложила Анне, бывшей к тому моменту уже на шестом месяце, родить ребенка и отдать его в семью свекров на воспитание, развестись с Андреем и устраивать свою жизнь так, как ей хочется с человеком, которого посчитает достойным себя.

   Этот расклад Анну не устраивал:

   - Не дождетесь! Никогда не дам ему развод! В профком пойду! В партком, а развода не видать ему, как собственных ушей!

   - Анечка, да зачем тебе это? Ты же уже через полгода совместной жизни ненавидишь моего сына, - недоумевала Маргарита, - Вы были молоды, может, и правда совершили ошибку. Отдай нам ребенка и живи свободно своей жизнью.

   - Не будет этого! Вот рожу сына и даже не подпущу к нему своего благоверного!

   Маргарита усмехнулась едва заметно:

   - А если девочка родится, что будешь делать?

   - Это его шлюхи пусть девок рожают, а у меня будет сын!

   Свекровь смотрела на нее с жалостью, но ничего поделать не могла, упрямую девчонку как переклинило.

   Когда Анна была уже на восьмом месяце, пришел Андрей. Он, опустив голову, рассказывал, что одна из его пассий тоже беременна и, в принципе, ничего не требуя от мужчины, хочет родить ребенка.

    Отказываться от своих детей Андрей не собирался. Всегда будет помогать материально. Но уже через три месяца заканчивается его отработка по распределению и даст ли Анна ему развод или нет, он уезжает к родителям. Если Анна все же решит, Маргарита заберет их ребенка и воспитает самым лучшим образом, как только сумеет.

   - Не дождетесь! - просипела Анна:

   - Не видать тебе и твоей мамочке моего сына, как собственных ушей!

   - Тебе решать ... а я устал ... от тебя, Анна, устал.

   Андрей поднялся со стула и, горбясь, вышел из дома.

   В тот же вечер Анна написала бабушке, плача и проклиная мужа и судьбу, звала старую женщину приехать и помочь с ребенком.

   Ольга успела до родов. Буквально через неделю Анну забрали в роддом, где она, в день, когда во всю благоухали липы за окном, родила ... девочку ...

   Тяжелейшие роды приковали молодую мать к больничной койке на долгий месяц. Когда ее наконец-то выписали, встречать Анну из роддома пришла бабушка и ... Андрей.

   Он подошел к женщине, увидевшей приближающегося мужа и накрывшей личико ребенка простынкой.

   - Хоть покажи мне дочку, - попросил Андрей.

   - Не дождешься! Пошел вон! А то сглазишь еще ...

   Анна повернулась и пошла к бабушке. Андрей стоял, как оплеванный, и смотрел вслед своей жене.

   Ровно через три месяца, в том же роддоме, его подруга тоже родила девочку. Она не кочевряжилась и довольно показывала малышку отцу в окно палаты.

   - Назовем ее Маринкой! - кричал Андрей.

   Молодая мать согласно кивала головой, улыбаясь ...

   В этот же вечер, возвращаясь из роддома, изрядно выпивший Андрей, ввязался в драку и получил удар ножом в бок.

   Если бы его нашли в эту же ночь, у нашей истории было бы другое продолжение ... наверное ...

   Но нашли Андрея только утром, идущие на смену рабочие.

    Через два дня он умер от общего заражения крови, не приходя в сознание.

   Почерневшая и постаревшая на пару десятков лет Маргарита приехала забрать тело единственного сына и увезти домой.

   Анна на похороны мужа не поехала. Оправдывала себя тем, что у нее маленький ребенок, которого нельзя оставить одного. На самом деле она просто боялась посмотреть в глаза Маргарите.

   После того, как Маргарита похоронила сына, месяца через два, она приехала снова в Рабочий город и снова предложила Анне забрать дочь Андрея.

    Получив отказ, Маргарита не вернулась сразу домой, она поехала к матери Марины. Зная достаток в семье возлюбленного, женщина поступила разумно, не стала чинить препятствий и согласилась отдать девочку на воспитание родителям Андрея.

   Уже на следующее утро Маргарита выходила из поезда, бережно неся конверт со своей второй внучкой ...

   Ноябрь встречал гостей Города у Моря пронизывающим до костей ветром и мелким дождем, но из динамиков вокзала по-прежнему лился мягкий баритон:

   " Есть город, который я видел во сне " ... сегодня эта песня звучала не для Анны ...

ГЛАВА 8

... и снова лютый февраль бил снежной крошкой в разукрашенное узорами инея окно. Все так же потрескивала в углу комнаты печь, согревая спину старухи, сидящей на расшатанном венском стуле. Все так же старая женщина кутала в шаль уже немного подросшую девочку. Ольга закончила свой рассказ и давно молчала, только прижимала к груди свою правнучку и не думавшую засыпать, не смотря на поздний вечер.

   - Надо спать, Региночка, идем я тебя уложу ...

   - Я не хочу спасть, баба. Хочу дальше сказку!

   - Эта «сказка» уже закончена, а вот завтра ... завтра я расскажу тебе новую сказку. Хорошую, веселую, со счастливым концом. А сейчас - спать.

   Ольга ссадила малышку с колен (сил носить ребенка на руках у нее уже не было), обернулась и, увидев грустного Ангела, по-привычке сидящего на спинке стула, поняла, что «завтра» для нее уже не будет.

   - Ты за мной? Уже пора?

   Ангел печально кивнул головой.

   - Подожди, уложу малышку.

   Ангел снова кивнул.

   Не торопясь, Ольга переодела правнучку в пижамку, уложила в постель, укрыла, внимательно проверив, не поддувает ли где-то под одеяло, и выключила настольную лампу. Теперь комната освещалась только бликами огня из печки.

   - Посиди еще немного. Пусть уснет покрепче. А я прилягу пока, - попросила Ольга.

   - Хорошо. Но совсем недолго, - согласился Ангел.

   - Ты ведь знаешь историю моей жизни, слышал, как и о чем я рассказывала девочке, скажи мне, все ли верно я говорила? Поймет ли она, даже когда вырастет? Не наделает ли ошибок, как ее мать, кичась своим происхождением?

   - У каждого свой путь и свои ошибки, свои уроки и своё время их выучить, - ответил Ангел, - Ты все правильно рассказала, а правнучка твоя поняла самую суть и это главное.

   - Что же именно она поняла? Скажи мне.

   - Неважно кто ты, а важно, какой ты! - Ангел помолчал немного и добавил, явно подбирая слова и не желая обидеть Ольгу, - В самых прекрасных семьях рождаются дети, глядя на которых, родители недоумевают: откуда эти черты характера? Почему ребенок так жесток или эгоистичен? Уроки в земной жизни отмеряет Создатель, а вот как человек их выучит, пойдет ли на поводу у собственных пороков, или научится усмирять своих демонов - зависит только от самого человека.

   Ольга уже было протянула руку Ангелу, собравшись в путь, но снова ее отдернула:

   - Ты ведь ее не оставишь?

   - Конечно, нет! Я всегда буду рядом.

   - И будешь разговаривать с нею, как со мной?

   Ангел вздохнул с сожалением:

   - Это не ее Дар, она не сможет ни видеть, ни слышать Ангелов, разве что чувствовать мое присутствие.

   - Как же так? почему Создатель так жесток к моей малышке?

   - Он не жесток, у нее будут свои Дары, не менее ценные, главное, чтобы сохранила, не продала, не затоптала в грязь, как делают многие. Но в ее решениях мы не властны, это будет только ее выбор.

   Ангел снова протянул руку. Ольга поднялась с постели, подошла к Регине в последний раз, поцеловала в лоб, сняла с шеи кулон с аметистом на шнурке из воловьей жилы, такой прочной, что вздумай его кто-то разорвать - ничего бы не получилось, надела украшение на шею девочке, снова прилегла и вложила ладонь в руку Ангела.

***

Уже идя по жемчужной тропе, зависшей над бездной Вечности, Ольга обернулась и попыталась вырвать руку, словно желая вернуться обратно, но Ангел держал крепко, да и на другом конце тропы ее ждали Людвиг и Лёнечка. Оба высокие, стройные, сероглазые и светловолосые, они выглядели почти ровесниками.

   И уже не оборачиваясь, улыбаясь радостно, Ольга пошла на встречу к своим любимым мужчинам ...

***

Регина проснулась, словно от толчка. Села в кроватке, оглянулась по сторонам.

   Печь догорала, в комнате становилось прохладно, и девочка решила перебраться в постель к бабушке.

   Она подошла к кровати старухи, тронула ее за уже начавшую остывать руку:

   - Баба, ты замерзла!

   Регина вернулась к своей кроватке, стянула одеяльце, накинула его на бабушку и юркнула под бок к Ольге, крепко прижалась, пытаясь своим теплом согреть мертвое тело старой женщины.

***

Так их и нашла, пришедшая с ночной смены, Анна.

   Свою дочь, крепко обнимающую начавшее коченеть тело своей прабабушки ...

   - Господи, наказание какое-то! Нашла, когда умирать! Кто возьмется копать могилу в мерзлой земле? И эта ... кошмар, а не ребенок. Как можно всю ночь провести в обнимку с трупом? – возмущалась Анна.

   Похоронили Ольгу быстро (не держать же покойника в одной комнате с живыми? И на улицу гроб не выставишь. Что люди скажут?). Никакого батюшки (где его искать? того попа). Никакого отпевания (ну и что, что верующая? время сейчас другое). Крест с покойницы Анна сняла (а что такое? Не закапывать же в землю золотое изделие? Живым пригодится).

   Телеграмму Ванде дала Ева, которая к этому времени успела окончить педагогическое училище и работала воспитателем в детском саду, но по-прежнему была дружна с Анной.

   Ванда не успела на похороны матери, приехала только через три дня и осталась побыть с Анной на недельку.

    Тётка уговаривала Анну вернуться в Грузию, говорила, что со временем ей подыщут хорошего мужа, как бы ни тяжело женщинам жилось в грузинских селах, а все же лучше, чем выживать одной в чужом городе.

    Анна отказалась наотрез:

   - Мужа я себе и здесь найду! И такого, как мне надо! Уже учёная, муженек-покойничек научил, как выбирать нужно. А в Грузию вашу зачуханную не вернусь никогда!

   - Ну почему же «зачуханную»? Живу я, к примеру, не хуже тебя, и дом побольше и дети устроены, да и муж остепенился на старости лет, - улыбнулась Ванда.

   - А я не хочу ждать до старости лет! Мне нужен уже сегодня, такой как я хочу! И давай, тётя, закончим этот разговор, а то поссоримся.

   - Смотри, девонька, тебе жить. Да и взрослая ты уже, поздно тебя перевоспитывать.

   - Ненавижу твое грузинское воспитание! - не унималась Анна.

   - Да чему же такому плохому я тебя учила? - Ванда была не на шутку обижена.

   - Как чему? Пахать с утра до вечера и мужу сапоги лизать, не смея поперек слова сказать!

   - Зато теперь ты можешь говорить все, что тебе на ум придет. Ты счастлива?

   - Да! Счастлива!

   - Вот и слава Богу! Давай спать ложиться, поздно уже ...

   Через пару дней Ванда уехала. Дома ждали хозяйственные хлопоты, ждали муж, свекор, сын, невестка и два внука.

    Мальчики-погодки.

   КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 1

... Ева была единственной подругой Анны. Что свело и держало вместе таких разных женщин? Это непонятно и необъяснимо, но факт остается фактом ...

   Ева родилась на Западной Украине.

   Уже когда СМЕРШ уничтожил основные отряды повстанцев, отец и братья Евы все еще продолжали и продолжали диверсии в лесах Закарпатья, отстаивая свободу родного края и свято веря в то, что вершат правое дело.

   Бороться с хорошо вооруженными и закаленными в боях с фашистами отрядами СМЕРШа было в принципе невозможно, а потому, вскоре, в одной из зачисток, погибли все мужчины семьи.

   Еве к этому моменту исполнилось двадцать лет. Из всей родни у нее была только бабка и трехлетняя дочь, отцовство которой для всех и навсегда осталось тайной.

   Всеми правдами и неправдами бабка выправила документы Евы, уменьшив ей возраст на четыре года, и, спасая девушку от неминуемой расправы, сказала внучке:

   - Беги, а о малой я позабочусь. Заберешь, когда сможешь и если захочешь.

   Так Ева оказалась в Областном Рабочем Городе, в одном общежитии с Анной.

    Она плохо говорила по-русски, но Анна, привыкшая к бабушкиной польско-украинско-русской речи, понимала девушку и не сочла за труд объяснять товарке, что значит то или иное слово, и вскоре поднатаскала Еву, и та стала вполне свободно изъясняться на русском языке.

   Андрей Еве не очень нравился, и она предупреждала подругу, что этот юноша ей не совсем подходит, что начнет гулять, как только пресытится постельными утехами с новой девушкой, и что даже законный брак его не остановит. Но, ослепленная вниманием "завидного жениха",