Османская императрица. Ксения Облакова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1. Нишанлы
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ЧАСТЬ 2. Кадын-эфенди
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14

АННОТАЦИЯ

В мире ультрасовременных смартфонов и сверхзвуковых самолётов оковы династического брака кажутся ещё тяжелее, чем в Средние века. Тем ценнее для Беатрис даже призрачный шанс обрести настоящую семью. Однако падишах Доган Османский мало похож на её идеал мужа, а серьёзные политические силы воспринимают их брак как угрозу. Смогут ли Доган и Беатрис преодолеть пропасть в мировоззрении и вместе противостоять врагам? И не станет ли для Беатрис обещание верности Догану предательством самой себя?

ЧАСТЬ 1. Нишанлы

ГЛАВА 1

– Государь, моим наивысшим желанием является приносить пользу вам и империи. Прошу вас, дайте мне возможность служить, хотя бы даже на невысокой должности – я понимаю, что даже моё всестороннее образование не заменит реального опыта и готов начинать свой путь с самых низов.

   Негромкие голоса сопровождающих вежливо замолкли. Доган перевёл взгляд на приятно улыбающегося двоюродного брата. Неизвестно, как восприняли напыщенную речь Орхана остальные, он же расшифровал легкомысленно вырвавшуюся похвальбу: "я убью тебя, у меня уже есть план, хочу облегчить себе процесс принятия власти". Будь они наедине, Доган с удовольствием побеседовал бы на эту увлекательную тему с кузеном подробнее, но тот выбрал крайне удачный для себя момент для заявления. После придворно-религиозного праздника в честь аль-Исра ва-ль-Ми‘радж их окружали люди, при которых отказать без нежелательных последствий Доган не мог: шейх-уль-ислам, имамы, визири, владетельные правители, губернаторы, паши, – каждый при желании сумеет извлечь выгоду из публичного раскола между падишахом и его наследником.

    – Мне отрадно услышать от шехзаде слова взрослого человека, – спокойно ответил Доган. Пальцы Орхана на мгновение напряжённо сжались, но это была единственная его реакция на скрытый сарказм. Что ж, неплохо. – И я полностью вас поддерживаю, кузен, однако считаю, что ваши ум и знания достойны достаточно высокой первой должности. В департаменте дорожного хозяйства и транспорта, к примеру.

   Глаза Орхана блеснули самодовольной радостью. Впрочем, на его месте Доган радоваться не спешил бы – глава департамента, опытный боец придворных войн, обеспечит ему должный присмотр и минимум свободного времени.

   Однако этот незначительный эпизод неожиданно задел Догана. В машине во время недолгого обратного пути из соборной мечети во дворец он, хмурясь, думал.

   Следовало наконец покончить и с мышиной вознёй вокруг кузена, на которую тратилось драгоценное время, и с витавшими в воздухе неприятными вопросами. Доган понимал, что сам создаёт себе проблемы, рискует по-настоящему важными и ценными вещами по далеко нерациональным причинам. И чем дальше он тянет с решением, тем сложнее становится ситуация.

   Не оставлять же ему, в самом деле, трон Орхану.

   Тогда... Восток или Запад? Близость менталитетов или политика?

   Политика, конечно, политика.

   Близость менталитетов не сделала сколь-либо удачным его первый брак.

    – Составьте список незамужних европейских принцесс, – бесстрастно велел Доган секретарю по пути в свои покои, когда вокруг не осталось посторонних. – Только из правящих династий, возраст от семнадцати до тридцати лет. Список с запросом подробной информации перешлёте лично Алибек-паше.

    – Слушаюсь, государь.

   В обычно невыразительном голосе Юсуфа на сей раз падишах уловил едва сдерживаемой волнение и недовольно сжал губы. Живейшая озабоченность османов, в особенности приближённых, его семейным положением была естественна, но не могла не вызывать раздражение. Оставалось надеяться, что среди правящих домов Европы найдётся принцесса, которая будет вызывать у него хоть какие-то положительные эмоции, а не только досаду.

   Доган слишком высоко ценил собственное спокойствие, чтобы терпеть жену исключительно из чувства долга.

    – Господа офицеры, все свободны, – падишах кивком отпустил участвовавших в совещании представителей секретных ведомств и мельком взглянул на оставшегося неподвижным визиря. – Что-то ещё?

   Алибек-паша долгим взглядом из-под ресниц проводил последнего из покидающих кабинет своих заместителей и, когда они остались наедине, с усмешкой обернулся к нему.

    – Ты велел собрать досье на потенциальных невест, помнишь ещё такое?

    – Ах, да, – не отрываясь от документов, Доган досадливо поморщился, словно вместо элитного кофе в его чашке оказалась растворимая дрянь из придорожного ларька. Проблема поиска жены практически сразу была вытеснена из его головы множеством куда более важных дел, но раз необходимые материалы уже собраны, смысла откладывать выбор дальше нет. – Хорошо, присылай, вечером посмотрю. Там много?

    – Девятнадцать кандидатур. Но подходящая лишь одна, – спокойно отозвался Алибек и постучал ногтём по лежащей перед ним на столе тонкой чёрной кожаной папке.

   Вот теперь Доган отложил ещё непрочитанные бумаги и, откинувшись в кресле, холодно осведомился:

    – Кай-Кубад, не много ли ты на себя берёшь?

   Столь явное проявление недовольства падишаха могло смутить кого угодно, но только не Алибека. На его губах лишь заплясала загадочная улыбка.

    – Доган, давай сыграем, – эффектным жестом фокусника визирь словно из воздуха извлёк стопку фотографий. Подобным трюкам их когда-то учили вместе, поэтому Доган не повёл и бровью. Лишь отметил неожиданно хорошее настроение друга. – Здесь есть одна идеальная императрица и одна достойная жена. Если наши мнения насчет достойной жены совпадут, ты просто скажешь мне спасибо за сэкономленные несколько часов.

    – А если нет? – приподнял бровь позабавленный Доган, принимая фотографии.

    – Пришлю тебе все файлы, а сам пойду на устраиваемый Чичек-ханум приём и буду изображать из себя примерного сына, – легко пожал плечами Алибек.

   С интересом взглянувший на него Доган насмешливо хмыкнул.

    – Слишком высокая ставка, если учесть, что наши вкусы в отношении женщин никогда не совпадали. Но принимается.

   И раскинул веером перед собой больше полусотни фотографий. Каждая из девушек была запечатлена в разных образах на трёх-четырёх снимках. Официальный приём, светский раут, повседневная жизнь.

   Брюнетки, блондинки, шатенки, даже одна рыжая. От совсем юных девочек, только пытающихся выглядеть опытными светскими львицами, до безукоризненных леди с вежливыми улыбками и надменным взглядом. Многие лица Догану были знакомы, их представляли ему, он даже счел нужным запомнить имена нескольких, но ни одна из девушек не вызывала никаких эмоций. Они все были разные и одновременно – одинаковые. Холёные, со вкусом одетые и... пустые.

   С чувством, близким к разочарованию, Доган просмотрел подборку практически до конца, как вдруг увидел её. Фотографом был выхвачен момент, когда девушка на улице взглянула куда-то вверх. Лучистые карие глаза, искренняя радостная улыбка, солнце, запутавшееся в тёмно-каштановых волосах, собранных в обычный хвост. Женственная фигура с высокой грудью, тонкой талией и округлыми бёдрами, подчёркнутая короткой кожаной курткой и джинсами, но лицо девушки было скорее привлекательным, нежели красивым. В ней чувствовалась порода и природная утонченность, но одновременно веяло теплом и... Доган даже не смог сразу подобрать подходящее определение возникшему у него странному ощущению. Пожалуй, чистота. То, чего не хватало в облике других принцесс. Искренность и чистота.

   Отведя взгляд, падишах справедливости ради внимательно просмотрел фотографии нескольких оставшихся кандидаток. Ожидаемо не заметив ничего достойного внимания, небрежно отмёл все снимки на край стола, оставив перед собой лишь три фотографии будущей кадыны. И поднял глаза на непринуждённо опирающегося локтем на край стола Алибека, удобно устроившегося вполоборота и наблюдающего за ним с таящейся в уголках губ улыбкой.

    – Она.

    – Беатрис Кобург, Её Королевское Высочество принцесса Бельгийская, – даже не скрывая своего торжества, сообщил визирь и протянул Догану ту самую чёрную папку. – Внучка королевы, девятая в очереди престолонаследия. Двадцать три года, биография чиста как слеза младенца. Ни скандалов, ни вредных привычек. Никаких аккаунтов в социальных сетях, никаких резких публичных заявлений. Под фамилией Ван Гольден заканчивает магистратуру филологического факультета Брюссельского Королевского университета. Помимо государственных языков в совершенстве владеет английским, знает латынь и греческий в рамках углубленной гуманитарной университетской программы и, между прочим, в прошлом году взяла электив по османскому языку.

   Слегка позабавленный последним фактом Доган приподнял брови и, не спеша открывать папку с досье, вновь взглянул на лежащие перед ним фотографии. На второй принцесса была запечатлена уже на официальном приёме, в момент грациозного реверанса перед английской королевской четой. Изысканное в своей простоте платье скромно обрисовывает соблазнительные изгибы тела девушки, лицо задумчивое, а взгляд отрешенный. А вот туалет королевы-консорт и обстановка вокруг показались Догану знакомыми.

    – Когда это снято?

    – Два года назад, юбилей Карла.

    – И я там был, – в задумчивости потерев подбородок, протянул Доган. – Но нас не представили.

   Обычно его внимание старались обратить на любую потенциальную невесту.

    – Мать принцессы – двоюродная сестра короля, но не в фаворе, опала распространяется и на дочь, – сухо усмехнулся Алибек. – Принцесса что-то вроде паршивой овцы, отбившейся от стада. С родственниками вне Бельгии практически не поддерживает отношений, с бельгийскими – исключительно в частном порядке, на протокольных мероприятиях бывает только тогда, когда неявка считается оскорблением, светские рауты не посещает вообще, королевские обязанности не исполняет. Забилась в норку, тихо учится в университете и, видимо, мечтает, чтобы династия о ней забыла.

   Наивная. Династия всё равно однажды вспомнит и потребует плату. Даже если ничего не давала взамен. Просто по праву крови.

    – Что с личной жизнью?

    – Ничего, – безмятежно ответил Алибек. – Ни мужчин, ни друзей, ни подруг. Только ровные дружелюбные отношения с однокурсниками, не выходящие за пределы университета. Судя по медицинской карте двухмесячной давности – девственница.

   Девственница. Даже так. Доган чуть улыбнулся. Пожалуй, традиционные османские ценности для него оказались важнее, чем он предполагал.

    – Умна, образована, привлекательна и невинна. Ты прав, Алибек, достойная жена.

   Визирь склонил голову, принимая признание своей правоты, однако тут же негромко заметил:

    – Но не для падишаха.

    – Даже я не могу получить всё и сразу, – усмехнулся Доган. – Кого ты посчитал идеальной императрицей?

    – Елизавета Виндзор, одна из племянниц короля, – наклонившись вперед, Алибек порылся в сметённых в неаккуратную кучу фотографиях и выудил оттуда изображение очень красивой блондинки с синими глазами, классическими чертами лица чем-то похожей на Грейс Келли. Как раз одна из тех принцесс, чьи имена Доган знал. – В совершенстве владеет османским языком, учит арабский, участвует в многочисленных совместных образовательных и благотворительных программах, с восторгом принята в высшем свете империи. При ближайшем рассмотрении даже кажется, что уже вы лет пять как обручены, но пока решили не обнародовать помолвку.

    – Когда её хозяева поймут, что под меня дрессированную принцессу подложить не выйдет, попытаются вручить столь ценный приз одному из моих "верных" вассалов.

    – Ещё и аукцион объявят, – как всегда понявший его с полуслова друг согласно кивнул, помедлил, а затем неожиданно спросил, пристально и серьёзно глядя в глаза падишаха. – Доган, ты уверен в своём выборе? Связи Елизаветы мы сможем оборвать или использовать для собственных целей, зато ты получишь императрицу, а не милую замкнутую девочку, которая как огня боится ответственности и которую двор сожрёт с потрохами.

   Тяжело вздохнув, Доган вновь взглянул на третью фотографию, с недавней свадьбы двоюродного брата принцессы. Несмотря на родственников вокруг, а, может быть, именно благодаря этому, Беатрис выглядела особенно хрупкой и одинокой. Потерявшимся ребёнком на празднике жизни.

    – Мне надоели гадюки в постели, – негромко признался Доган. – Я не хочу в минуты отдыха выслушивать придворные сплетни и постоянно искать двойное дно у любого сказанного слова. Гадать, кто и что пообещал моей кадыне за этот прелестный щебет. Поэтому если Беатрис хотя наполовину столь порядочна, как мне показалось на первый взгляд, я на ней женюсь. Сожрать с потрохами не позволю, но если она не сможет стать владычицей при дворе – вполне переживу. Лишь бы у меня не возникало каждодневного искушения сослать мать моих детей как можно дальше с глаз долой.

   В глазах Алибека мелькнуло какое-то странное выражение, похожее на сочувствие или сожаление, которое он, впрочем, поспешно скрыл за опущенными ресницами. Лишь спокойно уточнил:

    – Значит, ведём углублённую разработку по принцессе Кобург?

    – Да, только аккуратно, – Доган бросил взгляд на часы и нахмурился. На лирику они потратили слишком много времени. – Помнится, в конце прошлого года у нас имелись неопровержимые аргументы для переговоров с королевой. Они не изменились?

   На губах визиря зазмеилась холодная усмешка.

    – Не изменились, только набрали силу. Для большего эффекта даже можем сыграть за другую сторону.

   Несколько секунд заинтересованно прищурившийся Доган размышлял над предложением друга, а потом отрицательно качнул головой.

    – Пока не стоит. Королева умная женщина, думаю, лишнего упрямства не проявит. Лучше организуй мне встречу с принцессой.

   Алибек удивленно заломил бровь.

    – Причём здесь я?

    – Как ты думаешь, что ответит эта "милая замкнутая девочка", когда получит моё официальное приглашение? – язвительно поинтересовался в ответ Доган и выразительно кивнул на папку с досье.

   В нарочитой задумчивости Алибек склонил голову набок.

    – Наверное, что весьма горда оказанной честью и обязательно найдёт в своём напряженном графике время. Лет через тридцать. Или: "с незнакомцами не разговариваю, обращайтесь к бабушке". М-да. Хорошо, организую. Учитывая интерес принцессы к османистике, это не должно составить особого труда.

   После ухода друга убрав чёрную кожаную папку в верхний ящик стола, Доган вызвал секретаря и велел уничтожить остальные фотографии, а также передать юристам приказ составить проект брачного договора.

   Вызову в деканат Беатрис удивилась, но особой обеспокоенности не почувствовала. Долгов за ней не числилось, устав она не нарушала, в конфликты не вступала и вообще старалась вести себя как образцово-показательная студентка.

   Но когда секретарь положила перед ней лист с приглашением на ежегодную конференцию студентов и молодых ученых при Стамбульском Императорском университете, насторожилась. С чего бы это?

    – Я не отправляла заявку на участие.

    – Там произошла какая-та путаница, – досадливо махнула рукой секретарь. – Они заявили об открытии нескольких больших секций, в том числе европейской литературы, но из-за чьей-то ошибки оповещение об этом заблаговременно не состоялось. А если новые секции не наберут нужного количества участников, то на следующий год финансирование гуманитарного профиля конференции значительно урежут. Вот оргкомитет взял несколько научных журналов и разослал подходящим под критерии авторам статей приглашения в надежде, что кто-нибудь откликнется. Я слышала, что декан местного филологического факультета даже обзвонил зарубежных коллег с просьбой заинтересовать их студентов и аспирантов в участии. Османы такие странные, что с них возьмёшь. Вы поедете?

   Беатрис помедлила, взвешивая все "за" и "против", и ещё раз перечитала приложенное к приглашению информационное письмо. Да, такое финансирование стоит попытаться сохранить. Работа конференции была рассчитана на семь дней и, помимо собственно двухдневной работы секций, включала в себя семинары, круглые столы, встречи с несколькими ведущими османскими писателями, в том числе с Нобелевским лауреатом прошлого года, обычные для подобных конференций экскурсии и даже пару занятий языковой школы для желающих получить начальное представление об османском языке. Проживание и трёхразовое питание – за счёт принимающей стороны.

   Нет, конечно, Беатрис слышала, что в последние годы наука в империи финансируется щедро, но...

   Не слишком ли щедро для всего лишь студенческой конференции?

    – А с нашего факультета кого-то ещё пригласили?

    – Ещё трёх студентов и двух аспирантов.

    – Я поеду.

    – В таком случае вот список необходимых документов, – секретарь передала новый лист и, потеряв к ней всякий интерес, отвернулась к компьютеру. – Крайний срок подачи – послезавтра.

   Из деканата Беатрис выходила в раздумьях. С одной стороны, объяснения секретаря звучали логично, с другой... Персональное приглашение для неё настораживало. Она прекрасно понимала, что для какого-нибудь санджабека, князя или паши империи являлась весьма ценным призом. И после похищения её семье будет проще согласиться на брак, чем поднимать скандал – всё-таки она слишком далека от престола, чтобы ради неё портить репутацию династии. Однако же абсолютно беззащитной Беатрис себя тоже не чувствовала: во-первых, служба безопасности Королевского Дома за ней всё же присматривала – пускай не ежедневно, но поездку заграницу они едва ли пропустят; во-вторых, вряд ли гипотетическому похитителю захочется вызвать неудовольствие османского правительства подобной наглостью. В империи, как она слышала, это чревато.

   И, скорее всего, это её последняя возможность поучаствовать в работе конференции подобного уровня и посетить Стамбул в качестве рядовой туристки.

   Дома первым делом Беатрис нашла в интернете информацию о конференции за предыдущие несколько лет. В прошлом году масштаб проведения был скромнее, но не намного: фактически та же программа, только без встреч с писателями и языковой школы, на два дня короче. Секций действительно было меньше.

   Да-а, похоже, у неё развивается мания величия. И на самом деле, кому нужна далёкая от престола принцесса небольшой страны?

   Но всё же на всякий случай из пакета документов Беатрис в последний момент тайком забрала справку об уровне доходов – империя славилась нежеланием пускать на свою территорию незамужних необеспеченных иностранок. Если кому-то нужна лично она, визу дадут, следовательно, никуда она не поедет. Но окончательно успокоилась, когда университетский куратор, занимающийся оформлением виз, позвонил из османского посольства и свистящим от раздражения шёпотом крайне вежливо сообщил, что такая рассеянная особа, как она, останется дома, если немедленно не привезёт злополучную справку.

   Беатрис извинилась, привезла справку, посмеялась про себя над собственными нелепыми подозрениями и занялась подготовкой доклада.

   И надо не забыть купить несколько подходящих случаю длинных юбок и закрытое платье, всё же в мусульманскую страну собирается.

   Через неделю самолёт из Брюсселя благополучно приземлился в гигантском новом Международном аэропорту имени падишаха Сулеймана. Беатрис и четырёх её коллег – одна магистрантка ехать отказалась – встретил представитель оргкомитета конференции, общительный улыбчивый аспирант-социолог, представившийся Гючлю Марданом и сразу же бесхитростно извинившийся:

    – Сорри за мой английский, ребята. Всех лингвистов отправили к естественникам. Говорят, в этом году их приехало даже больше, чем в прошлом. Особенно американцев. Но мы ведь друг друга поймём?

   Акцент у Гючлю присутствовал, разговорная речь была не вполне уверенной, с большим количеством молодёжного сленга, но это абсолютно не препятствовало нормальной коммуникации, о чём ему тут же сообщили.

   По дороге из аэропорта Гючлю в шуточной форме ознакомил их с нехитрыми правилами поведения в стране: девушкам – не оголяться, в одиночестве вечерами не ходить, рукопожатиями с мужчинами не обмениваться; парням – на чужих женщин не глазеть, не пытаться знакомиться на улице. Не употреблять алкоголь вне ресторанов или отелей, никого без разрешения не фотографировать, громко политику не обсуждать. И лучше всего держаться подальше от любого государственного символа – к ним здесь относятся с трепетом, даже обычное селфи с флагом империи местные вполне могут посчитать неуважением.

    – Если что – ищите чуваков в форме и сразу звоните мне, ок?

   Дальше он всё так же непринуждённо рассказывал о простейших нормах речевого этикета, но Беатрис больше не слушала, а жадно вглядывалась в проплывающие за окном улицы.

   В Стамбуле она однажды была, ещё ребёнком вместе с отцом, всего несколько дней, но уже тогда величественный древний город произвёл на неё неизгладимое впечатление. В её памяти османская столица оказалась навсегда связана с фонтанами, жирными голубями, белоснежными стрелами минаретов в синем небе, ярким солнцем и ощущением безбрежного счастья.

   Ей не терпелось отправиться бродить по узким старинным улочкам, но в то же время Беатрис опасалась, что Стамбула её детства больше не существует, и сейчас она увидит лишь пыль, настырных торгашей и уродливые новостройки над разрушающимися деревянными домиками.

   Наверное, именно поэтому Беатрис не возвращалась в Стамбул раньше – боялась разочароваться и тем самым омрачить одно из самых светлых воспоминаний об отце.

   Остаток дня ушёл на заселение в гостиницу – Беатрис вместе с Камиллой, аспиранткой её научного руководителя, заселили в маленький, но довольно симпатичный номер, – регистрацию на конференции, экскурсию по университетскому городку и ужин. На вечернюю прогулку по Стамбулу уже ни у кого не хватило сил.

   Первый день работы конференции выдался насыщенным: сначала состоялось пленарное заседание, ознаменовавшее открытие конференции – как всегда слишком долгое, занудное и попросту утомительное, затем после перерыва на обед участники разошлись по тематическим секциям.

   Доклад Беатрис стоял в программе пятым, жгучего интереса и бурных дискуссий не вызвал, принят был весьма благожелательно, как, впрочем, и большинство других. Но за происходящим она наблюдала с живейшим любопытством. Вопреки стереотипам мужчины-преподаватели относились к девушкам-студенткам без видимого пренебрежения или превосходства, среди преподавателей было достаточно много женщин и даже не все они покрывали голову платком. Хотя, конечно, османы и друг с другом, и с иностранными гостями вели себя гораздо сдержаннее и церемоннее, чем их европейские и, тем более, заокеанские коллеги.

   На второй день работа секции продолжалась до обеда, а после их повезли на экскурсию в Долмабахче, грандиозный дворец в стиле османского барокко, ныне открытый для туристов и нечасто использующийся для государственных мероприятий.

   Долмабахче Беатрис не очень понравился – слишком роскошный, слишком пафосный, слишком европейский. С гораздо большим нетерпением она ждала запланированной на воскресенье экскурсии в Топкапы. Огромный дворцовый комплекс, являющийся официальной резиденцией правящего падишаха, для свободного посещения был закрыт. Но в небольшую часть Старого Дворца иногда допускали организованные группы. Вроде школьников-победителей олимпиад, студентов-историков или участников различных конференций. Вот и им университет обещал организовать экскурсию.

   Однако коллекция живописи в Долмабахче оказалась собрана не просто внушительная, уникальная, поэтому в одном из залов Беатрис даже немного отстала от основной группы, чтобы подольше задержаться возле пейзажей. Она обожала пейзажи, особенно те, на которых природы была запечатлена в безмятежном покое перед началом бури, поэтому одна из картин османского художника прошлого века, имя которого Беатрис раньше никогда не слышала, её заворожила.

   Над пока безмятежной морской гладью наливались чернотой беспощадные грозовые облака, а пробивающийся из-под их свинцовой тяжести одинокий солнечный луч освещал находящуюся ещё далеко от берега хрупкую рыбацкую лодку. И Беатрис почему-то стало действительно важно, успеет ли лодочка добраться до берега, спасутся ли напряжённо вглядывающиеся в горизонт рыбаки.

   Она настолько погрузилась в созерцание картины, что подошедшего к ней сотрудника службы охраны дворца заметила не сразу. Этого подтянутого внушительного господина лет пятидесяти с военной выправкой, смотрящегося особенно впечатляюще в дорогом чёрном костюме-двойке, который сидел на нём оружейным чехлом, Беатрис уже видела в предыдущем зале. Она ведёт себя столь подозрительно? Или здесь просто не рекомендуется отставать от группы? Надо было прочитать правила посещения. Им говорили только о запрете на фото – и видеосъёмку.

   Беатрис отвернулась от картины и вежливо улыбнулась офицеру, уже готовясь извиниться за доставленные неудобства, как услышала на безупречном французском с парижским произношением:

    – Ваше Королевское Высочество, позвольте отрекомендоваться: каймакам Атманджа-ага, глава личных телохранителей Его Императорского Величества падишаха Высочайшего Османского государства, – щёлкнув каблуками, осман склонил голову в приветствии. – Мне поручено передать Вам приглашение государя на частную беседу.

   От неожиданности Беатрис даже не сразу осознала, о чём речь. Но уже через несколько мгновений её улыбка увяла.

   Она поняла, всё и сразу. Поняла, по чьей воле оказалась в Стамбуле и почему ей оказана честь посланником столь высокого ранга из ближнего круга.

   Но Беатрис не знала, как сказать "нет" Догану Османскому, находясь на территории его империи, его столицы, его дворца, остаться при этом невредимой, свободной и не получить для династии опаснейшего врага.

   Боже, зачем она сюда приехала...

   Беатрис невольно оглянулась – их группа уже перешла в следующий зал, на её отсутствие, судя по всему, никто не обратил внимания.

   Впрочем, говорить с падишахом всё равно придётся, возможность выбора в данном случае была лишь иллюзией, вежливо созданной ради соблюдения приличий. Наверное, подобная вежливость – это хороший знак?

    – Я с благодарностью принимаю приглашение Его Императорского Величества, – Беатрис, подозревая, что сейчас за каждым её жестом пристально следят, постаралась любезно улыбнуться. Про "радость" от встречи она не стала добавлять намеренно: она была слишком напугана, чтобы изображать восторженную дурочку. А адекватный человек перед незапланированной встречей с падишахом радоваться станет в последнюю очередь.

    – В таком случае прошу вас, хатун-эфенди, следовать за мной.

   Да, она не дурочка – дура.

   Настоящая дура.

   Почему она предпочла не услышать тревожные звоночки? Зачем ей вообще понадобилась эта конференция, если она убеждена, что строить карьеру в научном мире ей никто не позволит? Захотела пожить не своей жизнью?

   Хотя... Дура, конечно, но королева тоже не могла ничего не знать. Отправила её на своеобразные смотрины, даже не предупредив, чтобы не сбежала по дороге?

   Королева уже дала согласие? Дала или нет?

   Именно эта мысль назойливо билась в голове Беатрис, пока они поднимались по огромной мраморной лестнице на второй этаж, а затем углублялись по просторным коридорам во внутренние покои. Пара дворцовых охранников в форме обозначили закрытую для туристов зону, а пара матёрых "волков" в штатском – подходы к логову дракона. Ещё двое телохранителей застыли у дверей, перед которыми остановился Атманджа-ага. Он, чуть помедлив, словно давая ей последнюю возможность отказаться или просто собраться с мыслями, собственноручно отворил одну из створок.

   В комнату Беатрис вступила под грохот собственного сердца.

   Обстановка вокруг казалась спрятанной за мутным выгнутым бутылочным стеклом, чётко Беатрис видела лишь сидящего на оттоманке и читающего что-то с планшета мужчину, который при её появлении неторопливо поднял голову.

   Один взгляд на его лицо – и Беатрис опустилась в глубокий придворный реверанс. Левое колено, практически касающееся пола, противно подрагивало, и в те бесконечные секунды, которые она рассматривала завиток узора ковра возле носка своего правого ботинка, Беатрис могла думать лишь об одном: заметит?

    – Поднимитесь, Ваше Королевское Высочество, – велел низкий красивый голос с богатыми модуляциями. Всего несколько слов – а Беатрис пробрало до глубины души. Голос падишаха определённо являлся одним из тех инструментов, которыми он владел отменно. Холодная властность в качестве стальной основы, сверху прикрытая небрежно наброшенным тёплым багряным бархатом снисходительного дружелюбия и сдержанного интереса – всё это ей позволили прочитать. – Приношу свои извинения, если моё неожиданное приглашение смутило вас, и благодарю, что согласились уделить мне время.

   На французском падишах говорил с той же изящной лёгкостью, что и начальник его охраны, поэтому Беатрис даже пришла в голову совершенно несвоевременная мысль, что, возможно, их учил один и тот же человек.

   Пресвятая Дева, какой бред лезет в голову! Надо сосредоточиться. Сейчас вся её жизнь зависит от правильности поведения. Если, конечно, она ещё что-то может изменить.

    – Встретиться с Вашим Императорским Величеством – высочайшая честь для меня, – заученно произнесла Беатрис, выпрямляясь из реверанса, но не поднимая взгляд. Сейчас только от падишаха зависело, какую степень почтительности ей следует выказывать: он может оставить её стоять с опущенным взглядом – и это будет полностью в рамках этикета.

    – Прошу вас, мадемуазель, садитесь.

    – Благодарю, сир.

   Лишь опустившись на предложенное кресло, Беатрис осмелилась поднять глаза на сидящего напротив мужчину. И невольно затаила дыхание.

   Великолепен.

   Естественно, видела падишаха Беатрис не в первый раз – в современном мире правителю огромного государства невозможно остаться непубличной персоной. Изредка его лицо мелькало в международных новостях, однажды она даже видела его лично, правда, издали. Но, как оказалось, ни фото-, ни видеообъективы не в силах были в полном объёме передать ошеломляющий магнетизм Догана Османского.

   Он был чертовски красив. Гордая посадка головы с чёрными как смоль волосами и словно скульптурными чертами лица: надменно изогнутые крылья бровей, фамильный орлиный нос Османов, холодные бездонные тёмно-серые глаза, чётко очерченные губы и волевой, пожалуй, слишком жёсткий подбородок. Сильное подтянутое тело облачено в безупречно сидящий элегантный деловой костюм, но царственный разворот плеч при безупречной осанке заставлял вспоминать портреты эпохи Кранаха, когда правителя можно было определить с первого взгляда.

   В век знаменитых моделей глянцевых журналов, любой степени брутальности вплоть до холёных рафинированных метросексуалов всех возможных цветов и оттенков, мужская красота уже казалась чем-то вполне привычным.

   Но любому из глянцевых красавцев до Догана Османского было очень далеко.

   В его достаточно резких чертах лица проступала сама суть этого мужчины: власть, мощь, железная воля и непоколебимое спокойствие, – и это давало потрясающий эффект.

   Не просто породистый аристократ, а настоящий повелитель.

   Внешность падишаха – это всего лишь генетика, результат того, что его предки не заключали династические браки, а веками брали в жёны красивейших женщин мира, но вот её единство с означаемым... к этому Беатрис оказалась не готова.

   Она чувствовала себя маленьким завороженным кроликом в сжимающихся тяжёлых кольцах огромного золотого удава, но взгляд отвести не могла.

   Опомнившись, Беатрис вновь потупилась, отчаянно надеясь и одновременно понимая всю тщетность своей надежды, что падишах не прочитал на её лице слишком много.

    – Мадемуазель, я не буду понапрасну тратить наше с вами время и сразу перейду к цели нашего разговора. Я прошу вас оказать мне честь стать моей женой и императрицей Османской империи.

   Ух ты. Так прямо. Неужели королева оставила ответ на её усмотрение? С чего бы? Ненаследная принцесса не имела права принимать такие решения. Мысленно чертыхнувшаяся Беатрис подняла глаза на ожидающего её ответа падишаха и улыбнулась, постаравшись одновременно вложить в улыбку благодарность и искренние извинения.

    – Сир, я невероятно польщена вашим предложением, но, к сожалению, не могу его принять.

   Ни гнева, ни досады – ничего. Падишах словно не заметил её "нет". Вот теперь Беатрис стало совсем страшно. Неужели худшие её предположения подтвердятся?

    – Мадемуазель, я буду вам благодарен, если вы объясните причины вашего отказа.

   Так, теперь самое сложное – пройти по тонкому льду, не оскорбив падишаха, но и не поставив под сомнение решительность своего отказа.

    – Сир, я понимаю, что не вольна распоряжаться своей судьбой и вряд ли смогу избежать династического брака, – осторожно начала Беатрис, – однако брак с вами гораздо выше моих амбиций. Я не чувствую в себе готовности исполнять обязанности императрицы, потеряв всякое право на обычную частную жизнь. К тому же у нас существенная разница в менталитете, которая, боюсь, сделает нелёгкой совместную жизнь даже в формализованном династическом браке.

   Доган слушал её внимательно, не отводя пристального непроницаемого взгляда, а когда Беатрис замолчала, спокойно проговорил:

    – Мадемуазель, если бы речь шла только о династическом браке, я бы договаривался напрямую с королевой как главой Дома Кобургов и ваше мнение меня бы мало интересовало. Однако я предлагаю брак лично вам и предлагаю сделать его прежде всего союзом мужчины и женщины, а не только династий. Моя жена, мать моего наследника получит титул императрицы, однако мне не нужна императрица в качестве функции. Мне нужна семья, в которой между супругами будет царить взаимное уважение, а дети не будут полностью переданы на попечение нянь и учителей. Всё остальное, в том числе степень вашей публичности и глубину вашего вхождения в османскую систему ценностей, я готов обсуждать.

   Падишаху нужна семья? И он будет тратить время на жену и детей? Это было настолько удивительно, что Беатрис решилась уточнить:

    – Сир, я не уверена, что правильно вас поняла. Вы предлагаете мне обычный брак, в котором супруги не живут каждый своей собственной жизнью, а вместе строят семью и воспитывают детей?

    – Именно, – обронил Доган и, видя её очевидное замешательство, хладнокровно продолжил:

    – На мой взгляд, мадемуазель, возможно всего несколько серьёзных условий, препятствующих подобному браку. Если, во-первых, ислам и османская культура у вас вызывают резкую неприязнь; во-вторых, если вы любите другого мужчину, за которого рассчитываете выйти замуж; в-третьих, если неприязнь в качестве мужа у вас вызываю лично я.

   Надо же, как у Его Величества всё просто: если не вызываю отвращения – почему бы вам тогда не выйти за меня замуж?

    – Сир, я с большим уважением отношусь к исламу как к мировой религии, с безусловным интересом и восхищением – к османской культуре и ценностям. Однако некоторые вещи я не смогу принять как образ своей жизни. Я вполне благожелательно отношусь к многожёнству, – Беатрис сделала небольшую паузу, стараясь не показать, как её нервирует внимательный холодный взгляд падишаха, – но только со стороны, как человек, не считающий себя вправе выносить суждения о чужих традициях. Насколько мне известно, османские падишахи никогда не ограничивались единственной женой и их жёны всегда в обязательном порядке принимали ислам. Сир, я не хочу быть пусть главной, но не единственной женой, и также не могу отказаться от веры предков.

    – Иного от христианской принцессы я не ожидал, мадемуазель, – слегка наклонил голову Доган. Даже это простое движение у него вышло настолько царственно-плавным, что Беатрис невольно восхитилась. И тут же жёстко одёрнула себя. Любоваться мужчиной, которого боится половина мира и боишься сама, – это что-то из области психиатрии. – Я не стану требовать от вас принимать ислам. Мне также вполне хватит единственной жены: в наличии нескольких жён в нынешней ситуации я вижу больше политических рисков, нежели выгоды. Вторую жену я возьму лишь в случае вашей неспособности в течение долгого времени родить мне сына, что, согласитесь, при современном уровне развития медицины маловероятный вариант. Все эти моменты будут в обязательном порядке прописаны в брачном договоре.

   Слова про "современный уровень развития медицины" Беатрис про себя отметила с некоторым облегчением. На ретрограда сидящий напротив неё мужчина, во всём облике которого от исконно-восточного – снова гены – остались лишь профиль, изгиб бровей и цвет волос, не походил, но вдруг... Забыть, что он является халифом всех мусульман, традиционно очень консервативной религии, было бы большой ошибкой.

   Беатрис склонила голову, показывая, что приняла к сведению слова собеседника, и лишь мгновением позже с досадой сообразила: она отзеркалила недавний жест собеседника, уже поддалась его влиянию. Досчитав до десяти, чтобы успокоиться, осторожно продолжила:

    – Ни с одним мужчиной романтические отношения меня не связывают и никогда не связывали, однако с вами, сир, мы абсолютно незнакомы. Моё отношение к вам как к правителю значения не имеет, как человека я вас не знаю, а взаимная симпатия – минимальная основа любого удачного брака.

    – Тут с вами трудно спорить, мадемуазель. Давайте сделаем так, – падишах задумчиво прищурился, словно что-то припоминая или оценивая, – я могу освободить в своём расписании три дня, начиная с завтрашнего. И я приглашаю вас провести эти три дня со мной на вилле в Кайакуле. У вас будет возможность узнать меня как человека и ответить на мой вопрос ещё раз, уже имея обоснованное представление.

   Такое предложение Беатрис изумило и она, не сдержавшись, скептически заломила брови.

    – Простите, сир, но после трёх дней с вами на вилле от моей репутации ничего не останется.

    – Конфиденциальность я вам гарантирую, – очень сухо отозвался Доган. – Также даю слово чести, что не стану вас к чему-либо принуждать или ограничивать вашу свободу и с уважением приму любой ваш ответ.

   Беатрис задумалась. С одной стороны, – страшно. Согласиться провести три дня на уединённой вилле в обществе незнакомого мужчины, у которого есть все основания подозревать тяжёлый властный характер вкупе с беспредельным цинизмом и отсутствием сдерживающих факторов, – глупость и дикий авантюризм. Вполне возможно, что через три дня она окажется со сломанной психикой, если не телом.

   С другой стороны, о садистских наклонностях Догана Османского никаких слухов не ходило, а вот отзывы о нём с неподдельным уважением она слышала. Впрочем, жизнь падишаха оставалось настолько закрытой, что даже в узком кругу монархических семей знали мало определённого о происходящем на территории личного крыла Топкапы. Однако логика Беатрис подсказывала: похитить её здесь и сейчас ничуть не сложнее, чем на вилле. Падишаху надо лишь отдать приказ. Но чего ради? Женским обществом он избалован, сама она не красавица, а определённые неприятности, даже несмотря на всю её незначительность в иерархии правящих династий мира, такой поступок ему принесёт. До сих пор же с ней обращаются с безукоризненной учтивостью.

   Если смотреть в целом, предложение падишаха... самый, пожалуй, большой соблазн в жизни Беатрис.

   Династического брака не избежать, и этот факт постоянно отравлял её существование, заставляя сердце тоскливо сжиматься при каждом звонке из королевского дворца. Её время на исходе – после окончания университета королева непременно призовёт её для исполнения долга. Не факт, что при объединении сфер влияния, капиталов или налаживании международных связей, ей с мужем повезёт. Но что отрабатывать статус жены из королевской семьи придётся – факт. Беатрис же не хотела отдавать долги, которые не брала.

   Сбежать, выйти за простолюдина? Это грандиозный скандал, выльющийся в тяжёлые последствия, которые можно храбро преодолевать только ради большой любви и будучи уверенной в любви ответной. Но чего нет – того нет.

   И в этот момент ещё молодой красивый мужчина, завидный жених даже для принцессы, предлагает ей не просто брак, а семью и возможность непубличной жизни.

   Теперь Беатрис поняла, что ничто человеческое ей не чуждо. Она очень хотела детей, хотела ими заниматься, а не тратить годы на лживые улыбки на никому не нужных приёмах, хотела жить, а не пребывать в ежесекундном напряжении под прицелами камер. Хотела, в конце концов, мужа, мысль о физической близости с которым приятно волновала, а не заставляла передёргиваться от брезгливости.

   Или брезгливости нет, пока она одна из тех миллионов девушек, которые мечтательно любуются бездонными очами Догана Османского издали, через призму цифровых объективов, не ведая, какие дьяволы в нём живут?

   А ещё он вдовец с гаремом.

   У них не могут быть одинаковые представления о семье.

   Да уж. Что же делать?

   Этот брак или отказ от него в любом случае повлекут за собой грандиозные политические последствия, просчитать которые Беатрис не могла.

   Королева убьёт её.

    – Позвольте уточнить, сир, чему вы хотите посвятить это время?

    – На ваше усмотрение, мадемуазель. От конных прогулок и пикников до светских раутов или тишины библиотеки – всё, что захотите. На эти три дня я в полном вашем распоряжении.

   Неужели? Его Величество так шутить изволит? Беатрис недоверчиво взглянула на собеседника, но не обнаружила на лице падишаха ни тени эмоций. За весь разговор он даже ни разу не пошевелился, сидел в спокойной расслабленной позе с небрежно опирающимся на подлокотник локтём, не высказал ни тени неудовольствия даже от её излишне долгих размышлений, которые вполне мог счесть оскорбительными, а просто наблюдал за ней холодными непроницаемыми глазами, и это Беатрис весьма нервировало. Интересно, как он отреагирует на небольшой выход за рамки?

    – Сир, а если я захочу заняться шопингом и потребую вашего активного в нём участия?

   Глаза Догана немного прищурились, и Беатрис напряглась в ожидании волны ледяного неудовольствия... которой не последовало.

    – Попробуйте, мадемуазель, – с улыбкой согласился он. – Это будет совершенно новый для меня опыт.

   Улыбка смягчила строгую красоту его лица, позволив увидеть за правителем живого мужчину, настолько обаятельного, что Беатрис впервые искренне улыбнулась в ответ.

    – Я принимаю ваше приглашение, сир.

   Выходные для Догана редко оставались свободными от дел, предстоящие не являлись исключением. Поэтому лицо секретаря, по пути в Зал приёмов услышавшего, что ему придётся освободить три дня и, следовательно, перекроить расписание на ближайший месяц, на секунду исказило искреннее страдание.

   Юсуф, педант до глубины души, одновременно умел действовать максимально точно и быстро в ситуациях цейтнота, на ходу приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. Ничего не забывал, не путал, умел предугадывать и контролировать, и Доган мог быть уверенным, что его распоряжение будет исполнено наилучшим образом: рабочий процесс не пострадает, а о гостье позаботятся на высочайшем уровне. Какие мучения при этом перенесёт перфекционистская натура Юсуфа, его не волновало.

    – Брысь!

   От неожиданности секретарь шарахнулся в сторону, словно настоящий дворовый кот от стремительно вылетевшего из-за угла дома акбаша.

   Доган лишь покосился на друга. Алибек нагнал их совершенно бесшумно, но не скрываясь, к тому же его сопровождал неизменный Бешир. Только штатский мог пропустить появление в пустом айване двух мужчин.

   Мальчишеская выходка. Но Кай-Кубад ничего не делал просто так.

   Юсуф знал Его Светлость достаточно хорошо. Он не позволил себе ни тени обиды, ни льстивого подыгрыша высокородному паше. Лишь аккуратно восстановил равновесие и, не поднимая глаз, со склонённой головой отступил назад.

    – Не боишься однажды нарваться на изощрённую секретарскую месть? – полюбопытствовал Доган у поравнявшегося с ним друга, одновременно кивая на приветствие адъютанта визиря.

    – Кофе подаёт не Юсуф, а за всё, что меня не убивает, я спрашиваю стократ, – Алибек с широкой усмешкой шалопая после удавшейся проказы проследил, как Юсуф смешался с прочей отставшей на несколько шагов свитой. – Ты чем настолько доволен?

    – С бельгийской принцессой познакомился.

    – Ах, да, – Алибек рассеянно кивнул. Очевидно, ловушка на пугливую принцессу не представлялась ему достаточно интересной задачей, чтобы следить за её исполнением лично. Кстати, Доган тоже благополучно забыл папку с досье на будущую нишанлы непрочитанной в ящике стола. Потом читать всё равно придётся, но, чтобы разобраться в человеке, дополнительная информация ему не требовалась. – Девочка действительно мила?

   Доган задумчиво улыбнулся, вспоминая, как на последних минутах разговора преобразилась зажатая настороженная девушка. А ведь она всерьёз полагала, что может сказать ему "нет". И даже уже запланировала второй отказ.

   Забавная такая.

    – Даже милее, чем я представлял.

   Теперь Алибек посмотрел на него с цепким вниманием.

    – Альхамдулиллях. Когда свадьба?

    – В начале лета, наверное, – неопределённо пожал плечами Доган, в уме прикидывая дату и тут же отказываясь от этой идеи. День свадьбы надо скрупулёзно высчитывать, а сам он не собирался тратить на такую чепуху время. Пусть этим занимаются Диван и Управление двора, а он выберет один из предложенных вариантов. – Но милая девочка мне отказала.

   Весело сверкнувший глазами друг уважительно протянул:

    – О, она ещё и не глупа. Силой потащишь в мечеть?

    – Уговорю, – Доган остановился в двух десятках шагов от огромных створчатых врат в Зал Приёмов. Его уже ждали. Баязид-паша в сопровождении главы протокольного отдела МИД и глава Управления Двора Эмин Сарим-паша – здесь, в зале – церемониймейстер и прибывшие на торжественное вручение отзывных и верительных грамот главы дипломатических представительств. – Ты зачем меня искал?

    – Захотелось поиздеваться над Юсуфом, но его на месте не оказалось. Где же он будет, если не при тебе?

    – Я счастлив, если это единственная причина.

   Алибек хмыкнул.

    – Ладно, мой падишах, ты прав. Юсуф пугается потешно, но не настолько. Я только что прилетел с ширванской границы. Хочу экстренного созыва Совета.

    – Всё настолько серьёзно?

    – Считай, что границы вообще нет. Соседи могут протащить к нам хоть ракетную установку, хоть полк солдат – мы не заметим. И меня беспокоит не столько сама возможность протащить, сколько их желание это сделать.

   Сжимать кулаки или скрипеть зубами было бесполезно. Проблема возникла не на пустом месте и вовсе не вчера, но пока по ту сторону ленточки не поменялась власть, спокойно пребывала в очереди на время и ресурсы.

   Слишком длинной очереди.

   Иногда Догану казалось, что он – один из горстки моряков на большом старом корабле. Они мечутся по скрипучему судну, затыкая пробоины и зная, что однажды не успеют закрыть самую опасную дыру. Но упрямо продлевают свою агонию.

   Доган глубоко вдохнул и выдохнул. Так. Его пессимизм просто связан с хронической усталостью. Наверное. Три дня отдыха для него будут сейчас весьма кстати.

    – Тамам. Назначу Совет на среду.

   Верительные грамоты Доган принимал всего два раза в год, и это была одна из немногих официальных церемоний такого уровня, опаздывать на которые он не имел права. Поэтому он дал всего тридцать секунд Кай-Кубаду – чтобы убраться из поля зрения, себе – чтобы вернуть бесстрастность.

   Затем с холодной полуулыбкой подал знак сопровождающим.

   Склонитесь все! Его Императорское Величество падишах Доган-хан, великий властитель Дома Османов, султан султанов, хан ханов, светлейший халиф и защитник Священных городов Мекки и Медины изволил прибыть.

ГЛАВА 2

Субъективное время беседы с падишахом для Беатрис растянулось на часы, а в реальности к её возвращению группа ещё продолжала осмотр дворца. Но слова экскурсовода проходили мимо сознания Беатрис. Она была взбудоражена, раз за разом прокручивала в голове только что состоявшийся разговор и мечтала как можно скорее покинуть Долмабахче, но привлекать лишнее внимание поспешным уходом не хотела.

   Зато после окончания экскурсии Беатрис не стала вместе со всеми возвращаться в гостиницу, а пешком отправилась бродить по Стамбулу. В одиночестве, но уже без всякого опасения – она не сомневалась, что османская служба безопасности за ней присматривает и никаких неприятностей с ней не случится.

   Беатрис шла практически наугад: сначала по широкому современному проспекту, наполненному шумом проезжающих машин и говором циркулирующих между магазинами, офисными зданиями и кафе людей; свернула в нарядный переулок с дорогими гостиницами и элитными жилыми домами, затем прошла ещё дальше вглубь и вглубь, пока не оказалась на мощёной булыжником узенькой тенистой улочке, над которой нависали балконы старинных деревянных двухэтажных домов и перспектива которой оканчивалась небольшой, по всей видимости, семейной мечетью. Здесь было тихо, немного сумрачно и очень-очень уютно. То и дело встречались кошки, то лениво развалившиеся на низкой широкой ограде сада, то крадущиеся по крыше в надежде поймать зазевавшегося голубя, то горделивыми статуэтками восседающие на балконах.

   Некоторые дома украшала причудливая резьба, чем-то напоминающая узоры знаменитых османских ковров. Беатрис с интересом рассматривала её и пыталась отвлечься от назойливых мыслей о переплёте, в который попала.

   Стамбул настоящего оказался другим, но не менее волшебным городом, чем Стамбул из её воспоминаний. Чистый, ухоженный, органично сочетающий в себе восточную неспешность с ритмом современного мегаполиса. Наполняющие его жизнью люди были улыбчивы, отзывчивы и на вид вполне обеспечены.

   И Беатрис впервые задумалась, каково быть императрицей османов. Сейчас ей предоставляемые титулом возможности не нужны, но не пожалеет ли она потом, в зрелом возрасте, если сейчас откажется от уникального шанса? Она знала, сколько для женщин и детей страны в своё время сделала императрица Нафиса, бабушка нынешнего падишаха, которую до сих пор вспоминали с благодарностью и восхищением. Не придёт ли к ней самой однажды мысль, что она тоже могла спасти тысячи жизней, но предпочла спрятаться в раковине?

   Однако на данный момент Беатрис не находила в себе столько благородной жертвенности, чтобы выйти замуж за падишаха только ради людей, которым, возможно, смогла бы помочь.

   Она просто хотела нормальной спокойной жизни для себя.

   И вновь мысли возвращались к предложению падишаха. Не совершила ли она ошибку, согласившись провести с ним три дня на вилле? Впрочем, уединёнными эти дни будут вряд ли, а встречаться они будут лишь во время трапез – в то, что падишах ради неё оставит все дела, Беатрис не верила. Она три дня подышит чистым сельским воздухом, потом со столь же чистой совестью откажет падишаху и будет надеяться, что настаиваться он не станет.

   Такой сценарий настолько понравился Беатрис, что она успокоилась, повеселела и даже отправилась в ближайшее кафе побаловать себя чем-нибудь очень неполезным для фигуры.

   Звонок раздался, когда она допивала чай. Мужской голос на безупречном французском представился личным секретарём падишаха Юсуфом-эфенди и чрезвычайно вежливо поинтересовался, когда за Её Высочеством прислать машину.

   Беатрис посмотрела за окно на стремительно окутывающие Стамбул сумерки, прикинула, что собрать почти нераспакованные вещи займёт не больше пяти минут, а ночевать сегодня в гостинице нет никакого смысла, и ответила, что сейчас.

   Машину подали секунд через тридцать.

   Беатрис тяжело вздохнула и попросила счёт. Адрес господину секретарю она не называла.

   На вилле её встретили со всеми полагающимися формальностями и сообщили, что Его Императорское Величество прибудет завтра утром, а пока для всего персонала будет наивысшим счастьем выполнить любое её пожелание.

   Слова "про наивысшее счастье" прозвучали столь искренне, что Беатрис невольно насторожилась: или слуги боялись падишаха до одурения, или её уже представили невестой. Ни тот, ни другой вариант не радовал.

   Полностью виллу Беатрис осматривать сегодня не захотела, ужинать также отказалась и отправилась в выделенные ей апартаменты. Выдержанные в бело-охристой гамме комнаты не поражали размерами, но казались просторными благодаря наполняющему их свету. Очень женственные уютные покои при отсутствии всяких завитушек, позолоты и подушек с кисточками – вкус у дизайнера-декоратора был отличный.

   Горничная, тонкокостная смуглая девушка с большими карими глазами слегка навыкате и христианским именем Лоренца, споро разобрала её немногочисленную одежду, забрала ту, которую следовала привести в порядок, и удалилась, а Беатрис наконец получила возможность выполнить одну свою задумку.

   Личностью Догана Османского она никогда особо не интересовалась, лишь краем уха изредка слышала обычные сплетни, а потому сейчас испытывала острый недостаток в информации. Конечно, она могла позвонить тем, кто обладал информацией достоверной, но это породило бы ненужные ей сейчас вопросы, а в итоге она потеряла бы возможность выбора. Потому Беатрис поступила как любой другой человек в мире – полезла в интернет. Вышла она в сеть со своего ноутбука и через своего мобильного провайдера, что, конечно, не давало никакой защиты от взора османской СБ, но, с другой стороны, ничего криминального она не совершала. А если падишаху не понравится её интерес к сплетням вокруг его имени – его проблемы.

   Как оказалось, подданных частым лицезрением своей персоны падишах не баловал. Львиная доля его времени была занята закрытыми для прессы рабочими мероприятиями, придворные события также освещались достаточно лаконично. Беатрис даже припомнила, что за несколько часов блуждания по Стамбулу не встретила ни одного его портрета, а ведь практически в любой восточной стране вне зависимости от государственного устройства обожали вывешивать огромные плакаты с изображением правителя.

   Зато любое появление падишаха перед народом воспринималось с восторгом и становилось предметом долгого обсуждения, а когда он говорил, все не просто слушали – внимали с затаённым дыханием. И как Беатрис уже убедилась при личной встрече, оратором падишах был блестящим. Даже она, зная язык очень слабо, поддавалась воздействию тех выступлений, запись которых решила посмотреть, – голос падишаху явно профессионально ставили и уроки риторики он посещал прилежно.

   Улыбался при этом Доган крайне мало, обычно его лицо оставалось непроницаемым, даже надменно-отстранённым. Для Беатрис, воспитанной в убеждении, что член королевской семьи всегда должен любезно и приветливо улыбаться подданным, это выглядело крайне непривычно. Вкупе с осанкой и холодным, порой откровенно тяжёлым взглядом зрелище получалось достаточно впечатляющим. И он никогда не приближался к ликующим толпам во время официальных выходов, никогда не удостаивал простых людей рукопожатием – падишах вёл себя по отношению к подданным с высокомерием средневекового деспота. Некоторые журналисты причиной считали его страх перед собственным народом, другие – естественную испорченность обладателя наследственной власти.

   Интервью падишах давал крайне редко, Беатрис смогла найти всего четыре записи за почти десять лет. Но её особый интерес вызвало недавнее интервью падишаха одному из ведущих американских журналистов в честь государственного визита, показанное в прямом эфире. Журналист решил сотворить сенсацию и в самом начале заявил, что не хочет вести беседу по списку согласованных с пресс-службой Двора вопросов. Падишах лишь слегка улыбнулся. На неудобные вопросы он отвечал совершенно невозмутимо, каждый раз всего в нескольких предложениях ёмко раскрывая свою точку зрения, легко оперируя цифрами и фактами. Журналист, чувствуя, что его блестящий план интервью под угрозой, начал хамить и перебивать, должно быть, надеясь вызвать собеседника на эмоции. Падишаху это не понравилось, он корректно, но твёрдо осадил журналиста. Тот намёка не понял, тогда падишах по-прежнему вежливо и спокойно... фактически стёр интервьюера в прах. Последние пять минут эфира получились очень тягостными: на откровенно раздавленного журналиста, натужно пытающегося достойно завершить беседу, смотреть было жалко, но падишах без всякого снисхождения наблюдал за его трепыханиями холодными безучастными глазами.

   Доган Османский явно не отличался милосердием к побеждённым.

   После просмотра интервью у Беатрис остался крайне неприятный осадок. Вроде бы да, журналист повёл себя непрофессионально, попросту грубо, не внял предупреждению, однако... слишком разные весовые категории у правителя империи и знаменитого, пусть даже талантливого, но всего лишь журналиста. Слон раздавил укусившего его муравья – и Беатрис сочувствовала муравью.

   Главной загадкой личной жизни падишаха считалось его скандально долгое вдовство после смерти жены. Здесь предположения выдвигались разные, начиная от романтической версии – любил безумно, забыть не может, – и заканчивая гомосексуальной, за озвучивание которой, как говорили, в империи можно лишиться языка.

   Одновременно в существовании у падишаха гарема практически никто не сомневался, журналисты даже периодически приводили те или иные косвенные доказательства, вроде заказанных дворцом шляпок от парижских кутюрье. В любом случае гарем отличался малочисленностью – падишах имел все возможности обладать сотнями и даже тысячами наложниц, но тогда их существование не получилось бы столь эффективно скрывать. Совсем жёлтая пресса регулярно с заголовком "Сенсация!!!" сообщала о какой-нибудь знаменитой актрисе или певице, которая провела с падишахом ночь – уик-энд – неделю и получила за это часы – драгоценности – яхту. Однако никто никогда не запечатлевал Догана в сопровождении фаворитки или мимолётной любовницы. А пресс-служба Двора в ответ на прямые вопросы неизменно отвечала, что если Его Императорское Величество захочет что-либо сообщить, он это сделает. До тех же пор настоятельная просьба не лезть в частные дела.

   У Беатрис вообще сложилось странное впечатление, что пресса личной жизнью падишаха интересовалась гораздо меньше ожидаемого, учитывая его внешность, власть и богатство. Одна только фотография Догана Османского на обложке журнала могла обеспечить мгновенную раскупаемость тиража, но такие обложек были единицы и принадлежали они очень серьёзным изданиям. А если учесть, что никаких упоминаний о судебных процессах Беатрис не встречала, то напрашивался очередной некрасивый вывод. Или падишах знает и одобряет, как его приближённые "работают" со СМИ, или же, что ещё хуже, приближённых не контролирует, – в любом случае, это очередной минус в копилку. Собственно говоря, о нарушенных правах представителей пишущей и снимающей братии Беатрис в данной ситуации печалилась меньше всего – журналистов она невзлюбила со дня смерти отца, – но это был вполне определённый намёк, как при османском дворе решаются проблемы.

   Спать Беатрис легла за полночь, но уже примерно представляя, на что обратить внимание и о чём спросить.

   Если, конечно, ей позволят задавать вопросы.

   Приближающийся характерный шум вертолётных лопастей Беатрис услышала практически сразу, как только после пробуждения распахнула окно, и досадливо поморщилась. Уже прилетел. А ведь она так рассчитывала хотя бы попить спокойно кофе в одиночестве, чтобы окончательно проснуться и морально подготовиться к предстоящему дню.

   В соответствии со всеми худшими ожиданиями падишах пригласил её на завтрак. Беатрис знала, что сейчас злится на весь свет и раздражена лишь из-за того, что терпеть не может ранние пробуждения, но необходимость с самого утра любезно улыбаться, поддерживать светскую беседу и при этом тщательно продумывать каждое слово угнетала не на шутку.

   Однако завтрак прошёл не так плохо, как можно было ожидать. Темы для застольной беседы падишах выбрал вполне ожидаемые и безопасные: её впечатления от Стамбула, его – от Брюсселя, её учёба и интересы. К окончанию завтрака Беатрис уже смотрела на действительность не столь мрачно. Кофе здесь подавали изумительно вкусный, а собеседником падишах оказался на удивление внимательным, любезным и доброжелательным.

    – Мадемуазель, я хочу предварительно обговорить несколько моментов, – мановением руки отпустив слуг, произнёс падишах, – чтобы наше общение проходило максимально комфортно. Во-первых, титулы давайте оставим для официальных мероприятий, наедине мы вполне можем обойтись именами. Вы согласны?

   Это было неожиданно, очень. Обращаться по имени к османскому падишаху? Почему-то Беатрис казалось, что людей, имеющих подобную привилегию, можно пересчитать по пальцам одной руки. Но если уж он предложил – отказываться по крайней мере недальновидно.

    – Согласна. Благодарю вас за оказанную честь... Доган.

   Невольную запинку падишах заметил и коротко одобрительно улыбнулся всё же прозвучавшему имени.

    – Во-вторых, давайте по умолчанию определим, что мы оба получили соответствующее происхождению воспитание, но дальше будем общаться как обычные люди. Уверяю вас, Беатрис, с моей самооценкой всё в порядке и она ничуть не пострадает, если я услышу просто "да", "нет", "не хочу", а не длинную изысканную фразу с тем же смыслом.

   У Беатрис закралось подозрение, что его самооценке вообще невозможно нанести урон. Но лично она торжество закона языковой экономии только приветствовала.

    – Хорошо, Доган.

   Падишах слегка наклонил голову, принимая её согласие, и любезно осведомился:

    – Чем сегодня займёмся? Шопингом?

   Посмотрев в его холодные глаза, в которых вдруг закружили насмешливые искорки, Беатрис обречённо вздохнула. Видимо, отсидеться в одиночестве ей не дадут.

    – Только не шопинг. Кажется, вы упоминали конную прогулку?

   В гардеробной Беатрис ждали кем-то очень предусмотрительно заказанные – причём с точно угаданным размером – классическая амазонка и привычный повседневный костюм для верховой езды. Беатрис выбрала последний, причём не без умысла, прекрасно отдавая себе отчёт, какая форма одежды уместна для женщины в мусульманской стране. Седлавшие лошадей конюхи так и не осмелились поднять на неё взгляд, но падишах к плотно обтягивающим бёдра и ноги потенциальной невесты бриджам отнёсся абсолютно невозмутимо, ни словом, ни взглядом не высказав неодобрения, и непринуждённо помог восстановить позабытые навыки верховой езды.

   На прогулку по территории поместья они отправились вдвоём – ни конюха, ни секретаря, ни адъютанта, ни даже телохранителей. И падишах, в отличие от большинства высокопоставленных лиц, вполне обходился без готовой в любой момент помочь свиты. Лошадей он любил и понимал, а в седле держался словно прирождённый всадник. Впрочем, почему "словно"? Любовь к лошадям у Османов передавалась по крови, хотя они уже давно не правили со спины боевого коня. Насколько Беатрис знала, даже старинный закон о возможности наследовать престол только здоровому мужчине, уверенно держащемуся в седле, в Османской империи никто не отменял. Трансляция коронационного проезда Догана от дворца в мечеть на великолепном вороном жеребце заставила весь мир влюбиться в молодого падишаха – до тех пор, пока миру доходчиво не объяснили, что это – враг, а врагом восхищаться нельзя. Любовь прошла столь же быстро, как возникла: Доган не оправдал возложенных надежд, не пожелал за пару уверений в вечной дружбе демократично отдать свою страну, а на удар совершенно не по-христиански ответил ударом.

   За это убили его жену и сына нескольких дней от роду.

   Далёкая от официоза обстановка и доброжелательное спокойствие падишаха помогли Беатрис расслабиться. Поэтому когда они, спешившись и привязав лошадей возле деревьев, сами отправились вглубь небольшой рощи, Беатрис решилась задать главный вопрос.

    – Доган, почему я?

   Идущий рядом Доган метнул на неё быстрый взгляд, но ничего не ответил, позволяя продолжить.

    – Я могу предположить, почему вам в качестве жены понадобилась представительница европейской династии. Но среди европейских принцесс я определённо одна из самых невыгодных партий. Вас интересует именно Бельгия? У меня есть две незамужние кузины, любая из которых в разы лучше подходит на роль вашей жены. Однако вы сделали предложение мне. Почему?

    – Вы понравились мне внешне. Такая причина кажется вам весомой?

   Беатрис вежливо улыбнулась в ответ, показывая, что оценила шутку-комплимент.

    – Извините, но нет.

    – Вы столь скромны, – с усмешкой покачал головой падишах. – Думаю, мои политические ожидания от брака с представительницей европейской династии вполне очевидны, однако конкретно Бельгия мне не особо интересна. Мне действительно понравились именно вы, понравилось ваше живое умное лицо. К тому же вы принадлежите миру королевских семей и одновременно подвергаетесь минимальному его влиянию – весьма привлекательный с моей точки зрения баланс.

    – Ещё больше положительных моментов вы могли найти в более юной девушке.

   На словах "более юной" Доган досадливо поморщился.

    – Беатрис, мне нужна жена, с которой можно общаться на равных, а не полуребёнок с гормонами вместо рассудка. Есть, конечно, любители воспитать жену под себя, создать свою Галатею из куска необработанного мрамора, но я к ним не принадлежу и отношения с девочками в два раза младше себя не понимаю. Вы – уже сложившаяся личность, девушка образованная, со своими взглядами, предпочтениями и определённым жизненным опытом – гораздо ближе к моему идеалу жены.

   Беатрис вновь дежурно улыбнулась завуалированному комплименту и подумала, что в мире вообще вряд ли существует женщина, с которой падишах сможет общаться на равных. Не с его менталитетом, статусом и интеллектом.

    – Доган, у моих уже сложившихся взглядов есть оборотная сторона, – осторожно начала Беатрис, всё ещё убеждённая в некотором недопонимании со стороны падишаха. – Я не умею и не люблю общаться с людьми, публичная жизнь триста дней в году для меня – настоящая пытка, ломать себя даже ради высочайшего титула я не собираюсь. А императрица, которая не хочет исполнять свои обязанности, означает внушительный репутационный ущерб лично для вас и недополученную экономическую выгоду для империи. Неужели вы готовы пойти на это?

   Доган искоса взглянул на неё и сухо отозвался:

    – Готов. Я уже говорил вам это.

   Лёгкое неудовольствие падишаха словно наждаком царапнуло кожу, и самым верным сейчас было бы отступить, склонив голову, чтобы не получить уже ощутимую рану, но Беатрис всегда принимала неправильные решения. Она остановилась и прямо взглянула в глаза остановившегося рядом падишаха, которые в тени густо переплетённых ветвей деревьев сейчас казались загадочно тёмными.

    – Ради чего, Доган? Да, вы говорили, ради возможности иметь нормальную семью. Но зачем вам нормальная семья? Вы готовы пожертвовать многим... ради чего? Душевного тепла, уютных вечеров, совместных выходных? Извините, но мне кажется, вас мало привлекают подобные пасторальные радости. И уж совсем странно пытаться их обрести с совершенно незнакомой девушкой.

    – Мне нужен достойный наследник, – ответил падишах столь спокойно, словно они обсуждали меню на обед. – Но достойного наследника сложно воспитать при недостойной матери. Это – моя основная цель. Я хочу иметь возможность уважать мать моих детей. О вас я знаю достаточно, чтобы полагать, что вы умны, порядочны и не обделены характером. Большего, на мой взгляд, для построения крепкой семьи не требуется.

   В принципе, логично... Беатрис помедлила, прежде чем задать следующий вопрос. Его падишах мог воспринять как непозволительно бестактный, но без ответа на него Беатрис не готова была даже теоретически рассматривать подобный брак.

    – Доган, у вас есть любимая женщина?

   Если подобный вопрос и задел падишаха, то он ничем этого не выдал. Его лицо остались столь же непроницаемым, как и раньше.

    – Нет, Беатрис, у меня нет ни любимой женщины, ни даже женщины, к которой я питаю особую привязанность. Была бы – женился бы на ней, я могу себе это позволить. Фаворитки – есть, но мы с вами взрослые люди и понимаем, что с любовью или уважением отношения с ними никак не связаны.

   Прямолинейная честность последней фразы на грани с откровенным цинизмом покоробила Беатрис. И с чего она взяла, что ей нужна искренность падишаха?

    – А так как вы ни к кому не питаете сердечной склонности, то решили искать жену из своего круга.

    – Именно. Чистота крови меня совершенно не волнует, для Османов равнородные браки вообще редкость, однако я вполне хорошо себе представляю, насколько тяжело получить титул императрицы и войти в дворцовую жизнь девушке без соответствующего воспитания. Преодолевать подобные испытания можно ради высоких целей, а при их отсутствии я не вижу смысла создавать себе проблемы на пустом месте и упускать выгоду от династического брака.

   Слова падишаха настолько оказались созвучны вчерашним мыслям Беатрис, что она даже удивилась.

    – А какая именно жена для вас – достойная уважения? Чего вы от неё ждёте?

   Падишах задумчиво нахмурился и после паузы медленно проговорил:

    – Прежде всего – верности, безусловной, во всех смыслах.

    – А что взамен готовы предложить вы? – очень осторожно осведомилась Беатрис.

   Слегка приподняв брови, будто позабавленный её смелостью, Доган окинул её насмешливым взглядом и лучезарно улыбнулся.

    – То же самое. Пойдёмте к озеру?

    – Чем займёмся дальше?

   Оторвавшись от наблюдения за резвящимся в прибрежных зарослях семейством диких уток, Беатрис несколько озадаченно взглянула на непринуждённо устроившегося на бревне рядом Догана.

    – Не знаю. Но вас разве не ждут дела?

   В ответ Доган иронично фыркнул.

    – Беатрис, обычно между моими словами и моими поступками не лежит никакой семантической пропасти. На эти три дня у меня действительно нет иных планов, кроме как связанных с вами. Никаких совещаний, аудиенций и переговоров. Нас побеспокоят лишь в крайнем случае.

   Беатрис искренне изумилась.

    – Вы выбросили из своего рабочего графика три дня... ради меня?!

    – Мне кажется, вы стоите столь грандиозной жертвы, – Доган наблюдал за её лицом с насмешливым интересом. – Впрочем, учитывая, что у меня полноценных выходных не было последние четыре месяца, грандиозная жертва теряет масштаб и пафос. Я просто наслаждаюсь отдыхом в компании очаровательной девушки. Хотите пообедать в одном уютном ресторанчике, где готовят вкуснейшую ягнятину, а потом съездить на водопады?

   Беатрис стало любопытно, как будет выглядеть визит падишаха в этот "уютный ресторанчик" и как это согласуется с его обещанием сохранить её инкогнито, но отказываться не стала.

   К её изумлению отправились они на обычном импортном седане серебристого цвета, причём падишах за руль сел сам. Беатрис, всё ещё не веря в происходящее, молча устроилась на переднем сидении рядом.

    – А где же ваша охрана? – наконец не выдержала она, когда автоматические ворота виллы уже плавно закрылись, а за ними так и не последовало ни одной машины сопровождения.

    – Тоже отдыхает, – усмехнулся Доган и плавно втопил педаль газа. – Не беспокойтесь, вожу я хорошо.

   Повернувшись вполоборота, Беатрис несколько секунд недоверчиво изучала чёткий профиль падишаха.

    – Вы не опасаетесь покушения?

    – Нет, – пожавший плечами Доган мимолётно взглянул на неё и вновь сосредоточился на дороге. Они выехали на основную трассу, впрочем, оживлённой не выглядящей. Две машины в сотне метров впереди, одна – далеко позади, гораздо больше – на встречке, по направлению в Стамбул. – Основное в обеспечении безопасности первого лица – это не стена телохранителей, а систематическая рутинная работа службы безопасности. Покушения должны предотвращаться на стадии их планирования или хотя бы не становиться неожиданностью. Телохранители совершенно необходимы в трёх случаях: если известно о подготовке покушения; если обнародовано, где в конкретный момент будет находиться объект охраны; при массовом скоплении людей. В компетентности своей службы безопасности я не сомневаюсь, наш маршрут не оглашал, в толпу лезть не собираюсь, а от обычного бытового насилия вполне могу защитить и вас, и себя.

   Беатрис вспомнила, как точно так же "одна" вчера бродила по Стамбулу, и иронично про себя усмехнулась. Ну-ну. Падишах или зачем-то изволит лукавить, или искренне заблуждается, что охрана отпускает его "в пампасы" искать приключения. В любом случае свои сомнения высказывать было невежливо, поэтому она предпочла перевести тему:

    – А куда именно мы едем?

    – В Кайякуле, ближайший город. Вернее, городок, жителей там не больше тридцати тысяч. Раньше это была рыбацкая деревушка, которая получила новую жизнь как раз благодаря строительству прадедом виллы.

    – И, видимо, обслуживающий персонал виллы состоит из местных жителей? – с пониманием уточнила Беатрис и лишь потом сообразила, что падишах, наверное, не особо интересуется, откуда родом садовники одной из его многочисленных резиденций.

   Однако Доган подтверждающее кивнул.

    – Да, причём некоторые семьи служат поколениями.

   Кайякуле оказался обычным тихим, даже сонным городком с поправкой на восточный колорит. На въезде в него падишах, на трассе разогнавшийся под сто двадцать километров, значительно сбросил скорость, поэтому Беатрис с любопытством рассматривала неторопливо проплывающую мимо чужую жизнь. Люди гуляли, сидели в кафе, общались, ходили по магазинам – разгар выходного дня в османском городе мало отличался от европейского. И Беатрис отметила оставленные без каких-либо замков велосипеды возле продуктовой лавки, распахнутые калитки в частные сады и небрежно торчащие в задних карманах джинсов молодёжи смартфоны.

    – Кайякуле выглядит очень спокойным и безопасным местом. В империи так везде или снова – это благодаря близости вашей виллы?

    – К сожалению, второе, – вздохнул Доган. Он свернул в какой-то узкий переулок, затем сразу же – на боковую улочку и, притормозив возле высоких железных ворот, просигналил. – Местным властям просто приходится быть образцом добросовестности.

   Окошко в воротах приоткрылось, в него выглянул смуглый юноша с ещё редкой бородкой. Увидев их машину, он засиял радостной улыбкой и с каким-то возгласом принялся открывать ворота.

   Когда падишах галантно помог Беатрис выйти из машины, к ним уже подбегал высокий наполовину седой мужчина в длинном белом поварском фартуке. Судя по определённому внешнему сходству – отец открывавшего ворота парня.

    – Это Бейрам, – приветливо кивнув на низкий поклон мужчины, представил его Доган. – Хозяин ресторана, великолепный повар и знаток традиционной османской кухни.

   Падишах коротко что-то сказал по-османски Бейраму, из чего Беатрис, к своему стыду, уловила только "Bayan". О ней, должно быть. Отдельно поклонившись ей, Бейрам выдал длинную заковыристую тираду из смеси османских и исковерканных английских слов.

   Беатрис не поняла ничего. Смутившись, она в растерянности взглянул падишаха. Понявший её затруднение Доган неожиданно задорно улыбнулся.

    – "Добро пожаловать". Это если коротко.

   Весьма позабавленная таким переводом Беатрис весело улыбнулась в ответ и тепло поблагодарила ещё более смущённого, нежели она, хозяина ресторана:

    – Тешшекюр эдерим, Бейрам-бей.

   Их проводили в беседку, стоящую, как поняла Беатрис, на хозяйской территории, в стороне от собственно помещения ресторана и внутреннего дворика для гостей. Старая каменная стена образовывала угол, который сливался в единое пространство с нечастой деревянной решёткой, плотно увитой сейчас ещё голыми виноградными побегами. Поднявшись по ступеням – причём Доган как истинный джентльмен пропустил её вперёд, хотя по правилам этикета это она должна была следовать за падишахом, – Беатрис поражённо остановилась. Как оказалось, этой стороной ресторан выходил на обрыв.

   Перед ними простирались безбрежные море и небо.

   Разленившееся в стенах, улицах и аккуратных парках зрение недоверчиво перестраивалось на бесконечную перспективу.

   Свет. Воздух. Свобода.

    – Почему-то все самые красивые виды – это виды на воду.

   Задумчивый голос Догана, остановившегося на два шага позади неё и смотрящего на слияние моря и неба, оказался столь соразмерен моменту, что Беатрис искренне поделилась:

    – Я ещё люблю холмы. Не горы, а именно холмы. Их пологий уют и плавные переходы оттенков.

   Прозвучало ужасно глупо и даже грубо по отношению к собеседнику. Но Доган, как ни странно, её понял. Взглянул на неё внимательно, улыбнувшись одними глазами, в глубине которых отразились солнечные блики, и всё так же задумчиво произнёс:

    – Тогда я знаю, куда ещё вас пригласить.

   Беатрис не могла ни отвести взгляд, ни даже пошевелиться. Запах моря, выбивающий пряди волос из причёски тёплый ветер, ненавязчивый шёпот волн, далёкий крик чаек, кружевная тень от виноградных лоз и блики солнца на стройной мужской фигуре, его слегка прищуренный ласкающий взгляд – всё это словно принадлежало не её жизни.

   Доган отвернулся первый, шагнул в сторону и жестом пригласил её усаживаться на скамью напротив. И Беатрис послушно села, убеждая себя, что её щёки разрумянились просто от ветра.

   Дородная суетливая женщина с платком на голове, множеством юбок и огромным подносом в руках – жена хозяина, – появилась спустя десяток секунд неловкого для Беатрис молчания. Сноровисто переставила всё на стол, удивительно легко для своей комплекции упорхнула, практически тут же вернулась с ещё одним подносом... через несколько минут стол был уставлен всевозможными закусками, соками, морсами и выпечкой. Всё – на грубоватой глиняной посуде, в немыслимых для изысканного ресторана количествах, но удивительно ярко и аппетитно. Беатрис вдруг поняла, как дико, неприлично голодна. Наверное, на неё так подействовал избыток для городского жителя свежего воздуха. Пришлось напомнить себе, что принцессы едят изящно и понемногу. Даже если до смерти хочется схватить прямо руками вот ту истекающую паром лепёшку...

   Утоляя первый голод, Беатрис заодно получила занимательный урок кулинарного османского. Доган непринуждённо познакомил её с названиями блюд, их составами и даже рассказал несколько коротких исторических анекдотов по поводу. Он, кстати, тоже не стал скрывать нормальный мужской аппетит.

   Бейрам подал свою знаменитую ягнятину в тот момент, когда Беатрис уже настолько осмелела, что принялась выспрашивать у падишаха звучание на османском языке названий посуды и столовых приборов – её собственные знания ограничивались "тарелка", "ложка", "вилка" и "чашка".

   И снова Беатрис с полнейшим изумлением обнаружила, что угодить прежде всего стараются даже не падишаху, а... ей. Причём это были не иллюзии её раздутого эго, а вполне очевидный факт. Османы, конечно, знамениты традиционным восточным гостеприимством, но в присутствии падишаха уделать столько внимания совершенно неизвестной гяурке...

   Когда хозяин ресторана деликатно откланялся, оставив их наслаждаться обедом наедине, Беатрис всё же не выдержала.

    – Слуги на вилле, Бейрам-бей, его жена – все заботятся обо мне с особым энтузиазмом. Не подскажете, почему?

   Падишах безразлично пожал плечами.

    – Эта вилла – моё личное убежище. Я не приглашаю туда гостей, не привожу женщин. Поэтому нетрудно догадаться, что вы – особый случай. А так как вся империя страстно желает женить меня, вам стараются понравиться изо всех сил, чтобы у вас было хоть на бороздку от финиковой кости больше причин остаться со мной. Не обращайте внимания – чужие надежды вас не касаются.

   Значит, смутные подозрения, что её поселили в покоях фаворитки, беспочвенны. Хорошо. Сейчас был подходящий момент задать один из не дающих покоя вопросов. Потупившаяся Беатрис механически распилила кусочек ягнятины на две части, потом ещё на две, никак не в силах выбрать, какой именно вопрос задать.

    – Вы про верность говорили всерьёз? Вы готовы отказаться от других женщин ради жены?

    – Долго же вы смиряли любопытство, Беатрис! – рассмеялся откинувшийся на спинку скамьи Доган, но обидным его смех почему-то не казался. Лёгкое подтрунивание, не более. – Да, готов. Что вас так удивляет?

   Ягнятина действительно была изумительно вкусна, но Беатрис отложила столовые приборы. Очень уж интересный назревал разговор.

    – Вы – падишах, значит, ваша аксеологическая система должна разительно отличаться не только от аксеологической системы европейца, но даже обычного мусульманина. Вы воспитывались в семье, для которой гаремы – это на протяжении многих веков единственная нормальная система взаимоотношений мужчины с женщинами. Для вас вообще должно быть очень странно, что какая-та женщина смеет требовать от вас верности, не так ли?

    – Требовать что-либо от меня действительно не смеет никто, – холодно сказал Доган, – я сам предлагаю, что посчитаю нужным и кому посчитаю нужным. Но я понимаю, что вы имеете в виду. Беатрис, я вижу цель и пути её достижения. Ничего в этом мире не даётся бесплатно, и я предварительно взвесил, какую цену готов заплатить за достижение желаемого результата. Вы правы, для меня верность мужчины единственной женщине не является непременным условием семейного счастья. У меня перед глазами был пример деда и бабки, которые до самого конца относились друг к другу с глубокой нежностью и большим уважением. Хотя дед имел ещё двух жён. Я также не понимаю, какое отношение может иметь мимолётное развлечение мужчины к душевному спокойствию его законной супруги, матери его детей. Мне никогда бы в голову не пришло поставить на один уровень жену и наложниц, это абсолютно несопоставимые величины, поэтому не вижу здесь никаких поводов для ревности. Но если я выбрал для создания семьи девушку, для которой верность мужа является основополагающим фактором, то готов поступиться привычными матрицами отношений.

    – Почему вы решили, что я – именно такая девушка?

   Падишах усмехнулся.

    – Беатрис, это очевидно. У озера при слове "фаворитки" вас просто передёрнуло.

   Пристыженная Беатрис отвела взгляд. Она даже не подозревала, что настолько плохо владеет собственной мимикой и тем самым дала весомый повод обвинить себя в дурных манерах.

    – Простите, я не хотела оскорбить вас своими неправомерными оценочными суждениями.

   В глазах Догана снова вспыхнули какие-то насмешливые искорки, но он слегка наклонил голову, принимая её извинения.

    – Но разве такое ограничение... выбора женщин не будет для вас... тягостно, неприятно?

    – Я не вижу в этом ничего катастрофичного для себя. Количество жён и наложниц всегда являлось статусным маркером для мужчины. Но мой статус, в том числе со стороны самоутверждения, не нуждается во вторичных атрибутах. Банальная похоть? Но я не восемнадцатилетний юноша, над которым половые инстинкты могут взять верх. Скука? Но если наш брак окажется удачным, я получу от вас значительно больше, чем может дать безликая череда соблазнительных тел в постели. Брать всех красивых женщин, на которых падает взгляд, просто потому, что можешь себе это позволить? Это распущенность, которая мне не свойственна. Беатрис, я не могу обещать вам верность на всю жизнь – это с моей стороны было бы лукавством. Но я могу пообещать вам, что если нашему браку суждено стать лишь деловым сотрудничеством, то произойдёт это не по причине моих измен.

   Теперь щёки Беатрис не просто разрумянились, а пылали, и на ветер пенять было уже невозможно. Обсуждать столь интимные моменты с посторонним мужчиной для неё казалось дикостью, но умом она понимала, что лучше прояснить всё сейчас.

    – Доган, ваше положение позволяет вам выбирать красивейших из женщин, – своё смущение Беатрис преодолела, хотя и с трудом, но поднять сейчас глаза от застеленного льняной скатертью стола было выше её сил. – Я же трезво оцениваю свои внешние данные. Мне кажется, в качестве... постоянной, тем более единственной.... любовницы я для вас буду абсолютно неинтересна.

   Ответом ей стал негромкий низкий смех.

    – Как раз в данном аспекте ваши сомнения совершенно напрасны. С вашей физической привлекательностью всё в полном порядке, остальное – дело опыта и желания.

    – И всё же, – тихо, но настойчиво произнесла Беатрис и наконец осмелилась взглянуть на падишаха. Он наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц с какой-то загадочной полуулыбкой, снисходительной и заинтересованной одновременно. – Предположим, мы поженимся, наш брак окажется неудачным. Вы вновь заведёте себе гарем, а что останется мне? Дети, благотворительность и карликовые собачки? Или...?

    – Никаких "или", Беатрис. Матери моих детей развод я не дам, личную жизнь на стороне строить не позволю. Настолько далеко моя готовность к компромиссам не простирается. И предупреждаю сразу: участь вашего потенциального возлюбленного будет весьма и весьма незавидна. Конечно, всегда остаётся шанс, что с годами я изменю свою точку зрения, но я бы на вашем месте на это всерьёз не рассчитывал.

   По сути – деспотизм и сексизм, но наконец-то падишах сказал хоть что-то ожидаемое. Лишь сейчас у Беатрис пропало неприятное чувство блуждания по замороченному лесу. Земляника в её ладони не превратится в волчью ягоду. Теперь она отчётливо видит, что держит в горсти и то, и другое. Сладко-ядовитую смесь.

    – Получается, вы сможете начать личную жизнь с чистого листа, в то время как моя будет закончена навсегда. Даже если в этот момент мне будет всего двадцать восемь-тридцать лет. Это несправедливо, не находите?

    – Возможно, – хладнокровно согласился Доган. – Но это ваша часть риска, Беатрис.

   Она задумчиво кивнула и вновь взялась за вилку. Как ни странно, достаточно тягостный разговор не отбил у неё аппетит.

   Даже немного остывшая ягнятина была по-прежнему восхитительна.

   Туристический сезон ещё не начался, к тому же особой популярностью водопады не пользовались из-за отсутствия поблизости других объектов инфраструктуры. Местные власти туристический бизнес не развивали, опасаясь, что толпы иностранцев в Кайякуле вызовут недовольство падишаха, однако приезжать сюда туристам никто не запрещал. Четверых то ли немцев, то ли скандинавов они возле водопадов всё же встретили, но энергичные пожилые люди, деловито собирающие рюкзаки после привала, никакого внимания на них не обращали.

   На самом деле, кому интересны люди, когда вокруг... история.

   Сами водопады, а здесь их оказалось около десятка, хотя и казались достаточно живописными, но размерами или завораживающей красотой не отличались. Главной достопримечательностью этого места были огромные грубые изваяния, вытесанные из каменных глыб по берегам водопадов.

   Люди, звери, птицы.

    – Неолит? – почтительным шёпотом спросила Беатрис, жадно рассматривая с верхней каменной террасы, превращённой в примитивную смотровую площадку, открывающийся вид.

    – Неолит, – почему-то с улыбкой в голосе подтвердил Доган. – Хотите спуститься?

    – Если вас не затруднит... конечно!

   Поначалу Беатрис ещё пыталась вести себя прилично, но потом, поняв, что падишаху безразлично, насколько чинно ступает его спутница и ведёт ли светскую беседу, устремилась вниз. Доган спокойно спускался рядом по неудобным каменным уступам с грациозной уверенностью горного барса. Его физическая подготовка явно выходила далеко за рамки верховой езды, и в целом двигался падишах как-то необычно, словно всю жизнь серьёзно занимался танцами или акробатикой. Или всё же боевыми искусствами? Беатрис периодически косилась на него, добавляла к списку новые вопросы, но задавать их на ходу не хотела. Да и, откровенно говоря, рядом с изваяниями, которым больше десяти тысяч лет, все её метания казались несущественными мелочами.

   Они обошли всех доступных идолов. Один, наиболее загадочный, в виде то ли птицы с человеческим лицом, то ли человека с крыльями, расположился на верхней ступени самого высокого водопада на высоте метров пятнадцати. Доган оценивающе взглянул на обрывистую тропу наверх, затем – на её мягкие ботинки и отрицательно покачал головой.

    – Рискуем сорваться. К тому же, опускаются сумерки. Если задержимся – подъём обратно будет небезопасным. Погибнуть здесь, конечно, затруднительно, но сломать что-нибудь вполне можно.

    – Тогда пойдёмте назад, – согласилась Беатрис. Напоследок она ещё раз зачарованно оглядела древние изваяния в облаках водяной взвеси. Эта взвесь оседала на их волосах и ветровках, но дискомфорта не доставляла – ещё было достаточно тепло. – Спасибо, что привезли сюда! Думаю, даже в беседе с Нобелевским лауреатом я бы столько о вечности не узнала.

   Доган вопросительно взглянул на неё и подал руку, помогая переступить скользкий острый камень. Беатрис руку приняла – падишах как настоящий осман избегал тактильных контактов и держал дистанцию, не заходя в её зону личного комфорта и не пуская в свою, – но его редкие прикосновения неприятными для неё не были.

    – В программе конференции на сегодняшний вечер стояла встреча с Саидом Марутом.

    – Теперь понятно, – слегка усмехнулся Доган. – Неолитические идолы, безусловно, симпатичнее. Но если желаете, пригласим Марута, чтобы вы смогли составить о нём собственное мнение.

   Беатрис заинтересовалась. Впервые за день она услышала в голосе падишаха сарказм.

    – Благодарю, не стоит. Марут ведь вам неприятен? Расскажете, почему?

   Доган кивнул. Вверх он поднимался столь же легко, как спускался, без одышки и следов усталости.

    – Думаю, вы не хуже меня знаете, насколько сейчас политизирован процесс вручения Нобелевских премий, особенно в области литературы и премия мира. И я, честно говоря, немало удивился, когда премию получил осман.

   Беатрис понимающе кивнула. Удивлены были многие. Уже давно премию по литературе вручали за идеологию, а не искусство. Роман же Марута являлся именно высоким искусством, вне времени и национальных границ. Возникли слухи, что османы попросту подкупили Шведскую Королевскую Академию Наук. Лесоперерабатывающий комплекс, невозвратная ссуда на строительства порта – варианты взятки назывались разные.

    – Я прочитал "Вечность", причём с большим удовольствием. На мой взгляд, виртуозная остроумная игра на поле философии, преподнесённая на классическом османском языке.

    – Мне даже французского перевода хватило, чтобы влюбиться в эту книгу, – с лёгкой завистью призналась Беатрис. Она с трудом представляла, какие глубины в "Вечности" открывались для образованного носителя языка.

   Доган, должно быть, услышав в её голосе придыхание, тактично замедлил шаг.

    – К деятелям искусства я отношусь с известной долей скептицизма, у них всё же специфическое чувство реальности, но творчество Марута внушало уважение. Как Нобелевский лауреат он получил орден за заслуги перед османской культурой, а после награждения состоялся приём, на котором мне довелось пообщаться с Марутом в неформальной обстановке.

    – Он оказался личностью.... незаурядной? – с улыбкой уточнила Беатрис.

    – Самовлюблённый пафосный мерзавец. Хотя умён, этого не отнимешь.

   В принципе в истории литературы ситуация, когда произведение оказывалось несоизмеримо выше личности его автора, периодически повторялась. Беатрис вспомнила об одном поэте-романтике, после написания нежнейшего стихотворения таскавшего жену за волосы, а также ещё несколько окололитературных исторических анекдотов и пересказала их падишаху.

   Всю обратную дорогу до виллы они беседовали о литературе.

   После лёгкого ужина, растянув по полбокала вина на весь вечер, снова говорили. И Беатрис вдруг поняла, насколько после смерти отца ей не хватало подобного собеседника: блестяще образованного, с тонким чувством юмора, ощутимо превосходящего её по интеллектуальному уровню, но вместе с тем дружелюбно настроенного. С Доганом можно было говорить о чём угодно, от последних открытий науки до живописи Возрождения. Даже о политике, хотя Беатрис догадывалась, что для падишаха обсуждать с ней политику – примерно как профессору объяснять высшую математику папуасам. Рассказать-то он может, но его слова поймут только лет через десять усердных занятий. И то не факт.

   Слушать Доган также умел. Беатрис сама не заметила, как начала рассказывать о путешествиях с отцом, об их спорах, о традиционных пикниках с костром и печёными каштанами.

   И ни разу Беатрис не обнаружила в падишахе ни скуки, ни нетерпения – лишь доброжелательное внимание.

   Хотя... он же политик. Умеет учтиво улыбаться людям, которых ненавидит.

   Проговорили они несколько часов, пока у Беатрис от усталости не начали слипаться глаза. Время было совсем не позднее, но свежий воздух и непривычные физические нагрузки сделали своё дело. Падишах, пожелав ей доброй ночи, остался в гостиной, и уходящая Беатрис, оглянувшись на его чёткий профиль на фоне живого огня камина, отчего-то почувствовала странное сожаление.

   Заснула она сразу, как только голова коснулась подушки, даже не успев обдумать прошедший день.

ГЛАВА 3

– Доган, я понимаю, что это очень личный вопрос и заранее прошу прощения, если вы сочтёте его неподобающим.

   На следующее утро они вновь отправились на верховую прогулку. На краю территории виллы, как оказалось, находилась небольшая ферма с декоративными породами овец, коз, уток и куриц – милая забава, которую для своей маленькой дочери придумала однажды прожившая здесь лето мать Догана. Позже Далия-хатун на виллу не возвращалась, предпочитая другие резиденции, у Хадиджы появились новые интересы, но ферма осталась. Редкие породы разводили, и большую часть маленьких питомцев потом передавали в дар различным детским учреждениям империи. Падишах на симпатичную живность смотрел без особых эмоций, но Беатрис с удовольствием немного повозилась с ягнятами и козлятами и даже подержала в руках тёплых смешных цыплят. Потом они, ведя лошадей на поводу, неспешно пошли к выпасу взрослых животных, но вчерашнего непринуждённого общения не получалось. Беатрис нервничала, отвечала невпопад, пока, наконец, не набралась храбрости зайти на запретную территорию.

   Падишах пристально посмотрел на неё и жестом попросил продолжать.

    – С чем связано ваше долгое вдовство? Вы были столь сильно привязаны к жене?

    – Нет. Я почти не знал её.

   Глаза Беатрис изумлённо расширились. Он сейчас тратит столько времени на неё, а собственную жену, с которой прожил без малого год в браке, почти не знал?

   Доган, взглянув на её лицо, отчего-то вздохнул.

    – Беатрис, это был классический договорной брак. Впервые мы встретились на свадьбе, вместе провели несколько ночей, затем мне пришлось срочно уехать. Пару недель спустя выяснилось, что Рания беременна. Причин дальше интересоваться кадыной у меня не имелось, а времена наступили тяжёлые. Мы виделись один-два раза в месяц, и то я выделял полчаса на вежливую беседу только из чувства долга перед женщиной, носящей моего ребёнка. Смерть Рании не причинила мне боль, – он помедлил, прежде чем продолжить:

    – А вот убийство сына для меня бесследно не прошло. Я ведь успел подержать его на руках, прошептал на ушко, как полагается отцу, имя. Я взял на себя ответственность за его жизнь. И не смог защитить. Как справляться, когда чувствуешь свою несостоятельность как правитель, меня учили. Но как справляться, когда ты не выполнил первейший отцовский долг, – нет. Считайте, что девять лет я потратил на улаживание внутреннего конфликта.

   Грамотный психолог помог бы сократить этот срок раз в десять, но Беатрис понимала, что падишах никому никогда не позволит копаться в своих чувствах. И, скорее всего, он многое не договаривает сейчас.

   Об убийстве его семьи она знала только то же, что и остальной мир. Видела первое заявление чёрного от горя старого великого визиря. Видела съёмки с улиц укрытого траурным крепом безмолвного Стамбула. И краем уха слушала, делая уроки с включённым телевизором, состоявшееся спустя несколько дней второе заявление, что исполнители и заказчики покушения уничтожены. Кто, как, зачем – османский Двор посвятил широкую публику лишь в необходимый минимум деталей. А узнавать подробности у тех, кто владел информацией, Беатрис тогда и в голову не пришло – семейная трагедия далёкого османа её не касалась, у неё были свои подростковые интересы и проблемы. Сейчас же жалела о своей нелюбознательности – ей сильно не хватало фактов.

   Однако непроницаемая маска спокойствия на лице и закрыто-отчуждённый взгляд падишаха ясно предупреждали – задавать дальнейшие вопросы не стоит. Он сообщил всё, что счёл необходимым, и дальнейшее любопытство не приветствует.

   В принципе, Беатрис прекрасно его понимала – он и так слишком много рассказал малознакомой девушке. Поэтому она лишь кивнула и неспешно побрела дальше.

    – А вы? – настиг её неожиданный вопрос. – Почему избегаете привязанностей вы?

   Беатрис обернулась. Доган по-прежнему стоял, поставив ногу в высоком сапоге на нижнюю перекладину кораля, и с прищуром смотрел на неё сверху вниз.

    – Вы ведь не королевская принцесса Британии, чтобы хранить невинность до замужества по необходимости. Сейчас династии смотрят сквозь пальцы на попытки своих принцесс устроить личную жизнь вне брака, даже допускают морганатические браки. Так почему вы не попытались выстроить отношения с интересным лично вам мужчиной?

   Беатрис вернулась к нему, привязала повод лошади, и, облокотившись на изгородь рядом, с деланным интересом принялась рассматривать мирно пасущихся черномордых и черноухих лохматых овец. Ну что ж, всё справедливо. Откровенность за откровенность.

    – Семь лет – именно столько отец просил королеву дать разрешение на брак с любимой девушкой. Простолюдинкой. Он ведь уже тогда был только пятым в очереди наследования. Однако королева оставалась неумолима. Девушка ждать устала, вышла замуж, родила детей. Отец женился на маме. Потом папа всю жизнь твердил мне, что любовь – обманчива и опасна. Мама – что все мужчины женщинами лишь пользуются, привязываться к ним нельзя, нужно быть самостоятельной и самодостаточной. Оба – что девушка должна быть прежде всего благоразумной.

   Слова лились легко, наверное, Беатрис просто устала держать всё это в себе. Ей надо было выговориться, пусть даже перед мужчиной, которого в качестве наперсника можно представить в последнюю очередь.

    – В тот день, когда папа разбился на автомобиле, он возвращался с похорон любимой женщины. Как оказалось, в последние годы она тяжело болела. Пыталась связаться с отцом, чтобы просить помощи. Но королева... ещё тогда, двадцать лет назад, запретила передавать от неё сообщения. И запрет действовал, так как не был отменён.

   Чтобы сдержать вдруг подступившие к глазам слёзы, Беатрис до боли закусила губу. Последовало почти минутное молчание, после которого она услышала неожиданно мягкий голос падишаха:

    – Вините королеву?

    – Нет, – честно призналась Беатрис. Ей по-прежнему не хотелось смотреть на падишаха, чтобы не разрушать иллюзию участия. – У папы было семь лет, чтобы отказаться от всего – и от своих привилегий, и от своего долга, – ради любви. Однако он так и не решился. Поэтому королеву винить я не имею права. У неё свои взгляды, своя ответственность и свой выбор. Но мне кажется, она сама себя винит. Думаю, именно поэтому мне позволили не выполнять обязанности члена королевской семьи.

    – ...Или просто на вас другие планы.

   Беатрис обернулась. В ответ на её недоумевающе приподнятые брови падишах небрежно повёл плечами.

    – Вы экстраполируете свою чувствительность и рефлексивность на других людей. Это не всегда верный путь. И тем более опрометчиво делать чужой опыт основой собственной жизни.

    – Но мне нравится моя жизнь, – возразила Беатрис. Она испытывала глухое неудовольствие. Хотя это и абсурдно, но она почему-то ждала минимального соучастия от падишаха. А получила нравоучение. – Учиться я люблю, книги обожаю, сверстники никогда особо интересны мне не были, а опытные ловеласы на моём пути не встречались или встречались, но им неинтересна была я. Почему мне следует чувствовать себя обделённой?

   Губы Догана тронула ироничная усмешка.

    – Видит Аллах, Беатрис, я буду последним человеком в мире, которому придёт в голову обвинить вас в отсутствии бурных романов. Ваши целомудренность и рассудительность вызывают у меня уважение. Но вы когда-нибудь задумывались, чего можете добиться, позволив себе быть немного смелее?

   Глухое неудовольствие превратилось в ощутимое раздражение. Какое он имеет право читать ей нотации? Беатрис взглянула прямо в холодные глаза падишаха с нескрываемым вызовом.

    – Я здесь, с вами. Наедине. В отсутствии смелости меня обвинять странно.

   Взгляд Догана скользнул сверху вниз – от приподнятого подбородка и расправленных плеч до сведённых вместе носков сапог, – и вновь в её глаза он взглянул с опасной смесью мужского интереса и какого-то странного удовлетворения. Поняв, что раздразнила хищника, Беатрис напряглась, однако падишах лишь рассмеялся, легко и непринуждённо.

    – Туше, мадемуазель.

   Сегодняшний маршрут Беатрис продумала заранее. Они посетили сначала старинную византийскую православную церковь, затем – мечеть семнадцатого века. И там, и там людей было немного – служба в церкви уже окончилась, а небольшая тёмная мечеть в воскресенье интересовала больше туристов, нежели верующих. Падишаха не узнавали, но внимание на них определённо обращали – особенно женщины, женщинам не обратить внимания на мужчину со столь эффектной внешностью было сложно. Вполне демократичная одежда – бледно-голубая рубашка, тёмно-синие брюки и тёмно-синяя куртка-ветровка – не скрывала суть Догана. Его осанка и взгляд никуда не делись, поэтому Беатрис ничуть не удивилась, когда старушка-привратница из лавочки при церкви, пытавшаяся продать им сувениры, с почтительным придыханием обратилась к нему "паша". Вероятно, падишаха узнал долговязый флегматичный мулла при мечети, неторопливо обрезающий кусты в палисаднике. Он на несколько секунд отвлёкся от своего занятия, поднял голову, окинул их внимательным взглядом, затем вежливо поклонился, но подходить не стал и, получив учтивый ответный кивок Догана, неспешно продолжил обрезать засохшие ветви.

   Однако такой маршрут Беатрис выбрала не ради историко-религиозных экскурсов и не ради представления, как держится Доган с простым народом. Основная цель у неё была иная – и лежала она в тридцати километрах южнее посёлка с мечетью.

    – Я прочитала, в Такчинаре, недалеко отсюда, находится огромный заброшенный машиностроительный завод, – словно невзначай сказала Беатрис. – Мне очень бы хотелось на него взглянуть.

   Доган, на мгновение отвлекшись от дороги, коротко взглянул на неё.

    – Хотите почувствовать романтику приключений промышленного туриста? Беатрис, ещё во времена моей юности Такчинар был неблагополучным рабочим районом. Девушке из высшего общества там делать нечего.

   В ответ Беатрис изобразила ослепительную улыбку искренней дурочки.

    – Но я же не одна, а с вами.

   Несколько секунд падишах молчал, смотря на ровную ленту дороги, а потом невозмутимо согласился:

    – Тамам.

   Городок действительно производил угнетающее впечатление, особенно после уютного зажиточного Кайякуле. Старый асфальт в заплатках, перекатываемый ветром мусор на тротуарах, запущенные дома с облупившейся краской, люди большей частью хмурые и озабоченные, некоторые – неряшливо одетые, откровенно опустившиеся.

   Их машину, пусть среднего ценового сегмента, но блестящую новую иномарку провожали недобро-заинтересованными взглядами. Основным видом транспорта здесь были старые автомобили и автобусы османского производства, громкие, угловатые и неухоженные. Когда они остановились на светофоре, чтобы пропустить тянущего на верёвке тощую козу мужичка с видом запойного пьяницы, Беатрис не сдержала своего недоумения:

    – Между Такчинаре и Кайякуле – меньше сотни километров, откуда такой контраст?

    – Завод был градообразующим предприятием, – руки Догана по-прежнему расслаблено лежали на руле, смотрел он вперёд на дорогу, – закрылся он – чахнет город.

    – А почему он закрылся?

    – Подробностей не знаю. Думаю, потому же, что и многие другие заводы в то время. Удорожание сырья, устаревшие технологии, неэффективное управление, конкуренция с иностранными производителями.

   Его безмятежное спокойствие на фоне разрухи весьма раздражало Беатрис. Если бы она благодаря независимым исследованиям и статистике не знала, что Доган не просто хороший правитель, а вытащенный империей счастливый билет, заподозрила бы его в пренебрежительном отношении к своим обязанностям.

    – Но вы бы могли восстановить завод.

    – Мог бы, – легко согласился Доган. – Но у меня по всей империи сотни брошенных объектов. Заводы, больницы, военные части, даже недостроенная АЭС. Тратить довольно ограниченные бюджетные ресурсы на подъём ржавых никому не нужных исполинов со дна океана, чтобы спустя десятилетие они затонули вновь, не вижу смысла. Деньги надо направлять на систематическое решение проблемы, а не на лакирование реальности.

   Беатрис нахмурилась. Логика в его словах, безусловно, присутствовала.

    – Но ведь в эти заводы были вложены такие огромные средства. Даже сейчас они представляют собой определённую ценность. Неужели их невыгодно спасать?

    – Дешевле построить новый завод, чем восстановить старый. Впрочем, если к правительству обратятся люди, которые покажут адекватный бизнес-план и скажут: "отдайте нам в собственность завод или земли под ним, дайте нам субсидии и налоговые каникулы, через столько-то лет мы выйдем на самоокупаемость", то, скорее всего, всё вышеперечисленное они получат, несмотря на определённые риски со стороны государства. Помочь жизнеспособному и перспективному – пожалуйста, искусственно поддерживать жизнь в мёртвом гиганте ради его былого величия – нет, на это деньги тратить никто не будет.

    – Жестокие законы рынка. А люди, – Беатрис указала на тусклые улицы за окном, – разве вам не жалко оставшихся без средств к существованию людей?

   Доган холодно усмехнулся.

    – Не жалко. Каждый сам выбирает, как ему жить. Как ни странно, в империи не хватает рабочих рук. Нет работы здесь – езжай туда, где есть. Не хочешь покидать отчие места – найди новый источник дохода. Классические социальные лифты – армию и образование, бесплатное, кстати, – тоже никто не отменял. Инструменты для решения проблем у людей имеются: заинтересованных или действительно нуждающихся государство поддерживает. Однако жалеть здоровых мужчин, которых устраивает вялое сползание в скотское состояние и которым плевать на собственные семьи, я считаю странным.

    – Не может же один город полностью состоять из заинтересованных, а второй – из инертных!

    – Нет, конечно. Но неквалифицированные рабочие тяжёлых производств – специфичный контингент изначально. И после закрытия завода остались здесь далеко не лучшие, а те, кто десять лет довольствуются случайными заработками. Местная администрация, как я вижу, тоже профессионализмом не блещет, хотя создавать новые рабочие места, привлекать инвестиции и поддерживать порядок – это её задача.

   Лишь теперь Беатрис пришло в голову, как странно, должно быть выглядел их разговор со стороны падишаха: не высовывающая носа дальше книг девчонка пытается учить его о подданных заботиться. Но его высокомерный цинизм по отношению к людям, зачастую просто не знающим другой жизни, коробил.

    – Вам не кажется, что у этой нелучшей части неквалифицированных рабочих просто не было выбора иного пути, а своим нежеланием предоставить им возможность трудоустройства и комфортного существования здесь и сейчас вы просто толкаете их дальше в болото?

    – Не кажется, – Доган взглянул на карту и свернул направо. – Иного пути нет только у обитателей самого дна. Хотя... вы даже не можете представить, с какого дна выбрался один из лучших губернаторов империи. Эти же люди – не преступники по рождению. Они просто хотят удовлетворять свои низменные инстинкты, прикладывая минимум усилий – подобные экземпляры есть среди любого социального слоя, просто в среде рабочих закрывшегося завода мы наблюдаем концентрированный эффект. Никого наставлять на путь истинный я не собираюсь. В худшем случае перевоспитанием займётся пенитенциарная система. Подарить комфортное существование жителям этого посёлка тоже не могу. Вернее, могу, но... Грубо говоря, я или кормлю их – и каждый из подобных районов, или обеспечиваю возможность следующему поколению работать исключительно на высокотехнологичном автоматизированном производстве, а изменение средств производства неизбежно приведут к социальным преобразованиям общегосударственного масштаба. Для меня выбор очевиден.

    – Это разве сопоставимые масштабы задач? – очень задумчиво уточнила Беатрис.

    – Несопоставимые. Но лишние деньги на перестройку системы промышленного производства взять неоткуда. Ради достижения глобальной цели всегда приходится чем-то жертвовать, и так уж случилось, что в этой стране чем – или кем – жертвовать, выбираю я.

   В принципе последней фразой можно было начинать и заканчивать весь разговор. Но падишах объяснил ей свою позицию – и Беатрис оценила подобную учтивость, пусть даже с его точкой зрения согласиться не могла. Жителей Тегирдага она по-прежнему считала обделёнными.

    – Однако тех, кому выпала роль жертв, нельзя не пожалеть.

    – Мне не нравится, когда люди не выполняют работу, за которую получают жалованье, – неожиданно сказал Доган. – Я встряхну местные власти. Кардинально это, конечно, ситуацию не изменит, но город станет уютнее для жизни.

   Шлагбаум на центральной проходной оказался открыт – и, судя по его виду, не закрывался уже несколько лет, поэтому они заехали прямо на территорию заводу и медленно двинулись по аллее, минуя остатки круглой клумбы, к зданию заводоуправления. Вокруг не было ни души, только несколько бродячих собак метнулись в укрытия.

    – А я читала, что какое-то производство на заводе ещё осталось, – с недоумением произнесла Беатрис, оглядывая растрескавшийся, частями смытый асфальт и мрачные облезлые здания. – Где, интересно?

    – Видимо, в тех корпусах. – Доган указал на несколько зданий поодаль, на первый взгляд таких же заброшенных, как и все остальные, но, приглядевшись, Беатрис действительно заметила новые металлопластиковые окна. – Скорее всего, у них нет загрузки, чтобы работать в выходные. Что хотите посмотреть?

    – Основной цех.

   Мужчина молча кивнул, и спустя минуту они остановились у огромного здания по правую сторону от заводоуправления.

   На производствах такого масштаба Беатрис никогда раньше не была. Изнутри цех казался не просто огромным, а гигантским. Уходящий вверх метров на тридцать свод потолков, вбирающий в себя навесные переходные лестницы, мостовые краны и опорные металлические конструкции; перспектива, осознаваемая, но для зрения загромождённая впечатляющей армией навсегда застывших станков. Здесь было ощутимо холоднее, чем на улице, пахло сыростью, плесенью, металлической смазкой; в трещинах пола и стен уже пробивались лелеемые тёплым климатом растения, а где-то в отдалении негромко, но угнетающе равномерно капала вода.

   И всюду, всюду станки. Разного размера, разной формы, разной степени изношенности. В ржавчине, прахе, со следами выцветшей облупившейся краски.

   Настоящая постапокалиптика.

   На какую-то долю секунды Беатрис даже на самом деле показалось, что они единственные в мире люди, пережившие крах цивилизации.

   Пока они бродили по кладбищу мёртвых машин, падишах кратко описал ей технологический процесс производства и рассказал о назначении некоторого оборудования, которое смог опознать. Он сам признавал, что его знания носят чисто академический характер и не подкреплены каким-либо опытом, но Беатрис всё равно впечатлилась. Потому что отдалённо представляла, скольким ещё сферам падишаху приходится уделять хотя бы поверхностное внимание.

   Когда они за очередным поворотом лабиринта станков увидели стоящие друг напротив друга два ряда странных механизмов, чем-то отдалённо напоминающих гигантские степлеры с гипертрофированной верхней частью, Беатрис остановилась в недоумении. Выглядели эти механизмы абсолютно новыми, краска на них практически не облупилась, а металлические части до сих пор блестели от смазки. Они походили на бравых гвардейцев в парадной форме среди выпачканных в окопной грязи, измотанных долгим боем раненых солдат.

    – Что это?

    – Механизированные крепи. Предназначены для выработки и очистки лавовой руды.

    – Они выглядят совсем новыми. Получается, их приобрели непосредственно перед закрытием завода, но даже не ввели в эксплуатацию. Зачем тогда приобретали?

   Доган, положив руки в карманы брюк, смерил оценивающим взглядом крепи и задумчиво перекатился с носков на пятки и обратно.

    – Откаты. Например, оборудование уже в тот момент было морально устаревшим, его приобрели по цене самого современного, разницу поставщик и покупатель поделили. Или по факту поставили меньше устройств, чем было оплачено.

   Беатрис понятливо кивнула.

    – А скрыть подобные вещи в момент ликвидации завода гораздо проще.

    – Верно. И не перепродали потом из-за проблем в документах. – Доган ещё раз оглядел брошенные беспомощные устройства и покачал головой. – Вряд ли одна крепь стоила меньше тридцати тысяч золотых лир. Здесь их десять. Тысяч пятьдесят-семьдесят прилипло к нечистоплотным рукам точно. И это только то, что брошено на виду.

   По территории одного только главного цеха можно было бродить часами, но Беатрис уже устала, немного озябла и пресытилась впечатлениями, поэтому на второй этаж подниматься не захотела.

   Они направились к выходу.

   Однако перед дверным проёмом – сами двери были давно сняты с петель и небрежно брошены возле стены – Доган впервые за два дня не проявил привычного европейской культуре галантно-уважительного отношения к женщине и повёл себя как мусульманин. Или просто как обладатель более высокого статуса. Он на шаг обогнал Беатрис, жестом велел его пропустить и первый вышел из здания.

   После секундного замешательства Беатрис тоже шагнула за порог и тут же упёрлась в плечо остановившегося мужчины. Доган, не оборачиваясь, одним движением отодвинул её за себя в сторону, так, чтобы она оказалась между его спиной и стеной здания.

   Возле машины стояли четверо крепких молодых парней, а ещё один деловито осматривал колёса. Спортивные костюмы или потёртые джинсы с куртками-бомберами, кроссовки, татуировки, нагло ухмыляющиеся тупые лица – типичный межнациональный облик мелких хулиганов.

   Увидев их, парни предвкушающее заулыбались, а чем-то напоминающий хорька предводитель, единственный, на лице которого читались признаки интеллекта, оторвался от созерцания блестящих дисков, демонстративно лениво сплюнул на землю и с растяжкой что-то проговорил. Беатрис уловила несколько знакомых слов, но поняла требования и без перевода: ключи от машины, бумажник, часы и... её украшения? Какие ещё украшения?

   Доган ответил короткой рубленой фразой. Его лица Беатрис не видела, но в холодном голосе отчётливо лязгнула смертоносная сталь. Парни ухмыляться перестали, как-то подобрались, а предводитель с неприятным оскалом шагнул вперёд.

   Лишь когда хулиганы вытащили ножи и кастеты, а из укрытий за кустами не выскочили бравые ребята с автоматами и не положили всех лицом в землю, Беатрис поверила, что охрана падишаха действительно отдыхает.

   Боже, что она наделала.

   От страха у Беатрис ноги онемели, а сердце ухнуло куда-то в живот.

   Одним плавным стремительным движением Доган достал из-за полы куртки пистолет. Оружие в его расслабленную руку легло уверенно, со всей очевидностью привычно и пока смотрело в землю.

   Дуло скользнуло вверх – Доган будто не целясь выстрелил, и пуля вошла в ногу амбала в середине бедра. Амбал, закричав, с ругательствами выронил нож и обеими руками зажал ногу над раной. Остальные его подельники застыли, не смея двинуться, а Доган очень спокойно, чётко и раздельно произнёс всего три слова. Ни одно Беатрис не знала – но хулиганы всё поняли отлично. Словно по команде они бросились врассыпную.

   В последний момент, прежде чем скрыться за углом здания, один из них подобрал булыжник и с мстительной ухмылкой с размаху запустил в лобовое стекло машины.

   Камень скатился вниз, не причинив стеклу никакого вреда.

   Вскинувший на движение руку с пистолетом Доган словно в последний момент удержался от выстрела. Парень, очумело переведший взгляд с целого стекла на пистолетное дуло, сообразив, что ему дарят жизнь, с побелевшей физиономией отпрянул назад.

   Зашуршал битый кирпич, сыпящийся под ногами беглецов.

   Ещё несколько минут Доган стоял натянутой струной, настороженно осматриваясь и вслушиваясь в тишину вокруг, а затем спрятал пистолет в плечевую кобуру и шагнул вперёд, безмолвно позволяя Беатрис выйти из-за своей спины.

   Но застывшая изваянием Беатрис стояла, не в силах двинуться с места. Она в ступоре смотрела, как Доган достал смартфон, запустил какое-то приложение, что-то в нём проверил, затем приблизился к машине, неожиданно припал к земле, осмотрел днище, потом одним текучим движением поднялся и, небрежно отряхнув ладони, как ни в чём не бывало, открыл дверь переднего пассажирского места, обернулся к ней и вопросительно приподнял брови.

   Стараясь не встречаться с мужчиной взглядом, Беатрис скользнула в салон.

   Она не замечала, куда они ехали, хотя сидела, отвернувшись к окну.

   Ей было мучительно стыдно даже посмотреть на молчащего падишаха.

   А ещё её трясло.

   Машина остановилась. Вынырнув из глубин самоедства, Беатрис с удивлением огляделась. Как оказалось, они съехали с дороги в какую-то лесополосу и остановились прямо на каменистом обрывистом берегу Босфора.

    – Вам надо подышать свежим воздухом, – услышала она ровный голос Догана. Не оборачиваясь, Беатрис кивнула и послушно выбралась наружу. Спустя несколько секунд она услышала тихий щелчок закрывшейся водительской двери.

    – Присядьте, дышите глубже, – падишах аккуратно усадил её на какое-то поваленное дерево и сам опустил рядом, нимало не смущаясь перспективой испачкать брюки. – Это я вас так сильно напугал?

   На свежем воздухе адреналин быстро выветривался. Трясти Беатрис перестало. Но забота человека, которого она только что подставила под удар, заставила испытать новый, особенно острый приступ вины.

    – Не вы. Доган, я ведь специально заманила вас в опасный район, – тихо призналась Беатрис. – Я хотела выяснить, зачем вы... вводите меня в заблуждение относительно отсутствия охраны.

    – Я так и понял. Изображать "прелесть что за дурочку" вы не умеете.

   В полном ошеломлении Беатрис обернулась к падишаху. Он смотрел на неё с насмешкой, но без злости или гнева.

    – Если поняли – зачем согласились поехать?

   Доган пожал плечами.

    – Район не настолько опасный, чтобы лишать вас маленького развлечения. Однако вы не учли: будь телохранители рядом, они держали бы периметр. И вы бы просто не узнали ни об их присутствии, ни о том, что к нам кто-то хотел приблизиться.

   Кончики ушей Беатрис неудержимо запылали. Да уж, не "прелесть что за дурочка", а "ужас какая дура".

    – Простите меня, пожалуйста.

    – Прощаю, если хотите, – охотно отозвался Доган. – Хотя никакой вины за вами не вижу. Мы оба знаем, что брачный договор – дело хорошее, но даже ваши родственники не смогут защитить от меня мою собственную жену. Поэтому вы в праве любыми доступными способами узнать мужчину, которому фактически безраздельно доверяете свою жизнь. Но ваша проблема заключается в том, что мой личный опыт существенно шире вашего. Вряд ли вы можете предложить мне испытание, которое я не просчитаю. Поэтому принять правильное решения вам поможет скорее интуиция, чем наблюдение за моим поведением.

   Она находилась в положении впервые взявшего в руки карты новичка, севшего за покерный стол против гранд-мастера, – Беатрис догадывалась об этом, но не думала, что падишах заявит о своём преимуществе столь прямо. Поэтому не удержалась от ироничного вопроса:

    – Вы опасны и многолики – в этом хотите меня убедить?

   Белые ровные зубы падишаха с заострёнными клыками обнажились в хищной усмешке.

    – Почему же, чистосердечен и добродушен.

   Сокрушённо покачав головой, Беатрис вздохнула и плотнее запахнула пальто. Если в машине ей было жарко, то от воды сейчас тянуло прохладой. Или так сказывался адреналиновый откат. Несколько минут они молча сидели рядом на облизанном ветрами и дождями бревне и смотрели на опускающееся за горизонт холодное алое солнце, предвещающее завтра ветреную погоду.

   О чём мог думать падишах, Беатрис не догадывалась. А сама она думала о том, что уже приняла решение и изображать дальше муки выбора нечестно.

   Взглянув сквозь полуопущенные ресницы на резкий мужской профиль, Беатрис тихо произнесла:

    – Доган, я принимаю ваше предложение. Я выйду за вас замуж.

   Плавно повернувший голову падишах смерил её очень задумчивым пристальным взглядом.

    – Я рад, Беатрис. Но вы уверены, что в вас говорит не стресс?

    – Уверена, – криво улыбнулась Беатрис. Она, сейчас в корне изменив свою судьбу, эйфории или оптимизма почему-то не испытывала. Но и ощущения неправильности происходящего тоже не было. Она знала: если не рискнёт, будет сожалеть всю оставшуюся жизнь. Хотя вполне может оказаться бесправной пленницей роскошного дворца, вынужденной терпеть бесчисленных любовниц мужа. Прецеденты, даже в новейшей истории, имелись. Ещё она испытывала горечь, навсегда прощаясь со свойственными любой девушке мечтами о настоящей любви: падишах любить не умеет, но другого мужчины в её жизни больше никогда не будет. Ей придётся довольствоваться только тем, что сможет или захочет дать Доган.

    – В таком случае в ближайшее время я договорюсь с королевой о помолвке.

   Всё получилось как-то слишком прозаично. Конечно, Беатрис не ожидала, что падишах тут же опустится в грязь на колено и церемонно наденет ей на палец кольцо невиданной красы – не тот менталитет, не тот человек. Но даже пейзаж вокруг казался каким-то особенно серым и печальным. Наверное, ей следовало выбрать более подходящий момент для оглашения своего решения.

   Хотя... какая разница?

   Романтикой в их будущем браке и не пахнет.

   Они ещё немного посидели, а потом всё в том же странном молчании вернулись к машине. Лишь теперь Беатрис разглядела, что след от брошенного камня в действительности остался – поверхностная кривая царапина на капоте.

    – Доган, я всё равно не пойму, зачем вы так рисковали, – произнесла она, глядя на царапину. – Ведь у этих подонков тоже могло быть огнестрельное оружие.

    – Они не успели бы его достать. – Доган открыл перед ней дверь. Но увидев её напряжённый взгляд, спокойно пояснил:

    – Беатрис, в моём активе ежедневные тренировки с раннего детства, углублённый курс обучения в Академии ИСБ, боевой опыт в составе спецподразделений. Поверьте, угрозу для меня представляют только профессионалы высокого уровня. А с подобной безмозглой шушерой я могу легко справиться даже голыми руками.

   Почему-то Беатрис думала, что строка "окончил военное высшее учебное заведение" в официальной биографии падишаха значила что-то более традиционное, вроде османского аналога британского Сандхёрста. В машину она села некоторой растерянности и, едва Доган, обойдя капот, занял водительское место, осторожно заметила:

    – Весьма необычная альма-матер для будущего монарха.

   Заводящий машину Доган усмехнулся.

    – У моего деда были свои представления об образовании. Для империи значительно полезнее было бы, проведи я всё то время, что потратил на полигонах службы безопасности, на производствах и в финансовых институтах, но тогда я вряд ли бы дожил до конца первого года своего правления, – видимо, далее вдаваться в подробности он не желал, потому что тут же перевёл тему. – Беатрис, у вас ведь нетипичная реакция для девушки, которая никогда не должна была сталкиваться с жестокостью.

   Правильные выводы делать падишах, несомненно, умел. Несколько секунд Беатрис размышляла, отвечать ли правду – об утренней откровенности она жалела, – но потом решила, что этот эпизод не столь личный. Пусть лучше падишах узнает всё с её слов, чем велит своим людям провести расследование.

    – Мне исполнилось семнадцать, когда папа решил показать мне мир за пределами идиллии любимой дочери принца крови. Он устроил экскурсию по припортовому кварталу. С нами были начальник его охраны и телохранитель, но... Я постоянно носила сет из тонкой бриллиантовой цепочки, кольца и серёг-гвоздиков и не догадалась его снять перед поездкой. У папы был фамильный перстень с крупным рубином, часы, запонки, – Беатрис сделала паузу и сглотнула, смачивая неожиданно пересохшее горло. А ведь она искренне считала, что уже давно пережила ту ситуацию – папа даже заставил её пройти курс занятий с психологом. – На нас напали. Семь человек, с битами, ножами, двое – с пистолетами. Всё закончилось бы плачевно, не подоспей вовремя полиция.

   И тогда с головы отца упал нимб – но об этом никому, пусть даже будущему мужу, Беатрис говорить не собиралась. Однако вполне отдавала себе отчёт: окончательное решение она приняла в тот момент, когда Доган без колебаний закрыл её своей спиной от потенциальной опасности. Несмотря на то, что её жизнь по сравнению с жизнью правителя империи не значит ничего.

   От человека, воспитанного со специфическим утилитарным отношением к женщинам, Беатрис подобного поступка не ожидала. По сравнению с этим даже его неприятный цинизм и гнетущая властность отходили на второй план.

    – Имея подобный опыт за плечами, отправиться на заброшенный завод с мужчиной, которого знаете третий день... – протяжно произнёс Доган. Он скользнул по ней косым взглядом, на несколько мгновений задержав внимание на шее без украшений, отвернулся и резко вырулил на шоссе. – Вы действительно смелы. Смелы до безрассудства.

   Прозвучала последняя фраза... не как комплимент.

   Едва шагнув в предупредительно распахнутую перед ней дверь, Беатрис с изумлением услышала взрыв мужского смеха.

   Падишах умеет смеяться... так?! Весело, беззаботно, свободно?!

   Перед крыльцом виллы мощным зверем перед прыжком застыл великолепный тёмно-синий "Ягуар". Передняя дверь со стороны водителя была открыта, и возле неё стоял смеявшийся вместе с Доганом молодой мужчина, на блестящей на солнце крыше автомобиля небрежно лежал планшет с прикреплёнными листами документов, лениво шевелимыми набегающим ветерком.

   Всё ещё посмеивающиеся мужчины взглянули на неё, и Беатрис притормозила, узнав черноглазого брюнета.

   Его персону невозможно проигнорировать, когда ищешь информацию об османском падишахе: товарищ по детским играм, превратившийся во всемогущего фаворита, который, по слухам, мог менять великих визирей.

   Алибек-паша ибн Пири ад-Дин Кай-Кубад. Второй визирь, глава Имперской службы безопасности, мушир.

   Фигура настолько противоречивая, что Беатрис даже не пыталась по слухам и сплетням разобраться, что же собой визирь ИСБ представляет на самом деле. А официальной информации о нём не было практически никакой: сухие репортажи с государственных или придворных мероприятий, в которых мелькало его лицо, не в счёт.

   Но сейчас, глядя в смеющиеся чёрные глаза, Беатрис поняла: этого красавца с невероятно обаятельной улыбкой она боится даже больше, чем самого падишаха.

    – Беатрис, позвольте представить, – продолжая улыбаться, сказал Доган, – Алибек, мой друг.

   Друг. Насколько Беатрис успела заметить, падишах громкими словами не разбрасывался, и одного такого лаконичного представления было вполне достаточно, чтобы со всей серьёзностью отнестись к знакомству. Всё с той же улыбкой, превратившейся в поистине ослепительную, Алибек-паша склонился в укороченном теменна, Беатрис в ответ низко наклонила голову и чопорно проговорила:

    – Рада знакомству, Ваша Светлость.

   По быстрым взглядам, которыми обменялись мужчины, Беатрис заключила, что от неё ожидали какой-то другой реакции. Но не изображать же ей наивную ромашку, которая не ведает, кто такой "друг Алибек"?

    – Примите моё нижайшее почтение, Ваше Королевское Высочество.

   Голос у визиря был под стать внешности: бархатный, вкрадчивый, но сильный, – и с каждой секундой этот человек пугал Беатрис всё больше.

    – Кай-Кубад, получил, что хотел? – мягко осведомился Доган. – Вот и поезжай.

    – Уже уехал, – ничуть не смутившись, рассмеялся Алибек-паша и небрежно перебросил планшет с документами на переднее сидение. – Хатун-эфенди, надеюсь на нашу скорую встречу.

   Возможно, визирь имел в виду лишь дежурную любезность, но Беатрис услышала угрозу. Автомобиль паши плавно тронулся с места, и только после этого она поняла, в каком напряжении пребывала.

   Просто удивительно, насколько мимолётный обмен приветствиями с очаровательным во всех отношениях мужчиной напугал её.

   О странностях своей реакции и загадочной личности визиря ИСБ Беатрис продолжала размышлять в вертолете, глядя на проплывающие под ними макушки деревьев и ровные прямоугольники полей. Куда они летели, Беатрис не знала – ещё вчера она отказалась от права выбора программы этого дня, и тогда ей был обещан сюрприз. Догадалась лишь через полчаса, когда вертолёт сделал круг перед заходом на посадку.

   Изумительной красоты долина. Чистое ярко-синее озеро, а вокруг – мягкие холмы, расцвеченные всеми оттенками плавно перетекающей друг в друга весенней зелени.

   Обернувшись от окна, Беатрис благодарно взглянула на наблюдающего за ней с улыбкой в глазах падишаха. Ведь он уже заручился её согласием, но... не забыл.

   Заснуть Беатрис не могла, хотя всё тело наполняла приятная усталость после замечательно проведённого дня на свежем воздухе, а перед завтрашним перелётом следовало хорошо отдохнуть. Спустя полчаса мучений она решительно встала, переоделась из пижамы снова в платье и отправилась на поиски библиотеки. За три дня она так и не успела попасть в святая святых, а ведь библиотека должна быть весьма интересна и, наверное, может рассказать много любопытного о её будущем муже.

   Если он, конечно, называл виллу "личным убежищем" без лукавства.

   Библиотеку Беатрис нашла без труда – как раз в том крыле, которое она не посещала в проведённой для неё в первый день небольшой экскурсии по вилле. Отворив тяжёлую массивную дверь, она прошла несколько шагов и остановилась, заворожено оглядываясь вокруг. Даже несмотря на ночь за окном, как следствие, задёрнутые портьеры, библиотека казалось очень светлой и просторной. Светло-ореховые наборные полы, такого же оттенка остеклённые книжные шкафы до потока с изящными завитками дверец, создающих причудливый растительный узор, столь же изящное бюро с закрытым лэптопом – видимо, хранителем каталога, несколько столиков для книг и больших уютных кресел.

    – Вам удивительно идёт это выражение мечтательного предвкушения.

   С мгновенно заалевшими щеками Беатрис обернулась. Она умудрилась не заметить сидящего в кресле рядом с лампой под воздушным абажуром падишаха.

    – Простите, я не хотела вам помешать.

    – Я всегда рад вашему обществу, – падишах закрыл книгу, которую читал, – витиеватая арабская вязь оставила её название для Беатрис тайной – и приглашающим жестом указал на соседнее кресло. – Ищете что-то конкретное? Я могу вам помочь?

    – Нет, благодарю, – помедлив, Беатрис всё же приняла приглашение, – мне просто не спалось, решила взглянуть на вашу библиотеку.

    – Жалеете о принятом решении?

   От неожиданно прямолинейного вопроса она на мгновение пришла в смущение. Но не стала делать вид, что не понимает, о каком решении идёт речь.

    – Не жалею, – Беатрис замялась, пытаясь сформулировать причины своего беспокойства. С кем, в конце концов, кроме Догана, ей об этом говорить, а он по всей видимости готов её выслушать – его глаза под искусственным светом казались непривычно тёплыми и смотрели с глубоким вниманием. – Я боюсь будущего. Благодаря вам сегодняшний день стал для меня самым радостным за последние лет... пять. Но эта сказка уже закончилась, а завтра вновь потянутся будни, которые однажды для нас станут совместными. Вы будете сутками напролёт заниматься государственными делами, а я... своё место "хорошей жены" в новом мире я представляю довольно смутно.

    – Ну, сутки напролёт государственными делами я занимаюсь редко, – мягко, с лёгким лукавством улыбнулся Доган, – у моей работоспособности есть пределы. Действительно трудно быть "хорошей женой" для постоянно отсутствующего мужа, но, надеюсь, мы с вами всё же будем практически ежедневно видеться и даже иногда устраивать себе подобные выходные. Проведённое с вами время для меня тоже стало приятным и интересным – кажется, у нас с вами есть все основания смотреть на будущий брак с изрядной долей оптимизма. Что касается вашего времяпрепровождения в моё отсутствие – всё в ваших руках. Думаю, вы постепенно найдёте важные для себя цели и задачи. И они не обязательно должны быть связаны с вашим статусом: если моя кадына будет чувствовать себя счастливой, рисуя натюрморты или анализируя труды классиков, я только поддержу её увлечение.

   Значит, у него – "дела", у неё – "увлечение". Беатрис почувствовала себя покоробленной, но тут же одёрнула себя: она сама несколько раз настойчиво объясняла, что "делами" заниматься не желает. Но сейчас образ классической домохозяйки при успешном работающем муже её почему-то сильно задел. У неё была профессия, ей хотелось работать по специальности. Но... как? Неопределённости в мыслях только прибавилось.

    – Доган, я хотела обратиться к вам с просьбой... Возможно ли отложить официальное объявление помолвки на четыре месяца, до окончания моей учёбы в университете?

   Во взгляде, которым её одарил падишах, Беатрис почудилась не то досада, не то раздражение: или он понял, что все его ободряющие слова водой ушли в песок её недоверия, или он просто терпеть не мог нарушения своих планов. Она настороженно замерла. Впрочем, вероятно, его недовольство только почудилось взбудораженному воображению Беатрис, потому что отозвался Доган любезно, без тени негативных эмоций.

    – Не вижу никаких причин отказывать вам. Согласование всех необходимых формальностей в любом случае займёт некоторое время.

   Хотя отсрочка была лишь временной, Беатрис всё равно не удержалась от облегчённой улыбки. Четыре месяца, потом как минимум полгода со дня официальной помолвки – она успеет привыкнуть к мысли о замужестве. Наверное.

    – Благодарю вас!

   Падишах с ироничной усмешкой быстро взглянул на неё из-под полуопущенных ресниц, но комментировать ничего не стал.

    – Беатрис, вилла в вашем полном распоряжении. Вы можете приехать – или переехать – сюда в любой момент, когда захотите. Вас никто не побеспокоит и не проявит неуместного любопытства.

   Сейчас, в уютной тиши ночной библиотеки при мягком обманчивом свете абажура, мужская притягательность падишаха приобрела воистину сокрушительный масштаб. Он будто превратился из античной мраморной статуи, которой суждено лишь любоваться с почтительного расстояния за музейной оградительной стойкой, в человека из плоти и крови, чьё тепло, запах и прикосновение реально ощутить. Впервые в жизни испытывая приятное волнение или даже предвкушение наедине с мужчиной, Беатрис уже с сожалением думала о завтрашнем отъезде. Возможно, падишаха даже развлёк бы мимолётный роман с собственной будущей женой, но рисковать потерей благоразумия она не хотела, поэтому осторожно отказалась:

    – Очень великодушно с вашей стороны, однако мне неловко было бы лишать вас... убежища.

   По губам Догана скользнула тонкая улыбка.

    – Ваше присутствие лишь добавляет моему убежищу особой прелести. Впрочем, мне вряд ли в ближайшее время представится шанс вернуться на виллу. Но если вы захотите встретиться со мной, непременно изыщу возможность.

    – Я постараюсь не злоупотреблять вашей любезностью, – сказала Беатрис и встала. – Не смею больше вас отвлекать от чтения. Спокойной ночи, Доган.

   Падишах тоже поднялся на ноги и неожиданно шагнул вперёд, тем самым оказываясь неприлично близко. Вторжение в личное пространство заставило Беатрис инстинктивно напрячься, но отреагировать она не успела, лишь в растерянности подняла глаза на мужчину. Не отводя от неё взгляд, он плавно склонил голову и коснулся её губ поцелуем.

    – Спокойной ночи, Беатрис.

   В смятении отпрянув и пробормотав что-то маловразумительное, Беатрис поторопилась к выходу. Спиной она чувствовала провожающий её насмешливый мужской взгляд.

   В душе над всеми остальными чувствами главенствовало разочарование.

   Первый поцелуй – и где обещанные многочисленными романами буря эмоций и пламя в крови?

   Просто прикосновение тёплых губ.

   Получается, робкое влечение, которое она ощущала ещё несколько минут назад, – лишь игры разума?

   Впрочем, может, это к лучшему – бушующие страсти лишь вредят крепкому браку.

   Но... обидно как-то.

   Зачем он вообще целовал её?!

ГЛАВА 4

Во вторник Беатрис вернулась в Стамбул, чтобы посетить закрытие конференции. Её интересовали не официальные итоги, которые традиционно подводились многословно и занудно, а османы. Впервые она пыталась оценить их как людей, среди которых ей предстояло жить долгие годы.

   Она вообще не понимала, с чего Доган взял, что империя безропотно примет императрицу-гяурку. Даже в научных кругах, априори рациональных и не отличающихся религиозным фанатизмом, была заметна разница менталитетов. Хватит ли у османов гостеприимства и даже терпимости, чтобы принять с уважением христианку в качестве жены падишаха? Это ведь нонсенс! Вообще простят ли христианку падишаху?

   По ступенькам главного корпуса университета Беатрис спускалась в глубокой задумчивости смотря себе под ноги.

    – Беатрис!

   Негромкий оклик заставил её остановиться и резко вскинуться. Призрачной надежды, что окликали тёзку, не осталось никакой: из открывшейся водительской двери очередной дорогой машины, на этот раз "Бентли", вышел Алибек-паша. Их разделяла всего лишь узкая полоска тротуара, проигнорировать визиря не представлялось никакой возможности.

   Сделав глубокий вдох и натянув любезную улыбку, Беатрис подошла.

    – Добрый день, Ваша Светлость.

    – Имени вполне достаточно, Ваше Высочество, – мягко, с очаровательной улыбкой, но настойчиво поправил визирь.

   Посмотрев на него, Беатрис обречённо вздохнула и, сдаваясь, кивнула – сопротивление всё равно ни к чему не приведёт.

    – Очень любезно с вашей стороны, Алибек. Ко мне тоже можете обращаться по имени.

    – Счастлив оказанной честью, Беатрис, – вновь сверкнув ослепительной улыбкой, учтиво наклонил голову визирь. – Позволите пригласить вас на обед?

   Что хуже – разозлить падишаха, приняв подобное приглашение, или разозлить его друга, не приняв, – Беатрис не знала. Поэтому решила ответить честно – не с её опытом играть в недомолвки с главой ИСБ.

    – Извините, паша, но в моём положении приватная трапеза с посторонним мужчиной представляется мне большой ошибкой.

   Чёрные искрящиеся мягкой насмешкой глаза визиря сделались необычайно серьёзны.

    – Пусть Аллах будет свидетелем, во мне нет нечистых намерений по отношению к вам, нет намерений нанести урон вашей чести или репутации или подвигнуть вас совершить недозволенное деяние.

   Похоже на настоящую клятву, а аристократы из древних родов обычно серьёзно относились к подобным вещам. Впрочем, возможно, для самого Алибек-паши клятва женщине-гяурке не значила ровным счётом ничего, но заяви Беатрис о своих сомнениях, она практически гарантированно получит себе настоящего врага. Желать ей зла у визиря пока нет никаких видимых причин, а разговор с ним может стать весьма полезным.

    – Я принимаю ваше приглашение, Алибек.

    – Вы не против рыбного меню? – визирь открыл перед ней переднюю пассажирскую дверь.

    – Отнюдь.

   Беатрис хотела сесть в машину, но замешкалась, вдруг заметив стоящего на ступенях неотрывно смотрящего на них расширившимися глазами Гючлю. Чёрт. Её секундного промедления вполне хватило Алибек-паше, чтобы он резко повернул голову и нашёл взглядом источник её интереса.

    – Кто это? – спросил он, с лёгким прищуром рассматривая парня. Тот от внимания визиря, казалось, просто оцепенел и покрылся восковой бледностью. Беатрис тоже стало нехорошо. Кажется, у Алибек-паши на родине репутация монстра.

    – Куратор нашей группы от Стамбульского университета.

    – У невиновных людей я обычно не вызываю такого ужаса, – ровно сообщил визирь. – Он оскорбил вас?

   Только сейчас Беатрис сообразила, о чём подумал Гючлю и чем обычному аспиранту при всех османских сложностях с честью и чужими женщинами могло грозить недовольство любого имперского паши, даже не обязательно высочайшего ранга, и быстро ответила:

    – Нет, ничего подобного! Абсолютно правомерно сообщил, что из-за пропуска трёх дней конференции мне не закроют командировочный лист.

   Также Гючлю отпустил неприязненный комментарий о легкомысленных иностранках, приезжающих за чужой счёт развлекаться и крутить хвостом перед мужчинами вместо того, чтобы заниматься наукой, но Беатрис передавать его слова никому не собиралась. И надеялась, что самому Гючлю в дальнейшем хватит ума промолчать о своей грубости.

   Визиря, казалось, её объяснение удовлетворило, он, словно отпуская загипнотизированную жертву, отвернулся от едва дышащего аспиранта.

   А севшая в машину Беатрис мрачно думала, что с преступной беспечностью отнеслась к очень важному моменту.

   Она придирчиво со всех сторон рассматривала личность будущего мужа, но совершенно не обратила внимания на нутро страны, в которой ей придётся жить.

   Она собиралась переехать в мусульманскую страну с абсолютной монархией и соответствующей системой социальных взаимоотношений, опирающихся на традиционную мораль.

   В империи по-прежнему совершались так называемые "убийства чести". Да, совершались в глухой провинции. Да, официально они осуждались властями. Но – совершались.

   А подобный мелкий конфликт с любовницей "важного человека" обычному аспиранту в Европе мог стоить максимум места на кафедре, здесь – жизни. Насколько Беатрис понимала, в империи рядовой подданный беззащитен перед представителями государственной власти, а вельможа ранга Алибек-паши вообще может творить, что хочет.

   "Бентли" плавно влился в плотный транспортный поток.

    – Беатрис, османы мной не пугают непослушных детей, – встретив её изумлённый взгляд, Алибек-паша вполне дружелюбно улыбнулся. – Не заметить вашу предубежденность против меня сложно. Но я теряюсь в догадках, где искать её истоки?

    – Может быть, в табличке возле дверей вашего служебного кабинета? – осторожно предположила Беатрис.

   Алибек-паша задумчиво свёл брови, словно что-то припоминая. В выразительной форме слегка изогнутых бровей, в разрезе глаз, в тонком носе с небольшой горбинкой, в приподнятых уголках губ – в каждой черте его лица сквозила порода, складывающаяся из векового отбора лучших признаков. И, видимо, в империи, где аристократии веками приходилось доказывать своё право на существование и где таких по-настоящему древних родов, как ад-Дин Кай-Кубады, – их предки были сельджукскими султанами, принявшими руку Османов, – в высших эшелонах власти остались единицы, естественный отбор осуществлялся особенно жёстко. Алибек-паша был чертовски хорош собой и харизматичен.

    – Кажется, там не написано "беспощадный беспринципный негодяй".

    – Однако всё равно... внушает.

    – Табличка возле кабинета Догана внушает ещё больше, – легко парировал визирь, – но вы согласились выйти за него замуж.

    – Это брак по расчёту.

   В чём именно заключался расчёт, Беатрис уточнять не стала – её договорённости с падишахом Алибек-пашу ни малейшим образом не касались, и она рассчитывала, что у него хватит тактичности не продолжать данный разговор. Однако её сухой ответ вызвал у визиря лишь тонкую усмешку.

    – А я предлагаю вам дружбу по расчету.

   Снова Беатрис почувствовала себя сбитой с толку.

    – Моя выгода в подобной дружбе, положим, очевидна. Но в чём ваш расчёт?

   На мгновение отвлёкшись от дороги, Алибек-паша одарил её загадочным взглядом из-под ресниц.

    – О, вы определённо себя недооцениваете, Беатрис. Мне выгоднее сейчас подружиться с будущей императрицей, чем потом получить себе лишнюю головную боль. Нейтральные отношения нам всё равно никто сохранить не позволит – османский Двор славится умением сталкивать лбами даже тех, кому делить нечего.

   Их в высшей степени занимательная беседа прервалась весьма неожиданным образом – едва не случившейся аварией. Водитель огромного тяжёлого джипа из соседнего ряда неожиданно решил перестроиться и резко вырулил направо, пытаясь втиснуться в небольшое пространство перед их капотом. Однако очевидным образом неправильно рассчитал габариты своего автомобиля.

   Визирь отреагировал мгновенно, с олимпийским спокойствием и ювелирной точностью. Крутанул руль, уходя от столкновения, слегка притормозил и тут же вновь набрал скорость, избегая столкновения с едущей позади них машиной.

   Джип впереди издевательски мигнул габаритными огнями.

   Происшествие пустяковое, если не учитывать, кто находился за рулём подрезанной машины. Беатрис всё же не смогла сдержать своего любопытства.

    – Алибек, вы лично за рулём, Доган... Откуда такой демократизм?

    – Это не демократизм, – фыркнул визирь, – это невозможность постоянно существовать в рамках. Не после нашей бурной молодости.

   "Бурная молодость" мужчины в представлении Беатрис была связана с женщинами, выпивкой, наркотиками и шумными вечеринками, и в первое мгновение она почувствовала недоумение, зачем паша ей это говорит. А потом сообразила.

   Война.

   Их "бурная молодость" – это война.

    – И часто вы... выходите за рамки?

   Алибек-паша лукаво усмехнулся.

    – Случается. Глоток свободы даёт силы дальше проявлять соответствующее "табличке" благоразумие.

   И вновь её привезли к воде – на этот раз, на набережную Золотого Рога, и вновь – в маленький симпатичный ресторанчик. На старинном деревянном доме, удивительным образом чем-то похожим одновременно на дом рыбака и дворец в миниатюре, висела выцветшая потрескавшаяся вывеска "У Барбароссы", а ниже были указаны часы работы. Они приехали почти за два часа до открытия, но Алибек-пашу это ничуть не смутило: он решительно постучал дверным молотком, заменяющим здесь звонок домофона.

   А Беатрис, оглядывая безлюдный в несезон серовато-охристый пляж, размышляла, что же имеют в виду османы, приглашая её в подобные места. Что могут снисходительно подыграть её тоскливому желанию жить "обычной жизнью"? Или что пустят в свой настоящий мир?

   Хозяин, плотный мужчина лет шестидесяти, благодаря тёмной с обильной проседью бороде и рассекающему висок до щеки шраму кажущийся настоящим пиратом времён Барбароссы, открыл дверь спустя минуту, хмуро оглядел их и молча посторонился, пропуская внутрь.

   Кажется, нежданным посетителям здесь были не рады. Растерявшаяся от такого приёма Беатрис покосилась на визиря, но тот учтивым жестом невозмутимо предложил ей проходить.

    – Что, Бек, жалованья уже не хватает девушек в приличные рестораны водить, всё спустил на машины и лошадей? – густым басом мрачно осведомился хозяин, захлопывая за ними дверь и задвигая щеколду толщиной в мужскую руку. – Или иностранке пыль в глаза пускаешь?

    – Во-первых, Яман, мадемуазель тебя понимает, – вкрадчиво сказал Алибек-паша, – так что не позорь меня своей грубостью. Во-вторых, уж постарайся показать, чем твоя забегаловка лучше приличных ресторанов.

   Яман цепко взглянул на неё из-под кустистых бровей.

    – Владеете османским... мадемуазель?

    – Нет, ага, – медленно по-османски проговорила Беатрис. И сама удивилась, насколько ей проще стало понимать османов всего за несколько дней не самого активного погружения в языковую среду. Но откуда об этом узнал Алибек-паша? По мимике? – Понимаю. В общих чертах. Не говорю.

   Яман нахмурился, отчего его сходство с грозным пиратом стало практически стопроцентным. Ему бы ещё кривую саблю добавить, кинжал за пояс – и можно устраивать тематическую фотосессию.

    – Почему "ага"?

   По-османски ответить на такой вопрос у Беатрис не хватало ни словарного запаса, ни знания грамматики, поэтому она перешла на английский.

    – А разве вы вышли в отставку в звании ниже майора?

   Хозяин рыбного ресторанчика, никак не отреагировав на её вопрос, перевёл взгляд на визиря. Тот лишь насмешливо приподнял левую бровь. Помедлив, Яман словно нехотя кивнул.

    – Почти угадали, мадемуазель. Бек, сами устроитесь?

    – Вполне, – махнул рукой паша.

   Только теперь, когда Яман через зал направился на кухню, стала заметна его хромота. Скорее всего, он не просто ушёл в отставку, а был комиссован, и отчего-то Беатрис стало неудобно за свои слова, хотя никакой бестактности она не допустила. Вроде бы. А так кто этих османов знает.

   Ни на палубу пиратского корабля, ни на трюм шхуны зал ресторанчика не походил. Деревянные полы, деревянный потолок с резьбой, белёные стены, большие окна-арки – всё, очевидно, сохранилось в первозданном виде ещё с позапрошлого века. Вдоль стен стояли более современные невысокие диваны, рядом – аутентичные резные столы. Развешенные на стенах старинные литографии кораблей были, пожалуй, единственной связью обстановки с названием заведения.

    – Здесь не особо уютно, пойдёмте лучше на веранду, – Алибек-паша уверенно направился к находящейся на противоположном конце зала боковой двери, которую во время беглого осмотра Беатрис не заметила, – оттуда открывается недурственный вид.

    – Тоже любите смотреть на воду?

   Беатрис последовала за ним, с лёгким волнением ожидая, уточнит ли визирь её "тоже". Вдруг это была просто соответствующая моменту мелкая манипуляция, одна из многих?

    – Не на воду, – открыв дверь, паша окинул помещение мимолётным взглядом и лишь затем отступил, вежливо пропуская её вперёд, – я в большей степени урбанист, нежели Доган.

   За стёклами веранды лениво плескались волны Золотого Рога и виднелся противоположный берег, украшенный воздушной белизной старых вилл, куполами мечетей, шпилями минаретов и прячущимися в ветвях деревьев красной черепицей покатых крыш. Мимо неспешно проплывал прогулочный катер, а к маленькому частному причалу возле одной из вилл оказался пришвартован настоящий парусный гулет. Деревянный кораблик с изящным узким носом, блестящий на солнце лакированными бортами и слегка кокетливо покачивающий двумя мачтами, был настолько хорош, что Беатрис невольно залюбовалась. Расстояние не позволяло увидеть подробности, но воображение дорисовывало округлые ступени лестницы на корме и резные столбики перил.

   Покататься бы на таком, ощутить под ладонью тёплую гладь столетнего каштана и вслушаться в шелест парусов.

   Веранда ресторана, устланная светлыми сосновыми досками, была не особо велика. Здесь располагались всего пять круглых стола с плетёными креслами, обтянутыми светлыми льняными чехлами.

    – Меню требовать бесполезно, – сказал Алибек-паша, когда они расположились за дальним от входа столом, – Яман подаёт только те рыбу и морепродукты, которые считает лучшими в сегодняшнем улове. Чутьё потомственного рыбака его никогда не подводит.

   Помимо чутья на качественную рыбу у Ямана имелся несомненный кулинарный талант. Креветки на гриле, рыбный суп, фиш-кебаб – даже не особо жалующая рыбу Беатрис наслаждалась каждой ложкой, каждым кусочком. Поданному к основному блюду лёгкому молодому вину она уже не удивилась – несколько глотков алкоголя при ней позволял себе и падишах. Беатрис давно заметила, что чем выше социальный статус человека, тем с меньшим пиететом он относится к национальным и религиозным установлениям – в свободной продаже алкоголя в Стамбуле не имелось. Впрочем, визирь, будучи за рулём, вино пить не стал, Беатрис тоже отказалась.

   Как ни странно, обед протекал в лёгкой непринуждённой обстановке. Насколько естественно падишах сохранял дистанцию, настолько же виртуозно Алибек-паша устанавливал контакт. Уже спустя час после встречи Беатрис, позабыв о недавнем страхе, оживлённо рассказывала о своих впечатлениях и искренне смеялась над его шутками. Она помнила: главу ИСБ надо бояться, он сейчас просто работает, хладнокровно анализируя её жесты, мимику, речь, поведение, – но сосредоточиться на этой мысли ей не давало обаяние паши. Единственное, на что хватало её благоразумия – не говорить о личном. Впрочем, темы Алибек-паши выбирал нейтральные и вопреки опасениям Беатрис не задал ни одного прямого вопроса о проведённом с падишахом времени. Хотя ощущение, что она всё равно выдала о себе слишком много, Беатрис не отпускало.

   Когда Яман подавал десерт – кюнефе, – визирь вдруг кивком указал на гулет, к которому на протяжении разговора порой возвращался взгляд Беатрис, и небрежно спросил:

    – Знаешь, чья игрушка?

    – Одного богатенького папенького сынка, – неодобрительно глянув на кораблик, буркнул Яман и ловко составил с этажерки тарелки с десертом. – Он арендует дачу Лютфи-паши. Приплывал однажды, интересовался, что делает в приличном районе моя хибара.

   Алибек-паша многозначительно хмыкнул.

    – И что ты ответил?

    – Что эту землю моему предку пожаловал ещё Мурад Воинственный, поэтому я сам кому хочешь о приличиях расскажу, – усмехнулся в бороду хозяин ресторана и степенно удалился.

   А Беатрис не удержалась от ехидного замечания:

    – Потомственный рыбак, говорите?

    – Так и есть. Вышедшие в отставку янычары искали себе ремесло по душе. С веками многое изменяется, но янычары... – Алибек-паша неопределённо повёл в воздухе рукой, словно пытаясь подобрать слово, и улыбнулся, – ... они такие янычары.

    – Я думала, янычары оставили после себя недобрую память, – удивилась Беатрис. Янычарский корпус расформировали путём расстрела столичного оджака тяжелой артиллерией и поголовным истреблением прочих орт. И, надо признать, корпус такой плохой конец заслужил.

    – Стереть их вклад в могущество империи не смогли даже полтора века вырождения. Даже в момент ликвидации оджака оставались янычары, которые помнили, что главное – служба падишаху и воинское братство, а не жажда наживы.

   И Алибек-паша рассказал несколько занимательных исторических анекдотов, в которых фигурировали янычары, бекташи, несколько визирей и даже французский посланник. Его повествование оказалось настолько увлекательным, что Беатрис даже не запомнила вкус популярного в империи, но необычного для Европы десерта.

    – Алибек, из вашего рассказа получился бы захватывающий авантюрно-исторический роман.

    – Интересная идея, я даже знаю, кого допустить в архивы, чтобы книга стала бестселлером, – усмехнулся визирь. – Но теперь давайте поговорим о жанре шпионско-политического триллера.

   Ну наконец-то она узнает, ради чего её пригласили на обед. От странной смеси облегчения и вернувшегося напряжения Беатрис нервно пошутила:

    – И мне теперь в соответствии с канонами жанра придётся вынуть из смартфона батарею, а вы прикрепите на стекло какой-нибудь суперсекретный прибор против прослушки?

   Глаза Алибек-паши заискрились смехом, он с задорной улыбкой приглашающе повёл рукой:

    – Что ж, проверьте свой смартфон.

   Предчувствующая подвох Беатрис нашла в сумочке смартфон и разблокировала. Сигнал сети отсутствовал: ни мобильной связи, ни интернета, ни возможности экстренного вызова. Не работала даже камера – экран показывал помехи. В её руках лежал бесполезный кусок пластика.

    – Все суперсекретные шпионские штучки я забыл в том самом кабинете, перед которым табличка, – заговорщическим тоном сообщил Алибек-паша, когда она подняла на него взгляд, – а Яман – бывший командир подразделения РЭБ, который даже на пенсии не смог расстаться со старыми привычками. Благодаря этому есть возможность посидеть в приятном месте с недурственной кухней и спокойно поговорить. Беатрис, конечно, требовать от вас доверия с моей стороны преждевременно, но я всё же прошу вас быть предельно откровенной. Были ли в вашей жизни эпизоды, разглашения которых вы бы не желали? Думаю, вы понимаете: как только ваше имя прозвучит рядом с именем падишаха, все ваши секреты, даже глубоко похороненные, всплывут. Помогите мне не допустить ненужных скандалов.

   Что ж, ничего неправомерного глава ИСБ не требовал, и Беатрис послушно задумалась, пытаясь сообразить, какие именно события прошлого могут повредить её репутации.

    – Про перестрелку в брюссельском порту вы в курсе?

   Внимательно наблюдающий за ней Алибек-паша кивнул.

    – Вряд ли кому-то придёт в голову обвинить семнадцатилетнюю девочку в нападении на банду головорезов.

   Почему знает он, а падишах – не знал, Беатрис очень интересовало, но прямо задавать подобный вопрос она не рискнула. Честный ответ всё равно не получит, только вызовет недовольство.

    – Суд по наследству?

    – Казус, конечно, занятный, но даже в жадности вас не заподозришь.

   Больше ничего Беатрис в голову не приходило. Визирь, видя её затруднение, участливо подсказал:

    – Косячок в клубе, вечеринка с алкоголем, игра на раздевание, селфи с порно-звездой, безбилетный проезд?

   Беатрис невольно улыбнулась.

    – Ничего подобного. Кажется, я живу на редкость скучно.

    – Это называется "правильно", – поправил визирь. – Вы очень правильная девушка. Значит, брак с Доганом станет первым пятном на вашей безупречной репутации.

    – У вас весьма своеобразное чувство юмора, – пробормотала Беатрис.

    – Я серьёзен как никогда, – усмехнулся Алибек-паша и опустил руку в правый карман. На стол рядом со смартфоном Беатрис лёг другой, в защитном чехле из чёрной тиснёной кожи. Корпус имел по-своему стильные хищные обводы, но его главным отличием от привычных аппаратов являлось отсутствие камер и, очевидно, выхода в интернет. – Активируйте, пожалуйста, систему опознавания.

   Помедлив, Беатрис всё же нажала кнопку включения и коснулась прохладной глади экрана. Процедура настройки идентификации заняла всего несколько секунд, и Беатрис вопросительно взглянула на Алибек-пашу.

    – Для связи с Доганом или со мной используйте только этот смартфон, необходимые номера вы найдёте в телефонной книге. Все важные контакты также переадресуйте сюда, аппарат защищён гораздо лучше обычного. Однако помните: лучше – это не значит абсолютно. И уж точно нет никакой гарантии конфиденциальности разговора, если вы находитесь в незащищённом помещении или используете любые подключаемые к сети гаджеты. Старайтесь не говорить того, что вам было бы стыдно прочитать в утренних газетах.

   В шпионских играх Беатрис понимала мало, но на отсутствие логики не жаловалась.

    – Хотите убедить меня, что я не должна доверять собственной семье?

   Несмотря на её ставший откровенно неприязненным тон Алибек-паша отозвался с прежней мягкой доброжелательностью:

    – Я лишь прошу вас быть максимально осторожной.

    – Паша, вы не ответили на вопрос, – сухо заметила Беатрис. – Моя семья, по вашему мнению, заинтересована в компромате на меня?

   Несколько секунд Алибек-паша молча изучал её лицо, а потом вздохнул и, опершись локтями на стол, наклонился вперёд. Их глаза оказались на одном уровне, прямо друг напротив друга, на расстоянии меньше метра.

    – Да, Беатрис, заинтересована. Добро пожаловать во взрослые игры. Когда внучка-племянница-кузина становится османской императрицей, очарование её детских косичек отходит на второй план. Вы станете женой одного из самых могущественных мужчин в мире, значит, в перспективе сможете оказывать влияние на его решения. Или на решения сына, который унаследует за вашим мужем трон. Конечно, с внучкой-племянницей-кузиной всегда лучше договариваться полюбовно, вспоминая весёлое Рождество «-надцать» лет назад, но на случай, если вдруг из этих воспоминаний выветрится аромат ванили и семейного единства, надо иметь что-то ещё. И отказываться от возможности получить это "что-то ещё" – сантименты, обычно правящим семьям не свойственные. Я не утверждаю, что вас станут сознательно провоцировать – вряд ли у вас настолько натянутые отношения с родственниками, – но если вы совершите ошибку, её не просто запомнят – задокументируют. И это только один, самый неприятный для вас, но не единственный вариант.

   Парусный кораблик слегка покачивался на волнах и казался символом навсегда утраченного детства, его надежд, мечтаний и чистоты. Закусившая до боли губу Беатрис отвернулась и вновь взглянула на визиря. Она хотела сказать, что он жестоко ошибается, что он испорченный циник, ничего не понимающий в нормальных человеческих отношениях, но не находила в себе должной уверенности для пафосной отповеди. Хотя сама всерьёз не верила в реалистичность подобного сценария. Но... оставалось несколько процентов вероятности, что осман прав.

    – А какие ещё варианты?

    – Мои зарубежных коллеги непременно заинтересуются вами, – визирь вновь вальяжно откинулся на спинку стула, но Беатрис всей кожей чувствовала его неослабевающее пристальное внимание. – А бельгийские спецслужбы, уж извините, в силу масштабов страны и общей беззаботности существования не могут эффективно противостоять пятёрке сильнейших разведок мира. Как мне доложили, наш интерес к вашей жизни на пути к своему удовлетворению не встретил никаких серьёзных препятствий. Конечно, о защите вашей приватной информации мы ещё побеседуем с бельгийскими коллегами, но... Третий вариант – это собственно бельгийские коллеги. Нынешняя политическая ситуация на вашей родине не исключает возможность несовпадения для спецслужб интересов страны и правящей династии.

   В задумчивости Беатрис провела пальцем по экрану нового смартфона, разблокировала его отпечатками и зашла в список контактов. Две одинокие буквы "Д" и "А", личные номера, цифры скрыты. Ещё телефоны приёмных, но их видно – для возможности связи с других аппаратов.

    – Алибек, но ведь существует другая сторона вопроса. Я сама могу решить сотрудничать со спецслужбами родины. И отдать им этот смартфон, рассказать, куда приглашал меня падишах, куда возили вы или что их ещё заинтересует. Неужели вас не беспокоит такой вариант развития событий?

    – Не беспокоит, хотя я учитываю подобную возможность, – совершенно спокойно ответил визирь. – Но, во-первых, я уверен, что ничего критически важного вы не видели и не слышали, – Доган беспечностью не страдает, я тоже. Во-вторых, я рассчитываю на вашу рассудительность. Ваше будущее – здесь, и неразумно его омрачать бессмысленными... порывами.

    – Но вы ведь о моих... порывах даже не узнаете, – возразила Беатрис.

   Алибек-паша тонко улыбнулся и с шёлковой лаской в голосе пообещал:

    – Узнаю, Беатрис, узнаю. И, возможно, от тех же самых людей, с которыми вы поделитесь информацией. Им выгодно, чтобы вы до конца жизни чувствовали себя здесь чужой и с тоской вспоминали о родине.

   Нахмурившаяся Беатрис некоторое время обдумывала услышанное, а затем понимающе кивнула. Действительно, падишах не тот человек, который станет делиться секретами с женщиной, полезнее заставить эту женщину саму добывать нужные сведения. Щелчком кнопки она погасила экран телефона, по которому бездумно водила пальцем.

    – Откровенно говоря, я плохо представляю, как, оставшись христианкой, не остаться чужой для османов. Не принесёт ли мне это неприятных сюрпризов "отсюда"?

   С породистого лица визиря исчез всякий намёк на улыбку, а чёрные глаза потеряли бархатистую негу южной ночи и блеснули воронёной оружейной сталью. Словно порыв ветра сорвал легчайшую шёлковую накидку, обнажив устрашающие острые шипы.

    – Останетесь ли вы чужой – зависит только от вас. А я со своей стороны могу вам гарантировать: повторение трагедии девятилетней давности невозможно.

    – Я имела в виду не столько покушения, – уточнила Беатрис. Падишах уже дал ей гарантии безопасности, но она почему-то никаких опасений за свою жизнь не испытывала изначально, – сколько нефатальную враждебность со стороны высшего света, духовенства и правительства. Дадут ли мне вообще шанс стать не-чужой?

    – Не беспокойтесь, мишень для дротиков из вас сделать никто не посмеет, – усмехнулся Алибек-паша. – Империя примет ту императрицу, которую падишах изволит ей дать, выхода у неё никакого. Недовольные, конечно, найдутся, но громко возмущаться мало кто осмелится. Беатрис, относитесь ко всему этому проще. Ваша задача – оставаться той же разумной порядочной девушкой, каковой являетесь сейчас. Совершите невольную ошибку – не страшно, мы её исправим. Вас ждут иные настоящие испытания.

   Если уж глава ИСБ говорит об испытаниях... Беатрис насторожилась.

    – Какие?

    – Возможностями. Вы получите уже забытые монархиями Европы возможности.

   После встречи с визирём Беатрис в задумчивости ещё немного побродила по центру города, с абсурдным, однако непреодолимым сожалением посмотрела на знаменитые Ворота Приветствия в Старый Дворец Топкапы, в котором ей так и не довелось побывать, и отправилась в аэропорт.

   На пограничном контроле её ждал сюрприз. Офицер, взяв паспорт, взамен неожиданно протянул тонкую папку.

    – Приказано Вам передать, ханым-эфенди.

    – Спасибо, бей.

   Как оказалось, командировку ей всё-таки закрыли. Не то чтобы Беатрис удручала необходимость объясняться с учебной частью, чем она занималась вместо конференции, но первый кирпичик в фундаменте "дружбы по расчету" она оценила. Впрочем, кирпичиков было два: в своём загранпаспорте помимо штампа о выезде на следующей странице за истекающей учебной визой Беатрис обнаружила новую, пятилетнюю с правом неограниченного проживания на территории империи.

   Она могла вернуться в любой момент.

ГЛАВА 5

– Расстроен?

    – Нет, с чего бы? – саркастически вздёрнул брови визирь, отстранённо вглядываясь в открывающуюся перспективу анфилады. Они только что освободились после заседания Совета, и довольным Алибек не выглядел. – Доктрину безопасности принимали все вместе, бреши в ней наделали тоже совместными усилиями, а затыкать их должен я один.

    – Ты не настаивал на обратном.

   Обернувшийся к нему Алибек изобразил недоумение.

    – Чем, по-твоему, я занимался последние два часа?

    – Решал какие-то свои задачи, но безуспешно.

   Отрицать друг не стал, лишь усмехнулся. При желании Алибек умел быть шайтановски убедительным и строить Совет так, как ему надо. Но сегодня он не стал давить на членов Совета даже из спортивного интереса – знал, что Доган всё равно ничего сверх необходимого не даст. А необходимое они понимали примерно одинаково – всё же их учили одни и те же люди, собственный опыт нарабатывали тоже вместе.

   Диалог прервался – они вошли в приёмную перед основным рабочим кабинетом Догана. Заседание Совета продлилось дольше запланированного, и аудиенции уже дожидались шестеро посетителей. Что ж, придётся им ещё подождать.

    – Добрый день, господа, – Доган коротко глянул в сторону склонившихся в полном теменна мужчин и походя прочертил перед секретарём короткий запрещающий знак. Не беспокоить. Даже со срочными делами.

   Много времени разговор не займёт, а откладывать его чревато.

    – Граница слишком протяжённая, чтобы грамотно перекрыть её на всех направлениях, – садиться визирь не стал, а в задумчивости закружил по кабинету. Занявший своё кресло Доган следил за ним, не спеша открывать уже ждущие на столе документы на рассмотрение, хотя вполне мог читать и слушать одновременно. Но ему нечасто доводилось видеть Алибека настолько озадаченным. – Расстрелял бы нах..р про…ших границу толстопузов, если бы сам знал, как спасти положение. Рои разведывательных и ударных дронов у нас пока только в грёзах Меддаха. Спираль Бруно спасёт лишь от мулов-перебежчиков и не умеющих пользоваться кусачками честных гастарбайтеров, а на большее у нас сейчас нет ни ресурсов, ни времени – да даже и на это нет. Значит, надо срочно решать саму проблему, а не бороться с её последствиями. Причина возникновения угрозы – смена власти в Ширване. Пришедших к власти уродов нужно или заставить вести себя прилежно, или поменять на послушных уродов. В последнем случае возможно два варианта: прямой силовой или смена режима изнутри. Ни на один из вариантов ты не согласен.

   Доган молча развёл руками, продолжая наблюдать. Всё это уже обсуждалось на Совете, прозвучало много доводов "за" и "против", однако Алибек очевидно подводил к какой-то другой мысли.

    – Так вот, – друг прекратил своё кружение по ковру и опустился в кресло перед столом, – я вообще не уверен, что мы сейчас в состоянии поменять там власть или заставить подчиниться нынешнюю.

   Доган приподнял брови. А вот это уже интересно.

    – Поясни.

    – Про военное вмешательство всё понятно. Первые не ударим.

   Пока да. Ни сам Доган, ни Алибек, ни их ближайшее окружение не были антимилитаристами или пацифистами, они были боевыми офицерами, прошедшими войну от и до, потерявшими на ней слишком много близких. Поэтому новой желали меньше всего на свете. Готовы к войне ежеминутно, но мир будут поддерживать по мере сил. Хвала Аллаху, ситуация с Ширваном пока не дошла до стадии неизбежности силового решения.

    – Что касается свержения власти изнутри... Как думаешь, почему мы упустили Ширван?

    – Мы работали плохо, другие работали хорошо, – спокойно отозвался Доган. Да, провал внешней разведки, провал МИДа, но на самом деле всё гораздо сложнее. Он тоже недоглядел. Прежде всего, шесть лет назад, когда позволил одному продажному кретину стать президентом соседней с империей страны. Не удивительно, что кретину дали пинка при первой же возможности; удивительно, что он продержался так долго. Ну а геополитические «друзья» не преминули воспользоваться ситуацией. – Так бывает. У тебя есть другой ответ?

   Поморщившийся словно от зубной боли Алибек криво усмехнулся.

    – Нет, у меня одни вопросы. Не знаю, как там у старого лиса, но у меня очевидно происходит какая-та х...ня. Причём не только на ширванском направлении, на дураннийском тоже. Но дураннийцы, ребята простые, помнят: руку, которую не можешь отрубить, целуй. И пока прощают наши ошибки.

    – Узбергеч портачит? – неприятно поразился Доган. Уж кто-кто был помешан на контроле всего и всех, так это глава внешней разведки. И, откровенно говоря, сдающий позиции Узбергеч-паша – проблема почище Ширвана.

    – Не портачит, – задумчиво прищурившись, медленно протянул Алибек. – Явно, во всяком случае. Я запросил все отчёты по направлениям за последние пять лет и убил на них три дня. Ситуативный и стратегический анализ, агентурно-оперативная обстановка в разведываемых странах, сводки... В каждый конкретный момент всё нормально. Резидентура работает, работает добротно, но по факту ни х…а не получается. В итоге – противник на шаг впереди.

    – Что говорят контрразведка и УСБ?

    – Бесятся, что им некому и нечего предъявить. Мелкие сошки не в счёт.

    – И что собираешься делать?

    – Работать, – пожал плечами визирь и, всё ещё о чём-то размышляя, рассеянно выбил пальцами по краю стола несколько тактов имперского марша. – Когда возьмём ситуацию в Ширване под контроль, получим больше информации. Или не возьмём – и получим больше пакостей, – последний сильный удар, знаменующий фанфары, и Алибек с досадой спросил:

    – Доган, вот какого шайтана я повесил себе на шею внешку?

    – Того же, какого сейчас сам анализируешь все отчёты по нелюбимой внешке, а не просто снимаешь стружку с Узбергеча.

   Это была лишь часть правды. Они, наверное, одновременно подумали об одном и том же. Если бы Рэм тогда не сорвался, не подставил их всех... сейчас бы ИСБ выглядела совсем иначе. Принявший на себя удар Кай-Кубад не разгребал бы ещё несколько лет последствия, не тянул бы до сих пор на себе двойной, даже тройной, груз.

    – Н-дааа, – как-то совсем безрадостно констатировал Алибек, – молодой был, дурак. Но Узбергеча я всё равно взбодрил, профилактики ради.

    – Надо же, растёшь над собой.

    – Чем поучать, лучше покажи, – усмехнулся друг и окинул выразительным взглядом стопки бумаг перед Доганом. Тот чуть улыбнулся, признавая удар отбитым. – Государь, ты же не мои стенания хотел послушать.

    – В общем-то нет, – согласился Доган, – хотя излагаешь занятные вещи. Тамам... Утром я говорил с бельгийской королевой и мне этот разговор не понравился. Она согласна отдать одну из своих внучек, но настаивала, чтобы это была Маргит или хотя бы Луиза. Сильно настаивала.

    – Ещё бы. Беатрис весьма неудобный материал для использования. Ей не привили нужную мотивацию, не привязали верёвки, за которые можно дёргать, даже не объяснили настоящие правила игры.

   Сказано было со знанием дела. Судя по всему, Алибек успел лично пообщаться с принцессой Кобургов – будь иначе, Доган заподозрил бы неладное. Что ж, они пришли к одинаковым выводам.

    – Для обывателя Беатрис вполне неплохо ориентируется в текущей политической обстановке, но ей просто не пришло в голову получить инсайд. Хотя я был готов сдать ей на руки несколько козырей. Она не сможет доказать королеве свою полезность, и та будет искать все возможные способы поменять имя в брачном договоре.

    – Ты мог бы сам подсказать Беатрис последовательность нужных ходов, – заметил визирь. Со своих проблем он полностью переключился и теперь, сложив перед собой руки домиком, пристально наблюдал за Доганом.

    – Королева достаточно хорошо знает внучку, чтобы поверить во внезапную метаморфозу. Я лишь выдам свою заинтересованность.

   И Алибек не преминул невинно уточнить:

    – И этим можно на тебя давить, да?

    – Бисмилла, пусть пробуют, – хищно усмехнулся Доган. – А ты, мой дорогой друг, обеспечь Беатрис опеку.

   Домик пальцев распался, и Алибек посмотрел на него с насмешливым изумлением.

    – Опеку? Принцессе независимого государства в его столице? В противовес главе государства? Серьёзно, светлейший падишах?

    – Я не говорю о физическом контроле, пока он не нужен. Я лишь хочу, чтобы в случае, если королева решится играть грязно, ты об этом узнал раньше прессы. В идеале – первым. Раскроют – прямо указывай на меня. Слишком дорожу своей честью, чтобы слепо вверять её сомнительному благоразумию молодой гяурки.

   Вновь соединив кончики пальцев, визирь несколько минут молчал. Торопить друга Доган не собирался. Сейчас Алибек выстроит первичные аналитические модели и в зависимости от результатов или запросит дополнительную информацию, или просто примет приказ к исполнению. Экономнее обсудить всё сейчас, чем в будущем возвращаться к данной теме второй раз.

    – Иншаллах, задача решаема, – наконец отозвался Алибек. – Королева не знает твоих истинных мотивов, но у неё достаточно узкое пространство для маневра, если не хочет вообще лишиться предложения. А она не хочет, очень не хочет. Но на стороне королевы опыт и статус патриарха. Все члены семьи будут прыгать так высоко, как она велит.

    – Верно, – согласился Доган, – в двадцать лет даже мне было бы тяжело противостоять этой милой старой леди. Исходи из худшего варианта, что Беатрис руководствуется не собственной волей и действует не в своих интересах. Вопросы?

    – У тебя в приёмной Ихрамджан. Я заберу его?

   Зачем визирю вдруг понадобился глава одной из ведущих финансово-промышленных групп империи, Доган спрашивать не стал. В отличие от большинства людей в погонах, Алибек хорошо понимал, что налоговые отчисления на счетах казначейства не берутся откуда-то из атмосферных осадков, и ИСБ никогда не кошмарила бизнес сверх необходимого. Поэтому Доган, открывая первую из ожидавших папок, щедро разрешил:

    – Всех забирай.

    – Ну уж нет, – рассмеялся Алибек, поднимаясь на ноги, – приёмный день у тебя, а не у меня. Впрочем, прихвачу за компанию Чамыка. И даже заставлю обоих рьяно служить на благо Твоего Величества. Я молодец?

   Уже погрузившийся в изучение отчёта Доган коротко кивнул. Минус двое, сэкономленные двадцать-тридцать минут. Конечно, молодец.

   День рождения кузена Габриэля отмечали в соответствии с представлениями любящей бабушки о семейных праздниках "как у простых людей".

   Ужин. Потом фанты. Снова фанты.

   Впрочем, королева никогда в игре не участвовала. Она с горделивой снисходительностью наблюдала за детьми и внуками из кресла, неизменно потягивая бокал мартини.

   Дяде Альберту, кронпринцу даже среди родных, не по статусу было выполнять глупые задания, поэтому он столь же неизменно брал на себя роль ведущего.

   Дядя Максимилиан дурачился от души, кривляясь перед лицом изображающей зеркало Маргит, уже красной от злости, но покорно выполняющей фант. Иначе королева будет недовольна.

   Кузина Катарина, пользуясь редкой возможностью совершенно законно позлорадствовать над надменной красоткой Маргит, хохотала в голос, а её муж Пауль, допущенный в святая святых Кобургов не столь давно и ещё не привыкший к подобному времяпрепровождению, неловко улыбался.

   Тётя Элизабет кривила губы, с осуждением смотря на издевающегося над её дочерью деверя. И это раздражение невестки заставляло тётю Летицию громко восхищаться комическими талантами мужа.

   Кузина Анна, специально прилетевшая поздравить брата, казалось, считала минуты до конца отбытия повинности. Её муж Даниэль негромко о чём-то переговаривался с младшим шурином.

   Нэль и Луи снова шёпотом ссорились.

   Сам виновник торжества с радостной миной на лице что-то раздражённо выговаривал беременной жене, вытащившей прошлый фант. Виктория растерянно улыбалась, отводила взгляд и словно в поисках успокоения поглаживала живот.

   Искреннюю радость от происходящего получала только младшая из присутствующих – детей до шестнадцати королева никогда не приглашала, считая их слишком шумными и невоспитанными – семнадцатилетняя Луиза. С блестящими глазами и разрумянившимися щеками она восхищённо хлопала в ладоши.

    – Беатрис, твоя очередь.

   Вздохнув, Беатрис встала и подошла к дяде. Играть ей не хотелось, но пропускать очередь или откупаться у них не принято. Оставалось надеяться, что задание ей достанется не слишком нелепое.

   Порывшись в мешке, она достала записку, развернула её и громко прочитала:

    – "Встань на табурет и покайся в своих пяти тяжелейших грехах".

   Какой отличный компромат получится, с мрачной иронией подумала Беатрис, Алибек-паша будет в восторге. Потрясающее совпадение. И вдруг ей в голову пришла абсолютно шокирующая в своей смелости мысль: она ведь может отказаться. И мир из-за её демарша не рухнет.

    – Табурет возле камина, – подсказал дядя Альберт.

   Нет, не может отказаться. Ведь это... бросить вызов устоям.

   Беатрис взяла невысокий табурет – в действительности, подставочку для ног – и, вскочив, повернулась к аудитории. Кое-кто поглядывал на неё с ощутимым интересом, а в глазах королевы ей почудилась тень задумчивости.

    – Я иногда ем шоколад на ночь. В хмурые дни мне не хочется выходить из дома. Я люблю пиццу с грибами больше, чем паровую рыбу. Дома я громко подпеваю песням, которые слушаю. Я обманула дядю Макса, посмеявшись над его шуткой, которая показалась мне несмешной.

    – Скукотища, – утомлённо прокомментировала Маргит, демонстративно прикрывая точёными пальцами в дизайнерских кольцах рот и изображая зевок, – ты даже придумать себе занятные грехи не в силах.

   Дядя Макс грозно поиграл бровями и возмущённо заявил:

    – У меня все шутки смешные, это просто ты маленькая зануда!

   Тетя Элизабет открыла рот, чтобы что-то добавить, но осеклась: королева отставила недопитый бокал мартини и неожиданно поднялась со своего места.

    – Беатрис, нам надо поговорить. Альберт, продолжайте игру.

   Несмотря на приказ веселиться дальше, их в полном молчании проводили недоумевающими взглядами. Впрочем, дядя не позволил паузе стать неприличной.

    – Луиза, твой фант следующий.

   Дверь закрылась, и Беатрис молча последовала за королевой по гулкому коридору. Как оказалось, они направлялись в Кабинет Вильгельма – значит, разговор предстоит серьёзный.

   Когда королева заняла кресло за рабочим столом, а ей указала на место для посетителей, Беатрис испытала облегчение. Более неформальный разговор в креслах возле камина ей дался бы тяжелее.

    – Итак, – холодно начала королева, сложив руки перед собой и неотрывно глядя на неё, – ты отправляешься на студенческую конференцию в Стамбул, а спустя несколько дней падишах просит у меня твоей руки. Как ты можешь это объяснить?

    – Меня пригласили на конференцию по приказу падишаха, мадам. Он пожелал познакомиться со мной лично.

    – Почему он выбрал в жёны именно тебя?

    – Не знаю, мадам.

    – Падишах не захотел рассматривать Маргит в качестве более подходящей кандидатуры. Что ты наговорила о сестре?

   Казалось бы, давно пора привыкнуть, но Беатрис стало обидно. Она с самого детства росла с осознанием, насколько "сестра" лучше. Во всём. Хотя... нашёлся, оказывается, в мире один мужчина, который предпочёл её Маргит. Эта мысль неожиданно повеселила.

    – Мы не говорили о Маргит, мадам.

    – У тебя есть аргументы, которые помогут убедить падишаха изменить выбор?

   Беатрис честно принялась перебирать в голове все варианты. Изменить выбор абсолютно точно знающего, чего хочет, и привыкшего получать желаемое властного мужчины? Если и существуют умеющие совершать такие чудеса люди, то это точно не она. И она об этом не сожалела, как ни странно.

    – Нет, мадам.

   Видимо, что-то неподобающее в её голосе королева всё же услышала, потому что резко сказала:

    – Не будь жадной самоуверенной дурой! Маргит готова стать женой правящего монарха, ты же можешь только опозорить воспитавшую тебя династию.

   Приятно, когда родные в тебя так верят, поддерживают в сложных начинаниях. Но Беатрис, как всегда, промолчала.

   Королева раздражённо вздохнула и после минутной паузы продолжила уже спокойным деловым тоном:

    – Никому ничего не сообщай до подписания всех предварительных соглашений. Ни матери, ни сёстрам, ни подругам. Особенно матери: у Виндзоров имеются свои планы на падишаха. Веди себя крайне осмотрительно.

    – Да, мадам.

    – Можешь возвращаться в гостиную.

   Однако возле дверей её настиг неожиданный вопрос:

    – Где ты провела три дня?

   Беатрис обернулась.

    – На вилле падишаха, мадам.

    – Он туда приезжал?

    – Да, мадам.

    – О чём вы говорили?

    – Наука, искусство, литература...

    – Меня не интересует содержание светских разговоров во время чаепития! – раздражённо осадила её королева. – Ты узнала что-то, что поможет мне принять правильное решение на международной арене?

   Неожиданный вопрос заставил Беатрис растерянно моргнуть. Она нахмурилась, силясь припомнить подробности их разговоров о политике. Пару раз падишах высказывал оценочную точку зрения на происходящее, но передавать содержание личных бесед – даже королеве – Беатрис казалось непорядочно. И разве она могла узнать секрет? Падишах очевидно контролировал каждое своё слово в любой ситуации, это было частью его натуры, и вечер перед уютным камином с бокалом вина и хорошенькой девушкой не заставят его проговориться.

   Она виновато опустила голову.

    – Извините, мадам, нет.

    – Ты имеешь отношение к задержанию османской ИСБ сопровождавшего тебя офицера?

   Предположение королевы прозвучало для Беатрис неприятно, почти унизительно. Она даже не знала, кто её охраняет, и охраняют ли вообще!

    – Нет, мадам.

   Королева как-то совершенно по-старчески пожевала губами, и Беатрис увидела её словно со стороны – пожилую женщину с проступающей на руках возрастной пигментацией.

    – С тобой, возможно, захочет побеседовать господин Крамен. Отвечая на вопросы, помни, что не с ним тебе предстоит прожить всю оставшуюся жизнь.

   Предупреждение королевы таким поразительным образом совпадало со словами Алибек-паши, что Беатрис всё же осмелилась осторожно поинтересоваться:

    – Но разве моя откровенность не в интересах Бельгии?

    – Любую, даже на первый взгляд незначительную личную информацию о падишахе можно дорого продать, – сухо согласилась королева. – И я бы рекомендовала тебе как можно активнее сотрудничать с нашими спецслужбами, если бы испытывала уверенность, что падишах ничего не узнает. Но такой уверенности у меня нет. Господин Крамен, конечно, профессионал и патриот, но лет через пять он уйдёт в отставку и счастливо заживёт на пенсии.

    – Конечно. Спасибо за разъяснения, мадам.

   Уходила Беатрис в расстроенных чувствах. Тяжёлый, да. Но злопамятный? Почему она не заметила?

   Праздники допоздна королева не любила, поэтому Беатрис вернулась домой уже в начале десятого. Трель звонка раздался в тот момент, когда она снимала пальто, и Беатрис далеко не сразу определила источник непривычного звука. Про османский смартфон она уже благополучно забыла и несколько дней просто автоматически перекидывала из сумки в сумку, даже не проверяя заряд батареи. А сообразив, наконец, откуда звук, просто вывалила на пол всё содержимое сумки, с которой ходила в университет, – иначе ответить она не успевала.

   На экране светилась одинокая буква "Д".

   Ух ты.

   Что ему надо?

    – Добрый вечер, Беатрис, – ответил на её приветствие красивый низкий голос, богатство звучания которого вновь отозвалось приятной вибрацией где-то в солнечном сплетении, – я не отвлекаю вас?

    – Нет, я совершенно свободна, – улыбка у Беатрис вышла очень натянутая, но улыбаться надо – голос приобретает почти искреннее дружелюбие. Скорее всего, подобные маленькие ухищрения падишах распознавал безошибочно, но ведь сама попытка должна зачесться, правда?

    – Беатрис, в ближайшие недели мы с королевой подпишем предварительный договор о заключении брака. Какой подарок вы хотели бы получить на помолвку?

    – Не знаю, – растерянно отозвалась Беатрис, словно чужие рассматривая лежащие перед ней на полу вещи: упаковка влажных салфеток, блокнот, несколько ручек, пудреница с зеркалом, пачка леденцов, кошелёк, наушники, резинка для волос и две флешки. – Вам вовсе не обязательно что-то мне дарить. Во всяком случае сейчас, когда нет необходимости в официальной демонстрации подарка.

    – Обязательно, Беатрис, – мягко возразил Доган. – Это традиция моего народа, и неважно, когда произойдёт оглашение. Неужели у вас нет ни одной мечты, которую я мог бы исполнить?

   Воображение услужливо подкинуло картинку в виде падишаха в тёмной мантии и с волшебной палочкой в руках. Усмехнувшаяся Беатрис присела на банкетку возле стены, с удовольствием вытянула уставшие ноги. Она не любила туфли на каблуках, но иной обуви королева не признавала.

    – Да, Доган, некоторые мои мечты вы можете исполнить. Но, боюсь, они не имеют материального эквивалента.

    – Звучит интригующе. Подробностями поделитесь?

   От его приобретших протяжность и вкрадчивость интонаций у Беатрис запылали щёки. Она совсем не подумала, что подобный ответ мужчине, с которым подразумеваются будущие близкие отношения, звучит двусмысленно. Дева Мария, у неё всё сказки на уме!

    – Я обязательно предоставлю вам полный список на десяти листах с пояснениями.

   Падишах негромко засмеялся.

    – Жду с нетерпением! А до тех пор мне придётся справляться своими силами?

   Теперь, улыбаясь, Беатрис меньше всего думала о необходимости произвести нужное впечатление.

    – Совершенно верно!

   Господин Крамер действительно пригласил её к себе для "доверительной беседы". Так как Беатрис оказалась к такой беседе подготовлена, то умудрилась не дрогнуть даже несмотря на откровенное давление со стороны главы комитета по делам разведки и безопасности. После ухода от крайне недовольного генерала она, обдумав все возможные минусы и плюсы, всё же переадресовала на османский смартфон только контакты матери и своего управляющего. Королева и оба дяди с ней по телефону беседовали редко, но если позвонят, нечего османам знать содержание их разговоров – в то, что столь любезно подаренный ей смартфон не прослушивается из лучших, разумеется, побуждений, Беатрис верила мало и из двух зол выбрала знакомое. С остальными родственниками ничего серьёзного она обсуждать не могла, а для всех университетских кураторов, преподавателей и однокурсников её номер окажется неактуален уже через несколько месяцев. Пора постепенно отвыкать от всех удобств смартфона с выходом в интернет.

   Предварительный договор о заключении брака подписали через две недели, и Беатрис уже официально стала нишанлы, то есть сговоренной невестой, падишаха Османской империи. Ей в это верилось с трудом, с момента вылета из стамбульского аэропорта она жила с подспудным ожиданием, что помолвка сорвётся. Видимо, не верилось не только ей: когда Беатрис в торжественно-строгой обстановке под напряжёнными взглядами королевы, дяди Альберта, премьер-министра, главного королевского поверенного, ещё нескольких официальных лиц, в присутствии османского посла и прибывшего инкогнито главы Управления Императорского Двора поставила свою подпись под предварительным договором, мало кто смог скрыть облегчение. Дядя Альберт, впрочем, помрачнел. Но поднесённую ему как старшему мужчине семьи, вместо отца выдающего девушку замуж, чашу щебрета выпил.

   В присутствии свидетелей глава Управления Императорского Двора также передал на серебряном подносе, по обычаю покрытом изумительной красоты шёлковым платком с золотой вышивкой, дар жениха. В малахитовой шкатулке с золотым императорским гербом обнаружился жемчужно-бриллиантовый гарнитур: ожерелье из трёх нитей, серьги-капли, брошь и два браслета. Это были именно те украшения, которые пристало дарить незамужней девушке: с нужным символизмом, изящные, достаточно скромные, но не потеряющие актуальность в последующей замужней жизни. Приложенная карточка, написанная твёрдым мужским почерком без обычных для подобного жанра каллиграфических завитков, на французском языке гласила: "Моей высокочтимой невесте".

   Что ж, более соответствующий их статусам подарок подобрать было сложно, выполнявший поручение падишаха свитский бесспорно заслужил похвалу. Даже во взгляде придирчиво оценившей украшения королевы промелькнуло одобрение. Чинно выразившая восхищение и попросившая передать благодарность Его Величеству Беатрис закрыла шкатулку, чтобы ещё долго к ней не возвращаться. Королева позволила ей забрать драгоценности с собой, но даже дома Беатрис не стала их примерять – жемчуга будут ей к лицу, это очевидно. Она с удовольствием обменяла бы гарнитур на одно-единственное помолвочное кольцо, однако западный обычай дарить невестам кольца прижился только у простых османов.

   Первый звонок Догана не остался единственным. К удивлению Беатрис, сначала настороженному, затем – приятному, он звонил ей регулярно, если не каждый вечер, то через один – точно. Они никогда не говорили дольше десяти-пятнадцати минут, чаще всего делились впечатлениями о прошедшем дне или обсуждали обыкновенные темы малознакомых людей – история, культура, наука. Постепенно Беатрис начала держаться немного раскованнее, позволяя себе замечать в собеседнике не столько падишаха, сколько человека. В какой-то момент сидя на университетском семинаре она даже поймала себя на выборе фраз, которыми вечером опишет Догану сегодняшний день.

   Поэтому, вернувшись в свой уютный коттедж после заключения помолвки и подойдя к зеркалу в нелепом поиске изменений – будто метка "невеста" должны оставить неизгладимый след в глазах или улыбке – Беатрис вдруг с озорным любопытством и предвкушением представила, что бы она испытала при поцелуе сейчас, когда падишах стал ей ближе.

   В тот же день фельдъегерь доставил ей – уже домой – ещё одну посылку, опечатанную зелёным сургучом с оттиском печати падишаха для корреспонденции. Второй подарок жениха, таившийся в коробке-шкатулке из красного дерева с изящной росписью в виде смутно знакомой веточки с небольшими белыми цветами, Беатрис открыла без особого любопытства, ожидая снова драгоценности. Однако внутри на тёмно-красном бархате лежал кофейный набор: фарфоровый кофейник, чашка с блюдцем и керамическая джезва с деревянной ручкой. Вне всяких сомнений набор изготовили специально для неё: роспись на чашке, кофейнике и джезве составляла триптих – вид на ту самую холмистую долину, в которой они с падишахом побывали. Именно с того моста, на котором они стояли. Тогда Беатрис не стала скрывать своего восхищения, и, как выяснилось, Доган запомнил это, а также заметил её любовь к кофе.

   Набор представлял собой настоящее произведение искусства – чувствовалась рука не просто мастера, а настоящего художника, обладающего несомненным талантом и уникальной стилистикой. Это был, безусловно, придуманный самим падишахом, очень красивый и невероятно приятный подарок. Улыбнувшаяся Беатрис открыла приложенную карточку.

   "Беатрис, посмотрите нижнее отделение шкатулки – этот купаж создавался специально для Вас и назван в Вашу честь.

   Доган"

   Глаза Беатрис изумлённо расширились, она нетерпеливо потянула миниатюрную ручку-ягоду только сейчас замеченного выдвижного отделения. Действительно, внутри лежало три холщовых мешочка. Беатрис быстро взглянула на часы – для кофе уже поздно, почти семнадцать часов, но до утра она не дотерпит. Подхватив коробку, Беатрис отправилась на кухню – дегустировать свой необыкновенный подарок.

   Интересно, вкус мягкий или более терпкий?

    – Дочь, ты сейчас дома?

    – Дома, – переворачивая страницу, рассеянно отозвалась придерживающая телефонную трубку плечом Беатрис. – А что?

    – Я минут через пятнадцать приеду.

   Удивлённая Беатрис оторвалась от книги. Конечно, для мамы в десять часов вечера день был в самом разгаре. Но она не предупреждала, что собирается прилететь в Брюссель.

    – Ма, давай завтра? Мне утром рано вставать.

    – Прогуляешь один раз свой университет! – легкомысленно отозвалась принцесса Шарлотта. – Можно подумать, мать к тебе часто в гости приезжает!

   С этим поспорить было трудно. С тех пор, как мама вышла замуж и переехала обратно в Лондон, виделись они редко. Пришлось закрывать роман, покидать тёплую постель, переодеваться из любимой пижамы с мишками в домашнее платье – мама вполне могла захватить с собой Фредерико, а при нём ходить в пижаме или даже халате Беатрис не собиралась, – и спускаться вниз.

   Мама приехала одна, но мгновенно заполнила всё пространство смехом, яркими красками, шорохом пакетов с подарками и ароматом изысканных духов. Её жизненной энергии, казалось, хватало, чтобы заставить ночь отступить. Улыбаясь, Беатрис наблюдала за хозяйничающей в гостиной матерью и как всегда немного сожалела, что не унаследовала её эффектную внешность, не переняла её уверенность и целеустремлённость.

   Они открыли бутылку сладкого десертного вина, достали сыр, фрукты и больше часа проболтали о всяких пустяках. Впервые за долгое время их общение было настолько лёгким и открытым, словно у настоящих подруг, и расслабившаяся Беатрис решила сообщить о помолвке. Предварительный договор о браке подписан, молчать дальше она не обещала. Ей вдруг очень захотелось рассказать о своих сомнениях, попросить совета – всё же в мужчинах и придворной жизни мама разбиралась несравненно лучше неё.

   Беатрис отставила наполовину пустой бокал вина, нервно заправила выбившуюся прядь волос за ухо, выпрямилась... и не успела ничего сказать.

    – Деточка, сделай для меня кое-что.

    – Что, ма?

    – Сходи завтра с дядей Максом на один благотворительный вечер.

   Почему сходить с дядей Максом на благотворительный вечер – это услуга для мамы, в целом понятно. Дядя Макс после смерти папы остался единственным Кобургом, с которым мама продолжала поддерживать хорошие отношения. Именно дядя Макс однажды познакомил быстро утешившуюся вдову брата со своим приятелем по беспутной молодости, Фредерико, с которым продолжал общаться по сей день и имел общие финансовые интересы. Непонятно другое: почему сопровождать дядю Макса должна именно она? У дяди же есть жена.

   Видимо, вопрос был написан на её лице, потому что мама быстро сказала:

    – Лети потянула ногу, на такие вечера без дамы приходить не принято, а люди, с которыми Максу нужно договориться, уважают титулы. Маргит идти отказалась. Кроме тебя, больше некому, дочь.

    – А что дядя обещал взамен? – поинтересовалась Беатрис, уже зная ответ.

   Мама отвела глаза в сторону и нарочито небрежно пожала плечами.

    – Помочь мне с одной небольшой проблемой.

   И проблему наверняка зовут "Фредерико". Так вот почему мама прилетела. Не потому, что соскучилась и захотела по-дружески поболтать. Разочарование резануло настолько остро, что Беатрис едва удержалась от грубости. Хотя... чего она ожидала? Что мама внезапно переменится?

    – Что за благотворительный вечер?

    – Для избранной публики, – мама, поняв, что она почти согласилась, оживилась и заулыбалась, – его устраивает шейха Хайи.

   Это имя вызвало у Беатрис какие-то смутные ассоциации, но никакой полезной информации она не вспомнила.

    – Эмираты?

    – Нет, империя. Хайя – мать правящего шейха Катифа.

   Чёрт. Только не Османская империя.

    – Нет, мама, извини.

    – Почему? – выразительно приподняла идеальные брови принцесса Шарлотта. Своей внешности она всегда уделяла много внимания, мимику отточила до совершенства, и Беатрис невольно залюбовалась мамой. А ведь по-настоящему красивой женщиной назвать её сложной, но эффектной – сколько угодно. Мужчины на её манипуляции поддавались охотно, зачастую вполне осознанно, но Беатрис давно выработала иммунитет к таким красноречивым взглядам. И ответила уклончиво:

    – Не хочу танцевать перед арабами на раскалённых углях.

    – Беатрис, это ответ избалованного ребёнка, – мама сменила тактику, её голос зазвучал строго и сухо. – Нельзя постоянно делать только то, что хочется. Иногда приходится делать то, что надо. И хотя бы изредка идти навстречу людям, которые о тебе заботятся. Своим отказом ты крупно подводишь и меня, и дядю. Можно подумать, я прошу тебя сделать что-то сложное! Всего лишь один вечер пообщаться с новыми интересными людьми в приятной обстановке!

   А вот иммунитетом к взыванию к её совести Беатрис так и не обзавелась. В чём-то мама права, зачастую она действительно ведёт себя как капризный упрямый ребёнок. Пора взрослеть, это в детстве всё прощалось, теперь нужно выстраивать взаимоотношения на паритетных началах. Дядя Макс больше остальных родственников поддержал её после смерти отца, и она на самом деле чувствовала себя обязанной ему.

   Но посещать устраиваемый матерью османского шейха приём без ведома падишаха нельзя. Это может обернуться неприятностями. Большими неприятностями, учитывая не только политику, но и все тонкости восточного менталитета. Решено, завтра утром она свяжется с Доганом и, если он не будет против, пойдёт с дядей.

   В конце концов, ей будет полезно получить хотя бы примерное представление, в какую среду она попадёт. Не османский двор в полном составе, а лишь отдельные его представители, правящие семейства провинций, разбавленные иностранными гостями – не самое плохое сочетание для первого знакомства. Наверное.

   Беатрис тяжело вздохнула и покрутила в пальцах ножку стоящего перед ней бокала.

    – Дочь, с людьми тоже надо общаться, – голос мамы смягчился, – особенно в твоём возрасте. Я тебе такое улётное платье привезла! Ты будешь в нём восхитительна! Какой-нибудь безумно богатый молодой красавец-шейх непременно влюбится в тебя с первого взгляда и увезёт встречать рассвет в пустыню!

   Даже в шутку представив такой вариант развития событий, Беатрис зябко повела плечами от неприятного предчувствия. Доган Османский после рассвета в пустыне ни от неё, ни от шейха мокрого места не оставит. Она прекрасно помнила оброненное холодным голосом предупреждение: "Настолько далеко моя готовность к компромиссам не простирается".

   И он не шутил.

    – Обойдусь без влюбчивых шейхов, – криво улыбнулась Беатрис, только что сделавшая неприятное открытие, что страх перед будущим мужем приобрёл вполне конкретные очертания. А ведь он действительно может запереть её в женском окружении и, мягко говоря, резко отреагировать на вполне обычную для её воспитания любезность с посторонним мужчиной. Собственнических инстинктов в падишахе хоть отбавляй – и он это даже не отрицал. – Надеюсь, платье не только улётное, но и приличное? Кстати, мама, откуда у тебя сленговые словечки?

    – Макс прав, ты зануда! – мама сделала нарочито возмущенные большие глаза и тут же весело рассмеялась. – Платье приличное, не переживай. Самое то, чтобы подразнить шейхов красивой обёрткой. Я так рада, что ты согласилась! С самого утра озаботим Макса визой, потом массаж, эпиляция, пилинг, маникюр, педикюр, причёска, макияж... Мы с тобой отлично завтра проведём время!

    – Не сомневаюсь, мама, – пробормотала содрогнувшаяся от перспектив Беатрис. У неё даже возникла трусливая надежда, что падишах скажет своё веское "нет", в ответ она радостно изобразит покорную деву. И никаких пилингов. – А виза у меня есть.

   Может быть, использовать паспорт на фамилию "Ван Гольден" было не самой лучшей идеей, но Беатрис не хотелось доводить до запроса через МИД срочной визы на её настоящее имя. Сразу доложат куда надо. У них с Его Светлостью, конечно, дружба по расчету, но лишний раз обращаться на себя внимание главы ИСБ и давать ему дополнительные рычаги влияния Беатрис не хотела.

   О помолвке она маме так и не рассказала.

ГЛАВА 6

Его Императорское Величество проигнорировал все её попытки связаться с ним. В течение дня Беатрис не дождалась ни ответного звонка, ни сообщения, поэтому вечером, раздражённая и даже обиженная, улетела с дядей в Катиф. Предварительно, правда, набравшись смелости спросить у королевы, можно ли ей сопровождать дядю, – с бабкой её соединили достаточно быстро. Та сухо бросила "Раз дядя просит, лети" и велела больше не беспокоить по пустякам.

   Ответ королевы помог получившей в самолёте время на размышления Беатрис понять, насколько глупа её обида на падишаха. Они с Доганом никогда не обсуждали злободневные политические новости, но, наверное, возможность раньше других узнать позицию османского правительства по какому-нибудь международному инциденту или незамедлительно привлечь внимание падишаха к какому-либо вопросу дорогого стоила. Понятно, что никто ей приоритета перед теми, кто действительно имеет право на скорый отклик падишаха, не даст, она очень далека от эпицентра мировых событий.

   Испорченное настроение Беатрис выровнялось, и к приземлению в Катифе она ощутила в себе всплеск привычного любопытства перед незнакомым местом. Экскурсию им с дядей не устраивали, но мелькавших за окном автомобиля городских улиц с особняками и узнаваемыми благодаря медиа силуэтами футуристических небоскрёбов хватило, чтобы понять, насколько это богатый эмират. Очень-очень богатый. Грандиозный, подавляющий мраморно-золотой роскошью дворец шейха только усилил первое впечатление. Даже видевшая в своей жизни немало старых европейских дворцов Беатрис почувствовала себя неуютно. Как северный зверёк, заблудившийся в той самой безбрежной пустыне, которая питала своей чёрной кровью могучее тело эмирата.

   Дядю встретили не как принца крови, сына правящего монарха, а как человека, который в приглашении был заинтересован больше, чем хозяева в его присутствии. Ещё не проситель, но близко к тому. Нет, шейх Шахрияр – холёный породистый араб лет тридцати пяти-сорока с умным внимательным взглядом – приветствовал его лично, мать шейха Хайи-ханум была безупречно вежлива, но тончайшие оттенки смысла в её словах чувствовались чётко. Значит, ради достижения целей дядя не чурался порой жертвовать небольшими лоскутками своего достоинства, это заметили и сделали определённые выводы. Беатрис была уверена: королева не одобрила бы дядину манеру ведения дел, Её Величество весьма дорожила репутацией династии.

   А дядя Макс любил красивую жизнь и не отличался неподатливостью железного прута.

    – Добро пожаловать, Ваше Высочество, – шейха Хайи бросила на неё короткий равнодушный взгляд и столь же равнодушно улыбнулась, – надеюсь, вы в полной мере оцените наше знаменитое восточное гостеприимство.

   Если дядю подобное обращение полностью устраивало, то сама Беатрис изящное пренебрежение хозяйки вечера в свой адрес пропустить не имела права. Она обязана отреагировать хотя бы затем, чтобы через несколько месяцев шейха не могла со знанием дела заявить приятельницам, что невеста падишаха – простушка, которая стерпит, если от неё отмахнуться, как от назойливого насекомого.

    – Благодарю, Ваша Светлость, – Беатрис вернула шейхе формальную улыбку, – я тоже надеюсь, что слухи о радушии Востока не преувеличены.

   Шейха выразительно приподняла брови, в этот момент сильно напомнив ей маму, смерила коротким взглядом, вновь сухо улыбнулась и переключила своё внимание на следующих гостей. А увлёкший Беатрис в огромные блестящие залы дядя сильно прихватил её затянутую в перчатку руку немного выше локтя и прошипел:

    – Веди себя любезнее с нужными людьми.

    – Дядя, отпусти, – тихо попросила Беатрис в ответ, – ты сам знаешь, здесь публичные прикосновения не приняты даже между родственниками.

   Спорить дядя не стал. Отпустил, послал предупреждающий взгляд и целеустремлённо направился вперёд, радостно приветствуя знакомых, но ища кого-то конкретного.

   А осматривающаяся по сторонам Беатрис чем дальше, тем больше понимала – мама лукавила или сама была введена в заблуждение. Дядя мог прийти без сопровождения дамы и при этом не выделялся бы. Возможно, тётя Летиция даже не повреждала ногу. Просто дяде для чего-то нужна была именно она. Для чего?

   Это выяснилось, когда дядя наконец нашёл искомых людей. Оба – шейхи в традиционных белых бурнусах. Старший, Аль-Сауди, производил впечатление пресыщенного циника, смотрел со снисходительной скукой на неё и с бездушной расчётливостью дельца – на дядю. И пока дядя говорит о делах с Аль-Сауди, предполагалось, что Беатрис займёт его дальнего родственника и ближайшего друга, Аль-Мактуби. Молодой, старше её всего лет на пять, араб был хорош собой: с длинными густыми закручивающимися ресницами, словно бархатными тёмно-шоколадными глазами, тонким носом с горбинкой и слегка полноватыми чувственными губами. Сразу же выказанная заинтересованность столь привлекательного мужчины неожиданно польстила Беатрис. Девичье тщеславие оказалось сильнее маячившей на задворках сознания мысли, что неправильно при наличии жениха получать удовольствие от восхищения другого мужчины. Воспитание и благоразумие не позволяли ей показывать свои чувства и раздавать авансы, которые она никогда не сможет оплатить, но Беатрис невольно задумалась, не поторопилась ли с помолвкой. Ведь всё, как предсказывала мама: молодой богатый красавец-шейх... не влюбился, конечно, но оказывает недвусмысленные знаки внимания. И ей это приятно. Положим, за этнического араба добровольно Беатрис замуж вряд ли бы вышла – они несомненно более ортодоксальные мусульмане, нежели прочие османы, со всеми вытекающими для женщины последствиями, но сам факт...

   Возможно, ей действительно стоило ждать и искать свою любовь?

   Однако вскоре розовый флёр, заволокший сознание Беатрис, развеялся. Сквозь водопад откровенного восхищения она заметила другое: Аль-Мактуби на неё смотрел словно охотник на законную добычу. И это открытие привело её в недоумение: по какому праву? Скорее всего, она ошибается. Просто одичала за книгами, зря накручивает себя, ища под лёгким светским флиртом второе дно. Дядя спокоен, а даже ради интересов бизнеса он не позволил бы обходиться с ней неподобающе. Прислушавшись к разговору старших мужчин, Беатрис с интересом отметила, что к бизнесу прилагались ещё какие-то смутные политические ожидания: Аль-Сауди и Аль-Мактуби завели приятельские отношения с шехзаде Орханом, кронпринцем империи, и сотрудничество с ними обещало дяде некие дополнительные дивиденды.

   Никаких конкретных обещаний дяде всё ещё не дали, когда Беатрис окончательно поняла: надо было не идти на поводу у своего легкомыслия, не мило улыбаться в ответ на излишне эмоциональные признания Аль-Мактуби, а сразу переводить диалог исключительно в формальную плоскость. Чем холоднее звучали её ответы, тем настойчивее вёл себя шейх. Сыпал цветистыми комплиментами, одновременно его сверкающие тёмные глаза жадно шарили по её телу. Впервые в жизни Беатрис познала смысл выражения "липкие взгляды". Ей действительно хотелось после взглядов Аль-Мактуби, то и дело задерживающихся на её груди, принять душ и с каждой минутой всё труднее становилось сохранять вежливость. Сдержанная отстранённость падишаха, которая раньше казалась не слишком хорошим знаком, теперь вспоминалась как глоток кристально чистой родниковой воды. Три дня рядом с Аль-Мактуби она бы не вынесла. Она даже несколько часов не вынесет.

   Надо же, вечер только начался, а она уже нашла себе неприятности.

   В какой-то момент рядом оказалась обходящая гостей шейха Хайи, и Беатрис, наступив на горло своей гордости, умоляюще взглянула на неё. По-хорошему, хозяйка обязана была спасти незамужнюю гостью от излишне назойливого мужчины, но шейха бросила короткий взгляд на стоящего в нескольких шагах дядю Максимилиана и, удостоверившись, что происходящее санкционировано старшим родственником, величественно проплыла мимо.

   Восток, чтоб его! Здесь посторонние в дела семейные не вмешиваются.

   Однако Беатрис уже готова была окончательно расписаться в своём бессилии и окликнуть шейху – отказать в прямой просьбе показать ей, к примеру, женскую половину дворца, та не могла, – как Хайя вдруг устремилась ко входу в зал с расцветшей на лице ослепительной улыбкой.

   На мгновение в образовавшемся между спинами обернувшихся гостей просвет Беатрис со своего места смогла увидеть, как в сопровождении шейха Шахрияра, должно быть, встречавшего гостя на крыльце резиденции, входит... Алибек-паша.

   Потрясающее невезение. Интересно, есть шанс, что он не заметит её присутствия?

   -...одна из самых дорогих в мире.

   Беатрис озадаченно взглянула на Аль-Мактуби. Между сомнительными комплиментами он успевал рассказывать о своих машинах, лошадях, яхтах. Отвлекшись на приезд Алибек-паши, она пропустила, о чём шла речь на этот раз. Но не собиралась никак маскировать свою невнимательность и лишь небрежно бросила:

    – Неужели?

   В томных глазах шейха мелькнуло и погасло раздражение.

    – Её собирали вручную, – как ни в чём не бывало улыбнулся Аль-Мактуби. – В этой серии всего пять моделей, но лишь моя красотка кастромизирована для гонок в пустыне.

   Значит, всё-таки машина. Беатрис промолчала, но араба это не смутило.

    – А вы когда-нибудь были на пустынных гонках, мадемуазель?

    – Нет, – сухо отозвалась она. А вот Маргит была и даже делилась впечатлениями в один из недолгих приступов дружелюбия, и если бы собеседник вызывал у Беатрис меньше отрицательных эмоций, она с удовольствием поддержала бы беседу на данную тему. – Я плохо переношу жару.

    – О, какая жара, везде же системы климат-контроля! – снисходительно рассмеялся над нелепостью её слов Аль-Мактуби. – Только представьте: песок...

   Что-то обсуждающие дядя и Аль-Саудии неспешно двинулись к террасе, и слушающая вполуха самодовольную болтовню молодого араба Беатрис вынужденно побрела за ними. Она не хотела остаться в доме османского шейха без родственника да ещё в столь неприятной, даже опасной компании.

   -...приглашаю вас.

    – Нет, благодарю вас, – твёрдо отказалась Беатрис и настороженно огляделась. Дядя и Аль-Сауди стояли возле балюстрады, они с Аль-Мактуби на два шага зашли за границу распахнутых дверей между залом и террасой.

    – Но хотя бы прогуляться по саду вы согласитесь, ледяная принцесса? – Аль-Мактуби окатил её ещё одним взглядом, в котором липкое вожделение смешалась с осознанием превосходства, и, не давая шанса ошеломлённой подобной наглостью Беатрис отказать, повернулся к дяде:

    – Принц Максимилиан, вы позволите пригласить вашу племянницу на небольшую прогулку?

    – Будьте любезны, шейх, – на мгновение отвлёкшись от собеседника, охотно разрешил дядя, но его беглой улыбке Беатрис не поверила, угадав за ней напряжение. Что происходит?! Нет, это уже слишком. Свой родственный долг она считала полностью выплаченным.

    – Дядя, я никуда не пойду.

   Теперь дядя недовольно нахмурился, а насмешливо прищурившийся Аль-Сауди посмотрел странно, словно с каким-то садистским удовольствием следя за трепыханиями бабочки в сачке, ещё не знающей, что через пару минут её навсегда пришпилят булавкой к бумаге и поместят в коллекцию.

    – Вы разбиваете мне сердце, мадемуазель, – очень сладко, словно смакуя её сопротивление, протянул Аль-Мактуби и шагнул ближе.

   Беатрис отпрянула. Она где-то видела английских кузенов, разыщет их. Скандал, конечно, унизительно, но лучше так, чем остаться наедине с этой скотиной, по глупости принятой ею за принца на белом коне. Но Аль-Мактуби заступил ей дорогу и протянул руку, намереваясь задержать.

    – Дотронетесь – останетесь без рук, – безмятежно пообещал бархатный мужской голос рядом.

   Узнавание пришло на долю секунды раньше, чем Беатрис повернула голову.

   У входа на террасу стоял Алибек-паша.

   Рука Аль-Мактуби дёрнулась, безвольно упала. Прежде чем шейх склонился в теменна, на его лице в течение одного удара сердца последовательно промелькнули злость, ошеломление, страх.

    – Ваша Светлость, вы неправильно поняли... – глухо пробормотал он и нервно оглянулся в сторону её дяди, очевидно, в поисках поддержки. Старший родственник же разрешил?..

    – Я всё правильно понял, Аль-Мактуби, – Алибек-паша улыбнулся небрежно, почти лениво, но сразу же стало ясно, кто здесь настоящий хищник. Шейх, очевидно безотчётно заложив руки за спину, сделал шаг назад, но визирь уже обратил свой взор на неё:

    – Ваше Королевское Высочество, счастлив видеть вас вновь.

    – Встреча с вами – приятная неожиданность, Ваша Светлость, – на его укороченное теменна Беатрис ответила неглубоким реверансом. И повернулась вполоборота к застывшим у балконной балюстрады мужчинам. Растерявший всю свою спесь Аль-Сауди стоял со склонённой головой, дядя выглядел обескураженным и напуганным. Он явно знал, кто к ним пожаловал, но не понимал, почему визирь решил вмешаться да ещё столь жёстко. Против всех правил. – Дядя, ты знаком с визирем Алибек-пашой ибн Пири ад-Дин Кай-Кубадом? Алибек-паша, мой дядя, принц Максимилиан Бельгийский.

    – Имел честь недавно познакомиться с Его Высочеством, – Алибек-паша вежливо наклонил голову... всего лишь. Если учесть, что саму Беатрис он приветствовал со всей необходимой ситуации формальностью, то дяде определённо было продемонстрировано нелестное отношение. – Принц, моё почтение.

    – Паша, – вернул полупоклон дядя. Он хотел что-то добавить, однако под взглядом визиря почему-то смешался и промолчал.

   Полностью проигнорировавший Аль-Сауди Алибек-паша повернулся к ней.

    – Хатун-эфенди, помните, я обещал познакомить вас с Баязид-пашой Бегнагули?

    – Помню, паша, – согласилась Беатрис. Во время их разговора в кафе на набережной визирь действительно вскользь обронил что-то вроде "познакомитесь с Баязид-пашой, он коллекционирует занятные истории". – Он сегодня тоже здесь?

    – Совершенно верно, – улыбнулся Алибек-паша, – пойдёмте?

   Беатрис помедлила, давая дяде шанс на правильный поступок. Но он даже не подумал возмутиться самоуправством визиря. Расстроено кивнув, она прошла в зал перед любезно пропустившим её пашой. Краем глаза увидела отделившуюся от кадки с декоративным деревом и скользнувшую за ними тень – то ли телохранителя, то ли адъютанта визиря, – и бледное до землистого оттенка лицо Аль-Мактуби на границе света и мягких сумерек приглушённо освещённой террасы.

    – А шейхов, значит, вами в империи пугают? – тихо уточнила Беатрис, искоса взглянув на поравнявшегося с ней Алибека.

   Уголок его рта приподнялся в усмешке.

    – А шейхов пугаю я лично.

    – Даже приятелей шехзаде Орхана?

   Усмешка визиря стала явственнее.

    – Особенно приятелей шехзаде Орхана.

   Заинтригованная Беатрис приподняла брови. Возможно, потом ей расскажут больше, но явно не здесь, потому что сейчас их пара оказалась в центре внимания всех без исключения гостей. Откровенно никто не разглядывал, но то и дело Беатрис ловила на себе будто случайные оценивающие взгляды. И только тут до неё дошёл смысл произошедшего.

    – Про руки... вы не шутили?!

    – Какие уж тут шутки, – очаровательно улыбнулся Алибек-паша. Он уверенно направлялся в сторону распахнутых ажурных врат, ведущих куда-то в глубину дворца, и Беатрис оставалось лишь не отставать и изображать увлечённость приятной светской беседой. – Приставать к чужим нишанлы вредно для здоровья.

   Ноги Беатрис стали ватными, а ладони под перчатками противно повлажнели.

    – Но ведь... он не знал, – едва слышно выдохнула она.

   Алибек-паша насмешливо покосился на неё.

    – Как быстро вы превратили обвиняемого в подзащитного. Беатрис, вами легко манипулировать, вы это знаете?

   Обиженная несправедливым обвинением в непоследовательности Беатрис сжала губы. В этом зале гостей было гораздо меньше, лишь десятка два человек неспешно прогуливались по блестящему наборному паркету, в котором отражались сотни маленьких солнц от трёх грандиозных люстр. Отличительной особенностью зала оказалась открытая картинная галерея, отделённая от основного пространства изящными яшмовыми колоннами. Именно туда вёл её визирь – они оставались на виду, среди гостей, но одновременно получили возможность приватной беседы. Направлявшаяся к галерее пожилая пара словно невзначай сменила траекторию своего движения.

    – Алибек, нельзя обвинять человека в нарушении правил, о которых никто ему не сказал.

    – Аль-Мактуби решил сжульничать в игре, о которой знает гораздо больше вас, – визирь остановился и пристально посмотрел на неё, его голос теперь звучал холодно и веско. – Вы – не его уровень, а ваш младший дядя – не тот человек, который имеет право распоряжаться вашим будущим, и Аль-Мактуби прекрасно об этом осведомлён. Мечтать о далёких звёздах, конечно, можно, но он не имел права не услышать ваше "нет". Так что пусть истово благодарит Аллаха, что я не полюбовался ещё секунд десять их с дружком спектаклем. За такие оскорбления обычно отвечает кровью весь род.

   Должно быть, на её лице было написано слишком много, потому что Его Светлость хищно усмехнулся и небрежно кивнул на распахнутую перспективу анфилады залов.

    – Беатрис, эти люди пресыщены деньгами и властью. У них нет необходимости в ежедневном тяжком труде, но есть безграничные возможности для удовлетворения своих прихотей. Объяснять дальше очевидные вещи? Почему их надо держать в узде стальной хваткой?

    – Не объясняйте. – Прихоти с каждым разом становятся всё изощрённее, а скуку могут победить лишь запретные удовольствия – это Беатрис понимала и сама. Но вот хлёсткий тон визиря вызывал нехорошие подозрения, что куда дело серьёзнее неприятного происшествия с Аль-Мактуби. – Алибек, кажется, вы нешуточно злы на меня.

    – Не зол, раздосадован. Вас здесь не должно было быть.

    – Насколько не должно было быть?

    – Настолько, что узнай я о вашем прилёте на пять минут раньше – вашу машину развернули бы обратно в аэропорт, – сухо ответил визирь. Беатрис прониклась. Ведь в таком случае ему неминуемо пришлось бы объясняться по поводу прямого оскорбления членов бельгийской королевской семьи. И, значит, её передвижения отслеживали и все наивные попытки остаться вне поля зрения главы ИСБ были заранее обречены на неудачу. – Беатрис, вам следовало спросить жениха, стоит ли принимать приглашение шейхи Хайи.

   Оправдываться Беатрис не любила. Но почему-то всю жизнь только этим и занималась.

    – Я не смогла связаться с женихом. Звонила на личный номер, на номер приёмной, просила секретаря передать сообщение, но не получила никакого ответа.

   Её объяснения заставили Алибек-пашу слегка вскинуть брови.

    – Ваш жених ещё не получил ваше сообщение, я в этом уверен. Его секретарю не поздоровится. Почему вы не позвонили мне?

   Посчитавшая вопрос откровенно странным Беатрис неопределённо пожала плечами.

    – Как-то нелепо звонить одному очень занятому мужчину, чтобы пожаловаться, что другой очень занятый мужчина не смог выделить время на разговор.

    – Беатрис, оба очень занятых мужчины знают, что ради обсуждения модных в этом сезоне шляпок вы звонить не станете, – иронично заметил визирь, – а ради обсуждения всего остального для вас время найдётся. С логикой и интуицией у вас всё в порядке.

    – Что не так с этим приёмом?

    – Всё не так. – Алибек-паша окинул зал беглым, словно рассеянным взглядом. – Шейха Хайи считается главной свахой империи, да и публика сегодня здесь собралась... специфичная. Но, самое главное, ожидается прибытие шехзаде Орхана, – теперь визирь посмотрел прямо в её глаза, пристально и серьёзно. – Надеюсь, ваши пути не пересекутся, но если это всё же случится... будьте осторожны. Крайне осторожны.

   Его предупреждение заставило Беатрис насторожиться. Какие неприятности ей могут грозить со стороны Наследника? Она ведь даже не представляет, какие у Догана отношения с двоюродным братом, и что вообще представляет из себя шехзаде Орхан. Может, тот близок к ортодоксальным мусульманам и выступает против христианки в качестве баш-кадуны падишаха. Или у него есть своя кандидатура. А Орхан вообще знает, что кузен женится? В любом случае, информации катастрофически не хватало, оставалось только довериться паше.

    – Как скажете, Алибек.

    – Мне нравится ваше послушание, – сверкнул ослепительной улыбкой визирь и вновь скользнул взглядом в сторону распахнутых дверей. – Потом расскажете, почему всё же здесь оказались. Баязид-паша вылетал сразу за мной, должен уже прибыть. Передам вас под крыло его супруги. Кстати, не забудьте громко похвалить коллекцию живописи Шахрияра.

   Никто, конечно, не поверит, что они на самом деле лишь любовались живописью, но приличия соблюдать следовало. Лишь теперь Беатрис догадалась посмотреть на картину, возле которой они стояли. И потрясённо ахнула. Любому образованному человеку в мире едва ли не с детства знакома эта манера письма, знакомы все рисунки и полотна художника. А хотя бы поверхностный интерес к искусствоведению позволял обнаружить знаки, которые величайший гений Возрождения зашифровывал в своих рисунках вместо подписи.

   Да Винчи. Неизвестный да Винчи.

    – Действительно Леонардо или атрибутируется ему? – всё ещё не веря своим глазам, тихо уточнила она.

    – Действительно Леонардо. Пометкой в скобках Шахрияра не проведёшь: в его хобби больше от капиталовложения, чем от тешенья тщеславия.

   Оглядевшаяся Беатрис навскидку смогла опознать авторов ещё нескольких висевших неподалёку полотен и задумчиво кивнула. Намёк Алибека на начало разговора она поняла. Денег у шейхов больше всяческих разумных пределов, а не все увлечения могут быть столь невинны и подконтрольны рассудку, как коллекционирование живописи.

   Баязид-паша оказался старше, внушительнее и человечнее, чем на экране телевизора. Алибека пожилой визирь встретил радостно, словно они давно не виделись, тепло назвал "моим мальчиком", добродушно из-под тяжелых, словно постоянно сонных век взглянул на представленную ему принцессу. Этакий добрый солидный дядюшка в летах, и Беатрис не заподозрила бы иного, не будь это министр иностранных дел великой империи. От несоответствия внешнего облика и того, что должно скрываться внутри, чувство опасности холодной змеёй скользнуло по спине Беатрис, заставляя дрогнуть колени.

   Супруга визиря Фавзия-ханум, ровесница мужа, старела не только достойно, но и очень красиво. Закрашивать седые пряди в словно глянцевых чёрных волосах она не стала, подтяжками лица явно пренебрегла – эта естественность и живая мимика подкупали, а мудрое спокойствие больших карих глаз вызывало уважение, даже невольное доверие. Тёмно-бордовое платье – подчёркнутая этника, с традиционной вышивкой золотой нитью и украшенном драгоценными камнями кушаком на поясе, на голове изящный хотоз с номинальной прозрачной вуалью, длинные холёные пальцы унизаны кольцами, на запястьях – браслеты. Этой пожилой женщиной можно было любоваться долго, восхищаясь вкусом и рассматривать каждую деталь продуманного образа.

   Через пять минут глава ИСБ откланялся, напоследок шепнув Баязид-паше несколько слов, а Беатрис осталась в компании пожилого гранта, его супруги и их столь же немолодых собеседников.

   Несмотря на разделяющую их пропасть возраста, жизненного опыта, мировоззрения и даже религии, ей ни на секунду не дали почувствовать неловкость. Ради неё даже перешли на французский, язык международной дипломатии. Беседовать с Баязид-пашой и его приятелями, двумя дипломатами, историком и, несмотря на громкий титул принца, настоящим учёным-физиком, оказалось интересно, познавательно и даже весело. Вскоре Беатрис смотрела на собеседников со всё возрастающим восхищением. Несмотря на её воспитание, образование, здесь был совершенно иной уровень общения, пока недосягаемый для неё. Огромные знания, тонкий юмор, искреннее внимание к собеседнику и чуткость восприятия даже малейших оттенков слов, – всё это дарило наслаждение от каждой минуты беседы. Выглядевшая немного уставшей Фавзия-ханум – должно быть, вечерний приём служил продолжением хлопотного дня, что и в менее почтенном возрасте переносилось нелегко – больше молчала, но её редкие реплики стоили тысячи слов. И даже жена принца-физика, вынужденная остаться в их компании и со скрытой тоской во взгляде регулярно поглядывающая на сплетничающий женский кружок неподалеку, своими вымученными фразами не могла испортить такое интеллектуальное удовольствие.

   И ещё Беатрис поняла, что влияние Алибека на османский высший свет переоценить сложно. Теперь господа, подошедшие приветствовать Баязид-пашу или же иной судьбой оказавшиеся пусть ненадолго, но на орбите круга визиря, стали с ней очень любезны, дамы – приветливы. Внушительная часть знати Османской империи приняла её только потому, что ей уделил внимание ад-Дин Кай-Кубад. Естественно, пока условно, с оговорками, но приняла.

   Когда Баязид-паша не оказалось рядом, дядя Макс решил вернуть отбившуюся от рук племянницу под своё покровительство, но Фавзия-ханум неожиданно твёрдо пресекла его попытку и изящно увлекла её в исключительно женский круг. Дядя вынужден был отступить. Аль-Мактуби и Аль-Сауди тоже бесследно растворились где-то в залах дворца шейха Шахрияра, поэтому в какой-то момент Беатрис даже позволила себе поверить, что всё закончится хорошо. Алибек больше не подходил, но несколько раз она видела его издали, бессовестно флиртующим, судя по взглядам и улыбкам, то с Елизаветой Виндзор, то с принцессой Диной, известной благодаря своим прогрессивным взглядам и громкому разводу с мужем из правящей арабской династии.

   Шехзаде Орхан прибыл лишь ближе к десяти часам. Подобное опоздание любого другого гостя сочли бы непозволительным, но только не для члена правящей династии империи. Пока шейх Шахрияр с матерью приветствовали августейшего гостя, Беатрис внимательно рассматривала Орхана. Фамильное сходство Османов не заметить было сложно. Те же иссиня-чёрные волосы, высокий лоб, нос, что и у падишаха. Однако глаза у Орхана были светлее, льдисто-серые, тонкие губы изогнуто капризно и надменно, а слегка заостренный подбородок упрямо выдвинут вперёд. Ростом Орхан уступал Догану, пожалуй, дюйма три, а вот разница в возрасте внешне была не очень заметна. Но по манере держаться при всей своей надменности и царственной осанке Орхан по сравнению с падишахом почему-то казался тонконогим угловатым львёнком рядом со взрослым львом.

   Отвечая на приветствие Баязид-паши, Орхан мазнул по ней, предусмотрительно отступившей на задний план, ничего не выражающим равнодушным взглядом и вместе с хозяином приёма и небольшой свитой отправился дальше, открывать благотворительный аукцион.

   Всё шло своим чередом: первый лот ожидаемо выкупил сам Наследник, затем баснословные суммы за картины на шёлке, расшитые золотой нитью и драгоценными камнями, выложили оба визиря и несколько правящих шейхов, потом безделушки попроще приобрели менее знатные или богатые гости, а под занавес щедрый взнос в качестве устроителя аукциона сделал Шахрияр. Шейха Хайя буквально сияла от удовольствия и с гордой улыбкой принимала комплименты по поводу прекрасно организованного вечера.

   И Беатрис опрометчиво расслабилась, полагая, что все неприятности уже остались позади. Максимум ещё двадцать минут – и гости начнут разъезжаться. Поэтому когда она заметила целенаправленно приближающегося принца Орхана с неприятным предвкушением во взгляде, направленном прямо на неё, даже не сразу поверила в своё невезение. Тоже перехвативший взгляд шехзаде Баязид-паша быстро с прищуром глянул на неё, но ничего не сказал.

    – Баязид-паша, вы решили взять новую жену? – остановившись в нескольких шагах от них, громко спросил Орхан. – Целый вечер не отпускаете девушку от себя.

   Вокруг стало слишком тихо. Почувствовав назревающий скандал, остальные гости перестали беседовать и, насколько позволяли приличия, повернули головы в их сторону. По-прежнему сопровождающий принца Шахрияр чуть нахмурился, а толстяк слева, напротив, угодливо заулыбался, словно предвкушая хорошую шутку. Вежливая улыбка наверняка покоробленной подобным заявлением принца Фавзии-ханум не дрогнула.

    – Боюсь, глубокоуважаемый шехзаде-эфенди хазретлери, я уже слишком стар, чтобы ухаживать за юной особой, особенно столь прелестной, – спокойно отозвался Баязид-паша. – Позвольте Вам представить Её Королевское Высочество принцессу Беатрис Кобург. В её лице мы нашли не только украшение общества, но интереснейшую собеседницу, с острым умом и великолепным образованием. Мадемуазель, перед Вами Его Императорское Высочество принц шехзаде Орхан-эфенди Османский.

   После столь лестной рекомендации дальнейшее пренебрежительное отношение к Беатрис уже становилось грубостью по отношению к Баязид-паше, но Орхана это не остановило. Его кивок в ответ на реверанс Беатрис отличался такой оскорбительной небрежностью, на которую имел право лишь падишах. Впрочем, падишах себе подобного не позволял – в отличие от кузена, его манеры были безупречны. Тот же, видимо, решил, что может через неё безнаказанно свести счёты... с кем? С Доганом, Баязид-пашой, Алибеком? Не важно. Важно лишь то, что повёл себя Орхан некрасиво. Беатрис почувствовала, как в ней накапливается усталое раздражение, и лишь с большим усилием сохранила на лице маску безмятежности. В её положении она может только ответить, но никак не первая выразить своё неудовольствие. А вообще больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться дома, на любимом диване, с новой книгой и чашкой кофе. И как о кошмаре забыть об этих всех османах и... Османах.

    – Вот как? И почему же обладательница стольких достоинств до сих пор, – смерив Беатрис слегка брезгливым взглядом, Орхан нарочито выделил голосом последние слова, явно намекая, что юной её может считать только реис-эфенди, – не замужем?

   Можно подумать, смысл жизни в замужестве! Орхан переступил за грань приличий. Пожалуй, ещё несколько месяцев назад Беатрис промолчала бы или постаралась бы ответить максимально корректно, чтобы не вступать в открытый конфликт, но сейчас в ней поднялась волна протеста.

    – Потому что мой избранник должен обладать не меньшими достоинствами... – и после многозначительной паузы добавила положенное, – ...Ваше Императорское Высочество.

   Глаза явно не ожидавшего подобной смелости от незначительной принцессы Орхана сузились и холодно сверкнули. Наверное, промолчи она, шехзаде оставил бы её в покое, но не теперь.

    – И вы, потерпев неудачу на родине, решили поискать обладателя подобных достоинств среди османов? – ядовито осведомился принц. – Понимаю, статус четвёртой жены Баязид-паши вряд ли соответствует вашим запросам, но вот, например, записной холостяк ад-Дин Кай-Кубад, подойдёт?

   Немного повернув голову, Беатрис проследила за небрежным жестом Орхана и почувствовала, как в груди разливается тепло признательности. Когда Алибек-паша возник за её спиной, она не заметила, но, судя по направленному на принца недоброму взгляду, визирь был чертовски недоволен и готов за неё вступиться. В отличие от её давешних любезных собеседников, сейчас поспешно прячущих глаза. Впрочем, всё правильно, она ведь им никто, в отличие от Орхана. Лишь Баязид-паша выглядел совершенно невозмутимым, однако больше вмешиваться явно не собирался.

   Орхан же ждал её ответ с уверенностью охотника, заманившего дичь в ловушку, и у Беатрис возникло предчувствие, что разговор срочно следует переводить в другую плоскость и желательно без заступничества Алибека. Иначе следующей фразой Орхан поставит на её репутации такое грязное пятно, с которым ей будет не суждено не то что стать императрицей, а просто выйти замуж за приличного человека своего круга. Всё бы ничего, непреодолимое препятствие браку с падишахом она воспримет больше с облегчением, нежели с сожалением, но тогда родственники поспешно выдадут её за первого попавшегося не слишком разборчивого богача. Вроде Аль-Мактуби.

   И мысли Беатрис лихорадочно заметались в поисках выхода. По логике, какого ответа от неё можно ожидать? Она должна в той или иной форме признать достоинства Алибек-паши, сделав последующую оговорку; или заявить, что недостаточно знакома с визирем для оценки его личных качеств. Значит, этого говорить нельзя... А лучшая защита – нападение.

    – Я не ищу мужа, Ваше Высочество, – ясно и холодно проговорила Беатрис. – Я приехала сюда с целью ближе познакомиться с укладом Османской империи, узнать, каковы прославленные люди империи в жизни, а не через призму прессы. И была восхищена их умом, деликатностью, обходительностью. Тем горче моё разочарование сейчас, когда я вынуждена выслушивать бестактные замечания от кронпринца империи.

   Теперь тишина воцарились просто звенящая. Шакалы, кажется, даже дышать перестали. Во взглядах львов появилась удивлённая заинтересованность. Стоящая рядом с мрачным Шахрияром шейха Хайя побледнела до такой степени, словно вот-вот лишится сознания. На лице Орхана сначала мелькнула растерянность, но затем его губы сжались в тонкую линию, а в глазах проступило волчья злоба. И Беатрис поняла, что пропала. Всё же Орхан являлся Османом по крови, наследником восьмисотлетней династии, находящимся на территории своей страны. Он размажет её легко и непринуждённо. Потом, возможно, даже принесёт официальные извинения Дому Кобургов, но ей от этого легче точно не станет.

    – Уверяю вас, мадемуазель, обычно наш шехзаде ведёт себя более гостеприимно, – мягкий насмешливый голос из-за её спины раздался столь неожиданно, что Беатрис вздрогнула и резче, чем следовало, повернула голову. Алибек-паша улыбался, но смотрел не на неё, а на принца. Смотрел так, словно был готов убить в любой момент – пронзительно, цепко, с холодной могильной тяжестью. Казалось бы, ей испытать облегчение, но именно сейчас Беатрис испугалась по-настоящему. Даже Орхан оказался впечатлен. Во всяком случае, фатальные слова не сорвались с его губ, а сам он напряженно подобрался, потеряв царственную надменность, но ещё больше став похож на волка. – Просто Его Высочество возлагал на этот вечер особые надежды, но, боюсь, они оказались обмануты.

   Глава имперской службы безопасности говорил явно не об аукционе. И Орхан прекрасно всё понял, его скулы заострились, а глаза практически побелели от бешенства.

    – Не знаю, на что вы намекаете, Алибек-паша, – высокомерно процедил сквозь зубы наследник. И повернулся к испуганно притихшей хозяйке. – Вы организовали прекрасный вечер, Хайя-хатун. И не ваша вина, что не все гости, – уничижительный взгляд в сторону Беатрис, – обладают изысканными манерами.

   И, небрежно кивнув визирям, Орхан изволил удалиться, а Беатрис всё ещё не могла поверить своему счастью.

   После отъезда шехзаде гости начали переговариваться с нарочитой оживлённостью, а Шахрияр с бессильной яростью размышлял, что его мать за один-единственный проклятый светский раут умудрилась поставить под удар всё, за что он воевал, проливал свою кровь и кровь своих солдат. Он тоже понял, о чём говорил ад-Дин Кай-Кубад. Стоило только внимательнее приглядеться к приглашенным. Не благотворительный аукцион, а сбор консервативной клики.

   Пожалуй, Шахрияру стоило насторожиться хотя бы тогда, когда матушка вскользь похвалилась, что обычно не посещающий подобные мероприятия глава ИСБ принял её приглашение. О чём приезжал сюда договариваться шехзаде, одному Аллаху известно. И ещё второму визирю. Но Алибек-паше явно будет малоинтересны его заверения, что он действительно просто не уследил за матерью. Что на его предприятиях одна за другой случилось несколько серьёзных техногенных аварий, что его любимая жена на самом деле очень тяжело переносит последние недели беременности, а матушка до сих пор ставит интересы клана своего отца превыше всего.

   И ещё скандал под занавес. Бельгийская принцесса чувством собственного достоинства произвела на Шахрияра приятное впечатление, и было досадно сознавать, что он позволил оскорбить гостью под крышей своего дома. К тому же просто по-человечески немного жаль девчонку. Не понятно, что связывало Алибек-пашу с гяуркой, но вряд ли он станет защищать её от Орхана. Это нерационально. А мстительный принц обязательно испортит той жизнь. Даже несмотря на то, что девушка принадлежит к царствующей династии, и несмотря на то, что падишах не благоволит двоюродному брату, возможностей у Наследника оставалось предостаточно.

    – Госпожа, благодарю вас за увлекательный вечер, – вкрадчиво мурлыкнул подошедший попрощаться с хозяевами Алибек-паша, а матушка расцвела от радости, не заметив в голосе визиря насмешки. Впрочем, как Шахрияр уже давно убедился, большинство дам старшего поколения искренне считали пашу "милым мальчиком" и доводы разума для них становились несущественными при виде обаятельной улыбки визиря.

   Сам Шахрияр сейчас чувствовал себя канатоходцем над пропастью. Лояльность сложно заработать, а потерять можно в один миг. И будет очень, очень жаль потерять лояльность ад-Дин Кай-Кабуда. Да и попросту... опасно.

    – Алибек-паша, позвольте я вас провожу.

    – Окажите честь, уважаемый шейх, – одними уголками губ улыбнулся визирь.

   До парадного подъезда они перебрасывались ничего не значащими фразами, но когда вышли на просторное крыльцо, Шахрияр негромко произнёс:

    – Алибек, сожалею, что матушка вынудила вас провести пятничный вечер на службе.

   Остановившись, визирь пристально взглянул в его лицо, а затем загадочно обронил:

    – На всё воля Аллаха, Шахрияр. Мне следовало оказаться сегодня именно здесь. Кстати... пусть ваша служба безопасности передаст оригиналы записей систем наблюдения моим людям, – и обезоруживающе улыбнулся:

    – Я опечалюсь, если у вас или у Хайи-ханум останутся копии.

    – Мы не дадим вам поводов для печали, Алибек, – покладисто согласился Шахрияр. Если аудио и видеозаписи приёма – единственное, чем ему придётся заплатить за матушкины интриги, он безмерно рад.

    – Благодарю, Шахрияр. Жаль, ваш дед не почтил своим присутствием уважаемое собрание.

    – У моего деда феноменальное чутьё на неприятности, – усмехнулся Шахрияр.

   Губы Алибек-паши изогнулись в хищной полуулыбке.

    – Он восхитительный противник.

   Они обменялись понимающими взглядами. Во время войны его дед, сам того не желая, стал прекрасным наставником для ещё слишком молодых и неопытных политиков.

    – Алибек, ещё кое-что... Шехзаде просил мою мать приложить всё её влияние, чтобы перед принцессой Кобург оказались закрыты двери всех приличных османских домов. И неосманских, по возможности.

   Визирь хмыкнул, а затем, бросив на Шахрияра странный взгляд из-под полуопущенных ресниц, тягуче произнёс:

    – Послушайте, Шахрияр, вы же знаете мою искреннюю к вам симпатию... Поэтому позвольте дать вам совет: проследите, чтобы ваша почтенная матушка не торопилась исполнять просьбу шехзаде. Это выйдет за пределы маленьких женских войн, до которых мужчинам обыкновенно нет дела. Мир вам.

   И легко сбежал по ступеням к ожидающей его машине.

   К гостям Шахрияр возвращался в сильной задумчивости. Совет визиря оказался определён и туманен одновременно. Впрочем, чего ещё ожидать от лукавого ад-Дин Кай-Кубада. Странно... несмотря на всё произошедшее, недовольным Алибек-паша не выглядел.

   Что же важного на тех записях? Оставить копию – отсмотреть, узнать, потом стереть? Информация никогда лишней не бывает.

   Или не рисковать?

   Шайтан, как не вовремя разболелась нога!

ГЛАВА 7

Шейха Хайя в ответ на её положенные случаю слова скупо кивнула и демонстративно отвернулась, вопреки этикету не пригласив вновь. Винить её за это Беатрис не могла. Она действительно, пусть и не по своей воле, испортила хозяйке вечер, в подготовку и проведение которого та вложила столько сил. Наверное, Хайе-хатун обидно думать, что теперь долгое время её имя будут вспоминать в связи со скандалом. Но вот неспешно подошедший шейх – Беатрис запоздало обратила внимание, что он приволакивает левую ногу, – попрощался с ней, к удивлению, весьма любезно. И даже пригласил снова, тем самым вызвав очевидное недовольство матери.

   Дядя Макс, объявившийся рядом только сейчас и то, видимо, за неимением иного выхода, хмуро молчал и бросал на неё странные взгляды. И лишь когда они оказались в машине и выехали за пределы территории дворца, дал волю своему негодованию.

    – Ты что себе позволяешь, дурная девчонка?! Из-за тебя сцепились наследник престола и визирь ИСБ Османской империи! Думаешь, это смешно?!

   От его громкого голоса Беатрис раздраженно поморщилась и потёрла ноющие виски.

    – Дядя, они сцепились не из-за меня, – устало объяснила она совершенно очевидную вещь. – Они и так терпеть друг друга не могут.

    – Но ты дала повод!

   Отвернувшись от окна, Беатрис прямо посмотрела дяде в лицо.

    – Думаешь, мне стоило молча терпеть оскорбления?

   Под её взглядом дядя как-то смешался, но потом махнул рукой и неохотно буркнул:

    – Не стоило. И maman шкуру потом бы с нас спустила, мол, ущерб династической чести... Но, чёрт побери, – дядя взвился, вновь распаляя угасающий гнев, – теперь из-за твоей проклятой гордости пришёл конец моим деловым интересам в империи! Ты хоть представляешь, сколько денег я сегодня из-за тебя потерял? Я ведь почти договорился...

   Вновь отвернувшаяся Беатрис смотрела на простирающуюся за окном сюрреалистически красивую под луной бескрайнюю пустыню и молчала. Как ни странно, она не чувствовала себя виноватой. Ни капельки. Делай, что должен, и будь, что будет. Она сделала.

    – Скажи ты, что знакома с Алибек-пашой, всё сложилось бы иначе! Откуда, кстати?

    – Общие знакомые представили, – сухо отозвалась Беатрис.

    – Давно у тебя такие знакомые? Проще попасть на партию в бридж с президентом США в Овальном кабинете, чем добраться до главы ИСБ!

    – Но ты же с ним как-то познакомился.

   Её резонные возражения заставили дядю возмущённо засопеть.

    – Да, познакомился! По инициативе самого ад-Дин Кай-Кубада! Я думал, это из-за... по другому поводу, а теперь подозреваю, что из-за моей тихони-племянницы. Почему он решил взять на себя роль твоего рыцаря?

   "Потому что ты решил использовать меня в своих играх". Будь иначе – Алибек-паша не стал бы афишировать их знакомство или ограничился бы вежливым кивком издалека, в этом Беатрис была уверена. Но обвинять дядю вслух она не посмела, а посвящать в то, о чём промолчали королева и дядя Альберт, считала неправильным.

    – Мне сложно говорить о мотивах визиря.

   Поняв, что более определённого ответа от неё не добьётся, дядя сердито прищурил глаза.

    – Он трахнул тебя пару раз и вы разбежались, довольные друг другом?

   Онемевшая от возмущения Беатрис долго шокировано смотрела на дядю. Она не верила, что дядя Макс, добродушный дядюшка-весельчак, даривший ей клоунов в коробочках и учивший танцевать джигу, действительно спросил... такое.

    – Нет, конечно, нет!

    – Не пару раз? Не разбежались? Не довольные?

   Пошлые предположения изрекал дядя, а стыдно было почему-то Беатрис, к чьим щекам безудержно прилила кровь. Словно она действительно была в чём-то виновата.

    – Между нами ничего не было! Алибек-паша просто... хорошо относится к... людям, которые нас познакомили.

   Нахмурившийся дядя долго вглядывался в неё подозрительным взглядом, однако на лжи поймать не сумел.

    – Ты могла помочь мне, просто позвонив ему! И мне не пришлось бы весь вечер распинаться перед ублюдочными шейхами, чтобы в итоге остаться ни с чем!

   Снова Беатрис удивилась. Неужели дядя Макс считает её настолько наивной и глупой? И со злой честностью призналась:

    – Дядя, ради твоей выгоды я не стала бы залазить в долг перед главой османской службы безопасности.

   Несколько минут дядя молчал, словно неведому зверушку заинтересованно рассматривая её, а затем уже на тон ниже спросил:

    – И когда это ты успела вырасти, а, девочка?

   Беатрис неопределенно пожала плечами и утомленно прикрыла глаза. Эмоции уже оставили её – слишком много переживаний за один вечер для такой библиотечной мыши, как она. Должно быть, даже задремала на несколько минут, потому что когда машина остановилась, не сразу поняла – до аэропорта они ещё не доехали. Их машина оказалась заблокирована двумя чёрными массивными внедорожниками.

    – Чёрт, что происходит?! – испуганно оглядывающийся дядя дрожащими руками пытался попасть по кнопке, опускающей перегородку между салоном и передними местами, где рядом с водителем сидел сопровождавший их охранник. – Роберт, что происходит?!

   Ещё не сбросившая сонную апатию Беатрис ответ охранника не слышала. Она отстранённо наблюдала, как передняя дверь остановившегося немного сбоку седана представительского класса отворилась, из неё выскочил мужчина в штатском, быстрым чётким движением открыл пассажирскую дверь и тут же отвернулся, контролируя окрестности. Свет фар и луны осветили уже узнаваемую подтянутую фигуру плавно ступившего на асфальт османа.

   Это по её душу. Тяжело вздохнув, Беатрис под окрики пытавшегося её остановить Роберта и внезапное молчание дяди самостоятельно – османы не дураки, чтобы дотрагиваться до их машины – толкнула дверь и вышла.

    – Не напугал? – тепло улыбнулся Алибек, когда она приблизилась.

   Невольно улыбнувшаяся в ответ Беатрис покачала головой.

    – Не успели.

    – Я рад. Полетите со мной в Стамбул?

   Нахмурившись, Беатрис оглянулась на тоже покинувшего машину, но очевидно не собирающегося подходить к ним дядю. В Стамбул Беатрис не хотелось. Впрочем, как и не хотелось лететь в Брюссель в компании дяди, всю дорогу выслушивая обвинения и брюзжание, подкрепляемые очередным глотком виски. Ах, если бы можно было телепортироваться прямо домой, закрыть дверь и отключить все телефоны! Но её достанут и в этом случае. Объясняться всё равно придётся, и с падишахом, и с королевой. И начать, пожалуй, лучше с падишаха.

    – Полечу.

    – Тогда прошу, – Алибек отступил немного в сторону, галантно пропуская в салон. Даже не посмотрев на принца. А ведь именно тот по законам и обычаям этой земли должен принимать решение, куда, когда и с кем может поехать находящаяся на его попечении племянница. Дядя же... дядя даже не убедился, добровольно ли она садится в машину заведомо опасного мужчины в чужой стране. Вероятно, в ситуации, когда от него ничего не зависело, дядя поступал мудро и ожидал, что Алибек-паша его благоразумие оценит. Но отчего-то Беатрис знала: не оценит. С деловыми интересами принца Максимилиана Кобурга в Османской империи действительно покончено.

   В аэропорт они прибыли буквально через несколько минут, прямо к трапу самолёта, оказавшегося неожиданно большим. Это был явно не лёгкий частный борт, и Беатрис даже не была уверена, что серийная модель. Модификация высотного пульта управления? Что-то в аэродинамичных обводах корпуса или крыльев зацепило глаз, но она не успела понять, что. Сопровождающие визиря тут же рассредоточились в недрах разделённого на зоны салона, получивший несколько тихих распоряжений адъютант тоже исчез.

   Они остались наедине в относительно просторной со вкусом обставленной – с поправкой на специфику воздушного судна – гостиной. Или это личная зона, или всё же самолёт – обычный борт, только повышенной комфортабельности.

    – Хотите отдохнуть или предпочтёте побеседовать? – жестом предложив ей выбирать любое из огромных и казавшихся неимоверно удобными кресел, осведомился над чем-то колдовавший возле барной стойки визирь. – Спальня в вашем распоряжении.

    – Побеседовать, если вы не против. – Беатрис выбрала место спиной к хвосту самолёта, теперь внутри неё всё протестовало при мысли, что придётся встать с этого чудеснейшего кресла и пройти хоть несколько шагов, пусть даже получив взамен не менее удобную кровать. К тому же, несмотря на усталость, спать ей совершенно не хотелось.

    – Был бы против – не предлагал бы, – Алибек передал ей стакан, на треть наполненный темно-янтарной жидкостью, и опустился в кресло напротив с таким же руках. – Пейте залпом.

   Подозрительно принюхавшейся к напитку Беатрис в нос ударил аромат отличного, но крепкого алкоголя. В полном ошеломлении она подняла глаза на визиря.

    – Алибек, вы серьёзно? Хотите привезти меня в Стамбул пьяной?

    – Даже не думал, – вольготно откидываясь на спинку кресла, открестился паша. – Хороший алкоголь в небольших количествах так же хорошо переносится. А это очень хорошее бренди, поверьте. Через час будете трезвы, но сейчас вам необходимо немного расслабиться. С женскими истериками я справляться не умею, а она у вас случится, как только выветрится адреналин. Так что пейте.

   Сначала Беатрис хотела поспорить, что истерить совершенно не собирается, но потом передумала. С чем-чем, а с жизненным опытом Алибека и его знанием человеческой натуры ей тягаться не приходилось. Правда, скорее всего, он ещё преследует какие-то свои цели.

    – Хотите выведать все мои секреты? – не удержалась она, но совету последовала. И даже умудрилась не закашляться, лишь неаристократично зажмурилась на миг. Бренди расцвёл оттенками вкуса на языке, а затем мягкой горячей волной скользнул в горло.

   Чёрные глаза с любопытством наблюдающего за ней со слегка склоненной головой набок Алибека сверкнули весёлой насмешкой.

    – Беатрис, не обижайтесь, но я и так уже знаю о вас всё, что мне необходимо. А с вашими комплексами, несомненно, очаровательными, но многочисленными, пусть разбирается Доган. Вот ему вы хмельная окажетесь не менее интересны, нежели трезвая.

    – Падишах будет очень недоволен, да? – тихо и осторожно спросила Беатрис.

    – Очень, – спокойно согласился Алибек и одним глотком допил свой напиток. Забрав у Беатрис пустой стакан, он вопросительно приподнял бровь, но она отрицательно покачала головой. И тут же почувствовала, что пространство вокруг слегка... плывет. И это вовсе не из-за того, что самолет накренился. – Гадёныш повёл себя недопустимо. А вот вы, напротив, меня приятно удивили.

   Хотя Беатрис и не была уверена, что Доган посчитает так же, после одобрения визиря ей стало немного легче.

    – А почему вообще Орхан решил задеть меня? Он... знает?

    – Нет. Иначе не вякнул бы. Кто-то шепнул ему, что я уделил вам особое внимание, – визирь нехорошо прищурился, словно перебирая в уме недоброжелателей. – Желаете кофе?

    – Да, спасибо! – с удовольствием согласилась Беатрис и тут же поняла, что эмоции её неестественно яркие. Нет, следовало скорее вернуть ясность мысли. Или хотя бы остановить радостное кружение вокруг.

   Мгновенно появившейся белокурой красавице-стюардессе визирь заказал не только кофе, но и поздний ужин. И хотя Беатрис есть совершенно не хотелось, спорить при посторонних она не стала. К тому же, её мнения Алибек не спросил. Наверное, надо обидеться, да? Но как-то... лениво.

    – Очевидно, вы с шехзаде враги. Почему?

    – Он хочет стать падишахом... активно хочет.

   Кофе не понадобился, Беатрис мгновенно протрезвела и так.

   Ничего себе. А она думала, что кровавая борьба внутри династий остались в далеком средневековье. Они же кузены. Близкие родственники!

    – Он ненавидит Догана? – спросила Беатрис внезапно севшим голосом.

    – Я бы так не сказал, – задумчиво подперев подбородок рукой, медленно проговорил Алибек, – скорее даже восхищается. Но амбиции и чувство безнаказанности толкают его на странные поступки.

   Что там с её комплексами, Беатрис представляла смутно, но вот Орхан, судя по всему, мог бы обеспечить психотерапевтов массой работы. Однако заявление о чувстве безнаказанности заставило её усомниться. И вслух закончила свою мысль:

    – А мне показалось, он вас боится.

    – Недостаточно, – досадливо поморщился Алибек. – Я могу ему лишь осложнить жизнь, осложнить прилично, но не более. И Орхан это прекрасно знает.

   То есть Алибек ничего не может сделать Орхану, а Орхан ничего не может сделать Алибеку. Друг друга они терпеть не могут до смертоубийства, но вынуждены время от времени встречаться и худо-бедно вести себя прилично. Как весело.

   Настроение Беатрис снова испортилось. Вот зачем она полезла в гнездо к скорпионам, где были её мозги? Выдали бы её замуж за какого-нибудь скучного респектабельного принца европейского дома, они бы жили каждый своей жизнью, всё прилично и безопасно. Нет же, ей захотелось узнать, каково это – быть женой Догана Османского. Идиотка. Теперь постарайся выжить: вряд ли Орхан обрадуется появлению потенциальной матери нового наследника престола.

   Следующий вопрос Беатрис задать не успела – ужин оказался готов практически с молниеносной быстротой. А за едой Алибек коротко рассказал ей о собравшихся на прошедшем аукционе гостях. В основном, "принцы средней руки", как пренебрежительно отозвался о них визирь, не главы родов и не первые наследники арабских династий.

    – Во время войны в Заливе Шахрияр первым из шейхов присоединился к Догану, ещё тогда, когда о нашей победе речи не шло, – говорил Алибек легко, спокойно, без театральных "вглядываний в глубину воспоминаний", но всё равно в его словах Беатрис почудилось что-то очень серьёзное, тяжелое. Хотя о чём это она? Они же воевали. И насколько она знала, воевали по-настоящему, а не только командовали из тишины защищенного бункера. – Мы успели неплохо друг друга узнать – он умён и возмутительно порядочен для своего положения.

    – Порядочен и до сих пор правит эмиратом? – удивилась Беатрис. В голове ещё немного шумело, поэтому формулировка вопроса снова оставляла желать лучшего, но Алибек её понял. И с одобрением улыбнулся.

    – Здоровый цинизм продляет жизнь. До сих пор, и правит отлично: Шахрияр крепкий хозяйственник и удачливый бизнесмен. В умении видеть и плести интриги он, конечно, проигрывает деду с разгромным счетом, но... столица всегда присматривает за происходящим в провинциях.

   Особенно когда глава эмирата в тёплых личных отношениях с падишахом и визирем ИСБ. Беатрис понятливо кивнула. Правильный выбор в прошлом принёс Шахрияру неплохие дивиденды в настоящем. Действительно удачливый бизнесмен.

    – Почему вы приняли приглашение дяди?

   От неожиданности вопроса Беатрис растерялась. Она уже позабыла, что осман обещал обязательно вернуться к данной теме. И уйти от ответа не представлялось возможным – Алибек хотя и смотрел на неё с дружелюбной улыбкой, вряд ли удовольствуется заявлением "не ваше дело".

    – У мамы проблемы, – неохотно проговорила Беатрис. – И дядя обещал помочь, если я стану его спутницей на этот вечер.

   При слове "проблемы" Алибек-паша слегка прищурился.

    – Карточные долги вашего отчима или что-то ещё?

   Беатрис досадливо поморщилась. Конечно, предполагать, что Алибек ещё чего-то о её семье не знает, было бы смешно, но всё равно стало неловко и неприятно. И на самом деле, как грязное бельё на чужом обозрении.

    – Я не знаю подробностей.

   Визирь коротко кивнул, принимая данный факт к сведению, и вдруг с вкрадчивой участливостью произнёс:

    – Беатрис, поймите, – у вас есть жених. Предоставьте Догану решать проблемы ваших родственников.

    – Именно, жених, а не муж, – сухо отозвалась Беатрис. – И теперь неизвестно, станет ли мужем. Я не собираюсь перекладывать проблемы своей семьи на чужого малознакомого человека. Даже если вынести за скобки, что вряд ли у падишаха есть время и желание выслушивать подобные просьбы.

   Таящий в уголках губ улыбку Алибек внимательно выслушал её со странным видом снисходительного умиления, словно прелестного ребёнка, важно лопочущего нелепицу, а затем негромко рассмеялся.

    – Ja salaam, я уже позабыл, сколько восхитительна бывает девичья неопытность! Сделайте одолжение, скажите то же самое Догану при мне – хочу видеть его лицо в этот момент.

   Не удержавшись, Беатрис укоризненно покачала головой и попеняла:

    – Издеваетесь.

    – Разве что самую малость, – лукаво усмехнулся Алибек, а затем взглянул на наручные часы. – Мы приземлимся через двадцать минут. Если позволите, покину вас, мне надо сделать несколько звонков.

    – Конечно, не беспокойтесь.

   Однако в дверях Алибек-паша остановился и обернулся:

    – И да, больше не оставайтесь наедине ни с одним мужчиной, кроме Догана. Даже с дядей.

   Беатрис приподняла брови в искреннем недоумении.

    – Насчет мужчин – понятно. Но дядя... он же кровный родственник. Махрам. Почему?

    – Потому что принц Максимилиан – жадный трус, – мягко и любезно пояснил визирь. – И я даже предполагать не хочу, на что он способен, если как следует надавить. Махрам не исключает харам.

   Спустя пару минут Беатрис стояла в ванной, держа пальцы под струёй холодной воды, и бездумно вглядывалась в своё бледное отражение в большом прямоугольном зеркале. Иногда ей хотелось просто перестать существовать в этом мире, а очнуться в глупой пасторальной сказке с благородными рыцарями, нежными девами и мудрыми королями. Где зло и коварство бессильны перед чистотой помыслов, правоту доказывают в честном поединке, и грязь – на раскисших от весенней распутицы дорогах, а не в людских душах и сердцах.

   Ей было противно, что Алибек додумался до подобной гадости, противно, что он прав, противно, что она сама поддалась соблазну. Скажи она твёрдое "нет" падишаху в первую же встречу, ничего этого не случилось бы. Она не попала бы в столь опасную близость к стоящим на вершине могущества, которая не хуже любой другой пограничной ситуации обнажала все грани человеческой натуры. И жила бы спокойно в уверенности, что вокруг – в принципе неплохие люди, пусть и со своими мелкими слабостями и пороками. Что у неё есть семья, хотя и не особо дружная, но всё же семья. Теперь же у неё не осталось никого. Возможно, теперь она может доверять только Догану. Ему единственному выгодно её благополучие.

   И тут Беатрис вспомнила холодные презрительные глаза Орхана и усомнилась в последнем утверждении. Ведь Доган опаснее, во много раз опаснее, это чувствовалось в каждом его движении, каждом взгляде. По сравнению с падишахом его наследник – просто образцовый юноша. Так с чего она решила, что её мнение что-либо значит для Догана? Что османский падишах, выбравший её в невесты, принял бы категоричный отказ? Как она вообще согласилась доверить свою жизнь и судьбу незнакомому мужчине, которого, вполне вероятно заслужено, боится половина мира? Не такой она знаток человеческой природы, чтобы быть уверенной, что внутреннее благородство, которое она разглядела в Догане, – не маска. С другой стороны, а какой у неё есть выход? Если падишах захочет, даже её несгибаемая бабушка собственноручно вставит кляп и украсит её подарочной лентой. Просто потому, что есть долг перед династией, а у династии – перед народом. Вопрос лишь в цене за отдельно взятую принцессу.

   Сбежать? Но обаятельный насмешник Алибек в течение суток найдёт её на другом конце света и за волосы приволочёт к падишаху. И тогда она уже не дождётся даже видимости хорошего отношения. К тому же, она дала своё согласие добровольно, без принуждения, в здравом уме и твёрдой памяти. А отец её сызмальства учил: словом не разбрасывайся, но если дала, держи во что бы то ни стало. Потому что иногда легче умереть, чем потерять самоуважение и внутреннюю целостность.

   Просить своё слово назад и робко надеяться, что падишах согласится? Тоже глупо. Слово вернёт только благородный мужчина, и тогда она до конца жизни будет чувствовать себя идиоткой, что не вышла за него замуж. И ещё: после сегодняшнего вечера без защиты падишаха ей придётся очень и очень не сладко. Хотя последнее... наименьшая из проблем. Не появляться на светских мероприятиях и всё.

   Тяжело вздохнув, Беатрис стряхнула с пальцев холодные капли. Жаль, умыться нельзя – без макияжа, но в вечернем платье она будет представлять собой унылое и жалостливое зрелище. Ладно, проблемы надо решать по мере их поступления. Для начала – поговорить с падишахом. Возможно, она уже и не нужна ему в качестве невесты.

   Стамбул их встретил холодной и ясной ночью. Беатрис захотелось на несколько минут остановиться возле машины и просто позволить этой хрустальной прохладе заполнить своё тело, но она постеснялась задерживать визиря и его людей.

    – Доган ждёт нас, – сообщил Алибек-паша, едва их небольшой кортеж вылетел на многополосную ленту трассы в город. – Но вы, должно быть, утомлены, разговор можно перенести на завтра.

   Ждёт сейчас, в час ночи? Не ожидавшая такой стремительности развития событий Беатрис внимательно прислушалась к себе. Видимо, Алибек действительно знал, что делал, когда сначала поил её бренди, а потом кормил плотным ужином. Она чувствовала себя хорошо, даже отлично для столь трудного дня и напряженного вечера. А благодаря крепкому кофе или же всё ещё гуляющему в крови адреналину ей вовсе не хотелось спать.

    – Нет, благодарю, я вполне бодра.

   Чарующей красотой дворцового комплекса Топкапы в ночной подсветке насладиться ей не довелось, они прибыли через какой-то служебный въезд сразу на подземную парковку. А вот система безопасности дворца впечатляла, даже казалась параноидальной, вызывая у Беатрис новую порцию очень нехороших предчувствий. Потому что эта параноидальность явно была свойственна или человеку, который её сопровождал, или человеку, к которому они шли. Вряд ли бы своенравный визирь потерпел незначительные, но ежедневные неудобства от кого-то третьего. Обычные посты охраны, вытягивающиеся при виде Алибек-паши в струнку и, кажется, старающиеся даже дышать по Уставу, сканирующие арки, двери, открывающиеся по отпечаткам пальцев – всё это вызывало у Беатрис не меньше любопытства, чем собственно убранство дворца. Правда, некоторые меры безопасности они всё же проигнорировали: её личный досмотр визирь запретил, к огромному облегчению обреченно потребовавшего этого офицера, а затем они обошли сканирующую арку. Неужели ей настолько доверяют? С чего бы это?

    – Я вооружен, а вы и так уже миновали несколько сканеров, – пожал плечами Алибек-паша в ответ на её вопросительный взгляд.

   В приёмной падишаха их ожидал худощавый мужчина лет тридцати пяти, в очках и с ранней лысиной, одетый в прекрасно сшитый строгий костюм-тройку. Но если собственное лицо Беатрис недавно казалось бледным, то его лицо правильнее было бы назвать пепельно-серым, словно он страдал очень тяжелым недугом. Или был смертельно напуган. Внезапно мужчина преклонил перед ней колено и, склонив голову, глухо произнёс:

    – Ваше Королевское Высочество, приношу свои искренние глубочайшие извинения. Моя вина перед Вами безгранична, и моя судьба отныне в Ваших руках. Я с радостью и смирением приму любое наказание, которое соизволите назначить.

   Голос мужчины Беатрис узнала, и тут же всё стало на свои места. Это тот самый секретарь, Юсуф-эфенди, который не передал её сообщение. И Беатрис неприятно поразили сразу два обстоятельства: то, что падишах переложил на неё наказание собственного подданного и служащего ближнего круга, и то, до какого состояния при этом данный служащий оказался доведён за не слишком уж тяжёлый проступок. В её горле встал ком из гнева, жалости и... страха.

   В данный момент она не хотела иметь с Доганом Османским вообще ничего общего.

    – Поднимитесь, – немного сдавленно произнесла Беатрис. – Я принимаю ваши извинению, Юсуф-эфенди, и не желаю вас как-либо наказывать.

   И тут же поняла, что сказала что-то не так: взгляд секретаря отразил недоумение, а стоящий немного сбоку визирь недовольно скривил губы. Беатрис одновременно захотелось заплакать, закричать и исчезнуть. Так, надо успокоиться. Она просто устала. И никаких истерик. Не сейчас и не здесь.

    – Благодарю за милость, хатун-эфенди, – всё так же глухо отозвался Юсуф-эфенди и, поднявшись на ноги, с поклоном отступил. Почему-то сейчас он напоминал собаку, которую безвинно ударили. – Государь готов принять Вас и Его Светлость.

   Чтобы сделать шаг в предупредительно открытую перед ней тяжелую дверь, Беатрис понадобилось собрать в кулак всё свою волю. В том же немыслимом напряжении она сделала несколько шагов, практически по щиколотку утопая в роскошном ворсе тёмного узорчатого ковра, и лишь потом решилась взглянуть вперёд. И тут же почувствовала, как вся её решительность, весь её праведный гнев и неприязнь посыпались, словно карточный домик от дуновения ветра. Потом что из-за массивного стола тёмного дерева, заваленного бумагами, ей навстречу поднялся Доган. Оказывается, она уже позабыла, насколько потрясающее впечатление производит его грозная красота, насколько охотно что-то в глубине её души отзывается на его внимательный взгляд и с каким волнением бьётся её сердце в ответ на его улыбку. Правила приличия всегда приходили на помощь при душевном смятении, поэтому Беатрис поспешно присела в реверансе. И спустя несколько мгновений её руки коснулись тёплые пальцы и, поднимая, потянули вверх.

    – Счастлив видеть вас, Беатрис, – низкий голос Догана дурманил, обволакивал, и словно зачарованная Беатрис вскинула глаза. Чтобы рухнуть в бездонную пропасть его глаз. Не отпуская её взгляда, падишах просто держал её ладонь, но Беатрис почему-то затопила волна смущения. – Прекрасно выглядите.

    – Благодарю вас, Доган, – пробормотала Беатрис и в растерянности покосилась на Алибека, не в силах избавиться от абсурдного чувства, что они занимались чем-то неприличным при свидетеле. Визирь остановился на три шага позади и наблюдал за ними с лукавой усмешкой в чёрных глазах, но покоробленным не казался. Мужчины в качестве приветствия ограничились короткими кивками, затем падишах проводил Беатрис к стоящему возле окна кожаному дивану, а сам вернулся к рабочему столу и потянулся к интеркому. И вдруг замерев, вопросительно посмотрел на неё:

    – У меня ещё есть секретарь?

   На расстоянии в десяток шагов от Догана романтический флёр выветрился из головы Беатрис, но сейчас она от ошеломления не нашлась сразу с ответом. Что падишах изволит иметь в виду?!

    – Принцесса отказалась от твоего щедрого предложения, мой падишах, – насмешливо фыркнул Алибек-паша, непринуждённо опускаясь в кресло напротив неё. – А зря, между прочим. Несмотря на все свои недостатки, этот зануда, – небрежный кивок в сторону двери в приёмную, – весьма ценный ресурс, который вам стоило бы использовать.

    – Он не ресурс, он живой человек! – возмутилась Беатрис. Нет, алкоголь не выветрился полностью, как она полагала, иначе держала бы себя в руках. Она понимала, что с этими мужчинами нельзя говорить в таком тоне и такими словами, но остановиться уже не могла. – И как я, по-вашему, должна была его использовать?

    – Так, погодите минуту, – сухо вмешался Доган и всё же вызвал секретаря. Едва интерком отключился, визирь ехидно предположил:

    – Забрать себе. Или хотя бы посадить за написание диссертации на тему "Тайны Османского двора".

    – И ты первый спустил бы с него шкуру за подобный научный труд, – спокойно заметил Доган и, подписав последний лист, закрыл папку. А затем присоединился к ним, заняв последнее свободное кресло во главе низкого кофейного столика. – Потому что переносить свои знания на материальный носитель Юсуф не имеет права в принципе. Но в целом Алибек прав: такой должник оказался бы вам полезен.

   Отступать и прятаться за стеной приличий Беатрис не видела смысла. Поздно, наговорила уже. Но теперь у неё есть возможность прояснить всё до конца. И она взглянула прямо в непроницаемые глаза падишаха.

    – Юсуф-эфенди просто не посчитал моё сообщение достаточно важным, чтобы передать его вам в первую очередь. Разве это столь уж страшная ошибка? Ведь разница в нашем с вами положении действительно огромна, и я прекрасно понимаю, что не могу требовать вашего внимания в любое время. Ваш секретарь тоже это понимает. И тем более он не несёт никакой ответственности за последующую цепь неприятных событий. Виновата я.

    – Кажется, вы обвиняете меня в несправедливости? – в нарочитом изумлении выгнул левую бровь Доган, но при этом он выглядел скорее позабавленным, нежели разгневанным. – Беатрис, Юсуф не ошибается. Никогда. Он знает о моей жизни практически всё. Знает, кто вы для меня. И не проявляйте излишнюю деликатность, моего внимания вы можете требовать в любое время. И это Юсуф тоже знает. Вчера и сегодня в Стамбуле проходил саммит, за этот день у меня состоялось четырнадцать международных встреч высшего уровня. Возможность проверить личный номер у меня появилась только поздним вечером, буквально за несколько секунд до звонка Алибека. В ситуации цейтнота Юсуф обязан адекватно ранжировать поступающие сообщения и передавать мне важнейшие в кратчайшее время. А неверно ранжировал ваше сообщение он осознанно, в силу личной неприязни к вам.

    – Ко мне? – данная фраза настолько не укладывалась в голове Беатрис, что она даже подумала, что ослышалась или неправильно поняла. – Но... почему? Мы ведь незнакомы.

    – Могу только догадываться. Но меня мало интересуют мотивы Юсуфа, – голос падишаха резко похолодел, а с лица исчез даже малейший намёк на улыбку. – Своими действиями он подставил вас, и тем самым нанёс вред мне. А это уже нарушение присяги. И раз уж вы не захотели взыскать с Юсуфа долг перед собой, то он ответит передо мной.

   Беатрис до боли закусила губу. Вот и пожалела, не захотела наказывать, называется. Да всё, что бы она ни придумала – детские игрушки по сравнению с карой за нарушением присяги. Ну что ж... ей ведь полагается свадебный дар, так ведь? Она и попросит. Но, если получится, наедине, не при Алибеке.

   Впрочем, сейчас отвечать ей ничего не пришлось: ливрейный слуга подал напитки и закуски. Кажется, традиция османов не начинать никакой разговор без угощения для гостя неискоренима даже в тех, кто обращает мало внимания на прочие традиции.

    – Так что у вас случилось? – Доган жестом отпустил слугу и вопросительно взглянул сначала на Беатрис, а затем на визиря.

   Как и следовало ожидать, рассказчиком Алибек оказался изумительным, с великолепной памятью и безупречной логикой. Беатрис молча потягивала прохладный апельсиновый сок и заинтересованно следила за повествованием, открывая для себя новые подробности – например, что дядя хотел получить разрешение на участие в газовой концессии, – и одновременно задумчиво рассматривала мужчин.

   Доган слушал внимательно и на первый взгляд совершенно бесстрастно, но теперь стали заметны следы сильной, скорее всего, многодневной усталости: лёгкие круги под глазами, жёсткие складки возле губ и между бровей, немного более расслабленная, чем обычно, поза с полностью откинутым на спинку кресла корпусом. Четырнадцать встреч... Беатрис про себя покачала головой. Даже если каждая встреча длилась не больше получаса, всё равно огромная нагрузка, рабочий день не меньше тринадцати часов.

   И Алибеку саммит, видимо, принёс хлопот тоже немало, как и сегодня, так и в предыдущие дни. Те же, что и у Догана, слегка проступающие на побледневшей коже круги под глазами, более сдержанные, чем несколько часов назад, жесты и тягучие интонации. Значит, вот почему оба визиря опоздали на благотворительный приём – они вылетели сразу, как только освободились. Но если Беатрис приблизительно поняла, почему необходимым посетить приём посчитал Алибек, то немного странным теперь казался визит Баязид-паши. Разве он не должен был заниматься иностранными делегациями, даже когда падишах закончил переговоры? Ах да, вроде его супруга родственница шейхи Хайи, краем уха Беатрис слышала что-то подобное.

   Она вновь почувствовала себя очень неловко – вместо того, чтобы отдыхать, Доган и Алибек вынуждены разбираться с тем, что она натворила. Пусть чувство вины и вступало в противоречие с настороженным отношением Беатрис к османам, но вымотанные до такой степени молодые мужчины вызывали в ней чисто женский приступ заботливости.

    – А ты что забыл у Хайи-хатун? – Доган с прищуром взглянув на закончившего рассказ друга.

    – Шекинский Паук решил развесить новую паутину в доме внука.

    – А Шахрияр, как всегда, обо всём узнает в последний момент?

   В ответ Алибек-паша лишь выразительно развёл руками.

    – Понятно, – тяжело вздохнул Доган и перевёл взгляд на неё. Хотя Беатрис полагала, что ей уже всё безразлично, на деле она напряжённо ожидала его вердикта. – Беатрис, я приношу вам свои извинения за поведение кузена. Он повёл себя непозволительно не только для представителя династии Османов, но и для мужчины.

   Повисла пауза. Ожидавшая, но так и не дождавшаяся продолжения Беатрис окончательно растерялась.

    – Безусловно, я принимаю ваши извинения. Но как же я? Вы не скажете, что я повела себя непозволительно для вашей невесты?

   Тоже взглянув на неё с растерянностью, сделавшей его похожим на обычного человека, Доган вежливо осведомился:

    – Я что-то пропустил в рассказе Алибека? В какой именно момент вы повели себя непозволительно?

   Визирь коротко хохотнул. Отставив чашку с чаем на столик, он легко поднялся на ноги.

    – Дальше разбирайтесь без меня. Доган, завтра на совещании обойдёшься Селимом?

    – Обойдусь, – не глядя отмахнулся падишах. Но затем всё же обернулся вслед другу и негромко произнёс:

    – Алибек, спасибо.

   Судя по вмиг посерьёзневшим чёрным глазам, Алибек прекрасно понял, за что именно благодарит Доган, и коротко кивнул.

    – Пожалуйста. Приятных снов.

   Вслед исчезнувшему за дверью визирю Беатрис посмотрела с тоской – ей вдруг страстно захотелось сбежать следом. С одной стороны, она хотела остаться наедине с Доганом, с другой – пришло чувство неловкости и тревожного волнения.

    – Итак?

   Выдержать пристальный требовательный взгляд падишаха оказалось не так просто, поэтому Беатрис потупилась и, в упор рассматривая свои сцепленные в замок пальцы, решительно произнесла много раз отрепетированную про себя речь:

    – Необдуманно приняв приглашение на благотворительный вечер и ещё более необдуманно вступив в конфликт с шехзаде, я нанесла определенный урон своей репутации. Судя по всему, немалый. И я пойму, если вы в данных обстоятельствах отзовёте своё предложение.

   Вслух получилось... не очень. Воцарилось молчание, каждая секунда которого падала, словно тяжёлый камень. Наконец, не выдержав ожидания, Беатрис вскинула голову. Сжав губы в одну жёсткую линию так, что на скулах заиграли желваки, падишах тяжело смотрел на неё нехорошо потемневшими глазами.

    – Беатрис, я не имею обыкновения отступать от своего слова при первых же трудностях, – наконец спокойно заговорил Доган, лишь по проскальзывающему в голосе напряжению стало понятно: подобная выдержка даётся ему с определённым трудом. – А нишанлы, извините, не нашкодившая собачонка, которую можно за шкирку выкинуть из дома. Я назвал вас своей, а значит, я на вашей стороне при любых обстоятельствах. Если понадобится, я буду защищать вас от всего мира сразу. Не продам и не обменяю по выгодному курсу. И не имеет значения, что я политик, – прежде всего, я – мужчина и у меня есть честь. Что же касается сегодняшних событий... ваша ошибка лишь в том, что вы поддались давлению родственников. В следующий раз, пожалуйста, вспомните, что за вашей спиной – я и мои возможности.

   Пожалуй, Беатрис могла собой гордиться: разозлить двух Османов за один вечер – такой подвиг по силам не каждому. Было одновременно страшно и приятно... головокружительно, пьяняще приятно слышать такие слова. Только вот верить им до конца не получалось. Слишком нереально. Или же реально, но ей придётся заплатить невыносимо высокую цену? В этом мире за всю нужно платить. Особенно за мужа, который скалой готов закрыть тебя от всех жизненных бурь. Однако... не верится.

    – Простите, Доган, я не хотела вас оскорбить, – виновато улыбнулась Беатрис и смущенно пожала плечами. – Боюсь, я действительно принесу вам слишком много проблем... уже начала приносить.

   Смерив её выразительным взглядом, падишах как-то сокрушенно покачал головой и с невесёлой усмешкой пообещал:

    – Когда-нибудь расскажу вам, что такое настоящие проблемы. Ладно, время уже позднее, а вы очень устали. Надеюсь, у нас будет ещё возможность поговорить завтра. Сейчас позвольте проводить вас в ваши покои.

    – Да, благодарю вас, – едва подавив вздох облегчения, Беатрис вслед за вставшим падишахом поднялась с дивана.

    – Доган, пожалуйста, простите Юсуф-эфенди.

   Слегка склонив голову на бок, падишах взглянул на неё с неожиданно мягкой и насмешливой улыбкой.

    – И почему, по-вашему, я должен это сделать?

    – Потому что он прекрасный секретарь и вы к нему привыкли? – обрадованная, что не получила решительного отказа, предположила Беатрис.

    – Привыкну к другому.

    – Потому что Юсуф-эфенди больше никогда не проигнорирует мой звонок? – уже почувствовавшая азарт Беатрис постаралась похлопать ресницами с милым кокетством, но, видимо, у неё совсем не получилось, потому что Доган негромко бархатисто рассмеялся.

    – Ваш звонок теперь будет в приоритете для любого моего секретаря. У вас осталась последняя попытка.

   Закусив губу, Беатрис с вдруг нахлынувшей неуверенностью робко произнесла:

    – Потому что вас прошу... я?

    – А вот это уже довод, – согласился Доган и вдруг взглянул на неё с такой горячей лаской, что Беатрис даже показалось – сейчас поцелует. И она замерла, затаив дыхание. Однако ничего не произошло. – Хорошо. Но больше не растрачивайте свою доброту на незнакомых людей. В большинстве своём они этого недостойны, и вы однажды сильно обожжётесь.

   Наверное, падишах был целиком и полностью прав, однако Беатрис не удержалась от резонного возражения:

    – Вряд ли бы вы подпустили к себе столь близко недостойного человека.

    – Ну да, – досадливо поморщился Доган. – Преданный и самоотверженный, а ещё у него двое маленьких детей-погодок, подросток-сестра и больные родители. Беатрис, не обольщайтесь насчет Юсуфа. Да, у него сложная напряжённая работа и огромная ответственность. Но у него столь же огромные привилегии: высокий придворный чин, собственный аппарат в подчинении и жалование не ниже визирского. И с ним, сыном деревенского столяра, уважительно разговаривают почти все высшие чины империи. Так что Юсуф действительно зарвался.

   Даже если Юсуф-эфенди и получил по заслугам, то Беатрис мгновенно забыла об этом при виде пепельно-серого, измученного ожиданием приговора лица мужчины, вскочившего из-за рабочего стола в приёмной. Сейчас ничего, кроме жалости, личный секретарь падишаха не вызывал. Однако Догана, судя по всему, его переживания ничуть не тронули.

    – Юсуф, сегодня милосердие Её Высочества вас спасло, но следующее злоупотребление я вам не прощу, – бесстрастно пообещал падишах. – Свободны.

   Поблекшие глаза Юсуф-эфенди озарились таким светом радости, что Беатрис в смущении, словно подсмотрела что-то сокровенное, отвернулась. Но она не переставала думать об этом преображении, бездумно и не глядя по сторонам следуя за Доганом в гостевое крыло дворца.

    – Почему вы загрустили?

   Беатрис очнулась. Да, вряд ли Доган лично отправился её провожать, а не перепоручил слуге, как должен был, чтобы созерцать её погруженность в себя. И зачем-то честно призналась:

    – Я не могу понять людей. Вроде бы вот они, со своими мотивами и поступками, как на ладони, но копнёшь глубже... а там целая вселенная, незнакомая, завораживающая и пугающая. Извините, глупости говорю.

    – Солнышко, вы – словно глоток свежего воздуха, – мягко проговорил Доган и остановившись, вдруг поднёс руку Беатрис к губам, коснулся поцелуем запястья. Какой-то, видимо, очень чувствительной точки, потому что по коже Беатрис побежали мурашки, а горло резко пересохло. – Несмотря на обстоятельства, я очень рад, что вы прилетели. Спокойной ночи.

   Потрясённая Беатрис машинально попрощалась почтительно склонив голову, шагнула в галантно распахнутую перед ней дверь, автоматически ответила на приветствие неизвестно как оказавшейся здесь Лоренцы, и лишь потом позволила себе осознать – османский падишах назвал её "солнышком"! Нет, спать, срочно спать, иначе она сойдёт с ума от хаоса событий этого дня!

    – Спасибо, Мустафа, вы свободны. Доброй ночи.

    – Доброй ночи, государь.

   Камердинер с поклоном вышел, и Доган наконец впервые за долгий безумный день позволил себе расслабиться. Сейчас бы рухнуть на постель и забыться мёртвым сном, но в казалось бы сложившейся картинке не хватало какой-то детали.

   Итак, зачем Алибек притащил в Стамбул уставшую девушку прямо с приёма? Ради её защиты от новой провокации. Очередной великосветский скандал мало кого волновал, Беатрис явно переоценила значимость события. Орхан с завидным упорством пытался задеть Кай-Кубада, регулярно получал сдачи и к его выходкам все уже давно привыкли.

   Действительно оскорбительным словам, после которых Догану неминуемо пришлось бы публично реагировать, Алибек не позволил бы прозвучать.

   А вот выродок Аль-Мактуби имел шанс создать серьёзные проблемы.

   В самодеятельность матери и дяди Беатрис, вдруг решивших с выгодой для себя продать ценную собственность династии, Доган не верил. Каждый отпрыск правящей семьи с рождения знал, что молодая незамужняя принцесса – перспективная инвестиция, возможный инструмент расширения политического, военного или финансового влияния государства. Брак принцессы одобряет только монарх. Да, он может согласиться с выбором родителей девушки, иногда – даже самой девушки, но последнее слово всегда за монархом. Это аксиома. А королева не тот человек, который позволит попирать писаные веками правила собственному сыну. Возможно, прозвучал какой-то намёк через третье лицо, возможно, прямое указание.

   Что ж, королева сделала свой ход. Довольно изящный, надо признать, даже день выбран крайне удачно. Допусти Доган компрометацию или даже похищение своей нишанлы на территории собственной империи своим же подданным, тихо разорвать договор с Домом Кобургов у него уже не получилось бы. В итоге самым рациональным выходом стало бы обоюдное согласие изменить имя невесты в подписанных документах.

   Хвала Аллаху, королева ещё не поняла, насколько разное у них понимание целесообразности.

   Но благодаря не слишком умному поведению принца Максимилиана Доган теперь с полным правом мог изобразить разгневанного жениха, за чьей невестой плохо присматривают, и заставить королеву пойти на уступки. В Бельгию Беатрис вернётся или с османской охраной, или не вернётся вовсе – он завтра же поставит девушку перед муфтием, и Кобурги признают этот брак, никуда не денутся. Подписан только предварительный договор о заключении брака, над межгосударственными османо-бельгийскими соглашениями работа ещё идёт. Соглашения нужны Бельгии, а он ратифицирует их только вместе с обоюдным подписанием брачного договора, ни днём раньше. Как и тайную часть их договорённостей.

   Догану не давало покоя другое.

   Почему мать Беатрис сыграла на стороне королевы? Уж кто-то, а Шарлотта должна быть больше всех заинтересована, чтобы именно её дочь стала императрицей. Алибек что-то недоговаривал. Вряд ли в мире титулованных прожигательниц жизни вроде Шарлотты существуют неприятности, о которых глава ИСБ не может узнать за пятнадцать минут. Доган взглянул на часы, мгновение поколебался, а потом всё же связался с визирем.

    – Да, мой падишах, – довольным голос друга назвать было сложно. А вот сонным – сколько угодно.

    – Так что с принцессой Шарлоттой?

    – С ней – ничего. А её муж действительно проиграл крупную для них сумму.

    – Кому?

    – Аль-Мактуби, – Алибек зевнул. – Утром расписки будут у тебя.

   Так. Граф играл именно с Аль-Мактуби ради пресловутого доступа к газовой концессии, а когда проиграл, они вместе с Максимилианом решили – или королева им подсказала – продать Беатрис в счёт уплаты долгов и сладкого куша в будущем. Аль-Мактуби жадно набросился на приманку, решив прыгнуть выше головы, войти в политику на запредельном для себя уровне. Наглый выскочка. Даже если бы речь шла не о нишанлы Догана, он всё равно бы не позволил состояться подобному браку.

   Щенок больно поплатится за свои амбиции, его дружку прилетит за компанию, Аль-Мактуби-старшему придётся объясняться и молить Аллаха, чтобы его объяснения звучали убедительно. Надо бы и Орхану серьёзное внушение сделать – и за прихвостней тоже, – но позже, когда поганец поймёт, над чьей нишанлы поиздеваться решил.

   Но это всё не то.

    – Скажи-ка, – Доган потёр переносицу, пытаясь собраться с мыслями. Действие энергетиков закончилось, голова гудела и соображал он уже откровенно плохо, – а в кругу приятельниц Шарлотты ходят слухи о браке её дочери?

    – Удивлён, почему будущая тёща гружённому золотом каравану предпочла единственного верблюда? – понимающе спросил Алибек. – Не знаю. Или о караване ей никто не сообщил, или у королевы на вдову сына есть по-настоящему фатальный компромат. Никаких слухов не ходит, я специально велел поинтересоваться.

   Доган вспомнил содержимое чёрной папки, которая перекочевала из стола его рабочего кабинета в личный сейф и которую он всё же удосужился прочитать. Был один весьма показательный эпизод.

   По завещанию принц Леопольд оставил всё состояние дочери, жене – лишь символическое содержание. В прессу ничего не просочилось, но Шарлотта требовала опротестовать завещание. А Беатрис, ко всеобщему изумлению родственников, обратилась в королевский суд и отстояла своё право на наследство. Насколько Доган понял, ради крохотного поместья, состоящего из старинного рушащегося дома и разводящего пони хозяйства. Вступив в права наследования, Беатрис основной капитал оставила в неприкосновенности, практически все доходы с него ежемесячно отправляла матери и на нужды поместья, а сама жила очень и очень скромно. В последний день финансового месяца её текущие счета всегда были пусты.

   Зато Шарлотта блистала на светских приёмах по обе стороны Атлантики, после повторного замужества стала ещё завсегдатаем казино и закрытых карточных вечеров для избранных. Жила не по средствам, и постоянно искала новые источники дохода. Такая женщина не упустит шанс пробраться на вершину пищевой цепочки.

   С другой стороны, вряд ли Шарлотта может знать важную информацию дольше пяти минут и никак не начать её монетизировать. Слухи неизбежно пойдут.

   Мать невесты не поставили в известность о помолвке?

   Иншаллах, пусть будет так.

   Иначе её грехи обойдутся Догану весьма дорого.

    – Тамам. Подумай, кому из моих телохранителей поручить охрану Беатрис.

    – Ханифу, – мгновенно отозвался Алибек и вновь сцедил зевок, – команду пусть сам себе подбирает.

    – Хорошо. Ладно, спи уже.

ГЛАВА 8

Проснулась Беатрис довольно рано, около восьми утра, и в первый миг после пробуждения не сразу сообразила, где находится. А потом всё вспомнила и с любопытством огляделась, ведь вчера она заснула мгновенно. Ясная бирюза и снежный белый – спальня дышала свободой, простором и прохладой морского бриза. Женские покои обычно в столь холодных тонах не оформляют, но изящество мебели и ажурный туалетный столик в углу напротив окна недвусмысленно свидетельствовали об обратном.

   В гостиной на столе её ждал букет полевых цветов и короткая записка уже знакомым чётким мужским почерком: "С добрым утром, солнышко. Пожалуйста, не упорхните до встречи со мной".

   Беатрис поймала себя на том, что растроганно улыбается. И скромный душистый букет, и собственноручная записка – всё это красиво и романтично, но получить их от османского падишаха – просто уму непостижимо.

   Улыбалась Беатрис и когда Лоренца настороженно, словно оправдываясь, сообщила, что позволила себе подобрать одежду для Её Высочества на первое время. Но если хатун-эфенди не понравится или захочется заказать что-то ещё, стилист прибудет в течение получаса. Наряды Беатрис одобрила – Лоренца выбрала примерно то же, что видела в её гардеробе на вилле, от стилиста отказалась, и попросила переслать ей счёт. Но услышала, что по распоряжению Его Императорского Величества счёт уже оплачен. Улыбаться расхотелось. Порядочная девушка никогда не позволит мужчине, даже жениху, оплачивать свою одежду. Однако падишах вряд ли хотел оскорбить её подобным подарком, скорее всего, с его стороны это жест гостеприимства. И вряд ли разумно пытаться объяснить ему неправильность с её точки зрения таких поступков. Парадоксально, но время падишаха, потраченное на выслушивание её претензий, будет стоить дороже самой одежды. Если он, конечно, вообще пожелает выслушивать что-либо помимо благодарности.

   Фыркнув, Беатрис махнула рукой и переживать перестала.

   Во время плотного и безумно вкусного завтрака Беатрис изредка поглядывала на букет, хорошее настроение вернулось. Но бесследно пропало за кофе, когда Лоренца передала просьбу Алибек-паши выделить ему двадцать минут. Провожатый ждёт её в коридоре.

   Кофе Беатрис допивать не стала, после таких новостей он в горло не лез. Такая срочность на грани нарушения всяких приличий наполняла дурными, очень дурными предчувствиями. И лучше не заставлять визиря ждать, да и самой не мучиться от неизвестности.

   Провожатый Беатрис оказался знаком – это оказался один из телохранителей падишаха, которого она уже мельком видела на вилле.

    – Бимбаши Ханиф прибыл в распоряжения Вашего Королевского Высочества, – щелкнув каблуками, бесстрастно сообщил телохранитель. Но что-то в его мрачном виде свидетельствовало, что пребывать в её распоряжении бимбаши вовсе не рад. – Извольте следовать за мной.

   Между "в вашем распоряжении" и "извольте следовать" возникало некое логическое противоречие, и у Беатрис чесался язык сообщить об этом, но она промолчала, прекрасно понимая, что просто нервничает. Такое замечательное было утро, вот зачем она понадобилась Алибеку?

   Уют жилого крыла постепенно сменился пафосной имперской роскошью официальных залов, затем – лаконичной рациональностью рабочих помещений, а они всё шли и шли. Переходы, лестницы, лифты – и у Беатрис сложилось чёткое понимание, что ведут её в какой-то бункер. В кабине последнего уходящего вниз лифта ей остро захотелось потребовать вернуть её назад, к свету и свободе. Но не стал бы падишах присылать ей букет, чтобы потом приказать заточить в казематы, так ведь?

   Цель их пути скрывалась за массивной бронированной дверью, проход к которой был возможен только по широкой сканирующей арке космического вида. Перед ней Беатрис очень вежливо попросили оставить клатч и снять все украшения. Бимбмши Ханиф за ней не последовал, а мрачным изваянием застыл рядом с постом охраны. Опасливо покосившись на бравых ребят с автоматами, Беатрис шагнула вперед и терпеливо дождалась, пока её просветят со всех сторон. И лишь через долгую минуту огромная дверь плавно отъехала в сторону. А за ней оказалась... комната видеонаблюдения?

   Никаких темниц, камер пыток и даже подвалов Кью? Беатрис даже почувствовала разочарование, словно ей обещали остросюжетный приключенческий фильм, а показали не особо смешную комедию. Множество мониторов на одной стене, мигающая лампочками карта-схема на другой, между ними – огромная с-образная консоль управления, какая-та прозрачная кабинка и несколько кресел. С одного из которых, небрежно отложив планшет, плавно поднялся Алибек, а за его спиной уже застыли по стойке "смирно" два офицера. Оба в форме, только один – старше на вид, лет пятидесяти пяти с припорошенной сединой головой, и, видимо, старше по званию, – в чёрном мундире с серебряными погонами; второй – лет тридцати, с неожиданно интеллигентным лицом и умными глазами, в белой форменной рубашке и чёрных брюках. Беатрис сделала себе зарубку на память: научиться разбираться в османских званиях, знаках различия и мундирах.

   Алибек-паша, приветствовав её кратко и сухо, офицеров представлять не стал, а сразу попросил разуться и войти в ту самую прозрачную кабинку, оказавшуюся кабиной снятия биометрических данных. Ноги на ширину плеч, руки развести в стороны, подбородок положить на специальное ложе, смотреть на красную точку и задержать дыхание – все команды Беатрис выполнила молча. Всё также молча, уже догадываясь о смысле процедур, вышла из кабины и присела в предложенное кресло, сдала электронные отпечатки пальцев, с иронией гадая, попросят ли у неё образец ДНК. Не попросили. Уже взяли без спроса? Потом с интересом наблюдала, как пальцы младшего офицера стремительно летают над консолью, видимо, обрабатывая полученные данные, а затем он подтверждает их собственными отпечатками пальцев и сетчатки. Ту же процедуру повторил старший офицер, затем последовали подписи и печати на бумажном документе.

    – Свободны, – кивнул паша, принимая планшет с подписанными бумагами у старшего офицера. Так же не проронив ни слова, те удалились, напоследок щёлкнув каблуками.

    – Алибек, что всё-таки происходит? – не выдержала Беатрис.

    – Ханиф вам не сказал, а вы не спросили, куда и зачем идёте? – удивился визирь, ставя свою подпись, а затем сверху прикладывая личную печать. – Это центр управления системой безопасности Топкапы. Оформляем вам постоянный пропуск. И да, можете задавать любые вопросы, здесь ничего не прослушивается и не просматривается.

    – Почему такая срочность?

    – Сейчас я улетаю в приветливый горный край, где по узким тропам скачут козлы и контрабандисты, и не знаю, когда вернусь, – Алибек на мгновение замолчал, проходя процедуру биометрического подтверждения. – А так вы получите свободу передвижения по дворцу.

   Беатрис прикинула, сколько тысяч человек служат, работают и живут в дворцовом комплексе, сколько десятков или даже сотен одноразовых пропусков оформляется ежедневно, а ведь ещё периодически берут новых служащих взамен уволившихся, ушедших в отставку, на пенсию и прочее, и с сомнением спросила:

    – Неужели вы подписываете каждый пропуск?

    – Нет, конечно. Система безопасности Топкапы разделена на уровни, – сосредоточенно работающий с какими-то параметрами, высветившимися на большом мониторе, визирь кивнул на карту-схему на стене. – Обычно после стандартной проверки достаточно визы коменданта дворца и дежурного офицера центра управления. Но в ряд помещений, в том числе в Собственное крыло падишаха, доступ только с моего разрешения.

    – А зачем мне доступ в Собственное крыло падишаха? – осторожно осведомилась Беатрис.

   Отвлекшийся от своего занятия Алибек взглянул на неё с лёгкой улыбкой.

    – Хотя бы затем, чтобы попасть обратно в свои покои. В гостевой части дворца сейчас слишком многолюдно, участники саммита только начинают разъезжаться, поэтому Доган распорядился поселить вас в покоях императрицы, а это Собственное крыло. Не беспокойтесь, ваша тайна в сохранности, болтливых в ближнем круге нет.

   "Ваша тайна" в устах Алибек-паши прозвучала с таким ехидством, что Беатрис сразу же прочувствовала всю глупость своей просьбы с отсрочкой оглашения помолвки. Ну и ладно. Теперь она поняла, почему вчера Доган отправился провожать её лично – и он сам направлялся в то же крыло, и вызывать ей сопровождающего с необходимым уровнем допуска не надо. Интересно, почему её не поселили на женскую половину? Тоже из-за риска нежелательных встреч с местными обитательницами?

    – А кто ещё имеет допуск в Собственное крыло?

   Судя по сверкнувшим насмешкой чёрным глазам, Алибек сразу же догадался об истинном смысле её вопроса.

    – Телохранители, слуги, врач, секретарь, адъютанты и я. Теперь ещё вы и ваша горничная. Всё.

   Кажется, ненароком Беатрис узнала кое-что важное про свою горничную. Судя по тому, что она успела понять об ад-Дин Кай-Кубаде, просто так он никакую горничную, пусть уже и не раз проверенную, в ближний круг падишаха не допустил бы.

    – Лоренца ведь ваша сотрудница?

    – Лоренца ваша служанка, – поправил Алибек, сделав акцент на слове "ваша". Наверное, он уже оформил или настроил всё необходимое, потому сейчас, слегка склонив голову набок, неотрывно наблюдал за Беатрис с каким-то ироничным интересом. – Но подготовку она проходила у нас, это верно. Она не только сделает причёску, но и при необходимости защитит вас.

    – И напишет вам доклад.

    – Возможно, – визирь очаровательно улыбнулся, – впрочем, сейчас мне её доклады не нужны. Однако вы же умная девушка и прекрасно понимаете, что, если я захочу, доклад напишет любая из ваших наперсниц. Просто не совершайте поступков, которые могли бы меня заинтересовать, и приватность вашей частной жизни никто не посмеет нарушить.

   Беатрис тяжело вздохнула.

    – А я всё ждала, когда вы наконец начнёте угрожать.

    – Угрожать – не моё амплуа. Обычно я предупреждаю, потом, если предупреждению не вняли, наказываю. Но вас предупреждать не вижу смысла. Вы нравитесь мне, но, самое главное, вы очень нравитесь Догану, а он в людях разбирается отлично. Так что считайте, что я просто дал вам дружеский совет – не чувствуйте себя окруженными шпионами. У вас зрелое чувство нравственного и гибкий развитый ум, – и пока вы верны себе, я целиком и полностью на вашей стороне.

    – По-моему, для своей должности вы слишком легко раздаёте авансы, – сухо заметила Беатрис.

    – А по-моему, для своего юного возраста вы чересчур подозрительны, – со смехом парировал Алибек. Взял со стола небольшую, размером с ладонь, плоскую ювелирную коробочку и, открыв, протянул Беатрис. – Нам остался последний этап. Вам нравится?

   В коробочке на чёрном бархате лежал браслет. На первый взгляд – совершенно неброский, без единого драгоценного или полудрагоценного камня. Наборные пластины из эмали чередовались с пластинами червлёного металла с тончайшей каллиграфической вязью. Но Беатрис несколько раз уже видела подобные украшения – работы выдающихся художников-ювелиров старой школы. Благословенных времён, когда среди аристократов выпячивать своё богатство ещё считалось неприличным. Светлый металл, соединяющий пластины, немного отличался оттенком от серебра. Скорее всего, платина – единственный металл, достойный королей, как говорил Людовик XVI.

    – Очень изысканная вещь, – сдержанно отозвалась Беатрис и вернула коробочку визирю.

   Её подчёркнутое равнодушие удостоилось одобрительной усмешки паши.

    – Сам браслет – от Догана. От моих специалистов – его начинка. Он станет вашим пропуском по большей части дворца и маячком. Если захотите, потом переставим чип в любой другой удобный для вас аксессуар или карту.

   Наблюдая, как Алибек-паша чётко и привычно вставляет в браслет чип с её только что записанной биометрической информацией, затем активирует и проверяет корректность работы устройства, Беатрис размышляла, что главы службы безопасности обычно далеки от подобных рутинных технических мероприятий. Вряд ли даже знают, как провести подобную диагностику, не должны знать. И неожиданно даже для самой себя спросила:

    – Алибек, а где ваш предшественник? Выращивает на пенсии капусту? Или ещё служит?

   Визирь резко обернулся. Под его очень внимательным изучающим взглядом Беатрис стало катастрофически неуютно, но она с показной безмятежностью, которая, вероятно, никого не обманула, пожала плечами:

    – Вы сами сказали, что можно задавать любые вопросы.

    – Конечно, – мягко, слишком мягко согласился Алибек-паша. И от этой шёлковой вкрадчивости его голоса спина Беатрис мгновенно покрылась холодным потом, а ноги стали словно ватными. Словно её поставили на парапет крыши небоскрёба. Кажется, вполне невинный вопрос разозлил визиря так, как не злили даже выпады шехзаде. – Мой предшественник застрелился. Когда узнал, что не уберёг младенца-шехзаде и кадыну падишаха.

   Беатрис мимолётно порадовалась, что сидит, и с трудом сглотнула горько-кислый ком. Казалось бы, гибель семьи Догана для неё совсем не новость, но... Тяжело, тяжело и страшно.

    – Это в её покоях я сейчас живу?

   Получилось тихо, жалко, но... всё равно.

    – Нет, – кажется, визирь уже взял себя в руки, теперь он говорил абсолютно ровно и спокойно. – Рания жила на женской половине. Ваши покои пустовали со времён переезда оттуда во вдовию резиденцию валиде Нафисы, бабки Догана.

   Непонятно почему, но у Беатрис словно камень с души упал. А ведь раньше она не замечала за собой ни мнительности, ни суеверности. С вновь обретенным хладнокровием Беатрис смогла лучше разобраться в реакции Алибека. Скорее всего, разозлила его не она, а затронутые крайне неприятные воспоминания. И неудивительно, если представить, в какой ситуации он тогда оказался, став главой ИСБ: явные провалы ведомства или даже открытое предательство, война, отсутствие авторитета среди подчинённых – судя по всему, на Алибека свалилось всё и сразу.

    – А ведь девять лет назад вы были совсем молоды.

   Алибек-паша улыбнулся холодно и жестоко.

    – О да. Генералы службы безопасности сочли моё назначение смешной шуткой. Подойдите, пожалуйста, сюда, я научу вас пользоваться браслетом.

   Он стоял совсем близко, показывая, как активировать и отключать браслет с помощью отпечатков пальцев, как подавать сигнал тревоги, как правильно подносить к сканеру. Беатрис внимательно слушала, запоминала, кивала и не могла понять, почему никак не реагирует на эту близость. Алибек совершенно не похож на Догана, но ведь тоже потрясающий мужчина. Дьявольски привлекательный, аристократичный и властный, с невероятным обаянием и острым умом. Он мягче и эмоциональнее падишаха, с ним легче общаться и его проще представить нежным мужем и отцом, – но почему она ничего, кроме поверхностного женского интереса к молодому красивому мужчине, к Алибеку не испытывает?

   И почему рядом с Доганом превращается в блеющее и смущающееся создание?

   Такими советчиками, как Алибек-паша, не пренебрегают, поэтому на следующее утро после приёма Шахрияр перед отъездом в город отправился к матушке. Та уже успела сменить тренировочный костюм, в котором обычно занималась йогой, на повседневное платье, и, как всегда, могла похвастаться идеальной укладкой и макияжем. Иной Шахрияр не видел мать никогда, даже в день смерти отца. Образец безукоризненного вкуса и воспитания.

   Сейчас шейха Хайя аккуратно пила свой утренний фреш, заменяющий ей завтрак, и просматривала свежую прессу. И, кажется, прервала своё занятие с лёгким неудовольствием, которое, впрочем, Шахрияр проигнорировал. Он уважал пристрастие матери к строгому распорядку дня, в который его ранний визит не вписывался, но дело не терпело отлагательств.

    – Неужели ты хочешь из-за какой-то гяурки вызвать неудовольствие шехзаде? – выслушав его, с недоверием переспросила Хайя-хатун. – Сын мой, не ожидала от тебя подобной опрометчивости.

    – Матушка, судьба гяурки меня не волнует. Зато волнует мнение Алибек-паши. Его советом нельзя пренебречь.

    – Лучше пренебречь советом Алибек-паши, чем просьбой Наследника.

   Шахрияр подавил раздраженный вздох. Он терпеть не мог подобные разговоры. Очевидные для него, но опасные для произношения вслух вещи приходилось проговаривать экивоками. А, впрочем, пошло оно всё... На этой террасе их некому подслушать.

    – Мама, Алибек-паша – действующий глава имперской службы безопасности. Который если и выйдёт в отставку, то с переходом на пост великого визиря. А шехзаде Орхан – нелюбимый наследник, который никогда не станет падишахом.

   Матушка выслушала его спокойно, задумчиво обводя изящным наманикюренным пальцем край стакана.

    – Послушай, мой лев... всё не так очевидно, как ты считаешь.

   Под ложечкой у Шахрияра нехорошо засосало.

    – О чём ты, матушка?

   Хайя-хатун помедлила, скользнула быстрым взглядом из-под ресниц по пустой террасе и, понизив голос, ответила:

    – Говорят, здоровье падишаха... сильно пошатнулось. Если ты слышал, некоторое время назад все встречи падишаха на несколько дней были отменены. Он проходил полное медицинское обследование. По итогам которого прогнозы его личного врача оказались неутешительными... очень неутешительными.

   Шахрияр ошеломленно замер. Подобный бред отказывался укладываться в его голове. Личного врача падишаха, хирурга, при рождении поцелованного самим Аллахом, благодаря войне и застрявшему в бедре осколку он знал не понаслышке. Джевдет-ага даже с августейшим пациентом разговаривал только по необходимости, да и то короткими отрывистыми командами, а ему же вовсе процедил два слова через зубы. "Ногу сохраните". Чтобы такой человек нарушил клятву Гиппократа и доверил кому-то медицинскую тайну... бред. Но, с другой стороны, есть же ещё прочий медицинский персонал... Поняв, куда зашли его мысли, Шахрияр сам испугался. Бред!

    – Мама, падишах – молодой здоровый мужчина. Какие тут могут быть неутешительные прогнозы?!

   Матушка изящно пожала плечами.

    – Мало ли... На войне всякое могло случиться. Неизлечимая инфекция или облучение, неизвлекаемый осколок. Не просто так же падишах за все прошедшие годы больше не женился, а ни одна из его наложниц не забеременела. И не рассказывай мне про современные методы контрацепции. Когда на кону такой приз, вполне можно исхитриться их обойти. Не стерилизовали же их всех, в самом