Мирай. Ксения Облакова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17

АННОТАЦИЯ

У Мирай есть красивый дом, небольшой книжный магазин и, главное, чудесная дочь. Но у неё нет свободы в браке-ловушке, а папа для дочери - праздник, который в последнее время случается всё реже. Муж Мирай - человек могущественный и опасный, и враги ему под стать. Поэтому, когда начинается охота за головой мужа, Мирай предстоит решить не только как воспользоваться шансом обрести свободу, но и как защитить дочь.

ГЛАВА 1

Сегодня литературный клуб магазина "Лавка небылиц" открывал свои двери для самых маленьких читателей – приходила группа детей пяти-шести лет, ровесники её дочери. Мирай читала им вслух, потом они обсуждали прочитанное, разыгрывали сценки из сказки или рассказа, рисовали или лепили героев, придумывали альтернативные финалы или продолжение, разучивали два-три слова на языке оригинала, если читали переводную литературу, – каждое такое занятие отнимало много времени и сил на подготовку, но приносило ни с чем не сравнимую радость. Мирай не переставала поражаться точности и свежести взгляда детей, которые ещё не знали, как отвечать "правильно", чьё мышление не успели заковать во взрослые шаблоны.

   – ...Мыши плохие, забрали мебель кукол без спроса! – непреклонно заявила русоволосая и голубоглазая Рада. К ней Мирай всегда старалась относиться внимательнее: полгода назад девочка потеряла в страшной автокатастрофе маму и осталась на попечении бабушки, тёти и папы, ведущего инженера одного из машиностроительных заводов. Ребёнок порой тосковал, невольно тянулся к Мирай, словно видела в ней что-то общее с мамой, но всё же детская психика оказалась на диво гибкой: несмотря на случившуюся трагедию, Рада оставалась общительной и любознательной малышкой.

   – Они не знали, что поступают плохо, – поправив очки, резонно заметил Зеки, уже в свои пять с половиной лет полностью оправдывающий своё громкое имя. Полнощёкий Зеки был сыном местного улема и почему ему родители разрешали посещать литературный клуб, Мирай не понимала до сих пор. Мать Зеки, женщина истово верующая, даже не переступала порог магазина, где был лишь один отдел религиозной литературы, а все остальные полки пестрели цветными корешками светских книг разной степени греховности. Эротику и порнографию Мирай, естественно, не продавала, не продавала даже Миллера и Буковски, но полочка, где томики поэтов западноевропейского Возрождения стояли рядом с книгами модернистов, у неё имелась. Хотя всё же в "Лавке небылиц" властвовала и царила литература детская, для любого возраста, самая разнообразная: от сказок народов мира, рассказов и повестей – отечественных и переводных – до энциклопедий, учебников и самоучителей по рисованию. И все эти книги Мирай разрешала маленьким членам своего литературного клуба брать читать, естественно, при условии бережного обращения. Возможно, именно поэтому отец Зеки на её прямой вопрос – проблемы с духовенством Мирай не были нужны, – с загадочной улыбкой ответил: "Ибн Абу Талиб изрёк: "Нет блага в том поклонении, в котором нет знания, и нет блага в том знании, в котором нет правильного понимания". Вы даёте знание, я – правильное понимание". Мирай спорить не стала, хотя, на её взгляд, уважаемый улем допускал в своих суждениях фундаментальную ошибку.

   Она, прежде всего, учила пониманию.

   Но Зеки уже почти год прилежно посещал её занятия.

   – Моя сестрёнка тоже берёт мои игрушки без спроса, – вступила в разговор Бегюн. Вот как раз со знойной кудрявой красоткой Бегюн всё было просто и понятно: её родители – университетские преподаватели, мама сейчас сидела в декрете с годовалой малышкой и не хотела, чтобы старшая дочь скучала рядом или чувствовала себя обделённой. – Мама говорит, потому что она ещё маленькая и не понимает, что надо попросить.

   – Но ведь мыши взрослые! – упрямо возразила Рада. – У них уже свои мышата!

   Мирай грустно улыбнулась. Знала бы ты, милая, сколько взрослых готовы пойти на нелицеприятные поступки, лишь бы их детях жилось лучше. Порой совершенно забывая о чужих детях.

   Словно вторя её мыслям, прозвучал тихий голос Тая:

   – Мышатам перинки нужнее, чем куклам.

   В будущем Зеки, Рада и Бегюн получат, если их родители захотят, очень хорошее образование, все возможности имелись. Но вот Тай, худенький робкий Тай, сын медицинской сестры, вдовы погибшего на войне мехвода, был как раз одним из тех, ради кого Мирай всё и затевала. Тай с братом не голодали, были обуты и одеты: мать много работала и как вдова участника боевых действий получала пенсию, на себя и на детей, но на излишества вроде красивых дорогих книг или дополнительных занятий средств уже не хватало. Но в крохотном литературном клубе Мирай дети из простых семей с небольшим доходом получали тот же доступ к знаниям, что и их более обеспеченные сверстники. Государственная система образования, к сожалению, пока с этой задачей не справлялась – на ребятах постарше социальное расслоение было видно уже отчётливо.

   Однако в "Лавке небылиц" и дети, и взрослые, пришедшие забрать своих чад после занятий, общались как равные. Хотя, возможно, Мирай зря тешила себя иллюзиями: по-настоящему богатые или родовитые семьи среди её постоянных покупателей не числились, и если их представители и переступали порог магазина, то случайно и ненадолго.

   Когда Мирай уже попрощалась с несколькими родителями и детьми, к ней подошёл Деян, отец Рады. По четвергам Раду обычно забирала бабушка, но Мирай невольно обрадовалась нарушению закономерности. С Деяном было интересно общаться, обсуждать успехи детей и новинки литературы. А ещё ей нравилось наблюдать, как у него при улыбке собирались складки вокруг губ, вокруг глаз – морщинки, а в самих светло-серых радужках словно вспыхивали маленькие солнечные зайчики. От Деяна веяло спокойствием и надёжностью. Стабильностью.

   – Мирай-ханум, позвольте выразить вам свою безграничную благодарность, дочь просто расцветает после ваших чтений,

   – Рада очень добрый и смышлёный ребёнок, заниматься с ней – одно удовольствие, Деян-эфенди.

   – У вас есть планы на субботу? – неожиданно спросил мужчина. – Мы с Радой собирались сходить в парк Еникапы покормить лебедей и поесть мороженое и будем очень рады, если вы с Эси к нам присоединитесь.

   Щёки Мирай вспыхнули румянцем, она смущённо опустила взгляд. И на какой-то сладкий миг позволила себе помечтать, что они действительно пойдут все вместе в парк. Будут наслаждаться солнечным днём и ароматами лета, много смеяться, девочки устроят весёлую возню у фонтана, а они с Деяном будут за ними наблюдать, непринуждённо болтать о всякой чепухе, а на обратном пути обсуждать планы уже на следующие выходные...

   Но нет. Нельзя.

   – Извините, Деян-эфенди, я не могу принять ваше приглашение, – всё ещё не поднимая глаз, негромко произнесла Мирай. Деян ей действительно нравился, теперь их тёплые отношения безвозвратно изменятся, но оставлять недосказанность было нечестно, поэтому она набрала в грудь воздух и призналась:

   – Я замужем.

   Последовала пауза, после которой Деян мягко произнёс:

   – Я знаю, Мирай. Но Эси сказала Раде, что не видела папу "целую вечность" и он с вами не живёт. Возможно, вы в процессе развода и у меня есть надежда...?

   Мирай судорожно сглотнула. "Целая вечность" – это два месяца и пять дней. Для ребёнка действительно – вечность. На протяжении которой Эси скучала, изводила её бесконечными вопросами и ждала. Ждала каждое утро, ждала каждый вечер.

   Разве можно так издеваться над ребёнком...

   Но дочь стала слишком болтливой, с этим надо что-то делать.

   Она подняла глаза, прямо встретила взгляд Деяна и твёрдо ответила:

   – Извините, нет. Муж развод мне не даст. А если даст, то заберёт Эслем. Я не могу на это пойти.

   Вслед за нормами шариата законы империи однозначно гласили, что ребёнок принадлежит роду отца. При разводе ребёнок может остаться и с матерью, но только если супруги так договорятся.

   Они с мужем не договорятся.

   Глаза внимательно наблюдающего за ней Деяна наполнились теплом и сочувствием.

   – Я прекрасно вас понимаю и, возможно, мог бы...

   В соседнем зале послышался громкий женский голос, раздражённый, агрессивный, всё набирающий мощь. Ещё немного – и сорвётся в крик.

   – ... да как ты посмела!

   Скандал в магазине – прекрасный повод прервать тягостный и, по большому счёту, ненужный разговор. Поэтому Мирай с улыбкой извинилась перед Деяном и поспешила на помощь Айше, которая сегодня работала во второй смене.

   Растерянная, бледная почти до синевы Айше сгорбилась за кассовым островком, а с противоположной стороны высокой стойки на неё коршуном взирала разъярённая дама. Лет сорока, эффектная, ухоженная и очевидно обеспеченная: замысловато повязанный дизайнерский платок на голове, брови с татуажем, подведённые глаза, ярко накрашенные губы, стильный костюм с широкими брюками-клёш и много золотых украшений.

   Искоса и заинтересованно на эту группу поглядывали несколько других покупателей и почему-то не спешащие расходиться родители с детьми.

   – ... признавайся!

   – Я не брала!

   – Мир вам, ханум! – поспешила вмешаться Мирай и, когда женщина перевела на неё сверкающие карие глаза, любезно улыбнулась. – Меня зовут Мирай, я владелица магазина. Что-то случилось?

   Дама, не отвечая на приветствие и не представляясь в ответ, обвиняюще ткнула пальцем с длинным алыми ногтями, украшенными стразами, в сжавшуюся ещё больше Айше:

   – Эта дрянь украла мой браслет!

   Изумлённо приподняв брови, Мирай в недоумении перевела взгляд с одной на другую.

   – Браслет? Но как такое могло произойти?

   После нескольких вопросов удалось выяснить, что дама хотела приобрести для сына большой набор с магнитными буквами и цифрами, пожелала набор осмотреть, но соскальзывающий с запястья браслет мешал. Браслет был изготовлен из только входящего в моду чёрного золота – ювелирного сплава золота, кобальта и хрома, – поэтому, в отличие от украшений из чистого золота, магнитился. И ханум его сняла, положила на край длинной полукруглой кассовой стойки. На том конце высокой стойки, практически упирающемся в полку с настольными играми, обычно упаковывали покупки в подарочную бумагу или, как в данном случае, позволяли покупателям спокойно рассмотреть большие дорогие книги или развивающие наборы.

   Через пару минут браслета на стойке уже не было, а рядом находилась только Айше.

   Тут Мирай заподозрила неладное. В магнитной азбуке настолько сильных магнитов, чтобы притягиваться ко всему пусть на небольшом, но всё же расстоянии, не было. И почему дама положила браслет на стойку, а не убрала в сумку?

   Когда покупательница озвучила цену браслета в четыре с половиной тысячи османских лир, больше трёх месячных зарплат Айше, Мирай окончательно уверилась в своих выводах. Жаль, Билал, охранник, не видел, что произошло, он в это время обычно дежурил у дверей, следя, чтобы ускользнувшие от присмотра родителей детишки не выбежали на улицу.

   Она сейчас могла увести даму в свой кабинет и за пять-шесть тысяч лир замять досадное недоразумение. Именно такого поступка эта скандальная особа ждала.

   Но откупиться – признать вину. И Айше никогда больше не отмыться от репутации воровки, и о "Лавке небылиц" пойдёт дурная слава. Дурную славу магазин как-нибудь переживёт, но вот бедной девочке с таким пятном в биографии в их патриархальном обществе придётся совсем несладко.

   Поэтому Мирай снова улыбнулась и пообещала:

   – Не волнуйтесь, ханум, ваш браслет обязательно найдётся. Залы магазина под видеонаблюдением, – она указала на соответствующую табличку на стене, – я сейчас вызову полицию, она во всём разберётся.

   Идея с полицией ханум очевидно не понравилась, она недовольно поджала губы, но, покосившись на по-прежнему с интересом наблюдающих за скандалом зевак, сквозь зубы процедила:

   – Вызывайте. Но быстрее, я спешу!

   Полицейский участок находился в двухстах метрах от магазина, поэтому долго ждать не пришлось – Мирай успела обслужить лишь одну покупательницу, тоже любопытствующую, но из-за капризничающего маленького ребёнка не ставшую ждать развязки истории. Молодой серьёзный полицейский, отрекомендовавшийся младшим оперуполномоченным мюлазимом Ахмедом Кая, выслушал внимательно. Сначала Мирай, глядя на новенький, с иголочки тёмно-синий мундир мюлазима и очевидное желание спрятать за сурово сведёнными бровями юность, скептически отнеслась к его способности разобраться в происшествии. Ведь пострадавшая, которая представилась как Рабах-ханум, снова начала выражать недовольство, торопить и намекать на связи мужа. Но нет, оперуполномоченный всё равно всех дотошно расспросил, с особой деликатностью – находящуюся на грани обморока Айше. Потом подошёл к закреплённой на стене видеокамере, взглянул на противоположную, задумчиво прищурился, что-то прикидывая в уме. Снова посмотрел на самый край кассового островка, откуда исчез браслет, и покачал головой:

   – Судя по всему, записи видеокамер нам не помогут.

   По губам Рабах-ханум скользнула едва заметная усмешка.

   – У нас практически нет слепых зон для видеонаблюдения, – сообщил подошедший охранник Билал и послал сочувствующий взгляд всё ещё бледной Айше. Та неожиданно зарделась и потупилась.

   Мирай поспешила спрятать улыбку. Ух ты. Кажется, здесь тоже зародились взаимные нежные чувства.

   Тоже?! Нет! Только не это!

   Астагфируллах!

   – Тогда давайте посмотрим записи. – Мюлазим обернулся к владелице браслета и указал на диванчик для посетителей. – Ханум, пожалуйста, обождите здесь.

   Та уселась с видом оскорблённого достоинства.

   Путь к каморке с системой видеонаблюдения показывал Билал, он же открыл электронный замок на двери ключ-картой и посторонился, пропуская вперёд полицейского. Тот, наблюдавший за манипуляциями охранника с какой-то странной задумчивостью, помедлил, но всё же шагнул в каморку.

   Мирай зашла следом.

   Мюлазим оглядел мониторы, подошёл к пульту, нажал какие-то кнопки, снова покачал головой и оглянулся на Мирай.

   – Ханум, вы точно занимаетесь только продажей книг?

   – Точно, бей.

   Тот глянул с сомнением, но ничего не сказал. Нужный фрагмент записи Билал нашёл практически сразу. Уже спустя десять секунд они наблюдали, как Рабах-ханум снимает браслет, кладёт на стойку, Айше отходит, покупательница ещё пару минут рассматривает магнитную азбуку, потом возвращает листки с заданиями обратно в коробку и словно невзначай... смахивает рукавом браслет в стоящую под стойкой мусорную корзину для обрезков упаковочных материалов.

   Запись пересмотрели три раза, но никто так и не смог с уверенностью сказать, специально ли женщина уронила браслет.

   Дальше всё происходило предсказуемо: оперуполномоченный вернулся в торговый зал, под жадными взглядами присутствующих достал браслет со дна мусорной корзины – за счёт собственной тяжести он провалился под обрезки бумаги и лент – и громко объяснил, что произошло. Айше от облегчения просто осела на стул, хозяйка вещи как-то очень вяло обрадовалась её возвращению, а подозрения Мирай превратились в уверенность.

   Носить дорогие и эксклюзивные ювелирные украшения ей сейчас некуда, но они у Мирай имелись – муж в своё время был весьма щедр. Браслет, занявший своё место на запястье владелицы, четыре тысячи золотых лир не стоил. Четыреста – возможно, но никак не четыре тысячи.

   Вся эта история дурно пахла банальным шантажом.

   – Теперь следует... – оперуполномоченный не договорил, потому что в магазин размашистым шагом вошёл ещё один посетитель... но не покупатель. Мюлазим сразу вытянулся в струнку и взял под козырёк.

   Утирая платком потное покрасневшее лицо и тяжело дыша, к ним подошёл комиссар Ачар-ага, начальник полицейского участка: на улице стояла жара, а он очевидно спешил. Вопреки стереотипам о "пузатых мундирах" Ачар-ага не увлекался чревоугодием, напротив, постоянно сидел на строгой диете, но страдал от эндокринных нарушений, а потому имел проблемы с лишним весом и терморегуляцией. Обязательные физические нормативы он сдавал известным способом, все в районе это знали, но благодушно закрывали глаза: человеком Ачар-ага был неплохим, на вверенном ему участке поддерживал порядок, всегда старался поступать по справедливости, мздоимство среди подчинённых не поощрял, сам в поборах замечен не был. "Благодарности" принимал, конечно, но немного, редко и весьма благопристойно.

   Мирай, как любой другой владелец или управляющий бизнеса в их районе, могла быть уверена, что Ачар-ага на пороге появился не ради наживы.

   – Мирай-ханум, простите великодушно, только узнал, – вновь отирая пот и шумно переводя дыхание, заговорил комиссар, – надеюсь, этот юный остолоп не обидел вас? Прислали две недели назад бедокура на мою седую голову...

   Щеки строгого серьёзного мюлазима залил такой нежный девичий румянец, что Мирай одновременно стало жалко его и очень, очень смешно. Но она сдержалась.

   – Что вы, уважаемый Ачар-ага, напротив, мюлазим быстро помог разобраться в неприятной ситуации.

   – Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался комиссар, – докладывай, Кая.

   Рапорт оперуполномоченного занял минуты три от силы, после чего Ачар-ага перевёл задумчивый взгляд на притихшую "потерпевшую" и по своей привычке снова два раза повторил, словно что-то вспоминая:

   – Рабах-ханум, Рабах-ханум... – а потом, очевидно вспомнив, спросил:

   – Не вас ли, ханум, Джевдед-бей несколько дней назад, когда мы встретились возле овощной лавки, представил как свою свояченицу, приехавшую из Коньи по делам?

   Судя по тому, как сжались на ручках сумки унизанные кольцами пальцы дамы, комиссар вспомнил верно. Значит, причина навета кроется вовсе не в желании заработать шантажом.

   Помимо лавки букиниста в их районе было всего шесть книжных магазинов: один большой сетевой, где продавалось всего понемногу, магазин научной и технической литературы рядом с университетом, фирменный магазин одного из издательств средней величины, небольшой магазин исламской литературы при мечети, её "Лавка небылиц" и "Книги дедушки Джевдеда" Джевдед-бея. Причём назвали магазин ещё в честь прадеда нынешнего хозяина больше века назад, то есть это было старое семейное дело, с традициями и кругом покупателей которого Мирай не могла и не хотела конкурировать.

   Но, очевидно, Джевдед-бей считал иначе. Его жена была из тех женщин, которые без ведома мужа ничего не предпринимают и которая не стала бы втайне сговариваться с сестрой.

   Комиссар покивал:

   – Понятно, понятно... Протокол оформили уже? Мирай-ханум, будете подавать встречное заявление?

   В глаза ей комиссар не посмотрел, догадывался, что она принадлежит тому кругу, где подобный поступок в отношении женщины до сих пор считается оскорблением, но Мирай знала, взгляд у Ачар-аги не под стать внешности: умный, усталый, но проницательный.

   И ещё знала, о чём в действительности её спрашивает комиссар. Будет ли она мстить? Раз уж Джевдед-бей немного потрепал ей нервы, в ответ к нему тоже может приехать с проверкой пожарная инспекция или даже налоговая служба. И они обязательно найдут нарушения. Нарушения можно найти у всех.

   У всех. Ну, разве что, кроме Мирай.

   У неё искать нельзя.

   Однако мстить Мирай не хотела. Внезапно она почувствовала себя ужасно уставшей.

   – Не буду. И не надо составлять протокол. Пусть ханум громко извинится перед Айше и окончим дело миром.

   У Рабах-ханум раздражённо затрепетали ноздри, а губы сжались в одну надменную полоску. Однако она пересилила себя, натянуто улыбнулась и посмотрела на вновь сжавшуюся в нервный комок Айше:

   – Извините, что сгоряча обвинила вас. Я... перенервничала.

   Дама коротко кивнула комиссару и, больше ни на кого не глядя, лишь гневно стуча каблуками в наступившей тишине, удалилась.

   Мирай вздохнула. Вот и хорошо. Сейчас все остальные тоже разойдутся, и она сможет на пять минут запереться в своём кабинете с чашкой ромашкового чая.

   И только допиваю ароматный настой, она вспомнила оборванные скандалом последние слова Деяна. Он мог бы... что?

   Надо предупредить, пусть даже не мыслит ничего предпринимать.

   Иначе быть беде.

ГЛАВА 2

Вскоре за Мирай приехал Назар-бей, почти на полтора часа раньше обычного. Видимо, Билал доложил ему о происшествии и начальник охраны примчался лично убедиться, что всё в порядке.

   А что может быть не в порядке? Не покусала бы её эта Рабах-ханум, в самом деле.

   Голова разболелась не на шутку, даже ромашковый чай не помог, поэтому Мирай, подумав несколько секунд, пошла в кабинет за своей сумкой. Уйдёт сегодня раньше, ничего страшного, зато Эси обрадуется. Через час на вечернюю смену выйдет Мехмед, серьёзный и ответственный парень с третьего курса отделения библиотечно-информационного дела, а до этого времени при необходимости Айше поможет Билал. Да и вряд ли что-то случится, не дважды же за день.

   Когда Назар-бей открыл перед ней заднюю дверь незнакомого автомобиля, Мирай не удивилась. Из соображений безопасности их машины периодически менялись, для любопытствующих даже имелась легенда про маленькую фирму по аренде автомобилей у "амджи Назара". Поэтому ситуации, когда Мирай приезжала на работу на одной машине, а возвращалась – на другой, уже случались. Ныне бюджетный хэтчбек поменяли на тонированный седан представительского класса, и это единственное, что немного выбивалось из привычного хода вещей.

   Мирай скользнула в салон, села и тут же ошеломлённо уставилась на сидящего у противоположного окна мужчину.

   Пожаловал, значит. Не зря вспоминался сегодня.

   Муж медленно отвернулся от окна, взглянул на неё, и Мирай поразилась, насколько он изменился с их последней встречи.

   Настолько измученным Алибека она не видела, пожалуй, с того момента, когда он последний раз лежал в реанимации с очередным ранением.

   Густые тени под глазами, заострившиеся скулы и глубокая продольная морщина на лбу. Надменно изогнутые брови хмуро сведены, обычно играющие полуулыбкой губы плотно сжаты, а чёрные глаза смотрят с непривычной бесстрастностью.

   Ей показалось или в его иссиня-чёрных волосах сверкнула седая нить?

   Строгий чёрный деловой костюм лишь добавлял его облику мрачности, не спасало даже отсутствие галстука и вольно расстёгнутая верхняя пуговица кипенно-белой рубашки. Белоснежная ткань отнюдь не освежала, а подчёркивала нездоровый оттенок кожи.

   Алибек не просто устал - вымотан до самого предела.

   Почему?

   Судя по новостям и общему спокойствию жизни вокруг, никаких катастрофических событий в стране не происходило, значит, проблемы сугубо у него?

   – От терроризма до мелкой кражи – ты на пути к исправлению, дорогая.

   Голос у мужа остался прежним – глубокий, бархатный, вкрадчивый. Мерзкий характер – тоже без изменений. Мирай даже стало досадно, что на миг посочувствовала ему.

   Нашла кому сочувствовать.

   Они познакомились, когда Мирай подослали к нему в качестве террористки-смертницы, даже не подозревавшей о своём страшном предназначении. И Алибек был единственным, кто поверил ей. Тогда он ещё умел верить. Поверил и дважды спас от верной смерти.

   Но сейчас его доверие стало поводом для сарказма.

   Мирай мельком взглянула вперёд: перегородка между водителем и салоном поднята, можно выяснять отношения без помех.

   – Не просто кража, а группой лиц по предварительному сговору. Веский повод вспомнить о моём существовании, дорогой?

   Взгляд Алибека вспыхнул насмешкой.

   – Так вот ради чего всё? Могла просто позвонить, пери, если настолько скучала.

   – Я – нет! – потеряв самообладание, яростно зашипела Мирай. – А вот Эси скучала! Считала дни, часы, минуты! Почему ты не оставишь нас в покое?! За что так издеваешься на дочерью?! Не нужна – так дай ей тебя забыть! Какого шайтана звонишь ей, напоминаешь о себе? Думаешь, ей для счастья достаточно изредка слышать голос отца по телефону?

   – Мирай, я не мог приехать раньше.

   – Конечно, ведь тебе ехать минут двадцать, не меньше. И, наверное, каждый раз, когда ты решаешь выделить собственному ребёнку час своего драгоценного времени, возникает очередная необласканная любовница?

   Муж несколько секунд молча смотрел на неё со странным, неподдающимся разгадке выражением глаз, затем вновь отвернулся и, глядя в окно, спокойно согласился:

   – Именно. Любовница.

   Мирай тоже отвернулась, в противоположную сторону. Она кусала губы, чтобы не дать пролиться злым слезам. Сейчас она уже жалела, что не сдержалась, высказалась, открыла слишком много чувств. Но она так долго копила эту горечь в себе, столько думала бессонными ночами, столько раз её сердце сжималось при ежевечернем вопросе Эси: "А завтра мой папочка приедет?".

   И каждый вечер у детской кроватки, слыша в очередной раз преисполненный надеждой вопрос, она ощущала вину перед дочерью и собственное бессилие.

   Потому что никогда не могла ответить, приедет ли папа к Эси завтра, послезавтра, через неделю, приедет ли вообще когда-нибудь.

   Они с мужем не могли сосуществовать мирно, а страдал ребёнок. Обвинять в крахе их семейной жизни одного Алибека было, конечно, удобно, но вряд ли честно.

   Она тоже не захотела стать для него удобной женой.

   В салоне, пахнущем дорогой кожей и едва уловимым ароматов мужского парфюма, царило тяжёлое молчание.

   Минут через пять Мирай успокоилась настолько, что смогла не только смотреть в окно, но даже видеть проплывающие мимо улицы. Местность была хорошо знакома, но дальше на перекрёстке можно было свернуть в три разные стороны, поэтому Мирай на всякий случай уточнила:

   – Куда мы едем?

   – За дочерью, конечно, – не оборачиваясь, обронил муж.

   Что ж, мечта Эси сбылась. Хотя бы ненадолго.

***

До самого детского сада они больше не обменялись ни словом. Лишь когда машина остановилась на парковке перед садом и Мирай взялась за ручку двери, чтобы выйти, Алибек бросил:

   – Я сам заберу Эси.

   Мирай настороженно замерла.

   – Почему ты?

   – Посмотрю, что тут у них творится.

   – Хорошо.

   Администрации детского сада и службе безопасности сейчас предстояло испытать настоящий стресс, но спорить Мирай не стала. Муж заметит мелочи, на которые она не подумает обратить внимание, и сделает из этих мелочей правильные выводы. И если ему что-то не понравится – помилуй Аллах виновных.

   Даже притом, что Алибек проводил с дочерью так мало времени, назвать его плохим отцом у Мирай при всём желании не поворачивался язык. Эси он любил безмерно.

   Один из главных необъяснимых парадоксов мужа.

   Сидеть в одиночестве в машине не хотелось, поэтому Мирай решила немного размять ноги и подышать свежим воздухом. Махнула оставшемуся за рулём Назар-бею, окинула взглядом парковку, на которой помимо их машины в разных местах стояло всего три автомобиля, подошла к ажурной калитке, индикатор пропускной системы на которой при её приближении загорелся зелёным огоньком, и прошла внутрь. Парк с игровыми и спортивными площадками находился с противоположной стороны здания, но и здесь между аккуратных дорожек в нарочитом беспорядке были разбросаны цветочные клумбы, образующие причудливые композиции вместе с кустами словно искрящегося огоньками каллистемона и разноцветной абелии. Тень цветам давали широкие листья редких банановых или невысоких гранатовых деревьев. Сейчас было как раз время цветения гранатов и Мирай, с детства восторгавшаяся их нарядными красными цветами, поднялась на небольшой холмик к ближайшему дереву. Прислонилась спиной к тёплому, нагретому за день жарким стамбульским солнцем стволу и позволила зрению расслабиться на зелёной перспективе, за которой едва угадываемо бликовали воды Мраморного моря. Вон мощные зубцы старинного Семибашенного замка, Эдикуле, бывшей тюрьмы для самых высокопоставленных преступников и одновременно бывшей сокровищницы Османов. Одна из башен замка и часть стены сейчас в строительных лесах – реставрируют. Справа, если присмотреться, в просвете между кронами деревьев виден кусочек её дома: бирюзовая крыша и средняя часть рифлёного карниза из белоснежного мармарийского мрамора.

   Место обитания Мирай не выбирала, но тихий зелёный микрорайон ей очень нравился. Родовая знать, высокие чины и богачи веками предпочитали селиться на берегах Босфора в Бешикташе, Эдикуле же популярностью не пользовался. Сначала Мирай это удивляло, но потом она узнала, что падишаху принадлежал не только Семибашенный замок, но и все земли вокруг. Дом в Эдикуле купить было нельзя, только получить в награду за верную службу.

   Как нельзя было просто отдать ребёнка в детский сад, куда ходит Эси.

   Никаких заборов с колючей проволокой, автоматчиков с собаками и бронетехники, но это было одно из самых безопасных мест в империи.

   Так ей сказал Алибек, и в данном случае Мирай ему верила.

   Алибек...

   Мирай глубоко вдохнула наполненный ароматами цветов сладковато-пряный и нагретой земли воздух и закрыла глаза.

   Что же у него случилось? И отразится ли это на них с Эси?

   Как же ей надоели эти постоянные гадания…

   Алибек с дочерью задерживались, прошли не менее десяти минут, прежде чем послышались громкие оживлённые голоса. Впавшая в практически медитативную дремоту Мирай открыла глаза и оттолкнулась от ствола граната.

   Эси с абсолютно счастливой мордашкой сидела на руках у Алибека, крепко обхватив его ручками за шею и прижавшись щекой к его щеке, а рядом с ними вела за руки сыновей-двойняшек невысокая полная женщина. Именно с ней Алибек с лучезарной улыбкой о чём-то сейчас весело переговаривался, женщина смеялась в ответ.

   Эта способность мужа при желании в считанные минуты найти общий язык с любым человеком вне зависимости от пола, возраста, социального положения или вероисповедания, неизменно раздражала Мирай.

   Женщина помахала рукой Мирай – та помахала в ответ, даже вспомнила имя матери двойняшек, Фаридэ, – и повела своих детей к белому внедорожнику на парковке, а только сейчас оторвавшаяся от завороженного созерцания отца Эси радостно закричала:

   – Мам, мой папочка приехал! Папа приехал!

   Улыбнувшаяся дочери Мирай подошла ближе. Сейчас, когда они вместе, было особенно отчётливо видно, насколько Эси похожа на Алибека: те же полуночные чёрные глаза, тот же тонкий нос с небольшой горбинкой, даже та же сражающая обаянием улыбка узких губ – древняя сельджукская кровь ад-Дин Кай-Кубадов брала верх с разгромным счётом. От самой Мирай дочь унаследовала только дугообразную форму бровей и каштановые волосы, на солнце выгорающие почти до русого оттенка. Сейчас длинные волосы Эси были заплетены в красивые французские косы с кружевной оплёткой, утром Мирай делала ей причёску гораздо проще. Образ завершало воздушное платьице с рукавами-фонариками, белое в мелкий голубой цветочек, – ни дать ни взять нежная принцесса. Если не знать, какая Эси разбойница на самом деле, можно и поверить.

   – Вижу. Надеюсь, от твоего радостного визга потолок не обрушился?

   – Нет, мы играли в парке, когда пришёл папа!

   Мирай сделала нарочито удивлённое лицо.

   – Так это из-за тебя в панике улетела огромная стая чаек?

   – Где чайки? - мгновенно заинтересовалась Эси и принялась вертеть головой, осматривая небо.

   – Так улетели же, – рассмеялся Алибек и, спустив дочь с рук, открыл перед ней дверь машины. А Мирай, вместо того, чтобы просто обойти капот и сесть с другой стороны, кивнула в сторону отъезжающего джипа и зачем-то спросила:

   – Вы знакомы?

   Пристёгивающий Эси ремнём безопасности Алибек искоса глянул на неё.

   – Конечно. Это же жена Меддаха.

   Привычка называть ближайших соратников по позывным Мирай тоже раздражала. Меддаха она помнила хорошо: он был одним из четырёх свидетелей на их свадьбе, потом они ещё раз встречались... при неприятных обстоятельствах.

   – Ты знаешь каждого из родителей посещающих сад детей?

   – Каждого, – прохладно подтвердил муж. – Лично. Как мило, что на третий год ты всё же решила поинтересоваться.

   Объясняться Мирай не стала, всё равно не поймёт. Круто развернувшись на каблуках, она молча вернулась на своё место. Теперь между ней и мужем сидела Эси. И Мирай, глядя на ласковую улыбку, с которой бесконечно уставший Алибек внимательно слушал болтовню дочери, видя нежность в его глазах, понимала, что все взошедшие в последние недели хрупкие ростки её надежд безжалостно растоптаны.

   Свободу она получит только ценой разлуки с ребёнком.

   А зачем ей такая свобода?

***

Естественно, остаток вечера Эси не отходила от отца ни на шаг. Алибек терпеливо отвечал на сотни вопросов, смотрел новые рисунки, хвалил пластилиновых чудиков и собирал конструктор. В какой-то момент заглянувшей в детскую Мирай показалось, что он сейчас заснёт прямо посреди игрушечных лошадок и недостроенной конюшни, и она забрала Эси купаться. Вернее, попыталась забрать. Сначала дочь, упрямо заявив "я останусь с папочкой" и для надёжности вцепившись в него руками и ногами, наотрез отказалась идти в ванну.

   – Слушайся маму, солнышко, – мягко велел Алибек, аккуратно отцепляя Эси и ставя на пол. – Выкупаешься, расскажу тебе сказку на ночь.

   – Обещаешь?

   – Обещаю.

   Вскоре Мирай вручила мужу чистого благоухающего ребёнка в пижаме с зайчиками и тоже пошла в душ. Какую он там рассказывал сказку, Мирай не знала, но когда спустя пятнадцать минут она снова аккуратно приоткрыла дверь в детскую, Эси уже крепко спала в обнимку с маленьким мягким слоником, а Алибек со смеженными веками сидел почему-то на полу возле кроватки, прислонившись спиной к стене и откинув назад голову.

   Тоже спит?

   Ладно, пусть спит, будить она не станет. Однако обратно затворить дверь Мирай не успела. Ресницы Алибека дрогнули, в голубоватом свете ночника сверкнул взгляд, и муж одним текучим кошачьим движением поднялся на ноги.

   Облизнув мгновенно пересохшие губы, Мирай попятилась обратно в коридор. Пятилась от наступающего мужчины, пока не упёрлась спиной в стену.

   Ладони Алибека легли на стену по обе стороны от её головы, он навис над ней всем телом и сверху вниз пристально посмотрел в её глаза.

   И от одного этого тёмного огненного взгляда Мирай едва не застонала.

   Они давно перестали понимать друг друга, перестали доверять друг другу, но обоюдное желание казалось ещё острее, чем раньше. Они, в конце концов, далеко не каждую ночь оказывались в одной постели.

   Чистая физиология, но Мирай тоже была женщиной из плоти и крови. Поэтому на обрушившийся на её рот властный поцелуй она ответила столь же жадно и нетерпеливо качнула бёдрами навстречу смявшим подол её ночной рубашки мужским рукам. И с нескрываемым удовольствием услышала короткий рык Алибека.

   Бельё она не надевала.

***

Установленный на вибросигнал будильник деликатно оповестил, что пора вставать. Мирай лениво потянулась, открыла глаза и с удивлением обнаружила спящего рядом мужа. Обычно Алибек просыпался раньше неё, и Мирай по пальцам могла пересчитать случаи, когда он пропускал утренний намаз.

   Сев в постели, она обняла руками колени и принялась задумчиво изучать лицо спящего Алибека. В рассеянном свете утреннего солнца, пробивающемся сквозь неплотные светлые шторы, он выглядел лучше, чем вчера. Расправилась хмурая морщина на лбу, а тени под глазами стали менее глубокими.

   Немного отдохнул, сейчас отправится дальше служить цепным псом, а они с Эси вновь останутся в состоянии перманентной неопределённости.

   Мирай не знала, как выбраться из ловушки своего брака.

   Их с Алибеком связывали потрясающая дочь и потрясающий секс, но больше – ничего. Как говорится в старинной поговорке, «спать на одной и той же подушке – ещё не значит видеть одни и те сны».

   У сотен тысяч семей общего было даже меньше, но они как-то продолжали вместе жить, однако Мирай… не хотела, не могла так.

   Она уже давно научилась не оскорбляться недоверием мужа, не обижаться невниманием, давно с равнодушием относилась к его многочисленным любовницам, но – тосковала. Задыхалась, словно птица в клетке.

   Спасали Эси, магазин и занятия с детьми.

   Изменить Мирай ничего не могла. Никаких законных или незаконных способов заставить Алибека дать ей развод и помешать ему забрать ребёнка в империи не существовало. Похитить Эси и покинуть страну Мирай не могла тем более. Она прекрасно понимала, что даже если каким-то невероятным чудом они без ведома Алибека пересекут границу, то тут же станут ценными заложницами.

   В молодости Мирай, ослеплённая влюблённостью и тщеславием, совершенно не представляла, на что себя обрекает, выходя замуж за главу Имперской службы безопасности.

   Ведь худшим в их браке была даже не утраченная любовь.

   Худшее – страх. Страх, что Алибек однажды проиграет в своих бесконечных подковёрных играх, а заплатят за это они с дочерью.

   Мирай видела только одно спасение: когда это случится, быть для Алибека максимально чужими людьми. Когда-то она уже десятки раз просила, умоляла его выйти в отставку – но он неизменно выбирал службу. И Мирай просить перестала.

   Что делать теперь? Оставалось только договариваться, но как – Мирай тоже не представляла.

   Она ведь фактически ничего не знала о собственном муже.

   Она даже не знала, не взял ли Алибек вторую или даже третью жену, есть ли у него другие дети. Иметь нескольких жён могли себе позволить только очень состоятельные мужчины, но богатые люди так и жили: у каждой жены по отдельному дому, они друг с другом не пересекаются, муж по очереди навещает каждую. Правда, Мирай как первую жену следовало поставить в известность об остальных, но Алибеку всегда было плевать на закон.

   Хотя он никогда не выказал ни капли разочарования, что она родила девочку, но наверняка, как все мужчины, хотел сына и наследника. Мирай даже надеялась, что внезапно долгое отсутствие мужа связано именно с тем, что другая жена родила ему сына, и он проводит всё время с ними. Тогда они с Эси постепенно смогут уйти в тень.

   Но, судя по всему, не сейчас.

   Мирай вздохнула.

   Будить прикосновением она не стала – однажды вывихнутого запястья хватило, чтобы навсегда отучиться тянуть руки к крепко спящему мужу. Вместо этого тихо позвала:

   – Алибек.

   – Ммм? – он открыл глаза.

   – Уже половина седьмого. Тебе надо на службу?

   – Нет, – он вновь смежил веки. – Оставь Эси дома, поиграю с ней.

   Перевернулся на другой бок и, казалось, снова заснул. Несколько мгновений Мирай изумлённо созерцала его затылок, потом пожала плечами и встала.

   Она-то работу прогуливать не собирается.

   Одевшись, Мирай заглянула к дочери: та ещё сладко спала, как и в любое другое утро, когда думала, что надо вставать в детский сад. Это в выходные Эси регулярно вскакивала ни свет ни заря.

   На кухне Нехир-тейзе уже успела нажарить целую гору своих фирменных гёзлеме с различными начинками. Аккуратно повязанный платок на голове, белоснежный передник, длинное тёмное платье, скрывающее сухопарую фигуру, – вроде бы всё как всегда, но сегодня пожилая домоправительница суетилась больше обычного.

   – Сейчас накрою завтрак в столовой, ханум, – Нехир-тейзе споро выложила на деревянное блюдо последнюю партию гёзлеме с сыром и зеленью и озабоченно спросила:

   – Господин успеет позавтракать перед службой?

   – Не надо накрывать в столовой, тейзе, я уже опаздываю, – Мирай бескультурно цапнула прямо с блюда свой любимый гёзлеме, с грибами. – Господин сегодня дома, думаю, успеет в полной мере насладиться вашей стряпнёй.

   Лицо Нехир-тейзе просияло. Она обожала Алибека с его младенческого возраста, и это единственное, что не нравилось Мирай в доброй тейзе. Панегирики, как Его Светлость изыскано лежал в пелёнках, она не выслушивала лишь потому, что простая женщина из глубинки со старомодным воспитанием не смела говорить столь личные вещи о высокородном паше. Зато любовь Нехир-тейзе распространялась и на Эси, и Мирай знала, что при необходимости тейзе без колебаний умрёт за её дочь.

   Это было бесценно. В лице Нехир-тейзе Эси обрела заботливую бабушку, хотя родных бабушек оказалась лишена: мать Алибека даже не знала о существовании внучки, а родители Мирай жили далеко.

   Оставив спящих Кай-Кубадов на попечение Нехир-тейзе, Мирай отправилась на работу. Одновременно она напряжённо вглядывалась, всё ли идёт заведённым порядком. Но если какие-то меры безопасности и усилили, то она ничего не заметила. Как обычно её отвёз Назар-бей, как обычно передал на попечение Билалу.

   Так почему Алибек не поехал сегодня на службу? Почему он решил остаться с Эси? Только ли потому, что соскучился?

   День для Мирай проходил словно в тумане. В отличие от многих стран исламского мира, в империи пятница не являлась выходным днём, поэтому обошлось без особого наплыва покупателей. Но всё же посетителей в «Лавке небылиц» было больше обычного: знакомые неработающие мамы маленьких читателей заходили посудачить о вчерашнем происшествии. Мирай, которая терпеть не могла подобные пустые разговоры в обычные дни, сейчас едва держала вежливую улыбку. Она волновалась о дочери, а все думали, что она до сих пор расстроена клеветой и принимались утешать, разговоров становилось только больше. Замкнутый круг.

   Заходил даже Ачар-ага, хотя, казалось бы, ему-то что до бабских сплетен?

   Хорошо, что надо было вести переговоры с издательствами-поставщиками, оплачивать счета, обсуждать с бухгалтером финансовые итоги полугодия, заказывать чистку сплит-систем, – все эти дела и служили благовидным предлогом спрятаться в кабинете, и просто занимали голову.

   До вечера Мирай дотерпела, даже ни разу не позвонив домой. Что там происходит? Муж немного поиграл с ребёнком и снова уехал? Или остался на весь день? Тогда чем они с Эси занимались?

   Но дом встретил её непривычной тишиной.

   – Эси?

   Молчание.

   – Эси? Нехир-тейзе?

   Снова тишина.

   С часто бьющимся сердцем Мирай взбежала наверх, в комнату дочери. На кровати не было любимого слоника, без которого Эси никогда не ложилась спать, а в шкафу не хватало нескольких платьев, стопки футболок, одной из кофт и шортов с бахромой. На туалетном столике пустотой зияло место, где обычно стояла плетёная шкатулка с «самыми-лучшими-в-мире-сегодня» заколками для волос.

   Мирай села на детскую кроватку. Взгляд в панике метался по комнате, но в голове царила пустота. Она не знала, что делать дальше.

   Вдруг краем зрения она зацепила стоящий возле стены собранный розовый детский рюкзак с вышитой пайетками головой каурой лошади.

   Возможно, они ещё здесь…?

   Опрометью Мирай бросилась вниз. Застыла посреди пустого холла.

   Никого!

   Вдруг дом снова ожил. Мимо с какой-то коробкой в руках деловито прошмыгнула коротко поклонившаяся Нехир-тейзе, а из ведущих в сад двустворчатых дверей выскочила Эси.

   – Мамочка, мы едем на море! – светящаяся от счастья дочь с разбега бросилась обниматься, и получившая чувствительный толчок Мирай едва удержалась на ногах. – Собирайся быстрее, мы давно тебя ждём! Я уже собралась, папа тоже!

   – «Давно» – это минут пять, – с улыбкой подразнил дочь зашедший следом из сада Алибек. Выглядел он заметно посвежевшим, а белая футболка-поло и бежевые брюки придавали ему вид обманчивой беспечности. Однако взглянув в лицо Мирай, бывшее, должно быть, белее мела, на её руки, вцепившиеся в ребёнка, муж нахмурился. Потом, очевидно, сообразил. Подошёл к ним, одной рукой обнял Эси, другой – Мирай за талию и вроде бы коснулся поцелуем виска, а в действительности шепнул ей на ухо:

   – Не глупи. Я никогда так не поступлю.

   «А как поступишь? Дашь попрощаться?» – зло подумала Мирай. Если бы не прижавшаяся к ним дочь, мужа она бы оттолкнула, а так – аккуратно высвободилась.

   – Сейчас соберусь. Далеко едем?

   – Недалеко, много вещей можешь не брать.

***

До ближайшего пляжа от их дома было рукой подать, минут двадцать очень неспешным прогулочным шагом, но они отправились на катере на Бююкаду, самый большой из Принцевых островов.

   Там их ждала маленькая уединённая вилла постройки девятнадцатого века, в типичном староосманском стиле с воздушными балконами, причудливой каменной резьбой и ложными колоннами, и собственный закрытый пляж с настолько чистой водой, что можно было наблюдать за обитателями глубин. Эси хотела тут же отправиться купаться, но уже темнело и Алибек не разрешил. Вместо этого они втроём гуляли босиком по пляжу, слушали шум волн, а затем искали первые звёзды на небе.

   Зато на следующий день из воды Эси было не выгнать. Плавала она уже достаточно хорошо, и Алибек учил дочь нырять. В какой-то момент Мирай с изумлением обнаружила, что её собственные заботы сводятся к красивому загару – посторонних мужчин на пляже не было, поэтому она плавала и загорала в обычном бикини, а не в буркини. Иногда требовалось её благосклонное одобрение найденных Эси ракушек и голышей, но возился с дочерью целый день муж. С которым Мирай умудрилась ни разу не поцапаться.

   И ему никто даже не звонил каждые пять минут.

   Мирай не знала, что и думать.

   Самое странное, ей было… хорошо. Хотя чувство неправильности происходящего не отпускало.

   Какие-то слишком семейные выходные с мужчиной, который примерным семьянином не являлся.

   Вот и сейчас она уже давно удобно устроилась на шезлонге в тени под лёгким полотняным шатром, а Алибек только вытаскивал весело визжащую Эси из воды. Вверх ногами. И ещё несколько раз покрутил в воздухе, прежде чем поставить на ноги. Мирай лишь закатила глаза.

   – Всё, зайчик, сушиться.

   – А потом ещё поплаваем? Наперегонки? Ну, папочка!

   – Обязательно. А сейчас хочешь открою секрет?

   – Да!!!

   – Здесь на берегу можно найти не только ракушки с перламутром, но даже куски мрамора, которым несколько тысяч лет, и совсем древние морские лилии.

   – И кости динозавров?!

   – Не уверен, но попробуй.

   Книгу по палеонтологии для детей они недавно читали, поэтому Эси, получив тончайшее муслиновое платье и панамку в качестве защиты от солнца и вооружившись пластиковым ведром, с воодушевлением отправилась на поиски древних окаменелостей.

   А Мирай оценивающе взглянула на занявшего соседний шезлонг мужа.

   Раз уж у них необъявленное перемирие, возможно, этим стоит воспользоваться?

   – Алибек, а мне откроешь секрет?

   Муж, задумчиво следящий за их юным палеонтологом, с насмешкой покосился на неё.

   – Про римские клады?

   – Почему ты не приезжал два месяца.

   – Подчищал хвосты, которые не хотел привести к вам.

   День был солнечный и жаркий, но Мирай мгновенно пробил озноб. В невольном страхе она нашла взглядом Эси.

   – И… что теперь?

   – Теперь хвостов нет. – Внезапно Алибек протянул руку и взъерошил её волосы. Отвыкшая от подобных жестов Мирай настороженно глянула в его глаза: в них плясали смешинки. – Мирай, ты похожа на свернувшегося клубком ёжика, испуганно выставившего иголки. Ты же всегда была невероятно смела, что изменилось?

   – У меня появился ребёнок.

   – У нас, – мягко исправил Алибек. – Но ты бояться не должна. За вас боюсь я, и этого достаточно.

   «За вас». На какой-то миг Мирай даже показалось, что за неё он боится тоже. Не только за Эси.

   Но нет. Если бы она была по-прежнему небезразлична Алибеку, у них всё складывалось бы по-другому.

   Поэтому Мирай подозрительно прищурилась.

   – Что за приступ нежности? От тебя сбежала любовница?

   – Пери, ты удивительно ревнива для женщины, ещё позавчера требовавшей оставить её в покое навсегда, – мурлыкнул муж и, стремительно наклонившись, коснулся её губ дразнящим поцелуем. Зарылся пальцами правой руки в волосы, слегка помассировал кожу головы, одновременно самыми кончиками пальцев левой руки в мимолётной ласке скользнул по шее, огладил плечи… Мирай рвано выдохнула, позволяя углубить поцелуй, но навстречу не подалась – не при ребёнке. Алибек отстранился, совсем немного, их дыхание по-прежнему смешивалось, а в его чёрных глазах Мирай видела негу жаркой ночи и собственное отражение. – И, сдаётся мне, совсем не хочешь, чтобы тебя оставляли в покое. Пойду… охлажусь.

   Встал и ушёл.

   Вот зараза. Мирай проводила задумчивым взглядом мощными гребками уплывающего в открытое море мужа – с Эси он вынужден был плескаться на мелководье.

   А ведь шайтаново хорош. Красивый, умный, сильный мужчина.

   Так почему же жизнь с ним похожа на хождение босиком по лезвию ятагана?

   Заплыл Алибек уже далеко, со своей небольшой близорукостью Мирай едва его видела. Затем нырнул. Шли секунды – и он не выныривал обратно. Мирай, сначала спокойно ждавшая, когда его голова вновь появится над поверхностью воды, забеспокоилась.

   Вот что он творит?! Это же вода, она коварна!

   Мгновения падали камнями. От волнения Мирай даже села прямо на шезлонге, напряжённо вглядываясь в безмятежную поверхность воды.

   Окончательно испугаться она не успела. Муж вынырнул уже ближе к берегу, держа что-то в руке.

   И Мирай откинулась обратно на шезлонг. Всё её существо словно раскололось надвое: одна половина невероятно обрадовалась, что муж выплыл, а вторая – деловито продолжала обдумывать совершенно ужасающую своим цинизмом мысль.

   Что если Алибек погибнет так, при естественных трагических обстоятельствах, то они с Эси станут свободны.

   Его враги за ними не придут.

   Они будут больше никому не интересны.

   Род ад-Дин Кай-Кубадов о них ничего не знает, знают только несколько ближайших друзей Алибека. Ей выразят соболезнования, спросят, чем помочь, и… забудут. Месяц, другой – и она сможет забрать Эси, уехать вглубь империи и они там затеряются, начнут новую жизнь…

   Как она вообще такое помыслила! Как дошла до такого греха!

   Вышедший на берег Алибек отдал подбежавшей к нему дочери большую раковину размером с мужскую ладонь, вошёл под тень шатра, потянулся за полотенцем, мельком глянул на лицо Мирай… и почему-то замер.

   – Мирай? Что с тобой?

   На него она не смотрела, она смотрела на сидящую на песке рядом с подаренной раковиной дочь.

   Но всей кожей чувствовала пристальный изучающий взгляд мужа.

   – Ничего, жарко просто. Забыла тебе сказать, у меня завтра днём занятие со старшей группой, мне надо будет вернуться в город.

   Алибек не мог не разозлиться. Она фактически признала свои занятия с детьми более ценным времяпрепровождением, чем игры в семью с ним. Но Мирай практически молилась про себя: ну же, запрети, сделай выговор, съязви.

   Она вполне отдавала себе отчёт, что «Лавка небылиц» существует, пока не раздражает её мужа, и что сейчас он получил для раздражения вполне весомый повод. Но что угодно, только пусть даст повод привычно на него злиться, снимет с неё вину за невольное пожелание смерти.

    – Значит Эси всё же не успеет отрастить себе жабры. Что собираетесь читать?

   Удивлённая его реакцией Мирай обернулась. Отложивший мокрое полотенце в сторону Алибек вновь опустился на шезлонг, расслабленно откинулся и наблюдал за ней сквозь полуопущенные ресницы.

   – «Маленького принца».

   – Книга об одиночестве и ответственности, – задумчиво улыбнулся муж. – Хороший выбор, пери. Читайте внимательно, очень внимательно.

   За его словами могли крыться как обычная ирония, так и серьёзный намёк, допытываться Мирай не стала. Но неожиданно даже для самой себя заговорила:

   – В младшей группе у меня занимается восемь детей, в средней – одиннадцать, в старшей – пятнадцать. Всего тридцать четыре ребёнка. Но действительно читать книги приводят от силы… семерых. Ещё нескольким родителям просто хочется куда-нибудь пристроить чад на пару часов в неделю, остальные – налаживают связи, горизонтальные и вертикальные.

   – Когда образование называют социальным лифтом, обычно подразумевают не просто знакомство с людьми более высокого статуса.

   – Именно! – подтвердила Мирай. Муж понял её, и это оказалось неожиданно приятно. Мирай пыталась о том же самом говорить с Айше, помогавшей ей с организацией занятий, но натыкалась на искреннее недоумение. В дни чтений литературного клуба книг покупают больше, чем ханум недовольна? – Если бы ко мне приводили ребёнка хотя бы однобунчужного паши, литературный клуб вырос бы вчетверо, а если бы узнали, что я жена визиря, жгучий интерес к книгам сразу бы проявили тысячи семей.

   – Если бы узнали, что ты жена визиря, тебя никогда не посмели бы беспокоить своими сопливыми отпрысками, – не согласился Алибек, снова переключивший внимание на отправившуюся в следующую палеонтологическую экспедицию Эси.

   – Возможно, неважно. Но так – неправильно, понимаешь? Много родивших женщин не работает, они сидят с детьми дома. С этим ничего не поделаешь, у нас менталитет такой. Но почему никто им не объясняет, что детей надо не только любить, с ними надо заниматься, что необходимость раннего развития ребёнка – это физиология мозга и нервной системы, а не сказки для выманивания денег? Почему система государственных детских садов – это передержка для детей, а не образовательные учреждения? Вот вам нужны конкурентоспособные на мировом уровне османские учёные и инженеры, а каким волшебством вы их собираетесь получить, если упускаете самый первый этап?

   – Почему «вам»? – вдруг лениво уточнил Алибек.

   – В смысле?

   – Ты сказала «вам нужны» учёные и инженеры. А тебе – не нужны?

   Мирай пожала плечами. Странный вопрос. Конечно, лучше, чтобы твои дети и внуки жили не в отсталой стране.

   – Нужны. Причём здесь это?

   Муж глянул на неё, улыбнулся одними уголками губ.

   – Когда поймёшь, причём, познакомлю тебя кое с кем. Пойдёшь плавать наперегонки?

   Способ, которым Алибек дал понять, что тема ему наскучила, элегантностью не отличался, но и Мирай понимала, что её словоохотливость вызвана нервами, ничем более, и обижаться не стала.

   – Не просто пойду, я вас обгоню.

   Усмехнувшийся Алибек поднялся на ноги.

   – Эслем, останавливай раскопки! Мама бросила нам вызов на турнире по плаванию!

   – Родители, подождите! – закричала в ответ Эси, бросая ведёрко и пытаясь тут же на ходу стянуть надетое поверх купальника платье. Но забыла про панамку на голове, поэтому застряла в горловине и запуталась в рукавах. Однако всё же из плена платья потребовала:

   – Без меня не начинайте!

   Прыснувшаяся от смеха Мирай переглянулась с улыбающимся мужем.

   Возвращаться в Стамбул на полдня раньше ей уже как-то не хотелось. Но демонстрационный вариант Алибека как заботливого отца и внимательного мужа закончится самое позднее в понедельник после первого намаза, а у неё должно остаться что-то своё.

   Например, «Лавка небылиц» и чтение книг об одиночестве и ответственности.

ГЛАВА 3

Наверное, она всё же рано взялась читать «Маленького принца». Детям одиннадцати-двенадцати лет было трудно понять аллегорическую сказку, к тому же лежащую в чужой культурной парадигме, и после занятия Мирай чувствовала себя выжатой как лимон. Но у неё оставалось ещё два заседания клуба, чтобы всё же открыть красоту книги своим маленьким читателям, а сдаваться Мирай не привыкла.

   К счастью, в воскресенье «Лавка небылиц», как и большинство магазинов в районе, закрывалась рано. Уже через полчаса после занятия Мирай повесила на входную дверь табличку «ЗАКРЫТО» и отпустила Айше. Рядом остался только скучающий Билал, вскоре должен был приехать Назар-бей, а до этого времени Мирай собиралась успеть проверить реализации за полтора дня своего отсутствия.

   Но когда через панорамную витрину она увидела затормозивший перед магазином лоснящийся хищными боками тёмно-синий «Ягуар», то поняла, что забирать её сегодня будет не Назар-бей.

   Любви Алибека к дорогим машинам Мирай не понимала. Всё равно от них оставалась только оболочка: все его машины были бронированы от и до, включая шины и бензобак, соответственно, чтобы справляться с многократно возросшим весом, перебрались внутренности автомобилей.

   Тогда в чём смысл? Тем не менее, за годы брака Мирай видела у мужа и «Бентли», и «Бугатти», и «Ламборгини», а в молодости он катал её на «Феррари» на скорости свыше двухсот километров в час. Сейчас Мирай не могла поверить, что когда-то была настолько сумасшедшей.

   Первой в магазин вбежала Эси.

   – Привет, мамочка! А мы с папой решили встретить тебя после работы! Здорово, правда? – и сразу целеустремлённо устремилась к полке с книгами о динозаврах.

   – Здорово, – согласилась Мирай и вопросительно взглянула на вошедшего следом Алибека. Билал щёлкнул каблуками, но по стойке «смирно» не вытянулся и даже не склонил голову: насколько Мирай знала, у офицеров ИСО при исполнении совершенно другие требования Устава при приветствии старших по званию – главное, сохранять бдительность и не терять контроль за обстановкой. И неважно, насколько высокое командование явилось.

   Алибек кивнул в ответ и повёл рукой, отпуская Билала. Тот немедленно ретировался в свою каморку с едва скрываемым, казалось, облегчением.

   А Мирай с любопытством наблюдала, как муж осматривается в «Лавке небылиц». Он бывал здесь лишь однажды, очень давно, когда Мирай показывала ему присмотренное под магазин здание.

   Но Алибек ничего не сказал, и ей стало… досадно. Ведь столько труда, души вложено.

   – Мне ещё нужно минут десять, закончить, подождёте?

   – Мы никуда не торопимся, дорогая, – муж опустился на диван для посетителей и вольготно откинулся на спинку. Эси тут же с книгой попыталась забраться ему на колени, но Алибек немедленно ссадил её. Мирай знала эту привычку: ничего, что помешает максимально быстро встать. Алибек даже никогда не сидел со скрещенными ногами или нога на ногу.

   – Папочка, почитай, пожалуйста!

   – О чём читаем?

   – О динозаврах, конечно, – очевидно поражённая недогадливостью отца, снисходительно ответила Эси.

   – Ну, конечно же.

   Они вполголоса читали, и Мирай даже уже всё выключила и собралась идти за сумкой, когда колокольчик над входной дверью снова звякнул.

   Вошёл Деян, отец Рады, в сопровождении незнакомого мужчины в очках. Мирай боковым зрением заметила, как муж поднял глаза от книги.

   – Мир вам, Мирай-ханум.

   – Здравствуйте, Деян-эфенди. Извините, магазин уже закрыт.

   – Я знаю, ханум, я по личному вопросу. Надеюсь, вы сможете уделить мне несколько минут.

   По какому личному вопросу? О том, что Деян вновь поднимет тему её развода, она не беспокоилась: он хоть и являлся уроженцем Румелии, всё же среди столичных и анатолийских османов жил давно. А здесь посторонние в дела семейные не вмешиваются.

   – Что-то с Радой?

   – Нет, по поводу… – тут Деян заметил Алибека, прижимающуюся к его боку Эси, сделал очевидные выводы и вежливо улыбнулся:

   – Мир вам, эфенди. Вы, должно быть, муж Мирай-ханум?

   – Муж, – проигнорировав приветствие, очень спокойно подтвердил Алибек. За нежданными посетителями он наблюдал с абсолютно непроницаемыми лицом, но Мирай чувствовала, что они отчего-то ему не нравятся.

   – Какое чудесное совпадение, воистину Аллах помогает благому делу!

   Мирай почувствовала, как неудержимо бледнеет. Нет, только не это! Деян просто не может быть таким глупцом.

   Муж слегка приподнял брови, ожидая продолжения, но в этот момент в разговор вступил спутник Деяна.

   – Приятного вечера, эфенди! – жизнерадостно провозгласил представительный во всех отношениях господин. Несмотря на только начинающую спадать к вечеру жару, он был облачён в дорогой серый костюм и сорочку со свежим белоснежным воротником с завязанным на узел «Кельвин» галстуком, а его начищенные туфли безупречно отражали свет ярких ламп. Улыбка от дорогого стоматолога искрилась дружелюбием, а за стильными прямоугольными очками прятались умные карие глаза. Немного смазывали впечатление десяток лишних килограммов и уже плохо маскируемые пробором залысины. – Позвольте представиться: Ахмед Озтюрк, юрист.

   И, продолжая сиять дружелюбной улыбкой, с протянутой для рукопожатия рукой шагнул вперёд. Но Алибек не встал навстречу, даже не пошевелился и, видимо, в его взгляде господин юрист увидел что-то такое, отчего подходить ближе передумал. Опустил руку, смущённо кашлянул, но уже спустя несколько секунд как ни в чём не бывало экспрессивно продолжил:

   – От имени Деяна и его соседей я, по знакомству, так сказать, готовлю иск к муниципалитету. Дело в том, что исторические сады, прилегающие к Феодосийским стенам, собираются отдать под застройку! А, между прочим, этим садами больше полутора тысяч лет! Бесспорная историческая ценность! Объект культурного наследия византийской эпохи! И только там выращивают настоящий салат марул! Вы когда-нибудь пробовали «Цезарь» с марулом? Они же идеально созданы друг для друга! Ну ладно салат, вырастят ещё где-нибудь, но где будут гулять дети, каким воздухом дышать?? Вы, эфенди, как отец должны меня очень хорошо понимать! Для Деяна, чей дом находится в непосредственной близости к месту перспективной застройки, вопрос наиболее актуален, но мы надеемся на поддержку других уважаемых людей района. Мы пришли с просьбой о присоединении к коллективному иску прекрасной Мирай-ханум, – полупоклон в её сторону, – но, согласитесь, голос почтенного мужчины для муниципалитета прозвучит весомее.

   – Дети обычно не гуляют по грядкам марула, – прохладно заметил Алибек. – Направьте проект искового заявления юристу Мирай-ханум, мы ознакомимся.

   И вновь опустил глаза в книгу, показывая, что разговор окончен.

   Обошлось?

   Лишь теперь Мирай смогла перевести дыхание.

***

Они молча дошли до конца улицы, свернули за угол и только тогда Деян мрачно спросил:

   – Что за цирк ты сейчас устроил?

   – Спасал наши шкуры.

   – В каком смысле?

   – В прямом. Произнеси ты слово «развод», живыми мы оттуда бы не вышли.

   – Снова шутишь?

   – Ты не узнал… мужа?

   – Нет, а должен был?

   – Так… политик один.

   – Я политикой не интересуюсь.

   – Мудро. Но будь ещё мудрее, дорогой, держись как можно дальше от этой зеленоглазой прелестницы.

   – А как же…

   – И про магазин забудь, земля и здание всё равно не ей принадлежат.

   – Но в и реестре, и в кадастровом паспорте…

   – …совершенно неважно, какие записи. Забудь, говорю же.

   Надо будет позже ещё припугнуть, чтобы не полез куда не надо и всё не испортил. А ведь он уже начал думать, что совершенно напрасно теряет с этим инженеришкой время.

   И тут такое потрясающее совпадение. И так вовремя.

   Кисмет. Хотя раньше он полагал, что кисмет – слово для слабовольных людей.

   Он случайно получил опасную, но очень, очень дорогую информацию.

   Женщина явно не в фаворе, иначе бы не стояла за прилавком захудалой лавки, но вот девочка… девочка очень похожа на отца. И отец, судя по аляповатой детской книге на коленях у могущественного визиря, дочь любит.

   Осталось только правильно столь ценным знанием распорядиться.

   А иск придётся всё же подготовить.

   Продумать каждую, каждую мелочь.

   Шайтан побери, вся сорочка насквозь мокрая, вот это выброс адреналина!

***

Мирай чувствовала себя гадко. Ей бы испытать облегчение, что муж не узнал о её симпатии к другому мужчине и что это не обернулось для неё воистину катастрофичными последствиями, но…

   Она же всегда гордилась своей честностью. Она и в журналистику пошла, чтобы правды в мире стало больше. И пусть работала по профессии совсем мало, пусть жизнь быстро разбила её розовые очки, но убеждения у неё остались прежними.

   Она действительно позволила себе недозволительные для замужней женщины чувства и теперь трусливо изворачивалась, чтобы это скрыть.

   Противно.

   А лгать Алибеку ещё и попросту опасно. Кстати, не факт, что он ничего не заметил: физиономистом он был хорошим, а вся их компания до невозмутимости супершпионов не дотягивала, – но из-за присутствия дочери не стал ничего говорить… или делать. Пока не стал.

   И Мирай просто надоела постоянная жизнь в ожидании то ли чуда, то ли ужаса.

   Пора сделать то, что она может. А дальше… дальше всё в воле Всевышнего.

   Поэтому после ужина она помогла Нехир-тейзе убрать посуду, вернулась в столовую, где Эси уже успела разложить настольную игру-ходилку и негромко сказала мужу:

   – Алибек, нам необходимо поговорить.

   Муж покрутил в пальцах кубик, словно что-то решая, бросил его и, не интересуясь результатом, вскинул на неё невозмутимый взгляд.

   – Безусловно, дорогая. Необходимо. – И поднялся на ноги. – Зайчик, доиграй с мамой, мне надо немного поработать.

   – Ну, пааапочка… – сразу заканючила Эси, состроив самую жалостливую из своих мордашек.

   – Эслем, ты уже устала, – наклонившись, Алибек поцеловал дочь в макушку. И замер на несколько секунд, обнимая, словно не в силах отстраниться. – Доиграй эту партию и ложись спать. Ты поняла меня?

   Эси очень-очень скорбно вздохнула.

   – Поняла.

   – Умница, – ещё раз поцеловав дочь, Алибек отступил назад и вновь взглянул на Мирай. – Я буду в кабинете.

   Эси, с самого утра нырявшая за ракушками в море, затем восторженно ловившая брызги пены на катере, пропустившая дневной сон и ещё несколько часов занимавшаяся с папой непонятно какими безобразиями, действительно бодрствовала из чистого упрямства. После игры она капризничала, не хотела мыться и чистить зубы, но заснула, едва оказавшись в кроватке.

   Поцеловав дочь в пахнущую карамелью щёчку, Мирай бесшумно вышла, плотно затворила дверь в детскую и решительно направилась в конец коридора.

   В кабинете, в котором она обычно работала дома, среди пестрящих детскими книгами и методическими пособиями полок, за столом, в ящике которого хранились её планы чтений и на котором стоял изящный диффузор с благовониями в виде лампы джинна, Алибек, по-домашнему расслабленно сидящий боком в кресле, смотрелся… чужеродно? Как боевой клинок среди легкомысленных безделушек. Всё же не зря во многих домах до сих пор сохранялись мужская и женская половина, каждый жил в комфортной ему обстановке. Но в их доме мужской половины не было, не было даже второго кабинета: детская и две спальни с гардеробными и санузлами, этот кабинет – вот и всё, что помещалось на втором этаже.

   При её появлении муж щелчком выключил экран планшета, на котором что-то изучал, отложил в сторону и улыбнулся. Только глаз эта улыбка не затрагивала.

   – Я весь внимание, пери.

   Куда делась вся решимость? Во внезапной растерянности Мирай застыла посреди кабинета. Усилием воли заставила себя сесть в кресло напротив рабочего стола, аккуратно расправила юбку любимого светло-зелёного домашнего платья, выпрямила спину и лишь затем посчитала себя готовой посмотреть прямо в глаза мужа.

   Тот наблюдал за ней с бесстрастностью орла-змееяда на охоте.

   – Алибек, я понимаю, что у тебя давно своя жизнь, в которой нам с Эси места остаётся всё меньше. Но нам... мне особенно... невероятно тяжело ждать, даже не зная, есть ли смысл в ожидании. Я живу, не понимая, кто я: то ли жена, то ли любовница, то ли просто брошенная женщина. Я так больше не могу. Поэтому прошу – отпусти. И оставь дочь мне. Ради её же блага. Никакая другая женщина ни за какие деньги мира не будет любить Эслем так же, как я, – Мирай нервно скомкала юбку и потупилась, пытаясь скрыть внезапно подступившие слёзы. Помолчала несколько секунд, справляясь с собой, и уже тише продолжила:

   – Со своей стороны я могу пообещать, что после развода больше не выйду замуж. Другой мужчина твою дочь воспитывать не будет.

   – А о том, что я тоже люблю дочь и хочу видеть, как она растёт, ты не думала? – с воистину шёлковой вкрадчивостью осведомился Алибек. Мирай стало не по себе. – О том, что больше всего на свете я хотел бы каждый вечер возвращаться в дом, где меня ждут любимые, – не думала? Или хотя бы о том, что я прожил на службе два месяца не ради острых ощущений? Но при первой возможности приехал к вам. И что нашёл? Дочь без умолка рассказывает о новой подружке Раде, хотя, заметь, я просил не подпускать к Эси детей из посторонних семей, и у меня есть на это иблисово веские основания. Но дальше – интереснее. Прячущая взгляд жена в выходной мчится на работу. После которой по чистому, видимо, совпадению является отец новой подружки Рады и смеет мечтательно пялиться на мою жену. Но не его, а почему-то моё присутствие доставляет моей жене неудобство, и она... виновато бледнеет, – голос Алибека упал практически до шипящего шёпота. – Мирай, как я, шайтан побери, должен всё это понимать?

   – Никак, – горько улыбнулась Мирай. – Рада не преступница, а всего лишь маленький ребёнок с большим горем. А между мной и её отцом ничего, кроме приглашения в парк и моей сиюминутной мечты о нормальной семье, не было. Хочешь – сам убедись, я же круглосуточно под приглядом твоих церберов. Это ведь только тебе, дорогой, можно проводить время где и с кем хочешь, а я должна верно ждать, радоваться твоим редким визитам и не задавать вопросы. Оправдываться вместо тебя перед ребёнком. Папа на службе, и вчера был на службе, и позавчера, и месяц назад, и три, и полгода назад тоже... А потом Эси немного подрастёт и увидит в интернете фотографию вечно занятого отца с очередного придворного развлечения. И что я ей скажу? Хватит. Мы не игрушки, которые можно достать из шкафа, когда становится скучно, поиграть, а потом вновь забросить на неопределённое время. Отпусти нас.

   Однако Алибек лишь нехорошо усмехнулся.

   – Ты перестала меня слышать, дорогая, но ничего, научишься заново. Слово “развод” забудь. И если, упаси Аллах, я ещё раз увижу твои виноватые переглядывания с другим мужчиной, то он отправится кормить рыб на дно моря, а ты – на женскую половину дома, есть рахат-лукум, любоваться павлинами, перебирать драгоценности в шкатулке и с нетерпением ждать прихода господина. Всё по заветам предков.

   Это было уже слишком. Мирай вскочила на ноги.

   – Да как ты смеешь?!

   – Смею что? – муж взметнулся с кресла, стремительно обогнул стол и угрожающе навис над ней. – Требовать верности от собственной жены?

   – Любую верность надо сначала заслужить!

   – Вот прямо сейчас и начну... заслуживать, – хищно улыбнулся Алибек. Подняв правую руку, он костяшками пальцев нежно очертил её скулу. Мирай вздрогнула. Ласка с таким взглядом была сродни удару. – Знаешь, пери, в гневе ты просто бесподобно красива.

   – Найди себе женщину, которая будет бесподобно красива вне зависимости от настроения!

   – Я уже нашёл тебя, джады. И ты добровольно сказала мне “да”.

   – Ошибка молодости!

   – За ошибки надо платить.

   – Но не всю же жизнь!

   – Какова ошибка – такова и расплата, – странная ласка оборвалась, сильные пальцы мужа, жёстко фиксируя, зарылись в её волосы на затылке. Отстраниться, даже пошевелиться, не причинив себе боли, Мирай теперь не могла, ей оставалось лишь с яростью смотреть в его горящие злым огнём глаза. – Ты ошиблась крупно, один раз и на всю жизнь.

   – И что теперь?

   – Теперь ты выберешь самый красивый особняк в Стамбуле и ткнёшь мне в него своим изящным пальчиком.

   – Зачем?!

   – Затем. Что. Я. Так. Сказал.

   Неизвестно, чем бы закончился их разговор, перешедший в из ряда вон выходящую по накалу ссору, но зазвонил лежащий на столе телефон Алибека. С досадой глянувший на источник звука муж отпустил её, резко шагнул к столу, чтобы, очевидно, сбросить, вызов, но, увидев высветившийся номер, нахмурился.

   Ответил.

   – Слушаю.

   К Мирай он стоял вполоборота, но она видела, как после первой же услышанной фразы лицо Алибека застыло. На секунду он прикрыл глаза, затем бесцветным голосом отрывисто спросил:

   – Когда?

   Выслушав ответ, бросил «сейчас приеду», отключил линию и медленно провёл ладонью по лицу. Помолчал. Затем, не оборачиваясь, ровно сообщил:

   – Отец умер.

   Пламя гнева Мирай мгновенно превратилось в тлеющие угольки, словно ледяной водой плеснули. Об отце Алибек старался не упоминать, но, когда упоминал, неизменно называл “Пири-паша”.

   Пири-паше ад-Дин Кай-Кубаду пришлось умереть, чтобы снова стать для младшего сына просто отцом.

   – Мне очень жаль. От чего?

   – Сердечный приступ, – глядя куда-то в пространство, Алибек в задумчивости похлопал телефоном по ладони. – Только вот я не помню, чтобы у него были проблемы с сердцем.

   Вновь воцарилось тяжёлое молчание. Вопреки всему Мирай хотелось просто подойти, молча обнять мужа, но она сдержалась – этому мужчине её сочувствие не нужно, а свои мазохистские интенции надо контролировать. Наконец Алибек каким-то слишком аккуратным движением забрал планшет со стола, обернулся к ней с уже совершенно спокойным лицом.

   – Договорим, когда я вернусь.

   Неужели. Мирай тяжело вздохнула, устало поинтересовалась:

   – Через два месяца?

   – Даже не надейся, дорогая, – любезно пригрозил муж и вышел.

***

На улице уже сгущались сумерки, дом стремительно погружался во тьму, но зажигать свет Мирай не стала. Стоя возле окна в кабинете, она наблюдала, как машина Алибека покидает их маленький уютный мирок. Секунд через десять автоматические ворота закрылись, сигнальная лампа погасла, налетевший порыв ветра качнул ветви чинара.

   Уехал.

   Мирай прислонилась лбом к стеклу. На душе было тяжело и тоскливо.

   Несмотря на ссору, на перманентно напряжённые отношения, она жалела, что отпустила Алибека... так. Повинуясь какому-то странному порыву, Мирай спустилась вниз, нашла в прихожей свою сумочку, достала смартфон, разблокировала, выбрала в списке контактов личный номер мужа... и не нажала.

   Но вот что она ему скажет?

   “Мне жаль, что ты потерял отца”? Вроде уже сказала. И вообще там с отцом был настолько запутанный клубок взаимоотношений, что она даже не была уверена, что Алибек не испытывает сейчас облегчения.

   К тому же он за рулём, а без дочери в машине всегда водит на высоких скоростях, лучше не отвлекать.

   И вообще звонить через пять минут после не лучшего расставания как-то глупо.

   Но был ещё один человек, чей голос Мирай сейчас очень хотела услышать. Стрелка возврата, переход в быстрый набор, длинные гудки.

   – Привет, мам. Как дела? ...Нет, у меня всё хорошо, устала просто. Как папа? Как его нога? А у врача был? Лекарства пьёт? И кроверазжижающее? Хорошо... Эси спит уже. Нет, не заболела, просто днём не спала. Конечно, выросла! Буквально за месяц вытянулась сразу на несколько сантиметров. Когда приедем?.. – Мирай задумалась. Обычно в ответ на очередную просьбу родителей привезти внучку она отвечала уклончиво. Алибек прекрасно ладил с её родителями и не запрещал гостить у них, но Мирай знала, каким кошмаром для охраняющих их с Эси офицеров оборачиваются эти поездки. Поэтому старалась не злоупотреблять. В Стамбул её родители приезжать отказывались наотрез: у них птица, скотина, огород, сад, – даже на несколько дней поручить столь важные дела чужим людям немыслимо. Мирай подозревала, что на самом деле их просто пугает столица империи, – шумная, быстрая, многолюдная. Но ей до боли в груди захотелось увидеть родителей. И хотелось, чтобы Эси увидела их. – Скоро, я постараюсь освободить сразу неделю. Да, и в магазине всё нормально... Ма, расскажи лучше, как у вас дела?

***

Встречающий его во дворе седобородый баба, глава обители, в свободной сероватой рубахе из грубого неокрашенного хлопка, таких же штанах и тёмном потёртом шерстяном жилете-рида, – знаке сана, – степенно, с достоинством склонился в теменна. И словно случайно поддёрнул вниз рукав. Судя по следу на пальце, постоянно носимый перстень он снял, а вот часы – в спешке забыл. О ботинках из крокодиловой кожи даже не подумал. Алибек знал, сколько стоят часы и ботинки, знал, на чьи деньги это всё приобретено, но сейчас его это не волновало. Однако – запомнил.

   – Ассаляму алейкум, Ваша Светлость.

   – Ва алейкум ассалям, Зайнулла-баба.

   – Примите соболезнования от имени всех братьев, Алибек-паша. Аллаху мы принадлежим и к Нему вернёмся.

   – Аллах велик.

   В огороженном высоким добротным тыном из брёвен дворе текке, освещённом уже зажегшимися фонарями, было необычайно многолюдно для столь уединённого места. Медики, охранники, следователи – все из его ведомства. Алибек заметил даже своих телохранителей, контролирующих периметр со скрытых позиций, – видимо, Бешир вызвал.

   Кого во дворе не было, так это самих братьев из обители.

   Кружащихся дервишей мевлеви и бекташи знали все в мире, они давно стали одной из достопримечательностей империи. Туристы, завидев танцующего мужчину в белой рубахе, длинной белой юбке-теннуре и высокой войлочной шапке, мгновенно окружали его с фотоаппаратами и смартфонами в руках - и им неважно было, артист ли это или настоящий мюрид ордена, выбравший путь нестяжательства и зарабатывающий на еду подобными представлениями.

   В действительности тарикатов, орденов дервишей, было гораздо больше: кадири, ясавийя, сухваради, чишти, накшбанди, сануси и так далее, – и все тарикаты Алибек не любил одинаково. Закрытые для непосвящённых общества, со своей строгой иерархией, тайными ритуалами, собственным языком, символикой и последователями разной степени фанатичности, – для государства ничего хорошего. Даже очень плохо, что ещё в девятнадцатом веке блестяще доказали бекташи, когда повели свою паству, взбунтовавшихся янычар, свергать Османов. Тогда янычарский оджак был уничтожен, а орден бекташи вырезан практически поголовно вместе со всеми шейхами. Практически, но всё же не поголовно – спустя время тарикат восстановился, но это уже были жалкие осколки былого величия. Место придворных суфиев заняли накшбанди. Османы уже тарикатам не доверяли, жёстко контролировали, но созерцательные накшбанди, единственные дервиши, в чьём учении доктринально закреплено сотрудничество с властями, пришлись ко двору и… Двору. Так продолжалось по сей день. В существующем в империи под верховенством сунны сложном равновесии религий, конфессий, течений и школ накшбанди не терялись и своим первым местом у кормушки среди прочих суфиев были довольны.

   Именно поэтому Алибек когда-то отправил отца в текке, обитель, накшбанди. Людям, которым было что терять, он не доверял немного меньше, чем прочим. И накшбанди не медитировали в кружении, что ещё на шаг приближало их к более или менее просчитываемым персонажам.

   Однако его отец скоропостижно скончался именно в обители накшбанди. А её глава заметно нервничал, и вряд ли дело было только в часах.

   Занятно.

   Бешир вроде бы скучал немного в стороне, но, едва поймал его взгляд, молча склонил голову и жестом пригласил следовать за собой.

   Своего адъютанта Алибек считал очень умным человеком не за скорость обработки информации, а именно за умение хранить молчание при необходимости и очень тонко эту необходимость чувствовать.

   Толстые саманные стены старого здания хранили прохладу даже вечером после знойного дня, почему-то пахло затхлой влагой, а в узких коридорах царила полутьма, но Бешир уверенно ориентировался в поворотах. Впрочем, нужную дверь Алибек не пропустил бы и сам. Перед ней стоял пост охраны.

   Бешир остался снаружи, и в келью Алибек вошёл один.

   Комната четыре метра на пять, судя по своим роскошным для обители размерам изначально рассчитанная на двоих жильцов. Пол устлан потёртыми ковриками, тусклая лампа на потолке, одно двустворчатое окно, сейчас плотно закрытое опущенными жалюзи. С одной стороны от окна – кушетка, с другой – массивный тёмный шкаф для одежды. Рядом – две полки: на нижней лежит свёрнутый коврик для намаза, на верхней небрежно смят белый колпак мюрида и лежат чёрные ониксовые чётки с девяносто девятью зёрнами, символизирующими имена Аллаха. В центре комнаты – низкий круглый полированный стол, вокруг которого на пол брошены подушки для сидения. На столе – графин и несколько простых стеклянных стаканов. Один из стаканов – грязный, и едва уловимый запах от него Алибеку очень не понравился.

   Кровать стояла у противоположной от окна стены.

   Алибек подошёл.

   Отца он едва узнал.

   И дело было вовсе не в печати смерти, меняющей черты.

   В этом полном обрюзгшем старике практически не осталось ничего от харизматичного холёного пожилого красавца, каким Алибек помнил отца по последней их встрече. Девять лет назад.

   Тот разговор он не забудет до конца жизни.

   “– Папа, за что?

   – Ты сам виноват, я же предупреждал, не стой у меня на пути. Вы кучка самоуверенных щенков, которых скоро передушат одного за другим. Тебя всё равно убьют, так почему я должен отказываться от своей цели?

   – Я твой сын.

   – У меня есть ещё сыновья. Более послушные”.

   Отец просто послал одно сообщение – время и место. Тем самым обрёк его на смерть. И ещё девять пунктов обвинения, три из которых карались казнью. Но Алибек не смог поднять руку на отца – сослал сюда и, казалось, глубоко похоронил ту историю в своём сердце.

   Только теперь, стоя над телом отца, вглядываясь и находя родные черты, он чувствовал тяжесть в груди, разрастающуюся странной пустотой.

   Он молча простоял ещё несколько минут.

   Вспоминая. Прощаясь.

   Детство. Отцовские руки, первый раз сажающие в седло. Бой на деревянных мечах. Прогулка на парусном гулете: он со всех силёнок тянет канат, упускает, сам падает, но отец подхватывает и со смехом треплет его по голове...

   Алибек закрыл глаза. Глубоко вдохнул и выдохнул.

   Вслух прочитал суру “Аль-Фатиха”.

   И приступил к первичному осмотру трупа.

   Предварительная оценка времени смерти по степени трупного окоченения, оценка состояния слизистых и кожных покровов, проверка наличия следов борьбы, осмотр одежды и обуви.

   Рубаха разрезана на груди и, видимо, сломаны рёбра – пытались реанимировать. Но это были единственные повреждения, которые он смог обнаружить.

   Алибек ещё раз прошёлся по комнате, внимательно всматриваясь и запоминая, бросил последний взгляд на кровать и вышел.

   Найти без подсказки уже однажды пройденный путь из трёх поворотов он вполне мог, и Бешир, зная это, на обратной дороге всё так же безмолвно занял своё обычное место на два шага позади.

   Поэтому дядю Ары, нервно вышагивающего в сумрачном айване перед выходом во двор, Алибек заметил сразу.

   И остановился.

   Дядя не мог узнать раньше него. Или хотя бы одновременно. Никак не мог. Следовательно, дядя во время смерти отца был в текке или где-то совсем рядом.

   – Дядя, как ты здесь оказался?

   Дядя замер с полусогнутой ногой, вскинулся, поспешно бросился к нему.

   – Алибек, мальчик мой! – дядя едва не полез обниматься, но притормозил, вовремя вспомнив, что вопреки обычаям объятия Алибек не позволял даже кровным родственникам. Только матери и младшей сестре. – Какое горе! Представляю, как тебе сейчас больно...

   Алибек ещё раз терпеливо повторил вопрос, но уже с нажимом:

   – Дядя, как ты здесь оказался?

   – Так я же был с Пири, когда это случилось! О, мой бедный брат!

   – И какого шайтана ты “был с Пири”? – очень мягко спросил Алибек и, заметив, что дядя почему-то оглянулся в сторону выхода на улицу, сместился подшагом влево, отрезая путь из айвана.

   Дядя нервно улыбнулся и отступил назад.

   – Алибек, послушай, я понимаю, ты сейчас очень расстроен...

   Айван был маленький, а дядя совершенно зря не желал быстро и чётко отвечать на его вопросы, поэтому Алибеку понадобилось меньше секунды и всего два шага, чтобы приложить дядю спиной об стену и предплечьем правой руки передавить ему горло.

   На плечо легла, останавливая, рука.

   В противоположную стену Ланселот не улетел лишь потому, что приближался быстро, но правильно, и боковым зрением Алибек всё же успел заметить знакомый белобрысый хвост.

   – Хватит, Бек, не запугивай мне свидетеля. Как потом показания из него вытаскивать?

   При слове “показания” дядя что-то возмущённо просипел. Алибек брезгливо отпустил его и на каблуках круто развернулся к Озёрному Рыцарю.

   – Свидетель, значит?

   – Свидетель, - подтвердил Ланс и кивнул в сторону выхода. – Пойдём подышим свежим воздухом?

   – Пойдём.

   В дальней части двора обители стоял колодец, а рядом рос могучий вяз с метровым стволом в обхвате. Именно туда они и направились: пространство вокруг как на ладони, но в случае необходимости спина прикрыта.

   Ланс молча протянул ему открытый портсигар, и Алибек взял сигарету – Озёрный Рыцарь был одним из восьми человек в мире, из чьих рук он без опасений мог принять что угодно.

   Закурили.

   Сердар был настоящим пепельным блондином со светло-серыми глазами, любил старинную европейскую поэзию, с лёгкостью цитируя её в диапазоне от “Старшей Эдды” до Вийона, и в детстве воспитывался вдовой в маленьком домике на берегу озера – на другой позывной судьба не оставила ему никаких шансов. На работу под прикрытием благодаря примечательной для их широт внешности, которую он делал ещё ярче, отпустив волосы и вызывающе нося их собранными в высокий хвост, Ланселот, конечно, не годился, но туда он никогда и не стремился – сейчас возглавлял в качестве исполняющего обязанности Следственное управление ИСБ и чувствовал себя вполне комфортно. А в случае непредвиденных неприятностей... под тактическим шлемом внешность уже не имеет никакого значения.

   Один из их своры всё же повзрослевших "щенков".

   Лишь докурив сигарету практически до фильтра, Алибек почувствовал, что трезвость мыслей вернулась в должной мере.

   – Рассказывай.

   – Пири-паша с Ары-беем гуляли во дворе, – Ланс указал на неровный рядок кипарисов вдоль тына, – разговаривали, Пири-паша начал сердиться, повысил голос, схватился за грудь и упал. Всё произошло на глазах четырёх свидетелей, двое из которых – сотрудники ИСБ.

   – У отца не было проблем с сердцем. – Пусть он никогда сюда не приезжал, но полные отчёты по условиям познания Пири-пашой духовного пути дервишей запрашивал регулярно шесть-семь раз в год.

   – Были, Бек, – очень мягко возразил Ланс. – Он уже почти три месяца по назначению врача принимал сердечные препараты.

   Алибек смотрел на землю под своими ногами. Вытоптанная трава, утрамбованная почва – летними днями густая тень под старым вязом очевидно пользовалась у мюридов обители популярностью, а сейчас здесь начинали заводить свою песнь ночные цикады.

   Таблеток в комнате отца он не заметил, а стакан – был.

   – И ракию?

   – И ракию.

   Как же много он упустил за последние месяцы.

   Повисло молчание, цикады стрекотали всё громче. Через несколько минут Ланселот, видимо, решив, что он уже достаточно взял себя в руки, спокойно проговорил:

   – Я не вижу никаких признаков криминальности смерти. Есть подтверждённый диагноз, показания свидетелей и медиков. В обычных обстоятельствах я бы даже не назначал вскрытие, только токсикологию.

   Если бы речь шла только о смерти отца, Алибек согласился бы и позволил бы праху Пири-паши обрести последний покой завтра на закате. Однако из-за живых близких ему нужна была абсолютная уверенность, что отца не изощрённо убили. Алибек поднял глаза на товарища.

   – Нет. Рой по полной.

   – Как скажешь. Только не лезь, Бек. Смерть родных расследовать нельзя.

   – Знаю. А он зачем приехал? – Алибек обозначил кивок в сторону вышедшего на крыльцо и теперь нерешительно мнущегося у входа дяди. Почтенный Ары-бей, несомненно, хотел покинуть текке как можно быстрее, но кто б ему позволил.

   – Посоветоваться по поводу бизнеса. – Ланселот вновь достал портсигар, вопросительно поднял бровь, но Алибек сделал отрицательный жест: если учесть, что он не курил, одной сигареты было более чем достаточно. – Как я понял, у “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз” большие проблемы.

   Родовым бизнесом Алибек никогда не интересовался, ни времени, ни желания не имелось. Так, иногда поглядывал краем глаза, чтобы совсем уж диких скандалов не случалось.

   – Насколько большие проблемы?

   – Уже четвёртый квартал подряд падает капитализация корпорации, она теряет позиции и даже целые ниши на международных рынках. На последнем заседании торгово-промышленной палаты падишах за это нехило так всыпал твоему дяде.

   – Капитализация рыночная или реальная?

   – Реальная.

   Алибек нахмурился. В масштабах “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз” так растрачивать активы ещё надо постараться. Следовательно, или проблемы в совете директоров, или куда-то давно и планомерно уходят огромные деньги. Если учесть, что “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз” была плотно завязана на гособоронзаказ и являлась крупным налогоплательщиком, то тихо загибаться по неизвестным причинам корпорации никто не позволит. Придётся разбираться, но это потом.

   Сейчас ему надо лететь на край Анатолии, сообщить матери. И выслушивать обвинения в убийстве отца.

   Или он совсем не знает дражайшую матушку.

ГЛАВА 4

   Ночной вызов к начальнику гарнизона мог означать что угодно: от известия о грядущей утром проверке до получения приказа на вскрытие спецконвертов. Мундир Рахман застёгивал уже на ходу. От дома офицерского состава до комендатуры было меньше пятидесяти метров, никакой суеты Рахман не заметил, но перед входом стоял чужой бронеавтомобиль “Каплан”, трёхдверный, а отличие от приданных их части пятидверных, а перед кабинетом миралая рядом с дежурным слонялся незнакомый адъютант.

   – Проходите, бимбаши, вас ждут, – пригласил ординарец.

   Но в кабинете начальника гарнизона его ждал не только командир. И Рахман сразу понял, кто решил беспардонно нарушить его мирное существование. Потому что за длинным столом для совещаний напротив Ахмед-аги сидел, безмятежно попивая чай из стакана в железном подстаканнике, один из дружков брата, которого он знал как Меддаха, – этот пересекающий щёку начиная с самого уголка глаза шрам в виде практически идеального полумесяца забыть трудно. В последний раз Рахман видел Меддаха в мундире курсанта Академии ИСБ в анатолийском поместье ад-Дин Кай-Кубадов, но сейчас тот был в армейской форме. На погонах вольготно располагалось по одинокой звезде, а повседневный зелёный китель украшал красный воротник – значит, штабной ферик.

   Понятно, почему Ахмед-ага сидит как на иголках – в их глушь залетела важная птица. Только вот зачем? Рахман вскинул руку к фуражке в уставном воинском приветствии и браво отрапортовал:

   – Бимбаши Рахман Чекли по вашему приказанию прибыл!

   – Вольно, бимбаши, – хмурый Ахмед-ага смотрел не на него, на свой стакан с чаем, нетронутый. Словно ситуация ему крайне не нравилась, но поделать он ничего не мог. – С вами хочет поговорить Его Превосходительство Шакир-паша.

   Но как раз говорить Шакир-паша с ним не собирался. Достал из лежащей на столе чёрной кожаной папки лист бумаги, пододвинул в его сторону и сухо приказал:

   – Подписывай.

   Полный самых нехороших предчувствий Рахман подошёл к столу, взял лист, пробежал глазами. “Прошу уволить меня со службы в рядах... по семейным обстоятельствам...”. Рапорт об отставке от его имени. Уже подписанный командующим военным округом и завизированный канцелярией штаба округа.

   Рахман положил лист на стол и посмотрел прямо в глаза Меддаху.

   – Не подпишу.

   Тот лишь равнодушно пожал плечами.

   – Будешь уволен по решению трибунала. Например, как не прошедший проверку на благонадёжность. Тебе, конечно, всё равно, но в таком случае весь личный состав гарнизона тщательно и с наслаждением перетрясёт военная прокуратура. Раз уж здесь такой рассадник вольнодумства.

   Рахман сжал челюсти до зубовного скрежета. Вполне в стиле Алибека. Ради достижения своих целей не гнушаться шантажом или ложью, не обращая внимания, как походя ломаются человеческие судьбы. И, самое страшное, у империи теперь всё военно-политическое руководство такое, порядочных людей выжили. Однажды поняв это, Рахман сразу уехал из Стамбула. Но нет же, всё равно достали.

   Он взглянул на по-прежнему напряжённо гипнотизирующего подстаканник Ахмед-агу, взял ручку, молча подписал рапорт, расстегнул кобуру и положил поверх листа личное оружие.

   Всё, чего он добился за девять лет, и все надежды на будущее, всё пошло прахом. Во имя чего?

   – У тебя пять минут на сборы. – Пистолет Меддах небрежно отодвинул, забрал рапорт, положил в папку и встал. Ахмед-ага тоже поднялся на ноги, тяжело и словно неуверенно. – Жду в машине. Миралай, честь имею.

   Дверь за ним закрылась, Рахман взглянул на своего уже бывшего командира. Седой миралай шагнул вперёд, неожиданно обнял его и похлопал по спине.

   – Храни тебя Аллах, сынок.

   В горле Рахмана встал ком. Счёт к брату рос с каждым мгновением, хотя, казалось бы, куда больше.

   Немногочисленные личные вещи Рахман собрал за две минуты, затем переоделся в штатское – до права ношения мундира в отставке ему не дали дослужить совсем немного – и, абсурдно чувствуя себя голым в обычных джинсах и футболке, подхватил сумку и навсегда покинул комнату, столько лет служившую ему пристанищем.

   Меддах ждал, прислонившись плечом к пыльному борту бронемашины, и его, казалось, совсем не волновала неизбежная грязь на форме. Рахман досадливо поморщился: одежда военнослужащего всегда должна быть чистой и опрятной. Особенно у офицера. Особенно у офицера такого ранга. Но этим службистам плевать на армейский Устав.

   Словно прочитавший его мысли Меддах полоснул его острым взглядом, оттолкнулся плечом и кивком велел садиться. Адъютант занял место рядом с водителем, они же расположились сзади. Лишних ушей было многовато, но Рахман считал, что имеет право на ответы.

   – Что произошло?

   – Пири-паша умер. Сердечный приступ.

   Лаконичный ответ прозвучал словно гром среди ясного неба. Рахман предполагал разное, но только не это. Откинувшись на спинку сидения, он закрыл глаза.

   Аллах Всемилостивейший.

   Чтобы смириться, ему понадобится ещё много времени, но когда первое осознание потери ослабило свои тиски, Рахман начал думать. Его отставка необходима лишь в одном случае: Алибек решил отстранить дядю Ары от управления родом под предлогом передачи власти законному наследнику. Ни главенство над родом, ни место в совете директоров “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз” Рахману не нужны были, и он это брату совершенно недвусмысленно говорил, но, видимо, Алибека по-прежнему не интересовало его мнение.

   К моменту прибытия на аэродром Рахман принял решение: навязанную игру он примет, но сыграет по своим правилам. За ад-Дин Кай-Кубадами в память об их владетельном прошлом уже много столетий закреплено право передачи титула по наследству, значит, теперь он паша. Ещё неясно, как будут перераспределены акции корпорации, но у него, как старшего наследника, будет контрольный пакет. Плюс два поместья, дворец в Стамбуле и львиная доля прочих активов вроде драгоценностей, произведений искусства и валютных счетов.

   Неплохой стартовый набор, чтобы отплатить брату его же монетой.

   Надо только придумать план и найти союзников. Заклятых друзей Алибек наверняка нажил немало.

***

   Своей смертью Пири-паша ад-Дин Кай-Кубад поставил высший свет империи в неудобное положение. С одной стороны, когда у визиря умирает отец, совершенно неприлично не принести соболезнования. С другой стороны – догадки, что не вдруг проснувшаяся религиозность заставила любящего власть и роскошь Пири-пашу в самом расцвете силы ступить на путь дервиша.

   Алибек упростил всем задачу, под предлогом занятости отказавшись отвечать на звонки. Соболезнования принимал секретариат, а ближе к вечеру Бешир положил ему на стол стопку заполненных мелким шрифтом листов. Читать всё это Алибек не собирался, лишь мельком взглянул на адъютанта.

   – Есть что-то интересное?

   – Есть, шеф, – Бешир открыл второй лист и указал на самый короткий абзац: “Шейх Шахрияр Катифский. НЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ”.

   – Прямо так и велел записать? – поразился Алибек.

   – Прямо так, шеф, капслоком.

   Алибек хмыкнул. Он догадывался, о чём примерно желает поговорить Шахрияр, но подобная наглость заслуживала знания точных причин.

   – Ладно, соедини.

   И Шахрияр его не разочаровал, сразу перешёл к делу.

   – Алибек, как теперь перераспределятся роли в совете директоров “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз”?

   – Они перераспределятся?

   – Неизбежность этого была очевидна ещё месяц назад, сейчас вопрос только в масштабах изменений.

   – А вы с какой целью интересуетесь, Шахрияр?

   – Мне нужно знать, будет ли принят один важный законопроект, который ИСБ тормозит уже больше четырёх лет. Или же вы решите всё сделать иначе, и тогда я просто не буду тратить время на переговоры о покупке интересных мне активов.

   Алибек потёр виски. Играть в шарады с Шахрияром ему сейчас совсем не хотелось. Полночи он успокаивал рыдающую матушку, за девять лет четыре раза съездившую к мужу на свидания, но теперь полностью вошедшую в роль безутешной вдовы. Не удалось даже поспать в самолёте по пути обратно в Стамбул, так как мать и сестру он забрал с собой, пусть до похорон побудут под присмотром. Выкроенные три часа сна помогли мало: то ли усталость накопилась, то ли старость подкралась незаметно.

   А ведь ещё оставался незавершённый разговор с Мирай.

   – Шахрияр, давайте начистоту. Какой законопроект и какие активы вам нужны?

   На той стороне телефонной линии повисло озадаченное молчание, и после паузы Шахрияр недоверчиво уточнил:

   – Вы совсем не интересуетесь родовым бизнесом?

   – Совсем, – безмятежно подтвердил Алибек, – но могу поинтересоваться вашим.

   – Право, не стоит, вопрос снят. Я имел в виду закон о сроках секретности после завершения разработки для гособоронзаказа.

   Теперь Алибек понял, о чём речь. Крупный бизнес, который работал или хотел работать в сфере высоких технологий, давно лоббировал закон о конверсии «как во всём цивилизованном мире». После выполнения заказа для государства бизнес хотел иметь возможность тут же внедрять разработанную технологию в гражданское производство, а сверхприбыль от продаж готов был вкладывать в новые разработки, чтобы получать новые заказы от специальных ведомств и военных, и так по кругу.

   Речь шла о настолько больших деньгах, что только несколько человек, которым эти самые деньги не были нужны ни в каких количествах, стояли между корпорациями и их целью.

   Потому что видели обратную сторону медали.

   – Перестановки в совете директоров частной корпорации не могут повлиять на позицию государства в отношении специального патентного права.

   – Алибек, вы тормозите научно-технический прогресс в стране, – сокрушённо пожаловался Шахрияр.

   Алибек усмехнулся. Конечно, расчётливого шейха интересовал только и исключительно научно-технический прогресс в стране. И ещё мир во всём мире.

   – Во-первых, не я, а профильное Управление и Совет безопасности империи. Во-вторых, в конечном итоге вы хотите сделать из корпораций новых феодалов, только теперь феод – не земля. Но феодальная система категорически не совпадает с моим видением прекрасного.

   – Значит, вы соберёте производство полного цикла и поставите его на службу государству, – очень задумчиво произнёс Шахрияр. Странная фраза чем-то царапнула Алибека, но он не успел понять, чем. – Говорят, вашего старшего брата видели в Стамбуле. Мы с Рахманом-пашой, к сожалению, не представлены друг другу. Поможете исправить столь досадное упущение?

   – В таком случае неприязнь Рахмана вам обеспечена.

   – Ищу другого посредника, – легко согласился шейх. Видимо, о чём-то подобном он догадывался, сейчас лишь получил подтверждение своим подозрениям. Империя всегда полнилась слухами, но Шахрияр умел выбирать самые выгодные. – Паша, если донесут, что я нелестно где-то вас охарактеризовал, знайте: я просто заключаю сделку с вашим братом.

***

   В рабочем кабинете падишаха царили лёгкий аромат амбры, прохлада и тишина, которую нарушало только редкое шуршание бумаг, а любимое кресло Алибека стояло немного наискосок от стола так, что позволяло без помех вытянуть ноги в густой ворс персидского ковра. Красота.

   – Государь, почему твой кабинет мне кажется уютнее, чем собственный?

   Доган, не поднимая головы от документов, холодно обронил:

   – Не мечтай, Кай-Кубад, не отдам. – Поставил последнюю подпись и, позволив секретарю забрать папку, отпустил того мановением руки, затем вскинул непроницаемые тёмно-серые глаза. – О чём хотел поговорить?

   – О своём наследстве, – Алибек искоса проследил за выскальзывающим за дверь Юсуфом. – Только что беседовал с Шахрияром, он уже точит зубы на “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз”. И таких пираний ещё пяток наберётся. Я хотел отказаться от акций в пользу Рахмана, а теперь думаю – может, лучше в пользу государства? Десять процентов не так мало при правильном подходе.

   Падишах глянул на него как-то очень задумчиво.

   – Не знаю, стоит ли создавать подобный прецедент. Надо с Джафером посоветоваться, – сделал паузу и неожиданно спокойно спросил:

   – Не хочешь забрать корпорацию себе?

   Удивлять Доган умел. Алибек посмотрел на него в искреннем изумлении.

   – В смысле?

   – Выйдешь в отставку, займёшься корпорацией, отдохнёшь год-другой.

   – За год-другой корпорацию я угроблю, – протянул Алибек, пристально изучая лицо друга. А ведь он сейчас всерьёз предлагает ему уйти в бизнес. – Подожди, мой падишах, ты ещё совсем недавно говорил, что ближайшие пять лет отставка мне не светит.

   Слегка усмехнувшийся Доган пожал плечами.

   – Говорил. Но сегодня я добрый, пользуйся.

   И Алибек, откинувшись на спинку кресла и сложив перед собой пальцы домиком, задумался. Он просчитывал различные аспекты внезапного предложения. Учитывая его звание, должность и носителем какого уровня секретности он являлся, даже кратковременный уход с государственной службы создаст опасный прецедент, а крупный бизнес начнёт лихорадить как упитанных барашков в загоне при виде волка. Однако у Алибека были мысли, как извернуться и обратить такую ситуацию в пользу для империи, и у Догана, очевидно, тоже, иначе не предлагал бы. И всё это давало спонтанный, но весьма многообещающий выход на среднесрочную перспективу их планирования на ближайшие десять лет. В краткосрочной перспективе даже для службы безопасности от его ухода имелись несомненные плюсы. Были и минусы, но лишь один действительно большой: тогда Догану придётся замыкать все спецслужбы империи на себя, а система ещё не настолько равновесна, чтобы работать без ручного контроля. Только вот падишаху в отставку не подашь, даже если чувствуешь, что падаешь замертво. И ещё Алибека мучило смутное ощущение, что кто-то из заместителей любит его больше остальных. Последние два месяца он искал нити заговора Баязид-паши и вроде бы нашёл даже самые тонкие, но ведь иногда можно не участвовать, иногда достаточно просто вовремя отвернуться. Уходить, оставляя неопределённость такого рода, нельзя. Хотя, возможно, он ищет кошку в той тёмной комнате, где её нет.

   – В отпуск пойду, раз ты сегодня добрый. А с корпорацией пусть Рахман мучается.

   При имени его брата Доган досадливо поморщился.

   – Любишь ты себе проблемы создавать.

   – Чувствую, братца ждёт тёплый приём, – коротко хохотнул Алибек. – Сейчас он с нашим хитрым дядюшкой пободается за власть, одновременно пытаясь отбиться от почувствовавших кровь акул, а там, глядишь, чистоплюйства в Рахмане сильно убавится, и с ним можно будет нормально общаться.

   – Рахман годами изображал из себя специалиста по строевой подготовке, – резонно заметил продолжающий внимательно наблюдать за ним падишах. – Отобьётся ли?

   – Он же наследник, – невесело усмехнулся в ответ Алибек. В детстве домой он возвращался, в основном, только на каникулы, тоже хотел родительской любви и внимания, но неизменно оказывался вторым номером. Спасибо, хоть не четвёртым, на их средних братьях природа отдохнула, конкурировать за ласковый взгляд отца им не хватало ни характера, ни ума. – Пири-паша учил его с младенчества, уже в пятнадцать лет Рахман знал об инвестициях больше, чем я сейчас. Рахман умеет вести бизнес, просто раньше самые трудные решения принимались не им. Свои сияющие доспехи грязью, конечно, запачкает, но отобьётся.

   Отчего-то Доган безрадостно вздохнул и покачал головой.

***

   Наконец-то Мирай уговорила Нехир-тейзе хотя бы присесть отдохнуть и попить с ней и Эси чай, раз ужинать за одним столом домоправительнице не позволяли принципы. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент явился Алибек.

   С огромным букетом цветов в руках.

   Пока Мирай изумлённо смотрела на мужа, а забывшая всяческие правила приличий Эси своими радостными прыжками вокруг едва не сбивала “паааапочку” с ног, Нехир-тейзе вскочила и попыталась раствориться в пространстве. Но Алибек заметил её движение, жестом остановил.

   – Не уходите.

   Оказалось, букета было два, большой и маленький. Алибек подошёл к застывшей статуей пожилой женщине и вручил ей большой, состоящий из пышных чашеообразных роз нежного кремового цвета с более насыщенной, персиковой окраской лепестков по краям.

   – Это вам, тейзе.

   – Мне, паша-эфенди? – тихо ахнула Нехир-тейзе, неверяще глядя на ароматное великолепие роз в своих объятиях.

   – Вам, тейзе, вам, - лучезарно улыбнулся Алибек и, обернувшись к дочери, вручил ей второй букетик, маленький. Мирай узнала ромашки и шафран, а мелкие синие цветочки на веточках ей были неизвестны, но чем-то походили на колокольчики. Эси взвизгнула от восторга, однако, вспомнив о том, что она вообще-то воспитанная девочка, чинно поблагодарила:

   – Спасибо, папочка! – заворожено погладила пальчиками нежные фиолетовые лепестки шафрана, а потом вдруг подняла глаза и пытливо спросила:

   – А маме цветы?

   – А маме цветы будут позже, – заговорщически подмигнул ребёнку Алибек, – потому что вам с Нехир-тейзе цветы не просто так, а за то, что вы отпустите нас с мамой на свидание.

   Мирай лишь приподняла брови. Свидание, надо же. Оторвавшаяся от завороженного созерцания роз Нехир-тейзе радостно заулыбалась и быстро увела Эси под предлогом поиска ваз для цветов, пока та не начала выяснять, что такое свидание и почему её с собой не берут. А Мирай задумчиво оглядела мужа. Чёрные брюки от делового костюма и белая рубашка с закатанными по локоть рукавами, часы. Если у него ещё в машине остался пиджак, то в принципе такой вид уместен везде, кроме светских раутов с дресс-кодом.

   – Действительно свидание?

   – Действительно, – склонив голову набок, Алибек наблюдал за ней с лёгкой усмешкой, словно позабавленный её подозрительностью.

   – Решил сменить тактику?

   – Разнообразия ради поругаемся в романтичной обстановке.

   Мирай невольно улыбнулась, вопреки доводам рассудка чувствуя, как в крови разливается предвкушение. Когда последний раз они куда-то ездили вдвоём? Уже не упомнить, наверное, ещё до рождения дочери.

   И, откровенно говоря, рутина дом-работа с приправой из грызущего чувства подспудного страха изрядно надоела.

   – Как одеваться?

   Муж тоже в свою очередь окинул её оценивающим взглядом. На вечерний её наряд не походил даже отдалённо: белая блузка, длинная белая юбка с тонким зелёным пояском и таким же зелёным растительным орнаментом по подолу, волосы заплетены в ассиметричную косу на правый бок, которую держала толстая белая резинка, из украшений – лишь тонкий браслет с подвеской-хамсой. Мирай вдруг с досадой подумала, что он уже отвык видеть рядом столь скромно одетых женщин.

   – По-моему, ты чудесно выглядишь, пери, – мягко улыбнулся Алибек. – Поехали быстрей, не думаю, что поиски ваз – настолько долгий процесс.

   Наверное, Мирай стоило испытать чувство вины перед дочерью, но вместо этого она хихикнула и, вновь чувствуя себя сбегающим через окно от строгих родителей подростком, отправилась за балетками.

   На этот раз перед крыльцом оказался припаркован антрацитово-чёрный “Бугатти Хирон”. Да, Эси не получилось бы взять с собой при всём желании – спорткар был рассчитан только на двоих. Овальное спортивное кресло, обитое дорогой бежевой кожей, приняло в себя тело Мирай, словно удобнейшее ложе. Повинуясь команде Алибека, гулко басовито зарычал мощнейший двигатель, и от этого звука пробежали мурашки по коже.

   – Зачем тебе настолько приметная машина? – не сдержалась Мирай. Надо признать, в лаконичном, но роскошном карбоново-кожаном салоне подтянутый, сильный, излучающий спокойную уверенность в себе мужчина смотрелся в высшей степени органично. Расслабленно лежащая на футуристическом руле рука Алибека, с рельефными, но не бугрящимися мышцами, длинными аристократичными пальцами казалась практически произведением античного искусства. – Таких же, наверное, во всём мире всего несколько сотен.

   Уголки губ мужа, аккуратно выруливающего с подъездной аллеи к воротам, приподнялись в усмешке.

   – Пятьсот.

   – И из них, предположим, десяток на всю империю. Так зачем? Кому и что ты постоянно доказываешь своими неприлично дорогими машинами? Тем более, от самого “Бугатти” здесь осталась только пустая шкурка, как от погибшего насекомого.

   – Как раз в оболочке всё дело, пери, – вдруг ответил Алибек. Они выехали на общую дорогу, но скорость он увеличил незначительно: на территории их микрорайона не было принято беспокоить соседей гонками. – В спорткарах нет ни единого килограмма лишнего веса, ни единого лишнего сантиметра кузова. Ты даже не представляешь, насколько сложная, в отдельных аспектах не решаемая инженерная задача втиснуть в идеальную аэродинамику спорткара броню и силовую установку, которая сможет вытянуть вес этой брони.

   – Технологии... – начиная понимать, протянула Мирай. Ему нужны были не спорткары, ему нужны были технологии, которые могла дать переборка этих каров. Новые композитные материалы, новая электроника, новая архитектоника рабочих узлов, – что-то подобное, в инженерии Мирай разбиралась плохо.

   Кивнув, Алибек постучал пальцем по спидометру на центральной панели. Последнее деление имело отметку “500”.

   – Красивый, но бесполезный аксессуар – даже близкую к максимальной скорости начальной комплектации моя машина не выжмет. Но она уже на двадцать километров в час быстрее “Феррари”, на котором мы с тобой когда-то катались в Эдирне, а защищена гораздо лучше.

   – Но почему нельзя решать те же технологические задачи на чём-то более полезном? Какие-нибудь танки, БТР?

   – Мы живём в неидеальном мире, пери, – хмыкнул Алибек. – Одно дело, когда над схожими задачами трудится целый ряд оборонных институтов, они успешно осваивают бюджеты, пишут научные статьи и даже представляют какие-то разработки. Другое дело, когда речь идёт о моей личной блажи. За исполнение которой я караю или награждаю тоже лично. Поверь, эффективность отличается на порядок. А дорогие машины – вполне понятная всем слабость, иметь которую очень удобно.

   Профиль мужа Мирай теперь рассматривала с каким-то новым чувством. Она как-то позабыла, что Алибек никогда ничего не делает просто так. Всё же к трём визирским бунчукам прилагался довольно специфический образ мышления. И, стараясь, чтобы её вопрос не прозвучал саркастически, поинтересовалась:

   – Какой истинный смысл у “оболочки” нашего свидания?

   – Спокойно поговорить. Дома все наши разговоры заканчиваются или напряжённым молчанием с приходом Эси, или постелью, что, безусловно, самый приятный способ примирения, но решению проблем не способствует. К тому же мне надо немного развеяться, тебе тоже.

   Они подъехали к КПП и, миновав словно неохотно поднявшийся шлагбаум, выехали из микрорайона. Дальше дорога изгибалась вдоль линии побережья Мраморного моря и через развязки с неё можно было попасть куда угодно: от ипподрома и аэропорта в одну сторону, до Дворцового мыса или тоннеля на другой берег – в другую.

   – И куда же мы едем развеяться и поговорить?

   – Ещё не знаю, – пожав плечами, огорошил её муж. – У меня сегодня не было времени придумать. Куда ты хочешь?

   – Ты пригласил меня на свидание, а придумывать должна я! – деланно возмутилась Мирай. В действительности возмущения она не чувствовала, ей было отчего-то смешно и немного обидно. Или не немного. – Ладно... – она оглядела проплывающие за окном закатные пейзажи, заметила сбоку сияющий отражённым в зеркальных окнах солнцем небоскрёб с садом на крыше и со злым азартом указала на него. – Туда хочу!

   Ну что, как он теперь выкручиваться будет?

   – Тогда пристегнись, пери, – дождавшись, пока она щёлкнет замком ремня безопасности, Алибек глянул в зеркало заднего вида, смерил оценивающим взглядом двигающийся навстречу поток машин и полицейским разворотом резко перестроился на противоположную полосу. Под визг покрышек Мирай мягко придавила перегрузка, и она оценила, зачем в спорткарах у кресел приподнятые бортики. В кровь щедро выплеснулся адреналин: если бы машину хоть немного занесло, они бы кубарем вылетели с дороги прямо в море. Сумасшедший! И она, наверное, тоже, потому что испытала странный восторг, хотя вслед им неслись возмущённые автомобильные клаксоны. – А что там?

   – “Эксельсиор”. Один из самых пафосных ресторанов Стамбула.

   Муж с насмешкой покосился на неё.

   – Откуда? Я не завсегдатай модных кабаков.

   – А куда ты ходишь со второй женой? – медовым голосом осведомилась Мирай.

   – С кем?!

   Отвлёкшийся от дороги Алибек обернулся к ней, и Мирай испугалась, что они сейчас впишутся в неторопливо плетущийся впереди семейный минивэн. Но, очевидно, мужа настолько заинтересовал их диалог, что он сбросил скорость до черепашьих тридцати километров и пристроился в зад минивэна. Мирай словно воочию увидела, как занервничал от такого странного поведения “Бугатти” водитель минивэна.

   – У тебя нет второй жены?

   Несколько секунд Алибек с нечитаемым выражением глаз смотрел на неё, затем отрицательно цокнул языком.

   – Дорогая, возможно, ты не заметила, но мне на одну жену времени не хватает. Зачем мне вторая?

   Мирай редко могла понять, серьёзно Алибек говорит, иронизирует или просто нагло лжёт. Но, кажется, мужа действительно озадачил её вопрос.

   – Ладно, – Мирай, не в силах разобраться, обрадовал ли её такой ответ, решила тему не развивать, – поехали на пристань дядюшки Гезы.

   – А как же пафосный кабак с золотыми вилками? – с невинным видом уточнил муж.

   – Это неромантично.

   Молча улыбнувшийся Алибек утопил педаль в пол и пошёл на обгон.

***

У дядюшки Гезы и его жены тётушки Эржебет Мирай снимала комнату после переезда в Стамбул. Далеко от университета, постоянно пахло рыбой и тиной, вечером по тёмным улицам возвращаться домой страшно, но на жильё лучше денег не хватало. Из университетского общежития Мирай выставили на второй день: она отказалась платить бакшиш коменданту за заселение. Считала, что если сама своим трудом и упорством добилась перевода в столичный университет, то больше никому ничего не должна. Наивная. Но благодаря потрёпанному объявлению о сдаче комнаты ей повезло встретить по-настоящему хороших людей. Пожилая чета венгров всегда относились к ней больше как к ещё одной дочери, нежели как к квартирантке. Когда Мирай умудрилась впутаться в грандиозные неприятности и в ужасе рыдала у них на кухне, именно дядюшка Геза дал ей мудрый и своевременный совет.

   И сейчас их с Алибеком встретили как родных и практически насильно усадили ужинать. Даже Мирай, которая уже поела дома, не смогла отказаться от фирменной ухи дядюшки Гезы с корочкой свежего хрустящего хлеба, а Алибек, судя по его аппетиту и довольному прищуру, вообще ел едва ли не первый раз за день. Потом дядюшка Геза выдал ключи зажигания от собственной, а не от одной из сдаваемых в аренду лодки, а тётушка Эржебет принесла чистый коврик на сидение, чтобы Мирай не испачкала свою белую юбку, и платок на плечи на случай, если от воды потянет прохладой, и их поспешно отправили ловить последние мгновения между закатом и падением густых ночных сумерек.

   Алибек вывел лодку на фарватер и заглушил мотор именно в тот момент, когда последний краешек солнца скрылся за горизонтом. Они молча сидели рядом и смотрели, как чётче проступают стройные силуэты минаретов на насыщенно-оранжевом закатном небе, а облака становятся похожи на чёрные перья диковинной птицы, как затем оранжевый у горизонта переходит в несколько оттенков алого, чтобы выше уже встретиться с бархатно-синей тьмой.

   Всё. На Стамбул опустилась ночь. Сейчас на минаретах, мечетях, башнях, дворцах и небоскрёбах зажжётся ночная подсветка и город получит новый волшебный облик, но Мирай отчего-то стало грустно.

   Не отводя взгляда от горизонта, она тихо спросила:

   – Про особняк... ты не шутил?

   – Не шутил. Ради дочери нам с тобой придётся начать всё сначала.

   Стиснувшая дрогнувшие пальцы Мирай повернула голову и замерла, словно загипнотизированная, попав в плен холодных, отливающих воронёной сталью чёрных глаз. Это была худшая ипостась её мужа. Маска обаятельного насмешника упала и сейчас на неё пристально, немного утомлённо смотрел жёсткий властный мужчина. Алибек принял решение, и трепыхаться в протесте дальше бесполезно.

   – Эси быстро взрослеет, и продолжать её прятать неразумно, – очень спокойно продолжил Алибек. – Однажды она неминуемо столкнётся с социумом и поймёт, что в этой стране быть милой девочкой Эси и дочерью трёхбунчужного паши Эслем-хатун ад-Дин Кай-Кубад – далеко не одно и то же. И возненавидит меня. И тебя заодно. Подростку плевать на все благие мотивы взрослых, если они делают его несчастным. Я этого не хочу. Уверен, ты не хочешь тоже, и готова приложить минимальные усилия, чтобы наша дочь росла ребёнком счастливым и уверенным в любви к нему родителей.

   Подтекст Мирай прекрасно поняла.

   Она, девочка из провинции, из интеллигентной, но бедной семьи сельских учителей, вышла замуж за одного из высших сановников страны. Между ней и вторым визирем империи пролегала такая пропасть, что Мирай до сих пор не понимала, почему Алибек взял её в жёны. Она бы согласилась на роль наложницы, никуда бы не делась. Но он – женился, и даже предложил официально представить ко Двору. Мирай отказалась. Зачем ей лишние трудности? Её любил и баловал потрясающий мужчина, у неё появился собственный дом, слуги, наряды, драгоценности, – и никаких пугающих обязанностей. А нести благо в мир она хотела из-за плеча могущественного мужа.

   Однако муж совсем не собирался становиться исполнителем её абстрактных мечтаний о добре и справедливости. Оказалось, томный взгляд и нежная улыбка для Алибека аргументом не являлись, а чтобы он услышал, на уровне юной журналистки-максималистки оставаться было нельзя. Однако едва Мирай начала это осознавать, она забеременела.

   И ничего изменить уже не успела. Постепенно, но неотвратимо она познала цену и своим нарядам с драгоценностями, и своему нежеланию войти в мир мужа.

   Её “минимальные усилия” – вернуться в начало пути и выбрать другую дорогу. Но ведь теперь она идёт не одна!

   – Показав Эси, ты подставишь её под удар.

   – Эси под ударом уже фактом своего рождения, – горько усмехнулся Алибек и отвернулся, глядя на перспективу тихо плещущихся вод. Мелкий залив, где находилась пристань дядюшки Гезы, очень любили рыбаки и влюблённые парочки, большие суда сюда не заходили. – Безопасники моего уровня вообще не должны иметь семью. Это непозволительная слабость. Рано или поздно о моей слабости всё равно узнают, несмотря на все меры предосторожности. Я к вам приезжаю, при вас офицеры моей охраны, ваши расходы оплачиваются с моих счетов, – всё скрыто под слоями информационного шума, но существуют целые отделы специалистов по снятию подобной шелухи. Другое дело, сколько в империи и мире осталось людей, готовых бросить мне открытый вызов. Теперь вас будет защищать не тайна, а моё имя.

   Однако Мирай едва слышно возразила:

   – Пока ты визирь ИСБ, всегда найдутся те, кто всё же решатся... рискнуть.

   – Мирай, ты не понимаешь, – очень устало проговорил муж, словно в сотый раз пытаясь объяснить ей прописные истины, – нет никакого “пока”. Единственная возможная для меня отставка – смерть. Я сегодня едва не отказался от визирского бунчука, но нет совершенно никакой разницы, в каком звании и должности я служу падишаху и империи. Главная власть и главное оружие в современном мире – информация. Через меня проходит информация, которая может начинать и заканчивать войны, обрушивать рынки, свергать правительства. Я носитель государственной тайны Османской империи. И, поверь, грифы секретности и сроки засекречивания в десятки лет устанавливаются не просто так. Информация, обладателем которой я являюсь, не превратится в бесполезный набор единиц и нулей ни через месяц, ни через год, ни через двадцать лет. И даже если завтра я потеряю право отдавать приказы ИСБ, я не перестану быть интересен тысячам самых опасных людей мира. Именно поэтому и меня, и вас до конца жизни будет охранять ИСО. Тебе не надо этого бояться. Тебе надо спокойно жить, но помнить, что вы с Эси – самый веский аргумент для переговоров со мной, и просто не делать глупости.

   Понурившая голову Мирай молча кусала губы. Что ж, она сама просила определённости и изменений – получила сполна. Ещё более тяжкие оковы вместо свободы. Теперь осталось как-то смириться.

   “Лавка небылиц”, литературный клуб – всему конец. А что ждёт впереди – неизвестно. Страшный водоворот смертельно опасных интриг, в которых она ничего не понимает, и груз обязанностей, которые ей не нужны.

   Наконец, совладав с собой, она почти нормальным голосом спросила:

   – У меня будет время привести дела в порядок?

   – Будет. Через две с половиной недели состоится расширенное заседание Совета безопасности, на котором мне необходимо присутствовать и до которого следует успеть ещё кое-что сделать. Потом несколько недель я смогу посвятить исключительно вам с Эси, этого времени нам с тобой хватит, чтобы решить большинство организационных вопросов.

   – Ясно.

   – Мирай, – пальцы Алибека аккуратно коснулись её подбородка, заставляя поднять голову и посмотреть на него. Казалось, холод немного отступил из его глаз, но Мирай не могла быть уверена: окрестности окутывал уже густой сумрак, фонарь на носу лодки они зажигать не стали и единственным освещением сейчас были ложащиеся полосами на воду огни мегаполиса. – Нет никакой трагедии. Я смогу проводить с вами больше времени. С тобой, – голос мужа приобрёл тягучую бархатную вкрадчивость. – Мы ведь поженились, потому что нам было очень хорошо вместе. У нас есть шанс всё вернуть.

   – Нет, – не отводя взгляда, честно призналась Мирай. – Я больше тебя не люблю.

   Губы Алибека тронула едва заметная улыбка, он наклонился к ней ближе.

   – Ты четыре дня не отходила от меня в реанимации. Неужели от того чувства ничего не осталось?

   Однажды Алибек напоил Мирай выдержанным красным вином – густым почти до черноты, терпким, коварным. Несколько бокалов она выпила, словно вкуснейший сок, а потом в один момент у неё сладко закружилась голова, она не могла даже встать. То же самое она испытывала сейчас. И лишь смогла прошептать:

   – Нет. Перегорела.

   Молча склонив голову, муж коснулся её губ поцелуем. Нежным, осторожным, словно... первым. Поражённая чистотой его ласки, к которой не примешивалась жажда обладания, Мирай всем телом подалась навстречу, чтобы не пропустить ни толики нежданного волшебства, и руки Алибека, придерживая, бережно обняли её плечи.

   – Ни капельки не любишь? – лукаво шепнул он в её губы, чуть отстраняясь.

   – Змей, – шепнула в ответ Мирай, – хочу, но не люблю. Ты даже цветы мне не подарил.

   – Точно. Придётся нарвать в ближайшем парке.

   А ведь он может, легко. Сдавленно рассмеявшаяся Мирай уткнулась лбом в плечо Алибека и прикрыла глаза, вдыхая тонкий аромат его парфюма. Шайтанов манипулятор. Завтра наступит похмелье, но сейчас... просто хорошо.

ГЛАВА 5

   – С юридической точки зрения – не убийство. – Ланселот положил перед ним толстую папку с начинающимся с двух нулей номером и с соответствующим грифом “совершенно секретно”, отчего-то неодобрительно покосился на распахнувшего шитые золотом крылья гербового орла-змееяда за его спиной и опустился на ближайшее кресло возле стола для совещаний. – Никаких следов посторонних веществ в крови и тканях. Экспертизы подтвердили, что медикаментозное лечение для поддержания функции сердечной мышцы назначено верно, в правильных дозировках. Причина смерти – побочный эффект смешения сердечных препаратов с алкоголем. Все, в том числе сам Пири-паша, знали, что ему употреблять алкоголь нельзя, но, тем не менее, регулярно проносили в обитель ракию – результат закономерен. Но рассчитывали ли Ары-бей или накшбанди на данный результат, подталкивали к нему или же просто потакали слабости твоего отца – вопрос без ответа.

   – Почему на допросах ты ничего не понял? – уточнил Алибек.

   Озёрный Рыцарь выразительно развёл руками. Несмотря на внешность последнего поэта-романтика, он любил изводить подозреваемых нудными многочасовыми допросами, от усталости и раздражения в конце концов заставляя проговариваться даже тех, кого не поймали на нестыковках.

   – Твой дядя совершенно непробиваем в своём овечьем блеянии. Зайнулла-баба сыпет цитатами из Корана с хадисами и перебирает чётки. Даже если я загоню обоих на полиграф, ничего не получу.

   Алибек понимающе кивнул. Он сам уже на четвёртом курсе Академии на допросе с пристрастием отвечал, что он – художник-импрессионист Антуан из пригорода Парижа, и полиграф показывал правду. Самонадеянно полагать, что ветеран большого бизнеса и шейх практикующего глубокие медитации суфийского ордена не могут сделать то же самое.

    – Допросы по более тяжёлой форме без веского основания проводить нельзя, дешевле сразу обоих убить, – негромко продолжил Ланс. – Основания же нет, смерть Пири-паши невыгодна ни Ары-бею, ни Зайнулле-бабе. Один потерял контроль над “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз”, а второй – финансовые поступления и дружбу с ИСБ, но...

   – ...если была скрытая выгода, то мы скоро её увидим, – закончил его мысль Алибек. – Тамам. Из-за чего конкретно спорили отец и дядя?

   Ланселот указал на лежащую на столе папку, которую Алибек до сих пор не открыл.

   – Пятидесятая страница – стенограмма разговора, там же файл с записью.

   На пятидесятой странице дела располагался заголовок “Файл 156. Общая продолжительность: 32:55”. Пробежав глазами две страницы стенограммы, Алибек нашёл интересующее его место.

   “А.: Надо придумать, как залатать дыры до запуска проекта.

   П.: Ты должен был запуститься ещё в прошлом году!

   А.: Разработка шла медленнее, чем...

   П.: Ты кому это рассказываешь? Я всё сделал ещё одиннадцать лет назад! Тебе надо было просто вливать деньги и контролировать!

   А.: Мы почти у цели. Но нам не хватает ресурсов запустить полную производственную цепочку.

   П.: На полную производственную цепочку ресурсов не хватит ни у кого. Ты должен был предвидеть это и договариваться заранее!

   А.: У меня есть предложение одного инвестиционного фонда...

   П.: Ты с ума сошёл? Чтобы в мою корпорацию влез какой-то инвестиционный фонд?

   А.: Пири, послушай, у нас нет выбора. Если мы не примем это предложение... Пири, что с тобой?! Пири... (неразборчиво)

   Конец записи”.

    Алибек закрыл папку и задумчиво постучал по ней ногтем.

   – А что за проект?

   – Научный и исследовательский, – ехидно отозвался Ланс. – А дальше начинается коммерческая тайна и СБ компании в лице Хосейни. С удовольствием подпишу постановление на раскрытие коммерческой тайны, но смысл? Уверен, даже если придём к ним с обысками, найдём только пяток программистов, пишущих какую-нибудь нереально крутую виртуальную игру за лярды золотых лир.

   Отставные коллеги, уходящие в службы безопасности коммерческих структур, были одновременно и ценным активом, и проблемой. При необходимости они могли сигнализировать о потенциальной опасности или помочь в расследовании, но также они могли с недоступной другим эффективностью расследованию препятствовать. Хосейни надо было убирать сразу, как только он подал рапорт об отставке, но понял это Алибек поздно, когда тот уже обложился со всех сторон компроматом и уютно обосновался во главе СБ “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз”. Особо не наглел, знал, что по серьёзному поводу Алибек считаться с потерями не станет и прихлопнет его как муху, но всё же не зря получал зарплату выше визирского жалованья.

   – Шайтан с ним, – Алибек встал и переложил папку в свой сейф. – Позже у Шахрияра узнаю, он явно в курсе. Или братца прижму. Спасибо, Ланс.

***

Утром среды на личный номер Мирай поступил звонок с неизвестного номера. Это была редкость, поэтому вызов приняла она с некоторой опаской.

   – Мир вам, Мирай, – жизнерадостно приветствовал приятный женский голос. – Это вас Фаридэ беспокоит, жена Шакира.

   Шакира? Что-то знакомое. Шакир, Шакир-паша... Точно, Меддах. Теперь Мирай голос узнала – это была та самая полная мать двойняшек, с которой перешучивался Алибек, когда они в четверг вместе забирали Эси из детского сада.

   – Здравствуйте, Фаридэ. Чем могу помочь?

   – Эслем дружит с моими сорванцами, – всё так же энергично, с каким-то девчачьим задором в голосе продолжила Фаридэ, – а у них завтра день рождения. Отпустите Эси к нам в гости? Его Светлость сказал, что не против, но велел спросить у вас.

   Так вот о чём тогда Алибек говорил с Фаридэ, о детском празднике. Мирай стало неожиданно приятно, что окончательное решение он оставил за ней, хотя бы в такой мелочи. А Фаридэ, нисколько не смущаясь её молчанием, продолжала тараторить:

   – Понимаю, звонить только накануне – сущая невоспитанность с моей стороны, но я до сегодняшнего дня не знала, смогу ли поменяться дежурствами и не придётся ли переносить праздник на выходной. Ну что, разрешите Эси прийти?

   Никаких причин лишать Эси праздника, на котором будут, видимо, все её друзья из детского сада, у Мирай не имелось, поэтому она с улыбкой отозвалась:

   – Конечно, спасибо за приглашение! Что именинники хотят в подарок?

   – Ой, да что угодно! Они будут рады любому подарку. Вы же знаете, наши мужья не разрешают баловать детей.

   Это точно. В своё время Алибек решительно пресёк все попытки Мирай и Нехир-тейзе превратить дом в филиал игрушечного магазина. Подарки Эси получала только по праздникам и ценила каждый. Но она была девочкой, с нарядными платьицами, бантиками и заколочками, а своих мальчишек Меддах, видимо, воспитывал ещё строже.

   Однако раз в год – можно. На складе "Лавки небылиц" хранились настоящие сокровища для шестилеток вроде настольных игр по мотивам пиратских приключений Хайреддина Барбароссы и Тургут-реиса и объёмных книг по истории османского военного костюма.

   – Кажется, у меня уже есть идея, чем порадовать ваших сыновей.

   – Отлично, – коротко, словно от порыва ветра колокольчики зазвенели, засмеялась Фаридэ, а затем неожиданно серьёзно продолжила:

   – Мирай, я понимаю, у вас своё дело, вы много работаете... но я буду очень рада, если вы тоже найдёте возможность хотя бы ненадолго заглянуть к нам в гости. Взрослым, конечно, не будет так весело, как детям, но по себе знаю, как порой полезно немного поболтать о чепухе за чашкой чая с пирожными с полузнакомыми людьми.

   Ещё неделю назад Мирай бы вежливо отказалась, отношения с жёнами друзей Алибека она не поддерживала. Но сейчас ей действительно стало интересно, как живёт семья Шакир-паши. Возможно, она поймёт что-то полезное для себя.

   – Если пирожные... – улыбнулась она в ответ, – тогда придётся всё же освободить часик-другой.

   – Умопомрачительно вкусные и столь же вредные для фигуры пирожные! – торжественно пообещала Фаридэ.

   Они условились о времени и распрощались, а Мирай, немного подумав, совершила нетипичный для себя поступок: написала мужу сообщение на личный номер. “Есть пару минут?”.

   Перезвонил Алибек практически сразу.

   – Есть. Мирай, что случилось?

   Глубокий, с низкими вкрадчивыми нотками голос мужа отдавался в солнечном сплетении Мирай приятной вибрацией. Последние дни они провели вместе много времени и, кажется, теперь она немного скучала.

   – Ничего, хотела уточнить, действительно ли ты разрешил Эси пойти в гости к сыновьям Шакир-паши.

   – Ах, да... – словно что-то припоминая, протянул Алибек. – Извини, забыл тебе сказать. Фаридэ звонила? Разрешил, но ты решай сама, отпускать ли нашу принцессу к этим двум юным разбойникам.

   – Ещё неизвестно, кто больший разбойник – наша принцесса или двойняшки, – продолжая разговаривать, Мирай вышла из своего кабинета. Подарки лучше выбрать прямо сейчас, пока её ещё не отвлекли. И пока Айше случайно не продала то, что Мирай держала на примете: дорогие игры и книги закупались всего в нескольких экземплярах. – Знаешь, меня тоже пригласили... на чаепитие. Теперь думаю, не согласилась ли я на допрос в изощрённой форме?

   Алибек негромко, но очень заразительно рассмеялся.

   – Пери, лучшая защита – нападение. Журналистка ты или кто?

   Протиснувшись боком между ещё нераспакованными коробками с учебниками к предстоящему учебному году, Мирай добралась всё же к стеллажу с играми.

   – Да, но...

   Её слова заглушил ударивший по ушам визг сирены.

   – Что это? – резко спросил Алибек.

   – Пожарная сигнализация, – едва слыша саму себя, с досадой ответила Мирай. Вспомнив, что при пожаре дым распространяется через верх, она привстала на цыпочки, выглянула поверх стеллажей – следов задымления не было видно. – Опять кто-то из мужчин проигнорировал табличку о запрете курения, сейчас отключится.

   – Где ты сейчас?

   – На складе.

   – Выходи в коридор, – отрывисто приказал муж, – через несколько секунд тебя должен найти Билал. Вместе с ним немедленно покидаешь здание через чёрный ход. Но только с ним, ты поняла меня?

   – Поняла, – Мирай всё так же боком выбралась через коробки и толкнула дверь. Та легко поддалась – при срабатывании пожарной сигнализации магнитные замки на дверях отключались. А вот в коридоре уже повисла сизая дымка, но гарью почему-то не пахло. С бегущим телохранителем Мирай едва не столкнулась нос к носу, сказала в телефонную трубку:

   – Билал со мной, – но тут из торгового зала услышала детский крик, затем ещё один и, не раздумывая, бросилась туда.

   Первый торговый зал практически полностью был заполнен белым дымом, но возле кассового островка Мирай увидела суету, оттуда же доносился детский плач. Подбежав ближе, из-за спин столпившихся людей она увидела поваленную этажерку и рассыпавшиеся по полу ярким разноцветным ковром открытки.

   Стеллажи к полу и стенам крепились очень хорошо, чтобы бегающие по магазину дети случайно не опрокинули их, но вот лёгкие вращающиеся алюминиевые этажерки с открытками были переносными. С закруглёнными на концах держателями, массивными стойками внизу – пораниться ими было практически невозможно, опрокинуть сложно. Тем не менее, сейчас одна из этажерок, зацепившись навершием за полку, перегораживала выход рыдающей в клубах дыма Раде. Рядом совершенно бестолково метался Деян, приговаривая “сейчас, сейчас”, почему-то тут же плакал навзрыд Зеки и громко причитала его бабушка, возле распахнутой двери что-то пыталась говорить испуганная Айше. И весь этот бедлам творился под душераздирающий вой сигнализации.

   Почему Деян просто не отодвинет злополучную этажерку? Там килограмм пять, не больше! Нельзя же настолько теряться, когда твой ребёнок в опасности!

   Мирай бросилась на помощь девочке, но оценивший одним взглядом обстановку Билал осторожно придержал её за локоть, отодвинул к стене за кассовую зону, а сам быстро подошёл к эпицентру паники, легко поднял этажерку, тут же двумя скупыми шагами сместился к кассовому островку. Взял стоящую на столешнице кирпично-оранжевую керамическую вазу со свежими цветами, цветы тут же выкинул на пол, подхватил монетницу и целеустремлённо направился в самый задымлённый угол возле двери.

   Сообразив, что всё закончилось, Мирай подбежала к настенному пульту управления пожарной сигнализацией, подняла колпак и набрала код отключения. Оглушительное верещание, которое, наверное, перепугало уже всю округу, смолкло. Покосившись на всхлипывающую в объятиях бледного испуганного Деяна Раду, Мирай осторожно приблизилась к телохранителю.

   – Что это было?

   – Обычная РДГ, ханум-эфенди, – спокойно отозвался Билал и поставил вазу на пол.

   – Что?

   – Ручная дымовая граната, ханум-эфенди.

   – И как... – закончить вопрос Мирай не успела. Что-то то ли услышавший, то ли увидевший Билал одним текучим движением скользнул к ней за спину. Мирай оглянулась: из внутренних помещений вышел уже знакомый по истории с браслетом юный полицейский оперуполномоченный. Как же его звали? Мирай пригляделась, именной шеврон на тёмно-синей форме гласил: А. Кая. Точно, Ахмед Кая.

   – Мюлазим, – Билал нехорошо прищурился, – как вы там оказались?

   Щёки мюлазима покраснели, видимо, от смущения, что его в чём-то заподозрили.

   – Возвращался в участок параллельной улицей, услышал сигнализацию. Замки на дверях второго хода обесточены, зашёл, вдруг пожар и нужна моя помощь, – энергично отрапортовал мюлазим, но потом, очевидно сообразив, что оправдываться перед охранником книжного магазина не должен, возмутился:

   – Я действовал по инструкции! Звучала сирена, я имел право войти в частные владения и помочь в эвакуации людей!

   – Не кипятись, мюлазим, – спокойно осадил его Билал. – Никто тебя в превышении полномочий не обвиняет, – оглядел ещё задымлённый зал, который растерянные взрослые и плачущие дети почему-то не спешили покидать, и, слегка повысив голос, скомандовал:

   – Все на улицу!

   Вспомнив, что до сих пор сжимает в руках телефон, Мирай быстро отправила на последний номер сообщение “всё в порядке” и вслед за всеми вышла на улицу.

   Первое, что она увидела за дверями магазина, как Канамат, породистый голубоглазый черкес, обычно работающий на внешней охране, за шкирку тащит молча упирающегося чумазого мальчишку лет двенадцати.

   – Это он бросил дымовую шашку. Мюлазим, держи хулигана, – и Канамат толкнул мальчишку в сторону молодого полицейского. Тот, видимо, растерялся, чем мальчик не преминул воспользоваться – дал дёру. Но словно бы смотревший в другую сторону Билал подставил подножку, мальчишка с неожиданными для столь нежного возраста грязными ругательствами растянулся на асфальте. Очнувшийся мюлазим поднял ребёнка, прихватил за предплечье и исподлобья волком глянул на телохранителей.

   – Какие-то проблемы, мюлазим? – лениво растягивая слова, равнодушно поинтересовался Канамат.

   Проблемы, по всей видимости, имелись, но младший оперуполномоченный лишь неприязненно повёл плечами и буркнул:

   – Пошли в участок, разберёмся.

***

   В достаточно просторном кабинете комиссара полиции Ачар-аги сейчас было тесно. На одном стуле, горбясь и шмыгая носом, сидел представившийся “Эке, просто Эке” мальчик, за его спиной стоял мюлазим Кая, напротив них сидел потерявший обычную вальяжность уважаемого владельца бизнеса красный от гнева Джевдед-бей. Мирай, повинуясь знаку телохранителя, устроилась на шатком стульчике у противоположной стены, сам Билал стоял сбоку, между ней и дверью, и очень внимательно наблюдал за происходящим. На собравшихся устало и грустно взирал периодически промакивающий клетчатым платком пот со лба хозяин кабинета. Ему очевидно хотелось расстегнуть тесный мундир, но присутствие женщины не позволяло пойти на такую вольность.

   – О небо! В сотый раз говорю, не знаю я этого оборвыша! – громко, потрясая руками, вещал Джевдед-бей. Почтенный хозяин "Книг дедушки Джевдеда" в одежде предпочитал эклектику: современные рубашку, брюки и туфли он сочетал с феской, жилетом и традиционным османским пиджаком с удлинёнными рукавами и фалдами. На ком-то другом подобное смешение стилей могло показаться смешным, однако грузный, но ухоженный Джевдед-бей, с крючковатым носом и короткой густой бородой выглядел величественно. И гневался он, как казалось Мирай, вовсе не театрально.

   – Однако вы уже пытались испортить репутацию “Лавки небылиц”, – примирительным тоном, идущим вразрез со смыслом слов, заметил Ачар-ага.

   Джевдед-бей едва простёр руки к засиженному мухами потолку и громогласно возопил:

   – Аллах Всемилостивейший, вразуми неразумных! Не имею я никакого отношения к потерянному свояченицей браслету! И мальчишка врёт, я не нанимал его ничего поджигать! Я книготорговец, а не наркодилер!

   – Не вру! – обиженно зыркнул из-под длинной сальной чёлки Эке и ссутулился ещё больше. Вдруг Билал подошёл к нему, и мальчишка шарахнулся назад, вжавшись в спинку стула.

   – Тихо, пацан, не обижу, – Билал, поддёрнув брюки, присел перед мальчишкой на корточки, их глаза оказались примерно на одном уровне. – Зажмурься.

   – Это ещё зачем? – подозрительно оскалился Эке.

   – Сказал же, не обижу, – спокойно и уверенно повторил Билал. – Зажмурься.

   Эке покосился сначала на замолкшего Джевдед-бея, затем – на устало вздыхающего комиссара и с самым решительным видом зажмурился.

   – Хорошо, – так же спокойно похвалил Билал. – Главное, теперь не подсматривай. Какого цвета туфли ханум?

   – Красного, – после секундного размышления убеждённо ответил мальчик.

   Все мужчины, кроме Билала, невольно посмотрели на ноги Мирай и тут же смущённо отвели глаза, её щёки тоже полыхнули румянцем. Платье на Мирай сегодня действительно было красное, с деревянными ажурными пуговками. Но вот туфли - нюдовые. Нехир-тейзе, всю жизнь прожившая в доме аристократов, исподволь пыталась вкладывать в Мирай правила этикета. Некоторые Мирай не принимала, но некоторые ей самой пришлись по душе. Например, что днём на женщине может быть платье сколь угодно яркого цвета, но туфли – или чёрные, или нюдовые. Бесспорно, так любой образ смотрелся более стильно.

   – А какой рисунок на жилете Джевдед-бея?

   На этот раз Эке думал дольше, несколько минут, а потом нерешительно предположил:

   – Такой, со стебельками и цветами?

   На самом деле едва виднеющийся из-под застёгнутого пиджака тёмно-синий жилет Джевдед-бея украшал кремовый изразцовый узор с восьмиконечными звёздами.

   Никак не прокомментировавший результаты своих вопросов Билал легко поднялся на ноги.

   – Можешь открывать глаза. Ханум-эфенди?

   Сообразив, что Билал выяснил всё, что хотел, и больше смысла задерживаться в полицейском участке им нет, Мирай встала.

   – Ачар-ага, пожалуйста, отпустите мальчика. Я не буду подавать заявление. Хаер, господа.

   И вышла прежде, чем разразился возмущённой тирадой уже набравший воздух Джевдед-бей и мудрая укоризна в глазах Ачар-аги обрела словесное выражение.

   – И книготорговец, и мальчик говорят правду, ханум-эфенди, – задумчиво произнёс Билал. От полицейского участка до магазина было минут пять неспешным шагом, машина Канамата по-прежнему виднелась на обочине, но, пока шли, телохранитель всё равно поглядывал по сторонам. – Но мальчик – ненадёжный свидетель, похожего человека в полумраке от Джевдед-бея не отличит, имя ему словно специально дали подслушать. А мюлазим не спросил, кто такой Канамат и откуда взялся. Странная история.

   Ничего не странная. У Мирай уже сформировалась версия, которая просто объясняла все противоречия. Кроме одного: нелепого поведения Деяна, которое у Мирай никак не вязалось с его образом спокойного надёжного мужчины. Деян вёл себя в точности с такой же бестолковой суетливостью, как бабушка Зеки, а это неправильно.

   – И что теперь?

   Билал остановился перед машиной и открыл заднюю дверь.

   – А теперь, ханум-эфенеди, я отвезу вас домой и напишу рапорт.

   – Но мне надо вернуться в магазин, навести порядок.

   – Нет, ханум-эфенди, извините, – твёрдо ответил Билал. – Помещение скомпрометировано, вы туда не можете вернуться, пока его не проверят специалисты.

   – Скомпрометировано?

   – Все замки были открыты, камеры несколько секунд не работали, и там находился минимум один посторонний человек. Тот же мюлазим мог подбросить что угодно.

   Мысль, что юный серьёзный младший оперуполномоченный может что-то подбросить, показалась Мирай смешной, она улыбнулась.

    – Он же полицейский.

   Один уголок рта Билала дёрнулся в скупой усмешке.

   – Хоть капудан-паша. Есть регламенты ИСО и они писаны кровью, ханум-эфенди.

   Вспомнив недавний разговор с Алибеком, Мирай нехотя согласно кивнула, поглядела на виднеющийся через прозрачную витрину разгром в “Лавке небылиц”, уже собравшуюся громко гомонящую толпу зевак вокруг и со вздохом села в машину. Хорошо, хоть смартфон у неё с собой оказался, можно по дороге позвонить Айше.

***

В послеобеденное время детей в детском саду обычно укладывали спать, поэтому заезжать сейчас за Эси Мирай не стала, через два часа заберёт. Как раз будет время предупредить ещё нескольких родителей детей из старшей группы об отмене вечерних занятий и разобрать почту. Зато потом она сможет посвятить всё время только дочери.

   Однако едва Билал остановил автомобиль перед крыльцом дома, вслед за ними во двор на полной скорости влетел невзрачный серый седан. Машину Мирай не знала, но по агрессивному стилю вождения сразу догадалась, кто за рулём.

   Ругать примчался?

   Однако хлопнувший водительской дверью муж выглядел совершенно спокойно, даже слегка улыбался. Вопреки обыкновению носить штатское, сегодня Алибек был одет в чёрную повседневную форму ИСБ. Строгий мундир с орденскими планками и витым золотым шнуром погон сейчас был небрежно расстёгнут, обнажая белоснежную форменную рубашку, – это придавало Алибеку вид одновременно и внушительный, и лихой.

   – Какие, право, ныне у мелких лавочников эффектные разборки с РДГ, я восхищён и заинтригован, – насмешливо обозрев их, широко улыбнулся Алибек. – Дорогая, если ты не против, сначала я выслушаю Билала.

   Поняв, что её таким незатейливым образом отсылают, Мирай мило улыбнулась в ответ.

   – Как пожелаешь, дорогой.

   Ну и ладно, она всё равно непосредственный участник событий, ничего нового не узнает. Как раз успеет переодеться: платье пропахло пиротехнической гарью, запах нерезкий, но всё равно неприятный.

   Поднявшись в свою спальню, Мирай всё же не сдержала любопытства, подошла к окну, сбоку немного отодвинула занавесь цвета слоновой кости и посмотрела в образовавшуюся щёлку. Алибек сидел на капоте машины и, склонив голову, с той же полуулыбкой и с каким-то задумчивым прищуром слушал вытянувшегося перед ним Билала.

   Мирай выпустила из пальцев шёлковый край занавеси и тоже задумалась. Ей казалось, мужчины всё слишком усложняют, ведь привыкли видеть везде тайны и опасность. По возрасту Эке приходился сверстником ребятам из её старшей группы, в которой как раз сегодня должны были состояться занятия. Мирай точно знала, что нескольким мальчишкам-подросткам вопреки воле родителей больше хотелось играть в футбол и гонять на велосипедах, чем читать книги. Как раз у одного из таких мальчиков отец был военный, а дымовые шашки оружием не являлись, вряд ли им вели строгий учёт. Подобные шашки, только с меньшим временем задымления, можно купить в любом пиротехническом магазине, даже выбрать цвет дыма. И историю с браслетом и свояченицей Джавдед-бея обсуждал весь квартал, вот и Эке, раз уж не успел удрать от Канамата, решил таким образом отвести подозрения от друзей.

   Происшествие неприятное, в какой-то момент, услышав детские крики, Мирай всерьёз испугалась, но, по сути, – мелкое хулиганство. Главное, чтобы Эке за него не сильно досталось. Жизнь к мальчику и так сурова.

   Мысленно поставив галочку позже поинтересоваться судьбой Эке, Мирай отправилась в гардеробную. Красное платье улетело в корзину для грязного белья, на смену она выбрала белое в коричневую вертикальную полоску платье-халат с коротким рукавом – и за Эси съездить прилично, и дома удобно. Но застегнуть успела только половину пуговиц.

   – Как я удачно зашёл, – раздалось бархатное мурлыкание Алибека. Мирай не оглянулась – видела в большом зеркале отражение застывшего на пороге мужа. Их взгляды встретились в зеркальной поверхности, и дыхание Мирай сбилось. Одним стремительным движением Алибек преодолел разделяющее их расстояние и на плечи Мирай, сминая полуспущенные рукава, легли его руки.

   – А что ты скажешь, пери?

   Низкий вкрадчивый голос Алибека, прижимающееся к ней сзади сильное мужское тело, чей жар она чувствовала даже сквозь слои одежды, его и своей, дурманили рассудок. Сколько бы они с Алибеком ни были вместе, Мирай всегда казалось мало. Однако взгляда в зеркале она не отвела.

   – Что вы делаете блоху верблюдом. Несколько мальчишек просто захотели сорвать скучные им чтения.

   – О, к столь очаровательной преподавательнице я бы стремился попасть даже на дополнительные занятия, – руки Алибека соскользнули с её плеч на талию, сжали, не оставляя ни единого шанса отстраниться даже на борозду финиковой кости. Его ресницы упали, пряча выражение глаз, и Мирай словно в замедленной съёмке в зеркале видела, как муж опускает голову, склоняясь к её шее. Одновременно она почувствовала на ставшей невероятно чувствительной коже прикосновение губ, оставляющих короткие жадные поцелуи, и невольно выгнулась, плотнее вжимаясь в его тело, открывая шею и желая более откровенных ласк...

   …но внезапно всё закончилось. Кожу, горящую от поцелуев, овеяла прохлада, и Алибек резко повернул её в своих объятиях.

   Теперь дезориентированная Мирай смотрела в его глаза прямо, минуя посредничество зеркала.

   – Не смей больше со вскриком отключать связь, – тихо, но с отчётливым предупреждением произнёс Алибек. – У меня не железные нервы.

   В груди стало как-то странно тесно, Мирай смогла лишь кивнуть. Разомкнув объятия, без которых стало внезапно одиноко, Алибек отступил на шаг назад.

   – Мне пора, меня ждут.

   – Приедешь вечером? – невольно вырвалось у неё.

   – Нет. Я улетаю, – муж коснулся её губ быстрым поцелуем и столь же молниеносно, как и появился, вышел.

   Сердце Мирай колотилось столь часто, словно она пробежала несколько километров. Она покосилась на своё растрёпанное, раскрасневшееся отражение и отправилась в душ.

   Зачем в действительности Алибек приезжал?

   Неужели волновался? Мог позвонить.

   Так зачем?

ГЛАВА 6

   Дом Шакир-паши и Фаридэ-ханум представлял собой классический османский особняк-конак постройки конца девятнадцатого века: выступающий вперёд над нижним второй этаж, поддерживаемый широкими резными консолями; высокая крыша, по форме напоминающая палатку далёких кочевых предков; два отдельных входа для мужской и женской половины; большие деревянные арочные окна с ажурными ставнями. Внутри конак полностью модернизировали, но бережно сохранили обилие дерева и максимум свободного пространства. Дом смотрелся по-семейному тёплым, уютным и просторным. Столь же просторным был и прилегающий сад. Никаких аккуратных клумб с цветами и дорожек под линейку, лишь ровные зелёные газоны с радующими глаз яркими мазками дикорастущими бархатцами, львиными зевами и геранями да старые тенистые деревья. Именно в саду для детей поставили лёгкий шатёр с поднятыми по бокам пологами, где организовали детский стол и возможность попить воды и передохнуть после беготни. Игрой руководили два клоуна, придумывающие задания и конкурсы, но для тех детей, кому активные игры надоели, в тени под деревьями были расстелены пледы со стоящими рядом коробками с конструкторами и настольными играми. Правда, пока пледы пустовали – все дети со смехом и радостными криками участвовали в общих развлечениях. А родители наблюдали за веселящимися отпрысками из деревянной беседки неподалёку. С чаем и умопомрачительно вкусными пирожными, да.

   Как Мирай и предполагала, общество собралось исключительно женское: хотя османские мужчины в своём подавляющем большинстве с удовольствием возились с детьми, но сейчас все отцы находились на службе. Практически со всеми приглашёнными женщинами Мирай периодически сталкивалась в детском саду, когда приводила и забирала Эси, и они, как правильно отметила Фаридэ, были “полузнакомыми”. Мирай знала их имена, профессию некоторых – и всё. Но вопреки её опасениям, никто устраивать допросы ей не стал. У всех женщин имелась насыщенная собственная жизнь: семья, работа, увлечения, – и в чужую лезть им было неинтересно. Лишь соседка Фаридэ, домохозяйка и многодетная мать, сама занимающаяся своими пятью разновозрастными чадами, обрадовалась возможности пообщаться с новым человеком в устоявшемся мирке. Но Фаридэ на правах хозяйки виртуозно перевела беседу от настырных вопросов во вновь безопасное русло. Говорили о детях, об их здоровье, обучении, играх, интересах – всё просто и понятно. Эси тоже чувствовала себя как рыба в воде – Мирай не заметила никаких признаков, что дочери в гостях неуютно или она стесняется чужих людей. Один из двойняшек-именинников – или Хасан, или Джан, Мирай постоянно их путала, – оказывал Эси особые знаки внимания: всё время старался взять её за руку или помочь в играх, со стороны выглядело это очень мило и смешно. И Мирай постепенно расслабилась, позволяя себе просто насладиться спокойным летним днём, наполненным солнцем, детским смехом и непринуждённой болтовнёй.

   Первой озабоченно взглянула на наручные часы и засобиралась Хадиджа, аккуратно причёсанная брюнетка лет тридцать пяти-сорока с погонами бимбаши службы материально-технического обеспечения Министерства обороны на форменной блузке.

   – Фаридэ, извини, у меня увольнительная заканчивается. Старший сын ближе к вечеру заберёт мелких, хорошо?

   – Пусть хоть ночевать остаются, места хватит всем! – рассмеялась в ответ Фаридэ. – У детей впереди ещё большая программа, устанут и сразу заснут!

   Мирай, воспользовавшись уходом Хадиджи, тоже выскользнула из беседки и отозвала дочь в сторону.

   – Солнышко, тебе здесь нравится?

   – Очень, мам, – Эси в нетерпении оглянулась назад, где шло соревнование на ловкость: нужно было подкинуть мячик вверх, хлопнуть в ладоши, пока он летит, и вновь поймать. В первом туре все делали по одному хлопку, сейчас уже шёл третий тур и хлопнуть надо было три раза. Кто не успевал поймать мячик, временно выбывал, отдыхал и возвращался в игру с новыми силами.

   – Останешься в гостях без меня или поедешь домой к Нехир-тейзе?

   – Конечно останусь! – возмутилась самой возможностью выбора Эси и снова оглянулась. – Мам, можно я уже пойду играть?

   Мирай вздохнула. Алибек прав, дочь действительно быстро взрослела, ещё недавно она бы начала нудить “мамочка, не уезжай, пожаааалуйста”.

   – Иди. До вечера, солнышко.

   – Хорошего тебе дня, мамочка! – уже на бегу прокричала Эси в ответ.

   Мирай вопросительно взглянула на Назар-бея, немного поодаль прислонившегося плечом к дереву. Тот, поняв её без слов, утвердительно кивнул: всё в порядке, он присмотрит. Благодарно улыбнувшись в ответ, Мирай отправилась прощаться.

   – Кажется, мы детям уже не очень нужны, – словно вторя мыслям Мирай, с улыбкой заметила оглянувшаяся на детские возгласы Фаридэ. Заблудиться в саду было сложно, но из вежливости хозяйка отправилась её проводить. – А Шакир переживал, что сыновья расстроятся из-за его отсутствия – снова на много дней застрял на своём полигоне. Какое там! У них друзья, подарки и торт.

   – Скажите, а вам сложно... постоянно ждать? – вырвалось у Мирай, хотя на самом деле она собиралась сказать совсем другое. Но – спросив, поняла: в гости к Фаридэ она приезжала именно ради этого вопроса. И тут же смутилась, нельзя лезть в душу к практически незнакомому человеку. – Простите, Фаридэ, это слишком личное, можете не отвечать.

   Однако Фаридэ лишь отмахнулась от извинений и вновь рассмеялась своим звонким переливчатым смехом.

   – Что вы, Мирай, какие тут тайны? Я же понимаю, вы тоже постоянно ждёте. Мне – легко. Если уж на свете и существуют мужчины, которые заслуживают самого терпеливого и преданного ожидания, так это наши мужья.

   Видимо, на лице Мирай промелькнула какая-та тень, потому что Фаридэ остановилась и продолжила уже иначе, совершенно серьёзно:

   – Это не пустая отговорка, я так чувствую на самом деле. Наверное, вы знаете, я из династии врачей. Уже три поколения практически все мужчины и женщины нашей семьи лечат людей. А врачи одними из первых видят происходящие в стране изменения. И я горжусь тем, что мой муж – один из тех, кто делает будущее наших – всех османских – детей лучше и безопаснее. Я знаю, ради чего он пропускает дни рождения сыновей, и просто продолжаю ждать.

   – Цель – благая, – тихо сказала Мирай, – но ведь лично для вас... тоскливо?

   Впервые в улыбке Фаридэ промелькнула грусть, но... светлая?

   – Я знала, на что шла, когда соглашалась стать женой офицера.

   В машину Мирай садилась в полном смятении чувств и ума. Вместо одного короткого и внятного ответа она получила целый ряд новых вопросов уже к самой себе. Возможно, именно поэтому она сразу не обратила внимания, что везут её вовсе не в магазин.

***

   Главное здание ИСБ Османской империи на самом деле представляло собой комплекс из трёх шестиэтажных монументальных строений в стиле рационального модерна, занимающих на Дворцовом мысе целый квартал. Здесь было множество подземных парковок и боковых входов, но Билал почему-то привёз Мирай к парадному. Сейчас она стояла и, запрокинув голову, смотрела на кристальную геометрическую ясность тёмно-серого фасада, зловеще поблескивающего зеркалами Гезелла вместо обычных окон. Единственным украшением фасада служил герб ИСБ на фронтоне над входной группой, – терзающий змею орёл-змееяд на фоне скрещенных клинков, – но он лишь усиливал впечатление общей строгой мрачности комплекса.

   Мирай медлила. За все годы брака с Алибеком она никогда здесь не была, и она отчего-то знала – стоит переступить порог, её жизнь безвозвратно изменится.

   Она также знала, что может сейчас вернуться обратно в машину и попросить отвезти её домой, телохранитель исполнит. Но это будет окончательный приговор их с Алибеком браку. Не будет больше ни совместных выходных на море, ни прогулок на лодке, ни будоражащих кровь и душу поцелуев. Будут двое чужих людей, сосуществующих под одной крышей ради общего ребёнка.

   Возможно, так будет лучше? Мирай до сих пор не могла забыть ту разрывающую сердце боль, которую она когда-то испытала, почувствовав чужой запах на муже, ночью примчавшемся в больницу к внезапно заболевшей Эси. Проходить через неё ещё раз?

   Мирай скользнула взглядом вдоль всей махины здания ИСБ.

   Поколебавшись ещё несколько секунд, Мирай расправила плечи и решительно направилась к громаде двустворчатых дверей.

   В облицованном тёмным мрамором холле с невероятно высоким потолком было прохладно и пусто. Вооружённые автоматами четыре поста караульных, несколько офицеров за бронированными стёклами на пункте пропуска и встречающий её мужчина. Золотой аксельбант с двумя наконечниками на правом плече поверх угольно-чёрного мундира не оставлял никаких сомнений в его статусе, но бессменного старшего адъютанта мужа Мирай помнила в лицо, им приходилось несколько раз встречаться.

   – Добрый день, ханум-эфенди, – адъютант склонился перед ней в полном теменна, – извольте следовать за мной.

   – Благодарю, Бешир-эфенди.

   Платье Мирай, молочного цвета, с большими ярко-розовыми цветами с зелёными лепестками по подолу и на левом рукаве, уместное на детском празднике, среди строгой деловой атмосферы здания имперской безопасности казалось почти кощунством. Но на неё никто не смотрел. Все встречные офицеры упирались взглядом в идущего впереди Бешира, а затем их взгляды словно соскальзывали в сторону, не задевая Мирай. Так они миновали несколько коридоров, поднялись на лифте с биометрическим доступом и всего с двумя кнопками без номеров этажей, затем вновь последовала путаница уже более роскошных коридоров.

   Приёмная, в которой на посту застыли двое телохранителей в штатском и из-за стола вскочил ещё один адъютант, тоже мгновенно опустивший взгляд, размерами ничем не уступала второму торговому залу в “Лавке небылиц”. Билал, всё это время продолжавший тенью следовать за её спиной, остановился возле входной двери, а Бешир прошёл вперёд и молча открыл перед ней следующую, в кабинет. Мирай, покосившись на золотую табличку возле двери и чувствуя неприятную дрожь в коленях, вошла.

   Первое, что бросалось в глаза, – огромный шитый золотом и драгоценными камнями герб ИСБ на противоположной от входа стене: всё тот же орёл-змееяд со зловеще горящим рубинами взором держал клювом и острыми когтями извивающуюся скользким ониксовым телом змею. Затем взгляд невольно останавливался на стоящем справа от герба на лакированной подставке визирском бунчуке: позолоченном резном копье с прикреплёнными к нему тремя конскими хвостами. И лишь в третью очередь удавалось сосредоточиться на хозяине кабинета. За те несколько секунд, которые Мирай ошеломлённо осматривалась, Алибек успел встать с кресла и выйти к ней навстречу из-за стола.

   – Привет, пери, – приблизившись, лучезарно улыбнулся он ей. – Выглядишь восхитительно.

   Улыбке этой Мирая не поверила. По глазам видела – муж в состоянии едва сдерживаемой холодной ярости. И не факт, что не на неё.

   – Привет, – настороженно отозвалась она. – Зачем я здесь?

   – Помнится, ты хотела принять участие в настоящем расследовании ИСБ? Мечты сбываются.

   Ладонь Алибека легла на её талию и настойчиво подтолкнула вперёд. Мирай едва сдержалась, чтобы, подобно мулу, не упереться. В молодости она действительно жаждала хотя бы немного понаблюдать за буднями шпионов и контрразведчиков и написать сенсационный репортаж, но с тех пор поумнела.

   В густом длинном ворсе ковра каблуки увязали почти как в песке. Остановившись возле массивного стола тёмного дерева с вмонтированной по центру сенсорной панелью управления, Мирай вопросительно оглянулась на Алибека.

   – Садись, дорогая, – он кивком указал ей на собственное место.

   Помедлив, Мирай аккуратно опустилась в кресло главы ИСБ Османской империи.

   С этой точки зрения кабинет приобрёл совершенно иную перспективу. Никаких отвлекающих элементов, только строгая функциональность. На рабочем столе – монитор, беспроводная мышь, письменный прибор, четыре кабельных телефона, интерком, по правую руку – несколько закрытых гербовых папок. К кромке столешницы примыкает стол для совещаний на пять пар мест, на стене сбоку расположилось ещё два больших плоских монитора.

   Мирай подняла взгляд на внимательно наблюдающего за ней мужа.

   – Что расследуем?

   В ответ Алибек коротко улыбнулся.

   – Вчерашнее происшествие в “Лавке небылиц”.

   Сердце Мирай сжалось от плохого предчувствия. Значит, не просто хулиганство.

   – Хорошо. И с чего начнём?

   – С твоего поклонника. – Алибек забрал из ящика стола планшет, опустился на одно из кресел возле стола для совещаний и несколькими касаниями вывел на настенный монитор файл. Фотография Деяна, краткая биографическая справка и несколько связанных архивов под номерами. – Деян Симич, тридцать шесть лет, уроженец Румелии сербо-хорватского происхождения, вдовец, имеет дочь пяти лет, ведущий инженер по разработке... ладно, дальше неинтересно. В апреле бабушка приводит Раду Симич на первое занятие в литературный клуб “Лавки небылиц”. Спустя некоторое время из досужих сплетен скорбящий вдовец узнаёт, что мужа владелицы магазина никто никогда не видел. И решает присмотреться к ней внимательнее.

   Открылась история поисковых запросов, очевидно, со смартфона Деяна. Алибек выделил и приблизил два: единый реестр субъектов малого и среднего бизнеса и публичная кадастровая карта Стамбула.

   – И тут Симич понимает, что ты – шайтаново выгодная партия.

   Нахмурившаяся Мирай кивнула. Её бизнес имел неплохой для специализированного книжного магазина оборот, но прибыли почти не приносил, потому что она держала цены на книги по нижней границе рынка, а затраты на оплату труда и содержание торговой площади не минимизировала, за занятия с детьми вообще не брала ни куруша. Но она знала, сколько стоит дом с землёй в собственности в двадцати минутах езды от Топкапы. Восьмизначную сумму. Если бы Алибек не подарил ей здание под магазин, сама она не заработала бы на его покупку и за три жизни. А Деян начал активно интересоваться успехами дочери только после того, как выяснил, на кого зарегистрированы недвижимость и бизнес, по датам совпадало. И это он ещё не знал о доме в Эдикуле, который оформлен на её настоящую фамилию. Мирай стало горько и обидно. Получается, вся её симпатия основывалась на лжи и обмане, того спокойного надёжного мужчины, который ей нравился, никогда не существовало.

   – Зачем ему? Игрок?

   – Почему же сразу – игрок? – удивился Алибек. Говорил он непринуждённо, как о погоде, словно лично его происходящее никак не касалось. Следующим он открыл файл выписок по банковским счетам. Большая часть транзакций Мирай ни о чём не говорила, но название популярной сети ювелирных магазинов она узнала. Платёж, практически опустошивший счёт Деяна, тоже пропустить было сложно: автосалон. – Просто не любит экономить. Новая машина, хорошая одежда, рестораны, женщины. Зарплата у инженера приличная, но не для таких запросов.

   Коротко кивнувшая Мирай отвернулась, смотреть на мужа было... стыдно. Но, как оказалось, это было только начало. Плавным движением пальцев Алибек отправил на монитор следующий файл, с уже другой фотографией в личном деле.

   – По рекомендации знакомых Симич нанимает Ахмеда Озтюрка, эдакого мошенника от юриспруденции. Разводы с запугиванием и шантажом противоположной стороны, сомнительные брачные контракты, подтасовки медицинских справок на слушаниях о домашнем насилии – господин специалист по семейному праву не гнушался любых выгодных предложений, но обстряпывал свои дурнопахнущие дела столь ловко, что умудрялся даже оставаться при лицензии. Дорогая, ты уже догадалась, зачем они вдвоём явились в воскресенье в магазин?

   – Да, – не поворачиваясь, тихо ответила она. – Но если тебе интересно, я согласия на это не давала. Что обозначают красные цифры? В деле Деяна их не было.

   – Код приоритета, я присвоил его файлу Озтюрка тем же вечером: насколько он скользкий тип, видно с первого взгляда. Я немедленно узнал бы о продаже недвижимости, о любом крупном движении по счёту, покупке билета на поезд или самолёт, ДТП, поступлении в больницу и прочее, прочее. Любая подозрительная операция, любая сводка, где мелькнули бы его имя или биометрические данные. Но они не мелькнули. Я недооценил господина юриста.

   Насторожившаяся Мирая всё же обернулась к мужу. Алибек смотрел на монитор с каким-то очень задумчивым прищуром, но он явно не информацию читал, он словно что-то... вычислял. Наконец слегка качнул головой и столь же спокойно, по-прежнему глядя на монитор, продолжил:

   – Озтюрк увидел меня, и его планы резко поменялись. На следующее утро он явился к Симичу с тридцатью тысячами наличными, предложил взять на работе отгул, включил диктофон и весь день заставлял его вспоминать любые подробности о тебе, Эси, магазине. Под вечер отдал деньги и ушёл, сообщив, что наклёвывается одно ещё более выгодное дело.

   Мирай во все глаза смотрела на мужа. Когда до неё дошёл смысл его слов, она почувствовала, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть.

   – Кому он рассказал об Эси? – едва слышно прошептала она.

   Алибек перевёл взгляд на неё, и вновь Мирай узрела тщательно загоняемую вглубь холодную ярость. Но лишь теперь поняла её истоки.

   – Не знаю. И, если учесть, какие ресурсы я бросил на поиски Озтюрка, но безрезультатно, у него самого уже ничего не спросишь. Его труп сейчас разлагается в какой-нибудь бочке с кислотой. Но самое интересное начинается всё же дальше.

   – Дальше? – глухим эхом повторила она.

   – Дальше Симичу предлагают поучаствовать в небольшом театральном представлении. Как думаешь, во сколько он оценил страх и слёзы своей дочери?

   Это было выше понимания Мирай, но, тем не менее, она послушно спросила:

    – Во сколько?

   – В двадцать тысяч.

   Недосказанное Мирай додумала сама. Страх и слёзы её дочери Деян оценил бы ещё дешевле.

   – И зачем нужен был спектакль с перевёрнутой этажеркой?

   – Чтобы выманить Билала из внутренних помещений. Дождавшись, пока при срабатывании пожарной сигнализации обесточатся магнитные замки, объективы камер закроет густой дым, а ты и, следовательно, Билал кинетесь спасать девочку, через запасный выход в здание проникает мюлазим Кая.

   На второй монитор Алибек вывел стоп-кадр с камеры видеонаблюдения в помещении охраны. Изображение было мутное, видимо, из-за дыма, но младший оперуполномоченный опознавался вполне уверено. И Мирай мрачно осведомилась:

   – Его тоже купили?

   – Напротив, – нехорошо усмехнулся Алибек. – Иногда, чтобы заставить человека делать то, что тебе нужно, проще всего сыграть на его самых лучших чувствах. У тебя – это любовь к детям. У щенка-мюлазима – желание стать отличным полицейским. Он отважно участвовал в секретной и крайне опасной специальной полицейской операции по ликвидации ОПГ.

   Теперь Мирай поняла и неприязненные взгляды мюлазима на Билала и Канамата, и даже почему тот из-за своей “нерасторопности” едва не дал сбежать Эке – спасал от преступников. Но она пока не понимала, что полицейский мог сделать.

   – Мюлазим подкинул прослушку? У нас нечего слушать.

   – Мюлазим ничего не подкинул. Он забрал.

   Алибек включил воспроизведение. Вот молодой полицейский подходит к пульту управления системой видеонаблюдения и... вставляет флеш-карту.

   – Но как так? – выдохнула Мирай, смотря и не веря своим глазам. С этого ракурса не было понятно, что происходило с экранами системы видеонаблюдения, но судя по тому, как мигнуло и на несколько секунд погасло изображение – ничего хорошего. – Там же защита!

   – Защита, – очень спокойно, слишком спокойно согласился Алибек. – Была. Но вы же с Билалом показывали мюлазиму систему. Из-за иблисового грошового браслета. А мюлазим мальчик наблюдательный и с хорошей памятью, с пылом неофита интересующийся аппаратурой наблюдения и контроля. И когда его спросили – дал всю необходимую для взлома системы информацию.

   – Кто спросил?

   Алибек насмешливо приподнял брови.

   – Неужели не догадалась, дорогая? Кто имеет право привлекать оперуполномоченного к специальной полицейской операции?

   Встав, он обошёл стол, потянулся к интеркому и, нажав кнопку, приказал:

   – Приведите.

   Но отходить не стал, остался за спиной Мирай. Та растерянно поверх спинки кресла оглянулась на мужа, но спросить больше ничего не успела. Дверь открылась и охранник в форме ввёл полного лысеющего мужчину со скованными за спиной руками в наручниках и с чёрной повязкой на глазах. Одет мужчина был в просторную серую арестантскую робу. Но безликая одежда выглядела помятой и несвежей, а лоб мужчины покрывали мелкие капли испарины. Охранник развернул мужчину к ним лицом, сдёрнул повязку, но даже после этого Мирай понадобилось почти полминуты, чтобы узнать комиссара Ачар-агу. За сутки, что они не виделись, комиссар осунулся и словно постарел лет на десять, но, несомненно, это был он.

   Моргающий от режущего глаза после плотной повязки света Ачар-ага столь же ошеломлённо, как и сама Мирай недавно, сначала уставился на сверкающий золотом и камнями герб, затем – на бунчук. Лишь потом увидел сидящую в кресле Мирай. И стоящего за её спиной Алибека.

   Дураком Ачар-ага не был – сопоставил быстро. Такого первобытного животного ужаса, искажающего лицо до неузнаваемости, Мирай не видела ещё никогда.

   – Помилуйте! Я же не знал!

   Слёзы, смешиваясь с крупным потом, потекли по обвисшим щекам Ачар-аги. С каким-то утробным воем он вдруг повалился на колени, уткнулся лбом в ковёр и между всхлипывающих рыданий повторял:

   – ...Помилуйте... помилуйте... я что угодно... пощадите...

   Слушать эти завывания, смотреть на пожилого мужчину, потерявшего всякое человеческое достоинство, было невыносимо. Мирай отвернулась и тихо взмолилась:

   – Алибек, не надо!

   Кресло слегка качнулось – Алибек опёрся на спинку и склонился к ней, его негромкий вкрадчивый голос Мирай услышала практически над ухом:

   – Нет уж, пери, смотри. Учти, я ещё не самый страшный человек в империи. На мне погоны и у меня есть моральные ограничения. Но как поступит эта трусливая тварь, если в обмен на его никчёмную жизнь я сейчас прикажу ему, например... убить ребёнка?

   Внутри Мирай всё оборвалось. Пойдёт и убьёт. Даже без размышлений, что будет дальше. Она это... знала. В немом оцепенении она смотрела на рыдающего мужчину на ковре. Аллах Всемилостивейший, как же она была слепа. Боялась вовсе не тех. Верила, что страшные преступления совершают лишь отъявленные негодяи и психически больные люди. Но вот он, обычный, неплохой человек, комиссар полиции, пошёл на служебное преступление и теперь перед лицом расплаты готов на что угодно, лишь бы за него расплатился кто-то другой.

   – Власть принадлежит не гуманистам, власть принадлежит сильным, – всё так же вкрадчиво продолжил Алибек. – Я делаю всё, чтобы сильными в нашей стране оставались лишь достойные, а сильные чужих стран к нам не лезли. Однако я далеко не всемогущ. А подобным инструментом для сильных и недостойных может стать практически любой. Надо лишь правильно мотивировать и дать задание по плечу.

   Минуту Мирай молчала, а потом севшим, словно чужим голосом спросила:

   – И какое задание получил Ачар-ага?

   – Сейчас узнаем, – легко пообещал Алибек и уже громче с улыбкой позвал практически ласково:

   – Господин комиссар!

   Ачар-ага мгновенно затих, поднял лицо со сверкнувшими какой-то безумной надеждой глазами. Надеждой бессмысленной, ведь Мирай знала – Алибек не простит. Но от этого понимания у неё внутри отчего-то ничего не ёкнуло.

   – Поднимитесь, господин комиссар.

   Из позы ниц Ачар-ага поднялся на колени – и так и замер, даже не думая вставать на ноги. Лишь утёр ладонью лицо и вновь преданно уставился на Алибека.

   – Итак, вам позвонил неизвестный, – мягко начал Алибек, – и...?

   – Назвал номер анонимного счёта, на котором лежали... пятьсот тысяч долларов, Ваша Светлость, – нервничающий Ачар-ага говорил со всхлипываниями, но быстро, с заискивающей услужливостью. – Сказал, назовёт пароль на распоряжение, если я... перешлю записи внешних камер наблюдения участка. Я... переслал. Это ведь... такая чепуха.

   – Дальше.

   – Я попробовал... Ваша Светлость... вывел деньги... получилось.

   – Продолжайте, господин комиссар.

   – Через час на том же счёте оказалось ещё пять миллионов.... чтобы получить пароль, я должен был... следовать инструкциям... Выяснить у Кая, какая система видеонаблюдения в «Лавке небылиц», сообщить... потом скачать программу... и передать её Кая.

   – Заметь, дорогая, господин комиссар прекрасно знал, что вся его карьера зависит от того, насколько безопасны улицы вокруг “Лавки небылиц”. Знал, что лезть в твой магазин опасно. Но всё равно выбрал деньги, – всё с той же лаской в голосе проговорил Алибек, и не сводивший с него взгляда Ачар-ага, сжавшись в комок, отчего-то вновь завыл. – Уведите.

   Дождавшись, пока бесстрастный охранник рывком поднимет и выведет рыдающего Ачар-агу и в кабинете вновь воцарится оглушительная тишина, Алибек подошёл к окну. И, глядя куда-то вдаль, спокойно продолжил:

   – Через десять минут после того, как ты вышла из комиссариата, доблестный полицейский ага достал из сейфа поддельный паспорт, выбросил личный телефон, поехал в аэропорт и взял билет на ближайший международный рейс. Даже с любимыми внуками не попрощался. Пока специалисты поняли, что система видеонаблюдения взломана, пока восстановили, пока нашли комиссара... самолёт успел вылететь, пришлось сажать на приграничном аэродроме. Жаль, всё оказалось бесполезно. Никаких зацепок мы не получили.

   – И вы не смогли отследить, куда был отправлен файл? – негромко уточнила Мирай.

   – Куда – смогли. А конечные получатели остались неизвестными.

   Все страхи Мирай начали сбываться, но отчего-то её эмоции словно заледенели. Остался лишь на удивление трезвый разум. Встав, она подошла и остановилась рядом с мужем. Из окон его кабинета была видна всё же не площадь перед парадным входом, а часть дворцового комплекса Топкапы. Зелень густых тенистых садов, словно ныряющая в это буйство зелени и вновь всплывающая старинная приземистая крепостная стена, убелённые солнцем величавые зубчатые башни, аккуратные ряды луковок крыш старого гарема вдали и смелые чёткие линии более современных зданий.

   – И что у... у них теперь есть?

   – В воскресенье после моего ухода Билал изъял все карты памяти из системы, – сказал Алибек, задумчиво следя взглядом за полётом сапсана, охотящегося на жирных чаек, – они в моём сейфе. Следовательно, остались записи за два с половиной дня со всех камер, в том числе наружных. Это много информации. Установлены номера твоей машины – значит, через городской комплекс фиксации дорожного движения вычислены ваше место проживания и маршруты, ваши и мои к вам. Вычислены алгоритмы работы вашей охраны. И прямо сейчас спецы анализируют каждое твоё движение, каждый взгляд, каждое слово. Скоро у них будет твой полный психологический портрет, на основании которого составят сценарии ситуаций с просчётом твоих реакций на них.

   – Во вторник на моих занятиях с младшей группой была Эси.

   Муж резко отвернулся от окна, зло глянул на неё сверху вниз. Мирай на миг показалось – сейчас ударит. Первый раз в жизни. Но взгляд она не отвела. Виновата, заслужила. Да, он предупреждал, да, она не послушала. Однако Алибек лишь сжал губы в одну узкую линию так, что на скулах заиграли желваки, и качнул головой. После долгого тяжёлого молчания он проговорил почти спокойно:

   – Аллах Велик. Худшее не случилось. Присутствие Эси на видеозаписи по сути ничего не меняет.

   – И что теперь?

   – А теперь они будут считать мои ходы, я – их. И так до первой серьёзной ошибки. Это может быть игра в долгую.

   – У меня в ней есть роль?

   – Центральная.

   – Почему?

   Несколько мгновений Алибек молча смотрел в её глаза со странной смесью досады и обречённости, потом сумрачно усмехнулся.

   – Потому что я приду за тобой в любую ловушку, Мирай.

***

   Фаридэ была права: после целого дня активных игр на свежем воздухе дети засыпали на ходу. Ужинать Эси не захотела, и Мирай едва успела её быстро ополоснуть. Дочь кое-как натянула ночную рубашку и в следующую минуту уже спала, там же, где повалилась, на матраце. Мирай аккуратно переложила её на подушку, опустилась на колени рядом с кроваткой и ещё долго гладила растрёпанную каштановую головку.

   Она поняла про себя достаточно страшную вещь: за своего ребёнка она убьёт без колебаний. Не просто укажет мужу или охране: “вот угроза”. Если понадобится, убьёт собственноручно.

   И Мирай не знала, хорошо это или плохо. Точнее, знала, – плохо, это грех. Но смотрела на Эси и внутренне грех не осознавала.

   Убьёт. Пусть только попробуют причинить зло её ребёнку.

   После сегодняшнего дня любви к людям у неё значительно убавилось.

   Вздохнув, Мирай провела пальцем по маленькому носику с горбинкой, обвела отчего-то нахмуренные бровки, наклонилась и поцеловала дочь в щёку. Пусть спит. Душевные метания матери не должны нарушать сладость детских грёз.

   Когда привычная картина мира рушилась, следовало не пытаться судорожно собрать что-то новое из падающих на голову осколков, а отойти в сторону и заняться чем-то привычным. И Мирай спустилась на кухню, чтобы заварить себе чай. Какой выбрать, ромашковый или мятный?

   – Вам помочь, ханум?

   Рука дрогнула, и высушенные цветки ромашки из только что открытой банки усеяли столешницу и пол. Погружённая в свои мысли Мирай не слышала, как вошла Нехир-тейзе, и теперь едва могла успокоить испуганно пустившееся вскачь сердце.

   Домоправительница расстроено всплеснула руками и кинулась к ней.

   – Простите, ханум, напугала вас! Вот я глупая! Сейчас всё уберу!

   – Не переживайте, тейзе, я сама, – Мирай обернулась, чтобы найти полотенце и тут обнаружила, как у неё трясутся руки. Это заметила и Нехир-тейзе. Перевела взгляд с её рук на лицо, несколько мгновений изучала, потом внезапно подхватила под локоть, отвела к стулу.

   – Ох, милая, посидите, сейчас быстро подмету и заварю вам сбор из лаванды, чабреца и мелиссы.

   “Милая”?! Это же насколько она плохо выглядит, что упорно соблюдающая субординацию Нехир-тейзе забылась? Однако спорить и утверждать, что с ней всё в порядке, Мирай не стала: проще остановить ураган, чем решившую проявить заботу тейзе.

   Пока сбор заваривался, домоправительница выставила сразу несколько видов десертов. Мирай кусок в горло не лез, но из вежливости она съела несколько ложек казандиби. Нехир-тейзе неодобрительно покачала головой, однако настаивать не стала и в большую кружку с толстыми стенками налила процеженный травяной чай.

   – Идите на свежий воздух, милая, что-то вы бледная.

   Взгляд Мирай невольно метнулся наверх, где в детской на втором этаже спала Эси. Её опасения Нехир-тейзе разгадала мгновенно.

   – Идите, идите, я присмотрю.

   – Спасибо, тейзе.

   Прихватив с собой кружку с чаем, Мирай отправилась в сад. Там между двумя старыми чинарами спряталась небольшая беседка, однако хотелось простора и смотреть в вечернее небо без преград, поэтому Мирай уселась прямо на траву на небольшом склоне между домом и садом. Она пила ароматный чай небольшими глотками, смотрела в стремительно чернеющее небо и думала.

   Думала о Фаридэ, о её терпеливом преданном ожидании. Думала о Деяне, о тепле его светло-серых глаз и лучиках морщинок от улыбки. О Раде, едва начинающей оправляться от потери матери. Об Ачар-аге, ради денег отринувшем всю свою прошлую жизнь. О серьёзном юном мюлазиме с девичьим румянцем на щеках.

   Думала об Алибеке. О том, как на самом деле беспечно ей жилось все эти годы за его спиной и насколько неприятно стало, когда он позволил оказаться на его месте.

   Думала о разочаровании и досаде в его глазах и ужасающей ответственности, которую она получила вместе с его вынужденным признанием.

   Мирай начинало казаться, что именно она – первопричина всех свершающихся бед, но совершенно не представляла, как теперь захлопнуть крышку столь легкомысленно открытого ею ящика Пандоры.

   Она даже не могла разобраться в мешанине собственных мыслей и эмоций. И не представляла, как быть дальше.

   На сей раз появление мужа она заметила боковым зрением. Несомненно, Алибек её тоже видел, но всё равно зашёл в дом – должно быть, поднялся взглянуть на Эси. Минут через пять вышел снова и опустился рядом на траву.

   – Что пьёшь?

   Мирай молча протянула ему свою кружку. Алибек сначала принюхался, потом сделал небольшой глоток и удовлетворённо кинул.

   – Ещё есть?

   – Сейчас принесу.

   Она забрала у Алибека кружку и вернулась на кухню. Нехир-тейзе заварила сразу большой чайник, поэтому, когда Мирай налила мужу и добавила тёплого отвара себе, осталось ещё не меньше полулитра.

   – Прошу.

   – Спасибо, – Алибек принял из её рук пузатую белую кружку, взглянул на изображённые на боку разноцветные воздушные шарики и слегка приподнял брови. Тончайшего полупрозрачного фарфора у них в доме имелось несколько полноценных сервизов на все случаи жизни, а нормальных глиняных кружек – всего четыре и все со странными рисунками. На кружке Мирай танцевали, взявшись за плавники, две разноцветные рыбки – Эси выбирала.

   – Есть ещё рыжий мультяшный кот с выпученными глазами.

   – Что ты, пери, шарики – это чудесно.

   Мирай вновь села на траву и покосилась на неторопливо потягивающего отвар мужа. По контрасту с дневным взбешённым состоянием сейчас он казался погружённым в глубокую меланхолию. Видеть Алибека таким было очень непривычно.

   – Ты ужинал?

   – Нет, но я не голоден.

   Неужели? В ИСБ она видела Алибека в обычном костюме, сейчас он был одет в форменную рубашку и брюки от парадной формы. А парадную форму ради пяти минут не надевают, только на очень серьёзные, как правило, долгие мероприятия. Значит, пообедать тоже не успел. Но есть не хочет?

   Её взгляд Алибек истолковал правильно и в ответ пожал плечами.

   – Я с похорон приехал.

   “С чьих?” – хотела спросить Мирай, но в последний момент успела прикусить язык. Догадалась. Сегодня на закате упокоился прах его отца.

   – Тяжёлый у тебя день.

   Алибек коротко кивнул и залпом допил свой отвар. Потом отстегнул плечевую кобуру, положил оружие рядом и улёгся прямо на траву. Поколебавшись несколько секунд, Мирай растянулась рядом. Земля, нагретая солнцем за день, теперь ласково отдавала своё тепло. Они молча лежали рядом, смотрели на зажигающиеся в небе звёзды и постепенно уходила каменная тяжесть с души – успокоительный сбор Нехир-тейзе сварила потрясающий.

   – Завтра с братьями уладим дела по наследству, – продолжая созерцать небо, наконец негромко проговорил Алибек. – Я откажусь от всего, не только от акций. Ты должна знать, что Эслем теперь ничего от ад-Дин Кай-Кубадов не получит, но и ничем им не будет обязана. А в субботу мы поедем в Кайякуле. Я хочу, чтобы дочь познакомилась с Доганом. Он-то её помнит, но она его – нет, совсем малышкой была. Если до меня доберутся, опекуном Эслем станет Доган.

   Отвар был потрясающим, но всё же не настолько. Мирай с трудом сглотнула вставший в горле ком.

   – Почему именно Доган?

   – Потому что если не он, то судьбой Эслем будут распоряжаться Рахман или дядя Ары, – спокойно объяснил Алибек. – А они, едва Эси исполнится шестнадцать, продадут её тому, кто больше даст. И ты сделать ничего не сможешь.

   – А падишах не продаст?

   – А падишах отнесётся как к родной дочери. Свою дочь он не продаст.

   Мысль, что будущее её дочери может зависеть от совершенно постороннего мужчины, казалась дикой. Неужели не Алибек будет строго глядеть на бледных, но смелых юношей, отважившихся добиваться благосклонности их повзрослевшей принцессы? Неужели не он примет чашу шербета из рук самого достойного?

   – Что же я натворила... – практически беззвучно прошептала она. Алибек повернул голову, искоса глянул на неё.

   – Ещё ничего непоправимого. Я ведь тоже... натворил. Помнишь нашу поездку на побережье Магриба?

   Даже сейчас губы Мирай тронула мечтательная улыбка. Ещё бы она не помнила. В те дни она чувствовала себя свободной, словно птица. Смеясь и дразня, она босиком танцевала в горячих песках пустыни танец семи покрывал под аккомпанемент звона собственных браслетов. Именно после той поездки их стало трое.

   – Помню.

   – Я тогда тонул в твоих сверкающих зелёных глазищах, слушал твой смелый чистый смех и вдруг со всей отчётливостью понял, что в моём мире ты или закостенеешь, или погибнешь. И запер тебя в этой безопасной клетке. Но я так и не дал тебе повзрослеть, моя прекрасная взбалмошная пери.

   Мирай приподнялась на локте, посмотрела в его задумчивое лицо и тихо призналась:

   – А я взрослеть не хотела. Ты подарил мне сказку, и я думала, она будет длиться вечно. Клетка казалась очень уютной. Скажи... твоё предложение попытаться начать всё сначала ещё действует?

   Губы Алибека изогнулись в улыбке. Улыбке лукавой, но с лёгкой ноткой горечи. Протянув руку, он бережно отвёл её упавшие на лицо волосы.

   – Только сегодня и только для тебя, Мирай.

   Лишь услышав ответ, поняла, что ждала, затаив дыхание. Она ведь днём перед зданием ИСБ свой выбор сделала и совершенно не подумала, что теперь очередь мужа выбирать. Мирай снова легла на траву, но на этот раз голову опустила на плечо Алибека.

   – Кому ты сегодня меня показал?

   Муж тихо фыркнул.

   – Кому надо, все увидели. А кто не увидел, тем донесут.

   – Спрашивать, зачем, – бесполезно?

   Вместо ответа Алибек лишь коснулся её виска мимолётным поцелуем. Мирай вздохнула. Обиды она почти не почувствовала, у Нехир-тейзе действительно волшебные рецепты чаёв.

   Какие же яркие в тёмном бархате звёзды, как оглушительно поют цикады и как сладко благоухают флоксы...

   Жаль, что летние ночи столь коротки.

ГЛАВА 7

   Ожидание затягивалось, и Рахман чувствовал, что начинает закипать. Он, единокровный брат Озан, двое дядьёв, три старших партнёра принадлежащей роду юридической фирмы, начальник службы безопасности корпорации, финансовый управляющий, шейх накшбанди в качестве душеприказчика отца и даже главный поверенный Двора с помощником в роли государственных нотариусов, – все ждали опаздывающего Алибека. У которого, шайтан побери, целый штат адъютантов и секретарей и транспорт со спецсигналами, при желании мог бы явиться вовремя.

   Судя по всему, за годы, которые они не общались, спеси у брата только прибавилось.

   Наконец дверь отворилась, но первым вошёл телохранитель. Мазнул по ним цепким холодным взглядом и отступил в сторону, пропуская Алибека в сопровождении адъютанта. В глазах Рахмана потемнело от гнева: наряду с пренебрежением присутствующим только что недвусмысленно продемонстрировали недоверие. Однако вслед за остальными ему пришлось встать и склониться в теменна – даже новоприобретённые регалии главы древнего рода не могли сравниться со статусом визиря.

   Брат окинул собравшихся взглядом, задержал внимание на Рахмане, потом начальнике СБ и как-то по-мальчишески открыто улыбнулся.

   – Извините за опоздание, господа, – повёл рукой, позволяя всем садиться, сам вольготно расположился на кресле на прямо противоположной от Рахмана стороне большого длинного стола, адъютант стал за его спиной. – Давайте начнём, у меня мало времени.

   – Конечно, Ваша Светлость, – без лишней суеты падишахский поверенный Мевлют-паша надел очки и открыл лежащую перед ним папку. – Итак, мы здесь собрались, чтобы урегулировать вопросы наследования после смерти Пири-паши ад-Дин Кай-Кубада. Присутствуют прямые и указанные в завещании наследники или их представители, их адвокаты, четыре свидетеля и поверенные Двора Его Императорского Величества падишаха Османского в качестве юристов, удостоверяющих законность процедуры со стороны Империи. Ни один из прямых и непрямых наследников не признан недостойным. Напоминаю, в соответствии с требованиями шариата по завещанию не прямым наследникам может быть передано не более одной трети от общей наследственной массы. В общую наследственную массу входят...

   Рахман слушал внимательно. За прошедшие дни он более или менее смог оценить глубину пропасти, на краю которой застыла “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз”, но вот как обстояли дела с прочим имуществом рода, выяснить не успел. Дядя Ары и Алибек вполне могли раздёргать активы по собственным карманам, но, судя по всему, обошлось. Всё осталось приблизительно в том же состоянии, что и восемь лет назад, ничего не убавилось, но и не прибавилось. В завещании тоже неожиданностей не обнаружилось. Как и полагалось, по одной восьмой имущества получили обе вдовы отца, их с Алибеком мать и мать Озана, столько же – Амани как единственная оставшаяся незамужней дочь покойного. Обители накшбанди отец в качестве вакуфа завещал сырный завод, а своим братьям выделил по семь процентов акций “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз”. Рахман про себя хмыкнул. Число, конечно, для правоверных счастливое, но, судя по кислым лицам дядьёв, они предпочли бы какое-нибудь менее счастливое, зато двузначное.

   – На предварительных консультациях озвучено желание двух прямых наследников на адресный отказ от наследуемого имущества, – Мевлют-паша перевернул очередной лист. – Итак... Озан-бей ад-Дин Кай-Кубад отказывается от своей доли акций финансово-промышленной корпорации “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз” в пользу старшего брата Рахман-паши ад-Дин Кай-Кубада.

   Помощник Мевлют-паши зачитал вслух полный текст отказа и положил два экземпляра документа перед Озаном.

   – Прошу вас, Озан-бей, ознакомьтесь и, если согласны, подпишите.

   Озан страдальчески вздохнул. Покосился на безмолвно наблюдающего за ним с полуулыбкой Алибека и очень жалобно – на поверенных, всем своим видом показывая, что его отказ не носит добровольный характер. Однако эфенди юристы упорно смотрели в свои бумаги. Тогда Озан обернулся к нему. Но Рахман тоже не повёл и бровью: этот бездельник и мот в совете директоров корпорации ему был не нужен; тот, кому Озан мог продать свою долю, – тем более. Оставшегося прочего наследства на девок и развлечения с головой хватит до конца жизни, даже если к старости единокровный брат по-прежнему не возьмётся за ум. Обведя присутствующих несчастным взглядом безвинно побитого пса и ещё раз вздохнув, Озан всё же подписал документы.

   – Далее... Алибек-паша ад-Дин Кай-Кубад отказывается от всего наследуемого имущества в пользу старшего брата Рахман-паши ад-Дин Кай-Кубада.

   От всего?! По рядам присутствующих прошло осторожное шевеление. Надеясь, что ослышался, Рахман с недоверием посмотрел на младшего брата. Ладно, бизнесом Алибек заниматься не имел права – что он откажется от акций, знали все. Но вот трастовые фонды и часть недвижимости он наследовать мог. Должен наследовать, Иблис его возьми.

   Однако поверенный зачитывал текст именно полного отказа.

   Фактически Алибек уходил из семьи.

   Когда поверенный положил перед братом документы на подпись, дядя Ары всё же не выдержал:

   – Ты что творишь, Алибек?

   – Официально из рода я не выхожу, – Алибек пробежал глазами текст на первом листе, поставил подпись, принял второй. – И команду “фас” на вас давать не собираюсь. Если никто из присутствующих не будет излишне болтлив, инвесторы из корпорации не побегут.

   – Но почему, Бек?!

   – Рахман вернулся, я больше роду не нужен, – поставив последнюю подпись, Алибек жестом позволил поверенному забрать документы, – мне с родом тоже дальше не по пути.

   “Вернулся”, “не по пути”?! Каков лицемер! Рахман почувствовал, как прорывает все плотины рационального волна давно копившегося гнева. И, стараясь не срываться на шипение гадюки, спросил:

   – Выжал из поддержки рода всё, что мог, – и теперь не по пути?

   Посмотревший ему прямо в глаза Алибек продолжал приятно улыбаться.

   – Ну же, Рахман, расскажи, что я получил от рода. Меня в пять лет за шкирку выкинули из этого дома, и с тех пор я здесь бываю только наездами.

   – И кем бы ты сейчас был, если бы за тобой не стояли политический вес и богатство ад-Дин Кай-Кубадов?

   – А где бы были сейчас ад-Дин Кай-Кубады, если бы не я? – всё с той же улыбкой вкрадчиво уточнил Алибек. – Особенно после того, как глава рода нацелился в великие визири, но, понимая неосуществимость своих амбиций при законном падишахе, решил падишаха поменять? И заметь, дорогой брат, я ещё не спрашивал нашего любимого дядюшку Ары, насколько он был в курсе планов отца. Потому что если бы я услышал ответ, то от многовековой славы рода ад-Дин Кай-Кубадов остались бы лишь строки в учебниках истории.

   Рахман невольно взглянул на дядю Ары, и заметил, как тот побледнел. Едва-едва, но побледнел. Вот шайтан. Про заговор отца с принцем Абдул-Хамидом и иностранными акторами сам Рахман узнал уже по факту, но даже не предполагал, что дядя был в курсе изначально. Внимательно следящий за ними Алибек насмешливо заломил бровь.

   – Видишь? Как удачно я не догадался спросить. Если бы не дядя Ары, кто бы принял род? Дядя Месуд? Кузен Кавурд? Озан? Ты? Ах, да, ты же сбежал. Я отдал роду все долги, реальные и воображаемые. Дальше это только твоя ноша. Бешир.

   Адъютант подал небольшой плоский кейс-сейф, Алибек открыл биометрические замки, затем жестом велел адъютанту поставить распахнутый кейс на стол перед Рахманом.

   – Токены, ключи от сейфа с родовыми драгоценностями, ключи от банковских ячеек, коды доступа от систем безопасности дома и поместья.

   – Что, даже ключи от твоих машин в гараже? – взглянув на содержимое кейса, не удержался от саркастического вопроса Рахман. А ведь брат действительно ушёл из рода. Алибек был параноиком, если бы он собирался хотя бы ещё одну ночь провести под крышей отчего дома, коды от систем безопасности ни за что бы не отдал.

   Алибек сверкнул усмешкой, поднялся на ноги.

   – Это не мои машины. Служебные. И их уже перегнали в гаражи ИСБ. Своих людей из всех структур рода я тоже забрал, охоту на ведьм можешь не устраивать. Добро пожаловать в Стамбул, Рахман.

   Развернулся на каблуках и вышел.

   Невозмутимыми остались лишь юристы Двора, неторопливо закончили оформление бумаг и столь же хладнокровно откланялись. Остальные расходились пряча друг от друга взгляды и в подавленном настроении, понимая, что их только что связали тайной, за разглашение которой придётся платить головой.

   – Хосейни, задержитесь, – попросил Рахман начальника службы безопасности. И когда они остались вдвоём, негромко спросил:

   – Как думаете, он действительно забрал всех своих людей?

   – Нет, конечно, – очевидно удивился вопросу Хосейни. – Но тех, кто остался, мы не сможем тронуть, если не хотим неприятностей.

   Рахман кивнул и очень задумчиво посмотрел на сидящего напротив мужчину. Средний рост, сухощавое телосложение, нервные руки музыканта, тёмные волосы с обильной проседью, острый подборок, крючковатый ястребиный нос и холодный непроницаемый взгляд карих глаз. Раньше он думал, что дядя Ары принял Хосейни на должность начальника СБ “Ад-Дин Кай-Кубад Индастриз” и рода за то, что тот был главой Управления ИСБ и умудрился уйти в отставку с такой должности живым. Но сейчас Рахман задался вопросом: а был ли у дяди выбор? Не пришёл ли к нему Хосейни и не поставил ли перед фактом? Впрочем, сейчас это неважно, пока их цели совпадали. А они совпадали: Хосейни любил деньги и не любил Алибека.

   – И на что Алибек теперь собирается жить? – медленно озвучил крутящуюся где-то на задворках сознания мысль Рахман. – Положим, все свои текущие расходы от покупки спорткаров до драгоценностей любовницам он может относить на счёт ИСБ. Но Алибек осторожный и расчётливый циник, знает, что в один момент всё может измениться. А ограничивать себя не привык. Где-то у него припрятаны собственные активы. Законным путём приобрести их он не мог. Следовательно, там рядом закопано что-то очень грязное и опасное.

   – Вы всерьёз хотите заняться поисками тайных финансов главы ИСБ? – вновь изобразил удивление Хосейни. Рахман удовлетворённо кивнул: кажется, они поняли друг друга правильно.

   – Поисками? Нет. Зачем, если вы и так всё знаете?

   Хосейни улыбнулся почти столь же приятно, как Алибек недавно, – только немного природного обаяния не хватило.

   – Рахман-паша, вам больше не нужен начальник СБ?

   – Хосейни-ага, а вы больше не заинтересованы в прибавке к зарплате? – в тон ему спросил Рахман. – Скажем так... кратной прибавке. Вы же знаете, корпорации срочно необходимо принятие нового законопроекта о конверсии производства. И обеспечить его принятие нам могут только Алибек или падишах. Но до падишаха через голову Алибека нам всё равно не добраться. Так что мне нужны аргументы для конструктивного диалога с братом. А они есть у вас.

   На сей раз Хосейни долго что-то взвешивал про себя. Рахман его не торопил, бесполезно. Наконец Хосейни пододвинул к себе лежавший на столе чистый блокнот, открыл на середине, взял ручку, в столбик написал несколько слов и снова закрыл.

   – Со всеми этими людьми вы имеете общие бизнес-интересы, и они в определённой мере тоже заинтересованы в законопроекте. Если сможете задать правильные вопросы и получить ответы, то сами сложите занятный пазл. Это раз. Лично мне не совсем понятно, почему Алибек-паша решил покинуть род именно сейчас. Смерть вашего отца – это скорее повод, чем причина. В настоящей причине тоже может скрываться... аргумент. Здесь с поисками я постараюсь вам помочь. Это два. После принятия закона я получаю пять процентов акций и два процента всей годовой прибыли корпорации. Это три.

   Аппетиты у Хосейни были внушительными, но и на риск он шёл немалый. Смертельный риск. Рахман утвердительно наклонил голову.

   – Справедливо. Я согласен. Пять процентов акций и два процента годовой прибыли ваши.

   – Тамам.

   Хосейни протянул ему блокнот и, не прощаясь, вышел. Без сомнений и без промедления Рахман открыл. Четыре имени. Да, у него имелись благовидные предлоги поговорить с каждым. Каждому было что предложить. И начать, пожалуй, стоило с шейха Шахрияра Катифского.

***

   Любовницы в жизни Алибека стали явлением обыденным с того момента, как он обнаружил, что ему проще не приехать к жене, чем приехать и выслушать очередной скандал. Мирай постоянно требовала каких-то оправданий, а Алибек оправдываться не собирался. Сначала объяснял. Да, он вчера действительно до часа ночи был на службе, а до этого два дня провёл на границе. Да, сегодня на весь вечер остался на банкете при Дворе и да, расстроенным этим фактом не выглядел, потому что свои эмоции надо держать при себе, а общение с людьми – один из основных инструментов в его работе. И если её так беспокоит, кому он улыбался на великосветском приёме, – пожалуйста, её место рядом с ним. Но сначала ей придётся поработать над собой, если она не хочет подставить его под пули или оставить вдовцом во цвете лет: придворные “развлечения” – не театр Карагеза, где все посмеются и разойдутся. А мир не делится на добро и зло, оттенков и переходов много. Однако Мирай не слышала, не понимала. Наверное, не могла понять – она выросла среди бесхитростных людей, где воровство было самым страшным преступлением, которое вся община обсуждала ещё месяцами. Она хотела какую-то мифическую “нормальную” жизнь, не желая принять тот факт, что рядом с ним никакой нормальной жизни быть не может. Он мог дать им с Эси всё, что давала огромная власть в огромной стране, но не мог стать тем мужем и отцом, которым его мечтала видеть Мирай.

   И в какой-то момент у Алибека закончилось терпение. После очередного тяжёлого дня садиться за руль, петлять, чтобы не привести к любимым “хвост”, менять машины на подземных парковках... и получать новые упрёки. А рядом постоянно крутились красавицы, которые не смели требовать никаких отношений, на которых не надо было тратить время, чьи лица и имена даже не обязательно запоминать. Которые неделями покорно ждали, пока он вспомнит о них, и неизменно встречали обожающим взглядом.

   А ещё они служили прекрасными дамами-ширмами для единственной по-настоящему дорогой ему женщины. Его статус настоятельно требовал иметь гарем, никто не понял бы, если бы он жил монахом. И начали бы искать, кого же он прячет. А своих наложниц Алибек не выставлял напоказ, но и особо не скрывал. Поэтому они никого не интересовали. Все хорошо понимали, что ради соблазнительного тела очередной шлюхи он и пальцем и не пошевелит. И даже подкупать их бесполезно, разговоры с ними Алибек всё равно не вёл.

   У всех этих красавиц был единственный недостаток – они не были Мирай. Не только к дочери, Алибек неизменно возвращался к жене. Мирай была его наваждением, не поддающейся доводам разума страстью, прекрасной пери, даже в мятеже своём дарящей ему тепло одним своим присутствием рядом. Когда Мирай в его объятиях прикрывала потемневшие от наслаждения глаза цвета первой весенней зелени или же, играя с дочерью, со смехом оглядывалась на него, вовлекая в шумную возню, Алибек познавал смысл слова «счастье». Но потом они ссорились – и всё начиналось сначала.

   Однако сейчас их брак действительно подошёл к последней черте. И он, и Мирай за прошедшие годы слишком изменились, чтобы продолжать закрывать глаза на взаимное непонимание. Быстрый мечтательный взгляд жены на проклятого румелийца стал для Алибека последней каплей. Он не помнил, когда в последний раз настолько терял самообладание. Если бы не доверчиво прижимающаяся к его боку дочь, неизвестно, чем бы тот вечер в “Лавке небылиц” закончился. Ведь ничего, ничего особенного в Симиче не было. Кроме ошибки самого Алибека, за своими наложницами-ширмами забывшего, что для Мирай любовь не измеряется ни каратами, ни нулями на банковском счёте.

   Им на самом деле следовало начать всё сначала, не только ради Эслем, но и ради самих себя, натворили уже достаточно. Однако со стороны Алибека было бы нечестно тащить на чистый лист прошлое. Поэтому, раз уж у него сегодня день закрытия долговых обязательств, Алибек без предупреждения приехал к своей нынешней любовнице.

   Расстаться можно было переводом на счёт и подарком от ведущего ювелирного дома, как он обычно и делал, но Алибек вспомнил, где уже слышал название кабака с золотыми вилками, куда хотела Мирай. От этой... Кони. И такое совпадение напрашивалось как минимум на вопрос. Если той было что скрывать, он сразу поймёт. И спросит уже иначе.

   Обычно наложницы приезжали к нему, но Алибек знал, где их селили. На той стороне Золотого Рога, в районе Джихангир. Достаточно близко, достаточно тихо, достаточно респектабельно и весьма безопасно. А у себя дома человек опрометчиво чувствует себя уверенно и меньше просчитывает ответы на неудобные вопросы.

   Электронный замок на калитке без нареканий принял универсальный ключ, и Алибек вошёл в небольшой тенистый сад. Аккуратная посыпанная мелким гравием дорожка вела к стилизованной в мавританском стиле вычурной входной двери. Которая, повинуясь прикосновению, легко подалась вперёд.

   Этого хватало, чтобы убраться отсюда немедленно и вызвать группу, но у Алибека оставалась слабая надежда, что убийца ещё не успел уйти. Достав пистолет и взглянув вниз, чтобы не напороться на растяжку, он ногой распахнул дверь и рывком вошёл.

   Первый труп обнаружился тут же, возле входной двери. Охранник, пулевое в область сердца, контрольный в голову. Продолжая внимательно следить за окружающим пространством, Алибек присел и не глядя прикоснулся пальцами к шее трупа. Начал остывать.

   Шайтан, уже ушёл.

   Второй труп был на кухне. Судя по переднику и чепчику – горничная. Тут обошлись без контрольного. Сразу в сердце, женщина умерла мгновенно.

   Осмотрев первый этаж и никого больше не обнаружив, Алибек поднялся на второй.

   Кони перерезали горло. Намотали роскошные белокурые волосы на руку, оттащили на кровать, развернули голову так, чтобы на одежду убийцы попало как можно меньше брызг крови, и полоснули тактическим ножом, он брошен рядом на подушке.

   Алибек бегло осмотрел труп и подошёл к туалетному столику. На зеркало которого ярким розовым стикером была прикреплена фотография Мирай с нарисованным кровью поверх перекрестьем прицела. Окровавленная кисточка для макияжа валялась тут же, на туалетном столике среди флаконов с духами.

   Сорвав фотографию и убрав её во внутренний карман пиджака, Алибек вышел. Всё было несколько... нелогично и преждевременно. Потому что фотография Мирай была стоп-кадром не с видеозаписи из “Лавки небылиц”, а с камер видеонаблюдения главного вестибюля ИСБ.

   Спустившись к машине и сразу с визгом шин сорвавшись с места, Алибек первым делом позвонил жене. Она ответила только после четвёртого гудка, и каждую секунду ожидания Алибек нервно барабанил пальцами по рулю.

   – Привет, пери. Ты как?

   – Нормально, – несколько озабоченно отозвалась Мирай. – Собираюсь. А мне на вилле точно не понадобится вечернее платье?

   Алибек на мгновение прикрыл веки. О платье она переживает.

   – Точно. Даже если мы задержимся до вечера, в Кайякуле никто приёмы устраивать не станет.

   – Ладно... – всё ещё неуверенно отозвалась Мирай.

   – Никуда без меня не уезжайте, утром сам вас заберу. Ты поняла меня, Мирай?

   – Поняла, поняла, не волнуйся.

   – Хорошо. До завтра.

   Отключившись, Алибек несколько секунд решал, кому именно позвонить следующему. Лансу или Драко? УСБ, конечно. Их дело.

   – Ты ещё на месте?

   – Только собрался уходить, – недовольно буркнул Влад, он же Драко, потому что по происхождению был валахом. Казалось, глава УСБ едва удерживается от зевка. – А что, уже не надо?

   – Не надо. В лучшем случае у нас в здании сейчас труп.

   – Прекрасно, – судя по голосу, с Драко слетела всякая усталость. – А в худшем?

   – А в худшем – взломана система безопасности или крыса в звании не ниже миралая. Я скоро приеду.

   К утру прочесали все этажи и установили местонахождение всех офицеров, которые, судя по сводкам пропускной системы, входили в главное здание ИСБ за последние два дня.

   Все оказались живы и здоровы.

   Следов вмешательства в систему безопасности ни на одном из уровней тоже не обнаружили.

***

   – Папа, мама, давайте заведём себе такого, – благоговейно-восторженным шёпотом попросила Эси, обнимая чёрно-белого ягнёнка карликовой камерунской овцы. Ягнёнок извернулся, чтобы лизнуть её в щёку, и дочь влюблёно ахнула. – Обещаю, сама буду кормить и купать его. Обещаю-обещаю!

   Мирай испугалась, что муж сейчас улыбнётся и скажет “а почему бы и нет?”. Или, хуже того, щедрые хозяева подарят маленькой гостье приглянувшегося ягнёнка, и отказаться от такого подарка будет нельзя. А ведь она хорошо помнила, насколько сложно избавиться от тяжёлого духа скотного двора даже у самых ухоженных животных. И зная упрямство Эси, дочь будет контрабандой протаскивать нового друга в детскую невзирая на всякие запреты. Хотя приходилось признать, что ягнёнок действительно выглядит невероятно милым, его так и хотелось тискать и зарываться пальцами в мягкую длинную шёрстку. Но запах!

   Однако с улыбкой переглянувшиеся хозяева мудро промолчали, а Алибек смотрел на ягнёнка с искренним недоумением, словно не понимая, зачем природа создала настолько бесполезное животное.

   – Знаешь, зайчик, немного подрастёшь, лучше заведём щенка. Какого-нибудь лабрадора.

   – У тебя же питомник карабашей, подари дочери нормальную собаку, – предложил Доган.

   Однако Алибек отрицательно качнул головой.

   – Карабашем надо много заниматься. Я даже не знаю, что хуже: разбалованный закормленный карабаш или растущий на псарне ребёнок.

   – Ребёнок должен расти на конюшне, – согласился Доган.

   И не факт, что шутил. Сами они точно росли на конюшне. Во время диалога мужчины держали затянутыми в перчатки руками поводья всхрапывающих нетерпеливо перебирающих ногами лоснящихся жеребцов: гнедой у Алибека, вороной у Догана. Сама Мирай такими конями осмеливалась любоваться только издали: в отличие от родительской старушки Звёздочки, которая очень осторожно брала мягкими губами с ладони сахар, эти зверюги, если почувствуют слабость, откусят полруки, а потом добьют тяжёлыми копытами, а её попытку сесть в седло воспримут как оскорбление.

   Вскоре мужчины по-татарски, не касаясь стремени, взмыли в сёдла и умчались, Эси в обнимку с ягнёнком снова убежала на ферму, возиться дальше с невероятно милыми декоративными овечкам, козами, птицами и кроликами, а Мирай осталась наедине с Беатрис. Они взглянули друг на друга с взаимной неловкостью незнакомых людей и столь же неловко друг другу улыбнулись.

   – Расскажете немного о себе, Мирай? – предложила Беатрис. Прозвучал вопрос максимально тактично, не как вежливый приказ. Она стояла, положив локти на изгородь кораля, щурилась на солнце и императрицей совсем не выглядела. Выглядела девочкой лет восемнадцати, хотя была младше Мирай всего года на четыре, но джинсы с футболкой, собранные в высокий хвост волосы и отсутствие косметики ещё никого не делали представительнее. – Алибек заявил что-то вроде: “Сегодня чудесная погода. Совсем забыл сказать, у меня есть жена и дочь, хочу, чтобы вы познакомились”. Признаюсь, для меня его слова стали полной неожиданностью и ничего, кроме имени, я о вас не знаю.

   Мирай взглянула на Эси. Дочь на виду, рядом находился пожилой смотритель фермы, с доброй улыбкой объясняющий, как правильно кормить и брать питомцев – её контроль не требовался. И как бы мало Мирай не знала о придворных правилах, она понимала – если императрица спрашивает, надо отвечать. А с чего начать? Обычно начинают с корней?

   – Родом я из небольшого села в вилайете Ниде, – подумав, что недавно переехавшая в империю иностранка ещё плохо разбирается в географии, Мирай пояснила:

   – Это в Центральной Анатолии. Мои родители – учителя: мама – начальной школы, папа – математики. У меня есть ещё младший брат, он в следующем году оканчивает университет, тоже будущий учитель, преподаватель османского языка. Я... я нарушила семейную традицию, поступила на журналистику. Сначала в университет в Ниде, потом перевелась в Стамбул...

   Слушателем Беатрис оказалась прекрасным: доброжелательно-внимательным и в меру заинтересованным. Мирай сама не заметила, в какой момент её скованный вынужденный рассказ превратился в искреннее желание поделиться. Кажется, ей просто давно не хватало откровенного общения. Умом Мирай это понимала, но остановиться уже не могла. Узнав о “Лавке небылиц” и литературном клубе, Беатрис отчего-то изумилась, потом посмотрела на неё очень задумчиво, но неожиданно беседу поддержала. В детях их новоиспечённая императрица не разбиралась, но разбиралась в образовательных программах, сама являлась продуктом отличной от османской системы образования, поэтому диалог для обеих получился познавательный, местами даже увлекательный.

   – … ведь формирование читательской грамотности необходимо, прежде всего, как один способов достижения собственных целей в жизни!

   – ...сбежит.

   – От нас не убежишь.

   Мирай и Беатрис одновременно обернулись. Животные блеяли и пищали, птицы чирикали и кудахтали, Эси смеялась и болтала со смотрителем, они сами говорили, – и возвращения мужчин просто не услышали. Конюхи уже уводили взмыленных, значительно присмиревших жеребцов, от Догана и Алибека несло конским потом, а их волосы под снятыми шлемами оказались мокрыми – ездили они очевидно не размеренной рысью. А сейчас стояли позади с каким-то одинаковым