Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА. РУСАЛКА С ПОЛЕСЬЯ
- ГЛАВА. НЕВЕСТА ЗМЕЯ
- ГЛАВА. СКАЗКА ЦАРСТВ
- ГЛАВА. КУЗНЕЦ-ЖЕНИХ
- ГЛАВА. ЗОЛОТАЯ КУВШИНКА
- ГЛАВА. КИКИМОРА
- ГЛАВА. ЖЕНИХ-ВЕТЕР
- ГЛАВА. ОСЕНЬ
- ГЛАВА. ЗИМНЯЯ ДЕВА
- ГЛАВА. МАКОШЬ
- ГЛАВА. ВЕДЬМА ИЗ ТЕМНОГО ЛЕСА
АННОТАЦИЯ
Самайн идет. Слушай же песни ночного леса и ветер волшебный, несущий ломкие листья и лепестки осенних цветов. Слушай вой гончих псов, что мчат по звездному пути со своим осенним королем. Смотри, как феи танцуют среди пылающих в сумерках рябин, как чародейские костры горят на холмах... Как раскрываются врата в нижний мир, откуда приходит неблагая тоскливая осень. Встречай Самайн, славь Самайн, уходи в осеннюю полночь по лесной тропинке. И помни — не все возвращаются с изнанки миров. Оставь зарубки на коре, хлебные крошки на земле, старые сказки в памяти.
ГЛАВА. РУСАЛКА С ПОЛЕСЬЯ
– Иванка! — раздался знакомый голос из-за плетня, и среди цветов и горшков появился Янко, паренек соседский, что все хороводил вокруг дивчины.
Иванка в испуге глянула — не вышла ли на крыльцо мать? — и к плетню бросилась. Улыбнулась парню. Черные кудри, лицо смуглое с тонкими чертами и скулами высокими — такого красавца на всю деревню больше не было. Высокий и широкоплечий, он был словно молодой дубок.
— Зачем пришел? Или от матери кочергой получить хочешь? — смеется Иванка.
А сама смотрит на парубка, глаз не отводит.
— Ты в лес сегодня пойдешь? – спросил Янко. — Купала все-таки, праздник большой! Может, мать отпустит?
Иванка стрельнула зелеными глазами на парубка и только руками развела. Потом опять взволнованно посмотрела на хату — там ли мать, не идет? Почему-то Мотря в последнее время очень злой стала, не дает на гулянки бегать, а когда дочь у колодца с Янко увидала, то так кричала, так ругалась, чуть кочергой не прилетело! Запретила и близко к парубку подходить. В ссоре старуха была с его семьей, на дух не выносила весь род. А чего так — о том не говорила.
— Я тебя буду ждать под вербой, где скала срывается в реку, — прошептал Янко, не отводя взгляда от дивчины.
И словно черная пропасть в глазах его раскрылась или водоворот, в котором беседы живут. Когда видела парубка Иванка или даже просто вспоминала — сердце у нее обрывалось, хотелось лететь над землей волшебной птицей…
– Я приду, – ответила, улыбнувшись. — Обещаю.
Да и побежала в дом, где мать уже ждала.
Как вечером отпроситься? Все девчата и парубки будут костер в лесу жечь и веночки по реке пускать… Праздник Купалы был для всех очень важен. В эту ночь можно найти волшебный папоротник, сокровище получить, если не испугаешься нечистых… или настоящую любовь свою встретить. Травы собирали волшебные, прыгали через костер… Иногда и русалки к людям приходили. Могли они очаровать, свести с ума, приманить в лес или реку и защекотать до смерти!.. Но никто этого не боялся, в последние годы никогда не удавалось нечистым сглазить людей. Или оберегал кто?.. Иванка только улыбалась загадочно, когда мать ее о том спрашивала, но не запрещала на праздник ходить... Может, и в этот раз отпустит.
Иванке так хотелось присоединиться к играм и веселью! А еще — защитить своего Янко от злых духов, которые будут колобродить у купальского костра — не было еще такого, чтобы русалки и мавки не танцевали между людьми.
В хате пахло травами, рыжая кошка мурлыкала на подоконнике. Мать перебирала цветы и листья, что насобирала в саду и лесу — была она знахаркой, умела лечить людей… Все село к ней шло. Но и опасались Мотрю. Потому что могла и сглазить, если захочет, так говорили о ней. Напустит туман на человека, очарует его так, что он застрянет в другом мире — никогда не вернется. О таком скажут — с ума сошла… Но Иванка знала — никогда ее мать такого не делала. Так думали из-за глаз ее вылупленных и опущенных низко бровей — взгляд Мотрин был неприятный, пугающий. Всегда она смотрела из-подо лба, будто и в самом деле порчу навести хочет…
Была старая Мотря костлявая, как мара, с длинной седой косой, которую укладывала вокруг головы и красным платком прикрывала. Глаза — зеленые, как у кошки. По молодости — такая же красивая, как и дочь, была. Иванка в нее уродилась — тоненькая, как веточка вербы, стройная и высокая. Все парубки на нее заглядывались, но Янко опасались, потому что он и кулаками мог махать, чтобы не цеплялись к его зазнобе. Ревнив был.
Но Мотре такой жених не нравился. А почему – не объясняла.
Силой колдовской Иванка тоже владела. Но никому об этом не говорила. Да и слаба была — только ночью, подобной купальской, просыпались в ней чары, да и могла она видеть другой мир. Существ лесных или полевых — русалок и нявок, хух маленьких, домовых или злыдней, а однажды потерчонка встретила. Берегла Иванка свою тайну даже от матери. Не желала, чтобы ее ведьмой считали. Хотела обычной жизни. Замуж выйти за Янко и детишек родить. Дом поставить, и чтобы вокруг был вишневый сад… Мечтала только об этом.
— На Купалу она собралась, — бормотала старуха, глядя, как дочка на гуляние прихорашивается — косы украсила цветами, красными лентами, вышиванку из тонкого полотна достала из своего заветного сундука, куда приданое собирала… Хорошая девка выросла, кровь с молоком. Только вот кровь иная… Будто и не ее дочка-то. Ведьмы не должны быть такими – добрыми слишком да мягкими, к людям доверчивыми, иначе недолго им на свете жить… Себя надо уметь защитить. А для этого злость нужна. Злость и огонь. А Иванка как ручеек лесной — спокойная и кроткая. Да и не нравился старухе Мотре Янко, что все ходит к дочке да вот-вот сватов зашлет. Как глупую уберечь?
Когда-то и сама Мотря к купальским кострам бегала и веночки плела. И чем все кончилось? Тоской и болью. И еще повезло, что никто не узнал про ее позор, да что отец Иванки на ней женился. Хороший он был, и девчонка в него пошла. Жаль, утонул того года по зиме… Но то водяной свою плату взял, нечистые всегда свое берут, за чары надо платить… Может, и хорошо, что дочь не хочет ничего общего с волшебством иметь? Но отпустит ли ее потусторонний мир… Кровь не водица.
— Мамочка, все хорошо будет, обещаю быть тихой и не лезть никуда, — повернулась к ней Иванка, налюбовавшись собой в небольшом зеркальце, что отец ей с ярмарки когда-то привез. Баловал он дочь.
Девушка вздохнула, видя, что мать так волнуется. В лесу травы вызрели, костры горят, песни звонкие летят над речкой… Ох, скорее туда, к берегу колдовскому, где подружки веночки плетут и танцуют под вербами…
— Держи, — достала Мотря из сундука синюю ленту. — Не снимай и никому не дари, благодаря ей волшебство этой ночью обойдет тебя. Сама знаешь, что может случиться…
Знала Иванка. И боялась этого. Но верила, что благодаря Янко, благодаря его любви сможет остаться человеком в эту волшебную ночь. Ведьмаркам всегда тяжело в такие ночи священные, им с лесными и озерными духами лучше, чем с людьми… Но так сильно нравился стройный чернявый парень Иванке, что казалось — способна она ради него вообще от чар отказаться. Но матери этого не говорила. Потом. Всё потом. Вот выйдет замуж – и тогда заживет обычной жизнью.
Взяла ленту и вплела в свои золотистые волосы.
Лето красное шло землей. Бежала Иванка к милому и нарадоваться не могла теплу и травам, что вокруг цвели, ароматом их горьковато-сладким. Вошли целебные травы в силу, как раз теперь и собирать их. Случаются в эту ночь чудеса, зелья силу набирают, папоротник расцветает. Но матушка сегодня без нее пойдет в лес... Плакун-траву рвать, что от нечистых защищает, может, и разрыв-траву найдет или чар-зелье волшебное... Мотря сильная была ведьма, и все мечтала добраться до перунового цвета.
Шел Купало по миру — солнечный красавец, которого Иванка представляла похожим на жениха своего. Шел и нес с собой теплое лето, синее небо и песни ручьев да рек. И шумела роща зеленая, полная гомона и звонкого смеха людского.
– Иванка! — зовет Янко. Вышел на тропу, смотрит ласково. Белая рубашка вышита красным и черным, кожаный пояс с узором… Красивый очень. И любимый.
Ничего не жалко ради него.
— Пойдем ли папоротник искать? – спрашивает девушка, смело беря за руку своего милого. В этот день все можно. И даже чуть больше. — Кто цвет папоротника увидит — тот счастлив будет, знаешь ли? А если добудем, то и клад найдем…
– Не нужны мне ни сокровища, ни богатства лесные, – ответил парень, ведя милую в лес, где уже подружки ее плели венки на берегу реки. – Ты – мое сокровище.
— Говорят, жар-цвет тот, что всем цветкам цветок, словно огонь цветет… Говорят, он поет как соловей и подпрыгивает, тот бутон… Но прав ты, черти и духи лесные стерегут перунов огнецвет, можно и себя потерять навсегда в мире потустороннему! — Иванка увидела на берегу подруг, нарвавших уже цветы и травы для венков. — Ты иди к скале, где деды говорили, черти живут, туда все венки приплывают… Ловить будешь мой?.. Обещаешь, что поймаешь?
— А ты вплетешь в него эту синюю ленту, чтобы я узнал, что это твой веночек, да и случайно чужой не схватил? — попросил парень.
На мгновение замерла Иванка, вспомнив материнские слова не снимать эту ленту, но так хотелось, чтобы милый узнал ее венок… И кивнула, дернув синюю змейку с волос. Потому что красными многие украсят, а вот такого цвета в этот день почти не было лент… Да и пошла по высокой траве к реке, иногда оглядываясь на парня.
И Полесье шептало ветерком, танцевало туманом над рекой, звало пением птиц к невидимому миру духов… Иванка чувствовала их всех — и русалок в реке, хищно наблюдавших из воды за девушками, и мавок среди старых елей и дубов, и даже потерчат, скулящих посреди ивняка, дрожа от холода — всегда они, несчастные детки, мерзли, такова уж их доля. Никто не согреет мертвых детишек, никто им тепла не подарит, вот и плачут они себе тихонечко… А слезы их камнями падают на дно реки, да и тянут их души в водицу… Водяной издали смотрел на людей, зеленые пряди его волос казались водорослями, сливались волнами. А где-то высоко в небе летела звезда-Летавица, спешила куда-то, где нужна была ее помощь… Жил потусторонний мир иным, невидимым людям жизнью.
И радовался ночи купальской.
***
Сумерки ползли по лесу синим туманом, и уже разожгли большой костер люди, а подружки Иванки наплели венков. И начала молодежь байки травить — о духах лесных, о ведьмах и русалках, которые в эту волшебную ночь могут среди людей колобродить. Иванке было очень не по себе, хоть и рядом милый. Держала она свой веночек, перевитый синей лентой, и жалела уже об обещании. Лучше бы не снимала она маменькин оберег… Потому что хорошо помнила, как когда-то в такую же волшебную купальскую ночь не смогла сдержать свою суть ведьмарскую и превратилась в кошку.
Танцы, пение, веселье… девушки пошли веночки по воде пускать, парни бросились к скале, чтобы их там ловить, а потом уже все собирались папоротник искать… Но едва веночек Иванки поплыл по реке, как пламя охватило ее всю. С отчаянием увидела она, как ногти ее превращаются в когти, а на коже появляется небольшой пушок. Выдохнула, пытаясь успокоиться, испуганно посмотрела вокруг, но никто пока на нее внимания не обращал. И пока девушки помчались завивать вербу, Иванка бросилась в лес. К бесам этот праздник и хороводы с подружками — надо спрятаться, пока не превратилась она в кошку на глазах у всех… Все же права была матушка… не сможет она со своим проклятием справиться… слаба еще! Но поздно жалеть – что сделано, то сделано!
Темнота. Бархатная. Ласковая…. Полная горьких ароматов трав. Звучит дальняя песня… Лунное сияние скользит по травам и листьям, туман ползет змеями… Права была матушка, не надо Иванке ходить в лес в такие праздники, ой не надо! И чего не послушалась?.. Теперь как до утра спрятаться? И где... Надо, чтобы никто не нашел ее, потому что сразу догадаются люди, что это за кошка по лесу шныряет в купальскую ночь.
— Иди сюда… — позвал ее маленький худой потерчнок в белой мокрой рубашке с пятнами от травы. – Иди, здесь нет никого…
Иванка упала на землю, чувствуя, что ноги и руки стали другими, мир изменился, хотела сказать что-то малышу, но не смогла. Только мурлыканье раздалось в тишине.
— Киса, иди сюда, иди сюда… — повторял маленький дух, и ведьма пошла бы, спряталась в темноте среди старых пихт, но тут увидела, как из реки вышла русалка, бледная и растрепанная, в белой рубашке. Вышла и приняла человеческий облик… Ее, Иванки, облик!.. Стали золотистыми ее волосы, бледное лицо покрылось румянцем, глаза изменили цвет… Одежда появилась на ней такая же, в которой Иванка пришла в лес – значит, наблюдала за ней русалка…
И скользнула тенью русалка к костру, где уже собрались парни с венками. И стоял там Янко с веночком Иванки, перевитым синей лентой. А русалка к парню прильнула. Обернулась к лесу, словно знала, что ведьма на нее смотрит, и улыбнулась хищно, сверкнув клыками. И никто не видел, что вместо Мотриной дочки стоит среди людей нечисть водяная.
Зашипела с яростью кошка, и, несмотря на мольбы потерчонка, бросилась черной тенью к костру. Не отдаст она русалке милого!
— Ой, ведьма, ведьма! — завизжала Иванка, схватила за руку Янко, смотрит зелеными глазами, а у них лес шумит и играет, роща шепчет, вода озерная плещется… — Ведьма… смотрите, ведьма!
— Эй, чертова дочь! — послышался крик сбоку, и к костру подскочил Гринька, сын кузнеца. Очень он нечистую силу не любил после того, как его отца черти лесные в болоте утопили — кто, правда, говорил, что он с перепою сам туда полез. — Гнать ее к бесам отсюда, это же она нам и цветок разрыв-травы не даст искать, обморочит, да и по всему. Кружить будем на одном месте, в трех соснах!
И первым швырнул камнем в кошку. Но та мяукнула, зелеными глазами посмотрела на милого, словно… умоляя защитить?
Он отшатнулся, отбросив ладонь Иванки, которая вдруг стала холодной, как вода зимой в реке. Сердце словно сжалось, а в груди запекло. Закружилось все вокруг, только и слышал Янко в стороне крики парней, что носились вокруг костра за черной молнией, которой казалось животное. Кошка, по-видимому, непростая была — вот только она чернела у ног Николая и уже туманным сгустком метнулась к кустам черники. Вот мяучит уже возле Иванки, бросается на нее, а девчонка визжит, схватила какой-то прут и отбивается от кошки.
— Чертово племя… — слышится со стороны.
– Вот она, вот туда побежала…
— Держи ее…
Кто-то камнем попал по лапке — и кошка завизжала тонко и дико, не сводя взгляда от Янко. Кто-то подхватил ее и швырнул в костер — и оттуда раздался дикий крик. Женский. Человеческий…
– Точно ведьма! — вскричала Иванка со злобой. Глаза горят зеленым пламенем, на губах красных — будто кровь. А вместо ногтей — острые когти как у зверя.
— Смотри орет как! — раздался хохот из-за спины.
А из пламени визжала кошка.
Янко бросился к огню, несмотря на то, что Иванка в него вцепилась мертвой хваткой.
— Не надо! — умоляла слезно.
Но он вырвался, чуть не оттолкнул ее. Кинулся в костер и вытащил оттуда кошку, у которой уже и шерсть обгорела. Она не кричала. Только смотрела своими невероятными зелеными глазами.
Тишина царила на лужайке. Все смотрели, как Янко несет кошку в лес, кто с презрением, кто угрюмо, кто даже с испугом.
— Чего это он ведьму спас? — прошептала одна из девчонок. Посмотрела на других изумленно.
— Может, боится, чтобы ведьма нам потом всем не отомстила… — ответила ей подружка, Христя.
Никто не заметил, как русалка-Иванка тенью скользнула мимо костра и бросилась вслед за Янко в сумерки волшебного купальского леса, где мерцали светляки…
— А может, ведьма его очаровала? Блуда наслала? — кривился сын кузнеца, раздражаясь, что ведьму спасли.
Праздник был испорчен, никому уже не хотелось ни петь, ни папоротник искать. Так и разошлись по домам из леса, ругая кошку на чем свет стоит.
***
Мерцало зеленое пламя в зарослях, высокий папоротник охранял незримый мир духов, что-то кричало на разные голоса в темноте, мяукало и шипело, а Янко все шел и шел по узкой тропинке, словно очарованный. Ему казалось – зеленокосые призрачные девчата следят за ним из-за деревьев, а узор звезд, иногда проглядывавший сквозь кроны – изменился. Девушки смеялись звонко, хоровод водили, и белые тела их, будто луны дивные, светились во мраке волшебной купальской ночи. Веночки из папоротника и кувшинки, белые мокрые рубашки… Красивы духи лесные, красивы и опасны. Мары бестелесные, туман и звездный блик на траве…
— Уходите! Мой он, слышите? Мой! — раздался окрик злой, и кто-то прогнал нявок, которые уже тянули белые руки с острыми когтями к Янко.
Они разбежались по лесу с криками, в темноте пропали. Только веночки покидали свои на лужайке, и те вдруг засветились зеленым огнем.
— Постой… Куда ты? Янко?.. — послышался снова шепот девичий, и из тумана показалась Иванка. Печальная, бледная, с зелеными удивительными глазами, полными тоски. — Янко, неужели ты меня здесь и бросишь?
Парубок почувствовал, что ноги у него подкосились, силы оставили, и опустился он в высокую траву возле мерцавших волшебными бликами зеленых венков русалочьих. Его обдало горькими ароматами, звезды закружились и исчезли, словно зашли тучи на небо. Весь мир закрыло от него мертвенно-бледное лицо Иванки. Осунувшееся и костлявое. Длинные растрепанные волосы упали ему на лицо и грудь, паутиной опутали плечи и руки — не шевельнуться. Щекотно стало – будто ряской провела она по лицу.
– Я же люблю тебя, Янко…
Лицо Иванки склонилось над ним, он тонул в изумрудных глазах, словно в омуте погибельном. И казалось — не ночь уже вокруг, а зеленый ил, и он плывет в реке, и течение несет его за венком с синей лентой… За ее венком.
Янко смог улыбнуться любимой.
– Люблю тебя больше жизни, – прошептал.
Хотел поднять руку, чтобы приласкать дивчину, но ее волосы держали очень сильно, словно были железными обручами. Что за бред? А под ребрами защекотало что-то, как рыбка в воде прикоснулась к коже. Потом щекотно стало щеке — рука Иванки коснулась лица. Холодная. Ледяная. Словно из зимней проруби.
А туман становился еще плотнее, и все больше хотелось Янко спать. Хотелось прижаться к холодному девичьему телу и забыть обо всем — и о матери ее злой, что гнала его от порога, и об отце своем, который все чаще говорит о невестке и кивает на Маричку, дочку своего товарища… Обо всем забыть. Только чувствовать на своих губах – ее губы. Щекотно снова стало, сердце чуть не оборвалось, но жажда ее поцелуев и желание охватили его огнем. Затрясся он, пытаясь обнять дивчину, но ее волосы крепко держали…
— Иванка, что ты делаешь со мной, Иванка…
— Люблю тебя, дорогой мой! – и села ему на грудь – он и дышать едва мог.
И тьма опустилась на лес.
— Пошла прочь! — раздался разъяренный крик, и в темноте запылал огонь — это настоящая Иванка выскочила на поляну, и волосы ее золотистые сияли, словно солнечные лучи вплела она в косы. — Кому сказала! Пошла, чертова дочь, прочь от него! А полыни, полыни не хочешь? — и молнией оказалась возле русалки и парубка.
Зашипела русалка, вздрогнула всем телом, когда веник полынный коснулся ее белого тела, покрылись плечи ее и руки черными пятнами, а лицо изменилось. Вместо Иванки с ужасом увидел Янко незнакомую девушку — узкое костлявое лицо ее с синими глазами скривилось от боли и ярости, широкие брови насупились, она из последних сил пыталась дотянуться до шеи парубка... но с невиданной силой настоящая Иванка вцепилась в ее зеленые волосы и потянула на себя, продолжая хлестко бить полынью. Горький запах плыл в тумане, и только золото волос молодой ведьмы и зеленое мерцание венков светилось в чернильной мгле волшебного леса.
— Прочь пошла! — кричала Иванка, и Янко увидел, что часть ее волос подожжена, на щеке и руках — сажа и зола, на плече ожоги краснеют... Рубашка опалена и порвана, по подолу черные разводы и дырки от огня...
— Так это ты была... — в отчаянии прошептал парубок и закрыл лицо ладонями. Кошка в огне купальском — это его Иванка!... А он ее не защитил, не уберег...
Еще какое-то время только визг был слышен русалочий, а из-за деревьев выглядывали ее подружки, сверкали зелеными глазищами и словно насмехались над ней. Шипение вдруг исчезло, а Николай почувствовал на щеке теплые ладони.
— Что болит? Что с твоей рукой? — нахмурился он. — Надо к матушке твоей скорее, чтобы она посмотрела, ты же руку сломала... Больно же, наверное... скорее... — подхватил ее на руки, словно пушинку.
— Да я же не ногу, руку сломала, — сквозь боль рассмеялась ведьма. — Я идти могу... Но ты скажи — неужели то, что ты сегодня ночью узнал, не заставит тебя покинуть меня?
Осторожно Янко поставил ее на траву, вздохнул тяжело. Потом провел рукой по ее щеке, стирая черные пятна. Глаза ее зеленые так и манили.
— Я люблю тебя, Иванка, и все равно мне, кто ты. Была бы и русалкой — все равно любил бы... пошел бы за тобой тогда в потусторонний мир... Жди, после праздников я сватов пришлю. А если мать твоя не отдаст тебя по-доброму, то я украду тебя, мое солнце. Слышишь? Украду и убежим!
— Слышу... — Иванка едва не расплакалась снова. — Убежим, милый, убежим, если не дадут нам возможности вместе быть! Но ты что же, правда не боишься, что от тебя родня откажется? Теперь все, наверное, поняли, что я... не такая, как другие.
— Русалка эта нам на руку играла, — улыбнулся Янко. — Она же рядом была, приняла твой вид... Так что все будут думать, что ты за мной в лес побежала, да и все. Не бойся ничего, никто не узнает, что той кошкой ты была. А мы по осени да и свадьбу сыграем!
И когда пошли прочь с проклятой поляны, то ни Иванка, ни Николай не заметили, что им в спины смотрит злая и посеченная полынью русалка. Полесье шептало травами, пело ветрами, а русалка повторяла:
— Никуда вы от меня не денетесь... Где проточная вода будет — там и меня ждите, где река течение несет — там и я буду на вас смотреть... К воде текучей вам теперь хода нет... Все равно моим будет Янко... а тебя, ведьма, я со свету изживу. Посмотрим еще, кто уйдет из этого мира и другого!
И смех ее эхом прокатился по лесу волшебному. Кончалась купальская ночь, вставало солнце, кровью заливая макушки елей и сосен. Таяли в тумане купальские сказки и потусторонний мир, мир духов. Прятались в реке русалки, нявки искали приют в старых деревьях... кончалась купальская ночь.
ГЛАВА. НЕВЕСТА ЗМЕЯ
В одном царстве далеком была на государевой семье страшная повинность – раз в сто лет, когда приходила жуткая колдовская зима, сковывая льдом все реки и озера, занося снегами леса да поля, отдавать холоду да духам жертву. И не годилась для того простая девка – только царских кровей.
Говорят, однажды хотели обмануть Снеговея – снежного дракона, который прилетал в самую долгую ночь, чтобы забрать свою невесту. Вместо царевны отправили к одинокой скале на пустоши дочку кузнеца. Хороша была собою девка – кровь с молоком, чернявая, крепкая, губы как калина, глазка как черные агаты… Не чета царским дочкам – чахлым да бледным словно умертвия… Но не пришлась дочка кузнеца по вкусу змею проклятому – так говорили да судачили. Что стало с девой – никто того не знает, да только зимы с тех пор еще злее стали, метели да завирухи покоя никому не давали. И иногда, баяли люди, можно было разглядеть среди вихря снежного черные глаза кузнецовой дочери. Будто бы мстила она людям. Но вот только диво – ежели сгинула она, так почему приходит с метелями, будто госпожа зимы?.. Но знать о том никто не знал.
И вот минуло с тех пор сто лет, пришел черед новую жертву зиме отдавать. Снеговея, змея проклятого, еще с осени ждала и боялась младшая царская дочка – знала, ей судьба уходить в белое безмолвие, навстречу жениху с ледяным сердцем. Ей спасать людей от злых метелей.
Не придет никогда весна, не выйдет солнце из-за туч, если не задобрят люди зимних духов