Оглавление
АННОТАЦИЯ
Попадают в другой мир, и там мечты сбываются. Только вот мечта не выйти замуж за принца, а вырастить яблоневый сад.
И оказалась Софья не в королевском дворце, а в деревне. Зато у нее полные сумки семян, черенков и саженцев с садоводческой выставки. И это очень кстати, ведь все яблони в деревне - дикие.
И хоть о любви Сонюшка не мечтала, но она тоже придет.
Неспешное повествование, много про сад и огород.
ПРОЛОГ
Погубила меня жадность. Если бы не баулы с саженцами, черенками и семенами, я, возможно, не пошла бы через огромную лужу вброд, не поскользнулась бы и не провалилась в другой мир.
На выставку «Сады России» мы с подругами собирались давно. Они такие же садоводы-маньяки, как и я. Последние несколько лет у меня не получалось на нее попасть, то я не могла, то в стране был карантин, и выставка не проводилась, так что теперь я очень хотела оторваться. Да и программа, и количество участников обещаны были богатые.
Благоразумно я решила взять на выставку всего три-четыре тысячи рублей, чтобы не разориться и не нахватать лишнего, но перед самым выходом передумала и сунула в сумочку всю зарплату.
Шла я на мероприятие и со своим «самоваром». Во-первых, мы с девочками договаривались обменяться черенками и семенами, во-вторых, одна из подруг, Лариса, слезно уговорила поделиться с ней почти всей моей коллекцией семян и черенков яблонь. Особенно ее интересовали старые сорта «Антоновки», которых у меня в саду было аж три разновидности. Эти деревья сажал еще мой дед, когда молодой был. Обмениваться у Ларисы было особо не на что, но она говорила, что купит у меня и черенки, и семена. Я подумала и согласилась, деньги лишними не будут. И вот, когда все уже собрались возле входа, Лариса прислала сообщение, что не придет. А мне теперь по всей выставке таскаться с большим пакетом семян и черенков, как будто мало того, что я наменяла у других девочек. Я отписалась, что больше никогда ничего ей не дам и не обменяю. Лариса сильно извинялась, объясняла что-то про форс-мажор. Но я выключила телефон, не хочу портить настроение дальше.
Пришли мы почти к открытию, а выползли одними из последних. Потратились все от души. Я, кроме саженцев, черенков и семян, купила себе очень удобную маленькую раскладную пилу-сучкорез, куда дешевле, чем в садовых магазинах, и пару роскошных секаторов, стоивших, как крыло от самолета. Их покупка сожрала большую часть моих денег. Но я ничуть не жалела, давно надо было приобрести хороший инструмент. Еще исполнила, наконец, давнюю мечту и купила себе прививочный нож. До этого я делала прививки обычным канцелярским ножом. Он всегда острый, у него легко поменять лезвия, но и опасный. При работе с ним нужно быть очень аккуратным. Нередко я жертвовала реки крови «духу прививок».
Новый нож был раскладной, с двумя лезвиями, одним изогнутым внутрь, другое наоборот выгибалось кончиком наружу. Еще была удобная пластиковая лопаточка, чтобы отгибать кору на подвое. К ножу взяла небольшой точильный камень с очень мелким зерном. И от души закупилась прививочными лентами разной ширины, мягкости и тянучести. Эти лишними никогда не бывают. Поскорее бы весна, чтобы прививать, прививать, прививать!
— Ну ты теперь как большая, — ржали подруги. — С настоящим прививочным ножом!
Я только счастливо улыбалась в ответ. Они так прививками не увлекались. К Катерине я вообще в гости ездила перепрививать одичавшую грушу.
Торговали на выставке и черенками, собственно из-за них мне так и хотелось сюда попасть. Возле нужных ячеек столпилась изрядная очередь, пришлось немало отстоять, чтобы закупиться желанными новинками и редкими сортами. Я предпочитала яблоки, а вот Иринка нагребла себе и разных рябин, и боярышников, и винограда, и вишен с черешнями, и алычи. Черешню я купила в виде саженцев, алычу тоже, прививать их мне было особенно не на что. Но поддалась на ее ажиотаж и приобрела немного экзотики — черенки разной сирени и слив. Соблазнилась и на пару черенков морозоустойчивого винограда, который не надо укрывать на зиму.
Деньги за день потратила подчистую, как и мои коллеги садоводы-маньяки. Пока покупала, не подумала о том, как все купленное потащу. Остались бы деньги, можно было бы вызвать такси. В общем, расстались мы хмурым весенним вечером у выхода. Девочки побрели к метро, согнувшись в три погибели под грузом покупок, а я к трамвайной остановке. В тот момент я не знала, что вижу их в последний раз.
Путь к трамвайной остановке перегородила огромная лужа от одного края бордюра до другого, видно было, что днем ее обходили по слежавшимся, почерневшим сугробам. Но сейчас подтаявшие за день сугробы покрывала ледяная корка. Нет, я туда даже не заберусь. Огляделась, другой путь был, но надо было вернуться метров на двести, потом широким полукругом обойти небольшой скверик, а из-за угла уже поворачивал трамвай. С такими баулами я не добегу вовремя, а трамваи тут ходят редко. Может прокатит? Сапоги у меня высокие, основание прорезиненное, лужа не должна быть слишком глубокая. Да даже если промокну чуток, то это примерно равнозначно долгому замерзанию на остановке в ожидании следующего вагона. Мысленно перекрестившись, я шагнула, собираясь форсировать водную преграду.
Несколько шагов сделать удалось, а потом нога поехала, вода была только сверху, а под ней скрывался коварный лед. Неловко взмахнув баулами с саженцами и черенками, я полетела на спину. Ледяная вода сразу сомкнулась надо мной. А дальше — темнота.
ГЛАВА 1. Я — пришелец
Очнулась я резко и сразу открыла глаза. Уставилась на дощатый потолок, покрытый то ли белой краской, то ли побелкой. Между досок темнели довольно широкие щели, сами они были неодинаковой ширины. Что это? Где может быть такой потолок? У нас в деревне раньше был похожий, пока его не закрыли пластиковыми панелями. Или это какая-то больница такая?
С некоторым трудом я повернула голову. Точно не больница. Я лежала в небольшой, темноватой комнате. Крошечное окошко было почти закрыто разноцветной шторкой. Под окном стояла длинная узкая лавка. Правее — прямоугольный стол, накрытый белой скатертью. На стенах висели простые деревянные полки, заставленные какими то деревянными кувшинами, ушатами и керамическими горшками. Я повернула голову, и взгляд уперся в огромную беленую печь. Возле нее находились два больших ведра из дощечек, скрепленных металлическими обручами, и ухват. Сами стены были из бревен, щели между которыми заткнуты чем-то похожим на мох. Больше всего место, где я находилась, напоминало избу.
Что это? Где я? Куда попала?! Попробовала встать, но тут же закружилась голова и перед глазами запрыгали черные мушки. Дальше действовала уже осторожнее. Тихонько приподняла голову, когда стало чуть полегче. Я лежала на какой-то неширокой кровати или чем-то похожем, укрыта была кучерявой бараньей шкурой.
Сердце начало колотиться где-то в горле, я начала понимать, что все это неспроста, что все это выглядит очень подозрительно. А самое неприятное, что, взгляд, пометавшись по потолку, не нашел ни светильника, ни даже лампочки в патроне.
Я подняла руки, рассматривая их. Полное отсутствие маникюра, отломанный ноготь на указательном пальце левой руки, который я сломала на выставке, выбирая саженец черешни. Родинка у косточки на правой руке, похожая на каплю. Это, несомненно, именно мои руки.
Осторожно ощупала лицо. Подняла шкуру и заглянула под нее. На мне была просторная льняная рубаха, длиной почти до пят, украшенная по вороту и рукавам вышивкой красными нитками.
Мне стало страшно. Очень хорошо помнилось, что я упала в лужу и... дальше было воспоминание, как темные воды смыкаются над моей головой. Или меня подобрали из лужи какие-то староверы, или я провалилась куда-то, непонятно куда. Попала, в общем.
Я читала книги о попадании в другой мир, но относилась к ним несерьезно и сама попасть куда-то никогда не мечтала. Сейчас же начала думать, что вдруг это и на самом деле со мной произошло. Чем больше думала, тем сильнее не по себе мне становилось. Понятно одно — я попала в другой мир в собственном теле, хотя... Это может быть мой полный двойник в другом мире. Тогда я умерла и переместилась в точно такое же тело. От мысли о собственной смерти по телу прошел холодок, в груди все сжалось.
Томиться в неизвестности больше сил не было, я уже решила позвать кого-нибудь, ведь кто-то же принес меня сюда, переодел и уложил в постель. Но тут дверь, прежде скрытая за такой же цветастой занавеской, как и на окне, открылась, запуская внутрь холодный воздух, заставивший меня поежиться, и невысокого кряжистого мужичка, за ним, изрядно пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, вошла крупная, высокая женщина.
Первым делом вошедшие посмотрели на меня. Увидев, что у меня открыты глаза и я пялюсь на них, мужичок заулыбался.
— Никак очнулась? Добро!
Я непроизвольно натянула шкуру до подбородка. Женщина посмотрела на меня несколько мрачно, по крайней мере, мне так показалось, потом скрылась где-то за печкой. Оттуда послышалось какое-то звяканье.
Мне очень хотелось задать тысячу вопросов, но рот будто заперся на замок, я не смогла произнести ни слова. Было просто страшно спрашивать, страшно узнать правду.
Мужичок снял верхнюю одежду, нечто, похожее на неаккуратную дубленку до колена длинной из все тех же бараньих шкур, потом вытащил из-под стола массивный табурет, поставил к мой кровати и уселся, глядя на меня.
— Как ты себя чувствуешь, девонька?
Дальше молчать было невежливо, пришлось ответить:
— Спасибо, хорошо.
Говорил мужичок будто бы по-русски, но уши его слова словно царапали, на грани восприятия казалось, что говорит он вовсе не то, что я слышу. Сам, назову его хозяином дома, одет был в толстые стеганые штаны, сильно сужавшиеся книзу, видимо, чтобы легко входили в сапоги или валенки, серую простую рубаху и стеганую серую жилетку. Эта деталь одежды была с претензией на нарядность: по краям обшита синей атласной лентой, нитки, которыми простегивалась ткань, золотистого цвета. Сам хозяин был не молод, но точный возраст я определить не смогла, не совсем старик, но волосы, постриженные под горшок, пегие от седины, как и кустистые брови и недлинная, окладистая борода. Лежащие на коленях руки были очень крупными, темными, с узловатыми пальцами и трудовыми мозолями. Мои собственные ладони, которые я всегда считала широковатыми и грубыми, были, по сравнению с руками мужичка, просто изящными белоснежными лапками.
Помолчали немного, в это время хозяин тоже меня рассматривал, будто хотел что-то найти для себя в чертах лица.
— Я — Гавр. Староста здешний. А это моя жена, Манефа.
К нам подошла женщина, она коротко кивнула и протянула мне пузатенькую кружку. Я с некоторым опасением на нее посмотрела, хотя пить хотелось сильно, в горле давно пересохло. Манефа, ничего не говоря, сунула кружку ближе.
— Попей, — ласково сказал Гавр. — Манефа травяного отвара с медом намешала. Горло промочить и силы восстановить.
Сама женщина ничего не сказала и стояла, опустив глаза, на меня не смотрела. Немая она что-ли? Или тут такие женщины зашуганные? Мне опять стало не по себе, но я все же протянула руки и взяла кружку. Варево пахло мятой, вишневым листом и медом. Я отхлебнула небольшой глоточек. Гавр улыбался, довольный, а Манефа стояла с мрачным лицом, все также не поднимая глаз. Когда я допила, она забрала кружку и вновь исчезла где-то за печкой. Жена была чуть помоложе хозяина, или лучше сохранилась. Волосы убраны под цветной сине-малиновый платок, закрученный вокруг головы и ушками завязанный надо лбом, лицо круглое, глазки небольшие, нос массивный. Платье на ней было серое, но понаряднее, чем одежда Гавра, за счет вышивки, густо украшавшей рукава и ворот.
— Сейчас Манефа на стол спроворит. Да придумает во что тебя одеть.
— А моя одежда где? — наконец-то решилась задать я какой-то вопрос.
— Так мокрая наскрозь была, не просохла еще.
— А где я? — за первым вопросом последовал второй.
— В деревне нашей. Яблоневка она называется.
— Яблоневка, — растерянно повторила я. С этим названием в голове у меня ничего не было связано. — А где она находится, эта деревня? Как я сюда попала? Я в городе была.
— Ох, девонька, — Гавр тяжело вздохнул.
Тут появилась Манефа с двумя большими мисками в руках, она поставила их на стол.
— Вот, — обрадовался Гавр. — Поедим. На сытый живот оно и разговоры лучше идут.
Женщина быстро и все так же молча заполнила стол разной посудой, потом мотнула головой мужу.
— Да, я пойду пока, дров принесу.
Гавр встал, накинул свою недодубленку и вышел.
Манефа вновь исчезла за печкой, но почти сразу вернулась с ворохом тряпок, уложила их на мое одеяло. Заставила сесть, ловко натянула мне на ноги сшитые из войлока то ли носки, то ли короткие сапожки. Нашлись для меня и тонкие панталончики, и потолще, явно шерстяные, потому что кожу закололо. Но я была им очень рада, даже под теплой шкурой я начала подмерзать, в доме было не стишком-то тепло. Вещи все мало ношеные, но явно сильно не новые, скорее всего из тех времен, когда сама Манефа была постройнее. Кое-где на ткани образовались заломы и пятна, как если бы она где-то долго лежала без дела.
В платье, которое пришлось надеть прямо на рубаху, я почти утонула, пришлось срочно затягивать посильнее ворот, а талию обмотать поясом. На плечи мне Манефа накинула толстую вязаную шаль, перекрестила на груди и завязала сзади, на поясе. Женщина крутила меня почти как куклу, а я, ошеломленная всем происходящим, позволяла с собой это делать. В голове, несмотря на мятущиеся мысли, был какой-то вакуум.
Закончив, хозяйка осмотрела дело рук своих, удовлетворенно кивнула. Вскинулась вдруг, будто что-то забыла. Отошла за печку, но почти сразу вернулась, принесла небольшой деревянный гребень, вырезанный с очень большим мастерством, и тонкий белый платочек с голубыми цветами.
Я поняла, что от меня требуется, быстренько причесалась, нещадно раздирая кудряшки, потом повязала платок тем же манером, что и Манефа. В одежде я сразу почувствовала себя гораздо увереннее. Женщина поправила платок немного, все-таки завязывала я его без зеркала, потом, подойдя к двери крикнула неожиданно звонким голосом, совсем не подходящим к ее внешности:
— Гавр!
— Иду-иду!
Дверь тут же приоткрылась, пропуская сначала огроменную охапку дров, а потом и самого хозяина дома. Уложив принесенное возле печи, Гавр отряхнулся, снял дубленку, повесил на место, потом, сполоснув руки в ведре возле печи, уселся за стол.
Манефа жестом велела и мне садиться. Я послушалась, хотя мне тоже хотелось вымыть руки и умыться.
Не знаю, как обычно ели хозяева дома, но сейчас мне показалось, что Манефа выставила на стол все самое лучшее. Были здесь и каша с мясом, и какие-то распаренные овощи, и квашенная капуста, и плавающие в рассоле соленые грибочки, и мелкие сжуренные моченые яблочки, чуть крупнее вишни. Отдельных тарелок не предполагалось, каждый брал, что хотел большой деревянной ложкой из общей посуды. Я очень боялась накапать на белую скатерть. Представляю, как тяжело отстирывать ее в таких условиях. Посмотрела, как едят хозяева. Манефа ела просто очень аккуратно, а Гавр каждый раз подставлял под ложку ломоть хлеба, потом им же и заедал всё.
Я была очень голодная и всё мне показалось очень вкусным. Когда все поели, Гавр поблагодарил жену за трапезу, я горячо присоединилась к похвале. Манефа нахмурилась еще больше и совсем опустила лицо, глядя в пол. Но со стола быстренько убрала, тут же выставила большой железный чайник на подставке, интересно, как она его вскипятила, ведь печка не топится, небольшие мисочки с вареньем и медом. К ним полагались маленькие круглые булочки из светлой муки. Я думала, что в меня уже ничего не влезет, но любимого вишневого варенья с булкой навернула с удовольствием, запивая обжигающим травяным чаем. Булочка была не сдобная, а больше напоминала цельнозерновую.
— Ну так, — снова начал Гавр, когда со стола было вновь убрано, а Манефа поставила на стол странную конструкцию, оказавшуюся лампой. Такую же повесила и на стену, потому что за окном почти совсем стемнело. — Звать-то тебя как, девонька?
— Соня.
Неожиданно для меня Гавр и подсевшая к столу Манефа прыснули.
— Кто ж тебя так обозвал? — веселился мужичок. — Вот уж пометили, так пометили. Что, неужто лентяйка?
— Это просто имя такое! — возмутилась я. — Соня — это Софья полностью! А Софья значит мудрая!
Гавр прикусил губу, сдерживая смех. Кажется, он мне не поверил и остался при своем мнении.
— Хорошо, хорошо.
Мне стало немного обидно, что мое имя вызвало такую реакцию.
— Так где я? Как оказалась у вас?
— Так говорил я уже. Ты в нашей деревне. Называется она Яблоневка. А нашли тебя мужики в лесу, наскрозь мокрую. И сумки чудные вокруг с палками.
— Что? — я вскочила. — Мои саженцы?! Где они?! В лесу?! — сейчас явно зима, в дом каждый раз заходит морозный воздух, что стало с нежными растениями, некоторые из которых уже проснулись?!
— Так в сенях стоят. Принесли все, что вместе с тобой было.
Дальше разговор прервался, потому что я затащила все свои сумки, стоявшие в неотапливаемых сенях, внутрь. Оценить ущерб, нанесенный холодом, было сложно. Но проклюнувшиеся почки жимолости почернели. Черенкам-то ничего не будет, им как раз в холоде лучше, чтобы не пробудились. Роза была не проснувшейся, но до этого стояла в теплом павильоне, а они вообще не очень любят холод.
— Давно они там стоят? — спросила я у Гавра.
Вдруг я тут без сознания трое суток валяюсь, тогда спасать что-то бесполезно.
— Да нет, с утра только, — глядя на мою суету, хозяин дома растерялся, он явно не ожидал, что эти палки могут представлять какую-то ценность.
Я засуетилась, начала командовать. Требовала греть воду, освободить подоконник. В общем, раскомандовалась. Почти сразу спохватилась, что командую в чужом доме, но хозяева, на удивление, слушались и смотрели на все мои действия с любопытством.
Отливали саженцы, что были с закрытой корневой системой и уже проснулись, теплой водой, остальные вынесли в сени, прислонили к стене, которая потеплее, а черенки обернули мешковиной поверх целлофанового пакета и закопали на улице в снегу.
Семенам холод ничего не мог сделать, так что хоть с этим я была спокойна. Гавр с каким-то странным выражением лица наблюдал за моей суетой. Вот сама себе удивляюсь, возможно, занесло в другой мир, тут, казалось бы, не до растений, о себе думать надо, но не позаботиться о своих неразумных питомцах я не могла. Потом, когда, всё пристроив, я успокоилась и вернулась за стол, хозяин дома снова сел рядом. Разложил перед собой несколько пакетиков с семенами, те, на которых были цветные картинки. Попросил посмотреть, отказывать я не стала, все-таки эти люди позаботились обо мне, накормили, обогрели.
Манефа затопила печь, и в доме сразу стало гораздо уютнее.
Узловатые большие пальцы хозяина дома нежно оглаживали пакетики.
— Вона что. Вона оно как. Никогда такой красоты не видал, — особенно ему запал в душу пакет с семенами томатов «Искры пламени». Длинных красно-желтые полосатые сосульки с острым носиком еще были подшаманены в фоторедакторе и выглядели очень привлекательно. — И что же, прямо такая красота должна вырасти? А что же, это для еды или для украшательства?
— Если хорошие условия создать, то вырастет. Это съедобно и очень вкусно!
— Вона что, — повторил он. — А вот эти палки все?
— Саженцы и черенки яблонь, груш, еще много чего.
— И что же, крупные яблоки будут? — глаза у Гавра блестели любопытством.
— Разные. Но крупнее тех, которые сегодня на столе были.
Гавр сглотнул, пожевал губы. Он был поражен, но и явно что-то задумал.
— Пришельцы у нас никогда не появлялись. Ты — первая.
— Кто? — опешила я. — Пришельцы? — возникла четкая ассоциация с зелеными человечками из космоса. — Я не пришелец никакой!
— Пришелец, — спокойно настаивал на своем хозяин. — Пришелец, точнее пришелица из другого мира. — Бывает, что из другого мира появляются разные люди. Они могут принести пользу. Не знаю уж, почему это происходит. Или боги приносят, или мир наш хочет себя улучшить. Но появляются разные люди с новыми умениями, новыми знаниями.
— Понятно. То есть я не первая такая?
Подтвердилось. Все-таки я в другом мире.
— Нет. При короле даже специальная комиссия есть, которая пришельцами занимается. Мы уже весточку послали, что ты у нас появилась. Вскорости комиссар-инспектор должен приехать.
— Зачем?! — перепугалась я.
— Проверить, что ты умеешь. Подъемные выдать. В столицу зазывать будет. Столица-то хорошо. Но ты, может, у нас останешься? Ты ж не в столицу, а к нам попала. Значитца, здесь, у нас нужна.
Гавру явно очень хотелось, чтобы я осталась. Но ничего обещать не стала, пока было слишком мало информации.
ГЛАВА 2. Яблоневка
Некоторое время мы еще порассматривали картинки на пакетиках с семенами. Гавр расспрашивал про незнакомые овощи. Я отвечала. Показала ему и свою коллекцию семян в маленьких пластиковых пакетиках и в обычных бумажках, сказала, что эти семена сама собирала. Это понравилось хозяину еще больше. Он прямо воодушевился. Также расспрашивал подробнее, какие яблоки должны вырасти из моих палок. И как они вырастут, если у черенков корней нет? Уточнял, должны ли они дать корни.
Я рассказала Гавру, что часть черенков, например, смородина и виноград должны дать корни, а остальные придется прививать-приживлять на уже растущие деревья. Смотрел мужчина недоверчиво и подозрительно.
— Это как же они прирастут?
Так, кажется, прививка плодовых в этом мире неизвестна, или только в этой местности, хотя в нашем мире растения начали прививать еще до нашей эры. Как бы меня в колдовстве не обвинили и не сожгли на костре. Я поспешила объяснить поскорее.
— Те палки-черенки — живые. А живое к живому прирастает. Вот если палец порезать, то он же заживет. Так и у деревьев.
— Но это же свой палец.
— Скажу вам страшную вещь. Если найти другой подходящий палец и пришить его правильно, то он тоже прирастет.
— Страсть-то какая! — поморщился Гавр.
— У деревьев так же. Люди из моего мира давным давно заметили, что две пораненные и плотно прижатые ветки могут срастись и стали использовать это себе во благо. Брали ветки у понравившихся деревьев и прививали на другие. А яблони у меня самые разные.
Рассказ о том, что яблоки бывают летние, осенние, зимние, крупные, средние, мелкие, сладкие, кислые, долго хранящиеся, поразил Гавра еще больше, чем возможность прививать деревья.
— А что же, у вас яблони не растут? Деревня-то Яблоневка.
— Растут. Полно в лесу. Вот сегодня Манефа моченые подала. Так это самые крупные. Остальные вовсе мелочь и до того кислые, что в рот не взять. У графа есть яблоня, вот она дает большие яблоки. Вот такие, — Гавр показал примерный размер яблочка грамм на сто. — Еще отец графа привез ее откуда-то и посадил у дома. Мне пару раз получалось попробовать эти яблоки, какие ж сладкие! Мы сколько раз пробовали семечки от его яблок сажать. Вырастает такая же мелочь, что и в лесу. Не растут у нас хорошие яблони.
— Ну это оттого, что мать — графская яблоня, а отцы — лесные яблони. Поэтому и вырастают не такие хорошие яблоки, как хотелось бы. Ведь те яблоки, что мы ели, наверняка с одной такой дочки.
— Да, — согласился Гавр, потом посмотрел на меня почти умоляюще. — Оставайся у нас. Приживи свои веточки. А в столице у них своих яблонь хватает. Да и где в городе яблони-то сажать?
Мне было неудобно, я опустила глаза и ничего не ответила. Я не могла сказать Гавру, останусь я или уеду. Я пока вообще ничего не могла сказать. Вдруг есть возможность вернуться назад. Мы еще немного поговорили, я расспросила хозяина дома, что еще у них растет из плодовых в садах и лесу. В лесу росли дикие мелкие груши, вяжущие, но ароматные, годные только в сушку, тёрн, а в саду — вишни. Вот вишни были хороши, судя по варенью. Расспросила я про болезни вишен. Гавр удивился. Про болезни вишен здесь и не слыхивали. Никакого манилиоза, кокомикоза и прочих озов. Я задумалась о том, что на моих черенках и саженцах могут быть споры этих болезней. Не лучше ли их уничтожить? Вишня здесь и так хорошая, для черешни климат, мне кажется, слишком суровый. У меня всего несколько сортов. Да, может, более крупной, может, более урожайной и сладкой, но лучшее — враг хорошего.
Перед сном еще перекусили молочной кашей, которую сварила Манефа, прислушивающаяся к нашему разговору, но в нем не участвующая.
Печка топилась, в доме стало тепло, даже жарковато, и очень уютно. Спать меня определили на ту же широкую лавку, на которой я очнулась. А у самих хозяев была спальня в другой комнате, она пряталась за печкой, это оттуда Манефа приносила вещи.
Я лежала в постели, слушала звуки чужого дома, думала о разном и никак не могла уснуть. Откуда-то возникла белая кошка, запрыгнула ко мне, сверкнув зеленоватыми глазами и напугав до заикания, посмотрела на меня внимательно, прошествовала в ноги, улеглась там и принялась намываться. Успокоившись после явления нежданной гостьи, я пыталась осмыслить произошедшее со мной.
Как поездка на выставку могла закончиться переносом в другой мир?! Как мне теперь жить? Что мне теперь делать? Судя по дому Гавра, без электричества, без водопровода, без канализации, здесь если не средневековье, то рядом. Где же все те полезные вещи и знания, которые принесли пришельцы? Или они есть, но в столице? Из рассказов Гавра я поняла, что Яблоневка находится где-то в лесах, в конкретной попе мира.
Должен еще приехать какой-то инспектор. Что он еще скажет? Гавр, вроде, принял идею, что ветки деревьев могут прирастать друг к другу, а если инспектор окажется менее вменяемым? Боязно. Не хочется прослыть ведьмой. С другой стороны — он привезет подъемные. Не знаю сколько, но, надеюсь, какую-то адекватную сумму, на которую можно прожить какое-то время, пока я не сориентируюсь в местных реалиях. Не могу же я сидеть все время на шее у моих любезных хозяев. Надо будет отблагодарить их за гостеприимство, подарив каких-нибудь семян. И можно привить им несколько яблонь хороших сортов, чтобы не воровали яблоки у графа.
Неожиданно я почувствовала внутри знакомый садоводческо-маньячный зуд. Перед глазами вставали ровные ряды саженцев, ягодных кустов, невиданных в этом мире овощей. В голове начинали крутиться мысли, как это все обустроить. Я в очередной раз пожалела, что в свое время послушалась маму и не пошла поступать в Тимирязевскую академию, как мечтала.
«Нет, там долго учиться, профессия агронома непрестижная, что это за профессия. Шесть лет учиться! А что жрать всё это время? Я тебя кормить не буду. Вон курсы по делопроизводству. Три месяца и иди работай».
В конце концов мама меня доломала. Я думала, что пойду работать, накоплю денег, съеду и пойду учиться. Но втянулась. И мечта об учебе в Тимирязевской академии так и осталась мечтой.
В саду-огороде я обожала возиться с детства. Бабушка с дедом не могли нарадоваться, глядя на то, как я ковыряюсь с ними на грядках, когда мама привозила меня в деревню на лето. Они выращивали достаточно ограниченное количество культур. Даже кабачки в первый раз в деревне посадила я. До того бабушка сажала только тыкву. Семена собирала свои. Была эта тыква с довольно вонючей мякотью и толстой корой, которую без топора не разрубишь и не почистишь. Сажала я и разную зелень, до того невиданную в деревне, разыскивала новые сорта помидоров, выращивала рассаду. Мама сердилась, что весной подоконники заняты ящиками с помидорами. Уже потом, когда дедушки и бабушки не стало, появилось еще большее разнообразие семян. Я, каждый раз, сажая какую-нибудь новую тыкву с ореховым или мускатным ароматом, с толстым слоем мякоти представляла, что бы сказали про такой сорт бабушка с дедушкой. Как радовались бы и удивлялись.
Мама сколько раз уговаривала меня продать дом в деревне. Что у меня куча денег уходит на этот огород, что прибыли он никакой не приносит. Вот если бы я продавала то, что вырастила, а то только трачу деньги на семена и удобрения. Но в этом я не поддавалась и твердо стояла на своем. Продать дом, который строил еще мой прадед? С садом, где растут старинные яблони? Яблони, которые сразу спилят?! Единственную мою отдушину и радость?! Да ни за что! Впрочем, теперь всё это: и дом, и сад в другом мире. А я здесь. Как хорошо, что Лариса не забрала у меня черенки и семена. Яблони будто передали своих деток, часть себя в другой мир. Нет, я обязательно должна их сохранить и вырастить!
И почему-то мне казалось, что в деревне Яблоневка, где меня умоляют остаться, сделать это больше шансов, чем в столице.
Я долго еще крутилась-вертелась, не в силах уснуть. То меня одолевали тревога за собственное будущее и страх, то наоборот воодушевление и желание делать что-то немедленно. Вызывало опасение дружелюбие Гавра. А его странной молчаливой мрачной жене я и вовсе не понравилась. Смогу ли я выжить в деревне без комфортных условий самостоятельно? Или в столице мне все-таки будет лучше?
Кошка спрыгнула с кровати, с топотом унеслась куда-то. Из-за печки почти бесшумно выплыла Манефа, принялась в темноте, наверное, на ощупь хлопотать по дому. Засветила лампу, прикрыв ее чем-то, чтобы на меня свет не падал. Наблюдая за тем, как бесшумно и ловко двигается эта крупная женщина, я и уснула.
Проснувшись утром, когда в доме уже было светло от солнышка, заглянувшего в окно, я перепугалась и долго не могла понять, где нахожусь. Потом вспомнила. Голова после почти бессонной ночи была тяжелая. Я села на постели, потерла виски. Спина ныла, все-таки лавка, пусть и с двумя матрасами, соломенным и набитым шерстью, это не ортопедическая кровать.
Из сеней доносился голос Гавра, он вполголоса разговаривал с каким-то мужчиной. Неужели к хозяевам гости, а я тут еще в кровати валяюсь! Мне стало неуютно, я быстренько выбралась из-под одеяла, вечером вместо бараньей шкуры, Манефа выдала мне толстое стеганное одеяло в пододеяльнике. Его принесли откуда-то и некоторое время грели на печи. Я быстренько оделась. Прежде, чем повязать платок, тщательно расчесалась. Хотелось умыться и вымыть руки, а еще лучше вымыться. Но как это организовать, я не знала, а Манефы, чтобы спросить, дома не было.
Тут дверь открылась и вошел Гавр.
— С добрым утречком. Отдохнула хоть немножко? А то до утра крутилась.
— Да. Спасибо. А к вам гости пришли?
— Нет. Это любопытные с утра ходят. Хотят на тебя посмотреть. Я всех отправляю. Вот освоишься, тогда и познакомишься. С кем захочешь.
— Мне бы умыться, — я решила взять быка за рога.
— Сейчас, погоди.
Гавр принес неглубокий деревянный таз, поставил его на табурет к печке.
— Там вон чугун с горячей водой, — он кивнул на печь.
Я уставилась туда как баран на новые ворота, не зная ни как достать этот самый чугун, ни как его взять. Хозяин вздохнул тихонько и сам вытащил чугун из печи с помощью ухвата. А я и не догадалась. Потом взял какую-то грязную тряпку, обхватил ею чугун и плеснул из него воды в таз. Вода была горячей, от нее шел пар.
— Разбавь вон холодной из ведра, — Гавр, кажется, уверился в моей полной беспомощности.
Я начерпала ковшом столько, сколько мне было нужно. Хозяин дома выдал мне полотенце и мыло. Оно было похоже на хозяйственное, только пахло приятно, какими-то травами, очень хорошо пенилось мелкой бархатистой пеной. Кожу после него не стянуло. Хоть с этим тут проблем нет. А то помню в книжках героини сразу принимались варить мыло. Я бы не справилась, совершенно не представляю, как его варят.
— Все? — спросил Гавр.
Я кивнула. Он забрал таз с грязной водой и унес.
— Вечером баньку истоплю, — сказал, когда вернулся. — Пусть Манефа тебя попарит. А то в лесу валялась, мокрая.
Ну хоть грязью не зарасту. Вообще, обстановка в доме была довольно простая, но прямо сияла чистотой. Пол свежевымыт, на стенах и потолке ни копоти, ни паутины, занавески и коврики не засалены. Сколько сил нужно, чтобы поддерживать такую чистоту! Я представила, что если буду жить сама в своем деревенском доме, как быстро я зарасту грязью без стиральной машины, пылесоса и прочих пароочистителей. Все будет в земле, золе, пыли и паутине. А Манефа и сейчас пошла на речку, чтобы что-то прополоскать. Сейчас! На речку! Хоть Гавр и сказал, что уже весна, но сугробы за окном об этом явно не слышали.
В отсутствие супруги, кормить меня пришлось тоже Гавру. Этот факт его несколько удивил. Он-то думал, наверное, что я, как баба, тут примусь хозяйствовать. А я только пялилась на него растеряно. Нет, будь это мой дом, я бы похозяйствовала. А так даже не знаю, где что.
На завтрак была пара вареных яиц и вчерашняя молочная каша. Из какой крупы я не смогла определить. Что-то дробленое. А, может, смесь.
Манефа вернулась, когда я уже закончила есть, молча забрала у меня посуду, не стала слушать, когда я сказала, что сама помою, только покажите как. Быстренько ее отмыла в горячей воде, протерла и убрала на место. Вынесла на улицу и вытряхнула скатерть, хотя непонятно, что я там могла накрошить.
Потом хозяйка принялась за приготовление обеда. Я предлагала свою помощь, но меня проигнорировали. Из сеней был принесен чугунок с крышкой, его сунули в печь не очень глубоко. Манефа почистила несколько мелких картофелин, ага, значит, он здесь есть, или изначально рос или пришельцы занесли, покрошила в чугунок, туда же отправились луковица и горсть какой-то желтой крупы, наверное, пшена. Хозяйка обжарила на сковороде кусочки сала и добавила их в суп. Нагребла к чугунку углей и оставила вариться, а сама вытащила из спальни прялку и села к окошку прясть. И все молча. А я сидела, как дурочка, и только наблюдала.
Гавр ушел рубить дрова на улицу, как только жена вернулась. Я же совсем затосковала. Проверила свои горшки с жимолостью на подоконнике. Пока было непонятно, оживет она или нет. Подмерзшие почки окончательно засохли и начали крошиться. Пробудятся ли другие, спящие, или кустики окончательно погибли? Не думаю, что жимолость уж такая большая потеря. В лесу, наверняка, есть черника. Но только черника бывает летом, а жимолость к конце весны, самая ранняя ягода, да и за этими крупными сортами я давно охотилась. Саженец розы тоже выглядел больным, ствол покрылся черными пятнами. Ну, это вообще декоративка бесполезная, утешала я себя.
Чтобы совсем не раскваситься, я решила выйти на улицу, посмотреть на деревню, подышать свежим воздухом. Долгое время не решилась попросить у Манефы одежду, она с угрюмым выражением пряла, не поднимая глаз от ниток. Но, стоило мне высказать просьбу, тут же отложила работу и нашла мне теплые вязаные штаны, похожие на рейтузы, теплый толстый платок и приталенный тулупчик, выглядевший новым. На ноги предполагалось надевать валенки. Вот в них я утонула несмотря на две пары толстых носков.
На улице морозный воздух тут же куснул за лицо.
— Не ходи далеко от дома, — сказала Манефа звонким девичьим голосом в открытую дверь и тут же ее захлопнула. Это было второе, что я от нее услышала.
Откуда-то из-за дома слышались стук топора и резкое хеканье. Это Гавр дрова рубит. Я решила пока к нему не идти, а осмотреться. Проверила закопанные в сугробе черенки. С ними было все в порядке.
Из-под окна снег был выгребен до подоконника, дальше же сугробы возвышались почти вровень забора. Немаленького забора почти мне по подбородок. В Москве я столько снега не видела.
День сегодня был солнечный, по ярко-голубому небу плыли беленькие облачка. Несмотря на мороз, отчетливо пахло весной.
По расчищенной дорожке, я вышла за ограду и огляделась. Яблоневка сначала показалась мне небольшой деревней, несколько домов на холме, ограда. Потом я осмотрелась и поняла, что дома поставлены довольно кучно, если при них были огороды, то совсем небольшие. За оградой-частоколом простиралось некоторое пространство, может, просто расчищенное от леса, а, может, поля, сейчас скрытые под снегом. За ними темнел стеной лес. Он был везде, куда дотягивался мой взгляд. Еще я обратила внимание, что на опушке растут деревья характерных силуэтов — взрослые яблони. В самой деревне крупных деревьев почти не было, разве что за домом Гавра возвышалась яблоня, да еще у одного дома возле окраины росла береза. А так торчало из снега тут и там что-то почти кустообразное с тонкими веточками. Наверное, вишни.
Мне хотелось пройтись по деревне, оглядеться, размяться, но я боялась, что заблужусь. Дома казались мне совершенно одинаковыми. Совсем желание гулять отбил вынырнувший из-за какого-то угла мужской силуэт, направившийся ко мне. Я спешно развернулась и пошла обратно к дому Гавра, с местным населением пока не было желания встречаться.
Возле двери стоял веник из прутьев. Я обмела валенки, вошла в сени, переобулась в войлочные чуни, а сами валенки занесла в дом и поставила недалеко от печки, сушиться. Видела, что так вчера делали хозяева дома.
Манефа ничего не сказала, зыркнула исподлобья. Мне опять стало не по себе. Я внутренне поежилась. Не знаю, из-за чего меня невзлюбила эта женщина. Я же не сделала ей ничего плохого. Или она просто не любит пришельцев, или именно я ей не нравлюсь. Чтобы чем-то занять себя, достала сумку с семенами и принялась перебирать, раздумывая, что и как лучше растить. Надо бы узнать у Гавра, через какое время уже станет совсем тепло, без заморозков, а то ведь рассаду надо сеять. Хорошо, что я дома не успела ничего посеять, а то пропали бы мои растюхи. Я посмотрела на подоконник. Поместится только пара ящиков. Окно маленькое. Наверное, не стоит торопиться с рассадой, а то будет страдать от недостатка света. Надо придумать, из чего сколотить ящики нужных размеров и как добыть хорошей земли. Я вынырнула из рассадных мечтаний. Это что же, я всерьез планирую остаться здесь, если уже думаю, как рассаду посеять? Даже не дождавшись инспектора и не узнав, какие условия меня ждут в столице? Я любовно огладила пакетики и принялась собирать их обратно в сумку. Потом просто сидела и раздумывала о своем будущем.
Через некоторое время Манефа отставила прялку и принялась накрывать на стол. Я тут же вскочила, предложила помощь, стала суетиться вокруг, но скорее больше мешала, путаясь под ногами.
Расставив на столе нехитрую смесь, Манефа позвала мужа обедать. Я стояла неподалеку от стола, не решаясь сесть раньше хозяев.
Гавр пришел разрумянившийся, остро пахнущий потом, довольный, с большой охапкой дров и мелкой щепы. Щепу он сложил в ведро, а поленья подвинул ближе к теплому печному боку. Умылся над тазиком и вымыл руки, зашел в спальню и вернулся в свежей, сухой рубахе.
— Чего не садишься? — весело спросил у меня.
Суп Манефа снова налила в большую деревянную глубокую миску, откуда предполагалось есть всем вместе. Пах он просто изумительно, овощи и крупа хорошо разварились, сверху плавали шкварки, отдавшие бульону весь вкус и аромат. К супу полагалось по ломтику серого хлеба каждому и отвар из сушеных мелких яблочек и груш. Я довольно сильно успела проголодаться, но очень старалась, чтобы моя ложка ныряла в миску не чаще ложек хозяев.
После обеда, который оставил меня несколько голодной, я снова попыталась помочь Манефе. Она ничего не говорила, но, мне кажется, только сердилась и думала, что я мешаюсь у нее под руками.
Вечером Гавр и в самом деле растопил баню. Когда она прогрелась, Манефа жестом позвала меня париться. Я очень боялась, что тут парятся мужчины и женщины вместе. К счастью, это меня миновало. Я не очень любила это развлечение, бани и парилки всякие, от жары быстро скисала. Так что, как только меня отхлестали веником, чуть не выбив всю душу, я вымылась, вытерлась, закуталась потеплее и помчалась домой.
— Все уже? — удивился Гавр.
Он сидел у стола, завернув край скатерти, и вырезал ложку, подвинув лампу поближе.
— Да. Не люблю, когда жарко.
— Эх, — вздохнул хозяин. — В чем только душа держится.
Накинув дубленку, Гавр отправился в баню, к жене.
На ужин была очередная каша, теперь с сушеными грибами, где сушеных грибов было больше, чем той каши, горячий травяной отвар и спрессованные брикетики каких-то лесных ягод, похожие на конфеты. Такого изобилия, какое мне было представлено в первый день, больше не было. Я стала догадываться, что с едой в лесной деревне не очень густо. Конечно, если здесь лес, то сильно много злаков не вырастить. Скорее всего, зерно, крупы и мука привозные. А если далеко от мест произрастания, то очень дорогие. Если нельзя охотиться в лесу, то и с мясом негусто. Это заставляло задуматься.
ГЛАВА 3. Сажать или не сажать, вот в чем вопрос
В эту ночь, после бани, я заснула сразу и спала, как убитая, не помешали даже неудобные матрасы. И утром проснулась вместе с Манефой, которая привидением выплыла из супружеской спальни. Та глянула на меня, увидела, что я не сплю и перестала осторожничать. Я же поняла, что выспалась и сна больше ни в одном глазу. Просто так валяться было стыдно, пришлось подниматься и предлагать свою помощь хозяйке. Мне выдали веник, скребок, тряпку и отправили драить пол. Мне он казался идеально чистым, но раз надо, принялась со всем старанием. Руки были заняты, а голова думала. И надумала я, что сегодня нужно обязательно поговорить с Гавром поподробнее обо всем. Узнать, что там в столице, есть ли электричество, какие условия ждут меня, если я останусь в Яблоневке, выделят ли мне дом или придется снимать какую-то комнату, какой здесь климат и какой в столице, сколько у меня есть времени до теплых времен?
Начистив полы, мне показалось, что идеально, а Манефа что-то углядела зорким взглядом и стала домывать, я проверила горшки с саженцами на окне. Еще не рассвело, было плохо видно, пришлось брать лампу со стола, светить. Все выглядело мертвым. Тяжело вздохнув, я на всякий случай плеснула немного водички в каждый горшок и вернула лампу на место.
Утром с Гавром поговорить не удалось, он торопливо позавтракал и ушел по деревенским делам. Мужики собрались ехать в лес, за кем-то охотиться. Мне пришлось опять сидеть в доме с хозяйкой. Скучно было ужасно. Снова принялась перебирать свои сумки. Вспомнила в первый раз за все время про телефон, нашла его и попробовала включить, но экран не загорался. Скорее всего гаджет промок, когда я упала в лужу. Еще в сумочке нашелся толстый блокнот на пружине. Листочки подмокли, но были еще годными. В этом блокноте я обычно составляла списки посадок. Пролистала записи, расклеивая влажную бумагу, даже слезы на глаза навернулись, очень я скучала по своему саду. Надо узнать еще, можно ли вернуться обратно в свой мир. Положила блокнот сушиться на печку. Засела за разбор семян, вдруг пакетики тоже подмокли. Удивительно, но они были идеально сухие, пострадали только личные вещи.
Когда блокнот подсох, я стала набрасывать список того, что я хотела бы посеять, и отдельно, что может быть актуальным. Решилась и немного расспросила Манефу. Выращивают ли они клубнику или землянику?
— Земляника в лесу, — коротко ответила женщина и отвела взгляд, она снова сидела за прялкой.
Но я от нее не отстала. Принялась показывать пакетики с красной и желтой ремонтантной земляникой. Картинки ей понравились.
— Все лето ягода?
— Да.
— Такой нет.
Так! Значит, сеем! Мне, честно говоря, не терпелось что-то делать, так что я вскрыла оба пакетика с ремонтантной земляникой, порыхлила землю в горшках с жимолостью и посеяла мелкие семена, в один горшок желтую, в другой красную. В саду у меня росла популярная альпийская земляника «Барон Солемахер», наверное, один из самых распространенных сортов, а на выставке я соблазнилась на желтую землянику и на красную сорта «Альпийский гигант». Производители обещали размер ягод до восемнадцать-двадцать граммов.
Сбрызнув посевы водой, я выложила пачки семян из двух целлофановых пакетов и завернула ими горшки сверху, чтобы земля не пересыхала. Такая минитепличка получилась. Возможно земляника и не взойдет, она вообще капризная, но мне почему-то казалось, что у меня все получится.
Вскрытые пакетики от семян земляники с яркими картинками решила сохранить на память.
К обеду Гавр приволок связку каких-то птиц. Оказалось, куропатки. Манефа велела вынести добычу в сени.
После обеда хозяйка отправилась их ощипывать. Совесть не позволила мне остаться в стороне, и я отправилась помогать.
Перья и пух выдирались очень трудно. Манефа не стала ни замачивать птицу, ни обдавать кипятком. Выдернутые перья складывались отдельно, наверное, пойдут на набивку подушек.
Я вся вспотела от напряжения, пальцы болели, ногти почти все поломались. Мне удалось справиться только с одной куропаткой, остальных ощипала Манефа, еще и мою довела до совершенства. Тушки она выпотрошила и разделала. За этим я наблюдать не стала, почувствовав тошноту. Я потом есть их не смогу. Откуда-то появилась кошка. При свете дня я смогла рассмотреть, что она не белая, а трехцветка, на спине и животе были серые и рыжие маленькие «заплатки». Она вилась вокруг хозяйки, отираясь и выпрашивая мясо. Такая же молчаливая, как Манефа.
Пока мы занимались птицей, Гавр снова сбежал, пришлось отложить разговор до вечера.
Перед ужином мне захотелось немного прогуляться, а то казалось, что я вся пропахла перьями и птицей. Предупредила хозяйку, оделась и вышла на улицу. Солнце уже почти село, но из-за того, что все покрывал белый снег, видимость была хорошая.
В домах светились маленькие окошки, кое-где лампы висели и над дверью на улице. К вечеру похолодало, и мороз щипал щеки. Лес за полем казался одним темным пятном. Надеясь, что все уже сидят по домам, я решилась отойти чуть подальше, осматривая деревню. Интересно, как тут будет летом?
Повернулась уже, чтобы идти обратно, как меня окликнули со спины.
— Соня!
От неожиданности я резко обернулась, валенки заскользили на утоптанной дорожке, я замахала руками и рухнула в сугроб.
Ко мне на помощь кинулся Гавр. Выудил из сугроба, помог отряхнуться.
— Как же ты так неловко?!
— Это я от неожиданности.
Дома Манефа сурово смотрела на натекающую с тулупчика и меня лужу. Я почувствовала себя маленькой бестолковой девочкой, которую ни на минуту нельзя выпустить из виду.
Мне выдали сухое платье, заставили снять подмокшие штаны. Гавр вышел в сени, пока я переодевалась. А потом, как я ни отнекивалась, вокруг меня поднялась молчаливая суета. Мне сунули большую кружку травяного чая с медом. Манефа принесла таз горячей воды и заставила в него опустить ноги. Я ойкала и просила разбавить холодной водичкой, но ноги с бортиков спихивали в кипяток. Нашлись еще одна шаль, побольше той, что мне дали изначально, и теплая безрукавка на меху. Вскоре меня от горячего чая и всего остального бросило в пот. Манефа потрогала мой лоб тыльной стороной ладони и с облегчением вздохнула. Но после ужина меня сразу загнали в постель, никакого разговора снова не вышло, потому что хозяева тоже почти сразу отправились спать.
Заснуть удалось с большим трудом. Меня нервировала такая забота и нервировала сама Манефа. Никак я не могла понять, как она ко мне относится. Если невзлюбила так, что слова для меня не находится, то чего так носилась со мной сегодня?
Ночью снова пришла кошка. В этот раз устроилась на подушке в головах, как живая шапка. Я, вспомнив о блохах, пухоедах, гельминтах и прочей гадости, пыталась ее прогнать, но кошка все время возвращалась, в конце концов добилась своего, довольно ощутимо куснув за руку, и я оставила ее спать, как захочется.
Мотор на голове довольно быстро усыпил.
Утром я снова проснулась, когда Манефа бесшумно вышла из спальни. Она замерла, засветив лампу и увидев, что у меня открыты глаза. Кошка больше не грела мне мозг, испарившись куда-то.
Спать больше не хотелось, я встала и принялась одеваться.
Манефа затеяла хлеб. В этом я помогать не полезла, замес выглядел настоящим священнодействием. Хозяйка подогревала воду, отмеряла закваску из горшка, взвешивала муку на безмене, просеивала несколько раз, долго вымешивала тесто в большом горшке с широким горлом. Зато я помогла приготовить завтрак. Ну почти помогла. Обожгла руку, когда доставала вареные яйца из чугунка, и меня прогнали. Я даже удостоилась пары слов:
— Плесни в плошку холодной воды и сунь туда руку. Я сама доделаю.
Мне было стыдно, досадно и хотелось переселиться куда-нибудь.
Перед завтраком Гавр притащил два ведра ледяной воды. Потом мы поели, Манефа принялась мыть пол, отвергнув мою помощь, так как у меня ожог, я же пристала к хозяину, не дав ему уйти.
— Гавр, я бы хотела поговорить.
— О чем? — удивился он.
— Узнать кое-что.
— Я хотел в лес, за хворостом съездить. Но могу попозжее. Давай, спрашивай, — Гавр уселся за стол, сложил руки на животе.
Я достала свой блокнот. Туда я записала не только список того, что надо бы посеять, но и вопросы. Начала с того, когда наступит постоянное тепло, без заморозков.
— Так месяца через два, — ответил Гавр, глядя, как я делаю себе пометки.
Значит, помидоры, перцы и баклажаны уже можно сеять.
— А когда приедет инспектор?
— Комиссар-инспектор ближайший сидит в Наярске. Мал туда-сюда за четыре дня обернется, если в городе не загуляет. А когда комиссар-инспектор решит приехать, — Гавр развел руками.
Понятно, то есть сидеть тут я могу и месяц. Упущу время. Но если я решусь уехать в столицу, что станет с рассадой? Хотя... ее же можно оставить местным, только научить, что с ней делать.
Так что вторым моментом я расспросила про ящики и землю.
— Ящики какие надо сколочу, дело не хитрое. А землю можно костром растопить, да и наберешь, сколько нужно.
— Гавр, а если я останусь в Яблоневке, то где буду жить? У вас есть какой-нибудь пустующий дом, который я могу занять?
Манефа, обминавшая тесто в горшке, судорожно вздохнула. Я даже обернулась на нее, но женщина уже снова занималась квашней, опустив глаза.
— Сонюшка, — ласково обратился ко мне Гавр. — Ты сначала осмотрись, привыкни. Поживи пока у нас. А там посмотришь. Дома пустые есть у нас. Если захочешь, покажу.
Я кивнула.
— Если я посею рассаду, можно будет к кому-то еще на окошко ее поставить? А то здесь на подоконник все не влезет.
— Ты сей, девонька! Сей! А окошки мы тебе найдем! Ели надо, по всей деревне расставим. Вдруг хоть одна твоя диковина у нас приживется.
— Гавр, а какие овощи вы выращиваете?
—Так какие. Овощь у нас плохо растет. Капуста, репа, брюква, бобы. Картоху еще вот стали садить. Она у нас мелковата, но понадежнее, чем репа. Да и вкуснее. Но тоже год на год не приходится.
Да, не густо.
— А что еще сажаете?
— Гречу сеем, чечевицу, только с ней мороки много. А вот пшеницу с рожью хоть вовсе не сей, один убыток.
— Покупаете?
Гавр со вздохом махнул рукой.
Из скотины держали трех общественных коров и быка, больше лесная деревня прокормить не могла, лугов для покоса в лесу не вот-то много. Зато держали много коз и некоторое количество овец. Еще были свиньи и домашняя птица, несколько лошадей.
В целом, я поняла, что вряд ли получу какие-то бешеные урожаи со своих овощей, большинство из которых было экзотическим баловством, вроде фиолетовой морковки, полосатой свеклы и кучи помидоров разных цветов. Расчищать большие площади под посевы жителям деревни не разрешалось. Зато было дозволено собирать дары леса и охотиться.
Не забыла я расспросить и про столицу. Оказывается, было там электричество. Да и не только там, а и в соседнем городе. Это в Яблоневку оно еще не добралось, потому что никто не хотел тянуть провода через лес, да и где на это взять денег. Яблоневцы не голодали, но и богачами не казались.
Отпустив Гавра за хворостом, я еще долго сидела на своей кровати, подобрав ноги, и размышляла, что мне все-таки делать.
ГЛАВА 4. Рассадушка моя
Агрономом я не была, знания о садоводстве у меня самые поверхностные. Я приспособилась к своему участку, тому типу почвы, тому климату, что был на нем, и дальше не интересовалась. А какие почвы здесь? Может, кислые, может, глина. Хотя, здесь же леса. Смешанные. Я видела и темные ветви без листьев, и зеленеющие макушки сосен. Лиственные деревья преобладали, значит, как я помнила из уроков географии, тип почв серые или бурые, слой гумуса небольшой, сантиметров двадцать. А что там на полях, я не знаю. Сколько лет они эксплуатируются, насколько истощены, чем удобрялись? Это дома я могла себе позволить экспериментировать, как хотела, а здесь от моих усилий будет зависеть не только качество моей жизни, но и качество жизни других людей.
Так что ни в коем случае нельзя занимать моими передовыми культурами все поля, нужно засадить небольшой участок, чтобы проверить, как на местных почвах будут себя вести иномирные культуры. Посадить всего-всего по нескольку штук.
Так что решено было — рассаде быть. Неизвестно, когда там приедет этот инспектор, судя по словам Гавра, торопиться он не будет, а время упустить можно.
Я все мямлила, что мне нужен свой дом, но меня категорически не хотели никуда отпускать. Да и я то и дело попадала в какие-то мелкие неприятности, из-за чего Манефа и Гавр считали меня совсем беспомощной. От этого было не по себе, а еще оттого, что я сижу у людей на шее и их объедаю. Когда Гавр узнал о моих метаниях, то успокоил, сообщив, что проживание пришельца до прибытия инспектора оплачивается. Приедет инспектор и привезет за меня денег. Так что хотя бы тут я могла быть спокойна. И Гавр ненавязчиво продолжал уговаривать меня остаться в Яблоневке. В принципе, я его понимала. Я — шанс деревни на лучшую жизнь. Даже если мне удастся вырастить хотя бы одну яблоню с крупными сладкими плодами, деревне станет лучше, не говоря уже о садах с разными сортами.
Я как-то привыкла, что все мои садоводческие дела воспринимались несерьезно. Мама всегда старалась оттянуть посев рассады, чтобы окна не были заняты ящиками, начинала высказывать мне недовольство, а тут Гавр сам по нескольку раз на день напоминал про ящики и про землю. И я решилась.
Ящики мне сколотили очень быстро. Разного размера. Гавр предлагал их пропитать каким-то средством, чтобы доски не портились от земли и воды, но я побоялась, что это как-то повлияет на рассаду. Так что ящики внутри и снаружи как следует обожгли. Уголь обладает бактерицидным действием и такой способ хорошо предохранит древесину. Ничего вредного для рассады. Вообще, я поразилась, какого качества дерево пошло на обычные рассадные ящики. Сухое, плотное. Доски были тонкие, ровные. То есть для меня ничего не жалели.
Ярлыки для рассады на выставке я не купила, они там были дорогие. Так что пришлось выкручиваться на месте. Гавр вырезал мне тоненькие маленькие дощечки. На них он выжег номера. А в блокноте я надписала себе, какой сорт будет расти под каким номером.
Столярничал для меня не только Гавр, но и другие жители деревни, но пока знакомиться никто не лез. Все затаили дыхание, ожидая, останусь я или нет.
Чтобы добыть земли, на своем огородике Гавр расчистил небольшой пятачок от снега, потом там развел костер. Мы с Манефой пришли полюбоваться свободным огнем.
Костер жгли довольно долго. Жители деревни занимались своими делами, но иногда останавливались и поглядывали в нашу сторону. Зато мальчишки ничего не стеснялись, влезли на забор и устроились там, как в театре, их даже сугробы не остановили. Сидели, смотрели и громко обсуждали меня и действия Гавра. С детьми мне мало приходилось общаться, так что их бесцеремонные замечания несколько нервировали.
К вечеру, когда костер прогорел и угли остыли, но земля пока снова не замерзла, мы сгребли золу. Ее я тоже тщательно собрала в отдельный горшок, выбрала и хорошо прогоревшие угли для дезинфекции почвы. Растолку их потом и использую. Земли удалось накопать около трех ведер. Как я и предполагала, урожайный слой был не очень велик. И то Гавр сказал, что земля в этом месте хорошая, потому что тут несколько лет лежала перегнивала навозная куча.
Перед посевом я решила обработать землю, а то мало ли что было в том навозе. Так что пришлось выпросить у Манефы чугунок и прокаливать почву в печи. Чугунок, даже скорее чугунище, был немного дырявый, но зато в него входило целое ведро. Ничего, земля не вода, из чугуна не вытечет.
На прокаливание почвы и ее остывание ушло два дня. Я немного насорила в доме, но убираться мне не позволили, Манефа все сама сделала. Так что наполнять ящики почвой и сеять решила на улице, но как назло небо затянули тучи, поднялся довольно сильный ветер, посыпал колючий мелкий снежок. Мне даже не верилось, что всего через два месяца можно будет высаживать рассаду в открытый грунт.
Я ждала, пока погода исправится, Гавр даже поинтересовался, почему я оттягиваю посев. Озвучила ему свои мысли про то, что насорю в доме.
В общем, уже где-то через полчаса скатерть на столе поменялась на старую, заплатанную, ящики забили землей, на стол поставили сразу все лампы, а на лавке, как в кинотеатре, устроились хозяева, наблюдая за моими действиями.
Парочка они, конечно, очень комичная: он, хоть и кряжистый, но довольно невысокий, и она — крупная, выше мужа на голову. Интересно, это их так родители поженили, договорным браком, или у моих хозяев все по взаимному чувству?
Я немного нервничала от пристального наблюдения, но потом увлеклась своим делом и успокоилась. Я давно уже расписала, что и в каком количестве хочу посеять, так что оставалось только следовать записям, добавляя по нескольку штучек семян на всякий пожарный, вдруг что-то не взойдет. Хотя свои семена всходили, как правило, все и перед пикировкой помидоров и перцев приходилось мучительно выбирать самые крепенькие растения, а остальные безжалостно выкидывать, иначе все это не вошло бы ни в теплицу, ни в огород. Теплицы у меня здесь не было, так что самые поздние сорта томатов и перцев я решила не сеять. Очень переживала, как все вырастет, как поведут себя помидоры в местном климате.
Список набрался очень внушительный. Больше ста сортов томатов, где в основном были индетерминанты, высокорослые сорта, лучше всего растущие в теплице, и процентов двадцать детерминантов, низкорослых и среднерослых сортов для выращивания в открытом грунте. Посеяла и гибриды. Они как-то стабильнее в плане урожая. Да и из них можно будет взять семена. Второе поколение, F2, тоже довольно стабильно, а запас семян можно собрать побольше, лет на десять. Томаты долго сохраняют всхожесть.
С перцами было не так масштабно, у меня был с десяток проверенных сортов, которые я сажала каждый год по нескольку штук, разных расцветок и форм, а для основной массы урожая сеяла гибриды.
Из баклажанов сортовых было только три «Черный Красавец», «Алмаз» и «Зефир», а остальные — гибриды. Ну что же, если они будут расти здесь, то придется разгибридизировать.
Пинцетом я раскладывала семена во влажную почву, разделенную досочками на сегменты. Сверялась с номерами ярлычков. Делала пометки, что уже высеяла. Гавр и Манефа наблюдали затаив дыхание. Каждого сорта я сеяла по пять-семь штучек.
Кроме пасленовых, посеяла и еще кое-что по мелочи. А попозже, если я решу остаться здесь, надо будет сеять на рассаду огурцы, тыкву, может даже арбузы с дынями. Эти тоже у меня есть.
Я наслаждалась. Возня с семенами, луковицами, клубнями всегда приносила мне невыразимое удовольствие. Щеки горели, сердце часто билось от радости, все мое существо охватывала посевная эйфория.
Но, несмотря на любимое дело, когда закончила, поняла, что спину страшно ломит, потому что сидеть пришлось на не слишком-то удобном табурете, пальцы скрючило, а в глазах рябит. Начинала я утром, а сейчас уже и обед прошел, и дело к ужину движется. Живот буркнул подтверждая. Меня не прервали ни разу.
Закончив, я поставила ящики с будущей рассадой поближе к печке, накрыла пакетами, вместо них Манефа выдала мне холщовые мешочки для семян. Надо беречь эти пакеты, а то других тут взять негде.
Чтобы кошка не влезла в рассаду и не сделала там свои делишки, ящики еще сверху накрыли досками. А как все проклюнется, так перенесем все на подоконник. Гавр пообещал сделать кошкозащитную решетку.
Манефа отпустила меня отдыхать и убрала за мной сама. Честно говоря, я так устала, что была только рада. Плюхнулась на лавку и обессиленно привалилась к стене.
Споро наведя порядок, хозяйка принялась готовить ужин, а Гавр отправился топить баню. Такое великое дело, сказал он, надо отпраздновать банькой. Да и не только отпраздновать, но и отмыть меня от земли.
Через несколько дней, помидоры, как самые шустрые, показали петельки всходов и переместились на подоконник. За ними вылезли баклажаны, посеянные не в ящик, а в горшок, для ящика их не хватило. А уж дней через десять неторопливо начал всходить его величество капризуля перец.
ГЛАВА 5. Комиссар-инспектор
Время шло, все ящики с рассадой переместились на подоконник и весело там зеленели, хотя тянулись, конечно, без подсветки. Но день становился все длиннее, солнышко светило все ярче, теплело, верхушки сугробов начали оплывать.
Я же продолжала раздумывать о своей дальнейшей судьбе. Что-то внутри меня все больше склонялось остаться здесь, в Яблоневке. Да, комфорт почти на средневековом уровне, но зато относятся ко мне очень радушно. Только вдруг у меня ничего не получится? Климат для моих семян окажется неподходящим или здесь какие-нибудь всепожирающие вредители, или болезни. Сомнений было много. Но также напрягало то, что инспектор ко мне не очень-то торопился. Деревенский посланник обернулся за несколько дней, а этот, специально назначенный человек, не может доехать уже больше двух недель. Вряд ли появление пришельцев такое уж частое событие. А если у него нет другого пришельца, то чем он там занимается? Это мне попался Гавр, а если бы жители деревни были менее дружелюбными и гостеприимными, не кормили бы меня, на что бы я жила? В общем, понемногу я начинала злиться. Наверное, будь я мужчиной с инженерной или врачебной профессией, инспектор бы проявил большее рвение.
В Яблоневке раньше помидоры не выращивали, как-то так сложилось. Но жители об их существовании знали. Иногда покупали на ярмарке, чтобы попробовать экзотику, примерно, как мы какие-нибудь личи, но эти плоды как-то никого не вдохновляли. Все, кого я ни спрашивала, говорили, что вкус кислый, едкий. Был шанс, что помидоры не пойдут или на местных почвах тоже станут кислыми и едкими, но люди готовы были рискнуть. Особенно если учесть за сколько эта кислятина продавалась на ярмарке.
Как мне не хватало моих энциклопедий по садоводству и растениеводству. Я очень жалела, что так плохо их помнила. Надо было наизусть учить! А то бежала каждый раз листать. Эх, почему Лариса не попросила у меня почитать что-нибудь из книг, сейчас они были бы со мной.
Мне сколотили еще кучу ящиков. Так как у помидоров уже была пара настоящих листьев, настала пора их рассаживать. Мы с Гавром наковыряли еще земли, и я принялась пикировать рассаду. Меня смущало количество растений, так что решила ограничиться пятью корнями разного вида, но Гавр с Манефой, опять устроившиеся в зрительном зале, ахали над каждым уничтоженным ростком.
— Но ведь у него колпачок не слез, — оправдывалась я, откидывая в сторону росток, который не смог вытащить семядоли из семечка. — А этот кривой какой-то. Гавр, тут очень много помидоров. Не можем же мы все занять одними помидорами. Вдруг они не пойдут. Что мы тогда делать будем?
Гавр соглашался, но продолжал сдавленно охать.
Ящиков с рассадой получалось много. Все никак не поместились бы на наш единственный подоконник, так что один ящик накрывали другим, укутывали тряпками, чтобы не приморозить нежную рассаду, и бегом уносили в другие дома. Приходили хозяева домов, где поселялись растения, и я объясняла, как нужно ухаживать, как поливать, что лучше это делать растопленной снежной водой, а когда снег растает, то отстаивать колодезную.
Для закрепления результата показывала яркие картинки с пачек семян. Многие готовы были растить помидоры только из-за красоты.
Так постепенно знакомилась с жителями деревни. Всех запомнить не смогла сразу.
Еще я расспрашивала Гавра о здешнем политическом устройстве, а то вдруг, оставшись в деревне, окажусь крепостной какой-нибудь. Староста меня разубедил. Крепостных здесь не было. Люди могли вольно перемещаться по собственному желанию и заниматься чем им хочется. Да и земля, на которой стояла Яблоневка, была королевской. В той стране, где я оказалась, называлась она Зарьяна, была монархия.
Меня напрягло, то, что неподалеку был графский дом. И тут Гавр успокоил. Граф владел землями по-соседству и к Яблоневке никакого отношения не имел. И вообще, видимо, граф был не совсем таким графом, как в моем мире. Как я поняла, местный язык как-то автоматом переводился в моей голове на русский, вот и местный аристократ-землевладелец стал графом. Даже имена людей и то адаптировались в более привычные мне. Поначалу я ощущала, что говорят не совсем то, что я слышу, но постепенно это чувство пропало. Это, видимо, был такой бонус для попаданцев в этот мир. Гавр подтвердил, что все пришельцы сразу могли говорить на местных языках. Причем в течение года человек мог понимать и говорить на всех языках, которые слышал. Языки откладывались на подкорку и оставались там на всю жизнь. После года возможность изучить язык, просто услышав, как на нем говорят, пропадала, новые иностранные языки уже приходилось учить традиционным способом.
Налог жители деревни платили раз в год в королевскую казну, осенью. Он был денежный и, по словам Гавра, для крестьян посильный. Кстати, я, как пришелец, от налогов была освобождена на десять лет. И дальше, если я привносила что-то новое, полезное стране, то и пожизненно. Надеюсь, у меня все получится и удастся освободиться от налогов навсегда.
Еще я узнала у Гавра, существует ли в этом мире магия, есть ли какие-то иные расы, кроме людей, ждала ответа затаив дыхание, но староста меня разочаровал. Ни магии, ни эльфов с драконами в этом мире не было. Только пришельцы из иных миров попадались. Но и они были самыми обычными людьми.
К моей великой радости, у жимолости проснулись новые почки, на одном из кустов даже появились маленькие бутончики. Вокруг бодро зеленели крепенькие, здоровые всходы земляники, уже выдавшие по паре настоящих листов, скоро пикировать. А вот роза почти полностью почернела. Да, хоть она и просто декоративная, мне было ее жалко. Во-первых, я давно хотела найти этот сорт с удивительной красоты цветком, во-вторых, деньги же уплочены. Я по-прежнему поливала контейнер с розой, но переместила его с подоконника под лавку, пусть там пока постоит, на солнышке и так места мало.
Если с рассадой у меня все было пока хорошо, саженцы были пристроены в сенях возле теплой стены, черенки я каждый день проверяла в снегу, то в бытовом плане я оказалась совершенно не готова к такой деревенской жизни. Я просила моих любезных хозяев научить меня растапливать печь, но вышло не очень. Та печка, что стояла в моем деревенском доме, была небольшая, отодвинул заслонку в трубе, положил дрова, поджег, и жди, пока прогорит полностью. Здесь же была целая система. Несколько вьюшек, снизу поддувало, их нужно было открывать и закрывать по очереди. Я сразу запуталась, записала в блокнот, но когда для тренировки вечером топила печь, сначала слишком рано открыла, а потом слишком рано закрыла одну из вьюшек. Дым пошел в дом, быстро заполнив помещение. Манефа кинулась срочно все открывать, проветривать. Она так со мной и не разговаривала нормально, только смотрела сердито и удостаивала парой слов в день.
Ночью в выстуженной проветриванием избе было довольно прохладно. Я утром проснулась укрытая поверх одеяла еще и тулупом. Днем оттирали от копоти резко потемневшие стены и потолок. И я умудрилась так неловко слезть с лавки, что подвернула ногу и несколько дней ходила с тугой повязкой на голени.
От готовки и мытья посуды меня тоже отстранили. Я никак не могла сообразить, как в печи готовить. А при мытье в тазике разбила ценную керамическую миску. Она выскользнула из намыленных пальцев, как рыбка, и улетела на пол. Это деревянные миски в Яблоневке режут в количествах, а керамику люди в городе покупают.
В общем, было мне безумно стыдно. Манефа и так меня невзлюбила, а я как слон в посудной лавке, никакой помощи, только на шее сижу. Еще и землей всю избу уделываю, когда с рассадой ковыряюсь.
А тут еще такая проблема.
Несколько пар сменного белья мне выделила хозяйка. Не знаю, откуда у нее нашлась одежда примерно моего размера, сама-то она покрупнее. Панталоны я могла поменять и постирать, когда раз в несколько дней Гавр топил баню. А вот платья и постельное белье в бане не прополощешь, надо идти на речку. Когда Манефа устроила большую стирку, я присоединилась. Она попробовала забрать у меня грязное, но я не отдала. Стирали в бане вместе. Потом хозяйка собралась идти на речку полоскать и мои вещи хотела забрать.
— Я тоже пойду полоскать! — попробовала настоять я. Ну что это такое, чтобы кто-то за меня еще и тряпки стирал.
— Нет! — зло зыркнула на меня Манефа и почти выдернула из рук корзину с мокрыми вещами, а меня толкнула в сторону избы. — Домой иди! — была она крупнее меня и сильно разозлилась отчего-то. Так что возражать я не решилась.
Дома я забилась на свою кровать и дала волю слезам. Нет! Точно уеду! Ну что это такое?! И сделать ничего толком не могу, еще хозяйка меня ненавидит! Вот чем я ей на речке помешала бы? Увидела бы ее тайное место для полоскания?
Так до вечера и пролежала лицом к печке, стараясь не всхлипывать, чтобы меня не услышали, пока Гавр не вернулся. Он пришел веселый, опять с мужиками в лес ездил по каким-то хозяйственным надобностям.
— Смотрите, чего принес! — радостно воскликнул он с порога. — Птицы расклевать не успели.
Мне очень не хотелось поворачиваться и смотреть на что бы то ни было.
— Сонюшка, что ты лицом в печку лежишь? Болит что?
— Нет, — голос был гнусавый, нос заложило.
— А что же? — забеспокоился хозяин. Он торопливо снял верхнюю одежду и подошел к моей постели.
Пришлось поворачиваться.
— Это что же глаза такие краснющие?! — опешил Гавр. — Ты чего ревела?
Я не захотела жаловаться на Манефу и решила соврать:
— По дому скучала, — это не было совсем неправдой, по дому я, действительно, очень скучала, особенно от Манефиного поведения.
Да и собственная неуклюжесть и неприспособленность выбешивали, у меня как будто руки расположение на теле поменяли. Я с детства могла сама о себе позаботиться: и посуду мыла, и еду готовила, и стирала, и убиралась. Ни разу ни одной тарелочки ни разбила. В деревне бабушке с дедушкой помогала по хозяйству, а потом и сама там управлялась, когда их не стало. А тут прямо безрукость какая-то напала. Нет, с рассадой очень ладилось, ни одного росточка случайно не сломала, ни одной щепотки земли неправильно не насыпала, ни одного семечка не уронила. Но стоило пойти что-то делать по хозяйству, ну прямо Сонька-криворучка. Не зря на меня Манефа злится. Может, я расслабилась, потому что за мной ходят, как за маленькой? Но от этого должна появиться лень, а не безрукость.
Гавр тяжело вздохнул.
— Ты не переживай! Смотри, какой я калины принес. А хочешь, завтра сходим к лесу, на яблони посмотрим, ты же хотела. А через пяток дней наши на ярмарку поедут, привезут, чего скажешь. А то, может, сама прокатишься, развеешься.
Эта заботы и желание угодить были такими трогательными, что я невольно успокоилась и даже начала улыбаться.
Только поехать никуда не получилось, да и яблони не удалось посмотреть, на следующий день приехал тот самый долгожданный инспектор.
А вот вечером мне удалось подслушать один интересный разговор. Я на ночь в заветную будочку ходила, а когда вернулась, то не сразу вошла в дом, полезла проверять саженцы на полке у теплой стены. Мне показалось, что влажный холст, укутывающий корни, какой-то не слишком влажный. Дверь была прикрыта не плотно, до ушей донесся злой голос Гавра:
— Почему она плакала?
Что ответила Манефа, я не знаю, не было слышно. Она, наверное, находилась дальше от двери. Да и ответила ли, может, жестом каким обошлась.
— Не ты ли ее обидела?
Судя по всему, хозяйка отрицала.
— Будь поласковей с ней. Делай, что она хочет.
— Она на речку полоскать идти хотела, — удалось расслышать тихое. — Я не взяла.
— Чего ж? Девка помочь хотела, развеяться.
— А если б утопла?!
Тут на меня сверху свалилась связка саженцев, опрокинув на пол. На грохот в сени выскочили хозяева. Лампу я уронила, из нее полилось масло. Хорошо, что огонь потух.
— Сонюшка! Что ты тут?! — испуганно спросил Гавр.
— Хотела саженцы проверить, а они на меня упали! — неожиданно я снова заревела, совсем по-детски.
— Ох ты ж, горюшко.
Меня подняли, отряхнули, завлекли в дом. Манефа вручила пирожок с калиной, только чтобы я перестала плакать. Прямо как маленькой.
Когда все успокоились и легли спать, я слышала, как Гавр сказал Манефе тихо:
— Хорошо, что не взяла. И не бери никогда!
Утро следующего дня началось как обычно. После завтрака Гавр никуда не ушел, к полудню собрались идти смотреть яблони. Настроение от этого у меня поднялось, все-таки прогулка, деревню получше разгляжу, в лесу побываю. Посмотрю, может, есть дикие молодые яблони, которые можно полностью перепривить. Снега пока было много, но Гавр говорил, что еще пара недель, и он совсем сойдет. Зимнюю прививку я не любила, но можно попробовать, особенно, если решусь прививать вишни и черешни. И буду ли я что-то здесь прививать. Мне не очень понравился подслушанный разговор. Стало казаться, что Гавр дружелюбен только, оттого что от меня возможна выгода.
Но пойти нам никуда не удалось, дверь распахнулась и внутрь влетел взмыленный мальчишка.
— Куда в дом в валенках! — прикрикнул на него Гавр.
— Там этот! — ребенок пытался отдышаться. — Приехал!
— Кто? — мы ничего не поняли.
— Из города! К Софье!
Мы сразу догадались, кто это может быть. Забегали, засуетились. Но сделать почти ничего не успели, минут через десять в избу вошел важный господин в черной блестящей шубе в пол и большой пушистой серой шапке.
Он снял головной убор, пригладил волосы, сзади короткие, а спереди уложенные красивой волной.
— Мне нужна пришелец Софиня.
ГЛАВА 6. Есть ли в мире справедливость?
— Софья, — поправила я.
— Это не важно, — ответил инспектор. Он сбросил шубу, даже не глядя, подхватит ее Гавр или нет. Обувь этот важный господин даже не подумал снять. По полу, который с утра намыла Манефа, расплывались грязные следы. Шапку пристроил на шубу, которую староста держал в охапке.
Вид у гостя был такой, будто мы отвлекли его от важного дела какими-то глупостями.
— Это вы пришелец? — он окинул меня несколько пренебрежительным взглядом.
Будь у меня чуть больше времени, я бы переоделась в свою земную одежду, чтобы подчеркнуть свою иномирность, а сейчас выглядела как обычная деревенская баба. Но я решила не тушеваться и в ответ тоже принялась рассматривать инспектора. Был он не слишком высок, чуть повыше моих ста семидесяти сантиметров, респектабельно упитан, но не толст, тщательно выбрит, усы и волосы напомажены и уложены волосок к волоску. Одет с иголочки в костюм из синевато-серой шелковисто отблескивающей ткани. Пиджак и брюки очень походили на офисную одежду моего мира, только богато украшенную по вороту и манжетам вышивкой серебряной нитью с вкраплением каких-то поблескивающих камешков, возможно драгоценных.
В дом заглянул еще какой-то человек и молча подал инспектору большой замшевый саквояж.
— Так это вы пришелец? — повторил гость свой вопрос, оглядывая внутренности избы. — Или я неправильно пришел?
— Да. Я пришелец, — пришлось ответить.
Гавр, пристроивший шубу и шапку гостя на лавку, чтобы не свалилась, засуетился, притащил из спальни единственный стул со спинкой, поставил его к столу, сделал приглашающий жест. Инспектор с прочно приклеившимся выражением брезгливости достал платочек, обмахнул идеально чистое сиденье и устроился за столом.
— Итак, я комиссар-инспектор Наярской губернии по делам пришельцев, — он достал из саквояжа, бесцеремонно поставленного на белоснежную скатерть, большеформатную книгу толщиной не больше сантиметра, открыл где-то в начале. Заполнены в книге были всего несколько страниц. То есть, я не ошиблась, пришельцев здесь не настолько много, чтобы вот так пренебрегать своими обязанностями. Еще инспектор вытащил какие-то бланки разного формата. — Зовут меня Илавр Атиевич Дольский. Вот ваши документы, — он протянул заполненные бланки мне. — По остальным вопросам сейчас уточним.
Я взяла бланки в руки и несколько опешила. На каждом было написано: «Софиня из Яблоневки, пришелец, девица».
— Подождите! Что здесь написано?
— А вы не понимаете? — изумился инспектор, потом нахмурился и с подозрением посмотрел на хозяев. — Смошенничать решили?! Обычную девку подсунуть?! Думаю, вы знаете, что за это полагается!
Гавр с Манефой отчетливо побледнели.
— Я понимаю, — инспектор меня начал отчетливо выбешивать. Наглый, зажравшийся тип, получающий зарплату и ничего не делающий и не желающий делать. — Но почему документы заполнены неправильно?
— Что значит неправильно? — теперь хмурый взгляд был перенаправлен на меня.
— А то и значит. Меня зовут Софья, а не Софиня. Почему тут нет моих фамилии и отчества? Почему из Яблоневки, если я из другого мира?
— А вы сами виноваты. Из-за вас я испортил бланки! Надо было правильно указать сведения.
— Я пока ничего не указывала, — я подвинула инспектору бланки обратно.
Но он снова толкнул их по направлению по мне.
— Да какая вам разница? Софья, Софиня. А у меня отчетность!
Я опять их передвинула обратно.
— Мне нужны правильно заполненные документы.
Не знаю, может, этот тип сумеет преизрядно испортить мне жизнь, вставляя палки в колеса, но уступать с самого начала и прогибаться я не хотела. Гавр и Манефа дергались от того, как я разговариваю с инспектором. А тот поскрипел зубами, достал чистые бланки и начал заполнять по-новому.
— Имя?
— Софья.
— Отчество?
— Кирилловна.
— Фамилия?
— Яблонцева.
Инспектор заносил данные не только в бланки, но и в книгу. Перед этим он аккуратно выдернул ранее заполненный лист, скомкал его и сунул в саквояж. Я обратила внимание, что писал инспектор не шариковой, а перьевой ручкой. Ну хорошо хоть не гусиным пером.
— Мир, откуда прибыли?
Я задумалась. Как может называться мир? Инспектор поднял голову и нетерпеливо уставился на меня.
— Земля? — как-то вопросительно ответила я.
Мужчина молча записал в книжку.
— Страна, в которой вы проживали?
— Россия.
Пришлось ответить, какой примерно технический уровень развития был в моей стране. Также меня дотошно выспросили о моем образовании, профессии, умениях, хобби. Ничего из названного инспектора не впечатлило. Выражение пренебрежения на лице стало отчетливее.
— Чем бы хотели заниматься здесь?
— Пока не знаю. Возможно, занялась бы садоводством. Или устроилась по профессии.
— Кто же возьмет женщину секретарем? — удивился инспектор. — У нас это мужская профессия.
— Вон оно как, — честно говоря, эта новость меня не сильно расстроила. Секретарем я точно больше работать не хотела, но и раскрывать все планы инспектору тоже не собиралась. — Ну, у меня же есть время подумать?
— Да, конечно. На первое время государство предоставляет пришельцам средства для адаптации. А сейчас давайте опишем предметы, которые вы принесли с собой из другого мира.
— Предметы? — об этом Гавр не предупреждал, и я несколько растерялась.
— Да. Всё, что вы принесли. Мы должны составить описание. И все сложные технические устройства должны передаваться государству, если вы не специалист по ним. Тогда вам должно будет отправиться в столицу вместе с ними. Но, как я понял, вы не специалист.
— Нет, — я покачала головой.
Из сложных технических устройств у меня был только телефон. И то он не работал, потому что его залило водой. Так что я отдала его инспектору без особой жалости. Илавр Атиевич некоторое время крутил аппаратик в пальцах, нажимал кнопки, не добился никакого отклика.
— Это точно техническое устройство?
— Точно. Это телефон. Служит для того, чтобы переговариваться на расстоянии. Но он не работает, потому что упал в воду, когда меня переносило в ваш мир.
Инспектор покивал и все вписал и в книгу, и в еще какой-то документ. А дальше было сложно. Барахла я притащила очень много. Описывались мои сумки, личные вещи, косметика, семена. Причем все пакетики с понравившимися картинками инспектор откладывал в сторону. Потом дело дошло до инструментов. Секаторы, прививочный нож и складную пилу он тоже хотел экспроприировать, как сложные технические устройства. Но тут я возмутилась, вспомнив, во что мне обошлись оба секатора, и указала на это инспектору. К тому же заявила, что это мои рабочие инструменты и они необходимы мне для дальнейшего выживания.
Инспектор сделал описание, но все же оставил инструменты мне. Кажется, его смутило, что они дорогие.
Саженцы Илавр Атиевич тоже особенно тщательно осматривал. Долго расспрашивал, что из них должно вырасти, рассматривал яркие бирки, потом отложил в сторонку. Зато пучок черенков его заинтересовал мало. А и я, исполнившись какой-то подозрительности, просто ответила, что это ветки яблонь и груш, которые мне дали как образцы. Инспектор скривил губы и отвернулся. Также мельком глянул на белые и самодельные пакетики семян.
И моя подозрительность не подвела, все, что ему понравилось, инспектор забирал, как и телефон. Он назвал это «реквизировать ценные ресурсы из другого мира в государственных нуждах». Я попробовала спорить, но меня осадили, что таков порядок. Мне же полагалась компенсация.
Илавр Атиевич сгреб цветные пакетики, сложил их в стопку, пересчитал.
— За все, вместе с деревьями, десять денег.
Не знаю, на самом ли деле так назывались местные деньги или это выверт моего мозга, так воспринявшего слова чужого языка, но местные крупные деньги назывались просто деньги, а мелкие монеты — денежки.
Я перевела взгляд на Гавра, тот стоял с круглыми глазами, видимо, сумма была неплохая, но я все же решила уточнить.
— Гавр, а что можно купить на одну деньгу?
— Ну... Муки хорошей два пуда. Или овечку молодую.
Я вспомнила, что пуд — это шестнадцать килограмм. Двадцать восемь килограмм муки на деньгу... Но мука в этих лесных краях дорогая... Неизвестно, как дальше пойдет моя жизнь, средства мне пригодятся. И хоть сумма, судя по лицу старосты, неплохая, но я решила поторговаться.
— Понятно. Спасибо, Гавр. Десять денег недостаточно. Это очень ценные растения и семена. За них в своем мире я заплатила очень дорого. Вот эти, — я указала на черешни, — стоили примерно две деньги. — А эти, я решила не наглеть, чтобы меня не послали. — Примерно деньгу.
Я перевела стоимость местных денег на стоимость саженцев, приравняв к муке.
— Тогда получается одиннадцать денег только саженцы. Теперь по семенам, — я подвинула к себе пачку и стала вспоминать, сколько что стоило.
Инспектор возмущался, но отказываться от семян и саженцев не спешил. В итоге сумма компенсации поднялась до тридцати шести денег. И то пришлось делать скидку, потому что часть пакетов была надорвана. Это те, откуда я брала помидоры, перцы и баклажаны на посев.
Гавр очень переживал. Он и денег таких явно никогда не видел, страдал, что мы посеяли такие дорогие семена и жалел, что придется отдавать их инспектору. Мне тоже было жалко, но так, не очень. Все самое интересно мы посадили, остались там в основном гибриды, которые раз посеял и все. Или семян потом не собрать, или свойства у потомков не сохранятся. И семена цветов, чьи фотографии особенно эффектно смотрелись на ярких пачках. Насчет саженцев было то же самое. Самое ценное — черенки оставались мне. А вишни, черешни и алычу я думала утилизировать, чтобы не занести каких-нибудь болезней к местным вишням. Судя по размеру ягод в варенье и его качеству, они тут и так хороши.
Когда все было подсчитано и записано, а пакетики семян перекочевали в саквояж инспектора, он приступил к очередному действу.
— Итак, Софья Кирилловна, — в процессе торга я из Софини превратилась в Софью и к моему имени приросло отчество. — Давайте обсудим вопрос вашего проживания. Чаще всего пришельцы предпочитают перебираться в столицу. Им там обеспечивают всё необходимое для проживания и для труда. Но некоторое остаются там, где появились, или выбирают иное место. Что вы надумали?
— У меня пока слишком мало информации.
— Ах да, — Илавр Атиевич чуть не стукнул себя по лбу. — Чуть не забыл! — Он покопался в саквояже и вытащил стопку брошюр. — Это краткая информация о нашем мире. Здесь информация о нашей стране, — эта была потолще, чем первая. — А эта специально для пришельцев. С правилами поведения, чтобы способствовать адаптации.
— Спасибо. Будет очень кстати. А могу я для начала остаться здесь, а потом, изучив всю информацию, перебраться куда-то?
— Да, конечно. Вы свободный человек. Вам нужно будет приехать в Наярск и обратиться ко мне с эти вопросом. Я окажу помощь.
— Ясно, спасибо. Еще, кажется, тем людям, что оказали мне помощь и содержали до вашего прибытия, требуется компенсация?
К моему удивлению, Гавр начал отнекиваться. Но я настояла. Мы с Илавром Атиевичем подсчитали сколько дней я прожила в Яблоневке у старосты, сколько одежды мне было предоставлено, еду, которую я съела. Вышло на одну деньгу и двадцать семь денежек. Староста, покраснев от смущения, принял эти деньги и расписался в документах.
Потом пришла очередь моих подъемных. Инспектор выдал мне кучу бумаг, велел подписать и отсчитал двадцать пять денег бумажными купюрами, каждая номиналом по пять денег. Я попросила одну купюру разменять мелочью и принялась за чтение бумаг. Илавр Атиевич разменял, собрал вещи и начал меня торопить с чтением. Отвлекал разговорами, предлагал все же перебраться в столицу. Но меня этим было не пронять. Я отвечала, но в смысл продолжала вникать. Натолкнувшись на интересный момент, перечитала его еще раз и решила уточнить.
— Илавр Атиевич. А если я останусь жить в Яблоневке, то государство продолжит содержать меня и выплачивать компенсацию местным жителям?
— Эээ... Нет. Вы должны будете сами зарабатывать себе на жизнь.
— Тогда, — я прямо посмотрела на инспектора-жулика. — Согласно пункту семь мои подъемные должны составлять пятьдесят денег, а не двадцать пять. Двадцать пять денег — это сумма подъемных для тех, кто едет в столицу и селится на все готовое в общежитие для пришельцев или остается на содержании местных жителей.
Пойманный за руку инспектор даже не смутился.
— Откуда же я знаю, что вы не поедете в столицу?! Вы же еще не определились!
— Но пока я определяюсь, кормить меня никто не будет.
В общем, поругались маленько, но свои деньги я выбила.
Задерживаться комиссар-инспектор не стал, уехал, увезя саженцы и семена, а я осталась в Ялоневке. Увезенного мне было не слишком жаль. За все я получила достойную оплату. Да и чувствовала некоторое удовлетворение. На попытки рассказать, как все это нужно сеять, сажать и выращивать, Илавр Атиевич только отмахнулся. Плохо, конечно, что он затаил на меня зло, но и позволить себя обжулить только из-за того, чтобы произвести хорошее впечатление — глупо.
И еще одним неприятным известием было то, что вернутся назад нельзя. Я спросила инспектора, но он ответил, что никто из пришельцев ни разу не вернулся. Здесь даже не знали, как это можно сделать.
ГЛАВА 7. Сонька — Снегурочка
После отъезда инспектора я чувствовала себя как выжатый лимон. Судя по всему, мои переволновавшиеся хозяева тоже. Манефа была очень бледной, а Гавр без сил опустился на скамью, когда гость уехал, я же стала собирать разбросанные пакетики с семенами.
— Все лучшее себе забрал! — расстроился хозяин.
— Нет, — я покачала головой. — Только то, на чем были самые красивые картинки. Не переживайте, все помидоры мы успели посеять. Если они смогут вырасти, то мы соберем семена из вызревших плодов. А если не вырастут, то нет смысла жалеть.
Тут Гавр вдруг встрепенулся:
— Сонюшка, ты решила остаться?!
— Да, пока решила остаться в Яблоневке. Не очень-то мне понравился этот инспектор. Вдруг и остальные не лучше. Пока буду осваиваться здесь. Ты говорил, что в деревне есть свободные дома, могу я занять какой-то из них? Хватит вас стеснять.
Лицо Гавра стало каким-то испуганным, он переглянулся с женой.
— Сонюшка, зачем в другой дом? Или тебе у нас не нравится? Или мы плохо о тебе заботились?
— Спасибо, Гавр. Хорошо заботились. Но я взрослая женщина, хочу сама жить.
Гавр с Манефой снова переглянулись.
— Завтра обговорим дом, — решил хозяин. — А пока затоплю-ка я баньку. Комиссара-инспектора хорошо бы смыть с себя. Но как ты ловко его! — восхитился Гавр. — Я бы не понял ничего. А ты, вишь, бумаги прочитала.
— Жулик он. Если бы я была невнимательной, то этот Илавр Атиевич выдал бы мне половину подъемных. А оставшуюся половину себе бы прикарманил. Расписалась-то я за всю сумму.
Деньги от компенсации за семена и саженцы и подъемные получились довольно приличные. Должно хватить на обзаведение собственным хозяйством. По крайней мере, пока я не решу, как и где дальше жить. Поведение инспектора меня сильно и неприятно удивило. Подозреваю, это потому что ему редко приходилось иметь дело с пришельцами, если вообще приходилось, а Наярск слишком далек от столицы, чтобы над этим типом был полноценный контроль. Но был вариант, что так происходит везде, и на наивных, растерянных пришельцах из других миров здорово наживаются.
Манефа стала готовить ужин и прибираться после гостя, Гавр оправился топить баньку. Я уже сложила все на место, а полученные деньги убрала в дамскую сумку, которую спрятала под подушку, пока надежнее места не смогла придумать.
Перекусив вареными яйцами с хлебом, все вымылись и отправились спать, ведь утро вечера мудренее. Я, правда, долго не могла уснуть, растревоженная визитом инспектора. Мне хотелось прочитать оставленные брошюры, но совестно было зажигать лампу и беспокоить хозяев светом.
После того, как я смогла выбить деньги из инспектора, было ощущение, что мой авторитет хорошо так поднялся, да и чувство собственного достоинства это несколько согрело, а то я временами начинала себя чувствовать совсем никчемной. Впрочем, словно в отместку за самолюбование, я опять опростоволосилась, поскользнувшись в бане на куске мыла, который сама же и уронила. Так ушиблась, что не смогла сама дойти до дома, и Манефа сначала меня одела, а потом почти донесла до кровати. Это событие заставило задуматься еще об одной важной вещи. Как я буду добираться к доктору, случись заболеть чем-то серьезным? Это ушибленный зад намазали вонючей мазь и нормально. Все-таки надо перебираться к городу поближе. Или же... создать в Яблоневке такие условия, чтобы тут завелся собственный доктор.
На следующий день, после завтрака, Гавр хотел тишком удрать. Я его остановила, напомнив, что он хотел показать мне пустые дома. Староста пытался отговориться, но я настаивала. Мне уже казалось подозрительным такое нежелание меня никуда отпускать. Староста заметил, как поменялось выражение моего лица и нехотя велел мне одеваться.
Когда мы уже шли по деревне, я спросила:
— Гавр, вам же больше не будут платить за мое содержание. Почему же ты хочешь, чтобы я у вас осталась?
Староста нахмурился и как-то странно на меня посмотрел, тяжело вздохнул и только рукой махнул. Вид у него стал какой-то обреченный. Это мне не очень понравилось, но я решила не обращать внимания.
По деревне до этого момента я не гуляла, так, дышала свежим воздухом рядом с домом да оглядывала окрестности. Оказалось, что дом старосты с одним окошком, был довольно скромным, что меня удивило. Почему человек, который управляет деревней, живет в таком доме? Он же должен как-то подчеркивать свое положение? Или я чего-то не понимаю?
Попадались и такие же небольшие домишки. Но ближе к центру деревни строения стали богаче, уже с пятью-шестью окошками, с крыльцом и пристройками.
Мы прошли почти всю деревню, пока добрались до дома средних размеров. Он точно так же, как дом Гавра, был окружен невысоким штакетником, имел небольшой участок вокруг, зато окон было не одно, а целых три. Встречающиеся по дороге жители здоровались и почтительно кивали Гавру. У кого-то из этих людей поселилась на подоконниках моя рассада, и мне докладывали, как она поживает.
Снег у дома был расчищен, хоть и не так тщательно, как у жилых домов. Гавр объяснил мне, что пустые дома обязательно топят раз в день, чтобы они не отсырели и не сгнили.
— Ну вот, — староста повел рукой, демонстрируя дом, когда мы вошли внутрь. — Смотри. Если не понравится, другой покажу.
И я стала смотреть. Все было почти как в доме Гавра, но комнат было не две, а три. В целом дом мне понравился, хоть и был несколько запущен, но это легко решалось уборкой. В одной из комнат обнаружилась довольно массивная кровать, явно рассчитанная на семейную пару. В большой комнате стоял стол, такой мощный, что его скорее всего просто не смогли вынести из дома. Еще из мебели нашлось несколько основательных лавок и сундук. И всё. Придется мне обзаводиться мебелью и прочей домашней утварью. Сейчас в доме не было даже метлы, чтобы собрать паутину по углам.
Гавр, пока я все осматривала, присел на лавку у стола, опер голову о ладонь и наблюдал за мной каким-то тяжелым, тоскливым взглядом. У меня даже всё оживление пропало, когда я это заметила.
— Гавр. Что случилось? Что-то не так?
— Эх, — он только обреченно рукой махнул.
Но я не отстала.
— Да что случилось? — я присела рядом.
— Да не уходила б ты никуда от нас. Ну что тебе, плохо с нами? К хозяйству ты мало пригодная, а мы за тобой и присмотрим, и обиходим. Мы тебя уже полюбили, как родную. Особенно Манефа. Мы, конечно, будем приходить помогать, на это не то, что целый день под приглядом.
На этих словах у меня вырвалось какое-то кошачье фырканье.
— Манефа полюбила? Да она меня терпеть не может!
Гавр посмотрел на меня удивленно.
— Это чего ты так решила?
— Да за все это время она мне всего несколько слов сказала. И смотрит всегда так сердито! — неожиданно нажаловалась я.
В ответ Гавр весело хмыкнул.
— Это да, взгляд у Манефушки тяжелый. Еще с молодости парни к ней поступиться боялись, думали, что огреет чем. Но это только взгляд, а сама девка оказалась ласковая и нежная. А молчалива она стала, как сына младшенького схоронили. И до этого неговорлива была, а тут вовсе как онемела. Месяцами от нее ничего не слышал, а тут, как ты появилась, почти каждый день что-то да говорит, — и Гавр с тяжелым вздохом продолжил рассказывать. — Было у нас трое детушек. Не так много, но уж сколько народили. Всем на загляденье. Двое сынов и дочка-красавица. Сначала старший в город на заработки отправился. Уж и устроился удачно, начал деньгу зарабатывать. И нам слал в помощь. А тут раз и весточка приходит, что зарезали его. Сильно мы горевали тогда. Все хотели узнать, что случилось. Да где город, а где мы.
Глаза старосты блеснули. У меня от жалости сжалось горло. Гавр утер слезы широкой темной ладонью и продолжил рассказывать:
— Погоревали мы, да время идет. Выдали дочку замуж. По согласию. Хорошо они с мужем жили. Мы радовались да внуков ждали. Понесла Лушенька на второй год. Счастливая ходила. Говорила, что если сын будет, в честь старшего брата Михой назовет. Говорили ей, что не дело нерожденному младенцу имя мертвеца примеривать, но она никого не слушала.
Я догадывалась уже по тону Гавра, что дело ничем хорошим не кончится. Глаза пекло от поступающих слез.
— Померла Лушенька родами. И младенчик не выжил. Забрал дядька племянника. А муж ейный повесился тем же днем в сарае. Так осталася у нас одна надёжа — младший сынок. Только и он ушел от нас. Полезли мальчишки купаться, да один в водоворот попал. Наш мимо шел, полез спасать. Пацаненка вытолкнул, а сам сгинул, — Гавр закрыл лицо руками, плечи его затряслись.
Я кусала губы, чтобы не разрыдаться, не удержалась, подсела к старосте и обняла его. Мне стало очень жаль этих людей, лишившихся самого дорогого. Гавр меж тем с силой потер лицо и продолжил говорить:
— Когда тебя к нам принесли, белую, как снег, замерзшую и промокшую, я решил, что, может, боги нам тебя послали. Как в сказке, где старик со старухой слепили себе дочку из снега, деву юную с телом белым.
Я хмыкнула.
— Гавр, но я же не юная. Старая уже по вашим меркам. Мне тридцать два года уже.
— Ничего не старая. Как раз нашей дочкой могла бы быть.
Это было очень неожиданно и требовало некоего переосмысления ситуации.
— Оставайся с нами, — снова начал уговаривать староста. — Все для тебя сделаем. Мы-то раньше в большом доме жили. Это потом семье Фомы его отдали, а сами в маленький переехали. Если хочешь, сюда переберемся, если тебе наш дом мал.
— Гавр, — мне было неловко, что на меня возлагали такие надежды. Я обхватила голову руками. — У меня были свои родители. Я так не могу.
— Да и не надо! Мы ж не требуем, чтобы ты нас как отца-мать приняла! Просто останься с нами. Живи. А мы о тебе заботиться будем. Вон как у тебя ловко сеять-сажать выходит. Сей! Сажай! Деревне польза. Тебе радость. А мы тебя обиходим. И в доме порядок наведем. И накормим-напоим, — он искал мой взгляд.
Я же не могла пока ничего ответить и трусливо отвернулась.
— Гавр, мне надо подумать. Давай тогда, я у вас пока поживу до тепла.
Староста радостно вскинулся.
— Но за свое проживание буду платить. Столько, сколько государство за меня платило.
— Это еще зачем? Нас не поймет никто!
— А вы и не говорите никому. А мне так спокойнее будет.
Конечно рассказ Гавра и его слова о Манефе на многое открывали глаза, многое надо было переосмыслить. Но мне не хотелось становиться совсем зависимой, а оплата позволяла несколько дистанцироваться. Вдруг это сейчас только «Мы всё для тебя», а потом ведь можно и кулаком по столу, и замуж без спроса. Наверное. Присмотреться надо получше.
Когда вернулись домой, Манефа злобно на нас поглядела. Хотя, присмотревшись получше, я поняла, что такое ощущение создавали нависающие веки и немного выдающиеся вперед надбровные дуги. Догадалась, что смотрят на нас скорее вопросительно и несколько испуганно.
— Сонюшка еще пока у нас поживет, — с улыбкой сказал Гавр. Про то, что поживу я за плату, он говорить не стал.
В первый раз за все это время губы хозяйки дома растянулись в неуверенной улыбке, скорее даже тени улыбки.
Это неожиданно подняло мне настроение. И обед вышел почти праздничный. Из закромов достали лучшую муку, Манефа напекла чудных пирожков с вишней.
А Гавр пошел в сараюшку, что-то там до ночи мастерил, а потом принес запчасти и собрал в доме кровать. Настоящую кровать с изголовьем и изножьем, пошире и поудобнее той лавки, на которой я спала до этого. Матрасы, правда, те же остались, но ощущения почему-то были совсем другие, лежать стало гораздо удобнее. А лавку хозяин разобрал и унес.
Вечером, перед сном, я наткнулась взглядом на контейнер с розой под лавкой, решила, что хватит ему в доме стоять, надо выкинуть, роза точно погибла. Вытащила. Из развилки между почерневших колючих ветвей торчал бледный, вытянувшийся росток. Длиной сантиметров десять. С дрогнувшим от радости сердцем, решив, что это хороший знак, я поставила розу на подоконник, потеснив остальные растения.
ГЛАВА 8. Дикие яблони
Снег таял. Не очень быстро. За ночь подмораживало, и сугробы схватывались ледяной глазурью. Днем же выглядывало солнышко, радостно принималось подогревать всё это, и лед тек, покрывая все слоем воды. Стало очень скользко. Гавр достал специальные приспособы, которые надевались на валенки. Больше всего они походили на небольшие деревянные ящички, в дно которых вбили множество мелких гвоздей. Смотрелось это по-дурацки, но вполне работало. Я, по крайней мере, нигде не завалилась, когда надела эти своеобразные ледоступы, и валенки не промокли.
Я по-прежнему жила у Гавра с Манефой. Пока еще не могла решить, где хочу жить. Старалась только, чтобы жалость не повлияла на мое решение. Пойду на поводу эмоций, а потом жалеть буду. Так что однозначного ответа я пока Гавру не дала. Не переезжала, и не оставалась, продолжая платить деньги за проживание. Гавр каждый раз принимал их с таким лицом, будто я его по-живому режу.
Мне хотелось дождаться теплой весны и тогда решить. Пока же я больше сидела дома и строила планы, почти весь блокнот исписала. Переживала по этому поводу, но Гавр утешил, что и тетрадки, и блокноты можно купить на весенней ярмарке, хоть и не дешево. Обещал свозить туда, когда снег растает и дороги просохнут.
Пока же я тщательно изучала выданные мне брошюры для попаданцев. Сведения по географии, истории, общественному строю давались самые общие, но написано было очень доступно, так что понятие о том, куда я попала, я получила. Было и описание «плюшек» для попаданцев. Никто не мог пока объяснить природу этого, но человек становился весьма талантлив и удачлив в каком-то деле, которым владел в своем мире. Врачи становились гениальными диагностами, легко вспоминали состав старых лекарств и придумывали новые. Инженеры создавали различные механизмы. Вот только оружие сделать ни у кого не получилось. Как и чего-то опасного для мира и людей. Когда я об этом прочитала, мне стало немного не по себе. Это будто говорило о наличии каких-то высших сил, у которых мы все на контроле.
Подтверждалось всё и моими собственными действиями. Внезапная дикая неуклюжесть в быту и редкая удачливость в садоводстве. У меня даже все крохотные ростки земляники принялись после пикировки, хотя эта культура очень капризна. Я дома много раз пыталась вырастить землянику из семян, но большая часть растений гибла именно на этом этапе, выживали максимум пара кустиков, чтобы потом сгинуть при высадке в грунт. Как получится здесь?
Подтвердились слова Гавра про налоги и иностранные языки. Я очень жалела, что поблизости нет никого, чтобы говорил на каком-то иностранном языке. Всю жизнь мечтала свободно говорить на разных иностранных языках. У меня есть еще почти год, чтобы выучить языки без труда и долгой зубрежки.
В остальном же, читая между строк, я поняла, что мне лучше остаться в Яблоневке, раз меня занесло именно сюда. А раз так, то надо получше изучить имеющийся материал. И вот, когда Гарв решил отправиться за хворостом, я пошла с ним, чтобы осмотреть места, где придется разбивать сад, и яблони, растущие на опушке.
Мы утеплились как следует. Я предпочла, не смотря на оханье старосты, свой пуховик, а не тулуп. Был он гораздо легче, а грел так же. Поверх шапки пришлось все же завязать шаль, потому что, несмотря на яркое солнце, дул холодный, пронизывающий ветер.
Я бы и джинсы надела, но побоялась, что меня камнями закидают. Так что пришлось путаться в юбке.
До опушки идти было довольно далеко. Сначала через всю деревню. Вышли мы рано, солнышко только поднялось над горизонтом, но народ уже проснулся, останавливал нас, здоровался, мне рассказывали про рассаду, а те, кому рассады не досталось, спрашивали, будет ли еще. Я отвечала, что скоро будем сажать огурцы, тыквы и дыни, окна займем всем. Люди довольно улыбались.
Наконец мы выбрались за частокол и с холма спустились к мосту через реку. Река Яблонька почти окружала деревню, обтекая холм. Была она не слишком широкой и глубокой. Но Гавр сказал, что рыба ловится и неплохая.
Дорога была накатанная, а мост прочным. Я лошадей в деревне не видела, но, оказывается, несколько штук все же имелось, невысоких, косматых и очень выносливых. Гавр сказал, что в случае чего можно доехать до графа и взять у него коней за плату, если нужно куда срочно добраться. Та дорога, по которой мы шли, как раз вела к городу мимо графских владений.
Кстати, как я поняла из брошюр, графский титул и русские имена возникли именно у меня в голове. Я не очень хороша в истории и не разбираюсь в титулах. Вот богатый аристократ, владеющий землями и оказался у меня графом. Но этот титул не был аналогом титула из моего мира. А, может, и был. Я пока не поняла.
Пройдя по полям, дорога довела нас до яблонь. Пока шли, мне очень хотелось расковырять снег и посмотреть, какая же там почва на полях, прямо руки чесались.
Яблоневые заросли были довольно неоднородными, сразу видно, что возникли стихийно. Старые деревья соседствовали с совсем мелкими, к этим я приглядывалась особенно внимательно. Из мелких дичек вполне можно создать полноценные культурные саженцы. Только пересадить их куда-то надо, здесь поросль явно угнетают взрослые деревья. Яблоневая полоса была неширокой, метров сто. Потом яблони постепенно сменялись березами, осинами, а глубже в лес более мощными деревьями: дубами, соснами и еще какими-то, которые я не смогла опознать без листьев.
Пока Гавр собирал хворост, я все носилась по сугробам, осматривая яблони. И в общем-то мне не очень нравилось то, что я видела. Деревья, за редким исключением, были небольшие, кряжистые. Кое-где остались висеть прошлогодние плоды. В большинстве своем, здесь росли ягодные яблони. Попадались и другие, явные потомки графской яблони. Или не потомки, а яблоня лесная. Мелкоплодная, похожая на китайку, если судить по плодам. Кое-где они остались висеть весьма обильно, не заинтересовав птиц и лесных зверюшек. Значит, вкус не ахти. Это были как раз более высокие деревья. Но, где какие, определить на мелких сеянцах было невозможно. А при прививке разных видов яблонь могли возникнуть проблемы. Во-первых, черенки хуже срастались, а могли и вовсе не прижиться. Если же срастались, то плохо росли. Да и подвой, та часть, на которую прививался черенок, могла влиять на вид и вкус плодов.
Я-то думала, как напрививаю всю округу и будут у меня чудо-сады. Но всё оказалось не так просто. Об этом надо будет подумать. Время пока есть. На крайний случай привью все черенки в крону той яблони, что растет возле дома Гавра, чтобы сохранить сорта.
Кое-где на ветках диких яблонь были свежие раны, явно поработали зайцы. С этим тоже придется что-то придумать.
Осмотрели мы со старостой и другие места, где росли яблони. В основном это были небольшие поляны в лесу. И везде преобладала яблоня ягодная. Видели одиноко растущие дикие груши. Под ними тоже были сеянцы. Сами деревья отличались высоким ростом и тонким стволом. А терн нам не попался, он рос совсем в другой стороне.
Когда большие сани наполнились хворостом, а я окончательно промокла и устала, как собака, мы собрались домой. Все, что нужно я увидела, теперь надо было ждать схождения снега.
Гавр тянул сани, не позволив ему помогать, и всё поглядывал на меня.
— Что-то ты притихла, Сонюшка? — наконец сказал он. — Чем-то тебе наши яблони не понравились?
Я ответила про разные виды. Староста сначала ничего не понял, переспросил пару раз. А потом я увлеклась и начала вываливать на мужчину всю информацию, которую помнила и как помнила, может, и приврала где, и собственные рассуждения. Очень оживленно высказывала, активно жестикулировала, иногда забегала вперед Гавра и шла задом наперед, чтобы видеть его лицо.
Выдохлась, когда к мосту уже подошли. Ноги гудели от усталости, мокрые коленки заледенели до бесчувственности.
— Ох. Это что же, не получится ничего? — расстроился Гавр.
— Почему не получится?! Просто все будет не так просто, как мне показалось сначала.
— Ну дай-то боги. Уж очень хочется попробовать дивных яблочек, про какие ты рассказывала.
— Попробуешь, Гавр. Непременно попробуешь!
Время было к обеду. Народ занимался своими делами, и на улице нам попалось гораздо меньше людей. Многим было любопытно, что да как мы в лесу высмотрели. Но все смотрели на мой мокрый подол и не задерживали.
А вот возле дома нас ожидал некоторый сюрприз: на ступенях, возле двери, сидел мальчик, совсем маленький, лет шести, не старше, в руках он держал что-то объемное, завернутое в какую-то одежду.
ГЛАВА 9. Пронька
— Пронька! — удивился Гарв, останавливаясь. — Ты чего тут?
— Да я это, — мальчик шмыгнул носом. Голос у него был хриплый, явно простуженный. — Помендоры принес обратно. А то тятька опять загулеванил, в город уехал. Я сам умею топить! — он даже выпрямился и привстал, чтобы никто не засомневался в его состоятельности. Маленькие пальцы, обхватывающие ящик, побелели от холода. — Но там в трубе что-то забилось, дым в дом идет. Я не смог достать. Мне-то ничего, а у помендоров листики чернеть и засыхать начали.
Это какой же там дым был, если помидоры засыхать начали?!
— А ты чего на пороге сидишь? В дом не заходишь? — ласково спросил Гавр у мальчика.
— Так дома нет никого. Хозяйка ваша на речку ушла, белье полоскать.
— Все равно зашел бы, что тут сидеть, мерзнуть, — Гавр оставил сани у забора и пошел к дверям.
— Так боязно. Вдруг хозяйка ваша заругается.
Гавр за спиной мальчика толкнул дверь, открывая. Пронька с трудом встал, так у него все окоченело. Я забеспокоилась, что ребенок может заболеть, если уже не заболел. Вообще выглядел Пронька каким-то неухоженным. Одежда не первой свежести, не по размеру. Местами драная и кое-как зашитая. Лицо чумазое. Одни серые глазища светятся. И те покрасневшие.
— Ну теперь-то я тут. Так что давай в дом. Пока сам не околел и рассаду не доморозил. А то и Сонюшка вон у меня мокрая на пороге стоит.
Покряхтывая, как старый дед, Пронька забрался по ступеням и вошел в сени. Гавр пропустил внутрь меня и зашел сам. В доме было восхитительно тепло. Я, скинув в сенях валенки, даже не стала переобуваться в домашние чуни, потому что носки были мокрые насквозь. Пока лазила яблони смотрела, голенищами начерпала кучу снега.
— Вы разоблачайтесь, давайте. А я пойду скорее баньку затоплю. Согреть вас обоих надо.
Пронька меж тем поставил ящик с рассадой на лавку и принялся разматывать тряпки. Я стала помогать, ожидая увидеть сломанную, засохшую рассаду. Но мальчик додумался поставить на ящик другой ящик, а уже сверху утеплить. Да и сами помидоры выглядели не так страшно, как он описал. Небольшая подсохшая кромка на верхних листьях и несколько темных пятнышек.
— Ну вот, — расстроенно показал мне на это мальчик. — Сгибнут теперь помендоры.
— Нет. Не сгибнут. Сейчас мы их теплой водичкой польем и поставим пока на лавку, пусть в себя приходят. Они выносливые.
Нам с Пронькой тоже не помешало бы что-нибудь теплое или даже лучше горячее. Я сунулась в печь, догадываясь, что Манефа уже должна была приготовить обед. Так и оказалось, внутри стоял чугунок с супом. Взяв ухват, я попробовала его вытащить. Всё угрожающе наклонилось, крышка грохнула, из чугунка с шипением плеснуло на угли.
— Погодь! — наш маленький гость придержал ухват у меня в руках, потом забрал и ловко подвинул чугунок поближе. — Давай миску и черпак.
Я послушалась. Мальчик положив к печке несколько поленьев, встал на них, чтобы видеть, что там в чугунке, и ловко наполнил большую миску супом. Ну уж до стола я донести ее сумела.
— Садись, — велела Проньке. — Давай горячий суп поедим, пока баня топится.
— Как поперек хозяев?! — изумился и испугался мальчик. Даже отступил на несколько шагов. — Дядька Гавр оплеух надает.
— Мы промерзли с тобой. Надо горячего поесть. Никто не будет ругаться, — в этом я была уверена.
Тут в дом вошла Манефа. Глянула на нас сурово. Пронька как-то сразу оказался у меня за спиной.
— Манефа, — обрадовалась я хозяйке. — Скажи Проньке, что никто не будет его бить, если мы сейчас с ним поедим горячего супу перед баней.
У женщины дернулись брови, словно хотели подняться в изумлении. Она оглядела меня, задержала взгляд на мокром подоле.
— Ешьте, — коротко ответила. — Отвар с медом сделаю.
Больше нас уговаривать было не нужно. Мы с Пронькой оказались за столом. Сунув в рот первую ложку рыбного супа, загущенного перловкой, я поняла, что безумно проголодалась. Мальчишку тоже не надо было больше уговаривать.
Без объемной одежды не по размеру он оказался худым, как щепка, с очень тонкими запястьями, но не по-детски широкими ладонями, через засаленный ворот рубашки были видны глубокие ключичные ямки. Непонятно, как на тоненькой шейке держалась крупная голова. Волосы Пронька то ли сам остриг, то ли ему остригли очень коротко и клоками.
Ложки так и мелькали, мы обжигались, но продолжали есть.
Когда миска опустела, Манефа поставила перед нами большие дымящиеся кружки.
— Что ж хлеба не взяли? — упрекнула хозяйка.
Пронька сжался и немного шарахнулся в сторону, с испугом глядя на женщину.
— Как-то не подумали, — ответила я. — Спасибо за отвар. Прости, что мы без вас есть сели.
Горячее питье пахло малиной и медом. Я не решалась пить почти кипяток, только нюхала, согревая руки кружкой, а нос — паром, а мальчишка уже вовсю хлебал. Судя по довольной улыбке на его мордашке, отвар был вкусным.
Тут вернулся Гавр.
— Печку я растопил. Теперь ждать пока натопится, — тут хозяин заметил, что мы с Пронькой за столом сидим, оценил пустую миску и кружки отвара в наших руках. Заметив этот взгляд, мальчишка снова стал испуганным, подобрался, будто готовый в любой момент нырнуть под стол. — Горячего поели, молодцы. Сонюшка, а ты что в мокром до сих пор?
Да, переодеться я что-то не догадалась. Манефа тут же засуетилась, выискивая сухие вещи. Переоделась я в хозяйской спальне.
А Пронька начал собираться домой. Только Гавр его не отпустил.
— Скоро баня натопится. Прогреешься. У нас поночуешь. А завтра сходим с тобой вместе, посмотрим, что там с трубой.
Мальчик выглядел испуганным, но перечить не решился.
Хозяин то и дело ходил в баню, подложить дров. Манефа вымыла за нами посуду, растопила печь. Накрыла на стол уже для них с Гавром. Пронька всё норовил помочь ей, крутился под руками. Был мальчик весьма ловок, не то что я. Мне же оставалось праздно сидеть на лавке, наблюдая за суетой в доме, чтобы не напортить чего.
Было снова немного неудобно, особенно если посмотреть, как суетится наш юный гость, стараясь угодить старшим. Только смущало, что иногда при «суровом» взгляде Манефы или каком-то ее особенно резком жесте Пронька отдергивался, словно в любой момент ожидал удара.
Щеки у мальчика к этому времени покраснели, он беспрерывно шмыгал носом. Пронька явно простыл. Я бы не решилась тащить ребенка в таком состоянии ни в какую баню, но у местных были свои представления о лечении простуды.
Когда Гавр счел, что баня достаточно прогрелась, загнали нас туда вдвоем, никого не волновало, что мы разного пола. Я стыдливо, стараясь не светить обнаженкой, завернулась в простынку, а моего юного спутника ничего не смущало.
— Давно я в баньке не был! — радовался мальчик. На теле ребенка можно было свободно изучать строение скелета.
Я заметила, что наедине со мной, он ведет себя гораздо свободнее. Не отдергивается хотя бы от каждого жеста. И решила удовлетворить любопытство.
Горячий воздух начинал прогревать замерзшее тело, расслабляя, по коже покатились первые капли пота. Пронька без конца шмыгал носом.
— А Пронька, это какое имя? — решила я начать издалека. — Проня?
— Прон, — гордо ответил мальчик. — Вот подрасту, и все меня так называть будут!
— Красиво, — польстила я.
— Для мужика красота не нужна! Это сильное имя!
— Да. Звучное такое.
— Сонюшка, а как тебя по-настоящему зовут?
— Софья, — я решила не называть короткую форму имени, чтобы надо мной снова не смеялись.
— Вот у тебя красивое.
— Спасибо.
— За что? — не понял мальчик.
— За то, что похвалил мое имя.
— Тогда и тебе спасибо.
— Пожалуйста. Прон, а куда уехал твой отец?
— В город. Он часто туда уезжает. Говорит, что на заработки. Но Фома, когда в городе был, говорит, что тятька только по кабакам гуляет.
— А мама? — решила спросить я.
— А мамка давно померла, — мой юный собеседник посмурнел. — Когда меня рожала.
Я сразу твердо решила, что рожать тут не стоит. Пока, по крайней мере, не найду хорошего специалиста по этому вопросу. Хотя и в планах нет пока, да и не от кого.
— Тятька говорит, что это я в этом виноват.
Мне стало так жалко несчастного ребенка, я подсела к нему ближе, приобняла и притянула к себе. Мама мне тоже говорила, что у нас неполноценная семья из-за того, что она забеременела не вовремя и решила сохранить беременность. Что мой отец «ушел за хлебушком» именно из-за меня. Впрочем, это не мешало ей сколько угодно налаживать личную жизнь, не обращая внимания на то, что она с детства воспитывает в ребенке чувство вины. Так что в Проньке я почувствовала духовного родственника. Его папашка взвалил на ребенка ответственность за все беды, а сам не стеснялся по кабакам гулять.
— Ты ни в чем не виноват! И мама твоя очень хотела, чтобы ты родился. Но так вот получилось.
Пронька приник к моему боку, не подавая виду, но явно наслаждаясь лаской. Я принялась осторожно гладить его по голове.
— Если бы не я, то мамка бы не померла. Тятьке не пришлось бы на заработки ездить.
Пришла ко мне догадка и отчего мальчик такой дерганый.
— А что, отец тебя бьет? Ты, смотрю, очень боялся Гавра и Манефу.
— Только за дело. Я ж никчемный. Ничего толком сделать не могу.
Я закусила губу, чтобы справиться с эмоциями. Мне захотелось пойди и удавить Пронькиного отца. Ребенку шесть лет, его бросают одного, требуют от него каких-то действий. Еще и бьют. Впрочем, если посмотреть на то, какой мальчик недокормленный, он может быть и старше, просто не развивается как положено. А Пронька продолжал:
— Вот и сейчас с печкой этой. Как тятька ругаться будет, что я рассаду отнес! А Гавр с хозяйкой так вовсе староста со старостихой. Важные. Им-то вовсе не угодишь. Хорошо бы удалось трубу прочистить, тогда бы я помендоры обратно забрал. Тятька не догадался бы ни о чем.
— А что другие люди говорят о том, как вы с тятькой живете?
— Фома вот злится. Все грозится тятьке голову оторвать. Хозяйка его мне иногда одежу какую дает, хотя их самих там полна изба. Угостить чем-то может. Но тятька на меня потом ругается, если узнаёт. Говорит, чтобы не побирался. А вот бабка Савостиха всё говорит, что я скоро околею, как бездомная собака.
Я выдохнула, потерла глаза, которые щипало не только от попадающего в них пота. Никогда не испытывала материнского инстинкта и детей у меня не было, но тут прямо страстно захотелось забрать Проньку от непутевого отца и оставить себе.
— Я заметила, что ты очень ловко помогал Манефе. Я вот так не могу.
Мальчик удивленно посмотрел на меня.
— Да где там ловко! А ты пришелец, важный человек. Ты и не должна простой работы уметь.
Прервала наш разговор Манефа. Хозяйка себя обертыванием простынею не утрудила, была в естественном виде, но Проньку это нисколько не смутило.
Манефа вытащила один из замоченных веников и велела кому-то одному из нас ложиться на лавку. Я выпихнула первым Проньку. Разоблачаться перед ним я стеснялась, хотя здесь это, кажется, в порядке вещей. Мальчишка только покряхтывал под хлесткими ударами. Я обычно не выдерживала и начинала повизгивать, тогда Манефа сбавляла прыть.
«Побитого» Проньку намылили, окатили чистой водой, завернули в чистое одеяло и отправили в предбанник. После чего занялись мной.
Манефа легонько толкнула меня, побуждая ложиться, но я остановила ее, у меня было несколько вопросов.
— Манефа, вы знали, что отец Проньки бросает ребенка одного в доме? Что он его бьет?
— Он — отец, — мрачно ответила хозяйка, слегка поморщившись. Вздохнула. Мне показалось, что она тоже жалела мальчика.
— А почему никто не забрал мальчика себе?
— Нельзя. У него отец, — решив, что сказала слишком много, Манефа толкнула меня сильнее, вынуждая лечь и принялась хлестать веником.
В этот раз меня не жалели, побили от души. Кожа горела, голова кружилась. Когда пришли домой, я поняла, что хочу только одного — лечь и не шевелиться.
Пронька снова засобирался было домой, но Гавр осадил его, сказал что не дело это, возвращаться в нетопленную избу после бани. Велел оставаться ночевать в их доме.
После ужина наш юный гость начал клевать носом и засыпать прямо за столом.
— Стели ему на лавке, — велел Гавр Манефе.
— Там же холодно, — возмутилась я. — Лавка возле окна.
— Так некуда больше.
Я посмотрела на мальчишку, уложившего голову на стол, на свою кровать возле печки, мы там вполне поместимся вместе с тощим Пронькой, и он не замерзнет ночью.
— Кладите ко мне.
Гавр легко поднял уснувшего мальчика, перенес на кровать. Я сняла с Проньки чуни и подвинула к теплому боку печки. У нас в деревне на печи можно было спать, а здесь конструкция такого не предполагала.
Не разбудили притомившегося гостя ни стук убираемой посуды, ни другой шум, ни то, как я снова подвинула его, забираясь в кровать. Я еще мальчику лоб щупала, опасаясь, что у него поднялась температура. Но если она и была, то не очень высокая.
Когда все уснули, я долго лежала, думая о разном. К боку прижимался Пронька, греющий не хуже печки, пришла кошка и улеглась к мальчику на подушку. Было как-то невероятно уютно, тепло и правильно. Уснула я ближе к утру, но почти сразу проснулась, стоило Манефе выйти из спальни.
Я поднялась, закуталась в шаль, спросила шепотом:
— А Гавр проснулся?
Манефа кивнула в ответ.
Я быстренько оделась и подождала, когда староста выйдет.
— Гавр, мне надо поговорить, — говорила тихо, чтобы не разбудить Проньку.
Хозяин кивнул. Мотнул головой в направлении спальни, мы пошли туда.
— Что, Сонюшка? — говорил Гавр почти не слышно.
— Почему вы позволяете отцу так обращаться с Пронькой?
— Он его отец.
— И что, нельзя ничего сделать? Забрать мальчика.
— Нельзя. До шестнадцати лет дитя в воле родителей. Я пытался вразумить Фрола, но все это только на самом мальчишке отливалось. Хоть бы уж сгинул где! Тогда Проньку можно было б забрать.
У меня даже в висках заломило от такой несправедливости.
Как ни старались все тихо себя вести, но мальчик проснулся, подскочил, споро оделся, снова принялся помогать Манефе. С любопытством присоединился ко мне, когда я поливала рассаду. Расспрашивал с интересом о том, что у меня растет, какое оно будет и что за плоды даст. Я с удовольствием рассказывала.
А после завтрака Гавр с Пронькой ушли чистить трубу. Дом будто опустел. Манефа тоже как-то загрустила, вытащила прялку и устроилась у окна. Вернулся Гавр один.
— Прочистили, протопили, — отчитался староста.
— Может, Проньку у нас можно было оставить до возвращения отца?
— Фрол сердиться бы стал. Отыгрался бы на мальчишке. Да и за скотиной присмотр нужен.
— У них еще и скотина?! — поразилась я.
Гавр кивнул и махнул рукой.
— Фрол не любит, когда Проньке помогают. А люди добрые непременно ему об это донесут.
Староста забрал ящик с рассадой и понес обратно Проньке. Я осталась дома, выискивая варианты, как бы помочь мальчику и не сделать при этом хуже.
ГЛАВА 10. Весна красна!
С каждым днем солнышко светило все ярче и все дольше. Не успели оглянуться, как снег почти сошел, земля начала подсыхать. Можно было уже что-то и прививать начать.
И тут выяснилось кое-что неприятное. Я привыкла резать черенки канцелярским ножом. Он всегда острый, точить его не надо. Но со мной в новый мир канцелярский нож не попал. На выставке я купила специальный нож для прививок. Но! Он оказался недостаточно острым. А как правильно заточить прививочный нож своими руками, я не знала. И интернета под рукой больше нет. Я для заточки покупала точильный камень, но сейчас боялась его использовать, ведь нового ножа тут не купить.
Гавр, увидев мою посмурневшую физиономию, выяснил причину и предложил сходить к кузнецу. Я как-то засомневалась: где кузнец, а где малюсенький прививочный ножичек. Я думала, что кузнец это такой огромный дядечка, который стучит по железкам огромным молотом. А точит ножи другой, специально обученный человек. Но нет, ошиблась.
Кузнец жил на самом краю деревни. Дом стоял на некотором отдалении от других, а пристройка, наверное, кузня, почти упиралась стеной в частокол. Было в хозяйстве и много других сарайчиков и пристроек, кое-откуда доносились возня и блеяние, еще какие-то звуки, говорящие о наличии живых существ. У Гавра с Манефой скотины не было, только пяток кур да петух. Как я поняла, после гибели детей семейная пара забила на себя, перестала к чему-то стремиться, они решили, что для самих себя им ничего не надо.
В дом мы не пошли, а направились сразу к пристройке, откуда доносились звонкие удары.
Я ожидала увидеть огромного дядьку с плечами и руками-лопатами, но к нам вышел невысокий мужичок, разве что чуть пообъемнее Гавра.
Выслушав мои жалобы, он осмотрел нож, узнал, чего я от него хочу, велел оставить и прийти завтра. Такой вариант меня не устроил, это всю ночь переживать, ждать, испортит кузнец нож или нет. Так что я начала настаивать на том, чтобы сделали прямо сейчас. Гавр как всегда меня поддержал, напомнив, что я пришелец и стараюсь на благо деревни.
Кузнец недовольно вздохнул, но сказал, что сейчас сделает. Тут из кузни выглянул еще один персонаж. Вот этот идеально подходил под образ кузнеца в моей голове, был огромен, могуч и головой едва не сносил притолоку двери. Разве что лицо у богатыря было совсем еще детское.
— Тять, ты скоро?
— Погоди, Горох. Ко мне люди пришли, — кузнец продолжал крутить в руках мой нож.
Я же едва не прыснула, услышав имя кузнецова сыночка. Конечно, это игры моего разума, но как же смешно. Горох же, заметив меня, вдруг резко преобразился, сверкнул очами, заулыбался, как-то весь подобрался, я бы сказала — сделал стойку. Медленно и вальяжно, демонстрируя разворот плеч во свей красе, подошел к нам, вроде посмотреть, что там у отца в руках, на самом деле не отводил от меня взгляда.
Меня это несколько напрягло, так что я спряталась Гавру за спину. Заметив мой маневр, кузнецов сын заулыбался еще шире.
Нож мне заточили тогда и так, как я хотела, хотя флиртующая гора мышц рядом очень отвлекала. Горох даже вызывался проводить нас до дома, но его сердито окликнул отец.
На этом, я думала, история с кузнецом закончится, но нет, через несколько дней, когда я раздавала новую, свежепосаженную рассаду, на этот раз это были тыквы и дыни, Горох тоже явился к нашему дому.
Днем температура была плюсовая, так что я выносила, других тоже обязала, рассаду на улицу ненадолго, чтобы она адаптировалась к солнечному свету и закалилась. Раздавала ящики тоже на улице. Парень подгадал, когда я останусь одна и тогда подошел.
— Привет, красавица, — на меня будто тень от горы упала.
А я как раз сидела на ступеньке у порога и перебирала пакетики с семенами капусты. Как у каждого порядочного огородного маньяка-семеноголика в моих закромах были самые разные виды, что-то я сажала в саду на постоянной основе, что-то было на попробовать, вдруг выстрелит, а что-то не пошло, но выкинуть жалко. И сейчас я сидела, смотрела, какое количество семян в пакетах и раздумывала, самой ли посеять капусту на рассаду или раздать людям, пусть сами сеют. Капусту тут выращивали и до меня, должны справиться. От неожиданности вздрогнула и пакетики посыпались на землю.
— Не пугайся, это же я, — Горох присел на корточки, чтобы собрать рассыпавшееся. Даже так парень оставался выше меня, сидящей на ступеньке.
Огладил взглядом мои колени, скрытые тканью юбки и фартуком. Мне сразу захотелось на них еще и полы тулупчика натянуть.
— Привет, Горох.
В ответ кузнецов сын широко заулыбался. Меня в общем-то внимание не только пугало, но и льстило, что красивый парень обратил внимание, но уж больно смущала разница в возрасте.
— Матушка послала меня тоже попросить рассады. А то у нас тоже окна есть, а на них еще не стоит ничего.
Я осмотрела ящики. Осталось два. В одном сидели две мускатные тыквы сорта «Длинная из Неаполя», в другом четыре дыньки.
— Вот, выбирай, какой возьмешь.
— Да я бы оба забрал. Места у нас мнооого, — сказал он с намеком и протянул мне пачку собранных пакетиков. — Целых пять окошков.
— Горох, а сколько тебе лет? — поинтересовалась я.
— Так не переживай, Сонюшка. Взрослый уже. Скоро двадцать будет.
Да, действительно взрослый. Я думала лет пятнадцать, не старше. Но никак не показала своего удивления. Хотя, может, врет.
— Сонюшкой меня только Гавр и Манефа называют, а для остальных я — Софья.
— Да ладно тебе. Такую красивую девку только ласково называть.
— И не девка я. Почти в два раза тебя старше.
