Земляника для Черного ястреба. Книга 1. Рия Радовская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ 1: его величество Арнольд Второй
• ПРОЛОГ 2. Лунан Мьёль, герцог Северных земель
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8

АННОТАЦИЯ

Когда король приказывает жениться, не поспоришь, даже если ты — второй человек в государстве, королевство сотрясают интриги знати, королевская гвардия занята дуэлями и любовными интрижками, и порядок держится только на тебе! Но кто сказал, что присутствие молодой жены должно что-то изменить в привычной жизни? Ах, жена и сказала?! Простите, госпожа герцогиня, но…

ПРОЛОГ 1: его величество Арнольд Второй

— Недобрый вечер, ваше величество, — Астор вошел в королевский кабинет стремительно, не обращая внимания на пытавшегося проблеять что-то протестующее секретаря, и навис над сидящим Арнольдом, упираясь ладонями в матовую столешницу красного дерева.

   — Вижу, тебе испортили настроение, — отозвался его величество Арнольд Второй, откидываясь на спинку кресла и вглядываясь в бледное лицо и прозрачно-светлые голубые глаза. — Что стряслось, Астор?

   — Что стряслось? — почти прошипел тот. — Ты спрашиваешь, что стряслось?! Да все то же! — на последних словах он почти сорвался в крик, но тут же взял себя в руки и продолжил с ледяным спокойствием: — Прикажи позвать графа Гроверта, знаешь такого? Из синей роты твоих гвардейцев.

   — Что он опять натворил?

   — Он твой человек или чей? Вызови и спроси, пусть доложит своему королю. А я послушаю.

   — Послушаешь, а потом выдашь правильную версию? — понимающе хмыкнул Арнольд. Активировал связной артефакт и приказал секретарю: — Гроверта ко мне. Немедленно.

   Астор отошел к окну и прислонился к стене рядом, сложив руки на груди.

   — Иногда я очень жалею, что король — не ты, — вздохнул Арнольд после недолгого молчания. — Подумать только, сейчас я мог ввалиться к тебе с претензиями, а разбираться, принимать меры и наказывать виновных, невзирая на былые заслуги, пришлось бы тебе.

   — Последний пункт могу обеспечить, — ядовито отозвался герцог Астор, старший, между прочим, брат его величества. — Легко и с величайшим удовольствием.

   Распахнулась дверь, секретарь доложил:

   — Граф Гроверт, — и на пороге кабинета воздвигся оный граф. Статный жгучий брюнет в черно-синей форме королевского гвардейца и синей перевязи, обозначающей принадлежность к роте, с щегольски подкрученными усиками и вошедшей в моду в этом сезоне острой небольшой бородкой — сердцеед и любимец дам, герой доброй половины столичных сплетен, в число побед которого, по слухам, вошла сама Лулу Деркель, непревзойденная прима варьете Кронбурга. Впрочем, вряд ли Астора вывели из себя победы бравого гвардейца на любовном фронте. Уж точно не красотка Лулу стала причиной «недоброго вечера».

   — Звали, ваше величество? — браво поинтересовался гвардеец.

   — Вызывал, — вполголоса поправил Астор. — Зовут тех, кто может прийти, а может и не услышать, что его звали.

   Гроверт бросил на герцога неприязненный взгляд, а тот продолжил язвительно:

   — Поведайте же нам о своем последнем подвиге, граф.

   — Подвиге? — переспросил гвардеец.

   — Видимо, да, раз уж вы сочли подобающим хвастать этим среди товарищей по роте.

   На лице гвардейца отразилось некое понимание, которое можно было бы перевести как «ах, так вот вы о чем», — и король подозревал, что на его лице сейчас можно прочесть нечто подобное. Пусть он еще не слышал ни о каких новых выходках Клоса Гроверта, но, судя по интонациям Астора и его зашкаливающей язвительности, тот снова сцепился с кем-то из «цепных псов герцога».

   — Говорите, граф, — приказал Арнольд.

   — Право же, не о чем здесь говорить, — гвардеец пожал широкими плечами. — Некий выскочка позволил себе неподобающее замечание в адрес моей шпаги, за что и был подобающе наказан.

   — А теперь то же самое в подробностях, — с обманчивой мягкостью, выдававшей для знающих его крайнюю степень ярости, сказал Астор.

   — Мы ждем, граф, — подтвердил король.

   — Я стоял на дежурстве у Лодочных ворот, — начал Гроверт. — Был туман. Причалила лодка, из нее выпрыгнул молодчик и понесся к калитке, словно украл кошелек и за ним гонится вся полиция Кронбурга. Я подумал, что это подозрительно, и остановил его, когда он собрался прошмыгнуть мимо меня. Приказал назваться. Он вместо ответа сунул мне под нос какой-то жетон и потребовал пропустить.

   — Какой-то? — ледяным тоном переспросил Астор.

   — Жетон тайной службы его сиятельства, — уточнил гвардеец. — Ну так он мог его и с трупа снять! Вид у прохвоста был крайне подозрительный.

   — Что было дальше? — теперь уже и его величество Арнольд Второй начал закипать. Любому мальчишке в столице известно, что жетоны тайной службы не дадутся в чужие руки, а этот любимец дам строит из себя несведущего!

   — Я сказал, что не могу впустить в королевский дворец не пойми кого. Он, — гвардеец кашлянул, — позволил себе усомниться в моей способности понять, кого можно впускать, а кого нет. И хотел самым наглым образом пройти мимо, но зацепился за ножны моей шпаги.

   — И?

   — И позволил себе оскорбительное высказывание, которое я не мог ему спустить.

   — Конкретно? — хлестнул вопрос герцога.

   — Прошу простить, ваше сиятельство, я не могу этого повторить. Это фамильная шпага! Шпага моих предков! Она не потерпит…

   — В таком случае повторю я, — Астор мягко шагнул вперед. — Мой человек, которому вы, граф, пытались помешать исполнить мой приказ, назвал вашу шпагу такой же бесполезной и мешающей честным людям делать дело, как и ее хозяин. За что, — резко повернулся к королю, — этот твой дуболом просто пырнул его своей фамильной железкой, даже не опустившись до таких бесполезных формальностей, как вызов на дуэль. Последствия: моего человека удерживает от смерти только мастерство Бертрама, но даже такой искусный целитель пока не может обещать, что вытянет Маркуса. Я не получил вовремя донесения, от которого зависело… впрочем, что именно от него зависело и каковы последствия для короны, я скажу тебе, о мой любимый брат, наедине, потому что твои бравые гвардейцы любую государственную тайну способны разболтать за кружкой браги. Налицо попытка убийства человека, находящегося на службе короне и в момент инцидента исполнявшего поручение государственной важности. Смертная казнь, Арнольд. Невзирая ни на какие, как ты любишь говорить, былые заслуги.

   — Но я тоже находился на службе! — возмутился гвардеец. — Пускать во дворец любого проходимца — зачем тогда стража у ворот?!

   Астор снова повернулся к нему. Сказал брезгливо:

   — Чтобы отделять «любых проходимцев» от тех, кого вы обязаны были не только пропустить, но и оказать любое мыслимое содействие. Будьте честны, граф Гроверт: вы, как и ваши товарищи по роте, не любите меня, но боитесь оскорблять брата короля, а потому при каждом удобном случае тявкаете на моих людей. До сих пор его величество закрывал глаза на ваши выходки, в основном потому, что они обходились без фатальных последствий. А ведь я говорил! — каким-то немыслимым образом он вдруг оказался у стола. — Я предупреждал! — грохнул кулаком по столу. — Предупреждал, Арнольд, что твои гвардейцы доиграются! От самих только и пользы, что прыгать по чужим постелям и пускать пыль в глаза посольствам, так они еще и мешают тем, кто защищает Стормберг от темной дряни! Шпага у него фамильная! Аделхард Гроверт, которому эта шпага была пожалована за храбрость на поле боя, в гробу перевернулся бы, узнав, как применяет благородное оружие его правнук!

   Ответить на это было не то чтобы совсем нечего, но…

   Но любой возможный ответ вдребезги разбивался очевидной истиной: королевские гвардейцы, сыновья древних благородных семей, не любят «псов герцога», потому что Астор, возвышая своих людей, смотрит на дела, а не на гербы и достоинства предков. И ладно бы просто не любили, но задевают при любом удобном случае, провоцируют стычки, и, конечно же, рано или поздно должно было случиться что-нибудь, что выведет Астора из терпения.

   И ведь брат прав, за нападение на гонца, несущего важное донесение второму человеку в королевстве, просто смертная казнь — еще и мягко.

   Но казнить единственного сына старика Витолда Гроверта…

   И без того напряженные отношения между старой аристократией и новым дворянством от такого вспыхнут, как сухая солома от брошенного в нее факела. И Астор наверняка тоже это понимает! Значит, что? Хочет припугнуть как следует? Мозги вправить? Зная брата, его «припугнуть» и «вправить мозги» может оказаться таким, что помилованный сотню раз пожалеет, что не был спокойно и без затей повешен или обезглавлен.

   А еще, похоже, предлагает королю сыграть в заступника. В очередной раз. Астор любит такие игры — выставить брата истинным «отцом подданных», а себя — хранителем закона и спокойствия Стормберга, грозным Черным Ястребом. Как-то даже объяснял, почему. Вбил себе в голову что-то о балансе сил, о том, что народ должен ценить правителя, а ценить будет лишь тогда, когда зримо видит не самую приятную альтернативу. Одного боятся — второго любят.

   — Астор…

   — Только не говори, что этот пустоголовый чванливый осел не ведал, что творил.

   — Предугадать всех последствий он и впрямь не мог…

   — За полным неумением думать!

   — Согласись, отрубленная голова думать уже не научится.

   — Зато и вреда не принесет.

   — Как и пользы, Астор, как и пользы.

   — Боги, Арнольд! Ты полагаешь, этот остолоп способен приносить пользу? Серьезно?!

   Несчастный Гроверт с каждой фразой все больше бледнел, порывался что-то сказать, но только сглатывал. Судя по вытаращенным глазам и внезапно настигшей немоте, мыслительный процесс кое-как, со скрипом, но запустился в его горячей голове.

   — В конце концов, он единственный наследник древнего рода, — подлил масла в огонь Арнольд. Прекрасно зная, что ответит на это брат.

   — При таком наследнике род можно только пожалеть, как и графство. Впрочем, найти достойного графа — не проблема. У меня есть кандидаты. Из тех, кто действительно служит королевству и проливает свою кровь за Стормберг, а не чужую — ради ублажения своего гонора и спеси.

   — Давай дадим ему шанс, Астор. Горячность свойственна молодости, тебе ли не знать. Согласен, граф Гроверт не справился с почетной и ответственной службой во дворце, и в моей гвардии ему отныне не место. Но что, если я отдам его тебе? Если не ради него самого, то хотя бы ради восстановления чести фамильной шпаги. Неужто у тебя не найдется дальнего гарнизона, где пригодится еще одна твердая рука, вооруженная добрым клинком?

   — Если бы к руке и клинку прилагалась еще и голова. Я не могу рисковать. Только представь, на гарнизон лезут темные твари, а один из защитников тем временем во весь голос рассуждает о своей безупречной родословной и оскорбляет тех, с кем должен сражаться плечом к плечу, а то и спина к спине.

   — Ни за что! — выпалил Гроверт.

   — Что — «ни за что»? — едко поинтересовался Астор. — Плечом к плечу с «выскочками» и «проходимцами»? Или менять Кронбург на Черные горы? Лучше смерть, я понимаю.

   Гроверт замотал головой. Астор окинул его демонстративно изучающим взглядом.

   И тут — то ли у бравого гвардейца наконец прошла оторопь, то ли просто взял себя в руки, но он сглотнул, вытянулся в струнку и отчеканил:

   — Я хотел сказать, ваше сиятельство, что готов честно искупить свою глупую ошибку. Хоть Черные горы, хоть Диколесье, хоть северное побережье! Я верен своему королю!

   — А должны быть верны короне, — отрезал Арнольд. — Короли меняются, династия остается. Мой брат делает для государства не меньше, чем я, а может, и гораздо больше. А вы с вашими приятелями вообразили, что герцог Астор — исчадие ада, не меньше. Глупо и преступно! Советую вам, граф, выкинуть из головы эти мысли и понять истинное положение дел.

   Астор презрительно хмыкнул, словно и слов-то не нашел для подобной глупости: как же, предположить, что чистокровный сноб вот так сходу изменит точку зрения на «безродных выскочек и их покровителя». Измерил Гроверта еще одним изучающим взглядом и сказал с явственной неохотой:

   — Вызови Эберта, он должен ждать меня в твоей приемной.

   И ведь наверняка по имени тоже обдуманно назвал своего первого помощника и будущего зятя. Без титулов…

   Эберт вошел молча, поклонился королю, ожег взглядом гвардейца.

   — Итак, — Астор поморщился чуть заметно. Как же, брат-король выкрутил руки, выбил милость для того, кому место на плахе. — Вы, сударь, — еще и выделил это издевательское «сударь», давая понять, что право на собственный титул теперь придется заслужить, — поступаете в распоряжение графа Тессарда. Ступайте.

   — А ты, брат, останься, — поймал момент Арнольд. — У меня тоже есть к тебе важный разговор.

***

Дверь закрылась, и Арнольд устало вздохнул.

   — Что там было за донесение и что за последствия для короны?

   — Не напоминай, — теперь Астор поморщился уже непритворно, — а то я и в самом деле захочу отправить твоего остолопа на плаху. Мой человек в Дортбурге прислал сообщение о подозрительной магии на корабле под флагом Виганта. Корабль бросил якорь на внешнем рейде, прислал матросов на шлюпке взять запас воды и уже через час поднял якорь. Один из матросов посетовал, что даже пропустить стаканчик времени не дали, на что другой ему ответил: «В Кронбурге будет и выпивка, и бабы, и еще кое-что». Маркус караулил их появление в порту. Там должны были потянуть время сначала лоцман, потом таможня, но никто не предусмотрел, что на пути важного донесения окажется чистопородный осел с фамильной шпагой. Может, все же стоило устроить показательную казнь?

   — Поверь, нет. Старая аристократия почувствует себя униженной и оскорбленной.

   — Ты знаешь, куда я прямо-таки мечтаю отправить всех этих дармоедов. Их счастье, что король не я. Что ж, если на этом всё…

   — Нет, постой! У меня и в самом деле есть к тебе серьезный разговор. — Астор выжидательно приподнял бровь, и Арнольд кивнул на кресло: — Присядь. Как твоя магия? Ты уже не похож на ожившего мертвеца, каким казался после ее потери, но уровень все еще низок, верно?

   — Тянешь время и сомневаешься, — заметил Астор, опускаясь в мягкое кресло напротив королевского. — Значит, твой разговор немногим приятней моего, разве что не настолько срочный. Давай обойдемся без долгих предисловий, нам обоим есть чем заняться.

   — Без предисловий… — Арнольд сплел пальцы в замок. — Что ж. Дорогой мой брат, через месяц твоя свадьба. Не благодари.

   Зачем-то он отсчитывал мысленно секунды, гадая, как скоро брат взорвется. Две… три… пять…

   — Ты шутишь, надеюсь?

   — Серьезен, как наше родословное древо. Я нашел для тебя невесту. Прекрасная девушка. Умна, хороша собой, с сильной и чистой магией — сейчас для тебя это важно. Аристократка, но по взглядам скорее близка к тебе, чем к своему кругу. Интересуется магией, прекрасно учится, в Академии отлично о ней отзываются. Уверен, вы будете счастливы.

   — Бред! — Астор встал. — Дорогой брат, ты бредишь. Я бы предложил тебе целительную помощь Бертрама, но он занят Маркусом.

   — Сядь, — Арнольд голос не повышал, но брат прекрасно знал этот его тон, означавший: сейчас с тобой говорит король. — Сядь, выслушай меня и подумай. Трону нужен наследник. Ирмина уже не сможет родить, и я буду последним, кто упрекнет ее в этом. Она подарила мне двух прекрасных дочерей и супружеское счастье, о котором я и не мечтал с тех пор, как узнал, что мне придется принять корону. Но ты — другое дело. Ты свободен, и, будем откровенны, всегда был свободен. Я, конечно, не пророк и могу ошибаться, но мне кажется, что Эрдбирен сумеет подарить тебе то счастье, которого ты достоин.

   — Эрдбирен? «Земляника»? Боги, кто давал ей имя? Или бедняжку зачали на земляничной поляне?

   — Не ерничай. Это старинное имя в ее семье. Ее назвали, если не ошибаюсь, в честь прабабки. Между прочим, она дружит с твоей дочерью.

   — Ты и с Леонорой успел обсудить?

   — Разумеется. Вопрос-то серьезный. Пойми, ради наследника тебя можно окрутить с кем угодно, на худой конец, всегда остается вариант с бастардом. Найти подходящую девушку для восполнения и стабилизации магии — тоже не проблема, да и не так уж необходимо, твоя магия восстановится и сама по себе. Но я хочу, чтобы ты был счастлив. А для счастья весьма вредно, когда дочь ненавидит мачеху… или наоборот.

   — Я вполне, абсолютно и невероятно счастлив без всяких Земляник, будь они сколь угодно умны и красивы. Для того, чтобы распробовать все эти глупости с любовью, страстью и женским характером, мне с избытком хватило матери Леоноры.

   — Сравнил! Приличную девушку с ведьмой.

   — Все они ведьмы в глубине души. Не спорю, исключения случаются, но не так часто, как хотелось бы. Кстати, позволь тебе напомнить, что у Леоноры есть жених, тоже сильный маг и, в отличие от всяких остолопов, достойный подданный. Чем тебе плохи ее сыновья в качестве наследников?

   — Тем, что наследование через женскую ветвь можно оспорить, и ты сам прекрасно это знаешь. Прошу тебя, не ищи глупых отговорок. Это недостойно тебя.

   — Хорошо, давай я прямо скажу, что просто не желаю связывать себя узами брака?

   — Я и с ней тоже говорил. С Эрдбирен.

   Астор картинно застонал, приложив ладонь к лицу. Как будто у него внезапно и сразу разнылись все зубы от одной мысли о прекрасной девушке, которая действительно могла бы составить его счастье!

   — Хотя бы познакомься с ней для начала. Поговори, присмотрись. Уверен, вы друг другу понравитесь. Возможно, не сразу, не с первого взгляда, но, согласись, прежде чем судить о человеке, нужно узнать его. Вспомни, мы с Ирминой и вовсе впервые друг друга увидели на церемонии в храме.

   Астор встал, оперся ладонями о столешницу и выдохнул с явным отвращением:

   — Хорошо, я познакомлюсь с твоей Земляникой. И даже не стану вести себя так, чтобы сознательно вызвать у нее отвращение к своей и без того не слишком приятной особе. Но только потому, что иначе ты выклюешь мне весь мозг! Кстати! Ты назвал одно имя. Что насчет фамилии? Аристократка? Кто же наверняка ненавидящий меня папаша?

   — Лунан Мьёль.

   — Боги! — Астор выпрямился и несколько секунд молча смотрел брату в глаза. И выдержать этот взгляд оказалось не очень легко. — Я тебя ненавижу. Нет, ты меня ненавидишь! — махнул рукой и вышел.

   — Ничего, — пробормотал себе под нос его величество Арнольд Второй. — Ты еще скажешь мне спасибо.

ПРОЛОГ 2. Лунан Мьёль, герцог Северных земель

Под обрывом ярилось море. Перекатывалось темными, громоздкими валунами волн, вспучивалось шапками желтоватой пены, шквалистый ветер срывал ее клочки с гребней и швырял в берег. В лицо летели ледяные соленые брызги, обжигали кожу, разъедали глаза. Но Лунан только щурился, пристально вглядываясь в неторопливо надвигающиеся от горизонта черные громады торосов. Горбатые ледяные глыбы, угольно-черные, неповоротливые, стонали, трещали, наползая друг на друга, и с темного неба, будто пытаясь дотянуться до них, то здесь, то там проблескивали редкие росчерки молний.

   Черный лед, драгоценный дар природы и магии, дарованный предкам северного народа, в этом году шел к берегам раньше, чем обычно, и Лунан видел в этом доброе предзнаменование. Как подтверждение словам его величества и всему, что случилось с ним за последние дни. А ведь еще совсем недавно казалось, что придется жить изгнанником по меньшей мере до пробуждения магии у Брегана. Только тогда Лунан сумел бы, не рискуя навлечь на себя гнев злопыхателей, обратиться к королю напрямую. Но Брегану, старшему сыну, едва сравнялось девять весен, и его сиятельство герцог Мьёль ничем не мог утешить жену, так надолго оторванную от родных и жизни в столице. Королевская немилость должна была выглядеть именно так — высылкой в родное герцогство на самых северных рубежах Стормберга, без права выезда в центральные земли до особого высочайшего распоряжения.

   Жена так и не поняла правды, отказалась поверить тогда, почти десять лет назад, что не его величество, а Арнольд, именно Арнольд, лучший друг, по мановению судьбы и чужой воли вдруг ставший королем, не выслал якобы мятежного герцога Мьёля на северные рубежи, а спас и его, и весь его род от гнева сторонников Астора. Не поняла. А Лунан, если уж честно, не слишком старался объяснять. Листерис тогда была еще совсем молода, и суровые северные пустоши, ледяные ветра, почти не тающий снег и вездесущие сквозняки старого замка она могла счесть только возмездием, до королевской спасительной милости им было так же далеко, как северным землям до страстно любимого женой Кронбурга.

   Теперь все изменится. Его сыновья, выросшие на вольных просторах севера, будут представлены при дворе его величества. А Листерис сможет вернуться домой. Но не сразу. Спешить и торопиться в столицу он больше не станет. Его старшая и единственная дочь, истинное солнце этого хмурого края, справится и без помощи отца.

   Лунан облизал горько-соленые от морских брызг губы, понимая, что улыбается, а ведь успел почти позабыть, как это бывает. Любимая дочь от лучшей женщины на земле — его настоящего счастья, однажды дарованного древними богами и землей предков. Счастья такого короткого, но такого яркого, что даже сейчас, через столько лет, от одного воспоминания теплеет на сердце.

   — Йоле, ты видишь меня?

   Лунан запрокинул голову. Ветер разъяренно трепал волосы, хлестал по лицу. Когда боль от потери была еще так велика, что казалось, будто вместо сердца — зияющая, кровоточащая рана, он приходил сюда, на обрыв за родовым замком, и до слепых пятен перед глазами вглядывался в горизонт.

   Истинных дочерей севера всегда забирает море. Йоле умерла родами, под вой служанок и скулеж повитухи, и море приняло ее, укрыло ледяными черными волнами опустевшее тело в белых прощальных одеждах и унесло навсегда. Раньше на обрыве Лунану казалось, что он слышит ее смех, звонкий и счастливый, слышит ее голос в голосе ветра. А потом он услышал смех Йоле наяву. Эрдбирен было едва ли три, но смеялась она так звонко и заразительно, что Лунан вдруг понял: его сердце все еще бьется, а его любовь к Йоле, невозможная, истинная, такая, что дается только счастливчикам, лишь однажды, но на всю жизнь, живет в этой крошечной девочке. Их дочери.

   — Она выросла, Йоле. Она уже невеста, слышишь? Я верю, у нее получится лучше, чем у нас. Ее счастье будет долгим. Из своей вечности ты ведь присмотришь за ней, правда?

    Ветер вдруг дохнул в лицо запахом влажной весенней травы. Всего мгновение, но его хватило, чтобы Лунан почти поверил. Чтобы от узнавания и потрясения пережало горло. Ведь так легко обмануться и поверить в несбыточное, когда жаждешь его всем сердцем. Показалось, конечно.

   — Ваше сиятельство! — гаркнуло позади, и Лунан порывисто обернулся. Тревожить его в этом месте не смел никто, кроме Мартина и Эрдбирен. Но Мартин должен был руководить погрузкой черного льда у южного причала, и если он внезапно оказался здесь…

   — Не гневайтесь! — Мартин, судя по растрепанному виду, гнал от причала во весь опор, а сюда взобрался на своих двоих одним духом, пожалев копыта обожаемого Огонька. — Вдовствующая герцогиня… внезапно пожелала…

   — Отдышись и говори внятно, — велел Лунан, шагая навстречу. Какое отношение мать, покидавшая свои покои в восточном флигеле только по великим праздникам, имела к южному причалу, он даже предположить бы не взялся.

   — Внезапно пожелала руководить погрузкой, — без запинки выдал Мартин и согнулся в поклоне. — Простите, ваше сиятельство. Я не мог ей отказать. Но сразу к вам…

   — Погрузкой льда? — переспросил Лунан, вдруг почувствовав себя непроходимым тупицей. — Матушка?

   — Да, господин, — так и не распрямился Мартин. — Ее сиятельство приехала лично, в коляске, с одноглазым Ральфом на козлах и старой Ярвой.

   Ярва прислуживала матери, кажется, с детства. И юность была у них одна на двоих, и молодость, и теперь — старость. К мудрой старухе Лунан иногда и сам обращался за советом. Она, в отличие от вдовствующей герцогини, не винила его во всех грехах этого мира.

   Временами Лунану казалось, что мать давно повредилась рассудком. Порой ее уносило в странное, полубредовое состояние. И в нем она могла нести такую околомагическую околесицу, что не только верить, даже просто слушать было невыносимо. В ее сознании перемешивались обрывки старых пророчеств, выдержки из древних книг, отголоски легенд или собственных несбывшихся надежд. Ярва рассказывала, что когда-то, еще до его рождения, Гюда Мьёль была сильной колдуньей с пророческим даром. Гибель отца едва не свела ее в могилу, а от дара не осталось ничего, кроме памяти. Отца Лунан не помнил, а мать такой и знал всю жизнь — замкнутой, отчужденной, погруженной то в собственные страхи, то в бесплодные попытки вернуть утраченный дар. Мать вдруг стала для него матерью всего на несколько лет, когда в его жизни появилась Йоле. Вдовствующая герцогиня будто ожила, оттаяла и, кажется, впервые назвала его сыном. После смерти Йоле все стало еще хуже, чем было раньше, и они с матерью потеряли друг друга окончательно.

   От ее флигеля, мрачного, с вечно закрытыми ставнями, шарахалась даже бесстрашная дворовая ребятня. Листерис мать за десять лет не удостоила даже знакомством, но ее сыновей призывала к себе раз в месяц, и после этих «счастливых встреч» младшему, Колману, снились кошмары, а Бреган замыкался в себе, пугая Листерис до слез. И только Эрдбирен удавалось как-то ладить с бабушкой. Иногда Лунану казалось, что мать тоже узнает в ней Йоле, и это их как будто сближает. Хоть что-то, усмехался он после очередной безрадостной встречи.

   Однако две недели назад, когда пришел рассказать новости о милости короля и грядущей свадьбе Эрдбирен, а в ответ получил захлопнувшуюся перед носом дверь, он всерьез готов был вызвать к матери целителя-ментальщика, хоть из самой столицы, потому что ее странности перешли все мыслимые пределы. Но Ярва отговорила. Видно, зря, раз теперь матери взбрело в голову вмешиваться в его дела, а верная наперсница не сумела удержать ее от такого сумасбродства.

   — Идем, — коротко приказал Лунан, устремляясь вниз по каменистому склону.

***

Родовой замок Мьёлей выходил на обрыв глухой северной стеной и двумя башнями — Надежды и Чайки. На вершине башни Надежды испокон веков каждую ночь и в хмурые штормовые дни зажигали магический огонь, чтобы сбившиеся с курса корабли не вынесло на скальную гряду, отделявшую Северный гребень — оконечность северных земель Стормберга — от открытого моря.

   Горел он и сейчас, поддерживаемый старым мастером Фулем. Фуль, учивший Лунана основам магии, уже тогда казался ветхим, выбеленным временем стариком, сейчас же и вовсе напоминал восставшего из мертвых — в чем только душа держалась. Учить юных наследников он уже не мог, а вот присматривать за башней Надежды, проводя спокойную старость за книгами в тепле и сытости, было, кажется, пределом его мечтаний.

   Лунан по привычке посмотрел вверх. Золотое пламя сильным мощным потоком устремлялось к небу. Этот вид, привычный глазу с детства, почему-то всегда вселял уверенность. Как будто, несмотря ни на какие сложности, тревоги и трагедии, пока над башней Надежды горит золотой огонь, жизнь продолжается. И в ней есть место вере в лучшее.

   На башню Чайки он так и не взглянул. После смерти Йоле в ней больше никто не зажигал огня, и за заколоченной лично Лунаном дверью уже почти двадцать лет жили только тени воспоминаний и отголоски пережитой боли.

   — Эрдбирен вернулась? — спросил Лунан, ступая на ровную землю. После неверного каменистого спуска она всегда казалась особенно надежной.

   — Я послал за ней Альма, — Мартин подвел ему заседланную Бурю. Кобылица норовисто всхрапнула — не любила чужие руки. Огонек, смирно ждавший рядом, потянулся мордой к хозяину. — Если кто и успеет домчаться до Ржавого распадка быстрее ветра, то только он. И если нам немного повезет, молодая госпожа будет у южного причала одновременно с нами.

   — Думаешь, мне понадобится ее помощь в усмирении вдовствующей герцогини? — усмехнулся Лунан.

   — Нет, ваше сиятельство. Конечно, нет! Просто…

   Лунан вскочил в седло и махнул рукой.

   — Неважно. Едем.

   Мартин порой умел опережать его желания. Такая расторопность и проницательность заслуживали поощрения, однако именно сегодня он, пожалуй, слишком поторопился. Вмешивать Эрдбирен не стоило — ей и без того было чем заняться до вечера. С другой стороны, дочь все равно не отправилась бы в Вальдхольм, не попрощавшись с бабушкой, вот заодно и попрощаются. Зато ее присутствие может помешать матери устроить ненужную сцену на глазах у рабочих и местных зевак. Что ж, эта идея ему, определенно, нравилась.

   Дорога петляла вниз по замковому холму, неслась под копыта застоявшейся в деннике Бури. Ветер налетал ледяными солеными порывами, свистел в ушах. Темные тучи висели так низко, что впереди сливались с бурыми равнинами, прижимались к ним клочковатыми подбрюшьями, оседали на облетевших кустах и жухлой траве комьями густого осеннего тумана.

   Листерис ненавидела северную осень, да что там, она ненавидела весь север целиком, вместе с его обитателями. Когда-то Лунан думал, что тоже ненавидит, рвался из родного замка в столицу — в настоящую жизнь, подальше от «замшелых северных дикарей». Но сейчас ему казалось, что и эти низкие тучи, переполненные непролитым ливнем, и эти бурые безрадостные просторы, и обросшие солевыми наростами прибрежные валуны проросли в нем так глубоко и так крепко, что никакая столица с ее соблазнами, интригами и возможностями их не выдерет. Лунан Мьёль навсегда останется сыном северных земель, и это правильно.

   — Отец! — Принес откуда-то издали ветер, и Лунан придержал на развилке рвущуюся вперед Бурю, прищурился, вглядываясь в уводящую направо вниз лесистую дорогу. Налево начинался спуск к причалам, значит, Мартин не ошибся с расчетами, и им и впрямь повезло.

   Эрдбирен на взмыленном жеребце ловчего Альма — самом резвом в герцогских конюшнях, не считая Бури, вылетела из пролеска, и Лунан не сдержал улыбки. Их с Йоле девочка выросла в настоящую красавицу. А от нее такой, взволнованной, раскрасневшейся, с выбившимися из толстых кос непокорными кудряшками, никто в здравом уме не смог бы отвести взгляда. Сердце болезненно сжалось от одной мысли, что Астор может причинить ей боль. Нет, резко одернул себя Лунан, откровенно любуясь подъезжающей дочерью. Нет. Что бы ни говорили о Ястребе завистники и идиоты, он всегда был человеком чести. Но если он все же посмеет не разглядеть в Эрдбирен настоящее сокровище, посмеет сделать ее несчастной, герцог Мьёль лично свернет ему шею. И плевать на последствия!

   — Что случилось? — Эрдбирен остановила жеребца, тот недовольно загарцевал под ней, но дочь с детства отменно держалась в седле, такими финтами ее было не пронять. — Альм ничего не объяснил. Сунул поводья, крикнул: «Скачите во весь дух, госпожа!», и все!

   — Ее сиятельство вдовствующая герцогиня пожаловали на причал, — торопливо объяснил только что подскакавший Мартин. — Я подумал, ваше присутствие будет нелишним.

   — Поедем, — вмешался Лунан, тронув поводья Бури. — Лучше увидим своими глазами, что затеяла твоя безумная бабушка.

***

На южном причале толпилась адская прорва народа, и Лунану уже от одной этой картины стало не по себе. Нет, погрузка шла полным ходом. Натужно скрипели лебедки, слаженно перекидывались и крепились тросы. Под дружное «Кха!» из десятков луженых глоток, со свистом рассекая воздух, вонзались в подплывающие льдины, как в масло, острия магических крючьев. Нанятые маги знали свою работу, как знал ее каждый, кто из года в год трудился на погрузке черного льда в северных землях. Но вот скопище зрителей, от мала до велика толпившихся на причале и на всем берегу, собралось здесь, уж конечно, поглазеть не на лед, а на неожиданно спустившуюся буквально с небес на землю — аж с вершины холма к простым смертным, из которых магов было раз-два и обчелся — ее сиятельство старую герцогиню. Которую большинство жителей герцогства и в глаза-то отродясь не видели. Мать, поддерживаемая с двух сторон Ярвой и одноглазым Ральфом, стояла посреди причала на огромном обломке льдины, как статуя безутешной вдовы на пьедестале. Вся в черном с ног до головы, от траурной вуали на чепце до кружевных перчаток и тяжелой креповой юбки. И черный лед под ней отзывался на остатки ее магии, вспыхивал золотисто-синими искрами.

   — Боги! Что она делает? — изумился, кажется, слегка напуганный зрелищем Мартин.

   Лунан не знал, что ему ответить. Мать не делала ничего. Пока. Просто наблюдала, не то за работами, не то за морем. Он, хмурясь, пустил Бурю шагом к дощатым настилам.

   Бодро гаркнули приветствие стражники из внешнего оцепления. Их было немного — скорее дань традиции, чем попытка обезопасить погрузочный док. Присмотреть за порядком, помешать какому-нибудь особо резвому сорванцу пробраться в опасную зону или свалиться в воду — не больше. Жители прибрежных деревень, его подданные — не те, от кого Лунан стал бы отгораживаться мечами и арбалетами.

   — Бабушка! — Эрдбирен оказалась у льдины первой. Подскочивший стражник перехватил у нее поводья, а мать обернулась. Резко откинула вуаль, обожгла Лунана коротким колючим взглядом.

   — Явились наконец. — И протянула Эрдбирен руку: — Забирайся.

   Эрдбирен резво запрыгнула на льдину, хотела поддержать мать под локоть, но та сама схватила ее за руки. Резко выдохнула, пристально всматриваясь в лицо:

   — Я видела, Рена. Видела!

   — Что, бабушка?

   Мать вдруг топнула по льдине, и искры магии вместе с ледяным крошевом взвихрились вокруг ее подола.

   — Этот лед! Всю проклятую ночь лезли на меня глыбищи! Звали! Обещали! Измучили! Я здесь поэтому. — И продолжила, торопясь, почти задыхаясь, снова впадая в это свое безумное исступление, которого Лунан с детства боялся больше, чем самых страшных сказок: — Не вижу-не слышу. Не понимаю. Не могу открыть тропы. Запечатала сама болью, страхом, предала дар, думала, сумею обмануть. А дар не простил, предал меня! Проклял меня им! — она вдруг в упор взглянула на Лунана, и будто мало было этого, вдруг простерла руку и указала на него пальцем, чтобы уж наверняка никто не ошибся, кого она считает своим настоящим проклятьем. — Им! Вместо дочери! Отнял любовь, отнял мужа, отнял душу! Ты понимаешь?

   — Понимаю, бабушка. Понимаю, но… — Эрдбирен взглянула на него тоже — почти с мольбой, и Лунан от этого взгляда вдруг пришел в себя. Спрыгнул с Бури, прижал ладонь к настилу, выжигая первый отводящий знак. Мартин понятливо кинулся к кучке восстанавливающих силы магов, к нему навстречу тут же шагнули двое, и Лунан сразу почувствовал прилив их магии. Она сливалась с его, подпитывала рунические знаки. Толпа большая, запросто, в одиночку, морок не наведешь, так что помощь совсем не лишняя. Шесть? Нет, пожалуй, восемь символов будет достаточно. Чтобы не просто рассеять или переключить внимание, а обеспечить память зевак правдоподобной заменой происходящего. С магами и рабочими он разберется как-нибудь потом. Позже. А мать все не унималась, до Лунана, сосредоточившегося на потоке проходящей сквозь него силы, будто сквозь плотную завесу доносились обрывки ее выкриков.

   — Примешь от меня самое важное! Теперь вижу и знаю. Проклятый лед дает силу! Чуешь его магию, девочка? Нет? И не надо тебе. Еще рано! Проклятым — проклятое. Чистым — чистое.

   — Бабушка!

   — Не бойся! Передам все, что знаю, все, что смогу! Только дождись. Ты должна выдержать, поняла?! Должна справиться с ним. Если станет совсем тяжело — приезжай сюда, ко мне! Помогу. Дорога будет сложной и долгой, но он должен узнать тебя! Принять, Рена! И ты должна. Слушать и слышать. Узнавать и доверяться. Во всем! Всегда! Очень сложно, девочка. Больно и горько! Но если ты справишься, если вы оба справитесь — я отдам, слышишь? Многое знаю, многое храню. Научу и направлю. Только сумей взять!

   Лунан выжег последний знак, медленно выдохнул и поднялся. Хотелось схватить мать в охапку, засунуть в коляску, или на чем там ее сюда принесло, и отправить обратно в ее флигель. А может, и вовсе — заколотить ее там, как заколотил башню Чайки. Толстыми досками. Навсегда. Но хотелось как-то вяло. Быть проклятьем собственной матери, когда тебе почти сорок и ты, если будет на то милость богов, скоро сам станешь дедом, уже не больно. Больно расти с этим знанием, больно ребенком просыпаться от очередного кошмара и звать маму, которая никогда не придет. Больно хоронить самого дорогого человека и не получить ни слова утешения от единственной родной женщины. Больно видеть, как слова безумной старухи причиняют боль твоим детям!

   — Хватит! — резко сказал Лунан. — Ты устала. Тебе пора возвращаться.

   — Ты никогда не понимал! — воскликнула мать. — Не мог понять! Судьба давала тебе шанс за шансом. Но ты не смог ничего! Даже спасти любимую женщину! Твою единственную надежду!

   — Бабушка! Не надо! — Рена все-таки обхватила ее за плечи. — Пойдем домой. Здесь холодно.

   — Ты — дар, которого он не заслужил, — вздохнула мать, ласково погладила ее по щеке и снова посмотрела на Лунана в упор. — Я не впустила тебя, потому что злилась. Думала, ты решил купить дочерью свою свободу. И возвращение в столицу своей глупой курице-жене. Тогда я прокляла бы тебя всерьез! Но на этот раз… — она вздохнула, — на этот раз ты дал мне надежду. Снова дал надежду, почти через два десятка лет! И слава всем богам, что теперь у тебя не будет возможности все испортить! Тот… — она прикрыла глаза, будто вглядываясь во что-то, ведомое только ей. — Тоже не без греха и не без изъяна. Но я буду молиться, чтобы у него получилось лучше, чем у тебя!

   Она снова топнула по льдине, подняла отколовшийся кусок, с некрупный камень размером, сжала его в кулаке, бормоча что-то одними губами, и вложила в ладонь Эрдбирен. Стиснула ее руку обеими руками.

   — Чувствуешь, как жжется? Твой путь, что начнется сегодня, будет жечься еще сильней. Но в твоих силах сделать мед из самой горькой горечи. Не сдавайся, девочка. Дорога без ям и кочек — неправильная дорога, она не приведет ни к чему важному. Ни тебя, ни того, с кем по ней пойдешь.

   Она вдруг пошатнулась, взмахнула руками, каблук предательски поехал по льду, и Лунан сам не понял, как оказался рядом.

   — Мама!

   Вскрикнула Эрдбирен, заохал Ральф, что-то запричитала Ярва, а Лунан, подхватывая на руки удивительно легкое тело, всматривался в строгие черты когда-то безупречно красивого лица, в резкие морщины, поблекшие губы и тонкую, желтоватую, будто бумажную кожу на опущенных веках.

   — Мама!

   — Не надейся, теперь не умру, — тихо сказала мать. — Дождусь всего, чего должна. А ты, безмозглый олух, не подобрал ей даже толковую служанку. Девчонка у красного камня, с рыжими косами, подойдет. Мечтает выбраться отсюда. Отец сгинул на «Веселом кракене» прошлой зимой. Отчим проходу не дает. За госпожу пойдет в огонь и воду. Слышишь, Рена? Найди рыжую у красного камня. Забери с собой. Юв-ва? — выдохнула, мучительно морщась, будто от боли. — Юва Рауд.

   — Коляску! Быстрее! — Лунан спрыгнул со льдины. — Мы едем домой. Рена!

   — Юва Рауд, — сразу отозвалась та. — Найду ее и тут же приеду.

   — Не задерживайся. Первый портал откроется на закате. Мы с тобой не можем опоздать.

   — Я успею. Бабушка, я все поняла, не волнуйся. — И умчалась вперед, искать какую-то Юву у какого-то камня.

   Уже сидя в коляске, мать, которая выглядела едва живой, вдруг цепко схватила его за руку. Сказала с нескрываемым удивлением:

   — Ты любишь ее больше, чем себя. Больше, чем Йоле.

   — Она моя дочь. Я умру за нее.

   — Там, наверху, еще двое растут. За всех умирать — жизни не хватит. Лучше живи для них. Я так никогда не могла, но ты — другое дело.

   Глядя вслед отъезжающей коляске, Лунан устало прислонился к скальному отвесу, давая себе пару минут передышки, и усмехнулся. Надо же, сегодня мать сказала ему больше слов, чем, пожалуй, за последний десяток лет. Может, черный лед и впрямь дарует просветление безумцам? Какие только академики и маститые чародеи не пытались разгадать все его загадки. Прежний король даже выписывал для его изучения мудрецов из соседних королевств. Но вопросов всегда оставалось больше, чем ответов. Магия льда была неуловима, как дыхание ветра, она жила ровно зиму, усиливала заклинания, была прекрасным проводником для магических механизмов и неиссякаемым источником для поддержки постоянных порталов, но угасала вместе с первыми днями северной весны, и удержать ее не могли никакие амулеты. Как будто черный лед был порождением самой северной зимы и неизбежно таял вместе с ней, где бы ни находился, и какими бы замораживающими чарами ни пытались его сохранить.

   А еще в голову вдруг пришла неожиданная, но ужасно забавная мысль. Надо как-нибудь подсунуть матери в собеседники Ястреба. С его историей ему будет полезно полюбоваться на результат всякого рода магических экспериментов. А мать от души развлечется и посмотрит на него собственными глазами. Ведь ее «тот, не без греха и не без изъяна» было точно о нем, об Асторе Гроссе, герцоге Эйдельбургском и Дортбургском, любимом брате короля, думать о котором как о зяте и муже Эрдбирен пока получалось плохо. Но Лунан верил, что научится.

ГЛАВА 1

Навестив Маркуса и выслушав уверения Бертрама, что жизнь раненого уже, слава богам, вне опасности, Астор отправился к себе. Не в герцогские покои в королевском дворце — сейчас ему нечего было делать здесь, а в городской особняк. Возможно, стоило бы проехаться верхом, остудить голову и немного развеяться, но, заметив краем глаза, как шарахнулся и вжался в стену кто-то из дворцовой обслуги, герцог хмыкнул и свернул к портальному залу. Незачем народ пугать больше обычного.

   Давно герцог Астор не был настолько раздражен. А чтобы из-за Арнольда — пожалуй, и вовсе никогда. Вопреки расхожему мнению, братья искренне друг друга любили, с пониманием тоже проблем не возникало — ни в далеком детстве, ни сейчас. Пожалуй, именно понимание и мешало разозлиться всерьез. Арнольд мог и не утруждаться аргументами, любой из них, да хоть и все сразу, Астор легко озвучил бы сам. Больше того, он прекрасно знал, что брат прав! Во всем прав, до мелочей. Не зря отец (при полном согласии и одобрении Астора) завещал короновать младшего сына. Не только из-за увлеченности старшего магией и наукой, не только из-за того, что Астору больше по душе созданная им тайная служба, заботы о безопасности государства, а не о процветании. И даже не потому, что Арнольд скучные для Астора политические, экономические и финансовые проблемы решал так же легко, как дышал. Было в нем какое-то глубокое, инстинктивное понимание людей, он гораздо легче Астора умел находить общий язык с любым, от аристократа до торговца или моряка.

   Тот самый тип короля, который вызывает горячую любовь подданных, причем вполне заслуженно. Астор, с его желчным, требовательным характером, был начисто лишен столь полезного для правителя свойства — и слава богам! Любить должны законного государя и его наследников, а не отставленного в сторону претендента на трон. Еще и поэтому герцог Астор так тщательно создавал образ грозного Черного Ястреба. Пусть боятся. Это полезно и для Арнольда, и для Стормберга.

   И вот вам, пожалуйста — женись, дорогой брат! И ладно бы только ради наследника. Сделать наследника недолго, а там можно и позабыть о ненужной жене. Приходить к ней изредка, исключительно ради того, чтобы сбросить напряжение — с чем до сих пор прекрасно справлялась веселая вдовушка Табея. Так нет же! Все эти «она прекрасная девушка» и «я хочу, чтобы ты был с ней счастлив» вызывали не слишком приятные предчувствия. Арнольд подошел к вопросу крайне серьезно. Основательно, можно сказать! А значит, девушка и правда заслуживает внимания.

   Еще и с Леонорой дружит. Обретенная не так давно дочь отличалась редкостным для девушки здравомыслием и с кем попало дружить не стала бы.

   И зачем ему внезапное навязанное счастье? Незваное, непрошенное, ненужное! Сейчас, когда найдена дочь, решены созданные им же самим проблемы с собственной магией, и в разуме и сердце наконец-то воцарились мир и спокойствие. Когда можно, наконец, сосредоточиться на важных для государства делах, а их накопилось не то что немало, а настоящая прорва!

   Дом встретил его благостной тишиной. И тут же царапнула неприятная мысль: долго ли продлится эта тишина, если здесь начнет хозяйничать посторонняя женщина? Наводить какие-то свои порядки, чего-то требовать, ждать внимания от законного, черти бы все побрали, мужа? Леонора, правда, ни разу не помешала ему здесь. Но ведь это Леонора! Давно потерянная и чудом найденная дочь, которой он готов был позволить все. Готов был — но она ни разу не воспользовалась своим положением сверх допустимого, причем Астор подозревал, что это самое «допустимое» Леонора устанавливала для себя сама. Может, по той же причине, что и он — с трудом привыкая к новой семье. А может, была так воспитана. На самом деле, учитывая, в каком окружении выросла дочь, герцог Гросс имел на удивление мало претензий к ее воспитанию.

   Но вряд ли стоило ожидать того же от единственной дочери герцога Мьёля! Наверняка избалованной сверх меры, принимающей высокое положение как должное, а опалу своей семьи — как личную прихоть грозного и ужасного Черного Ястреба. Не исключено, что придется готовиться к войне — в собственном доме и с собственной законной супругой! Которая, к тому же, в дочери ему годится!

   Арнольд со своим стремлением к счастью брата явно что-то перемудрил.

   Что ж, похоже, нужно использовать последние тихие дни и готовиться к худшему.

   Он взбежал на второй этаж и свернул в южное крыло, к кабинету. Проходя мимо библиотеки, остановился: дверь была распахнута, а у окна сидела с книгой Леонора.

   Астор невольно залюбовался: предзакатный свет золотил очень светлые от природы волосы, падал теплыми бликами на лицо. Его дочь была красива, и, слава всем богам, больше не напоминала ему свою мать, холодную снежную ведьму. Внешне — может быть, но у Леоноры была горячая душа, совсем другой характер, другие мысли, и Астор довольно быстро перестал замечать внешнее сходство с Ульрикой.

   — Отец, — Леонора просияла улыбкой, увидев его. — Я ждала тебя.

   — Надеюсь, не для того, чтобы поздравить? — поморщился Астор.

   — Значит, его величество уже сказал тебе про Рену? — она закрыла книгу, бережно погладила переплет и положила на стол. — И ты расстроился. Но почему?

   — Рена? — переспросил Астор. Мелькнула мысль: «По крайней мере, звучит лучше Земляники».

   — Эрдбирен, — кивнула Леонора.

   — И почему я должен радоваться?

   — Тебе ведь все равно пришлось бы жениться, — рассудительно сказала дочь. — А Рена хорошая. Умная. И она совсем не против этого брака.

   — Вы с твоим дядюшкой Арнольдом сговорились, — мрачно ответил Астор. Уже понимая, что спорить бессмысленно, да и не хотелось спорить с дочерью. — Но, я так понял, ты не знала, что наш заботливый король именно сегодня осчастливит меня этой великой новостью. И все же караулила, когда я вернусь. Что-то случилось?

   — В Академии начались каникулы. Я хотела провести их в Тессарде. Ты разрешишь?

   Ох, Леонора! За девичьей мягкостью дочери крылось узнаваемое фамильное упрямство. Астор уверен был, что все ее «ты разрешишь?» — не более, чем дань вежливости. Попробовал бы он не разрешить! Когда-то посоветовал ей использовать период учебы, чтобы хорошо все обдумать, испытать чувства временем и разлуками. Что ж, прошло каких-то восемь месяцев с небольшим, но уже видно — быть дочери графиней Тессард. И это будет во всех отношениях счастливый брак.

   — Эберт уехал сегодня, — предупредил Астор. — Надолго.

   — Ничего, — Леонора чуть заметно вздохнула. — Замок стоял заброшенным полвека, и Эберт все еще не нашел толкового управляющего. Никакого не нашел — ему не до таких мелочей! Должен же кто-то привести в порядок сердце его графства, пока он занят более важными делами.

   — Похвальное желание, — согласился Астор. — Дерзай, будущая графиня. Только возьми с собой хотя бы нескольких служанок и мою охрану. Мне так будет спокойнее.

   — Конечно. Спасибо, отец! — Леонора шагнула к нему, обняла, и Астор замер: все еще не привык к таким проявлениям дочерней любви. Впрочем, Леонора тоже, кажется, не привыкла: отступила назад почти сразу. — Не забудь сообщить день свадьбы! Я не хочу пропустить такой праздник.

   Астор предпочел сделать вид, что не услышал. День свадьбы! Будь его воля…

   — Что ж, пойду собираться, — сказала Леонора.

   — Не стесняйся сообщать, если возникнут проблемы, с которыми не знаешь, как справиться. — И Астор все-таки отправился в кабинет.

   Правда, заняться накопившимися делами не получилось. Все эти дела не требовали немедленного решения — со срочными и горящими Астор уже расправился. А потому не могли отвлечь мысли от всего, что произошло сегодня. Рена-Эрдбирен, остолоп Гроверт, который станет теперь головной болью Тессарда — и, судя по дурной славе гвардейца, этой боли хватит Эберту надолго. И корабль, чертов корабль Виганта с совсем не торговым названием «Стремительный дракон», на котором, когда до него все-таки добрались маги из тайной службы, не осталось и следа вообще никакой магии! Ни подозрительной, ни разрешенной и даже ожидаемой на торговом судне. А это значило лишь одно — безобидный торговый галеон скрывал в своем пузатом трюме нечто, после чего пришлось полностью зачищать корабль от любой магии. Примерно так, как его самого «очистила» Ульрика.

   И дай-то боги, чтобы это оказалась банальная контрабанда! Вигант — давний соперник Стормберга, три войны за последние двести лет, и ждать от них можно всякого. Сейчас все надежные маги, кого он смог выделить, даже из не окончивших обучение, рыскают по Кронбургу в поисках хоть малейших зацепок. Но если окажется, что время упущено…

   А ему надо все бросать и ехать, как обещал, знакомиться с невестой! Одно утешение — помочь в поисках он все равно пока не в силах. Сейчас его магии, той, что успела восстановиться, хватит разве что на самые незамысловатые чары.

   Мелькнула было мысль запросить в Академии сведения об Эрдбирен Мьёль, но Астор тут же выбросил ее из головы. Что за бред, право же! Проверять невесту, как кандидатов в свою тайную службу проверяет? Зачем? Да и что толку в проверках, если невесте, в отличие от кандидата, он и отказать-то не вправе.

   И Астор все же подвинул к себе стопку отчетов и принялся за работу. Завтра ему понадобится свободное время, а значит, сейчас нужно успеть как можно больше.

   За те несколько часов, что он был погружен в проблемы снабжения гарнизонов, контроля таможенной службы, сводки о странных происшествиях в приграничье, короче говоря, в ежедневную рутину, обеспечивающую безопасность Стормберга, ему удалось почти забыть о предстоящем знакомстве с невестой. Но вдруг, глядя в ровные столбцы полицейских расходов, подумал: «А где, собственно, я должен ее завтра искать?»

   Вопрос не был праздным. С одной стороны, Лунан Мьёль вот уже десять лет безвылазно сидел в своем родовом гнезде на берегу Северного моря. Для непосвященных — герцог Мьёль был сослан за связи с заговорщиками, которые намеревались, ни много ни мало, убить герцога Гросса из опасения, что тот вздумает претендовать на трон. Радетели за корону, чтоб их! Арнольд, когда этот дурацкий заговор раскрыли, долго успокоиться не мог, все спрашивал, что, черт побери, в головах у старой аристократии — плесневелая родовая честь вместо мозгов?!

   Для посвященных же — а таковых набралось бы не больше десятка — Арнольд просто убрал своего хорошего друга подальше от заговорщиков. Иначе ведь и в самом деле втянули бы в непотребное! И подставили белобрысую сиятельную голову под топор палача.

   С другой стороны, предполагаемая невеста учится в Академии, а значит, живет или в столичном особняке Мьёлей, или в загородном поместье. Не прыгать же ей каждый день порталами через все королевство?

   Но с третьей… да, есть и третья сторона! В Академии начались каникулы. И проводить их Эрдбирен Мьёль могла где угодно.

   Астор посмотрел на часы и, несколько мгновений поколебавшись, вызвал брата через связной артефакт.

   Арнольд отозвался почти сразу, хотя наверняка уже собирался если не спать, то проводить время с женой. Впрочем, мог и засидеться за какими-нибудь письмами, договорами или проектами, от этого добра не могли избавить короля никакие секретари, министры и сам Астор.

   — Что-то случилось? — спросил встревоженно.

   — Ничего, кроме твоего желания меня женить, — едко отозвался Астор. Подумал, что только голоса будет мало: хотелось смотреть брату в глаза или хотя бы видеть лицо. Влил в артефакт больше магии, и Арнольд появился перед ним, словно в окошке, уставший, с покрасневшими глазами, все еще в кабинете. Да, так определенно лучше. — Я был так впечатлен, что позабыл задать тебе пару-тройку достаточно важных вопросов.

   — Слушаю тебя внимательно, — Арнольд не слишком удачно попытался спрятать улыбку за зевком.

   — Первое: с какого, скажи на милость, перепуга Лунан Мьёль вдруг согласился отдать единственную и любимую дочь за… как он тогда говорил? «Сумасшедшего, который рано или поздно доиграется и превратится в чудовище»? Ты ведь не стал бы вынуждать своего друга, выкручивать ему руки, приставлять нож к горлу, да и Лунана ничем таким не проймешь, если речь зайдет о счастье его дочурки. Или неведомая северная магия ударила ему в голову?

   — Ну что ты, все проще, — Арнольд все-таки улыбнулся, той улыбкой, которая отмечала совсем не королевские его поступки и вызывала в памяти детство, юность, в общем, те счастливые годы, когда о королевстве голова болела у отца, а оба принца могли себе позволить быть самыми настоящими раздолбаями.

   — Только не говори, что ты ему пообещал возвращение в столицу, — почти испугался Астор. — Знаю, ты хочешь — у тебя, в конце концов, не так много искренних друзей, чтобы… но это глупо! Рано. Опасно прежде всего для него!

   — Конечно, рано, — согласился Арнольд. — Он и сам понимает. Мы всего лишь поговорили. Хорошо поговорили, долго и откровенно, совсем как в былые времена.

   — То есть, приговорили с десяток бутылок твоего любимого аргулейского красного, перемежая крепленой ягодной настойкой из погребов Мьёлей? Теперь понятно, откуда взялись такие дикие мысли. Но, постой, ладно ты, но почему твой приятель не одумался, когда протрезвел? Или у него слишком болела голова для разумных выводов, а после стало поздно отступать? Ну так скажи ему, что нет, не поздно!

   — Астор!

   — Что?

   — Я всего лишь объяснил ему, что у тебя больше нет проблем с магией. Что ты нашел дочь, и все хорошо.

   — То есть вы сначала перемыли мне косточки, как две кумушки, а потом, опять же как две кумушки, решили, что такого одинокого и несчастного меня срочно надо осчастливить женушкой? Арнольд, — будь он сейчас рядом с братом, наверное, попытался бы ласково взять его за воротник и нежно потрясти. Немножко. — Тебе никто не говорил, что государственные дела нужно вершить на трезвую голову?

   — Астор! Успокойся, решали мы на трезвую…

   — Ах, то есть это вы отмечали?

   — Твоя пара-тройка вопросов уже закончилась, или это все еще первый? — пошел в наступление Арнольд.

   — Лучшая защита — нападение? — фыркнул Астор. — Представь себе, спросить я собирался другое. Мысль о Лунане и его отцовских чувствах пришла внезапно.

   — Так спроси уже то, что собирался.

   — Где мне искать свою невесту? — в глазах Арнольда отразилось нешуточное удивление, и Астор поспешил пояснить: — Нет, я еще не делал попыток вломиться в одно из жилищ Мьёлей. Но меня весьма интересует, в котором из них ждет жениха твоя Земляника. Надеюсь, мне не потребуется бросать все и нестись к Северному морю? У меня, знаешь ли, дела.

   — Ну что ты, — Арнольд с облегчением откинулся на спинку кресла. — С завтрашнего дня тебя будут ждать в Вальдхольме. Я выдал Лунану королевское разрешение на посещение Кронбурга и проживание в его загородном поместье. На месяц. Потом он вернется в родовой замок.

   — Что ж, ладно, — решение было разумным, и Астор, прежде чем пожелать брату спокойных снов, спросил только об одном:

   — Для меня откроют там портальный вход, или Черный Ястреб слишком страшен, чтобы вот так впускать его в дом, и придется ехать верхом?

   — Черный Ястреб скоро станет своим в этом доме, — мягко напомнил Арнольд. — Конечно, ты сможешь воспользоваться порталом. И завтра, и в любое другое время.

***

«Завтра» настало слишком быстро, принеся сразу две неприятных новости: «Стремительный дракон» снялся с якоря посреди ночи, а его магический груз так и не нашли. Отвратительно. Астор велел усилить магические патрули и охрану дворца и сдался на милость Керта, камердинера и доверенного слуги в одном лице, который хмурился и всем своим видом намекал, что кофе стынет, завтрак давно ждет, а скрывшийся в морских далях корабль — недостаточно веская причина, чтобы откладывать трапезу.

   Еда для Керта была святым делом, спорить с ним Астор давно зарекся. Единственное, чего добился за восемь лет, что тот служил в его доме — чтобы в кабинете, за работой, не тревожили напоминаниями об обеде или ужине. И сегодня верный слуга явно отыгрывался за вчерашний вечер, когда так и не сумел покормить бедного несчастного Черного Ястреба, в очередной раз утонувшего в бумагах.

   Деревенский парень, к тому же переживший в детстве три года великой засухи, и не мог иначе. Неурожай тогда выкашивал подчистую не то что деревни — целые графства, сушь накрыла почти все королевство, только в Загорье лили, не переставая, дожди, смывая в море землю с полей и последнюю надежду. Арнольд в те годы половину казны потратил на закупки зерна для людей, а Астор — накрепко запомнил тех, кто, видя беду Стормберга, взвинтил цены выше небес. И занудно напоминал, когда посланники Брионии, Арасса или Эригана расписывали неслыханные выгоды очередного коммерческого предложения или политического союза: «А почем нынче мешок ячменя у наших добрых соседей?»

   Ну а Керт прибился к Академии, хотя магический дар у мальчишки был невелик, там и выжил. Там же его приметил Астор, давно взявший в привычку обращать внимание на выходцев из простонародья. И ни разу не пожалел — парень был внимателен к мелочам, обстоятелен, недостаток магических сил восполнял точностью и отличным контролем, к тому же отличался редким здравомыслием.

   А еще умел не только смотреть, но и видеть. Потому, наверное, и спросил, ловко составив на стол все к утреннему кофе:

   — Что-то еще случилось? Хуже, чем тот корабль?

   — Случилось, — мрачно отозвался Астор. Пригубил кофе, прокатил во рту чуть заметно сдобренную корицей ароматную горечь и сказал: — Я женюсь. Сейчас отправляюсь знакомиться с невестой.

   — Неожиданно, — сдержанно заметил Керт.

   — И абсолютно не ко времени! — в сердцах добавил Астор. — Но спорить с Арнольдом… — махнул рукой, залпом выпил кофе и встал, отодвинув почти нетронутый паштет. — Чем раньше разберусь с этой проблемой, тем скорее займусь по-настоящему серьезными делами. Если будут важные новости, не стесняйся со мной связаться.

   Теплилась еще слабая и, чего уж, глупая надежда, что Лунан позабудет открыть портал для дорогого гостя. Тогда можно будет с чистой совестью вместо Вальдхольма отправиться в порт, пообщаться с морскими магами и, может, что-нибудь придумать. Но нет, его ждали. Показалось даже, что портал жадно чавкнул, затягивая Астора в загородный дом Мьёлей.

   Самые пугающие опасения вроде торжественных фанфар, оповещающих о прибытии дорогого во всех смыслах гостя, не подтвердились. Мьёль, слава всему, даже торжественных ковров под ноги не настелил, хотя, зная его хулиганскую по безумной юности натуру, Астор не удивился бы. Чем черт не шутит, может, в своей скучной опальной жизни Лунан подрастерял трагическую мрачность. Раньше Арнольд в их раздолбайском дуэте, порой сменяющемся на трио, всегда был самым разумным и спокойным. Астора второй раз за два дня совершенно неожиданно прямо-таки засасывало в воспоминания о беспечной поре, когда Снежного Дьявола Мьёля, которого тогда он считал если не другом, то точно хорошим приятелем, узнавали по почерку безумных выходок все столичные полицейские. Изменился Мьёль уже позже, потеряв жену и вернувшись в Кронбург через несколько лет категоричным и непримиримым молодым стариком. Каким он стал сейчас, Астор гадать бы не взялся.

   Впрочем, и гадать не пришлось. Не фанфары, но оповещающие чары на портале, конечно, были, так что герцог Северных земель объявился через считанные мгновения. Окинул холодным привычно цепким взглядом, в котором Астор все же углядел давно забытый дьявольский огонь, и склонился в не в меру почтительном, а на самом деле почти издевательски глубоком поклоне.

   — Приветствую, ваше сиятельство. Не думал, что вы появитесь так скоро. Позавтракать-то хотя бы успели? — спросил, распрямляясь, с едва уловимым ехидством. И ведь не придерешься, даже если захочешь.

   Странная смесь Снежного Дьявола и мрачного Лунана времен заговора и притворной опалы, нечто среднее, как будто он пытался найти себя прежнего, но остановился на полпути. И что-то новое, не притворно, а по-настоящему взрослое и… возможно, мудрое, но об этом рано судить.

   — Объедать тебя не собирался, — усмехнулся Астор.

   Лунан вернул усмешку, точно уловив предложение мира.

   — На твоем обожаемом кофе я бы не разорился. Предложил бы тебе что-нибудь покрепче, но, пожалуй, для этого слишком рано. — И добавил, широким жестом обводя гостиную. — Проходи. Полагаю, светские беседы — не то, о чем ты мечтал с утра пораньше. У тебя есть вопросы лично ко мне? Или предпочтешь говорить сразу с Реной?

   — К тебе? Кому из вас двоих пришла в голову сногсшибательная идея одарить меня женой, тебе или Арнольду, уже не имеет значения. Скажи, ты отдаешь себе отчет, что у меня нет ни малейшего желания жениться? Хотя, разумеется, ни мое, ни твое желание не перевесят приказ короля. Нет, пожалуй, мне спрашивать не о чем. Но, вероятно, вопросы могут быть у тебя.

   — Только один. — Лунан прищурился, и Астор разом вспомнил это ледяное, колючее ощущение его магии. Дикая, необузданная, древняя сила, которая жила в северных землях и пропитывала собой не только черный лед и бурые равнины, но и своих сыновей, а может, и дочерей, абсолютно не походила на простую и понятную классическую магию. Как и дар Лунана ничем не напоминал привычное академическое ментальное воздействие. Лунан не пытался забраться в мысли, он просто смотрел, но, кажется, увидеть мог всегда больше возможного или допустимого. — Ты уже понял, что значит быть отцом взрослой дочери, или еще не успел?

   — Если я ее обижу, ты самолично вырвешь мне сердце? — даже без намека на улыбку ответил Астор. — Видишь ли, Лунан… В одном мне проще, чем тебе. Мой будущий зять любит Леонору. Я же пока ничего не могу обещать, кроме подобающего моей жене уважения. Я ее не знаю.

   — О, ты узнаешь, — с какой-то странной улыбкой отозвался тот. И будто разом расслабился: то ли разглядел в Асторе то, что хотел, то ли о чем-то вспомнил. — Не представляю, за какие заслуги и по чьим рассказам, но ты отчего-то нравишься Эрдбирен. Иначе я бы отказался. Подозреваю, что это влияние даже не твоей дочери, а компании твоих «псов», как я понял, достаточно приближенных псов.

   — Что они забыли рядом с твоей дочерью? — резко спросил Астор. — Или мне лучше спросить у них?

   Лунан пожал плечами.

   — Думаю, они забыли графа Тессарда, а тот — твою Леонору. Эрдбирен была ее наставницей весь этот год. Она уже закончила основной курс обучения.

   Да, иногда расхожую истину о том, как тесен мир, следует понимать буквально. Хотелось бы знать, кто и что ей наболтал? Хуже нет, чем завышенные девичьи ожидания.

   — Что ж, возможно, знакомство ее разочарует. Не думаю, что я очень похож на то, что могла нафантазировать себе юная девушка, опираясь на байки молодых раздолбаев.

   Лунан бросил на него откровенно насмешливый взгляд.

   — Перья Черного Ястреба, конечно, слегка поблекли, причем в самом прямом смысле, но, судя по всему, недавние события тебя порядком омолодили. Так что выглядишь ты вполне неплохо. Второй день мучаюсь вопросом, сумею или нет звать тебя зятем. Теперь вопрос стал еще мучительнее.

   Он пересек гостиную, резко распахнул светлое двустворчатое окно, за которым клонила ветки к земле старая, но все еще щедрая на плоды яблоня, и крикнул:

   — Эрдбирен, к тебе гость! — И, обернувшись, указал Астору на дверь в сад: — Провожать не буду. Она где-то у беседки. Там, где клумбы. Думаю, ты помнишь, как туда добраться.

   Конечно же, Астор помнил. В далекие беззаботные времена, память о которых так навязчиво возвращалась сегодня, немало было в той беседке выпито вина и браги, обсуждено интереснейших идей и задумано глупейших выходок. Вот только вымощенная мягким желтоватым песчаником дорожка с тех пор изрядно заросла травой, а причудливо остриженные садовником — приверженцем арасского паркового стиля — кусты багрового лавра давным-давно приняли свою естественную, природную форму.

   И все же сад не выглядел заброшенным. Глянцевые листья лавра полыхали насыщенным багрянцем, невозможным без специальных удобрений, в густом травяном ковре взгляд не выхватил ни высоких колючек чертополоха, изобильно растущего вдоль дорог по всем срединным землям королевства, ни пушистых головок вездесущего ядовитого молочая. Настоящее дикотравье, которое вряд ли найдешь настолько близко от столицы. Видимо, прежнего садовника сменил неплохой растительный маг. А если учесть, что Лунану и прежде не было дела до сада, и уж тем более не могло быть теперь, когда он здесь и не жил вовсе, скорей всего, Астор наблюдал сейчас плоды заботы его дочери.

   До клумб он не дошел. Та самая дочь появилась раньше — вынырнула из густых ветвей не по-осеннему пышно цветущего жасмина, и Астор остановился. В простом домашнем темно-голубом платье ее сложно было принять за герцогиню. Не слишком туго затянутая шнуровка обрисовывала совсем тонкую талию, и корсета на ней, кажется, тоже не было: немаленькая грудь не торопилась выпрыгивать наружу из довольно глубокого выреза. Сходство с Мьёлем отыскалось не сразу, потому что после этой занимательной груди Астора отвлекли буйные каштановые кудри с золотистым отливом. В сравнении с которыми белобрысая шевелюра северного герцога казалась удивительно невыразительной и холодной. И только когда Астор наконец взглянул ей в лицо, стало понятно, что ничьей больше дочерью она быть не может. Правда, те же пронзительно-голубые, яркие глаза, что и у Лунана, смотрели на Астора совсем иначе — в них не было льда, зато отчаянно светило редкое северное солнце. И это казалось настолько странным — непривычным, невероятным, не совпадающим с тем образом, который, оказывается, успел подспудно сложиться в его голове, — что Астор замер, рассматривая эти глаза, и опомнился, только услышав звонкий девичий голос:

   — Прошу прощения за мой вид, ваше сиятельство. Я не ждала вас так рано.

   Юная герцогиня Мьёль присела в неглубоком поклоне и вроде как скромно потупилась. Только вот слишком уж быстро Астор снова перехватил ее заинтересованный, даже, пожалуй, откровенный взгляд. И ответить правду — что появился «так рано» из единственного желания как можно быстрее разделаться с неприятным и навязанным делом — стало абсолютно невозможным.

   Не полный же он чурбан, в конце концов!

***

— Вероятно, это мне следует извиниться за неожиданный визит, — сказал он, вдруг понимая, что на самом деле хочет найти простое, логичное и необидное объяснение своей спешке. — Я слишком привык экстренно перекраивать расписание под внезапные события и совсем не подумал, что знакомство с будущей женой вряд ли требует столь же быстрого реагирования.

   Она рассмеялась. Как-то очень легко, без натужного кокетства, и задорно. Взглянула с заметным лукавством:

   — А я совсем не подумала, что будущий муж примчится ко мне, едва встав с кровати, как на боевое задание. Мы оба не слишком проницательны в этом сложном свадебном вопросе, да?

   Астор невольно усмехнулся.

   — Есть отличный способ восполнить недостаток проницательности. Договариваться и согласовывать действия. Как думаете, не взять ли нам с вами на вооружение эту тактику?

   — Я буду только рада, — серьезно сказала она. — А еще буду очень признательна, если вы станете говорить со мной откровенно. Мне кажется, из любого союза, построенного на притворстве или замалчиваниях, не может вырасти ничего хорошего, — она вдруг кивнула куда-то за его плечо. — Прямо как вот из этого безобразия.

   Астор оглянулся и, не сдержавшись, присвистнул. Одни боги ведают, что должно было вырасти из искореженного, невероятнейшим образом скрученного и искривленного ствола, но смотреть на него было жутковато.

   — Что это?

   — Последний эксперимент папиного садовника. После которого я не выдержала и предложила этому эстету поискать себе других хозяев, разделяющих его вкусы. Нельзя же так! Но самое ужасное, что исправить никак не получается. Третий год бьюсь.

   Астор ошарашенно покачал головой. Нельзя не признать, дочка Лунана подобрала преотличный пример!

   — Вы унаследовали ум своего отца и, подозреваю, немалую часть его характера, — он сам не понял, что сказал это вслух, пока не разглядел едва заметный румянец на щеках Эрдбирен. Смущалась она не так ярко, как многие северяне, но все-таки заметно, если приглядеться. В отличие от того же Лунана, кстати, который в любой ситуации умел, при желании, удержать абсолютно непроницаемое лицо. — Что ж, я полагаю, вы правы. С одним уточнением: не «вы будете со мной откровенны», а мы оба.

   — Хорошо, — Эрдбирен кивнула. — Тогда, раз вы не возражаете, я спрошу. Имеет ли смысл предлагать вам… пройтись, посидеть в беседке, выпить кофе, в конце концов, или мысль об этом браке удручает вас настолько, что вы бы предпочли не тратить здесь ни одной лишней минуты?

   Несколько мгновений Астор всматривался в лицо своей невесты, и чем дольше смотрел, тем любопытнее ему становилось. Она, определенно, умела смущаться — недавний румянец тому порукой. Но отчего-то не только не смущалась под его взглядом, да еще после настолько откровенного, прямолинейного вопроса, но и смотрела в ответ с ощутимым интересом. Пожалуй, можно было даже сказать, что изучала его так же пристально, как он — ее.

   — У меня вдруг возникло предчувствие, что проведенные здесь с вами «лишние минуты» точно не будут потрачены впустую. Нам в любом случае нужно узнать друг друга, так почему не начать сегодня? Только, если надумаете угостить меня кофе, давайте устроимся не в той беседке, в которой когда-то мы так любили распить бутылку-другую с вашим отцом и моим братом. Иначе, пожалуй, воспоминания будут слишком меня отвлекать.

   Она улыбнулась, и Астор, будто в каком-то мороке, залип взглядом на неожиданно проступившей ямочке на правой щеке.

   — Вы говорите ужасно увлекательные вещи, ваше сиятельство. Отец наотрез отказывается вспоминать вашу общую юность. В этом вопросе его величество оказался гораздо более интересным собеседником. И не беспокойтесь, я не стану слишком злоупотреблять вашим свободным временем. Пойдемте к пруду, там сейчас хорошо. Лучше, чем в беседке. — И вместо того, чтобы повести его по дорожке, пошла напрямик, осторожно раздвигая тяжелые цветущие ветки и выбираясь на едва заметную в густой траве тропинку.

   — Там все еще живут пятнистые карпы? — поинтересовался Астор, идя следом. — Помнится, ваш отец однажды почти час доказывал нам, что они любят слушать северные песни. На практике, конечно. В результате мы точно и достоверно выяснили, что пение Лунана категорически не любит слушать мой жеребец. Он тогда чуть не взбесился. Разнес денник в щепки, покусал конюха.

   — Я бы не удивилась, если б карпы взбесились вместе с ним, — рассмеялась Эрдбирен. — Или, в самом трагичном случае, всплыли все разом кверху брюхом. У отца много достоинств, но чарующее пение к ним не относится. — И добавила, неожиданно шагнув из очередных зеленых дебрей прямо к пруду. — Карпы здесь. Смотрите. Может, это потомки тех самых? По-моему, выглядят жизнерадостно. Но петь я им, пожалуй, не стану.

   Над прудом изгибался дугой узкий деревянный мостик, с его вершины пятнистые красно-белые, бело-оранжевые и красно-черные карпы казались упавшими в зеленоватую воду лепестками неведомых цветов. Стояли неподвижно в толще воды, лишь иногда то один, то другой хватали ртом то ли воздух, то ли упавший на гладь воды невидимый глазу мусор, и тогда по воде расходились идеальные круги.

   — Будь я ментальщиком, лучшего места для медитаций трудно было бы отыскать. Но мне никогда не хватало терпения на полноценные медитации.

   Эрдбирен вдруг вздохнула, оперлась на перила, вглядываясь в воду.

   — А мне не хватает желания. Меня не слишком увлекает сама идея прямого воздействия на разум. Это ведь… неинтересно? Все равно что просто протянуть руку и сорвать яблоко. Никакой загадки. Никакого вызова. Гораздо увлекательнее создать это яблоко самому. Влиять иначе. Идти другими путями. Не такими… — она едва заметно поморщилась, — прямыми.

   — Я могу вас называть по имени? Эрдбирен?

   — Конечно, — она обернулась, будто этот вопрос ее удивил. — Эрдбирен. Или Рена.

   — Рена, — кивнул Астор. — Вы тоже можете обращаться ко мне по имени. Хотя, наверное, поначалу это будет немного странно. Так вот, Рена, мой менталист с вами не согласился бы. Он, наоборот, утверждает, что именно ментальная магия таит в себе больше всего загадок и вызовов. А знаете, если хотите, я вас как-нибудь познакомлю. И с интересом послушаю ваш спор, если он, конечно, состоится.

   — А я с радостью в нем поучаствую. После профессора Шталлера, который охрип, доказывая, как сильно я заблуждаюсь и гублю, — она нахмурилась, видимо, припоминая, — «удивительное зерно с едва проклюнувшимся ростком дара», мне, кажется, уже никто не страшен.

   — Что же, по его мнению, вы губили и в чем заблуждались? — Астор не то чтобы насторожился, но… Внезапно он понял, что о магии своей невесты знает только одно: она есть. «В Академии на хорошем счету, была наставницей Леоноры, закончила обучение», — и ничего больше. Никакой конкретики.

   — Вы же знаете о ментальном даре отца, — она повела плечом. — Вот его и гублю, то есть, почти не использую и не развиваю. Я выбрала мамин и слегка приправила его своим. Идемте, покажу, — она вдруг ухватила его под локоть и потянула с моста на дальнюю сторону пруда.

   Там, на заросшем ползучей низкой травой берегу, обнаружилось нечто, чего Астор не помнил по прежним временам и что никак не могло сочетаться со стилем прежнего садовника. На первый взгляд — небрежная груда камней. Но если присмотреться, а лучше и прощупать магией, то оказывалось, что угловатые гранитные валуны сложены вместе с большим тщанием, промежутки между ними засыпаны отменной садовой землей, и все это скреплено легкими строительными чарами.

   Он только хотел поинтересоваться, что за странное сооружение, но тут Рена отпустила его, протянула руки к камням, выставив ладони, и Астор явственно ощутил хлынувший от нее поток магии.

   Эрдбирен Мьёль была сильна. Не слабее Лунана — и это в ее-то годы! Но ее магия разительно отличалась от отцовской. Что и зачем пытался ей доказывать зануда и педант Шталлер? Колкая, вымораживающая зима Лунана и ослепительный солнечный полдень его дочери — как их можно сравнивать, будучи в здравом уме?!

   В щелях между камнями показались нежные зеленые ростки. Потянулись — нет, не к настоящему солнцу, все еще по-утреннему тусклому, а к солнечной, теплой, живой магии Рены. Буро-ржавая, с черными прожилками и острыми слюдяными изломами поверхность валунов на глазах скрывалась под жесткими ползучими стеблями и мелкими острыми листьями горного сонника. Полезная, но крайне капризная травка, насколько знал Астор, все попытки выращивать ее в садах до сих пор не приносили успеха. Впрочем, он мог и не знать об успехе, нельзя быть в курсе всех новостей по всем разделам магии, а растительная лежала вне обычных интересов Черного Ястреба. Но чтобы вот так, буквально по мановению руки!

   В пазухах листьев раскрылись крохотные желтые цветки, и Астор с удовольствием вдохнул тонкий, пряный аромат. Сказал с удивлением:

   — Пахнет даже сильнее, чем в горах.

   — Верно, — Эрдбирен опустила ладони и теперь смотрела на дело рук своих со спокойным удовлетворением. — А вы знаете, что горный сонник вовсе не обязательно принимать в отваре, чтобы заснуть сном младенца? Достаточно вдохнуть его запах, но только определенной концентрации. Такая как раз подойдет.

   Конечно же, Астор знал, что от запаха сонника, случалось, засыпали путники в горах. Слышал и о том, что в деревнях Загорья мамаши кладут сонник детям под подушку, чтобы лучше спалось. Вот только запах, в отличие от отвара, субстанция эфемерная.

   — Не думаю, что мы с вами сейчас заснем, — усмехнулся он. — Один порыв ветра, и нужной концентрации нет как не было. Но, признаюсь честно, я впечатлен.

   Она обернулась. Взглянула пытливо:

   — Вы тоже думаете, что я «загубила зерно»?

   — Вовсе нет, — живо возразил Астор. — Ваша магия совсем не такая, как у Лунана, вы бы и не смогли повторить его. Это правильно и разумно, что вы предпочли свой путь, что же касается Шталлера — он настоящий замшелый валун, похуже вот этих вот. Когда мы учились, он был в восторге от того, как ментальная магия раскрывается под воздействием дикой магии севера. Много раз повторял, что такого ученика, как Лунан Мьёль, у него не было никогда. Видно, понадеялся заполучить наконец-то второго в его дочери, и вдруг такое разочарование.

   — Он расстроился, — согласилась Эрдбирен. — Всерьез. Но я уверена в своем выборе, остальное — не так уж важно.

   Отчего-то в этом «я уверена в своем выборе» Астору почудилось что-то особенное, никак не связанное со Шталлером. Или связанное не только с ним. А еще мелькнула довольно странная, пожалуй, мысль, которую следовало быстро обдумать, но сначала…

   — Скажите, Рена, а до того, как возникла эта идея со свадьбой, какие у вас были планы?

   — Доучиться. Точнее, закончить дополнительный курс и получить степень. Мои исследовательские работы в ближайшие полтора-два года ждут в академии и двух гильдиях.

   — То есть вы в какой-то мере настолько же занятой человек, как и я?

   Астор улыбнулся, эта мысль ему нравилась. Жена, увлеченная исследованиями — совсем не то же самое, что жена, которая мается скукой и от скуки выносит мозги всем в доме, начиная с собственного мужа и заканчивая последней служанкой.

   — Мне кажется, все-таки не настолько, — вернула она улыбку. — И, если это вдруг важно, я знаю, как вести дом. Замок, — уточнила. — Огромный старый замок. Герцогиня Мьёль, когда появилась на севере, не слишком хорошо разбиралась в подобном.

   — Вот уж насчет чего вы можете не волноваться, — быстро и, кажется, почти испуганно возразил он. — В моем доме все налажено, не думаю, что там потребуется какой-то особенный присмотр. Но я имел в виду совсем другое. Учитывая исследования, насколько велико ваше желание вычеркнуть из них тот месяц, который уйдет на подготовку свадьбы?

   Она нахмурилась, будто пыталась за его словами добраться до истинной сути вопроса, и вдруг улыбнулась.

   — Вы знаете, как женятся на севере?

   — Нет. Так вышло, что я не смог посетить свадьбу ваших родителей. Расскажете?

   — Пара сговаривается. Либо сама, либо через старших родичей. А потом… Если лето, они просто входят в воду, вместе, и их венчают волны и древняя магия. А на берегу ждут родители и гости. Праздник не слишком пышный, но веселый. А если зима — они проходят по прибрежному льду, взявшись за руки, и любой сильный маг произносит слова древнего ритуала. Я понятия не имею, как целый месяц готовиться к свадьбе.

   — О-о, я примерно могу рассказать. Платье для венчания, платье для пира и платье для брачной ночи. Украшения, приглашения, куча предварительных визитов. Бал накануне и бал первого дня. Умопомрачительно длинная и скучная церемония вручения подарков и провозглашения напутствий.

   — И вас все это удручает даже больше, чем сам факт брака, — Эрдбирен фыркнула. — У вас есть идея, как нам избежать этого бесконечного ужаса длиной в месяц?

   — Даже две. Одну я обдумывал, но там все упиралось в ваши желания. Свадьба особенное событие в жизни девушки, и очень многие хотят, чтобы все было «как положено». Но ведь можно просто пойти в храм. Любой сильный маг проведет свадебный обряд, это не проблема. А все сопутствующие церемонии можно самым наглым образом проигнорировать, сославшись на занятость, государственные интересы и необходимость срочного отъезда. Ну а вторую вы сами только что подсказали. Ваш отец не зря носит титул герцога Северных земель. Не будет нарушением традиций, если он пожелает отдать дочь замуж в своем родовом гнезде и по своим обычаям.

   — Вы предлагаете… — Эрдбирен, кажется, с трудом сдерживала смех, а уж какая задорная дьявольщина творилась в ее ярких глазах… — сбежать отсюда на север, окунуться в ледяную воду и вернуться обратно, чтобы никто не успел остановить и помешать? Очередное боевое задание?

   — Почему бы и нет?

   — Я согласна, ваше сиятельство. Только давайте возьмем отца. Он не переживет, если пропустит такое захватывающее путешествие и мою свадьбу. И, думаю, его величество тоже.

   И вот тут Астор рассмеялся. Искренне, от души, до слез. Как не смеялся уже много лет.

   — Нет, Рена, — выдавил сквозь смех. — Это не «захватывающее путешествие». Это, я цитирую то, что непременно скажет мой брат, «безумная выходка, вполне достойная дочери и зятя Снежного Дьявола».

   — Папу я возьму на себя, а с его величеством, думаю, вы сумеете договориться.

   Да уж конечно, сумеет! Арнольд наверняка так обрадуется тому, что брат перестал отбрыкиваться от свадьбы, что еще и не на такую «безумную выходку» согласится. Но Рена какова! Мгновенно оценить и подхватить идею, внести вполне разумные поправки и даже выдать скоординированный план ближайших действий! Была бы парнем, взял бы, не раздумывая, в группу Тессарда.

   Но, увы, она была девушкой, и, сказать честно, прехорошенькой девушкой. Его будущей женой. Мало того, за этот короткий разговор он успел пообещать своей будущей жене не только уважение, но и откровенность. То есть определенную и не такую уж малую степень близости и доверия. А свои обещания Черный Ястреб привык выполнять.

   С другой стороны, почему бы и нет, если дочь Лунана окажется этого достойна?

   Ну а то, что их мнения о подготовке к свадьбе так приятно совпали, и вовсе грело душу и вселяло надежду на понимание.

   Рена ждала, глядя на него смеющимися глазами, которые сейчас, в солнечной тени наступающего дня казались почти синими, и Астор ответил, искренне ей улыбнувшись:

   — Обещаю.

ГЛАВА 2

Если бы лет десять назад ей сказали, что однажды она выйдет замуж за герцога Гросса, брата его величества короля Арнольда Второго, Эрдбирен бы, пожалуй, разревелась и ужасно расстроилась, а может, и поколотила бы гада, который посмел такое предполагать, если бы, конечно, дотянулась до него. С ростом Эрдбирен Мьёль не слишком повезло. Девчонкой она мечтала стать такой же высокой белокурой красавицей, как госпожа Листерис. Которую не портили даже покрасневшие от слез глаза и вечно недовольный вид.

   Именно госпожа Листерис, приехавшая в их замок из столицы вместе с отцом, стала причиной того, что маленькая Рена ненавидела Черного Ястреба всем сердцем. Госпожа считала его не только негодяем и подлецом, не только лжецом и предателем, который прикидывался другом отца, но и единственным виновником северной ссылки, как называла герцогиня Мьёль свой переезд в родовые земли мужа.

   Эрдбирен от души ей сочувствовала, и, хоть и радовалась возвращению папы, с которым виделась до этого совсем не часто, все равно страдала. Потому что красивая госпожа Листерис, которая настрого запретила даже пытаться назвать ее мачехой, была ужасно несчастна. А отец, глядя на ее мучения, чувствовал себя виноватым. Даже если никогда не показывал, Эрдбирен-то знала, что с ним творится на самом деле. Она как-то понимала это всегда. «Чуяла сердцем», как любила говорить тетушка Ярва.

   Если бы ей сказали о свадьбе с герцогом Гроссом лет пять назад, Эрдбирен рассмеялась бы в лицо недоумку, который позабыл о решении короля, спасавшего отца хорошо если от одних наветов, а скорее всего — от плахи. Отец был честен, рассказывая наконец правду о том, что случилось с ним в Кронбурге. А уж кровавая история казни Гюнтера Функа, возглавившего отвратительный заговор против брата короля и оклеветавшего отца перед всем королевским советом, даже снилась ей в кошмарах. Пока та же тетка Ярва не принесла заговоренный местным знахарем отвар из прибрежной ракитницы и лугового чабреца. Хорошо, что не успел узнать отец: наверняка пожалел бы о своем красочном рассказе.

   Но Рена о его откровенности не жалела никогда. Ее мир тогда перевернулся вверх тормашками, и прежняя беззаботная девчонка неожиданно повзрослела. Нет, она не возненавидела Листерис за ее ложь, за ее неизбывную злобу на всех вокруг и вечное пренебрежение дочерью мужа. Она ее… пожалела. Потому что «чуяла сердцем», что Листерис в своих заблуждениях, обидах и разочарованиях по-прежнему глубоко несчастна.

   Если тебе так больно, что невозможно дышать, если все твои надежды и мечты обернулись прахом, а цветущая молодость прошла в местах, которые ты всем сердцем ненавидишь, ты просто не можешь быть доброй и всепрощающей. Эрдбирен с раннего детства привыкала к этому пониманию, потому что совсем рядом — только руку протяни и открой дверь в «черную берлогу старухи», как шепотом называли восточный флигель замка слуги — жила бабушка. От ее безумной, раздирающей боли Эрдбирен всегда хотелось плакать.

   Листерис повторяла бабушку. И, болея сама, делала несчастными других. Только бабушка была сильнее, мудрее, сдержаннее, она просто закрылась в своей «берлоге», чтобы ее боль не затопила весь замок от подвалов до крыши. Листерис так не хотела, она предпочитала страдать громко и доносить свое страдание до всех, кто подвернется под руку. Эрдбирен этого не понимала, но Листерис все же жалела. Как потом стала отчаянно жалеть маленького Брегана, которого мать сначала пыталась залюбить до полного изнеможения, а потом сделала поводом для шантажа и бесконечных упреков отцу. Колману повезло немного больше — к тому времени Листерис слегка устала быть постоянно несчастной. И начала страдать чуть тише.

   Если бы год назад Эрдбирен спросили об этой свадьбе… А еще лучше — полгода, когда в академии уже училась Леонора, а обрывки историй о ее матери, о пугающем зимнем походе на Запретную гору, о почти двух десятилетиях бесплодных поисков герцогом Астором своей дочери — стали из слухов, сплетен и небылиц захватывающей, болезненно-удивительной реальностью. Эрдбирен Мьёль, повзрослевшая и, наверное, все-таки слегка поумневшая, только горько вздохнула бы и от души посочувствовала мечтателю, который верит в бесплодные надежды и несбыточные мечты. Потому что сама была похожа на него. Где известный каждому в столице, да и во всем Стормберге, Черный Ястреб, а где ничем не выдающаяся и вовсе еще не доучившаяся дочка опального герцога Мьёля? Герцог Астор, точнее, тот образ, что сложился из множества крошечных осколков — чужих разговоров, негодующих шепотков, уважительных вздохов, восторженного обожания, печальных осознаний, ненависти и почитания, страха и верности, непонимания и любви — стал в ее воображении удивительно живым, многогранным и невероятно привлекательным.

   Она видела его лишь однажды — издали, уже после появления в академии Леоноры. И выглядел он тогда, если честно, ужасно. Не герой легенд и девичьих грез, не один из сильнейших магов королевства, а усталый, изможденный мужчина, опиравшийся на руку Эберта и каждую секунду испытывающий выматывающую, разъедающую боль. И все-таки за этой неприглядной картиной, за искаженным лицом и истощенным телом, Эрдбирен чуяла глубокое, неудержимое счастье, нечеловеческое упрямство и отчаянное желание жить.

   Герцог Астор, по воспоминаниям отца, за поисками дочери почти потерявший границу между светлой и темной магией, почти обреченный, по обрывочным рассказам Леоноры, на безумие и мучительную смерть, был чист как младенец, наполняясь новой силой, и собирался жить дальше, с обретенной дочерью, любимым братом и тайнами, заговорами и проблемами целого королевства.

   Наверное, именно тогда, когда из бесплотного образа Астор Гросс стал человеком, Эрдбирен поняла, что запросто могла бы в него влюбиться. А может, и влюбилась уже — судя по тому, как екало сердце, когда герцог, все так же поддерживаемый Эбертом, с гордо поднятой головой и побелевшими от боли и напряжения скулами, садился в карету. Но Рена не любила верить в несбыточное.

   Кто же знал, что стиснутая в самом отдаленном уголке сердца мечта вдруг расправит крылья и Эрдбирен Мьёль, пока еще ничем не выдающаяся дочка опального герцога Мьёля, так стремительно станет невестой и без пяти минут герцогиней Гросс.

   Эрдбирен прижала к полыхающим щекам ледяные ладони, еще раз взглянула на себя в зеркало и вздрогнула от резкого стука.

   Юва, с трудом привыкавшая к понятию «этикет», еще не умела сдерживать свою порывистую, искреннюю и крайне эмоциональную натуру — в дверь хозяйской комнаты колотила как на пожар.

   — К вам белая госпожа, — громким шепотом сказала Юва. Громко шептать у нее получалось гораздо лучше, чем тихо говорить.

   — Кто? — Эрдбирен по-настоящему испугалась: не вздумалось же, в самом деле, Листерис, наплевав на запреты, явиться сюда? Но почти сразу подумала, что уж герцогиню Мьёль Юва наверняка бы узнала. Мачеха редко выезжала из замка, но на ежегодной ярмарке в низине Дракона бывала всегда, а отец Ювы, разудалый и отважный капитан Рауд, доставлявший вино для герцогских погребов, на эту самую ярмарку привозил заморские гребни, перстни с самоцветами и всякую невиданную мелочь. А Юва с малых лет помогала матери сбывать это богатство на летней ярмарке.

   — О-о-очень белая госпожа, с во-о-от такими глазищами, — впечатленная Юва даже растопырила пальцы, чтобы передать великолепие этих то ли глазищ, то ли ресниц. — Не хуже мартовских голубых снегов на Крабьем озере, аж искрятся!

   — Белая госпожа — это я, — высунулась из-за ее плеча Леонора, и Эрдбирен улыбнулась. Ну да, «глазищи» у Леоноры и впрямь искрились. Как будто светлую голубизну кто-то припорошил серебристым снегом. У ее отца цвет был другим — бледно-голубой стремился к сдержанной прохладной серости. Эрдбирен очень хорошо разглядела, потому что таращилась на него, кажется, не переставая.

   И сразу вспомнилось, как после личного знакомства с герцогом Астором и их внезапного коварного соглашения по поводу вот такой, для кого-то, вероятно, совсем неправильной, а для кого-то и вовсе хулиганско-безобразной свадьбы-побега, Леонора появилась в особняке Мьёлей. И часа не прошло! И вид у нее был необычайно взволнованный.

   Леонора вот уже почти год старательно вписывалась в незнакомый для нее мир. Контролировала себя во всем, привыкала к новым знакомствам и новому положению. Примеряла титул будущей графини Тессард крайне ответственно и обычно старалась быть очень сдержанной. Но тогда… Эрдбирен усмехнулась, припомнив потрясенное «Как ты это сделала?!» и нехарактерный для Леоноры азартный блеск в глазах. Действительно, как можно заставить Черного Ястреба вступить в нежеланный брак настолько поспешно, в нарушение всех традиций и правил, да еще и по северному обычаю? Разумеется, никак. Если, конечно, он сам этого не хочет.

   Сегодня Леонора выглядела привычнее — спокойной, собранной, в плотном шерстяном платье — как раз для пронизывающих северных ветров, и с меховой накидкой в руках, осенне-рыжей, лисьей. Но все-таки Эрдбирен чувствовала в ней волнение, очень похожее на то, что испытывала сейчас сама. Напряженное тревожное ожидание. Причем, вполне объяснимое — Эрдбирен была убеждена, что ни Леонора, ни Эберт не станут тянуть с собственной свадьбой слишком долго, так что, вероятно, совсем скоро Леонора займет ее место невесты.

   — Как ты? — спросила та, вглядываясь в лицо. Будто одновременно надеялась увидеть там уверенность и боялась высмотреть какие-то сомнения.

   Юва вопросительно вскинула брови, и Эрдбирен кивком отпустила ее.

   — Прекрасно. Только зубы стучат. Чего это они — ума не приложу.

   — О, ты не одинока! Представь себе, отца я настолько взволнованным видела за все время нашего знакомства от силы раза три. Места себе не находит!

   — Хорошо, что и я, и папа с его величеством решили не посвящать его в детали обряда. Боюсь, иначе он взволновался бы еще сильнее. — На самом деле появление Леоноры ее неожиданно успокоило. И теперь хотелось скорее рассмеяться, безуспешно пытаясь представить взволнованного герцога, чем нервничать самой. Она снова обернулась к зеркалу, не слишком усердно сдерживая улыбку. — Не знаешь, ему уже доставили одежду? Я, честно говоря, ужасно хотела бы взглянуть на его реакцию. Твой отец… кажется таким… застегнутым на все пуговицы. Всегда. Боюсь даже вообразить, как он эти самые пуговицы будет расстегивать, чтобы облачиться вот в это.

   Она подергала простую холщовую рубашку, абсолютно прямую, белую, с обычным разрезом вместо ворота и длинными рукавами, прикрывшую ее до щиколоток. Жениху полагалась рубашка покороче, такая же простая, и обычные холщовые штаны. Вот и весь грандиозный свадебный наряд. И никаких, как он тогда говорил? Платье для венчания, платье для бала, для ночи, для утра и для каждого визита?

   — Он был удивлен, — рассмеялась Леонора.

   — Нарядом?

   — Нет, — покачала головой Леонора. — Свадьбой. Вот такой свадьбой, которая без претензий, без всякой никому не нужной ерунды, а главное, быстрая. Знаешь, — Леонора наконец положила накидку и присела сама, — я тоже не очень хочу тратить месяц на визиты, шить кучу платьев, тем более что Эберту все это точно не надо. Но меня немного тревожит радость отца не от самой свадьбы, а от того, что все пройдет быстро.

   — Но ведь никто из нас не заблуждался, — Эрдбирен подошла к туалетному столику, бережно открыла маленькую деревянную шкатулку. Вытащила искусно сплетенный из плотных нитей шнурок с белой ракушкой, обточенной волнами до полной гладкости, и несколькими черными бусинами. — Ни ты, ни я, ни его величество, ни мой отец. Герцог Астор не хотел этого брака. Так с чего бы ему радоваться?

   Она опустилась на ковер у ног Эрдбирен, протянула ей свое единственное настоящее сокровище и перекинула вперед волосы, подставляя шею.

   — Закрепи как следует, и на крючок, и на узел. Я не могу его потерять.

   — Это…

   — Мамино. Все, что есть. Она не носила других украшений. А это когда-то сплела сама. Хочу, чтобы сегодня она хотя бы так была со мной.

   — Рена… — Леонора коснулась ее плеча, но Эрдбирен качнула головой:

   — Не сочувствуй. Я ее не знала и не теряла. Мне не больно. Просто… — она резко, судорожно выдохнула, будто стряхивая с себя давно поблекшую грусть и детские мечты о доброй, любящей маме. — Память — это очень важно. Маму с отцом тоже венчали волны, и мне хочется продолжить путь, которым не смогла пройти она.

   — Не больно, — вздохнула Леонора, закрепляя самодельное ожерелье. — И не страшно? Совсем? Отец — хороший человек, но все-таки…

   Эрдбирен улыбнулась. Она знала все, что могла сказать сейчас Леонора, помнила все, что пытался вложить ей в голову отец, предполагала, чем могли бы пугать ее остальные. Среди этих страхов, опасений, искренней заботы — от отца, сложных напутствий — от бабушки и даже злорадного удовлетворения — от Листерис, которая решила, что годы ее упреков все-таки не прошли даром и муж решил принести дочь в жертву «этому чудовищу», самым безобидным было, пожалуй, — «ты ему в дочери годишься».

   Она знала. И про возраст, и про сложный характер, и про гордость с упрямством, и про сердце, отданное королевству, а не «какой-то там пигалице». Знала, что надеяться ей особенно не на что, ведь герцог Астор, с его историей личных разочарований и преодолений, — не пылкий юноша, способный увлечься хорошеньким личиком и готовый на все ради одного взгляда своей дамы сердца. Но Эрдбирен Мьёль никогда не нравились короткие прямые пути. Зато нравился герцог Астор. Который ненавидел длинные свадьбы и умел ужасно заразительно хохотать.

   — Страшно — входить в ледяное море в начале северной осени. И это испытание мне, между прочим, предстоит совсем скоро. Или катиться с замкового холма, впервые встав на каблуки. Что еще? А! Конечно же! Не сдать с первой попытки зачет по прикладной магии истеричке Хейн. Это не просто страшно, а душераздирающе кошмарно! Прошу тебя, не повторяй моей ошибки! Но выйти замуж за твоего отца — нет, не страшно. Ни капельки.

   — Я так хочу, чтобы у тебя… у вас все получилось!

   Эрдбирен обернулась. Ободряюще похлопала Леонору по руке.

   — Обещаю, я буду самой доброй мачехой на свете! Не бойся, доченька.

   Леонора фыркнула, рассмеялась, будто и не она сидела только что с таким сложным лицом, что делалось всерьез не по себе.

   — Ой! — воскликнула вдруг. — Совсем забыла! Венделин тоже будет на свадьбе.

   — Вен?! — изумилась Эрдбирен. — Я думала, он уехал с Эбертом!

   — Я тоже так думала, — кивнула Леонора и снова прыснула, будто вспомнила что-то невероятно забавное. — Но нет. Он остался за главного в Кронбурге. Ты не представляешь! Мы столкнулись в коридоре! И таким важным, переполненным чувством собственного достоинства и разбухшей ответственности, я его еще не видела.

   — Перестань! — Эрдбирен шлепнула подругу по коленке. — Ты всегда к нему слишком предвзята!

   — Неправда! У нас с первой встречи глубочайшая и неразрывная взаимность! — возразила Леонора. — А так как дядя участвует в обряде, а из ближайших доверенных лиц у отца в столице сейчас один Венделин, именно он будет его представителем. К тому же, ему отлично знакомы северные обычаи. Я знала, что тебя это порадует.

   — Ты не ошиблась, — улыбнулась Эрдбирен.

   И второй раз за утро вздрогнула от резкого стука, теперь — вместе с Леонорой. Юва распахнула дверь, воскликнула:

   — Время, госпожа! Портал! — и унеслась.

   Она очень плохо перенесла первое в жизни портальное перемещение. Отлеживалась несколько дней, так что снова тащить ее за собой через все королевство Эрдбирен не собиралась. Да и зачем ей служанка на такой быстрой свадьбе? За вещами Эрдбирен и Ювой должна была совсем скоро приехать карета и доставить ее в городской особняк герцога Астора.

   — Какая… необычная девушка, — дипломатично заметила Леонора, провожаю Юву заинтересованным взглядом.

   — Ужас, — кивнула Эрдбирен, вскакивая на ноги. — Но мы активно учимся. Так что, вернувшись из Тессарда, ты ее не узнаешь!

   Эрдбирен сунула босые ноги в теплые сапожки, накинула на плечи роскошный, подбитый густым волчьим мехом плащ, что вчера прислал его величество, видимо, чтобы его безалаберная будущая невестка, собравшаяся нырять в ледяное море, хотя бы после погружения ничего себе не отморозила. И крепко взяла за руку Леонору.

   — Спасибо, что пришла. Честно говоря, я понятия не имела, как в таком взвинченном состоянии переживу этот несчастный последний час!

   — Я расчетливо надеюсь, что ты тоже будешь со мной, когда этот день наконец наступит. — И добавила шутливо, уже у самого портала: — Вы же не оставите падчерицу одну, моя добрая матушка?

***

Прежде, чем войти в портал, Эрдбирен глубоко вдохнула и на секунду закрыла глаза. Так странно. Всего один шаг — и ее жизнь изменится навсегда. Отец с магами поддержки проложили прямой портал прямо на Лунную отмель. Никто не станет тянуть с обрядом, ведь в этом и смысл их с герцогом уговора, а значит, всего один шаг — и ее девичья жизнь закончится. Из юной герцогини Мьёль она станет замужней дамой, герцогиней Гросс, женой второго человека в королевстве и невесткой его величества. Что ждет ее дальше? Наверное, даже сами маэлли, древние вещуньи, память о которых теперь хранили только северные легенды, не смогли бы предсказать. И бабушка не смогла. Хотя Эрдбирен помнила каждое сказанное ею слово. «Твой путь будет жечься еще сильней». Рука непроизвольно дернулась. Она будто наяву ощутила кусок обжигающего черного льда, стиснутый в ладони, и ледяные бабушкины пальцы, сжимающие ее кулак. «Дорога без ям и кочек — неправильная дорога».

   Эрдбирен улыбнулась. Значит, один шаг. Что ж, самое время его сделать.

   Лунная отмель, одно из самых красивых мест герцогства, встретила ее порывом ветра и россыпью соленых брызг в лицо. Она с детства знала здесь каждый клочок покрытой бурой травой редкой земли. Каждый проблеск слюдяного песчаника между мрачными, обросшими темным мхом огромными валунами. Каждую пядь светлых, выбеленных морем и редким северным солнцем, покрытых соляными наростами скал-близнецов, острыми зубьями устремившихся в небо. Парные скалы, надежно защищавшие крошечную лагуну от бушующих волн открытого моря, в лунные ночи отражали неверный, чарующе прекрасный свет, и тогда воды лагуны становились призрачно-белыми, и луна купалась в них, как в огромной чаше, которую ладони-скалы держали бережно и надежно.

   Лунную отмель было хорошо видно даже из окон замка, не то что со двора, и Эрдбирен не сомневалась, что сейчас все слуги и вся дворовая ребятня собрались на северном уступе замкового холма, чтобы хоть издали наблюдать невиданное — свадьбу молодой хозяйки и страшного срединного герцога, на которую — вот уж чудо из чудес! — пожаловал сам его величество Арнольд Второй. Даже если отец пытался скрыть подробности, Эрдбирен могла поклясться, что все утаить не вышло. Такие новости не удержишь никаким молчанием, все равно разлетятся быстрее ветра.

   Но и замок, и слуги были там, позади, а прямо перед ней расстилалась белоснежная, расшитая символами-оберегами свадебная айствэра. Похоже, отец собрал не меньше десятка мастериц-рукодельниц, а тем пришлось работать сутки напролет, чтобы управиться за три неполных дня. Горло неожиданно перехватило. Зачаровывать готовую айствэру — «дорогу молодых» — полагалось старшим родичам, и Рена отчетливо чувствовала под прохладными чарами отца проступающую выпуклыми, резкими всплесками ледяную силу бабушки. Ее, конечно, не было на отмели, и на северном уступе — тоже. Но она ведь могла найти другое место? Там, где ее никто не потревожит? Так или иначе, Эрдбирен благодаря айствэре чувствовала ее присутствие и все то, что бабушка не умела выразить словами.

   А на том конце «дороги молодых», у самой кромки воды, стоял герцог Астор. Почти в таком же тяжелом, подбитом мехом плаще, как у нее. И босиком. О чем он думает сейчас, хотелось бы знать? Судя по нахмуренным бровям и жестким волевым складкам у губ, думам этим очень и очень далеко до радостных и праздничных.

   Вдоль айствэры, по обеим сторонам, замерли все участники обряда. Рядом с герцогом — Венделин, готовый принять его плащ, напротив него — Леонора. Посередине — его величество с кубком первой горечи. По левую руку от нее — сгорбленный, сухонький мастер Фуль с черными лентами преград, спустившийся ради такого случая с башни Надежды. По правую — отец.

   — Пора начинать, — раздалось позади, и Эрдбирен узнала зычный, густой бас Соргольма, хранителя побережья. Отец его уговорил? Но как? Соргольм жил отшельником, сколько Эрдбирен себя помнила, он никогда и никому не отказывал в совете и помощи, но ни разу не покидал своей крошечной хижины на Черном утесе. Даже свадьбу отца и мамы проводил старый Ирге, а не он. Рена посмотрела на отца, тот усмехнулся, сказал едва слышно:

   — Не я. Бабушка. Не спрашивай, как ей удалось. Не знаю.

   Она что же, сама ездила на утес? Но даже если так… Бабушка ведь не насильно его сюда привела, правда? Соргольма нельзя напугать или вынудить, только убедить.

   — Ступи на дорогу, дочь севера, — пробасил Соргольм. И Эрдбирен будто разом пришла в себя. Не все ли равно, как бабушке удалось его уговорить. О чем она, вообще, думает? Разве сейчас это важно? — Ступи и сделай шаг. Первый — из воды, последний — в воду, каждый, что между, ведет вперед.

   Слова древнего обряда звучали медленно и весомо, падали, срывались с губ Соргольма, как тяжелые камни — в волны. Эрдбирен скинула сапожки и встала на айствэру.

   — Ступай, дочь севера, и ничего не бойся. Прими руку того, кто дал тебе жизнь. — Она крепко сжала отцовскую ладонь. — От земли до неба, от неба до земли, от севера до юга, от востока до запада нет уз крепче, чем узы, связавшие вас однажды. Храни их в сердце и держи крепко, как держишь сейчас отца и он держит тебя. Там, впереди, тот, с кем пойдешь дальше. Шаг за шагом, от начала к концу, от конца к началу, от воды — в воду. Готова ли ты идти к нему и с ним?

   Готова ли она?

   Эрдбирен сглотнула. Вскинула подбородок и встретилась с пронзительно-голубым, сейчас — именно голубым, не серым, взглядом герцога Астора, и уже не отпуская его, медленно, все так же крепко держась за руку отца, пошла вперед.

   Магия айствэры пробуждалась, признавая в ней родовую кровь. Вспыхивали под ногами одна за другой обережные руны, впитывали ее магию, сплетая с отцовской и бабушкиной. Она прокладывала эту дорогу к будущему мужу по праву невесты-северянки, несла ему наследие предков, опыт прошлого, отголоски древней магии, вплетенные каждой нитью в основу айствэры, запечатанные каждым стежком в древних символах. Ступни покалывало, и с каждым шагом становилось жарче.

   Голос Соргольма звучал все громче, и без того раскатистый и сочный, он наливался глубиной и мощью, и Эрдбирен чувствовала, как твердеет вокруг нее воздух, пропитанный магическими потоками, как приливает к щекам кровь, а внутри отзывается на призыв хранителя ее собственная магия, густо приправленная дикой силой севера.

   Когда до кромки воды и до герцога Астора осталось совсем немного, отец отпустил ее, и Эрдбирен скинула плащ на подставленные руки Леоноры. Ветер налетел, будто почуяв добычу, растрепал волосы, рванул рубашку, но Эрдбирен больше не боялась замерзнуть. Жар внутри только нарастал, будто подталкивая к воде. И она готова была делиться этим жаром с тем, кто не был сыном севера, но брал ее в жены.

   Венделин с плащом герцога отошел, и его место занял Соргольм.

   — Готов ли ты, чужак из срединных земель, принять ту, кто навечно связан с этим краем? Готов ли получить от нее в дар горечь этой земли, холод этих снегов и соль этого моря? Готов ли разделить с ней путь от воды к воде, из воды — в воду? Готов ли назвать своей?

   — Готов, — сказал герцог, так громко и уверенно, что Эрдбирен едва сдержала улыбку. Вряд ли после ее краткого рассказа о северном обряде он ждал такого торжественного представления, но, кажется, принял его как должное.

    — Тогда держи крепко, обеими руками, как держал бы то, что боишься потерять больше всего на свете.

   Герцог качнулся навстречу, но Эрдбирен успела первой — взяла его за руки, переплетая пальцы, стараясь побыстрее согреть.

   Соргольм стянул их запястья венчальными нитями и отступил, простирая ладони к морю.

   — Надо войти в воду, — негромко сказала Эрдбирен. — Только войти.

   Герцог шагнул назад, Эрдбирен — за ним, чувствуя, как ступни погружаются в ледяную воду, утопают в мелком ракушечнике.

   Соргольм нараспев заговаривал море, и от раскатистых звуков почти забытого древнего языка, от гортанного басовитого речитатива по всему телу бежали мурашки.

   — Будет большая волна.

   — Я знаю, — откликнулся герцог, и Эрдбирен снова едва не улыбнулась. Наверняка Вен успел рассказать ему самое важное. Видно, решил оградить свое любимое сиятельство от лишних сюрпризов.

   Пальцы герцога потеплели, и это было отличным знаком. Значит, у нее получалось делиться своим переполняющим жаром. Эрдбирен подалась к нему ближе, стараясь не думать, как это должно выглядеть и ощущаться. Не все ли равно, как выглядит! Она не позволит собственному почти-уже-мужу окоченеть прямо на свадьбе.

   — Возьмите, — сказала, вжимаясь в него всем телом и удобно, насколько это возможно со связанными руками, устраиваясь щекой на широкой груди, — Здесь слишком много для одной.

   Герцог медленно, явно осторожничая, обнял ее — так, что ее руки оказались заведены за спину. Спросил тихо:

   — Не больно?

   — Что вы, с чего? — удивилась Рена.

   — Не слишком удобная поза.

   — Мне удобно, — возразила она. — А вам тепло?

   — Да. Благодарю, — добавил, помолчав. И, не успела она сообразить, что ответить на эту внезапную и, по ее мнению, не слишком уместную для почти-мужа официальную вежливость, как пришла волна.

   Сначала вода отхлынула из-под ног, бурля и увлекая на глубину мелкую гальку. Потом на краю лагуны, там, где ее прозрачные воды граничили с темными, свинцовыми водами открытого моря, вспучился увенчанный пенным гребнем вал. Вырос, заслоняя небо, навевая неконтролируемый, дикий, как сама северная магия, ужас, и понесся к берегу — к ним.

   Хватка герцога тут же стала крепче. Он больше не думал ни об осторожности, ни о вежливости, стиснул ее так, что перехватило дыхание, прижал к себе.

   Эрдбирен зажмурилась — и в следующий миг на их головы обрушилась вода. Пожалуй, такой удар мог бы свалить с ног даже горного тролля, но то ли каким-то чудом, то ли благодаря все той же магии, они устояли. Хотя Эрдбирен показалось, что ее ноги на какое-то время оторвались от земли, но герцог оказался на диво устойчив.

   А потом, разбившись о берег, вся эта огромная волна устремилась обратно, снова норовя сбить с ног, и устоять по колено в ревущем, несущемся потоке тоже оказалось непросто. И — почудилось ей сквозь гул прибоя, или герцог в самом деле ругался? Что-то о северном безумстве. И о том, почему он на это согласился.

   Эрдбирен вдруг стало так легко, будто соленая морская вода смыла все лишнее даже с мыслей. Легко и отчего-то весело. Смех пузырился внутри, как лучшее игристое вино, и было абсолютно неважно, что подумают об этом те, кто смотрит на них с берега. Нет, она честно попыталась стерпеть, но хватило ее на пару мгновений, не больше — пока переводила дыхание и смаргивала с ресниц воду.

   — Зато теперь вы настоящий сын севера! — крикнула она, уже не сдерживаясь. Стоило только представить, что думает герцог обо всех северянах вместе взятых, и становилось смешно до слез. Какое уж тут привычное «на все пуговицы»? Сначала обрядили невесть во что. Потом отправили босиком на ледяную гальку, а в завершение еще и напустили гигантскую волну, окатив с ног до головы и едва не заставив барахтаться на мелководье и выбираться ползком. — Даже море вас не победило!

   Наверное, герцог должен был ответить что-то вроде: «Вот уж спасибо. Всю жизнь только об этом и мечтал». Но он не успел. Пока Рена безуспешно пыталась отхохотаться, уткнувшись в его мокрую рубаху, шум и гул отступившей, рассыпавшейся волны наконец стих, и она отчетливо услышала Соргольма:

   — Соль этих вод, разделенная на двоих, пусть станет благословением. А двое, обрученные морем, пройдут свой путь вместе, поддерживая и оберегая друг друга. Ваша дорога перед вами, ступите на нее вдвоем.

   Они с герцогом выбрались из воды, и Эрдбирен сразу почувствовала направленный поток сухого, обжигающего жара. С двух сторон от айствэры взметнулись вверх высокие языки пламени — разгорались большие свадебные костры, щедро приправленные магией.

   Соргольм распутал венчальные нити, освобождая их с герцогом руки.

   — Одну — в воду, из которой вышли, другую — в огонь, сквозь который идете. Этими нитями связываю огонь и воду, прошлое с будущим, женщину с мужчиной. Нет огня там, где есть вода, нет воды там, где есть огонь, но под этим небом из ничего рождается все, как сейчас из двух жизней рождается одна жизнь. Эрдбирен из рода Мьёлей, Астор из рода Гроссов, этими нитями связываю сегодня ваши пути в один путь.

   Айствэра, сухая, надежно защищенная магией от волны, снова вспыхнула под ногами. Теперь они шли по ней вдвоем, и герцог тоже мог почувствовать силу оберегов и согревающий внутренний жар. А Эрдбирен, крепко держа его за руку, смотрела вперед. Туда, где ждал его величество.

   — Прими, Астор, кубок первой горечи из рук того, кому веришь. Прими и раздели его с той, кто разделит с тобой твою жизнь. Не бывает пути без потерь. И каждая потеря горчит по-своему. Пусть горечь того прошлого, что вы сегодня теряете, останется позади, а горечь будущего, какой бы сильной она ни была, отступит перед двумя, идущими рука об руку.

   Его величество поднес на вытянутых руках тяжелый кубок из литого серебра, оплетенный по ободку искусной вязью древних рун.

   — Пары глотков хватит, — шепнула Эрдбирен, и герцог, честно сделав эти самые пару глотков, протянул кубок ей. Ноздри защекотал знакомый запах ягодной настойки, приготовленной, между прочим, по старинному семейному рецепту. И вовсе она не была такой уж горькой, просто очень крепкой. Эрдбирен помнила, как еще девчонкой, привлеченная интригующим запахом, глотнула из отцовского кубка, а потом в ужасе неслась к старому колодцу — отпаиваться вкусной ледяной водой, и надеялась только, что по пути не превратится в жуткого огнедышащего дракона.

   Настойка, прямо как в детстве, густо, горячо обволокла язык, терпко-сладкой горечью пролилась в горло и уже внутри растеклась обжигающим жаром, мягко ударила в голову.

   Герцог забрал у нее кубок, вернул брату и уже сам взял за руку.

   А мастер Фуль вместе с отцом растянули поперек айствэры и наискосок черные ленты преград.

   Перешагивать их, одну за одной, только что соединенной паре нужно было вместе.

   — Слушайте друг друга, верьте друг другу, — пробасил Соргольм. — Вам решать, какие тропы выбирать и как по ним идти. Первым или вторым, вместе или порознь, остаться или пойти вперед.

   Хорошо бы им с герцогом как-то сговориться и… ну, может быть, считать, чтобы не сбиться с шага, а то будет особенно смешно и обидно, победив волну, запутаться в обычных лентах, пусть и символичных. Но Рена не успела ничего предложить. Герцог только взглянул на нее и молча, без затей подхватил на руки, а ей оставалось только обнять его за шею. Что ж, надо признать, это тоже неплохой вариант. Да что там, отличный. А для нее так и вовсе самый удобный. Герцог старательно перешагивал через ленты, а Эрдбирен думала, что со «слушайте друг друга» пока как-то не задалось, но у нее всегда будет второй вариант — верить ему. Своему теперь уже в самом деле мужу. А еще надо научиться звать его по имени. Почему-то сейчас это показалось очень важным.

   За лентами, у самого края айствэры, там, где совсем скоро должен был снова открыться портал, чтобы выпустить ее с герцогом в новую, теперь уже общую жизнь, их ждал Соргольм. Лицо хранителя, изрезанное морщинами, казалось суровым и мрачным, но из-под кустистых седых бровей на нее ласково смотрели лучисто-серые глаза. Соргольму нравилось то, что он видел, и Эрдбирен отчетливо чувствовала его молчаливую поддержку.

   Герцог опустил ее на айствэру, и она вдохнула полной грудью, готовясь к последнему напутствию.

   — Каждой волне — свое время, каждому берегу — свое место, — торжественно произнес Соргольм. — После дня приходит ночь, после зимы — лето. Вы делились друг с другом первой горечью, так примите друг от друга первую сладость первого супружеского поцелуя. Пусть услышат эта земля и это море ваши брачные клятвы, принесенные в сердце. Пусть примут их и благословят ваш союз. Как я благословляю и скрепляю его силой, данной мне предками и этой землей.

   Наверное, настойка все-таки сыграла с ней коварную шутку, потому что время неожиданно схлопнулось. Вот только что она внимательно слушала Соргольма, дожидаясь последнего слова, и вдруг уже смотрит в такие неожиданно близкие глаза герцога… мужа… Астора. И сразу уже не смотрит — потому что разве можно целоваться, таращась друг на друга? А губы у герцога неожиданно мягкие, совсем не такие, какими почему-то представлялись. Мягкие, ужасно соленые после моря и слегка горчат.

   В голове шумело и туманилось, и когда поцелуй закончился, все, о чем Эрдбирен могла думать — что он оказался гораздо длиннее, чем она опасалась, и гораздо короче, чем ей хотелось бы.

***

Обряд завершился, но вернуться в обычную жизнь, в привычную реальность получилось не сразу. Еще колыхались вокруг отголоски силы Соргольма и заговоренного им пространства. Еще отзывалась ее магия на магию герцога, призванную брачными заговорами и обетами. Еще волновалось внутри разбуженное близостью с мужчиной, ставшим ее мужем, телесное желание, от которого разгорались щеки и учащалось дыхание. А Леонора уже накинула ей на плечи плащ, шепнула, порывисто обняв:

   — Вот теперь я точно знаю, что все будет хорошо. — И уступила место отцу.

   Тот обнимал крепко и обстоятельно, как будто по-настоящему прощался навсегда, и глаза невольно обожгло подступающими слезами.

   — Будь счастлива, сердце мое. Это все, чего я хочу. Все, чего хотела бы мама.

   — Я буду, — горячо пообещала Рена, стараясь поделиться с ним своей уверенностью, успокоить и при этом не разреветься самой.

   Расчувствовавшийся мастер Фуль украдкой тоже смаргивал слезы, жал ей руки и желал успехов и благополучия. Венделин собирался чинно поцеловать руку, но вовремя опомнился — сообразил, что они на родном севере, а не в столичных гостиных, и, хотя и немного смущаясь, все-таки обнял. Сказал негромко, с заметной усмешкой:

   — Умеешь ты удивить, госпожа герцогиня Гросс.

   — Я рада, что ты здесь, — шепнула в ответ Эрдбирен.

   — Тессард просил поздравить от него. Сказал, чтобы ты думала о мире, но готовилась к долгому противостоянию. И не торопилась. Тут я с ним согласен. Желаю тебе терпения. Но герцог Астор — лучший человек из всех, кого я знаю. Сложный, но лучший.

   Рена понимающе улыбнулась. Да уж, привязанность парней герцога к своему сюзерену и благодетелю и их, как любили говорить злопыхатели и завистники, «собачья преданность псов хозяину» новостью для нее не была. А Венделину герцог и вовсе почти заменил отца, хотя вряд ли сам об этом догадывался. Своего родного Вен никогда в жизни не видел, а за шанс выжить, выучиться и стать нужным отвечал Астору любовью и всеобъемлющей благодарностью.

   Его величество, в нарушение традиционной иерархии пожелавший быть последним из поздравляющих, приобняв за плечи, смотрел пытливо и серьезно. Сожалел, что «все случилось в такой спешке», пенял своему «безрассудному брату» за категорический отказ от «пышного праздника», требовательно просил обоих явиться во дворец на официальное представление завтра к вечеру. И ее лично — «заглянуть к ее величеству королеве днем», чтобы познакомиться в «непринужденной обстановке».

   Но за этой официально-продуманной многословной сдержанностью Эрдбирен чувствовала другое, гораздо более важное: радость за брата, удовлетворение, искреннее желание помочь новорожденному союзу и, конечно, беспокойство, которое его величество очень старался держать при себе. Король и впрямь возлагал на нее большие надежды. Это она поняла еще во время их первого откровенного разговора, но сейчас особенно ясно осознала причину: он всерьез сомневался, что брат способен устроить личное счастье. И, видимо, у этих сомнений были основания.

   Рена даже, не удержавшись, всмотрелась в лицо мужа: тот внимал с явным раздражением, но, надо признать, умело прикрытым маской вежливо-равнодушной заинтересованности. Снова стало смешно: интересно, сам герцог понимает, какие опасения терзают его величество? Осознает, что в его способность наладить супружескую жизнь не верит даже самый близкий человек? А может, его это и вовсе не волнует? Если бы не король, Астор Гросс предпочел бы и дальше оставаться холостяком, это правда, с которой сложно спорить. Но хочет ли он хотя бы попытаться выстроить отношения с навязанной ему непонятной девицей, Эрдбирен только предстояло выяснить.

   Нет, герцог не закрывался от нее. Она могла бы привычно окунуться в чужие эмоции, потянуть за краешек, оставшийся на виду — за то самое раздражение, вдохнуть поглубже и размотать пестрый клубок надежд, огорчений, желаний, разочарований и сомнений. «Почуять сердцем» и самое важное, и то, что Астор привык скрывать от других, а может, и от себя. Но она не хотела с этим спешить. Ведь теперь у них двоих будет много возможностей, чтобы научиться понимать и слышать друг друга. Если поторопиться, опережая естественный ход вещей, можно все испортить. Как цветку, прежде, чем раскрыться, нужно сначала проклюнуться крошечным нежным ростком из семечка, укорениться, набраться сил, вытянуться навстречу солнцу, так и всему правильному и настоящему нужно время.

   А потом на нее налетели два маленьких вихря. Запыхавшийся от бега Колман с радостным «Рена» повис на шее, будто они не виделись по меньшей мере год, а не несколько дней. Взахлеб рассказывал, как они с Бреганом удрали от матери и смотрели свадьбу с вершины Жабьего гребня. Откуда было отлично видно и лагуну и «жу-у-уткую волнищу». Бреган шикал на брата и вел себя сдержаннее, даже изобразил что-то вроде полного глубокого поклона его величеству. Герцогу Астору тоже поклонился, но, судя по всему, очень понятно одетый, да еще и насквозь мокрый и босой господин, только что женившийся на сестре, вызывал у Брегана меньше трепета, чем «целый король», несмотря на то, что именно мокрый господин был «страшным срединным герцогом», «Черным Ястребом» и «личным проклятьем Мьёлей». Брат поглядывал на Астора с откровенным любопытством, но старался вести себя как взрослый, хотя неосознанно держался поближе к ней и Колману, пока обоих не призвал к порядку и приличиям отец.

   Какая-то очень семейная и простая всеобщая суета, смех, понятные и простые эмоции — все угасло в одно мгновение, когда на отмели все-таки появилась Листерис. Пожалуй, стоило бы удивиться, что она не пришла раньше, учитывая, что сыновья предпочли наблюдать за свадьбой подальше от нее. Мачеха, затянутая в темно-серое, намеренно простое, почти вдовье платье, в темной накидке и с выражением вселенской скорби на лице шла к ним, заметно сдерживая шаг, будто нарочно стараясь заранее привлечь к себе внимание. И у нее получалось. Потому что за Листерис призрачным шлейфом тянулись уныние, тоска и недовольство целым миром и всеми, в нем живущими. Рена физически ощущала, как с появлением Листерис на только что живую, веселую отмель наползают осенние сумерки, усиливается ветер, ледяные пальцы промозглой северной осени норовят заползти под еще влажную рубаху, запутаться в непросушенных волосах. Она поежилась, вдруг почувствовала прикосновение и, обернувшись, с удивлением обнаружила герцога. Астор стоял рядом, придерживая ее за локоть. И тоже смотрел на явление Листерис.

   — Мне кажется, нам пора.

   — А мне кажется, нужно спасать его величество. Госпожа герцогиня не упустит возможности показать ему, насколько несчастна.

   — Его величество справится и без нашей помощи. Вы готовы идти?

   — Готова, — кивнула Рена, перехватив понимающий взгляд отца. И сразу почувствовала волнение магии от открывшегося портала.

ГЛАВА 3

После шумной свадебной суеты дом встретил привычной умиротворяющей тишиной. Слава всем богам, у слуг хватило ума не устраивать приветственных церемоний; в портальном зале молодоженов встречали только верный Керт и незнакомая юная служанка, очевидно, присланная для дочери Лунаном. Рыжая девица сверлила Керта неприязненным взглядом, но, едва появилась хозяйка, расцвела улыбкой и бросилась к ней. Керт подошел следом, неторопливо и степенно, спросил:

   — Какие будут указания, ваше сиятельство?

   Астор подавил смешок: Керту, как видно, рыжая нравилась не больше, чем он ей, иначе с чего бы такой официоз? Пускает северянке золотую пыль в глаза, показывает себя во всей красе, доверенным слугой аж целого сиятельства. Забыл только, что невеста тоже вполне себе сиятельство. Или и не знал? Астор не припоминал, говорил ли слугам, кто именно станет их госпожой? Кажется, нет: не счел это важным. Не все ли им равно, какую фамилию носила в девичестве новая герцогиня Гросс? Ну да ничего, эта рыжая явно не из тех, кто позволит принижать себя и свою госпожу, так что наверняка просветит, и очень даже быстро.

   — Горячую ванну для меня и для герцогини, а после — ужин для двоих в Закатной гостиной, — приказал он. Поколебавшись мгновение, пояснил жене: — Думаю, прежде всего нам нужно согреться и смыть с себя морскую соль. А потом — поговорить.

   — Конечно, — кивнула та.

   А Астор подумал вдруг, что ее простая рубашка, как и его одежда, наверняка рассчитаны на то, что сразу после обряда молодые должны будут скрепить брак. И сам обряд откровенно к этому толкал. Стоило вспомнить, как прижималась к нему невеста, как он держал ее, прикрывая от волны, какова была она в мокрой, облепившей тело рубашке — и целиком захватывало откровенное, понятное и яркое желание. Вот только давно прошли те времена, когда Астор давал подобным желаниям волю.

   И все же, погрузившись по уши в исходящую ароматным лавандовым паром воду, не отказал себе в удовольствии пофантазировать о том, как совсем рядом, за стенкой, в женской части купальни, вот так же греется его жена. Обнаженная в горячей воде. Явственно представились круглые коленки, крутые бедра, округлые чаши грудей с крупными темными сосками, все то, что свадебная одежда все-таки скрывала и что хотелось рассмотреть и потрогать. И он мог это сделать. И рассмотреть, и потрогать, и овладеть. Даже должен был, разве нет? Она его законная жена, супруга перед богами и людьми. Она принадлежит ему — вся, целиком.

   Каштановые кудряшки, задорные ямочки на щеках, юная, но уже вполне налитая грудь, горячее тело, которое так естественно и правильно прижималось к нему. В какой-то миг там, на холодном северном берегу, когда целовал отзывчивые губы, даже почудилось, что и ее охватило то же самое желание, что и его. Вот только не стоит верить таким «почудилось». Эрдбирен — ровесница его Леоноры. Девственна и невинна. Что может она знать о плотских отношениях между мужчиной и женщиной? У нее нет матери, которая посвятила бы дочь в интимные детали, отношения с мачехой явно не так близки, чтобы ждать от той напутствий — герцогиня Мьёль даже на свадьбу явилась не для того, чтобы поддержать падчерицу и поздравить молодоженов, а чтобы испортить веселье своим мрачным видом. А о бабке и говорить нечего — мать Лунана давным-давно выжила из ума.

   Есть, конечно, Леонора. У девушек принято делиться секретами такого рода. Но, боги, Леонора сама почти ребенок еще! У них с Эбертом, насколько мог судить Астор, все неплохо, но благодарить за это нужно опытного и внимательного мужчину. И если Эрдбирен от него ждет того же…

   Понимает ли она, что опыт — не главное? Эберт любит Леонору, да и она от него без ума. А герцог Гросс и его новоявленная герцогиня даже не знают друг друга! Единственная встреча до свадьбы, далекий от романтики разговор и наверняка куча глупейших фантазий, порожденных байками парней Тессарда.

   Вряд ли Эрдбирен и в самом деле жаждет очутиться в постели с почти незнакомцем. Задумывалась ли она об этом? Или в ее девичьей головке сплошь девичьи же бредни?

   Лунан спросил, понимает ли он, что значит быть отцом взрослой дочери. О да, он понимал. Меньше всего он хотел, чтобы романтические фантазии дочери былого друга, как бы они ни были на самом деле глупы, разбились о реальность, как та самая волна о скалистый северный берег. Арнольд, сознательно или нет, загнал его в отменную ловушку: Астор не мог поступить с дочерью Лунана, с подругой собственной дочери, так, как наверняка поступил бы с любой другой навязанной ему нежеланной женой. Не мог исполнить сразу после свадьбы супружеский долг и с чистой совестью вернуться к прежней жизни.

   Он вылез из ванны, охваченный невнятным, глухим раздражением. С тем же раздражением оделся в домашнее и отправился в Закатную гостиную, гадая, долго ли придется ждать жену к ужину.

   Но долго ждать, на удивление, не пришлось. Эрдбирен вошла в гостиную почти следом за ним. В довольно скромном светлом платье нежного кремового оттенка, с распущенными, даже на вид еще слегка влажными волосами, только у висков уложенными в некое подобие прически, украшенной единственной жемчужной нитью, сейчас она выглядела особенно юной. Настоящей невестой, какой, наверное, предстала бы перед ним в храме, реши они все же проводить традиционный брачный обряд в столице. Разве что платье было бы, пожалуй, пышнее и роскошнее и украшений больше. Воздушная, в тон платью пелерина прикрывала плечи и грудь, но Астор, даже присмотревшись, не заметил ни бус, ни брошей, ни колец.

   Обед уже ждал. Сверкала бело-золотыми круглыми боками супница в центре стола, а по бокам от нее выстроились прикрытые крышками блюда, о содержимом которых Астор не взялся бы гадать — он не давал конкретных указаний и, честно сказать, не знал, каким его кухарка видит свадебный обед. Судя по количеству блюд, втрое превышающему обычное, старая ворчунья Хендра расстаралась от души. Арне, дворецкий, склонившись в вежливом поклоне, произнес с достоинством: «Добро пожаловать, госпожа герцогиня», — и замер в ожидании, готовый прислуживать за столом, а Астор, подав руку Эрбирен, сказал:

   — Завтра нас ждет мой брат. Все наверняка будет пышно, торжественно и в полном соответствии с протоколом. Сегодня же… После такого необычного свадебного обряда позволительно продолжить нарушать традиции, вы согласны? Обойдемся без гостей и без торжественных церемоний.

   — Я не против спокойного ужина, — отозвалась Эрдбирен. — Но о завтрашнем событии, надеюсь, вы расскажете подробнее. Мне еще не доводилось бывать в королевском дворце, и, тем более, на такого рода приеме.

   Астор поморщился.

   — Много торжественных напутствий и пожеланий, сияющий от счастья Арнольд и полная сочувствия Ирмина. Затрудняюсь, правда, сказать, кому она будет больше сочувствовать, мне или вам. Что касается остальных, на них можно не обращать внимания. Нам с вами в любом случае отменно перемоют кости, но вы должны понимать, что виной тому не вы или ваш отец, а я.

   Он отодвинул для Эрдбирен стул, дождался, пока она усядется, и сел напротив. Совсем некстати вспомнилось, что в последний раз, когда он ужинал в Закатной гостиной, компанию ему составляла Фредерика. Не слишком приятное воспоминание. Он, разумеется, не мог продолжать с ней легкие, ни к чему не обязывающие отношения, будучи женатым и даже почти женатым. А вдову барона Виттернимского совсем не обрадовал разрыв, и прощание вышло сложным.

   Видеть молодую жену на том же месте, где до нее сидела любовница, было не то чтобы странно, скорее категорически неуместно. С другой стороны, не менять же теперь всю обстановку и не запирать от Эрдбирен половину комнат? Пусть прошлое останется прошлому, только и всего.

   Арне снял крышку с супницы, по комнате поплыл пряный аромат крепкого бульона с овощами и травами. Поджаристые гренки, паштет, сыр… Розовое рианийское вино, сладко-терпкое, с солнечным ароматом.

   Обычно Астору хватило бы этого, чтобы насытиться, он всегда был умерен в еде. Но после холодного северного ветра и купания в ледяной воде, а может, и после странной, дикой северной магии есть хотелось зверски. И не только ему, Эрдбирен тоже ела с отменным аппетитом. И даже догадалась похвалить повариху за бульон, чем сразу завоевала несколько очков в глазах дворецкого.

   Потом настал черед тушеных в белом вине куропаток под густым грибным соусом с душистыми травами, нежных, сочных, скорее вновь разжигающих аппетит, чем утоляющих голод. Впрочем, их было достаточно для того, чтобы этот голод и утолить; а затем под очередной снятой крышкой обнаружился запеченный в тесте с инжиром, изюмом и грушами лосось, и это, пожалуй, было уже близко к излишеству. А впереди ждал еще и десерт; и Астор, оценив собственную сытость и посмотрев на разрумянившуюся Эрдбирен, с которой он собирался не в постель после ужина идти, а обсудить важные, на его взгляд, вещи, сказал:

   — Арне, подавай десерт через час, а пока оставь нас.

   — Если можно, мне кофе, — быстро добавила Эрдбирен.

   — Мне, пожалуй, тоже, — согласился Астор и подал ей руку: — Выйдем на балкон?

   Балкон Закатной гостиной полукругом возвышался над садом, его обвивали две боковые лестницы, позволявшие при желании спуститься к пышным клумбам и шпалерам. Эрдбирен осмотрела сад с нескрываемым интересом, который Астор заметил и понял, тут же припомнив их разговор в саду Вальдхольма.

   — Мой садовник не страдает тягой к извращенным экспериментам. Я бы предложил вам спуститься в сад прямо сейчас, но у нас с вами есть более важная и срочная тема для беседы.

   Эрдбирен обернулась к нему, опершись о перила обеими руками; закатное солнце облило ее фигурку золотым светом, солнечная рыжина засверкала в каштановых волосах, мягкие золотые блики легли на плечи, на тонкие руки. И снова вернулось то ощущение, которое охватило Астора в самом начале их ужина: его молодая жена казалась такой юной, нежно-хрупкой, невинной… Боги, какая постель?! Уж точно не сегодня, наверняка не завтра, и вряд ли через пару недель.

   — Эрдбирен. Вашему замечательно быстрому и катастрофически мокрому обряду не хватает одной важной детали. — Он достал два кольца, которые весь ужин пролежали в кармане, напоминая о предстоящем разговоре. И о предусмотрительности Арнольда, который озаботился заказать парные артефактные супружеские кольца, проследил, чтобы заказ был готов к «бессовестно сдвинутой» дате свадьбы, да еще и дополнил стандартные чары своим «подарком». — Мы с вами супруги не только по северному обычаю. Нужно обменяться кольцами. Позвольте вашу руку.

   Надел золотой ободок ей на палец, задержал ладонь в своей.

   — Теперь я? — спросила она.

   Кольцо плотно охватило палец. Лунный аларикс блеснул в свете закатного солнца. Сейчас он был прозрачным, как чистейшая вода. Цвет придет позднее, а каким он будет, зависит от многого. Ощущалось неловко и неудобно — Астор не любил кольца. Но к этому придется привыкнуть.

   — Нам нужно узнать друг друга лучше, — начал он, возможно, не с того, с чего следовало бы, но разговоры с девушками никогда не были сильной стороной Черного Ястреба. — Эта свадьба была слишком внезапной. Я не хочу, чтобы вы легли со мной в постель только потому, что я ваш муж.

   Показалось? Или в ее глазах и впрямь промелькнуло сначала удивление, потом — растерянность? Но уже через мгновение яркая синева взгляда заискрилась от, кажется, с трудом сдерживаемого смеха.

   — Ваше… — начала Эрдбирен немного сдавленно и осеклась. — Астор, — произнесла уверенно и неторопливо, будто привыкала к тому, как звучит его имя. — Я просила об откровенности, но, признаюсь, не ожидала такой удивительной прямолинейности. Спасибо.

   Вот теперь она улыбалась. Вся, не только губами, сочными, с красивым четким контуром, глазами, ямочками, всем живым, не закостеневшим в каком-то одном приличном и привычном выражении лицом. И вдруг подалась к нему ближе и взяла за руку, на которую только что надевала кольцо.

   — Вы хотите повременить? А как же очередное «боевое задание»? Нет, я не против. Но знаете, если дело во мне, мысль о брачной ночи с вами не вызывает во мне ничего, похожего на отторжение. Вы правы, мы совсем не знаем друг друга. Но… сейчас, наверное, тоже будет чересчур прямолинейно, — она задумчиво прикусила губу, взглянула вопросительно, но все-таки договорила: — Как мужчина вы кажетесь мне крайне привлекательным. И все же… я буду ждать столько, сколько покажется вам уместным. Только хочу знать, чего именно жду. Чего вы сами надеетесь дождаться в этом браке? Я знаю, вы его не хотели, но теперь у вас ведь, наверное, снова есть какой-то план?

   — План? — Это ее предположение, о каком-то плане на семейную жизнь, так изумило его, что даже признание о крайней его привлекательности как мужчины прошло почти что мимо сознания. В конце концов, его вполне можно было отнести к все тем же девичьим фантазиям. Как и желание подержать его за руку; впрочем, ее прикосновение не казалось чем-то неуместным. Не навязчивость, скорее бессознательное желание поддержки, поиск опоры. А кто сейчас мог стать ей опорой, кроме мужа? — Что вы, Эрдбирен. Планов мне хватает в делах королевства, еще не хватало тащить в семью интриги, многоходовки, сбор данных и все остальное, чем занят там. У меня нет планов относительно вас. Мне всего лишь крайне не нравится мысль о том, что наша первая близость может стать для вас… Нет, все же, надеюсь, не разочарованием, но и не тем, что вы наверняка себе вообразили, руководствуясь чужими рассказами обо мне. Что касается меня, не скрою, вы очень привлекательны, но так юны, что я опасаюсь напугать вас. Лишиться девственности с мужчиной, которого видишь второй раз в жизни — поверьте, не лучшая идея. Если, конечно, мы с вами не собираемся этим первым разом и ограничиться.

   — Это была бы весьма печальная перспектива, учитывая, что мы теперь женаты. — Эрдбирен выпустила его руку, посмотрела внимательно и серьезно. — Скажите, вы ведь когда-нибудь задумывались о браке? Какая жена вам представлялась… уместной в вашем доме, в вашей жизни? Расскажете?

***

Задумывался ли он о браке?

   Разумеется. Примерно двадцать лет назад, в пору бестолковой и наивной юности, возможно, даже более наивной, чем сейчас у этой серьезной девушки, что так явственно пытается скрыть волнение, ожидая его ответа. Когда он был влюблен в снежную ведьму, которая носила под сердцем его ребенка. Почему-то он верил тогда, что этот ребенок свяжет их. Впрочем, Ульрика тоже верила, вот только каждый из них думал, что не он, а другой оставит навсегда свой мир, пожертвует привычной жизнью ради общего будущего.

   Потом, когда Ульрика разбила эти мечты, когда отняла у него дочь… нет, он не возненавидел женщин, но настолько близко в свою жизнь и к своему сердцу не подпускал их больше никогда. Впрочем, было ли и тогда то самое «близко»? Когда ты молод и неопытен, легко принять влюбленность за любовь.

   — Леонора рассказывала вам о своей матери? — спросил он, не зная, как еще подойти к ответу, который и для него самого оказался неожиданно сложным.

   — Суть я знаю, — кивнула Эрдбирен.

   — Ульрика поставила меня перед выбором: она или все остальное, чем я жил и живу. Она хотела себе всего меня. Она именно так понимала любовь. Не думаю, что сейчас и вам, и мне важны те представления о браке, которые были у меня тогда. Я был молод и… если не глуп, то уж точно неопытен. А после… Нет, я не задумывался о женитьбе. Я искал дочь. Поэтому ответ на ваш вопрос мне придется искать, видимо, вместе с вами. Но одно могу сказать сразу. Моя жена должна смириться с тем, что на первом месте в моей жизни — Стормберг. Всегда, что бы ни случилось.

   — Наверное, мне никогда не пришло бы в голову пытаться перевесить целое королевство, — произнесла Эрдбирен задумчиво. — Хорошо. Кажется, главное я поняла. Может быть, вы расскажете немного о ваших привычках и желаниях? Например, стоит ли ждать вас к завтраку или к ужину? Нужно ли мне сообщать вам о своих передвижениях или планах? Хотите ли вы моего общества или предпочтете, чтобы я держалась подальше и не отвлекала вас от дел по собственной инициативе?

   Астор невольно рассмеялся вставшей перед глазами картинке: Эрдбирен в форме тайной службы, вытянувшаяся перед ним в струнку с вопросом: «Вызывали, ваше сиятельство?»

   — Не искушайте меня. «Не отвлекать от дел» и «держаться подальше» — звучит крайне заманчиво, но… это неправильно. Не скрою, я не хочу менять устоявшиеся привычки, но жена — не вещь, которую можно хранить в сейфе между визитами и приемами. И не подчиненный, которому я имею право отдавать приказы. Давайте договоримся так: вы, разумеется, можете прийти ко мне в любой момент, но, если я буду занят чем-то действительно важным и не смогу отвлечься и уделить вам внимание, встретите это с пониманием. Что касается завтраков, и ужинов, и даже обедов — я рад буду разделить их с вами, но учтите, что не всегда это окажется возможным. Будьте готовы к тому, что я могу исчезнуть в любой момент, не предупредив. Не потому что не желаю предупредить, а потому что дорога каждая минута. Так что, если меня не окажется дома к завтраку или ужину, лучше не ждите, а то рискуете остаться голодной.

   Он помолчал, хмурясь, обдумывая мысль, которую должен был бы принять во внимание раньше, но почему-то осознал только теперь.

   — Относительно ваших планов и передвижений. Скажите, Рена, как у вас с боевой магией? С самозащитой?

   — От отряда боевых магов не отобьюсь, но постоять за себя я могу. На севере, насколько я поняла, нравы гораздо суровее, чем в центральных землях. Любая северянка учится обращаться с оружием с детства, еще до того, как в ней пробуждается магия.

   — Хорошо, — кивнул Астор. — Сегодня, пожалуй, уже поздно для такого, но завтра я хотел бы посмотреть на ваши умения. Ах да, прием, — поморщился он. — Значит, послезавтра. В любом случае, держите ваше излюбленное оружие при себе, когда отправляетесь прогуляться. Возможно, имеет смысл подумать и о сигнальном артефакте. Я не жду для вас опасностей в столице, иначе без разговоров выделил бы охрану, но случается всякое.

   Он попытался поймать за хвост еще одну слишком верткую мысль, но та ускользнула, оставив взамен смутное недовольство собой, как будто не учел чего-то совершенно очевидного. Слишком насыщенный день. И слишком отвлекающий фактор прямо перед ним! Закатные лучи путаются в пушистых волосах, золотят белую кожу, отчетливо видно, как бьется на тонкой шее жилка, и неожиданно сложно гнать от себя желание проверить, насколько эта шея чувствительна к поцелуям.

   — Кофе? — спросил он. — Или есть еще какие-то срочные вопросы?

   — Есть один, — Эрдбирен внезапно отвернулась от него, как будто вдруг вспомнив про сад. Вот только напряжение в голосе подсказывало, что дело не в клумбах, а в чем-то важном для нее, возможно, личном. Но что может быть более личным, чем те смущающие любую девушку вопросы, которые она спокойно с ним обсуждала? Не только не отводя взгляда, но, наоборот, с откровенным интересом всматриваясь в лицо, ожидая реакции?

   — Спрашивайте, — подбодрил Астор.

   — Он… — она замялась. — Совсем не для его сиятельства герцога Гросса, но боюсь, мне не у кого больше спросить. Завтрашний визит к ее величеству. И вечерний прием. Туда полагаются какие-то совсем особенные наряды? Я боюсь, что среди моих платьев может не оказаться подходящего. Мой большой заказ к свадьбе еще не готов. Мы с госпожой Лорье ориентировались на прежнюю дату.

   — Давайте посмотрим. — Вряд ли Лунан оставил дочь без чего-то подходящего для дворца в гардеробе, но свадебный прием — это и в самом деле особенный повод. Нехорошо получится, если герцогиня Гросс будет чувствовать себя неловко не из-за того, что она молодая жена брата короля, а из-за неподходящего платья. — Ваш визит к королеве достаточно камерный, за него в любом случае не стоит волноваться, а если вдруг не найдется ничего для приема, у нас будет время решить вопрос.

   — Спасибо, — она обернулась с нескрываемым облегчением. — Юва уже распаковала мои вещи, так что много времени это не займет. Что ж, а теперь, кажется, и впрямь пришло время для кофе.

***

Ночью, лежа без сна в возмутительном для молодожена одиночестве, Астор пытался подвести итоги этого длинного, богатого на события, разговоры и непривычные чувства дня. Но, вопреки всему — и многолетним привычкам, и дисциплинированному, склонному к анализу разуму, итоги подводиться не желали. Мысли то разбегались, то кружили беспорядочно, перед глазами вставала Эрдбирен: на балконе, облитая закатным солнцем, на свадебной дорожке у него на руках, доверчиво прильнувшая, мокрая и горячая, перед дверью спальни, куда Астор вежливо ее проводил, бросившая на него странный, как будто умолявший о чем-то или упрекавший в чем-то взгляд, и чуть дрогнувшим голосом пожелавшая спокойной ночи. А то вдруг снова, на грани яви и сна, представлялась она же, почему-то в парадном мундире «псов герцога», облегающем стройную девичью фигурку так, что оставалось очень мало места для домыслов и очень много — для фантазий о том, как все это безобразие с нее снять. Какой уж тут покой!

   Он пытался переключить мысли на дела, раз уж мозг не желал спать, но и с ускользнувшей неизвестной магии вигантийского галеона, и с оживившейся в Черногорье и северных лесах нечисти, и с абсолютно неприемлемых торговых предложений Арасса, о которых Арнольд сказал, что за такой наглостью наверняка что-то кроется и надо бы понять, что именно, вновь и вновь мысли сворачивали на молодую жену. На то, что она кажется удивительно разумной и спокойной, если сравнивать с молодым Лунаном. На то, что выбранные для визита к королеве и вечернего приема платья удивительно ей к лицу, хотя первое и кажется слишком простым для королевского дворца. На ее «хотите ли вы моего общества?»

   В конце концов он встал, велел принести кофе в кабинет и занялся работой, не требовавшей особых умственных усилий: подписать накопившиеся счета, формально-вежливо ответить на приглашения, пожелания, просьбы, уже отобранные и отсортированные, те, которые могли некоторое время подождать ответа, но отвечать на которые он должен был собственноручно. Вся эта бумажная суета всегда его раздражала, и этот раз не стал исключением. Зато, выйдя к завтраку и встретив вопросительный взгляд жены — о боги, жены! — он мог, не покривив душой, списать заметное даже ей дурное настроение именно на бестолковую бумажную работу. Не говорить же, в самом деле, что не спал всю ночь из-за нее!

   Но Эрдбирен тактично «не заметила» его хмурый вид, ограничившись легкой полуулыбкой и пожеланием доброго утра. А в поданной Кертом утренней корреспонденции обнаружилось письмо, которое мгновенно вымело из головы все лишние мысли.

   Пробежав его глазами, Астор тщательно сложил лист дорогой бумаги и сказал поглядывавшей на него жене:

   — Я провожу вас к королевским покоям. Вас ждет ее величество, а у меня дело к Арнольду.

   — Нам нужно спешить? — уточнила Эрдбирен.

   — Королева ждет вас «днем», значит, не раньше полудня. Времени достаточно.

   Она посмотрела на часы и снова улыбнулась:

   — Более чем достаточно. Я еще успею немного посмотреть сад.

   — Прекрасно, — одобрил Астор. Готовность жены самой себя развлечь была сейчас как нельзя кстати. — Я буду в кабинете. Керт, зайдешь за письмами в половину двенадцатого.

   — Слушаюсь, ваше сиятельство.

   К половине двенадцатого он едва успел запечатать последний конверт. Уже при Керте раскидал письма по неровным стопкам:

   — Тессарду. В Дортбург. В Брионию, дипломатической почтой. Туда же, секретной. Все — срочно!

   — Понял, сделаю, — без Эрдбирен в поле зрения Керт позабыл о напыщенности и вспомнил о том, что его хозяин предпочитает краткость. Ответил без поклонов и чинов и тут же, собрав конверты, торопливо вышел. А Астор так же торопливо отправился переодеваться.

   Ровно в полдень они с Эрдбирен рука об руку шагнули в портал. Астор чувствовал волнение жены, но держалась та спокойно и с достоинством, как будто захаживала к королеве на чай как минимум трижды в неделю.

   — Вы привыкнете, — шепнул ей на ухо, улучив момент, когда никто не мог слышать. — Увидите, Ирмина очень постарается взять вас под крылышко.

   Довел до входа в покои королевы, сдал с рук на руки кучке взволнованных, трепещущих от неутоленного любопытства фрейлин и отправился к Арнольду.

   Брат встретил его заинтересованным взглядом. Но, прежде чем успел спросить какую-нибудь глупость, Астор достал утреннее письмо, развернул и протянул Арнольду:

   — Прочти.

   Пока тот читал, Астор с нездоровым удовольствием наблюдал за сменой выражения на его обычно спокойном лице. Сдержанное любопытство. Изумление. Вспышка гнева, тут же задавленного, но оставшегося в нахмуренных бровях и потяжелевшем взгляде.

   — Я не вижу подписи.

   — А сам бы ты стал подписываться на его месте? Информация, сам видишь, не для всех и каждого, и к моему осведомителю она никак не должна была попасть.

   — Однако попала. Ты ему веришь?

   — Кому в нашем мире можно верить полностью? Я перепроверю, разумеется. Уже отдал соответствующие поручения, но, Арнольд! Если это правда…

   — Повод для войны, — глухо сказал Арнольд. Прижал письмо ладонью. Как раз поверх фразы, которая наверняка ввергла его в ярость: «выкрасть одну из принцесс, дабы иметь при себе особу, безусловно ценную для торговли как со Стормбергом, так и с Эриганом».

   — Войны — с кем? — горько усмехнулся Астор. — В случае успеха этого плана все наверняка было бы выставлено как злосчастная случайность, а истинные похитители предстали бы спасителями. А еще, Арнольд… Если это ложь? Не чудовищная ошибка, а намеренная дезинформация? Если моего человека вычислили, перекупили, или он сам предал? Давай подумаем, кому выгодно рассорить нас одновременно с Эриганом и Брионией?

   Арнольд покачал головой:

   — Как сам ты любишь говорить, гадание на кофейной гуще. Я, даже особенно не раздумывая, назову тебе не меньше десятка тех, кому это может оказаться выгодным. А если хорошо подумаем, этот десяток, того и гляди, разрастется до полусотни. Начиная с Виганта — самый очевидный, к слову сказать, вариант, продолжая некими гипотетическими заговорщиками в той же Брионии, которые могут надеяться прийти к власти на волне народного недовольства войной, и заканчивая купеческими союзами, которые намерены нажиться на военных поставках. Не говоря уж о том, что Стормберг не готов воевать с половиной соседей сразу, и они могут осознанно толкать нас к этому в надежде оттяпать лакомый кусочек наших территорий. Нет, Астор, на столь скудных данных нельзя делать никаких выводов. Но, пожалуйста, усиль меры безопасности.

   — Уже, — коротко отозвался Астор. И добавил со вздохом: — Не впадай в панику. Ты ведь знаешь, что мне не нужны такие приказы. Это я должен был тебе сказать — усилить бдительность, не отпускать девочек ни в какие гости, ни на какие представления, запретить им принимать подарки от кого бы то ни было. Объясни им, как ты умеешь, понятно и убедительно, почему такие неприятные ограничения. Они должны понимать, что это не наказание, не твоя причуда, а вопрос их жизни. И обязательно предупреди Ирмину.

   На этом и распрощались. Время до приема Астор намеревался посвятить тем делам, которые пришлось отложить из-за скоропалительной свадьбы. Но сначала — наведаться в вотчину Бертрама, пропахшую целительными снадобьями, узнать, каково состояние Маркуса и можно ли уже расспросить его не в самых общих чертах, а подробно. Вдруг всплывет хоть какая-нибудь зацепка!

   Но рассказ Маркуса ничего нового не дал. Разве что новый всплеск досады на ретивого, где не нужно, гвардейца. Маркус видел, как к вигантийскому галеону отплыла шлюпка с лоцманом и таможенниками, и уверил, что тем не составило бы труда потянуть время: мало того, что на внешнем рейде выстроилась целая очередь торговцев к досмотру, так еще и все разгрузочные причалы были облеплены кораблями, как гнилое яблоко мухами, и самые нетерпеливые из тех, кому не досталось места, перевозили часть товара шлюпками. Идеально. И тем досаднее, что такой удобный момент пропал из-за дурного чванливого осла.

   Донесения о поисках тоже не радовали, как и новости из Черногорья и Диколесья — там снова порезвились черные маги, на гарнизоны лезли темные твари, а те немногие самые упрямые жители, что еще оставались в деревнях, все-таки сорвались с обжитых мест и потянулись в спокойные срединные земли. Головная боль Арнольда — найти, куда их поселить и под чью руку отдать. Надо предложить Тессарда, ему пора поднимать графство, а селяне, видевшие Эберта и его парней в деле, знающие как защитника, будут его уважать куда больше, чем кого-нибудь из чванливой не по заслугам старой аристократии.

   От Тессарда мысли скакнули к Леоноре, а от нее — к Эрдбирен, и тут только Астор спохватился, что прием вот-вот начнется. Свадебный, черти б его побрали, прием, на котором появление молодой герцогини Гросс без супруга будет не только неуместным и неподобающим, но и попросту невозможным!

   Пришлось бросать все и мчаться за женой. Эрдбирен, готовая к выходу, сидела прямо в портальном зале с книгой на коленях. И, похоже, сидела давно. Подняла голову, окинула неопределимым задумчивым взглядом и спросила, опережая неловкие объяснения:

   — Вам ведь нужно еще переодеться?

   — Это не займет много времени, — уверил Астор. В самом деле, долго ли сменить повседневный костюм на парадный? А больше ему ничего и не нужно.

   И четверти часа не прошло, как он вернулся в портальный зал, на ходу поправляя пышный кружевной воротник белой рубашки и чувствуя себя, пожалуй, слегка глупо. Слишком много времени прошло с тех пор, как в последний раз приходилось одеваться для большого приема. И Астору решительно не нравилось, как с тех пор изменилась мода! Этот черный бархатный камзол, густо расшитый серебром, он невзлюбил с первого взгляда. Излишне зауженный, тот непривычно стеснял движения и чересчур бросался в глаза. Но спорить со старым Айцмером было бесполезно. Королевский портной, одевавший еще отца, считал себя не просто вправе, а обязанным следить за «подобающим видом» и Астора, и Арнольда. Любые попытки настоять на своем встречались суровыми нравоучениями, которые сам Астор назвал бы глупым старческим брюзжанием, но… неудобно было, все-таки Айцмер помнил его сопливым мальчишкой. «Второй человек королевства не имеет права появляться на людях одетым во что попало. Вы, ваше сиятельство, настолько же лицо Стормберга, как и ваш брат. Имейте совесть, раз уж чувство прекрасного у вас начисто отсутствует!» Ультиматумами и упреками удалось выторговать только цвет. Хотя старик и тут пытался возражать. Современные веяния требовали более ярких красок, но уж в этом ему пришлось уступить.

   Эрдбирен поднялась навстречу. И Астор, несмотря на «отсутствующее чувство прекрасного», не мог не отметить, что выбор вчера сделал все же верный. Это платье — нежно-сиреневое, из тончайшей вигантийской тафты, подчеркивало ее стройность и легкость, удачно, без лишней пошлости облегало грудь, а плотный лиф расшивали будто в пару к его камзолу: те же витиеватые серебряные узоры. И ожерелье с дымными топазами было в меру неброским и в меру дорогим. А длинные серьги в сочетании с высокой прической выгодно оттеняли и без того красивую шею.

   — Я хотела спросить, с кем мне стоит держаться подчеркнуто любезно, а кого полагается вежливо игнорировать. Но мы опаздываем. Может быть, вы сможете подсказать мне на месте?

   — Герцогиня Гросс не обязана быть «подчеркнуто любезна» ни с кем, кроме королевской четы, — Астор подхватил жену под руку и шагнул к порталу. — Но, разумеется, я подскажу вам, кто есть кто. Вряд ли вы запомните всех с первого раза, но это не страшно. Главное, знайте, что причиной косых взглядов можете быть не лично вы. А если какой-то из этих взглядов покажется вам оскорбительным, рядом с вами есть муж.

   — Предлагаете пожаловаться? — удивленно спросила Эрдбирен. — Не хотелось бы впутывать вас в какие-то незначительные мелочи. К тому же, мне кажется, вы выглядите достаточно грозно, чтобы отбить охоту у самых безрассудных оскорблять меня в вашем присутствии.

   — Зато вы, госпожа герцогиня, вполне можете вызвать у самых безрассудных желание подергать ястреба за хвост или выдернуть пару перьев. Запомните, прошу вас, при дворе не бывает «незначительных мелочей». Молча глотать обиды вам не по статусу.

   — О, насчет этого не беспокойтесь, — улыбнулась Эрдбирен. И это была не та мягкая, теплая улыбка, к которой Астор, оказывается, уже привык. Так иногда, вдалеке от посторонних глаз, улыбалась Ирмина, начисто разбивая привычный образ доброй и всепрощающей королевы.

***

Дворец встретил музыкой, праздничной иллюминацией и невнятным гулом голосов. Самые любопытные поджидали герцога Гросса с женой уже у выхода из портального зала. Астор ничуть не удивился, когда первыми увидел трио главных сплетниц двора. Шепнул Эрдбирен:

   — Вдовствующая графиня Мардберн, баронесса Штиль, графиня Арескромби. Моя служба многое теряет, не имея их в своих рядах. Заметят любую мелочь. Если дадите повод, каждое ваше слово, взгляд, жест или молчание используют против вас.

   Раскланялся с дамами и повел жену анфиладой парадных залов дальше, к эпицентру шума и столпотворения.

   Конечно же, привлекать внимание Эрдбирен к каждому из собравшихся здесь бездельников он не собирался. Но некоторых стоило показать сразу же.

   — Господин в малиновом камзоле, тот, что поклонился нам издали, — Алмерик Ролсен, королевский