Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ГЛАВА 15
- ГЛАВА 16
- ГЛАВА 17
АННОТАЦИЯ
Бал? Платьишки, рюшечки, туфельки? Гордой дочери орков гораздо интереснее новые доспехи! А если вылазка в оружейную лавку выльется в череду приключений и неприятностей — что ж, тем хуже для неприятностей! Они сами виноваты…
Вторая книга о приключениях Гедже в Академии Изумруд.
Заключительная книга серии
ГЛАВА 1
«Избыточность». Это дурацкое слово преследовало Гедже всю ее первую сессию в Академии. На самом деле за время учебы она узнала очень много новых слов, и не меньше половины из них были такими же дурацкими. Даже те, которые описывали важное. Вот, например, «гумус». Что это такое, Гедже поняла без труда — та часть земли, которая годится глупой траве в пищу. А всякая умнеющая на глазах трава, вроде зажорни и зубастого колокольчика, восполняет недостаток этого самого гумуса ловлей мух, мышей, а то и кого покрупнее. Что сложного? И заклинание, определяющее, много ли в земле вкусной травяной еды, тоже было легким и понятным, Гедже сразу ему научилась. Но нет, для экзамена нужно было выучить не только заклинание, но и длиннющее определение, почти целиком состоявшее из длинных, непонятных и слишком умных слов, и попробуй хоть в одном ошибись! Зачем? Она что, всеми этими зубодробительными словами будет зажорню кормить?
И вот такая избыточность была везде и во всем.
Олеся, которая в своем мире уже училась в другой, не волшебной академии и сталкивалась там с тем же самым, объясняла так:
— Практиков готовят в заведениях рангом пониже и с выхлопом пожиже, а это вот — для тех, кто спит и видит себя магистром. А еще, — и улыбалась ехидно, — учебники пишут те же самые магистры: чем больше зауми накрутит, тем умнее будет казаться.
— Глупо, — ворчала Гедже. — Если я ставлю капкан, что в нем важно? Чтобы сам капкан работал, не заржавел и не ослаб, и наживка в нем была правильная. А нас учат разрисовывать капкан финтифлюшками, а наживку украшать цветными ленточками.
— Кстати, о ленточках! — оживилась Олеся. — Вопрос века! Мы как будем к балу готовиться?
Спросила, на самом деле, с обычным своим ехидством, которое всегда прорезалось в ней при словах «торжественный», «выступление», «мероприятие», и вот «бал», как выяснилось, тоже. Что они с Олесей совпадают во взглядах на подготовку к таким глупостям, Гедже поняла еще в первый день знакомства, когда они отлично погуляли по Академии, пока все вокруг сходили с ума, наряжаясь и прихорашиваясь. А болтали об этом самом бале даже больше, чем о сессии. Только и слышалось со всех сторон — рюшки, оборки, ленточки, туфельки! Снадобья для наведения красоты шли нарасхват, ведьмы, мастерицы по зельям, только успевали считать золотые. Адресами модных лавок в городе обменивались азартнее, чем способами спрятать шпаргалки, и всем было плевать, что первокурсниц в город не выпустят! Каждая, наверное, думала, что уж она-то найдет способ обойти запрет.
— Я — никак, — Гедже попыталась повторить мысленно: «соли гуминовых кислот». Вот странность, каждое слово по отдельности понятно, а вместе… Вместе было так же заумно и сложно, как «полидисперсный», «гидрофильный» и еще с десяток слов, каждое из которых наверняка можно было заменить простым и ясным.
— Нет в тебе хозяйственной жилки, — посетовала Олеся. — Вот скажи, что главное в любом празднике?
— Не ленточки! — Гедже решительно захлопнула книгу. — Например, у нас дома старый Ургран к каждому празднику готовит знаешь какой травень! Никто больше так не умеет. А Гурга запекает целого кабана. А молодые воины состязаются…
— Стой-стой, — Олеся со смехом подняла руки. — Состязания оставим в покое, как и запеченных кабанов. А вот ваш Ургран точно фишку сечет! Мой дедуля тоже знатную бражку гонит, во всей деревне ни у кого так не получается. А теперь вспомни о вступительном ужине, безалкогольном пунше и боевых магах, — добавила вкрадчиво и замолчала, выжидательно сверля Гедже очень выразительным, на что-то намекающим взглядом.
Вот только зря она напомнила о боевых магах. Потому что из целого факультета боевиков вспомнить Гедже могла только одного, золотисто-розового, непонятно-удивительного и откровенно волнующего. И всякие другие вопросы никак не задерживались в голове рядом с мыслями об Армане. Хотя…
— «Пунш, нарушающий правила», — вспомнила она слова Армана на приветственном пиру. Правда, следом тут же вспомнилась его хулиганская улыбка и очень-очень близкие глаза, светло-серые с темным окоемом, и внимательный, пристальный взгляд, от которого становилось жарко и отчаянно хотелось вдохнуть поглубже. И даже если сосчитать, сколько раз с того вечера они виделись и сколько раз он смотрел на нее почти так же, а может, и жарче, все равно тот удивительно волнующий праздник, самый первый, так скучно начавшийся, но так увлекательно продолжившийся, Гедже могла бы, наверное, воспроизвести весь, по секундам.
— Именно! — хлопнула в ладоши Олеся. — И знаешь, подруга, что я думаю? Мудрость предков нам в помощь! Вот только место для подготовки нужно выбрать с умом.
— Для подготовки? — переспросила Гедже. Пришлось тряхнуть головой, чтобы всякие розово-золотые и сероглазые не мешали думать. — Ты хочешь…
— Я более-менее представляю технологию и могу воссоздать аппарат, — важно сказала Олеся. — Зря я, что ли, у деда любимая внучка? Но заниматься такой важной подготовкой в общаге — так и вылететь недолго. Со свистом!
— Можно договориться с госпожой Рогнедой, — предложила Гедже, подумав. — Хотя она, наверное, и сама умеет…
— Обмен рецептами! — Олеся хлопнула в ладоши и вскочила: — Пойдем скорее! Время не ждет, а если все получится, вся мужская половина Академии будет нашей. Хоть и совсем не в том смысле, о каком мечтают клуши с ленточками.
ГЛАВА 2
К госпоже Рогнеде отправились не откладывая. Как всегда говорил старый Рыгдар: хочешь успеть — торопись. И, кстати, не ошибался. Не поторопишься — будешь плестись в хвосте хоть в столовку ко всякому вкусненькому, хоть на прогулку в редкий выходной, пока кто-нибудь не перехватит и не загрузит каким-нибудь сверхважным заданием вроде перетаскивания постельного белья со стеллажа на стеллаж или внеочередным дежурством в теплицах. Да ладно бы только в хвосте, но ведь запросто можно упереться носом прямиком в закрытую дверь кабинета, как вечно случалось с сонной Мерильдой, девчонкой из группы. Далеко не все преподаватели в Академии отличались завидной выдержкой или отменным пофигизмом (по меткому выражению Олеси), некоторые, например, на дух не выносили опозданий, ни единичных, ни, как в случае с Мерильдой, регулярных.
Вообще странное, конечно, дело. Почему-то дома Гедже не так уж часто вспоминала мудрые советы Рыгдара, а здесь — почти каждый день и не по разу. Может, потому что раньше сам он всегда обнаруживался неподалеку, готовый в любой момент освежить в памяти очередного «ленивого балбеса» очередную истину. А может, потому что Гедже, к своему огромному удивлению, ужасно скучала. Даже по Рыгдару, который на подзатыльники и тычки всегда был так же щедр, как скуп на похвалу. Что уж говорить об остальных.
Но скучать — это занятие для вечеров, когда Олеся с головой закапывается в учебники, зажорня дремлет, свесив отросшие листья едва ли не до пола, Колокольчик, прикинувшись самым безобидным в мире цветочком, хищно караулит в засаде зазевавшуюся муху, а ей, потихоньку засыпая, только и остается, что думать о далеком доме. Но днем самых разных дел находилось столько, что не очень-то и поскучаешь.
Гедже привычно улыбнулась, услышав довольное повизгивание из загончика. С Хрумом они теперь виделись нечасто. Хоть она и старалась по возможности забегать к нему каждый день, но «возможность» случалась не всегда. Так что тетка Рогнеда, сжалившись над «несчастной скотинкой», собственноручно выпускала Хрума из загончика дважды в день. После обеда, когда в столовке скапливалось вдоволь вкусных нажористых объедков, и к вечерним сумеркам. И он степенно и торжественно шествовал прямиком к своей едальне на заднем дворе, где ему, как самому примерному и благодарному едоку, добрая повариха выставила именную лоханку. Так и написала большими буквами на блестящем медном боку: «Хрумова миска. Руками не хватать. Не ваше».
Рогнеда выпускала бы «скотинку» и трижды, как и делала сначала — еще по утрам. Но Гедже, после долгой борьбы с собой и нескольких серьезных скандалов с Хрумом, завтраки запретила. Хрум, окончательно обнаглев от вольной небоевой жизни, разожрался на дармовой кормежке так, что теперь любого врага смог бы разве что придавить своей внушительной тушей, а не затоптать или проткнуть клыками, как полагается боевому вепрю. И еще непонятно, кто больше мучился от этого запрета: обиженный Хрум, который теперь до обеда валялся на солнышке с самым несчастным видом и страдательно похрюкивал всем, кто соглашался ему сочувствовать. Или сама Гедже, которая до этого не ссорилась с Хрумом никогда в жизни, с самого детства.
Она и сама вдали от дома непозволительно размякла. Наверное, именно поэтому, застукав как-то утром у загончика Армана с куском белой булки и счастливого до изнеможения Хрума, не стала очень уж сильно буянить. Хрум на радостях отменил свой бойкот и ткнул в живот пятаком так, что, если бы не Арман, валяться бы Гедже от неожиданности в Хрумовой любимой луже, тоже, кстати, наколдованной как-то Арманом.
Теперь они снова ладили: Хрум повизгивал, учуяв ее издали, а стоило подойти ближе, мрачно фыркал и притопывал копытами, будто всем видом показывал, что он еще ого-го и как только случится настоящий бой, ни за что не посрамит ни своего, ни Гедже доброго имени. Только изредка все же угрюмо косился и намекающе всхрюкивал так, что даже и кто-то совсем уж глупый понял бы: «Завтрак дай. Дай завтрак». Гедже держалась стоически, пообещав и себе, и Хруму, что завтраки он получит обратно, когда хоть немного порастрясет лишний жир.
Потрепав Хрума по холке и похлопав по доверчиво подставленному пятаку, Гедже вздохнула. И зря, потому что Олеся, которая на удивление чутко замечала всякое личное и, честно говоря, порой совершенно ненужное, сразу спросила:
— Что такое? — И тут же начала утешать: — Ну подумаешь, еще не отощал, но смотри, уже вон с того боку как будто немножко спал, да и с этого вроде тоже. До осенних бравых форм, конечно, пока далековато, но привес слегка согнал. Красавчик! В меру упитанный и в полном расцвете сил!
Гедже снова вздохнула. Нет, медленные результаты свинской диеты были тут совсем ни при чем. Просто где-то в предательском уголке сердца жила надежда, что они застанут здесь не только Хрума. А кое-кого еще, с булками и лужами. Но можно даже без луж и булок, все равно Гедже была бы ему рада. Теперь надежда сменилась разочарованием, оттого и вздыхалось.
Олеся, кажется, что-то заподозрила, потому что уцепила за локоть и бодро потащила к домику.
— Хватит страдать. Нам еще бражку варить. По самым расфамильным рецептам!
И Гедже согласилась: в самом деле, не провалится же Арман сквозь землю. Да и на балу обязательно будет, так что всего-то и осталось — чуть-чуть подождать.
ГЛАВА 3
Но не иначе вмешались какие-то добрые духи, потому что ждать и вовсе не пришлось. Арман оказался у Рогнеды. Что уж они с ней так обстоятельно обсуждали, Гедже не знала, но увлеклись не на шутку. Пожалуй, пропустили бы и вторжение какого-нибудь вооруженного до зубов отряда неприятелей, не то что двух девиц, топавших, конечно, потише, чем отряд, и даже чем Хрум, но ведь топавших!
Праведно возмутиться такой беспечности Гедже не успела, потому что Олеся вдруг зашлась в приступе почти всамделишного кашля, осталось только закатить глаза и от души постучать ее по спине. Ну в самом деле — что за глупые игры в вежливость. Если б тут были секретные разговоры, уж, наверное, потрудились бы закрыть дверь, хоть на засов, хоть магией, а если секретов нет, так и нечего на пустом месте разводить непонятные виражи с приседаниями.
Однако что-то странное Гедже все же заподозрила, потому что, отвернувшись наконец от Олеси, наткнулась на два почти одинаковых выражения лиц, даром, что Армана и Рогнеду в здравом уме не взялся бы сравнивать ни один зрячий. Оттого это невинно-радостное общее нечто на физиономиях смотрелось особенно дико.
Пока она хмурилась и размышляла, что вообще такое выразительное единодушие может означать и связано ли это лично с ней, или они просто и впрямь зашли не вовремя, Олеся развила бурную деятельность и обстоятельные переговоры и как-то в несколько мгновений вовлекла Рогнеду в преступный сговор по обмену фамильными рецептами самых ядреных напитков. И даже по отдельным фразам, которые невольно выхватывали чуткие уши задумавшейся Гедже, становилось ясно, что впереди ждет череда экспериментов и дегустаций.
— Бабуля моя такую малиновую настойку делала, м-м-м! Но это для девочек, побаловаться. Парням, я считаю, нужна перцовка! И перец чтоб самый острый, чтоб аж горело!
— Девочка, перец без магии всего лишь перец. А вот если взять орчанскую огнеягоду, да чтоб слегка недозрелая, и добавить пару листиков гоблинской дымной травы, и настаивать от новолуния до полной луны…
— Звучит страшно! А попробовать?
— Для тебя крепковато будет.
— Да ладно! Немножко можно. Чисто чтоб понять. Эх, я б домой взяла, мужиков наших угостить, да когда теперь домой-то. Придется пока здешних спаивать. А если эту самую огнеягоду — с перцем? Может, попробуем? Как раз испытать будет на ком.
От Армана, который довольно вяло пытался сдержать этот прямо-таки охотничий азарт и объяснял, что все крепкое и запретное у парней с боевого давно уже готово и только ждет своего часа, обе дружно отмахнулись.
Гедже на его вопросительный взгляд только пожала плечами, ей было все равно — хотят варить и обмениваться, пусть варят и обмениваются. Правило про двух вдолбивших себе что-то в голову женщин она уяснила давно: лучше не лезть, пока не зашибло. Раз уж Олесе вступило во что бы то ни стало напоить всех жаждущих своей семейной бражкой, зачем мешать?
— А ты? — Арман шагнул вперед, не то ближе к ней, не то подальше от этих двух взбудораженных. Может, он и не знал то правило, но с наитием у него все было в порядке. А Гедже вдруг поняла, что ее на самом деле очень волнует этот сложный вопрос — «ближе к ней или дальше от них?» — Тоже хочешь осчастливить ВАИ семейным достоянием? Или просто помочь?
Чем-чем, а даром предвидения или излишней чуткостью Гедже никогда не могла похвастаться. Чуять опасность, интуитивно понимать, где залегла добыча и как добраться до нее кратчайшим путем, это одно, а вот угадывать за обычными вроде бы словами другое, более существенное — нет, такой способности она за собой раньше не замечала. Да и сейчас, если уж честно, та срабатывала только с Арманом. Как будто Гедже рядом с ним превращалась в одно большое ухо. Или глаз. Или сердце. Что слышит больше, или видит четче, или чувствует объемнее. Ощущение, честно говоря, было слегка пугающим. Но любые новые способности — это сила, а от силы не отказываются. Даже если она — вот такая особенная. Бабшука учила, что такое однажды случается с каждой, но одно дело слушать Бабшуку и кивать, вроде бы понимая, и совсем другое — испытать самой.
— Предлагай, — Гедже усмехнулась. — Не топчись, как Хрум в луже.
Арман рассмеялся, и Гедже, чтобы в очередной раз не увязнуть в этом серо-улыбчиво-золотом мороке, торопливо отвела взгляд.
— Я собирался в город. Госпожа Рогнеда сказала, там, в лавчонке ее знакомца, оружейника из гномов, гостит проездом лучший бронник Черногорья. Орочья и эльфийская работа хороша, но у бронников Черногорья — особый дар и особые металлы. Хочешь со мной?
После гнома и бронника Гедже и думать забыла про опасность морока. То есть, про опасность-то помнила, но какое уж тут благоразумие, когда предлагают настолько потрясающее! Так что смотрела во все глаза. Нет, конечно, она «захотела бы с ним», даже вздумайся Арману с какой-нибудь придури позвать ее любоваться на проклятущие платьишки для бала, но бронник — это же совсем особое дело! О Черногорье Гедже ничего не знала, только слышала урывками что-то про подземные гномские кузницы и отменных мастеров, зато, судя по всему, знает Арман, и ничто не мешает выспросить все по пути.
И то ли Арман тоже умел превращаться в большое ухо-сердце, то ли просто все было написано большими буквами у Гедже на лбу, но ответа он не ждал. Только крепко взял за руку и сказал, покосившись на Рогнеду и Олесю:
— Бежим, пока нас не поработили!
ГЛАВА 4
К мосту, а вернее, к воротам перед мостом, рвалось, кажется, не меньше половины адептов. Галдели, шумели, ругали вахтершу, слишком медленно пропускавшую весь этот безумный поток сквозь узкую калитку. Рассказывали, кто куда собрался в городе, делились адресами лавок и именами торговцев, у которых можно урвать скидку. Гедже поначалу даже растерялась. Хоть и привыкла за это время к толпам и гвалту, но вот такая толпа, стискивавшая со всех сторон, нервировала и напрягала.
— Потерпи, — чуть слышно сказал Арман. — За мостом все разбегутся в разные стороны.
Ну да, в вопросах чуткости он был почти как Олеся, но это все равно каждый раз удивляло.
— Лучше объясни, как я пройду тетку Громилу, — проворчала Гедже. Громилой называли бессменную вахтершу, проверявшую пропуска у адептов и способную поучить строгости и непреклонности даже адского цербера.
— Обыкновенно, — улыбнулся Арман. — Как положено, по пропуску. Все учтено!
Вот ведь какой коварный! Кто-нибудь со стороны запросто обманется. Отвлечется этими его золотыми кудрями-невинным видом и ни за что не заподозрит за безобидной, даже слегка легкомысленной внешностью умение строить хитрые планы!
У Армана и правда оказалось все учтено: раздобыл где-то пропуск для Гедже и даже подписал у кого-то из магистров, да еще и на словах объяснил злобной вахтерше, что за вот эту вот первокурсницу отвечает лично он, как назначенный на сегодня куратор. Гедже слушала, помалкивала и удивлялась, хотя больше всего, конечно, радовалась: его хитро-коварные планы на этот раз касались лично ее и строились заранее. Получается, он хотел повести ее сегодня в город, и не так уж важно, к броннику или еще куда.
От этих мыслей Гедже чувствовала удивительную легкость. Так бывает, когда снимаешь тяжелый доспех и остаешься в одной нижней рубахе. Горячее, распаренное после тренировки тело обдувает легкий солнечный ветер, и ты чувствуешь себя легче пера, того и гляди — взлетишь. Радость и легкость пузырились внутри, как невиданный коктейль, но Гедже старалась не расплескивать их вокруг: с непривычки казалось, что это будет слишком уж… по-девчачьи, не по-орочьи. Хотя Арман, кажется, и так все видел и понимал.
По мосту адепты неслись, как орочий клан на приступ, только боевых кличей не хватало. А на той стороне реки толпа и правда как-то очень быстро поредела, а потом и вовсе рассосалась. Гедже и опомниться не успела, как оказалось, что они с Арманом идут вдвоем по извилистой узкой улочке, украшенной волшебными огоньками и гирляндами, все вокруг блестит и переливается, и никого не заботит, что сейчас день на дворе! Ярко подсвечиваются витрины лавок и всякоразных городских едален, из которых так и тянет вкуснючими запахами, а встречные прохожие заняты своими делами и не обращают на них внимания. И всем здесь все равно, что Арман вдруг взял ее за руку и не торопится отпускать. Не все равно только самой Гедже. Новое и такое волнующее ощущение прорастает постепенно, как нежные, но упорные стебли первоцветов. И ведь вроде зима, так почему кажется, будто, если закроешь глаза, учуешь весенний ветер?
А еще бродят дурацкие мысли про то, что ее зеленой хламиде-мантии, к которой оказалось не так уж сложно привыкнуть, она сегодня особенно благодарна. Будь на ней доспех, держание за ручки смотрелось бы, пожалуй, совсем дико, а так… можно и подержаться. Ладонь у Армана теплая и крепкая, а на ладони — характерные шершавости и очень знакомые следы. Любой, кто знает, как обращаться с мечом, топором или дубиной, сразу все поймет. Гедже уже знала, что с оружием он обращаться умеет — говорил как-то, что магия магией, но боевым заклятьям никогда не помешает хороший меч. Но вспомнить об этом сейчас оказалось отчего-то очень приятно.
— Что за Черногорье такое? — спросила Гедже, когда поняла, что еще чуть-чуть, и окончательно размякнет, потеряется в этом всем приятно-волнующем, потому что в голову приходят неуместные, или, наоборот, слишком уместные мысли про настоящее свидание.
— О-о, — протянул Арман, — Черногорье… Там сходятся границы гномьих и гоблинских кланов. Там варят особую сталь, напитывают ее магией, закаляют тайными приемами, которые никто еще не разведал, — и вдруг, как-то очень мягко, но настойчиво, потянув ее за руку, свернул в едальню. — Давно мечтал попробовать рождественских пирогов у Кариды. Она печет их только три дня в году, мы ведь не можем упустить такой случай, верно?
— А раньше не пробовал? — проворчала Гедже, сглотнув слюну: пахло одуряюще вкусно.
— Раньше, о прекрасная воительница, я выбирался в город перед праздником только с компанией разудалых безумцев, и искали мы не пирогов, а приключений на одно не совсем приличное место и чего-то вроде того, чем так увлекла госпожу Рогнеду твоя подруга, — картинно прижав ладонь к груди, выдал он. — Сжальтесь же над бедным страдающим…
— И голодающим, — фыркнула Гедже, сдерживая смех. — Тебе вредно общаться с Хрумом. Он научил тебя плохому.
— Зато ты любишь его любым, даже только что из лужи, — с какой-то обезоруживающей серьезностью вдруг заявил Арман и раньше, чем потрясенная Гедже сумела как-то совместить друг с другом несколько абсолютно несовместимых слов — Хрум-Арман-лужа-любовь — сбежал к стойке, за которой румяная дородная торговка оделяла всех желающих — а их было немало — пышными, румяными пирогами.
Гедже хмуро потерла отчего-то полыхающие уши, присмотрела столик у окна, разукрашенного причудливыми зимними узорами, и решительно шагнула к нему. Сложности несовместимых слов требовали прояснений и уточнений. А сердце Гедже, которое так и норовило исполнить все те глупые вещи, о которых шептались по закоулкам академии влюбленные дурочки (в смысле — растаять, сладко заныть, затрепетать от волнения) требовало немедленно добраться до сути. Раз уж Арман сам об этом заговорил, то…
— Арман! Арман! Ты здесь? Как же так?! Мы думали… — будто эхом к ее мыслям, только уродливым, исковерканным каким-то злобным духом, вдруг заголосило от дверей. Внутрь ворвалась разноцветная шумная компания. Гедже мрачно считала. Две-три-четыре… пятеро! Девицы из Академии, наплевав на правила честной очереди, облепили Армана, оттесняя от него других посетителей.