Инквизитору здесь не место. Инесса Иванова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ведьма дарит красоту и взамен лишает женщину её личной способности -умению нравиться людям, выносливости, кротости или чарующего голоса.

   Кто же ещё виноват в смерти несчастной, пожертвовавшей умением виртуозно лгать ради того, чтобы избавиться от следов оспин на лице? В итоге жертва потеряла всё и умерла безобразной старухой.

   Молодой инквизитор Криан Аларис докопается до правды, даже если ему придётся истязать ведьму, вырывая у неё секреты во имя милосердного Бога. Чтобы зла в мире стало меньше.

   А жертв меньше не становится. Ведьме и инквизитору приходится объединить силы, чтобы их собственные секреты остались нераскрытыми.

ПРОЛОГ

Гестия

   Ведьмы не отбрасывают тени. Не все, но те, кто служит злу, точно. Вот у меня тени нет, и это нисколько не печалит.

   Я служу Силе лет с двенадцати, когда меня выгнали из деревни. Это самое лучшее, что произошло со мной в детстве и отрочестве. Не считая, конечно, того момента, когда я получила дар.

   — Можно? — спросил бойкий голос из-под капюшона. Вошедшая была молода, стройна, хоть и невысока, а большего под плащом не разглядеть.

   — Проходите и садитесь.

   Я указала на стул.

   — Как ваше имя?

   Девица на табурет села без опаски, а на следующем вопросе замешкалась.

   — Мария.

   — Это не ваше имя. Либо говорите, либо убирайтесь.

   Я могла себе позволить грубость, мой дар того стоил, больше никто в Больдорской империи не обладал им в столь яркой форме. Никто, из вступивших в гильдию Добронравных магических сущностей. Женщин, в переводе на нормальный язык, но в Больдорской империи женщин не считали за полноправных, вот и придумали обидный эпитет «магическая сущность».

   При этом у мужчин была гильдия Магов и ведьмаков.

   — Хорошо, меня зовут Джера. Джеральдина.

   Откинула капюшон и посмотрела мне в глаза. Не сказать чтобы красива, но и не безобразна. Внешность самая обычная для юга империи: темноволоса, темноглаза, смугла, но цвет кожи довольно невнятного оттенка, которые можно назвать грязным. Серо-коричневым. И всё же это не трагедия, чтобы платить ведьме и отдавать ей самое сокровенное.

   С чем родилась, с чем должна была предстать перед Богом. Если он существует, как некая разумная власть, способная миловать и карать.

   В Бога, как в слепой случай, как в невезение или, напротив, череду успеха, свалившихся на голову потому, что ты всё предусмотрела, я верила.

   — Итак, что нужно?

   Я сидела на стуле с высокой спинкой, тешила самолюбие, поигрывала браслетами на запястьях, изображала настоящую ведьму, коими пугают детей.

   — Лицо обезображено следами от оспин.

   — Чьё?

   Девица, сидевшая передо мной, пудрилась, чтобы выбелить кожу, но никаких следов недуга, поражавшего людей, особенно юных, так же часто, как насморк, я не заметила.

   — Моей госпожи. Она заплатит за услугу.

   На крепкий дубовый стол, сделанный по моему заказу, за ним я теперь вела приём посетителей, лёг мешочек с монетами. Звякнуло золото, монет сто, не меньше, такой взнос за следы от оспин был редкостью.

   — Тогда пусть приходит сама. Зачем нам посредники?

   Я указала рукой на дверь и встала с места. Посетительница колебалась.

   — Я пришла от имени жены высокопоставленного человека. Она желала бы остаться неизвестной.

   — Тогда она должна знать, — я наклонилась через стол, наши взгляды с мирянкой пересеклись, и что-то в глубине её глаз задрожало, отступило под моим натиском. Я говорила медленно, чтобы не повторять. — Я не веду дела с посредниками. В магии такое невозможно, в моей магии. Красоту нельзя подарить через чужие руки, она прилипнет к ним намертво, придётся госпоже тебя убить, чтобы забрать своё.

   Вздрогнула. Я распрямилась, и девица, воспользовавшись паузой в разговоре, накинула капюшон и выскользнула в коридор. Лестница заскрипела под лёгкими торопливыми шагами, и вскоре хлопнула входная дверь. Эти дурочки совсем мне её в щепки разобьют.

   Надо будет завести дворецкого, как принято в правильных домах благородного сословия. Раз уж мне нельзя жить в центре столицы, раз уж мой дом помечен белым знаком, клеймом от Инквизиции, пусть в остальном он будет образцом вкуса и богатства.

   — Госпожа Виндикта, ужин подавать? Кухарка говорит, давно всё стынет, — Марта просунула голову в проём двери и улыбнулась. Хорошенькая вышла служанка.

   И никакого следа от кнута во всю щеку, коим её наградил пьяный муж, не осталось. Моя работа, разумеется.

   — А что она приготовила?

   Я была голодна всегда, приходилось сдерживаться, чтобы не растолстеть, как супруга графа С., недавно явившаяся за средством от чрезмерной полноты, да помочь я не смогла. Сделать её лицо красивым мне по силам, но не худым.

   — Суп с лососьими хвостами. Говорит, так ужинают все аристократы.

   — Пусть подаёт в столовую. И сами по тарелочке откушайте в людской, только смотрите, меня голодной не оставьте.

   — Как можно, госпожа! Мы с Полей вашу доброту век помнить будем.

   Вошла и поклонилась, как было принято.

   Я нашла служанку в одном доме, куда ездила по чужой надобности, там она чистила обувь. Не побоялась и попросилась ко мне, так я и взяла. И шрам безобразный с лица стёрла, и учиться этикету в приличное поместье отправила, а через полгода получила образцовую служанку с манерами.

   Взамен Марта отдала мне способность к деторождению. Большего у неё не было, да и это Марта отдала с радостью, счастье-то какое: красивой быть, грешить да не платить! А мне её плодовитость пригодится.

   Не знаю, когда, но такой час настанет, я была уверена. Дорого бы я дала, чтобы об этом узнала тётка, выгнавшая сиротку из дому после смерти матери. «Дитя смесового греха не родит себе подобного, только скверну», — говорила она, как только видела меня, прячущуюся по углам.

   Ошиблась. Я, дочь двоюродных брата и сестры, зачата в страсти и любви, иначе бы дар не снизошёл на меня. Грех на тех, кто губит любовь.

   — Переодеваться изволите?

   — Нет.

   Не хочу, настроения нет.

   — Пусть подадут вина. Бокал.

   — Как прикажете, госпожа.

   Да, всё всегда идёт так, как я прикажу. И госпожа той девицы явится за снадобьем, никуда не денется. Я подожду, это умение у меня с детства, оно моё собственное, выстраданное и намоленное. А остальные я получила в оплату услуг.

   Надо будет после ужина зайти в мастерскую. Пересчитать трофеи и убедиться, что все на месте. Моя драгоценная коллекция.

   Криан Аларис

   — Я согласен с тобой, Криан, что зло должно быть наказано, но мы не в сказке, где есть чёрное и белое, мир вообще несовершенен, даже в Больдорской империи, — глава Святого ордена с порога показался мне стариком, державшимся за старые каноны, выдолбленные ещё на каменных табличках во времена Первой смуты. Тогда правила были обтекаемыми, чтобы примерить, наконец, враждующих и привести их к общему делу без продолжения кровопролития.

   Кровь несогласных на компромисс впечаталась в камень-виктимит, из которого были сделаны эти самые таблички, и сделала их прочными на века. Да что там, на тысячелетия!

   И вот несменяемый глава нашего ордена, статный и худой, ссохшийся от прожитых лет, но не потерявший живости речи и ума Верховный архимандрит захотел видеть меня, как только я прибыл в столицу и предоставил верительные грамоты в Главном департаменте.

   Странно для столь сиятельной, и дело не только в лысине, особы. Старший Инквизитор — тот максимум, на который мог рассчитывать переведённый из провинции назначенец.

   — Я справился о тебе. Садись напротив, разговор предстоит серьёзный. Обычно я не занимаюсь назначенцами, потому что старику, как ты верно назвал меня про себя, неприятно видеть наивность и чувствительность младости, когда они вредят выбранной стезе.

   — Да, Верховный.

   Святой орден соткан из правил и ритуалов. Эта паутина только по первой вызывает недоумение, а когда ты столкнулся с магией, выковавшей каждую её нитку, то едва можешь сдержать восхищение. Система работает, и ритуалы поддерживают её не хуже клинков за поясом каждого служителя и молитв Господу, в которых нельзя и слово перепутать.

   — Удивлён?

   — Много удивлён, Верховный.

   Стоило оказаться в мягкой роскоши приёмного кабинета, как я почувствовал, что всё самое страшное позади. Меня не гнали, не слишком подтрунивали над провинциальностью и не смотрели так, будто я кусок изо рта вырываю. Недооценивали, словом.

   — Тебе двадцать семь. Плод брака звонаря местной церкви и немой дикарки, окончил курсы духовной практики при церкви в качестве остиария и окружной имперский колледж по специальности «следователь». И попросился в Святой орден. Почему тебя приняли, как считаешь? Ценз заплатить могут многие, берут избранных.

   Ответ вертелся на языке. Потому что я не просто наивный провинциал, а обладаю столь острым нюхом на магические следы, что впору собакой оборачиваться. Если бы оборотней не извели ещё со времен Первой смуты.

   — Потому что я настойчив, и мои знания столь обширны, что я могу связать суп, приготовленный на одном конце города, с украденной птицей на другом.

   Вышло нелепо. Переволновался. Ещё подумает, что я только куриц умею возвращать. Не в жандармы же подался, и не в следственных дел орден.

   — И убийства…

   Договорить не успел. Верховный поднял руку, велев мне замолчать, и я почувствовал, как петля сдавила глотку. Другой бы невольно рукой дотронулся до шеи, но я инстинктивно понял, что бесполезно. Произнести заклинание освобождения не смогу, мысленные они малополезны, а воздух уходит.

   Время истекает.

   Нащупал камень в кармане и сжал всей пятернёй так сильно, что он заскрипел. Петля на шее ослабла.

   — Vincere aut mori, — произнёс я универсальное заклинание защиты и снова призвал на помощь силу аквамарина, который сжимал в ладони.

   Короткое шипение, и вот уже Верховный растирает ладонь, будто она вдруг встретилась с чем-то горячим.

   — Saecula saeculorum, — спокойно выдохнул мой патрон и волдырь, вздувшийся в центре его ладони, регрессировал до маленького красного пятна, которое вскоре пропало. Верховный специально не прятал руку, чтобы я мог видеть. — Знаешь, что это значит?

   — Во веки веков. Формула, убирающая все прочие каноничные заклятия.

   — Верно. Но враги Святого ордена не используют наши каноны для нападения. Поэтому мне хотелось посмотреть, как ты владеешь камнями. Как высасываешь с них магию, гораздо более древнюю, чем магия Господа нашего.

   Мы одновременно дотронулись указательными пальцами до лба. Магические нити внутри департамента особенно ощутимы, как леска, о которую неосторожный может порезаться.

   — Моя мать владела силой камней. Даже простых булыжников, я же могу работать лишь с полудрагоценными.

   — Иногда женщинам даются такие умения, каким позавидовал бы даже самый учёный муж, — вздохнул мой собеседник, и гладкий лоб его прорезали горизонтальные морщины.

   Верховный встал и медленно, не обращая внимания на пурпурную сутану, в которую облачился по какому-то особому случаю, потому как не требовалось быть в ней постоянно, подошёл к богато украшенному резьбой из красного дерева и хрустальными ручками шкафу.

   Я наблюдал не скрываясь. Во-первых, это было невозможно, во-вторых, хотел показать, что не держу камня за пазухой и не строю из себя большего, чем являюсь.

   Старик оказался выше, чем его принято изображать на портретах, висящих в монастырях, колледжах и везде, где Святой орден протянул свои щупальца.

   — Вот книга, которую я желаю дать вам на изучение до завтра.

   В мои руки упал весьма увесистый томик из красной кожи буйвола. Дорогой переплёт для обычного учебника.

   — «История магии в Бальдорской империи». Я благодарен вашему святейшеству, но именно этот предмет я всегда сдавал с оценкой «превосходно».

   — Ваши учителя были слишком снисходительны, — Верховный наклонился над моим креслом, и я увидел, что его глаза такие же серые, как и у меня, с одним исключением: по краю радужки шла чёрная окантовка. Этот человек пропитан магией настолько, что в места силы ему не было равных, но попади он в лес, допустим, где магия неканонична, окажется беззащитнее любого мирянина.

   — Ваше недавнее дело, например. Вы убили подозреваемого, а могли пленить.

   —Тогда её бы заперли в темнице, а не казнили. Ведьма два года убивала беременных. А её просто лишили свободы.

   Я помнил это дело. Самое сложное в моей практике.

   — Верно, и тогда бы она послужила науке и магии империи, а не отдала дар выжигания душ земле. Преисподней, из которой вышла. Разве зло не может переродиться, Криан? И что ты выиграл? Чем помог общему делу? Потешил самолюбие и гордыню, а в известной степени и то и другое грех.

   Верховный говорил спокойно, но от его тона даже у меня мурашки бежали по спине. Не от страха, от правды, поданной на чистом круглом блюде, и от этого кажущейся совсем очевидной.

   — Изучите книгу, что я вам дал, Криан Аларис. И завтра я подумаю, куда вас назначить.

   — Да, Верховный.

   — Больдорская империя потому простирается от одного моря до другого, что ассимилировала в себе всю магию, до какой смогла дотянуться. Как и вы используете Святое писание и магию камней.

   Я встал и склонил голову, чтобы получить благословение, но вместо этого удостоился только улыбки. Виктор Больдиас повернулся ко мне спиной.

   — Скажите, вам она не снится? Та ведьма? Говорят, они умеют вредить своим убийцам.

   — Нет, ваше святейшество. Мне ничего не снится.

   — Значит, вы пока не встретили свою ведьму. Радуйтесь.

   Он обернулся и снова улыбнулся кончиками тонких иссушенных губ.

   Таков был мой первый день в столице. Следующей аудиенции у Верховного я удостоился уже через пару лет.

   Но это был уже другой Верховный, сменивший предшественника, умершего во сне. Да и я был уже не тем молодым человеком, каким прибыл в столицу тёплым осенним днём. И осень в нынешний год выдалась ранней.

   И во всём, конечно, была виновата злокозненная ведьма. Я знал это ещё до того, как она приснилась мне впервые.

ГЛАВА 1

Гестия

   В моей мастерской хранились настоящие сокровища. Правда, время от времени в них запускала ненасытную лапу инквизиция. Способности людей, отданные добровольно за красоту лица — за такое можно и пол-империи отдать, но никто не отдавал.

   Зачем церемониться с ведьмой, которая почти не человек, и уж тем более не полноправный подданный?

   Однако встречались и те, кто считал иначе.

   В этот раз я везла подарок её высочеству, принцессе Шалии, двоюродной племяннице нынешнего императора. Мой возок, походящий по всем правилам инквизиции больше на гробовую повозку, задрапированную чёрным шёлком так плотно, что с улицы было не разглядеть, кого ныне покарал Бог, остановился у тайного входа в Вороний замок.

   Малую резиденцию, где обитала её высочество, менее всего можно было так назвать. Белые колонны, увитые плющом с мелкими розовыми цветочками, которые не вяли до первых холодов, мраморные ступени и тяжёлые красивые двери предваряли вход в райскую обитель. Здесь всё время пели птицы.

   Искусственные, разумеется. Если дело касалось особы императорской крови, её окружало только безопасная стерильность, а естественное всегда несёт угрозу. Оно непредсказуемо. Как магия, с которой рождаешься на свет.

   — Гестия, я ждала тебя! — её высочество Шалия была очаровательна не без моей помощи, но всё же ноги её не держали даже столь хрупкое тело, какое досталось рыжевласой принцессе.

   Всё в ней выдавало аристократическую кровь: профиль, ослепительный цвет белков глаз, называемый не иначе как «оттенок белых звёзд», тонкие запястья и черты лица столь мягкие, что могли бы быть невыразительными, если бы не улыбка, часто играющая на её тонких обескровленных губах.

   — Видишь, я всё так же не желаю подниматься с дивана!

   — Ваше высочество знает, что я всегда к её услугам, но это мне не по силам.

   — Как и другим магам империи, а ведь они, мужчины, существа высшей крови, и те не могут совладать с недугом слабой женщины.

   Шалия постаралась повернуться ко мне, отвергнув помощь крупной немногословной служанки, круглосуточно находившейся при ней. В Вороньем замке изменили почти всё, ранее он был сторожевой башней, от которой ныне и следа не осталось, но вороны всё ещё прилетали сюда, ходили важно вокруг искусственного прудика с радужными карпами, и громко лаяли о несчастье.

   Принцесса сама выбрала это место за уединённость и мрачность несмотря на весь романтичный ландшафтный флёр. Ворон гонять перестали, Шалия лично подкармливала птиц, веря, что однажды они принесут ей избавление от родового недуга.

   — Я бы предложила тебе проводить меня в аллею или к пруду, но сегодня мне нездоровится.

   Она приложила руку к груди и вздохнула, уронив голову, чтобы в следующий миг снова посмотреть в мою сторону.

   — Мне больно это слышать, ваше высочество. Я говорю не из лести, не по долгу, вы знаете, что мне не дадут остаться в столице, если с вами случится непоправимое.

   Я могла говорить с Шалией открыто. Она была старше меня лет на пять, но по лицу её с отпечатком болезненной худобы можно было дать принцессе не меньше тридцати. Её мать изредка прерывала заграничные поездки и навещала дочь, чтобы лишний раз убедиться, что та всё ещё сильна. И помолиться за её здоровье в местной часовне у мощей горбатого Эльберта.

   Святой не даровал чуда вот уже лет двести, но в него продолжали верить больше, чем в магию, окутывающую империю стеной из плотного тумана.

   — Держите вот это. Самое сильное, что я хранила на особый случай.

   Я достала из маленькой сумочки, украшенной искусственной розой по последней моде, стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью внутри.

   — Что это?

   Принцесса бесстрашно взяла его из моих рук, хотя один из личных телохранителей, державший кинжал наготове, двинулся было в мою сторону, чтобы при случае снести голову опасной ведьме. Ясен пень, они только портить жизнь благонравным подданным умеют.

   Принцесса повернула голову в его сторону, и он, широкоплечий молодец в чёрной маске на нижней половине лица, сразу вернулся на место у двери.

   — Это выносливость.

   — Думаешь, мне она нужна больше, чем мышечная сила?

   Да, принцесса просила немного о другом, но сама не понимала, что этого нет ни у кого в заначке. Лишней силы не бывает.

   А чужеродное природе нового хозяина погубит его.

   — Ваше высочество, у меня действительно хранится склянка от бывшей торговки мясницкой лавки, которая могла люк на площади поднять одной рукой и откинуть его прочь, словно сделанный из гнилых досок, но её сила так велика, что попади она в хрупкое тело, раздавит его. Я знаю, что говорю, я бы тоже хотела, чтобы вы встали и вышли отсюда своими ногами, но не всякая чужая способность будет во благо. И вытеснит одну из ваших черт, например, здоровье. Не факт, но так может произойти.

   — У меня есть здоровье, ты полагаешь?

   — Иначе как бы вы выжили, когда брат ваш, сильный младенец, скончался в родах, длившихся более трёх ночей? Вы понимаете, что я имею в виду. Не рискуйте понапрасну, мышечная сила будет бродить в вас и только усилит боли. Я не целитель, ваше величество, но от одной клиентки мне досталась способность видеть ситуацию так, как она есть. Я говорю вам, как друг, если позволите. Как верная служанка. И привезла вашему высочество лучшее, что ваше тело способно принять.

   Принцесса повертела склянку в руках, потом сняла колпачок и бесстрашно выпила на моих глазах. Разрумянилась, ойкнула и засмеялась на страхи няньки, бросившейся на помощь.

   — Мне понравился вкус, значит, ты права. Пошло на пользу. Но я позвала тебя, Гестия, не только за этим. Помоги пересесть в коляску, и мы прогуляемся к пруду. Обидно проводить взаперти последние летние дни.

***

— Я вас ждала, — капюшон посетительницы был тем же самым, но голос и рост другим.

    На этот раз чутьё подсказало, что это именно та, кому мне настоятельно рекомендовала помочь её высочество Шалия.

   — Ваша служанка уже была у меня пару дней назад.

   Я указала на стул, не вставая с места. Пусть я вынуждена кланяться аристократкам высшей крови на людях, в моём кабинете они всего лишь просительницы.

    Вошедшая без колебаний откинула капюшон, явив моей скромной обители свой сиятельный лик, и присела на табурет, не выразив недоумения сим неподобающим её сану предметом.

   — Она передала мне ваш наказ. А вам передали мой. Я должна избавиться от того, что вы видите.

   — От чего конкретно, ваша милость?

   Посетительница подставила одну щёку, выждала секунду и медленно повернула голову, смотря вниз.

   — Следов болезни.

   Знать Больдорской империи была особой касты: светловолосы, светлоглазы, при этом кожа имела особый оттенок, который придворные поэты прозвали цветом «яркой лилии, выбеленной солнцем». Почти белый, но с лёгким оттенком желтизны.

   Это плюс для тех, кто перенёс оспу: следы от болезни легко припудрить.

   Но в этом случае что-то пошло не так.

   — Видите, что со мной сделала зараза!

   Она подняла глаза и пристально посмотрела, почти не моргая. Говорила так, будто выступала перед собранием или зрителями, достойными её драматических пауз. И осанку держала соответствующую.

   Сколько ей? Лет тридцать, не больше тридцати пяти, а сама императрица по сравнению с нею плохо обученная манерам служанка.

   — Я была в беспамятстве, лет в двенадцать, няньки не уследили, мои ногти почти расчесала язвы до крови.

   — Но почему пришли лишь сейчас? Я уже два года в столице, вряд ли вы обо мне не слышали.

   Несмотря на то что принцесса Шалия рекомендовала мне госпожу Лонгрен как самую честную особу, я хотела убедиться, что это не проделки Святого ордена, чтобы уличить ведьму в незаконном использовании магии. Время от времени они проводили такие рейды, дабы императору не пришло в голову подсократить ряды святош. И влияние ордена на все сферы светской жизни заодно.

   — Не хотела отдавать то единственное, чем меня наградил Бог — я могу говорить неправду, но собеседник, как он ни был опытен, этого не заметит.

   Она на минуту отвела глаза, сглотнула, а потом снова уставилась немигающим взглядом змеи.

   — Нельзя же самой выбирать, какой способностью пожертвовать?

   — Нет. Моя магия выбирает, что у вас забрать, я не смогу её контролировать.

   — Так и думала.

   Тонкие губы превратились в нитку и сразу сделали её старше. Усталой.

   — Хотите спросить, зачем мне красота? Слышала, что вам обязательно знать причину, — длинные ногти цвета крови царапнули отполированную поверхность моего нового стола. И сказать ничего нельзя, эти аристократы всегда жаждут показать, что я им не ровня. Пыль под их ногами. — Я замужем, богата, но мой муж влюбился в ту, чью семью обязан протежировать. Юная Элоиза свежа, но не совсем красива.

   Ага, вероятно, ослепительно прекрасна. Если соперница говорит о ней с такой жалостью, что даже прослезиться хочется, значит, девица вне конкуренции. Зависть тому виной, моя просительница даже позеленела лицом.

   — Хроин всегда хвалит её за ослепительную чистоту кожи.

   Тут госпожа Лонгрен достала из кармана плаща платок, украшенный вензелями её рода, повернула белоснежную ткань так, чтобы я непременно разглядела монограмму. Поднесла к глазам и прослезилась.

   — Я понимаю. Начнём. Вы готовы?

   Колебалась. Видела, как ей хочется согласиться, но всё же госпожа Лонгрен ещё не решилась. Право слово, ну не девственность же отдаёшь!

   — Возможно, вам стоит подумать.

   А мне перекусить. Аппетит разгулялся не на шутку, как всегда, когда я нервничаю.

   — Дайте руку. Это не больно. Вы не пожалеете, уверяю, ваша милость.

   Я врала. Если бы мне понадобились собственные услуги, ни за что бы не отдала способность открыто лгать. Это умение гораздо ценнее красивого личика. И куда полезней.

   Ритуал начался. Я надавила на запястье жертвы, быстрым и точным движением сделала небольшой разрез наточенным камнем и подставила железную миску под тонкую струйку крови.

   — Много не нужно.

   Пару шепотков, и кровь остановилась. Теперь дело за малым — смешать травы, выросшие на перекрёстке, с щепоткой могильной земли, прошептать над ними заклятие подмены, добавить в миску с кровью.

   — Надеюсь, пить это не придётся? — поморщилась осмелевшая посетительница.

   — Нет, госпожа. Вам надо глотнуть чистой воды из этого сосуда. Всего лишь медовая настойка.

   Приготовила я её заранее. На один раз, как принято.

   Жертва подчинилась и закрыла глаза от накатившей слабости. Подняла руку к виску, а в следующий миг посмотрела на меня так, будто я душу из неё вынула.

   — Я плохо себя чувствую.

   — Это ваша способность ушла. Закройте глаза.

   Почти всё. Вознести молитву Праматери первородящей, которую Святой орден давно записал в сонм злоедушниц, врагов рода человеческого, и поцеловать порезанное запястье жертвы.

   Просто прикоснуться губами, желая ей обрести то, чего она хотела.

   — Когда же подействует? — с сомнением спросила госпожа Лонгрен перед уходом. И всё заглядывала в глаза, переспрашивала, замолкала на полуслове, будто впервые по-настоящему боялась быть обманутой.

   — Завтра с утра. Доброй ночи, госпожа, и доброй жизни.

   Простой ритуал прощания, после него наши пути с посетительницей расходятся навсегда. Даже если мы встретимся в свете, что вряд ли, сделаем вид, что незнакомы.

   Но в этот раз что-то пошло не так. Я уверена, что тому виной совсем не мои заклятья! Но следующее утро для госпожи Лонгрен не наступило.

***

Криан

   В спальне пахло горьким шоколадом и спиртным, приглушающим запах ароматических свечей с нотами экзотических цветов. И самими цветами, которых нигде больше не было.

   — Куда пропал букет? — спросил я горничную, дебелую девицу, на лице которой застыло выражение овечьей покорности, которую не мог выжечь даже липкий страх от присутствия мёртвой госпожи. Пусть скрытой от глаз покрывалом, но всё же она была здесь.

   — Какой букет, господин?

   Бедняга даже не сразу поняла, о чём я спрашиваю.

   — Тот самый, что недавно стоял в этой вазе.

   Я наклонился над не успевшей затухнуть водой в широком вазоне на прикроватной тумбочке, краем глаза подметив, как двое жандармов и старший следователь по особым делам смотрят на меня с нескрываемой брезгливостью. Последний ещё и со снисхождением.

   Вероятно, им никогда не доводилось наблюдать за работой инквизитора воочию, а даже если не так, у меня несколько необычные методы.

   — Выбросили, наверное. Госпожа Логрен, — всхлипнула глупышка и залилась краской, когда поймала мой взгляд. — Ей часто дарили букеты. Она любила жёлтые лилии, говорила, что они такие же красивые и знатные, как и она.

   Тут уже не выдержала и залилась слезами, дрожащими руками принялась вытирать их платком, который до этого комкала в руках, как невзрачную тряпицу для вытирания пыли. Всё в этой преданной служанке, а она являлась именно такой, на запястье девицы оказался вытатуированный знак дома, было невзрачным, слишком приглушённым, и хотя я не силён в ментальном допросе, по лицу читалось, что она искренне огорчена и обескуражена.

   Большего сейчас от неё не добиться.

   — Открывайте, — коротко приказал я, выпроводив слуг.

   Даже тех, кто топтался в коридоре, делая вид, что пришли выразить последнюю дань уважения погибшей хозяйке. Особливо отличался дворецкий, выглядящий как личный охранник. Но им я займусь позже.

   Слуги никуда не денутся, а вот магический след рассеется. Впрочем, я умею работать и с таким, тем более под ним может оказаться другой, истинный, но по свежему лучше и эффектнее.

   Старший следователь, немолодой усатый подтянутый господин Натаниель Мэдиссон в тёплом не по погоде сюртуке дал знак жандарму, и тот со вздохом аккуратно откинул покрывало, которым наскоро прикрыли умершую. Чтобы не рассеять след убийцы, и чтобы не видеть жертву, вмиг утратившую прекрасные черты.

   Жандарм, такой, какими их описывают в карикатурных ведомостях, дородный, пузатый, с тупым выражением лица, любитель тёмного эля и жареных свиных колбасок, побледнел не хуже кисейной барышни и блеванул на дорогой ковёр.

   — Позвольте, каноник, я сам, а вы двое, пошли вон, — Мэдиссон толкнул старшего жандарма в сторону его молодого коллеги, и обошёл рвотные массы, чтобы встать по другую сторону кровати.

   — Уберите эти испражнения, они помешают работать.

   Я поморщился, стараясь не вдыхать носом. Должно быть, со стороны все полагают, что я всего лишь самодовольный юнец, попавший в Святой орден по протекции. Пусть, так лучше. Я смогу наблюдать за ними, не будучи замеченным.

   И сохраню острый нюх для тех вещей, которые единственно стоят моего внимания.

   Старший следователь взял шёлковый халат, брошенный на кресло возле окна, и прикрыл им рвотные массы, прошептав заклинание купола, создающего тонкую непроницаемую плёнку над предполагаемой уликой. Очень удобно, если рассудить, что не пришлось звать прислугу, это бы заняло много времени.

   И любопытных взглядов на сегодня с меня достаточно. Молодой смазливый инквизитор, не снимающий чёрных тканевых перчаток даже в помещении — картина, о которой можно сплетничать весь год.

   — Благодарю. Что сами заметили? Мне интересно.

   Мэдиссону, называвшему меня по истинному чину, а значит, знакомому с тонкостями работы Святого ордена, вероятно, претит тот факт, что ему указывает какой-то юнец. Но то, что я спросил его мнение, безусловно польстило, вмиг сделав мужчину похожим на холеного домашнего кота, в котором хозяева души не чают, но границы дозволенного им самим не переходят.

   — Злокозненная магия с ней такое сотворила, тут не надо быть сведущим или опытным. На полу спальни было полно мёртвых мотыльков.

   — И всё же вы сначала осмотрели тело, а лишь потом вызвали инквизицию. Значит, её убили. Почему так? Она была красива, это ведь её портреты повсюду? И любила свою красоту.

   — Как и все женщины. Особенно те, чья родословная длиннее каноничной истории империи, — Мэдиссон говорил неспешно, держа руки в карманах, будто они мешали ему думать. Такие типы, как он, любят больше рассуждать в кабинетах, нежели делать выезды на место преступления, но пострадала жена казначея. Тут дело особой важности, и Следствие направило лучшего.

   Он приехал раньше всех, будто только и ждал, когда его час придёт. За сонным взглядом чувствовалась сила, и я пока не решил, будет ли она мешать. Следствие — трость Святого ордена. Официально так.

   Я наклонился над усопшей, чьё тело больше напоминало высохшую мумию, какие привозят с востока, где горячие пески позволяют делать подобные захоронения. Последней известной мумии около трёх сотен лет.

   — Запах серы силён, — дотронулся до пергаментного лба жертвы, надавив на точку над переносицей. Тепло, хотя тело почти остыло. — Сначала лишили красоты, превратив в нечто отталкивающее, а потом убили. Обычным способом.

   Пахло сладостью гниения и мочёными яблоками. И мочой, смешанной с тонким цветочным ароматом белья.

   — Удушили. Сразу, одним рывком. Она была на ногах. И убили её в коридоре, след дамы начинается там.

   — При этом она сопротивлялась. Попыталась, но силы были не равны, каноник.

   — Значит, мужчина, — я распрямился. Осмотр почти окончен. Отдёрнул покрывало, чтобы посмотреть на босые почерневшие ступни с выступающими уродливыми косточками под первыми пальцами стоп. Женщина была слишком молода, чтобы болеть подагрой.

   Запах урины от внезапной асфиксии, а мочёные яблоки говорят о подагре?

   — Что ещё скажете? Из вашего опыта, почему убийца сначала использует магию, а потом обычную ленту? Её удушили шёлком, я почуял атлас, чей запах прилип к шее. Лента новая, не такая, какими пользуются упаковщики подарков.

   Я не спешил накрывать несчастную, желая увидеть реакцию следователя. Да, он шумно втягивал носом воздух, вероятно, хотел курить. Почему все законники неравнодушны к табаку? Чтобы не отбить себе нюх?

   — Кто знает,это и главная загадка, — Мэдиссон не сводил с погибшей угрюмого взгляда, для меня же она была очередным ребусом. Правильно говорят, Святой орден уничтожает в послушниках жалость, чтобы они обрели право творить милосердие от лица Господа нашего.

   — Вы верно заметили, каноник, её убили без капли магии. Удушение вызывает на лице судорогу, видите, будто оскал, нижняя губа в этого края рта немного отдёрнута вниз.

   В Мэдиссоне проснулась ищейка. Осталось взять след, а уж он его не упустит, а я займусь злокозненной магией.

   — Для начала поговорю с домашним капелланом. Посмотрим, что за тайны были у графини.

   Я накрыл усопшую покрывалом, давая понять, что далее осмотр тела более неуместен. Пусть везут в мертвецкую, где некромант осмотрит его на предмет скрытых повреждений. Отчёт коронера я посмотрю позже, это уже не так важно, следователь справится без моей помощи.

   — Вы будете лично вести дело, полагаю? — спросил я следователя, и он угрюмо кивнул, всё ещё изучая взглядом постель, на которой лежала усопшая.

   Разобранная, сама убитая в ночной сорочке, значит, никого не ждала.

   — У неё не было официальных любовников, каноник.

   Мэдиссон отошёл и принялся медленно ходить по комнате, окидывая её придирчивым взглядом. Остановился напротив белоснежного камина и пристально осмотрел статуэтку из белого мрамора, изображающую деву,бегущую от древнего, запрещённого Святым орденом, духа. Языческий сюжет, так модный нынче среди мирян.

   — Я собрал сведения. А вот муж жертвы любил проводить время в обществе одной сиротки, — заметил я, чтобы не показаться неосведомлённым. Дьявол кроется в деталях, кому как не мне знать об этом!

   — Обычные дела в свете. Жена если и ревновала, то выказывать недовольство не могла. Его сиятельство обладает тяжёлым нравом. И хорошей памятью, чтобы напомнить супруге о её происхождении.

   Всё это я прочёл по пути сюда. Ничего примечательного для жертвы злокозненной магии. Весьма затратный способ, опасный к тому же привлечением внимания инквизиции. Его применяют, когда речь идёт о кровной мести.

   Но все эти соображения я оставил при себе.

   — Напомню, инспектор, что вы обязаны оказывать мне содействие во всём и не утаивать улик.

   — Угу.

   Никакой реакции. Вызов, не иначе. Мэдиссон склонился над светлым отполированным подоконником, достал из кармана лупу и принялся что-то рассматривать.

   Пусть его.

   Я вышел, не говоря больше ни слова. Предоставлю ищейке искать след, а сам займусь мотивом.

***

Первым делом я снял перчатки и убрал их в карман сюртука. Надо было одеться полегче, но летний костюм подходит для прогулок по набережной или бульвару, а для того, чтобы свидетели забыли о моём возрасте, но помнили о сане, нужна была форма инквизитора.

   И перчатки. Они помогали в деле. В комнате, где обнаружено тело, я должен сосредоточиться на запахах и первых ощущениях как и положено сентиалу — моя каноничная магия основывается на ароматах и чувствах. Не каноничная — на камнях.

   Для осмотра требовалась первая, но так как я родился со второй в крови, давно научился скрывать её до поры до времени, в том числе и с помощью перчаток. Инквизиция на месте преступления не должна отступать от Канона.

   Я отступал, но не когда осматривал место преступления. Во всех остальных случаях позволял себе прийти к Господней каре виновных отличным от принятых путём.

   Для этого случая я взял аметист и аквамарин. Оба реагируют на присутствие злой силы. Первый к тому же просветляет ум, помогает победить врага, второй — очищает душу, усиливая природную магию.

   Первый был спрятан в кармане в виде кулона на серебряной цепочке, второй я обрамил медью и носил в виде перстня.

   Капеллан в кремовой сутане, сухонький старичок с разбитыми артритом суставами, но ясным умом, поднял кустистые брови при виде голубого камня и крепче сжал Святое писание.

   Нельзя, чтобы паства искала ответы вне церкви, а тем более, чтобы этим занимался инквизитор. Но пока я служу Господу, как умею, меня не тронут. Именно поэтому было важно не ошибиться.

   — К вашим услугам, каноник, — по всем правилам приложился к платиновому кольцу с выгравированным на нём «manus age» — вижу руками. Послание Святого ордена миру. Глаза могут солгать, язык сказать неправду, лишь руки безмолвны и честны.

   — Хорошо, что вы отослали любопытных. Где мы можем поговорить о вещах, не терпящих чужих ушей, отче?

   — В библиотеке, каноник. Я всё устроил. Позвольте показать дорогу, слуги не потревожат, я велел им собраться в людской и не казать носу, пока вы не прикажете.

   — Миряне любопытны.

   Ступени, укрытые синей ковровой дорожкой, прижатой золочёными прутьями, дубовые перила из «железного» дуба — всё в этом доме кричало об изобилии. И слуги казались довольными жизнью, а вот теперь искренне оплакивали госпожу, прикидывая, как бы остаться в доме.

   Запахи говорят о многом, если уметь правильно их различать. И не поддаться игре воображения.

   — Его сиятельство Хроин Лонгрен позаботился об артефакте, избавляющих слуг от греха пустого злословия.

   Капеллан вполне себе крепок, хотя и морщится от боли, спускаясь по лестнице. Зачем поднялся, когда мог подождать меня внизу?

    Ради угодничества, чтобы выказать уважение инквизитору или чтобы усыпить бдительность мнимой лояльностью?

   В доме стало так тихо, что я различал тиканье больших напольных часов в прихожей. Остальные, настенные, настольные, часов в этом доме было много, и лишь в спальне хозяйки им не нашлось места, остановились. Злокозненная магия противоестественна нормальному ходу вещей.

   — Откуда привезли часы в прихожей? Они до сих пор отсчитывают время. Как вы допустили, чтобы люди в этом доме поставили при входе вещицу из языческого каштана?

   Мы как раз достигли подножья. Капеллан вздрогнул и обернулся ко мне с самым благодушным видом.

   — Каноник, я докладывал, как и положено, о таких вещах, но в местном отделении их сочли несущественными. Его сиятельство получил часы в дар от её величества за преданную службу.

   Да, императрица Евгения, рождённая в соседнем королевстве, где в лесах ещё сохранились священные прежде рощи, имела склонность одаривать слуг подобными вещами, но никогда не переходила границы.

   — Вы хорошо служили дому, — кивнул я, примечая детали интерьера.

   Безвкусица соседствовала с модой на всё старинное и с картинами, достойными висеть в самом изящном салоне какого-нибудь мецената. Вот и библиотека оказалась местом сосредоточения ценных фолиантов и бесполезных, а порой и вредных для слабых умов, развлечений, возбуждающих влечение плоти. Дамские романы с самыми пошлыми картинками занимали целую секцию.

   К ним я и направился. Здесь присутствие хозяйки ощущалось отчётливее всего.

   — Что вы можете сказать об отношениях графа и графини?

   — Она его уважала и любила, его сиятельство в последнее время бывал дома редко.

   — Любовница?

   Немудрено, что жертва зачитывалась романами о плотской страсти.

   — Его сиятельство исповедовался, как положено, раз в неделю. Он говорил, что вокруг клеветники и злословники. Скоро он сам вам, каноник, всё расскажет, его сиятельство уже на пути в Арекорд. Уверен, будет опечален. Её сиятельство была прекрасной женой, если бы не её меланхолия.

   — Меланхолия? Как часто она исповедовалась?

   Я наконец сел в мягкое кресло и указал капеллану на второе напротив. Признаться, я оплошал, надо было сделать это сразу, помня о больных ногах собеседника.

   — Благодарю. Мне не по чину сидеть в вашем присутствии.

   — Лучше сидя думать о Боге и своём долге, чем стоя, о больных ногах. Прошу вас.

   Обмен любезностями был закончен, но капеллан и не думал возвращаться к делу, докладывая мне обо всём и умолчав о главном. Держался за Святое писание как за щит, и старался не смотреть в глаза.

   Жертва трепетала перед мужем, любила его страстно, делала всё, чтобы ему было хорошо дома, но граф Лонгрен в этом особняке бывал поздно вечером, когда она уже ложилась спать, а ужинал в семейном кругу раз в неделю по воскресеньям.

   Жену его убили в пятницу вечером.

   — Её сиятельство мертва. Я читал, что вы знали её с детства, но тайны госпожи помогут пролить свет на её трагическую кончину. Скажите прямо, она любила обращаться к древней магии, верно? Что именно она попробовала: приворот, подмену судьбы с принесением жертвы, вымаливание бремени, нанесение вреда сопернице?

   — Нет-нет, каноник, ничего такого, — старик выглядел испуганным. Я наклонился к нему через маленький столик:

   — Применена злокозненная магия, отче. Вы не виноваты, госпожа не виновата, но этот вид магии применяют к тем, кто сошёл с дороги Канона. Спрашиваю в последний раз, в чём провинилась её сиятельство.

   — Она ходила к ведьме, живущей на окраине. Не знаю, как её зовут, госпожа говорила, да я позабыл, имя такое, странное. Джера вам скажет, я велю её позвать. Сначала к ней ходила Джера, да ведьма прогнала деву.

   — Кто такая эта Джера?

   — Компаньонка госпожи. Из обедневшего провинциального рода. Живёт с нами уже с год, исповедуется регулярно, ходит в часовню и в местную церковь.

   Я откинулся на спинку кресла. Плечи затекли от напряжения, в руках поселилась слабость, но всё это пустяки, главное —мне поручили настоящее дело. За те три года, что я служу в Арекорде — сосредоточении все святого и грешного в империи, я вёл расследование лишь дважды. И в обоих случаях добивался успеха там, где остальные не справлялись.

   — Она сейчас здесь?

   — Верно, каноник. Она достойная девушка и понимает, что от неё требуется. Прошу вас, каноник, не наказывать за преданность, она благочестивей многих в этом доме.

   — Тогда пусть придёт немедленно. Я пришёл не за тем, чтобы карать, отче, но чтобы тот, кто использовал злокозненную магию, понёс наказание. И чтобы миряне видели, к чему приводят окольные пути к желаемому.

   — Да будет так, каноник. Помогу во всём не по долгу, но по совести. Можете на меня рассчитывать, я стар и скоро предстану перед лицом Господа, и не хочу, чтобы Он упрекнул меня в сокрытии правды. Джера влюблена в графа.

   — Она его любовница?

   — Нет, каноник. Она ничем не выказала своего чувства, я наблюдал. И была предана госпоже не меньше, чем его сиятельству.

   Капеллан тяжело поднялся с места, поклонился и прошёл к двери, чтобы позвонить в колокольчик. На зов явился дворецкий, тот самый, похожий на личного охранника больше, чем на следящего за домом.

   Вёл себя подчёркнуто вежливо, без лишних вопросов и ничем не выказав удивления, отправился за компаньонкой. Я же в ожидании девицы накрыл ладонью перстень с аквамарином. Камень потеплел. Я был готов найти ответы, а камень сделает мою дорогу лёгкой и безопасной, ибо Тьма близко, я только подошёл к границе, разделяющей зло и добро.

   И чтобы безопасно ходить через неё требовалось снова прибегнуть к кровопусканию. После. Сегодня вечером.

ГЛАВА 2

Гестия

   В то утро я проснулась перед рассветом. В то самое время, когда беда неслышно подкрадывается на мягких башмаках и протягивает уродливую лапу, чтобы мазнуть холодной печатью по лбу жертвы. Надо только вовремя проснуться, но получилось ли, или уже поздно, будет видно спустя время.

   Я зажгла лампу на прикроватной тумбочке и прислушалась к звукам в доме. Тихо, светать ещё не начало, но что-то настойчиво звало меня в мастерскую, где хранились склянки с чужими способностями.

   Опечатанные замком от любопытных, они были в безопасности, на подоконники я положила артефакты, купленные недавно в самой известной лавке, снабжающей ими Следствие и Инквизицию. Вполне дорогие, чтобы не оказались бесполезными.

   И всё же я накинула халат, завязала на два узла для защиты от вторжения, просунула босые ноги в башмачки и выглянула в коридор. Темно и пусто.

   В доме я держала трёх слуг. Служанку Марту, повариху Полинию и кучера Вазария, который жил в пристройке к дому и к конюшне с тремя рысаками и двумя колясками к ней. Негусто для такого двухэтажного дома в два крыла, но много слуг в доме — лишние уши и доносчики. Те, кто жили со мной, заслужили это право годами безупречной службы.

   Я была недоверчива и имела на то право. Привыкла доверять чутью, оно у меня тоже от одной клиентки и пока не подводило. Значит, надо идти в мастерскую.

   Под неё выделено две смежных комнаты на втором этаже в левом крыле . В одной я хранила в шкафу то, что считала не очень значимым, во второй, рядом с камином, потому что некоторым склянкам требовалось тепло, наиболее ценные экземпляры. Их было немного, потому что с завидной регулярностью ко мне заглядывала инквизиция и отбирала то, что считала полезным для своих шпионок. К счастью способности, отданные женщине, могли пригодиться только сотоварке.

   Иначе бы и мастерскую делать не имело смысла. Всё бы на нужды Святого ордена забрали.

   — Что-то не так, госпожа? — Марта, заспанная, но вполне себе подпоясанная и причёсанная, появилась в конце коридора, держа лампу над головой. — Вам помочь?

   — Иди за мной.

   В мастерскую я никого не пускала, но сейчас решила сделать исключение. Что-то настойчиво звало меня туда, и это что-то не сулило добра. Так пусть будет свидетель.

   Признаться, подставляться под возможный удар первой тоже не хотелось. Доброту я утратила ещё когда выпила третью склянку от клиентки. Если приобретаешь силу воли, лишаешься чего-то другого.

   О доброте я не горевала, от неё в прошлом одни хлопоты.

   Дверь в мастерскую открывалась от ключа, который я всё время хранила при себе на цепочке.

   — Мне точно можно? — прошелестел голос Марты за спиной, когда я поставила лампу на письменный стол посредине.

   — Не бойся, это не опасно. И я не чувствую чужого присутствия.

   Ведьма с любым даром сразу понимает, где таится зло, направленное против неё. А вот для того, чтобы почуять свежий воздух в комнате с закрытыми окнами, ведьмой быть необязательно.

   — Давай свою лампу.

   Марта передала её мне и осталась на пороге первой комнаты, затихла, готовая сорваться и убежать за помощью, а я быстрым шагом направилась во вторую. Повернула защитный артефакт, выдавила на него каплю крови из мизинца, и дверь распахнулась.

   Одна створка окна была приоткрыта, в остальном всё выглядело так, как и должно было. Первым делом я кинулась к шкафу с артефактами, пересчитала склянки, проверила, не ополовинены ли они, хотя в этом не было большого смысла. Пригубить склянку с нужным зельем не равно обрести то, что в ней сокрыто.

   — Иди сюда, Марта, слушай внимательно. Оставь меня на два часа, потом вернёшься. Всё цело, слава богу, но смотри мне, не подглядывай. Некоторые мои сокровища любопытных не жалуют.

   Суеверная до ужаса служанка кивнула и, с опаской посмотрев в сторону камина и шкафа со стеклянными створками, где на бархатных подставках, хранились склянки, попятилась к выходу.

   Мне же предстояла работа с записями. Надо проверить журналы, не выдрана ли какая страница, не запачкана ли так, что написанного не различить. Мой личный дознаватель из Святого ордена, проверял все документы и аккуратно визировал их каждый месяц в новолуние.

   Если бы я утратила часть из записей, меня бы могли обвинить в сокрытии склянок и в злокозненной магии, а это грозило конфискацией имущества и казнью. В лучшем случае изгнанием за пределы империи или заключением без срока давности. Недоброжелателей даже в собственной гильдии у меня хватало, но пока я была полезна Святому ордену, имела неприкосновенность.

   И всё же любому покровительству, даже если его оказывала особа императорской крови, был предел. Штраф в казну уплачивать не хотелось, а уж без повода делиться сокровищами — тем более.

   Я просидела за столом довольно приличное количество минут, сколько точно, не могла сказать, часы я не жаловала нигде, кроме гостиной, как обнаружила то, чего опасалась.

   Первая тетрадь, я начала её ещё на старом месте. Шестая клиентка, решившаяся обратиться к юной деве, потому что остальные ей отказывали. Тогда по империи расползалась чёрная смерть, всем было не до красоты, тут бы не сдохнуть от заразы или от голода, а этой несчастной, с жёсткой шерстью на лице, напоминающей звериную, нужно было другое лицо.

   Я старалась, ведомая жалостью и любопытством, жгучим желанием испытать границы своего дара.

   Всё получилось со второго раза. Во вторую ночь после новолуния, как было написано в той тонкой книжонке, что я откапала в библиотеке местного служителя церкви. Если бы не отче Файненс, я бы не пережила зиму на улице, никто не давал крова отродью греха двоюродных брата и сестры.

   Я излечила ту шерстлявую, её лицо очистилось, а кожа сделалась мягче, чем у младенца, взамен она отдала свой дар к изменению внешности. Эту склянку я хранила до сих пор, она и сейчас лежала на бархатной подушке в моём шкафу. Нетронутая, опечатанная.

   И всё же кто-то пролил чернила на записи, вымарав именно этот случай.

   Я промокнула лист, но записи с печатью дознавателя были уничтожены.

    Ладно, оставалось надеяться, что на этом мои беды и кончатся. В глубине души я знала, что это не так.

   Приведя мастерскую в порядок, опечатав окна и двери, я велела приготовить ванну и подать завтрак. Когда нервничаешь, еда так и запрыгивает в рот. Почему никто из моих клиенток не пожертвовал за красоту умение есть и не прибавлять в теле?

   — Какой сегодня день? — спросила я у Марты после того, как закончила трапезу.

   — Субботний, госпожа.

   — Хорошо, что не воскресный. А то местный отче не простит мне, если я пропущу мессу, — пошутила я, радуясь про себя, что сегодня инквизиция будет занята чтением молитв и постами. Хотя бы с этой стороны беды можно не опасаться.

   Не успела додумать, как входная дверь содрогнулась под ударами крепкой руки. Три раза по три через краткую паузу— знак Святого ордена. «Накаркала», — так говорили в гильдии Добронравных магических сущностей.

   Зря только вина за завтраком не выпила.

   Все беды от того, что ты хочешь казаться лучше, чем есть.

***

— Именем Бога, откройте!

   — Уже открыли, святейший визитатор, — я спускалась медленно, не желая падать ниц перед тем, кто пришёл далеко не с миром. Когда дело плёвое, вызывают в департамент с выдолбленной над входом каменной розой. «Имя Богу — роза, имя Сатане — дьяволица» — написано в Святом писании одним из обиженных на женщину мужчин. — Вашей спутнице понадобилась одна из моих склянок? Не стоило утруждать себя, я бы с радостью и со всей поспешностью, на которую способна, привезла бы её в отделение лично.

   Я болтала без умолку и улыбалась, а в голову лезли всякие обрывочные мысли: «Хорошо, что я одеться и причесаться успела, нехорошо выйдет, если меня потащат в застенки босую и взлохмаченную». «Хоть бы это был не инквизитор, а новенький дознаватель!» «Зря только постилась по субботам, надо было есть от пуза!»

   — Я пока каноник, госпожа Гестия Виндикта. Криан Аларис, таково моё имя. Где мы можем поговорить?

   Вежливый, но холодный. Никогда не видела у мужчин безо всяких морщин на лбу, едва ли инквизитору больше тридцати, такой ангельской внешности, сочетающейся с демоническим огнём в глазах. Серых и непроницаемых, как туман вокруг границ империи.

   И девица в плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном, где я её видела? Почему прячется в его тени?

   Инквизиторы не таскают за собой женщин без видимой причины.

   — Госпожа Виндикта, если вы будете и дальше стоять молча, я вызову стражников, и беседа продолжится в Главном департаменте. Вам ли не знать, что это означает?

   — Что я оттуда живой не выберусь.

   — Вас признают виновной в тяжком преступлении. Я предлагаю вам пока поговорить с глазу на глаз, как со свидетелем.

   За дверьми, ведущими в комнаты для слуг, послышались мужские стенания вперемешку с руганью и женские молитвы. И то и другое от инквизиции не спасает.

   И свидетелей эта братия тоже не жалует, мигом переводит их в грешников, нуждающихся в Очищении.

   — Прошу вас в мой кабинет. На второй этаж, сами посмотрите, виновна ли я в чём бы то ни было.

   Можно было пригласить в гостиную, обставленную вполне в духе современных дам высшего света, но служителя Святого ордена этим не обмануть. Пусть увидит, что мне скрывать нечего. Повезёт, так и подумает: раз сразу зовёт в средоточие греха, значит, не боится.

   — Ваша спутница может снять плащ, у меня тепло.

   Пусть снимет, а я сразу пойму, кто она. Пойму и то зачем эти двое явились по мою душу, о таком лучше знать до того, как обвинения полетят в лицо.

   — Лето выдалось холодным, но я дров и тепловых огней не жалею.

   Зачем я это говорю?!

   — У вас жарко, это верно, — инквизитор расстегнул сюртук. Оделся, будто осень уже наступила. — Как в адовом пекле.

   — Вам виднее, каноник. Я о таком месте и знать ничего не хочу.

   Надеюсь, холод в моём голосе остудит священный пыл гостя. Его спутница не шелохнулась.

   Ну и пусть, я склонила голову и повернулась к ним спиной, чтобы показать дорогу. Жарко? Да здесь нестерпимо холодно, я вся дрожу!

   Через десять ступеней остановилась, почувствовав, что сейчас упаду. Инквизитор, конечно, сочтёт это за признак вины. У них, что ни делает женщина, всё тот самый признак.

   Преодолев последнюю ступень, обнаружила, что пальцы не желают разжиматься, я не могу отрывать от перил, будто они могут меня защитить. Глупости — никто не сможет! Не боялась, когда замерзала около своего бывшего дома, а теперь вот боюсь. Инквизиции я нужна, никто в Арекорде не обладает даром, подобным моему!

   — Вот сюда, налево, третья дверь!

   — Зачем вам такой большой дом?

   Инквизитор не без интереса рассматривал картины, развешанные по стенам. Я не любила простого подражания сановитым домам, не волокла к себе всё то, чем торговали модные лавки на Кремовом бульваре, но искусство любила. Если оно не говорит со зрителем на религиозные темы.

   — Тщеславие, каноник. Я каждую неделю исповедуюсь в этом грехе местному отче в окружной церкви.

   Старалась выглядеть спокойной, но не могла заставить себя посмотреть в его сторону. Спутница инквизитора держалась поодаль, сжалась вся, словно боялась не меньше моего, но ведьмой не была, я бы почувствовала.

   — Видимо, не слишком усердно, госпожа Виндикта, вы и сейчас не раскаялись.

   — Уповаю на Бога и его милосердие, каноник. И на ваше. Не будьте столь строги к людям, мы не имеем вашей твёрдости духа.

   — Некоторые и Бога в душе не имеют. Не будем задерживаться.

   С инквизитором о чём ни начни разговаривать, всё сведётся к одному: вы грешники, я же чист душой. Сказала бы я, что это не меньшее тщеславие, чем желание слабой одинокой женщины окружить себя красивыми вещами. Более того, попахивает гордыней — одним из смертных грехов, но говорить такое вслух — святотатство, а думать — почти ересь.

   Вот и мой визитёр — хоть и закован в форму на все пуговицы, но тщательно следит за собой. Весь такой правильный, а ароматом шипра за пятнадцать зольденов за флакон не пренебрегает.

   — Не запираете кабинет? — поднял красиво изогнутые брови каноник, войдя вслед за мной. Ему пришлось пригнуть голову, я специально приказала сделать дверной проём такой высоты, чтобы с прямой спиной могла проходить только я, а остальные кланялись. Тщеславие. Маленькая шпилька в адрес тех, кто считает подобных мне грязью под ногами.

   — Присаживайтесь, прошу прощения, что у меня только табуреты, хотите, каноник, займите моё кресло.

   — Денег не хватило? Всё на обстановку гостиной и коридора ушло?

   Инквизитор сделал знак спутнице войти и сам принялся осматриваться. Вёл он себя не так, как другие, это и настораживало: не спешил сказать о цели визита, изучал окружающую обстановку с подлинным интересом, как декоратор, не как тот, кто жаждет побыстрее найти сосуд греха и убраться восвояси, поставив галочку в отчёте.

    И держал руки в карманах. Что там у него — артефакт-взрыватель? А что? Кинуть в ведьму, и дело с концом? Нет обвиняемой, нет проблем!

   Зря я понадеялась. Зря.

   — Сними капюшон, — приказал инквизитор, когда пауза, во время которой он молча пялился на мой пустой стол, затянулась. Не повернул головы к спутнице, знал, что подчинится. Их приказы дважды не повторяют.

   — Джеральдина Оливерс, вы признаёте в этой ведьме ту, к кому ходили четыре дня назад?

   Внешностью девица была самой обычной для юга империи. И всё же я её узнала.

   — Признаю, каноник, — говорила еле слышно, опустила голову, чтобы не сойтись со мной взглядами.

   — Я тоже признаю. Эта девица приходила за услугами госпожи, но я её отослала.

   Что она там наплела? Доносить побежала из вредности или по наущению госпожи? Плата в сто зольденов показалось слишком большой для сиятельной госпожи, чем муж регулярно запускал лапу в казну империи?

   — Я вас пока не спрашивал, госпожа Виндикта, — прервал мой праведный гнев инквизитор, сидящий столь прямо, будто кол проглотил.

   — Итак, Джеральдина Оливерс, вы сопровождали свою госпожу до этого дома второго дня как?

   — Сопровождала, — снова кивнула и задышала так часто, что я даже подумала, что сейчас задохнётся. Играет, доносчики всегда имеют прекрасное здоровье.

   — И ушла она отсюда довольной?

   — Мне показалось, что так, каноник.

   — Довольной ушла. Получила что хотела. У меня и запись в книге имеется, — тут я не выдержала и вскочила с места, готовая не то бежать за тетрадями с печатью дознавателя, не то накинуться с ответными обвинениями на доносчицу.

   — Сядьте, немедленно, если не хотите оказаться в оковах! До ваших записей дело дойдёт, в этом не сомневайтесь! Радуйтесь, что я вообще веду допрос в вашем присутствии, не всем везёт так, — инквизитор заговорил жёстко, отрывисто и спокойно. Достал руки из карманов, и я заметила на безымянном пальце левой руки неканоничный перстень с голубым камнем, сверкающим так ярко, что заболела голова.

   Я тяжело опустилась в кресло, почувствовав, что хочу заснуть и проснуться три дня назад. Отказать всем этим недовольным курицам, и пусть жалуются хоть Богу!

   — Если госпожа Лонгрен недовольна внешностью, тут нет моей вины. Я могу вернуть ей деньги за услугу.

   — Госпожа Лонгрен уже всем довольна, — оборвал меня инквизитор и пристально посмотрел на меня. — Вчера она была найдена мёртвой. Сначала ей превратили в безобразную старуху злокозненной магией, а потом удушили.

   Джеральдина вскрикнула и закрыла лицо руками. Я же сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и не могла думать ни о чём, кроме одного: «Боже, за что ты меня так ненавидишь?»

***

Криан Аларис

   Когда грешника возвращают к Богу, в этом нет ничего славного. И менее всего хочется встать и запеть псалом, чтобы ангелы порадовались за раскаявшихся.

   Инквизиция не поёт в церквях, я, например, не знаю ни одного псалма до конца, но зато мне известны десятки способов вырвать у мага его дар и заставить говорить правду. Все они оканчивались смертью грешника, ибо тому, кто начал убивать с помощью злокозненной магии, нет места на небесах.

   И раскаяние, даже если я слышал его, ничего не могло изменить в естественном ходе вещей. Я не любил пытки, не применял их самолично ни разу, но знал, что этот день настанет, и приблизит его женщина. Ведьма, которая и не подумает признать вину добровольно.

   Одна из них была сейчас передо мной. Красивая, темноволосая, с алыми губами, белоснежными зубами и манящим взглядом голубых, как мой аквамарин в перстне, глаз. Я впервые почувствовал, что хочу поверить в её скудные оправдания. Вероятно, всему виной моя природная магия, имевшая сродство к её дару.

   Моя мать была ведьмой, мне передалась её способность к камням, я умел их слушать и использовать, когда имел дело с чем-то природным, стихийным, как буря по весне или наводнение во время разлива рек. В этом доме я взывал к силе аметиста на серебряной цепочке.

   Враг не сможет нанести мне удар исподтишка, но ведьма попыток к тому и не делала. Никакого воздействия на свидетельницу, кого я притащил с собой не только ради эффекта неожиданности и отнюдь не для соблюдения протокола очной ставки, но для того, чтобы виновная захотела показать на этой Джеральдине свою силу. Например, заставить её молчать или путаться в мыслях, со стороны несведущему будет казаться, что свидетельница оговаривает несчастную хозяйку.

   Снова мимо! Не ожидал такого притворства от ведьмы, чьи способности почти безграничны. Сложно поверить, что имея доступ ко многим дарам клиенток, она не присвоила их себе. Вероятно, отчасти догадка верна.

   — Это все записи?

   Мой помощник пересчитал тетради и показал ладонь с растопыренными пальцами. Пять.

   — Негусто для многих лет практики. Или за одно превращение дамы готовы платить столько, сколько стоит целый дом со слугами?

   — Сто зольденов — такова плата, как установлено гильдией, — нехотя отозвалась хозяйка, стоявшая у раскрытого окна со скрещёнными на груди руками. Кисти белые, кожа гладкая, отполированная, должно быть, мягкая на ощупь. — За любое дело одна плата. По правилу так, я законопослушна.

   — У мужчин-магов такого правила нет, — произнёс я спокойно, желая вызвать её на откровенность. Лжи в её словах я не ощущал, только горечь, но это не означало, что она не прячет истину в глубине почти синих, сверкающих как огранённые драгоценности, глаз. Дались мне её глаза!

   — Конечно, нет, каноник. У них гильдия настоящих Магов и ведьмаков, тут особый подход к каждому случаю надобен, а для Добронравных магических сущностей и сто зольденов сойдёт.

   Злится. Я бы тоже на её месте негодовал, но я стоял по другую сторону, значит, считал установленный порядок справедливым. Усомнишься в истине — и ты уже встал на кривой путь.

   — И всё же вы живёте на широкую ногу. Вот этот камин, к примеру, из белого мрамора? Вполне мог бы стоять во дворце сиятельной особы.

   Я остановился напротив шкафа со стеклянными створками. В нём хранились особые способности, такие на вес золота в империи, жаль, что их нельзя проста так изъять. Потеряют силу. Такую коллекцию и за пять лет заново не собрать!

   — Мне платит гильдия. Ещё тридцать зольденов в месяц. И её высочество Шалия, двоюродная племянница императора, тоже подкидывает на булавки бедной сироте. Благотворительность — добродетель, каноник.

   — Безусловно, особенно для того, на кого она проливается, госпожа Виндикта.

   Я вызывал её на гнев, но не добился успеха. Самообладание она стащила у какой-то несчастной дурочки, отдавшей его за красивую мордашку, или это у неё от Бога?

   А голос — просто чудо. Бархатный, грудной, без писклявых верхних нот. Совершенство внешне, она скрывает гадкую сущность, которая лишь червям по нраву придётся? Я использован камни, сжимал аметист в кармане, касался, будто невзначай, аквамарина в кольце, и ничего не видел.

   Тогда попытался задеть хозяйку побольнее. Пусть не стоит с видом оскорблённой добродетели, а явит гнилую сущность. Те, кто пользуют злокозненной магией, могут притворяться кроткими, но недолго.

   И не в том месте, где этой магии пруд пруди. Среди безобидных склянок может оказаться зелье оборота, запрещённое со времён Первой смуты, или эликсир, вызывающий помутнение рассудка. Я проверю, но позже, до склянок просто так без приказа главы Святого ордена не дотронуться.

   Слишком дороги дары, заключённые в них. Бесценны. И она это знала. Наслаждалась моей беспомощностью и улыбалась, глядя, как я кружу вокруг закрытых шкафов и ничего не чувствую.

   В мастерской, как хозяйка называла своё хранилище чужих способностей, я изъял все записи. Просмотрю в отделении, когда покончу с телом усопшей и отдам приказ на захоронение. Тело хранит след убийцы, некромант должен помочь вытащить его, пока тот не истаял. А убитый горем муж подождёт, пока утешится объяснениями компаньонки погибшей жены. Джеральдину Оливерс я отпустил, пока она мне без надобности.

   В её отсутствие нам с хозяйкой стало легче дышать.

   — Вы принимаете всех, кого рекомендует гильдия?

   — Нет, каноник. Обычно её высочество находит мне клиенток.

   — И они тоже проливают на вас свою добродетель? Оказывают посильную помощь сиротке?

   Не выдержала. Нахмурилась и опустила голову, будто раздумывала, чтобы такое ответить. Как объяснить незваному гостю, что запретить делать подарки она не вправе, это оскорбление для дарителя.

   — Я всё понимаю, госпожа Виндикта. И мне это неинтересно.

   — Но вы спрашиваете, каноник.

   В мастерской мне было не по себе. Будто за нами наблюдают сотни глаз, а я не в силах отстраниться и установить защитный барьер. Иллюзия от непрошенных визитёров, чтобы не задерживались.

   — Ваши чары, переданная красота, она навсегда?

   — Женщины будут стареть, и красота износится вместе с платьем, но так, да, навсегда, — посмотрела в глаза и улыбнулась. Ей шла улыбка, делала беззащитной, хрупкой. Гордилась делом своих рук, имела право.

   Я кружил по комнате, стараясь сосредоточиться на своём даре. Ничего, никакого потустороннего зла. И всё же здесь было что-то мелкое, но важное, что я упустил. Даже не очень мелкое, но важное.

   — Откройте стол, госпожа Виндикта!

   Первое побуждение от Бога. Следуй ему и узришь истину.

   — Он открыт и пуст, каноник, вы сами только что убедились.

   Рука в кармане, державшая аметист, налилась теплом, и между пальцами заструился горячий воздух. Теперь следовало идти на зов природной магии, он оказался сокрыт в столе.

   Ведьма не делала попыток мне помешать, только вздыхала и фыркала, когда я вскрыл столешницу кинжалом. Лезвие прочнее обычной стали из-за святой воды, в которую был опущен кинжал в праздник Схождения Благодатного огня, быстро расправилось с хитроумным замком. Двойное дно, однако, оказалось пустым.

   Но рука, давно отпустившая аметист, разболелась сильнее, будто я опустил её в кастрюлю с кипятком.

   — Сокрытие улик — такой же грех, госпожа, как и ложь.

   Промолчала. Неловкое движение плечом, и выдала себя!

   — Тайник в ножке стола — приём, старый как мир, госпожа Виндикта.

   Лезвие открыло тайную пружину, оголив пустоту, в которой находилась свёрнутая в трубочку и перевязанная ленточкой тетрадка. Тоненькая, истрёпанная.

   Ведьма побледнела.

   — Я объясню, каноник.

   — Придётся, госпожа.

   Вытащить тетрадь оказалось делом непростым. Я вспотел, но с торжествующим криком выдрал улику из узкого ложа.

   И тут комната пошла кругом, заплясали перед глазами серые лилии на обоях, и я рухнул во тьму, всё ещё сжимая в руках добытый трофей.

ГЛАВА 3

Гестия

   Правило из прошлой жизни — если тебя настолько прижали, что дальше и отступать некуда, предложи врагу свою помощь. Может, останешься жива. Но это не точно.

   Скорее всего, тебя попользуют и уничтожат, никому не хочется видеть живое доказательство собственной слабости. И всё же главное — выжить сейчас, а потом может случиться многое.

   — Может, вам сбежать, госпожа моя?

   — Некуда бежать. От Святого ордена не спрячешься под чужим именем.

   — На окраине империи можно затеряться.

   Голос Марты прозвучал как-то неуверенно, бедняга избегала смотреть в глаза, она и сама не верила тому, что говорила, но благодарность обязывала предложить помощь. Пусть и всего лишь в виде малозначащего совета.

   — Нет, Марта. Затеряться проще в большом городе, но и там от Ищеек не побегаешь.

   — Мы, госпожа, за вас показания дадим. И я, и Полиния, а уж Визарий и подавно.

   Марта говорила шёпотом, боясь как бы инквизитор на диване в гостиной не пришёл в себя до срока. На мои крики прибежали слуги, и Вазарий перенёс служителя Святого ордена, как ребёнка, на руках в гостиную. Я смотрела на него с ужасом и вдруг перестала бояться. Не потому, что в таком состоянии он напоминал переволновавшегося юнца, внешность обманчива, я видела в его глазах готовность умертвить каждого, кто станет на путь Тьмы, а значит, и меня, но также заметила другое.

   То, что давало слабую, но надежду. И то, что объясняло такой внезапный обморок человека, способного и глазом не моргнуть во время казни ведьмы.

   — Не трогай!

   — Я только хотела расстегнуть сюртук и смочить шею прохладной водой с уксусом.

   У инквизитора железная хватка.

   — Пустите, каноник, вы сломаете мне руку.

   — А что бывает с теми, кто шарится по чужим карманам, госпожа? Раньше им отрубали кисть, я же могу только оставить на вашем запястье пару синяков. Не благодарите.

   Он был прав, я хотела посмотреть, что же он держит в кармане, не зря же всё время опускал туда руку, но ни за что не собиралась в этом признаваться.

   — Не буду, — ответила я, получив наконец свободу. — Что с вами было? Вы больны?

   Я отпустила слуг минутой ранее. Они любопытны, но не настолько, чтобы не знать, какова плата за подслушивание у дверей, когда за ними находится инквизитор. Как минимум обвинение в нарушении тайны допроса.

   — А ты не видишь?

   Снова обнаглел и перешёл на «ты». На допросах принято обращаться с ведьмой как с провинившейся служанкой, для которой наказание в виде десятка два плетей всего лишь предупреждение.

   — Я не сильна в целебных травах или зельях.

   — Что-то потревожило мою магию, это дурной знак для этого дома.

   Инквизитор сел на диване и опустил голову на колени. Встряхнул ей как дикий зверь, запустил пятерню, узкую, почти женскую, в таз с уксусной водой и полил себе на загривок.

   — Лучше. Где та тетрадь?

   Взглянул на меня испытующе, будто ожидал, что я начну уверять, что никакой тетради не было, но я молча кивнула в сторону стола, на котором и оставила ту злополучную улику. Самую тонкую, самую первую, я вела её до того, как стала тем, кем являюсь.

   — Хорошо. Почему не спрятала, пока я был в отключке?

   Подошёл к столу как ни в чём не бывало. Хотел убедить меня, что обморок лишь трюк? Не выйдет, господин Аларис.

   — Инквизиторы владеют техникой запечатления последних событий. До двух дней могут помнить во всех подробностях, даже ароматы и звуки. У меня немного книг, но все их я изучила.

   — Что ты там прячешь?

   «А ты?» — так и подмывало меня спросить каноника. В правом кармане. И в перстне на левой руке.

   — Я обнаружила это только сегодня, каноник. Вы можете не верить, но это правда. Одна из страниц вымарата.

   — Что на ней было?

   Шелест быстро переворачиваемых страниц набатным колоколом бил в уши. От судьбы не спрячешься. В судьбу я верила, а раз верила, то и пытаться идти наперекор своему характеру не стоит. Я приобрела способность лгать, пусть это будет недолгой, но защитой.

   — Я веду учёт способностей, которые отобрала взамен дара красоты. На каждом развороте одна история. Здесь говорится о способности красиво говорить.

   — И почему же ты не забрала все эти дары себе?

   Повернулся и посмотрел так, будто видел впервые. Или разглядел по-настоящему только теперь.

   — Когда присваиваешь чужое, надо отдать своё. Таковы правила моей магии, иногда я могу пить склянки со способностями без вреда для других качеств, они все мне очень дороги, но чаще — нет. Нельзя сказать заранее, как выйдет.

   Сегодня странный день. Когда я присвоила способность госпожи Лонгрен лгать так, чтобы все вокруг считали мои слова честным порывом души, даже не думала, что буду говорить правду инквизитору. Он мог убить меня, лишить всего, а я разоткровенничалась. Неужели стареть начала? Рановато для ведьмы и даже просто для столичной богатейки.

   — Я изымаю и это.

   Ничего другого я не ждала.

   — И ты будешь рядом, когда понадобишься.

   — Разумеется, каноник, — произнесла я, предчувствуя, что на меня пытаются надеть магические оковы. Хозяин их будет знать, где его заключённая, и та явится по первому зову. А вздумает сбежать, выйдешь за городские ворота, сгоришь в малиновом огне. Медленно, на потеху улюлюкающей толпе.

   — Сегодня вечером около семи я буду ждать тебя возле Следственного участка номер три. В центре на пересечении улиц Розмари и Слепого виконта стоит уродливое серое здание, похожее на казарму. Это тот самый Следственный участок номер три, куда вчера доставили жену казначея. Останки, разумеется.

   — Не сочтите за дерзость, но я не понимаю, зачем я вам там. Думаете, испугать меня видом несчастной?

   — Думаю, что если злокозненная магия, она откликнется на твоё присутствие. Слышала, что убийцу тянет на место преступления? Ничего мистического, это остаточная магия его деяния взывает к хозяину. Вот и проверим.

   Каноник застегнул сюртук на все пуговицы, подошёл к напольному зеркалу в полный рост и оценивающей хмыкнул, не забыв поправить шейный платок. Точь-в-точь светский щёголь из высшего света собирается на очередной приём. Я даже залюбовалась, вспомнив, как мама в детстве читала мне книги о принцах, что приходят к даме лишь когда она в настоящей беде.

   Правда, ростом они в моих фантазиях были повыше, я и сама не маленькая, а каноник на каблуках, именно поэтому кажется мне ровней. Наверное, в других обстоятельствах мы могли бы симпатизировать друг другу.

   Если бы не его форма, не моё происхождение и не несчастная госпожа Лонгрен. Даже насладиться красотой не успела.

   — Как пожелаете, каноник. Я приду.

   Ответа меня не удостоили. Натянул чёрные перчатки и вышел в коридор, чуть не прибив меня створкой двери.

   — Магические оковы пока применять не стану, — бросил он через плечо, ожидая, что я приложусь к его руке.

   Правой, на безымянном пальце которой поблёскивало лунным светом кольцо с надписью «manus age» — вижу руками.

   Я не лишила самодовольного индюка удовольствия унизить ведьму.

   Без магических оков мне будет легче дышать и надеяться. Никто не сможет сказать, что я под подозрением. Никто не будет пытаться кинуть в сад горящий факел или камень в окно.

   Но едва склонилась над его рукой, скосила глаза в сторону, чтобы поскорее промелькнуло это мгновение и забылось.

    Всё можно забыть. И унижение тоже.

   Коснулась лбом прохлады драгоценного металла, как увидела то, что дало надежду. Вот как бывает: склонишься под ярмом недруга, а распрямишь плечи с надеждой на союзника.

   — Каноник, — позвала я тихо того, кто собирался выскользнуть в свет божьей субботы. Идти с гордо поднятой головой и верить, что он один из них. Из не замаранных грехом неканоничной силы.

   — Вы знаете, что у вас нет тени?

***

Криан Аларис

   Слова ведьмы меня не расстроили. И не заставили задуматься. Должно быть, она ожидала иной реакции, но я лишь равнодушно отвернулся, подавив желание посмотреть на её разочарование.

   Мы ещё встретимся, ещё не раз поквитаемся и повоюем за последнее слово. Забавная «добронравная магическая сущность», надо будет нанести визит главе гильдии, разузнать подробности о деве, дарящей красоту. Уверен, услышу немало «приятностей».

   Ведьмы недолюбливают друг друга. И обожают сотрудничать с инквизицией, когда это помогает снискать себе особые привилегии.

   — В дом Лонгрен, — кивнул я кучеру— бородатому, нечёсаному и дикому богатырю, умевшему так приструнить лошадей и прочую живность, что ему прощалось многое. Например, то, что от него пахло псиной.

   Оборотней извели давно, но некоторые их потомки уцелели. Не оборачивались, конечно, такое бы Святой орден не потерпел, но служили, как умели. И понятия не имели, какие силы дремлют в душе. Так оно и лучше: проживёт человек обычную жизнь с обычными радостями, пользу принесёт империи и не узнает, что демонов в груди носил.

   Ехали мы по столичным широким улицам и не таились, как и положено служителям высшего закона, которому и император не смел перечить. Мимо стеклянных витрин, с выставленными в них драгоценностями или пирожными на крутящихся подставках. Мимо мрачных высоких зданий, шпилями протыкающих вечно затянутое облаками высокое небо.

   Границы империи окутаны магическим туманом, собранным из излишков сил, витающих в воздухе. Каждое заклинание, зелье, любой достаточно сильный дар оставляет следы, оседающие на скамейках, деревьях или булыжниках, устилающих мостовые, прилипает к колёсам экипажей и копытам лошадей.

   И поднимается в воздух, образуя свинцовые тучи, навсегда закрывающие солнце. Небольшая плата за могущество страны, простирающейся от одного моря до другого. Но не стоит обольщаться — магия облегчает жизнь одним, чтобы принести беды другим.

   Мысли у меня были невесёлые, как всегда случалось, когда я оставался наедине с самим собой. Провинциал за два года доказал свою особое чутьё в делах, которые остальных заводили в тупик. Целых два раза. Но стоит допустить промах, всё забудется. Верховный архимандрит ясно дал понять, что неканоничную магию использовать дозволительно лишь в крайних случаях. И посмотрел с особым блеском синих, почти чёрных глаз, я уверен, что он догадывался, как я удерживаю в себе природную магию.

   Кровопускания не под запретом, пол-империи к ним прибегают, но в моём случае выпущенная кровь не пропадает зазря. А это уже недопустимо.

   Надо будет сегодня вечером провести процедуру, а то к некроманту ехать, а он калач тёртый, соврёт — недорого возьмёт, скалится гнилушками, специально, гад, их не выправляет, хотя деньги имеются, в таком месте, где покойники, умерщвлённые злокозненной магией, долго не задерживаются, а Вигон уже пару лет служит. Тоже, как я, из провинции приехал.

   Из дыры с мудрёным названием на юге, где некроманты рождаются пачками да в той земле и оседают по младости. Или по догляду Святого ордена.

   Взгляд упал на тубус, в который я сложил найденную улику. Когда записи скручиваешь, магия, содержащаяся в них, неспособна причинить вреда. Да и кожух тубуса обшит свинцовыми нитями, как знал, что такую тяжесть лучше прихватить к ведьме.

   Ведьма. Красивая, наглая, уверенная в себе и всё-таки хрупкая. Роза с длинными шипами. Дотянуться бы до средины, оторвать нижние листики, оголив лепестки и притронуться к ним у самого основания, а потом решить — обрывать дальше по одному или смять разом, чтобы следа от цветка не осталось.

   Святой орден с ведьмами не церемонится, если подозрение оправдается. Коли сомнения останутся, если я укажу в финальном отчёте, что двухэтажный особняк на окраине с белым знаком на фасаде превратился в гнездо зла, и лилии в его саду источают горький гнилой аромат, ведьму уничтожат. Несмотря на всю полезность её дара.

   И особенного в мире станет меньше. Я позабочусь, чтобы так и было, если она виновна. Чтобы больше не творила зла, лишившего её тени. И меня тоже после того, как я убил Есению. Выжег магическим огнём не без помощи камней…

   — Приехали, каноник, — кучер проворно спрыгнул с козлов и распахнул дверь. Никогда не кланялся, но в преданности Силеника я не сомневался. Вместе приехали из провинции — вместе обжились.

   Он у меня многих слуг стоит, поэтому единственный и остался, если не считать пришлой полуслепой кухарки.

   — Как приказано, остановился за квартал. Здесь никто не заметит, коляски инквизиции не редкость возле площади Трёх императоров.

   — Будь готов.

   Мы с Силеником прошли огонь и воду, но бдительности не утратили. И в лишних словах не нуждались.

   Я кивнул и отправился неспешным шагом к кварталу Вишнёвых садов. Расположение удачное: и до дворца подать рукой, и место респектабельное, правда, от садов осталось только название, застройка больно плотная, не до вишен, но соседи — люди приятные и известные. Проверенные, при этом не прочь донести куда надо, чтобы убрать конкурента.

   Вот и теперь над особняком номер два сгустились тучи. Инквизиция дважды к невиновным не наведывается, жён добропорядочных граждан не убивают. Разве такому можно доверить казну империи?

   Отчасти поэтому я решил не привлекать внимания, но не только. Нежданный визит иногда оголяет душу свидетеля не хуже исповеди.

   — Я ждал вас, каноник, — граф Лонгрен был мужчиной видным, большим во всех смыслах. Значительным с манерами ленивого кота, понимающего, что сметану на него не пожалеют, а по первому писку его будет ждать отборный кусок говяжьей вырезки.

   Холёный, чисто выбритый подбородок, руки с тонкими пальцами, лишёнными перстней, одетый с элегантной простотой даже дома, он двигался с удивительной грацией, более подходящей женщине и говорил вкрадчиво, но твёрдо. В глаза смотрел прямо, отвечал на вопросы так, будто заранее был к ним готов.

   — Простите, каноник, у нас траур, я могу быть рассеянным. Когда тело моей несчастной супруги будет готово для похорон?

   Он принял меня в кабинете, обитым красным бархатом, будто декорация в императорском театре. Здесь всё было слишком роскошно, чтобы спокойно работать.

   — Послезавтра.

   — Я понимаю. Что вы хотели спросить? Духовник всё уже пояснил. Мы жили хорошо, в ладу, что сейчас большая редкость.

   — Она любила вас.

   — Я её тоже. И уважал безмерно, хотя она, знаете, не из древнего рода. Жаль, детей у нас так и не было. Надеюсь, что это не моя вина.

   Мы сидели напротив друг друга и вели беседу, и в каждом слове графа я слышал ложь. Настолько удобную, привычную, и всё же она не сидела на нём, как платье с чужого плеча. Мешала жить, сковывала по рукам и ногам, а истина прорывалась сквозь неё судорогами возле безвольного рта и морщинами на мясистой переносице.

   Вот и сейчас он явно сказал больше, чем собирался. Вероятно, уже нашёл покойной замену, вот и спешил оформить дела, чтобы с полным правом по истечении траура заняться приготовлениями к свадьбе.

   — Ваша супруга интересовалась магией? Той, что не поощряет церковь. Я не обвиняю вас или кого-нибудь в этом доме, но это важно для поисков зла.

   — Понимаю.

   Он слишком многое понимал, но ничего не хотел менять.

   — Юстана обожала шарлатанов. Я говорил с ней, родители ей писали, подруги предостерегали, но она была одержима, простите, каноник, это фигурально, идеей, что только в природной магии спасение женщины. Мол, Бог глух к мольбам женщин, он всегда на стороне мужчин, а природные силы помогают несчастным.

   Развёл руками и снова нахмурился. В этот момент он не лгал, был скорее раздосадован. Раздражён на ту, кто бросала тень на его репутацию.

   — Ведьмы — зло, каноник, я полностью убеждён, что им не место в столице. Пусть живут себе среди болот и трёх домов, ворожат под присмотром и не дурят честных граждан, но сами понимаете, ведьмы добрались до самых вершин. Даже её императорскому величеству, да продлит Бог её годы, застили глаза. Я понимаю, это, наверное, опасные речи, но вы меня поймёте.

   — С чего вы решили? — спросил я резко.

   — Вы же тот самый инквизитор, который устранил ведьму в провинции Кориандр?

   Навёл справки, я этого ожидал. Каждый сиятельный господин, прижатый мною к стенке, пытался ткнуть в меня лезвием своего высокомерия и мнимой осведомлённости. И я каждому отвечал одно и то же:

   — С чего вы взяли, что не такова была воля Святого ордена? Или воля Бога?

   Обычно, это отрезвляло.

   — Не оспариваю, — протянул граф. — Так о чём вы хотели меня спросить?

   — Был ли у вашей жены близкий друг? Тот, кого она могла принять в ночной рубашке поздним вечером?

   — Любовник, хотите сказать? — рассмеялся его сиятельство, в уголках его глаз появились глубокие морщины и тут же исчезли. Пудра с добавлением берилловой пыли скрывала возраст не только женщин. И стоила слишком дорого, чтобы её использовать дома по вечерам. То ли граф ждал женщину, то ли эта женщина уже жила в его доме. — Сомневаюсь, Юстана была верной женой.

   И тут же прибавил поморщившись.

   — Надеюсь на это, да помилует Бог её грешную душу.

   — Прикажите подать чай с имбирём, ваше сиятельство, — внезапно произнёс я, и граф удивлённо поднял брови. Инквизитор пришёл вести допрос, но, глядя на богатое убранство дома, оробел и напросился на чаепитие. Анекдот для светских гостиных. — На улице похолодало, ваше сиятельство. Я замёрз, а день предстоит долгий.

   — Разумеется, каноник. Всё, что у меня есть, с радостью предоставлю Святому ордену.

   Позвонил в колокольчик, стоявший на столе, и передал дворецкому с лицом разбойника мою просьбу. Она вовсе не была случайной, и то, на что я рассчитывал, случилось.

   Тем временем беседа приняла светский оттенок. Чтобы усыпить бдительность хозяина, я расспрашивал его о привычках супруги, даже делал пометки наточенным карандашом в блокноте, чего избегал в настоящем допросе. Любые пометки могут быть использованы против меня. Их могут напросто украсть.

   А память у меня превосходная.

   — Ваше сиятельство, каноник, я принесла вам чай самолично. Добавила успокой-травы и немного кислицы для вкуса.

   Дверь за моей спиной мягко отворилась, голос вошедшей я узнал сразу и еле сдержал улыбку. У ведьмы она вела себя тихо, а сейчас говорила бойко, хотя пыталась себя сдерживать, напяливая маску скорби, сквозь которую каждую минуту проступало ликование.

   — Спасибо, Джера.

   Компаньонка покойной сменила серое платье, закрытое на все пуговицы, с белыми манжетами, едва отличающимися от тех, что носят экономки, на приличное чёрное. С пышной юбкой, кружевными оборками на грани приличия. Дорогой траурный наряд для бывшей компаньонки, которую теперь должен ждать комитет по попечению благородных дам. Без денег и милосердной родни.

   — Соболезную и вашей утрате. Госпожа была вашей дальней родственницей, — произнёс я, принимая из её рук белую фарфоровую чашку с золотистой монограммой его сиятельства.

   — Благодарю, каноник.

   Замешкалась и не стала говорить, какая это утрата, что госпожа её любила. И все прочие глупости, которые любят нести те, кто ни капли не скорбит.

   — Спасибо, Джера. Если у каноника нет к тебе вопросов, можешь идти.

   — Нет, ваше сиятельство. Мистрис Оливерс, уже помогла следствию.

   Вспыхнула, что было едва заметно под смуглой кожей, и отвела глаза. Я обратился к ней так, как величают девушек незнатного рода. А она была из благородных, уверен, что попал в точку: госпожа Лонгрен не раз к ней так обращалась, чтобы унизить. Тот, кто вышел из провинции, люто ненавидят менее успешных соотечественников.

   И граф Лонгрен не стремится её защитить, только с интересом на меня посматривает. Значит, Джера не его любовница.

   Я проводил её взглядом, пока дверь не закрылась.

   —Что с нею теперь будет? Проявите милосердие?

   — Я понимаю, куда вы клоните, каноник. Знаю, что нравлюсь бедняжке, но увы, одной жены из провинции мне хватило. Простите за откровенность.

   — Понимаю, ваше сиятельство. Чай удивительно вкусный. Передайте мистрис Оливерс моё восхищение.

   В этом доме пока мне больше делать нечего, я узнал то, что было нужно.

   Выйдя из дома, посмотрел на карманные часы.

   — Время есть, поможешь мне с процедурой, Силеник. Сегодня вечером у меня особая встреча, надо подготовиться.

***

— Господин Криан, в последнее время вы, того, чаще стали пить эту гадость, — Силеник, даром что потомок оборотня, опасался и крови, и любых манипуляций, даже клизмы.

   Я только посмеивался: большой, как гора, а в душе щенок, если дело не касалось настоящей опасности, которой можно наподдать кулачищами, размерами с городские булыжники в мостовой, и приложить ещё сверху по темечку, чтобы и дух вон.

   — Сам знаешь, не могу без этого.

   — Можете, господин, я-то понимаю, — Силеник почесал пятернёй подбородок, приладил бороду так, чтобы не торчала во все стороны, и уж тогда принялся за подготовку.

   Вымыл руки в тазу, с опаской косясь на новомодный латунный кран, из которого по мановению руки текла холодная, но чистая вода. Говорят, в богатых домах и горячая имеется, да стоят квартиры в них непомерно даже для меня. И это я ещё не про покупку, а съём на месяц.

   Да и к лучшему, что горячей воды у меня нет. Котёл в подвале содержать надо уметь, в прошлом году по весне один взорвался, три квартиры погибло. Без страховочной магии тяжело, да не везде магия с прогрессом сочетается.

   И дороже она, эта магия, чем котёл в подвале. Ещё дороже.

   Каждый раз перед процедурой я нервничал и думал о всякой ерунде. Так-то оно обычное дело, раз в два месяца Силеник пускает мне кровь острым скальпелем, а то и перочинным ножиком, который носит в кармане наудачу. С детства с ним эта зубочистка, хорошо, что Силеник —чистюля, каких поискать, и ножик его просто образец серебряной беспорочности.

   Ещё и спиртом обработает так, что блестит, глаза слепит. Хотя я старался на ножи и скальпели не смотреть, с детства брезгливость такая, что ком к горлу подкатывает.

   И страх, конечно. Смотрю на жертву проктора-некроманта и вижу себя на отполированном до царапин металлическом столе. Стоит допустить ошибку — и всё.

   — Ведьмы сильны, с каждым новым десятилетием всё больше в них могущества, — говорил я в потолок, чувствуя, как Силеник перенёс приготовления на стол рядом со мной. Чушь всякую несу. — Я не могу не использовать природную магию.

   Оправдания — они такие, сколько ни повторяй, а веришь в них не больше, чем в самом начале.

   — Угу.

   — Я не имею право на ошибку.

   — Не будет её.

   Звякнула склянка, и по комнате разлился удушающий запах спирта. Ненавижу его!

   — Мы не вернёмся в ту дыру, откуда вылезли

   — Не вернёмся, — эхом вторил Силеник, накладывая жгут выше локтя. Жилу отворять обычно много умения не надо, но у меня они прячутся под кожей, как корни дерева под землёй, тут немного охотником надо быть. Чутьё иметь звериное.

   Силеник попадал с первого раза. Издавал рык, боль пронзала руку, словно он вырвал кусок мяса, но тут же отпускало.

   — Может, жгут-то снять? Синяя уже вся.

   — Не трогай, слышал об учении мастера Ридесара? Он говорит, что, наложив жгут, мы затрудняем отток крови по жиле, и она переполняется, не имея системы затворов внутри, как другие, алые сосуды.

   — Он маг, а это хуже ведьм. Те бабы, с ними многое можно сделать, не лаской, так кнутом, а с магами того и гляди, а нет тебя. Выдумщики они и болтуны!

   Кровь покидала меня под негромкое ворчание преданного друга, сливаясь тонкой струйкой в золотой бокал. Подарок прежнего Верховного архимандрита, пусть ему ангелы на небесах поют во славу, он тоже знал, зачем мне такая штука. Догадывался. Горячительного я в рот ни капли не беру, дар притупляет другой, природный.

   А кровь пью, будто нечисть какая!

   — Достаточно!

   Не перечит, уже славно!

   Я открыл глаза только когда, жгут был снят. Размял пальцы — покалывают. Магия возвращается в онемевшую плоть.

   Вообще, это необязательно — брать бокал той рукой, из которой кровь стекла, но символично. Придаёт запрещенному деянию, довольно мерзкому со стороны, искру божественной предопределенности.

   — Тьфу!

   Сплюнул Силеник на пол, Силеник и уберёт. Отвернулся.

   Больше я не терял ни минуты и в три глотка выпил свою же кровь. На вкус просто пересолённая вода с запахом сладким, но не приторным.

   — Кончено, поворачивайся.

   Утёр губы платком, который тут же выбросил в мусорную урну. Силеник ругаться станет, расточительность, мол, да ничего, не каждый раз на злокозненную ведьму охотимся.

   — С чего вы вообще взяли, что это баба виновата? Не душат они друг друга.

   Силеник быстро убрал всё, сгрёб в старый пододеяльник и отправил всё в ту же урну, от звука кинутой в неё тяжести она охнула и завертелась на месте.

   — Душил мужчина, а красоту у жертвы забрала ведьма. Дала и забрала.

   — Одна и та же?

   Силеник наморщил низкий лоб, думает, стало быть. Если и он заметил подвох, то и мне он должен быть очевиден.

   — Не уверен, поэтому и прибёг к крайнему средству. Теперь многие двери откроются.

   «А другие закроются. За всё приходится платить, прямо как с даром госпожи Виндикты, не зря я заметил, что есть в наших силах что-то общее».

   — Эх, господин Криан, лучше бы вы скопом этих ведьм поставили, дёрнули своё средство, раз уж никак без него, указали пальчиком, а уж я бы её отволок, куда следует. Нам почёт, ей упокой, всем защита и радость.

   Я только засмеялся. С Силеником и его наивными рассуждениями, которые он выдавал с самым глубокомысленным, а порой, вот как сейчас, и со свирепым видом, хотя в жизни даже кошку не задавил колесом экипажа. Видел неразумную тварь, начинал улюлюкать так, что добропорядочные граждане в страхе на тротуар запрыгивали, надо если, и останавливался резко, но котейку пропускал.

   — Не болтай, у меня голова кружится. Надо прилечь.

   — Разбудить?

   — Нет, сам проснусь.

   Добрался до постели без помощи, но рухнул как подкошенный и сразу провалился в липкий сон. Сны — часть природной силы, но порой они настолько запутаны, что важное, увиденное за день, скрывается в них под осенними листьями маловажных подробностей, нечаянных эмоций или странных вещей, не вписывающихся в привычную обстановку.

   Обычно мне снилось место преступления, только без жертвы. Оставленное, пустое, когда ничто не отвлекает от следа магии, выплеснутой здесь накануне в таком количестве, что каждая вещь становится магической. И пропадает, рассыпавшись в прах. Как тот букет из спальни госпожи Гарнет.

   Какие цветы она любила? Не маг, обычный человек, страстно желающий завоевать благосклонность остывшего к ней мужа. Но букет был не от него, и всё же она его поставила на стол. Наверное, розы. Женщины любят розы и никогда не выкинут их. Но если букет от незнакомца, не поставит его в изголовье.

   Хотела заставить ревновать? Вероятно, муж не посещал супругу уже давно, если она решилась на радикальные меры. Возвратить красоту, пожертвовав своим даром, данным Богом. Она была добродетельна, хотя не фанатична.

   Если бы дева из белого мрамора в спальне жертвы могла говорить, она бы многое рассказала, но тогда мир стал бы скучнее. И в нём не осталось бы места для случайных встреч. И для природной магии тоже.

   Чёрно-белый мир покачнулся, комната подёрнулась пеленой, и вот я уже снова стою на лестнице в красивом особняке. По ней поднимается темноволосая женщина с идеально прямой спиной. Она идёт, опираясь на перила, рука дрожит, вторую держит впереди на поясе, одета скромно, но этот винный цвет, припорошённый снегом, идёт её белоснежной коже.

   И вокруг неё кружат мелкие тёмные мотыльки, громко шелестя траурными крыльями, чтобы в следующий миг упасть на ковровую дорожку, уступив место в воздухе собратьям.

   — Я приду, каноник, — произносит она и оборачивается с самодовольной улыбкой на губах. — Не опоздайте сами.

   Я взглянул в её лицо и проснулся. Нащупал часы в кармане брюк: четверть седьмого. Эту способность — чувствовать время, владеть им, уметь подмечать его бег и замедляться, когда необходимо, я бы не променял ни на какую красоту. Впрочем, она и так досталась мне от матери, за что я бы нещадно бит, ещё будучи остиарием на курсах духовной практики при церкви.

   — Мне пора, не провожай, возьму извозчика, — Силений только посмотрел исподлобья и презрительно фыркнул.

   — Вот завезёт он вас в преисподнюю, будете взывать там ко мне из геенны огненной, да я не услышу.

   Нет, мой слуга иногда бьёт меня моей же картой.

   — Сегодня у меня будет проводник, — бросил я через плечо, взял котелок и вышел на лестницу, освещённую двумя тусклыми масляными лампами.

   Дело принимало дрянной оборот: Верховный архимандрит, прежний, оказался прав: я, наконец, встретил свою ведьму. Теперь либо она отойдёт в тень, превратившись в неясное воспоминание, либо я её уничтожу.

   Невинные не являются в сны инквизитора, навеянные природной магией его крови. Невинные не отрезают у себя тень.

   Будет проще, если она сегодня не явится в условленное место. Тогда можно объявить охоту и забыть её имя.

   О, я знал, что проклятие, если прицепилось, так просто не отстанет.

   Она придёт. Я буду ждать.

ГЛАВА 4

Гестия

   — Какая ранняя осень в этом году!

   — Это всё ведьмы виноваты. Шутка ли, в Арекорде их уже больше двух сотен. Ворожат много.

   — Самые отъявленные дьяволицы! Они должны носить на груди особый знак, чтобы сразу видно было!

   — Да-да. И на рукавах, чтобы отличать от приличных женщин, — среди сонма похотливых мужских голосов раздался тоненький, женский. Его обладательница, должно быть, тонка станом, носит корсет по моде матери, чтобы сделать осиной талию, имеет хорошенькое лицо и манеры. И тоже винит во всём ведьм.

   Я шла по широкой улице Розмари, надвинув шляпку на лоб, чтобы не быть узнанной. На окраине я вела жизнь затворницы, как предписано гильдией, но стоит встретить мага, дознавателя или иного служителя Святого ордена, как все вокруг всполошатся, будто я не человек, а дракон.

   Приходилось одеваться во всё тёмное, неприметное, и постоянно испытывать ощущение липкой грязи, прилипшей к подолу платья. Арекорд был для меня шансов на лучшую жизнь, я смогла открыть многие двери, и всё же кое-что осталось недоступным. Наверное, пройдут годы, прежде чем я смогу ходить не таясь.

   И всё же некоторые вольности я позволяла себе уже сейчас. Например, выбирать платье винного оттенка и носить туфли, которые иные благородные дамы не могли себе позволить из-за не менее благородной бедности. Я не была благородной, я брала деньги с клиенток и не стеснялось этого. Никакого обмана — я дарила им красоту.

   Не на час, не на год. Навсегда.

   — Госпожа точна, как часы на городской ратуше, — каноник вынырнул из оживлённого людского потока и приподнял котелок в знак приветствия. Сейчас он был одет как светский мужчина, надеющийся на должность, которая пока ему не по чину.

   Тёмный костюм, пошитый на заказ из добротной материи, наверняка по двенадцать зольденов за метр, и шейный платок, уже другой. Никогда не понимала моды на них, ещё женщине допустимо скрывать морщины, но чего боялся этот молодой мужчина? Что его удушат в тёмной подворотне?

   Ему ли не знать, что смерть можно накликать в собственной постели. Я навела справки, мне сообщили подробности кончины моей последней клиентки.

   — Я говорила, что приду, но так и не поняла, зачем я вам у коронера.

   — Ведьма может почувствовать то, что недоступно другому. Даже мне.

   — Польщена, каноник. Но для этого сгодится любая ведьма.

   Мы неспешно шли по тротуару мимо шляпных магазинов. Я любила шляпки, тем более они позволяют какое-то время быть неузнанной.

   Со стороны казались мило беседующими незнакомцами, которые пока не перешли на «ты». Я не перешла, если быть точной.

   — Любая ведьма может солгать, госпожа Виндикта. Я должен буду завлечь её либо щедрой платой, а Святой орден не поощряет расходы сверх меры, либо пригрозить, чего лично я делать не люблю без веских на то оснований. А ты, уж прости, влипла в деле по уши. И как никто заинтересована в том, чтобы истинный убийца был пойман.

   Мы дошли до пересечения с улицей Слепого виконта. На доме был барельеф, изображающий историю, давшую название улице: аристократ призрел пиры и балы, раздал всё богатство и в одной рубахе отправился к людям, чтобы омывать раны страждущих, отваживать грешников от их нечестивых дел. Но люди выкололи ему глаза, потому что в них видели свой истинный, порочный облик.

   Легенда. Но эти люди всё ещё существуют, и один из них сейчас идёт рука об руку со мной.

   — Я главная подозреваемая?

   — Госпожа, тебе не идёт наивность светской девы. Ты это знаешь. И я предлагаю тебе сделку.

   — Сейчас?

   Посреди улицы. Очень оригинально и недальновидно. Нас могли подслушать, на улицах столицы любопытных много, а желающих заработать на чужом секрете и подавно. Правда, кто пойдёт доносить на инквизитора?

   — Именно, — кивнул мой спутник с самым серьёзным видом. Он избегал смотреть на меня, но делал это, когда считал, что я не замечаю. И голос у него изменился, стал более простуженным, с небывалой доселе хрипотцой. Мне показалось, что под личиной человека проступило что-то потустороннее, нездешнее, что живёт в глухом лесу и не спешит явить себя людям. Не поймут. И оно их не примет. — Ты поможешь найти убийцу, потому что в твою исключительную виновность я не верю. И потому что иначе Святой орден назначит виновной тебя, дело громкое, жена казначея пострадала от рук ведьмы. Стоит мне сказать о таком вслух и указать на тебя, как толпа свершит справедливость так, как она её понимает. По древним законам.

   Я вздрогнула и плотнее запахнула накидку. В столицу пришла осень и не желала уступать уходящему лету ни одного погожего дня.

   — Я поняла, каноник. Сделаю что смогу.

   — Сделайте милость. И перестаньте называть меня по чину. Моё имя Криан Аларис.

   Он тронул меня за локоть, и я почувствовала, что его рука дрожит. Он тоже не любил холода и тем не менее выбрал для проживания столицу, где остаточной магии так много, что солнечных дней почти не бывает.

   Мы как раз остановились перед серым уродливым зданием, и верно похожим на казарму. С решётками на первом этаже и крепкими ставнями на втором.

   — Очень приятно, господин Аларис. Тогда и вы запомните моё имя. Меня зовут Гестия.

   — Я запомню, госпожа. Не сомневайтесь.

   И указал рукой на ступени, предлагая войти в Следственный участок номер три, первой.

***

«Будем жить!» — было написано на позолоченной вывеске над неприметной белоснежной дверью, ведущей в царство мёртвых, убитых с помощью злокозненной магии.

   — Выглядит насмешкой, — я поёжилась и потёрла пальцы друг о друга, желая согреться. В Следственном участке работали тепловые лампы, но от этой двери разило холодом и затхлостью.

   Магия покидала тела после смерти хозяина, но не сразу. Жизнь оборвалась, кровь в жилах застыла, а магия всё ещё хранится в теле, вытекает по капле, пока сосуд не опустеет.

   В этом месте остатки магии собирали в особые склянки, не чета тем, что хранила я лично. И Святой орден не видел в данном действии ничего предосудительного.

   — Или напоминанием о том, что не следует сюда стремиться, — пробормотал мой спутник. Я видела, что ему тоже не по себе, Аларис постоянно дотрагивался до одного кольца с аквамарином или до другого, где был написан призыв инквизиции — «вижу руками».

   — Напоминанием для кого?

   Слава Богу, что нас никто не провожал. Комиссарий сонно посмотрел на бумагу инквизитора, не особо вникая в написанное. Смысла не было: податель свитка с красной сургучовой печатью, переливающейся при свете свечи серебряным блеском, может войти и не в такие двери.

   — Для посетителей. Таких, как мы. Ты никогда не задумывалась, может, это вопрос, а не утверждение?

   — В конце вопроса должен стоять вопросительный знак, а не точка.

   Аларис достал из кармана сюртука тонкие чёрные перчатки и торопливо натянул их на руки. Вздохнул и толкнул дверь.

   — Для того, кто прошёл через эту дверь, вердикт окончателен, — громко сказал святоша и бодро направился к столу в конце холодной комнате, похожей на короб с ненужными более вещами. Здесь нет пыли, потому что внутрь заглядывают нечасто. — Доброго вечера, Вигон!

   Я переступила через порог, затаив дыхание. Запах затхлости и прелых листьев теперь впечатается в одежду, в кожу, в волосы, но это ерунда, можно вычистить, вымыться, главное — не вдыхать.

   — Кому вы говорите? Здесь никого, — только и успела сказать, стараясь держаться подальше от металлического, сияющего чистотой стола и раковины с опущенным в неё шлангом. Можно было остаться у порога, но дверь захлопнулась сразу, как мы вошли, инстинктивно я старалась держаться ближе к инквизитору, всё лучше, чем стоять без защиты.

   — Доброго, Аларис, рад тебя видеть, — прошепелявил голос за моей спиной, но его обладатель так и не появился. Я вскрикнула и невольно схватила инквизитора за рукав. Обернулась и юркнула за спину Алариса.

   — Извините.

   А он посмотрел на меня с укоризной и только покачал головой.

   — В царстве мёртвых свои духи. Вигон, появись, хватить пугать девушку.

   Воздух рядом с письменным столом подёрнулся дымкой, и из него проступили сначала длинные и худые руки, потом всё остальное.

   Нос острый, кожа как воск, высокий мужчина вполне мог сойти за манекен для оттачивания магических навыков, такие обычно ставят в гильдии для экзамена на право вступления, если бы не глубоко посаженные тёмные, блестящие глаза. И волосы: тёмные, густые, коротко остриженные небрежной рукой, выглядели шиньоном, но я была уверена, что это не так.

   — К вашим услугам, госпожа. Я уже отвык от живых и не люблю их, признаться, но спутнице инквизитора я рад.

   Тонкие губы растянулись в улыбке, обнажив ряд потемневших и прогнивших зубов. Улыбка стала ещё шире, когда проктор заметил, что я вздрогнула. И подавила порыв, снова дотронуться до рукава Алариса.

   — Показывай, нам некогда.

   — Понимаю-понимаю.

   Двигался проктор как кукла на суставах-шарнирах: ещё мгновение назад был здесь, а через пару дёрганных движений оказывался у металлического стола. Пустого, к счастью. Мне сделалось дурно, запах прелости сделался ярче, притупив всё остальные. И тишина давила на уши.

   — Без истерик, надеюсь? —некромант скосил глаза на меня, и вдруг черты его вытянутого лица заострились, кожа чуть ли не лопалась на острых скулах, и не человек больше стоял передо мной, не маг, а скелет, обтянутый кожей, ворожил над гладким металлом, бормоча себе под нос бессмысленные словосочетания. «Держу ручки, омываю ножки, дёргаю ниточки, привязываю к телу».

   — Не пугайся, — шепнул инквизитор, едва повернув голову в мою сторону. На миг отвлеклась, а когда снова взглянула на стол с раковиной в изножье, он больше не был пустым.

   — Вы не первые, что меня безмерно удивило, — заворковал проктор, наклоняясь над тем, что когда-то было женщиной. При всём богатом воображении я не могла признать в этом почерневшем, скукоженном нечто, ту, кому я подарила красоту. — Старший следователь по центральному округу приходил ещё утром.

   — И что ты сказал ему?

   Проктор отвлёкся от созерцания тела и, наконец, распрямился, сонно взглянув в нашу сторону.

   — Правду, как и всем, кто ищет у меня ответов. Я вытянул из неё всё, что смог. Всё.

   Теперь к запаху прелой осенней листвы добавился другой, тухлый. Я закусила нижнюю губу и отступила к письменному столу, да вовремя опомнилась: в тенях по углам таилось что-то живое. Безвредное, робкое, мечущееся в попытке выбраться на тусклый свет масляных светильников. И понимающее, что назад дороги нет.

   — Вашей даме приложили по лбу «Перстом Марии». Откуда взяли, мне бы было очень любопытно узнать. Как поймаешь, спроси, Аларис, будь человеком в большей степени, чем святошей. Не жги демонов сразу, пусть секреты выдадут.

   — Уверен? Этот артефакт вживую никто не видел уже лет сто двадцать!

   — Твои книги, Аларис, знают не всё. Или тебе не всё говорят, — усмехнулся «скелет» и вновь превратился в некроманта, слишком любящего свою работу и всё, что с нею связано. Я ещё подумала, как его, должно быть, раздражают живые, которые ходят, спрашивают, лезут грязными руками в его царство тихой печали и всё чего-то ждут. Ответов.

   Которыми никогда не насытятся. Не то что тихие обитатели приюта последних знаний.

   — Подойди и посмотри, Гестия, — инквизитор впервые назвал меня по имени, и я даже не успела удивиться, как он дотронулся рукой в перчатке до моей обнажённой ладони в приободрительном жесте. Интимном, даже слишком. Вообще-то, я не люблю, когда меня трогают посторонние, но сейчас именно благодаря этому лёгкому прикосновению я смогла себя пересилить.

   И выйти вперёд.

   — Ведьма не некромант. Думаешь, я что-то упустил?

   Запах серы. Он ударил мне в нос, даже дышать стало больно. Я ничего не знала о том артефакте, о котором спорили некромант и инквизитор, но в его названии чудилось что-то зловещее.

   Мария — мать сына Бога, принёсшего себя в жертву, чтобы доказать: люди равны. Ведьмы и миряне, маги и короли. Он ушёл и вместе с ним ушла настоящая вера.

    Мария — простая женщина, добрая и благодетельная, в прошлом часто зарабатывала себе на жизнь тем, что обмывала покойных, и пела над ними красивым грудным голосом, призывая ступить на Путь, ведущий на Страшный суд.

   Печать. Печать на лбу, но я ничего не замечала, кроме искорёженных черт лица старухи. Эта ли женщина приходила ко мне накануне смерти? Да, это была она.

   Красные ногти, руки, не привыкшие к работе, и следы оспин на лице, которые не оставили её даже в смерти. Подаренная красота сгорела в огне чужой магии, а настоящее увечье осталось с госпожой Лонгрен.

   Что с нею сотворили?

   «Твоя вина», — встал за спиной её призрак, но это была лишь игра теней и натянутых как струны нервов. Хорошо, что мужчины молчали, скажи они хоть слово, я сорвалась бы и побежала прочь, подхватив нижние юбки. И больше никакая сила не заставит меня вернуться!

   И посмотреть на высохший труп. Никаких трупов. Я дарю красоту, в этом моя магия, моя сила, никто не смеет её забрать вот таким варварским методом.

   Моя рука легла на лоб убитой, я и сама не поняла, как преодолела отвращение и брезгливость. Они всколыхнулись было и тут же чья-то воля повлекла меня без шанса ослушаться. Его рука стала моей, мы вместе дотронулись до лба жертвы, заглянули вовнутрь. Подземелье. Темно, холодно, срывается снег.

   И тёмная вода колодца влечёт к себе, призывая утопиться. И всё забудется.

   «Не смотри туда», — услышала я голос Алариса и развернулась. Пока мне туда не надо, холод подождёт.

   Лицо убитой оживало под моими пальцами. Я водила ими, и подаренная красота возвращалась. Ещё немного, и госпожа Лонгрен распахнёт глаза и скажет, что спала слишком долго, но вот теперь настала пора возвращаться.

   Мои пальцы обожгло огнём. Я вскрикнула и отдёрнула руку.

   — Покажи немедленно! — Аларис вцепился в запястье и поднёс масляную лампу к моей раскрытой ладони.

   Некромант присвистнул и пододвинулся ближе.

   — Кожа как у неё. Лилейная. И серой завоняло.

   — Это пройдёт или…

   Хотела спросить, навсегда ли останется, но недоговорила. Оттенок кожи ладони, касавшейся усопшей, сделался белым с лёгким оттенком желтизны. Цвет «яркой лилии, выбеленной солнцем». Но не это пугало. Кончики пальцем потемнели, будто к ним прилипла сажа. И онемели.

   — Печать Марии. Как есть, — довольно пробормотал некромант и самодовольно хихикнул.

   А на запястье чёрной вязью расцвёл знак, состоявший из узоров в виде борющихся гарпий. Чей-то герб, догадываюсь, чем именно.

   —Так и думал, — пробормотал Аларис

   — Что именно?

   Моей руки он не выпускал, и я даже была этому рада. Раз не боится дотрагиваться, пусть и в перчатках, значит, я не заразна, не безнадёжна, не проклята навеки.

   —Злокозненная магия была применена в присутствии того, у кого имелся подобный знак. Внутри дома Лонгрен кто-то помогал убийце. Или магу.

   — Пойдёмте отсюда. Прошу, — взмолилась я, чувствуя, что готова упасть в обморок.

   Отродясь такого со мной не случалось, ни когда замерзала в сарае, в ту ночь тётка выгнала из дому после смерти матери, ни когда Сила рождалась во мне, ни даже когда в гильдию экзамен сдавала, и госпожа Тамия Пармис, глава гильдии, пыталась оморочить меня заклятием беспамятства.

   А сейчас я еле держалась на ногах.

   Сначала Аларис лишился чувств у меня дома, теперь я близка к тому же на его территории.

   — Надеюсь, нескоро, но вы вернётесь ко мне в неживом виде, госпожа, — некромант склонился над моей здоровой рукой и не успела я её отдёрнуть, приложился холодными губами к тыльной поверхности кисти. Надо было, как инквизитор, в перчатках быть, не снимать. — Тогда нам никто не помешает.

   — Зачем он это сказал? Считает, что рано или поздно меня убьют злокозненной магией? — прошептала я, оборачиваясь к Аларису. Мы как раз шли по длинному коридору, ведущему к выходу. Редкие, шедшие навстречу чиновники в зелёных мундирах все казались мне на одно лицо. Рябое, толстое, с дурным взглядом.

   Хотелось на воздух.

   — Вигон сделал тебе комплимент. Он плохо знает ведьм, считает, что это они становятся жертвой злокозненной магии. Обычно это миряне.

   Я толкнула входную дверь и с жадностью вдохнула стылого осеннего воздуха, в котором клубилась влага, грозившаяся вылиться на головы столичных жителей затяжным дождём.

   — Моя рука прошла, — я посмотрела на ладонь. Ни следа. Даже на запястье знак чужого дома стёрся, будто карандашный набросок ластиком.

   — Так и должно быть. Ты помогла мне, благодарю. А за свою тетрадь не беспокойся, если всё так, как говоришь, наши учуют след. Я отдам в лабораторию артефактов сегодня же, — Аларис позёвывал, и часть его усталости легла незримым одеялом и на мои плечи. Суббота затянулась, к счастью, завтра воскресенье.

   Ничего плохого в воскресенье не случается.

   — Купите букетик, красивая госпожа!

   Мальчишка-разносчик мимоходом открыл плетёную корзину, выудил из её недр букетик фиалок, перевязанный атласной лентой, и не дожидаясь ответа, бросил его к моим ногам.

   — Гестия! — крикнул Аларис, но откуда-то издалека. Уши заложило, кажется, я слышала низкий гул и стрекотание, как при приближении саранчи, и меня накрыло тенью. Чужой. Своей у меня давно не было. И уже не будет.

***

Криан Аларис

   — Гестия! — крикнул я что есть мочи, понимая, что не успею. Подхватил осевшую девушку и отбежал, да что там, отошёл, как чумной, как можно дальше, крича зевакам, чтобы и подходить не смели.

   Дым почти развеялся. Для остальных он не опасен, но слезотечение может вызвать, будь здоров.

   В Следственном управлении номер три плотнее закрыли окна на первом этаже и носа не совали. Некромант только официально зовётся коронером, а на самом деле проктор — страж Смерти, он и ему подобные, работавшие со злокозненной магией, чуют, когда она на пороге.

   Рисковать не выйдут даже ради инквизитора. Того Бог спасёт, а коли нет, так виноват, стало быть. Виновные понесли наказания. О ведьме и вовсе жалеть не станут.

   — Гестия! — я аккуратно опустил девушку на мостовую, похлопал по щекам, но по цвету лица, такому землистому, и зеленоватым кляксам на шее, уже определил, что за отрава.

    «Верность друга» — заклинание, вызывающее удушье и потерю сознания. Работает только вкупе с цветами.

   Вводит жертву в кататонический сон,

   — Померла, прости Боже? — всхлипнул мальчишка-разносчик газет и толпа сочувствующих тут же начала волноваться, вбирая в себя случайных прохожих и зевак.

   — Целителя!

   — Уже городовой отправил нарочного!

   — Дожила бы!

   Лишние глаза ни к чему, среди этой толпы вполне мог оказаться тот, кто оплатил отравленный букет. Убийце любопытно всё, что происходит на сцене, вызванной к жизни им самим.

   — Бесник! Гони экипаж, живо! — крикнул я, увидев мясистую рожу комиссария, приосанившегося на пороге с кобурой в руках. Он неспешно, приложив платок ко рту, двинулся ко мне в сопровождении подоспевших таких же толстомордых приспешников.

   — Господин, я здесь, — Силеник распугал половину толпы своим свирепым видом. — Куда везти, скажете потом.

   — Аларис, сейчас же стой, сейчас полицмейстер будет!

   Когда я ещё не был инквизитором, мать научила меня, как избавляться от внимания властей. Сдавить камень, первый попавшийся у дороги, скажешь про себя: «Пусть глаза явное не увидят, мимо пройдут, дела мои не увидят, не найдут».

   Я умел работать только с полудрагоценными. К счастью, аметист у меня в кармане.

   — Стой, Аларис, жалобу подам! Девицу хоть оставь!

   — Расступились, именем Святого ордена! — я достал свиток и помахал им перед носом первого ряда зевак. Толпа расступилась, открыв нам широкий проход. Никто ничего не увидел,

   — Прибавь шаг! — вполголоса сказал я Силенику, завернувшему за угол с ношей на плечах. — Нам лишнее внимание ни к чему!

   — Всё в порядке, Криан, я нутром чую. И девушка живая.

   — Без тебя знаю, трогай.

   Я похлопал Силеника по плечу и закрыл дверь экипажа изнутри. Надо скорее добраться до дома, везти мирно спящую ведьму в инквизицию я не хотел по двум причинам: первая — её назначат виновной, дело закроют, потому что муж убитой стремится поскорее забыть об этой истории и не поскупится на мзду. А ведьму назначить виновной проще простого.

   Как говорит нынешний Верховный архимандрит: «Какая разница, которая из ведьм виновна. У них всех одно лицо, одна сущность». У моей новой знакомой ещё и тени не было. Никто не станет слушать мои аргументы без веских доказательств.

   Прежний начальник мне покровительствовал, а ныне здравствующий скорее терпит. Два удачных и громких расследования не позволяют сослать меня в провинцию без весомой причины.

   Если же я провалю это дело, она появится. А мы с Силеником ни за что больше не вернёмся в ту дыру, где не осталось ничего, кроме мракобесия и могил родных мне людей.

   Это и была вторая причина.

   Девушка застонала и пробормотала что-то во сне. Она сидела рядом со мной, я подложил подушечку ей под голову, чтобы не билась на кочках о стенку экипажа, но сейчас она обвила мою руку ладонями и прибилась ко мне, как испуганный ребёнок. В кататоническом сне она блуждала в темноте, не понимая, сон это или явь.

   Если не найдёт дороги обратно, то останется там навсегда. На это и расчёт: мало кто бросит свою жизнь на алтарь чужого горя и попытается вызволить несчастную. Нужен истинный друг, отсюда и название заклятья. В беде друзей остаётся ничтожно мало.

   И у этой девицы их нет. Конечно, нет.

   Благо, скоро наступает ночь. Следственный участок доложит в Главное таинство через час, так что за этот час мне надо спрятать ведьму у себя дома, самому явиться с повинной и представить всё, как часть плана.

   И придумать достаточно вескую причину, чтобы ведьму не переправили туда, где я её никогда не найду.

   — Аларис, — пробормотала она и потёрлась щекой о рукав моего сюртука.

   Поколебавшись, я провёл свободной рукой по её волосам. Гладкие как шёлк и пахнут приятно. Чистые, заплетенные в тугой пучок на затылке по моде Высшего света. Если бы я встретил её на улице, подумал бы, что она обычная аристократка.

   — Приехали, господин, — Силеник взвалил ношу и понёс на второй этаж. Квартира в обычном доме в спальном округе, не центр с его манящими витринами и правительственными зданиями, не респектабельный квартал Вишнёвых садов, здесь живут обычные добропорядочные люди, в меру любопытные, но не навязчивые.

   Донести на меня не рискнут, все знают, кто я, а Святому ордену виднее. Кого на второй этаж без чувств волочить.

   — Нужна помощь, господин Аларис? — рискнул высунуть острый нос сосед с первого этажа, сухонький старичок, некогда служивший «ртом» у местной полиции. Доносчик желал засвидетельствовать мне свою преданность.

   — Нет.

   Таким надо отвечать кратко. Если объясняешь, значит, рыло в пуху.

   — Можете идти, хозяин, я за ней присмотрю, — Силеник уложил гостью на мою постель. И правда, куда ещё? Не в свою же каморку её вести.

   — Подожди, мне надо её осмотреть.

   Девушка лежала на спине, раскинув руки. Глазные яблоки двигались под закрытыми веками, губы чуть приоткрыты, точь-в-точь русалка из сказок. Если им верить, то речная дева, выманенная на берег, засыпает непробудным сном.

   — Помоги мне её перевернуть.

   Силеник приподнял ведьму за плечи, и я распустил ей волосы, снова удивившись их шелковистости и густоте. Странное чувство, что мы были знакомы когда-то очень давно, а потом оба разом об этом позабыли.

   У моей матери были почти такие же, чуть вьющиеся впереди, только светлые волосы. В том числе и за это её ненавидели односельчане. И пусть она всего лишь ворожила с камнями, ничто не могло убедить односельчан в обратном. Ведьма она ведьма и есть, а если ещё и красива, то вступила в сговор с Дьяволом.

   — Проследи, чтобы она крепко держала это в левой ладони.

   Красный опал. Этот камень для особых случаев — спас как-то мне жизнь, когда первая злокозненная ведьма-отравительница опоила его зельем. Засыпаешь и не понимаешь, что спишь. Кажется тебе, что жизнь пошла по иному пути, а всё, что случилось, всего лишь дурное видение. Наваждение.

   А настоящая жизнь вот она. И близкие, кто давно умерли, живы, и ты не испытал всех мук, что выковали из мягкого металла смертоносную сталь.

   Если бы не было тогда со мной опала, который мне матушка на шестнадцатилетние подарила, уверяя, что в нем заключена вся её материнская любовь, до сих бы спал и верил, что родители живы, а отец совершенно излечился от глухоты.

   Материнская любовь сильнее Тьмы. Она и немного природной магии Гестии Виндикте совсем не помешают.

   — Всё сделаю, — Силеник в задумчивости почесал пятернёй и без того взлохмаченную бороду. Стоит, переминается с ноги на ногу, на ведьму с нежностью поглядывает — понятно без слов. Жалеет, как скотинку хворую.

   — Можешь попробовать. Сомневаюсь, что толк от твоих штучек будет.

   Добрая душа решила использовать на ведьме свои спящие способности.

   — Демонов придержи.

   — Уж не извольте печалиться, грудь себе разорву, а им проходу не дам, — Силеник с такой силой стукнул себя по обозначенному месту кулаком, что я всерьёз стал опасаться за свои печати, наложенные на него. Впрочем, это минута слабости, печати никому сломать не под силу.

   А так Силеник только силы зря потратит, ведьма ему не по зубам.

   Бросив последний взгляд на спящую, я отвернулся к сейфу. Пора заняться делами, вот он, заветный освинцованный тубус с уликой внутри.

   А то я так совсем уверюсь, что оставлять ведьму опасно, что в Главное таинство можно и нарочного отправить со срочным донесением: мол, скоро явлюсь, всё объясню, напал на след.

   Но всё это бред. Я не желаю признаваться, что мне просто не хочется покидать Гестию в таком состоянии. Хочется быть рядом, когда она откроет глаза. Разумеется, вовсе не для того, чтобы слушать её благодарности за спасение, а для дела.

   Гестия действительно напала на след. Она нужна мне живой. И здоровой.

***

Главное таинство скрывалось в том же здании, что и Главный департамент. Только войти в святая святых можно одним путём: через камин в приёмной Верховного архимандрита.

   — Доброй ночи, каноник Аларис, — приветствовала меня помощница нашего Главного, едва подняв рыбьи глаза от журнала, в котором грифельным пером старательно выводила какие-то пометки. — Вас давно ждут, хотели подкрепление посылать, да я уговорила архиепископа подождать.

   — Добрый, кто сегодня?

   Люцианна была ведьмой и обладала одной-единственной способностью, но очень ценной для Святого ордена — умела находить инквизиторов, даже если демоны их в ад утащили. За это ей выделили сначала небольшую должность кастелянши, но благодаря острому уму и врождённому восхищению перед инквизицией, смогла дослужиться до помощника самого Верховного архимандрита.

   — Илирий. Тебе снова повезло, Криан, — в её вечно простуженном голосе появились грудные нотки. Она была ко мне неравнодушна, но я предпочитал думать, что это от избытка нерастраченной сестринской нежности. Когда-то её брата убили грабители, нашли их быстро, и почему-то Люцианна решила, что это не без моей помощи.

   Терпеть не могу, когда она вот так на меня смотрит, будто решила исповедаться.

   — Да, с Илирием будет проще.

   Архиепископ был следующим по чину после Верховного, со всеми важными делами принято было обращаться к нему. Сегодня дежурил Илирий, он когда-то и продвинул меня в столицу. И ещё часто бывал в нашей захолустье, потому что сам оттуда родом.

   — Тогда проходи, раз сказать больше нечего. Что ты на меня всё время так смотришь?!

   Нахмурилась и сделалась ещё более некрасивой, чем обычно.

   — Удивляюсь, как это ты не устаёшь! До ночи работаешь, всем бы такое рвение, — улыбнулся я, сделав вид, что не понимая, почему она сердится.

   В приёмной в такое время никого нет. Верховный давно отправился спать после вечерней молитвы и чтения особо важных донесений шпионов, департамент Святого ордена выглядел сказочным королевством, заснувшим на сто лет.

   А у меня времени на сон пока не было, в том числе и на обмен ничего незначащими любезностями, но ритуал с Люцианной надо соблюсти. Во-первых, ритуалы в инквизиции поддерживали каноничную магию. Во-вторых, Люцианна — ведьма, может, что и подскажет, когда спрошу. Спросить придётся, умом понимаю: дело больно тонкое.

   — Ну, я зелье принимаю. Так, микстура, по сути, лекарская, но помогает.

   Улыбнулась лукаво, и внезапно я перестал замечать и её навязчивость, и даже вытянутое как у лошади лицо. Люцианна была прелестью, когда не пыталась флиртовать.

   — Надо взять у тебя рецепт.

   — Так тебе его и сказала! — фыркнула она, но в глубине прозрачных глаз вспыхнула досада.

   Она была не замужем, но очень хотела породниться с инквизитором или, на худой конец, с тем, кто работал в Святом ордене. Какую должность здесь ни занимай, какой святой образ мыслей ни имей, а найдётся святоша, кто упрекнёт тебя за дар.

   Я относился к помощнице Архимандрита, как к равной, наверное, поэтому в последние два года основную ставку Люцианна делала на меня, а я не смел сказать ей прямо, что мечты напрасны. Не только из деликатности. Надежда дана нам Богом, она льёт бальзам на истерзанное сердце.

   — Проходи уже, чего стал! Не видишь, занята!

   Я вздрогнул, вдруг на месте Люцианны увидев Гестию Виндикту. Миг, и она исчезла.

   — Доброй ночи! — пробормотал я и шагнул вперёд.

   Люцианна нажала на кнопку под столом, и над камином, не работавшим столько, сколько я бывал в приёмной, вспыхнула зелёная надпись: «Homines non odi, sed ejus vitia».

   «Не человека ненавижу, но его пороки».

   Камин отъехал, открыв освещённый магическими шарами под потолком узкий извитой коридор. Каждый мой шаг гулко отдавался эхом, бежавшим впереди меня и оповещавшим не хуже глашатая. И вот она заветная дубовая дверь, толкнув которую я попал в мраморные палаты.

   Направо первая дверь — лаборатория, пока мне туда не надо.

   — Пришедшему с благими вестями, добро пожаловать!

   Вторая дверь распахнулась ровно за миг до того, как взялся за ручку.

   — Доброй ночи, ваше преосвященство.

   Архиепископ был сухим коротышкой, немного строгим и много добрым для своего высокого сана. Когда-то он дал обет безбрачия не для того, чтобы достичь высокого положения, а по зову сердца, в котором жила только любовь к Богу.

   И к справедливости, как к его лучшему проявлению.

   — Доброй, сын мой, но, видимо, именно сегодня Господь решил испытать тебя. Я наслышан о твоём расследовании. Как ты продвинулся?

   Илирий протянул руку для приложения, и я поцеловал холодное кольцо с надписью «manus age». Сухонькая ладонь погладила меня по макушке, словно в детстве.

   — Мне нужно спрятать ведьму, — начал я с главного. Пусть Илирий и мой покровитель, но прежде всего он руководствуется интересами Святого ордена. Если за несколько минут я не аргументирую свою просьбу, Гестию никто не спасёт.

   Мне вдруг подумалось, что она надеется на меня. Глупо, ведьма просто желает выжить и сохранить место в столице. Кто сказал, что она вообще не замешана в этом деле?

   Я рассказывал всё обстоятельно, но строго по делу. Не делая лишних выводов, пока не спросят, но подавая информацию так, чтобы эти выводы казались очевидными.

   — На тебя Следствие мирских дел жалобу выкатило. Мол, ты подозреваемую удерживаешь, допросить по форме не даёшь. Сам знаешь, это всё не так важно, коли дело продвигается, и виновных ждёт геенна огненная в лицо нашего департамента.

   — Я поговорю со Старшим следователем.

   — Поговори, у него что-то есть на домочадцев казначея. На слуг, разумеется, так будет и лучше, если это просто слуги отомстили хозяйке. Ведьма твоя нам пригодится, многие наверху за неё хлопочут.

   Архиепископ сидеть на месте не любил, он вышагивал по кабинету, устроенному пусть и не с такой роскошью, как рабочее место Верховного, но всё же с намёком на превосходство. Каменная пепельница, мраморная чернильница и кресло, похожее на трон. Отец Илирий остановился напротив меня, сидящего на деревянном жёстком стуле для посетителей и произнёс:

   — «Audi vidi sili.

   Слушай, смотри и молчи.

   Меня парализовало, и освинцованная трубка упала на пол с грохотом, на который обычно сбегается весь департамент. Но на этот раз я настолько глубоко погрузился в сон, что и не заметил, что происходило.

   Отец Илирий держал меня за запястье, положив большой палец на жилу, под которой пульсировала кровь.

   — Что с нею?

   Перед глазами закружились образы: вот я выхожу на божий свет вслед за Гестией, и к её ногам летит помятый букетик фиалок, вот я и Силеник сажаем её в экипаж, чтобы отвести домой, и напоследок я вкладываю камень в её руку. Красный опал чуть поблёскивает в её зажатой ладони, дыхание становится ровным, и она всё глубже завёртывается в паутину кататонического сна.

   — Может, так и лучше, Криан?

   Я ожил по мановению сухой старческой руки.

   — Она невиновна. Не её злокозненная магия лишила госпожу Гестию красоты.

   — Тебе виднее, Криан, но торопись. Я задержу приказ об аресте ведьмы на сутки. Если ничего не изменится, такова воля Бога.

   — Иногда Он даёт нам выбор, может, в этом Его воля?

   Я всегда ходил по краю. Возможно, это кровь ведьмы не давала мне полностью принадлежать Свету, но я об этом не жалел. Не признавался никому, но не жалел. В неканоничной магии есть своя прелесть.

   — Не стоит впадать в ересь, Криан. А это я отдам в лабораторию лично. За результатом зайди к ним завтра, думаю, что бы там ни было, тебя ждёт сюрприз. Ведьмы лживы. Даже больше, чем обычные женщины. Именно поэтому я избрал обет безбрачия.

   Я встал и склонил голову, чтобы получить благословение.

   — Молитесь за меня,