В Объятиях Греха. Алеся Троицкая

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Франция, конец XV века. Эпоха инквизиции и охоты на ведьм. В этом беспощадном мире я, юная послушница Мариэль де Вер, стала жертвой жестокой судьбы и собственной запретной страсти.

   Одна роковая ночь любви с Тристаном, молодым монахом, изменила мою жизнь навсегда. Разоблаченная, опозоренная, я потеряла все - положение, семью, надежду на будущее. Но самое страшное - в эту ночь во мне пробудилось древнее проклятие суккубов, сделав меня невольной пленницей своего губительного дара.

   С тех пор любой мой поцелуй превращает мужчин в покорных рабов, навеки запечатлевая мой образ в их сердцах и умах. Я стала орудием порабощения и разрушения, опасным для всех вокруг. И лишь бегство на край света, подальше от людей, сулило мне призрачную надежду на искупление.

   Но разве можно убежать от прошлого? Спустя пять лет дороги судьбы вновь свели нас с Тристаном.

   Того пылкого юноши, которого я когда-то любила, больше нет. Теперь на меня смотрит закаленный жизнью мужчина, инквизитор, чья цель - искоренять таких, как я.

   Сумеем ли мы с Тристаном преодолеть пропасть прошлых обид и недоверия? Простить друг друга и искупить грехи юности? Или искры былой страсти разожгут лишь костер ненависти, на котором мне суждено сгореть?

   "В Объятиях греха" - история о мучительной борьбе долга и страсти, о тяжести вынужденного выбора и о великой силе истинной любви. Каждая глава этой книги - как новый вызов для ума и сердца, заставляя сопереживать героям, надеяться и верить. Ведь пока живет надежда - у каждого, даже самого проклятого создания, остается шанс на искупление.

ПРОЛОГ

Руан, Франция, 1485 год

   Женский монастырь Святой Урсулы

   Полночь окутала монастырь душным покровом, когда я крадучись пробиралась по узким коридорам. Пламя факелов металось в причудливом танце, отбрасывая на стены тени, подобные жадным рукам тайных любовников. Сердце трепетало где-то в горле, каждый шорох отзывался покалыванием в пояснице и истомой в бедрах.

   У двери в келью Тристана меня уже ждала Изабелла. В призрачном мерцании ее фигура казалась сотканной из теней и лунного света. Черные омуты глаз затягивали, манили в пучину запретного, губы влажно поблескивали, распаляя воображение.

   - Он уже спит, - промурлыкала она, притягивая меня в обволакивающий мрак кельи. – Мое зелье свалило его наповал. Ничто не помешает нам насладиться этой ночью сполна.

   Дрожа, я попыталась возразить, воззвать к остаткам благоразумия. Но жаркие объятия Изабеллы душили мольбы и доводы рассудка на корню. Ее прикосновения прожигали до костей, до самой души.

   - Отринь все запреты, - шептала она, и голос ее сочился сладчайшим из ядов. – Эта ночь подарит то, о чем ты грезила в самых смелых, постыдных фантазиях. Так бери же, пока не поздно!

   Любопытство и темное, порочное желание затопили сознание одуряющим маревом. Все то тайное, недозволенное, будоражащее, что снилось в одиноких ночных грезах, сейчас было так близко, лишь руку протяни. Сколько раз я просыпалась на разворошенных простынях, сгорая от странной, болезненной неги!

   И вот ОН - недвижим и безмятежен, точно языческий бог, сраженный хмельным зельем. Черные ресницы отбрасывали густые тени на точеные скулы. Властный излом бровей, твердый абрис губ - даже во сне Тристан выглядел порочно притягательным. А его тело, крепкое, литое, прикрытое тонким покрывалом, будило самые дерзкие мысли.

   - Ты ведь жаждешь его, - чуть слышно выдохнула Изабелла, и ее дыхание опалило мою шею. – Грезишь, как он овладевает тобой - грубо, властно, самозабвенно. О, я знаю этот голод!

   Да, я жаждала. Грезила. Сгорала от невозможного, запретного вожделения. От желания подчиниться и в то же время подчинить.

   - Так чего ты медлишь? - голос Изабеллы гипнотизировал, лишал воли. – Завтра твоя свобода навеки отойдет старому графу. Так используй же этот шанс - ради тех лет, той страсти, которой у тебя уже не будет!

   Ее слова разжигали первобытный огонь, сметали последние запреты. Дрожа всем телом, я склонилась над спящим Тристаном, жадно вбирая каждую черточку. Упругие завитки волос, трепет ресниц, мужественный овал подбородка.

   Идеальный изгиб губ дрогнул, будто почуяв мое присутствие. Широкая грудь поднялась в глубоком вздохе, натянув ткань туники.

   Не в силах противиться безумному порыву, я протянула руку. Самыми кончиками пальцев провела по его щеке, очертила контур губ. Кожа оказалась твердой, горячей, покалывающей подушечки легкой щетиной.

   - Ну же, - почти простонала Изабелла, вновь материализуясь за спиной. – Решайся! Возьми то, что принадлежит тебе по праву!

   Остатки здравомыслия и благоразумия таяли, точно свечной воск. Пальцы дрожали, распуская завязки плаща. Грубая ткань стекла на пол, за ней последовала тонкая рубашка, пахнущая лавандой.

   Я застыла перед спящим Тристаном - обнаженная, дрожащая, сгорающая от стыда и вожделения. Чувствовала спиной взгляд Изабеллы - горячий, жадный, почти осязаемый. Слышала ее прерывистое, возбужденное дыхание.

   А затем, повинуясь неодолимому импульсу, шагнула к постели. Откинула одеяло и скользнула к недвижимому телу. Прижалась всем существом, до боли стискивая зубы, чтобы не застонать. Кожа Тристана обожгла мою обнаженную грудь, твердые мышцы будто впечатались в мягкость моего тела.

   Голова кружилась от ошеломляющей близости, от пьянящего мужского запаха. Кровь стучала в висках, в горле пересохло. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

   Где-то на границе сознания раздался тихий смех Изабеллы. Мерцающий, зыбкий, он плыл по келье, дразня и завлекая. А в следующий миг мягкая ладонь легла мне на затылок, настойчиво пригибая ниже.

   - Прими то, что предначертано судьбой, - выдохнула Изабелла, и в голосе ее мне почудились незнакомые, пугающие нотки. – Начни свой путь. Здесь. Сейчас.

   Губы Тристана оказались прямо напротив моих губ. Приоткрытые, влажно поблескивающие, они дразнили и манили. Сулили неизведанное, запретное.

   Долю секунды я медлила. А потом рывком подалась вперед и прижалась ртом к его рту.

   Жар и мрак поглотили меня без остатка.

ГЛАВА 1

Я сидела на жестком соломенном тюфяке, тоскливо глядя в окно своей кельи. Сквозь тонкие прутья решетки виднелся клочок пасмурного неба, затянутого серыми облаками. Этот безрадостный вид казался мне отражением моей судьбы - такой же тусклой и предопределенной.

   Меня зовут Мариель де Вер, и вот уже полгода я живу затворницей в женском монастыре Святой Урсулы в Руане. Запах ладана и воска пропитал каждый камень этих древних стен. Звон колоколов отмеряет часы, дни, недели моего заточения. Грубая шерстяная ряса постоянно раздражает кожу, напоминая о тщете земных удовольствий.

   Мой отец, граф Гийом де Вер, упрятал меня сюда, чтобы уберечь мою честь для будущего мужа. А ведь мне уже восемнадцать лет - возраст, когда многие девушки становятся женами и матерями. Но отец решил, что я недостойна обычного женского счастья.

   Я часто вспоминала свою прежнюю жизнь в родовом замке. Уроки танцев и музыки, прогулки верхом, балы и праздники - все это теперь казалось сном. Отец всегда был строг со мной, но лишь после смерти матери пять лет назад он стал совсем суров и замкнут. Именно тогда он и решил выдать меня замуж за человека, годившегося мне в деды.

   С того дня моя судьба была решена. Отец обещал отдать меня в жены своему давнему соратнику, графу Арно де Монтиньи - богатому и знатному вельможе, но старику, годившемуся мне в деды. Я знала, что он славился своей набожностью и тяжелым нравом. Одна мысль о браке с ним повергала меня в отчаяние.

   Мои дни в монастыре тянулись мучительно однообразно. Утреня, месса, работа в саду или трапезной, вечерня, повечерие - и так изо дня в день. Я задыхалась в холодных каменных стенах, мечтая о воле и любви.

   Среди послушниц у меня не было подруг. Я держалась особняком, страшась доносов и наказаний. Надменная Жанна, дочь виконта, постоянно пыталась выслужиться перед настоятельницей и следила за каждым моим шагом.

   Несмотря на унылую погоду, во дворе монастыря царило необычное оживление. Привлеченная шумом, я, как и другие послушницы, прильнула к узкому окну на втором этаже, рискуя быть замеченной.

   Тяжелые дубовые ворота обители медленно отворились с протяжным скрипом. Две массивные створки, окованные железом, впустили небольшую повозку, запряженную парой гнедых лошадей. Колеса прогрохотали по булыжной мостовой, поднимая облачка пыли.

   Из повозки вышли двое мужчин в темных одеяниях. Старший, отец Бенуа, был высоким седовласым монахом лет шестидесяти. Его загорелое морщинистое лицо выражало усталость от долгого пути. Он опирался на посох, тяжело ступая по земле.

   А вот его спутник... Я затаила дыхание, когда увидела молодого монаха. Ему было не больше двадцати пяти лет, но он излучал ауру зрелости и уверенности. Стройный и подтянутый, он легко спрыгнул с повозки. Тёмно-коричневая ряса облегала его статную фигуру, намекая на крепкие мышцы под грубой тканью.

   Но настоящим откровением было его лицо. Несмотря на тонзуру - гладко выбритую макушку, обрамленную короткими каштановыми волосами - он был умопомрачительно красив. Точеные черты лица словно были высечены искусным скульптором: высокие скулы, прямой нос, твердый подбородок. Его кожа, загорелая и гладкая, говорила о том, что он проводит много времени под открытым небом.

   Но самыми поразительными были его глаза. Ярко-синие, обрамленные густыми темными ресницами, они сияли на его лице, как два сапфира. Взгляд этих глаз был пронзительным и в то же время теплым, полным ума и сострадания.

   Когда он обернулся, осматривая монастырский двор, наши взгляды встретились. На мгновение время остановилось. В его глазах промелькнуло удивление, сменившееся интересом и чем-то еще, чему я не могла дать название. Легкая улыбка тронула его губы, и на его щеке обозначилась очаровательная ямочка, придавая ему на миг почти мальчишеское выражение. Но затем он отвел взгляд, и момент был упущен.

   Я почувствовала, как сердце в моей груди забилось чаще. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Этот молодой монах в одно мгновение перевернул весь мой мир, заставив усомниться во всем, что я знала раньше.

   Но чары рассеялись, когда раздался резкий голос настоятельницы, матери Софи:

   - Сестры! Немедленно отойдите от окон! Разве это подобающее поведение для невест Христовых? Вы позорите нашу обитель своим бесстыдным любопытством!

   Ее слова, словно удар хлыста, заставили всех послушниц отпрянуть от окон.

   - Мариель де Вер! - мое имя прозвучало особенно грозно. - Я вижу, что вы забыли о своем положении и долге. После вечерней службы жду вас в своей келье для серьезного разговора.

   Молодой монах, услышав громкий голос настоятельницы, спохватился, опустил глаза и поспешил помочь своему спутнику с поклажей. А я отступила от окна, чувствуя, как бешено колотится сердце - и от страха перед предстоящим наказанием, и от волнения, вызванного этой мимолетной встречей взглядов.

   Этот короткий обмен взглядами всколыхнул во мне что-то давно забытое. Чувство, которому не было места в стенах монастыря. Надежду, которую я давно похоронила. И страх перед неизвестностью, таящейся за этими эмоциями.

   Я знала, что должна выбросить из головы мысли о молодом монахе. Но образ его синих глаз преследовал меня до самого вечера, заставляя вновь и вновь переживать то волшебное мгновение нашей встречи.

***

Вечерняя служба тянулась мучительно долго. Пламя сотен свечей колебалось в полумраке часовни, отбрасывая причудливые тени на каменные стены. Я стояла среди других послушниц, механически повторяя слова молитв. Мой взгляд то и дело скользил к дальнему углу, где среди других монахов виднелась стройная фигура Тристана. Даже издалека я чувствовала магнетизм его присутствия.

   Когда служба наконец закончилась, я с тяжелым сердцем направилась к келье настоятельницы. Мои шаги эхом отдавались в пустынных коридорах. Дрожащей рукой я постучала в тяжелую дубовую дверь.

   - Войдите, - раздался властный голос матери Софи.

   Я переступила порог, чувствуя, как колотится сердце. Настоятельница восседала за массивным столом, заваленным пергаментами. Ее худое лицо, изрезанное морщинами, казалось вырезанным из слоновой кости в мерцающем свете свечей. Проницательные карие глаза буравили меня насквозь.

   - Мариель, - начала она, сцепив пальцы перед собой. - Я крайне разочарована твоим поведением.

   Ее голос, низкий и хриплый, заставил меня вздрогнуть. Я опустила глаза, разглядывая узор на каменном полу.

   - Посмотри на меня, когда я с тобой разговариваю! - резко приказала мать Софи.

   Я подняла взгляд, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Настоятельница поднялась из-за стола, ее тень, огромная и зловещая, заплясала на стене.

   - Ты здесь не для того, чтобы глазеть на мужчин и предаваться мирским соблазнам. Твой отец доверил нам подготовить тебя к благочестивому браку. Неужели ты хочешь опозорить свою семью?

   Каждое слово било, словно плеть. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

   - Простите, мать Софи. Я не хотела... - мой голос дрожал.

   - Молчи! - оборвала она меня, взмахнув рукой. - Завтра ты весь день проведешь в молитвах и посте. А теперь иди и подумай о своем недостойном поведении.

   Я поклонилась и на негнущихся ногах вышла из кельи. В коридоре было темно и прохладно. Я прислонилась к каменной стене, чувствуя ее шершавую поверхность под пальцами, и глубоко вздохнула, пытаясь сдержать подступающие слезы.

   Внезапно я услышала тихие шаги. Из темноты появилась фигура в монашеской рясе. Мое сердце пропустило удар, когда я узнала Тристана. Он двигался плавно, почти бесшумно, словно призрак в ночи.

   Он остановился, явно удивленный нашей внезапной встречей. В тусклом свете факела я могла разглядеть его лицо - то самое лицо, которое уже преследовало меня в мечтах. Но сейчас, вблизи, оно казалось еще более совершенным, если это было возможно.

   Тени играли на его скулах, подчеркивая благородство черт. Его глаза, кажущиеся почти черными в полумраке, смотрели на меня с удивлением и чем-то еще, чему я боялась дать название. Под этим взглядом я чувствовала себя так, словно он видит меня насквозь, до самой глубины души.

   Он возвышался надо мной, и я вдруг осознала, насколько он высок и широкоплеч. Даже под рясой угадывались очертания крепких мышц, сила и мощь его тела. На его фоне я чувствовала себя особенно хрупкой и миниатюрной, словно он мог заслонить меня от целого мира.

   Мое сердце колотилось так сильно, что я была уверена - он слышит каждый его удар в тишине коридора. Воздух между нами, казалось, искрил от напряжения. Я не могла отвести глаз от его лица, зачарованная игрой света и тени на его коже.

   - Простите, - произнес он мягким, бархатистым голосом. Уголки его губ чуть дрогнули в смущенной улыбке, и на щеке обозначилась ямочка. - Я, кажется, заблудился. Не подскажете, как пройти в гостевые покои?

   Звук его голоса окутал меня, как теплое одеяло. Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова, плененная очарованием момента. Он был так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло и легкий аромат ладана.

   - Вы... вы в порядке? - спросил он, слегка наклонив голову. Его брови сдвинулись, выражая искреннее беспокойство.

   - Да, я... простите, - наконец выдавила я, чувствуя, как краска заливает щеки. - Гостевые покои в другом крыле. Я могу показать дорогу.

   Он улыбнулся, и от этой улыбки, теплой и открытой, у меня перехватило дыхание.

   - Буду очень признателен. Меня зовут Тристан.

   - Мариель, - ответила я, и мы медленно двинулись по коридору. Наши шаги эхом отдавались от каменных стен, а тени плясали вокруг нас в мерцающем свете факелов.

   Я знала, что нарушаю все правила, разговаривая с мужчиной наедине. Но в тот момент мне было все равно. Впервые за долгие месяцы я чувствовала себя по-настоящему живой.

   Мы шли по тускло освещенному коридору, наши шаги эхом отдавались от каменных стен. Я ощущала, как бешено колотится сердце, и украдкой бросала взгляды на Тристана. В мерцающем свете факелов его профиль казался отлитым из бронзы - твердый, мужественный, с теплыми отблесками пламени на высоких скулах и решительном подбородке.

   - Вы давно здесь, Мариель? - тихо спросил он, нарушая напряженное молчание.

   Его голос, низкий и мелодичный, заставил меня вздрогнуть.

   - Полгода, - ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. - А вы... вы надолго в нашу обитель?

   Тристан слегка повернул голову, и я увидела, как в его глазах мелькнула тень. - Не знаю. Мы с отцом Бенуа направляемся в Париж, но... - он замолчал, словно не решаясь продолжить.

   Внезапно из-за поворота донеслись голоса и звук множества шагов. Я замерла, охваченная паникой. Если нас увидят вместе, последствия будут ужасными.

   - Процессия! - прошептала я. - Должно быть, монахи идут на ночную службу.

   Не раздумывая, я схватила Тристана за руку и потянула его в небольшую нишу в стене, скрытую за старинным гобеленом. Мы оказались в тесном пространстве, так близко друг к другу, что я чувствовала тепло его тела.

   Процессия приближалась. Звук шагов становился громче, эхом отражаясь от стен. Я слышала тихое пение псалмов, шорох одежд, звон кадила. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его стук заглушит все остальные звуки.   

   Я подняла глаза на Тристана. В полумраке его лицо казалось одновременно знакомым и чужим. Его глаза, синие и глубокие, были устремлены на меня. В их глубине я видела отражение своих собственных эмоций - смятение, страх, но также и волнение, трепет от непозволительной близости.

   Я чувствовала его дыхание на своей щеке, легкий аромат ладана и трав, исходящий от его одежды. Но сильнее всего я ощущала жар его тела, прижатого к моему в тесном пространстве ниши. Каждый вдох давался мне с трудом, словно воздух был наэлектризован нашим общим напряжением.

   Время словно остановилось. Мир сузился до этого маленького пространства, где существовали только мы вдвоем. Я видела, как вздымается его грудь при каждом вдохе, как пульсирует жилка на его шее. Его рука, лежащая на стене рядом с моей головой, едва заметно дрожала, и я вдруг поняла, что он тоже борется с собой, с теми же чувствами, что обуревали меня.

   Наши лица были так близко, что я могла разглядеть каждую черточку, каждую ресничку. Его губы приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, но не мог найти слов. А может, слова были просто не нужны в этот момент.

   Напряжение между нами росло с каждой секундой, становилось почти осязаемым. Я чувствовала, как мое тело тянется к нему помимо моей воли, повинуясь какому-то древнему инстинкту. Еще миг - и случится непоправимое...

   Процессия медленно проходила мимо. Сквозь тонкую ткань гобелена просачивался неясный свет свечей. Голоса и шаги постепенно стихали вдали.

   Мы стояли неподвижно еще несколько долгих мгновений после того, как последние звуки затихли. Я боялась пошевелиться, боялась нарушить это хрупкое равновесие между желанием и долгом. Тело Тристана по-прежнему прижималось к моему, его дыхание щекотало мою кожу.

   Мариель, - прошептал он, и его голос прозвучал хрипло, словно каждое слово давалось ему с трудом. - Мы... мы не должны...

   Но даже произнося эти слова, он не отстранился. Напротив, его рука, упиравшаяся в стену над моей головой, напряглась, пальцы сжались в кулак. Казалось, он вел мучительную внутреннюю борьбу, так похожую на мою собственную.

   Я чувствовала, как мое сердце колотится о ребра, как кровь стучит в висках. Быть так близко к нему, ощущать его всем своим существом - это было одновременно блаженством и пыткой. Жар, разливавшийся по моему телу, не имел ничего общего с теплом летнего вечера. Он зарождался внутри, в самой глубине моей души, там, где я никогда раньше не заглядывала.

   Почти помимо воли я качнулась вперед, прижимаясь к Тристану еще сильнее. Из его груди вырвался сдавленный стон, рука над моей головой дрогнула. На мгновение мне показалось, что он сейчас обнимет меня, прижмет к себе, и будь что будет...

   Но внезапно где-то вдалеке раздался звон колокола, возвещающий о начале ночной службы. Мы вздрогнули, словно очнувшись от забытья. Тристан отпрянул, его рука безвольно упала вдоль тела. На его лице я видела отражение собственных чувств - смесь потрясения, смятения и горького сожаления.

   - Нам... нам нужно идти, - пробормотала я, с трудом находя слова.   Тристан кивнул, его глаза были полны смятения и... чего-то еще, чему я боялась дать название.

   - Конечно. Спасибо, что помогли мне не заблудиться.   

   Мы выскользнули из-за гобелена и поспешили в разные стороны.

***

После той встречи с Тристаном в коридоре я не могла найти покоя. Мои мысли постоянно возвращались к нему, но возможностей увидеться было крайне мало. Жизнь в монастыре была строго регламентирована, каждый час расписан.

   Однако мое происхождение и особый статус давали мне некоторые привилегии. Отец, отправляя меня сюда, сделал щедрое пожертвование обители. Кроме того, все знали, что мое пребывание здесь временное - до замужества. Поэтому ко мне относились не как к обычной послушнице, а скорее как к важной гостье, которую нужно подготовить к благочестивой семейной жизни.

   Это позволяло мне избегать некоторых самых тяжелых работ и давало чуть больше свободы передвижения по монастырю.

   Но чем больше я старалась оказаться рядом с ним, тем меньше, казалось, он меня замечал. Тристан всегда был погружен в беседу с кем-то из старших монахов или склонялся над книгами. Когда наши пути пересекались, он лишь вежливо кивал, не задерживая на мне взгляда.

   Я чувствовала, как моё сердце сжималось каждый раз, когда он проходил мимо, не замечая меня. Неужели то мгновение за гобеленом ничего для него не значило? Может быть, я просто вообразила ту искру между нами?

ГЛАВА 2

На третий день после того случая, когда я, как обычно, работала в саду, тишину монастыря нарушил стук копыт и скрип колес. Я подняла голову от грядки с лавандой и увидела, как во двор въезжает богато украшенная карета, запряженная четверкой вороных лошадей. Их сбруя сверкала на солнце золотом, а кучер был одет в ливрею с гербом, которого я не узнала.

   Работа в саду остановилась, все с любопытством смотрели на прибывших гостей. Я отложила садовые ножницы и вытерла руки о фартук, не в силах оторвать глаз от этого зрелища.

   Из кареты первым вышел высокий мужчина с суровым лицом и проницательными темно-карими глазами. Его богатый камзол и плащ, отделанные мехом, говорили о высоком положении. Он обернулся и подал руку своей спутнице.

   Из кареты появилась молодая женщина, чья красота, казалось, озарила весь монастырский двор. Она была высокой и стройной, с волосами цвета спелой пшеницы и глазами цвета индиго, чарующими, словно ночное небо, усыпанное звездами. Её платье из тончайшего шелка, расшитое жемчугом и драгоценными камнями, мерцало в лучах солнца.

   - Кто это? - шепнула я сестре Деборе, работавшей рядом со мной. Мой голос дрожал от волнения и любопытства.

   - Это граф и графиня де Морне, - ответила Дебора, не скрывая восхищения в голосе. - Они приехали из Парижа. Говорят, там был какой-то скандал... но никто не знает подробностей.

   В этот момент во двор вышли отец Бенуа и Тристан. Моё сердце, как обычно, забилось чаще при виде Тристана, но он, казалось, даже не заметил меня, полностью сосредоточившись на прибывших гостях.

   Графиня де Морне, несмотря на присутствие мужа, начала озарять всех лучезарными улыбками. Её взгляд скользнул по монахам, послушницам, и остановился на Тристане. Она одарила его особенно ослепительной улыбкой, чуть наклонив голову так, что солнечный свет заиграл в её золотистых локонах.

   Однако Тристан, к моему удивлению и тайному облегчению, казался совершенно равнодушным к её чарам. Он вежливо поклонился, но его лицо осталось спокойным и невозмутимым.

   Граф де Морне, заметив поведение жены, метнул в её сторону взгляд, полный едва сдерживаемого гнева. Его рука, лежавшая на эфесе шпаги, сжалась так, что побелели костяшки пальцев. Графиня тут же потупила глаза, но я успела заметить в них огонёк непокорности и какой-то тайны.

   К гостям поспешила мать Софи, шурша тяжелыми одеждами. Её лицо выражало смесь строгости и сочувствия.

   - Добро пожаловать в наш скромный монастырь, - произнесла она, слегка склонив голову. - Надеюсь, пребывание здесь принесет вам мир и покаяние, в которых вы нуждаетесь.

   Граф кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.

   - Благодарю вас, мать Софи. Я надеюсь, что время, проведенное здесь, поможет моей жене... переосмыслить некоторые свои поступки. - Его голос звучал холодно и сдержанно, как сталь, закованная в бархат.

   - Не беспокойтесь, мсье, - ответила мать Софи. - Мы позаботимся о вашей супруге. И позвольте выразить нашу глубокую благодарность за ваше щедрое пожертвование. Оно поможет нам продолжить нашу миссию и улучшить условия в монастыре.

   Графиня де Морне бросила на мужа быстрый взгляд, в котором читалась смесь усмешки и вызова. Затем она снова посмотрела на Тристана, но тот уже отвернулся, погруженный в беседу с отцом Бенуа.

   Я наблюдала эту сцену, чувствуя, как в моей душе растет беспокойство. Кто эта женщина? Что она сделала? И как её присутствие повлияет на жизнь в монастыре... и на Тристана?

   Мать Софи повела гостей внутрь, и двор опустел. Но я ещё долго стояла, глядя им вслед и размышляя о том, какие изменения принесет с собой эта загадочная графиня де Морне. Воздух, казалось, был наэлектризован ожиданием чего-то неизвестного и, возможно, опасного.

***

Прошло несколько дней с прибытия графини де Морне. Её присутствие внесло заметное оживление в размеренную жизнь монастыря. Несмотря на то, что графиня должна была проводить время в молитвах и покаянии, она, казалось, находила способы привлечь к себе внимание при каждом удобном случае.

   Однажды утром я работала в саду, подрезая розовые кусты, когда услышала звонкий смех графини. Обернувшись, я увидела её прогуливающейся по дорожке в сопровождении Тристана. Моё сердце болезненно сжалось.

   Графиня де Морне выглядела ослепительно даже в простом монастырском одеянии. Её золотистые волосы были убраны под скромный чепец, но несколько локонов выбились, обрамляя прекрасное лицо. Она оживленно говорила, жестикулируя изящными руками, а Тристан внимательно слушал.

   - Ах, брат Тристан, - промурлыкала графиня, игриво поглядывая на него из-под ресниц, - как же скучно здесь без светских развлечений. Может быть, вы могли бы скрасить моё одиночество и почитать что-нибудь из ваших любимых книг?

   Тристан вежливо улыбнулся, но я заметила, что он держался на почтительном расстоянии от графини.

   - Боюсь, мадам, что большинство книг в нашей библиотеке вряд ли покажутся вам занимательными. Это в основном религиозные тексты и труды по теологии.

   Графиня надула губки.

   - Ох, какая жалость. А я-то надеялась на что-нибудь более... захватывающее.

   В этот момент из-за поворота дорожки появилась мать Софи. Её лицо было строгим и непреклонным.

   -Графиня де Морне, - произнесла она холодно, - вас ждут на утренней молитве. А вы, брат Тристан, кажется, должны помогать отцу Бенуа в библиотеке.   

   Тристан поклонился и быстро удалился, а графиня, бросив на мать Софи недовольный взгляд, последовала за ней к часовне.

   Я продолжила работу, но мысли мои были в смятении.

   Вечером того же дня, когда я возвращалась после вечерней службы, из-за угла коридора донеслись приглушенные голоса. Я замедлила шаг, узнав голоса сестры Агнес и сестры Беатрис, известных своей любовью к сплетням.

   - Ты слышала последние новости о графине де Морне? - шептала сестра Агнес с явным возбуждением в голосе.

   Сестра Беатрис подалась ближе:

   - Нет, расскажи скорее!

   - Говорят, граф застал её в весьма... компрометирующей ситуации, - продолжала Агнес, понизив голос до едва слышного шепота. - И не с одним мужчиной, а сразу с двумя! А некоторые утверждают, что их было трое!

   Я почувствовала, как краска заливает мои щеки. Беатрис ахнула.    

   - Святая Дева Мария! Неужели это правда?

   - Это ещё не всё, - добавила Агнес. - Я слышала от кухарки, которая подслушала разговор графа с отцом Бенуа, что ещё до замужества графиня имела весьма сомнительную репутацию. Говорят, она была настолько развращена дьяволом, что соблазнила даже племянника самого епископа!

   - Господи, помилуй! - воскликнула Беатрис, крестясь. - Как же граф мог жениться на такой женщине?

   - Ах, милая моя, ты же знаешь этих аристократов. Для них главное - связи и приданое. А графиня, несмотря на свои грехи, происходит из очень влиятельной семьи. Да и красота её, говорят, способна заставить святого забыть свои обеты.

   Я не могла больше слушать. Тихо, стараясь остаться незамеченной, я проскользнула мимо увлеченных сплетнями монахинь и поспешила в свою келью.

   Оказавшись одна, я опустилась на колени перед маленьким распятием. Мысли мои были в смятении. Неужели все эти ужасные слухи о графине правда? И если да, то какую опасность она представляет для нашего монастыря?

   Я пыталась молиться, но перед глазами стояло лицо графини - прекрасное и загадочное. Как могла женщина, способная на такие грехи, выглядеть столь невинно? И как мне, простой послушнице, противостоять её чарам, если даже опытные мужчины падали жертвами её искушения?

   Той ночью я долго не могла уснуть, размышляя о грехе, искуплении и той тонкой грани, что отделяет праведность от падения. И где-то в глубине души я чувствовала, что присутствие графини де Морне изменит жизнь нашего монастыря - и мою собственную - гораздо сильнее, чем кто-либо мог предположить.

***

На следующее утро после подслушанного разговора я, как обычно, работала в саду монастыря. Солнце еще не поднялось высоко, и воздух был свеж и напоен ароматом роз. Я была погружена в работу, пропалывая грядку, когда услышала легкие шаги по гравийной дорожке.

   Подняв голову, я увидела приближающуюся ко мне графиню де Морне. В утреннем свете она выглядела еще прекраснее, чем обычно. Её золотистые волосы были собраны в простую, но элегантную прическу, а на лице играла легкая улыбка. Несмотря на скромное монастырское одеяние, она двигалась с грацией придворной дамы.

   Я поспешно встала, отряхнула землю с рук и сделала неловкий реверанс.

   - Доброе утро, мадам, - пробормотала я, чувствуя, как краска заливает мои щеки.

   Графиня остановилась передо мной, её голубые глаза с любопытством изучали моё лицо. - Доброе утро, дитя, - ответила она мягко. - Ты ведь Мариель, верно? Я часто вижу, как усердно ты работаешь здесь.

   Я кивнула, удивленная тем, что она знает моё имя. - Да, мадам. Это моя обязанность.

   Графиня де Морне мягко рассмеялась, и этот звук был подобен перезвону серебряных колокольчиков.

   - Обязанность? Но разве не приносит тебе радость работа с этими прекрасными цветами?

   Я неуверенно улыбнулась. - Да, мадам. Я... я люблю сад.

   Графиня кивнула, её взгляд скользнул по розовым кустам.

   - Я тоже люблю сады. В моем доме в Париже есть прекрасный розарий. Ах, как я скучаю по нему!

   На мгновение её лицо омрачилось, но затем она снова улыбнулась.

   - Знаешь, Мариель, - мне кажется, что мы с тобой во многом похожи.

   Я удивленно посмотрела на неё.

   - Обе молоды, обе оказались здесь не совсем по своей воле... - продолжила графиня задумчиво.

   - Но, мадам, - возразила я, - я здесь по своему выбору.

   Графиня де Морне внимательно посмотрела на меня, и её взгляд выражал нечто похожее на сочувствие.

   - Правда ли это, дитя? Или это то, во что ты заставляешь себя верить? Я слышала, что отец запер тебя здесь, дабы ты соблюла чистоту девственности.

   Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Как графиня могла знать о причинах моего пребывания здесь?

   - Мадам, я... я не понимаю, о чем вы говорите, - пробормотала я, опустив глаза.

   Графиня мягко рассмеялась. - О, дитя, не нужно притворяться. В этих стенах мало что остается тайной. Я знаю, что твой отец отправил тебя сюда, чтобы подготовить к браку с человеком, которого ты никогда не видела. Человеком, который годится тебе в деды.

   Я подняла глаза, встретившись взглядом с графиней. В её синих глазах читалось сочувствие, смешанное с чем-то еще... может быть, вызовом?

   - Скажи мне, Мариель, - продолжила она, - неужели ты никогда не мечтала о другой жизни? О любви, страсти, приключениях?

   Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули. Образ Тристана мелькнул в моем сознании, но я поспешно отогнала эту мысль.

   - Мои обязанности здесь... - начала я, но графиня мягко прервала меня.

   - Обязанности, долг, послушание... - она покачала головой. - Мариель, ты еще так молода, а жизнь так прекрасна и полна возможностей. Неужели ты готова похоронить себя заживо в этих стенах, отказавшись от всех радостей мира ради чужих ожиданий?

   Её слова эхом отозвались в моей душе, пробуждая чувства, которые я старательно подавляла все эти месяцы.

   - Но что же мне делать? - прошептала я, едва осознавая, что говорю вслух.

   Графиня де Морне наклонилась ближе, её голос стал тише, но в нем зазвучали нотки страсти:

   - Жить, Мариель. Любить. Рисковать. Мир так прекрасен и полон возможностей. Неужели ты позволишь другим решать твою судьбу?

   Я стояла, ошеломленная её словами. Часть меня хотела отвергнуть все, что она говорила, спрятаться за незыблемыми стенами долга и послушания, возведенными годами строгого воспитания. Но другая часть, та, что так долго молчала, подавляемая и угнетенная, вдруг восстала, требуя свободы и права на собственную жизнь.

   В этот момент издалека донесся звон колокола, призывающий на утреннюю молитву. Графиня выпрямилась, её лицо вновь приняло безмятежное выражение.

   - Подумай о моих словах, дитя, - сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти. - И помни: у каждого из нас есть выбор. Даже если другие пытаются нас убедить в обратном.

   С этими словами она повернулась, чтобы уйти, но затем остановилась и добавила:

   - Ах да, и можешь называть меня Изабелла. Когда мы наедине, конечно.

ГЛАВА 3

   Весь день после разговора с графиней де Морне я была как в тумане. Её слова эхом отдавались в моей голове, пробуждая мысли и чувства, которые я так долго старалась подавить.

   Во время вечерней службы я не могла сосредоточиться на молитвах. Мой взгляд то и дело останавливался на Тристане, который стоял среди других монахов. Его профиль, освещенный мерцающим светом свечей, казался высеченным из мрамора. Я поймала себя на мысли, как было бы прикоснуться к его лицу, провести пальцами по его губам...

   Ужаснувшись своим мыслям, я опустила глаза и попыталась сосредоточиться на словах псалма. Но образ Тристана не покидал меня.

   После службы, когда я уже направлялась к своей келье, меня окликнула сестра Агнес:

   - Мариель! Мать Софи хочет видеть тебя в своем кабинете. Немедленно.

   Мое сердце екнуло. Неужели настоятельница узнала о моем разговоре с графиней? Или, может быть, она заметила мои взгляды на Тристана во время службы?

   С тяжелым сердцем я постучала в дверь кабинета матери Софи.

   - Войдите, - раздался её строгий голос.

   Я вошла, чувствуя, как дрожат мои колени. Мать Софи сидела за своим столом, её лицо было непроницаемым.

   - Мариель, - начала она, - я получила письмо от твоего отца.

   Я затаила дыхание.

   - Граф де Монтиньи прибудет в монастырь через месяц, - продолжила мать Софи. - Он хочет увидеть тебя перед тем, как будет назначена дата свадьбы. Твой отец дал свое согласие на то, чтобы ты покинула монастырь и отправилась в поместье графа сразу после его визита.   Мир вокруг меня словно остановился. Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица.   

   - Но... но мать Софи, - пробормотала я, - я думала, что пробуду здесь еще несколько месяцев...   

   Планы изменились, - отрезала настоятельница. - Твой отец считает, что ты уже достаточно подготовлена к браку. Граф де Монтиньи - благочестивый человек, и он будет хорошим мужем для тебя. Твой отец дал свое благословение на этот союз.

   Я стояла, не в силах произнести ни слова. Мысли лихорадочно метались в моей голове. Месяц... всего месяц до того, как моя судьба будет решена окончательно, и я покину стены монастыря, следуя воле отца.

   - Ты можешь идти, - сказала мать Софи, возвращаясь к своим бумагам. - И помни, Мариель, это большая честь для тебя и твоей семьи. Постарайся быть благодарной.

   Я вышла из кабинета, чувствуя, как мир вокруг меня рушится. Слова графини де Морне вновь зазвучали в моей голове: "У каждого из нас есть выбор. Даже если другие пытаются нас убедить в обратном."

   В течение следующих нескольких дней я не могла перестать думать о разговоре с настоятельницей. Её слова эхом отдавались в моей голове, заставляя меня сомневаться во всем, что раньше казалось незыблемым.

   Однажды вечером, возвращаясь из часовни после вечерней молитвы, я снова столкнулась с графиней. Она стояла у окна, глядя на заходящее солнце, и в этот момент казалась такой одинокой, что у меня сжалось сердце.

   - Добрый вечер, мадам... Изабелла, - тихо произнесла я, подойдя ближе.

   Она обернулась, и её лицо озарилось улыбкой.

   - Ах, Мариель! Как я рада тебя видеть. И спасибо, что назвала меня по имени.

   Мы немного помолчали, глядя на закат. Затем Изабелла вздохнула:

   - Знаешь, иногда я чувствую себя здесь как в клетке. Пусть и в очень красивой, но все же клетке.

   Я кивнула, неожиданно для себя понимая её чувства.

   - Я... я тоже так чувствую, - призналась я шепотом. - Каждый день здесь кажется бесконечным. Утреня, месса, работа, вечерня... И так изо дня в день.

   Изабелла повернулась ко мне, в её глазах мелькнул интерес.

   - Что-то случилось? Ты кажешься особенно подавленной сегодня.

   Я замялась, но затем решилась открыться.

   - Через месяц приезжает граф де Монтиньи, и он намерен увезти меня, - сказала я, чувствуя, как дрожит мой голос.

   - О, Мариель, - мягко произнесла Изабелла, беря меня за руки. - То, что с тобой происходит - это несправедливо. Ты заслуживаешь большего, чем брак без любви с человеком, которого ты даже не знаешь.

   - Но что я могу сделать? - прошептала я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. - Я здесь, в этих стенах, а через месяц...

   - Месяц - это достаточно времени, - перебила меня Изабелла, в её глазах появился опасный блеск. - Послушай, Мариель. Ты молода, прекрасна, полна жизни. Ты должна была познать радости юности - балы, ухаживания, первую любовь. Вместо этого тебя готовят к жизни, которой ты не выбирала. Но еще не поздно все изменить.

   Изабелла наклонилась ближе, её голос стал тише, но в нем звучала страсть.

   - Я могу научить тебя, Мариель. Научить всему, что знаю о жизни, о мужчинах, о том, как заставить их трепетать от одного твоего взгляда. Ты не должна жить жизнью, которую выбрали за тебя!

   Её слова будоражили моё воображение, пробуждая чувства, о которых я даже не подозревала. Я почувствовала, как краска заливает мои щеки, но не могла отвести взгляд от её пылающих глаз.

   - Как? - отчаянно протянула я и уперлась лбом в прохладное стекло. Мысль о том, чтобы изменить свою судьбу, казалась одновременно пугающей и невероятно соблазнительной.

   - О, дорогая, - улыбнулась Изабелла, и эта улыбка была полна обещания. - Я знаю секреты, о которых не пишут в книгах и не говорят в церкви. Я могу научить тебя, как очаровать любого мужчину, будь то юный красавец или умудренный годами граф. Когда я закончу, ты сама будешь решать свою судьбу.

   Я сглотнула, чувствуя, как бешено колотится мое сердце.

   - Да, - сказала я, удивляясь смелости в своем голосе. - Да, я хочу научиться. Я хочу жить.

   Улыбка Изабеллы стала еще шире. - Прекрасно, моя дорогая. Мы начнем завтра. И поверь мне, этот месяц изменит всю твою жизнь.

   Той ночью, лежа в своей келье, я не могла уснуть. Мое тело горело от предвкушения. Я представляла, каким будет мое первое прикосновение к мужчине, первый настоящий поцелуй, первая ночь страсти. Впервые за долгое время я чувствовала себя по-настоящему живой, пылающей, словно свеча, зажженная от огня Изабеллы.

***

Следующее утро наступило слишком быстро. Я едва сомкнула глаза ночью, мысли о предстоящем "уроке" с Изабеллой не давали мне покоя. Когда первые лучи солнца проникли в мою келью, окрашивая стены в нежный розовый цвет, я уже была на ногах, нервно расхаживая по маленькой комнате.

   После утренней мессы я поспешила в сад, где мы договорились встретиться с Изабеллой. Она уже ждала меня, сидя на каменной скамье под старой ивой. Ветви дерева, украшенные нежными зелеными листьями, ниспадали до самой земли, создавая уютный шатер. В воздухе витал сладкий аромат весенних цветов, и легкий ветерок игриво шелестел листвой.

   Увидев меня, Изабелла улыбнулась и похлопала по месту рядом с собой.

   - Доброе утро, моя дорогая, - сказала она, когда я села рядом, упиваясь тонким ароматом ее духов. - Готова начать свое обучение?

   Я нервно кивнула, не доверяя своему голосу. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

   Изабелла мягко рассмеялась, и ее смех напомнил мне перезвон серебряных колокольчиков.

    - Не бойся, Мариель. Мы начнем с простого. Скажи мне, что ты знаешь о мужчинах?

   Я почувствовала, как краска заливает мои щеки.

   - Я... я не знаю почти ничего, мадам, - пробормотала я, опуская глаза. - Только то, что говорится в Библии и что я слышала от других монахинь.

   - Ах, дитя мое, - вздохнула Изабелла, и в ее голосе мне послышались нотки сожаления. - Мужчины - это целый мир, полный тайн и возможностей. Они могут быть твоими величайшими союзниками или злейшими врагами. Все зависит от того, как ты научишься с ними обращаться.

   Она на мгновение задумалась, и я заметила тень печали, промелькнувшую в ее глазах.

   - Когда-то и я была юной и неопытной, как ты. Но жизнь научила меня многим горьким урокам. Я познала и сладость любви, и горечь предательства. И теперь хочу, чтобы ты была готова ко всему, что может преподнести тебе судьба.

   Я слушала ее, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово.

   - Первый урок, Мариель: мужчины любят глазами, - продолжила Изабелла, и ее голос стал тверже. - Твоя красота - это твое оружие. Научись им пользоваться.

   Я нерешительно возразила:

   - Но, мадам Изабелла, я ведь дочь графа. Меня учили грации и осанке с детства...

   Изабелла мягко улыбнулась, и ее улыбка была полна понимания.

   - Да, моя дорогая, но суровость твоего отца и эти стены монастыря заставили тебя забыть об этом. Ты сжалась, спрятала свою истинную сущность. Пора вспомнить, кто ты на самом деле.

   Её слова задели что-то глубоко внутри меня. Я вспомнила, как когда-то гордо держала голову на балах, как легко двигалась в танце, как блестели глаза кавалеров, когда они смотрели на меня. Но годы под строгим взглядом отца, а затем месяцы в монастыре действительно изменили меня. Я стала тенью самой себя.

   - Вот так, - Изабелла мягко коснулась моей спины, помогая выпрямиться. Ее прикосновение было теплым и уверенным. - Расправь плечи, подними подбородок. Ты - дочь графа, ты рождена, чтобы повелевать, а не склонять голову.

   Я сделала, как она сказала, и почувствовала, как что-то изменилось. Словно старая, забытая часть меня начала пробуждаться, разрывая кокон, в который я себя заключила.

   - Прекрасно, - одобрительно кивнула Изабелла, и ее глаза сверкнули удовлетворением.

   - А теперь искусство взгляда. Глаза - зеркало души, и правильный взгляд может сказать больше, чем тысяча слов.

   Она повернулась ко мне, и ее синие глаза вдруг стали глубокими и загадочными, как океан в лунную ночь.

   - Смотри на меня, Мариель. Не отводи взгляд.

   Я почувствовала, как меня затягивает в эти бездонные озера. Сердце забилось чаще, дыхание участилось. По телу побежали мурашки, словно от внезапного холода, но в то же время внутри разгорался жар. Я никогда не испытывала ничего подобного.

   - Вот так, - мягко произнесла Изабелла, и ее голос обволакивал меня, как теплый мед. - Ты чувствуешь? Это сила взгляда. Он может заставить мужчину забыть обо всем на свете.

   Она моргнула, разрывая чары, и я выдохнула, только сейчас осознав, что все это время не дышала.

   - Теперь ты попробуй, - предложила Изабелла, и в ее глазах заплясали лукавые искорки. - Представь, что я - мужчина, которого ты хочешь очаровать. Как бы ты на него посмотрела?

   Я неуверенно подняла глаза, пытаясь повторить то, что только что видела. Но мой взгляд был слишком резким, слишком неуверенным. Изабелла мягко покачала головой.

   - Не так, дорогая. Медленнее. Позволь своим глазам скользнуть по моему лицу, прежде чем встретиться со мной взглядом. Вот так...

   Мы провели следующий час, практикуясь в искусстве взгляда. Изабелла учила меня, как смотреть из-под ресниц, как использовать боковой взгляд, как придать глазам загадочное выражение. И с каждой минутой я чувствовала, как во мне просыпается что-то новое, неизведанное доселе.

   К концу урока я чувствовала себя одновременно истощенной и возбужденной, словно после долгого путешествия, полного открытий. Я никогда не думала, что простой взгляд может таить в себе столько силы и чувственности.

   - Ты быстро учишься, Мариель, - похвалила меня Изабелла, и ее улыбка была полна гордости. - Но теория без практики мало чего стоит. Почему бы тебе не попрактиковаться на ком-нибудь?

   Я почувствовала, как мое сердце забилось чаще. Мысль о том, чтобы применить новые знания, была одновременно пугающей и волнующей.

   - Но на ком? - спросила я, оглядываясь вокруг, словно ожидая увидеть подходящую цель.

   Изабелла хитро улыбнулась, и ее глаза блеснули заговорщицки.

   - А вот и твой шанс, - прошептала она, кивая в сторону дорожки. - Брат Тристан как раз идет сюда.

   Я обернулась и увидела приближающегося Тристана. Его тонзура - выбритая макушка, окруженная венчиком коротких темных волос - блестела в лучах утреннего солнца. На мгновение я задумалась, каково было бы увидеть его с отросшими волосами, без этого обязательного атрибута монашества. Каким он был до того, как принял постриг? Почему-то мне казалось, что длинные волосы очень шли бы ему, смягчая резкие черты лица и добавляя образу некоторой романтичности.

   Но я тут же одернула себя. О чем я думаю? Тристан - монах, и его внешность не должна иметь для меня значения.

   На его лице играла легкая, беззаботная улыбка, так контрастирующая с обычным серьезным выражением. Но когда он заметил нас с Изабеллой, его шаг вдруг замедлился, а улыбка дрогнула. В его глазах промелькнуло удивление.

   - Помни все, чему я тебя научила, - шепнула Изабелла, прежде чем встать и направиться к монастырю, оставляя меня одну.

   Сердце колотилось в груди, когда Тристан подошел ближе. Я чувствовала, как мои ладони становятся влажными от волнения.

   - Доброе утро, сестра Мариель, - произнес он своим глубоким, бархатным голосом, от которого по моей спине побежали мурашки.

   Я медленно подняла глаза, позволяя им скользнуть по его лицу, прежде чем встретиться с ним взглядом. Так, как учила меня Изабелла.

   - Доброе утро, брат Тристан, - ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и немного загадочно. - Прекрасный день, не правда ли?

   Я увидела, как его улыбка слегка дрогнула, а в глазах мелькнуло удивление. Он явно не ожидал такого приветствия от меня.

   - Вы... вы хорошо себя чувствуете, сестра? - спросил он, и в его голосе я услышала нотки замешательства.

   - Никогда не чувствовала себя лучше, - ответила я, позволяя легкой, многообещающей улыбке коснуться моих губ. - А вы? Как ваши дела, брат Тристан?

   Тристан кашлянул, и его щеки слегка порозовели. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

   - Я... я рад это слышать. Прошу меня извинить, мне нужно идти. Долг зовет.

   Он поспешно удалился, почти сбегая. Я села на скамейку, чувствуя, как по телу разливается тепло удовлетворения. Кажется, уроки Изабеллы действительно работали. Я смогла смутить Тристана, заставить его потерять свою обычную невозмутимость. И это чувство власти было непередаваемо приятным.

   - Отлично, душечка, - раздался голос Изабеллы, которая незаметно вернулась и теперь стояла рядом, улыбаясь как чеширский кот. - Ты справилась просто превосходно для первого раза.

   Я почувствовала прилив гордости от ее похвалы. Но в то же время меня не покидало ощущение, что я вступаю на неизведанную территорию, полную опасностей и соблазнов.

   - Завтра мы перейдем к следующему уроку - искусству прикосновения, - промурлыкала Изабелла, и ее глаза сверкнули предвкушением.

   Я сглотнула, чувствуя, как мое сердце замирает от страха и в то же время от пьянящего ожидания. Что же ждет меня завтра? И готова ли я к этому? Но отступать было уже поздно. Я ступила на путь, с которого не было возврата.

ГЛАВА 4

На следующее утро я проснулась с ощущением легкости и предвкушения. Вчерашняя встреча с Тристаном и обещание Изабеллы научить меня новому искусству заставляли мое сердце биться чаще.

   Сердце колотилось от предвкушения, когда я быстрым шагом пересекала монастырский двор, направляясь к нашему тайному месту встречи. Изабелла уже ждала меня, как всегда, безупречно красивая и загадочная.

   - Доброе утро, Мариель, - улыбнулась она. - Готова к новому уроку?

   Я кивнула, усаживаясь рядом с ней. - Более чем готова, Изабелла.

   - Прекрасно, - её глаза сверкнули. - Сегодня мы поговорим об искусстве прикосновения. Это очень тонкий инструмент, но невероятно мощный.

   Она взяла меня за руку, нежно поглаживая ладонь. Я почувствовала, как по моей коже пробежали мурашки.

   - Видишь? - прошептала она. - Даже такое простое прикосновение может вызвать отклик. Ключ в том, чтобы делать это ненавязчиво, будто случайно.

   Она продемонстрировала, как будто случайно задеть руку мужчины, передавая ему книгу, как коснуться плеча в процессе разговора, как позволить своим пальцам слегка задержаться.

   - Помни, Мариель, каждое прикосновение должно быть обещанием, намёком на нечто большее. Это искусство намёка и соблазна, - наставляла она.

   Мы провели утро, практикуясь друг на друге. Я училась тому, как одним прикосновением выразить целую гамму эмоций - от невинной симпатии до жгучего желания.

   - Ты прекрасно справляешься, дорогая, - похвалила Изабелла. - Теперь пришло время, вновь, испытать твои новые навыки.

   Как по заказу, на дорожке показался Тристан, погруженный в чтение книги.

   - Иди к нему, - подтолкнула меня Изабелла. - Помни всё, чему ты научилась.

   Сердце бешено колотилось, когда я направилась к Тристану. Он неторопливо шел по дорожке, погруженный в чтение книги.

   - Брат Тристан! - окликнула я его, стараясь, чтобы мой голос звучал удивленно и радостно. - Какая неожиданная встреча!

   Тристан поднял глаза от книги, его брови слегка приподнялись, когда он увидел меня.

   - Сестра Мариель, - произнес он с легким поклоном. - Доброе утро. Чем обязан такой приятной встрече?

   Я улыбнулась, делая шаг к нему и словно невзначай касаясь его руки, державшей книгу.

   - О, я просто гуляла по саду и увидела вас. Не могла упустить возможность поприветствовать.

   Тристан слегка вздрогнул от моего прикосновения, его взгляд на мгновение метнулся к моей руке, а затем снова вернулся к лицу.

   - Это... Это очень любезно с вашей стороны, сестра, - произнес он, и я заметила, как напряглись его плечи.

   - Могу я узнать, что за книгу вы читаете с таким увлечением? - промурлыкала я, наклоняясь ближе, будто желая рассмотреть обложку. Мои волосы скользнули по его руке, и я услышала, как он резко втянул воздух.

   - Это... Трактат Святого Августина, - ответил Тристан, его голос прозвучал слегка хрипло. - Весьма занимательное чтение.

   - О, я в этом не сомневаюсь, - прошептала я, глядя на него из-под ресниц. - Особенно в ваших руках.

   Щеки Тристана вспыхнули румянцем, он отвел взгляд, явно чувствуя себя неловко.

   - Сестра Мариель, я... Мне кажется... - начал он, запинаясь.

   Но я не дала ему закончить. Моя рука скользнула выше по его руке, едва ощутимо касаясь предплечья сквозь ткань рясы.

   - Возможно, как-нибудь вы поделитесь со мной своими мыслями об этой книге, - проворковала я, мои пальцы замерли в опасной близости от его локтя. - Я была бы очень... заинтересована.

   Тристан сглотнул, его кадык судорожно дернулся. Он отступил на шаг, высвобождая руку из-под моих пальцев, и протянул мне книгу, явно стараясь избежать дальнейших прикосновений.

   - Вот, возьмите, - произнес он несколько резче, чем, вероятно, намеревался. - Можете прочесть сами. А теперь прошу меня извинить, сестра. Меня ждут... обязанности.

   И прежде чем я успела что-то ответить, он быстрым шагом двинулся прочь по дорожке, почти сбегая от меня.

   Я посмотрела ему вслед, прижимая к груди книгу и чувствуя, как губы растягиваются в торжествующей улыбке. Пусть он убегает сейчас, но я видела, как реагировало его тело на мои прикосновения, как сбивалось его дыхание. Он чувствовал это, так же, как и я - это притяжение, это тлеющее под поверхностью пламя.

   Я развернулась и пошла прочь. Адреналин бурлил в моих венах, опьяняя чувством власти и будоража кровь. Я никогда не чувствовала себя такой живой, такой сильной.

   Изабелла ждала меня, сияя от гордости.

   - Великолепно, Мариель! Ты рождена для этого, - воскликнула она, обнимая меня. Но внезапно её лицо стало серьёзным.

   - Теперь слушай внимательно, дорогая. Ты владеешь инструментами обольщения, но ты должна быть осторожна. Мужчины - сложные создания, и играть с их чувствами - всё равно что играть с огнём. Ты можешь обжечься.

   Я кивнула, хотя в тот момент едва ли слышала её предостережения. Я была опьянена своей новой силой, своей способностью влиять на мужчин.

   Но как я скоро узнала, Изабелла была права. Я играла с огнём. И это была игра, в которой ставки были гораздо выше, чем я могла себе представить.

   Следующие несколько дней прошли как в тумане. Я продолжала встречаться с Изабеллой в нашем укромном уголке сада, и каждый день она открывала мне новые грани искусства обольщения.

   Мы говорили о том, как правильно вести беседу, как интриговать мужчину недосказанностью и намёками. Она учила меня, как использовать свой голос, свою походку, каждый жест, чтобы привлечь и удержать внимание.

   Я практиковалась на Тристане при каждом удобном случае. Каждая наша встреча была наполнена электричеством, недосказанностью, тлеющим под поверхностью желанием.

   Однажды мы столкнулись в узком коридоре между книжными полками. Тристан держал в руках стопку книг, и когда я проходила мимо, я будто случайно задела его плечом. Книги посыпались на пол, и мы оба наклонились, чтобы их поднять. Наши руки соприкоснулись, и я почувствовала, как от этого простого контакта по моему телу пробежала дрожь. Тристан замер, его взгляд был прикован к моему лицу. Я медленно подняла книгу, не отрывая от него глаз. Воздух между нами, казалось, искрился от напряжения.

   В другой раз, когда мы столкнулись в библиотеке, я, потянувшись за книгой, как бы случайно прижалась к нему. Я услышала, как он резко втянул воздух, почувствовала, как напряглось его тело.

   - Мариель... - прошептал он, его голос был хриплым от едва сдерживаемых эмоций.

   Я посмотрела на него из-под ресниц, мои губы изогнулись в робкой полуулыбке.

   - Да, брат Тристан? - тихо спросила я, чувствуя, как румянец заливает мои щеки.

   Он сглотнул, его кадык судорожно дернулся.

   - Я... Мы не должны... Это неправильно, - наконец выдавил он, отступая на шаг.

   Я опустила глаза, внезапно чувствуя стыд и смущение.

   - Простите меня, брат Тристан. Я... Я не знаю, что на меня нашло, - пробормотала я.

   И поспешно покинула библиотеку, оставив Тристана наедине со своими мыслями. Мои чувства были в смятении. С одной стороны, я ощущала трепет от того, что могу вызывать такие реакции. С другой - меня терзали сомнения в правильности моих действий.

   Оставшись одна в своей келье, я села на кровать, обхватив колени руками. Мысли путались, эмоции захлестывали. Я чувствовала себя так, будто балансирую на краю пропасти. С одной стороны манил запретный плод, сладость которого я уже успела вкусить. С другой - пугала неизвестность и возможные последствия моих действий.

***

Изабелла была в восторге от моих успехов. Ее глаза сияли, а на губах играла довольная улыбка. "Ты расцветаешь, моя дорогая," - говорила она, добавляя, что теперь нам нужно двигаться дальше и пора научить меня искусству разговора.

   Наши уроки стали более сложными и многогранными. Каждый день Изабелла открывала мне новые грани искусства обольщения. Она учила меня, как вести беседу, как задавать вопросы, которые заставят мужчину раскрыться.

   - Мужчины любят говорить о себе, - объясняла она. - Твоя задача - слушать с интересом, задавать правильные вопросы и создавать впечатление, что ты полностью поглощена его словами.

   Я практиковалась при каждой возможности. Когда Тристан заходил в библиотеку, я старалась завязать разговор, используя новые навыки.

   - Брат Тристан, - как-то начала я, стараясь придать своему голосу заинтересованный тон, - я вижу, вы очень любите книги. Какая из них произвела на вас наибольшее впечатление?

   Тристан оживился и начал увлеченно рассказывать о своем любимом трактате. Я слушала, задавая уточняющие вопросы и поддерживая беседу. Между нами постепенно возникало взаимопонимание.

   Однажды вечером мы в очередной раз засиделись допоздна. Я решила использовать уроки Изабеллы и попытаться узнать о Тристане больше.

   - Брат Тристан, - начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал заинтересованно, но не навязчиво, - вы никогда не рассказывали о своей жизни до монастыря. Каким был ваш путь к Богу?

   Тристан посмотрел на меня, слегка удивленный моим вопросом. Он помолчал мгновение, будто решая, стоит ли делиться этой информацией.

   - Мой путь сюда был не совсем обычным, - наконец произнес он. - Видите ли, я третий сын графа де... впрочем, это не важно.

   Мои глаза расширились от удивления. Это многое объясняло - его благородную осанку, безупречные манеры и намек на силу, которую не могла полностью скрыть монашеская ряса.

   - Правда? - произнесла я. - Но почему вы выбрали жизнь в монастыре, а не путь аристократа?

   Тристан слегка улыбнулся, но в его глазах мелькнула тень.

   - Как третий сын, я не имел прав на наследство. Мой отец хотел, чтобы я выбрал военную карьеру. Но я жаждал другого - покоя, знаний, возможности служить Богу. И я выбрал церковь.

   Он отвел взгляд, явно погруженный в воспоминания.

   - Я думал, что здесь смогу найти покой и предназначение. Но иногда я задаюсь вопросом, правильный ли выбор я сделал.

   Не задумываясь, я накрыла его руку своей в жесте поддержки. Тристан вздрогнул и быстро отдернул руку, будто обжегшись.

   - Простите, - пробормотал он, вставая. - Мне пора идти.

   И прежде чем я успела что-либо сказать, он быстрым шагом покинул библиотеку.

   Я осталась сидеть, глядя ему вслед и пытаясь осознать то, что только что узнала. Тристан был не просто монахом, а человеком с прошлым, с историей, которая привела его сюда.

   Это знание лишь усилило мое влечение к нему. Тристан больше не был для меня просто монахом, он стал человеком со своей уникальной историей, человеком, которого я жаждала понять и к которому меня тянуло с непреодолимой силой.

   Но его реакция на мое прикосновение ясно давала понять, что, несмотря на нашу растущую близость, он все еще боролся со своими чувствами, считая их неправильными, грешными.

   Покидая библиотеку той ночью, я чувствовала смятение. Мы с Тристаном становились все ближе, но в то же время казалось, что между нами стоит невидимая стена, которую он не желал или боялся преодолеть.

***

На следующее утро монастырь пришел в движение с прибытием графа де Морне. Я наблюдала из окна библиотеки, как его карета, запряженная четверкой вороных коней, въезжала во двор. Граф, высокий мужчина с суровым лицом и пронзительным взглядом, выглядел властным и неприступным. Его холодные глаза скользнули по фасаду монастыря, словно оценивая крепость.

   Изабелла встретила мужа с безупречной грацией, склонившись в почтительном реверансе. Но даже с расстояния я заметила напряжение в ее плечах и то, как она слегка сжала кулаки, когда граф заговорил с ней. Их разговор был коротким и, казалось, натянутым. Граф резкими жестами отдавал распоряжения слугам, а Изабелла стояла рядом, опустив глаза.

   Позже Изабелла нашла меня в саду. Ее лицо было бледным, а в глазах читалась тревога.

   - Все готово, - прошептала она, оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. - Сегодня вечером, после вечерни, иди к старой часовне на краю монастырских земель. Тристан будет там, чтобы проверить состояние здания. У вас будет время поговорить наедине.

   Мое сердце забилось быстрее, а во рту вдруг пересохло.

   - А как же... другие монахини? - спросила я, пытаясь унять дрожь в голосе.

   Изабелла загадочно улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз.

   - Не беспокойся об этом. Я устроила небольшое отвлечение. Никто не заметит вашего отсутствия.

   Весь день я была как на иголках. Время, казалось, тянулось бесконечно. Я механически выполняла свои обязанности, но мысли мои были далеко. Наконец, когда последние звуки вечерней службы стихли, я незаметно выскользнула из монастыря и поспешила к старой часовне.

   Когда я подошла, Тристан уже был там. Его высокая фигура вырисовывалась в лунном свете, падающем сквозь ветви старых деревьев. Услышав мои шаги, он повернулся ко мне, и я увидела удивление в его глазах.

   - Сестра Мариель? - произнес он тихо, его голос прозвучал громче в ночной тишине. - Что вы здесь делаете?

   Я сделала глубокий вдох, вспоминая все уроки Изабеллы, и шагнула ближе.

   - Я... я хотела поговорить с вами, брат Тристан. Наедине.

   Он нахмурился, но кивнул, приглашая меня войти в часовню. Внутри было темно и прохладно, лунный свет едва проникал через узкие окна, создавая причудливые тени на каменных стенах. Пахло старым деревом и пылью.

   - О чем вы хотели поговорить? - спросил Тристан, его голос звучал спокойно и ровно, но в нем чувствовалась настороженность.

   Я посмотрела в его светлые, голубые глаза, чувствуя, как мое сердце бьется все быстрее. В тусклом свете его лицо казалось высеченным из мрамора - прекрасным и неприступным одновременно.

   - О нас, - сказала я тихо, делая еще один шаг к нему. - О том, что происходит между нами.

   Тристан на мгновение замер, его плечи напряглись. А затем его лицо приобрело серьезное, почти суровое выражение.

   - Сестра Мариель, - начал он мягко, но твердо. - Я думаю, вы неправильно истолковали наши отношения.

   Я сделала еще один шаг вперед, пытаясь сократить расстояние между нами, но Тристан тут же отступил, будто боясь моей близости.

   - Разве вы не чувствуете это? - прошептала я, протягивая к нему руку. - То, что между нами?

   Тристан покачал головой и перехватил мою руку, не давая коснуться его лица. Его пальцы были твердыми и прохладными.

   - Я чувствую к вам симпатию и уважение, сестра Мариель. Но ничего больше. Мое сердце и душа принадлежат Богу и моему служению.

   Слова Тристана были подобны ледяной воде, окатившей меня с головы до ног. Я почувствовала, как краска стыда заливает мои щеки, а в груди разрастается болезненный ком. Его отказ был столь же решителен, сколь и вежлив.

   - Но я думала... - начала я, мой голос дрожал от сдерживаемых эмоций.

   Тристан мягко прервал меня, покачав головой:

   - Послушайте, сестра Мариель. Я понимаю, что жизнь в монастыре может быть трудной, особенно для молодой женщины, как вы. Но наш путь - это путь служения и самоотречения.

   Его слова, хоть и произнесенные с добротой, разрывали мое сердце на части. Я чувствовала, как рушатся все мои надежды и мечты, которые я лелеяла последние недели. Внутри меня бушевала буря эмоций: стыд за свою наивность, гнев на Изабеллу за ее уроки, которые привели меня к этому унижению, отчаяние от осознания своего положения.

   - Я... я прошу прощения, брат Тристан, - прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. - Я не знаю, что на меня нашло.

   Но это была ложь. Я знала точно, что на меня нашло - желание вырваться из клетки, в которую меня заключили, стремление почувствовать себя живой, желанной, любимой. И теперь эти мечты рассыпались прахом.

   Тристан, казалось, не замечал моего внутреннего смятения. Он отпустил мою руку и отступил на шаг, словно желая поставить между нами невидимую преграду.

   - Нет нужды извиняться. Мы все проходим через испытания. Важно то, как мы на них реагируем.

   Его спокойствие и уверенность только усиливали мою внутреннюю боль. Как он мог быть таким невозмутимым, когда я чувствовала, что мир вокруг меня рушится?

   Когда снаружи послышались чьи-то шаги, приближающиеся к часовне, Тристан встревоженно посмотрел на меня.

   - Сестра Мариель, - быстро проговорил он, понизив голос почти до шепота, - позвольте мне проводить вас обратно в монастырь. Не стоит давать повод для слухов и домыслов.

   Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Часть меня была даже благодарна за это прерывание, потому что я не знала, сколько еще смогу сдерживать слезы и рвущиеся наружу эмоции.

   Мы вышли из часовни, стараясь держаться на расстоянии друг от друга. Тристан шел чуть впереди, его спина была напряжена, а шаги быстры и решительны. Я следовала за ним, опустив голову и борясь с желанием убежать куда глаза глядят.

   По пути обратно к монастырю каждый шаг давался мне с трудом, словно к ногам были привязаны тяжелые камни. Тристан молчал, и это молчание только усиливало мое смятение и боль. В ночной тишине были слышны лишь наши шаги и стрекот сверчков в траве.

   Когда мы достигли монастырских ворот, Тристан обернулся ко мне. В тусклом свете факелов его лицо казалось усталым и печальным.

   - Сестра Мариель, - сказал он тихо, но настойчиво, - я прошу вас, не говорите никому о н

   ашей... встрече. Это только усложнит ситуацию для нас обоих.

   Я снова кивнула, не доверяя своему голосу. Тристан еще мгновение смотрел на меня, его глаза блестели в свете факелов. Казалось, он хотел что-то добавить, но потом просто развернулся и быстрым шагом направился в сторону своей кельи, его темный плащ развевался за ним.

   Вернувшись к себе, я наконец позволила слезам хлынуть из глаз. Я рыдала, уткнувшись лицом в подушку, мое тело сотрясалось от беззвучных всхлипов. Горечь разочарования и страх перед будущим смешивались с моими слезами, оставляя влажные пятна на грубой ткани. Что мне теперь делать? Как жить дальше, зная, что моя единственная надежда на счастье оказалась пустой иллюзией?

   Я начала сомневаться во всем, что произошло за последние недели. Были ли уроки Изабеллы действительно попыткой помочь мне или это была жестокая игра, призванная посмеяться над моей наивностью? Действительно ли я видела в глазах Тристана отражение моих чувств или это было лишь порождением моего воображения, жаждущего любви и тепла?

   Мысли путались, воспоминания накладывались друг на друга. Я вспоминала каждый наш разговор с Тристаном, каждый его взгляд, каждый жест, пытаясь найти в них скрытый смысл, намек на то, что его чувства ко мне были чем-то большим, чем просто дружеской симпатией. Но чем больше я думала об этом, тем больше убеждалась, что всё это время обманывала саму себя, видя то, что хотела видеть.

   В какой-то момент я провалилась в беспокойный сон, полный смутных образов и тревожных видений. Мне снился Тристан, его лицо то приближалось, то ускользало от меня. Я бежала за ним по бесконечным монастырским коридорам, но он всегда оставался недосягаем, растворяясь в тенях.

ГЛАВА 5

После ночи, наполненной слезами и отчаянием, я проснулась с ощущением пустоты внутри. Мир вокруг казался тусклым и безжизненным. Я механически выполняла свои обязанности, избегая встреч с Тристаном и стараясь не попадаться на глаза другим монахиням.

   Изабелла заметила перемену в моем настроении и попыталась выяснить, что произошло. Не в силах больше сдерживаться, я рассказала ей все - о встрече с Тристаном, о его отказе, о моем унижении и страхе перед будущим. Слова лились из меня потоком, словно прорвав плотину.

   Изабелла внимательно выслушала мой рассказ, и к моему удивлению, на её губах появилась легкая усмешка. Когда я закончила, она мягко рассмеялась.

   - Ох, Мариель, - сказала она, покачивая головой. - Ты думаешь, это конец? Это всего лишь мелочи, дорогая. Просто часть игры.

   Я посмотрела на нее с недоумением.

   - Игры? Но... но Тристан отверг меня. Все мои надежды...

   Изабелла прервала меня, положив руку мне на плечо.

   - Дорогая моя, неужели ты думала, что все будет так просто? Мужчины, особенно такие, как Тристан, не сдаются после первой же атаки. Это лишь начало.

   Она наклонилась ближе, её глаза блестели.

   - Теперь начинается настоящая игра. Тристан думает, что отверг тебя, и это прекрасно. Теперь он будет думать о тебе.

   - Но что мне делать? - спросила я, все еще сбитая с толку.

   Изабелла наклонилась ближе, её глаза блестели загадочным огоньком.

   - Наш следующий шаг, моя дорогая, будет смелым. Мы заставим Тристана увидеть в тебе женщину, а не просто монахиню.

   - Как? - спросила я с волнением и любопытством.

   - Я слышала, что Тристан часто ходит к лесному озеру медитировать на рассвете, - прошептала Изабелла. - Завтра ты отправишься туда раньше него. Я дам тебе особое платье - легкое, почти прозрачное. Ты будешь купаться в озере, когда он придет.

   Я почувствовала, как краска заливает мои щеки.   

   - Но это же... это неприлично!

   - А если нас поймают?

   Я колебалась, чувствуя смесь страха и волнения, но Изабелла успокоила меня:

   - Не волнуйся, я всё устрою. Никто, кроме Тристана, не будет там в это время.

   Когда Изабелла ушла, я осталась наедине со своими мыслями. Часть меня была в ужасе от этого плана, но другая часть... другая часть была взволнована и заинтригована. Возможно, это действительно заставит Тристана увидеть меня в новом свете?

***

Я шел к озеру, надеясь найти в утренней медитации столь необходимые мне покой и ясность мыслей. Последние несколько дней мою душу терзали сомнения и смутные желания, которым не было места в сердце монаха.

   Внезапно я замер, не веря своим глазам. Там, в прозрачных водах озера, купалась Мариель. Ее тонкое белое платье, насквозь мокрое, облепляло каждый изгиб ее юного тела, не скрывая почти ничего от моего жадного взгляда.

   Завороженный, я смотрел, как она медленно выходит из воды, словно древняя богиня, рожденная из озерной пены. Капли стекали по ее алебастровой коже, очерчивая совершенные контуры. Мокрая ткань платья стала почти прозрачной, и сквозь нее я видел затвердевшие от холодной воды розовые соски и темный треугольник волос в самом низу ее живота, манящий запретным обещанием.

   Ее длинные русые волосы, потемневшие от влаги, змеились по плечам и спине, словно шелковые ленты. Отдельные пряди липли к нежной коже шеи и ключиц, будто лаская ее. Когда Мариель откинула голову назад, приглаживая непослушные локоны, ее волосы вспыхнули золотом в лучах утреннего солнца, создавая вокруг головы сияющий нимб.

   Каждое движение Мариель было полно неосознанной чувственности. То, как прилипшее к телу платье обрисовывало округлые бедра и тонкую талию, то, как покачивалась в такт шагам упругая грудь, то, как ее рука скользнула к лицу, убирая прилипшую прядь волос - все это заставляло кровь стучать в висках и туманило разум.

   Ее огромные серые глаза, обрамленные густыми темными ресницами, встретились с моими, и на мгновение мне показалось, что весь мир перестал существовать. В их омутах плескалось то же неутолимое желание, что снедало и мою плоть. Ее губы, полные и розовые, как бутоны роз, приоткрылись, но вместо слов с них сорвался лишь прерывистый вздох.   

   Все мое тело напряглось, словно натянутая тетива, каждая мышца звенела от едва сдерживаемого желания. Жар, рожденный запретными образами, растекался по венам, скапливаясь внизу живота мучительным, тянущим ощущением. Я стиснул зубы, силясь совладать с собственным телом, восставшим против моей воли.

   Я судорожно сглотнул, чувствуя, как теряю контроль. Искушение было столь велико, что, казалось, сам воздух искрит от напряжения.

   - Мариель? Господи, что ты здесь делаешь? - мой голос прозвучал хрипло, почти умоляюще.

   Она сделала еще шаг ко мне, и я невольно отшатнулся, будто опасаясь, что одно лишь ее приближение способно сжечь дотла остатки моей добродетели. Взгляд против воли скользнул по ложбинке меж ее грудей, по гладкому животу, по стройным ногам, которые при каждом движении обнажались до бедра через разрез мокрого платья.

   - Тристан, - прошептала она, и в ее голосе звучала та же грешная нота, что и в моих снах. - - Я хотела... мне нужно...

   Но я уже не слушал, не мог слушать. В ушах стоял оглушительный стук моего сердца, разум заволокло красной пеленой вожделения. Я должен был уйти немедленно, или я за себя не ручался...

   - Нет, - выдохнул я, зажмурившись. - Мы не можем. Я не могу.

   Я резко отвернулся, чувствуя, как все мое тело дрожит от напряжения. Это было слишком - слишком сильно, слишком соблазнительно. Я должен был уйти, пока еще мог, пока не натворил того, о чем буду сожалеть всю оставшуюся жизнь.

   - Это... это неправильно, - произнес я, стараясь вложить в эти слова всю свою угасающую убежденность. - Мариель, - произнес я, собрав последние крохи самообладания. -Ты должна уйти. Сейчас же.

   Я слышал ее сдавленный всхлип, но не позволил себе обернуться. Вместо этого я заговорил, отчаянно цепляясь за привычные истины, как за спасательный круг:

   - То, что происходит сейчас - это испытание. Для нас обоих. Мы не можем поддаться искушению.

   Каждое слово давалось мне с трудом, но я заставлял себя продолжать, понимая, что только так смогу сохранить свои обеты, свою веру - все то, что определяло мою жизнь.

   - Мы все совершаем ошибки, Мариель. Важно то, как мы на них реагируем. Сейчас ты должна вернуться в монастырь и молиться. А я... я должен серьезно подумать о своем пути.   

   Я помедлил, глядя в ее полные слез глаза, и добавил, понизив голос:

   - И еще кое-что, Мариель. Будь осторожна с Изабеллой. Я знаю, она тебе друг, но... Но что-то в ней меня настораживает. Ее идеи, ее влияние на тебя... Прошу, держись от нее подальше. Не дай ей сбить тебя с истинного пути.

   Мариель хотела что-то возразить, но я покачал головой, давая понять, что мое решение окончательно.

   - Мы все совершаем ошибки, Мариель. Важно то, как мы на них реагируем. Сейчас ты должна вернуться в монастырь и молиться. А я... я должен серьезно подумать о своем пути.

   С этими словами я ушел, оставив ее одну у озера.

   Каждый шаг давался мне с трудом, словно я шел по битому стеклу, но я заставлял себя двигаться вперед.

   Я знал, что это испытание веры - самое сложное в моей жизни. И я молился, чтобы Господь дал мне сил преодолеть его.

   Но даже погрузившись в молитву, я не мог избавиться от образа Мариель, соблазнительной и недоступной, словно само воплощение искушения. И где-то в глубине души я понимал, что этот образ будет преследовать меня, испытывая мою решимость, мою веру. Но я был полон решимости выстоять. Ради себя. Ради наших бессмертных душ.

***

Я спряталась в своей келье, сказавшись больной. Не могла заставить себя встретиться лицом к лицу с остальными обитателями монастыря, особенно с Тристаном. Стыд и смятение не отпускали меня.

   К обеду я услышала тихий стук в дверь. Думая, что это сестра-травница пришла проверить мое состояние, я слабо произнесла:

   - Войдите.

   К моему удивлению, в келью проскользнула Изабелла. Ее глаза блестели от возбуждения, а на губах играла загадочная улыбка.

   - Мариель, дорогая, - сказала она, присаживаясь на край моей постели. - Расскажи мне, что произошло. Все до мельчайших подробностей.

   Под ее настойчивым взглядом я начала рассказывать о встрече с Тристаном у озера. Когда я закончила, Изабелла неожиданно вскочила, ее лицо исказилось от гнева.

   - Этот упрямец! - воскликнула она, едва сдерживая голос. - Как он смеет отвергать такой дар? И как он посмел предостерегать тебя от меня?

   Я была поражена силой ее реакции.

   - Изабелла, может быть, нам стоит оставить эту затею? Я не хочу больше...

   Но графиня прервала меня, схватив за руку.

   - Нет, Мариель. Мы не можем сдаться сейчас. У меня есть еще один план. Последний и решающий.

   Ее глаза горели каким-то лихорадочным огнем, который одновременно пугал и завораживал меня.

   - Какой план? - спросила я с опаской.

   Изабелла наклонилась ближе, понизив голос до шепота.

   - Я не могу рассказать тебе все детали сейчас. Но знай: этот план сработает наверняка. Тристан не сможет устоять.

   - Но что, если... - начала я, но Изабелла снова перебила меня.

   - Никаких "если", - твердо сказала она. - Ты должна мне довериться, Мариель. Полностью и безоговорочно. Только так мы сможем добиться успеха.

   Она вздохнула и продолжила уже мягче, почти умоляюще:

   Пойми, я же забочусь о тебе, о твоем будущем. Разве ты не помнишь? Через несколько дней за тобой приедут. Времени совсем не осталось. Это наш последний шанс, Мариель. Неужели ты упустишь его?

   Изабелла пристально смотрела мне в глаза, и я чувствовала, как моя решимость тает под ее напором.

   - Жду тебя в полночь возле кельи Тристана, - бросила она напоследок. - И прошу, не опаздывай.

   Остаток дня прошел для меня как в тумане. Я механически выполняла свои обязанности, но мысли мои были далеко. Слова Изабеллы не давали мне покоя. Что она задумала? И действительно ли я готова довериться ей полностью?

   Когда монастырь погрузился в сон, я тихо выскользнула из своей кельи. Коридоры были пусты и тихи, лишь тусклый свет факелов освещал мой путь. Сердце бешено колотилось, пока я пробиралась к келье Тристана.

   Изабелла уже ждала меня там, прячась в тенях. Увидев меня, она улыбнулась, но в этой улыбке было что-то хищное, почти пугающее.

   - Ты пришла, - прошептала она. - Хорошо. Пойдем…

ГЛАВА 6

Келья Тристана была крошечной и аскетичной, как и подобает жилищу монаха. Грубые каменные стены, лишенные украшений, давили своей монументальностью. Единственным источником света было узкое стрельчатое окно, пропускающее в комнату лунные лучи. Скудная обстановка состояла из низкой деревянной кровати, покрытой темным шерстяным одеялом, простого стола с глиняным кувшином и миской для умывания, а также грубо сколоченного молитвенного аналоя в углу. В воздухе плавал запах вощеной древесины, старых книг и едва уловимый мускусный аромат мужского тела.

   На постели, слишком короткой для его роста, возлежал Тристан. Даже во сне он казался большим, мощным, едва умещающимся в тесных границах монашеского ложа. Тристан спал в простой белой рубахе из грубого полотна, доходящей до середины бедра, и свободных штанах, перехваченных плетеным поясом. Во сне он сбросил одеяло, и теперь лунный свет очерчивал контуры его тела под тонкой тканью - широкие плечи, мускулистые руки, длинные ноги.

   Я застыла на пороге кельи, не веря своим глазам. Изабелла подошла к его кровати, склонившись над ним, словно коршун над добычей.

   - Изабелла! Что мы здесь делаем? - прошипела я, подлетая к ней. Паника и смятение накрыли меня удушливой волной. - Если он проснется...

   Изабелла отмахнулась, ее темные глаза светились торжеством и какой-то пугающей решимостью.

   - Не переживай, дорогуша. Он выпил сонного чая. Будет спать как убитый, - проворковала она.

   Я перевела взгляд на Тристана. Он лежал тихо и недвижно, его дыхание было глубоким и ровным. На столике рядом я заметила пустую чашку. Схватив ее, я вгляделась внутрь - на дне влажно поблескивали рубиновые капли.

   - Это опасно? - потребовала я ответа, стискивая глиняную посудину так, что пальцы свело судорогой.

   Улыбка Изабеллы стала шире и еще более пугающей.

   - Всего лишь безобидное сонное зелье, милая. Чтобы Тристан сладко спал и видел волшебные сны. А ты могла вдоволь налюбоваться им, - промурлыкала она.

   Изабелла отошла в сторону, и я невольно залюбовалась Тристаном. Во сне его лицо разгладилось, приобретя юношескую безмятежность. Длинные ресницы трепетали, приоткрытые губы манили прикоснуться. Как же я мечтала поцеловать их, узнать их вкус и нежность.

   Тряхнув головой, я попыталась отогнать наваждение. Это неправильно, нечестно! Я не могу вот так бессовестно вторгаться в его покой, использовать его беззащитность. Это... это гнусно, почти как насилие!

   Изабелла, словно уловив мои мысли, подошла ближе, приобняла за плечи. Ее голос обволакивал, убаюкивал, будто ручеек в летнем лесу.

   - Я знаю, о чем ты думаешь, дорогая. Тебе кажется, что это низко, грешно. Но разве любовь - грех? Разве ты не заслужила каплю счастья после стольких страданий? - вкрадчиво нашептывала она.

   Мягко подтолкнув меня вперед, Изабелла почти усадила на край постели Тристана.

   - Просто побудь рядом. Посмотри, какой он прекрасный. Неужели не хочется коснуться, убедиться, что это явь? - искушала она.

   Я замотала головой, но стена моей решимости дала трещину. Тристан был так близко, окутанный ароматом сна и покоя. Моя рука сама потянулась к его лицу, огладила скулу, очертила изгиб губ.

   - Вот так, милая, - проворковала Изабелла. - Ты ведь так долго ждала. Неужели теперь отступишь? Когда мечта лежит перед тобой такая покорная и доступная?

   Я хотела возразить, но слова застряли в горле. Совесть вопила, умоляла опомниться, бежать, пока не стало слишком поздно. Но другой голос, низкий и властный, шептал, что я имею право на эту близость. Что упускать такой шанс - безумие.

   Моя ладонь скользнула ниже, легла на его широкую грудь. Я слышала, как под ней ровно и гулко бьется сердце Тристана. Казалось, даже во сне оно чувствует мое прикосновение, откликается, зовет...

   - Что я делаю? - беззвучно простонала я, зажмурившись. Последние крупицы благоразумия утекали сквозь пальцы.

   - Ты делаешь то, что должна, - голос Изабеллы вплетался в мои мысли, окутывал разум сладким туманом. - Не сопротивляйся желанию. Отпусти себя. Ты так долго была примерной девочкой. Пора получить награду...

   Когда Изабелла распустила завязки его рубахи, моему взгляду открылась впечатляющая картина. Тело Тристана, совсем не монаха, а воина, закаленное тяжелым трудом и воинскими тренировками, являло собой образец мужественности. Литые мышцы груди и живота перекатывались под гладкой кожей при каждом дыхании. Узкая темная дорожка волос сбегала от пупка вниз, скрываясь под поясом штанов.

   От этого зрелища у меня перехватило дыхание. Тристан был воплощением силы и красоты, недоступным и желанным одновременно. Рядом с ним я чувствовала себя маленькой и хрупкой, словно цветок рядом с могучим дубом. Сама мысль о том, чтобы прикоснуться к нему, дерзнуть исследовать эту твердь, наполняла меня трепетом и странным предвкушением.

   Изабелла, словно прочитав мои мысли, обернулась с лукавой улыбкой.    

   - Впечатляет, не правда ли? - промурлыкала она, обводя пальцем контуры мышц на животе Тристана. - Такое совершенство почти кощунственно прятать под монашеской рясой. Так и хочется попробовать его на вкус...   

   От ее слов, произнесенных низким, чувственным голосом, по моему телу пробежала дрожь. Впервые в жизни я ощутила настоящее, неподдельное желание - жаркое, всепоглощающее, разлившееся горячей волной в низу живота. Это пугало и манило одновременно, словно запретный плод, тянущий сорвать себя с ветки.

   Изабелла меж тем продолжала свои дерзкие ласки - водила рукой по груди Тристана, чертила узоры на его коже, спускаясь все ниже. Ее прикосновения становились все откровеннее, пробуждая в спящем мужчине первые отклики возбуждения. Дыхание Тристана участилось, на висках выступили бисеринки пота.

   - Ну же, Мариель, присоединяйся, - поманила меня Изабелла, ее голос звучал как дьявольское искушение. - Разве ты не хочешь узнать, каков он на ощупь…там? Подарить своему любимому незабываемое пробуждение?

   Она взяла мою руку и вновь потянула к обнаженному торсу Тристана. Мои пальцы коснулись горячей кожи, такой гладкой и упругой. Это было похоже на погружение в неведомые доселе воды, полные скрытых течений и водоворотов. Я затрепетала, представляя, как проведу ладонями по его животу, еще ниже...

   Рука Изабеллы легла поверх моей, мягко надавливая, побуждая к действию. Вместе мы провели раскрытыми ладонями по груди Тристана, ощущая жар его тела и твердость мускулов. Это было похоже на прикосновение к дикому зверю - опасное и волнующее.

   - Смелее, Мариель, - прошептала Изабелла мне на ухо, ее дыхание обожгло. - Исследуй, изучай, запоминай. Пусть твои руки станут глазами, что видят его истинную суть.

   Ободренная ее словами, я позволила себе то, о чем раньше не смела и мечтать - не просто прикасаться, но ласкать тело любимого. Мои пальцы скользили, очерчивая выпуклости мышц, задерживаясь на темных ореолах сосков. Кожа Тристана покрылась мурашками от моих прикосновений, и это наполнило меня странной гордостью.

   Я спустилась ниже, к напряженным мускулам живота, таким твердым и рельефным. Каждое касание отзывалось во мне сладкой дрожью, рождало тепло в глубине лона. Мое дыхание участилось, когда рука замерла над поясом его штанов.

   - Давай же, - поддразнила Изабелла, - разве тебе не любопытно узнать, что скрывается под этой тканью? Уверяю, ты не разочаруешься.

   Ее тон, вкрадчивый и искушающий, подтолкнул меня к решительным действиям. Одним движением я распустила завязки и потянула за пояс, обнажая Тристана до середины бедер. От открывшегося зрелища у меня вспыхнули щеки и сбилось дыхание.

   Мужское естество Тристана, даже в расслабленном состоянии, поражало своими размерами. Покоящийся на завитках темных волос, его член казался воплощением первобытной силы и властности. Крупная головка, увенчивающая толстый ствол, напоминала бутон экзотического цветка.

   Я сглотнула, чувствуя, как пересохло во рту. Даже на расстоянии я ощущала жар, исходящий от его плоти. Любопытство и желание боролись во мне со смущением и страхом. Лишь присутствие Изабеллы не давало окончательно поддаться панике.

   - Потрогай его, - велела графиня, и в ее голосе звучали повелительные нотки. - Узнай своего мужчину во всех подробностях. Зажги в нем огонь, что не погаснет до утра.

   Словно завороженная, я протянула руку и кончиками пальцев прикоснулась к бархатистой коже члена. На ощупь он был горячим, упругим и нежным одновременно. Я провела подушечкой большого пальца снизу вверх, исследуя выступающие вены и гладкую головку.

   К моему удивлению и испугу, плоть Тристана дрогнула и начала твердеть прямо под моими пальцами. С каждой секундой он увеличивался в размерах, поднимаясь и наливаясь силой. Это зрелище было настолько же восхитительным, насколько и пугающим.

   - Ты прекрасно справляешься, - промурлыкала Изабелла. - Продолжай, и скоро он станет твердым, как каменный жезл. Готовым исполнить все твои желания...

   Ее слова, полные порочного соблазна, лишь усилили мое возбуждение. Медленно, почти благоговейно, я двигала рукой вверх-вниз, изучая эту восхитительную твердость.

   Тристан застонал сквозь сон и подался бедрами навстречу моей ласке. По его телу пробежала судорога, мышцы напряглись, а член задрожал в моей руке. Я почувствовала, как набухают тугие яички, поджимаясь к основанию ствола.

   Зрелище спящего мужчины, столь откровенно отзывающегося на прикосновения, было настолько порочным и притягательным, что у меня закружилась голова. Собственное тело пылало, между ног разливался жидкий жар. Впервые в жизни я ощутила настоящую власть - власть женщины над желанием мужчины.

   Тристан застонал и пошевелился во сне, реагируя на мои прикосновения. Но его глаза оставались закрытыми, а дыхание ровным.

   Я перевела дух, радуясь, что мое дерзкое исследование пока остается тайной. Изабелла ободряюще сжала мое плечо, побуждая продолжать. Ее азарт и уверенность передались и мне, вытесняя смущение и робость.

   - Ты только начала познавать своего мужчину, - прошептала подруга, ее дыхание защекотало мне ухо. - Впереди еще столько восхитительных открытий! Позволь себе насладиться этим моментом сполна.

   И я позволила. Мои руки, словно обретя собственную волю, скользили по телу Тристана, лаская и изучая. Я трогала напряженные соски, очерчивала контуры мышц, зарывалась пальцами в густые завитки в паху. Шелковистая кожа под ладонями, терпкий мужской запах, исходящий от разгоряченной плоти - все это опьяняло, будоражило чувства.

   Особое внимание я уделила его восставшему члену, такому твердому и горячему.

   Тристан беспокойно метался на постели, его бедра совершали едва заметные толчки, подаваясь навстречу моей ласке. С приоткрытых губ срывались хриплые стоны, полные неосознанного желания. Даже в глубоком сне его тело жаждало разрядки.

   Глядя на него такого - обнаженного, возбужденного, откликающегося на мои прикосновения - я чувствовала небывалый прилив женской силы. Сейчас этот сильный, гордый мужчина был полностью в моей власти. Я могла подарить ему наслаждение или оставить неудовлетворенным. От этой мысли у меня закружилась голова.

   Изабелла, внимательно следившая за моими действиями, довольно улыбнулась. Ее глаза блестели азартом и вожделением.

   - Ты делаешь успехи, моя девочка, - промурлыкала она. - Но не останавливайся на достигнутом. Помни, твой рот и язык могут вытворять не менее приятные вещи, чем умелые руки.

   Я покраснела, осознав скрытый смысл ее слов. Неужели она предлагает мне...

   - Да, именно это я и имею в виду, - хихикнула Изабелла, правильно истолковав мое замешательство. - Возьми его в рот, Мариель. Поверь, это доставит вам обоим ни с чем не сравнимое удовольствие.

   От одной мысли о подобном интимном действе мои щеки вспыхнули, а низ живота скрутило сладкой судорогой. Часть меня вздрагивала от стыда и неправильности происходящего. Но другая, более сильная и тайная часть желала попробовать эту запретную ласку.

   Медленно, словно завороженная, я склонилась над пахом Тристана. Жар его плоти опалил лицо, мускусный запах вскружил голову. Я затаила дыхание и кончиком языка осторожно прикоснулась к бархатистой головке члена.

   Тристан всхлипнул сквозь сон и дернул бедрами, словно умоляя о большем. Окрыленная его реакцией, я обвела языком головку по кругу, прежде чем вобрать ее в рот. Солоноватый вкус смазки, гладкость разгоряченной плоти, пульсация вен - все эти ощущения были настолько новыми и острыми, что у меня закружилась голова.

   Инстинктивно я начала посасывать набухшую головку, прижимая ее языком к нёбу. В то же время моя рука скользнула вниз и стала поглаживать поджавшиеся яички Тристана, перекатывая их в ладони. Другой рукой я обхватила основание члена и принялась двигать ею в такт движениям губ и языка.

   Я старалась брать глубже, расслабляя горло и подавляя рвотные позывы. Хотелось доставить Тристану как можно больше удовольствия, подарить незабываемые ощущения. Даже если он никогда не узнает о том, что произошло этой ночью.

   Тристан начал беспорядочно двигать бедрами, толкаясь мне в рот. Его дыхание стало частым и прерывистым, тело напряглось, как тетива лука.

   -Ты молодец, Мариель. Запоминай эти ощущения, прими их всем сердцем. Ведь скоро тебя ждет брак с человеком, который годится тебе в деды. Разве он сможет подарить тебе такую страсть, такой восторг? Лучше узнай, каково это - быть с желанным мужчиной, изведай вкус настоящего наслаждения.

   Ее слова, полные яда и горькой правды, лишь распаляли мое желание. Да, сейчас, в объятиях Тристана, я чувствовала себя истинной женщиной, познающей радости плоти. И пусть это мимолетное удовольствие, украденное под покровом ночи - оно стоило всех грядущих лет лжи и притворства.

   Изабелла, следившая за реакциями Тристана, в какой-то момент отстранила меня от его пульсирующего органа.

   - Подожди, милая, - прошептала она с лукавой улыбкой. - Не дай ему излиться слишком быстро. Оставь его на грани, изнывающим от неудовлетворенного желания. Так будет только слаще.

   Повинуясь ее указанию, я выпустила набухший член из плена губ. Он покачивался передо мной, влажно поблескивая от моей слюны. Каждая венка, казалось, умоляла о прикосновении.

   - А теперь оседлай его, - продолжала искушать Изабелла. - Почувствуй эту восхитительную твердость своим лоном. Пусть жар его плоти проникнет в тебя. Дразни, но не дай себе соблазниться до конца.

   Завороженная ее словами, я приподняла подол рясы и перекинула ногу через бедра Тристана. Мои трепещущие складки, разделенные лишь тонкой преградой белья, прижались к его подрагивающему органу. Даже такой невинный контакт заставил меня вздрогнуть от пронзившего тело удовольствия.

   Инстинктивно я начала двигать бедрами, скользя вверх-вниз по упругому стволу. Прикосновение горячей бархатистой плоти к моему чувствительному бутону сводило с ума, рождало томление внизу живота. Я представляла, каково было бы ощутить его внутри себя - без остатка, кожа к коже.

   Тристан глухо застонал и беспокойно задвигался подо мной. Его руки, даже во сне, потянулись к моим бедрам, комкая ткань рясы. Я терлась о него все откровеннее, все нетерпеливее, словно в лихорадке. Сладкий жар скручивал низ живота, заставляя забыть обо всем на свете.

   Воздух в келье был стал спертым и душным, напоенным запахами разгоряченных тел, ладана и мускуса. Пламя одинокой свечи колебалось от наших прерывистых вздохов и стонов, причудливо искажая тени на стенах.

   Изабелла склонилась к моему уху, обжигая кожу горячим дыханием. Ее голос, бархатный и искушающий, вплетался в симфонию моих ощущений:

   - Неужели ты хочешь, чтобы твой первый раз был с дряхлым стариком? С безобразным развалиной, которая даже не сможет удовлетворить тебя? Ты достойна большего, Мариель. Достойна познать истинное наслаждение в объятиях молодого, страстного мужчины. Не упусти свой шанс...

   Ее слова, словно капли расплавленного воска, падали прямо в мое сознание, заставляя последние крохи сомнений таять без следа. В глубине души я понимала, что Изабелла права. Как я могу отдать свою невинность, свою свежесть, свой пыл человеку, которого не люблю? Который годится мне в деды и внушает лишь отвращение?

   Нет, сегодня я возьму то, что принадлежит мне по праву. Украду миг запретного счастья, чтобы было о чем вспоминать долгими одинокими ночами в супружеской постели.

   С тихим стоном я приподнялась на коленях и направила его пульсирующую плоть в свое истекающее соками лоно. Головка уперлась в трепещущий вход, раздвигая нежные складки. Я замерла на мгновение, словно на краю пропасти - а потом одним движением бедер села.

   Боль пронзила мое естество, когда тонкая преграда девственности разорвалась под натиском вторжения. Но эта боль странным образом смешалась с удовольствием, рождая внутри меня ни с чем не сравнимый трепет. Я чувствовала, как Тристан заполняет меня - дюйм за дюймом, распирая мягкие стенки, вторгаясь в самые потаенные глубины.

   В тот самый миг, когда он вошел в меня полностью - кожа к коже, плоть к плоти - Тристан широко распахнул глаза. Наши взгляды встретились - изумленный и затуманенный сонным зельем и страстью его, полный смятения и желания мой. Время словно остановилось.

   - Мариель? - выдохнул он потрясенно, все еще не веря в реальность происходящего. - Что ты... Как?..

   Но я не дала ему закончить. Повинуясь неведомому инстинкту, я начала двигаться на нем - медленно, плавно, упиваясь каждым мгновением нашего единения. Тристан застонал и подался мне навстречу, его руки легли на мои бедра, задавая ритм. Мы двигались в унисон, словно два инструмента, сливающиеся в едином звучании. С каждым толчком, с каждым покачиванием бедер удовольствие внутри меня нарастало, скручиваясь тугой пружиной в низу живота. Дыхание Тристана стало прерывистым, по его телу пробегала дрожь.

   Я больше не принадлежала себе. Весь мой мир сосредоточился на ощущениях внизу живота - на распирающем чувстве заполненности, на сладких спазмах, что подступали все ближе с каждым толчком. Еще немного... Еще чуть-чуть...

   - Мариель, я сейчас... - простонал он, судорожно комкая ткань моего подола.

   Внезапно Тристан запрокинул голову и закричал, не в силах сдерживаться. Его тело забилось подо мной, пульсируя и изливаясь. Волна его оргазма подхватила и меня, швырнула в самую бездну наслаждения.

   Я застонала протяжно и скорбно, почти плача от переизбытка чувств.

   В этот миг сплетения судеб и страстей реальность ворвалась в наше убежище. Дверь содрогнулась от мощного удара и резко распахнулась, впуская преподобную мать и отца Бенуа.

   Их расширившиеся от шока глаза уставились на нас, сплетенных в греховном экстазе на узкой монашеской койке.

   Но даже их появление не могло развеять сладкий морок, окутавший мое существо.

   Последние судороги удовольствия еще сотрясали мое тело, заставляя конвульсивно сжиматься на обмякающем органе Тристана. Семя, смешанное с кровью моего порушенного девичества, стекало по моим бедрам, безмолвно свидетельствуя о свершившемся.

   Смутно, словно сквозь туман, я слышала потрясенный возглас настоятельницы и глухой стон отца Бенуа. Их лица, искаженные ужасом и гневом, казались масками из ночного кошмара. Ядовитый смех Изабеллы, торжествующий и злорадный, резал слух, словно скрип ржавых петель.

   Но ничто из этого больше не имело значения. Ни грядущий позор, ни неминуемое наказание. В эти мгновения абсолютной близости, слияния тел и душ, я познала истинный смысл бытия. Познала свою женскую суть, расцветшую в объятиях любимого.

   И пусть завтра мой мир рухнет, разлетится на осколки. Пусть я заплачу страданиями за украденное счастье. Оно того стоило. Стоило всех горестей и бед, что падут на мою голову.

   Потому что на краткий миг, в безвременье экстаза, я была по-настоящему свободна. Свободна любить. Свободна желать. Свободна быть сама собой...

ГЛАВА 7

Лион, Франция, 1490 год

   Узкие улочки Лиона, залитые холодным осенним дождем, казались нескончаемым лабиринтом. Я брела по ним, не разбирая дороги, не обращая внимания на промокшую насквозь одежду и любопытные взгляды редких прохожих. Мои волосы, выбившиеся из-под капюшона, липли к лицу, а ноги в промокших туфлях скользили по мокрым камням мостовой.

   Мое сердце было опустошено, а душа - иссушена горечью прошлых лет. Прошло пять долгих лет с той роковой ночи в монастыре Святой Урсулы. Ночи, которая навсегда изменила мою жизнь, заклеймив печатью грешницы и отступницы.

   После того, как наш с Тристаном грех был раскрыт настоятельницей и духовником, разразился грандиозный скандал. Меня немедленно изгнали из монастыря, предварительно подвергнув унизительной епитимье и публичному осуждению. Тристана же отлучили от церкви, несмотря на все его мольбы о снисхождении, и сослали в дальний монастырь для покаяния. Но самым страшным ударом стало отречение моего отца.

   Узнав о случившемся, он в гневе разорвал помолвку с графом де Монтиньи и публично отрекся от меня, недостойной дочери, опозорившей его имя. С тех пор я стала изгоем, парией, о которой шептались за спиной и которую сторонились, как прокаженную.

   Первое время я скиталась по окрестностям Руана, ночуя в стогах сена и питаясь объедками. Затем, опасаясь быть узнанной, решилась уйти дальше от родных мест.

   Два года я провела в сельской общине бегинок, тайно присоединившись к ним. Жизнь среди этих полумонахинь, не признанных церковью, но преданных вере и служению ближним, на время подарила мне иллюзию покоя. Но суровый аскетизм и постоянный страх разоблачения тяготили меня. Когда же в общину нагрянула инквизиция с проверкой, мне вновь пришлось бежать.

   Следующий год растворился в бесконечной череде скитаний по дорогам Франции, ночевок в придорожных тавернах и на постоялых дворах. Случайные заработки, редкие минуты передышки и постоянный страх разоблачения. Воровство, к которому я поначалу прибегала лишь в моменты отчаяния, становилось горькой необходимостью. И чем дальше, тем сильнее я ожесточалась сердцем.

   На исходе четвертого года скитаний я добралась до Марселя. Отчаяние и усталость едва не толкнули меня в объятия борделя. Перспектива стать куртизанкой казалась почти соблазнительной - я была готова на что угодно, лишь бы обрести хоть какое-то подобие стабильности. Но в последний момент гордость взбунтовалась. Я поклялась себе, что больше никогда не предам свою истинную природу, не отрекусь от желаний своего сердца и тела. И если суждено мне жить во грехе, то будет то грех добровольный, а не навязанный нуждой.

   И вот, спустя пять лет, судьба привела меня в Лион. Измученная долгой дорогой, с несколькими жалкими монетами в кармане, я ступила на его мощеные улицы в надежде обрести здесь если не счастье, то хотя бы временную передышку.

   Говорили, что Лион - город ремесленников и поэтов, куртизанок и вольнодумцев. Город, где легче затеряться и начать все сначала.

   Блуждая по извилистым улочкам, я с жадностью впитывала атмосферу Лиона. Шум прядильных и ткацких станков, доносившийся из окон домов. Аромат пряностей и специй щекотал ноздри, а вывески таверн так и манили заглянуть внутрь, обещая тепло очага и сытную похлебку. В какой-то момент мне показалось, что среди какофонии звуков я различаю звуки лютни. Дойдя до источника музыки, я увидела юношу-менестреля, самозабвенно исполнявшего красивую и печальную мелодию. Редкие прохожие останавливались послушать, кутаясь в плащи от пронизывающего ветра. Я тоже невольно заслушалась, и на какой-то миг тяжесть прошлого будто отступила.

   Когда же мой путь пролег мимо величественного готического собора Сен-Жан, сердце невольно сжалось. Я остановилась, не решаясь войти. Слишком свежи еще были раны, нанесенные церковью и верой. Слишком силен был страх вновь ощутить на себе давящий груз вины и стыда. Но, вглядевшись в вечернее небо над острыми шпилями собора, я вдруг поняла, что больше не чувствую этого гнета. Впервые за долгие годы я ощутила подобие умиротворения.

   С каждым шагом, с каждым вдохом влажного речного воздуха крепла моя решимость. Здесь, в Лионе, я смогу начать новую жизнь. Жизнь, в которой сама буду вершить свою судьбу. Жизнь, в которой прошлое больше не будет довлеть надо мной.

   Но расслабляться было рано. Мои скитания и злоключения научили меня, что опасность может таиться за любым поворотом. Инстинкты, обострившиеся за годы выживания, настойчиво предупреждали об этом, когда я услышала шум потасовки, доносившийся из-за угла.

   Вначале я хотела обойти переулок стороной, не ввязываясь в чужие разборки. Но что-то необъяснимое влекло меня туда. Быть может, любопытство, присущее моей натуре. Или же смутное ощущение, будто эта уличная драка может стать поворотным моментом в моей непростой судьбе.

   Приблизившись, я затаилась в тени домов и стала свидетельницей странной сцены. Трое мужчин в богатых одеждах, явно дворяне, о чем-то яростно спорили. В какой-то момент их перепалка переросла в потасовку.

   Двое набросились на третьего, осыпая того ударами и явно намереваясь сбросить в реку. Звуки ударов и ругательства эхом разносились в ночной тишине. Когда жертва с громким всплеском рухнула в темные воды Соны, я непроизвольно вскрикнула. Этот звук отрезвил нападавших. Бросив в воду несколько испуганных взглядов и что-то пробормотав, они поспешно ретировались с места преступления.

   Подбежав к парапету, я лихорадочно вглядывалась в речную гладь, пытаясь различить утопающего. Когда же увидела среди водоворотов его лицо, сердце екнуло. Он был еще жив! Неловко барахтаясь, незнакомец из последних сил пытался удержаться на плаву.

   Не раздумывая, я скинула туфли и тяжелый дорожный плащ, а затем прыгнула с моста в холодную реку. Ледяные объятия воды на миг парализовали тело, перехватив дыхание. Тяжелые юбки мгновенно намокли, потянув меня ко дну. Но я не могла медлить ни секунды. Превозмогая страх и усталость, я поплыла к утопающему, молясь лишь о том, чтобы успеть.

   Когда мои руки наконец коснулись его плеча, незнакомец уже почти не подавал признаков жизни. Он был крупным мужчиной, намного тяжелее меня. Из последних сил я развернула его лицом вверх и поплыла к берегу, отчаянно борясь с течением. Каждый гребок давался мне с неимоверным трудом, мышцы горели от напряжения. В какой-то момент я почти поверила, что нам не доплыть, что река заберет нас обоих в свои темные глубины. Но я упрямо продолжала плыть, черпая силы в яростном желании во что бы то ни стало спасти этого человека.

   Когда мои ноги наконец коснулись илистого дна, я едва удержалась, чтобы не разрыдаться от облегчения. С трудом выбравшись на берег, я вытащила незнакомца на траву и рухнула рядом, хватая ртом воздух. Холодный ветер пробирал до костей, заставляя мое тело содрогаться в озно6е. Но времени на передышку не было - мой подопечный не дышал.

   Дрожащими руками я расстегнула его камзол и приложила ухо к груди, пытаясь услышать сердцебиение. Ничего. Вспомнились уроки целительства, которым меня обучали в монастыре. Не раздумывая, я зажала его нос и прижалась к холодным губам незнакомца, вдыхая воздух в его легкие.

   Затем, сцепив ладони в замок, надавила на грудину, раз, другой, третий, в попытке запустить остановившееся сердце. Краем глаза я отметила правильные черты его лица - высокие скулы, волевой подбородок, длинные ресницы, отбрасывающие тени на бледные щеки. Он был красив, но то была холодная, отстраненная красота статуи.

   Мои руки двигались механически, а мысли путались от страха и усталости. Сколько времени прошло? Минута? Две? В какой-то момент я почти потеряла надежду. Но вдруг он содрогнулся всем телом и судорожно закашлялся, выплескивая воду. Дыхание с хрипом вырвалось из груди, и незнакомец жадно хватанул воздух ртом.

   Я уже собиралась бежать прочь, когда вдруг веки незнакомца дрогнули. Его глаза медленно открылись, и на мгновение наши взгляды встретились. То, что я увидела в его глазах, заставило меня похолодеть от ужаса.

   В глубине его зрачков плескалось безумие. Дикая, необузданная страсть, смешанная с чем-то темным и опасным. Этот взгляд словно пригвоздил меня к месту, парализовав волю. Это был взгляд, которого я боялась больше всего на свете - взгляд, напомнивший мне о тех ужасных днях после разоблачения в монастыре.

   Не в силах вынести этот взгляд ни секундой дольше, я резко отпрянула, с трудом поднимаясь на ноги. Дрожь пробежала по моему телу, и я, спотыкаясь, бросилась прочь.

   Холодный осенний воздух хлестал по лицу, мокрые пряди волос липли к щекам, а промокшее платье противно облепляло тело. Я бежала, не разбирая дороги, будто за мной гнались все демоны ада. Ноги, израненные острыми камнями мостовой, горели огнем, но я не обращала на это внимания. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Где-то вдалеке истошно залаяла собака, заставив меня вздрогнуть. Но страх и отчаяние гнали меня вперед, все дальше от реки и моего подопечного.

   Я петляла по узким улочкам Лиона, погружаясь все глубже в лабиринт незнакомых кварталов. В какой-то момент я потеряла счет поворотам и расстоянию. Мысли путались, а видения прошлого наслаивались на реальность. Я уже не понимала, бегу ли я от безумного взгляда моего спасенного, или от призраков моих грехов.

   Когда я в изнеможении остановилась, прислонившись к стене дома, то едва держалась на ногах. Сердце бешено колотилось, а голова раскалывалась от боли. Я судорожно хватала ртом воздух, пытаясь унять дрожь в руках и ногах. Страх ледяными щупальцами сковывал внутренности.

   С усилием оттолкнувшись от стены, я поплелась вперед, стараясь держаться в тени домов. Ноги гудели от усталости, а желудок сводило от голода. Нужно было срочно найти ночлег и еду. А утром я покину Лион так же незаметно, как и появилась в нем.

   Увы, моим планам в ту ночь сбыться было не суждено. Истощенная физически и измученная душевно, я потеряла сознание прямо посреди переулка.

ГЛАВА 8

Сознание возвращалось медленно, выплывая из вязкого тумана забытья. Первым, что я почувствовала, был запах - теплый, сдобный аромат свежеиспеченного хлеба, щекочущий ноздри и вызывающий урчание в желудке. Затем кожей ощутила прикосновение мягкого и слегка шершавого льна простыней, а слух уловил приглушенные голоса и звяканье посуды где-то за стеной.

   Я открыла глаза и растерянно заморгала, пытаясь сфокусировать зрение. Надо мной нависал дощатый потолок с темными потеками и паутиной по углам. Поверхность потолочных балок блестела, будто отполированная. Повернув голову, я увидела узкое окошко, сквозь маленькие зеленоватые ромбики которого пробивался золотистый солнечный свет. Он падал пятном на дощатый пол и простенький комод у стены, на котором стоял глиняный кувшин и таз для умывания.

   Сама комната была крошечной, не больше кладовки, но чистой и по-своему уютной. Похоже, это была комнатка прислуги или подмастерья над пекарней или лавкой. Узкая кровать, на которой я лежала, занимала почти все пространство, оставляя лишь небольшой проход.

   Я осторожно села, опершись на тонкую, плоскую подушку. Голова тут же закружилась, в висках застучало, а тело пронзила слабость. События прошлой ночи обрушились на меня вихрем обрывочных воспоминаний. Мост, драка, ледяная вода Соны, обжигающий взгляд моего подопечного, бешеный стук сердца, боль в ногах от долгого бега по булыжным мостовым, а потом - темнота.

   Я натянула на себя одеяло и только теперь заметила, что моя одежда изменилась. Мокрое порванное платье исчезло, вместо него на мне была чистая длинная рубаха из простого полотна. Кто-то позаботился обо мне, смыл грязь, переодел в сухое.

   От этой мысли на глаза навернулись слезы. Сколько же времени прошло с тех пор, как кто-то проявлял обо мне подлинную заботу? С тех пор, как я чувствовала себя в безопасности?

   Внезапно дверь приоткрылась, и в проеме показалась полная белокурая женщина лет сорока, с добрым круглым лицом и ярко-голубыми глазами, сияющими участием. Она внесла поднос с дымящейся миской, от которой исходил одуряющий мясной аромат, и краюхой свежего хлеба.

   - Ах, слава Пресвятой Деве, вы очнулись! - воскликнула женщина с искренним облегчением в голосе, подходя к кровати и ставя поднос на колченогий табурет. - Как вы себя чувствуете, бедняжка? Напугали же вы нас до полусмерти!

   Она принялась взбивать подушку и подтыкать одеяло, продолжая говорить:

   - Я Эмма, жена Анри. Это мой муж нашел вас вчера ночью на нашем пороге - холодную, мокрую, без сознания. Мы уж думали, вы не жилец. Да вы не тревожьтесь, голубушка, здесь вам ничто не угрожает. Отдыхайте, набирайтесь сил, а там видно будет.

   От ее искреннего радушия и непосредственности у меня защипало в носу, а к горлу подкатил комок. Когда Эмма поднесла ложку бульона к моим губам, я больше не могла сдерживаться. Слезы хлынули по щекам, капая на покрывало и на заботливые руки моей спасительницы.

   Сквозь всхлипы и спазмы, давясь горячим бульоном, я начала сбивчиво рассказывать Эмме свою историю, тщательно избегая любых упоминаний о далеком, постыдном прошлом и о вчерашнем спасенном мной незнакомце. Вместо этого я поведала, что на меня напали грабители на мосту. Они отобрали мой дорожный мешок со всеми пожитками и сбросили в реку. Каким чудом мне удалось выплыть и добраться до их дома - я не знала.

   Эмма слушала меня, прижав ладонь ко рту и качая головой. Когда я закончила свой рассказ, она всплеснула руками:

   - Господи помилуй, какой ужас! Бедняжка, да на вас же напали! Нужно немедленно заявить в городскую стражу, пусть ищут этих мерзавцев!

   Услышав про стражу, я похолодела. Допросы, расследование - это неминуемо привлечет ко мне внимание, которого я стремилась избежать любой ценой.

   - Нет! - вскрикнула я, хватая Эмму за руку. - Пожалуйста, не надо стражи! Я... Я не хочу лишней огласки. Да и не смогу я их опознать, темно было. Не стоит тревожить городские власти из-за такого пустяка.

   Эмма недоверчиво прищурилась, но кивнула.

   - Что ж, если вы так желаете... Но учтите, здесь вам ничего не угрожает. Мы с Анри не дадим вас в обиду. Отдыхайте, милая. Вы теперь под нашей защитой.

   Несмотря на измождение и жар, сон не шел ко мне. Я ворочалась на узкой койке, то проваливаясь в горячечную дрему, то вновь просыпаясь в холодном поту. Перед мысленным взором стояло лицо моего подопечного - бледное, с ввалившимися щеками и пылающими глазами. Я словно наяву слышала его сорванное дыхание и хриплый голос, твердящий мое имя.

   "Он ищет меня, - стучало в висках. - Он придет за мной".

   Эта мысль ужасала. Вопила от страха - беги, беги без оглядки, иначе он заберет последние крохи твоей чести и рассудка!

   На исходе второй ночи жар наконец-то спал. Я лежала в полутьме, слушая ровное дыхание спящего дома, и лихорадочно размышляла.

   "Я не могу здесь оставаться, это слишком опасно. Рано или поздно он найдет меня, и тогда... Тогда не миновать беды. Нужно бежать, пока не поздно".

   Я осторожно поднялась с постели, морщась от боли в затекших мышцах. Босые ноги коснулись прохладного дощатого пола. Стараясь не скрипеть половицами, я на цыпочках прокралась к двери и приоткрыла ее. В лицо пахнуло сквозняком и ночной прохладой.

   Внизу, в пекарне, царила тишина. Лишь угли тлели в печи, отбрасывая неверные блики на стены. Я прислушалась, затаив дыхание - вроде бы все спят.

   Мое сердце колотилось где-то в горле, когда я начала красться к выходу, прижимаясь к стенам и замирая от малейшего шороха. Рубаха липла к вспотевшей спине, босые ступни зябли на каменном полу. Я почти дотянулась до щеколды на двери, когда вдруг в комнате вспыхнул свет масляной лампы, которую зажег Анри.

   - И куда же вы собрались на ночь глядя, мадемуазель, да ещё в таком виде?

   Голос Анри, тихий и чуть насмешливый, заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Медленно, словно во сне, я обернулась.

   Хозяин пекарни стоял на нижней ступеньке лестницы, держа в руке лампу. Он был в ночной сорочке, седые волосы растрепались, но взгляд зеленых глаз оставался цепким и пронзительным.

   - Я... Я не могу здесь больше оставаться, - пролепетала я, чувствуя, как к щекам приливает кровь. - Не стоит вам со мной возиться. Я... Я лучше пойду.

   Анри вздохнул и покачал головой. Он поставил лампу на стол и шагнул ко мне.

   - Послушайте, дитя. Вы едва на ногах стоите. Куда вы пойдете в таком состоянии? Вам нужен уход, отдых и хорошее питание. А у нас, слава Богу, всего этого в достатке.

   Он осторожно взял меня за плечи и развернул к себе. Поймал мой затравленный взгляд, вгляделся в лицо.

   - Вы чего-то боитесь, - не спросил, а утвердительно произнес он. - От кого бежите? Или от чего?

   Я судорожно сглотнула, борясь с желанием расплакаться. События последних месяцев, скитания, прыжок в Сону, жар - все это обрушилось на меня с новой силой. В глазах защипало от подступающих слез.

   - Я... Я не могу сказать, - прошептала я. - Но вы должны мне поверить. Так будет лучше для всех.

   Анри долго молчал, разглядывая меня. А потом вздохнул и ласково погладил по спутанным волосам.

   - Оставайтесь, дитя. По крайней мере, пока не окрепнете. А там видно будет. Жизнь длинная, места и времени на всех хватит. Чего бы вы ни страшились - здесь вас точно никто не обидит.

   Он наклонился и заглянул мне в глаза.

   - Обещайте, что не станете бежать вот так, среди ночи. Дайте себе время подумать, прийти в себя. А мы с Эммой вам поможем. Идет?

   Я смотрела на этого большого, грубоватого с виду, но такого доброго и понимающего человека и чувствовала, как тает лед в моей душе. В его глазах не было ни осуждения, ни подозрения - лишь бесконечное терпение и участие.

   И я сдалась. Кивнула, шмыгая носом, и позволила отвести себя обратно в комнату.

   - Завтра будет новый день, - сказал Анри на прощание. - Отдыхайте. А там поглядим.

   Он задул лампу и тихо прикрыл за собой дверь, оставив меня в темноте и смятении.

   "Возможно, он прав, - подумала я, забираясь под одеяло. - Возможно, стоит переждать бурю, спрятаться на время. Набраться сил для новых сражений. А там - как Бог рассудит".

   Веки отяжелели, и я провалилась в глубокий, спокойный сон без сновидений. Первый такой сон за много лет.

   Следующим утром я проснулась от звона колоколов ближайшей церкви и поняла, что твердо решила остаться. По крайней мере - на время. Моя интуиция подсказывала, что рядом с этими добрыми людьми я в безопасности. А значит - у меня есть время, чтобы решить, как быть дальше.

   Следующие дни пролетели словно в тумане. Я много спала, а в краткие часы бодрствования рассматривала убранство своей комнатки и прислушивалась к звукам, доносившимся снизу. Запахи свежей выпечки и специй щекотали ноздри, а оживленные голоса покупателей, звон посуды и скрип несмазанных петель складывались в уютную домашнюю симфонию.   

   На пятый день я впервые встала с постели и подошла к окну. Распахнув створку, жадно вдохнула свежий воздух, пахнущий рекой и дымом далеких костров. Узкая улочка внизу кипела жизнью. Разносчики выкладывали товар, прохожие спешили по своим делам. Из распахнутых настежь лавок неслись азартные зазывания торговцев. Все это бурлящее, звенящее, полное красок многообразие городской жизни одновременно пугало и притягивало меня.

   За спиной скрипнула дверь, и на пороге показался Анри - высокий худощавый с копной седых волос и цепким, чуть насмешливым взглядом зеленых глаз. Вытерев натруженные руки о фартук, он внимательно оглядел меня с ног до головы и хмыкнул.

   - Что ж, мадемуазель, гляжу, вам лучше. Эмма моя совсем от вас без ума. Говорит, руки у вас ловкие, к работе привычные. Оставайтесь у нас, сколько нужно. Присмотритесь к делу, а там - как судьба рассудит.

   Он подмигнул и, насвистывая, спустился вниз по скрипучей лестнице.

   Слова Анри еще долго звучали в моей голове, рождая удивительную смесь смущения, благодарности и робкой надежды. Неужели судьба и впрямь дает мне еще один шанс? Шанс начать новую жизнь, стать частью этого шумного, грубоватого, но по-своему притягательного мира?

   Закусив губу, я впервые за долгое время подошла к маленькому мутному зеркалу на стене и вгляделась в собственное отражение. На меня смотрела юная женщина с огромными серыми глазами на бледном осунувшемся лице. Спутанные русые волосы обрамляли высокий лоб и впалые щеки. Но в глубине расширенных зрачков уже загорались искорки любопытства и жажды жизни.

   Я глубоко вздохнула и провела рукой по лицу, будто стирая остатки слез и горестных воспоминаний. Что бы ни готовила мне судьба, какие бы испытания ни ждали впереди, я должна найти в себе силы жить дальше. Должна хотя бы попытаться. Ради себя самой. Ради обретенного смысла.

   Прошел месяц с тех пор, как я начала новую жизнь в доме Эммы и Анри. За это время многое изменилось. Теплота и забота моих новых друзей, простые радости труда в пекарне день за днем исцеляли мою измученную душу. Впервые за долгие годы я чувствовала себя не беглянкой, не изгоем, а частью чего-то хорошего и настоящего.

   Каждое утро я просыпалась с улыбкой, предвкушая новый день. Я помогала Эмме готовить тесто, формовать буханки, раскладывать свежую выпечку на прилавке. Покупатели, сначала с опаской поглядывавшие на меня, постепенно привыкли и начали приветливо здороваться. Для них я была просто Мари, скромной помощницей пекаря.

   И меня это полностью устраивало. Я радовалась каждому дню, проведенному в труде и простых удовольствиях - дружеской беседе за ужином, теплой улыбке Эммы, шутливым подмигиваниям Анри. Мне казалось, что жизнь наконец-то наладилась.

   Но, как оказалось, от прошлого не так-то просто убежать.

   Утро дня Святого Иоанна выдалось ясным и солнечным. Едва рассвело, как город уже наполнился праздничным гомоном, музыкой и ароматами. Из распахнутых окон доносился аппетитный запах жарящегося на вертелах мяса и пряных трав. На площадях расставляли столы для пиршеств, а меж домов натягивали гирлянды из цветов и разноцветных лент.

   Пекарня Анри и Эммы тоже готовилась к празднику. С самой зари мы трудились не покладая рук - пекли особые караваи с изюмом и орехами, плели из теста затейливые венки и фигурки. К полудню весь дом благоухал, как райский сад, а прилавки ломились от румяной сдобы.

   Управившись с работой, Эмма усадила меня перед зеркалом и принялась колдовать над моими волосами и лицом. Легкими движениями она расчесала мои русые локоны, заплела в тяжелую косу и закрепила на затылке гребнем. Взбила мои бледные щеки, чтобы придать им розовый оттенок, и слегка подкрасила губы.

   - Вот так-то лучше, - одобрительно хмыкнула она, оглядев меня. - Просто красавица! Сейчас и платье примеришь.

   Я взволнованно закусила губу, пока Эмма помогала мне облачиться в чудесный зеленый наряд. Шелковая ткань приятной прохладой скользила по коже, а золотое шитье сверкало в лучах полуденного солнца. Талию туго стянул расшитый пояс, лиф приподнял и округлил грудь. Я чувствовала себя непривычно, словно примеряла чужую жизнь.

   - Ну что, красотка, готова покорять сердца лионцев? - шутливо поддела меня Эмма, видя мое смущение.

   Бросив последний взгляд в зеркало, я глубоко вздохнула и решительно кивнула. Пора было выходить в свет. Пора было начинать жить.

   Уже у дверей, набросив легкую шаль на плечи, я на миг замерла в нерешительности. Страхи прошлого все еще таились в глубине души, нашептывая, что безопаснее остаться дома. Но любопытство и жажда новых впечатлений пересилили. В конце концов, разве не об этом я мечтала все эти годы - снова стать частью общества, жить обычной жизнью молодой женщины?

   И я переступила порог. Вдохнула полной грудью теплый летний воздух, наполненный ароматами цветов, выпечки и ладана из ближайшей церкви. Оглядела украшенные флагами и лентами дома, веселые лица прохожих. Шум, суета и многолюдье на миг оглушили, но я упрямо тряхнула головой и зашагала вперед.

   Анри и Эмма, приодетые в свои лучшие выходные костюмы, уже ждали меня у крыльца. Анри галантно подставил локоть, и мы влились в пеструю людскую реку, текущую к центральной площади. Заиграла музыка, и сердце невольно забилось ей в такт.

   Весь Лион, казалось, высыпал на улицы в этот день. Богатые горожане в шелках и бархате, ремесленники в добротной шерсти, рыбаки и крестьяне в грубых накидках - все смешались в единое пестрое полотно. Я с любопытством вертела головой, разглядывая уличных актеров на ходулях, жонглеров, танцовщиц с тамбуринами.

   Внезапно мое внимание привлекла небольшая толпа у прилавка ювелира. Серебряные кубки, золотые цепи и россыпи самоцветов сверкали на солнце, притягивая взгляды.

   Приподнявшись на цыпочки, я пыталась разглядеть, что вызвало такой ажиотаж. И тут мой взгляд выхватил знакомый профиль. Высокий лоб, точеный нос с легкой горбинкой, волевой подбородок... Я похолодела. Это был он. Тот самый человек, которого я вытащила из Соны месяц назад.

   Он стоял вполоборота ко мне, небрежно облокотившись на прилавок и рассматривая какое-то украшение. На нем был богатый камзол винного оттенка, расшитый серебром, и черные штаны, заправленные в высокие сапоги. Темные волосы, до плеч, были стянуты в низкий хвост. Рядом с ним стояли двое молодых людей, похожих на знатных щеголей. Они о чем-то оживленно переговаривались, то и дело разражаясь смехом.

   Меня бросило в жар, а затем в холод. Беспомощно оглянувшись на Анри и Эмму, я дернула их за рукава:

   - Прошу, давайте свернем в другую сторону! Мне что-то нехорошо...

   Анри удивленно приподнял бровь, но кивнул. Мы свернули в боковой проулок, а я украдкой обернулась через плечо. И в тот самый миг незнакомец поднял голову и посмотрел прямо на меня. Его зрачки расширились, почти полностью затопив радужку. Он словно ждал этого мгновения.

   Ещё через удар сердца он уже преодолел разделявшее нас расстояние, раздвигая толпу, как нож масло. Люди шарахались в стороны от стремительной тёмной фигуры, но он не замечал никого и ничего вокруг, кроме меня. Его глаза горели лихорадочным, неестественным огнем, губы подрагивали, на лбу блестели бисеринки пота.

   Теперь он стоял прямо передо мной, возвышаясь, словно грозный хищник перед загнанной ланью. Жар его тела опалял даже сквозь слои ткани, наэлектризовывая воздух. В его глазах плескалось безумие вперемешку с одержимостью. Безумие, которое я породила своими проклятыми устами.

   Он втянул воздух, прикрыв на миг глаза, будто желая глубже вдохнуть мой запах. По его телу прошла дрожь.

   - Вот ты где, прекрасная незнакомка, - прохрипел он, и в его голосе звучала неутолимая жажда. - Я искал тебя. Каждый день, каждый час. Ты нужна мне как воздух. Иди ко мне!

   С этими словами он шагнул вперёд, протягивая руки, словно желая заключить меня в объятия. Плотоядный оскал исказил его прекрасное лицо, пальцы скрючились, как когти.

   Но в то же мгновение Анри заслонил меня собой, расправив плечи и глядя на барона в упор. Эмма взвизгнула, вцепившись в мой локоть.

   А я стояла, как громом поражённая, чувствуя бешеное биение крови в висках и гадкий комок страха, растущий в горле. Я с ужасом осознала, что моё проклятие, похоже, лишило барона не только разума, но и всех человеческих приличий.

   Анри стоял между мной и бароном, закрывая меня собой. Его поза казалась расслабленной, но я видела, как напряжены его плечи под курткой.

   - Не так быстро, господин барон, - твердо произнес Анри. - Вы пугаете девушку. Объяснитесь, что вам нужно от нашей Мари?

   Барон замер, тяжело дыша. Безумие в его глазах чуть померкло, и на миг я увидела растерянность, почти детскую обиду. Но в следующий момент он моргнул, и маска учтивости скользнула на его лицо, пряча лихорадочный блеск.

   - Ах, простите мою несдержанность, - проговорил он куда более любезным тоном. - Просто я так давно хотел поблагодарить вашу подопечную. Ведь она спасла мне жизнь, рискуя своей собственной. Такое не забывается.

   Эмма ахнула, её пальцы сильнее сжались на моём локте.

   - Господи, Мари, так ты спасла барона де Вальмона? Почему же ты молчала о таком подвиге?

   Краем глаза я видела, как люди начали останавливаться, глазея на происходящее. Зеваки перешептывались, тыча в нас пальцами. Знатные дамы за веерами хихикали, глядя на барона с плохо скрытым вожделением.

   Барон тем временем шагнул к Эмме и церемонно поклонился, разводя руками. Его улыбка сияла, как начищенная монета.

   - О, не нужно формальностей. Для мадемуазель Мари я просто Гаспар.

   Эмма зарделась от удовольствия. Я почти видела, как в её голове закрутились шестерёнки. Знакомство с блестящим бароном, шанс возвыситься... Стать сплетней на устах всего квартала. Она заворковала, как разомлевшая голубка:

   - Ах, господин барон, вы так добры и великодушны! Какая честь для нашей скромной Мари - быть на короткой ноге с самим бароном де Вальмоном! Ведь вы же тот самый барон, о котором говорит весь Лион? Храбрый воин, покрывший себя славой в боях? Доверенное лицо самого короля?

   Гаспар рассмеялся. Смех его был подобен звону серебряных монет. Он упивался всеобщим вниманием, как иные вином.

   - Вы мне льстите, мадам. Я всего лишь скромный слуга его величества, выполняющий свой долг. Но да, мне довелось повоевать за Францию и заслужить некоторую... репутацию.

   С этими словами он покосился на меня, и в его взгляде снова всколыхнулось безумие. Его ноздри затрепетали.

   - Я... Я не хотела привлекать внимания, - пролепетала я, дрожа. - Это вышло случайно. Любой поступил бы так на моем месте.

   Гаспар сощурился. В этот миг он напомнил мне волка, принюхивающегося к кровавому следу.

   - Вы бесконечно скромны, мадемуазель, - промурлыкал он, растягивая гласные. - И все же, позвольте мне хотя бы попытаться отблагодарить вас. Мой долг чести - проявить свою признательность.

   Анри смотрел на барона в упор и молчал, лишь желваки ходили на его скулах. Он чуял опасность, как старый пес. Но Эмму было уже не остановить. Она сияла, как медный таз.

   - Ах, господин барон, как это благородно с вашей стороны! Конечно же, Мари примет вашу благодарность. Не так ли, дорогая?

   Она подтолкнула меня вперёд, к Гаспару. Тот улыбнулся, обнажив белые зубы. Клыки хищника, готового вонзиться в трепещущую плоть.

   - Вы ведь не станете мне отказывать, мадемуазель? - спросил он почти ласково. Но в глубине его глаз бушевало пламя.

   Толпа вокруг загомонила, глаза людей загорелись жадным любопытством. Мне деваться было некуда. Весь Лион теперь будет судачить о том, как я, простая девица, отвергла благодарность самого барона.

   - Я... Я согласна, - еле слышно выдавила я, опуская голову.

   Гаспар шагнул вперёд и подхватил мою руку, поднося к губам. Его дыхание обожгло кожу. Он впился в меня взглядом василиска.

   - Благодарю, Мари. Я клянусь, что вы не пожалеете об этом.

   И, не выпуская моей ладони, он повёл меня прочь от застывших в изумлении Анри и Эммы, прочь от толпы, в которой уже расцветали первые бутоны сплетен. Туда, где на краю площади белел полосатый шёлк его шатра.

   В висках у меня стучало. Страх комком рос в горле. Боже милосердный, на что я согласилась? Но выбора не было. Я лишь молилась, чтобы моя глупость не стоила мне жизни...

   Гаспар почти тащил меня за собой через толпу, то и дело оглядываясь через плечо. Безумие то вспыхивало, то угасало в его глазах, как пламя свечи на ветру. Люди шарахались с нашего пути, провожая перешептываниями и смешками.

   Наконец мы достигли шатра - роскошного, из золотистого шелка, с гербами де Вальмонов на пологе. Гаспар рывком откинул полог и втолкнул меня внутрь.

   Там было душно и полутемно, пахло благовониями и вином. Роскошные ковры устилали землю, вдоль стен громоздились мягкие подушки и пуфы. Посреди шатра стоял низкий резной столик, уставленный фруктами и кувшинами.

   Гаспар отпустил мою руку и развернулся, преграждая путь к выходу. Теперь, вдали от посторонних глаз, его лицо исказилось страстью и неприкрытой жаждой. Он смотрел на меня, как волк на загнанную овцу.

   - Наконец-то, - прохрипел он, делая шаг ко мне. - Наконец ты здесь, со мной. Знаешь, сколько ночей я провел без сна, вспоминая твои прикосновения? Твои губы, твое лицо... Это сводит меня с ума! Я пытался забыться в объятиях других, но ни одна куртизанка не смогла погасить это пламя. Лишь распалила его ещё сильнее!

   Я попятилась, вжимаясь спиной в полог шатра. В горле пересохло, сердце колотилось где-то в горле.

   - Месье, умоляю... Не делайте того, о чем потом пожалеете. Вы... Вы не в себе. Это морок, наваждение...

   - К черту наваждение! - рявкнул он. В два шага преодолел разделяющее нас пространство и впечатал ладони по обе стороны от моей головы, заключая в ловушку своих рук. Его лицо было так близко, что я могла разглядеть лопнувшие капилляры в его глазах. - Я знаю, кто ты.

   Ведьма, суккуб, искусительница... Ты околдовала меня в ту ночь. Опутала своими чарами, как только твои губы коснулись моих.

ГЛАВА 9

- Нет! - вскрикнула я, упираясь ладонями ему в грудь. - Я не ведьма! Клянусь, я не желала вам зла! Это... Это вышло случайно.

   Лицо Гаспара исказила гримаса боли и ярости. Он стиснул мои запястья до синяков, прижимая к пологу над головой.

   - Случайно? Случайно сделала меня своим рабом? О, я думал об этом... Ты специально меня спасла. Чтобы поцеловать, одурманить. Чтобы привязать к себе. Что это, если не колдовство?

   Он рванул ворот моего платья. Шелк затрещал, обнажая ключицы. Гаспар прильнул к моей шее, жадно втягивая запах. Его губы прижались к бешено бьющейся жилке.

   - Будь ты проклята, - простонал он. - Будь ты проклята за то, что сотворила со мной. Я схожу по тебе с ума. Я готов умолять, готов ползать у твоих ног, лишь бы ты...

   Его ладонь скользнула по моей талии, притягивая вплотную к разгоряченному телу. Бедром я ощутила его возбуждение. Желчь подступила к горлу от отвращения и страха.

   - Пустите! - взвизгнула я, извиваясь в его руках. - Вы больны, вам нужна помощь! Я... Я все расскажу….

   Гаспар сжал меня ещё сильнее, его дыхание обожгло шею.

   - Кому ты собралась рассказывать? - прошипел он с угрозой. - Страже? Королю? Или, может, святой инквизиции?

   Он издал невеселый смешок и покачал головой. Его слова сочились ядом:

   - Ну давай, расскажи им. Поведай, как ты, ведьма, опоила меня приворотным зельем. Как заманила в ловушку своих чар. Как украла мою душу, мою волю, мой разум одним поцелуем. Ты тварь, порождения греха, суккуб.

   "Суккуб". От этого слова меня бросило в дрожь. Перед глазами замелькали страшные картины прошлого.

   ...Вот я, распростертая на холодном полу часовни, а надо мной склоняются разгневанные лица монахинь. Они плюют на меня, осыпают проклятиями. "Блудница! Прелюбодейка!" Боль, стыд и отчаяние рвут мою душу на части. ...А вот я в окружении разъяренной толпы. Люди тычут в меня пальцами, выкрикивают оскорбления. "Позор! Развратница!" Мне страшно до помутнения рассудка. Что со мной будет? Как жить дальше с этим клеймом? Я вспомнила, как металась по своей келье после изгнания, раздираемая мукой и гневом. Все мое существо будто плавилось в адском пламени унижения. Я сгорала от ярости и бессилия, желая заставить своих мучителей страдать так же, как страдала я. И в тот миг во мне будто пробудилось что-то темное и древнее. Словно некая сила рвалась наружу из самых глубин моего естества. Тогда я еще не осознавала, что это и было мое проклятие. Мой дар суккуба, обретший надо мной власть.

   ...И, наконец, я в лесной чаще, одна. Прислоняюсь к стволу дерева, тяжело дыша. Только что какой-то проходимец попытался взять меня силой, оглушив ударом и повалив на землю. Но стоило его губам коснуться моих, как он застыл и затрепетал. А в следующий миг уже стоял на коленях, блаженно улыбаясь и глядя на меня с немым обожанием. До жути знакомая картина, преследующая меня после сорванного поцелуя. Проклятие, что сделало мою жизнь невыносимой. Дар, что превратил меня в чудовище. Именно тогда, глядя на очередную жертву моих невольных чар, я осознала весь ужас своего положения. Мое грехопадение с Тристаном, боль и унижение, что я испытала, пробудили во мне суккуба. Теперь любой мужчина, посмевший прикоснуться ко мне, терял рассудок, становясь рабом. Я стала проклятой. Ходячим орудием греха и похоти. И мне некуда было деться от этой напасти.

   - Месье, клянусь, это не так! Я... я не ведьма! Не ворожея! Я никогда...

   - Довольно лжи! - рявкнул Гаспар, заставив меня сжаться. - Довольно увиливаний и притворства. Хочешь, чтобы все узнали, кто ты? Чтобы тебя бросили в темницу, пытали, сожгли на костре за колдовство? Одно мое слово - и ты труп.

   Его ладонь легла на мою шею, большой палец надавил на бешено бьющуюся жилку. Не сильно, но ощутимо. Угрожающе.

   - Или, - протянул он, глядя мне в глаза, - мы можем договориться. Наедине, без лишних ушей. Решить все... полюбовно. Что скажешь?

   Меня затрясло. Это не могло происходить со мной. Дикость какая-то. Кошмарный сон...

   - Ч-что вы имеете в виду? - выдавила я, с трудом шевеля онемевшими губами.

   Гаспар оскалился в жуткой ухмылке. Та не предвещала ничего хорошего.

   - О, ты прекрасно знаешь, чего я хочу, - мурлыкнул он, скользя пальцами по моей щеке. - Чего жажду. Раз уж ты сделала меня своим рабом... так будь милосердной госпожой. Яви великодушие. Позволь облобызать твои ножки. Утолить голод по тебе.

   Он потянул завязки моего корсажа. Потянул медленно, дразняще, наблюдая за моей реакцией.

   - Будь моей, - прошептал он, обдавая жаром. - Стань моей. Хоть на час, на ночь. И я сохраню твой секрет. Ни одна душа не узнает о твоих чарах. Никто не тронет и волоска на твоей хорошенькой головке. Даю слово.

   Я зажмурилась, не в силах смотреть на него. То, чего он требовал... Это было чудовищно. Немыслимо. Он хотел... хотел...

   - Нет, - выдохнула я, мотая головой. По щекам покатились слезы. - Нет, прошу вас. Не надо. Только не это. Я... Я не могу...

   Из последних сил я вывернулась из хватки Гаспара и, спотыкаясь, бросилась прочь. Он не стал меня удерживать. Я заметалась по шатру, ища укрытия, и в отчаянии забежала за массивный стол, заваленный какими-то бумагами. Это был жалкий трепыхающийся жест - разве могла я спрятаться от него в замкнутом пространстве? Но страх лишает рассудка.

   Гаспар не двинулся с места. Несколько мгновений он молча наблюдал за мной, словно хищник, загнавший жертву в угол. Потом, видимо, решив дать мне передышку, отошёл к столику с напитками. Плеснул вина в кубок и поднес его к губам, не сводя с меня тяжелого взгляда.

   - Есть и второй вариант, - протянул он, растягивая губы в улыбке. - Способ избежать моих притязаний... и при этом не угодить на эшафот.

   Он неторопливо обогнул стол, остановился напротив меня. В паузе между его слов было что-то зловещее, напряженное. Словно перед прыжком хищника.

   - Я мог бы освободить тебя от этой дилеммы, Мариель, - промурлыкал он, наблюдая за моей реакцией. - Предложить сделку. Одна маленькая услуга - и ты свободна. Вольна идти на все четыре стороны с сохраненными честью и репутацией.

   Внутри вспыхнула безумная надежда. Неужели он отпустит меня? Даст уйти, не тронув, не опозорив? Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но раз уж забрезжил крошечный шанс...

   - К-какая услуга? - выдавила я пересохшими губами.

   Гаспар хмыкнул, явно наслаждаясь моментом. Потер подбородок, прежде чем ответить:

   - Мне нужно, чтобы ты околдовала одного человека. Важную персону. Влюбила в себя, соблазнила... И заставила подписать кое-какие бумаги. Скажем так, документы, которые очень нужны мне и моим союзникам. Ничего сложного для такой ведьмочки, а?

   Я похолодела, осознав смысл его слов. Он предлагал мне использовать мой дар... мое проклятие... чтобы манипулировать другим! Обольстить беднягу, затуманить его разум, принудить совершить какой-то гнусный поступок.

   - Нет... - прошептала я, чувствуя тошноту. - Я не могу. Не стану играть с чувствами других. Это подло!

   Гаспар цокнул языком и покачал головой с нарочитым сочувствием:

   - Ах, Мари... Я ведь предлагаю облегчить твою участь. Всего одна жертва, маленькая интрижка - и ты чиста перед законом. Неужели ты предпочтешь собственную погибель? Не слишком ли это... благородно?

   В его голосе сквозил сарказм. Кривая ухмылка походила на оскал черепа. Я поняла - он ни на миг не верил в мою невиновность. В его глазах я была ведьмой, монстром, разменной монетой в грязных играх. Так почему бы не заставить меня плясать под его дудку?

   От осознания этого стало горько. Меня никогда не спрашивали, хочу ли я быть такой. Никто не думал, каково мне жить с этим "даром", прятаться, страшиться себя. Для них я была просто ещё одним орудием. Безвольной марионеткой.

   Нечто твердое и несгибаемое поднялось в моей душе. Я набрала полную грудь воздуха и выпалила:

   - Нет. Я не стану вам помогать, месье. Ни за что. Лучше умру, чем обреку на страдания невинного. Делайте, что хотите - я не изменю решения.

   Глаза Гаспара опасно сузились. Какое-то время он буравил меня тяжёлым взглядом. Потом резко развернулся на каблуках и отошёл к выходу. Я затаила дыхание.

   - Что ж, - бросил он сухо, спиной ко мне. - Ты сделала свой выбор. Прости, если моё предложение оскорбило твою... добродетель. Видно, я плохо тебя знаю.

   Он щелкнул пальцами и крикнул:

   - Стража! Ко мне!

   От этого возгласа кровь застыла у меня в жилах. Он не блефовал. Он и правда собирался отдать меня в руки закона!

   Полог шатра откинулся, и внутрь вошли двое дюжих стражников. Они вопросительно уставились на Гаспара, ожидая приказаний.

   - Эту женщину, - процедил он, указывая на меня, - арестовать по обвинению в колдовстве. Немедленно доставить в застенки. С глаз моих долой.

   Солдаты кивнули и двинулись ко мне. От страха я будто примерзла к земле. Внутри все сжалось в комок. Неужели это конец? Неужели меня и впрямь ждут пытки и костер?

   В этот миг безумная, отчаянная мысль пронзила мой разум. Мысль, подсказанная инстинктом выживания. Я знала - нет участи страшнее, чем погибель на эшафоте. И даже самая дикая альтернатива казалась милосерднее.

   - Стойте! - выкрикнула я, вскидывая руки. - Погодите! Я... Я передумала!

   Стражники остановились, с недоумением глядя на меня. Гаспар вопросительно приподнял бровь.

   - То есть? - протянул он.

   Я зажмурилась, не веря, что говорю это. Но страх пересилил гордость.

   - Я... Я согласна, - выпалила я сдавленно. - На вашу сделку. На ваши условия. Я сделаю то, что вы просите. Только прошу... Не надо стражи. Не надо пыток.

   Стыд жег мне щеки, но я заставила себя посмотреть Гаспару в глаза. Он ухмылялся - гадко, торжествующе. Словно только что заполучил желанный трофей.

   - Вот и славно, - промурлыкал он, отпуская стражников взмахом руки. - Я знал, что ты образумишься. В конце концов, жизнь слаще гордыни, не так ли?

   Солдаты удалились, и мы снова остались наедине. Теперь я была полностью в его власти. В ловушке, из которой сама не могла вырваться.

   Гаспар медленно приблизился, провел тыльной стороной ладони по моей пылающей щеке.

   - Умница, - выдохнул он. - Ты приняла мудрое решение. Обещаю, твоя жертва будет вознаграждена.

   Я содрогнулась всем телом, пытаясь унять дрожь. Мне хотелось закричать, оттолкнуть его, сбежать - но я лишь стиснула зубы и кивнула. Гаспар удовлетворенно хмыкнул, окинул меня долгим, испытующим взглядом. В его глазах плясали опасные огоньки - словно он прикидывал, как лучше распорядиться своей новой игрушкой.

   - Что ж, раз мы договорились, - протянул он, - тебе лучше пойти со мной. В мой дом. Там ты будешь в безопасности... и под присмотром.

   Я похолодела. Он хочет забрать меня к себе? Держать под замком, лишить последних крох свободы?

   - Месье, прошу вас, - взмолилась я, - позвольте мне остаться с Эммой и Анри. Я... я не сбегу, клянусь. Буду ждать ваших указаний...

   Но Гаспар лишь нетерпеливо отмахнулся. Похоже, мои мольбы лишь раздражали его.

   - Не говори глупостей, - бросил он резко. - Разве я могу тебе верить? Кто знает, что взбредет в твою хорошенькую головку, останься ты без надзора. Нет уж. Ты пойдешь со мной - и точка.

   Он щелкнул пальцами и рявкнул:

   - Стража! Ко мне!

   Вновь в шатер ворвались два дюжих солдата. Встали по стойке смирно, ожидая распоряжений.

   - Препроводите эту даму в мой городской особняк, - приказал Гаспар. - Держите ее под наблюдением, но обращайтесь уважительно. Она моя... гостья. И проследите, чтобы она ни в чем не нуждалась.

   Стражники кивнули, бросив на меня любопытные взгляды. Мое сердце ухнуло в пятки. Неужели этот кошмар не закончится? Неужели я обречена быть пленницей в доме Гаспара, пока он не соизволит меня отпустить?

   Гаспар перехватил мой полный отчаяния взгляд и ухмыльнулся.

   - Не бойся, Мари, - промурлыкал он. - Я не сделаю тебе ничего дурного. Пока ты послушна и покорна - тебе нечего страшиться. Считай это... протекцией с моей стороны.

   Он подал знак стражникам, и те шагнули ко мне. Подхватили под локти и повели к выходу - бережно, но крепко. Я не сопротивлялась, понимая тщетность любых попыток.

   Последнее, что я увидела перед тем, как полог шатра опустился - ухмыляющееся лицо Гаспара. Он провожал меня взглядом хищника, загнавшего дичь в ловушку.

   - До скорой встречи, моя дорогая, - донеслось до меня, прежде чем шатер скрыл его из виду. - Я навещу тебя, как только улажу кое-какие дела. Будь готова.

   Меня вывели наружу, под хмурое ночное небо. На глаза навернулись слезы бессилия. Я шла в окружении конвоя, чеканя шаг, будто на эшафот.

   И в каком-то смысле так оно и было. Попав в дом к Гаспару, в лапы этого изувера, я лишалась последнего подобия воли. Становилась пешкой в его грязной игре, тенью самой себя.

   Оставалось лишь молиться, чтобы у меня хватило сил не сломаться. Вынести плен, удушающую власть Гаспара надо мной. Смириться с незавидной участью - но не растерять себя.

   Ведь то, что не убивает нас - делает сильнее. По крайней мере, я хотела в это верить.

   Верить в то, что однажды проснусь от этого кошмара. Вырвусь на свободу, сброшу ненавистные оковы.

   А пока... Пока оставалось лишь держаться. День за днем, час за часом. Нести свой крест, цепляясь за остатки надежды.

   Авось Господь сжалится надо мной. Пошлет спасение, дарует избавление от страданий.

   Или хотя бы подарит забвение - если мне суждено погибнуть в этом чистилище.

   Лишь бы не мучиться вечно. Лишь бы был какой-то конец.

   И я готова была ждать. Ждать и бороться - до последнего вздоха.

   Даже зная, что борьба, скорее всего, будет напрасной.

ГЛАВА 10

   С тяжелым сердцем я переступила порог городского особняка барона де Вальмона. Стражники проводили меня внутрь и оставили в просторном холле, не говоря ни слова. Их молчание лишь усугубляло мою тревогу.

   Я застыла посреди холла, комкая в руках подол платья. Богатая обстановка угнетала - лепнина на потолке, причудливые гобелены, дорогая мебель красного дерева. Взгляд зацепился за портрет на стене - властный мужчина с холодными глазами и тонкими губами. Сам барон де Вальмон, без сомнения. Все здесь дышало его могуществом и моей беспомощностью перед ним.

   Внезапно из боковой двери выпорхнула девушка в простом сером платье и белом переднике. Присев в реверансе, она пролепетала:

   - Добро пожаловать, мадемуазель. Меня зовут Люси, я ваша личная служанка. Позвольте проводить вас в вашу комнату.

   Люси, робко улыбаясь, сделала приглашающий жест. У меня не хватило сил спорить. В конце концов, любое место лучше, чем этот давящий холл.

   Служанка провела меня по лестнице на второй этаж и отворила тяжелую дубовую дверь, пропуская вперед. Моему взору предстала просторная спальня, обставленная с роскошью, граничащей с безвкусицей. Массивная кровать под балдахином, туалетный столик с огромным зеркалом в посеребренной раме, мягкие ковры на полу. В стрельчатое окно лился тусклый вечерний свет, очерчивая причудливые тени на стенах.

   - Господин барон распорядился выделить вам лучшие покои, - защебетала Люси, порхая по комнате. - Вот ваш гардероб, здесь туалетные принадлежности. Если вам что-то понадобится - только скажите.

   Она замолчала, теребя передник и явно ожидая реакции. Я заставила себя кивнуть.

   - Благодарю. Все... чудесно.

   Лишь бы она ушла. Лишь бы оставила меня одну, дала возможность свыкнуться, принять неизбежное.

   Люси присела в очередном реверансе и выскользнула за дверь. Раздался щелчок замка, и я почувствовала, как сердце проваливается в пятки. Вот оно. Я заперта. Заточена в золоченой клетке, словно диковинная птица.

   Я обессиленно рухнула на кровать, комкая шелковое покрывало. Мысли метались, как перепуганные мыши. Надо бежать! Нет, поздно. Он найдет, вернет, накажет. Сказать Эмме? Глупость, не поверит. Начнет выспрашивать, разболтает кому не надо.

   Слезы текли по щекам, но мне было все равно. Боль, страх и унижение рвали душу на части. За что мне это? Почему я? Почему снова и снова расплачиваюсь за то, что не могу контролировать?

   Сколько я так пролежала - не знаю. В какой-то момент провалилась в тяжелый, душный сон. Мне снились горящие глаза Гаспара, его руки, шарящие по моему телу. Я металась и стонала, пытаясь ускользнуть - но напрасно.

   Разбудил меня стук в дверь. Люси просунула голову в комнату и пролепетала:

   - Мадемуазель, господин барон ожидает вас к ужину. Я помогу вам одеться и привести себя в порядок.

   У меня не было сил сопротивляться. Я позволила Люси расчесать мои спутанные волосы, облачить меня в парадное платье изумрудного шелка. Равнодушно смотрела, как она подкрашивает мне щеки и губы. Кукла. Красивая кукла для утех хозяина.

   Люси отвела меня в обеденный зал. Гаспар уже ждал там - развалившись в кресле во главе стола, потягивая вино из кубка. При виде меня его глаза вспыхнули знакомым лихорадочным блеском.

   - А, Мари, - промурлыкал он, указывая на стул подле себя. - Присаживайся. Ты очаровательна.

   Я молча опустилась на предложенное место. Гаспар кивнул слугам, и те споро наполнили мою тарелку какими-то изысканными яствами. Желудок скрутило от одного их вида.

   Но барон, казалось, не замечал моего состояния. Он трещал без умолку, оживленно жестикулируя. Глаза его горели от предвкушения.

   - Завтра состоится грандиозный маскарад в честь правой руки короля, графа д'Эрбе! - делился он, чуть ли не подпрыгивая на стуле. - Самые сливки общества соберутся в его особняке. Важные сановники, богатейшие аристократы, даже члены королевской семьи! Представляешь, Мари?

   Он от восторга хлопнул себя по колену. Я вздрогнула. Гаспар этого словно не заметил, продолжая свой рассказ:

   - И все будут в костюмах, масках! Мужчины смогут нарядиться женщинами, а женщины - мужчинами. Или вовсе в фантазийные образы - фей, чудовищ, королей! О, это будет незабываемый вечер... Идеальный повод стряхнуть оковы надоевшего этикета.

   - Что же, надеюсь, вам достанется самое роскошное дамское платье, барон. С пышными оборками и блестками. Вот уж воистину будет незабываемое зрелище!

   Гаспар осекся. Глянул на меня, прищурившись. В глазах промелькнуло что-то темное и опасное.

   - Не дерзи, милая, - процедил он, растягивая губы в неприятной усмешке. - А то ведь и впрямь нацеплю бальное платье. Только танцевать в нем буду не с дамами, а с тобой. Прямо в моей спальне.

   Он провел пальцем по моей щеке - медленно, угрожающе. Я содрогнулась всем телом, отшатнулась прочь. Дерзкий ответ застрял комом в горле.

   Гаспар хмыкнул, удовлетворенный произведенным эффектом. Отстранился, откинулся на спинку стула.

   - То-то же, - бросил он небрежно. - Впредь думай, прежде чем говорить. И помни свое место.

   С этими словами он вновь подхватил прерванный рассказ, как ни в чем не бывало. А я сидела ни жива ни мертва, кляня себя за неосторожность. Теперь Гаспар будет следить за мной еще пристальнее. Ждать малейшей оплошности, чтобы наказать, унизить, поставить на место.

   Гаспар подался вперед, накрывая мою руку своей ладонью. В полумраке свечей его лицо казалось маской дьявола.

   - Ты знаешь, что делать, - прошептал он. - Очаруй его. Опутай своими чарами. Влюби в себя так, чтобы он забыл обо всем на свете. А там я дам дальнейшие указания.

   Меня затошнило. Сердце колотилось где-то в горле. Но я заставила себя кивнуть.

   - Хорошо, - выдавила я. - Я... Я постараюсь.

   Гаспар улыбнулся. Удовлетворенно, хищно. Погладил мои пальцы, прежде чем отпустить. Я видела, каких усилий ему стоило не зайти дальше, остановиться на невинном прикосновении. Похоть плескалась в его глазах, затмевая разум.

   - Умница, - выдохнул он, с видимым трудом отстраняясь. - Знал, что ты не подведешь. Сделай свое дело, Мари - и я сдержу свое слово. Не притронусь к тебе и пальцем. Но сперва ты должна исполнить уговор.

   Он многозначительно приподнял бровь. Меня бросило в дрожь. Он не оставлял мне выбора. Снова и снова припирал к стенке, вынуждая плясать под свою дудку.

   Гаспар поднялся из-за стола, давая понять, что ужин окончен. Я тоже встала на нетвердых ногах. Голова кружилась то ли от страха, то ли от голода - я почти не притронулась к еде.

   Барон подошел ко мне вплотную. Наклонился к самому уху, обжигая дыханием.

   - Не разочаруй меня, Мари, - прошелестел он. - У нас был уговор. Я свою часть сделки выполняю... Будь добра, сделай и ты свою. Иначе пеняй на себя.

   Короткий смешок - и он отстранился. Окинул меня долгим, тяжелым взглядом. Точно стараясь запечатлеть в памяти, впитать каждую деталь.

   - Доброй ночи, Мари, - бросил он, разворачиваясь к двери. - Увидимся завтра. И не забудь - от тебя зависит очень многое.

   С этим напутствием он вышел, оставив меня стоять посреди зала. Дрожащую, испуганную до полусмерти. И отчаянно, истово молящуюся всем богам разом.

   Чтобы дали мне сил пережить грядущий день. Выдержать то, что задумал Гаспар.

   И не утратить себя. Не растворить последние крохи души в этом болоте порока и интриг.

***

Я без сил опустилась на край кровати. Сердце бешено колотилось, пока я пыталась осознать весь ужас своего положения.

   Завтра. Уже завтра Гаспар заставит меня околдовать, соблазнить какого-то важного гостя. Использовать мой дар во зло, на потеху своим грязным замыслам. От одной мысли об этом к горлу подкатывала тошнота.

   Дрожащими руками я стянула парадное платье и отшвырнула его прочь. Хотелось содрать с себя все, до последней тряпки. Будто это могло смыть въевшуюся в кожу мерзость. Грех, сочащийся из каждой поры.

   Я повалилась на постель, обхватив себя руками. Беззвучные рыдания сотрясали тело. За что мне это? Почему снова и снова я расплачиваюсь за то, что не могу контролировать?

   Увы, ни Бог, ни дьявол не спешили с ответом. Я была одна. Одна в своем персональном аду, откуда не было выхода. Лишь безысходность и тьма, в которой мне предстояло захлебнуться.

   Не знаю, сколько часов я провела без сна, вздрагивая от каждого шороха. Металась по комнате, точно загнанный зверь. Разглядывала хитросплетения узоров на стенах, словно пытаясь найти в них ответы. Прислушивалась к скрипу половиц, к шепоту ветра за окном. Лихорадочно искала путь к спасению - и раз за разом возвращалась к горькой истине. Бежать некуда.

   Страх пересиливал усталость. Но барон не тревожил мой покой. То ли и впрямь хотел, чтобы я восстановила силы перед грядущим испытанием. То ли просто растягивал удовольствие, купаясь в моих мучениях. Так или иначе, эту ночь я провела в одиночестве. Без сна, в томительном ожидании развязки.

   Утро принесло облегчение и новый приступ дурноты. Люси, радостно щебеча, помогла мне умыться и одеться к завтраку. Я едва обращала внимание на ее трескотню, механически кивая. Мысли путались, руки дрожали. А в груди разрастался ледяной ком - страх вперемешку с отвращением к себе.

   Завтрак проходил в гнетущей тишине. Гаспар сверлил меня взглядом поверх кубка, прищурившись, словно примериваясь. Оценивал, годна ли я для его грязных дел. Не дрогнет ли рука королевского палача, опуская топор на шею своей жертвы.

   - Выше нос, моя дорогая, - протянул он, растягивая губы в змеиной усмешке. - Сегодня решающий день. День твоего триумфа... И моего, разумеется. От тебя зависит так много, ты даже не представляешь.

   Я промолчала, опустив глаза. А что я могла сказать? Умолять, рыдать, пасть на колени перед своим мучителем? Тщетно. В его сознании я была лишь инструментом, оружием, которое он собирался пустить в ход. Бездушной ведьмой, созданной плясать под его указы.

   После завтрака Гаспар велел отвести меня обратно в комнату. Наказал отдыхать и готовиться к вечеру. Он ушел, оставив меня на попечении Люси - та сразу же засуетилась, принялась перебирать гардероб в поисках подходящего наряда.

   К вечеру Люси облачила меня в платье, которое сама же назвала шедевром. Алый шелк струился по телу, черные кружева оплетали корсаж и подол, точно змеи. Волосы Люси собрала в высокую прическу, вколов несколько черных перьев. Глаза и губы густо подвела - превратив мое лицо в маску трагической актрисы.

   Я смотрела на свое отражение в зеркале и не узнавала себя. Бледная, с лихорадочно блестящими глазами, закованная в алый шелк. Роковая красотка, готовая разбивать сердца и губить жизни. Дорогая кукла, чье предназначение - услаждать своего хозяина.

   Руки горничных проворно шнуровали корсаж, укладывали волосы в прическу. Когда одна из них потянулась за маской, я внезапно остановила ее:

   - Погоди. Дай-ка я сама.

   Слова сорвались с губ прежде, чем я осознала. Откуда взялась эта властность в голосе, эта привычка повелевать? Служанка удивленно покосилась на меня, но перечить не посмела.

   Я взяла маску и поднесла к лицу. Тонкое кружево легло на кожу, скрывая черты. На краткий миг в памяти всплыло далекое прошлое - уроки этикета, пышные балы в отцовском замке, почтительные слуги... И мое имя, о котором я давно старалась забыть - леди Мариель, дочь графа де Вер.

   Служанка, заметив мою задумчивость, подала голос:

   - Позвольте спросить, миледи... Вы раньше бывали при дворе? Уж больно ладно на вас платье сидит, и манеры такие изысканные.

   Я вздрогнула, очнувшись от грез. Мотнула головой, пряча глаза.

   - Нет. Нет, что ты. Просто... Просто наблюдательна.

   Она кивнула, хотя в глазах мелькнуло сомнение. Я поспешила отвернуться. Нельзя, чтобы кто-то заподозрил во мне благородных кровей. Слишком опасно, ведь прошлое должно остаться в прошлом.

   Последний взгляд в зеркало - и я решительно направилась к выходу. Пора было ехать. Гаспар ждал внизу, он не терпел опозданий.

   Лакеи распахнули двери, и я очутилась на крыльце, вдыхая прохладный вечерний воздух. По спине тут же побежали мурашки - то ли от холода, то ли от предчувствия беды.

   У подножия лестницы ждала карета, запряженная четверкой вороных коней. Возле дверцы застыл Гаспар - высокий, безупречно одетый, в маске черного льва. Закрывающую верхнюю половину лица. Увидев меня, он растянул губы в улыбке и протянул руку.

   - Ну же, Мари, - промурлыкал он. - Твоя карета подана. Едем покорять высший свет!

   Я сглотнула вязкую слюну. На миг захотелось развернуться и сбежать, спрятаться, исчезнуть с лица земли. Лишь бы не садиться в эту карету, не ехать на бал-маскарад.

   Но выбора не было. Гаспар ждал - с каждой секундой его улыбка становилась все более неестественной и угрожающей. Отказать ему означало навлечь на себя беду похуже той, что ждала впереди.

   Я шагнула с крыльца и вложила похолодевшую ладонь в протянутую руку. Гаспар с силой сжал мои пальцы, дернул на себя, вынуждая споткнуться и упасть ему на грудь.

   - Смотри не вздумай выкинуть глупость, - прошипел он на ухо, обдавая винными парами. - Веди себя как послушная девочка. Иначе пожалеешь, что на свет родилась.

   Он отпустил меня так же резко и распахнул дверцу кареты. Мне ничего не оставалось, кроме как забраться внутрь, кусая губы от унижения и страха.

   Гаспар уселся напротив, расправил кружевные манжеты. Стукнул тростью в стенку - и карета покатила прочь от дома, увозя нас в ночь.

   Дорога предстояла неблизкая. Замок графа д'Эрбе, где давался бал, располагался в двух часах езды от города, на вершине лесистого холма. Гаспар всю дорогу трещал без умолку - репетировал мою "роль", давал последние указания. А я смотрела в окно, на проплывающие мимо темные деревья и еще более темное небо, и чувствовала, как сердце мое обращается в лед.

   Наконец впереди показались огни. Замок возвышался над лесом грозной громадой, увенчанной башенками и зубчатыми стенами. Из распахнутых настежь окон лился радостный гомон, слышались звуки музыки и смех.

   Карета въехала на подъездную аллею, обсаженную цветущими розами, и остановилась прямо у парадной лестницы. Лакеи в ливреях распахнули дверцы и склонились в поклоне, помогая гостям выйти.

   - Ну что ж, моя дорогая, - промурлыкал Гаспар, галантно подавая мне руку. - Надеюсь, вы готовы очаровывать этим вечером. Весь цвет аристократии у ваших ног. Не подведите меня.

   В голосе его звучала обманчивая мягкость, но глаза оставались холодны и цепки. Он выбрался из кареты первым и повел меня вверх по ступеням, под прицелом десятков любопытных взглядов. А я совершала каждый шаг как на эшафот. С трудом переставляла ватные ноги, цепляясь за руку Гаспара, будто утопающий за соломинку.

   У дверей мы предъявили приглашения и были тотчас же пропущены внутрь. Распорядитель громко объявил наши имена, головы повернулись в нашу сторону.

   Сотни глаз уставились на меня - жадных, любопытных, плотоядных. Зал взорвался аплодисментами и одобрительным гулом. Гости расступились, образуя проход, и Гаспар повлек меня в самую гущу толпы.

   Как только я переступила порог бального зала, меня охватило благоговение. Никогда прежде не доводилось мне бывать на столь пышном и грандиозном маскараде. Сотни свечей озаряли мерцающим светом древние стены, увитые гирляндами живых цветов. Музыка лилась со всех сторон, очаровывая слух переливами струн и флейт.

   Гости в диковинных масках кружились в танце, сверкая драгоценностями и яркими нарядами. Павлины, единороги, древнегреческие боги и богини, персонажи легенд и сказаний - все смешалось в круговерти красок и фантазии. А между ними скользили и тени - безликие, устрашающие фигуры в черных балахонах с глухими капюшонами.

   В воздухе витали ароматы духов, вина и горячего воска. Слуги сновали с подносами, предлагая напитки и закуски. Смех и обрывки оживленных бесед сливались в дурманящий гул, от которого кружилась голова.

   Все здесь дышало роскошью и могуществом. Еще бы, ведь маскарад давал не кто иной, как правая рука короля - могущественный граф д'Эрбе. Поговаривали, что сам Его Величество тайно посещает бал под маской, дабы хоть на миг сбросить бремя власти и предаться веселью.

   Я ощутила на талии чью-то цепкую хватку. Гаспар возник у меня за спиной, точно из ниоткуда. Наклонился к уху, обдавая жарким дыханием.

   - Ну же, Мари, не стой столбом. Ты здесь не для того, чтобы любоваться убранством.

   Он бесцеремонно подтолкнул меня вглубь зала. Ладонь его скользнула по моей спине, вызывая дрожь отвращения. Но я стерпела. Натянула на лицо светскую полуулыбку и двинулась вперед, лавируя между гостями.

   Глаза за кружевными и атласными масками провожали меня любопытными, а порой и откровенно плотоядными взглядами. Дамы перешептывались за веерами, кавалеры призывно улыбались. Все гадали - кто эта незнакомка в алом?

   Гаспар следовал за мной по пятам, точно коршун. Время от времени наклонялся, нашептывая на ухо указания. Ни дать ни взять - хозяин, натравливающий свою гончую.

   - Видишь вон того павлина в серебряном камзоле? Герцог Плесси, известный шалопай. Избегай его, от него сплошные неприятности... А вот тот увалень в медвежьей маске - граф Ламот. Туп, как пробка, зато богат и щедр. Можешь очаровать его, если хочешь. Глядишь, перепадет тебе какая безделушка...

   От его циничных советов меня мутило. Но я молчала и улыбалась, улыбалась и молчала. Играла свою роль - роль послушной марионетки.

   Мы двигались сквозь толпу гостей, и Гаспар представлял меня знакомым. Мужчины целовали мою руку, дамы окидывали оценивающими взглядами. Имена и титулы сливались в бессмысленную какофонию, лица скрывались за масками, превращаясь в размытые пятна.

   В какой-то миг оркестр сменил мелодию. Легкая паванна сменилась величественной и чувственной сарабандой. Гаспар хищно улыбнулся и потянул меня в центр зала.

   - Потанцуем, дорогая? - промурлыкал он, обвивая мою талию рукой. - Покажем этим павлинам, как это делается.

   Я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. Мысль о том, чтобы оказаться в объятиях Гаспара, вызывала дрожь омерзения. Но выбора не было. Я позволила увлечь себя в танец, стараясь держаться как можно более отстраненно.

   Мы закружились в медленном, тягучем ритме сарабанды, и на миг почудилось, будто весь зал вращается вокруг нас. Гаспар откровенно наслаждался всеобщим вниманием, то притягивая меня к себе, то отталкивая прочь. Его прикосновения обжигали даже сквозь ткань платья.

   Но было в его движениях что-то неестественное, болезненное. Будто он борется с невидимой силой, которая одновременно влечет и отталкивает. Руки Гаспара то судорожно сжимали мою талию, то безвольно соскальзывали прочь. В глазах за маской плескалось безумие вперемешку с вожделением.

   Я похолодела, осознав происходящее. Мои чары, мой проклятый дар действовали на него сильнее обычного. Словно здесь, в этом зале, в этом танце, прорвалась некая плотина, высвободив темную, губительную силу.

   Гаспар склонился к моему уху, обжигая лихорадочным дыханием.

   - Ведьма, - выдохнул он едва слышно. - Ты что со мной творишь, ведьма? Я едва держу себя в руках...

   Его пальцы больно впились в мое плечо, заставив охнуть. Губы скользнули по шее, прикусили кожу. По спине побежали колючие мурашки.

   На миг мне почудилось, что Гаспар вот-вот сорвется. Швырнет меня на пол прямо посреди зала и возьмет силой, на глазах у всех. И никто не посмеет ему помешать - настолько он сейчас выглядел могущественным и безумным.

   Но в следующее мгновение танец завершился. Музыка стихла, гости зааплодировали. Гаспар отстранился, хватая ртом воздух. Расправил плечи, натянул на лицо привычную маску высокомерия.

   - Благодарю за танец, дорогая, - процедил он со злой усмешкой. - Вы были неотразимы... Как всегда.

   Он небрежно поклонился и растворился в толпе, оставив меня стоять в оцепенении. Ноги дрожали, сердце бешено колотилось. Понимание случившегося обрушилось, точно ледяная волна.

   Я почти потеряла контроль. Мои чары вырвались на свободу, ведомые гнилостной аурой этого места. И теперь Гаспар жаждет большего. Желает заполучить меня целиком - душой и телом.

   От этой мысли к горлу подкатила тошнота.

   Воспользовавшись суматохой, я поспешила отойти в сторону, в тень колонн. Прислонилась к прохладному мрамору, пытаясь отдышаться и унять сердцебиение.

   И в этот миг взгляд мой зацепился за одинокую фигуру в углу.

   Мужчина в костюме инквизитора сидел неподвижно, будто высеченный из камня. Его поза была расслабленной, но в ней угадывалась скрытая сила и напряжение, словно у хищника перед прыжком.

   Капюшон его был откинут, являя взглядам каштановые, слегка волнистые волосы до плеч. На лице - простая белая маска в форме "бауты", скрывающая верхнюю половину лица от лба до середины щек. Она резко контрастировала с черной тканью его облачения, придавая облику нечто пугающе безликое.

   Из прорезей смотрели пронзительные голубые глаза, и на миг мне почудилось в них что-то знакомое... Но нет, не может быть. Должно быть, игра света и теней. Или моя интуиция снова шлет тревожные, необъяснимые сигналы.

   Костюм незнакомца, несмотря на праздничную атмосферу, выглядел угрожающе настоящим. Черная ряса инквизитора, расшитая серебром, струилась по его телу, словно вторая кожа. Тяжелый серебряный крест на груди тускло поблескивал в свете свечей.

   Я содрогнулась. Даже понимая, что это всего лишь маскарадный наряд, не могла отделаться от гнетущего чувства. Будто действительно оказалась лицом к лицу с грозным служителем Святой Инквизиции.

   Мое сердце пропустило удар, когда незнакомец вдруг повернул голову - и наши взгляды встретились. В омутах его глаз промелькнуло нечто темное, тягучее, затягивающее. Нечто, от чего по спине побежали мурашки, а дыхание перехватило.

   Внезапно Гаспар стиснул мой локоть. Дернул к себе с такой силой, что я чуть не упала. Обхватил за талию горячей ладонью, притиснул к себе. Его дыхание обожгло мое ухо:

   - Ну же, Мари. Видишь того инквизитора? Он наша цель. Подберись к нему. Пленяй. Обольщай. И помни - я слежу за тобой.

   Меня будто ледяной водой окатило. Я резко обернулась, вперив в Гаспара полный ужаса взгляд.

   - Его? Но... Но почему? Зачем он тебе?

   В голосе моем звенело неприкрытое отчаяние. Разум метался, отказываясь принимать услышанное. Соблазнить мужчину в костюме инквизитора? Это звучало как насмешка, как издевка судьбы! Будто сама преисподняя решила поглумиться над ведьмой, заставив плясать перед символом святой веры.

   Гаспар раздраженно цокнул языком. Пальцы его с силой впились мне в бок.

   - Не задавай лишних вопросов, - процедил он. - Делай что велено. Или пожалеешь о своем непослушании.

   С этими словами он грубо пихнул меня в направлении зловещей фигуры. Я пошатнулась, с трудом удержав равновесие. В груди плескалась паника вперемешку с каким-то болезненным весельем.

   Все это было дурным фарсом, злой шуткой мироздания. Ну конечно, кого же еще выбрать мишенью для прелестей ведьмы? Только того, чья миссия - выслеживать и карать таких, как я! Пусть даже не по-настоящему, пусть всего лишь маскарадную тень инквизитора.

   Однако ирония ситуации не делала ее менее пугающей. Даже понимая, что передо мной всего лишь ряженый, я не могла отделаться от инстинктивного трепета. От гнетущего чувства, будто иду прямиком в расставленные силки.

   Медленно, как во сне, я двинулась вперед. Ноги будто свинцом налились, каждый шаг давался с колоссальным трудом. Все внутри противилось, корчилось от омерзения. Обольщать слугу божьего, пусть и ненастоящего? Да я скорее провалюсь сквозь землю со стыда!

   Но деваться было некуда. Я видела, каким взглядом прожигает мне спину Гаспар. Стоит дрогнуть, замешкаться - и расплата будет ужасной. Куда страшнее любой инквизиторской пытки.

   И я брела сквозь толпу, лавируя меж разряженных гостей. Лицо мое застыло маской светской улыбки, а внутри все корчилось от противоречивых чувств. Страх мешался с каким-то диким, отчаянным весельем, ужас - с непонятным предвкушением.

   Что он за человек, этот лже-инквизитор? Какие тайны скрывает его безучастное лицо? И что будет, когда он узрит мою истинную сущность - ту, что я тщусь похоронить под слоем шелка и кружев?

   Сердце зашлось в бешеном ритме, когда я наконец предстала перед ним. В горле пересохло, язык прилип к гортани. А взгляд так и шарил по застывшей фигуре в черном, силясь уловить хоть искру тепла, хоть намек на человечность.

   - Добрый вечер, святой отец, - проворковала я. - Не угодно ли вам... развлечься?

   Мой голос дрогнул на последнем слове. Взгляд инквизитора, тяжелый и пронизывающий, будто пригвоздил меня к месту. В тусклом свете его глаза казались почти черными.

   Незнакомец молчал, рассматривая меня в упор. Я затаила дыхание, холодея под этим испытующим взглядом. Неужели он догадался? Почувствовал неладное, унюхал запах ведьмы и порока?

   И вдруг его губы дрогнули. Самую малость приподнялись в уголках, обозначив лукавую ямочку на гладко выбритой щеке. Это было почти незаметное движение, но оно будто всколыхнуло воздух между нами. Послало невидимую вибрацию, от которой волоски на моих руках встали дыбом.

   Усмешка. Он усмехался - едва заметно, почти неуловимо. Но в этой усмешке было что-то такое, от чего кровь стыла в жилах. Что-то темное, опасное... И в то же время до боли знакомое.

   Я вздрогнула, как от удара. Сердце споткнулось, пропустило удар. В груди что-то екнуло, сжалось, будто сдавленное стальными обручами. На миг почудилось, что земля уходит из-под ног, а реальность идет трещинами.

   Этот изгиб губ... Эта ямочка... Я где-то уже видела их. Где-то в другой жизни, в ином измерении. Там, куда мне нет возврата.

   - Развлечься? - переспросил он. Голос его, низкий и бархатный, был полон едва уловимой угрозы. - Боюсь, у нас с вами разные представления о развлечениях, дитя мое.

   Последние слова он почти выдохнул. С шипящими, змеиными интонациями. Я сглотнула вставший в горле ком, борясь с желанием отшатнуться.

   - И все же, - продолжал незнакомец, чуть подаваясь вперед, - я бы не отказался узнать вас... поближе. Если вы того желаете.

   Он поднялся из кресла одним текучим движением. Возвысился надо мной - массивный, широкоплечий, пугающе реальный. Шагнул вперед, оказываясь почти вплотную. Жар его тела опалил мое лицо даже сквозь плотную ткань рясы.

   Звуки бала вдруг сделались глухими, далекими. Все мое существо сжалось, подчиняясь гипнотической силе, исходящей от этого человека. Под натиском его пылающего взгляда я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Инквизитор удовлетворенно хмыкнул. Взял меня под локоть властным жестом, увлекая из зала прочь.

   Мы вышли на просторную террасу, залитую серебристым светом луны. Внизу раскинулся сад, полный экзотических цветов и журчащих фонтанов. Ночной воздух был напоен ароматами жасмина и лилий.

   Инквизитор подвел меня к балюстраде и резко развернул к себе. Вкрадчиво произнес, обжигая дыханием мою кожу:

   - Итак, дитя мое. Мы одни. Исповедуйтесь. Облегчите свою душу. Поведайте мне о своих грехах и страстях.

   Я судорожно сглотнула. Хотелось сбежать, раствориться в ночи, забыть об этом кошмарном маскараде. Но я не могла. На кону стояло слишком многое. Моя жизнь. Моя свобода.

   И я заставила себя улыбнуться. Медленно, томно, призывно. Так, как когда-то учила Изабелла.

   - Ах, святой отец, - промурлыкала я, скользя пальцами по его груди. - Боюсь, вы будете шокированы глубиной моей порочности. Я грешна, ужасно грешна. Одержима богопротивными страстями и желаниями.

   Произнося эти слова, я едва не расхохоталась. Истерично, надрывно. Знал бы он, чего мне стоят эти признания! Как противно льнуть к нему, изображать непреодолимое влечение!

   Но роль нужно было доиграть до конца. И я старалась. Призывно выгибалась, бесстыдно терлась о его тело. Ненавидя себя за каждое прикосновение, за каждый жест.

   - В самом деле? - бархатно осведомился инквизитор. Одна его бровь насмешливо приподнялась. - И каковы же эти желания? Поведайте мне... во всех подробностях.

   Его слова, его интонации будили смутные, тревожные воспоминания. Что-то знакомое было в этом голосе, в этой снисходительной ухмылке. Что-то, заставляющее мурашки бежать по коже.

   Но я отмахнулась от этих мыслей. Сейчас было не время и не место для глупых страхов. Я должна сосредоточиться на своей миссии. На том, чтобы пленить и очаровать этого человека.

   - Как насчет того, чтобы я... показала вам, святой отец? - игриво предложила я, понижая голос до интимного шепота. - Думаю, так будет нагляднее. Вы сможете... прочувствовать всю глубину моего грехопадения.

   Ложь. Все ложь. Дешевый фарс, жалкая пародия на обольщение. Тошнота подступила к самому горлу, когда я потянулась к нему с поцелуем.

   - Дерзкая девица, - усмехнулся инквизитор, перехватывая мои запястья. - Ты играешь с огнем. Неужели не боишься, что я тебя покараю?

   В его голосе мне почудилась странная нотка. Угроза? Злорадство? Или, может быть... узнавание?

   Нет, не может быть. Это просто моя расшалившаяся фантазия. Плод взвинченных нервов и навязчивых воспоминаний.

   Он всего лишь актер, играющий свою роль. Как и я. Просто слуга на празднике разврата и лжи.

   - Накажите меня, святой отец, - с придыханием выдохнула я, пересиливая подкатившую к горлу желчь. - Очистите своим... жезлом.

   Он фыркнул. Больше похоже на рык, чем на смешок. Одна его рука скользнула ниже. Легла на округлость моих ягодиц, чувствительно стиснула.

   - Неужели? - почти промурлыкал он. - А по мне так ты ищешь чего-то иного. Быть может... Искупления грехов? Отпущения богомерзких страстей?

   Он притиснул меня к резным перилам. Вжался напряженным пахом, дав почувствовать свое возбуждение. Накрыл ладонью грудь, с силой сминая нежную плоть.

   Я ахнула. Застонала невольно, выгибая спину. Перед глазами вспыхивали алые круги, низ живота налился жаром. Разум отказывался понимать - что происходит?

   Холодный мрамор перил впивался в поясницу, а горячее дыхание незнакомца обжигало шею. Он был так близко, так напорист, что у меня закружилась голова. То ли от страха, то ли от неуместного, постыдного возбуждения.

   "Нет, нет, это неправильно! - кричало сознание. - Это грех, мерзость, ловушка!"

   Но тело предавало меня. Плавилось, истомленное прикосновениями и чувственным шепотом. Билось в его руках загнанной птицей, то ли силясь вырваться, то ли желая покориться.

   И над всем этим - тягучий, пьянящий аромат жасмина. Шелест ветра в листве. Плеск воды в фонтанах. Словно сама ночь была соучастницей безумия, что разворачивалось на этой террасе...

   - Ну что же, дитя мое, - снова обманчивая ласка в голосе. - Я слушаю. Исповедуйтесь. Откройте мне свои тайны. Признайтесь в самых жутких, самых темных своих деяниях.

   Он протянул руку, коснулся моих губ.

   Его прикосновения, настойчивые и властные, лишали воли. Затягивали в какой-то сладостный омут, против которого я тщетно пыталась устоять. Жар его тела просачивался сквозь одежду, опалял кожу, будоражил кровь. Дыхание стало прерывистым, голова закружилась от пьянящего мужского запаха - смесь ладана, полыни и чего-то дикого, первобытного.

   Но это безумие нужно было прекратить. Немедленно. Пока не стало слишком поздно. Пока я окончательно не потеряла себя в этом водовороте запретных ощущений.

   Усилием воли я отстранилась. Заглянула ему в глаза, призывая на помощь все свое колдовское очарование. Мой голос дрогнул, став вкрадчивым и гипнотическим:

   - Так какие грехи мне отпустить первыми, святой отец? Уже написанные вами... или еще не совершенные?

   С этими словами я потянулась к нему, накрывая губы долгожданным поцелуем. Сердце пропустило удар, а потом зашлось в бешеном ритме. По телу прошла знакомая судорога, от которой волоски на руках встали дыбом. Его губы были твердыми, обветренными и на удивление горячими. Они обжигали, словно клеймо, посылая во все нервные окончания колючие искры.

   Вот оно. Свершилось. Поцелуй ведьмы, дарующий власть над жертвой. Хмельное чувство триумфа захлестнуло, затопило восторгом. Теперь он мой. Еще миг - и все эти ужасные бумаги будут подписаны. А я навсегда освобожусь от пут Гаспара.

   Но что-то было не так. В груди нарастала тревога, комом застревала в горле. Инквизитор не отвечал на поцелуй. Застыл как мраморное изваяние, даже не моргая. В его глазах вспыхнуло изумление, быстро сменившееся яростью.

   Липкий страх сдавил внутренности, на лбу выступила испарина. Я отпрянула, холодея от ужаса. Нет, не может быть... Чары не сработали? Но как? Почему? Что пошло не так?

   Он расхохотался. Зло, надрывно, с нескрываемым злорадством. Этот смех резал слух, вибрацией отдавался в костях. От него кровь стыла в жилах, а желудок скручивало спазмом.

   -Ах, Мариель, Мариель... - процедил он. Голос его сочился ядом, каждое слово било наотмашь. - Твои дешевые фокусы на мне не сработают. Не в этот раз.

   И в этот миг наши взгляды снова встретились. В омутах его ясных глаз плескалось безумие. Ярость, боль - и жгучая ненависть!

   Сердце мое пропустило удар. Разум вдруг прояснился, сложил паззл с пугающей четкостью. Этот взгляд, этот голос, эти руки... Я знала их. Знала слишком хорошо.

   - Не может быть, - пролепетала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. - Только не ты... Только не здесь...

   Дрожащими руками я потянулась к его лицу. Пальцы нащупали твердый картон маски, впились в него с отчаянием утопающего. Я боялась поверить. Боялась принять невозможное.

   Но маска поддалась. Полетела прочь, явив то самое лицо. Лицо из сладких снов и горьких кошмаров, что преследовали меня годами.

   От неожиданности я вскрикнула, отшатнулась, вцепившись пальцами в балюстраду. В ушах зазвенело, виски сдавило обручем боли.

   - Тристан? - выдохнула я одними губами. - Господи, Тристан... Это правда ты…

   Он улыбнулся. Холодно, безжалостно. В глазах полыхнуло торжество.

   - Да, Мариель. Это я. И, к твоему сведению, этот костюм отнюдь не карнавальный. Я действительно инквизитор, ведьма. Так что помолись, ибо пробил час расплаты. И ничто тебя не спасет от моего гнева.

ГЛАВА 11

   Тристан. Пять лет назад

   Я въехал в ворота монастыря на закате, когда солнце уже окрасило зубчатые стены в зловещий багровый цвет. Массивные каменные постройки, казалось, нависали над узким двором, грозя раздавить меня своей мрачной громадой. Воздух был неподвижен и тяжел, напоен острыми запахами ладана и горького полынного дыма.

   Спешившись, я передал поводья коня подбежавшему служке и огляделся. Звуки копыт гулким эхом отдавались от стен, но более не нарушали гнетущую тишину обители. Ни звона колоколов, ни голосов - лишь далекий монотонный распев, доносящийся из-за неплотно прикрытых дверей часовни.

   - Брат Тристан, полагаю? - раздался вдруг у меня за спиной резкий хрипловатый голос.

   Я вздрогнул и обернулся. Говоривший оказался высоким худощавым монахом, закутанным в черную рясу с глубоким капюшоном. Его лицо, изборожденное морщинами, напоминало застывшую маску, и лишь глаза - пронзительно-голубые, ярко блестящие - казались живыми на этом застывшем лике.

   - Добро пожаловать в обитель Святого Бенедикта, - произнес монах тоном, в котором не было и намека на приветливость. - Я отец Доминик, ваш наставник и духовник на время пребывания здесь.

   Он смерил меня тяжелым, испытующим взглядом, под которым я сразу почувствовал себя нашкодившим послушником. Хотя, в сущности, разве я не был им? Разве не провинился так тяжко, что заслужил отлучение в этот суровый край?

   - Благодарю, отец Доминик, - пробормотал я, склонив голову. - Я... Я готов понести епитимью и искупить свой грех перед Господом и церковью.

   Уголки губ отца Доминика дрогнули в некоем подобии усмешки.

   - Что ж, посмотрим, брат Тристан. Много вас тут таких... кающихся. Но искупление - это не просто слова. Это тяжкий труд, бдения и молитвы. Это очищение плоти и духа. Ты готов к этому?

   Я сглотнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Был ли я готов? Хватит ли мне сил пройти этот путь? Не знаю, что пугало меня больше - суровость грядущих испытаний или мысль, что я могу пасть еще ниже, окончательно утратить себя.

   - Я... Я готов, отец мой, - выдавил я, хотя мой голос прозвучал не так твердо, как хотелось бы. - Вверяю себя вашему руководству и Божьей воле.

   Отец Доминик кивнул и жестом указал мне следовать за ним.

   - Пойдем. Осмотришься, получишь рясу и четки. А после повечерия я жду тебя в исповедальне. Нам о многом нужно поговорить.

   С этими словами он направился вглубь монастырского двора, и мне ничего не оставалось, кроме как поспешить за ним. Моя новая жизнь, полная покаяния и тягот, началась.

   Пока мы шли через двор, я исподволь оглядывался по сторонам, пытаясь хоть как-то освоиться на новом месте. Монастырь мало походил на уютную обитель, в которой я провел годы послушания. Здесь все дышало суровостью и скорбью - от почерневших от времени стен до согбенных фигур монахов, спешащих по своим делам с потухшими глазами.

   Мы миновали несколько переходов и оказались перед массивной дверью, окованной железом. Отец Доминик толкнул ее, и она, натужно скрипнув, отворилась. Мы вошли в тесную келью, едва освещенную узким окном-бойницей. Каменные стены источали холод и сырость, а всю обстановку составляли лишь грубо сколоченные лавка и стол да соломенный тюфяк в углу.

   - Вот твое жилище, брат Тристан, - бросил отец Доминик, кивнув на этот скудный интерьер. - Обитель смирения и размышлений. Здесь ты будешь предаваться молитвам и бдению, дабы изгнать из сердца своего блудные помыслы.

   Я вздрогнул, услышав эти слова. Блудные помыслы... Перед внутренним взором тут же встало лицо Мариель - юное, прекрасное, озаренное невинной страстью. Сердце сжалось от острой тоски и чувства вины. Неужели наша любовь была лишь грязным помыслом, наваждением дьявола? Как различить грех и праведность, если само естество твое противится этому?

   Должно быть, что-то отразилось на моем лице, потому что отец Доминик вдруг оказался совсем рядом и пронзил меня испытующим взглядом.

   - Не смей даже думать о своей ведьме, - процедил он, словно прочитав мои мысли. - Она - орудие искушения, посланное Врагом рода человеческого. Ты пал жертвой ее чар, но теперь должен восстать и отринуть все, что связывало тебя с нечистой.

   Его слова хлестали меня наотмашь, словно удары бича. Я зажмурился, чувствуя, как к горлу подступает комок. Мог ли я и вправду считать Мариель исчадием ада? Ту, что озарила мою жизнь светом любви? Сомнения терзали меня, раздирали пополам.

   Заметив мое смятение, отец Доминик покачал головой и отступил к двери.

   - Что ж, вижу, работы с тобой предстоит много. Очистить сосуд твоего духа от скверны будет непросто. Но я всегда говорил: первый шаг к покаянию - это полное и беспощадное признание своих грехов. Вечером жду тебя на исповеди. И помни: Господь все видит.

   С этими словами он направился вглубь монастырского двора, и мне ничего не оставалось, кроме как поспешить за ним. Моя новая жизнь, полная покаяния и тягот, началась.

***

Дни в монастыре Святого Бенедикта тянулись бесконечной чередой молитв, трудов и покаянных бдений. Я просыпался затемно, от звона колокола, разрывающего предрассветную тишину. Холод каменных плит обжигал босые ступни, когда я спешил в часовню на утреннюю службу. Там, в полумраке нефов, озаренных мерцающим светом свечей, я коленопреклоненно возносил хвалу Господу, бия себя в грудь и моля о прощении.

   После следовал скудный завтрак - ломоть черствого хлеба и миска постных щей. Вкус еды казался мне пресным, но я заставлял себя жевать и глотать, понимая, что это лишь малая часть моего покаяния. Затем начинались долгие часы трудов - в переписной мастерской над священными текстами, в саду или на кухне. Физическая усталость приглушала терзания духа, и я погружался в работу, стремясь забыться.

   Но были и другие, более тяжкие испытания. Почти каждый день отец Доминик вызывал меня на беседы - долгие, изнуряющие, выворачивающие душу наизнанку. Он вопрошал о моих грехах и сомнениях, заставлял вновь и вновь переживать момент падения. Его темный, пронзительный взгляд, казалось, проникал в самые потаенные глубины моего естества, выискивая там зачатки скверны.

   - Так вспомни же, Тристан, - говорил он, неотрывно глядя мне в глаза, - что ты чувствовал в ту ночь, отдаваясь блуду? Неужели не было в твоей душе стыда, отвращения к собственной мерзости?

   Я сглатывал, чувствуя, как к щекам приливает краска. Воспоминания об объятиях Мариель, о жаре наших сплетенных тел все еще жгли мою плоть. Но был ли то огонь греха или пламя истинной страсти? Я и сам порой терялся в этих ощущениях.

   - Я... Я любил ее, отче, - произносил я сдавленно, опуская голову. - Всем сердцем, всей душой. То не было для меня блудом, но единением двух начал, благословенным свыше.

   Отец Доминик качал головой, и губы его кривились в презрительной усмешке.

   - Любовь? Единение? Как легко ты поддался лукавым уловкам Врага! Неужели плотское вожделение ты спутал с чистым чувством? О, я вижу, как глубоко проникла в тебя скверна. Но ничего, мы исторгнем ее, вытравим каленым железом покаяния.

   И он принимался со все большим напором обличать мое прегрешение, подвергать сомнению искренность моих чувств. Слова его жалили, словно пчелы, отравляя разум ядом вины. Я метался, пытался возражать, но чем дальше, тем больше терял почву под ногами. А что, если он прав? Что, если я и впрямь стал жертвой искушения, прельстился запретным плодом?

   От этих мыслей на сердце становилось горько и тяжко. Я уже не понимал, где правда, а где ложь, в чем мой истинный грех. По ночам, ворочаясь на жестком ложе, я мысленно обращался к Мариель, ища в воспоминаниях о ней утешения. Но образ ее постепенно тускнел, затягивался дымкой сомнений.

   Чем дольше я пребывал в монастыре, тем яснее осознавал: одной лишь молитвы и труда недостаточно, чтобы искупить мой грех. Плоть моя, эта несовершенная оболочка, все еще помнила сладость запретного плода, тянулась к нему. А значит, ее следовало усмирить, подчинить раскаявшемуся духу.

   Я начал подвергать свое тело суровым испытаниям. Спал на голых камнях, подолгу простаивал на коленях, до крови стирая кожу. Носил под рясой власяницу, и грубая ткань впивалась в кожу при каждом движении, напоминая о бренности плоти. В часы трапезы посыпал еду золой, дабы даже во вкусе хлеба ощущать горечь покаяния.

   Но истинное очищение болью началось, когда отец Доминик впервые привел меня в комнату покаяния. Там, в сумрачной каменной келье, освещенной лишь мерцающим светом факелов, меня ждало… орудие искупления. Тяжелая плеть с семью хвостами, унизанными костяными шипами, висела на стене, словно немой укор всякому отступнику.

   - Ты должен принять боль как дар Божий, - наставлял меня отец Доминик, вкладывая плеть мне в руки. - Через страдание тела к очищению духа. Только прокалив свою суть в огне мучений, ты сможешь переродиться. Вперед же!

   Я содрогнулся, ощутив в ладони шершавую рукоять бича. В первый миг все во мне восставало против этого испытания. Мысль о предстоящей боли наполняла сердце трепетом и ужасом. Но отец Доминик был непреклонен. Его пылающий взор словно проникал в самую мою душу, выжигая остатки сомнений.

   С тяжким вздохом я стянул рясу и опустился на колени посреди кельи. Первый удар бича обжег спину, словно раскаленное клеймо. Я стиснул зубы, сдерживая крик. Второй, третий… Плеть со свистом рассекала воздух, впиваясь в беззащитную плоть. Кровь заструилась по спине, пропитывая власяницу.

   Но по мере того, как боль нарастала, заполняя все мое существо, я ощущал странное… умиротворение. Словно с каждым ударом бич изгонял из меня скверну, освобождал место для благодати. Плоть корчилась и стенала, но дух парил, очищаемый страданием. В эти мгновения я почти желал боли, принимал ее как заслуженную кару и вместе с тем - как знак Божьей милости.

   И все же за покровом умиротворения таилась другая, темная сторона моей души. Та, что тлела углями гнева и обиды на несправедливость мира. С каждым ударом бича, с каждой каплей пролитой крови это черное пламя разгоралось все ярче. Там, в глубине, рождалась ненависть - к себе, к своей слабости. И к тем, кто толкнул меня на этот скорбный путь - к прекрасной искусительнице Мариель, к миру, прельстившему запретной страстью.

   Я гнал от себя эти мысли, почитая их за происки лукавого. Но в минуты смятения и боли не мог не задаваться вопросами: неужели любовь, вспыхнувшая между мной и Мариель - лишь козни дьявола? Или то было истинное чувство, благословенное свыше, а истязания, которым я подвергаю себя - безумие и самообман?

   Но стоило усомниться - и плеть обрушивалась на спину с удвоенной силой, кроша кожу в кровавое месиво. Боль сжигала остатки неверных помыслов, возвращая на стезю покаяния. И я продолжал свой крестный путь, ступая по лезвию бритвы меж верой и отчаянием.

   Так проходили дни, складываясь в недели. Мое тело привыкало к лишениям, но душа продолжала метаться, словно птица в клетке. Я знал, что эти терзания - лишь начало долгого пути к искуплению. Но сумею ли я дойти до конца, не утратив себя? Эта мысль не давала мне покоя.

***

Меня привели в главный собор на рассвете. Двое монахов, облаченных в черное, крепко держали меня под руки, не давая упасть. Ноги едва держали меня после недель поста и бичевания, перед глазами все плыло. Но я знал - сегодня мое последнее испытание, день, когда я должен оставить позади свое прошлое и переродиться.

   Собор был полон. Казалось, все обитатели монастыря собрались здесь, чтобы засвидетельствовать мое покаяние. Их лица сливались передо мной в одно расплывчатое пятно, но я чувствовал на себе тяжесть сотен взглядов. В воздухе стоял густой аромат ладана и чего-то еще, сладковато-дурманящего.

   Меня подвели к алтарю и поставили на колени. Брат Доминик вышел вперед, держа в руках большую чашу. Он обмакнул в нее кропило и начал окроплять меня святой водой, бормоча слова древней молитвы. Капли падали на мое лицо, мои обнаженные плечи и грудь, смешиваясь с потом. Это было мое очищение, мое крещение перед лицом Господа.

   Потом меня заставили встать и двое других монахов, с закрытыми капюшонами лицами, развязали мою власяницу, обнажая иссеченную плетьми спину. Они заломили мне руки за спину и привязали запястья к столбу, так что я оказался совершенно беспомощен. Грудь моя была выставлена вперед, как будто напоказ всему миру.

   Брат Доминик отступил в сторону и махнул рукой. Из темноты алтаря вышел еще один монах, держа в руках длинный железный прут с раскаленным добела концом. На конце я разглядел крест - символ святой инквизиции. Символ моего нового предназначения.

   Палач приблизился ко мне вплотную. Жар, исходящий от клейма, опалил кожу. Взгляд мой был прикован к пылающему кресту, от которого меня отделяли считанные дюймы. Я знал, что сейчас произойдет, и страх сковал мое сердце ледяными тисками.

   - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, - произнес палач низким глухим голосом. А потом, без дальнейших церемоний, прижал раскаленный крест к моей груди.

   Боль была такой, что на миг я потерял сознание. Запах горелой плоти ударил в ноздри, перед глазами вспыхнула красная пелена. Из груди моей вырвался крик - хриплый, нечеловеческий. Казалось, это кричала сама моя душа, сгорая дотла в адском пламени.

   Не знаю, сколько это длилось - секунду или вечность. Но вот палач отнял клеймо, и все кончилось. Грудь мою словно жгло изнутри, каждый вздох причинял невыносимую муку. Но вместе с тем я ощутил странную легкость. Будто это железо выжгло из моего сердца всю мерзость, всю скверну.

   Путы мои разрезали, и я рухнул на холодный каменный пол. Сквозь мутную пелену слез я видел, как брат Доминик приблизился ко мне и протянул руку, помогая подняться. Глаза его сияли торжеством.

   - Тристан, сын мой, - произнес он громко, так чтобы все слышали. - Сегодня ты принял первую печать истинной веры. Отринул свое греховное прошлое и родился заново. Теперь ты слуга Господа и Святой Инквизиции. Очисти же свою душу покаянием перед лицом Создателя и перед всеми собравшимися здесь.

   С трудом, опираясь на руку брата Доминика, я встал на дрожащие ноги. Огляделся по сторонам, встречаясь взглядом с монахами, послушниками, простыми людьми, пришедшими посмотреть на это зрелище. И слова полились из меня бурным потоком, словно прорвало плотину:

   - Братья и сестры! Я, Тристан, величайший из грешников, стою перед вами сегодня. Не просите для меня снисхождения, ибо не достоин я его! Душа моя - смрадная яма, полная греха и порока. Я осквернил себя вожделением, предался плотским утехам, забыв о Боге. Я возжелал женщину, что была не моей, и тем самым предал свои обеты, предал Святую Церковь!

   Голос мой сорвался, дыхание пресеклось. Но я упрямо продолжал, из последних сил цепляясь за сознание:

   - Но хуже всего то, что я посмел назвать этот грех - любовью! О, какое богохульство! Какая чудовищная ложь! Разве может истинная любовь идти вразрез с божьими заповедями? Разве может она толкать на преступления и подлость? Нет, то была не любовь, но морок дьявольский, искушение, которому я поддался в слабости своей!

   Я упал на колени, простирая руки к распятию:

   - Господи, я отрекаюсь от этого греха! Отрекаюсь от лживой страсти, что едва не погубила мою душу! Я молю тебя, даруй мне искупление! Позволь омыть мою скверну слезами и кровью, выжечь калёным железом покаяния! Ибо лишь пройдя через страдание, через полное уничтожение своего прежнего "я", смогу я возродиться для новой жизни - жизни, всецело посвященной служению Тебе!

   Мой голос взлетел до крика, эхом отдаваясь под сводами собора:

   - Я, Тристан, отрекаюсь от дьявола и всех дел его! Отрекаюсь от плоти своей грешной, от вожделения, от всего мирского! Я посвящаю себя Господу нашему, Иисусу Христу, дабы служить ему до последнего вздоха! Ибо лишь в служении ему - мое спасение и искупление!

   С этими словами силы окончательно оставили меня. Я рухнул ниц, судорожно хватая ртом воздух. Все мое существо сотрясала крупная дрожь - то ли от боли в израненном теле, то ли от потрясения, пережитого моей измученной душой.

   Краем угасающего сознания я уловил, как своды собора огласились громогласным пением. Сотни голосов сливались в единый хор, вознося хвалу Господу. Неужели... неужели я был услышан? Неужели мое покаяние принято, и у меня еще есть шанс на спасение?

   Но уже в следующий миг мысли мои поглотила тьма. Последнее, что я почувствовал - как чьи-то руки подхватили мое обмякшее тело и понесли прочь.

   Не знаю, сколько времени я пребывал в беспамятстве. Но вот в лицо мне ударил яркий дневной свет, и я понял, что мы уже во внутреннем дворе монастыря. Монахи опустили меня на землю, и я увидел прямо перед собой прямоугольную яму. Могилу. Мою могилу.

   У изголовья её стоял простой деревянный гроб. Меня подняли и бережно опустили внутрь, вложив в безвольные руки простой деревянный крест. Сквозь полуприкрытые веки я видел нависшие надо мной лица монахов. Губы их шевелились, произнося беззвучные молитвы.

   Краем глаза я заметил, как один из них просунул в изголовье гроба что-то вроде деревянной трубки - должно быть, чтобы я мог дышать. Значит, меня все же не хотят лишить жизни. Лишь погрести в этой могиле все мои грехи и сомнения, чтобы дать возможность родиться заново.

   Это была моя последняя мысль, прежде чем крышка гроба опустилась, погружая меня в непроглядный мрак. В следующий миг по ней застучали первые комья земли. Звук этот, гулкий и тяжелый, пробирал до костей, вызывая первобытный, животный ужас.

   Сердце заполошно забилось, в висках застучало. Каждый удар лопаты отдавался во всем теле, словно это меня, мою плоть засыпали землей. Руки инстинктивно дернулись, пытаясь поднять крышку, вырваться из этого тесного плена. Но я усилием воли подавил этот порыв. Разве не сам я избрал этот путь? Не в том ли и состоит мое последнее испытание, чтобы принять свою символическую смерть - и через нее обрести подлинное перерождение?

   "Господи, в руки Твои предаю дух мой," - беззвучно прошептали мои пересохшие губы, стискивая крест так, что занозы впились в ладонь. Эта боль, такая мелкая в сравнении с тем, что я уже пережил, странным образом помогла мне сосредоточиться. Удары лопат постепенно стихли, сменяясь тишиной.

   Я остался наедине с собой