Подарить надежду. Оксана Кольцова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Кайли Уильямс уже отчаялась поймать удачу за хвост. В последнее время все в ее жизни идет наперекосяк. Фирма, в которой она работала, обанкротилась, мать Кайли тяжело больна и негде взять денег на операцию, а кредит за дом не выплачен. Приятель Кайли, Джон, делает ей сомнительное предложение: собрать информацию об одной крупной конкурирующей фирме, устроившись туда на работу. Кайли соглашается. Но оказывается, что обманывать своего нового шефа, Дэвида Элсона, так неприятно…

   Роман давным-давно выходил в бумаге под другим псевдонимом; я очень люблю эту историю...

ГЛАВА 1

Кайли знала всегда: если есть руки, немного воображения и совсем чуть-чуть времени, можно сотворить практически что угодно.

   Вот и сейчас она любовалась на дело рук своих, отойдя в дальний угол кухни и задумчиво теребя мочку уха. Оранжевые занавески словно светились – самое то в октябре, когда осень уже подобралась близко, будто кошка к воробью. Рябина в маленьких городках, еще не уставших от шума и пыли, горит кровавыми пятнами, воздух становится невыносимо прохладен, на той грани холода, когда еще не хочется влезать в самую теплую куртку, но уже тянет вечером закутаться в плед. И в такие дни, если город одевается в темные цвета, вокруг себя все нужно одевать в светлые. Например, в оранжевые.

   Кайли повезло: она купила отрез ткани огненно-драконьего цвета вчера на распродаже. Неподалеку от работы в полуподвале прятался магазин, куда свозили никому не нужные остатки тканей, игрушки сомнительного качества, совершенно бесполезные вещи вроде неработающих ламп, а иногда даже садовые калитки. Кому нужна садовая калитка в центре Нью-Йорка? Однако Биггс, владелец магазинчика «Все для вас», полагал, что на любую вещь найдется свой охотник.

   - Ты не представляешь, что у меня иногда покупают! – рассказывал он Кайли, если она не торопилась. Тогда Биггс усаживал ее в продавленное кресло времен войны Севера и Юга и поил имбирным чаем. И говорил, говорил. Старик Биггс любил поговорить. О лампе, которую купил на аукционе за бесценок, и продал потом мальчишке – тот бережно унес ее в руках, словно раненого голубя. О вдове Дженкинс, которая приходит по пятницам каждый раз в одно и то же время и спрашивает вышитые подушки – если есть, обязательно покупает. Сколько у нее вышитых подушек, размышлял Биггс. Наверное, весь дом ими набит, громоздятся вдоль стен, норовят свалиться на хозяйку.

   Для Кайли он оставлял странные, но каждый раз нравившиеся ей вещицы: то подставку для обуви в форме сердца; то остановившиеся крохотные часы, похожие на драгоценность, оброненную феей, и такие же бесполезные; то запечатанный конверт, в котором обнаруживался совершенно пустой листок бумаги. Этот конверт Биггс отдал Кайли просто так, ни цента ни взяв; да и обычно брал он с нее несколько центов, не более.

   Кайли не знала, где Биггс достает большинство вещей. Какие-то остатки ему свозили из магазинов, обычных и комиссионных, а он все покупал, утверждая, что всегда примет у себя любую бездомную вещь, потому что хозяин для нее найдется – надо только немного подождать...

   И вот отрез оранжевой ткани точно Кайли дожидался! Она поняла это, как только вошла вчера к Биггсу, сразу увидела это распластанное на столе сияние. Вечером подождала, пока мама заснет, и быстро сострочила занавески. А сегодня утром повесила. Мама проснется, выйдет на кухню, - а тут все полыхает солнцем, потому что окно выходит на восток.

   Сейчас же еще было слишком рано.

   Кайли снова немного полюбовалась на занавески, глотнула обжигающего кофе из любимой красной чашки, бросила взгляд на часы: шесть тридцать. Рассвет уже подкрадывался, Нью-Йорк же и не думал засыпать, Кайли чувствовала, как он там дышит и ворочается за окнами. Это в доме стояла сонная тишина, прерываемая только громким тиканьем часов да скрипом воды в трубах.

   На цыпочках пробравшись к выходу, Кайли влезла в ботинки (позапрошлогодние, но еще держатся), темное пальто, взяла сумочку, выключила свет в прихожей и выбралась на крыльцо. Замок сухо щелкнул. Отойдя пару шагов по улице, Кайли оглянулась: нет, в мамином окне не зажегся свет, значит, не разбудила. Хорошо.

   Дом молчал за спиной, когда Кайли уходила.

   Покачиваясь на сиденье в вагоне метро, она старалась не заснуть. Вчера она с этими занавесками легла поздно, а вставать на работу как всегда – без пятнадцати шесть. Кайли Вильямс и ее мать, Глэдис, жили на окраине города, там, где бок о бок теснятся домики, иногда поделенные надвое. Вот такой половинкой они и владели. На первом этаже – прихожая, кухня и что-то вроде гостиной, на втором – ванная и две спальни. Звучит хорошо, выглядит так себе, и все же это собственный дом – все лучше той квартирки в Бруклине...

   Про Бруклин Кайли предпочитала не вспоминать.

   Она вообще не хотела с утра думать о тяжелом. Еще успеется.

   Утро существует для того, чтобы понять прелесть наступающего дня – ведь если решишь, что день плохой, он так и покатится. Там куснет, тут заденет. Так что нужно искать во всем позитив. Ехать еще долго. Долго-предолго. Потому и нужно так рано выходить.

   Что бы хорошее найти в сегодняшнем утре? Кайли уставилась на свои колени. М-да, коленки так себе, тощенькие. Ну ничего, это, наверное, хорошо. В журналах, которые иногда покупает мама, пишут, что мужчин привлекают худенькие женщины.

   Кайли такого особенно не замечала. То ли ей не везло, то ли в журналах врали, но мужчины вокруг сплошь и рядом предпочитали фигуристых блондинок с приличным размером груди. Она – со своим практически отсутствующим размером, костлявыми коленками и узким личиком провинившейся отличницы – не вписывалась в требуемый типаж. Ее не замечали. По большей части. Но это не беда, а как раз хорошо, потому что на данном этапе жизни Кайли было не до мужчин.

   Нет, о мужчинах думать бесперспективно и скучно как-то. Кайли покосилась вправо: рядом с нею сидел мужчина, читавший утреннюю газету. На четверть разворота сияла реклама турагентства, предлагающего путешествия в любые страны мира, на ваш выбор, сколько угодно. Только приходите, заплатите деньги, и отправляйтесь.

   Вот так, подумала Кайли, отворачиваясь. Ты приходишь, садишься, и девушка, словно вырезанная маникюрными ножницами с обложки журнала, улыбается тебе и спрашивает:

   - Куда вы бы хотели поехать?

   А ты не знаешь. Ну не знаешь, и все тут. Ты зашла просто так, потому что тебе хочется впечатлений, а каких – для себя еще сама не решила.

   - Мы можем вам предложить вот это... и это... и это... – журчит девушка.

   И тогда начинаешь думать: я бы отправилась в паломничество на Мальту. Именно в паломничество, хоть и при помощи современных средств передвижения. Ведь паломничество – это не босиком по всей Европе, это босиком в душе... Я пришла бы на улицы древней Валетты и склонила колени перед святыми, что светят фонариками из ниш.

   Я бы... Я так долго могу думать, что я сделала бы.

   И что-то из этого я обязательно сделаю... хотя и не прочитаю всех книг, что стоят на полках, как бы ни хотелось. Не посмотрю все фильмы, хотя ужасно люблю романтические комедии – хотя почему ужасно, ведь я их прекрасно люблю! Не увижу другие страны. Да, не увижу.

   Но я знаю – какое оно. Какое оно должно быть.

   И вкус смерти на губах – это вкус «африканского» вина, которым однажды угощал старый приятель и которое в той, другой реальности можно пить каждый день. Это вкус того, чего ты захочешь. Вкус жизни.

   ...Кайли покачала головой, сбрасывая оцепенение. Ну какая Валетта, какие святые и фонарики. У нее будет Нью-Йорк, еще десяток остановок до станции, на которой нужно выходить, затем длинный, длинный день и потом, наверное, вечер, немного теплее, чем предыдущий, потому что в нем есть оранжевые занавески.

   Никакого турагентства, никакой девушки с рекламной улыбкой.

   И о смерти зря подумалось. Совершенно зря.

   Кайли вышла на нужной станции, поднялась наверх по лестнице среди спешащих людей и, оказавшись на широкой улице, зажмурилась на мгновение. Между небоскребами сияло солнце. Может быть, сегодня последний теплый день. А может, и нет. Осень в Нью-Йорке непредсказуема, как сам город: иногда затягивается, а иногда начинает сыпать мокрым снегом уже в середине октября.

   А может, повезет. Кайли очень любила лето.

   Осень понемногу просачивалась в нее – пора уже, пора, сентябрь отзвенел первой желтизной листьев, и ветер из чуткого превратился в настойчивый и подталкивающий в спину. В осень нужно входить. Так входят резиновыми сапогами в лужу и потом стоят недолго, ощущая, что за резиновой границей – выталкивающий холод.

   Это будет тяжелая осень. Еще тяжелее, чем предыдущая, потому что часы неумолимо тикают, а выхода все равно не видно. Да, будет сложно, и сомнения теснятся, как пассажиры в час пик у тех мест на перроне, где открываются двери вагонов; и когда состав подходит, кто-то пытается утрамбоваться, кто-то – подобраться ближе, а кто-то – пролезть первым; так и сомнения. Но все же... Все же убить надежду не так и просто. Кайли не знала, как ей удается улыбаться до сих пор, хотя все внутри ноет от усталости. Она просыпалась рано, вставала и улыбалась, даже не через силу, просто понимала, видимо: так надо. Непонятное ей самой, завораживающее, кофеинное колдовство. Будто несколько чашек – залпом, обжигаясь, внутрь. И небольшая дрожь в руках, и блуждающая улыбка, набитая надеждой, как специальная подушечка для сна – душистыми травами.

   В офисе покатился мячиком привычный рабочий день.

   Кайли служила секретарем начальника небольшой фирмы, торговавшей мебелью, – изогнутыми, как скрипка, диванами, стульями невыразимого канареечного цвета, пуфиками, похожими на инопланетных захватчиков. Может быть, благодаря пристрастию начальства к экстремальным расцветкам и формам, а может, из-за мирового экономического кризиса, дела шли так себе. Плоховато, скажем, шли дела.

   Кайли привыкла измерять атмосферу в коллективе уровнем шума, доносившегося из-за закрытых начальничьих дверей. Если там тихо – все в порядке, босс беседует по телефону с женой или раскладывает пасьянс. Если долетают нервные восклицания, значит, очередной заказчик что-то там не то в поставках обнаружил и пытается вернуть товар, а это шефу, конечно, не по нутру. А если уровень ора достигал просто немыслимых высот, это означало, что товар таки вернут, и придется выплачивать компенсацию, или в суд подают, или поставщики обещали, да не привезли вовремя, и сделка сорвалась... Кайли все это наизусть знала.

   В последнее время тихих дней было мало, а громких – очень много. Сотрудники волновались, нервничали; шеф орал на менеджеров, распекая за то, что плохо продают салатовые креслица; менеджеры огрызались и просили закупить партию черных офисных стульев, просто черных, без рогулек в неожиданных местах, и вот этот-то товар они продадут в два счета! Шеф не соглашался. Он сам восседал в кабинете на малиновом монстре, обитом бархатом – двести долларов за метр, – и странно скособоченном. Из-за монстра и шеф скособочивался, что не добавляло ему величия в глазах клиентов. Но в его собственных – добавляло, и шеф часто с гордостью повторял, что черными офисными стульями может каждый дурак торговать, а канареечными кушетками и крокодиловыми шкафами – это талант нужен, это постараться надо, да и смелость пригодится!

   Сегодня день был особенно громкий. Шефу позвонил некто, представившийся Смитом, и вот уже полчаса беседовал. Босс орал, орал за дверью, а затем примолк. Кайли насторожилась. Вызов по-прежнему шел, это показывал горящий огонек на телефоне – линия занята. Может, договорятся все-таки, с тоской подумала Кайли. Пойдут вечером выпьют виски в бар, побеседуют по-мужски, похлопают друг друга по плечам и как-то все уладят.

   Огонек погас, линия освободилась. И телефон тут же ожил.

   - Позвони Фэйрфоксу и вызови его немедленно.

   - Сэр, он на выставке в...

   - Хоть в самом Китае! – заорал шеф. – Чтобы птицей сюда летел! Быстро!

   И трубку кинул – вот такой темпераментный.

   Кайли вздохнула – начальник если возбуждался, то орал на всех, включая женщин, детей и стариков, - но отходил быстро и извинялся долго, так что проще пережить. Она набрала номер директорского заместителя, выдернула его с мебельной выставки, доложила шефу о проделанной работе и взялась дальше перебирать бумажки.

   Бумажек всегда много. Есть что перебирать.

   Монотонная работа успокаивала и прогоняла ненужные мысли, и Кайли почти развеселилась. К тому же, согревала мысль об оранжевых занавесках, вечернем чае и домашнем печенье. Мама обещала, что сегодня испечет.

   Оно у нее выходило каким-то особенно душистым, это печенье. Хотелось съесть его сразу много-много, с чаем, а может, с холодным молоком. Это летом – с молоком, а осенью – обязательно с чаем. Чай Кайли покупала в индийском магазинчике на углу (там было дешевле), заваривала в старом чайнике с надколотым носом, и потом пила из любимой кружки. При мысли о том, что и сегодня вечером так будет, она счастливо зажмурилась на мгновение, а потом вернулась к своим бумажкам.

   Фэйрфокс прилетел злой и мокрый (на улице опять начался дождь, а машину зам, видимо, припарковал далеко), хлопнул дверью директорского кабинета, и наступила относительная тишина. Иногда забегали сотрудники, Кайли всех разворачивала, сообщая, что у шефа совещание. Черт его знает, что у них там на самом деле, может, виски пьют, но прерывать этот интимный процесс все равно нельзя. Сотрудники вздыхали, качали головами и уходили.

   Вышел Фэйрфокс только через три часа, когда рабочий день уже заканчивался, за окном начинали синеть сумерки, и кое-кто уже собрался по домам. Фэйрфокс вышел, дверь на сей раз прикрыл тихо, остановился, зашарил по карманам куртки, которую держал на весу брезгливо, словно испачканного кота. Вытащил нераспечатанную пачку сигарет и заоглядывался.

   - Сэр, - любезно сказала ему Кайли, - если вы будете здесь курить, то он, - и так было понятно, кто, - будет ругаться.

   - Не будет, - буркнул Фэйрфокс, пытаясь зубами стащить прозрачную шуршащую обертку с пачки и не преуспевая. – Не будет, Кайли. Ему теперь не до этого.

   Нехорошее предчувствие вползло песчаной змейкой, ужалило в живот. Отчего предчувствие неприятностей в первую очередь отдается именно в животе?..

   - Почему? – спросила Кайли.

   - Почему? – эхом откликнулся Фэйрфокс, оставил бесполезные попытки освободить пачку от обертки, бросил куртку на диванчик для посетителей (лимонный) и взялся за дело всерьез. – Потому что мы банкроты, Кайли.

   - То... то есть как?

   - Как банкроты? Это когда денег нет. Совсем. И еще долги в банке. – Потом посмотрел в ее круглые глаза и, спохватившись, добавил: - Только вы не говорите сегодня никому, пожалуйста. Завтра будет совещание, и вот там всем все объявят.

ГЛАВА 2

- Кайли! Это ты? – крикнула из кухни мама. Конечно, понятно, что это она, какой грабитель станет топать в коридоре и запирать дверь изнутри, звеня тяжелой цепочкой, - но Кайли все-таки ответила по правилам:

   - Я, мам!

   Ни за что ей не скажу, думала Кайли. Не нужно ей знать. Ее вообще нельзя волновать, ей надо улыбаться и говорить, что все хорошо, и будет хорошо, всегда-всегда. Только правду не рассказывать. Потому что как можно рассказать ей вот эту жуткую правду – что не сегодня-завтра она, Кайли Вильямс, пополнит собою полк безработных секретарш. А сейчас найти работу ой как непросто. Очень непросто.

   Она даже немного задержалась на службе, чтобы просмотреть в интернете вакансии, и пока ничего не нашла. Задерживаться дольше было невозможно, потому что мама начинала волноваться, а волноваться никак нельзя.

   Кайли думала: вечером, когда мама уснет, можно будет еще посмотреть. Может, и найдется что-нибудь.

   Мама хлопотала на кухне. По всему дому плыл пряный запах печенья, и хотелось зарыться в этот запах пальцами, как в кошачью шерсть, и долго-долго от себя не отпускать.

   - Мой руки, - сказала мама, - и за стол. Я спагетти сварила.

   Глэдис Вильямс была маленькой сероглазой женщиной; лет еще исполнилось не так много, но последние годы и то, что довлело над нею сейчас, давало о себе знать. Пролегли морщинки, и руки подрагивают, и волосы потускнели... Стоя на пороге, Кайли смотрела на мать.

   Нет, нельзя ей говорить.

   - Мам, ты лекарства пила?

   - Конечно, пила. Руки мой давай.

   Кайли некоторое время провозилась в ванной, а когда вернулась, то на столе уже стояли две тарелки, и спагетти исходили аппетитным паром, и вилки блестели – как серебряные.

   Не было у них серебряных вилок. Когда-то были, а теперь нет.

   Ну и что. Есть и такими можно. Какая разница.

   - Как дела на работе? – привычно поинтересовалась мама, ставя на стол плошку с соусом – она любила подавать соус именно в этой плошке, разрисованной причудливо, взятой в том же самом индийском магазинчике, откуда чай. Так веселее.

   - Все нормально, - сказала Кайли.

   Не рассказывать же о печальных, как у престарелого дога, глазах Фэйрфокса, о собственной глупой растерянности и о том, что хочется поскорее взять старый ноутбук, которым Кайли пользовалась дома, и прошерстить Сеть на предмет вакансий.

   Ничего не происходит. Все как всегда.

   Всем известна простая истина: не любишь людей – не будь врачом, не любишь детей – педагогом, не любишь мусор – уборщиком. Хотя с последним можно поспорить. Да и первое с появлением доктора Хауса, сериал про которого с удовольствием смотрела Глэдис, становится под вопросом. Но со вторым спорить никак не получается.

    За свою жизнь Кайли непрерывно училась много лет. То есть с первого класса школы и весь курс, на котором готовили квалифицированных секретарей. И видела много разных педагогов. Были среди них и те, что вызывали в ней симпатию, но таких случилось двое или трое за все время обучения. Прочие же оказывались либо скрытыми садистами, находившими удовольствие в том, чтобы помучить детей, либо равнодушными, поглядывавшими на часы – когда домой можно будет уйти. Называться педагогом и быть им – разные вещи, эту истину Кайли поняла давненько. И так странно, что именно эти педагоги научили ее тому, как она живет сейчас. Научил один случай. Тогда ей исполнилось двенадцать лет.

   Произошло это ранней осенью, в первые дни сентября. До физики и химии ученики еще не дошли, потому учиться было не так противно, как несколько лет спустя. Классная руководительница Кайли была неплохой женщиной, вела дополнительные занятия с трудными подростками – в основном, с «цветными» из соседних кварталов, где вовсю царствовала преступность. Кайли участвовала в самодеятельности, в жизни класса. Она вообще была активным ребенком. Ее активность все испортила в один не самый прекрасный день.

   Она теперь уже не могла вспомнить, как называется тот урок, когда после занятий класс собирается и обсуждает что-то со своим классным руководителем. Классный час или классный урок? Теперь, на работе, это называют летучками и разбором полетов. Давно это было. Но детали не так важны.

   На одном из таких часов классная начала издалека. Она завела какую-то речь, Кайли уже не помнила, как и что она говорила, помнила лишь, что вдруг учительница назвала ее имя и вызвала к доске. Кайли вышла. Она была неплохой ученицей, хоть французский и математика у нее всегда хромали, но ее было за что похвалить, и она подумала: вот он, мой час! Сейчас классная скажет о ней несколько хороших слов, и будет настроение весь день, и дождь за окном уже не покажется унылым, и можно забыть, что учиться еще так долго – целую длинную, холодную зиму учиться!

   Это оказался тот случай, когда Кайли получила один из самых важных уроков от жизни: жди плохого вместо хорошего, и будет не так больно, когда твои ожидания оправдаются.

   Ее не стали хвалить. Напротив. Доска стала для нее... Ну как его? Столбом позора? Где бичуют, или что-то вроде того. История ей тоже плохо давалась... Классная начала стыдить Кайли, долго и методично, потряхивая номером газеты «Вечерний Нью-Йорк» за прошлый месяц. Что же было в этом номере, от чего так замер весь класс? Кайли сначала не понимала, понимание явилось не сразу.

   А потом она вспомнила. Это было в конце августа. Кайли проводила каникулы у бабушки в Гарлеме, тогда бабушка еще была жива. И в ее квартирке в старом доме пахло так хорошо – отдыхом и приключениями. Гарлем, конечно, но все-таки... Каникулы. Беззаботность и расслабленность. Бабушка у Кайли была чудной. Она любила яркие цвета, курила на кухне и иногда ездила автостопом. Она же получала «Вечерний Нью-Йорк» по подписке. И как-то раз она прочла Кайли заметку. Нью-йоркским школьникам предлагали позвонить в редакцию и побеседовать с журналисткой на предмет своей жизни в школе. Мол, для публикации ей нужно опросить учащихся. Почему нет? Бабушка дала Кайли газету, и Кайли позвонила. Банальные вопросы. Даже неинтересно. Как зовут? Где учишься? Какие предметы нравятся? И вообще нравится ли в школе?

   Что бы вы ответили на месте Кайли? Врать она тогда не умела, сложную науку сию постигла уже, став взрослой. Да и незачем ей было врать. Что такого в том, что ей скучно на математике, она ее не очень любит, что в школу ей иногда не хочется идти и вообще ей там не очень нравится?

   Большинство учеников думает так же. Некоторые ненавидят школу лютой ненавистью, с ее партами, охраной на входе и заляпанной доской. Однако обычно это не имеет таких последствий.

   Классная выходила из себя, тряся газетой. Она обвиняла Кайли в неуважении к ней, к директору, к святым стенам родной школы. Это был позор! Позор для нее, для всего класса, для директора, ну, и конечно, для школы! Как Кайли могла так поступить с ней и со школой?! Другие дети написали, как они любят свои школы, а ты! То есть Кайли вот так в спину нож воткнула!

   Кайли долго не понимала, за что ее ругают. За правду? Наивный ребенок. Теперь-то она знала, что правду очень часто нужно прятать поглубже и не высовываться. Знать-то знала, но делать как следует так и не научилась.

   Класс недоумевал. Потом ему просто стало все равно. Среди одноклассников Кайли не было ярых защитников школы и ее чести, чтобы они начали активно травить провинившуюся соученицу.

   Но классная не унималась. Сначала Кайли пыталась что-то отвечать. А потом поняла, что это бесполезно, и умолкла. Стоять у доски она уже устала, ей было обидно, очень обидно. Но Кайли считала, что права, и не собиралась отступать. Однако, дети хитры по своей натуре. Кайли поняла, что ей не уйти от классной, если хотя бы не притворится, что раскаивается. Она сильно постаралась, но все-таки заплакала. Слезы ее классная сочла признаком осознанной вины, и, положив газету на стол, разрешила Кайли сесть.

   Стоит ли говорить, что Кайли возненавидела ее после этого?

   Когда урок закончился, мама одной из одноклассниц Кайли, которая работала в школе, погладив девочку по голове, сказала:

   - Все нормально, ты не виновата, репортеры все время что-то врут, выворачивают слова наизнанку.

   Конечно, Кайли была не виновата. И она это понимала. Виновата была ее классная. Кайли теперь уже не помнила ее фамилии, только имя – Долли. Но и этого ей оставалось достаточно. Теперь она уже не ненавидела ее. Хотя если бы встретила на улице, никогда бы не поздоровалась. Обида никуда не делась.

   Сейчас Кайли смотрела на эту историю как бы со стороны. И ей казалось, что поведи она себя иначе, если встала бы и гордо заявила о своих правах быть честной, если считала это нужным, конфликт был бы исчерпан. Хотя... Но в тоже время она понимала, что была ребенком, недурно воспитанным, и считала, что перечить взрослым, тем более учителям – неприлично.

   Педагог может ненароком обидеть ребенка, но все равно он будет в этом виноват. На то он и педагог, чтобы предвидеть возможные обиды и уметь их избегать. Но педагог не имеет права намеренно унижать или оскорблять своего ученика, если он так поступает, он не педагог, да и человек так себе, потому что победа над слабым не делает чести никому.

   И вот после того случая Кайли научилась, что правда никому не нужна, что ждать лучше плохого, а хорошее будет сюрпризом. Зато она была подготовлена. Может, потому и не стала рыдать над возникшей проблемой.

   А увольнение – проблема, и еще какая. Огромная проблема, учитывая то, что деньги требуются постоянно, и еще больше их требуется для того, чтобы мама смогла жить.

   Глэдис требовалась пересадка сердца.

   Проблемы с этим жизненно важным органом обнаружились несколько лет назад, когда Кайли работала в первой своей фирме, начинала помощницей секретаря. Вдруг на плановом обследовании врач забеспокоился, снял еще раз электрокардиограмму, отправил на дополнительное обследование, и обнаружилось – порок. У него имелось длинное и сложное название, о котором старались не думать.

   Тут же потребовались деньги на лекарства, и Кайли устроилась на дополнительную работу. Потом перешла в фирму, где торговали малиновым и салатовым, и предлагали хорошую зарплату. Она крутилась, как могла, и денег все равно не хватало. Особенно их стало не хватать в последние полгода, когда пришло понимание: пересадки не избежать.

   Конечно, Глэдис числилась в федеральной программе. Конечно, там была очередь длиной в несколько километров, а мамин случай считался не самым сложным и не самым срочным. Конечно, она держалась молодцом и старательно не думала об этом. Но Кайли не могла все оставить в подвешенном состоянии. Если требуется платная операция – она постарается добыть деньги. И она старалась. Деньги добывались, но все в каких-то небольших количествах, а больше зарабатывать Кайли не умела.

   Она не была финансовым гением, и редким специалистом тоже не была. Она не хотела раньше для себя особенной жизни, где все сияет, искрится и каждый день приключения. Хотелось простого: уютный дом, муж, дети – да только все это как-то обходило стороной. А в последнее время и вовсе не до того.

   Дом... Кредит еще не выплачен, а Кайли теряет работу. Где взять денег? Где взять их сразу много?

   Не банк же грабить, в самом деле.

   Был одиннадцатый час. Мама отправилась спать (она соблюдала режим), и Кайли притащила на кухню ноутбук, натужно скрипевший старыми потрохами и дышавший почти интимно. Скоро машинка отдаст концы, а пока работает. На вечер ее хватит.

   Вакансий было немного. Кайли выписала несколько вариантов, чтобы позвонить завтра, и отправила резюме по имеющимся электронным адресам. А вдруг повезет.

   Она читала очередной пассаж в духе «требуется секретарша не старше 25 лет, рост от 170, блондинка», сформулированный так, чтобы не обвинили в сексизме, когда завибрировал мобильный телефон.

   Этим аксессуаром – подержанным и дышащим на ладан, как и компьютер, но все же рабочим, - Кайли обзавелась, когда стало известно о болезни мамы. До этого обходилась так. А тут понадобилось, чтобы делать контрольные звонки, и чтобы мама всегда могла позвонить, если нужно. Номер был известен еще лечащему врачу мамы и паре друзей Кайли. Например, лучшей подруге Ширли, однако та уже три месяца как улетела работать в Австралию и вернется только года через два. Электронных писем было маловато для полноценного общения, а звонила Ширли редко. И это точно не она.

   Кайли бросила взгляд на экранчик мобильного телефона. Ага.

   - Привет, Джон.

   Она встала и закрыла дверь на кухню, чтобы не разбудить маму громкими разговорами. Стены в доме были картонные.

   - Привет, Кайли. Как твои дела?

   - Как обычно. – Сразу вываливать на Джона свои беды не стоило. Да и не факт, что они его касаются. К тому же, если он звонит так поздно, то по делу. – Что-то случилось?

   - Нет, ничего, но мне необходимо с тобой встретиться.

   - Давай завтра после семи.

   - А нельзя сейчас?

   Кайли вздохнула.

   - Почему сейчас?

   - Срочный разговор. Ну, сделай мне одолжение! Это не займет много времени.

   Кайли бросила взгляд на часы.

   - Ладно. Полчаса, не больше. Я надолго не могу уйти.

   - Хорошо-хорошо. В кафе на углу, идет? Через пятнадцать минут.

ГЛАВА 3

Джона Ходжеза Кайли знала лет сто. Или двести. В общем, с тех самых пор, как встретилась с ним в первом классе школы. Джон сидел за нею и иногда дергал за волосы, а иногда пихал за шиворот скомканные шпаргалки. Так началась их дружба, продолжавшаяся до сих пор.

   Уже в послешкольные времена, когда вокруг буйным цветом расцветали студенческие романы, Джон попробовал поухаживать за Кайли. Но она так привыкла, что он готов носить ее рюкзак или давать списывать математику, - романтикой тут и не пахло, зато дружба была налицо. Так у них ничего и не получилось.

   Кайли занялась секретарской деятельностью, а Джон пошел в менеджеры. Удивительная профессия, чем только ни приходится заниматься. Сейчас Ходжез просиживал штаны в фирме по продаже бытовой техники и эту самую технику, соответственно, продавал. Временами успешно (и тогда на полученные проценты закатывал вечеринки), временами не очень (и тогда ужинал в дешевых пиццериях). Иногда они с Кайли встречались, вспоминали старые времена, ходили в кино и забывали друг о друге на какое-то время.

   Джон был хорош тем, что ему можно позвонить в любое время дня и ночи и поплакаться в широкую мужскую грудь, хотя бы и по телефону. Или вот в кафе за ланчем. Когда Кайли «выходила в свет» с Джоном, окружающие дамы начинали проявлять повышенную активность и бросать завистливые взгляды. Хождез напоминал голливудскую звезду, причем наихудшего пошиба: при виде него женщины начинали мучительно вспоминать, в каком фильме его видели. Джон в кино не снимался, дам коллекционировал, не женился и периодически звонил Кайли.

   Кафе «У Робина» работало до часу ночи. Здесь подавали все традиционные блюда, какие нужны оголодавшему человеку среднего класса: сандвичи, картошку фри, стейки, обильно политые кетчупом. Когда Кайли вошла, Джон помахал ей из-за столика и поднялся навстречу.

   Он был на голову выше нее, черноволос, смазлив и улыбчив. Приветствие в виде смачного поцелуя в щеку, легкий запах «Фаренгейта», и счет он оплатит, можно не сомневаться. Кайли после маминого ужина не хотелось есть, она ограничилась тем, что заказала пиво.

   - Обычно ты предпочитаешь чай, - заметил Джон.

   - Сегодня был тяжелый день.

   - Опять завезли партию плюшевых танкеток, и никто не знает, куда их девать?

   - Хуже. Кончились танкетки. – От Джона скрывать правду не имело смысла – все равно рано или поздно придется рассказывать, чтобы выслушать настоящий мужской совет. Эти советы временами сильно Кайли помогали. – Банкрот.

   Джон приподнял тонкие брови:

   - Вот как!

   - Вот так, - мрачно сказала Кайли, обнимая ладонями холодный запотевший стакан. В кафе было жарко, а трогать стакан – приятно. – Допродавались.

   - Этого следовало ожидать. Ваш шеф совершенно не умеет вести дела.

   - Он не любит торговать черными стульями. Это точно.

   - И что ты намерена делать?

   - Не знаю. Вряд ли нас всех выгонят вот так сразу. Отработаю еще какое-то время. А вообще-то, ты оторвал меня от рассылки резюме.

   - Ну, извини, - сказал Джон, совсем не извиняясь. – Может, что и ни делается, все к лучшему.

   - К лучшему? О, отличное мнение. Теперь надо заново искать работу, а у мамы туча обследований в следующем месяце. И лекарства. Ты знаешь, какие сейчас цены на лекарства? Вообще-то на дворе мировой экономический кризис, если ты не заметил.

   - Могу только догадываться, сколько стоит нынче лечение. Но я не шучу, Кайли. Я тебя за этим и позвал.

   - Чтобы я рассказала тебе про банкротство?

   - Чтобы предложить тебе работу.

   Она недоверчиво уставилась на Джона.

   - С чего бы это?

   - Друзья должны помогать друг другу, так? Вот я и хочу тебе помочь.

   - Но ты же не знал, что меня завтра уволят.

   - Я надеялся, что ты согласишься на предложение получше, чем эта ваша персиковая фирма.

   - Она не персиковая, - зачем-то уточнила Кайли, - это слишком консервативный цвет...

   Впереди забрезжила надежда.

   - А что за работа?

   - Ничего такого, с чем бы ты не могла справиться. Компания называется «Лаванда».

   - Никогда не слышала о ней.

   - Это наши конкуренты.

   - Погоди, я не улавливаю логики. Ты хочешь, чтобы я устроилась на работу к вашим конкурентам? Кем?

   - Секретарем вице-президента. Там сейчас открылась вакансия.

   - Меня могут не взять. У меня не такой впечатляющий послужной список.

   - Тебя порекомендуют.

   - Кто? Что за загадки, Джон?

   Он вздохнул и откинулся на спинку стула.

   - Слушай, мы друг друга знаем много лет, так что не буду ходить вокруг да около, к тому же, у тебя всего полчаса. Тебе нужна работа, а мне информация. Устроишься, осмотришься, потом подбросишь мне немного сведений, что там у них идет да как. Какие сделки заключаются, о чем говорят на совещаниях... В сейфах шарить не придется, не бойся. Ничего незаконного.

   - Джон, - пробормотала Кайли, - но это уже незаконно.

   Она сидела и смотрела на его чуть раскосые глаза, на морщинку у верхней губы, на волосы, аккуратно зачесанные назад. Привычный, знакомый до последней черточки Джон. Друг до гроба.

   - Как же - законно, - продолжила Кайли уже более напористо, - это называется промышленный шпионаж!

   - Тише! – зашипел на нее Джон и замахал руками, как ветряная мельница крыльями – на Дон Кихота. – Не кричи на все кафе. Ну, шпионаж. Но мне это правда нужно. Меня сделали топ-менеджером, и если я притоплю «Лаванду», то погладят по голове. Они уводят сделки у нас из-под носа. Хочу отплатить им той же монетой.

   - Джон, это действительно против всех законов.

   - Ну и что? Капельку нечестно, только и всего. Подумаешь, сболтнула в разговоре приятелю, о чем трепались начальники на брифинге!

   - Ты представляешь, что со мной сделают, если узнают?

   - Никто ничего не узнает. К тому же, я не прошу тебя заниматься этим вечно. Так, пара сделок, и этого хватит.

   - Джон...

   - Кайли, тут думать нечего. Или соглашайся, или нет. К тому же, зарплата там хорошая.

   Он назвал сумму.

   - Да, но...

   - Подумай о матери, - сказал Джон жестко, глядя ей в глаза.

   Да, он прав, черт побери. Подумай о матери, Кайли Вильямс. О матери, у которой очень больное сердце. О матери, за которую ты жизнь отдашь, не только шпионажем займешься. Операцию нужно провести, чем скорее, тем лучше. Мама говорила, что может в каждую минуту найтись подходящий донор... Она и в платной программе состояла, на всякий случай. На всякий. На такой вот.

   Кайли покачала головой.

   - Мне надо подумать. До утра.

   - Ладно, - кивнул Джон, - до утра. Но не затягивай.

   - Куда мне затягивать, зачем? – усмехнулась Кайли и встала. – Я пойду, пожалуй.

   - Эй, ты пиво не допила.

   - И хорошо. Для таких решений нужна трезвая голова.

   Она шла домой медленно, переходя из одного освещенного отрезка улицы в другой. Фонари светили тускло – видать, чтобы добавить еще переживаний к осенней депрессии.

   Джон прав, выхода у меня нет, думала Кайли. Какой тут выход? Изложенное быстро и четко, и так легко, предложение старого приятеля ужасало. И вместе с тем... вместе с тем, Джон сказал: шарить в сейфах не придется. Просто пересказать несколько разговоров... И все равно это кошмар.

   Кайли гордилась тем, что всегда поступала честно. Не обманывала, не придумывала преступных схем, вообще была паинькой. Может, это ее и подводит по жизни. Может, если бы она была оборотистой, как Джон Ходжез, то давно сделала бы карьеру и не думала, где взять денег на мамино лечение, на выплату кредита, на новые ботинки... А сейчас придется думать. И решать – поступить нехорошо и спасти маме жизнь, или...

   Да какие «или». Зарплата, озвученная Джоном, весьма велика. Такую не получишь без рекомендации. Испытательные сроки, все понятно. А здесь... Предложение на самом деле выгодное, по всем аспектам, кроме морального.

   Кайли до смерти не хотелось обманывать.

   Да и, как всегда, встает проблема – она не умеет писать про себя, не умеет рекламировать. Резюме не то чтобы впечатляющее. Вопросы денег ее убивали, так как это совершенно не ее любимое занятие – их добывать. Тупик какой-то или круговорот.

   Она вошла в дом, закрыла дверь, сняла куртку и ботинки, прислушалась: мама явно спит. Хорошо.

   Кайли вернулась на кухню и уставилась в экран ноутбука.

   В детстве она хотела поскорее вырасти и стать взрослой, получить Барби на Новый год, в отрочестве – купить туфли на платформе, пойти на концерт рок-звезды, влюбиться, в юношестве – влюбиться взаимно, сделать волосы кудряшками, стать рок-звездой. Потом закрутилось – окончить семестр без плохих оценок, получить диплом, найти работу, получать больше, ходить на фитнесс, купить зимние сапоги, встречаться с подходящим мужчиной, купить пальто, сделать прическу, не убить начальника, сменить работу, купить хлебопечку, вышивать по вечерам, сходить в бар с Ширли... Кайли всегда чего-то желала. Сейчас ничего не хотелось, кроме одного: сделать так, чтобы мама выздоровела.

   День за днем пролетали как мгновение, не успела опомниться – уже ночь и опять пора спать. А жить когда?

   В последнее время она плохо понимала, что происходит вокруг нее и что вообще происходит с ней, где она находится. Хотелось остановиться и оглядеться, чтобы понять.

   Иногда Кайли физически чувствовала, что нужно что-то очень хорошее, чтобы снова начать двигаться, радоваться, верить в себя. Какой-то мощный толчок в спину, стимул. Нет такого. Где взять? Верить, что само свалится, наивно. Стимулы нужно искать самой, и Кайли думала: к чему ей еще стремиться, что ей еще надо, а? Чего она хочет? Кроме жизни мамы. Это понятно. Но она, она сама?

   Иногда очень хотелось быть тем приятным, холодным, спокойным голосом в трубке, который готов ответить на все ваши вопросы, улыбнуться, помочь, поблагодарить за звонок. Хотелось быть непробиваемой. Чтобы бы на все вопросы и замечания, упреки, хамство ответом была улыбка, твердый взгляд и никакой дрожи в руках. Но... Кайли так не могла, не умела. И очень, очень хотела научиться. Ей казалось, что тогда она решит свои и мамины проблемы быстрее и легче. Чтобы не прокручивать в голове, как сейчас, момент, в котором, если бы можно было отмотать эту чертову пленку назад, она бы повела себя иначе...

   Впрочем, сейчас именно такой момент. Можно повести себя так, как всегда: быть честной и отказаться от предложения Джона, искать работу самостоятельно, пытаться прорваться. Но что Кайли дало это бытие честной? Ничего особенного, кроме спокойной совести.

   Утром, еще до кофе, она отослала Джону SMS: «Я согласна».

ГЛАВА 4

Самое неприятное было то, что Кайли сразу понравилось в «Лаванде».

   Офис фирмы располагался ближе, чем ее предыдущая работа, откуда ей достались приличные рекомендации и ужасной пошлости розовый пуфик. Пуфик Кайли задвинула в самый темный угол дома, а рекомендации приберегла. Впрочем, Джоан Барнс, начальница отдела кадров, на бумажки едва взглянула.

   - Мистер Ходжез сказал, что вы квалифицированный работник.

   - Да, - сказала Кайли. Она немного стеснялась. Кабинет у Джоан был хороший, без излишеств, вроде полосатых красно-зеленых занавесок, да и вся фирма смотрелась образцом респектабельности.

   - Ваш стаж работы?

   Последовал обычный набор вопросов, после чего Кайли сообщили, что ее берут на испытательный срок. Вот так сразу, после собеседования. Это показалось странным.

   - А разве я не должна сначала встретиться с мистером Элсоном? – Так звали вице-президента, у которого ей предстояло работать.

   - Скажу вам по секрету, мистеру Элсону все равно, кто сидит в приемной, - фыркнула Джоан. – К тому же, сейчас он в отъезде, а секретарша должна войти в курс дел. Вам не нравится такой расклад?

   - Нет, что вы, меня все устраивает, - поспешно сказала Кайли.

   Она смотрела на длинную шею Джоан, на ее маленькие ушки с серебряными сережками и чуть капризный изгиб красивых губ, и гадала: у Джона с ней роман или нет? Скорее всего, да, иначе с чего бы ей брать на работу Кайли. А если роман – то по любви или по производственной необходимости?

   Кайли никогда не идеализировала Джона. Он умел пользоваться людьми.

   Ею же пользуется.

   Для нее дружба была возможна, только если есть понимание позиций друг друга в жизненно важных вопросах. Для Кайли дружба – это когда можно сказать, что думаешь, а не молчать, делая вид, что все понимаешь, со всем соглашаешься и поддерживаешь даже в тех вопросах, в которых ты занимаешь четко противоположную позицию. Она не считала, что такая ложь есть выражение дружеских чувств.

   Джон знал, что Кайли придется переступить через себя, чтобы поступить так, как он просит. Она подумала – и переступила. Все честно. Она согласилась сама.

   - Вы можете приступить сегодня?

   - Да, конечно, могу.

   - Отлично, - обрадовалась Джоан. – В таком случае, идемте, я покажу вам ваше место и расскажу о фирме.

   Пока они шли по коридору, Джоан болтала:

   - «Лаванду» основал Тимоти Браунинг десять лет назад. Сейчас тут командует его племянник, Кевин Браунинг, а мистер Элсон – его лучший друг еще с университетских времен. Мы занимаем два этажа и еще часть третьего. Вам сюда. Заходите.

   Джоан распахнула перед Кайли дверь с табличкой «Дэвид Элсон. Вице-президент».

   Приемная оказалась не слишком большой, но уютной: шкафы, широкий стол, цветы в расписных горшочках и стойкий запах офисной техники. За столом сидела женщина в широком пестром свитере; подойдя ближе, Кайли поняла, почему открывается вакансия: секретарша была беременна.

   - Дейзи Стигг – Кайли Вильямс, - представила их друг другу Джоан. – Дейзи объяснит вам, в чем будут состоять ваши обязанности. Удачи.

   Джоан развернулась и покинула помещение, две секретарши – бывшая и будущая – в некоторой неловкости уставились друг на друга, затем Дейзи заговорила:

   - Джоан просто великолепна. Знакомьтесь – и удрала. Вам не кажется, что она легкомысленная особа?

   - Кажется, - ответила слегка развеселившаяся Кайли.

   - Тогда ну ее, мы справимся сами. – Она поднялась из-за стола, придержав живот. – Как видите, я уже скоро стану слишком неповоротлива, чтобы бегать по всем поручениям мистера Элсона. Хотя он меня щадил все эти месяцы и гонял по своим поручениям курьеров. Они, бывает, сидят в офисе без дела и все время забегают ко мне то на кофе, то на чай. Кстати, хотите чаю?

   Кайли уже сама заметила в нише маленькую кухоньку.

   - Если не трудно, спасибо... А мисс Барнс сказала мне, что мистер Элсон не замечает, кто сидит у него в приемной.

   Дейзи фыркнула.

   - Джоан просто завидует! Она когда-то строила ему глазки, а он не заметил, вот она и язвит иногда исподтишка. На самом деле, мистер Элсон – прекрасный начальник. Не сваливает на тебя кучу работы, которую ты не обязана делать, не орет просто так, не заставляет оставаться сверхурочно. Ну, иногда бывает, конечно, но за дополнительные часы всегда платят, причем по двойному тарифу. Бывает, что у них совещания затягиваются, приходится сидеть и стенографировать. Вы владеете стенографией?

   - Конечно.

   Электрический чайник солидно запыхтел, выпустил из носика вкусные плотные облачка пара и успокоился.

   - Сейчас мистер Элсон в отъезде, - продолжала щебетать Дейзи, разливая по чашкам с корпоративным логотипом зеленый чай. – И это хорошо, я передам вам дела в тишине и покое. Когда его нет, тут намного меньше посетителей. И звонков тоже меньше.

   - Вы давно тут работаете?

   - Уже четыре года. До меня была какая-то старушка, по-моему, ее держали только из уважения к сединам. Какой у нее был беспорядок в бумагах, ужас! Но я быстро разобралась. И вы разберетесь. – Дейзи вернулась за стол и предложила: - Садитесь вот сюда. Я сейчас вам расскажу все в общих чертах, а потом покажу, где что лежит.

   В течение последующих двух дней Кайли ускоренными темпами проходила курс под названием «Сориентируйся в приемной и кабинете Дэвида Элсона» и нашла его весьма захватывающим. Судя по всему, ее новый начальник вел весьма бурную жизнь. Он явно не из тех вице-президентов, которые садятся на головы своим подчиненным и втихаря крадут их идеи, надеясь остаться в истории. Нет, Элсон представал перед нею человеком занятым и фонтанирующим не только идеями, но и способами их реализации, по поводу чего, как объяснила Дейзи, часто собирались экстренные совещания, все бегали, сломя голову, а потом всей фирмой отмечали новую удачную сделку.

   - Сейчас он улетел в Китай, открывать там филиал. Во всяком случае, договариваться об открытии.

   - Это ужасно далеко.

   - Кошмар просто. И эти китайцы, их сколько миллиардов, уже два? Им явно не хватает Янцзы, чтобы стирать, а у нас отличные стиральные машины!

   Они посмеялись.

   - Как бы там ни было, теперь вы все знаете, - сказала Дейзи. Второй день работы в «Лаванде» неумолимо приближался к вечеру. – Завтра я уже не появлюсь.

   - Разве вы не познакомите меня с мистером Элсоном?

   - Боюсь, что нет. Он предупрежден о том, что в приемной теперь сижу не я. У меня важное обследование завтра, и я не могу его пропустить. Но вы не бойтесь, - ободрила она, заметив несколько скептическое выражение лица Кайли, - мистер Элсон – просто душка! Он вас не обидит. Вот его график на завтра. – Дейзи положила листок на стол. – Он прилетает десятичасовым рейсом. Нужно заказать ему такси, которое привезет его сюда.

   - Он не поедет домой после такого перелета?

   - Конечно, нет. В час у них совещание с мистером Браунингом. Мэри и вы будете там присутствовать.

   Мэри звали секретаршу генерального директора, с которой Кайли уже успела познакомиться.

   - Хорошо. – Она постаралась расправить плечи и выглядеть увереннее.

   - Не бойтесь, - без труда разгадала ее сомнения Дейзи. – Все будет в порядке. Вам понравится мистер Элсон, определенно.

ГЛАВА 5

В первый момент Кайли не смогла определить, понравился ей мистер Элсон или нет – просто потому, что он пролетел мимо нее на крейсерской скорости и скрылся в своем кабинете, крикнув на ходу:

   - Кофе! Большую кружку!

   Дверь в его кабинет так и осталась распахнутой. Рот Кайли – тоже. Потом она его захлопнула и быстро пошла делать кофе.

   Держа в руках самую большую чашку с логотипом «Лаванды», Кайли осторожно заглянула в кабинет.

   Ее шеф уже успел небрежно бросить щегольское серое пальто на одно из кресел для визитеров, устроиться за столом и распаковать ноутбук, и, сосредоточенно уставившись в его экран, неистово щелкал «мышкой». Кайли подошла и осторожно пристроила чашку с кофе на специальную подставку.

   - Спасибо, Дейзи, - сказал мистер Элсон, не поднимая головы, и тут Кайли стало смешно.

   - Здравствуйте, мистер Элсон, - промурлыкала она. – Я не Дейзи, я Кайли Вильямс.

   - Черт! – сказал он и поднял голову.

   Дэвид Элсон оказался человеком молодым и красивым – а Кайли почему-то думала, что он старше! Жестко красивым. Все его лицо было резко очерченным, как будто Создатель, рисуя эскиз Дэвида Элсона, слишком сильно и раздраженно надавливал на карандаш. Никакого сходства с мягкими чертами Джона. Узкое лицо, пронзительная линия губ, острые глаза под высоким лбом с уже обозначившимися морщинками и зачесанные назад прямые светлые волосы. Кайли сглотнула.

   Элсон поднялся и протянул ей ладонь.

   - Простите. Я совсем запутался в часовых поясах и сам не свой. Решил почему-то, что Дейзи еще не ушла, хотя сам ей вчера звонил. Дэвид Элсон. Приятно познакомиться, мисс Вильямс.

   - Очень приятно. – Она пожала его прохладную сухую руку. Дэвид тут же сел обратно за компьютер и левой рукой ухватил чашку из подставки. Кофе угрожающе заплескался.

   - Значит, вы теперь будете моими глазами и ушами, - сказал Элсон. Кайли оторвалась от созерцания кофе (не перелился).

   - Что?

   - Секретарша – глаза и уши босса! – провозгласил Элсон. Он пил кофе большими глотками, как сок, и, казалось, ничуть не обжигался. – Будете мне докладывать обо всем, что творится в фирме. И если кто-то будет говорить про меня гадости – доложите, я его немедленно уволю!

   Кайли сглотнула. Знал бы он...

   Нет. Вот он-то как раз и не должен ничего знать.

   - Почему вы так помрачнели? Я шучу. У меня специфическое чувство юмора. Привыкайте, мисс Вильямс. Или я могу звать вас Кайли?

   - Да, мистер Элсон.

   - А вы зовите меня Дэвид. С Дейзи мы именно так и договорились. Мистер Элсон – это когда приходят гости, для солидности. Но нам-то с вами солидность ни к чему!

   Вот уж точно, подумала Кайли.

   - А Дейзи все время называла вас мистером Элсоном.

   - Для солидности. Чтобы не уронить меня в ваших глазах. Дейзи трепетно относится к моей репутации. Надеюсь, и вы так будете... Мой график на сегодня?

   - Секунду. – Кайли сбегала в приемную, схватила со стола нужный листок и вернулась к столу Элсона, где кратко огласила пункты программы на день.

   - Угу. Хорошо. Еще я хочу, чтобы вы позвонили в «Джексон Индастриз» - все контакты Дейзи наверняка вам оставила – и пригласили человека по фамилии Финли завтра к трем. Если будут звонить по поводу холодильников из «Айса», перенаправьте их в маркетинговый отдел – пусть там разбираются. Обо всех звонках мне говорите, возможно, кое-какие я не пожелаю принять. Вы ведь умеете лгать в трубку нежным голоском?

   Кайли развеселилась.

   - «Извините, мистер Элсон уехал на важную встречу! Что ему передать?» - пропела она.

   - Очень хорошо. У вас сопрано?

   - Пела в школьном хоре.

   - И как, получалось?

   - Не очень. Вообще-то это было обязательно. Уроки пения для всего класса, отказаться невозможно. В результате хор звучал... странно.

   - А у меня абсолютный слух, - похвастался Элсон, одним глотком допил кофе и сунул кружку Кайли. – Ну, бегите. Дверь можете не закрывать, я не люблю замкнутых пространств.

   Вот странный, подумала Кайли, устраиваясь за своим столом. Начальники, с которыми она сталкивалась до сих пор, ревностно оберегали суверенное пространство своих кабинетов – как будто к ним в любой момент могла вторгнуться толпа варваров, топая и гогоча. Она слышала, как Элсон с кем-то разговаривает по телефону, и внезапно успокоилась. Кажется, тут проблем не будет.

   Если не считать той маленькой проблемы, что ей нужно шпионить за вице-президентом. И за президентом тоже. Кайли усилием воли прогнала эти неприятные мысли.

   Ближе к вечеру, уже после совещания у Браунинга, слегка обалдевшая от свалившейся на нее информационной лавины Кайли оторвалась от распечатки документов и подумала, что Элсон что-то притих. Еще полчаса назад он бодро с кем-то ругался по телефону, затем шуршал бумагами, а сейчас ни звука. Может, медитирует? Кайли встала и осторожно заглянула в кабинет начальника.

   Дэвид Элсон спал, положив голову на руки, а руки – на блестящую, отполированную уборщицей черную столешницу. Оставленный без внимания ноутбук тоже ушел в спящий режим.

   Кайли остановилась у стола, не зная, что делать. Сотрудники собирались домой, в коридоре хлопали двери и раздавались веселые голоса, а у нее тут спящий вице-президент. Бедняга. Смена часовых поясов никому на пользу не идет.

   Подумав немного, Кайли тихо вышла из кабинета и закрыла туда дверь. И вовремя: буквально через минуту влетела Мэри со стопкой бумаг в руках.

   - Привет снова! – скороговоркой выпалила она и откинула со лба светлые кудряшки. – Элсон у себя?

   - У него важная встреча. – Кайли протянула руку. – Оставьте, я передам.

   Мэри сунула ей бумаги.

   - Спасибо! Вы такая милая. Обязательно нужно, чтобы он подписал их до завтра.

   - Я дождусь окончания встречи и потом положу их вам на стол, - успокоила ее Кайли.

   - Здорово! Я рада, что вы к нам пришли. Дейзи очень мила, но в последнее время ни о чем не могла говорить, кроме будущего ребенка. – Мэри необидно засмеялась. – А я ничего не понимаю в детях! До завтра, ладно?

   - Ладно, - легко согласилась Кайли.

   Она переложила принесенные Мэри бумаги так, чтобы мистеру Элсону было удобнее их подписывать. Интересно, как долго он собирается спать? Впрочем, у нее есть чем заняться. Кайли закончила расшифровку стенограммы сегодняшнего совещания и разослала ее по всем электронным адресам, по которым должна была, потом позвонила маме, чтобы предупредить, что задержится, и взялась за распечатку макетов к завтрашнему утру. В середине этого увлекательного процесса дверь в кабинет скрипнула. Кайли обернулась.

   Элсон стоял на пороге, ероша светлые волосы. Они ерошились плохо и норовили упасть длинными прядями вдоль щек.

   - Я уснул прямо на столе, а вы меня не разбудили. И задержались из-за меня, - посетовал Дэвид. – Могли бы давно уйти домой.

   - Не могла же я вас так оставить, - улыбнулась Кайли.

   - Спасибо. Я поймаю для вас такси.

   - Что вы! – она почти испугалась. – Я прекрасно доберусь на метро.

   Еще не хватало, чтобы он вызывал для нее такси. Это уже за пределами альтруизма. К счастью, Элсон не стал настаивать.

   - Ладно. Если вы так хотите...

   - Мэри принесла приложения к договорам. Их нужно подписать до завтра, - Кайли кивнула на пачку у себя на столе.

   - Вот завтра и подпишу. Сейчас уже не способен. Вы тоже можете идти домой, Кайли.

   Она кивнула.

   Кайли завязывала шарф, когда Элсон снова вышел из кабинета – уже в пальто, с сумкой через плечо.

   - Вы готовы? Пойдемте. Хоть до метро вас провожу.

   Станция подземки располагалась в двух шагах, и Кайли не понимала этой заботы начальника. Еще ни один шеф с ней так не обходился.

   Видимо, Дэвид почувствовал ее недоумение, так как объяснил:

   - Я просто хочу познакомиться с вами получше. Нам ведь дальше работать вместе, а шеф и его секретарь – это всегда команда. А я сегодня так и не успел толком с вами поговорить.

   - Не думаю, что вы многое потеряли, - пробормотала Кайли, выходя следом за ним в коридор. Они медленно двинулись к лифтам.

   - Не слышу, что вы там бормочете.

   - Я говорю, что очень рада знакомству, мистер Элсон. Дэвид.

   - А. Я тоже. Очень рад. Вы любите тыквы?

   Кайли чуть не споткнулась.

   - Тыквы?

   - Ну да. Ведь скоро Хэллоуин.

   - Да...

   - Я люблю. Тыквы оранжевые и такие... как говорит мой племянник – он тинейджер – позитивные. Определенно позитивные. Помню, в детстве мы вырезали в них треугольные глаза и ужасающий рот, а внутрь ставили свечку. Вот, вы обо мне уже знаете, что я люблю тыквы. А вы что любите?

   Кайли постаралась не улыбаться. Она по природе своей была достаточно замкнутым человеком и раскрывалась лишь в компании давно знакомых людей. Но мистер Элсон обладает определенным талантом вызывать людей на разговор. Как там про него сказала Дейзи? Душка.

   - Я люблю занавески. Оранжевые. У меня на кухне сейчас такие.

   - А собак?

   - Скорее кошек.

   - А я люблю собак. И декоративных крыс. И бейсбол – какой чертов американец в этой стране не любит бейсбол?!

   - Один мой друг его не любит.

   - И не собирал в детстве карточки игроков? Боже. Куда катится этот мир.

   Болтая таким образом, они спустились вниз (офис начинался на девятом этаже громадного делового центра) и прошли те триста метров до станции подземки, которые никак не давали покоя Элсону. Как будто кто-то на этих метрах решит Кайли украсть. Вот глупость. Кому она нужна-то?

   - Ну что ж, - сказал Дэвид у входа на станцию, - приятного вам вечера, Кайли.

   - И вам приятного вечера, мистер... Дэвид.

   - Мистер Дэвид, - оценил он. – Очень мило. – И удалился, насвистывая. Свист выходил музыкальным и весьма приятным. Наверное, Элсон не соврал про абсолютный слух.

   Кайли вошла в метро и всю дорогу до дома улыбалась.

ГЛАВА 6

Глэдис встретила ее с нетерпением.

   - Как прошел твой первый день?

   - Уже третий.

   - Но это же первый день работы без помощи! И твой начальник приехал! Какой он?

   Кайли задумчиво мыла руки. Какой? Не так-то просто оказалось ответить на этот вопрос.

   - Непредсказуемый, наверное.

   - Это хорошо или плохо? – нахмурилась Глэдис.

   - Это забавно.

   - Идем, я приготовила курицу карри.

   За ужином Кайли рассказала маме обо всем – и о явлении Дэвида Элсона (прямо с самолета из Китая!), и о совещании, и о миловидной блондинке Мэри, и о президенте компании мистере Браунинге – гораздо серьезнее и казавшемся старше Дэвида, хоть они и бывшие сокурсники! И о том, как хорошо в «Лаванде», как все приветствовали новую сотрудницу, и никто не косился недоверчиво, никто не орал из-за дверей.

   - Как хорошо, - заметила мама, когда Кайли встала, чтобы вымыть грязную посуду, - как хорошо, что ты нашла себе что-то для души.

   Кайли задумалась.

   Что такое душа? Есть ли она вообще? Сколько сказано было и написано. Но душа не поддается исследованию, ни присутствие ее, ни отсутствие ее не доказано.

   Кайли верила в то, что каждый человек уникален. Объяснить это сможет любой ученый, который знаком с процессами работы головного мозга человека. Она не раз и не два читала об этом в журналах и в интернете.

   Но она сама все реже говорила «душа», потому что в существование оной уже и не верила. Верила в человеческий разум, которому подвластно практически все. И если угодно, думала Кайли, то мозг человека – его душа. Работа нервной системы, сердечный ритм, давление, - все это влияет на наш характер, привычки, предпочтения. Есть люди - «техники», а есть гуманитарии, и зависит это всего лишь от развитых способностей. Кайли была гуманитарием целиком и полностью, такой ее воспитали. Глэдис всегда делала упор на развитие тонких чувств и чувствительности. Театр, консерватории, музеи были знакомы Кайли с детства; так продолжалось довольно долго, пока у них была жизнь, не отягощенная проблемами, нормальная жизнь нормальных людей. Разве могла Кайли стать другой? Будь ее мама врачом или инженером, все могло обернуться иначе, но Глэдис всю жизнь проработала в библиотеке и ушла оттуда только по состоянию здоровья – врачи запретили слишком большую нагрузку. Самая большая нагрузка, которая ей теперь полагалась, - это подняться на второй этаж дома, в свою спальню.

   А что касается души... Кайли уже почти не верила ни в Бога, ни в загробную жизнь, ни в переселение душ, оттого и жилось ей подчас нелегко, потому что она знала, что, когда сердце остановится и мозг умрет, умрет и она, ее не станет. Как и близких людей. Самого близкого человека, который сейчас есть. Когда знаешь это, то как-то страшно делается, и уверовать снова хочется. Но Кайли знала, что это слабость, а слабой быть очень не хотелось. Она не могла полагаться на Бога, есть он там или нет. Сейчас она могла положиться только на себя саму. Если высшие силы помогут – хорошо. Если нет – она и так справится.

   Должна справиться.

   Почему с возрастом люди приходят в церковь, как говорят, приходят к Богу? Потому что страшно, потому что умирать никому не хочется, верить в то, что не умрешь до конца – вот спасение.

   Но если Кайли говорила «душа», она рассуждала вовсе не о той душе, что упоминается в Священном Писании. Нет, она всегда думала об индивидуальности человека, о богатстве его внутреннего мира, накопленном опыте и развитых чувствах. Человек должен быть живым, душа его должна откликаться на прекрасное, равно как и на ужасное. Человек должен быть натянутой струной, звенящей под порывами ветра.

   Иногда Кайли думала, так уж ли плохо жить вечно? Читала в книгах и видела в кино – вечность слишком тяжела для человека. Но это всего лишь предположения. Никто не живет так долго. Кайли лежала в своей спальне и знала, что за стенкой спит мама. Такая хрупкая человеческая жизнь. Свеча на ветру.

   А Кайли иногда в голову приходили мысли о том, как было бы здорово жить вечно. Мир так огромен, в нем столько интересного, неоткрытого ею, и успеть все, что она хочет, за одну человеческую жизнь невозможно. С осознанием этого умирать еще обиднее. Жить бы и жить вместе с миром, не старея, как и сам мир. Быть в движении и развитии, это ведь и есть жизнь.

   Кайли никогда не спрашивала у мамы, что та думает по этому поводу. Боялась ее взволновать. И все-таки иногда думала – может, и стоит спросить? Вдруг потом не представится такой шанс? А ей очень хотелось знать...

   Но мама права: сейчас Кайли нашла что-то для души. Эта работа точно будет для души. Может, станет немного... светлее.

   Джон этим вечером так и не позвонил, как будто позабыл о ней. И Кайли тоже о нем позабыла. Намеренно.

   На следующий день Кайли пришла на службу пораньше и обнаружила, что Элсон ее опередил. Кофеварка мигала лампочками, сигнализируя, что ее уже сегодня включали, из кабинета доносился стук клавиш и бодрые телефонные трели. Сняв пальто, Кайли заглянула поздороваться.

   - Доброе утро!

   - Доброе! – Сегодня на Дэвиде был менее официальный костюм, чем вчера: серые брюки и легкий бежевый свитер, надетый поверх белой рубашки. Элсон пододвинул к секретарше пачку бумаг. – Это для Мэри, я все подписал.

   - Спасибо! – Кайли подхватила пачку. – Вам сделать еще кофе?

   - Будьте любезны.

   Какие у Дэвида глаза, интересно, подумала Кайли, выходя из кабинета. Вчера она не решалась прямо смотреть на шефа и уж тем более беззастенчиво его разглядывать. Разве что немного, когда он спал. Но тогда глаза, естественно, были закрыты.

   Почему-то ей показалось важным знать, какой у него цвет глаз. И весь день после этого Кайли старалась поймать взгляд Элсона – но, как назло, выдался суматошный денек, и все не оставалось времени как следует разглядеть начальника.

   Джон позвонил, когда Кайли шла к своему дому от станции подземки.

   - Привет! – Его голос звучал очень бодро. – Ну, как тебе на новом месте?

   - Привет. Очень нравится. – Она подумала, что стоит отвечать ему с осторожностью. Может быть... может быть, удастся как-то вывернуться.

   - Узнала что-нибудь ценное?

   - Не представляю, что именно ценно для тебя, Джон.

   - Эй, почему так холодно?

   - Мне все это не по нраву.

   - Но ты же на это согласилась.

   - Да. – Кайли кивнула, хотя он не мог ее видеть. – Однако это не означает, что я получаю удовольствие от происходящего. Я не привыкла обманывать.

   - Ты у нас белый ангел, подружка. Тем не менее, ты уже согласилась. И помни, что все это ради мамы. Как себя чувствует Глэдис?

   Неприкрытая забота.

   - Пока что хорошо.

   - Так и останется, если ты мне поможешь. Всего-то ничего. Ты слышала что-нибудь о новых сделках?

   - Пока нет.

   - Как только услышишь, сразу же мне звони.

   - Хорошо, Джон. И не названивай мне, я сама тебе позвоню. Мало ли, вдруг я задержусь на работе, и тут ты.

   - Договорились.

   Она выключила мобильник, чтобы не слышать больше такого знакомого, такого приятного голоса. Раньше Кайли радовалась, когда Джон звонил. Теперь... что будет теперь?

   Ей до смерти хотелось, чтобы кто-то пришел и избавил ее от всего этого. Она думала написать Ширли, но не смогла. Слова просто не шли. Ширли сейчас хорошо в Австралии, у нее новая работа, новые друзья, и бойфренд тоже новый – подтянутый загорелый австралиец. Что ей до октябрьского Нью-Йорка и до проблем Кайли? Нехорошо думать о подруге так, но... разве она неправа?

   Разве людям есть дело до кого-то, кроме них самих и самых-самых близких – тех, что вросли в кожу, тех, что дышат, как ты? Разве нужно думать о чьей-то чужой жизни, а не о своей в первую очередь? Кайли жила так вот уже долгое время – думая о человеке близком, не о себе. Она знала, что это тяжело.

   Временами накатывала злость и желание, чтобы это уже закончилось. Как-нибудь. Кайли этого тут же пугалась и немедленно начинала раскаиваться и мучиться угрызениями совести за такие мысли. Она заставляла себя четко держаться на плаву и давать маме заряд оптимизма. Кто, если не она?

   Родственников у них не было, только очень дальние, и те жили в других штатах. Вильямсы с ними не общались. Мамины подруги – пара таких же бывших библиотекарш, как и она, - пропадали теперь в хозяйственных хлопотах и присмотре за внуками. В гости друг к другу они ездили редко, зато могли часами разговаривать по телефону, особенно по вечерам. Кайли радовалась, что у мамы есть это общение. Сама она не нуждалась в каждодневных беседах с подругами, ей хватало молчаливой поддержки. И Ширли обеспечивала ее, пока была здесь. Но сейчас Ширли далеко.

ГЛАВА 7

Идя на работу, Кайли каждое утро проходила мимо ворот детского сада. Это был муниципальный садик в их районе, недорогой, смешанный – там были дети из очень разных семей. Утром они гуляли во дворе, и временами случались забавные сценки. Сегодня Кайли увидела двоих ребятишек лет четырех, которые стояли, прижавшись к прутьям решетчатых ворот. Они повторяли: «Помогииите, спасииите, лююююди», - без страха, конечно, без видимой для этого причины. Ничто не угрожало их жизни... На заднем плане гуляли остальные дети под присмотром воспитателей. Что ж, подумала Кайли, когда-то и я стояла возле ворот детского сада, смотрела на проходящих мимо людей, и очень хотела, чтобы они меня оттуда забрали. За воротами была жизнь, полная неизведанного, манящего. Душило ограничение пространства и возможностей, хотелось свободы. Сейчас... Довольно часто Кайли хотела вернуться на ту детскую площадку, сесть на качели и качаться, пока не позовут обедать. Хотелось поесть, уйти на тихий час, уснуть, проснуться, выпить стакан молока с печеньем и сесть играть на ковре, ожидая прихода родителей.

   Иногда сейчас Кайли очень хотелось крикнуть: помогите, спасите, люди!

   Потому что эта свобода, которая когда-то была такой желанной, теперь подчас пугает и наводит тоску. Она хотела назад, в детство, где есть четкий распорядок дня, любимые игрушки и мамина песенка перед сном.

   Мама и теперь спела бы, если б Кайли попросила. Но она не просила.

   Все, прошло время песенок. Маме нельзя утомляться.

   На работу Кайли ехала мрачная, все еще огорченная из-за вчерашнего звонка Джона.

   А вот мистер Элсон, судя по всему, не полагал, что время песенок прошло, если делать выводы по бодрым напевам, доносившимся из кабинета. Дэвид снова пришел на работу раньше Кайли, хотя и она сама явилась за десять минут до официального начала рабочего дня.

   Она не успела снять пальто, как напевы смолкли, и Дэвид появился на пороге кабинета.

   - Вы любите гольф? – спросил он без приветствия.

   Кайли моргнула.

   - Не знаю. Никогда не играла в гольф.

   - Я его терпеть не могу, - доверительно сообщил Дэвид. – Не спорт, а спор индейца Зоркий Глаз и дупла на дереве – попаду стрелой или не попаду? Тем не менее, часть деловых встреч назначают в гольф-клубах. Сегодня как раз такой день. В два, помните?

   - Конечно, - не моргнув глазом согласилась Кайли. Она теперь с утра тщательно заучивала расписание Элсона на день, чтобы в случае чего быстро ответить по любому пункту.

   - Составите мне компанию?

   Дейзи предупреждала ее, что иногда Элсон захватывает с собой секретаря, отправляясь на встречу вне офиса, и что в таких случаях следует делать.

   - Конечно. Звонки примут на общий ресепшн.

   Дэвид удовлетворенно кивнул и вернулся к себе.

   Разумеется, его машина слегка шокировала эту темноволосую девочку с длинной челкой, зачесанной через весь лоб так, что собственно лба не было видно. Что это за привычка – скрывать лбы? Сам Дэвид свой никуда прятать не собирался.

   А, к черту все. Дэвид захлопнул дверцу, закончив любоваться удивленным лицом мисс Вильямс, обошел машину и сел за руль.

   Тяга к роскоши у Дэвида практически отсутствовала, исключение составляли три вещи – одежда, машины и еда. Одежда – потому, что есть дорогие бренды, которые на поверку ни шиша не стоят, а есть такие, что можно носить годами и чувствовать себя в них удобно, в первый раз нацепив. Комфорт и внешний вид – два слагаемых, при которых чувствуешь себя хорошо выглядящим, а значит, уверенным. Еда – тут все просто. Рогаликом из арабской палатки запросто можно отравиться, а если обедаешь в хорошем и проверенном ресторане – нет. И, наконец, машины. Сейчас он водил бордовый «ягуар» со светло-бежевым кожаным салоном. Шик. Это нравилось.

   Дэвид зарабатывал себе на жизнь сам, несмотря на то, что его семья была весьма состоятельной и могла при случае обеспечить отпрыску приличное содержание. Хотя, может, это отец так говорит, зная, что сын за этим содержанием никогда не обратится, а на самом деле все семейные денежки давно ухнули на наряды Лили. Сестренка весьма невоздержанна в тратах и пока еще слишком молода, чтобы перейти на самообеспечение. Дэвид даже мог в шутку сказать родителям: вечно этих младшеньких балуют! Только в шутку, потому что никогда не ощущал недостатка в родительской любви.

   Секретарша мисс Вильямс робко устраивалась на светлом сиденье, неуверенно тянула на себя ремень безопасности. Ремень слегка заедал, Дэвиду это было известно, да все никак не удавалось доехать до сервиса. Перегнувшись через Кайли (та отпрянула), Элсон ухватил упрямый ремень и пристегнул опешившую секретаршу, после чего пристегнулся сам.

   - Маленькие технические неполадки, - объяснил он, глядя на нее искоса. – Ожидайте прибытия спасательной команды.

   Она улыбнулась, но как-то неуверенно. Дэвид не был убежден, что Кайли воспринимает все его шутки, и поставил себе на заметку хохмить поменьше. А то это сокровище окончательно напугается и убежит от него, хотя вроде бы она не из пугливых.

   Она была хорошенькая и сразу ему понравилась. Худенькая, с этими странно зачесанными волосами, художественно торчавшими в разные стороны (естественная прическа после внезапно налетевшего шквала, мило и идет не всем, но мисс Вильямс шло), полными яркими губами – причем яркими без всякой помады, Дэвид разглядел. Он терпеть не мог помаду, с развитием парфюмерной промышленности приобретавшую все более мерзкий химический вкус, несмотря на все ароматизаторы и вкусовые добавки, что ли. Его предыдущая девушка мазалась помадой со вкусом апельсина. Господи, спаси. Так что на губы он обращал внимание в первую очередь. Если переусердствовала – все, свободна. Это касалось девушек, попадавших непосредственно под его орлиный взор «с намеком», а заодно и всех остальных – чтоб не расслаблялись.

   Не то чтобы он имел какие-то виды на мисс Вильямс, боже упаси. Никаких интрижек на работе. К тому же, зачем портить новые, только-только начинавшие устанавливаться, но уже приятные рабочие отношения? Она ведь умница и вообще расторопная, он еще в первый день убедился. Не стала будить, когда Дэвид позорно заснул после перелета из Китая, и он хоть немного выспался, во всяком случае, достаточно, чтобы правильно назвать таксисту свой адрес! И бумажки таскает на подпись быстро, и рассылает все тем, кому нужно разослать, и никаких проблем с офисной техникой – Дэвид помнил, как ошибалась Дейзи, пока не научилась. И то он ее не выставил. А эту! Сокровище!

   Сокровище сидело на пассажирском месте и молчало. Дэвид с размаху вклинился в бодрое дневное движение, пристроился за пыхтящим «фиатом» и через триста метров благополучно застрял в пробке.

   Молчать было скучно. Дэвид подумал и выдал:

   - Так вы ничего не знаете о гольфе?

   - Нет. Придется играть?

   - А если да, то что вы сделаете?

   - Посмотрю, как делаете это вы, и быстро научусь.

   Хороший ответ. Секретарский.

   - А если и я не умею?

   - Значит, мы опозоримся вместе. Вы же сказали мне, что секретарь и шеф – это команда. Успехи – это прекрасно, но позор тоже придется делить.

   Дэвид на нее посмотрел. Сидит, смотрит прямо, сквозь лобовое стекло, как будто там есть что-то интересное. Нет, ничего особенного, кузов «фиата».

   Шутим, значит. Это хорошо.

   - Не буду пугать вас, позориться не придется. К тому времени, как мы туда доберемся – если доберемся, - он кинул раздраженный взгляд на «фиат», как будто именно тот был виноват в пробке, - мой будущий партнер уже должен закончить очередную партию. Мы выпьем зеленого чаю в лобби-баре.

   - Хорошо.

   Удивительно немногословна. Прежде Дэвиду попадались секретарши, которые щебетали, как птички, а эта молчунья. Слова приходится вытягивать клещами, как будто он инквизитор, а она – грешница на дыбе. Бр-р, ну и сравнения, что только ни приходит в голову в преддверии созерцания аккуратных полей для гольфа!

   - У вас разве нет брата, который занимался бы каким-нибудь... ну, мужским спортом?

   - Нет, я единственный ребенок.

   Из анкеты, принесенной Джоан, Дэвид знал, что мисс Вильямс не замужем и у нее нет детей. Про других родственников в анкете не упоминалось.

   - Родители балуют?

   - Только мама. Отца нет.

   Это может означать что угодно – от «мы его никогда не знали» до «героически погиб во Вьетнаме». Рано лезть в чужую душу и препарировать этот вопрос. Дэвид решил, что долг платежом красен.

   - А меня всегда баловали. Хотя есть еще сестра, Лили, она младшая. Вот у кого шоколадная жизнь! – он протяжно вздохнул, делая вид, что завидует. – Она не дурочка, но ужасно легкомысленная. Просто кошмарно. А вы не легкомысленная, Кайли?

   - Нет.

   Чудесно. Просто прелестно. Вот и поговорили. Машины впереди стронулись с места, и Дэвид повернул налево, где уже не было такой пробки.

   Надо как-то с этим разобраться, подумал он. Если она будет так односложно ему отвечать, далеко они не уйдут. Дэвид предпочитал наполовину дружескую, наполовину рабочую атмосферу в том, что касалось секретарши. Он терпеть не мог платиновых блондинок с большой грудью (большая грудь – это хорошо, а отсутствие намека на мозг – не очень), которые служили исключительно для украшения приемной. Украшения у «Тиффани», а в «Лаванде» ему нужен единомышленник. Дэвид любил превращать людей в единомышленников. Чувствуешь себя Пигмалионом.

   Не то чтобы он потом ими пользовался, нет. Просто так приятнее.

   Не прозвучит ли его предложение непристойно? А, попробуем.

   - Что вы делаете в уик-энд, Кайли?

   - Проведу его с мамой.

   - Несомненно, достойно. Я хочу предложить вам кое-что. Не желаете ли съездить со мной за город? Я отправляюсь к родителям и был бы рад вашей компании. Предупреждая все возражения, скажу: это деловая поездка. Из Франции приезжает мой дядя Арнольд, он работает там уже несколько лет, и родители хотят, чтобы я непременно был. А я хотел поработать и уже собирался вас просить заехать в офис на пару часов на выходных. Но можно взять работу и вас с собой и убить даже не двух, а трех зайцев. Работа будет сделана, свежий воздух поглощен, родители довольны. Хотите, мы возьмем вашу маму?

   Это ее должно успокоить.

   Кайли бледно улыбнулась.

   - Мама не поедет. Я не знаю, Дэвид. Это все... стремительно.

   - Что стремительно – наше деловое знакомство? Ну конечно, я хочу вас знать. Я привык быть откровенным, Кайли. Никаких сексуальных домогательств с моей стороны не будет, можете не ожидать проблем. Родители привыкли к таким вещам. Они сами, бывает, таскают сослуживцев к нам на ранчо.

   - Целое ранчо? – вздохнула Кайли.

   - А, отец его так зовет. Похоже, да. Во всяком случае, лошади там точно есть – их можно найти, если не заблудишься. – Он вписался в очередной поворот. – Так что?

   - Я могу, но не на целый уик-энд. Предпочитаю не оставлять маму надолго одну.

   Мамина дочка. Что за прелесть.

   - Хорошо, я отвезу вас обратно в Нью-Йорк утром в воскресенье. Рано утром. Если все еще сомневаетесь насчет моих благих намерений, можете позвонить Дейзи и спросить ее, сколько раз она бывала у меня в гостях. Не имею привычки обижать девушек. Сверхурочная работа, разумеется, будет оплачена.

   - Тогда ладно, - кивнула Кайли.

   Ладно, подумал Дэвид, вот и хорошо, что ладно. В субботу он ее разговорит. Хотя бы немного.

ГЛАВА 8

Глэдис обрадовалась, когда Кайли сказала, что едет в субботу на ранчо к родителям своего начальника.

   - Вот и хорошо! Развлечешься!

   - А ты не будешь скучать?

   - Не буду! – Глэдис вся сияла. – Ко мне собралась на все выходные Дженис. – Так звали ее самую близкую подругу. – Может, пройдемся до парка.

   - Разве Дженис не присматривает за внуками?

   - Внуки вместе с родителями улетают на острова на неделю. Купили горящую путевку. А Дженис хоть отдохнет немного.

   Да, подумала Кайли, дети и внуки – это прекрасно, только даже от них иногда нужно отдыхать.

   - Можешь возвращаться и попозже, не стоит гонять твоего мистера Элсона прямо с утра.

   - Хорошо, мам. Ты точно справишься?

   - Конечно, - железным голосом заявила Глэдис и тут же извиняюще улыбнулась.

   Она все-таки сильная, ее мама. Не показывает, что ей тяжело и как она боится. Делает вид, что все хорошо, и верит, что все будет хорошо. Кайли обняла Глэдис.

   - Я так тебя люблю, мамочка!

   - Доченька, я тоже тебя люблю!

   Джону Кайли звонить пока не стала, хотя у нее и появилось немного информации для него. Пусть. Сделаем вид, что ничего пока нет. Рано или поздно придется отдавать долг, но лучше позже, чем раньше. И главное – не думать об этом в уик-энд. Просто не думать.

   Кайли собиралась тщательно, как не делала уже давно. Да и куда ей было ездить? Но на родителей Дэвида нужно произвести хорошее впечатление. И на самого Дэвида... наверное.

   А глаза у него синие.

   Это Кайли выяснила во время того самого обеда в гольф-клубе, где подавали зеленый чай, вкусные салаты и много-много деловой болтовни, которую она рассеянно стенографировала. В этой болтовне содержалась та самая порция информации для Джона, о которой Кайли предпочла временно позабыть. Она записывала разговор, а сама нет-нет, да и кидала взгляд на мистера Элсона, и когда он повернулся к широкому панорамному окну, из которого щедро изливалось солнце, увидела, наконец, что глаза у него синие – того драгоценного оттенка, что отличает хорошие сапфиры.

   Кайли видела сапфиры только на картинках и на витринах ювелирных магазинов, в которые не отваживалась заходить. Но помнила, как это выглядит, потому что все женщины помнят такие вещи.

   Дэвид заехал за нею рано утром в субботу – еще магазинчики не открылись, да и рассвет только-только смазал солнечными лучами крыши домов. На уик-энд обещали хорошую погоду, и это радовало Кайли: если уж едешь за город, обидно, когда идет дождь.

   - Вы выглядите по-другому, - заметил Дэвид, когда она, поставив небольшую сумку с вещами в багажник «ягуара», села в машину.

   - Мне следовало одеться так, как в офис? Но я подумала, что если мы едем на ранчо...

   - Все в порядке! Это был комплимент, а не упрек!

   - А. – Кайли расслабилась. Дэвид бросил на нее престранный взгляд, но больше ничего не сказал.

   Для путешествия за город Кайли предпочла темно-синие джинсы, старенькие, но крепкие кроссовки (по ним не видно, насколько они старенькие, ну и ладно), яркий коричнево-красно-оранжевый свитер, который связала мама, и короткую курточку. Вполне мило, если смотреть на себя в зеркало. И, наверное, довольно простенько, если смотреть глазами Дэвида Элсона.

   В офисе Кайли носила деловой костюм – не то чтобы дресс-код был строгим, но она так привыкла. Работа есть работа.

   В стильной машине Дэвида пахло хвойным освежителем и чуть-чуть – одеколоном Элсона, приятным, цитрусовым. Кайли давно не попадала на полностью мужскую территорию и поэтому слегка нервничала. Даже в первый раз, когда села в «ягуар», так не нервничала. Тогда они вроде как ехали по делу, и некогда было отвлекаться на эти запахи, эту кожаную обивку салона, эти дорогие часы, поблескивавшие на руке Дэвида. Он почему-то носил их на правой руке, и краешком глаза Кайли все время видела на них золотистый отблеск, когда руки Дэвида лежали на руле.

   Он включил музыку – какие-то незнакомые песни – и вопросительно взглянул на Кайли:

   - Мюзиклы любите?

   - У меня нет слуха, как у вас.

   - Ну, неужели ни разу в жизни не были на Бродвее?

   - Может, раза два, еще в школе. Ходили вместе с классом.

   - О, что смотрели?

   - Я уже и не помню.

   - Такое смазанное впечатление, что позабыли? – хмыкнул Дэвид.

   - В том году я была по уши влюблена в одноклассника и на мюзикл обращала не слишком много внимания.

   Кайли никому и никогда в этом не сознавалась, кроме Ширли, а тут вдруг само выскочило. Впрочем, вряд ли Элсон сможет как-то использовать этот факт против нее.

   - И как, взаимно?

   - Нет.

   - А я-то уж было подумал о романтической истории...

   - Я разлюбила того парня через полгода. Сейчас он в Вашингтоне, делает политическую карьеру, насколько я знаю.

   - Понятно. Значит, вы не любительница театра.

   - Почему же, театр я люблю. Мы с мамой часто посещали его... раньше. А вот что касается Бродвея и тамошних шоу... Просто я ходила туда мало, поэтому не знаю, люблю я мюзиклы или нет. У меня мало практического опыта.

   - А что вам нравится? Кино?

   - Да, кино – это отлично.

   - Темный зал, рука в руке, один тазик попкорна на двоих?..

   - Нет. Кино люблю, а кинотеатры не очень.

   Дэвид заметил несколько удивленно:

   - Это как? По-моему, все любят ходить в кино.

   - Я не хожу в кино. Не могу сказать, что это у меня принцип такой. – Кайли почувствовала себя немного увереннее. Дэвид говорил с нею, как со старой знакомой. Ничего плохого не будет, если она с ним поболтает. – Просто я не терплю кинотеатры. Театры – да, но там стиль поведения у зрителей совершенно другой! Когда мне нужно сконцентрироваться на фильме, а что-то меня отвлекает, я начинаю беситься. Меня злит, когда кто-то в зале смеется в моментах, которые для меня драматичны, когда фанатки кого-то из актеров начинают по ходу действия вздыхать по предмету своей страсти, перемежая всхлипы и вскрики, попутно обмениваясь впечатлениями. Также меня бесят кашель, запах попкорна, стук по спинке моего кресла и то, что кто-то мельтешит перед взглядом. В общем, заманить меня в кинотеатр практически невозможно. – Кайли вздохнула. Может быть, поэтому большинство ее романов так печально заканчивались. Парни действовали по стандартной схеме – приглашали ее гулять в парк, а потом в кино, и когда она отказывалась, недоумевали. Не верили, что она просто не любит сидеть в зале. – Последние три года я хожу в кино только во время отпуска, это как часть отдыха, можно и отступить от привычного. Но в Нью-Йорке все фильмы я смотрю дома. Можно нажать на «стоп» и отвлечься, не отвлекая никого в своем ряду.

   - Интересно, - пробормотал Дэвид. – А я вот привык к кинотеатрам. Магия большого экрана... Мы часто ходили с родителями. На те фильмы, которые мне можно было смотреть, разумеется.

   - Хорошо, что ваши родители такие ответственные. Раньше, когда я ходила в кино, меня удивляло обилие детей на фильмах, которые я не назвала бы детскими и даже из круга для семейного просмотра. Они ведь умудряются проскальзывать. Ребенка дома, например, не с кем оставить, а фильм хочется посмотреть, вот и тащат детей в кинотеатр с собой. – Кайли прищурилась, глядя на дорогу. – Удивляло меня то, как легко родители относятся к тому, что смотрит их малыш и то, с каким искренним удивлением они потом наблюдают за своим ребенком, когда он ведет себя жестоко, грубо. А еще они искренне не понимают, почему их малыш такой нервный, кричит, злится, плачет. Он болен? Нет, это родители больны, я так считаю! Им плевать на то, что чувствует ребенок, когда смотрит сцены насилия или секса. О чем он думает потом – им невдомек, какие строит догадки, причинно-следственные связи, как, может быть, не спит по ночам, потому что видит кошмары. Моя подруга Ширли некоторое время работала в рамках социальной программы в детском саду, вела курсы лепки. Я заходила туда иногда. Была у нее в группе девочка, очень конфликтный ребенок, избалованный, не знающий границ дозволенного, она не уважала мнения старших и ни во что не ставила сверстников, она делала все, что хотела, когда хотела и как хотела. Во время занятия девочка обмолвилась, что однажды они с мамой смотрели фильм, очень страшный, она просила маму выключить его, но мама не выключила, и потом ребенку снились кошмары. Ширли тоже это услышала и хотела поговорить с мамой, но девочку забирал какой-то мужчина, не папа, как мне сказал администратор, может быть, отчим... Вот такая история. – Кайли перевела дух. – Просто нужно думать. Хоть немножко.

   Дэвид слушал ее очень внимательно, не прерывал и не утверждал, что все это ерунда. Ну с чего Кайли так разговорилась? Она мгновенно замкнулась, несколько обескураженная его молчанием, однако тут же прозвучал его вопрос:

   - Вы так говорите о детях... Вы их любите?

   - Очень люблю.

   - Тогда почему же... – Он запнулся, видимо, пытаясь вежливо сформулировать вопрос.

   - О. Да. Я поняла. Меня часто спрашивают, особенно врачи, почему у меня нет детей. Отвечать устала, да и непонимание в глазах людей меня удручает. Я убеждена, что мало стать родителем,