Невидимая. Наталья Юрай

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1. Какое счастье, что она умерла!
• ГЛАВА 2. Клоэ
• ГЛАВА 3. Мадам Пат, молочник Поль и первые стычки
• ГЛАВА 4. Укрощение Кристофа Фонтено
• ГЛАВА 5. Призраки особняка на Роз Руж
• ГЛАВА 6. Перемены
• ГЛАВА 7. Условия
• ГЛАВА 8. Кресло и тележка, кошечка и кот
• ГЛАВА 9. Лекарь
• ГЛАВА 10. Большие и малые надежды
• ГЛАВА 11. Предательство, соперничество и щепотка правды
• ГЛАВА 12. Долгожданное возвращение и неприятное открытие
• ГЛАВА 13. Начало конца
• ГЛАВА 14. Грехи
• ГЛАВА 15. Предки и наследники
• ГЛАВА 16. Честь
• ГЛАВА 17. Месть по всем правилам наследования
• ГЛАВА 18. Чёрный шевалье
• ГЛАВА 19. Признания
• ГЛАВА 20. Источник
• ГЛАВА 21 Розы Буавайе
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Кристоф прожигал жизнь и родительские деньги, пока на горизонте не замаячила печальная перспектива остаться без гроша. Но симпатичному повесе неслыханно повезло - умирает его дальняя родственница, по слухам, обладавшая несметными богатствами, и завещает все молодому человеку. Кристоф уже собирается откупоривать шампанское, но тут выясняется, что получить наследство не так-то просто, ведь покойная дама была та ещё затейница.

   Что ждет читателя в этой банальнейшей из всех банальных истории? Старый дом, злые призраки, нейтральные призраки, добрые призраки. Скрипучие половицы, пауки в углах, симпатичные французы, необыкновенная кошка, девушки, трактирщик с женой, солнце и дождь... А еще сильные чувства, которые меняют судьбы и дают начало новым приключениям

ПРОЛОГ

Женевьева дю Баси Плесьер преставилась тихо, никого не потревожив своим уходом. Священник прочитал молитву, служанки промокнули передниками увлажнившиеся глаза и горько повздыхали: хозяйка была доброй женщиной.

   Через несколько часов прислуга укрыла всю мебель полотняными чехлами, спустила с крюков хрустальные люстры и заперла все ставни и двери. Никто не взял ни ложки из проклятого дома. Собирались быстро, упаковывали поглубже в саквояжи и чемоданы щедрые вознаграждения, которые мадам дю Баси выдала им еще при жизни с наказом не тратить впустую, и разъехались в разные стороны. Брошенный всеми трехэтажный особняк на улице Роз Руж остался ждать своего нового хозяина.

ГЛАВА 1. Какое счастье, что она умерла!

Дорогим читателям пора представить нашего героя. Вот он – спорит с извозчиком из-за денег. Их у Кристофа в обрез, а ехать домой нужно срочно. Сейчас, в этот ранний утренний час, подобные ему молодые люди, выползающие из игорных или публичных домов, были похожи на печальных черных мотыльков, полетевших было на яркий свет обманчивой удачи или фальшивых удовольствий и обжегших крылья.

   Нашему герою только-только исполнилось 25 лет. Высокий и статный красавец с темно-русыми волосами и серо-зелеными глазами умел производить нужное впечатление на публику любого сорта, однако дальше этого таланты молодого парижанина не простирались. Впрочем, он и сам не особо стремился развивать в себе данные природой склонности. К чему, если отец и мать обожают сына и смотрят на него с любовью, а иногда и с восторгом от того, каким удачным получился этот их ребенок. Да-да, у Анн и Жиля Фонтено 18 лет назад родилось ещё одно дитя, однако говорить о нем супруги не любили, к гостям не выводили, а потому и мы на некоторое время забудем про его существование.

   Итак, Кристоф Фонтено уломал извозчика довести его не до самого дома, а, учитывая разницу между ценой поездки и суммой наличных средств, лишь до угла улицы, на которой он стоял. Просчитав в уме выгоду, возница согласился, и молодой человек со вздохом облегчения поместил измотанное ночным бдением тело на жесткое сидение старого экипажа. Из записки матери не было понятно, что именно стряслось, она вообще была склонна преувеличивать события до размеров Всемирного потопа, так что Кристоф спокойно задремал. Разбудили его грубо, указав на тот самый угол, от которого придется самому шагать до дома. Фонтено поежился, зевнул и, кивнув извозчику, соскочил с подножки. Небольшая пешая прогулка разогнала его кровь и вернула румянец на щеки. По дороге он просунул руку сквозь прутья изгороди, с трудом сорвал едва выпустившую зеленые листочки веточку гортензии в чужом саду и, спрятав ее под плащ, принялся насвистывать неприличную песенку.

   Мадам Фонтено уже ходила по гостиной, заламывая руки и взывая к милости божьей, требуя вернуть сына из дьявольских объятий как можно скорее. Спешу сообщить вам, что Анн вовсе не была набожной, но пользовалась вниманием и услугами небес по мере необходимости.

   — Мама! – Кристоф улыбнулся, продемонстрировав симпатичные ямочки, и протянул родительнице ветку гортензии. – У нас что-то случилось?

   — Она умерла, сын мой. Какое счастье, что она умерла!

   — Впервые вижу, чтобы так радовались чужой смерти! – Кристоф повалился в кресло. – Если бы я приехал на час раньше, эта твоя «она» осталась бы жива?

   — Господь прибрал её четыре месяца назад!

   — К чему же тогда такая спешка? Я чертовски устал.

   — Ах, Кристоф! – мать подсела на подлокотник. – Мы спасены! Она оставила завещание на твоё имя!

   — И кто эта святая женщина? Сколько она завещала мне? 50 франков? Старинный луидор? Серьги с фальшивыми бриллиантами? – молодой человек без стеснения зевнул и прикрыл глаза, сложив руки на груди. – Недурно, но я должен выспаться.

   — Кристоф! – Анн нагнулась пониже, чтобы сын смог разобрать каждый звук в произносимых ею словах. – Моя тетя, мадам Женевьева дю Баси Плесьер, была женщиной не бедной. Но клянусь, я и не знала, насколько! Старая ворчунья отписала тебе трехэтажный особняк в Буавайе, два выезда — парадный и обычный, о четырех лошадях каждый! Кристоф! А ещё виноградник, долю в морской торговой компании и фамильные драгоценности на сумму триста тысяч. И… — тут женщина выдержала театральную паузу, — полтора миллиона франков, Кристоф!

   Однако новоявленный Крез мирно спал, вытянув ноги и обдавая мать парами дурного бургундского, выпитого накануне в неимоверных количествах. Вошедший в комнату уже полностью одетый и с напомаженным пробором Жиль Фонтено обнял супругу за плечи и поцеловал в макушку:

   — Дорогая, нужно собрать все бумаги. Этот шалопай отоспится, и мы поедем к нотариусу. Как там его?

   — Натаниэль Бегель.

   — Думаю, наш мальчик не откажет своим родителям в денежной помощи, как мы не отказывали ему все это время. И все же представь себе, как ловко вышло, что старуха умерла именно сейчас, когда мы очутились на пороге долговой ямы!

   — Это провидение, не иначе! – Анн потерлась щекой о ладонь мужа, лежащую на плече.

   Не обольщайтесь этой картиной тихого семейного счастья: оба супруга лихо изменяли друг другу уже лет как десять, при этом умудряясь в глазах общества выглядеть идеальной парой. Оставим семейство Фонтено мечтать о богатстве, а сами перенесемся на улицу Роз Руж, где стоял брошенный всеми дом. Прямо напротив него, торчащего как золотой зуб в гнилой челюсти старого городка, находился дом господина Квелевски, поляка по происхождению и сутяги по призванию, но не по должности. Судебные тяжбы влекли его неимоверно, он охотно и совершенно бескорыстно брался за разбор различных юридических бумаг, выискивая слабые места или ошибки, конечно, неофициально, лишь бы зарыться в многотомные своды законов, пояснений и уложений. Именно мсье Станиславу Квелевски выпала честь хранить копию завещания мадам дю Баси, ибо никому, кроме него, доверить покойная документ не могла. Вот уже несколько месяцев старик поджидал наследников, которых разыскивали по всей Франции помощники нотариуса Бегеля. Содержания завещания Квелевски не знал, ибо, глядя на обветшалый особняк и вспоминая печальный плюмаж из посекшихся страусовых перьев, носимый мадам на всех подряд шляпках много лет, не верил, что она могла оставить что-то еще более ценное, чем свое доброе имя и три этажа рухляди.

   Той ночью, когда Кристоф Фонтено спускал последний франк в азартной игре за столом грязного парижского клуба, пожилой мужчина проснулся и встал с кровати, повинуясь непререкаемой воле мочевого пузыря. И каково же было его удивление, не пузыря, а мсье Квелевски, разумеется, когда сквозь не закрытые до конца ставни он увидел свет в доме напротив.

   Белый, едва угадываемый тусклый свет двигался по первому этажу, освещая окно за окном, и сосед решил, что это приехали наследники, которым, видимо, нотариус передал ключ. Теперь гости вынуждены бродить по дому в поисках кровати. Квелевски не успел додумать мысль, как, к его изумлению, огонек запылённого фонаря или огарка свечи, перепрыгнув окна второго этажа, появился сразу на третьем. Обычный человек не смог бы подняться по лестницам с такой скоростью. Очевидно, что в особняк пробралась банда воришек, прослышавших о смерти хозяйки!

   Как истинный католик господин Квелевски перекрестился, залихватски сдвинул ночной колпак на макушку и позвонил в колокольчик. Два его старых слуги, являвших собой силу не грозную, но в какой-то мере устрашающую, вооружились каминными щипцами и кочергой, а сам хозяин взял в руки отцовскую шпагу, которой фехтовал в последний раз лет тридцать назад. Грозная гвардия ринулась спасать чужое имущество, но никого в доме не застала. Лишь серая кошка потерлась о ноги одного из стариков, который с силой оттолкнул животное в сторону. Мявкнув, пушистая красавица удалилась туда, куда по обыкновению уходят обиженные кошки – в засаду. Наблюдать, как вытягиваются лица соседей при виде белого воздушного силуэта, спускающегося с широкой главной лестницы. Издав совсем не боевой клич и кинувшись наутек, вояки с неожиданной для их возраста скоростью оказались в своем доме, заперли все двери и даже для верности буфет. Сели в гостиной и без всяких церемоний выпили роскошный коньяк, который Квелевски берег для особых гостей. Вопреки ожиданиям, выдержанная в дубовой бочке несколько лет жидкость оказала не успокаивающее, а будоражащее действие, и к утру следующего дня в трех седых головах окончательно сложилась героическая версия произошедшего. К обеду ее уже передавали из уст в уста жители полудряхлого Буавайе, а вечером во многих домах плотно запирали ставни и двери, вешали чеснок, окропляли святой водой пороги, отвязывали сторожевых псов. Словом, принимали самые действенные меры против нашествия призраков, имеющих обыкновение нападать на добрых христиан.

***

Нотариус Бегель, ничего не знающий о треволнениях в провинции, со скепсисом и сожалением смотрел на троицу, расположившуюся напротив него за большим красного дерева столом. Эти парижские обнищалые буржуа сидели с такими лицами, будто прямо сейчас им отсчитают пачку банкнот. Большую пачку, много больше того, что семейка Фонтено спустила за несколько лет. Бегель откашлялся, постарался не обращать внимания на лицо Кристофа, светившееся неподдельным счастьем и предвкушением безбедной жизни, и начал читать:

   — Я, Женевьева дю Баси Плесьер, урожденная Клермон, дочь Франсуазы Клермон, урожденной…

   — Можно ли опустить эту печальную часть? – Анн приложила платочек к уголку глаза. – Ах, эти родственные связи. Вы же понимаете, мсье?

   Бегель прекрасно понимал, а потому перешел сразу к сути дела:

   — Сыну моей племянницы Анн, Кристофу Фонтено, я оставляю во владение трехэтажный особняк на улице Роз Руж в Буавайе вместе с обстановкой и утварью, а также земельный надел в шесть акров, на котором этот дом выстроен. – Бегель опустил листок на стол и расправил его ладонями. – Число и подпись, удостоверенная двумя свидетелями.

   — Это… всё? — подскочил со своего места Жиль. – Но поверенный, который нас разыскал, говорил о куда большем состоянии, чем особняк! Да и слухи приписывают тетушке несметное богатство!

   Бегель откашлялся и не спеша налил из хрустального графина воды.

   Пока он неторопливо, смакуя каждый глоток, пил, Кристоф Фонтено переживал наихудшее разочарование в своей жизни! В любимый клуб он уже отправил записку с приказом организовать банкет с самым лучшим шампанским в четь получения наследства, заказал прехорошеньких певичек из модного варьете и набил лицо бакалейщику, который явился требовать уплаты долга. Самым отвратительным в этой истории был именно побитый бакалейщик, поскольку происходил он из довольно многочисленной семьи, имел пятерых братьев, которых, в отличие от него, господь наградил железными кулаками и стальными головами.

   — Не могли бы вы перевернуть листок? – оптимистично предложила Анн. — Там наверняка мелко написано и остальное!

   Бегель, получавший настоящее удовольствие от вида мучающихся наследников, вытер рот платком, сложил его в карман и полез в конверт за вторым листом. Видите ли, любезные мои читатели, нотариус в данный момент не просто издевался над Кристофом и его родителями, он мстил, и праведный гнев его далеко не иссяк.

   Много лет назад, когда муж покойной мадам дю Баси потерял все вложенные в торговлю пряностями, вином и шерстью деньги, тетушка обратилась за помощью к племяннице. Но Анн не протянула руку, заявив, что ей нужно растить сына и устраивать его судьбу. Отказ был выражен самыми грубыми словами, какие позволяло мадам Фонтено воспитание, а оно было сомнительным. Именно Натаниэль Бегель тогда помог супругам сохранить оставшееся имущество, ссудив изрядной суммой, и они отблагодарили его чуть позже с лихвой. Сдружившись, две семьи знали почти всё друг о друге. Почти, если исключить из списка некую настойчивую и красивую мадемуазель, но грязного белья Натаниэль не любил ворошить, хотя у мсье дю Баси его было предостаточно, а уж грехи его и вовсе отравили последние годы жизни супругов. Но уже тогда, в пору дружбы, нотариус оценил доброту и щедрость мадам Женевьевы. После смерти господина дю Баси он помог ей составить завещание и ни одной душе не раскрыл тайны, которые ему доверили.

   — Дополнение к завещанию. Я, Женевьева дю Баси Плесьер, урожденная…

   — Святые угодники! – прорычал Жиль, кидаясь к столу. — Сократите вступление, мсье Бегель!

   — Извольте! – нотариус пробежался глазами по строчкам, зацепился за нужную и продолжил: —— Все мое остальное имущество, как то: дом в Париже с конюшней и задним двором, обстановка вышеназванного дома; восемь упряжных лошадей испанской породы, одна лошадь арабской породы, подседельная, экипаж на рессорах, карета на шестерых человек; виноградник Сент Луи со всеми изготовленными ранее винами, бочками и иными вещами, к виноделию полезными; молочная ферма вблизи Буавайе, доля в фабрике по отливу стеклянных винных бутылок, доля в ткацкой фабрике, доля в мукомольной компании Ранье, доля в морской торговой компании «Плесьер и Сурже», – Бегель перевел дух, налил и снова медленно выпил стакан воды.

   На этот раз его никто не перебивал: семейство Фонтено смотрело тремя парами затуманенных вожделением глаз на нотариуса и ртов не раскрывало.

   — Эм-м-м, ах вот оно! ... морской компании… ага… полтора миллиона франков на счетах Парижского банка и сто пятьдесят тысяч английских футов в ассигнациях банка Британии завещаю моему племяннику Кристофу по исполнении им некоторых условий. В противном случае, не исполнение их приведет к переводу наследства под управление бюро «Бегель и сыновья» для передачи в нижеперечисленные приюты и пансион Святой Екатерины, попечительницей коего я являюсь до сегодняшнего дня. Получатели: приют Святой Женевьевы, приют….

   Перечень потонул возгласах радости и повизгивании мадам Анн.

   — Когда? – Кристоф отцепил от себя родителей и пробился к нотариусу. – Когда я смогу получить деньги?

   — Когда выполните несколько условий, – Бегель подышал на свои круглые очки, протер их и водрузил на нос.

   — Я готов начать немедленно! — молодой Фонтено уже предвкушал, как холодное шампанское покалывает язык. — Что там придумала эта старуха?

   — Третья часть завещания должна быть оглашена тет-а-тет.

   — Что за вздор! – фыркнул Кристоф. — Что там может быть такого? Удивить или смутить моих родителей сложно.

   — Это непременное условие, мсье. Кроме того, я бы не рекомендовал вас вдаваться в подробности при пересказе родителям содержания нашей беседы.

ГЛАВА 2. Клоэ

И вот тут, дорогой читатель, нам пора вспомнить про второе дитя в семье Фонтено, о котором иные знакомцы Кристофа, Анн и Жиля даже и не знали. Не будем длить интригу дольше положенного — то была девочка. Клоэ. Когда она родилась, бабушка Фонтено заказала мессу и раздала нищим треть месячного содержания Кристофа, которое регулярно высылала на имя Анн в Париж. Сам семилетний сорванец воспринял появление сестры с горем и слезами. Ещё бы! Ведь с братом можно было бы играть в оловянную армию и вместе сбегать от строгих учителей! А с девчонкой? На крестины малышки приехала тетя дю Баси, правда, одна, без мужа, двоюродная бабушка даже подарила девочке золотой кулон с аметистом. А роскошный бал, данный Фонтено в честь крестин, собрал весь цвет Парижа. Не высший, разумеется, но тоже весьма респектабельный.

   Именно во время празднования и произошло несчастье: Кристоф, проникший в комнату сестры, воспользовался тем, что няня, улизнувшая буквально на минуточку, чтобы посмотреть на наряды богатых дам, и со злостью раскачал колыбельку. Ось вылетела из пазов, и спящий ребенок упал, ударившись спиной о подножье кроватки. Кристоф, испугавшись, убежал, никому не рассказав о случившемся. Няня, решившая, что дитя спит, задержалась лишнего, а потом, обнаружив кричащую девочку на полу, долго не могла её успокоить. Она трясла малышку, качала, и измучившийся от боли ребенок то ли заснул, то ли просто потерял сознание, кто ж его знает. Обнаружив утром синяк на спинке девочки, вторая няня понеслась докладывать о небывалом —первая избила Клоэ! Иначе как объяснить ужасное состояние крошки Фонтено? Родители, отправившиеся в постели всего лишь три или четыре часа назад, выгнали доносчицу, не желая вникать в суть жалобы, и только тетка дю Баси выслушала расстроенную и возмущенную недосмотром служанку.

   Описывать короткое расследование, в котором имя Кристофа не фигурировало — никто ведь не знал о его страшной шалости, не станем. Оно было тягостным, как и молчание нескольких докторов, приглашенных для осмотра: малышка перестала сучить ножками. Отдадим должное покойной Женевьеве. Бездетная женщина предложила Анн и Жилю взять Клоэ к себе и заняться ее здоровьем, на что получила гневный и решительный отказ. Уже собираясь восвояси, она застала над кроваткой малютки негодника Кристофа, который выглядел растерянным и виноватым. Пара ласковых вопросов, и наследник Фонтено рассказал правду о том, что сотворил. Тяжесть произошедшего была ему не по силам, и тетя пожалела мальчика, прижав к себе и поклявшись никому не выдавать тайну.

   А что же с Клоэ? Поняв, что ребенок не станет их гордостью, что девочке суждено весь свой век быть прикованной к креслу на колесиках, родители практически позабыли про ее существование, откупаясь игрушками и сладостями, искупая невнимание организацией и оплатой достойного обучения и развития дочери. Клоэ много читала, сносно музицировала, прекрасно рисовала, а об остальном Фонтено и не догадывались, запретив слугам рассказывать об успехах калеки. Впрочем, родительского пыла, как и денег, хватило всего на несколько лет, а потом девочке пришлось постигать науки самостоятельно.

   Любезные мои читатели, если вы осуждающе поцокали языками над ветреной и подпорченной натурой Кристофа, замечу: по мере взросления молодой человек научился заглушать в себе вину самыми скверными поступками, самым крепким алкоголем, самыми азартными играми и, конечно же, самыми доступными женщинами. Стоило ему взглянуть на Клоэ, как тяжесть наполняла его грудь, и он бежал прочь, постепенно сократив до минимума все визиты. Ни он, ни родители не знали, что тётушка дю Баси вела с девочкой переписку, присылала книги, журналы и ноты. Заказывала дорогие холсты и краски и даже альбомы по античному искусству. Словом, была тем самым взрослым, к которому в итоге Клоэ и потянулась всей душой. Простите автора за столь длинное отступление, но он необходимо для повествования и понимания причин некоторых поступков героев.

   Итак. Кристоф Фонтено сидел в кабинет нотариуса Бегеля и постукивал носком ботинка по паркетному полу с таким нетерпением, что казалось, сейчас взорвется от злости. Опустив ту самую часть, которая так бесила все семейство, Натаниэль сразу перешел к главному:

   — Первым условием я ставлю своему племяннику следующее: он должен переехать с сестрой в Буавайе и поселиться в особняке на Роз Руж. Там им следует прожить год…

   — Ну, это не так уж и страшно! – нервно воскликнул молодой человек.

   — …используя лишь те финансовые средства, которые смогут заработать сами и те, что я положу в качестве скромного содержание на имя Кристофа в банк.

   — Странное условие, вы не находите?

   — При этом, если станет известно, что Кристоф Фонтено взял в долг, ссуду, или заложил имущество с целью получения денег, данное завещание признается утратившим силу.

   — Старуха бредила, дьявол! Она сумасшедшая!

   — Уверяю вас, мадам была освидетельствована лучшим врачом Парижа и признана в ясном уме. — Бегель говорил ровно, но ему тяжело давалось сдерживать себя. — Второе условие: Кристоф Фонтено обязан в течение года найти сестре мужа по её вкусу и выбору, организовать помолвку и свадьбу.

   Ах, жаль вы не видели ухмылку нашего героя, который уже представлял себе сделку с Клоэ: несколько сотен франков в обмен на замужество с тем, кто согласится взять на себя такую обузу как жена-калека.

   — Третье условие: Кристоф Фонтено обязан обеспечить сестре все процедуры, могущие привести если не к выздоровлению, то хотя бы к значительному улучшению ее состояния. Счет будет оплачивать лично поверенный в моих делах Натаниэль Бегель. Четвертое…

   — Святой Иаков! Да сколько же этих условий?

   — Четвертое: Кристоф Фонтено должен заботиться о моей кошке Мадам Пат в течение всего времени пребывания в особняке и пристроить ее к хорошему хозяину после отъезда из оного. Состояние животного будут проверять представители бюро «Бегель и сыновья».

   — Вы шутите…

   — И последнее пятое условие: Кристоф Фонтено обязуется ночевать в особняке на Роз Руж все ночи во всё оговоренное время. Исключение может быть сделано лишь в результате из ряда вон выходящего события.

   — И когда я должен начать выполнять эти ваши условия? — кипя праведным гневом процедил Фонтено.

   — В любое удобное для вас время, мсье. Однако на вашем месте я бы поторопился.

   — Хорошо. Мне нужна неделя на сборы и… — молодой человек сглотнул. – Деньги на поездку. Видите ли…

   Бегель без лишних слов положил перед посетителем конверт из грубой дешёвой бумаги:

   — Здесь достаточная для переезда сумма.

   Теперь самое время вернуться в дом Фонтено, зайти с о стороны заднего двора, подняться на второй этаж, повернуть влево и добраться, перешагивая через коробки и корзины, до предпоследней двери. За ней находится комната Клоэ. Войдем же.

   Идеальная чистота, свежеокрашенный потолок, закрытые шпалерами из скромного набивного хлопка стены. Кровать со ступеньками и пологим съездом – дело рук кучера семьи Фонтено, которому мадемуазель помогла написать огромное количество писем семье в Бретань. Письменный стол светлого дерева, шкатулки и ящички с милыми безделушками, большой книжный шкаф, дверцы которого завязаны через ручки прочным шпагатом. Ибо книги в него уже не вмещаются. Клавесин. Старый, кое-где потрескавшийся, но отлично настроенный. Гитара, стоящая в углу на специальной подставке. И внушительных размеров гардероб, в котором, однако, мы с вами можем обнаружить всего несколько предметов одежды, поскольку остальное пространство занято книгами, альбомами, рамами и подрамниками, мольбертом, красками, пачками нот, сломанным пюпитром, парой огромных, свернутых в трубы карт и пустой птичьей клеткой. Скромно умолчим о деталях специального уголка для уединения, устроенного так, чтобы девушке не приходилось каждый раз просить о помощи служанок. Над конструкцией с креслом и прочными поручнями трудился все тот же кучер и еще пара слуг. Если вы спросите меня, удостоились бы подобного бескорыстного внимания Анн, Жиль и Кристоф, то я отвечу отрицательно.

   А вот и сама Клоэ – мечтательно глядит в окно, положив на колени раскрытую книгу. Давайте рассмотрим ее повнимательнее: идеальный овал лицо и голова той редкой формы, к которой пойдет любая шляпка, любая прическа и любые очки, написала бы я, но, думаю, вы понимаете, что именно имею в виду. Классические черты выглядели бы совершенно идеально, если бы не мертвенная бледность ровной кожи – девушка бывала на улице очень редко.

   Темно-русые волосы, заплетенные в косу – с замысловатой прической неудобно сидеть полулежа в кровати — густые и блестящие. Большие серо-зеленые, в точности как у брата, глаза оттеняются длинными ресницами. Чуть изогнутые брови кажутся нарисованными, как и полные чувственные губы, имеющие лихорадочный красно-розовый оттенок. Да, любезные читатели, Клоэ красива. Только об этом ей в основном говорят камеристка Сибилла да слуги, приходящие проведать молодую хозяйку, что для каждого найдет ласковое слово. Руки девушки, прикрытые короткими рукавами муслинового платья, сильны, на кистях вы даже можете заметить пару выступающих венок – следствие необходимости самостоятельно подтягивать тело.

   — Мадемуазель? – тихо окликает хозяйку вошедшая следом за нами миловидная невысокая горничная. – Вас хочет видеть мсье Кристоф.

   — Что? – рассеянно переспрашивает Клоэ, и мы слышим ее хриплый, чуть низковатый для женщины голос, от которого, тем не менее, по коже бегут мурашки, настолько он задевает что-то в центре души слушателя. – Кристоф? Меня? Я хорошо выгляжу, Сиби?

   — О, да-да! Так я зову господина?

   — Зови!

   Кристоф замер, услышав ответ сестры, и даже думал ретироваться, но пересилил себя.

   — Добрый день, Клоэ! – вежливо поздоровался он.

   — Добрый день, Кристоф! – девушка заметно волновалась. Она сильно скучала по родным и считала виноватой в том, что они редко ее навещают, только себя. Ведь она получеловек. Калека, не имеющая ни достойного воспитания, ни шанса представить семью в приличном обществе.

   Брат и сестра очень похожи – они красивы и имеют не поддающееся описанию, но сразу заметное благородство черт и всего облика, которое нельзя приобрести выучкой – это природное свойство. Все то, что в Кристофе кажется сплетением интеллигентности и мужественности, у Клоэ смягчено до предела и создает невероятное, магнетически притягательное очарование ненарочитой женственности.

   — Клоэ, я должен сообщить тебе, что мы уезжаем на этой неделе в Буавайе. Собирай вещи!

   — Я не понимаю…

   — Мамина тётушка, наша двоюродная бабка, умерла и оставила нам с тобой дом, – Кристоф заложи руки за спину и подошел к окну, стараясь не смотреть на сестру.

   — Бабушка дю Баси? Боже мой!

   Клоэ никто не сказал, что ее драгоценная Женевьева умерла вот уже как четыре месяца. Слуги не особо понимали, о чем ведут речи господа, а кто догадался, боялся растревожить девушку страшной новостью. Письма из Парижа в Буавайе отсылались с прежней надеждой на ответ, и каждую неделю Клоэ ждала, что двоюродная бабушка напишет пространное объяснение своему затянувшемуся молчанию.

   Сдерживаемые из вежливости к нему рыдания сестры, больно били в спину Кристофа. Он не знал и не понимал, как вести себя в подобной ситуации, что говорить и нужно ли вообще.

   — Прости, прости меня! – Клоэ пыталась взять себя в руки, но переживаемое ею горе было слишком сильно – она лишилась единственного в этом свете человека, хоть как-то заменявшего родителей.

   — Я думаю, что тебе понадобится горничная. Не знаю, смогу ли я нанять ее на месте. Поговори со своей Сесиль. Возможно, она согласится на переезд и скромное жалованье.

   — Сибилла.

   — Что? – Кристоф обернулся.

   — Мою горничную зовут Сибилла, Сиби, – улыбнулась сквозь слезы Клоэ. – Но это совсем не важно! Зачем мы поедем в Буавайе? Неужели мадам ещё не похоронили?

   — Я же уже сказал, — начал раздражаться Кристоф: все в этой комнате давило на него, – она завещала нам дом! Что непонятного? Мы поедем и станем в нем жить.

   — Но… Но мне и здесь хорошо, я уже привыкла…

   — Ты решила ослушаться старшего брата?

   — Нет, прости, но я бы хотела…

   — Собирай вещи! Я извещу о времени выезда!

   — Я не поеду!

   — Что ты имеешь в виду?

   — Я никуда не поеду. Мне не нужен никакой дом. Мне хорошо и здесь.

   — Я тебе приказываю!

   — Вот как? – Клоэ горько улыбнулась. – Тогда возьми меня за руку и потащи за собой. Попробуй!

   — Какой вздор! – Кристоф всё сильнее испытывал желание сбежать. – Я не собираюсь никуда тебя тащить! Для этого есть слуги.

   — Верно…

   — Мадемуазель! – в комнату заглянула Сибилла. – К вам господин нотариус Бегель.

   — Кто? – одновременно переспросили брат и сестра.

   — Проси… — тихо добавила Клоэ.

   В голове молодого Фонтено пронеслись десятки мыслей. С такой скоростью он не думал даже тогда, когда в дверь супружеской спальни графини N колотил возжелавший любви муж, а сам Кристоф в это же самое время располагался между ног вышеупомянутой особы и был близок к… Впрочем, зачем нам лишние подробности? Скажем так: молодой человек был готов молниеносно реагировать на любую новость или действие нотариуса.

   — Здравствуйте! – во взгляде Бегеля, пробежавшегося по обстановке комнаты и лицу ее хозяйки, можно было заметить жалость. – Мадемуазель Фонтено, как поверенный и душеприказчик вашей двоюродной бабушки, мадам дю Баси Плесьер, я имею честь выполнить поручение доверительницы, – нотариус замолчал, выжидательно глядя на Кристофа. – Это касается только мадемуазель Фонтено, мсье.

   — Я… её брат.

   — Думается, мадемуазель в состоянии мыслить и воспринимать сказанное мною самостоятельно, – Бегель примерно представлял, что творится сейчас в душе Кристофа, и какие вопросы и подозрения ворочаются в его красивой голове. А вдруг сестре достанется больше, или ей тоже выставили некие условия, касаемые брата. Нетерпение Фонтено забавило Натаниэля, но он серьезно спросил: — Так можем ли мы остаться наедине?

   — Разумеется! – буркнул раздосадованный наследник и покинул комнату.

   Дождавшись, когда его лёгкие шаги затихли в конце коридора, Бегель взял стул и сел напротив замершей в ожидании и немного испуганной визитом постороннего человека девушки.

   — Мадам дю Баси часто рассказывала мне о вас, мадемуазель Клоэ. Она считала, что если у членов семьи Фонтено и есть ангел-хранитель, искупающий их грехи перед небом, то это вы.

   — И бабушка, и вы слишком добры, а я слишком мало значу, чтобы удостаиваться столь высокой оценки, – зарделась Клоэ, и у Натаниэля сжалось сердце: как это прекрасное дитя, не познавшее ещё подлостей человеческого мира, станет жить с ветреным братом в провинции?

   — Я лишь повторяю слова Женевьевы, Клоэ. Вы разрешите мне вас так называть? – получив утвердительный кивок, нотариус продолжил: — Мадам оставила вам большое наследство, но вы получите его только после замужества. Постойте! – Бегель предупреждающе поднял руку. – Дайте мне договорить. Вам также полагается приличное годовое содержание, однако получать его вы сможете лишь переселившись в Буавайе вместе с братом.

   — Как это возможно? – девушка схватила руку нотариуса, и он почувствовал мозоли на ее маленькой, но крепкой ладони. — Могу ли я отказаться? Мне не нужны эти деньги, если я вынуждена буду подчиниться невыполнимым условиям.

   — Милая Клоэ, – Бегель улыбнулся, – ваши родители стоят на краю долговой ямы. И брат, к слову, тоже. Я уже видел бумаги от кредиторов. Отец будет вынужден продать этот дом, и я не думаю, что он станет искать для вас хороший пансион с уходом. В Париже есть несколько приютов для калек.

   — Нет-нет! – возразила Клоэ, однако уже понимала правоту гостя. – Неужели меня выкинут как сломанную вещь?

   — Как ни печально, но, полагаю, что да, – Бегель выпрямился, подавляя в себе желание пойти и набить лицо Жилю Фонтено. – Так что я предлагаю вам соглашаться на Буавайе. К тому же, там очень красиво: летом расцветают розы, которыми славится этот городок. Знаете, там даже у улиц цветочные названия. А я обещаю присматривать за вами и составлять компанию, когда буду свободен.

   — Вы живете в провинции?

   — Да. В Париже заправляет мой старший сын, а я бываю здесь лишь наездами. Мы с женой наслаждаемся размеренной жизнью в тихом городке.

   — О… Должно быть, в Буавайе действительно красиво, раз вы предпочли его Парижу!

   — Вы сможете рисовать великолепные пейзажи, Клоэ. Я лично покажу вам несколько местечек, где природа превосходит любого художника в точности деталей и подборе красок.

   — Но я не смогу выезжать из дома! – Клоэ смахнула слезу. – Кто согласится тащить мое кресло по земле и траве?

   — Не думайте сейчас об этом. Просто собирайте вещи и разрешите себе… приключение.

   — Как у мсье Жюля Верна? Это романист, вы верно читали…

   — Нет, не имел возможности, но теперь непременно обращу внимание. Собирайтесь, Клоэ. Буавайе ждёт вас!

ГЛАВА 3. Мадам Пат, молочник Поль и первые стычки

Вы, как образованные и начитанные люди, должно быть догадываетесь, что из себя представляло путешествие брата и сестры из столицы в глухую провинцию в конце XIX века. А если нет, то поверьте автору на слово: приятного в этой поездке было мало. Сиби, оставившая в Париже больную мать и из жалости к хозяйке согласившаяся помочь на первых порах, пока не найдена будет другая горничная, как могла сглаживала тяготы пути. Но Клоэ всё равно было очень тяжело. Кристоф бесился от необходимости делить просторную карету с двумя приличными девушками, ему отчаянно хотелось сбежать, и только призрак больших денег удерживал его на месте. Но вот из-за холмов показался Буавайе, и все трое невольно залюбовались живописностью утопающего в весенней нежной зелени городка. Бегель не обманул Клоэ – за каждым поворотом юная Фонтено обнаруживала роскошные пасторальные пейзажи или развалины строго рыцарского замка, или ферму, обсаженную деревьями, или мельницу, стоявшую на берегу изгибистой речушки.

   Возница несколько раз переспрашивал у редких прохожих дорогу, и вот карета, переваливаясь на ухабах и рискуя потерять багаж, привязанный к задку, подъехала к тому самому особняку на улице Роз Руж. Выгрузка вещей заняла довольно долгое время, но Клоэ все еще не решалась открыть калитку и попросить Сиби завезти себя во двор. Трехэтажный особняк с островерхими, неизвестно для чего выстроенными башенками был наполнен странным очарованием, которое мог понять только человек, не чуждый творчеству. Месяцы, лишенные общения с людьми не пошли старому дому на пользу: опечаленный, он словно стремился сжаться, стать еще незаметнее, и Клоэ вдруг распознала в этом его состоянии собственное. Покинутая всеми, она жила долгие годы, и никому не было дела до того, что она чувствует и чем питаема её душа.

   — Сибилла, посмотри, как он прекрасен!

   — Право, мадемуазель, ваше доброе сердце и в черепках разглядит красоту.

   — Ну что ты, Сиби! Вот мы поселимся здесь, и он оживет. И станет красивее, вот увидишь!

   Сибилла ничего не ответила: вот уже несколько дней верная камеристка молча оплакивала судьбу своей хозяйки, выброшенной из Парижа в забытый богом городок. Вдруг перед девушками, просочившись через перекладины ворот, оказалась серая кошка с необыкновенными изумрудными глазами. Она села, укрыв хостом лапки, и принялась внимательно рассматривать незнакомок.

   — Глядите-ка, какова мадам! – засмеялась горничная. – Будто генерал перед войском! Сейчас и кланяться нас заставит, с нее станется! Одно хорошо – мышей здесь можно не бояться!

   Мадам Пат, а это была именно она, мягко ступая, подошла к Клоэ и доверчиво потерлась об укрытые старым пледом ноги девушки.

   — Она такая милая! – Клоэ попыталась дотянуться до шелковистой шкурки, но кошка сама легко запрыгнула на колени к новой хозяйке.

   — Какова нахалка! – засмеялась Сибилла. – А ну, пошла отсюда!

   — Нет-нет, пусть сидит! Мне очень приятны ее прикосновения, Сиби. Можно, это будет моя кошка?

   — Святые угодники! – горничная сглотнула подступившие слёзы. – Конечно! Теперь вы здесь всем разряжаетесь, мадемуазель, хотите кошку – так и владейте!

   Скептически глянув на явно забывшую свое место камеристку, Мадам Пат громко фыркнула: она не стоптанные туфли и не оловянная миска, чтобы кто-то мог предъявлять на неё права. Посмотреть бы на того, кто всерьез считает, что владеет котом или кошкой. Вот уж, право, дурачок!

   Тем временем Сибилла с большим трудом подкатила неповоротливое тяжелое кресло к самому крыльцу и растерянно оглянулась по сторонам в поисках человека, могущего оказать хоть какую-то помощь – самостоятельно девушка затащить по ступенькам свою хозяйку не сумела бы. Но подходящие кандидатуры если и существовали, то вне поля видимости Сибиллы. Кристоф о чем-то спорил с возницей, а кроме них на улице никого и не было. Горничная присела на корточки перед хозяйкой:

   — Мадемуазель Клоэ, мне придётся оставить вас одну. Я пробегусь по соседям, вдруг рядом живут какие-нибудь добросердечные люди. А вы поосторожнее с кошкой. Они пребольно царапаются и ранки от их когтей почти не заживают!

   Кошка, все ещё лежащая на коленях у Клоэ, демонстративно приподняла лапку, вроде для того, чтобы вылизать, растопырила пальцы и выпустила когти. Сиби нахмурилась: странное животное как будто понимало, о чем говорят люди! Горничная встала и, оправив юбку, зашагала к калитке, а потом попыталась привлечь внимание мсье Фонтено, но безуспешно. Кристоф был увлечен выяснением того, кто должен внести вещи в дом – он или кучер, и совершенно никого вокруг не замечал. Возница вполне резонно и довольно медленно, ибо старался использовать только приличные слова, а они на ум не шли, объяснял этому обнищавшему господину, что любое движение вне кареты должно оплачиваться отдельно. Сибилла вздохнула. Никогда она не предполагала в красавчике Кристофе такого скупердяйства. Хотя тут не до жиру, коли наследство просто так не отдают, а иных денег едва хватает на еду.

   — Неужели ты способна причинить кому-то боль, серое совершенство? – улыбнулась Клоэ, поглаживая между кошачьими ушками. – Ни за что не поверю! Возможно, тебе не понравится, что я не хожу. Так уж вышло. Но я могу играть с тобой и сидя, шелковая шкурка!

   Мадам Пат, никогда в жизни еще не получавшая столько милых прозвищ в течение одной минуты, вытянула шейку и потерлась мордочкой о девичий подбородок. Какая разница – ходит или не ходит эта девушка, теперь кошка решительно брала ее под свою защиту, как и старый дом, как и всех его обитателей.

   — Знаешь. У меня никогда еще не было своей кошки! Никогда! Была веселая канарейка, но она слишком мало прожила. Теперь у меня есть ты, и отчего-то кажется, что мы с тобой подружимся. Слышишь, там разговаривает приятный молодой человек?

   Выглянув из-за плеча новой хозяйки, Мадам Пат сощурила глаза – Кристоф ей вовсе не казался приятным. Она вообще недолюбливала ругающихся мужчин. Подобные типы мало уважают приличных кошечек.

   — Он хороший, только сам об этом не знает. Ой, кто это? – воскликнула девушка, заметив колышущийся силуэт в окне первого этажа. – Там кто-то есть? – спросила она, гладя в изумрудные кошачьи глаза.

   Но Мадам Пат перехватила внимание хозяйки, положив ей бархатную лапку на плечо, успокаивая и предлагая насладиться общением с собой. Не хватало еще поднимать шум! Впрочем, Клоэ никто и не услышал, кроме кошки. Почувствовав озноб, мадемуазель Фонтено обхватила себя за плечи, и Мадам Пат соскочила на ступеньки крыльца, а потом села, внимательно следя за девушкой.

   — Ты похожа на каменного льва у дворца какого-нибудь венецианского дожа! – улыбнулась вопреки своим страхам Клоэ. – Не то, чтобы я бывала в Венеции, но видела много картин и зарисовок. Поверь, ты куда элегантнее этих больших мраморных кошек!

   Ну разве после такой беспардонной лести может устоять хотя бы одно кошачье сердечко? Конечно же, нет, и наша серая героиня окончательно сдалась на милость красивой парижанки.

   За спиной девушки раздался бодрый старческий голос:

   — Приветствую вас, мадам?..

   — Простите, но я не имею возможности повернуться к вам лицом! – без всякого страдания или печали в голосе ответила Клоэ. – Не могли бы вы встать передо мною, если вас не затруднит?

   — Матка Боска! – Квелевски понял собственную оплошность и живо оббежал кресло незнакомки. – Это я прошу вас простить мою неучтивость! – старик поклонился со всей грацией, на которую был способен. – Станислав Квелевски к вашим услугам! Полагаю, вы и есть те самые наследники, которых искал Бегель?

   — Да, – улыбнулась Клоэ, – вы правы. Я Клоэ Фонтено.

   — Очень, очень приятно! Ваш муж уже, кажется, почти дерется с кучером. Какой… воинственный молодой человек!

   — Нет-нет! Это мой брат! – Клоэ густо покраснела. – Просто он устал с дороги, и… мы испытываем некоторое стеснение в деньгах.

   — Ах, как я вас понимаю! Мадам дю Баси жила скромно и ничего, кроме этого старого дома оставить и не могла.

   Клоэ хотела возразить, что, мол, как же, а миллионы франков, а дома, лошади и драгоценности? Но промолчала, интуитивно чувствуя в этом необходимость.

   — Скажите, а в особняке кто-то живет? Мне показалось, что я видела чей-то силуэт.

   Лицо Квелевски вытянулось и побледнело. В нем боролись сразу два желания: рассказать девушке о странностях старого дома или успокоить её страхи. Но не успел он открыть рот, как Клоэ, опять покраснев, спросила:

   — Вы не могли бы позвать ваших слуг. Как видите, я не могу попасть внутрь без посторонней помощи. Если, конечно, вас это не затруднит.

   — Конечно же! – Квелевски проворно спустился с крыльца. – Конечно не затруднит! – и он быстрыми шагами, насколько могла расслышать Клоэ, побежал в сторону своего дома.

   В это время к сестре подошел раздосадованный Кристоф.

   — Ты слышала? – спросил он зло. – Возомнил о себе черт знает что! Деревенщина! Не-е-т! С трезвой головой я не могу воспринимать весь ужас своего положения! Хорошо, что я захватил с собой отличного отцовского рейнского! Мне просто необходим глоток хорошего вина! – и Фонтено, ничуть не заботясь о сестре, вошел в дом и захлопнул за собой дверь.

   Мадам Пат, которая застыла с поднятой для умывания лапкой, пришла в себя и громко замяукала, вопрошающе глядя на хозяйку.

   — Он просто никогда не ездил со мною в путешествия, – неуверенно оправдывала брата Клоэ.

   Девушка она была далеко не глупая, но только сейчас со всей ясностью поняла окончательно, что никому в этом мире не нужна. Добрыми вестниками, призванными убедить Клоэ в обратном, должны были стать слуги Квелевски, но два пожилых мужчины смогли только приподнять кресло и довольно неловко опустить его, не переместив ни на дюйм к цели. Судя по их покрасневшим лицам, подобные экзерсисы были выше их скоромных возможностей. Разумеется, господин Квелевски сам не стал принимать участие в спасательной операции, поскольку справедливо рассудил – хвати его от натуги удар, кто станет кормить этих вот никчемных бездельников?

   Непрошенные слезы стали уже проситься наружу, и Клоэ непроизвольно шмыгнула носом, когда дальновидный сосед вдруг крикнул:

   - Поль! Эй, Поль! А-ну, подойди-ка сюда!

   — Кто такой Поль? – переспросила Клоэ, которая все еще сидела к улице спиной.

   — Поль? Это фермер. Молочник! Хороший благовоспитанный молодой человек.

   Мадам Пат была полностью согласна с поляком, она выскочила на встречу широко шагающему мужчине, и он, нагнувшись на пару секунд, нежно провел пальцами по её спинке.

   — В чем дело, мсье Квелевски? Что-то стряслось?

   — Поль, видишь ли, какая досадная ситуация: мадемуазель нужно попасть в дом, а…

   Молочник не да старику договорить. Он все понял с первого взгляда на странное кресло и нагнулся к девушке:

   — Я возьму вас на руки и понесу, вы согласны?

   Мадам Пат, замершая рядом с этими двоими, перестала дышать.

   — Я согласна! – Клоэ подумала, краснея уже в который раз, что молочник Поль необыкновенно красив, что цвет его глаз похож на осеннее небо, а темные волосы вьются у висков трогательными колечками. – Можно, я обхвачу вас за шею?

   — Моя шея к вашим услугам, мадемуазель, – тихо ответил Поль и просунул под колени и спину девушки сильные руки.

   Легко, словно пуховую подушку, он поднял ее и занес в дом. Мадам Пат, элегантно подняв хвост, засеменила следом. Вернувшаяся Сибилла руководила слугами Квелевски, переносящими кресло в дом, а войдя, несколько раз чихнула.

   — Боже мой, сколько здесь пыли! Похоже, ее свезли сюда из всех уголков страны! Нужно срочно приниматься за уборку! – она аккуратно сняла чехол с дивана, потом со столика. – Мадемуазель… — тут горничная потеряла ход мысли и даже, сказать честно, самообладание: посреди огромной гостиной стоял молодой красавец в простой, но опрятной одежде и держал на руках Клоэ, доверчиво обнявшую его за шею.

   В это время слуги соседа, желая искупить вину, с улицы открыли заколоченные ставни, и в комнату широкими полосами ворвался яркий солнечный свет. Мужчина и девушка оказались облитыми с ног до головы его жидким золотом. Искрились в воздух пылинки, а эти двое смотрели друг другу в глаза, не в силах отвернуться.

   — Кто это? – Сибилла повернулась к столу, на котором восседала только что запрыгнувшая Мадам Пат. – Кто это человек? – горничную ничуть не смущало, что беседует она с бессловесным животным.

   Кошка – в этом Сиби могла поклясться на Святом Писании – приподняла бровь и коротко мяукнула. На лестнице раздались тяжелые шаги, и гневный голос Кристофа разнесся по всему дому:

   — Какого чёрта ты лапаешь мою сестру, мужлан?! Отпусти ее, иначе я сверну тебе шею!

   Волшебство рассеялось, и на глазах Сибиллы гостиная стала просто гостиной, пыль пылью, а кошка спрыгнула на пол и поспешила к хозяйке.

   — Но Кристоф, я не могу стоять! Мсье Поль, местный фермер, помог мне зайти в дом! – Клоэ отпустила шею молочника.

   — Разумеется! – достаточно громко, чтобы долетело до молодого Фонтено, проворчала Сибилла. – Больше ведь некому!

   Квелевски, которого тоже проняло золотое видение, крякнул и откашлялся:

   — Позвольте представи…

   — Ты оглох? Деревенский выродок! Я сказал отпусти мою сестру! – орал Кристоф, уже подогретый рейнским, не обращая внимания на соседа. – Имей почтение, вонючий фермер!

   Лицо Поля заметно дрогнуло. Он спокойно огляделся, заметил кресло и с величайшей осторожностью усадил в него разволновавшуюся Клоэ. Выпрямился молочник как раз тогда, когда к нему на крыльях оскорбленного достоинства подлетел Кристоф. Оказалось, что парижанин уступает в росте и ширине плеч провинциалу. Однако сути дела это не меняло: Фонтено хотел драки. Его уязвленное кучером самолюбие требовало кровавых жертв, и Кристоф со всего размаха ударил молочника по лицу. Взвизгнула Сибилла, зло зашипела кошка, Квелевски вытянулся во фрунт, а Клоэ в ужасе зажала рот ладонями — она никогда не видела, как человек бьет человека.

   Полагаю, уважаемые читатели, вы уже рисуете в своем воображении сцену отчаянного рукопашного боя, переходящего в катание на полу? Нет, автор не очень любит пыль, а при таком раскладе ее в воздух поднялось бы немало. Впрочем, молочник Поль вполне самостоятельный персонаж, и указывать ему, что делать, я бы поостереглась. При очередном замахе Кристофа, житель Буавайе впечатал свой внушительный кулак в изнеженно праздностью тело соперника.

   — Не надо, прошу вас! – воскликнула Клоэ. – Не бейте его!

   Этой просьбы было вполне достаточно, чтобы молочник опустил занесенную было руку. Впрочем, Фонтено уже не представлял опасности – он корчился, хватая воздух широко открытым ртом, а прямо перед его лицом сидела Мадам Пат. Она наклоняла и поворачивала голову так, словно хотела рассмотреть гланды Кристофа, но, когда это ей не удалось, вернулась к Клоэ.

   — Однако, Поль, не думаешь ли ты, что излишне… — день явно не задался у старого поляка, его никто не выслушивал до конца.

   — Прошу простить меня, мадемуазель, - Поль подошел к дрожащей девушке, и видно было, как он хотел взять ее за руку, но не посмел. – Я привык наказывать наглецов. Всего хорошего!

ГЛАВА 4. Укрощение Кристофа Фонтено

К вечеру Сибилла совершенно выбилась из сил. Она уже несколько часов мыла, оттирала, стряхивала и перекладывала, а еще пора было приготовить что-то на ужин! У них осталось немного продуктов, взятых из дома, но, чтобы хотя бы заварить чай, нужно было разжечь плиту и набрать воды.

   — Сиби! – Клоэ в который раз пыталась завести разговор. – Я могу помочь, у мня есть руки и голова!

   — Даже не думайте! – горничная оперлась на колени, выдохнула и встала с дивана. – Еще не хватало заставлять работать…

   — Калеку, ты хочешь сказать? Так говори же! Не стесняйся!

   — Мадемуазель, зачем вы так?

   — Думаешь, я не слышала, как все говорят про меня? Позор семьи Фонтено! Калека, обуза, никчемная дочь! О, это для меня не в новинку, Сиби! Но я ведь живая, живая! Я не прошу жалости, просто хочу жить как все! Если для этого нужно смахивать пыль с буфета, то я готова! Мир вокруг меня перевернулся с ног на голову и снова вернулся в привычное положение, лишив надежды на перемены. Я снова никто?

   Кошка, решившая запрыгнуть чуть повыше, когтями зацепила большую картонную папку, лежавшую на обеденном столе; за папкой на пол с грохотом полетела жестяная коробка с карандашами.

   — Вот! – горничная ткнула пальцем на упавшие вещи. – Лучше порисуйте-ка! – Сиби вручила хозяйке папку, а потом погладила кошку, прошептав ей на ушко: — Не знаю, как ты это делаешь, хитрая мордочка, но ты явно не дура!

   — И что мне рисовать? – Клоэ умоляюще смотрела по сторонам. – Паутину в углах?

   — Столько красивого мы сегодня видели! – Сибилла взяла мешок с провизией и направилась в кухню. – А каков был молочник?!

   Клоэ задумалась. Её впервые в жизни коснулся молодой красивый мужчина. Не отец, не доктор, не слуга, а посторонний человек! И волнение в груди, которое он вызвал, было ни на что не похоже. Девушка раскрыла папку, открыла коробку, выбрала тонкий угольный карандаш и закусила губу, осматривая чистый лист и решая, с чего начать. А потом немного неуверенно нарисовала первую, еще совсем легкую линию. Сиби, пожарившая яйца с беконом, нарезавшая сыр и заварившая чай, уже начала подниматься по лестнице, чтобы позвать Кристофа, но застыла на середине пролета – с листа бумаги на нее смотрел улыбающийся молочник Поль. Клоэ растушёвывала мизинцем линию на его шее, но в целом портрет был уже закончен, и сходство с оригиналом было необыкновенное. Вздохнув – предстояло уговорить полупьяного и злого Кристофа спуститься поесть – Сибилла продолжила подниматься, и краем глаза заметила легкую тень, пробежавшую по стене. Гостиная освещалась несколькими свечами, часть из которых была погрызена мышами, в открытые окна залетал ветерок, что немного колыхал огоньки, и горничная списала все на него и на собственную усталость.

   Постучавшись в комнату Фонтено, она подождала немного и вошла без разрешения. Мадемуазель Клоэ придется спать внизу на диване, поскольку ее безответственный брат, выпив как минимум две бутылки вина, храпел сейчас прямо в кресле. Кристоф сразу выбрал себе эту комнату с большим угловым камином и огромной кроватью под массивным бархатным балдахином. С нарочитым стуком захлопнув дверь, Сиби спустилась вниз как раз к тому моменту, когда настойчиво заколотил в медную пластину дверной молоточек. На пороге стоял Поль, державший в руках большую, покрытую чистым куском холста корзину.

   — Здесь масло, немного сметаны и сливок. Головка сыра и молоко. А еще свежий хлеб, который я купил у жены мельника. Не бог весть что, но поможет утолить голод.

   — Благодарю, господин Поль! – растерянная, но обрадованная Сиби еле удержала тяжелую корзину. – Однако…

   — Всего хорошего, мадемуазель! – улыбнулся щедрый молочник и направился к калитке. – Если вдруг вы не едите подобное, угостите кошку!

   — Кто там, Сиби?

   — Ваш друг, мадемуазель Клоэ. Похоже, ужин будет куда сытнее, чем я предполагала!

***

С трудом повернув голову, которая раскалывалась от боли, Кристоф попытался рассмотреть присутствующую в его комнате даму. Проморгаться никак не получалось, пока до Фонтено не дошло, что уже глубокая ночь, в комнате нет ни одной горящей свечи, однако же он довольно ясно видит светлый женский силуэт.

   — Сибилла? – хрипло спросил он. – Это ты?

   Силуэт дрогнул и подплыл к мужчине. Вытянув вперед руку, Кристоф хотел остановить вознамерившуюся упасть на него сверху женщину, но с ужасом почувствовал, как растопыренные пальцы проходят через пустоту, кожу ладоней покалывает от холода, а волосы на голове встают дыбом. В тот же миг прошли опьянение и головная боль.

   —Господи Иисусе! – запоздало начал вставать с кресла Фонтено, но бесплотное ледяное существо уже перекрыло ему все пути отступления, нависая кошмарным облаком.

   — Сядь! – словно сразу несколько голосов, говоривших кто шепотом, кто крикливо, хором произнесли непререкаемую команду, и Кристоф рухнул вниз, вцепившись в подлокотники так, будто одни они способны спасти его от опасности. – Ты занял не свою комнату!

   — Я… — больше ни одного звука не смог выдавить молодой человек из сжатого спазмом горла.

   — Здесь должна жить женщ-ш-ш-щина! – прошелестело у самого его уха, обдавая мочку настоящим морозом. – Женщина-а-а-а! Клоэ-э-э!

   Понимая, что как-то нужно выразить согласие, Кристоф отчаянно зажмурился и закивал, но призрак не спешил исчезать.

   — Ненавиж-ш-ш-шу вино-о-о-о… От него все беды…

   Если бы сейчас Фонтено мог бы увидеть себя со стороны, он сильно удивился бы тому выражению, что застыло на его лице: страх, угодливость и никакой храбрости. Кристоф еще несколько минут сидел неподвижно, сильно рискуя обмочить штаны, но ноги не слушались, а пальцы приклеились к подлокотникам так крепко, что не отодрать.

   — Святая Женевьева! – прошептал мужчина, поминая небесную покровительницу Парижа, и тут же вздрогнул от осознания игры слов – тетку матери, его двоюродную бабку, как раз и звали Женевьева! Женевьева дю Баси Плесьер! – Помилуй меня! – закончил Кристоф, уже обращаясь конкретно ко всплывшему в памяти образу пожилой родственницы.

***

Горничная постелила своей молодой хозяйке на диване, благо Клоэ помещалась на нём если не с комфортом, то хотя бы с ногами. На первом этаже особняка располагались большая гостиная, огромная кухня, обширная прихожая и холл, в котором можно было танцевать нескольким парам, а также широкая парадная лестница, ведущая на второй этаж, под которой удачно разместилась кладовая, разделенная на несколько отделений. Была еще гардеробная и небольшая комната, где можно было умыться, оправиться и, глядя в большое зеркало, привести себя в порядок. Сибилла хмыкнула, когда впервые сюда вошла – ее личная каморка в доме Фонтено была значительно меньше, но зато гораздо чище!

   Второй этаж вмещал в себя две больших спальни, одну среднюю и маленькую, которую, вероятно, планировали сделать детской, кабинет и сопряженную с ним, но имеющую ещё и отдельный вход библиотеку.

   На третьем, украшенном башенками этаже, вероятно, жили слуги и пустовали пара необставленных совершенно помещений, из которых можно было попасть в башни. Сибилле понравилась идея – ведь, несмотря на их небольшую площадь, они служили как-бы вторым этажом для комнат. По округлым темным следам, оставленным на застеленных светлой доской полах башенок, горничная поняла, что здесь раньше стояли несколько больших цветочных горшков или кадок. На чердак девушка заглянуть не решилась, хотя из коридора туда можно было попасть, приставив своеобразную стремянку. К слову, еще одна черная лестница – узкая и темная, соединяла все три этажа. Эта дорога для слуг ворчливо поскрипывала ступенями, но была вполне еще надежна.

   Сибилла понимала, что Клоэ придется либо всю жизнь провести на втором этаже, либо добиваться значительной перестройки первого. Измученная служанка долго ворочалась на кушетке в холле, но в конце концов уснула, предоставив провидению наставлять ее утром, на свежую голову. А вот мадемуазель Фонтено заснуть никак не могла, да и как это сделать человеку, который совершил немыслимое ранее путешествие? Мадам Пат, сворачивалась клубком у ног постоянно ворочающейся хозяйки, под боком, у головы, но затем в легком раздражении покинула место дежурства и устроилась на соседнем кресле.

   Волнение от пережитого так измучили Клоэ, что она просто накрылась одеялом с головой, пытаясь хоть так приманить сон. Однако уже глубоко ночью девушка была готова скатиться с дивана и ползти на руках, как она иногда делала, к Сиби, чтобы хотя бы вид спящей горничной унял тревогу, царившую в душе. Клоэ откинула одеяло и впервые в жизни пронзительно завизжала – над нею склонилась большая чёрная тень.

   — Не кричи! – рявкнул Кристоф, обдавая сестру мерзким винным дыханием. – Это я! – молодой человек собирался что-то добавить, но гром небесный поразил его. Сначала на мужчину, раздирая кожу когтями, кинулась адская фурия, а потом, собственно, ударил и сам гром, и поверженный Фонтено рухнул у дивана лицом вниз.

   Исполнителями мгновенной кары являлись возмущенная Мадам Пат и большая медная сковорода, сейчас пристыжено уткнувшаяся в складки грубой ночной рубашки Сибиллы.

   — Сиби! – ошарашенно переводя взгляд с темной кучи на полу на едва различимую в темноте фигуру горничной, воскликнула Клоэ, судорожно обняв заскочившую к ней в руки кошку. – Ты убила его?

   — Не думаю, — немного неуверенно ответила белокурая воительница. – Полагаю, господин отделается внушительной шишкой, но и поделом ему! Разве можно так пугать девушек? – в этом месте гневной тирады Мадам Пат согласно мяукнула: несмотря на два выводка котят, она все еще считала себя девицей, притом приличной. – Зачем он приходил? Хорошо, что я догадалась положить рядом с собой сковороду, а то ведь неизвестно, кто ещё тут шатается ночами!

   — Определенно, Сиби! Положи ты рядом кочергу, голове Кристофа был бы нанесен куда более серьезный урон. Что мы будем с ним делать?

   — Ничего! Отоспится и утром даже не вспомнит, как здесь оказался. Пьянство никогда до добра не доводит. Да и вам будет чуть поспокойнее.

   — Ты, как всегда, права, Сиби! – Клоэ улеглась поудобнее, натянула одеяло и крепче прижала к себе Мадам Пат.

   Дом затих; прислушиваясь к дыханию брата, задремала на своем диване и Клоэ. Серая урчащая грелка немало этому способствовала. Изумрудные глаза всю ночь следили за тенями, блуждающими вокруг, острые ушки прислушивались к шорохам, выползали из мягких лапок острые когти, едва на девушку веяло могильным холодом. Злое шипение отгоняло призраков, вознамерившихся познакомиться с прекрасной обитательницей особняка, кошка бдила и никому больше не позволила приблизиться к мирно спящей хозяйке.

***

«Да что же это такое?!» — примерно так можно было бы приличными словами передать суть речи, произнесённой Кристофом Фонтено ранним утром следующего дня. Автор не рискнул отравить грязной руганью страницы своего произведения. Впрочем, понять молодого парижанина можно: представьте только, что вы после двух выпитых на голодный желудок бутылок превосходного рейнского просыпаетесь на ледяном полу гостиной, затылок гудит, ляжки саднят, и очень хочется пить! Откуда-то до вас доносится вызывающий приступ тошноты ароматный запах яичницы, поджаренного хлеба и чая. Вы открываете глаза, пытаетесь сфокусироваться на ближайшем предмете и утыкаетесь взглядом в изумрудные кошачьи очи с круглыми черными зрачками.

   Представили? То-то же! Прониклась состоянием хозяина и Сибилла, что забежала в гостиную, услышав отборную площадную брань.

   — О мон дьё! – без всякого раскаяния призвала она бога в свидетели непотребного состояния Кристофа. – На кого вы похожи, мсье! Вам нужно умыться и переодеться!

   В неразборчивом ответе Фонтено, как раз в этот самый момент пытающегося устоять на четвереньках, горничная распознала полное согласие. Она подхватила мужчину под руку и помогла подняться на ноги. Мадам Пат, с глубочайшим презрением наблюдавшая за передвижением этого, с позволения сказать, человека, в раздражении похлестала себя хвостом по бокам и запрыгнула на диван, где уже просыпалась Клоэ.

   — Кисонька! – девушка улыбнулась, раскрывая для кошки объятия. – Какая ты нежная!

***

Наверху, в одной из башен, качнулась темная, похожая на серый туман тень высокого человека в старомодной, еще времен Робеспьера — демона кровавой революции, одежде.

   Надо вам сказать, что автор упустил одну важную деталь: в свое время Буавайе был обычным рыцарским замком, включающим в себя несколько построек и передающимся из рук в руки такое количество раз, что никто уже толком не помнил ни имени первого владельца, ни времени возведения сего защитного сооружения. В конце концов в результате очередной осады крепостные стены были разрушены, большинство зданий из-за сгоревших в пожаре деревянных перекрытий рухнули, а время и рачительные крестьяне, телегами вывозившие камни для своих хозяйственных построек, окончательно размазали остатки крепости Буавайе по земле. Остались лишь живописные развалины, которые наблюдали молодые Фонтено из окон своей кареты.

   Прошел без малого век, и богатый земельный надел навсегда, как выяснилось впоследствии, осел в собственности маркиза де Плесьер. Молодой темноволосый и сероглазый красавец, бывший на хорошем счету у Людовика Четырнадцатого, удачно женился, получил в качестве подарка никчемную, забытую богом землю, которая слишком мало отчисляла налогов короне, и удалился с глаз непостоянного монарха.

   К счастью, именно этот представитель рода Плесьер был из числа людей созидательных и дальновидных. Он, имеющий еще несколько дворцов и замков в разных концах страны, придумал возвести в Буавайе довольно скромный, по меркам двора Короля Солнца, дом, который мог бы сдавать в наем средней руки дворянам или, господи прости, торговцам. Не обошел своим вниманием маркиз и арендаторов, которым выстроил добротные дома и даже проложил новые и укрепил старые дороги. Ах, как жаль, что маркиз жил так давно!

   Но вернемся к Буавайе. Деревня прирастала новыми жителями, владельцы жили в особняке, селили туда же своих любовниц, бастардов, родню, либо сдавали дом арендаторам, пока сюда, спасаясь от революции, не переехал тогдашний маркиз Плесьер, желчный и весьма категоричный старик. Мария-Антуанетта еще не была обезглавлена, и ворчливому аристократу, дети которого успели бежать от гильотины в Британию, казалось, что вот-вот, и кровавый кошмар закончится. Но не тут-то было. Революционный задор докатился до самых глубоких провинций, и крестьяне в конце концов подняли на вилы человека, семья которого долгие годы являлась для них собирателем непомерных налогов. Именно тень маркиза, уважаемый читатель, мы и лицезрим сейчас в одной из башенок.

   — Не смейте мешать детям! – прошелестела за его спиной покойная, но весьма далекая от истинного покоя мадам дю Баси.

   — Терпеть не могу простолюдинов! – ожидаемо ответил маркиз. – Они предали короля!

   — Те, кто предали короля, давно договорились с ним на небесах, а дети вовсе не простолюдины!

   — Что-то я не припоминаю в списке аристократических родов фамилию Фонтено!

   — Просто у вас плохая память, маркиз! Возраст! – иронично заметила мадам Женевьева и спешно ретировалась сквозь потолок на чердак.

   — Возраст? – возопил маркиз. – Кто бы говорил! Бог мой, девчонка еще и калека? Почему ее не придушили подушкой в детстве? Какая недальновидность!

***

Утром злой как сто тысяч чертей брат вынес Клоэ на улицу, тотчас убежав переодеваться, и сейчас девушка наслаждалась великолепным ясным утром и весенним солнцем, но скоро нахмурилась, не в силах отогнать от себя грустные мысли: её прекрасная, заботливая и такая умелая Сиби скоро уедет в Париж к больной матери. Придется нанять служанку и камеристку, потому что только Сибилла могла делать несколько дел одновременно и при этом преотлично. В затылке тяжелело и холодело одновременно. Не сумев оглянуться назад, Клоэ громко спросила:

   — Прошу вас, покажитесь! Кто там?

   Ответа не последовало, однако мурашки, пробежавшие по рукам девушки, испугали ее. Клоэ быстро прошептала молитву и попыталась самостоятельно развернуть неповоротливое кресло. Расшатанное переездом и тряской, одно из колес слетело с надломившейся оси, и девушка упала на землю.

ГЛАВА 5. Призраки особняка на Роз Руж

Опершись на край медной раковины, Кристоф Фонтено смотрел на себя в зеркало, изъеденное временем. Сеточка патины придавала лицу некую загадочность и даже, не побоимся этого слова, одухотворённость. Кристофу было плохо. Он силился вспомнить, что произошло с ним вечером, но воспоминания застряли где-то между правым и левым ухом и никак не хотели занимать положенное им место. Единственными материальными доказательствами применения грубой силы были замечательная во всех отношениях шишка на затылке и глубокие царапины на бедрах. Штаны Кристофа, грубо продранные на самом видном месте, висели в данный момент на П-образной перекладине-вешалке. Сейчас вся злость Фонтено была направлена на одного явного виновника – чертову кошку, посмевшую поднять лапы на хозяина дома.

   — Оторву голову серой твари! – мрачно пообещал своему отражению молодой человек и громко позвал: — Сесилия! Чертова девка! Сесилия!

   Разумеется, глубоко оскорбленная Сибилла даже и не подумала откликнуться на призыв человека, за пять лет так и не выучившего ее имя.

   — Заносчивый ублюдок! – выругалась она, стоя в кладовке через стену от умывальной комнаты.

   И автор приводит ее слова без каких-либо купюр, ибо в душе награждает господина Фонтено куда более звучными прозвищами.

   — Не могу же я надеть снова это тряпье! – прорычал взбешенный Кристоф и почувствовал, как мурашки побежали вдоль его позвоночника и сбились в кучки где-то под коленками.

   — Прислугу нужно держать в железных руках! – серый призрак медленно качнулся в сторону молодого человека, обдавая могильным холодом. – Впрочем, откуда тебе знать это, мальчиш-ш-ш-ка.

   — Ни глотка! – парижанин намертво вцепился в края раковины. – Больше ни глотка! Сабина! Чертова горничная! Мне нужны новые штаны! Сабина!

***

Если вы подумали, уважаемые читатели, что упавшая Клоэ горько рыдала, лежа на земле, и проклинала судьбу, то вы ошибаетесь: эта девушка была добра к другим, но жестока к себе. Себя она винила в первую очередь за любую неприятность, вот и сейчас, пытаясь вытянуть не слушающиеся ноги из-под навалившегося сверху тяжелого кресла, мадемуазель Фонтено ворчала:

   — Ты неповоротливая дура, Клоэ. Как тебе только пришло в голову так дёрнуть колесо? Отец не зря называл тебя глупышкой! Ты неуклюжая, Клоэ Фонтено! Неуклюжа и глупа!

   Светлое, из тонкой шерсти платье было безнадежно выпачкано, в волосы набилась прошлогодняя листва и солома, которой, как видно, укрывали на зиму клумбы, подол платья бесстыдно задран, открывая нижние юбки и ноги в грубых теплых чулках, обутые в сношенные – а зачем калеке новые? – башмаки. Все это увидел молочник Поль, заскочивший к приезжим господам с большой крынкой молока. Увидел и тут же отвернулся, не смог сделать упавшей девушке еще больнее.

   — Мадемуазель, я сейчас поставлю молоко у порога и помогу вам. Клянусь всеми святыми, что не стану смотреть ниже вашей талии! Согласны ли вы на мою помощь?

   — Вы очень любезны, мсье Поль! – быстро ответила девушка. – Я согласна!

   Молочник поступил в точности так, как и обещал. И снова занес девушку в дом. Захлопотавшая вокруг хозяйки Сибилла беспрестанно вздыхала, но невеселые мысли оставляла при себе.

   — Как получилось, что вы упали? – спросил отвернувшийся к окну молодой человек, сжимая в руке картуз. – Наехали на камень?

   — Нет-нет! – ответила ему Клоэ с дивана, пока Сиби осматривала ее грязные руки и ноги на предмет царапин. – Я решила развернуть кресло, вышло все неловко, вот и не удержалась.

   — Ах! – наконец не выдержала горничная. – Да на этом кресле можно пытать преступников! Я слышала, что в Париже можно купить такие удобные, на резиновом ходу, с рессорами, как экипажи! Вот только… – Сиби прикусила язык, поймав укоризненный взгляд хозяйки.

   — Что только? – переспросил Поль.

   — Ничего! – буркнула служанка и направилась в кухню.

   — Простите Сиби за грубость! – Клоэ тепло улыбнулась в спину молочнику. – Она замечательная и очень добрая. Всегда излишне переживает за меня!

   — Я тоже! – выпалил внезапно Поль, развернувшись и прямо взглянув в глаза девушки. – Я тоже переживаю, мадемуазель Фонтено!

   — Но…

   — Мне пора! Передайте Сибилле, что вечером я заеду забрать посуду.

   — Да-да, конечно! – растеряно кивнула Клоэ. – Спасибо! – запоздала крикнула она Полю, уже выходящему в двери и, не дождавшись ответа, опустила голову.

   Вошедшая с тазом горячей воды горничная в сотый раз тяжело вздохнула: теперь, лишенная единственного средства передвижения Клоэ Фонтено будет привязана к этому проклятому дивану, этой проклятой гостиной и к этому проклятому дому! А единственный человек, способный помочь ей в сложившей ситуации, сидит в своей комнате и страдает от маленькой шишечки на голове! И только Мадам Пат, выскочившая следом за Полем на улицу, наслаждалась жизнью — ее баловали сейчас легкими поглаживаниями.

   — Если у тебя народятся котята, приводи их ко мне! – молочник почесал указательным пальцем кошачью переносицу. – В этом году на ферме расплодилось море крыс, наш кот не справляется!

   Кошка в возмущении округлила глаза, не веря своим ушам. Крысы? Эти огромные жесткие тушки? Не-е-е-т! Только нежные подвальные мышки! Впрочем… Что этот человек говорил про кота?

   — Кот у меня огромный и красивый. Тебе он понравится!

   Теперь настала очередь Мадам Пат вздыхать. Отчего все приличные коты живут так далеко от Буавайе? Она с тоской посмотрела вслед удаляющемуся мужчине, единственному, кто гладил и воспринимал её всерьёз. Ощутив внезапный холодный ветер, кошка выгнула спину и грозно зашипела! Бурая тень колыхнулась и убралась восвояси.

   Давайте оставим особняк и последуем за молочником, раз уж он показался некоторым из вас приличным и очень добрым человеком. Убедимся, так ли все на самом деле.

   Его небольшой возок, в котором размещалась глиняная и оловянная посуда с молоком и другими продуктами, передвигалась за счет подходящих к исходу сил старого мула. Некоторые жители городка давно советовали Полю отвести животное на бойню, а себе завести резвого и молодого. Однако мужчина всегда отшучивался, говоря: «Пока новый мул выучит все ухабы на дорогах, пройдет немало лет, и он тоже состарится!» На самом деле мул Санчо, потерявший где-то на жизненном пути вторую, не менее звучную часть имени – Панса, был выкуплен Полем у проезжего торговца, жестоко стегавшего тяжело груженное животное, не имеющее сил двинуться с места. Жители Буавайе и даже работники его собственной фермы по-доброму и с долей сожаления посмеивались над молочником, думая, что его обвели вокруг пальца, подсунув старую клячу вместо резвого жеребчика. Но Поль не обращал внимания на подначивания. Санчо Панса оказался понятливым парнем и за годы своей службы ни разу не подвел хозяина – ни одна крынка ни была разбита, ни разу колесо не попадало в яму. Это казалось невероятным, но Поль просто говорил мулу, куда ехать, и тот выбирал самый лучший путь. Одно печалило: Санчо все чаще просил отдыха – тележка с товаром становилась для него тяжелее с каждым днём.

   Упомянем здесь еще несколько слабостей молочника Поля, которого, к слову, в Буавайе любили и уважали, хотя и не сразу сложили мнение о молодом человеке.

   Итак, на его ферме, приобретённой у мадам дю Баси четыре года назад, помимо коров и мула, жили три собаки, в разное время прибившиеся к пасущемуся стаду, и роскошный кот… Нет. Великолепный кот-мышелов, о котором мы обязательно поговорим несколько позже.

   Вы уже, должно быть, поняли, что Поль-молочник был человеком начитанным и образованным. В доме его целый шкаф был отведен под книги, среди которых можно было найти и научные труды по животноводству. Пышнотелая служанка Матильда Пино говаривала товаркам, что вместо того, чтобы ночами читать, хозяин мог бы жениться и спать в постели с молодой женой, но тут же разводила руками: в Буавайе самой молодой даме на выданье было что-то около тридцати пяти.

   Полю, как бывшему горожанину, часто давали советы, наставляли, полагая, что человеку, далекому от сельской жизни, многое нужно узнать от опытных людей. Многие подозрительно смотрели на его странную дружбу с Женевьевой дю Баси, однако женщина была слишком стара, чтобы можно было заподозрить ее в неподобающем поведении. Поля считали недостаточно прагматичным, хитрым и слишком добрым, что не мешало всем поголовно пользоваться этим его замечательным качеством. Но молочник, сумевший за несколько лет выстроить свое хозяйство, приносящее приличный доход – тут нужно упомянуть о сыроварне, что он устроил в заброшенном амбаре, кивал и продолжал жить так, как диктовали ему душа и совесть.

   Автор готов признаться: Поль, как-то слишком идеальный внутренне, был идеальным и снаружи. Темноволосый, высокий, сильный именно в той степени, в которой должен быть молодой здоровый, пропорционально сложенный мужчина, ежедневно занимающийся физическим трудом, он являл собой образчик героя девичьих снов. А с учетом возрастных показателей Буавайе, снов всех женщин, окончательно не растерявших зрение, включая древних старушек. Поль покорял открытой улыбкой, красивым голосом и серыми, немного загадочными глазами. Его непослушные волосы, что курчавились во влажном воздухе, почти всегда были убраны под низко надвинутый на лоб картуз. Простые рубаха и штаны из грубого полотна, шерстная куртка, высокие сапоги из крепкой козлиной кожи – вот в таком наряде он ежедневно появлялся в Буавайе, лично развозя заказчикам молочные продукты. Надо ли говорить, что молоко у Поля продавалось так хорошо, что он подумывал об увеличении стада, но пока сдерживал свои смелые планы. Сыр же едва успевал созревать до нужной кондиции, и горожане никак не могли взять в толк, благодаря чему неизвестный никому молодой фермер вдруг так ловко представил свой товар в соседних больших городах, что у него и головки не остается про запас, все вывозят скупщики. Кое-кто намекал на хорошие знакомства в нужных кругах, но, глядя на скромную одежду и простой, без излишеств дом молочника, остальные рассуждающие сомневались – парень явно не из зажиточной семьи.

   Сейчас Поль широко улыбался, передавая очередной хозяйке две крынки, уставленные в специально изготовленную корзину с перегородкой внутри – их плел мрачный одинокий старик, которому заказы молочника не давали умереть с голоду. Санчо понуро кивал головой, одолевая дремоту и отгоняя уже проснувшихся мух. Пасторальную картину нарушали два ссорящихся пожилых мужчины, стоящие прямо на дороге. Поль, сложивший полученные деньги в кошель, прислушался. Спорщики вели речь о коляске, которую один продал другому и, как казалось покупателю, просто сбыл с рук негодную вещь. Предмет спора грустно опустив оглобли стоял у ворот бывшего хозяина. Коляска и вправду была отчаянно стара, но вот ее совершенно новые колеса привлекли пристальное внимание Поля. Нужно ли говорить, что бедному мулу добавилось в это утра поклажи?

***

Стараясь унять волнение и грусть девушки, Мадам Пат терлась о ее руки, нежно мурлыкала, забавно выкручивала серое тело, но Клоэ всё равно сидела как в воду опущенная. Сиби убежала к мсье Квелевски, чтобы попросить помощи в починке кресла, но вряд ли кто-то в этой глуши сумеет возродить это убогое приспособление к жизни. Ах, зачем только они приехала сюда? И еще этот Поль! По какой причине он так волнует ее? Почему от его прикосновений до сих пор горит кожа и громко стучит сердце? Отчего так хочется снова ощутить его запах и увидеть улыбку? Такой милый молодой человек наверняка обручен, и у его невесты нормальные ноги, и она ко всему еще и красавица!

   —Ты что, плачешь? – без всякого участия спросил спустившийся вниз Кристоф. – Что случилось?

   — Сломалось мое кресло, – лучезарно улыбнувшись сквозь слёзы, ответила Клоэ.

   — Сочувствую, – Фонтено остановился напротив дивана. – Я намерен выгнать эту грязную тварь из дома. Она оцарапала меня. Нужно попросить у Селины мешок.

   — У Сибиллы, – машинально поправила Клоэ, думая о том, что брат даже не поинтересовался, как она перебралась с улицы домой. – Я не понимаю… какой мешок?

   —Мешок, в который я затолкаю эту фурию и напихаю камней, чтобы она не смогла всплыть!

   — Что-о-о-о?

   Мадам Пат села ровно, выпрямив спину, и прямо посмотрела в глаза негодяю, желавшему ей смерти. Без боя она не сдастся!

   — Кристоф, умоляю тебя, не нужно этого делать! Кошка очень ласковая, просто ты ее напугал, вот она со страха и кинулась!

   — Вздор! Ненавижу кошек! Сегодня же утоплю!

   — Да-да, топите! – громко ответила вошедшая Сибилла. – Но потом, когда ночью по вам будут бегать мыши и крысы, не жалуйтесь. Кошка только сегодня утром придушила троих.

   На самом деле Мадам Пат принесла на кухню всего двух, но мы простим горничной преувеличение.

   — В приличном доме должна быть кошка, мсье. Иначе мыши съедят все продукты. Но откуда вам знать такие тонкости, вы же никогда не были хозяином дома!

   Удар пришелся в цель. Кристоф открыл рот, чтобы ответить что-нибудь колкое и резкое, но тут Мадам Пат глухо заурчала, и он поспешил ретироваться на улицу.

   — Осмотрю эту дыру! – как можно беспечнее объяснил свое бегство Фонтено и с грохотом закрыл дверь.

   В воздухе колыхнулось голубое облачко, исчезнувшее тут же, и Клоэ вздрогнула.

   — Скажи, Сиби, тебе не показалось, что в доме кто-то… — девушка вдруг застыдилась своих страхов.

   — Кто-то что? – горничная поставила на столик рядом с диваном горшочек с вонючей зеленоватой мазью.

   — Кто-то живет кроме нас.

   — Это все диван и падение! Вы не выспались, должно быть, и теперь у вас дурные мысли в голове.

   — Нет-нет. Я видела что-то еще вчера, когда мы только приехали. И сегодня…

   — В привидения я не верю, мадемуазель! – Сиби и правда не верила. – Это все сказки для привлечения приезжих. Помните скандал с чревовещателем, ну, этим итальянцем, который надувал честных парижан, выдавая свой голос за голоса их умерших родных? А сам просто говорил с сомкнутыми губами? Представьте только, как много людей верило этому мошеннику!

   — Не знаю, Сиби, не думаю, что страх возник из-за игры воображения. Мне словно смотрели в затылок с ненавистью. А сейчас вот голубое облако…

   — Боже мой, облако – просто пыль. Да и кому нужно ненавидеть вас?

   — Кому? – неуверенно улыбнулась Клоэ.

   — Некому! Давайте-ка я смажу ваши раны, а потом напою теплым молоком. Оно успокаивает. Да и молока у нас теперь столько, что впору самим продавать!

   Голубой призрак еще немного понаблюдал за девушками, а потом полетел наверх в северную башенку. Давайте рассмотрим его повнимательнее. Это молодая женщина с кружевной горжеткой на шее, в платье эпохи расцвета рококо и правления Людовика ХV. Волосы ее были не убраны по тогдашней моде, а свободно спускались крупными локонами по плечам и спине, словно она успела лишь одеться, а причесаться уже нет. Имя ее вам, дорогие читатели, ничего не скажет, ибо она числилась всего лишь очередной любовницей очередного маркиза Плесьер. Смерть несчастной была насильственной, несмотря на то что любовник скрыл ее от посторонних глаз в Буавайе, месть преданной мужем разгневанной супруги настигла бедняжку. По приказу маркизы Плесьер девушку отравили. Однако исполнители имели и другой приказ: они унесли с собой маленького мальчика, который мирно спал в крошечной кроватке. Исчезнувшего бастарда маркиза, конечно же, искали, пока отцу не надоели поиски, и он не забыл про ребенка. Не погнушались убийцы и кражей – прихватили с собою, содрав с пальца еще живой красавицы, кольцо с редким желтым бриллиантом, окруженным крошечными топазами, реликвией, доставшейся убитой от бабушки. Теперь же неуспокоенный дух несчастной молодой матери блуждал по дому на Роз Руж, часто задерживаясь в угловой спальне, где сейчас расположился Кристоф, или наблюдал за людьми в компании мадам дю Баси и маркиза. Все три этих призрака научились мирно сосуществовать, но, как и в жизни, преследовали свои цели и руководствовались личными принципами.

ГЛАВА 6. Перемены

Весенний Буавайе действительно был хорош: еще не обретшая окончательную сочность зелень стелилась по грубым стенам старых домов, по перголам, устроенным во дворах, по аркам ворот и калиток. Повсюду было слышно пение птиц, устраивающих свою личную жизнь или уже устроивших. Кристоф, ни перед кем сейчас не играющий никакой роли, впервые после приезда признался себе, что городок мил и приветлив. Однако молодой Фонтено отчаянно хотел выпить, и постепенно разглядывание красот сменилось поиском вывески, хоть как-то намекавшей на возможность перебить вчерашнее пьянство и вновь усиливающуюся головную боль. Говорят, что ищущий всегда находит. Нашел и Кристоф – за очередным поворотом, за самым крайним домом городка, он обнаружил таверну, которая сошла будто бы со страницы какого-нибудь исторического романа. Во всяком случае, выглядело здание так, как будто из него сейчас толпой вывалятся пьяные корсары, рыцари или какие-нибудь разбойники времен Генриха Четвертого. Над входом раскачивалась на проржавелых цепях вывеска в виде немного нелепой головы лошади с надписью «Черный шевалье». Не задаваясь ненужными вопросами, Кристоф толкнул дверь и вошел в полутемное, пахнущее старым деревом и жареным мясом помещение. В этот час все шесть больших и пять маленьких столов были пусты, а за прилавком не наблюдалось никого, кто бы мог подать страждущему хотя бы пинту пива.

   — Хозяин! – громко позвал Фонтено и вздрогнул, когда прямо за его спиной неожиданно раздался громкий кашель. – Доброе утро, мсье! Можно ли мне выпить чего-нибудь?

   Пожилой мужчина в колпаке на манер якобинского и застиранном фартуке ничего не ответил гостю, продолжая обходить прилавок.

   — Мсье! Можно ли выпить? – повторил громче парижанин, полагая, что старик не услышал в первый раз.

   — Что желаете? Есть пиво, сидр, красное и белое вина.

   — Что-нибудь, что уняло бы головную боль, – как можно дружелюбнее улыбнулся Кристоф, надеясь, что со зрением у хозяина «Черного шевалье» дела обстоят получше, чем со слухом.

   — Десять франков! – буркнул тот и достал из-под прилавка глиняную бутылку.

   — Что? Я не ослышался? На десять франков я могу накрыть здесь стол и пригласить парочку друзей, любезнейший!

   — Вы полагаете? – тут впервые старик прямо взглянул в глаза посетителю, и Кристоф отчетливо понял, что его дурят. – Что ж, пожалуй, мсье, вы правы!

   — Так вы шутите?! Право, я принял за чистую монету ваши слова.

   — Чем иногда не шутит дьявол, мсье. Вдруг вы из тех щеголей, что бросаются деньгами направо и налево, я ведь могу попытать удачу, не так ли?

   — Разумеется, господин…

   — Гаспар, мсье. Гаспар Пино к вашим услугам!

   — Кристоф Фонтено, владелец особняка покойной мадам дю Баси на Роз Руж.

   — О, так вы тот самый наследник, которого все так ждали!

   — Ждали?

   — Ну конечно! Матильда даже спорила, на то, что вы откажетесь от дома, едва его увидите. Проиграла, выходит, транжирка! Матильда – это моя жена, мсье!

   — Так вы дадите мне выпить?

   — Прошу! – из глиняной бутыли в оловянную, видавшую виды кружку зажурчала багровая струя. – Бордо.

   Опрометчиво пригубив напиток, Кристоф еле сдержался, чтобы не прыснуть им в лицо хозяина. С трудом проглотив якобы вино, молодой человек откашлялся и громко спросил:

   — Полагаю, это лучшее бордо в вашем заведении?

   — Что вы! С помощью этого пойла я определю знатоков истинного вкуса.

   — Пожалуй, что вы нашли одного из них.

   — Тогда вот! – и перед гостем появился весьма приличный стеклянный бокал с темной жидкостью.

   С опаской принюхавшись к поданному вину, Фонтено в удивлении вскинул брови – аромат над бокалом витал отменный.

   — Что это?

   — О! – старик хитро улыбнулся. – Если я вам скажу, вы больше никогда не придете в «Шевалье», найдете это вино у поставщика, а я лишусь приятного собеседника и постоянного покупателя.

   — Что ж, тогда ваше здоровье, мсье Пино!

   Спустя полчаса Кристоф вышел из дверей таверны с лицом, на котором блуждала почти счастлива улыбка. Кошелек молодого человека был полностью пуст, но такая мелочь его вовсе не заботила. Нетвердой походкой он вышел на середину улицы и, спотыкаясь на каждой неровности, отправился домой, так и не закончив увлекательной экскурсии по достопримечательностям Буавайе. Уже на подходе к особняку беспечный парижанин почувствовал необыкновенный запах блинчиков, который так и манил за стол. Прибавив шагу, Кристоф влетел на кухню и замер, пытаясь осознать грезится ему эта прекрасная картина, мнится из-за обильных возлияний или так и есть – и вот это вот златокудрое создание с гибким станом действительно наливает на большую сковороду жидкое тесто?

   Разумеется, автор сейчас же готов дать пояснения: никаких фей, призраков стряпух или приглашённых шеф-поваров на кухне особняка не было. Это всего лишь горничная Сибилла переоделась в одно из домашних платьев хозяйки и не прикрыла голову обычным своим чепцом. Выстиранная униформа сейчас сушилась во дворе. Посмотрите, а ведь Сиби и вправду настоящая красавица, хотя вы, признайтесь, до сего момент отказывали ей в какой-либо привлекательности! Светлокожая, с прекрасной фигурой, лишенной жира, нарастающего на боках иных девиц из-за лени, она смотрела на мир спокойными серо-голубыми глазами, которые то темнели из-за гнева или приобретали голубой оттенок в редкие минуты счастья. Идеальной формы груди, обычно скромно прятавшиеся за накрахмаленным передником, сейчас вольно подставлялись солнечным лучам, бившим в окошко. Пшеничные волосы, немного растрепавшиеся, отливали золотом, а тонкие, невесомые прядки, колышущиеся у милых ушек, на висках и над шеей придавали девушке почти неземное очарование. Кристоф несколько раз зажмурился, но не мог поверить, что служанка, несколько лет постоянно мелькавшая перед глазами, могла быть не замечена им и не прижата с вожделением где-нибудь на черной лестнице.

   — Саломея! Не ожидал, что ты так прекрасна! – воскликнул он, делая решительные шаги к плите.

   — Меня зовут Сибилла! – зло ответила раскрасневшаяся над горячей сковородой красавица, и тотчас ее лицо приобрело выражение, крайне не идущее хорошеньким девушкам.

   — Верно, верно, но все равно что-то библейское, так ведь?

   — Мсье, постарайтесь зарубить себе на носу: я Сибилла! Я горничная вашей сестры, а не служанка и уж тем более не повариха! Слуг и кухарку вам следует нанять в ближайшее же время! Как и закупить продукты. А сейчас, если вы не хотите поближе познакомиться еще и с этой сковородой, советую вам покинуть кухню!

   — Ещё и с этой? – какое-то смутное воспоминание зашевелилось прямо под все еще нагло выпиравшей из русых локонов шишкой. – То есть….

   — То есть вам пора бы подумать о том, как сделать жизнь мадемуазель Клоэ хотя бы сносной! Бедная хозяйка прикована к дивану, а вам все равно?

   — К дивану? – в голове Кристофа теснилось слишком много вопросов, на которые он не находил ответов. – Прикована?

   — Святая дева! – подняла к небу глаза и деревянную лопатку Сиби. – Прости меня! Кажется, он и вправду лишился от удара всякого разума!

   — От удара?! – Фонтено. – Кто меня бил, Сабина? И когда можно будет поесть?

   — Никто вас не бил, мсье. Вы пьяным споткнулись и упали, а я болтаю лишнее, потому что вы никак не можете запомнить мое имя! Идите же прочь, если не хотите жевать подгоревшие блинчики!

***

Поль стоял над большим столом в мастерской, уперев кулаки в бока и широко расставив ноги. Перед ним лежали собственноручно созданные чертежи, в которых сейчас молочник искал какую-нибудь нечаянно закравшуюся ошибку и прикидывал, сколько и каких деталей придется докупить.

   Позади него, слегка позвякивая стальными спицами, вязала что-то темно-синее Матильда Пино, пожилая тучная женщина, супруга того самого хозяина таверны, с которым вы, дорогие читатели, уже познакомились.

   — Вот здесь нужна будет защелка. Подобную я видел, – Поль потер подбородок. – За ней и остальным придется ехать в городскую мастерскую.

   — Ну надо же! – вполголоса проворчала Матильда. – Ехать из-за почти незнакомой девушки, да ещё калеки, в другой город. Тратить деньги!

   — Вы сможете завтра развезти молоко? Вместо меня?

   — Разумеется! Хоть неделя и не подошла к концу, но я соскучилась по Гаспару, заеду к нему на обратном пути.

   — Что ж, тогда я отправлюсь на заре.

   — Вот, что я скажу вам, хозяин, – женщина отложила вязание, на удивление проворно поднялась из кресла и подошла к Полю. – Если девушка вам нравится, в том нет ничего плохого, но я-то знаю ваше сердце. Вы станете жалеть ее, а она, бедняжка, еще, чего доброго, решит, что вы влюблены. Так можно разбить ей сердце, а разве у девочки и без того мало бед? Ох, мсье, сто раз подумайте…

   — Я уже подумал, матушка Пино. Подумал хорошо.

   Матильда внимательно осмотрела ладную фигуру молодого мужчины, его решительное лицо и окончательно всё поняла.

   — Видит бог, не хочу вас расстраивать, но вполне может быть, что ваше предложение отвергнут, а если примут, то жена не сможет родить вам детей, а если и родит, то не сумеет смотреть за ними, а это расходы, и…

   — Матушка Пино! Я привык принимать решения сам и отвечать за них в полной мере. Да и кто говорил о женитьбе?

   — Вам и говорить ничего не нужно, – усмехнулась старая домоправительница. – Что ж, передышка закончилась, отправлюсь-ка я ставить тесто: возьмете в дорогу пирожков с куриной печенкой.

   Поль обернулся вслед уходящей Матильде. Несколько лет назад она пришла к нему сама, прослышав, что у старой фермы появился новый хозяин — молодой мужчина, ни разу до того не касавшийся сельского хозяйства. Мадам Пино убедила Поля взять себя на работу, и сделала все, чтобы он ни дня не жалел о сделанном тогда выборе. Несмотря на свою сдобную фигуру и возраст, Матильда железной рукой правила хозяйством, всюду поспевала, всегда знала, где лежит какая вещь, готовила вкусно, умела не транжирить и вообще была во всех отношениях идеальной домоправительницей. Постепенно пожилая женщина стала хорошим другом, иногда слишком навязчивым или, как сейчас, безапелляционным, но всегда выступающим на стороне Поля. И молочник ценил подобное отношение к себе. Потому и звал служанку матушкой. Его настоящая мать давно отвернулась от сына… Записав в потрепанную записную книжку все, что необходимо будет купить, молодой мужчина отправился в конюшню, которая с давних пор превратилась в нечто среднее между складом, мужским клубом, кузницей и псарней. Усталый после утренней работы мул меланхолично пережевывал свежую траву, которую Поль срезал по дороге на ферму.

   — Дружище, завтра ты отправишься с мадам Матильдой в Буавайе. Знаю, что вы не слишком ладите, но прошу тебя, Санчо, – молодой человек положил ладонь на бархатистую шерсть между длинными ушами мула, – потерпи всего одно утро! А сейчас нам пора на Роз Руж, мой друг. Я обещал забрать посуду. О, не делай такие глаза, парень! Я соврал случайно! – Поль улыбнулся своим мыслям – он никогда не забирал пустые кувшины и крынки вечером, к чему, если можно сделать это утром. Но удержаться, чтобы не увидеть Клоэ ещё раз, уже не мог.

   Яго громко каркнул, словно подтверждая слова хозяина, и тут из-за загородки показался роскошный кот – рыжий, с блестящей шерстью, выдававшей отменное здоровье, с янтарными глазами, от взгляда которых падали в обморок самые наглые мыши. По традиции, заведенной Полем, усатый крысолов получил звучное имя Шико – в честь королевского шута, что был умнее иных придворных, одного из героев господина Александра Дюма. Проходя по своим владениям с грацией тигра, кот с гордостью демонстрировал белую грудку и белые же носочки на передних лапах. Его никто никогда не гнал, не запускал в спину старым башмаком, напротив – баловали и гладили сверх всякой меры.

   Вообще, все на ферме Поля любили животных. То ли он так подбирал людей, то ли так действовал на них в ходе совместной работы, но всем крылатым и хвостатым питомцам здесь жилось спокойно. Шико так и вовсе пользовался уважением, граничащим с поклонением – каждое утро на пороге хозяйского дома он выкладывал ночные трофеи, которые Матильда неизменно обменивала на плошку сливок или сметаны. Кот гонял даже хищных ласок, любивших прогуляться по коровнику, пару раз отчаянно ввязывался в драку с коршуном, решившим утянуть цыплят, и собственнолапно добыл крота, подрывшего грядки матушки Пино с зеленью и отчего-то безрассудно решившего вылезти погреться на солнышко.

   — Поедешь со мною, Шико? – как раз спрашивал сейчас его хозяин. – Я покажу тебе одну красотку, которую приметил уже давно. Какая у нее фигура, а глаза! М-м-м… Мадам дю Баси очень любила свою питомицу. Думаю, что не зря. Так едешь?

   Кот подумал, потерся мордочкой о ногу Поля и легко запрыгнул в тележку.

***

Клоэ сидела к нему в профиль, читала. Ноги ее были укрыты старым пледом, по бокам подложены подушки. Кристоф смотрел на сестру и пытался понять, что чувствует по отношению к ней. Легкую жалость? Раздражение от необходимости находится в одной компании? Злость? Сердце не отвечало. Замок на нем, запертый и забытый, заржавел уже давно, и Кристоф даже не пытался его снять. На одной из подушек он заметил пошлую, на взгляд столичного жителя и завзятого ловеласа, вышивку: два грациозных лебедя касались друг друга изящно выгнутыми шеями. Фонтено поморщился, ибо не любил подобных нежностей. Напор, пара грубых комплиментов, страстный поцелуй – и разве что ледышка не откликнется согласием на подобное обращение. К чему тратить время и силы на расшаркивания и тоскливые взгляды? Внутри рождалось какое-то неуютное недовольство собой. Странный день, странная таврена, странное вино, не давшее забытья совершенно, странная горничная и странные мысли.

   — Как город? – внезапный вопрос Клоэ вывел Кристофа из задумчивости, к которой, нужно сказать, он вовсе не был склонен.

   — Скучный, но красивый.

   — Красивый? – оживилась девушка.

   — Много зелени. После Парижа это даже немного пьянит.

   — Ты пьян?

   — О! Избавь меня от подобных вопросов. Несколько бокалов вина никого еще не превратили в пьяницу! – Кристоф с размаху уселся на диван, стоящий напротив сестры. – Что читаешь? Любовный роман? – спросил он, постепенно приходя в изумление от самого себя.

   — Сонеты Шекспира, – просто ответила девушка. – У бабушки хорошая библиотека, Сиби выбрала первую попавшуюся книгу в красивом переплете и угадала мой вкус.

   — Хороший выбор, – мужчина откинулся на спинку и положил на нее широко раскинутые руки:

   — Ты — музыка, но звукам музыкальным

   Ты внемлешь с непонятною тоской.

   Зачем же любишь то, что так печально,

   Встречаешь муку радостью такой?

   Клоэ тут же подхватила, не сводя чуть увлажнившихся глаз с брата:

   — Где тайная причина этой муки?

   Не потому ли грустью ты объят,

   Что стройно согласованные звуки

   Упреком одиночеству звучат?

   Оба замолчали, пытаясь осознать только что произошедшее.

   — Не думала, что ты знаешь наизусть сонеты.

   — Не все, – Кристоф направил взгляд в потолок, отчего-то страшась посмотреть в лицо сестре. – Это нравится женщинам.

   — Мне и правда понравилось, – тепло улыбнулась Клоэ, досадуя на свое неумение вести приятную светскую беседу.

   — Сесилия сказала, что теперь ты прикована к дивану, – Фонтено нашел-таки в себе мужество сесть прямо.

   — О, ничего страшного! Просто сегодня утром сломалась ось у кресла и колесо. Уверена, что любой мастер в Буавайе починит их в два счета! Как-нибудь образуется, мы ведь только приехали, и у тебя полно других забот!

   Клоэ говорила чуть виновато, без злорадства или подначивания, и Кристоф испытал резкую боль в груди. Такую же, как тогда, у кроватки сестры, когда прижимался в слезах к бабушке.

   — Не образуется, – намерено жестким тоном ответил молодой человек. – Я только что спустил последние деньги, выданные Бегелем. Уже завтра нам нечего будет есть, а через пять дней уедет твоя Сюзанна, и мы останемся здесь одни! Не образуется, Клоэ, не питай напрасных иллюзий на мой счет!

   — Бабушка положила мне месячное содержание, и как только Бегель вернется мы сможем…

   — Эта сумасшедшая бабка потребовала, чтобы мы зарабатывали сами! Я зарабатывал! Ибо какой с тебя спрос?

   Сглотнув невесть откуда-то взявшийся комок в горле, Клоэ прошептала громко:

   — Я могла бы рисовать…

   — Что? Пасторали? Кому они нужны здесь, сестрица? Будь уже честна с собой! Какого черта?! – закричал Кристоф в сторону кухни, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к Клоэ спиной. – Когда я смогу поесть?

   Через полминуты на пороге гостиной возникла Сиби.

   — Послушайте, господин Фонтено! – девушка сейчас была похожа на валькирию, кружащую над полем битвы. – Умерьте-ка свой пыл! Я не нанималась в кухарки, договор был лишь о должности горничной мадемуазель Клоэ! Так что, если вы хотите есть, пойдите и приготовьте!

   — Что?!

   — Что слышали, мсье! Я буду кормить хозяйку, ибо жалею ее и люблю, а вы, пока не выплатите мне положенное жалованье и не добавите сверху за стряпню, станете сами искать себе пропитание!

   — Ты забываешься, Соланж!

   — Это вы забываетесь, мсье! И меня зовут Сибилла! Сибилла! – крутанувшись на месте так, что взметнулись в воздух юбки, горничная решительно зашагала на кухню.

   Три тени прижимались к потолку гостиной.

   — Высечь на конюшне! Непозволительная дерзость для служанки! – возмущался маркиз.

   — Какая храбрая девочка! – довольно посмеивалась мадам дю Баси.

   А голубое бессловесное приведение пожало плечами, прежде чем раствориться в воздухе.

ГЛАВА 7. Условия

Бегель возвращался из Парижа в прекрасном расположении духа. Старший сын великолепно вел дела, доходы росли, жена уже, наверное, накрывает стол в светлой гостиной, а Буавайе все так же тих и спокоен. Единственное, о чём нотариус сейчас немного беспокоился – это положение, в котором оказалась бедняжка Клоэ Фонтено. Девочка выбралась из привычного, пусть и не слишком теплого мира, и очутилась в незнакомой обстановке. Вспоминая свои беседы с мадам дю Баси, Натаниэль не мог не согласиться с тем, что Клоэ нужно было бежать из дома родителей и устраивать свою жизнь, а Кристофу сбрасывать наносное и становиться человеком. Женевьева обладала прекрасным чутьем, недаром была главной советчицей мужа, простив ему измену. Умножив в разы свое состояние, они продолжали скромно жить в Буавайе, лишь изредка выезжая в Париж. Их желания развлечений и шикарной жизни хватало обычно на несколько месяцев. Впрочем, после визита той несносной мадемуазель Авизибль они десятилетиями не могли вернуться к прежней чистой любви, молодая дама разрушила всё. А ближе к старости у супругов и вовсе пропало желание тратить деньги и веселиться, остались только дряхлый особняк и тихие чаепития рассорившейся, но хранящей зыбкое согласие семейной пары. Бегель отогнал неприятное воспоминание и принялся рассуждать о судьбе Клоэ. Дю Баси питала надежду вырвать внучатую племянницу из лап матери и отца и дать ей самое лучшее, однако несколько раз в переписке девушка отказывалась от слишком щедрых даров, а Женевьева уважала чувства внучки.

   В небольшом кожаном саквояже Бегель вез два конверта для брата и сестры и сейчас думал о том, насколько жестоко будет выполнять распоряжение завещательницы и не давать Клоэ сразу всю сумму в руки. Неужели брат станет обкрадывать сестру? Как знать, этот повеса, возможно, и будет. Бегель нахмурился. Молодой циничный хлыщ немного посидит смирно, а потом ринется к привычным развлечениям, как Натаниэль и предполагал. И пусть Мадам дю Баси уверяла, что в мальчике – она так и говорила: «Мальчик» – еще теплится человечность и доброта, нотариус слишком часто видел людскую подлость и больше не верил в человечество, лишь в отдельных его представителей. Он подловит Кристофа Фонтено после первой же ночи, проведенной вне стен дома, и сделает всё, чтобы лишить наследства! Из-за крон деревьев показались первые черепичные крыши, и мысли Бегеля вернулись к жене, дому и столу.

***

Калитка была отперта, и Поль, похлопав мула по шее, зашел во двор, но не успел пройти и пары шагов, как навстречу ему выбежала Сибилла с мрачной решимостью на лице.

   — Мсье Поль! Вас-то я и ждала!

   Пытаясь вспомнить свой проступок, так разозливший горничную, молочник стянул с головы картуз и кивнул:

   — Здравствуйте, мадемуазель Сибилла!

   — Вы непременно должны отыскать для господ кухарку и горничную! Как бы я не любила мадемуазель Клоэ, но мне через несколько дней возвращаться в Париж к матушке, что осталась без присмотра. Господин Бегель наверняка передаст от нее просьбу поторопиться с возвращением. Что будет, я вас спрашиваю?! Что будет с моей бедной хозяйкой, господин Поль? Она же умрет с голода или, что вероятнее всего, упадет, пытаясь переместиться с дивана на… — горничная покачала головой. – Видит бог, жизнь несправедлива к ней!

   — Я за посудой, — Поль развернулся к воротам, словно приглашая горничную посмотреть на Санчо, спокойно ждущего хозяина за изгородью. – Сказать по чести, в Буавайе мало кто уже способен работать в полную силу, а те, кто могут, служат в двух или даже трех домах. Тут призраков больше, чем… — мужчина осекся: зачем пугать и без того взволнованную девушку.

   Но слова уже были произнесены.

   — Призраков? Вы всерьез? – горничная возвела очи к небу. – Мой бог, сохрани верной твоей рабе ясный разум! Посуду я сейчас вынесу. Ждите здесь!

   — Как Клоэ? Мадемуазель Клоэ, я хотел сказать.

   — А как вы думаете живётся неходячей без кресла?

   — Могу ли я…

   — Не думаю, господин молочник. Она же не бородатая женщина в цирке, чтобы ходить и смотреть на нее!

   — Я вовсе…

   Но Сиби уже не слушала. С самого утра она была не в духе – болело сердце за Клоэ. Быстро проскочив в открытую дверь, на крыльцо вышла Мадам Пат. Поль присел на корточки и погладил круглую серую голову.

   — Помнится, я обещал тебе знакомство, киска, – молочник подхватил кошку на руки. – Идем, я покажу тебе кое-кого.

   Сначала Мадам Пат увидела только старого, будто побитого молью мула, затем тележку, а потом, прямо в центре вороха сена его. Рыжего. С белоснежной манишкой. Кота. Кошка завертелась в руках молочника, полезла к нему на плечо, убегая прочь.

   — Тише! – засмеялся мужчина. – Это Шико – умнейший из всех котов, которых я имел честь знать. – отцепив лапы с выпущенными когтями от жилета, Поль поставил Мадам Пат на землю и отошел в сторону.

   Шико спрыгнул и, подняв роскошный хвост и вальяжно вышагивая лапками в белых носочках, направился к красотке из Буавайе. Рыжая мордочка остановилась в шаге от серой. Но тут Мадам Пат выгнула спину и зашипела на наглого деревенщину, а потом затрусила к дому.

   — Поверь, Шико, она просто не перенесла твоей неотразимости! — улыбнулся Поль и нагнулся к коту. – Женщины злятся, когда мужчины оказываются красивее их.

   — Вот еще! – фыркнула Сиби. – Много чести! Никогда не любила красавчиков! Вот ваша посуда! – и горничная выставила перед собой крынки и бидоны. – Здравствуйте, мсье Квелевски! – приветливо помахала она поляку, высунувшемуся в окно, чтобы понаблюдать за происходящим.

   — Сиби! – окликнул Поль. – Я привезу мадемуазель Клоэ новое кресло, нужно только подождать немного. Справитесь ли вы?

   Развернувшись, горничная внимательно посмотрела на молочника, пожала плечами.

   — Справимся.

***

На портрете была изображена молодая женщина с каштановыми пышными волосами, убранными в большой узел на затылке. Она смотрела в сторону, и милый рот ее был чуть приоткрыт, словно незнакомка не решалась что-то сказать. Кристоф только сейчас заметил эту небольшую картину на стене в своей комнате. Что-то в облике красавицы тревожило, не давало отвести взгляд. На бабку дю Баси она была не похожа, но судя по антуражу, являлась ровесницей Женевьевы. Сняв полотно с гвоздя, молодой человек перевернул его и прочел: «Невидимая» и снова взглянул на портрет.

   — Кто же ты такая? – задумчиво спросил он, прежде чем вернуть картину на место. – И что хотела сказать? – направившись к зеркалу, понаблюдал за пауком, зависшим на тонкой нити паутины. – И как рядом с такой красавицей оказался я? Невидимая… Почему? Ты полна очарования, как можно этого не увидеть? Я был бы готов приударить за тобой, милая. А если ты была бы богата, то и жениться! Ты вполне в моем вкусе. И не пришлось бы думать, где взять денег. Интересно, играют ли в Буавайе в карты?

   Могло показаться, что лицо девушки дрогнуло, но то, мой дорогой читатель, был солнечный зайчик, пущенный поддельным бриллиантом, инкрустированным в крышку больших позолоченных часов Кристофа. Кажется, это был всего лишь солнечный зайчик… Наверху в простенке заколыхалась голубая тень.

   — Тс-с-с! Слышите? – прошелестела мадам дю Баси. – Он раздразнил её! О, бедный мой мальчик! Знал бы он, кого посмел задеть!

   Старый маркиз заметался между полом и потолком:

   — Всему конец! Она погубит всех в этом доме!

   — Не погубит! – увещевала Женевьева предка своего мужа. – Мы поможем Кристофу с ней справиться! Быть может, она уже давно и думать забыла о мести?

   А голубой призрак лишь покачал головой.

***

На следующий день случилось сразу несколько из ряда вон выходящих событий: молоко в дома Буавайе привезла Матильда Пино, Гаспар не открыл свою таверну, Квелевски не прошелся утром по улицам, Мадам Пат не поймала ни одной мышки, а Кристоф перенес вещи сестры в большую угловую спальню, а саму сестру на руках в туалетную комнату, затем в кухню и снова на диван. Скажу откровенно, дорогие мои читатели, случись в провинциальном городке что-то одно из этого перечня, никто бы и не заметил, но чтобы все сразу? Впрочем, как мне кажется, вас более всего интересует Кристоф? Отчего картежник и ловелас так резко переменился? Всему виной призрак Женевьевы, снова явившийся ночью, а также необыкновенные глаза Сиби, которые никак не шли из головы молодого человека. Вскочив ни свет ни заря, бывший парижанин поклялся сегодня же помолиться, потом выпить вина в таверне «Черный шевалье», выяснив при этом, не слыхал ли кто о призраках особняка на Роз Руж, вот только его грандиозные планы внезапно разбились о рубашку Сибиллы. Вернее, о декольте нижней рубашки, поверх которой надета была лишь юбка. Именно в таком виде забежала горничная в кухню, чтобы растопить плиту и нагреть воды. В столь ранний час девушка не предполагала никого встретить, ну, разве что кошку. Но Мадам Пат появилась не сразу. Заслышав шорох за спиной, Сиби закрыла дверцу печи, выпрямилась и покачала головой:

   — Ночная охота у тебя не задалась? Ни одной мышки, это печально! – тут наша ранняя пташка развернулась и мгновенно вспыхнула румянцем: прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки, стоял Кристоф Фонтено собственной персоной. – Я это не вам, мсье! – полушепотом добавила она, теряясь в глазах, казавшихся утренних лучах солнца зелеными омутами.

   Сердце ее, закаленное наглыми парижскими ухажёрами, норовящими сорвать поцелуй в укромном месте, пропустило один удар. После бессонной ночи хозяин дома выглядел мальчишкой с всклоченными волосами и припухшими веками. Сибилла чувствовала волнующий и быстро проникающий в ее душу запах, распадающийся на несколько оттенков, ощущала тепло, исходящее от крепкого тела, и мечтала лишь о том, чтобы мгновение растянулось хотя бы минут на пять.

   — Я… – Кристоф громко сглотнул. Вопреки цинизму и заносчивости, он вдруг попросил у неба одного – чтобы вот этот взгляд из-под длинных ресниц сопровождал его всю жизнь. Чтобы Сибилла дышала вот так – выдыхая теплый воздух ему в ямку между ключицами – всегда. – Пить, воды или… – ему невыносимо захотелось погладить нежную кожу девичей груди, крепко обнять гибкий стан и впечатать свое желание в нежные чувственные губы.

   — Пить?

   Поверите ли вы, мои современники, мои искушенные читатели, в чувство, возникшее между двумя такими разными людьми? Скорее всего, нет. Вот и Кристоф с Сиби испугались того, что пережили вместе этим ранним солнечным утром, и отпрянули друг от друга.

   — Через час будет готов завтрак, мсье! – горничная попятилась к дверям, стыдливо скрестив руки на груди. – Прошу прощения за неподобающий вид!

   На втором этаже в угловой комнате повеяло холодом. Это незнакомка на портрете слегка нахмурилась и развернулась лицом к зрителям, то есть к нам с вами. Потускневшие от времени глаза ее заблестели, подбородок чуть приподнялся, и в это же самое время Сибилла, несущаяся по коридору, поскользнулась и упала с грохотом.

   — Ну вот, я же говорил! – призрак маркиза самодовольно сложил руки на груди. – Она всех погубит, проклятая! Почему ты не сожгла этот дьявольский портрет?

   — Потому что у каждого в этом мире своя роль, – Женевьева вздохнула. – Хотя, возможно, вы и правы, стоило кинуть ее в камин! Меня извиняет только наивность и глупая вера в прочные супружеские узы, ах…

   А голубой призрак ничего не сказал. Несчастная мать, все еще оплакивающая свое дитя, громко застонала, и на первом этаже от этого завывания проснулась и открыла глаза Клоэ.

   — Сиби? – негромко позвала мадемуазель Фонтено. – Что случилось?

   — Она упала и сильно! – ответил из коридора Кристоф, помогающий горничной встать. – Болит? – участливо спросил он девушку.

   — Ничего, все пройдет, пустите!

   Отчаянно не желая отнимать рук от тонкой талии, Кристоф кивнул обреченно:

   — Как прикажете!

   — Послушайте! – Сиби говорила вполголоса и не смотрела в глаза собеседнику. – Даже не вздумайте волочиться! То, что вы видели меня… в таком виде, не дает вам никаких прав! Мне не нравятся мужчины вроде вас, мсье!

   — А какие нравятся? – не веря, что спрашивает это у обычной служанки, произнес Кристоф.

   — Надежные, добрые, трудолюбивые. Именно с такими мужчинами девушкам моего сословия хорошо и спокойно. Именно за таких мы выходим замуж, господин Фонтено! Понятно вам? – прошипела горничная.

   Кристоф кивнул. Солнечное утро вдруг стало для него абсолютно серым, а дом показался гнилым и рассыпающимся в прах. Что происходит в этих стенах, как за пару дней сумела так перемениться их с Клоэ жизнь? Клоэ! Молодой человек подошел к дивану, на котором все еще лежала сестра.

   — Доброе утро!

   — Доброе утро! – Клоэ натянула одеяло до подбородка. – Поему ты не спишь?

   — Я решил, что ты переедешь наверх, в большую спальню. Думаю, бабушка этого и хотела бы.

   — Вряд ли она хотела бы моего полного заточения, – грустно улыбнулась девушка. – Оттуда мне никогда не выбраться!

   — Я буду носить тебя на руках!

   Клоэ заливисто и совершенно искренне рассмеялась.

   — Ты такой шутник, брат! Я не пушинка, и рано или поздно ты надсадишь спину!

   — Давай узнаем, насколько я крепок! – Кристоф подхватил сестру под спину и колени. – Куда тебя отнести?

   — Не нужно, я…

   — Так куда?

   — Мне неловко…

   — Я видел тебя голой, Кло, пусть это было и в детстве. Так тебе спокойнее?

   — Не особо, – Клоэ вдруг прильнула к груди брата. – Тогда в туалетную комнату!

***

— Не вздумай садиться на телегу, Гаспар! – Матильда погрозила мужу пухлым кулаком. – Ты угробишь нашего мула! Довольно того, что бедный доходяга ежедневно проделывает такой неблизкий путь!

   — В гневе ты будто даже молодеешь, моя булочка! – ухмыльнулся хозяин таврены. – Смотри-ка, а вот и особняк вдовы дю Баси. Говорят, мсье привез с собой сестру-калеку? Нужно будет порасспрашивать Натаниэля, вдруг за кружкой моего особого вина у него развяжется язык?

   — Какие тайны ты собираешься выведывать? Спроси меня, уж я-то знаю все, что происходит в этом проклятом доме, а уж что касается калеки... – Матильда не успела договорить.

   Прямо перед пожилыми супругами и мулом возник всадник на вороном коне.

   — Доброе утро, господа! – вежливо поздоровался мужчина. – Не скажете ли, есть здесь гостиница?

   — Э-э-э… – начал было Гаспар, единственный в Буавайе сдававший комнаты в своей таверне.

   — Езжайте до конца улицы, мсье, и спросите про таверну «Черный шевалье», вам укажут путь. Придется подождать с полчаса, пока хозяин, – при этих словах Матильда ткнула локтем в бок супруга, – явится и покажет вам апартаменты.

   — Благодарю! – незнакомец тронул коня и неспешно поехал в указанном направлении.

   — Апартаменты? Матильда, в своем ли ты уме? Две с половиной каморки этому щеголю явно не подойдут!

   — Ну, других вариантов у него все равно нет, так ведь? Так отчего бы нам не заработать? Давай, Гаспар, иди же, встречай гостя!

   Пока ворчащий старик не скрылся из виду, матушка Пино доверительно беседовал с мулом:

   — Видишь ли, Санчо, в этом городке нет ничего, что могло бы привлечь столь богатого господина, стало быть, он или приехал по души наследников мадам дю Баси, либо собирается творить в Буавайе черные дела. Да-да, именно черные как его конь, дела. А иначе что ему тут делать?