Аннотация
Мыслимо ли это? Благополучный старинный род настигла страшная новость. И в одночасье всё семейство погрузилось во мрак. Остаётся понять, кто посмел совершить убийство и почему? Знаю, что вы ответите: «Без неразделённой несчастной любви и полного отчаяния не обошлось». Любовь не терпит шуток и недосказанности, она явилась виновницей непредвиденной и непоправимой беды в некогда благополучном замке Мэтлок-хаус и его семействе. И всё-таки, кто убийца! Не догадываетесь?!
***
«Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её – стрелы огненные; она пламень весьма сильный».
Песнь песней 8:6–7.
***
Пролог
Что-то зловещее, до боли скорбное и безутешное, шлейфом тянулось от старинного замка лордов Уорденов, состоявших в родстве с королевской семьёй. Никто и не догадывался, что на самом деле творилось за кулисами спокойной и мирной жизни нынешних хозяев замка Мэтлок-хаус герцога Рейнджера и герцогини Эмилии.
Ещё задолго до въезда в старинный замок гостей встречал герб семейства лордов Уорденов, некогда он был выгравирован умелым мастером-самородком. На золотой, увитой листьями и вензелями раме красовался мощный символ знатной семьи, почитаемой королевским двором. Вверху на сочно-синем фоне случайным путникам или же вельможным господам бросались в глаза мощные, распахнутые в стороны крылья птицы, между которыми золотом подчёркнуто и выпукло выделялась первая буква фамилии рода: «У». Внизу крепкие лапы, упираясь в основание рамы, многозначительно символизировали власть и могущество.
Здесь всегда было многолюдно, ибо рачительный и щедрый глава семейства Уорденов любил принимать гостей и создавать им хорошее настроение.
***
Странные видения
Это случилось в старинном замке Мэтлок-хаус в тот самый вечер, когда знатное семейство герцогини Эмилии и герцога Рейнджера Мэтлок принимало у себя гостей. После смерти отца герцогини –лорда Уордена – жизнь в родовом поместье словно остановилась. Очень редко кто навещал их, не желая лишний раз напоминать скорбящей женщине о невосполнимой утрате.
Сэр Уорден в течение долгих десятилетий страстно и ежечасно уделял внимание и время родовому поместью и делам, завещанным ему предками. Поэтому в тот самый час, когда герцог Рейнджер Мэтлок приехал с визитом, чтобы просить руки дочери хозяина поместья и сделать ей официальное предложение, отец девушки незамедлительно обратился к нему с просьбой:
– Ваша Светлость, не понаслышке знаю, что у вашего родителя двенадцать наследников. Не сомневаюсь, что кто-то из них станет заниматься делами королевского двора. Я же прошу вас о маленькой услуге.
– Сэр Уорден, просите всё, что желаете, клянусь, выполню. Я люблю вашу дочь, и желание её отца для меня свято, – взвешенно и выдержанно доложил королевский наследник.
– Благодарю вас. Сделайте одолжение старику: после свадебных торжеств переезжайте в наш замок и храните в нём каждый уголок. Думаю, вы заметили, как велико наше поместье, и мне бы хотелось, чтобы вы приложили старание, усилия и сохранили его для потомков в первозданном виде. Можете дать замку своё имя, я возражать не стану. Напротив, сочту за честь. Не знаю, сколько мне осталось, но хотелось бы все дела передать в надёжные мужские руки.
– Вас понял, сэр Уорден. Сочту за честь. Прошу, не сомневайтесь, ваша просьба будет исполнена, – заверил герцог, опустив голову, он приложил к груди руку.
– Благодарю. Вам я верю.
И вот спустя два года, за неделю до дня рождения любимой дочери, Роуз-Констанс, герцогиня Эмилия остро ощутила потребность порадовать младшую наследницу. Леди Мэтлок подготовила и разослала приглашения родственникам, друзьям и соратникам супруга. И, надо сказать, её усилия не были напрасными: гостей на торжестве собралось очень много.
Супруги не успевали приветствовать одну чету, как за ними следовали другие гости.
– О, сэр Робертсон! Рада, что приехали с семьёй. Давно не виделась с вашей супругой. Благодарю, что оказали нам честь своим визитом, – сказала герцогиня.
– Ваша Светлость, леди Эмилия! Я так уважаю и люблю вашего супруга, нас связывают давние дружеские и деловые отношения, что никак не мог позволить себе пропустить такое важное торжество. Получив ваше приглашение, тут же отменил все назначенные заранее встречи, съездил домой, переоделся, и вот я здесь вместе с вами. Моя супруга любит бывать у вас в гостях, думаю, вы об этом знаете, – улыбнулся он хозяйке дома.
– Прекрасно, сэр Робертсон! Я очень рада видеть вас с семейством на нашем торжестве. Отдыхайте и чувствуйте себя как дома.
– Благодарю за гостеприимство, – гость подошёл к герцогине и поцеловал ей руку. После он сопроводил супругу и двух сыновей в бальный зал.
Закончились приветствия, и все переместились в трапезный зал, а затем по традиции – в бальный. Леди Мэтлок смотрела на веселившихся гостей, а память подавала женщине недобрые сигналы. Её взгляд сосредоточился на длинном коридоре, который вёл к лестнице на второй этаж. И вдруг перед глазами всплыли кадры из наваждения, жуткого сновидения, и она отдалась странным посторонним ощущениям, от которых не могла избавиться. Казалось, что-то зловещее подкрадывается к ней исподтишка, желая нанести внезапный и пронзительный удар. Навязчивые мысли заполонили голову леди Эмилии, и спасения от них не было.
«Сколько мне суждено жить, никогда не забуду ту ночь и своё состояние, вызванное чудовищным кошмарным сном. Особенно беспокоило то чувство, которое я пережила, не имея душевных сил вырваться из коварной западни. Это наводило на мысли о душевном и физическом состоянии невинной твари, которая внезапно оказалась в щупальцах спрута», – вспомнила она и испугалась собственных мыслей.
Женщина старалась отвлечься, перевести мучительные наваждения в иное русло, но её усилия оказались тщетными. Назойливые мысли стремительно атаковали голову и ни о чём другом она не могла думать. Они – подобно змеям, проникшим в жилища людей без приглашения, – также быстро и ловко суетились, и вскоре от них не было спасения. Бедная герцогиня погрузилась в тягостные и невыносимые воспоминания.
«Я настолько отчётливо и детально всё это помню, будто пригрезилось только вчера: в нашем доме разодетые нарядные гости. Повсюду шумно и весело. В тот вечер оркестр играл вдохновенно и на подъёме: звучала чудесная, лёгкая, ласкающая слух музыка, которая создавала прекрасное настроение. Все приехавшие в тот вечер гости чувствовали себя раскованно и пребывали в хорошем расположении духа. Бальный зал переполнился танцующими парами. Они легко, в приподнятом настроении кружились в сентиментальном вальсе, весело и стремительно подскакивали, усердно выполняя характерные элементы танца мазурки, чинно передвигались в полонезе, падеграсе и котильоне. Дамы в воздушных платьях, кавалеры во фраках под властью восхитительной музыки летали по залу на одном дыхании, не ощущая усталости. Повсюду звучали смех, шутки, разговоры на излюбленные дворянами темы. В нишах зала стояли накрытые столы: с напитками и лёгкими десертами. Рекой лилось игристое вино, слуги разносили крошечные закусочные канапе на шпажках на один укус, миниатюрные пирожные и соки. Помнится, мой кузен Юджин, завсегдатай известных богатых домов, только что вернулся из Парижа и привёз оттуда новые модные рецепты для особых приёмов. Наш повар, недолго думая, сразу же испробовал их, и вот результат: они уже доставляют удовольствие гостям. Точно не припомню, по какому поводу мы тогда собрались. – Герцогиня на мгновение задумалась. – Господи, что это? – встревоженно всматривалась она в непрошеные воспоминания. – Вдруг картинка резко стала чёрной, и всё исчезло. Какое-то странное предчувствие посетило меня во сне: сейчас произойдёт нечто, и именно оно лишит меня душевного покоя на долгие годы. Не успела я опомниться от настойчивого сигнала внутреннего голоса, как предо мною возникла немыслимая картина. Всё в замке затихло, ночь на дворе, я в своём будуаре в ночном чепце и пеньюаре. После приятного вечера что-то тихо напевала, подошла к своей кровати, желая прилечь, а там… о боже, меня охватил ужас! Тело окровавленного умирающего мужчины распласталось передо мной. От страха и неожиданности я закричала что было сил и попятилась назад. В том состоянии не смогла трезво оценить ситуацию и понять, кто это был в моей постели».
На этом месте сон оборвался. Но леди Мэтлок инстинктивно продолжала восстанавливать в памяти детали того события.
«Сердце судорожно билось, его громкие удары отдавались в висках. Невероятным усилием воли, я открыла глаза, с трудом сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Посмотрела на потолок, обвела взглядом всю комнату и, убедившись, что нахожусь дома, в своей постели, а рядом со мной никого нет, с облегчением перевела дыхание. Но сердце никак не унималось. Мне было очень страшно. Не верилось, что то видение исчезло, а я – в безопасности. Мгновенно почувствовала, как лоб покрылся испариной, капельки пота струйками стекали по щекам, дыхание сковало спазмом. Я всё ещё находилась в плену пережитого во сне ужаса.
– Господи! Что же это было?! – произнесла я и увидела у постели своего супруга, герцога Мэтлока, с вытянутым и очень бледным лицом.
– Дорогая моя, что случилось?! Я услышал душераздирающий крик, доносившийся из вашей комнаты, и прибежал на помощь. Скажите, отчего вы так кричали? – Мой бедный супруг в ту ночь лишился покоя.
– Рейнджер, мне приснился ужасный сон. Если бы он случился
наяву, умерла бы тотчас там, на месте.
– Эмилия, дорогая, ну что вы такое говорите? И зачем так расстраиваться? Успокойтесь, прошу. Это всего лишь сон. Взгляните, вы в своей комнате, я рядом и всё хорошо. Камеристка принесла вам морс, попейте, смочите горло. Давайте присядем, я помогу вам.
– Аманда здесь? – спросила она.
– Да, мэм, я с вами, – отозвалась служанка.
– Дорогая Эмилия, камеристка принесла вам напиток. Пригубите, станет легче.
Не успел супруг произнести эти слова, как за спиной раздался зычный голос Аманды, и он услышал:
– Сэр Мэтлок, простите, что вмешиваюсь. Позвольте, я поухаживаю за Её Светлостью, – предложила комнатная служанка. Аманда всегда обслуживала меня, помогала, заботилась, надёжная моя помощница.
Мой дорогой и учтивый герцог Мэтлок покорно отошёл в сторону, уступив служанке место, и камеристка уверенными движениями приподняла меня и усадила на постели. А после принесла маленький серебряный поднос, на котором стоял бокал с морсом. Я немного отпила, и мне на самом деле стало легче. Освежающий напиток убрал сухость в горле и помог перевести дыхание.
– Благодарю.
– А теперь капельки, которые вам доктор прописал, – напомнила камеристка и протянула мне крошечную рюмочку, на дне которой болталась бесцветная мутная жидкость. Я не успела поднести ко рту, как в нос ударил специфический запах успокоительных капель, настоянных на травах. Послушно приняла лекарство и постепенно начала успокаиваться».
Воспоминания с такой силой воздействовали на герцогиню, что ни о чём другом женщина не могла подумать.
И вот спустя два года леди Эмилия вновь вспомнила то наваждение, и ей стало нехорошо. Герцогиня почувствовала, словно кто-то положил ей на грудь стопудовый камень. Всё тело сковало жгутом, и стало тяжело дышать.
– Рейнджер, проводите меня на балкон, что-то я нехорошо себя чувствую.
Герцог с опасением посмотрел на супругу и спросил:
– Дорогая, что вдруг? Вы очень бледны. Вечер удался, всё сложилось хорошо, прекрасный бал. Совсем недавно вы были такая жизнерадостная. Почему ваше состояние изменилось?
– Не надо об этом. Прошу, проводите меня и ни о чём не спрашивайте, – только и ответила она.
– Ну конечно, родная моя. Берите меня под руку и пойдём на балкон.
Любимая девочка Тея – очаровательная колли, крупная породистая собака с удлинённой выразительной мордочкой и густой длинной шерстью, мгновенно пошла за своей хозяйкой.
Из всего семейства и обслуги она только герцогине Эмилии позволяла ухаживать за собой и спала непосредственно у ног своей любимицы, правда, на коврике рядом с кроватью. Когда-то давно эти собаки жили в королевском дворце. Королева их обожала. И немудрено. «Самая красивая и умная порода», – утверждала Её Величество.
Тея чем-то напоминала свою хозяйку – герцогиню Эмилию. Такая же добродушная и преданная, бесхитростная, спокойная, иногда наивная, ласковая и послушная. И грация, с какой она передвигалась по дому и парку, ничем не отличалась от хозяйской. Домашний питомец легко поддавалась дрессировке: два раза в неделю к ней приезжал воспитатель, который занимался с Теей. Леди Мэтлок позаботилась об этом. А колли обожала герцогиню и с удовольствием служила своей хозяйке.
Супруг сопроводил леди Эмилию на просторный балкон.
– Здесь хорошо дышится. Присаживайтесь. Мне побыть с вами? – спросил он.
– Нет, дорогой, можете идти к гостям. Я посижу в кресле, подышу воздухом. Мне уже лучше, в помещении так душно.
– Неудивительно, гостей собралось очень много. Если я понадоблюсь, пошлите за мной. Скажу дворецкому, чтобы присмотрел за вами. Неудобно перед гостями, надо показаться на публике.
– Вы правы, мой дорогой. Идите к гостям. Благодарю вас.
Герцог Мэтлок вернулся в зал, а леди Эмилия посмотрела на Тею и сказала:
– Ну что, моя девочка, мы немного подышали, теперь сопроводи меня в спальную комнату, попрошу камеристку, чтобы помогла мне сменить туалет. В этом платье очень жёсткий корсет, даже на воздухе он невероятно сдавливает тело.
Герцогиня погладила свою любимицу, та мгновенно облизнула её ладонь, стала ластиться и примостилась у ног госпожи.
– Ты не поняла меня, девочка. Мне нужно сменить платье. Идём в мою комнату, – женщина поднялась, выпрямилась, огляделась по сторонам, и машинально её взгляд перескочил в тот угол балкона, где стояли кадушки с растениями. И тут леди Эмилия увидела окровавленного мужчину, лежавшего неподвижно между кадками. В убитом миссис Мэтлок узнала своего дядю – родного брата отца. Она только и успела, что вскрикнуть, а после рухнула, словно подрубленное дерево: у графини случился обморок. Какое счастье, что кресло стояло рядом: это спасло леди Мэтлок от травм и осложнений, которые она могла бы получить при падении. Герцог Мэтлок предусмотрительно подослал дворецкого Ганса понаблюдать за супругой. Тот, увидев её без сознания, мгновенно позвал хозяина.
– Сэр, простите, пойдёмте со мной, Её Светлость упала в обморок, – доложил взволнованный старый слуга.
– Что?! – супруг герцогини побежал на балкон.
– О боже! Зовите слуг, пусть перенесут леди Мэтлок в спальную комнату. И немедленно пошлите за доктором. – Дрожащим голосом распорядился взволнованный герцог. Он очень нервничал, его лицо покрылось лихорадочным румянцем.
– Слушаюсь, Ваша Милость, – ответил дворецкий.
– Эмилия, дорогая, очнитесь. Что с вами, душа моя? – теребил её герцог. – Господи, что за напасть? Почему моей любимой стало плохо? Что-то произошло в моё отсутствие. Зачем я оставил её одну? – от волнения герцог стал метаться.
Прибежали слуги, дворецкий принёс стакан с водой.
– Ваша Светлость, протрите супруге лицо водой, это поможет.
И вот ещё. Я захватил нюхательные капли, поднесите их к носу леди Эмилии, она быстрее очнётся, – сказал мажордом. Ганс – старый преданный слуга – с некоторых пор совмещал две должности: дворецкого и управляющего. Тот не так давно женился, покинул поместье и налаживал семейную жизнь.
Герцог достал из внутреннего кармана фрака платок, смочил его водой, освежил жене лицо, затем приложил его на лоб герцогини, которая вскоре приоткрыла глаза.
– Ганс, возьмите капли, они не понадобились.
– Что со мной? – вяло спросила леди Эмилия у мужа.
– Дорогая, вам стало плохо. Пока доктор не приедет, причину не узнаем.
Мгновение подарило прозрение, герцогиня вспомнила окровавленного мужчину, её лицо искривилось в плачевной гримасе, и леди Мэтлок не на шутку занервничала.
– Вы видели его?! Видели?
– Кого? Эмилия, вы пугаете меня.
– Убитого, – прошептала она.
Герцог подумал, что у супруги помутилось сознание.
– Дорогая, успокойтесь, прошу вас. Клянусь, никого здесь нет. Только мы с вами, Ганс и слуги.
– Ваша Светлость, простите, что вмешиваюсь. Но герцогиня Мэтлок права, посмотрите вон туда, – прошептал ему на ухо дворецкий.
Сэр Мэтлок испуганно перевёл взгляд на старого мажордома и растеряно спросил:
– Куда смотреть? Что за выдумки… – он не поверил словам Ганса.
– В тот угол, где растения … вашей супруге не показалось. Там лежит её дядя, весь окровавленный.
Герцог Рейнджер повернулся в противоположную сторону балкона.
– Господи, кто это?! Какой ужас! – герцог так разнервничался, что не сразу узнал родственника. Немудрено, тот угол балкона плохо освещался. К тому же, герцог, находясь в полной растерянности, очень беспокоился о супруге.
– По всей вероятности, придётся вызывать не только доктора к герцогине Эмилии, но и полицейских, – подсказал догадливый дворецкий.
– Скажите мне, что за напасть сегодня? – расстроился хозяин. – Веселье в разгаре. Что я скажу гостям?
– Сэр, прежде всего надо успокоиться, – посоветовал преданный слуга.
– Давайте перенесём герцогиню в её комнату, и позовите камеристку к ней. Напасть какая-то на наш дом. Проклятье!
– Сию минуту, – ответил дворецкий.
Слуги тем временем перенесли герцогиню в её апартаменты. Камеристка освободила госпожу от тесного корсета, переодела в сорочку и пеньюар и уложила. А герцог объявил гостям, что в их доме случилось непредвиденное: убит дядя герцогини. Гости, не дожидаясь разбирательств полиции, под выдуманными предлогами стали расходиться по домам.
***
Загадка замка Мэтлок-хаус
В будуаре герцогини появилась тёмная личность, издавна обитавшая в старинном замке. Некто мисс Дэвинбург. Эта дама досталась семейству Мэтлок по наследству. Она служила здесь с той самой поры, когда ещё были живы родные леди Эмилии. Тогда мисс Дэвинбург пребывала в юношеском возрасте. Она только что завершила обучение в лютеранском пансионе и вернулась вместе с родителями в родные края из Германии.
О её прошлом мы поговорим чуть позднее.
Теперь же перед нами совершенно другая особа. Изрядно состарившаяся экономка производила пренеприятнейшее и удручающее впечатление на окружающих. Она и в молодости не вызывала у людей добрых чувств, если волею судьбы им случайно приходилось встречаться с ней.
Дама непомерно высокого роста, очень худая, с костлявыми руками, обтянутыми высохшей истончившейся кожей, сквозь которую проступали набухшие вены. Обкусанные ногти на руках мгновенно отталкивали всех, кому волею случая удавалось заметить это безобразие. Положение рук она не меняла никогда: сложенные под грудью, туго скрученные и зажатые в замке пальцы, говорили лишь об одном: ей было, что скрывать. С помощью этого жеста она словно старалась тщательно прятать от людей главную тайну своей жизни. Вытянутый овал бесцветного, холодного и отталкивающего лица, взгляд выпуклых, мутных и неживых глаз, в которых невозможно было разглядеть цвет. Заострённый кончик длинного носа и плотно сжатые тонкие губы, перекошенные недовольной омерзительной гримасой. Гладко зачёсанные и перетянутые тонкой косой вокруг головы чёрные волосы, которые она смазывала ваксой, чтобы посторонние не видели её седину. Всё это наводило ужас на слуг и случайных гостей в этом доме. Экономка всегда передвигалась как тень: бесшумно, словно подкрадывалась на мягких лапках. И наряд свой дама не меняла никогда, намеренно показывая окружающим, что траур для неё – пожизненная ноша. В одном и том же чёрном строгом платье, с крошечным прозрачным рюшем, чуть выступавшем над небольшим стоячим воротом. Оставалось только догадываться:
«А что, если мисс Дэвинбург на самом деле выдерживала траур по ушедшему родственнику», – гадали одни. «Траур созвучен её душе?», – предполагали другие посетители Мэтлок-хаус.
Но на самом деле всё обстояло с точностью до наоборот.
Мисс Аделаида Дэвинбург всегда и везде появлялась внезапно и почти так же исчезала. Она намеренно и исподтишка следила за всеми, включая герцога и его супругу, ни для кого не делая исключений. Слежка была для неё такой же естественной процедурой, как сходить по нужде. Ещё в пансионе ей привили скверную привычку строчить доносы на своих подруг. Тогда за подставу или обнародование тайны соученицы она зарабатывала дополнительную порцию после трапезы. Спрятавшись на кухне, воспитанница проглатывала пищу с бешеной скоростью, чтобы никто не увидел. Нередко от спешки пища попадала в дыхательное горло, и тогда Аделаида заходилась в надрывном и удушливом кашле. Причём, если он не успокаивался сразу, она клала на кончик языка два пальца и вызывала у себя приступ сильной рвоты, при этом на её лице, и без того малоприятном, появлялась гримаса отвращения.
Воспитанница терпеливо переносила все бедствия и при первой возможности старалась угодить воспитателям, за что надзирательница поощряла её дополнительным выходным днём и отпускала из пансиона. А изредка и платила способной и находчивой ученице за труды. Правда, сумма эта не сулила жадной и корыстной девице особых благ, но Аделаида была готова на всё ради денег и особых поощрений. Деньги она откладывала и прятала в чулке до той счастливой поры, когда навсегда покинет стены пансиона, о чём мечтала каждую ночь. Она всей душой жаждала вырваться оттуда и более не зависеть от родителей. Бунтарский нрав требовал своего и диктовал. Покровительство родных не входило в планы Аделаиды.
В замке Мэтлок-хаус её появление наводило ужас и переполох в душах людей, проживавших в поместье и, конечно, на гостей господ. Обслуге от экономки доставалось так, что люди прятались от неё по углам и старались не попадаться на глаза мисс Дэвинбург. Они тихо ненавидели Аделаиду. И были правы. За что «чёрную ведьму» можно было любить? Так обслуга между собой называла эту женщину. Даже уважения она ни у кого не вызывала. А герцогиня, оставшись наедине с супругом, называла её призраком замка Мэтлок-хаус. Это прозвище приклеилось к ней намертво и сопровождало экономку всегда. И непроста. За то, что Аделаида всегда появлялась из ниоткуда, словно тень. Чаще из темноты, подобно приведению, возникала длинная фигура, и наводила на всех ужас. Мисс Дэвинбург верно служила господам, скрупулезно и терпеливо растаскивала по всем шкафам замка семейные скелеты, но кто знал, какой страшный и обветшалый скелет хранился в её шкафу на самом верху дома, под крышей, где находился знаменитый мезонин, окутанный и пропитанный ужасающими историями. Одни говорили: «Выдумки всё это». Другие от страха хватались за живот или, складывая руки на груди, судорожно тряслись.
Свои тайны мисс Дэвинбург оберегала как любимую детскую игрушку, тщательно прикрывая чёрной мантильей. Эту накидку лишь изредка она снимала.
Те редкие и немногочисленные знакомые, которые когда-то дружили с усопшими родственниками мисс Аделаиды, рассказывали, что детские годы и отрочество эта тёмная дама провела в закрытом пансионе при лютеранском соборе. Знаменитая в городе кирха приковывала взгляды и внимание многих. Кто-то ходил туда слушать орган, другие – молиться.
Тогда Аделаида вместе с родными жила в Германии и многое из привычек монашеского быта и образа жизни переняла у надзирательницы и преподавательниц пансиона: в одежде, поведении, еде и внешнем облике, манерах, поведении, образе мыслей. Эти дамы вели у воспитанниц различные предметы и педантично занимались воспитанием девочек. Требования здесь были суровые. Стоит отметить, что для воспитанниц пансиона во всём существовали ограничения. Строгая, чрезмерно жёсткая дисциплина в этом учреждении порой была беспощадной и доходила до откровенных издевательств. Девочек наказывали за малейший проступок. Если старшей надзирательнице не нравилось, как застелена постель, заставляли мыть полы во всех помещениях пансиона и оставляли без трапез. Если у кого-то из воспитанниц не так была заплетена коса или пышнее повязан чёрный бант, надзирательница толстой и длинной указкой прошивала волосы ученицы насквозь до кожи, силой приподнимала их так, что воспитанница вскрикивала от боли, заливаясь горючими слезами. За малейшую провинность девочек запирали в тёмной комнате и оставляли на весь день без пищи и воды, даже по нужде не выпускали. Довольно часто беззащитных избивали. И это стало нормой здесь. Воспитанницы панически боялись наказания в тёмной комнате. Мисс Дэвинбург тоже познала весь ужас пережитых эмоций, будучи наказанной: такое случалось в ранние годы её жизни в том заведении. Тогда и появились в её характере качества, несвойственные обычной девочке, живущей в домашних условиях, которую воспитывали родные. Аделаида впитала в себя всё увиденное и пережитое в пансионе, и запомнила так много, что от коренной англичанки в её манерах не осталось и намёка. Неспроста в характере будущей экономки Мэтлок-хаус преобладали надменность, непримиримость и жестокость. Она всегда была своенравной. Даже по воскресеньям направлялась на службы исключительно в лютеранский храм. Но демонстративно не участвовала в общих молитвах, вела себя как сторонний наблюдатель. Этим мисс Дэвинбург выказывала людям своё пренебрежение. Трудно было понять, что на уме у воспитанницы пансиона. Никто не смог распознать, чем дышит она. И спустя годы ничего не изменилось, для окружающих эта дамочка считалась тёмной лошадкой.
Мисс Аделаида ненавидела вечерние часы, когда тупая, несносная и непрекращавшаяся боль эхом разносилась по всему телу, лишний раз напоминая ей, сколько лет осталось позади. А что впереди?! Пустота… Этот вопрос и возникшие благодаря ему мысли, день ото дня пугали чёрную ведьму. В то же время окружающим она казалась стальной, не по возрасту выносливой, в решении важных вопросов – непримиримой. Мисс Дэвинбург старалась гасить в себе эмоции, вызванные внезапным напоминанием о приближении конца. И ей это удавалось. Надо сказать, бывали такие дни, когда ей приходилось ох как трудно. Внутренний барометр экономки мгновенно реагировал, когда наступал дождливый и промозглый сезон. Невыносимая ломота и боль в костях изнуряли, эхом перелетая с одного сустава на другой. Ноги становились тяжёлыми и непослушными, наливаясь свинцом. Она медленно и с остановками добиралась до двери своей комнаты. Считала ступень за ступенью, преодолевая железную лестницу, по спирали уходившую вверх на крышу. А потом с трудом и долго переводила дыхание, стараясь гасить в душе болезненные стоны, тщательно растирая ноги мазью, которую назначил ей домашний доктор семейства Мэтлок. Но на следующий день всё повторялось с заметной регулярностью, симптомы усиливались так, что она готова была кричать. Однажды экономка занемогла и слегла в полном смысле этого слова. Сделать над собой усилие было уже не в её власти. И тогда она запаниковала. А от страха, что посторонние вдруг узнают о внезапной болезни, упросила преданного друга, старика Ганса, вызвать к ней доктора. Лекарь приехал быстро, осмотрел больную и сказал:
«Мисс Дэвинбург, спасения нет – это старость. От неё не убежите. Вас изводит полиартрит. Надо менять образ жизни.
– Доктор, умоляю вас, сделайте что-нибудь. Я не имею права болеть. Заменить меня некому.
– Не выдумывайте. Ваши хозяева – прекрасные, добрые, заботливые люди. Они с пониманием отнесутся к вашему недомоганию.
– Прошу вас, сэр, сделайте укол, как в прошлый раз. Мне срочно нужно подняться. Не могу оставаться в постели. Права не имею.
– Вы странно рассуждаете, мисс Дэвинбург. Вы умная женщина, а не понимаете простых вещей? Лекарство имеет определённый срок действия. После окончания его вся симптоматика вернётся с более выраженными явлениями и болями. И тогда вы не сможете справиться с болью.
– Доктор, прошу вас. Давайте не будем загадывать. Умоляю вас о помощи сейчас, сделайте доброе дело. Я должна подняться, во что бы то ни стало, – настаивала мисс Дэвинбург.
– Хорошо-хорошо, я введу вам лекарство, если вы так просите. Но имейте в виду, в том случае, когда начнутся осложнения, я не в силах буду вам помочь.
– В таком случае прошу об этом. Сделайте одолжение, усыпите меня, как недавно у соседей усыпили корову, которая заразилась неизлечимой болезнью. Врач, вводя ей смертельное лекарство, сказал: «Так будет лучше, сделаем укол, чтобы не мучилась».
Доктор сердито посмотрел на экономку и покачал головой.
– Порой ваши сравнения и реплики вызывают в моей душе необъяснимую и нестандартную реакцию, – нервно отреагировал лекарь. – Мисс Дэвинбург, ей-Богу, я вас не понимаю.
– Так вы сделаете мне укол, наконец? – повысила она голос, настаивая на своём.
– Надеюсь, вы сейчас говорите об обезболивающем средстве?! – спросил доктор. Его взгляд выражал беспокойство и неуверенность в ответе подопечной.
– Именно о нём я просила вас. Ни о чём другом не думала.
– Слава Создателю. Подумал, что вы сейчас собрались умирать и хотели заставить меня совершить безумный поступок. Должен заметить, с вами непросто найти общий язык. Вы странная женщина. Повернитесь на бок.
Экономка послушно выполнила, что ей велели, не пререкаясь.
Доктор достал из саквояжа небольшую металлическую форму, в которой носил с собой стерильный шприц и поставил на маленьком прикроватном столике. Затем аккуратно салфеткой открыл ампулу, втянул шприцем лекарство, насадил на головку иглу и, смочив в спирте марлевый тампон, обработал место для укола.
– Ну вот и всё. Полежите, пока лекарство усвоится и начнёт действовать, потом сможете подняться. Одна просьба: старайтесь не нагружать и не переутомлять ноги. Счастье всех страдальцев, что великие умы сумели создать шприцы и чудодейственные лекарства. И с тех самых пор лекари успешно помогают больным людям справляться со многими болезнями и уменьшают их страдания. Наука не стоит на месте, и это радует.
– Да, доктор, вы абсолютно правы. Гениальные изобретатели позаботились о нас с вами. Благодарю за помощь. Добрый лекарь, я постараюсь учесть ваши советы, – она из последних сил выдавила из себя улыбку, которая получилась перекошенной. – Если бы вы знали, дорогой доктор, истинную причину моих бедствий. Винтовые лестницы – моё наказание, – тяжело вздыхая, проговорила экономка.
– Понимаю. В вашем состоянии лестницы – чрезмерная нагрузка. Это так. Сочувствую. Попросите леди Эмилию, чтобы выделила вам комнату на первом этаже. Она не откажет, я уверен в этом.
– Спасибо, доктор. Не умею просить для себя.
– Хотите, я поговорю с леди Мэтлок? Мне не трудно. Она добрая и понимающая женщина. Убеждён, герцогиня не откажет в просьбе.
– Как-то неудобно беспокоить леди Эмилию из-за такой ерунды. Сколько суждено, доживу здесь.
– Зря вы так. Но это ваше решение и выбор. На сегодня всё. Доброй ночи, мисс Дэвинбург. Я уехал, больные ждут.
– И вам, доктор, доброй ночи. И спасибо за помощь. Будьте добры, позовите ко мне дворецкого.
– Между прочим, Ганс, ваш друг, ожидает в коридоре, – уточнил доктор.
– Да?! Всё это время, что вы провели у меня в комнате? – экономка удивлённо приподняла бровь. Эта женщина не привыкла к знакам внимания. Она не знала, что это такое, когда о тебе помнят.
– Да-да, а что вас так удивляет? Ганс – хороший, внимательный, чуткий и понятливый человек.
– Ну да, ну да. Попросите его войти. – Аделаида попыталась оправдать своё поведение: – Доктор, всё объяснимо, я не приучена к вниманию посторонних.
– Плохо. Очень плохо, если так. Представьте, я и сам догадался, что вы обделены заботой окружающих людей. Так не должно быть, – задумчиво произнёс он. – Сейчас позову дворецкого. Прощайте, мисс Дэвинбург. И не забудьте о моих наставлениях. – Доктор открыл дверь и сказал мажордому: – Вас просят войти, – а сам направился к лестнице, чтобы спуститься вниз к выходу из замка. По понятным причинам гонорар у экономки он и не запрашивал.
***
Душевные мучения
После ухода доктора, экономка попросила старого дворецкого Ганса, чтобы принёс ей чай. От схваткообразной боли у мисс Дэвинбург во рту пересохло. Аделаида испытывала сильнейший дискомфорт. Свой внутренний монолог пожилая и уже нездоровая дама тщательно скрывала и никого не допускала к хранилищу давних тайн.
«От себя не утаить правды: старею и очень быстро. Помнится, нанимая меня на работу, старый хозяин замка рассказывал, что моя предшественница в возрасте восьмидесяти шести лет легко и быстро преодолевала эту же лестницу лучше молоденьких служанок. Ей повезло больше, нежели мне, вынуждена признать сей факт. И кому это вздумалось такое: комнату экономки размещать в мезонине под крышей? Какая глупость! И нелепая ошибка… Правда, комнаты дворецкого, горничных и слуг тоже расположены здесь, только дальше по коридору. Обслугу никогда и нигде не любили, не щадили и не думали о них. Разве это новость для меня или секрет?» – мисс Дэвинбург тяжело вздохнула, но возмущаться, как обычно поступала она в подобных случаях, не стала, переключив внимание на иные мысли.
Ещё один парадокс. У экономки на удивление была маленькая ножка, которая не соответствовала её росту. Вот поэтому нагрузка так изнурительно проявляла себя и довольно часто напоминала ей, что время летит с бешеной скоростью и за ним не угнаться. Организм изнашивается, слабеет и сдаёт. А боли больше всего беспокоили её именно в ногах.
«А ведь меня об этом предупреждали ещё в пансионе. Я тогда девочкой была, слова воспитательницы воспринимала скептически, с ироничной усмешкой. Теперь расплачиваюсь за халатное отношение к себе и собственную недальновидность. Если задуматься, что я могла изменить тогда? Такой уродилась».
Экономка не терпела жалости, это чувство бесило чёрную ведьму, поэтому она тут же погасила в себе излишние эмоции. На её взгляд, они являлись помехой в принятии важных решений, в делах и поступках. Мисс Дэвинбург перевела мысли на то, что её заботило больше всего, а именно смерть сэра Джеральда Уордена. Он приходился родным братом усопшему отцу герцогини Эмилии. В семействе Уорденов Джеральд родился последним, его брат
сэр Уорден был старше на два года. После женитьбы отца леди Эмилии его брат Джеральд остался в родительском доме и всегда жил в этом поместье: все домочадцы считали его членом семьи.
Мисс Дэвинбург, делая над собой немыслимое усилие, присела на кровати. Опираясь на кисти рук, она осторожно и плавно съехала на стул, что стоял рядом с постелью. Затем, с помощью упорства и железной воли, приподняла тело, держась рукой за спинку стула. Но боль не унималась. После укола прошло совсем мало времени. Экономка вынужденно снова опустилась на сиденье. Лекарство, которое ввёл ей доктор, подействовало, но не до конца, а женщина заметно ослабела. Со второй попытки ей удалось встать и медленно пройти к столу в центр комнаты. На маленьком столике рядом с кроватью стояли лишь лекарства, стакан с водой и те вещи, которые женщине могли срочно понадобиться. И, чтобы не подниматься посреди ночи, всё оказывалось под рукой: этот столик служил подспорьем.
– Спасибо мажордому, добрая душа, принёс чай. У меня со вчерашнего вечера осталась булочка, которую я не съела за ужином, сейчас она пригодится, с чаем поем. – Мисс Дэвинбург прикоснулась пальцами к сдобной булочке. – Удивительно, не зачерствела, очень хорошо. То, что нужно. Сухари мне уже не по зубам.
Перекусив, экономка обошла взглядом комнату и, остановившись на мгновение, вздрогнула, о чём-то вспомнив. Из последних сил доползла до кровати, присела рядом на маленький табурет и, делая над собой нечеловеческое усилие, напрягая мышцы спины и рук, приподняла толстую тяжёлую перину. Там находился Клондайк госпожи экономки, припрятанный клад. Не поверите. Это были старые письма, перевязанные бечёвкой, которые она хранила вдали от всех. Именно здесь находились те самые скелеты мисс Дэвинбург – её тайная переписка. Только не в шкафу в чулане, а под периной. Чёрная ведьма с ужасом опасалась непрошеной случайности. Не приведи Господь, если её переписка с человеком, которого женщина любила всю жизнь страстно, самозабвенно и безответно, по какой-то глупой случайности могла бы попасть в чужие руки и стать достоянием посторонних глаз, это убило бы экономку. При одной только мысли Аделаиду охватывал ужас. Каждый раз, вновь и вновь перечитывая эти письма, мисс Дэвинбург позволяла себе скупо всплакнуть, перелистывая в памяти годы жизни, прожитые в замке Мэтлок-хаус, и тщетные, бессмысленные девичьи надежды на счастье вновь и вновь безвозвратно испарялись. Затем она, поглаживая ладонью свёрток, перекладывала потёртые и потускневшие от времени конверты в другое место. Но предварительно, как и прежде, перечитывала послания, оплакивая каждую буковку, написанную героем её грёз. Потом она упаковывала письма в старые вещи на тот редкий и крайне маловероятный случай, если кому-то всё же придёт в голову копаться в её комнате в поисках тайной любовной переписки экономки с человеком, о котором она грезила всю жизнь. Ни у кого даже мысли такой не возникало, лишь стоило взглянуть на эту даму. Но порой мнительность сильно постаревшей, одинокой и никому не нужной женщины переходила все границы. Мисс Дэвинбург так ревностно оберегала эти письма, будто они на самом деле представляли собой ценность и являлись несметным богатством. Возможно, в её представлении это выглядело именно так.
***
А вот и тайна…
Дав своему телу небольшую передышку, экономка покинула комнату, скрепя сердце, время от времени издавая стоны. Крепко ухватившись за перила, мисс Дэвинбург спускалась на этаж, где находились апартаменты ныне покойного сэра Джеральда Уордена. Вы спросите, что она забыла в покоях брата лорда Уордена? И будете правы. Немного терпения, и стопудовая, пропитанная плесенью и паутиной завеса исчезнет и тайна откроется вам.
Мисс Дэвинбург достигла апартаментов сэра Джеральда Уордена. Здесь, в руинах чужой искалеченной жизни, её ожидало горькое разочарование, но пока она этого ещё не знала.
Крадучись, словно боясь пробудить кого-то, экономка вошла вглубь помещения. Прошла холл, затем ступила на порог гостиной, однако незваная гостья не задержалась в этой комнате. Слева от холла находился кабинет сэра Уордена. Экономка, опасалась застать там слуг, но любопытство оказалось гораздо сильнее, и она шагнула вперёд. Ранее дама никогда здесь не бывала. Пронизывающий могильный холод и таинственность этого помещения сковали движения женщины. Что-то зловещее было в обстановке. Мисс Дэвинбург преследовало чувство, что она попала в мрачное всеми забытое подземелье. Во всём величии и совершенстве форм готический стиль предстал пред нею. Здесь не ощущалось присутствие жизни: в мрачных покоях блуждал леденящий душу кошмар. Стояла мёртвая гнетущая тишина, пронизывала до костей сырость, а по кабинету разгуливал незримый ветер. Вся мебель и аксессуары были представлены в насыщенно чёрном, но тусклом цвете. Создавалось впечатление, будто хозяин этого помещения сознательно готовился покинуть бренный мир. И от понимания этого факта экономка впала в глубокое уныние.
В центре кабинета находился тяжёлый стол прямоугольной формы. Мисс Дэвинбург обратила внимание, что крышка стола посажена на четыре широких основания. Они напоминали крепкие слоновые ноги, со всех сторон обвитые коваными витыми изделиями, каждое из которых имело своё объяснение.
– То ли это фрагменты истории, то ли… – Женщина запнулась, теряясь в догадках.
На каждой ножке были выгравированы фигуры аристократов в париках и парадной одежде. И это вызвало у случайной посетительницы много вопросов. Соединялись ножки между собой витой аркой, на которой легко просматривались узоры. На столе в позолоченных стаканах томились в одиночестве и бездействии карандаши для чертежей и рисования.
– Он что, и рисовал ещё? А я не знала. Вот и белые листы бумаги под рукой, наверное, ожидали своего часа. Не повезло им, как и мне, не дождались. – Внезапные открытия удивили экономку.
Сбоку в одиночестве красовалась маленькая изящная чашечка в блюдце, в которой мисс Дэвинбург обнаружила остывший кофейный напиток.
– Не допил… не успел, ах, какая жалость. – Тень смутной тревогой коснулась плеча. Экономка поняла: это знак приближающей смерти. Её охватил ужас. Могильный леденящий душу холод, таинственность помещения, дух преисподней загнали в угол растерянную женщину, физически раздавили и лишили воли, ей стало плохо. Она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
– Так тому и быть. Я грешница. Не избежать кары Господней.
Очнувшись от скорбных мыслей, мисс Дэвинбург медленно вымолвила:
– Непонятно, почему слуги не унесли? Как странно.
Экономка перевела взгляд. Справа в углу стола красовалась красивая высокая кованая ваза с полевыми цветами, которые уже начали подсыхать. Такой же букет стоял в напольной вазе.
– Когда Джеральд успел собрать столько растений? Здесь и ромашки, фиалки, незабудки, словно барыни всех оттенков с поднятыми головками. И зелень такая разнообразная, удивительно, она не успела завянуть. Я никогда не видела лорда Уордена с цветами, – Аделаида очень удивилась. – А он, оказывается, романтиком был.
Рядом с вазой на столе величественно возвышался высокий подсвечник. И тут же рядом примостился маленький, выполненный в том же стиле. Свечи и поныне освещали комнату, а над ними змейкой вился дымок.
– Родитель с наследником, – печально улыбнулась она своим мыслям. – Знаю, сэр Уорден мечтал о детях. Но так и не посчастливилось ему стать отцом. Грустно.
Пока мисс Дэвинбург изучала обстановку кабинета, мысли одна за другой сыпались как из рога изобилия.
– Выходит, я плохо его изучила. Открываю заново человека, которого любила всю жизнь и на которого молилась. Значит, он был для меня закрытой книгой? Загадкой? А я была уверена, что небожителем. О ужас! Самоуверенная дура. Уверовала в то, что знаю его как свои десять пальцев. На самом деле это оказалось не так, – разочарованно произнесла она. – Сколько новых открытий.
Рядом со столом стоял стул с удобным мягким сиденьем и спинкой, верх которого по форме полукруга был увит витиеватым узором. На подлокотниках и под ними оформление отвечало общему декору.
– Отменный вкус сэра Уордена всегда восхищал меня. Но я даже представить себе не могла, какой клад хранится в его кабинете. И сколько секретов откроется мне, – уныло произнесла женщина.
Мягкое кресло, выполненное в том же стиле, соблазнило опустошённую и сникшую даму опуститься в него и на время унестись в молчаливом монологе.
За столом под стеной возносилось сооружение, удивительным образом напоминавшее Собор Парижской Богоматери. Собственно, то, что осталось за спиной экономки, было создано в духе знаменитого храма. Гениальным умелым мастером в точности было достигнуто совершенство форм, стиля, задумки архитектора, красоты оформления деталей, символизировавших то, что хозяин этого кабинета вкладывал особый смысл, создавая в своём маленьком закрытом мире копию этого собора.
– Так сильно воздействовал на Джеральда роман Гюго. Теперь я узнала всё. Бедный, потерянный отвергнутый лорд Уорден отождествлял любовь убогого Квазимодо к Эсмеральде со своей любовью к Элен Водовозовой. Крах всех моих надежд. Значит, сэр Джеральд никогда бы не отказался от своих намерений соединить судьбу только с этой женщиной. Господи, что я наделала… – Слепая, неуправляемая любовь лишила экономку возможности здраво мыслить и делать правильные выводы. Она очень заблуждалась и поплатилась за это. Озарение явилось последней каплей и стало губительным для неё.
– Всё к лучшему. И теперь точно не стоит продолжать бессмысленное существование. Осталось поставить последнюю точку в моей бездарной жизни.
Мисс Дэвинбург с трудом поднялась из удобного кресла и, медленно передвигаясь, покинула кабинет. Также осторожно она перешла в спальную комнату усопшего сэра Уордена. Здесь в покоях человека, о котором женщина всегда мечтала, её тело затрясло в лихорадке. Дрожь была настолько сильной, что у экономки застучали зубы. Причина лежала на поверхности.
Именно у изголовья широкой большой кровати на самом видном месте висел огромный портрет необыкновенно красивой утончённой женщины. Так сложилось, что эту редкую и потрясающую леди всю жизнь любил сэр Джеральд Уорден. Но красавица была ему недоступна. И об этом знали самые близкие ему люди. Можно только представить, какие переживания выпали на долю состоявшегося, достойного представителя знатного рода, оказавшегося в положении отвергнутого навечно.
Экономка встала напротив портрета, сощурилась, напряглась из последних сил и заговорила:
– Что смотришь, хищница? Добилась своего? Получила, что хотела, негодница? Откуда ты взялась на мою голову? Сколько горя ты принесла в мою жизнь и отравила существование любимого мной человека. Я и только я могла подарить ему счастье. А ты, безумно красивая, яркая, неподражаемая властная богачка, рядом с которой сходили с ума и теряли покой все мужчины, жила одиноко и никого не впускала в свою жизнь после смерти мужа. Джеральд так любил тебя, сходил с ума при одном лишь упоминании твоего имени, но никогда не выпячивал наружу своих чувств. Молча страдал от твоей холодности и равнодушия. Терпеливо ждал, когда твоё ледяное сердце оттает наконец. А ты…что сделала ты? На порог не велела впускать его. Знала, что, если подпустишь близко, уже не отпустишь никогда. Змея подколодная, ненавижу тебя. Ты знала и понимала, что мучаешь его, изводишь сознательно, но не щадила, словно это доставляло тебе удовольствие. Кто тебя знает, возможно, так оно и было. Что гадать? Поздно. Сейчас не узнать всей правды.
Я знаю, придёт такое время, когда ты поймёшь, кого потеряла. Прозрение наступит, и ты ощутишь всё, что выпало на мою долю и пострадаешь, как я. Так тебе и надо. Теперь, когда Джеральда нет в живых, никто не станет справляться у слуг о твоём здоровье, никто не отправит тебе корзины цветов в день рождения. И в день именин – букет белых роскошных роз, которые ты так любишь, впридачу с нежными посланиями. Никто не явится к порогу успокаивать бедняжку, когда тебе станет очень плохо. Никто и никогда не позаботится о тебе. И вот тогда настанет час расплаты: твоё тело сведёт в судорогах до изнеможения, от невозможности что-либо изменить. Ты будешь изнывать в бессилии и ярости от отчаяния и тоски. Но на этот раз Джеральд, словно преданный пёс, не припадёт к твоим ногам и не станет вновь и вновь, как когда-то, успокаивать и внушать бедняжке, что всё лучшее у тебя впереди.
Нет больше твоего рыцаря и не на кого тебе надеяться. Никто не пришлёт тебе в зимнюю стужу свежих фруктов, десертов из лучшей кондитерской Лондона госпожи Ланцбергерт. Ты никогда не узнаешь, с кем он договаривался, чтобы с оказией доставляли сюда твои любимые лакомства. Никто не напишет смешных, комичных строк, чтобы поразвлечь тебя, развеселить нежную леди. Слышишь? Никто! И сердечных ласковых откровений не пришлёт. Некому слагать для тебя оды в стихах. Ты ничего не сумела оценить: ни его безмерной безграничной любви, ни его собачьей преданности и самопожертвования, ни его терпеливого ожидания на протяжении стольких лет. Он по твоей вине отрёкся от жизни, замуровал себя в этом замке, не желая выезжать в свет и видеть других дам. Он намеренно это сделал. Даже отказался от помощи, которую я ему предлагала и неоднократно. Ты – скверная, взбалмошная, особа –
ничего не оценила, даже когда он спас тебя от банкротства. Твои враги хорошо поиздевались над тобой, они хотели наказать тебя за равнодушие и холодность нрава и выкрали со счёта твоего покойного мужа все средства, которые он оставил тебе на содержание. Единственный человек на белом свете – Джеральд – спас тебя тогда. Ничего ты не поняла и не оценила, мерзавка, а знаешь почему? Твоя ледяная душа не умела отдавать, замурованное сердце молчало, ты о настоящей любви ничего не знала, только брала, брала и брала. А взамен ничего не давала. Всю жизнь ты получала бесценные дары от страдальца Джеральда и никогда не задумывалась, какой ценой ему всё это доставалось. Невзирая на твою небесную и утончённую красоту, ты – воровка. Другого определения твоему отношению к любящему и верному человеку у меня нет. Будь ты проклята! Ты своровала у меня самое дорогое – единственную любовь всей моей жизни. Ты украла мои юношеские надежды на счастье, на осуществление заветной мечты, которую я пронесла в душе через всю свою одинокую и потерянную жизнь. О чём сейчас говорить с тобой? Тебе самой уже несладко живётся. У меня лично нет сомнения, что это так. Старость никому не приносит радости и обновления. Ты спросишь, зачем я прихожу сюда и разговариваю с тобой? Да потому, что знаю, что ты меня слышишь и уже неоднократно пожалела, что поступала с ним так жестоко. Знай, я тебя ненавижу.
Мисс Дэвинбург, плотно сжав губы, насупившись от злости и негодования, демонстративно развернулась в противоположную сторону и вышла в коридор, закрыв за собою дверь. Делая неимоверные усилия, быстрым шагом покинула покои сэра Джеральда Уордена. Держась за перила, она миновала длинный коридор и опять по той же железной винтовой лестнице, уходящей по спирали на крышу, крепясь изо всех сил, изнывая, изредка высвобождая из души стон, карабкалась вверх к мезонину. Она не хотела думать о наставлениях доктора, остро осознавая, что и без того её дни сочтены.
Добравшись до своей комнаты, Аделаида, всплакнула разок-другой и с передышками сняла с себя одежду, сменив её на длинную ночную сорочку свободного покроя. Затем она надела чепец на голову и улеглась на постель со стоном и поминутными вздохами, прикрывая тяжёлым одеялом состарившееся, и исстрадавшееся тело.
***
Элен Водовозова
Задолго до тех событий…
Приходит время и всё тайное становится явным.
Эта женщина родилась с золотой ложкой во рту и длинными бальными перчатками до локтя. Она та, которая была рождена для мехов и бриллиантов. Не сомневайтесь, кто рождается в рубашке, как правило, наделён талантами и незаурядностью. К тому же им пророчат счастливый брак. А Леночка Водовозова явилась в этот мир в перчатках, что уже говорило об отличительных особенностях наследницы, сравнивая её с другими детьми.
Её отец – известный в России и Англии золотопромышленник – в
молодые годы переехал с семьёй в Англию, но частенько уезжал в Россию на прииски, где у него были рудники, на которых трудились люди. У Семёна Гавриловича Водовозова был надёжный управляющий, который постоянно проживал там, на месте, и держал дело под своим неусыпным контролем. Человек строгих правил, он относился к предприятию золотопромышленника, как к своему собственному, и всячески почитал хозяина. Когда Водовозов приезжал с ревизией, первым делом спрашивал у управляющего:
– Демьян Кузьмич, докладывай, как дела у тебя?
– Семён Гаврилович, а у нас завсегда все трудятся на совесть. Люди понимают, что серьёзным делом занимаются, за это хозяин их поощряет не только хлебом насущным, но и хорошим содержанием.
Управляющий охотно докладывал, как идут дела, и малость привирал. Но не утаивал об одном, подробно рассказывая, кто и как трудился за истекший период. Водовозов всегда с пристрастием расспрашивал:
– Демьян Кузьмич, скажи, братец, а больных часом нет? – при этом пробуравливал управляющего взглядом. – Нельзя забывать, какой в этих местах климат. Я всё время об этом думаю. Скажи, может, что надо. Построим, купим, обеспечим.
– Никак нет, хозяин, всё в порядке. Вот только двое – муж и жена расхворались. Доктор лечит их, но говорит, что лучше бы в больницу отвезти. Плохи они.
– Демьян, нехорошо это. Позови-ка сюда доктора, послушаю, что он мне скажет. Тогда и приму решение.
– Слушаюсь, Семён Гаврилович. Сию минуту приведу нашего лекаря.
Долго ждать не пришлось. Доктор явился ко двору с отчётом.
– Приветствую, Семён Гаврилович. Рад видеть вас. Звали?
– Присаживайся, мил человек. Что скажешь, как состояние тех двоих, что хворают? Волнуюсь я.
– По правде сказать, Семён Гаврилович, плохи у них дела. Уже неделю делаю всё, что в моих силах и возможностях, а они горят. Никак не получается сбавить жар. Думаю, застудились сильно. Вон, морозы какие лютые стоят. Их бы в больницу отправить … – высказался доктор и затих.
– Говоришь, расхворались? В больницу нужно. Чего ж мы ждём? Ладно, давай поторапливайся, собирай их, дам свою карету, вези больных, куда надо. Денег дам, сколько скажешь. Людьми рисковать не будем. Негоже, чтобы у нас на рудниках люди помирали.
– Вы верно говорите. Ваша правда. Золотое сердце у вас, Семён Гаврилович. Вот и я беспокоюсь об этом. Спасибо, хозяин. Скажу, как на духу, уж не знал, что и делать. Добрая у вас душа. Сейчас соберём их и повезём, – обрадовался доктор.
– Назад вернёшься или останешься в больнице присматривать за больными? – с тревогой в голосе спросил Водовозов.
– Договорюсь на месте обо всём, приплачу, чтобы присматривали за ними как следует, и вернусь. В больнице есть кому ухаживать. А мне никак нельзя здесь оставлять людей без помощи. Зима лютая. Сами знаете, в каких условиях работники трудятся. Как получится, навещать буду. А совсем покинуть людей не могу. Совестно мне.
– Мил человек, все так трудятся. На рудниках по-другому не бывает. Ты что же, посрамить меня хочешь?
– Никак нет, Семён Гаврилович, – доктор опустил глаза в пол. – Всего лишь объяснил, по какой причине не останусь с ними в больнице. А так всё понимаю и не оспариваю ваших решений. Что тут скажешь. Такая у них работа. С вашего позволения пойду я. Делом займусь. Нельзя терять ни минуты, плохи они.
Доктор задумался глубоко.
– Дмитрий Иванович, очнись и действуй, буду ждать тебя здесь. Мне скоро возвращаться домой. До поезда только в карете добраться смогу. Метель на дворе. Не задерживайся, дружище, будь добр. Вот тебе деньги, заплати там, кому надо. Не скупись. Слышишь меня?
– Слышу вас, хозяин. Я постараюсь. Всё выполню чин чинарём.
Дочь свою единственную, Елену, золотопромышленник очень любил и баловал от души. И хотя в обществе все величали её Элен на французский манер, дома иначе как Леночка Водовозов не называл дочь.
Елене прекрасной исполнилось шестнадцать. Вечером того же дня Водовозов привёз незнакомца. Отец с купцом аккурат поспели к празднованию дня рождения девушки. Золотопромышленник решил, что повод как нельзя кстати для знакомства.
– Вот, Савелий Иванович, дочь моя любимая и единственная. Прошу любить и жаловать. – Гость взглянул на красавицу Елену, дар речи потерял, а его лицо тотчас покрылось лихорадочным румянцем.
– Поздравляю вас, Элен Семёновна. Позвольте выразить вам своё восхищение. Вы необыкновенно хороши. О вашей красоте оды слагать надобно. Настоящая майская роза.
– Савелий Иванович, не захвали, девочка моя не привыкла к таким комплиментам. Дай время ей созреть. – И Водовозов многозначительно посмотрел на дочь, которая смущалась и краснела от дифирамбов незнакомца в свой адрес.
А утром Водовозов обратился к ней с просьбой:
– Леночка! Друг мой прибыл из России по делам, я пригласил его к нам вечерок скоротать. Будь любезна с ним, доченька.
– Хорошо, папенька, – ответила юная домашняя барышня, не поднимая глаз на купца.
По понятным причинам девушка не могла отказать отцу. Да и гости в этот вечер разъехались рано. Элен, несмотря на усталость, выполнила просьбу золотопромышленника. Принарядилась, горничная красиво уложила её длинные шёлковые волосы. И девушка вышла к гостю.
Для неё этот вечер показался неимоверно длинным и скучным. Купец то и дело отпускал комплементы в адрес наследницы Водовозова, любыми дозволенными средствами ухищрялся притягивать внимание именинницы к себе. А её это не просто утомляло, коробило. В обществе нудного, дотошного и говорливого толстяка она чувствовала себя лишней, поэтому от нетерпения и скуки постоянно погладывала на часы в гостиной. Девушка выжидала удобный момент и повод, чтобы, сославшись на позднее время и усталость, попросить у отца разрешения уйти к себе. Наконец оказавшись в своей комнате, Элен переоделась с помощью горничной, легла в постель и с любимой книгой в руках предалась мечтам. Иногда отец, случайно заглянув к ней в поздний час, тихо уходил, про себя подмечая: «Мечты… любимое занятие юных дев».
О друге отца Елена и думать не стала, будто бы его и не было сегодня вечером у них в гостях.
А на следующий день за завтраком отец без предисловия объявил ей:
– Доченька, купец Смирницкий сделал тебе предложение.
Элен вскинула на отца изумлённый взгляд, наполненный недовольством и возмущением.
