Тайна тёмного озера 1. Милана Раскита

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. ВОЛК
• ГЛАВА. 2 ОЗЕРО
• ГЛАВА 3. СОЛАУНГ КРАЙНОВ
• ГЛАВА 4. ЖЕМЧУЖНАЯ КАПЛЯ
• ГЛАВА 5. НЫРЯЛЬЩИЦА
• ГЛАВА 6. УЧЕНИЦА
• ГЛАВА 7. ВЫБОР
• ГЛАВА 8. ИСТОК
• ГЛАВА 9. ДОЛГ И ЛЮБОВЬ
• ГЛАВА 10. ДЫХАНИЕ ЗИМЫ
• ГЛАВА 11. МАГИЯ ИМЕНИ

АННОТАЦИЯ

Высоко в горах лежит, говорят, одно озеро. Черна вода его даже в самый солнечный полдень, мертва она и губительна для всего живого.

   Немало богатств со времён Последних Песен сложили на дне его Прежние. И до сих пор находятся глупцы, охочие до того золота. Многие из них сгинули без вести, немногие вернулись - безумными старцами с белыми глазами и кровавым багрянцем в волосах.

   Колдовское это место, тёмное Тайнозеро. Опасное. Не ходи туда, если тяжёлой смерти не ищешь.

   Так у нас говорили старые люди всегда, сколько я себя помнила, и я им верила.

   Но однажды у нас в Прибережье объявился колдун...

ГЛАВА 1. ВОЛК

Двери родного дома захлопнулись передо мной сразу после погребального костра моего отца. Тогда же я впервые отведала и плети - за то, что посмела кричать и колотить кулаком в тяжёлые деревянные створы. Мачехе неродная дочь была ни к чему, хватало своих.

   Даже одежду забрать не позволила.

   Не говоря уже о мамином наследстве, небольшом сундучке из нездешнего полупрозрачного камня.

   Мачеха думала, что там, под резной крышкой со знаком расколотого амаригского солнца, золото сложено или украшения. Но открыть не смогла, как ни старалась. С места сдвинуть и то не смогла!

   Так сундучок и стоял на своём месте в красном углу маминой горенки. Мачеха потом утверждала, что вся бесовщина - оттуда, потому что моя мать была ведьмой.

   Враньё, конечно. Была бы мама ведьмой, не умерла бы в родах. Колдуны и ведьмы живут вечно, все это знают.

   Тогда, после плети, я и убежала впервые с подворья. Куда глаза глядят, лишь бы подальше.

   Ах, как хотелось мне тоже стать ведьмой! Настоящей. Могущественной и грозной. Вернуться и отдать обратно мачехе все свои боль и отчаяние. Чтобы она ушла из нашего дома и свалилась со скалы в море! Чтобы противные дочки её, которых меня с детства учили называть сестрицами, упали вместе с нею тоже. Чтобы их просто не стало в моей жизни, никогда и нигде.

   Чтобы мой бедный отец вернулся домой из Торгового Города живым, а не на телеге под рогожей. Чтобы снова всё стало, как было.

   Но ничего по слову моему так и не случилось, ни в тот день, ни после. Зато убежала я очень уж далеко. И поняла это лишь тогда, когда увидела, как между стволами деревьев заструился вечерний прозрачный туман.

***

Прибережьем называется не только наше поселение, живущее с морского промысла, а и вся округа, от Алых островов, за которыми до самого заката ничего нет на много дней пути, до обширных владений, лежащих далеко за Торговым Городом. Сам Город расположен в удобной бухте, туда приходят корабли со всех сторон света. А на Сторожевой Скале, у самого входа в бухту, стоит крепость морского солаунга Крайнова.

   Крайновы - старый воинственный род, начинали с пиратства. Предки под весёлым флагом ходил, потомки всё Прибережье в кулак забрали, и ещё один флот собирают, для походов вовсе уж за окоём, чтобы найти данников себе и там.

   Деревья расступились, и я вышла на каменный выступ, откуда очень хорошо можно было рассмотреть и сам Торговый Город, и стоящие на рейде корабли, и замок-крепость на Сторожевой скале… Солнце тонуло в жемчужном мареве на горизонте. Огромный раскалённый круг, в который можно было уже смотреть спокойно, без риска выжечь себе глаза.

   Ещё немного, и упадёт ночь.

   «Не вернусь, - яростно подумала я. - Переночую как-нибудь и вверх пойду, к Тайнозеру. Пускай оно примет меня; не вернусь назад ни за что!»

   Дороги к запретному озеру я не знала, наивно думая, что достаточно будет просто лезть наверх, на вершины.

   И с не меньшей яростью пришла другая мысль: «Но это же мой дом! Дом моего отца! Моя мать родила меня в нём! Как уйду? Мачеха тому только порадуется…»

   Вёсен мне тогда было не сказать, чтобы много, а ума - ещё меньше, но всё же я понимала, что в одиночку родной дом мне не отстоять. Но кто поможет сироте, да ещё дочери ведьмы? О, как меня выводило из себя, когда соседские дети с подачи мачехиных дочек дразнили меня ведьминым выкидышем!

   «Не слушай их, солнце, - говорил бедный мой папа, вытирая мне слёзы. - Глупы они. Не слушай. Твоя мама была красивой и умной, как ты, и никакой не ведьмой. Она из народа тазар, они живут по ту сторону моря, в пределе, что зовётся Тазареом, или, по-нашему, Горячий Берег. Там горы плюются огнём, и уходят под воду, а из воды им на смену поднимаются новые горы, там живут необычайные звери и стоят города из чистого хрусталя…»

   Я вспоминала мамин сундучок, и понимала, из какого хрусталя строят свои города тазары. Не такого, какой повсеместно встречается у нас, а своего, особо прочного, колдовского синеватого оттенка.

   Но когда я просила папу отправиться через море на Горячий Берег и захватить с собой меня, он лишь вздыхал:

   «Ты же понимаешь, Мизарив, что это невозможно…»

   Нет, я не понимала. А Мизарив - это тазарское имя, так сородичи матери называли ловчую птицу, вроде нашего морского сокола. Я носила имя с гордостью, напрочь отказываясь отзываться на прозвища попроще.

   Одна беда, я совсем не знала языка моей матери.

   Его у нас не знал никто, и отец тоже, кроме нескольких слов.

   Солнце ушло. Закатная хмарь остывала, постепенно окрашиваясь в тусклые коричневатые тона. Я встала: с открытого места в любом случае следовало уйти. Только глупец ночует там, где его со всех сторон могут увидеть враги, люди ли, звери ли, - всё едино, кто именно.

   Мне вспомнился грот с ручейком, мимо которого я проходила раньше. Будет лучше, если я спущусь к нему. Там, под каменными стенами, всяко будет надёжнее, чем под открытым небом.

   Но когда я заглянула в тёмный зев, развёрстый в камнях, меня встретило грозное глухое рычание. Две алых точки - два злобных глаза! - загорелись мрачным огнём.

   Страх обратил меня в камень, ноги сделались ватным, сердце оборвалось в пятки и горло перекрыло комом: ни вздохнуть, ни крикнуть.

   Горный волк, пещерное чудовище.

   Не пощадит!

***

Я умерла и родилась снова: страшный зверь не тронул меня. Но когда я попыталась тихонько отойти назад, чтобы потом уже задать себе скорости, волк зарычал снова.

   - Отпусти, - попросила я дрожащим голосом. - Раз сразу не съел, отпусти…

   Как убивает Тайнозеро, я ни разу не видела, и стариков с багровой сединой у нас давно никто не встречал. А вот что остаётся от несчастных, угодивших в зубы пещерному волку… Причём кости-то ещё не так страшны, скелет и скелет, не всегда цельный. Но когда совсем уж недавняя смерть…

   И я не раз слышала, как старшие охотники рассказывали, что пещерный волк, в отличие от обычного, никогда не убивает ударом в горло сразу, а хватает за ноги, после чего уже и поедает жертву, живьём.

   Мало радости умирать в муках, зная, что тебя при этом ещё и едят!

   - Р-р-р…

   - Отпусти, - слёзы сами покатились по щекам. - Пожалуйста…

   - Р-р-р.

   Наверное, я совсем уже разум уронила от страха. Мне показалось, будто в жутком рычании прозвучала мольба. Он же зверь. Что он понять может? И всё-таки почему-то не напал сразу.

   - Что тебе от меня надо-то? Чтоб я сама к тебе в пасть залезла, да?

   Глаза привыкли к полумраку. Света от остывающей вечерней зари было немного, но всё же достаточно, чтобы разглядеть, насколько волк огромен и страшен. Какие у него мощные когти на передних лапах. Какие жуткие клыки, отсвечивающие белым. Вот как вонзит их в меня…

   Волк грузно шевельнулся, и я внезапно увидела стрелу у него в бедре.

   - Вон оно что… - тряским голосом выговорила я. - Ты хочешь, чтобы я вытащила стрелу? И ты меня отпустишь за это?

   Облавы на пещерных волков проводили регулярно, бывало, что и сам Крайнов с сыновьями тешился. Другое дело, что полностью избавиться от волчьей напасти не удавалось: время от времени новые звери проникали в Прибережье по ведомым лишь им одним горным тропам. Поговаривали, будто их рождает Тайнозеро, чисто, чтобы людям напакостить, раз уж само оно дотянуться до нас никак не может. Вот в это я не верила: озеру-то до нас какая печаль? Лежи себе да жди, когда дураки сами поднимутся.

    И пещерные волки, наверное, тоже гибнут на его берегах, как всё живое.

   Волк уложил голову на передние лапы. Да, именно этого он хотел. Вытащить стрелу.

   А у меня даже ножа при себе не было!

   Я подобралась к больной лапе. Наконечник вошёл не глубоко, видно, стрела ударила уже на излёте. Но выдернуть его волк сам, конечно же, не мог. И я увидела, чего боялся зверь - древко стрелы было подпилено. С тем, чтобы обломиться и оставить весь наконечник в теле. Как нехорошо…

   - Руки надо помыть. Слышишь? Я отойду к ручью и вымою руки.

   - Р-р-р!

   - Дурак, - я окончательно поняла, что зверь всё-таки слова понимает. - Не рычи на меня!

   Может быть, не так хорошо, как человек, но понимает. А может, он и не волк вовсе, а оборотень амаригский?

   Оборотень! Как в страшных сказках, какие передаются шёпотом из поколения в поколение и непременно впотьмах.

    - Пойду сейчас и вымою руки, - твёрдо заявила я. - Надо мыть руки… и лапы… всегда. Заразы меньше пристанет. Вернусь, слово даю тебе.

   - Р-Р-Р-Р!

   Я прикусила палец до крови и сунула зверю под нос:

   - Кровью клянусь, не брошу.

   Я уже не боялась волка. Может быть, потому, что страха стало слишком много, и он сам себя под своим же весом обрушил. А может быть, ещё и потому, что понимала: я попавшему в беду оборотню нужна. Не справится он без меня!

   Говорю же, глупа была. Оборотни, они, как и люди, разными бывают. И такие, что помощь примут, а потом всё равно сожрут - в благодарность! - тоже встречаются, и как бы не чаще прочих. Но о подобном исходе я задумалась гораздо позже. Тогда - и мысли не мелькнуло.

   А пахло от зверя вовсе не псиной или там мокрой шерстью. Кровью пахло, это да, страданиями, и вместе с тем исходил от мощного тела сложный, горьковатый, травяной запах. Полынь, горный шалфей, семицвет, огнянка… и ещё какие-то другие запахи, им у меня не нашлось названия. Точно, оборотень! Раз пришёл из таких далёких мест, где растёт то, что нам не ведомо.

   Со стрелой я намучилась. Конечно, древко обломилось, а пальцы с выступающей части наконечника соскальзывали. Тогда я от отчаяния приникла к ране ртом и ухватилась за страшный черешок зубами.

   Повезло волку, не ушла стрела глубоко в тело. Зазубрины над шкурой остались. Иначе я бы вместе с жилами наконечник вытащила, а после такой раны долго не живут. Или с ногой прощаются.

   И мне везения Светозарный отмерил: не отравленная стрела волку досталась. А то вдвоём бы мы шагнули на Лунную Дорогу, что из мира нашего души уводит к новому рождению. Я, правда, и о возможном яде много позже задумалась, тогда же ничего в пустой голове не дрогнуло.

   - А теперь пойдём, рану промоем, - предложила я.

   Что бывает, если не промыть хорошо даже пустяковую царапину, каждый знает. Здесь же - дыра в плоти после стрелы…

   Волк стерпел и это. Потом уполз в грот, положил голову на лапы. Глаза его закрылись и больше не светились по-звериному алым огнём. Я села рядом. Ночью по горам не ходят, да и как уйдёшь, если не подумала сразу о том, чтобы у выхода оказаться. А теперь зверь перегородил дорогу. Не через него же лезть! Как ухватит клыками, спросонья-то. Пожалеет потом или нет - дело уже совсем другое…

   … Очнулась я поздно. В грот било утреннее солнце, прямо мне в лицо. Я чихнула, сдвинулась в тень и вскрикнула: болели плечи, отведавшие мачехиной плети. Вывернуться назад и посмотреть на раны я не могла, но ощущалось не хуже, чем волку та стрела в ноге.

    Волк! Я подскочила с бешено бьющимся сердцем.

   Волка не было.

   Совсем.

   Но не мог же он мне присниться! Вот же пятна крови на камнях, и рукав у меня оборван - я пустила его на перевязку…

   Не было волка.

   Ушёл.

   Значит, не настолько тяжела оказалась его рана, достаточно было стрелу выдернуть. Отоспался и ушёл.

   - Благо Светозарного на тебя за то, что жизнь не забрал, - прошептала я, и разрыдалась.

   Мачеха из дома выгнала, а теперь ещё и волк ушёл.

   Меня внезапно схватили за локти и оторвали от земли. Я завизжала от испуга не своим голосом, стала колотить ногами и руками куда попало.

   - Отпусти девчонку, дурень, - скомандовал знакомый голос. - Я знаю её. Это - тазаринка, дочь Беляя-покойника, да оградят Лунные Сёстры путь его через Дороге Своей

   Меня отпустили. Растрёпанные волосы - некогда было причесаться и нечем - упали мне на лицо, я смахнула их ладонью.

   Передо мной стоял глава нашего Прибережья, поселения, а не всего берега. Весь-то берег понятно, под кем - под Крайновыми же! Снаряжённый как на охоту, с тяжёлым ножом в ножнах на поясе. Двое его помощников стояли с луками.

   Уж не их ли стрела досталась вчера моему волку?

   - Что в лесу потеряла, Мизарив Беляева? - добродушно спросил он у меня.

   - Мачеха из дому выгнала, - из носа потекло, пришлось шмыгнуть, как малявке какой.

   Не рукавом же вытирать. Одним из оставшихся. И ещё тому я порадовалась, что полосы от плети на мне были. Может, решат, что моя кровь здесь только, а волчьей и нету? Правда, и собак у них не было, скорее всего, спасло именно это.

   - Малуша Беляева - суровая хозяйка, но чтобы из дома, да наследницу… Не сама ли в лес убежала за какой-нибудь надобностью?

   Не понравился мне его прищур. Так добрые люди не смотрят.

   - А плетью себя я тоже сама обиходила?! - зло крикнула я. - Cмотри, коли глаза есть!

   И тут же получила по затылку от одного из охотников:

   - Как со старшим разговариваешь, сопля…

   - Твер, - тихо, но угрожающе выговорил глава имя ударившего.

   Тот даже отшагнул от меня в сторону. Мол, а я что, я ничего…

   - Славно. С нами пойдёшь, провожу да с почтенной Малушей потолкую. Одно только скажи. Колдуна кривого ты здесь не видела? Правду говори, Беляева дочь!

   Его чёрный взгляд поймал меня, как сеть рыбу. Я не могла глаз отвести, всё смотрела и смотрела. Колдовство? Страх потёк по спине липким холодом, въелся в раны.

   - Не видела, - ответила я чистую правду.

   Но о волке не сказала ничего. Он ведь спрашивал о колдуне, а того-то я как раз и не встретила.

   - Если бы видела, уж не отвечала бы тебе, Весел, - хмыкнул второй охотник. - Язык бы ей выдернули, а то и саму прикопали бы. Зачем чёрному колдовству видок лишний?

   Страшный взгляд ушёл с моего лица. Я смогла вздохнуть свободно. И тут же перестала в лицо главе нашему смотреть, опустила голову. Колдуна какого-то пришлого ищет, а сам-то…

    - То «истинный взор», Мизарив, - решил вдруг он объясниться и даже меня по имени назвал. - Умение полезное, хоть и колдовское. А всё же доброму делу служит: позволяет порядок держать в Прибережье. Под «истинным взором» не лгут.

   Это он верно сказал. Порядка у нас и вправду больше, чем у соседей, где то украдут, то прибьют кого, и всё из-за серебра да гонора. Как отца моего убили в Торговом Городе…

   Едва я вспомнила об отце, как слёзы тут же закапали.

   На деле, и слёзы не спасли бы меня, но охотники сами уже поняли, что упустили добычу, не стали дальше искать. Не то наткнулись бы на волчью кровь да на тот наконечник, он ведь так и лежал там, где я его бросила.

   Мне дали поесть - рыба, завёрнутая в лепёшку, оказалась невероятно вкусна. Помогли умыться. Даже следы от плети лекарским бальзамом смазали, нашёлся он у них. Боль унялась, голод перестал мучить, и на душе засияло солнце.

   Сейчас мы вернёмся. И глава Прибережья Весел велит мачехе в дом меня впустить и больше не обижать.

   И надо было видеть лицо мачехи, когда привели к воротам украденного ею дома меня. В её лице было всё. Она-то думала, что уже забыть обо мне можно, а я - вот она. Да ещё в сопровождении самого уважаемого человека Прибережья.

   Я тихо злорадствовала. А вот тебе, съела?

   - Что же ты, почтенная Малуша, ребёнка за порог выставила? - попенял он ей, усмехаясь. - Да ещё девочку! Ведомо же тебе, что колдун в наших краях объявился.

   Судя по тому, как мачехе лицо выбелило, отведала и она «истинного взора». Молчала, ибо сказать ей было нечего.

   - Принимай обратно и строга будь в меру. Дочь Беляя не должна по лесу скитаться в рубахе оборванной. Того гляди, наедут в гости её родичи, а ни к чему нам распря с тазарами.

   Родичи! Как взволновало меня это слово, даже дышать стало трудно. Жили, жили на нашем берегу родичи моей матери! И силу из себя представляли такую, что с нею ссориться никому не хотелось. Вот бы найти их! Вот бы жить к ним уйти совсем!

   Я решила обязательно узнать о тазарах побольше. Где живут и как к ним пробраться. Всё же не через море плыть, к огненным горам!

***

Из маминой горенки вынесли всё, пока меня не было. Кроме сундучка. Он стоял на другом сундуке, большом, и светился в полумраке слабым лунным сиянием. Я коснулась пальцами неведомого камня, из которого вырезан был сундучок. Мне показалось, что он слегка потеплел от прикосновения. Признал во мне наследницу?

   Даже если и так, то не раскрылся. Может, и к лучшему: ведь тогда выгребут из него всё, что там есть, даже если это и не серебро с золотом. И спрятать бы, но я не знала, куда и как. Пока его с места сдвинуть никто не может, пусть стоит, где стоит. Тоже ведь колдовство, но благое, вроде «истинного взора».

   Я поёжилась, вспоминая глаза Весела. Ох, не в одно только благо использовал он своё умение! И где только выучился такому…

   Я пошла в свою прежнюю клетушку, там-то что было трогать - немного одежды, постель… И верно, всё осталось на месте. Я переоделась, рваное аккуратно сложила - выстираю да зашью, не в первый раз.

   Переберусь в мамину горенку, буду жить там, в светлом срубе с тремя большими окнами, два из которых глядят на море. И ничего мачеха не сделает, ей сам глава Прибережья не велел меня обижать!

   Но когда я несла узел с пожитками через двор, то увидела, что мачеха и Весел всё ещё стоят у ворот. Я тут же шмыгнула за пристройку, откуда меня не видно было, и я не могла видеть ворота, зато каждое слово услышала.

   - И зачем привёл обузу, Весел? - сердито выговаривала мачеха. - Работница она плохая, всё из рук валится, зато ест за семерых! Разорюсь я на ней, по миру пойду…

   Ах, ты сволок поганый. Когда ты меня как семерых кормила? Вечно хлеба жалела, когда отец по торговым делам уезжал. Своих белой булкой потчевала, мне корочку рыбную жалела, из трапезной взашей гнала, на заднем дворе обедать вынуждала, тем, что со стола выносили на прокорм домашней птице!

   - Дура ты, Малуша, - спокойно отвечал ей Весел, - как всякая баба. Выгоды своей не понимаешь. Года через два уронит она первую кровь - сведёшь в Торговый Город, возьмёшь золото. Тазаринку да нетронутую - из рук выхватят прежде, чем успеешь охнуть. Редко они на торгах бывают, сама ведь знаешь. Половину вырученного мне отдашь - за науку.

   - Не многовато ли - половину? - усомнилась мачеха. - Кормить-поить да на одежду тратиться не ты ведь будешь! Четверти хватит тебе, ненасытный.

   - Четверти, может, и хватит, - в голосе Весела прозвучало отчётливое недобро. - Да как бы тебе потом на шибеницу не взойти, почтенная Малуша.

   - За что?!

   - А за продажу свободной на торге. Дойдёт до Крайновых, что с их поданной так-то вот обошлись, мало ведь не покажется. Подумай о дочерях своих, с ними что будет, когда в петле отболтаешься. Пойдут ведь по миру, да в девки гулящие. Собой торговать за похлёбку возьмутся. Голод, он не матушка родная, пирожка не подаст.

   - Чтоб тебе треснуть от того золота, окаянный! Гребёшь ведь везде, где только можешь!

   - Молчи! Не то в свой дом тазаринку заберу. И половины золота тогда не увидишь.

   Тишина, только стрекочут златокрылки в листве. Что мачеха ответит?

   - По рукам, - неохотно сказала она.

   - По рукам, - тут же отозвался Весел. - И смотри мне, не мори голодом и плетью охаживай без усердия лишнего. Попортишь ей личико - спрошу с тебя… неустойку.

   Я поёжилась. Кажется, неустойка тут предполагалась вовсе не серебром, а чем-то настолько страшным, что у мачехи все слова застряли в горле. Ничего она не ответила, кроме почтительного «бывай же здоровым», положенного в окончание всякого разговора.

   Вот как быть теперь? Если тот, кто накормил, домой отвёл, лучшую долю выхлопотал - на торгу продать хочет, в наложницы какому-нибудь купцу жирному?!

   Никому нельзя верить.

   Никому!

***

У прадеда было трое сыновей, и один ушёл в море насовсем, а двое привели в дом жён, старший остался в большом доме, младший достроил малый дом, окнами на море. У старшего родились только дочери, и всех он отдал замуж в хорошие семьи, но далеко от нас, в другие поселения. У младшего родился один лишь сын, отец мой, Беляй.

   Он держал два промысловых судна, а добытое в море сбывал в Торговом городе. Однажды привёз он оттуда тазаринку, мою маму, и она умерла в родах, давая мне жизнь. Новая жена родила ему ещё двоих дочерей, и распоряжалась деньгами бережливо: вскоре появился у нас ещё один корабль и команда на нём...

   Наше подворье не бедствовало. А малый дом теперь принадлежал мне, по слову Весела. И мачеха плетью больше не замахивалась. Я, правда, не собиралась забывать, что они со мною сделать сговорились.

   Наверное, ближе к сроку вообще запрут на засов, а пока свобода была у меня. Куда пойти? К тёткам, что ли, которых за всю жизнь свою я ни разу не видела, слышала лишь только, что есть они у меня… А примут они тазаринку или тоже золота захотят за неё?

   Никому верить нельзя!

   Особенно тому, кто добра желает тебе. Под доброй-то маской самый волчий оскал и прячется, как у почтенного Весела.

   И я уходила в мамину горенку и на засов запиралась изнутри. А окна проверила, хорошо ли они в пазах ходят, скрипящее одно - смазала. За окнами начинался обрыв, потому как дом наш стоял на каменной скале, выступающей над морем. Всё поселение наше так вот по скалам гнездилось, не было у нас удобной бухты, как у Торгового Города.

   Набережная тянулась узкой полосой вдоль берега. Несколько гротов рукотворных, в стародавние времена вырубленных, вмещали в себя корабли на зиму или в штормовые дни… Они считались достоянием поселения, и никто не мог забрать их только лишь себе в безраздельное пользование.

   Когда-то давно весь наш береговой край начинался отсюда. Потом первенство ушло к Торговому Городу, а у нас жизнь измельчала, и всё больше молодых уходило без возврата. В Город ли, к Крайновым ли в дружину или в услужение - кому как получалось. Лишь старые семьи держались за прежний порядок, а стало их, без нашего уже рода, не больше сорока. И первым из них считался дом почтенного Весела Хрустова.

   Длинные руки у главы нашего, и взгляд чёрный, как сама уже убедилась. Уйти из Прибережья да так, чтобы не настигли, ещё постараться надобно.

   А не получится уйти, так может к Тайнозеру погоню увести, самой там сгинуть, но и Веселу с людьми его назад уже не вернуться. Где это видано, чтоб свободную, да в рабство, на торгу!

   Гнев мой не знал предела.

   Рабов у нас не особо держали, справлялись сами, кто как мог. Кто не мог, нанимал вольных работников, если серебро водилось. Бывало, кто за долги продавался на труд подневольный, выкупал себя через время, возмещая затраты хозяина. Детей продавать вместо себя - о таком мы даже не слышали. Но в Торговом Городе, говорили, случалось всякое, и рабскую жизнь назвать хорошей мог бы только самый отчаянный глупец.

   Лучше смерть, чем такая жизнь. Да и не жизнь это вовсе! В чужой воле, под чужой рукой…

    Весь день сегодня я чистила рыбу для коптильни. И в прежние дни закончила бы не раньше позднего вечера. А здесь бросила ещё засветло. Без меня найдётся кому работу закончить! На окрик мачехи заявила, что почтенному Веселу пожалуюсь. И она замолчала, хотя по глазам видно было, что хочет отлупить до смерти плетью. Плеть-то при ней была, а как же. Нарочно для меня заготовила, а у меня ещё прежние подарочки на плечах толком не затянулись. Пришлось бы несладко, но мачеха не осмелилась, помня про «неустойку», которой её у ворот вчера пугали.

   Ха, мне понравилось!

   Я отмылась от рыбьего потроха и ушла со двора, спустилась вниз на два яруса. Здесь хороший поворот тропа делала: далеко внизу всё поселение как на ладони просматривалось. Корабли у набережной и в море, крыши из алой и синей черепицы…

   Знать бы, где община тазарская обретается! Свои бы не бросили, и на рабский торг не повели бы. Надо будет завтра пойти к набережной, корабелов поспрашивать. Может, расскажут что, из доброй памяти к отцу моему…

   Солнце тонуло в белёсой дымке. Багровый - к ветрам! - шар, и смотреть на него можно было уже не щурясь. Лето подбиралось к своей середине, если и уходить, то на днях. В осень, не говоря уже о зиме, труднее будет намного.

   Я думала так, и сама удивлялась тому, как рассуждаю сейчас. Мне хватило жизни с мачехой, всё так, но повзрослела я в одночасье даже не от плети, и не побега в никуда, и не от волка и стрелы, зубами из тела звериного вытащенной. Окончательно убили во мне детство слова почтенного Весела Хрустова.

   Того, кто накормил и раны бальзамом велел смазать. Назад привёл. К справедливости призвал жадную мачеху. И так вот со мной поступить собирался через год-другой, ради возможной половины вырученного за меня золота!

   Вернулась я в сумерках. Проскользнула тихонько сквозь калитку на задний двор, никто не заметил. На кухне, смелея от собственной дерзости, окорок взяла запечённый. Хватит уж с меня объедков, что хочу, то и буду брать, и пусть мачеха от злости лопнет. Не посмеет она снова за плётку схватиться, Весел ей не велел.

   Но когда я вошла в мамину, а теперь уже и мою горенку, то внезапно поняла, что не одна здесь оказалась.

   У сундучка, в слабом мерцающем сиянии, исходившим от стенок его, лежал пещерный волк. Глаз его зажёгся мрачным багровым огнём, когда повернул он ко мне громадную голову.

   Не испугалась я его нисколько. Так получилось, что волк казался безобиднее людей. Понятно, как он нашёл меня - по запаху. Непонятно только, зачем. Уйти бы ему далеко-далеко отсюда… Выследят же!

   - Собак пустят, - сказала я, как будто волк меня понимал.

   Он лишь ощерился. Мол, видал я тех собак… А я вдруг поняла, почему Весел с товарищами без собак в лесу оказался! В охоте на оборотня как без четвероногого помощника? Никак. И выследит, и поднимет, и гнать будет, сколько понадобится, а как загонит, так и в горло вцепится. А вот!

   Порвал охотничьих собак мой оборотень.

   Я уже не сомневалась в том, что волк этот очень уж непростой. Единственно что, как он разум сохранял в теле зверином? Ведь во всех байках про оборотней говорилось, что чудовищем без памяти становится оборачивающийся, не признаёт он ни родства, ни приятельства, и даже детей своих загрызть способен, если те подойдут близко по неосторожности.

   «Кривого колдуна не видала ли?» - эхом отдался в памяти голос Весела.

   Не просто оборотень. А оборотень-колдун! Именно его тропили тогда охотники!

   Я без раздумий отдала волку окорок. Он его смёл в один миг. Он бы и три таких окорока умял в охотку, да только где я ему возьму, сама без еды осталась. Ну да мне не впервой. И у меня в ноге не побывал здоровенный наконечник от охотничьей стрелы…

   Повязку волк умудрился где-то оборвать и потерять. В ране запеклась кровь, но воспаления вроде как не было. Может быть, оборотни не умирают от гнойных ран? Может быть, раны у них и вовсе не гноятся?

   - Лучше бы тебе не бегать с открытой дырой в шкуре, - сказала я. - Перевяжу…

   Я вскипятила воду, кинула в неё сушёных цветов синей ножки, они свободно висели в связках под крышей пуни. Прошлым летом я пропадала на кручах днями, собирала жёлтые, с белым донышком, цветы, на длинном синем стебельке свисавшие из трещин в скалах. Потом их сушила на железных листах под солнцем. Без них никуда: и волосы промывать, чтобы всякая дрянь не заводилась, и для порезов с царапинами первая помощь…

   Отвару настояться бы пару дней, но что поделаешь, сойдёт и так. Волк долго ждать не будет, уйдёт. Разве можно сидеть спокойно, зная, что тобой идёт погоня?

   Перевязку оборотень терпел спокойно. Даже подвинулся так, чтобы мне было удобнее.

   Он не торопился никуда уходить, и я села рядом с ним. От зверя по-прежнему пахло травами и чем-то нездешним, неуловимым, огнём далёких земель с примесью магии. Я вдруг разглядела вокруг глаза волка старую татуировку - красным пунктиром в серой волчьей шерсти. Амаригское солнце! Такое же, как и на мамином сундучке…

   Солнце сделали ему так, что глаз оказался в центре его. Кривой, значит, колдун, да, почтенный Весел Хрустов? А собак твоих всех задрал. Может быть, и из твоих людей кого тоже.

    Я сама не заметила, как уснула, прижавшись к мохнатому боку. Ударила усталость, накопившаяся за последние дни. Смерть отца, похороны, плеть, волк в лесу… Сговор мачехи и главы Прибережья. Всё же этого оказалось слишком много для меня, и я провалилась в глубокий сон как в колодец ночью.

   Мне ничего не снилось, меня как будто не стало вовсе. Не зря же говорят, что сон - это маленькая смерть. Только после сна мы возвращаемся к жизни, а смерть есть смерть, никто от неё живым ещё не уходил…

   Мне показалось, минуло мгновение или два. Но когда я раскрыла глаза, то увидела в окне круглый зеленоватой диск Младшей Лунной Сестры. То есть, ночь перевалила уже за середину. Долго же я спала!

   Волк бесшумно поднялся на ноги единым слитным движением, и рана ему не помешала. Он щерил чёрные губы, глухо ворча.

   - Поджигай! - распоряжался во дворе голос Весела. - А ну! Тудыть их в раскачель, попались, ведьминские отродья!

   В окно влетела горящая головня, и пол сразу вспыхнул. Они знали, что делали - за двумя другими окнами нас ждал обрыв, и выступавшие из-под морской воды скалы.

   - Выследили!

   Волк поднялся. Солнце вокруг его глаза разгорелось огнём, ничем не хуже того, что пожирал теперь нашу горенку. Я жалась к зверю, погибать мне не хотелось совсем. Но, похоже, жизнь моя заканчивалась, толком не начавшись. А я даже укусить не могла напоследок. Была бы у меня сила колдовская, так ведь нет же. Ни капельки нет!

   Я подняла раму, глянула вниз. Глухая ночь, камней не видно, но лучше полёт, чем огонь, огонь - это больно, очень больно, я помнила ожоги, какие неизбежно получает всякий, кто имеет дело со стряпнёй. Болят они долго, заживают медленно. Лучше прыгнуть, чем заживо сгореть!

   Но не таков был Весел, чтобы дать нам хотя бы маленькую удачу на спасение. Огонь пришёл и с этой стороны тоже.

   - Волчик, миленький! - взмолилась я, цепляясь за шерсть у него на загривке. - Что же нам делать?!

    Уже и дышать становилось трудно. Не сгорим, так угорим, - одна нам дорога, в могильную яму.

   До сих пор не знаю, что сделал оборотень. Но он прошёл сквозь огонь неудержимым тараном, а я так и не разжала рук на его шее. Вместе мы полетели вниз из пылающего дома, вниз, в пенные волны и на скалы. Некогда было думать, разобьёмся мы или всё-таки нет. И сколько проживём, если разобьёмся не насмерть сразу…

   Главное, не Весел нам смерть определил, а мы её себе выбрали сами!

***

Летними ночами море у нас светилось таинственным изжелта-зелёным огнём, иногда в него добавлялись алые и синие, разводами, полосы. Чем ярче цвело море, тем больше бывали уловы, это закон. Ведь морская пыльца шла на корм мелкой, не больше ногтя, рыбёшке, а та сама в свою очередь становилась кормом для большой промысловой рыбы.

   Волны разбивались о скалы, и скалы вспыхивали пламенем - красиво и страшно. Если сунуть руку в воду, а потом поднять её, она тоже полыхнёт на мгновение призрачным огнём.

   Мы лежали на песке, совершенно без сил, и оставалось только гадать, почему не разбились, как смогли выплыть. Магия волка, я думаю. У меня-то откуда магический дар…

   Ведьмой назвать кого угодно можно, хоть за внешность тазарскую, например, но одного названия будет мало, нужна ещё одарённость, и умение с нею управиться. Колдовству учат. Говорят, за морем, где стоят большие города, не чета нашему Торговому, целые школы есть, куда берут всех не глядя на происхождение, лишь бы склонность была.

   И уж, конечно, есть за пределами нашего мира Амариг.

   Волны выбросили нас под каменный козырёк, надёжно прикрывший нас, беглецов, от взгляда недоброго сверху. Но оставаться здесь долго было нельзя…

   - Волчик, - выговорила я тряским голосом, - волчик, миленький, уходить отсюда надобно…

   Он не повернул головы. Морская вода обожгла ему солью рану, а падение, по-видимому, слишком много сил магических забрало. Лежал волк, и не шевелился и был миг, когда я вдруг поняла: он умер. Умер, и не поднимется больше. А мне без него не выжить совсем.

   Я приникла к жёсткой шерсти, пытаясь услышать сердце. Оно билось, слабо, но всё-таки билось. А может, и не слабо… я же ничего не понимала в волках, особенно в колдовских оборотнях… Может, для него такое сердцебиение - правильное.

   - Не дадут они нам жизни, волчик, - заговорила я. - Слышишь? Вот прогорит дом, и не найдут они там костей наших. По побережью искать возьмутся, они же знают, что ты - колдун! Будем сидеть здесь - дождёмся охотников! Я ведь тоже ведьма теперь, раз с тобою спуталась. И меня они тоже…

   Жутко было вспоминать Весела Хрустова. Если он без зазрения совести продать меня на торгу собирался через пару лет, то сейчас всё без того же зазрения убьёт, и рука не дрогнет. Что я против взрослого мужчины, охотника на оборотней? Всего лишь слабая девочка. А ведь он и не один будет, а с людьми своими, такими же безжалостными. Даже самому мараться не надобно, достаточно приказа. По слову его и сделают. А до того ещё последнее отнимут, что только можно забрать у женщины.

   Я посмотрела на свои руки. Какие они тонкие, будто веточки. Тазарский рисунок - наследие матери - горел на обоих запястьях бледной просинью. Ах, если бы из него огонь мог выйти, настоящий огонь, смертельный. Чтобы мне не просто на словах ведьмою зваться, а ещё и по делу!

   Волк шевельнулся, вперил в меня багровый взгляд.

   - Уходить надо, - повторила я. - Наверх надо идти, к Тайнозеру. Сами сгинем, так и им мало не покажется…

   Волк шевельнулся, положил голову мне на колени. Я осторожно погладила острые уши. Вот же как… Кто бы сказал мне, что буду спокойно гладить такое чудовище, как домашнюю зверушку-баловня! Но ему нравилось.

   А казалось бы, сожрать должен, ещё в самую первую нашу встречу. Не сожрал.

   Какая всё-таки шерсть у него… Жёсткая, и в то же время гладкая, на ощупь приятная.

   - Про Тайнозеро рассказать тебе? - спросила я, и волк согласно прикрыл глаза. - А и не знаю я ничего толкового. Есть оно, в горах, за неприступными пиками, дороги туда не ведаю. Все, кто ходил к нему по золото, сгинули, а кто вернулся, тем уже не до золота было. Старцы безумные, с багровой сединой в волосах и глазами безумными. Все как один заговаривались и чудное рассказывали. Мол, нет там никакого золота, в том Тайнозере, а смерть - есть, одна только смерть, ничего больше. Так они переживали гибель своих товарищей. После чего и сами умирали уже, от старости. Но если можно будет нам с тобою как-нибудь по краешку проскользнуть… Вдруг твоя магия защитит нас? А Весел с охотниками - и пусть их. Нехорошие люди, дурные, пусть их Тайнозеро приберёт, упокоит навеки…

   Волк поднялся на лапы. Он во всём со мной согласен был, и я порадовалась, что спорить не стал, принял правду. А я опять сама себе удивилась, но со стороны словно бы. Откуда во мне столько умных и горьких мыслей?

    Рассвет мы встретили уже на высоте. Как поднимались, лучше и не рассказывать. Впотьмах, каждый раз сорваться рискуя, а то и ногу сломать или лапу или же вовсе шею.. Но волк отлично видел в темноте, а лунные дочери Светозарного, Старшая и Младшая, освещали нам путь, сияя с небес.

   Я знала берег и знала, как добраться до удобного места, где подняться было уже можно. Прилив скрыл наши следы, но и нас едва не утопил. Пришлось очень непросто нам.

   Теперь новый день разгорался над морем, и мы видели из ненадёжного своего укрытия среди скал, как вышли в море лодки, множество лодок, и корабли подошли, встали на рейде. Как раз напротив скалы, на которой дом отца моего стоял…

   Сколько же их!

   - Уж не по приказу ли Крайновых почтенный Весел действовал? - вслух выговорила я. - Волчик, чем же ты солаунгу нашему морскому не глянулся, а?

   Волк лишь повёл мордой. Мог бы он разговаривать, немало страшного поведал бы. Но в звериной форме оборотням речь человеческая недоступна.

   Сквозь деревья и скалы увидеть подворье наше невозможно было. Но я легко представила себе, какая там суета идёт сейчас. Погорелый дом малый разобрали уже, костей не нашли, и теперь берег осматривали, искали трупы наши или место, где мы наверх поднялись. И ведь найдут же!

   Среди охотников немало местных, выросших в Прибережье. Они здесь каждый камень и каждую травинку наощупь знают, а награду им пообещали знатную. Всем серебро надобно, а если уж золото пообещать, так и вовсе из кожи наизнанку вывернутся. У нас на ползолотого лодку хорошую приобрести можно, и ещё на снасти останется.

   Крайновы - род небедный, с них выдать награду хорошую станется. Слово своё они всегда держат, не обманывают, и каждый про то хорошо знает.

   - Пойдём дальше, - сказала я.- Ты устал, тебе больно, но дальше идти надо. Чем выше к Тайнозеру заляжем, тем лучше нам будет, веришь ли?

   Жить захочешь - сил найдёшь в себе даже тогда, когда с ног валиться начнёшь от усталости. Но всё же нельзя подстёгивать себя бесконечно, рано или поздно ноги откажут и свет в глазах померкнет.

   Мы с волком вышли на небольшую поляну. Три горных пика нависали над нею, белоснежные, недосягаемые. Скалы смыкались со всех сторон: мы поднялись по руслу маленькой речки, набиравшей силу лишь весной да поздним летом, когда начинали наверху ледники подтаивать. Тонкий говорливый ручеёк и сейчас бежал вниз, разбиваясь на камнях белой пеной.

   Вода - хорошо. И напиться, и следы свои утопить в ней. Может, удастся уйти всё-таки. А вдруг у них там свой колдун есть, у Крайновых-то на службе? Всё тело заколотило от ужаса. Беда, если так!

   Мы выбрались сквозь пещерный лаз наверх, и там волк лёг в траву совсем уже без сил. Мне и самой хватило. Руки дрожали, ноги дрожали, перед глазами мушки чёрные плавали.

   А здесь цвела по камням синяя ножка, и алый мох полоскал свои бороды в прозрачной воде, летали прозрачные стрекозы, деловито жужжа. В пронзительно-синем небе плыло ажурное кружево когтеобразных облаков…

   Облака не предвещали хорошего, за такими на следующий день всегда приходили свирепые шторма, и вот бы нам продержаться здесь до начала бури! Как-нибудь укроемся, найдём пещеру, а погоня умоется непогодой сполна.

   Я посмотрела на чёрный провал, куда с весёлым звонким говорком убегал ручей. Ему предстояло стать бурным потоком не далее, как этой уже ночью. Перекроет он единственный путь сюда, никто не сунется. А мы тем временем уйдём ещё дальше. Не может же быть, чтобы совсем уж отсюда другого какого-нибудь выхода не было!

   Синеватый рисунок на запястьях - тонкие браслеты пунктирной звёздочкой, не татуировка, а наследие кровное, от матери, - слегка мерцал на свету, особенно если рукой пошевелить, под солнечный свет подставляя. Дочь или сын, если родятся когда-нибудь у меня дети, носить будут такие же отметины. Говорят, у всех тазар они имеются, у кого алые, у кого белые, а у кого и синие, как у меня.

   Встретить бы сородичей! Расспросить бы их о матери. Но какие уж тут встречи, головы сберечь бы обоим от крайновских охотников.

   Я растормошила волка и заставила его убрести от ручья подальше, поближе к скалам, повыше. Лапы у него заплетались, голова падала, - все силы потратил, как есть все, до самого донышка. Но угрозу он понимал хорошо, и не спорил со мной, не огрызался, даже клыков не показывал.

   Здесь таились среди каменных россыпей фиолетовые стрелы безвременника, тянулись к свету белые метёлки ветролётки. Дунь на неё, понесутся по воздуху зонтики лёгких семян…

   Сморило меня почти сразу же. Я ткнулась лицом в волчий мех, и не стало меня, а очнулась от громовых раскатов, бьющих в уши не хуже кузнечного молота.

   Мрак опустился на поляну, тревожный, сумеречный, пахло дождём, ещё не начавшимся здесь, но уже идущим выше, и ручей звенел громче, беспокойнее.

   Над Прибережьем вставала гроза.

   А перед нами так и не появился никто из преследователей.

   Ушли мы от первой погони. Вовремя ушли.

ГЛАВА. 2 ОЗЕРО

Гроза бушевала всю ночь и всё утро. Я быстро замёрзла и никак не могла согреться. Ведь волчья шерсть не могла обнять меня со всех сторон, только лишь с одного бока. А из дома я тогда выпрыгнула в рубашке одной…

   Усталость тянула в сон, но холод, всё тело пронизывающий, не давал забыться. И я уже думала, что никогда эта пытка не закончится. И лучше бы пришли уже за нами охотники.

   К полудню распогодилось. Облака сбежали с неба, оставили после себя пронзительную синеву. Ручей гремел, обратившись в небольшую, но очень свирепую речку. Мы с волком пошли вдоль неё, по гальке. Хорошо, что весна осталась давно позади и я успела набегаться босиком! Огрубевшие ступни не кололо и не мучило, как в первый день, когда снимаешь после холодов тяжёлую обувь.

    Мы долго лезли вверх по скалам, и я удивлялась, как такой крупный зверь умудряется находить, куда ему ставить лапы. Там и птица с трудом уместилась бы, а он умудрялся пройти по краю.

   Спуститься вниз и поискать другой путь скоро стало невозможно. Оставалось лезть только вперёд, глотая слёзы и цепляясь за любую трещину. Я перевалилась через край, и какое-то время тяжело дышала, приходя в себя. Здесь уже не росли крупные деревья, только низкая трава. Сплошное буро-зелёное поле. Рядом со мной стояла огромная стрелка волчьего уха - длинная, в половину моего роста, со множеством крупных жёлтых цветов…

   В другой бы раз я обрадовалась: лепестки волчьего уха, должным образом засушенные, хорошо помогают в холодное время при простудах. Но сейчас мне было не до сборов на зиму.

   Волк остался внизу.

   Он не мог распластаться по скале, как человек, и так преодолеть последнее препятствие, а я не могла спустить ему петлю верёвочную - не было у меня верёвки, и не из чего здесь было изготовить её.

   - Ну, же, волчик! Прыгни, пожалуйста. Прыгни! Ты сможешь, я знаю.

   Он сжался пружиной. Но сомневался, видно было, сомневался. Если бы не рана в ноге…

   - А как же магия оборотня? - спросила я и заплакала. - Куда мне без тебя… не бросай…

   Бросить он меня мог всего одним способом: кинувшись вниз. Упадёт, и я жить не стану, приняла я страшное решение.

   И вот ведь, я узнала волка всего пару дней тому назад, а мир теперь без него был уже не миром, и жизнь без него переставала быть жизнью. Мы спасёмся вместе. Или же вместе погибнем. Другого не будет.

   Волк взвился в прыжке. Время внезапно растянулось в длинную полосу, и я увидела, как медленно-медленно поднимается над краем обрыва волчья голова, как выплывает в воздух его могучее тело, шерсть против солнца казалась совсем чёрной. И был миг, когда всё вокруг застыло вовсе. Никогда уже не забуду: синее небо, скалы на той стороне пропасти и огромный зверь в высшей точке прыжка, когда не знаешь ещё, сумеет ли он справиться с тягой земной или же не хватит сил.

   Время рванулось вперёд. Волк обрушился на каменистую землю рядом со мной, я тут же обхватила его за шею и разрыдалась, как маленькая. Сумел. Смог. Выбрался! Теперь мы не пропадём.

   Он поднялся не сразу, а когда встал, то я увидела, что он сильно хромает. Проклятая стрела не убила сразу, но рана от неё причиняла моему волку изрядную боль.

   Мы нашли воду: луг полого уходил вниз и упирался в серый гранит, из-под которого бежал звонкий ручеёк. Скала защитила от ветра, но от холода не спасла: солнце ушло вниз, небо выцветало, окрашиваясь в вечернюю синеву.

   Волк ушёл на охоту, а я искала, стараясь далеко от скалы не отходить, съедобные луковицы горных лилий. Они давно уже отцвели, и сухой хвостик среди разросшейся травы разглядеть было непросто. Всё же мне удалось найти с десяток, мелких и, скорее всего, до ужаса горьких, им ещё не пришло время. Но выбирать не приходилось.

   В ручье, как я ни старалась, я не нашла ничего съедобного. Ни толстых, похожих на бобы, пресноводных ракушек, ни съедобных корневищ стрелохвостов. Личинки стрекоз в пищу не годились, а тритонов, как и рыбы, я не увидела. Может, они водились ниже по течению, но уходить далеко от нашего с волком места я побоялась.

   Разминёмся, и не найдём друг друга больше.

   Я подумала о том, что зверь ушёл насовсем, но сама же собственной низкой мысли устыдилась. Он не бросит меня. Так же, как я недавно собиралась прыгнуть в пропасть вслед за ним, если он вдруг сорвётся со скал. Что-то связало нас просмолёнными корабельными канатами, - и захочешь разрубить, так ведь не сможешь. Во всяком случае, сразу.

   …Волк вернулся в лиловых сумерках, с крупным зайцем в зубах. Сложил его ко мне под ноги, сел, обвив хвостом передние лапы. И до ужаса стал похож на молодого пса, впервые вырвавшегося на охоту. Хвали меня, я молодец!

   Вот только…

   Ни ножа, ни огнива у меня с собою не было.

   - Ешь сам, - сказала я ему. - Добыл - твоё…

   Голод донимал меня серьёзно, но ещё не настолько, чтобы я мясо заячье начала есть сырым.

   Зверь заворчал. Удивительно, но я распознала его рык: он говорил, что славно поохотился в долине, а этот заяц - мне, и я должна съесть его. Неизвестно, когда снова выйдет удачно поохотиться. Ешь!

   Ни клыков у меня, ни когтей, как я тушку зайца разделаю? Но даже если волк мне поможет, сырого-то мяса я никогда не пробовала. Каким бы сильным ни бывал голод в моей жизни, до сырого я ещё не доходила ни разу.

   Огонь развести бы! Запечь в углях. Это я смогла бы. Но сырым - ни за что…

   - Не могу, - в отчаянии призналась я. - Волчик, миленький, даже не проси!

   Волк внезапно встал на лапы и глухо зарычал. Разгневанное амаригское солнце вокруг его глаза вспыхнуло слабым, но отчётливым огнём. Впереди, над заснеженными пиками, стоявшими плечом к плечу, как родные братья, разливалось в по ночному уже тёмном небе слабое зеленоватое сияние.

   Тайнозеро ждало нас.

***

За скалами начался ещё один луг, на этот раз - восходящий. Он загибался вверх, почти полностью скрывая собой Трёх Братьев, как я назвала для себя безымянные пики, за которыми даже при дневном свете сиял призрачный зеленоватый огонь Тайнозера.

   Я думала о том, что будет, когда мы с волком переберёмся на тот берег. Допустим, останемся живы. Дальше - что? Я ничего не знала о землях, лежащих по ту сторону наших гор. Там тоже море? Или равнины? Или - что?

   Какие люди живут там? Примут ли они волка и ведьму тазарскую? Или - тоже, в дом зазовут, а потом обложат поленьями, да и подпалят, чтобы уже наверняка…

   Волк не знал ответа. Но даже если и знал, рассказать мне не мог.

   - Ты можешь перекинуться обратно в человека? - спросила я, переводя дух.

   Прогулками по горным склонам меня было не удивить, но пошёл уже третий день, как я ничего толком не ела. В глазах регулярно темнело, живот подводило от голода. Иной раз мне казалось, будто пупок влип в позвоночник, и уже от него не отделится никогда.

   Надо было всё-таки съесть немного мяса сырого от того зайца. Подумаешь, не жареное! Зато сейчас пришлось бы намного легче.

   Впереди вдруг показалась процессия странных высоких людей в белых балахонах. Как у нас на День Весны, когда взламывается лёд, и приходит пора ждать промыслового сезона. До спуска кораблей на воду ещё далеко, пока-то разойдутся, истают льдины. Но тяжёлая, серая после долгой зимы вода в разломах уже радует. Морозы сильные не вернутся больше. Ушла зима.

   - Волчик… - начала было я тряским голосом.

   Зверь попятился, а потом вскинул узкую морду и пошёл вперёд уверенно. Да и то, процессия не двигалась, а так не бывает, когда собирается большая толпа.

   Когда мы подошли ближе, то стало видно, что перед нами лёд. Причудливые колонны белого слежавшегося снега и льда, странным образом вытаявшего так, что между «людьми» оставалось изрядно пространства… Снежные иглы вздымались прямо из серо-коричневого гранитного крошева. Солнце било в их сияющие бока так, что казалось, будто лёд восстаёт из раскалённой земли.

   Ничего живого здесь не было и близко. А камни под босыми ногами оставались холодными.

   Мы прошли в конец «процессии» - нам было по пути. Там высота льдов понижалась, а расстояние между столбами увеличивалось. Так мы и перешли ледяную дорогу, медленно - начало сказываться долгое путешествие без обуви. Собью ноги в кровь, можно даже не сомневаться. Несмотря на привычку бегать без башмаков с ранней весны до поздней осени.

   Каменистая долина упёрлась в сухое ущелье, откуда ползли пряди белесого, с прозеленью, тумана. Там, наверху, за последним подъёмом, лежало Тайнозеро. Я знала, я его чувствовала, и, судя по напряжённому взгляду волка, он чувствовал тоже.

   - Что, волчик, поглядим, правду ли болтают люди, - спросила я, и сама удивилась тому, как тонко прозвучал в сухом воздухе мой голос.

   Прозрачный зеленоватый туман омыл нас и снова втянулся в ущелье, оставив после себя острый свежий запах, как после недавней грозы.

   Что дёрнуло меня обернуться? Сама не понимаю даже и до сих пор. Но я оглянулась посмотреть ещё раз на удивительную реку из ледяных фигур, издалека вновь ставших похожими на людей в белых балахонах.

   И увидела за белой полосой чёрные фигуры, слишком далёкие, чтобы суметь распознать лица. Двое… трое… пятеро… Кажется, шестеро. Видят ли они нас? Или мы для них пока что неразличимы на фоне пёстрых скал?

   - Волчик… погоня!

   Зверь глухо заворчал. Он бы порвал их всех, настолько ярко и чётко звучали в сдержанном, полном тоскливого бешенства рыке его чувства.

   - А в человека ты перекинуться можешь?

   Глупый вопрос, поняла я тут же. Мог бы - перекинулся бы. А может, и нет. Одному человеку против шестерых преследователей придётся безумно трудно, даже если он тысячу раз колдун. А вот у волка возможностей больше. Мощные лапы, железные когти, клыки…

   - Пойдём, - сказала я. - Пойдём наверх!

   И мы полезли наверх. Подъём оказался не так сложен, как тот, что мы преодолели раньше, выбираясь из ручьевой долины на скалы, но и простым назвать его не поворачивался язык.

   Заметили нас? Не заметили?

   А вдруг они колдовством каким пробавляются, и весь наш путь подсвечен им сиянием магии?! Владел же Весел «истинным взором»! Колдовское умение, страшное, стоит только глаза его вспомнить и взгляд железный, из-под которого никак не вывернешься. Может, у него и другое что из волшбы при себе припасено было, откуда же знать!

   Простые охотники на колдунов да оборотней не ходят. Как одолеть магического зверя, если самому не встать хотя бы наполовину с ним вровень?

   - Как же они выследили нас, волчик? - спросила я у своего спутника, и губы запрыгали.

   Что он ответить мне мог… Выследили. Теперь спасаться приходилось, по грани тонкой идти между смертью от людей-охотников и смертью от озера тёмного. И лучше уж озеро, чем почтенный Весел Хрустов! Если жизни нам так и так не видать всё равно, лучше озеро.

   А если с собой в мёртвые воды удастся утянуть одного-другого из охотников, то и вовсе будет хорошо.

   Ущелье закончилось.

   Мы выбрались на каменный лоб, и у меня захватило дух настолько, что даже дышать я сумела начать не сразу.

   Солнце светило нам в спину, и скалы на том берегу врезались в память своим многоцветным безумием. Алые, синие, жёлтые, зелёные полосы тянулись по оголённым склонам, переплетались, расходились, снова путались между собою, превращая камень в яркую радугу. Даже и у нас под ногами тянулась багровая полоса и рядом с нею - зелёная. Я потёрла полосы ногой, но цвета не перешли на кожу, как бывало после того, как окунёшь руку в цветущее море. Давным-давно камень принял на себя буйство красок, и так оно и осталось.

   Между полосатыми скалами расположилось тёмное озеро… Оно стояло неподвижно, как будто его сковало льдом, или же оно само тоже давным-давно обратилось в застывший камень. Всё, как в рассказах немногих видевших - чёрная вода не отражала ни неба, ни ярких берегов.

   По тихой гладкой поверхности, лишённой даже ряби, несмотря на ветерок, ощутимо трепавший мне волосы, стелился зеленоватый прозрачный туман. Пахло грозой и бедой, и солнце поджигало цветные уступы ярким огнём. Тянулись от скал длинные синие тени

   Мне вдруг остро захотелось броситься обратно в ущелье, из которого мы с таким трудом поднялись только что, несмотря на преследователей.

   Волк переступил с лапы на лапу. И пошёл, пошёл по краю, стараясь не приближаться к тёмной воде. Я побежала следом, не обращая внимания на боль в натруженных ступнях.

   Что будет, если наступить ногой нечаянно в тёмную воду? Наверняка же ничего хорошего. Но если мы успеем спрятаться вон за тем скальным выступом, возможно, преследователи не заметят нас сразу…

   Крови за мной как будто не было, ещё не настолько разбила я себе босые пятки…

   Мы шли по самому краю, и я радовалась, что иду босая. Слишком уж скользким оказался разноцветный камень. Да и камнем ли он был? Больше всего горная твердь под ногами напоминала цветное амаригское стекло. Я видела чаши, из такого стекла сделанные: чудо. Прозрачные, гладкие, не бьются, даже если на камни ронять. Вот и озеро выглядело так же. Блестящая гладкая поверхность, таинственные тени внутри - точно такие же, какие возникают, когда смотришь сквозь амаригскую чашу на солнце.

   Здесь, в глубине, солнце светило особое, совсем не небесное. Под скалами таилась всё та же чёрная страшная вода, что была и в самом озере. Сквозь неподвижную открытую поверхность не пробивалось ни лучика света, но под цветными скалами вода переливалась колдовским зелёным огнём не хуже солнечного.

   Мы шли, и я старалась лишний раз в сторону озера не смотреть. Но не всегда получалось. С тёмной воды срывались то и дело клубы зеленоватого тумана, тянулись вверх и истаивали высоко над головою. Если присмотреться, туман появлялся не на самой поверхности, как это бывает на обычных озёрах, а примерно на ладонь выше, в воздухе. Языки колдовского пламени накатывали и на берег тоже, но до нас не доставали. Пока не доставали?

   Я оглянулась, и вздрогнула: за нашей спиной туман стоял не в пример плотнее, чем над самим озером. Что-то подсказывало мне, что назад нам уже не вернуться. Магия волка хранила нас, но будет ли она работать на обратном пути?

   Я успела понять за последние несколько дней, что магия не беспредельна, а силы не безграничны. Даже у колдуна. Даже у колдуна- оборотня. Мой волк сильнее и страшнее обычного человека, но и его возможностям положен предел.

   За расписной скалой обнаружился спуск в ущелье. Тайнозеро подходило к нему, но изливало вниз не тёмную воду с поверхности, а самую обычную, прозрачную. Она выходила из-под непроницаемой тёмной жидкости, как из-под гранитного камня - широким каскадом. И бежала вниз, весело прыгая по уступам. Над скалами дрожали перевёрнутые, но вполне себе обычные, живые, радуги.

   Вот только вставать босой ногой на жидкий «камень» Тайнозера я бы остереглась. Нечто, чуждое нашему миру настолько, что никаких слов не хватит его описать. Не вода и не камень, не воздух, не земля. Что оно сделает со мной, если я всё-таки потревожу его?

   - Нам туда? Да, волчик? Вниз?

   Волк стоял, опустив голову, и рассматривал ущелье. Я уже видела, где можно спуститься. Не широкая лестница, каких полно у нас в Прибережье. Но и не совсем уж неприступные утёсы. Мы поднимались по кручам сложнее и опаснее этих.

   Я украдкой вытеребила у себя из косы одну прядь. Она оставалась светлой, никакой седины багровой в ней не было. И у волка мех не сменил свой цвет с серого на зловеще-красный.

   Тайнозеро отпускало нас.

   … Они появились, когда мы спустились примерно на треть, и уже поверили в своё спасение настолько, что уже искали подходящее место для привала, мечтая там свалиться, дрожа от усталости, и выспаться уже наконец-то вволю.

   Охотники во главе с Веселом. И не обойти их, и не спрятаться, одна тут тропа, узкая. Значит, через ледяных паломников за нами гнался другой отряд. Не смог бы Весел так быстро переместиться оттуда сюда! Он шёл к Тайнозеру другой дорогой. И уверен был, что спустимся мы именно здесь.

   Ах, нам бы дальше пройти! Может быть, обнаружилось бы там ещё одно, ведущее вниз, ущелье! А может, и там ждали бы нас охотники, как знать. Те, кто травил моего волка, хорошо понимали, что они делают, зачем и почему.

   Весел улыбался, и пальцы играли по рукоятке боевого ножа, а охотники за его спиной стрелы направляли на нас. Должно быть, давно уже нас приметили.

   - Что, родные, золота добыть хотели? - насмешливая издевка ударила не хуже хлыста.

   Ведь знает же, что не золота мы с волком наверху искали! Так почему же говорит неправду лживую?

   - А нет там золота, и никогда не было, - продолжал между тем наш враг. - Смерть есть, а золота нет.

   Волк глухо зарычал. Амаригское солнце вокруг его глаза вспыхнуло вдруг зеленоватым огнём, похожим на огонь самого Тайнозера.

   И я вдруг увидела, как в водопаде появились чёрные потёки! Каменная не-вода страшного озера прибывала с бешеной скоростью. Вот уже не редкие струйки, а ревущий поток спускался сверху, вскипая на скалах чёрною пеной. Вырвался в воздух зелёный туман и ударил в охотников. И не успели они отпрыгнуть, окутались колдовским пламенем и прямо на глазах обратились в старцев с багровой проседью в волосах! Упали наземь они уже высохшими трупами, не один год пролежавшими в соляных пещерах.

   «Наверх».

   Впервые я услышала внутри себя голос волка. Умел, оказывается, и умом говорить, не только лишь воем да рычанием. Вместе с приказом пришло понимание: ни в коем случае не давать чёрной воде облить себя зелёным туманом. Именно туман опасен, именно он убивает!

   Почему призрачное пламя не убило нас ещё наверху, я не ведала. Волк сдерживал его каким-то образом. А сейчас держать защиту перестал.

   Весел яростно зарычал и метнул нож в волка, промахнулся. А через миг они сцепились в смертельной схватке. Клыки против обёрнутой плащом руки, «истинный взор» против магии оборотня.

   Я подняла голову и заметила вдруг, что сверху идёт чёрный вал, пронизанный зелёными молниями. Крик заметался диким эхом между скалами, и я не сразу поняла, что это кричу сейчас я сама.

   Сражавшиеся расцепились и кинулись в стороны. Почтенный Весел - в мою, волк - в другую. Чёрная волна прошла мимо, не задев нас. Но если и остался кто из охотников Весела внизу, дожидаться окончания схватки, смерть их настигла сразу же. Такая же неотвратимая и жуткая: от внезапной старости.

   Теперь между мной и волком клубился страшный туман. Я видела, что зелёное пламя сделать может с человеком. Но не побоялась бы к волку прорваться, что мне делать в нашем мире без него? С камнем на шее в море. Так не лучше ли сразу ускорить итог?

   Но между мной и чёрным потоком оказался Весел, а его я боялась пуще смерти от тумана Тайнозера. Пусть даже висел он над пропастью, вцепившись обеими руками в край выступа, на котором я пряталась.

   Я подобрала камень.

   Их много лежало тут, и больших, и поменьше. Из года в год сыпались сверху, сползали к краю, падали вниз дальше.

    - Не делай этого, тазаринка, - хрипло сказал Весел, вперив в меня чёрный от «истинного взора» взгляд.

   Не только правду тот взор позволял услышать, но и подчинять себе чужую волю, подчинять безжалостно, теперь-то я понимала особенности злой волшбы почтенного Весела хорошо. Ему не то, что солгать никто не мог во всём Прибережье, а и просто слово поперёк молвить, даже если очень того хотелось, невзирая на последствия.

   Но на мне в тот раз ничего не вышло. То ли хранила меня магия волка, несмотря на смертельный чёрный поток между нами. То ли я сама, надышавшись испарений Тайнозера, перестала власть чужой, враждебной мне, магии над собою чувствовать.

   - Зачем ты с мачехой моей сговаривался на торгу продать меня, свободную? - одними губами, еле слышным шёпотом спросила я.

   Весел лишь крикнул яростно, подтягивая себя на руках. Он был силён! Я сразу поверила, что ещё миг и сумеет он выбраться. И вот тогда умирать мне придётся муках, уж Весел лично сам постарается. Его ненависть резала сгустившийся между нами воздух будто ножом.

   И тогда я обрушила на врага камень. Нагнулась, подняла и тут же метнула второй.

   С ужасным криком Весел сорвался со скалы. Он постарел и умер ещё в падении. Чёрная бурлящая вода приняла в себя уже иссохшийся труп.

   Я села, где стояла, ноги не держали меня. Впервые в жизни я убила человека. Пусть - плохого, дурного человека, пусть - желавшего мне погибели и участи рабской, да, в бою убила, защищая себя. Но человека. И мне придётся теперь жить со своим деянием, как убийце.

   Не сразу подняла я голову и посмотрела на ту сторону, туда, где стоял мой волк.

   Зелёный туман то скрывал его от меня, то расходился, и я вновь могла видеть знакомый тёмный силуэт. Он колебался, меняя форму. От волчьей - через промежуточные облики - к человеческой ипостаси, и наоборот. Так на него действовало древнее проклятие Тайнозера.

   «Я вернусь».

   Слова моего серого спутника звучали железной уверенностью. Но я ему не поверила. Он уходил. Он не мог уже оставаться в нашем мире, и уходил, но не так, как Весел с охотниками - не в смерть, а другой дорогою, которая была подвластна ему здесь, в присутствии древней озёрной магии.

    «Я вернусь. Жди!»

   Зелёное сияние стянулось в точку на его фигуре и пропало. Пропал и волк. Я перестала чувствовать его. Хотя и знала: он не умер, не обратился в высушенный старостью труп, он ушёл. Ушёл туда, где его не догонят враги из нашего мира. Потому что очевидно же: Тайнозеро принадлежало к какому-то другому миру, отличному от нашего. Потому и вода в нём была не такая, какой положено быть обычной воде. Потому и туман убивал, что не туманом он был, а чем-то другим, чужим и чуждым всему живому под нашим солнцем.

    А волк ушёл потому, что знал, как ходить по тропам чужого мира без того, чтобы жизни лишиться. Может, я бы не смогла пройти там, где шёл сейчас он, никогда.

   Я долго на скале просидела. Не помню, сколько. Было мне не горько и не больно, не страшно и не радостно. Мне было никак.

   Когда я всё-таки поднялась, то горная речка вновь звенела обычной водою. От зелёного тумана не осталось ни капли. И я знала откуда-то, совершенно точно знала, что путь наверх закрыт сейчас. Я не пройду. Не увижу снова чёрное Тайнозеро, лежащее среди цветных полосатых скал. Его потревожила магия волка, но волк ушёл, колдовство ушло вместе с ним, и озеро успокоилось, уснуло снова, надолго. До появления следующего колдуна!

   Я почему-то совершенно точно знала, что именно так оно и было.

   Не под силу простому смертному пробудить волшбу недобрую из чужого мира.

***

Путь вниз занял немного времени. Меньше, чем наш с волком путь наверх. Я шла как во сне, не обращая внимания на разбитые ноги. И когда вышла к поселению нашему, почему-то все встречные расступались передо мною, и шли потом следом.

   Я не оглядывалась, но слышала шаги. Люди шли следом за мною, и так мы спустились вниз, на центральную площадь при Большой набережной.

   Я села на деревянную мостовую, прогретую за день летним солнцем. Оно тонуло в закатной дымке, солнце. Вечер спустился на Прибережье, такой же, как всегда, и всё же другой. В нём не было волка, поняла я вдруг, и первая трещина появилась в коконе безразличия, владевшем мною всю дорогу вниз от Тайнозера. Боль прошла сквозь неё, по уму, по нервам, по сердцу: нет со мной больше волка.

   Ушёл…

   - Почтенный Весел Хрустов и люди его в охотничьем раже поднялись наверх, к Тайнозеру, и оно прибрало их, - сказала я, и глаза закрыла, чтобы солнце не било в них вечерним молотом.

   Жив мой волк, колдун мой оборотень, бродит по чужим мирам, а помнит ли он меня или забыл уже, подумаешь, не самое важное, что есть на свете…

   - Нет там никакого золота, - добавила я к уже сказанному слова покойника. - Золота нет, а смерть есть.

   И замолчала, силы покинули меня. Вот сейчас и я постарею в три дня, как те немногие, кто спускался к нам от Тайнозера по рассказам старых людей. Постарею и рухну трупом и всё закончится для меня. Я даже на руки свои посмотрела, ожидая морщины увидеть на коже старческой.

   Руки как руки. Никаких признаков стремительной старости.

   И снова пришло горькое понимание: волк спас меня. Я живу сейчас - и буду жить дальше, наверное, - лишь благодаря его силе.

   Мне всё равно было, о чём в толпе переговариваются люди. Я их почти не слышала. Как мне быть и что теперь дальше делать, тоже не ведала. Не к мачехе же возвращаться! Она малый дом, куда отец мой привёл когда-то любимую тазаринку, сожгла, не поморщилась. И со мной что-нибудь сделает, ей только дай. А я не смогу защитить себя.

   Прошла краешком Тайнозера и выжила, но ведь не благодаря собственным умениям. Ведьма, она дар имеет, а не просто так колдуньей зовётся. Дара во мне как раз ни капельки не было. Если решат убить меня сейчас, чтобы жизнь в Прибережье никому не портила, значит, так тому и быть. Убьют.

   Мелькнуло перед глазами разбитое камнем лицо Весела, как он падал вниз и высыхал, превращаясь в старика глубокого. Честная смерть от стрелы или ножа нисколько не пугала меня после пережитого.

   Убьют - пусть.

   Если мне самой собственная моя жизнь не очень-то и нужна.

   Сквозь толпу прошли двое, в кольчугах и с морским драконом на наплечниках: люди Крайнова! Перед ними расступались быстрее ветра. Уважали у нас солаунга, силу его чтили и перед воинами его старались лишний раз не вставать без лишней надобности.

   Вот они мне сейчас голову и ссекут с плеч. Некому больше. Никто не решится с ведьмой связываться.

   - Почтенная Мизарив Беляева, - сказал вдруг один из них таким уважительным голосом, что я глаза раскрыла и посмотрела на него, думая, что ослышалась. - Не пройдёшь ли ты с нами в замок на Сторожевой скале? Солаунг Крайнов послал нас за тобой, но не велел вести против воли.

   Что я отвечу им?

   - Пойду, - сказала я, и поднялась.

   Что бы ни сделал мне солаунг Крайнов, всё это не шло ни в какое сравнение с одиночеством, подступившим к горлу.

***

Путь к Сторожевой скале, где располагался замок-крепость Крайновых, шёл по морю. С нашими горами и дорогой то вниз, то вверх мы бы добирались несколько дней. Морской путь предпочтительнее всегда, что летом, что зимой. Самые неприятные дни в году - весенние и осенние шторма, когда в море лучше не высовываться, если хочешь жить. Тогда-то и оживает дорога по побережью.

   Солнце село, пока я шла за воинами, и мир вокруг тонул в беспросветной алости. Море пылало синим и жёлтым, как всегда в середине лета. Я смотрела на всё как будто со стороны. Слишком крепко ударило меня в ущелье возле Тайнозера. Никак не желало уходить из души полное безразличие.

   Ведь не было рядом со мной моего волка.

   Пришли мы в дом сонда Дазома, командующего гарнизоном морским, у нас стоящим. О самом Дазоме я мало что слышала, кроме того, что есть и такой в нашем Прибережье. Голос Крайнова, опора и защита нашего поселения и прибережных деревушек поменьше, около нас расположенных. За судом в совсем уже запутанных делах к нему шли, и без подарочка: служил Дазом не за подарки, а убрать его и заменить на правильного - была охота гнев Крайновых звать себе на голову...

   Но вот про то, что Дазом - тазарин, и не полукровка, как я, а истинный, я не ведала…

   Так о чём же почтенный Весел Хрустов думал, желая денег взять за меня на торге рабском?! Неужели мимо сонда провернуть сделку надеялся? А и не зря, выходит, мачехе виселицей грозил, вышла бы ей петля, как есть вышла бы.

   Меня переодели, накормили, обули.

   Я смотрела в его смуглое лицо, с тремя голубоватыми точками у виска - и у меня были такие же, наследие крови тазарской! - и удивлялась: ему до меня что за печаль? Каждый живёт своими заботами, вряд ли почтенный сонд знал о моей матери. И уж о мачехе не знал подавно. Что она меня из дома тогда выкинула, почему я и встретила в лесу того, кого встретила. Волка-оборотня, колдуна, за которым охота шла лютая.

   - Почему? - спросила я единственное, что меня тревожило.

   - Передай другому, - ответил он мне, непонятно и загадочно.

   - Кому? - не поняла я.

   - Другому, кто в беде, как вот ты сейчас, окажется. Не стесняйся делать добро, даже если не видишь вдруг выгоды. И не жди, что однажды оно вернётся обратно.

   Я подумала о волке, и не стала о нём рассказывать. Ведь так же точно вышло у нас с ним. Я у него стрелу из тела вытащила. Он мне - другую судьбу определил. Вряд ли продадут меня теперь на торге рабском. Да и его не поймают охотники Крайнова, чтобы я ни рассказала о нём. По другим мирам пойти вслед добыче ускользнувшей, да ещё через Тайнозеро, навряд ли у нас найдутся такие умельцы на всём Прибережье. А и найдутся: след давным-давно простыл уже.

   Не дурак мой волк. Позаботился!

   - Чем мог, тем я тебе помог, Мизарив, дочь Беляя, - сказал сонд Дазом. - А перед солаунгом Крайновым сама ответ держать будешь, уж как сможешь.

   Я промолчала, и он истолковал моё молчание по-своему:

   - Стой прямо и говори правду. Володар Крайнов уважает силу. И силу духа - вперёд телесной.

   «Я не боюсь». Но вслух я не сказала о том, хоть и действительно не боялась совсем.

   - А ложь, даже и самая малая, видна владеющему «истинным взором» сразу, - закончил наставления сонд Дазом.

   Он ушёл, и я долго сидела, обхватив коленки, там, где меня оставили. Никто не держал меня. Если бы я захотела уйти, я бы ушла, и меня не остановили бы. Велено же: «не против воли»…

   Мне некуда и не к кому было идти.

   Наверное, на то и был расчёт.

***

Я вышла во двор, когда заря выцвела до коричневой полосы над морем, и в небо выплыли Лунные Сёстры, Старшая да Младшая. Младшую затенило уже почти совсем, тянулись вниз острые концы плата женского, положенного небесной охотнице. Старшая глядела пока ещё полным ликом. Горело море летним огнём, воздух стоял неподвижно.

   А у ворот звучали громкие голоса, и я опять их незамеченной слушала. Кричала моя мачеха. Я даже вздрогнула, голос её распознав неожиданно. Ей-то что понадобилось скандалить вечером, да ещё так далеко от подворья собственного?

   Да, неприятно и больно осознавать истину, но подворье отца моего ей теперь принадлежит. Я туда уже не вернусь никогда, я знала. И знание моё дышало повелительной ясностью предсказания.

   Мачехе же серебро за меня нужно было. Упустила возможность золото принести с рабского торга два года спустя, теперь за серебром явилась.

   Кормила-поила, значит. Одевала, на обувь тратилась. Малый дом сгорел из-за неё, сплошной убыток. Плати, сонд, по совести, или отдавай девчонку обратно, пускай отработает!

   Я подошла. Мачеха заметила меня и пуще прежнего раскричалась. Попыталась за руку схватить меня, чтобы увести.

   - Раз нет серебра, значит, пускай моё ко мне возвращается!

   - Что скажешь, почтенная Мизарив? - спросил у меня вдруг Дазом и уголком рта усмехнулся. - Сама знаешь, не велено неволить тебя…

   - То скажу, - медленно выговорила я, - что почтенная Малуша и покойный ныне Весел Хрустов продать меня на торгу рабском через два года сговаривались.

   - Да разве есть вера девчонке лживой, с чудовищем спутавшейся?! - повысила голос мачеха, страх свой за криком пряча.

    А я смотрела на неё, видела сварливую злую женщину, лицо её, перекошенное от злобной ярости, и не понимала, что мой бедный отец нашёл в ней когда-то. Не просто нашёл - в дом взял, двоих дочерей с нею на свет породил. Вот видел бы её сейчас…

   - Не пойдёшь с нею в дом отца твоего? - сонд Дазом ведьму крикливую не слушал, ему важен был мой ответ, только мой, и ничей больше.

   - Нет, - ответила я. - Не пойду.

   Что со мной сделает Крайнов за то, что я его человека камнем убила, я не ведала. Но с мачехой идти - только себе же лиха искать.

   - Ступай себе, почтенная Малуша, Беляева вдова, - сурово велел мачехе моей Дазом. - А то поезжай в Сторожевой замок, солаунгу жаловаться. Он и рассудит тебя по справедливости. Под «истинным взором» всё как на духу про рабский торг выложишь, сговаривалась с покойником или же нет.

   Вот так ничем всё и окончилось. Хватило у мачехи разума на своём не настаивать. Видать, водились за нею делишки тёмные, не зря покойный Весел предложил ей в обход закона на мне так вот нажиться. Знал: согласится она, никуда не денется.

   - Почему ты зовёшь меня почтенной, сонд Дазом? - спросила я у тазарина, когда мачеха моя исчезла с улицы. - Ведь я всего лишь девочка.

   - Тебя Тайнозеро отметило, - объяснил он со всей серьёзностью и достал из-за пазухе маленькое сигнальное зеркальце с длинной овальной, как ложка, ручкой. - Сюда вот встань, к свету. Сама увидишь.

   Над воротами горели фонари, посылая в мир оранжевый свет. Я встала под один из них, поднесла к лицу зеркало.

   В светлых волосах у меня тянулась багровая прядь, от виска. Я тронула её пальцами. И ничего. На ощупь - волосы и волосы. Но красной седины отродясь среди людей не водится, ею Тайнозеро награждает.

   - Впервые вижу такую отметину, - сказал мне Дазом. - Она не растёт, и, похоже, так с тобой и останется. Будешь жить, как все, в три дня не состаришься. Что защитило тебя у тёмного озера?

   Что защитило? В двух словах ведь не расскажешь. Вспомнились мне цветные, разводами, скалы, чёрная вода, стоявшая неподвижно, зелёный жадный туман, пьющий жизни человеческие как иной страдающий от жажды - воду.

   - Не ведаю, почтенный сонд, - ответила я наконец. - Магия спасла, наверное… Не моя, чужая. Там всё чужое. Совсем.

   - Хотела бы ты ещё раз вернуться туда?

   - Нет! - вырвалось у меня прежде, чем я осознала странность вопроса.

   Что там, у Тайнозера, делать без моего волка? Но сонду-то какая разница? Не он ли тоже участие в травле принимал?

   Никому верить нельзя.

   Никому! И особенно тому, кто хорошо к тебе относится. Отличный урок преподал мне почтенный Весел Хрустов. На всю жизнь!

   - Это хорошо, - сказал Дазом удовлетворённо, и больше не прибавил ни слова.

***

Наутро встал передо мною замок Крайнова, на Сторожевой Скалею Если подходить к нему с моря, он впечатляет настолько, что ничего другого уже в разуме не остаётся. Только угрюмая гранитная скала, вся в ржавых подтёках и с яркими пятнами цветов, проклюнувшихся в трещинах. Гигантский грот в основании, где укрывалась мало не половина боевого флота. Зубцы башен, всё из того же серого гранита, розово-рыжие в лучах восходящего солнца…

   Не знаю почему, но я не боялась совсем. Тайнозеро убило во мне страх, убило надолго, если не навсегда. Любой страх, не только тот, что рождается из-за желания жить во что бы то ни стало и вопреки всему.

   По детской своей глупости я не знала, что со мной могут сделать наделённые властью люди. А сказки про владетелей узорчатых башен, кровь пьющих, живьём своих жертв поедающих, на то и сказки, чтобы им не верить. Пугаться, друг другу впотьмах рассказывая, но не верить.

   Наверх вела лестница, искусно вытесанная в граните. Узкая, без каких-либо украшений. Только гранит. Только ступени. Как напоминание: из моря поднялся, в море и вернёшься…

   Лестница вывела на пустое пространство перед замком. И от вида, оттуда открывшегося, захватило дух. Сразу же стало понятно, отчего скала - Сторожевая: весь окоём видать. По левую руку лежал в цветущей долине, полого спускавшейся к морю, Торговый Город. Проклятый город, ведь именно в нём погиб мой отец, и в нём же собирались продать меня на торгу мачеха с Веселом…

   - Дальше тебе должно идти одной, - сказал сонд Дазом. - Налево по галерее, там увидишь…

   Я кивнула с благодарностью. Сонд, как я понимала, не обязан был сопровождать меня к замку, но вот, пришёл со мною. И здесь не проявил безразличия. Добрый человек.

   Впрочем, верить нельзя было и ему. Никому!

   - Не бойся, - сказал он мне напоследок.

   Он не знал, что я не боялась.

   Я пошла по галерее. Когда-то и здесь тянулась сплошная гранитная скала. В ней пробурили ход, а в стене - огромные окна. Какой простор открывался в них! Воистину бескрайнее небо, и цепочка островов, гуськом, один за другим, уходивших на закат… Кричали морские птицы, стремительно проносясь мимо. Ветер гулял по галерее свободно, принося с собой солёные запахи моря и горьковатые - разнотравья, прораставшего сквозь трещины в скалах. Я распознала морскую полынь, синюю ножку, краснозевник…

   Стайка детей проскользнула мимо, азартно вопя. Несколько мальчиков и девочка, с девичьим платом на огненно-рыжих косах, по нему только я и поняла, что вижу девочку. Одета она была так же, как её товарищи по игре, а играли они в догонялки. Девочка на бегу внезапно обернулась, и меня поразила железная полумаска, скрывавшая левую сторону её лица. Полумаску искусно отлили с поразительной точностью, она полностью соответствовала той половине, которую скрывала, из-за этого казалось, будто девочка - двуликая, живая и неживая одновременно.

   В спину дохнуло жутью почище чуждой магии Тайнозера. Что случилось с бедным ребёнком? Зачем ей это? В голову пришло только одно объяснение: девочка окривела на один глаз по какой-то причине. Увечье и скрывала железная маска. Бедное дитя. Сложно ей будет найти мужа, с таким-то лицом…

   Я снова удивилась собственным мыслям. Мне-то что до чужого замужества, состоится оно или нет! О себе бы лучше тревожиться. Торг рабский в городе не давал покоя, напоминая: ни защиты у тебя, ни силы, прядь красная в волосах, метка Тайнозера, не в счёт. Что с тобой сделают, никто не увидит. Нет родни. Совсем уже заступиться некому.

    Галерея привела на широкую, открытую всем ветрам, площадку. Лишь невысокий - по колено - парапет отделял её от пропасти. Полукругом тянулась длинная каменная лавка, напротив, как её отражение, вторая, между ними поднимался низенький овальный столик. И снова казалось, будто площадку вместе с лавочками и столом сразу вытесали из камня целиком - нигде не виднелось ни одного стыка.

   А у парапета стоял высокий крепкий мужчина в одежде из серой парусины, и к нему прижималась девочка, та самая, что пробежала мимо меня в галерее.

   Они обернулись синхронно, и я поняла, что вижу перед собой отца и дочь. И дело даже не в железной маске у мужчины, у них оказались на удивление одинаковые лица, и волосы горели одинаковым огнём, рыжим и алым, как пожар на закате.

   Передо мной стоял не кто иной, как солаунг Крайнов.

   - Здравия тебе, Мизарив Беляева, - сказал он мне, и голос его, глубокий и звучный, голос человека, привыкшего командовать большим кораблём во время бурь, отразился от каменных стен негромким эхом.

ГЛАВА 3. СОЛАУНГ КРАЙНОВ

Крайнов сказал что-то дочери негромко, и та убежала. Я не посмотрела ей вслед. От правителя Прибережья разошлась невидимая волна, поднялась от парапета, замкнулась над головой прозрачным куполом.

   - Это «полог», - дружелюбно объяснил мне Крайнов. - Нас никто не услышит, если я того не захочу…

   Очередное колдовство. У Весела - «истинный взор», у Крайнова - «полог».

   - Ты - маг, почтенный? - вырвалось вдруг у меня.

   - И да, и нет, - шевельнул он пальцами. - У магов - дипломы Амаригской Академии, их учат волшбе много лет, с раннего детства. Я же так… нахватался в юности кой чего полезного в дальних морских переходах от страших воинов… но и только. Присаживайся, Мизарив, - указал он на каменную лавочку. - Разговор будет серьёзным и долгим.

   Я осторожно присела на самый краешек. Камень против всех ожиданий оказался тёплым, нагрело, видно, на солнце. Хотя откуда бы солнце успело, утро же раннее! Крайнов устроился напротив, так, чтобы между нами осталась отполированная до зеркального блеска гладь гранитной столешницы. А сидел не так, как мы привыкли: ноги под себя подобрал. Наверное, так ему было удобно.

   Я украдкой вытерла об одежду внезапно вспотевшие ладони. Со мной, как с равной, говорил человек, чей профиль на монетах Торгового Города чеканили… Разве можно спокойно относиться к такому?!

   - Поведай-ка, что случилось с тобой после того, как ты волка встретила?

   - Ты знаешь волка? - снова не удержалась я.

   Нет бы подумала вперёд, кому задаю вопросы…

   - Знаю, - усмехнулся Крайнов. - Имя ему - Рогор, и вот он-то как раз и есть дипломированный маг. Учился в самом Амариге, белом городе, сияющем над мирами.

   - Зачем же ты ловил его…

   Вот тут я уже прикусила себе язык, но опять позже, чем надо бы.

   - Долг ему я вернуть хотел. Большой долг, увесистый, - Крайнов вдруг ткнул себя в железную маску, закрывавшую половину лица. - А он, сама видела, от возврата бегать вздумал. Так что же случилось с тобой после того, как ты Рогора встретила? Отвечай.

   И единственный глаз его вонзился в меня копьём «истинного взора».

   Я рассказала всё.

   Как встретила зверя в гроте за водопадом, как стрелу из тела его вытащила, как он по запаху нашёл меня и спрятался в малом доме. Как почтенный Весел Хрустов спалить нас обоих надумал и что из того вышло. Как уходили мы наверх, к Тайнозеру, потому что другие пути нам были заказаны.

   Пёстрые скалы и зелёный туман над чёрной водой встали перед глазами как наяву. И судьба, постигшая Весела. Как сорвался он от камня моего и умер от старости до того ещё, как тело его разбилось о скалы…

   Про мачеху только ничего не рассказала, потому что про мачеху ведь и не спрашивали, а мне самой внезапно сделалось на удивление всё равно.

   Дом отца я потеряла безвозвратно, это-то я понимала теперь очень хорошо.

   - Добро, - подвёл Крайнов итог моему рассказу. - А дальше что ты думаешь, Мизарив?

   - Не знаю, почтенный, - ответила я.

   Я и вправду не знала. Не видела себя дальше этого разговора с правителем Прибережья.

   - Ты хотела бы вернуться в дом своего отца?

   - Нет, - сразу же сказала я.

   - Почему?

   Я вспомнила мачеху, глаза её пустые, яростный рык Весела «Поджигай!»… Как объяснить всё коротко и ясно? Но Крайнов ждал ответа. Он не задавал вопросов просто так.

   - Мой дом сгорел, - сказала я. - Ещё на погребальном костре отца моего сгорел.

   Я вспомнила пламя, взвившееся мало не до самого неба. Лодку-насад, расправившую парус под ветрами уже иного мира. Небесные чертоги приняли моего бедного отца, и как же жаль, что мне не дали рвануться следом. Чьи-то руки схватили за плечи, оттащили от страшного жара. Я потом так и не узнала, ни кто это был, ни зачем он спасал меня…

   - Я не вернусь, - завершила я свои воспоминания. - Некуда мне. Не к кому.

   Не к кому. Ведь Волк, он же Рогор, ушёл. Тайнозеро пропустило его на другой берег. Не сожрало, я же видела, смертельный зелёный туман магу с дипломом Амаригской Академии не мог причинить вреда.

   - Если желаешь, я могу позаботиться о тебе.

   - Ты, почтенный? - изумилась я. - Обо мне? Почему?!

   - Покажи мне руки. Положи их на стол.

   Я сделала по слову его.

   - Что ты видишь? Не отвечай сразу. Присмотрись.

   Я старательно присмотрелась. Руки как руки. Огрубевшие от летней работы, с обломанными ногтями, с царапинами. Смуглые, но светлее, чем у чистокровных тазар: отцовское наследие…

   - Вот, - Крайнов показал мне, устав дожидаться, когда я пойму сама. - Светло-синие точки. Они не появляются просто так, это - врождённое качество.

   Точки… И на лице у меня такие же были, у виска.

   - Тазареом стоит на огненном берегу, по ту сторону моря. Жизнь там сурова и безжалостна. И народ, привыкший жить между водой и подземным огнём, обзавёлся защитой. Синий цвет означает сродство со стихией воды, красный - с огнём…

   - Магия? - удивилась я. - У меня?!

   - Не магия, нет. Родство стихийное, предопределённое рождением. Для поступления в Академию Амарига всё равно мало. Почтенные маги отбирают себе в ученики тех, в ком уже проявился дар, причём проявился мощно и рано. Будущая морская ведьма - вовсе не то, что может их всерьёз заинтересовать. А вот мне на жемчужные плантации ныряльщицы нужны…

   Я молчала. Ныряла и плавала я и впрямь хорошо, а жемчужницы уходят на глубину только на зиму, прячутся там от суровых морозов, сковывающих воду морскую звонким льдом. И уж зимой да ранней весною промысел не ведут: толку никакого, не нарос ещё под звёздчатым панцирем заветный морской камень.

   - Я дам тебе дело, способное прокормить тебя всегда, - продолжил Крайнов, внимательно меня разглядывая. - Ныряльщиков кормят без оглядки, каждый день, и о голоде можно не думать. Обо многом ещё не придётся больше думать одинокой девочке. Во что одеться, как обуться, где преклонить голову для сна. И приневолить никто не посмеет моего человека. Мужчину для любви и отца своим детям выберешь ты сама.

   Я прикусила губу. Дело говорил Крайнов, куда мне податься. Одинокую сироту всякий может обидеть, а то и убить, и никто о том не узнает. Я не боялась смерти, после Тайнозера-то, но зачем умирать, если можно не умирать?

   Вот только… никому верить нельзя!

   - А что взамен?

   - Достойный вопрос, - серьёзно кивнул Крайнов, в хищном взгляде его единственного глаза проявилось уважение. - Взамен ты добудешь для меня со дна морского пять тысяч жемчужин.

   Пять тысяч! Для меня это была немыслимая сумма, вроде «видимо-невидимо». Я и до тысячи сосчитать не могла, что там до тысячи, до сотни! Сотня казалась громадным числом, а здесь… На небе, наверное, и то звёзд поменьше будет, чем пяти тысяч жемчужин для Крайнова!

   - Много просишь, солаунг Крайнов, - медленно выговорила я наконец.

   - Много даю, сирота Мизарив, - в тон мне ответил он.

   Я молчала, сомневаясь, и солаунг решил разъяснить мне, глупой, в чём дело.

   - Жизнь твоя стоит дороже пяти тысяч жемчужин, Мизарив. За нетронутую девочку, да ещё тазаринку, да ещё со сродством стихийным по Воде отсыплют золота по её весу, а в иных местах и того более. Не поскупятся! Я же прошу у тебя пять тысяч жемчужин, и не к утру завтрашнему, а за столько дней, сколько тебе понадобится на то, чтобы освоить ремесло и начать свой долг отрабатывать. Но ты можешь отказаться, Мизарив. Отпущу тогда тебя, и иди куда хочешь.

   Он не произнёс вслух, но я будто услышала продолжение его же голосом «а далеко ли одна уйдёшь, без защиты? До первого же торга рабского, как Светозарный свят…»

   Никому не верь.

   - Почему? - спросила я. - Почему вместо золота по моему весу - всего лишь пять тысяч жемчужин, и то не на завтра же сразу?

    Он побарабанил пальцами по столешнице. Я смотрела, не в силах отвести взгляда. А Весел Хрустов, к примеру, не стал бы рассуждать, как и чем ответить на мой вопрос. Окрикнул бы, не лезть к старшему с глупостями велел бы. А солаунг решал, что ему сказать мне сейчас следовало. И я ведь знала откуда-то, что как равной он мне ответит, не отмахнётся с досадою. Удивительные дела! Кто он и кто я…

   - Есть у магии одно свойство, - сказал Крайнов наконец. - Чтобы увеличить силу во стократ, необходимо наложить на себя ограничение. Равное, а то и большее. И выполнять самим же собой установленное правило неукоснительно, как бы ни хотелось увильнуть от него в сторону. Потому что кара за нарушение настигнет суровая. Чем значительнее кара, тем больше силы, к слову говоря… «Истинный взор» сам по себе, как и любая волшба, в крупных делах мало что стоит. А вот если добавить к нему невозможность лгать самому, отвечая на прямо заданный вопрос… Даже если тот вопрос задаёт сирота девочка, существо заведомо слабое и в самом низу лестницы стоящее…

   Я ощутила, как мурашки бегут по хребту, приподнимают волосы на затылке. Это какова же должна быть сила, если ради неё солаунг Крайнов сам себе лгать запретил даже и в мелочи под страхом наказания лютого! Расплата, безусловно, пришла бы магическая, с колдовством так и есть на самом деле: дрогнешь или не просчитаешь, как следует, последствия и как раз попадёшь под жестокий камнепад. И не спасут.

   - Вопрос почему мне нужен жемчуг вместо золота за тебя, Мизарив, требует вдумчивого ответа. И я готов его дать во исполнение Сделки и Клятвы по «истинному взору». Слушай внимательно, слушай и запоминай, повторять не буду.

   Я - солаунг Прибережья, Алых Островов и Закатных проливов. Прибережье поднимали, защищали и отстраивали мои старшие, а я унаследовал его. Алые Острова пришли под руку нашего рода в поисках защиты от находников из Закатных Проливов во время правления моего отца. А я, - он медленно сжал кулак, - отправился дальше и принудил Проливы к покорности! Но именно там случился у меня раздор с кланом Рогора. Они владели Проливами и торговали напрямую с Амаригом. И не было от них покоя ни Алым островам, ни Берегу Вечной Весны, ни Тазареому, ни Спешалю. Много вёсен прошло прежде, чем пали Проливы, и море наконец-то стало спокойным, от Прибережья на севере до Огненных Гор на юге! И это совершил я, Володар Крайнов, солаунг Прибережья! Я и мои люди. Мы ударили, и пала твердыня, клещом впивавшаяся в пути торговые по нашему морю.

   Рогор был младшим сыном яронда Тагора, повелителя Проливов. И напал он ночью, в чём было мало чести, и ударил в спину, ни достоинства в том ударе не найти при всём желании, ни храбрости. Но его проклятие пало не только лишь на меня, но и на всех моих потомков. Видела ли ты мою младшую дочь, Мизарив?

   Я вспомнила девочку с железной полумаской на лице и кивнула. Крайнов поднял руку и убрал с лица железо. Я вскрикнула, поневоле подаваясь назад, едва не упала.

   Полумаска скрывала провал на месте глаза, когда-то бывший сплошной кровавой раной, а сейчас неровно заросший бурой плотью. Я сразу поняла, что забыть подобное сумею очень нескоро. К счастью, солаунг не стал мучить меня, вернул полумаску обратно.

   - Все мои дети получили это увечье одновременно со мною. Даже стонды, о которых я и знать не знал, потому что не помнил, где, в какой стороне и в каком доме какая именно женщина подарила мне свою любовь. Любой мой ребёнок, рождённый после битвы за Проливы, появляется на свет с половиной лица вместо целого. Дети моих сыновей рождаются такими же. Мои дочери никогда не выйдут замуж, потому что их дети родятся порчеными, как и они сами. А теперь скажи, Мизарив, надо ли мне отплатить Рогору за такое или всё же следует его простить и зла не помнить?

   Я молчала, вцепившись пальцами в края гранитной лавочки. Вспоминала девочку с железной полумаской на лице, и холод впивался мне в затылок. Волк, волк, что же ты натворил?! Дети платят за дела родителей, принимая на себя их наследство, но - не настолько же!

   - Зачем! - вырвалось у меня поневоле. - Почему - так?

   - Я не знаю, - честно ответил Крайнов. - Вот, у него самого спросить хотел, чем он думал, вызывая на мою голову именно такую волшбу, да не вышло ничего. Но он вернётся за тобой, Мизарив. Однажды он вернётся!

   Солаунг улыбнулся, и от его улыбки, как мне показалось, даже солнечный свет померк, настолько мрачной и жестокой она была.

   - Но я не караю невинных, - продолжил он. - Тебе ничего не грозит, Мизарив. Учись делу ныряльщика, добывай жемчуг и живи. Долг отдашь - и ничего между нами не останется. Вольна ты будешь покинуть Прибережье или же остаться, как сама того пожелаешь. Замуж пойдёшь, детей родишь, - всё как у всех. Но обереги тебя Светозарный вместе с Рогором, когда он вернётся, против меня худое замыслить! Не дам я тогда тебе пощады, так и знай.

   - Почему ты думаешь, что я близко подойду к такому страшному колдуну, о каком ты рассказал, почтенный солаунг? - спросила я, не давало мне покоя увечье страшное, и ещё меньше покоя шло от памяти о железной полумаске на лице маленькой девочки.

   Если бы я только подумать могла, что Рогор-Волк способен на такое зло!

   Я ему стрелу из тела вынула, не зная, кто он и что он такое, вспомнилось вдруг мне. А он меня от Тайнозера защитил, что не постарела я в один миг, как все его враги…

   - Потому, - ответил Крайнов со вздохом, - что полюбила ты его, слова доброго не стоящего. Может, забудешь ты про свою любовь и найдёшь себе новую, может быть, и нет. Но он вернётся к тебе в любом случае, а когда вернётся, то… - и он снова сжал кулак с такой силою, что пальцы хрустнули.

   Я обхватила себя руками за плечи. Страшно мне стало так, как на разноцветных скалах у Тайнозера я не боялась. И когда Весел Хрустов получил камнем от меня в лицо и в зелёный туман падал, стремительно старея с каждым мгновением, я тоже так не боялась. Зато сейчас, от услышанного, ноги сами к граниту примёрзли, а в позвоночник будто бы кол ледяной вогнали. И провернули его там для пущей радости.

   - Вот потому и не надобно мне за тебя золота назавтра же по твоему весу, Мизарив Тазаринка, - настиг меня страшный голос. - Достаточно будет и жемчуга, не в один даже день, а в течение нескольких вёсен! Соглашайся, ведь это лучше для тебя, чем недолгая да безрадостная жизнь сироты без защиты, да ещё и девочки.

   - Ты ведь убьёшь его, почтенный. Рогора…

   … Тёплый серый мех под пальцами, прыжок из объятой пламенем светелки вниз, зелёный туман Тайнозера…

   Я не спрашивала, и потому солаунг Крайнов не ответил мне. Да и что тут отвечать, всё же ясно и так. Убьёт. И он в своём праве, что ни говори.

   - А если он не вернётся? - спросила я.

   - Значит, не вернётся, - пожал солаунг могучими плечами. - Отдашь мне долг и будешь свободна… А если думаешь, будто обману я тебя… Ещё один урок, пожалуй, дам я тебе, Мизарив. Магия не терпит нарушения Сделки. Всегда бьёт по нарушившему Слово. Сиюминутная выгода не стоит последствий, а они могут быть ужасными, поверь мне.

   - Я согласна, - сказала я через время.

   О чём мне думать было, про что размышлять ещё? Со мной и так возились сверх меры с поражающим терпением. Магия магией, сделка сделкой, и ограничение ограничением, а всё же песчинка я была против воли правителя Прибережья, Алых Островов да Закатных Проливов.

   Может быть, волк мой и не вернётся сюда больше.

   Не вернётся и останется жить.

   Хотя лучше было бы ему, конечно же, не творить зла, проклиная не только обидчика, но и весь его род…

   Легла мне на запястье метка Крайновых: морской дракон, охранитель их рода, и число жемчужин, которое я добыть обязывалась. Оно будет уменьшаться по мере исполнения долга моего. Когда сдам последнюю, исчезнет метка, и я стану свободной…

   Теперь следовало мне дождаться корабля к одному из Алых островов, а он придти должен был оттуда дня через четыре, с грузом. До того полагалось мне жить в нижних комнатах, среди прислуги замковой, в маленькой комнатке с окошком-щелью, больше похожей на бойницу.

   Море здесь шумело несравнимо ближе, чем наверху, на площадке каменной, где разговаривал со мною хозяин замка. Синие тени ложились на горбатые волны: окно смотрело на восход, а день сейчас уже перевалил за середину.

   Я смотрела, как проносятся мимо крикливые морские чайки, и думала, что главного-то вопроса так солаунгу и не задала.

   Прямую ложь запрещал ему обет, ради усиления данный магии «истинного взора». Но - всю ли правду рассказал мне Крайнов?

***

Четыре дня - срок долгий, и кормить бездельницу в это время никто не собирался. Меня приставили к женщинам, плетущим сети. Громадные сводчатые пещеры под державшей замок скалой укрывали не только военный флот, но и промысловый. И трудились здесь как те, кто по какой-то причине оказался должен Крайнову, как я, так и те, кто нанялся добровольно или просто родился здесь, в поселении Сторожевой Скалы. Многие из молодых парней, понятно, мечтали войти в дружину воеводы морского, да немногим то удавалось. И не в происхождении дело было, а в силе и норове.

   На то, кто ты и кем родился, смотрели здесь сквозь пальцы. Вскоре выпал случай увидеть, как это происходит.

   Плести сети наука нехитрая, но если нет сноровки, получается из рук вон плохо. Женщины бранили меня за неуклюжесть, порой вставляя в речи свои такие слова, которым на женском языке вовсе не место. Но ругались они без злобы, а исключительно науки для.

   Они же и подсказали мне закрыть метку Крайнова с суммой долга моего.

   - Не для чего всякому досужему остолопу смотреть на твои дела! - говорили они. - Ведь как долг уплатишь, так и защиты волшебной не станет. Слабый теряет свободу сразу же, как только её обретает. Другие захотят метки свои поставить, и как будешь с ними, а, тазаринка? Пусть их лучше страх перед солаунгом нашим держит, чем желание прибрать к рукам то, что лежит плохо.

   И они были правы, конечно же. За усердную, хоть и бестолковую с их слов, работу мне дали к вечеру плату: медное обручье, скрыть метку крайновскую с указанием, сколько и чего должна я солаунгу.

   - Это не подарок, - сказала другая. - Это плата за труд, вперёд, тебе ведь работать с нами ещё несколько дней, не меньше. Не бери даров ни от кого, если хочешь жить спокойно. Дар отдачи равной требует, а что ты отдать-то можешь сейчас? Даже и своей голове ты не хозяйка, пока долг не выплачен и счёт не закрыт!

   - Ох, девка, дура ты, как есть дура... Жемчуг добывают только в сезон. С поздней весны до ранней осени. Дай Светозарный, сотню-другую за год соберёшь… Да и пока научишься ещё… Бесплатно кормить-поить тебя, как в силу войдёшь, не станут, а и за обучение долг вернуть придётся. Десять вёсен жизни слизнёт с тебя расплата, на меньшее не рассчитывай.

   Я молчала. Неприятно мне было слушать слова такие, но я нашла их разумными.

   - Десять, значит, лет, - прошептала я, примеряясь к сквозившей в словах беспощадной силе.

   - В лучшем случае.

   Что такое десять лет для ребёнка? Срок огромный настолько, что в голове не умещается. Думать на десять лет вперёд я тогда ещё не умела. Мне хватало того, что жизнь мне оставили и дело нашли, а долг… что долг… выплачу как-нибудь…

   Не к мачехе же обратно возвращаться!

   - Хватит ребёнка пугать, Неда, - сказала вторая. - Если мужа найдёт толкового, выкупит он долг её, да и дело с концом.

   - Толкового! - разворчалась старшая женщина. - Да где же ты найдёшь толкового. Молодые сами разуты-раздеты, голь перекатная, а у кого семьи да достаток, нужна их родителям в дом нищая должница-ныряльщица, как же. На одну ночь разве что, и то не без обмана. Цветок сорвут, а в оплату долга и половинку дохлой мухи не пожалуют, удавятся. Слышь, тазаринка, всегда оплату вперёд требуй, и не стесняйся отказываться!

   Я не очень поняла, о каком цветке она говорила, но про половинку дохлой мухи мне в разум вошло хорошо. Ею ведь и в самом деле долг ни на одну жемчужинку не уменьшить…

   Потом мы пошли вниз, где накрыты были к ужину столы для работников, вроде нас, да для обслуги замковой.

   Разварная каша из зерён и вареная же рыба показались мне безумно вкусными. В доме сонда Дазома меня кормили, конечно же, но тогда я не чувствовала ни запаха, ни вкуса, настолько меня раздавило пережитое на берегах Тайнозера. Теперь же я ела с удовольствием, а в тарелку мне положили столько, что хватило бы и на двоих таких же, как я. Разумеется, я съела всё!

   Неда и её напарница потерялись среди людей. А людей собралось много, прямо как в нашем Прибережье на площади в праздный день или когда суда возвращались из моря с уловом. Они заняты были своими делами и разговорами каждый, на меня не обращали никакого внимания, хотя мне казалось, будто каждый смотрит и сразу видит, что я здесь чужая, и не знаю, куда мне сесть и где мне встать.

   Я потихоньку ушла от столов. После еды со страшной силой потянуло в сон, но сразу дорогу к своей комнатушке я не нашла, а потом поняла, что и вовсе потерялась, в чужом-то месте.

   Каменные переходы привели меня в грот, огромный и гулкий. Зев его выходил на закат, и в него смотрело багровым глазом злое солнце. Горели в каменных чашах факелы и покачивались на тёмной воде корабли, только не промысловые - боевые.

   Борта их щетинились дулами пушек, а уж сколько вооружённых воинов находилось и на самих кораблях, и на каменной набережной… Наверное, если всех сосчитать, будет больше, чем жемчужин в моём долге солаунгу Крайнову!

   - Эй! - окликнули меня из-за спины. - Эй, пошла отсюда вон!

   Я обернулась, и увидела мальчишку, своего ровесника. Половину лица его занимала хорошо знакомая мне железная маска с травленным морским драконом у виска. Глаз дракона внезапно послал колкую искру, отразив закатный солнечный свет из-за моей спины.

   Я хотела спросить, куда мне идти, потому что я заблудилась. И ведь это сын солаунга Крайнова, некому ж больше, с такой-то маской, увечье от магического проклятья скрывающей. Отец его мне зла не сделал, и о сыне солаунга я то же самое поначалу подумала.

   Но тут мальчишка внезапно узнал меня:

   - А, так ты та самая ведьма-тазаринка, о которой у нас весь день говорили!

   Я поневоле попятилась, очень уж тон у парня был нехорошим. Попятилась, упёрлась спиной во что-то твёрдое, и ещё успела увидеть, как мне в лицо летит сомкнутый кулак.

   Я успела упасть в самый последний миг. Кулак со свистом рассёк воздух над моей головой, и сила удара была такова, что придись он мне в лицо, как хотел мальчишка, не знаю, что бы со мною сталось бы.

   Места на площадке каменной лестницы было не то, чтобы много, и когда я упала, то, в завершение движения, подкатилась под ноги нападавшему. Клянусь, о нападении в ответ я даже не думала, не успела. Оно само так вышло, что я в колени обидчику своему врезалась!

   Мы оба полетели вниз, считая ступеньки. Потом я ударилась головой, и мир померк для меня на какое-то время. А когда удалось проморгаться, я увидела летящий нож. Вскинула руки, защититься, хотя понимала, что не успеваю. За что? Что я ему сделала?!

   Но нож упал, не долетев до цели. Я услышала, как клинок звякнул о камень. И наступила такая гнетущая, такая жуткая тишина, что мне захотелось вжаться в камень, самой стать тем камнем и не превращаться в человека обратно уже никогда.

   - Так, - раздался надо мною голос солаунга Крайнова. - Что здесь происходит?

   А я и сказать-то ничего не смогла, язык отнялся совсем. Во рту стоял мерзкий железистый привкус. Я попыталась дотронуться до гудящего затылка, и со стоном отдёрнула пальцы. Посмотрела - на них была кровь. Хорошо я ударилась, ничего не скажешь.

   - Что. Здесь. Происходит. Белополь. Отвечай!

   Голос Крайнова прозвучал громом, заметалось под сводчатым потолком гулкое эхо. Я примёрзла к тому месту, куда упала, хотя ответ спрашивали не с меня. Так вот как зовут моего обидчика. Белополье, Белополь. Красивое имя, и непростое: не назовут так никогда ребёнка тех, в чьих жилах не течёт благородная кровь владетелей.

   - Она врага нашего мимо охотников провела! - с глухой ненавистью отозвался Белополь.

   - Она?! - в голосе солаунга прозвучала едкая насмешка. - Ну-ка, посмотри на неё. Внимательно смотри! Кого ты видишь перед собой?

   - Ведьму тазарскую! - мальчишка не желал сдаваться.

   - Вот как? Видно, и второй твой глаз поразила слепота чужого проклятия, другого объяснения я не вижу. Нашёл ведьму… на три весны младше себя. Виновную только лишь в том, что и её дыхание врага коснулось!

   Белополь молчал, возразить ему было нечем.

   - Я думал, у меня есть сын. Полагал, что мой сын растёт мужчиной. А он девочку не воинского достоинства избить вздумал, с ножом на неё набросился. Позор мне, труса воспитал на горе себе.

   - Я тебе не сын, ты за мою мать свадебный выкуп не платил! - яростно крикнул Белополь.

   - Это верно, не платил. Но и со двора своего не гоню, как другие иной раз поступают. А впрочем, силой не держу. Ты волен идти, куда пожелаешь.

   Мне помогли подняться. Ударилась я всё же не слишком сильно, сама смогла на ногах держаться. А кровь, скорее всего, оттого пошла, что рассекла я кожу об острый край ступени.

   - Молчишь? Правильно делаешь. Сейчас ступай в портомойню…

   Мальчишка вскинул голову, ушам своим не веря. Как это? Его, и в портомойню?!

   - Ступай в портомойню, - с нажимом повторил солаунг, - до тех пор, пока сам не приду за тобой. И если хотя бы слово оттуда о тебе дурное донесётся, - ну, там работать не на совесть будешь или в кулаки полезешь с женщинами драться, - не видать тебе морского похода, как Светозарный свят! Э нет, нож не тронь. Ты его на беззащитную девочку поднял, значит, не дорос ещё до боевого клинка, мальчик.

   Белополь злобно сорвал с себя пояс с ножнами, кинул наземь и ушёл, держась прямо и гордо.

   - Выпороть, - хмуро подал голос тот, кто помогал мне вставать. - Горд не в меру, и спеси не по возрасту. Гляди, дождёшься ласки: ударит в спину.

   - А у поротого, думаешь, рука дрогнет? - хмыкнул Крайнов. - Успеется ещё.

   Он наклонился, подобрал пояс, вложил нож в ножны. И вдруг протянул мне:

   - Держи. Мой сын обидел тебя. Не таи на него зла: мал он и глуп, и с ним я сам беседу вести буду.

   - Я… я не… я же девочка… - еле выговорила я. - А это всё-таки… оружие…

   - Воинского достоинства женщины встречаются редко. Но если уж живёт где на свете такая, обидеть её даже в честном бою непросто. Ты неплохо держалась против моего сына, Мизарив, а ведь не при дружине морской выросла. Бери!

   Вот так и появился у меня добрый клинок с морским драконом на лезвии.

   Понять я не могла солаунга Крайнова. Добро, он волка моего поймать хотел, и потому держал меня при себе наживкою. Но мне-то в руки зачем отдал оружие?

   Кто бы подсказал мне тогда ещё, что если женщина хочет встать вровень с воином-мужчиной, лучше всего ей начинать обучение едва ли не с колыбели. А ещё лучше, родиться среди народа мён, живущего за Белыми Утёсами: там, как говорили, землю пашут и детей растят мужчины, а сражаются с врагами и между собою - именно женщины. Рожают же они, когда срок подошёл, на поле брани, и радуются дочерям, а новорождённый сын - не повод для праздника.

   Ну да как только диковинно ни живут по окраинам известного мира!

***

Корабль от Алых островов задерживался: с Проливов пришёл шторм, и море бушевало, яростно бросаясь на гранитные скалы. Я освоила нехитрую науку плести сети, Неда, старшая, уже не называла меня бестолочью. Но и разговоров интересных больше со мною не вела. Расспрашивать же её дальше хотелось до тупой боли в груди, но я не смела. А больше ни с кем я в нижних галереях замка не сошлась, да никто ко мне и не подходил вовсе.

   Вроде была я здесь, у них на глазах, и в то же время меня как будто ине было.

   В один вечер ветер порвал тяжёлые тучи, и сквозь прорехи прогялнуло вниз весёлое умытое небо. Ливни ушли в горы и там упёрлись в вершины, за которыми спало древнее Тайнозеро. Я его чувствовала, слабенько, на грани разума, но как стрелка компаса всегда знает, где юг, так и я с закрытыми глазами могла определить теперь, где находится страшное озеро.

   Сейчас, на камнях за замковой скалой, оно было у меня за спиной, слегка влево. Сюда никто почти не ходил, что здесь делать, камни и бешеные волны, вздымавшиеся пенными горбами мало не выше человеческого роста. И всё же нашёлся ещё один такой же неразумный, как и я.

   Я признала его не сразу, а лишь тогда, когда он обернулся на звук моих шагов.

   Белополь. Сын солаунга Крайнова, стонд, как про таких говорили - ребёнок, рождённый не в законном браке. Железная маска на лице его отражала вечернее небо, в очередной раз проглянувшее сквозь прореху в тучах.

   … А и убежать от него я вряд ли сумею, вон камни скользкие после дождя какие… Как вот подхватит из-под ног булыжник поувесистее, и - в спину…

   - Я его ненавижу! - быстро сказал он вдруг.

   Сказал, и отвернулся к морю, я со спины его теперь только видела.

   - Ненавижу! - закричал он в небо. - Ненавижу его!

   И замолчал, сжимая и разжимая кулаки. Не было в голосе его прежней злобы, лишь тоска и ярость и что-то ещё, такое же отчаянное. Непросто, наверное, обнаружить однажды вместо здорового глаза рану проклятия, да ещё и не за свои дела, а за отцовские. И боль была, как без боли-то! Это же ведь совсем не то, когда с таким уже рождаются…

   Я припомнила, что о парне этом успела услышать.

   Солаунг Крайнов не сразу понял, чем обернулось проклятие врага для его потомков. Но уж потом разыскал всех, кого найти смог и кого матери отдать согласились, себе забрал. Жили сейчас у него из стондов дочь, её я видела в самый первый день своего появления в замке, и ещё две девушки, старшего возраста. А из сыновей кто сам пришёл, вырвавшись из-под опеки семьи, желавшей плату от правителя Прибережья получать, а кого за порог выставили, как мачеха меня в своё время. Кому нужен в семье одноглазый, да ещё и, как выяснилось, проклятой крови? Простой люд сторонится любой магии как может, а уж порчи всяческой и подавно.

   Вот Белополь был как раз из вторых, самый младший среди них, а потому - дурной.

   Так вот по нему я и высчитала время той роковой битвы между Крайновым и Рогором - вёсен семь тому назад или восемь, не больше.

   - Он твой отец, - сказала я.

   Должна же была я хоть что-то сказать! Уйти просто так не могла почему-то.

   - Да лучше бы моим отцом был простой рыбак из Прибережья! Не пришлось бы маску носить, уродство скрывать!

   - Я бы оба глаза своих отдала за то, чтобы отец мой не умер, - мрачно сказала я. - А твой - жив, и от тебя не отказывается. Моли Светозарного о нём, чтобы продлил его вёсны до благой старости!

   Он дёрнул плечом и промолчал, не соглашаясь со мною. Дурак, что тут ещё скажешь. Дурень. Из тех, кого уже не вылечить.

    А ещё разглядела я, что руки у него опухли с непривычки от трудов портомойных, того и гляди, скоро язвы появятся. Вот почему он пришёл сюда. Солёная морская вода способна вымыть грязь и гниль из любой раны, но такое лечение не назовёшь лёгким…

   - Возьми масло облепиховое, - сказала я - Вотри кожу и до утра оставь. И каждый вечер так же делай. А в море не лезь, не будет добра.

   - Ты что, лекарка? - угрюмо спросил он, не оборачиваясь.

   - Нет, я не лекарка, - ответила я. - Стирать на весь дом не один раз доводилось, и зимой тоже. А руки - до сих пор при мне.

   Белополь обернулся, и закатный свет окрасил железную половину его лица в цвета рыжего пламени. Я показала ему руки. Вот мол, гляди, не вру.

   - Чего советы добрые раздаёшь? - хмуро спросил он. - Забыла, что я ударил тебя?

   - Не забыла.

   Забудешь тут, как же. Натерпелась я страху, чего там, а и на голове до сих пор ещё корочка с ранки не отвалилась.

   - Может, хочешь, чтобы мне хуже стало? Из мести!

   - Не суди по себе, сын Крайнова, - ответила я с достоинством. - Пойду я. А ты как хочешь, можешь и камнем в спину запустить. В благодарность за науку.

   Я пошла обратно, очень внимательно глядя под ноги себе. Здесь и впрямь можно было шею свернуть, если зазеваешься. Но затылком я чувствовала отменный мороз: а ну как возьмёт Белополь да и вправду камень в меня кинет. Я же ему ведьма тазарская, а с ведьмами именно так и надо поступать по его разумению.

   - Погоди, - Белополь догнал меня. - Пойдём, другую дорогу покажу, попроще!

   Другая дорога и впрямь оказалась проще. Камни закончились быстро, дальше пошла вырубленная в скале лестница, крутая и узкая, с высокими каменными перилами. Я бы её снизу сама не нашла, потому что не знала, куда смотреть и что замечать. Лестница вилась вдоль скалы, часто встречались смотровые площадки - можно было остановиться, перевести дух и оглядеться.

   - Смотри, - сказал Белополь на одной из таких площадок.

   Здесь лестница опять повернула, и открылся вид на замок. Против закатной зари он смотрелся массивной громадой, заполняя собою половину неба. В высоких окнах горели огни, в переходах, галереях и вдоль лестниц пылали факелы.

   - Вода и Воздух. Две стихии на службе у отца моего. Хотел бы он покорить и третью, Огонь, да вот не даётся она ему. Никак. Через то и получил проклятье, на всех нас упавшее.

   Я вспомнила татуировку на морде колдуна-волка. Красную! Огонь? Помимо своей звериной ипостаси он подчинил и укротил Огонь?

   - Разве стихии не равнозначны? - спросила я. - Ни одна не может одолеть другую, они - суть мира, а не передравшиеся между собой наёмники…

   - Спросила, - фыркнул Белополь. - Я почём знаю? В Амариге не учился!

   - Может, слышал что…

   - Может и слышал, да только с чего тебе о том рассказывать? Я думал, ты - ведьма, а ты дура, оказывается. Как все девчонки.

   - Что тебе не так? - разозлилась я.

   - Отдарюсь и я тебе за совет другим советом, - хмуро ответил Белополь. - Рот на замке держи и лишнего не болтай, особенно если магии касается. Постигла какое колдовство, вот и держи его при себе. Чтоб никто силы твоей до поры не знал и не догадывался о ней даже. Нож тебе отец не зря отдал, сбереги.

   - Хочешь, я его тебе обратно верну? - спросила я сердито. - На что он мне, я же девочка.

   - На что он мне? Теперь-то. Я новый клинок добуду себе, а этот твой теперь, на нём твоё владение теперь. До первой, проигранной тобою, драки.

   - Я не люблю драться… И не умею.

   - Видел уже, как не умеешь. В ноги мне кинулась, как мёнша полуночная какая-нибудь.

   - Случайно вышло… - я сама не понимала, что меня тянуло оправдываться.

   Ведь это он первым ударил. Он виноват. Не я. Сам Крайнов тоже так рассудил, не нам против слова солаунга вставать. И всё же. Что-то не давало мне покоя, но что - понять я не могла, хоть и старалась.

   - Если случайно, то тогда тем более дура, - фыркнул Белополь. - О силе молчать надобно, но и о слабости своей тоже языком вертеть не след. Если хочешь жить и дальше свободною.

   А и не простое это дело, свобода, поняла я. Её отстаивать надо, бывает, что и с оружием в руках. Не сумеешь отбиться от тех, кто сильнее, пойдёшь в услужение к ним, если жизнь ещё сохранят тебе. Может, будут кормить и не станут бить слишком сильно. Но неволя есть неволя, хоть на торг рабский, может, и не сведут никогда, а всё едино, себе не принадлежишь.

   - Как ты Рогора встретила? Только не говори, что тоже случайно!

   - Случайно, сын Крайнова. В лесу встретила. У водопада. Волком он был, и не знала я, что он Рогор.

   - А потом?

   - А потом его спалить хотели, и меня заодно, раз уж с ним заметили. Имел дело когда с огнём, нет? Вот и не надо тебе знать, каково это, гореть заживо ни за что.

   Я вспомнила крик покойного Весела: «Поджигай!» и так ясно встала передо мною та страшная ночь! Волчий мех под ладонью. Прыжок со скалы в злые волны. И как не разбились-то!

   Рогор, дипломированный маг из Амарига, потомков врага ты зачем проклял? Неужели его одного тебе мало было? Зачем - так? Ведь это же хуже смерти, такое проклятье. Или - и у тебя случайно вышло? Как у меня, когда я в ноги обидчику кинулась. Ведь совсем же ни о чём не думала тогда, только ярость меня сжигала и желание драться за себя до последнего. Вот так и у тебя случилось. Сошло с губ проклятье, а о силе его не подумал вовремя.

   Не хотела я думать о моём волке дурно. Слова солаунга задели меня, детей его искалеченных я видела, девочку ту, и вот, Белополя. Но и Рогора бы расспросить, что тот рассказал бы…

   А может, и правду Крайнов рассказал обо мне тогда.

   Что я полюбила.

   Волка, сохранившего мне жизнь у Тайнозера. Неведомого мага чудовищной мощи, проклясть сумевшего весь род до бесконечного колена. Ведь и внуки уже от старших детей родились у Володара Крайнова, и тоже все как один кривые, без разбору, мальчики ли, девочки…

   - А Тайнозеро видела? - спросил Белополь, и единственный глаз его разгорелся любопытством. - Что там?

   - Смерть, - ответила я честно, вспоминая тёмную воду, цветные скалы и зелёный страшный туман. - Все охотники, кто шёл за нами, умерли.

   - А Рогор ушёл.

   - Ну, так он маг. Вот и ушёл. А другому кому - смерть.

   - Ты-то с чего выжила?

   - Не знаю, Белополь, - я впервые назвала его по имени. - Слово даю, не знаю я.

   Магия магией. А только и мне следовало умереть вслед за остальными, не сразу у Тайнозера, так чуть погодя. Но смерть не спешила ко мне. И багровая прядь оставалась всего одной прядью, не распространилась она на всю голову, что означало бы близящийся конец.

   - Я тебе верю, - вдруг сказал он.

   Как будто до того сомневался. Я пожала плечами. Что мне до его веры? Скоро корабль придёт от Алых Островов, отвезёт меня в поселение ныряльщиков, и больше мы никогда не увидимся.

   Мы почти поднялись на самый верх, оставался всего один пролёт. Я случайно подняла голову. И там, наверху, на каменной вершине, увидела вдруг солаунга Крайнова…

   Ни с кем другим его было не спутать из-за маски железной на половину лица, такой же, как и у сына его. Он стоял, сложив руки на груди, и смотрел на нас сверху вниз.

    Когда мы поднялись по лестнице, солаунг кивнул сыну. Молча, не говоря ни слова. И тот так же молча подошёл к отцу. Вместе они ушли, ни один в мою сторону не обернулся.

   Я не расстроилась. Я давно уже ждала путешествия к Алым Островам с нетерпением. Гранитный замок на Сторожевой Скале давил на меня. Не хотела бы я здесь задерживаться надолго!

   Через два дня я смотрела на замок Крайновых с кормы корабля. Как он уходит, отдаляется вместе с берегом, превращается в едва видимое пятно.

   Прежняя моя жизнь закончилась навсегда.

ГЛАВА 4. ЖЕМЧУЖНАЯ КАПЛЯ

Алыми острова они называются из-за деревьев, произрастающих только там и нигде больше. У них высокий толстый ствол и широкий купол кроны почти правильной, круглой формы, если смотреть снизу. Мощные узловатые ветви густо идут во все стороны, снизу они в гладкой красной коре, сверху топорщатся длинными иссиня-зелёными седыми иголками. И всё лето не переводятся на них крупные алые цветы, давшие название всей группе островов.

   Плоды алого дерева, крупные синие шишки, содержат в себе множество продолговатых семян. Из них делают прозрачное синеватое масло, дающее ровный огонь почти без копоти. В светильниках родового замка Крайновых сплошь использовалось именно оно, к слову говоря. А игольчатые листья идут на целебную настойку, хорошо заживляющую раны. Ещё веселящий напиток из них делают, но с тем, что он иной раз с людьми делает, я познакомилась гораздо позже.

   На Алых Островах - самые крупные песчаные пляжи, самые тёплые отмели, зимы не такие суровые, как в нашем Прибережье. А поселений на южных берегах до недавнего времени было мало: налётчики с Закатных Проливов не давали спокойно жить.

   Острова всегда были раздором между Крайновыми и правителями Проливов. И вот история наконец-то закончилось. Теперь и Проливы принадлежали Сторожевой Скале. На Острова начала возвращаться жизнь.

   Тихая Бухта представляла собой большую круглую чашу, соединённую с морем узким выходом. Когда-то давно здесь изрыгала пламя и лаву огненная гора, потом она уснула навсегда, и жерло её заполнилось водой через разрушенную последним извержением стену кратера.

   А теперь здесь жили люди солаунга Крайнова. Добывали жемчуг, рыбу, клешнехватов, выпасали коз на пологих склонах под кронами алых деревьев, и не боялись больше жестоких находников с юга.

   Наш корабль пошёл не к центральной пристани, к ней выходили дома уважаемых людей Бухты, а пристал к западному мысу. Именно здесь, в безымянном поселении ныряльщиков, и закончился мой путь от Сторожевой Скалы к Алым Островам.

   Меня встречала высокая могучая женщина из народа мён. Я впервые вживую видела ту, о чьих сородичах только слышала в вечерних байках от взрослых. И облик её мало чем отличался от услышанного.

   Она носила безрукавку и короткие, выше щиколотки, штаны из парусины цвета неба, на поясе висело оружие: нож в жёлтых ножнах и короткий прямой меч. Коротко стриженные волосы топорщились морским ежом, кожа имела пепельный оттенок, но вовсе не серый, а такой, когда угли ещё не до конца прогорели и просвечивают сквозь золу, и при этом оттенок - светлый, что удивительно. А лицо являло собой яростную, неукротимую красоту во плоти. Я сразу подумала, что мне такой не быть никогда, и всё потому, что она - мёнша, а я - тазаринка.

   Корабль, избавившись от меня, уже отчаливал.

   - Имя мне - Сёякинон, так и зови, - назвалась женщина. - Пойдём, что ли…

   Она говорила на нашем наречии внятно и правильно, но с неким чужим отзвуком в голосе. Должно быть, выросла среди своих, а потом как-то попала в Прибережье. Может, долг платила солаунгу, а после - так и осталась здесь, потому что возвращаться ей было некуда.

   - Запомни правила, тазаринка, - говорила Сёякинон, пока мы шли по каменной тропе куда-то вверх. - Не верь, не бойся, не проси и не надейся. Твой долг - это только твой долг, ничей больше. Тебе нет дела до чужих долгов. Никому нет дела до твоего долга. Никакой мены, никакой игры на интерес, узнаю - Тайнозеро сладким мёдом покажется, а начальный счёт - восстановится, каким и был до того.

   - Я не собиралась…

   Она хлопнула меня по губам, не сильно, не до крови, но я не успела отдёрнуться.

   - И старших не перебивай, покуда слова тебе не отдадут сами.

    Какое-то время мы шли молча, затем мёнша продолжила:

   - Слабый плачет всегда. Покажешь страх, слабость - погибнешь. Попрошаек вообще не любит никто. Мир уважает только силу. Не силу тела, так силу духа, и второе даже вперёд первого. Ты слишком мала для такого долга, тазаринка, но я не буду спрашивать, как и отчего ты приняла его на себя. И ты не спрашивай у других об их долгах тоже. Здесь никому нет дела до того, что у кого когда было. Пришли.

   Под кронами-куполами нескольких алых деревьев стояли одинаковые дома, раскрашенные разными цветами, каждый - в свой. По центру стоял дом побольше, общинный, как я потом узнала. В нём собирались все на обед и общий ужин, там же получали задания на день.

   Меня отвели в синий дом, упиравшийся торцом в скалу. Была в нём одна-единственная светелка, вдоль стен тянулись спальные лавки, разделённые поперечными досками на равные части. По центру стоял длинный стол, и на него падал дневной свет сквозь прозрачную крышу. С непривычки мне показалось, будто обитателей в синем доме слишком много, потом я узнала, что их было всего четырнадцать, а я стала пятнадцатой.

   При виде моей мёнши все сразу бросили дела и встали, вытянувшись в струнку.

   - Это Мизарив, - назвала меня великанша. - Теперь она будет жить с вами.

   - Ещё один лишний рот, - отчётливо высказался кто-то из девочек.

   - Ещё одна драка без правил, и я решу, что лишняя здесь ты, Милёна, - с отчётливой угрозой в голосе выговорила Сёякинон. - Ученики - под защитой. Забыла?

   Я крепче прижала к себе узелок со своими нехитрыми пожитками, собранными мне в дорогу женщинами нижних галерей родового замка Крайновых.

   Кажется, долг мой солаунгу отдавать придётся не так уж легко, как поначалу думалось.

***

Мне отвели место в дальнем углу, у входа. Наверное, оно было не самым лучшим с точки зрения обитателей синего дома, но меня устроило полностью. Здесь получался такой тупик, почти что пещерный грот, между двумя стенами: стеной светелки и стеной сеней. Было и окно - окна прорезали над каждою лавкой. Но на моё поскупились. В два раза уже, и опять же, очень удобно, если лечь ногами в сторону соседней лавки.

   Вот только Милёна, кажется, решила, что я смирилась с незавидным положением обитательницы места у двери, и об меня теперь можно вытирать ноги.

   Она была здесь главной, самая крупная и высокая из всех. Свои коротко стриженные волосы она повязывала пёстрым платком на особый лад, так, чтобы короткие уголки свисали сзади на затылке. В ухе носила длинную серьгу с крупной розовой жемчужиной, а на руках - широкие браслеты вроде моего, с крайновскими знаками. Но я уже понимала, что браслет мало что значит: тот, кто его носит, необязательно выплачивает долг солаунгу. Что там под медью у человека прячется, узнать невозможно. Разве только победить в бою и, по праву сильного, сорвать. Но это другой уже совсем разговор.

   Не драться же с каждым встречным, чтобы узнать истину!

   Всех не победишь.

   В тот же день, ближе к вечеру, меня ожидаемо попытались превратить в половую тряпку.

   Купальни в поселении были открыты для всех и бесплатны. Вода шла в них самотёком, наверху был родник, который и приспособили для нужд жителей. Я привела себя в порядок, оделась в чистое, и решила постирать смену. Стирать здесь ходили вниз, по узким, вырубленным в камне, лестницам, к небольшому проточному озерцу. У озера стояли каменные чаши с мыльным песком, а стиранное можно было развесить под навесом, чтобы ветер высушил мокрое. Зимой, наверное, не получится, и, наверное, были здесь и закрытые портомойни. Но в тёплое время стирать можно было здесь.

   Милёна подошла и вывалила рядом со мной корзину грязного белья:

   - Постираешь. Сегодня очередь твоя.

   Белья там было столько, что мне до утра не разогнуться. Они там, наверное, даже у соседнего дома попросили, можно не сомневаться. Ведьму тазарскую, да ещё пришлую, следовало учить.

   Мне недобро вспомнился Белополь Крайнов: ведь с кулаками кинулся сходу. И эта тоже не удержится, если я откажусь. Драке - быть…

   Я медленно встала. Какая же Милёна здоровая! Смотреть ей в глаза приходилось снизу вверх, неприятно до скрежета зубов.

   - Не буду стирать, - сказала я, не отводя взгляда. - С какой стати? Я сюда не портомойничать приехала!

   - Зубы у тебя красивые, тазаринка, - хмыкнула Милёна. - Но лишние. Раз язык твой поганый удержать за собою не в состоянии.

   Я ждала удара как раз в зубы, раз о них зашла речь. Готова была отдёрнуться, увернуться. Но Милёна коротко, без замаха, послала кулак мне в живот. Я сложилась пополам, пытаясь заново научиться дышать. Больно! И никто не поможет.

   Не верь, не бойся, не проси и не надейся.

   Сама.

   Всё - сама.

   Светозарный высоко, солаунг далеко, а отец и мать ушли по Лунной Дороге в лучший из миров навсегда… Никто не спасёт.

   - Ну, что, а как теперь - будешь стирать? - раздался надо мной ненавистный голос.

   Милёна не хотела меня убивать, иначе раз сто уже успела бы это сделать. Я ведь до сих пор разогнуться не могла, и дышать толком не получалось, и слёзы слепили, сбегая на щёки неудержимым потоком.

   Но стирать чужое я не собиралась.

   Не разгибаясь, я бросилась в ноги Милёне, а та настолько этого не ждала, что не поспела увернуться. Грохнулась она головой о камень что надо. Все, кто видел, наверное, даже искры, из-под её затылка брызнувшие, рассмотрели. Я не стала ждать, когда она поднимется, навалилась сверху, схватила за уши и ещё раз приложила темечком. Она била в ответ, да только боль от ударов сгорала в ярости, какой я до сих пор в себе ещё не ведала.

   Клянусь, я ничего больше уже не хотела, кроме как убить насовсем!

   А потом нас бросило в стороны. Кто-то зачерпнул ведром воды и, недолго думая, окатил нас холодной водой.

   Я с трудом подняла голову и увидела давешнюю мёншу, Сёякинон. Великанша загораживала собой полнеба, не меньше.

   - Ну? - спросила она холодно. - Кто начал первым?

   - Я, - угрюмо ответила Милёна, бережно ощупывая затылок. - Порядок держала!

   Удивительно. Я ждала, что она врать начнёт и юлить, как мачехиниы дочки, когда их ловили за руку. Но нет. Ничего подобного.

   - Я не буду всех обстирывать! - заявила я, поднимаясь и сжимая кулаки.

   В животе ещё болело, под горло подкатывало тошнотой. Но меня переполняла яростная решимость. Лучше умереть в драке, чем жить тряпкой под чужими ногами! Я - свободная!

   - Не будешь, - кивнула мне Сёякинон и обратила тяжёлый взгляд на Милёну, не торопившуюся вставать.

   - Да, - неохотно подтвердила та. - Не будет.

   - Сама к лекарю дойдёшь? Или послать с тобой кого?

   - Сама, - буркнула Милёна, не отнимая руки от затылка.

   - Добро, - кивнула ей мёнша, и обратилась ко мне: - Ступай со мной, тазаринка. О твоих вещах позаботятся, - добавила она, заметив мой взгляд в сторону корзины.

   Дорога наверх далась мне не просто. Сёякинон шла по ступеням как по ровному месту, а у меня всё ещё болело после Милёниного удара и дышалось не в полную силу. Но я ни звука не издала, не то, чтобы попросить идти потише.

   Мир безжалостен к слабости и уважает только силу, это-то я поняла уже очень хорошо.

    Наверху мёнша сама обернулась ко мне. Я стиснула зубы, ибо являла собой жалкое зрелище. Еле на ногах стояла, дышала со свистом…

   - Переведи дух, - сжалилась Сёякинон надо мной. - Вот сюда отойдём.

   Мы встали в стороне от схода вниз, к портомойному озеру. Здесь шла гранитная отбивка, почти как в замке солаунга - парапет. Широкий. На него можно было сесть и не бояться свалиться в пропасть, где шипели, бросаясь на чёрные зубы камней, волны.

   - Дыши, показываю как. Повторяй. Ещё. Станет легче.

    Мне стало легче не сразу. Но боль ушла. Осталась лишь мерзкая тошнота в горле, но и она ослабла до терпимого уровня.

   - Впервые с тобой такое?

   - Что? - не поняла я.

   - Вспышка ярости. Ты убить хотела, не так ли?

   - Да, - помолчав, сказала я и призналась. - Я раньше… вот мачеха была у меня. Не любила я её, и желала ей всякого... Но не так!

   - Убивать у нас нельзя, тазаринка. Долг убитого тобою на тебя переходит, такие дела.

   - Вот почему он сказал так! - дошло до меня вдруг.

   - Кто?

   - Солаунг Крайнов! Я спросила, что с долгом будет, если я умру. А он сказал: умрёшь, значит, умрёшь. Правда, всё равно не сходится. Что будет, если я умру в море? Море ему долг мой платить станет? А как?

   - Ты умная девочка и ты задаёшь хорошие вопросы, - задумчиво сообщила мёнша. - Мне учить тебя велено. Научу. Но я и без просьбы солаунга учить тебя взялась бы. Нравишься ты мне. На меня похожа.

   - На тебя? - изумилась я.

   Вот на эту великаншу с буграми мышц и кулаками мало не с мою голову размером? Я, и вдруг похожа?!

   - А я не всегда была взрослой, тазаринка, - усмехнулась она в ответ на мои мысли, прочла их, что ли… - Были и у меня руки тоньше твоих, и за спиной никого точно так же, как и у тебя. И убила я впервые в твоём примерно возрасте. В таком же боевом угаре, что и у тебя только что. А знаешь, откуда ярость такая бешеная берётся?

   Я помотала головой:

   - Нет.

   - Ты скоро уронишь первую кровь. Может, через два года это случится, может, через год. Твое детство заканчивается, к тебе идёт наследная сила. А у женщин она проявляется - если проявляется - страшнее, чем у мужчин. Безудержнее.

   Я вспомнила, как солаунг сказал, что у меня сродство к стихии Воды. Так что же получается, всё-таки магия? Ведьмовство? У меня?!

   - Работа, - ответила на мой вопрос великанша. - Долгий и тяжёлый труд. Ты меня возненавидишь и не раз смерти пожелаешь. Так ты согласна на обучение, Мизарив-тазаринка?

   - А что взамен? - спросила я.

   Солаунг меня научил многому, хотя вот уж кто наставлять меня совершенно точно не собирался. Он Рогора поймать хотел, нанесшего злую обиду всему его потомству, а что до меня, так я песком в его ладони была. Половинкой дохлой мухи. На которую, возможно, удастся поймать крупную рыбу. И ради надежды этой, даже - ради тени надежды! - Крайнов сохранил мне жизнь, послал в обучение и даже отпустить, когда долг ему выплачу, собирался.

   Мёнша лишь усмехнулась. Видела она меня насквозь безо всякого «истинного взора».

   - Дочь, когда народится, именем моим назовёшь.

   Дочь - это было так далеко по времени, что в разум не вмещалось. Но всё же я спросила:

   - А не случится дочери?

   - Для мальчика имя прозвучит как Сёякинма.

   - Не велика плата за науку воинскую…

   - В самый раз, Мизарив, - мёнша впервые назвала меня по имени. - Соглашайся, не то передумаю!

   Позже, много позже, я узнала, что для народа мён означает продление себя в имени. Особенно для таких, как наша наставница, для боевых магов. Глубоко пожалела я о том, что так опрометчиво слово своё дала, да что уже было сделать. Обещала - плати…

   Но не знала я ничего, и узнать-то мне было неоткуда, и потому согласилась.

    - Наутро, - сказала Сёякинон, - сама за тобой приду. Пока отдыхай. Первый день не считается.

   Работой в первый день не нагружали, это верно. Но иные счёты не знали никаких послаблений. Когда я вернулась к лавке своей, то обнаружила, что вся постель моя залита водой. Основательно залита. От души. Ни пятнышка сухого не осталось. Сколько же вёдер пошло сюда… Никак не меньше десяти! Даже на полу лужи стояли, будто крыша на время исчезла над местом моим и сильный ливень прошёл, хотя на небе ни одного облачка весь день никто не видел.

   Четырнадцать пар глаз, во главе с Милёной повернулись ко мне как по команде. Жадно смотрели. Ждали, что я сделаю. Буду кричать, ругаться? В драку кинусь?

   С мачехой они моей не жили никогда. Дочек её мерзких рядом с собою не видели.

   Я вынесла постель на воздух. За домом, между стеной и пропастью, располагался длинный стол и лавки к нему. В тёплое время сюда приносили еду кашевары. Сами мы не готовили, не для того здесь держали нас. Я разложила постель на лавках и задумалась.

   Холодный вечерний ветер уже потянулся с горы в море. Солнце умерило жар, не полдень ведь всё-таки. А ночью станет ещё холоднее. Не высохнет постель моя к утру, останется мокрой. И убрать её отсюда придётся. Чтобы потом кто-нибудь снова облил, когда я видеть не буду…

   Жаловаться бессмысленно. Кому, мёнше, что ли? Той самой, что говорила мне про «не надейся»? В ученицы взяла за имя для моего первенца, но не будет же она пристально разбираться с пакостницами! Скажет, чтоб солаунгу ещё пожаловалась. Некому ж больше рассудить меня с теми, кому я не глянулась!

   Найти ту или тех, кто те вёдра над постелью моей переворачивали, я не смогу. Нет у меня «истинного взора», а девочки, как мачехины дочки, врать вовсю возьмутся, гнева Светозарного не боясь. Драться со всеми сразу я не смогу. Я и Милёну-то одолела на чистой случайности. Второй раз она уже на уловку мою с падением и ударом в колени не попадётся.

    А если не драться? Если - напугать?..

   Я перевернула подстилку, подставила ветру покрывало. Сохло всё медленно, конечно же. Надо думать! Спать мне сегодня на голых досках! А прежде того тщательно проверить их, не размазали ли по ним какое дерьмо, загодя припасённое. Птичье ли, крысиное или вот хоть своё. С них станется.

   Чего любой, даже самый смелый, человек боится пуще всего на свете?

   Колдовства!

   Тазаринку всегда за ведьму держать будут, потому что чужая и потому ещё, что тазары в наших краях большая редкость. Тазареом не склонился под руку Крайнова, сам собою владеет и сам по себе с Амаригом торг ведёт. А и войны с родиной моей матери у Прибережья нет никакой, так что и пленников оттуда на продажу не привозят в Торговый Город.

   Слухи одни только и долетают, один другого краше.

   Как же напугать-то, если я колдовством никаким не владею? Но и спать в мокром тоже ведь не хочется. Сейчас - лето, а что будет зимой?..

   Я взяла серое покрывало - по тёплому времени оно было тонким - отнесла обратно. Повязала его так, что отгородило оно место моё от остального дома. Милёна думала наказать меня лавкою возле двери, а вышло так, что отличным местом поделилась. Я одна им владела, ни справа соседки не было мне, ни слева, ни напротив через светелку. Мне весь дом оттуда виден был, а ещё покрывало стеною служило.

   О чём ещё можно было мечтать мне?

   - Что ты делаешь? - не выдержала Милёна.

   Я, забравшись по резном столбу наверх, затягивала узлы, крепила покрывало и негромко напевала себе под нос без слов.

   Песня, думаю, и взволновала Милёну с подружками сильнее всего. Я-то мелодию на ходу выдумывала, вынимала из пустоты всё, что когда-либо слышала, получалось что-то совсем уже невозможное, не в склад и не в лад. Но им хватило, если по вытянувшимся лицам судить.

   - А то, - сказала я невозмутимо, - что мать моя родом была из Тазареома, вот на запястье моём да на лице метки кровные, в темноте светятся - её наследие. И у того, кто рукой за покрывало это другой раз схватится, рука отсохнет по самое плечо или же вовсе отвалится.

   - Врёшь! - не поверила Милёна.

   - А ты проверь, - посоветовала я, спускаясь.

   Снова я смотрела на неё снизу вверх, но, удивительное дело, Милёна не казалась мне больше великаншей, почти такой же, как Сёякинон. Просто рослая девка с подлой душой...

   - Седа, - кивнула Милёна другой девочке, и я расхохоталась.

   - Что, сама трусишь, подругу за себя посылаешь?

   Седа мотала головой, глаза у неё стали в пол-лица от ужаса.

   - Видишь? - я дёрнула себя за красную прядь, памятку о зелёном тумане, в котором растворился бесследно мой волк-Рогор. - Смотри хорошо. Я у Тайнозера была и выжила. Но не на вас моё колдовство. Не хочу я вами водить, есть уже у вас главная. Просто не трогайте это покрывало. Вообще моё не трогайте. И руки останутся целыми.

   Поверят они мне? И как быть, если не поверят?

   - Да врёт она всё! - обозлилась Милёна. - Какая из неё, сопли зелёной, ведьма?! Ух, за враньё сейчас вломлю, тазаринка!

   Она шагнула вперёд и дёрнула за покрывало, а дальше всё произошло быстрее, чем я потом пересказывала.

   Покрывало я закрепила не так прочно, как мне бы хотелось. Тяжёлое, пропитанное водой, оно сорвалось и упало Милёне прямо на голову. Та заорала от неожиданности, а девочки вскричали на все голоса от ужаса и, разум последний обронив со страху, кинулись на выход. Кто толкнул старшую синего дома первым, уж и не знаю, но - толкнули, да и не один раз. Она упала, всё ещё под покрывалом, из которого как-то не получилось у неё сразу выпутаться. И прямо по ней побежали, спасаясь от колдовства, которое они сами же себе и выдумали, все остальные.

   Светелка вмиг опустела. Милёна же под покрывалом уже не кричала, а скулила тоненько, даже не пытаясь выбраться. Я пожалела её.

   Глаза у неё только что из орбит не вылезли полностью. Ещё немного, и на затылок выскочат, а оттуда до земли покатятся. Я кинула покрывало на лавку свою, и только потом спохватилось, не испачканы ли доски чем-нибудь. Вроде нет, иначе запах стоял бы.

   Милёна всё так же сидела на полу, разминала руку. Ушибла. Наступили несколько раз, когда убегали. И что меня дёрнуло о колдовстве речь завести? Но ведь по слову же моему сбылось: руку, схватившую покрывало, оттоптали же! Вот будет беда, если вдруг после такого она и впрямь сохнуть начнёт…

    Я хотела дать Милёне ладонь, но не успела. Двери распахнулись, и на пороге встала мёнша Сёякинон, едва не достав головой верхней балки дверного проёма. За её спиной опасливо жались другие девочки.

   - В чём дело? - грозно спросила великанша. - Что здесь происходит.

   Милёна злобно зыркнула в мою сторону, но промолчала. Встала, отпустила покалеченную руку.

    - Я покрывало повесила, - сказала я. - И сказала, что оно заколдовано. А оно упало! А они испугались.

   - Это так? - спросила мёнша у Милёны.

   - Это так, - нехотя подтвердила та.

   - Заходите, - бросила Сёякинон через плечо толпившимся снаружи девочкам. - Нет здесь никакого колдовства. А ты со мной ступай, тазаринка.

   Делать нечего, пошла я следом.

   Снаружи разливался алый вечер, тянулись от толстых стволов деревьев синие тени. Я увидела, что моей постели на лавке уже нет. Скинули, что ли? Но дёрнуться к краю обрыва и посмотреть, нет ли чего внизу на камнях, я не посмела.

   Отчаяние проморозило мне душу насквозь. Как я долг отдам, если здесь жить невозможно?!

   - Ты о чём думала, тазаринка, когда говорила про колдовство? - строго спросила у меня Сёякинон.

   - О том, что они бояться меня начнут и потому не станут подходить близко, - ответила я.

   - А о том, что со страху камнями забить тебя могут, ты не подумала? Или в пропасть спихнуть. Или поджечь. Или ночью подобраться, покуда спишь, да и нарисовать тебе ножом кровавую улыбку, от уха до уха.

   И она на себе жестом показала, как рисуется такая улыбка, остриём, по всем правилам.

   Я молчала. Нехорошо вспомнилось, как меня и Рогора-волка мачеха с Веселом подожгли, не раздумывая. И малый дом такой уж большой потерей не показался, главное - ведьму сжечь да по ветру пепел развеять...

   - Здесь всё простые люди живут, без капельки дара, - сказала мёнша. - А у таких внутри всегда сидит страх перед не понятной и опасной силой любого колдовства, во вред оно совершается или же во благо. Не раздувай огонь на сухой крыше, если сама при том не желаешь под той крышей остаться навечно.

   Я смотрела вниз, на собственные башмаки, и запоздалый страх холодил мне затылок.

   - Тебе с ними в море ходить, за жемчужницами нырять, - продолжила Сёякинон. - Не поладишь с Милёной и подругами - пропадёшь, никто не спасёт. Я могу задать им хорошую трёпку. Но сама подумай. Я уйду - они останутся. А в других домах места у меня для тебя нет. Команды там давно уж слажены, не потерпят они чужую, взамен одного из них к ним направленную. То на то и выйдет.

   - Да как мне поладить с ними, если они сами ладить со мной не хотят! - вырвалось у меня против воли.

   - А ты, между прочим, хорошо начала, - усмехнулась мёнша. - С колдовством только зря придумала. Нет ещё в тебе силы, не пришла она пока что. Вот и не пускай пыль в глаза, будто умеешь что-то, в то время, как не умеешь ещё ничего. Поняла?

   - Поняла, - тихо ответила.

   - Раз поняла, то ступай. И помни: не верь, не бойся…

   - … не проси и не надейся, - подхватила я. - Помню.

   - Ступай.

   Я не сразу вернулась в синий дом. Какое-то время стояла у края, смотрела на море и остывающую зарю над ним. По правую руку тянулись горные склоны острова, поросшие алым деревом. С такой высоты самые нижние деревья казались маленькими грибами. По весне у нас в Прибережье вылезали такие возле старых трухлявых пней. Белые толстенькие ножки, зелёные округлые шляпки. Перевернуть если, то снизу у шляпки пластинки - точь-в-точь ветви у алых деревьев, крону поддерживающие.

   Так странно. Так неудержимо чуждо и страшно, одновременно тоскливо и радостно.

   Мачеху я никогда в жизни своей не увижу больше, но вот зато вместо неё у меня теперь Милёна. А мачехины дочки, выходит, милёнины подружки. Седа эта. Ещё кто, кого я по именам не помню.

   И долг на мне. Немаленький! Перед солаунгом и перед мёншей.

   И где-то бродит по мирам Рогор-оборотень, проклявший род Крайновых со всеми детьми, внуками и другими потомками, настоящими и будущими.

   Зачем же он сделал так? Почему именно так?

   Ответа не было.

   На темнеющем небе наливались светом ночные звёзды. Рисунок их был всё тот же, что и в Прибережье, да и то, Алые Острова не так далеко находятся, как, скажем, Проливы или вот хоть Тазареом, родина моей матери…

   Я вернулась в дом совсем уже впотьмах. Все не то, чтобы спали уже, но сидели по своим лавкам, и внимания на меня не обратили. Пробралась я к себе осторожно, и обнаружила, что мне принесли сухую постель, и покрывало мокрое забрали тоже, вместо него теперь у меня было другое, синее.

   Я скинула башмаки, вытянулась на лавке. Надо было бы переодеться в спальное, но не было сил. Меня со страшной силой тянуло в сон, сказалась усталость: слишком много всего пришлось пережить за прошедший день.

   Поселение ныряльщиков называлось Жемчужною Каплей, или же просто Каплей.

   Я не знала, сколько проведу здесь вёсен прежде, чем мне удастся взять судьбу свою в собственные руки…

***

- Бей! Давай. Ещё! Глаза не закрывай! Бей!

   Я-то думала, учить будут нож в цель метать, быстро выхватывать клинок из ножен, может, приёмы какие покажут из боевой магии…

   Общая подготовка, конечно, была. После отжиманий на кулачках несколько дней болело всё тело, после приседаний - ноги. Ползти под низко подвешенными плашмя лезвиями без того, чтобы серьёзно поранить спину, а то и вовсе убиться, тоже не подарком казалось.

   Но - почти сразу же в настоящий бой, когда ножом - живого человека, и какая разница, что человек этот - великанша из народа мён, которой мои наскоки повредить могут примерно так же, как укус комара. Неприятно, досадно, зудит, но - не более того.

   - Не могу, - выдохнула я, опуская руку с клинком и зажмуриваясь. - Не могу я!

   - Бестолочь, - заявила Сёякинон.

   - Ты мне ничего не сделала плохого, - упрямо сказала я. - Не могу я!

   - Ты, я слышала, камнем в лицо ударила того, кто за тобой до самого Тайнозера гнался…

   Мне сразу вспомнились скалы, и смертельный зелёный туман над ручьём из чёрной страшной воды. Пальцы Весела Хрустова, белые от напряжения, его отчаянное стремление выкарабкаться из пропасти, куда едва не сорвался. И ведь вылез бы, с него сталось бы.

   Вылез, да и свернул бы мне шею. А до того - ещё что-нибудь сделал бы, что только можно сотворить над слабой девочкой.

   - Он убить меня хотел.

   Перед внутренним взором встало как будто только что свершённое: как взяла я камень, как бросила его. В лицо. Долгий крик падающего зазвенел в ушах. Зелёный туман жадно принял тело, состарил его ещё в полёте и потянулся ко мне… ко мне…

   Я очнулась носом в утоптанной до состояния камня земле тренировочной площадки. Села, голова будто водой налилась, в ушах шумело. Мёнша села рядом со мной, поджав по обычаю своего народа ноги кренделем. Я так умела сидеть тоже, но недолго.

   - Мизарив, - сказала моя наставница сочувственно, - я всё понимаю. Ты маленькая нежная девочка, которую бросили во взрослую жизнь, не спросив, хочешь ли ты этого. Но ты - сирота, и ты - слишком красива, чтобы сохранить свою свободу, оставаясь нежной и маленькой. Пока ты здесь, ты под защитой, но защита не продлится вечно. Однажды - скоро! - ты вырастешь. И кто-то жестокий и сильный захочет переломить тебя о колено и заставить служить себе. Не думаю, что тебе это понравится. А ещё взгляни вон туда.

   Я послушно проследила взглядом за её рукой. Там простиралось бескрайнее море. Волны, волны и волны - до самого горизонта.

   - Ты думаешь, Проливы смирились с властью солаунга Крайнова? Ты думаешь, за Проливами нет других земель и народов, любящих навалиться на какое-нибудь побережье и его ограбить? У нас здесь есть что грабить, Мизарив! Не только жемчуг, серебро и зерно, здесь можно хватать рабов и продавать их втридорога либо оставлять себе для потехи, а потехи бывают самые разные. Иные слишком кровавы для чистой смерти!

   - А что я сделать смогу одна против орды из моря? - горько удивилась я.

   - Одна - ничего. Но ты не одна.

   Это верно. Учениц и помощниц у Сёякинон было немало! Так что же, она здесь не только за порядком следит, чтобы никто не разбежался и друг друга не искалечил, но ещё и отражать атаки с моря готова? И учит тому же тех, кого считает нужным учить…

   - Смерть в бою почётнее смерти на колесе пыточном. Лучше умереть стоя, чем всю жизнь потом ползать на коленях, объедки со стола господского собирая. Встань. Возьми клинок… пальцы на рукояти сложи правильно, вот так. Бей! Не бойся крови, она сама тебя боится. Ну же. Глаза открой!

   Я стиснула зубы и распахнула веки. А потом замахнулась ножом…

***

Несколько дней в синем доме ничего не происходило. Милёна не подходила ко мне, я к ней и её подругам тоже. Но однажды поутру Милёна бросила мне:

    - Сегодня с нами в море выходишь. Долг за тебя скала каменная отрабатывать будет?

   В море так в море. Я не спорила. Самой хотелось уже добыть первую жемчужину, начать уже выплату долга солаунгу.

   Жемчужные склоны располагались с южной стороны острова. Здесь берег уходил круто вниз, в пугающую тёмную бездну, а жемчужницы гроздьями висели на обомшелых камнях. Казалось, они совсем рядом - руку протяни. Но я знала, как легко обмануться, прикидывая расстояние сквозь толщу морской воды.

   - Смотри, - объясняла Милёна, указывая вниз. - Всё просто. Ныряешь. Осторожно раскрываешь верхний панцирь, забираешь камушек в корзину, возвращаешься.

   Плетёная хитрым образом корзина пропускала воду, но задерживала в себе добытое. А ещё она хранила след того, кто наполнял её, и такой же след держался какое-то время на жемчуге, чтобы никто не мог подменить крупные чужие камни на мелкие свои.

   Метку, впрочем, можно было попытаться стереть, если хватит магических умений и знаний. Но любое пристальное разбирательство определит виновника, и тогда уже небо рухнет на голову, не выберешься. Все будут знать тебя, как воровку с дурной душою, нигде не будет к тебе отношения доброго.

   - Так что даже не думай, тазаринка, - угрюмо посоветовала мне Милёна.

   Как будто я собиралась ловчить подобным образом! Но я посмотрела Милёне в лицо и ничего не сказала ей. Что скажешь тому, кто уже приговорил тебя?

   Покрытый жемчужницами склон уходил глубоко вниз. Особо ценились камни, добытые из глубины. Они впитывали в себя таинственные переливы моря, мерцая особенным бирюзовым светом, какого никогда не будет у тех, кто грелся на солнце почти у поверхности воды.

   Наверх, к теплу, всегда поднимается молодняк, ещё не способный формировать жемчуг хорошо. Камни, впрочем, забирали и у них - чтобы освободить от ненужного груза. Освобождённая от жемчужины тварька постепенно меняла цвет с бледно-красного на ярко-оранжевый, и это было сигналом к тому, что такую не надо трогать. Пустая она. Пусть отлёживается, прогревает бока! На следующий год она вырастит новый камешек, а то и не один.

   Милёна с девчонками синего дома ныряла вниз, а я смотрела сверху, как они работали на глубине. Потом они поднимались, не выбираясь в саму лодку, отдыхали прямо в воде, держась за протянутые вдоль борта верёвки, и ныряли снова. Я подавала им узкогорлые, плоские кувшины с водой, если просили, они смачивали губы и говорили, что пить много, когда активно ныряешь, нельзя.

   Водится, мол, здесь такая крошечная рыбка, не больше ногтя, с плавничками-крючками. Если случится в воде с тобой то, что всегда случается после обильного питья, рыбка эта поднимется на запах да и вопьётся в самое нежное. Причём не одна. Привезут тебя к лекарям с гроздьями серебристых телец в паху, будешь лежать у них на столе, срамное место для лечения выставив. Что, сама понимаешь, не добавит тебе лишней радости!

   Правду они говорили или же весело врали, чтобы запугать, как следует, меня, новенькую, проверять не хотелось, так что старалась и я лишний раз воду не глотать, только если совсем уже невмоготу от жары становилось.

   К вечеру, когда солнце бросило по волнам алую дорожку, Милёна вдруг кивнула мне:

    - А давай в последний раз с нами? Надо же и тебе учиться тоже делу.

   Корзинка, оказывается, и на меня заготовлена была. И ножик специальный для извлечения жемчуга тоже. Ножны крепились к запястью, сам нож привязывался к ним прочной нитью, вдетой в отверстие, в рукояти проделанное.

   - В самую глубину не пойдём, рано тебе ещё, - деловито говорила Милёна. - Следи за мной, делай, как я. И аккуратно же делай, не убей ненароком жемчужницу. Ну? Готова? Прыгай.

   Тёплая вечерняя вода приняла меня. Плавала я отлично, глубины не боялась, и очень скоро добрались мы до места - верхней каменной ступени, заполненной молодыми жемчужницами. Глубина здесь была не больше человеческого роста.

   Мне бы задуматься, с чего Милёна доброту такую мне оказывает. Лично взялась учить, на мелководье привела…

   Но где там!

   Трудно жить всё время со вздыбленной на загривке шерстью, хочется хотя бы иногда верить в хорошее, хочется.

***

На мелководье вода тёплая, как парное молоко, пронизана солнечным светом, каждый камушек, каждую травинку морскую видно. Жемчужницы висели длинными гроздьями; нижние тварьки в такой грозди цеплялись уже не за камень, а за бока своих же товарок. Между «бородами» жемчужниц торчали длинные яркие жёлтые шипы. Шипы мне не понравились сразу, я решила их опасаться. Если уж их жемчужницы избегают, то и мне тоже не помешает!

   Позже я узнала, что жёлтые шипы - колонии полипов, в целом, безобидных, но если сдуру задеть их, то наколешься серьёзно. Кончик шипа обломится в теле, и самой лучше не трогать его. Пальцы слишком толстые, загонишь обломок ещё глубже и поймаешь потом отменную лихорадку, из которой и лучшие лекари могут потом не вытянуть.

   Милёна показывала мне, как осторожно поддевать кончиком лезвия панцирь, как переворачивать ножик рукояткой вперёд и осторожно вынимать из синей колышущейся плоти жемчужину. Вот для чего на рукояти имелся короткий шнур-ловушка из прозрачного шёлка! Раньше жемчужниц доставляли на берег и потрошили их там, они от такого, конечно же, погибали, а новые вырастали не так быстро, как хотелось бы.

   В былые годы жемчуг и вовсе почти пропал с Алых островов. Но потом люди додумались, как намного меньше вредить раковинам, как их подкармливать, как заботиться. И искристые, зеленовато-розовые и сине-зелёные перламутровые камни вновь вернулись в мир. Розовато-серая мелочь, добытая из молодняка, шла на бисер.

   За один нырок Милёна успевала обработать шесть раковин, а я - всего одну с непривычки. Но и у меня на дне корзинки начали собираться мерцающие камни! Мелкие, не дотягивающие до среднего веса, который был универсальным мерилом платежа, но - только мои.

   Солнце коснулось краем горизонта. Пора было возвращаться.

   - А хочешь ещё? - предложила Милёна.

   Я хотела. Жадность сгубила меня: ведь если добывать только мелкие жемчужины, до конца жизни долг солаунгу отдавать я буду. За одну среднюю, годную на оплату, собрать надо было не меньше десятка мелких…

   - С этих немного-то возьмёшь, молодые они. Пока учишься, работать будешь только по ним. Но сегодня можно взять и кое-что получше. Видишь во-он тот валун гранитный?

   Я видела. За камнем береговая линия делала излом, уходила в сторону. Скальный склон отступал, оставляя между собой и морем широкую полосу галечного пляжа.

   - Поплыли?

   Милёна не стала ждать меня, пошла мощными гребками к камню, я поспешила следом. Плавала я хорошо, мне удалось не отстать.

   Здесь скалы обрывались в море круче, чем там, где мы только что были. Стена уходила не просто отвесно, а, как казалось сквозь толщу воды, под уклоном от нас в глубину горы, вниз. Жемчужницы и здесь висели гроздьями, но сами они были не в пример крупнее, и тёмного цвета, ни одной оранжевой. Чем темнее жемчужница, тем она старше, это я уже знала хорошо. Шипы полипов росли и здесь, уже не алые, а ядовито-жёлтые, с них свешивались длинные нити водорослей. Между водорослями шныряли мелкие серебристые рыбки. Уж не те ли, что впиваются в срамное место, когда воды обопьёшься некстати перед тем, как за добычей нырять?

   Я нырнула, и сразу же поняла, что недооценила глубину. Серые жемчужницы висели ниже, намного ниже, чем те, с которыми я разбиралась только что. Но мне так хотелось добыть хотя бы одну! Самой добыть! Начать уже уменьшать проклятый этот долг с чего-то лучшего, чем пара десятков мелких камушков, годных лишь на бисер, а не в настоящее украшение.

   Я поднялась на поверхность, глотнула воздуха и нырнула снова. Когда я уже почти коснулась пальцами намеченной раковины, меня вдруг со страшной силой потянуло вниз, под скалу.

   Течение!

   Здесь оказалось нисходящее течение, и именно поэтому жемчужницы чувствовали себя так вольготно: ни одной оранжевой на весь склон. Я цеплялась за всё, за что только могла уцепиться, лишь бы выдернуть, вытащить себя из страшного потока - и почему же сверху его невозможно было заметить, во всяком случае, сразу?! Изо рта вырвался воздух, и я в отчаянии поняла, что времени у меня не осталось. Сколько может пробыть под водой человек без воздуха?

   Надо мной уходила наверх тень - Милёна. И ударило жутким осознанием случившегося: Милёна нарочно заманила меня сюда! Не может быть, чтобы не знала она о страшном невидимом водовороте!

   Я рванулась вверх из последних сил. Ноги мне будто верёвкой плотной стянули, и за ту верёвку тащили вниз. Всё! Я сейчас утону насовсем?!

   Что-то скользкое прошлось внезапно под моим телом, толкнуло вверх и в сторону. Власть подводного течения ослабела, и я пробкой вылетела на поверхность, хотя в глазах уже темнело. Легла на спину - только так и можно удержаться на морской воде, если испуг выколачивает сердце, - и дышала, дышала, дышала…

   Не успела я наглотаться. Слишком быстро всё произошло. Перепугалась я очень сильно, но дыхание растратить до конца и водицы морской, горькой от растворённой в ней соли, хлебнуть от всей души я всё-таки не успела.

   Немного оклемавшись, я перевернулась - надо было плыть к берегу, да вот хотя бы к пляжу по ту сторону от гранитного камня, и уже там переводить дух как следует. Я увидела затылок Милёны, её яркий пёстрый платок ни с чьим другим невозможно спутать. И тёмное, блестящее бронзовой чешуей тело, идущее за ним следом. Дракон!

   Морской дракон, какого любили изображать на своих гербах Крайновы, как символ власти своей над водной стихией. Я слышала, драконы вырастают огромными. Рассказывали, в глубине, далеко от берегов, водятся такие, что и весь корабль целиком проглотить не задумаются. Но этот вряд ли ещё успел выбраться из детского возраста. Впрочем, нам-то какая разница, кто сожрёт нас сейчас, большой или маленький!

   - Милё-она! - закричала я во всё горло. - Милёна, берегись!

   Волна плеснула мне в рот, я закашлялась, снова пришлось давать себе передышку. Какое счастье, что дракон не ко мне интерес проявлял! Одно дело потонуть по чьей-то злой воле, совсем другое - потонуть перекушенной напополам драконьими клыками!

   Милёна обернулась, увидела тварь, шарахнулась в сторону. Да не в сторону лодки нашей, а к камню - сослепу, я думаю, да и чем лодка помогла бы. Разве что потонула бы от удара мощного хвоста вместе с нами. Увидели там, в какой переплёт мы попали, я не знала и не хотела знать.

   Но ныряльщики не так безобидны, как показаться с первого взгляда может. Вокруг Милёны расплылось чернильное пятно и дракон, с разгону в него влетевший, внезапно утратил весь свой боевой задор и застыл, едва шевеля короткими плавниками-лапами. Там и я подоспела, а и хватило же мне ума самой в пятно не лезть.

   - Сюда! - крикнула я Милёне. - На берег!

   И мы кинулись к берегу настолько быстро, насколько может плыть в воде человек.

   За камнем начиналось совсем уже мелководье. Мы выбрались на него и поняли, что успели немного. Дракон уже оживал, вытягивал над волнами узкую клиновидную голову, топорщил ноздри - вынюхивал нас. Милёна охнула, наступив не глядя на жёлтый шип. Их и здесь было много, не таких громадных, как на глубине, а маленьких, не больше фаланги пальца. Спасло то, что росли они не сплошным ковром, а этакими ершистыми жёлтыми щётками. Пройти между ними вполне было возможно, только надо было смотреть повнимательнее, куда ногу ставишь.

   Но нам смотреть было уже особо некогда: бежали, а где и плыли, к берегу вовсю. Морские драконы не летают в воздухе, но у них настолько плотная чешуя на плавниках-лапах и брюхе, что жёлтые иглы нипочём. Хищнику достанет ринуться за нами и перебить нам шеи!

   Только на галечном пляже мы рухнули наземь, уже безо всяких сил, и увидели, как тварь, всё-таки погнавшаяся за нами по мелководью, разочарованно хлещет хвостом по поверхности воды. А потом уходит обратно.

   Солнечный свет не любили морские гады, изникающие на поверхность только лишь затем, чтобы ухватить зазевавшуюся добычу. Солнце, не успевшее ещё и наполовину опуститься под горизонт, высушило морду нашей погибели и заставило зверя вернуться обратно в море несолоно хлебавши.

   У меня ослабли колени и затрясло крупной дрожью всё тело. Я осела на гальку, обхватила себя за плечи. На удивление, слёзы не появились. Но губы прыгали. Рядом шипела и злобно ругалась Милёна. Не сразу, но я посмотрела на неё и увидела, что в ноге у неё полным-полно жёлтых шипов, и кровь сочится, пятнает округлые, обточенные морем за много веков, некрупные камни.

   - Наверх… надо… - выдохнула Милёна сквозь слёзы. - Прилив!

   И тут я увидела, что вода прибывает и плещется уже совсем рядом с нами…

***

Спасаясь от наступающего моря мы отчаянно лезли вверх по скалам, и не сорвались с них лишь промыслом Светозарного. А сколько было мгновений, когда повисали на руках, теряя из-под ног опору! Милёне приходилось хуже моего. Я всё-таки умудрилась не собрать себе в ступни жёлтых игл. У неё же одна нога совсем в негодность пришла, а и второй тоже досталось.

   Вскоре мы ы распластались на скальном выступе, вне досягаемости прилива, насколько смогли, двоим здесь всё же оказалось тесновато. Тяжело дышали обе, Милёна - со всхлипами. На её ноги я старалась не смотреть.

   Самое время спросить, почему она смерти моей захотела. Она знала про подводное течение! Не могла не знать. И про прилив она знала точно. Дракон неожиданностью для неё стал, а вот течение и прилив - нет.

   Но сил на скандал не осталось никаких. Отдышаться бы…

   - Нас спасут, - хрипло выговорила Милёна. - Придут и спасут… жизнь опытного ныряльщика много стоит… нас не захотят потерять…

   - Как они узнают, что мы здесь?

   - Колдовством.

   - И что, на нас колдовство потратят? - искренне удивилась я. - Да с чего бы вдруг?

   - Потратят, - Милёна закрыла глаза. - Взрослая обученная ныряльщица много стоит ведь…

   Ступни её распухли, из-под впившихся шипов проступала кровь, чёрная в неверном свете угасающей зари. Наверное, лекари могли такое вылечить без особых последствий. Или не могли?

   Впрочем, к ним в больницу надо ещё попасть…

   Я отползла от края уступа насколько смогла, упёрлась голой спиной в скалу, прогретую дневным зноем.

   Море плескалось теперь всего в половине человеческого роста от нас. Вроде вода больше не поднималась. Кажется, прилив достиг своей наибольшей силы. К утру вода уйдёт, и галечный пляж вновь покажет себя дневному свету…

   На Алых Островах приливы злее тех, что приходят к нам в Прибережье. Всё потому, что здесь до самых Проливов - открытое море, и на горизонте нет видно никакой суши, только вода и небо.

   На тёмное небо медленно выплыли две Сестры, Старшая и Младшая, первая всё ещё полноликая, вторая хвалилась сияющим девичьим венцом с яркими подвесками-звёздами по концам.

   Поднимался ветер, становилось холоднее.

   Когда ныряешь, одежды на тебе всего ничего. Короткие штаны, руми, да грудная лента у девочек. Вода летом тёплая, раскалённый дневным зноем воздух обжигает горло. А вот поздним вечером, на скале, едва разминувшись со смертью… Зубы стучат! И это ещё в лучшем случае!

   Милёна ничего уже не говорила, только хрипло дышала. Я не знала, чем помочь ей. Ожидание тянулось долго, так долго, что я решила: Милёна умерла. И сейчас умру и я тоже.

   Но мы даже до середины ночи не просидели: подошёл сторожевой корабль из Тихой Бухты, снял нас со скалы. Милёна пришла в себя как раз тогда, когда встала перед нами, уперев кулаки в бока, мёнша Сёякинон.

   - Ты знала про прилив, - сурово заявила она. - И всё равно задержалась. Что это, жадность или глупость? Или всё вместе?

   Милёна молчала, пряча глаза. Ей дали выпить снадобья, оно умерило боль, хотя на ноги с торчащими из них жёлтыми шипами смотреть без ужаса не получалось.

   - Я бы лично выпорола тебя плетью, но вижу, что тебе немало и так, - продолжила Сёякинон. - Пока болеешь, дом синий в подчинение пойдёт к белому. А там будем решать, кем заменить тебя.

   Милёна вздрогнула, смотрела на мёншу так, будто дракона морского снова увидела, причём прямо перед собой.

   - Я долго тебя терпела, - объяснила своё решение Сёякинон. - Хватит, пожалуй. Теперь ты, тазаринка. Где ты впервые увидела дракона, откуда изник он?

   Я рассказала в подробностях. Про течение, как оно едва не унесло меня в глубину, навстречу смерти, не стала говорить. А про дракона не утаила ничего…

   На следующий же день в море ушли охотники. Они разыскали драконье гнездо и разорили его. В кладке было около ста яиц, и они почти все ещё оставались целыми, детёныши не успели вылупиться. Тот, которого видела я, оказался самцом - они всегда меньше в несколько раз, чем самки. Дракониху же выловили позднее, в другие дни.

   Я подходила смотреть. Зеленовато-бирюзовая чешуя сверкала на солнце живым огнём. Великолепные звери, что уж там. Мощь, сила, красота. Не зря Крайновы на герб их себе избрали. Даже как-то жаль их стало… Пережитый в море страх забылся.

   Чего я никак не ждала, так это пожалованного мне отреза драконьей шкуры. За подробный рассказ о том, где и когда я морских тварей видела, это помогло охотникам выследить их и разрушить гнездо. Награда, значит.

   Я догадывалась, что стоит она немало, но кто бы меня свозил в Торговый город на рынок! А здесь… что с нею делать…

   - На куртку не хватит, - подала совет мёнша Сёякинон. - А вот на башмачки в самый раз. Нога у тебя вряд ли уже дальше расти будет. Сделай обувь, порадуй себя. Осенью пригодятся. Драконья кожа - плотная и прочная, ей сносу не будет!

   - Может, лучше в счёт долга отдать её? - засомневалась.

   - Долг твой, - сказала мне на это Сёякинон, - кусочком шкуры не покроешь. Дело твоё, но я бы не отдавала. Долг долгом, а и себя тоже надо хоть иногда радовать.

   И она была права, конечно же.

   Милёну выпустили лекари лишь через десять дней. Она даже не хромала. На подошве не осталось шрамов. Но так получилось, что заменить нашу старшую оказалось некем. Белому дому не нужна была обуза сверх уже имеющейся, а другие ещё не подросли, чтобы доверять им такое важное дело.

   Я лишь надеялась, что вот уже теперь-то Милёна оставит меня в покое. Но в тот же вечер она подошла ко мне сама.

   Я полюбила сидеть на скалистом пятачке сразу за нашим домом. Отсюда открывался отличный вид на скалы и бескрайнее море, но мало кто заходил сюда. Девочки делали нехитрые вечерние дела вместе, вместе играли в популярную здесь азартную игру «ракушка и кубик». Игра показалась мне однообразной и скучной: кидаешь расписной кубик в длинную витую раковину, встряхиваешь, он проходит через нутро ракушки и падает на стол. Дальше смотрят, какой гранью кверху остановился и в зависимости от этого объявляют победившего или проигравшего.

   Как тут можно победить?

   Как проиграть?

   Ничего совсем от игрока не зависит. Вот вообще! А проиграть можно много. Играли на интерес: кому стирать, например. Или убирать. Или - приносить еду с общей кухни на всех и уносить потом обратно посуду.

   Седа, к примеру, не могла отыграться вот уже какой день подряд. А всё надеялась, что получится, и даже жаль её было, как её трясло после очередного проигрыша.

   Мёнша подобные развлечения не жаловала, могла и по затылку выдать, и кубик отобрать, - его называли почему-то костью, - а раковину сломать, но все всё равно играли.

   Я уходила от общего стола сразу после ужина, там невозможно было оставаться: меня постоянно пытались втянуть в игру и насмехались, когда я отказывалась.

   Я пропускала насмешки мимо ушей и уходила смотреть на море.

   Море пылало по вечерам летними огнями, синими, зелёными, жёлтыми, снова синими. На небе проступали первые звёзды, выходили Лунные Сёстры, Старшая и Младшая. А думала я о том, что однажды выплачу долг Крайнову и уйду с Алых островов, куда захочу. Может, Рогора искать пойду, а может, подамся в колдовской волшебный город Амариг. Есть же во мне сродство к стихии Воды! Другая потонула бы в том течении быстро, я же продержалась и выплыла. Может быть, меня и в Академию магии примут? Вот было бы хорошо…

   Милёна подошла ко мне бесшумно. Она не хромала, настолько хорошо заживили ей раны лекари. Я увидела её в самый последний момент.

   - Можно? - спросила она.

   Я удивилась. Оказывается, это место окрестили моим и сюда старались лишний раз не соваться… Чудные.

   Милёна села рядом, поджав под себя ноги на манер нашей мёнши.

   - Ты почему про течение не рассказала? - спросила она вдруг. - Про то, как сама там оказалась? Они ведь думают - случайно.

   - Расскажи им сама, - предложила я.

   - Дура… - с тоской ответила Милёна.

   Я промолчала. Милёна убить меня хотела, я окончательно это уже поняла. Не самое приятное открытие. Хотя я почти убедила себя в том, что на самом деле я оказалась на том месте случайно. Так мне было спокойнее…

   - Почему ты не бросила меня? Сама быстрее бы на скалы вылезла…

   Я вспомнила, как мы бежали по мелководью, и я умудрялась перешагивать через большие гребни жёлтых шипов, а у Милёны это получилось плохо.

   - А ты бы меня бросила? - ответила я вопросом на вопрос.

   Спросила, и по глазам поняла: бросила бы да ещё как! Меня охватило отменной злостью, даже пальцы дрогнули. Почти так, как тогда, когда я впервые с Милёной дралась за свободу стирать только то, что сама хочу.

   - Я не ты, - резко ответила я. - И никогда такой не буду!

   - Дура ты, тазаринка, - хмуро сказала Милёна. - Сожрут…

   - Я не позволю себя сожрать.

   Она лишь хмыкнула скептически, показывая, сколько веры у неё моим словам. Я ожесточилась ещё больше:

   - Ты-то ведь меня не сожрала.

   - У нас говорят в таких случаях - ещё не утро, - медленно произнесла Милёна. - Но я не хочу больше ссориться с тобой, тазаринка! Ты оказалась из хорошей стали. Мир?

   И протянула мне руку.

   Я обхватила себя за плечи. Хватило уже науки. Никому не верь!

   Милёна усмехнулась, растолковав моё поведение по-своему.

   - Мизарив, - сказала она негромким, но каким-то торжественным голосом, - нечего тебе меня бояться. И даже больше скажу: Я, Милёна, дочь Цветаны и Мала, даю тебе Слово, что никогда не причиню вреда тебе.

   - Ты зачем… зачем ты Слово?! - испугалась я. - Не надо мне! Я и так поверю!

   Я уже поняла, что к словам надо относиться бережно и не давать их по пустякам, особенно такие, какие на клятвы по звучанию своему похожи.

   - Поздно, - с насмешкой сказала Милёна. - Слово уже прозвучало. Ну а теперь как будешь? Примешь мою руку?

   Я приняла.

   Вот так два долга и один стало у меня. Перед двоими, Крайновым и Сёякинон, я сама ответ держать собиралась, передо мною - Милёна.

   А плохо это или хорошо, кто бы сказал тогда.

***

На праздники верхняя часть Жемчужной Капли соединялась на время с нижней на общей площади, широкой террасой выдававшейся в море. Вот уже несколько дней как с неба ночного ушли обе Сестры, оставив миру лишь звёздное покрывало ночи. Они вернутся, когда окончательно переменится ветер и придут к берегу холодные течения, сгонят вниз, в глубины, всех жемчужниц.

   Закончится работа ныряльщиков, начнётся совсем другая жизнь у них - сортировка добытого, рыбный промысел, вышивки бисером… и пусть спасибо скажут, что не кухне, не в портомойне, не на сборе урожая на горных полях! Бездельников здесь не жаловали.

   Меня и рыбное дело миновало, потому что Сёякинон взяла в ученицы в обмен на моё обещание назвать первенца её именем. А это значило, что по завершению сезона добычи жемчуга за меня возьмутся всерьёз. Не то, чтобы я возражала. Мне и самой хотелось стать сильной. Такой сильной, чтобы враги, завидев издали, сами на ту сторону улицы перебегали.

   Такой, как Сёякинон!

   А в праздник зажгли на площади огромный костёр едва ли не до самого неба. Собрались здесь все, кто проживал в Жемчужной Капле, и еще из окрестных поселений пришли.

   Рокотали маленькие округлые барабаны, пели в такт им пронзительные свирели и флейты. Милёна вышла в круг, пошла в вдоль пылающего огня в безудержном танце. Вслед за нею потянулись и другие парни да девушки.

   Я смотрела со стороны. Были на мне башмачки из драконовой кожи, и костёр отражался в них пылающим пламенем, а в волосах моих, коротко обрезанных из-за работы в море, помимо алой пряди Тайнозера переливалась искрами лента всё из той же кожи морского дракона. Её сшили мне из кусочков, оставшихся после башмаков, и вышло хорошо.

   Но для танцев всё же я ещё не доросла, и потому смотрела на весёлую пляску вместе с младшими девочками, не устававшими сплетничать. Ни о чём-то другом не могли говорить они, только о парнях да молодых мужчинах, и о том, как сами пустятся в пляс. А за ними - какой-нибудь красавец, лучший ныряльщик или лучший воин или вдруг забредёт сюда наследник богатого царства, как в сказке о Звёздочке и сыне Светозарного…

   Я-то знала, никто не придёт сюда. Ни сын Светозарного, ни мой Рогор.

   А всем-то прочим не для чего танцевать со мною!

   Так я тогда о себе думала…

ГЛАВА 5. НЫРЯЛЬЩИЦА

Амаригом зовётся сияющий над мирами град, столица Великого Ямрала. Там стоят белокаменные дома, украшенные дивными куполами и башнями. Там - Высшая Академия Магии, и в ней учат самой невероятной и самой могущественной волшбе. Там - флот кораблей-птиц, непобедимых и неуловимых, как ветер. Там живут красивые люди, и одеваются они в красивые наряды, и нет им нужды в поте лица добывать пропитание своё.

   Амаригу служат все миры, в какие протянул он свои порталы-Врата.

   Хотела бы я побывать в нём! Увидеть его прямые улицы и висячие сады, посмотреть на птичий корабль и - очень издалека - на величественное здание Академии Магии.