Предания Залесья. Зимний король. Рина Михеева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Тала
• ГЛАВА 2. Зимний король
• ГЛАВА 3. Всё, что должна
• ГЛАВА 4. От зимы до зимы
• ГЛАВА 5. Шаманка. Легенда о братьях
• ГЛАВА 6. На пороге
• ГЛАВА 7. Там, где нужна
• ГЛАВА 8. Разговор
• ГЛАВА 9. Спасти сказку
• ГЛАВА 10. Первая битва
• ГЛАВА 11. Ледовия
• ГЛАВА 12. В замке
• ГЛАВА 13. Сон или явь?
• ГЛАВА 14. Тревожное утро
• ГЛАВА 15. Хлопотливый день
• ГЛАВА 16. Ночь, срывающая оковы
• ГЛАВА 17. В темноте
• ГЛАВА 18 Предрассветный сумрак
• ГЛАВА 19. Заря, приносящая надежду
• ГЛАВА 20. Рассвет
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Суровая зима накрыла Залесье. Старики говорят: новый Зимний король народился, одиноко ему, вот и лютует. Невеста ему нужна. Что станет с девицей — никому не ведомо. Может, заморозит насмерть Зимний король, а может — уведёт в далёкий волшебный край, чтобы жить с ней в ледяном дворце, краше которого не видел никто из смертных. Прекрасен Зимний король, вечно юн, богат несметно. Первую красавицу приготовили для него люди. Да только приглянется ли она ему…

   Среди оборотней Залесья росомахи — самые неказистые. Не досталось им ни грации, ни обаяния. Вот и на Талу не засматриваются женихи, даже росомахи всё мимо глядят. Видно, коротать ей длинный век в одиночестве, несмотря на сердце доброе да руки золотые. А душа всё ждёт чуда, всё верит в сказку…

ГЛАВА 1. Тала

Пословица говорит: "Среди росомах красавиц не бывает". Хотя иногда встречаются такие, что поневоле засмотришься: глаза лукавые, бёдра крутые, румянец яркий — так и пышут здоровьем и жизненной силой! На них не только свои сородичи-росомахи, но и красавцы снежные барсы, тигры да волки любуются и замуж зовут! О медведях и говорить нечего.

   Но Тала уродилась обыкновенной — неказистой. Невысокая и крепкая, глаза узкие, лицо широкое, нос приплюснутый. Ну что тут поделаешь? Даже парни росомахи в её сторону не смотрят, про всяких там тигров да лисов и мечтать нечего.

   Только Стей замуж позвал — в бою тяжёлом ему позвоночник перебили. Живучи росомахи, поднялся Стей, но ловкости да силы поубавилось, охотник теперь из него не лучший, а ремёслами прежде не владел, теперь хоть и учится понемногу, но, видно, хорошим мастером не станет.

   Жить, конечно, можно, а клан в любом случае не бросит, и прокормит, и поддержит, однако тоскливо одному, а те девицы, что по нраву ему, в его сторону и не глянут. Вот и решил Талу замуж позвать, подумал — она и такому жениху рада будет, станет заботиться о нём.

   Мать Талы советует не отказывать, отец молчит — вздыхает. Что тут скажешь? Не люб ей Стей. Да и она ему — не люба. Двое одиноких росомах — что из их союза выйдет? Общая жизнь, в которой одиночества уже не будет? Или будет двойное одиночество?

   Попросила Тала время — подумать. Стею это не понравилось, но согласился он подождать до конца зимы. Тала всё чаще уходила из поселения, бродила по округе, словно с жизнью свободной прощалась. А и не в свободе дело… С мечтами о любви, о счастье — таком, чтобы сердце билось до боли, чтобы плакать от него хотелось и смеяться, чтобы… не вмещалось оно в сердце! Кто же не хочет такого? Кто не мечтает?

   А Тала с детства такая была — мечтательница. И отец её так называл ещё малышкой, говорил: "Опять в поднебесье летаешь, мечтательница моя?" И улыбался. Но не радостно. Видел, что дочка растёт непохожей на других, охотой, что от века для росомах самое первое дело, не интересуется. Хорошо, что рукодельная, хотя всё это можно и у людей купить, однако на всё про всё не напокупаешься, а Тала шубы шьёт, рубахи вышивает цветами невиданными… Грубоваты росомахи, но Талины вышивки и им по душе.

   И всё же, нет-нет да и подумают мать с отцом: что ж это за росомаха?! Она же самый страшный хищник, зверь безжалостный, мощный, только и ищет, на кого напасть, кого разорвать! А Тала… То оленёнка подранка нашла — выходила, то на дерево лезет — птенца выпавшего поднимает, то орла с перебитым крылом где-то отыскала — целую зиму выкармливала да лечила. Цветы у дома развела, каких в росомашьем клане отродясь никто не видел! Деревья фруктовые посадила… Зачем?! У людей можно фрукты купить. А цветы и вовсе ни на что не годятся. Несъедобны.

   Видно, весёлая богиня Олиана что-то напутала — не тем зверем наделила нежную душу. Ей бы оленухой родиться или птичкой какой! А не самым кровожадным и свирепым из хищников. Но с богини не спросишь, что родилось то родилось, какой зверь пробудился — с тем и жить.

   Вот и бродила Тала по лесу родному, по тропкам знакомым. К озеру шла — озеро у них поблизости непростое! Те озёра, в центре которых остров есть, священными зовут. Там непременно выход есть в другой мир, оттуда существа волшебные приходить могут. Летом Тале до острова не добраться, а так хотелось всегда! Но зимой — по льду — сколько хочешь туда-сюда ходить можно.

   Почти каждый день ходила она на лыжах — на сказку зимнюю любоваться. Могла бы и без лыж обойтись — в теле зверином везде легко прошла бы. Росомахи отличные ходоки и даже по глубокому снегу легко бегают — лапы у них что снегоступы. Но зрение зверя другое и обзор снизу — не тот. Да и нравилось Тале на лыжах бегать.

   Красивы леса Залесья — круглый год хороши, даже поздней осенью, когда листва многоцветная сброшена и пожухла, а снег ещё не лёг. Даже тогда — торжественны, суровы и прекрасны. Но в этом месте, на островке малом, где кусты пышные и невысокие деревья сплелись, будто шатры снежные, инистые раскинули, — здесь сам воздух волшебством искрился, волшебством зимним, белоснежным, как в добрых сказках, что Тала так любила слушать, когда забредала к ним в посёлок тётушка-зайчиха — понянчить деток.

   Тихо-тихо здесь, только птичка тинькнет да со снежным шорохом осыпется белая шапка, ставшая слишком тяжёлой для тонких ветвей. Тихо так… Словно она одна во всём свете. Но не одиноко от этого. В сказке одиноко не бывает. Сам остров — живой, сам — создание невиданное, чудесное, приплывшее из дальних морей-океанов, из снежных просторов, родившееся под звёздами яркими, ласковыми, близкими.

   Здесь Тала кормушку для птиц устроила. Сама стояла рядом — любовалась. Прилетали снегири красногрудые, синицы жёлтопузые, красавцы свиристели хохлатые, румяные. Вот бы коснуться их… Нежный пух, — его, должно быть, и пальцы её, от шитья огрубевшие, не почувствуют. Обычно птицы малые росомах боятся — чуют их и звери, и птицы даже в человечьем облике. Но Талы не боялись. Она и белок с рук кормила, и оленей. Знали они, что не обидит.

   Родители только грустно смотрели вслед, когда уходила дочь. Не страшно росомахе бродить одной по лесу — нет таких, кто посмел бы напасть. Хоть Тала и не крутого нрава, но и она за себя постоять может, силой магической Олиана всё же не обидела.

   В том году зима суровая выдалась, с метелями многодневными, с морозами лютыми, сковала земли Залесья. Дни всё короче, а солнце и вовсе не показывается, лишь поманит утро сереньким светом, день промелькнёт сумерками, и снова — ночь, ночь непроглядная, морозная, безжалостная.

   Оборотням ещё жить можно — запасы есть, дичь себе в лесах они всяко найдут, ведь ловкости и силы у них ещё больше, чем у обычного зверя, а ум — человечий. Не пропадут.

   Простым же людям тяжко. Зверя добыть не могут — в лесах одни хищники попадаются, смотрят голодными глазами, того и гляди на человечину позарятся. Запасы есть, конечно, как не быть, однако прежде и рыбу зимой ловили, и дичь промышляли, а тут — все реки да озёра чуть не до дна промёрзли, вода в колодцах замерзает! Скотину в дома брать приходится, а у хороших хозяев скотины много — режут да плачут. Дома никак не протопить, сады гибнут!

   Старики говорили: народился новый Зимний король! Одиноко ему, жены у него нет, вот и лютует. Зимние Короли из мира далёкого снежного приходят, там зима круглый год и ничего другого там не надо. Снег да лёд, лёд да снег. Места сказочные, красоты небывалой. Особые там звери и птицы живут, иные твари, коих ни люди, ни оборотни не видали никогда и не слыхали о них.

   Живут в том мире создания неведомые — и не простые люди, и не маги, и не оборотни, хотя силы волшебной у них на тысячу магов хватит! Рождены они, чтобы снегом, льдом да морозом повелевать. В разные миры ходят из своего мира, приносят зиму, приносят снежные чудеса, магию свою зимнюю приносят. Иные из них жестоки, иные добры. Разные они, как и люди, как и оборотни. Нет двух одинаковых.

   По зиме приходит непременно из того мира в Залесье Зимний король. Если найдёт здесь себе жену по нраву — будет добр к землям Лоаниры, как зовут Залесье его жители. Долгие годы потом зимы будут мягкими. Наконец надоест старому Зимнему королю приходить на Лоаниру, обоснуется он прочно в своём мире — в замке прекрасном с любимой женой, которой подарит жизнь такую же долгую, как и его. А в Залесье новый Зимний король припожалует — молодой. Если же не найдёт жены — тосковать станет и заморозит совсем!

   А то, говорят, и того хуже может случиться — женится на такой же, как он сам, ледяной красавице. Может стать холодным и жестоким к людям. Ведь чужие они ему. Букашки-однодневки — кто они для него? Вовсе замечать их не будет — станет порядки привычные наводить, чтобы сковало всё льдом, чтобы снежное безмолвие царило повсюду и не нарушал его ни зверь, ни человек.

   Нет, должен Зимний король непременно найти жену из людей или из оборотней. Тогда она сердце его смягчит, расскажет, как беззащитны люди перед его ледяной силой, как прекрасны их песни и сказки, как коротка их жизнь — беречь их надо, пусть живут, пусть радуются жизни хоть и недолог век их, а ярок, словно солнечный зимний день!

   Вот и остров заветный, похрустывает под лыжами искристый снег. День выдался ясный, красивый, хоть пиши картину, но студёный и короткий — самый короткий в году. Промелькнул незаметно, вот уже и светило на покой собралось, спешит укрыться за краем земли, последние лучи розовыми пятнами разукрасили белоснежность, зарумянили верхушки деревьев, под белыми шапками застывшие.

   Тала подошла к кормушке, высыпала зёрнышки, крошки, припасённые для птиц. Отошла немного, любуясь, как осторожно присматривается к ней снегирь — не обидит ли, можно ли есть без опаски? Как бойкая синица косит глазом, подпрыгивая и подбираясь поближе к еде. Тих зимний лес, застыл в морозном сне, но вдруг какой-то звук встревожил Талу. Будто плачет кто-то… тонко, жалобно, со всхлипами и подвыванием. И недалеко вроде бы…

   Осторожно, медленно Тала пошла на звук, высматривая среди заснеженных кустов и деревьев его источник. Плач то затихал, и тогда Тала думала, что ей померещилось, то снова доносился до неё — тихий, такой безнадежный, что щемило сердце. Вот и самое высокое дерево показалось, дуб могучий, что рос в самой серёдке островка. Другие деревья образовывали круг, будто смиренные подданные, замершие на почтительном расстоянии от правителя, и в круге этом снег был утоптан следами многих ног, словно танцевали здесь или… боролись? Поначалу именно это увиделось Тале и только после она осознала то, что глаза уже приметили, но разум отказывался принимать: к дереву была привязана девушка.

   Тала растерянно смотрела на незнакомку, а та притихла, как зверушка, что притворяется мёртвой, чтобы хищник не заметил, прошёл мимо, только глаза голубые, огромные, как показалось Тале, полнились немым ужасом, будто не другую девушку видела привязанная, а чудище жуткое! На пленнице дорогая одежда, белая шубка расшита бисером разноцветным, изукрашены и сапожки, и рукавички, а сама девица так хороша, что кажется не настоящей — картинкой из волшебной книги!

   Даже слёзы не испортили нежной красоты: узкий овал лица, тонкие черты, пухлые губки, глаза цвета весеннего неба, чистая белоснежная кожа, иней на ресницах тоже кажется диковинным украшением… Тала всплеснула руками, ругая себя за медлительность — не оттого ли так бела кожа, что незнакомка замёрзла до полусмерти?

   Кто знает, как давно она здесь, а мороз-то никого не милует, тем более обычных людей. Оборотням легче, особенно таким, чей зверь холода не боится, как у Талы, к примеру, но даже и её мороз покусывает за щёки и нос, каково же этому нежному созданию?

   — Не бойся меня! — Тала подбежала к несчастной, быстро скинула лыжи. — Я не причиню тебе вреда! Кто это сделал? Почему?

   Она достала охотничий нож, и привязанная девушка, в чьих глазах было вспыхнула надежда, испуганно отшатнулась, но деваться ей было некуда, так что только зря ударилась затылком о промёрзший ствол, поморщилась невольно, хорошо, что толстый меховой капюшон смягчил удар.

   — Я разрежу верёвки, — пояснила Тала, видя испуг незнакомки.

   Скоро она уже освободила на совесть привязанную девушку, впрочем, тот или, скорее, те, кто это сделал, позаботились, чтобы их жертва не пострадала — верёвки держали надёжно, не позволяя освободиться, но не пережимали слишком сильно.

   Тала поделилась с незнакомкой горячим ягодным взваром, который всегда брала с собой во фляге с крохотным жар-камнем, вделанным в дно. Пока его заряд не иссяк, он всегда поддерживает налитое горячим. Для обычных людей такая вещь — роскошь, но оборотни владеют магией, кто больше, кто меньше, но уж такой маленький камень Тала и сама могла зарядить.

   Но горячее питьё не привело несчастную в чувство, а напротив, будто отняло последние силы. Ноги её подогнулись, хрупкое тело сотрясала дрожь, рыдания не давали вымолвить ни слова. Тала обнимала незнакомку, гладила по плечам, шептала что-то утешительное, а между тем небесная синь густела, плотнее становились тени — вечер зимний проходит быстро, а вслед за ним спешит ночь — суровая, ледяная, самая долгая в годовом круге.

   Казалось, что девушка вовсе не слушает, не слышит Талу, но когда она заговорила о том, что ночь близится и надо идти — если не туда, где живёт незнакомка, то к поселению росомах — семья Талы не откажется приютить несчастную — тогда-то девица будто проснулась, встрепенулась, взгляд стал осмысленным, хоть и по-прежнему полным страха. Она посмотрела вокруг, взглянула на небо, вцепилась в Талу, как тонущий в проплывающее мимо бревно по счастливой случайности оказавшееся рядом — так что и пальцев не разжать!

   — Бежать надо! — заговорила она наконец. — Бежать отсюда! Ночью он придёт… придёт…

   — Кто придёт? — удивилась Тала, думая, что речь о каких-то глупых человеческих суевериях.

   — Зимний король… — едва слышный шёпот, словно именование это может призвать его, и тот появится немедленно. — Для него меня здесь привязали… Говорят, если найдёт себе жену — умилостивится, и морозы отступят.

   — Так вот что… — задумчиво протянула Тала.

   Может, люди и верят в разные глупости, как она не раз слышала, но в то, что есть Зимний мир, из которого приходит Зимний король, верили и росомахи, и другие оборотни северных краёв.

   — В жёны, говорят, возьмёт! — горько всхлипнула девушка. — Да только и сами в это не верят!

   Тала тряхнула головой.

   — Зачем же тогда оставили тебя здесь?

   — В жертву ему! Неужели не понимаешь?! Зимний король — злой жестокий старик, придёт… заморозит насмерть, а может, и похуже что сделает… Говорят, после этого он сменит гнев на милость… Только не хочу… не хочу я! Почему я должна умирать?! Я не хочу! — она вцепилась в плечи Талы, а взгляд уже полнился не только страхом — почти безумием.

   — Да не может того быть… Не может он таким быть! — возразила Тала.

   — Отчего ж тогда гневается он на нас?

   — Не знаю, — вздохнула Тала. — Может, он и вовсе не знает, каково людям… Тихо-тихо, не плачь, никто тебя не заморозит, давай, отведу тебя… — Тала осеклась — куда вести её, если родные, может быть, сами отдали девицу в жертву? Или её увели насильно, против воли семьи? — Скажи хоть, как зовут тебя. Я — Тала. Из клана росомах.

   — Мне домой дороги нет… Инга меня зовут. Всем посёлком меня собирали, чтобы его, жестокого, умилостивить. Теперь отцу вовек не расплатиться, если сбегу отсюда, домой вернусь. Если другой жертвы не будет… — на этих словах взгляды двух девушек, таких разных, схожих лишь своей юностью, встретились и несколько долгих мгновений они молчали.

   Каждая думала по-своему и о своём, но в то же время — об одном были их мысли: о Зимнем короле и жестокой стуже, о жестокости людей и о мучениях и лишениях, о жертве и о молодости, о жизни, что только началась и казалась бесконечно долгой, расстилающейся впереди — радостной ли, печальной, одинокой, счастливой, но желанной и такой… своей, с которой и мысли не было расставаться. Казалось, что будет она всегда, как небо над головой, и дойти до её края немыслимо, как до линии горизонта, что всегда убегает в даль, сколько ни пройдёшь.

   — А если я… — вымолвила наконец Тала, — если я останусь? Вместо тебя. Так ведь можно?

   — Можно, — кивнула Инга. Кивнула так серьёзно и осторожно, будто уже и сама думала об этом, только сказать не решалась, боялась спугнуть.

   — Только я ведь… не так хороша, как ты…

   — Говорят, добровольная-то жертва лучше, — с прежней осторожностью заметила Инга, не подумавшая спорить с тем, что Тале далеко до неё.

   Да и что тут скажешь? Тала это понимала, только всё равно царапнуло по сердцу… Но она прогнала это чувство — не до того сейчас, а на правду что ж обижаться?

   — Старики сказывали, что этой ночью явится Зимний король за невестой — самой долгой ночью придёт, и если не найдёт девицы, рассвирепеет пуще прежнего! — зачастила-заторопилась Инга.

   Тала с грустью посмотрела в медленно темнеющее небо. Если уж за Стея замуж чуть не вышла — без всякого толка и прока, только от страха одной остаться, то здесь — со смыслом всё… Вдруг и вправду удастся задобрить повелителя зимнего? Вдруг в самом деле он ещё сильнее озлится, если не найдёт здесь никого? Сколько тогда людей погибнет? Сколько зверей, птиц, деревьев помёрзнет?

   Да уж и оборотни тоже страдают от зимы такой, хотя и не так сильно, как обычные люди. А если не глянется она Зимнему королю, тогда как? Да что толку теперь об этом гадать, не станет же она, в самом деле, Ингу обратно привязывать, не бросит здесь беспомощную. Её ведь, если не Зимний король, так дикие звери разорвут!

   А если он и в самом деле не жениться хочет, а заморозит или тоже… на части разорвёт, как дикий зверь? Ведь ничего точно о нём не знает Тала… Одни предания, а они не всегда правдивы.

   — Так значит, если я останусь здесь вместо тебя… ты сможешь вернуться домой?

   Инга постаралась скрыть радость, охватившую её при этих словах, но Тала заметила, какой горячей надеждой вспыхнули прозрачные голубые глаза.

   — Да, наверное… — прошептала Инга, боясь спугнуть своё счастье.

   — А далеко ли живёшь? Сумеешь добраться до наступления ночи? Может, мне проводить тебя?

   — Нет-нет, что ты! Не нужно меня провожать. Конечно, страшновато одной… Но уж не страшнее, чем оставаться здесь. Мне бы лыжи… — закончила Инга неловко и прикрыла рот рукавичкой, будто бы смутившись.

   Тале её смущение почему-то показалось неискренним, но что спрашивать с девушки, которую самые близкие люди — родня и соседи — отправили на смерть.

   — Ладно, возьми мои, — согласилась Тала. — Я и в зверином теле могу домой вернуться, — прибавила она, хотя Инга и не спрашивала, как сама Тала без них — обойдётся ли? Далеко ли ей до дома?

   — Знаешь посёлок, что у Серой скалы, маленький такой? — зачастила Инга. — Он совсем рядом. Там у меня тётка живёт, хорошая женщина. Она меня приютит на эту ночь, а после и домой вернуться можно… — девушка быстро приладила лыжи, подхватила брошенные Талой палки. — Ну… я пойду? — Инга стала осторожно отступать, глядя на Талу, как на дикого зверя, который того и гляди может на неё наброситься.

   — Иди, — глухо ответила Тала, опустив голову, но тут же вскинулась: — Передай весть росомахам! Если я не вернусь домой, пусть узнают…

   — Да-да, — часто закивала Инга, продолжая отступать. — Передам…

   — Меня Тала зовут, — с горечью напомнила росомаха, понимая, что Инга, верно, не запомнила её имя, что не дождётся ни одного доброго слова, ни благодарности, ни благого напутствия, а так вдруг захотелось услышать что-то тёплое, человеческое, от сердца…

   Но Инге не до того, она думает только о себе. Может быть, всё ещё не верит в своё спасение? — подумала Тала, пытаясь найти оправдание равнодушию девушки к той, что спасла её и готова заменить собой.

   — Так смотри же, передай весть росомахам! — повторила настойчиво.

   Инга, уже отошедшая на безопасное расстояние, вдруг остановилась, обернулась, глядя на Талу с недоверчивым изумлением.

   — Ты что же, в самом деле останешься здесь?

   — Да, — тоже удивлённо ответила Тала.

   Разве не об этом они только что договорились?

   Инга покачала головой, повернулась и бегом бросилась прочь, оставив позади растерянную Талу.

   Она, что же, боится, что Тала погонится за ней? Могла бы сообразить, что Тале ничего не стоит перекинуться росомахой и догнать её, как бы быстро ни бежала! А потом и назад приволочь… Она намного сильнее простой девушки. Но не для того же она Ингу освободила…

   Тала тяжело вздохнула, осмотрелась, краски заката уже залили полнеба, розовые полосы постепенно наливались сиреневым, медленно сдаваясь вечерней синеве. Ещё не поздно вернуться домой. Уйти? Остаться? Передаст ли Инга весть или родители никогда не узнают, что случилось с дочерью, если она сгинет здесь? Может, найдут её застывшее тело и будут всю оставшуюся жизнь ломать голову — что же с ней случилось, как могла росомаха замёрзнуть? Ведь ей такие морозы не страшны.

ГЛАВА 2. Зимний король

Тала снова вернулась к кормушке, которую сама смастерила и повесила на островке ещё осенью. Подсыпала зерна, отошла на шаг, любуясь на птичью суету, давая себе ещё немного времени, чтобы решиться. Уйти или остаться?

   Подумалось с грустью: если она пропадёт, кто станет подкармливать птиц? Они, привыкшие к её помощи, могут погибнуть, если зерна не станет. Но разве об этом сейчас нужно думать? Если морозы станут ещё суровее, будет куда больше жертв, и не только среди птиц…

   В глубине души Тала уже знала, что не уйдёт. Пусть это глупо, как думает Инга, но… Не только желание помочь другим побуждало росомаху остаться, и она сама хорошо это понимала. Прежде жизнь казалась ей слишком предсказуемой, что скрывать — иногда даже тоскливой. Казалось, что ей нечего ждать от будущего, судьба не припасла для неё ни подарков, ни крутых поворотов. Она так и будет идти по чужим следам, по давно проложенной лыжне и никогда не осмелится проложить свою, не осмелится на…

   Она даже не знала, придумать не могла, на что именно может осмелиться! Что способна совершить? Как распорядиться своей одинокой жизнью? И вдруг… Да, она останется, потому что хочет этого! Хочет разгадать тайну: правда ли приходит в их мир Зимний король в самую долгую ночь? Вот на этот самый остров приходит, который давно чем-то манил Талу.

   А ведь она слышала когда-то, что на таких островках бывают проходы в другие миры, потому избегали их и люди, и оборотни, а Тале нравилось это место, хотя и не надеялась она попасть в другой мир или встретить кого-нибудь оттуда, но приходила снова и снова.

   И людям, оборотням, всему застывшему миру она, конечно, тоже хочет помочь! Очень хочет! И если удастся, даже ценой своей жизни, значит, жизнь эта не пропадёт зря, тоскливая, никому-то не нужная. Вот только родители…

   Тала вздохнула и тут же вздрогнула, услышав хруст снега, шорох — тихий, но отчётливый в морозной густой тишине. Шаги? Но кто это может быть? Птицы испуганно упорхнули, оставив росомаху в одиночестве. Неужели Инга вернулась? Нет, не она…

   Из-за деревьев вышел юноша или, скорее, молодой мужчина. Высокий и стройный, благородные черты лица, длинные волосы, светлые до белизны, уверенный разворот плеч, мягкие движения хорошего воина, но во взгляде серых глаз уверенности нет, он, взгляд этот, скорее вопрошающе-потерянный, хотя и без страха, но с интересом смотрит вокруг, будто не знает, где оказался и что его тут ждёт.

   Не сразу Тала заметила богатое одеяние, пояс, расшитый не бисером, как у Инги, а самоцветными камнями, сапоги из тонкой кожи, ножны кинжала — драгоценной вязью украшенные. Князь человеческий? Крови оборотня в незнакомце Тала не чувствовала, не видела. Но и на обычного человека не похож.

   Было в нём что-то… таинственное, непонятное. Но разум отказывался сразу принять немыслимое. Она ведь думала почему-то, что Зимний король явится ночью, в полночь, может быть, если придёт вообще. Но с чего она так решила? Со слов Инги? Люди могли ошибаться.

   Незнакомец подошёл ближе, и Тале показалось, что на неё повеяло холодом, ещё более ледяным, чем тот мороз, от которого время от времени поскрипывали стволы деревьев.

   "А ведь он пришёл как раз оттуда, где стоит дуб, — подумалось Тале. Мысли её были медлительными, отстранёнными, почти равнодушными, словно их тоже заморозило. — Оттуда, где была привязана Инга. Наверное, там он и есть — проход в Зимний мир. Значит, люди правы? Права Инга, что думала: Зимний король хочет получить жертву, а не жену. Разве жену так ищут? Разве король возьмёт в жёны ту, что выбрали для него другие — простые люди или оборотни? Ошиблись они только в том, что ночью он приходит. Или не он это? Человек простой, а холодно мне от страха?"

   Но страха не ощущала Тала, хотя и думала, что должно ей быть страшно, однако юноша не выглядел злым или опасным, скорее — любопытным.

   — Как зовут тебя, красавица? — спросил негромко.

   Тала вспыхнула, всю её отстранённость унесло прочь, как уносит осенний лист буря. Всё-таки он жесток… издевается над ней! Да, она не красавица и знает об этом, но зачем обижать ту, что не сделала тебе ничего плохого?

   — Сначала скажи, кто ты? — росомаха упрямо изогнула шею, посмотрела исподлобья, отчётливо понимая, что угрюмость делает её ещё уродливее. Но какая разница?

   — Я… — юноша запнулся, будто вспоминая или придумывая, что сказать. — На вашем языке моё имя… Иней.

   — На нашем языке? — переспросила Тала, уже почти позабывшая свою обиду.

   Не привыкла она долго обижаться, а незнакомец пробудил в ней жгучий интерес, сдобренный капелькой страха. Всё-таки за жертвой пришёл? Примет ли её? Или недостойна она? Недостаточно хороша даже для того, чтобы умереть от его руки или магии?

   — Наши имена, что дают родители при рождении, другие… — он выдохнул, и в воздухе будто повис на несколько мгновений странный звук, в котором слышался и звон, и шорох, и было что-то… что-то мягко-переливчатое и искристое, будто и впрямь иней, который всегда так нравился Тале, возник из ниоткуда, сгустился… Ах! Ближайшие ветки, на которых не было снежного кружева, в самом деле мгновенно оделись густым инеем!

   — Здесь нельзя говорить на снежном языке, он имеет слишком большую силу для вашего мира, — юноша сделал шаг назад.

   — Значит, ты и правда… Зимний король? — замирая от сладкого ужаса спросила Тала.

   — Выходит так, — Иней почти виновато пожал плечами. Казалось, это его не слишком радует или, может быть, он сам удивлён таким поворотом.

   На взгляд Талы он не был похож на короля. Ни благородная внешность, ни богатые одежды не могли придать ему вид правителя, убеждённого в собственном превосходстве и праве распоряжаться чужими судьбами и жизнями, которые казались росомахе естественными качествами урождённого владыки. Даже те, кто родился в обычной семье, но позже получил власть — не над целым королевством, а всего лишь над одним из множества кланов оборотней, — даже они вскоре менялись. И повадка, и взгляд, и речи — всё в них говорило о силе и праве, что были им вверены или вырваны с боем. Иней ничем не был на них похож.

   — Мне всегда хотелось увидеть ваш мир, но быть Зимним королём я никогда не мечтал… Говорят, он совсем другой, не похож на наш. Но я вижу… — он повернулся вокруг своей оси, глядя по сторонам, — мне кажется, наши миры похожи.

   — Это потому, что сейчас у нас зима, — росомаха невольно улыбнулась.

   Юноша замер, пристально глядя на неё.

   — Теперь ты назовёшь своё имя? — спросил нежно, будто боясь нового отказа.

   — Меня зовут Тала.

   — Тала, — медленно повторил он, и девушке показалось на миг, что она услышала журчание весенних ручьёв, нежный перезвон капели, полные надежды и радости голоса птиц, дождавшихся весны…

   Он, что же, произнёс её имя на своём загадочном волшебном языке? Вскрыл его суть, о которой она прежде и не подозревала? И ещё показалось Тале, что произошло что-то важное, что зимний закат и застывшие под снегом деревья, и остров, и замёрзшее озеро вокруг, и притихшие птицы, наверняка не улетевшие далеко, ждущие неподалёку, и низкое зимнее небо, — все они свидетели этого важного и непонятного.

   Хорошего, кажется, но хрупкого. Нужного, но неуловимого. Волшебного. Предрешённого.

   — Тебе нужна жертва? — спросила Тала, решившись — лучше сразу узнать худшее.

   — Какая жертва? — удивление выглядело совершенно искренним.

   — Ну… — Тала опустила голову. — Жертва — девушка. Чтобы… Люди верят, что новый Зимний король приходит в самую длинную ночь, чтобы получить жертву. И тогда он не станет…

   — Не станет — что? — спросил отчётливо помрачневший Иней.

   — Губить нас. Наш мир.

   — Губить? — изумился он ещё сильнее, чем прежде.

   — Да! — почти возмутилась Тала.

   Они тут все мучаются, а он будто и не знает ничего.

   — Зима слишком сурова — страдают и люди, и оборотни, и животные, и деревья, и птицы!

   — Вот как… Я не знал этого… Люди правы в том, что новый Зимний король должен прийти в самый короткий день или самую длинную ночь. Прийти, чтобы помочь людям, чтобы зима была такой, какой должна быть. И… ещё… — он, казалось, смутился. — Он приходит, чтобы найти себе жену.

   — Вот как… жену…

   — Да, жену, а вовсе не какую-то жертву. Это должна быть прекрасная девушка из вашего мира. Таков закон. Зимний король берёт её в жёны, чтобы любить и заботиться о ней до конца своих дней. Мы будем жить в Снежном замке долго и счастливо. Снежная магия наделит мою жену долголетием и способностью жить в нашем мире. Тогда я получу Ледяное Зеркало, и оно даст мне возможность приходить в ваш мир когда угодно. А жена поможет мне понять…

   — Что понять?

   — Ваш мир. Вас — тех, кто в нём живёт. Узнать, что я могу сделать, чтобы зима была доброй.

   — Доброй… — эхом откликнулась Тала.

   — Вашему миру ведь нужна зима? — неуверенно спросил Иней, будто уже и в этом сомневался. — А снег? Снег вам нужен?

   — Ты даже этого не знаешь? — пришёл черёд Талы изумляться. — Конечно, нужна. И снег обязательно нужен! Только мороз… — он слишком сильный.

   — А летом, — светлые глаза вспыхнули давним интересом. — Летом у вас не бывает снега?

   Тала молча покачала головой.

   — А что же тогда… Что у вас, когда нет снега? Раньше я не верил, что такое может быть…

   — Летом у нас трава, цветы, на деревьях распускаются листья… У вас нет цветов?

   — Цветы? Есть. Снежные и ледяные. И мороз им вовсе не мешает.

   — Наши цветы другие, совсем другие… Живые, яркие!

   — Наши тоже живые… И яркие!

   — Но ведь они белые?

   — Да, наверное… на вашем языке они белые…

   — А на вашем?

   — На нашем у них сотни оттенков. Они сияют… Видела бы ты, как они сияют! И переливаются — там не только белый, там все цвета… много цветов, но они текучи — вспыхивают и гаснут.

   Тала невольно улыбнулась.

   — Но таких цветов, — Иней протянул руку, но так и не коснулся вышивки на тулупчике росомахи, — я никогда раньше не видел… Только небо… Небо у нас бывает похожих цветов, таких, — он указал на красный, — и таких, — на сиреневый, синий и голубой. У нас их так и называют — небесные цвета. Я слышал, что наше небо такое же, как ваше. Но эти краски бывают только там — наверху. А цветы — они искрятся, но сами — белы, как снег. Таких цветов я не мог и представить. Они, наверное, очень хрупкие? Такие красивые…

   — Тебе нравится? — Тала смутилась и невольно порадовалась, что надела именно эту, самую нарядную зимнюю одежду, которую сама расшила яркими цветами. Было непросто — все руки исколола, но так хотелось чего-то красивого… Вышила, а потом стеснялась носить, всё казалось, что так она привлекает к себе слишком много внимания. Даже продать его хотела, но решила пока оставить и надевала иногда только на свои одинокие прогулки.

   — Очень нравится. Расскажи мне, как называются эти цветы? И эти цвета? Они в самом деле такие? Ты сама вышила их? Мне так много нужно узнать!

   — Да, это я вышила их, но наши цветы не совсем такие. Они похожи, но настоящие цветы красивее.

   — Не может быть. Я так хочу их увидеть!

   — И ещё они пахнут! У них удивительный аромат, у всех разный.

   — Аромат… — повторил Иней, глядя на Талу широко раскрытыми глазами, будто на небывалое чудо.

   — И трава, и речная и озёрная свежесть, когда вода не скована льдом, у всего есть свой аромат, всё изменчивое, яркое, разноцветное. И листья на деревьях — осенью они тоже становятся разноцветными.

   — Как цветы? — спросил Иней, слушавший её с совершенно зачарованным видом.

   — Как цветы, — согласилась Тала, немного подумав. — Но весной многие деревья и вправду цветут, тогда они похожи на… облака, белые и розовые, такие нежные… Если ударит поздний заморозок или пойдёт снег, он может их погубить, — припомнила она важное, что нужно обязательно знать тому, кто распоряжается морозами и снегами.

   — Ты расскажешь мне, когда заморозки становятся поздними? И каким должен быть мороз, чтобы не навредить? И сколько нужно снега. И ещё ветер… Про ветер я тоже должен знать. Правда, я не всесилен, иногда и Зимний король не может удержать стихию, приходится давать ей волю, но мне важно знать, к чему стремиться… — он замолчал, видя, что Тала отвернулась от него, будто и не слушает или сердится за что-то.

   — Прости, я задаю слишком много вопросов. У нас ещё будет время, а я слишком спешу, — это прозвучало полувопросительно.

   Тала качнула головой, прикусила губу, взглянула искоса:

   — Не будет у нас времени. Твоя жена расскажет тебе обо всём, не я.

   Иней вздрогнул, будто она его ударила, отступил на шаг назад, черты его лица стали твёрже, угасла детская радостная улыбка — уже не юноша перед ней, доверчивый, добрый, наивный, а молодой мужчина — серьёзный, почти суровый. Тале горько и грустно стало от этого превращения, словно ни за что обидела ребёнка, но ведь не ребёнок же он в самом деле и должен понять…

   Как понимает она, что весь этот разговор и восторг в его глазах — от новизны, оттого что впервые попал в другой мир и всё здесь ему интересно, всё волнует и манит своей необычностью, может быть даже она — Тала — кажется ему сейчас интересной. Но не может же она в самом деле стать его женой! Даже если сейчас он бы и на это согласился.

   Но что ждало бы их после? Когда он поймёт, как тяжело и непоправимо ошибся, когда увидит, каких красавиц можно встретить в их мире. Таких, как Инга. Инга… Ведь это она должна была здесь оказаться! А Тала тут по ошибке, потому только, что люди снова всё перепутали и сами себя напугали.

   — Здесь должна быть другая девушка. Её выбрали для тебя — не меня. И она в самом деле прекрасна.

   — Тогда почему же её здесь нет? — спросил глухо.

   — Люди успели забыть, для чего Зимнему королю нужна девица. Решили, что она должна стать жертвой, чтобы умилостивить повелителя зимы. Жертвой, а не женой. Ингу притащили сюда силой, привязали и оставили. А я пришла случайно, я часто бываю здесь, вот и сегодня пришла — покормить птиц. Нашла Ингу и освободила её. Но я знаю, где она сейчас, это недалеко. Надо найти её и всё исправить!

   — Ты думаешь, что она согласится?

   — Думаю, да. По крайней мере, нужно её спросить.

   — Наверное, ты права, — Иней отвечал всё так же глухо.

   Живой огонь, ещё недавно горевший в его глазах, угас. Сейчас он был похож на человека, готового исполнить неприятную, но необходимую обязанность, человека, ведомого долгом, тоскливым и тягостным. Но Тала была уверена, что это пройдёт. Счастья своего не понимает! Просто Ингу ещё не видел, а как увидит, так и поймёт. Росомаха в этом ни капельки не сомневалась.

   — У тебя ведь есть ещё время? — спросила Тала тревожно. Она не могла понять, что творится с Зимним повелителем, что она сделала не так? Почему он вдруг стал так мрачен? — Или тебе нужно уже уходить? Я могу быстро добежать до того посёлка — обернусь… Я ведь оборотень.

   Отблеск прежнего интереса вспыхнул в серых глазах Зимнего короля.

   — У нас тоже есть оборотни. А в кого ты превращаешься?

   — В росомаху, — через силу проговорила девушка.

   И зверь у неё неказистый, не какая-нибудь красавица-лисичка или гордая волчица, а то и тигрица или пума! Нет… неуклюжая горбатая росомаха… И кому интересно, что на самом деле этот зверь и быстр, и ловок, ведь красивее и изящнее это его не делает.

   — Никогда не видел такого зверя! Только слышал о нём, росомахи у нас стали очень редки.

   Тала опустила голову. Она предпочла бы, чтобы и дальше не увидел! Хотя какая ей разница? Ну какая?! А вот поди ж ты… Хочется, чтобы она осталась в воспоминаниях Инея — пусть мимолётной тенью, но тенью не уродливой, а светлой — первой встречей в новом мире, о которой ему хотя бы капельку приятно будет вспомнить… Как глупо. Неважно это всё! Важно, чтобы Зимний король вступил в свои права и зима, как это он сказал… Зима стала доброй, вот!

   — Я могу вернуться завтра, — предложил Иней. — Всё равно моя невеста должна прийти сюда, чтобы я мог увести её в Зимний мир, в Снежное святилище, где мы заключим союз. Только тогда мне доверят Ледяное Зеркало и я смогу приходить в ваш мир когда угодно, смогу научиться управлять зимней стихией. Пока это не в моей власти, пока я всего лишь обычный снежный маг, как и любой из моего народа.

   Тала кивнула.

   — Я постараюсь разыскать её и убедить прийти. Вот только… что если она мне не поверит?

   Иней вздохнул

   — Как плохо люди думают о нас… Что ж… слишком суровая зима могла внушить им слишком суровые мысли. Передай ей вот это, — он протянул руку.

   На ладони лежало — и откуда только взялось! — ожерелье невиданной красоты. Крупные прозрачные камни, сплетённые сетью в несколько ярусов, искрились и переливались всеми цветами радуги, хотя дневной свет почти угас и камни не могли отражать его. В них была заключена собственная таинственная жизнь, и они сияли собственным светом — сказочным, изменчивым, завораживающим.

   Медленно, нерешительно Тала стянула рукавички, заткнула их за пояс и протянула руку, коснулась загадочно мерцающих камней. Первое прикосновение обожгло пальцы холодом, словно тысячи тонких иголочек кольнули ладонь, но через мгновение холод сменился жаром, окатившим и руку, и всё тело, а следом окутавшим росомаху нежным теплом. Оно будто обняло Талу, как старый друг, долго ждавший встречи, как самый близкий человек, истомившийся в разлуке.

   Тала замерла, не в силах отвести глаз от этого чуда, не желая шевелиться, чтобы не рассеялось удивительное тепло, обнимавшее не тело, но душу. Сколько так протекло волшебных мгновений, она не знала, очнулась, словно ото сна, когда рядом порхнула птичка, чвиркнула что-то, словно говоря: никак не дождаться мне, когда вы наконец уйдёте, есть же хочется!

   Иней ахнул тихонько — большая желтопузая синица с синей головой, белыми щеками и чёрным галстуком была самым настоящим невиданным чудом уже для него.

   — Какая… яркая… — прошептал едва слышно и невольно подался вперёд — рассмотреть получше.

   Деловито шелушившая семечки синица вдруг замерла. Тала с ужасом увидела, что птичку покрывает иней. Росомаха выронила ожерелье, оттолкнула Зимнего короля, взяла в руки не сопротивляющуюся синицу.

   — Что ты с ней сделал?!

   — Я… я не хотел! Неужели она… Она умерла?

   — Кажется, жива, — Тала пыталась согреть синицу своим дыханием, бесценное ожерелье, брошенное и позабытое, загадочно мерцало на снегу.

   Синица пикнула, встрепенулась и улетела. Выглядела она, к изумлению Талы, вполне бодрой и совершенно живой.

   — Ты вернула её к жизни.

   — А ты едва не убил! — Тала тут же пожалела о жестокости своих слов, ведь видела, что Иней и так расстроен.

   Прибавила уже мягче:

   — Тебе нужно быть осторожнее.

   — Ты права. Я научусь. Но пока мне, верно, нужно уйти, — он смотрел на Талу, будто ждал чего-то.

   Что она возразит? Остановит его? Но росомаха лишь молча кивнула. Заметила ожерелье, подобрала его, но на этот раз не задержала в ладони, не стала прислушиваться к своим ощущениям, а быстро спрятала в поясную сумку. Это опасная сила — зимняя магия. И коварная. Хорошо, что она не для неё. Хорошо ведь?

   — Я передам, — подтвердила кратко.

   — Благодарю тебя, — ответил Зимний король. — Я буду ждать. Но не дольше трёх дней. Когда буду нужен, достаточно поднести ожерелье к дубу, коснуться его, и я приду.

   Тала снова кивнула.

   — Прощай, Тала, — на краткий миг в том, как прозвучало её имя посреди снежной тишины, опять послышалось нечто весеннее, переливчатое, отголосок весело бегущей воды. Даже свежестью весенней, запахом оттаявшей земли и первой травы повеяло. А во взгляде Зимнего короля померещилась тоска.

   — Прощай, — она хотела сказать "Зимний король", но остановилась.

   Глупо думать, что это его огорчит, что он смотрит с такой горечью, потому что не хочет с ней прощаться. "Он ещё не видел Ингу", — напомнила себе Тала. И всё же она чувствовала, что причинит ему боль, если не назовёт по имени.

   — Прощай, Иней, — Тала улыбнулась, и Зимний король ответил ей такой же печальной улыбкой, прежде чем скрыться за стволами деревьев, разом растворившись в белизне заснеженного мира.

ГЛАВА 3. Всё, что должна

Несколько минут Тала ждала, чтобы увериться: Иней в самом деле ушёл. Она даже вернулась к дубу. Там никого не было, лишь истоптанный снег и разрезанные верёвки напоминали об Инге. Инга… Надо идти. Лучше поскорее завершить это дело, ведь от него зависят многие жизни — если зима станет ещё суровее, как предсказывали по приметам старики, жертв не избежать.

   Тала обернулась росомахой и потрусила прочь. Лыжню, оставленную Ингой, нашла быстро, побежала рядом, привычно приминая снег широкими лапами, но что-то тревожило зверя. То звук, то запах, то чувство, для которого нет названия — что смотрит на неё кто-то, что кто-то рядом с ней — прямо сейчас, близко-близко!

   Закрутилась лёгкой дымкой позёмка, осела снежинками на жёстком мехе росомахи, ветер — не сильный, веял вокруг, будто хотел обнять и погладить… Да что за мысли у неё такие?! Откуда? И всё быстрее бежала Тала, надеясь, что движение принесёт свободу, позволит убежать от странного, от того, непонятного, грустного и светлого, ноющего в душе, шепчущего о недоступном, что поселилось внутри и не желает исчезать.

   Чувство ли это? Или мысль? Что-то неизвестное ей прежде, что-то, пронзившее сердце тонкой иголочкой, что-то, окутавшее душу неуловимым покровом, как из снежинок сотканным, согревающим… Внезапно крупная красивая снежинка опустилась прямо на нос. Росомаха фыркнула, не сердито — удивлённо. Снежинка слетела, покружилась прямо перед мордой зверя, тихо легла на снег — к своим сёстрам, но Тала подумала, что ни одна из них не была, должно быть, так хороша и уж точно не была так велика. Откуда она? Что происходит?

   Подумалось вдруг, что это Иней рядом с ней, это его дыхание, холодное, но в то же время и нежное, это его таинственная снежная сила. Тала даже остановилась, осмотрелась вокруг, помотала головой, прогоняя наваждение. Нет его здесь. И никогда не будет — рядом с ней. Главное, чтобы… зима стала доброй, для этого она, Тала, сделает всё, что может, и всё, что должна.

   Росомаха побежала дальше и скоро добралась до посёлка — маленького и бедного. Знакомый лыжный след привёл к покосившемуся домику на окраине, из трубы шёл дым. Обернувшись человеком, Тала постучала в дверь. Ей долго не открывали.

   Тала подумала, что обитатели дома, должно быть, разглядывают её, прильнув к подслеповатому оконцу, на котором ещё не были закрыты ставни, и через мутное дешёвое стекло виднелся маленький огонёк. Наконец дверь медленно открылась с опасливым скрипом. Хозяева уверились, что незваная гостья никуда не уйдёт, пока не добьётся своего? Или Инга узнала свою спасительницу и решила разведать, что случилось? Да и лыжи вернуть не помешало бы, они у Талы очень уж хороши.

   Но за дверью обнаружилась не Инга, а пожилая женщина — седые волосы, заплетённые в косу, говорили о возрасте, но морщин на лице почти не было, а глаза смотрели по-молодому остро, пристально. И страха в них, тёмно-серых, внимательных, не было ни капли, скорее — сожаление. Но о чём?

   — Пришла, — кивнула женщина, будто давно ждала Талу, но не хотела, чтобы та приходила. — Пришла всё-таки… — дверь открылась шире — медленно и неохотно. Скрип её, оказывается, был не опасливым, а недовольным. — Проходи уж.

   — Я ищу Ингу. Она здесь? — от неожиданности Тала позабыла даже поздороваться.

   Показалось, что она пришла не в тот дом, а её саму приняли за кого-то совершенно другого.

   — Здесь-здесь, куда ж она денется, — странная женщина схватила Талу за руку, на миг замерла, глядя прямо в глаза, тяжело вздохнула и почти втащила росомаху внутрь. Хватка у хозяйки была крепкой.

   — Мира и добра вашему дому, — пробормотала Тала с опозданием и не рассчитывая на традиционный ответ. — Моё имя Тала.

   — Добра и тебе, пришедшей с миром, — всё же откликнулась хозяйка с усталой печалью. — Можешь называть меня тётушка Зоря. Садись, поешь с нами.

   — Спасибо, тётушка Зоря. Мне бы с Ингой поговорить…

   — Инга! — тётушка Зоря вскрикнула так резко, что Тала вздрогнула. — Где ты там прячешься?! Сказала же тебе — всё хорошо, не тронет тебя никто.

   В тёмном углу, за печкой, что-то шевельнулось — Инга и в самом деле спряталась там так, что и не углядишь. Тала с удивлением осматривалась: внутри домик оказался не таким бедным, каким смотрелся снаружи.

   — Зачем ты пришла? — испуганно спросила Инга.

   — Я видела Зимнего короля, — не стала зря тянуть Тала.

   — Он не захотел взять тебя? — Инга, только-только выбравшаяся из-за печки, снова сделала шаг назад. — Ты не подошла?

   — Ему нужна не жертва, а жена. Он сказал, что поселит её в своём замке, наделит такой же долгой жизнью, как его, и будет любить до конца своих дней. Он молод и хорош собой, — прибавила Тала, подумав немного.

   — В замке… — растерянно повторила Инга, но тут же подозрительно прищурилась.

   — Это правда, — просто сказала Тала, видя недоверие в красивых голубых глазах — ах, каких красивых! Это хорошо. Зимний король должен быть счастлив. И обязательно будет. Правда же? Они даже похожи немного — у Инги та же утончённая красота, правильные черты, белоснежная нежная кожа.

   — Может быть, он обманул тебя? — спросила Инга, кажется, уверившись, что Тала-то говорит правду.

   Росомаха покачала головой.

   — Он не лгал. И просил передать вот это… — Тала достала ожерелье, протянула его Инге, а та замерла, глаза её сделались вовсе огромными.

   — Охо-хо… — протянула тётушка Зоря, и Тала невольно удивилась, что не восхищённо это прозвучало, не с изумлением, а, скорее, горестно.

   О чём же тут горевать? Ведь ожерелье прекрасно, Инга им очарована, и Тала понимает, почему.

   Наконец Инга нерешительно протянула руку, украшение как-то нехотя перетекло на её ладонь. Тала даже потрясла рукой — показалось, что камни прилипли к пальцам. Странно это — ладони у неё сухие, камни гладкие… Но ведь это волшебная вещь, сразу видно, так что удивляться нечего. Надо радоваться, что отдаёт её — пусть Инга разбирается с этим непонятным волшебством.

   Тала очень старалась отогнать пробивающееся из глубины души чувство, что ожерелье не хочет с ней расставаться, что она отдаёт кого-то живого, уже успевшего к ней привязаться. Глупости это всё! Она должна отдать — и отдаст. Отдала. Инга вскрикнула и отшатнулась.

   — Ледяное! Жжётся!

   — Это сейчас пройдёт, — успокаивающе проговорила Тала.

   Но Инга закрутилась на месте, как будто за горячий горшок схватилась голыми руками. Однако ожерелье не выпустила.

   — Терпи! — прикрикнула тётушка Зоря. — Сказано — пройдёт.

   Вскоре Инга в самом деле успокоилась, даже приложила ожерелье к груди, подносила его то к свечам, то к лампе, любуясь искрящимся сокровищем, но потом завернула его в платок, объяснив:

   — Уж очень холодное… пальцы ломит!

   Тала посмотрела удивлённо. Она помнила, как ожерелье согрелось в её руках, но ничего об этом не сказала, а поведала всё, что говорил Зимний король — ведь Инге важно это знать. Ну… почти всё.

   Тале показалось, что слушала её Инга не слишком внимательно, всё разворачивала платок и любовалась ожерельем, но это и неважно, Иней сам расскажет молодой жене то, что ей нужно знать.

   Про имя его Тала тоже почему-то промолчала, объяснив это самой себе тем, что не ей знакомить Зимнего короля с невестой — сами познакомятся, хотя и чувствовала, что есть другая причина, есть на сердце тяжесть, есть желание удержать для себя те мгновения. Только для себя…

   В этом ведь нет ничего плохого? Она же сделала всё, что должна? Для Инея, для Инги, а главное — для людей, для их мира. Для того, чтобы зима была доброй.

   Они договорились, что Тала придёт на другой день к вечеру и проводит Ингу, которая теперь вдруг забоялась диких зверей, хотя знала от тётушки Зори, что отродясь здесь, поблизости, звери на людей не нападали, сколь суровой ни была бы зима. Это потому, что озеро рядом и остров на нём — особенные, здесь проход в Зимний мир и просто так ничего не происходит, и зверь, и птица здесь ведут себя мирно.

   "Может, Инга боится, что на неё ополчатся тёмные силы, чтобы помешать встрече с Зимним королём?" — подумала Тала, прогоняя раздражение. Ей не хотелось провожать Ингу. Хотелось вернуться домой и притвориться, что весь этот день был сном — удивительным, волшебным, тревожным, странным сном. И ещё хотелось поскорее убежать прочь от тяжёлого, давящего взгляда тётушки Зори.

   Что в нём? Сожаление? Упрёк? Жалость? О чём сожалеет? В чём упрекает? За что жалеет? Не хотелось думать об этом. Скорее бы домой. Забыть. Всё забыть. Но она знала, что не забудет, что память об этом дне, о встрече с Зимним королём, с ней навсегда. С Инеем. Память о его голосе, о взгляде, улыбке. И о печали. Она опечалила его? Но чем?!

   Хотелось вытрясти из головы бесконечные вопросы, кружащиеся, как назойливая мошкара, долго-долго бежать по снегу — до изнеможения, до состояния, когда бросаешься в сон, как в тёмный омут, и не видишь снов.

   Ни слова не сказала Тала родителям — не потому, что хотела что-то скрыть, а лишь потому, что не хотела снова погружаться в прошедшее, в то, что мелькнуло и миновало навсегда. Сказалась усталой, рано легла спать, а на другой день с самого утра не могла найти себе места, но скрывала своё беспокойство, занявшись домашними делами с удвоенным усердием.

   Когда день начал клониться к вечеру, снова собралась на прогулку. Росомахой добежала до дома тётушки Зори — сегодня ей не хотелось любоваться зимними красотами, оставаясь в человеческом теле, хотелось бежать на четырёх надёжных быстрых лапах, смотреть звериными глазами, чуять и слушать носом и ушами зверя — может, так легче будет отрешиться от человечьих чувств. От чувств, что проснулись так не вовремя, так напрасно, бесплодно — как хрупкий бутон, пробудившийся посреди суровой зимы. Этому цветку не суждено цвести.

   Инга уже ждала её, снова нарядная, но на этот раз не испуганная, а полная радостного нетерпеливого предвкушения. Как такое может быть, если никогда прежде не видела своего жениха? Неужели не боится, что сердце не примет его?

   Росомаха сердито закогтила мёрзлую доску забора. Сердилась она на себя — что толку ей думать об этом, к чему такие мысли? Это предназначение Инги, её судьба, и надо радоваться, что она с готовностью принимает её, а остальное никого не касается, это дело Инги и Ине… Зимнего короля!

   Тётушка Зоря тоже выглянула из домика, но задержалась у порога на считанные мгновения, только посмотрела хмуро и махнула рукой. Инга обескураженно взглянула на Талу, вздохнула, развела руками:

   — Странная она… Будто и не рада за меня совсем. Да может, это и к лучшему — чтобы не сглазить, может, так и нужно! — тут же приободрилась она, приладила лыжи, которые Тала должна была забрать после, двинулась вслед за спешащей росомахой.

   Тала помчалась вперёд, с радостью ощущая, как ледяной ветер сдувает прочь все мысли, а полная сосредоточенность на стремительном беге помогает забыть о чувствах, таких непонятных, противоречивых и мучительных. Но окрик Инги заставил росомаху остановиться:

   — Куда ты так несёшься?! Я… не успеваю… — девушка в самом деле задыхалась, и Тала виновато понурилась, сразу же подумав о том, каким неуклюжим её бег выглядел со стороны.

   Это только изнутри, по ощущениям зверя, он приволен, все движения гармоничны и правильны. А так-то посмотреть… Горбатится росомаха, нет в ней ни очарования, ни грации. И о чём только она опять думает?! Стей от неё очарования ждать не станет, он и сам — такая же неуклюжая горбатая росомаха.

   Но уже в эту минуту Тала со всей ясностью поняла, что не выйдет за него, лучше уж навсегда останется одна. Так будет честнее, так — правильно. Ни он её не любит, ни она его, а значит, счастья им от такого союза не будет, одна только горечь и одиночество. И не в том дело, что Стей не хорош собой, и она не красавица, а в том, что нет между ними тепла, понимания нет.

   Если бы хоть раз увидела она, что ему нравятся её вышивки или цветы, которые она выращивает, что хоть на каплю малую не безразлично, о чём она думает, что на сердце у неё, что в душе… Но для него важно только, что хозяйка она хорошая, справная, как он сказал. Что здорова и молода. Так скотину на базаре впору выбирать, а не жену.

   Но она не судила его и не обижалась, понимая вполне, что и сама относилась к нему так же, не думая о том, что таит он в мыслях, что на душе у него, словно заранее зная — не отзовётся в ней ничего, потому что чужие они друг другу и близкими им не стать, слишком уж разные.

   Стей, когда разговорится с кем, о битвах своих вспоминает, любит обсудить бойцов, оружие или преимущества и слабости разных зверей — кто превосходит в силе, кто в ловкости, кто в чём уступает. Вот тогда у него глаза горят, тогда жизнь в нём играет. Охоту любит — мастер в этом. Тала тоже охотится умеет, но делает это только по необходимости, и уж удовольствия точно не испытывает. Она радуется, когда зверюшек выхаживает, когда цветы выращивает, для него же это блажь глупая. Терпеть будет, но не поймёт никогда.

   Тала пристроилась позади Инги, трусила неторопливо, радуясь, что теперь девушка на неё не смотрит, зато сама Тала заметила, что Инга не очень-то ловко управляется с лыжами. Может потому, что не свои — непривычные? Нет, вряд ли.

   Смутное чувство, что Инга не своя зиме — чужая, что не любит снег, не ценит красоту морозных узоров, — всколыхнулось было, но Тала прогнала его. Не любит, так полюбит. И не её, Талы, это дело. Инга выбрана людьми, она прекрасна, как и хотел Зимний король, так что всё правильно.

   Осталось немного — скоро всё закончится, Зимний король обретёт свою невесту, а Тала сможет вернуться к прежней жизни. Даже с облегчением вернётся, потому что встреча с Инеем помогла ей понять, что нельзя выходить замуж за нелюбимого, и будто камень с души упал.

   Наконец они приблизились к островку — купе заснеженных деревьев посреди гладкой снежной пустоши, в которую превратилось озеро. Тала с удивлением смотрела на выбившуюся из сил Ингу.

   — Холодно, — пожаловалась побледневшая до совершеннейшей снежной белизны красавица. — Вчера теплее было, и добежала до посёлка легче. Это всё оно… От него холодно. От ожерелья, — пояснила под недоумевающим взглядом росомахи и прижала руку к груди. Где-то там, под шубкой и тёплыми шерстяными одёжками скрывалось волшебное украшение. Вопреки словам взгляд Инги стал мечтательным. — Ничего, Зимний король наделит меня своей магией, тогда и перестану мёрзнуть.

   Тала, обернувшаяся человеком, согласно кивнула.

   — Подождёшь меня здесь? На всякий случай, — попросила Инга.

   Тала снова кивнула.

   — Что ты как немая?! Даже не пожелаешь мне ничего? Не скажешь добрых слов в напутствие?

   Тала уже привычно прогнала мелькнувшую по краю сознания мысль, что только вчера Инга бросила её здесь на растерзание без всяких добрых слов и напутствий… Нехорошо так думать! Она была не в себе — напуганная, замёрзшая, вот и всё.

   — Храни тебя Светан и Тена! — пожелала от души. — Желаю тебе долгих лет в счастливом браке, в любви и согласии! Пусть всё у тебя будет хорошо, — прибавила уже без всякой торжественности, зато от самого сердца. — Иди, будь счастлива. Я подожду здесь.

   На этот раз уже Инга молча кивнула, лицо её стало сосредоточенным и даже жёстким. Она глубоко вздохнула, развернулась и двинулась вперёд, к центру островка. Тала постояла немного, глядя ей вслед, борясь с одолевающим искушением. Искушение победило. В конце концов, она же должна убедиться, что всё прошло благополучно.

   Припадающая к земле росомаха осторожно прокралась следом за Ингой. Она успела увидеть, как Зимний король взял руки Инги в свои, как улыбнулся ей. Улыбка эта показалась Тале печальной и слишком спокойной. В ней не было радости, сияния счастья, но, кажется, была нежность и обещание заботы.

   А может быть, она всё поняла не так. Откуда ей вообще знать, какой должна быть улыбка на заре пробуждающейся любви? И откуда ведать, что таится за улыбкой Зимнего короля, в теплоте его серых глаз? Она и не знает. И постарается не думать об этом. Главное она увидела: Зимний король принял выбранную для него невесту и увёл в свой загадочный мир.

   На миг вспыхнуло жаром неисполнимое желание — как бы она хотела увидеть тот мир! На миг, прежде чем двое растворились в снежной белизне, показалось, что Иней посмотрел прямо на неё — на бурого нелепого зверя, притаившегося за кустами. И во взгляде его померещилась горечь, сожаление о чём-то, чему не суждено сбыться, так похожее на её собственное. Глупость, конечно. Это и есть её собственные нелепые, как и вся она, чувства. Может, и увидел он её, может, даже узнал и поглядел с жалостью — вот и сожаление.

   Ну что ж… пусть так… Всё это не имеет значения. Важно только одно — она сделала то, что должна.

ГЛАВА 4. От зимы до зимы

Миновал день. За ним другой. Тале казалось, что весь морозный заснеженный мир застыл в напряжённом ожидании, хотя вернее всего — в нём застыла она, Тала, тревожно ловившая малейшие признаки перемен. Наконец, на третий день, она услышала знакомую песню синицы, то нежное и звонкое "тинь-тинь", что часто предвещает приближение весны. До весны было ещё далеко, но Тала всей душой поверила, что эта песня, разбившая хрусткую морозную тишину, обещает исполнение надежд. В тот же день холода начали отступать.

   Разговор со Стеем прошёл легко. Тале показалось, что он ждал этого, что не верил в то, что их союз возможен, в их будущую жизнь. В глазах его она увидела грусть и понимание — более полное, чем могла надеяться. Подумалось, что в самом деле не только он не понимал её, она его — тоже не понимала, не заглядывала в сокровенную глубину, не верила, что найдёт там что-то близкое для себя.

   Она от всего сердца пожелала ему найти свою половинку, свою судьбу, пожелала счастья, и услышала в ответ столь же искренние и добрые слова. Хорошо расстались, по-человечески, отлегло от сердца. Родители Талы лишь вздохнули и тоже не удивились ни капельки, а уж отговаривать и подавно не пытались.

   Тала всё так же обходила птичьи кормушки, которые развесила в начале зимы, но к той, что на заветном островке, приближалась с замиранием сердца. Она бы предпочла вовсе не ходить туда больше, но нельзя же бросить птиц. И каждый раз там её первой встречала синица. Она не сразу начинала есть, а прежде смотрела на Талу, склоняя головку на бок, будто ждала чего-то или о чём-то хотела спросить, и совершенно не боялась, подскакивала к самым пальцам, но не затем, чтобы выхватить семечку или кусочек сала, которое Тала приносила для синиц, а… зачем? Непонятно.

   Тала отгоняла прочь мысль, что это та самая синица — та, которую чуть не заморозил Иней. Глупости это всё. Но синица продолжала вести себя необъяснимо, иногда даже вспрыгивала на плечо росомахи, чвиркала что-то своё, птичье, словно хотела что-то ей сказать. Понять бы — что? Может, благодарила за то, что Тала отогрела её? Звери и птицы умнее, чем думают люди, да и оборотни тоже — только себя почитают умными, хотя и имеют звериную или птичью ипостась.

   К радости Талы, зима с каждым днём становилась мягче. Значит, она сделала всё правильно, — думала росомаха и тут же с удивлением спрашивала себя: неужели у неё были в этом сомнения? Нет-нет, здесь даже и думать не о чем. Теперь всё хорошо, Иней счастлив, Инга помогла ему стать настоящим Зимним королём, и ещё долго-долго, даже после того, как самой Талы не станет, зимы будут добрыми.

   Скоро однако начались метели и вьюги, изредка перемежаемые оттепелями. Тала качала головой, размышляя, с чего бы такое непостоянство, но ведь метели — это совершенно обычное дело, так и должно быть! А то, что они слишком уж затяжные, ветер уж очень силён — так что ж… Не сразу же Зимнему королю овладеть своим непростым делом. К тому же он говорил, что не всегда ему по силам укротить стихию.

   С приближением весны добраться до островка стало трудно. Когда лёд сойдёт, можно переплыть озеро, но пока он ещё не растаял, а покрывает воду ненадёжной корочкой — опасно преодолевать эту преграду даже в теле росомахи. Тала обещала родителям не рисковать, но… не могла удержаться.

   — Ичи-ичи-ичи! — синица будто звала её, и росомаха поспешила на этот зов, обходя полыньи и тревожно прислушиваясь к опасному похрустыванию. Кое-где коварный покров уже расходился, открывая серую воду, густую, как жидкий лёд, но росомаха словно создана для того, чтобы легко передвигаться и по снегу, и по льду, так что Тала легко добежала до островка. Синица уже ждала её у кормушки, но не обратила никакого внимания на еду.

   — Тинь-тинь, — и птичка перелетела на ветку соседнего дерева, уселась там, внимательно глядя на девушку.

   — Что ты хочешь мне сказать? — улыбнулась Тала.

   — Тинь-тинь! — настойчиво прозвучало в ответ, а желтогрудая птица перелетела ещё дальше.

   Тала невольно последовала за ней. Синица перепархивала с ветки на ветку, с дерева на дерево, постоянно держась в поле зрения, уводя росомаху за собой — к середине островка, к тому самому дубу, у которого Тала, ни разу не была с тех пор, как видела там Инея и Ингу, счастливую пару, воссоединившуюся на радость всем.

   — Ичи-ичи-ичи! — требовательно, почти сердито, торопила её синица.

   — Зачем ты ведёшь меня туда? — Тала не хотела идти, но и отказаться не могла — нужно же выяснить, чего от неё хочет эта странная птица. Проваливаясь в рыхлый снег и увязая в раскисшей земле, уже проступившей между деревьями, Тала наконец подошла к дубу.

   — Тинь-тинь, — на этот раз нежно и радостно пропела синица. Она сидела на одной из нижних ветвей, а рядом висело… Что это? Украшение? Магический амулет?

   Тала никогда не видела ничего подобного: на белоснежной искрящейся цепочке, словно сотканной из инея, висела изящная снежинка размером примерно с четверть ладони. Гармония переплетающихся линий, истекающих из единого центра, притягивала взгляд и не отпускала.

   Не сознавая, что делает, Тала подняла руку, коснулась снежинки кончиками пальцев и снова ощутила то незнакомое тепло, которое исходило от ожерелья Зимнего короля. Не приходилось сомневаться — снежинка тоже принадлежит ему. Тогда почему она висит здесь? Зачем? Может быть, так и должно быть, и эта волшебная вещь нужна именно здесь — на перекрёстке миров?

   Тала сделала шаг назад, синица сердито запрыгала по ветке.

   — Что ты хочешь мне сказать?

   — Тинь-тинь! Ичи-ичи-ичи! — возмутилась птичка, подскочила к снежинке, потеребила клювиком цепочку, порхнула прямо на плечо Талы и клюнула её в щёку. — Чиринь! Чвир-тинь! — она снова перелетела к снежинке и уставилась на Талу внимательными чёрными глазками.

   — Это… мне? Ты хочешь, чтобы я взяла его? Ты… — девушка замерла, глядя на синицу.

   Пусть это кажется невероятным, но Тала не могла больше закрывать глаза на правду: это не простая синица, и она в самом деле привела её сюда, показала снежинку и… она выполняет поручение Зимнего короля? Он оставил эту волшебную вещь для неё?

   Синичка сердито взъерошилась, будто досадуя на непонятливость росомахи.

   — Это он? Он оставил это для меня? Иней? — Тала вновь подошла, протянула руку, едва не коснувшись жёлтого брюшка с широкой чёрной полосой, но птица и не подумала улетать, лишь тихонько пискнула, склонив голову набок.

   Украшение легко снялось с ветки и словно само легло в ладонь, прильнуло к коже, отзываясь лёгким покалыванием, растекаясь теплом до самого сердца. Тала ещё долго любовалась искрящейся красотой, созданной из неведомого материала, не похожего ни на один из тех, что она видела прежде.

   Наконец она надела волшебный дар на шею, старательно спрятала под одеждой, низко поклонилась и поблагодарила — кого? Она не назвала имени, хотя была уверена, что этот подарок оставил для неё Иней. И даже поняла, почему он это сделал: видно, очень счастлив с молодой женой, вспомнил, что Тала помогла ему — рассказала об Инге, привела её, — вот и решил отблагодарить. От этого понимания стало спокойно и светло на душе, а печаль… да, печаль тоже была, но светлая, тихая, правильная печаль.

   Только теперь Тала рассказала обо всём родителям, показала чудесную снежинку, удивилась тому, как они переглядываются друг с другом, как кивают, слушая рассказ дочери, будто и ждали чего-то подобного. Только раз мать переспросила:

   — Тётушка Зоря, говоришь?

   Получила утвердительный ответ, кивнула каким-то своим мыслям и снова переглянулась с серьёзным, чуть хмурым отцом.

   — Вы словно и не удивлены? — спросила Тала поражённо.

   — Ох, доченька… Когда я носила тебя, встретила шаманку… Тётушка Зоря — это ведь шаманка, живёт часть года с людьми, но и пропадает где-то по своим делам нередко.

   — Шаманка? — удивилась Тала. — А я-то… не поняла…

   — Может, она того не хотела тогда, вот ты и не догадалась. Так вот… Она как меня увидела, подошла, за руку взяла, в глаза заглянула. А живот ещё не виден был, но от шаманки такое не укроется. Сказала она мне… — мать замолчала, Тала терпеливо ждала продолжения, хотя так и хотелось поторопить.

   — Сказала, что у дочери моей будет особая судьба. Я спросила: счастливая ли? А она помолчала и говорит: кто знает, что такое счастье? Не отвечу я на твой вопрос, это каждый сам за себя решает — счастливая ли у него судьба, и ответ этот часто удивить может тех, кто со стороны смотрит. Я другое тебе сказать должна: не удивляйся, если дочь твоя будет не похожа на других из вашего племени, и, как в разум войдёт, не запрещай ей ничего.

   — Так вот оно что… — многое стало понятнее Тале.

   Вот почему родители никогда не пытались вырастить её такой, как другие, не заставляли учиться охоте, если она не хотела, покупали для неё семена цветов, когда просила, ткани, цветные нитки, бусинки и бисер. Чем бы ни занялась она, во всём поддерживали. Хотела зверей привечать и выхаживать — заступались и не давали соседям насмехаться над непонятным для росомах поведением девочки. Хотела гулять-бродить где-то, пропадая целыми днями без всякого проку, — просили только быть осторожной.

   Они и не воспитывали её вовсе, поняла теперь Тала, они позволяли ей вырасти такой, какая уродилась, как выращивают цветок или овощ, не ожидая, что из семечка моркови вырастет роза, а из черенка розы — морковь. Вот только у них по всему должно было вырасти одно, а получилось совсем другое. Но они не роптали, не пытались подрезать или прививать, а ведь должны были! Так думали все вокруг, молчаливо, а иной раз и вслух осуждая странную семью, где растёт росомаха с сердцем лани.

   Лань — добыча, росомаха — хищник, которого боятся даже волки. Но её родители приняли всё, как есть, и Тала была глубоко благодарна за это — им, и… тётушке Зоре. Шаманок все уважали, знали, что просто так они ничего не говорят, вот и её родители заранее смирились с тем, что не вырастет из их ребёнка такая росомаха, какой она должна быть — с жёстким характером, любящая охоту, борьбу и диковатые забавы, до которых охочи росомахи.

   — Так что же всё это значит? — прошептала Тала. — Неужто я уже выполнила то, что было мне предназначено? Привела Ингу к Зимнему королю? Но он и сам нашёл бы её, если бы я не отпустила…

   — Как знать, — вздохнула мать. — С тобой она пришла к нему по доброй воле. А как бы сложилось без тебя — только Тена Милостивая ведает.

   — Это правда, — кивнула Тала.

   — Не печалься, дочь, — подал голос отец, всегда молчаливый. — Не думай, что этого мало. Добрые зимы нужны всему нашему миру.

   Тала улыбнулась, обняла родителей, но на душе осталась тоска: неужто это всё? Она исполнила то, для чего родилась и теперь… Свободна? Странное чувство. Хорошо, когда выполнил своё предназначение, но оказалось неожиданно страшно осознавать, что больше его нет — и не осталось в жизни какого-то важного смысла, о котором она прежде, может, и не задумывалась, а теперь — будто отняли что-то, без чего жизнь пуста и никчёмна…

   Весна, лето, начало осени пролетели для Талы быстрее обычного. Она занималась повседневными делами, загрузила себя работой так, что и не продохнуть, разбила грядки, вырастила такие цветы, что и росомахи засматривались, вышивала для всех соседей занавески, скатерти, рубахи. Они дивились невиданным прежде узорам — всё у Талы выходило на зимний лад — морозные узоры, снежинки — и всё так красиво, что от желающих не было отбою. А в свободные дни нет-нет да бегала к тому посёлку у Серой скалы — хотела встретить тётушку Зорю, поговорить… Но та пропадала где-то, ни разу не застала её росомаха.

   На остров не плавала, только издали иной раз засматривалась на него. Снежинку, подарок чудесный, носила, не снимая. Как станет грустно — положит руку на грудь, где под одеждой скрывается сказочной красоты украшение, и будто погладит её кто с любовью, пониманием и нежностью — не по голове погладит — по душе. И станет светлее и радостнее, улыбка сама вернётся, осветит лицо, осияет глаза.

   Тала и не подозревала, какой красивой становится в такие минуты, только удивлялась, что соседские парни стали посматривать на неё с непонятным каким-то выражением в глазах, с неожиданным интересом. "Должно быть, прикидывают, сколько я своими вышивками заработать могу", — думала она, различая в этих взглядах скрытую жажду, но не подозревая, что её вызывает она сама, а не плоды труда её умелых рук и возможные доходы. Росомахи часто бывают расчётливы. Настоящие росомахи, а не такие, как Тала…

   Холода пришли рано — ещё деревья не успели сбросить золотые и багряные одежды, как внезапно ударили морозы, бесснежные, страшные. Люди укрывали плодовые деревья, но те всё равно гибли, озимые тоже было не спасти, а это грозило голодом… Каждый день Тала ждала перемен к лучшему, но их не было, морозы становились только сильнее, но не снежинки не упало на промёрзшую землю.

   "Что же это такое… Почему ты не поможешь нам, Иней? За что гневаешься на нас? Или тебе не хватает сил справиться с зимой?" — шептала девушка, достав из-за пазухи прекрасную снежинку, но та молчала, лишь отзывалась слабым теплом, далёким, будто угасающим, как угасали короткие осенние дни, тёмные, бесснежные и жестокие к людям, зверям и растениям — ко всему живому.

   Тала решила попытать счастья на перекрёстке миров, вдруг удастся встретить Зимнего короля? Вдруг получится что-то узнать, уговорить, умилостивить, сделать хоть что-то? С прошлой зимы она больше не бывала на островке, а с приходом осени устроила кормушку для птиц в другом месте, они найдут. Для них никакой разницы, а для неё — ещё какая. Решила не возвращаться туда больше, но кто же знал, что зима обрушится на них с такой жестокостью.

   На берегу её снова встретила синица, но на этот раз она не звала вперёд, а бросалась на Талу, будто обезумела.

   — Что с тобой, милая?! Что случилось? Ты позабыла меня?

   Тала понимала, что это ничего не объясняло, даже если забыла — синичка в самом деле давно не навещала росомаху, — то это же не причина кидаться на неё! Нет, как видно, не позабыла, а напротив — помнит и потому-то не боится и хочет помешать!

   На минуту Тала остановилась, синичка тут же села на её плечо, чвиркнула что-то умиротворяющее, будто похвалила, но рано она порадовалась благоразумию девушки. Никогда Тала не была благоразумной и сейчас не собиралась начинать. Она должна выяснить, что происходит! Обернулась росомахой, побежала вперёд, оскальзываясь на идеально гладком льду, покрывшем озеро, так что даже её прекрасно приспособленные к зиме лапы разъезжались. Синица металась вокруг, кричала тревожно, но поделать ничего не могла, один раз даже клюнула в ухо.

   Росомаха лишь тряхнула головой и заскользила дальше — она уже приноровилась и теперь передвигалась едва ли не лёжа на пузе и отталкиваясь сильными лапами. Презабавное, должно быть, зрелище, но Талу это не волновало, лишь бы добраться, узнать, понять… Ведь не просто так гонит её прочь синица. Неужели Иней приказал её не пускать? Гневается на неё? Если так, то ей и отвечать, хотя даже представить не может, чем провинилась. Пусть только сжалится над их землёй, над людьми, зверями, птицами — они-то чем виноваты?! Или пусть скажет, чего хочет от них!

   Наконец Тала добралась до островка, бросилась к заветному дубу. Синица прокричала что-то у неё за спиной и смолкла. Росомахе стало не по себе… почему птичка не полетела дальше? Только теперь Тале стало по-настоящему тревожно, до сих пор она не верила, что здесь, где она впервые увидела Зимнего короля, её может ожидать что-то плохое. Иней не способен причинить зло! Должно быть какое-то другое объяснение тому, что происходит…

   Он ждал её или, может быть, так совпало случайно, но когда росомаха приблизилась к дубу, обернувшись человеком, из-за ствола ей навстречу шагнул Зимний король. Он изменился. На белоснежных волосах лежал сверкающий драгоценный венец, одежда была богаче, плечи покрывала мантия из нежнейшего бесценного меха, край её ниспадал до самой земли, ножны меча сияли, будто были выточены из цельного бриллианта, но не это поразило Талу. Изменились его глаза, взгляд. Он был холоден и высокомерен, а в изгибе красивых губ угадывалось презрение.

   — Зачем ты пришла? — голос его тоже был холоден. Холоден, как лёд, хотя и хрустально чист, безупречно красив, как и всё в нём.

   Под этим взглядом Тала ощутила желание упасть на колени, просить прощения — неизвестно за что. И просто — просить — снисхождения и милости. Её будто придавливало к земле, нечто незнакомое обрушилось на неё, испытывая на прочность. Однако она удержалась на ногах, поклонилась низко, но без подобострастия.

   — Пришла просить смиловаться над нашей землёй, над людьми и оборотнями, над зверями и птицами, над миром нашим. Если гневаешься на нас, скажи, чем прогневали. Если даров желаешь, скажи — что поднести тебе.

   Зимний король лишь досадливо дёрнул плечом.

   — Кто вы такие, чтобы мне гневаться на вас? Разве мошка может разгневать горные вершины? И что вы способны поднести мне, чего бы у меня не было?

   Тала закусила губу. В голову сам собой пришёл резкий ответ: доброту, милосердие, тепло, радость — ох, как многого, похоже, не было у него! Но росомаха сдержалась. Нельзя злить его ещё больше. Он держится так, будто и не зол вовсе, а просто равнодушен, но под этой ледяной коркой Тала угадывала гнев, злость, разочарование — она не могла понять, что именно, знала только, что вовсе он не равнодушен.

   Но что же такое случилось с ним?! Неужто женитьба на Инге так изменила его? Да он ли это?! Росомаха постаралась пристальнее всмотреться в прекрасное лицо с безупречными чертами, и на миг расплылось его лицо, будто подёрнулось туманом, а ей показалось, что это и в самом деле не он… не Иней! Другой кто-то, лишь похожий на него, но не он!

   — Что случилось с тобой? — спросила она тихо. — Ты ли это? Иней?

   Вот уж теперь ей точно не показалось — в холодных глазах вспыхнул яростный гнев.

   — Не смей так называть меня, девчонка! Ты забыла, кто я?!

   — Зимний король, — Тала снова поклонилась, но не так низко, как прежде, ей стоило труда заставить себя сохранять почтительность, потому что это создание больше не вызывало почтения — ни капельки.

   Высокомерное чудовище — вот кто перед ней. И не стоит сомневаться, что зима так жестока по его злой прихоти. Но что же делать?! Неужели Иней так изменился? Или… это всё-таки не он? Тогда где же он и что с ним?

   — Но ведь ты сам назвал мне своё имя, — продолжила Тала, не потому, конечно, что желала отстоять привилегию называть Зимнего короля по имени, а потому, что хотела узнать, кто же перед ней. — Разве ты не помнишь?

   Зимний король молча смотрел на неё, и ноздри его раздувались от гнева.

   "Сейчас заморозит, и всё, — отстранённо подумала Тала. — Для него ведь это ничего не стоит… Ох, милая синичка, теперь я понимаю, почему ты не пускала меня сюда".

   И в самом деле — от Зимнего короля волной хлынул холод — ещё более ледяной, чем прежний мороз, ледяная корка поползла по стволам ближайших деревьев, так что некоторые из них с треском лопнули. Поражённая, Тала осталась на месте, хотя эта убийственная сила приближалась к ней — её почти можно было различить глазом, она походила на то дрожащее марево, что поднимается над полями в сильную жару, только это марево клубилось морозной стынью.

   Тала сама себе не смогла бы объяснить, почему даже не попыталась убежать, только ли потому, что думала — это бесполезно? Скорее, причина была в чём-то другом, может быть, в слишком сильном потрясении от тех перемен, что произошли с Зимним королём меньше, чем за год? Может, из-за этого её охватило безразличие, удержавшее росомаху на месте? Или она не верила, что Иней в самом деле способен убить её? Она и сама не смогла бы ответить, но ледяная волна, докатившись до неё, разбилась и истаяла, только лёгким, нежным теплом откликнулась снежинка на груди, под одеждой.

   Тала и рада была бы подумать, что Иней остановился сам, что не желал причинить ей зла, но он не удержал свои чувства под бронёй видимого безразличия, и на поверхности отчётливо проступили досада и злость.

   — Убирайся! И никогда больше не приходи сюда, если хочешь жить! — помедлил и продолжил с жестоким прищуром: — И если хочешь, чтобы жили твои родичи…

   На этот раз Тала дрогнула — вся, и телом, и душой, её как молнией пронзило. Сделала шаг назад, неверяще качая головой.

   — Этого не может быть… Это не ты… не он…

   — Это я, — холодно произнёс он, — Зимний король, — казалось, он размышляет о чём-то. — Хорошо, я исполню твою просьбу, насколько возможно. С завтрашнего дня морозы ослабеют. Но никогда больше не приходи сюда. Прощай, Тала… — он всё-таки назвал её по имени, но имя это не прожурчало весенним ручьём, не прозвенело нотой надежды и радости жизни, как запомнилось ей, а с глухим стуком упало куском льда на мёрзлую землю.

ГЛАВА 5. Шаманка. Легенда о братьях

Домой Тала бежала не помня себя, только у порога сообразила, что находится в теле росомахи, а как обернулась, когда — не помнила. Надо бы побегать где-то ещё, прийти в себя, а она не догадалась, и теперь, едва приняла человеческий облик, как слёзы сами хлынули из глаз. И уже не избежать расспросов родителей, которые слёзы дочери в последний раз видели немало лет тому назад, когда была ещё совсем малышкой. А может, и к лучшему, что так вышло, зато рассказала им всё разом — слова полились неудержимо вместе со всхлипами и рыданиями.

   Отец был растерян, а мать смотрела с пониманием, сердце подсказало ей, что оплакивает дочь не только судьбу их мира, которому достался такой жестокий зимний повелитель, но и любовь свою — пусть несбыточную, пусть на одной только мечте возросшую, но живую и сильную, успевшую пустить корни глубоко в сердце и душу.

   Тала была из тех, кто может всю жизнь прожить с такой любовью — с мечтой о любви, зная, что никогда ей не сбыться. Ей всего-то нужно было знать, что где-то есть тот, кто пробудил её чувства, что он живёт, дышит, улыбается, что счастлив он — пусть не с ней, с другой, главное — счастлив. От этого и у неё расцветала улыбка на губах, а глаза сияли светом искренней любви, пусть и вымечтанной, но всё равно живой, настоящей, преданной.

   Но мечта — материя ненадёжная, настоящая жизнь может легко растоптать её, даже не заметив, и оставить мечтателя оплакивать свой идеал. Хорошо, когда можно сделать это на плече самого родного человека, обнимающие материнские руки могут унять самую сильную боль. Постепенно Тала успокоилась, но от тревожных мыслей избавиться не могла.

   — Сходи к тётушке Зоре, доченька, — предложила мать.

   — Я много раз ходила, но её не было.

   — А ты ещё раз сходи. Не нравится мне всё это… У тебя сердце чистое, я много раз примечала, что ты людей хорошо видишь, не ошибаешься — сердце подсказывает. Вдруг да и вправду…

   — Что, мама?

   — Вдруг не он это? Или случилось с ним что… недоброе что-то. Сходи, может быть, подскажет что-нибудь.

   На другой день мороз и в самом деле ослабел, пошёл снег. Мелкий, колючий, он носился по воле пронизывающего ветра, кусал лицо, будто жалил, злой и бесприютный.

   Тала не надеялась застать шаманку, но когда увидела синичку, сидящую на перилах крыльца, поверила, что мама права и на этот раз ей повезёт, хотя дым не шёл из трубы — всё равно повезёт! Так и вышло: тётушка Зоря открыла дверь после первого же стука, словно стояла у порога и ждала гостью.

   — Пришла, — сказала она с тяжёлым вздохом.

   Тала низко поклонилась, чувствуя себя в чём-то виноватой, но в чём?

   — Входи с миром. Я только вернулась, вовремя ты. Может, и к нему не опоздаешь, помоги тебе Светан.

   — К кому, тётушка? — Тала не ждала ответа, его и не последовало, если не считать за ответ ещё один вздох.

   Теперь, когда росомаха знала, что перед ней шаманка, не слишком надеялась на простой разговор. С шаманками договориться сложно, тяжело понять их, но важно — очень важно.

   В домике было тепло, несмотря на нетопленую печь — в её тёмном нутре светился крупный тепловой кристалл, от него шёл ровный уютный жар, а его мягкое сияние притягивало взгляд и почти усыпляло. Хозяйка указала Тале на широкую лавку рядом с печью, и росомаха едва не уснула, привалившись к мягкой вышитой подушке, дожидаясь, когда шаманка заговорит.

   Торопить нельзя, хотя очень хотелось, но нетерпение потихоньку улеглось. Тала с благодарностью приняла ягодный взвар, себе тётушка Зоря тоже налила большую кружку, устроилась рядом, некоторое время пила молча, глядя, как и Тала, на кристалл, наконец, отставила кружку в сторону.

   — Ну… говори, с чем пришла.

   Тала опустила голову.

   — Ты ведь всё знаешь, тётушка…

   — Ошибаешься. Многое говорят про нас, так ведь неправда почти всё! Знаю я немногое, лишь то, что Небо откроет. Да кое-что опыт подскажет. Вижу, что сердце у тебя доброе, может, даже слишком… — она покачала головой. — Нет, это я зря сказала. От досады, что всё так… глупо кажется, но, видно, так и должно было случиться. Говори.

   Поначалу Тала запиналась, сбивалась, краснела, но тётушка Зоря слушала терпеливо, смотрела с пониманием, и девушка наконец отбросила смущение, рассказала всё, что случилось накануне, и всё, что было на сердце.

   — Значит, ты поняла… Это хорошо.

   — Что поняла, тётушка?! — взмолилась Тала. — Ничегошеньки я не понимаю!

   — Нет, не так я сказала. Ты и в самом деле не поняла, но увидела — сердцем почуяла: не он это.

   Тала ахнула, прижав ладонь к губам.

   — Не он?! Всё же не он?..

   — Не он. Для нас многие жители Зимнего мира выглядят похоже, но не только в этом дело — магия иллюзий может изменить внешность. Но душу не изменишь.

   — А где же он, настоящий? Что с ним?!

   — Это мне не ведомо, милая. Это только ты можешь узнать. Если решишься.

   — На что решусь? — одними губами прошелестела Тала.

   — Пойти за ним, искать его. Помочь ему. Спасти. Знаю только, что жив он. Пока жив.

   — Пока?.. — с ужасом переспросила Тала.

   — А что ж ты думаешь… Всё серьёзно, милая. Тот, кого ты видела вчера — Ледяной король.

   — Ледяной? — недоумевающе повторила Тала. — А Иней тогда кто?

   — Иней? — шаманка взглянула остро. — Имя своё он тебе назвал?

   — Назвал, — кивнула Тала.

   — Это хорошо, милая, это хорошо.

   — А ещё вот! — вспомнила она, доставая из-под одежды волшебную снежинку.

   Тётушка Зоря долго присматривалась к ней, осторожно коснулась кончиками пальцев, замерла, склонив голову к плечу.

   — Видно, чуял он, что быть беде. Сомневаюсь, что надеялся на помощь твою, ведь ты для жителей его мира — всего лишь обычный человек, которому в Зимнем мире не выжить, а если и выжить, то ничего не добиться, и уж тем более — не тягаться с Ледяным королём. Подарок этот разгадать не могу вижу только — в нём великая сила, сила зимняя, мне непонятная. Надо думать, поможет он тебе, защитит в Зимнем мире, если решишься туда отправиться. Бесценный дар оставил тебе — сам создал, от души, от сердца. Дорога ты ему.

   Тала недоверчиво покачала головой.

   — А ты не сомневайся, милая, не сомневайся. Так и есть. Если бы ты раньше это поняла, всё иначе сложиться могло… Знала я, что Инга беду принесёт. Хоть и родственница она мне, но скажу как есть: недобрая она, жадная, завистливая. Не такой должна быть жена Зимнего короля, ох не такой…

   — Почему же ты… — Тала осеклась. Знала же, что шаманки вмешиваются крайне редко, что есть для них запреты, другим непонятные, но вопрос так и рвался с языка!

   — Почему не вмешалась? Потому что вмешаться мы можем только тогда, когда Высшие Силы позволят. Иначе можно много бед натворить. Да, я знала, что Ингу к нему привести — не к добру. Но видела и другое — этот путь, хоть и тяжёл, может ещё добром закончиться. А если вмешаюсь… — что будет? Неведомо мне. Может ещё хуже получиться. Это ноша наша, тяжкое испытание: нельзя вмешиваться, если не было тебе откровения.

   Пожилая женщина задумалась, сидела, чуть покачиваясь, глядя на мерцающий кристалл. Тала терпеливо ждала.

   — Вот что, милая, — сказала наконец тётушка Зоря, — расскажу я тебе легенду о братьях — повелителях Зимнего мира. Расскажу так, как когда-то сама слышала. В ней всё правда, или почти всё. Что-то, может, и исказилось да не сильно — мы умеем хранить знания. В легендах не всё точно бывает. Однако главную правду они хранят, самое важное сберегают.

   Говорят, что Всетворец сотворил не только наш мир, а бесчисленное множество… Так много их, как капель воды в далёком море! И у каждого мира свои законы, свои жители, всё своё… Некоторые из них похожи на наш, другие — не очень, а иные и вовсе такие удивительные, что нам и представить их нельзя!

   И есть среди них миры Великих Стихий, где царствуют они безраздельно. Живут там существа особые — не люди и не оборотни, а дети стихий, что сливаются с породившей их стихией и могут управлять ею — каждый в своей мере.

   Есть Мир Вод, что населяют морские девы, нимфы и другие создания удивительные. Иногда приходят они в наш мир и поселяются в нём. Есть среди них добрые, есть такие, кто к людям равнодушен, есть и злые. Разные они, как и мы. И нужны в мирах людей, чтобы править морями, океанами, реками да озёрами, чтобы магию воды в мир приносить.

   Властвует в их мире Лилали, Светлая Повелительница Вод, и Шеанш — Владычица Вод Тёмных. Сёстры они, хоть и разные совсем, непохожие. Но это только кажется, что общего у них ничего нет. Первая понятно что — дарует водам благую и целительную силу, умножает всё доброе, очищает и животворит. Вторая управляет бурными потоками, бурями и штормами, несущими смерть и разрушение, властвует над болотами и топями, но и в ней нет зла. Тёмная Шеанш лишь отражает то тёмное, что сокрыто в душах людей и других существ. Сурова она, но не зла.

   Воды хранят память… Светлые — о светлом. Тёмные — о тёмном. Открывают всё сокрытое и тайное.

   Есть свой мир и у детей Воздуха. И Огненный Мир есть. Да только мало знают о них люди. Всё больше с дочерьми Мира Вод встречаются. Иногда — с теми, кто рождён в Мире Камня или Мире Растений. А ещё с теми, кто приходит из Зимнего Мира — мира холода, льда и снега.

   Связан он с Миром Вод, ведь снег и лёд — из воды. Но такова уж стихия водная, что от жара паром оборачивается, от холода — льдом. Удивительная. Нет другой такой. В Зимнем Мире царит вечный холод, только и он разным бывает. Может лёгким быть, а может и таким, что никому не выжить — только тем, кто там рождён, для кого мороз лютый то же, что для нас — живительная прохлада среди жаркого лета.

   Говорят, что правят тем миром два брата, как Миром Вод — две сестры. Один больше снежной магией владеет, а другой — ледяной. Снежная магия мягче, нежнее. Ледяная — она ледяная и есть. Лёд — он коварен и жесток. Снег укрывает, лёд — убивает. Однако же всё в мире для чего-то нужно…

   Когда в мир людей и оборотней приходит зима, раскрываются врата в Зимний Мир, приходит к людям Зимний Король. И благо людям, если он — Снежный, не Ледяной. Обычно так оно и бывает. А повелось так, говорят, с давних-давних времён, когда два брата — Ледяной и Снежный — полюбили одну девушку по имени Лирая. Так уж заведено, что правители Зимнего Мира должны брать в жёны девушек из других миров, на подданных своих не женятся они, а почему так — не ведаю.

   Прекрасна была Лирая и лицом, и телом, и душой, и сердцем. Голос её журчал ручьём весенним, глаза сияли небесной голубизной, когда пела она — и звери лютые замирали и слушали, когда танцевала — и облака в небе останавливались и любовались. Вот и полюбили её оба брата. Видно, такое испытание им было от Всетворца. А может, вражда между ними приключилась потому, что слишком много вражды стало среди людей.

   Мудрые говорили, что Миры Великих Стихий хоть и сильны, и велики, а зависят от миров слабых существ, чья жизнь коротка, а сила — ничтожна. Чем больше у нас зла и раздоров, тем больше их и там — в Мирах Стихий. Не знаю, правда ли то. Но думаю, так оно и есть. И чем больше зла среди людей, тем лютее стихии, тем злее те, что приходят в наш мир, чтобы управлять ими.

   Так вот… Увидели Ледяной и Снежный девицу ту и полюбили её. Похожи были братья, так что и отличить трудно, но всё же разница между ними была. Снежный — более мягкого нрава, Ледяной — напротив. Зато с виду смелый да решительный. А Снежный — весёлый да заботливый. Оба хороши, так что и не выбрать! Полюбила Лирая… и сама не может решить — кого же из них? К кому сильнее тянется сердце?

   Печальнее братья день ото дня, поняла Лирая, что тянуть долго нельзя. Надо решить. А как? Ошибёшься… целую вечность потом сожалеть будешь. Ведь жена одного из правителей Зимнего Мира будет жить так же долго, как и муж её — может, сотни лет, а может, и тысячи. Долго живут дети Стихий, хотя и они не вечны.

   Гостила Лирая в прекрасном замке Снежного — весь он искристый и кружевной, лёгкий, словно парящий в воздухе, сотканный из чудесных снежинок. Белоснежный… но не утомляет эта белизна — мягкая, чистая, нежная, как пух.

   Над землями Снежного вечно кружат прекрасные снежинки размером с ладонь — все разные, ни одна не повторяет другую. Словно танцуют они, мерцающие, волшебные. Стоит коснуться снежинки — она рассыпается снежной пылью — радужной, приносящей веселье и дарующей силы. В садах и лесах его — снежные деревья стоят, резные, все в инее. И тоже ни одно не похоже на другое. Подданные Снежного короля все как один весёлые, озорные и добрые. Полюбились они Лирае, а она — им.

   Есть и равнины, и горы в снежной стране, и для тех, кто живёт там, белый цвет имеет сотни оттенков. Есть у них и снежные реки, встают над ними искрящиеся радуги… И снег идёт — всегда разный. Только простому человеку может показаться, что вечная белизна и снег — это однообразно. Но у того, кого повелители Зимнего Мира привели в свою страну, открываются глаза. Не чувствует такой человек больше холода, и видит то, что скрыто от других. Потому что передаётся ему частица стихийной силы — зимней силы, силы холода, снега и льда.

   Совсем уж было хотела ответить Лирая согласием Снежному брату, но позвал её к себе Ледяной, сказал: не честно так, у брата гостила, а моего замка не видела, красотами моих земель не любовалась.

   Согласилась Лирая. И правда — Ледяной дворец прекрасен не меньше! Сияет, переливается тысячами тонов — нежных, волшебных. Сколько там ледяных изваяний чудесных, сколько сверкающих кристаллов… Не знала прежде Лирая, что лёд тоже может быть нежным, может быть мягким, переливчатым, податливым, как вода — живым.

   В саду деревья и цветы ледяные — красоты неописуемой, маняще звенят, наигрывают волшебные мелодии… И хозяин замка — тоже прекрасен, хотя и чуть более суров, чем его брат — Снежный. И подданные его держатся построже, реже смеются, но тоже приветливы, улыбаются Лирае, кланяются почтительно. А как чудесно кататься с ледяных гор!

   Снова сомнения охватили Лираю. Не только её счастье зависит от выбора. Нельзя ошибиться…

   Сделали братья подарки избраннице — Снежный подарил волшебные крылья, сотканные из легчайших снежинок. С ними могла Лирая летать в небесах, любоваться красотами — сколько душа пожелает! Радости-то было от этого подарка! И никогда не исчезнет она — стоит расправить крылья, и радость наполнит сердце! Таково их снежное волшебство. Даже в мир людей они могли уносить её, чтобы и там полетать, чтобы не тосковало сердце по родине. И летом под жарким Солнцем не таяли чудесные крылья — много снежной магии вложил в них любящий Повелитель Снегов.

   Совсем уж было решила Лирая принять его предложение, но тут Ледяной тоже сделал ей подарок: преподнёс Ледяное Зеркало. Ценный дар, волшебный, исполненный мудрости. Ледяное Зеркало могло всё показать — что есть, что было. Любой мир, всё, что знать пожелаешь, что увидеть захочешь. Говорят, даже души умерших может показать оно и позволить говорить с ними. Только будущее закрыто — не показывают Ледяные Зеркала будущего, нельзя его знать. Только особым людям открывается оно, если есть на то воля Высших Сил.

   Не могла Лирая оторваться от Зеркала — столько узнать можно, столько увидеть… Мудрый дар, чудодейный. И снова не знала она, на что решиться. Радость и лёгкость дарят Крылья. Мудрость и знания дарит Зеркало. Измаялась Лирая.

   Подумала она: кто сотворил Зеркало? Крылья Снежные, должно быть, из одной только силы сотканы, напитаны любовью и радостью. А чтобы Зеркало сотворить, радости мало… И любовь тут, пожалуй, не поможет. Надо особые знания иметь, особую силу. Заглянула она в Зеркало, пожелала узнать, кто создал его?

   И увидела в тёмной зеркальной глубине женщину — видом молодую и прекрасную, но глаза её взирали на Лираю с такой мудростью, что поняла девушка: женщине этой столько лет, сколько она и помыслить не может. Белоснежные волосы спадали волнами до колен, тонкие черты лица были совершенны, сияла алмазами драгоценными богатая одежда и резной венец на голове весь как из цельного алмаза. А глаза — светло голубые, ясные, пронзительные — смотрели на Лираю и видели её душу насквозь, до донышка!

   Поклонилась девушка незнакомке таинственной, не решилась ни слова сказать или спросить. Та помолчала и заговорила сама.

   — Вижу я душу твою и сердце, чувства и мысли. Светлы они и чисты. Потому отвечу тебе. И дам совет, о котором ты меня не просила, но которого ищешь. Я — первая Повелительница Зимнего Мира. Мать-Зима. Тысячелетия правила я безраздельно, равно владея и снежной, и ледяной магией. Но и мне пришла пора уйти за ту Грань, за которую уходят все смертные существа, даже самые могущественные. Снежный и Ледяной — мои сыновья. Так уж суждено, чтобы мир наш разделился… Как и Мир Вод, что близок нам. Ведь и отец моих сыновей — Могучий Океан.

   И как вода запоминает и отражает всё бывшее и существующее, так и лёд. Это я создала Ледяные Зеркала — хранилище памяти, знаний и мудрости. Вода текуча… не всегда в ней увидишь стародавнее. Да и нет в наших землях текучей воды. Ледяные Зеркала хранят для нас память и знания.

   Я ответила на твой вопрос. А теперь дам совет. Хоть и горько мне, что суждено моим сыновьям стать врагами… Да, милая Лирая, так будет. Так суждено. Не вини себя, ты ни в чём не виновата. Семя розни и вражды уже посеяно… в сердце одного из них. Это моя боль.

   Во временном мире каждому суждено испытать боль, даже могущественным существам. Всегда есть то, что неподвластно им, с чем должны они смириться. Таково испытание сильных. Тот, кто не выдержит его, обратится ко злу, зло принесёт и от зла погибнет.

   Смирись и ты, как я смирилась. В твоих силах только одно: сделать верный выбор. Я благодарна тебе за то, что ты не стала спешить, за то, что сердце твоё — мудро. Слушай же мой совет: скажи Снежному, что выбираешь Ледяного. А Ледяному скажи, что сердце твоё избрало Снежного.

   И Мать-Зима замолчала, глядя печально в недоступную даль.

   — Но… разве можно так поступать с любящими? — робко спросила Лирая. — Им будет больно…

   — Нельзя, милая Лирая, конечно, нельзя! Но этот случай — особый. Если совершишь ошибку — бесчисленные беды это принесёт. И если не ошибёшься… не обретёшь покоя и уверенности, потому что будешь думать о втором брате и сомнения будут точить твоё сердце, как вода точит камень. Сделай, как я говорю. Только так ты поймёшь всё, что должна понять, узнаешь, кто истинно любит тебя, а кто на любовь не способен.

   Пришло время разделения, и сыновья мои должны раскрыть свою сущность, и земли наши разделятся окончательно, проляжет между ними граница непроходимая. Поверь: мне, их матери, — больнее всего от этого. Но это единственный надёжный совет, какой я могу тебе дать. Тот из них, кто любит тебя, поймёт. И простит.

   — Что же делать мне после, скажи, о Могущественная? — спросила Лирая.

   — Сделай, как я сказала, выслушай, что ответят тебе, и поймёшь, кого выбрать. Поймёшь, кто из них любит тебя.

   — Пойму ли…

   — Поймёшь. Мало ты прожила на свете, но ты умна. Мало успела пережить, но душа твоя — мудра. Прощай, Лирая. Будь счастлива. И сделай счастливым моего сына. Того из них, кто способен быть счастливым. А способен на это лишь тот, кто умеет любить…

   И растаяла прекрасная Мать-Зима в тёмной глубине Ледяного Зеркала.

   Повздыхала в тревоге Лирая, потосковала о недостижимом — о том, чтобы никогда не враждовали братья. Но делать нечего: пришлось поступить по совету Матери-Зимы.

   Сказала она Снежному, что выбирает Ледяного. Прощения попросила за безответность чувств, поклонилась низко, попросила отпустить её.

   С тоской посмотрел на неё Снежный, погасли весёлые искры в его глазах, но он тут же отвёл взгляд и постарался улыбнуться, как раньше, бывало, всё улыбался ей.

   — Будь счастлива, прекрасная Лирая! — сказал он. — Если ты будешь счастлива, то буду счастлив и я! — и когда сказал он это, снова вернулась к нему улыбка, хоть и печальная, от предстоящей разлуки, но искренняя.

   А Лирае стало вдруг так больно… Потому что было больно ему. Так захотелось обнять его и сказать, что любит! Но она решила до конца исполнить то, что советовала Мать-Зима. Попросила она Снежного призвать брата, потому что тревожно ей было, не хотелось отправляться в замок к Ледяному. Решила она поговорить с ним тут.

   Когда явился он, Лирая вышла к нему и сказала то же самое, что прежде его брату. Но не тоску, а злость увидела она в льдистых глазах.

   — Не бывать этому, прекрасная Лирая! Никогда не отпущу я тебя! Если не будешь ты со мной, то ни с кем не будешь! — и он протянул руки, чтобы схватить её.

   Девушка вскрикнула и отшатнулась.

   — Как можешь ты говорить так?! — воскликнул Снежный, что не успел ещё далеко отойти и услышал слова своего брата. — Если любишь её…

   — Потому и говорю так, что люблю её! Так люблю, что мне легче убить её, чем увидеть с другим!

   — Это не любовь, — печально покачала головой Лирая. — Не меня ты любишь, а лишь себя и свои желания. Они тебе дороже всего. Не я.

   И она кинулась к Снежному и попросила у него прощения за то, что причинила боль. Сказала, что сделала это, чтобы понять, кто из них в самом деле любит её. Снежный простил и прижал будущую жену к груди. Но Ледяной не желал уходить. Схватился он с братом своим не на жизнь а на смерть. Но Снежный оказался сильнее.

   Отважно бился он с братом своим, и ничуть не меньше смелости и решимости оказалось в нём. Он победил Ледяного, но не смог и не захотел убить брата, а изгнал его в его владения. С тех пор окончательно разделился Зимний Мир на Снежанию и Ледовию. Границу их хранят непроходимые снежные бураны и стена из ледяных игл такой толщины, что не обхватить и втроём и такой высоты, что не увидеть вершины и в ясный полдень.

   Снежный король счастливо жил с любимой женой долгие-долгие века. А Ледяной, говорят, со временем тоже нашёл себе жену, но счастья не обрёл. Не может быть счастлив тот, кто не умеет любить.

ГЛАВА 6. На пороге

Тётушка Зоря замолчала и несколько минут было очень тихо. Две женщины, молодая и пожилая, смотрели на мерцающий в сумерках кристалл, а потом в окошко кто-то стукнул, и обе встрепенулись.

   — Синичка! — узнала свою уже почти подругу Тала.

   Она не сомневалась, что это та самая птица, и рассказала шаманке о том, как чуть не заморозил её по неопытности Иней и как вчера птичка не хотела пускать её на остров.

   — Она начала покрываться инеем, а ты взяла её в руки, и она ожила? — поразилась тётушка Зоря, открывая окно и впуская птичку внутрь.

   Синичка без тени сомнения или страха влетела, устроилась на столе и начала деловито шелушить семечки, которых сыпанула ей Тала из своих всегда полных карманов.

   — Ну… я ещё подышала на неё…

   — Подышала! — женщина рассмеялась. — Ах ты, наивное дитя! Такое невозможно без магии! Птица была уже на самом пороге смерти, то, что вернуло её к жизни, должно быть достаточно сильно… Подарка Зимнего короля у тебя тогда ещё не было… что же…

   — Как раз перед этим он дал мне ожерелье.

   — От отдал его тебе?

   — Для Инги.

   — Ну да, конечно, — шаманка тяжело вздохнула. — Да только Ингу ожерелье не признало! Она его удержать в руках не могла, всё жаловалась, что холодно от него, что руки ломит. А ты?..

   — В первый миг оно мне тоже холодным показалось, а потом… тепло от него было…

   — Значит, тебя признало, не её! И силу дало. Какую — то мне неведомо. Но без неё ты синицу к жизни не вернула бы. Теперь она не простая птица. Разве простая стала бы на человека кидаться?! Разве знала бы, что нельзя тебе туда идти.

   — И за снежинкой… — это она меня привела, — вставила Тала.

   — Вот! Волшебство ей передалось.

   — И кто же она теперь?..

   Синица оторвалась от семечек, склонила головку набок, уставившись на Талу внимательным и чуть насмешливым чёрным глазом.

   — Откуда же мне знать… Теперь она с тобой связана и с Зимним миром. Должно быть, она стала волшебной птицей и твоим проводником. Если отважишься в путь опасный отправиться, будет помогать тебе. А ты её привечай. И слушай, смотри! Но не всегда надо слепо идти за проводником, сердце твоё — проводник первый! А уж птица волшебная — то второй. Если бы ты вчера её послушала, не узнала бы правды.

   Тала только молча кивнула, облизав пересохшие губы. Так же верно, как тогда, прошлой зимой, знала она, что не сбежит, а будет дожидаться Зимнего короля, так и теперь знала, что пойдёт искать его — как бы далеко ни вела дорога, каким бы опасным ни был путь.

   — Что за сила в том ожерелье, не знаю, но, видно, велика она. А Зимний король хотел, чтобы именно ты приняла его. Не для Инги он отдал его — для тебя. Да-да, не смотри так, я знаю, что говорю! А чего не знаю — того и не говорю. Не отдал бы он его кому попало. Ты ему по сердцу пришлась, и если припомнишь, как всё было, поймёшь, что права я. Только ты отказалась, а ему свой долг исполнить нужно было, вот тебе он и доверил решать, кому передать…

   Тала спрятала лицо в ладонях. Неужели, это правда? И печаль в его глазах, не померещилась ей. Неужто он решил, что она не захотела… отказалась… А что же ещё он мог подумать?

   — Ты, я смотрю, невысоко совсем себя ценишь. А зря! Некрасивой, видно, себя считаешь? Свою красоту по-настоящему можно только в глазах другого человека увидеть, а тебе такого прежде не встретилось. Не потому, что нехороша, а потому, что зрячих вокруг — мало! И о том не забывай, что у всякого свой вкус. И о том, что одни видят только гладь воды, а другие — всё, до донышка. Только редко такое встретишь…

   — А как же Инга? Что с ней теперь? Она в опасности? Может, Ледяной король погубил её?

   — Ох, чистая ты душа… Не беспокоиться за Ингу тебе надо, а остерегаться её! Она сама погубить может…

   — Но как же…

   — А вот так. Хоть она и родня мне, правда, дальняя совсем, но родня, однако я прямо скажу: душа у неё с червоточиной. Не без её помощи, я думаю, Ледяной король победил Снежного. Не обошлось тут без неё. Так что за Ингу ты не волнуйся, а коли доведётся встретить её — не доверяй и остерегайся. Знать бы, где теперь искать настоящего Зимнего короля… Может быть, в Зимнем святилище помогут, подскажут… А может, он там и укрылся? Знаю, что он где-то… не то скрывается, не то в плену. Больше ничего не знаю, милая.

   — Значит, я видела Ледяного короля, а Иней — Снежный, так, тётушка?

   — Так. Выходит, так.

   — Что же мне делать? Разве я сумею попасть в Зимний мир?

   — Коли захочешь, сумеешь. Видение мне было, как Дуб тебя пропускает — подошла ты к нему, коснулась и исчезла, только снег взвихрился. А значит, возможно это. Может, снежинка твоя проход открыла, а может та сила… Что уж это было за ожерелье, не ведаю, а только признало оно тебя — тебя, а не Ингу! — хозяйкой. И силой наделило. Может, и невелика она, да чтобы пройти хватит.

   — Но как же… Он ведь сказал, что погубит всех, если я вернусь туда! И родных моих… Родители, они как же?!

   — Не бойся, милая, не погубит. Если ты справишься и вернёшь настоящего Зимнего короля. Если бы он мог, уже заморозил бы тебя. Он ведь попытался да не вышло! Не думай, что он тебя пожалел. Не вышло! Оттого и разъярился пуще прежнего и пугать тебя взялся, потому что сам боится. Боится, что помешаешь ему. Потому и лютовать меньше стал, чтобы ты к Дубу больше не возвращалась. Мороз-то ослаб нынче, даже снег какой-никакой, а пошёл. Не умеет толком со снегом управляться, злится, а всё же вон — сыпется что-то, — шаманка махнула рукой в сторону окна, за которым косо летела по ветру сухая снежная крупа.

   — Нет у него Ледяного зеркала. А если есть — не удалось ему пока полностью подчинить его своей воле, стать хозяином. Сила Зимы не покорилась ему, вот что! Решать, конечно, тебе. Только знай: когда самозванец этот полную власть получит, никого не пощадит. Правда, можешь попытаться от него укрыться — с родными вместе уйти в дальние края, где зимы и вовсе не бывает, а вместо снега круглый год устилает землю горячий песок.

   На этих словах Тала невольно поёжилась, задумавшись, как вообще можно жить в таких краях? Как выживают там люди? Тётушка Зоря, помолчав немного, продолжила:

   — Только тебе решать, что делать. Можешь бежать от опасности, можешь пойти ей навстречу и попытаться всё исправить, — она хотела прибавить что-то ещё, но остановилась, глядя в сторону.

   — Всем остальным бежать некуда, — закончила за неё Тала.

   Шаманка молча кивнула.

   — Но как я могу с ней справиться? Как справиться с Ледяным королём?

   — Если бы я знала, милая… если бы я только знала. Надо найти Снежного короля и вернуть ему Ледяное зеркало, если он его утратил или не успел получить — больше я ничего не знаю. Но где и как искать… Это только твой путь, если ты решишься встать на него, и никто, кроме, разве что, этой пичуги, — она кивнула в сторону внимательно прислушивавшейся к ним синицы, — не подскажет тебе дорогу.

   Тала осторожно протянула руку к птичке. Та внимательно наблюдала, не пытаясь уклониться от прикосновения, так что росомаха нежно коснулась жёлтого брюшка и только тогда синица пикнула и слегка клюнула нахальный палец.

   — Я назову тебя Тинь, — улыбнулась Тала, убирая руку.

   Шаманка одобрительно кивнула. Синица, кажется, тоже не имела возражений и, попрыгав вокруг кучки семечек, снова занялась ими, не обращая больше внимания на людей. Шелуха полетела во все стороны.

   Тала подумала немного. Сотни вопросов кружились в её мыслях, но она понимала, что большинство из них не стоит и пытаться задавать. Что ей делать, когда попадёт в Зимний мир? Как там вообще можно выжить? Чем она и Тинь — ведь синичка наверняка отправится вместе с ней — будут там питаться, где и как согреться, ведь там может оказаться слишком холодно даже для росомахи…

   Или таинственная снежинка и загадочная сила, полученная от волшебного ожерелья, помогут с этим? Сотни вопросов… Но тётушка Зоря никогда не была в Зимнем мире, нет смысла донимать её этим. Ясно, что путь опасен и сложен, и невозможно предусмотреть те опасности и сложности, которые её там ждут. Остаётся только решиться и броситься, как в полынью… с надеждой на чудо! А если уж спрашивать, то о чём-то самом главном.

   — В легенде, которую ты рассказала, тётушка, были Ледяные зеркала. Значит, оно не одно?

   — Не одно, милая, не одно… Несколько их было. Сколько — не знаю, не ведаю. Но два Зеркала уж точно — не меньше. У обоих братьев были Зеркала, и у Ледяного, и у Снежного. Ведь они владели и магией снега, и магией льда. Но разделение началось ещё тогда, когда родились они. Одному больше повиновалась снежная сила, другому — ледяная.

   — Почему же Снежный не подарил Лирае Ледяное Зеркало? Крылья — это, должно быть, чудесно… Но Зеркало — источник знаний и мудрости…

   — Потому и не подарил, что права такого не имел. Не для того Мать-Зима создала Ледяные Зеркала, чтобы их красивым девушкам дарили, — шаманка усмехнулась. — Вот вышла бы замуж за Снежного, так и смогла бы в Зеркало смотреть, сколько пожелает. Ну так, она и вышла. И Зеркалом пользоваться могла. А дарить их нельзя — их только хранить можно! Снежный создал подарок своей силой и любовью — тем, что было рождено его сердцем. Своё подарил! А Ледяной — чужое. То, что должен был хранить, а не распоряжаться по своему произволу. Но не было у него ни любви, ни смирения. Делал, что хотел. И силы любви такой не было, чтобы подарок создать, равный подарку брата. Потому и схватился за Зеркало, лишь бы брата превзойти. Если бы истинно любил… создал бы свой дар! Своей любовью и силой.

   Прощаться с родителями оказалось тяжелее, чем Тала могла себе представить. Мама тихо всхлипывала, то и дело вытирая глаза, а отец хмурился и вздыхал. Казалось, он тоже с трудом справляется с подступающими слезами.

   Тала рассказала им всё, как только вернулась от шаманки. Боялась, что родители постараются удержать её, но они даже отговаривать толком не пытались — слишком хорошо знали свою дочь, слишком давно смирились с тем, что судьба её будет не такой, как им бы хотелось, не такой, как у других, у её ровесниц, а особой, может быть, опасной или даже трагичной.

   На какое-то время они почти поверили, что опасность миновала, но от судьбы, как видно, не уйдёшь. Бежать от судьбы, что убегать от времени — оно всё равно настигнет, только сложится всё совсем не так, как должно было сложиться. Пусто всё станет и бессмысленно для того, кто задумал обмануть судьбу и время. Так что Тала напрасно боялась уговоров остаться дома или в самом деле — бежать в дальние земли, где не отыщет их жестокий Ледяной король.

   — Как бы я хотела уберечь тебя, дочка, — сказала мать. — Вместо тебя пошла бы хоть на край земли, хоть в Зимний мир, хоть в Огненный. Да только не нужна я там… Горька материнская участь, — она горестно покачала головой.

   — Ну-ну, — положил ей руку на плечо отец, — что это ещё за похоронные речи? Она выросла, она готова. Тала справится, вот увидишь! Всё будет хорошо. Обязательно будет хорошо, — повторил он, словно пытаясь сам себя убедить.

   Жена повернулась к нему, обняла и, укрывшись в его крепких объятиях, всё-таки не выдержала — зарыдала.

   Родители простились с дочерью на берегу. Здесь уже ждала тётушка Зоря, она и пошла с Талой дальше, да ещё синица подавала голос, пролетала рядом и снова скрывалась среди деревьев. По льду озера Тала скользила в теле росомахи, шаманка же так и осталась человеком, хотя почти наверняка была оборотнем, но насчёт шаманок ничего нельзя сказать наверняка.

   Добравшись до островка, Тала повернулась, долгим взглядом ещё раз простилась с родителями. Они махали руками ей вслед, острое зрение зверя различило, что мать закусила губу, чтобы сдержать слёзы. Росомаха покачала головой, не зная, как заглушить сердечную боль.

   — Не печалься, милая, — сказала тётушка Зоря. — Ты обязательно вернёшься, а они обязательно дождутся тебя. Родители дали тебе силу, дали любовь и терпение. Но всё это дано тебе не для того, чтобы век сидеть с ними рядом, а для того, чтобы исполнить своё предназначение. Им тяжело сейчас, но они это хорошо понимают. Я буду их навещать, буду приходить часто и поддерживать, буду говорить, что увижу — жива ли ты.

   Всё должно решиться до Солнцеворота. Если истинный Зимний король не вернёт себе трон к тому времени… Всем нам пропадать. И тебе, и им. Так что не придётся долго страдать без дочери, — шаманка горько усмехнулась. — Но ты не думай о плохом. Я не могла не сказать тебе, ты должна знать. А теперь — забудь!

   "Легко сказать… — подумала Тала. — Как о таком можно забыть?!"

   — А вот так! — отрезала шаманка. — Забудь и всё тут. Это твоя дорога, та, для которой ты была рождена. Так иди вперёд и слушай своё сердце — оно знает, куда идти и что делать.

   Росомаха благодарно ткнулась мордой ей в ноги и, не желая больше оттягивать неизбежное, подбежала к дубу. Она даже не задумалась о том, что нужно делать, но когда коснулась мордой жёсткой коры и вдруг оказалась внутри белого слепящего вихря, оказалась совершенно не готова, что всё получится настолько легко и быстро.

   Хотелось вернуться обратно, хоть ещё один взгляд бросить на родной привычный мир, на тётушку Зорю, на голые стволы деревьев, на низкое серое небо, на синичку наконец! Но было поздно — знакомый мир остался позади, впереди ждала опасная неизвестность.

   — Тинь-тинь! — тут же услышала она.

   "Тинь! — мысленно возликовала росомаха. — Я не одна… Тинь со мной", — на душе стало хоть немного теплее, надежда зародилась в сердце.

   И этот проблеск надежды оказался как нельзя кстати, потому что белая круговерть вышвырнула росомаху в мир, один взгляд на который способен был погрузить в безнадёжность. Если бы Тала не чувствовала, что её лапы снова стоят на твёрдой поверхности, она бы думала, что так и кружится в белом бесплотном вихре, но внизу была земля, вернее — снег. И вокруг тоже был снег — снег повсюду. Только снизу — покрытый корочкой льда, а вокруг — острый и злой, несущийся куда-то по воле жестокого ветра.

   Неба не было видно, но Тала была уверена, что оно здесь ещё более серое, низкое и мрачное, чем в её родном мире, где тоже всё выглядело не слишком радостно, но всё же не настолько. Росомаха в недоумении потрясла головой, она не могла ничего разобрать за несущимися снежными полчищами. Всё это ни капельки не походило на сказочную Снежанию из легенды тётушки Зори, где кружатся большие прекрасные снежинки… Где же Тинь? Конечно, она теперь не простая синица, но Тала всё равно волновалась за неё.

   — Фи-фи, — просвистела синичка, будто отвечая на тревожные мысли росомахи.

   Зверь вздохнул, попытался успокоиться. Инстинкты взяли своё — Тала начала принюхиваться, но здесь ничем не пахло — только снег, снег повсюду, и жёсткий наст под лапами, а ещё холод — такой сильный, что даже надёжно укрывающая от морозов шуба росомахи не спасала полностью — Тала начала дрожать.

   — Тинь-тинь! — пропела синица и села ей на спину, хотя росомаха этого почти не ощутила, но в памяти вдруг возник подарок Инея — прекрасная снежинка, которую Тала, конечно же, взяла с собой.

   В теле росомахи она не могла её увидеть или коснуться, но снежинка, как и одежда, и небольшая котомка с самыми нужными вещами, при обороте всё равно неким загадочным образом оставались с ней. Да, сейчас Тала не могла увидеть снежинку, но стоило вспомнить о ней, представить переплетение изящных линий, которые она так часто рассматривала, укрывшись ото всех, как мягкое тепло разлилось по груди, а следом и по всему телу.

   Ей больше не было холодно, а снег вокруг словно признал в ней свою — он больше не налетал на неё враждебными душащими волнами, а кружился, проносясь мимо, но не ослепляя. Краем глаза Тала увидела свои лапы и потрясённо тявкнула — они стали белыми! Её бурый мех словно покрылся инеем, так что природный цвет скрылся за белоснежностью. Присмотревшись, Тала различила под новообретённой белизной знакомый бурый цвет — он просвечивал почти неразличимо, но всё же он был там, и это открытие неожиданно принесло Тале умиротворение — она оставалась собой. Как странно, что это оказалось для неё важным.

   Но что же произошло с ней? Снежинка подарила какую-то снежную магию? Сроднила с этим миром? Должно быть поэтому ей больше совсем не холодно, и, несмотря на метель, она может видеть довольно далеко прямо сквозь снегопад. Теперь можно было рассмотреть и небо — в самом деле точно такое, каким его Тала и представляла, — и простирающуюся вокруг неё бесконечную снежную равнину, гладкость которой нарушали только холмы разных размеров. Росомаха повернулась вокруг своей оси и убедилась, что дуб, благодаря которому она перенеслась сюда, бесследно исчез.

ГЛАВА 7. Там, где нужна

Синичка нетерпеливо запрыгала по жёсткой шерсти росомахи и, добравшись до головы, больно ущипнула пушистое ухо. Тала вздрогнула и стряхнула накатившее от растерянности оцепенение.

   В самом деле, — худшее, что она может сделать, — это торчать здесь, дожидаясь, когда Ледяной король наткнётся на неё. Тётушка Зоря сказала, что сейчас его здесь нет, но ведь он может появиться в любой момент — наверняка у него есть свои способы отыскать место пересечения миров. А ей, Тале, ничем не поможет стояние на одном месте, пусть даже это такое место, которое ей не хотелось бы потерять, и она совершенно не представляет, куда податься. Двигаться, куда глаза глядят? Это тоже опасно, но что ещё ей остаётся?

   "Слушай своё сердце", — мысленно пробурчала росомаха. А если оно молчит и только испуганно колотится? "Синица — твой проводник". А если она просто уселась тебе на загривок и только щиплет за уши?

   В любом случае, это означает, что здесь оставаться нельзя! — рассудила Тала и, глухо тявкнув, потому что Тинь в очередной раз клюнула её ухо, побежала прочь со всей возможной скоростью.

   Поначалу бежать было легко, тревожила только полная неопределённость — нет у неё ни цели, ни ориентира. Пожалуй, стоит наметить хоть какое-нибудь направление, может быть, вон на тот холм? Или на этот? Росомаха потянула носом, но ничто, кроме зимней свежести не тревожило её обоняние.

   А между тем, наст под её лапами начал подламываться и передвигаться стало тяжелее. Лучше было бы бежать по снегу, Тала была уверена, что так здесь и должно быть — снежное мягкое покрывало. И большие прекрасные снежинки, кружащиеся в плавном танце. Но реальность была другой — мелкая крупа неслась, будто убегала от кого-то или кого-то хотела настигнуть, а пушистая снежная перина покрылась коварной ледяной корочкой.

   Наверняка это из-за Ледяного короля! Это он нарушил заведённый порядок. Чем дальше бежала росомаха, тем острее ощущала это, а её лапы уже начали страдать от острых кромок наста. Никогда она не испытывала подобного прежде, хотя бегать по насту и раньше не любила, но чтобы он резал лапы?!

   Нет, это всё неспроста… Заколдованный он какой-то! Что и неудивительно, ведь она в волшебной стране. Но так далеко не уйдёшь — изрежешь лапы, а что дальше? Даже кровь показалась! — обернувшись назад, Тала со страхом увидела, что уже несколько метров оставляет следы, кое-где окрашенные розовым — царапины пока неглубокие, но… Знание зверя и охотника, соединённые в одном существе, говорили, что это опасно! Кровь привлекает хищников. А как знать, кто обитает в этом мире? Кто-то же должен быть, хотя пока она никого не видела, не слышала и не учуяла, но это ещё ничего не значит.

   Росомаха остановилась. Синица, по-прежнему сидевшая у неё на спине, взлетела, и Тала с удивлением увидела, что она тоже стала белой — почти полностью и вообще изменилась — теперь птичка была больше и казалась сотканной из снежного кружева, хотя из-под него просвечивали едва заметно её естественные краски — самую малость виднелась тёмно-синяя головка, яркое жёлтое брюшко можно было рассмотреть, только если знаешь, что ищешь, а широкая чёрная полоса вдоль него казалась едва заметной тенью. Но всё же это была она — Тинь, хотя и в обновлённом виде.

   Птица покружила над росомахой, похожая на одну из тех самых сказочной красоты снежинок, про которые рассказывала тётушка Зоря, и полетела вперёд. Надо бежать за ней, — поняла Тала. Лапы саднили — пока слабо, но это только начало. Однако, если есть цель и смысл, с этим можно примириться, и росомаха снова побежала по жёсткому и хрупкому насту с его злыми острыми краями.

   Вскоре Тинь зависла в воздухе, трепеща крыльями. Тала резко остановилась, Тинь с лёгким "фр-р-р-р" опустилась рядом и замерла, склонив головку набок, кося внимательным тёмным глазом, будто старательно к чему-то прислушиваясь. Росомаха прислушалась тоже.

   Тала уже начала различать таинственную музыку этого мира. Он только казался безмолвным. На самом деле всё в нём пело — с едва различимым колким звоном летел снег — Тала откуда-то знала, что эта песня неверна, она должна быть другой — нежнее, мелодичнее, мягче. Мир был болен. Поэтому шорох, с которым снег ложился, звучал с ноткой зловещей тревоги; опасно и угрожающе похрустывал наст. Но было и что-то ещё…

   Едва уловив эту новую ноту, Тала уверилась, что именно она привлекла внимание синицы. Росомаха прислушивалась изо всех сил, так старательно, что сама не заметила, как легла на живот и вытянула морду. Жалобный тоскливый плач, полный одиночества, страха и неумолимо угасающей надежды… Он доносился откуда-то… снизу?!

   Подтверждая это, Тинь запрыгала на хрупких ножках, размахивая крыльями прямо перед носом росомахи, а потом начала клевать наст, будто хотела его продолбить, как дятел — дерево. Кто-то похоронен в этой ледяной и снежной тюрьме, но ещё жив, — поняла Тала и начала проламывать наст, разрывать снег. Под тонкой корочкой наста — слежавшийся снег, раскапывать его было относительно легко, однако скоро лапы росомахи наткнулись на лёд.

   Она быстро разгребла снег и перед ней открылось прозрачное окошко — лёд был кристально чист и прочен. За слоем льда металось нечто, как показалось Тале, сотканное из снега. Оно кружилось, сжималось в комок и снова вилось спиралями и петлями. Это непонятное создание заметило росомаху и его плач усилился — ещё больше страха, но и надежды больше. Существо скулило, как потерявшийся голодный детёныш.

   Сердце Талы сжалось от сострадания, надо обязательно его вызволить, но как?! Она посмотрела на синицу, но та лишь клюнула лёд и выжидательно уставилась в глаза росомахе. Тала попыталась скрести лёд когтями, осознавая, что это бессмысленно. Существо льнуло к её лапам с той стороны ледяной корки, смотрело жалобными голубыми глазами… Голубые глаза?! Тала даже не могла различить, что у него есть ещё, кроме вихрящегося снега, но у него определённо были глаза — голубые, испуганные, молящие о помощи…

   Росомаха начала разгребать снег вокруг, надеясь, что удастся найти место, где ледяная броня не столь крепка, но её остановила Тинь, издавшая сердитый трещащий звук. Всё ясно — искать вокруг не стоит, надо пробиваться прямо здесь, но как?! Тала в отчаянии прыгнула на лёд всем весом — росомаха-оборотень намного крупнее обычной, так что и вес у неё немаленький, — ударила лапами так, что вибрация пошла по всему телу и… ей послышалось, или лёд захрустел? Она взглянула на синицу.

   — Тинь-тинь! Тинь-тинь-тинь! — воодушевляюще пропела та и нетерпеливо запрыгала рядом.

   Краем сознания Тала удивилась тому, с какой уверенностью понимает, что хочет передать ей синичка. Может быть, это самообман? Но Тала верила, что в самом деле учится понимать свою пернатую проводницу, и потому начала бросаться на лёд с удвоенной решимостью. Да-да, он хрустит! Теперь она ясно это слышала. Как бы не раздавить загадочное существо с голубыми глазами…

   Тала начала действовать осторожнее, но синица носилась вокруг и кричала, словно счёт шёл на секунды, и осторожность тут совсем ни к чему. Ну что ж… наверное, ей виднее. Тала в очередной раз бросилась на лёд, туда, где уже пролегла глубокая трещина. Треск усилился, и хотя ледяной щит оказался уж очень крепок, но наконец-то приоткрылась хотя бы щель. Тала остановилась — если этот лёд рухнет на голубоглазое существо…

   И тут оно прильнуло к щели и с неожиданной лёгкостью просочилось сквозь неё! Белоснежная змейка, вокруг головы виднелся небольшой пушистый воротник из чего-то, похожего на пёрышки, — стремительно кинулась к росомахе. Тала и моргнуть не успела, как змейка обвилась вокруг её шеи и замерла, только мелкая дрожь ощущалась, но получше прислушаться к своим ощущениям и познакомиться с освобождённой пленницей росомаха не успела — синица снова начала подгонять её. Тревога проводницы ничуть не уменьшилась! И совсем скоро Тала поняла — почему.

   Ветер усилился, он налетал резкими порывами, слепил, не давал вдохнуть полной грудью. Теперь Тала и сама ощущала угрозу, наверное поэтому Тинь больше не подгоняла её, а притаилась где-то у неё на спине, вцепившись лапками в шерсть.

   Куда бежать? От кого или чего? Ответ на второй вопрос скоро отыскался: сначала вокруг появились размытые серые тени, от них исходил леденящий холод — ещё более злой, чем царившая здесь стужа, и они тоже звучали — скрип, скрежет, колкий опасный звон. Тинь тревожно затрещала, подгоняя росомаху, это придавало сил: значит, есть надежда, значит, можно убежать от этого непонятного врага, где-то можно от него укрыться… И Тала неслась вперёд, а тени приближались, вели вокруг неё странный танец, сужая кольцо.

   Змейка на её шее дрожала всё сильнее и снова стала потихоньку плакать — тонкое жалобное поскуливание не позволяло и помыслить о том, чтобы бросить детёныша. Тала была уверена, что змейка ещё дитя, и дитя непростое, это за ним охотятся серые тени, это они заперли его в ледяной тюрьме на верную погибель!

   — Оссстановисссь! Отдай! Она нашша! Нашша! — теням наскучила погоня, надоело кружить, пытаясь напугать, и они преградили росомахе путь. Теперь Тала сумела их рассмотреть: змеи! Огромные серые змеи из гибкого льда.

   — Как ты посссмела! Отдай!

   Росомаха только молча помотала головой, стараясь отдышаться — резкий ветер мешал, но она справлялась, даже страх куда-то подевался. На её груди дрожало прекрасное и беззащитное существо, в Тале просыпалась мощь её рода, отвага и сила настоящей росомахи, которая не пасует ни перед кем!

   Тинь взлетела и устремилась вперёд, Тала проследила за направлением её полёта. Тинь — проводник, значит, показывает дорогу! Летит к холму, он уже близко. Краешком сознания промелькнуло удивление: как она вообще может рассмотреть его среди круговерти колючего снега — белый на белом, за белой пеленой… Но мир вокруг не был однороден, её зрение начало различать бесконечное множество оттенков, а косо летящий снег больше не был преградой для взгляда.

   "Прочь! — Тала не знала, поймут ли эти существа мыслеречь, при помощи которой общались оборотни, сейчас она даже не могла разобрать, как они обращались к ней — при помощи той же мыслеречи или голосом. Но в любом случае, гневный мысленный крик сам рвался на волю и прибавлял ей сил и уверенности. — Прочь с дороги!"

   Она понимала, что обойти не выйдет — враги двигались слишком быстро, почти непредсказуемо, поэтому рванулась напролом, надеясь, что не повредит дрожащей снежной змейке.

   Столкновение с живым льдом было… странным. Тала ударила когтями вздыбившееся перед ней ледяное тело и с изумлением ощутила, что под её лапами лёд поддаётся как живая плоть, хотя и покрытая грубой прочной шкурой. Змея взвизгнула так, что стало больно ушам, и отскочила, Тала помчалась дальше.

   Замешательство змей продлилось недолго. Они окружили Талу кольцом, накинулись, старательно избегая её зубов и когтей. Голубоглазая змейка трепетала где-то под животом росомахи, непонятно как удерживаясь, Тинь заполошно металась и кричала. Тала и не подозревала, что маленькая птичка может так кричать.

   "Росомаха ты или нет?!" — злость поднялась изнутри, незнакомая прежде, обжигающая ярость — на тех, кто нападает на беззащитных, на жестоких, уверенных в своём праве и силе.

   Росомаха припала к земле, утробное рычание рвалось из её глотки — впервые в жизни. Непонятная ей самой сила выплеснулась — ошеломляющая, ослепляющая, сокрушительная. У всех оборотней есть магическая сила — разного вида и мощи. Сила росомах всегда боевая, а предсказать её мощь обычно можно по размеру зверя, Тала была очень крупной даже для оборотня, но при этом совершенно безобидной, никогда она не использовала свою боевую силу.

   Никогда — до этого дня и этой минуты, у неё ни мысли, ни желания не возникало сделать это, хотя бы испробовать. И сейчас она тоже не думала об этом, а если бы задумалась, то наверняка решила бы, что здесь, в Зимнем мире, её магия бесполезна и не подействует на его исконных обитателей.

   Может быть, и здесь помогла снежинка? Может быть, она изменила и магию Талы, как изменила её вид и помогла приспособиться к холоду, слишком сильному даже для росомахи? Сейчас некогда было думать об этом, но Тала запомнила, как огнём вспыхнуло что-то на груди, она была уверена, что это именно она — снежинка, подарок Инея. И оттуда же внезапно выплеснулся этот поток яростной мощи, что просто смёл с её пути ледяных змей, открыв путь вперёд.

   Тала помчалась к холму, подгоняемая треском и вскриками Тинь, в которых теперь слышалась не только тревога, но и торжество. Вперёд-вперёд, и кажется, что ветер сам несёт её, кажется, что снег обнимает, льнёт к ней с нежностью, он больше не колкий, крупные снежинки несутся вместе с ней, словно играют в догонялки! И дыхание больше не перехватывает — мир принял её, будто семья узнала давно потерянное своё дитя и распахнула объятия.

   Враги всё ещё были где-то поблизости, Тала подозревала, что они живы и скоро придут в себя, но страха не было, росомаху переполняло ликование. Впервые она ощущала такое единение с миром, такую лёгкость, такое ощущение правильности. Она та, кем должна быть. Она там, где должна быть. Она делает то, что должна, и она может это сделать!

   Змейка снова переместилась на её шею и тихонечко посвистывала, как будто пела, и Тала точно знала, что это песня надежды, песня радости и освобождения. Росомаха обернулась на бегу, чтобы узнать, преследуют ли её, и с изумлением увидела, как там бушует снежная буря. За её спиной — настоящий буран! И только особое зрение, возможностям которого она уже почти не удивлялась, позволяло ей видеть, как серые тела мечутся и не могут вырваться из снежной круговерти.

   Снег — её друг, — поняла Тала. Снежная магия признала в ней свою и приняла её сторону. Впереди, в основании холма, раскрылся проход. Тала продолжила бег, лишь капельку встревоженная тем, что видела: из прохода появились люди, двое людей. Они заметили, что росомаха слегка замедлилась, и замахали руками, призывая её к себе, они улыбались и звали её. Росомаха подняла голову, отыскала взглядом Тинь. Синица издала ликующую трель и устремилась к людям из холма, Тала поспешила за ней.

   — Она жива! — вскрикнула женщина.

   — Это настоящее чудо… — благоговейно произнёс мужчина.

   Тала не сразу поняла, о ком они говорят, но в следующий миг снежная змейка с голубыми глазами скользнула на руки женщине, и всё стало ясно. То есть не всё, конечно же, но Тала убедилась, что загадочное существо было не просто милым и трогательным детёнышем неизвестного вида, но и кем-то очень важным.

   Стоило догадаться об этом, когда ледяные змеи пытались отбить его, но тогда Тале было не до размышлений, она просто делала то, что подсказывало ей сердце.

   Женщина, двигаясь осторожно, но быстро, понесла змейку вглубь жилища — наверное, малышке нужна была какая-то помощь. Мужчина низко поклонился росомахе. Повинуясь взмаху его руки вход в "холм" закрылся, и теперь Тала ни за что не догадалась бы, что здесь вообще есть проход — стена выглядела совершенно гладкой. А может быть, эти белые, плавно изогнутые стены открываются в любом месте по воле хозяев дома?

   Синичка, влетевшая внутрь необычного жилища вслед за Талой, бодро пикнула — это было похоже на приветствие, хозяин поклонился и ей тоже — не так низко, как росомахе, но вполне почтительно.

   — Доброй зимы тебе, странница. Попутных ветров тебе, проводница. Наш дом — ваш дом. Мы поможем всем, чем сумеем. Жаль, что можем мы теперь совсем немного…

   Вот как… обеих определил, и понял, что это за птица… Проводница, значит. Неужели Тинь теперь — волшебная птица? Как и все жители её мира, Тала слышала предания и сказки про волшебных зверей и птиц, которые появляются в тяжёлые времена и помогают героям, но даже для тех, кто сам обладал магией, как Тала и другие оборотни, волшебные звери были существами чудесными, которых никто не видел и в реальность которых почти никто не верил. Об этом тоже надо будет подумать позже. Жаль, что не спросила у шаманки, пока была возможность, да что уж теперь.

   Тала помедлила немного и всё-таки решилась обернуться человеком, чем совершенно не удивила хозяина. Но хозяйка, вернувшаяся уже без змейки, ахнула, рассматривая Талу, как невиданное чудо. Сами они были так же белокожи и светлоглазы, как Иней, даже похожи на него, но Тала подумала, что, видно, все жители Зимней страны для неё покажутся похожими.

   Женщина — небольшого роста, миниатюрная, в её светлых глазах угадывалась лёгкая голубизна. Мужчина — высокий, широкий в плечах, черты лица резче, глаза светло-серые. Оба, конечно же, одеты во всё белое, хотя и в этих чуть искрящихся, наверняка недешёвых тканях, украшенных вышивкой в тон и меховой опушкой, в сапожках из мягкой кожи, росомаха теперь различала тончайшие переливы оттенков. Тала взглянула на свою одежду, заметила, что к ней вернулись цвета, непривычные для этих мест. Наверное, и сама она выглядит как обычно — более смуглая, чем у местных жителей, кожа, тёмные карие глаза, чёрные брови, алые губы, потому и смотрят на неё хозяева с изумлением.

   Девушка немного смутилась, но обидно или неприятно не было — на неё смотрели с таким добрым, почти детским интересом, что оно живо напомнило ей об Инее, отчего на душе стало и тепло, и грустно, и тревожно.

   — Как она? — спросила про змейку. — С ней всё будет хорошо?

   — Теперь, да, — грустно улыбнулась хозяйка. — Насколько это возможно в наши горькие дни. Весь её род пропал, — прошептала она опасливо, склоняясь к Тале и одновременно косясь назад, — видно, не хотела, чтобы змейка услышала.

   Тала ахнула.

   — Ты ведь из другого мира? — спросил хозяин. — Ты и не знаешь, наверное, кто она такая?

   Тала кивнула под удивлённым взглядом женщины.

   — Не знаешь? — переспросила та. — Почему же тогда… Ты так рисковала из-за неё…

   — И как только нашла? — мужчина покачал головой. — Мы пробовали искать, да ничего не сумели, — он тяжело вздохнул.

   — Это не я — это она нашла, — Тала указала на синичку. — Я только-только попала в ваш мир, кто она такая — даже представить не могу.

   — Да что же ты гостью дорогую всё на пороге держишь! — женщина схватила Талу за руку, потянула вглубь дома.

   Росомаха только теперь враз ощутила, что ноги у неё подкашиваются от усталости. Видно, магическую силу свою она выплеснула до донышка, после такого часто слабость накатывает, нужен отдых.

   — И верно, нам надо о многом поговорить, не стоять же на пороге. Меня зовут Буран, а жену мою — Нежа.

   — Я Тала, а это — Тинь, — пробормотала девушка, у которой от слабости уже и глаза закрывались, а ноги еле-еле плелись одна за другую — вот-вот споткнётся на ровном месте, поэтому она не заметила, как переглянулись муж и жена, как посмотрели на свою гостью, будто оправдались их надежды, будто именно её они давно ждали, но уже не чаяли дождаться.

   — Ох, ты же совсем без сил! — Буран подхватил её на руки и понёс куда-то, а Тала провалилась не то в сон, не то в беспамятство.

   — И не мудрено, — услышала Тала позже, сквозь отступающее забытьё. — Удивительно, как ей сил хватило, как сумела справиться с ледяными аспидами. Их ведь там не меньше десятка было!

   — Неужто?! — поражённый женский голос, ласковое прикосновение прохладной ладони ко лбу.

   — Точно тебе говорю. Я понять поначалу не мог, что они там делают, какую ещё гадость замыслили…

   — Куда им замышлять. Безмозглыми совсем стали. А мне не сказал, что их так много, — укорила Нежа.

   — Пугать не хотел, — повинился Буран. — Это верно, они только приказы выполнять могут, но оттого и вдвое страшнее. Что ещё он нам приготовил… Ни на что мы не способны оказались… — мужчина тяжело вздохнул. — Прячемся, как кроли по норам! Как же ты сдюжила, девочка? Никто у нас такой силы больше не имеет. Снежные кобры все сгинули, а…

   Нежа всхлипнула, и Буран замолчал на полуслове.

   Тала окончательно проснулась или, может быть, очнулась, обнаружив себя полулежащей на мягкой постели. С неё стянули сапожки и шубку, под голову и спину подложили несколько подушек. Сами хозяева сидели рядышком, Нежа обтирала лицо гостьи влажной тканью, приятно пахнущей свежестью и чем-то сладковатым, родным, напоминающим запах маминых яблочных пирогов.

   Хотя Тала всё ещё ощущала слабость во всём теле, но мысли прояснились, и она была почти уверена, что догадалась, о чём, вернее, о ком хотел сказать Буран.

   — А Иней? — спросила она, открывая глаза. — Где Иней? Что с ним?

   Нежа молча прижала ладонь к губам, она едва сдерживала слёзы.

   — Пропал Иней, — тяжело уронил Буран и положил руку на плечо жене, стараясь успокоить. — Не плачь, жив ведь, точно жив.

   Нежа кивнула, пряча лицо в ладонях, простонала:

   — Надолго ли…

   — Сын он нам, — пояснил Буран под удивлённым взглядом Талы. — Сын.

   Росомаха потрясённо ахнула.

   — Благодаря ему не добрались до нас пока ни аспиды, ни их хозяин… Оставил нам защиту, а потом отправился к Ледяному — вроде как в гости. Тот уж очень звал! Отговаривали, как могли, да только не послушал он нас, хотя и сам ему не доверял. Хотел понять, разобраться… Вот и разобрался! Пропал. В плену там, как пить дать. Теперь хозяйничают у нас те твари, которых ты уже видела. Народу нашему тяжко приходится. Ледяной всех заставляет признать себя единым, на оба королевства, правителем и Зимним королём, покориться его власти. Нас немного, почти все укрылись здесь, рядом с нами. Остальные скрываются, выживают, кто как может. Но надолго ли хватит им сил, а нам припасов, терпения надолго ли достанет? С землями нашими что творит! Оледенело всё, гибнут и сады, и поля, и скот, и дикие звери! Пока народ держится. Знают, что пути назад не будет — если откажутся от Инея, не жить ему… И всем нам свободы и радости никогда не видать.

   — Неужели убьёт? — тихо спросила Тала.

   — Он может… Мерзавец! — светло-серые глаза Бурана посветлели ещё больше, на миг наполнившись такой яростью, что Тале стало немного страшно.

   И в самом деле, воздух вокруг Бурана взвихрился, по спирали полетели снежинки — всё гуще, всё быстрее! Теперь уже жена положила руку ему на плечо, и гнев отступил, снежная воронка медленно остановилась, снег улёгся.

   — Так вот ты какая… — тихо проговорила Нежа. — Иней говорил о тебе. Запала ты ему в сердце.

   Тала вспыхнула, глядя недоверчиво и изумлённо.

   — Наверное, просто благодарен мне был. За то, что с Ингой свела.

   Нежа усмехнулась с такой горечью, что Тала в очередной раз удивилась: что она сказала не так?

   — Вот уж за это никто у нас тебя не поблагодарил бы, — с неожиданной резкостью уронила хозяйка.

   — Ну-ну, жена. Она хотела как лучше. Кто же знал…

   — Что знал?.. — тревожно спросила росомаха. — О чём?

   — Что гнилое у неё нутро.

   — Ледяное, — то ли поправил, то ли дополнил Буран. — Ледяное — под стать её любовнику. Это из-за неё беда и в нашем, и, видно, в вашем мире тоже.

   Тала только молча кивнула, потрясённо слушая.

   — Она предала Инея, она с Ледяным спозналась, она и в гости к нему отправиться уговорила. Из-за неё Иней в плену, а мы все или погибнем, или подчинимся Ледяному… — прошептала Нежа.

   — Да неужто…

   — Это ещё точно неизвестно, — хмуро уронил Буран. — Но, скорей всего, так и есть… И что предала, и что с Ледяным спуталась, и что нам не выстоять, не сдюжить снегу против льда. Снег мягок, а лёд… Сама знаешь — твёрд, остёр, безжалостен, коварен.

   — Нет! — вскинулась Тала. — Не бывать этому! Моя это вина… Я и должна всё исправить! Исправить то, что ещё можно исправить… — грустно поправилась она. — Я освобожу его!

   — Ох, деточка, — Нежа погладила её по голове. — Может, ты и справишься… Только одно запомни: не вини себя. Никогда. Ты не виновата. Вина — плохой проводник и наставник. Любовь может помочь. Сострадание может указать путь. А вина потянет ко дну, опутает, стреножит. Нет здесь твоей вины.

ГЛАВА 8. Разговор

— Так значит… — Тала приподнялась и села, не обращая внимания на головокружение, — значит, вы были… вы тоже Зимний король? И королева?

   — Нет, милая, — усмехнулся Буран. — Мы с женой самые обычные снежные маги, как и все у нас, — жители Снежании. Это в Ледовии власть передаётся по наследству, у нас всё иначе.

   — А может, и зря, — снова всхлипнула Нежа, — может, напрасно! Ледяной король многое знает, от отца научен разному, да и сам правит давно, а наш сынок… Ему-то почти ничего известно не было, всему надо учиться. Так где ж ему было с Ледяным совладать? Коварный он, хитрый, да и силы много накопил. А Иней — доверчивый, добрый, ни в ком зла не видел, потому что в любви жил, рядом — соседи добрые, мир светлый. Зло различать не научился, не знал его, Инге этой, змее ядовитой, верил. А я говорила! Не нравилась она мне, никогда не нравилась, чуяло сердце материнское…

   — Так уж с первого Снежного повелось, — покачал головой Буран. — У них, в Ледовии, так, а у нас — иначе. Не пример они для нас.

   — Может, и так, судить не мне. А только как же… Как же теперь быть, когда беда пришла? Как с Ледяным справиться?

   Буран ответил тяжёлым вздохом, уронил после паузы:

   — Я бы попытался.

   — Нет уж! — едва ли не подпрыгнула на месте Нежа. — Не для того Иней оставил нам защиту, столько сил в неё вложил. Ты же знаешь, если кто-то из нас оставит поселение, защита разрушится, она на нашу кровь завязана, нашей силой подпитывается. Что тогда будет — и подумать страшно.

   — Скажи лучше, что не веришь в мои силы. Если бы верила, что я сумею вытащить сына, ничто тебя не остановило бы.

   Нежа горестно опустила голову.

   — Снежные кобры ушли за ним. Все ушли, только малышку-царевну оставили в Святилище. И что? Ни одна не вернулась. А малышку даже служители Святилища не уберегли! Если бы не Тала, так и пропала бы… Мы с аспидами совладать не можем, а ты говоришь… Неужто я бы тебя отговаривала? Да я бы сама первой побежала! А нельзя… нельзя! Погубим всех, если защита рухнет. Нам ведь Иней поручил сберечь всех, кого можно, если беда придёт. Сберечь, сохранить! Если аспиды проникнут сюда, за ними и сам Ледяной явится — не замедлит! Весь наш народ сгубит, немного ведь нас… Я верю, что Иней вернётся. Верю! И малышка кобра теперь с нами. А если все пропадут? Все… Думаешь, наш сын переживёт это? Вынесет? Как жить ему тогда? Нет, — она исступлённо мотала головой, и Тале было ясно, что несчастная мать убеждает не столько мужа, сколько саму себя. — Нет, нельзя. Нельзя.

   — Как же ты сумела справиться с аспидами, девочка? — спросил Буран, задумчиво глядя на Талу. — И Мать-кобру найти и освободить?

   — Мать-кобру? — удивилась Тала.

   — Она ещё дитя, — улыбнулась Нежа, — но это не простая коброчка, а будущая Мать-кобра, основательница рода. Пока она жива, снежные кобры не исчезнут, даже если все остальные её сородичи погибнут, — она способна передать свою силу, так что у обычных снежных магов родятся снежные кобры. Только однажды за всю жизнь прежняя Мать-кобра может произвести на свет такое чудесное дитя, вложить в неё силу и любовь всего рода.

   — Да она ведь и не знает, кто такие снежные кобры, — Буран тоже улыбнулся печальной, но светлой улыбкой, глядя на растерянную Талу.

   Росомаха слушала очень внимательно, не перебивая и стараясь запомнить всё — и понятное, и пока неясное — разъяснится потом, главное ничего не упустить.

   — Не знаю, — кивнула Тала.

   — В давние времена некоторых из зимнего народа Мать-Зима наделила особой силой. Все мы были тогда едины — маги снега и льда — и един был наш мир. Только одним лучше давалась снежная магия, а другим ледяная. И у Матери-Зимы было два сына — Снежный и Ледяной, — Буран замолчал, приметив, что во взгляде гостьи что-то изменилось, словно она наконец обрела почву под ногами, услышав нечто знакомое и понятное.

   — Снежный и Ледяной поссорились из-за человеческой девушки? — не удержалась Тала и тут же пристыженно замолчала — это надо же было так коряво сказать.

   Не из-за девушки они "поссорились", а потому, что суть их была разной до непримиримости. Потому, что один жил любовью, а другой хотел властвовать и обладать, но разве это в двух словах скажешь.

   — Это Иней тебе рассказал? — удивилась Нежа. — Нам он говорил, что ничего не успел тебе поведать о нашем мире, потому что встреча ваша была совсем короткой. Но вспоминал, что ты очень красиво говорила о своей земле.

   Тала ощутила, как кровь прилила к щекам и смущённо опустила голову. Красиво… да что она такого сказала?

   — Так и было, — пробормотала она. — Иней не рассказывал, это шаманка рассказала мне легенду о братьях — Ледяном и Снежном, о девушке Лирае из нашего мира, которая стала женой Снежного, о разделении Зимнего мира на Ледовию и Снежанию.

   — Точно так, — кивал, соглашаясь, Буран. — Это и не легенда вовсе, а чистая правда. И в самом деле нашу первую королеву звали Лирая.

   — Но ни про каких кобр и аспидов она не говорила, — поспешила Тала вернуть разговор в нужное русло.

   — Когда-то они были одними из нас, но дар Матери-Зимы наделил их способностью превращаться в снежных кобр и ледяных аспидов. Они намного сильнее нас, их возможность управлять стихией выше. Мать-Зима предназначила их служить её сыновьям, а после них — тем, кто станет править Ледовией и Снежанией.

   В Ледовии династия сохраняется и по сей день, а у нас — всё иначе, потому что именно Снежный король приходит в ваш мир, становится для вас Зимним королём, тем, кто исполняет святой долг, завещанный Матерью-Зимой — оберегать ваш мир от свирепости зимней стихии, помогать и зверям, и птицам, и оборотням, и обычным людям пережить студёную пору. Он и в другие миры приходит, но это уж потом, когда силы и опыта наберётся.

   Чтобы лучше узнать вашу землю, Зимний король должен взять в жёны жительницу вашего мира, но Мать была милосердна и мудра — ведь дети прежнего короля могут найти себе избранниц среди своего народа прежде, чем придёт им время занять трон. И как тогда быть? Не дело заставлять бросать любимую и жениться на нелюбимой, а долг принять на себя следует тому, у кого есть к этому склонность и сила. Но и лишать детей Зимнего короля трона — тоже опасно. Кто-то из них может пожелать править и начать чинить козни. Поэтому у Зимнего короля, правителя Снежании, не бывает детей, пока он правит, только после — когда устанет от своего служения и оставит трон.

   Когда прежний Зимний король уходит на покой, он обычно отправляется жить в другой мир вместе с женой, там рождаются у них дети и внуки, там они проживают обычную жизнь, отказываясь от вечной молодости, хотя живут всё равно долго и долго сохраняют молодость. А нового короля избирают служители в Святилище, чтобы трон занял самый достойный. Любой может ошибиться, даже служитель, но Зеркало показывает им… — Буран осёкся.

   — Ледяное Зеркало? — спросила Тала. — Шаманка говорила, что нужно отыскать его и вернуть Инею, пока Ледяной король не сумел овладеть его силой.

   — Вот как, она и об этом сказала, — кивнул Буран. — Да, страшные беды может принести Ледяное Зеркало, попавшее в недобрые руки.

   — А где оно сейчас?

   Нежа покачала головой, посмотрела на мужа.

   — Да что уж скрывать, — махнул рукой Буран. — Думаю, оно всё ещё у него — если бы Иней отдал Зеркало, вряд ли Ледяной лютовал бы.

   — Почему же шаманка…

   — Вестимо, потому, что сейчас оно не принадлежит никому — в полной мере. Не далась Инею сила Зеркала. Лишь отчасти оно его слушалось. Он сильно переживал, ходил в Святилище, да разве от служителей ясного ответа добьёшься? Сказали что-то про отражение… Мол, чистым оно должно быть. А что за отражение, как его очистить… поди-пойми их!

   — Это как наши шаманки, — невольно улыбнулась Тала.

   — Так они и есть… такие же.

   — А мне кажется, он понял что-то, — задумчиво проговорила Нежа, — только нам не сказал. Молчал всё в тот вечер, смотрел в сторону, думал о своём. Он к нам тогда пришёл — из Святилища. Вроде как навестить. Только я поняла, что побыть в тишине ему надо, подумать, ну и… от Инги отдохнуть. От капризов её.

   Всё ей что-то надо было, всё чего-то недоставало. То праздников, то танцев, то нарядов и украшений, то… и сама не знала чего! Ведь всё было. Уж как Иней старался… и не он один — все ему помогали. И праздники были, и танцы, о нарядах и говорить нечего, а драгоценностей лучше, чем у Зимнего короля, не сыскать не только в нашем мире, но и в других навряд ли отыщутся.

   — Ох, как бы не решила гостья наша, что ты из тех свекровей, которыми девиц на выданье пугают, — усмехнулся Буран.

   — И не говори… самой тошно от того, что говорить приходится, но ты-то знаешь, как было — всё на твоих глазах. Разве я не старалась?

   — Да, милая, ещё как старалась. Признаюсь как есть: даже мне порой терпения едва хватало. А праздники да танцы… поначалу и правда всё было — все хотели поприветствовать нового Зимнего и Снежного короля, а королеву — и того пуще. Король-то — наш, многие его и раньше знали, а королева из другого мира — дело иное. Все хотели и услужить, и порадовать, и подарок поднести, и поговорить, и в ближний круг войти.

   Прежняя королева в последние годы редко праздники устраивала, всё больше грустила. Хочешь спросить, почему? — заметил Буран немой вопрос в глазах Талы. — Очень хорошая у нас была королева, все её любили и уважали. Но быть Зимними правителями — это в первую очередь долг и служба, от неё, бывает, и устают. А главное — деток она хотела, об этом все знали. Дай им Мать-Зима деток побольше, как они и мечтали.

   — А отыскать их нельзя? Совета спросить? — не удержалась Тала.

   — Нет, девочка, теперь не найти их — как я и говорил, в другой мир ушли, чтобы прожить обычную жизнь, здесь свой долг и службу исполнили. Придётся без них справляться.

   Тала грустно кивнула.

   — Ну так вот… при новой королеве веселье каждый день началось. Все наперебой вокруг неё прыгали и в глаза заглядывали. Некоторые влюбились, это уж как водится. Не то чтобы всерьёз — никто и подумать не может о таком, но у новой королевы всегда появляется круг поклонников, готовых услужить и исполнить любой каприз, развлекать и восхищаться, чего она и хотела. Подданные поначалу радовались, а Иней… он надеялся, что со временем она…

   — Напразднуется, — не без некоторого яда в голосе вставила Нежа, пока Буран пытался подобрать слова. — И вспомнит наконец о долге, о том, что ей нужно многому научиться и помогать мужу, которому она вместо того ни минуты покоя не давала, постоянно требуя внимания.

   Буран вздохнул:

   — Что уж теперь… так всё и было.

   — Да, порой она вела себя… не слишком хорошо, а иногда — просто ужасно, но всё равно, как бы я к ней ни относилась, я и подумать не могла, что она окажется способна на измену! На ложь и предательство. Инга делала вид, что хочет помирить братьев. Хотя, конечно, Ледяной и Снежный не родня по крови, но всё равно по традиции они считаются братьями, несмотря на раздор между нашими королевствами. Вот она и заладила, что между ними должен быть мир, что глупо оставаться в ссоре из-за старых обид, которые давно пора оставить в прошлом, что мир всем пойдёт на пользу и прочее в том же роде, — Нежа с горечью махнула рукой.

   — Что говорить, — кивнул Буран, — с этим трудно было спорить, да только все понимали, что она просто-напросто хочет погостить у Ледяного, хочет новых праздников, новых подарков