Когда бабушка - потомственная ведьма, решает пойти в отпуск, то никакие силы не способны ее от этого удержать. И не важно, что я просто Маша.
Приговор вынесен и обжалованию не подлежит!
Добровольцами под угрозой расправы становятся Черепушка Тимошка и чёрт Кеша.
"А как же любовь?" - спросите вы. Любовь придет негаданно-нежданно, но вовремя.
Стемнело.
Полная луна ярко светила над Дёминкой. Такое забавное название. Каждый раз наведываясь сюда глаз радуется, как ладно живёт местный люд.
Деревенские жители любят свою ведьму и чтут, частенько обращаются за советом и всегда получают помощь и содействие. По каркасу беседки вился виноград. Крупные почти чёрные грозди свисали низко, отсекая отдыхающих от посторонних глаз. Хотя какие здесь чужаки. Селение удалённое, мало кто наведывался сюда без крайней необходимости проведать родичей. Пока что в этой глубинке сохранилась доброта и желание жить праведно.
— И что ты, Марья Федоровна, собираешься делать? — я сделала глоток креплённого и поморщилась.
Да, мастерица на все руки бабка.
— А что тут поделаешь? Машка моя, вон, красоткой выросла. Сила ведьминская бежит по жилам, а уму ей дать не хочет.
Местная ведьма горько усмехнулась. Некогда волевая, сильная и уверенная в себе женщина и вовсе припечалилась. Тяжела была тема. Внучка была всем для нее. И тут такое разочарование.
— А не думала ли ты, что она просто не может?
— Нет, — отмахнулась старушка, — Не хочет, говорю же. У нас в роду бездарей отродясь не водилось, а вот лентяек пруд пруди. Вон, Иринка моя еще лет сорок назад как про ведовство узнала, так и отреклась. Никогда тяги к колдовству не испытывала. А это, знаешь ли, не просто дар. Его словно цветок — поливать нужно, холить и лелеять, развивать, либо он попросту зачахнет.
С этим было трудно не согласиться.
— А внучка-то что?
— Манька моя как губка всё впитывает, многое знает: настои, припарки... Даже с Тимофеем Степановичем разговаривает. Сама знаешь, чтоб с покойником поговорить сил нужно немеряно, а у неё, вон, ловко и естественно выходит, даже не напрягаясь. А тут еще этот... — Марья Фёдоровна махнула рукой, досадуя.
У каждой из нас свои горести. Такие разные... Сама вечность разделяет нас. Я устало потёрла виски.
Дверь домика отворилась, и показалась черноволосая девчонка с косичками. Да, подросла красавицей из пухлой малышки превратившись в угловатого подростка. Что-то весело напевая, она бросилась к нам.
Я спрятала хвост за лавку. Нечего пугать ребёнка. Ей еще предстоит долгий путь знакомства с миром магии, а сейчас ещё не время.
— Ба! Там опять синеокий в зеркале маячил.
— "Синеокий"? —переспросила, бросив взгляд на ведьму.
— Тот самый инквизитор, что проклят моей бабкой еще был век назад. Совсем окаянный замучил, проходу не даёт.
Что ж, и в этом мире не всё спокойно. Бродят тут всякие...
Я вдруг вспомнила своего Странника. Моё персональное проклятие. Пусть не разумно, но в моей груди всё ещё теплилась надежда на спасение. Совершенно не важно, что там Марс говорил. Вера — единственное, что сейчас остаётся.
— А Вы кто? — вдруг спросила девочка.
— Ехидна, — представилась я ей, — А как же зовут столь очаровательную ведьмочку?
— Маша, — она стеснительно завела руки за спину, улыбнулась и побежала обратно в дом.
Уже сейчас было понятно, что эта девочка не даст никому заскучать, а приключения к ней так и будут липнуть.
— Я боюсь, — Марья Федоровна вдруг неожиданно схватила меня за руку, — Что с ней станется, если он за мной придёт? Иринка — безголовая дурёха. Только тряпки, цацки и мужики ее интересуют. Ей и дела нет до дочери, а что с внучкой будет, когда меня не будет?
Вот они стенания смертных. Все эти "что, если..."
Громко стрекотали ночные кузнечики, неподалёку пели свои песни лягушки в местном болоте.
В этом мире воин и прочих бедствий Дёминка была некой тихой гаванью.
— Если с тобой что-нибудь случится, я позабочусь о ней. Присмотрю одним глазом, — улыбнувшись, я сделала еще глоток вина.
Ведьма довольно улыбнулась.
— Ну, а у тебя какие горести? Странник не перестаёт своих поисков?
Я поморщилась. Это была больная тема. На неё не хотелось говорить, но невозможно было не думать.
— Не сдаётся, — лишь тихо проговорила.
— Это правильно. Он добьё1ся своего. Упорным всегда воздается за усердие. А он тебя любит. Любовь — это настоящее волшебство. Она лечит больных, спасает обречённых, но, к сожалению, ломает сильных. Не дай Нику сломаться. Поддержи его...
— Засиделась что-то я, — вдруг спохватилась я.
Это было бегство. Но далеко ли можно убежать от самой себя?
Маша попала. Кстати, Маша — это я. В быту Мария Ивановна Болотова.
А здесь в Дёминке — госпожа Марья.
Эту историю следует начать с упоминания о моей дорогой бабулечке. Мария Фёдоровна (старшая) прослыла в семье чокнутой старушкой. Сначала, продав свою сталинку в историческом центре города за баснословные деньги, а затем перебравшись в деревушку у чертей на куличках - в старенький домик.
Дело было давно, ещё до моего рождения.
Родственнички сначала надеялись, что старушенция раздаст "похоронные" детям и тихонько откинет копыта, но та не торопилась. Своенравная женщина завещала все той, что "разговорит Тимошу". Кто такой Тимоша многие не понимали, но искренне надеялись на встречу и беседу. Мама всегда рассказывала, что так ласково ба отзывалась только о Тимофее Степановиче — покойном дедушке, но он умер аккурат к рождению маман.
Годы шли. Поначалу многие приезжали к бабуле, но потом в ужасе бежали и более не возвращались.
Марья Фёдоровна была интересной женщиной, могла кого угодно отвадить от визитов, кроме дочери — моей маменьки, которая упорно спихивала меня на плечи хрупкой старушки, дабы устроить свою личную жизнь. Попыток было много и все безуспешные.
Так вот, услышав, как однажды мама рассказывает семейные истории очередному кавалеру, я и услышала про того самого Тимошу, поэтому приехав летом к ба, задала вопрос кто же такой этот Тимошка. Было мне лет тринадцать.
— Да вон он, — она махнула на подоконник.
Я обернулась. На белой, недавно окрашенный, поверхности стоял на постаменте из стопки книг череп. Нет бы ужаснуться, я пришла в восторг. К нашему скелетону в кабинете биологии нельзя было прикасаться под угрозой смертной казни, а здесь свой — домашний!
— Ну здравствуй, Тимофей, — я коснулась гладкой косточки.
— Вот-вот говорил я тебе, старая, что Манька у нас не промах, — в ответ заклацала зубами черепушка.
С громким "ой" я отскочила, но любопытство возобладало уже через пару мгновений.
— Ба, он говорящий!
Она только посмеялась.
Училась я не важно, но Тимошка оказался неиссякаемым кладезем знаний. “За Гранью мир по-новому открывается” - говаривал Черепушка. Я туда не торопилась, но учебу за лето не кисло подтянула.
Каталась я в Дёминку каждые каникулы и выходные, познавала способы выживания в традиционных условиях: дров наколоть, грядки прополоть, за малиной сходить, с колодца воды натаскать… К вечеру сил на стандартные подростковые «хотелки» не оставалось. Кого-то затягивал гаджет, а меня подушка и крепкий здоровый сон.
Школа закончилась. Всякие дяди Пети, дяди Васи, Владимиры Ивановичи и прочие кавалеры мамы постоянно были недовольны моим повзрослевшим присутствием в отчем доме. Поэтому однажды утром я уехала в Москву — разгонять тоску и поступать. Кое-как окончив институт, я оказалась перед непростым выбором. Куда дальше двигаться по жизни. Решение пришло мгновенно. Я отправилась к ба. Все — таки не зря оканчивала факультет защиты растений.
— Горе ты мое луковое, на кой черт ты поступала в свой ПТУ, если не твое призвание? — убивалась бабуля.
Оставалось только вздыхать и разводить руками. Спорить с ней было заранее провальной затеей, но честь родного института, подарившего мне крышу над головой на долгих пять лет, я постаралась защитить.
— И ничего не ПТУ, а самый настоящий институт!
Так и началась наша веселая жизнь в стенах старенькой «хибарочки» на окраине деревни. Хотя, «хибарочка» слишком слабо сказано. Это был большой добротный дом “из сруба без единого гвоздя”, как говаривала Мария Фёдоровна. Здесь была просторная комната, как сейчас, модно говорить — кухня-гостиная и небольшая спаленка для ба. Моя же комната располагалась на чердаке, ныне именуемая мансардой. Но была и еще одна комната, в которую хода гостям не было. Это была библиотека. Все детство я наивно полагала, что все это разнообразное собрание книг о кулинарии. Ведь так часто заставала уставшую пенсионерку над котелком, из которого чаще всего вкусно пахло, но бывало и не очень.
На полочках кроме книг и фолиантов, находились разные колбочки с экзотическими ингредиентами азиатской кухни, вроде сушеных тараканов, заспиртованных пиявок, чудо-корешков, лапок лягушек (хотя от этого, по-моему, французы балдеют) и прочей гадости.
Колбочки, баночки, скляночки стояли аккуратными рядочками, порядок среди них — заслуга бабулиной любви к перфекционизму.
Меня всё это мало заботило. Здесь я была как дома.
Жили поживали, да добра наживали, пока бабушка однажды не вызвала на ковер.
— Машенька, ты у меня девочка уже взрослая, третий десяток пошел, поэтому пришло время браться за голову и начинать учиться ведовству.
Проще было остановить фуру голыми руками, чем остановить ее в намерениях.
Я кивнула. Выбора то все равно нет.
— Мария, звезда моя, неужели ты ко мне засобиралась? Жду тебя здесь почти полвека, всё никак не дождусь, — жалился дедуля Тимофей с подоконника.
— Сплюнь, костлявый! Просто девочке пора начинать постигать наше семейное ремесло. И если Людку твою я не смогла уму разуму научить, то хоть из Марьи толк будет. Так вот, девочка моя…
Монолог, под который можно только кивать затянулся до полуночи, глаза наливались свинцом от пламенного рассказа бабуси, но я держалась из последних сил.
Что-что, а ведовство меня не прельщало ни на чуть. Толку от сил и возможностей, если их нет. Обделила меня матушка природа врожденными способностями. Из умений только задушевные беседы с Тимошкой и разговоры с соседской и приблудной животиной. Так себе арсенальчик. Странно, возможно, но я не жаловалась.
По прошествию года, когда ба отчаялась меня уже хоть чему-то научить покойный дед подал ей скверную идею:
— А поехали в отпуск, как тогда в семидесятые, когда Людку заделали, оторвемся, а Марья пусть сама постигает науку, когда соседи прибегут за помощью. Это у тебя всё ладно получается, а ей хочешь не хочешь, а крутиться придется.
Мария Федоровна призадумалась.
А на утро у порога стоял чемодан и были куплены билеты на электричку до Москвы.
— Ба, ты куда?
— В отпуск.
— Но как? А как же я?
— Ты девочка большая уже, справишься. А мне нужно отдохнуть немного. Привести здоровье в порядок, чай не молодуха. Купила себе билет на Алтай. Буду оздоравливаться, — и прихватив багаж почти вприпрыжку села в машину к таксующему Илью Никитичу.
И это ей-то нужно в санаторий?!
— А меня то, меня-то забыла! — кричал вдогонку Тимофей Степанович.
Придется трудно, но шансы пережить столь внезапный отъезд бабушки были.
Бабушка отчалила неделю назад, а у меня уже голова пухнет. Приходят соседи, всё выспрашивают куда и надолго ли? А я знаю? Мне самой интересно.
Алтай он, знаете ли, не маленький, куда там ее занесло — неизвестно.
— Эта старая карга меня бросила, — завывал Тимоша, постукивая зубами чечётку.
И так всё это время. Голова просто пухнет.
— Деда, ну не скучай, вернется, зато молодой и прекрасной.
— Ха! Насмешила! Она то и в молодости не отличалась добрым нравом, а красота, знаешь ли от чистоты души идёт.
Вот только недавно ты для него “звезда очей”, а сейчас уже и “карга” и “старая”. Поэтому я и не завожу отношений с мужчинами — больше хлопот, чем толку.
Дел по дому было немало. Подмети, за водой сходи, приготовь, убери, кур во дворе накорми... А был бы мужик, то дел бы прибавилось...
Поглощенная своими неутешительными мыслями, я задремала на маленькой софе около окошка. Дед всё продолжал бурчать и вспоминать всю нашу женскую линию до пра…семь раз еще “пра” бабки, что породила истинное зло, которое он в пылу юности и страсти не разглядел в бабуле.
Вдруг раздался какой-то шорох. Я опасливо приоткрыла глаза и заозиралась. Никогда ничего не боялась, но здесь среди лапок и усиков таракашек нервишки пошаливали.
— Кто здесь? — спросила я полумрак.
— Дед Пыхто! — ответила мне темнота из угла.
Простым «ой» в этот раз я не отделалась.
— Ааааа-аааа! Мааамааа!
— Тише, малышка, не ори, оглохну! — отозвался нежданный пришелец.
Глаза мои были полны ужаса. Но это спросони. Мало кто ожидает в пустом доме, Тимошка не в счет, проснуться от шороха.
— Дык пусть проорётся, говорят полезно для развития легких, а то дышат не пойми, чем в своих столицах молодежь, — поддержал беседу покойный дедуля с подоконника.
Это немного привело меня в чувство.
Маменька говорила, что присутствие родного человека всегда успокаивает. И таки была права.
— Ну, молодец, детка. Дыши глубоко и полной грудью. А грудь то у нас…
— Не при ребенке! — осёк его череп, угрожающе клацнув зубами.
Из темного угла вышел… чёрт.
— Так ты мелкий!
— Мал клоп, да вонюч, — парировал он.
Его черная короткая шёрстка, местами с проплешинами и колтунами в других местах, делала его почти незаметным в ночи. Небольшие кокетливые рожки торчали из-за ушек. Также образ дополняли копытца, которыми заканчивались тоненькие ножки, а на ручках были словно обезьяньи ладошки с острыми коготками.
— Мыться чаще нужно, чтобы не вонять. А то мух потом выводить, — пробурчала я, а гость принюхался к подмышкам, демонстрируя кустики на оных. Гадость-то какая.
— Где хозяйка? Некогда мне тут с невоспитанными девчонками разговоры водить.
Мы с дедом притихли. Еще один на наши головы свалился.
— Нет её. В отпуске.
— А хто за нее?
А вот и правда, «хто»?
— Я за нее, — гордо сообщила я незваному ночному визитёру.
— Шо выросло то, выросло, — печально вторил Тимоша.
Обидненько стало. Четверть века прожила, а доверия ко мне как к самостоятельной единице на нуле. Нужно исправлять ситуацию. Не зря же ба оставила меня за старшую. Чтобы “уму” и “разуму” научилась, постигла «дзен»...
Значит пора браться за дело. А когда лучше всего это начинать делать? Так как до Вальпургиевой ночи как до китайской Пасхи, то будем довольствоваться Хэллоуином, до которого ровно неделя. Пусть праздник не наш, но чем богаты — тому и рады.
— Итак, — я села, выпрямив спину и сделав наиболее солидное выражение лица, если такое вообще возможно, — Излагайте, чем могу помочь?
— Ты? Мне? Это меня прислали сюда помогать ведьме Марье. Теперь то я понимаю, что к чему тут!
Это он сейчас к чему?
— А могу ли я узнать в чем причина?
— Там говорят, что народ жалуется, — где это “там” я решила не уточнять, надеясь, что рано или поздно мне пояснят, или дед сжалится и расскажет. — Нехорошие вещи творятся у вас. Надо бы узнать, что ды как.
Угу. Значит помощничка прислали к бабке, а ее и нет.
— Значит сейчас всем спать, а с утра будем разбираться с вашими проблемами.
А я-то все голову ломала, чего это деревенские ко мне пачками таскаются. А у них оказывается проблем вагон и маленькая тележка. Так чего же молчали тогда? Не пойму я их.
В целом жилось мне здесь хорошо, чего не понимали родичи. Как и не понимали, как я уживаюсь с бабусей. А точнее с ее скверным характером.
Алтай Алтаем, а дел по горло.
Природа. Свежий воздух. Огород... А теперь еще аборигены будут помогать вливаться в сельский колорит.
Говорила мне мама, чтобы я меньше с тяпкой у бабули бегала по палисадникам, а больше книжек читала — не верила. Ну что же, получите — распишитесь.
Ну я же говорю, что Маша, попала ты.
С трудом разомкнув сонные глаза, я вслушивалась в речи Тимоши.
— Маша, все пропало! Все пропало! Машааа! — Зудел дед на подоконнике, постукивая зубами.
— У нас пожар? — запаха дыма и гари не почувствовала, но на всякий случай уточнила, мало ли коронованные вирусы никто не отменял.
Чёртика нигде видно не было. Ну слава Яге, ускакал. Скатертью дорожка — барабан на шею.
— Манюня, ты погляди в окно. Деревенские с самой заутренней собрались у ворот.
— И чего им не спится? - потом меня осенило, — У меня же Зорька не доянна, чего ж ты дедуля не разбудил-то?!
Череп продолжал распинаться на тему апокалипсиса и святой инквизиции.
— Помню, народ озлобился сильно, когда пирамида рухнула и пришел к твоей бабке, чтобы помогла деньги вернуть…
— Смогла? — как бы между делом уточнила я.
— Нет, конечно, она же не волшебница.
Зря, очень даже зря.
— Дык потом они такой же толпой, но с вилами захаживать начали. Гадости выкрикивали, сжечь планировали.
— А чего передумали? - Стало правда интересно.
— Так она им пригрозила, что порасскажет перед смертью обо всех их прегрешениях.
Умно. Узнаю бабулечку.
Сборы закончились. Футболка и джинсы были натянуты, волосы затянуты в тугой хвост на затылке, а новенькие кеды обуты прямо на босу ногу, как велит мода, чтобы щиколотки эротично выглядывали (если такое вообще возможно).
— О, проснулась бедовая, — кивнул мне чёрт, — Солнце давно встало, а шеф усё спит. Не хорошо.
— Шеф, горемычный, в отпуске. А мы так, посредники, — дед не мог удержаться от реплики. Он, в принципе, редко молчит, но я как-то привыкла уже.
— А надеть что-то менее приветливое не судьба? — черныш окинул меня придирчивым взглядом, не удержавшись и опять пялясь на зону декольте.
И что он там нашел?
— А ты хочешь, чтобы я разгуливала в траурном платье до пят и колпаке?
— Плюс-минус, где-то рядом. Давай знакомиться. Я Инногентий Шестнадцатый.
— Иннокентий?
— Нет, она у вас глуховатая что ли? — это он деду, — Инногентий.
— Лады, Кеша, я — Маша.
— Машу оставь для мамули. Госпожа Марья будешь. Но к сурдологу сходим с тобой как время появится. А сейчас марш переодеваться и вперед к новым свершениям!
Он махнул рукой и испарился в воздухе с громким хлопком. Кто слышал, как хоть раз лопался надутый шарик знает, что за звук я услышала.
Ну что же, бабулечка всегда говорила, если не можешь перебороть обстоятельства, тогда просто расслабься и получай удовольствие.
На порог я вышла в черном кружевном мини, за неимением других вариантов. Толпа притихла и заметно напряглась.
— Люд честной, зачем пожаловали?
“Люд” не решался ни слова молвить. Боятся — значит уважают.
Вперед выступил соседский парнишка Ванька.
— А ведунья Марья где будет?
Хотелось ответить“ в Караганде”, но я тактично воздержалась.
— Пред тобой ее последовательница. Госпожа Марья я.
Народные массы прониклись.
— Дык это ж Машка, внучка Марьи Фёдоровны. Из столицы в прошлом месяце прибыла, — вперед выскочила дородная баба, но жутко крикливая. Бабуля дружбу с такими в силу своей интеллигенции не водила, а значит, что эта особа местная сплетница.
— Машка — это корова у тебя на привязи, а я в Москве обучалась в Ковене и получала степень. Так что Господа Марья для вас, если удобно вторая.
Аборигены загудели. Кто-то кивал, кто-то хмурился. Поди разбери этих людей, простых и сельских до самого копчика.
— Нам помощь нужна, Госпожа Марья Вторая, — слово взял староста. Круглый мужичок лет пятидесяти с красновато-лиловым носом. Запойный значится.
Ну что же, чем смогу — помогу. С учетом ограниченных способностей придется крутиться как белке в мясорубке.
— Выстраивайтесь в очередь по одному и ждите пока окликну, — затем задумалась и добавила, — Приемные часы с десяти утра до пяти вечера. Обед с часу до двух.
Развернувшись, я покинула крылечко и вошла в дом.
Кеша уже во всю шаманил в зале, подготавливая все к посетителям.
Усевшись на диван с кружкой кофе, я позвала первого просителя. Чертик спрятался в углу и слился с обстановкой, словно глаз отвел.
На пороге появился староста. Окинув меня сомневающимся взглядом, перешел сразу к делу:
— Ты это, Госпожа, помоги мне. Сосед на жинку мою засматривается, нужно отвадить.
Это мы можем. Я кивнула и потянулась к столу, на котором Инногентий оставил ящик с возможной атрибутикой. Немного покопавшись, нашла маленький флакончик с кем-то засушенным.
— Вот возьми, посыпь этим порог, а сам приударь за женой того негодяя. И будет тебе счастье.
Мужчина поднялся и благодарно кивнув удалился.
Если так дело пойдет, но скоро должна управиться.