Андреа – юная дочь герцога Ланга. Но по вине пришедших ниоткуда завоевателей от герцогства остался только осколок, и герцогство разорено и нищает всё больше и больше. А завоеватели, отобрав территории, отгородились от всех непроходимым лесом. Андреа пришлось взять на себя основную часть хозяйственных забот замка, где живет ее многочисленная семья. Но в замке неожиданно появляются те самые завоеватели, которых давно не видели. И жизнь Андреа меняется.
Я еще не родилась, когда они пришли к нам. А, когда мне было четырнадцать лет, я впервые увидела их.
Они – завоеватели наших земель. У них странные труднопроизносимые имена, они высоки и слишком, не по-человечески красивы, в их внешности нет ни одного изъяна – стройные гибкие тела, правильные, холодные черты лица, ясные глаза, ослепительно белые зубы.
Я читала, что, когда они появились, их приняли за богов, так они были прекрасны. Но очень быстро это заблуждение испарилось – боги не могут быть такими жестокими. Или могут?
В тот год, когда я впервые увидела айвина, весна выдалась ранней и теплой. В нашем маленьком герцогстве в это время года каждая пара рук от мала до велика были заняты стрижкой овец, чесанием шерсти, вяленьем, прядением, ткачеством, окраской полученной ткани. Не миновало это и меня, несмотря на то, что я – дочь герцога.
Герцогство моего отца славилось овцами и тем, что они давали. Чем-то другим, увы, в нашем не особо изобильном крае сложно было заниматься. Скальные, пусть и невысокие, но всё же горы препятствовали обширному земледелию, но каждый подходящий клочок земли засевался злаковыми и овощами, а лугов хватало только для того, чтобы пасти овец. И то мы себе не могли позволить увеличивать стадо – корма не хватит. Но когда-то наше герцогство было намного больше, а плодородные поля, которых мы лишились, давали хороший урожай. Вернее, благодатные земли у нас отобрали айвины.
Но зато сейчас наши овцы, шерсть и ткани из нее ценились высоко. Но, несмотря на это, герцогство, можно сказать, почти бедствовало. И в этом отец и мать винили айвинов
И вот они нас посетили.
В тот день я была занята: несмотря на возраст и свой статус помогала с прядением, а потом подсчитывала количество напряденной, натканной и навяленной шерсти, все тщательно записывала. В конце дня направлялась к матушке, чтобы доложить ей о том, сколько и что сделали прядильщицы и ткачи, а когда она болела, отчитывалась перед казначеем.
Уставшая и голодная, я по пути в донжон заглянула еще и в пекарню и паровую баню. Убедившись, что хлеб испечен, а баня протапливалась, направилась дальше. Время ужина уже подошло, и все должны были вскорости собраться за общим столом в главном зале.
Во главе стола сидел всегда отец, по правую руку от него мать, рядом с ней я и сестры, напротив нас – священник из нашей часовни, командир замкового гарнизона, лекарь и казначей. До недавнего времени был еще сенешаль (правая рука герцога), но он заболел и умер полгода назад, а отец никак не назначал нового, справлялся сам и временами его замещал казначей. На другом конце длинного стола собирался постоянный замковый люд по мере значимости – оружейный мастер, главный конюший, старший овчар, слуги.
Я преодолела высокую лестницу донжона, прошла узким коридором, а подходя к главному залу, услышала громкий голос отца – он кого-то гневно распекал. Кто же так провинился?
Но мне нужна матушка, она должна быть там, я бы хотела отчитаться перед ней, пока все не собрались за столом, чтобы после ужина я могла спокойно помыться и лечь спать.
Но войдя в зал, я остолбенела. Спиной ко мне стоял отец, а перед ним двое незнакомых мужчин. Я сразу же поняла, кто они. Это были айвины – высокие, длинноволосые, невозможно красивые. Под длинными распахнутыми мантиями виднелись белоснежные рубашки и длинные кожаные жилеты, расшитые яркими узорами из бусин, шнуров и тесьмы.
А я очень остро ощутила свое темное простое платье, не совсем свежий передник, заскорузлые руки, которые только сполоснула, отмывать их надо долго горячей водой и смазывать маслом. В зеркало сегодня еще и не смотрелась, но была уверена – лицо обветрилось, а коса растрепалась.
Спрятав руки под передник, заворожено смотрела на айвинов и с трудом понимала, что им говорил отец, вроде что-то об овцах. Более взрослый айвин не обратил на меня внимания, хмуро слушая отца, а молодой, даже скорее, юный айвин перевел на меня взгляд, и уголки его губ дрогнули, но улыбки не последовало.
Отец неожиданно развернулся и резко бросил мне:
— Иди к себе!
— Но, отец, мне надо… – попыталась я возразить.
— Вон! – гаркнул он.
Ахнув, я развернулась и выбежала из зала, но успела услышать: «Это ваша дочь, герцог Ланг?».
Сбежав с крутых ступенек донжона во двор, я остановилась, пытаясь сдержать рвущиеся слезы обиды. Отец никогда не кричал на меня, особенно при посторонних, самое большее, что он мог – укоризненно покачать головой.
Куда мне теперь идти? В свою комнату, как велел отец? Но для этого надо вернуться в башню, а делать этого не хотелось. Неожиданно желудок выдал трель, напомнив, что в зале, как я успела заметить, накрыт стол, а я голодна. И что теперь? Я сегодня останусь без ужина? Или гости скоро уедут, и всех позовут к столу? А если они останутся, и будут ужинать только с отцом? А как же я и все остальные? И где мать? В зале я ее не видела.
Когда приехали айвины? Почему я об этом не знала? Впрочем… это, наверное, объяснимо. Я была на нижнем дворе, бегала от прядильщиц до ткачей, считала рулоны тканей и бобины с шерстью, на другое не обращала внимание. А судя по тому, что отец выгнал меня, он не давал распоряжения сообщить мне о гостях и не собирался представлять меня им.
Вздохнув, я решила пойти в пекарню, там меня угостят свежим хлебом, а, может, и сдобной булкой и нальют молока.
Ломтем хлеба я разжилась, и даже кусок овечьего сыра мне положили сверху, а булки уже унесли в донжон к столу, не было и молока. В пекарне, судя по всему, никто не был осведомлен, что у нас появились айвины. Это было странно. Хотя… откуда бы пекарям об этом знать? Впрочем… это же такая новость, ее уже должны были разнести по всему замку. Выходит, гости пришли тайно? Это вполне возможно, насколько я знала, они умели появляться неожиданно там, где их не ждали и куда не звали.
А куда же мне теперь деться? В глубине двора за хозяйственными постройками под самой стеной ограждения был небольшой островок, где отсутствовал мощеный булыжник. Там росли несколько кустов малины, по паре деревьев яблонь, груш и вишен, которые уже набрали цвет. Мы называли это место садом, но, конечно же, это слишком громкое название для скромного уголка зелени. Я решила пойти туда.
Встретившаяся по пути служанка из донжона сообщила, что ужин для господ задерживается, но детей уже накормили, а для замкового люда еду уже перенесли под навес у ткацкой мастерской, там стояли большой стол и скамьи, и где обедали и ужинали сезонные прядильщицы и ткачи.
— Госпожа, вы знаете, что в замке появились айвины? – испуганным шепотом добавила служанка. – Вы бы поостереглись, не показывались им.
Не стала говорить, что айвины уже видели меня, вместо этого велела служанке, если кто спросит про меня, чтобы не искали. Я дошла до крошечного сада и устроилась на низкой скамейке под одной из цветущих яблонь. С удовольствием съела хлеб с сыром, который, видимо, от голода показался мне очень вкусным.
Закрыв глаза, я прислонилась к стволу яблони. Надо бы всё-таки пойти вначале в баню, тщательно помыться, а затем подняться на третий этаж донжона и лечь спать в комнате, которую я делила с младшими сестрами. Но так не хотелось вставать – я очень сильно устала.. Тем более, что для того, чтобы помыться в бане, надо было вернуться в башню, взять чистое платье и холст для вытирания. А возвращаться в донжон желания не было. Ну, хотя бы хлеб с сыром немного утолили голод.
Можно было пойти и лечь спать в людской вместе с прядильщицами. А для бани найти сменное платье у них же или снова надеть то, что сейчас на мне. Но я знала, что матушка будет сильно недовольна этим. Она говорила, что между дочерью герцога и замковым людом, работниками и крестьянами из деревни должна быть отстраненность. Ну-ну, отстраненность… а как же то, что я работала почти наравне с прядильщицами и вышивальщицами. Да какой там наравне! У меня было больше обязанностей, чем у них.
Сестренки еще малы, младший братик тем более, старший брат служил в королевской гвардии. А мать после последних родов болела, были дни, когда она не могла встать с постели. И на меня сваливались все обязанности, которые разделяла матушка.
Но я надеялась, что через пару лет станет легче – подрастет следующая за мной по возрасту сестра и будет помогать мне. Я уже начала приучать ее к домашним делам, но пока она в основном нянчится с младшими.
Я почти задремала, но неожиданный шорох заставил меня распахнуть глаза и обомлеть от увиденного. Передо мной на корточках сидел айвин – тот, что моложе – и смотрел на меня невероятно синими глазами.
— Еле нашел тебя, – произнес он, небрежно сбрасывая на траву свою мантию. – Что ты здесь делаешь?
— Сижу, – растерянно ответила я.
Айвин дернул уголками губ, но опять не улыбнулся.
— Ты же дочь герцога? Как тебя зовут?
— А… я… да, мой отец герцог, – ответила я, глядя заворожено на невозможно прекрасное лицо айвина.
— А зовут тебя как, дочь герцога? – опять дернул уголками губ айвин в так и не проявившейся улыбки.
— Андреа.
— А-а-андр-р-р-еа-а-а, – протянул айвин, – мне не нравится, как звучит твое имя, все же у девочки должно быть более нежное и мягкое имя.
— У меня есть второе имя, – сообщила я.
— И какое же? – заинтересовался айвин.
— Лесия.
— О! Это имя мне нравится больше. Оно милое и нежное и тебе больше подходит. Откликайся на него.
— Но меня все называют Андреа, и я привыкла к этому имени, – не согласилась я.
— Я буду звать тебя Лесией, – заявил айвин.
— Как хочешь, – пожала я плечами. – А тебя-то как зовут?
— Мое имя труднопроизносимо для тебя, а я не хочу, чтобы его коверкали.
— Да, я слышала, что у вас странные имена.
— Но ты можешь называть меня Генстом, – разрешил айвин.
— Как? – переспросила я.
— Генст.
Айвин достал из сумки, висящий у него на ремне, что-то похожее на мячик оранжевого цвета, и протянул мне его на раскрытой ладони:
— Бери.
— Что это? – настороженно спросила я.
— Апельсин.
— Апельсин? Зачем он мне?
— Чтобы съесть.
— Это съедобно?
— Ну, разумеется, – уголки губ айвина опять дрогнули намеком на улыбку, – это фрукт, он растет в южных странах.
Я осторожно взяла незнакомый фрукт, поднесла его к носу, понюхала, он пах необычно и ярко, но приятно. Повертев в руках твердый апельсин, не решилась откусить от него.
Айвин бесцеремонно отнял у меня фрукт и стал сдирать с него ноздреватую кожуру, под которой появилась мякоть, состоящая из выпуклых долек. Кожуру Генст небрежно бросил под яблоню. Апельсин брызнул соком, когда Генст разломил его и протянул опять мне:
— Ешь, это очень вкусно, отделяй дольки и ешь.
Я взяла разломанный напополам фрукт, отделила одну дольку и отправила ее в рот. Генст был прав – апельсин оказался вкусным, хоть и непривычным.
— Ешь, – велел айвин, заметив, что я просто держу в руках апельсин и не пытаюсь есть его дальше.
— Я отнесу сестренкам, они тоже никогда не ели апельсинов.
— Сестренкам? И сколько их у тебя? Старшие или младшие? И как их зовут?
— Трое, они все младше меня. А зовут их Бланка, Верина и самая маленькая Дарла.
— И они такие же красивые, как и ты?
Я ошарашено смотрела на айвина и не знала – стоит ли мне обидеться и выказать это, или сделать вид, что насмешка меня не задела.
Но Генст внезапно на мгновение закрыл глаза, затем резко распахнул их и быстро встал на ноги.
— Прости, но меня зовут, – сказал айвин.
Он стремительно поднялся, подхватив мантию, и направился в сторону донжона.
Я тоже встала и, бросив взгляд на кожуру под яблоней, подумала, что надо потом вернуться и подобрать ее. Угнаться за айвином я не могла и когда подошла к донжону, то увидела, что оба айвина уже наглухо закутались в мантии и даже накинули глубокие капюшоны. Другой айвин выговаривал что-то Генсту на чужом языке. Чужим язык был, разумеется, для меня, а не для них.
Старший айвин, не глядя в мою сторону, развернулся и направился к воротам замка, бросив что-то резкое Генсту, тот направился за ним. Но оглянулся и подмигнул мне из-под капюшона.
Я проводила их взглядом, осмотрела непривычно пустой двор. Все разбежались, увидев айвинов? Затем поднялась по крутой лестнице в донжон. В главном зале за накрытым столом, повесив голову, сидел отец.
Я окликнула его, подойдя ближе.
— Что ты хотела? – подняв голову, спросил устало отец.
Я хотела поинтересоваться у него тем, что надо было айвинам, но отец выглядел расстроенным, и я не решилась спросить об этом.
— Где матушка? И пора ужинать, все остыло, – кивнула я на стол. – Работников и слуг уже накормили, а мы еще не ели.
— Да, пора, – вздохнул отец, – а матушке нездоровится, она у себя, наверное.
— Я пойду, проведаю матушку, сестер и братика, по пути загляну на кухню, велю, чтобы подогрели еду. Затем вернусь сюда.
— Подожди, не суетись, твоя мать позаботится о малышах. Сядь, поедим и холодное.
Тут отец заметил апельсин, который я держала в ладошках, как в ковшике.
— Что это?
— Апельсин, хочу угостить сестричек, – объяснила я.
— Где ты его взяла?
— Мне его дал айвин.
— Что? – взвился со стула отец.
Он грубо выхватил из моих ладоней апельсин, бросил его на каменный пол и раздавил подошвой сапога.
— Как ты посмела что-то взять из рук айвина, – тяжело дыша, произнес отец, нависая надо мной и гневно сжимая кулаки.
— Отец! Я не знала, что нельзя брать апельсин из рук айвинов, – оправдывалась я, испугавшись вида разгневанного отца. – Он был доброжелателен со мной.
— Кто? Айвин? Ты разговаривала с ним? Как он мог покуситься на тебя! Тварь! Ты же еще маленькая девочка!
Я съежилась, втянула голову в плечи от рыка отца – таким я его никогда не видела и это неимоверно пугало меня.
— Что здесь происходит? – раздался голос матери.
Я развернулась и кинулась к ней. Она задвинула меня себе за спину и бесстрашно стала наступать на взбешенного отца:
— Что ты так кричишь, Говард? Что такого сделала Андреа?
— Твоя дочь разговаривала с айвином, взяла из его рук вот это, – прорычал отец, указывая на пол.
— Что это? – нахмурилась матушка, разглядывая растоптанный апельсин. – Какой-то фрукт? Апельсин, насколько я помню?
— Да, это апельсин, я хотела угостить сестричек, – пояснила я, стоя подальше от отца.
Он никогда не бил ни меня, ни сестер, но сейчас я боялась подходить к отцу, таким его я никогда не видела.
— Тебе его дал айвин? – повернулась ко мне мать. – И ты взяла?
— Матушка, я не думала, что поступаю плохо! – выкрикнула я отчаянно, понимая, что и мать разгневана. – Это же просто фрукт, меня им угостили.
— Ты общалась с айвином? Где?
— Мамочка, я сидела в саду, а айвин подошел ко мне, он был доброжелательным, угостил меня апельсином.
— Айвин? Доброжелательным? Они наши враги, Андреа! Коварные и злобные колдуны! Разве ты этого не знала? Ты забыла, что ничего нельзя брать из их рук?
— Простите… матушка… отец… я забыла… не думала… я никогда не встречалась с ними до этого… и не увидела в нем… врага… – начала я всхлипывать.
— Андреа, запомни, айвинам нельзя верить, нельзя их подпускать близко и ничего нельзя брать из их рук ни в коем случае, – произнес отец.
— Иди к себе, сестры тебя уже заждались, – велела мать. – Я приду позже и поговорю с тобой.
— Хорошо, – торопливо кивнула я.
Развернувшись, я бросилась из зала. По пути в свою комнату вспомнила, что так и не поела толком и не сходила в баню. Что ж… придется в своей комнате обтереться холстиной, смоченной в холодной воде, а поесть теперь смогу только утром. Ну да ладно, аппетит всё равно пропал.
Придя в свою комнату, которую делила с сестрами, я, как и предполагала, увидела, что малышки, которым было четыре и шесть лет, уже спали на кровати под опущенным балдахином. А одиннадцатилетняя Бланка сидела на скамье под окном и вышивала.
— Не порть глаза, отложи иголку и пяльцы, – велела я.
— Ой, Андреа, – подскочила сестра и кинулась обнимать меня. – Тебя так долго не было, я уже стала беспокоиться.
— С чего бы? – удивилась я.
— Разве ты не знаешь? – зашептала мне в лицо Бланка, обнимая за шею, – К нам пришли айвины.
— Ты-то откуда это знаешь? Ты их видела?
— Лили сказала, – все так жарко прошептала сестра.
— Эту сплетницу пора отправить в деревню, – недовольно проговорила я, отстраняясь от Бланки.
— Так это неправда? – обрадовано воскликнула сестренка.
— Говори тише, малышки могут проснуться.
— Да их теперь ничем не разбудишь – отмахнулась Бланка.
— И все же говори тише.
— Ну, так что, айвинов у нас не было? – повторила сестра, но уже не так громко.
— Увы, – вздохнула я, – айвины на самом деле были у нас, но уже отбыли.
— А что им надо было?
— Я не знаю, они с отцом разговаривали.
— А… они взаправду красивы?
— Да, очень.
— Ой, ты же устала, наверное, а я тут со своими расспросами.
— Да не наверное, а точно, – попыталась я улыбнуться. – Вода в уборной есть?
— Есть, есть, – закивала Бланка, – но она холодная.
— Ничего, я хотя бы оботрусь, а ты ложись спать, не порть глаза.
— Я тебе свежее нижнюю рубашку достану, – кинулась к сундуку сестра.
— И тунику достань.
Пока сестра рылась в сундуке и раскладывала на нем рубашку и тунику, я сняла передник, но перед этим вытащила из его карманов ключи, бумагу и карандаш, разную мелочь, сложила все это на столик, решив, что разберу это потом.
— Давай я помогу расшнуровать платье, – кинулась опять ко мне сестра.
— Хорошо, – согласилась я, поняв, что сил у меня почти не осталось.
Бланка ловко распутала боковые шнуровки, помогла снять платье, оставив меня в нижней рубашке.
— Иди, – вручая мне свежую нижнюю сорочку, кивнула сестра на уборную, – там есть чистое полотно для вытирания. А я достану еще и платье на завтра для тебя, пусть отвиснет, а сегодняшнее отдам утром в стирку. Там еще и платьишки малышек лежат, их тоже надо отдать, а то через пару дней и надеть будет нечего.
Я вздохнула – платьев у нас было мало, а малышки в основном донашивали наши с Бланкой.
Пока я мылась, стоя в тазу, поливая себя из кувшина и дрожа от холодной воды, размышляла, что же я такого натворила, раз отец и матушка разгневаны. Да, нам с младенчества внушали – айвины наши враги, они свирепы и коварны, им нельзя доверять. Нам рассказывали о зверствах айвинов, без ужасных подробностей, разумеется. Но никто ни разу не объяснил нам с сестрами, почему нельзя что-то брать из рук айвинов. Просто был запрет, и всё на этом. Когда Генст заговорил со мной и предложил необычный фрукт, я даже и не вспомнила об этом запрете. И айвин разговаривал приветливо, смотрел доброжелательно на меня, никакой злобы в его глазах и словах я не уловила. Я до этого дня не видела айвина, и мне, пожалуй, было любопытно посмотреть на него, поговорить с ним, тем более, что никакой опасности от него, я не ощущала. Да, айвины отобрали у нашего герцогства большой кусок земли, убили моего деда и братьев моего отца. Но вряд ли Генст участвовал в том побоище, он слишком молод для этого. И всё было еще до моего рождения, как, пожалуй, и Генста тоже. Да, мне внушали ненависть к айвинам, и я, вроде как, должна ее испытывать. Ну… не знаю… вот увидела я айвина, поговорила с ним, даже приняла от него подарок, но… не то что ненависти, даже неприязни не ощутила. Или, может, потому, что айвин был красив и юн? И трудно было представить его злобным и мстительным врагом?
Но, похоже, я всё же совершила что-то ужасное. Ведь я должна видеть в айвинах врагов, а я не только разговаривала с одним из них, но даже взяла из его рук апельсин.
Закончив мыться, я замерзла, не помогло и жесткое растирание полотном. Надев рубашку, я вернулась в комнату и накинула сверху тунику. Сестра, пока я была в уборной, зажгла свечи в канделябре.
— Надо бы все-таки продолжать пока камин топить по вечерам, – сказала я, ежась, – еще не лето.
— Подожди, сейчас я согрею тебя, – пообещала Бланка.
Она быстро опять нырнула в сундук и, достав оттуда шерстяную мантию, набросила ее на меня.
Я поблагодарила сестру и залезла с ногами на скамью, ту, что подальше от окна, плотнее закуталась в мантию, подтолкнула под спину подушку, облокотилась на другую.
— Иди спать, Бланка, – предложила я, – уже поздно.
— А ты?
— Матушка обещалась зайти, я подожду ее.
— Тогда я тоже подожду, – забираясь рядом со мной, заявила сестра.
— У нас с мамой будет, может, тайный разговор не для твоих ушей.
— Нет, не гони ее, пусть и она послушает, что я скажу, – услышали мы от входящей в комнату матери.
— Матушка! – вскочила со скамьи Бланка.
— Ну, иди, обниму, – улыбнулась мама.
Бланка с радостью нырнула в объятия матери. Любила сестричка нежности, все это знали.
Расцеловав в щеки и в лоб Бланку, матушка, обнимая ее, прошла ко мне и села рядом, сестра прижалась к другому ее боку.
— Как отец? Успокоился? – поинтересовалась я осторожно.
— Немного. Он все же очень зол на тебя.
Я вздохнула расстроено.
— А расскажи-ка, доченька, как и где тебе айвин дал апельсин, – сказала строго мать.
— А что это а-пель-син? – встрепенулась сестра.
— Фрукт, – пояснила я, – очень вкусный.
— И ты не поделилась с нами? – возмутилась Бланка.
— Ш-ш-ш, – осадила матушка сестру, – не кричи, нельзя ничего брать у айвинов.
— Я знаю, что айвины злы и коварны, они лишили нас многого, но почему у них нельзя ничего брать, ведь они у нас многое отобрали, так пусть хоть что-то вернут, – заявила Бланка.
— Ох, глупенькая, ничего просто так они не дают, – вздохнула матушка.
— Матушка, а всё-таки, зачем айвины появились у нас? – решилась я спросить.
— Овцеводством они решили заняться, – зло проговорила матушка. – А наши овцы славятся как самые лучшие.
— Зачем им это? – удивилась я.
— Видимо, им, как и нам нужна еда, одежда и прочее, чтобы жить, – усмехнулась недобро мать.
— Отец им отказал?
— Да.
— И… что же теперь будет? Они… отберут у нас то, что им надо?
— Я не знаю, – вздохнула матушка. – Но герцог не хочет торговать с ними, или опять что-то добровольно принудительно отдавать им. Но не надо переживать, если будет стоять выбор… ваш отец всё отдаст, чтобы… сохранить свою семью, детей… как когда-то уже и сделал.
— Они… обещали вернуться? Угрожали отцу? – спросила я.
— Не знаю точно… но, вроде бы, нет, не угрожали.
— Так может всё обойдется? – предположила робко Бланка. – В другом месте найдут овец?
— Может и обойдется. Они заявили, что хотят жить мирно с нами. Злобные твари! Вначале всё отняли у нас, лишили всего, убили много людей, а теперь предлагают жить с ними мирно.
— Но… может… мир всё же лучше, чем война с ними, – нерешительно проговорила я.
— Мир с ними? Да ты сошла с ума, Андреа! – возмутилась матушка. – Тебе мало того, что ты натворила?
— Нет-нет-нет, матушка не злитесь, пожалуйста, я просто… предположила… и с айвином… я же… я не хотела… этого…
— Вот об айвине, Андреа, я и хочу услышать от тебя, рассказывай всё о том, как и где ты встретилась с ним. Ну же, я слушаю.
Я стала рассказывать, сестра внимала, открыв рот, а матушка временами качала головой.
— Ты все рассказала, ничего не утаила? – спросила мать, когда я закончила.
Да, я утаила, сама не знаю почему, смолчала кое о чем.
— Андреа, ты пойми… ты еще так молода, почти ребенок… многого не понимаешь, поэтому говори все, что случилось между вами, – настаивала матушка.
— М-м-м… ничего больше не случилось, но…айвин, после того, как я сказала, что у меня три сестры… спросил… они такие же красивые, как и ты. Но… он, скорее всего, глумился надо мной…
— С чего ты так решила? – вмешалась сестра. – Он смеялся при этом?
— Нет, он не смеялся, даже не улыбался. Но разве может быть красивой девочка в запачканном платье, непричесанная и с грубыми руками?
Мать порывисто обняла меня, прижала к себе, поцеловала в макушку.
— Прости меня, доченька, прости, что на тебя свалилось столько обязанностей, ты еще мала для этого и должна весело щебетать как птичка, не знать забот и тягостей. Прости…
— Ну что вы, матушка, – возразила я, – не такие уж это и тягости, я понимаю, что кроме меня никто вам не поможет.
— Я найму себе помощницу, я освобожу тебя от части забот. Давно надо было это сделать. Ты дочь герцога и у тебя не должно быть заскорузлых рук и обветренного лица. Проклятые айвины, они все у нас отняли! Если бы не они, мы бы сейчас жили в красивом и богатом замке, а не в этом – мрачном и холодном. Это из-за них мы сидим за одним столом со слугами и наша еда проста и почти не отличается от их еды. Из-за них герцогство потеряло свою независимость. И эти нелюди еще смеют приходить и опять у нас что-то требовать. Будь они прокляты, твари ненасытные!
Бланка заплакала. А я, гладя по плечу мать, увещевала ее:
— Матушка, успокойтесь, не надо так.
— А как надо, Андреа? Как надо? Если бы айвины не отобрали у нас почти всё, к нашим дочерям бы сватались принцы, – не унималась мать. – Тебе бы не пришлось сидеть за прялкой, у тебя были бы красивые наряды и мягкие нежные руки. Будь они прокляты, гореть им в негасимом пламени вечно!
— Мамочка, успокойтесь, прошу вас, вы пугаете Бланку.
Мать посмотрела на тихо плачущую сестру, вздохнула, обняла нас и прижала к себе.
— Доченьки мои… какие же вы худенькие, маленькие, как жаль… как жаль… Почему же все так сложилось? Почему вы не можете иметь того, что должны по праву рождения?
Бланка тихо скулила, уткнувшись в грудь матери, у меня тоже слезы были на подходе.
— Мамочка, прошу вас… мы же ничего не можем изменить… успокойтесь, – просила я, уже готовая заплакать, как и сестра, – у вас завтра будет опять болеть голова и вы не сможете встать с постели.
— Все, все, не буду больше, я сейчас успокоюсь.
Она выпустила нас с сестрой из объятий, но Бланка цеплялась за мать и с трудом отстранилась от нее.
— Подожди, доченька, – матушка снова притянув к себе Бланку, – дай я тебе вытру слезы, успокойся, не надо плакать. Вот, и хорошо, не стоят они наших слез.
— Бланка плачет не из-за айвинов, а потому, что вы ее пугаете, матушка, – заметила я тихо.
— А вам придется плакать из-за них, если станете попадаться им на глаза, и если будете им верить, – повернувшись ко мне, резко ответила мать.
— Мамочка-а-а, – захныкала опять сестренка.
— Бланка! Все, хватит скулить! – также резко, как и меня, оборвала сестру мать.
Бланка испуганно икнув, немного отодвинулась от матери, но хныкать перестала.
— Ну, вот что, доченьки мои, – произнесла мать, оглядев нас, – я пришла, чтобы поговорить с вами об айвинах, о том, чего вы о них не знаете, так неприглядна эта правда, что мы пытались от вас это скрыть. Но, по всей видимости, зря это сделали.
Мы с сестрой притихли, услышав эти слова от матери.
— Айвины последние лет пять редко появляются среди людей. Поэтому мы с герцогом не хотели вас пугать раньше времени, и надеялись, что это нас вообще не коснется, – продолжила матушка. – Но, судя по тому, что случилось с тобой, Андреа, мы… запоздали с этим разговором. А тебе, Бланка, вероятно, еще рано знать, но…
— Я тоже хочу знать об айвинах все, – оживилась сестра. – Вы же сами сказали, мамочка, что с Андреа запоздали, не получится ли так, что и со мной опоздаете?
— Не перебивай меня, Бланка! – осадила ее мать. – Будь так любезна, выслушай до конца, а потом… сможешь высказаться.
— Да, мамочка, – присмирела сестра.
— Что ж, доченьки мои, вы, разумеется, знаете, что айвины отобрали обширные земли у двух королевств и нашего герцогства, которое с двух сторон граничило с ними. Теперь эти твари обитают посередине между нашими землями, на стыке трех государств. А мы были вынуждены отказаться от независимости и войти в состав Бранского королевства, чтобы они защитили нас от Либерийского княжества, которое уже начало вторгаться на наши территории с юга, думая, что мы, ослабленные, легкая добыча для них. В какой-то мере наше герцогство осталось независимым, но… все же… не в той, в какой нам бы хотелось.
Матушка замолчала, уставившись невидящим взглядом в пространство.
— Мамочка, – робко позвала сестра, не выдержав затянувшегося молчания, – мы это знаем. А что же дальше?
— А, да, да, – очнулась мать, и, вздохнув, вернулась к разговору: – Тогда погибло много людей: мужчины в бою, пытаясь защитить свой дом, свою семью. Женщин и детей убивали чудовища, насланные айвинами, но самое страшное – они забрали с собой выживших молодых женщин и девушек, тех, кто не смог или не успел убежать.
Бланка испуганно ахнула, матушка скосила на нее взгляд и сестра спросила:
— — А зачем айвинам наши девушки? Что они с ними делают? Женятся на них? Или в служанки определяют?
— Об их дальнейшей судьбе мало что известно, но несомненно, что участь их была ужасна, – пояснила матушка. – А более подробно я расскажу Андреа, тебе еще рано это знать.
— Я тоже хочу знать! – заявила сестра. – Вдруг и мне придется с айвинами встретиться и я, как и Андреа, совершу ненароком ошибку.
— Через пару лет я и тебе расскажу. А пока тебе следует твердо знать, что айвинов надо избегать и ничего из их рук нельзя брать. Вот это я и хочу объяснить. Слушай и больше не перебивай меня!
— Хорошо, матушка, – кивнула Бланка.
— Айвинам показалось мало тех, кого они убили или забрали с собой, – продолжила матушка. – После того, как были все же достигнуты грабительские соглашения между королевствами, нашим герцогством и айвинами, они решили сгубить молодых девушек и женщин, которые спаслись, укрылись от них. Айвины все же находили и сманивали за собой приглянувшихся им девушек, завлекая различными обещаниями. А тем, кто не велся на их красивые лица и сладкие речи, дарили на прощание подарки, которые на первый взгляд были безобидными безделушками, или просто угощали фруктом и сладостями. Некоторые девушки выбрасывали подарки, но как оказалось потом, это было уже неважно. Самое главное – они подержали подношение в руках хотя бы на мгновение. Эти девушки и молодые женщины стали чахнуть, у них пропадали аппетит и сон, затем начались странности в поведении – девушки рвались куда-то, убегали, их ловили, они вырывались, истошно кричали, требовали, чтобы их отпустили, потому что им надо найти кого-то, они умрут без него. Люди не сразу поняли, что девушек зачаровали с помощью тех вещей, что им дарили айвины. Да они даже не отрицали этого. И нагло заявили, что с девушками будет все хорошо, если им их отдадут, иначе те умрут. Многие отказались, но были и те, кто согласился и отдал своих дочерей, сестер. О тех, кого айвины забрали … как я уже говорила, мало что известно. Тех же, кого не отдали, пытались лечить, но все было бесполезно, в том числе и церковь со всеми их ритуалами и молитвами, ничем не помогла. Все эти девушки погибли. Так что… и наш священник не поможет, тем более, что его нет, он еще утром уехал по своим каким-то делам.
— Какой кошмар, – выдохнула Бланка. – Ой! Андреа, ты же приняла из рук айвина фрукт.
А я сидела ни жива, ни мертва от ужаса, охватившего меня. Что теперь со мной будет? Я не только взяла подарок, но и еще полакомилась им.
— Андреа, теперь ты понимаешь, почему мы с герцогом так испугались за тебя? – обратилась мать ко мне.
Я не могла выдавить из себя ни слова, только судорожно кивнула. Ледяной ком разрастался у меня в животе, не хватало воздуха, и начинала бить дрожь. Следующие слова матери я слышала как будто сквозь толстое тяжелое одеяло:
— Как твое самочувствие, Андреа? Если поймешь, что с тобой что-то не так, сразу же скажи мне или отцу.
Я задыхалась, все плыло перед моими глазами, удушливая тьма накрыла меня и я провалилась в беспамятство.
Очнулась я от пронзительного скулежа и резкого запаха. Со стоном открыв глаза, я услышала крик Бланки: «Она очнулась!». И тут же на нее шикнула матушка: «Тише, не кричи». Я поняла, что лежу на своей кровати.
Скосив глаза, увидела сидящую рядом со мной на кровати сестру, по всей видимости, это она скулила, а теперь пыталась улыбнуться сквозь слезы. За ней виднелись младшие сестренки, они терли глазки, тихо хныкая.
— Что ж вы, маленькая леди, так пугаете своих родных, – произнес склонившейся надо мной замковый лекарь.
В руке он держал пучок какой-то тлеющей травы, именно она воняла. Лекарь попытался поднести это к моему лицу, но я отвернула голову и попросила:
— Не надо.
— Ну и хорошо, думаю, теперь это уже и не понадобится, – жизнерадостно провозгласил лекарь и кинул пучок травы в чашу с водой, которая обнаружилась на прикроватном столике.
— Что со мной? – спросила я и попыталась сесть.
— Лежи, лежи, – надавив мне на плечи, уложила меня обратно Бланка.
Матушка, стоящая до этого в изножье кровати, подошла ближе и села рядом со мной на край постели.
— Как ты себя чувствуешь? Что у тебя болит?
— Ничего у меня не болит… слабость только…
— Что с ней? – повернула голову матушка к лекарю.
— Я могу ошибаться… но ваша дочь, скорее всего, упала в обморок от телесной слабости и душевного истощения, – ответил лекарь.
— Отчего же у нее телесная слабость может быть? – нахмурилась матушка.
— Когда вы в последний раз ели что-то сытное и полноценно отдыхали, или хотя бы высыпались, милая леди? – обратился ко мне лекарь.
— Ты голодаешь? – всполошилась матушка. – Но как же так?
— Я не голодаю, матушка, – возразила я. – Просто сегодня не ужинала.
— Бланка, быстро беги на кухню и принеси для Андреа что-нибудь поесть, – распорядилась матушка.
— Желательно чтобы это было горячим и жидким, – добавил лекарь.
Бланка быстро соскочила с кровати и унеслась из комнаты.
— Миледи, разумеется, это не мое дело… – замялся лекарь.
— Да уж говорите, что хотели сказать, – вздохнула мать
— М-м-м… на вашу старшую дочь, леди Мэрион, возложено слишком много обязанностей. С ее, прошу прощения, хрупким телосложением и малым ростом… в общем… я считаю, что…
— Я поняла, – оборвала мать лекаря. – О состоянии моей дочери я поговорю с вами позже. А остальное не вашего ума дела, займитесь лучше своими склянками с микстурами и порошками, а в наши семейные дела не лезьте.
Это было грубо со стороны матушки, я раньше не слышала, чтобы она позволяла себе так разговаривать.
— Как скажете, ваша светлость, – склонил голову лекарь. – В таком случае я пойду к себе, сделаю для вашей дочери укрепляющих настоек. А пока, маленькая леди, примите эту настойку.
Приподнявшись, я, морщась, выпила то, что мне протянул лекарь.
— И после того, как поедите, советую уснуть и встать утром не так рано, как вы привыкли.
— Ступайте, – раздраженно отмахнулась матушка от лекаря.
Он, поклонившись, вернее, только наметив поклон, ушел. Крошка Дарла отодвинулась на другой край кровати и, свернувшись клубочком, тут же сладко засопела. Матушка накинула на нее край одеяла.
А Верина легла рядом со мной, обняла за шею и прошептала в ухо:
— Ты не умрешь?
Матушка услышала и недовольно выговорила:
— Не говори глупостей, Верина.
Но меня тоже волновал этот вопрос.
— Матушка, – прошептала я, – вы же не отдадите им меня? Я боюсь…
— Кому тебя должны отдать? – вскинулась Верина.
Мать шикнула на нее:
— Отодвигайся быстренько к Дарле и засыпай. Никому мы Андреа не отдадим.
— Не хочу-у-у спать, – заканючила сестренка.
— Тогда пойдешь в уборную комнату, раз спать не хочешь.
Верина подкатилась к Дарле, залезла к ней под одеяло и, отвернувшись от нас, недовольно засопела.
— Нет, разумеется, мы не отдадим тебя никому, – произнесла матушка, наклонившись ко мне и поправив подушку под моей головой, поцеловала в лоб.
— Но тогда…я…
— Не будет никаких «тогда», – оборвала меня матушка, – я думаю, что айвин ничего не сделал с тобой, он просто угостил тебя апельсином и ничего более.
— Скорее всего, так и есть, – ответила я, совсем не уверенная в этом.
— Так и есть, но… ты все же… если что-нибудь необычное в себе почувствуешь, расскажи сразу же мне.
Я кивнула, очень стараясь не впадать опять в панику.
— Где же Бланка? Сколько можно ходить! – спохватилась матушка.
— Я тут, тут, – отозвалась сестра, входя в комнату.
Матушка поднялась и кинулась к Бланке, забрала у нее из рук поднос, на котором возвышался небольшой кувшин, глубокая миска, прикрытая большим куском хлеба, корзинка со сдобными булочками.
— Фуф, еле донесла, – плюхнулась на кровать Бланка.
Но тут же подхватилась:
— Давай я тебе помогу сесть.
Но я отказалась от помощи и самостоятельно села, свесив ноги с кровати. Тогда Бланка кинулась помогать матери, забрала у нее из рук тарелку, села рядом со мной, сунула мне в руки кусок хлеба, и попыталась, зачерпнув похлебку ложкой, сунуть ту мне в рот. Я возмутилась и отобрала ложку у Бланки, чуть не пролив содержимое на себя.
— Тогда я подержу миску, пока ты ешь, – предложила сестра.
Я согласилась, ведь держать хлеб, миску и одновременно есть ложкой мне, разумеется, было неудобно.
— А в кувшине сладкий взвар из сушеных яблок, – сказала Бланка, умильно глядя, как я быстро и с аппетитом ем.
— Спасибо тебе, – проглотив очередную ложку мясной насыщенной похлебки, поблагодарила я сестру.
После того, как я съела и похлебку и хлеб, выпила полкувшина взвара, закусывая сдобной булочкой, матушка собрала посуду на поднос.
— Я рада, что аппетит у тебя не пропал, – сказала она. – Я отнесу все это на кухню сама. А вы ложитесь спать. Андреа, не вскакивай спозаранку, выспись. И мы с тобой еще не договорили, так что завтра продолжим разговор. А ты, Бланка, утром поднимешь тихо малышек и выведешь их во двор, поиграешь с ними, пока Андреа не проснется.
— Конечно, мамочка, – закивала согласно Бланка.
Матушка ушла, унося с собой поднос с посудой. А я встала, потушила свечи и легла в кровать к сестрам. Бланка пыталась затеять разговор, но я отговорилась тем, что устала и хочу спать. Сестра повздыхала, ворочаясь, но потом успокоилась и затихла.
Сестры спали, а ко мне сон все никак не шел. Я лежала и вспоминала того, кто назвался Генстом, представляла его красивое лицо и прислушивалась к себе. Но нет, мне не хотелось бежать к айвину, искать его. Сейчас он вызывал у меня, скорее, другие чувства – опасение, что может забрать меня, обиду на него, потому что я простодушно общалась с ним, а он поступил подло – подарил апельсин, видя, что я наивная и приму его подношение, ничего не зная о том, что мне только что рассказала матушка.
Зачем айвинам наши женщины? Матушка не рассказала при сестре, но пообещала, что я узнаю очень скоро об этом. Но у меня были мысли и подозрения на этот счет. Разумеется, и работницы и уж тем более работники, держали язык за зубами и не позволяли в присутствии меня слишком вольных разговоров. Но ведь я не всегда попадалась им сразу на глаза и бывало, что слышала обрывки пересудов, касающиеся отношений между мужчиной и женщиной. Но все же я имела смутное представление об этой стороне жизни.
Женщины айвинов также красивы, как и они сами. Так неужели же айвинов могут притягивать наши женщины, ведь они не так привлекательны как айвинки? Или… дело, все-таки, в другом? Ну не едят же они их, в самом деле? На людоеда Генст не было похож. Хотя… что я знаю о людоедах? А у айвинов есть же чудовища. Может им они скармливают девушек? Ой! Что-то я не о том думаю! Такое было слишком даже для айвинов.
Ладно, оставлю об этом думать, матушка объяснит мне, зачем айвинам нужны наши девушки. А уж потом… буду об этом размышлять.
В памяти опять всплыло лицо айвина. Нет, у меня не было желания видеть его опять, скорее, наоборот, я бы хотела вообще с ним не знакомиться. Если бы можно было вернуться, то я бы всеми силами избежала встречи с тем, кто назвался Генстом.
Но таких красивых мужчин, как он, я в своей пока еще короткой жизни не встречала. Вернее… он еще слишком юн, чтобы называть его мужчиной.
Впрочем… сравнивать мне можно сказать и не с кем. Те мужчины, которые меня окружали, красотой не блистали – у них были коротко стриженые волосы, суровые, обветренные лица, натруженные руки. Даже мой отец выглядел не намного лучше своих работников и вассалов. Да что уж таить, и моему старшему брату, который служил в королевской гвардии и считался симпатичным, тоже далеко до айвина. А у Генста безупречно-белая кожа, ясные глаза, тонкие черты лица, блестящие волнистые волосы длиной до плеч, красивые ладони, изящные длинные пальцы на руках. Он казался пришельцем из другого мира.
Впрочем… почему же казался? Он и есть пришелец. Но вот откуда появились айвины, никому, насколько я знаю, точно не известно.
Почти двадцать два года назад айвины появились в королевствах Кимбир и Бранском, а так же в нашем свободном герцогстве Лангеллан, которое на севере своих территорий широким, но не длинным клином врезалось между этими двумя королевствами. Таким образом, мы граничили с разных сторон своих земель с королевствами, а они между собой там, где наш «клин» заканчивался, а их земли тянулись дальше до Студеного моря.
И вот именно этот кусок земель, на стыке трех государств потребовали айвины отдать им. Наглости им, конечно, не занимать. Там были плодородные земли, обширные луга, густые леса с разнообразными ягодниками, рощи с вековыми деревьями, глубокие реки с чистой водой.
Разумеется, и короли и герцог отказали айвинам. Тогда они попытались купить, но отдавать свои земли даже за высокую цену никто не собирался.
И вот тогда разверзлась жуткая бездна. Ниоткуда, буквально из воздуха, появились ужасные чудовища, которые стремительно нападали на города и села двух королевств и герцогства. Чудовища были почти неуязвимы, смертоносны и беспощадны. А сопровождали их айвины, тоже безжалостные и жестокие, которые не только расправлялись с людьми, но и жгли дома и поля с посевами.
Тогда погибло много людей, в том числе и мой дед, герцог Ланг и его двое младших сыновей. За год до этого поженились мои родители, у них родился первенец. И когда началось вторжение чудовищ и айвинов, они находились в дальнем замке. Мой отец был самым старшим, наследником, ему только исполнилось семнадцать, когда он женился против воли деда на дочке вассала. За что его и сослали на окраину герцогства, в этот замок, где мы сейчас живем. Но со временем, тем более, когда появился мой старший брат, старый герцог оттаял, и мои родители собирались в столицу герцогства, чтобы предстать перед властителем. Но не успели…
О том, что на герцогство напали чудовища во главе с айвинами, мои родители узнали, когда в замке появились первые спасшиеся беженцы. Мой отец, оставив жену и новорожденного сына в замке, ринулся на помощь своему отцу, но малочисленная замковая дружина была почти вся уничтожена, а отец взят в плен.
Айвины оставили в живых в королевствах не первостепенных наследников, а в герцогстве – моего отца, но они были слишком молоды, и не готовые взять на себя ответственность и бремя власти. И с ними с помощью силы, угроз и шантажа заключили договор об отчуждении в пользу айвинов земель, намного больше, чем на которые до этого претендовали.
Сильнее всех в этой «сделке» пострадало наше герцогство. Если у королевств остались еще обширные земли на севере и на западе и востоке соответственно, то от герцогства Лангеллан – только осколок.
И вот мой отец, которому недавно исполнилось восемнадцать, стал герцогом разоренного, обескровленного, а когда-то богатого и сильного государства. И ему пришлось просить помощи в Бранском королевстве, когда Либерийское княжество решило завоевать ослабшее герцогство Лангеллан. Молодой король помог, но за эту помощь герцогство потеряло часть своих свобод и теперь мы под влиянием Бранского королевства и платим ему дань.
А мой старший брат Доукс с шестнадцати лет служит в королевской гвардии. Он редко бывает дома, последний раз приезжал два года назад. Да и что ему делать в нашем бедном герцогстве? Да, он наследник, но помимо него у наших родителей четыре дочери и еще один сын. Я знаю, что Доукс был очень недоволен, когда родился наш маленький брат. Я случайно (правда-правда, случайно) услышала, как он ругался с родителями по этому поводу. Я, зажав уши руками, убежала, не выдержав того, какие оскорбительные слова он говорил. С тех пор мы его не видели.
Я знала, что Доукс люто ненавидел айвинов. Слышала (опять случайно), как отец увещевал его не вступать в какое тайное общество, говорил, что до добра это не доведет. А Доукс кричал, что нельзя мириться с существующим порядком, надо что-то делать, как-то возвращать то, что отняли айвины. Но, насколько я знала, это уже недостижимо. Айвины по доброй воле не отдадут, а отнять у них невозможно.
Вначале люди, напуганные нападением чудовищ, убитые горем от потери близких, с ужасом осознающие, что остались без крова, урожая, земли, что кормила их, боялись даже приближаться к айвинам. Тем более, что спустя слишком короткое время по всей границы отнятых айвинами территорий вырос дремучий лес, который не пускал чужих. Отчаянные и горячие головы пытались пробиться на теперь уже земли айвинов. Но редко кто возвращался назад. И не потому, что их убивали айвины, которых люди ни разу не встретили в лесу.
Те, кто, проплутав, измученные, все же выходили из леса, рассказывали ужасные вещи. Там водились хищные звери и птицы, невиданные ранее. Густые деревья и кустарники нередко обладали колючками, цепляющимися глубоко и болезненно, а высокая трава оказывалась острой, как бритва. И раны, нанесенные странными деревьями и травами, долго не заживали, частенько загнивали и воспалялись. Люди пытались прорубать просеки, но те зарастали стремительно и неизбежно. Ниоткуда на пути людей появлялись топкие болота, туманы, изморозь, налетали тучи мошкары, жалящей сильнее диких пчел. А знакомые ягоды, которые должны быть съедобными, оказывались ядовитыми. Воду тоже было опасно пить. Люди терялись в туманах и среди деревьев и густых травах, умирали от ран, нанесенными ими же, и от отравленных ягод, погибали в когтях и зубах хищников, тонули в болотах.
Айвины первые годы часто появлялись в королевствах и герцогстве. Им, как оказалось, нужно было многое – продукты питания, злаки, ткани, кожа, металл, изделия из него и многое другое. Вначале они пытались покупать, но люди, несмотря на то, что были напуганы, почти ничего им не продавали. Тогда айвины просто отнимали, грабя и так обедневшее население королевств и герцогства. Бывало, что и убивали тех, кто пытался отстоять свое добро.
Со временем айвины стали опять предлагать свою цену за товары, нужные им. И люди, понимая, что всё равно лишаться своего имущества, стали торговать с айвинами.
Айвины чувствовали себя неуязвимыми хозяевами, но все же находились отчаянные и безрассудные смельчаки, которые нападали на захватчиков. Но ничем хорошим это не заканчивалось. Айвины не появлялись поодиночке, и их очень часто сопровождали чудовища, внезапно появляющиеся, как будто ниоткуда. Так что те, кто нападал на айвинов, были, в общем-то, обречены. Тем более, что айвины жестоко мстили за нападение на них.
Но проходили годы, айвины всё реже и реже появлялись в королевствах и нашем герцогстве. Они жили обособленно в отвоеванных землях, не пуская к себе никого. А чудовищ не видели уже давно.
Наш преподобный отец, который занимался с детьми, учил письму, арифметики, показывал нам рисунки с этими чудовищами. Они были отвратительны, несмотря на то, что почти все передвигались на двух ногах, как люди, казалось, что состояли из соединенных между собой взятыми хаотично частями тел разных зверей, и почти все покрыты густой шерсть. Но были и те, у кого всё тело вместо шерсти было покрыто как доспехами роговыми пластинами, а у некоторых были кожистые крылья, а на уродливых головах росли рога. Я помню, что рассматривала рисунки с ужасом, но… они всё-таки чем-то влекли меня и потом я тайно не раз еще их разглядывала.
Да, чудовищ я не особо страшилась, когда разглядывала их на рисунках, они, скорее, вызывали любопытство и долю омерзения. Но чудовища были для меня в какой-то мере страшными сказочными персонажами, поэтому встреча с ними не представлялась мною в настоящем и, надеюсь, в будущем тоже.
А вот возможность того, что айвины могут забрать меня, испугало не на шутку. И сознание я потеряла не столько от усталости и голода, сколько от ужаса. Я помню, как он накрыл меня, как я задыхалась, как не могла сухим ртом глотнуть хоть каплю воздуха. А сейчас я спокойно обо всем думала. Ну, ладно-ладно, не совсем спокойно, но не так панически, как раньше. Помогла настойка лекаря? Возможно… А еще, может быть, оттого, что, несмотря на рассказ матери, мне не верилось, что Генст собирался навредить. Теперь, когда могу спокойно размышлять, я, опять вспоминая его взгляд, слова, что он говорил, снова утвердилась, что айвин вел себя располагающе, смотрел прямо и дружелюбно. И хотя он так и не улыбнулся, но… его дрогнущие губы не кривились в презрительной ухмылке или обидной насмешке, а наоборот… выражали, пожалуй, желание искренне улыбнуться. Но он, почему то не делал этого.
И еще… Генст по виду немногим старше меня. Неужели же он в таком юном возрасте уже закоренелый коварный негодяй? Мне не хотелось верить в это.
И все же сомнения оставались, поэтому опасаться айвина следует, и я не хотела с Генстом больше видеться. Пусть наша встреча останется случайной и единственной, без какого-либо продолжения. И думать больше о Генсте не буду. Вот! И я должна-должна-должна видеть в нем врага.
Не заметив как, я всё же уснула.
Я проснулась и вначале подумала, что еще раннее утро. Но повернувшись, увидела, что сестренок нет, а я одна лежу в кровати. И тогда поняла, почему так сумрачно – полог был наглухо опущен.
Откинув край полога, я встала с кровати. Комната была вся залита светом, по всей видимости, Бланка выполнила наказ матушки – тихо подняла малышек и вывела их, не потревожив меня. А я уснула поздно, поэтому, наверное, и проспала. Я проспала! А ведь дел очень много. Кто за меня будет выполнять мои обязанности?
Я кинулась в уборную, быстро умылась, причесалась, заплела косу, заколола ее вокруг головы. Вернулась в комнату и надела платье, заботливо разложенное Бланкой для меня на сундуке.
Кинула взгляд на стол, вспомнила, что не отчиталась вчера перед матушкой за проделанную работу. Достала из сундука свежий передник, надела его, сгребла в карман то, что бросила вчера на столе.
Подумала, что раз так светло, то, наверное, завтрак уже прошел. Но, возможно, для меня оставили что-то. Хотя бы булкой с сыром на кухне можно разжиться.
А потом надо найти матушку, и всё-таки отчитаться перед ней за вчерашнюю выполненную работу.
Я спустилась вниз. Со стола в зале было уже все убрано, но остались тарелка и кувшин. Решив, что это мой завтрак, я села и налив себе в кружку молока, откинула салфетку, прикрывающую еду. Съела с удовольствием хлеба с овечьим сыром, сдобную булку с изюмом, а пара вареных яиц уже в меня не влезла.
Подумав, что с матушкой встречусь позже, главнее сейчас пойти и проследить за тем, как идут дела в прядильной и ткацкой, я направилась туда.
Убедилась, что все давно работают, я выслушала от старших прядильщицы и ткача обо всем, что произошло за утро, исправила пару недочетов, решила несколько мелких вопросов.
Кухней занималась матушка, а на мне была пекарня, поэтому я направилась туда, выслушала там, что у них заканчивается и велела перед обедом помощнику пекаря найти меня, чтобы я выдала из кладовой и ледника то, что им надо.
Красильный и кожевенный мастерские были расположены за пределами замка. Этим в основном занимался отец, но иногда и я туда ходила, если надо было. Вот и сейчас образовалась надобность. Из красильни почему-то с утра не появились работники, чтобы забрать приготовленные для них полотна.
Но к моему удивлению меня не выпустили из замка. Стражник мялся и просил прощения, но стоял на своем – герцог строго-настрого запретил выпускать дочерей за ворота. Я попросила сопровождать меня, раз одной нельзя выходить, но мне и в этом отказали. Пришлось вернуться обратно, решив, что отправлю старшего ткача разбираться с красильщиками.
Всё это время я старалась не вспоминать вчерашнее, не думать об айвине. Но пробегая по нижнему двору очередной раз и бросив взгляд в сторону сада, я вспомнила, что там под яблоней осталась кожура апельсина, надо бы ее закопать, пока никто не нашел. Особенно я переживала за сестер – они любили там играть.
Поэтому я ринулась в сад. Под яблоней так и валялась кожура, но я не взяла с собой ничего, с помощью которого могла бы закопать ее. Можно было бы собрать ее и отнести куда-нибудь, где можно уничтожить, но брать в руки остатки апельсина я опасалась. Я смотрела на них, опустив голову и раздумывала, что же делать. Попытаться мыском ботинка разрыть ямку, спихнуть туда кожуру и подошвой опять же ботинка зарыть всё?
Но тут раздалось «здравствуй, Лесия». Я подняла голову и увидела выходящего из-за яблони Генста. Ахнув, я отступила на пару шагов. Откуда айвин появился? Я, когда пришла сюда, не могла его не заметить за тонким стволом яблони. Не в листве же он сидел?
— Не подходи ко мне! – испуганно воскликнула я, отступая еще дальше.
— Ты же не испугалась меня в нашу первую встречу здесь. Ну, хорошо-хорошо, я останусь на месте, и даже отойду. Только ты не убегай.
Айвин на самом деле сделал пару шагов назад и встал под яблоню.
— Что тебе надо? Зачем ты здесь? Тебе мало того, что натворил вчера? Пришел за мной? Уверен, что я добровольно побегу за тобой?
— О чем ты говоришь? – удивленно поднял брови айвин. – При всем моем желании я не могу тебя сейчас забрать.
Я поняла, что не боюсь айвина, а, скорее, злюсь на него. Как он посмел прийти опять!
— Желании? Так ты всё же хочешь меня забрать? А вот у меня нет желания никуда с тобой идти. Так что твой апельсин не помог. Ты ведь рассчитывал на другое?
— При чем здесь апельсин? – нахмурился айвин.
— А затем! Я попробовала апельсин, что ты мне дал, но не поддалась на твои чары!
— Не кричи, пожалуйста. А то сейчас на твой крик кто-нибудь прибежит.
— Боишься?
— Боюсь? Нет. Кого или чего я должен бояться?
— Что все сбегутся и тебя побьют. А мой отец может и повесить тебя за то, что ты пытался зачаровать его дочь.
Айвин оглядел меня с ног до головы, и, кивнув на скамью под яблоней, предложил:
— Давай сядем, поговорим.
— Вот еще! – фыркнула я. – Я не сяду рядом с тобой.
Я понимала, что мне надо уйти, убежать от айвина, но… оставалась на месте.
— Ну, хорошо, поговорим так. Но вначале, я хотел прояснить, что даря апельсин, я не пытался зачаровать тебя, ты еще слишком мала для этого. Я просто угостил тебя, и ничего более, – айвин попытался расстегнуть сумку, висящую на его поясе. – Я и сегодня принес тебе…
— Нет! Я ничего не возьму из твоих рук!
Генст убрал свои руки от сумки.
— Хорошо, вижу, что ты настроена против, видимо, тебе наговорили… Но я на самом деле, поверь, просто угостил понравившуюся мне девочку без всяких дурных мыслей и намерений. Прости… но если бы было не так, ты бы… в общем… когда подрастешь, я объясню тебе, что бы ты сейчас испытывала ко мне и справиться с этим ты бы не смогла.
— То есть… ты даже не попытаешься отрицать, что вы зачаровываете девушек?
— Зачем отрицать очевидное? – пожал плечами айвин. – Многие из нас считают, что так проще, но не я. Я хочу, чтобы всё было добровольно.
— Что именно добровольно? – настороженно поинтересовалась я.
— Ты еще мала, чтобы знать об этом.
— А тебе самому-то сколько лет?
— Мне девятнадцать. А ты еще ребенок. Хотя… у вас в этом возрасте, вроде бы, уже и замуж отдают.
— Меня замуж не собираются отдавать, даже о помолвке еще речи не ведут.
— Рад это слышать.
— Уж не собираешься ли ты ко мне посвататься?
Айвин заметно смутился.
— Я… нет… вернее… не совсем… прости… но мне не позволят на тебе жениться.
— Не переживай, меня тоже не отдадут за тебя, – фыркнула я насмешливо.
— Но… ты мне понравилась. Ты сразу смотрела на меня без страха и ненависти. И я бы хотел, чтобы ты стала моей фьёлси… добровольно.
— Фё… фьё… кем я должна стать добровольно? – недобро произнесла я.
— Фьёлси.
— Подозреваю, что ничем хорошим эта… фьёлси для меня не обернется.
— Я не обижу тебя, быть фьёлси… это…прости… я объясню тебе всё позже, когда ты подрастешь, – замялся айвин.
— Ты пришел, чтобы предложить быть твоей… как там? Фьёлси? И не хочешь объяснить что это означает?
— Тебе рано это знать, – настаивал Генст.
— Ну, знаешь ли! – возмутилась я. – Хочешь, чтобы я была какой-то фьёлси, добровольно на это согласилась, а сам не объясняешь, что это означает. Тебе не кажется, что так нечестно? Никем я не соглашусь быть. Ты же знаешь, что мы враги? Я должна тебя ненавидеть, а не разговаривать с тобой неведомо о чем.
— Но… у тебя ведь нет ненависти ко мне?
— Нет, – вздохнув, согласилась я.
У айвина дрогнули уголки губ, но он опять не улыбнулся. А меня это разозлило.
— Улыбнись! – потребовала я.
— Что?
— Почему ты не улыбаешься? Ты же сейчас хотел это сделать. Так почему сдержался?
Айвин растянул губы в улыбке, не показывая зубы.
— Нет, не так! Улыбнись искренне, широко.
— Я… боюсь… ты испугаешься.
— Улыбайся!
— Ну что ж… ты всё равно это когда-нибудь увидишь.
И Генст улыбнулся широко, а я удивленно ахнула. Его улыбка была похожа на волчий оскал – ослепительно белые зубы с длинными крупными клыками.
— Ну что? Удовлетворена? – усмехнулся айвин, спрятав зубы.
— Ты… твои клыки не ранят язык и щеки изнутри?
— Нет, не ранят, – теперь уже широко, улыбнулся айвин.
Он резко перестал улыбаться, замер на мгновение, словно прислушиваясь к чему-то, затем проговорил:
— Меня уже ищут, я должен уйти.
— Ну, так иди, я тебя не держу.
— Но прежде, чем уйти, я хочу сказать… в общем-то я и пришел поэтому. Мой отец запретил приближаться к тебе, он не хочет ссориться с герцогом, обещал наказать меня, если я нарушу его приказ. Так что… меня скорее всего, закроют, как и обещал отец, на несколько лет в Жерхе. Я не смогу появляться здесь три года, или, возможно, даже пять лет.
— А Жерх, это что? – перебила я айвина.
— Так называется то место, где мы сейчас живем.
— За лесами и болотами?
— Да, но ты не перебивай меня… пожалуйста. У меня осталось не так много времени, чтобы объясниться с тобой. Ну, так вот… я хочу, чтобы моя фьёлси не боялась меня, не ненавидела меня, и я не хочу… зачаровывать ее, так не правильно. Что бы ни говорил мой отец, как бы мне не запрещал, но я выбрал тебя. И я приду за тобой через три года, или чуть позже. Через пять лет так уж точно, тогда воля отца уже не будет довлеть надо мной.
— Ишь ты какой! А если я буду уже замужем к тому времени?
— Я всё равно заберу тебя себе. И никто и ничто не заставит меня изменить мое решение. Ты всё равно будешь моей.
— А мое желание ничего не значит для тебя? – ошеломленно поинтересовалась я.
— Я… постараюсь, чтобы ты… согласилась.
— Значит, заберешь меня себе? И кем же я буду рядом с тобой?
— Я же уже говорил – фьёлси.
— Но ты не хочешь говорить, что это означает.
— И это я уже говорил, я всё расскажу, но позже. Прости, но мне пора.
Айвин стал отступать за яблоню.
— Подожди!
Айвин остановился. А я попросила его, кивнув на остатки апельсина:
— Закопай это. Хоть ты и сказал, что апельсин не был зачарован, я все же не хочу его трогать.
— Хорошо, только ты не рассказывай никому о том, что увидишь.
Я согласно кивнула.
Айвин протянул руку, на остатки апельсина направил указательный палец, покрутил им. А на траве вдруг образовался крохотный вихрь, он стал вклиниваться в землю, углубляя и расширяя ямку, куда падала кожура. Айвин сжал кулак и земля сама по себе засыпала погребенную кожуру, а на ее месте мгновенно выросла трава, такая же, как и вокруг.
Раскрыв рот, я смотрела на то место, где только что была разбросана кожура, а теперь от нее и следа не осталось.
Я перевела взгляд на Генста.
— Ты чародей! – выдохнула я потрясенно.
Да уж…одно дело слышать и говорить об этом, другое – убедиться воочию.
— Ты мне обещала никому не рассказывать, – напомнил айвин.
— Я никому не скажу. А что еще ты можешь?
— Любопытная какая, – теперь уже не скрываясь, улыбнулся айвин и посулил: – Если дождешься меня, я многое тебе покажу.
— Я не могу тебе этого обещать. Я, увы, пока не вольна над своей судьбой и жизнью. Мои родители… они…
— Прости, но мне пора, – перебил меня айвин. – Ты знай только одно – я приду за тобой, где и с кем бы ты ни была. Так что привыкай к мысли, что тебе от меня никуда не деться.
Я не успела ничего ответить – айвин зашел за дерево и… растворился в воздухе.
Я кинулась к яблоне, обошла ее, но ничего и никого не нашла – Генст исчез. Я вернулась туда, где были закопаны остатки апельсина, поковыряла носком ботинка, убедилась, что это место ничем не отличается от окружающей травы.
Еще раз обошла яблоню и направилась из сада – у меня было много дел, я и так провела здесь много времени.
Я полдня провела, бегая по делам: разобралась, почему с утра никто не появился из красильни, всё же отправила туда полотно, выдала продукты для пекарни, решила несколько мелких проблем в прядильне, нашла младших, играющих на нижнем дворе, убедилась, что с ними всё в порядке, попыталась отмахнулась от лекаря, но в итоге пообещала зайти к нему и забрать то, что он приготовил для меня. От лекаря же узнала, что матушка лежит с головной болью. Пришлось наведаться еще и на кухню. Проверила всё и там, и велела не ждать распоряжений герцогини или мои, самим в обед накрывать на стол. Впрочем, кухарке и ее помощницам не привыкать так делать.
Несмотря на хлопоты, всё это время раздумывала о встрече с айвином, о том, что он мне наговорил, а также и о том, стоит ли рассказывать отцу и матушке. Нет, матушку точно стоит хотя бы пока поберечь, она и так после вчерашнего заболела. Теперь пару дней пролежит в кровати.
А отец будет очень недоволен приходом айвина, и что я позволила ему разговаривать со мной, не ушла сразу же, как увидела его, и не позвала на помощь. И я теперь не знаю, что отец сделает со мной за это. Так может всё же стоит утаить встречу с айвином? Тем более, что он сказал – в ближайшие годы не появится.
А если я промолчу, а отец каким-то образом всё узнает? Но ведь нас с айвином никто не видел? Или всё же… А если отец уже всё знает?
Все эти мысли истерзали меня, и на обед шла как на эшафот. Когда я появилась, все уже сидели за столом, ждали только меня, но отец не выказал недовольство этим. Он спокойно кивнул на мое место, а когда я села, поинтересовался:
— Как ты себя чувствуешь, Андреа? Твоя мать сказала, что вчера для тебя пришлось пригласить лекаря.
— Да, вчера вечером я немного недомогала, но сейчас со мной всё хорошо.
— Она вчера чуть не умерла, – сообщила бесхитростно Верина.
— Не говори глупостей, – осадила я сестру. – Это был просто обморок.
— После обеда я хочу поговорить с вами, Брукес, – обратился отец к лекарю.
— Как скажете, ваше светлость, – отозвался тот.
— Что ж, приступаем к обеду, – разрешил герцог и все застучали ложками.
Во время обеда я следила, чтобы сестренки не просто елозили ложками в тарелке, а ели то, что им положили. Бланка тоже не упускала их из виду, ела сама и еще пыталась затолкать лишнюю ложку в Дарлу, которая сидела в специально сделанном для малышей стульчике, а Верина сидела уже на взрослом стуле, но с подложенной на сиденье подушкой.
— Андреа, сегодня были проблемы с красильней? – спросил отец в конце обеда.
— Я уже все решила.
— Это же не впервые? Мне с утра было некогда, но я всё же чуть позже наведаюсь туда, разберусь, – пообещал отец. – А ты зайди к матери.
— Матушка болеет, – напомнила я.
— Знаю, но ты всё же ближе к вечеру навести ее, она просила.
— Хорошо, отец, я схожу к матушке.
После обеда Бланка увела малышек на дневной сон. А я, разобравшись с кухней и предстоящим ужином, занялась повседневными делами в ткацкой и прядильной мастерских.
Перед ужином у меня образовалось немного свободного времени, и я решила пойти к матушке. Я знала, что когда у нее болит голова, она покидает их с отцом комнаты и уходит на самый верх донжона и закрывается в каморке, где уже давно для нее поставлена кровать. Там, в этой узкой комнате, за толстой дверью, небольшое окно под потолком пропускает мало света, и почти не долетает шум со двора.
Там мать проведет пару дней, но бывало, что выходила к вечеру, а бывало, что и через три-четыре дня. Мне было жаль матушку, но иногда я думала, что она под предлогом болезни закрывается, чтобы отдохнуть ото всех и всего.
Всё бы ничего, но у меня появлялись дополнительные обязанности, которые выполняла матушка.
Поднимаясь по узкой винтовой лестнице, я вспомнила, как в свой последний приезд старший брат высказывал отцу, что детей и так много, а они опять рожают, и на этот раз мальчика. Вполне достаточно было бы его, Доукса, как наследника и так уж и быть, могли родить и девочку. А еще трех девчонок и уж тем более мальчика вообще могло бы и не быть, если бы не отец с его неуемной похотью. А если уж так хочется, то он, отец, мог бы завести любовницу, чтобы не подвергать мать опасности – с ее-то хрупким здоровьем очередные роды могут ее убить.
Тогда я была в ужасе от слов брата и убежала, так и не услышав ответа отца. Но брат уехал сразу же после разговора, не оставшись даже на ночь. И больше не приезжал. Подозреваю, что Доукс не по своей поле уехал, а отец его выгнал.
Добравшись до двери, стучать не стала, а тихонько отворила, матушка, когда у нее болела голова, не выносила ни стук, ни скрип, поэтому и петли у двери были хорошо смазаны.
В комнате, как и ожидалось, была полутьма, но вполне различалась кровать, стоящая у стены, на которой лежала матушка. Пахло каплями, которые всегда она пила во время болезни. Запах был приятный и ненавязчивый – резких запахов матушка тоже не выносила в это время.
Я тихо подошла к кровати, лоб и глаза у матушки были закрыты компрессом из льняного полотна, дыхание спокойным, подумав, что, наверное, все же не стоит беспокоить, я развернулась, чтобы уйти, как услышала:
— Андреа, ты?
— Да, матушка, я.
Она сняла компресс со лба, я увидела запавшие глаза, скорбные складки вокруг рта.
— Простите, матушка, я не хотела вас беспокоить, но отец просил зайти к вам.
— Садись, Андреа, – слабым голосом произнесла мать. – Я сама попросила герцога об этом. Мы с тобой не договорили вчера.
— Матушка, я же вижу, вам плохо, а поговорить мы еще успеем, – возразила я. – Вам может стать хуже, если опять будете переживать.
— Садись же, Андреа. За свое здоровье я сама буду переживать, – ответила мать всё тем же тихим и слабым голосом.
Она приподнялась, я помогла ей сесть, подложила под спину подушку. Сама я устроилась на краю кровати.
— Тебе уже скоро исполнится пятнадцать, и ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать, что я собираюсь тебе рассказать. Мне было немногим больше, чем тебе, когда я вышла замуж за блистательного наследника герцога Ланга. Мы… с твоим отцом были безумно влюблены друг в друга. Его отец… был против нашего брака, Говарду уже присмотрели невесту, должно было вот-вот произойти обручение. Но… мы обвенчались вопреки воле герцога Ланга. Он был в ярости, отослал нас в этот замок и велел не показываться ему на глаза, пригрозил, что откажется от старшего сына, благо у него есть еще сыновья. Скажу честно… я была… в общем… я испугалась гнева герцога. Но Говард был уверен, что его отец вскорости простит и примет наш брак. Так и произошло в конце концов, и мы собирались уже в столицу герцогства, но не успели…
Матушка говорила всё это тихим, болезненным голосом, я уже открыла рот, чтобы всё-таки настоять на том, что разговор можно и отложить, но она отрицательно покачала головой и продолжила:
— Помолчи пока, мне и так трудно… с тобой об этом разговаривать. Но я очень боюсь, что айвин, раз заинтересовался тобой… то появится вновь. Задурит тебе голову сладкими речами, подарками, и… айвины… они же так красивы…
А я опустила голову, пряча взгляд, боясь, что матушка догадается о том, что айвин уже встречался со мной второй раз.
— Он же тебе понравился, так ведь, Андреа?
— Простите, матушка, но… я не увидела в нем врага, – выдавила я из себя, всё также не поднимая глаз.
— Он враг, коварный и жестокий, каким бы он тебе не показался красивым и обходительным, верить ему нельзя. И я хочу… рассказать тебе, зачем им нужны наши девушки..
Я затаила дыхание, предчувствуя, что ничего хорошего матушка мне не расскажет.
— Но прежде я расскажу тебе о той стороне жизни… об отношениях между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни. Если… всё по любви… и добровольно… и… в браке с любимым и любящим мужем и то не всё так просто, а если насильно, то это оборачивается ужасом… для женщины.
Я подняла голову и увидела, что матушка не смотрит на меня, она тоже прятала от меня взгляд, отводя его то на противоположную стену, то опуская на свои стиснутые руки.
Матушка всё также скрывая свой взгляд от меня, рассказала, что происходит между мужчиной и женщиной в постели. И сделала она это бесстрастно, но откровенно, бесцеремонно, во всех скабрезных подробностях, не щадя ни моих чувств, ни мой юный возраст, ни того, что я в этом вопросе невинна и совершенно неискушенна.
Это было ужасно! Я сидела потрясенная и оглушенная бесстыдством матери, чувствуя, как горят мои щеки и уши, которые хотелось закрыть руками, не слушать дальше, встать и убежать.
— В самый первый раз больно и стыдно, даже если всё происходит с безумно любимым. Не намного лучше и последующие разы. Со временем, притерпевшись... уже не кажется ужасным то, что делает с тобой муж… чина в постели, но… всё равно… удовольствия в этом действии для женщины… мало. А еще… страх перед очередной беременностью никогда и никуда не уходит.
А я боялась даже думать, что она рассказывала о себе и… моем отце. Нет! Незачем мне это знать!
— Матушка! – взмолилась я. – Не надо, прошу вас!
Но мать, не обращая внимания на мои слова, продолжала:
— Пройдет много времени, прежде чем женщина станет… испытывать что-то, кроме стыда и желания, чтобы всё закончилось как можно скорее и ее оставили в покое. Вроде как есть женщины, которые находят в этом… действии… удовольствие… всегда, а не… хотя бы изредка.
Ну зачем? Зачем матушка рассказывает мне это?
Я уже хотела вскочить и уйти, но матушка потянулась ко мне, взяла мои ладони в свои и, глядя мне в глаза, произнесла:
— Прости, я понимаю, тебе тяжело это слышать, осознать… но… я хочу, чтобы ты поняла, что… отдаться мужчине… даже любимому и любящему… не приносит женщине ни счастья, ни хотя бы… удовольствия… по крайней мере далеко не сразу и не всегда.
— Матушка, у меня и в мыслях не было ничего подобного, – пролепетала я, высвобождая свои руки.
— Верю, что не было, но… этот айвин…
— Он не появится здесь, как минимум три года, – вырвалось у меня.
— Что? С чего ты это взяла? Он тебе сказал?
— Он сказал, – призналась я.
— Почему же ты вчера этого не рассказала?
— Я… я… забыла, он произнес это между прочим, и я… забыла, – пыталась я оправдаться.
— Значит, тебя надо выдать замуж за эти три года, – заявила решительно матушка.
А я не стала говорить, что это не остановит айвина, по крайней мере, он так обещал.
— Я могу идти, матушка? – спросила я.
— Нет, я еще не все тебе рассказала, что собиралась.
Я еще не отошла от того, что наговорила мне мать и поэтому с трудом подавила порыв убежать с криком «не хочу ничего больше знать»
— Я вполне допускаю, что айвин придет только через три года, когда ты повзрослеешь, – начала опять говорить матушка. – Пока.. ты не пригодна для его целей, слишком юная. Что так смотришь? Ты, забыв, что айвины нам враги, думаешь, один из них влюбился с первого взгляда и женится на тебе?
Я хотела сказать, что айвин не собирается брать меня в жены, он уготовил мне стать какой-то фьёлси. Но вовремя прикусила язык, ведь тогда бы пришлось признаться, что айвин приходил второй раз и надо будет объясняться, почему не рассказала сразу об этом. Или опять лгать, что не всё рассказала вчера.
— Наши девушки нужны им для другого, Андреа. Вчера при Бланке я не стала это рассказывать, но ты уже должна знать. Так вот… были девушки, которые возвращались от айвинов. Их было всего двое и они куда-то исчезли вскорости, но успели рассказать ужасные вещи. Когда девушки попадали к айвинам, очарование быстро пропадало, а опять зачаровывать или добиваться их достойными методами айвины не спешили. Да и зачем, ведь девушки были в полной их власти и без этого. Они нужны были для того, чтобы те принесли айвинам потомство, и согласия бедных девушек никто не спрашивал. Ты понимаешь, что их насиловали? А после того, как девушки рожали, им разрешали выкормить свое дитя, потом детей отбирали. А девушек опять заставляли рожать. А потом кого-то из них оставляли служанками, выполняющими самую грязную работу, кто-то умирал, были и те, кто сходил с ума или сводил счеты с жизнью, не вынеся того, что делали с ними айвины. Но… этих двух девушек айвины отпустили… не знаю… из жалости или еще почему. Хотя… какая у айвинов может быть жалость.
— Но… у айвинов же есть женщины. Разве они не могут рожать им детей?
— Есть, и тоже рожают. Но… я не знаю… может не так много и часто, как айвинам надо. Но айвинки – жены, их любят и берегут, а наших девушек… они их как-то называют по-своему… как-то странно. Ты поняла, что наши девушки у айвинов на положении рабынь?
А я поняла, кем хотел меня сделать айвин, и что означает фьёлси. Три года… три года… и он появится, чтобы забрать и делать со мной те ужасные и стыдные вещи, что я узнала только что от матери, а еще… мне придется рожать для него детей.
— Андреа! Андреа! Что с тобой? – как сквозь толстое и тяжелое одеяло донеслось до меня.
— Ничего, – ответила я онемевшими губами.
Поднявшись, я на подгибающихся ногах, не слушая, что мне говорила матушка, направилась прочь из ее комнаты.
Я спустилась вниз, вышла на крыльцо и застыла, поняв, что собиралась бежать в сад. Но теперь этот мой тихий уголок был осквернен айвином, а значит – туда я не пойду.
Скоро ужин, проходя мимо зала, я видела, что стол уже накрывают. Туда я тоже не хотела идти, вряд ли я смогу хоть что-то положить себе в рот. И там будет отец… А после того, что мне рассказала мать, смотреть спокойно, без смущения на отца мне будет тяжело. Ну, зачем мне это надо было рассказывать? Зачем? Ведь можно было, я уверена, донести до меня отношения между мужчиной и женщиной и без таких подробностей, в которых явственно проступал опыт матушки.
Развернувшись, я направилась на третий этаж донжона в нашу с сестрами комнату. По пути мне встретилась замковая служанка, я велела ей передать герцогу, что не спущусь к ужину. Девушка что-то хотела мне сказать, но я, не слушая ее, быстро прошла мимо. Открывая дверь в комнату, поняла, что у меня трясутся руки, и не только они, меня всю трясло, как в лихорадке, в груди казалось разрасталась ледяная пустота, а в горле стоял колючий ком, который я никак не могла проглотить.
Полог над кроватью не был убран, откинут только уголок, как я оставила утром. Я легла на кровать в чем была одета и опустила наглухо полог.
Забравшись под одеяло, я накрылась с головой и наконец-то могла себе позволить разрыдаться – взахлеб и отчаянно. Что мне теперь делать? Как жить дальше? Куда и как прятаться от айвина? Быть его рабыней, соглашаться быть его фьёлси, исполнять все его прихоти, добровольно ложиться с ним в постель, чтобы он делал со мной всё то, что бесстыдно рассказала мать? Нет, нет и еще раз – нет! Меня даже замутило от отвращения. Я несколько раз сглотнула, борясь с тошнотой.
Оставаться здесь в замке и каждый раз, глядя на отца, смущаться, вспоминая опять же рассказ матери? Мне было невыносимо думать, что он делает всё это с ней. Надо постараться забыть, может… со временем так и будет и я смогу спокойно общаться с отцом и матерью и дальше жить так, как раньше?
Но сколько я могу здесь прожить, пока не придет айвин? Три года, а если повезет, то пять лет. Мать сказала, что меня надо выдать замуж. Но этого я тоже не хочу! Тем более, что айвина мое замужество вряд ли остановит.
Так что мне делать? Рыдать дальше? Но скоро придут сестры, а плакать перед ними, как-то объяснять свои слезы не стоит.
Села, откинув одеяло, его уголком вытерла слезы, но они не хотели останавливаться, лились и лились.
Я выбралась из кровати, всхлипывая и подвывая, прошла к столу, налила из кувшина воду в бокал. Стуча зубами о край бокала, сделала несколько глотков, захлебнулась, закашлялась. Отставив бокал, направилась в уборную, умылась, вытерлась.
Вернувшись в комнату, забралась с ногами на лавку, подтянула колени к груди, обхватила их руками. Я сидела, тяжело дыша, борясь со слезами. Но рыдания всё же прекратились, а отчаянье и безрадостные мысли никуда не ушли.
Так что же мне делать? У кого просить помощи? Ясно же, сама я не справлюсь. Рассказать всё об айвине отцу? Думаю, он без раздумий выдаст меня замуж, посчитав, что это наилучший выход из положения. Но Генст заявил, что найдет меня, где бы я и с кем бы ни была. А значит, мое замужество его не остановит. Да и замуж я не хочу! Я еще слишком юна для этого. Но даже если пройдет еще несколько лет, вряд ли у меня появится такое желание, матушка постаралась для этого.
Но у меня есть старший брат, который служит в королевской гвардии и живет с столице. А если написать ему и попросить забрать меня к себе? Я знаю, что первые годы он жил в казарме, но сейчас снимает дом. Возможно, дом небольшой и места там мало, но мне много и не надо. А Доукс ненавидит айвинов и если он узнает, что один из них обратил на меня внимания и собирается сделать меня своей фьёлси, то ведь не откажет сестре в помощи? Он не отдаст меня айвину. И замуж брат меня не будет торопить.
Младших сестер Доукс не замечал, вообще не обращал на них внимания, как будто их и нет. А вот со мной вел себя по-другому. Он всегда привозил мне из столицы сладости, мелкие подарки, однажды даже дарил платье. Я делилась с сестрами, им Доукс ничего никогда не привозил.
Он как-то возмущался, что я – дочь герцога, а расту дикаркой, что родители меня не учат всему тому, что должна знать и уметь высокородная девица, они не нанимают мне учителей танцев и этикета. Тогда я подумала – ну какие танцы и этикет, ни к чему мне всё это. С кем и где мне танцевать и на ком отрабатывать правила этикета?
А еще я вспомнила – Доукс говорил, чтобы родители не спешили с моим обручением, тем более с замужеством. Вот обживется он в столице, займет достойную должность и заберет сестру к себе. Тогда и можно будет присматривать женихов.
Доукс, судя по всему, в свой последний приезд поругался с отцом. Но ведь не со мной же. Я и раньше писала иногда брату, и теперь отец не запрещал мне этого. Так что… завтра же отправлю Доуксу письмо, попрошу его приехать и забрать меня. Надеюсь, он не обижен на меня, ведь не я же поссорилась с ним.
Но если я уеду, то как же матушка останется без меня? Кто взвалит на себя мои обязанности? Бланка еще мала. Впрочем… я была еще младше сестры, когда мать начала поручать мне дела, вначале мелкие и необременительные, но со временем мои обязанности расширялись и увеличивались.
А ведь еще вчера вечером матушка обещала найти помощницу, чтобы освободить меня пусть не от всего, но хотя бы от части ответственности. Значит, вполне возможно, что матушка справится и без меня.
И всё же, как же я оставлю сестренок? Как они без меня будут?
А если останусь, то что ждет меня? Поспешное замужество, чего я очень теперь боюсь и не хочу? И за кого отец отдаст меня? Достойных женихов вблизи не наблюдалось.
А даже если допустить, что муж мне понравится и он будет молодым и привлекательным, то через пять лет, а, возможно, и через три года, появится айвин. И вся моя жизнь резко изменится.
Ох! Я не хочу даже думать об этом! Теперь Генст не виделся мне привлекательным. Мать права – айвины наши враги и доверять им нельзя.
Всё, решено – я пишу брату, буду умолять его приехать, плакаться, что мне нужна его помощь, пообещаю, что подробности расскажу, когда он появится.
Пока я плакала и раздумывала, как и что мне делать, сестренки появились в нашей комнате.
Малышки, шумные и радостные, забрались ко мне на лавку, облепили с двух сторон и наперебой стали рассказывать обо всем, что делали сегодня. Я, улыбаясь, слушала о щенках, открывших глазки и пытавшихся вылезти из сооруженного для них лежака, об их любимом котенке, которого они искали полдня и нашли на конюшне, о порванном платье Верины, за которое ее ругала Бланка, о сладких пирожках, которые сегодня были на ужине, и еще много всякого о том, как они провели день – беззаботно и весело.
А Бланка, стояла рядом и в отличие от меня без улыбки слушала сестер, а когда они немного угомонились, внимательно глядя на меня, спросила:
— У тебя больной вид, Андреа. Может позвать лекаря? Почему ты не вышла к ужину? Отец беспокоился об этом.
— Нет, лекаря не надо, я просто устала, Бланка.
— Так может принести тебе что-нибудь с кухни?
— Я сама спущусь туда чуть попозже.
— Нет, я всё же схожу, – возразила сестра, – ты же голодная, и устала в придачу.
Сестра подхватилась и быстро исчезла. Я улыбнулась ей вслед – видимо, малышки надоели ей так, что она готова сбежать от них хоть куда. И ходить на кухню, думаю, она будет долго. Ну да, ладно, я побуду с Вериной и Дарлой, отвлекусь от своих мыслей.
Мы с сестренками и поиграли, и я им сказку рассказала, и даже маленькую сценку изобразили – малышки и я с удовольствием «превращались» в зайчика, лисичку и волка. А Бланки всё не было. Да уж… надо будет завтра же непременно напомнить матушке, что младшим нужна няня. Не до такой же степени мы бедны, чтобы дочери герцога не имели няни и за ними присматривала старшая сестра, которая сама еще ребенок.
Бланка пришла, когда служанка уже принесла ведро с теплой водой и я собиралась мыть сестренок и укладывать их спать.
— Вот, – сестра поставила на стол тарелку с лежащими в ней куском хлеба и овечьего сыра, – все, что нашла, а вода, чтобы запить, есть у нас в кувшине.
— Спасибо, – ответила я.
Бланка настороженно смотрела на меня, видимо, ожидая выговора, что так долго отсутствовала. Но зачем? Я понимала, что она устала от девочек и, наверное, надеялась, что за это время они уснут.
— Ну что ж, – произнесла я, – следует помыть девочек и уложить их спать.
Малышки, услышав это, заныли, что не хотят спать. Но моя нежная сестричка так рыкнула на малышек, что они тут же безропотно направились в уборную. Да уж… нянька нужна срочно, чтобы освободить Бланку от, по всей видимости, надоевшей ей обязанности.
Мы с Бланкой по очереди ставили малышек в тазик и поливали их из ковшика теплой водой. Затем быстро вытерли насухо, унесли в кровать и накрыли теплым одеялом. Малышек мы так мыли только летом, зимой, когда по донжону гуляли ледяные сквозняки, а стены промерзали, младших мы мыли только в бане и далеко не каждый день.
Затем и мы с Бланкой так же поочередно обтерлись влажным полотном, но теперь уже смоченным в теплой воде.
Вчерашнюю баню я пропустила, теперь попаду туда только послезавтра, так как топили ее раз в три дня, а зимой и через семь-десять дней, а то и реже. А пока придется обходиться обтиранием.
Бланка забралась в кровать к уже уснувшим сестренкам, а я поела немного хлеба с сыром, запила водой из кувшина и тоже легла спать.
— Я завтра поговорю с матушкой и буду настаивать, что Верине и Дарле нужна няня, тебя следует освободить от забот о них, – пообещала я засыпающей Бланке.
— Спасибо, – пробормотала Бланка, не открывая глаза, – они мне надоели, я устала от них.
Бедная моя сестренка, как же тебе будет тяжело, когда я уеду.
Проснувшись утром и встав с постели, я уже не воспринимала вчерашнее как крах всей моей жизни. Возможно, повлияло то, что я решила обратиться к брату за помощью и это вселяло в меня надежду на лучшее.
Первым делом я направилась на кухню, предположив, что матушка еще болеет и может и не выйти утром. Но она была уже там. Бледная, говорила тихим голосом, иногда прикладывала пальцы к вискам, но, увидев меня, улыбнулась, поинтересовалась младшими. А я решила, несмотря на больной вид матери, напомнить о няне для девочек.
— Да, я согласна, Бланку надо освободить от этих забот, – вздохнув, произнесла матушка. – Отправь ко мне женщину, которую ты выбрала, я посмотрю на нее, поговорю с ней.
— После завтрака я скажу ей, чтобы она нашла вас, матушка.
Она согласилась, и спустя время, после завтрака, я отправила к ней вдову, которую хотела видеть няней у сестричек.
Вчера я представляла, что мне будет стыдно и тяжело смотреть на отца, вспоминая, что рассказала мне матушка. Но во время завтрака я очень старалась не думать об этом и мне это в большей мере удавалось. В конце концов, он мой отец, и всегда был добр ко мне. А что и как там у них с матушкой происходит за дверями спальни, не мое дело и я не должна об этом задумываться.
За столом я шепнула Бланке, что у малышек скоро будет няня, сестра так же тихо вздохнула:
— Ну, наконец-то.
— Андреа, – обратился ко мне отец, – я хотел бы поговорить с тобой. Перед обедом приди ко мне в кабинет.
— Хорошо, отец, – смиренно ответила я.
А у самой задрожали руки и я звякнула ложкой об тарелку, матушка неодобрительно поджала губы, посмотрев на меня. У меня в голове вихрями закрутились мысли. О чем хочет отец поговорить со мной. Он узнал, что я встречалась с айвином? Но мое волнение улеглось, стоило поднять глаза на отца, тот был спокоен, и даже слегка улыбнулся мне, встретившись со мной взглядом.
После завтрака все разошлись по своим делам. Я направилась в мастерские, после того, как все проверила и разобралась с текущими проблемами, села в своем закутке, где для меня стояли стол и стул, и где я могла написать письмо брату, так как там были чернила и бумага. Со мной всегда в кармане фартука лежали карандаш и обрезки бумаги, но писать письмо карандашом и на обрывках я не хотела.
Я переписывала письмо не раз, мучительно подбирая слова, чтобы, пока не раскрывая подоплеку моей просьбы, всё же убедить брата приехать и забрать меня с собой.
Захватив с собой с трудом написанное письмо, я отправилась к отцу. Его кабинет размещался на втором этаже донжона. Я там бывала всего пару раз, но помнила, что в кабинете вдоль стен располагались высокие стеллажи из обструганных крашеных досок, на которых стояли книги и лежали свитки каких-то толи документов, толи старинных рукописей. Тем же самым был завален большой стол, за которым отец работал, сидя в кресле с высокой спинкой. А перед столом стояли два простых табурета. На один из них и кивнул отец, когда я зашла к нему, предварительно постучавшись и попросив разрешения войти.
— Отец, я бы хотела, чтобы вы отправили Доуксу письмо от меня, – сказала я, сев на табурет.
— Хорошо, давай сюда свое письмо, – протянул ко мне руку отец.
Я достала из кармана фартука свернутый лист и отдала отцу.
Он положил его в стопку бумаг на краю стола.
— Не переживай, Доукс получит его, – поняв правильно мой тревожный взгляд, произнес отец.
— Я… вы не так меня поняли, отец, – попыталась я оправдаться. – У меня нет причин не доверять вам.
— Ну-ну, – хмыкнул отец.
Он рассматривал меня, как будто видел в первый раз, а я терялась под его взглядом и не знала, как себя вести и что говорить.
— Ты так внезапно выросла, Андреа, – наконец произнес отец. – Уже почти взрослая девушка. Твоя мать требует от меня, чтобы я нашел жениха и как можно скорее выдал тебя замуж.
— Не надо, – испуганно пискнула я севшим голосом.
— Не надо, – кивнул согласно отец, – ты всё же еще слишком юна для того, чтобы выдавать тебя замуж. Но меня очень беспокоит интерес, что проявил к тебе айвин. Герцогиня сказала, что он, вроде как, не появится здесь три года. Так, Андреа?
— Он так сказал, – подтвердила я, проклиная себя в душе, что невольно открылась матери.
— А он объяснил тебе, почему так?
— Я не знаю точно… вроде это связано… с каким-то запретом для него, – пыталась я выкрутиться. – И… мне нечего добавить… мы мало говорили с ним.
— Я очень хотел бы надеяться, что айвин забудет о тебе за эти три года.
— Я тоже на это надеюсь.
— Но как бы там ни было, а за эти годы надо решить твою судьбу. А желательно всё же в ближайшее время тебя куда-нибудь отправить, где-то спрятать.
А у меня чуть не вырвалось, что айвин обещал найти меня, где бы и с кем бы я ни была.
— Я раздумываю над этим, – продолжил отец, – и… вариантов немного. Или монастырь, или дальние родственники, чего бы мне, честно говоря, очень не хотелось, или… всё же замужество. И все эти варианты не безупречны, в каждом есть большой изъян.
— Ой! А если меня отправить к Доуксу? – решилась я высказать свое пожелание.
— К Доуксу? – удивился отец. – И как ты себе это представляешь? Он живет в доме, где занимает одну комнату, а в еще трех живут его сослуживцы. Юной незамужней девице там не место.
— Я не знала.
— Ты об этом написала брату? – догадался отец.
Я кивнула и виновато опустила голову.
— И зачем? Тебе хочется покинуть родной дом?
— Я… боюсь… что этот айвин… он… я не хочу, чтобы… я не желаю быть его… – пыталась я объясниться, всё так же не поднимая головы и судорожно теребя передник.
— Твоя мать рассказала тебе, для чего айвинам нужны наши девушки, – не спросил, а утвердительно произнес отец. – А ведь я просил ее сделать это мягко, не пугать тебя.
— Что же мне теперь делать? – подняла я голову. – Что со мной будет?
Отец некоторое время смотрел на меня, раздумывая, затем произнес:
— Я напишу Доуксу сам, потребую, чтобы он приехал. Возможно, что идея отправить тебя жить в столицу, не так уж и плоха. Но только не совсем так, как ты это себе представляла.
— Мне забрать свое письмо?
— Нет, я и его отправлю тоже. А теперь иди.
Я поднялась и направилась к выходу.
— Андреа! – окликнул меня отец.
Я остановилась и развернулась к нему.
— Не делай глупостей, дочь, очень тебя прошу. Позволь мне и брату позаботиться о тебе, решить твою судьбу. А ты еще слишком юна и неискушенна для этого. Поверь, ни я, ни твой брат, ни тем более мать не желаем тебе зла.
— Да, отец, – смиренно произнесла я.
— Ступай.
Из кабинета отца я вышла, окрыленная надеждой на лучшее.
Дни шли за днями, а Доукс все не приезжал, чтобы изменить мою жизнь. Но и без него многое произошло в моей жизни.
На следующий день после разговора с отцом меня неожиданно переселили на второй этаж донжона. Мне достались покои, состоящие из трех комнат. Я даже не знала, что в нашем замке есть такие покои.
Я с удивлением обходила спальню, гостиную и пусть и крошечный, но кабинет. С трепетом рассматривала красивую мебель, гобелены на стенах, ковры на полу, вышитое покрывало на кровати, туалетный столик на гнутых ножках, мягкие диваны и кресла, бюро с множеством ящичков и полочек, стоящий рядом с ним удобный стул с подлокотниками и высокой спинкой. Зашла и в уборную комнату и с удивлением увидела там фарфоровые, а не медные кувшины и тазики.
И только потом рассмотрела, что гобелены и ковры потертые и пыльные, а мебель местами облезлая и поцарапанная, а у кувшинов сколоты края. Но всё равно это ненамного умалило моих восторгов.
— Тебе нравится? – с улыбкой спросила мать, которая и привела меня сюда.
— Ах, матушка! Я видела, что некоторые двери в донжоне закрыты, но не предполагала, что за ними такое великолепие!
— Ох, Андреа, Андреа, – покачала головой матушка, – разве же это великолепие. Ты не видела величественный замок герцогов Ланг в столице герцогства. Вот где было великолепие и богатство. А теперь… боюсь даже представить, что с ним сделали айвины. Очень жаль, что мы всё это потеряли. А моя дочь довольствуется малым и считает это великолепием.
— Но мне всё нравится и здесь, матушка. Я нисколько не разочарована, наоборот довольна.
— Ты не видела лучшего, а я была в отчаянье и с трудом прятала от твоего отца слезы разочарования.
— Матушка…
— Ну, ладно-ладно, не буду больше омрачать твоей радости. Но прежде чем тебе здесь поселиться, надо всё помыть, снять полог с кровати, со стен гобелены, а с пола ковры, вынести и вытряхнуть основательно. Я пришлю служанок, а уж давать им задания и смотреть за ними будешь сама. Привыкай к самостоятельности.
Хотела возразить, что уж чему-чему, а самостоятельности меня учить не надо, но… промолчала.
Я с удовольствием обустраивалась в моих теперь личных покоях, и, несмотря на то, что мы с двумя служанками не успели всё сделать за один день, я уже не вернулась в комнату к сестрам, осталась здесь навсегда.
Когда все было закончено, я позволила и сестрам навестить меня. Младшие с визгом и восторгом бегали из комнаты в комнату, а Бланка завистливо проговорила:
— Я тоже хочу жить в отдельных комнатах.
— Будешь, – заверила я, – еще есть пара закрытых дверей, и я подозреваю, что за ними не хуже, чем здесь.
— Меня только одно радует, у этих бесенят появилась няня и теперь она круглосуточно с ними, для нее поставили кушетку.
— Вот видишь, и у тебя что-то меняется к лучшему.
— А можно я буду иногда приходить сюда и, если ты позволишь, ночевать с тобой.
Мне очень не хотелось делиться с сестрой тем, что принадлежало теперь только мне. Но я всё же не решилась отказать ей:
— Если только иногда.
— А нам, нам можно тоже приходить сюда? – запрыгали вокруг меня Дарла и Верина.
Я не успела ответить, за меня это сделала Бланка:
— Еще чего выдумали! Нечего вам здесь делать!
— Ну, пожалуйста, Андреа, разреши, нам тоже хочется, здесь так красиво, – заныли малышки.
— Так, всё, побыли и хватит, – заявила Бланка, беря за руки сестер, – я вас отведу к няне.
Надувшись, малышки, оглядываясь на меня, всё же безропотно пошли с сестрой. Я не стала их останавливать. Если честно, я бы не хотела, чтобы мои покои стали проходным двором. Уединение меня вполне устраивало.
Спустя несколько дней после этого у меня появилась помощница. Откуда матушка ее взяла я не знаю, ранее я ее не видела. Но молодая женщина оказалась грамотной, бойкой и неплохо разбиралась в прядении, и что удивительно, в ткачестве и крашении тканей. А еще она умела организовать работу и прядильщиц и ткачей. В общем, со временем я была почти освобождена от всех своих обязанностей.
Но бездельничать мне не позволили. Отец назначил уроки, на которых он занимался со мной историей, географией, давал мне из своей библиотеки книги к обязательному прочтению, а потом строго спрашивал о прочитанном. А матушка учила меня каллиграфии, стихосложению, высокопарному письму, умению вести беседу на отвлеченные темы – ни о чем и обо всём. Также матушка занялась моими манерами. Я даже не знала, что она такое умеет.
Я училась с наслаждением, отцу, несмотря на его занятость, по-моему, наши уроки тоже доставляли удовольствие. А вот матушка… та часто переносила наши занятия то по причине неотложных дел, то сказываясь больной. Но отец пообещал нанять для меня настоящую учительницу манер и придворной этики, чему я обрадовалась.
Бланка узнав, что со мной занимаются отец и мать, тоже попросилась на наши уроки. Я не возражала, отец тоже, матушка, была недовольна, но немного подумав, все же согласилась. Так что теперь и сестра училась вместе со мной.
Когда же приедет брат, я иногда спрашивала у отца. Он отвечал, что Доукс пока не может, но как только у него появится возможность, сразу же приедет.
Так прошло лето, в конце которого мне исполнилось пятнадцать, и поздней осенью, в один из тоскливо-дождливых дней появился Доукс.
О его приезде мне сообщила Бланка. Она ворвалась ко мне, запыхавшаяся, с покрасневшим лицом и с трудом переводя дыхание, произнесла:
— Там… там… старший брат приехал.
Я подскочила со стула, на котором сидела за бюро и пыталась сочинить стих ко дню рождения матери.
— Доукс? Где он?
Я кинулась к двери, но меня остановила сестра, схватив за руку.
— Подожди, ты куда?
— К Доуксу, конечно же, – ответила я, стряхивая руку сестры.
— Но он же с дороги – грязный, промокший, уставший. Ему надо умыться, привести себя в порядок, отдохнуть.
— Ах, да, разумеется, ему надо вымыться, а баню же завтра должны топить, – спохватилась я. – Ну так я пойду и распоряжусь, чтобы сейчас баню затопили. И обед ведь уже прошел, надо дать указание, чтобы Доукса накормили.
Бланка встала на моем пути.
— Успокойся, Андреа, там матушка уже хлопочет вокруг брата. А мне она велела не приводить Верину и Дарлу на ужин, покормить их в комнате.
— А ты?
— А что я? Мне и тебе следует быть на ужине, который, похоже будет праздничным. Так что… может нарядимся в честь приезда брата? Я надену платье, то, что ты мне подарила. Ну, то, что тебе когда-то привез брат и ты из него выросла.
— Как хочешь.
— А ты надень платье, которое тебе сшили недавно. Оно такое красивое!
Да, матушка расщедрилась и мне сшили два платья. Одно из них считалось нарядным. Но вот только… покажется ли оно таким Доуксу, приехавшему из столицы?
— Ой! А ведь Доукс, как всегда, привез подарки. Ты же поделишься с нами? – неуверенно спросила Бланка. – Или теперь… когда ты отделилась от нас…
— Конечно же, поделюсь, – заверила я сестру.
— Спасибо, а я побежала. Зайду к тебе перед ужином.
Бланка чмокнув меня в щеку, унеслась.
Время до ужина растянулось, стих я так и не смогла сочинить, читать тоже не хотелось. Я слонялась из комнаты в комнату, пытаясь представить, зачем приехал Доукс. Нет, я, разумеется, понимала, что он, скорее всего, приехал из-за меня. Вот только – что изменится для меня с его приездом? Он возьмет меня с собой? Или оставит здесь?
Вечером я переоделась в сшитое накануне платье, пыталась рассмотреть себя в мутном крошечном зеркале, стоящем на туалетном столике в спальне. В это время и пришла Бланка.
— Какая ты красивая, – выдохнула она восхищенно.
— Ты тоже такая хорошенькая, – вернула я комплимент сестре.
А сама опять подумала – понравлюсь ли я Доуксу в этом, подозреваю, не достаточно нарядном платье.
Когда мы с Бланкой вошли в столовую, все уже сидели за столом. Но Доукс встал и подошел ко мне. Взяв за руку, он покрутил меня, рассматривая со всех сторон.
— Ты стала очень хорошенькой, сестренка, – произнес он, улыбаясь.
Доукс подвел меня к столу, помог сесть. На Бланку он ожидаемо не обращал внимания. Она сама взгромоздилась на стул рядом со мной. Я виновато посмотрела на сестру, у той дрожали губы от обиды. Вот зачем так брат делает? Бланка ведь перед ним ни в чем не виновата.
Бросив взгляд на отца, я по выражению его лица поняла, что ему тоже не нравится поведение Доукса по отношению к Бланке. Но отец ничего не сказал.
Ужин на самом деле оказался праздничным, на стол были выставлены яства, которые мы видели очень редко.
За столом мать расспрашивала Доукса о его жизни в столице, о короле, его сыновьях. Выяснилось, что брат совсем недавно стал обер-камергером старшего принца – наследника короны. Матушку это очень порадовало, а отец высказался пренебрежительно:
— Дверь перед принцем открываешь и сорочку ему подаешь? Чем в королевской гвардии тебе не служилось?
Я видела, как вспыхнул Доукс, но справился с собой и ответил отцу всё же сдержанно:
— Отец, вы должны знать, что обер-камергер высшая должность при королевской особе. И мои обязанности не только в том, чтобы следить за покоями принца. В моем подчинении весь двор наследника. А в гвардии я далеко бы не продвинулся.
— Ну-ну, – хмыкнул отец.
— А у принца свой двор, отдельный от королевского? – робко поинтересовалась я.
— Да, не так давно принц переселился в малый дворец и теперь у него отдельный от короля двор и даже гвардия своя теперь.
— Так отчего же ты не возглавил гвардию принца? – спросил отец.
— Я ближе к принцу теперь, чем, если бы стал командиром его гвардии.
— Ну да, ну да, куда уж ближе, – усмехнулся отец.
— Отец! Вы на что-то намекаете? – взвился брат.
— Говард, Доукс, пожалуйста, – воскликнула матушка.
— А принц красивый? – неожиданно пискнула Бланка.
И тут же смутилась, покраснела, уткнулась в свою тарелку. К моему удивлению Доукс ей ответил:
— Да, насколько я могу судить о мужской красоте, малышка, принц хорош собой.
Отец на это хмыкнул, Доукс бросил на него бешеный взгляд.
Бланка расцвела от внимания, которое ей соизволил уделить старший брат.
А я думала о том, зачем отец задирает Доукса. Я боялась, что брат, не выдержав, опять уедет и не появится очень долго. А как же я тогда?
Далее ужин прошел более-менее спокойно, отец молчал, а матушка стараясь в разговоре не касаться обязанностей брата при дворе принца, далее расспрашивала о жизни в столице.
Брат же, отвечая матери, иногда кидал на меня внимательные взгляды, под которыми я терялась.
Наконец-то ужин закончился. Нам с сестрой было велено уйти в свои комнаты, а отец пригласил брата идти за ним в кабинет для разговора.
Я опять беспокойно ходила по комнатам, не находя себе места. Ведь сейчас в кабинете отца решается моя судьба? Пригласят ли меня в кабинет? Посоветуются со мной? Или просто огласят «приговор», не спрашивая моего согласия? И каким он будет, этот «приговор»? Помилование или наказание?
Утомившись от переживаний, да и время было уже позднее, я решила, что пора ложиться спать. Но тут раздался стук в дверь моих покоев. Я вздрогнула и замерла, и только когда раздался уже нетерпеливый перестук по двери, пошла открывать.
— Спишь уже что-ли? – недовольно произнес брат, оглядев меня.
— Нет, только собиралась.
— Пустишь к себе?
Я посторонилась, Доукс бесцеремонно обошел мои покои, везде заглянул, даже прочитал незаконченный стих, хмыкнув при этом. Я молча следовала за братом, боясь спросить с чем он пришел ко мне.
Наконец он угомонился, устроился в кресле в гостиной и предложил мне сесть в противоположно стоящее кресло.
— Тебе здесь нравится? – спросил брат, когда я села, куда он указал. – Я имею в виду эти комнаты.
— Да, конечно.
— А я вижу кругом бедность и убогость. Мне жаль тебя, дочь герцога Ланга достойна большего. Но… я собираюсь исправить эту несправедливость. Раз не может этого для тебя сделать отец, я чувствую себя ответственным, чтобы как-то изменить твою судьбу к лучшему.
Я замерла с заполошно бьющимся в предчувствии чего-то сердцем.
— Я не могу пока забрать тебя к себе.
Показалось, что у меня остановилось сердце и резко пропал воздух вокруг, а брат, видимо, увидел в моих глазах страх и обреченность, поэтому поспешил успокоить:
— Не надо так пугаться, Андреа. Я сказал – пока не могу. Но я заберу тебя, как только представится такая возможность. Видишь ли в чем дело… я сейчас живу во дворце наследника. Да, у меня роскошные покои, не чета здешним. Но ты не можешь жить там со мной. То место не подходит для юной девушки. Но дело даже не в этом.
— А в чем же?
Брат замолчал ненадолго, пожевал губами, о чем-то раздумывая, затем продолжил:
— Я не хотел бы делать тебе больно, как-то унижать тебя. Но… я за ужином наблюдал за тобой. Ты очень хорошенькая, у тебя чистая, без изъянов кожа, густые волосы, красивые глаза. Но ты не умеешь держаться.
— Матушка занималась со мной, – возразила я, – учила манерам.
— М-а-а-а-тушка, – протянул насмешливо Доукс, – я ее люблю и жалею, но она… как бы мягче выразиться… сама-то не особо много знает о манерах и этикете. Увы. Андреа, но научить тебя всему положенному она вряд сможет. Тем более, что жизнь идет, меняется, и то, что было в пору юности наших родителей приемлемым, сейчас осуждается, и наоборот, то, что возможно сейчас, когда-то было недопустимым. Посмотри на себя, сестренка, ты же сидишь, сгорбившись, а твои руки беспокойны, ты жестикулируешь, когда говоришь, а если молчишь, то теребишь платье, то наматываешь на палец локон своих волос, то еще как-нибудь занимаешь руки.
— Да? – удивилась. – Даже не замечала за собой этого.
— Спину выпрями! – велел брат. – Вот так лучше, а теперь положи руки на колени и забудь о них, не делай ничего ими. А еще… у тебя очень подвижная мимика, на твоем лице написано всё, о чем ты думаешь, что чувствуешь. Так нельзя! Ты, как открытая книга, любой тебя прочитает.
— И что же мне делать? – растерянно проговорила я.
— Учиться быть бесстрастной и хладнокровной, и стараться не показывать всем подряд свои чувства и эмоции, как бы плохо и тяжело, или наоборот радостно и легко тебе на самом деле ни было.
— Я… я … вряд ли смогу так…
— Сможешь, если хочешь уехать в столицу и жить там, – резко ответил Доукс.
— Но… как этому научиться? И у кого?
— Я бы посоветовал пансион для высокородных девиц. Но туда принимают с двенадцати, а ты… в младшей группе будешь переростком, а в старшей… уж извини, тебя станут третировать, а ты не сможешь дать отпор. И это не добавит тебе уверенности и бесстрастности.
— Так что же мне делать? – в отчаянье воскликнула я.
— Успокойся! И руки положи на колени.
Я пыталась усмирить свое дыхание, опять положила руки на колени и спокойно, как мне казалось, смотрела на брата.
— И это еще не все причины, по которым я не могу тебя пока привезти в столицу и представить всем, как свою сестру. У меня еще есть к тебе претензии… вернее… к родителям. Это платье… оно, конечно, ужасно.
Было бы глупо обижаться на брата за то, что он назвал платье ужасным, я это и так подозревала.
— В столице кружевом, лентами и вышивкой украшают даже мужскую одежду, а уж женские платья, как по мне, сверх меры пестры и нарядны.
— Кружевом и лентами украшают мужскую одежду? – поразилась я.
— Да, и представляешь, даже парики мужчины стали носить с некоторых пор, – улыбнулся брат.
— Но ты без парика и без кружев на одежде, – заметила я.
А брат рассмеялся.
— Хорош был бы я, если бы приехал сюда расфуфыренный, весь в кружевах и лентах, да еще и в парике. Кстати, парик я всё же не ношу. А ты свое ужасное платье, судя по его фасону, надевала сама?
— Да, сама.
— И всё ты делаешь сама?
Я кивнула.
— Ты не привыкла, чтобы за тебя что-то делали, помогали умываться, одеваться, убирали за тобой вещи, развешивали твои платья и многое еще другое?
Я опять кивнула. А брат вздохнул.
И зачем он это спрашивал? Он же прекрасно знал, как мы живем. Я не стала говорить Доуксу, что до недавнего времени работала в мастерских, о чем он, по всей видимости, не осведомлен. Побоялась, что сочтет меня совсем уж никчемной.
— В таком виде, как сейчас, тебя нельзя привозить в столицу, – безжалостно заявил Доукс, – надо вложить много сил, средств и времени, чтобы можно было представить тебя, как мою сестру. А со всем этим у меня проблемы.
Я опустила голову, поникла – похоже, не видать мне столицы.
— Но… я уже кое-что придумал и еще… я собираюсь жениться.
— Жениться? – вскинулась я удивленно. – На ком? Когда?
— Через полгода. Я и приехал не только из-за тебя, но еще, чтобы сообщить родителям об этом.
— А как… матушка? Наверное, поражена?
— Да и отец тоже, – усмехнулся брат.
— А родители поедут на свадьбу?
— Они должны там присутствовать. Было бы странно, если бы герцог и герцогиня Ланг не были бы на свадьбе сына. Но отец… очень недоволен этим.
— А мы с сестрами поедем?
— Нет, – коротко ответил Доукс.
— Кто она, твоя невеста?
— Ее зовут Анелиза Градут. Она… добрая, и вот ей я поручу тебя, после того, как женюсь.
— Ты любишь ее?
— Что? – удивился брат.
И расхохотался.
— Ну какая любовь в моем положении, сестренка? Я беден, у меня только звонкий титул и смазливая внешность, вот и все мои богатства. Да еще, возможно, я удачливый, изворотливый и не глупый. Но мне нравится Анелиза. Она старше меня, ее нельзя назвать красавицей, но у нее есть другие достоинства. А самое главное – ее отец богат, жаждет породниться с высокородным семейством и дает за дочерью неприлично огромное приданое.
— Так ты женишься на деньгах? – ужаснулась я.
— А никто из нас, увы, сестренка, не может себе позволить жениться по любви. И тебе, возможно, придется продать кому-то свою красоту и юность.
— Нет-нет-нет, не хочу, – замотала я головой.
— Ладно, оставим это. Не думай об этом, Андреа. В общем так… я пришлю для тебя одну женщину… она мне должна… и она бывшая фрейлина королевы и ей надо на время куда-то скрыться. Уж она-то научит тебя всему, а ты должна будешь ее во всем слушаться. Поняла? Иначе ты не попадешь в столицу, не будешь жить в моем доме, когда я женюсь. А родители выдадут тебя замуж в ближайшее время.
— Я не хочу замуж!
— Вот поэтому будешь слушаться бывшую фрейлину королевы и учиться, и еще раз учиться. А следующей осенью я заберу тебя.
— А… раньше нельзя?
— Не знаю… возможно и раньше заберу. Но ведь у нас, как сказал отец, есть три года, пока не появится айвин?
— Ты знаешь об этом?
— Разумеется! Отец мне написал еще летом. А теперь рассказывай всё подробно, как и где и почему ты встретилась с айвином. И не смей ничего скрывать!
Я рассказала брату всё, в том числе и то, о чем не знали родители – о своей второй встречи с айвином.
— Вот значит как, – протянул Доукс задумчиво, когда я закончила свой рассказ, – он молод, ему всего девятнадцать, как и нашему принцу.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю, пока не знаю. Но одно точно – мы тебя ему не отдадим.
— Но он сказал…
— Он может говорить что угодно, но всё меняется в этой жизни, а три года срок немалый. Айвины последние пару лет пытаются наладить отношения с королевством. Лично мне это не нравится, король… он тоже не желает сближаться с айвинами. Но… айвины… они всё пытаются и пытаются, делают вид, что, находясь в королевстве, готовы соблюдать наши законы, уверяют, что хотят выстраивать добрососедские отношения, основанные на взаимном уважении и сотрудничестве на различных поприщах. Так что… и сейчас для них не так это просто прийти и забрать кого-либо, а, думаю, через три года будет еще сложнее.
— Зачем айвинам это надобно? Что им нужно от нас? Неужели же после того, что натворили, они надеются, что их простят, люди забудут, сколько горя они принесли им?
— Мне бы хотелось, чтобы не нашлось ни одного человека, кто бы согласился не то, что сотрудничать, а даже смотреть в сторону айвинов и разговаривать с ними. Но, увы, и раньше находились те, кто, пусть тайно, но вели дела с ними, и самое ужасное – продавали им своих дочерей, сестер и даже жен. А теперь… когда прошло столько лет, и выросли те, кто не помнит тех ужасов, или делает вид, что забыл, людей, кто идет на контакт с айвинами всё больше и больше. И принц… он более благосклонно относится к айвинам, чем король. А мне никак не удается отвратить принца от этих тварей. Мне кажется, чем настойчивее я стараюсь, тем больше принца интересуют айвины.
— Отец отказал айвинам.
— Да, отказал, – согласился Доукс. – Но надолго ли? А если они назовут огромную цену или… поставят его перед ужасным выбором?
— Что ты такое говоришь, Доукс? Перед каким выбором?
— Не думай об этом, Андреа. Я что-то слишком разговорился с тобой. Ты лучше верь, что всё будет хорошо… для тебя. И так… вернемся к нашим проблемам, к тебе приедет бывшая фрейлина, ты должна будешь учиться у нее всему, что она посчитает нужным. И, кстати, наших родителей она тоже немного подготовит перед их приездом в столицу, чтобы они не выглядели… очень уж… дикими. С ней я пришлю немного одежды, тканей и всего того, чтобы пошили тебе хотя бы штуки три платьев. И не смей тратиться на сестер. Это все будет только для тебя.
Последнее мне не очень понравилось, но я согласно кивнула.
— И кстати, я же привез для тебя подарки, они в моей комнате, завтра утром принесу.
— Но ими-то я могу поделиться с сестрами?
— Если пожелаешь.
— Ты долго будешь гостить? – поинтересовалась я.
— Пару дней побуду, матушка очень просила хоть на немного задержаться. Да и надо бы обсудить с родителями мою предстоящую свадьбу и приезд их в столицу.
— А свою невесту ты не привезешь к нам?
— Нет, но может потом… когда-нибудь и привезу.
— Доукс, я понимаю, что ты делаешь для меня многое…
— Пока только собираюсь, – уточнил брат.
— Я благодарна тебе. Очень. Но… у нас же есть еще сестры, а ты…
— Я понимаю, о чем ты меня хочешь попросить, – перебил меня Доукс. – Андреа, меня на всех не хватит, тем более, что вполне вероятно, у меня скоро свои дети появятся. Для тебя я сделаю всё, что в моих силах, а об остальных, прости, пусть наши родители заботятся.
— Я понимаю, что не могу тебя просить, но всё же… ты мог бы немного внимания уделить Бланке? Хотя бы пару добрых слов для нее найти.
— Бланка забавная малышка, – улыбнулся Доукс, – хорошо, уговорила, пару добрых слов найду для нее. Но, Андреа… надо учиться любить себя. Думай вначале о себе, потом опять о себе и только затем о других… если захочешь.
А я подумала – неужели же этому можно научиться?
Мы еще немного поговорили, он сказал, что даже если бы не появился айвин, то брат всё равно бы попытался забрать меня в столицу, но тогда было бы сложнее – отец вряд ли в таком случае согласился отпустить меня. Когда Доукс ушел, было уже очень поздно. Но я, лежа в постели, еще долго представляла, какой будет моя жизнь в столице.
Утром за завтраком Доукс, как и обещал, уделил внимание Бланке. Он спросил у нее что-то незначительное, сделал вид, что с интересом слушает ее ответ.
А после Бланка весь день ходила за братом хвостиком – куда он, туда и она. Доукс не гнал ее, только посмеивался над ней, но не зло.
Брат, со следовавшей за ним по пятам Бланкой, обошел весь замок, всё посмотрел, вышел и за ворота, посетил кожевенные и красильные мастерские. Но дальше не пошел и не поехал, сказал, что все ему ясно и так.
Несколько лет назад Доукс до своего отъезда в столицу помогал отцу. Но я помню, делал это очень неохотно, постоянно отлынивал, выдумывал разные причины, чтобы избежать своих обязанностей, которые на него возлагал отец. И когда потом наведывался к нам, насколько я знаю, не вникал в дела отца. С чего сейчас вдруг решил сделать это, непонятно.
После обеда отец и брат закрылись в кабинете отца, вышли только к ужину, а затем ушли опять туда же.
А я весь день думала о том, что вчера вечером кое-что утаила. Доукс не узнал о виденном мною колдовстве айвина. Почему сохранила в секрете? Но ведь я обещала Генсту, что никому не скажу об этом. Так почему я должна нарушать свое обещание? Конечно, можно было бы рассказать Доуксу, а свою совесть утешить тем, что ведь айвин не открыл мне всю правду о фьёлси. Но только вот… именно, что не обманул, а не договорил, но обещал рассказать позже. Так имела ли я право нарушить обещание, данное айвину, даже несмотря на его коварство? К вечеру я всё же решила, что и так рассказала брату многое, даже то, что скрыла от родителей. Так что… о колдовстве пока промолчу. Возможно, когда-нибудь я пожалею об этом, но кто его знает, что и как будет потом.
Вечером ко мне заявилась Бланка. Она откуда-то знала, что брат вчера вечером приходил ко мне и был у меня долго. И сестре было очень любопытно – что мы делали с Доуксом, о чем говорили. Я не стала ей признаваться во всем, только намекнула, что скоро меня ждут большие перемены. Но лучше бы я просто промолчала, Бланка никак не могла отстать от меня с расспросами – что да как. Я с трудом отделалась от нее, чуть ли не силой вытолкнула за дверь.
Да уж… когда приедет таинственная бывшая фрейлина королевы, Бланка не оставит меня в покое. Я уверена, что сестра всеми правдами и неправдами постарается навязаться в ученицы к бывшей фрейлине.
Почему я раньше думала, что сестрица нежная и безобидная? Она оказалась настырной, и не хочу думать, что завистливой. Видимо, я плохо ее знала. Или всё же я сейчас ошибаюсь?
Но может, чтобы избежать ссор и обид в недалеком будущем, стоит уже сейчас попросить Доукса разрешить и Бланке училась вместе со мной?
На следующий день сестра опять попыталась ходить за братом, но он достаточно мягко, но все же неуступчиво запретил ей это. А я всё же улучила момент и спросила у брата разрешение для Бланки. Он поморщился и ответил:
— Я же уже говорил, что на всех сестер меня не хватит. Отец с матерью слишком много детей родили, не думая об их будущем. Прости, но я не стану хлопотать еще и за Бланку. Но если леди Атмель одобрит, то… что ж пусть и ее учит, но я глубоко сомневаюсь, что согласится.
— Бывшую фрейлину зовут леди Атмель?
— Да, ее зовут Летисия Атмель, она вдова графа Атмеля.
— Мне следует попросить ее об одолжении учить всему и Бланку?
— Попробуй, – усмехнулся Доукс, – я договаривался с ней только о тебе.
— Спасибо, что разрешил.
— Пока не за что меня благодарить, сестрица. И да, не вздумай пока говорить Бланке о том, что скоро приедет графиня Атмель. Или ты уже поделилась с сестрой?
— Нет, и не собиралась.
— Завтра утром уеду, но сегодня я зайду к тебе после ужина. Мне надо дать тебе несколько советов и наставлений, и по поводу графини в том числе.
— Я буду ждать тебя.
Младших сестренок два дня не выводили к столу, пока брат гостил в замке. Но в последний вечер няня привела их к ужину. Доукс равнодушно оглядел Верину и Дарлу, и больше не обращал на них внимание.
После ужина я ушла к себе и ждала брата. Он не заставил себя ждать.
Я выслушала его наставления, которые сводились к одному – слушаться графиню Атмель, делать всё, что она сочтет нужным, но никакими тайнами с ней не делиться, не сближаться близко, не заблуждаться, что можно стать подругами. И об айвине ни в коем случае не рассказывать. В общем, видеть в этой женщине только ту, что научит всему нужному, но отстраняться от нее, не воспринимать, как близкого человека, с кем можно делиться чувствами и потайными мыслями. Какой бы эта бывшая фрейлина не казалась искренней и доброжелательной, доверять ей нельзя.
— Но если ты не доверяешь ей, считаешь коварной, то зачем же допускаешь в нашу семью? – спросила я.
— Увы, но никого лучшего в ближайшее время я не найду. И она способна в кратчайший срок научить тебя многому. Я возьму с нее, разумеется, клятву о неразглашении всего того, что она здесь увидит и услышит. Но… клятва… в устах женщины, тем более такой, как Атмель… вещь ненадежная. Так что прошу тебя поберечься.
— Но в замке живу не я одна.
— За матушку не переживай, – усмехнулся брат, – я уверен, ей графиня не понравится и сближаться с ней она не станет. Младшие сестры еще слишком малы, а детей Летисия не любит. А Бланка… мало что знает, и опять же, она еще ребенок, а детей, как я уже сказал, графиня не выносит. Так что вряд ли графиня возьмется еще и Бланку обучать. Но ты всё же предупреди сестру, чтобы не болтала много в обществе графини, когда та приедет.
Когда же я провожала брата, задержала его у двери и спросила то, что меня беспокоило:
— Ты утром уедешь. А тебе не страшно одному путешествовать? Лихих людей, насколько я знаю, хватает на дорогах.
— А с чего ты решила, что я один пересек половину королевства и наше герцогство? Меня сопровождают гвардейцы принца. Впрочем… я и раньше не путешествовал один.
— И где же гвардейцы сейчас? – удивилась я.
— Ждут меня в Суане.
— В Суане? Но до этого города полдня пути. Почему же гвардейцы не приехали с тобой в замок?
— Нечего им здесь делать, – резким тоном ответил Доукс.
— Ты нас стыдишься? – озвучила я то, о чем уже догадывалась.
— Гордиться мне точно нечем, – также резко произнес брат, – разве что титулом, который когда-нибудь будет моим.
— Мне жаль, что ты…
— Вот что, сестра, – перебил меня Доукс, – я не хочу выслушивать от тебя сожалений и уж тем более нотаций. Лучше скажи, ты всё уяснила, что я тебе сказал?
— Я всё поняла, – заверила я брата. – Не переживай, я буду прилежной ученицей. И не подпущу графиню Атмель близко к себе.
— Я очень надеюсь, что так и будет. Не разочаровывай меня, Андреа.
Доукс потянулся ко мне и поцеловал в щеку, затем открыл дверь и вышел.
Когда я спустилась утром к завтраку, его уже не было – он уехал.
А через несколько дней появилась и графиня Атмель. Но перед этим произошло еще кое-что.
Вечером, уже после ужина, ко мне ворвалась Бланка и с выпученными глазами, задыхаясь, пыталась мне что-то сообщить:
— Там… там… они…
Я взяла сестру под локоть, подвела к дивану и усадила, налила из кувшина воду в бокал и протянула Бланке.
— Выпей, успокойся и расскажи, что тебя так взбудоражило?
Сестра торопливо глотнула воды, захлебнулась, закашлялась. Я отобрала бокал из ее рук, поставила на стол, быстро сходила в уборную, захватила там мягкий кусок полотна, служивший мне для вытирания и, вернувшись в гостиную, протянула Бланке:
— Вытрись, и расскажи что случилось.
Бланка промокнула лицо и, отдышавшись, произнесла:
— Айвины появились у нас опять.
Я, ахнув, бухнулась рядом с сестрой.
— Когда? Зачем? Ты видела их сама? – в страхе вопрошала я сестру.
— Двое, они сейчас в кабинете отца, – ответила справившаяся с дыханием Бланка.
— Двое? Те же самые, что в прошлый раз были?
— Я не знаю те или не те, прежних я не видела. А эти такие красивые!
— Да что же им нужно опять?!
— Я не знаю, – пожала плечами уже немного успокоившаяся Бланка. – А как ты думаешь, зачем они здесь?
— И я не знаю.
Мысли на этот счет у меня были, но озвучивать их я не стала.
— Ой! Андреа, а если они пришли за нами? Что если мы приглянулись айвинам и они хотят нас забрать?
У Бланки задрожали губы, а в глазах заблестели слезы
— Не выдумывай! Не нужны мы айвинам, малы еще, чтобы заинтересовать их, – решительно заверила я Бланку, хотя самой тоже хотелось разреветься от страха, но позволить себе это сейчас перед сестрой я не могла.
— Правда? – с надеждой в голосе спросила сестра, утирая слезы.
— Конечно, так и есть. Да и отец никогда не отдаст нас айвинам.
Ах, если бы я сама была так уверена в том, о чем говорила!
Бланка придвинулась ко мне, прижалась, обняла.
— Не бойся, никто нас не заберет, – уверяла сестру, гладя ее по спине.
Раздавшийся стук в дверь заставил нас вздрогнуть.
— Кто это? – почему-то шепотом произнесла Бланка.
— Не знаю, сейчас посмотрим.
Я попыталась встать, но сестра вцепилась в меня, не отпускала.
— Не надо, не открывай, это за нами пришли, – горячечно шептала она.
— Прекрати, Бланка, – потребовала я, выпутываясь из объятий сестры и вставая с дивана.
Уже у дверей я оглянулась на сестру, она смотрела на меня с ужасом и тихо всхлипывала.
— Госпожа, его светлость желают видеть вас в своем кабинете, – услышала я от служанки, оказавшейся за дверью.
— Ой-ё-ё-ёй, – тоненько за моей спиной проверещала сестра.
— Хорошо, иди, – ответила я онемевшими вмиг губами.
Закрыв дверь, я прислонилась к ней, ноги меня не держали. Но взглянув на сестру, я отлипла от двери и с трудом улыбнувшись (подозреваю, что это была не улыбка, а отдаленно на нее похожая гримаса) попыталась успокоить уже откровенно рыдающую Бланку:
— Это ничего не значит. Мало ли почему меня приглашает отец. Но во всяком случае тебя это не коснулось. Так что прекрати рыдать.
— Ты пойдешь? – сквозь рыдания проблеяла сестра.
— Думаю, деваться мне некуда, идти надо. А ты, если хочешь, дожидайся меня здесь.
Отряхнув платье, поправив вслепую волосы, я отправилась к отцу. У меня дрожали руки, я с трудом сдерживала слезы отчаянья, в животе образовался ледяной ком, но я всё же дошла до кабинета. Постучавшись и услышав отклик отца, вошла. И облегченно выдохнула – айвинов там не было. Или рано я еще обрадовалась? Отец хмурил брови, выглядел уставшим и каким-то враз постаревшим.
— Садись, – пригласил отец.
И только сев, я обратила внимание на стоящую на столе деревянную шкатулку, богато украшенную камнями и тонкой резьбой. Отец кивнул на нее:
— Это для тебя, от айвинов.
— Вы взяли? – поразилась я.
Отец тяжело вздохнул.
— Это извинение с их стороны за то, что их… соплеменник посмел приблизиться к тебе, несмотря на запрет. Ты вот что скажи… доченька… почему я от них узнал о том, что этот… негодяй второй раз приходил к тебе.
— Простите, отец, я должна была вам об этом рассказать, – я виновато опустила голову.
— Должна была, хотя бы для того, чтобы я не хлопал глазами перед тварями, когда они вручали мне это.
Мне вспомнились слова брата о цене и выборе для нашего отца.
— Я виновата, отец, но зачем же вы взяли у айвинов подношение? – подняв голову, произнесла я.
— .И кто же тебя научил проявлять непочтительность к отцу? – поинтересовался вкрадчиво отец. – Уж не старший ли братец?
— Брат тут ни при чем. Простите, отец, но… этот презент для меня, – продолжала я дерзить, видимо, от страха. Но лучше так, чем, если бы я сейчас разрыдалась. – Вы уверены, что я могу это взять без… нежелательных последствий для себя?
— Айвины очень настаивали – то, что лежит в шкатулке просто подарок для тебя, как извинение за своего… соплеменника.
— И что там лежит? – настороженно спросила я.
— Я только мельком заглянул в шкатулку, там какие-то женские штучки, вроде как гребни, шпильки и булавки.
— Неужели же вы поверили айвинам? – не унималась я. – И почему только спустя полгода они соизволили принести извинения?
— Я не должен перед тобой оправдываться, но всё же попытаюсь объяснить тебе как уже взрослому человеку. Айвины всё это время пытались встретиться со мной, но я каждый раз отказывал им. Но в этот раз…
Отец замолчал, видимо, подбирая слова, а я опять вспомнила слова брата.
— И… что же они вам посулили? – спросила я.
— Они отдают обратно нашу Луговину, обещали убрать лес, который ограждает ее. Это только часть отнятого у нас, но земля богатая, где есть полноводная река, обширные луга, а значит пастбища для овец, там леса, мы будем с древесиной, которой нам не хватает.
Я сидела пораженная до глубины души. Мой отец, который ненавидел айвинов, и ему было, за что их ненавидеть, пошел на сделку с ними?! Оказывается у всего и у всех есть цена. Мне стало невыносимо страшно и за себя и за сестер.
— Что вы должны им за это? – с трудом произнесла я. – Дочерей?
— Нет! Разумеется, нет! Что ты там придумала? Наоборот, они обещали не трогать моих дочерей. Вы будете для них неприкосновенны. А этот… который приходил к тебе… они обещали не подпускать его к тебе вообще.
— А сколько стоят обещания айвинов? – сглатывая кажущуюся полынную горечь во рту, спросила я.
Отец тяжело вздохнул.
— Я попытаюсь объяснить. Ты пойми, дочка…. От герцогства остался осколок. Все эти годы мы выживали. Еще немного и нас постигнет полная нищета. Овцы не дают столько, чтобы содержать замок, кормить людей, живущих в нем, и за его пределами, учить вас, моих детей, дать за дочерьми достойное приданое. А расширять стадо я не могу, кормить овец будет нечем. Земледелием на скалах тоже невозможно заниматься.
— Но Доукс мог бы помочь…
— Доуксу кто бы помог, – неожиданно зло перебил меня отец. – Он пообещал забрать тебя, и это мне, кстати, не нравится, а о твоих сестрах, тем более младшем брате, даже слышать не хочет. Но… я его не упрекаю, вы мои дети и заботиться о вас должен я, а не мой старший сын.
— Так что же всё-таки требуют айвины взамен?
— На первый взгляд ничего существенного. Но это как посмотреть. В общем… они просят наших овец, как ты знаешь, я никогда никому не продавал их. Боялся, что тот, кто заполучит моих овец, лишит меня последнего. Но… айвины заверили, что овцы им нужны не для того, чтобы торговать ими или тем, что они дают. А пока их стадо будет прибывать, айвины будут покупать у меня шерсть и ткани из нее и по той цене, которую я назначу, даже если она будет завышена.
— Но ведь это не всё?
— А еще… они просят… добрососедских отношений. То есть, я разрешу им свободно появляться на своих землях, но… попробовал бы я запретить им это, – усмехнулся отец. – Впрочем… до прошедшей весны они уже давно не появлялись в герцогстве.
— А к себе они не пригласили? – тоже усмехнулась я.
— А ты знаешь… намекали, что когда-нибудь это произойдет.
— И за такую малость они отдали часть завоеванных ими земель?
— Это на первый взгляд кажется малым. Они попросили угомонить моих людей, если те будут против появления айвинов, разрешить торговать с ними, не преследовать и не наказывать тех, кто каким-либо образом станет взаимодействовать с айвинами.
— А потом они попросят продавать им дома, и разрешить строить их, и станут жить в этих домах.
— Не исключаю этого.
— То есть… постепенно они внедрятся в наше общество и поселятся на наших землях.
— Я всегда знал, что ты умная девочка.
— А как же память о том, что айвины сотворили чуть больше двадцати лет назад?
— Хорошая память и гордость это, разумеется, не самые плохие качества. Но… они не накормят и не оденут.
— Знаете, отец, у меня не было ненависти к айвинам, для меня они были далеки, как… герои ужасных сказок. И я не вправе судить вас, моего отца. Но… всё же позвольте мне, – я отодвинула подальше от себя тяжелую шкатулку, – отказаться от дара айвинов.
— Как пожелаешь, Андреа, настаивать, чтобы ты приняла подарок, я не буду, – устало произнес отец.
— Я могу идти?
— Да, ступай, – разрешил отец.
В своих комнатах я застала Бланку, она так и сидела, вжавшись в угол дивана и тихо плакала.
— Ну, что там? – спросила сестра, шмыгая носом. – Ты видела айвинов? Что они сказали.
Сев рядом с сестрой, я обняла ее, погладила по голове и успокоила:
— Айвины покинули наш замок. И не переживай, мы для них теперь неприкосновенны.
— Правда? – немного отстранившись и заглядывая в мои глаза, недоверчиво произнесла Бланка.
— Клянусь, так и есть, – заверила я.
— А можно я останусь здесь, и спать тоже лягу с тобой.
— Оставайся.
— Спасибо, спасибо, – кинулась обнимать меня Бланка.
Ночью я думала об отце, о том, что он сказал, и не знала, стоит ли мне осуждать его. Мне трудно представить как всё это далось ему, но несомненно – тяжело, на нем лежит ответственность за семью, людей, живущих на наших землях. И всё же… всё же.
Но одно меня успокаивало – теперь даже спустя три года Генст не сможет меня забрать. Если, конечно, взять на веру слова айвинов.
Отец и мать знали, что к нам должна приехать графиня Атмель. Брат, уезжая, наказал приготовить для нее покои и топить там камины каждый день в ожидании гостьи.
Весть о том, что приехала графиня, мне принесла опять Бланка. Она, избавившись от сестренок, видимо, получила много свободного времени и теперь успевала везде и всегда, всё обо всех и обо всем знала.
Осень заканчивалась, уже пару раз выпадал снег, и пока еще таял, но лужи по утрам подмерзали, а моросящий дождь стал постоянным сопровождающим чуть ли не каждый день. Мне казалось, что такой мокрой и промозглой осени не было давно. Сухих дней, когда ничего не сыпало с неба, можно было пересчитать по пальцам.
В один из таких холодных дней я, закутавшись в большую и толстую шаль, сидела в кресле, пододвинув его поближе к камину. Разложив на коленях книгу, пыталась перевести с языка соседствующего с нами королевства Кимбир небольшой рассказ и записать его. Когда-то, очень давно, герцогство Ланг отделилось от Бранского королевства, образовав свое государство, но спустя столетия не смогло сохранить независимость, и опять попало под влияние королевства, но уже по вине айвинов. Поэтому с Бранским королевством у нас был единый язык, он, разумеется, отличался, но не значительно. А вот язык королевства Кимбир давался мне с трудом. Я никак не могла с ним справиться, мне он казался чуждым. Матушка, которая свободно говорила и писала на кимбирском, называла меня бездарью, не способной понять красоту чужого языка.
И вот, когда я злилась, пытаясь совладать с не дававшимся мне кимбирским языком, ворвалась сестра, не постучавшись и, как мне показалось, чуть ли не снесла дверь с петель – так громко та грохнула о стену.
— Ой, Андреа! Там такое во дворе! – заверещала Бланка. – Пойдем же скорее туда!
— Что там случилось опять? – недовольно проговорила я, не пытаясь выпутаться из нагретого места.
— Там приехала такая леди! У нее такая большая карета!
— Леди?
Я быстро откинула шаль и встала всё-таки из кресла.
— Пойдем же скорее, – Бланка потянула меня к выходу, схватив за руку.
— Подожди, – остановила я сестру, – дай хоть шаль накинуть, ты-то тепло одета, вон шерстяная мантия на тебе.
— Так я же во дворе была, когда карета въехала, – пояснила сестра.
Она сама быстро взяла с кресла шаль и накинула ее на меня, укрыв и голову. И еще настойчивее потянула к двери.
Мы с сестрой буквально выбежали на крыльцо. Я остановила сестру, которая ринулась было по ступенькам:
— Подожди, там пока не до нас.
Посреди двора стояла карета, большая и высокая, расписанная яркими красками, украшенная по верху ажурной резьбой и накладками на стенках и дверцах, с крыльца толком было не разобрать, что там изображено – но мне показалось, что цветы и птицы. А на крыше и на запятках громоздились сундуки и разнообразные свертки. Кони, впряженные в карету, были укрыты цветными попонами, а головы украшены плюмажами из перьев. Я такого вычурного великолепия не видела ни наяву, ни на картинках.
— Была еще охрана, – сообщила мне сестра, – но их не впустили и они уехали почти сразу же.
Возле кареты стояла незнакомая женщина, рядом с ней отец и мать. Незнакомка что-то выговаривала нашим родителям. Но, по всей видимости, разговор подошел к концу, леди оперлась на локоть отца, все развернулись и направились к донжону, на крыльце которого стояли мы с сестрой.
— Ой, они идут к нам, – пискнула Бланка. – Может нам уйти?
— Нет, нас уже заметили, – возразила я.
Я с жадностью рассматривала приближающуюся гостью, забыв о промозглом ветре, от которого не спасала шаль. Незнакомка куталась в необъятную мантию, подбитую пушистым мехом, а на ее пышной прическе возвышалась шляпа с высокой тульей и загнутыми по бокам широкими полями и украшенную цветами из ткани. У нас женщины на голову надевали чепцы, повязывали косынки, накидывали капюшоны, а мужчины носили различные береты. Шляпу с узкими полями и почти плоской тульей я видела только у нашего священника.
Гостья с помощью отца, опираясь на его локоть, поднялась на крыльцо, матушка была вынуждена сделать это самостоятельно.
Я слегка поклонилась незнакомке, а Бланка, стоящая с открытым ртом, сделала это только после того, как я локтем ткнула ее в бок.
— Графиня, позвольте представить вам наших дочерей, – произнес отец, указывая на нас с сестрой. – Старшая Андреа и младшая Бланка.
— У вас же есть еще дети? – неожиданно звонким голосом произнесла гостья. – Надеюсь, с ними я познакомлюсь не на таком пронизывающем холоде.
— Прошу прощения, – спохватился отец, – позвольте проводить вас в приготовленные для вас покои, чтобы вы отдохнули и согрелись.
— А еще поела, – добавила графиня, проплывая мимо нас с Бланкой.
— Конечно-конечно, – откликнулся отец, и, оглянувшись на матушку, попросил: – Распорядись, будь добра.
Я видела, как матушка поджала недовольно губы, но ничего не сказала.
Они прошли в донжон, а я и Бланка за ними. Мы с сестрой могли вместе скакать по узкой лестнице, но отец и графиня не поместились бы, поэтому отец хотел пропустить графиню вперед, а он бы следом, но гостья остановилась и, поманив меня пальцем, сказала:
— Пусть меня проводит ваша старшая дочь. Андреа, верно ведь?
— Да, Андреа, – откликнулась я, шагнув к графине.
— Что ж, ведите, – кивнула она на лестницу и, уже развернувшись к ней, бросила через плечо неизвестно кому: — Распорядитесь, чтобы багаж незамедлительно был доставлен в мои покои.
Графиня застыла перед первой ступенькой, подумала мгновение и, развязав ленты на мантии, сбросила ее прямо на пол. Затем повернулась к нам. Я услышала, как ахнула Бланка, но оглядываться на нее не стала. Мне и без этого было на что посмотреть, и другим тоже.
Платье, которое открылось нам, оказалось таким коротким, что не скрывало щиколоток, обтянутых тонкими чулками. Платье топорщилось сзади, было широким по бокам, но почти плоским спереди. Поэтому-то и казалась мантия необъятной. Платье было богато украшено лентами, оборками. Но это еще не всё, что было удивительным для нас. Высокие каблуки на туфлях с пряжками, украшенными камнями – этому мы тоже поразились.
Графиня, бросив на нас пренебрежительный взгляд, крутанулась на каблуках и стала подниматься по лестнице, а я, отмерев, последовала за ней. В таком широком платье казалось графине пришлось бы нелегко протискиваться по узкой лестнице. Но к моему изумлению, гостья, как-то боком, но изящно и легко вспорхнула наверх. Я, оглянувшись, увидела, что сброшенную мантию уже поднял отец и смотрел вслед гостье. А матушка, поджав губы, хмурилась.
В покоях, отведенных для нее, графиня сняла шляпу, бросила ее небрежно на стол и отправилась оглядывать свои владения. Гостья прошлась по комнатам, везде заглянула, хлопнула ладонью по одному из гобеленов, но пыль с него не поднялась, провела пальчиком по некоторым поверхностям. А я была спокойна за чистоту, так как именно я следила за этим.
Ну а я, следуя за графиней, в ответ разглядывала ее, и к своему удивлению поняла, что та еще молода, вряд ли намного старше Доукса. А еще – гостья очень красивая. Она была похожа на яркую диковинную птицу, случайно залетевшую не в то гнездо.
Наконец, в гостиной, встав передо мной, графиня заявила:
— Ну что ж… я думала, будет хуже. Доукс сгустил краски, на самом деле всё не так уж плохо. А теперь позвольте, я огляжу вас, Андреа. Сбросьте эту жуткую шаль.
Я сняла с плеч шаль и, положив ее на кресло, встала посреди гостиной. Графиня стала медленно обходить меня, я попыталась поворачиваться вслед за ней, но на меня шикнули:
— Стойте, смирно.
Я застыла, стараясь держать спину прямо и вытянув руки вдоль тела. Графиня осмотрела меня со всех сторон и даже приподняла подол моего платья и хмыкнула, увидев толстые шерстяные чулки и башмаки из грубого сукна на подошве из нескольких слоев кожи, прошитых суровыми нитками. Но в это время года в замке было холодно, гуляли сквозняки, а камины не могли достаточно прогреть все помещения, тем более, что их топили только в жилых комнатах.
Отойдя на несколько шагов, графина еще раз оглядела меня с ног до головы и вынесла вердикт:
— Да, работы с вами, Андреа, предстоит не мало, но… всё же… я представляла, что будет хуже.
— Опять Доукс сгустил краски? – улыбнулась я. – Он, наверное, так поступил, чтобы у вас не было больших разочарований.
Графиня удивленно подняла брови, но тут же звонко рассмеялась, закидывая голову. Отсмеявшись, гостья погрозила мне пальчиком и строго сказала:
— Так открыто и громко, как я сейчас, смеяться нельзя. Вы поняли, Андреа?
— Да, разумеется, леди.
— Но в присутствии друзей иногда и можно.
— А мы с вами, леди Атмель, друзья? – осторожно поинтересовалась я.
— Но то, что не враги, так это точно. А для того, чтобы стать ближе, перейдем на «ты»? Так будет проще нам обоим.
— Как скажете, леди….
— Летисия, называй меня по имени. Но… только, когда мы наедине. При посторонних, включая и герцога с герцогиней, мы будет соблюдать приличия. Ты будешь называть меня леди Атмель, и на «вы». А я соответственно тебя тоже на «вы», но уже по имени.
— Хорошо… Летисия.
— А вы с братом очень похожи, и не только внешне. Есть в вас обоих что-то такое… не знаю даже как выразиться… высшая проба что ли. А вот твоя сестренка… отличается от вас. В ней этого не чувствуется.
— Бланка еще мала.
— Да и ты тоже еще совсем ребенок. А Доукса я знаю давно, с тех пор, как он шестнадцатилетним появился в столице. И уже тогда он выделялся среди гвардейцев. Дело не в возрасте. Ты вот стоишь передо мной… и даже не пытаешься понравиться. Смотришь прямо, не улыбаешься заискивающе. А твоя сестренка… буквально ловила мой взгляд, чуть ли не выпрыгивала передо мной, пытаясь, чтобы я ее заметила.
Но графиня ошибалась, я волновалась и трепетала перед ней, боялась показаться неотесанной и глупой. Но еще до ее приезда решила, что не буду притворяться тем, кем я на самом деле не являюсь, лучше буду сама собой. А вот за сестру мне стало обидно, и я попыталась возразить гостье, но та меня перебила:
— У нас будет много времени поболтать и многое обсудить. А пока оставим это. Сейчас я бы хотела знать, почему до сих пор не принесли мой багаж. В карете осталась моя камеристка, и она тоже где-то запропастилась. Почему ее до сих пор не проводили ко мне? Кстати, а у тебя есть камеристка?
— Камеристка? – переспросила я, не поняв значение незнакомого слова.
— Личная служанка, – пояснила графиня.
— Нет.
— А вот это плохо. У каждой леди должна быть личная, преданная ей служанка, которая посвящена во многие секреты своей госпожи. Ну, ничего, мы подберем тебе кого-нибудь. Ты же знаешь всю обслугу в замке?
— Да, разумеется, – подтвердила я.
— Ты подберешь несколько девушек, я посмотрю на них и мы вместе выберем для тебя камеристку. Вот ее ты и повезешь с собой в столицу. Ах, ну где же моя камеристка!
Графиня даже пристукнула каблучком раздраженно.
— Я, пожалуй, пойду и разберусь со всем этим, – сказала я.
— Да, да, иди и разберись, я уже устала, мне хочется переодеться, умыться. Мне нужна моя камеристка!
Но я не успела дойти до двери, как та распахнулась и в покои буквально влетела девушка, по всей видимости, она и была камеристкой. А за ней две замковые служанки и двое мужчин стали вносить сундуки, корзины и узлы. Один из мужчин был конюхом, а другой ткачом, но сейчас, когда ткацкие станки почти простаивали, ткачи делали всякую работу по замку.
— Ах, ваша светлость, – ринулась девушка к графине, едва не столкнув меня со своего пути, – какие здесь бестолковые слуги. Я не могла уйти, пока не разгрузили карету, боялась за ваш багаж, поэтому лично следила, чтобы ничего не потеряли и не испортили, или не украли.
— Успокойся, Дани, – неожиданно строго произнесла графиня, – мы здесь не одни. В присутствии дочери герцога будь добра держать свой язык за зубами.
— Ой! – стремительно развернулась ко мне камеристка. – Прошу прощения, ваша светлость.
Девушка не поклонилась, а странно присела передо мной, что меня немного удивило.
— Бестолковые слуги? – спросила я. – Они что-то сделали не так? Может, ты им не доходчиво или неправильно объяснила? Как там тебя зовут… Данни? Кто из слуг что-то пытался украсть?
Служанка оглянулась на графиню, но, видимо, не увидев в ее лице поддержки, заюлила:
— Нет-нет, ваша светлость, никто не пытался, просто… я подумала… что…
— Дани! – оборвала ее графиня.
— Да, ваша светлость, – развернулась к ней камеристка и также присела, как и передо мной.
— Быстро пробеги по комнатам, а потом покажи им, – графиня кивнула на застывших у дверей слуг, – куда что отнести. Хотя… думаю двоих человек для этого хватит, остальные могут быть свободны.
Я кивнула ткачу и одной служанке остаться, а другим указала на дверь.
— Госпожа Атмель, – обратилась я к графине, – я могу вам быть чем-то полезна?
— Я благодарна вам, Андреа, но ваша помощь не нужна. А с вами мы, думаю, увидимся за ужином. Ваша семья ведь ужинает за общим столом? Но до вечера еще далеко, поэтому, прошу вас распорядиться, чтобы нас пока накормили здесь, в этих покоях.
— Да, конечно, я распоряжусь.
Я слегка склонила голову перед графиней, и вышла из покоев, прихватив свою шаль. Но до кухни не успела дойти, мне встретились две служанки. Взглянув на подносы, которые они несли, я поняла – матушка расстаралась, чтобы угодить гостье, и накормить вкусно и сытно. Но неизвестно, к какой еде графиня привыкла. Возможно, что ей не понравится, покажется невкусным, не изысканным. Хотя… графиня не показалась мне такой уж заносчивой.
К ужину графиня вышла в другом платье, более нарядном и ярком, и таком же коротком, как и прежнее. А каблуки на туфлях стали еще выше. Прическа тоже изменилась, теперь это были не просто пышные, зачесанные и уложенные наверх волосы. Сейчас они были разобраны на прямой пробор, а лицо обрамляли туго уложенные локоны. И ни одного волоска не выбивалось из прически, волосы казались склеенными, неживыми. И меня удивило, что изменился цвет волос, они стали намного светлее и с них, когда гостья делала резкое движение головой, сыпался невесомый белый порошок. Я подумала, что это мука, но впоследствии узнала – то была пудра, и вообще это был парик, как оказалось позже. А еще – губы гостьи выделялись на лице неестественно насыщенным красным цветом, также привлекали внимание и глаза – совсем недавно ресницы и брови не были такими жгуче черными. Графиня накрасилась? Чем? Ну не сажей же?
За столом графиня ела мало, клевала как птичка, улыбалась тем, кто пытался завести с ней разговор, но сама отвечала сдержанно и односложно, впрочем… вопросов ей почти и не задавали. Но зато все с любопытством, но хорошо хоть исподтишка, разглядывали ее и шушукались между собой, обсуждая, по всей видимости, гостью.
Отец не сводил с графини взгляда. Матушка, видя это, хмурилась. Мне всё это не нравилось. И я невольно сравнивала гостью и матушку.
Графиня была яркой, привлекала к себе внимание, заставляла разглядывать ее. А матушка в своем простом темном платье и с волосами, убранными под чепец, на первый взгляд проигрывала. Но это только на первый взгляд. Как по мне, она была красивее гостьи. У матушки были мягкие черты лица, огромные ясные глаза, нежный овал лица, и, несмотря на далеко не юный возраст и несколько родов, сохранившаяся гибкая фигура. Я никогда не сомневалась, что отец много лет назад настолько потерял голову, что женился на ней вопреки всему. И я всегда была уверена в том, что отец любит мать.
Возможно, я мало что понимала в жизни, тем более в отношениях между мужчиной и женщиной, но мне очень беспокоили взгляды, которые отец кидал на гостью. Но и графиня тоже поглядывала на отца из-под ресниц.
Но если отец старался хоть иногда отводить свой взгляд, то Бланка буквально поедала графиню глазами. И мне… было немного стыдно за сестру.
После ужина гостья отправилась к себе, предварительно предупредив, что устала и пожелала, чтобы ее не беспокоили до утра. За ней следом направилась и ее камеристка, до этого сидевшая на другом конце стола, рядом со всеми слугами.
Я тоже ушла к себе, Бланка попыталась увязаться за мной, но я отмахнулась от нее и не позволила ей зайти ко мне Я представляла, что она будет меня расспрашивать и о чем просить. И говорить об этом у меня не было желания. А вот подумать мне было о чем.
Я забралась с ногами на диван, закуталась в толстую шаль и предалась своим невеселым мыслям.
Поведение отца меня расстроило. Чем его так привлекла графиня? Матушка красивее, она столько лет его жена, родила ему детей. Я только недавно догадалась, что матушка рассчитывала на другую жизнь, когда соглашалась выйти замуж за наследника герцога Ланг, и обманулась в своих ожиданиях. Но я никогда не слышала, чтобы она упрекала в чем-то отца.
Зачем Доукс позволил приехать графине? Он же знал, что она яркая, а значит, привлечет внимание. Или Доукс так уверен в отце, в том, что тот любит мать и не позволит себе увлечься гостьей?
А, может, стоит отказаться от услуг графини и отправить ее восвояси? Только вот хватит ли мне прав для этого? Послушают ли меня отец или Доукс? И стоит ли Доуксу написать об этом? Я была уверена, что брату тоже не понравится то, что отец обратил слишком пристальное внимание на графиню.
А что если я все придумала? И отец просто любопытствует, поэтому и не отводит взгляда от гостьи? Что если, она его просто забавляет, и ничего более?
Но какой бы я не была неискушенной, всё-таки могла заметить, что отец смотрел на графиню не с любопытством, а… я даже не знаю, как определить то ,что я видела в глазах отца. Так он раньше смотрел на мать, но… уже давно я не видела такого взгляда… до сегодняшнего дня.
Нет, я не позволю графине все разрушить! Если понадобится, я всё сделаю, чтобы она исчезла из нашего замка, из нашей жизни. Что я предприму? Вначале напишу Доуксу. А там… видно будет. Но пока еще ничего не случилось и, возможно, и не случится, так что… всё же я погожу писать брату, вначале сама поговорю с графиней, выставлю ей условие, чтобы она очень постаралась быть холодной с отцом, и всячески избегала его.
Графиня при встрече мне показалась красивой, но сейчас, когда я посмотрела на нее пристальней и сравнила с матушкой, пришла к выводу, что это была не столько красота, сколько яркость, необычность, живость во взгляде, улыбка, которая впрочем, мне не виделась искренней. А у нас в замке улыбались мало, тем более без причины, тем более в ответ на ничего не значащие слова.
Я раньше мало задумывалась над тем, насколько я обворожительна. Доукс похож на мать, это для всех, и для меня в том числе, было очевидно. Но и я, как говорили другие, тоже на нее похожа. Значит, и я красивая? Хотелось бы рассмотреть себя в зеркале, но, увы, те, что были у нас – маленькие и мутные. Может, когда я уеду в столицу, там у меня будет возможность увидеть себя в большом и ясном зеркале. А пока… что ж… пока приму, как данность: раз я похожа на мать, то не должна быть некрасивой. Да и Доукс говорил, что я хорошенькая, а уж он-то знает толк в женской красоте. И… я чем-то привлекла айвина, и он, пусть неявно, но назвал меня красивой.
Мои размышления прервал стук в дверь. Открыв, я увидела камеристку графини. Она опять присела передо мной и протянула сложенный листок бумаги:
— Ваша светлость, госпожа графиня прислала вам письмо.
Я взяла листок и спросила:
— Ответ предполагался?
— Нет, – опять присела передо мной камеристка.
— Ступай, – разрешила я и закрыла дверь.
Пройдя к дивану и усевшись на него, я развернула плотный белый лист, по углам которого были нарисованы замысловатые орнаменты, а короткая записка написана красиво переплетающейся вязью.
Графиня писала, что завтра с утра, но не слишком рано, ждет меня у себя. И просила меня распорядиться, чтобы завтрак ей подавали в покои, спускаться вниз каждое утро ей тяжело.
Что ж… я не против, чтобы графиня как можно меньше появлялась за общим столом. Будет ей завтрак в покоях.
Я повертела в руках записку и поморщилась от излишне надушенной бумаги. Этот запах потом преследовал меня весь день. Пришлось вечером сжечь записку.
Утром я спустилась вниз, нашла матушку на кухне и передала ей просьбу графини. Матушка, поджав губы, покачала осуждающе головой, но тут же распорядилась, чтобы собрали завтрак для гостьи и отнесли ей в покои. И я разглядела, что поставили на поднос – то, что мы едим далеко не каждый день. А мы увидим сегодня то же самое за столом?
Я вспомнила о камеристке: для нее, наверное, тоже надо послать завтрак. Но потом отмахнулась от этих мыслей – служанка вполне могла и поесть за общим столом. А если не понравится, то пусть доедает за своей госпожой. За общим столом камеристка так и не появилась.
Когда все собрались за столом, отец спросил у меня, а не у матери, почему графиня не вышла к завтраку. Я ответила как есть на самом деле – гостья выразила желание завтракать в своих покоях. Отец только кивнул в ответ. Но я видела, что он как-то сник. А еще я заметила – отец подстриг волосы и бороду, которая теперь слегка обрамляла его лицо, а не свисала, как обычно лопатой, закрывая шею. Меня неприятно кольнуло – это он так ради гостьи расстарался?
А матушка весь завтрак сидела, сгорбившись и опустив взгляд в свою тарелку.
Нет! Так не пойдет! Разумеется, поговорить с отцом я бы не решилась, но с графиней вполне могла, а затем, если не поможет и ничего не изменится, то напишу брату – пусть он как можно скорее забирает свою гостью, нам она не нужна.
Встав из-за стола, после того, как закончился завтрак, я сразу же направилась в покои графини.
После моего неоднократного стука, камеристка графини наконец-то открыла дверь. И опять присев передо мной, вернее, только наметив это, недовольно произнесла:
— Госпожа графиня только что встала и никого не принимает. Зайдите позже.
— Что?! – поразилась я.
Еще совсем недавно я работала в мастерских рядом с прядильщицами и ткачами. И сидим мы за одним столом с обитателями замка, и наша еда немногим отличается от того, что едят слуги. Но в замке знали свое место, всегда выказывали уважение и почтение всем членам семьи герцога. Никогда слуги не позволяли в отношении нас развязность и вольное обращение. А здесь… какая то приезжая служанка смеет мне указывать прийти позже!
Я отодвинула камеристку и вошла в гостиную. Развернувшись к застывшей у порога служанки, я отчитала ее:
— С каких это пор служанка распоряжается, кого принимает или не принимает госпожа? И кто дал тебе право указывать, когда и куда мне приходить в своем замке?
— Простите, ваше светлость, – побледнев, теперь уже низко присела камеристка, – но я выполняла распоряжение госпожи графини.
— Вот как? – надменно протянула я. – Но думаю, мне твоя госпожа будет рада.
— Что здесь за шум? – раздалось в гостиной.
Повернувшись, я увидела выходящую из спальни графиню.
Она куталась в роскошный шелковый халат, расшитый дивными цветами и птицами. Не уложенные в прическу волосы свисали неопрятными космами. Не накрашенное лицо было бледным, ресницы бесцветными, а на щеке отпечатался след, видимо, от подушки.
Я подумала: если бы отец увидел графиню такой, то его интерес к ней пропал бы. Но сомневаюсь, что она в таком виде выйдет из этих покоев.
— Доброе утро, Летисия, – произнесла я и тут же пожаловалась на служанку: – Ваша камеристка позволила себе не впускать меня.
Передернувшись, графиня плотнее запахнула халат и жалобно произнесла:
— Утро доброе? Разве? И мы вроде как договорились перейти на «ты»? Так ведь?
— Да, конечно.
— Почему так холодно и темно? Я ужасно замерзла. И чем набиты ваши тюфяки и подушки? Они такие жесткие.
— Принеси госпоже теплую шаль или что-то теплое, – велела я камеристке.
Служанка метнулась в спальню.
— Увы, но камины не прогревают помещения, в замке зимой гуляют ледяные сквозняки, поэтому окна занавешены. Я бы посоветовала вам…тебе, Летисия, одеваться теплее. Подозреваю, что твой шелковый халат совсем не греет. А тюфяки набиты очистками шерсти, подушки более мягкой шерстью.
— Шерстью? – удивилась графиня. – А почему не пером и пухом?
— Пухом? – теперь уже удивилась я. – Где же мы возьмем столько пуха и пера? Шерсть для нас более доступна. И вообще… в большинстве своем циновки и подушки набиваются соломой и травами.
— Какой ужас, – вздохнула графиня. – Как же мне дождаться весны?
Вернувшаяся служанка накинула на плечи графини шаль с длинными кистями, которая впрочем, была не намного толще и теплее халата.
— Летисия, ты взяла с собой что-то теплее шелка? – спросила я.
— Мантия у меня подбита мехом, – хихикнула графиня. – Но не могу же я ходить в ней, не снимая ее. А! У меня же есть платье, между прочим, из вашей шерстяной ткани. Надо его достать.
— Ты завтракала? – поинтересовалась я.
— Собиралась это сделать.
— Всё, скорее всего, уже остыло. Но я сейчас распоряжусь, чтобы принесли горячее, – сообщила я, направляясь к двери.
— Да, будь так добра, а я пока попробую в этом холоде привести себя в порядок.
Вернулась я со служанкой, которая несла поднос с подогретым завтраком. Я велела поставить поднос на стол, а остывшую еду унести.
Графиня, уже причесанная, но еще не накрашенная, сидела на диване и куталась уже не в тонкий халат, а мантию, подбитую мехом.
— Как же холодно, – опять пожаловалась Летисия.
— Зимой станет еще холоднее, – «обрадовала» я ее.
— Нет! Я этого не вынесу!
— Летисия, тебе следует одеваться теплее.
— Ты мне предлагаешь надеть такие же ужасные чулки, как у тебя? – скривилась графиня.
— У меня простые чулки, но наши женщины умеют вязать из более тонкой нитки разноцветные чулки, вышивают на них узоры. И даже есть такие, кто умеет вывязывать ажурные узоры.
— Да? И что же ты такие не носишь?
— А зачем? – пожала я плечами. – Кто их видит под моим платьем?
— Так уж никто? – улыбнулась лукаво графиня.
— Никто моих чулок не видит, кроме моих сестер и матушки, – твердо ответила я.
— Даже если и так, неужели же тебе не хочется надеть красивые и тонкие чулки? Не для кого, а для себя.
— Такие чулки вяжутся на продажу, – объяснила я, – а я обойдусь и простыми чулками.
— Ясно, – вздохнула графиня, – Доукс предупреждал меня, что в тебе придется воспитывать себялюбие.
— Летисия, поешь, пока опять не остыло.
— Ну, что же мне там принесли, – произнесла графиня, поднимаясь с дивана и усаживаясь на стул перед столом.
Камеристка кинулась снимать полотенце, которым были укрыты тарелки, подняла крышки с них.
Я села за стол напротив графини.
— Да, вот еще что я хотела сказать. Твоя служанка не пришла на завтрак. Для тебя еду будут приносить каждое утро, но не для нее, – сказала я, наблюдая, как камеристка намазывает масло на кусок белой булки, сверху кладет тонкий ломтик ветчины, и подает это свой госпоже.
А я мельком подумала, что у нас на завтрак была каша, и даже если в ней и было масло, то оно растворилось бесследно. А ветчину мы уже давно не видели и не нюхали. Но зато овечьего сыра у нас было в достатке, а хлеб за нашим столом тоже был белый.
Услышав мои слова, камеристка бросила на меня косой взгляд, но тут же опустила глаза.
— Ты не спускалась вниз? – удивилась Летисия.
— Я подумала, что могу вам понадобиться в любой момент, – виновато улыбаясь, ответила служанка.
— Если камеристка не может оставить тебя даже на мгновение, то я разрешу ей забирать свой завтрак сюда, и ваш, кстати, тоже она может приносить. Но убирать и уносить обратно на кухню будет тоже она. У нас в замке все трудятся, не бездельничают, и слугам никто не прислуживает.
Графиня отложила кусок, и задумчиво смотрела на меня, а я на нее.
— Что ж… – наконец произнесла Летисия, – Дани будет носить мне завтрак, а сама пусть ест со всеми.
Служанка подняла на свою госпожу возмущенный взгляд, чем меня, если честно, удивила.
— А ты молодец, Андреа. Я думала, что увижу тихую, незаметную, застенчивую девочку. А ты, оказывается, не совсем такая. По крайней мере, со слугами не церемонишься.
Камеристка налила в маленькую чашечку кофе из медной кружки с длинной ручкой, специально предназначенной для варки этого напитка. Зерна кофе привозил Доукс и странную кружку тоже он привез. А пил этот напиток только отец, и то не каждое утро.
— М-м-м, – простонала Летисия, глотнув кофе, – божественно. Кто у вас так умеет варить кофе?
Восторгов графини я не разделяла, как-то попробовала кофе, но вкус мне показался отвратительным, хотя запах нравился. Лучше буду пить отвар свежих и сушеных ягод и трав.
— Кофе варит матушка, – ответила я.
— Надо будет выразить герцогине огромную благодарность и признание ее таланту. Так кофе варят только те, кто понимает в этом толк.
— Летисия, я бы хотела поговорить с тобой… наедине, – бросила я взгляд на камеристку.
— Да? И о чем?
— О… моей семье.
— Дани, унеси поднос на кухню, я уже наелась, – распорядилась графиня.
— И скажи там, что я велела накормить тебя. Но это последний раз, когда тебя кормят отдельно от всех, – сказала я.
Камеристка посмотрела на графиню, но та только кивнула ей. Служанка составив всё на поднос, вышла с ним из покоев.
Графиня пересела на диван и, кутаясь в мантию, произнесла:
— Я слушаю тебя.
— Я бы хотела поговорить о моем отце, – сказала я быстро, чтобы не передумать начать это разговор.
— А-а-а, я подозреваю, что ты хочешь сказать.
— Значит, заметила как он смотрит на тебя, – усаживаясь тоже на диван, произнесла я. – И ты… я видела какие взгляды ты бросала на него.
— Андреа, мои взгляды ничего не значат. Это просто кокетство в ответ на интерес со стороны мужчины. Это просто… глупость, невинное развлечение.
— Это ты так думаешь! – запальчиво воскликнула я. – А я вижу, как страдает матушка!
— Тише, тише, Андреа. Меня герцог вообще не интересует. Во-первых, он не привлекает меня как мужчина. Во-вторых, он женат, у него куча детей, и он ничего не может мне предложить. Ну, и самое главное, Доукс голову мне оторвет, если я заведу интрижку с его отцом. И поверь мне, твой брат как мститель изобретателен и коварен. Да и герцогиня красивая женщина, я ей не соперница. Ты и Доукс похожи на нее. А вот сестра уродилась в вашего отца.
— У нас есть еще две сестры, они тоже похожи на отца, – заметила я.
— Что ж… твоим сестрам не так повезло, как тебе и брату.
— Зачем ты так? Мои сестры симпатичные девочки.
Графиня фыркнула, но тут же зачастила:
— Ладно, ладно, прости. Я просто хотела сказать… Хорошо, хорошо, не хмурься, больше эту тему я поднимать не буду.
— А я хотела бы продолжить разговор о моем отце…
— Вот что, Андреа, – перебила меня Летисия, – я собиралась после того, как оденусь, разобрать свой багаж и отдать тебе то, что привезла, то, что тебе передал Доукс. Хочу показать тебе одежду, которую носят сейчас в столице. Но я предлагаю и герцогиню привлечь для этого.
— Матушку? – удивилась я.
— Да-да, твою матушку. Я ей хочу показать красивые платья, шелковые сорочки, чулки, да много чего еще. Она достойна всего этого. Вы здесь, уж прости, выглядите ужасно. Неужели же вам не хочется нарядиться, сделать красивую прическу? Насколько я знаю, герцогство славится шерстью, тканью из нее, и всё это окрашено в разные цвета. Так почему же на вас я вижу унылые серые платья?
— Краски стоят дорого.
— Ну и что?! Уж для герцогини и ее дочерей можно выделить немного ярких тканей, чтобы пошить разноцветные платья.
— Я не знаю…
— А я знаю! Иди, найди герцогиню и веди ее сюда. И не смотри так меня. Ступай, ищи свою матушку!
— Я попробую уговорить ее, – неуверенно произнесла я.
— Ни одна женщина не откажется от того, чтобы посмотреть и примерить красивые платья.
— А мы будем мерить?
— Конечно же, мы будет мерить всё, что я привезла. А Дани будет нам сооружать прически. Герцог потеряет способность соображать, когда увидит свою жену за обедом.
Я, воодушевленная предстоящим развлечением, отправилась искать мать. Лишь бы она не закрылась наверху с головной болью.
Матушку нашла в кладовой, где она вместе с кухаркой проверяла и пересчитывала продукты. Я сказала матушке, что хочу поговорить, она согласилась. Мы из кухни вышли в обеденный зал и сели за стол. Матушка, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, произнесла:
— Говори, только быстро, мне надо вернуться в кладовую, и помимо этого у меня еще много дел.
Я быстро и кратко рассказала о предложении графини, надеясь, что матушка загорится этой идеей. Но к моему удивлению этого не произошло. Матушка открыла глаза, выпрямилась, повернулась ко мне и, высокомерно вскинув голову, процедила:
— Я, герцогиня Ланг, должна пойти к этой… легкомысленной женщине… не совсем приличного поведения, чтобы она… трясла передо мной своими тряпками и учила, как одеваться и жить так, как она привыкла?
— Нет, матушка, вы не так все поняли…
— Я все правильно поняла, – перебила меня мать, хлопнув по столу ладонью. – Прилетела птица, как она думает, высокого полета, и решила, что может учить нас тому, что нам не нужно?
— Почему же не нужно? – попыталась возразить я.
— Мне точно этого не надо, – резко ответила мать.
— Вы не хотите надеть
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.