Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ЭПИЛОГ
АННОТАЦИЯ
«Сейчас проснётся и выгонит меня!» – с тоской подумала Васька, вспомнив вчерашнюю ночь. А он, строя догадки, кто может быть в его постели, открыл глаза и тут же закрыл. Сделал вид, что ещё не проснулся, раздумывая, как в такой ситуации должен поступить приличный человек. Потому что ему уже тридцать семь, а ей – всего восемнадцать. Он – человек, в порядочности которого никто не мог усомниться, а она не просто образец расцвета юности, но ещё и его помощница. И, конечно, можно просто-напросто растеряться, впервые попав в столь щекотливое положение, ведь такого в их жизни ещё не было...
ГЛАВА 1
Она просыпалась медленно, что-то под нос себе бормоча. Так же неспешно потянулась, желая продлить удовольствие от недавнего крепкого сна, однако что-то помешало ей полностью распрямиться. Слегка смутившись препятствию, она спросонья провела рукой по своему телу и попыталась вытянуть из-под спины запутавшееся одеяло.
Вот так всегда! Как любит часто говорить доктор Ксения Петровна, дети неосознанно вертятся во сне, тем самым закручиваются в простыню, в одеяло, то есть во всё, что их укрывает, и только по одной простой причине – потому что они растут...
Её рука расслабленно поползла по тёплой коже, попытавшись сообщить пробуждающемуся мозгу, что не только одеяло, но и пижама ведёт себя как-то странно, но… наткнулась на что-то тяжёлое, тоже тёплое и совсем, совершенно не похожее на пушистое воздушное одеяло.
Васька моментально открыла глаза. Что это?.. Она, конечно, приблизительно поняла, в чём, собственно, дело, но ей хотелось удостовериться, что происходящее не сон, а реальность.
Да. Это точно не сон.
Он мирно лежал на животе, чуть посапывая, его голова немного придавила её плечо, а его рука... его нога... и...
Боже!..
На ней не было ничего. Ну, то есть просто ничего. Совсем. Правда, надо сказать честно: она ещё никогда в жизни так не спала. Так крепко и такой… обнажённой. В интернате им выдавали казённые пижамы, а на вокзале, то есть на лавке в зале ожидания, даже куртку не снимешь. Во-первых, украдут, и в чём тогда зимой ходить? А во-вторых, неудобно на твёрдой деревянной поверхности спать.
Но сейчас она, краснея до кончиков волос, попыталась освободиться из медвежьих объятий, правда, ничего у неё не вышло: он только сильнее прижал её к своей груди и сонно прошептал:
– Да, милая…
Потом на миг прикоснулся расслабленными губами к её виску, и она всё вспомнила…
Все свои восемнадцать лет Васька прожила сначала в доме ребёнка, а потом в детском доме. Так уж получается, что было у неё два дома, а одного, своего, настоящего, – к сожалению, не было. Мама её родила и сразу куда-то уехала, пропала, а у Васьки от неё только фотокарточка улыбающейся школьницы да фамилия остались. В графе отец стоял скупой прочерк, только это на самом деле было неправдой, потому что был у неё папа – погиб ещё до рождения дочери, даже фотографии на память не осталось.
Давно, когда Васька совсем ещё маленькая была, её бабушка в интернат приезжала, плакала, сиротинкой называла, домик свой Ваське завещать обещала. Только девочка тогда думала: домик – это будка, в которой пёс Трезор живёт, поэтому жить в таком будет тесно и неудобно. А потом бабушка серьёзно заболела.
Дядя Петя, родной брат мамы, единственный из семи детей никуда от бабушки не уехавший и две комнатушки себе к старому отцовскому дому пристроивший, привёз Ваську на своём мотоцикле в больницу. И она совсем не слушала, старалась не вникать, о чём говорят бабушка и тётя Варвара, жена дяди Пети, потому что в девятилетнем возрасте уже прекрасно осознаёшь, что происходит. А происходило то, что нельзя назвать обыденным: бабушка, единственный и родной для Васьки человек, который её любит, прощается с нею, уходит навсегда...
Только на поминках, когда все уже приняли на грудь, все громко говорили, почему-то смеялись, песни пели, а тётка осуждающе зашипела:
– Нагуляла и бросила – теперь вот нам возиться!
И Васька, ёжась от тёткиного колючего взгляда, тотчас вспомнила, как та в больнице говорила бабушке мягким голоском:
– Да что же мы, звери какие? Да кто же ей ближе? Мы у неё только одни и останемся! – призрачным ветерком полетели в памяти эти слова, от которых стало больно, как будто это её вина, что её нагуляли и бросили, как бросают ненужную вещь.
Она старалась изо всех сил. Помогала накрывать на стол. Аккуратно мыла грязную посуду и складывала её в шкаф, подметала полы в большой, по-новому обставленной красивой мебелью гостиной. Гуляла в небольшом саду перед домом с маленьким двоюродным братишкой Сашкой... но угодить дядиной жене так ни разу и не смогла.
Недовольно приподняв чётко прорисованную соболиную бровь, тётя бурчала:
– Куда тарелки поставила? Бестолковая! – Или ругалась, когда совсем начинало раздражать Васькино присутствие: – Идиотка! Кто же ребёнку игрушку прямо с пола даёт!
Васька не знала, что нельзя давать ребёнку игрушку с пола, потому что ей игрушки вообще никто и никогда не давал – она их сама с полочки в детском доме доставала, поднимала с земли на детской площадке, с пола в комнате для игр брала.
– Бестолковая! Идиотка! – вновь повторяла тётка, отчего становилось невероятно обидно, но Васька терпела почти год, пока однажды не уронила, разбив нечаянно, большую стеклянную вазу.
Тётка Варвара, стиравшая в это время бельё, примчалась в комнату и стала бить племянницу мокрым и скользким от стирального порошка полотенцем. Когда девочка начала вырваться, стремглав выбежала за ней на улицу. Васька выскочила из хаты на мороз в чём была – в домашнем ситцевом халатике. Жена дяди Пети догнала её у калитки, яростно схватила за волосы и, окуная лицом в сугроб, заорала:
– Ты у меня не вырвешься! Не доросла ещё, тварь мелкая! Ишь, глазюки, как папаша, вылупила! Вся в него! Такой же гордый был! Петух Гамбургский! Я тебя ещё успею...
Что ещё успеет тётка Варвара, Васька так и не узнала. Из своего дома выбежала соседка Антонина Степановна и закричала:
– Как тебе не стыдно, Варвара! Что же ты над сиротой измываешься?!
Антонина Степановна забрала девочку к себе, а
вечером пришёл с работы дядя Петя, как взрослой говорил про нервы, про то, что на заводе зарплату задерживают. Только соседка к тому моменту уже успела рассказать, что папа был лётчиком в их городке в действующей до сих пор авиационной части, что мама и папа собирались осенью пожениться, но летом его самолёт в небе взорвался. Несмотря на это, Варвара тогда первая слухи распускала, мол, ещё не известно, чей ребёнок, да громче всех помешавшейся от горя девушке вслед шипела:
– Гулящая... – А деду, вышедшему к калитке, чтобы разогнать засидевшуюся за полночь молодёжь на весь посёлок кричала: – Чего разорались? За своей потаскухой не усмотрели, так теперь чужих воспитываете?!
Старик добрый был, но... как-то напился и утром спьяну любимую дочь из дома выгнал. Она в слезах на вокзал убежала, семимесячную Ваську на улице родила, а когда её в роддом доставили, то и оттуда ночью через окно, как воровка, удрала. Это дед потом все документы на внучку оформил, хотел домой забрать, запросы в правоохранительные органы писал, пытаясь мать сбежавшую найти… Только в результате сердце старика вины перед дочерью и беготни по кабинетам не выдержало…
Соседка прижала девочку к себе и, вздохнув, тихо сказала:
– Мама у тебя маленькая, чёрненькая была, а ты вся в папу. Он высоким и красивым блондином был. Чуть смугловатым… Белозубым, улыбчивым. Все девчонки в посёлке на него засматривались, но Варька – больше всех. Маму твою ненавидела, и тебе простить не может... – потом, немного помолчав, добавила: – А Петька... Ты на него обиды не держи. Он в Варьку ещё в детском саду влюбился. Как нитка за иголкой за нею всю школу пробегал. Других мальчишек, сестру, отца – всё ей простил. Видно, так ему на роду написано – всё ей прощать...
И когда дядя Петя вечером попытался взять племянницу на руки, Васька вдруг отказалась от предложения.
– Пойдём домой. Помиритесь, – сказал он, даже не подумав, что девочка может так среагировать.
Она отрицательно повела головой и спокойно приняла для себя решение:
– Я вернусь в интернат, – и, подняв на единственного родственника сухие зелёные глаза, добавила: – Мне там будет лучше, да и вам не хочу мешать.
– Ладно... – не посмев возразить, сказал он и через три дня отвёз Ваську на своём мотоцикле в детский дом.
Вскоре выяснилось, что на Новогоднем утреннике в интернате Васька буквально захлёбывалась кашлем, а на следующей неделе во время поведения контрольной работе по математике она тихо сползла с парты на пол. Девочку отправили на срочное обследование, да так и оставили лечиться в городской больнице почти на месяц. Сквозь постоянную лекарственную полудрёму Васька слышала:
– Воспаление лёгких! И очень странно, но полное нервное истощение в одиннадцать лет!
Потом ещё какие-то слова на непонятном медицинском языке, и завершился диалог фразой, произнесённой строгим женским голосом:
– Стоимость койко-места... оплата за капельницы... – И её обратно забрали в детдом.
Два месяца Васька лежала в медпункте на узенькой койке, отвернувшись к окрашенной зелёной краской стене, и ей совсем не было жалко себя. Она жалела папу, который погиб совсем молодым, так и не увидев ни дочку, ни её маму, выгнанную дедушкой из дома. Она давно забыла и даже простила тёте Варваре обидные и колкие придирки, злые крики и оскорбления. Её никто и никогда, кроме жены дяди, не называл идиоткой и бестолковой и мокрым полотенцем не бил. Однако брошенные однажды слова «Нагуляла и бросила! Петух гамбургский!» она не простит никогда.
Молоденький доктор детского дома Ксения Петровна очень старалась вылечить единственную стационарную пациентку, привозила гостинцы – домашние пирожки и пирожные с красивым бело-розовым кремом из магазина, но есть эти вкусности Ваське совсем не хотелось. И тогда врач придумала интересный ход:
– Ты ешь, а я тебе почитаю!
Ксения Петровна, наверное, специально выбрала «Джейн Эйр», и, узнавая тётю Варвару в миссис Рид, Васька радовалась, что маленький Сашка совсем не такой злюка, как Джон. Он никогда не обижал её, прижимаясь розовой щёчкой к её щеке, и всегда ласково назвал её сестричкой.
И дядя Петя совсем не умер, в страшное привидение в красной спальне не превратился. Уже два раза приезжал, лимоны и мёд со своей пасеки привозил.
– Ты на неё зла не держи. Дура она, – говорил он, явно сожалея о несложившихся отношениях в семье.
Старенькая книжка Шарлотты Бронте из школьной библиотеки действовала лучше всяких лекарств, потому что в ней была надежда, вера в то, что человек сам может добиться счастья. Но и старания доктора не прошли даром: Васька понемногу стала вставать, уже выходила на крыльцо погреться под первыми лучами весеннего солнышка, только всё равно ещё быстро уставала, не играла с ребятами в подвижные игры и, скучая в сторонке, уже сама перечитала «Джейн Эйр». Потом на каникулах по совету доктора взялась за роман «Граф Монтекристо».
Не по своей вине оставшись на второй год в пятом классе, уже имея за плечами багаж – полугодие и неделя, – она пришла первого сентября снова в пятый класс с уверенностью, что всё в жизни будет зависеть от неё. Сочинение «Как я провела лето» с описанием карнавала в Риме, позаимствованного из книги Марка Дюма «Граф Монтекристо», дополненного детской фантазией, учительница Вера Макаровна читала всему классу, но не забыла отметить семь ошибок в грамматике:
– Мало читаешь! Запоминай написание слов и правила не забывай!
Вдохновлённая успехом, Васька быстро вошла во вкус, по несколько раз перечитывала сидя в школьной библиотеке всё, кроме справочников по химии и физике и сборников задач по математике. Точные науки ей так и не покорились, но литература, русский и английский языки она изучала с огромным удовольствием.
И на каникулах, и в выходные, когда многих ребят забирали родственники, Васька под разными предлогами отказывалась ехать в гости к дяде Пете. А осенними и зимними вечерами, в то время как весь детдом собирался в душном зале у старенького телевизора, она читала, прячась от реальной жизни на страничках любимых книг. Читала взахлёб и мечтала, что когда-нибудь станет писателем, напишет свою историю не хуже Шарлотты Бронте, и мама найдёт её произведение вм каком-нибудь книжном магазине, познакомится с героями, вспомнит о ней...
В интернате, спрятавшемся в леске между городком и колхозными землями, ей было хорошо: кормили, одевали, учили… Правда, совсем не рассчитывая, что кто-нибудь станет о ней заботиться, Васька иногда представляла себе, как приедет мама, крепко прижмёт её к себе и тихо-тихо скажет:
– Доченька... Милая моя…
ГЛАВА 2
Окончив школу, все семь её одноклассников подались в ПТУ по рекомендации директора интерната Петра Михайловича: и без вступительных экзаменов, и койку в общежитии дают. Но только она решила поступать в университет – на знания свои, на грамоты по литературе и истории понадеялась. Васька переоценила свои возможности и провалилась на втором же экзамене.
Деньги, заработанные в девятом и десятом классе, когда директор договаривался, чтобы им из города с фабрики конверты склеивать привозили, уже кончились, и Ваське пришлось ночевать на вокзале. Не возвращаться же обратно на радость тётке Варваре…
В компании, занимающейся трудоустройством, куда она отдала последние деньги за подбор для неё вакансий, с какой-то вспыхнувшей надеждой прочла объявление: «Требуется домработница. Питанием и жильём обеспечим». Васька пошла не раздумывая, предполагая, что её встретит хозяйка, но дверь открыл высокий мужчина: красивый, как арабский принц. Он показал ей почти пустую квартиру, приятно пахнущую свежим ремонтом, огромную, как их школьный стадион, а в конце знакомства с предполагаемым новым домом привёл в небольшую комнатку, располагавшуюся по соседству с кухней, и пояснил:
– Вот здесь ты будешь жить, если мы договоримся о работе.
Своя комната! Вот здорово! Васька вспомнила интернатскую спальню для девочек, где вдоль стен стояли двадцать скрипучих и неудобных кроватей, между которыми оставался лишь узенький проход, и радостно улыбнулась. Да за такую комнату она будет работать день и ночь без всякой оплаты, лишь бы кормили и крышу над головой держали.
В этот момент живот предательски заурчал. Хозяин услышал или – молодец – догадался:
– Идём на кухню, там поговорим!
Кухня, отделанная аккуратными, молочного цвета кирпичиками показалась ей уютной, где действительно хочется бесконечно попивать горячий чай. А после взгляд упал на серый кухонный гарнитур с вмонтированной блестящей мойкой и электроплитой, прилавок посередине, на котором стояли чайник, кофеварка, ещё какая-то непонятная машина.
От запаха кофе закружилась голова. Она не ела уже два дня. Денег не осталось совсем, а доедать чужое, как вокзальные мальчишки, было противно.
Он налил себе и ей кофе в больше чашки, пододвинул полную сахарницу, намазал чёрный хлеб маслом и направился к холодильнику.
Васька тем временем быстро, пока мужчина не видит, насыпала в свою чашку три ложки сахара, обжигая рот, впопыхах глотнула и тотчас подавилась, закашлялась.
Похлопав её по спине, наниматель сел на стул, положил на масло два куска толсто нарезанного сыра, и она с завистью подумала: «Себе сварганил…» – и ошиблась, потому что он подвинул бутерброд ей и сказал:
– Ешь!
Васька очень старалась есть красиво, медленно, но у неё не получалось. Пока она жадно глотала, он пододвинул ей второй, точно такой же бутерброд.
«Ещё подумает, что я много ем, и не примет!» – вдруг промелькнула в её голове мысль, и глядя на бутерброд голодными глазами, она отрицательно покачала головой.
– А знаешь, – вдруг улыбнулся он, – когда-то на Руси, принимая работника, перед ним ставили миску каши. Быстро и много ест – значит, хорошо работает.
Васька поразмыслила над сказанным пару секунд и с аппетитом принялась за второй бутерброд. Быстро уничтожив вкусный хлеб с маслом и сыром, она допила уже чуть остывший кофе, и удовлетворённо вздохнув, уставилась на мужчину.
Он опять улыбнулся ей и с задором скомандовал:
– Ну а теперь к делу! Расскажи о себе!
Васька скорым повествованием поведала ему свою нехитрую историю, и он спокойно произнёс:
– Хорошо… – После чего сделал короткую паузу, и она успела подумать, что ничего, в общем-то, хорошего, но спорить не стала. В следующее мгновение хозяин квартиры продолжил: – В твои обязанности входит, – и он стал загибать крепкие красивые пальцы, на которых она заметила два старых шрама и совсем свежий, небольшой волдырь на указательном пальце, – убирать квартиру… Правда, я не знаю, сколько раз в неделю, но должно быть чисто. Готовить мне завтрак. Обедаю я на заводе, ужинаю дома очень редко, но сыр, колбасы, мясо, масло… ну, я не знаю, что ещё... – вновь задумавшись, поговорил он, – яйца, творог – всё перечисленное в холодильнике должно быть всегда. Это тоже твоя обязанность. Один раз в неделю я буду присылать водителя, и вы будете ездить по магазинам. Либо дам возможность заказывать доставку на дом, но, если честно, я не особо доверяю сборщикам: фрукты часто гнилые подкладывают, да и заменяют продукты без спроса, – заметив, нахмурился мужчина. Преданно глядя в большие серые глаза, она молчала, но он, видимо, решил взять правды правления и спросил: – Договорились?
Васька быстро закивала и всё-таки уточнила:
– А на рынок тоже можно?
– Если захочешь, то и на рынок, – он снова улыбнулся, но потом вмиг грозно свёл брови, как будто резко нависнувшая над мирным небом чёрная туча. – Однако я запрещаю тебе уходить из квартиры без моего разрешения, лазить в стол с документами, приводить друзей, открывать дверь и отвечать по телефону, когда меня нет дома! И последнее: я буду платить тебе сорок тысяч в месяц.
– Сколько? – округлила глаза Васька, так как она никогда таких денег в руках не держала.
– Ну, ладно, сорок пять – и можешь есть что захочешь и без ограничений… Холодильник в твоём распоряжении. Проживание тоже включено в заработную плату.
– Нет-нет сорока достаточно! – испугано заверила она, и он пожал плечами:
– Договорились! Начинай мыть окна, а у меня ещё дела.
Минут через десять хозяин вернулся в гостиную и, быстро пробежав глазами по надписям на баллончиках, перевёл для неё, будто и сама читать не умела:
– Это для пластиковых рам – просто выдавить на салфетку и протирать. А это для стёкол – перед употреблением взбалтывать.
Перетаскивающая к высокому окну лестницу-стремянку Васька хотела сообщить, что понимает инструкцию и даже может перевести её с английского, ведь ещё в шестом классе она обнаружила в библиотеке две совершенно одинаковые книги «Приключения Шерлока Холмса» издательства «Детская литература» с одинаковыми обложками и иллюстрациями на русском и английском языках. Она читала и перечитывала каждую по десять раз, пока не почувствовала, что запомнила иностранные слова, что понимает прочитанную только по-английски историю.
Ей хотелось с гордостью поведать о своих навыках, для чего она повернулась и… замерла, приоткрыв рот. В костюме и галстуке её наниматель был просто потрясающе красивым. Таких аполлонов Васька видела только по телевизору. Тёмно-каштановые, почти чёрные волосы, большие серые яркие, будто подсвеченные изнутри глаза, прямой нос, резко очерченные губы, постоянно сложенные в чуть ироническую улыбку, и аккуратная щетина, украшавшая овал лица.
Мужчина не заметил или сделал вид, что не принял во внимание её восторженный взгляд, и сдержанно распорядился:
– Когда помоешь окна, можешь посмотреть телевизор.
Васька посмотрела на связанные стопки книг в углу:
– А книги?
– Можешь взять, только не разбрасывай и не загибай листы… – кивнул он и, уже закрывая дверь, наконец-то вспомнил о главном: – Как тебя зовут?
– Васька, – просто ответила она. Её все так называли: и в интернате, и в посёлке, и у дяди Пети.
– Ну зачем же так? – наставительно заметил он. – У тебя красивое имя. Я буду называть тебя Василиса. Или ты всё же Василина?.. Слышал, что и такое имя тоже существует.
– Нет, я Василиса, – слегка сконфуженно отозвалась Васька: совсем необычно было слышать своё полное имя.
– Значит, угадал. Хорошо, Василиса. А меня зовут Марк Антонович, – он минуту подумал, – если хочешь – Марк…
Раздумывая о том, что величать хозяина Марком без Антоновича не совсем уместно, Васька перемыла все окна. Со средствами, которые он дал ей, мыть было очень просто. Быстро помыла полы во всей квартире, а после – искупалась под горячим душем и, приготовив себе бутерброд с какой-то диковинной колбасой, устроилась на кухне с любимой книгой «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте. Она купила эту книгу за двадцать рублей у старушки на книжном базаре, когда ещё были деньги. Просмотрела слишком знакомые, как свои воспоминания, листы о сиротском детстве Джейн и, замирая, перейдя к истории любви, уже дочитала до момента свадьбы, когда неожиданно домой вернулся хозяин.
Сняв туфли в прихожей, Марк в костюме вошёл на кухню и устало опустился на стул.
– Я хочу чаю, Василиса, – удовлетворённо выдохнув в родных стенах, попросил он.
Она налила свежую воду в чайник, принесла тапочки, присела, чтобы аккуратно поставить их возле его ног, но он поднял её за подбородок, улыбнулся, ласково потрепал по щеке.
– Не надо, девочка. Не стоит так: я сам.
Когда Марк возвратился на кухню без пиджака и галстука, на ходу расстёгивая верхнюю пуговку нежно-голубой рубахи, на столе уже стояла чашка с ароматным чаем, а на тарелочке красовались сделанные по всем правилам поварского и дизайнерского искусства маленькие бутерброды «канапе». Васька гостеприимно повела рукой, не отрываясь от книги. В уже не раз читаемой истории как раз настал самый душещипательный момент: благородная горемычная Джейн медленно брела по заснеженной пустоши, умирала от неистового голода на пороге чужого дома, а потом Сент-Джон внёс мисс Эйр в тёплую комнату. Глотая сентиментальные строки, Васька заплакала. Удивлённо подняв бровь, хозяин спросил:
– Что случилось?
– Понимаете, он её любит, но у него сумасшедшая жена, а она… – всхлипывая и вытирая капли слёз с бледных щёк, поделилась она.