Ведьма должна умереть. Раскаленные сандалии — вот благодарность за спасение жизней. Неужели ни одно сердце не дрогнет, никто не попытается помочь? Вера, смирение, принятие — его удел. Но как остаться в стороне, когда гибнет ни в чем неповинный цветок? Они из разных миров. Каждый уверен — не по пути. Но у судьбы другие планы…
ВАЖНО: Жестокий авторский мир!
— Танцуй, ведьма! Танцуй! – оглушительно вопила толпа на прихрамовой площади.
Лика кричала. Раскаленные сандалии уже успели надеть на её стройные ножки, и тошнотворный запах жженой плоти растекался по округе. Боль заставляла сердце бешено колотиться в груди. Голос срывался, стоять на месте было невозможно. Тело само инстинктивно дергалось, стараясь избавиться от того, что приносило страдания, извиваясь в уродливом подобии танца. Поддаваться, делать то, что издевательски требовала толпа не хотелось, но...
Лика бросилась к фонтану, надеясь остудить раскаленное железо в его чаше, наполненной до краев холодной водой, но толпа перекрыла ей дорогу. Гогоча и улюлюкая, собравшиеся на прихрамовой площади люди продолжали вопить свое проклятое:
— Танцуй, ведьма!
За что?! Всю жизнь Лику учили прятать свою силу, скрываться в лесах, сторониться людей… Ибо люди считают любое колдовство страшным грехом, ужасным преступлением! Только вот разве не преступление: имея силы помочь – пройти мимо?
Лика пройти не смогла. Когда в охваченной эпидемией деревне десятками стали умирать люди, она пришла к ним. Девушка смешивала травы, делала отвары, отпаивала, выхаживала, спасала. Ее восхваляли, называли спасительницей и благодетельницей, но, когда ее стараниями опасность миновала…
— Она ведьма! Она пошла против воли Бога! – тыкали в неё пальцами те, кто совсем недавно пил её отвары, кто именно благодаря её вмешательству не умер в горячке, те, кто должен был бы быть благодарен за спасение. И вот она — благодарность: её заманили в ловушку, схватили, связали и притащили к храму.
— Ведьма… Она ведьма… – нашептывали они настоятелю, чьи виски совсем недавно тронула первая седина.
И тот охотно кивал, не сводил с нее похотливого взгляда, сверкающих алчущих плотских удовольствий глаз. С первого взгляда Лика поняла: именно настоятеля ей стоит опасаться больше остальных. Потому что на дне его глаз плескался и лютый азарт, такой, какой просыпается у охотника, что затравливает зверька собаками. И таким зверьком сейчас была Лика. Она понимала — настоятель тот, кто будет упиваться ее страданиями, наслаждаться ими так долго, как только сможет.
Потом был подвал. Поросшие плесенью стены, следы крови на каменном холодном полу, закопченный потолок и голодные крысы размером с небольшую собаку, жаждущие отгрызть Лике нос или палец, стоит только задремать…
Через два дня голода и холода в ход пошли пытки. Иголки её не взяли – успела зачаровать кожу, чтобы та стала плотной, как камень. В воде она не утонула – эта стихия всегда помогала ей, была родной и приветливой. Растянуть на дыбе тоже не получилось…
Но все же попытки истязать ее для Лики бесследно не прошли. Магия постепенно истощалась, исчерпывалась, нарастало головокружение, тошнота, накатывала слабость и все быстрее разрасталась пустота внутри. С силой уходила и вера в людей. Теперь Лика вспомнила заветы наставниц, их наставления, понимала, о чем они говорили, от чего предостерегали… Понимала и мысленно соглашалась с каждым их словом, но было поздно.
Когда палач под пристальным взглядом настоятеля положил перед ней десяток раскаленных до бела прутьев, девушка окончательно поняла, что проще признаться во всем, что только предъявят и уповать на быструю и безболезненную смерть. Лика знала — с огнем ей не справиться. Он никогда не давался ей, не подчинялся и не помогал, в отличие от воды, огонь не был ее другом и соратником. Отнюдь! Она боялась его, страшилась той боли, которую он причинял, стоило проявить неосторожность. Девушка понимала, что просто не вынесет, не справится, не сумеет…
Лика подписала все бумаги, созналась во всех, даже самых глупых и нелепых вмененных ей преступлениях, вроде наведения порчи на корову какой-то крестьянки. Но от клеймения каленым железом это не спасло.
Ее развернули к стене, задрали руки над головой, вынуждая встать на цыпочки. На тонких запястьях защелкнулись массивные железные кандалы, скрепленные цепью, что была продета сквозь вбитое в каменную кладку кольцо. Палач разрезал ткань платья на ее спине. Лика понимала, что будет дальше, потому закусила губу, отвернулась и тут же наткнулась на взгляд настоятеля, сидевшего в удобном, неуместно роскошном для пыточной, кресле. На его лице ярко сияло предвкушение, ожидание…
Палач взял первый прут и медленно приложил его к оголенной коже. Запахло паленым. Боль сметающей все на своем пути волной разлилась по телу. Лика выгнулась, вцепилась в цепь кандалов и закричала. Девушка собрала всю силу, что еще оставалась, направила ее на то, чтобы заглушить чувства, прогнать боль. Ей удалось. Но был и следующий прут, а за ним еще один. И еще… Сил не осталось. Настоятель получил то, зачем пришел…
Лика лежала на полу в камере, дрожа всем телом, не понимая, почему так холодно, когда вся спина горит огнем. Она мечтала о том, чтобы провалиться в беспамятство, уйти в агонию, тем самым избавиться от нестерпимой боли. Ей казалось, что палач все еще здесь, все еще прижимает раскаленные пруты к ее коже, а настоятель по-прежнему сидит в углу, бросая ему сухие приказы: “Еще!”
Дверь скрипнула и на пороге действительно появился он — садист высшего ранга. Настоятель прошел в камеру, притворил за собой дверь.
— Ну здравствуй, ведьмочка, — шепнул он, присев рядом и убирая прядь рыжих волос с лица Лики. — Больно, да?
Девушка ничего не ответила. На это не было ни сил, ни желания.
— Ничего, ничего, — продолжал нашептывать настоятель, — будь хорошей девочкой, веди себя тихо, не поднимай шума и, я обещаю, твои страдания закончатся быстро. Чик и все…
Мужчина подцепил край ее юбки, шершавая ладонь легла на обнаженную лодыжку и заскользила выше, по голени, по бедру, к развилке ног.
— Вот так, ведьмочка, будь покладистой, — продолжал говорить вкрадчиво настоятель. — Я все сделаю быстро, а потом дарую тебе быструю легкую смерть…
Он потянул одну ногу Лики в сторону, освобождая пространство между. Звякнула пряжка его ремня. Девушка сглотнула, понимая, зачем он пришел, чего хочет, какова цена того, чтобы пресечь ее страдания. Так ли это много — позволить надругаться над собой, когда стоишь на пороге гибели? Для нее было очень много.
— Такая красивая, такая молодая. Горячая! — шептал настоятель, вставая на колени между ее ног, начиная пристраиваться сзади.
Гадливость железным обручем сковала горло Лики. Она собрала остатки сил, те жалкие крупицы, что еще теплились в самой глубине ее души, и…
По человеческим венам течет кровь, а кровь, по своей сути, — это вода. Вода всегда легко подчинялась Лике. Вот и сейчас остатков сил ей хватило, чтобы заставить ту мерзкую жижу, что циркулировала в теле настоятеля, рвануть к его члену.
Он вскочил, взревел, хватаясь за свой распухший до невероятных размеров отросток.
— Попытаешься тронуть меня еще раз, и твой хрен разорвет на мелкие клочки! — выплюнула Лика.
Силы иссякли, заклинание спало, настоятель, запихнул свой стремительно уменьшившийся отросток обратно в штаны и пулей вылетел из камеры.
— В башмаки ее! — раздался его приказ откуда-то снаружи.
И вот девушку привели на площадь. Настоятеля не было. Какой-то монах долго что-то рассказывал, перечислял её злодеяния, озвучивал приговор, а она смотрела на принесенные железные башмачки, на огонь, на краснеющий от накала металл и снова молилась о быстрой смерти.
— А теперь ты для нас станцуешь, ведьма! – последние слова монаха она все же расслышала. Попыталась вырваться, призвать свою силу, чтобы спастись, только магии не осталось. Она была истрачена вся без остатка.
— О, великая Ехидна, помоги, — взмолилась Лика, завидев раскалённые башмачки.
Но ничего не произошло, никто не откликнулся на ее отчаянный призыв.
— Придет время, и Вечный Странник непременно накажет вас! — прокричала она в толпу, но люди, что собрались посмотреть ее страдания потехи ради, лишь рассмеялись.
— Танцуй, ведьма! – вопила толпа, все больше распаляясь, требуя, топая.
Лика закричала, почувствовав, как одновременно, при помощи железных щипцов две тяжелые алые сандалии накинули на её ноги и защелкнули простые застежки.
Боль… Паника… Вода…
Толпа не пустила её к фонтану, тогда она закричала в небо.
— Дождь оплачет слезы безвинных, река же смоет проклятое племя…
Тучи сгустились, собравшись на еще пару секунд назад ясном небе. Откуда она взяла силы на такое весомое заклинание? Лика и сама не поняла, но ощутила, что внутри нее будто что-то лопнуло, сломалось, будто сама ее суть вдруг выгорела, истлела, превращаясь в некое безликое ничто. Тяжелые капли сорвались и обрушились на землю, обильно поливая толпу, заставляя людишек разбегаться в надежде сохранить на себе сухими хоть какие-то нитки. Лика кричала. От боли помутилось сознание, окружающая действительность пошла кругом, смазалась, а потом и вовсе померкла. Крик оборвался, и ведьма упала наземь.
Поль был всего лишь послушником. Он провел при храме основную часть своей жизни, но, несмотря на то, что дожил уже почти до сорока лет, сан он так и не принял. Дело было совсем не в том, что не мог выучить полагающиеся молитвы, был глуп и недостаточно верил или не любил своего Бога. Нет, просто он не хотел участвовать во все тех гонениях и издевательствах, в которые оказался бы вовлеченным, став братом.
Вот и сейчас он стоял на колокольне и наблюдал за происходящим на площади. Там карали ведьму. Жестоко и беспощадно. А за что? За то, что вылечила, спасла от мора целую деревню!
— Девочка им помогла, а они… — вздыхал он, всматриваясь в ревущую и жаждущую зрелища толпу.
Отворачивался, когда в девушку бросали грязью. Зажимал уши, чтобы не иметь возможности различать те гадкие слова, что летели в адрес несчастной. Не помогало, не спасало. Кулаки сжимались сами собой.
— Красивая девочка, милосердная, добрая… Но Бог учит смирению, — шептал мужчина, — мне нельзя. Я не могу вмешиваться. Мне следует смириться.
Шальной ветерок пробежался по площади и донес запах жженой плоти, когда на девушку надели раскаленные башмачки. Внутри мужчины поднялся такой протест, что хотелось орать, требовать милости к несчастной. Ведь Бог учит прощению. Неужели юная девица, что смогла победить болезнь и спасти столько жизней, не заслуживала милости? Будь она хоть трижды ведьмой… Девушка дернулась к фонтану, но ей перегородили путь. Поль закрыл глаза.
— Смирение… Смирение…. Смирение… — повторял он пересохшими губами. — Я не должен, не могу вмешиваться. Мне нельзя. Бог не поймет, если я пойду против братьев. Мне нельзя. Смирение….
Мужчина даже не заметил, как начал спуск по каменным ступеням, как вышел на прихрамовую площадь. С неба хлестал дождь, настоящий ливень. Он был таким сильным, будто бы кто-то на небе опрокинул огромное ведро с водой. Толпа разбежалась, никто не желал промокнуть. Поль подставил лицо под струи, надеясь, что они смогут погасить тот огонь злости, что бушевал в его душе. Сделав глубокий вздох, он пошел к девушке, что без движения лежала в луже. Он присел рядом и понял — мертва. Мужчина поднял глаза на стоящего под небольшим навесом монаха, что оглашал приговор несчастной, и кивнул ему, сообщая о кончине ведьмы.
— Суд свершился! — громко крикнул монах.
Несколько человек, что наблюдали за происходящим из окон жмущихся к прихрамовой площади домов, возликовали. Они смеялись, кричали… Радовались смерти…
Поль лишь смиренно покачал головой, стараясь не осуждать их. Людям свойственно бояться тех, кто сильнее. А ему хотелось сейчас рухнуть на колени и закричать в такое далекое небо, обращаясь к своему Богу: «Она же тоже твоя дочь! За что?».
— Закопай её за оградой, — приказал монах и поспешил скрыться от не собиравшегося утихать дождя в храме, — сандалии не забудь принести.
— Хорошо, — голос дрогнул, но, к счастью, никто не мог этого заметить. Рядом никого не осталось.
Если бы Поль мог, он бы спасал. Все эти колдуны, ведьмы, ведуны… Он не мог заставить себя чувствовать, что они враги. Даже после того, как маг сжег его дом.
— Может, это был не маг? – твердил он себе еще маленьким мальчишкой. – Может, просто уголек из печи выпал?! Такое уже случалось, тогда отец быстро потушил… Не разгорелось.
Мужчина подошел к телу, снял ненавистные сандалии и отшвырнул их в сторону. Подхватил девушку на руки. Она была такая легкая, почти невесомая. Платье промокло и плотно облепило стройную фигуру, четко очертив пышную грудь и тонкую талию. Рыжие волосы мокрыми локонами налипли на бледное лицо. Даже в смерти она была прекрасна. Поль понес девушку в сторону ведьмовского кладбища, ощущая, что и внутри него что-то отмирает, черствеет.
Он бережно уложил её на плиту того, кого обвиняли в смерти его родителей, сплюнул на землю и взялся за лопату.
Поль гораздо больше любил проводить время за книгами, но и от физической работы никогда не отказывался. К тому же, каждое утро ходил на пробежку и выполнял ряд упражнений, показанных ему в те времена, когда он еще был босоногим мальчишкой, старостой деревни — отставным воякой.
Он почти докопал яму, остановился перевести дух, снова посмотрел на прекрасную ведьму…
Грудная клетка поднималась настолько медленно, что Поль решил, что ему показалось, но все же положил руку к ней на живот, чтобы убедиться. Он отпрянул, ощущая, как внутри вспыхивает крошечная искорка надежды. Девушка дышала. Она выдержала все издевательства, всю боль, в слабый огонек ее жизни еще теплился. А значит был шанс, что он сможет ее спасти…
Поль воровато осмотрелся. На кладбище кроме него никого не было. Он осторожно переложил ведьму за невысокий куст терна и начал закапывать приготовленную яму. Работать старался быстро, беспрестанно молился о том, чтобы жизнь не оставила девушку, пока он возится с комьями земли. Оставить все как есть было нельзя!
Когда он закончил работу, на ведьминский погост опустились сумерки. Надо было идти на ужин. Но мужчина часто пропускал трапезу, зачитавшись в библиотеке, а значит никто не удивится его отсутствию. Поль подхватил хрупкое тельце и окольными путями стал пробираться к лесу. Он знал одно место…
Старый, заброшенный детский домик на дереве, где он, порой, прятался мальчишкой, был сколочен на совесть. Крыша пережила все испытания природы, что обрушились на нее за прошедшие годы, а вот деревянные стены обросли мхом и местами подгнили, но это было лучшее, что сейчас можно придумать, чтобы укрыть и попытаться спасти девушку. Пышные еловые ветки надежно скрывали домик от посторонних глаз, а из-за отсутствия тропы поблизости, сюда вообще редко кто-то забредал. Если девушка, приходя в себя, начнет кричать от боли, ее смогут услышать разве что белки да зайцы.
Поль с трудом влез по старым веткам с легкой, но все же ощутимой и неудобной при лазании по деревьям, ношей. Мужчина старался быть аккуратным, осторожным. Не хотелось доставить девушке еще больше боли, случайно коснувшись обожженными ногами о ветку или грубую еловую кору.
В домике пахло сырым деревом и травами. Уложив девушку на грубый соломенный матрац, Поль открыл притаившийся в углу ящик, в котором хранил мази и бинты. Себе он говорил, что хранит тут самодельную аптечку “на всякий случай”, но глубоко в душе знал: лекарства здесь, потому что он наделся, однажды непремено выпадает шанс спасти кого-то из несправедливо, обвиненных в колдовстве.
Надо было промыть раны, но воды в его бурдюке осталось совсем немного, поэтому он отложил её, чтобы напоить ведьмочку, если придет в себя.
Осторожно развязал грубую бечевку, которой стянули разрезанное платье ведьмы, проделав в краях дыры, аккуратно обнажил спину девушки. Зрелище было жуткое! Ему стало противно. Нет, не от вида повреждений. От осознания, что такое способны сотворить люди, которые служат его же Богу.
Он зачерпнул жирной мази, и одними кончиками пальцем, чуть касаясь, стал наносить густым слоем на тело девушки. Поль пытался размазывать снадобье осторожно, не причиняя боли, даже несмотря на то, что ведьмочка все еще была без сознания. С каждой секундой в нем все сильнее нарастало жгучее желание вернуться в храм, ворваться и…
— Смирение. Я должен познать смирение… — зашептал он, пытаясь себя успокоить. — Не я им судья. Только Бог…
Когда все повреждения на спине были покрыты лекарственным составом, он взялся за ноги: бережно наложив толстый слой мази на бинты, Поль обмотал ими обуглившиеся стопы и уселся ждать. Надо было уходить, но девушка могла прийти в себя, и нужно было убедиться, что она не станет изнемогать от боли, возможно, дать ей обезболивающего… Или снотворного… Воды, еды... Чего угодно! Лишь бы только ей стало лучше!
«Больно. И ноги совершенно не чувствую. Где пение птиц? Где яркий свет? После смерти ведь должен быть свет? И боли быть не должно. О, Ехидна, за что мне все это…» — думала Лика, балансируя на грани между тем, чтобы проснуться и уйти навсегда.
Она резко дернулась. Что-то холодное легло на лоб, затем во рту появился резкий травяной привкус. Горько, но с зажатым носом, пришлось глотать, чтобы вдохнуть.
«Больно. Почему же так больно?!» — успела подумать девушка, прежде чем снова провалиться в беспамятство.
Она
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.