Пусть услышат небеса. Алла Полански

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ей только стукнуло восемнадцать, а она уже вынуждена утонуть в расплате за долги своего отца. Богатый кредитор недоумевает: дочь обанкротившегося торгаша тайком да по собственной инициативе забралась в багажник его машины и поехала в неволю... Ведь всем известны его условия: "Не сможешь вернуть - заберу, не смогу продать - навек останешься в зависимости".

ГЛАВА 1

– Прости, Мансур! Я здесь ни при чём! Как и когда девчонка забралась в багажник моей машины – не знаю. Решила, видно, сумасбродка, вместо отца долг отрабатывать. А может, и к лучшему всё, что ни делается. Ну вот скажи, зачем тебе этот инфарктник? Хлопот с ним не оберёшься, а отдачи – ноль. Зато теперь и он теперь покрутится, чтобы любимую дочь из рабства освободить, тогда и долг с него сполна получишь.

   – Ты мне тут зубы не заговаривай! Кого привёз? Я тебе приказал Акима привезти, хочет он или не хочет! Дать только с женой попрощаться. Он знал, на что шёл, когда деньги у меня одалживал на покупку зерна. Всем известны мои условия: не сможешь вернуть – заберу в рабство. Не смогу продать – будешь работать на моих участках. Что он думает – пожил за мой счёт, дела поправил, в Теджене от меня спрятался, одну за другой свадьбы дочерям справляет, а долг отдавать не собирается?! Девчонку за себя прислал! Куда я её, пигалицу, дену? В ней даже бараньего веса нет – какой с неё толк? Да и в чём она-то виновата, почему за отца такие муки должна терпеть? А я почему должен лишний грех на себя перед Аллахом брать?

   – Уже поздно, Мансур, я две ночи не спал – больше не выдержу. Дай отдохнуть, не спеши, потом я ещё раз съезжу… Путь неблизкий: четыре часа туда, четыре – обратно. А по степям, мимо постов – и того больше. Отвезу её, а отца доставлю… Теперь уж они меня не обманут: проверю перед отъездом, кто в багажнике под плащ-палаткой.

   – Ладно! – махнул рукой Мансур. – Заведи-ка сюда девчонку ещё раз, а то я её даже рассмотреть не успел. А ты, Хассам, предупреди пока кого-нибудь там, чтобы за ней прислали с женской половины, не в подвал же девчонку запирать. А сам иди, отдыхай. Завтра к вечеру приходи – поедешь в Теджен. Да, кстати, отдыхать отдыхай, но машину подготовь, чтобы не подвела.

   – Всё сделаю, – ответил Хассам и вышел за добровольной пленницей.

   Раздосадованный Мансур потягивал остывший байховый чай из хрустального стаканчика армуду. Этот стаканчик для сохранения аромата божественного напитка был заужен в середине, словно тонкая талия женщины. Но тут дверь открылась и в неё, прихрамывая, вошла невысокая, очень хрупкая молодая девушка с русыми волнистыми волосами и чёрными бровями вразлёт, под которыми тревогой, отчаянием и страхом горели огромные светло-карие глаза, а пухлые нежные губы были плотно сжаты всей, собранной в кулак, волей этого юного существа. На ней было надето тёмно-синее строгое платье с невысокой стойкой, длинными рукавами и юбкой до щиколоток. Опустив глаза на ноги девушки, Мансур заметил, что на одном из туфель виднелся супинатор.

   – Да ты ещё и калека! Вот наказал Аллах!

   – Я сама так решила! Я сильная, я смогу вам пригодиться! – голос у девушки срывался от волнения и страха. Мансуру это понравилось. Если не подобострастие, то хотя бы страх ему хотелось видеть у зависящих от его воли людей. – Зачем вам папа? Он болен! У него сердце! Я принесу больше пользы, а он может сразу умереть, если попадёт к вам, – с отчаянием выпалила девчушка, едва справляясь со своими эмоциями: было видно, как панически дрожала её нижняя губа.

   – Как зовут тебя?

   – Айша.

   Мансур продолжал медленно потягивать чай и глядеть на девушку.

   – Ладно, – помолчав, снисходительно кивнул он. – Посмотрим. Что умеешь делать? Национальную кухню знаешь? Сможешь готовить?

    – Смогу. Я буду стараться, – стала храбриться она. – Оставьте меня, пока не отработаю долг.

   – Где уж тебе… Сколько хоть лет-то сейчас?

   – Восемнадцать. В этом году школу закончила.

   – Чтобы отцовский долг отработать, твоей жизни не хватит. Так что пусть уж лучше он сам занимается этим вопросом, а ты, если покажешь себя хорошей поварихой, останешься заложницей. Отдаст отец долг – отправлю назад, никто тебя здесь держать не станет. А если хвалишься зря, завтра тебя отвезут домой, а заберут отца. У нас с этим строго, и твой отец знает.

   Айша тоже знала. Хоть жалуйся, хоть кричи, а они, богатые да безжалостные, всё равно истребят весь род, а долг вернут.

   Она вспомнила, как, нечаянно услышала голос отца, который предупреждал мать, что они с ней, возможно, видятся в последний раз, что за ним Мансур прислал машину Ашхабада и забирает в неволю. Ехать придётся по степям, без дорог, в багажнике машины. Отец боялся, что не вынесет не только тяжёлой работы на бесчисленных Мансуровых землях, но просто умрёт ещё по дороге, укрытый плащ-палаткой в душном багажнике дорогой «Ауди».

   Мать негромко всхлипнула, расплакалась и обречённо рванулась на шею к отцу. У Айши, случайно подсмотревшей эту сцену, сердце вспыхнуло от жалости, и, недолго думая, она выскочила в темноту ночи, забралась в багажник незнакомой машины – благо, он был открыт, – накрылась с головой плащ-палаткой и затихла.

   Вскоре подошёл шофёр, который, видимо, отлучился по нужде, увидел, что заложник уже в багажнике, закрепил багажник так, чтобы пленник не задохнулся, и поспешно уехал, стараясь поскорее исполнить это опасное поручение и услужить своему всесильному хозяину.

   Что подумают её родители, Айша знала. Они решат, что её увезли к Мансуру, причём насильно. Это против правил и совсем не в обычаях их предков, однако теперь в этой грязи измазаны руки и души даже вполне порядочных людей.

   Только успел Мансур допить свой чай и поставить стакан на низенький столик, как в комнату бесшумно вошла женщина среднего возраста в платье традиционного фасона и невзрачного коричневого цвета. Под кокеткой над грудью платье присобрано в мелкую складочку, и хоть небольшой вырез открывал шею с бусами из янтаря, длинные рукава наглухо закрывали её кожу, а волосы прятались от посторонних глаз под завязанным на затылке платком.

   – Принеси мне ещё чай, Гульнар, и отведи наверх девочку. Пусть пока поселится с моми, заодно поможет той по мелочам. А утром отведи её на кухню, проверь, как она готовит. Поручи ей хлеб испечь, чуду с сыром и зеленью. Из мяса пусть что-нибудь сделает. Попробуем её стряпню, а там видно будет.

   Гульнар отвела Айшу в верхние женские комнаты и показала, где теперь ей придётся жить. Это была обычное, довольно большое жилое помещение, но мебели в нём не было. Весь пол и стены были покрыты табасаранскими коврами и гобеленами.

   В одном углу на нескольких матрасах, укрытая одеялами, лежала очень худая, бледная, морщинистая старушка. Она спала. Гульнар бросила на пол тоненькую подстилку, поставила пред опустившейся на неё Айшей кувшин с водой, дала ей в руки целый небольшой лаваш и кусочек солёного сыра.

   Проголодавшаяся Айша ела предложенный сухой паёк, запивая водой и ручьём текущими из глаз слезами. Ей было очень одиноко и страшно. Она впервые оказалась так далеко от родителей, которые всегда её любили и жалели.

   Переболевшая в детстве полиомиелитом, она выросла хромой на одну ногу, хотя в остальном была настоящей красавицей и умницей. Прекрасно училась, обожала читать стихи, гордилась тем, что на её родине столько прекрасных поэтов, и в библиотеках страны их книги всегда на почётном месте.

   Айша старалась ни в чём не отставать от своих сверстниц, и хотя не всё у неё получалось, подруг по интересам всегда было много. Они заряжались её жизнелюбием, смешливостью, добрым нравом и неизменно хорошим настроением, а она забывала о своих физических недостатках, понимая, что они любят её за начитанность, врождённую живость ума, умение выслушать, понять и не только посоветовать, но и помочь, если трудно или больно на душе.

   Она уже давно решила, что станет учителем, мечтала после школы поступить в госуниверситет, но её отец, давно занимающийся закупками и перепродажей зерна, вдруг совершенно неожиданно оказался несостоятельным должником.

   Сейчас, рыдая на этой жалкой подстилке, которую ей, как собачонке, вместо постели высокомерно бросила Гульнар, Айша была отнюдь не уверена, что, если бы у неё было время подумать, она ещё раз совершила бы столь безрассудный поступок.

   Что теперь с ней будет? Увидит ли она когда-нибудь своих дорогих родителей, милый дом с ярко-красной плетущейся розой над крыльцом, маленького братишку, старших сестёр и племянников? Что будет с ней теперь? Что будет?..

   Айша легла на толстый ковёр, уткнула голову в согнутые в локтях руки и от всей души стала оплакивать своё такое зыбкое будущее. Но вдруг, открыв залитые слезами глаза, она увидела, что сквозь ковёр из-под пола проникает свет. Продолжая рыдать, машинально расковыряла пальцем дырочку в старом ковре и увидела, что свет становится всё ярче. Теперь же ей невероятно хотелось увидеть, что скрывает пыльный слой её подстилки…

   Их с бабулей комната располагалась на верхнем этаже. Оказалось, что второй и третий этажи разделяют лишь толстые доски, обклеенные то ли обоями, то ли какой-то цветной бумагой... Свет проникал сквозь небольшую овальную дырочку, образовавшуюся из отвалившегося от доски сучка.

   Продолжая плакать и уже вполне осознанно выцарапывать дырочку, только теперь уже в обоях, пленница заглянула в неё и увидела прямо под собой лежащего с книгой на кровати стройного парня. Не вполне осмысливая происходящее, Айша оплакивала свою судьбу, но в то же время была не в силах отвести взгляд от красивого лица незнакомца. Кто же мог подумать, что слёзы, градом льющиеся из её глаз, долетят до крепкого обнажённого мужского торса и обожгут его своей неожиданностью.

   Парень невольно повернул голову, всмотрелся в потолок и увидел огромный карий глаз с поволокой, переполненный горючими слезами. Солёные кляксы капали и капали сверху, отчего по груди уже потёк тонкий ручеёк.

   – Эй, у вас там таянье ледников, что ли? Глобальное потепление и до нас добралось? Не кажется ли вам, что ещё немного – и вы меня утопите? Ведь источник, похоже, неиссякаемый?

   Айша ойкнула и, поняв, наконец, что обнаружила себя, закрыла дырочку в ковре своей подстилкой.

   Парень говорил довольно сердито, но ей его весёлые глаза показались невероятно добрыми и понимающими. И почему-то именно это помогло успокоиться, свернуться клубочком и хоть ненадолго заснуть.

ГЛАВА 2

Гульнар разбудила её рано – настолько, что небо в окнах только-только начинало сереть. Старушка по-прежнему спала, а Айше показали, где туалет, где умыться, но поторапливали несколько раз, пока она приводила в порядок свои роскошные пышные волосы. Гульнар очень сердито предупредила, что Айша слишком долго возится, и если так будет продолжаться, её будут поднимать ещё раньше.

   Из-за волнения и страха не слушались руки, волосы путались. Тогда она решительно скрутила их в узел, покрыв выданной ей форменной косынкой. Фартук оказался того же тона, и когда Айша надела его через голову, он почти полностью закрыл её собственное платье, оставив видимыми только рукава.

   Суровая Гульнар со злобно поджатыми губами проводила её на кухню, отделённую от дома недлинным, застеклённым сверху донизу коридором, превращённым, благодаря обилию тропических растений и небольшому фонтану, в изумительной красоты зимний сад. Подспорьем яркому солнцу служили лампы дневного света, всю ночь и даже днём освещающие плотную тёмно-зелёную листву и яркие нежные цветы.

   Кухня сияла чистотой, красивым современным гарнитуром и посудой, удобной для приготовления не только национальных блюд.

   Женщина, которая её привела, ушла, оставив на попечение другой, которая тоже покинула комнату, хоть и успела перед этим сказать, что её зовут Эдже, что она будет поблизости, если у Айши возникнут вопросы. Но вопросов не оказалось.

   Оставшись одна, Айша успокоилась, быстро сориентировалась, нашла всё, что ей могло понадобиться, и окунулась в привычную для себя работу. Она завела опару на турецких дрожжах для хлеба, а для чуду выбрала французские.

   Пока подходило тесто, она приготовила пюре для начинки, натёрла на тёрке сыр и мелко покрошила мокрицу, предварительно вымыв её и обдав кипятком. Сколько ей всего готовить, она не знала, но и спрашивать, решила, не будет, потому что выросла в многодетной семье и ей привычно было готовить много. Испекла десяток лавашей и, сложив их в корзинку, накрыла большой салфеткой. Они получились румяными, потому что Айша не поленилась смазать их перед выпеканием взбитым яйцом.

   Единственное, что её очень беспокоило – это соль. В их семье слишком солёное не ели – приучила мать. Та всегда говорила: «Недосол на столе, а пересол – на голове». Мать была русской и очень любила поучительные поговорки на родном языке. Айша боялась расплакаться, вспоминая мамины руки, которые делали все дела ловко и правильно и мелькали целые дни то тут, то там в их доме, а иногда, успокоенные, нежные, так мягко, так ласково гладили её щёки и волосы, что от их прикосновения становилось легко и радостно на душе. Она привыкла думать, что из-за хромоты вряд ли кому приглянется, и тогда для неё лучшим выходом будет жизнь под одной крышей с её милыми родителями до самой старости, чтобы суметь помочь этим сильным пока маминым рукам тогда, когда силы их покинут, и они будут искать вокруг себя надежную опору.

   Но так думать, так мечтать могла Айша раньше, жив ещё дома, в Теджене, а теперь, когда она так далеко от близких, от родины, когда вокруг враги её отца, суровые и опасные люди, она и мечтать не смела, потому что её будущее может оказаться весьма и весьма коротким.

   Заметив, что грустные мысли мешают ритму работы, Айша принялась напевать любимую песню, и дело, наконец, стало спориться. Мелодия была танцевальной, и под неё же танцевали хрупкие руки. Она отдыхала от беготни по кухне, пока, сидя на стульчике возле духовки, раскатывала на старинном, очень удобном низком столике лепёшки для чуду, заполняла начинкой из картошки, сыра или травы со сливочным маслом. Потом снова тонко раскатывала и выпекала их на сухом противне. Готовые чуду она складывала стопкой, смазывая сверху сливочным маслом. Потом каждую стопку в отдельности ещё раз прогрела в духовке и выложила на три блюда, накрыв высокими крышками.

   От аромата чуду у Айши закружилась голова – ей очень хотелось есть.

   – Ведь никто не видит, – уговаривала себя она, но строгое воспитание не позволяло ей взять без спроса чужое. Прошло ещё немного времени – и, наконец, силы для сопротивления голоду у неё иссякли. Она подняла крышку блюда, где лежали чуду с сыром, взяла сверху аппетитную лепёшку, сложила её вчетверо и укусила самый кончик.

   Как вкусно!.. Но надо было продолжать работать, и Айша доедала лепешку уже на ходу. Как приготовить мясо, ей не объясняли, но она решила, что сделает долму с виноградными листьями.

   Её мать добавляла секретный, совершенно уникальный ингредиент, который Айша как раз собиралась использовать сейчас. Немного ткемали добавит особый, пикантный вкус блюду – как же здорово его обнаружить среди бутылок соусов и кетчупов.

   Сейчас особо важным было создать изысканный вкус во всех приготовленных блюдах. Они должны понравиться хозяину, ведь в противном случае её могут отослать назад, а отца – продать куда-нибудь в степи пастухам, и семья больше никогда его не увидит.

   Но нет! Она будет стараться! К чаю она испекла печенье, добавив в тесто творог, чтобы оно было нежным и нерассыпчатым, а потом сверху посыпала корицей с сахаром, чтобы создать особый аромат. Из черники она сварила кисель, разлила его в пиалы, дала остыть и украсила взбитым в пену и форменно испечённым безе. Получились белые острова на фиолетовом фоне моря.

   На этом Айша решила остановиться. Пусть всё попробуют, и, если им понравится, она ещё много всего наготовит. Отец должен быть в безопасности.

ГЛАВА 3

Айша провела уже целых пять часов на кухне, без всяких перерывов, чтобы приготовить вкусный ужин. Никто не входил на кухню, не беспокоил её, позволяя ей сосредоточиться на своей работе. Руки устали, но она не сдавалась и, отмыв посуду, решила немного передохнуть. Когда открыла дверь, ведущую из кухни, её ждала Эдже.

   Обрадовавшись возможности перевести дух, Айша с наслаждением растянулась на своей подстилке. Бабуля уже не спала, а, прислонившись спиной к высокой подушке, перебирала длинные чётки.

   – Салам алейкум! – вежливо поздоровалась Айша.

   – Алейкум вассалам! – ответила старушка и заговорила с ней на незнакомом диалекте.

   Айша помотала головой, пожала плечами, давая понять, что речь старушки для неё – лишь пустая вязь непонятных звуков, и заглянула в свой кувшин. Ей очень хотелось пить, благо, что в кувшине ещё было немного воды. Видя, как Айша залпом выпила его всё его содержимое, старуха перешла на туркменский:

   – Смотри, не пей воду из кранов в доме, а то заболеешь. Чистая вода только в колонке на улице.

   «Выпустят ли меня на улицу за водой?» – подумала Айша но усталость взяла своё, и она не заметила, как уснула. Отдых оказался коротким: Эдже, разбудив её, заявила:

   – Могу тебя обрадовать: всем понравилась твоя еда, но надо, чтобы она была разнообразной в течение дня, да соли покрепче.

   После этих слов настроение взлетело до небес, даже появился здоровый трудовой задор, несмотря на неутихающую щемящую тоску по дому, которая отзывалась болью в груди.

   Но жажда… Она не прекращала мучить Айшу.

   – Эдже, мне хочется пить. Можно мне принести воды с улицы? Бабуля сказала, что в кранах вода не для питья, а на кухне в кувшинах вода тёплая.

   – Ты хромая, а то ходила бы за водой сама с теми большими кувшинами, что стоят на кухне. Женщины наши их носят на плече, но если ты будешь раскачивать кувшин – много не принесёшь. Поэтому меня приставили к тебе – я буду воду носить, сколько надо. Могу и тебя в этот раз взять. Бери свой кувшин.

   Эдже взяла кувшин возле двери в кухню и вместе с Айшей вышла на улицу. Они повернули направо и вдоль домов дошли до пересекающего улицу небольшого канала, в котором неторопливо текла глинистая вода.

   – А ты хозяину кем доводишься? – спросила Айша, прижимая к себе свой маленький кувшин.

   – Невесткой, – ответила Эдже, – женой среднего сына Наби. Он сейчас в Москве торгует.

   Перейдя маленький мостик, они повернули на улицу, идущую параллельно каналу. Тут и была установлена колонка с чистой водой. Вокруг неё столпилось несколько женщин. Многие были с кувшинами и набирали воду по очереди. Одна – босиком «танцевала» под самой струёй, стирая бельё. Она, стоя на левой ноге, второй, ловко передвигая ткань по цементу, поддевала кусок стираемой вещи, складывала её в этом месте, потом тут же становилась на эту складку, тем самым выжимая её весом своего тела. Одновременно с этим прачка делала залом в противоположном месте, образовывая складку.

   Так, очень быстро переминаясь с ноги на ногу в ледяной воде, женщина стирала бельё в особо ощущаемом ею музыкальном ритме, а со стороны казалось – она танцует! При этом она весело переговаривалась с теми, кто пришёл с кувшинами, уступала им ненадолго струю, смеялась их шуткам, нисколько не обращая внимания на свои замёрзшие, покрасневшие ноги.

   Айша подумала о своих изуродованных полиомиелитом ногах и вспомнила мамину поговорку: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем».

   Но что могут сделать эти женщины? Ну, наденут некоторые из них мягкие чувяки, чтобы не так сильно обжигала холодом студёная вода, но много ли пользы от них? Что с ними холодно, что без.

   А ведь это летом! А как же зимой выходят из положения эти женщины? Их мужчины не захотят принести своим женщинам столько чистой воды, чтобы те смогли выполоскать бельё дома. Для них это стыдно – работа такая унизительна. А провести водопровод с чистой водой нельзя – на всех питьевой воды не хватит.

   Вот и танцуют в ледяных струях, не задумываясь о тех временах, когда эти покрасневшие от холода ноги омрачат их старость.

   На глазах Айши несколько женщин, разложив на камни мокрую одежду, натирали её мылом и стиральными порошками. Вот уже первая прачка «утанцевала» своё белье и, сложив неотжатое стекать на камне, вышла из-под струи.

   Тут же её место заняла одна из намыливающих. Из каждой вещи долго выходила пена и стекала по канавке в канал. Но вот вода стала прозрачней, чище, и женщина водрузила вещь на камень, начав «танцевать» на следующей. «Танец» был таким же, как у первой прачки, но из-за другого ритма в ушах при виде его звучала несколько другая музыка. Сколько бы раз потом ни приходилось Айше видеть эту картину, она никогда не уставала любоваться ею.

   Вернувшись с полным кувшином, она очень сочувствовала Эдже, которая несла на плече огромный, по сравнению с её маленьким, посеребрённый кувшин и не пролила ни капли воды.

   Она оказалась доброй и весёлой молодой женщиной, которую очень радовало появление в их доме молодой поварихи. И пусть ей придётся носить для девчонки воду и мыть посуду, но зато не придётся выслушивать недовольные замечания свёкра в свой адрес по поводу неудачно приготовленной еды.

   А Айша до вечера успела ещё приготовить и хинкал из говядины на обед, и плов с черносливом и изюмом на ужин. Ей надо было сегодня показать всё или почти всё разнообразие своих познаний в кулинарии. Но это вызвало невероятную усталость, она едва взобралась под вечер на третий этаж и упала без сил на свою подстилку.

   Бабуля ещё не спала, а обмывалась, как могла, из кумгана, справив нужду тут же на пластмассовое ведро с крышкой. Хоть Эдже вынесла и помыла его, но запах в комнате стоял ужасный. Айша не смела роптать – тюрьма есть тюрьма.

   – Открой, милая, форточку, – попросила старушка.

   Айша её просьбу выполнила, но отдохнуть не успела: за ней пришла Эдже и сказала, что хозчин к себе зовёт.

   Мансур восседал на диване, поджав ноги и вальяжно облокотившись на подушки.

   – Что, устала? Садись на тот стул у двери, – указал он. Айша послушно села. – Попробовали мы твою стряпню сегодня. Не возражаю, чтобы ты осталась. Готовь всё, что умеешь, только подсаливай круче. Если что-то нужно будет особенное – предупрежу заранее. А если закончатся продукты или нужна будет какая приправа – дам машину, съездишь с Эдже и Курбаном, купишь на базаре всё, что нужно. Следи только, чтоб было свежее. Сумеешь?

   Айша кивнула.

   – Ты отвечай чётко: да-нет. Я в твоих кивках не разбираюсь.

   – Да...

   – Старайся, чтобы в доме всегда было что-нибудь из закусок, что можно будет разогреть для неожиданных гостей.

   – На сколько человек готовить? – от страха перед этим всесильным для неё человеком Айша едва сформулировала фразу.

   – Ну, считай… Мать моя с тобой живёт, хотя ест она мало. Жена моя работает директором в школе, приходит поздно, но на обед её привезут – на неё всегда готовь. Двое старших сыновей женаты, они работают. Я тунеядства не терплю. Один сейчас в Москве, но старший сын здесь с женой и тремя внуками. Здесь и жена второго, у них четверо детей. Младший сын – студент последнего курса, на каникулах. Ты успеваешь считать? Четырнадцать. Да, ты пятнадцатая, всё перепробуешь, пока готовишь, – усмехнулся он, а Айша густо покраснела. – Ладно, не красней, куда от этого деться! Я не против. Много ты не съешь, а с голодной толку мало, много не наработаешь. Не скажешь, по крайней мере, потом, что голодом тебя морил. Да смотри, не очень-то налегай. Растолстеешь – ноги и вовсе носить перестанут, никому не будешь нужна – ни другу, ни врагу. Так вот на эту ораву и будешь готовить. Всё, иди пока, отдыхай.

   Айша встала, но уйти не решалась. Когда ещё она попадёт к хозяину?.. А ей необходимо его разрешение.

   – Извините, но мне хочется написать родителям, чтоб не беспокоились….

   – Это – пожалуйста. Только конвертов не будет и твоё письмо отвезут при случае, попутно. Родителям дадут его только прочесть и тут же уничтожат.

   Он постучал по пустому хрустальному стаканчику серебряной ложечкой, и тотчас вошла Гульнар.

   – Скажи Курбану, чтобы дал для поварихи пару листов бумаги и ручку, да отведи её к моми наверх.

ГЛАВА 4

Наконец-то со стопкой бумаги в руках добралась Айша до своей подстилки. Сегодня за свои труды она заслужила маленькую жёсткую диванную подушечку. Ей так хотелось снять платье, дать телу подышать, но одеяла не было, да и стеснялась она: а вдруг она разденется – и кто-нибудь войдёт?

   Несмотря на то, что горел свет в комнате, старушка уже спала. Айша быстро написала письмо отцу и матери, успокаивая их и умоляя как можно скорее собрать деньги, чтобы отдать долг Мансуру, ведь в любом случае он долг с них так или иначе получит, даже если сживёт всех со света.

   Было крайне трудно, слёзы пропитывали каждую букву её письма. Сжавшись на стуле, она обняла колени руками и уткнулась в них носом, пока чёрные мысли не заполнили её разум.

   Внезапно Айша услышала звуки музыки. Это был необычный рок, далёкий от национальной мелодии. Девушка пела с сильным исступлением и полным осознанием ценности жизни, но её песня была о том, что её любимый находится на грани смерти, и ей ничего не остаётся, кроме как безмолвно наблюдать.

   Звук музыки доносился из нижней комнаты, и только сейчас Айша поняла, что целый день в глубине её сознания скрывалась тайная мысль о красивом юноше, в чьё плечо она вчера выплакала свои слёзы и горе. Теперь у неё возникло нестерпимое желание увидеть его хотя бы ещё раз, ведь им приходилось проводить весь день в одном доме, но им так и не удалось пересечься.

   Айша опустилась на колени и осторожно приподняла ковёр над заветным небольшим отверстием в полу. Каково же было её удивление обнаружить не просто дырку, а полноценное окошко, размером больше, чем её лицо.

   Дырка была значительно расширена, доски аккуратно выпилены, и только один человек мог сделать это. Определённо, он!..

   Айшу от этой мысли бросило в жар от волнения, и она испуганно отступила назад. Её щёки пылали, сердце восторженно выпрыгивало из груди.

   «Что это значит?» – думала она. – Ему захотелось продолжить общение?»

   Но если это правда, то она должна увеличить отверстие в ковре. Но как она может это сделать, ведь табасаранский палас хоть и старый, но такой огромный.

   То, что Айша решительна до безрассудства, она успела себе доказать тем, что оказалась в заложницах вместо отца, так что думать о старом ковре своих рабовладельцев она продолжала только до того мгновения, как увидела возле изголовья старушки небольшие ножницы. Затем встала, на цыпочках подкралась к постели старой женщины и сняла маленькие ножницы. В ковре она вырезала отверстие немного больше, чем доска на полу, но ей показалось, что проделанная работа далась слишком просто. Казалось, кто-то здесь уже оставил бороздку, облегчая ножницам ход, хотя шерстяные петли всё ещё создавали нужную «лохматость» для утепления пола,. Или, возможно, ковёр сам так истончился и стал хрупким?

   Однако у Айши не было времени на размышления. Она успела заметить, что молодого человека нет, а ей было так интересно осмотреть эту комнату в его отсутствие, ведь жилище может так много рассказать о своём хозяине. Айша быстро вернула ножницы на своё место, отчётливо вспомнив, что ещё сегодня днём их здесь не было.

   «Что, интересно, всё это значит? Что со мной сделают за испорченный ковёр? Может, не узнают сразу, а я завтра попрошу иголку и нитки, обошью, чтобы не распустились петли…» – так успокаивая себя она, прежде чем снова заглянула вниз. Что и говорить, комната была очень красивой. Белые однотонные стены и белый спальный гарнитур, включённая аудиосистема, отливающая серебром; матовые занавески на окнах и строгие гардины в тон низким панелям из светлого дерева. Картины и живые цветы были повсюду.

   «Интересно, он поливает цветы сам или это делают женщины?» – подумала Айша.

   Возле кровати в уголке – гантели и большая гиря. Под окном в углу – невысокая пальма, под ней – письменный стол с ноутбуком и книжный шкаф вдоль всей стены. В комнате горел свет и играла музыка – видимо, хозяин отлучился ненадолго. Чтобы прочесть названия книг, ей пришлось развернуться всем корпусом в другую сторону, но даже это не помогло: в шкафу отражался лишь свет люстры, а названий книг увидеть так и не получилось.

ГЛАВА 5

– Что, принцесса, испортила бабушкин ковёр?

   Айша не заметила, как сын Мансура зашёл в комнату. Вздрогнув, она тотчас спряталась, буквально перестала дышать и затаилась, но он продолжал говорить с некоторой издёвкой:

   – Раз ножницы отыскала, ковёр окончательно испортила – нечего теперь прятаться. Возьми в углу под ковром крышечку, дырку закрывать будешь, а то кто-нибудь ногу случайно сломает.

   Айша подняла голову и увидела, что палас в углу её комнаты действительно чуть бугрится. Она принесла и опробовала крышечку – та подходила точно, как влитая, и к ней же была прибита петля из ремня. От этой находки она разволновалась ещё больше. Подумать только! Всё предусмотрел! Смущение не на шутку охватило её, поэтому, от греха подальше, Айша закрыла крышечку, положила палас на место и тихонько легла, выключив в комнате свет.

   – Э-э-эй! Принцесса! Эй! – позвал он её снизу.

   Со смешанными чувствами любопытства и некоторого страха перед чем-то запретным и недозволенным, но желанным до трепета, она открыла окошко.

   – Где вы слышали, чтобы к принцессам обращались на «Эй!»? – с немыслимой для себя в тот момент смелостью спросила Айша.

   – Ну уж прости, что дворцовому этикету не обучен. А что ж тогда прячешься теперь? Я весь день старался, с бабулей договор заключил, на порчу ковра разрешение взял. Правда, думал завтра этим заняться: бабуля свои ножницы дать обещала, так как мои эту толщину не осилили. Но ты вон какой скоростной оказалась, догадалась, что нужно делать, и ножницы отыскала. Бабулю не бойся: она на нашей стороне. Уж очень ты ей понравилась, хоть и не знает пока, как тебя зовут.

   – Зачем вы всё это сделали?

   – А как же ты хотела? Вчера я в потолке звёздочку увидел – теперь хочу, чтобы луна мне каждый вечер светила… Ты согласна?

   – Посмотрим.

   – Как зовут тебя?

   – Айша.

   – Айя, значит?

   – Нет, Айша.

   – А как меня зовут, знаешь?

   – Курбан…

   – Ну, вот и познакомились. Ты не переживай, бабушка давно хотела иметь слуховое окно, а то её часто оставляют одну. Женщины постоянно заняты, на помощь позвать некого, у мужчин времени больше, а у меня – в особенности, ведь я на каникулах. И не плачь сегодня, ладно? Всё кончится хорошо, вот увидишь. Отец только хорохорится, хочет казаться жестоким, но на самом деле он добрый, просто строгий. И не жадный вовсе. Всю жизнь на земле трудился – и вот, пожалуйста, рабовладельцем сделался. Ты не первая у нас, но то все мужчины были… А тебя за что?

   – Я у вас вместо своего отца. Он твоему отцу деньги должен. Папа соберёт и отдаст долг, а я за него буду пока работать, лишь бы он на свободе оставался.

   – Вот это да… И куда тебя поставили?

   – На кухню. Поварихой.

   – Так это ты сегодня так вкусно нас кормила?

   – Да. А тебе правда понравилось?

   – Очень понравилось. Ты, наверное, устала, а я тебе спать не даю…

   – Ничего. Лучше разговаривать, чем плакать.

   – Нет, горевать не надо. Мне Хассам сказал, что из Теджена девчонку привёз. Вот и расскажи, как там живётся?

   – Хорошо живётся. У меня мама русская. Я в Теджене родилась и другой жизни не знаю, поэтому, конечно, привыкла к этому городку: мне и природа там нравится, и люди. Тоскую за домом нашим, за садом, за речкой! От школы теперь отдыхать надо, отвыкать… А ещё выпускной вечер вспоминается, экзамены… Кажется, что всё только вчера было. Пропущу теперь вступительные в институт… – Глаза Айши опять наполнились слезами.

   – Да не плачь же ты! Вот куда ты хотела поступать?

   – В Туркменабат. Хотела стать учительницей русского языка и литературы. А вы где учитесь?

   – В Ашхабаде, но мечтаю в Москву перевестись. С братом буду жить. С Наби. Сараби – старший брат, он с отцом должен остаться, а нам с Наби надо, по заказам шариата, заводить своё жильё. Я мечтаю уехать отсюда, хотя отец мне и ни в чём не отказывает. Хочу своим умом обеспечивать жизнь своей семье. Мечтаю перевестись и выучиться на программиста. Меня только русский язык и подводит. Правила вроде знаю, говорю свободно, но сочинения пишу плохо и с ошибками. Даже английский мне легче даётся, чем русский.

   – Да, русская грамматика трудная, но если много читать хорошую литературу, побольше стихов и желательно вслух, много, долго, то тогда мысли сами собой на бумагу начнут ложиться красиво, легко, в приятном ритме. Всё просто.

   – Ничего себе просто! Я в шестом классе много стихов читал, когда первый раз влюбился. Так вот подойти и признаться девушке долго не мог. Кончилось тем, что я написал ей записку из двух слов и одной буквы: «Я тебя л.» Внизу под этими словами нарисовал всадника на коне и со шпагой. Почему ей не понравилась шпага, я понял, когда её брат меня поймал и долго записку эту в рот мне сквозь мои стиснутые зубы заталкивал. Еле кулаками от него отбился. Тут мне шпага бы и пригодилась: как мне её в тот момент не хватало! Ох, и зол же я был! Всё пытался понять, как моя записка к её брату попала?.. Вот тут откуда-то смелость вдруг взялась: на школьной перемене подкараулил эту девушку, отвёл в сторону и прямо в лоб об этом спросил. Она ответила, что записку показала подружкам, а те рассказали брату. Тот записку отобрал и пригрозил, что заставит меня её съесть. «Ну, а ты что?» – спросил я. «А что я могу? Я ведь не просила тебя эту записку писать. Ты написал – ты и разбирайся». И смотрит на меня глазами, как у телёнка, безразличными и равнодушными. Тут моя любовь и улетучилась, но стихи я всё же читаю иногда…

   – Я тоже очень люблю стихи.

   – И тоже влюбилась?

   – Конечно. Стыдно признаться, но я очень влюбчивая. Хотя, конечно, те, в кого влюблялась, никогда об этом не узнавали. Мне было четыре года, когда все девчонки нашей улицы, и я в том числе, влюбились в семилетнего красивого мальчика и гадали на «любит – не любит», обрывая листики со стебельков акации. Всегда получалось «любит», но хоть мы и были мелкие, но понимали, что не мог же он любить всех. Из нас он выделял девочку с голубыми глазами и длинными косами, однако, и мне достался однажды его восторженный возглас: «Ух ты, прямо бабочка прилетела!». Тогда я всего-то вышла гулять в только что сшитом мамой белом нарядном платье со стоящими торчком рукавами-крылышками. Хороший был мальчик – жалко только, что погиб вместе со своим отцом, разбившись на мотоцикле.

   – Грустный конец.

   – Да, ведь и у тебя невесёлый. Расскажи лучше о своей семье, о жизни здесь. Кем работает твой старший брат?

   – У Сараби свой гараж, он хозяин. Сдаёт машины в аренду и сам организует всякие перевозки. А было время, когда мы всей семьёй работали на огородах несколько лет, чтобы собрать на взятку, чтобы Сараби отдали государственный КаМаЗ-фуру будто бы в аренду. Так всё раньше было поставлено на месте, в Ашхабаде, ещё при коммунистах. Работу было не найти и за любую надо было платить, если не было большого блата или хорошего высшего образования. Без знакомств или помощи родственников светило разве что пропалывать виноградники или подметать улицы, но за это платили гроши.

   Люди, конечно, приспосабливались, как приспосабливаются и сейчас. Огородами живут. Земля здесь плодородная, хотя вид у неё кое-где неказистый, чернозёмов нет. Но если не лениться, поливать и ухаживать – урожай будет отличный. Каждому позволялось отгородить для себя участок на пустующих землях, лишь бы обработать его семья могла вручную, не применяя никакой техники.

   – А теперь применяют на огородах рабский труд, – невольно поддела сына своего господина Айша.

   – Не только на огородах, но и в горах за скотом ухаживают лишённые всех прав человеческих несчастные бичи и вполне приличные люди, украденные преступниками по всей стране. Перепродают их, как товар, и считают, что это в порядке вещей. Не все, конечно. Теперь вот торговать стало можно, многих это поддерживает, они встали на ноги: строятся, учат детей в институтах, платят налоги и делают богаче наш город.

   Мне стыдно, что отец мой стал таким заносчивым, разбогател, связался с тёмными личностями, а раньше семья наша была среднего, весьма среднего достатка. Никогда мы не видели выходных, никаких праздников не праздновали, кроме Нового года. Всё свободное время проводили на огородах, чтобы к осени собрать партию чеснока и или капусты, баклажанов или лука, и везти всё это в Россию продавать. Некоторые старались неофициально завести себе двух-трёх жён, чтобы те родили им побольше детей, ведь они – рабочая сила. Может, и не по этой причине, но наши женщины рожают много детей – обижаться не приходится. А у твоего отца одна жена?

   – Одна. А что, у твоего не одна?

   – У моего отца тоже одна, но встречаются случаи, когда жёны даже национальности имеют разные и живут в мире и согласии между собой и со своим мужчиной. Делят поровну домашние дела, вместе воспитывают детей.

   – «Если б я был султан, я б имел трех жён…» Ты об этом так вкусно рассказываешь, будто мечтаешь, что и у тебя будет не одна, а две-три женщины, не меньше.

   – Нет! – как-то запальчиво воскликнул Курбан и продолжил твёрдо и решительно, явно любуясь лицом Айши в отверстии на потолке: – Это я решил раз и навсегда. Если найду свою любимую, хорошо бы такую же красивую, как ты, если поверю, что она меня тоже любит, то женюсь один раз и навсегда, пока смерть не разлучит нас. Я очень ревнивый и не хочу, чтобы моя жена испытывала муки ревности, разделяя мою любовь с другими женщинами. Вот, например, согласилась бы ты на таких условиях выйти замуж за такого, как я? Только не красней так, ведь всё это шутка: разве я не понимаю, что сам по себе недостаточно хорош для такой красавицы, как ты.

   – Ты же меня не знаешь, даже не видел толком, поэтому и так понятно, что ты пошутил. И всё же хотелось бы спросить, что если ты влюбишься, будучи женатым на той самой любимой и желанной женщине? Ведь красавиц вокруг видимо-невидимо. Что тогда? Возьмёшь её второй женой или будешь содержать на стороне, разрываясь между женой и любовницей?

   – Ишь, какие ты вопросы задаёшь в первую встречу!..

   – Но ведь ты первый затронул этот вопрос! Мы с сёстрами много обсуждали эту тему, поэтому что однажды, наш любимый и любящий маму отец перешёл жить во флигель во дворе. Мама ходила бледная, ничего перед собой не видела, ночами плакала в подушку, а отец вдруг стал наряжаться. Купил новое пальто, кожаный пиджак, стал держаться как-то обособленно. Старшие сёстры выяснили, что у отца появилась любовница и он собирается нас бросить… Как нам было страшно, как жалко маму, какое отвращение вызвал отец! Мы, дети, объявили ему бойкот, даже не смотрели в его сторону, не разговаривали с ним. Только младший братишка не мог ничего понять и спрашивал всех, что случилось. Однажды, всю ночь горел свет во флигеле, отец не спал, курил на крыльце, а утром пришёл бледный, сел за стол в доме и больше даже летом во флигель не заходил. С тех пор у него появились боли в сердце, а мы просто простили… Вот такая история измены. Поэтому мне этот вопрос небезразличен, – объяснила Айша.

   – С уверенностью могу ответить, – сказал Курбан, – что в подобной ситуации я бы не оказался. Я женюсь только на той, которая в любом возрасте, при любом состоянии здоровья будет мне дорога, как будут дороги наши с ней дети, как будет дорог наш с ней дом. И никакая другая не сможет в моём сердце уместиться рядом. Кажется, ты не очень-то веришь? Но перед моими глазами пример моего отца, который, при всех его недостатках, всегда оставался верным и любящим мужем моей матери, одинаково заботился о каждом своём сыне, уважал и почитал родителей. Я не одобряю отцовских связей с криминалом и надеюсь, что он постепенно отойдёт от этих страшных людей и станет прежним, ведь на его руках пока нет крови.

   А двух женщин мужчина может себе позволить, если он достаточно обеспечен, если есть стабильный доход и жильё для всех четырёх жен, а то некоторые и одну жену прокормить не могут. Бросают её и детей, едут в Россию на заработки, некоторые годами не возвращаются назад, заводя там русские семьи.

   – Твой брат Наби тоже завёл себе семью в Москве?

   – Надеюсь, что нет. Он пишет, что подыскивает побольше квартиру, хочет, чтобы Эдже с детьми и я жили с ним. Я верю ему. Он человек серьёзный, работяга, не то что Сараби. Тот падок до женского пола, любитель покутить, посорить деньгами. Я слышал, что у него есть содержанка с ребёнком, да и её сестра его тоже интересует. Мать этих двух дочерей привечает Сараби как единственный источник дохода, их трудно осуждать за это, ведь они едва вырвались из нищеты.

   – Голод не тётка, как сказала бы моя мама.

   – Да, но вот тебе другой пример. Недавно неподалёку отсюда чудесная женщина, редкая красавица и умница по имени Шарипат, покончила с собой, облившись бензином в собственной ванне.

   – Какой ужас!

   – Она пять лет прождала своего мужа из России с заработков, перебиваясь впроголодь с четырьмя детьми и матерью на бабушкину пенсию и свою крохотную зарплату. Ей предлагали содержание богатые мужчины, в том числе и наш Сараби, но она ждала любимого мужа. Вот и не смогла перенести его измену. Когда узнала, что в России он завёл другую семью и думать забыл о Шарипат и детях, решила, что больше незачем жить.

   – Как глупо!

   – Я тоже так думаю. Но такой сильной и губительной оказалась её любовь, и так она распорядилась своей неповторимой жизнью, оставив сиротами четверых детей.

   – Жизнь так прекрасна, что добровольно уходить из неё, как бы трудно ни было, кажется мне просто нелепым и чем-то страшным. Мама мне часто повторяет, что Аллах не даст непосильных испытаний, а если дал – значит, ты можешь их выдержать.

   – Да уж… Пожалуй, не на шутку я тебя напугал. После таких разговоров и спать не сможешь.

   – Завтра мне очень рано вставать, поэтому спать я буду в любом случае. Не хочу, чтобы вместо меня привезли сюда отца. Он болен и не выдержит: может умереть. Так что давай прощаться.

   – А завтра мы увидимся? Я тебя сегодня заговорил да напугал. Обещаю завтра только анекдоты рассказывать, чтобы ты хоть чуть-чуть развеселилась.

   – Нет, мне было очень интересно сегодня – завтра тоже хотелось бы продолжить. Это лучше, чем слушать анекдоты. Спокойной ночи, Курбан.

   – Спокойной ночи, Айша.

   Айша закрыла крышкой отверстие в полу, вставила кружочек ковра на место и с упоением растянулась на своей подстилке. Уставший организм требовал отдыха, и, подложив под голову подушечку, она крепко заснула.

ГЛАВА 6

– Вставай: пора, – услышала сквозь сон.

   Высокомерная Гульнар не соизволила даже по имени её позвать, но для Айши это не было столь важным, а важно то, что глаза никак не хотели открываться. Совсем. Страх, на который опиралась её выдержка, куда-то улетучился после вчерашнего разговора с Курбаном. Столько теплоты, столько участия, столько дружеского к ней расположения ощущала она при общении с ним через слуховое окошко, что внезапно этой ночью почувствовала себя защищённой и от этого ещё более бесстрашной, чем была.

   И потому спала Айша очень крепко, никакая угроза в голосе Гульнар не могла её вывести из блаженного состояния сна. Но вставать, конечно, пришлось, тем более что Гульнар сообщила – уже привезли пойманную ночью рыбу. Тут же, пока Айша умывалась и приводила себя в рабочий вид, в её памяти, будто на жёстком диске, мелькали варианты известных ей рыбных блюд.

   Больше всего она любила рыбу с грибами, посыпанную тёртым сыром и залитую сливками, а потом полчаса пропечённую в духовке. В это время Айша вспомнила, что вчера в кладовке ей на глаза попалась симпатичная тыква. Судьба второго блюда сразу определилась – она приготовит рыбу, запечённую в тыкве.

   Дорогу до кухни Айша не заметила, сосредоточенная на планировании сегодняшнего меню. Никогда в жизни ей не приходилось этого делать, тем более в такой ответственной ситуации. Некоторое облегчение она чувствовала от мысли, что всё-таки предстоит готовить не праздничные, а вполне будничные блюда. Они должны быть вкусными, полезными, но не обязательно сложными в приготовлении и изысканно украшенными.

   Поздоровавшись с Эдже, Айша увидела, что та уже очистила двух огромных осетров не просто от чешуи, а и от кожи. Обе рыбины, обезглавленные, с обрезанными хвостами даже в таким виде выглядели весьма вальяжно, развалившись на пластиковой поверхности стола в ожидании решения их судьбы молодой поварихой. Но к этому времени Айша уже всё решила, а Эдже со словами: «Ну, не буду мешать. Старайся», – вышла из кухни.

   Айша села на вертящейся стул с четырьмя колёсиками и, вооружившись острым ножом, аккуратно отделив от костей, порезала мякоть одной половины рыбины на небольшие удлинённые кусочки. Вторую половину она порезала на кусочки побольше, но посекла их заточенным лезвием до середины толщины.

   «Надо позаботиться о пюре», – подумала она и перешла в уголок кухни к раковине с водой, чтобы почистить овощи. Начистила побольше, чтобы, кроме гарнира к жареной рыбе, хватило бы и на начинку для пирожков.

   Что каcается соли, то Айша, похоже, как молодая норовистая кобылица, закусила удила. Её будто задела за живое просьба хозяев сильнее подсаливать пищу, и она насыпала в закипевшую воду тройную дозу соли.

   «Пусть едят, раз захотелось солёненького», – азартно подумала она и стала напевать любимые песни, которые поднимали ей настроение и вносили ускоренный ритм в её работу.

   Когда картофель был готов, слила взвар, добавила в него кипящего молока, сливочного масла, три сырых яйца, чуть сахара и взбила до густоты сметаны. Теперь осталось как следует укутать его, чтобы не остыл до завтрака.

   «Пожалуй, рыба для жарки уже просолилась», – предположила Айша и пожарила половину «гармошек», обмакивая их в муку, а для оставшейся порции приготовила кляр из половины стакана молока, одного яйца, одной столовой ложки растительного масла и соды на треть чайной ложки, погашенной соком лимона. Подмесила туда муку до нужной густоты и, окуная тоненькие кусочки рыбы в приготовленный кляр, пожарила их во фритюре. Выложив на блюдо, она украсила блюдо свежей зеленью.

   Очень хотелось Айше сделать что-то особенное, а потому на этой, наполненной изобилием фруктов и овощей кухне она решила приготовить несложный, в общем-то, но оригинальный салат, который любил её кумир – Майкл Джексон. Вдруг понравится и хозяевам?

   Натёртые на тёрке картофель, яблоки, огурец, ананас, лимон, мелко покрошенный сельдерей, петрушку, кинзу, зелёный лук и немного шпината заправила майонезом. На всякий случай и сюда она добавила соли больше привычного: пусть лучше теперь упрекнут, что пересолила, чем решат, что не обращает внимания на хозяйские замечания.

   Выложив салат в середину блюда, Айша разложила вокруг нарезанные кружочками помидоры, воткнула веточки петрушки. В общем, внешним видом и вкусом салата она осталась довольна.

   Тем временем подошла опара – она вся покрылась крупными пузырями. Просеяв муку, Айша замесила тесто на пирожки. Когда оно стало отставать от рук, она поместила его в эмалированный таз, накрыла салфеткой и поставила в тёплое место подходить.

   Теперь нужно было позаботиться о сладком к завтраку: сварить какао и испечь творожный пирог, но в результате он показался таким маленьким для большой семьи, что Айша решила порадовать детей бананами во фритюре, посыпанных сахарной пудрой.

   Теперь можно было взяться за пирожки: тесто подошло. Лепить и выпекать их было делом привычным, но что ей непременно хотелось сделать, так это пару пирогов с рыбой.

   Приспособившись ездить по кухне на вращающемся стуле с колёсиками, Айша не так натрудила ноги, как вчера, однако и голод, и усталость всё равно чувствовались, поэтому она решила позавтракать. С горячим аппетитным пирожком с картошкой съела кусочек жареной рыбы и выпила чашку какао с парой кусочков бананов в кляре.

   С аппетитом пережёвывая только что приготовленные блюда, она не заметила, как вошла Эдже.

   – Ну и как, завтрак готов? Все за столом сидят. Вижу, вижу, опять наготовила на целый батальон. Устала, наверное, пчёлка? Тебя, может, проводить отдохнуть? Я пока здесь уберу и посуду вымою.

   – Да, пожалуй… Устала. Во сколько обед? В час? Должна бы успеть. Ведь еды им хватит и на обед, только свежий суп с фрикадельками приготовлю перед самым обедом. А может, успею с тыквой рыбу запечь, как ты думаешь, есть будут?

   – Будут. Тыкву у нас любят.

   Через несколько минут, приветливо поздоровавшись со старенькой соседкой по комнате, Айша отвернулась к стене и быстро, усталая и почти счастливая, что справилась с таким большим объёмом работ, заснула. Ей надо было не только отдохнуть, но и выспаться перед ночным свиданием, ведь её снова позовёт к себе заветное окошко в полу под старым ковром.

ГЛАВА 7

К обеду Айша тоже успела всё, что наметила. Только чтобы рыбный день не портить супом с мясными фрикадельками, она сварила на обед ароматную овощную похлёбку. Перед ужином нарезанные куски тыквы уложила на противень, сверху – кусочки рыбы, лук, снова тыкву, посолила, поперчила, залила соусом из яиц и сметаны и поставила запекаться на сорок минут в уже разогретую духовку.

   Для разнообразия молодая повариха решила испечь ещё и сырный пирог, надеясь, что на следующий день его можно будет подать к завтраку.

   Утомлённая, но довольная собой Айша, перед тем как уходить спать, перекинулась несколькими словами с Эдже, с которой она успела сдружиться за это короткое время. Весёлый нрав и неунывающий характер этой молодой женщины восхищали её. Быстрая, будто летающая на крыльях по этажам, миловидная Эдже, казалось, никогда не устаёт в этой беличьей круговерти. Для всех у неё наготове была добрая, чуть ироничная улыбка и ласковое слово.

   – Ну, голубушка, не на шутку ты размахнулась! Если так вкусно и так обильно будешь целыми днями готовить, то вся семейка наша в двери проходить перестанет. Дети уже не бегают, а переваливаются, будто пингвины, с ноги на ногу, волоком животы свои таскают. Угомонись! Так хозяин продуктов не напасётся. После твоего сегодняшнего ударного труда наверняка придётся ему нас с Курбаном за продуктами посылать. Я эти прогулки люблю, тут сказать нечего. Мансур, кстати, распорядился и тебя захватить, чтобы ты закупила именно то, что понадобится для тех блюд, что ты умеешь готовить, чтобы лишнего не покупать, деньги хозяйские зря не тратить. Но всё же ты убавь чуть-чуть прыть, не готовь столько, иначе Мансур с расходами не согласится. Да и много это еды, даже для такой семейки, как наша, ты пойми.

   – А ты пойми моё желание приготовить много всяческих блюд, разных и вкусных, чтобы хозяева поняли, что я умею, чтобы были довольны и не вздумали ехать за отцом мне на замену.

   – Да не поедут они, успокойся. Ты бы видела, как уплетали сегодня твою вкуснятину! Свекровь даже сестру с мужем и детьми пригласила похвастаться поварихой. Они ещё не разошлись, сидят, пируют. Но хоть гости и пришли с детьми, и мы всех досыта накормили, всё равно, думаю, еда останется – завтра надо будет доедать. А Мансур этого не любит. Перевод продуктов. Поэтому на завтра тебе совет – угомонись.

   – Убедила. Пойдём наверх, – предложила Айша.

   – Что–то ты подозрительно рвёшься в свою комнату… – с интересом взглянув на девушку, заметила Эдже, открывая дверь в галерею. – Не выспалась? Или с моми сдружилась? Она хорошая, добрая, а в душе совсем молодая. Но теперь она спит, наверное.

   – Всё тебе скажи, – с лукавой улыбкой ответила Айша. Может, у меня там свидание.

   – Скажешь тоже! Мужчины на третий этаж не поднимутся. Это женская половина, у нас за это и убить могут. Так что женихов там не жди. Спи лучше. Отдохни после сегодняшней стахановской работы.

   – Постараюсь. Спокойной ночи, Эдже.

   – Спокойной ночи.

   Знала бы добрая Эдже, какое свидание ждало Айшу в её комнате – через слуховое окошко с парнем, о котором Айша за короткую свою жизнь и помечтать не успела, помня о своём физическом недостатке, об изуродованных полиомиелитом хромых ногах. Разве могла она когда-нибудь представить, что в восемнадцать лет вдруг попадёт в заложницы вместо своего отца и встретит здесь, среди врагов, восторженного и обаятельного, красивого и подтянутого, доброго и весёлого, прекрасно воспитанного юношу? И этот юноша, увидев только её лицо, оценит его красоту, будет восхищён, будет ждать встреч с ней, радоваться этим встречам, не зная ещё, как Айша выглядит на самом деле, не видев её ни разу, не догадываясь, что ноги её уродливы и безобразны.

   Услышав от Эдже указание Мансура, что за покупками их будет сопровождать Курбан, она решила, что будет оттягивать эту поездку как можно дольше. Ей так не хотелось увидеть в глазах влюблённого юноши горькое разочарование, когда он увидит, что красота её не так безупречна, как он себе представлял.

   Теперь она будет экономить, готовить поменьше, чтобы растянуть подольше те продукты, что остались. А пока они будут видеться через слуховое окошко, будут целые ночи напролёт разговаривать, слушать музыку, оставаясь друг для друга недосягаемыми и загадочными. Когда ещё Айша услышит столько комплиментов в свой адрес, столько ласковых слов, намёков, восторженных восклицаний в адрес её красивого лица, живости ума и врождённой мудрости… Ни за что ей не хотелось лишаться этого, но…

   Но этот день настал. Сегодня, вот уже сегодня они едут в Ашхабад.

ГЛАВА 8

– Айша, – с удовольствием повторял накануне ночью её имя Курбан.

   Он сладко потягивался на своей постели, словно изнеженный молодой кот, но разговаривать они могли только в том случае, если он лежал на спине и смотрел в потолок, где в слуховом окне видел красивое девичье лицо. Только лицо.

   – Ты в курсе, что завтра наконец-то мы сможем друг до друга дотронуться? Мы утром едем по классам! Мне отец поручил вас с Эджекой сопровождать, подносить, уносить и ублажать. Не знаю, как ты, а я очень рад! Боюсь только одного: чтобы ты не оказалась выше меня ростом. Я этого не переживу. Твоё лицо мне так нравится, оно мне ночами снится, и мне не терпится тебя обнять. Впрочем, нам это не позволят… И всё равно жду… Скорее бы!

   Уставшие, они распрощались вечером пораньше. Айша была влюблена и растеряна, её пугала мысль, что, увидев её, хромую, Курбан изменит к ней своё отношение, его восторженность улетучится, и останется лишь грустная жалость. С этим свербящим чувством к себе она сталкивалась не раз в жизни, и это всегда было неимоверно тяжело.

   За эти несколько дней они с Курбаном очень сдружились, очень понравились друг другу, наговориться не могли ночами. О влюблённости Курбана Айша не просто догадывалась – он ей много раз признавался в своих чувствах, не раз предлагал стать его женой, даже если им придётся для этого совершить тайный побег.

   Но повидаться днём им не удавалось. Бдительная Эдже никому не разрешала заходить на кухню, а закончившую готовить Айшу быстро отводила наверх, в женскую половину, куда вход Курбану был запрещён.

   По обычаям мусульман мужчина не мог, не имел права появляться в женской половине дома без особой, веской причины, и Айшу это вполне устраивало.

   Всю прошлую ночь она просыпалась встревоженная, чувствуя, что щёки горят, что руки ледяные, и понимала, что боится потерять восторженную и романтическую влюблённость Курбана после того, как они увидятся воочию, но, к сожалению, эту встречу больше нельзя было оттягивать, она неизбежна.

   Мансур торопил: необходимо привезти свежих продуктов. Особенная потребность – крапива. Он уже дважды передавал, что хочет вареников с такой начинкой.

   Так, утром, Айша готовила завтрак в большой спешке. С вечера испеченные чуду она только разогрела в духовке. Тушёную с имбирём и кунжутом курицу разогрела в микроволновке и выложила на листья салата в большом блюде, а для гарнира натушила баклажаны с картофелем и помидорами.

   Пока крошила салат из помидоров с чесноком и майонезом, Эдже по её просьбе нарвала на приусадебном участке несколько огурцов, собрала пучки петрушки, кинзы и укропа, а к чаю Айша с вечера испекла простенький «Наполеон», поставила его в холодильник и теперь надеялась, что на день десерта им хватит.

   Сейчас, сейчас они встретятся! Ей хотелось его увидеть, увидеть близко, а не сверху, с потолка комнаты, но, Аллах, как она этого боялась!

   Вот уже они с Эдже спускаются с третьего этажа, а Курбан ждёт их внизу у лестницы. Ему не терпится увидеть её, у него блестят глаза, губы растянула весёлая, чуть смущённая и растерянная, но при этом несколько ироничная улыбка.

   Они поворачивают на последний лестничный пролёт. Сейчас… сейчас… их глаза встретятся. И вот уже усмешка сползает с его лица, в глазах мелькает жалость и досада. Айша вздёрнула голову, гордо тряхнула волосами и решила, что ни за что не будет страдать и мучиться, если с этой минуты Курбан потеряет к ней всякий интерес, перестанет смотреть на неё влюблёнными глазами, говорить ей комплименты, строить совместные планы на будущее, как это было до сих пор…

   – Ну наконец-то! Мы приедем к «шапочному разбору», базар закроет ворота, пока вы тут кублитесь! – невозмутимо, явно притворяясь, что ничего не заметил в Айше, шутливо воскликнул Курбан, обращаясь с упрёками к Эдже.

   Как было Айше угадать, что кроется за этими словами, о чём говорят его шутки и радостью блестевшие глаза? Со стороны казалось, что их более близкое теперь знакомство подняло Курбана на недосягаемую высоту в его собственных глазах, он этому не просто рад, он от обуявшей его необъяснимой радости вот-вот взлетит в небо.

   Мало того, ей казалось, что сейчас, когда Курбан видит её всю, видит, что одна нога у неё короче другой, и поэтому на туфельке супинатор, его лицо выражает страсть, а не просто влюблённость. Именно, страсть, любовную страсть к ней, к хромоножке-заложнице…

   Курбан шутил и балагурил, незаметно для Эдже вышагивая позади девушек, обнимал Айшу то за плечи, то за талию. Или сжимал пылающей ладонью холодные пальцы ни живой, ни мертвой от волнения заложницы и страстно целовал их.

   Ничего не подозревающая Эдже шла впереди них к машине, возле которой хлопотал Хассам, шофер Мансура.

   – Машина уже и так вся сверкает, Хассам, а ты всё трёшь и трёшь её без устали. Отворяй дверцы да поехали скорей, – обратился к шофёру Курбан, подходя к начищенному до блеска автомобилю.

   – Так быстро, как ты хочешь, не получится, – ворчливо отвечал Хассам.

   – Машина не конь – «но» не скажешь, а и скажешь – так не поедешь. Подожди немного, не торопи меня. И без тебя погоняльщиков хватает.

   Почти вприпрыжку подскочивший к машине Курбан галантно отворил дверцы «Ауди», и Эдже села на заднее сиденье, в то время как Курбан устроился на переднем.

   Айша, опёршись на заднюю дверцу, не торопилась занять своё место позади Курбана. Ей хотелось насладиться чистым утренним воздухом. Она вдыхала аромат многочисленных цветов, заполнивших центральную часть двора хозяйского дома. Особое предпочтение здесь было отдано розам. К каждому кусту роз, словно к особе королевской крови, не смели приблизиться ни один какой-нибудь другой цветок, ни единая травинка. И розы стояли величественно, окружённые очищенной от сорняков, тщательно взрыхлённой землёй, и удивляли разнообразием оттенков своих лепестков от бархатно-бордового до чёрного, от цвета спелого персика до цвета голубого весеннего неба. На их нежных листочках, словно в лучах солнца, блестели капли утренней росы.

   Широкая подъездная дорожка от крыльца и до самых ворот была затенена беседкой из виноградных лоз со свисающими над машиной и над головами людей созревающими виноградными гроздьями.

   Айша невольно подняла голову, и вдруг сквозь узорчатую сеть виноградных листьев она увидела окна дома. Из одного, расположенного на втором этаже, её похотливо разглядывал внешне очень неприятный мужчина с большим круглым лицом и глубокими бороздами морщин на нём.

   Их взгляды встретились, и Айша невольно передёрнула плечами от омерзения и страха, а тот, в свою очередь, недвусмысленно поцокал языком. Никто из неё спутников не заметил сконфуженности девушки, а потому она поспешила сесть на заднее сиденье рядом с Эдже.

   – Поехали, поехали, – торопила Эдже шофёра, не перестававшего наводить никому сейчас не нужный лоск в и так уже блестевшей машине.

   Но, не обращая внимания на своих торопящихся пассажиров, приученный строгим хозяином к порядку Хассам педантично уничтожил все оставшиеся пылинки, убрал на место тряпку и с лёгким сердцем открыл ворота для того, чтобы блестящая «Ауди» смогла теперь под его управлением снова собирать на свои бока первозданную пыль городских дорог.

   Курбан вида не подавал, что знаком с Айшей, а та сидела буквально окаменевшая после встречи со взглядом страшного морщинистого человека в окне хозяйского дома.

   Пока машина выезжала из пригородного посёлка на трассу и свернула налево в направлении Ашхабада, Айша решилась тихонько спросить Эдже:

   – Кто у вас живёт на втором этаже?

   – А что? – вопросом на вопрос ответила Эдже, не до конца доверяя новенькой в их доме.

   – Я увидела в окне мужчину. И его взгляд меня испугал, – без обиняков разъяснила Айша.

   – А-а-а, это должно быть, Сараби, – Эдже отстранилась и оценивающе взглянула на неё. – Да, пожалуй, он мог тобой соблазниться. Он у нас не просто бабник и гуляка, а настоящий Дон Жуан. Ни одной юбки не пропустил. Гульнарка уже вся злостью изошлась, но сделать ничего не может. Пьёт, гуляет по–чёрному. Будь осторожна! Если он на тебя глаз положил, тебе несдобровать, ведь ты знала, на что шла добровольно, а заступиться за тебя здесь некому. Он наследник, продолжатель фамилии. Мансур и тот к нему сильно строг не бывает, прощает все его шалости.

   Сердце Айши сжалось в комочек, замерло и уже готово было затихнуть совсем, но с ней рядом находился Курбан, а его присутствие вселяло в её беззащитную душу надежду на безопасность от посягательств его похотливого старшего брата.

   «Ведь Курбан не позволит, – думала она, отвернувшись от Эдже и глядя в окно, – Курбан любит меня, он оградит меня от этого жуткого, старого и уродливого Сараби».

   Тем временем их «Ауди», наконец, выехала на трассу. Мимо глаз мелькали бесчисленные ряды бахчевых, а вдали на горизонте сверкали зеленью сады. И они были почему-то куда ближе, чем недоступный для неё Курбан. Разговора с Эдже он, видимо, не слышал, потому что в салоне машины громко звучала музыка, а сам Курбан, похоже, очень рад хоть ненадолго вырваться из дома, развеяться в этой приятной, ни к чему не обязывающей поездке. Он без устали шутил, хотя его голос почти полностью заглушала громко звучащая из колонок музыка.

   Айша ещё не вполне оправилась от испуга, ей по-прежнему было жутко от мыслей о Сараби, однако она не могла устоять и смеялась вместе с Эдже над забавными историями Курбана. Тот часто оборачивался к заднему сиденью, с восторгом и явным удовольствием оглядывал обеих женщин карими глазами и смеялся, казалось, без причины – то ли над своими словами, то ли над мыслями.

   – А хотите, я для вновь прибывших гостей экскурсию проведу? «Посмотрите налево, посмотрите направо»?

   – Хорошенькие «гости», – проворчала Эдже. – Если и гости, то добровольно-принудительные, если помягче сказать.

   – Ну, это не наш грех! Кто заварил кашу, тому её и расхлёбывать, а наше дело – опекать, развлекать и делать всё, чтобы гостье нашего дома, пусть даже невольной его гостье, было хорошо, – ответил Курбан. – Так что посмотрите направо. До самого горизонта простираются виноградники. Вина и коньяки из этого винограда – наша гордость, гордость всех туркменов. Нигде виноград не накапливает столько сахара, как у нас, поэтому и вкус такой, – Курбан подыскивал подходящее слово, – изумительный! Ты заметила, Айша, какой посёлок у нас аккуратный?

   По привычке Курбан обратился к ней с тем ласковым тоном, с которым он почти сжился, однако, быстро поняв свою ошибку, незаметно вздохнул – уже поздно. Эдже по очереди оглядела молодых людей, переводя подозрительный взгляд с парня на девушку и обратно.

   – Вы что, голубчики, знакомы друг с другом? – спросила она.

   Айша замерла, но Курбан не растерялся:

   – Что это ты придираешься, Эдже? Нас давно и официально познакомила Гульнар, – Курбан врал напропалую, зная, что Эдже побаивается злючку Гульнар и расспрашивать её ни о чём не будет. – Гульнар привела Айшу по поручению Мансура, чтобы взять у меня бумагу и ручку для письма, – продолжал изворачиваться Курбан. – Так и познакомились. Да и мне всё же интересно, что за искусница откармливает наше семейство, будто на убой. Вот и узнал я её имя. Поэтому нечего вам, прекрасные наши дамы, таиться.

   –Так-так, – протяжно и с недоверием сказала Эдже. – Свежо предание, да верится с трудом. Ну-ну, посмотрим, посмотрим…

   – Эджечка, не старайся быть строгой, как почтенная дама, тебе это не идёт, – постаралась уладить спор Айша.

   – Я не строгая и не злая, да только не люблю, когда меня водят за нос, – с досадой заявила Эдже и сердитая отвернулась к окну.

   – Эдже, да посмотри же, какой чудесный день, а ты тратишь его на пустые, никому не нужные подозрения. Тебе что, поручили охранять целомудрие этой пигалицы?

   – вмешался в разговор молчаливый и сдержанный Хассам. – Ну какая тебе разница, видел он эту Айшу вчера, позавчера или сегодня видит в первый раз? Пусть лучше Курбан развлекает нас своей «экскурсией» – всё короче дорога покажется.

   – Вот это правильно. На чём я остановился? – обрадовался Курбан.

   – На асфальтированных дорожках вашего посёлка и виноградниках, – подсказала Айша.

   – Значит, ты обратила внимание, какой красивый и благоустроенный наш посёлок, сколько многоэтажных домов, все обеспечены жильём? Прекрасная больница, много образованных врачей, знающих свое дело. Для детей прекрасный детский сад, школа очень хорошая, где директор – моя мама. Есть музыкальная, художественная, даже спортивная школы. И всё это поддерживало ещё при Советском Союзе выращенный виноград и вино, которое потом делали на винном заводе. Там не пропадало ничего, даже выжимки шли в дело и приносили прибыль. Безотходное производство. У нас и научно-исследовательский институт был, да теперь всё рассыпалось, ни на что денег нет. Много плодоносящих виноградников вырубили, а теперь приходится восстанавливать, сажать школку. Хорошо, если ценные сорта не утеряны, а то очень жалко будет… Хотя и в этом случае земля наша, солнце наше не подведут, они-то не изменились, а трудиться наши люди умеют, поэтому я очень надеюсь, что всё будет хорошо. Так что не будем о грустном ведь можно посмотреть налево – и там, внизу, за мелькающими посёлками, правда, уж очень далеко, вы увидите огромное, влекущее к себе неодолимо синее Каспийское море. Это тоже наше богатство, достояние нашего народа. Оно богато осётрами, а осётры – икрой. Дно его богато нефтью, а берег – золотым песком. Золотой песок, нагретый солнцем, лечит больные суставы, смоченные в солёной морской воде. Море не обрывается круто у берега в глубину, но и недолго остается мелким. Не умеющим хорошо плавать лучше не терять дно под ногами, потому что волны Каспия всасывают, затягивают и уносят пловца к середине моря, тащат его подальше от берега. И немало усилий надо затратить, чтобы преодолеть силу каспийских волн, чтобы для спасения собственной жизни оказать достаточное сопротивление отливу.

   Мне очень хочется порыбачить, затаиться в камышах, как раньше это делали мои предки, но с тех давних пор всё изменилось. Вся рыба и икра в ней – в руках рыбной мафии. Но, похоже, это скоро остановят. Хорошо бы до тех пор рыбу всю не истребили…

   В любом случае мы ни рыбу, ни икру не видим. Всё уходит в Россию и заграницу. Только если хороший блат, если надёжные друзья, то можно достать и рыбу свежую, и икру. Уж на что богат наш рынок, а и там рыбу сейчас прячут от глаз властей, чтобы не придирались, хотя совсем недавно её было видимо-невидимо.

   Та-а-ак, вот и эта история довольно грустно закончилась. Негоже… Кстати, на берегу моря построили рабочий посёлок, чтобы из песков Каспия изготавливать стекло и хрусталь. Довольно хорошее стекло и отличный хрусталь! На этом, дорогие гости, экскурсия закончена: экскурсовод выдохся. А мы въезжаем в город Ашхабад, – объявив это, Курбан с облегчением откинулся на спинку сиденья.

ГЛАВА 9

Рынок Ашхабада отличается от своих собратьев тем, что в любое время года при приближении к нему вас окутывает аромат весны и пряной зелени. На ближайших к входным воротам прилавках насыпаны целые ворохи свежих зелёных и красных, с цветочками и без них, пахучих и не очень трав. Эти простейшие источники витаминов просят и молят всеми своими листиками и сочными стебельками: «Купи нас – и мы принесём тебе радость жизни, которой полны сами, и тебе будет хорошо, очень хорошо».

   Но ведь и разложенные дальше перед покупателями красные, жёлтые, розовые, оранжевые помидоры, цветные перцы, капуста красная, капуста белокочанная, цветная и брюссельская, лук нескольких сортов, чеснок, морковь красная, оранжевая, жёлтая, свежайшее мясо, живая ещё рыба и великое множество фруктов не могли не привести в восторг и оставить равнодушным покупателя куда более искушённого, чем молоденькая заложница и повариха Айша.

   Глаза девушки разбегались, она была готова окончательно растеряться и отступить, но от её расторопности и сообразительности зависела не только её судьба, но и решение Мансура, способное в этом случае возникнуть в его голове. Увидев, что она не справилась, он решит вернуть её в Теджен, а вместо неё привезти больного отца, имевшего несчастье занять у Мансура деньги на зерно и не сумевшего их вовремя отдать.

   Да ведь в этом случае она никогда не увидит Курбана, который теперь так близок к ней, так весел и галантен, что её сердечко трепещет от счастья.

   Айша взяла себя в руки и сконцентрировала своё внимание только на том, что ей может понадобиться, и выбирала всё самое свежее, упругое, излучающее живую энергию. За всё платила Эдже, а Курбан уносил пакеты в машину, смущая заложницу близким общением. Лицо её горело, она стеснялась торговаться со словоохотливыми продавцами, но не могла удержаться и смеялась над их беззлобными шутками. В глазах некоторых из них она читала привычное выражение жалости и некоторой досады, когда их взгляд опускался с её красивого лица и прелестной фигурки на хромые ноги. Тогда только что довольный своими шутками, рассыпавший комплименты молодой мужчина резко замолкал, а его лицо искажала мысль: «Какой ужас! Бедная девушка! Хорошо, что меня миновала чаша сия».

   Хорошо только, что таких было немного и Курбан был явно не из их числа. Он был внимателен, галантен как истинный джентльмен и даже вида не подавал, что хоть в малейшей степени удивлён и огорчён видом её ног.

   Ей показалось, что в его голосе, в сравнении с их прежними разговорами, появилась некоторая ласковость и нежность. Конечно, чувствовалась и жалость, но не обычная, к какой Айша за свою короткую жизнь уже привыкла и с которой смирилась. Это была какая-то умильная и осторожная жалость, исполненная той нежности, которая возникает, когда даришь любимому больному ребёнку красивую куклу и боишься заглянуть в его страдающие глаза, чтобы он не прочёл в твоих всё отчаяние и страх, которыми ты окутан из-за его болезни.

   Все в Айше бунтовало, она не хотела, чтобы он её жалел, она хотела, чтобы он её любил. Поэтому, пока они не объяснились, она надеялась, что ошибается и неправильно истолковывает его изменившееся отношение к себе. Может, позже ей удастся разобраться в его чувствах лучше?..

   – Мне нужно выбрать коврик в подарок матери на день рождения, – сказала Эдже, когда, закончив скупать продукты, все собрались у машины Хассама.

   – Давай обойдём магазины, а потом уже спустимся к ковровому рынку, – предложил Курбан и повернулся к Айше.

   – Пойдём с нами. Ты не очень устала?

   – Не очень, – ответила Айша, – мне интересно. Пойдём.

   Но среди магазинных ковров и ковриков Эдже ничего не приглянулось, зато на рынке ковров ручной работы, который расположился вдоль северной стены рынка, был такой выбор, такое многообразие, такие яркие радостные краски, что даже придирчивая Эдже не смогла устоять и купила изумительный коврик на любимое кресло своей матери.

   По дороге они зашли в магазинчики, торгующие хрусталём. Хрусталь оказался очень красив и дёшев, но они ограничились простой экскурсией и ничего не купили.

   – Пора, пожалуй, подкрепиться, – решил Курбан на правах заботливого мужчины. – Я приглашаю. Зайдём в то кафе. Там тенистая веранда, постараемся найти свободный столик именно там. С неё открывается чудесная картина, изумительная панорама. Да и реку Аксу видно, – привёл он самый веский аргумент.

   Сразу найти столик не получилось, но Курбан уговорил Айшу и Эдже подождать немножко, чтобы получить максимум удовольствия от трапезы. Усталые ноги просили отдыха, но терпение молодых людей было вознаграждено сторицей, когда им наконец-то достался освободившийся столик с весёлой клетчатой скатертью и букетиком ароматных фиалок в низенькой хрустальной вазочке посередине.

   Кафе находилось на взгорке, и отсюда были видны улочки, спускающиеся к реке, и домики с плоскими крышами на них, создающие на этих улочках своеобразные уступы, издали кажущиеся черепичными лестницами. Дворики если и были, то такие маленькие, что пространство их скрадывало, и казалось, что с одной крыши можно запросто перешагнуть на другую.

   Курбан попросил официанта принести всем шашлык, салат, обязательно зелень в пучках и свежего апельсинового сока, а на десерт заказал небольшой торт-мороженое, которое они долго не могли одолеть, сытые и разомлевшие от жары.

   – Ну, вот и всё, – заявил Курбан, откинувшись на пластиковом стуле и вытянув далеко перед собой ноги в джинсовых брюках, – Славненько мы сегодня погуляли. Пора домой. Жалко одно – как ни старайся теперь в поедании накупленных продуктов, а раньше, чем через неделю-полторы, отец нас не отпустит. А может, ты постараешься, Айша, и будешь удваивать, утраивать компоненты, может, так даже вкуснее будет, тогда снова поедем за покупками?.. А то в доме ты даже свежего воздуха не видишь, словно в настоящей тюрьме.

   – Почему «словно»? – спросила Эдже. – Она на самом деле в тюрьме. Мансур приказал, чтобы в кухню никто не входил, пока она готовит, а выйдет оттуда – чтобы я сразу её отводила наверх, и выходить без меня она не должна. Только за водой и вожу её иногда, чтобы вдохнула чистого воздуха да белый свет увидела. Чем же не тюрьма – тюрьма и есть, – окончательно констатировала она.

   – Что ж, будем стараться как-то облегчить её положение заложницы, – Курбан очень грустно посмотрел на Айшу, произнося эту фразу, а потом резко встал и, объявив, что надо захватить еды для Хассама, пошёл к буфетной стойке.

   Возвращались к ожидавшему возле машины Хассаму медленно, негромко переговариваясь, всё ещё усталые, но сытые и умиротворённые.

   – Ну наконец-то, – пробурчал Хассам, когда они подошли к машине и вручили ему лаваш, на котором лежал шашлык и зелень. – Я уж думал, что продукты протухнут на жаре, пока вы будете разгуливать. Опять экскурсию устраивали?

   – Ты ешь спокойно, не раздражайся, – строго сказала шофёру Эдже. – По-моему, ты должен привыкнуть ждать да догонять. Мансура ты подольше ожидаешь и не бурчишь, – при этих словах Эдже обиженно поджала губы.

   – То Мансур, а то простая девчонка-заложница. Не пойму, что вы с ней носитесь, как с писаной торбой? – ворчал Хассам, торопливо расправляясь с шашлыком.

   – А нас ты уже за людей не считаешь? Мы с Курбаном что, не можем и в кафе зайти поесть? А если мы девушку с собой взяли, то её голодной оставлять или заставить стоять и смотреть, как мы едим? Сам же уговаривал меня быть добрее к ней, пока сюда ехали, а теперь сам злорадствуешь? Попей водички, и поехали, нечего бурчать как старый дед. Ты поэтому и не женат до сих пор, а ведь уже за сорок, наверное. Загрызёшь любую придирками, вот они и боятся идти за тебя.

   – Хотел бы – давно женился бы, – решительно отрезал Хассам. – Не хочу, вот и не женюсь. Поехали.

   Курбан после этих слов притих и за обратный путь не проронил ни слова. Айша с Эдже устало смотрели в окна, каждая в своё, и тоже не переговаривались. Даже дорога показалась Айше короткой, видимо, потому, что теперь была ей знакомой.

   Курбан же, улучив минутку, когда открывал ей дверцу, взял её за руку и крепко сжал пальцы, не проронив при этом ни слова, а потом, тут же отпустив, пожелал удачи и ушёл в свою комнату.

ГЛАВА 10

Вечером, услышав, что Айша вернулась из кухни, Курбан включил музыку на всю громкость, что некоторое время назад стало для них своеобразным условным знаком, означающим приглашение на свидание к заветному потайному окошку. Ради конспирации он уже замаскировал окошко на своём потолке плакатом с изображением отчаянного байкера, закрепив клеем с одного края и двумя липучками с противоположного. Теперь, когда Курбан открывал маскировку с окошка, половина его комнаты со стороны двери выпадала из поля зрения Айши.

   В тот вечер, услышав условную мелодию, она вытащила крышечку из ковра и увидела, что Курбан устремил на неё горящие влюблённые глаза, лёжа на кровати в футболке и джинсах, но босиком.

   – Ну, как ты? – спросил он.

   – Ничего. Устала только очень. Как никогда в жизни. Глаза слипаются, – Айша невольно потерла кулачками глаза.

   – Обещаю сегодня не мучить долго, – пообещал юноша. – Мне очень жаль тебя, и я просто уже не знаю, долго ли ты выдержишь такие перегрузки? Что у тебя с ногами?

   – В детстве переболела полиомиелитом… Я вовсе не родилась такой, я родилась здоровой. Просто тогда, когда делали прививки, болела гриппом, и в то время пришла к нам домой медсестра и мне, простуженной, сделала прививку от полиомиелита. Организм не смог противиться болезни, я долго болела – и вот результат. Мама винит себя, считает, что это она виновата в моей беде.

   – А с этим можно что-нибудь сделать? Сделать операцию, исправить как-то?

   – Говорят, что можно, но операций должно быть несколько, у хороших хирургов в Москве или в Питере, а стоит это больших денег, которых у моих родителей пока нет.

   – Ну что ж, я думаю, что смогу заработать достаточно денег, когда мы поженимся. Ты же согласишься выйти за меня замуж? – как о чём-то само собой разумеющемся спросил Курбан Айшу, у которой сонливость тотчас как рукой сняло.

   – Курбан, тебе не стыдно так шутить? Разве я чем-то заслужила твои насмешки?

   – Ну что ты! Какие насмешки? Как ты могла подумать? Я люблю тебя и знаю, чувствую, что ты тоже любишь меня. Мне с тобой интересно так, как никогда не было интересно ни с одной девушкой. Ты такая умная, начитанная, весёлая! Ты так красива, что до сегодняшнего дня я сомневался, боялся натолкнуться на отказ в ответ на моё предложение, ведь ты так совершенна. Ты такая молодая, а готовишь божественно! Ты же принцесса, и цены тебе нет, и, конечно, ты, как и все девчонки, мечтаешь о принце. А тут я… Неидеальный.

   – И ты ещё говоришь, что не издеваешься, – упрекнула его Айша.

   – Прости, прости. Я не хотел обидеть тебя. Наоборот. Я хочу, чтоб мое предложение сделало тебя счастливой. Я на это надеюсь. Что скажешь?

   – Для меня это неожиданность. Я не знаю, что сказать. Мне хочется верить тебе, но у меня слишком мало опыта. Если бы я не была заложницей, я бы поверила. Ты сегодня увидел мои ноги и обрадовался, я же видела! Разве это нормально? Это говорит о твоей любви? Может, ты путаешь, и это просто жалость с твоей стороны? А к жалости я привыкла и не хочу, чтобы ещё и ты меня жалел. Я достаточно сильна, не беспокойся за меня. Мне кажется, что сил мне хватит горы свернуть, но при этом иногда понимаю, что я слабая, беспомощная и нуждаюсь в защите. Вот и сегодня утром я очень испугалась и надеюсь , что ты заступишься за меня.

   – Что случилось? Кто тебя напугал? Расскажи. Я уверен, что никакой опасности нет, но давай об этом поговорим сначала, решим всё, а потом о жалости и любви поговорим.

   – Курбан, может, я зря боюсь, но Эдже подтвердила, что мой страх обоснован. Твой брат Сараби жутким взглядом, как холодной водой, окатил меня утром с ног до головы. Таким сладострастным, мерзким, похотливым взглядом, что меня дрожь пробрала до кончиков пальцев. Мне стало очень-очень страшно…

   – Вот в чём дело… Да, Сараби у нас жеребец ещё тот. Прости за грубое определение. Но нежнее не скажешь. Ты не волнуйся, я с ним поговорю, предупрежу – он тебя не тронет. А если ты думаешь, что я только жалею тебя из-за хромоты, то ты ошибаешься. У меня будто крылья за спиной выросли от счастья, когда я наконец-то увидел тебя сегодня. После этого весь день шутил, ёрничал, а в душе проверял себя… Не самовнушение ли это, люблю ли я тебя по-настоящему? На самом ли деле хочу разделить с тобой, именно с тобой, свою жизнь? Хочу ли, чтобы именно ты стала матерью моих детей? И знаешь, на все эти вопросы мне хотелось крикнуть на весь белый свет: да, да, да! Поверь, я хочу одного – любить тебя. Целовать эти губы и эти пылающие щёки, видеть близко, когда захочу, твои бездонные глаза. Когда сегодня мы были в городе, я каждую минуту, каждую секунду норовил в твои глаза заглянуть, пока Эдже не заметила и не начала коситься. Только не думай, не думай, что я пытаюсь соблазнить и увлечь тебя красивыми словами. Я и сам чувствую, насколько объяснимо твоё недоверие, что ты справедливо задаёшь себе вопрос: как могло случиться, что тебе, заложнице, объясняется в любви сын хозяина, не урод и не дурак, почему он предлагает тебе выйти за него замуж? А вот нет у меня доказательств и разумных объяснений моим чувствам! Поверь, если можешь, а не сможешь – я не опущу руки. Буду настойчив. Смогу убедить, что ты мне нужна, что это судьба нас познакомила и сблизила, а если не смогу сейчас, то в покое тебя не оставлю и всю оставшуюся жизнь буду это тебе доказывать. Может то, что я не могу до тебя сейчас дотронуться, заставляет меня любить тебя ещё больше. Знала бы ты, как мне хочется намотать на пальцы твои локоны, чтобы узнать, каковы они на ощупь. Отсюда мне кажутся они мягкими, но ведь я знаю, у тебя характер твёрдый, значит, они должны быть жёсткими.

   – Что-то мне страшно стало тебе в руки попасть, – с чуть тревожной улыбкой проговорила Айша. – А вдруг я с твоей теорией не совпаду? Пусть даже по степени жёсткости волос?

   – Если ты сегодня настроена отшучиваться и высмеивать меня и то, что для меня так важно, то отложим этот разговор до завтра, – решительно предложил Курбан. – Ты сегодня устала – отдохни, а завтра, если захочешь, обсудим наши с тобой отношения и наше будущее. Обдумай мои слова и отнесись к ним со всей серьёзностью. Если ты меня любишь, если ты согласна выйти за меня замуж, то завтра ты скажешь мне об этом и дальше моё дело – действовать. До завтра, Айша.

   – До завтра, Курбан. Не обижайся на меня.

   – Не буду. Спи спокойно.

   Закрыв окошко, ошарашенная Айша долго сидела, обхватив колени, но эйфория безмерного счастья, возникшая в её душе после признаний Курбана, разметала из головы все мысли до единой. Усталость и невозможность что-либо обдумать в таком состоянии вынудили, в конце концов, лечь, подложив под голову подушку, а на подушку – ладошку.

   Ночью ей приснился красочный, но очень тревожный сон. По горной быстрой реке она и Курбан плыли не на лодке, а на том самом толстенном ковре, на котором сама сейчас спала. Он почему-то не промокал и не тонул, но бился о камни, как настоящий плот и от этого разворачивался то в одну, то в другую сторону. Вся река была усыпана огромными валунами, и из-за этих валунов их с Курбаном странное плавучее средство то застревало, то неслось как сумасшедшее, а вокруг бурлила и рассыпала брызги холодная снеговая вода. Однако, несмотря на неспокойное плавание, они держались за руки и твёрдо стояли на ногах. Такое могло быть только во сне – Айша стояла на здоровых, сильных ногах и опиралась на надёжную руку любимого.

   Страх погони сжимал её сердце, а любовь и счастье переполняли душу оттого, что Курбан был рядом, оттого, что ноги её были так хороши, так безупречны и так верно служили ей. За ними по возвышающейся справа от реки каменистой горе гнались всадники, несущиеся во весь опор и не отстающие от плывущих по реке молодых влюблённых. Похоже, преследователи не знали местности или спящий мозг Айши подсказал выход. Перед ковровым плотом открылась морская гладь, куда впадала горная река. Но когда они выплыли из устья, то увидели, что справа круто закончилась гора, и разогнавшиеся всадники на разгорячённых конях горохом посыпались со скалы в море. Страх ушёл из сна, наступило успокоение и до того момента, когда за ней пришла Гульнар, она ещё, казалось, успела выспаться.

ГЛАВА 11

За окном ещё было темно, когда Айша и Гульнар проходили через галерею с ярко освещёнными тропическими растениями и неожиданно им навстречу из кухни вышел Сараби, голый до пояса, в трико и шлёпанцах на босу ногу, с заспанными глазами. А его лицо показалось Айше помятым, будто с бодуна, и от этого ещё более страшным.

   – Ходил на кухню за соком. Пить захотелось, – оправдался Сараби перед женой.

   – Знаю, какого сока тебе понадобилось, – зло пробурчала Гульнар и дёрнула, поторапливая, Айшу за рукав. – Свеженького, небось, молоденького сочку тебе захотелось. С клубничкой?

   – Не бурчи, а то возьму её сегодня второй женой. И согласия спрашивать не понадобится. Попала в заложницы, красавица – не на кого теперь пенять. Сейчас я уезжаю, но к вечеру вернусь и займусь этой девушкой конкретно, хоть злись, хоть не злись. Можешь убить её до вечера. В любом другом случае она в эту ночь будет моей. Слышишь, красотка? Готовься!

   Гульнар фыркнула, почти бегом довела Айшу до кухни и, хлопнув дверью, ушла.

   Ужас и страх, окутавший девушку во сне, приобрёл вполне конкретные очертания и назначенное время – сегодняшний вечер.

   Доведённые до автоматизма действия на пустынной кухне оставляли свободными только мысли в голове: она дала им полную волю.

   Почему именно в тот день, когда ей надо думать о любви, о долгожданном признании Курбана, когда надо решить, что ему ответить, поверить ли, что он действительно любит её, хромоногую заложницу, решить для себя, что им делать дальше? Почему именно в этот день появляется на её пути реальная и неизбежная, как ночь после солнечного дня, угроза для её жизни, для её целомудрия, угроза её возможному счастью с Курбаном?

   Айша перебрала множество вариантов, как ей уберечься, как избежать насилия над собой, но к вечеру поняла, что ни жалобы Мансуру, ни просьбы к Эдже, чтобы не выдала, защитила, ей не помогут. Они не защитят. Только Курбан – её надежда. Но вдруг Курбан с Сараби не встретятся, ведь Сараби может вернуться поздно?

   Тогда что?

   И Айша решилась на отчаянный шаг: если ей суждено лишиться девственности сегодня, то право первой ночи она отдаст любимому, а дальше будь что будет.

   Стоило ей прийти к такому важному для неё, для её будущей женской судьбы решению, как тут же всё сознание, всё её существо охватило чувство отчаянной, безоглядной храбрости. Айша уже была с этим чувством достаточно знакома, чтобы отличить возникшее в ней состояние, чтобы узнать его в себе. Именно это чувство толкнуло её в багажник вражеской «Ауди» и именно оно помогло прервать нерешительные раздумья и стянуть бабушкины ножницы для порчи старого ковра.

   Вечер. Чувство решимости всё ещё её не покидает, но мышцы напряжены, словно перед прыжком, нервы натянуты, будто струны. Она не ощущала усталости после долгого трудового дня, а потому не стала ложиться спать после приготовления ужина и по дороге из кухни обратилась к Эдже:

   – Эдже, я вчера бельё постирала и помылась, а сегодня хочу платье постирать, но надеть мне нечего. Не дашь ли ты мне что-нибудь, чего тебе не жалко? Я не испорчу, обещаю.

   – Дам, так и быть. Иди к себе, я сейчас принесу, – ответила Эдже и, оставив Айшу возле двери в комнату моми, прошла дальше по коридору к двери в своей спальни.

   – Салам алейкум, моми, – обратилась Айша к бабуле.

   – Алейкум вассалам, девочка, – отозвалась старушка. – Устала? Будешь ложиться спать?

   – Нет. Спать не буду. Хочу своё платье постирать пораньше, чтобы успело высохнуть до утра. Сейчас Эдже принесёт мне что-нибудь, во что можно переодеться.

   Но то, что принесла Эдже, Айше очень не понравилось. Тряпкой это национальное платье, конечно, нельзя было назвать, но, по её в мнению, такой вылинявший старый балахон давно пора было отправить именно на ветоши, если не выбросить совсем. Надевать на себя такое тряпьё она не собиралась, поэтому быстро управилась со стиркой, вывесила на балконе платье и прилегла.

   Музыка снизу уже давно призывно играла, а Айша никак не решалась открыть окошко к любимому, потому что бабуля не засыпала. Она ворочалась, постанывала, покряхтывала и… не спала.

    – Моми, вы хорошо себя чувствуете? – спросила Айша, наклонившись к изголовью старой женщины. – Может, болит что-нибудь? Помочь?

   – Сердце, похоже, девочка. Имя у тебя красивое, но, прости, в памяти моей не задерживается. Приступы у меня часто. Стенокардия. А тревожить никого не хочу. Пусть отдыхают. Может, пройдёт само, а если умру – не пугайся, я уж пожила своё… Ох, вздохнуть полностью не получается, и в груди горит огнём, сердце будто в горло переместилось и там клокочет.

   – Нет, сердце – это серьёзно. Мой отец сердечник, и я знаю, что делать. Где у вас шкафчик с лекарствами?

   – В коридоре на стене, но есть ли там что – не знаю, – с трудом переводя дыхание, ответила старушка.

   – Я найду что-нибудь, не беспокойтесь. А зовут меня Айша. Вы пока думайте о чём-нибудь хорошем, об очень хорошем.

   В шкафчике она лекарств не нашла. Большинство пузырьков были пустые, но лежала полная бутылочка трёхпроцентной перекиси водорода и открытая пачка морской соли, коробок спичек и новый широкий бинт.

   – Этого достаточно, – решила Айша. – Теперь раздобыть бы кипятка.

   – Что это ты тут шаришь? – Эдже, неожиданно появившаяся из тёмной части длинного коридора, заставила Айшу вздрогнуть.

   – Ой, как ты меня напугала! Так тихо подкралась! Моми плохо – я лекарство ищу. Нужен кипяток.

   – Сейчас принесу из кухни, – сказала Эдже и побежала по лестнице вниз.

   – Захвати миску, стакан и чайную ложку, – крикнула Айша ей вслед.

   Пока Эдже не было, она переломила спичку пополам, согнула под прямым углом и, вставив один конец спички в пузырёк с перекисью, накапала десять капель в стакан, на дне которого было немного воды. Приподняв бабулю, она дала ей выпить эту воду. Перекись насытит эту воду озоном и убережёт от инсульта или инфаркта. Размешанную в ста граммах кипятка чайную ложку соли Айша использовала, чтобы намочить сложенный в восемь раз бинтик и наложить потом очень горячим, чуть отжав, на область сердца старой женщины. Было видно, что ей становится легче.

   Прибинтовав горячую солёную марлю на область сердца, Айша предупредила, что теперь через десять часов приступ совершенно пройдёт, но надо будет ещё девять ночей делать такие солевые компрессы и пить три раза в день по десять капель перекиси в паре столовых ложек воды, чтобы подлечить сердце. В дальнейшем можно будет сделать состав из алоэ, мёда и кагора, чтобы попить его три раза в день по столовой ложке. Этот состав лечит многие болезни, даже рак, туберкулёз, в том числе и сердце.

   – Да ты у нас ещё и врачиха ко всем прочим талантам?

   – Опыт, Эдже, хоть и не радостный, а вынужденный, можно сказать. Надо бабуле чего-нибудь слабительного дать или бураком отварным покормить, тогда ей ещё легче станет. Дней десять повозимся – и всё будет хорошо.

   Эдже недолго посидела у изголовья старушки и, когда увидела, что та уснула и дышит ровно, ушла к своим детям, а Айша, выключив свет, перебралась на свою подстилку и открыла слуховое окошко.

   – С бабулей плохо. Сердце. Мы с Эдже что могли сделали, – сообщила она её внуку.

   – Ты уверена? – с тревогой в голосе спросил Курбан. – Может, мне в больницу сбегать? Здесь близко, в начале улицы. Медсестру приведу.

   – Она уснула. Будем присматривать. Пока, я думаю, не надо медсестру. Дышит она ровно и спит спокойно. Бледная, конечно, но не очень. Правда, свет я выключила, оставила только ночник.

   – Ну, пока ты с ней, я о бабушке не беспокоюсь. Старенькая она уже, конечно, но хочется, чтобы пожила ещё.

   – Поживёт. Не волнуйся. Свежего воздуха ей не хватает. Её бы на балкон выводить утром и вечером по прохладе.

   – Я скажу женщинам и отцу, что надо лучше заботиться о моми. А ты, Айша, не забыла, о чём я просил тебя подумать?

   Она молчала: отвечать ему сейчас не могла. Нет, вся решимость, вся её уверенность вовсе не улетучилась, но сильно убавилась из-за возникших препятствий в виде больной старушки и постиранного платья. Но и без них Айша поняла, что решимость её стала при приближении ночи убывать с катастрофической скоростью.

   Она смотрела в глаза Курбана: черные, манившие своей глубиной. Ей хотелось прижаться к его груди, уткнуться в неё, узнать и запомнить его запах, поцеловать его в щёку.

   – Ты хоть один ответ приготовила? Почему ты молчишь, Айша? Скажи же, наконец, что ты решила? Ты веришь мне? Веришь, что я люблю тебя, а не жалею? – Курбан замолчал, задумавшись и вскоре продолжил рассуждать, будто и не прерывался: – Очень хочу, чтобы ты была рядом, близко. Приходи. Хочу обнять тебя, поцеловать твои пальчики, губы твои, ушки, шейку, волосы твои кудряшками. Если ты тоже хочешь этого, иди ко мне, а не то я приду к тебе наверх и тогда меня убьют и будут правы – с нашими законами не пошутишь. Ведь не было призыва о помощи, нет пожара, кроме пожара в моей груди, ничего не случилось – значит, моё появление на женской половине будет преступлением, грехом. И разбираться не будут – накажут. Отвечай быстро, не тяни: ты хочешь ко мне?

   – Хочу.

   – Ну, так иди же, иди, – Курбан перешёл на вкрадчивый полушёпот.

   Легко сказать! Платье висело на балконе третьего этажа дома ещё совсем мокрым, несмотря на тёплую летнюю ночь. К утру оно, конечно, высохнет, но сейчас, сейчас что ей надеть? Не идти же к любимому в этом безобразном балахоне?

   И как она могла подумать, что Эдже хорошо к ней относится, как могла рассчитывать на что-то красивое? Ведь она рабыня в глазах каждого в этом доме.

   Ну уж нет, только не в глазах Курбана! Курбан её любит, и она верит ему, верит безоглядно. Что же ей надеть сейчас?

   А может, всё-таки нарядиться в балахон? Ведь в этом балахоне жуткий Сараби её не тронет, она его в таком уродливом наряде точно не привлечёт. Интересно только, где он собирался на неё напасть? Не придёт же на женскую половину, ведь Курбан говорит, что у них с этим строго? На всякий случай надо отсюда исчезнуть, ведь чем чёрт не шутит, когда Бог спит, как гласит одна из маминых поговорок.

ГЛАВА 12

Айша осмотрелась вокруг, своего рассуждая, что можно надеть. Она уже хотела было снимать штору с окна, чтобы в неё завернуться, как индианка в сари, но её взгляд невольно удерживался на белом, светящемся в лучах ночника пятне среди ковров на стене. Это на приоткрытой дверце встроенного стенного шкафа висела бабушкина дагестанская шаль из тончайшего шёлка с длинной бахромой.

   Айша, недолго думая, завернулась в неё, связав шёлковую бахрому на груди, чтобы шаль не спадала с плеч, и отворила дверь в коридор.

   Уже все спали. Коридор и лестница, ведущая вниз, были безлюдны. Во время отъезда Наби Эдже жила в женской половине дома, Гульнар с Сараби и их дети занимали второй этаж вместе с Курбаном. Мансур со своей женой Барият располагались на первом этаже дома. Всем хватало места, всем было удобно, хорошо и сытно. Но они были полноправными его жильцами, его хозяевами, а Айша – бесправной, хоть и добровольной рабыней-заложницей. Конечно, относились к ней неплохо, но забывать о её статусе здесь ни на минуту не давали. Даже Эдже, с которой, казалось, сложились вполне дружеские отношения, всучила ей не платье, а тряпьё и рухлядь. Только Курбан окутывал её ласковыми словами, уменьшая страх и тревогу, и когда она дошла до последних ступеней лестницы, с замиранием сердца увидела, что он ждёт её в темноте, опёршись на перила.

   Он вначале не понял, что за белоснежное одеяние на Айше, но когда обнял и поцеловал, прижимая к себе трепещущие полуобнажённые плечи девушки, то разобрался, что вместо платья она обёрнута бабушкиной шалью.

   – Ты специально так оделась, чтобы своим нарядом искусить меня, как ветхозаветная Ева соблазнила запретным яблоком Адама?

   – О, нет, я далека от такого коварства. Просто своё единственное платье я постирала и повесила на балконе, а то, что мне дала Эдже, чтобы переодеться, так безобразно и так изношено, такое облинялое и бесформенное, что надеть его я не решилась, чтобы не показаться тебе в нём уродиной. Ведь ты не осудишь меня за то, что я захотела быть для тебя красивой и чистой, как эта белая шаль? Да и бабушка, думаю, не стала бы возражать, если бы не спала, поняла бы, что я для тебя в её шаль нарядилась. Или ты считаешь, что мне лучше уйти?

   – Нет-нет, останься! – с жаром воскликнул Курбан, горячо целуя её губы, лицо, шею, плечи. – Прошу тебя! Давай зайдём в мою комнату, чтобы никто нас не услышал. Я так мечтал все эти дни и ночи иметь возможность прикоснуться к тебе! Ведь я так люблю тебя, неужели ты не видишь, не чувствуешь?

   Айша не могла не верить его словам, ведь ей так этого хотелось! Она не могла поверить, что он не замечает её физических недостатков, что он любит её такую, как есть. А вдруг судьба сжалилась над ней и за все её несчастья, за искалеченные болезнью ноги послала в подарок этого красивого молодого человека? И даже если его слова о любви – обман, она верит им всем сердцем, потому что хочет верить. Их ей никто и никогда не говорил, никто и никогда не целовал её губы с нежной влюблённостью и упоительной пылкой страстью.

   – Хорошо, пойдём.

   Айша вложила свою руку в ладонь Курбана, и, придерживая сползающую шаль, пошла за ним в его спальню, не раз изученную ею сверху через отверстие в потолке. И всё равно, пространство показалось несколько необычным, освещалось только маленьким ночником в виде парусника из хрусталя на стене, который Айша ещё ни разу не видела. Однако его свет был слишком слабым, отчего рассмотреть лицо Курбана почти не удавалось, а ей настолько этого хотелось, что, когда они остановились посреди комнаты, она стала кончиками пальцев гладить его лоб, глаза, щёки... И, будто убедившись в том, что это именно он, тихо, ласково и нежно стала целовать его, удивляясь своей смелости и отчаянной решительности довериться своей любви и пьянящим мужским словам, обещающим ей счастье.

   Айша не ощущала стыда от того, что, шепча её имя, Курбан целует её слегка озябшие оголённые плечи, от того, как жар его мягких, но сильных губ проникает в неё, согревая и вызывая приятную внутреннюю дрожь.

   – Милая моя, цветочек мой, ягодка сладкая, как же я рад сейчас, что ты рядом со мной. Как я мечтал об этом. Как я люблю тебя…

    – Но ведь я калека, Курбан! Разве может здоровый человек любить калеку?

   – А ты видела себя в зеркале? Ты хоть представляешь себе, какая ты красавица? Пусть бы все калеки мира были такими красивыми, добрыми, умными, смелыми, да ещё и работящими настолько, что способны были готовить целыми днями еду на пятнадцать человек и ухитряться при этом повторять блюдо не чаще одного раза в десять дней. А путь к сердцу мужчин, как известно, лежит через желудок. Ты к моему сердцу уже Транссибирскую магистраль проложила, причём автомобильную и железнодорожную одновременно. Так что ты мне больше об этом не напоминай и не беспокойся. Скажи, как ты ко мне относишься?

   – Я люблю тебя, – просто ответила она.

   – Я ждал этих слов.

   Курбан, обхватив Айшу за талию, легко приподнял её над полом и, сделав оборот вокруг себя, упал вместе с ней на кровать, прижался губами к её губам в страстном поцелуе.

   Шаль не преминула сползти с хрупкого плеча, а Курбан, чуть касаясь мизинцем, сдвинул с него и бретельку, поцеловал это место нежно-нежно то место, а потом поднял глаза и выразительно, будто спрашивая разрешения, заглянул в глаза Айши, будто хотел понять, готова ли она к таким вольностям с его стороны.

   – Да, – ответили ему её глаза.

   Когда же взрыв их обоюдной страсти был позади, тело отдыхало от боли и блаженства любовных ласк, а губы распухли от поцелуев, в ушах всё ещё звучали его нежные признания и ласковые слова любви, которых Айша прежде никогда не слышала. Курбан уснул, прижавшись к её плечу, и сладко посапывал. Она понимала, что не смогла бы сейчас уснуть ни за что, поэтому лежала, боясь пошевелиться и потревожить его сон. Глаза уже давно привыкли к полумраку комнаты, и взгляд устремлялся то в освещённое луной небо за окном, то на красивое лицо своего мужчины. Своего самого дорогого, самого любимого человека, сумевшего сделать её счастливой!

   Из глаз капали слёзы, но она их не вытирала. Эти слеузы были слезами благодарности судьбе за любовь, посланную ей в такой сложной жизненной ситуации, когда нет никакой надежды на возвращение домой, на то, что она когда-нибудь увидит своих милых родителей, друзей и подруг. И пусть потом будет то, что будет, но сейчас, в эту минуту, Айша была бесконечно счастлива, потому что любила, потому что стала женщиной с тем мужчиной, который её любил, действительно любил.

   В эту любовь невозможно было не верить: Айша её видела, ощущала всем сердцем. Возможно, потом, позже, это яркое чувство пройдёт, но сейчас оно есть и ей этого вполне достаточно для того, чтобы душа блаженно плыла на облаках счастья, любуясь сверху молодым человеком, разделившим с ней сегодня впервые в жизни это упоительное ложе любви. И хоть до утра ещё далеко, но нельзя было забывать о тревожной действительности.

   – Проводи меня, – разбудив Курбана, жарким шепотом прошептала она ему на ушко.

   – Не уходи, мне так хорошо с тобой. Побудь ещё.

   Он порывисто обнял и прижал к себе её обнажённое тело. Поцелуями горячих губ покрыл её глаза, щёки, припухшие губы. Его страсть вспыхнула снова, и Айша с готовностью, мягко и нежно ответила на его ласки.

   Но уходить нужно было непременно, и она, тихонько встав, вновь завернулась в платок. Тяжело вздохнув, Курбан оделся, и они вышли из комнаты. Подниматься на женский этаж ему запрещено, поэтому он остался стоять внизу, у лестницы, а Айша, стараясь не скрипеть половицами, подошла к двери своего жилища. Но неожиданно из темноты коридора со старого кресла поднялась чёрная тень, и Айша в испуге вскрикнула:

   – Ой, кто это?!

   – Так вот какая скромница попала в наш дом! – прозвучал ей в ответ хриплый мужской голос.

   Этот голос Айша узнала бы из тысяч, хоть и услышала его в первый раз только сегодня утром. Она мгновенно поняла, что Сараби выполнил свою угрозу, что это он ждал её здесь. Осознав всё это, ей осталось только замереть от ужаса.

   – Значит, не зря я тебя тут поджидал, ты уже готова и даже раздета! Интересно только, где это ты шлялась?!

   В ту же минуту его похотливые потные руки вцепились в её плечи. Свои она скрестила на груди, изо всех сил держась пальцами за края шали, и готова была закричать, но боялась так, что от страха у неё началась икота. Айшу всю передёргивало от спазматических судорог. Страх икота и дрожь лишали девушку возможности оказать хоть какое-то сопротивление или поднять крик. Она уже и не надеялась на чью-либо помощь, когда жадные руки Сараби сорвали