Когда-нибудь мы обязательно вернемся. Yana NeTa

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ангелина, самая тихая из подруг, приняла решение уйти от любимого человека и начать самостоятельную жизнь. Она сделала свой выбор, как и он, когда не услышал её предупреждения. К чему приведёт поступок Ангелины? Не пожалеет ли она о своей смелости?

   Неизвестное прошлое, странное настоящее, смутное будущее. Впереди у неё длинный путь, который обязательно когда-нибудь вернёт домой…

   Последняя часть трилогии о подругах

***

…у подруг телефоны одновременно издали звуки, установленные на входящие сообщения. Девушки переглянулись: с неизвестного номера им пришёл привет. Настороженно открыв письмо, вместе прочитали:

   «Когда-нибудь мы все полюбим по-настоящему. Никто не избежит этого. И когда-нибудь обязательно взлетим, потеряем, простим, забудем, умрём… или вернёмся, чтобы встретиться вновь»...

***

Ангелина отключила телефон, вынула из него sim-карту и вздохнула. Затем спрятала её под обложку блокнота, откинула назад волну тёмных волос и медленно повернулась к окну, за которым заунывно мелькал осенний пейзаж. Разноцветье деревьев вдоль дороги сменялось сельскохозяйственными угодьями, где работала уборочная техника, или бескрайними полями, уходившими за горизонт. Казалось, что огромные машины беззвучно передвигались в нужном направлении без руководящих указаний человека, и от этого девушке становилось спокойнее, потому что с недавних пор она с трудом переносила присутствие людей. Опушённые густыми, длинными ресницами широко распахнутые бирюзово-зеленоватые глаза, которые когда-то удивлённо смотрели на мир, теперь не выражали никаких эмоций. Взгляд подолгу замирал на одном предмете, не отвлекаясь ни на что другое, следовал за ним, пока он не исчезал из поля зрения. Ангелина думала о том, что уезжала всё дальше от родного дома, где любила, прощала, теряла…

   «Нет, не теряла, а уже потеряла навсегда. Этого не изменить и не забыть. Оказалось, что мои глупые слова, которые я говорила девчонкам, ничего не стоят. Пустое сотрясание воздуха. Полюбим… Никто не избежит этого… Ерунда полнейшая. А в действительности? Тоска, невыносимая и беспощадная. Я любила, мечтала, надеялась. Взлетела, а потом рухнула вниз, набирая скорость, чтобы разбиться на миллионы частиц, которым не дано соединиться и возродиться. Почти умерла. Почти. Но, как сказал когда-то один человек: «Почти – не считается. Ползи, цепляйся, борись, иначе нельзя». Прошло три с половиной месяца со дня помолвки Каролины, а кажется, что три жизни. И вот я еду, неизвестно куда, и мне всё равно. Безразлично. Только шум дороги за окном. И тени… Тени тех, кто ушёл, и тех, кто идёт по пятам. Я уведу их за собой, чтобы не трогали девчонок. Пусть будут счастливы Ариша и Каро, мои лучшие подружки».

   Длинные, почти чёрные волосы, отливавшие блеском, она собрала в слабую косу, чтобы не мешали и не щекотали, доставляя неприятные ощущения. Незаметно сон сморил девушку, давая возможность отдохнуть и набраться сил для дальнего пути. Теперь она научилась не подпускать воспоминания, даже когда спала.

   Тонкие запястья сложенных вместе рук казались по-детски худенькими, словно Ангелине не двадцать пять, а тринадцать. На фоне розового цвета кофты, которая была немного велика ей, бледная кожа казалась почти белой, обтягивая косточки и оставляя впечатление измождённости. Внешне девушка выглядела уставшей, но даже во сне чувствовала, что её дух не сломлен, и нужно ещё немного времени для смелости вернуться.

   Чем дальше убегала дорога от родного города, тем легче и глубже дышалось Ангелине. Она тихо спала, лёжа на боку лицом к маленькому окну с полуопущенной шторой. Не вздрагивала от каждого шороха, словно не давили на плечи события прошлого, приоткрывшего свою дверь двадцать второго июня, той самой короткой ночью в году…

ГЛАВА 1.

По извилистой, мокрой от летнего дождя дороге, ползущей среди редкого леса, неторопливо ехал среднего размера грузовой автомобиль с включенными на дальний свет фарами. Пожилой водитель зевал, поёживался от влажного, прохладного воздуха, сквозившего в узкую форточку, но он специально её не закрывал, чтобы не уснуть. В салоне громко звучало радио «Шансон», исполнителям которого порой подпевал мужчина.

   – И спешить-то нельзя, – бормотал он, отвлекшись от очередной песни, – дождь моросит, скользко моей старушке. Резину бы новую прикупить, эта уж совсем лысая. Да, надо как-нибудь в автосалон выбраться… Скоро рассвет, да почти уж и наступил, только среди этой мороси всё серое, ничего не разглядишь. Лес кругом. А вроде гарью откуда-то тянет? Или это в моей коробчонке опять что-то барахлит? Вот напасть.

   Мужчина передёрнул плечами, прогоняя озноб и дремоту, широкой ладонью откинул седую, давно не стриженую чёлку со лба и надел очки.

   – Ничего не разобрать. Вроде на дороге что-то? Зверя кто-то сбил? Приторможу-ка, а то, не ровен час, ещё раздавлю кого-нибудь. Не зря говорят, что темнее всего перед рассветом. А тут уж и рассвет наступил, да всё рав… Чёрт! – Он резко вывернул руль и почти съехал в кювет; лишь большой опыт позволил удержаться на обочине, но машину сильно наклонило, угрожая перевесить. – Что это?

   Сиплый шёпот, разодравший сдавленное горло, напугал его самого. Быстро выглянув в боковое окно, заметил лишь, как белеют в сумраке пробуждавшегося дождливого утра руки, вытянутые вперёд, с обрывками чего-то тёмного на запястьях. Водителю показалось, что человек находился почти под колесами. Чтобы не спрыгнуть на тело, пришлось перелезть на пассажирское сиденье, ощущая, как кренится машина, и вылезти с другой стороны грузовика. Осторожно обойдя кабину, застыл в немом крике, чувствуя, как сердце больно бухнуло в груди от страха. Перед ним на асфальте лежало женское тело, одетое лишь в майку и трусы, мокрые от дождя и грязные от земли и крови, казавшейся бурого цвета в серых сумерках, да ещё рваный чёрный пакет болтался на шее, закрывая и голову, и лицо жертвы. Длинные волосы, в которые набилась листва, еловые иголки, другой лесной мусор, спутанным колтуном торчали из-под полиэтиленового мешка. На руках и ногах в районе щиколоток виднелась липкая лента, оборванная, висевшая лохмотьями. Тело скрючилось в позе зародыша, замерло, словно бутон цветка, подрезанного огромным серпом.

   Мужчина в растерянности смотрел под ноги, не в силах сделать шаг. Сон слетел с него, оставив после себя дурную слабость, к которой добавилась трусливая дрожь в коленках. Мелкий дождь холодной крупой сёк лицо, шею; капли сползали за шиворот; скулы сводила подкатившая тошнота. Он не знал, что делать; так и стоял, трясясь от ужаса. Вдруг слабый крик, больше похожий на писк, вырвался у него сквозь сжатые зубы, потому что женщина шевельнулась. Она медленно выпрямила руки, вцепилась пальцами в асфальт и еле-еле подтянулась. Старалась ползти, отталкиваясь посиневшими ногами. Все её движения были наполнены болью, но ни звука не последовало.

   «Или я оглох? Но слышу же шум деревьев, шелест дождя. А её не слышу!»

   Продвинувшись на полметра по проезжей части, женщина снова застыла, как мёртвая. Пожилой человек уже пришёл в себя и собрался подойти к ней, как совершенно неожиданно она сильно дёрнулась, словно её пронзило или обожгло, и послышался низкий вой, заставивший мужчину вжать голову в плечи. Ему показалось, что волосы на голове встали дыбом, а мурашки с дикой силой оторвали кожу от костей.

   – Господи милосердный! Да что же с тобой сделали? – бросившись к женщине, наконец, смог вымолвить он.

   Её тело содрогалось, скручивалось, руки прижимались к животу, будто старались укрыть его от чего-то или кого-то. И тихий плач-вой, жалобный, безнадежный…

   Мужчина повернул её так, чтобы увидеть лицо в предрассветном тумане, и сильно удивился, обнаружив заклеенный липкой лентой рот. Он осторожно освободил женщину, дав возможность ей дышать и говорить, но она лишь плакала и стонала.

   – Сейчас-сейчас, я вам помогу, – скороговоркой произнёс, поднимая удивительно лёгкое тело на руки. – Не знаю только, куда ехать: в больницу или полицию?

   – Нет! – послышался хрип, а сама женщина забилась, сопротивляясь. – Нет, только не туда.

   – Куда – не туда? Не в больницу?

   – Никуда не надо, – поникнув и обессилев, жарко зашептала она, – мне нельзя. Убьют. Тогда лучше оставьте здесь. Бросьте. Уходите, а то и вас найдут.

   – Да вы что! Ещё чего не хватало! Поедем…

   – Нет!

   – Да не туда… Знаю, куда вас отвезти, где спрятать. Кто же сотворил-то такое зверство?

   – Не знаю.

   Машина тронулась с места, всё быстрее набирая ход, чтобы покинуть страшное место. Водитель вёл грузовик одной рукой, второй аккуратно укрывал собственной робой полуголое тело, лежавшее на соседнем сидении. Он заметил, что у женщины слабое кровотечение, из-за чего она периодически дёргалась, сжимаясь в комочек, и тихо плакала. Качая головой, вздыхая, смотрел то на дорогу, то на странную пассажирку.

   – Куда мы едем? – вдруг спросила она еле слышно. – Я вас прошу…

   – Да не бойся, – переходя на «ты», перебил её мужчина, – я же обещал. Есть одно место тут недалеко. Бывшая супружница там проживает. В лесу. Одна. Да и поблизости нет жилья. Я изредка навещаю её, привожу продукты, помогаю по дому. Деревня рядом была, да захотели высоковольтную линию там провести, и всех переселили. А на линию-то и денег не хватило, или проект изменился, кто теперь знает.

   Он говорил неторопливо, стараясь не напугать незнакомку. Она затихла, не плакала больше, не вздрагивала.

   – Давно уж мы развелись. По моей дури, конечно. Я всю жизнь дальнобойщиком работал, но никогда не позволял себе ничего такого на стороне. А тут… чёрт меня попутал. Только она сразу всё поняла. Как уж догадалась, не знаю, но даже на порог не пустила, сразу мне на дверь указала, ни словом не обвинив. Просто выгнала. Так и живём по отдельности уж лет двадцать, наверное. Я и со счёту сбился. Вот лишь бы приняла она нас, а то ведь с характером моя бывшая-то… Ты слышишь ли меня?

   Женщина молчала в ответ. Осторожно потолкав её в плечо, так и не услышав ни слова, понял, что она без сознания.

   – Беда, совсем плоха девчонка, – прошептал водитель, сворачивая на лесную дорогу, заросшую кустарником со всех сторон. Лишь две колеи от колёс едва виднелись в продавленном грунте. – Ведь молоденькая совсем. За что же можно такое сотворить? Похоже, надругались над ней, ироды.

   Нажав на педаль газа, он прибавил скорости и минут через двадцать притормозил возле забора, за которым находился небольшой деревянный дом с резными наличниками и белыми шторками на окнах. Послышался глухой звук цепи и тихое ворчание-рычание.

   – Свои, Беляш, свои. Это я, хоть и не ко времени. Зови хозяйку.

   – Ты что это? По ночам мотаешься теперь? – спросил с той стороны ограждения женский голос.

   Калитка бесшумно отодвинулась, и показалась невысокая щупленькая женщина, абсолютно седая, в вязаной кофте и тёмной юбке. Строгий пристальный взгляд выцветших глаз не позволял солгать. Казалось, что она видит насквозь. Мужчина открыл дверцу машины и осторожно взял на руки незнакомку, укрытую его рабочей одеждой. Она слабо застонала, придя в себя.

   – Вот, на дороге нашёл. Избитая вся, может, и ещё чего похуже. Не знаю, выживет ли, но ни в полицию, ни в больницу не согласилась поехать. Убьют, говорит, если найдут.

   – И ты решил привезти её ко мне? Ничего лучше не придумал? – изумилась хозяйка. – Сдурел совсем на старости лет? А если она умрёт?

   – Закопайте в лесу, – прошептала еле слышно девушка, – у меня никого из родных. Искать не будут.

   Это были последние слова, внятно произнесённые ею. Она обмякла, голова повисла, как у мёртвого лебедя. Обрывки чёрной липкой ленты на запястьях и щиколотках, остатки мешка на шее производили жуткое впечатление. Мужчина, державший её на руках, тяжело вздохнул, глядя в глаза бывшей жене.

   – Неси в дом, – скомандовала женщина. – В самую дальнюю комнату. Да-да, в ту самую. Подожди-ка, я на кровать клеёнку положу. Обмыть надо, посмотреть, есть ли раны, пока она без сознания. Кто знает, что потом будет? Беда… И уезжай. Позвоню, если что потребуется.

   – А как же? Вдруг помощь…

   – Уезжай. Не твоё дело. И следи по сторонам, наблюдай, есть ли чужие в округе. Слушай лесные звуки. Сам знаешь, здесь никто не бывает. Дымом, кажется, тянет с лесного кордона; не оттуда ли девчонка? Уезжай, Коля, не навлекай беды на нас… Беляш, следи, чужой. Никого не пускай, сразу голос…

   В нескольких километрах от одинокого поселения, в глуши леса, на почти заросшей поляне стоял молодой светловолосый мужчина и смотрел, как догорала заброшенная избушка лесника. Слабый дождь, моросивший всю ночь, не мешал языкам пламени уничтожать следы того, что происходило здесь совсем недавно. Поднятый воротник чёрной тёплой куртки лишь частично защищал человека от сырости, но казалось, что его не волновали неудобства: он молча разглядывал и слушал потрескивание огня, плясавшего на круглых тёмных брёвнах, мокрую сажу, тлевшую местами крышу, закрытую и прижатую кривым ухватом дверь. Взгляд мужчины ничего не выражал; в нём не было ни злости, ни улыбки, ни сочувствия или сожаления, ни даже угрозы. Всё будто застыло, остановив мгновение: гладко выбритое лицо, крупный рот с большими губами, тонкий прямой нос и бесцветные глаза, которые спокойно следили за стихией, созданной человеческими руками.

   Чей-то вздох или шорох вывел его из состояния задумчивой созерцательности, и он посмотрел на других свидетелей пожара, которых было четверо. Некоторые из них, на кого падал его тусклый взгляд, старались отвести глаза, потому что казалось: это мёртвый человек, безразличный ко всему, без чувств и эмоций. Мужчины отошли к лесу и словно превратились в серые мокрые тени, беззвучно качавшиеся возле сырых деревьев. Однако двое других никак не реагировали на него. Тот, что стоял ближе, был украшен татуировками настолько густо, что огромные, как кувалды, руки больше походили на рукава разноцветной футболки, которая никак не соответствовала погоде. Даже на шее извивалась выбитая колючая проволока. Молодой широкоплечий мужчина высокого роста, мощного, атлетического телосложения, с наглой ухмылкой оглядывал «коллег». Его чуть вытянутое лицо было подвижным; казалось, что мимикой он пытался выразить свое настроение и отношение к процессу, в котором недавно участвовал: ни сожаления, ни страха, ни отблеска мысли, ничего. Стрижка заметно выделяла его среди остальных: сбритые виски и тёмные длинные волосы на макушке, которые сейчас были мокрыми и свисали сзади сосульками. Молодой мужчина напоминал попавшего под дождь дикобраза. Узкий разрез глаз, казавшихся в серости хмурого утра хитрыми; прорисованный изгиб бровей и чётко очерченная щетина, над которыми явно потрудился мастер; крупный нос и шрам на щеке, «забитый» небольшой чёрной мушкой-татуировкой – всё в его внешности запоминалось.

   Он переминался с ноги на ногу, стряхивал дождевые капли резким движением головы из стороны в сторону и со вздохом открывал рот, словно намеревался что-то сказать. И всё же помалкивал, переводя непонимающий взгляд с мрачного блондина, появившегося недавно на пожаре, на того, кто спокойно стоял отдельно от других и так же равнодушно, с прищуром внимательных глаз, изучал остальных. Чёрная куртка, намокшая от ночной влаги, тёмные джинсы, мягкие берцы на высокой шнуровке: всё это сидело на нём, словно вторая кожа. Мужчина был сухощавого телосложения, ростом выше блондина, но ниже татуированного здоровяка. Гладко зачёсанные назад чёрные волосы, острые скулы, широкая переносица, упрямый подбородок, подчёркнутый редкой бородкой и усами на азиатский манер, и пристальный взгляд тёмно-карих глаз из-под нахмуренных бровей – его внешность не располагала к общению никого из присутствующих.

   – Кто-нибудь объяснит, что произошло, пока меня не было? – чётко проговаривая каждую букву, спросил человек с «мёртвыми глазами», и это прозвучало как приказ, но никто не ответил ему. – Что, языки отсохли? Или страшно назвать словами то, что сделали?

   – Да брось, босс, – вальяжно махнув рукой, неспешно произнёс «качок», – ничего особенного не случилось. Выполнили задание. Всё чисто. Никто не видел. Только убираться надо отсюда, а то наследили тут. Отпечатки резины в грязи, как паспорт с фотографией.

   – Он прав, пора валить, – тихо подтвердил брюнет и прищурился, озираясь по сторонам.

   Мужчины у леса молчали, продолжая раскачиваться тенями. Ни один из них не хотел проявлять инициативу и делиться деталями случившегося на лесной поляне.

   – Спрашиваю ещё раз: что произошло? – не обращая внимания на советы, снова спросил босс. – Ты, Додик, давай, колись.

   Наглая улыбка сползла с лица здоровяка, он свёл брови к переносице, насупился и недовольно, но не злобно проворчал:

   – Просил же не называть так, чего непонятно? Вот прилипло это детское погоняло… Да чего колоться-то? Привезли в багажнике какую-то полуживую девку, велено было довести дело до конца, но сначала разрешили позабавиться. Мужики сразу отморозились, брезгливые очень. А всё потому что она уже вся потекла.

   – В смысле? – равнодушно задал вопрос блондин.

   – Да не знаю я. В крови она была. Вроде никто из нас не трогал её без команды. Может, месячные начались? Чёрт знает этих шлюшек.

   – Ну? Дальше давай. Из тебя по капле тянуть?

   Здоровяк пожал плечами, оглянулся на остальных, посмотрел на молчаливого, следившего за ним, словно зверь, брюнета и продолжил неуверенно:

   – Я вообще не знал, кто она. Мы в городе были. Я сидел в машине, когда эти двое вытащили её из какого-то дома. На улице было темно, а на ней только трусы и майка, да мешок на голове. Руки-ноги связаны. Похоже, девка без памяти была. Погрузили в другую машину, а мужики со мной поехали. Они и сказали, что это подружка бывшего мента. Но я не видел её лица. Ну, привезли сюда. Она дрыгалась, когда вытаскивали, пыталась кричать, только рот, видать, заклеили заранее. Забросили в избу. Мы не заходили, нам не велено было. Слышали только: вроде били её там снова. Мат-перемат и стоны.

   – Снова? Не понял.

   – Ну, когда загружали в багажник, на ней уже были ссадины, грязь… кровь везде. И на трусах.

   – Да что ты заладил с этими трусами? Любимая тема?

   – Нет, совсем нет, – выгнув губы дугой, отказался «качок» от предположения. – Просто показалось, что…

   – Креститься надо, когда кажется.

   – Чего делать?

   Босс глубоко вздохнул, с трудом скрывая раздражение от тупого подручного.

   – Ничего. Дальше давай.

   – Валить надо, – опять подал голос брюнет.

   – Без тебя решу, что делать и когда. Додик, говори.

   – А я уже почти всё рассказал. Когда разрешили эту девку попользовать, я первым пошёл, но тут Рус объявился на поляне, спросил, кого «пакуем». И отодвинул меня, – со злостью произнёс здоровяк и покосился на брюнета.

   Блондин повернулся к нему и приподнял бровь, требуя продолжения.

   – Что? – спросил Рус. – Это девка того мента. Я не мог отказать себе в удовольствии.

   – И не погано было ковыряться в кровавом месиве?

   Холодное безразличие в голосе босса смешалось с брезгливостью.

   – Не погано, – отрезал брюнет, – вообще пох… Резинки всегда при мне, а запах крови даже бодрит, адреналин так и гудит по венам.

   – Ну-ну... Ладно, валим отсюда. Едем по домам. Ты, Рус, со мной, по дороге продолжишь.

   – Нет уж, у меня машина осталась в перелеске. Надо забрать. Додика бери с собой, он тебе в красках всё расскажет. И про отбитые яйца не забудет.

   – Ну, ты и… – прошипел здоровяк и сузил глаза, наблюдая, как Рус уходил с крошечной поляны, где догорала избушка.

   Через некоторое время из мокрого, притихшего леса выбрались три машины. В одной ехали молчаливые исполнители, в другой босс и «качок»; замыкал небольшую колонну чёрный автомобиль Руса.

   – Подробности, – коротко приказал блондин, не отрывая взгляда от дороги, лишь изредка поглядывая в зеркало заднего вида, где контролировал последнего сопровождающего.

   Здоровяк коротко вздохнул, помедлил в надежде уйти от деталей, казавшихся ему позорными, но ничего на ум не приходило.

   – В общем, когда Рус услышал, что у нас ментовская подружка, сразу задвинул мне под рёбра. Сказал, что сам будет её…

   – Понятно. У него давний зуб на того мужика.

   – А мне-то какое дело до его зубов? Я первый был, а он…

   – Врезал тебе по яйцам, чтобы остудить пыл, так? – «Качок» засопел и ничего не ответил. – Проехали. Дальше давай. Сколько можно тебя подталкивать?

   – Он зашёл внутрь, дверь лишь прикрыл. Ну, я и подглядел.

   – Надо же, а я и не догадывался, насколько ты любопытен. И что увидел?

   – Да не особо много я и увидел, тогда только светать начало еле-еле. Но кое-что… Короче, пялил он её до самой глотки, наверное. Она подвывала, стонала так, аж у меня всё встало колом.

   Перед глазами возникла картинка, за которой наблюдал в течение нескольких минут. Рус стоял на одном колене, чуть наклонившись к безвольному телу девушки, едва державшейся на четвереньках. В сумраке просыпавшегося утра было видно, как разъезжались её ноги от сильных толчков, как подламывались руки, но мужчина, совершавший глубокие поступательные движения, крепко держал чёрные волосы, выбившиеся из-под мешка, надетого на голову девушки. Иногда дёргал её на себя, заставляя приподняться, одновременно толкаясь вперёд. Слышались полузадушенные хрипы, стоны. Рус, словно почувствовав чей-то взгляд, резко оглянулся на приоткрытую дверь, в полутьме сверкнул его оскал, от которого здоровяк почувствовал озноб, прокатившийся по спине. Он медленно отошёл прочь и навалился спиной на стену, прижимая широкой ладонью возбудившуюся плоть. Остальные мужчины тихо беседовали в стороне, полностью игнорируя происходившее неподалёку. А тот, кто их «пригласил» для выполнения работы, ждал, облокотившись на угол избы, курил сигарету, пытаясь пускать колечки к плачущему летним дождём небу.

   – Что же получается, он освободил ей ноги? – прерывая его воспоминания, ровно спросил босс. – Ты же говорил, что у неё связано всё было.

   – Да, он сразу сказал, что так и сделает, ещё когда только подошёл к двери. А ему это запретили. Мы уж подумали, что сейчас ср*ч начнётся. Но Рус просто сплюнул и рявкнул, что ему будет неудобно, а места там слишком мало, и выворачивать её нет времени. Но это уже неважно.

   – Почему?

   – Когда он вышел после всего, х*р довольный, то спрятал резинку в карман и прижал дверь снаружи палкой, чтобы изнутри невозможно было выбраться. Только думаю, что девка и шевельнуться бы не смогла, если вообще в сознании находилась… Но ты же знаешь, что этому чёрту мало кто доверяет…

   – Потому что вы все боитесь его, – перебил его затянувшиеся откровения блондин.

   – Возможно, кто-то и боится, но не я. Просто связываться не хочу. Он же больной на всю голову. Не знаю, откуда в нём эти звериные повадки, да и знать не хочу. Он отправит на тот свет и не задумается... Короче, нам приказали проверить, что с девкой, и мы открыли избушку. Рус не оглянулся, не дёрнулся; только потягивался да мычал чего-то. Даже не поделился, сытая сволочь. Девка ещё шевелилась еле-еле, вернее, пыталась ноги подтянуть к себе. Да ничего у неё не получалось, просто елозила на одном месте беззвучно. Рассвет только начинался, её почти и не было видно в темноте, одни грязные ноги выделялись на полу. Кстати, странно было, что Рус набросил на неё какую-то тряпку. Может, жуть одна от её дырок осталась?

   – Давай без твоих идиотских фантазий. Мне это неинтересно. Дальше что было?

   – А что было? Мы все отошли назад. Рус получил команду. Ему вообще на всё пох… Короче, он снова подпёр дверь, да так жёстко, что уж точно никто бы не смог открыть. Ты и сам видел: дом почти сгорел, а палка так и осталась прижатой к двери. Он, гад, усмехнулся, посмотрел на нас, как на клоунов, и достал зажигалку.

   – Что? – Блондин подобрался в кресле, крепче ухватив руль. – Так это он поджёг?

   – Да. Сам, собственными руками и личной зажигалкой.

   – Отлично. Это я и хотел узнать. Теперь он у меня в руках. Это хороший компромат. И свидетелей много, всех не сможет убрать.

   – А то он слишком вольный? – хмыкнув, предположил здоровяк, развалившийся на пассажирском сидении машины, которую вёл босс.

   – Не твоё дело. Помолчи. Не мешай думать, хотя для тебя этот процесс невозможен.

   – Какой процесс? Думать или молчать?

   – Да заткнись же, Додик, – просто осёк его он и надолго замолчал, почти до самого города, а потом произнёс. – Пока туда нельзя возвращаться, но придётся. Потом, когда всё остынет, надо забрать тело и закопать.

   – Опасно.

   – Так быстро никто не обнаружит, что сгорела забытая всеми охотничья избушка. У нас будет время. Завтра на рассвете поедем. Бери этих двоих, больше никто не должен знать. Только Русу ничего не говори. Понял?

   – Да.

   – Машины оставим подальше, пешком дойдём. Обувь потом выкинуть надо, одежду тоже, чтобы никакого запаха или частиц не осталось. Кто нанял вас, не спрашиваю. И так знаю. Не надо было мне уезжать. – Долгий вздох повис в воздухе, оставляя за собой след недосказанности. Додик молчал, косился на босса, ёжился от прохладного воздуха и жалел, что не взял куртку из другой машины. – Ладно, дело сделано…

   Сколько времени прошло в забытьи, между жизнью и смертью, Ангелина не знала. Все её ощущения свелись к боли, теням, вибрациям.

   Женщина, принявшая её в своём доме, ухаживала за неизвестной девушкой со всей заботой и вниманием. То, что незнакомка была без сознания, позволило обмыть её, рассмотреть травмы и раны, заодно разрезать и выбросить испорченную одежду. Хозяйка оставила Ангелину в самой маленькой, дальней комнате, о существовании которой знал только бывший муж да она сама. Там и лечила девушку, делала примочки, прикладывала травы, поила её сквозь сжатые зубы тёплым отваром.

   «Незачем лишний раз подвергать опасности девочку, – думала женщина, часто проверяя самочувствие своей гостьи. – Кто знает, вдруг её разыскивают? А то ещё и с собаками пойдут по следу? Да что это я? Нагоняю страха на себя. Дождь ведь тогда шёл, нет такого носа, чтобы унюхать её. И хорошо. Лишь бы только выправилась. Похоже, беременная она была, потеряла ребёночка, оттого и плачет во сне, стонет, словно зовёт кого-то».

   Она тихонько выходила из комнатки, завешивала дверь тряпками и возвращалась в дом. Со вздохом осеняла себе крестом, глядя в угол, где горела лампада; сокрушённо качала головой и продолжала размышлять о том, кому могла перейти дорогу такая, с виду невинная девушка.

   «Внешность обманчива, мне ли этого не знать? Я всякое в жизни и видывала, и слыхивала. Вот девчонка сказала, что родных у неё нет. А правда ли это? Но ведь на пороге смерти стояла, неужто даже в таком состоянии готова была солгать? Ох, не хочется в это верить. Кажется, что она попала в страшную беду не по своей вине. Очнётся, поговорим. Если она вспомнит хоть что-то или захочет рассказать».

   Незнакомка продолжала спать, а хозяйка лесного убежища иногда сидела рядом на старом табурете и рассматривала её лицо. Пожилая женщина, отвыкшая удивляться, только поражалась тому характеру, который скрывался в хрупком, измученном теле девушки. За всё время пребывания в беспамятстве и редких моментах просветления она ни разу, ни на кого и ни на что не жаловалась, не ныла, не просила ничего. Порой становилось страшно: жива ли её странная гостья? Замерев, подолгу прислушивалась к короткому, едва заметному дыханию, но все вопросы снимали слёзы, появлявшиеся у девушки только во сне. Она не билась в истерике, не металась. Просто ровно лежала на спине, сложив руки или вдоль тела, или на груди, как мёртвая, а слезинки тонкими дорожками бежали из уголков глаз, пропадая где-то в тёмных густых волосах, впитываясь в подушку.

   «Хоть во сне позволяет себе поплакать, – думала хозяйка одинокого дома, промокая влагу с впалых бледных щёк и висков спавшей гостьи. – Может, оно и к лучшему? Не в пример мне, рыдавшей и готовой завершить свой земной путь, когда узнала, что потеряла единственное дитя. Я не такая сильная, как эта девочка. Бог даст, всё наладится»…

   Ангелине казалось, что она несколько раз просыпалась, но ничего не видела. Её окружала боль, с которой уже свыклась или притерпелась к ней. Просто не знала и не понимала, что эти ощущения становились всё менее чувствительными из-за помощи и ухода пожилой женщины. Воспоминания о ней не остались в памяти, зато всплывали еле слышные уговоры, произнесённые едва различимым шёпотом:

   «Борись, ползи, старайся… Рви жилы, но ползи. Живи».

   Или шелестевшие, как ей казалось, сквозь плач утреннего дождя чьи-то мольбы, которые словно указывали путь в лесу:

   «Не умирай. Надо ползти. Надо скрыться. Надо выжить».

   А потом дыхание забирал животный страх от других слов, выдавленных сквозь зубы мерзким свистящим шипением:

   «Получи, тварь. Заткнись. Ненавижу. Сдохни».

   И невозможность пошевелить ни рукой, ни ногой. Чернота кругом, тьма, нехватка воздуха. Потом снова забытьё, чтобы не слышать, не помнить, не чувствовать. Но через некоторое время Ангелина начала различать очертания помещения вокруг себя, успокаивающие запахи сушёных трав, висевших пучками на верёвках вдоль стен. Только слух не улавливал ни единого звука.

   «Я оглохла? Почему так тихо? Где я? Откуда падает свет?»

   Она чуть повернула голову на подушке и заметила под потолком узкую щель, в которую прорывался луч, похожий на маленький прожектор. Ангелина захотела поднять руку, чтобы дотянуться до него, не осознавая всю несбыточность своего желания. Да и сил хватило только на шевеление пальцами. При этом тупая боль появилась в плече, а вместе с ней нахлынули обрывки воспоминаний, заставляя дрожать, задыхаться и пытаться снова провалиться в бессознательное состояние.

   Вдруг прямо напротив неё, в глухой, как казалось ранее, стене отодвинулся полог, за которым стала видна открытая дверь. В проёме стояла маленькая седая женщина и пристально смотрела на Ангелину.

   – Вы кто? – еле слышно спросила девушка мгновенно пересохшими губами.

   – Я-то? Глафира Ивановна я, но можешь называть меня тётей Глашей или бабушкой, или по имени-отчеству, тут уж сама выбирай. Как чувствуешь себя?

   – Не знаю. Никак, наверное, – всё так же тихо ответила она. – В туалет хочу. Простите.

   – За что прощать-то? Сейчас «утку» подам.

   – Не надо! Вы что! – попыталась возмутиться Ангелина.

   Она даже завозилась, стараясь подняться, но ничего не получилось, только тело заболело в разных местах. Захотелось плакать от жалости к себе, но, сжав зубы, не позволила пролиться ни одной слезинке. Глафира молча наблюдала за ней, потом кивнула и наклонилась за тяжёлой посудиной.

   – «Утка» холодная, – предупредила она. – Ты обычно вздрагиваешь, когда чувствуешь её.

   Ангелина покраснела, понимая, что женщина ухаживала за ней.

   – Николай привёз. Я ему сказала, когда поняла, что ты не собираешься умирать, но и в себя не спешишь приходить. Надо же было как-то решать наши с тобой проблемы. Пригодилось пока, а скоро уж и сама всё сможешь. Делай свои дела, – продолжила говорить хозяйка. – Потом покормлю тебя. Надо сил набираться. Тело оживёт, а с ним и душа вернётся. Я знаю, что говорю… Всё? Вот и молодец.

   Она вышла с «уткой», но вскоре вернулась, неся в руках какую-то светлую ткань.

   – Давай-ка наденем на тебя рубашку. Она чистая, не думай. Потихоньку… Как звать тебя, помнишь ли?

   – Да. Ангелина. – Закусив губы, она просовывала руки в проймы одежды. Ломило мышцы, ныли кости, но Ангелина молчала, терпела. Потом тихо обратилась к Глафире. – У меня что-то сломано?

   – Нет. Сильный у тебя Ангел-Хранитель, уберёг. Есть ушибы. Синяки уже проходят. Органы вроде целы, не отбиты. А вот…

   – Я знаю. Нет больше моего ребёночка, – еле слышно прошептала она. – Убили его. И меня… почти.

   Женщина вздохнула, кивнула и присела рядом с ней на кровать. Осторожно подняла руку, медленно и мягко погладила Ангелину по волосам, словно опасалась сделать больно или вызвать поток слёз, но девушка была неподвижна, смотрела вперёд, перед собой пустым взглядом.

   – За что тебя так? – спросила Глафира. – И кто?

   – Не знаю, – покачав головой, тихо ответила она. – Я не видела.

   – Как это? – недоверчиво произнесла женщина. – Но если не хочешь, не говори. Только не ври. Не люблю этого.

   – Я расскажу. Что помню, то и расскажу. Не сейчас, ладно?

   – Ладно. Посидела немного? Сейчас поешь, а потом спать. Сон тебе нужен. Не бойся своих снов, ничего не увидишь. Я тебе травки успокоительной заварила. И силы надо копить. – Ангелина просто кивнула, чуть вздохнув. – Ты поплачь, полегчает.

   – Не буду. Не хочу. Не могу.

   Она молчала ещё несколько дней. Глафира наблюдала за ней, всё же опасаясь нервного срыва, истерики, обычных женских слёз, но ничего этого не было. Ангелина выглядела сосредоточенной, спокойной; потихоньку начала ходить, иногда морщилась или прихрамывала; порой рассматривала одежду, которую носила. Водила задумчиво пальцем по рисунку и коротко вздыхала. Ни разу она не подошла к окну и не попросилась на улицу, словно за порогом этого старого дома пролегла черта, которую страшно было переступить.

   Как-то утром Ангелина спросила:

   – На мне не было цепочки?

   – Нет, милая, ничего не было, никаких украшений. Хотя вижу, что серёжки ты носила раньше.

   – Я их сняла сразу, как только вернулась. – Глафира молча присела рядом с ней, поняв, что гостья готова поделиться воспоминаниями. Ангелина смотрела прямо перед собой, в стену крохотного чулана, где ощущала хотя бы минимальную безопасность. Взгляд ничего не выражал, словно глаза были слепыми. – В тот вечер я была на помолвке моей подруги.

   Она начала размеренно говорить о мужчине, с которым жила последние три года. Именно от него Ангелина забеременела, о чём и собиралась рассказать ему, если…

   – Если – что? – тихо спросила женщина, предчувствуя, что из-за него и случилось непоправимое.

   – Трудно объяснить, но я попробую. Мне не хотелось бы выглядеть в ваших глазах слабой, терпеливой тряпкой, а, наверное, так и есть. Понимаете, Ефим вёл себя странно, когда мы оказывались в любой компании. Он ни разу не танцевал со мной на этих самых встречах, не ухаживал, всячески дистанцируясь. Только за столом рядом сидели, а потом его и не увидишь: выбирал самую некрасивую женщину и весь вечер вокруг нее павлином ходил. Ефим говорил, что ему жалко её, потому что она безобразна, как грех, и никто не обращал внимания на такую страхолюдину, а любил он только меня, и никогда не изменял. Я понимала, что это глупости. И, само собой, мне было это противно, но ему всегда удавалось отмахнуться от моих, прямо скажу, робких вопросов. Но вышло так, что у меня случилась… задержка. Появилась надежда на беременность. Я была счастлива. Очень хотела малыша. Я ведь сирота. Меня воспитывали чужие люди. Я им благодарна за это, только они меня не любили. Сами сказали об этом, как только я начала что-то понимать. Приказали звать их по имени-отчеству… Но это не имеет отношения к делу. Просто мне хотелось родить, пусть только для себя. Хотя, честно говоря, я была уверена, что Ефим очень обрадовался бы, узнай он о беременности. В общем, я предупредила его, что больше не приму поступков и объяснений, унижающих меня. Сказала, что если я ещё раз останусь одна на любой встрече или вечеринке, то просто уйду от него. Ведь если он не уважает меня, то и ребёнок будет так же относиться. К чему тогда мне такой мужчина рядом? Правильно же?

   Она задала вопрос, но Глафира понимала, что девушка не ждала ответа. Она, скорее, говорила сама с собой, вновь и вновь взвешивая правильность своих поступков.

   – Увы, на том вечере Ефим повёл себя, как обычно, только на этот раз выбрал не уродину, а очень красивую, яркую, огненно-рыжую девушку, вернее, женщину, знающую себе цену. Он вышел с ней на улицу, а я осталась в зале. Мы танцевали с ним до этого, что само по себе было удивительно. Ефим казался таким заботливым, нежным… Но стоило появиться этой красотке, как он приказал мне вернуться за стол, а сам ринулся к ней. Я видела потом в окно, как тесно он прижимал её во время танца, как хищно она трогала его плечи, гладила по груди. Пиджак слабая защита от такой охотницы. И я ушла.

   – Правильно сделала, – вырвалось у Глафиры.

   – Думаете? Теперь я в этом не уверена. Но ничего уже не изменить… Я заранее собрала вещи, потому что в душе не надеялась на чудо. Одежды у меня было мало, ничего из его подарков я не взяла. Мы жили в его доме, в черте города. На той улице сплошь хоромы за высокими заборами. Ефим хорошо зарабатывал. Я не вызывала такси, чтобы он потом не смог меня выследить. Пешком пришла домой. – Ангелина замолчала. Лишь по быстро бившейся синей вене на тонком запястье можно было догадаться, что она волнуется. Ничто другое не указывало на сильное нервное возбуждение. И всё же, глубоко вздохнув, продолжила свой рассказ. – Я сняла с себя все украшения, кроме золотой цепочки с ангелочком, положила в вазочку на столе. Скинула платье, в котором была на помолвке подруги, и надела обычную майку. Собиралась быстро сходить в душ перед дальней дорогой. Знала, что Ефим нескоро вернётся. Вдруг мне послышался шорох за спиной, но я даже не успела повернуться, как что-то ударило по голове. Сильно, наверное, потому что стало темно. Знаете, как бывает: смотришь телевизор, и вдруг отключается электричество, бац – и нет изображения. Вот такое осталось впечатление. А следующим ощущением стала боль, страшная, нестерпимая, от которой захотелось кричать. Но я не смогла произнести ни звука, как и встать не получилось. Оказалось, что меня связали, заклеили рот, надели мешок на голову. Я задыхалась… Но кто-то пинал меня ногами в живот, по спине, ногам, рукам – везде, где ему нравилось или хотелось.

   – Господи, – прошептала пожилая женщина и прикрыла ладонью рот. – Зверьё какое-то.

   – Вероятно, так и есть. Не знаю. Никого не видела. Как сквозь вату, слышала только шипение, нецензурную брань, угрозы и пожелание моей смерти. Били меня дома у Ефима. Я теряла сознание, приходила в себя, снова проваливалась куда-то. Мне казалось, что это длится бесконечно, но, наверное, всё было быстро. Просто очень больно. Очнулась уже в багажнике машины, под какой-то тряпкой. Я её почувствовала, хоть какое-то тепло было. И там сильно воняло бензином. Меня подбрасывало, от этого болезненные ощущения не давали отключиться. А потом стало так больно в животе, что я завыла, как могла. Подо мной – горячо, мокро. Кровь. Я ревела, стонала, но в тесном багажнике было темно и противно… В какой-то момент сознание снова ушло, это было моим спасением. Но ненадолго. Затем меня, видимо, вытащили из машины, снова кто-то пинал, попадая именно в живот. «Сдохни, ты и твой ублюдок», – шипел мне этот кто-то. Я смогла пальцами проковырять мешок, потому что уже задыхалась, только всё равно ничего не видела. Только запах сменился с удушливого на какой-то затхлый, смешанный со старым деревом. И там я услышала команду, чтобы меня все, по очереди… или ещё лучше скопом, сразу…

   – Да что же это такое! Как можно? Ироды!

   – Точно, – прошептала Ангелина, не отрывая взгляда от стены. – Но мужские голоса отказались, сказали, что женаты, и не собираются в грязи мараться.

   – Слава Богу!

   – А один не отказался… Можно не говорить об этом? Лучше не рассказывать.

   – Конечно, милая! Не надо, не возвращайся туда! Но скажи, как же ты вырвалась от них?

   – Не всё хорошо помню, перепуталось в голове… Я не вырывалась. После того, как… Он забросал меня тряпками, но я видела через дырку в мешке: вышел, закрыл дверь. На улице кто-то говорил. Потом снова заглянули, смотрели на меня, наверное, и снова закрыли. Я слышала несколько ударов по деревянной поверхности. Поняла, что дверь или подпёрли, или засов забили. И тут меня вырвало. Мутило страшно, всё качалось вокруг, я уж не говорю про боль, которая была, кажется, везде. Вдруг запахло костром, гарью, зашелестел огонь. Были такие странные звуки, словно защёлкали мокрые дрова. Дождь ведь шёл… Я поняла, что меня сожгут, живьём. И приподнялась, сначала на четвереньки, благо, на ногах верёвки были разрезаны. Потом доползла до стены, недалеко от которой лежала, и, цепляясь руками за брёвна, привстала. Чуть больше разодрала пакет на голове и увидела над полом лазейку, сбоку от себя. Там светлело, оттуда тянуло прохладой, а за брёвнами был жар. Только бы смогла пролезть, думала я. Так хотелось выбраться из этой микроволновки. Ощущала себя курицей на гриле.

   – Господи! Что ты говоришь? Ты бредишь?

   – Нет, это я так шучу… Не знаю, как я смогла выбраться через этот лаз. Даже не представляю, для чего его делали. Пятки уже жгло, когда я уползала в лес. Ни рук, ни ног не чувствовала, мешок на голове не замечала. А дальше просто выживала, пока меня не нашёл тот человек, который привёз сюда. Он что-то говорил всю дорогу, но всё это было фоновым шумом после треска огня и ужаса ночи… Вот и всё, что я помню, Глафира Ивановна.

   Женщина тихо плакала, поглаживая её по руке, качала головой, не в силах понять, откуда в некоторых людях столько зла, а в других – нечеловеческих сил и жажды выжить.

   – Мне надо уходить от вас, – спокойно и серьёзно произнесла Ангелина, повернувшись к ней, – я не хочу навлечь беду.

   – Да ты что говоришь-то? Куда ты пойдёшь? Ты слабая, как новорожденный котёнок.

   – Вы не понимаете. Они же ищут меня. Ведь наверняка возвращались на место преступления, когда всё сгорело. А никаких останков там нет.

   – Ох, ты ж… Точно! Откуда ты всё это знаешь?

   – Я всегда много читала. К тому же в библиотеке работала. Но всё это мелочи. Просто ясно же, что ищут. Если бы знать, где был этот пожар.

   – Не знаю, деточка. Это только у Николая можно спросить. Не люблю ему звонить, но здесь другой случай. Да-да, нужно понять, где это произошло. Ведь ты сама не могла далеко уползти от того места… Я сейчас!

   – А где мы вообще находимся? – спросила Ангелина. – Сориентироваться надо. Я до двадцати двух лет в деревне жила, пока к Ефиму не переехала.

   – Раньше тут была деревня, называлась Нижние Дворы. А подальше, за лесом дорога, через неё перейти и по заросшей тропе можно выйти к Верхним Дворам. Только уже все выехали оттуда. Давно, несколько лет назад.

   С этими словами Глафира и вышла, чтобы пройти в дом и позвонить Николаю.

   – Ну, надо же, только диву даёшься, как тесен мир, – прошептала себе Ангелина и недоверчиво покачала головой. – Похоже, моя жизнь скоро вернётся туда, откуда я бежала в слезах. Ещё несколько дней, и надо уходить. Найдут ведь. То, что ищут, понятно. Только бы понять, сколько времени у меня есть. Простите меня, Глафира Ивановна, не хочу приводить нелюдей в ваш дом, такой тихий, добрый, тёплый. Как родной. Мне здесь хорошо, именно поэтому нельзя ставить под удар это место и вас, добрейшей души человека.

   Она встала с застеленной узкой кровати, какие видела только в кино, с мягкой улыбкой погладила металлические шарики, прикрученные к спинке. Они блестели, словно отполированные чьей-то рукой до неё. На стенах, аккуратно оклеенных обоями в мелких бабочках, не было никаких картин и фотографий. Казалось, что здесь остановилось время, сохранив в себе что-то важное.

   – Ох, запыхалась, – сказала Глафира, возвращаясь в комнатку. – Так. Николай сказал, что ни в прессе, ни в этом, как его… в и-не-те – тоже ничего про пожар. Но он говорит, что, скорее всего, сгорела избушка лесника. Тут неподалёку лесничество есть, за ним раньше военный полигон был. С учётом того, сколько он тебя вёз сюда, получается примерно километров десять-пятнадцать. Дорога-то петляет, будто её прокладывали следом за телегой с лошадью, которая сама по себе бродила по лесу.

   – Так близко! – поразилась Ангелина, вычленив главное из слов. – Мне надо срочно уходить!

   – И не думай даже. Не отпущу. Куда ты пойдёшь? Ни сил, ни жилья, ни еды, ни документов, в конце концов! Ты что?

   – Вы не понимаете, что это за люди. Я не хочу тайком сбегать, но другого выхода нет, если не отпустите меня.

   Глафира поджала губы, часто задышала, но потом кивнула.

   – Ладно, подумаем. Но ещё хотя бы дней пять…

   – Три.

   – Не торгуйся. Сама же свалишься где-нибудь. Пять дней, и точка.

   Девушка вдруг улыбнулась, подошла к ней и обняла. Седая женщина была маленького роста даже для невысокой Ангелины.

   – Хорошо. Не буду спорить.

   – А сбегать?

   – И сбегать не буду. Обещаю. Я не враг себе. Не зря же спаслась от смерти, чтобы вот так просто погибнуть в лесу или попасть в лапы, неизвестно кому.

   – Вот и хорошо. Сейчас будем есть. Надо тебе сил набираться. Но куда же ты пойдёшь?

   – В Верхние Дворы пойду. Я там жила когда-то. Вы говорили, что деревня теперь заброшена, значит, там искать меня не будут. Я, как мышка, спрячусь.

   – А что есть будешь?

   – Это потом обдумаем. Но пока я здесь, вы мне о себе расскажете? Почему так сложилось, что…

   Глафира покачала головой, останавливая вопросы гостьи. Потом тоже обняла тоненькую фигурку Ангелины и почти шёпотом произнесла:

   – Может быть, и расскажу. Тяжело это. Много было всякого. Расскажу перед твоим уходом. Иначе – нет.

   – Договорились.

ГЛАВА 2.

Молодой мужчина, спокойно наблюдавший тем дождливым, туманным утром за разгулявшимся пожаром, меньше чем через сутки возвращался на то же место. Он сидел на заднем сидении большого, мощного внедорожника, за рулём которого находился один из вчерашних молчаливых мужчин. Рядом с водителем расположился татуированный «здоровяк» Додик, зевавший так смачно, что наводил сонливость на остальных. Ещё один с тихим похрапыванием «клевал носом» возле босса.

   – Чем вчера занимались? Почему все так позорно выглядите? – ровно спросил блондин.

   – Да всю ночь девку поминали, – хохотнув, ответил Додик и повернулся к боссу. – Шутка.

   – Придурок, – тихо сказал водитель и посмотрел в зеркало заднего вида, где встретился взглядом с пустыми, водянистого цвета глазами. – Мы в «Тайге» были, Вячеслав Робертович. Посидели немного. Ну, увлеклись чуток.

   Тот, к кому он обращался, лишь слегка кивнул и обратился к «качку»:

   – Додик, тебе сколько лет?

   – Двадцать девять, а что?

   – Да так. Ты в школу ходил? Учился где-нибудь вообще?

   – Почему такие вопросы? – вдруг совершенно серьёзно, без привычного для всех кривляния спросил Додик. – Моей школой была ходка по малолетке. Там всему научился.

   Его ответы прозвучали грубо, резко, даже с угрозой, но на босса не произвели впечатления. Все сидевшие в машине в очередной раз убедились в полном отсутствии каких-либо чувств или эмоций у этого человека.

   – Ты когда-нибудь нарвёшься за свои шутки, – безразлично произнёс Вячеслав и отвернулся к окну. – Зубы вышибут или ещё чего лишишься.

   – Подумаешь. Новые вставлю, делов-то. Х**ня всё это.

   – Без мата. Повторять не буду.

   – Всё время забываю.

   – Выкинуть бы тебя. Невелика потеря была бы, – задумчиво сказал босс, вглядываясь в мелькавший по дороге лес. – Тормози. Машину загони за просеку. Дальше пешком пойдём. Чёрт знает, вдруг кто-то ошивается в округе. Аккуратно. Смотрим по сторонам, прислушиваемся. Лопаты с собой берите.

   На улице уже рассвело, дождь еле моросил, в воздухе словно колыхалась влажная взвесь. Вокруг была тишина, даже птицы молчали, лишь шорох шагов слышался да шелест курток, когда мужчины передёргивали плечами от сырости и озноба. Они шли друг за другом, внимательно приглядываясь к лесу, казавшемуся сонным неприветливым хозяином, к которому вторглись непрошеные гости. Вячеслав передвигался мягко, как осторожный зверь. Его спутники удивлённо наблюдали за боссом: не предполагали в нём такой приспособленности к опасным ситуациям.

   Через полчаса хода в среднем темпе они вышли к маленькому пятачку, на котором ещё вчера стоял заброшенный старый дом. Теперь лишь обгоревший остов мок под редкими летними каплями.

   – Всё ещё воняет гарью, – негромко сказал Додик, – но удивительно…

   Он замолчал, принюхиваясь, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, словно пробуя воздух на вкус.

   – Что удивительно? – спросил Вячеслав.

   – Нет запаха сгоревшего мяса. Да ведь и вчера я ничего не почуял…

   – Тьфу ты, чтоб тебя, – прошептал тот, что был за рулём, и отвернулся.

   – Поплохело, что ль? – хохотнул «качок». – Какие мы нервные, слабенькие!

   – Заткнись, дебил, – сказал второй, – допросишься уже.

   – Всем тихо, – приказал босс. – Шаги. Идёт кто-то. Быстро залегли!

   Едва они успели спрятаться за кустарниками, на поляне появился Рус, неся на плече небольшую, похожую на солдатскую или туристическую, сборную лопату, и негромко посвистывал. На нём была тёмного цвета одежда: куртка и спортивные брюки. Выглядел он уставшим, дыхание слегка сбилось. Вдруг на полушаге остановился, воткнул в землю лопату и посмотрел именно в ту сторону, где притаилась компания Вячеслава. Взгляд его чёрных глаз был настолько тяжёлым, что все молча вышли.

   – Место встречи изменить нельзя? – спросил босс, медленно приближаясь к Русу.

   – Похоже, вы решили без меня встретиться. Чего же не позвали?

   – Что ты здесь делал?

   – А ты думал, я оставлю за собой след? – Брюнет хмыкнул и прищурился. Потом наклонил голову чуть вперёд, словно боевой бык на корриде, почуявший кровь.

   – Какого х**? – повысил голос Додик. – Тебя спрашивают – отвечай.

   – Не ори, – осёк его Вячеслав и снова обратился к Русу. – Повторяю вопрос: что ты здесь делал?

   – То, зачем вы приехали: убрал за всеми. Закопал то, что осталось.

   – Что-то невелик у тебя инвентарь. Подозрительно.

   – А зачем мне больше? Там почти ничего не осталось. Так, несколько костей и кучка пепла.

   – Где?

   – Что – где?

   – Где закопал? – начиная терять самообладание, спросил босс.

   – Где закопал? – словно издеваясь, повторил брюнет. Потом дёрнул головой и произнёс, как отрезал. – Так я тебе и сказал.

   – Скажешь, куда ты денешься, – отходя на шаг назад, уверенно и уже спокойно произнёс блондин. – За дело.

   Его короткая команда прозвучала, словно приговор. Отбросив свои лопаты, мужчины медленно окружили Руса. Он усмехнулся, поглядывая на них, но сам не последовал их примеру.

   – Трое на одного? – уточнил вслух. – Не боитесь? Предупреждаю: я жалеть не буду.

   – Только не убейте, – не обращая внимания на его слова, предупредил подчинённых Вячеслав. – Мне нужно знать, где он закопал её.

   – Зачем тебе это? – спросил Рус, прищурившись, искоса наблюдая за готовившимися к нападению мужчинам. – Она что-то значила для тебя? Тогда почему позволил…

   – Начинайте, – снова проигнорировал босс его вопросы.

   Хватило нескольких минут, и все трое атаковавших лежали на сырой траве, матерясь и постанывая от полученных лопатой ударов, так и не дотронувшись ни разу до соперника. А тот, сжав челюсти, сузив глаза, смотрел на Вячеслава.

   – Убить? Или оставить в живых? – прошипел Рус. Его левая щека под глазом чуть дёргалась, выдавая напряжённое состояние. Ноздри подрагивали, отчего сам Рус напоминал зверя, почуявшего кровь раненой добычи. От молниеносных движений у него лишь слегка растрепались приглаженные волосы. – Или просто покалечить? Сильно или не очень?

   – Встали. Быстро. Вперёд.

   – Нечестно, – просипел задыхавшийся Додик. – Он этой лопатой…

   – Честь? Ты меня развеселил, – ухмыльнувшись, сказал брюнет. – За одно это пойду навстречу… Погнали, мужики.

   Он отбросил на край поляны рабочий инструмент, взялся за полы куртки, рванул их в стороны и с плеч. Потом стянул через голову чёрную футболку и кинул её назад, через голову, оставшись лишь в одних штанах и всё в тех же кожаных берцах, которые казались частью его самого; словно не признавал другую обувь. Мужчины, окружившие его, отвлеклись на разглядывание старых шрамов, белевших на смуглом теле. Это стоило им нескольких ударов: кому в челюсть, кому под дых, а Додику – по причинному месту, что становилось уже его визитной карточкой.

   Вячеслав спокойно наблюдал, как один, некрупного телосложения мужчина, буквально трамбовал трёх его лучших бойцов, при этом сам получал лишь небольшие, почти незаметные или неощутимые для него удары. Казалось, что Рус наслаждался, когда кому-нибудь удавалось достать его. От этого он ещё больше свирепел, даже рычал, будто хотел вкусить чужой и своей крови.

   «Силы неравны, – думал босс, констатируя для себя факт избиения до состояния фарша трёх здоровенных «качков» одним человеком. – Если не остановить, он их превратит в месиво. Кто бы мог подумать… Не зря мне его рекомендовали. Он один стоит всех, вместе взятых. Зверь. Дикий. Неуправляемый. Ему всё равно – жить или умереть. Только умирая, утащит за собой столько, сколько сможет. Такого надо беречь».

   – Стоп. Всем стоп, – как выстрел, прозвучали его слова.

   Вытянутые, сложенные вместе пальцы левой руки Руса замерли в нескольких миллиметрах от виска Додика. Жилистое, блестевшее от пота и летнего дождя тело напоминало животное, бившееся за собственную жизнь.

   – Всё? Хватит? – спокойно спросил человек, секунды назад едва не убивший другого. Он подал руку Додику, который хватал ртом воздух, корчась от боли в грязи. Остальным досталось гораздо больше, и они едва могли подняться. – Без обид, мужики. Не лезьте, больше жалеть не буду. Убью.

   Каждый поверил его словам.

   – Ты сам еле стоишь на ногах, – сказал Вячеслав, заметив, как покачивается Рус.

   – Продолжить? – тут же последовал вопрос.

   – Нет. И всё же ответь: где закопал?

   – Не считай себя умнее всех, – ответил ему, надевая футболку и стараясь не морщиться, произнёс брюнет сквозь зубы. – Хотел меня зацепить на крючок? Надо было раньше вставать. А теперь поздно. Не скажу.

   Он поднял лопату, взял свою одежду и, не оглядываясь, ушёл с поляны. Босс проводил его мрачным взглядом, но останавливать не стал. Затем медленно вздохнул и посмотрел на свою побитую команду: мужчины, помогая друг другу, едва держались на ногах.

   – Вячеслав Робертович, – виновато сказал тот, что привёз их в лес, – невозможно, как два пальца… Он зверь.

   – А вы почаще в «Тайгу» наведывайтесь, совсем грушами для битья станете. Поехали назад. Я сам с ним разберусь…

   Рус шёл к своей машине, теряя направление. Его качало от дерева к дереву, зрение то пропадало, то возвращалось. Болели рёбра и то, что пряталось под ними.

   «С*ки, достали-таки. Хорошо, что несильно, но ощутимо. Главное, не показать слабость. – Он оглянулся, чтобы убедиться, насколько далеко от поляны находился, и сразу мысли переключились на события, предшествующие бойне. – Выходит, уползла? Сладенькая, как леденец на палочке. Ускользнула, значит? А ведь если бы я не вернулся сюда с лопатой, сейчас Славик точно знал бы, что она не сгорела. Пустил бы по следу своих троглодитов. А так – теперь девчонка только моя. Осталось лишь найти опалённую зверушку. Или её тело. Да ещё понять бы, почему такой интерес к ней, что даже за мёртвую готов шкуру спустить. Но ведь допустил всё, что с ней сделали? Не похоже, что дорожил девкой. Да… Надо разобраться. Лишний козырь в рукаве не помешает».

   Он добрался до машины, присел около колеса, слушая звуки утреннего леса. Не спешил уезжать, да и сил не осталось. Ему надо было хоть немного времени, чтобы продышаться, привыкнуть к недостатку воздуха, дискомфорту в движениях. Но боли он уже не чувствовал.

   «Почти мёртвый. Но живой. Странное сочетание. Привык. – Обрывки мыслей не давали ему отключиться. Слух уловил где-то неподалеку звук заработавшего двигателя, затем удалявшийся шум машины, и снова наступила тишина. – Уехали. Х** с ними. Слабаки. А Пархом-младший непробиваем. И всё же интересно, зачем ему эта девка? Что, Славик, не успел? Не уследил? Эх, зря старик доверил тебе свой бизнес. Такую империю грохнул сынок».

   Рус посидел ещё с полчаса, а потом встал, как ни в чём не бывало. Потянувшись до хруста, быстро надел футболку, бросил в салон толстовку, в багажник лопату и сел в машину, ухмыляясь, предвкушая наслаждение от будущей охоты. Он отдавал себе отчёт, что переиграть босса удалось лишь временно. Но этим сам и вызвал его настороженное к себе отношение.

   «С другой стороны, пусть знает, что я не Додик. Этому идиоту столько платят, что остальным и не снилось, как и мне. Теперь Славик задумается, стоит ли оно того? Додик – тупой кусок мяса. Но парень привык жить на широкую ногу. Идиот, украсил себя татухами на бешеные бабки. Не понимает, что эти приметы хуже нарисованной мишени… А я подожду, мне спешить некуда».

   В течение следующих нескольких дней деятельность младшего Пархомова была направлена на попытку удержать руку на пульсе в собственном строительном бизнесе.

   Компанию «СУ-123Л» он получил от отца, когда тот решил отойти от основного дела. Вместе с известностью и ответственностью сыну достались большие объёмы работ на заводе, в городе, в области; арендованные земельные участки под строительство нескольких многоквартирных высотных домов в новых микрорайонах; закупка, поставка и перепродажа материалов; невероятные финансовые потоки. Поначалу всё катилось само собой, как отлаженный механизм по давно проложенным рельсам, но незаметно и постепенно недостаток опыта и непомерные амбиции подтачивали опоры некогда сильной организации. К тому же Вячеслав считал методы работы отца устаревшими, а его связи, налаженные в лихие времена, скептически называл пещерно-доисторическими. Не создав самостоятельно ничего нового, неуловимо легко разрушил крепкий, известный в регионе бизнес. С течением времени Пархомов-младший осознал, что совершил много серьёзных ошибок. Они привели к проблемам, превратившимся в огромный снежный ком, летевший с горы и угрожавший подмять его, уничтожить – в прямом смысле. Но ему хотелось всего и сразу, и он пошёл на риск: ввязался в криминальные столичные круги, где занял немалую сумму денег под объявленный в городе тендер на возведение целого жилого микрорайона со всеми необходимыми коммуникациями, а также детских садов, большой школы с бассейном и многофункционального торгового центра. И кое-кто из городских правящих кругов помог ему выиграть этот тендер.

   За постоянной суетой Вячеслав не обратил внимания на начало налоговой проверки. Их и при отце было немало, и все проходили спокойно, без нервотрёпки. Когда выявлялись небольшие нарушения, то их быстро исправляли с минимальными затратами.

   Прошло значительное время, прежде чем ему поступили сведения из столичной налоговой, что ведётся проверка, и чья-то кропотливая работа нащупала много коррупционных схем, в которые были втянуты десятки компаний, работавших с «СУ-123Л». Замять эту историю уже не удавалось, так как она вышла на самый верхний уровень. Вячеслав не стал говорить отцу о сложной ситуации, решил самостоятельно устранить проблемы. Однако того, кто занимался проверкой, оказалось непросто найти, а этот неизвестный продолжал разматывать клубок: потянув за одну ниточку, находил следующий узелок, потом ещё и ещё, пока не вышел на некоторых личностей в городских структурах. Тут-то и поползли слухи о подстроенных результатах проведённых тендеров, о значительных накрутках при перепродаже строительных материалов, о махинациях с сокрытием выручки и прочих нарушениях. Но самым серьёзным звоночком стали вопросы о других земельных участках на окраине города, отданных почти за копейки, перепроданных несколько раз и доставшихся, наконец, нужному хозяину – Пархомову В.Р. в аренду на четверть века. Все продуманные, многомиллионные ходы летели в пропасть на глазах... Ему повезло совершенно случайно: помощь оказал муж той самой женщины, которая въедливо раскручивала «СУ-123Л», передавая результаты проверки в столицу. По настойчивой просьбе Вячеслава ей усиленно мешали: задерживали с ответами, мотивирую тем, что некоторые счета находились за рубежом; направляли неполные, неинформативные письма; всячески затягивали время. Не все были рады такой активности налоговой службы. Дополнительно он принял срочные меры предупреждающего и устрашающего характера: «случайно» сбил на своём джипе эту женщину, переходившую дорогу по «зебре». Серьёзно травмировав «бухгалтерше» ногу, был уверен, что сильно напугал её, но снова ошибся. Она закончила проверку, потянув вместе с его компанией и десятки других. Теперь Пархомов-младший точно знал, что время упущено. Оставалось только выкручиваться и создавать видимость, что всё нормально, одновременно с этим тайно подготавливать побег из страны.

   Как-то утром Вячеслав собрал подчинённых в директорском кабинете своей строительной компании для обсуждения сложившейся ситуации и заданий на день. Здесь присутствовали только мужчины определённого направления деятельности.

   – Рус, ты вывел из строя двух моих человек, – констатировал Вячеслав, делая пометку в ежедневнике. – Поэтому берёшь в пару Додика, уцелевшего после вашего мужского разговора. Кто главный, разбирайтесь сами. Далее информация для всех: дамочка, которая вела налоговую проверку, отправила результаты в Москву. Мне оттуда поступил сигнал. Значит, она не поняла моего предупреждения. Надо было сразу давить, а не ноги ей ломать. Итак, меня она больше не интересует. Можете делать с ней, что хотите. Адрес знаете. Только осторожно, без шума, ни в коем случае не наведите ментов. И так проблем хватает. Всем ясно?

   В ответ присутствовавшие мужчины молча кивнули. Босс видел, что никого из них не привлекло предложение побаловаться с «сорокалетней тёткой», и лишь Додик заёрзал на стуле. Вячеслав перевёл взгляд на его напарника, словно лишний раз напоминая, что теперь это его проблема. Когда все разошлись, Рус приблизился к столу босса, чтобы уточнить некоторые детали о состоянии здоровья тех, кому недавно намял бока. Пока они спокойно беседовали, «здоровяк» тихо вышел.

   Пархомов заметил это и чуть усмехнулся.

   – Похоже, Додик помчался за удовольствиями. Ты бы присмотрел за ним, а? Если он устроит, что обычно, с этой бабой, сорвётся наш отход. Менты не выпустят тогда.

   – А зачем ты дал добро? Знаешь ведь, он за каждой юбкой поползёт. И что, я ему нянька теперь?

   – Рус, просто пригляди за ним. Не задавай вопросов. Я же знаю, что ты не дурак. Не отнимай моё время.

   – Как скажешь, босс, – ответил он тоном, показавшимся Вячеславу насмешливым, и направился к двери. – Пусть не жалуется только. И боится за собственные яйца.

   – Мне-то всё равно, но не забудь: он в любимчиках ходит. Табло ему не попорти.

   – А мне пох***, – послышалось уже из коридора.

   Пархомов чуть изогнул уголок рта, взял блокнот и нашёл нужную страницу. На ней его твёрдым крупным почерком значилось: «Тамара, бухгалтер, налоговая». Он взял ручку и зачеркнул… половину имени, а потом, чуть помедлив, отодвинул всё от себя.

   «Нет, подожду пока. Надо всё-таки выяснить до конца с этой бабой. Возможно, ещё придется встретиться. Не хочу, чтобы жила без оглядки. В старом дворе, одна, без защиты. Мужа выгнала, насколько я помню. В общем-то, правильно сделала: он её и подставил под мои колёса. Дерьмо-мужик, хоть и помог нам. С другой стороны: она своей работой мне жизнь испортила? Испортила. Вот и я ещё подумаю».

   Тем временем Рус едва успел к месту разборок Додика и женщины-бухгалтера, чьими трудами рушилась теперь империя Пархомовых. Ещё издалека, из окна машины увидел, что она была с ребёнком, мальчиком лет семи, который бился в истерике и бросался на здорового, татуированного мужика, словно в него бес вселился.

   – Идиот раскрашенный. Дебил, – бормотал себе под нос подручный Пархомова-младшего, чувствуя, как разливается бешеная злоба на этого «тупого, самовлюблённого качка». Оглядев, сколько мог, улицу, заметив, что поблизости никого не было, быстро выскочил из автомобиля чёрного матового оттенка, не привлекавшего внимание блестящими боками. – Сказано же было: без шума. Баран. Неужели не мог удержать в узде свой отросток? Ему надо яйца оторвать на х** и в глотку затолкать, чтобы не подставил всех. Может, тогда успокоится. А она совсем умом тронулась? Ещё и с пацаном. Дура набитая. Как она проверку-то делала с такими куриными мозгами?

   Над «полем битвы» стоял дикий ор. Рус не предполагал, что маленький ребёнок может производить столько шума. На светлой одежде женщины, сбоку, на рёбрах проступали небольшие пятна крови. И тут он заметил нож в руке Додика, которым тот угрожал перепуганной светловолосой бухгалтерше.

   «Убью гниду, – только и успел подумать, прежде чем глаза заволокло бурым цветом. Первым порывом было вырвать холодное оружие у неуправляемого человека и воткнуть в него же. Однако смог остановить движение, отточенное до автоматизма, и заставить своё хладнокровие вернуться. – Нет, не здесь. Потом разберусь. Сейчас надо увезти его отсюда, пока кто-нибудь из жильцов ментов не вызвал. Наверняка за шторами прячутся, глазеют на этот кошачий бой».

   Не выбирая методов и понимая, что ничего другого не осталось, применил силу, но здоровяк, вошедший в раж, не хотел подчиняться, старался всячески схватить, оскорбить испуганную симпатичную женщину, которая уже упала на асфальт, подвернув перед этим ногу. По бледности её лица Рус понял, что она готова потерять сознание, но каким-то чудом продолжала улыбаться, стараясь успокоить беснующегося мальчишку. И тут её быстрый, внимательный взгляд, брошенный на него, Руса, заставил напрячься. Она словно сфотографировала его, навсегда запечатлев черты незнакомца в собственной памяти.

   – Налюбовалась? – отвернувшись, тихо, но с угрозой спросил он. – Лучше забудь, что видела. Хоть слово кому скажешь… Не только ноги переломают. Поняла?

   В этот момент мальчишка изловчился и постарался укусить Додика, который снова бросился к женщине, которая, видимо, от неожиданности истерически рассмеялась со слезами на глазах.

   «Только этого не хватало. Истерика, что ли? Всегда знал, что бабы дуры. Цирк здесь устроили. Одни дебилы собрались», – раздражённо подумал Рус перед тем, как «успокоить» напарника резким и коротким ударом кулака по затылку.

   Додик произвёл странный звук, близкий к кряканью или хрюканью, и мешком осел на асфальт. Рус крепко взял здоровяка за шкирку, приподнял отяжелевшую тушу, весившую намного больше его самого, и толкнул в сторону машины. Но не успел сделать и пары шагов к дороге, как вдруг рядом с ними упал целлофановый пакет, наполненный водой, и буквально разорвался на миллионы брызг, оглушив всех участников страшной сцены. Пыль с городской улицы, смешанная с каплями, летевшими на скорости, превратилась в грязные пули, врезавшиеся в руки, ноги, лицо. Рус, оглянувшись, резко поднял голову, хмурым прищуренным взглядом обвёл балконы и окна, но не заметил никакого шевеления. Ни там, ни поблизости никого не было. Лишь вдали, на остановке виднелись несколько человек. Вспомнив собственное детство, абсолютно спокойно осознал, что совершить подобное мог только ребёнок, а это не являлось прямой угрозой.

   Он вновь прожёг взглядом женщину, прижимавшую к себе икавшего мальчишку, и медленно покачал головой, словно предупреждал, потом стремительно направился к своей машине. Шлейфом за ним прошелестели слова:

   – Никому. Запомни, пока жива. Иначе хуже будет всем.

   Додик уже пришёл в себя и был в состоянии управлять автомобилем. Он не повернулся в сторону перепачканных, испуганных людей, закрыв для себя этот вопрос.

   «Я не дурак и не дебил, как все говорят, – обиженно подумал здоровяк и посмотрел в зеркало заднего вида, где несколько раз сверкнули яркие лампочки машины Руса, напоминая, что пора двигаться вперёд. – Не очень-то и хотелось кувыркаться с этой старухой. А вот напугать, увидеть страх и ужас, это самое то. Но не срослось, да и х** с ними. Этого гада я когда-нибудь успокою. Он вылез в первый ряд? Там и поляжет, с*чонок черномазый. Сейчас главное, чтобы не растрепал всем… Он вроде не брехливый. Так-то моей девочке всё равно, когда я по бабам шляюсь, но лишний раз злить её не буду. Она долбанутая на всю голову».

   Две машины сорвались с места почти одновременно и уехали в сторону моста, разделявшего город на промышленную и гражданскую застройку. Рус не отпускал Додика, почти прижимая бампер к бамперу, словно подгонял пинками бестолкового неумеху или контролировал его поведение. Здоровяку это напомнило о том, как его крепко приложили по затылку, отчего даже начало пульсировать в голове. Он скрипел зубами, злился, понимая, насколько унизили его перед «людишками», но подчинялся ехавшему позади него человеку. Не хотел признаваться себе, но чувствовал неконтролируемый страх: кожей ощущал угрозу, исходившую от Руса. Однако понимал, что долго сдерживаться не сможет, а значит, быть столкновению.

   «А может, я ревную, как тупая баба, или завидую? То, что ему теперь респект и уважуха от Славика, бесит меня? – задавал себе вопросы Додик, выруливая на площадку перед офисным зданием «СУ-123Л». – Возможно, чего уж там вилять. Ну не нравится мне этот чёрт. Самоуверенный, скрытный, дерётся, как… терминатор, у нас таких точно нет. Влез в доверие к боссу, да как быстро и ловко. Ведь смог перехитрить самого Славика! Закопал девку и не сказал, где. И ничего ему за это! Ещё и нам п****лей навешал. Мужики теперь рёбра-почки лечат, харкая кровью, и отлёживаются в тихом месте.

   Он в задумчивости вышел из машины и оглянулся назад, с удивлением обнаружив, что на стоянке никого нет, кроме него.

   – Где я его потерял? – осторожно трогая затылок и морщась от неприятных ощущений, пробормотал Додик. – Х*р с ним, пусть катится ко всем…

   Рус ехал за город, в том направлении, где случился пожар. Остановившись на заправке, попутно загрузил в планшет вопрос о карте местности, которая его интересовала. Пока обслуживающий персонал заливал бензин, начал внимательно просматривать полученные результаты. Оплатив полный бак, съехал к обочине, чтобы наметить план действий.

   – Что тут? Ясное дело, лесничество. Видать, та избушка раньше для лесника была, а теперь такие конуры не котируются. Так, на другом краю бывший военный полигон. Это очень далеко для слабой девчонки. Но с той стороны большое поселение, просто огромное. Река, пруд. Нет, при всём желании она туда не сунулась бы. Ни документов, ни одежды, вся избитая. Нет, в полиции знали бы о таком явлении, а значит, и нам сообщили бы. Посмотрим с другой стороны. Так… Полная противоположность. Маленькие деревни. Зато вокруг лес, поля, дорог мало. Тут только и прятаться. Погода пока тёплая, даже на улице можно выжить. Можно? Да, но не ей. Ладно, надо ехать на место; там попробовать осторожно побродить в округе. Только незаметно. Машину придётся оставить где-то, незачем в глаза бросаться с такой тачкой… Не даёт покоя интерес Славика к этой девице. Почему? Она незаметная, тихая сожительница бывшего мента. Сколько раз её видел рядом с ним, а лица так и не запомнил. В чём же дело? Даже меня хотел поймать на крючок из-за неё. Надо вытащить эту тайну. А для этого поработаю сыщиком. Не умнее же меня эта… Как же её назвать-то? – рассуждал сам с собой, внимательно посматривая по сторонам, пока не спеша ехал в нужном ему направлении. – Имя мне не нужно, а вот прозвище надо подобрать. Палёная кошка? Нет, не то, совсем не подходит. Это не про неё, хотя, видимо, с одной из своих девяти жизней ей всё же пришлось расстаться. А может, уже и не с одной? Как и мне… Она же змеёй уползла: так и вижу, как извивается по земле, ползёт, оставляя за собой кровавый след. Дождь был, он и смыл краски и запахи. Нет, не змея. Ускользает мысль, как и сама девка.

   Через некоторое время, загнав автомобиль под навес из веток деревьев, Рус отправился через лес к сгоревшей сторожке лесника. Хотел подойти к ней сзади, с той стороны, где деревья сплошной стеной прижимались к уничтоженному домику. Он был уверен, что догадается, как девчонке удалось выбраться. Мужчина шёл быстро, аккуратно выбирая, где наступить, чтобы не шуметь: понимал, что может быть не одинок в своих поисках. Точно знал, что сожитель жертвы сбился с ног, поднял на уши и полицию, и теневые структуры. Но всё было бесполезно: не нашёл свою девушку. Несмотря на это, бывший полицейский, словно конь, закусивший удила, без устали носился по городу.

   Даже спустя несколько дней на лесной поляне сохранился запах гари. Не было слышно ни звука, ветер не играл листвой, даже птицы молчали. Словно таинственная тишина окружила это место своими путами. Рус, аккуратно отодвигая ветки, подобрался почти вплотную к дому. Со стороны леса строение выглядело лучше: дождь, который шёл в ту ночь, не позволил огню уничтожить избушку до конца.

   Осторожно присев на корточки позади опалённых брёвен, нашёл взглядом полузаваленный ветками проём над самой землёй.

   «Ага, значит, она всё-таки увидела его и выползла. Я заметил этот лаз ещё тогда, подумал: откуда у лесника кошка? Ну, окошко-то чуть побольше, может, для собаки? Неужели всё же пролезла? А больше негде. Воспользовалась, значит. Сообразительная. Кабы знать, кто она, можно было бы хоть что-то предположить. А так – девка Фимы, и всё. Интересно, пятки у неё не обгорели? – Он встал, оглянулся на лесную чащу, силясь представить, куда могла направиться еле живая девушка. – Если я сейчас полезу через бурелом, то будет шумно. Она ползла, к тому же худенькая, как подросток, и треск от огня шёл. Тогда ещё не рассвело окончательно, мы её не увидели бы за стеной пожара, даже если б встала в полный рост. Но вряд ли смогла бы: ноги точно разъезжались после того, что с ней сделали. Да ещё я постарался от души, принял участие в этом безумии…»

   Размышляя и представляя, куда могла бы направиться девушка, Рус выбрался из зарослей. Вспомнив карту, повернул по лесной дороге в сторону развилки: одна тропа уходила к трассе, а вторая… Тут он присел, заметив отпечатавшиеся следы автомобильных шин.

   – Совсем свежие, уже после дождя остались, возможно, даже сегодня. Что ж, посмотрим, куда они меня приведут.

   Прибавив скорости, Рус пробирался по краю леса, не отходя далеко от дороги, которую сложно было так назвать из-за того, что ей давно не пользовались. Ветки деревьев уже срастались над двумя колеями, образуя подобие тоннеля. Промытые дождями ямы были трудно проходимы для легковых машин, за исключением внедорожников. Двигаться быстро технике здесь не удалось бы.

   Чуть меньше часа потребовалось Русу, чтобы выйти к окраине покинутой людьми деревни под названием Верхние Дворы, о чём свидетельствовала полустёртая надпись на покосившемся столбике.

   «Всё заросло. Быстро же природа забирает себе назад то, что человек отвоёвывал десятками, а то и сотнями лет. Хотя дома ещё вполне сносные, есть и кирпичные, и деревянные, на любой вкус. Тут вполне можно спрятаться. Только жрать-то что? Ягоды по огородам собирать? Бред. А может, она просто сдохла где-то в лесу, а я тут рыщу? Может и так. Тогда кто и что делает здесь? Где машина? Судя по звукам, не спеша ездит туда-сюда по деревне. Выискивает? Наблюдает? Кто? А вдруг Славик?»

   Ответ на свой вопрос он получил, когда джип со знакомыми номерами остановился рядом с забором самого крайнего к лесу дома. Рус почувствовал, как кровь ударила в голову, застилая красным изображение. Только это и остановило его от желания броситься вперёд. Он мотал головой, стараясь навести резкость, вернуть зрение и дыхание.

   «Фима. Фима. Вот он ты, совсем рядом. Другого такого момента не будет», – думал Рус, сжимая кулаки до хруста пальцев.

   Но пока он решал, что делать, тот, кто вывел его из равновесия, вышел из машины и медленно направился к калитке. Попробовал открыть её, но поросли кустарника не позволили этого сделать. Высокий подтянутый мужчина с короткой стрижкой вьющихся тёмных волос резко оглянулся и посмотрел именно туда, где стоял его преследователь. Цепкий, пристальный взгляд светло-зелёных глаз словно просканировал местность, но не заметил ничего подозрительного, а Рус в течение этих секунд просто не дышал, замер тенью, только в висках стучала кипевшая кровь, да билось имя:

   «Фима… Гад. – Мужчина же отвернулся от леса, прошёл вдоль забора, стараясь заглянуть за него, снова подёргал калитку. Потом опустил голову, вздохнул и застыл, будто раздумывал, что делать, стоит ли лезть через преграду в дорогом костюме? – Слабак. Всегда таким был. Нет, не всегда… Что же ты? Боишься, штаны лопнут? Хе*ово выглядишь, Фима. Что так? Девку потерял? Или она сбежала? Заслужил, знать».

   Но чего совершенно не ожидал Рус, так это того, что мужчина навалится сложенными руками на крышу машины и упрётся в них лбом, сотрясаясь… от глухих рыданий.

   «Ни х** себе! Как тебя скрутило. Давай-давай, слабак, размотай тут сопли по дороге», – думал наблюдатель со злостью или ненавистью, и сам не разобрал бы своих эмоций при виде бывшего полицейского.

   А человек, которого он называл Фимой, неожиданно выпрямился, показав мокрое от слёз лицо, и закричал, обращаясь к небу:

   – Лина! Лина! – Эхо забилась в пустой деревне, перелетело в лес, шарахаясь от дерева к дереву, повторяя имя девушки, которую потерял и теперь старался найти изо всех сил. – Ангелина! Где ты? Отзовись! Ангелина!

   «Ого, вот и имя подоспело, – подумал Рус, довольно хмыкая, – и искать не надо. Редкое имечко у саламандры… Ёпт… Точно! Саламандра, огненная саламандра! Значит, должна была выжить».

   Он не двигался, наблюдая, как мужчина вытер щёки, вернулся к забору, ударил по нему и выругался. Затем сел в машину и долго крутился, разворачиваясь, чтобы покинуть молчаливое поселение.

   – Даже ручки не захотел пачкать, – произнёс с ухмылкой преследователь, выходя из укрытия. – Мог бы перелезть, изучить обстановку. Чему тебя учили, Фима, или ты всё забыл?

   Легко перемахнув через забор, Рус замер на том месте, где приземлился, чтобы не поломать ветки и не оставить после себя следов. Осторожно ступая между вылезшими на поверхность корнями, подобрался ближе к дому, окна которого были заколочены досками.

   «Солидное сооружение, в два кирпича сложено, – рассуждал сам с собой, аккуратно дотрагиваясь до стен. – Интересно, куда делись владельцы? Не могла же девчонка здесь жить одна. И почему всё бросили, словно волной их смыло? А ведь явно обеспеченные были люди. Забор очень прочный, даже не покосился. Надо проверить замки».

   Осмотрел всё внимательно и убедился, что здесь никто давно не появлялся. Вдоль стены обошёл периметр здания, проверил огород, обнаружив много ягодных кустарников, усеянных плодами. Их тоже никто не трогал.

   – А замки надо смазать, прежде чем попробовать открыть. Жаль, инструмента с собой нет. Но это ничего, наведаюсь позже. Интересно-то как! Не ожидал, что тут тайны кроются, а они точно есть. Почему девчонка оказалась тогда одна? Чем был занят среди ночи этот… Всё-таки надо проверить дом внутри.

   Рус прогулялся по забытой всеми деревне. Кое-где строения отсутствовали, как и ограждения; некоторые были разобраны по кирпичику до основания; запущенные огороды больше напоминали лесную чащу, до того сильно разросся сорняк выше роста человека. От магазина и деревенского клуба тоже ничего не осталось, лишь железный остов доски объявлений торчал из земли скелетом культурного наследия.

   – Да… Тоскливая картина, – тихо произнёс мужчина, прислушивавшийся к каждому шороху в округе. – Если она соберётся сюда вернуться, недолго протянет на этом кладбище.

   В раздумьях вернулся к своей машине, когда солнце уже давно перевалило за полдень. Собрать мысли воедино пока не получалось и выстроить план будущих действий тоже. К тому же ожил телефон.

   – Ты мне нужен, – без предисловий констатировал Вячеслав. – Когда сможешь приехать? И где ты?

   – На заправке. Хотел ещё на мойку заехать, не люблю пыльные машины. У меня есть время?

   – Да. И новости у меня есть.

   – По чью душу? – спросил Рус, почувствовав в голосе босса недовольство.

   – Приедешь, скажу.

   Щелчок, гудки, тишина после отключения телефона.

   – Подождёшь, – ухмыльнувшись, произнёс он в ответ Вячеславу.

   Тем не менее, через час сидел в его кабинете и хмуро посматривал на Додика, который докладывал о том, что на всю неделю переходит в службу Оксаны Робертовны, сестры босса, по её указанию. Пархомов-младший лишь кивнул, соглашаясь отпустить неуживчивого подчинённого. Как только здоровяк вышел из кабинета, Рус услышал:

   – На субботу дело есть: заглянем на свадьбу к бухгалтерше.

   – Она замуж собралась? – равнодушно прозвучал вопрос. – Откуда инфа?

   – В ЗАГСе свои люди есть. Тут ведь интересно, за кого она выходит.

   – И за кого? – поинтересовался Рус, понимая, что босс ждёт его вопроса.

   Хотя ему самому была безразлична и женщина, и её личная жизнь. К тому же он считал дамочку бестолковой, если не глупой, потому что умудрилась подставить под удар не только себя, но даже ребёнка.

   – Охомутала директора по охране труда с завода, прикинь? Губа не дура.

   – Значит, выбралась почти на верхнюю ступеньку? Теперь она под защитой? Да вроде закончили же с ней? В чём интерес?

   – Хочу лично убедиться, что нет ошибки. Уж слишком стремительно происходят перемены, это непривычно как-то... У них выездная регистрация будет прямо во дворе дома. Вход, думаю, свободный. Я там был недавно: одно старичьё по лавкам сидит. Всё, как из позапрошлого века. Музей восковых фигур на выезде.

   – Надо, значит, навестим. Посмотрим на тот музей, – кивнул Рус, думая совершенно о другом. – На сегодня всё?

   – Да.

   Когда подручный вышел, Вячеслав поджал губы, только так и выразив свои эмоции. Не давала ему покоя самоуверенность и сила этого замкнутого человека.

   – Как-то раньше не обращал внимания на него, а тут человек показал себя… Да что там говорить? Переиграл он меня. Я привык к тому, что никто лишнего движения не сделает без команды. Не мог предположить, что он просчитает всё, и сам поедет туда. Нет тела – нет дела. И в итоге у меня ничего на этого Руса нет. Прижать, заставить плясать под мою дудку не получится. А значит, надо его приблизить. Такой боец нужен мне. Он один стоит десятка моих увальней. Пусть Додик поработает у сестры, заодно мне от его тупости будет отдых. Только неприятности от этого идиота… Дура же она, как раз ему в пару. Нет слов. Вроде одни родители у нас, а… А что я могу поставить ей в вину? Мне было пять, Оксанке три, когда мать умерла. Отец так и не привёл в дом никого. И нами не занимался, сгрузив всё на обслугу. Нужны ли мы ему были вообще? Чёрт его знает, причем в прямом смысле. Не хотел бы я иметь такого врага, как мой отец.

   Дальше его мысли свернули к сгоревшему домику, но Вячеслав постарался сбросить подкатившую тошноту и напряжение. Закрыл глаза и немного расслабился в кресле. В последние несколько месяцев он стал мало спать, и никакие таблетки не помогали. Не ощущал усталости, нервозности или раздражения. Скорее, вообще ничего не чувствовал, как и в течение всей своей жизни. А помнил себя лет с четырёх с половиной. Мотнув головой, постарался не думать о далёком прошлом.

   «И в настоящем хватает так, что накрывает с макушкой. Итак, Оксана. По сути, я её совсем не знаю. Она лет с пятнадцати за бугром жила и вдруг вернулась. А ведь ей двадцать восемь, взрослая уже. Разве она будет кого-то слушать? Может такое учудить, что не откупишься ничем. Я подозревал, конечно, что «кукушка» у неё больная, но не предполагал, что она совсем улетела. Да ещё и Додик этот. Нет, всё-таки она круглая дура».

   Взгляд упал на фотографию в красивой рамочке, стоявшую на столе. На ней был он сам, его жена и двое малышей, сын и дочь. Глаза смотрели на изображение родных людей, а в душе не дрогнула ни одна струна. Не чувствовал Пархомов ничего к этим людям, которые должны были бы стать для него самыми близкими и дорогими. Но не стали. Вячеслав обеспечивал, давал, брал взамен, иногда интересовался их жизнью – и это всё.

   «А ведь существуем под одной крышей. И мне всё равно, есть они или нет. Да и им, наверное, тоже. Никого никогда не любил. Никто мне не нужен. Только осталось ощущение потерянного чего-то очень давно. Мать? Я её помню. Красивая была, добрая, с неземной улыбкой, какой-то всепрощающей. Словно она знала что-то, неведомое больше никому. Отец злился уже тогда. Или я всё это придумал, когда она заболела? Да… Наверное, только к ней у меня было что-то… Может, отправить жену с детьми отсюда? А то она стала задавать слишком много вопросов. Всё ей не так. То мало времени дома провожу, то слишком долго молчу, то вдруг интересуется, где и с кем я был. Боится, что меня ликвидируют, а ей ничего не достанется? Так ведь знает же, что всё на детей оформил. Правильно Рус говорит: бабы дуры. Чёрт знает, что у них в голове. Того и гляди, завалит так, что не разгребёшь потом. То ревность, то зависть, то ненависть – откуда что берётся? Ладно, всё одно к одному, и мне скоро сматываться. Значит, пусть она едет с ними, осваивается. Для начала виллу им сниму. Потом сама выберет постоянное жильё, мне без разницы. Да, точно, так и сделаю. Не будем мешать друг другу, и каждый займётся своей жизнью».

   Он вызвал секретаря, продиктовал ему задание, связанное с семьёй, и отправил исполнять. Сам поехал в городскую управу «на разведку»: необходимо было выяснить, спокойно ли работалось людям, связанным с ним общими делами; не закачались ли под ними мягкие, кожаные кресла?

   В субботу, как и запланировал, Вячеслав в сопровождении Руса явился на свадьбу. Неприглашённые гости были в кожаных куртках и белых футболках, стояли в углу двора и наблюдали за происходящим. На них никто не обращал внимания. Представитель ЗАГСа к тому времени уже уехал, гости поздравляли жениха и невесту.

   – Какая тоска, – тихо произнёс Вячеслав, равнодушно разглядывая людей, – так и лезет в память собственная свадьба. Хотя здесь даже интереснее. Смотри, как нарядились старушонки, будто на королевский приём. Все уж одной ногой в могиле, а то и двумя, но туда же: нацепили побрякушки, шляпы, тряпки цветные. Попугаи облезлые. Но здесь точно веселее.

   – А что? Скучно на собственной свадьбе было? – лениво поинтересовался Рус, прищуренными глазами выслеживая невесту, которая выглядела счастливой и беззаботной.

   – Да мне было без разницы: отец сказал, что надо жениться, я и не спорил. Всё равно.

   – Угу, понятно.

   Он посмотрел на босса:

   «Вроде нормальный мужик. А глаза какие-то стеклянные, в них не видно ни одной эмоции, ни зла, ни радости, ничего. Словно он умер ещё до рождения».

   – А музыка-то какая, – снова сказал босс и сплюнул себе под ноги, – я ни разу в жизни не слышал ничего подобного. Всё скрипит, шипит. Но глянь на них: танцуют, смеются, словно ожили. Зато шатёр на современный лад. Что творится с этим миром?

   – А я слышал. Давно, очень. Это «Рио-Рита» и «Брызги шампанского».

   – Оху… – у него чуть не вырвался мат, что было ему абсолютно несвойственно. Вячеслав сам удивился своей реакции. – Рус, ты сразил наповал. А это сложно сделать, поверь мне. Откуда такие познания?

   – Директор интерната крутил пластинки, когда устраивал танцы для коллектива, – задумчиво протянул Рус, словно на миг провалившись в то далёкое время. – Старый был пёс, хитрый. Хотел вырастить высокоморальное поколение. Вряд ли у него вышло на все сто процентов, но музыку эту я запомнил, тут уж никуда не деться.

   Вдруг Пархомов-младший ухмыльнулся, мгновенно отключился от разговора, поняв, что женщина в красивом белом платье их заметила, но его взгляд при этом оставался пустым, как окна покинутого дома. Рус тоже хмуро наблюдал за ней. Она с беспокойством оглядывалась на них, когда её взял за руку нарядно одетый мальчик, тот самый, который несколько дней назад валялся на асфальте, визжал, бился в истерике и пытался, как мог, защитить близкого ему человека. Он и сейчас исподлобья посматривал на мужчину «в чёрном», но при этом молчал.

   «Немой, наверное, – подумал Рус, специально насупив брови, чтобы напугать маленького, серьёзного человечка. – Ещё ни слова не сказал, но взгляд смышлёный. Узнал ведь меня, засранец мелкий. И какого х** мы тут торчим? Отсвечиваем своими физиономиями. Чего ради?»

   – Смотри-ка, ещё гости пожаловали. Важные, – негромко сказал Вячеслав. – А жаль, что Додика не взяли, вот бы он удивился, что есть мужики и поздоровее, и без его идиотских татуировок. Глянь на этих двух гигантов. Похоже, сын с отцом. Жесть, до чего громадины. Ой, самая маленькая старушонка решила потрогать одного из них! Рус, ну и цирк. Слушай, а я не пожалел, что мы выбрались на этот парад древностей.

   – Да, надувные матрасы впечатляют, – согласился Рус.

   Он покосился на двух мужчин, старавшихся быть незаметными, но при таких габаритах это было невозможно: оба под два метра ростом и весом далеко за сотню. Различались они лишь возрастом. Тот, что старше, лет пятидесяти, тихо, но строго руководил процессом обслуживания свадебного торжества. Одетый в тонкий джемпер и тёмные брюки он смотрелся почти по-домашнему. На губах появилась немного стеснительная улыбка при его взгляде на обитателей двора, на женщин преклонного возраста, которые выглядели, словно модели, сошедшие с обложек журналов. Рус тоже попытался отвлечься хоть на секунду от мрачных мыслей и предчувствия чего-то неприятного. Он чуть усмехнулся, разглядывая ярких гостей свадьбы.

   «Такое не забыть, даже если сильно постараться. Ведь им лет – точно за восемьдесят, а смотри-ка, вырядились. На одной платье с голым плечом, руки в браслетах, как в наручниках, на голове чего-то навертела. Другая вся в жемчугах. Из какого древнего сундука их достала? Интересно, настоящие? Она, похоже, тут главная среди этих бравых старушенций. А вот та тощенькая – точно «училка». Даже на свадьбу пришла в белой рубашке. Волосы совсем седые, это уж точно из-за деточек. Самая маленькая бабуська о чём-то шепчется с молодым качком. Очки у неё огромные. Может, слепая? На ощупь живёт?»

   Второй крупный мужчина негромко разговаривал с очень пожилой дамой, казавшейся Дюймовочкой на его фоне.

   «Точно ведь подметил Славик: это сын первого здоровяка, – подумал Рус, разглядывая гостей. – Того и гляди, треснет на нём рубаха. Не нравится мне его взгляд, цепкий, внимательный, словно сканирует всё вокруг. Говорит со старушонкой с таким почтением, будто родной… как там это называется… внук. Да, Додик тут потерялся бы. У этих «банки» не от стероидов такие. Видно, что железо мужики качают. Шеи, как у быков».

   Появление ещё одного человека вызвало в нём резкое недовольство, чёрные глаза забегали, выискивая укрытие. Но высокий светловолосый мужчина с улыбкой обнялся с женихом, потом рассмеялся, совсем отвернувшись от Руса. От сердца отлегло, даже чуть заметно выдохнул.

   В этот момент рядом негромко чертыхнулся Вячеслав и щёлкнул пальцами, выражая таким способом своё раздражение. Он кивнул подчинённому, указывая на другой угол двора. Внимание Руса переключилось на вновь прибывшую пару, вернее, оно было приковано к высокой черноволосой женщине в тёмном платье. Он видел её раньше и был прекрасно осведомлён о направлении деятельности службы безопасности завода, которую она возглавляла уже несколько лет. Цепкий взгляд её карих глаз при всяком удобном моменте впивался в почти такие же глаза Руса. Он, не мигая, смотрел на женщину, которую сложно было назвать красивой. Она была яркой, как вспышка молнии. И такими же молниеносными были её взгляды: они не прожигали насквозь и не предупреждали, но словно дразнили – «попробуй, рискни». Женщина танцевала с худощавым мужчиной в строгом костюме, что-то отвечала на его вопросы и даже улыбалась, но стоило ей посмотреть в сторону незваных гостей, как в глазах светился убийственный, жгучий холод.

   – Ты знаешь её? – тихо спросил Пархомов своего напарника.

   – Да. А ты?

   – Само собой. Да и этих мужиков тоже. Тут собрались заводские руководители самого высокого уровня. Только одного не знаю, того, который с этой безопасницей приехал. Муж, наверное. Уж больно жарко смотрят друг на друга. Не с любовником же она появилась бы. Да и нет у неё времени на такие слабости. А неплохо наша бухгалтерская крыса замуж выскочила, прикрыла свой задок… Нам надо убираться отсюда, – недовольно вынес вердикт. – Нет никакого желания связываться с «железной леди». Если она скажет «фас» своим подручным, это будет гораздо хуже, чем менты или следственные органы.

   – Я знаю, – спокойно сказал Рус, не отпуская из поля зрения женщину. – Она ни за что не появилась бы здесь просто так. Значит, эти люди важны для неё. Через эту стену не перелезешь. А если рискнёшь, быстро на нарах окажешься. Сам делай выводы. Это твои проблемы, я лишь исполнитель.

   Теперь жёсткий взгляд её чёрных глаз воткнулся прямо в Пархомова-младшего. Вячеслав почувствовал всей кожей угрозу, исходившую от женщины – не от директора по безопасности, а именно от женщины. Он выпрямился, оттолкнулся от стены и презрительно выгнул дугой губы. Это стало единственным проявлением эмоций на его лице.

   – Уходим, – сказал он. – Забудь этот адрес.

   – Понял. Только ты предупреди и Додика, этого надутого долбоё**. Ведь может полезть на любую, не думая о последствиях. Да там и думать-то нечем – плоскостопие мозга.

   – Ну, ты скажешь, Рус! – хмыкнул босс. – Такого диагноза даже я не придумал бы.

   – Будь моя воля, пришил бы его просто, дебила.

   – Нельзя. Ты же знаешь, сестрица на него запала. А он тра*ает всё, что шевелится, и её заодно.

   – Бабы дуры. Я всегда говорю об этом.

   Рус последним покидал старый двор, где продолжалась свадьба, работал с шипением старый патефон, звучала почти забытая музыка. Он всё так же пристально смотрел на черноволосую женщину, приехавшую в гости к жениху и невесте. И она следила за каждым его жестом. Казалось, что они разговаривали глазами, предупреждали, угрожали, словно понимали, насколько опасными могут быть предпринятые ими шаги; или отдавали себе отчёт, как сложно противостоять другой стороне в борьбе добра и зла, жизни и смерти.

   Никто не вышел победителем из этой дуэли, никто не отвёл глаз и не моргнул. Пока можно было видеть друг друга, они это делали…

   «Да, бабы дуры, – думал он, сидя за рулём машины Вячеслава, – только не она. Нельзя пересекаться с Анной Сергеевной Тарасовой. Себе дороже выйдет. Похоже, и Славик это понял. Правильно сделала, что приехала к этим. Хоть здесь можно закрыть тему. Значит, одной проблемой меньше».

ГЛАВА 3.

– Глафира Ивановна, мне пора уходить, я чувствую это, – вечером воскресенья сказала своей спасительнице Ангелина, сидя в большой комнате на старом сундуке, покрытом выцветшей, когда-то красивой шалью. – Здоровье уже поправила, сил набралась. Больше нельзя медлить.

   – Я против, и ты знаешь это. Но удерживать не стану. Я кое-что собрала тебе из одежды. У меня тут хранились вещи для дочери, – дрожащим голосом произнесла женщина с белоснежными волосами и тяжело вздохнула. – Она, правда, выше ростом была, но такая же худенькая. Мы редко виделись после её замужества, но я покупала кое-что, чтобы подарить при встрече. Так вот вещички и остались у меня, а выкинуть рука не поднялась, хотя дочь их даже не видела.

   Воцарилось молчание, лишь тусклая лампочка потрескивала под потолком, да самые ранние и неугомонные ночные бабочки спешили пробиться через стекло, шурша крылышками. Ангелина не решалась задавать вопросы, чувствовала, что боль Глафиры не утихла с годами. Женщина сидела за столом, в задумчивости гладила скатерть узловатыми пальцами, словно расправляла невидимые и несуществующие складки или заломы. На ней была, как всегда, тёплая, вязаная ею самой кофта; цветастая, длинная юбка почти закрывала ноги. Ставшие с возрастом бесцветными глаза поблёскивали готовыми пролиться слезами.

   – Если так сложно, может, и не надо рассказывать? – негромко спросила девушка и пересела ближе к старушке.

   – Мы же с тобой договорились? Я не нарушу слова. Да и тебе полезно будет узнать кое-что о жизни. Хотя ты и сама уж хлебнула… Когда-то наша деревня была живой, люди дружили, помогали друг другу. Сейчас почти не осталось домов. Хозяева сами перевезли их в дачные хозяйства. А мне к тому времени некуда и незачем было ехать. Так и осталась здесь одна. Но ты не думай, мне нравится такая жизнь. Со мной моя память, где всё ещё хорошо. – Она замолчала, пытаясь протолкнуть слёзы, душившие её. Потом вытерла сухонькой ладонью всё-таки сорвавшуюся с редких ресниц солёную каплю и зашептала торопливо, словно боялась не успеть или потерять силы. – У нас с Николаем была одна дочь, больше Бог не дал. Она после школы уехала в город, поступила в медицинское училище, но как-то сразу познакомилась с будущим мужем и в двадцать лет уже родила первенца. Приезжала к нам, показывала мальчонку: красивенький такой, спокойный, умненький. Муж её ни разу к нам не заглядывал, всё работал, как дочка говорила. А я думаю, что ему не по душе были такие деревенские родственники. Может, стеснялся или брезговал? Я же не знаю его совсем. А может, наговариваю на него, потому что не уберёг… Но нашу девочку он любил, я слышала, как они говорили по телефону. Да и баловал её, всё покупал, что нужно и не нужно.

   – А как звали вашу дочь?

   – Её-то? Да зачем? Это ни к чему… Потом уже мы с ней только созванивались. Он не отпускал её ни на шаг от себя. Может, боялся чего? Не знаю. А когда ей исполнилось двадцать пять… умерла моя доченька, – еле слышным шёпотом смогла выдавить по буквам Глафира, уже не пытаясь остановить слёзы, которые катились по щекам и прятались в глубоких морщинах. – Муж её нам ничего не говорил. И мы не догадывались ни о чём, сначала я ей звонила-звонила, беспокойно как-то было. А его-то номера телефона мы и вовсе не знали. В конце концов, Николай поехал в город, тогда-то всё и выяснил. Его, правда, и на порог не пустили. Консьерж – вроде так называется – сказал, что никого нет дома, все уехали. А хозяйка умерла уж больше месяца назад. У Николая сердечный приступ случился, его в больницу увезли, оттуда мне и позвонили. Сосед помог доехать к Николаю. Вот там, в палате, всё мне и рассказал. Плакал, убивался… Пока он болел, я ещё держалась, а потом, когда вышел снова на работу да стал уезжать «на дальняк», тут жизнь и стала не мила мне. Думала про плохое, даже говорить теперь страшно вслух-то. Грешные мысли посещали дурную голову. Было такое, да… Вот она, моя девочка.

   С этими словами Глафира встала, подошла к «горке» из тёмного дерева и достала рамочку. Погладила фотографию, пошептала что-то, смахнув слезу, и протянула Ангелине. Со снимка смотрела молодая, красивая, ухоженная женщина в белой одежде. Карие глаза, казалось, внимательно вглядывались в того, кто её фотографировал. Она выглядела немного грустной, но уголки губ были едва приподнятыми, словно женщина старалась улыбнуться.

   – Очень красивая у вас дочь, – не в силах употребить прошедшее время, тихо сказала девушка, возвращая рамку.

   – Да, красивая была. Этот снимок она прислала нам примерно за полгода до своего ухода… Не помню, сколько уж времени прошло, года три, наверное, как в душном тумане. Николай ещё подвёл…

   Она снова замолчала. Медленно встала, пересела к столу и посмотрела в окно, словно хотела там увидеть продолжение рассказа. Потом подпёрла рукой голову и вздохнула. Ангелина старалась не шевелиться, чтобы не мешать ей.

   «Пусть выговорится. Ведь наверняка ни с кем не делилась своей многолетней болью. Почему так устроено: хорошему человеку столько горя досталось! А другие, которые не заслуживают и глотка воздуха, процветают, не задумываясь о содеянном зле. Почему?» – думала она, погрузившись в свои переживания.

   – Вот так я обычно сидела у окна, когда ждала его из дальних поездок, – заговорила вдруг Глафира. – В последний раз, помню, идёт он по тропинке от калитки к дому, а я уж вижу, что непоправимое случилось. Изменил мне Коля… Впервые за всю нашу жизнь. И так больно, противно стало! Как же смотреть в глаза, если он с кем-то себе позволил? Как? Делать вид, что всё так же, как было раньше? Нет, я не смогла бы. Даже из-за памяти о дочери – нет, ни за что. И пусть мне было к пятидесяти, я всё для себя решила мгновенно. Понимала, что есть и моя вина: мало внимания мужику стала уделять, потонув в своём горе. Так ведь и он мучился, страдал, только молча. И всё же не устоял. Предал, понимаешь? А где первый раз, там и ещё наладился бы бегать по бабам. Нет, рубанула с плеча и на порог его не пустила.

   – А вдруг и не было ничего такого? – округлив глаза, прошептала Ангелина. – Может, вам показалось?

   – Нет, деточка, не показалось. Он и не отрицал этого. Винился, конечно. Хотела я тогда спросить его, как он поступил бы, будь я такой ветреной? Но потом не стала ворошить эту грязь. Зачем? Николай был уверен во мне, сказал бы, что и шутить так не надо… А ты-то сама? Тоже ведь не смогла стерпеть? Хотя твой Ефим и говорил, что не изменял тебе, просто жалел каких-то страшненьких.

   – Он больше не мой, – покачав головой, словно отрекаясь от него, прошептала в ответ. – Да, я верила ему. Слишком долго верила, терпела, надеялась, потому что любила.

   – Любила? – удивлённо переспросила Глафира. – А сейчас? Не любишь больше?

   – Нет, – тихо ответила Ангелина. – Сейчас мне кажется, что он совсем чужой человек, почти незнакомый. В общем-то, мне мало о нём известно, о прошлом своём никогда не говорил. Когда мы познакомились, Ефим в полиции служил, но очень быстро уволился оттуда, занялся собственным охранным бизнесом. Вполне удачно.

   Её последние слова прозвучали очень тихо. Она комкала пальцами подол лёгкого ситцевого платья, которое было слишком велико ей, кивала своим мыслям и коротко вздыхала, словно не хватало воздуха.

   – Нет, Глафира Ивановна, не люблю я его. Ушла любовь вместе с нашим малышом. Не знал Ефим о моей беременности, а теперь уже и ни к чему. Да и не собираюсь я с ним говорить. Никогда, – твёрдо закончила свою исповедь Ангелина. – Вот вы другая – сильная, цельная натура.

   – Не знаю, Геля, не знаю. Только я подала тогда на развод сразу же. Николай уехал в город. Насколько знаю, тоже один живёт и сейчас. Иногда заезжает, проведывает меня. По-стариковски общаемся, так теперь говорят. Иногда молчим вместе, и тогда будто ближе становимся к давнишнему счастью нашей семьи. А порой он балагурит, смешит меня! Только видела я, как плачет тайком. Да… Вот такие мы, одинокие старики. Ой, забыла ещё рассказать. Сейчас уж точно не вспомню, но примерно года за два до того, как дочки моей не стало, случилось горе, прямо настоящее горе. Мне бы тогда уже понять это предупреждение, да что я могла бы изменить.

   – А что случилось?

   – Николай в отъезде был. Он же дальнобойщиком всю жизнь колесил по стране нашей, да и даже сейчас ещё работает, хотя уж за семьдесят ему. Так вот, уехал недели на три тогда, а я, привыкшая одна-то время проводить, сразу почувствовала: следит за мной кто-то из леса. В дом ушла, побоялась недобрых людей. Оказалось, девчонка пряталась за огородом. На ночь глядя, постучалась в окно. Тряслась вся, как осиновый лист, прохладно уж было. Замёрзла. Сказала, что сбежала из приёмной семьи, били её там, издевались. Я-то, бестолковая баба, уши и развесила, пожалела, приютила. С виду ей лет, может, восемнадцать-двадцать было или чуть больше. Высокая, худющая, в каком-то оборванном тряпье. И одежду ей дала, и кормила-поила, в общем, как к дочке отнеслась. Она всё у меня выспрашивала, интересовалась про семью, про хозяйство. Так вкрадчиво, тихо влезла в душу. А прямо перед возвращением Николая сбежала, прихватив мою фамильную икону. Я тогда так испугалась, в церковь ходила, грех замаливала: и её, и свой. Наревелась! А что толку-то? Потом уж поняла, что с иконой и счастье ушло.

   – Зачем же ей икона понадобилась? Не понимаю, – спросила Ангелина и пожала плечами.

   – Да не икона, конечно, а оклад ей приглянулся – серебряный, старинный, с чернением. Там на обороте фамилия нашего рода была выбита и значок мастера, ювелира, значит. Девичья моя фамилия. По мне, так пусть и забрала бы серебро, а икону-то зачем? Да что теперь говорить-то? Сама я виновата во всём. Вот, Геля, не будь такой доверчивой. Правильно говорят: не делай добра – не получишь зла.

   – Но вы же не оттолкнули меня? Приняли. Помогли. Спасли, если точнее сказать.

   – Спас тебя Николай, а я…

   – Вы вместе. И ещё: мне нравится, когда вы меня Гелей называете. Это так по-домашнему, тепло. Подружки Линой звали, Ефим – Ангелиной, в основном. А Гелей – не было такого.

   – Может, останешься, а? Геля?

   – Не могу, Глафира Ивановна. Не имею права вас подводить. Я ведь даже не знаю, кому дорогу перешла. Да вы не беспокойтесь, тут же недалеко, как-нибудь буду к вам пробираться, заглядывать иногда, если всё будет нормально. Хорошо, что до зимы далеко. Есть время придумать что-нибудь.

   – Вот это твоё «если» пугает меня. Ладно, давай собираться.

   Глафира принесла спортивный шерстяной костюм тёмно-зелёного цвета с двойными белыми лампасами на штанах и рукавах. Ангелина улыбнулась: она такой раритет только на фотографиях в интернете видела. Пару футболок сложила на кровать, носочки, нижнее бельё.

   – Смотри, всё с этикетками. Трусишки хлопчатобумажные, маечки тоже. Ты такая худенькая, что и маечки хватит, лифчики я никогда не покупала, разве угадаешь с размером… Устаревшее, конечно, но новое, – шептала старушка, любовно поглаживая дорогие ей вещи, купленные когда-то для дочери. – Рюкзачок ещё есть, брезентовый, правда. Тяжёлый, но зато надёжный. Кое-что из продуктов. Только где же ты будешь греть еду-то? Не на костре же?

   – Я осмотрюсь сначала. Электричества там точно нет, как и газа. В огороде у нас всяких ягод много было. Главное, в дом незаметно пробраться. Ефим при мне там всё закрывал, ключ у него остался. Хоть одно окно найти, чтобы не заколочено досками было. Тогда можно стекло выставить и влезть осторожно.

   – Взломщица нашлась, – недовольно пробормотала старушка. – И телефон с собой не берёшь, везде опасности видишь… Скучать без тебя буду. У дочки моей тоже красивые волосы были, тёмные, волнистые. Только она высокая, кареглазая… Всё-всё, не буду больше. Когда пойдёшь?

   – На рассвете. Выходные прошли, не должно быть никого в лесах. Для грибников вроде рано ещё?

   – Ходят уже. Этим всё равно, когда по лесам шастать. Не дают грибам вылезти, уж стригут их.

   – Я осторожно…

   Рано утром Ангелина, одетая в костюм не по размеру, ушла, тихонько ступая по летней росе, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к звукам леса. Кеды тоже были велики ей, не помогали даже толстые вязаные носки, обувь всё равно болталась на ногах. Набитый продуктами рюкзак давил на плечи, но преисполненная уверенности в правильности своих действий, девушка целеустремлённо удалялась от небольшого старого дома. Глафира плакала, посматривая ей вслед, качала головой, крестила девчонку, не сломленную судьбой.

   Капюшона у костюма не было, зато большая кепка Николая помогла скрыть густые, длинные волосы, из-за чего невысокую, худенькую девушку вполне можно было перепутать с подростком. Прохладный утренний воздух бодрил, помогал шагать через ветки, поваленные деревья, преодолевать буреломы. Ангелина старалась не удаляться от грунтовой дороги, чтобы не заблудиться. Через несколько часов ходьбы в среднем темпе вышла к деревне, где провела своё детство.

   Она очень устала, чувствовала слабость, голова кружилась, тянуло низ живота. Хотелось присесть где-нибудь, отдышаться, выпить воды из термоса, наполненного заботливыми руками Глафиры.

   «Хорошо, что дом крайний, недалеко идти. Надо посидеть в кустах, присмотреться. А то следы от машины на дороге, похоже, недавние. Кому могло понадобиться приезжать сюда? Уж не Ефим ли ищет? Даже если он, к нему нельзя – тем более. Вдруг те бандиты из-за него…»

   Ей стало грустно и страшно, мысли о вынужденном одиночестве мешали здраво рассуждать. Раньше бы заплакала от жалости к себе, а теперь слёз не было. Словно выжгло их тем огнём, в котором чуть не сгинула сама.

   Понаблюдав за пустой улицей, она, крадучись, пробралась к задней части огорода, заросшего растительностью выше её роста.

   «Это что же? Если я сейчас пойду через траву, она будет колыхаться. Вдруг меня выслеживают: издалека ясно станет, что кто-то лезет к дому. Надо по краешку, вдоль забора».

   Ангелина старалась, как могла, медленно продвигалась, обходя всякую поросль, чтобы не коснуться её. Приметила плодовые кусты с мелкими ягодами чёрной и красной смородины, крыжовника, которых давно не касалась рука человека.

   Змейкой изворачивалась, но добралась до крытого двора, где с удивлением обнаружила сбитый на воротах замок.

   «Наверное, ворьё. Как же без них? Хотя Ефим говорил, что никто не шалит здесь. Всё ценное давно вывезли, а старые, хромые табуретки никому не нужны», – думала она, успокаивая себя, пока снимала засов, пытаясь обойтись без скрипа.

   Когда села на ступени, ведущие из двора в дом, сил, казалось, не было совсем. Хотелось спать. Сняв тяжёлый рюкзак, достала дрожащими руками термос, выпила пару глотков и тяжело легла спиной на короткую лестницу, почти дотронувшись головой до входной внутренней двери. Появились неприятные ощущения, что снова начало кровить; казалось, от этого и силы уходили быстро.

   – Посижу минутку, – прошептала Ангелина и села; затем, закрывая глаза, привалилась плечом к стене. – Я уже почти дома. Здесь никто не найдёт.

   Через минуту она крепко спала…

   «Вот ты и попалась, огненная саламандра, – довольно потирая руки, подумал мужчина в чёрной одежде, наблюдавший за домом уже несколько дней. – Не зря я замок снял и петли смазал. Значит, всё правильно рассчитал: затаилась под какими-то пеньками, раны зализывала. А как только ожила, побежала дальше от норки, где отлёживалась? Не захотела, чтобы кто-то навестил то место, где пряталась? Как я и предполагал, живучая зверушка оказалась сообразительной. Лишь бы Славик всё-таки не заинтересовался. Но я припугнул его, что мент бросился на поиски своей девки, рыщет по всей округе, своих дружков подключил, и надо бы за ним присмотреть. Пархом согласился и, похоже, даже напрягся. Велел внимательнее его вести. Думаю, у меня ещё есть какое-то время, чтобы решить все проблемы с этой хитрой живностью».

   Рус не спешил. Он понимал, что девчонка обессилела. Дал ей время, чтобы отдохнула, пришла в себя; опасался, не сотворила бы с собой чего-нибудь от страха. Решил, что потом, немного погодя, можно будет начинать отлов. Но в целом был спокоен: жива, даже смогла почти незаметно пробраться среди зарослей.

   Ангелина проснулась резко, словно и не спала. Сердце колотилось, как заполошное. В приоткрытую дверь сарая не попадал солнечный свет дня, и ей показалось, что уже вечер. Она осторожно привстала, ощутив, как затекло тело от долгого сидения в одном положении. Вдруг какая-то птица пискнула в огороде, зашумела крыльями и снова затихла.

   «Здесь кто-то есть», – с ужасом осознала Ангелина и бесшумно метнулась в хлев, где когда-то давно жила коза Нюрка.

   Там осторожно сползла по стене и прижалась всем телом к полу, прислушиваясь к звукам на улице и в доме. Но всё было так же беззвучно, как и раньше. И всё же она не шевелилась, представив себе, что превратилась в ящерицу, готовую отдать свой хвост, но не жизнь. Не поворачивая головы, одними глазами осматривала пространство вокруг себя в поисках хоть какого-нибудь орудия защиты.

   «Вот бы вилы остались здесь, так нет же, упёр кто-то. А смогла бы я человека… вилами? Только если припугнуть. Да и сил нет, чтобы сопротивляться. Как глупо всё получилось!»

   Время шло, но ничего вокруг не происходило, и Ангелина собралась уже подняться, когда услышала негромкий мужской голос прямо за дверью сарая:

   – Выходи сюда. Я тебя видел.

   Внутри всё обожгло мгновенно, будто огнём полыхнуло. Голову сжало железными тисками.

   «Нет! Господи, нет! Как же так? Сразу поймали? Надо было оставаться там, у Глафиры? – От страха не могла даже дышать, в ушах что-то шумело, во рту пересохло. – Помогите хоть кто-нибудь!»

   И снова взгляд заметался по мрачному, пыльному помещению. Глаза, привыкшие к полутьме, выискивали путь отступления и не находили его. Лестница, когда-то приставленная к сеновалу, теперь аккуратно лежала вдоль стены, но Ангелина и не подняла бы её; маленькое оконце, мутное от многолетних осадков, казалось, вросло в стену, выбить его не получилось бы, да и пролезть через узкую раму тоже.

   «Выход там же, где и вход. Это ловушка, самая настоящая ловушка, а я попалась, как ребёнок, – с тоской поняла она и опустила голову на сжатые кулаки. Потом вдруг резко вскинулась и посмотрела на дверь в дом. – Может, рвануть туда? Пробежать через комнату и выбить окно? А там, через улицу и в лес?»

   – Дом закрыт, не надейся, – словно прочитав её мысли, всё так же ровно и уверенно произнёс незнакомец, разбивая последние надежды. – Я ждал тебя. Капкан захлопнулся. Выхода нет. Сдавайся.

   «Ты ещё скажи: руки вверх, хенде хох, рус, сдавайся! – вспомнив школьные чтения, с усмешкой обречённости подумала Ангелина и не шевельнулась. – Да и пусть ещё поговорит. Времени у меня, кажется, не осталось. А так, хоть поживу ещё».

   – Возможно, это ускорит нашу встречу: у меня твоя побрякушка, – вдруг услышала она. – Если хочешь получить её назад, выходи. Я жду.

   Рус сидел на скамейке, посеревшей от дождей и снега, и поигрывал зажигалкой, не нажимая на колёсико. Он знал, что девушка выйдет рано или поздно, ей некуда было деваться. Нужно было только дождаться, когда она смирится со своей участью.

   Дверь открылась резко, и ему едва хватило реакции, чтобы увернуться от летевшего в голову железного термоса. Пока Рус поворачивался в сторону девушки, она уже бросилась мимо него в огород, но не успела проскочить. Сильная мужская рука схватила её за куртку спортивного костюма и дёрнула назад. Ангелина не удержалась на ногах и шлёпнулась на попу прямо ему под ноги. Она тут же потянула вниз «молнию» на куртке, надеясь быстро снять её, и снова попыталась вырваться. Вертелась змеёй, выкручивалась, как могла, но ничего не помогало. Выбившись из сил, перестала шевелиться; просто сидела на земле, опустив голову и тяжело дышала.

   – Всё? Или ещё будешь трепыхаться? – строго спросил он, обратив внимание на то, что она так и не произнесла ни звука. Потом осторожно приподнял девушку и посадил рядом, продолжая крепко держать за одежду. – Где кепочку-то потеряла?

   И тут Ангелина откинула назад волосы и прямо, открыто посмотрела на него, готовая принять смерть. Её бирюзово-зеленоватые глаза пристально изучали молодого мужчину, которого никогда не видела ранее.

   – Что тебе нужно от меня? – наконец, тихо спросила его, не пытаясь вырываться.

   Она чувствовала такую слабость, что даже чёткое изображение начинало расплываться. Держалась из последних сил. Свободной рукой он достал из кармана цепочку с подвеской в виде ангела и протянул ей.

   – Твоя же игрушка?

   – Моя. Откуда она у тебя?

   – Я заметил, что замок сломался, – начал лениво говорить Рус, – когда… наклонился к тебе. Увидел через рваный мешок на шее.

   Ангелина совсем перестала дышать, осознав, кто перед ней. Морозный озноб прошил кожу, впиваясь острыми иглами. Через несколько мгновений воздух по капле стал поступать в лёгкие, а она всё смотрела и смотрела на мужчину с чёрными глазами, гладко зачёсанными волосами, усами и бородкой на восточный манер. Он, прищурившись, следил за её реакцией. Нахмуренные брови делали его взгляд жёстким, даже угрожающим. При этом сам выглядел спокойным и уверенным в собственной силе.

   «Тогда, ночью… это он, тот, который не отказался, – пыталась она поймать обрывки своих мыслей. – Так я сказала Глафире, когда вспоминала, но не хватило сил и смелости всё описать».

   Память сразу отреагировала чередой картинок, запахов, прикосновений, звуков... Как хотелось закричать, когда тело резко дёрнули, поставив на колени и локти. Как прижался кто-то к её спине, вгоняя в панику, выбивая слёзы и понимание невозможности избежать жуткой участи.

   – Тихо ты, не дрыгайся, – услышала хриплый голос, который сложно было разобрать из-за мешка на голове и нехватки кислорода. – Не вздумай заорать, иначе придушу. Поняла? Кивни.

   Голова сама склонилась. Ноги разъезжались от слабости и жгучей боли во всём теле, руки подламывались.

   – Я сейчас чуть надрежу мешок, повязки тоже… Чего молчишь-то?

   Смогла только промычать в ответ и тут же почувствовала поток воздуха, и ловкие, быстрые пальцы расширили разрез. Потом нащупали заклеенный рот и замерли.

   – Вот с*ки, – прошипел мужчина. – Так, слушай меня внимательно. Да держись ты на ногах-то! Я же не могу всё делать один!

   – Не могу, – еле промычала она через полуоткрытый рот.

   – Тогда здесь и кончишься! Ну! Соберись же! У тебя один шанс из миллиона. Я скоро выйду отсюда. Ноги твои свободны, руки – почти. Потом дёрни посильней, чтобы лопнула лента. Рот наполовину закрыт. Не кричи, постарайся, а то все поймут… И ползи отсюда, как только сможешь выбраться.

   – Как?

   – Там лаз в стене, я тебя туда толкну. Ты протиснешься. Всё. Время…

   «Если бы он не дал мне возможность дышать ртом, я могла захлебнуться своей же рвотой. Хоть и съела мало тогда, на помолвке Каро, а всё-таки вывернуло сильно. Если бы не он…»

   – Почему ты спас меня? – прошептала ему пересохшими губами. – Если бы не ты…

   – Я не спас, лишь дал возможность бороться и выжить. Всё зависело от тебя самой.

   – Нет, ты спас меня, – упрямо повторила она. – Не тронул, лишь изображал. Но всю душу вытряс... Не надо приуменьшать свою роль. Кто ты?

   – Это не имеет значения.

   – Ты же был с ними? Бандит? – не слушая его ответов, продолжала шептать Ангелина свои вопросы. – Точно нет. Я слышала обрывки слов, только не видела ничего. Это ты сказал, что перережешь верёвки на ногах? А потом, когда никто не видел, и на руках? Это ты разорвал мешок? Мне стало легче дышать тогда. Только рот не до конца...

   – Не хотел, чтобы ты закричала.

   – Это ты толкнул меня к тому лазу в углу? Ты укрыл меня тряпками?

   – Засыпала вопросами, – усмехнулся мужчина, – любопытная какая. А если я скажу, что именно моими руками был подожжён дом? Поверишь?

   – Да. Я уверена в этом. Но ты дал мне время и надежду – то, чего мне не хватало. Ты дёргал меня за волосы, когда изображал… и страшно шептал: «Ползи, цепляйся, борись, иначе нельзя. Скоро заполыхает всё. Поджаришься. Ползи изо всех сил».

   – Надо же, память у тебя хорошая.

   – Это ты…

   – Ну, хватит воспоминаний, – резко перебил он. – У нас нет времени здесь прохлаждаться. Не только я разыскивал тебя. Надеюсь, что хоть сейчас мы тут одни. Надо валить.

   – В смысле? Не поняла. Я никуда отсюда…

   – Значит, тебя найдут и, сколько бы ты ни пряталась, всё равно убьют. Но сначала вывернут наизнанку, чтобы узнать, кто и как тебе помог. К тому же я всем сказал, что лично закопал твои кости. И вообще, не могу рисковать своей шкурой. У меня есть ещё дела на этом свете.

   – Да что ты хочешь от меня? – повысив голос, дрожащим голосом спросила Ангелина. – Я не могу никуда уйти отсюда.

   – Почему?

   – Устала.

   – Ерунда. И заметь, я у тебя не спрашиваю, где ты пряталась, откуда эти вещи и термос-убийца? Не интересуюсь даже, как ты собиралась здесь жить? Потом сама всё расскажешь. – Рус покачал головой, не давая ей возможности возразить. – Сейчас ты заберёшь всё, с чем пришла, потом осторожно закроем сарай, заметём следы и валим отсюда. Надо бы тебя в багажник спрятать.

   – Ни за что!

   – Я так и подумал. Ладно, на заднем сидении ляжешь, укрою тебя чем-нибудь, а дальше будем смотреть по ходу дела. Давай, шевелись.

   – Как тебя зовут? Пока не скажешь, никуда не тронусь с места.

   – Рус.

   – Руслан? Рустам? Рустем?

   – Ещё чего придумаешь? – хмыкнув, спросил он и столкнул её со скамейки, но сам же и поддержал.

   – Скажи, – требовала Ангелина, сопротивляясь его движениям.

   – Русаков.

   Она поджала губы и сузила глаза, ожидая, когда услышит имя.

   – Хватит тянуть меня за нервы. Я и так очень терпелив с тобой. Давай, ящерица, двигайся.

   – Чего? – изумилась девушка. – Ящерица?

   Рус взял её за руку и завёл в крытый двор, где она пряталась до этого. Затем наклонил головой вниз и приказал:

   – Собирай всё, чтобы и следа твоего здесь не осталось.

   Пока девушка пыхтела, наводя порядок в загоне козы Нюрки и забрасывая перепрелым сеном место своей «лёжки», он нашёл в высокой траве железный термос и, взвесив его в руке, усмехнулся.

   «Если бы попала в голову, могла получить несколько секунд для побега. Почти был шанс у неё. Но почти – не считается».

   Рус оглянулся, услышав позади себя вздох. Девчонка стояла, понурив голову, покрытую большой кепкой, под которой спрятала длинные волосы. Рюкзак висел на плече, казалось, что под этой тяжестью она вот-вот рухнет.

   – Давай сюда, а то уже еле держишься на ногах. Нормально всё? Или тебе плохо? – немного наклонившись, чтобы заглянуть ей в лицо, спросил он.

   – Нормально. Я готова.

   Через час, когда солнце уже сильно пригревало, он остановил машину где-то за городом. За посадками, около большого ангара, уходившего своей длиной на несколько сотен метров в поля. Только птицы издавали каркающие звуки, копошась в земле.

   Рус, не выходя, нажал кнопку на маленьком пульте и загнал авто внутрь, минуя медленно открывавшиеся ворота. Ангелине, прятавшейся на заднем сидении, показалось, что резко потемнело вокруг.

   – Вылезай. Здесь безопасно, – услышала она, а затем дверь машины щёлкнула замком, и стало светлее.

   Девушка выбралась, ощутив, как затекли ноги. Шагать было сложно, кровообращение восстанавливалось медленно. Ангелина решила оглядеться. В дальнем углу гремели железки, что-то переливалось.

   – Где мы? – спросила она, обращаясь в ту сторону, откуда летели звуки.

   – Это моё временное пристанище, но я здесь редко бываю. Сейчас подготовлю всё для тебя, а сам потом вернусь в город. Ты осмотрись пока. Не знаю, как долго…

   Он говорил что-то ещё, но Ангелина решила не переспрашивать, и так считала, что выглядит глупой, приставая всё время к нему. Сама не до конца понимала, можно ли ему доверять, но и выбора особого не видела.

   Глаза понемногу привыкли к сумраку помещения. Вокруг шли пустые стеллажи вдоль стен, на потолке высотой с двухэтажный дом тускло светила лампа, похожая на квадратный прожектор.

   «Гараж? Слишком большая площадь для этого. Ангар для маленького самолёта? Ха-ха. Скорее, арендованное место для хранения. Правда, я не знала, что такие «ячейки» бывают. Спрашивать не буду, всё равно не скажет. Опасный он. Надо быть настороже. Хотя… Если бы хотел убить, в деревне это было легче сделать. И труп спрятать. Значит, не в этом его интерес. Может, с Ефимом связано? Не буду гадать. А это что? Ого!»

   У дальней стены прижался большой автомобиль или автобус, белый, чистый, надраенный до блеска. Ангелина с тихим восторгом рассматривала неизвестную ей модель машины. Даже забыла о том, что не одна в этом помещении. Она медленно приблизилась к новенькому, как ей показалось, автобусу. Протянула руку, чтобы дотронуться до его отполированного бока, но, увидев собственные грязные ладони, передумала. Даже покраснела от стыда, заметив, что и ногти выглядели безобразно: обломанные, с чёрными полосками под ними. Спрятав сжатые кулачки в карманы спортивных штанов, двинулась вдоль автомобиля, мысленно считая шаги и стараясь вычислить длину необыкновенной техники. Замечала разные по величине отсеки, напоминавшие встроенные багажники или тайники. Остановившись рядом с двойной парой колёс, присела, чтобы лучше разглядеть.

   – Изучаешь? – произнёс рядом мужской голос, от которого Ангелина вздрогнула.

   – Господи! Как напугал. Я уж и забыла, что не одна здесь. А что это такое? Я никогда таких автобусов не видела.

   – Ну, это и не вполне автобус. Это автодом. Послушай, мне надо возвращаться, я и так задержался. Ты осваивайся тут. И не бойся, никто не зайдёт. Ключи только у меня. Тебе не оставлю, а то надумаешь сбежать. Ищи тебя потом.

   – Зачем я тебе? – спросила она и нахмурилась.

   – Так, смотри, – начал говорить Рус, проигнорировав в очередной раз её вопрос, – вот так открываются двери.

   Он нажал на скрытую ручку, а потом кнопку на пульте от автодома и отдал его Ангелине. Плавно опустилась ступенька, словно приглашая зайти внутрь.

   – Всё, оставляю тебя. Занимайся. У тебя тут дел много будет, пока привыкнешь к новому дому. Трогай всё, что хочешь. В холодильнике еды немного, но тебе на вечер хватит. Думаю, разберёшься.

   – К новому дому? – медленно проговаривая слова, переспросила она. – Ты о чём?

   – Ночью приеду, поговорим, если ты ещё не будешь спать.

   Рус быстро вернулся к чёрному внедорожнику, нажал пульт, открывая ворота ангара, и выехал наружу. Через несколько мгновений снова стало сумрачно, и наступила тишина.

   – Вот теперь я в настоящей ловушке.

   На неё накатила апатия, появилось безразличие ко всему, ныли отвыкшие от постоянной, хоть и небольшой нагрузки мышцы. Ангелина тяжело наступила на ступеньку и медленно поднялась в дом на колёсах. И сразу её поразила чистота маленького, но не тесного помещения. Всё блестело, словно только что сошедшее с производственного конвейера. Хотелось внимательно изучить кнопки, рычаги, прочитать названия, инструкции, однако организм требовал того, что не могла озвучить при постороннем человеке: ей срочно требовался туалет. Именно это она и направилась искать.

   Прошла через хозяйственную зону, где с одной стороны находилась аккуратная кухня, а с другой холодильник, и остановилась посередине: слева и справа как раз обнаружилось то, что было ей нужно. Компактный туалет сначала показался крохотным, но когда освоилась, то поняла, что размеры вполне приемлемы. Напротив находилась душевая кабина, которая сверкала хромированными поверхностями. Ангелина посмотрела на свои грязные руки и вздохнула.

   – Смогу ли я разобраться во всех этих наворотах? – шёпотом спросила себя. – А что делать-то? Чушкой ходить? Да и постирать надо бы кое-что.

   Поняв, что к чему в электронных сенсорах и кнопках, подождала, пока нагреется вода. Сидя на полу рядом с входом в спальную зону, поглядывала на широкий ортопедический матрас, не застеленный и не накрытый ничем.

   – Значит, он здесь не живёт? Да ведь сам сказал, что редко тут бывает. Для чего же ему этот дом на колёсах? А техника хороша! Вот бы самой уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы никого не было рядом. Наслаждаться долгой дорогой, небом, лесами, горами! Солнце, дождь, снег… Одной уехать… Если бы я могла водить, если бы у меня были документы и деньги, если бы… – всё тише говорила себе, прощаясь с мечтами.

   – И всё-таки интересно, зачем ему такое средство передвижения? Чтобы быстро «свалить», как он сам говорит? Но возможно, человек просто любит путешествовать? Ага, самой-то не смешно? Человек… Это он-то человек? Скорее, наёмник. А значит, именно для быстрого побега и комфортного проживания в пути ему нужен этот автобус. Но это не моё дело. По принципу: меньше знаешь – лучше спишь? Не уверена.

   Она встала, быстро разделась и зашла в душевую кабину, подставив лицо под прохладные струи, мысленно считая секунды.

   «Надо экономить воду. Я читала про такие «караваны», когда работала в своей любимой библиотеке… Как давно это было! Разве? Всего две недели прошло… Давно. Та жизнь осталась позади. Странно. Уже в который раз моя судьба делает резкий поворот, заставляя начинать всё с чистого листа».

   Ангелина закончила мыться, протёрла за собой кабину полностью, стираные вещи пристроила на перекладине в самом низу, чтобы не бросались в глаза, и вернулась в ту часть автодома, где была водительская зона. Два кожаных кресла песочного цвета находились в развёрнутом состоянии, сиденьями к салону, отчего образовался уютный и просторный уголок вокруг небольшого овального стола. Аккуратный трёхместный диван вдоль окон манил присесть и отдохнуть. И она устроилась на нём, поджав ноги, а потом незаметно для себя и улеглась, свернувшись калачиком, без подушки и покрывала, не догадавшись заглянуть под сиденье диванчика. Усталость и напряжение сделали своё дело. Ангелина забылась тревожным сном. Влажные, густые волосы рассыпались вокруг головы, и, высыхая, заворачивались на концах крупными кольцами. Длинные ресницы чуть подрагивали, как невесомые крылья мотылька; розовые губы казались плотно сжатыми; тёмные брови то хмурились, то удивлённо поднимались. Она снова переживала прошедший день, спешила куда-то, пробиралась в буреломе, пряталась в сарае. И при этом не шевелилась, лежала без движения. Тело ещё не набралось сил, а душа уже металась, рвалась куда-то…

   – Что скажешь? Есть новости? – спросил Вячеслав Руса, когда тот появился в его кабинете ближе к вечеру. – Выглядишь плохо. Не спал, что ли?

   – Спал, но мало. Мотался за ментом. Он, как на батарейках, мечется по всей округе. Поднял на уши, наверное, полгорода, но вопросы задаёт тайком. У него связей полно и среди ментов, и среди, так скажем, уважаемых людей. Ясное дело, что ищет вчерашний день. И пока не вышел на ту сторожку.

   – Откуда знаешь?

   – Не ездил он туда. Я везде за ним хвостом. Машины меняю, такси, даже на велике по лесам.

   – А ты умеешь? Никогда бы не подумал.

   – Брось, кто не умеет на велосипеде? Это, как плавать: раз научился, никогда не забудешь.

   – Я не умею ни того, ни другого.

   – Да ладно! – изобразил удивление Рус. – Бывают, значит, всё-таки исключения.

   – Сеструха, кажется, скоро с ума сойдёт от Додика. Но сама просила, и я его пока назад не забираю. Пусть она вкусит его внимания на полную катушку, может, тогда поумнеет, выберет нормального мужика, а не это мясо.

   – Мне пох**, ты знаешь. Главное, чтобы я его не видел. Выводит своей тупостью... Ладно, если нет ничего срочного, я домой. Надо хоть кусок хлеба закинуть, а то голодный.

   – Рус, слушай, – задумчиво начал говорить Пархомов-младший, – у тебя есть загранпаспорт?

   – А что? – недоверчиво спросил подчинённый.

   – Хочу тебя с собой взять, когда придётся валить, как ты говоришь.

   – Зачем я тебе?

   – Ты надёжный. Прикроешь, если что.

   – Когда собираешься ехать? Только точно.

   – Не знаю. Всё может случиться в один день. Семью я уже отправил. Отец вернётся к концу лета, так он говорил. Скорее всего, во второй половине августа уеду.

   – Значит, есть ещё месяц-полтора. Постараюсь сделать паспорт. У меня просроченный.

   – Делай. Не откладывай.

   Рус кивнул и, не прощаясь, вышел. Со стороны никто бы не заметил, насколько он раздражён или возбуждён. Садясь в машину и внимательно осматриваясь, думал о своём боссе:

   «Что, Славик, прижало тебя? Неужели ты надеешься соскочить? Думаешь, тебе дадут смыться, не вернув долг, да ещё и с процентами? Вроде не дурак и не наивный. Дыши пока, Славик, а потом твоей жизни п***ц, это я тебе точно говорю».

   Постепенно успокаиваясь, решил заехать в торговый центр, который работал допоздна, но в пути заметил «хвост», пристроившийся за ним. Повилял по улицам, но преследователь не отставал. В конце концов, его обогнал чёрный джип, прижав к обочине. Рус переложил пистолет из-под сиденья к себе под куртку, ожидая, кто же захотел с ним поиграть в догонялки.

   – Какого х*ра! Рус, ты достал мотаться, как х** в проруби! – заорал Додик, выскакивая из салона и направляясь к нему. – Чего ты, как заяц, петляешь? У меня бензин на нуле уже!

   – Чего надо? – спросил его недовольным тоном, пряча назад оружие.

   – Забери меня от этой чокнутой овцы! Кулаки чешутся, так хочется свернуть шею тупорылой шкуре!

   – Тихо ты, дурень. Чего орёшь-то на всю улицу?

   – Не могу больше, – громко зашептал татуированный здоровяк, навалившись на открытое окно машины Руса. – Она меня зае... До печёнок!

   – Что? Что-что? Да не может быть! Неужели нашлась такая баба, которую ты не можешь… – хохотнул Рус.

   – Не в этом дело. Секс – ерунда. Она же совсем съехала с катушек! Напивается похлеще любого алкаша. Постоянно подзуживает меня, чтобы я влез в драку. Мне уж надоело людей калечить.

   – А ты и слушай её больше. Встал, да и ушёл, пусть сама кувыркается с теми, кого дразнит.

   – Так меня «уберут» сразу, а жить-то хочется.

   – Ну, знаешь, тебе и рыбку съесть, и на *** сесть. Ладно, скажу Славику. Только послушай хоть раз старшего по званию...

   – Это тебя, что ли? – сразу захорохорился Додик.

   – Меня. Хотя бесполезно это, сам вижу. Ты допросишься. Огребёшь на свою больную голову.

   Рус оттолкнул его руки от машины и вырулил на проезжую часть.

   – Эй, Рус, подвези, а? У меня бензин кончился из-за тебя.

   – Такси вызови.

   – А как это?

   – Как-как? Попробуй использовать мозг, – тихо прошипел в ответ и нажал на газ. – Вот дурень-то.

   В магазине купил продуктов на неделю, загрузил в багажник и направился в квартиру, которую снимал в течение последних месяцев. Там забрал несколько коробок и уже после полуночи выехал из города. На трассе было полно машин, рабочая неделя набирала обороты. Лето приближалось к середине, погода стояла тёплая, но всё это никоим образом не влияло на настроение Руса. Он всегда оставался собранным, хмурым. В нём была сильна память, которая и толкала его вперёд, требуя справедливости в том виде, в котором представлял её человек в чёрной одежде.

   «С чего начинать? Как связать всё воедино? Одни обрывки. Вроде и много данных, а неизвестных величин ещё больше. Надо разобраться с этой девчонкой. Почему она встала им поперёк горла, что даже на убийство пошли? Или это связано с Фимой? Но тогда его раньше бы пришили. Или хотят довести его до помешательства? Сделать больно, насколько возможно? Я бы и сам этого хотел. Чем не бумеранг для гада? Не понимаю. Если живёшь с кем-то, значит, берёшь на себя ответственность. Почему и как получилось, что она оказалась в том месте? Где был в это время Фима? Почему ночью она оказалась одна? Чёрт, голова сейчас треснет от этих вопросов, а основное дело стоит, ни с места не трогается. Хотя намёк сегодня появился, это уже что-то. Надо всё обдумать. Время побежало быстрее».

   Он сбросил скорость, когда рядом не было другого транспорта, выключил всё освещение в машине и аккуратно съехал к просеке, за которой находился ангар. Немного подождал, чтобы убедиться в отсутствии других арендаторов, и направился к своему месту. Открыв ворота, быстро скрылся в помещении.

   Внутри стояла тишина. В автодоме не горел свет, Ангелины не было ни видно, ни слышно. Рус вылез и потянулся, одновременно разминая шею привычными наклонами вправо-влево, вверх-вниз. Затем, мягко ступая, направился к автобусу. Он был уверен в том, что девушка не могла никуда деться.

   Она лежала на диване, её лёгкое, ровное дыхание едва заметно поднимало волосы, полностью укутавшие лицо. Уставший мужчина усмехнулся и поставил ногу на ступень. В тот же миг Ангелина села и выставила перед собой нож.

   – Ого, нашла орудие самообороны? Не думал, что от тебя надо прятать ножи-вилки, – равнодушно произнёс он, присаживаясь на диван напротив неё, через стол. – Я там продукты привёз. Раз ты не спишь, пойдём разбирать.

   – Назови своё имя. Не могу же я тебя звать по фамилии. А Рус – это кличка какая-то.

   – Вот пристала. Я уж забыл, когда меня звали иначе.

   – А ты вспомни, только не ври, – настаивала она, уже идя за ним к чёрной машине.

   – Дан, – сказал он и повернулся к девушке. – Всё? Успокоилась?

   – Спасибо, – поблагодарила Ангелина и улыбнулась ему.

   Он совсем не ожидал этого от неё, отчего брови подпрыгнули сами собой, даже головой помотал, словно ему померещилось, но девушка по-прежнему выглядела так же, как и секунду назад – с улыбкой на губах.

   – Я могу рассказать, что значит твоё имя. Я же в библиотеке работала, много там читала. Итак, Дан, – произнесла она, пока мужчина разглядывал её лицо; затем подняла глаза к потолку и начала говорить так, словно читала с листа, поражая его всё больше и больше, – короткое и красивое мужское имя. Интересно, что оно имеет еврейское, славянское, персидское, тюркское и арабское происхождение. Основное значение имени – судья, правосудие. Мне запомнился особенный перевод: «Бог мне судья». Звучит! С раннего детства маленький Дан растёт самостоятельным и независимым ребёнком. В юности становится довольно серьёзным, все возникающие трудности преодолевает легко. Без проблем определяется с профессией, но предпочитает делать выбор самостоятельно, к мнению окружающих практически не прислушивается, поскольку считает своё наиболее верным. Во взрослой жизни лидерские качества и уверенность в себе только усиливаются. Он ставит перед собой цель и идёт к ней довольно легко. Возникающие трудности его совершенно не пугают. Скорее, наоборот, он им даже рад. В дружбе абсолютно предан. Дан умеет красиво говорить, как правило, обладает незаурядной внешностью, поэтому часто привлекает внимание противоположного пола. К выбору спутницы подходит основательно, в любви верен и…

   – Всё? – не дал ей закончить он. – Выговорилась? Теперь бери сумку, только маленькую, и тащи к холодильнику.

   – Пожалуй, тебя неправильно назвали при рождении, – покачав головой, предположила Ангелина.

   – Пожалуй, – согласился он.

   – А может, тебя в роддоме перепутали? – не отставала от него, чувствуя, что совсем не боится этого мрачного человека.

   – Возможно, но я что-то не припомню этот важный момент в своей жизни.

   – Ага! Всё-таки есть чувство юмора.

   – Сумку разбирай, – проворчал Рус, – сама всё раскладывай, чтобы запомнила, где, что лежит. Я могу отсутствовать несколько дней. Покажу потом, как приоткрыть тут вентиляцию, чтобы незаметно было с улицы.

   – Хорошо. Ты обещал поговорить со мной. Если честно, я ничего не понимаю.

   – Да и я не намного больше. Давай чего-нибудь поедим, потом все дела. Сама же голодная, наверное? Или спала всё время.

   – Точно, спала. Я не знаю, как тут всем пользоваться. Испорчу ещё…

   – Не прикидывайся. В любом случае, готовишь лучше меня. Вот, смотри.

   Он показал, как включается газовая плита из трёх конфорок. Вытяжка тут же негромко загудела, стоило дотронуться до сенсора. Вокруг зоны приготовления загорелась подсветка.

   – Здесь сбоку находится кофемашина, нажмёшь кнопку, она и опустится к тебе. Маленькая, правда, на пару чашек. Мойка – это ежу понятно, под ней шкаф для мусора. Напротив – холодильник, над ним духовка с грилем. Всё понятно?

   – Да, – несмело кивнула Ангелина.

   – Готовь. Я в душ, взбодриться надо. Ночь будет длинной.

   – Ой, подожди, я сейчас!

   Она метнулась в душевую кабину, забрала уже высохшие вещи и скомкала их, спрятав за спину. Рус вздохнул, открыл небольшой узкий шкаф рядом с холодильником, где были полки и крючки.

   – Располагайся, – сказал ей и вышел из кухни, на ходу стягивая тёмную футболку.

   Ангелина отвернулась, но успела разглядеть шрамы, едва заметные, некрупные, круглые, словно от пуль. На смуглой коже они тускло блестели более светлой, гладкой поверхностью. Ей стало не по себе: один такой же шрам она уже видела раньше.

   Перегородка, о которой не догадывалась, отделила кухонную зону от спальной, в душевой кабине послышался шум воды.

   «Даже не стал ждать, когда нагреется. Человек без чувств. Рецепторы у него мёртвые, наверное».

   Заставив себя не погружаться в пугающие предположения, занялась хозяйственными делами. Руки привычно работали, лишь незнакомое и ограниченное пространство немного замедляло приготовление очень позднего ужина.

ГЛАВА 4.

– Вкусно, – просто сказал Рус, откладывая вилку.

   – Это хорошо, – тихо ответила Ангелина, тоже закончив с едой.

   Она отдала мужчине три четверти приготовленного, но и то, что ей досталось, еле осилила. Сказывалась стеснительность, которая всегда была присуща ей. Неожиданно вспомнилось, как Арина, самая близкая подруга, всегда поддерживала и с пониманием относилась к необщительности Ангелины. Другая подружка, Каролина, казалось, ничего подобного не замечала; она была увлечена только своей личной жизнью.

   «Но от этого Каро не становилась хуже, с ней было легко. Можно было вообще молчать, потому что говорила только она. Всё о себе рассказывала, в отличие от меня. А ведь я скучаю по девчонкам. Как они там? Каролинка замуж, наверное, собирается. Ариша всё своё время бизнесу отца отдаёт. Они обе так любят своих пап! А у меня и не было никогда…»

   – О чём задумалась? – вопрос врезался в её размышления, отбрасывая тепло безмятежных встреч назад, в память, и возвращая в странную ночь с необычным собеседником.

   – О подругах, – честно ответила она. – Вспомнила, как дружили.

   – Розовые сопли, – вынес приговор серьёзный мужчина. Решительно поднявшись, он убрал посуду в мойку и вернулся к столу. Сел на то же место, сложил ладони вместе, пристально посмотрел на неё, нахмурив и без того низкие брови. – Давай разгребать то дерьмо, которое хлынуло со всех сторон.

   – Давай, а как?

   – Расскажи, как ты оказалась в той сторожке, почему, что, где, кто? Всё, что знаешь и помнишь.

   – Мало будет толку, но попробую.

   Ангелина повторила всё, что уже говорила Глафире. Рус внимательно слушал. Стоило ей дойти до событий внутри избушки, прервал взмахом руки. Задумчиво разглядывая девушку, думал, правду ли она ему выдала, или то, что хотела выдать за правду. Её глаза необычного цвета, широко открытые, смотрели прямо и, казалось, честно.

   – Мало информации, – вздохнув, констатировал он. – Вот ведь су… сыграли, как по нотам. Никогда бы не подумал, что способны на такое. Век живи, век учись. По сути, меня ведь случайным ветром занесло тогда на поляну. Просто увидел знакомые машины и рванул за ними. Чуть не отстал.

   – Но ты ведь знаешь, кто это сделал. Ты же видел всех, да?

   – Знаю и видел. Но об этом позже. Не сбивай меня, иначе много мусора соберём по дороге. Давай начнём с самого начала: кто твои родители?

   Ангелина усмехнулась и отодвинулась в угол дивана, подтянула колени к груди, тихо ответила:

   – Тут совсем мимо.

   – В смысле?

   – Я их не знаю. Меня вырастили опекуны, которые годились по возрасту в бабушки-дедушки. Это грустная история. И длинная.

   – Нам некуда спешить, ночь только началась. Рассказывай всё, что вспомнишь.

   – Ладно.

   Она задумалась на мгновение, потом перевела взгляд влево от себя, туда, где было широкое лобовое стекло «каравана», словно хотела увидеть фильм о своём прошлом. Рус не торопил, просто разглядывал девушку, стараясь проникнуть за черту, которой она незримо себя обвела.

   – Я помню себя маленькой, лет с семи, перед школой. Порой, правда, всплывает что-то из прошлого, будто в старую книгу заглядываю, но сама не знаю, почему вдруг то или иное событие оживает… Мы жили в Верхних Дворах, в доме, где ты поймал… нашёл меня. Тогда, в столь юном возрасте я уже знала, что приёмная, и мне можно называть опекунов только по имени-отчеству. Конечно, была попытка узнать о родителях, но мне строго-настрого запретили об этом спрашивать, говорить, думать. «Нет их, и всё», – таков был ответ. В общем-то, мне не на что пожаловаться, только никакой любви я никогда не чувствовала. Они меня терпели просто. Кормили, одевали, строго требовали хорошей учёбы, не разрешали никакой дружбы, ни с кем. Когда я поступила в институт, сказали, что пришло время мне самой о себе заботиться, а потому надо просить общежитие. А что я могла возразить? У меня ни прав, ни характера, ни смелости… Я уже написала заявление ректору о предоставлении жилья, но не отдала, и вдруг вечером они говорят, что передумали, и мне можно ещё пожить в их доме. Обрадовалась, конечно. Неприспособленная я, одиночка… Так пять лет ещё пролетело. Но уж когда оставался день до получения диплома, мне указали на дверь. Старенькие они были, но непреклонные люди. Да, помню дали мне конверт с небольшой суммой и сказали, чтобы я искала себе жилище, а сами они заслужили отдых и собрались куда-то в тёплые края на длительное время. Отдохнуть хотели от меня, наверное.

   Перед ней пролетали дни, месяцы, годы; она рассказывала, он слушал. Старался найти в её словах и тоне обиду на людей, жалость к себе, но этого не было.

   «Приспосабливалась, как могла. Сколько раз маленькая ящерка теряла то хвост, то лапку, а уж в последний раз даже опалила всё. С детства у неё это свойство, а она и не понимает. Меняла шкурку, выживала, приноравливалась уже тогда. Вроде и слабенькая она с виду, но в ней железный стержень, о котором сама не подозревает», – думал Рус, оценивая новую знакомую.

   – «Я не встречал в природе жалости к себе.

   Любая птаха, коль с ветки упадёт, закоченев от стужи,

   не испытает жалости к себе», – вслух задумчиво произнёс он.

   – Да-да, я знаю эти слова, – закивала Ангелина. – Это Дэвид Герберт Лоуренс. Но это не обо мне. Я жалела себя, когда была маленькой, тихонько, чтобы никто не видел...

   – В день получения диплома мои опекуны погибли в автокатастрофе. Об этом мне сообщили по телефону, когда я сидела в кафе, отмечая в одиночестве важное событие. Там были ещё две девочки из моего института, они тоже грустили. В общем, с того дня мы стали подружками. Но это не имеет отношения… Ничего не оставалось, как снова вернуться в их дом. Я думала, что мне придётся заниматься похоронами, но вечером приехал полицейский…

   Она снова замолчала, а Рус подался вперёд, напряжённо вглядываясь в её лицо.

   – Когда это было? – спросил он таким тоном, словно обвинял девушку в чём-то.

   – Три года назад, а что?

   – Ничего, продолжай. Я так понимаю, что полицейским оказался…

   – Да, Ефим, а как ты догадался? Вы знакомы с ним?

   Теперь в её голосе слышалась подозрительность.

   – Не имеет значения. Продолжай. Ты же помнишь, мы пытаемся найти и связать ниточки?

   – Как скажешь, – вздохнув, произнесла Ангелина, понимая, что он не ответит на её вопросы, сколько бы ни приставала к нему. – Ефим заехал по поручению своего руководства, так он мне сказал тогда. Ещё добавил, чтобы я не волновалась: кто-то взял на себя организацию похорон. А потом успокаивал, потому что я плакала. Всё-таки я любила этих людей, хотя они и не позволяли к ним приближаться. Старенькие, такие же одинокие, как и я, никому не нужные.

   – Если кто-то их похоронил, значит, не такие уж одинокие они были.

   – Да? Возможно. Я не подумала об этом. А потом… мне всё-таки дали общежитие. – Она замялась, словно подбирала слова, даже покраснела, чем вызвала удивление у мужчины. – В общем, Ефим стал ухаживать за мной. Помог мне с переездом, закрыл дом, окна забил, всё убрал, даже на чердак лазил, куда дверь всегда была заколочена крест-накрест здоровыми железками. Я с детства со страхом смотрела в тот угол. Представляла, что там монстры живут, или кто-то замурован. И после гибели моих опекунов у меня не прибавилось смелости, чтобы сунуть туда нос. А он спокойно слазил наверх, всё проверил, сказал, что ничего интересного, лишь старые тетрадки, книги, тряпье древнее. И снова всё забил крест-накрест. Через несколько месяцев я переехала к нему. К тому времени он уже ушёл из полиции, начал свой бизнес… Всё. Больше не знаю, что говорить. Остальное неинтересно, да я и рассказала тебе до этого, почему ушла от него.

   – Угу. Понятно. Ещё скажи кое-что, – начал Рус задумчиво, потом встал, вышел из автодома и сел на ступеньку. Ангелина видела только его склонённую голову с гладко зачёсанными назад волосами. – Тогда, в избушке у тебя… месячные были?

   Она поняла, почему он ушёл: не хотел смущать её. Его вопрос заставил вернуться в ту страшную ночь. Глазам стало горячо, казалось, что слёзы выжгут всё, но их снова не было. Набрав полную грудь воздуха, чтобы хватило сил, смогла лишь прошептать в ответ:

   – Нет. Я была беременна.

   Рус резко обернулся, вопросительно посмотрел на неё, словно не верил собственным ушам, потом вернулся на диван и потёр рукой лоб.

   – Я правильно понял, что ты никому не говорила о том, что ждёшь ребёнка? Твой сожитель не знал?

   – Ему не говорила. Знала только моя подруга, ей я доверяю безоговорочно. Но всё это теперь не имеет значения. После того, как меня ударили по голове, я упала, наверное, ударилась. К тому же кто-то сильно пинал именно в живот, это я ощущала даже без сознания, от боли я и очнулась уже в багажнике. Дальше ты знаешь.

   – Как? Почему он позволил тебе быть одной? Чёрт, я идиот. Он же не знал. Но всё равно должен был заботиться о тебе.

   – Я же объяснила, что ему было не до меня. Поэтому и решила уйти от него. Сколько можно было испытывать мое терпение? Всё! Не хочу больше об этом. Хватит.

   Ангелина сжала губы, показывая, что разговор окончен. Мужчина кивнул.

   – Хорошо. Только ещё…

   – Нет!

   – Это важно, – повысил он голос, – для тебя. Посмотри сюда: возможно, ты знаешь этого человека?

   Перед ней на столе появилась фотография. Несмело подавшись вперёд, взяла снимок в руки и поднесла ближе к глазам.

   – У тебя плохое зрение? – спросил Рус.

   – Бывает от усталости. Я много читала всегда, с детства.

   Она внимательно рассматривала фото, вглядывалась, хмурилась. Потом перевернула его и прочитала полустёртую надпись:

   «Скоро мой малыш будет со мной. Скоро!»

   На снимке была та самая молодая женщина, дочь Глафиры Ивановны. Но там, в лесном домике фотография находилась в рамке, с надписью или нет, неизвестно. Сказать правду практически незнакомому человеку Ангелина не решалась, не могла выдать свою спасительницу.

   – Откуда у тебя это фото? – спросила она после длительного молчания и положила фото на стол.

   – Ты знаешь её?

   – Откуда фото?

   – Ты знаешь её? – настаивал Рус. – Ответь.

   – Можешь не говорить, – отмахнулась от него Ангелина и встала, чтобы выйти наружу.

   Хотя внутри всё дрожало, старалась не показать этого, делая шаг мимо него.

   – А если я скажу, что взял фотографию на чердаке дома, где ты жила? – вкрадчиво задал он вопрос и, резко схватив её за руку, усадил рядом с собой.

   – Отпусти меня! – Завертелась, выворачивая руку, пытаясь отпихнуть его, но быстро выбилась из сил, а Рус лишь аккуратно сжимал её тонкое запястье, будто ждал, когда она сдастся. – Да что тебе надо от меня? Зачем я тебе?

   – Пока не знаю. Но если не я, то тебе крышка. Так всё-таки тот же вопрос: ты знаешь её?

   – Нет, не знаю, – буркнула Ангелина, прекратив сопротивление.

   – Но видела фото?

   – Ты правду сказал, что нашёл снимок в доме моих опекунов?

   – Да.

   – Господи, – прошептала она, – почему они прятали это там? Наверное, их попросили? Кто эта женщина?

   – Возможно, твоя мать?

   Он почувствовал, как вздрогнула девушка и замерла. Покачав головой, словно отвергая его слова, вернулась за стол и взяла фотографию. Сосредоточенно глядя на неё, поднесла ближе к глазам и, забыв, что рядом посторонний человек, охнула.

   «У неё тоже есть родинка, только под правым уголком губ, а у меня над ним. Господи…»

   Вдруг, как в чёрно-белом, немом кино, появилась расплывчатая картинка: маленькая девочка, сидевшая за столом деревенского дома, с удовольствием уплетала блинчик с вареньем и испачкала губы, щёки. Пожилая женщина села рядом с ней и, что-то приговаривая, начала вытирать тряпкой рот ребёнку, особенно старалась стереть пятнышко над губой. «Порченная» – это слово само всплыло в памяти. Намного позже, когда Ангелина начала пользоваться косметикой, она, сама не зная почему, прятала родинку под тональным кремом.

   Глядя удивлёнными глазами прямо перед собой, снова покачала головой, пытаясь понять свои воспоминания. Потом медленно подняла руку и приложила её к виску, Рус заметил, как дрожат тонкие пальцы.

   – Что происходит вокруг меня? – тихо спросила она, не обращаясь ни к кому, скорее, просто говорила с собой. – Оказалось, что вся моя жизнь – чья-то тайна. Я никому не сделала ничего плохого. Не понимаю. Голова заболела.

   – Ладно, ложись спать, ты устала и неважно выглядишь.

   Он кивнул ей, прошёл в спальную зону и, открыв шкаф под матрасом, достал постельное белье, покрывало, подушку. Потом оглянулся и спросил:

   – Здесь ляжешь? Или можно опустить кровать над водительским местом. Там тоже просторно.

   – А можно я здесь, на диване? Тут уютно, мне хватит места.

   Рус пожал плечами, вернулся, что-то нажал под столом, и тот опустился к полу, освобождая пространство. Затем выдвинул сиденье, превращая диван в двуспальную кровать.

   – Можно. Располагайся. Одеяло и подушка здесь.

   Сам направился спать, но остановился и сказал:

   – Я закрою за собой дверь, чтобы не мешать. Вдруг тебе надо будет в туалет, – он говорил прямо, не смущаясь, а она опять покраснела. – Думаю, не надо повторять, чтобы ты не пыталась сбежать?

   – Не надо. Я не сбегу. Некуда мне идти.

   – Хорошо, что ты поняла это… На будущее, когда я уеду: в спальне есть телевизор. Пульт оставлю на кровати. Если будет желание, можешь смотреть, чтобы не скучать тут в одиночестве.

   Она наблюдала, как мужчина молча показывал ей, где скрывались двери, отгораживавшие друг от друга душевую, туалет, спальню и кухонную зону, после чего закрылся, и стало тихо.

   «Этот «караван» – просто мини-дворец на колёсах, – думала Ангелина, укладываясь спать. Ей действительно было удобно в этом месте, потому что за спиной было закрытое пространство, а перед ней всё просматривалось. – Спокойно тут, даже лучше, чем у Глафиры… Боже, неужели мои опекуны имели какое-то отношение к её дочери? Почему это фото оказалось у них? А Ефим, выходит, тоже видел его, когда заходил в то помещение? Наверное, он не знал, кто эта женщина. Какая-то путаница в голове».

   Она засыпала тяжело, вздыхала, перебирала разные варианты и версии, но ничего не могла придумать. Лишь под утро уснула, совсем измученная. Не слышала, как тихо открылась дверь спальни, когда Рус вышел, чтобы уехать в город. Он остановился, пригляделся к её лицу и увидел слёзы, блестевшие на щеках. Ангелина плакала во сне, когда никто не мог этого видеть, как и она сама не догадывалась о том, что с ней происходило. Мужчина покачал головой, удивляясь этой девчонке.

   Выезжая из ангара, чувствовал не просто усталость, а уже нервное напряжение, потому что не сомкнул глаз этой ночью. Ему не давало покоя фото, которое нашёл в старом, забытом всеми доме. Дан Русаков видел его раньше и даже знал, кто и когда сделал этот снимок. Только ничего яснее не становилось, наоборот…

   В кабинете Пархомова-младшего шло обычное «совещание», где обсуждались различные проблемные вопросы, которых становилось всё больше и больше. Сияющий Додик присутствовал тут же, довольный, что его отозвали у Оксаны Робертовны из-за нехватки персонала определённого направления деятельности. Рус сидел в углу, рядом с дверью, когда та неожиданно открылась, и послышался мужской голос, приказавший:

   – Всем покинуть помещение. Быстро. Вячеслав, ты мне нужен.

   – Отец? – только и спросил хозяин кабинета, прежде чем кивнуть подручным, отпуская их.

   Когда комната опустела, сухощавый, среднего роста мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти плотно закрыл дверь и прошёл к столу сына. Опершись обеими руками на поверхность, он спросил тихим голосом, почти шёпотом, в котором сквозило если не бешенство, то сильное раздражение точно:

   – Ты знал?

   – О чём?

   Непонимание в глазах Вячеслава не могло обмануть отца, знавшего своего сына лучше всех. Роберт, как никто другой, читал его по глазам, которые, казалось, ничего не выражали.

   – О том самом. Можешь не прикидываться дураком. Не передо мной только.

   Мужчина, выдохнул, тяжело опустился в кресло и закрыл рукой глаза. Сын разглядывал отца, который появился в его кабинете сразу после возвращения в город, буквально с дороги, но выглядел при этом так, словно прибыл на светский приём: дорогой костюм, белая рубашка, галстук. Единственное, что выдавало усталость, это настроение. Вдруг Роберт резко ударил ладонью по подлокотнику и снова спросил:

   – Ты знал, что твоя сестра проходила лечение в клинике?

   – Знал, и что? Это тайна, что ли? Я ни с кем не обсуждал здоровье Оксаны. Это её жизнь, а мне и своих проблем хватает.

   – Вот-вот, одни проблемы от вас, – прошипел Пархомов-старший, – даже умереть спокойно не дадите.

   – А ты собрался умирать? – равнодушно спросил сын отца.

   – Не дождётесь. Мне нужно было создать легенду и уехать. С моим здоровьем всё отлично.

   – Я так и думал… Ты рано вернулся? Что-то изменилось? Из-за Оксаны?

   Роберт кивнул, потом вздохнул и снова закрыл рукой глаза.

   – В основном. Но не только из-за неё. Твои… неприятности могут выйти боком всей семье. Решай свои вопросы скорее, пока они не взялись за нас.

   – Я делаю всё возможное.

   – Значит, не всё, если только об этом и пишут СМИ, – повысил голос Пархомов-старший. – Учти, тут смыться не получится, всё равно из-под земли достанут.

   Вячеслав промолчал, потому что всё это уже слышал много раз, но решил действовать вопреки предостережениям отца. Считал его принципы и взгляды на бизнес устаревшими.

   – Как я устал, кто бы знал, – прошептал Роберт. – Ладно, я домой. Вечером, часов в десять, ко мне заедешь, поговорим.

   Его слова прозвучали приказом, с которым сын не собирался спорить.

   – Заеду.

   Уже у дверей пожилой седовласый мужчина остановился и оглянулся, прищурив светло-голубые глаза:

   – Хочу в клуб наведаться. Рыжая работает?

   – Для тебя – всегда.

   – Хорошо. Надо размяться немного.

   – Ты не перестарайся, возраст всё-таки, – произнёс Пархомов-младший, глядя пустыми глазами на отца.

   – А ты волнуешься за моё здоровье? Или за свою любимую игрушку?

   – Для меня все работники одинаковы. Она, скорее, твоя любимая, – он помолчал несколько секунд, словно подбирал слова, а потом спросил прямо. – Ты не собрался ли на ней жениться?

   – Ого, какие мысли приходят в больную голову, – усмехнулся Роберт, нажимая на дверную ручку. – Я был женат один раз, с меня хватило. Женщины нужны только для одного дела, и твоя сестра лишнее тому подтверждение. У тебя хорошая жена, покладистая, молчаливая, не вникает в твою жизнь, ничего не просит. Детей родила, следит за ними, даже не ревнует и не интересуется твоими… делишками. Вот такой и должна быть жена. А рыжая девка – просто для здоровья.

   – Она, похоже, другого мнения на сей счёт.

   – Это её проблемы, не мои. Предупреди, чтобы вечер для меня освободила. В шесть буду в клубе.

   Роберт вышел так же стремительно, как и появился в кабинете. Сын смотрел на закрытую дверь, прислушиваясь к себе: вдруг хоть что-то шевельнётся внутри.

   «Должна же быть у меня душа? – спросил себя, мысленно усмехнувшись. – Знать бы, где она находится. Или кто-то спугнул её, она и затаилась навечно? А, ерунда всё это. Просто время поджимает, петля всё теснее затягивается, холодок по шкурке пробегает… А отец не просто так вернулся. Ему нет дела ни до меня, ни до сестры. Возможно, кто-то из его прихвостней настучал? Или у него есть другие источники информации? Или у меня начинает развиваться паранойя?»

   Он тряхнул головой, отгоняя тяжёлые мысли, набрал нужный номер телефона и сказал:

   – Отец приехал. Да, рановато. Он к тебе в шесть вечера наведается, готовься. Запоминай, если вдруг что-то расскажет. Я знаю, что тебе не положено говорить. Молчи и слушай. Вдруг… Хотя вряд ли. Что нового с «красавчиком»? Надоел? Понимаю. Он неопытный, самовлюблённый. Не поэтому? А почему?

   Чем больше слушал Вячеслав то, что ему говорили на другом конце телефонной связи, тем сильнее удивлялся, а это для него было почти невозможным ощущением.

   – Это точно? Ты не придумываешь? Хочет выйти из клуба? Это серьёзно. Но он же задолжал тебе? Держи его на крючке. Если уверена, что мальчик наигрался, то отправь запись его невесте. Пусть она забьётся в истерике. Они же любят друг друга – с твоих слов. Вот и посмотрим, что будет делать папина дочка. В принципе, они мне больше не интересны. Но учти: никакой инициативы. Ноги выдерну.

   Он закончил разговор с ней и тут же набрал другой номер.

   – Рус, сегодня вечером надо смотаться в одно место, там тебе кое-что передадут для меня.

   – Адрес? Кого ждать? И что передадут? Не наркоту? А то…

   – Нет. Документы. Человек сам тебя найдёт. Возьми с собой Додика.

   – На кой?

   – Ты один слишком заметный.

   – А он, по-твоему, какой? Со своими татуировками и раздутыми размерами…

   – Пусть будет с тобой. Адрес пришлю.

   – Как скажешь, босс.

   Отключив маленький кнопочный телефон, Рус задумался. Его немного беспокоило то, что Пархомов-младший для выполнения серьёзного дела навязал ему самого бестолкового, яркого, словно петух, напарника.

   – Видимо, всё же не доверяет полностью. И правильно делает. Верить нельзя никому, даже себе. Чует Славик опасность… Надо купить самый простенький телефон для девчонки. Быстро меняется действо на сцене. Папаша пожаловал. К чему бы это? Возможно, ему уже что-то известно? У меня не хватает времени, чтобы сложить все кусочки. Или я не хочу это делать? Или мозгов не хватает? – Он глубоко вздохнул, покачал головой. – Не могу представить, что такое возможно. И спросить-то нельзя. Эх, Ящерка, откуда ты взялась? Свалилась на мою голову. Ведь всё дело можешь сломать. Нельзя тебя никуда выпускать. Придётся хотя бы приоткрыть тайны её прошлого, если она сама ещё не сообразила.

   Рус о многом догадывался, но ему было мало этого, необходимо точно знать, чтобы предпринять шаги, которые привели бы к распутыванию тайн прошлого. А в том, что этим тайнам не счесть числа, он не сомневался. Его чутьё подсказывало, что с появлением девчонки все серьёзные планы могли оказаться под угрозой.

   Ангелина неторопливо изучала место, в котором находилась. Ангар не вызвал особого интереса: бетонный пол, металлические стены и пустые полки, под потолком несколько окон, которые закрывались жалюзи так, чтобы с улицы невозможно было рассмотреть помещение, но дневной свет всё-таки проникал. В углу небольшой стол, рядом с которым расположился большой рюкзак выцветшей, пятнистой расцветки. На полу лежали рядком различные инструменты, среди которых она смогла определить только молоток, остальных названий не знала.

   Казалось, что скоро появится ощущение духоты из-за жаркой погоды, однако дышалось легко. Ангелина нашла взглядом кондиционеры, которые работали почти бесшумно, создавая приятную атмосферу в этом месте, напоминавшем так и незапущенный цех какого-то производства.

   – Почти восемь метров, ого! Понятно теперь, почему сзади две пары колёс. А ширина? Примерно два с половиной метра. И высота внутри хорошая: этот… наёмник там не доставал головой до потолка. А у него рост чуть ниже Ефима, – произнеся вслух это имя, замерла, будто воткнулась в стену. Спустя несколько секунд осторожно выдохнула, покачала головой и пожала плечами, смиряясь с ошибкой. – Зачем я снова его вспомнила? Пойду лучше изучать обстановку. Может надо ужин приготовить? Обедать я не хочу. Этот… наёмник точно не приедет. Не понимаю, зачем я ему? Вряд ли он прячет меня из добрых побуждений.

   Ангелина и сама понимала, что попала в жернова судьбы, которые едва не перемололи её. Отдавала себе отчёт и в том, что обязана жизнью Дану Русакову, мрачному человеку, из которого не могла вытянуть почти никакой информации. Она и хотела бы уйти, убежать, скрыться от него и от всех, но это было невозможно без документов, денег, нормальной одежды. Поэтому решила затаиться на какое-то время, чтобы прояснить как можно больше из событий, произошедших с ней. И больше всего её смущала фотография, найденная в доме опекунов.

   «А могу ли я верить этому Русакову? – подумала Ангелина, сидя на диване, к которому уже привыкла. – Но что я могла бы ему сказать? Что видела фото этой женщины в доме Глафиры Ивановны, которая помогла мне выжить? Привести к ней этого, непонятно кого? Нет. Но если откинуть все «иксы», а оставить только то, что известно, то получится, что…»

   Даже мысленно не могла проговорить свои подозрения, хотя Рус высказал предположение днём раньше. Она встала, прошла в «спальню» и интуитивно заглянула в шкаф, который находился рядом с кроватью. Снимок незнакомой женщины оказался именно там. Ангелина взяла его и присела на пол.

   – Кто же это? Почему её фото было спрятано в доме моих опекунов, да ещё и под замком? Можно было бы подумать, что она их дочь, но это не так. Это дочь Глафиры. Тогда получается, что… нет, не так. Возможно, что им отдали вещи этой женщины, когда она умерла. Они хранили их, но ни разу не брали в руки, значит, дочь Глафиры не была дорога им… Её вещи. – Она задумалась, глядя в карие глаза женщины на снимке. Потом продолжила говорить шёпотом, обращаясь уже к ней. – А ведь ты была беременна, как и я совсем недавно. Куда же делся твой малыш? Вещи… Если твои вещи хранились в том доме, то вполне вероятно, что и ребёнок оказался там же. И это значит… Господи… Смелее! Это значит, что Русаков прав: я и есть её дочь?

   Спрятав фотографию в шкаф, вышла из зоны спальни, а потом и из «каравана».

   – Надо назвать вещи своими именами: я обломок чьей-то жизни.

   Ангелина снова направилась вдоль стены ангара, не обращая внимания на время и то, сколько раз уже прошла одним и тем же маршрутом. Все её мысли крутились вокруг того, что Глафира вполне могла бы быть её родной бабушкой…

   Вечер незаметно опустился на город. Рус ждал, когда Додик, наконец, выйдет из дома. Надо было заранее появиться в ресторане, чтобы примелькаться там и не вызвать никакого интереса, когда появится кто-то неизвестный. Но передача документов, необходимых Пархомову-младшему, сейчас не очень беспокоила Руса. Его мысли постоянно возвращались к фото молодой женщины.

   «Надпись на обороте говорит о том, что она была беременна. Но мне ничего неизвестно о том, что ребёнок всё-таки родился. Если же это случилось, то даже страшно представить, что случилось потом с ним. Наверное, смерть стала для неё спасением. Чушь… Но не чушь то, что все её вещи оказались в доме опекунов девчонки. Похоже, кто-то не смог выкинуть их или сжечь, а оставил на хранение или подальше от себя. Зачем такие сложности? И что знает Фима? Всё? Ведь не зря же он заколотил двери в ту комнату, сначала изучив содержимое того, что нашёл. А потом ещё и увёз девчонку оттуда. Ага, сейчас брошусь расспрашивать его, а заодно и шею ему сверну, гаду».

   Чувствуя, что в нём закипает бешенство, как это было всегда, стоило увидеть, услышать, вспомнить о бывшем полицейском, буквально выдохнул, когда Додик вышел из подъезда дома, где снимал квартиру. Одетый в чёрные джинсы и футболку он всё равно бросался в глаза мощной фигурой, татуировками, причёской. Рус лишь покачал головой. Он вспомнил слова Вячеслава о том, что вдвоём они будут не такими заметными:

   «С таким попугаем мы, как на витрине. Неужели нельзя спрятать эту наколотую живопись? Только куполов ещё не хватает. Идиот».

   Додик вразвалочку подошёл к своей машине, опёрся на неё и закурил. Все знали, что он обожал старую модель зарубежного автопрома, многие просили продать её, но Додик не соглашался ни за какие деньги. Покрутив головой по сторонам, наконец, увидел тёмный джип Руса и направился к нему.

   – На твоей поедем, – сказал он, – у меня бензина мало. Так и не заправился.

   – Почему? – спросил Рус, наблюдая, как здоровяк отодвигает пассажирское сиденье, чтобы уместиться с комфортом.

   – Бабла нет.

   – Что же, Оксана Робертовна не оплачивает тебе услуги?

   Он усмехнулся, выруливая на дорогу. Привычно осмотрел окрестности, убедился, что позади нет «хвоста», и только потом повернулся к Додику. Тот уже покрылся багровыми пятнами, чтобы только не начать материться на все лады, но сдержался.

   – Мне порой кажется, что у неё не все дома, – выдавил из себя «качок» и скривил губы. – Она ненавидит всех, включая собственную семью. Иногда так буйствует, что, того и гляди, слюни потекут, как у бешеной собаки.

   – И на кого же она так ядом хлещет? – поддержал разговор Рус, одновременно думая о своём.

   – Да вот на ту девку, которую ты затр*хал и сжёг, её больше всех ненавидит.

   – Что-то? Прослушал? – переспросил его он, хотя всё отлично слышал.

   – Оксана постоянно повторяла, что всю свою жизнь ненавидела её даже мёртвую, а уж когда узнала, что девка вполне себе жива, тут уж у неё совсем снесло крышу.

   – Додик, сплошные семейные тайны, и ты в них посвящён, как особа, приближённая к императору.

   Здоровяк поджал губы, вздохнул и недоверчиво посмотрел на Руса.

   – Я ничего не понял, что ты сказал. Опять издеваешься надо мной?

   – Я? Вовсе нет. Говорю, что ты приближен к семье, поэтому знаешь семейные тайны.

   – А чего про императора было?

   – Всё, проехали… Вылезай, мы уже на месте. И, Додик, веди себя, как человек, а не как упырь. Мы здесь по делу, ясно?

   Тот кивнул в ответ, но Рус видел, что его слова не задержались в голове здоровяка ни на секунду.

   Столик, заказанный заранее, находился в углу небольшого зала. Официант подошёл сразу, оставил меню и исчез. На противоположной от них стороне расположилась компания мужчин в камуфляжной форме песочного цвета: брюки с карманами по всей длине штанин, выцветшие футболки, ботинки на высокой шнуровке. Их было шесть человек, все молодые, крупные, сильно загоревшие. Вместе с ними сидела девушка в лёгком летнем платье нежно-голубого цвета. Её светлая кожа и белокурые длинные локоны ярко выделялись на фоне мужественной группы. Девушка прижималась щекой к плечу одного из военных и почти всё время смотрела на него, не мигая. В её взгляде было и восхищение, и любовь, и гордость. Он иногда отвлекался от разговора, чмокал её в нос и что-то шептал, отчего она краснела и смущённо улыбалась. Кто-то за столом негромко произнёс тост за жениха и невесту. Вся компания, стукнув пивными кружками, дружно выпила и снова вернулась к обсуждению чего-то важного из их жизни. Девушка сделала несколько глотков напитка оранжевого цвета из высокого стакана. Они не обращали внимания на остальные заполненные столики.

   Додик не сводил глаз с девушки за тем столом, торопливо опрокидывая заказанный виски по третьему разу, пока напарник потягивал кофе. Рус отметил про себя, что надо быстрее отсюда убираться, чтобы не попасть в зону внимания отдыхавших военных, хотя они не проявляли интереса ни к кому, кроме самих себя. Но на всякий случай сказал уже захмелевшему здоровяку:

   – Ты не смотрел бы лучше на эту крошку. А то ведь нарвёшься на неприятности.

   – Фигня дело. Я этих ментов ненавижу с пелёнок, – со злостью ответил Додик, опрокидывая внутрь себя большую стопку виски, а потом ещё и ещё.

   – Это не менты, а спецназ. Они не будут с тобой церемониться.

   – Не **и мне мозг. Занимайся своими делами. Какой-то тип у дверей стоит, на тебя глазеет. Наверное, ты в его вкусе.

   – Идиот, – со вздохом произнёс Рус, поднимаясь из-за стола и направляясь к выходу, где его ждал курьер. – Я тебя предупредил. Костей не соберёшь.

   Он покинул зал и потому не видел, как девушка, что-то шепнув своему жениху, ушла в сторону туалетных комнат, находившихся в холле. Через минуту следом за ней поспешил Додик. А ещё через некоторое время оттуда послышался женский крик, на который сорвался с места обеспокоенный мужчина, узнавший голос своей невесты. За ним ринулась и вся компания. Официанты метались то в зале, то выскакивали в холл, то забегали на кухню. В итоге оттуда медленно вышел повар невероятных размеров и открыл дверь, разделявшую помещения. То, что он увидел, его не обрадовало. Пятеро военных стояли полукругом, оцепив «пятачок», в центре которого находился один из них, а за его спиной пряталась зарёванная девушка. Она прижимала рукой разорванное на груди платье. Напротив них, нагло улыбаясь и поигрывая мышцами, покачивался вперёд-назад разукрашенный татуировками «качок».

   – Ребята, – осторожно обратился к ним повар, – вы мне только ресторан не разнесите. И полицию не хотелось бы вызывать.

   К нему обернулся один из мужчин, стоявших ближе других. Его нахмуренный взгляд не сулил ничего хорошего.

   – Он же один, – осмелился снова высказаться работник кухни, – а вас шестеро.

   – Ты видишь, что он сделал? Напал на девушку, порвал ей платье, хотел… Сволочь, – сквозь зубы процедил военный. – Но мы не уроды, чтобы все скопом… Хотя кулаки так и чешутся. «Малой» и сам справится.

   – «Малой»? – переспросил повар, с ужасом разглядывая крепкого молодого мужчину, чей свирепый взгляд не оставлял сомнений в том, что драке быть. – А мебель как же? Зеркала?

   – Если разобьют, мы всё оплатим.

   Едва он успел договорить, как Додик сделал резкий выпад вперёд именно в тот момент, когда «Малой» повернулся лицом к девушке, чтобы успокоить её. Толчок в спину был настолько сильным, что мужчина почти упал на свою невесту, но успел в последний миг отодвинуть её в сторону. И всё же головой врезался в стену.

   – Пошла жара, – усмехнулся тот, который говорил с поваром. – Не по-мужски, однако, так нападать. Как крыса. Давай, «Малой», начинай. Только не пришиби его…

   Когда Рус вернулся в зал и не обнаружил Додика за столом, обратил внимание, что официант подглядывал у дверей, ведущих в холл.

   – Что там происходит? – спросил он его, когда подошёл.

   Молодой худенький парнишка в униформе и белом фартуке вздрогнул от неожиданности. Потом, заикаясь от волнения, рассказал, что произошло здесь.

   – И теперь этого насильника воспитывают, – закончил он, вытирая салфеткой пот со лба.

   – Все сразу?

   – Нет, они там один на один дерутся. Хотя, как сказать… Похоже, всё закончилось не очень хорошо! – почти закричал официант, округлив глаза, и закрыл рот рукой.

   Рус решительно открыл дверь. Отодвинув в сторону крупного мужчину в белой поварской куртке, который был на пути, увидел Додика, еле стоявшего на коленях. Одной рукой он держался за причинное место и хватал воздух разбитым ртом; а другую прижал к глазу…

   – Чёрт, – прошептал Рус и сжал зубы, стараясь не заорать матом во всю глотку.

   Из-под ладони «качка» по запястью просочилась жидкость и медленно потекла по руке, перемешиваясь с кровью на лице.

   – Мужики, зачем так-то? – спросил он, обращаясь к военным. – Глаз ведь...

   – Он сам напросился, – задыхаясь после драки, ответил «Малой».

   Остальные молчали, но по их лицам было ясно, что они на стороне своего друга.

   – Кого вызывать-то? Полицию или врачей? – тихо спросил повар.

   – Никого не надо. Мы сейчас уедем, – резко ответил Рус и подошёл к Додику. – Вставай. Надо к Доку.

   – Рус, чего это, а? – шепелявя беззубым ртом, произнёс здоровяк.

   – Чего-чего? Говорил же тебе. Какого *** ты со мной увязался? Не сиделось тебе на месте, идиот.

   Он на ходу расплатился с побледневшим до зелёного оттенка официантом. Военные, наблюдавшие за ними, переглядывались, понимая, что избитый мужчина состоял в какой-то преступной группировке, как и второй, хмурый, одетый в чёрную одежду. Но исправлять ситуацию было поздно.

   – Он хотел меня… – подала голос жертва нападения Додика, забыв держать платье, отчего в разорванных клочьях показалась маленькая грудь. – Вот и…

   – Ясно всё. За дело получил, – констатировал Рус, направляясь с напарником к чёрному выходу. А потом неожиданно обратился к зарёванной и испуганной девушке. – Прикройся.

   Он гнал машину по улицам города, нарушая правила, торопился к знакомому врачу, который принимал их «команду» в любое время дня и ночи. Теплилась надежда, что глаз Додику можно спасти. Тот пьяно всхлипывал на заднем сидении, бормотал, что всё неправильно, что надо вернуться и «урыть» обидчика.

   – Ты в себя-то приди, – негромко, почти с сожалением сказал Рус. – Зачем полез к девке? Одно зло от них. Вот и отхватил по полной программе. Когда ты успел так запьянеть? Не умеешь, не пей. Дурак же ты.

   Он оставил Додика в частной клинике за городом, получив от врача подтверждение, что глаз сохранить не удастся. Потом отвёз документы Вячеславу, который уже вернулся от отца и выглядел так, словно по нему каток проехал или ему нечем дышать. Рус не рискнул задавать вопросы своему растерянному боссу. Он и так знал, что находилось в пакете, который привёз ему. И лишь после полуночи смог добраться до ангара, где его тоже ждал непростой разговор.

   Ангелина не спала. Она сидела на диване и смотрела, как открывались ворота ангара, чтобы впустить тёмную машину. Казалось, это первые звуки, услышанные ею за день. Рус медленно вылез из джипа и несколько раз наклонил голову то к одному плечу, то к другому, словно разминал затёкшие или уставшие мышцы. Сделав глубокий вдох-выдох, направился к автодому.

   – Чем занималась целый день? – спросил Ангелину, которая всматривалась в его чёрные глаза, словно хотела там найти ответы на свои вопросы.

   – Думала.

   – Полезное занятие.

   Он открыл холодильник, взял бутылку молока и уж собрался пить прямо из горлышка, когда она сказала:

   – Ужин есть, ещё тёплый. Я тоже не ела.

   Рус молча убрал молоко назад и обернулся к ней.

   – Значит, будем ужинать вместе. Ящерка.

   – Не называй меня так.

   – Почему?

   – Просто.

   Он пожал плечами. Пока мыл руки, начал негромко говорить:

   – Когда-то давно один умный человек рассказал мне историю. Я запомнил её почему-то, хотя немного осталось в памяти из далёкого прошлого. Возможно, сам хотел быть такой саламандрой, да не вполне получилось у меня. Итак, история… Один очень известный скульптор, к тому же ювелир и писатель, Бенвенуто Челлини, оставил свои воспоминания о раннем детстве. Как-то вечером его отец играл на музыкальном инструменте рядом с костром, когда заметил посреди наиболее жаркого пламени маленького зверька, вроде ящерицы, который резвился в огне. Отец показал это необычайное зрелище сыну, и тут же легонько шлёпнул мальчика. А потом, ласково утешая плачущего ребёнка, объяснил, зачем сделал это: чтобы мальчик на всю жизнь запомнил редкостную ящерицу, которую видел пляшущей в костре. Это и была огненная саламандра. Между прочим, саламандры обладают уникальной способностью к регенерации конечностей и хвоста. Они олицетворяют мужество, храбрость и стойкость. Это всё вполне относится к тебе, поэтому я и дал такой позывной...

   – Позывной? – тут же, зацепившись за слово, переспросила она. – Это что-то из военной жизни, так?

   – Проехали, – обрывая разговор, Рус уселся за стол. – Где еда?

   Ангелина помолчала, разглядывая его, потом встала, принесла из маленькой кухни тарелки с крышками для сохранения тепла и поставила перед ним.

   – Что тут у нас? О, гречка! Давно не ел. И мясо с подливкой. Да ты мастер-шеф, оказывается? Ладно, хватит дуться, как мышь, на крупу. Ешь сама. Потом поговорим быстренько. Мне бы выспаться не мешало. День сегодня был тяжёлый, свернул не туда… А вкусно ты готовишь.

   Она ковырялась вилкой в тарелке, гоняя крупинки от одного края к другому. Ждала, когда голодный, уставший мужчина насытится, чтобы услышать от него версию странной цепочки событий в её жизни.

   – В общем, я уверен, что на фото твоя мать, – сказал он, вставая, чтобы налить чай себе и ей. – Она умерла двадцать пять лет назад, сразу после твоего рождения. По какой причине, я не знаю, но выяснить это можно. Только нужно время, а именно его-то и не хватает. Могу добавить ещё кое-что с точностью почти в сто процентов: у тебя есть старший брат и сестра, а возможно, и отец. Кстати, именно родная сестра и пыталась прикончить маленькую Ящерку.

   – Господи, – прошептала Ангелина, ощутив, как жар полыхнул под кожей, превращаясь в ужас, отнимавший способность дышать.

   Она смотрела перед собой, пытаясь осознать то, что услышала, и качала головой, словно отталкивала его слова. Потом нахмурилась и задала вопрос, всё ещё не глядя на него:

   – Это не может быть правдой. За что меня убивать? Я даже не знаю, о ком идёт речь. И почему именно сейчас, а не раньше? И кем были мои опекуны в таком случае? Нет, ты ошибся. Пожалуйста, скажи, что ты пошутил, просто не очень удачно пошутил. У тебя своеобразное чувство юмора.

   Рус молчал, глядя на неё, давая понять, что не откажется от своих предположений.

   – Но почему? – прошептала еле слышно совершенно растерянная девушка.

   – Этого я не знаю. Если не веришь, мы можем провернуть одно дельце.

   – Какое ещё дельце?

   – Сделать анализ ДНК – твой и предполагаемых родственников на степень родства.

   Ангелина округлила глаза и отодвинулась от него подальше.

   – Ты кто? – спросила она, пристально глядя на мужчину, который внушал страх и в то же время прятал её от всех.

   – Какое это имеет отношение к твоей жизни? Давай-ка не будем отвлекаться. Значит, так. Ты дашь мне свой волос. Я мог бы и сам взять с расчёски, но ты не оставляешь следов после себя.

   – Хорошо. Не понимаю, как ты связал воедино эту женщину и тех людей, о которых говорил только что. Откуда тебе известно об их родственных связях? Молчишь? Понятно. Не скажешь. Не время? Или вообще не моего ума дело? Снова молчишь… Но где ты возьмёшь материал для сравнения? Ох… Ты же был там, когда кто-то очень старался убить меня. Значит, это была женщина? Я слышала только шёпот, разобрать, кому он принадлежит, было невозможно, да и я была почти трупом. Значит, это она шипела мне: «Сдохни. Заткнись. Получи, тварь». Да?

   Он кивнул в ответ на её вопросительные возгласы.

   – А брат? – осторожно произнесла Ангелина по буквам незнакомое для неё слово. – Ему я тоже чем-то помешала? И он хотел моей смерти?

   – Нет, он не участвовал в твоём похищении, я думаю. Его в то время вообще не было в городе. Когда полыхала избушка, он долго смотрел на огонь. Правда, не выражал никаких эмоций… К тому же он даже хотел захоронить твои косточки, но я его опередил.

   – Как это? – удивилась она.

   – Да приехал раньше всех к погасшему кострищу, чтобы первым узнать: Ящерка-то уползла, даже хвостика не оставила. Но мне пришлось изобразить, что я лично закопал останки.

   – Ужас какой-то… Я больше не могу. Вдруг всё это лишь твои фантазии? Зачем ты обманываешь меня? Чтобы напугать?

   Её голос дрожал, глаза блестели, щёки были красными. Ему на мгновение стало жалко девчонку, но лишь на мгновение.

   – Какой смысл мне обманывать тебя? Я хочу разобраться.

   – Зачем? У тебя есть свой интерес в этой истории? Он связан с Ефимом? Ответь!

   – Не сегодня, – отрезал Рус. – Когда будем точно знать о твоих родственных связях, тогда и решим, как действовать дальше.

   Он вышел из «каравана». Ангелина наблюдала, как мужчина сделал несколько упражнений, похожих на разминку боксёра: резкие движения руками, сжатыми в кулаки, приседания, уход в стороны. Закончил всё это дыхательной гимнастикой и вернулся, на ходу протягивая ей крохотный кнопочный телефон.

   – Он настоящий? – изумилась она, принимая аппарат размером чуть больше спичечного коробка. – На игрушку похож.

   – Настоящий. Такие телефоны очень сложно запеленговать и прослушивать. Я внёс туда свой номер, на всякий случай. Имя не пиши. Можешь обозвать меня, как в голову придёт, только не близко к моим данным. И не звони никому из своих друзей.

   – Да, я понимаю. – Ангелина сжала «подарок» в руке и задумалась, а потом тихо сказала, словно оглядываясь назад, в прошлое. – Когда я уходила в тот день с помолвки Каролины, сказала своей второй подружке, что не буду ей звонить. Предупредила, что Ефим может искать меня и «прослушку» установить… Волнуюсь я за Арину и за Каро тоже. Как они там без меня? У них, конечно, есть родители, но всё равно тревожно мне.

   Она перевела взгляд на мрачного человека, стоявшего у входа в спальную зону.

   – Может, ты смог бы узнать о них что-нибудь? – осторожно спросила его. – Да-да, я знаю, что тебе не до этих «розовых соплей», но… просто у меня нет никого больше, только эти две девчонки. А?

   – Может быть, – вдруг согласился Рус. – Время позднее. Спать пора.

ГЛАВА 5.

Ангелина проснулась с тяжёлой головой, казалось, что внутри что-то бухает, отдаваясь болью в затылке. Потрогав лоб, ощутила жар даже рукой. Губы пересохли, рот тоже.

   – Не хватало только заболеть, – прошептала она, с трудом открыв глаза. Свет, лившийся с потолка, показался резким и колючим. – Он не будет со мной возиться. Значит, надо постараться не показать ему своего состояния. Да и где я могла простыть? Всё время в этом заточении, даже сквозняков здесь нет.

   Прислушавшись к себе, сглотнув несколько раз, убедилась, что горло не болело, нос дышал нормально. Ангелина привстала, увидела рядом с собой маленький телефон и проверила время.

   – Ого, уже почти полдень. Я проспала столько часов! Вот поэтому-то и болит голова, – убеждала она себя, не желая соглашаться со странными предупреждениями организма. – Сейчас умоюсь, позавтракаю, погуляю по периметру, как заключённый, сложив руки за спиной, и всё встанет на свои, непривычные места.

   Изо всех сил стараясь не обращать внимания на головокружение и боль в затылке, делала всё, что наметила. После завтрака и «прогулки» присела на ступеньку «каравана» и, оглядев большое полупустое помещение, заметила в самом дальнем углу несколько коробок, которых раньше там не было. Любопытство не проявило себя, потому что возобладала попытка выстроить логические цепочки из того, о чём вчера ей поведал Рус. Многое было непонятно, не складывались кусочки в картинку, лишь туманное изображение вырисовывалось. А больше всего смущало, что он ничего не говорил о себе.

   – Ну, а с какой стати ему открывать передо мной душу? Кто я такая? Он вполне может не доверять мне так же, как я ему.

   Она вернулась в «караван», оглядываясь на коробки в углу и думая, удастся ли Русу провернуть то самое дельце, о котором вчера говорил.

   Он колесил по городу, следуя хвостом за Ефимом. Это задание ему выдал Вячеслав, строго-настрого наказав не отпускать бывшего полицейского из вида.

   – Он меня спалит, – возразил боссу Рус, – надо ещё кого-то на замену во второй половине дня. Или несколько машин в городе расположить. Не могу же я на одной за ним мотаться. Фима не дурак, далеко не дурак.

   – Ты выбил из строя двух человек, Додик тоже теперь не боец. С тобой никого нельзя ставить в напарники.

   – Я вас всех предупредил тогда: не лезьте, хуже будет. Ты не послушал, а они – люди подневольные. Пошли в рукопашную, огребли по полной. Моей вины тут нет. А Додика привязывать надо. Он за каждой юбкой…

   – Да знаю-знаю, – перебил Пархомов-младший. – До пяти вечера никого не дам на замену, нет людей. Бегут, как крысы, в разные стороны. Почуяли что-то... Где будут стоять машины в городе, я тебе скину. Давай, следи за этим уродом. Он додумался к отцу прийти, прикинь? Старик мне вчера чуть душу не вытряс, хотел узнать, что мне известно об исчезновении этой девушки.

   – Семейные дела? – лениво спросил Рус, хотя внутри всё напряглось в ожидании ответа. – Тайны?

   – Дело прошлое. И не твоё уж точно.

   Вот и катался теперь за бывшим полицейским, наблюдая с угрюмым удовольствием за метаниями потерянного человека.

   – Что, Фима, не находишь следов своей крошки? – шептал себе под нос, изредка щёлкая зажигалкой. – Ты ещё в собачью конуру залезь, да у пса шелудивого спроси, не видал ли он чего. Гнида же ты паскудная, Фима.

   Переезжая с одной улицы на другую, от полицейского участка к городской библиотеке, от дома к дому, Ефим выглядел всё хуже и хуже. Отчаяние сквозило во всём его поведении, а Рус цепко за этим следил и наслаждался. Он отметил необычную деталь: бывший полицейский, а ныне директор охранного предприятия был один, отказавшись от привычного сопровождения подчинённых.

   – Видимо, переложил свои обязанности на кого-то другого. Так ведь можно и потерять бизнес, Фима. Я на тебя извёл столько кадров, а толку ноль: ты так и не выяснил ничего. Тупеешь? Ну-ну. А мне надо вечерком просмотреть снимки с девчонкой. Возможно, она что-нибудь заметит. У неё хорошее чутьё.

   Однако вечером его ждал неприятный сюрприз: когда передал «смену» другому и явился в офис Вячеслава, туда же ворвалась его сестра. Рус не ожидал увидеть её в таком буйном состоянии. Она с ходу бросила в него свою джинсовую рубашку, которую до этого держала пальцем за вешалку. Он легко отбил летевшую в него вещь, которая комком забилась в угол. А девушка, смотревшая на него злыми глазами, казалось, вот-вот сама кинется на него. Её тонкая верхняя губа подёргивалась, обнажая мелкие ровные зубы, из-за чего сама Оксана становилась похожей на собачонку, оскалившуюся на врага.

   – Из-за тебя он такой избитый, да? Я была у него! Это ужас какой-то! – кричала она, топая от злости длинными ногами. Сжатые кулачки угрожали Русу, который спокойно сидел в кресле и хмуро наблюдал за «концертом». – У него лицо фиолетовое, половины зубов нет! И глаза тоже! Он такой жалкий.

   Девушка вдруг плюхнулась в кресло напротив брата и замолкла. На ней была белая майка с шнуровкой на груди, тёмно-синие джинсы и босоножки из тонких ремешков. Светло-русые длинные волосы растрепались, отчего Оксана ещё больше походила на злую ведьму из фильма ужасов. Татуировки цветов украшали её левую руку и правое плечо. Рисунки были броские, крупные.

   – И чего так переживать? – равнодушно спросил Вячеслав. – Зубы вставит, синяки сойдут. Будет твой Додик, как новенький, даже лучше прежнего.

   – А глаз? – капризно спросила она и, прищурившись, злобно глянула на Руса.

   – Повязку будет носить, – безразлично ответил он, поигрывая зажигалкой. – Как пират будет твой Додик.

   – Пират? – вскинулась Оксана, удивлённо подняв бровь. – О, а это даже интересно.

   – А он не сказал тебе, за что огрёб? – задал ей вопрос брат. – Не сказал, что приставал к девке, платье ей порвал? Насильно хотел получить удовольствие.

   – Это мне неинтересно, – отмахнулась она, всё ещё внимательно разглядывая Руса. – Сама напросилась, наверняка. А вот скажите-ка, кто теперь будет моим мальчиком?

   Вячеслав вздохнул и посмотрел на подчинённого, не обращавшего внимания на намёки Оксаны.

   – Эй, Чёрненький, – обратилась она к Русу, – тебе выпала большая честь сопровождать меня сегодня. И отказаться нельзя.

   – Оксана, он мне нужен, – возразил Пархомов-младший. – Найди другого.

   – Нет, хочу этого!

   Её капризный тон не влиял на мужчин. Они равнодушно смотрели на избалованную красивую девушку, а она снова начала «заводиться».

   – Чего уставились? Славка, не спорь со мной. Завтра верну тебе твоего мальчика. А сегодня пусть со мной поедет в ресторан. Надо оттянуться, а то отец телефон обрывает, надоел со своими криками. Я заплачу, Чёрненький, не парься.

   Рус перевёл взгляд на босса, хмыкнул, но кивнул. Вячеслав едва заметно удивился, но был рад, что скандала с визгом и матом удалось избежать. Он знал необузданный характер сестры.

   – Ладно, Рус, вечер свободный у тебя, если так можно выразиться. И не буду настаивать, чтобы завтра с утра ты был здесь. До обеда только появись, дел невпроворот.

   Через час Оксана сидела в загородном ресторане, в отдельном кабинете.

   – А мне понравилось ходить с тобой, Чёрненький, – протянула она, уже чуть заплетаясь языком. – Ты такой твёрдый, а Додик, как надувной матрас. Может, я и пересмотрю свои симпатии.

   Он молчал в ответ, лишь усмехался, слушая пьяную болтовню девушки, да поигрывал зажигалкой. Оксана, между тем, всё больше налегала на алкоголь, мешая всё подряд: и мартини, и коньяк, и виски, и водку. Ледяное сухое вино пила, как воду. Рус, не подавая вида, поражался способности молодой девушки столько пить и выглядеть при этом нормальной. Только глаза у неё становились словно стеклянными.

   – Славик сказал, что ты закопал ту шл*ху, – вдруг совершенно трезвым голосом негромко произнесла она. – Так?

   – Да.

   – Зачем?

   – А что, надо было оставить её там? Чтобы кто-нибудь нашёл останки и вызвал полицию? Ты знаешь, как они сейчас оснащены? По отпечаткам колёс сразу нашли бы тачки.

   – Врёшь.

   – С чего бы мне врать? – спросил он, усаживаясь ближе к ней, чтобы никто не смог услышать их разговор. – К тому же Славик хотел получить на меня компромат, Додик ему всё доложил. Я опередил его.

   – Да, ты умён. И это опасно. Но я видела, как ты тра*ал эту девку. У меня всё дрожало, я еле стояла. Даже кончила от зависти, глядя на…

   – Ты за мной наблюдала? Или наслаждалась, как ей плохо?

   Он смотрел на неё своими чёрными глазами, словно гипнотизировал, не давая возможности отвести взгляд.

   – Как ты понял это? – прошептала она и кивнула, потому что голова уже клонилась вниз.

   – Что понял?

   – Что я ненавижу её. Ненавижу!

   Её крик стал полной неожиданностью для него, а движение девушки вперёд привело к тому, что локоть сорвался со стола, и она грудью навалилась на тарелку с лангустами в соусе. В результате белая майка превратилась в грязную мокрую тряпку. Тут же появился официант с вопросом:

   – У вас всё хорошо?

   – Не очень, – ответил Рус, кивнув на Оксану. – Счёт несите.

   – Она расплатилась сразу. Оксана Робертовна наш vip-клиент.

   – Частый гость?

   – Постоянный.

   – Ясно. Закройте пока дверь, я помогу ей, и мы уедем. Машина Оксаны заночует здесь.

   Оставшись вдвоём с ней, аккуратно, чтобы не испачкаться самому, снял с девушки майку. Лиф тончайшего кружева, не скрывавший красоты женской груди, казалось, был создан для соблазнения того, кто увидит его. Однако в сложившейся ситуации мужчина остался равнодушен при взгляде на дорогое белье и то, что оно не скрывало. Рус накинул на Оксану джинсовую рубашку и застегнул все кнопки. Стоило ей встать на ноги, как она сразу спросила:

   – Уже домой? Так рано? Но ты же останешься со мной, Чёрненький?

   – Адрес твой знаю, а вот коды – нет.

   – Я ещё не пьяная, сама всё сделаю.

   В машине она дремала, изредка вздрагивала, шипела что-то, проклинала, пыталась отстегнуть ремень безопасности. Потом смотрела на водителя, многозначительно улыбалась и вновь отключалась. Рус понимал, что Оксана очень пьяна, но ему не было известно, как она ведёт себя в таком состоянии. Оставалось надеяться, что сможет вывести её на нужный разговор. Именно из-за этого и согласился стать её «сопровождающим лицом» на вечер.

   Жила Оксана в арендованном доме, снятом для неё отцом перед его отъездом на лечение за границу, поскольку она неожиданно сообщила, что намеревалась вернуться. Роберт отговаривал дочь, но безуспешно. Они так и не пересеклись ни до его отъезда, ни теперь, когда отец вернулся. Перед воротами с автоматическим открытием дверей девушка вдруг села ровно, достала из сумочки пульт, нажала нужную комбинацию и опять упала на сиденье, продолжив дремать. Рус покосился на неё, с трудом и неприязнью представляя, что нужно как-то перебазировать почти бессознательное тело в дом.

   Всё сложилось легко: Оксана шла сама, опираясь на его руку, и регулярно вскидывала голову, словно хотела проверить, что мужчина всё ещё рядом. Он провёл её в комнату, усадил на диван, а сам бросил грязную майку в ванную, обратив внимание, что на вешалках висят два банных халата: большой, синий, махровый для крупного мужчины и крохотный, розовый для хозяйки.

   «Неплохо Додик устроился, – думал Рус, возвращаясь в комнату, – не такой уж он идиот, как выясняется. Живёт в своё удовольствие, ни в чём себе не отказывает. Вполне возможно, что они хорошая пара? Чем чёрт ни шутит».

   Он удивился, увидев, что девушка сидела на диване и курила длинную сигарету. Со стороны Оксану можно было принять за абсолютно трезвого человека, если бы не её пустой, остекленевший взгляд. Рус сел напротив, ощутив, насколько устал за последние дни. Сказывалось и физическое напряжение, и нервное.

   – И всё-таки мне интересно, как ты узнал, что я ненавижу её, – внезапно спросила она и прищурилась из-за дыма, который выдохнула вверх колечками, к потолку.

   – А мне интересно другое: как ты себя чувствуешь после таких возлияний? Не каждый мужик осилит мешанину, которую ты в себя плещешь.

   – По-разному бывает, – пожав плечами и чуть не завалившись на бок, ответила Оксана. – Иногда утром так х*рово, что готова голову в унитаз смыть. Самое главное, что ничего не помню порой: где, с кем была, что делала? Хорошо, что ещё ни разу не залетела. Вот не поверишь, Чёрненький, понять, что с кем-то тр*халась, могла только из-за дискомфорта.

   – Почему же не поверю? Вполне вероятно, если столько бухать.

   – А давай выпьем, а?

   Она подалась к нему, поставив руку на журнальный столик между ними, но запястье подвернулось, и девушка свалилась с дивана, хохоча при этом. Рус помог ей снова сесть и равнодушно сказал:

   – Куда тебе пить-то ещё? Уже пьяная, как сапожник.

   Он очень старался не показать ей своей брезгливости, которая нарастала в нём с каждой минутой. Ему уже не верилось, что удастся вытянуть хоть какую-то информацию из почти невменяемой девушки. Жалел, что потратил столько времени на пустоту.

   – Принеси мне виски, – махнув рукой в сторону кухни, приказала Оксана. – На столе бутылка и бокал, в холодильнике лёд.

   Рус молча принёс всё, что она перечислила. Девушка не стала просить, чтобы он поухаживал за ней; сама налила полный бокал, бросила кубик льда и начала пить, закрыв глаза.

   – Так как ты узнал… – начала она говорить, опустошив половину.

   – Ты же сама в тот вечер много раз это произнесла, – перебил её Рус. – Как заклинание повторяла проклятия, материлась, даже била девчонку.

   – Мало ей.

   – Смерти мало? Куда уж больше-то?

   – Мало помучилась, – настаивала на своём Оксана, глядя перед собой. – Если бы только кто-то знал, как я ненавидела её всю жизнь, даже думая, что она давно умерла. Это невозможно ни с чем сравнить.

   – Почему такая злоба в тебе? – спросил он, затаив дыхание в ожидании ответа.

   Ему показалось, что она не станет отвечать или не сможет. Её веки отяжелели, глаза надолго закрывались, но потом Оксана снова оживала и продолжала делать большие глотки виски. Вдруг она заговорила; начала очень тихо, словно обессиленно, потом чуть громче, будто наполняясь той самой ненавистью, о которой постоянно твердила.

   – Я помню свою мать, хотя мне не было и трёх лет, когда её не стало. Она была с большим животом, гладила его и улыбалась как-то отстранённо или грустно. Это я позже смогла оценить её внешний вид, врезавшийся в мою память. А тогда я не понимала, почему мама перестала со мной играть, гулять, читать сказки. Всё время рядом была другая женщина, я её смутно помню: высокая, худая, со светлыми волосами, моложе мамы. Или мне так казалось? И она часто нашёптывала мне и брату, что наша мама больше не любит нас, у неё скоро родится другой ребёночек, который нужен ей больше всех. Я обижалась на всех, плакала, но говорить ещё не могла, чтобы попросить у мамы или отца прогнать эту женщину. А Славке было страшно, он тогда вообще стал замкнутым молчуном. Осталось воспоминание, будто наш дом превратился в заколдованный дворец, где всё скоро сломается, рухнет нам на головы и раздавит. Страшно было. Да ещё эта ведьма рядом. Она красивая была, та женщина, молодая, хитрая. Я уж потом поняла, что на отца нацелилась, но ей мама мешала. А может, я всё это придумала… Родился ребёнок. Я его не видела. Только слышала пару раз его плач и уже тогда ненавидела за то, что всё внимание мамы отдано ему. И вдруг в доме стало тихо-тихо. Неслышно было ни плача, ни голоса мамы. Я её больше никогда не видела. И женщина та молодая исчезла. Остались только мы: отец, брат и я. Ну и охрана, обслуга. Отец и сейчас живёт в том же доме. Только тогда нам принадлежала половина, а потом он выкупил всё здание. С трудом представляю, какой там метраж; знаю, только, что два этажа над землёй, а сколько ниже уровня, понятия не имею… Мы уехали куда-то, что-то забылось, но некоторые моменты врезались в память навсегда. Когда вернулись, за мной стала присматривать наша кухарка, пожилая деревенская женщина. Мне кажется, она была единственным человеком в моей жизни, кто любил меня по-настоящему.

   Оксана прервала рассказ на несколько мгновений, чтобы снова наполнить бокал, и выпила его залпом, как воду, даже не поморщившись, словно уже не ощущала вкуса крепкого напитка.

   – Я действительно уверена, что в нашей семье не было любви. Может, родители любили когда-то друг друга, но я этого не помню. Только ведь отец больше не женился почему-то и ни разу не приводил в дом ни одной тётки. У нас никогда не стояли мамины фотографии. Как будто её и не было… Я рано начала отрываться на всю катушку. Думала, что на меня обратит внимание кто-то из родных. Хотела, чтобы кто-то любил меня… А нет, не дождалась. После школы отец вообще выпроводил на учёбу за бугор. Хотел, чтобы я там осталась, жизнь свою устроила, перед ним не показывалась. Почему так? Ведь мы со Славкой на отца похожи: оба светловолосые, глаза, как у него, я уж не говорю о характере… Я, в общем-то, кое-как приспособилась, даже в клинику легла, чтобы преодолеть зависимость, да и вернуть себе нормальное состояние. Недолго выдержала. Почему? Ко мне попало письмо, пришедшее на адрес тамошнего проживания, самое настоящее, написанное от руки! Я такого допотопного вида почты не видела вообще никогда. Оказалось, наша кухарка кое-что решила поведать мне, о чём сама узнала совершенно случайно. Только из-за огромной любви ко мне, как она написала. – Девушка засмеялась, а Русу показалось, что ворона закаркала, даже озноб пробрался под привычную толстовку с капюшоном. – Я с трудом разбирала её корявый почерк с кучей ошибок, но то, что она сообщила, едва не убило меня. Да, ненависть возродилась с ещё большей силой. Оказалось, что тогда родилась та самая девка, которую ты недавно тр*хал с таким…

   – Не об этом сейчас, – не позволил он ей уйти от главной темы.

   – Ну, да, не об этом. Кухарка написала, что отцу кто-то сообщил, будто мама увлеклась кем-то. И он отнял у неё ребёнка, потому что был уверен: она изменила ему с каким-то нашим охранником. Всего через неделю после родов отец убрал ребёнка из дома – отдал. И кому? Меня даже сейчас трясёт. Он отправил её в деревню к своим родителям! То есть к людям, которые к этой девке не имели никакого отношения! Я даже не знала об их существовании, а у этой шл*хи были бабушка и дедушка! Она росла в любви и заботе! Отец всё это время давал им деньги на содержание чужого ребёнка. И, как выяснилось позже, у него были её фотографии разного возраста! Зачем они ему были нужны? Ведь бред же? Я не знаю, где жили его родители с этой с*чкой, да это и не имеет значения. Важно то, что у неё всё было отлично, а у меня не было ни матери, ни любви, ни семьи, ни даже отца… Мама тогда умерла быстро, как написала кухарка. Просто перестала есть из-за крысёныша, которого у неё отняли. Ей было мало нас с братом, она любила только эту тварь! Как оказалось, та самая молодая женщина, что работала у нас, знала, что мама выкидывала еду, но никому не сказала. А когда спохватились, было уже поздно, не смогли спасти маму. И эта, испугавшись, наверное, сбежала. Такая путаница была у меня в голове, когда я читала письмо безграмотной тётки, которая вывалила свою правду «из любви ко мне». Сумасшествие обеспечено всем нам, всей семье. Ха-ха-ха!

   Вдруг она прервала свой полудикий хохот, склонила голову к груди и то ли хрюкнула, то ли всхрапнула. Рус уже подумал, что исповедь убийцы закончилась. Но Оксана снова посмотрела на него безумными глазами.

   – И я вернулась. Вернулась, чтобы найти её и отправить туда, откуда она вылезла – на тот свет! Старая кухарка выкрала фотку у отца и отдала мне. Я следила за девкой. Узнала, с кем и где она жила. Каждый шаг, вздох, расписание её существования. А тут такая удача! Она залетела от своего тра*аля! Я поняла это сразу, как только увидела её в парке: она сидела на скамейке, положив руку на живот, с таким же взглядом, какой был тогда у моей мамы! Та же улыбка, длинные тёмные волосы… Она на неё так похожа! Ну, думаю, отправлю к нашей мамочке её любимую дочку вместе с приплодом. И всё получилось! Никому не позволила к ней притронуться, сама била. Казалось, умру от бешенства, наслаждения или ещё чего, х*ер поймёшь. Только вот убила её, и что дальше? Вот бы воскресить и снова убить... Хотела и надоедливую кухарку с ними в путь собрать, но старуха сама загнулась. Оказалось, что у неё рак чего-то там в последней стадии. Это и спасло её от меня. Потому что она тоже меня бросила, предала, когда умерла сама, будто сбежала!

   Совершенно неожиданно она размахнулась полным бокалом и бросила его в стену над головой Руса. Он не стал уклоняться, потому что всё летело мимо, лишь несколько капель попали на его одежду. Оксана, смотрела на пятно, образовавшееся напротив неё, не мигая и не шевелясь. Потом рухнула на бок и отключилась с открытыми пустыми глазами.

   «Разве это жизнь? – подумал Рус, вставая и направляясь к выходу. – Ненависть уничтожила её. Больной человек. Организм отравлен. Сгинет одна или вместе с кем-то. Никто и не заметит. Бабы дуры, это факт. Но эта – мразь».

   Затем вернулся к дивану, провёл рукой по голове Оксаны и посмотрел на свою ладонь: несколько волос были теперь в его распоряжении. Днём ему удалось получить необходимый «материал» у её старшего брата. Пархомов-младший никогда не следил за собственной расчёской. Но Рус уже и не сомневался, что Ангелина их сестра.

   «Вот получить с лысой головы Пархомова-старшего хоть волосок – большая проблема. Может, ему брови подёргать? Да… Я всё больше влезаю в эту историю. И кто бы мне сказал, что жизнь так повернётся? Шкафы начали открываться, а из них выглядывают такие разные скелеты… Какой-то бред несла эта пьянь по поводу измены матери. Что-то здесь напутано. Нечисто дело, – рассуждал он, выезжая из города и внимательно наблюдая за дорогой. Не хотел никого привезти к тайному месту, где хранил «караван» на случай срочного «сматывания удочек». – От своей злобы гниёт заживо Оксана Робертовна. Ненависть её дожирает, не оставляя просвета. А я не такой разве? Фима для меня, как красная тряпка для быка. И меня ненависть держит на плаву. Но я не могу иначе и не смогу. Пожалуй, к своим делам придётся добавить и эту проблему: слишком интересная история тут развернулась. Вдруг приведёт, куда нужно. Так что, Фима, живи пока уродом, тебя на закуску оставлю. А глядя на Оксану, становится ясно, что она пропала среди своих детских страхов. И никогда уже не найдёт пути назад, не вернётся к себе. Никто не помог, когда это было возможно, не обратил внимания на детей, все были заняты своими заботами. За ошибки отцов платят потомки? Голова трещит от тонны дерьма, которую она мне вывалила. Но я же сам этого хотел? Вот и получил. Пока не стоит говорить девчонке о том, что я узнал. Ящерка ничего не поймёт. Она и так взбрыкивает. Того и гляди, надумает попытаться удрать. Нельзя ей бежать: какая-то слабенькая, незащищённая, наивная зверушка. А в то же время продуманно прячется за своими расспросами. Нет, она умная, очень умная, образованная. Как её угораздило связаться с Фимой? Не повезло, как, в общем-то, не везло всегда. Что-то она говорила о подружках. Надо бы их разыскать, приглядеться, нет ли рядом с ними какой-нибудь х*рни. И ещё интересная фигура таинственной светловолосой, высокой женщины, жившей в доме Пархомовых. Попробуй-ка, найди её спустя четверть века. Да и жива ли она? Но какую-то важную роль эта тётка сыграла в семье Пархомовых. Интересный ребус образовался. Неожиданно. Ящерка притащила за собой много загадок».

   Ангелина сидела в углу ангара, когда ворота открылись, и въехала машина Руса. Девушка лишь повернула в его сторону голову, но изображать, что она не ковырялась в коробках, которые недавно появились в помещении, не стала. Она хмуро смотрела на медленно идущего к ней мужчину в чёрной одежде. По его взгляду невозможно было понять, как он отнесётся к её любопытству и самоуправству. На коленях у неё лежали документы, рядом – старые, картонные, пожелтевшие папки с завязками.

   – Ящерка любознательная, и что ты узнала? Сложила кусочки мозаики? Или стёклышки слишком сильно разбились?

   – Ты разговариваешь со мной, как с дурочкой. Или словно я ребёнок. А это не так, – ровным голосом произнесла она и без перехода задала вопрос. – Сколько тебе лет?

   – Ты не успокаиваешься, да? – Рус усмехнулся и сел рядом с ней на пол. Взял в руки документ, похожий на маленькую папку. – «Свидетельство о рождении», так-так. Читаем: Агата Николаевна Васильева. Отец: Николай Васильевич Васильев. Мать: Глафира Ивановна Уварова. А как твоя фамилия? Отчество? Просто интересно. Я же тебе сказал, как меня зовут.

   – Уварова Ангелина Николаевна, – медленно и тихо ответила она. – Так много совпадений.

   – Всё ещё думаешь, что это совпадения? Вряд ли. Но в любом случае, завтра я заеду в одно местечко и отдам материалы для тестирования. Тогда ты точно будешь знать, есть ли у тебя родня.

   У неё чуть не слетело с языка, что она и так уже нашла своих родственников: бабушку и дедушку.

   – Сколько тебе лет, Дан Русаков?

   – Ты очень навязчивая, я так тебе скажу. Зачем эта информация?

   – Понять, вдруг ты очень старый, а я тебе «тыкаю».

   – Не хитри, не очень получается. Ладно, мне тридцать четыре. Нормально? Не старый?

   – Нормально. Где ты взял эти коробки? Там? В том доме, где поймал меня?

   Он лишь кивнул в ответ, внимательно вглядываясь в её зеленовато-бирюзовые глаза, которые отливали серо-голубым цветом в неярком освещении ангара. В них не было страха, интереса или возбуждения. Зато там до краёв плескалась грусть.

   – Здесь, наверное, вся её жизнь, – сказала Ангелина, повернувшись к коробкам. – То, что осталось.

   – Ну почему так обречённо говоришь? Осталась ты, красивая, умная дочь своей матери. Разве этого мало?

   Девушка замерла на мгновение, словно прислушивалась к смыслу его слов, потом встала и молча направилась к «каравану», но остановилась и оглянулась назад.

   – Ты так думаешь? Или говоришь, чтобы успокоить меня?

   – А ты считаешь, что я могу о ком-то волноваться? Не прекрасным ли рыцарем на белом коне меня себе представила? Я чёрный и снаружи, и внутри. И конь у меня чёрный. Вот «караван» белый, но он для дальних странствий. К тому времени, возможно, я закончу все свои дела и поменяю собственный окрас. Но это вряд ли возможно.

   – Ты точно не рыцарь. Но и не бандит. Сколько бы ни старался показать себя гадом, это не так.

   – Ты наёмник?

   Она спрашивала, стоя всё там же, не возвращаясь к нему. Зато Рус поднялся, потянулся до хруста, встряхнул головой, отчего зачёсанные волосы разметались, превратившись в волнистые пряди.

   – Наёмник? Да, в какой-то степени.

   – Или солдат? – неожиданно резко спросила Ангелина, пристально следя за его реакцией.

   – Ты сразу все фантазии озвучь, а то по чайной ложке выдаёшь, – проходя мимо неё, равнодушно ответил он.

   – Бывший мент?

   – Фу, как грубо. Тебе не подходит такой жаргон. К тому же бывших…

   – Ментов не бывает. Знаю я эту присказку, – прошептала она едва слышно.

   – Я там витаминов тебе купил, сок гранатовый, орехи грецкие и ещё кое-что необходимое для женщин. Вдруг потребуется. Сама-то ты не скажешь, что нужно.

   Ангелина почувствовала, как краска залила её щёки, эмоции захлестнули, но остались внутри клокочущим вулканом. А вразумительного ответа на свои вопросы-предположения так и не получила. Усталость навалилась на плечи. Слишком запутанная история отнимала у неё много сил. Суть происходящего была непонятна; неизвестность, если и не пугала, то уж точно напрягала.

   – Ужинать будешь? – спросила его, поднимаясь следом за ним в автодом.

   – Буду. Ты хотела, чтобы я присмотрел за твоими подружками? Адреса потом скинь мне или просто скажи. А сейчас, пока я ещё не уснул стоя, давай кое-что проверим.

   Рус достал свою зажигалку, что-то нажал в ней и извлёк крошечную флеш-карту.

   – Что это? – заворожённо наблюдая за его руками, прошептала она.

   – Фотоаппарат. Шпионский, – добавил он, поиграв бровями, на что Ангелина лишь недоверчиво фыркнула. – Ноутбук, флешка, загружаем, смотрим. Внимательно. Вдруг кого-то знаешь?

   Перед ней мелькали лица незнакомых людей. Взрослые, молодые, мрачные, задумчивые, безразличные, мужские, женские. Был здесь и Ефим, сидевший в её любимом кафе, где она обычно встречалась с подругами. Увидев его, Ангелина вздрогнула, даже подалась назад от изображения.

   «Призрак из прошлого. Как он изменился! Постарел? Небритый, заросший, неопрятный. Что это с ним? Неполадки с бизнесом? – думала она, рассматривая фото человека, которого когда-то любила. А Рус искоса следил за её реакцией, понимая, как больно или неприятно Ангелине в данный момент времени. – Он с кем-то разговаривает? Или это свидание? Его право, что тут скажешь».

   – А нельзя посмотреть, с кем он говорит? – всё же спросила вслух.

   – Я снимал долго, просто щёлкал зажигалкой. Сейчас дальше промотаем. Насколько помню, там была девушка, кудрявенькая такая. Она ему что-то доказывала. Похоже, они поругались, и Фима вылетел из кафе злой, как чёрт.

   – Это Арина! Моя лучшая подруга! – Улыбка, появившаяся на губах, совершенно преобразила всегда печальное лицо Ангелины. Рус даже моргнул несколько раз, но счастье в глазах девушки никуда не пропало. – Какая она строгая, впрочем, как всегда. Аришка красивая, правда? Только худенькая очень.

   – Кто бы говорил, – усмехнулся он, переводя взгляд на фото девушки.

   Арина была светловолосой, симпатичной девушкой. Она смотрела в окно кафе, видимо, провожая взглядом сбежавшего Ефима.

   – Не очень-то подружка жалует твоего бывшего, судя по всему.

   – Это факт, – согласилась Ангелина. – Больше никого не знаю, не видела даже мельком. На память не жалуюсь, так что твоя работа почти бесполезна.

   – Почему же? Я теперь знаю твою подругу. Надо ещё вторую найти.

   – Только ты не пугай их, ладно? Аришка смелая, за себя постоять сможет, а вот Каролина витает где-то среди своих воздушных замков. Или как Барби в кукольной жизни.

   – Тьфу, какая ерунда.

   – Нет-нет, Каро умная, добрая девчонка. Только она очень зациклена на своём женихе. На их помолвке я была тогда. Но сейчас не об этом. У Арины только отец, мама умерла давно, насколько мне известно. У Каролины есть и мама, и папа. Их семья обеспеченная и известная в городе. Отец всё время на работе пропадает, Каро так говорила. А мама домохозяйка, очень строгая и властная. Мы с Ариной одно роста, а Каролина сантиметров на десять выше. Она очень красивая.

   – У тебя все красивые, – недовольно сказал Рус, зевая. – Всё, спать. Завтра надо одного придурка из больницы забирать, в другую везти. Чтобы с ним ездить, надо нервы в холодильнике оставлять. Ящерка, отбой.

   – Посуду помою сначала.

   Они разошлись в разные помещения. Он сразу уснул. Ангелина быстро убрала со стола, экономно расходуя воду, и на цыпочках направилась к коробкам в углу ангара. Она видела там другое фото женщины, которую никак не решалась назвать мамой даже мысленно, и теперь хотела проверить, не показалось ли ей…

   – Нет, всё так и есть. На ней та же самая подвеска, что и у меня: ангел. Неужели она мне его подарила? Но не бывает же столько совпадений! – Тихий возглас, вырвавшийся у неё, привёл Ангелину в чувство. Глаза жгло, горло сдавило, в груди было горячо. – Почему я не могу заплакать? Стало бы легче, наверное. Нет, не стало бы.

   Она положила фото Агаты в коробку и, еле передвигая ноги, вернулась в автодом. Не стала раздвигать диван, легла в угол, свернулась калачиком и закрыла глаза. Перед ней вставали картины холодного детства без любви, школьные события, годы в институте. Теперь всё это казалось не её жизнью, словно кто-то поставил на подмену в спектакль, роль для которого Ангелина не учила. И будто стояла она в софитах, растерянная и несчастная, не зная, куда идти и что делать. А во сне перед ней появилась тёмная долина в тумане, уходившая к высоким елям, полускрытым серыми облаками; под ногами и вокруг вода стоячая, как неживая. И она, Ангелина – одинокая девочка, нерешительно замершая перед неизвестностью.

ГЛАВА 6.

После визита в Центр глазной хирургии «Прозрение» Рус вёз расстроенного Додика назад, в частную клинику, находившуюся под руководством Дока, врача, к которому обычно обращались, чтобы не попасть под наблюдение правоохранительных органов. Здоровяк сидел на переднем пассажирском сидении и тяжело вздыхал, чем отвлекал водителя от размышлений. В конце концов, Додик не выдержал и спросил, шепелявя беззубым ртом:

   – Кто такой Кутузов?

   – Ты вообще не слышал эту фамилию? – недоверчиво спросил Рус, переводя на него взгляд.

   – Не слышал.

   – Это великий русский полководец.

   – И почему эта баба меня обозвала Кутузовым?

   – Потому что у него тоже не было глаза, он носил чёрную повязку. Неужели не догадался? И зачем ты опять начал к ней приставать? Напугал тётку, вот она и окрысилась. Но насмешила, ничего не могу поставить ей в вину.

   – Ты всегда говоришь, что бабы дуры, – обиженно пробурчал Додик, – а эту даже защитил. С чего бы это?

   – Тебе, похоже, в драке и мозг задели. Хоть немного думай сам. Не на полсантиметра вперёд, а на шаг.

   – Не понял ничего. Ты какую-то х*рь несёшь.

   – Идиот. – Рус покачал головой и привычно посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы проверить, нет ли за ними «хвоста». – У неё на руках был щенок корги. Эта порода собак не относится к бойцовым, но уж если залает, то народу сбежится уйма. А нам это нужно?

   – Нет.

   – Вот и ответ. Надо думать, Додик. Кстати, а как твоё настоящее имя?

   – Не скажу, ты ржать будешь.

   – Да ладно тебе! – удивился водитель, направляя машину к съезду на парковку перед клиникой. – Я постараюсь… не смеяться.

   – И никому не скажешь? – не переставал упрямиться здоровяк, чем напоминал сейчас капризного ребёнка.

   – Не скажу. Обещаю, – подтвердил Рус. – Ну и?

   – Дориан.

   – Ни *** себе! Это кто же тебе так подпортил жизнь?

   – Кто-кто? Мать, конечно, – недовольно, но отчего-то горделиво ответил Додик. – Она много читала. Сколько помню, всегда была с книгой в руках. Только когда отец приходил с работы, она сразу всё прятала и бралась за тряпку, пыль протирала. Хотя у нас всегда было чисто до зубовного скрежета. Да он никогда и не сказал бы ей слова, даже если заросли бы грязью до потолка. Они со школы вместе, поженились в восемнадцать, через год я родился. А сколько помню, смотрели друг на друга, словно только встретились. Он из кожи выпрыгивал, чтобы всё в доме было. Их родители помогали только поначалу семейной жизни, потом мои отказывались: всё сами. И институты закончили, и в театры ходили, и по выходным за город… Меня только на несколько часов отдавали к старикам, да и то волновались всегда. Мать научила читать в три года, прикинь? По кубикам. Были у меня такие, с картинками и буквами. Затёртые уж от времени. И игрушки новогодние тоже облезлые от старости, но мать их всегда бережно закручивала в газетные обрывки и в картонную коробку складывала. Из-под пылесоса. Я помню её совсем молодой. Она часто плакала, когда я рос. Изводил их. А они любили меня.

   Он говорил всё тише, как-то задумчиво, что показалось Русу совершенно неподходящим «татуированному тупому здоровяку».

   – У тебя была нормальная семья? – «Качок» лишь кивнул в ответ, глядя вниз, на свои ноги. – Не опускай голову, врач же говорил... Как же тебя выбросило за борт?

   – Почему – за борт? Почему – выбросило? Я сам сбежал из дома. Решил, что хочу жить вольно, ни от кого не зависеть, не ходить в школу, не слушать уговоры и воспитательные беседы. Недолго, правда, пробегал: попал «по малолетке». А дальше понеслось… И вообще, я нормально живу, – неуверенно произнёс Додик и пожал широкими плечами. – Слышь, Рус, не лезь под кожу. Забудь, о чём говорили. Я Додик, ясно?

   – Как скажешь. Прозвищ у тебя много: Додик, Кутузов, Качок, Синяк и всякое-такое. Ты сам-то имя своё не забудь.

   Сказал и вылез из машины, обошёл её, открыл дверь со стороны пассажира. Помог выбраться напарнику и включил сигнализацию.

   – Рус, как думаешь, Оксана бросит меня?

   – Почему?

   – Я же страшный теперь: ни зубов, ни глаза.

   – Всё тебе вставят, будешь, как самое дорогое украшение для неё.

   – Ага, а она ждать меня будет? Вот вчера уже тебя сняла на ночь, – заглядывая одним глазом в лицо Руса, спросил Додик.

   – Уже кто-то насвистел. Мужики хуже баб, – недовольно проворчал Рус. – Не парься, я её домой отвёз, потому что она была «в стельку». Я не люблю тра*ать полуживое, почти блюющее нечто.

   – Однако ту девку ты отодрал так, что у неё ноги разъезжались.

   – Не сравнивай. Та – никто, а Оксана сестра босса. Зачем мне эта х*рня? Это уж ты занимайся. Лучше придумай, как тебе с ней выехать за кордон, чтобы глаз хороший поставили. Да и челюсть надо подправить.

   – Точно! – восхищённо прошептал здоровяк, сверкнув единственным глазом. – Ты голова, Рус! Только не лезь к ней, ладно? Пожалей инвалида.

   – На *** она мне нужна? Это твой крест. Даже, пожалуй, посочувствовал бы, но не буду. Каждый получает то, что заслужил, если не в силах изменить хотя бы…

   – Чего?

   – Ничего. Пошли. Больше не приеду к тебе, пусть другие нянчатся. У меня нет столько терпения… Кстати, у тебя сейчас будет много свободного времени. Если врач позволит, и будет интерес, посмотри старый фильм, «Калина красная» называется. Глядишь, и вспомнишь то, что так усиленно стараешься забыть. Бывай, Додик.

   Попрощавшись со здоровяком около кабинета Дока, сам отправился назад, в город, чтобы передать в лабораторию собранные материалы для ДНК-теста. Там же у него была назначена встреча с человеком, с которым он никогда не говорил, а лишь оставлял информацию для отправки дальше. Но в этот раз «курьер» сам обратился к нему, будто разговаривая по телефону, при этом глядя в противоположную сторону и шагая рядом:

   – Он получил документы на другое имя, – тихо сказал мужчина в спортивном костюме, тёмных очках и бейсболке, надетой задом наперёд. – Заказал три билета на самолёт: он, сестра, плюс один.

   – Скоро?

   – Нет точной даты. На следующей неделе или раньше.

   – Понял.

   – У тебя всё готово? Ты закончил? Что с девчонкой?

   – В твоём кармане флешка. Там всё. Нормально, – тихо ответил Рус на все вопросы и, прибавив скорость, прошёл дальше по тенистой аллее.

   «Значит, Славик решил меня кинуть, – думал он, сидя в машине и усмехаясь. – Все разговоры о доверии – никчёмный трёп, ясен пень. «Плюс один» это Додик, наверняка. Из него охрана, как из дерьма пуля, но у меня же якобы нет загранника. Плохо ли это? Нет. Пусть пока Славик побегает по дальним краям, всё равно ему никуда не деться. Интересно только, почему так срочно решил сорваться? Ни приезд ли отца подтолкнул его к побегу? Чем так напугал сына Пархомов-старший? Славик малец по сравнению с отцом. Этот, хоть и отошёл от дел, но остался в силе. Вот где ад адский, как сказали бы нервные бабёнки... Ящерка своей «смертью» мне все карты перепутала. Надо бы вывезти её за город, хоть подышит воздухом, а то зачахнет совсем. В лес? Где нет никого, особенно, рыщущих бывших любовников… В телефоне сообщений не видно, потому что умница размышляет, вот и не прислала адреса подруг. Боится? Это нормально. Я бы тоже боялся, будь я девчонкой. Хотя есть такие мужики, которые ей в подмётки не годятся… И всё же – Славик собирался свалить в конце лета, а делает это сейчас. Прижало его где-то очень сильно. Долги-то пока терпят. А что не терпит? Почему бежит так поспешно? Не хватает мне вводных. Надо искать».

   В это же самое время отец Вячеслава сидел в своём домашнем кабинете и неторопливо перебирал старые папки. Периодически слышался стук в дверь, заходил кто-то из подчинённых, докладывал по своему вопросу и быстро удалялся. Пархомов-старший делал пометку в ежедневнике и разочарованно качал головой. Перед ним на столе лежали две фотографии: давно умершей жены Агаты и её дочери Ангелины.

   «Они здесь примерно одного возраста, – думал он, внимательно изучая снимки, – но выглядят по-разному. Агата к этому времени была матерью двух детей и ждала третьего, а её дочь совсем девчонка. Похожи ли они? Я бы сказал, что не очень. Просто две молодые женщины с тёмными волосами. У них даже глаза разные. В этой мелкой приблуди смешалась кровь Агаты и Гелаева? Но он был крупным мужиком, выше меня на голову. В его личном деле указан рост метр девяносто три. Глаза светло-голубые. Но и у меня тоже! Агата была высокой, её любовник тоже, а их дочь… сколько? Что старики писали? Где её медицинская карта? Рост – метр шестьдесят три. Группа крови… Какого чёрта я это делаю? Я же всё знаю наизусть. Просто тяну время, пока эти идиоты ищут, куда пропала девчонка. Её потеряли около месяца назад. И ведь боялись сообщить мне, долбо***! Где она может быть? Если Ефим не смог найти и даже оборзел в корень, чтобы заявиться ко мне, то дело совсем швах. Да почему я продолжаю следить за её жизнью? Она же мне никто. Ну, подумаешь, нагулянная дочь умершей жены. Это было двадцать пять лет назад. А я не могу простить Агату до сих пор! Не могу!»

   Пархомов-старший встал из кресла и начал мерить шагами большой кабинет, уставленный дорогой классической мебелью. Настоящее красное дерево, состаренная бронза ручек, заполненные книгами шкафы от пола до потолка, тускло отсвечивающие золочёными корешками – кое-что здесь осталось, как было четверть века назад. Он почти не вносил изменений в то, что когда-то создавалось вместе. Лишь добавлялись книги, элементы декора, да шторы шагали в ногу с модными тенденциями. Это не интересовало Роберта, он не обращал внимания на обстановку и просто свалил все домашние заботы на плечи старой кухарки, служившей у него много лет. Но она скончалась, не оставив после себя рекомендаций, кому можно было бы доверить ведение хозяйства. Поэтому сейчас всё обрушилось на широкие плечи помощника Пархомова-старшего, молчаливого, исполнительного, преданного человека.

   «Однако девчонку они прошляпили. Сбежала она от своего благоверного. Неужели кровь взяла своё? Такая же, как мать? Но Ефим говорил, что это невозможно: она честная и правильная. Я тоже так думал о своей Агате. А вон оно как вышло-то. Трудно, конечно, представить, что Ефим наивный и доверчивый. И всё-таки девчонка обвела его вокруг пальца. Надо ли её искать? Надо. Исчезновение дочери Агаты – дело тёмное. И мне очень не понравился испуг Славки, когда я спросил в лоб, знает ли он что-то о младшей сестре. Ведь он подумал, что я об Оксане говорю, но услышав имя Ангелины, замер, уставившись в одну точку. Будто кол проглотил. И ни слова не сказал, просто онемел, сколько бы я его ни тряс. Оставалось только двинуть по физиономии, чтобы пришёл в себя. Так и смылся вчера, как угорь скользкий».

   Он продолжил вспоминать предыдущий вечер, который начался с посещения клуба любителей острых ощущений, как сам называл детище собственного сына. Когда Вячеслав открыл это БДСМ-заведение, отец не верил, что будет прибыль от клуба, но ошибся: интерес местной «элиты» зашкаливал. Ему было непонятно, откуда в небольшом городке средней полосы столько поклонников подобных удовольствий. Но, как сказал сын, здесь каждый может получить то, чего нет в обыденной жизни, не опасаясь разоблачения или преследования по закону. Роберт махнул рукой: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не просило денег. А потом и сам время от времени стал захаживать «на огонёк», но только к одной служительнице этого заведения и вовсе не за удовольствиями. Он платил, чтобы девушка докладывала ему обо всём, что слышала, видела с теми, с кем участвовала в развлечениях. Эта рыжая девица и принесла ему столько неожиданных новостей, что Пархомов-старший был готов снять с неё кожу, используя инструменты клуба.

   – Почему молчала раньше? – шипел он ей в лицо, вцепившись в красивые, ухоженные кудри. – Я за что тебе плачу, а? Ты, шавка, думаешь, что сама можешь решать, о чём мне сообщать, а о чём промолчать? Хочешь лишиться этого прибыльного местечка? Вылетишь отсюда! А рот откроешь, вообще никто не найдёт, поняла?

   – Дда, – заикаясь от страха, еле промямлила почти уголая девушка, одетая лишь в узкие полоски чёрных кожаных ремней. Она боялась заплакать, потому что знала, как этот жестокий человек относился к слезам: его это бесило. – Я не думала…

   – А тебе и не положено!

   – Простите меня, это больше не повторится. Я всё расскажу! Я просто не предполагала, что это имеет значение для вас.

   – Слушай, девочка, – уже спокойно произнёс Роберт, грубо наматывая на руку её длинные волосы до самых корней. Дёрнув к себе девушку настолько сильно, что она тихо застонала и упала лицом на его ботинки, сказал, – ещё один самостоятельный шаг, и ты знаешь, где окажешься. Знаешь же?

   – Да. В лучшем случае – в сточной канаве.

   – А в худшем?

   – Там же, но по частям.

   – Правильно. Ну, умница же! А теперь слушаю тебя. Только кратко, одни факты, имена, даты. Не мне тебя учить.

   Он отпустил её и сел на кровать, наблюдая, как она старалась незаметно утереть кровь с разбитой губы. В этот момент его охватило возбуждение такой силы, что брюки заметно вздыбились. Рыжая девушка обратила внимание на это, а Роберт успел заметить животный ужас в её глазах. И снова ему это понравилось. Но решил, что не стоит смешивать удовольствие и рабочий процесс.

   – Не мечтай. Сейчас мне не до этого, – с ухмылкой успокоил «клиент». – Но ты меня заинтересовала.

   Её затрясло, и всё же она понимала, что выхода нет. Оставалось только взять себя в руки и доложить, что ей известно.

   – Примерно полгода назад ваш сын привёл ко мне нового клиента. Молодой, красивый, сильный, высокий, немного высокомерный…

   – Лишние подробности, – перебил её пожилой мужчина, ощутивший в этот момент зависть к неизвестному парню, к его молодости и силе.

   – Хозяин подарил ему пригласительный билет и привёл ко мне. Моей задачей было подсадить мальчика на наши удовольствия, чтобы он тратил и тратил деньги, влезал в кредиты, долги. Или воровал. Зачем это было нужно Вячеславу? Чтобы получить бизнес будущего тестя этого клиента. Не знаю, насколько верны слухи, но кажется, у вашего сына не всё в порядке с налого…

   – Это тебя не касается. Дальше. Кто этот… мальчик? – последнее слово Роберт выделил особо ехидно.

   – Денис, фамилию не помню. Правда! Можно посмотреть в записях. Но он всего лишь пешка. Вашего сына интересовал будущий тесть нового клиента, Миллер Витольд Максович. Вот это необыкновенное имя я запомни…

   – Кто-кто? – вскрикнул он, напомнив своим возгласом кудахтанье курицы, но девушка смогла сдержать себя и не рассмеяться.

   – Миллер Витольд Максович. У него очень красивая дочь Каролина, я её видела.

   Пархомов-старший молчал, словно онемел и оглох. Просто смотрел в одну точку прямо перед собой. Со стороны могло показаться, что он увидел призрака или саму смерть. А рыжая работница клуба обратила внимание, что его брюки пришли в нормальное состояние, и незаметно выдохнула.

   – Что ещё? – вдруг резко спросил Роберт, заставив её вздрогнуть.

   – Собственно, я тайком снимала все наши игры. Не по своей воле! – сразу же пояснила она, увидев недовольство на лице мужчины. – Это хозяин приказал. И ещё сегодня распорядился, чтобы я отправила всё это дочке Миллера. Я так и сделала. Но она пока не открывала сообщения.

   – Всё, что будешь делать, или чего мой сын прикажет, докладывай мне без промедления. Номер телефона у тебя есть. Только по делу, без соплей. И никому ни слова. Я даже запугивать тебя не буду. Учти. Хоть звук просочится от тебя, разорву собственными руками. На одну ногу наступлю, за другую дёрну.

   – Я всё поняла!

   Её снова затрясло. Он сузил глаза, сжал губы и покачал головой, словно вынося девушке если не приговор, то последнее предупреждение. Затем быстро вышел и услышал, как поспешно она закрыла за ним дверь, прищемив себе палец и едва слышно зашипев от боли…

   Когда сын приехал к нему вечером, Роберт уже сумел взять себя в руки.

   – А что такого-то? Ты сам святой? Не делал ничего подобного в те времена? Только не говори мне, что честно сколотил свой бизнес.

   – Ты не сравнивай те времена и нынешние, – строго сказал Роберт. – И всегда отвечай за себя и свои поступки. Нехрен на других кивать. Ты мне ещё будешь намекать на что-то?

   – Я не намекаю, а прямо говорю, – пожав плечами, ответил сын и удобнее развалился в кресле.

   – Тогда и я прямо скажу: чтобы ни одним пальцем ты не касался семьи Миллеров. Ясно?

   – С какого это…

   – Заткнись, щенок! – внезапно заорал Роберт и с размаху шарахнул кулаком по письменному столу, да так сильно, что погас экран ноутбука. – Ты ничего в своей жизни не сделал, кроме собственных детей. Всё получил готовенькое на золотом блюдечке! И не смог сохранить, уничтожил, ещё и в долги влез. Так отдавай сам! А ты? Не нашёл ничего лучше, чем попытаться украсть у другого? Нет! Слышишь? Нет! Миллера не касайся пальцем. Это не твоя площадка.

   – А чья? Твоя? – равнодушно спросил Вячеслав. Он никак не отреагировал на крик отца, потому что давно вырос и не считал его умнее себя. – Отец, я уже говорил тебе раньше: ты и твои методы ведения дел давно устарели. И откуда вдруг такое благородство по отношению к неизвестному мужику? Мне было без разницы, кого шантажировать. Он попался на глаза случайно… Или вы знакомы? Ты ему чем-то обязан?

   – Не твоё щенячье дело. Я тебе всё сказал. Не трожь его.

   – Откуда ты узнал? От Рыжей? Или ты установил слежку за мной? – Собственная догадка заставила его сесть ровно и уже внимательнее присмотреться к отцу. – Если ты так заботишься о постороннем человеке, так приложи усилия и помоги мне: сам знаешь, в какой я *опе.

   – Я тебя туда не засовывал. Ты сам всё сделал, своими руками. А помочь мне нечем: если даже всё продам, не хватит, чтобы закрыть твои долги. Даже пытаться не буду. Я оставил себе лишь на безбедную старость, отдав вам три четверти своего состояния. Думал, хоть ты с головой дружишь, преувеличишь, а ты… Бездарь. – Роберт отошёл к окну. Он смотрел, как сумерки плотно и липко опускались на город, пряча все пороки, страсти, преступления. Тихо сказал, словно говорил с самим собой. – Всё тайное всегда становится явным. У каждой верёвочки есть конец. И хорошо бы не быть ему жутким.

   – О чём ты? Ничего не слышно. Ладно, я понял. Хотел на некоторое время отвлечь от себя внимание столичных ребят, предложив взамен собственного бизнес Миллера. Он вроде собирается начать работать с иностранными компаниями. Лакомый кусок.

   – Подавишься этим куском. Всё, закрыта тема. Если узнаю, что ослушался, сам наведу на тебя ментов или бандитов.

   – Отец!

   – Это я для острастки. Но я предупредил, а ты меня знаешь. Глядишь, и задумаешься о том, что творишь. Так, теперь ещё один вопрос: ты не знаешь, где твоя младшая сестра?

   – А чёрт её знает, – махнув рукой, ответил очень недовольный Вячеслав. – Ты ещё не видел её после возвращения? Наверное, зависла где-нибудь с очередным мужиком.

   Молчание отца привлекло его внимание, а пристальный нахмуренный взгляд заставил прервать свою речь. Роберт всё ещё стоял у окна, засунув руки в карманы брюк. Лишь вздувшиеся на его шее вены выдавали напряжение. Сын редко видел отца в таком состоянии: он был похож на зверя, готового к атаке.

   – Я говорю не об Оксане, – медленно проговаривая слова, тихо сказал Пархомов-старший, – речь идёт об Ангелине. Не говори, что не знал о ней. Ты все мои документы проштудировал, я точно знаю, что суёшь нос везде.

   Вячеслав онемел. Он смотрел сначала на отца, не мигая и будто не дыша, а потом – вниз, прямо перед собой, не двигаясь, не реагируя ни на что. Роберт удивился такому поведению сына, обычно безразличного и хладнокровного. Сам учил его «держать лицо».

   – Что с тобой? – спросил он, приглядываясь к Вячеславу. – Привидение померещилось? Славка! Да хоть помычи в ответ!

   Но сын молчал, продолжая смотреть перед собой. Спустя длительное время он повернулся к отцу и проскрипел, будто у него свело горло, сгорели связки, пропал голос:

   – Не знаю, о ком ты говоришь. Мне пора.

   Держа спину ровно, Пархомов-младший вышел из кабинета. Он старался идти прямо, хотя не чувствовал ног. Казалось, что всё тело свело судорогой.

   Но больше всего ему не понравился тон отца: такой вкрадчивый и тихий. Вячеслав по опыту знал, что скрывалось за спокойным «фасадом» родителя.

   «Надо бежать отсюда, – лихорадочно думал он, выезжая за тяжёлые, массивные ворота отцовского дома, – валить и срочно, как говорит Рус. А вот его пока придётся оставить здесь. Это даже к лучшему, он тут присмотрит за всеми делами… Ну и устроил отец! Разметал все мои планы. С чего бы мне не лезть к Миллеру? Но лучше послушаться старого чёрта. Некогда теперь копать под эту семейку. Ноги бы унести, пока отец не выяснил, что Оксанка грохнула младшую сестрёнку. Сам вышвырнул её из дома, а теперь ещё предъявляет чего-то. Нет никакого желания ковыряться в их жизни: кто кому изменял, кто от кого родил? Меня это вообще не интересует. Эта девица – чужой человек, как и все остальные, кто находится вокруг. Отвалили бы они все от меня. Как же надоели… Но достанется каждому, судя по нервным вопросам отца. Какой-то кисель в голове. Домой! Хорошо, что там никого нет. Спокойно подумаю обо всём. Паспорт на чужое имя, билеты… Нет, пока не буду «палить» липовые документы, уеду по своим. С датой определюсь. Да что происходит! Отец темнит, и это как-то связано с матерью и её дочерью»…

   После скоропалительного отъезда сына Роберт некоторое время пребывал в недоумении, но его размышления прервал тихо постучавший в дверь помощник.

   – Ничего. Нигде. Ни одного следа. Её никто не видел. Последнее появление – на помолвке у дочери Миллера, – доложил он хозяину. – Ефим своим неадекватным поведением привлекает много внимания.

   – Ерунда. Он полицейским был, им и остался. Его никто не воспримет всерьёз, даже свои. Пусть мечется. Возможно, ему повезёт. Приглядывайте за ним. Да, и ещё, забыл сказать: ты там распорядись, чтобы комнату Марфы освободили от всех вещей. Она при жизни никого к себе не пускала, я и не трогал старушку. А сейчас даже страшно представить, что там за сокровища накоплены за столько лет. Займитесь ремонтом. Потом найди кухарку, повара, мастер-шефа, мне без разницы. А то надоело жрать ресторанную пищу. Ни уму, ни сердцу, но стоит целое состояние.

   Помощник записывал каждое слово, кивал, ожидая возможности задать вопрос. Когда Роберт замолчал, он поднял карандаш, привлекая внимание.

   – Если в комнате Марфы будет что-то интересное или важное, мне самому посмотреть? Или…

   – Что там может быть? Чей-то труп? Шучу. Конечно, сам проверь. Не думаю, что ты найдёшь там секреты.

   Помощник тихо вышел, а Пархомов-старший устало опустился в кресло и закрыл глаза. Его всё-таки беспокоили периодические боли, но он списывал это на нерегулярный секс. Врачи успокоили его, проведя всевозможные анализы и проверки. Кое-что ещё не закончили, но ему пришлось срочно уехать, когда узнал о проблемах дома. Привычно проглотив таблетку обезболивающего препарата, так и не открыв глаз, сидел в ожидании затихания неприятных ощущений. А мысли не оставляли в покое.

   «Как же так получилось, что мой сын из всех обеспеченных людей в городе выбрал именно Вито? Я называю его так, словно мы друзья. Миллер, конечно, привычнее. Дурак же мой Славка! Если бы знал, что этот человек столько лет держит при себе бешеную, завистливую шлюшку. И держит на коротком поводке, насколько мне известно. С виду такой добрый, мягкий по характеру человек, а на деле? У него жёсткая хватка. Славке невдомёк, чем могло закончиться его «дельце» против Миллера. И я поражаюсь, как Вито не испугался доверить этой пакостной змее свою единственную дочь! Или сам всё о ней понял? Догадался, что за демон прибился к его дому? Решил приручить? Возможно, она уж и забыла о том, как лезла ко мне в штаны, на всё была готова. Даже детей пыталась против Агаты настроить… Поговорить бы с Миллером, но это невозможно. Незачем дразнить гусей. Живёт с ним эта гадина, так пусть и дальше «прячется». Не буди лихо, пока оно тихо».

   Его воспоминания о вчерашнем вечере были прерваны стуком в дверь и появлением помощника. Роберт глубоко вздохнул, подумав о том, что так и не успел ещё отдохнуть, даже отказавшись от ведения бизнеса. Постоянно возникавшие проблемы не давали покоя.

   – Что случилось? – спросил он застывшего у дверей мужчину.

   – В комнате Марфы нашли кое-что. Похоже, она и сама не знала, что это находилось у неё.

   – Конкретнее говори.

   – Под кроватью было много всяких коробок, сумок, узлов, наполненных старьём. Какие-то открытки, вырезки из журналов, тряпочки. А за всем этим барахлом, у самой стены лежал небольшой пластиковый «дипломат». Их раньше вроде мыльницами называли.

   – Да, было такое дело. И что? – терпеливо спросил Роберт.

   – Понимаете, эта вещь точно не Марфы. Не вяжется с ней никак. Да и слой пыли на чемоданчике полувековой, наверное. Но главное – он закрыт на замки, а ключика нет. «Дипломат» не очень тяжёлый, и в нём что-то находится, может, бумаги или фотографии. Мы не стали без вашего разрешения вскрывать.

   – Ладно, неси шпионский ящик сюда, – усмехнувшись, произнёс Пархомов-старший, – будем разбираться с его содержимым. Только протрите, незачем мне сюда грязь тащить.

   Через пятнадцать минут перед ним на столе, предварительно покрытом газетами, лежал пластмассовый чёрный чемоданчик из далёкого прошлого. Один взгляд на него вызывал ностальгическую, грустную улыбку. Роберт постучал по поверхности, проверяя прочность.

   – Да, всё-таки раньше делали надёжно. Теперешние вещи уже рассыпались бы в труху. Давай инструменты, поковыряюсь сам. Хоть какое-то развлечение.

   Помощник подал, что требовалось, и спросил, нужно ли он ещё. Хозяин отпустил его взмахом руки, а сам аккуратно начал примерять то одно приспособление, то другое, чтобы услышать заветный щелчок замка. Немного ушло времени на вскрытие «шпионского чемоданчика», что даже несколько разочаровало Роберта.

   Он осторожно открыл крышку и обнаружил под ней обычный ситцевый платок в цветочек. Похожие видел на деревенских женщинах, когда был ещё маленьким и жил с родителями.

   – Хоть и закрыто всё было, а пыль везде просочится. Так и тянет чихнуть. И запах травы какой-то примешивается. Или мерещится мне?

   Аккуратно отодвинув тряпицу в сторону, Роберт нахмурился. В голове стало горячо, в груди сдавило. В пластмассовом «дипломате» находились какие-то тетради, папки, отдельные листы бумаги, исписанные знакомым крупным почерком, похожим на детский. Но то, что украло его дыхание, лежало сверху: фото его жены, на котором была многократно нарисована мишень с центром прямо в её сердце.

   – Что за х*рня? Почерк явно Липин, только она так выводила каждую букву, словно в прописях. Этот чемоданчик её, выходит? Олимпиада его спрятала под кроватью Марфы, зная, что она ни за что не полезет туда? Всем было известно, что у неё болела спина, радикулитом маялась Марфа. Зачем? Почему мишень? Что здесь ещё? Гелаев? Какого чёрта она всё это собирала? Досье прямо какое-то на мою жену и её любовника. Так, надо успокоиться.

   С фотографии на него смотрел молодой мужчина в костюме и белой рубашке. Память тут же вытащила из дальних углов воспоминание о том, что охранник всегда так одевался, строго официально. А ещё припомнилось и то, что завидовал его росту, фактуре, спокойному нраву.

   – Светло-голубые глаза. Тёмные волосы, – прошептал Пархомов и щелчком пальца отбил фото в сторону.

   Он встал из-за стола, отошёл подальше, побродил вокруг, глубоко дыша и искоса поглядывая на необычную находку. Потом стремительно вернулся и вывалил всё содержимое на стол. Оказалось, не так уж и много находилось внутри. Кроме двух фотографий, других не было. Зато маленький плотный блокнот, сделанный вручную из листов школьной тетради, заинтересовал Роберта до такой степени, что он забыл сесть. Так и стоял возле стола, читая разборчивый, красивый почерк бывшей помощницы его жены. По пунктам, подробно, с комментариями было описано детство Агаты, годы её учёбы; места, где она бывала; чем интересовалась, с кем общалась в училище и после… Имена родителей, мужа, охранников. Дальше шли разные адреса: сначала общежития, потом домашний, тот самый, где и жил Роберт сейчас.

   Чем дальше он изучал этот блокнот, тем больше ему казалось, что Липа старалась примерить на себя место его жены Агаты. Она училась её привычкам, манерам, даже задумчивости: все это было подробно описано, словно тренировочные тесты. Через несколько пустых листов начались дневниковые записи, где девушка жаловалась, что хозяин не обращал на неё никакого внимания, полностью влюблённый в собственную жену. Постепенно яд, зависть и злоба начали выплескиваться на страничках самодельной тетрадки. Липа желала отнять всё у Агаты, а саму её уничтожить, чтобы даже память о ней стёрлась.

   Пархомов-старший почувствовал сильный и резкий укол в сердце, схватился за левую сторону груди и только тогда осознал, что всё ещё стоял посреди кабинета. На дрожащих ногах обошёл стол и рухнул в кресло. Продышавшись, снова вернулся к изучению планов, разработанных четверть века назад человеком, которого принял на работу по рекомендации какого-то учреждения. Хотя даже тогда её документы показались неубедительными, «липовыми».

   – И имя – Липа, – прошептал он, щуря глаза. – Неужели она всех обвела вокруг пальца? А меня – в первую очередь. Я же был её целью. Как выразился вчера Славка – лакомый кусок. Даже страшно дальше смотреть.

   И всё же Роберт дочитал до конца записки молодой женщины, мечтавшей занять место его жены. Ни в одном месте не было упоминания о чувствах Липы к нему, лишь жажда богатства, известности, власти.

   «Маленькая пешка, незаметная служанка мечтала стать королевой, – думал он, с трудом складывая полученную информацию в общую картину. – Столько сил положила на это, а что получила? Сбежала, когда не стало Агаты. Почему? Потому что всё знала. А чемоданчик вынести не смогла, с ним бы её не выпустили без проверки. Испугалась за свою шкуру. Правильно испугалась. Тогда я пытался разыскать её, хотел выплатить остатки жалованья, которое она не получила. А когда случайно нашёл, Липа уже была с Миллером и не была Липой».

   Из записей Пархомов-старший узнал, как ловко она подводила его к тому, чтобы он начал сомневаться в жене. Намекала, что начальник охраны неровно дышал к Агате, а та благосклонно принимала его знаки внимания. От кого забеременела жена, тоже вложила ему в голову именно Липа.

   – Почему я раньше не мог это сложить? Меня тогда переломила смерть Агаты, такая внезапная. Ну, отнял я у неё ребёнка, и что? Старшие, которые были от меня, стали ей не нужны? Хотя я же сам не разрешал детям заходить к ней. Хотел больнее наказать её. – Разговоры вслух не приносили понимания и облегчения. Наоборот, ему становилось страшнее от произнесённых слов. – А как же тест? Я же делал ДНК-тест! Точно! И он показал, что эта девочка не имела ко мне никакого отношения!

   Роберт замер, вспомнив изумлённый взгляд жены, когда он обвинил её в измене. Она сначала засмеялась, потом осеклась и осуждающе посмотрела на него.

   – Как ты можешь такое говорить? – едва слышно спросила Агата тогда. – Тебе не стыдно? Ты мой первый и единственный мужчина, но твои слова больно ранят меня.

   – Ты врёшь! – заорал муж на свою жену, которая совсем недавно вернулась из роддома с маленькой дочкой на руках.

   Она покачала головой, не веря своим глазам, ушам, но сердце подсказывало, что он не шутил.

   – Ты пожалеешь, – только и сказала Агата, прежде чем уйти в комнату, из которой больше не выходила до самой своей смерти.

   Вспоминая всё это, Роберт судорожно рылся в старых бумагах и папках, не осознавая, что копошится в вещах Липы…

   – Вот же! – воскликнул он, выхватив из стопки документ с печатью лаборатории. – Вот же доказательство!

   Отпечатанные ещё на машинке чуть пожелтевшие листы бездушно сообщили ему, что представленные образцы совпали на девяносто девять и девять десятых…

   – И так далее, – прошептал Роберт, глядя на девятки после запятой. – Ничего не понимаю. А что же тогда мне прислали? Там было написано, что совпадений не обнаружено. Агата не могла поверить, что я вообще устроил всё это. Не понимала, почему я ей не доверяю. Даже не знала, кого я подозревал в отцовстве. А я всё вытрясал из неё «правду», любит ли она того, другого. В её взгляде тогда был даже страх: она считала, что я сошёл с ума. Но ни слезинки не проронила, что доводило меня до бешенства. Стоп! Где те самые бумажки? Я же не мог их выкинуть!

   Он метался по кабинету, заглядывая в разные ящики стола, шкафов, секретера, тумбочек. В конце концов, остановился, тяжело дыша; стёр пот со лба и посмотрел на картину, подаренную ему кем-то из партнёров по бизнесу. Роберт никогда не обращал внимания на сам рисунок, его заинтересовал только размер рамы: он идеально подходил, чтобы закрыть сейф в стене. Теперь же он, медленно приближаясь к нему, разглядывал одинокую женскую фигуру на тёмном, серо-чёрном холсте. Вокруг девушки слоился тяжёлый туман, закрывал ели, уходившие к небу. И вода, окружившая её со всех сторон. Некуда было идти. Страшно. Удручающе. Безысходность царила в каждом мазке кисти.

   Такая же безысходность была и в том документе, который хранился в кожаной папке с маленьким замочком.

   – Вот же, чёрным по белому, – уже начиная понимать чью-то страшную игру, заплетавшимся языком бормотал Пархомов-старший, – вот же… Это подделка.

   Сравнивая два документа, он не замечал, как пот катился по вискам, лбу, повисал каплями на бровях и попадал в глаза, мешая читать. Не понимал, что слёзы и пот смешивались, щипая солью щёки, раздражая бритую кожу.

   – Ангелина моя дочь, моя, – повторял Роберт, кивая в подтверждение собственных слов. – Она родилась с тёмными