Купить

Форт на краю зимы. Лена Тулинова

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

АННОТАЦИЯ

Форт Вьюжный стоит на границе между городом и землями опасных тварей. Здесь не место слабым и трусливым. Воины оберегают покой мирных людей, вылетая в дозоры на крылатых конях.

   У служащего здесь лекаря Ясина есть причины невзлюбить дозорницу Стану: из-за неё погиб его брат. Она избегает его, считая, что лекарь распространяет о ней сплетни. А ему приходится через силу оказывать девушке помощь.

   Но разлад и болезни, сплетни и домыслы, двуличность людей и опасность зимних тварей не способны пошатнуть защиту форта.

   Поэтому Ясину и Стане самое время забыть о взаимной нелюбви и жить дальше. Исцелять раны, защищать людей… и, наконец, позволить себе любить.

   

ГЛАВА 1. Стана

Нелюдь ударила в спину, когда отряд уже поворачивал к форту. Сотник Митай был настороже, затрубил в рожок, поставил защиту. Верховые придержали крылатов, но, пока разворачивались, злые, словно осы, ненасыти успели налететь раз-другой и покусать несколько человек. Атаку отбили, Митай скомандовал: «Уходим». Приказ коснулся сознания всех пятнадцати человек, но откликнулось лишь двенадцать. Трое лежали на снегу – крови, как обычно, было мало.

   Ненасыти делятся на брюханов, жрунов и сосней. Вот последних, летающих, и отогнали от раненых выстрелами и огнём. Потеря сознания, обескровливание, а очнутся – еще неизвестно, останутся ли в своём уме.

   Покусанных было и того больше – едва держались в сёдлах, да и крылатам досталось. В форт Вьюжный вернулись все, но некоторых пришлось перекинуть поперёк сёдел.

   Стана Зорич была среди легкораненых. Увесистый жрун успел напрыгнуть на неё, пока не развернулась, сильно ударил сзади в шею, порвал толстый воротник полушубка. Пару раз цапнул. Пытался, видно, добраться до основания затылка, но был отброшен. Кто-то пристрелил его, и ненасыть остался на снегу на прокорм своим зубастым сотоварищам. Но с той поры в голове сзади поселилась тупая гадкая боль, а из ран изрядно натекло под одежду. Стана не жаловалась, однако с крылата сползла с трудом. Да ещё чуть не повалилась с посадочной площадки. Крылатник принял поводья и забрал в денник летающего коня, а Стане пришлось спускаться по лестнице самой.

   Бывало, торопишься выезжать в рейд или, наоборот, на кураже возвращаешься назад, к родным стенам форта – и лестницу эту не замечаешь. Летишь по ней что вниз, что вверх, легко и привычно. А тут она еле-еле сползла, да и то старалась поживее, потому что следом должны были спуститься еще двое.

   Тяжёлых спустили в коробе по очереди и в полной тишине на санках повезли в лазарет. Стана уже повернулась в сторону казармы – но её окликнул командир Митай.

   – Редница Зорич!

   – Я.

   – В лазарет. Живо!

   Она свалилась уже на пороге лазарета. В голове гудело как сквозь большой сугроб, во рту были жар и горечь. Жрун попался заразный.

   – Холера, – кто-то выругался и подхватил Стану под руки. – Ещё одна! Вроде и не новички, а как нарвались! Кто свободен? Ясин?

   – Можно я лучше кого другого возьму? – откликнулся кто-то.

   Голос прозвучал глухо и как будто далеко. Но Стана его узнала.

   – Ясин Дайчин, – пробормотала она.

   Её толкнули вперёд, и кто-то подхватил. А тот, кто толкал, снова отчаянно закричал «холера!» И затопал прочь.

   Лекарь Ясин был груб. Стану он буквально зашвырнул на кушетку, прижал лицом к холодной противной клеёнке, содрал с неё и полушубок, и мундир – как с апельсина кожуру. А потом разрезал на спине рубашку.

   – Жаль, что не догрызли тебя, – сказал с отвращением, которое Стана услышала даже сквозь мучительный гул в ушах.

   – Добей, и никому не скажем, – равнодушно предложила она.

   – Я бы рад. Но я лекарь, я давал слово Красной матери, что буду помогать всем, кто нуждается, – холодно ответил Ясин. – Мне придется немного сбрить волосы.

   Волосы у Станы были роскошные и создавали немало забот, но в армейской жизни женщинам дозволялось не стричься. Тут сходились в острый угол военные правила и мирный уклад жизни! Косы могут быть проблемой, но незамужняя женщина без длинных волос – всё равно что невеста без свадебного наряда или праздничный стол без пирогов! Так что в фортах женщинам разрешалось носить косу при условии, что она не мешает.

   Стана не дрогнула:

   – Если необходимо, то сбривай.

   Несколько секунд она слушала, как щёлкает стригущая машинка. Прохладные зубчатые лезвия прошлись по основанию затылка, затем мужская рука забрала оставшиеся пряди в пучок, нещадно оттягивая, как будто нарочно, чтобы причинить боль в коже головы.

   – Так достаточно, – буркнул Ясин. – Придерживай свои лохмы сама, а то отрежу. Я зашиваю. Сейчас… погоди.

   Магия целителя мягко обволокла рану. Перестало щипать, только сильно заныло где-то в нижней челюсти. Сдавило лоб. Стана лежала, уткнувшись лицом в сгиб левой руки и перехватив волосы правой. Ясин зашил рану на шее. Затем холодной мокрой тряпкой вытер с плеч и спины кровь. Налепил что-то на рану и сказал:

   – Всё. Вставай. Вас сегодня изрядно порвали, и там наверняка ещё кто-то ждёт помощи.

   И дёрнул за плечо.

   – Красная матерь не велела тебе быть повежливей? – огрызнулась девушка.

   – Никто не может заставить лекаря любить пациентов, – ответил Ясин. – Особенно таких, как ты.

   Она привстала, от слабости с трудом соображая, что ей теперь делать, и рубашка, распоротая на спине, свалилась с неё окончательно. Стана ахнула, прикрывая груди руками. Ясин не отвернулся, но смотрел так равнодушно и холодно, что стало не по себе. У него были голубые льдистые глаза, почти белые волосы и тёмная щетина на щеках, и он выглядел так, словно хотел заморозить Стану насмерть.

   – Но можно же хотя бы не ненавидеть, – вырвалось у неё, когда она с трудом напяливала ещё влажный от крови и пота мундир на голое тело.

   – Я не ненавижу, – сказал лекарь так холодно, что Стана и правда едва не заледенела. – Помощь оказана. Убирайся.

   – Подожди. Это всё? У меня очень болит и кружится голова, отдаёт в челюсть. И тошнит.

   – Пройдёт, – равнодушно ответил Ясин. – Отлежишься, отоспишься и завтра будешь годна к дальнейшей службе. Можешь завтра показаться фельдшеру. Следующий!

   Стана, с трудом нагнувшись, подхватила остатки рубашки и полушубок, потом вышла. Её покачивало. Укусы жруна не болели – Ясин прошёлся магией и наверняка там всё было довольно сносно. Но отчего же ей было так плохо?

   Это, наверно, от его ненависти. Оттого, что Ясин Дайчин вот уже почти год считал, что Стана виновата в гибели его младшего брата. Он бы наверняка хотел, чтобы умерла она, а не Петар.

   Стана еле добралась до дома. Это было старое деревянное строение в три этажа, чуть лучше обычной казармы. Тут селились, когда не было надобности ночевать в казармах. Жили в комнатах с общей кухней и туалетом на этаже. Отопительные печи едва справлялись со своей задачей, трубы в комнате были едва теплые, а Стану здорово знобило, и она, едва переодевшись, тут же забралась под два одеяла. Может, и правда стоило бы умереть? Тогда Ясин был бы по крайней мере доволен, а она бы не видела на его худом бледном лице брезгливого презрения к себе. И этот взгляд, это выражение было так трудно терпеть, что Стана, суровая, сильная Стана, редница из форта на краю зимы, расплакалась.

   

ГЛАВА 2. Ясин

Ясин Дайчин убедился, что поток покусанных иссяк, и вытер руки мокрой тряпкой. Он устал и иссяк ещё на втором раненом. Это был редник Лехчев, уже не слишком молодой человек – пора уж таких переводить на более простую службу! Обескровленный соснем, мужчина едва не отдал концы. Не совсем удачное восстановление привело в раздражение лекаря, и тут пришла Зорич. И он окончательно разозлился, а в злости Ясину всегда плохо размышлялось.

   К тому же она на сегодня была последней жертвой ненасытей, которая заявилась лечиться. Он бы предпочёл закончить день кем-нибудь другим, не этой женщиной. Видеть её беззащитную израненную шею и старые рубцы на плече, и вдруг открывшуюся грудь… Это было невыносимо, а перебить впечатление оказалось нечем. А ещё он знал, что исцеляющая магия доставляет людям определенное удовольствие, и старался как можно меньше её применять на Стане. Он так и не сумел простить её… за всё. Сейчас Дайчину было за это стыдно и противно.

   Поэтому он посмотрел на тряпку, испачканную кровью Станы, и швырнул её в угол, где стоял жестяной бак для мусора. Не попал, зашипел, как сердитый кот, и вышел, хлопнув дверью.

   – Устал? – спросил Трубич, поднимая голову от толстого журнала, который, видимо, заполнял.

   – Уум, – буркнул Ясин.

   – На тебе лица нет. Может, кто с собой сосня притащил, и тот к тебе присосался? – хмыкнул Трубич.

   – Стана Зорич.

   На круглом гладко выбритом лице старшего лекаря отразилось понимание.

   – Не, тогда лучше бы сосень, – сказал он сочувственно. – Пойдём выпьем?

   – Только если Зорич туда не пошла, – ответил Ясин угрюмо.

   – Я её видел. Она с трудом передвигала ноги. Ты уверен, что долечил её до конца? – спросил Трубич.

   – Всё с ней нормально, – качнул головой Ясин. – Потрепали не сильно, ранения поверхностные. Зашил пару укусов. Она просто устала, вот и всё.

   – Ну гляди, – заметил старший лекарь. – Вдруг завтра какой-никакой налёт или она в дозор махнёт опять?

   – Да ничего с ней не будет, – вскричал, не выдержав, Дайчин и ударил ладонью по столу Трубича. – В тот раз ничего не было и в этот не будет! Другие гибнут, а ей хоть бы что! Вон сегодня Лехчева еле откачали, обескровлен совсем, и на той неделе двое погибло, а она…

   – Пошли всё-таки выпьем, Ясин, – вздохнул Трубич и захлопнул журнал. – Нам с тобой сейчас ох, как надо. Пауна, девочка моя, хорошего дежурства!

   Из второй процедурной откликнулся приятный женский голос:

   – Хорошо, дорогой!

   – Я те покажу «дорогой», плутовка, – ухмыльнулся Трубич.

   – Отшлёпаешь? – кокетливо спросила Пауна, выглядывая из кабинета.

   И немолодой, кряжистый, круглолицый лекарь внезапно смутился: хихикнул и потёр пятернёй шею.

   – Отшлёпает, но потом, – не меняясь в лице, сказал Ясин. – Пошли, Антоне.

   

***

Бар почти пустовал: завтра, вспомнил Ясин, будет сдача нормативов. Для всех, включая даже мирное и полумирное население форта: крылатников, лекарей, поваров, плотников и всех остальных. Что-то кольнуло его: он ведь не дал Зорич медотвода хотя бы дня на три, а стоило. И тут же яростно возразил самому себе – Зорич в порядке, отоспится и будет вполне здорова. Тулуп спас её загривок, спас её от смерти, а небольшие покусы даже болеть завтра не будут! Он прошёлся магией по больным местам, всё заживет быстро.

   Но оправдания отчего-то не помогали. Может, с утра выписать медотвод и передать его сотнику?

   – А, лекар, здравие, – обрадовался Трубичу старик за стойкой. – И тебе, лекар, здравие, – заметил он мрачного, словно тень, Ясина, вошедшего следом за старшим товарищем. – Как налит?

   Он так старательно подчёркивал деревенский, «народный» говор савров, что ему не верилось. Словно нарочно слова коверкал! Старику Павле было лет семьдесят, а таким говором уже никто не оперировал уже лет двести. Разве что в книгах ещё так писали, но то означало, что Павле был не просто грамотный, а и начитанный.

   – Так налит, – в тон ему сказал Трубич, кивая на ряд бутылок в верхнем ряду, где стояло самое крепкое. – С перцем, с огоньком.

   – Для сэрца с пэрцэм, – обрадовался старик Павле.

   Ясин хмуро посмотрел на стаканы с огненно-жгучей настойкой. Пить не хотелось. Ничего не хотелось. Он сделал глоток, хекнул и потряс головой.

   – Не по мне, – бросил на прилавок монету и вышел.

   Трубич крикнул вслед:

   – Ты просто не прочувствовал!

   Ясин пожал плечами и сел на лавку под навесом. Сегодня было довольно тепло. В свете фонарей кружились крупные хлопья снега. Где-то в крылатнях стучали плоскими широкими копытами, ржали летучие кони – крылаты.

   А в салоне Трубич радостно, в очередной раз рассказывал всем историю нелюбви Ясина Дайчина и Станы Зорич. Ясин её прекрасно знал – а потому изо всех сил лягнул дверь-летучую мышь, но входить не стал, а отправился домой.

   

***

Брат Ясина попался в ловушку женских чар, хотя Стана не могла считаться чаровницей. Конечно, у неё были медово-светлые волосы, роскошными волнами ниспадающие на плечи, а также высокая грудь и полные губы… Она была крепкой и сильной, настоящая дозорница, хозяйка зимних полей. Но чары? Это было не о ней. Стана скорее походила на прямой, заточенный клинок дозорника либо на стремительную пулю из многострела. Разила наповал.

   Но всё, что делает женщина, сродни волшебству. Когда ты, маг и лекарь, вдруг понимаешь, что ни шиша не разбираешься в том, как устроена женщина – ты пропал. В книгах одно: руки, ноги, голова, набор костей, комплект ливера. Нарисованы и описаны женские органы. Но всё это не содержит какой-то тайны. В жизни другое: как она смотрит. Как идёт. Как говорит. Кажется, только и соткана, что из магии да кокетства! Зачем поворачивает голову и поправляет локоны? Чтобы околдовать.

   Ясин Дайчин шёл домой и знал, что сейчас рассказывает редким посетителям салуна Антон Трубич. Как Стана появилась тут той весной, красавица из красавиц, и всё-таки рядовая дозорница. Женщин в форте служило не так уж много, и потому у них была привилегия почти как у офицеров: когда их отряд отдыхал, девушки могли жить в комнатах в бараке. Так вот, у того барака ошивалось почти всё мужское население…

   Ну, а прошлой осенью перевели к ним из соседнего форта Петара Дайчина, младшего брата Ясина. На два года моложе лекаря, а уже сотник. Красавец в блестящем кожаном кивере и с обворожительной улыбкой. Если в ком и была магия, так в этом молодом офицере. Трубич наверняка описывал в красках роман, от которого, кажется, таяли даже вековечные льды на самом дальнем краю материка. Петар и Стана на первый взгляд были созданы друг для друга и с упоением целовались на каждом углу. Это порицалось комендантом, но даже все Четыре Матери не смогли бы противостоять их любви.

   Ясин в ту пору относился к девушке снисходительно. Он её даже понимал. Нельзя было не любить обаятельного мальчишку Петара! Светлый, ясный, он сиял, словно начищенные пуговицы на мундире! Его все любили! Кроме разве что новичков, те порой жаловались то коменданту, то лекарям, если до лекарей доходило дело с побоями. Мол, новый офицер к первогодкам в форте очень уж несправедлив!

   Поначалу Ясин вступался за парней, но у Петара на всё был один ответ: распустились вы тут. Потому и потери. Вот, мол, в Льдистом форте строже. Вот и раненых, и убитых потому меньше. Пусть привыкают к дисциплине! И Ясин, конечно, с ним соглашался! Он свою работу любил, как не любить, но терять на операционном столе тяжело раненых монстрами людей всегда было больно. Если пресловутая дисциплина Петара поможет не терять…

   Потом, конечно, Трубич ещё расскажет про то, как Стана поссорилась с Петаром и заявила, что его бросает. Но это год назад все слышали: уж очень громкая и напоказ была у них ссора. И главное, в недобрый час она произошла! В то время, как нелюдь прорвала первый круг, когда уже протрубил сбор подручник Митай. И вот, уже садясь в седло, Стана бросила во всеуслышание страшные слова: «Ненавижу тебя, Петар! Хоть бы ты на своей шкуре всё это испытал!» И кольцо в снег швырнула. А ведь ещё даже про помолвку никто не знал – сделали выводы, разумеется, как же ещё? – что своим «ненавижу» Стана ответила на предложение Петара. То есть вот так, перед выездом, он её замуж позвал, а она кольцо бросила? Нехорошо. Следовало отложить все предложения и уж тем более все ссоры. Да и дико было всем слышать, что влюблённая по уши девчонка вдруг решила отказать лучшему офицеру форта, от которого не сумела бы отказаться и сама принцесса, обрати на неё Петар Дайчин своё благосклонное внимание.

   Потом случился бой, и Петар в нём погиб. Словно солнце погасили в тот день. И виной тому была Стана Зорич.

   

ГЛАВА 3. Нормативы

В Иннивице зима – шесть месяцев, а то и дольше. Под ногами снег хрустит, меж домами по улицам позёмка метёт. Только и знай, одевайся да обувайся потеплей, а оказался в мороз вне дома – двигайся, не давай ногам покоя. В Иннивице зима – тёмное, мрачное время, из-за ночи едва край светлого неба успеваешь увидеть, как снова наваливается тьма. Всей-то радости – два дня праздника, к которым так и тянешься всем сердцем, ждёшь ярких огней и весёлых плясок.

   Мерзнешь потом, зябнешь, лета ждёшь – а оно помашет рыже-зелёным хвостом, да и пропадёт, только и видели его! Оставит ощущение радости и безопасности – летом нелюдь, если и есть, вся по лесам да оврагам прячется, не выходит на солнышко. Оставит сладость ягод на губах и уйдёт. Оставит после себя запах костров и иней на зелёной траве. И снова зима.

   В Иннивице снова зима… Выходят из нор страшные твари, скалят жёлтые зубы, светят в ночи белёсыми, подслеповатыми глазами.

   Вот и стоят здесь, на границе жилых земель и бескрайних снежных равнин, бесконечные заставы да крепости. Форт Вьюжный – десятый с этого краю. А за ним тянутся, озаряемые в ночи сигнальными огнями, холодные земли, огороженные заборами.

   В прошлом году на Вьюжный нападали чаще. Даже прорывы были, да какие! В мирные сёла добирались всяческие гладаны, ненасыти и каверзы! Прилетали поживиться кровью сосни, прибегали шустрые борзы, приползали брюханы – здоровенные твари, которым всё нипочём. Сколько раз в ту зиму стреляли пушки да били колокола?

   В эту было тише. Словно со смертью Петара Дайчина на излёте лютеня-месяца иссякли нечистые воинства. Уж не взял ли Карачун главную жертву в свой ледяной чертог?

   Стана Зорич, проснувшись, опять об этом подумала. Ненасыти вчера напали неожиданно, однако всего в третий раз, начиная с листопадня. Впрочем, где в том листопадне были листья? Облетели ещё в самом начале осени, а в середине её уже лежали сугробы. Вдохнули осень, как говорится… а выдохнули – с белым паром – зиму.

   Сегодня Стане стало легче. В затылке была тяжесть, но в целом она, как и обещал Дайчин, чувствовала себя вполне неплохо. Девушка коснулась шеи, где были укусы – нащупала четыре бугорка рубцов под тканевым пластырем. Там почти не болело, но касаться было неприятно. А вот выше, у основания затылка, было неладно. Когда Стана поворачивала голову, там слегка похрустывало.

   А ведь проверка. И раз не дали медотвода, то придётся сдать положенные нормативы по бегу, стрельбе, фехтованию, взлёту-посадке и борьбе. Стана сделала разминку, отметив, что шея всё-таки побаливает. Едва не опоздала к завтраку – под навесом возле столовой уже все места были заняты, а внутри и вовсе не протолкнуться. Проглотила, почти не разбирая вкуса, тёплую кашу с молоком. После горячего чая, сдобренного зверобоем, смородиной и растуманихой, прошли муть в глазах и легкая тошнота. Но гул в голове остался. Уже на подходе к полигону, куда постепенно собирались все, кроме дежурных и дозорных всех мастей, Стана увидела старшего лекаря Антона Трубича и фельдшерицу Пауну Рок, одетых в узкие лыжные брюки, свитера и поверх – в стеганые безрукавки. С ними было даже сложнее, чем с Ясином: Пауна давно невзлюбила редницу, хотя в помощи никогда не отказывала, а Трубич… У Трубича был длинный язык и сальные взгляды, да и пил он многовато. Однако она всё-таки решила попросить у них помощи.

   – Здравия, лекарь Трубич, – окликнула Стана. – А скажите, нельзя ли мне помочь? После вчерашних покусов шея болит и в голове гудит.

   – У меня тоже гудит, Зорич, ой гудит, – печально произнёс Трубич, и от него здорово повеяло перегаром.

   Стана повернулась к Пауне, но та ответила презрительно:

   – Что только некоторые не сделают, лишь бы нормативы не сдавать.

   Видимо, и эта женщина была очарована Петаром. Здесь никто не знал настоящего Петара – а надо сказать, что настоящий он отличался от того, которого видели все. Странно, что даже Ясин понятия не имел, что белозубая улыбка брата легко превращалась в злобный оскал, а его речи из весёлых или сладких быстро становились издевательскими или даже просто жестокими.

   Петар легко находил больное место и бил по нему. Умел быть безжалостным, если требовалось… а иногда и если не требовалось. Новички от него страдали, было дело – пара ребят решили удрать из форта, лишь бы не отвечать перед сотником Дайчином за провинность. А одного посадили в тюрьму за совсем небольшую промашку.

   Но внешне… Внешне это был красивый белокурый принц. Безумно обаятельный, обходительный с женщинами, корректный с равными ему сослуживцами. Петар вроде бы побаивался брата – уж очень тот был строгий. Но остальные были ему не указ.

   Стана и мужчинам-то этого втолковать не могла, хоть и пыталась – тому же Ясину, например, или полковнику, когда тот посещал форт перед самым праздником Долгой ночи. Ссорилась с женихом всё чаще, пытаясь доказать, что он неправ – но только без толку.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

149,00 руб Купить