Тайна тёмного озера 2. Милана Раскита

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. ЛУННАЯ ДОРОГА
• ГЛАВА 2. ЧЕТВЁРТАЯ ВЕСНА
• ГЛАВА 3. СТИХИЯ ОГНЯ
• ГЛАВА 4. НА КОРАБЛЕ
• ГЛАВА 5. ЧЁРНЫЕ ВОЛНЫ
• ГЛАВА 6. ЗАКАТНЫЕ ПРОЛИВЫ
• ГЛАВА 7. СТОРОЖЕВОЙ ЗАМОК
• ГЛАВА 8. БЕГЛЕЦЫ
• ГЛАВА 9. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

АННОТАЦИЯ

Сирота, ныряльщица с долгом за душой на пять тысяч жемчужин, ученица мага… Я взрослела, не ведая, что враги уже распорядились моей жизнью по своему усмотрению.

   Круг замкнулся. Мне снова предстоит путь в горы моего детства, к тёмному озеру, чья душа оказалась связана с моей неразрывно...

ГЛАВА 1. ЛУННАЯ ДОРОГА

Злое зимнее солнце выбивало из глаз слёзы, и влага тут же застывала на щеках. Убежала я далеко, не чувствуя ни снега, ни ветра ледяного. Как не свалилась на обледенелых ступенях, по сей день не ведаю.

   А добралась я до самого верхнего пути, связывавшего несколько таких поселений, как наша Жемчужная Капля. Зимой движение здесь замирает, потому что замирает в поселениях и жизнь: зимние хлопоты большей частью под крышей свершаются.

   Я подзабыла уже за долгое время свирепых штормов, какой простор открывается отсюда, почти что с вершины нашего острова. Необъятное небо, необъятное море, солнце - лик Светозарного! - уже начавшее долгий путь к закату. Что миру моя боль? Пыль на ветру.

   Нашли бы меня там не скоро, да и не хотела я, чтобы искали. Было мне обидно, больно и так, будто небо на меня обрушилось, а что со всем эти делать, я не знала. Не умела и учиться не хотела.

   Лишь бы мне замёрзнуть поскорее совсем. Сразу тогда всё равно станет. И долг перед солаунгом и обида на Волка единой коркою льда покроются.

   Он подошёл тихо, бесшумно. Я расслышала шаги лишь тогда, когда уже поздно стало бежать. Да и не убежишь от амаригского мага всё равно. Во всяком случае, не тогда, когда он совсем рядом с тобою, руку протяни - коснёшься.

   Меня закутали в плащ и повели обратно. Молча. Я кожей чувствовала гнев, даже ярость, и мне было всё равно, потому что душа смёрзлась в тяжёлый ледяной ком, и ком тот лежал на мне тяжким грузом.

   В лечебнице мне вручили в руки чашу с горячим питьём, и я начала пить, всё так же молча. А что говорить? Всё уже сказано.

   Я закрыла глаза и ничего не видела. Хотелось бы ещё и не слышать, как Волк ходит по кабинету, как полы скрипят под его тяжёлым шагом, не ощущать исходящие от него чувства.

   Зол на меня? А и пускай. Я на него зла тоже! И за советы Белополю, и за то, что бросил тогда у Тайнозера нашего!

   - Портальная магия, - сказал Волк наконец, - одна из самых сложных и страшных в мире. Вывихнутые обряды народа мён или ухватки Стоголового, воли своих пленников лишающего, проще намного. Пройти стабильным порталом под надзором сразу двоих магов, ходока, ведущего из мира в мир, и хранителя, который зеркало прохода держит в напряжении должном, - это одно. Пробить дорогу напрямую, самому себе став и ходоком и хранителем и вместилищем силы сразу - совсем другое. Сгинуть здесь, растянув душу свою между мирами, - дело, прямо скажем, нехитрое.

   Сразу вспомнился зелёный туман и то, как настигала неосторожных стремительная старость. А Волк однажды обмолвился же, что в наших горах - как раз портал в Амариг и есть, и охраняет его Тайнозеро.

   Других извинений от этого сурового человека не будет, поняла я. Не взял с собой, значит, не мог. Мне припомнился зелёный туман, разделивший нас. Может быть, и вправду не мог… Как проверишь?

   - А есть ещё и другая беда, Мизарив, - безжалостно продолжил он. - Язык. Самый главный враг всего рода человеческого - язык, не способный оставаться за зубами. Ведь шлёпать им легко и приятно. Слаще мёда, желаннее жемчуга. А для ушей, из стен торчащих, праздник жизни. Многое тогда услышать можно, многое и донести, ради корысти или же просто так, по доброте душевной.

   В одно мгновение небо во мне перевернулось и с землёй поменялось. Бросило в жар, а потом уже и в холод. Это что же получается, я в порыве обиды и гнева тайну учителя своего раскрыла всем, кто рядом случился? И отчаянная битва моя с Заряной пропала даром…

   - А образ-подобие, Мизарив, держится ровно до тех пор, пока не прозвучит имя истинное, - добил меня спокойный голос Волка. - Громко и для всех.

   - Кто слышал? - всё же удалось мне спросить так, чтобы и голос дрогнул лишь малость самую.

    - Все, - Волк слегка развёл ладонями. - Все, до кого голос твой долетел прежде, чем Сёякинон защиту выставила. Рот бы тебе заштопать намертво, чтобы даже писк наружу не выходил… Но не будет тебе с того ни урока, ни послушания, лишь обиду снова копить возьмёшься.

   Я уткнулась лбом в колени. Стыд палил меня, и тянуло разреветься, как в детстве, чтобы слёзы и сопли ручьями да водопадом. Всё, всё пропало! Теперь узнают те, кому не надо, всю правду о моём наставнике, дело лишь времени. Уходить ему отсюда надо, чтобы жизнь сохранить себе.

   И уйдёт он опять без меня.

   А удастся ли обратно вернуться, вряд ли он сам знает.

   А может, оно само является таким порталом, как знать! Сложно судить, если пришёл к нему человек необученный, не знающий, куда смотреть и что именно видеть, а способный разобраться смотрел на него лишь волчьими глазами, человеческую ипостась в неравном бою утратив.

   Без нопларига, артефакта амаригского, способного распределить на грани миров потоки стихий и сил изначальных правильно, делать у любого не стабильного, лишённого хранителей-магов портала нечего. Разве что смерти скорой искать.

   Я не поднимала головы, молчала, молчал и Волк, но сколько же в повисшей между нами тишине оказалось внезапного, горького понимания.

   Прикосновение было лёгким, почти невесомым, недолгим. Кончиками пальцев по волосам, по алой пряди, оставленной мне Тайнозером. Но рука Волка влила в меня тепло и силу.

   Я не выдержила, всхлипнула и ткнулась наугад, отчаянно зажмуриваясь, чтобы не так уж сильно текло по щекам. Меня обняли, бережно и нежно, и мы разделили все мысли, все чувства сразу на двоих, объединив на мгновение и разум и память.

   Понимание сошло, как солнечный свет сквозь прореху в плотном покрове тяжёлых облаков.

   Если бы Стоголовый не пришёл в родной мир, Волк никогда бы в него обратно не вернулся. Но пришлось. И вначале погиб на глазах наставник, а попытка объяснить солаунгу Крайнову, что на время забыть надо разногласия и объединиться против общего врага, ни к чему не привела.

   Так ушёл он из мира, человеческую ипостась в неравной схватке утратив, в первый раз.

   А потом пришлось вернуться снова. Под чужой личиной ходить по краю, на грани разоблачения и смерти, но надо было спасать не одну жизнь и не две жизни, весь мир сползал в жадную пасть Стоголового, а победить его ещё полдела. Необходимо было ещё и воспитать тех, кто подхватит отвоёванный мир на свои ладони и так понесёт его дальше, охраняя и защищая…

   И что за беда, если единственный дорогой сердцу человек найдёт своё место рядом с другим? Иногда важно, чтобы любимые жили. Просто жили. Где и с кем, уже не имело значения. Белополь Крайнов вполне годился на роль защитника. Боевой маг и рода знатного.

   А для себя Волк видел один всего лишь путь.

   Погибнуть в решающем бою. Погибнуть так, чтобы смерть опрокинула врага в жаркий хаос междумирья навсегда. Потому что второй ноплариг взять уже было неоткуда.

   И ответным движением пришла ко мне память о мамином сундучке из сапфира, о сундучке, который никто не мог сдвинуть с места, как ни старался. А уж мачеха-то сколько раз порывалась продать его! Но ни открыть, ни сдвинуть не получалось у неё. Ни у неё, ни у тех, кто хотел его выкупить.

   Горенка сгорела тогда, но зачарованный сундучок, я уверена была, остался.

   Я не могу сама сотворить себе ноплариг, не хватит знаний мне и силы не хватит тоже. Я не смогу отобрать его у кого-то другого и подчинить себе, и всё по той же причине. Но унаследовать от матери - могу!

   Мгновение мы смотрели друг другу в глаза.

   Волк поднял палец жестом, призывающим к молчанию, и я уловила его мысль: даже думать не смей, чтобы не разрушилась надежда последняя.

   Теперь отчаяния в учителе моём изрядно убавилось. Он увидел и другой путь помимо того, на котором следовало ему погибнуть смертью героя.

   Теперь и я знала, что он придумает, как быть со Стоголовым и как вовремя унести ноги от Крайновых.

   А ещё я поняла, что больше я теперь не одна.

   Мой Волк признал меня. Он открыл мне душу, отдал свои чувства и - извинения, мы разделили одно на двоих переживание, от беспросветной тоски до отчаянной надежды.

   Он теперь не один на вершине горы.

   И я не одна.

   Вместе мы сможем защитить и себя и весь наш мир.

***

Я помогала Милёне ходить по коридору вдоль стеночки. Всё ещё слаба она была, сама не справлялась. Новость о ребёнке восприняла она плохо. То есть, никак. С абсолютно сухими глазами. Я ждала рыданий и крика. Милёна, которую я хорошо знала, не смогла бы удержать в себе горе.

   Но теперь она молчала. Молчание всегда пугает больше, чем истерики и слёзы. Потому что по молчащему невозможно понять, что у него на уме. Пережил ли он идущую в душе бурю или она повалила разум его, как валятся при шторме старые высохшие деревья с толстым стволом. Наставник велел наблюдать, но я боялась, что с подругой случилось всё-таки второе.

   Когда разум отказывается служить тебе, худшей беды не вдруг придумаешь.

   … Милёна долго стояла у окна, смотрела на зимний мир, тихий, солнечный и заснеженный. А потом вдруг повернулась ко мне, и я увидела, что тьма из глаз её отступила. На время или навсегда? Я замерла, опасаясь неловким движением или неправильным словом сбить настрой.

   - Мизарив… - с ноткой удивления сказала подруга, так, будто не видела меня уже очень давно, а вот сейчас встретила.

   Может, и не видела за пеленой горя, как знать.

   - Да, - осторожно ответила я ей. - Это я.

   Она всхлипнула, вдруг ткнулась лбом мне в плечо, трясясь от беззвучных рыданий, и я обняла её.

   - Мизарив, - говорила она, захлёбываясь слезами. - Мизарив, я… Я наговорила тебе немало гадких слов. А ты со мной… ты до сих пор со мной… почему-то…

   - Милёна, - ответила я ей, - моя сестра, моя подруга, я никогда не брошу тебя!

   Она судорожно цеплялась за меня, словно тонула. Хотя ни одна опытная ныряльщица не станет вот так хвататься за спасателя, ведь утонут же оба, если не повезёт. И у Милёны никого не осталось в мире, кроме меня. Думала ребёнком утешиться, раз мужчину при себе удержать не могла, но не случилось и этого.

   - Я хочу в последний путь проводить моего бедного сына, - сказала Милёна, отплакавшись на моём плече. - Это возможно?

   - Спрошу, - сказала я, немного подумав.

   Тело до сих пор сохранялось у нас в холодной, и Волк не велел трогать. Как знать, может, предвидел он желание матери? Давать душе, всё ещё привязанной к мёртвому телу, прощание ближайшие родственники должны. А кто ведь ещё, кроме меня и Милёны…

***

Выше по склону, не на самой вершине горы, но близко к ней, стоит, отполированный огнём и ветрами, Камень Прощания. Здесь не растёт ни травинки, только сизый мох, не боящийся ни жары, ни стужи. Здесь приоткрываются врата из мира живых в Потаённую Страну и принимают в себя уходящую душу.

   Вспомнилось, как провожали всем селением отца моего на таком же Камне. Меня оттеснили, я смотрела из-за чужих спин. Никто не догадался взять за руку и подвести поближе. А может, наоборот, оберегали, считая, что не должно ребёнку видеть последнего пламени, как знать. Уже не спросишь.

   Милёна сама несла завёрнутое в холст маленькое тельце. Хоть и быстро пошла она на поправку сразу после того, как проплакалась у меня на руках, а всё же путь зимним днём в гору давался ей не просто. Но она позволяла лишь придержать её под локоть, не дать поскользнутся. Мёртвого она несла сама.

   А кроме нас с Милёной, мёнши Сёякинон и Волка никого у Камня больше не было.

   Тучи разошлись, явив миру алую полосу остывающей зари и лики Лунных Сестёр, одно полное, другое укрытое чёрным покрывалом ночи, со светящимся очельем и серьгами из крупных звёзд.

   Милёна бережно уложила свёрток на гладкую ледяную поверхность. Я взяла её за руку. Пальцы у сестры дрожали, а ладонь словно зачерпнула с чёрной поверхности пригоршню льда, такою холодной она была.

   Волк развёл руки, и между ладонями его полыхнуло ослепительным магическим жаром. Я видела не только лишь обычным зрением. Маленькое солнце сошло в наш мир, пусть и было оно рукотворным, волею мага и силой его созданное на краткие мгновения.

   - Ступай с миром, Желан Крайнов…

   Такое имя дала мёртвому малышу Милёна - по праву матери.

   - Пусть Лунная дорога примет тебя, - эхом откликнулась Сёякинон.

   - Возвращайся обратно новым рождением, - прошептала Милёна, роняя слёзы.

   - Любим и ждём, - завершила я обряд.

   Пламя полыхнуло едва ли не до неба. И я почти увидела путь под детскими ножками уходящей души - призрачный, невесомый, сияющий. Лунные Сёстры приняли малыша.

   Огонь угас. Стало совсем темно, холодно и тихо.

   - Я виновата, - глухо выговорила Милёна, опуская голову. - Я совершила зло… Как мне исправить его? Ты - маг, ты лекарь, ты умный. Скажи!

   Волк лишь покачал головой:

   - Не всё в мире можно исправить, дитя.

   Милёна совсем поникла, и я поддержала её, испугавшись, что сейчас упадёт она замертво, и нам придётся вести обряд по второму кругу.

   - Но что нельзя исправить, можно искупить, - продолжил Волк.

   - Как? - задыхаясь, спросила Милёна. - Как мне искупить… такое…

   - Жизнь меняется на жизнь, - ответил ей Волк печально и спокойно. - Придёт день, когда ты родишь снова.

   - Я не… я… - Милёна замотала головой.

   - Сейчас, конечно, тебе рожать не должно. Необходимо вернуть здоровье. Но после… через весну… может быть, через две… Ты ещё молода. Тебе по силам.

   Сёякинон лишь вздохнула, но промолчала. Она старалась лишний раз внимание на себя не обращать, и я понимала, почему. В случившемся была изрядная толика и её вины тоже. Но Волк ей ничего не говорил. Ни до обряда, ни после.

   Мы потянулись вниз, к узкой, вырубленной в гранитной скале лестнице. Я подошла к ней последней и, стоя уже на пару ступеней ниже, обернулась.

   Камень слабо светился в лунном сиянии. Поверхность его вновь стала зеркально-гладкой. Как будто и не было ничего. Ни нас, ни маленького тельца, ни безжалостного огня, ни мерцания Потаённого мира, глянувшего на миг сквозь смертные врата на нас.

   Ветер обдал лицо морозным дыханием.

   Вот она, жизнь человеческая. Вспыхнула, прогорела, погасла и - как не было её вовсе. У кого-то огонь его горит дольше, у кого-то гаснет почти сразу, но итог один, и он един для всех. Безжалостное пламя и Лунная Тропа.

   Было мне печально и горько. Никогда раньше не посещали меня подобные мысли, а теперь вдруг пришли. И я с изумлением оглядывалась на лето, когда добывала со дна морского траву по договору для лекаря, или, ещё раньше, когда жемчуг поднимала вместе с другими ныряльщицами, в оплату долга своего перед солаунгом Крайновым. Сколько же там осталось беззаботного солнца!

   Мне вдруг отчаянно захотелось вернуться обратно. Ничего не знать, не понимать, не учиться магии, не бояться за Волка и не думать о смерти. Солаунг Крайнов не пощадит. Он меня-то нарочно именно для того и пригрел да долгом повязал, чтобы обидчика, весь его род проклявшего, поймать.

   Если Волк умрёт, если убьют его, то и мне тогда жить незачем.

***

Милёна осталась в лечебнице, благо здесь работы всегда хватало и свободные руки быстро оказались при деле. Сказала, что больше не сможет спокойно смотреть на море.

   - Но ты ведь расскажешь отцу ребёнка, что случилось? - спросила я.

   Она только головой замотала.

   - Он ведь узнает. Лучше будет, если скажешь ты, а не кто-то чужой…

   - Я… не смогу, - тихо призналась подруга. - Я ведь уверена была, что родовое проклятье перебьёт мёнская магия! Но не случилось…

   - Кто же тебе сказал, что мёнская магия поможет? - спросила я. - Тебе сказала Сёякинон?

   Вопрос этот давно волновал меня. С чего-то же возникла у Милёны такая уверенность! Но Сёякинон не могла никого убеждать в подобном! Ей нужны были дети одного с нею облика и крови, а не наблюдения за интересным экспериментом.

   - Нет, - ответила Милёна. - Сёякинон ни при чём. Я сама так решила. Я надеялась… я так хотела…

   Она едва не разрыдалась, но сделала усилие над собой и плакать не стала.

   Мы сидели за одним столом и скручивали из бинтов тампоны. Я их помнила по первым дням, проведённым в лечебнице в качестве ученицы лекаря. Руки работают, голова свободна. Можно поговорить….

   - Это проклятие вообще можно побороть? - спросила она, украдкой вытирая щёки.

   Я старательно сделала вид, что ничего не увидела.

   - Не знаю, - честно ответила я. - Наставник мой говорит, что кинуть проклятие намного проще, чем снять его, а уж такое - в особенности. Он ищет способ, конечно же. Но пока не нашёл. Любишь Белополя, да?

   Она лишь головой покачала. Но что же ещё-то, если не любовь? Пусть Милёна что угодно выдумывала насчёт того, чтобы рождением сына хоть ненамного статус свой возвысить, раз ей так спокойней казалось. Но вопрос ведь совсем в другом.

   Нужна ли Милёна самому Белополю…

***

Заряна, получив распоряжение устроить Милёну, радости особой не выказала. Поджимала губы, посматривала на меня злобно, но вслух не говорила ничего. Я ровным голосом сказала, что жить мы будем вместе, мне и на это возражений не последовало. Может быть, потому, что не отводила я взгляда, смотрела прямо.

   Право слово, почтения к магам у меня изрядно поубавилось! Если раньше любой, обладающий силой, в трепет вгонял, то теперь - далеко не любой, и уж не Заряна точно, и не только от того, что победила я её в бою.

   - Что она так смотрела на тебя? - спросила подруга, когда шли мы по узкой лестнице на спальный этаж.

   - Повздорила я с нею, - объяснила я хмуро. - Сильно повздорила. Осторожной будь. Ты со мной, а меня она теперь ненавидит.

   - За что?

   Я лишь вздохнула. Как объяснить? Желание радостное перед Крайновыми выслужиться, сдать им Волка моего. И моё нежелание, чтобы случилось так. Весь наш поединок, слова Сёякинон, вспышку мою, весь выигрыш похерившую… Кто-то же услышал меня тогда! Не сама Заряна, кто-то другой. И успел унести ноги.

   - Не могу всего рассказать тебе, - соврать Милёне или посоветовать из головы выкинуть я не смогла. - Но она подчиниться от меня потребовала.

   - А ты?

   - А я не стала.

   - Погоди, - Милёна остановилась в изумлении. - Погоди, вы подрались?!

   - Можно сказать, и так, - не хотелось мне делиться воспоминаниями неприятными.

   - Я не знала, что и ты теперь тоже сильный маг, - с уважением произнесла Милёна.

   Но в уважении её прозвучала и горечь: победить взрослую женщину, лекарку, смогла, а вот ребёнка спасти…

   - Я не маг, - ответила я. - Я всего лишь ученица мага. А с Заряной повезло мне, Милёна. Повезло!

   Правда на моей стороне была, вот и повезло. Теперь я понимала хорошо, что могло и не повезти, окажись Заряна опытнее. Я получила на свою шею ядовитую змею, и ужалить она в любое мгновение могла, о чём не стоило забывать. И что-то подсказывало мне, что Волк, когда узнает о том, что промеж мною и Заряной вышло, не похвалит меня. И рассказать бы ему. И боялась я!

   А ещё о том думала, что не могла Милёна сама додуматься до того, что магия мёнская проклятье крайновское перебороть способна. Подсказали ей. И уж не Заряна ли? Кому перед солаунгом выслужиться хотелось, кто получил бы много, роди Милёна здорового ребёнка? И наставника моего обскакать получилось бы. Ведь тогда ещё не знала Заряна, кто он есть на самом деле. Просто нос утереть магу амаригскому - вот это было бы да!

   Но как понять, верны ли мои подозрения или же я просто хочу, чтобы они оказались таковыми из-за неприязни к лекарке?

   Вот о том и рассказала я Волку, когда случилась такая возможность.

   - Ты точно знаешь? - спросил он хмуро.

   Не любил оговаривать кого бы то ни было без серьёзных на то оснований, можно понять. Он и о солаунге не говорил лишнего, что уже о Заряне упоминать.

   - Нет, - вынужденно ответила я. - Но Милёна ничего не понимает в магии. Не могла она сама догадаться, подсказали ей! И вот по сути-то некому больше подсказывать было. Сёякинон не стала бы. Ей ребёнок нужен её имени, а не милости от солаунга Крайнова. А вот Заряна - могла!

   Волк молчал. Смотрел в окно, думал. Потом вновь обернулся ко мне:

    - А всё ли ты говоришь, Мизарив? Не вышло ли у тебя с Заряною какой-нибудь ссоры?

   Страшно мне стало до ладоней мокрых, но и то понимала я, что лучше сразу признаться, чем расхлёбывать последствия потом.

   - Сделай так, чтобы нас никто не услышал, - попросила я.

   Волк не шевельнулся. Но я уловила волну магии, обнявшей нас не проницаемым для уха чужого коконом.

   - Догадалась она, кто ты, - сказала я тогда. - По крови золотой девочке из Проливов отданной поняла она всё. А я… Я не велела ей о том болтать.

   Волк обе брови поднял в изумлении. Долго молчал, потом спросил:

   - И она подчинилась?

   Я лишь усмехнулась. Сам-то как думаешь? Раз до сих пор к тебе стража крайновская не явилась… Но вслух того я не высказала.

   - Ты меня пугаешь, Мизарив, - очень серьёзно сказал мой наставник. - Пугает, с какой скоростью растут твои возможности и силы. А знания отстают. Нет системы в том, как ты учишься. Хватаешь то здесь, то там… И в драку лезешь.

   - Но ведь так получается, - сказала я беспомощно. - То это нужно, то вот это, то без вон того никак. А ещё и само, бывает, получается. Я… сама очень… испугалась…

   «За тебя». Но я не договорила мысль полностью.

   - Так получается, - эхом за мной повторил Волк. - А не должно! Вначале полный курс обучения пройти ты обязана.

   - Ты и сам говорил, что в Амариге я не выживу, - напомнила я.

   - Это верно, - он задумался. - И нет у меня там никого, кому доверить я бы смог присмотреть за тобою.

   - Не поеду! - сразу заявила я. - Не сейчас. Не брошу!

   - Ну-ну-ну, - упреждающе высказал он. - Ты ещё со мной закусись на поединок, девочка.

   Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, и мне тут же вспомнилось, как я летом чихнуть в присутствии мага боялась до дрожи, а вот теперь взгляд не отводила упрямо. Потом всё же я не выдержала, опустила голову. И силы не те, и правды, той, что на дыбы поднимала в противостоянии с Заряною, нет.

   - Будешь делать то, что я тебе велю, - сурово выговорил Волк. - Скажу бежать - побежишь. Скажу уехать - уедешь. Велю подпрыгнуть и квакнуть - прыгнешь и квакнешь.

   - Не вели уезжать мне,- сразу сказала я. - Пожалуйста!

   «Ты - мудрый и сильный, но ты не справишься без меня». Но и этого я вслух не сказала. По нашим временам, когда Стоголовый на подходе, двое магов лучше одного, пусть даже и один из них - всего лишь ученик, едва начавший постигать науку магическую.

   - Молчи обо всём, - велел мне наставник. - Не лезь на рожон снова, только если жизни угроза возникнет, никак не меньше. И помни о Заряне. Она теперь враг, и враг серьёзный.

   - Она не будет болтать, - сказала я.

   - Болтать - нет, но - любые другие гадости на выбор сделать может.

   - И кто-то ещё слышал тогда, - виновато припомнила я. - Слышал и убежал!

   - Но, там, возможно, ума не хватило сопоставить и выводы сделать. Раз до сих пор без последствий…

   - Вот потому и думаю я, что именно Заряна Милёне подсказала мёнскую магию испробовать…

   - Почему?

   - Милёна - хорошая, но… - я замялась, не зная, как объяснить.

   Что подруга моя и сестра названная - дура? Но она ведь и вправду не смыслила ничего в магии, боялась её. А уж проверять на своём ребёнке просто так не стала бы ни за что.

   - Влюбилась она в Белополя Крайнова, - сказала я наконец. - Родить хотела ему, и не пугало её проклятие. А пришла к Заряне за советом. Почему не к тебе, не ведаю. Может, не было тебя в тот в лечебнице. Вот Заряна и могла сказать что-нибудь. Вскользь, намёком, а то и прямым советом. Да ещё и так повернула, что подумала Милёна, будто это её собственное решение. Милёна считает так до сих пор.

   Наставник тронул пальцами подбородок в задумчивости. Видно было, что упали мои слова не пустое место: он тоже хотел найти того негодяя, кто толкнул девчонку влюблённую на безрассудное и опасное дело. Преступление ведь, по сути. И жертвой ребёнок стал, мёртвым уродом родившийся.

   - Слишком серьёзное обвинение, чтобы бросаться им без доказательств, - сказал Волк. - Молчи, и даже подруге своей не говори о том, что мне здесь рассказывала.

   Я кивнула согласно. Самой бередить рану Милёнину не хотелось. А за Заряной вправду лучше бы проследить. Если она, так она интерес к последствиям всё равно проявит, рано или поздно. Или как-нибудь ещё себя выдаст.

   - Всё, Мизарив, хватит на сегодня откровений! Полно работы; ступай.

   Щит магический, слова наши прятавший от посторонних ушей, исчез. Мы разошлись каждый по делам своим.

   Ночью я долго вслушивалась в размеренное дыхание подруги, свернувшейся на постели своей калачиком, и думала, что слишком многое теперь зависело всего от двоих. От Заряны, злобу на нас с Волком затаившей и от того, кто подслушал тогда и убежал.

   Может, он, кто бы он ни был, сам по себе ни о чём не догадается. А может, помогут ему разум включить.

   Страшно.

   Не за себя.

***

Зима уходила неохотно. На один солнечный, пронизанный обещаниями тепла, день приходил взамен добрый десяток мрачных и тёмных. Но из окон лечебницы уже виднелась далеко на горизонте тёмная полоса воды, лёд с себя сбросившей. Она ширилась, росла, и уже недалёк был тот день, когда море у берегов Жемчужной Капли вскроется, сбросит с себя белые оковы.

   Шла четвёртая моя весна в Жемчужной Капле, и я знала, что станет она для меня последней. Не предполагала, не боялась. Просто знала.

   Милёна поправилась быстро. Теперь и она работала в лечебнице, как и я, с той лишь разницей, что не посягала она на науки, оставалась в помощницах. Когда спросила я, не хочет ли и она учиться делу лекарскому, возможно, и магии тоже, она ответила, что как-нибудь потом.

   «Потом» в её случае означало «никогда». Милёна или делала сразу или - прошлогоднего снега не допросишься от неё в том случае, если отложила она что-либо на «потом»...

   Заряна на глаза мне не попадалась, где-то существовала за пределом моего маленького мира, включавшего в себя лишь Волка и Милёну, и - на некотором расстоянии - ещё Сёякинон. Я училась, я постигала магию так, как и должно было принимать её, по плану, умными книгами составленному, от простого к сложному. Всё шло своим чередом, и иной раз казалось, будто и нет никакой угрозы в мире.

   Ни Стоголового нет, потому что давно мы о нём уже не слышали. Ни солаунга, на Волка моего озлобленного. Володар Крайнов пропадал где-то в море, а сын его, Белополь, окончательно уже наследником признанный, тоже из моря пока что ещё не возвращался.

   Мы с Волком больше не заговаривали друг с другом об опасности, нас стерегущей. Он учил меня, я училась у него, но не позволяли мы себе большего, ни он, ни я.

   Всё же не могла я первой сказать мужчине, что жизнь моя сплетена намертво с его жизнью, не шли слова с языка. А то он сам не видит, что сплетена! Но он молчал. Держала себя в руках и я. Того довольно было, что здесь он, мой Волк, рядом, и я всегда могу увидеть его, услышать его голос, получить в награду суровое, но беззлобное «бестолочь» за какую-нибудь оплошность. Или - «у тебя получилось хорошо» - за урок усвоенный.

   И думалось мне, что так будет долго, если не навсегда.

***

На полдороге к Камню прощания я ещё тогда приметила дерево, корнями взломавшее камень. Росло оно набекрень, не как прочие деревья, и на широком стволе его славно было сидеть, прикидывая, насколько больше стала полоса чистой воды на горизонте по сравнению со вчерашним вечером…

   Но однажды я встретила там ту, кого настолько не ожидала увидеть, - именно там, именно в тот час!

   Лекарка Заряна стояла на стволе дерева, сложив на груди руки. Одна. Она не обернулась, когда я подошла. Хотя, конечно же, шаги мои слышала. Слышала и узнала.

   - Боишься меня, тазаринка? - спросила Заряна негромко.

   Я по-прежнему видела лишь её спину. Ветра не было, и потому, хотя до настоящего весеннего тепла было ещё далеко, капюшон Заряна откинула. Я видела тёмную, начавшую уже седеть, косу, уложенную короной вокруг головы, и мне вдруг показалось, будто не волосы у лекарки на затылке, а свёрнутая в тугое кольцо ядовитая змея.

   - Боишься, - удовлетворенно выговорила Заряна, ощутив мой страх в полной мере. - Бойся, Мизарив. Бойся! Не спущу тебе.

   Я промолчала, не зная, какое слово подобрать на ответ. Что тут скажешь. Но не хотела я убивать её! Лекарь она хороший, и учила меня поначалу наравне с Волком, учила бы и дальше, если бы не пожелала перед солаунгом выслужиться.

   Зачем? Почему? Откуда человеку, не бедствующему, мало в чём стеснённому, вдруг в голову пришло, что чужая смерть, мучительная к тому же, принесёт ему счастье?

   Страшно мне стало. До сих пор лицо Весела снилось в плохих снах по ночам. Как падает он, на глазах старея, по вине моей падает и зелёный туман Тайнозера смыкается над ним. Тогда я не умела понимать то, что почувствовала в момент гибели врага своего, зато теперь хорошо узнала - навидалась в лечебнице! - как душа покидает тело и какой рябью идёт при том магический фон.

   Чтобы самой, по своей же злой воле инициировать подобное… Я отказывалась даже думать о том. И вся воинская наука Сёякинон так и оставалась для меня ученическим поединком, где разве что выбитый зуб увидишь или локоть выставленный, ну, может, отметину какую нож оставит. Поединки до смерти в Жемчужной Капле запрещены были волей солаунга Крайнова, устроившего так, что долг погибшего переходил на победителя.

   Потому и щадили у нас друг друга даже самые заклятые не-друзья. Кто знает, что именно ты взвалишь на себя после того, как с ненавистником своим расправишься?

    Плохо.

   Как же плохо всё!

   Ведь Заряна ни на миг не задумается. Она истово верит в собственную правоту, а до моей правды дела ей нет. Но убивать меня не станет, наверное. Не захочет долг мой на себя взять, она ведь не знает, что долга того осталось совсем немного. Зато отыграется на мне, побеждённой, от души. Всё припомнит, за всё спросит. Хуже смерти станет для меня жизнь на коленях, по Заряниной милости мне оставленная. И я увижу, как растерзают моего Волка, уж Заряна о том позаботится…

   Плохо.

   - Не делай этого, - всё же сказала я глухо, и поразилась тому, как мрачно и угрюмо прозвучал мой голос.

   Как будто чёрные камни падали на землю. Тяжёлые, крупные, голову проломить способные даже и десятку таких вот Зарян.

   - Много силы взяла, тазаринка, - лекарка не оборачивалась по-прежнему. - А и не поможет тебе!

   Ветер прошёлся над нами, заскрипели, закачались ветви могучего дерева. На них уже набухали почки, готовясь выпустить в скором времени новые побеги вместе с бутонами цветов.

   Страх пеленал меня плотным коконом. И крикнуть бы, да крик застревал в горле. Ноги будто в землю вросли, налились тяжестью, как гранитные камни, не сдвинешься с места, даже если сильно захочешь. Внезапно зазудела и зачесалась вся кожа, как бывает, когда чересчур быстро поднимаешься со дна морского на поверхность.

   Вот так. Смертельная битва уже шла, пока жалела я врага своего.

   - Не делай этого, Заряна-лекарка, - повторила я, с трудом подчиняя себе голос. - Не хочу калечить тебя!

   - Так ты не калечь, - снисходительно разрешила Заряна.

   И обернулась.

   В вечерних сумерках глаза Заряны вспыхнули багровым огнём. Силуэт её отчеркнуло таким же красным, и получилось, как на гравюре, где мастер использует лишь два цвета - чёрный и алый.

   - Ещё ни одна соплячка, - зло выговорила лекарка, - ни одна ещё малолетняя дрянь не диктовала мне условий своих! Я не была готова тогда, когда ты набросилась на меня в первый раз. Но сейчас - другое дело. Сейчас тебе несдобровать, тазаринка.

   «Я набросилась! - с возмущением подумала я. - Как будто не ты с доносом бежать собиралась, аж пятки пригорали, не давая тебе на месте стоять спокойно. И ты считаешь, что это я набросилась!»

   Но вслух я выговорила совсем иное.

    - Имя мне - Мизарив, - сказала я ровно. - Запомни уж и больше не путай.

   Я много читала о магии имён. После слов Сёякинон о том, как погиб брат солаунга, чью личину носил теперь мой Волк, я жадно впитывала из умных книг всё, связанное с именами. И была среди прочего и такая наука: имя мага - имя Силы! - само по себе оружие, способное разить врагов без промаха.

   Многие прячут свои имена, скрывают их под ворохом прозвищ, и не без оснований. Через имя враг можно серьёзно навредить человеку. Но верно и обратное! Оно формулировалось как «закон отражений», я понимала его с большим трудом, но и то уяснить сумела, как обратить собственное имя в разящее копьё. На удивление получилось у меня неплохо.

    Потому-то и звала меня Заряна тазаринкой: костью поперёк горла вставало ей моё имя, впивалось краями острыми настолько, что язык сам отказывался произносить его!

   - Много чести, - с великолепным презрением в голосе бросила лекарка. - Ты сейчас умрёшь, тазарская ведьма!

   - Долг мой перед солаунгом возьмёшь на себя, - предупредила я.

   Не хотела я убивать её! Небо видит, Лунные Сёстры свидетели светлые - не хотела. Но и то я видела, что не доживёт Заряна до утра, если продолжит давить на меня с прежней яростью.

   - Наплевать, - с наслаждением выдохнула она. - Что бы ни было там на тебе, мне спишут всё. За заслуги.

   Не спишут. Не будет у тебя никаких заслуг. Прости.

   Меня прошило насквозь огромной молнией запредельной силы. Я словно разделилась надвое - одна стояла сейчас перед Заряной, другая смотрела с цветной скалы, как падает в зелёный туман тело недруга. Чёрная не-вода тяжело плеснула через край.

   И тогда Заряна закричала.

   Она кричала, кричала и кричала, и крик её пронзал меня насквозь, как тяжёлый, остро заточенный клинок беззащитную плоть. Погас алый огонь в глазах лекарки, язык зелёного тумана лизнул лицо, собирая гладкую кожу глубокими морщинами. Черная коса-змея распалась, на глазах обретая багровый оттенок.

   - Хватит! - исступленно закричала я той силе, что хлестала сейчас через меня неудержимым потоком, лавиной нисходила в мир, заливая смертельной зеленью всё вокруг без разбору. - Довольно! Я не хочу!

   Но у стихий нет разума и чужое «не хочу» для них щепка в потоке, даже если это «не хочу» того, кто привёл их в движение. Остановить чудовищный выплеск могла лишь равная по силе мощь, а её у меня не оказалось. И следующей после Заряны жертвою должна была стать я.

   Но всё закончилось. Внезапно и резко, как стена, в клицом с разгону, как небо, упавшее на голову. Закончилось и - погребло под собою всё. Вырвавшуюся из-под контроля силу, проигравшую всё на свете Заряну. Меня лишь стороной обошло, неведомо почему.

   Я дышала тяжело, как будто бежала в гору не меньше целого дня. По телу катился липкий холод, а в ушах стоял скулящий жалобный звон. Я потрясла головой, не помогло. Сумеречный вечерний полумрак рассеивало целительное золотое сияние.

   На горной дорожке передо мною стоял Волк.

   А у меня и слов не нашлось рассказать ему, что сейчас случилось и почему. Я поняла вдруг, что и времени прошло всего ничего. Несколько биений сердца, не больше.

   Возле ссохшегося, поникшего дерева лежала, свернувшись клубком, как старая больная кошка, древняя старуха. Высохшие кисти рук напоминали паучьи лапы, прорезанное глубокими морщинами лицо ничем не напоминало прежнюю красавицу Заряну, неистовый огонь в глазах погас. И лишь коса оставалась прежней, роскошной, длинной, но - той особенной багровой седины, какую и я носила на себе после встречи с Тайнозером.

   И уничтожила лекарку та самая магия, что состарила когда-то падавшего в пропасть Весела.

   - Убей… - прошептала ввалившимся ртом Заряна. - Убей… ведь всё равно…. Убей, иначе прокляну!

   - Это твой поединок, Мизарив, - выговорил Волк печально и строго.

   - А можно… вернуть… обратно, как было? - спросила я и сама поразилась тому, как тонко и глупо прозвучал мой собственный голос.

   - Всей силы истока не хватит на это, - покачал головой наставник.

   - Убей… - задыхаясь, стонала Заряна. - Убей… ненавижу…

   Поединок - любой и магический в особенности, - намертво связывает единой нитью обоих врагов. След оставляет как на побеждённом, так и на победителе. Не дело обрекать проигравшего на муки и кончину долгую, не дело ответственность на другие плечи перебрасывать, нельзя, грешно, преступно требовать, чтобы за победителя последние мгновения умирающего сосчитали другие люди.

   - А… как…

   Подойти и ножом по горлу - я не смогу! Уж лучше сама я себе нож тот в глотку воткну да вобью поглубже, до самого позвоночника.

   - Открыть надо путь на Лунную дорогу, Мизарив. Я помогу.

   Холод дохнул в лицо, замораживая всё вокруг седыми узорами. Мир сдвинулся в сторону, уступая беспощадному серебряному свету. Заряна поднялась на ноги, такая же красивая, как и была. И на миг почудилось мне, что ничего не случилось, а если и случилось, то вернулось обратно, как я и хотела с самого начала.

   Но фигуру лекарки облило тем же ледяным серебром, что и всё вокруг.

   - Прости, - давясь слезами, сказала я ей. - Я не хотела…

   Заряна лишь кивнула мне, признавая своё поражение. И последняя дорога, призрачно мерцающая на чуждых нашему миру волнах, стремительно ушла вдаль, туда, где заснеженное море сливалось с горизонтом, где горели лики Лунных Сестёр.

   Темнота упала непроницаемым шатром. Глаза, ещё не отвыкшие от света иного мира, ослепли от подступившего мрака. Я качнулась и упала бы, если бы не подхватили меня сильные руки.

   - Вот так оно и бывает в жизни, - сказал надо мною голос Волка. - Ты не хочешь, но тебе приходится. Защищать других, защищать себя. Земли свои защищать и свой народ. Где война, там и смерть. Где поединок, там и последний шаг за черту.

   - Я убийца теперь, - прошептала я страшное.

   - Хочешь повторить с кем-нибудь ещё сегодняшний опыт?

   - Нет! - вскричала я в ужасе. - Нет, ни за что!

   - Тогда не забивай себе голову тем, чего нет. Заряна вызвала тебя на поединок, поставив на кон свои жизнь и свободу. Проиграла, переоценив свои силы и недооценив твои. Всё.

   Я ткнулась лицом в его плечо. Отчаянно хотелось зарыдать, в голос, с криком, как не плакала ещё ни разу после смерти отца. Но слёз не было. Ни слезинки под сухими веками. Ни одной.

   Тёплая ладонь коснулась моей головы, вливая в измученную душу золотой исцеляющий свет.

   - Поплачь, Мизарив. Теперь - поплачь. Не скажу, что станет совсем уж легко, но всё же получше, чем есть сейчас.

   И слезы пришли. Скупые, отчаянные, они вымывали из сердца осколок за осколком, а Волк держал меня, прижимая к себе, и его тепло не давало мне совсем уж замёрзнуть.

   Когда снаружи лёд и внутри ледяная пустошь, замерзнуть насмерть даже в несильные морозы не сложно.

***

Несколько дней после поединка с Заряною прошло как в тумане густом. Я что-то делала, самую простую работу, в лечебнице, как известно, хватает забот. Но всё проходило мимо ума и мимо сердца. Иной раз Милёна спрашивала что-то, а я и ответить не могла, смотрела только.

   Если бы не молчаливая поддержка Волка, с ума, наверное, я бы сошла. Слишком сильно меня ударило. И Лунная дорога возникала во снах не раз. Она не звала и не вела никуда, она просто была, серебряный сияющий путь над призрачными волнами, равнодушный и неживой.

   А потом пришла ко мне Нейда, дочь Заряны. Помню, как я поразилась сходству с матерью - одно лицо, только что волосы не чёрные, как смоль, а просто тёмные. И глаза ореховые, светлые.

   Я вспомнила, что Заряна Волку должна была за спасение дочери, но и то сразу вспомнила, что не потребовал он за лечение ничего, и долг тот лекарка сама на себя наложила. А победителю такое перейти никак не может. Других же долгов у Заряны не было.

   - Месть будешь мстить? - прямо спросила я у Нейды. - За тобой право.

   - Месть, - усмехнулась она криво. - Что я смогу против тебя, Мизарив? Разве что умереть такой же бесславною смертью.

   - Я не хотела, - всё же сказала я правду.

   И снова отвратительным и жалким показался мне собственный голос. Вот передо мною дочь жертвы, и как мне смотреть ей в глаза? Заряна родила Нейду, растила. Что бы я сама сделала, как отнеслась бы к тому, кто погубил бы мою маму? То-то ведь и оно.

   - Я знаю, Мизарив, - ответила Нейда спокойно.

   Я удивилась. Настолько ждала проклятий и крика, что не сразу даже поняла, о чём Нейда говорит мне.

    - Мать моя все дни последние лишь о тебе твердила, о том, как согнёт тебя в колечко и подавит своею волей, завладеет твоей силой и твоим именем. Одержимой стала, ни о чём больше ни говорить, ни думать не могла. Я пыталась образумить её. Меня не услышали.

   - Нейда…

   Она подняла ладонь, до боли знакомым жестом - так и мать её делала, когда внимания от собеседников требовала.

   - Не будет тебе мести никакой от меня, Мизарив. Мне жаль маму и скорблю я по ней, но она сплела себе свою судьбу сама. И я свободна теперь. Не нужна мне вся ваша магия, могу и буду держаться от неё как можно дальше!

   Может, и был в ней дар, подумала я, но Заряна не сумела раскрыть его. Наоборот, ещё хуже сделала настойчивым стремлением сделать из дочери своё подобие. А как не вышло ничего, так она других ненавидеть начала. Тех, кому наука давалась легче. Над кем не висело властное слово родителей.

    - Но ты до глупостей не доводи всё же, Нейда, - сказала я наконец. - Если роды… или болезнь какая… так ты приходи. А то одна такая сбежала и пряталась, и что вышло.

   Нейда кивнула. Историю Милёны знали все. Дочь Заряны ушла, а я запоздало сообразила, что могла бы расспросить у неё, не слышала ли чего, не матушка ли подбивала Милёну испытать проклятие мёнской магией. Ну да что уже теперь. Не гнаться же за нею следом.

   Я вернулась к книге, которую читала перед приходом Нейды. Но сосредоточиться не получалось, строчки расплывались перед глазами. Тогда я подняла голову и стала смотреть в окно.

   Зима плакала под набирающим силу солнцем. Журчала в водоотводах звонкая капель. Сугробы осели наполовину, а оголённые макушки деревьев окутало прозрачным, желтовато-зелёным туманом: набухали почки, выпуская в воздух мельчайшую пыльцу.

   Стекло слабо зеркалило, отражая моё лицо. Не в ярких красках, но чётко. Светлые волосы перечёркивала тёмно-красная прядь. Я-то думала, что у меня после случившегося тоже волосы покраснеют полностью, но нет. Багровая прядь, след первой встречи с Тайнозером, не увеличилась и не уменьшилась, осталась такой же, какой и была.

   Главное изменение произошло внутри.

   Каким-то странным ощущением, не постоянно, а приливами, приходило понимание, что я как-то связана со страшным озером, а иной раз казалось, будто я и есть само озеро. Может, поэтому оно меня отпустило, что признало меня равной себе? Хотя что во мне тогда такого равного было, просто девочка, без семьи и поддержки оставшаяся…

   Я услышала шаги, но не обернулась, потому что узнала Волка. Он подошёл, встал рядом. Его тепло, его особенный запах - магии, трав, запредельной силы, вольного ветра, - как всегда пролились на меня золотым дождём. Я вздохнула и положила голову ему на плечо, и даже не задумалась над тем, как осмелилась.

   Он обнял меня. Так мы и стояли вместе, смотрели на слёзы зимы - налетевший внезапно откуда-то дождь, и молчали.

   Я была благодарна ему за молчание.

   Я бы не вынесла сейчас никаких слов.

***

Через несколько дней после того, как лёд на море вскрылся, обнажая тёмную холодную воду, вернулся в Жемчужную Каплю флот Белополя Крайнова.

ГЛАВА 2. ЧЕТВЁРТАЯ ВЕСНА

День прибывал стремительно, но белое вешнее солнце грело пока ещё слабо. В полную силу войдёт оно ещё не скоро.

   Снова по улицам Жемчужной Капли ходили морские воины, и снова липли к флотским влюбчивые девчонки. Раненых в этот раз привезли мало, меньше, чем ожидалось, но всё равно в лечебнице прибыло работы. Без Заряны справляться приходилось нелегко, хотя у нас и появилось двое новых лекарей.

   Поединок смертельный отгорел во мне, осел тяжёлым пеплом на дно души, и не всегда уже вспоминался. Кольнёт иглой раскалённой в сердце, и отпустит. До следующего укола…

   Ночами приходили сны про цветные скалы у берегов Тайнозера.

   - Кошмары? - спросила Милёна в одно подобное утро.

   Я села, потёрла ладонями лицо. Цветные сполохи неохотно рассеивались, уступая яви.

   - Разве я кричала? - спросила я.

   - Нет, - ответила Милёна. - Но ты металась по кровати, будто бежала куда-то… - она помялась немного, и спросила: - Каково это, убить на поединке?

   Я обхватила себя ладонями за плечи. Растерялась от вопроса, потому что не задумывалась над подобным. Каково мне живётся после смертельного поединка? Я вспомнила ненависть Заряны и собственную ярость, и к чему привело наше столкновение: крепкая здоровая женщина среднего возраста в одночасье превратилась в древнюю старуху. Магия, против неё же самой обернувшаяся, иссушила её в считанные мгновения. И то ещё я вспомнила, как пришлось не без подсказки Волка открыть сопернице Лунную Дорогу…

   Как наяву встали передо мною призрачные волны и идущая через них тропа, сияющая вечным серебром.

   - Больно, - сказала я наконец, отвечая на вопрос Милёны. - Мне больно.

   - Она ведь хотела тебя убить…

   - Не убить, - покачала я головой. - Подчинить. Себе служить заставить, что хуже смерти, и намного. Я никогда не стану жить на коленях, Милёна. Ни за что! Уж лучше сама из мира уйду к Лунным Сёстрам, чем так.

   - А если… Если так станется, что жизнь ребёнка своего тебе понадобится выкупить? - тихо спросила Милёна, её в последнее время сильно нервировало всё, что касалось детей, и нетрудно догадаться, почему.

   Какой вопрос коварный. Я тщательно обдумала его. Потом ещё раз подумала. Всё равно не сошлось.

   - Полагаю, ребёнок мой не будет мне благодарен за подобное, - медленно сказала я. - Тебе бы понравилось каждый день осознавать, что живёшь ты благодаря добровольному рабству матери?

   - Я бы отбила её, когда подросла!

   - Отбила бы… У мага вроде Заряны?

   Тут уж Милёна промолчала. На ножах драться она не побоялась бы, но магию против магии же выставить не могла. И не училась, и одарённости у неё никакой…

   - Да и на ножах против мужчины, воина, не одно сражение повидавшего, много бы ты сделала? - беспощадно продолжила я. - А дочь рабыни - это дочь рабыни, сестра. На всю жизнь. Её ничему учить не будут. Ни магии, ни другим каким наукам. Кроме одной - хозяина ублажать тысячью способов.

   - Ты говоришь так потому, что детей у тебя нет. Ты ещё не носила под сердцем дитя и не рожала его. Ты не знаешь, Мизарив, насколько дети меняют нас.

   - Ты сама затеяла разговор, - медленно, ощущая, как давит в груди, выговорила я. - Не обижайся тогда с того, что я скажу тебе сейчас. Не за каждую монету жизнь свою выкупить можно. Ты попыталась и не много же счастья получила взамен!

   Милёна поникла. Долго молчала, потом всё же сказала не приятную для неё правду:

   - Я проявила глупость и заплатила за неё жизнью своего первенца. Не думай, что сына я забыла. В особенности же, каким увидела его напоследок…

   Я положила ладонь ей на руку. Она всхлипнула, обняла меня, и так мы стояли вместе, не давая друг другу упасть, словно два раненых воина.

***

Наставник закрыл книгу и отодвинул её в сторону, но я успела увидеть и прочитать название: «Основы портальной магии». Мой интерес тут же был замечен.

   - Я запрещаю тебе читать эту книгу самостоятельно, Мизарив, - серьёзно сказал Волк. - Силы тебе не занимать, но не хватает главного: базовых знаний. Без них ты неверно поймёшь прочитанное. А неверно понятое однажды применишь на практике. С непредсказуемыми последствиями!

   Я опустила голову и промолчала. Но поединок, закончившийся для Заряны-лекарки безо всякой славы, вспомнился не только мне.

   - Мне кажется, я наконец-то понял, что такое твоё Тайнозеро, - сказал наставник, приглашая меня присесть напротив. - И почему оно привязалось к тебе настолько, что в миг опасности ты чувствуешь от него отдачу.

   Я подтащила табурет и села, поставив локти на столешницу.

   - Да? - спросила я осторожно.

   Сомнение точили меня. А точно ли стоило узнавать подробности? Что-то подсказывало, что они мне очень не понравятся.

   - В горах рядом с Прибережьем находится портал, ведущий в Ямрал, к Амаригу, - говорил Волк. - Портал очень древний, забытый. Когда-то на месте гор Прибережья плескалось море, а порталы часто привязывают к водной стихии, так удобнее. Ведь корабль можно построить сколь угодно большим, в отличие от наземной повозки. Потом из моря поднялись горы… история Прибережья сама по себе примечательна. Поднялись горы, портал оказался недоступен торговым караванам и о нём забыли на долгие годы. И прошло так много времени, что портальный артефакт-хранитель, оставшийся без присмотра, накопил немало силы и обрёл самосознание. Ничем иным его поведение объяснить нельзя. Я как раз читал о том, как опасно появление подобных вещей и чем оно может обернуться.

   - Такое может случиться с любым магическим артефактом, верно? - спросила я.

   - Не с любым. Только с тем, в который создающий его маг вкладывает частичку своей души… С порталами иначе нельзя. Они… живые. Это иная жизнь, не такая, как наша, но это жизнь и с нею приходится считаться. Вот почему при проходе через портал так нужен ноплариг; обычного человека или среднего мага можно провести как своего спутника, но обладающий таким ярко выраженным даром, как у тебя, Мизарив, обязан отдать часть своей собственной силы за проход. Ноплариг помогает… преломить отражение … не могу объяснить точнее, слишком многого ты не знаешь! Вкратце: у простых людей и не слишком сильных магов отражения слабые, а у тебя оно уже сейчас огромно.

   - Больше твоего? - уточнила я.

   - Пока ещё нет. Тебе не хватает знаний. Знаний, дисциплины, занятий, тренировок. Мне очень не нравится, как идёт твоё обучение, - признался он вдруг. - Я не справляюсь! Постоянно приходится давать тебе то, что давать по уму пока нельзя, - просто потому, что иначе будет совсем уже беда.

   Я зябко поёжилась. Сила росла во мне, я сама пугалась её неудержимого роста. Два поединка в короткое время, один из них закончился гибелью вызвавшего меня на бой, а что дальше?..

   - Твоя связь с Тайнозером тоже возникла неспроста, - продолжал Волк. - У тебя от рождения сродство к стихии Воды, а Тайнозеро - как раз и есть стихия Воды, только зачарованная. Часть души мага, его создавшего, дала возможность Тайнозеру получить свою собственную душу…

   - Разве души воплощают не боги? - искренне изумилась я.

   - Кого ты зовёшь богами, Мизарив?

   Я растерялась от такого вопроса. Как - кого… Светозарного, чей лик сияет нам солнцем днём, и Сестёр его, глядящих в мир с небес ночью… Не по их ли Лунной Дороге мы провели не так уж давно Заряну-лекарку, свой последний бой проигравшую? Жизнью и смертью владеют они, и повелеть душе воплотиться в зачарованном озере могут только они. Разве не так?

   - Жизнь и смерть - это не результат, Мизарив, - сказал Волк. - Это всего лишь процесс, и он управляем… до некоторой степени. То, что все привыкли звать богами, тоже процессы, то есть, нечто неделимое и бесконечно повторяемое. Солнце всходит на востоке и заходит на западе, чтобы ни случалось на земле, море или в воздухе, так было всегда. И то же самое происходит с лунами. Когда душа теряет энергию, она уходит из мира, а потом рождается вновь. Маги могут держать баланс долго, и есть злое, по-настоящему злое деяние, когда ради поддержания своей жизни опустошаются чужие души… именно этим и пробавляется Стоголовый. Почему и надобно сокрушить его! Нам и без такой пиявки жить не просто.

   Но душа приходит туда, где она может прижиться; артефакт-хранитель портала, просуществовавший не одну тысячу лет, подходящее вместилище. Между тобой и Тайнозером, точнее, между вашими душами, возникла связь. И её необходимо разрушить, Мизарив. Чем скорее, тем будет лучше для вас обоих. У тебя свой путь и свой рисунок ухода из нашего мира. У Тайнозера - свой. Нельзя позволять им смешиваться друг с другом.

   - Получается, что вся моя сила - заёмная? - спросила я, касаясь невольно ладонью истока, который я держала на цепочке под одеждой.- Всё, что мне удаётся в постижении магических наук - благодаря силе Тайнозера, а сама я ничего не стою?

   - Не так! - ответил наставник. - Ты изначально рождена с одарённостью по стихии Воды. Во многом, твой растущий дар - именно твоя особенность. Но сообщение с Тайнозером происходит сейчас не в твою пользу. Если оставить его как есть, со временем ваши души станут единым целым, и не факт, что твой разум выдержит подобное слияние. Я как лекарь не вижу возможности оборвать вашу связь без того, чтобы не навредить вам обоим. Но тебе жизненно необходимо установить над нею контроль, Мизарив! А для этого необходимо учиться.

   Я молчала. Нечто подобное я предполагала, только мне не хватало умных слов, чтобы описать свои чувства от происходящего. Теперь всё встало на свои места. Сны с цветными скалами и тёмной не-водой, зелёный туман, уничтоживший Заряну таким же точно способом, как и врагов моих тогда в горах у Тайнозера…

   - Мне нужно учиться, но ту книгу по порталам мне читать нельзя, - сказала я Волку. - Верно?

   Он лишь развёл ладонями:

   - Потому и сказал я тебе, что не справляюсь с твоим обучением. Но в Амариге не справятся тем более. Там тебя просто погубят, разорвав вашу связь грубой силою. Амаригские мудрецы считают, что правило единичности души должно соблюдаться неукоснительно, потому что написано оно кровью, как и все остальные запреты. И это действительно так, когда касается насильственных действий, вроде того, как поступает Стоголовый со своими пленниками. Но спонтанно развившуюся связь рубить с плеча, по моему мнению, всё же ни к чему. Во всяком случае, сразу. Я бы всё же хотел, чтобы разделение произошло самопроизвольно, естественным путём. Примерно как при родах, когда дитя, хоть и связано пока ещё с матерью, но уже дышит и живёт самостоятельно.

   Да. Роды мне понравились больше, чем казнь. А ещё нравилось, как Волк рассуждал о Тайнозере. Казалось бы, артефакт-хранитель, создание, мало общего с человеком имеющее, а и ему наставник сочувствовал и думал о том, как не навредить при разделении.

   - Нам надо будет вернуться в горы, - сказала я.

   - Обязательно забрать сундучок твоей матери, - кивнул Волк. - Ноплариг можно завещать своему ребёнку; уверен, твоя почтенная матушка именно так и поступила, когда поняла, что расти ты будешь без её пригляда.

   Я не спросила сразу. А потом задумалась: может быть, Волк, взяв в руки артефакт моей матери, сумеет назвать её имя? Амаригских магов мало. По возрасту он не мог знать её, но, может быть, что-нибудь слышал…

***

Наставник забрал книгу по порталам с собой и уж на какую полку да за какие другие книги спрятал, того я не видела. Пока он в комнате подсобной оставался, я читала то, что задано мне было в качестве урока сегодняшнего. Не то, чтобы совсем не понятно было, а… скучно. Если Тайнозеро теперь мой ребёнок, которому я помочь родиться обязана, то неплохо было бы всё же прочитать мне и про такой вид магических созданий.

   Я чувствовала, что знание не будет лишним, но одного чувства мало, необходимо ещё слова найти убедительные. И потому упорно искала книгу, пытаясь уловить её след в магическом фоне.

   А ещё я не могла никак из головы ненужное выбросить. Пока в себя приходила после поединка, смертью Заряны завершившегося, Волк был рядом, поддерживал и помогал. Теперь он снова отшагнул назад, и я терялась, пытаясь понять, почему он считает, что от меня ему надобно держаться на расстоянии.

   Я же хотела - снова. К руке его прикоснуться. В глаза смотреть. Просто - быть рядом… Но если я в тягость ему, то лучше мне тогда не быть с ним рядом. Мысли совсем уже путались каждый раз, когда я видела его и с ним разговаривала. Это - та самая любовь, о которой рассказывала мне взахлёб Милёна раньше, когда мы с нею обе жемчуг со дна морского добывали, долги свои работой оплачивая?

   Но Милёна песни пела и смеялась радостно, когда ходила об руку с очередным своим парнем. Мне же доставалось сомнениями так, что хоть головой вниз со скал бросайся. В воду. С большим камнем на шее.

   Что если Волк скажет «нет»? Что я делать тогда буду? Существовать рядом с тем, кому нужна ты лишь ученицей, но ничем больше, слишком уж больно. Тогда - хоть вовсе беги на край света, к народу мён в услужение. Нет уж, лучше изначально не нарываться на ответ, от которого дышать станет невозможно и сердце вначале зайдётся в бешеном ритме, а потом и вовсе остановится.

   Сначала мы разберёмся со Стоголовым, так я думала тогда. Потом уйдём из Жемчужной Капли в Прибережье, к горам поднимемся, к Тайнозеру моему. Тогда и посмотрим. Один на один будет легче, не то, что в лечебнице, где в любой момент ворваться могут с криком, что кому-то из раненых или больных худо стало или кого-то нового в спешном порядке к нам привезли.

   Так я тогда думала, не зная ещё, что всё уже решено и висит над головами нашими тяжёлым грузом, выбирая миг, когда сподручнее будет на нас свалиться да и погрести под собою на веки вечные.

   А в торце коридоре, у окна, на море глядящего, я увидела Милёну и Белополя Крайнова. Молодой вождь пришёл в лечебницу своих бойцов раненых проведать. Шли за ним не только потому, что он - сын солаунга и отец подарил ему когда-то боевой корабль с командой впридачу. Уважали его давно уже за его собственное имя. Я уж наслушалась разговоров и по палатам и в самом поселении, когда приходилось спускаться туда по какой-нибудь надобности.

   Никогда Белополь о бойцах своих не забывал, вот и о Милёне, матери первенца своего, оказывается, тоже помнил.

   Они не разговаривали друг с другом. Просто стояли рядом и молчали. Тяжёлым выходило их молчание, и было в нём всё. Любовь, однажды между ними двоими вспыхнувшая, и проклятие, на весь род Белополя павшее, и смерть их ребёнка и даже то, что не смог отец в последний путь сына своего проводить, далеко был вместе с флотом своим, бил врагов, не подпуская их к Алым островам.

   Не остановишься с ними рядом, не встрянешь с сочувствием, которое им нужно примерно так же, как собаке палка, потому что полюбила я того, кто повинен в их муке.

   Я тихонько отшагнула назад, ничем стараясь присутствие своё не выдать, да и оберег, на невнимание зачарованный, помог мне, отвёл глаза тем двоим, даже если кто-либо из них и заметил что-то.

    Злое дело судьба! Вдвойне злее, когда своими руками её себе сплетаешь.

***

Сложно каждое мгновение помнить о том, кто ищет тебя. Полно хлопот в лечебнице, немало забот и с учёбой, и бывает так, что хоть разорвись на несколько частей, а и всё равно не успеешь. Магия же работает только при сосредоточении, иногда настолько полном, что на любую другую задачу внимания уже не хватает.

   Так вот и получилось однажды, что столкнулась я нос к носу с Белополем Крайновым, можно сказать, почти налетела на него, в последний миг лишь успев увернуться. А он меня за локоть взял. Пальцы, что тиски железные, а ну-ка - в морских походах всё последнее время, да с врагом!

   - Мизарив! Наконец-то я тебя увидел!

   Я посмотрела на руку Белополя, потом на него самого. Видно, проявилось в моём лице что-то тёмное, разжал сын солаунга пальцы.

   - Что же ты прячешься от меня постоянно?

   Он изменился за зиму значительно. В плечах ещё шире стал, лицо от солнца, мороза да ветра тёмным сделалось, как у всех воинов морских, берег едва ли пару раз в году видящих. Железная полумаска, порченый глаз скрывающая, сияла будто серебряная. Хотя и не было в ней серебра, одна лишь благородная сталь.

   Правду сказать тебе? Работой отговориться? Пока я думала, он улыбался всё шире и шире. Весело ему оказалось поймать меня, вот Белополь и радовался.

   - Я подарок тебе привёз, Мизарив. Отдать хотел.

   Подарки с подношениями мне от него брать ещё не хватало! Я головой покачала и отступила на шаг, да неудачно, спиной в коридорную стену упёрлась. Что ж мне теперь, бежать от Крайнова младшего как от Стоголового? А сумею ли.

   - Не приму, - сказала я хмуро. - Не надобно мне твоего золота!

   Привязался, что твой цепень. Не отделаться от него теперь. Может, и вправду побежать от него и как можно быстрее?

   - Золота! - рассмеялся Белополь, очень улыбкой отца своего напомнив. - Ох, Мизарив, верно о девках говорят, что дуры они. Думаешь, не понимаю я, что не золотом тебя порадовать можно?

   Я подняла ладони и скользнула вдоль стены, чтобы удобнее уйти было бы мне.

   - Ничем не радуй меня, Белополь Крайнов. Не возьму ничего от тебя. А силой навязать попытаешься…

   - … убьёшь меня, как убила Заряну-лекарку?

   Улыбка сбежала с лица его, и говорил он серьёзно, и единственный глаз вспыхнул мрачным огнём. Тогда-то и вспомнила я, что Белополь - объявленный и признанный наследник солаунга, голосом отца говорить право имеет. Карать от отцового имени, по всей видимости, тоже.

   - Она подчинить меня себе возжелала, - спокойно объяснила я. - Поединок между нами состоялся. И так уж вышло, что верх я взяла. Я тому не радуюсь, но владеть мною могу лишь я сама, Белополь Крайнов.

   - Пока ты отцу моему должна, не совсем ты собою владеешь, Мизарив, - напомнил он мне.

   - Так ведь и долг мой отцу твоему, не тебе, - сказала я ровно. - Перед отцом твоим и буду ответ держать. Тебе же ни полночь с того, ни заря, Белополь.

   - А ты сильно изменилась за прошедшую зиму, Мизарив, - сказал младший Крайнов, и услышала я его в его голосе неподдельное уважение.

   Радоваться бы, что со мною говорят на равных, вот только ничего, кроме страха, не родилось в ответ.

   - Оставь меня, - сказала я, стараясь, чтобы голос звучал с достоинством. - Работы много сегодня.

   Я отлепилась от стены и пошла по коридору, держа спину ровно и прямо.

   - Может, хоть одним глазком взглянешь на подарок-то? - добродушно предложили мне.

   Я не ответила, поспешила скрыться на лестнице, вниз ведущей. И долго мне ещё казались шаги, будто Белополь идёт за мною следом. Но когда осмелилась я наконец обернуться, никого за спиной моей не было.

***

Что там за подарок заготовил для меня сын солаунга, я не бралась даже гадать. Потому что знала одно: брать нельзя ни в коем случае. Чтобы не подумал Белополь обо мне лишнего и не надеялся на ответные обязательства. Вот же наказание подземное! Я бы братом его назвала или, ещё лучше, осталась бы на расстоянии, какое положено наследнику правящей семьи и простолюдинке. Так ведь не даст же он мне жить спокойно!

   Скорей бы уже дождаться лета и уйти к Тайнозеру да так ещё сделать, чтобы не навязался младший Крайнов идти с нами вместе. Но до того следовало опрокинуть в междумирье Стоголового.

   Непростые задачи, одна другой стоящие!

   А внизу на первом этаже я снова встретила Нейду, дочь Заряны-лекарки.

   - Доброго дня тебе, Мизарив, - поклонилась она мне. - Пойдём со мной! Оставила мне матушка моя наследство, а от шкатулки той магией несёт страсть как, боюсь и прикоснуться. Вот и забрала бы ты себе по праву победителя, а?

   Мне сразу вспомнился сундучок моей матери. Никто открыть его не мог, и я не могла тоже. Зачарованные предметы, они такие. С ними знать надо, как обращаться, а я что? Я училась со всем тщанием, но как же я мало знала! Чем больше училась, тем больше понимала, что до вершин ой как далеко мне и будет далеко не одну ещё весну.

   - Пойдём, учителю моему скажешь, - предложила я. - Сама я не могу решать о таких вещах.

   - Но ты ведь тоже маг, Мизарив!

   - Нет, Нейда. Я ещё не маг. Я ученица мага.

   - Ах, какая разница!- воскликнула Нейда. - Ты владеешь силой и столько знаешь уже, сколько мне и во сне не приснится.

   - Очень большая разница, поверь. Пойдём!

   - Страшный он…

   Мне вдруг вспомнилось, как я сама боялась нового лекаря. До дрожи ведь. Что он меня в мокрицу обратит или какое-нибудь заклятие наложит, не легче. А теперь я другого боюсь. Услышать всё то примерно, что сама говорю младшему Крайнову.

   - Не съест, - заверила я Нейду. - Пойдём! Может, наследство твоё лишь ему одному по зубам встанет.

   - Тогда ему и отдам. Не хочу я с магией знаться, ни с какой не хочу, Мизарив. Прости, тебе, наверное, зря такое слушать, у тебя-то другая судьба, но…

   - Говори, - разрешила я.

   Вот и меня уже боятся, почти так же, как и наставника. Не прошло даже полного года. Тоска вдруг взяла меня, память об ушедшем навсегда детстве, где всего и забот, что жемчуг со дна морского доставать, а самой большой бедой долг неподъёмный казался.

   Теперь от того долга остался лишь огрызок, а бед прибыло - только и поспевай от них уворачиваться.

   - Матушка моя, благослови её Лунные Сёстры новым рождением, тоже ведь мага из меня воспитать хотела… - сказала Нейда. - А как не получалось у меня, так она… - недоговорила, поёжилась.

   Исходя из характера Заряны-лекарки, трудно было найти хорошее в том, как она дочь единственную воспитывала. Но и то я вспомнила, как Заряна о дочери говорила. С любовью, болью и переживанием искренним.

   - Она тебя очень любила, - сказала я. - Лучше про это помни. Найди хорошее о ней в себе. Его и помни.

   Нейда молчала, обдумывая услышанное. В голову ей подобное не приходило ещё.

   - Пришли, - сказала я.

   - А вдруг нет его там? - с надеждой спросила Нейда.

   - Есть, - уверенно ответила я и дверь толкнула.

   Да, мой учитель за столом сидел, с книгами. Я узнала знакомый корешок «Основ портальной магии». Да только и гость у него был тоже, и по тому, как солнечный свет из окна сверкнул на железной полумаске его, я поняла, как же не вовремя к Волку моему заглянула.

   Белополь Крайнов. Опять. Как будто не от него, надоедливого, только что ускользнула, ещё и половины дня с того не прошло!

   - Ой-й, - Нейда невольно подалась назад и зашипела на меня: - Их сразу двое!

   - Не бойся, - я взяла её за руку. - Ничего они тебе страшного не сделают. Стой прямо и говори ясно про это наследство магическое. Давай!

   Нейде и вправду ничего не угрожало, Белополь сразу разглядел по-женски завязанный на голове плат и две косы вместо одной. Замужние его никогда не интересовали. А вот меня он взглядом единственного глаза насквозь проткнул. Я сразу почувствовала себя как рыба на гарпуне: и сорваться никак, зазубренный наконечник, в тело глубоко вошедший, мешает, и сдохнуть как можно быстрее, чтобы уже отмучиться наконец, тоже не получается.

   Нейда рассказала о шкатулке своей матери. Под конец осмелела, и даже голос не дрожал.

   - Где сейчас шкатулка? - спросил учитель.

   - У матери лежит, на столе,- объяснила Нейда.

   Своим домом Заряна так и не обзавелась, жила при лечебнице. Но занимала несколько комнат в спальном корпусе, на первом этаже. Там же жила и Нейда до недавнего времени, пока замуж не вышла и не перебралась жить к мужу.

   Шкатулка стояла на самом видном месте. Мне она не понравилась ещё с порога. Простая деревянная коробка, правда, из очень странного дерева. На синей древесине - красные линии структуры: сучки, разводы, линии…

   - Комг, - сразу опознал странное дерево Белополь. - Дерево комг, к огню устойчивое. Растёт в Тазареоме и на Горячих островах, что рядом находятся. Я там бывал однажды вместе отцом, весны две тому назад. На островах. Знаешь, почему они - горячие, Мизарив? Каждый остров - это вулкан действующий.

   - Открой, - велел мне наставник.

   Я замешкалась, и он пояснил:

   - Магические артефакты подчиняются создателю и - победителю. Тому, кто взял их в бою. Неважно, что в бой Заряна, благослови Лунные Сёстры её дорогу, не взяла с собой эту шкатулку. Магия не знает ни границ, ни расстояния, ни времени. Открой, Мизарив. Она принадлежит тебе по праву.

   - А можно я пойду? - подала голос Нейда.

   - Будет лучше, если ты останешься, - мягко попросил её Волк.

   Нейда встала как можно дальше от нас. У двери. Чтобы быстро удрать, если вдруг что, поняла я. Сложно её винить. Если она с детства боялась и ненавидела магию в лице матери, строго дочь единственную воспитывавшей…

   - Открывай.

   Я протянула руку и сдвинула крышку.

   В шкатулке лежал алый камень… кажется, такие зовутся рубинами… и второй камень, зелёный, но с алым просверком. Меня аж назад шатнуло, такая мощь от них шла. И я без подсказки поняла, что вижу - истоки. Оба - по стихии Огня.

   Понятно, отчего Нейда страх великий испытывала. Владела даром и она, но подавляла его, почти неосознанно, потому что он пугал её.

   - Не брать бы мне их в руки, - честно сказала я. - Пусть тот из вас возьмёт, кто совладать с ними способен.

   - Я уже говорил, и повторю снова, - сказал наставник. - Принимая бой, ты принимаешь и его последствия. Эти артефакты принадлежат теперь тебе, Мизарив.

   - А толку? - спросила я. - Если я даже прикоснуться к ним не в состоянии! Моя стихия - вода, а в них Огонь укрыт силы неизмеримой. Что же Заряна с собой их не взяла, ведь готовилась же!

   - Самонадеянность, слабоумие и отвага, - желчно объяснил поступок Заряны Волк. - Случается иногда даже с мудрыми, не то, что… Но, исходя из того, что я видел, не помогли бы ей огненные истоки. Одной стихийной силы в бою мало, необходимо ещё и умение, и везение, и правда внутренняя, когда уверен поединщик в желаниях своих и знает, что отступать ему некуда.

   А ведь Заряна могла отступить, подумалось мне. Могла в стороне оставить стремление своё перед солаунгом выслужиться, врага его смертельного в качестве подарка поднеся. А вот для меня действительно отступить означало погибнуть. Каково жилось бы, с хозяйкой-то над головою? Ведь даже солаунг, хоть и долг навесил непомерный, но оставил мне свободу!

   - Что же делать теперь? - спросила я.

   - Придётся тебе принять инициацию Огнём раньше срока, - ответил наставник и не сдержался, добавил: - Всё с тобою через пень-колоду идёт, Мизарив! Не слышал даже, чтобы кого-то вот так против шерсти учить приходилось бы!

   - Управляться с Огнём я научить могу! - обрадовался Белополь.

   В учителях мне ещё Крайнова-младшего не доставало! А Волк-то что молчит, или он согласен?!

   - У меня уже есть учителя, - ровно сказала я. - Сёякинон и… - вовремя опомнилась! Привыкла наставника своего Волком в мыслях своих звать, и едва с языка не соскочило! Заминку в речи удалось превратить в жест, на учителя моего указывающий. - Не собираюсь уходить от них!

   Белополь рот раскрыл - и я догадалась заранее, о чём говорить собрался: о дополнительных занятиях. Наедине, как Светозарный ясен!

   - И других занятий мне не надобно. Хватает тех, что есть.

   - Я могу приказать, - с усмешкой заметил Белополь.

   - Прикажи, - я не отвела взгляда.

   Ещё один смертельный поединок? Лунные Сёстры видят, как я устала от нахального парня. Не понимает слов, хоть ты доской его тресни. А может, и надо бы треснуть, да не доской, а прессом магическим, под углом, чтобы через разлом в черепе вошло хоть немного ума! Не пойду я с ним об руку никогда, ни за что! Пусть поймёт уже наконец. Никогда.

   - Мизарив. Уймись.

   - Пусть он уймётся! - выкрикнула я, не в силах сдержать дрожь, всё тело охватившую. - Видеть его не могу, не то, что учиться у него!

   Тут-то рот мне и заклеило, оставалось лишь хлопать губами, как рыбе, на берег выброшенной. Волк постарался, чтоб не наболтала я лишнего. Сразу вспомнилось, как Слово вырвалось из меня, что на ложе к Белополю не взойду, умру прежде. Клятва висела надо мной, и добавлять к ней ещё одну наставник мой не посчитал нужным. А Белополь не понял ничего. Как боевой маг, может быть, он и стоил что-то, с его инициацией по трём стихиям сразу. Но в общем и целом - не разбирался он в магии так, как должно бы даром владеющему. Может, не хотел учиться, считал зазорным, сложным либо лишним, а может, и некогда ему было с походами-то морскими против Стоголового. Не так важна причина, как важны последствия.

   А последствия не радовали.

   - Закрой, - кивнул Волк на шкатулку. - И с собой забери. Покажу, куда поставить её, пока не впустишь в себя стихию огненную. Благодарю тебя, Нейда, за разумность проявленную. В самом деле, нельзя тебе было бы прикасаться к шкатулке.

   Нейда мелко закивала, потом бочком-бочком просочилась к двери и сбежала, только топоток услышали.

   Белополь попытался было под локоть меня взять, я отшатнулась. Голос мне заклеили намертво, но шипеть я могла. Самой понравилось!

   - Оставь её, - хмуро подал голос Волк. - Не буди лихо, Белополь. Одна такая уже разбудила!

   - У Мизарив инициация по одной стихии всего. А у меня по трём!

   Хвастовства у тебя выше головы, угрюмо подумала я. И власть, отцом дарованная, в разум ударила. Раздражение давило и требовало выхода хоть вот в драке. Злость поднимала тёмный зелёный туман в душе. В самый бы раз испугаться, потому что знала я уже, чем всё может окончиться. Ничем хорошим!

   - А у Заряны-лекарки два огненных истока остались нерастраченными, - сказал Волк. - Мизарив, поняла почему?

   Я кивнула. Голос мне, впрочем, не вернули, так я и шла бессловесной скотиною.

   А что Заряна не взяла с собой на бой заряженные стихией Огня истоки ясно стало, как безоблачный день, едва я рукой взялась за короб синего дерева комг.

   Они не ей принадлежали! Создавала их не она, она лишь в шкатулку прятала и охранное заклятие ставила.

   Нейда.

   У каждого человека, у каждого мастера свой рисунок в магическом поле, даже если дара никакого нет, и по тому рисунку определить можно точно, кто отметился.

   Истоки огненные создавала Нейда.

   Я не могла ошибиться. На меня дохнуло эхом странной и страшной тайны: что же Заряна делала с дочерью родной? Что она на самом деле с нею делала?!

   - Прежде, чем собственно до инициации Огнём дойдёт, тебе надо подготовиться, Мизарив, - сказал наставник. - Прочтёшь нужную книгу, есть у меня как раз на такой случай. Удачно с собой захватил, а ведь не думал даже, что у меня здесь ученики появятся! Шкатулку покажу, куда поставить. И как невнимание на неё навести тоже. Нечего такие вещи без защиты хранить!

   - А Горячие острова, между прочим, не так уж и далеко, - сказал Белополь. - Два морских перехода отсюда - и будет первый из них. Недавно он раскололся надвое, и в разломе образовалось озеро из подземного огня. Оно не застыло, когда мы возвращались обратно…

   Волк в упор посмотрел на младшего Крайнова. Смотрел долго, до тех пор, пока молодой вождь не отвёл взгляда.

   - Ну… да… - сказал он чуть смущённо. - Я лично проверил. А что такого? Не ты ли учил меня, как с огнём обращаться?

   - Я. И, как вижу, выучил на свою голову. Жаль, не могу научить умом пользоваться! По причине полного его отсутствия в пустом твоём черепе.

    - Ой, можно подумать, ты сам всегда был безупречен, дядя! - отмахнулся Белополь.

   А я вдруг взмокла от внезапного страха: привыкла называть наставника в мыслях своих Волком, потому что знала, кто он есть на самом деле. Но для всех вокруг он оставался Будимиром Крайновым, братом солаунга, в Амаригской академии выучившимся. Что будет, если проговорюсь нечаянно, и чужие уши услышат? А если будут то уши Белополя?

   По какому тонкому льду ходить приходится. Один неверный шаг, и провал!

   - Я не безупречен, но потому ведь и хочется, чтобы некоторые не только на своих ошибках учились! Ты - хранитель Прибережья, наравне с отцом своим, Белополь. Ты принадлежишь не только себе. Власть, данная тебе, это не только право, но и ответственность. Ты - в ответе! За родную землю, за людей, на ней живущих, за эти горы и море, за всё. И худо же будет, если шею свернёшь по молодечеству дурному!

   Белополь молчал, потому что возразить не нашёлся чем, но и то я видела, что слова наставника в одно ухо влетают ему, а из другого вылетают свободно, нисколько не задерживаясь посередине. Нетерпеливый, всегда по-своему всё решать привыкший, как у себя на корабле в походе морском. А серьёзных атак, по-настоящему серьёзных, когда все силы на пределе и немного за предел зашло уже, ему ведь ещё никогда отражать не приходилось. Со всем справлялся, если не играючи, то без потерь так уж точно, и потому уверовал в неуязвимость свою, если не вовсе в бессмертие. Картина ожившая, под названием «магия есть - ума не надо».

   Волк, видно, тоже понял, что лишь воздух сотрясает попусту.

   - Довольно. Ступай уже, парень. Как будет готова ученица моя, так и скажу тогда тебе про Горячий остров.

   Белополь очень уж уходить не хотел, но ослушаться не посмел, раз уж прямо его отослали. Когда дверь за ним закрылась, наставник на меня смотреть начал, так же почти, как недавно на Белополя.

   А я и ответить ему не могла, сам же рот запечатал мне и не торопился печать снимать!

   - Есть одно умное амаригское слово, Мизарив, - заговорил Волк размеренно. - Называется оно «субординация». Проще говоря, шесток свой знать надобно, а он у тебя далеко не вровень с признанным наследником солаунга, его любимым сыном и помощником, военным вождём одного из морских флотов Прибережья. Ты даже не маг ещё. Ты - ученица. И вот так бросаться на власть имеющего, как ты кинулась со своим «видеть его не могу», смерти подобно вообще-то. Такой смерти, от которой и я не спасу, если вдруг звёзды сойдутся.

   Я упрямо молчала. Он что хочет сказать? Чтобы я по доброй воле под Белополя легла? С какой бы стати!

   - К сожалению, вечно держать твой рот запертым я не могу, а жаль. Но услышь меня, пожалуйста. Смиряй свой нрав, не в меру буйный, не давай ему ходу. Прихоть любую Крайнова младшего исполнять ты не обязана, но и дерзить тебе этому мужчине не с чего. А если ты считаешь, что вольно тебе творить, что вздумается, от того только, что в поединке с Заряною свободу не потеряла, то разочарую смертельно: против Белополя ничего ты не сладишь. Он лишь рад будет, если до поединка дойдёт. На законных основаниях назовёт тебя рабыней своей, и вот тогда ты другую песню запоёшь. Но поздно будет.

   Я умру тогда, подумала я. Не буду жить рабыней ни за что! Случится если мне потерпеть поражение от Белополя, ни единого мгновения не задержусь, уйду на Лунную дорогу!

   - Знаю, о чём думаешь, - беспощадно разбил мои мысли голос наставника. - Убить себя потерявший свободу не всегда может; есть способы запретить ему руки на себя накладывать. И будь спокойна, Белополь их знает. Он - воин и вождь, а в битве с врагом упускать пленённые жизни нельзя. Я сам учил его и учил хорошо. На себе проверить хочешь науку мою?

   Настала моя очередь глаза опускать. Нечего возразить, нечем в ответ хлестнуть, себя отстаивая. А и то сказать, ужаснуло меня, что в рабстве оказавшись, даже последним распорядиться не сумею. Как существовать тогда покорённой? Не жить, существовать именно. Так тягловые животные лямку тянут, без воли, без свободы, без надежд на будущее, жизнь их тяжела и беспросветна, и другой у них уже никогда не будет.

   Наставник вздохнул, и я почувствовала, как сходит с меня печать молчания. Я могла говорить теперь, вот только слов найти никак не могла нужных.

   - Всегда говори, что думаешь, - сказал Волк. - Но - думай всегда, что именно говоришь. А всего лучше молчи там, где тебя не спрашивают. Много дельного услышать сможешь тогда. Надеюсь, повторять мне урок не придётся снова. Теперь спрашивай, если есть у тебя вопросы.

   - Те истоки… Их делала Нейда. И стали они моими не в поединке, а потому, что Нейда их мне подарила! Как такое случиться могло?!

   - Как-как, - наставник внезапно с силой потёр лицо ладонями, и сразу стало видно, как он устал и как ему надоело всё, но выхода нет, потому что вниз головой со скалы в море не получится. - Так, что я бы, пожалуй, оживил непочтенную матушку её исключительно затем, чтобы снова убить! Она совершила преступление против детства. Есть и такой закон в Амариге.

   В Амариге, подумалось мне. А то, что солаунг Крайнов долги детям раздавал на годы жизни вперёд - не преступление? Я спросила и об этом.

   - Долг в материальном выражении не калечит душу так, как несовершенная магия,- ответил Волк. - Нейду я сам посмотрю, но ты будешь рядом. Чтобы видела, к чему приводит острое желание быстро сделать могущественного мага из того, кто не готов не то, что к могуществу, но и к простому обучению азам!

   - Она же лекарка была. Как же она не понимала?

   Наставник пожал плечами:

   - Как вот ты не понимаешь, когда язык за зубами надёжно держать следует. Так и она. Пойдём. Книгу дам тебе по стихийным силам, читай внимательно. Потом расскажешь, что поняла оттуда, а в чём не разобралась ещё…

***

Книгу по порталам я обнаружила совершенно случайно, тогда, когда даже думать забыла о ней. Так получилось, что Волк на весь день ушёл в соседнее с Жемчужной Каплей поселение. Там была своя лечебница, не такая большая, как наша. Наши лекари спускались туда иногда, опытом обменяться с тамошними или же на сложный случай когда звали. В этот раз следовало роды непростые принять у двоих женщин сразу и по всему выходило так, что наставник мой до утра задержится.

   Мне же оставили урок: что читать, над чем размышлять усиленно и чтоб потом отчёт составила, что поняла, а что в голове не уложилось, как следует. Затишье было у нас, мало болеющих, да и те на поправку шли уже.

   … Книга запретная стояла на верхней полке, справа и с краю. Очень верное решение. Голову вверх всё же поднимаешь редко, особенно когда изо дня в день дел невпроворот.

   Мне пришлось подставить два стула, чтобы оказаться вровень с заветной полкой. Можно было бы сходить вниз за лестницей приставною, но я не хотела потом на виду у всех с той лестницей в кабинет входить.

   Я протянула руку к заветному корешку. Замерла, задумавшись над тем, что след оставлю на книге-то. Если бы от пальцев, то не переживала бы, но магический фон книги отреагирует на прикосновение. И Волк сразу поймёт, что запрет его я нарушила.

   Но - а почему же не спрятал тогда тщательнее?

   Портальная магия, говорил наставник, тяжела и опасна даже для знающего. Ну, и что? Я ведь не собиралась открывать порталы! Всего лишь о них прочитать.

   Я посмотрела на свою руку. Если обернуть её линзой Воды, как на операциях, чтобы не добавить в раскрытую рану лишнего с пальцев, то, может быть, следа не останется?

   С книгой в руке я осторожно спустилась на пол. Положила её на стол, села, придвинула к себе ближе. Наверное, каждую страницу следовало так и переворачивать дальше, осторожно, через линзу.

   Читала я долго. Многое осталось непонятным для меня, ведь книгу писали вовсе не для недоучек. Зато поняла я хорошо, почему порталы привязывали к стихии Воды. Огненные получались нестабильными, разрушались часто, выжигая вокруг себя всё живое. Земля требовала большого расхода резерва магического. Воздух… использовался. Но реже, чем Вода, были и там свои ограничения. А самыми мощными считались порталы, весь квадрат стихийный в себя включающие.

   Такой или не такой сторожило Тайнозеро, понять я не сумела. Обрывочные воспоминания, от детства оставшиеся, не давали полной картины.

   Скалы цветные могли магию Земли в себе заключать. Зелёный туман - одновременно Вода и Воздух, само тело озера, чёрная непрозрачная жидкость, конечно же, была заклятой Водою. А где же тогда там скрывался Огонь?

   Я бы поняла, где именно, если бы вернулась обратно, с новым знанием и зрением, способным видеть дальше и больше, чем глаз обычного человека. Сейчас, на таком расстоянии, разобраться было невозможно.

   Может, чаша Тайнозера - жерло горы огненной, заснувшей до поры? Портал инициируется теми стихиями, что в него вложены. Если весь квадрат лёг в основу, значит, по всем четырём вершинам посвящение принимать следовало. И не просто принять! Уметь к делу прикладывать.

   А вот про точное умение книга молчала. Предполагалось, что если ты читаешь её, то о стихийных плетениях знаешь уже всё и даже больше, чем всё. Я же не знала ничего.

   Я долго и напряжённо думала над каждой страницей, и в конечном счёте забылась. Взялась перевернуть лист рукой без защиты. Мне в лицо тут же ударило порывом жаркого Воздуха! Да так, что я назад со стула опрокинулась.

   Встать я решилась не сразу. Но больше ничего от книги не исходило, она даже закрылась сама собою не навечно. Я знала, что снова смогу открыть и листать её до тех пор, пока снова о защите не позабуду. Но читать дальше расхотелось уже.

   С большими предосторожностями я вернула книгу на место - вдруг она опять решит ударить меня, но здесь, слава Светозарному, я внимательна была. Не ударило. Потом я отнесла из подсобной комнаты стулья обратно.

   Села тихонько у окна.

   Раздумывать над прочитанным.

   Волк вернулся под утро. Не смогла я в глаза ему смотреть, ведала за собой нарушение запрета. А как признаться, не знала. Боялась, что уже там. Не того, что в мокрицу обратит - про мокриц он мне сам объяснил всё когда ещё - а… не знаю даже, как словами чувства свои описать.

   Отчего-то казалось мне, что наставник мой даже кричать не будет. И его молчаливое презрение ранит сильнее, чем если бы вправду выругал как следует, а то и плеть раздобыл.

   - Ничего мне сказать не хочешь, Мизарив? - обратился он вдруг ко мне.

   Не смогла я соврать ему! Как будто тоже Слово дала, как солаунг, говорить лишь правду и ничего кроме правды, и держало меня то Слово крепче канатов морских просмоленных.

   - Книгу запретную нашла, - виновато ответила я. - И читала…

   - Да вижу уже, - ответил он, и не услышала я в голосе его гнева.

   Я с изумлением посмотрела на него. Как? Разве не будет мне наказания?!

   - Рассказывай, как брала и как читала, - велел мне Волк. - Сколько прочла. Что из прочитанного запомнила. Насколько поняла то, что запомнила.

   Я рассказала. Про то, как увидела книгу. Про линзу защитную по стихии Воды. Про прочитанное…

   Наставник всё спрашивал меня и спрашивал, я отвечать замучилась уже, казалось мне, язык во рту опух уже и между зубов не помещается, столько говорить пришлось. Но пощады просить я не смела, зная за собою вину.

   - Любопытство - страшная сила, почти что стихия, - завершил внезапный экзамен Волк. - Одному мальчику тоже как-то запрещали книги опасные читать, и вышло с того сплошное горе. Беда, когда силы больше, чем ума!

   Я виновато молчала.

   - Что мне делать с тобою, Мизарив? - с глубокой печалью вздохнул наставник. - Если взбредёт в голову твою дурную попробовать самостоятельно вырастить портал? Или сунуться в уже существующий, хоть бы и к Тайнозеру твоему?

   Нестерпимо мне было слышать такие его слова, а и сказать в ответ я не находила, что.

   - Каждый ученик, начиная обучение, думает, что с ним ничего плохого случиться не может. Про то, что правила учёбы написаны кровью погибших до него, никто не думает. «А… это будет не со мной», - так рассуждают примерно все. И ты не исключение. И я когда-то был таким же.

   Я вздрогнула. Про мальчика, которому читать опасные книги не давали, он явно взял не из моря. Потому и произнёс то проклятие, что ударить посильнее хотелось, и знания были. Знания - без понимания сути происходящего.

   Вот они, последствия, отец и сын Крайновы. Хороши? Ещё как!

   - Вон с глаз моих, - тихим и страшным голосом распорядился Волк. - К санитарам в дезинфекцию. Чтоб в ближайшие дни я не видел тебя вовсе. Потом придумаю, что ещё с тобою такого сделать. Чтобы ты запреты мои не ломала о своё «хочу» как тонкую щепочку!

   Я поспешила уйти, даже не дёрнувшись оспорить наказание. Дезинфекция. То есть, чистить и драить, и снова чистить. Всё подряд, на что направят. Уборные в том числе. И санитарные судна из-под больных тоже.

    А в уборной я как раз увидела себя в зеркало. Волосы мои из светлых стали ярко зелёными, а багровая прядь, подарок Тайнозера, чёрною. Значит, не просто так на меня из книги дунуло! Стояло там заклятье сторожевое как раз на такие вот случаи.

   И хороша же я была бы, если б надумала отнекиваться! Смешно и жалко выглядит запрет преступивший, когда считает, что сумеет вывернуться, не понимая, что по нему видно всё. Волосы, к примеру, стали зелёными, как вода, к концу лета в глухих озёрах цветущая.

   Уборные в лечебнице до состояния зеркального блеска дошли прежде, чем Волк перестал сердиться на меня. Хуже всего была не работа, учёбу у меня отнявшая, а безразличие, с каким наставник мой мимо меня проходил, когда встречались мы случайно в коридорах.

   Каждый раз меня дёргало прощения просить у него, и каждый раз я себя останавливала. Сама виновата! Придёт время, простит. А не простит… что ж, так и останусь поломойкою. Пусть уже его совесть ест за то, что была у него помощница, а теперь она со шваброй обнимается!

   Но над прочитанным размышлять я не переставала. Бродило оно во мне, никак не желая давать понимание.

   И обидным казалось, что много вёсен учиться придётся прежде, чем хоть какой-то проблеск истины в мудрости, не по уму доставшейся, у меня появится.

***

Волк простил меня, конечно же. Не сразу, прошло немало дней до того. Но простил.

   О книге запретной он не заговаривал больше. Однажды я подняла голову, выбрав удобный миг, и не нашла книгу на прежнем месте. Перепрятал её, значит. Недоверие прижгло, словно тавром раскалённым, но и вина не прошла мимо: разбитое однажды склеить обратно ох как не просто. С чего бы наставнику верить ученице, однажды запрет его преступившей?

   На доверие долго работаешь, иной раз всю жизнь, а разрушить его - легче лёгкого.

***

Весна шагала по Прибережью, засыпая берега метелью алых лепестков. Цвело всё, от самой маленькой травинки, в щель между гранитными блоками набережной высунувшейся, до высоких деревьев, заполонивших собою весь наш остров, до самой вершины.

   Снег сошёл давно, ничто уже не напоминало о нём. Солнце светило ярко, в полдень даже припекало, да так, что щёки покрываться начинали первым загаром. Жемчужная Капля готовилась к началу промысла. Ещё немного, и выйдут в море первые лодки с ныряльщиками!

   Иногда я скучала по прежней работе, по дну морскому с его таинственными изгибами и гротами. Потом вспоминала, кто я теперь, и скука вмиг развеивалась: и туда побеги, то сделай, и сюда прибеги, это сделай, и книги опять же, их читать надобно! А потом ответ держать, как поняла прочитанное, правильно или не очень. Не так красиво, как на дне морском, но зато интереснее намного.

   Пришёл день, когда наставник объявил, что готова я к инициации огнём.

   - Завтра или послезавтра направимся к Горячему острову, - сказал он, закрывая книгу, по которой допрашивал меня только что со всем тщанием. - Боишься?

   - Нет, - ответила я. - Не боюсь.

   А сама задумалась. Не на белой лодочке лекаря мы к Горячему острову поплывём! Глупо надеяться. Два морских перехода - расстояние немалое, военный корабль преодолевает его примерно за два дня, а торговый и того больше.

   Два дня туда, два дня обратно. День на самом острове. В книге о продолжительности инициации не говорилось ни слова. Я понимала так, что если Огонь стихийный не уничтожает сразу дерзнувшего с ним поспорить, то потом всё хорошо складывается.

   Не огонь пугал меня. От того, кто пугал, не спрячешься на его же собственном корабле. А Волк в сторону отшагнул, и явно вмешиваться не станет. Ну, или снова прочтёт нотацию про мой шесток и шесток любимого сына солаунга.

   Нужна я ему, Рогору-Волку, ровно так же, как мне самой необходим был Белополь. Во мне наставник лишь ученицу способную видит, не более того. Горько сознавать неприятную правду и больно. А что поделаешь?

   Заставить полюбить нельзя.

   Можно - сломать, взять силой, растоптать, уничтожить, обратить в раба бессловесного. Но любовь выше приказов власть имеющих, и так всегда было. Она приходит сама и уходит сама же. Не вырвешь её из рук и не купишь, если сами не отдадут. Я поняла это очень хорошо. Неплохо бы теперь, чтобы и Белополь понял. Я не буду с ним. Я ни с кем не буду. Если Волку я не нужна, то мне не нужны другие.

   А как же долг тогда перед Сёякинон выполнить? Вот ещё мне забота! И наука, как долги на себя принимать, о последствиях не задумываясь. Как-нибудь решится она, и опять же без Белополя. Мёнша наша строго сказала мне тогда: Милёне прощаю, а тебе не спущу, потому что не знала подруга твоя последствий, а ты, как ученица лекаря, знаешь и сама всё видела.

   Да уж. Что я видела, к ночи лучше не вспоминать. Проклятие, наложившись на мёнскую магию, изуродовало голову бедного малыша так, как ни в одном кошмаре не увидишь.

   Я свернула во внутренний дворик, если его пересечь, то можно выйти на узкую лестницу, к спальному корпусу ведущую. Так было быстрее, чем если бы я прошла через этажи. Но едва я сделала шаг, как услышала знакомые голоса.

   Милёна.

   И Белополь.

   Кажется, на младшего Крайнова я натыкаться теперь буду всегда и везде. Пока он снова в поход дальний корабли свои не уведёт…

   Я отступила к ограде, в глухое место за цветущей синей розой, и постаралась стать незаметной и невидимой. Оберег, наставником заколдованный на невнимание, исправно откликнулся на поток магии. Теперь меня никто не заметит, если я сама того не пожелаю, кроме учителя разве что. Но того здесь не было. А Белополь с Милёной как раз рядом с кустом остановились. Напротив.

   - Тебе-то ещё что нужно, Милёна? - в раздражении говорил молодой воин. - Разве мало я предлагал?

   - А всегда будет мало, - хмуро отвечала она. - Сколько ни собери.

   - Я могу приказать!

   - Не можешь. Не на всё, знаешь ли, приказы действуют.

   - Плетей хочешь получить да пару ремней чтоб спустили тебе, от плеч до пяток?

   Сколько злости! Я стиснула кулаки. Замахнётся если на сестру, не останусь под пологом невидимости! И пусть потом Волк рассуждает про разные наши шестки, сколько пожелает.

   - Плетей,- усмехнулась Милёна горько.

   Она спиной ко мне стояла, лица её не видела я. Зато лицо Белополя, яростью искажённое, не скрывало ничто.

   - Не стану я за сестрой для тебя доглядывать. Хоть озолоти. Или ремни со спины спусти, сколько пожелаешь. Как тебе больше понравится.

   - Да когда же вы кровь смешать успели, в посестринство вступая?! - с досадой спросил Белополь.

   Солнце ослепительно горело на стальной полумаске, скрывающей половину лица его.

   - Да уж успели. Давно ещё, жемчуг когда со дна морского доставали для отца твоего. Хорошо мне с тобою было, сын солаунга. Не рушь память о счастье, не требуй сестру предавать ради одержимости твоей. Хватит с меня первенца, пожить толком не успевшего!

   Сказанное ударило Белополя сильнее, чем можно было предположить. Я видела боль, на его лице проступившую. Не бросил бы он сына! И Милёна при нём была бы, как мать его ребёнка. Чего у Крайновых не отнять, так того, что своих они никогда не бросают. Детей, родню, тех, кто верность свою им отдал.

   - Сына проклятие убило, - глухо выговорил он.

   - Мизарив говорила, что ищет, как проклятие снять. Рано или поздно, но найдёт она способ, как от него избавиться. Сестра моя - очень упорный человек, как ты и сам мог бы заметить. Она книги умные читает, у мага учится, в Амариг поехать хочет, в магическую Академию тамошнюю. А теперь сам думай: погубишь её, да так кривым на всю жизнь и останешься. Да что бы сам! Дети твои страдать будут, болеть, а то и не рождаться вовсе. О них бы подумал вперёд своего желания недоброго.

   Молчал Белополь. Нечего сказать ему было, нечем возразить, даже накричать, ударить, и того не мог он сделать, потому как правду Милёна сказала. А против правды воевать не лежала душа.

   - Не люб ты ей, - припечатала Милёна напоследок. - Отступись, не позорь себя, дай ей дышать спокойно. Любовь, она ведь про горизонт без границ, а не про клетку с шерстяным колпаком сверху.

   До слёз, на щёки едва не хлынувших. Я же помнила, как укоряла меня, Милёна, когда ребёнка проклятого носила, что я, мол, счастью её завидую и помешать хочу… Вот то и ясно теперь, что под заклятием она тогда находилась! Сошла с неё чужая злая воля, и другой совсем человек проявился, чище, сильнее и светлее.

***

Позже к нам в лечебницу заглянул настоящий великан, из тех, что головою небо подпирают, и по пепельной коже, свойственной народу мён, я поняла, что вижу сына Сёякинон. У них и в лицах нашлось схожее, и улыбался он почти так же, как мать. Что-то надо было ему, но не ко мне подходил, я лишь издали смотрела, удивляясь, какими ещё бывают под ликом Светозарного люди.

   Потом мён с Милёной вдруг разговорился. Далеко стояли они, слов не разобрать, но внезапный весёлый смех заставил меня за сестру порадоваться. Она давно уже не смеялась, в глазах тоска жила, не торопясь из души уходить. А сын Сёякинон сумел чем-то развеселить её.

   Добро, если друг с другом они поладят.

***

Лунные Сёстры полными ликами глядели в окно нашей с Милёною комнаты. В мир окончательно пришла весна, и на небо тоже. Ни к чему было теперь Младшей Сестре прятаться, на земле цвело всё, что могло, а что не могло пока ещё - зацвести готовилось.

   Милёна ничего о разговоре своём с Белополем не рассказала, да я и не спрашивала. Она не знала, что я всё слышала. Нехорошо секреты таить от той, кого сама сестрой называла, но боль лишнюю зачем причинять ей. И она ведь меня бережёт, мне не рассказывает!

   - Милёна, - сказала я, волосы отросшие расчёсывая, - а что, пойдёшь со мной, если я уйду из Жемчужной Капли?

   Теперь мне не было нужды стричься коротко, потому что больше на дне морском делать нечего. Перестала я быть ныряльщицей. А сплетать кудри в косу оказалось удобно: не лезут на глаза, не торчат, не мешают. Разве что багровая прядь, подарок Тайнозера, выделялась в косе особенно сильно. Будь мои волосы чёрными, как у мёнши Сёякинон, не так заметно было бы.

   - Пойду, - без колебаний ответила Милёна на мой вопрос. - Долг мне закрыл Крайнов-старший по просьбе Белополя. Я не просила их, они сами решили так! Пойду, куда скажешь, Мизарив! Ничто не держит меня больше. Сейчас?

   - Нет, Милёна, - медленно сказала я.- Не сейчас…

   - А куда уходить ты надумала? В Амариг?

   - Нет, - ответила я. - Не в Амариг пока что… Я не знаю ещё сама. Но долго я здесь не останусь.

   - Не страшно тебе?

   - Страшнее оставаться, - призналась я.

   Милёна понимающе промолчала. Она знала, что тревожит меня и не даёт мне покоя. Точнее, кто…

   - Послушай, - заговорила я о другом, не менее мучительном. - Было ли у тебя такое, что ты любила, а тебя в ответ нет?

   Сколько у Милёны перебывало парней, я не считала. Но всяко больше, чем у меня. И каждый из них, безусловно, был любовью всей её жизни, и каждое расставание сестра переживала тяжело, даже если сама от избранника своего уходила. Иногда даже болела, по нескольку дней не вставая с постели, и лекари - тогда наставника моего ещё у нас не было, - лечили её от тоски любовной. А потом она влюблялась снова. Снова летала, как на крыльях, снова горели глаза. До нового расставания.

   С Белополем вот только расставание вышло слишком уж жестоким, через смерть первенца. Никому не пожелаю подобного.

   - Было, - задумчиво ответила Милёна, вспоминая. - Бывало и такое, и не один раз. Больно, трудно, но - надо разлюбить тогда. Если совсем тяжело - устроить жизнь себе так, чтобы любимого как можно меньше видеть. С глаз долой - из сердца вон.

   Я подумала о Волке, с которым не выйдет не видеться. Он продолжал учить меня. И вообще, окончательно стал в лечебнице главным после того, как Заряна погибла.

   - Не получится, - сказала я на слова Милёны.

   - А ты точно знаешь, что не любят тебя? - спросила вдруг она.

   - Как же иначе? Если всё равно ему, и мимо проходит…

   - Нет, не так, сестра. Подойди к нему и спроси. Чтобы ответ от него пришел, а не от твоих собственных мыслей.

   Я обхватила себя ладонями за плечи. Подойти и спросить, как просто! На словах. А вот на деле… Я представить себе не могла, как я подхожу и у Рогора-Волка спрашиваю, нравлюсь ли я ему! Я даже взмокла, пытаясь нарисовать в воображении нечто подобное. Не получилось ничего толкового.

   - У меня однажды было так, - поведала Милёна свой опыт. - Я не подходила, и он не подходил. Потом я с другим пошла. А тот и признался, что зря я так сделала. И сам он жалел, что не проявил решительности.

   - И что? Потом вы встречались?

   - Нет. Он женился, дочь растит сейчас…

   - Ты жалеешь? - спросила я.

   А сама подумала, что та дочь могла быть дочерью Милёны. И не случился бы в её жизни ужас, когда мёнская магия лишь усугубила проклятие, хотя назначена была его исправить.

   Милёна лишь вздохнула.

   - Пойди к нему, Мизарив. Пойди и признайся ему. Что ты теряешь?

   - А выругает если… Оттолкнет…

   - Так это же хорошо, дурочка ты этакая! Пусть выругает. Пусть оттолкнёт.

   Я очень удивилась. Долго смотрела на подругу, уж не смеётся ли она надо мною?

   - Мучиться перестанешь, - объяснила она. - Всё, оттолкнули, ясность наступила. Дальше - ты свободна в мыслях своих и желаниях. Камень с души упал, перестал крылья держать на привязи.

   - Мне… будет… больно, - призналась я, и глаза зажмурила от того страха, что вот тут-то опытная Милёна меня сейчас и засмеёт.

   Она всегда говорила, что я жизнь мимо себя пропускаю, всё порывалась и мне найти сердечного друга, пока я совсем уже не рявкнула на неё. Она смеялась надо мной тогда. Беззлобно, но смеялась. Мол, девочкой в жизнь пришла, девочкой её и покинешь, и на погребальном костре лежать буду в невестином платье, как не познавшая за всю свою жизнь ни одного мужчины.

   - Больно, - сочувственно выговорила Милёна вместо насмешки. - Конечно, будет больно тебе, Мизарив. Но если бояться боли, тогда незачем и любить. Любовь и боль - две подружки неразлучные, как Лунные Сёстры. Где одна, там и другая. И только так. Не жди с моря погоды, глупая. Бери судьбу в свои руки, ты же будущий маг, Мизарив. А нельзя вам, колдунам, по течению плыть безвольно. Вам больше дано, с вас больше будет спрошено.

   Заснуть я после разговора долго не могла. Вертелось в голове услышанное, с чем-то я соглашась, с чем-то спорила, и так оно тянулось, тянулось, тянулось, и тянулось, а разбудить Милёну, чтобы спросить и привести свои доводы, я не могла.

   Утро же в лечебнице занялось бездеятельным. Многих выписали ещё вчера по причине выздоровления, те, что остались, хлопот при осмотрах и перевязках не доставили. Я смотрела, как работает наставник, - снимает швы, обрабатывает шрамы, расспрашивает больных о самочувствии, - и думала о том, как же я признаюсь ему.

   Вот - как? Выйдем в коридор - и?..

   Страх превращал мой язык в деревянную колоду неповоротливую.

***

Иной день пролетает быстро. Оглянуться не успеваешь. Только что встала с постели и умылась, и вот он, вечер, смотрит в окна долгим закатом. Но сегодня всё тянулось и тянулось - бесконечно. Мой наставник оказался нужен буквально всем, на разрыв. И я вместе с ним. А работа была не такой уж тяжёлой, как при сложных операциях, но долгой и отменно изматывающей. Привычное, в общем-то, дело, и в другой раз я бы не замечала тяжести его, но не сегодня. Не сейчас.

   Мы с учителем не скоро оказались один на один, в его кабинете, где он всегда под вечер спрашивал меня по учёбе. Что усвоила, как усвоила, всё ли поняла. В окнах уже начиналась ночь, и лишь на горизонте горела, остывая, морковно-коричневая заря.

   Где-то в кустах тянули заунывное «свииикки-свик» вечерние белокрылки. В эту весну они проснулись раньше обычного.

   Наставник сел за стол, сдвинул книги, потёр лицо ладонями, предложил мне устало:

   - Скажи, Мизарив.

   Я в немом изумлении уставилась на него. Магия?!

   - Ты не умеешь держать лицо, - объяснил он. - Тебя легко читать, как раскрытую книгу, безо всякой магии. И так будет всегда, пока не научишься контролю. Учись. Чем больше ты сообщаешь выражением лица всем вокруг, что у тебя на уме, на сердце и в душе, тем уязвимее ты становишься. С теми силами, что уже открыты тебе, подобное детское поведение - преступная халатность, я бы сказал…

   - Я…

   А что я? Все слова, заготовленные заранее, куда-то исчезли, мысли спутались совсем, ладони вспотели. К щекам прилили жар, а горло будто перехватило удавкой. Что я скажу? Как я скажу? А что в ответ я услышу.

   - Давай я за тебя сам скажу? - предложил наставник.

   Я даже кивнуть не смогла. Облило страхом: если он читал меня всегда из-за неумения моего «держать лицо», как он выразился, так, получается, всё он знает и сам…

   - Ты влюбилась, - подтвердил он мои подозрения. - Глупо. Но в твоём возрасте молодые девочки именно так и влюбляются. Глупо и безнадёжно и на весь размах юности, не способной рассуждать здраво.

   Я молчала, обливаясь нестерпимым жаром. Как будто приговора ждала, после которого лишь петлю на шею или головой вниз с обрыва, а не то уведут на верёвке да продадут на торге рабском, будь он неладен. Как мачеха хотела со мною сделать когда-то.

   Нет, Волк не таков. Продавать он меня не станет. Но ведь и не пощадит!

   - Присядь, Мизарив. Не стой, как на экзамене. Разговор не простой, но лучше уж так, чем вовсе никак. Что тебе может предложить твой избранник? Смерть, боль и кровь. Немного не то, что необходимо юной девушке, едва вступающей во взрослую жизнь.

   Не мог он говорить открыто, я понимала. В стенах торчат уши, и уж последний урок от Заряны пошёл впрок так, как мне и не снилось.

   - А что если мне всё равно? - тихо спросила я, разглядывая свои пальцы. - Что если не боюсь я ни крови, ни боли, ни даже смерти?

   - Не боишься, потому что не понимаешь. Отступись. Ты ещё молода, и не висит на тебе клеймо проклятия. На что тебе?

   Я подняла голову и не отвела взгляда, хоть и нестерпимо мне было в глаза смотреть тому, кто уговаривал меня предать себя и всё затем только, чтобы смерти моей не видеть. Но умереть ведь можно и не у него на глазах, не так ли?

   - На что мне, спрашиваешь? - нерешительность моя сгорела, как и не было её никогда. - Ни на что. Просто так. Потому что люблю.

   Первую любовь принято считать несерьёзной и недолговечной, как весенний дым. Милёна много рассказывала мне о первом поцелуе и о том, как она думала, что вот, судьба ей уже встретилась. Судьба же пробыла с нею недолго, с весны до начала лета...

   Всё так! Первая любовь всегда заканчивается болью расставания, чтобы потом хватило сил на дальнейшую жизнь. Но со мною случилось иначе. Шла уже четвёртая весна, а весенний дым не собирался развеиваться, наоборот, становился лишь плотнее и гуще.

   Волк не стал смеяться, хотя именно насмешки я и ждала. Плохо я его знала!

   - Всё же подумай, - серьёзно сказал он. - Хорошо подумай, надо ли тебе вставать на скользкий путь, во тьму ведущий.

   - Я не передумаю, - ответила я так же серьёзно и так же не отводя взгляда.

   Помнил ли он первый день, когда мы с ним встретились? В гроте, неподалеку от моего дома, украденного у меня мачехой... Я стрелу ещё у него вытянула. А он потом помог мне убежать от мачехи и Весела. Торг рабский ухнул тогда мимо меня в пропасть. До сих пор ужасало, по какому краю прошли тогда мы оба.

   Но всё ещё не знала, что помнят маги в зверином теле, человеческую ипостась утратив. И помнят ли хоть что-нибудь вообще…

   И снова Рогор Волк прочёл мои мысли. Видно, вправду не умела я лицо в маску каменную обращать. Особенно - наедине с ним.

   Как наяву встали перед внутренним взором горные льды, издалека похожие на вереницу идущих куда-то странников. Как пробирались мы между ними и как открылось перед нами во всём своём великолепии Тайнозеро. Чёрная не-вода, яркие радужные скалы…

   - Когда мы делаем какой-либо выбор, - сказал Волк, - мы принимаем и его последствия. Не уверен, что ты осознаёшь последствия своего выбора, Мизарив.

   Я оценила, как он говорит. Не только для меня, но и для тех, кто нас, возможно, подслушивает и хочет на нас донести Крайновым, хоть старшему, хоть младшему. Для них мой любимый оставался братом солаунга, Будимиром Крайновым, дипломированным амаригским магом с нопларигом. Страшно было мне знать, что Волк ведь тоже был дипломированным амаригским магом. Вот только вынужденно скрывался под личиной своего учителя.

   По тем обрывкам, что донеслись до меня, учителя своего Волк уважал безмерно. Даже после того, как тот окривел после проклятия, учеником произнесённого.

   - Я хочу, чтобы ты жила. Не будет для меня награды большей, чем эта.

   - Может быть, мне не нужно жизни без тебя.

   - Остановись, или снова рот запечатаю! Ты опять хочешь клятву выдернуть из себя, чтобы она потом тебя же и подвесила?

   - А хоть бы и клятву! - заявила я с яростной решимостью. - Я люблю тебя. Я тебя никогда не брошу и не подведу. Никогда.

   Я протянула через стол руку. Настал миг горькой и страшной истины. Вот сейчас. Всё решится сейчас. Что скажет Волк? Что-нибудь обидное, да ещё оттолкнёт, желая холодностью своей меня же и защитить…

   Чего угодно ждала, только не того, что получилось.

   Волк положил поверх моей руки свою. Прикосновение окатило жаром, будто за ворот пролился кипяток. И из этого ожога, из тоски и боли каждого из нас родилось одно на двоих яростное пламя. В нём было - всё. Одни на двоих потери - родных и близких, одно на двоих неприкаянное одиночество, глухое, беспросветное, и - ни одной живой души рядом. Магия не всесильна. Мёртвых не оживить, хлестнувшего без разбору всех, как виновных, так и невинных, проклятия вспять не обратить. Но то, что нельзя исправить, можно искупить…

   Потому - здесь. Поэтому - сейчас.

   Но как взвалить на себя ношу ответственности за другого, если сам за себя ответить не можешь, сам себя не защитишь от бури, уже занявшей собою половину горизонта. Уж лучше пройти весь свой путь до конца неизбежного - одному. А тот, кто любит, поймёт и простит. Поймёт. И простит.

   Первая любовь - как весенний дым. Развеется, и следом за нею придёт другое утешение… А может, и не придёт. Я не смогу полюбить другого. Что полюбить, просто представить с собою рядом!

   И целого мира мало, когда одна рука вот так держит другую.

   Потом наши пальцы разомкнулись. Я прижала к себе руку, пытаясь задержать пережитое, не дать ему шагнуть в минувшее, ушедшее безвозвратно. Но безжалостное время знай шагало себе дальше. Настоящее длится всего пару вдохов и столько же выдохов, не помню, от кого услышала и когда. Может, и от Волка, и, скорее всего, в лечебнице, здесь.

   Он вдруг встал. Два шага вокруг стола… Подал мне руку ладонью вверх. Я вложила в его руку свою. И тогда он притянул меня к себе, прижал так, словно боялся, что нас сейчас бросит в стороны и в пропасть, каждого - в свою.

   Звериная ипостась - совсем не то, что настоящее оборотничество. В зверином теле маг сохраняет ясность разума и не теряет власти над мохнатым телом. Рогор-Волк помнил всё. Весь наш дикий побег в горы к Тайнозеру.

   В разных мирах время течёт по-разному, в каждом мире оно своё. Прибережье переживало четвёртую весну, но общий счёт пройденного от прохода через Тайнозеро пути превышал четыре. Хватало на том пути испытаний, не про каждое вспоминать захочется.

   И хоть пришёл Волк в мир наш обратно бить Стоголового, но возвращался он за мной, ко мне, и радовался, когда увидел, что выжила я несмотря ни на что и вопреки всему.

   Хлопнула дверь, распахнутая от нетерпеливого рывка.

   - Вот ты где, дядя Будимир! Ищу весь день… и что?! Что это такое я сейчас вижу?!

   Я не успела понять, как очутилась за спиной Волка, и теперь лишь выглядывать могу из-за его плеча. Незваный визитёр покраснел - вначале пятнами, потом занялся весь, рванул ворот.

   Можно понять, отчего Белополю Крайнову не хватает сейчас дыхания.

   Что он сейчас скажет? Или сделает. Или - и скажет и сделает…

***

Белополь вылетел в дверь, только ветер следом свистнул. А Волк обернулся ко мне.

   - Слово с тебя просить не считаю правильным, - сказал он серьёзно. - Рот запечатывать бесполезно, хотя хочется. Я попрошу тебя, Мизарив! Сердцем своим прошу: не ссорься с ним. Белополь важен для мира, он - воин и морской вождь. Ты важна не меньше, твой потенциал ещё не раскрыт, но уже велик безмерно. Вы убьёте друг друга из упрямства детского не уступать ни за что, даже и в мелочи. И Стоголовый пожрёт Прибережье, как он уже успел подмять под себя Проливы.

   Я упрямо молчала. Спускать Белополю не собиралась ничего. И так-то я старалась держаться от него как можно дальше, а уж теперь…

   - И прятаться от него бесконечно ты не сможешь, Мизарив, - продолжал Волк. - Тебе необходимо поговорить с ним.

   - Он не слышит меня, - горько выговорила я. - Не хочет слышать. Как мне говорить с ним?

   - Свободно, но без дерзости и нападок, - последовала наука. - Белополь - голос отца своего, а тот - хозяин Прибережья. Не забывай. И не забывайся!

   Я ткнулась лбом ему в плечо. Он обнял меня. Второй поцелуй вышел дольше первого, и никто не помешал нам. Огромная радость вскипала в белопенной волною. Мы не одни, каждый сам по себе, нас теперь двое. Вдвоём против всей жестокой несправедливости мира. Мы выстоим. Мы выдержим.

   Мы - будем жить.

***

Белополя я нашла в порту. Прав был любимый, давно надо было поговорить с младшим Крайновым один на один. Хотя страхом давило меня безмерно, будто оползень забросал землёй. Или сошла лавина, погребла под собою и давит.

   Я не видела ещё боевых кораблей так близко, всегда на них сверху смотрела и из отдаления. Здесь, внизу, у причалов, они возвышались едва ли не до самого неба. Паруса убраны, орудийные порты задраены наглухо. Пахло порохом, железом, смолой, смиряемой, но не укрощённой до конца боевой магией. В основном, стихией Огня, но и Воздух присутствовал, и Вода, мне родная, но не менее грозная. Оберег, на невнимание зачарованный, и длинный плащ с капюшоном берёг меня от лишних мужских взглядов.

   А уж сколько здесь было моряков! И все такие… такие… могучие. И страшные. Я пожалела, что пришла одна. Что они со мной сделают?

   Людей Стоголового в плен не брали. Потому, что их и людьми-то назвать уже не поворачивался язык: части единого целого, захватившего многие разумы во многих мирах. По сути, тело человеческое становилось просто инструментом проявления воли самого Стоголового. Как молоток или нож. И, как молоток либо нож, полностью бесполезным становилось оно, если Стоголовый решал отбросить его, не способное нанести вред либо обратно вернуться.

   Такие тела либо умирали сразу, либо какое-то время бродили потерянно, без памяти и без разума в пустых побелевших глазах, а потом умирали тоже. Мне довольно о том рассказывали, но только сейчас, разглядывая корабли, вернувшиеся из битвы, я поняла, что война - она близко. Ближе, чем я могла себе представить. Совсем рядом. И хранил Прибережье от врага сын солаунга, Белополь Крайнов.

   Но, как ни старалась я всматриваться в людей, сновавших по набережной, ни в одном из них я не узнавала Белополя. Спросить бы у кого… Но я никого не знала здесь. Знали ли меня они, тоже вопрос из вопросов.

   Наконец я увидела рослого мёна, того самого, которому удалось рассмешить Милёну. Ух, и огромный же великан, поистине небо головой достающий! Сын Сёякинон не мог причинить мне вреда. Я поспешила к нему, и только в последний момент вспомнила, что не знаю имени его, не было оно мне ещё доверено.

   - Простите, почтенный, - сказала я в ответ на вопросительный взгляд человека-горы, - как мне найти Белополя Крайнова?

***

Порт шумел вокруг нас. Оберег невнимания делал своё дело: лишь сын Сёякинон видел меня, и то лишь потому, что я сама подошла к нему. А остальным не было дела. Они спешили по своим делам, не обращая внимания на чужую женщину в длинном плаще. Я позаботилась и о том, чтобы облик мой оставался невзрачным, не представляющим из себя ничего интересного.

   Мён ни о чём у меня не спросил. Просто пошёл вперёд, велев не отставать. Он оглядывался, чтобы проверять, бегу я за ним или отстала уже безнадёжно. На один шаг великана я делала своих три.

   Он знал меня, от того и вопросов лишних не задавал. Наверное, Сёякинон меня ему показывала издали. Я не удивилась, меня больше занимало как младший Крайнов воспримет моё объяснение. В буйство впадёт? Попытается взять напоследок силой? Но о нём говорили женщины Жемчужной Капли - ни одну из них он не принуждал идти с ним против воли. Тогда со мною почему вёл себя иначе?

   И всё равно не отпускало ощущение, что совершаю я сейчас глупость отменную. Не так надо было! А как именно - провидеть я не могла.

   … Белополь, застав нас с Волком за поцелуем, не придумал ничего лучше, кроме как нажеваться синей морской травы до радужных соплей. И запить всё это кровью древесного моллюска, на гвоздике и соли настоянной. Полно дряни этой в порту и не только, особенно в зиму, и что только люди через неё с собой не делают! А нам их потом лечи. Вот и Белополь довёл себя до состояния такого же хлама, где и рядом рассудок не ночевал.

   - Не получится разговора, как я посмотрю, - хмыкнул над моей головою сын Сёкинон. - Разве что магию какую применишь, ученица лекаря.

   Я оглянулась на него. Он стоял, подпирая плечом косяк двери, головой доставал едва ли не до потолка, хотя низкими потолки здесь не назовёшь, в лечебнице ниже.

   - Запрещено мне магией самостоятельно пользоваться, - сказала я. - Навредить могу по незнанию.

   - Зато магию использовать дозволено мне, - усмехнулся мёнский воин. - Помочь привести в себя это бревно бесчувственное?

   Никакого почтения к своему вождю он не выказал. А и то, над ним, наверное, лишь мать имела власть, больше никто.

   - Помоги, - согласилась я.

   Что же делать, если мне магия, а особенно лекарское вмешательство с помощью магии, запрещены строжайше без контроля учителя?

   Вернуть ясный разум после изрядного количества пойла, тот разум помрачающего, задача не из простых. Другое дело, что рвотой меня напугать после почти года работы в лечебнице невозможно.

   Я не могла представить себе, что чувствовал Белополь, когда из него выходила отрава, магическим приёмом сына Сёякинон отправленная вон из тела. Я никогда не грызла морскую траву, не пила портовую дрянь, и даже отравление несвежей пищей, которым страдал хотя бы раз практически каждый, как-то миновало меня в жизни. Но выглядел теперь бравый воин, сын солаунга, студнем морским, выброшенным на набережную и там раздавленным ногой торопящегося куда-то моряка.

   Я поняла, что Белополь пришёл в себя тогда, когда он всмотрелся в меня и прошептал, глазам своим не веря:

   - Мизарив…

   А мне вдруг стало его неимоверно жаль.

   Хорошую судьбу ему Лунные Сёстры выпряли: проклятье изувечило и мать со своей роднёю отказали от дома, но принял отец. Воспитал воином, мужчины шли за ним, вождём, в пекло, бить врага, женщины сами на шею вешались. И вдруг вот упало наказание - полюбил впервые да не ту. На себя примерь, сердце не остановится? Если бы мой Волк вот так же ко мне относился, как я к Белополю?

   Камень на душе лежал у меня. Я ведь знала истинную природу того, кого Белополь знал как Будимира Крайнова, брата отца своего. Знала и молчала. И что сын солаунга скажет мне, если правда вскроется?

   - Не делай так больше, - велела я молодому воину. - Ты миру живым нужен, Белополь. В здравом уме и твёрдой памяти.

   - Отчитывать пришла? - он повысил было голос, но тут же поморщился, поднёс ладонь к затылку. - Лучше бы поцеловала…

   Стон сдержал. Мужчины ведь не стонут. Но голова слишком уж болит, удержаться невозможно, хоть и стыдно.

   - Целовать не могу, - ответила я строго. - И ты сам знаешь, по какой причине.

   - Сразу сказать не могла? Жилы тянула, полюбоваться хотела?

   - Сразу? - покачала я головой. - А ты меня слышал, Белополь? Хотя бы раз. Слышал? Нет, никогда. Ты слушал только себя, и так всегда было. Вряд ли ошибусь, если скажу, что во всём ты всегда слышишь только себя. Плохо.

   - Ты мне не дядька, чтобы жизни учить, Мизарив! - зло выговорил он, и снова ладонь к затылку приложил. - Зачем пришла? Добивать?

   Я молчала. Не говорить же ему, что велено мне было разговор провести, не бросать дурака в беде. И верно ведь, приди я сюда позже или не явись вовсе, доставили бы нам его в лечебницу! И пришлось бы в несколько раз сложнее, чем сейчас. Вытянуть человека, решившего с жизнью счёты свести, всегда тяжело. Потому хотя бы, что он попросту не хочет жить.

   «Ты - ученица лекаря и сама будущий лекарь, - сказал мне однажды Рогор Волк. - Ты должна уметь отводить от края там и тогда, это кажется невозможным. И уже не так важно, будет ли действие твоё магией, приложением знаний лекарского дела, которому ты учишься, или же верным словом, сказанным вовремя. Результат важнее…»

    Как мне быть? Что сказать сейчас, чтобы Белополь Крайнов захотел жить?

   Никогда не думала, что попаду в ловушку, смертельную настолько, что не вдруг найдутся слова её описать.

   Любовь - великий дар, но и у неё есть оборотная сторона, разрушительная и тёмная. Чтобы один был счастлив, второй должен предать себя, позволить сломать себя о колено, едва ли в раба добровольно себя обратить. А я-то думала, наивная, что любовь - это когда хочешь отдать всё любимому вместо того, чтобы сломать и забрать себе.

   - Душу нам даёт Светозарный, - сказала я на слова Белополя. - Лунные Сёстры дают рождение. Дальше ты распоряжаешься своей жизнью сам. У тебя есть всё, о чём многие не смеют даже мечтать! Могучий и властный отец, собственный флот, боевое братство верных тебе воинов. Слава молодого вождя, из тяжёлых сражений выходившего победителем не один раз и не два. Но если ты хочешь обратить себя в безумца трясущегося, то не смей винить в своём выборе меня!

   - Одно добро, - криво усмехнулся Белополь, морщась от боли в дурной своей голове. - Что не абы кому ты себя отдала, а дяде Будимиру, учившему меня последние два года как родного сына. Его наука спасала не раз, причём не только мою жизнь! Ему я могу тебя уступить.

   - Я не твоя вещь, чтобы ты уступал меня кому бы то ни было, Белополь, - кричать хотелось от того, что не понимал он ничего!

   А даже закричу, что это изменит? Меня не услышат. Я - вещь, и даже меньше, чем вещь в глазах младшего Крайнова. При том он удивляется сильно тому, что не хочу я быть вещью. А и в самом деле, почему же я не хочу?

   - Может, и не вещь. Но я - сын хозяина Прибережья! Здесь всё отцу моему принадлежит, а значит, и мне тоже! И ты тоже! Ты - моя, Мизарив!

   Страх волной холода прошёлся по телу. Жутко смотреть мне было на Белополя, обезумел он. Ну, хоть телом пока что ещё слабо владел, не мог прямо сейчас наброситься. А хотел, в глазах читалось. Как у Незвана тогда на лестнице. Но тогда Волк осадил потерявшего голову парня, а сейчас Волка рядом не было…

   Страх и острая злость легли на меня ледяным камнем. Я вспомнила солаунга и взгляд его, тяжёлый, исполненный магии «истинного взора». Старший Крайнов разрешил мне выбирать кого угодно, на Рогора Волка запрета, как такового, не было. Он лишь предупредил: «если против меня пойдёшь - не жди пощады». Но отказ на ложе взойти к сыну его не означал, что пошла я против Сделки «жизнь в обмен на пять тысяч жемчужин».

   Иначе сторожевая магия, в контракт вплетённая, дала бы уже как-то солаунгу знать. Я многое по магии восприняла уже, я понимала хорошо, как и почему работают такие уговоры и клятвы.

    - Когда твой отец предлагал мне Сделку, - медленно выговорила я, - в условие вошло и то, что мужчину для любви и брака я выберу себе сама. Про то сам отец твой сказал, не я просила. Вот, я выбрала, а тебе выбор мой не по нутру пришёлся. Так мне что, отцу твоему солаунгу жаловаться, что сын его данное им Слово за мусор считает?

   Белополь молчал. Похоже, удалось мне немного его пристыдить. Он любил отца, восхищался им, видно же. Правда, по скользкой дорожке я пошла. Что буду делать, если жаловаться всё-таки придётся?

   И кому жаловаться-то, Светазарный пощади!

   - Пойду я, - сказала я. - А ты можешь ещё раз напиться. Если взаправду мужчина и воин, конечно же. Лучше сразу к нам в лечебницу поспеши. Там от Лунной Дороги отведём тебя.

   Я вышла в дверь с ощущением безнадёжности полной. Слышать-то он слышал меня, а вот услышал ли хотя бы половину…

   - Провожу, - сказал мне сын Сёякинон.

   А я ведь и забыла, что великан так всё время и простоял в дверях открытых, и разговор наш мимо ушей его не пролетел.

   - Благодарю, - кивнула я ему.

   Порт в Жемчужной Капле - место особенное. Сюда приходят большие корабли, из тех, что не могут швартоваться напрямую в Тихой Гавани - там для них мелковато, могут застрять. Впрочем, торговые корабли заходят сюда редко, купцам невыгодно. Жемчуг - основная часть нашей добычи, - уходит в крайновский замок, что на Сторожевой Скале. Оттуда и попадает в Торговый город, потому он и торговый, что туда испокон веков везли на продажу всё, что душе угодно. Много путей сходилось туда со всего мира, и морских, и сухопутных! Потому и замок вместе с боевыми кораблями предки солаунга рядом поставили. Чтобы больше было порядка. Известно же, там, где нет власти закона, неизбежно возникают грабежи да раздоры.

   В Жемчужную Каплю чаще всего приходили боевые корабли именно - на ремонт, пополнить запасы провианта и питьевой воды… Раньше сам солаунг приводил их, теперь вот - сын его. Вырос у Крайновых боевой флот почти вдвое за последние вёсны. Но ведь и враг пришёл такой, с каким не вдруг справишься.

   Солнце лило на порт беспощадный весенний свет. Даже здесь, в царстве моря и камня, пробивались сквозь щели неугомонные цветы, жёлтые, красные, иногда - синие. Они роняли зеленоватую пыльцу, и ветер разносил её.

   - Имя мне - Сёяльраа, - сказал вдруг могучий мён. - Можешь звать и проще - Сёяль. Запомни. Пригодится.

   - Легко же ты именем своим разбрасываешься, - покачала я головой. - Не боишься?

   - Не боюсь, - усмехнулся великан. - Ты ведь Слово матери моей дала, Мизарив. Мы в родстве теперь, ты и я.

   - Сильнее всех прочих родство по крови, - ответила на это я. - По рождению или по побратимству. Ни того, ни другого у нас с тобою нет, почтенный Сёяль.

   Его имя - имя боевого мага! - прокатилось в воздухе беззвучных эхом далёкого камнепада. Он и вправду был очень силён!

   - Родство подобия - древняя магия, присущая нашим женщинам с рождения, - пояснил мне воин. - Однажды ты родишь сына или дочь, и твоё дитя назовёт меня братом. Ни убавить здесь и ни прибавить, Мизарив, ученица лекаря. Ты - в семье. Нашей семье. Семья не бросает своих. Это ты тоже запомни.

   Ничто не возникает в мире просто так, подумалось мне. Дело лишь в разнице между теми, кто берёт без конца, бесконечно требуя себе ещё и ещё, и теми, кто берёт, но и отдаёт на замену равноценное. Родить дитя и получить безусловную защиту семьи - для одинокой женщины удача. Кто же знал, что меня возьмёт в ученицы амаригский маг и что ответит он на мою любовь своею. Не случилось бы здесь Рогора Волка, и о лучшем, нежели семья Сёякинон, я не смогла бы даже мечтать…

   Я ушла из порта, но в лечебницу вернулась не сразу. Задержалась на дороге, у того самого дерева, где рассталась с жизнью несчастная Заряна, самонадеянно призвать к порядку меня-выскочку решившая. Дерево, хоть и пострадало от забора жизненной силы, но уцелело. Весна пробудила к жизни ссохшийся ствол, новые упругие побеги уже разворачивали на ветру молодые листочки. А в кроне наливались силой бутоны, пока ещё маленькие, в треть ладони.

   Я села на прогретый солнцем камень, привалилась плечом к древесному стволу. Море лежало передо мной, бескрайнее, синее, до самого горизонта. Солнце выбивало на горбах далёких волн слепящие золотые блики.

   Бежать бы нам с Волком отсюда! Без оглядки. По краю ходим, того и гляди, вскроется обман. А солаунг Крайнов, как и обещал, не пощадит.

   Зачем Волк вернулся? Не для мести же! Ради меня? Приятно так думать, но не только. Он вернулся, чтобы извести Стоголового, решившего мир наш пожрать. Ради того и смирил себя, не стал мстить кровнику, ослабил удавку ненависти на горле своём.

   А вот Белополь на подобное вряд ли способен. Врага он бил и бить будет, но и от мести не откажется. Ещё и потому, что я не его, такого раскрасивого и сильного, выбрала. Зачем он пристал ко мне, не могла я того понять, как ни старалась. Если бы Волк оттолкнул меня, я бы в его сторону больше не посмотрела. Мне было бы очень больно, но бегать за ним, смотреть на него больными глазами, требовать от него взаимности я не стала бы никогда. Есть же что-то ещё, кроме желания, душу разъедающего! Уважение к любимому и уважение к себе хотя бы.

   Солнце клонилось к закату. Скоро над морем разольётся огонь пылающий, подсветит тонкие облака алым. Потянутся изо всех щелей синие тени, воздух остынет, всё же не лето сейчас, а весна стоит над миром.

   Боевые корабли с такой высоты крохотными казались, как те, какие вырезают из полешка бракованного для совсем маленьких детей. Я помнила, какие они огромные и страшные вблизи. Разговор с Белополем, тяжкий и ни к чему не приведший, лежал на душе неподъёмным камнем. Было мне горько и страшно, будущее грозовой тучей нависло над головой, и понимала я со всей мучительной ясностью, что правду говорить - не всегда легко и приятно, а всю правду - невозможно и вовсе. И придётся молчать. А нестерпимо если молчать станет, то напрямую лгать, как бы ни претила языку моему любая ложь.

   Детство сползало с меня, как со змеи прошлогодняя кожа.

ГЛАВА 3. СТИХИЯ ОГНЯ

Алые Острова скрылись под синей пеной цветущих плодовых деревьев. Через десять-двенадцать дней завяжутся плоды, и начнётся отсчёт новому лету. А пока ветер гнал осыпающиеся тонкие лепестки и крутил ими, как в зиму снегом. Воздух полнился цветочными ароматами, настоянными на крепком солёном запахе моря.

   О войне не говорили. Она замерла - где-то там. Боевые корабли не спешили покидать порт, на радость влюбчивым девчонкам из Жемчужной Капли и других, близких к нам, поселений. Осенью следовало ждать в нашей лечебнице наплыва рожениц, всё как всегда. Упрямая жизнь брала своё, пришёл её сезон.

   Мы с Волком часто ходили по горным дорожкам в ту весну. В основном, по делу, на вызовы вниз, когда надо было осмотреть на дому болеющих. В порт я ходить побаивалась, даже и с Волком, но приходилось. Для лекаря и его ученицы хватало работы и там.

   Морская трава, кровь моллюска и прочее в том же духе, неистребимы. Обязательно кто-нибудь употребит сверх меры и начнёт куролесить. Драки. Драки с применением магии. Всевозможного рода травмы. Алкогольные опьянения. Полный набор.

   Любимый, правда, выражался портовым словечком, настолько ему не нравилось, когда кто-то на ровном месте устраивает себе приключения, требующие надзора лекарского.

   На обратной дороге Волк учил меня обращаться со стихией огня. В его руках вспыхивало пламя и роняло с ладоней шипящие искры, а у меня так пока не получалось, но я старалась.

   Я как никогда понимала теперь Милёну, почему она так рьяно искала любовь, чтобы раз и навсегда. Не знаю, что должно было случиться такого, чтобы я другого целовала вместо любимого! Даже если смерть разлучит нас. Хотя вот уж о чём совсем не думалось под метелью синих лепестков.

***

- А ты боялась, - сказала мне как-то Милёна.

   - Да, - согласилась я, - я боялась зря…

   Я вспоминала его руки, его губы, его спокойную уверенность и понимала, что только глупая дурочка могла бояться такого человека. Да, он обладал великой силой, и учился в Амариге, и вообще. Но и во мне росла равная сила, пусть пока ещё оставалась я ученицей!

   - Ты такая красивая стала, Мизарив, - продолжала Милёна. - Такая счастливая. Сердце радуется, на тебя глядя. Но, понимаешь… Не подумай, что сглазить хочу…

   - Что ты, сестра, - отвечала я. - Какое сглазить! Я же вижу, что нет в тебе никакого зла!

    - Тогда слушай. Если всё идёт слишком хорошо, это не значит, что в мире совсем не осталось плохого. Оно есть, и ждёт за углом, примеривается, как бы сподручнее в спину ударить. Будь счастливой, Мизарив! Но не забывай оглядываться. Всегда найдутся те, кому счастье твоё поперёк горла встанет.

   Вот уж сдёрнула с неба, так сдёрнула. Я сразу вспомнила Белополя Крайнова. Вроде не напивался он больше сверх меры. В лечебницу с отравлением не доставляли его. Но он был здесь. Рядом. На нашем берегу. В порту. И я его чувствовала.

   - Огорчила я тебя, Мизарив, - вздохнула Милёна и по руке меня погладила. - Но я так хочу, чтобы ты была счастлива! Раз уж у меня самой не получилось.

   - А точно не получилось? - спросила я.

   Она брови вскинула домиком: о чём ты?

   - Я сегодня снова видела того большого парня, - объяснила я. - Сёяль, сын Сёякинон, в лечебницу приходит нередко, а сам вроде же не хворый. К нам, во всяком случае, за помощью не обращался. Это то, о чём я думаю, или?..

   Милёна покраснела до кончиков ушей. Верно я угадала, хотя просто поддеть хотела её, по-дружески.

   - Если он тебя обижать вздумает, ты мне скажи, - предупредила я. - Превращу в мокрицу!

   - Тебе нельзя колдовать, ты ещё ученица! - засмеялась Милёна.

   - А я разрешения спрошу! - засмеялась я в ответ. - Вряд ли мне откажут!

   На самом деле, откажут, и ещё как. Да работой вдобавок нагрузят, помимо уже на шею сгруженной: лечебница, здесь не забалуешь. Но Милёне о том знать необязательно.

   Счастье, это, оказывается, так просто. Оно в людях, рядом с тобой находящихся. Любимый мужчина и названая сестра. И дети, когда они наконец-то появятся…

   Мне ещё предстояло подумать над тем, как исполнить данное мёнше Сёякинон слово. Несправедливым казалось отнимать ребёнка у Рогора-Волка, но и другого мужчину я представить рядом с собой не могла.

   Вот так клятвами разбрасываться, помощь принимать, не подумавши, чем же отдариваться придётся.

   Но даже это не могло омрачить счастье, в воздухе весеннем разлитое. Придёт время, и решение найдётся само.

   Так я тогда думала.

   И ничего не кололо в сердце предчувствием тревожным. Не проявлялся нигде никакой знак, вроде наизнанку надетой в спешке одежды или ведра пустого, из рук некстати выпавшего. Я взаправду позабыла о том, что чем дольше длится с тобою хорошее, тем сильнее пойдёт откат в плохое.

   Равновесие.

   Закон, который не обойдёшь и ни на какой козе хромой не объедешь.

***

Горячие Острова оставались во внутреннем море Прибережья, до войны от них, как я слышала, было далеко, а от Жемчужной Капли - четыре дня пути, два туда, два обратно. Пока шла передышка, четыре дня потратить Белополь мог позволить себе. Конечно, куда без него! Хотя по уму следовало бы отправить помощника.

   Весна постепенно уступала лету, всё поселение, как сейчас помню, усыпано было синими лепестками, с отцветших деревьев облетевшими. Они попадались даже в порту, где на скалах отвесных да граните набережной не росли ни кусты, ни деревья.

   Утренний туман прозрачной дымкой стелился по низу, хватал за ноги, и запах его, сырой, с морской солью, мешался с запахами никогда не спящего порта. Оружейное железо, порох, кожа, смола, сладковатый привкус морской травы, куда без неё. Грозовая свежесть магии Воздуха, дремавшей в убранных на мачтах парусах, обжигающий Огонь, разлитый окрест как больничная жидкость для дезинфекции - потревожь сглупу, и вспыхнет так, что не сносить головы...

   Корабли стояли неподвижно и строго. Море какой день уже штилело, ветра не было, волны еле шептали что-то глубоко внизу. В штормовой день они, бывало, взлетали выше парапета!

    Белополь хмуро кивнул нам, встречая. Не ответить на приветствие того, кто считался его дядей, братом отца его, он не мог, но на меня смотрел как на пустое место. Думал, наверное, наказать равнодушием, но я тому только порадовалась. Пусть! Пусть проходит мимо, пусть смотрит в сторону, пусть обливает молчаливым презрением! Лишь бы надежду в себе не лелеял бездельную.

   Я раньше никогда на кораблях не бывала, исключая тот, что привёз меня когда-то в поселение. С тех пор забыла я многое, но стоило на палубу ступить, сразу вспомнилось. Потому как хоть и не было на море волнения, а ощущение, что стоишь над бездной, пришло безнадёжным и полным.

   Что с того, что сродство у меня со стихией Воды прирождённое и инициация прошла уже? Стихия, она и есть стихия. Ошибёшься, дашь слабину, и погребёт она тебя под собою безо всякой жалости.

***

Я смотрела с кормы корабля, как уходит вдаль берег, на котором встретила я свою четвёртую весну. Знакомые мрачные скалы проплывали мимо, вились над ними морские птицы, и солнце вспыхивало на их белых крыльях неугасимым золотом. Вот и последний камень, возле которого ныряла я тогдана дно в маске белой, добывала травую особую, в лекарском деле потребную. Здесь я нарушила наказ и задержалась под водою в белой колдовской маске дольше, чем того требовалось. Едва не погибла.

   Но память пришла ко мне как про чужое. Как будто не я тонула, задыхаясь под плотной массой, лицо облепившей и на воздухе камнем обернувшейся, а какая-то другая Мизарив.

   Да, тут же осознала я, весну назад жемчуг со дна морского доставала другая Мизарив. Она не знала тогда всего того, что знаю теперь я. Ни о науке магической, ни о любви, ни о том, каково это, убить человека на поединке, жизнь и свободу свои отстаивая.

   Поистине та, другая, Мизарив ребёнком была, забот не знающим. Ах, мне бы сейчас её тревоги!

   В голове-то всё сплошь неразрешимые задачи вертелись. Как сберечь любимого от гнева Крайновых, как не дать в обиду себя. Как уйти вовремя горными тропами к Тайнозеру, где никто не сможет или не посмеет тронуть нас.

   Как изгнать из мира нашего Стоголового и запечатать за ним все порталы так, чтобы мы-то могли ходить через них и торговать с Амаригом, а Стоголовому путь сквозь них остался бы заказанным на века. Под стать задача первым двум! И - важнее их обеих вместе взятых.

   Пенный след за кормой уходил назад, как дорога, с той только разницей, что по нему не пустишь повозку и ногой на него не наступишь. Чайки вились в вышине, кричали пронзительно. Алые Острова уходили всё дальше и дальше, уменьшались, как будто приседали в остром желании уйти поскорее под воду. Когда корабль пойдёт обратно, они появятся снова.

   Я знала. Я держала в уме карту Прибережья, увидела у Белополя. Если бы я попросила его дать мне помотреть, он дал бы мне в руки её. Наверное. Отдал, и ещё объяснял бы, где что находится и как мимо пройти. Но я знала, что ничего не попрошу у младшего Крайнова. Он и так себя пересиливает, в мою сторону лишний раз не смотрит. Подходить к нему - что дразнить затаившегося в пещере морского дракона. Не зря Крайновы тварь эту зубастую на гербе своём носят!

   Солнце вставало всё выше и выше, припекало зноем, совсем не весенним. Мне подумалось вдруг, что в эту пору уже выходили в море ныряльщики, кто не боялся холодной воды. Девушкам, впрочем, не разрешали всё равно, нам должно было ждать начала сезона, а он наступал гораздо позже.

   Лучшую долю я получила сейчас. Где ученица мага и где обычная ныряльщица? И долг мой вскоре сойдёт с меня, я в это верила. А вот. Память приходила ко мне, одаряла бережно сбережённым хорошим, и его, хорошего, оказалось неожиданно много. Печалилась я по тому, что прошлая весна уже не вернётся ко мне никогда. И что больше уже не нырять мне на дно морское за жемчугом…

   … Я не обернулась, когда Белополь подошёл ко мне. Я узнала шаги, а прежде шагов уловила его ауру - магический фон, излучаемый каждым живым существом в мире, без исключения, будь то человек, животное или артефакт, магом сотворённый.

   Младший Крайнов встал рядом, но на расстоянии вежливости, не локоть к локтю, как сделал бы раньше, и с той стороны, откуда я не видела полумаски железной.

   - Боишься? - спросил он у меня вдруг вовсе не о том, о чём я поначалу было подумала.

   - Нет, - ответила я спокойно. - Не боюсь.

   Я вправду не боялась. Ведь со мной будет мой Волк, мой любимый. Он поможет, не даст пропасть.

   - Ты не боишься потому, что Вода тебя не напугала, - хмыкнул Белополь. - Сродство к стихийной магии Воды ты получила от родителей по праву рождения и потому инициация прошла так, что ты её даже не заметила. К Огню у тебя сродства нет, а это значит, что всё пройдёт иначе.

   Он не смотрел на меня. От близкого его присутствия мурашки бежали по всему телу. Я вспоминала предостережение любимого - насчёт того, что не надо дерзить младшему Крайнову, зарвусь если, никто не спасёт. Но только теперь я понимала, о чём, собственно, шла речь. Боевой маг, и шли за ним морские воины, вовсе не по приказу признавая в нём вожака. Да, Мизарив. Перед тобою не Заряна-лекарка, ничего, кроме лечебницы, в жизни не видевшая. Добра, если вдруг что, из поединка с Белополем не выйдет.

   - Я справлюсь, - сказала я ровно.

   - Да уж постарайся, - ответил Белополь. - Грустно будет, если сгоришь дотла в подземном огне!

   Я вскинула голову, посмотрела на него внимательно. Он отвернулся, и видела я теперь лишь полумаску железную. Сердце проткнуло раскалённой спицей вины. Не Белополь сжигал Проливы и уничтожал огнём правящую семью золотокровных. Но сын расплачивался за деяния отца. Жутко было видеть.

   - А ты бы хотел, чтобы я сгорела, - выговорила я тихо. - Не так ли, Белополь Крайнов? Хотел бы?

   - Нет, - пожал он плечами, - не хотел бы. Но и плакать не стану, так и знай.

   Я вернула ему в ответ такую же, как и у него самого, недобрую улыбку. Понимаю, совсем не то ты хотел бы от меня услышать. Но не плачь над моею безвременной гибелью, младший Крайнов. Рано ещё.

    Но вслух я сказала другое:

   - Я ещё жива.

   - Вот и живи, - сказал Белополь.

   Он щурился, разглядывая что-то у горизонта, там, где скрылись вершины Алых островов.Теперь между небом и морем ничего не осталось, ни единой скалы, ни одного, даже самого маленького, клочка суши. Далёкие точки кружились в небе, настолько далёкие, что не поймёшь, то ли есть они, то ли нет…

   - Птицы? - спросила я неуверенно.

   Белополь соединил вместе пальцы в колечко и кольцо сразу же затянула белёсая плёнка. Магия! Плёнка выцвела до полной прозрачности. Получилась увеличительная линза, знакомая мне по работе в лечебнице. Ею не только малое можно было увеличивать, но и даль сквозь неё рассматривать как нечто близкое.

   - Птицы, - сказал Белополь, стряхивая с пальцев только что сотворённое волшебство.

   - А ты чего ждал? - спросила я. - Кораблей Стоголового?..

   - Молчи, дура! - угрюмо велел он мне. - Накличешь!

   А я вспомнила, что нет на свете никого суевернее моряков! Всё от того, что море никому не даёт пощады, если сам оплошал. Так что не обиделась я ни на ветер, ни на дуру. Мне самой не нравилась встреча возможная со Стоголовым там, где вместо твёрдой и знакомой суши гуляли одни лишь волны.

   Сродство со стихией Воды и инициация по ней не означают, что в открытом море ты не утонешь. Иссякнут силы, и ко дну пойдёшь быстро. А жабры отращивать у человека никакая магия ещё не умеет.

***

Ночь в море - совсем не то, что ночь на берегу. Бескрайний простор, заполненный звёздным огнём и мерцающими в каждой волне искрами. Лунные Сёстры стояли низко у горизонта, и от них тянулась по поверхности призрачная дорога, тревожно похожая на ту, последнюю, по которой уходит из мира душа.

   А через всё небо, от одного края горизонта до другого, протянулись две яркие золотые полосы. Звёзды терялись в их сиянии.

   - Мост богов, - объяснил мне Волк. - В нашем мире он виден всегда.

   Я и раньше много раз видела золотое небо над головой, но оно не пробуждало во мне интереса. Есть и есть, на месте, не упало, и толку заглядываться на него, ведь и на земле хватает заботы.

   А тут вдруг я увидела. И увиденное внезапно потрясло меня. Может быть, потому, что полную картину тверди небесной не разглядеть с берегов. Горы мешают, крыши домов. В море же, далеко от суши, где одни только волны, небо ночное превращается в неизмеримое величие, полное звёздного огня.

   - А в других мирах?- спросила я у любимого.

   Мы стояли рядом, и я чувствовала, как тепло любви окутывает нас невидимым пологом. Рука в руке, и все беды, какие только есть на свете, обходят нас стороной. Никогда ещё не испытывала я такого чувства защищённости! Знать, что не одна, что рядом тот, кто всегда поддержит, всегда защитит…

   - В Амариге небо совсем другое, - ответил Волк. - Оно тёмное и звёзд на нём мало, Лунных Сестёр и вовсе нет, зато солнце ярче и злее.

   - А кроме Амарига? Ведь есть и другие миры, и их много. В любой из них можно пройти порталами…

   - Не в любой, в том-то и дело. Есть закрытые миры, где случилась какая-нибудь беда, например, мор. Или мир тот полностью захвачен Стоголовым. В такой мир ни один человек, кроме принадлежащего самому Стоголового, пройти не может. Иначе он тут же потеряет себя, станет не сам по себе, а частью единого целого.

   - Вот бы загнать Стоголового в какой-нибудь мир и там запереть его навечно, - сказала я. Пусть сидит сам по себе. Что он лезет к другим? Зачем?

   - Сложно сказать. Может быть, поглощая души, он получает заряд жизненной энергии на своё существование? Это не понятная никому из живых магия, странная, пугающая и злая.

   - И мы проигрываем, - уверенно сказала я. - Ведь проигрываем, да?

   Волк коснулся ладонью моей щеки:

   - Это пока ещё не точно. Пока ещё у нас есть надежда.

   Но голос его прозвучал печально. Он, умный, знающий, сильный, маг, обучавшийся в Амариге, сам себе не верит, поняла я. И не знает, что делать и как ему быть. И ещё с тайной опасной по грани он ходит каждый день: а вот узнают о нём Крайновы!

   Я потянулась к любимому, положила руки ему на плечи. Он обнял меня, и мы слились в поцелуе. Его губы, его прикосновения, жар его ладоней, горячий упругий отклик на каждое моё движение пьянили разум и плавили тело.

   Я пройду инициацию Огнём, мы выбросим из мира нашего Стоголового и сами уйдём, не дожидаясь гнева Крайновых. Будем жить без страха быть узнанными и через то узнавание казнёнными. И всё у нас будет хорошо.

   Ведь не может же быть такого, чтобы наша любовь окончилась нехорошо!

***

Горячие Острова поднимались над горизонтом цепочкой зубчатых гор. На острых вершинах лежали дымные облака, и ещё с моря, на огромном расстоянии - идти и идти! - ощущалось дыхание стихии Огня. При том, что северный ветер нагнал холода, и на палубе даже в тёплом плаще приходилось несладко.

   Корабль подошёл к берегу, и мимо поплыли мрачные тёмные скалы. Ни пятна зелени на них разглядеть было нельзя, лишь ржавые подтёки там, где сочилась из глубины камня вода. Так всегда бывает, когда остров - вершина неутихающего вулкана.

   А на горизонте, близко, ближе, чем хотелось бы, показались вдруг паруса других кораблей. Один… два… четыре… Сердце обмерло и ухнуло куда-то вниз: Стоголовый!

   По кораблю прошло движение. Команда мгновенно заняла свои места, по боевому распорядку. Сам Белополь на капитанском мостике поднял подзорную трубу, разглядывая незваных гостей.

   Волк взял меня за руку, и, конечно, сразу же отметил, как дрожат мои пальцы.

   - У Стоголового корабли выглядят иначе, Мизарив, - мягко сказал он. - У них нет парусов, магия движет их. Магия и достижения инженерной мысли. В общем-то, ничего такого, что не могли бы повторить в Амариге. Но - в Амариге. Не у нас.

   - А почему амаригские корабли не приходят на помощь? - спросила я о давно уже меня занимавшем деле. - Если корабли Амарига способны поспорить со Стоголовым на равных?

   Говорить ему очень не хотелось, я видела. Но всё же Волк сказал:

   - Амариг не придёт на помощь потому, что наш мир ему не ровня. И таких миров, как наш, много. Одним меньше…

   - Жестоко, - только и сказала я на это.

   Волк лишь пожал плечами. Что он мог сделать? Не он отвечал за решения Амарига отправлять или не отправлять в поддержку какого-либо мира, одного из множества, свои волшебные корабли…

   Между тем, гости приблизились, и можно было уже разглядеть паруса с морским драконом - фамильным хранителем Крайновых. На серой парусине белое тело дракона словно бы горело собственным светом. Такой же точно украшал парус и у нас.

   У Горячего Острова мы повстречали своих.

   Но не успела я обрадоваться тому, что к нам спешат не враги, как новый ужас окатил меня ледяным водопадом.

   Кто ещё ходил по морю под белым драконом?

   Отец Белополя.

   Солаунг Крайнов.

***

Была у острова удобная бухта с подветренной стороны. Но небольшая, встать сумели там всего два корабля, наш и самого солаунга. Прочие остались на рейде, числом всего семь.

   Каменную набережную выложили давно, ещё на заре времён. С тех пор она разошлась и в нескольких местах треснула, а трещины закрыла ноеднократно стекавшая с вершины горы лава.

   Чёрные скалы, чёрные пористые камни - застывший жидкий огонь из подземных недр. В них таилась мощь той стихии, над которой должна я была получить в самом скором времени власть. Или сгореть в ней без остатка, такое тоже могло случиться.

   Но собственная ициниация перестала волновать меня! Ушёл куда-то смутный страх и пропал там бесследно. Перестали мысли бежать по кругу, пытаясь провидеть, как и что я стану делать, когда встану на берегу огненного озера.

   Теперь меня пеленало первозданным ужасом. Что будет с Рогором-Волком? У солаунга - «истинный взор», усиленный Клятвой и Сделкой. Насквозь видит, я ведь помнила нашу со старшим Крайновым встречу.

    «Пойдёшь вместе с врагом моим против меня - не жди пощады», - эхом отдавался в памяти суровый голос. Не пощадит! Такие, как солаунг, не знают жалости. И то, попробуй раз за разом уходить на бой и возвращаться с победой, если душа твоя пропитана лишней мягкостью!

   Убьёт старший Крайнов врага, весь его род проклявшего! Даром, что любимый - амаригский маг с дипломом и силой. Но ведь и тогда он тоже был амаригским магом! А не помогло ему. Утратил ипостась человеческую и спасался по нашим горам волком.

   Здесь же бежать некуда. Скалы и море. И озеро открытого подземного огня на вершине горы!

   За малое время, что я сидела в каюте своей, я пережила будто наяву все ужасы, какими снабжало меня воображение, не в меру разгулявшееся. Тело бросало то в жар, то в липкий холод, руки дрожали. А почему же Волка так долго нет? Или они его… уже?!

   Я уже почти сорвалась бежать и спасать, как дверь отворилась, и Рогор-Волк встал передо мной, живой, любимый, пусть и на себя не похожий. Я подумала вдруг, что никогда не видела истинное его обличье. И не время же было спрашивать!

   - Что с тобой, Мизарив? - он шагнул ко мне, взял меня за руки, и только тогда я поняла, что дрожу всем телом, от макушки до пяток.

   - Боюсь, - всхлипнула я и совершенно по-детстки, глупо, расплакалась.

   Мысленно я ведь уже почти простилась с любимым. А он вот он, рядом, живой.

   Пока ещё живой.

    Горячая ладонь прошлась по моей голове, утешая. Я вцепилась в любимого изо всех сил так, будто его уже вырывали из моих рук, чтобы смерти предать на месте.

   - Не бойся, - сказал Волк мне в макушку. - Не повёл бы я тебе к огню подземному, если бы не видел, что ты справишься. Будет непросто, но испытание ты преодолеешь. И выйдешь из него ещё сильнее, чем была до того.

   - Не испытания, - выговорила я трудно, не отрывая лицо от его груди. - Я боюсь не испытания!

   Странно, как он сам не понимает?!

   Он обнял меня, поцеловал в макушку, как ребёнка, я сердито отстранилась.

   - Не надо считать меня маленькой девочкой, от которой должно правду неприятную скрывать, иначе она расстроится и будет плакать, - сказала я нервно. - Я не ребёнок.

   - Я знаю, - спокойно согласился со мною Волк. - Вот, послушай в науку ещё - хотя опять даю я тебе знание не по разуму. Но с тобой почему-то никак не получается, как правильно, как положено обучать опасному и сложному делу. «Образ-подобие» не есть смена одной ипостаси на другую, человеческой на звериную или наоборот, здесь проще всё и сложнее одновременно. Как и любая магия, работает образ-подобие тем лучше, чем сильнее поставишь на него ограничение. И обычно устанавливается условие-запрет на истинное имя. Пока имя не прозвучит, хотя бы даже и случайно, подобие не рассеется.

   Я с запоздалым испугом осознала, по какому краю мой любимый