Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ГЛАВА 15
- ГЛАВА 16
- ГЛАВА 17
- ГЛАВА 18
- ГЛАВА 19
- ГЛАВА 20
- ГЛАВА 21
- ГЛАВА 22
- ГЛАВА 23
- ГЛАВА 24
- ГЛАВА 25
- ГЛАВА 26
- ГЛАВА 27
- ГЛАВА 28
- ГЛАВА 29
- ГЛАВА 30
- ГЛАВА 31
- ГЛАВА 32
- ГЛАВА 33
- ГЛАВА 34
- ГЛАВА 35
АННОТАЦИЯ
Женщина в мужском коллективе – объект шуток и комплиментов, однако выдержать ехидные улыбки и иронию Савельева не каждой под силу. Рапортуя, этот наглец очередной раз даёт понять, что Оксана ему не указ, что это его отдел, его территория, его город. Считает генеральской протеже... А с генералом у него свои счёты.
Однако вкус запретной любви до сих пор стоит в горле, ощущается на губах, ведь целоваться с ним – всё равно где: на работе, дома, на улице – противопоказано. Она будет мучиться, просыпаясь в холодном поту от своих снов, в которых только его дыхание, его руки, его вездесущий жар.
ГЛАВА 1
Это ещё нужно разобраться, повышение или понижение по службе: оперуполномоченный уголовного розыска в столице автономного округа и начальник отдела уголовного розыска, но в этой глухомани... Такое впечатление, что Константин Александрович специально подальше в глушь отослал. Видать, и его уже сплетни достали.
Правда, сам сюда привёз:
– Ты умница! Я на тебя надеюсь! Ты справишься! – сказал он.
Сопит чуть слышно, как всегда, одеяло под себя сгрёб. Конечно, ещё как надеется. За восемь лет, что они вместе, ни разу его не подвела, в грязь лицом не ударила, страх свой не показала.
От природы страшная трусиха: обычного кота, в тёмную подворотню шмыгнувшего, до желудочных колик пугается, старенького «Макарова», своего табельного оружия, боится, поэтому и стреляет плохо, в тире никак не может на мишени сосредоточиться – всё отдачи ждёт.
Хотя на работе страх, кажется, никогда на показ не выставляла. На задании оторопь из противной тряски в дрожь азарта, в молниеносную реакцию превращается, да и не только на работе...
Ещё в школе совсем не прилежание, а страх, что вызовут и она не ответит, что все одноклассники над ней смеяться будут, с первого класса уроки учить заставлял. Школу окончила, на юридический факультет университета в родном Нижневартовске поступила. Фильмов по телевизору насмотрелась. Красивые молодые девушки красивым и сильным мужчинам помогают преступников ловить, а потом у них, конечно, любовь. Красиво! Так об уголовном розыске думала, как всякая девчонка о любви мечтала, только всё совсем не так красиво, как в кино, всё получилось...
И Любка спит, на кровати разметалась. Сестричка. Хитрый бесёнок, но просто ангелочек, когда спит. От родителей всё лучшее с генами нахватала: волосы льняные в крупные локоны завиваются – цвет мамин, только у матери прямые, копной ровной да пышной на голове лежат, а Любочка ещё и папины завитки прихватила. Носик курносый, губы пухлые и яркие, щёчки розовые мамины, глаза, словно небо, голубые папины.
Сколько с сестрёнкой проблем было: и учиться не хотела, и грубила, и денег на жизнь не хватало.
Сейчас ничего, приструнила, только иногда ещё огрызается… Но что делать… Возраст у девчонки такой – переходный, огрызучий... А в общем, человечек что надо: умница, красавица, на сестру совсем не похожа...
Оксана за красивой мечтой из родного дома уехала. Года не прошло – мама написала, что папа ушёл к подруге, с которой она со школы дружила. Оксана как-то не очень переживала, ведь в семье давно мира не было, может, поэтому и уехала подальше от проблем. Возвращаться не собиралась: ей и на новом месте хорошо было. Работа, Костя почти каждый месяц хоть на два-три дня из своей Москвы прилетает, но для себя решила подружек не заводить от греха подальше. Костик ей тогда лучше и милее всех был, и девушки из канцелярии откровенно завидовали.
А ещё через два года мама вышла замуж, письмо прислала, и сестричка Любочка прямо на конверте: «Приезжай, пожалуйста!» – приписала.
В отпуск на недельку домой ехала – месяц провозилась. Вроде всё хорошо, мама от счастья светится, перед новым мужем молодой козочкой скачет, мужчину этого и малюсенького братика Сашеньку как шоколадку облизывает, а Любка, когда-то любимая младшая дочка, – и кухарка, и нянька, и прислуга, и… синяк под правым глазом. Новый папа вроде интеллигентный человек, главным бухгалтером в большой фирме работает, а за сожжённую утюгом сорочку наказал. Невзлюбил отчим девочку, и мать не защищает, сторону мужа в каждом споре принимает.
Совсем не думая, как они вдвоём в одной комнате мужского общежития на её зарплату жить будут, Оксана быстро Любкины документы из школы забрала, мама без возражений все бумаги на опеку подписала, а отчим пробурчал:
– Теперь ребёнка в ясли на полный день отдать придётся! Лишние расходы... – И всё...
Уезжала в отпуск беззаботная девушка, сама себе хозяйка, а вернулась опекунша, ответственная не только за себя, но и за десятилетнюю девочку, воспитанием которой последние три года никто не занимался.
Сладко спит сестричка на новом месте, очень отдельным домом довольна...
Цены на жильё здесь, конечно, со столицей не сравнить. Даже не ожидала, что за такие смешные деньги целые четыре комнаты, кухню, сарай и ещё огород в придачу снять можно.
Огород – это, конечно, роскошь. В городе выросла и до седьмого класса считала, что арбузы, как всякая ягода, на кустах растут, но хозяин сказал, что без огорода здесь никак нельзя, а как услышал, что на три года, да ещё и с предоплатой договор заключают, то от восторга захлебнулся, полчаса эту Тмутаракань расхваливал.
И тайга у порога, воздух целебный, хвойный, и ручей из близлежащих сопок через огород к реке текущий молодильными свойствами, как яблочки из сказки, обладает:
– Воду из него по утрам пить будете, девочки, – подрастёте, поправитесь, и отец крепче станет...
Отец – это он Косте! У того от злости зубы заскрипели. Когда познакомились, стройный, как кипарис был, – теперь раздобрел на генеральских харчах и всё равно высокий, интересный, волосы совсем без седины, чёрные, и глаза чёрные, блестящие, молодые.
Оксана посидела на деревянных ступенях крыльца, полюбовалась синей россыпью звёзд на чёрной эмали неба.
Вон он пояс Ориона – талисман. Очень удобно: из кармана не вывалится, не потеряется, и в безоблачную погоду всегда на небе найти можно. Три звёздочки в прямую линию, как на погонах у старшего прапорщика, выстроились. Так и хочется поддержки, помощи у звёзд попросить. Новое место, новые люди, и руководить не привыкла. Там, на старой работе, никто на «ответственный за проведение операции» в приказе внимания не обращал, каждый в нужную минуту не только плечо, как красиво в газетах пишут, «для победы над преступностью», но и голову свою подставлял. Только думать об этом раньше нужно было, теперь поздно… Согласилась! Пути к отступлению нет!
Встала, расправила плечи: Всё равно уже не уснуть – просто в никуда пошла по незнакомым улицам.
Третий поворот налево. Совсем от нового жилья близко. Костя так и говорил. Стандартный, сверкающий огнями в полной темноте трёхэтажный параллелепипед без всяких архитектурных излишеств. Городской отдел внутренних дел, полиция – новое место работы.
Симпатичный мальчик в форме встревожено спросил из окошка дежурной части:
– Что случилось? – И, услышав «Всё в порядке! Мне в уголовный розыск. К знакомому», расслабился и, отвечая на улыбку, сообщил: – Третья дверь по коридору, – затем завистливо ухмыльнулся: – И почему это к капитану Савельеву всегда самые красивые девушки приходят?
Она засмеялась:
– Спасибо за комплимент! – Постучала и, не дождавшись ответа, толкнула дверь.
Пусто и темно. Не совсем темно – из открытой двери в углу поступает достаточно света, чтобы рассмотреть большую комнату: шесть столов, огромный опечатанный сейф и три книжных шкафа с пухлыми папками. Не желая подсматривать, просто по привычке, как бывший начальник учил: сыщик должен двигаться бесшумно и осторожно, чтобы заранее не обнаружить себя и не уничтожить сохранившиеся следы преступления, – Оксана прошла между столами и заглянула в маленькую комнату, освещённую настольной лампой под белым матовым абажуром.
За столом, спиной к ней сидел мужчина и читал солидную, как старинный фолиант, книгу. Оксана заглянула через его широкое плечо. На чётной странице просматривалась яркая цветная картинка под восточную старину из порнографического журнала, а на нечётной – штук десять чёрно-белых контурных рисунков над пронумерованными пояснениями – первое, второе, третье… Непроизвольно хмыкнула, тем самым обнаружив себя, мужчина захлопнул книгу, и она прочла написанное золотым на зелёном фоне «Камасутра», а он встал, повернулся к ней лицом…
Высокий, рост примерно метр восемьдесят пять сантиметров.
Возраст – лет тридцать пять.
Широкоплечий, узкобёдрый, очень пропорционально сложен. Не человеческая фигура – «Золотое сечение» от Леонардо да Винчи…
Чуть прищурилась – у неё, похоже, уже профессиональное: она уже не может просто посмотреть на человека. Тотчас в голове словесный портрет с комментариями, так сказать, для себя, складывается: волосы тёмно-русые, волнистые, коротко и по-мужски острижены. Глаза серые, иронически прищуренные, весёлые, без тени вины. Нос прямой, среднего размера, а когда улыбается, на седловине смешные морщинки образуются. Губы широкие, причём нижняя часть резко разделена полоской-складочкой пополам. Любка недавно сказала, что с мальчишками, у которых такая складочка на губах, целоваться приятно. И откуда она в четырнадцать лет, такие подробности знает?.. Подбородок с симпатичной ямочкой посередине. Особые приметы: на левой щеке в районе скулы – глубокий шрам длиной примерно два сантиметра, даже под вчерашней щетиной заметен.
Чувствуя, что не он, а она краснеет, как девчонка, которую за разглядыванием плохой картинки взрослые застали, Оксана свистящим шёпотом спросила:
– Что это вы делаете?
Мужчина совсем не смутился под изучающим взглядом, ехидно улыбнулся:
– Что вы так всполошились?
И она, удивляясь его наглости, повторила вопрос:
– Что вы делаете?
– Готовлюсь к завтрашней встрече!
Она, удивляясь, прошептала:
– Не поняла... – Оксана действительно не поняла, к какой встрече может готовиться капитан уголовного розыска в руках с таким пособием.
Вместо ответа он спросил:
– Вы, прежде чем первый раз за компьютер сесть, курсы окончили или хотя бы «Пособие пользователя» просмотрели?
Оксана пробурчала:
– Пособие...
И он терпеливо, как маленькой разъяснил:
– Почему же вы себя, девушка, так низко цените? Для работы с обычной техникой, по вашему мнению, «Пособие пользователя» нужно изучить, а для встречи с женщиной – нет?
Она окончательно растерялась от его весёлого нахальства и постаралась успокоиться. Может быть, он так неудачно пошутил?.. Но мужчина совершенно серьёзно смотрел на неё, кажется, наслаждаясь её недоумением, только в зрачках что-то весёлое искрилось, и она вложила в вопрос всю отпущенную природой иронию:
– Это вы для встречи со мной книжку изучали?
Он, внимательно оценивая, осмотрел её с ног до головы:
– Нет! – Одобрительно пощёлкал языком. – Но если вы настаиваете...
Каков наглец! Просто необходимо поставить его на место!
Она повысила голос:
– Да! Я настаиваю! У меня по плану в девять утра знакомство с коллективом!
Ни один мускул не дрогнул на его лице, только само лицо из весёлой рожицы развлекающегося мальчишки мгновенно превратилось в каменную маску демонстративного безразличия:
– Ага! Начальство пожаловало... – бесцветным голосом произнёс он, и она подтвердила:
– Пожаловало! – чеканя слова, сообщила. – И я надеюсь, что мы официально познакомимся утром!
Мужчина наигранно-старательно вытянулся по стойке смирно и, рапортуя, представился:
– Капитан Савельев! – отбросил ногу в сторону, изображая команду «вольно». – А завтра, извините-с, не смогу. Ночное дежурство. Устал-с!
– Мне показалось, что вы не очень перетрудились!
– Дело не в трудах, – он со значением посмотрел ей в глаза. – Я по ночам спать привык! Совесть у меня чиста, спать не мешает...
ГЛАВА 2
Вокруг одни мужики, которые говорят, что женщины сплетницы! Ещё проверить нужно, кто с большим удовольствием в чужие дела лезет, кто быстрее слухи «в ухи», как говорит Митька, двухлетний сын секретаря начальника столичной полиции Валентины, передаёт. Познакомиться не успела, а информация уже прибыла. Совесть нечиста!
Ну почему её личная жизнь – самая любимая тема для всеобщего обсуждения? Сначала она испытала это на себе в университете, потом Оксана к «шапочному разбору», когда уже все вакантные места получше разобрали, пришла. Остались там, где далеко и неприбыльно, а она согласилась, поехала, очень в полиции работать хотела.
В вакансии было указано: «Столица автономной республики. Уголовный розыск. Место в общежитии».
Сначала её ждали одни разочарования.
Начальник полиции, хмурясь, сообщил, что место в розыске давно занято, предложил ей в канцелярии папки со старыми делами перекладывать, ждать, когда освободится. Общежитие мужским оказалось, и поселили её в комнате на семь человек «общаги» местной ткацкой фабрики – ни отдохнуть, ни о делах своих подумать! Девчонки-ткачихи в три смены работали – непрерывное производство – да постоянно о нарядах трещали, кавалеров, не стесняясь, на ночь в общую комнату приводили.
Да и столица размером меньше пары сотен тысяч жителей, четыре театра, этнографический музей, библиотека, танцы в клубе – больше никаких развлечений, только дело совсем не в этом было.
Двадцать лет в родном городе, в своей семье прожила. Родители, сестричка, подружки, знакомые, однокашники... и вдруг совсем одна, среди совсем незнакомых людей, которым до неё дела нет...
Домой возвращаться очень не хотелось, и всё-таки не выдержала, через месяц заявление на увольнение подала, а потом забрала, потому что приехало большое начальство.
Сколько разговоров было!
– Приедет и сразу орать начнёт! Он лютый, как зверь!
А он, совсем молодой полковник, ещё сорока не исполнилось, высокий, красивый, черноглазый, тепло улыбнулся Оксане, выслушал её рапорт, задал несколько вопросов, что-то пометил в блокноте – и жизнь… её жизнь сделала крутой поворот.
Появились маленькая, но своя, отдельная комнатка в мужском общежитии, первая маленькая, блестящая лейтенантская звёздочка вместо сержантских лычек и первая, совсем не маленькая, но настоящая любовь, любимый мужчина, заботливый и опытный.
Сначала ничего не поняла. Такой дурочкой была, что вспоминать смешно. Очень удивилась не тому, что полковник из Москвы, которого все злым считают, всего через три дня опять заехал, что огромную, на полстола коробку конфет «Ассорти», как будто случайно, на её стол положил:
– Угощайтесь, девочки!
…Удивилась, когда Анечка, секретарь начальника, девушка самоуверенная, напористая, про которую все говорят, что она с шефом шуры-муры разводит, шепчутся про «Ну, ты понимаешь!.. А он её на двадцать лет старше, и жена у него...», спросила:
– Оксана, можно я ещё одну конфету возьму? Очень вкусные...
Наивная была? Да, в общем, не очень... И в школе с мальчиками дружила, и в университете с парнями целовалась. Дальше поцелуев не пошла не потому что «мама не велит». Просто того, с которым захотелось бы, не встретила...
Константин Александрович тогда в Министерстве внутренних дел юго-восток Сибири курировал, а юго-восток Сибири – это вам не Эльзас и Лотарингия. Территория будь здоров! Весь запад Европы запросто покрыть может. Столицы автономий, краевые и областные центры за месяц с инспекторскими проверками на машине не объедешь, вертолёт нужен.
Случайно услышала, как зам по снабжению начальнику хозчасти сказал, что полковник раньше в столичное управление не чаще, чем раз в полгода приезжал, в районные отделы милиции – и того реже заходил... А тут вдруг зачастил.
Приедет – обязательно в канцелярию зайдёт:
– В соседней области с бездельниками разбирался. По дороге завернул! – сообщит он. – Как дела? – спросит, после чего коробку или кулёк конфет московской фабрики как бы невзначай на её стол положит. – Я в машине книжку прочёл! – скажет. – В Москву обратно везти нет смысла. Я книги не перечитываю, память хорошая, а вам, Оксана, мне кажется, интересно будет...
И начальник вдруг её в коридоре узнавать стал, в паспортный отдел инспектором перевёл, и книги подаренные действительно хорошие, полезные, и заметки карандашом на полях наподобие «Обратите внимание!» или «Вам это в дальнейшей работе пригодится».
Так приятно, когда о тебе кто-то думает! А во сколько раз приятнее, если он высокий, стройный и форма ему очень к лицу.
Привыкать к частым приездам полковника стала… или это не привыкать, а совсем другим словом называется, когда у девушки при звуке знакомого голоса сердце сладко сжимается?
И он вдруг на целый месяц пропал… Вроде ни к чему, а затосковала, даже отдельной комнатке с индивидуальным, совсем малюсеньким санузлом в общежитии полиции не очень обрадовалась.
***
Оксана дождалась, пока из душевой последний мужчина выйдет. После рабочей недели, перед сном хочется искупаться. И по-настоящему, а не в миске, которая возле умывальника стоит. Надела ночную сорочку, расчесала волосы и уже собралась тушить свет, когда в дверь тихо постучали.
Она сразу узнала голос, прошептавший:
– Впусти...
Сердце подпрыгнуло, застряло в горле, мешая ответить…
– Я не одета.
…Но потом услышало просительную нотку в ласкающем баритоне:
– Я соскучился...
И остановилось, не давая сдвинуться с места, захлопнуть дверь.
Полковник протиснулся в щель между косяком и застывшей Оксаной, повернул ключ в дверном замке. Не обнял – схватил, сжал со всей силы, припал, к открывшимся навстречу губам, и она поняла, почувствовала: не полковник... Костик приехал!
Ей было почти совсем не больно... а потом... она не знала, не спросила, как он это устроил, что целых два дня даже по его мобильному телефону никто не звонил. И они не выходили из маленькой комнатки, грызли, привезённые Костей кедровые орешки, ели имеющееся на хозяйстве у Оксаны «Шахматное» печенье, пили чай, разговаривали о его командировках, о её работе и целовались, целовались, целовались так, что кожа на губах потрескалась...
Он ушёл в понедельник на рассвете, когда в коридорах общежития ещё пусто было, и Оксана осталась одна, только от тоски, от одиночества не осталось и следа. Она знала, была уверенна, что скоро, очень скоро он снова тихо постучит и шепнёт:
– Впусти... Я соскучился... – И она откроет дверь...
Правда, он сразу сказал, что с женой, дочерью большого начальника пока развестись не может, только тогда для влюблённой двадцатилетней девушки это значения не имело.
И сплетни её ещё тогда не доставали, может быть, потому что оглохла, ослепла от счастья, а может, потому что подружек, сплетни приносящих, не было.
Год как один миг ожидания любви пробежал, потом ещё год. Потом Любочку жить к себе привезла. Костя помог – двухкомнатную служебную квартирку выхлопотал, к новой звёздочке представил, а тут и место в уголовном розыске освободилось.
Пока в райотделе работала, никто, кажется, не интересовался, а может, сама, пока сестричку не привезла, не прислушивалась: всё равно было. Однако только лишь должность получила, слухи поползли:
– Любовница! Конечно, при таком покровителе жить можно!
Нет. Забывать стала… Всё совсем не так получилось – сама, наверное, виновата была...
В голову себе вбила: Уголовный розыск! Уголовный розыск!
Сколько Костя уговаривал, сколько и архив Управления МВД, и работу с несовершеннолетними, и даже отдел виз и регистрации иностранцев предлагал, но она заладила:
– Уголовный розыск!
Думала, в Управлении люди серьёзные, ведь в первый же день с майором из хозяйственной части схлестнулась. Тот хоть и Костин ровесник, но уже тогда на жабу оплывшую с липким языком похож был.
Зашла карточку на принятую в пользование технику подписать, над столом наклонилась, а майор сзади зашёл... Ну, в общем, не пощёчину дала, не приём применила, а развернулась и со всей силы коленом ударила. Майор от боли взвыл, пополам согнулся.
Что он ей тогда кричал! Вспомнить страшно! И о Константине Александровиче тоже очень нелестно отзывался:
– Он! Твой! – орал, но ни по фамилии, ни по должности, даже имени ни разу не упомянул – не подкопаешься.
В конце концов, любовница в наше время не такая редкость. Миллионы людей как хотят живут, отношения на бумаге не оформляют, только майор совсем не об этом кричал, в заранее продуманных корыстных намерениях обвинял, якобы она телом своим за покровительство, за должность заплатила.
Как она тогда плакала!.. Разве же она за чины и звания? Любила! Так любила, что каждой короткой встречи, как праздника, ждала, даже обычного женского счастья, семьи, детей попросить боялась. Получала лишь тоскливые вечера, холодные ночи, долгие ожидания и страшный болезненный миг прощания, когда не плакать – собакой побитой выть хочется. Получала сплетни, обидный шёпот с нелестным словом «любовница». Только кому расскажешь? Косте? Чтобы и ему больно, неприятно стало? Он и так несдержанный, по поводу и без повода из себя выходит, приехав с ревизией, с удовольствием на всё управление кричит, кстати, тоже любимая тема для обсуждения у тех, кому делать нечего. Заведётся, ещё больше шума наделает. Даже слова ему не сказала, сама обиду, унижение пережила.
А разговоры с липкого языка шёпотом по кабинетам поползли:
– Это он её... – уже пять лет за спиной звучит.
Так и хочется обернуться, сказать:
– Да! Это он меня к первой звёздочке через год представил, хотя по окончании университета сразу положена была, это он меня в комнату в гособщежитии, в документе-приглашении записанную, вселил, это он меня на должность в том же документе указанную, только через три года, назначил. Если это кого-то касается, то могу сказать, что это он меня целоваться и не только целоваться... и в людях разбираться, и от беременности предохраняться, и книги, необходимые для работы, читать, и не трусить, и голову высоко держать учил, а ты... Не тебе меня судить! Потому что пока я, женщина, под пули голову подставляю, ты, мужчина, штаны в кабинете протираешь, к каждой, скажем так, юбке своими липкими лапами прикоснуться стараешься, мать своих детей жирной коровой называешь, взятками побираешься… Только последнее строго пот закону нельзя, стыдно, а им не стыдно: для таких это вседозволенность, но в определённых пределах. Не к большому начальнику подойти, в морду ему плюнуть словами: «Что же ты своим должностным положением пользуешься, любовницу на тёпленькое местечко в угрозыск пристраиваешь?» – а женщине камень в спину кинуть и отвернуться, сказав: «Это не я! Это Сашка из дежурной части!»
ГЛАВА 3
Коллеги по уголовному розыску тоже её сначала очень настороженно приняли. Правда, сплетничать им вообще некогда: работают за себя и за того парня, который с бабушек-старушек газеты и семечки продающих, мзду собирает.
Быстро разобрались, поняли, что Оксана не из тех, кто за чужую спину прячется, прикрывшись покровителем, да от работы отлынивает. После первой же совместно проведённой операции по захвату банды бритоголовых уважать стали.
Ещё через месяц мэра убили. Оксана план операции предложила, с начальником долго ругалась, доказывая, что это не так опасно, как ему кажется, что она справится.
Оно и понятно. Новый сотрудник, опыта никакого, и ещё сплетни по управлению ползут, сами где-то в дальнем уголке мозга пристраиваются – приедет генерал из Москвы, голову за то, что не уберегли, оторвёт...
Отправив обиженную Любку к маме на всё лето в родной Нижневартовск, Оксана просто пошла на дискотеку. Роста она небольшого – тренер по каратэ лишний грамм набрать не даёт:
– С твоей мощью только на знание точек и ловкость рассчитывать можешь! Маленькая собачка – до смерти щенок.
Комбинезон из модного материала в обтяжку, только самое необходимое прикрывающий, сапожки на высоченном каблуке, из какого-то конфиската подобрали, маленькие пакетики с безвредным белым порошком, экспертами приготовленным, очень ловко научилась вдыхать со сгиба большого пальца.
Она почти ничего не придумала. Чем больше врёшь, тем легче запутаешься.
Папка гад – большое начальство в Нижневартовске бедную девочку подальше от плохой компании «в глушь, в Саратов» (прим. авт.: цитата из поэмы А.С. Грибоедова «Горе от ума»), к тётке сослал, только она не дура об тёткин бок тереться, квартирку себе подыскала, марафет где достать уже проведала (прим. авт.: жаргонное – наркотик). С плохими девочками познакомилась, а там где плохие девочки и плохие мальчики рядом крутятся.
Трёх недель не прошло – новая подружка у Оксаны на квартире свой день рождения устроила, на четверых девчонок девять ребят с причёсками «под ноль» пригласила. Выпили! Мальчики стали победами своими хвастаться, руками от возбуждения махать. На запястье у одного цепочка с монеткой мелькнула, может быть, улика, а может, новая мода… На пальце у именинницы колечко с лазуритом появилось. Очень приметное колечко, на плоском камешке камея – дракон спящий. По описанию – точно кольцо, которое один из насильников с пальца корейской студентки стащил, что по другому уголовному делу проходил.
Атмосфера накалилась, нежной страстью запахло. Оксана, от греха подальше, посуду на кухню унесла. Тошнит на это скотство смотреть, да и ни к чему: квартира, как гусь яблоками, микрофонами нафарширована, каждое слово записывается.
Только грязные тарелки в мойке замочила, как явился красавец, заметил, что одна птичка упорхнула:
– Туда пойдём или для начала здесь пристроимся?
От ужаса и отвращения липкий пот прошиб: ничего себе, здоровый парень и натренированный. Приём применить или на помощь коллег в соседней квартире засаду устроивших звать?
Она уже открыла рот, чтобы сказать слово-пароль, и вдруг придумала, доверительно, как мужчина мужчине, сообщила:
– Понимаешь! Я худеньких и с большой грудью люблю, а у вас все на один фасон, корма такие же, как у ледокола «Ленин», а на фасаде никакой лепнины...
Он опешил:
– Ты что-о-о?...
И она захохотала:
– А что? Тебе ведь тоже тёлки нравятся!
Это «корма такие же, как у ледокола «Ленин», и «на фасаде никакой лепнины» потом даже в рапортах и словесных портретах проскакивало...
Опера её года три доставали:
– Тебе ведь тоже тёлки нравятся!
В общем, ей тогда повезло. Цепочка с монеткой из ларька на углу оказалась, но двое из гостей – из этой самой банды. Остальное – дело техники.
Пока коллеги фигурантов по всем делам выслеживали, на вдохновителя организации выходили, «папка-гад» смилостивился, доченьке домой в Нижневартовск вернуться разрешил.
Оперуполномоченный уголовного розыска, лейтенант полиции хоть и не в форме, но несколько раз в городе с плохими девочками нос к носу сталкивалась, и ни у одной никаких ассоциаций на лице не мелькнуло...
А коллеги поняли – свой человек. В уголовном розыске плечо товарища, взаимовыручка, порядочность – это не пустые слова. Постепенно друзья, просто приятели и, конечно, недруги появились, ведь в любом деле без друзей и недругов никак нельзя...
А время быстро летит! Она уже капитан, Любке почти четырнадцать, а жизнь не сложилась... Костик большим начальством, генералом стал, раз в полгода приезжает, иногда на какой-нибудь семинар или курсы повышения квалификации к себе вызывает. Он теперь расстановкой и обучением кадров в Министерстве руководит. Встречи эти от случая к случаю опостылели – жар угас, только привычка, густо на благодарности замешанная, осталась, да клеймо «генеральская подстилка» прочно впечатано.
Женщина в мужском коллективе – всегда объект шуток и комплиментов, а полюбить так никто и не захотел... Не на улице же с мужиками знакомиться!
Скоро тридцать разменять придётся, давно не девочка, которая о красивой любви мечтала. Даже не стабильности, а штампа в паспорте хочется. Чтобы рядом был человек, с которым можно и радость, и проблемы разделить, но, увы, до сих пор не невеста, не разведённая, не мужняя жена... Любовница!
А теперь и этот туда же. Так обрадовалась… Новое место. Никто ничего не знает. Оказалось, все всё знают. Беспроводной телеграф со скоростью света сплетни разносит, разговоры:
– Это он её на должность пропихнул!
Оксана с ненавистью осмотрела наглеца с ног до головы.
Фраер! Свитер коричневый, крупной вязки, из-под круглого ворота воротничок белой сорочки выглядывает, брюки чёрные, узкие, в сапоги заправленные. Обычная мужская одежда. А сапоги фасонные, на каблучке, с твёрдыми голенищами и ремешками, дорогие хромовые, на заказ сшитые... Когда рапортовал, как царский офицер в кино, каблуками щёлкнул...
Оксана даже голос чуть повысила, приказав:
– Я жду вас у себя в кабинете ровно в девять! – И вышла, тихо прикрыв дверь.
ГЛАВА 4
Очень престижно, когда тебя коллективу начальство из Москвы представляет.
Оксана в форме с новенькими капитанскими погонами напряглась, вытянулась в струнку, стараясь не улыбнуться от удовольствия. Она с упоением слушала о себе хвалебные речи.
Вначале Костя, конечно, очень помог, в уголовный розыск пристроил, а потом она всё сама. И в раскрытии банды, грабившей банки, наравне с другими сотрудниками отдела участие принимала, и в операции по поимке целой группы карманных воров-гастролёров из Ростова участвовала, и группой по захвату известного киллера, приехавшего из большой столицы в провинцию, чтобы в тихой заводи отсидеться, руководила, потом сутенёра разыскивала, арестовывала...
Уверенно, красиво Константин Александрович говорит. Начальник городского отделения полиции, непосредственное начальство – Мухобой Филипп Карпович… Что?.. Чуть не засмеялась, когда представлялись! Мухобой Карпович согласно головой кивает, прокурор Илья Андреевич – красивый старик – одобряюще улыбается в пышные усы. Два молодых оперуполномоченных, Витя Смирнов и Коля Майцев, походу, считают, что «девочка симпатичная, эта Оксанка, не то секретарь, не то на подхвате». Ещё эксперт-криминалист, интеллигентный мужчина средних лет, Иван Дмитриевич и капитан Савельев – старший оперуполномоченный...
Костя только сегодня по дороге предупредил, что с Савельевым проблемы будут. Это он должность после выхода начальника на пенсию занять должен был, только странный тип какой-то. Два полковника из столицы приехали с ним знакомиться, а он в центр расположенной рядом области укатил. Его, видите ли, всего за два дня предупредили, а у него встреча с любимой девушкой уже назначена была.
Как этот Савельев ехидно улыбается… Это он сейчас улыбается, а полчаса назад, когда в кабинет вошли, так на Костю посмотрел, что страшно стало, и Костя, кажется, от гнева покраснел, даже с девочкой присланной за руку поздоровался, а этому руки не подал. Правда, и капитан резко на каблуках своих сапог развернулся, в дальний угол ушёл, на стол уселся. Оба в сторону смотрят, только взгляды эти рикошетом от стен отскакивают, кажется, будто насквозь противника прожигают.
Проводив Костю до машины, Оксана, прощаясь, подала руку. Генерал не принял официальной формы, притянул к себе, поцеловал в висок, когда она насупилась:
– Зачем? И здесь с первого дня сплетни пойдут!
Он улыбнулся:
– Пусть знает! Бояться будет!
Уже дома она во всех подробностях вспомнила эту сцену, подумала, что Костя опять «застолбил участок»: моё, не подходи!
Только уже не девочка, столбы эти давно не льстят, на совесть давят, и, как назло, именно в этот момент в окне первого этажа, в окне теперь уже её рабочего кабинета, длинный силуэт мелькнул, и она кожей почувствовала злобный взгляд.
В мужских отношениях разобраться не проще, чем в женской логике. И всё-таки что-то здесь не так! Ну, поругались когда-то по работе, разве это повод для такой ненависти?
В первый же рабочий день Оксана поняла, что капитан Савельев генерала не боится. Он, похоже, вообще никого не боится. Начальника патрульно-постовой службы как мальчишку отчитал, тот только беззвучно, по-рыбьи рот открывал. Филиппу Карповичу лекцию о том, что уголовный розыск не может сегодня без техники, то есть без второго компьютера, методом дедукции работать, прочёл. И на это всё начальник лысину взмокшую платочком протёр, всё сделать, как приказали, пообещал.
Савельев и операми командует, и Оксану гоняет, покрикивает. И эксперта всё время затирает: сам отпечатки пальцев, соскобы, слепки снимает. И всё ему с рук сходит, как будто так и должно быть. Ивану Дмитриевичу только и остаётся исследования проводить. В общем-то и исследовать нечего. Городок небольшой, в центре расположены многоквартирные дома, в которых начальство местное, специалисты комбината и примазавшаяся интеллигенция проживают, а на окраине в основном колхозные дворы с огородами. Земли много, народу – не очень, и практически каждый здесь – золотодобытчик. Место такое – сердце «золотоносной России». Многие на комбинате работают, в большой судоходной реке драгами за зарплату самородное золото добывают. Только и других достаточно, которые в горах, прямо за городом, в малых притоках дедовским способом с мелким ситом по лицензии золотоносный песок моют. Контингент будь здоров, одним словом, старатели. Намоют, сдадут и бузят по полной программе, главное, чтобы в магазине водка не кончилась. А там, где водка и драки, и поножовщина есть, а если денег не осталось, но ноги ещё держат, то украсть что плохо лежит могут. У таких дел раскрываемость почти стопроцентная. Прочтёт Савельев заявление, поморщится:
– Опять Стёпке Козлу на закуску не хватило! – Или: – Точно Толик Белый балует! Давно о нём не слыхали!
Сам пойдёт или оперов Витю с Колей пошлёт. Через какое-то время подозреваемого притащат, а подозреваемый обычно лыка не вяжет, потом спокойно проспится в КПЗ, ущерб бабушке, у которой гуся или поросёнка украл, возместит, иногда улицы пятнадцать суток пометёт – и с чистой совестью на волю. Стёпка или Толик этот пострадавшей племянником или внуком родным приходится, каждый каждому родственник, сват, брат, от печи ухват, вот бабка своё заявление тут же и забирает – всё, дело закрыто.
Работы нет, одна мелочь. Оксана для начала, для ознакомления с коллективом личные дела подчинённых просмотрела.
Досконально изучила: врага нужно знать в лицо, особенно биографию капитана Савельева. Местный он, после окончания университета десять лет в Иркутске, в уголовном розыске отработал, с женой развёлся, в посёлок возвратился. Биография на одной страничке: родился, учился, университет окончил, женился, развёлся, звания получал, именными часами за раскрытие банды фальшивомонетчиков награждён. Оксана уже то, когда и за что он звёздочки на погоны цеплял, наизусть выучила, зато капитан в городке всех в лицо знает, ведь жизнь тут тихо течёт – кто-то родился, кто-то умер… Ничего не меняется.
ГЛАВА 5
Чужие здесь не ходят. Все знают, что телефон со свежей царапинкой на панели бабка Шименкова на день рождения внуку Мишке купила, и о том, что кто-то из друзей этого паршивца в тот же день царапнул, тоже все знают. Только совсем уж пропащие, если всё пропили, закуску водоплавающую или пасущуюся на лугу у реки изжарить могут.
Смирнов и Майцев, видимо, друзья. Десять классов окончили, вместе в соседнем областном центре в школу МВД поступили, в один день рапорт о приёме на работу подали, сразу лейтенантские погоны получили. Счастливые ребята! Биографии как чистый лист – ни одной помарки. Смогут ли вот так без грязи жизнь прожить, ничем не замараться, чтобы не было мучительно больно просто так с работы домой по улице дойти...
А Костя заботливый!
– Тебе жильё по моей просьбе недалеко от работы подыскали! – сообщил он.
Совсем недалеко. В этой самой деревне, где из-за каждой калитки шипят:
– Домой пошла... генеральша...
Старухи на лавочках демонстративно отворачиваются, и это понятно: они ещё по «Домострою» от Костю Первого живут, но и молодые соседки как от прокажённой норовят за угол завернуть, нос к носу столкнувшись, глаз не поднимают, а в ответ на вежливое «здравствуйте» что-то неразборчивое бормочут.
Двадцать первый век, а здесь ещё мать новобрачной простыню после первой брачной ночи во дворе вывешивает:
– Все смотрите! Она у нас честная!
Домой с работы шла, в ближайший магазин за хлебом заскочила, а там в кассу очередь. Старушка какая-то сзади встала, за ней два парня с бутылкой водки – уже не первой, видимо – очередь заняли. Не стесняясь, на весь магазин разговаривают.
Оксана сначала не прислушивалась, говор их, как докучливый шум воспринимала, даже на особенно громко прозвучавшую фразу не среагировала:
– А вот интересно, сколько такая штучка стоит? Я бы ничего не пожалел, чтобы с ней тоже поиграть?
Оксана только головой дёрнула, покраснела, когда ответ прозвучал:
– Тебе её генерал быстро рога обломает! Они, генералы, до своего имущества лютые!
Не догадалась хлеб оставить, уйти. Под весёлое ржание парней и одобрительные смешки очереди выслушала рассуждения с комментариями на тему:
– Маленькая! И как жеребец этот здоровенный её не раздавил?
– А она, наверное, сверху, как на коне, устраивается!
Сдачу на прилавке забыла, как ошпаренная курица из магазина выскочила.
Обсуждение продолжается! Только с учрежденческого уровня, на общегородской перешло... Вот оно как оказывается! Моралисты! Ангелы безгрешные! Боялась, что должностью попрекнут, а они просто дешёвкой считают, цену назначают.
Любка из школы с разбитым носом пришла, на все вопросы отвечает:
– Споткнулся! Упал! Очнулся гипс! – Прям как Никулин в фильме «Бриллиантовая рука».
Понятно! Без пояснений всё понятно! Из-за сестры дралась...
Какая же дура! Прежде чем соглашаться на новое место ехать, нужно было историю городка этого хотя бы одним глазом просмотреть!
История для этих мест обычная. Была себе деревня, большая по местным меркам, зажиточная. Мужики потихоньку работали, в тайгу бить зверя ходили, бабы в огородах овощи выращивали, детей рожали, мужей ждали.
К концу первой четверти двадцатого века геологи приехали и от количества самородного золота в реке, как раз возле деревеньки, просто ахнули. Со всей страны инженеров, техников прислали, пристань, судоремонтные доки для плавсредств, оборудованных драгами на километр растянули, комбинат по очистке и первичной переработке золота построили.
Пристань, пароходы, навигационные службы и комбинат: начальники, химики-технологи, плюс ещё сфера обслуживания и безопасность в расчёте на душу населения усиленная: это же не просто так – золото для страны мыть.
За годы на отвоёванном у тайги участке посёлок городского типа вырос. Многоквартирные дома, магазины, дом культуры с библиотекой и самодеятельным театром, большая школа, парк культуры и отдыха. Приехало какое-то большое начальство, закричало:
– Да это же город!
Только для города населения не хватает.
Рабочий класс вахтовым методом трудится. Не только из близлежащих сёл, но и из дальних деревень приезжают. Отработают смену – и домой, до следующей вахты.
Кто-то предложил слить маленький посёлок с большой деревней, только при сливе известно, что происходит. На бумаге город, а фактически – посёлок своей жизнью живёт, деревня – своим дедовским укладом.
Жители посёлка обращаются к кому дежурный послал – к Оксане, а деревенские – прямо с порога:
– Лексей Данилыч! Прамблема! Помоги!
Месяц присматривалась, потом Савельева в кабинет к себе позвала, дверь плотно прикрыла.
Заводиться нет смысла, поэтому мягко, слова подбирая:
– Мне кажется, вы несколько субординацию нарушаете... Звание у нас одинаковое, но по должности...
Не дослушал, в большой кабинет выскочил, в спины выходящим операм приказал:
– Смирнов и Майцев, вернитесь! Пусть бабка Быструхина сама своих кур ищет! Пока товарищ начальник план розыскных мероприятий разработает, братишки быструхинские и закусь съесть успеют, и кости-вещдоки собаке Трезору скормить!
А потом так дверью хлопнул что мухи с лампы на потолке на пол попадали.
Перед коллективом неудобно – еле сдержалась, тут же лейтенантов изымать у братишек старушки Быструхиной кости послала, а сама в свой кабинет плакать пошла.
Войти не успела, как Таня из архива, словно мышка, в дверь поскреблась:
– Вы не расстраивайтесь Оксана... – Остановилась, отчество не запомнила.
Оксана улыбнулась сквозь слёзы:
– Давай без отчества и на «ты»!
Таня улыбнулась и как сорока затрещала:
– Ты на него внимания не обращай! Он бешеный и женщин не уважает! Я его отшила, у меня свой парень есть, так он на меня уже год шипит, а девчонка, ты её не знаешь, из канцелярии, утопилась. Так страдала! Так страдала! – Таня наклонилась к Оксаниному уху и доверительно зашептала: – Она сама мне сказала: «После него все другие мужики как снятое молоко после медовухи!» У него прадед шаманом был! А он приворожит и бросит, приворожит и бросит...
Оксана улыбнулась про себя. В детские сказки давно не верит: шаман, не шаман, на реке туман, и у девчонок в голове туман, один обман, но вслух говорить не стала. Для неё сейчас любой союзник в цене, а Таня, если и не боец, потому что Савельева как сатану боится, то как информатор просто незаменима. Она всю историю отдела в сплетнях и слухах, кажется, со дня своего рождения собирала, во всяком случае, шесть лет назад, когда Савельев в родной городок возвратился, Таня ещё в девятом классе средней школы училась, но рассказала:
– Он с тогдашним начальником Степаном Гавриловичем нормально работал, хотя уже и тогда с девушками баловал. Потом старик на пенсию вышел, и все думали, что на его место капитана назначат, а начальство майора из столицы прислало. Савельев майора этого до предынфарктного состояния довёл, на «скорой помощи» в госпиталь увезли. Месяца три без начальства жили, Савельеву начальником стать предложили, а он отказался, обиделся. Филипп Карпович майора Громова, начальника патрульной службы, на должность назначил, я уже тогда здесь работала. Не знаю, что у них там было. Громов вроде всё время в кабинете сидел, Савельев – с нами в большой комнате, только майор к себе в службу обратно попросился, сама рапорт секретарю шефа относила... Капитана ты же сама видела – как чёрт ладана боится.
Да, дела!.. Удружил Константин Александрович! Два мужика майора с Савельевым не сладили, а Костик любимую под танк кинул...
Уже полгода Оксана по документам начальник отдела, а фактически он, Савельев, всем командует, начальницу свою каждый день зацепить старается, обязательно иронически «товарищ начальник» вставляет:
– Что-то вы сегодня боевой окрас не нанесли, товарищ начальник! Преступники же не поймут, что вы к войне с ними готовы!
Всё подмечает, как будто точно знает, что она проспала, не успела ресницы подкрасить, потому что вчера долго уснуть не могла, всё думала: Любка совсем взрослой стала, пятнадцатый год пошёл, на шутку:
– Ты мой бурундучок таёжный.
– Выхухоль я, выхухоль, – отвечает.
Интересно, откуда она этот совсем непристойный анекдот знает?
Они сейчас ранние. На Костю всегда как собака бешенная бросалась! Здесь первое время куксилась, а сейчас расцвела просто.
Всё ей здесь нравится: и городок, и тайга прямо за огородом, и речки с гор, холодные, что зубы сводит, и дядя Лёша. Это она так капитана Савельева называет. Он примерно за сто метров от них, на той же улице живёт. Странно! Человек жёсткий, а когда пройдёшь мимо – у него полон двор гостей. Дети, подростки к нему со всей улицы собираются. Он им и змея воздушного смастерил, и мяч баскетбольный из столицы привёз, и в игры какие-то вместе с ними, как мальчишка, играет. Такое впечатление, что это он сестричке протекцию составил.
После школы одна дома сидела, от тоски уроки учила, потом девочки какие-то пришли, на улицу играть позвали – и всё, домой до сумерек не загонишь, помочь не заставишь...
У Любки рот не закрывается:
– Дядя Лёша нам черники с болота принёс! Дядя Лёша для нас целое ведро кедровых орехов прямо с шишками насобирал! Дядя Лёша нас в тайгу на охоту обещал с собой взять!
Только этого не хватало! И что эти девчонки к нему липнут? Так и хочется сказать, что её дядя Лёша сволочь. Вчера из-за мелочи, как кутёнка неразумного, при всех носом ткнул.
Сама виновата. Сидела бы себе тихо у себя в кабинете – ничего бы не произошло, только очень скучно без дела одной сидеть.
Вышла в большую комнату, а тут дама прибежала, с претензиями: в шляпке и перчатках, в джинсах и панбархатном кардигане. Такие салопы в мире уже давно не носят, а в таком комплекте вообще никогда не носили, но по местным понятиям это, видимо, шик, раз жена хозяина ресторана так одевается.
Прямо с порога закричала:
– Начальник меня к вам послал! Собачку мою украли! Я её только на минутку возле магазина привязала! Всю ночь не спала! С утра в полицию прибежала!
Захотелось намекнуть, что утро обычно у людей не в одиннадцать, а несколько раньше начинается, но стоит ли вроде искренне расстроенную женщину воспитывать… При слове «собачка» Оксана представила себе болонку или пуделя, с которыми гуляют столичные жёны деловых людей, и сама стала составлять протокол. Таня дела для сдачи в архив регистрирует, опера очередного похитителя закуски в КПЗ водворяли, вернулись, когда она уже данные заявительницы записала, а Савельеву приказать – в лучшем случае бросит своё «Извините! Я занят!», а в худшем – ещё неизвестно, какой фокус выкинет.
Оксана перешла к описанию собачки:
– Кличка?
– Милка.
– Возраст?
– Три года.
– Окрас?
– Чёрненькая с рыжими подпалинами...
Она уже собиралась спросить о размерах животного, когда писавший что-то за своим столом Савельев встал, подошёл, взял из её рук неоконченный документ, спокойно разорвал пополам.
Заявительница и Таня одновременно ахнули, опера от беседы о ближайшей товарищеской встрече по самбо оторвались, а капитан, как всегда, ехидно посоветовал:
– Сводки о происшествиях читайте, товарищ начальник!
И она вспомнила, как вчера вечером, уходя домой, от машины шарахнулась, когда кинологи огромную, злобную псину из «ГАЗика» выгружали, еле успокоили, к себе на псарню увели. А сегодня утром она прочла о добермане, который на прохожих возле центрального универсама кидался.
Только она при слове «собачка» совсем о свирепом охраннике не подумала, «чёрненькую Милку» с рычащим зверем не связала...
Расстроилась! Так расстроилась, что пистолет в столе забыла, с собой не взяла и в сейф не заперла. По логике, в стол в кабинете начальника уголовного розыска никто из чужих влезть не должен, и всё-таки как-то на душе неспокойно. И, как назло, Савельев сегодня по отделу дежурный... а ему по телефону не позвонишь, спрятать оружие в сейф не попросишь. Это же самой ему в руки лишний повод для иронических обсуждений её недостатков дать... Чем всю ночь волноваться, мучиться, лучше быстренько сбегать и самой вопрос закрыть.
По дороге Оксана придумала для себя достойное алиби, чтобы в разгильдяйстве своём капитану не признаться: книжку на работе оставила, завтра в обед дочитать хотела, а сестричке книгу эту завтра с утра в библиотеку школы обязательно вернуть нужно...
Просто повезло! Савельева нет. Видимо, ненадолго вышел, свет в кабинете не выключил. Он всегда на дежурстве в маленькой комнате у телефона устраивается.
Оксана прошла к столу, не стала пристёгивать кобуру, быстро вложила пистолет в сумку… но почувствовала взгляд и подняла глаза. На подоконнике сидела огромная серая крыса, спокойно рассматривая хозяйку кабинета блестящими, чёрными бусинками глаз. Поборов первое желание выскочить из комнаты, Оксана попятилась, медленно уселась на свой стол, подобрала ноги. Она не вспомнила, не успела, просто из какого-то архива, расположенного в дальнем углу на чердаке памяти, всплыло прочитанное давно в каком-то журнале –о страшном прыжке отчаяния, когда загнанная в угол крыса может без разбега прыгнуть на несколько метров и вцепиться зубами в угрозу...
Ни в коем случае не нужно показывать, что крысе что-то угрожает, чтобы не вызвать у неё отчаяния! Расстояние между столом и подоконником – примерно метра два. Чёрт её знает, на сколько метров она, испугавшись, прыгнуть может.
Они тихо сидели, глядя в глаза, друг другу. Оксана – испуганно, настороженно, а крыса, кажется, – совсем без тени страха, когда в кабинет, вошёл Савельев с пакетом в руке.
Небрежно бросил:
– Привет, Анфиса! Я тебе сыр «Голландский», твой любимый принёс, – улыбнулся совсем не ехидно, по-доброму и удивлённо воззрился на сидящую на столе по-турецки Оксану. – Медитацией занимаетесь, товарищ начальник?
Оксана простонала:
– Крыса...
И он захохотал:
– Это Анфиска! Она к завхозу в капкан попала, а я отпустил. Мы с ней теперь друзья...
Савельев подошёл, погладил зверька пальцем по голове, вынул из целлофана бутерброд с сыром и приказал:
– Выметайся, Анфиса! Видишь, товарищ начальник расслабиться хочет!
Крыса потёрлась о подставленную руку, осторожно взяла большими белыми зубами угощение, спрыгнула с подоконника и степенно удалилась под громкое оханье хозяйки кабинета, а сама Оксана заплакала.
Она плакала из-за собачки Милки, из-за Кости, который привёз её сюда на проблемный участок и забыл, за полгода ни разу не позвонил, из-за Любкиной двойки по математике и из-за этого Савельева, который крысу пожалел, а её, Оксану, всё время доводит, фокусами, разговорами своими ехидными достаёт... Она пропустила момент, когда он легко снял её со стола, нежно прижал к себе и поцеловал в висок:
– Успокойся девочка!
Без мыслей устроилась на его груди, прижалась щекой к мягкому, чуть покалывающему кожу свитеру и вдруг ощутила сладкую лёгкость во всём теле от ласкающих прикосновений сильных рук, твёрдых, как осенние яблоки, губ. А потом... потом она ещё не поняла, только почувствовала, что его руки... его губы... Вырвалась и, не оглядываясь, побежала из кабинета...
Любка спросила:
– За тобой собаки гнались?
Оксана крикнула:
– Нет! – быстро ушла к себе в спальню, дверью хлопнула.
Она никак не могла уснуть, уверяя себя, что это всё потому, что Савельев завтра расскажет всем, что она, начальник уголовного розыска, испугалась какую-то крысу, точно девчонка залезла на стол, и все будут смеяться, удивляясь, кто такую трусиху в полицию принял, начальником назначил. Почти уговорила себя, что ей стыдно из-за того, что показала, не сумела сдержать свой страх, но, засыпая, расслабилась, сладость ласки во сне приняла...
Странно! Савельев никому ничего не сказал, только утром, здороваясь, посмотрел ей в глаза, и она впервые увидела, как во всегда ироничных, сурово-серых глазах лучики света, словно солнце в речной воде, заиграли.
За то, что никому не рассказал, она готова была простить ему и командный тон, и придирки, и обидные шуточки, но сказать постеснялась, а он не понял… Видимо, потому, что примирение ему не нужно, ему и так хорошо...
В понедельник Савельев в хорошем настроении пришёл, на полчаса, между прочим, на работу опоздал и даже не извинился – прямо с порога, целую историю рассказал:
– Вчера по тайге иду – среди пихтовых лап кто-то притаился, зелёные глаза за мной следят. Сразу подумал – вы, товарищ начальник: цвет и настороженное выражение глаз точно ваши, – уже хотел «здравия желаю» как положено, сказать, но присмотрелся – масть не та. Вы у нас, товарищ начальник, тёмно-рыжая, а это рысь, и цвет шерсти у неё – грязный песок, совсем вашего блеска нет. Карабин вскинул, а выстрелить не смог: на мелкого зверя рука не поднимается.
Оксана встала. Все свои сто пятьдесят восемь сантиметров в струнку вытянула, в третью сверху пуговку на его сорочке взглядом упёрлась.
Доволен, что такой длинный вымахал! Минимум тридцать сантиметров, чтобы свысока, презрительно в серые глаза посмотреть не хватает – подбородок задирать приходится. В полуботиночках из «Детского мира» ходить, конечно, удобнее, но рост... Нужно будет для работы туфли на каблуках купить!
Только ехидства и ей не занимать:
– Вам, капитан, никто не говорил, что вы профессию неправильно выбрали? Вам бы нянем в детском саду работать! Сказки для детей прекрасно сочиняете! И рассказываете неплохо, и артистизма вполне хватает!
– А я не только для детей сказки сочинять умею! – хохотнул. – Вы ко мне вечерком домой приходите, товарищ начальник. Всю ночь буду вам сказки рассказывать, уснуть не дам... – во время этих слов Таня в бумагу какую-то уткнулась, хихикнула, а он от удовольствия по-утиному крякнул, заметил, как Оксана до слёз покраснела, и сразу разговор на другую тему перевёл: – Кстати! Давно спросить хотел: краситесь или природа цвет такой выдала?
Ну рыжая! Даже не рыжая, а, действительно, волосы подобны яркой, насыщенной соломе. Что ж, она виновата? И глаза зелёные кошачьи. Только это неправда, что зеленоглазые – обязательно все стервы. Вернее, преданнее кошки зверя ещё поискать нужно. Раз кошка, значит, гуляет сама по себе?
Дед рассказывал:
– Во время войны в разбомблённых деревнях люди погибли, собаки куда-то ушли, а кошки тощие, несчастные, на печных трубах сидели, то, что от домов, от семейного очага осталось, берегли...
И маленькая она, отчего мальчишки до сих пор, если Оксана в кроссовках и курточке, за сверстницу принимают… Только Савельев сам по кабинету загнанным зверем бегал, пока его дражайшая начальница, благодаря тому, что маленькая, не приняла решение в багажник «Жигулей» залезть…
ГЛАВА 6
Подружки две, третьеклассницы, в школу ушли и домой не вернулись. Никто ничего не видел, только один их одноклассник сказал, что два бомжа на жёлтых «Жигулях» приехали, девочек схватили и в машину запихнули. Он даже запомнил, что на номере буквы «ИРА» были.
В расположенной рядом области около двух с половиной миллионов жителей, двадцать два города, но в городах сейчас на «Жигулях» почти не ездят: это просто когда-то вожделенный автомобиль давно в деревне прописался. Да и не поверил никто мальчишке, уж очень он гладко рассказывал: как побежал, камень поднял, в голову дядьке метил, в багажник над левым габаритом попал.
Учительница сказала:
– Фантазёр Гвоздиков! Опоздает на урок – такую «Сагу о Форсайтах» сочинит, Голсуорси отдыхает!
Мать поведала:
– Это у него наследственное. Папочка тоже у нас рассказчик! С друзьями у пивной бочки весь вечер проведёт, домой затемно заявится, язык у него заплетается, но так складно поёт, что новый станок испытывали, ему сам главный конструктор из своей фляжки в крышечку коньяка плеснул. Что, я будто не знаю, как коньяк и как пиво пахнет?
Один ребёнок – может быть похищение с целью выкупа, а две из разных по достатку семей – или маньяк-убийца, или извращенец. Только эти категории преступников обычно по двое на машинах не ездят.
Канализационные люки облазили, по ближней тайге всё с розыскными собаками оббегали, водолазы реку по песчинкам разобрали – никаких следов.
Оксана три раза в Иркутск звонила, проверить в ГИБДД жёлтые «Жигули» с буквами «ИРА» на номере просила. Ответили, что проверяют, а шуметь, скандалить недосуг было. Клеймо «мальчишка-фантазёр выдумал» в мозги крепко впечаталось.
Следствие зашло в тупик, родители отчаялись, по городу страшные слухи поползли: хотя куда уж страшнее, когда папе из бедной семьи вдруг позвонили, сумму, равной примерно половине капитала в банке у папы-бизнесмена хранящуюся, назвали.
Хорошо, что аппаратуру специальную, несмотря на совсем другие версии, в квартирах девочек всё-таки установили.
Три часа ночи! Савельев у аппарата дремал. Они тогда вообще о доме забыли, даже Таня ночами в отделе крутилась, кофе бесконечный на всех заваривала.
Хорошо, что отец девочки не растерялся, с похитителем почти пять минут разговаривал:
– Не понял! Плохо слышно! Повторите! – в трубку кричал.
Звонок из Иркутска, из офиса фирмы, и папа-бизнесмен с этой фирмой сотрудничает, только хозяин сказал, что там в это время никого, кроме охранника, быть не должно. Пока выясняли да созванивались, коллеги иркутские в офис только к пяти утра приехали, а парень-охранник на полу лежит – чем-то по голове огрели – и как в фильме «Джентльмены удачи»:
– Тут помню... тут не помню... – Но дверь не повреждена, сам кому-то открыл.
Областной уголовный розыск всех сотрудников фирмы перешерстил, всё вроде чисто, Оксана сама два раза в Иркутск выезжала, областной ГИБДД десятки жёлтых машин «Жигули» проверил, десятки версий перебрали, потому что похитители неестественно как-то себя повели – второй раз не позвонили, на дно залегли.
От безысходности Оксана опять в областной центр собралась, чтобы охраннику ещё раз вопросы задать, а заодно ещё раз с хозяином фирмы, который, кажется, искренне на все расспросы только недоумёнными взглядами отвечал, поговорить.
Савельев взбеленился:
– Здесь нужно искать! Здесь!
Хотела уже ответить: «Вы скажите где! Я тут же побегу!», как Витя свои «двадцать копеек» вставил:
– Алексей прав! Папу-бизнесмена ещё раз допросить нужно! Это от него ниточка к похитителям тянется!
«Может быть, он и прав... – подумала, – только уж очень корпорация мужская против меня сплотилась», – а вслух сказала:
– Значит так! Вы, Савельев, с Николаем отца-бизнесмена вызовите. Не давите, постарайтесь спокойно выяснить, не было ли у него трений каких-нибудь с фирмой-партнёром, а мы с Виктором в город поедем, постараемся там что-то выяснить.
В областном розыске – ничего, в ГИБДД – пусто.
Последний объект – фирма, а потом – домой, не солоно хлебавши. Во двор вошли – по лесенкам в офис странный тип поднимается, грязный, оборванный, аромат от него по всему двору уже распространился, а охранник дверь перед ним открыл, в помещение впустил. Одновременно остановились посмотреть, что дальше будет, тут второй такой же фигурант из ворот появился, только этого охранник впускать не стал. Пока они препирались, Оксана по наитию со двора выскочила. Прямо у ворот «Жигули» жёлтые стоят, и на номере буквы «ИРА», и на багажнике над левым габаритом небольшая вмятина свежая, как будто легко ударили или ребёнок комом земли запустил.
Две недели о девочках ничего не известно, и фантазия мальчика – вот она, реальна, потрогать можно.
Пока Виктор на мобильном телефоне кнопку вызова полиции нажимал, Оксана уже багажник вскрыла:
– Предупреди, чтобы посты ГИБДД не тормозили! И не маячь! – крикнула, под крышку платочек, чтобы легко открыть было, подложила.
Мама дорогая! Во дворе, смешанный с запахами цветущих деревьев, с ароматами немытых тел из открытых кухонных окон плывущими, с концентратом сигаретного дыма и ещё какой-то дряни, дорога – колдобина на колдобине.
Выбралась из багажника. Воздух вдохнуть и кости размять не успела, как хозяева, в дом зашедшие, во двор вернулись… И старик с ними. Такие слова говорит, что кажется, ад сейчас разверзнется, чтобы его поглотить.
Смысл в одну фразу складывается: ничем не кормил, самому есть нечего было, а вы, если такие заботливые, могли раньше возвратиться, – только всё с такими оборотами, что уши вянут.
У мобильного телефона в этом селе зона была, а машины слежения примелькаться боялись, расстояние держали, на каком-то переезде с дополнительной дороги через шоссе объект потеряли.
Пришлось самой брать. Двое пистолет увидели – сразу руки подняли, а третий в драку со шваброй в руках полез. Когда полиция приехала, двое в сарае запертые сидели, третий ещё в «отключке» валялся, а Оксана девочек из ложечки сладким чаем поила: они от голода двигаться уже не могли.
Витя, в общем-то, интеллигентный мальчик в очках, месяца два с ней поздороваться стеснялся, потому и удивилась, когда он голос повысил. Оксана его собой в город повезла, чтобы посмотрел, как она допрос ведёт, надеялась уважение заслужить. Он когда увидел девочек, которых санитары в «скорую» грузили, так старцу по зубам врезал, переломав ему пополам протез. Затем подошёл и, не одну, а обе Оксанины руки пожал:
– Ну, вы молодец, Оксана... – от незнания отчества смутился.
Она сказала:
– Давай на «ты», Витя! – И улыбнулась, потому что у парня очки от избытка чувств запотели.
Потом корреспондент приходил, но Оксана с ним говорить не стала: работы тогда очень много по завершению дела было, она вместе со следователем прокуратуры документы для суда готовила. А Витя, видимо, разговорился... Статью о начальнике уголовного розыска столичная «Правда» и «Вечерний Иркутск» перепечатали, отчего старушки на лавочках вдруг культурными стали, здороваться первыми норовят.
Любка с гордостью имя сестры напевает, а Таня и Витя все задания бегом исполняют. Коля пока особняком держится, но это вопрос времени. Оксана приметила, что парня очень раздражает, когда дружок его начальнице «ты» говорит, а ему «выкать» приходится. Ну да ладно, дело поправимое, просто повод подыскать нужно будет. И только капитан Савельев никак не угомонится, как и всегда, ехидно осклабился:
– Хорошо, что я с Анфисой в это время разъяснительную работу проводил!
Ребята не поняли, вероятно, о том, что он крысу подкармливает, но и Оксана ставить их в известность не стала. Себе дороже!
Лейтенантов за очередным похитителем живности отправила – тот пришёл злой как собака, видать, у самого какие-то проблемы, но она в его дела не лезет: больно нужно… А он прямо с порога:
– Табельное оружие почистить решили, товарищ начальник? Ноготки сломаете, а тир сегодня закрыт. У них все мишени после ваших прошлых стрельб на мелкие кусочки разлетелись!
Это же обязательно напомнить нужно, что она в восьмёрку с трудом попадает! Вот он стреляет кучно, пулю на пулю накладывает.
Пока ответ придумывала, девушка высокая, белобрысая, с подбитым глазом и жалкой улыбкой на губах в дверь заглянула:
– Лёша! Выйди на минуточку...
Ну, это уже просто наглость! Это уже переходит все границы дозволенного!
Оксана в своём кабинете давно не сидит, так сказать, для сближения с коллективом, в большую комнату почти перебралась, но кто ему позволил свои любовные проблемы в кабинете начальника решать?
Хотела встать, дорогу преградить, однако не успела: он уже девушку за руку в кабинет уволок, дверь захлопнул, и Таня просто – маленькая сплетница, всё ей знать нужно – палец к губам приложила. Подслушивать неудобно, и для того чтобы не подслушивать, оглохнуть мало. Девушка тихо говорит, а он так орёт, что в кафе напротив, наверное, всё слышно:
– Я тебе говорил, чтобы ты на работу ко мне больше не приходила!
Женский голос чуть слышно шелестит, Таня напряглась, слов не разбирает, и крик в ответ:
– Троих родила – мало тебе? Ума не набралась!.. И правильно делает! Я бы тебе ещё не так за дурость твою врезал!
Неужели она с ним... а муж узнал? И он же ещё издевается:
– Что ты плачешь? Сама во всём виновата!
Оксана передёрнулась от возмущения, когда он просто вытолкал девушку из кабинета, из большой комнаты в коридор, и презрительно бросил:
– Ты сама этого хотела! Полюбила?! Больше ко мне не приходи!
Впрочем, Оксана не могла смолчать, крикнула:
– Как вам не стыдно!
– Не вам меня судить! – зарычал он, а она огрызнулась:
– Каждый человек имеет право осудить подлость и хамство!
– Своего генерала воспитывай! – услышала в ответ. Как он легко с «вы» на «ты» и обратно перескакивает. И от боли голос зазвенел, ударение на слове «мой» непроизвольно сделала:
– Мой генерал никогда бы себе не позволил так над женщиной измываться!
Как же он дверью хлопнул, из комнаты выскочил…
А Танька просто носом к стеклу оконному прилипла и после минуты молчания сообщила:
– Догнал! Разговаривают! – Потом вновь замолчала, как будто услышать, что на улице говорят, пытается. – Это сестра его, Тонька. Он ей говорил, чтобы она за Червнева замуж не шла: Герка её на десять лет старше, а она в семнадцать лет не просто пошла, а побежала. Дом построили и всё такое, в прошлом году третьего сына ему родила, только бьёт он её... Раз пять за побои привлекали... Савельев его посадить хочет, а Тонька заявление писать отказывается...
Неудобно как-то… В чужую семью влезла. Но и он хорош! Разве можно так на женщину орать, любовью попрекать? Нужно будет Таню попросить все дела на этого Червнева поднять, разобраться основательно...
ГЛАВА 7
Здесь профсоюз ещё по-советски работает. Для сотрудников комбината экскурсию на озеро Байкал с малыми затратами, организует, родной полиции тридцать мест выделили.
Но Оксана сестричке ничего не сказала, так как у неё на выходные своя программа была: убрать, постирать, отдохнуть, книжку почитать, но Любка в среду с полной информацией прибежала:
– Дядя Лёша сказал...
Чёрт бы побрал твоего дядю Лёшу! Что он всё время в чужие дела лезет?
Любочка сестру в такой оборот взяла – не отвертеться, и места, как назло, ещё остались...
В пятницу вечером погрузились на технические суда, с которых драги прямо перед отплытием сняли. Путина оканчивается, но флот всё равно будут переоборудовать для зимних работ. На таких кораблях даже капитанской каюты нет, только кубрик на юте. Палатки разноцветные на палубе установили. Кто на прокат взял, кто в профсоюзе одолжил. Оксана быстро свою двухместную пирамидку с надувным полом, когда-то давно Костей из Москвы в подарок привезённую, на корме за капитанским мостиком, подальше от шумной компании работников комбината, прилагающимся насосом накачала. Рядом опера и ребята из отдела охраны порядка большущий восьмиместный шатёр воздвигли, Тане и девочкам из канцелярии помогли с их брезентовым старым чудовищем на четыре персоны разобраться. Всё, больше места нет!
На носу теплохода заиграла музыка – молодёжь, и конечно, Любка в первых рядах, ушли танцевать.
Оксана устроилась прямо на полу палатки у входа, рассматривая, усеянное крупными синими сапфирами звёзд небо, стараясь уловить сквозь громкую музыку тихий плеск волн.
Да что же это такое! И здесь покоя нет!
Совсем неслышно подошёл Савельев и без приглашения уселся рядом.
Она строго спросила:
– Что вам нужно? – собралась вскочить, потому что он чуть слышно, на выдохе прошептал:
– Тебя... – И от его тихого голоса почему-то перехватило дыхание... Готовый вырваться крик утонул в твёрдых, но совсем не жёстких, нежных губах.
Это был не поцелуй – долгая, полная ласки пытка... Его губы чуть приоткрывали её рот, на миг замирали, фиксируя положение, отпускали и снова открывали, каждый раз, на микрон увеличивая брешь. Медленно, не насильно, нежно, он завоёвывал, упрашивал её губы, кажется, совсем не касаясь руками её тела, но когда она сдалась, приняла его язык, они были уже в палатке, на ней уже не было одежды, и сил оттолкнуть, отказаться от этого сжигающего, охватившего огнём аутодафе уже не было...
Она ещё чувствовала, что стыдно, нельзя, и всё-таки позволяла ему это из книги «Камасутра», доводящее до экстаза бешенство плоти, в котором не было запретов и границ, только его язык, его губы неспешно ползущие по внутренней стороне её бедра туда, куда стыдно... Нельзя... Она сжимала ладонями свою грудь, ощущая, как твердеют, наливаются желанием соски, сдавленно вскрикивала, понимая, что стыдно молчать, принимая такое наслаждение... Нельзя скрыть мучительно- сладкий трепет... не ответить на страстное:
– Ты такая сладкая... Я хочу... я хочу тебя...
Она тянула его на себя, со стоном выдыхая:
– Хватит... хватит... я больше не могу...
А потом они долго лежали, крепко обнявшись, отдыхали от бешеной скачки.
Он что-то шептал, и она, кажется, что-то прошептала в ответ, в полузабытьи...
Он вздрогнул, сдавил, причиняя боль, отчего она, приходя в себя, подумала: «Он должен что-то сказать... он сейчас скажет...»
И он сказал:
– Один – один. Он взял мою женщину, я – его. Мы квиты!
Оксана не поняла, ещё не осознала всю страшную мерзость его слов и прошептала:
– А я...
И он освободился от её рук, уселся, поправляя свою одежду, жёстко бросил:
– А ты должна быть мне благодарна! Во-первых, я за тебя, как и за всех прочих девиц, с ним рассчитался, а во-вторых, теперь ты знаешь, чем отличается настоящий мужчина от какого-то генерала!
Кажется, миг назад от уплывающего наслаждения не было сил сдвинутся с места, но сейчас, из положения лёжа... Для такого негодяя пощёчина – слишком большая честь! Она подобрала ноги к животу, как учил тренер по каратэ, напрягла грудь, прочищая лёгкие и выдыхая:
– Кья! – направляя всю силу удара пятками в закрывающую мир спину.
Он вскрикнул, как мяч выкатился из палатки, уже на воздухе опять взвыл, грязно выругался и ушёл, по дороге обзывая её и её генерала...
Оксана быстро оделась, достала бутылку минеральной воды, долго полоскала рот, сплёвывая в тёмную речную воду. В душу закралась чёрная обида, от которой даже слёз не было. Тяжёлая, как камень на шее, мука, память о страшном унижении выжигали всё, что сейчас произошло, всё хорошее, светлое, что было в её жизни, оставляя в душе голое поле, на котором прорастали плевелы злобы. Какая сволочь! Какая мразь! И Костя тоже... Как она верила ему все эти годы...
Пошёл дождь, и Оксана долго стояла под холодными струями, смывая с тела липкую боль, ругая себя: Танька ведь предупреждала. Ругала и Любку: если бы она не прицепилась с этой поездкой, ничего бы не произошло...
Она уже верила, что он шаман, потому что он сволочь и совсем не в её вкусе, и она его совсем не хотела, но всё-таки, когда он сказал:
– Тебя... – позволила ему... позволила так оскорбить, так унизить её...
А потом пришла Любка и первым делом сообщила, что дядя Лёша споткнулся и упал:
– У него шишка на лбу и синяк под глазом...
Сказаться больной? Остаться на судне в своей палатке? Нет! Она не даст ему насладиться победой!
Оксана подкрасила глаза, сменила удобный спортивный костюм на модные облегающие джинсы и в меру открытую шёлковую блузу. Белый цвет ей к лицу. Для такого наряда уже прохладно, но шерстяная кофта весь эффект воздушности, испортит...
Она, кажется, не веселилась так никогда в жизни, захохотала:
– Всегда думала, что единороги только в сказках бывают!
Даже Любочка улыбнулась, отворачиваясь от налившегося красной злостью дяди Лёши.
Два дня Оксана шутила, смеялась, рассказывала анекдоты, просто очаровала молоденького моториста Максима, и он ходил за нею попятам, предлагая свои услуги. Она удила с молодняком рыбу, громче всех визжала, увидев целую семью байкальских эндемиков – выдр, поедающих какую-то траву, возлежа на воде, как на мягком матрасе; руководила молодёжью, варившей на кострах кашу с тушёнкой. Вечером она танцевала с Витей и Колей, нежное танго и блюз – с млеющим от счастья Максом, а под общий хохот исполнила дуэтом с сестричкой весёлую песенку.
ГЛАВА 8
Воскресенье. Солнце уже садится. Судно отчалило в обратный путь. Она так устала притворяться, демонстрируя, что ей весело, а он ещё имел наглость подойти, когда она, стоя возле леера, ждала Максима, пообещавшего мороженое в обмен на поцелуй.
Савельев был, кажется, пьян, во всяком случае, выпил лишнего, прохрипел:
– Я хочу...
Оксана вспомнила: «Я хочу тебя...» – передёрнулась от обиды, но сумела, захохотав и показывая пальцем на огромный синяк под его глазом, процитировать киношного коллегу – начальника уголовного розыска из фильма «Старики-разбойники», которого очень симпатично сыграл артист Бурков:
– ... доложить товарищу начальнику, в какой схватке с преступностью получена бандитская пуля! – перебила она его и приняла от Макса стаканчик с замешанным на соке льдом, потом надолго припала к губам мальчика. – Ты такой сладкий! – И услышала о себе такое, от чего сердце зашлось от боли...
Прощаясь, Таня во всеуслышание сказала:
– Ну, ты молодец! Даже не думала, что ты такая весёлая! – а сама зашептала на ухо: – И Савельев не думал... Он на тебя так смотрел!..
Всю ночь Оксана пыталась уснуть, начинала дремать и тут же просыпалась от охватывающего всё тело сладкого кошмара.
Это же ужас! Так же нельзя! Косте бы такое никогда даже в голову не пришло! Может быть, другие мужчины... только она не знала... Она вообще никого, кроме Кости, не знала...
Теперь она поняла, что с Костей... это совсем не то, что... и от этого ещё больше ненавидела этого Савельева, готовила обличающий монолог, ожидая в ответ его извинения, представляла себе, как он опускает голову, отворачивается, потому что ему стыдно посмотреть её в глаза, только всё получилось совсем иначе.
Это она сидела у себя в кабинете, опустив голову, и делала вид, что внимательно изучает сводку происшествий за прошедшую неделю, вслушиваясь через открытую дверь в его голос, а Савельев ходил по большой комнате, отсвечивая жёлто-синим фонарём вокруг глаза, как всегда, командуя коллективом.
Он отослал лейтенантов за очередным похитителем гуся, отправил Таньку в архив, Ивана Дмитриевича – проявлять фотографии в лабораторию, а сам прошёл к ней в кабинет, и она вроде бы собралась уйти, но только ещё ниже склонилась над документом. А он встал за её стулом, наклонился, положил руки на стол, как будто взял Оксану в «коробочку», лишая возможности сдвинутся с места, нежно касаясь губами её уха, и доверительно прошептал:
– Мальчик всю ночь спать не давал или сразу две бандитских пули? – Захохотал, вроде случайно прижимаясь твёрдой скулой к её щеке. – У вас, товарищ начальник, синяки не меньше моего, только под обоими глазами.
Растерявшись от этой наглости, она еле выдавила из себя:
– Не говорите глупостей! –Но когда он уже совсем не случайно несколько раз поцеловал в шею от уха к выемке ключицы и сообщил: «Даже эти фингалы тебе к лицу...», наконец сумела, заставила себя сгруппироваться: – Целуетесь вы классно, капитан Савельев, но как начальник отдела просто обязана сказать, что с физической подготовкой у вас проблемы и реакция замедленная. У меня жёлтый пояс в каратэ, но весовые категории у нас разные!
Он захохотал:
– Действительно, реакция... Не ожидал просто! Ударила ты великолепно! Влюбился бы за этот удар, но, увы, на глупость такую уже не способен...
– Сам напросился. И руки со стола убрал. – Оксана поднялась, расправила плечи, осмотрела его с ног до головы и с наигранным сочувствием спросила: – Что так рано состарились? Вкус к жизни потеряли? – улыбнулась. – Старцем не выглядите, но вам виднее... – И тут же пожалела, потому что и силы ему не занимать, и реакция у него отличная.
Сообразить не успела: без всяких приёмов на руки взял, со своей ношей на стул уселся, до боли сжал:
– Сейчас мой ход! – с удовольствием в её шею проворковал. – Только бить не буду, иначе докажу, что не старец...
Лучше бы он ударил. Оксана отчаянно сопротивлялась, а потом перестала, впилась ногтями в свитер на его плечах и затихла, вся губами в его губы ушла.
Силы неравные. Он не пользователь. Он Билл Гейтс – гений поцелуев. Ей с ним не совладать...
Отпустил! Улыбнулся, как мальчишка, довольный своей проделкой:
– Два – два, товарищ начальник?
Как парнишка-школьник он не упускал случая прижать её у стены, шептал на ухо всякие неприличные гадости, завершая цитату поцелуем в ухо, в шею, в выемку в вырезе кофточки над первой пуговкой, и Оксана даже не сопротивлялась, голову отводила, отворачивалась, только бы в губы не поцеловал, шипела:
– Прекратите! Что вы себе позволяете? Мне придётся...
Он хохотал:
– Написать рапорт начальнику отделения?
И она презрительно кривила губы, подавляя улыбку, представляла себе, как напишет в рапорте: «Капитан Савельев всё время меня целует. Прошу наказать его за нарушение субординации».
Ему постоянно звонили, и он, совсем не стесняясь, на весь кабинет отвечал:
– Да, любимая! Сегодня не могу! У меня задание! Хорошо! Завтра в восемь! –Или так: – Нет, моя ласточка, не приеду! Знаю, что ты меня любишь, только мы с тобой совсем разные люди! Ты в небе на своей «белой птице» летаешь, а я, аки червь, в человеческих нечистотах роюсь... – Иногда он подзывал к окну Колю или Витю: – Видишь, девушка в синей футболке и джинсах у кафе стоит? Подойди, скажи, что Савельев в командировку на месяц или на год уехал, предупредить просил... А хочешь, себе возьми! Надоела...
И на другом конце провода, и возле кафе всегда была другая девушка. Он использовал их так же, как использовал её, Оксану, потом безжалостно прогонял, при этом комментируя:
– И эта дурёхой оказалась... Поттера не читала, «Ночной дозор» не смотрела, только и остаётся... – он как-то очень многозначительно прищёлкивал пальцами, без слов поясняя, что остаётся... И это было противно.
Остряк-самоучка! Уверен, что этот старый, с длинной, как у Деда Мороза, бородой анекдот никто не знает, а Исаевич ещё давно, во время какого-то сабантуя, рассказал:
– Приходит молодой муж с работы, зовёт жену в постель, а она интеллигентную даму изображает:
– С тобой, милый, скучно! Ни о творчестве Пушкина поговорить, ни премьеру театра на Таганке обсудить!
Приходит молодой муж с работы:
– Пушкина читала?
– Читала!
– Премьеру Таганки смотрела?
– Смотрела!
– Ну, пошли в постель!
ГЛАВА 9
В каждой избушке свои погремушки! По велению начальства каждый отдел в полном составе раз в месяц ночью дежурит.
Суббота. Двадцать минут двенадцатого. Время детское. Нормальные люди телевизор посмотрели и спать укладываются. Ненормальные – ещё норму не набрали, часам к трём до кондиции дойдут, колобродить начнут.
Оксана отложила газету. Вышла в большую комнату, включила чайник, достала из шкафа банку кофе и чашку.
Вообще-то это обязанность секретаря, только Таня занята – «Код да Винчи» Дэна Брауна читает:
– И мне налей, пожалуйста, Оксаночка! – попросила.
Оксана кивнула. Сама, когда эту книгу первый раз читала, оторваться не могла, а Танька так увлеклась, что некоторые фразы про себя произносит, губами беззвучно шевелит.
Коля и Витя в уголке в шахматы играют, Савельев эту гадость в зелёной обложке на глазах у всех в сотый раз просматривает. Отложил «Камасутру», направляясь к чайнику со своей чашкой, приподнял книгу в руках девушки:
– И что вы все от этих бредовых фантазий с ума сходите? Ни слова исторической правды... Тамплиеры-храмовники, Вселенский собор, Мария Магдалина… – он, видимо, хотел сказать нецензурно, но в последнюю минуту перестроился и произнёс, – бл...удница, да Винчи, Ньютон… Каша какая-то...
Обиженно шмыгнув носом, Таня подняла голову:
– Не читали, а говорите! Там совсем не каша!
Капитан улыбнулся:
– Читал, детка! Старо как мир. Чашу Грааля ещё до Индианы Джонса сто раз искали, а все эти символы, роза-мимоза. Средненький псевдоисторический не то роман, не то детектив!
Оксана почувствовала, что он развлекается, специально заводит девочку, и вдруг, совсем некстати вспомнила, как Таня сказала: «Я его отшила...»
Почему-то подумала, что Танька тогда наврала. Не мог он к девчонке приставать, он считает её ребёнком, а Савельев, Оксана была уверена в этом, хоть и подонок, но порядочный, к детям просто по-отцовски относится, да и дети его любят, только своих нет...
Он посмотрел на хватающую ртом воздух от возмущения Таню и ехидно осклабился:
– Но тебе понравится. Он её в конце поцелует, правда, не в церковь венчаться, а в гостиницу переспать, но позовёт.
Танька крикнула:
– Вы не понимаете!
И он резко бросил:
– Я действительно не понимаю, почему все сходят с ума из-за книги, в которой пусть раскаявшуюся, но девку на престол возводят, детородным органам, как святыням, поклоняются, в которой влюблённый мужчина женщину в гостиницу приглашает…
– Это же не о том, это же... – Девочка замолчала, видимо, слов не хватило объяснить, и Оксана пришла ей на помощь, впервые с того злополучного дня на теплоходе, первая заговорила с ним на неслужебную тему, хотела сказать: «Не вам судить!», – но решила не опускаться до его уровня и тихо произнесла:
– Вы не поняли, потому что не с начала читали...
Он взял у Тани из рук книгу и прочёл:
– Париж, Лувр 21.46. Ну, и что здесь такого, что мне понять не дано?
Оксана забрала из его рук «Код да Винчи», перевернула назад одну страницу:
– И снова посвящается Блайз... Ещё в большей степени, чем всегда...
Он упрямо дёрнул головой:
– Наверное, сестра или первая учительница.
Оксана подняла голову, решительно посмотрела в холодные серые глаза. Она не лгала, она была уверена, что права, просто знала, что это правда:
– Дэн Браун снова посвятил книгу любимой женщине, не указал венчанной в церкви законной супруге, потому что для него это неважно! Он посвятил книгу женщине: может быть, жене, а может, и любовнице... просто любимой. Только вы и это слово не с первого слога читаете, – она перекривила его: – Не бл...уднице – любовнице! От слова «любить»! – парировала она, поймав восхищённый взгляд девочки, затем протянула ей чашку с кофе. – Читай, Танечка! Эта книга о святости, зарождающейся новой жизни, об уважении к женщине, давшей этот мир каждому из нас. Эта книга о любви!
Как он на неё посмотрел, когда она «любовнице, что от слова «любить» сказала.
Всё бросить и уехать захотелось! Нет! Это просто невозможно! Дом арендован отделением полиции на три года, и без работы никак нельзя... На что она с Любочкой жить будет? К Косте больше никогда не обратится. Если правда то, что этот подонок сказал... А если даже неправда... Хватит! Любви запретной, сплетен, осуждающих взглядов хватит. И этого:
– Пусть боятся! – Как клеймо на крупе лошади: путь все знают, что эта кобыла моя. – Любовница! Генеральская подстилка!
Хватит! На всю жизнь хватит...
Картошку печь в духовку поставила, к речке за огородом на самой кромочке тайги – туда, а потом обратно, километра три, для поддержания формы пробежать – и можно сестричку с улицы на ужин звать.
Только кроссовки надела – Любка сама, без вызова прибежала, с порога зачастила:
– Там Герка Червнев жену Тоньку из своей двустволки застрелить грозит... а она с детьми в спальне заперлась... А он двери выбивает... а дядя Лёша кричит в окно, что застрелит его, пистолетом машет... а он...
Оксана не дослушала, без куртки, в спортивном костюме по улице побежала.
Герка Червнев охотник: белке, соболю в глаз, чтобы шкурку не портить, из винтовки без оптического прицела попадает. Лицензию на отстрел имеет, пушнину по правилам заготовителям сдаёт, семью обеспечивает. Только одна проблема – глючит частенько.
Из тайги вернётся – жена Антонина его не в доме, а уже у калитки с тремя сыновьями встречает. Два-три дня в доме, как в сказке, совет да любовь, а потом идёт Гера с друзьями заработок обмывать, чтоб кормилица-винтовка не рассохлась. Уходит Ромео, а возвращается Отелло. Такое впечатление, что дружки его специально накручивают, чужому семейному счастью завидуют.
И предупреждали его, и пятнадцать суток за побои улицы подметал, несколько раз хотели привлечь по статье хулиганство, но Антонина заявление писать отказалась, и соседи, которые полицию вызывали, в свидетели не пошли. Но чтобы убийством любимой жене угрожать – первый раз.
И Савельев хорош! Родственник! Шурин! Мужа сестры пистолетом пугает!
Она успокаивала себя – «угрожает, пугает», но, подбегая к дому Червневых, услышала выстрелы, прорвалась через плотную, отхлынувшую при стрельбе от забора толпу заинтересованных скандалом соседей, проскочила мимо охранявшего калитку участкового и увидела Савельева.
Что он делает?!
Капитан, пригнувшись, стоял сбоку, целясь в тёмный прямоугольник открытого настежь окна. Выстрелил и быстро отпрянул, потому что из дома ответили дважды. Лопнула планка забора, разбрызгивая во все стороны щепу.
Идиот! И Герасим идиот! Он же людей на улице подстрелить может!
Оксана оттолкнула коллегу, быстро, вслушиваясь в щелчки перезаряжаемого оружия и последовавшие за этим глухие удары чем-то тяжёлым и обо что-то твёрдое, как кошка вскочила на подоконник и уселась лицом к бьющему плечом по двери хозяину.
Если бы он не был так пьян, то давно бы сообразил, что значительно легче выстрелить или ударить прикладом двустволки по замку, но он был очень пьян, с настойчивостью безумца изо всех сил бился о дверь, попадая в косяк, в стенку, потирал ушибленное плечо и бил снова.
Оксана сидела в раме небольшого окна, загораживая собой толпу на улице. Не отрывая глаз, смотрела на методично выбивающего тяжёлую кедровую дверь Червнева.
Но тут услышала за спиной грозный шёпот:
– Ложись на пол, дура! Он из тебя решето сделает!
И, не поворачивая головы, прошипела тому, кто был во дворе:
– Прекратите!
Внезапно Герасим наконец-то заметил сидящую на подоконнике женщину, принял её за свою жену и яростно прорычал:
– Это ты, с*ка?! – Нетвёрдым шагом двинулся к окну, направляя на неё оружие.
Оксана замерла, соображая, стоит ли прямо сейчас падать на спину за окно, но острый взгляд охотника, кажется, в последнюю минуту заметил подмену.
Герасим констатировал:
– Это не ты с*ка. Не та с*ка... – И потерял к ней всякий интерес, повернувшись к двери.
Оксана ласково сказала:
– Гера, что случилось?
Он закричал:
– Не твоё дело! – почесал голову, ни к кому не обращаясь, пьяненьким голосом запричитал: – Тонька... Она мне с Сашкой Занудой изменяет... Я для неё... в тайге... гнус заедает... последний раз хозяин – это они так здесь медведя называют – чуть не заломал... а она... а она с Сашкой... и дети... мои дети... его дети...
С трудом подстраиваясь в тон пьяных откровений, Оксана горестно удивилась:
– Твоя Тонька? Не может быть... она же тебя любит...
Как два собутыльника, пропитанными алкогольными слезами голосами они вели диалог, в котором один не слышит вопросов, отвечая на свои путающиеся мысли, а вторая по несколько раз задаёт одни и те же вопросы, только бы продолжить беседу, отвлечь, уговорить отдать оружие. Она почти заговорила его. Он уселся за стол, упёрся локтем, подложил ладонь под голову. Ещё минута – он заснёт, и можно будет легко вынуть винтовку из его руки… Но тут заорала, завыла на всю улицу сирена.
Подкрепление прибыло! Какого чёрта! Сигнализацию как в американских боевиках включили!
Герасим дёрнулся, вскочил, сбивая на пол стул. В красных от водки и слёз глазах мелькнула не то мысль, не то воспоминание.
Он завизжал, направляя на неё своё оружие:
– Ты мент! И Сашка мент! Все вы одним миром мазаны!
Не отрывая глаз от поднимающегося ствола, Оксана поняла, что Сашка Зануда – это Александр Михайлович, начальник КПЗ, старый служака, борец за тишину и порядок в камерах. И её осенило…
С сомнением в голосе, как лучшему другу, она поведала:
– Сашка мент? Да он же старый! – сделала над собой усилие, переходя к скользкой теме. – Он же уже сто лет... ну, это... ничего не может... А ты? Высокий! Красивый!
Червнев, как индюк, надулся от восхвалений, выгнул грудь колесом, довольно оскалился:
– Я – да! Я это... могу! – расхвастался. – Тоньку спроси... С заимки вернусь... три дня не отпускаю...
И Оксана бросила последний козырь:
– Что, твоя Тонька дура, такого красавца, как ты, на него, старого сморчка, менять?! И мальчики все в тебя, шатены, а он лысый...
Часы на здании мэрии пробили десять. Они проговорили три часа – хмель, видимо, чуть выветрился, и довод понравился.
Пока Герасим, наморщив лоб, с трудом вслух думал, выдавая отрывки мыслей, возникающих в отравленном алкоголем и чьей-то злой волей мозгу:
– Что же она дура... Да я же её... Да она же у меня как сыр в масле катается... И мальчики... Сенька... это... когда кедр не родил... белки передохли, Ваня... и глазки и носик... а Лёнечка, Лёнечка... – Оксана медленно вынула из его пальцев винтовку, не поворачиваясь, сразу передала её за окно и без сил прислонилась к стене.
Всё! Её работа окончена.
Она безразлично смотрела на вошедших оперов, уводивших Червнева, молча слушала причитания выбежавшей из спальни Антонины, цеплявшейся за мужа и отталкивавшей работников правопорядка.
Савельев прикрикнул на Тоню, и она завыла:
– Брат родной... сволочь! Мужа любимого... в тюрьму... племянников... сиротами...
Капитан прорычал:
– Я тебе говорил не идти за него?
Сестра обречённо подтвердила:
– Говорил...
– Я тебя предупреждал, что он с перепоя тормоза теряет?
– Предупреждал...
– А ты? – он смотрел на женщину со злобой и презрением.
Оксана подумала, если уж он так с родной сестрой... А Антонина прижалась лбом к плечу брата и опять запричитала:
– Люблю я его, Лёша... больше жизни люблю...
Он чуть слышно сказал:
– Дура... все вы бабы дуры, – нежно похлопал Тоню по спине. – Посидит, перебесится...
Вскочившая от его крика Оксана опять уселась на подоконник, сжав руками ослабевшие, трясущиеся колени, и совсем неслышно повторила:
– Дуры...
Ну да, они унижают, оскорбляют, убить грозят, а мы, женщины... За что? За что мы их так любим...
Она подняла глаза. Савельев уже по-хозяйски уселся за стол составлять протокол, послал Колю и Витю опрашивать свидетелей, только вид у него был не такой самоуверенный и решительный, как всегда. Он писал, а племянники тёрлись об него, пытались подлезть под свободную левую руку. Маленький Лёнька уже пристроился на крепком дядином колене. Совсем не капитан Савельев, а просто дядя Лёша обнимал мальчишек, что-то шептал им, оторвавшись от работы.
Оксана смотрела на него, полными слёз глазами: нервы совсем расшатались, – даже себе не решаясь признаться, что, в отличие от капитана Савельева, этот дядя Лёша очень нравится ей....
Прибежала сестра. Поцеловала щёки, руки сестры, затормошила её, повторяя:
– Оксанка! Ты смелая! Ты умница!
Информация уже, видимо, в толпу за забором распространилась, и в голосе Любки было столько гордости, как будто это она, а не старшая сестра успокоила распоясавшегося дебошира.
Оксана улыбнулась, смущённо опустила голову:
– Ничего я такого не сделала... – И вскочила с подоконника, услышав:
– Ничего такого! Только голову сдуру под пьяную пулю подставила!
Капитан Савельев стоял широко, как на палубе расставив ноги, засунув руки в карманы. Он всегда принимает такую позицию, распекая её, а она, придавленная тем, что называла про себя «недоразумение на пароходе», огрызалась в ответ на его колкости, боясь поднять голову, посмотреть в нахальные серые глаза.
Но только не сегодня!
Нервное напряжение ещё отдавалось дрожью во всём теле, билось неспокойной жилочкой в правом виске, и Оксана вскинула голову, после чего, не стесняясь Любки, Антонины и её детей, вернувшихся участкового и оперуполномоченных, с нажимом сказала:
– А вы, от большого ума, стрельбу устроили! О том, что Червнев может случайно кого-нибудь в толпе у забора подстрелить, не подумали! – впервые увидела, как Савельев смутился, и, закрепляя свои позиции, приказала: – Завтра с утра вместе с Николаем найдите друзей-собутыльников Герасима. Будем их за подстрекательство к убийству привлекать!
Он с показным превосходством более опытного работника сообщил:
– Под эту статью в Уголовном кодексе чёткий комментарий есть. Привлечение за пьяные сплетни в эту категорию не укладывается!
Заслушав, она тут же разъяснила:
– А я завтра сдуру голову под прокурорский гнев подставлю. Что-нибудь с Ильёй Алексеевичем придумаем...
Утром Савельев как-то очень интеллигентно произнёс:
– Уделите мне, пожалуйста, несколько минут. Хочу о вчерашнем происшествии поговорить.
Оксана на правах победителя сделала широкий жест:
– Прошу! – И он вошёл в её маленький кабинет, плотно прикрыл дверь:
– Я вчера был неправ!
Она пояснила:
– Пуля в забор попала, а если бы не в забор?
Отчего он опустил голову:
– Младшая сестричка... Я её с детства защищать привык. Герку с ружьём увидел – просто голову потерял!
– Но вы же могли его убить!
– Кого? Геру? – дёрнул он головой, когда, недоумевая, поднял глаза. – Мы с ним вместе выросли, дружили, за одной партой в школе сидели... Я вверх стрелял!
Она в ответ бросила:
– А он стрелял в вас! – Не сказала – подумала, что мог бы ранить, убить, но голос предательски зазвенел от ужаса...
Савельев подошёл совсем близко, взял Оксану за подбородок, заставил поднять лицо, долго смотрел ей в глаза, и ей вдруг показалось, что он сейчас спросит что-то очень важное, но он отпустил, прошёлся по маленькому кабинету.
– Если бы Герка в кого-нибудь из толпы попал, то годом-двумя бы не отделался! Тоня вам так благодарна... – продолжил он, потом немного помолчал и добавил: – И я тоже...
ГЛАВА 10
Признали! Начальником признали! Это только для солидности «скоро тридцать», а фактически – двадцать девять через два месяца исполнится... и уже начальник... Начальник уголовного розыска!
После «укрощения строптивого Герасима» на неё не только Любка и Танька, Витя и Коля как на героиню любимого сериала смотрят, о проделанной работе докладывают, но и коллеги из других отделов за руку здороваются, советуются, анекдоты рассказывают. И начальство к её мнению прислушивается, и прокурор Илья Андреевич всегда помочь, поддержать готов.
Савельев, правда, независимость демонстрирует, но и он уже приставать, придираться перестал, как с равной себе разговаривает. Иногда какой-нибудь из своих мальчишеских фокусов выкинет, но без прежней злости.
На прошлой неделе дежурил и на хранителе экрана компьютера в её кабинете надпись «Не верьте, что все мужики сволочи, потому что все бабы дуры!» оставил. Пришлось ответить, только по электронной почте: «Не все мужики сволочи, не все бабы дуры».
Утром пришёл, улыбнулся, большой палец показал:
– Умыла! Три – два! – а вчера анекдот рассказал: – Два генерала спорят: секс – это работа или удовольствие. Солдата спросили, а он говорит: «Удовольствие! Если бы это работа была, вы бы её на плечи солдат переложили!» – после чего лукаво подмигнул: – Ну что, товарищ начальник, три – три?
И по улице очень удобно с работы ходить стало.
Из-за какой-нибудь калитки слышишь:
– Домой пошла... Начальница...
Только это «начальница» совсем иначе, чем год назад «генеральша», звучит. Странные они! Старушки приветливее стали, однако как будто не очень-то и заметили, что раньше по-другому говорили. Зато сейчас она героиня: Герку укротила...
Впрочем, и неприятность тоже случилась, принесла нелёгкая! Константин Александрович пожаловал.
Оксана не вышла на улицу: не такое она большое начальство, чтобы генерала возле машины встречать. Уже обрадовалась, когда Костя без фамильярности за руку поздоровался, несколько вопросов о работе задал, к двери пошёл, и подумала, что вечером в гостиницу позвонит, но он обернулся и при всех сказал:
– Я жду вас у себя в номере в девятнадцать, Оксана Владимировна! Хочу с вами кое-какие производственные вопросы обсудить!
Она тотчас покраснела. Начальник отделения улыбнулся подобострастно, Савельев – ехидно, Таня ещё совсем девочка, а, кажется, чуть уголки губ вверх потянула, сочувствуя… И стало так больно: как девку в номера вызвал!
Без пяти семь она вошла в холл гостиницы. Старый, как этот мир, трёхэтажный сарай ещё года тысяча девятьсот затёртого, построенный для скупщиков золота и пушнины у местного населения в обмен на бусы, табак и «огненную воду», оружие, мануфактуру, таблетки хинина и прочие изобретения цивилизованного мира. Зато сейчас реконструированный, и в местных газетах каждый месяц пишут, что это позор города – историческая застройка у предприимчивого торгаша оказалась. А бар там, как в самом дорогом отеле, половину холла занял. И зеркала, и цинк, и бармен в бабочке блестящий шейкер в руках перебрасывает, и торшеры огоньками манят…
Что-то почувствовала, скосила глаза. Капитан Савельев сидел спиной к лестнице на высоком стуле, потягивая коньяк из пузатого бокала, и сосредоточенно дёргал ручку «однорукого бандита». Он не повернул голову, не заметил её, но внутри что-то оборвалось, и Оксана ускорила шаг...
Костя уже ждал, недовольно пробурчав:
– Не могла пораньше прийти! – И она хотела рассказывать ему о том, как страшно было в багажнике «Жигулей», о Герасиме, о работе, но он не дал ей открыть рот и нетерпеливо прошептал, повалив на кровать: – Я хочу тебя...
Его жёсткая страсть всегда вызывала ответный огонь. Оксана обвила руками могучую шею, поцеловала волосатую грудь в вырезе сорочки и вдруг, ещё ни о чём не думая, отстранилась, вырвалась:
– Нет!
Он прорычал:
– Что такое?!
Она пролепетала:
– Я не могу... – Решительно подняла голову. – Ты должен меня понять! Я так больше не могу! – И выслушала краткую лекцию, о том, что он специально из-за неё сделал крюк, возвращаясь из командировки, лишних четыре часа в машине провёл, а она...
Могла, конечно, ответить, что он, не предупредив, не посоветовавшись, как котёнка в воду бросил на проблемный участок, только бы закрыть амбразуру в кадровой броне… Что за год ни разу не позвонил, не спросил, как дела. Могла сказать, что ему давно уже всё равно, что она чувствует, как живёт, и она больше не может так, только всё это не было бы правдой. Правда была в том, что впервые за девять лет не захотела... не смогла... Может быть, потому что отвыкла, или потому что он не выслушал, не спросил о её делах, стал совсем чужим человеком...
Просто сказала:
– Прости! – И пока он ничего не ответил, не сказал вслух то обидное, что она прочла в полных гнева глазах, выскочила из номера.
Сбежала вниз, намереваясь быстрее уйти из этой гостиницы, убежать от Кости, от боли ушедшей любви.
На последней ступеньке лестницы, преграждая дорогу, стоял Савельев. Глядя на часы, неодобрительно покачал головой:
– Так быстро!
Несмотря на паршивое настроение, она чуть не улыбнулась, топнула ногой:
– Вам какое дело?
– Просто интересно... На все производственные вопросы пять с половиной минут...
– Послушайте! Вы несносный человек! – крикнула Оксана. – Мне с вами очень трудно разговаривать!
– А кто сказал, что со мной будет легко? – Он прижал её к стене, она собралась вырваться, но он быстро поцеловал заплаканные глаза, после чего сообщил: – Солёные! – И отпустил, отойдя на шаг назад. – Пойдёмте, я вас провожу! А по дороге, – он иронически приподнял уголок губ, – вы мне расскажете о новых направлениях работы полиции, о которых сообщил вам товарищ генерал!
Он был чем-то очень доволен, и её боль, плохое настроение отступили под его весёлым напором. Оксана улыбнулась сквозь слёзы:
– Работаем как всегда! Никаких кардинальных изменений! – И возмутилась, когда он засмеялся:
– А мне показалось, что многое изменилось!
– Вы подслушивали! Это мерзко!
– Мерзко?
Они уже шли по тёмной заснеженной улице, и он легко придавил её к ближайшему забору, зашептав в её губы:
– Мерзко? Мерзко? Мерзко?
Это было так приятно, так нежно, и всё-таки она сумела оттолкнуть его, приказала:
– Прекратите!
Савельев нервно хохотнул:
– Я же не за себя! За корпорацию обидно! Из управления только вчера новую технику для «прослушки» прислали, а Вы – «мерзко». Никакого уважения к службе!
Она засмеялась, дивясь его умению выкрутить в свою пользу любую ситуацию, хотела шутя ударить его, но не смогла, нежно провела ладонью по твёрдой скуле...
Они целовались... как подростки... Целовались прямо на улице у забора... Долго... страстно... Тогда, на теплоходе, она позволила ему целовать себя, потом отстранялась, не разрешала, а сейчас сама целовала ехидный рот, серые ироничные глаза, всегда чуть небритые щёки... От него пахло необузданной силой, но он мог, умел укрощать эту силу, превращая её в такую нежность, в такую страсть, перед силой которой нельзя устоять...
ГЛАВА 11
Уже лёжа в постели, поставила себе диагноз: «Я сошла с ума»!
После предупреждений Кости о том, что Савельев – она по привычке назвала его по фамилии – странный, опасный человек, который будет мстить за то, что она заняла его место… После Танькиных рассказов и его откровенных разговоров по телефону… После того как он так страшно оскорбил её, сказал, что его цель – только расквитаться с генералом… После года приправленной наглыми приставаниями конфронтации, когда всё вроде бы встало на свои места и она, наконец, почувствовала себя начальником, пусть и небольшого отдела уголовного розыска небольшого городка… После всего этого целоваться с подчинённым…
Подчинённый!
Оксана ухмыльнулась. Какой он подчинённый! Анархист, не признающий власти, только вместо сочинений Бакунина и Кропоткина – настольная «Камасутра». Правда, давно уже из сейфа книжку не достаёт, видать, наизусть выучил, и девушки его не звонят, не приходят: все куда-то разбрелись...
Она лежала в его постели, удобно положив голову на крепкое плечо, и не умом, каждым нервом, каждой жилочкой остывающего от страсти тела ощущая, что это её мужчина, единственный, с которым может быть так хорошо...
Он очень осторожно перекатился на бок, устроив голову на согнутой руке, и улыбнулся:
– Ты такая красивая...
Костя всегда ограничивался коротким:
– Я соскучился... – или: – Я хочу тебя...
Мужчины-коллеги, заметив где-нибудь вне стен отдела, баловали:
– Ты в этом платье просто девочка. Миленько сидит! – или: – Эта причёска тебе к лицу.
Но фразу «Ты такая красивая» ей ещё никто никогда не говорил.
Может быть, что-то промелькнуло на её лице, какая-то тень воспоминаний – и он заметил, почувствовал, иронические искорки в глазах заплясали… Только что-то было не так в его улыбке, отчего вдруг стало страшно, как тогда на кухне. Только тогда рядом, за стеной, были коллеги и слово-пароль, и она могла применить приём, ударить, а сейчас одна и причинить ему боль уже не сможет.
А Савельев, ёрничая, сообщил:
– Секретарши, несколько младших офицеров полиции, почтальон, девушка-водопроводчик, учительницы, даже заведующая детским садом один раз была, но с непосредственным начальством – первый раз! – Ухмыльнулся: – Очень возбуждает!
Оксана промолчала, стараясь скрыть пришедшую боль, а он продолжал веселиться:
– Что ж молчишь? О своих победах не рассказываешь!
И она нервно прошипела:
– Во всяком случае, на дефицит кавалеров никогда не жаловалась!
– Ну да! При таком кавалере грех жаловаться! Генерал! Его высочество!
Такое нельзя оставить безнаказанным. Пусть не думает, что она никому не нужна! Потому собрала силы, улыбнулась, представляя Костю как двух персонажей:
– И с полковником, и с генералом было, – а потом опять солгала: – Коллеги – и не только коллеги – замуж звали, но мне и так хорошо...
Отвернувшись, он прикурил сигарету, подавился дымом, и, пока откашлялся, она приготовилась, уже совершенно уверенная, что сейчас опять будет больно. Оксана спокойно выслушала признание:
– Лучше честно сказать! Замуж не позову! Я зарок дал. Больше не женюсь никогда!
Зачем столько слов? Он здесь вырос, и обычаи, традиции этой деревни, понятия о порядочности, о женской честности – это всё его, с молоком матери впиталось... Он здесь уважаемый человек, свой в доску, и всё-таки на порядок выше и уважение к нему, и гордость за своего, сумевшего подняться и не растерявшего общее, общинное. А она чужая, генеральская любовница, и уважение к ней сиюминутное. Завтра слух пройдёт:
– Генерал приезжал…
И уже послезавтра из-за какой-то калитки прошипят… а не прошипят, так подумают:
– Генеральша...
Как в песне – они дельфин и русалка: общие только среда обитания и хвост из прошлого. Он, несмотря на хвост романов и брошенных дев, благородный дельфин, спасающий на водах, а она, хотя на куцем хвостике только одно имя умещается, русалка, любовница… И разницы вот вообще, один или не один, для них нет. Он мужчина – герой любовник и на него другие статьи их Кодекса чести распространяются! А она женщина, и судить её будут, а потом его вместе с ней... Поэтому он не женится... не женится на ней никогда...
И чтобы не унизиться, наверное, нужно сказать: «Какое это имеет значение?» – но она уже говорила эту фразу лет девять назад, только тогда ещё не понимала, какое это имеет значение. Была уверена, что главное – любить, и в любви того человека была уверена... Сейчас уже понимает: за каждый миг счастья годами унижений заплачено... Опять полюбила и дело даже не в том, что в любви этого мужчины не уверена: он непредсказуем, с ним вообще ни в чём быть уверенной нельзя, – а дело в том, что второй раз в ту же реку стыда не войдёт.
Какой смысл устраивать сцены, заламывая руки, посыпая голову пеплом?
Оксана взяла большую, сильную руку любимого с сигаретой, затянулась дымом, чуть касаясь губами, сжимающих фильтр длинных пальцев, стряхнула пепел в чашечку и усмехнулась:
– А кто вам сказал, Алексей Данилович, что я за вас замуж хочу?
Он как-то натянуто сложил губы в ехидную улыбку, поцеловал, и она не отстранилась.
Сыщик должен быть актёром, уметь боль, разочарование и обиду скрыть. От его мастерства не цветы и крики «Браво!», а жизнь своя и чужая нередко зависит.
Встала, без показной девичьей стыдливости, начала одеваться:
– Любка волнуется и на работу завтра.
Он сказал:
– Я тебя провожу!
И она сразу ответила:
– Зачем? Сто метров до перекрёстка пройти...
В коридоре посмотрела на себя в зеркало, поправляя, берет. Он стоял рядом: высокий, красивый, в длинном халате – и, просто разбрызгивая самодовольство, наклонил голову, поцеловал в шею:
– Когда мы встретимся?
Оксана улыбнулась:
– Завтра, – посмотрела на часы и уточнила: – Даже уже сегодня, на работе.
– Я не об этом! Приходи завтра!
Только бы суметь, выдержать, довести сцену до конца… Ласково, нежно произнесла:
– Понимаешь, Алёшка, – она впервые назвала его по имени, обратилась на «ты». – Я уже любовницей была. Больше не хочу. И женой уже быть, всё время размышлять, не придётся ли с кем-то мужа делить, не хочу. Сама всё решать, жить так, как хочу, привыкла. Так что давай оставим всё, как было... как будто ничего не было.
Надулся! Лицо покраснело:
– Ну да! Я же не генерал...
– Дело не в этом Алёшка, просто я теперь себя люблю, чужой игрушкой быть надоело.
Очень смешно! Так смешно, что от смеха слёзы на глазах выступают. Он обиделся! Всячески показывает, что она неправа. По поводу и без повода своё неудовольствие демонстрирует.
Вчера Филипп Карпович к себе вызвал:
– Тут капитан Савельев рапорт о переводе в патрульно-постовую часть написал: у нас там место зама освободилось.
Она сказала:
– Я категорически против! Он на своём месте!
Начальник согласился:
– Я тоже так думаю! – помолчал немного, потом добавил: – Только он пишет, что у вас с ним разногласия в работе...
– Мелкие... – Оксана подавила улыбку. – Я надеюсь, мы сможем всё уладить в рабочем порядке! – Затем вернулась в отдел, открыла дверь своего кабинета и крикнула: – Капитан Савельев, зайдите ко мне, пожалуйста! – Когда он вошёл, резко дёрнула рукой, указывая на стул, и спросила: – Что за идиотский рапорт?
Он опустил голову, сжал ладонями виски и простонал:
– Я так больше не могу!
– А я могу? – Сейчас она выскажет ему всё – и пусть он идёт к чёрту! К дьяволу! Улицы патрулировать, если уже ни на что больше не годен! Повторила: – А я могу? После ваших нежных признаний на судне! После ваших, – задумалась, формулируя, – неслужебных разговоров и действий! После вашей чёртовой «Камасутры»... Я могу?!
Савельев криво ухмыльнулся и прошипел:
– Неслужебных действий... На судне тебя утопить мало было – за то, что ты сказала!
– Ну и что же я такого сказала?
Он заорал:
– Костенька!
И она перестала дышать.
Естественно! Никогда, никакого другого имени в этот момент не произносила... Верная любовница... а он… налетел так внезапно, а она... она ещё тогда не знала, что он... что я его...
Только как объяснить? Как сказать, чтобы он не подумал, что извиняется, сама на любовь напрашивается?
Прикрикнула:
– Вы что, оправданий ждёте или признаний в любви? – Не дождалась ответа. – В общем, так! Вы сейчас же заберёте свой рапорт, тем более что в нём одна ложь!
– Какая? – он поднял на неё глаза:
– У нас с вами нет разногласий по работе, капитан Савельев! Вы же сами говорили, что лучше правду сказать! Что же в рапорте не написали?
У него изменилось настроение. Скрывая заплясавших в глазах чёртиков, он горестно повёл головой:
– Приехала тихая девочка... скрипа тележного боялась... За полтора года в бесстыжую скандалистку превратилась...
– У меня был хороший учитель! – закричала Оксана.
– Я тебя кричать на меня не учил! – он тоже повысил голос. – Я учил тебя искать компромисс!
– Например?
– Например, – вкрадчиво сказал он, – я заберу свой рапорт, товарищ начальник, а ты прекратишь говорить мне «капитан Савельев». У меня, как у всякого человека, имя есть!
– А вы прекратите говорить мне «товарищ начальник»!
– А за это отдельная оплата, – Он сделал паузу, подошёл совсем близко, обнял, решительно прижимая к себе. – Быстренько скажи по имени и «ты»!
Она послушно сказала:
– Алёшка, ты невыносим!
И он сообщил:
– Пить на работе даже на брудершафт запрещено, а целоваться – нет.
Какая дура! Точно знала, что целоваться с ним – всё равно где: на работе, дома, на улице – не просто запрещено, а противопоказано. Знала, что потом будет мучиться, просыпаясь в холодном поту от своих снов, в которых только его губы, его руки, его жар. Что ей хватит запретной любви. Хватит!
Это вообще не любовь, а какой-то сумасшедший дом! Он уже второй раз... и второй раз находит обидные слова, старается унизить... А сейчас опять целует так, что земля уходит из-под ног, и она летит, не понимая, бездна это или небеса...
Он не сжимал, не прижимал её, чуть касаясь, проводил руками по её спине, властно раскрывая, размыкая её рот, приказывая покориться, и она не могла пересилить себя, отказаться от этого огня, чувствуя, как страстно подёргиваются его губы, на её губах, как каменеют, становятся непослушными от желания его пальцы, медленно расстёгивающие пуговки на её кофточке.
Повинуясь беззвучным приказам его губ, она выгибалась, подставляя шею, грудь, и он хрипло дышал в её кожу, даря наслаждение. Прошептал:
– Я так хочу тебя... Приходи вечером!
И она сумела, смогла сказать:
– Нет!
Он мгновенно отпустил, со всей силы стукнул кулаком по столу, разбивая на две части пластмассовую подставку для календаря и карандашей, прорычал:
– Ну и чёрт с тобой!
Если он не прекратит так дверью хлопать, его точно когда-нибудь всей дверной коробкой прибьёт! И совсем не жалко! Будет знать, как другим больно делать!
ГЛАВА 12
И сюда наркодельцы добрались!
Любители «травку покурить» были здесь очень давно, как же без этого – наследие прошлого, многие шаманы травами себя в транс вводили. Значительно позже плоды тюремного просвещения до городка добрались, совсем пропащие, жаждущие «колёсами побаловаться», «поширяться» появились. Этих милиция наперечёт знает, периодически рейды проводит, посевы мака и конопли уничтожает. Но сразу восемнадцать старшеклассников после дискотеки в больницу попали. Чрезвычайное происшествие!
Специалисты говорят – экстази, а по данным правоохранительных органов, до сих пор этой отравы у них в городке не было.
В последнее время Оксана вообще перестала общаться с капитаном Савельевым. С неё молитва за здоровье того, кто электронную почту придумал и всякие мессенджеры. Сиди себе в кабинете, указания подчинённому на компьютере или телефоне отправляй. И он как-то притих, нарываться на эксцессы перестал, похудел, всё время о чём-то думает… Только игры закончились: дело очень серьёзное.
Хорошо, что родители одной девочки побеспокоились и за дочерью на дискотеку пришли, а она, как мать рассказала, визжит от восторга, каждого, с кем в танце столкнулась, обнимает, целует, как припадочная глаза закатывает, и вокруг такие же счастливые, истерично-весёлые ребята, скачут...
Отец девочки полицию, «скорую» вызвал. Танцоры через час-другой, в себя придя, точно бы по домам пошли, никому, ничего бы не рассказали, а эта гадость не хуже тяжёлых наркотиков привязывает: кто с первого, кто с третьего раза без возбудителя этого вкус и к танцам, и к жизни теряет.
Оксана вспомнила семинар в Чите, на который попала четыре года назад стараниями Кости. Какие ужасы им там специалисты рассказывали, видеофильмы показывали.
Один был очень удачный, с классной компьютерной графикой. Мальчишка, бывший наркоман, сделал.
По экрану, успокаивая, плывут, перетекают друг в друга красные шарики в красном потоке. Появляется игла, врезаясь, в один из шаров – и он начинает расти, пухнуть, в нём под надувающейся, как воздушный шар, розовой плёнкой возникает лицо… Лицо беззаботное, идиотски радостное, с растягивающей губы счастливой улыбкой.
Игла прокалывает и прокалывает шарики. Птица с человеческой головой летит в небесах, сплетённые в любовном экстазе тела, человек, подбрасывающий вверх ворох купюр, фигура на крыше небоскрёба, и наплывающий кадр – рот, беззвучно орущий «Либерти – свобода».
Несчастный отрешённый взгляд, опять игла, и под плёнкой шаров – ужасы Босха вперемешку с мерзкими чудовищами из американских ужастиков.
И снова то же лицо: бледное, осунувшееся, состарившееся, с налитыми мукой глазами.
Автор фильма и его друг снимали на любительскую камеру, фиксируя реальные события, разыскивали в Интернете картинки, восстанавливая свои видения, а потом мальчик запечатлел, как в страданиях и боли умирает его лучший друг.
Нужно будет в столице этот фильм запросить, для профилактики школьникам показать.
Она съездила в больницу, сама опросила подростков – ответ один:
– Парень постарше подошёл. «Попробуй! Весело будет!» – сказал...
Два мальчика имя «Игорь» назвали, один – фамилию «Буслаев» вспомнил, сказал, что парнишка часто на дискотеке бывает. В списках прописанных в городе Буслаевых нет – значит, откуда-то часто приезжает. Городок режимный, без учёта вряд ли кто обосновался.
Уже собралась всех на телефоны посадить, участковым звонить, как Савельев предложил в отделе кадров комбината поискать. Больше половины тех, кто на драгах работает из окрестных деревень, «вахтовым методом» трудятся. Приедут, отработают смену в каком-нибудь затоне – и домой. Непрерывный процесс, зарплату им от выработки считают, поэтому и живут, и питаются на судне.
Предложение дельное: минимум два дня сэкономили, а для расследования два дня... Кто же тогда знал, что следствие почти на год затянется?
Но до чего же противный человек Алёшка!
Ни о чём не подумала, просто по привычке, как на старой работе Исаевич всегда ребят за хорошую подсказку в макушку целовал, «умной головой» навязывал… Вот и тут сама за стоящую идею поцелуем благодарила, руки на плечи положила, к чуть небритой щеке губами прижалась. Он улыбнулся так, как будто закон сохранения энергии доказал или альтернативное топливо изобрёл, а тут Марк Громов, начальник патрульно-постовой службы, письмо распечатать заскочил, раз у них принтер разладился. Подозрительно посмотрел на Алексея:
– Ты что, Лёш, премию получил?
Капитан опять улыбнулся, только совсем иначе, иронически:
– Я, Марк, только что джек-пот сорвал!
Громов ничего не заподозрил, искренне обрадовался, руку пожал:
– Поздравляю! С тебя причитается!
– Заходи вечером! Обмоем! Ты же знаешь, за мной не заржавеет! – услышала Оксана и возмутилась.
Очень интересно! И что это он обмывать собирается?
ГЛАВА 13
Игорь Буслаев восемнадцати лет и одного месяца от роду. В прошлом году окончил профессионально-техническое училище при комбинате. Ожидая призыва на военную службу, работает матросом на судне «Баргузин-10». Отработав смену, как раз в пятницу, когда ребята на дискотеке отравились, на своём мопеде отбыл по месту постоянной прописки, не в деревню, а на заимку в тайге, где проживает с отцом-охотником на пушного зверя, матерью-домохозяйкой и тремя младшими сёстрами.
Заранее приготовившись к длинному разговору, в котором чувствуешь себя бессовестной попрошайкой, требующей сказочный экипаж, запряжённый орловскими рысаками в личное пользование, Оксана пошла к начальнику отделения, хотела попросить машину, но Филипп Карпович только головой покачал:
– Я эти места хорошо знаю! Там сейчас даже мой вездеход посуху не проедет – только мотоцикл без коляски, и на другой машине туда не пробраться. Давайте Савельева попросим... – предложил, – Пусть он вас на своей лодке по Баргузину отвезёт. У него самый скоростной катер в городе.
Очень захотелось послать начальство к чёрту, но трястись туда и обратно на мотоцикле по бездорожью...
Она сказала:
– Хорошо! Только я капитана Савельева просить не стану! Вы меня транспортом должны обеспечить – вы и просите! – а сама подумала: «Ничего себе! Два года назад ни за что бы так начальнику, пожилому человеку не сказала».
Здесь всё на виду, все обо всех всё знают. Плохо, когда к тебе плохо относятся, а когда хорошо – очень хорошо. Полковник – самое большое начальство в этом городке, а улыбается как дядя племяннице. Как дядя Лёша своим друзьям, детям… И тут же от своих мыслей покраснела, пытаясь понять, что с ней происходит. Очень удивилась, что шеф не осадил её, только хитро ухмыльнулся и пробурчал:
– Давно пора с вами и с Савельевым разобраться, да всё недосуг, дела... – и приказал в переговорное устройство: – Саня! Вызови ко мне Савельева!
Капитан улыбнулся, по уставу поприветствовал:
– Здравия желаю! – посмотрел на Филиппа Карповича, и тот совсем не как начальник попросил:
– Съезди-ка ты, Алёша, на своём катере на заимку к Чёрной речке, Оксану Владимировну подвези... Оттепель – туда сейчас посуху не пробраться...
– С какой стати! – в ответ раздался возмущённый возглас. – У меня и здесь дел хватает! Что, прогулочную яхту для дам-с нашли?
Начальник покачал головой:
– Распустился ты, Алексей! Давно я тебе уши не драл!
Савельев подтвердил:
– Да уже лет двадцать, наверное! Последний раз, когда вы участковым были, а мы с Геркой и Толиком Белым из школы в тайгу золото мыть удрали...
Филипп Карпович мечтательно улыбнулся, покачал головой:
– Давно... очень давно... – Прошёлся по кабинету, ухватил Савельева за ухо и приказал: – Завтра с утра выезжайте!
И капитан, паясничая, заскулил:
– Отпустите, дяденька Карпович! Я поеду! Только бензин дайте. «Заяц» у меня прожорливый, вы же знаете...
У себя в кабинете Оксана спросила:
– Когда выезжаем? – и зачем-то официально добавила: – Капитан Савельев.
– Помилосердствуй, Ксанка! Называй меня по имени! – опять притворно заскулил он и на миг стал серьёзным. – Нам вместе работать, – но не удержался и иронически улыбнулся, добавив: – товарищ начальник...
Что-то в этот серьёзный миг мелькнуло в его глазах. Она опять покраснела, подумав, что им действительно вместе работать. Он умница, отличный работник и в последнее время себя вполне прилично ведёт.
– Хорошо, Алёшка, только в обмен на «товарищ начальник», – улыбнулась Оксана, а он, захохотав, сообщил:
– Уговор дороже денег! Кто проговорится – штраф, то есть исполнение желания...
***
Совершенно без всяких причин она проснулась с первыми лучами солнца. Искупалась, просушила длинные волосы, как всегда закрутила их в тугой узел на затылке, зачем-то перемерила все пять имеющихся «на хозяйстве» свитеров, надела длинный, почти до колен, крупной вязки и светло-серый, с большим воротом. Тот, который мерила первым. Заправила джинсы в высокие резиновые сапожки, кокетливо натянула тонкой полоской на голенища резинки вязаных носок. Она сама и свитер, и носки из одной шерсти связала. Шерсть натуральная, овечья, тёплая. Весна только началась, снег ещё не растаял, в мокрую хлябь превратился. На реке холодно будет.
Любка ушла в школу в половине восьмого, а он к восьми должен за ней зайти.
Оксана походила по комнате, достала косметичку: нужно же как-то время убить! Только чуть-чуть ресницы подкрашу...
На причале среди плоскодонок, баркасов и глиссеров, стоял довольно большой белый катер с подвесным мотором.
Она вспомнила фразу: «Заяц у меня...», прочла название – «Зайка», затем намётанным глазом сыщика приметила, что краска в одном месте чуть меньше выгорела. Кто-то довольно давно из «Зойки» «Зайку» сделал.
Алексей бросил на заднее сиденье рюкзак, легко перепрыгнул с мостков на шаткую посудину, протянул руку, помог ей усесться и завёл мотор. Катер быстро заскользил против течения, рассекая волну.
Оксана залюбовалась зелёной, кажется, нетронутой человеческой рукой девственной тайгой на крутых склонах, веселящейся с солнечными бликами рекой. Волны тихо наплывали на тоненькую кромку берега, шипели возле врезавшихся в воду утёсов, образуя буруны с белыми искрящимися шапками пены, в каждой капельке которой играло, переливалось своё, маленькое солнышко. На этот праздник, яркий карнавал воды и светила было больно смотреть, она только на минутку прикрыла глаза и, кажется, сразу почувствовала прикосновения нежных, твёрдых, как осенние яблоки, губ.
Он совсем по-детски, чуть касаясь, целовал её рот, и она, ещё не сообразив со сна, подняла руки, лаская мягкие русые волосы, зарываясь пальцами в густую, волнистую шевелюру, нежно проводя от макушки к затылку и обратно.
А он поцеловал совсем иначе: требовательно, страстно раскрывая её губы, – и она забыла обо всём, но когда он прошептал в шею «Я хочу тебя...», тотчас вспомнила, резко оттолкнула его, гневно сверкнула широко открывшимися глазами и захохотала.
Сидя в лодке, Алексей картинно изобразил боксёрскую стойку, прикрывая руками лицо, и попросил:
– Только не дерись! Мы уже подъезжаем, и я решил тебя разбудить. У тебя чуть косметика размазалась. Для вас ведь это важно...
Может быть, потому, что солнце, река, и берег, а может, из-за этого «для вас ведь это важно» шуметь, ругаться расхотелось. Она прошептала:
– Пожалуйста! Не нужно...
– Ладно! – пробурчал он, затем достал из ящичка в панели управления довольно большое зеркало, поднёс к её лицу и держал всё время, пока она восстанавливала макияж.
Уложила в сумку косметичку, осмотрелась. С большого, судоходного Баргузина катер в устье маленькой речушки, под сень деревьев спрятался. Прекрасное место. Никто не войдёт, не прервёт разговор.
– Алёшка… – сказала она, когда он тихо спросил:
– Что?
И постаралась говорить спокойно, подавляя прорывающиеся в голосе нежные нотки:
– Ты ведёшь себя как ребёнок, и я поддаюсь, совсем неадекватно реагирую. Понимаю, что играешь со мной в свою «Камасутру», и всё-таки поддаюсь, сама играю, за миг удовольствия от твоего искусства на боль и унижения нарываюсь. Зачем? За что ты меня мучаешь?
Он пробормотал:
–