Нормандская лазурь. Наталия Полянская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ольга, Евгений и Никита, решив покататься на арендованной машине по северо-западу Франции, и не подозревали, что их ждут настоящие приключения. Порой опасные, порой смешные. Чего только стоят сельские дороги, путешествуя по которым, можно не только любоваться пасторальными пейзажами, но и раскланиваться с упитанными нормандскими коровами.

   Нормандия – страна старинных замков, прекрасных пляжей и необыкновенной синевы моря и неба... Здесь вы можете увидеть звезд кино, посетить места высадки союзных войск времен Второй мировой войны и даже поохотиться за настоящим кладом. Вещи собраны? Тогда в путь!

   (Ранее эта книга выходила в серии «Туристический гид» издательства «Эксмо». В тексте были плашки с информацией о том, как добраться к разным достопримечательностям, указаны часы их работы и т.д. Информация давно устарела, поэтому в этой редакции текста ее нет).

   С огромной благодарностью и любовью – Анне,

   которая помогла мне полюбить Нормандию.

ГЛАВА 1

Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала.

   (Здесь и далее цитаты из романа А. Дюма «Три мушкетера» в переводе Анны Анкетиль)

   Посреди дороги стояла корова.

   - Ну, и что теперь делать? – спросил с заднего сиденья Женька. – Посигналь ей.

   Никита посигналил. Корова даже не повернула головы. Это была прекрасная нормандская корова, со светлой шкурой в желтоватых подпалинах, покрытой большими темно-шоколадными пятнами. На мохнатом ухе имелась желтая бирка с непонятными мелкими буковками и крупно написанным номером: «5023». Корова лениво помахивала хвостом и иногда делала движение челюстью, что символизировало глубокий дзен и пофигизм по отношению ко всему окружающему миру.

   - Давай ее объедем, - предложила Ольга.

   - С какой стороны? По двойной сплошной? И потом ходить, умолять выдать мне шенгенскую визу – простите, пожалуйста, я нарушил правила из-за коровы?

   Все синхронно посмотрели сначала на двойную сплошную, затем на обочину, за которой начиналась поросшая беззаботными ромашками канава. Отличное место, чтобы нарвать полевых цветов, но для объезда – не вариант. Джип, конечно, ее преодолел бы, а вот «фольксваген пассат»...

   - Ну и что ты предлагаешь? – буркнул Женька.

   - Покурить. – Никита опустил боковое стекло, вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Данхилла» и зажигалку и задымил. Корова стояла.

   - А может, выйти и ее прогнать? – немного неуверенно предложила Ольга. Никита пожал плечами.

   - Иди.

   - Ага, сейчас. – Ольга поглубже закопалась в ворох карт. – Кто тут мужчина?

   - Вопрос неправильно поставлен. Кто тут настолько сумасшедший, чтобы пытаться вручную сдвинуть с места эту Зорьку?

   - Слушай, Ник, ну хватит уже, - поморщился Женя, разгоняя рукой табачный дым, который, несмотря на открытое окно, все же лез в салон. Женька не курил и не любил находиться рядом с теми, кто это делает. – Понятно, что на дорогу к ней никто не попрется. А если ее подруги нами заинтересуются?

   На поле, откуда, несомненно, и прибыла корова 5023, паслись ее товарки – пятнистые, палевые, светло-бежевые, словом, очень красивые буренки, если не подходить к ним близко. Вообще-то поле было огорожено столбами с натянутой между ними колючей проволокой, но в одном месте она оказалась порвана. Корова это сделала или нет – неизвестно, на самом жвачном животном следов форсирования забора не наблюдалось. Остальное стадо интереса к выходу за пределы поля не выказывало.

   - Трусов родила наша планета! – пафосно провозгласила Ольга, из чего можно было заключить, что это цитата.

   - Слушай, я коров только на картинках обычно вижу, - беззаботно откликнулся Никита.

   - Или на прилавке, - поддержал его Женька. – А тут, понимаешь... рога и копыта.

   - Она такая ми-иленькая, - протянула Ольга. – Смотрите, какие глазки.

   - Ага, - сказал Женька, - подозрительные.

   Никита щелчком отправил окурок в полет и снова просигналил. Корова не реагировала.

   - Ну и что, мы так и будем тут стоять?

   - Оль, я ее давить не буду. За это наверняка полагается штраф. Не считая того, что мы не в той весовой категории, и тушу переехать не сможем.

   - Во, смотри, еще одна идет, - сказал Женя. – Эта безрогая.

   Корова номер 8945, еще более пятнистая, чем 5023, подошла поближе к забору и уставилась на машину. Колорита сцене добавлял прилепленный тут же на проволоку рекламный плакат с изображенным на нем бесшабашным мотоциклистом и надписью «Moto Cross: Millieres, CHPT. De Normandie». Мотоциклист изгибался в немыслимом прыжке, корова 8945 потряхивала ушами.

   - Ник, ну, может, черт с ней, с двойной сплошной?

   - Оль, шенген. Три злостных нарушения – и гуляйте, товарищ Малиновский.

   - А ты уже набрал?

   - Одно. В прошлом году, в Испании. Превысил.

   - Местный едет, - сообщил Женька, который все замечал.

   По встречной рулил раздолбанный французский аналог «уазика», перемещавшийся с достойной скоростью где-то около сорока километров в час. Проехав мимо коровы и застрявшего перед ней «пассата», облезлая машинка отрулила еще метров пятьдесят, а потом притормозила и сдала назад. Женька опустил стекло со своей стороны и, когда «уазик», оказавшийся на самом деле «ситроеном», поравнялся с ними, поздоровался.

   - Проблемы? – спросил водитель, мужик лет сорока пяти в лихой кепке набекрень.

   - Да. – Женька трагическим жестом указал на корову.

   Француз засмеялся, сдал еще назад, вылез и, нимало не смущаясь, в буквальном смысле взял быка за рога – то есть ухватил корову за равнодушную башку и повернул вбок, а потом еще и пинка дал. 5023-я лениво развернулась; француз шлепнул ее по бежевому заду, придавая ускорения. Корова повздыхала и убрела в ромашки.

   - Allez-y! Allez-y! (Проезжайте! Проезжайте! (фр.)) – замахал добрый самаритянин. Никита тронул с места и гаркнул в окошко:

   - Спасибо!

   Француз, смеясь, добавил:

   - Muus vaot eune crache sus la banette qu'eune vaque juqui sus l'fait! (Лучше пятно на телеге, чем корова на крыше (фр., нормандский патуа)) - и пошел обратно к своей машине.

   - Что он сказал? – спросила Ольга.

   - Пожелал нам счастливого пути, - неуверенно объяснил Женя. Честно говоря, во Франции он и половины не понимал из того, что ему говорили, а ведь в институте был лучшим на курсе. Языковая практика с той поры подзабылась, а реальность оказалась сильно расцвеченной диалектами.

   - О, свобода, свобода! – пропела Ольга. – Мальчики, тут на карте деревня через пять километров. Давайте притормозим у магазинчика, а? Кушать хочется.

   - По-моему, ты преуменьшила масштабы бедствия, - вздохнул Женька. – Охота жрать.

   - Троглодиты, - сказал Никита беззлобно. – Неандертальцы. Думаете желудком. А как же духовная пища?

   - Не вариант, - хором сказали Ольга и Женя и захохотали.

   Было еще довольно рано; самолет приземлился в Париже около шести часов утра, однако разница во времени с Москвой сделала свое – для разнообразия, не черное – дело. Несмотря на ночной перелет, трое путешественников чувствовали себя бодро, и для полного счастья не хватало лишь хорошего плотного завтрака, желательно с омлетом, кофе и чем-нибудь еще вдохновляющим.

   Однако французы вовсе не считали, что если рано встать, то Бог тут же подаст. Часы показывали девять, а работали лишь магазинчики при заправках, где продавалась минеральная вода, шоколадки и сэндвичи в вакуумных упаковках – пища, разумеется, питательная и всем хорошая, только не несущая в себе прелести иноземного колорита. Никита жаждал приобщения к культуре и потому притормаживать на заправках отказывался, благо из Парижа выехали с полным баком. А так как именно Малиновский сидел за рулем, его слово было решающим.

   - Я согласна уже и на сэндвич, - вздохнула Ольга.

   - А я нет. Хочу полноценный завтрак, желательно с видом на реку.

   - И чтобы у порога не стоял рыжий человек, а еще была жимолость, - пробормотал Женя.

   - Понятия не имею, как выглядит жимолость, - беспечно откликнулся Ник, обгоняя неспешно ползущий «ниссанчик» с местными номерами. – По мне, так и розочки сойдут.

   Они проехали уже две деревни, являвшие собою классический образец сонного царства. Наконец, в городке, куда Ольга заставила свернуть Никиту, оказалась открытая bageterie, и машина остановилась перед ее гостеприимно распахнутой дверью. Ольга выбралась наружу, вдохнула теплый воздух, напоенный ароматами не только розочек, в изобилии цветущих на аккуратных клумбах, но и свежего хлеба. Пахло на всю улицу, и в этом запахе было что-то такое, такое... путешественное, да.

   - Вот! Именно то, что нужно!

   - Если у них нет омлета, не остаемся, - сказал Ник.

   - Ну уж нет. – Женька ощутимо хлопнул дверцей машины. – Пока не поем, никуда не поеду.

   - И пойдешь до Кана пешком, - пригрозил ему Никита.

   - А я вообще в Кан не пойду. Сдались мне твои монументы с музеями. Я в Довиль пойду, это недалеко, я указатель видел.

   - Ой, да, давайте заедем в Довиль! – Ольга переступила порог магазинчика и сняла солнечные очки, так как внутри было полутемно, зато умопомрачительно пахло – и нужно было непременно отыскать это пахнущее и заиметь его себе. Мужчины двинулись за ней.

   Женька вступил в переговоры с румяным старичком, крепким, как боровик, стоявшим за прилавком, и в итоге пришел к неизбежному выводу: проще всего не объяснять, что нужно, а просто ткнуть пальцем в то, что нравится. К процессу подключилась Ольга, желавшая «вон ту булочку», и Никита, с неудовольствием выяснивший, что кафе при bageterie отсутствует.

   - И где мой омлет?

   - Ник, ну давай омлет попозже, - попросила его Ольга, наблюдая, как продавец разливает кофе по бумажным стаканчикам. – Ну правда. Сейчас возьмем кофе и поедем в Довиль, там сядем на бережку, позавтракаем...

   - Нет уж. Сначала завтракаем в Руане. А пока пьем кофе в машине. Все, давайте, поехали.

   Они расплатились (Ольга порадовалась, что взяла наличные – у мужчин были только карточки, а карточки старичок-боровичок не принимал) и загрузились обратно. Машина тут же пропахла кофе, багетами и булочками, на диету стало наплевать (диета и отпуск – понятия несовместимые), и Ольга с урчанием впилась зубами в теплый багетов бок.

   - Нравится? – спросил Никита зачем-то. Ольга истово закивала, не в силах оторваться от еды. – Как же ты оголодала, бедненькая. – Он протянул руку, потрепал ее по волосам, и Ольга дернулась, едва не расплескав кофе. – Ладно, штурман потерян, но до Руана я как-нибудь доеду без тебя.

   - Обратно рули, - велела Ольга, прожевав и запив свежий хлеб глотком обжигающего кофе – не растворимого, из кофеварки, вот какой сервис! – Вон по той улочке.

   - Штурман снова в строю! – Никита, видимо, отыгрывался за отсутствие омлета. Женька на заднем сидении расположился, как король, и шуршал бумагой, разворачивая купленное. – Ладно, сейчас с ветерком помчимся.

   Они возвратились на шоссе А13 и повернули по указателям на Руан. Городок с его фахверковыми домами и аккуратной мэрией остался позади, и Ольга, жуя багет, вдруг подумала, что никогда больше этот городок не увидит. Ни мэрию, ни продавца багетов, ни фонтан на площади. Наверное, в этом и прелесть – в мимолетности. Тем более, что дальше маячила одна лишь основательность.

   Они ехали в Нормандию смотреть пляжи, на которые в июне 1944 года высадились союзные войска, - событие довольно известное и освещенное в ряде литературных и кинематографических произведений, из которых, правда, Ольга помнила только фильм с Томом Хэнксом. Она сама готова была любоваться видами, история высадки ее не особо занимала – зато весьма занимала Никиту, а так как придумал все это именно он, то историческая часть, где упор делался на Вторую Мировую, шла в первую очередь.

   Если уж совсем честно, Ольгу сманил Женька. С Женькой Ильясовым они постоянно поддерживали отношения еще со школьных времен, и в отличие от Никиты, который не давал о себе знать довольно долгое время, Женя звонить не забывал. Причем не только на дни рождения и Новый год, как у вежливых людей принято. Поэтому, когда с месяц назад Ильясов позвонил в середине рабочего дня, - Ольга скучала над технической документацией, которую следовало перевести с немецкого на нормальный не позже чем завтра, и настроение по этому поводу было паршивое, - сначала показалось, будто он снова пригласит выпить кофе и поболтать по душам. Но Женька с ходу брякнул:

   - Оль, у тебя шенген есть?

   - Ну есть, - ответила она несколько настороженно.

   - Многоразовый?

   - Да. Мне испанцы дали.

   - Слушай, поехали во Францию.

   Ольга опешила.

   - Ильясов, - сказала она, постукивая карандашом по распечаткам зевотно-скучной документации, - если ты решил пригласить меня в Париж и там предложить руку и сердце, так я тебе сразу говорю «нет».

   - Нужна мне твоя рука и сердце, - фыркнул Женька.

   - А что нужно?

   - Голова.

   - Голова профессора Доуэля, - прокомментировала Ольга. – Ты меня заспиртуешь и выставишь в Лувре? Или там подобную гадость не выставляют?

   - Мне твоя голова нужна, потому что ты будешь штурманом, - торжественно объявил Женька. – Ну, Оль, выручай. У меня топографический кретинизм, и меня Никита убьет, если мы вдруг вместо Нормандии окажемся где-то под Лионом.

   - Так, - сказала Ольга и бросила карандаш, - а Малиновский-то тут при чем?

   - Он все это затевает. Ты же знаешь, как он любит свои танки и самолетики.

   Ольга знала.

   Они все подружились в школе. Такую банду было еще поискать, и с виду тихий и щуплый Женька Ильясов считался чуть ли не самым отпетым хулиганом. Уже тогда Никита увлекался историей Второй Мировой войны. Его отец, преподаватель истории в МГУ, поощрял увлечения сына, и какое-то время Ольга думала, что Никита тоже пойдет по учительской стезе. Однако случилось по-другому: сейчас Малиновский «руководил проектами», что бы это ни означало, в большой компьютерной фирме, а историю оставил для души. Но сколько Ольга его знала, столько он носился с книжками, на обложках которых имелись либо танки, либо колючая проволока, либо героические солдаты в касках, либо щуплые пионеры, - и сыпал малопонятными подробностями. А в начале июня сего года у Никиты выдался отпуск, и Никиту потянуло на места боевой славы, причем не родные, российские, коих хоть отбавляй, а на иностранные. В частности – на цепочку нормандских пляжей, где 6 июня 1944 года высадился знаменитый десант.

   - Я с ним поеду, - объяснял Женька, - я в Нормандии еще не бывал, и Ник лучше меня водит.

   - Мальчики, а зачем вам я? – поинтересовалась Ольга. – И ехали бы вдвоем – пить коньяк, кадрить девушек...

   - Так я объясняю, - потерял терпение Женька, - нам нужен штурман! Я в этом деле дуб, указатели вижу уже после того, как мы от них отъехали, и вообще... Я Нику сказал – давай Шульц позовем! – и он говорит: «Как я сам не додумался?». Оль, тебе что, отпуск не дадут?

   Ольга молчала: отпуск давали без проблем, так как она была лучшим переводчиком в конторе и половину недели вообще работала на дому. Но имелась масса других причин, по которым следовало бы отказаться.

   - Или вы с Никитой совсем не общаетесь? – спросил Женька. – Он вроде говорил, что тебе звонит...

   - Он звонит, - сказала Ольга. – Хорошо, Жень... я подумаю.

   - Только недолго, ладно? Малиновский где-то билеты может достать по дешевке, в «Аэрофлоте», что ли, у него знакомые... Тянуть не следует.

   - Ой, Женя, не дави на меня.

   - Ой, Оля, - ответил он ей в тон, - мир без границ для тебя, а ты ломаешься. – И положил трубку.

   Он был прав, и в глубине души Ольга сразу знала, что согласится. Но поломаться для виду следовало – какая женщина не любит, чтобы ее уговаривали?!

   Старые друзья уговаривать не стали. Старые друзья назначили встречу, усадили Ольгу за столик, налили ей шампанского и сказали:

   - Ты едешь.

   Она и поехала.

   Сейчас, дожевывая кусок мягкого хлеба, на вкус сильно отличающегося от того, что продают в московских супермаркетах и даже в святых местах вроде ларечков на углу, Ольга понимала: решение она приняла правильное. Вот она едет, и ничего страшного не случилось. Ничего из того, что она себе нафантазировала. Нет ни напряжения, которого она опасалась, ни скрытой враждебности, ни ненужных воспоминаний, ни неловкости; а есть – легкий разговор, Руан впереди с его знаменитым собором, гладкое шоссе, ромашки и маки на обочинах и теплое июньское солнышко.

   - Так что, в Довиль заедем? – спросил Женька. – Я бы снял. Нам под статью.

   Ильясов работал фотокорреспондентом в богато иллюстрированном журнале, периодически печатавшем что-то о путешествиях, и Женькины отпуска обычно совпадали с командировками.

   - Заедем, - лениво откликнулся Никита. – Только сначала позавтракаем. Нельзя на голодный желудок смотреть на красивую жизнь.

   - А Руанский собор? – жалобно спросила Ольга. – Там так свет красиво падает...

   - Выбирай – или Довиль, или собор.

   Ольга повздыхала, затем решила:

   - Довиль. Но можно и собор тоже.

   - Разговорчики в строю!

   Никита, в общем, был в своем праве: он с самого начала предупредил, что упор в этой поездке будет сделан на объекты, относящиеся ко Второй Мировой, а остальное – исключительно в качестве довеска. Впрочем, неволить своих спутников Малиновский не собирался, истинные любители истории способны наслаждаться ею в одиночестве. Ольга пошарила по интернету и составила отдельный список, для себя и Женьки, если надоест созерцание старых фашистских батарей, давно облагороженных пляжей и музейных ценностей. Конечно, кое-что пришлось с сожалением отложить «как-нибудь на другой раз» - музей Моне в Жирвени или вот осмотр собора в Руане, но лучше уж так, чем чувствовать, как за спиною мрачно маячит Ник, которому не терпится добраться в свой «Мемориал».

ГЛАВА 2

- О нет, нет, и я надеюсь доказать вам,

   А. Дюма

   Руан оказался безлюден и тих, что можно было списать только на редкую удачливость путешественников. Вообще-то в эти первые дни июня народу тут должна быть прорва, объяснил Никита, заруливая на стоянку у открытого уличного кафе. Наверное, все понаехавшие пока еще спят.

   - Завтра налюбуемся, - оптимистично сказал Женька, вылезая из машины и расчехляя фотоаппарат. – Так, ребят, вы ешьте, а я пройдусь тут немного...

   - Эй! Куда! А заказать? – возмутилась Ольга. У нее был прекрасный английский и немецкий, а по-французски она понимала всего пару слов.

   - А в меню ткнуть? – откликнулся Женя.

   - Ильясов! Не бросай нас на произвол судьбы!

   Женя нетерпеливо вздохнул, дождался, пока подойдет официантка, перевел немногочисленные пункты в меню и заказал Никите завтрак, а Ольге – кофе и круассан, после чего ушел, пообещав вернуться минут через пятнадцать.

   - На что спорим – собор побежал фотографировать, - с завистью сказала Ольга, провожая его взглядом. Длинная соборная колокольня торчала кончиком из-за ближайших крыш.

   - Ну, хочешь, иди с ним, - предложил Никита.

   - Не-а. – Ольга поудобнее устроилась на пластиковом стуле и вытянула ноги. – Я не люблю вот так, бегом. Особенно соборы. В них своя атмосфера, и ее не почувствуешь, если нестись галопом. А если не почувствуешь – то зачем?

   - А! То есть ты не из тех сумасшедших туристов, которым лишь бы сфотографироваться рядом с достопримечательностью, и неважно, видели они ее толком или нет?

   - Сударь, вы имеете намерение меня оскорбить? – высокомерно осведомилась Ольга.

   - Я пошутил. – Никита сдвинул очки на лоб. – А ты почти не изменилась.

   - А ты изменился, - сказала Ольга и ничуть не соврала.

   Она помнила Ника другим – более худым, более злым, более резким. Сейчас он – нет, не растолстел, просто в плечах раздался (в тренажерном зале, наверное, занимается), и выражение лица сделалось немного другим. Теперь он напоминал помесь растиражированного адвоката Павла Астахова и писателя Ричарда Касла из популярного полицейского сериала: широкая улыбка, вечно взъерошенные темные волосы, взгляд с прищуром и море обаяния. Это обаяние чувствовалось физически, даже когда Никита молчал и не смотрел на Ольгу – а ей все равно казалось, что он с ней говорит и смотрит.

   - Я теперь деловой человек, - усмехнулся Малиновский. – Наверное, изменился.

   - Дресс-код, длинноногая секретарша?..

   - И это тоже. – Ник скривился. – Но ты же знаешь, я люблю непринужденность.

   - Ты начальник. Можешь хоть в костюме Бэтмена приходить на работу, никто тебе слова не скажет.

   - Надо мной еще начальники, Оль. И чтобы они мне платили, я должен выглядеть... и впахивать.

   - Полюбил деньги?

   - Полюбил свободу, которую они дают, - серьезно ответил Никита. – Это раньше было просто – автостопом в Тулу, по грибы в Подмосковье, все выходные дергаем сорняки на даче... Теперь хочется уже другого. Квартиру в Москве, например.

   - Квартирный вопрос только испортил их, - процитировала Ольга. Она любила читать, помнила множество цитат из различных книжек и фильмов и применяла их от случая к случаю. – Купил?

   - Хочу купить. Еще годик-другой – и куплю. В новостройке.

   - Большую?

   - Чтобы на семью хватило.

   Ольга помолчала, потом непринужденным тоном поинтересовалась:

   - Собираешься жениться?

   - Родители намекают, что пора. – Никита подождал, пока официантка поставит перед ним здоровенную тарелку, на которой исходил паром омлет с овощами, а перед Ольгой – кофейник и круассан на кружевной тарелочке. – Да и я задумываюсь.

   - Встречаешься с кем-нибудь?

   - Хороший омлет, - сказал Никита, намеренно проигнорировав вопрос, и переспрашивать Ольга не стала.

   Она отвернулась, разглядывая противоположную сторону улицы – магазинчик с чашками и чайниками на витрине; крохотный рынок, где продавец как раз выставляя ящики с фруктами и овощами, двигая их туда-сюда, видимо, добиваясь соответствия по фэн-шую; кафе-конкурента с надписью над входом «Le restaurant des patisseries». В кафе сидели две девушки-японки в белых маечках, коротких юбочках и кроссовках и непринужденно щебетали. Ольга смотрела на написанный мелом ценник над помидорами за два с половиной евро, в пятый раз перечитывая, что сорт называется «Prince de Bretagne», и думала, что Никита прав.

   Не ее это дело.

   Когда перед поездкой они встречались – Ольга, Женька и Ник – и расчерчивали план, сильно напоминавший план достопамятного десантирования, и договаривались о том, где селиться и как ехать, - о личных делах речи не шло. Конечно, Ольга спросила, как поживают Никитины родители, а он спросил, как поживает ее мама. Светский раут, блин, да еще с шампанским.

   Оказывается, ничего не изменилось. Зря она думала, что нет напряжения, и отголосков одной давней истории тоже нет. Ольга просто не желала видеть, решила, будто все по-старому. А все по-новому. Как в том анекдоте – гулять гуляй, а за территорию не выходи.

   Ну и подумаешь.

   Женька вернулся ровно через пятнадцать минут, как обещал; к этому времени Никита успел заглотать свой омлет, а Ольга – дощипать круассан, все погрузились в машину и двинулись к Довилю. С А13 свернули на А123, и дорога побежала к морю, что наконец исправило чуть подпортившееся Ольгино настроение.

   - Видно отличие от Пикардии, - сказал Женька с заднего сиденья. – Там домики другие.

   Действительно, краснокирпичные пикардийские домики, мелькавшие за окнами рано утром, сменились нормандскими, многие из которых были отделаны под фахверк.

   - А в Москве дождик, - с удовольствием протянула Ольга. – И холодно.

   - Нет ничего лучше в путешествии, чем зависть тех, кто остался дома, - хмыкнул Никита.

   - Вот сейчас приедем на курорт, и я окончательно уверюсь в том, что жизнь удалась.

   - Оль, у нас на курорт не больше часа. Туда еще ехать почти сто километров, и это крюк...

   - А я помню, - сказала Ольга, - Ник, перестань. Успеем мы в твой музей.

   - Это вы успеете. А я могу не успеть. У меня на него один день.

   - Я же говорила, что он будет ворчать, - сказала Ольга Женьке. Тот неопределенно хмыкнул: отсматривал сделанные в Руане кадры на маленьком экранчике камеры и потому плохо контактировал с окружающим миром. – Жень, в соборе был?

   - Не-а, там закрыто... Рано еще.

   Довиль, курортный город, до которого добрались по пустынным дорогам спустя час, купался в солнечных лучах и при выгодном освещении был похож на несбыточную мечту человека, всю жизнь проведшего в коммуналке. По сторонам улицы стояли роскошные виллы, многие из них – позапрошлого века, построенные, когда в Довиль впервые ринулась парижская знать, уставшая от прелестей большого города. Тогда здесь и сотворили модный курорт, остававшийся таковым на протяжении полутора веков.

   Машину поставили на платной стоянке недалеко от набережной и отправились бродить – Женька со своей устрашающей камерой наперевес, а Никита и Ольга налегке, засунув руки в карманы.

   - Чтоб я так жил, - сказал Малиновский, оглядываясь. Даже на него, торопившегося припасть к военным ценностям, непринужденная роскошь Довиля произвела впечатление.

   - Это тебе не квартира в новостройке, да? – поддела его Ольга.

   - Одно другому не мешает. Я бы не отказался от дачки тут.

   - А твои родители развели бы здесь картошку.

   - Если бы у меня были деньги, чтобы купить здесь дачку, мои родители могли бы на заднем дворе разводить что угодно.

   Впрочем, сложно было представить, что на заднем дворе любого из этих роскошных домов кто-то любовно пестует на грядках укроп и огурцы. Здешние дачки, как легкомысленно обозвал их Никита, несмотря на то, что именно дачками по сути и являлись, не имели ничего общего с любимыми русскому сердцу халупами на участке в шесть соток. За ажурными заборами простирались тщательно подстриженные газоны, с балконов свешивались аккуратные цветочные гирлянды, кое-где во дворах имелись бассейны, сверкавшие ослепительной бирюзой, а на подъездных дорожках стояли машины, дорогие даже на вид. Ольга в марках автомобилей разбиралась слабо, но и дураку понятно, что вот это серебристое, с хищно вытянутым благородным капотом, стоит больше, чем три традиционных подмосковных участка, вместе взятые.

   - Люблю красивую жизнь, - вздохнула Ольга. – Представляете, купить здесь домик? Ходить на ипподром, делать ставки на скачках, прогуливаться по набережной, загорать в полосатом шезлонге... А когда сюда на кинофестиваль приезжает Вуди Аллен, строить ему глазки.

   - У тебя есть дядюшка-миллионер, который смертельно болен и хочет оставить все тебе? – улыбнулся Никита.

   - А вдруг?

   - Без дяди-миллионера тут не справиться.

   Они прошлись по набережной, где деревянные доски настила пружинили под ногами, и Ольга полюбовалась на море, сизо-синее, все в белых барашках, и на широкую полосу желтого песка, по которому прогуливались жирные чайки размером с пуделя. Никита все демонстративнее поглядывал на часы, и пришлось возвращаться к машине. Но шли медленно, еле перебирая ногами, и перед одной из вилл Ольга не выдержала и остановилась.

   Вилла была – как мечта. Белые стены. Мраморные вазоны. Портик – наверное, это называется портиком, Ольга точно не помнила, - но изукрашен он был, как Москва под Новый год. Лужайки, которые будто годами причесывала армия садовников. От этого веяло – нет, не столько богатством, сколько умиротворением и благосостоянием. Благосостояние – это ведь пребывание во благе, верно? Чувствовалось, что людям, обитающим здесь, жить хорошо. Просто, красиво и понятно, не то что мадемуазель Шульц из далекой России.

   - Ну что, - серьезно и громко сказала Ольга, заявляя о своем намерении миру, - покупаем?

   - А не маловат? – откликнулся Женька в том же тоне.

   - Да вроде нормальный. Все, кто нужен, влезут.

   - Я бы лучше взял вроде того, что дальше по улице, - Женька махнул рукой. – Чтобы и пространства кругом побольше...

   - Хватит уже, - недовольно произнес Никита. Он с каждой минутой становился все мрачнее и неприятнее. То ли ему не нравилось, что друзья громко разговаривают, то ли музей манил невыносимо.

   - Ну и подумаешь, - фыркнула Ольга и решительным шагом двинулась прочь от приглянувшейся виллы, не дожидаясь, пока догонят мужчины. Те догонять не стали, пошли сзади, вполголоса разговаривая о своем.

   Тут оно и случилось.

   Ольга шла по краю тротуара, помахивая сумочкой, захваченной с собой в расчете на покупку сувениров. Сувениры в такую рань не сыскались, а потому сумочка пригодилась исключительно для беспечного размахивания. И когда неизвестный тип попытался на бегу эту сумочку у Ольги отобрать, спасла только мгновенная реакция: если воруют, держи крепко.

   Ольга взвизгнула и вцепилась в крепкие сумочкины ручки так, что они затрещали, однако выдержали. Тип, видимо, прекрасно оценивал диспозицию, а потому, заслышав позади тяжелый мужской топот, не повторил попытку отобрать чужое имущество и дал деру – только пятки засверкали. Ольга прижала к себе спасенную сумку, словно котенка.

   Когда Женька и Никита подбежали, вора и след простыл.

   - Ты как? – задал извечный мужской вопрос Ильясов. Мужики задают его даже тогда, когда ты лежишь на бронетранспортере кишками наружу и готовишься отдать жизнь за президента и родину. Ольга в кино видела.

   - Нормально. – Она не слишком испугалась, просто противно стало. – Главное, сумка цела. Наличных там немного, а вот паспорт и карточки...

   - Что полагается делать в таких случаях во французской глубинке? – спросил Никита у Женьки. – Идти в полицию?

   - Имеет смысл, если Ольга запомнила напавшего. Ты запомнила, Оль?

   - Да мелкий он, подросток, наверное, - вздохнула она, понимая, что толку от нее в полиции будет мало. – Я и разглядеть-то не успела, только кепку, очки темные, и куртка у него самая обычная, и джинсы...

   - Отличные приметы, - саркастически заметил Никита, - преступника поймают в считанные минуты!

   - Слушай, что ты такой противный! – обиделась Ольга. Сейчас Малиновский ее раздражал. – Меня практически жизни лишили у вас на глазах, а ты...

   - Не лишили же, - резонно заметил Никита. – И не жизнь ему нужна была, а имущество твое. Все на месте? Тогда поехали. Вряд ли полиция станет с этим возиться.

   - А если бы я его запомнила? – запальчиво возразила Ольга. Ответил ей Женька:

   - Тогда имело бы смысл. Ты бы описала преступника, и местные полицейские стали бы его искать. Но по кепке и джинсам не получится... извини.

   - Да не больно-то и надо.

   - Идем уже, - сказал Никита.

   И они пошли.

   Устроившись на своем штурманском месте, Ольга зашуршала картой и распечатками.

   - Может, навигатор включить? – спросил Женька. Он, по всей видимости, старался сгладить последствия неприятного происшествия и Никитину грубость.

   - Ненавижу буржуйскую технику, - буркнула Ольга. – Так доедем. Ник, выруливай обратно, вон туда.

   Она действительно не любила навигаторы, даже самые навороченные, и могла проложить маршрут хоть по пачке «Беломора», лишь бы не полагаться на механические мозги. Все навигаторы, с которыми Ольгу сводила судьба, отвечали взаимной нелюбовью и норовили то увести ее в чащобу через поля, то показывали старые, давно утраченные маршруты, то противным голосом ругались в самый неподходящий момент. Старая добрая автомобильная карта и распечатки с сайта «Мишелин» - и вуаля, маршрут готов. К тому же, не зря Женька так уговаривал Ольгу поехать: она обладала врожденным чувством направления, и даже если бы случилось ночью заплутать в полях, безошибочно вывела бы потерявшихся туристов на трассу.

   - Сначала в отель заселимся или едем в музей? – спросил Женя, когда уже подъезжали к Кану.

   Ольга уткнулась в помятые листочки.

   - Никита, ликуй. Заселение только с пяти вечера, а сейчас начало двенадцатого. Минимум пять часов будем бродить по историческим местам.

   - Больше. «Мемориал» закрывается в семь. – Как работают нужные ему объекты, Ник выучил наизусть.

   Ольга промолчала, однако не испытывала особой уверенности, что сможет семь с лишним часов бродить по огромному музею и не устать при этом. К тому же, фанат военной истории тут один – Никита. И хотя всегда полезно узнать что-то новое, но всему новому есть предел.

   Пропустить съезд нельзя было при всем желании: везде стояли указатели, и потому через некоторое время Никита остановил машину на обширной автостоянке рядом с музеем. «Мемориал» выглядел внушительно: здоровенное серое здание, рядом развеваются флаги разных стран, нежно-зеленые газоны уходят вдаль... Едва выйдя из машины, Ольга почувствовала плотный ветер с моря и улыбнулась.

   - Здесь все-таки совсем иначе пахнет, правда?

   - Идем. – Не интересующийся такими глупостями Никита нетерпеливо постукивал ключами о ладонь, ожидая, пока Женя вытащит из багажника свой рюкзак.

   - Спокойно, битва давно закончилась, остатки от тебя не убегут, - безмятежно ответствовал Ильясов. Но на Никиту сарказм уже не действовал: оказавшись в непосредственной близости от вожделенного музея, Малиновский начисто растерял чувство юмора и был одержим единственным желанием: добраться до экспозиции.

   Они и добрались.

   Ольга и Женя, до той поры весело перебрасывавшиеся шутками, притихли. Здесь царила особенная тишина, в которой не чувствовалось безмятежности. Посетителей, несмотря на то, что на календаре было пятое июня, в «Мемориале» оказалось немного; а может, они просто рассредоточились по обширной территории.

   Ольга раньше опасалась, что Никита будет непрерывно объяснять, сыпать датами и именами, однако Малиновский не произносил ни слова. Он переходил от экспоната к экспонату, от витрины к витрине, и губы его были плотно сжаты. И через некоторое время Ольге подумалось, что она чувствует то же, что и он: отголоски давнего ужаса войны.

   Конечно, и сейчас на земле стреляют, в горячих точках непрерывно кого-то убивают, уровень преступности высокий, и у великих держав есть заветные чемоданчики с кнопками, нажатие которых приведет к атомной войне, но... Но та война, Мировая, с окончания которой прошло уже больше шестидесяти лет, - та война все равно кажется страшней. И хотя ее непосредственных свидетелей осталось совсем мало, похоже, та война въелась в генетическую память.

   Иначе чем объяснить, что при виде улыбающихся солдатских лиц, при виде марширующих фашистов и свастики продирает дрожь? Как объяснить, что даже самые простые и вроде бы не страшные фильмы о войне до сих пор смотрятся так, будто стоишь на краю колодца и должна туда прыгнуть? Недавно по телевизору показывали «В бой идут одни старики» - и вроде бы нет там ничего из тех штучек, которыми режиссеры и мастера по спецэффектам пугают впечатлительную публику. Никто никого не жует с чавканьем, призраки не протягивают холодные руки, континенты не уходят под воду. Даже масштабных боев, в сущности, нет. Просто... кто-то не вернулся. «Махнул не глядя». Песня про смуглянку. Ольга ревела в три ручья, но оторваться не могла, хотя было жутко.

   Жутко оттого, что люди могут такое делать с другими людьми. Оттого, что безвременная смерть становится привычным фактом, а жизнь – просто средством, позволяющим тебе драться за себя и других. Оттого, что на войну идут практически дети, еще не успевшие узнать, как огромен и прекрасен мир. Иногда им достается капелька любви, пронзительно-острой и словно бы нереальной на фоне смерти; а иногда не достается.

   И после окончания Второй Мировой случалось немало жути – и война во Вьетнаме, и различные конфликты в Африке и странах третьего мира, и вечные взрывы в Израиле, и многое, многое другое, - но ни теракт 11 сентября, ни взрывы в московском метро, ни недавнее цунами в Японии не потрясали Ольгу так, как любой искренний отголосок Второй Мировой войны. Когда рушились небоскребы, Ольга сидела перед телевизором, прижав ладони к губам; когда сообщали о терактах, хотелось матом ругать проклятых смертников; когда широкая волна двигалась на японский берег и это транслировали по всем каналам и показывали в интернете, офис не работал и очень жалел японцев, но никто не рыдал, даже самые впечатлительные; а сейчас, глядя на фотографии, старые сумки и винтовки, Ольга чувствовала, как комок подкатывает к горлу.

   И какая разница, что русских солдат здесь, на Западном фронте, не было. Какая, к черту, разница. Ольга переводила взгляд с одной фотографии на другую – противотанковые заграждения, которые заливают приливные волны, плоскодонные десантные суда, минные поля, вбитые в песок бревна и рельсы, проволочные заграждения, хищные дула пулеметов... Подробные описания высадки, списки солдат и техники, ржавчина на касках и котелках... Ольга остановилась рядом с Никитой, молча разглядывавшим какие-то бледно исписанные листочки, и взяла его ладонями за локоть. Малиновский повернулся к ней и шепотом спросил:

   - Ты чего?

   - Страшно, - созналась Ольга.

   - Конечно, страшно, - спокойно согласился Ник. – Это же война.

   - И тебе страшно?

   - И мне.

   - Ты поэтому сюда приехал?

   - Я приехал сюда потому, что забывать не следует. – Он указал на деревянную табличку, украшенную грубо нарисованным черепом со скрещенными костями и надписью «Minen». – Этих гадов передавили. Но не факт, что не будут еще такие.

   - Не накаркай, - буркнула Ольга и убрала руки за спину. Почему-то вспомнился утренний эпизод в Довиле и тип, пытавшийся украсть сумочку. Хотя масштабы, конечно, несопоставимы.

   Никита пожал плечами и двинулся к следующему экспонату.

   Часа через три, несмотря на потрясение темой и действительно превосходную экспозицию музея, Ольга почувствовала, что внимание притупляется. Ну в самом деле, предел для осмотра – около четырех часов, после непременно следует передохнуть. Никита же, казалось, не ведал усталости и готов был вчитываться в таблички и разглядывать экспонаты еще по меньшей мере дня три. Ольга переглянулась с Женькой, который последний час уже не фотографировал втихаря, а просто бродил, и позвала:

   - Ник! Ты есть не хочешь?

   - Нет.

   - А мы хотим.

   - Молодцы.

   Малиновский стоял, согнувшись вопросительным знаком, над очередной запрятанной под стекло записной книжкой и отвечал, кажется, автоматически.

   - Никит, сколько ты тут еще намерен пробыть?

   Он, наконец, оторвался от созерцания экспоната и выпрямился.

   - Я же сказал – пока музей не закроется.

   - Если честно, мы с Женькой уже одурели, - храбро сказала Ольга. – Я уважаю твою любовь к истории, но ты не обидишься, если мы тебя подождем где-нибудь снаружи?

   - Да чего вы паритесь? – удивился Никита. – Берите машину и езжайте в Кан, а за мной возвращайтесь к семи.

   - Ты серьезно?

   - Конечно. Зачем я буду вас заставлять? – Он вытащил из кармана ключи и протянул Женьке. – В семь на парковке.

   Когда они выходили из музея, Ольга сказала задумчиво:

   - Жень, ты был прав. Люди меняются. Раньше он нас ни за что бы не отпустил, да еще и обиделся бы, что мы не желаем гулять с ним дальше.

   - А я тебе что говорил? Это самое и говорил. – Женя забросил рюкзак в багажник и обошел машину, чтобы сесть за руль. – Уф! Благородство нашего товарища не знает границ. Я бы чего-нибудь пожрал, а ты?

   - А где куртуазность? Мы во Франции.

   - Мадемуазель, - хмыкнул Женька, - не соблаговолите ли вы отобедать со мною?

   - Соблаговолю. Давай рули вон туда. И не гони, тут ограничение скорости.

ГЛАВА 3

- О, Господи, я теряю голову в этом хаосе преступлений!

   А. Дюма

   - А знаешь, это моя первая автомобильная поездка за границей, - задумчиво сказала Ольга, когда они с Женей уже шагали по улице Кана. – До сих пор только по России рулили.

   - Ты же вроде ездила в Италию, - заметил Ильясов.

   - С Машкой, ага. Но мы машину не брали, все на автобусах и поездах. А если я в Германию еду, то по делам. Ну, и надо, чтоб водитель был.

   - Получила бы ты, Оля, права, - рассеянно произнес Женька, прицеливаясь объективом-«телевиком» в очередную симпатичную башенку. – И проблема бы отпала.

   - Ага, рулить и не пить? – возмутилась Ольга.

   - А ты у нас, значит, алкоголичка? С утра пьешь?

   - С утра не с утра, - сказала Ольга, высматривая что-то в конце улицы, - а днем начну. Женька, пошли во-он туда. По указателям.

   - Пить? – Ильясов оторвался от фотоаппарата и растерянно заморгал.

   - Дурак. Замок в ту сторону. Пошли.

   Кан был местом, где можно ощутить терпкое, как кальвадос, очарование Нормандии – причем Нормандии старой, той самой, что взбрыкнула да и пошла через пролив на англичан. Развалины замка одиннадцатого века, построенного Вильгельмом (или, как уточнил Женька, по-местному – Гийомом) Завоевателем, два аббатства – мужское и женское – основанные Матильдой, женой этого самого Вильгельма, - и цветущие сады, и каменные улицы, и веселые студенты, и туристы, туристы, туристы...

   - Так вот они где все, - сказала Ольга, когда у входа в замок – громадную, отлично сохранившуюся средневековую крепость, - они наткнулись на толпу.

   - Это логично, - заметил рассудительный Женька, прицелился и «щелкнул» замковую башню. – Люди приехали сюда на шестое июня, а пока День Д не наступил, осматривают то же, что и мы. (День Д (D-Day) – дата высадки союзных войск в Нормандии 6 июня 1944 года, в рамках операции «Оверлорд». По сути – общепринятое американское военное обозначение для начала какой-либо военной операции. – Прим. автора).

   - А хорошо, что мы сбежали из музея. – Ольга запрокинула голову, подставляя лицо ласковому солнышку. В вышине шли мелкие кучевые облачка, и парили чайки. – Только жалко, что Никитка не увидит всей этой красоты.

   - Ну, если ты хочешь затащить его в замок, то тут все открыто до десяти, - сообщил Женька, изучая расписание. – Только не думаю, что он сюда пойдет.

   - Полагаешь, совсем зациклится на своих военных трофеях?

   - Полагаю, что захочет ужинать.

   - Пищевой туризм, - резюмировала Ольга. – Я так и думала. Почему за границей не получается не есть? Все диеты насмарку.

   Женя окинул ее взглядом.

   - Да ладно, зачем тебе диеты? Ты и так классно выглядишь.

   - Ты это говоришь потому, что я блондинка.

   - Если я называю тебя блондинкой, ты орешь, что светлая шатенка, а если надо оправдаться...

   Ольга ткнула его кулаком в бок, и Женька засмеялся.

   Они, наконец, вошли в замок через ворота Сен-Пьер, и дальше можно было бродить, осматривать, наслаждаться, восхищаться и проделывать то, что обычно проделывает любознательный человек в подобных случаях. Только Ольга остро ощущала – чем дальше, тем сильнее, - что Никиты с ними нет. Черт побери, как быстро она привыкла обратно, что их снова – трое, что былая дружба на троих вернулась.

   В школе их дразнили «три мушкетера», хотя Ольга за мальчишку не сошла бы при всем желании: она и в детстве любила наряжаться. Любила даже школьную форму, которая, впрочем, быстро сменилась вольным стилем – платьицами и юбками, их с удовольствием покупала дочери мама. Однако все это не означало, что Оленька трепетала перед опасностью. Если мальчишка дергал ее за косичку, она бросала портфель на землю и, зло прищурившись и уперев кулачки в бока, говорила: «Щас врежу». И все знали: врежет. Она с Женькой подружилась, потому что едва не поколотила, когда он налетел на нее в коридоре. Женя был щуплый, хилый, носил очки и обожал читать; это увлечение – читать он не переставал даже на ходу – в буквальном смысле натолкнуло его на Ольгу. Услышав ее любимое «Щас врежу», Ильясов снял очки, сунул их в портфель и сказал:

   - Да, Шульц, врежь, ты права. Я виноват. Извини.

   Разумеется, драться они не стали, подружились, и через некоторое время Ольга подружилась с лучшим другом Жени – Никитой, и это было... Ну да, школьные годы – чудесные.

   Потом все изменилось, конечно. Хотя казалось, что не изменится.

   На стене замка оказалось немноголюдно и дул ветер. Это был совсем не тот ветер, что внизу: здесь ощутимее, чем раньше, пахло свободой. Пахло, конечно, морем и водорослями, теплыми камнями, согретыми за день солнцем, и травой, и еще чем-то неуловимым, чему Ольга не знала названия. Она стояла, держась руками за камни, которые положила здесь чья-то рука много сотен лет назад – для того, чтобы не прошел враг, а не для того, чтобы какая-то Ольга Шульц однажды явилась сюда и прикоснулась. Город царапал небо шпилями церквей, Женька что-то говорил рядом – кажется, зачитывал абзац из захваченного с собой путеводителя, - но Ольга почти не слушала. Ей хватало просто стоять здесь, стоять, смотреть и чувствовать.

   - Ты что, устала? – спросил Ильясов.

   - Не-а. Сколько времени, Жень?

   - Половина шестого. Да ты не бойся, мы успеем.

   - Я и не боюсь...

   Женька помолчал немного, а потом произнес таким особенным голосом, который предвещает разговоры, в приличном обществе называемые серьезными:

   - Оля, а можно, я задам тебе личный вопрос?

   - Ну давай, - согласилась она, сдвигая очки на макушку.

   - Ты на меня не обижаешься, что я тебя в это втравил?

   - Нет. Почему я должна?

   - Ну... – Ильясов вздохнул, снял с плеча рюкзак и принялся запихивать туда камеру – видимо, чтобы руки занять и не смотреть на Ольгу. – Я, честно говоря, когда тебя просил, не думал, что ты согласишься. Вы же с ним ссорились, и серьезно. Да?

   - Это все дела прошлые, Жень, - сказала Ольга беспечно. – Теперь мы просто друзья. Проехали и забыли... Давай спускаться, чтобы этот брошенный друг нас там не ждал. А по дороге купим кофе, булок и еще какой-нибудь ерунды? Туризм туризмом, но нужно как-то дожить до ужина...

   Но отправиться за Никитой в «Мемориал» сразу не вышло. Машина не завелась.

   Ольга даже не поверила сначала, что в первый же день, призванный быть самым волшебным, самым наполненным впечатлениями, которые сыплются со всех сторон и создают сказку путешествия, - так вот, в этот долгожданный первый день на голову упадет столько неприятностей.

   То Никита нервный. То сумочку свиснуть хотят. То вот пожалуйста, машина.

   - Ничего не понимаю, - пробормотал Женька, раз за разом поворачивая ключ. «Пассат» не реагировал.

   - Это ведь прокатная машина, так? – сказала Ольга. – Она не должна ломаться в тот же день, как мы ее арендовали?

   - Она вообще не должна ломаться. Не понимаю, в чем дело.

   Ольга посмотрела на часы: было начало седьмого.

   - Я позвоню Никите.

   Малиновский трубку не брал – то ли отключил звук и теперь не слышал звонка, то ли принципиально.

   - Женя, что делать будем?

   - Выходов у нас несколько, - спокойно проговорил Ильясов, и Ольга порадовалась его спокойствию. Насколько удобнее ощущать себя словно бы за стеной – за мужчиной. Пусть Женька с виду не так впечатляющ, как Малиновский, - нет размаха плеч и внушительного роста, - зато он жилистый, сильный, и характер у него прекрасный. Сильный характер. – Первый вариант – это сидеть здесь и громко плакать. Неконструктивно. Второй – самому полезть под капот и там покопаться. Этого я не умею. Третий – это выйти и попытаться что-нибудь еще сделать. Французы почти все водят машины, потому, надеюсь, нам подскажут, как поступить. Посиди-ка здесь.

   И, не дожидаясь ответа, Женька выбрался из машины и направился к только что подъехавшему на стоянку автомобилю – какому-то семейному варианту «пежо». Ольга видела, как Ильясов заговорил с водителем, но о чем они говорят – не слышала, да и не поняла бы. Француз что-то экспрессивно объяснял, размахивая руками и указывая куда-то. Видимо, жестикуляция – это национальное. Хуже только итальянцы.

   Женька возвратился через несколько минут, но в машину садиться не стал, заговорил с Ольгой через открытое окно у водительского места.

   - Нужно искать гараж – так у них, похоже, называется авторемонтная мастерская. Мне рассказали, где ближайший, это неподалеку. Я схожу и приведу механика. Подождешь тут.

   - Ага. Я пока Малиновскому дозвонюсь.

   Женьки не было минут пятнадцать; за это время Ольга успела позвонить Никите ровно семнадцать раз, но ответа так и не дождалась. Точно, отключил звук и не увидит, что ему звонили, пока не выйдет из музея. Сам виноват. Подождет. Ольга не хотела признаваться себе, но ее радовала эта маленькая месть за Никитину грубость ранее. Все-таки отношения, как у них, не могут складываться обратно без препятствий...

   От размышлений о горькой женской доле Ольгу отвлек возвратившийся Ильясов – причем возвратившийся не пешком. Женька выпрыгнул из подъехавшего грузовичка, что-то сказал его водителю, и водитель тоже вышел и начал разматывать трос.

   - Вот так. – Ильясов сел на водительское место и от души стукнул дверью непокорного «пассата». Попробовал завестись еще раз, но не преуспел. – Сейчас Филипп отвезет нас в гараж, и там механики посмотрят, что случилось. Нику дозвонилась?

   - Не-а, трубку не берет.

   - Не потеряется.

   - А говорят, немецкие машины надежные, - вздохнула Ольга. – Может, так случилось потому, что она прокатная?

   - Не знаю. Вот ребята посмотрят и объяснят, а я тебе расскажу, что случилось. Если пойму, конечно. – Женька пятерней взъерошил короткие светлые волосы. – Они так изъясняются, что я половины не улавливаю.

   - Зато вторую половину улавливаешь, - утешила его Ольга. – Механика вот привел. Я бы точно сидела и плакала, я и трех слов не знаю...

   - Три-то знаешь, - развеселился Женька. – «Гарсон», «мерси» и «пардон».

   - Ага. И еще – Нужны Парижу деньги, се ля ви!

   - Пуркуа па, пуркуа па, почему бы нет?

   Грузовичок отволок несчастный «пассат» на соседнюю улицу, где действительно располагалась авторемонтная мастерская – гараж, как ее называли французы. Водитель грузовичка тут же полез под капот, а остальные механики, никаким другим делом, по всей видимости, не занятые, столпились вокруг и, судя по уверенным лицам, начали давать советы. Французская техническая ругань звучала так восхитительно, что Ольга не выдержала, вылезла из машины, состроила глазки ближайшему молоденькому механику и выдала единственную имеющуюся в арсенале фразу:

   - Bonjour, ça va? (Здравствуйте, как дела? (фр.)

   Парень слегка обалдел от такой лингвистической атаки и, широко улыбаясь, затрещал что-то в ответ. Ольга улыбалась в ответ и важно кивала, гадая, не рассказывает ли ей сейчас этот прекрасный француз о принципе починки немецких машин в отдельно взятом нормандском городе. Или же это комплименты? Второе приятнее, чем пространная речь об аккумуляторе.

   В аккумуляторе, кстати, и оказалась проблема. Чудесный механик поколдовал над ним, и машина – вот те на! – завелась.

   - И что это было? – спросила Ольга у Женьки. Тот отмахнулся – дескать, позже объясню, - и продолжил разговаривать с механиком, кажется, переспрашивая. Механик хмурился и что-то втолковывал Женьке.

   Тут-то и позвонил Малиновский.

   - Заблудились?

   - Обижаешь, начальник, - сказала Ольга. – У нас машина сломалась, а я тебе уже позвонила пятьсот раз.

   - Я только из музея вышел. Как – сломалась?

   - Не заводилась. Но уже починили.

   - Раз починили, езжайте сюда.

   - Эгоист ты, Никита. Мог бы и посочувствовать.

   - Я сочувствую, но у меня ноги отвалятся.

   - Сам виноват, - уведомила его Ольга. – Сейчас приедем.

   С механиками прощались долго, задушевно, с целованием ручек даме и тихим расчетом за починку. Наконец, Женька сел за руль, Ольга загрузилась на штурманское место, и отчалили.

   - В чем была проблема?

   - Ты знаешь, я не совсем понял... – Женька хмурился. – Но, в общем-то, понял достаточно. Мы сегодня просто всю преступность приманили. Некоторые машинные воры так действуют – что-то творят с аккумулятором, а потом, пока машина обездвижена, грабят. Чемоданы вытаскивают из багажника... Обычно такие воры сами на машинах, и нужно, чтобы ограбленные туристы не могли организовать погоню.

   - А наши-то чемоданы на месте? – перепугалась Ольга.

   - Все в порядке, я посмотрел, пока ты кокетничала, - засмеялся Женька. – На месте. Мы довольно быстро с тобой вернулись, времени не хватило.

   - И теперь нужно заявлять в полицию?

   - Нет. Как их искать-то? Ничего не пропало, так и рассказывать не о чем.

   - Все как у нас, - вздохнула Ольга. – Вас убьют – вот тогда и приходите... Давай, Женька, побыстрее поедем. Малиновский там на стоянке торчит, голодный, уставший и злой.

   Никита выгнал Ильясова с водительского сиденья, выслушал короткий отчет об обнаглевшей французской мафии, сел за руль и в два счета довез всех до гостиницы. Отели подбирала Ольга, руководствуясь Никитиными грандиозными планами по осмотру военных реликвий, а также подозрением, что в знаменательные дни высадки в самом городе будет не протолкнуться. Поэтому выбранный ею отель «Auberge de la Mue» – здание позапрошлого века, чью историческую ценность как-то умудрялись не нарушать евроремонтом, - располагался в десяти минутах езды от Кана и пляжей, однако и здесь было полно народу. В вестибюле целая толпа американцев осаждала стойку, и пришлось подождать. Наконец, выдали ключи от комнат: мужчины жили в двухместном номере, Ольга тоже, но в одиночестве.

   - Поужинаем здесь или поедем в Кан? – спросила она уже в коридоре второго этажа.

   - В Кан, - немедля откликнулся Женька. – Вечерний город, красота...

   - Ему кадров не хватает, - с усмешкой объяснила Ольга Никите. – Фотографы очень жадные. Тогда обратно ты за рулем, Женечка.

   - Да без проблем.

   - А если снова мафия?

   - Бомба два раза в одну воронку не падает, - сообщил Никита.

   - Ну, тебе, Малиновский, верить можно...

   Перспектива хорошо провести время вечером заставила всех поторопиться. Через полчаса после заселения все трое уже спускались вниз, причем Ольга не упустила возможности выгулять купленное в Москве платьице – какая женщина таким шансом не воспользуется?

   В Кане к вечеру народу еще прибавилось, и отыскать свободный столик в ресторане оказалось довольно большой проблемой. Однако, через некоторое время нашлось премилое заведение в квартале Вогё, с полосатыми скатертями, фонариками на веранде и меню, похожим на первоиздание Библии – по толщине. Женька, прочитавший путеводитель от корки до корки, начал уговаривать приятелей попробовать «трип».

   - «Трип» - это по-английски «путешествие», - сказала Ольга.

   - «Трип» - это потроха, - разочаровал ее Ильясов. – Из желудков жвачных животных.

   - Фу, - Ольга улыбнулась официанту, кудрявому молодому человеку, поджидавшему у столика, и ткнула пальцем в какую-то там говядину: - Мне вот это, пожалуйста. Bitte (Пожалуйста (нем.)). Ой...

   Но официант все понял, собрал заказы и удалился, оставив одну папку меню на столе. Ольга изучала список, страдая, не промахнулась ли с выбором.

   - А это что?

   - Это свинина. – Женька терпеливо переводил. – Со сметаной. Они тут любят во все добавлять сметану, прямо как на Украине. Могут еще и сидра налить.

   - В мясо?

   - Угу. И камамбер еще любят. Я, кстати, заказал, попробуешь.

   - А это?

   - Оль, ты уже в десерты залезла. Это яблочный пирог.

   - Влезет или не влезет?

   - Закажи да проверь.

   Никита подтянул к себе пепельницу и закурил; вид у него был задумчивый, расслабленный и, пожалуй, довольный.

   - А мы тут с Женькой все обошли, - поведала Ольга Малиновскому. – Жалко, что ты с нами не ходил. Тут красиво.

   - Да я читал, - рассеянно сказал Никита; дым от его сигареты медленно дрейфовал над столом, как утренний туман над полем. – Я об этой местности много читал.

   - Военной литературы, - подсказал Женька.

   - Нет, почему. Вы ведь помните папину библиотеку.

   Ольга с Женей истово покивали: помнят. Никита иногда в шутку приговаривал, что в родительской квартире живет библиотека, которая милостиво позволяет тете Тане и дяде Лёве, как называли родителей все его друзья, обитать в непосредственной близости от нее.

   - У него масса интересных книг по истории Франции, в частности, этого региона. Тут же сплошная романтика была в средние века. Весь город на любви построен.

   - Это как? – заинтересовалась Ольга.

   - Вильгельм Завоеватель, - объяснил Ник, - хотел жениться на Матильде Фландрской, своей кузине. А Папа Римский был против – кузина же, и политика там была замешана... Вильгельм влюбился страстно, сказал – женюсь, и все. Поехал за ней в Брюгге. Матильда сначала его признавать не хотела, бастард какой-то, фи, но он ей так страстно объяснялся в любви, что чуть с лошади не скинул. Уболтал, чертяка языкастый, и увез сюда, в Кан. Папа, конечно, в шоке. Только эта парочка объявила: мы в Кане живем, тут у нас столица, и во славу Господа мы поставим два монастыря, мужской и женский. Поставили, сами видите, денег в строительство вложили немерено. Папа их простил за эту недвижимость... А Матильда в своего мачо влюбилась. Забавная была парочка: он здоровенный, как лось, а она – метр тридцать, что ли. – Никита махнул рукой. – Хорошо, что монастыри и замок уцелели во время бомбежек. От фахверка тут один дом только остался, а до войны так красиво было – целые улицы... За Кан во время прорыва долго сражались, шесть дней. Сами понимаете, что с ним сделали.

   Про войну говорить Ольге сегодня больше не хотелось.

   - Любовь, - протянула она, подперев подбородок кулачком. – Из Брюгге привез. Красиво!

   - Так вот, если бы Матильда и Вильгельм не построили эти монастыри, то мы сейчас не ели бы потроха, - закончил Никита, - потому что, по легенде, изобрел это блюдо монах из мужского монастыря.

   Ильясов уважительно покачал головой, признавая, что Никита подкован не только в военной истории этих мест, а Ольга добавила:

   - Как причудливо тасуется колода...

   А когда принесли десерт – яблочный пирог, настоящее произведение искусства, - яблочные дольки разложены на слоеном тесте, - дневные неприятности в виде двух попыток ограбления как-то позабылись. Все-таки, подумала Ольга, человек – животное жвачное.

ГЛАВА 4

- Так, значит, этот чемодан пуст? - бесхитростно спросил Портос.

   А. Дюма

   Утром из гостиницы они выписывались рано. Следующий отель находился в Шербуре, и так как Никита собирался осмотреть все пляжи, на которых проходила высадка 6 июня, следовало поторопиться. Только ранним подъемом, половиной чашки кофе за завтраком и всеобщей рассеянностью можно объяснить то, что вся троица прошляпила одно небольшое обстоятельство, грозившее доставить им неприятности в дальнейшем.

   Однако обнаружилось это не сразу.

   Сначала был день – длинный, очень длинный день, наполненный людьми, историей и солнцем. Старые, заросшие травой провалы на обрывах – остатки пулеметных и орудийных гнезд, укреплений Атлантического Вала (Атлантический вал – система немецких укреплений более 5000 км длиной вдоль европейского побережья Атлантики от границы с Испанией до Норвегии и Дании, с целью предотвращения вторжения союзников на континент. Как известно – не помогло. – Прим. автора). Широкие пляжи, давным-давно свободные от противотанковых заграждений, и приехавшие с разных концов земли люди, молча стоявшие на них. В основном это были американцы, канадцы и англичане – потомки участников высадки и просто сочувствующие; и, конечно, местные, которые весьма уважали свою историю; и немцы были – с тех давних пор к их погибшим здесь стали относиться гораздо уважительнее. Ольга приметила даже группу поляков, и Никита объяснил, что в составе союзных войск имелся польский батальон. Было американское кладбище в Коллевиле, недалеко от пляжа Омаха, - длинные ряды белоснежных крестов уходят вдаль, создавая иллюзию, словно тебя поставили между двух зеркал. Сегодня его завалили цветами. Было немецкое кладбище в Ле Камбэ – группки потемневших от времени низких крестов, утопленные в зеленых лужайках каменные плитки с именами и датами. Странное, тревожное кладбище, по дороге к которому поля были оккупированы молодыми кленами, подстриженными в форме шаров, - так называемыми «садами мира». Эти деревья здесь посадили немцы. Было множество военных машин, в основном американских джипов, сохранившихся с тех времен, - местные клубы занимались их реставрацией и поддержанием в рабочем состоянии. То и дело приходилось притормаживать или съезжать на обочину, пропуская колонны. Многие люди носили союзную форму; Никита объяснил, что это участники клубов исторической реконструкции и просто сочувствующие. И все эти впечатления смешивались, оставляя в душе необычное сочетание радости оттого, что победа осталась за «нашими», горечи, что так много погибло людей, и... простора. Простора этих больших кладбищ, полей, за каждую пядь которых шли ожесточенные бои, и пляжей, на которые раз за разом набегали волны – и отступали. Как было и в тот день, 6 июня 1944 года, когда к берегу подошли союзные суда, а с самолетов сбросили парашютистов, многие из которых погибли в болотах Карантана...

   К вечеру похолодало, и на очередной остановке около заправки Ольга решила залезть в чемодан, чтобы достать оттуда легкую куртку. Чемодан она открыла, а затем задумчиво посмотрела на то, что лежало рядом с ним. Подумала, поморщила лоб, но так ни до чего и не додумалась, а потому решила спросить.

   - Ребят, это ваш чемоданчик в багажнике?

   - Чемоданчик? – рассеянно переспросил Женька, который как раз был занят ответственным делом – менял на фотоаппарате объектив. – У меня нет. У меня сумка и рюкзак.

   - У меня тоже, - сказал Никита.

   - А у меня большой чемодан, - закончила Ольга. – Значит, если он не мой и не ваш, то у меня для вас новость: у нас в багажнике чужой кейс.

   Мужчины уставились на нее – Никита ехидно, а Женька недоумевающе.

   - С миллионом долларов? – радостно спросил Малиновский.

   - Я не знаю, - сказала Ольга, начиная раздражаться. – Просто он там лежит. Сами посмотрите. Вдруг в нем не доллары, а бомба.

   Закаленные московскими терактами мужчины синхронно двинулись к багажнику, а Ольга отошла подальше и наблюдала за ними издалека.

   - Не, вряд ли бомба, - сказал Женька, - слишком он плоский.

   Чемоданчик, и правда, был невелик: с такими обычно ходят в офис служащие невысокого ранга. Черная кожа казалась довольно потертой, застежки потускнели. Он мирно торчал между вещами, и непонятно было, как он здесь оказался.

   - Может, позвать местную полицию? – спросила Ольга, вытягивая шею, словно любопытный журавль.

   - Сами разберемся. – Никита взял чемоданчик и вытащил его из багажника. Вокруг никого не было, заправка лежала в стороне – Никита остановил машину, чтобы сходить за сигаретами. – Тут явно ни долларов, ни тротила.

   - Насчет тротила я бы не был так уверен, - возразил Женька. – Его может быть совсем немного, но на троих вполне хватит.

   - Слушай, Ильясов, подумай головой: кому надо подсовывать нам в багажник взрывчатку? – поинтересовался Ник, потряхивая чемоданчиком. Внутри что-то с легким шорохом подпрыгивало. – Мы что, тайные олигархи? Или ты нас с Оленькой обманываешь, а у самого вилла в Довиле?

   - Никит, не городи ерунду, - устало сказал Женя. – Что там?

   - А мы имеем право его открывать? – Ольга, уверившись, что непосредственной опасности нет, подошла поближе.

   - Еще бы, - хмыкнул Никита, осматривая чемоданчик. – Здесь нет наклейки с именем владельца, а значит, надо посмотреть, что внутри.

   - А он не заперт?

   - Оль, тут нечем запирать. Примитивная конструкция.

   Никита обошел машину и положил чемоданчик на капот, после чего щелкнул обоими замками.

   Бомбы внутри не было. И денег не было. И героина. Была пачка бумаг – что-то в папках, что-то в прозрачных «файликах», и все – на французском.

   - Скучно, - сказала Ольга. – А я-то думала, там все же деньги...

   - Ни денег, ни акций «Майкрософта», ни золотого ключика. – Никита постучал по бумагам согнутым пальцем. – Сейчас, когда мы храбро победили неведомого врага, у меня следующий вопрос. Откуда эта штука тут взялась?

   Ольга покачала головой.

   - Ну, я ее точно туда не запихивала.

   - Я тоже.

   - И я, - сказал Никита. – Значит, ее туда положил кто-то еще? Это элементарно, Ватсон!

   - Но когда? – вопросил Женька. – Вчера мы выгружали из нее вещи, и это точно случилось не в Кане, когда нам испортили аккумулятор. Мы все время оставляли машину закрытой, и, кроме нас, к ней никто не подходил.

   - Только утром, - медленно сказала Ольга.

   - Что? – Никита повернулся к ней. – Ты видела, как утром весьма подозрительный тип сбросил этот чемодан к нам в багажник с вертолета? На вертолете были иракские номера? Или это происки американских спецслужб?

   Ольга покачала головой и ответила по сути, а не на шутку.

   - Утром мы не сами загружали вещи в машину. Ну, помните, эти американцы...

   - Ах да, - досадливо поморщился Никита, тоже сообразив, - верно.

   Поутру в вестибюле отеля царило такое столпотворение из-за выписывающихся американских туристов, желавших так же, как и многие другие, пораньше попасть к месту высадки, что служащие гостиницы помогали относить багаж в машины. Никита дал ключи такому служащему, а Ольга указала на сложенные горкой чемоданы и сумки. Когда закрывали багажник, чемоданчика не увидели: он прятался за Женькиным и Никитиным рюкзаками. И только к вечеру Ольга разглядела.

   - Думаю, этот парень в гостинице просто прихватил чемоданчик – рядом стояли чужие вещи, и служащие решили, что он наш...

   - И загрузили к нам. А мы не посмотрели. Блин. – Никита глядел на бумаги. – Наверное, нужно возвратить все это владельцу, кто бы он ни был.

   - Благородная душа! – сказал Женька. – Достаточно будет вернуться обратно в гостиницу и отдать чемоданчик им. Они оставят у себя на хранение, а владелец спохватится и заберет. Если уже не спохватился.

   - Пилить обратно – это часа полтора, а то и больше, - раздраженно произнес Никита. Они только что проехали Монтбур, Кан лежал далеко позади, а вот до Шербура-Октевиля оставалось совсем немного. – Сейчас шестой час. Оля вон еле на ногах стоит. Если парень из гостиницы ошибся, сегодня владельцу придется пережить. Мы едем дальше, заселяемся в отель, а завтра подумаем, что делать.

   - Можно позвонить в ту гостиницу из Шербура, - предложила Ольга.

   - Сама будешь с ними объясняться. – Женька вовсе не горел желанием воплощать последнюю идею в жизнь. Сегодня у него выдался непростой день: с большинством французов, встретившихся на жизненном пути, беседа не клеилась. Нормандцы разговаривали на своем диалекте, лишь некоторые переходили на классический французский из уважения к иностранцу, и все равно знаний не хватало для непринужденного общения.

   - Своею волей я прекращаю этот бессмысленный и беспощадный спор, - торжественно провозгласил Никита и захлопнул крышку чемоданчика. – Давайте, ребята, в машину.

   Движение на дорогах стало менее интенсивным, а потому в Шербур приехали через полчаса. Ольга, действительно, устала так, что было уже не до разглядывания местных красот – они вполне могли подождать до завтра. Хотелось есть и спать, но так как делать это одновременно не представлялось возможным, пришлось выбирать.

   Маленький уютный отель недалеко от площади Наполеона являл собою разительный контраст с предыдущим. Американцы не толпились, служащие не выглядели замученными и в два счета выдали ключи от номеров. Ресторан тоже нашелся быстро и близко, и в нем не наблюдалось бешеных толп. Похоже, приехавшие на празднование дня высадки туристы селились в основном в районе Кана, откуда доступ к основным достопримечательностям был ближе.

   Ольга поела, выпила кальвадоса и едва не заснула, сидя на стуле. Мир казался таким теплым и добрым, и обернулся вокруг, словно пушистый кот. Золотые огни в ресторанах, шумные французы, безмолвный каменный Наполеон на площади, воздевший руку и сдерживающий каменного же коня, застывшего в вечном движении... Освещенные причалы, яхты в порту, позвякивание ложечек, аромат кофе, мороженое горкой в полупрозрачной мисочке. И двое лучших друзей рядом – один лучший-лучший, а второй – до сих пор не только друг...

   - Ой, ребята, - сказала Ольга, - я вас так люблю!

   Никита улыбнулся ей.

   - Этому столику больше не наливать!

   - Да ладно тебе. Я трезвая.

   - А я знаю. – Он смотрел на нее пристально, не отрываясь, глубоко втягивая дым очередной сигареты и пощелкивая зажигалкой. Зажигалка тоже была тематическая, из серии «Zippo» - «Sands of Normandy» (Пески Нормандии (англ.).) - с надписью, конечно же, «D-Day». – Когда ты пьяная, ты грустишь, а когда трезвая – всех любишь.

   - Знаток человеческих душ, - вздохнула Ольга.

   - Ну, тебя-то я знаю.

   Она хотела сказать ему, что, может, изменилась за прошедшие годы, и не так-то хорошо он ее знает, и вообще не знает, - но это могло привести к длинному разговору, который Ольга не желала затевать. Если Никита хочет, чтобы было просто, пусть так и будет.

   - Конечно, - согласилась она, - сколько лет дружим...

   - Страшно подумать, - Ильясов тоже настроился на ностальгический лад. – Столько не живут.

   Им всем сейчас было по тридцать, а дружили они с пятого класса... М-да, действительно, - не живут столько.

   Они еще посидели, вспоминая старые времена, а потом Ольга вправду почти заснула, и Никита сказал, что пора возвращаться в отель. Из молодежного бара неподалеку доносилась веселая музыка, там толпился народ, и при желании можно было бы присоединиться, однако ноги уже не держали.

   Правда, стоило Ольге оказаться у себя в номере, принять душ и забраться в кровать (особенно умиляло и наставляло на добрый лад постельное белье в цветочек), как сон сбежал. Ольга долго лежала в темноте, разглядывая лежавший на потолке кусок оранжевого света от фонаря на набережной, и думала о том, какая она трусиха.

   И еще о том, как хорошо, что поехала.

ГЛАВА 5

Все это было преисполнено такого невообразимого бесстыдства,

   А. Дюма

   Утро, однако, не заладилось. И все из-за клятого чемоданчика.

   Когда Ольга вышла к завтраку, вся такая свеженькая и благоухающая, мужчины уже допивали кофе и, судя по их виду, все решили. О чем ей и сообщили, стоило за стол усесться.

   - Значит, вот как поступим, - сказал Никита, бодрый до неприличия. – Едем обратно, вы высадите меня у музея и разберетесь с этим портфелем, а я те временем еще погуляю.

   Ольга даже не сразу сообразила.

   - У какого музея?

   - У «Мемориала», естественно. Если уж возвращаться назад, то с пользой.

   - Погоди, - запротестовала Ольга, - какой музей?! Мы же собирались только отвезти чемоданчик, а потом повернуть к Мон-Сен-Мишелю!

   - Оль, пока туда доберемся, пока разберемся, время-то уйдет. – Никита говорил с нею, как с маленькой, и это раздражало. – Два часа езды в лучшем случае, и сегодня на дорогах тот же ад, что и вчера. Ты думаешь, все понаехавшие волшебным образом испарились? Так что рассчитывай, в Кане мы окажется к полудню. Даже если сразу оттуда повернуть на Мон-Сен-Мишель, это тоже около двух часов. А я не всю экспозицию в «Мемориале» осмотрел, не все записал, что мне нужно. Я ведь предупреждал, что хочу без спешки.

   - Мы и осмотрели без спешки! По плану! Который ты сам и утверждал, между прочим! Черт, Никита, это несправедливо. Мы ведь поехали все вместе...

   - Пионерское детство, блин! – окончательно разозлился Малиновский. – Ходим строем, разговариваем хором!

   - А ты чего молчишь? – напустилась Ольга на Женьку. – Мужская солидарность, да?

   - Мы могли бы сходить в аббатства в Кане, - осторожно предложил Ильясов, - там же так красиво должно быть, ты сама говорила, Оль...

   - Это свинство, - сказала Ольга отчетливо и с отвращением отпихнула ни в чем не повинную баночку с джемом. – Мальчики, мы так не договаривались. Я вам что сказала, когда мы собирались? А? Что?

   - Что хочешь посмотреть Мон-Сен-Мишель, - буркнул Никита. – Слушай, он столько лет стоял, никуда не денется. Поедем туда завтра, осмотрим его без спешки...

   - Твой музей тоже никуда не денется, - отрезала Ольга, - и ты там уже был! И вообще, зачем возвращать этот чемоданчик? Давайте оставим его здесь и попросим переслать в тот отель. Пусть сами разбираются.

   Мужчины переглянулись, и она поняла, что дело не в чемоданчике. Никите до смерти хотелось снова попасть в «Мемориал», а Женьку уломать – пара пустяков. Ильясов, несмотря на свою задиристость, в некоторых вопросах беспрекословно подчинялся Малиновскому. Может быть, потому, что Никиту всю жизнь интересовали определенные вещи, а Женька любил все понемножку – для него, если задуматься, особой разницы действительно нет. Шербур так Шербур, Кан так Кан. Везде хорошо, везде красиво.

   Ольга мгновенно лютой ненавистью возненавидела так некстати попавший к ним чемоданчик. Если бы не эта проклятая штуковина, ехали бы сейчас в Мон-Сен-Мишель и горя не знали!

   - Оленька, - сказал Никита, заглядывая ей в глаза, - ну я тебя очень прошу. Я об этом всю жизнь мечтал. А завтра мы поедем в Мон-Сен-Мишель. Пожалуйста.

   - Двух дней тебе, Малиновский, не хватило, - пробурчала Ольга, - а завтра и трех не хватит, да?

   - Я тебе обещаю. А обещания я держу.

   - С этим не поспоришь, - сказала Ольга, пристально на него глядя. Глаз Никита не отвел, смотрел на нее, не отрываясь, и эта игра вдруг ее позабавила. – Хорошо. Но завтра никаких отговорок.

   - Ты самая лучшая женщина на свете.

   - Вот не надо мне сомнительных комплиментов. С гостиницами теперь неудобно получается.

   - А может, перебронируем? Найдем что-нибудь на полпути между Каном и Мон-Сен-Мишелем? У нас ведь вперед не оплачено.

   - Ник, твой разум просто кипит с утра, - вздохнула Ольга, придвигая ранее отвергнутую баночку с джемом и намазывая его толстым слоем на зверски располовиненный круассан. – Если вы действительно этого хотите, я посмотрю по карте и отменю прежнюю бронь, но предупреждаю, что может быть неудобно и дорого.

   - Мой каприз – я плачу, - заявил Никита.

   - Пацан сказал – пацан сделал, - провозгласил Женька и этой нелепой фразой словно поставил точку.

   В итоге выехали через час, когда Ольга закончила перебронировать отели и распечатала новые бумажки. Настроение было так себе. Оставалось еще четыре дня, включая сегодняшний; на пятый придется возвращаться обратно в Париж, оттуда – в Москву, а там... Ну что там? Глупо было надеяться, что в этой поездке изменится годами не менявшееся. Ольга думала об этом, жалела себя и помалкивала.

   По дороге в Кан почти не разговаривали, благо из колеи деться некуда и заблудиться сложно. Уже когда подъезжали к городу, Никита спросил:

   - Ты на нас очень обиделась?

   - Я немного расстроилась, Малиновский, - сказала Ольга, глядя в боковое окно. В зеркальце заднего вида тащился блестящий красный «пежо», похожий на божью коровку. – Но на это можно не обращать внимания.

   - Если вопрос стоит так, то сначала мы едем в отель.

   Ольга посмотрела на него. Никита вел машину в своей небрежной манере – одна рука держит руль, вторая высунута в окошко, в зубах сигарета, солнечные очки съехали на кончик носа...

   - Ты же стремишься в музей.

   - Как было верно сказано, музей никуда не денется. – Ник коротко посмотрел на нее поверх сползших очков. Глаза у него были зеленые и загадочные, как у болотной ведьмы. – Мне тоже интересно, какой олух прошляпил свои документы.

   - Ой, - буркнула Ольга, - в лесу что-то сдохло.

   Но ей было приятно.

   К «Auberge de la Mue» подъехали, вновь пребывая в согласии: никто больше ни слова не сказал, но мушкетерское единение душ ощущалось. Машин на стоянке поубавилось, потому Никита без особого труда припарковался неподалеку от входа на ресепшн. На сей раз, в холле не толпились американцы, а потому не пришлось брать стойку штурмом.

   Миловидная девушка с высокой прической, как у Одри Хепберн на знаменитых фотографиях, вежливо поприветствовала туристов по-английски и поинтересовалась, что им нужно. Английский понимали все, а потому разговор пошел именно на этом языке. Никита долго объяснять не стал, просто уронив несчастный чемоданчик на стойку.

   - Вот эту вещь мы вчера обнаружили в своей машине. Это не наше. Наверное, ваш служащий ошибся, когда грузил вещи. – И добавил с очаровательной улыбкой, которую применял, когда хотел чего-то быстро добиться: - Полагаю, хозяин уже с ума сошел, разыскивая потерянное.

   Девушка посмотрела на чемоданчик с удивлением.

   - Вы нашли это в своей машине, сэр?

   - Да, и единственное место, где его могли положить, - это отель. Мы хотим вернуть. – Никита прямо-таки излучал гражданскую ответственность. – Вам же заявили о пропаже?

   - Нет, никто не заявлял.

   Малиновский переглянулся с Ольгой и Женькой.

   - Подождите, - сказал он, отодвигая чемоданчик в сторону, - то есть вы хотите сказать, что его хозяин не бегает кругами вокруг гостиницы и не вопит, чтобы ему вернули собственность?

   По-английски Никита говорил очень хорошо, образно. Ольга его даже зауважала.

   - Нет, сэр, - повторила девушка, терпеливо улыбаясь, - никто не заявлял о пропаже вещей.

   - Возможно, вам стоит проверить? – любезно предложил Ник.

   - Да, конечно. – Она порылась в бумагах на столе, пощелкала компьютерной «мышью», сходила в служебное помещение и там с кем-то коротко переговорила по-французски. Спасители чемоданчика молчали, ожидая результатов. Наконец, девушка возвратилась. – Нет, никто не оставлял заявку.

   - Послушайте... – Никита вгляделся в бейджик на груди девушки, - Коринн. Очень красивое имя. Коринн, мы в недоумении. Этот чемоданчик мог попасть к нам в машину только здесь. Возможно, его владелец просто не обнаружил пропажу. С нами вместе выписывались американцы, кажется, они приехали группой...

   - О, они еще здесь, - прервала его девушка. – Но никто из них ни о чем не заявлял.

   - Да, я уже понял. Но американцы – рассеянный народ, вы знаете. – Это заявление вызвало у девушки широкую улыбку. – Они могут обнаружить, что потеряли самые важные документы, оказавшись дома, в Нью-Йорке. Если они приехали группой, возможно, стоит предупредить их руководителя, чтобы он опросил их?

   - Никит, там внутри документы на французском, - сказал Женька по-русски. – Ты уверен, что это американцы потеряли?

   - Не мешай ему флиртовать с девушкой, - хихикнула Ольга. Малиновский посмотрел на нее уничтожающе и продолжил:

   - Послушайте, Коринн, может, мы оставим вам этот чемоданчик, а вы передадите его владельцу? Когда он обнаружится.

   - Я не имею права, сэр, - обескуражила его девушка. – Если не поступало заявки о пропаже, я не могу брать на хранение постороннюю вещь. Согласно правилам отеля.

   - Э-э... Хорошо, зовите сюда этого руководителя американской группы. Я сам его спрошу.

   - До вечера это невозможно. Они уехали.

   Конечно, американская группа, приехавшая в места битвы за побережье, не станет сидеть на месте. К тому же, Ольга была согласна с Женькой: вряд ли чемоданчик принадлежит одному из американцев. Американцы ходят с рюкзаками, с заплечными и поясными сумками, а не с потертыми кейсами, набитыми бумагами на французском языке. Ольга отодвинула Малиновского в сторону и заговорила:

   - А кто еще выписывался из отеля вместе с нами вчера утром?

   Эту информацию девушка выдала охотнее.

   - Три человека. Две женщины, один мужчина.

   - Они оставили контакты?

   - Да, согласно правилам.

   - Там есть телефоны?

   - Да.

   - Коринн, будьте умницей, - сказал Никита, - позвоните им и спросите, не теряли ли они чемоданчик. Может, они сами еще не обнаружили пропажу.

   Девушка кивнула, взялась за телефон и принялась набирать номера – один за другим. Ничего не происходило. Прошла минута, две, пять. Наконец, Коринн положила трубку и с некоторым недовольством произнесла:

   - Они не отвечают.

   - В таком случае, может, чемоданчик побудет у вас до тех пор, пока они не ответят?

   - Я не могу принять у вас эту вещь, сэр.

   - Ник, не мучай девушку, - шепнула Ольга по-русски, - она действительно не имеет права.

   - Ну, а нам что делать? – он повернулся к ней. – Выкинуть этот кейс в кусты?

   - Нет, зачем в кусты, - сказала Ольга, млея от собственной храбрости, - можно взять телефоны и попробовать самим дозвониться.

   - Мы же вроде отдыхать приехали.

   - Никит, но это же приключение.

   Она сказала это тем самым тоном, каким произносила в шестом классе. Не просто приключение, а Приключение с большой буквы. Приключение – это значит, что впереди ожидает какая-то загадка. Нужно пробраться ночью на чей-то двор, или в заколоченный дом, или затеять мушкетерскую игру с ребятами с соседней улицы. Приключение – это то, что придает особый оттенок вещам, которые обычно называют неприятностями. Спустило колесо у машины зимней ночью посреди леса? Это не кошмар, это приключение. В гостинице не оказалось забронированных номеров? То же самое. Украли деньги на вокзале в незнакомом городе, и идти некуда? Самое настоящее приключение! Большинство людей воспринимают это как неприятности, тратят драгоценные нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются, и потом жизнь кажется испорченной, время – потерянным, а силы иссякшими. Волшебное слово «приключение» придает происходящему абсолютно другой вкус. Приключения даже если заканчиваются плохо, то хотя бы проходят весело и бодро, просто потому, что ты не позволяешь им идти по-другому.

   Ольга до сих пор дружила с Женей и Никитой, так как они не забыли, что значит – Приключение. Они могли сколько угодно казаться деловыми людьми, сурово отчитывать подчиненных, прижимая к уху мобильный телефон, носить строгие костюмы и галстуки и заниматься такими прозаическими городскими вещами, как карьера, недвижимость и устройство личной жизни. Но в глубине души они оставались мальчишками-авантюристами, теми самыми мальчишками, которые удирали из дома вечером, чтобы пройти в сумерках заброшенный пустырь, потому что нужно доказать свою храбрость. Мальчишками, которые делали деревянные шпаги из старых досок. Мальчишками, которые защищали своих друзей, что бы ни случилось.

   Говорят, мальчишки вырастают. Некоторые – не до конца.

   - Что, Оля, - усмехнулся Женька, лукаво щурясь, - один за всех, и все за одного?

   - А как иначе?

   - Ты что предлагаешь? – спросил у нее Никита. – Самим возиться с этим чертовым чемоданом?

   - Девушка у нас его не возьмет. А выкинуть в кусты – не вариант. Думаю, ты и сам это понимаешь.

   Никита издал звук, больше всего напоминающий знаменитый скрежет зубовный, и повернулся к Коринн.

   - Вы можете дать нам контакты этих людей? Мы попытаемся сами дозвониться и выяснить, чья это вещь. Адресов они не оставили?

   - Только господин Канетт, - сказала девушка. – Он живет в Маньи-ан-Бессен, это недалеко, рядом с Байё.

   - Живет неподалеку, а ночевал у вас в гостинице? – удивился Женька.

   - Господин Канетт – писатель. Иногда ему нужна смена обстановки. Он наш постоянный клиент. – Коринн заколебалась. – Не знаю, имею ли я право...

   - Милая, - произнес Никита проникновенно и ради пущей убедительности прижал ладонь к сердцу, - вы же понимаете, что мы не террористы, которые замыслили убить вашу местную знаменитость, не воры и не убийцы. Мы просто порядочные люди, которые нашли чемоданчик и очень хотят его вернуть. В нем нет ничего опасного. Жень, покажи.

   Ильясов театральным жестом откинул крышку чемоданчика, и Коринн задумчиво посмотрела на пачку бумаг.

   - Хорошо. – Она щелкнула мышью, из принтера медленно полез листок. – Я дам вам телефоны и адрес. Оставьте, пожалуйста, свои контакты. Если кто-то заявит о пропаже чемодана, я вам позвоню.

   - И предупредите следующую смену, - попросил Никита. – Если хозяин этих документов такой рассеянный, что не спохватился до сих пор, ему хватит смелости не вспоминать о своей утрате еще день-другой.