Оглавление
АННОТАЦИЯ
Еще вчера он был военным разведчиком с позывным Лёха "Война", а сегодня – отставной пенсионер, без пяти минут инвалид, Алексей Иванович Войнов. Ни жены, ни детей, только привычки и сны...
Все чаще и чаще ему снятся странные сны. Да не просто сны, а Сон. Сон с продолжением. Где он не контуженый военный пенсионер, одиноко влачащий тусклую осень последнего отрезка жизни. Нет, там, под горячим солнцем морской страны, он молод и силен. Пускай и крутит «темные делишки» на теневой стороне города. Но днем, его ждёт благородная донна, чьи жаркие объятия горячее самума, веющего из раскаленных песков враждебной пустыни. Там враги и друзья, чьи клинки остры и быстры, а под покровом ночи плетутся интриги, готовые поколебать привычный уютный мир и устои благословенного города, и отправить в преисподнюю не только планы и желания, а саму жизнь, его и его возлюбленной. Да еще и в реальной жизни появляется странный незнакомец с не менее странным предложением.
Но это там во снах.
А, наяву...
А, наяву – старый знакомый, наведавшийся в гости со странной просьбой найти девушку, дочь криминального босса, похищенную неизвестными. И как только узнал о тщательно скрываемом даре видеть мир глазами других людей?
***
…Из написанного в общую тетрадь с забавными котятами на обложке…
ГЛАВА 1
Люди, сидевшие напротив Роланда, ему не нравились. Не нравились до такой степени, что он опасался их. Давно забытое чувство, глубоководным кракеном шевелилось в глубине груди, разбрасывая пупырчатые щупальца по телу.
Внимательно изучая их лица, Роланд пытался оценить степень угрозы. По всему выходило, опасность они представляют нешуточную. Несмотря на молодость – спокойные и уверенные в себе. Крепкие, с жилистыми телами бывалых вояк и пустыми глазами профессиональных убийц. Именно убийц, а не военных, пусть и профессиональных, те смотрят по-другому. Эти же были явные убийцы – наемники, профи, которым без разницы кого убивать: мужчину, женщину или ребенка; и где – на поле боя, в захваченном городе или в пьяной кабацкой драке. Плащи наемников характерно топорщились с боков, явно не с пустыми руками пришли.
Сидевший справа – высокий блондин, сразу видно родившийся в местах весьма удаленных от благословенной Спании, протянул руку и, ухватив, глиняную кружку, шумно отхлебнул пиво.
Его спутник, бритый наголо, сидевший по левую руку от блондина, тоже не походил на местного уроженца. Кожа его, хоть и смуглая от природы, но не того приятного бронзового отлива характерного для коренных уроженцев Спании. Она была грязно-коричневого оттенка, что бывает у родившихся вблизи песков Хешара. Бритоголовый лениво поглаживал стоячий воротник кожаного колета.
Гулко грохнув кружкой о гладкие доски стола, блондин отер пену с густых усов и усмехнулся:
— Значит, наша сделка остается в силе, Роланд Мертвый?
Роланд нехотя кивнул, с этими двумя он не хотел иметь никаких дел. С ними и с теми, кто стоял за ними. А то, что они работают не сами по себе, он не сомневался ни на биллон .
— Если будете работать по правилам.
— По вашим правилам? — уточнил блондин.
— По нашим. — Роланд не отвел взгляда от белесых глаз.
— Хм, — блондин задумчиво потеребил завязки у горла и словно бы невзначай распахнул кружевные отвороты белой шелковой камисы .
Если бы Роланд в этот момент пил он бы поперхнулся, а если бы стоял – ему потребовалось бы сесть. А так, лишь пальцы крепче сжались на рукояти спрятанного под плащом меча. Сжались так, что он почувствовал каждый виток кожаной оплетки на рукояти кацбальгера .
Доведись пришлым увидать его руки, они бы догадались о чувствах, бурливших в его душе. Но они, хвала всем святым, их не видели. А по лицу Роланда, его не зря прозвали Мертвым, даже самый проницательный физиогномист не смог бы ничего прочитать. Оно, как всегда, оставалось спокойным и расслабленным, а взгляд чуть отрешенным.
Усилием воли он заставил себя разжать ладонь. Пальцы огладили гладкое бронзовое навершие, скользнули по рукояти вниз, к витой S-образной гарде и легли на широкую пряжку ремня. Роланд откинулся на спинку не слишком удобного трактирного стула, внимательно разглядывая шею блондина. Прошлое, его все-таки нагнало.
Татуировка. На шее блондина был наколот уродливый шрам с косыми строчками швов, словно его голову грубо и неопрятно отделили от туловища, а потом также неаккуратно пришили на место. Издали это смотрелось ужасно – один в один настоящий рубец, настолько умелым был мастер наносивший татуировку. Точно такая была у самого Роланда.
Между кадыком и межключичной ямкой бритоголового красовалась оскаленная волчья морда, вся в клочьях пены и кровью капающей с клыков.
Мертвоголовый и волчеголовый – элита ландскнехтов.
Блондин осклабился, но в его глазах Роланд прочел разочарование. Не такой реакции он ожидал, совсем не такой. А какой?
— Не надо бахвалиться своим прошлым, — голос Роланда был спокоен и холоден как зима его родины, — здесь не знают этих знаков, а о, таких как вы, разве что в трактирных байках слышали.
Машинально он прикоснулся к высокому воротнику своего хубона и поправил повязанный на шею платок. Только это движение и выдало его волнение. А так, даже пальцы не дрожали.
— А ты я гляжу, прячешь его? — блондин кивнул на скрытую платком шею Роланда.
— Я его не прячу, — злость все-таки проскользнула в тоне Роланда, — я просто не выпячиваю его, а это согласись большая разница.
Блондин задумчиво покивал, он явно играл лидирующую роль в их, с напарником тандеме. Оно и правильно, солдаты «Мертвой головы» все-таки стояли на ранг выше, чем волчеголовые.
— Ну-ну, — блондин громко отхлебнул из кружки, привлекая к себе внимание окружающих. Хорошо, что в такое раннее время посетителей было мало. И развалился на грубом стуле, словно на мягкой кушетке, так что камиса разошлась почти до пупа, открыв обширную галерею картинок нанесенных на грудь и живот. Знающему человеку она могла многое рассказать о ее носителе, и надо признать не самого хорошего. Вот только Роланду было плевать на сидевшего напротив него бывшего ландскнехта и на его послужной список. Его самого покрывали не менее впечатляющие знаки отличия, некоторые были куда как значимее тех, что пятнали тело блондина. В свою молодость он жрал таких на завтрак десятками, да и сейчас мог, не напрягаясь, накрошить таких парочку. К тому же это был его город.
— Слушай, наемник, — он чуть подался к блондину, — в моих силах сделать так, чтобы никакого дела не было, так что запахнись и не свети своими картинками.
— Не-а, — лениво протянул блондин, — это дело решили там, — он стрельну глазами вверх, — ты здесь ничего не решаешь.
— Может быть, — Роланд кивнул, — но в моих силах решить, чтобы это дело прокрутили другие, а не вы.
— Да-а-а, и как? – блондин никак не отреагировал на угрозу, прозвучавшую в голосе Роланда.
— Просто, — Роланд усмехнулся, ему вдруг стало ясно – развалившийся напротив бывший ландскнехт, боится его, хоть и пытается это скрыть, за бравадой и откровенной грубостью.
— В моих силах, — он выделил это интонацией, — сделать так, чтобы вы двое завтра всплыли где-нибудь в порту, или не всплыли, если я этого не захочу, а тихонько тухли на дне. Так что прикройся и дружок твой, тоже пусть не отсвечивает.
Блондин посмотрел на Роланда с плохо скрываемой угрозой и неторопливо запахнул ворот. Хешарец смачно сплюнул на посыпанный опилками пол и последовал его примеру.
— Слушай, ландскнехт, — Роланд чуть понизил голос, — как вас зовут? А то нехорошо – вы мое имя знаете, я ваши – нет. Я должен знать с кем имею дело.
Наемники переглянулись, блондин хитро сощурился:
— Я – Мертвец, это, — он кивнул на бритоголового, — Волк.
Роланд ожидал чего-то подобного, поэтому спокойно сказал:
— Ты это сейчас придумал, или так вас там прозвали? — Роланд имел в виду их роты.
Блондин неопределенно мотнул головой.
— Хорошо, это клички, но должны быть и первые имена. Назови их.
— А ты меня Роланд Мертвый совсем не помнишь?
Роланд отрицательно качнул головой. Наемник был молод и скорее всего пришел в отряд после того как Роланд его покинул. Мало ли в ротах солдат с кличками Мертвец, Труп, Покойник и подобных им. Солдатня никогда не отличалась излишним разнообразием и изяществом давая клички вновь прибывшим. Всех не упомнишь.
— А я тебя помню, я даже видел тебя один раз, до того как ты пропал. Думали – погиб, а ты вон, где осел. Знаешь, о тебе до сих пор легенды ходят, по крайней мере, год назад ходили, пока я еще в роте был. Твое имя даже в штандарт отряда вписано, наряду с Хьюго Бешеным и Люциусом Пьяным. Их-то ты помнишь?
Роланд не ответил, он прекрасно помнил этих двоих. Их и кровавую славу, тянущуюся за ними, словно хвост за облезлым котом.
— Я, Гай Мертвец! — отчеканил наемник, словно произнес – я, герцог Талийский.
— Я, тебя не помню.
Роланд и в правду его не помнил. Либо блондин сильно изменился за прошедшие девять лет, либо просто врал. Только зачем это ему?
Плечи блондина слегка поникли, словно он ожил услышать от Роланда нечто иное.
— Мальчик должен быть жив и здоров. — Продолжил Роланд, как ни в чем не бывало. — Не тронут в любых смыслах этого слова и даже не напуган.
Он кивнул на загорелую кисть хешарца, которую украшала грубовато сделанное изображение четырехэтажной башни.
Хешарец осклабился:
— Не волнуйся, он слишком стар для меня, я люблю мясо посвежее.
Голос бритоголового был сиплым и низким.
Не обратив внимания на эту реплику, Роланд продолжил:
— Как только вы получаете выкуп, он должен тут же вернуться домой. Иначе я найду вас, куда бы вы ни скрылись. И твой шрам, — Роланд указал подбородком на Гая, — станет настоящим, а твою голову, — кивок в сторону бритоголового, — обглодают дворовые шавки. Условия ясны?
— Меня зовут Хесус Волк, — вновь подал голос хешарец, — мы принимаем твои условия.
После этих слов наемники встали, плащи их – дорогие, из шерсти тонкой выделки, распахнулись и Роланд увидел на поясе Гая кацбальгер, почти такой же, как у него. Обычно Роланд не носил с собой столь приметное оружие, пользуясь повсеместно распространенной здесь чинкуэдой, но сегодня прицепил на пояс верного боевого товарища, ни разу не подводившего его. Ни на поле боя, ни в кровопролитных и скоротечных уличных схватках. А вот на поясе Хесуса висел гросс-мессер – грозное оружие в умелых руках. И судя по тому, как двигался хешарец, пользоваться мессером он умел.
Ландскнехты развернулись к Роланду спинами и, не прощаясь, зашагали к выходу.
— Четыре дня, — бросил им в спину Роланд, — чтобы, через четыре дня вас в городе не было.
Хесус Волк обернулся и глумливо подмигнул Роланду. А Роланд поставил зарок в голове, как только все утихнет, найти эту парочку и отправить к дьяволу на торжественный прием.
То, что согласие дал хешарец Роланду не понравилось. Главным в паре был Гай, а согласился на условия Хесус. Так что если что-то пойдет не так, блондин всегда может сослаться на то, что ни на что он не соглашался. И формально будет прав. Мало ли что там ляпнул его подручный.
Не нравились Роланду эти компрачикос и то, что они задумали. Не сама кража ребенка богача-толстосума – такое уже бывало, и не раз. Прибыльный бизнес, главное, чтобы все были живы и здоровы. Роланд много раз выступал гарантом сохранности жизни похищенного. Ну, выложит богатый папаша, круглую сумму за единственного наследника, тряхнет мошной – что такого? Ему не нравилось то, что скрывалось за этой кражей. Что-то такое неприятное, грозящее поколебать размеренную жизнь Роланда, да и не только его одного, было спрятано в тени этой аферы.
Будь его воля, он бы утопил эту пару в прибрежных водах. Да только его воли в этом деле не было. Ему было поручено проследить, что бы все прошло как обычно – без крови и шума. И, строго на строго, приказано не вмешиваться, если условия, поставленные перед наемниками, будут выполнены. Ослушаться отдавшего приказ он не мог, иначе сам мог пойти на корм рыбам.
Роланд скрипнул зубами и, кинув дублон на стол, покинул прибрежный трактир. На улице к нему подскочил Джозе Проныра и, приподнявшись на цыпочки, Джозе был мелким и доставал макушкой Роланду только до плеча, зашептал в самое ухо:
— Послал, я пару мальцов, за этой парочкой. Глаз с них не спустят.
— Джозе, я должен знать все, что они делают – что едят, что пьют, куда ходят, даже сколько раз до отхожего места бегаю. Понял?
Проныра торопливо закивал.
— Докладывать будешь, каждые два часа.
— И ночью?
Роланд задумался. На эту ночь у него были определенные планы, и отменять их, из-за пары заезжих похитителей он не собирался.
— Последний раз доложишь, как зажгутся первые звезды, а дальше я сам тебя найду. Только записки оставляй – в лавке старого Федерико.
Джозе кивнул и быстро скрылся в ближайшем переулке.
Роланд неторопливо отправился вверх по улице. Он собирался уединиться в заднем зале «Звезды Оливы» и как следует обдумать сложившуюся ситуацию. А обдумать у него было что.
ГЛАВА 2
Кусок не лез в горло Роланда, а это был верный признак надвигающихся неприятностей. Он лишь пару раз ковырнул вилкой в паэлье и отложил прибор в сторону. Чудесный, приправленный шафраном ароматный рис казался пресным и прогорклым. Даже любимые свежайшие мидии отдавали кислятиной, поэтому он пил мелкими глотками сухое Альенское и вспоминал.
Толстые стены тайной комнаты «Звезды Оливы» надежно отсекали от него шум общего зала, и ничто не мешало ему погрузиться в свое прошлое так глубоко, как он хотел. Вернее, как не хотел. Не хотел он вспоминать годы предшествующие его приезду в Оливу. Не хотел, но вспоминал. Надо было выудить из памяти Гая Мертвеца, очень надо. Но память как упрямая и норовистая кобылка, не подчинялась ему, не хотела скакать в прошлое, где он был ландскнехтом. Нет, она, рванув поводья, перескочила намного дальше – туда, где Роланд был ребенком. Откуда собственно все и началось.
Роланд стал Мертвым не тогда, когда его приняли в отряд ландскнехтов, а много раньше. Так его, конечно, в то время никто не звал, он стал Мертвым не по факту но, по сути, и в этом были повинны ландскнехты, не «Мертвая голова», а рота рангом пониже – «Стальные кулаки».
Наемники, нанятые главой союза объединенных городов Утенберга вторглась в его родную Вейцарию. Ландскнехты, отличавшиеся нелюбовью к вейцарцам, с радостью заключили кондотту с утенбергцем и ранним утром вторглись на территорию страны. Первому удару подвергся приграничный городок, в котором жил Роланд с родителями.
То утро он запомнил плохо, гибкая детская психика вытеснила наиболее жуткие воспоминания вглубь подсознания. Он помнил зарево пожара и клубы дыма от горящих соседских домов. Его уши до сих пор помнят грубые голоса, выкрикивающие в предрассветное небо:
— Рыжих, всех рыжих под нож.
И крик, почти визг мамы:
— Беги, Лани, беги.
Бешеный рык отца и жалобный стон матери. Его матери, с вьющимися, словно языки пламени волосами. Волосами цвета меди. Матери по имени Юдифь, взятой его отцом в жены из бродячего племени удеев, отличающихся от остальных дорожных скитальцев огненно-рыжими волосами и большими носами с горбинкою.
А глаза, его светло карие, точь-в-точь как у матери глаза, помнят как отец, размахивая громадным мясницким тесаком, бешеным быком вертится вокруг матери, не давая наемникам заколоть ее.
Его тело помнит, как соседка, благослови ее Святой Антонио, прижимает его к костлявой груди, как вжимает его лицо в вышитый матерью мантон , одновременно пытаясь заткнуть ему уши. Как ей это почти удается, но он все-таки выворачивает голову из-под ее руки и видит, как здоровенный ландскнехт с усами, заплетенными в косички и серебряной серьгой в виде кулака, подныривает под размашистый удар отца и вонзает ему в живот короткий меч. Как затем пинком отшвыривает истекающее кровью тело с дороги, освобождая путь к матери. Как он наклоняется над ней и совершенно спокойно, буднично, словно проделывает это каждый день, перерезает тонкое горло. И громогласный крик:
— Отличный удар, Олаф.
А потом бездна поглотила его сознание, это соседка, видя, что он вот-вот вырвется и кинется на убийц, ударила его по затылку подобранным с земли камнем.
Он потом узнает, что была в ротах такая традиция, врываясь в захваченный город кричать – черных под нож или блондинов под нож, или как тогда – рыжих.
Ни ему самому, ни отцу, если бы он не сопротивлялся, ничего не грозило. У обоих волосы были цвета льна.
Много позже, через пятнадцать лет, он найдет убийцу родителей, тогда, когда уже совсем прекратит его поиски, смирившись с тем, что кто-то другой отправил в ад черную душу наемника по имени Олаф. Он тогда уже будет лейтенантом в «Мертвых голов». Его рота остановится на постой в трактире и хозяин, выскочив во двор, вскинет руку с сжатым кулаком вверх и гаркнет традиционное приветствие ландскнехтов:
— Реж, коли, руби!
Капитан, свесившись с седла, хлопнул трактирщика по плечу:
— Олаф Менкье, тебя еще не спалили?
А затем обернется к Роланду:
— Знаешь, Мертвый, за что его прозвали Мизинчиком?
Роланд покачал головой, не услышав вопроса, он словно завороженный смотрел на пускающую лучики серьгу в ухе трактирщика. Серебряную серьгу, выполненную безвестным ювелиром в виде сжатого кулака.
— А потому что он был самым маленьким в нашем копье . Я ведь в «Стальных кулаках» начинал карьеру. Это уже потом после семилетней войны меня взяли в «Мертвую голову».
— Где твои усы с косичками, Олаф? — Роланд спрыгнул на землю, едва удержавшись чтобы не выхватить кацбальгер и не вонзить его в живот трактирщика. Как когда-то тот проделал с его отцом. Он не убил Олафа, не потому что Капитан и солдаты этого не поняли бы, и возможно после расправы его ждал трибунал, нет. Плевать ему было и на недовольство солдат и на суд капитана, к тому же он не думал, что дело зайдет так далеко. Его любили, насколько вообще наемники могут любить, в роте Роланд считался любимчиком фортуны и когда он брался за дело никто не оставался внакладе. Он не зарезал трактирщика сразу как узнал, только потому, что желал насладиться его смертью, а перед этим рассказать, за что тот так мучительно умирает.
Он приблизился к низенькому толстячку, тот макушкой едва доставал Роланду до подбородка, а ведь убийца родителей, тогда в детстве, показался ему огромным, словно замковая башня, бесстрастно глядя в лицо. Наемник постарел – тело обрюзгло, лицо избороздили морщины, а волосы съела плешь. Сколько ему? Лет пятьдесят? Долгожитель для наемника. Что же пожил и хватит.
— А, — махнул рукой трактирщик, — сбрил, жена ругается – колются мол. Ну, заходите, располагайтесь, сейчас все равно пусто, так что всех обслужу, а вас капитан, и вас лейтенант, так вообще по высшему разряду.
Роланд не убил его – не смог. Хотя уже мгновенно, еще по пути в трактир, спланировал, как это сделает. Уедут они со двора, он с полдороги под благовидным предлогом вернется, и убьет толстяка Олафа, а после сожжет его трактир дотла.
Но войдя в зал, понял, что не сможет. К хозяину, едва он переступил порог, подлетела пухленькая женщина лет сорока и, нежно обняв его за талию, улыбнулась гостям.
Роланд сглотнул, из-под чепца на лоб женщины выбилась медно-рыжая прядь волос.
— Вот капитан, знакомьтесь – жена моя, Сара, а это, — он махнул рукой в сторону кухни, из-за дверей которой выглядывали улыбающиеся детские мордашки, — дочки мои.
— Отец, — донеслось из-за спины, — лошадей распрягать?
Роланд медленно повернул голову на голос, в дверях стоял мальчишка лет девяти, очень похожий и на мать и на отца одновременно.
— Сын мой. — С гордостью произнес Олаф и обратился к капитану. — Надолго к нам, заночуете?
— Нет, поедим и уедем.
Роланд прикрыл глаза, и сжал кулаки, поняв, что не сумет отомстить за смерть родителей. Уж очень его месть будет похожа на то, что произошло с ним в детстве. И если он прикончит трактирщика, то кто знает, может быть и за ним, лет эдак через пятнадцать заявится такой вот как он мститель.
ГЛАВА 3
Роланд так сильно стиснул пальцы, что тонкое стекло бокала хрустнуло и вино потекло ему на колени, пятная багрянцем ткань штанов.
— Мьерде , — он грязно выругался, стряхивая капли на пол. Штаны его, тонкого шелка с еле заметной вышивкой по бокам, были безнадежно испорчены.
— Сеньор, — в комнату заглянул хозяин заведения, Сантьяго Гонсалез, — Вас хочет видеть сеньорита.
— К дьяволу всех сеньорит, — рявкнул Роланд.
— Но это, — хозяин быстро просеменил к нему и жарко зашептал, кто его хочет видеть.
— Долорес Де ЛаВега? – повторил он вслед за Гонсалезом. — Да, таким сеньоритам отказывать не принято. Хорошо, веди.
И добавил чуть слышно, когда за хозяином затворилась дверь:
— И что, дочери сиятельного графа понадобилось от ночной тени?
— Капуло ! – он снова выругался, глянув на пятно испачкавшее штаны.
И ведь не сядешь, не прикроешь испачканное место плащом, невежливо встречать даму сидя. Взглянув на пятно еще раз, он мысленно плюнул, теперь ничего не поделаешь.
Дверь бесшумно отворилась и в дверях возникла Долорес Де ЛаВега. На пороге она остановилась и, небрежно махнув кому-то рукой, затянутой в тонкую кружевную перчатку, зашла внутрь. Нет, не зашла, поправил себя Роланд, вплыла, такой грации он давненько не видел. Последний раз такие плавные и завораживающие движения он наблюдал у молоденькой байлаоры , что танцевала в праздник Росио на главной площади Оливы.
Дверь закрылась, и они остались вдвоем. Роланд в изумлении приподнял бровь – это немыслимо, чтобы незамужняя сеньорита осталась в комнате с мужчиной одна, без сопровождения.
Это поступок попирал все устои общества. Видимо случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, если девушка отважилась на подобное.
— Сеньорита, — Роланд вежливо поклонился, — присядете, выпьете вина? Здесь подают превосходное Альенское.
Роланд видел ее несколько раз издали, тогда она показалась ему красивой, но несколько холодной, что было так не характерно для женщин юга Спании, но представлен не был, как не бывает представлен уличный пес породистой кошечке знатной госпожи. Сейчас, вблизи, она показалась ему еще более красивой и, вот странно, не такой холодной. Он невольно залюбовался ею. Женщины славной Оливы были красивы, но Долорес была прекрасна. Даже, пожалуй, красивее Изабеллы, хоть раньше он думал, что такое невозможно.
Прекрасные темные глаза Долорес Де ЛаВеги сузились, а пухлые губы поджались так, что рот стал похож на шрам. Но все же она присела на отодвинутый Роландом стул, грациозно подобрав узорчатый подол восхитительного траджес де фаралес . На секунду мелькнула тонкая лодыжка и маленькая ступня в расшитой золотом туфельке.
Затылок сеньориты Долорес был не мене красив, чем ее лицо. Густые черные волосы были забраны в высокую прическу, и Роланд видел меж краем расшитого в тон платья мантона и линией густых волос полоску смуглой кожи.
— Сеньор Муэрто, — прервала его любования сеньорита Де ЛаВега, — я пришла сюда не вино пить, у меня к вам, как бы это сказать – конверасион привада.
— Приватная беседа? — переспросил Роланд, обходя девушку и усаживаясь на стоявший напротив стул.
Разделявший их стол мешал разглядеть ее руки, но по движению плеч угадывалось – девушка нервно теребит складку шелкового платья.
Взгляд его скользнул по расшитому лифу, прошелся по изящной шее, круглому подбородку, пухлым губам, тонкому с горбинкой носу и остановился на темных глазах, с неестественно расширенными зрачками.
Да, она боится – осенило его, вот и нервничает, а совсем не из-за того что уединилась с мужчиной, как он вначале подумал.
Интересно, чего может бояться, дочь правителя города? Старый граф, Долорес была поздним ребенком, железной рукой правил городом. Его если и не боялся, то, как минимум, уважал даже глава лас сомбрес дела ночи . К тому же, по слухам, девушка пользовалась уважением в низших слоях Оливы. Она содержала несколько домов призрения и сиротских приютов. Так что обидеть ее не пришло бы в голову и самому закоренелому матону . Если только…
Роланд прокрутил эту мысль в голове, но затем отбросил. Что может связывать прекраснейшую Долорес Де ЛаВегу – донну из знатного рода и парочку залетных компрачикос. Ни-че-го!
В ответ на это его ничего, тревожно заныл, давным-давно перерубленной в одной из компаний, бицепс левой руки. Роланду очень хотелось потереть руку, но боль, словно услышав его, отступила. Вместо этого он налил в хрустальный бокал вина и протянул его Долорес:
— Выпейте немного вина, прессиоса дона и успокойтесь.
— Я спокойна сеньор Муэрто, — девушка все-таки взяла предложенный бокал и нервно пригубила вино.
— Роланд, зовите меня Роланд и рассказывайте, я вас слушаю.
— М-м-м, дело в том, что один знакомый посоветовал мне обратиться к вам, как к человеку умеющему улаживать, э-м-м так сказать касос делекадос .
— Один человек? — Роланд изумленно вскинул брови. — Позвольте узнать кто?
— Я бы… — она запнулась, но твердо продолжила, — я бы не хотела называть его имени.
Роланд улыбнулся:
— В таком случае, сеньорита Де ЛаВега, я вынужден прекратить нашу конверсион привада.
— Но… — Долорес опустила голову, — я не знаю как…
— Как он или она к этому отнесется? — Роланд не сводил с нее глаз, он в принципе уже догадывался, кто мог посоветовать воспользоваться его услугами. — Не беспокойтесь, эта знание умрет вместе со мной. И он… — Роланд сделал небольшую паузу, — или она ничего об этом не узнает.
— Я… хорошо, — девушка вскинула голову, — донна Изабелла, Изабелла Дельгадо.
Роланд улыбнулся и пробормотал себе под нос:
— Болтушка.
— Что?
— У сеньоры Изабеллы длинный язык.
— Вы мне поможете, сеньор Муэрто? — Слова дались ей с трудом, очевидно, что прессиоса дона не привыкла просить.
Какие прекрасные глаза, машинально отметил Роланд, а сколько в них дел оргуло . Да гордости в глазах донны Де ЛаВеги много, можно сказать прирожденной гордости, того чего нет в глазах большинства простолюдинов, но и мольбы в них было предостаточно. Пожалуй, мольбы было даже больше, решил он и х-м, таким глазам отказать невозможно.
— Как же я могу помочь, если не знаю сути тема сенсибле ?
— Это согласие?
А девочка, кстати, сколько ей – семнадцать вроде бы, имеет железную хватку, сразу видно, чья она дочь.
— Я решу это, когда выслушаю Вас, донна. Только надеюсь, речь идет не об убийстве. Я хоть и отправил немало душ навстречу святому Диктину, но не сикарио и даже не эспадачини .
— Нет… — опять короткая заминка. — Нет, — уже уверенней произнесла она, — речь идет не об убийстве.
— Рассказывайте, донна, как я и говорил, наш разговор останется между нами. Рассказывайте, я Вас внимательно слушаю.
— Хорошо!
Это хорошо, она произнесла так, словно собралась прыгать в бездну:
— Слушайте.
Рассказ Долорес Де ЛаВеги был интересным и даже забавным, но в принципе достаточно заурядным.
У Долорес пропала наперсница, девушка из бедной, но благородной семьи. Габриэль ДеАриес приехала три года назад с севера Спании из славного города Пие-де-Порто, навестить престарелую тетку. Тетка, к прискорбию племянницы, вскоре умерла, оставив ту без средств к существованию. Денег, чтобы вернуться назад у нее не было, и судьба сеньориты ДеАриес была бы печальна, если не сказать, трагична, не встреться на ее пути Долорес.
Юная Де ЛаВега входила в тот возраст, когда благородные сеньориты выходят в свет и ей требовалась наперсница ее возраста или чуть старше. Габриэлла как никто другой подходила на эту роль. Будучи старше Долорес на четыре года, она была, что называется девушкой голубых кровей, из рода пусть и обедневшего, но благородного.
Помимо славных предков Габриэла была обладательницей стройной фигурки, симпатичного личика и что самое главное – обладала безукоризненными манерами. Что в глазах отца Долорес гранда Де ЛаВеги было весомым аргументом. Так ДеАриес оказалась в окружении взрослеющей Де ЛаВеги.
И вот третьего дня она пропала. Ушла в кирху помолиться и не вернулась. Но это не самое худшее, вместе с ней пропала реликва де фамилиа , которая передавалась в семье Долорес от матери к дочери, уже на протяжении десяти поколений.
— Вы считаете, что это именно донна ДеАриес взяла эту вещь? — Роланд до этого бесстрастно изучавший стол между ними посмотрел на Долорес.
— Я… — девушка нервно поправила прядь волос, выбившуюся из прически. — Я не знаю что думать. Габби… Габриэль не способна на воровство, она… она честна до…, я не знаю человека более правдивого чем она. А тем более чтобы что-то украсть… — сбивчиво говорила она. — Может быть ее заставили? Я не знаю!
— Хорошо. — Роланд усмехнулся наивности девушки, и решил зайти с другого конца. — Предположим, что это не она. Скажите сеньорита Долорес, с чего вы решили, что ДеАриес пропала? Может быть, она просто загуляла, закрутила роман, отправилась к любовнику или просто се энаморе ? И потеряла счет времени? Тем более что она взрослая и свободная женщина, и никому не должна давать отчета в том, куда и насколько она уходит.
— Нет, что Вы сеньор Муэрто, — глаза Де ЛаВеги от такого предположения вспыхнули огнем, — Габби не такая, она честная женщина. У нее есть жених, они помолвлены и даже день свадьбы назначен. Она любит своего жениха, вы бы видели, как горят ее глаза, когда она про него рассказывает. Габби, конечно, могла пойти к нему, — при этих словах Долорес покраснела и опустила глаза, — такое уже бывало, но его сейчас нет в городе.
Святая простота думал Роланд, рассматривая прекрасную донну, при всей ее гордости, красоте и железе в характере, она смущается, когда речь заходит об ми энканта ла сераниа .
— Где же это весьма достойный сеньор, и кто он кстати?
— Сеньор ДеКабреро в отъезде с торговой миссией, где-то в Алисии.
— Сеньор ДеКабреро? – переспросил Роланд, — Хоакин ДеКабреро?
— Да, — удивленно ответила Долорес, — Вы его знаете?
— Нет, — Роланд улыбнулся, — слышал что-то.
Хоакин значит ДеКабреро, Хокки Брибон , как его прозвали в злачных местах ночной Оливы. Большой любитель подростков, малолетних девочек и крепкой граппы, а также азартных игр, с хорошо подвешенным языком и очень красивый, ну-ну. Такой и впрямь мог подбить девушку на кражу, особенно если она влюблена в него до умопомрачения, но Хоакина и вправду не было в Оливе. Вот только отправился он не в Алисию, и уж конечно не по торговым делам. Насколько было известно Роланду, сей «доблестный идальго» отправился навести шороху в публичные дома Талии.
— Н-да, — произнес он в слух, — весьма достойная кандидатура для прекрасной донны ДеАриес.
— Мне кажется или в ваших словах я слышу иронию? — Долорес выпрямилась, хоть казалась куда больше, ее осанке позавидовала бы и королева Альбанских островов, и сурово свела красивые брови на переносице.
— Ну что Вы, сеньорита Де ЛаВега, как можно, вам просто показалось. Как давно они вст… хм помолвлены?
— Полгода.
— Хорошо.
Роланд замолчал, обдумывая услышанное. Отпив еще глоток чудного терпкого Альенского он произнес:
— Скажите, а слуги не пропадали из вашей асиенды? Может быть, кто-нибудь из обслуги ведет себя не так как всегда, нервничает, ну, что-нибудь такое?
— Нет, — задумчиво ответила Долорес, — слуги все на месте, никто не пропадал и даже не отлучался и поведение…, я не замечала изменений в их поведении. Нет.
— Ладно, донна Де ЛаВега, я понял вас, и займусь вашим тема сенсибле. И да, насколько я понимаю, ваш отец не в курсе произошедшего?
— Нет, и я бы не хотела, чтобы он что-то узнал.
—Это само собой разумеется, только ему все равно придется рассказать об этом, если сеньора ДеАриес и ваша семейная реликвия не найдутся. Вы это понимаете?
— Прекрасно понимаю, — молодая Де ЛаВега побледнела, но смотрела твердо и решительно, — в этом случае, я все ему расскажу.
Роланд кивнул:
— Но надеюсь, о нашем маленьком разговоре вы ему не поведаете?
— Безусловно.
— Отлично. Вы кстати так и не рассказали, что конкретно пропало.
Долорес Де ЛаВега кивнула.
— Это крест. Четырехконечный. Перекладины в виде вытянутых ромбов. Вертикальные длинней горизонтальных. Основание отлито из серебра, лицевая сторона выполнена из бирюзы, голубой как весеннее небо. В центр креста – круг с изображением змея кусающего собственный хвост, залитый прозрачной смолой. Размер чуть меньше моей ладони.
Девушка продемонстрировала Роланду затянутую в перчатку ладошку.
— Выглядит, конечно, грубовато, но ему Бог весть сколько лет. По мнению ювелира моего отца не менее пятисот. Его ни с чем не спутать. Увидите, сразу узнаете.
Роланд, молча смотрел на нее, на всем протяжение разговора его не покидало ощущение, что девушка что-то недоговаривает. Но, несмотря на все сомнения, он решил помочь ей, не сам конечно, а отрядить на поиски пару толковых и преданных лично ему парней – пускай поразнюхают. Хорошим расположением таких высокопоставленных персон в наше время не разбрасываются. И в случае удачи молодая Де ЛаВега будет ему должна.
— Я займусь вашим делом, донна, скажите, как мне с вами связаться, если… когда у меня появятся новости?
Девушка задумалась, об обратной связи она явно не подумала. Наконец она произнесла:
— Люка. Связь будем держать через него, это мой гард , его семья держит небольшой трактир в конце улице горшечников. Отдайте записку его отцу, он даст ему знать, а Люка передаст мне.
Девушка поднялась со стула собираясь удалиться.
Роланд встал и приблизился к ней почти вплотную, грубо попирая все законы приличия.
— Долорес, — он впервые назвал ее по имени и на ты, — а ты не боишься, что твой отец узнает о нашей встрече? Это может плохо закончится, не для тебя, конечно, но для меня уж точно. Никто из твоих, — он кивнул головой на дверь, — гардов не проболтается об этом визите?
— Нет, — Долорес улыбнулось очаровательной улыбкой, очаровательной и холодной, словно ледник зимой, и в свою очередь назвала его по имени, — Роланд, никто из моих телохранителей не проболтается. Они мне обязаны.
— Настолько обязаны, что пренебрегут своим долгом перед грандом Де ЛаВегой?
— Долг? Они должны только мне. Люка обязан мне жизнью. Себастиан, он должен мне еще больше чем Люка.
— Что же может быть дороже жизни, сеньорита? — Роланд был заинтригован.
— Жизни жены и дочери. — Отчеканила Долорес Де ЛаВега.
— Вы опасный человек, — проговорил Роланд, глядя прямо в красивые глаза, — уже личную гвардию собираете.
И добавил:
— Долорес Де ЛаВега, вы далеко пойдете и я не удивлюсь если лет через пятнадцать – двадцать править городом будете вы. Не напрямую конечно, правитель женщина в наших краях нонсенс, но дергать за ниточки будете именно вы. Бедный ваш будущий муж.
И сколько в его словах было сожаления, а сколько восхищения не знал и сам дьявол.
Долорес ничего не ответив, круто развернулась, обдав Роланда едва уловимым терпким запахом жасмина, и направилась к выходу.
— Постойте, — окликнул он ее на самом пороге, — еще один момент. Где в последний раз видели Вашу компанеро ?
Долорес замерла на пороге, даже по ее спине было заметно, что вопрос ей не понравился. Она медленно обернулась и, тщательно подбирая слова, сказала:
— Ее видели около дома сеньора Сантьяго Дельгадо.
Вот как? Роланд мысленно вскинул брови в немом удивлении. Такого, он и ожидать не смел.
— Кто?
— Наша горничная.
— Она была одна?
— Нет.
— С кем? — Роланд слегка повысил голос. — Что вы цедите по слову? Говорите.
— С двумя господами. Я не знаю их имен, по виду приезжие.
— Опишите мне их.
— Один высокий, длинные, очень светлые волосы. Второй пониже и поплотнее первого, бритый наголо. Очень похож на хешарца.
— Так, так, так, — очень медленно и с очень нехорошей интонацией проговорил Роланд, — почему вы мне сразу не сказали?
— Я… Я, испугалась, — Долорес опустила голову, — они мне показались очень опасными и их глаза… Я таких ни у кого не видела. Пустые и… словно мертвые.
— Вы с ними встречались?
— Нет, — испуганно проговорила девушка и опустила голову, и сразу стало ясно, что она очень юна и неопытна, — я хотела, даже в гостиницу пошла, где они остановились, хоть Люка и отговаривал меня, но я все же пошла. Но когда я их увидела, я… я просто испугалась.
— И все же вы не обратились к отцу, а пришли ко мне. Почему? Только не надо мне про реликвию говорить, это я уже слышал. Поведайте мне второй, скрытый слой.
— Потому что вы, точнее они, похожи на вас.
Она вскинула голову, взгляд упрямый и одновременно испуганный.
Роланд кивнул:
— Верю. До свидания сеньорита Де ЛаВега.
И все же она что-то не договаривала, он был в этом уверен.
Когда девушка ушла, Роланд налил полный стакан вина и устроившись в кресле принялся размышлять в слух.
— Значит, май куэрдо компрачикос вы в городе уже больше трех дней, а на встречу явились только сегодня? Интересно. Вот и начал прощупывается тайный план, прячущийся в тени простого похищения. Что же вы затеяли, мои разлюбезные бывшие ландскнехты?
Бицепс опять заныл, на этот раз Роланд не стал сдерживаться и с удовольствием растер руку. Стало легче, но не намного, это ведь не физическая боль, а скорее метафизическая.
Пожалуй, визит к Изабелле стоит отменить. Это он уже сказал не вслух, а про себя. Хоть и жаль, последнее время они стали видеться реже. Но с весточкой он пока повременит, дождется доклада Джозе и тогда…
Словно услышав его мысли в дверь стукнули условным стуком.
— Войдите.
Дверь приоткрылась и в нее ужом проскользнул Проныра.
— Пей, ешь, — махнул рукой на стол Роланд, — и рассказывай.
— Благодарю, — Джозе, налил себе вина, но есть не стал.
— Компрачикос в гостинице, сначала ели и пили в общей зале, потом в номер вернулись. Подхватили двух лакидос и поднялись в комнату. Одна тощая, словно селедка, а другая настоящий балена , видели бы вы ее зад сеньор Роланд, это просто…
— Джозе, — Роланд прервал его, — данные подробности меня не интересуют. Что они делают сейчас?
Проныра масляно усмехнулся:
— Когда я уходил, они, судя по звукам, ходер этих милашек.
— С ними никого больше не было?
— Кого именно? — осторожно уточнил Проныра.
Роланд пожал плечами:
— Мужчин, женщин?
— Малец мой, вы его не знаете, Сезаро Курси зовут, пока они жрали, пошарил в комнате, там никого не было.
— Надеюсь осторожно? — Нахмурился Роланд.
— Конечно, просто заглянул, ничего не трогал.
— Ладно, наблюдай дальше. Послание помнишь, где оставлять?
— Обижаете сеньор, Проныра на память никогда не жаловался. У старьевщика Федерико. Так я пошел?
Роланд кивнул.
Джозе одним большим глотком допил вино и исчез.
Ну что ж, пожалуй, визит к прекрасной Изабелле можно и не отменять, вот только переодеться надо.
ГЛАВА 4
Он сидел в изголовье кровати, всем телом откинувшись на стену, обитую толстым гобеленом, на шерстяном полотне родом из жаркого Хешара были изображены лев и львица, слившиеся в любовном экстазе, и смотрел на Изабеллу, спящую у него в ногах. Любоваться ею он мог бесконечно. Гладкая и чистая, ни родинки, ни пятнышка, кожа, очень светлая для коренной уроженки Спании. Те были смуглы, черноволосы и темноглазы, а по плечам сеньоры Дельгадо водопадом струились густые темно-русые волосы, и глаза были изумительно прозрачного, как озера родины Роланда, серо-голубого цвета. Изабелла была безупречна, только чуть более худа, чем нравилось Роланду, но это была сущая мелочь, на которую не стоило обращать внимания.
Лет семь назад он не мог и подумать, что у него будет любовная связь с одной из прекраснейших женщин Оливы, и по совместительству женой одного из столпов города. Того самого, возле дома которого, горничная Долорес Де ЛаВеги видела Габриэллу ДеАриес в обществе Гая Мертвеца и Хесуса Волка, двух скользких и очень опасных наемников, неизвестно на кого работающих. Или после рассказа Долорес известно? Вряд ли. Сантьяго Дельгадо был, конечно, именит, богат и обладал достаточной властью, чтобы стереть Роланда в порошок, ну или как минимум попытаться это сделать, узнай он о его связи с собственной женой. Но к счастью, он был также глуп, как и богат. Так что вряд ли он мог стоять в тени этой интриги. Кто-то другой манипулировал и наемниками, и Роландом, и человеком отдававшим приказы Роланду. А это наводило на кой-какие мысли, надо сказать очень нехорошие мысли, настолько нехорошие, что Роланд гнал их от себя, по крайней мере, пока у него не будет информации больше чем сейчас, или пока наемники не начнут действовать.
Гнать-то он их гнал, да только они упорно вертелись вокруг того во что же он все-таки влез, согласившись помочь сеньорите Де ЛаВега. И как связаны два бывших ландскнехта и один правящий дом, точнее два, если считать Дельгадо. И чем такая связь может вылиться для него. Ничем хорошим для него это закончиться не могло, конечно. А если принимать во внимание заканчивающийся четвертый период в его жизни, то все могло обернуться куда хуже, чем он мог подумать.
Изабелла пошевелилась и, чмокнув во сне губами, перевернулась на спину, открыв его взору маленькую грудь с острыми сосками и аккуратно подбритый темный пушок внизу живота.
Мысли Роланда мгновенно перескочили с наемников на женщину, лежащую у его ног. Пламя страсти вновь зародилось у него в животе, и он уже почти решил разбудить ее, чтобы контюа су люча де амор , но Изабелла, вновь причмокнув, свернулась калачиком, так что он мог видеть только скрещенные лодыжки и тонкие руки, обхватившие колени, все остальное скрывали волосы накрывшие женщину словно покрывало.
Пусть поспит, решил Роланд, да и он пока не набрался достаточно сил, чтобы доставить ей настоящее удовольствие. Надо еще немного передохнуть. Дьявол! Это не женщина, а вулкан страсти.
Роланд с трудом отвел взгляд от спящей Изабеллы. О чем он думал? Ах да! О девятилетних отрезках его жизни, заканчивающиеся крутым поворотом в его судьбе, иногда хорошим, иногда плохим.
Раньше он об этом не думал, он вообще не любил философствовать, предпочитая действовать, а не размышлять. Но его нынешняя, скажем так работа, не сказать, что была слишком спокойной, но оставляла достаточно времени для размышлений. Да и сеньор Альваро служивший у Роланда писарем, бывший пастор небольшой деревенской церкви, расстриженный за пьянство, лет эдак десять назад, любил философские диспуты. Он же и пристрастил Роланда к чтению, благо библиотека, оказавшаяся в его распоряжении, была весьма богатой.
После прочтения одного весьма занятного манускрипта под называнием «Течение времени и человек» некоего Ласто Симонского, Роланд обратил внимание на эти девятилетние отрезки своей жизни и резкие повороты в этой самой жизни после их окончания.
Первый такой отрезок – счастливое и безоблачное детство, закончился вторжением ландскнехтов в его родной город и смертью родителей.
Второй, продолжался до тех пор, пока его не приняли в роту Мертвоголовых. Роланд вздохнул, о тех годах он особенно не любил вспоминать. Три года жизни в сиротском приюте, из которого он несколько раз безуспешно сбегал. Затем, когда ему исполнилось двенадцать, четыре года скитаний по дорогам Вейцари, Утенберга, Инеции и Талии. За это время он стал настоящим человеком дороги и наконец, в шестнадцать, добавив себе при найме пару лет, поступил на службу в войско приграничного Ижона, там как раз готовились к войне с соседями, и набирали в войско всех подряд, лишь бы будущий воин мог удержать в руках копье. Через два года почти беспрерывных приграничных стычек, заматерев и набравший армейского опыта, он прошел соискание в роту ландскнехтов, и стал Мертвоголовым.
Так начался третий период – полный крови, боли, азарта и женщин. Который кончился ровно через девять лет. Тогда, когда он ушел из отряда, чтобы оказаться далеко от земель, где хозяйничала рота Мертвой головы. После недолгих скитаний он осел в благословенной Спании. Стране славящейся своим вином, благодатным климатом и жарким морем. Где женщины были столь же красивы, как и горды, а мужчины щедры на дружбу и свару, затеваемую по любому пустяшному поводу. Стране давно не знающей войн и ничего не слышащей о чуме под названием ландскнехты.
Вот он четвертый, подходящий к завершению отрезок. Что ему несет следующий и будет ли он?
Роланд не успел додумать эту мысль до конца. Изабелла проснулась и сладко потянулась, открыв для его взгляда всю себя. От ее вида вся философия мигом выветрилась из его головы.
— Любимый, — женщина, словно кошка, подкралась к нему.
— Да, сладкая, — он погладил ее по гриве спутанных со сна волос.
— Возьми меня. — Изабелла потерлась щекой о его живот, и легла на него, крепко прижавшись всем телом. — Прямо сейчас, я соскучилась по ощущению тебя внутри себя.
Роланд в притворном ужасе воскликнул:
— Так быстро? Мы же только…
— Т-с-с, — Изабелла коснулась кончиками пальцев его губ, — просто возьми меня и все.
И Роланд взял ее. Хотя это как посмотреть, кто кого взял, мелькнула у него последняя мысль, прежде чем страсть окутала его огненным клубком и сожгла все размышления.
Изабелла последний раз вздрогнула в пароксизме страсти и, издав глубокий горловой стон, обмякла под телом Роланда. Он собирался уже откинуться на подушки и освободить ее от своей тяжести, но гладкие ноги женщины обвили его бедра, а руки обхватили плечи.
— Подожди, — хрипло прошептала она ему в ухо, — побудь во мне.
Ладонь ее скользнули по его плечу и, нащупав жуткий шрам толщиной в палец и змеящийся от правой лопатки вниз до поясницы, начала нежно его поглаживать. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Словно поглаживая кошку вдоль хребта. Отметку эту он получил в одну из трех проигранных его ротой компаний. Он, тогда еще простой латник, в составе банды попал в засаду устроенную Альбанскими рейтарами.
Роланд, как сейчас помнил то промозглое утро, туман кольцами вьющийся от реки и мелькающие тут и там – спереди, сзади и с флангов львиноголовые флажки вражеского отряда. Он помнил грохот выстрелов и свист пуль. Как пороховой дым сливался в объятия с туманом, делая видимость еще хуже. Как его товарищи спелыми грушами с деревьев сыпались с коней на вытоптанный лошадиными копытами берег. Как под ним, сраженная выстрелом, пала лошадь и он, едва успев выдернуть ногу из стремени, покатился по пологому берегу к кромке заросшей тростником воды. Как сбоку, словно из ниоткуда возник закованный в черные латы всадник и, вскинув громадный рейтпистоль спускает тлеющий фитиль. Помнит, как в последний момент, уходя от пули, он ныряет под брюхо жеребца и всаживает выхваченный кинжал сначала в бедро всадника, а потом прихватив перевязь и нагнув к себе врага, в горло. Как пытается вскочить на коня чтобы, дав ему шенкелей, переправиться через реку в надежде оторваться от рейтар на том берегу. Как конь, храпя и кося бешеным глазом, рвет поводья из рук, не давая сесть на себя. Как из тумана выскакивает еще один черный всадник с оскаленным львом на айлетте и с оттяжкой рубит Роланда рейтшвертом . И обжигающую боль в правом плече, когда тяжелое, острое лезвие перерубает наплечник и скользит вдоль по спине, кроша кольчугу в клочья. Как ударом его отбросает лицом на лоснящуюся лошадиную шею. Помнит горький лошадиный пот на губах. Как он разворачивается к врагу лицом и пытается достать меч, но боль, дикая боль в спине и шее, не дает пошевелить рукой. Как рейтар снова заносит клинок для удара, а ему на плечи из клубов тумана прыгает фигура в цветах его копья и несколько раз бьет кинжалом в просвет между бургиньотом и кирасой. Видит брызги крови, разлетающиеся в туман, а дальше темнота и чьи-то руки, подхватывающие под мышки и волочащие его в холодные речные воды.
Роланд мотнул головой отгоняя тени прошлого и остался, как был, в неудобной позе, опираясь на постель локтями и коленями, чтобы не давить на любовницу всеми своими двумястами фунтами живого веса.
— Ты знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? — жарко зашептала Изабелла.
— Надеюсь, мое умение доставлять тебе наслаждение? — попытался неуклюже отшутиться Роланд.
— И это тоже, — женщина застонала, и он почувствовал, как она сжимает его внутри себя, — а еще то, что ты не похож на других. Эти твои шрамы и рисунки на коже. — Она прикоснулась губами к искусно сделанному шраму на шее. — Такого я еще ни у кого не видела.
— На кого других? На других твоих любовников?
— Дурачок, — нежно шепнула Изабелла, — после того, как я тебя встретила, у меня никого нет.
Это было лестно слышать, если учесть, что любовниками они стали пять лет назад.
— А как же муж?
— Эта, гуарро , не прикасался ко мне, с тех пор как узнал, что я не могу родить ему ребенка.
В словах женщины Роланд расслышал неподдельную боль. Ему хотелось утешить ее, но он не находил слов. Он был больше воином, чем любовником.
— К тому же эта, тварь, — она почти выкрикнула ругательство, — больше любит своих игеррийских любовниц, которые ублажают его не только тем местом, в котором ты сейчас находишься, но и своими грязными ртами и не подмытыми гуэвонос . Он, знаешь ли, очень любит эти штучки.
Она почти рыдала, но не от боли и негодования, а от еле сдерживаемой ярости.
Роланд молча гладил ее по волосам. Он был ошеломлен, обычно ни о чем подобном они не говорили.
— Знаешь, — Изабелла обхватила его голову и заглянула прямо в глаза, ее зрачки были расширены так, что радужки совсем не было видно, — только я думаю дело не во мне, а в нем. Это его семя безжизненно как пески Хешара, а не мое лоно похоже на дырявый барабан, как он мне как-то заявил.
— Почему, ты так думаешь? — Роланд прижался к ее сухим и горячим губам.
— Почему? — женщина отодвинула его голову и засмеялась зло и торжествующе.
Он снова почувствовал, как она сжимает его внутри себя, от этого член его начал твердеть.
— Я чувствую, ты готов к схватке. — Изабелла снова приникла к его рту.
Роланд вместо ответа начал двигаться в ней.
— Да, — Изабелла застонала, помогая ему бедрами. — Давай, — слова ее перемежались стонами, — убежим, отсюда, вместе. Бросим все к дьяволу и сбежим!
Роланд, удивленный таким предложением прекратил движения.
— Нет, — простонала Изабелла, — не останавливайся, продолжай.
И Роланд продолжил, решив разобраться с этим после того, как они насытятся друг другом.
— С чего тебе пришла такая мысль? — продолжил он свой разговор.
Теперь он лежал на спине, а Изабелла, примостилась у него под боком, закинув на него ногу и обняв рукой поперек груди.
— Какая? — почти промурлыкала она.
— Сбежать.
— Подумай любимый, ты же умный. Я тебе почти все сказала.
Роланд прокрутил в голове их разговор.
— Ты беременна.
— Да, любимый. — Изабелла приподнялась и, опершись о его грудь локтями, заглянула ему в глаза. — Ты не рад?
— Это несколько неожиданно. — Протянул Роланд. Он был ошарашен, но и… Рад? Да пожалуй, он был рад этому известию.
— Ты отказываешься от своего ребенка? — Изабелла отодвинулась от него и, села скрестив по-хешански ноги.
Глаза ее сузились и потемнели, из серо-голубых став стальными.
— Дурочка, — он тихо рассмеялся, — я всегда мечтал о наследнике. Вот только теперь мне придется убить твоего мужа.
— Ты этого боишься? — она снова прильнула к нему и стала водить пальцем по вытутаруиваным на его груди черепам. Сначала по шести весело скалящимся, как раз по числу удачных компаний, потом по трем без нижней челюсти, именно столько было поражений в военной карьере Роланда.
— Смерти я перестал бояться еще в девять лет. Первого своего я убил в двенадцать, я сбежал из приюта и целый месяц шлялся по дорогам Вейцарии. Его я заколол гвоздем. Я как сейчас помню его, не убитого – гвоздь. Большой, квадратный, с толстой шляпкой и ржавый, но острый, я его вытащил из крестьянской телеги. А уж скольких после этого я отправил в ад и сам не помню…
Роланд замолк, вновь переживая те события.
Пальцы Изабеллы на его груди дрогнули и замерли, он почувствовал, что его грудь под щекой женщины стала влажной. Роланд осторожно прикоснулся к ее лицу, так и есть, она плакала.
Он грустно улыбнулся, рассказ и впрямь был из приятных:
— Не плачь. Смерть это всего лишь смерть и меня она не пугает. Ни своя, ни чужая.
— Зато я ее боюсь, — голос женщины чуть слышно подрагивал, — и своей и твоей. Может, просто сбежим?
— Куда? Я не хочу уезжать из этой страны. Да и не смогу я обеспечить тебе достойную жизнь.
— Мне плевать на…
— А мне нет, — прервал он ее, — я не хочу, что бы мой сын в чем-либо нуждался. Да и скрываться я не хочу.
— Тогда…
— Т-с-с, — он оборвал ее на полуслове, — это мы обсудим потом. Сейчас скажи, зачем ты отправила ко мне Долорес Де ЛаВегу.
— Она была у тебя? — Изабелла погладила его по животу. — Тебе понравилась девочка?
— Да, она красивая, — машинально ответил Роланд, обдумывая вопросы, которые следует задать Изабелле.
— И-с-с, — выдохнул он сквозь зубы, когда пальцы Изабеллы сжали его член, а острые коготки царапнули нежную кожу. Воистину хоть внешне эта женщина отличалась от коренных спанок, но темперамент были истинно южным – взрывным, словно пушечное ядро начиненное картечью.
— Тебе! Она! Понравилась!? — Выделяя каждое слово, произнесла Изабелла.
Он чуть отстранился и поглядел ей в глаз. В них было даже больше ярости, чем тогда, когда она говорила про мужа.
Роланд улыбнулся и осторожно поцеловал женщину в уголок крепко сжатых губ.
— Она красивая, — прошептал он ей на ухо, — но для меня есть только одна женщина – это ты.
— Ты любишь меня?
— Люблю! — Роланд кивнул.
Пальцы женщины разжались и нежно погладили пострадавшую плоть.
— Я тоже люблю тебя. И запомни…
Он ожидал услышать от нее еще что-нибудь о других женщинах, но Изабелла его удивила, хотя и не так сильно, как тогда когда сообщила о своей беременности.
— Такого я никому еще не говорила.
— Так все-таки, зачем ты посла ее ко мне?
— Девочка попала в беду, и я подумала, ты сможешь ей помочь.
— Она знает, что мы любовники?
— Конечно, нет! — Изабелла села.
Роланд протянул руку и погладил ее грудь. Женщина в ответ на ласку мурлыкнула словно довольная кошка, и накрыла его ладонь своею.
— Как ты объяснила ей наше знакомство?
— Сказала, что ты вел дела с моим отцом.
Она снова удобно устроилась у него на плече.
— Хорошо! — Роланд, гладил ее по волосам, думая о том, что Габриеллу ДеАриес в последний раз видели входящую в один из домов принадлежащих мужу Изабеллы.
— Изабелла, — осторожно начал он.
— Да, — голос женщины был сонным и он понял, что она вот-вот заснет.
— Твой муж надолго уехал?
— На неделю.
— Ты не знаешь, куда он уехал и с кем?
Умница Изабелла не спросила, зачем ему было это надо.
— В свой загородный дом. Взял пару игерийских шлюх и уехал.
— Только их?
— Нет, без пятерки гардов он никуда не выезжает.
Роланд взглянул на хрустальную клепсидру. Ему надо было уходить.
— Любимая, — кажется, он впервые так назвал ее, — мне пора, у меня сегодня еще есть дело.
— Ты вернешься? — Изабелла отстранилась от него. — Не забудешь про нас? — Она погладила себя по животу. — Как только покинешь дом.
— Нет, — Роланд встал, — теперь никогда.
Он наклонился и поцеловал ее.
— Теперь никогда, — он повторил свои слова, с нежностью глядя на Изабеллу.
Внезапно он осознал что ни к одной из женщин деливших с ним постель он не испытывал того, что чувствовал сейчас к Изабелле. Пожалуй, это и впрямь можно назвать любовью.
— Хорошо, — женщина закуталась в простыню, — я верю тебе. И я люблю тебя.
Он кивнул, нашаривая штаны и камиссу.
Еще один вопрос не давал ему покоя, пока Роланд одевался, и он решил его озвучить:
— Ты сказала, что я не похож на других, чем?
— Дурачок? — Изабелла слабо улыбнулась. — Всем. Начиная от внешности и заканчивая всем остальным – манерами, поведением… да всем.
Он был почти готов, осталось зашнуровать двойной кожи колет, с вшитой между слоями кольчугой, пулю, такая не остановит, но от подлого удара в спину стилетом или пропущенного укола чинкуэдой вполне.
Роланд поправил чинкуэду прикрепленную за спиной, но не так как ее носили здесь – поперек поясницы, а вдоль спины – от левого плеча к правому бедру рукоятью вниз, и накинул на плечи короткий плащ, хубоном он пренебрег – ночь была теплая. Сжимая в руке широкополую шляпу горцев, он легко вскочил на подоконник, собираясь выпрыгнуть в сад, как Изабелла окликнула его:
— Любимый, — видимо она твердо решила так его называть, обернувшись, он увидел как в свете звезд, блестят ее глаза, — когда ты придешь?
— Когда возвращается Дельгадо?
— Не раньше чем через пять дней.
— Я буду у тебя через три дня. Жди меня здесь. — Он улыбнулся. — Голенькой, словно новорожденное дитя.
Он изобразил губами поцелуй и выпрыгнул в окно.
Алексей Иванович Войнов. День первый.
ГЛАВА 5
Войнов вздрогнул всем телом и проснулся. Быстро, пока сон окончательно не выветрился из памяти, нашарив под низкой кроватью ручку и ученическую тетрадь, с переплетом в виде пружинки и изображенными на картонной обложке веселыми котятами, он начал писать. Темноту в комнате разгонял одинокий фонарь, покачивающийся за окном, но этого тусклого света Войнову вполне хватало. Как и в предыдущий раз, до конца записать приснившееся он не успел, детали бледнели и стремительно исчезали из памяти. Сон уходил, оставляя после себя тревожно, словно в предчувствие беды, бьющееся сердце.
Этот сон снился Алексею Ивановичу уже много раз, он даже не знал сколько точно. Алексей Иванович помассировал слабо тюкающий левый висок, припоминая, как давно это началось. Он сделал это машинально – за девять лет привыкнув слабой боли и почти перестав ее замечать.
Пожалуй, решил он, сон начал посещать его около полугода назад – это точно, а может и раньше. Поначалу видения приходили раз в месяц, потом раз в две недели, а пару месяцев назад зачастили сначала через две ночи на третью, а вот уже вторую неделю они снились каждый день. Нельзя сказать, что сон не нравился Войнову, даже наоборот – он привносил в его размеренную и не слишком богатую событиями жизнь пенсионера определенное разнообразие. Его беспокоило только одно – было у него смутное чувство, что сон ничем хорошим не заканчивается, но вот чем конкретно он не помнил.
Когда сон пришел третий раз подряд Алексей Иванович начал записывать его. Для чего купил общую тетрадь в клеточку. Не всегда ему это удавалось. Иногда он исписывал по несколько страниц, а иногда всего пару строк, такое случалось чаще, но результат был – почти двадцать страниц исписанных четким и аккуратным почерком.
Войнов, в который раз, перечитал написанное и усмехнулся. Надо же – Спания, Роланд Мертвый, ландскнехты – каша какая. Пожалуй, пора заканчивать читать на ночь Стивена Кинга. Да и сон был куда как интересней любой книги. Прекрасные женщины, наемники, схватки, неверные жены, семейные реликвии. Не сон – любовный роман.
Он помассировал тупо ноющее колено. Что же – из волшебных сказок пора возвращаться в скучное настоящее. Рука его снова нырнула под кровать, на этот раз достав плоскую коробочку с иглами. Пока голова была занята мыслями, пальцы привычно делали свое дело. Круговыми движениями растерли колено, сняли колпачки с тонких и гибких игл и глубоко вонзили их в ногу. Почти сразу по ноге, от колена вверх и вниз, разлилось приятное тепло, смывающее своими волнами застарелую боль. Войнов выждал положенные двадцать минут, ни о чем не думая, лишь прислушиваясь к ощущениям в ноге, и вынул иглы. Осторожно встал, походил, хоть по опыту знал – после процедуры колено будет как новое. Передвигаться было можно, он даже почти не хромал, лишь слегка припадал на травмированную ногу.
Отлично, теперь можно и подвигаться, как советовал доктор:
— Ты Леша слушай, что тебе старый дохтур говорит, — Саня Малышев усмехнулся в прокуренные усы, хотя и был он всего на пару лет старше Алексея, — ты теперь, увы, не боец, уж прости за прямоту.
— С такой, фигней в башке, — он осторожно прикоснулся к левому виску Войнова, — кроссы в полной выкладке не побегаешь, и в ринге пять раундов не отстоишь. Для тебя теперь малейшее сотрясение равно смерти. И так чудо, что ты на своих двоих ходишь и собственными мозгами думаешь. Да и нога твоя… Знаешь Леха, я обычно пациентам такого не говорю, но ты парень крепкий и сам все понимаешь. Хреново у тебя с ногой. Колено можно сказать по кусочкам собрали, спасибо профессору Верхотанскому, кстати. И ходить тебе всю жизнь с палкой – это в лучшем случае, а в худшем сам понимаешь, — он развел руками, — если… — Саня замялся.
— Я понимаю, ты конечно во всякое там ушу-мушу не веришь, но есть у меня один знакомец, вместе на Дальнем Востоке когда-то докторствали. Он там с китайцем одним сдружился. Детеныша его можно сказать с того света вытащил, перитонит понимаешь ли, тот и научил его кой чему. Он помочь может.
Войнову было все равно, он был готов хвататься за любую соломинку только бы не оказаться в инвалидном кресле. Поэтому он согласился пойти к знакомому Малышева – Александру Аджиеву. Тот научил его ставить себе иголки и показал, что делать, чтобы не стать инвалидом.
Войнов щелкнул кнопкой старенькой магнитолы и из хрипящих динамиков полилось:
Мое имя – стершийся Иероглиф.
Мои одежды залатаны ветром,
Что несу я в зажатых ладонях
Меня не спросят, и я не отвечу...
«Пикник» полюбился ему еще в далеком восемьдесят шестом, когда он, еще совсем пацаном, попал на их квартирник. Была в музыке и текстах Шклярского какая-то тайна и нездешность, словно не человек писал ее, а нечто иное – принадлежащее не этому миру. Сочетание мелодии, стихов и хрипловато-тонкого, словно надломленного голоса всегда успокаивало Алексея Ивановича, настраивало на позитивный лад и приводило мечущиеся мысли в порядок. Почти все он делал под тихое бормотание магнитолы – готовил, убирался, писал. Вот и форму Тайцзы Войнов пристрастился делать под еле слышный шепот динамиков.
Алексей Иванович начал повторять форму. Одна позиция перетекала в другую – «Поглаживание гривы» сменилось на «Журавль распахивает крылья», «Одиночная плеть» перешла в «Руки разгоняющие облака». Тело, поначалу деревянное после сна, оживало, движения теряли угловатость, становясь плавными и текучими.
Через час, Войнов остановился, за окном прогнав ночные сумерки, заняло свое место осеннее утро. Чувствовал он себя прекрасно, насколько это вообще возможно в его случае. Тюканье в виске почти прекратилось, а саднящая боль в колене, купированная иглоукалыванием, совсем прошла, и даже еле заметная хромота исчезла, жаль, что к вечеру все равно вернется.
Теперь можно и позавтракать.
Приготовление завтрака было для Алексея Ивановича, также привычно, как и утренняя разминка после сна. Делов то – сварить овсянку и оставить ее доходить в кастрюльке под плотной крышкой. Зеленый чай заварить, отстоять, слить и снова заварить. Как говорил Аджиев:
— Первый завар пьет унитаз.
А пока все доходит до нужных кондиций принять душ и переодеться.
Позавтракав, он, накинув плащ и надев ботинки на толстой подошве – за окном начал моросить противный мелкий дождь, отправился на свою ежедневную утреннюю прогулку.
Как говаривал все тот же Саня Малышев:
— Ты теперь свою тыкву проветривать должен и чем чаще, тем лучше. Утром пару часиков и перед сном часок. А то загниет она, сам рад не будешь. И умоляю Леша, никаких физических нагрузок кроме неспешной ходьбы. Тебе теперь тяжелее стакана ничего поднимать нельзя, да и то если он только до половины налит. Чаем, разумеется. И не геройствуй ради Бога, а то знаю я тебя. Один удар и ты на тот свет прямиком пойдешь, прямо в лапы к Николаю Угоднику.
Вот Войнов и гулял по три часа и не напрягался, и не геройствовал, и частенько сожалел что растяжка, рванувшая рядом с ним, не отправила его прямиком в эти самые лапы.
Неспешно меся грязь в безлюдном,
