Лилия долин. Татьяна Ренсинк

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ Книга 1 — «Мне рассказала лилия долин...»
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ГЛАВА 49
• ГЛАВА 50
• ГЛАВА 51
• ГЛАВА 52
• ГЛАВА 53
• ГЛАВА 54
• ГЛАВА 55
• ГЛАВА 56
• ГЛАВА 57
• ГЛАВА 58
• ГЛАВА 59
• ЭПИЛОГ
• ЧАСТЬ Книга 2 — «Лилия из снов»
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ГЛАВА 49
• ГЛАВА 50
• ГЛАВА 51
• ГЛАВА 52
• ГЛАВА 53
• ГЛАВА 54
• ГЛАВА 55
• ГЛАВА 56
• ГЛАВА 57
• ГЛАВА 58
• ГЛАВА 59
• ГЛАВА 60
• ГЛАВА 61
• ГЛАВА 62
• ГЛАВА 63
• ГЛАВА 64
• ГЛАВА 65
• ГЛАВА 66
• ГЛАВА 67
• ГЛАВА 68
• ГЛАВА 69
• ГЛАВА 70
• ГЛАВА 71
• ГЛАВА 72
• ГЛАВА 73
• ГЛАВА 74
• ГЛАВА 75
• ГЛАВА 76
• ГЛАВА 77
• ГЛАВА 78
• ГЛАВА 79
• ГЛАВА 80
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

"Мне рассказала лилия долин..." - о любви, о друзьях в Морском кадетском корпусе и событиях, происходящих во времена войны с Наполеоном... Перевоз ребят из кадетского корпуса... Плавание к берегам Голландии!... Любовь и приключения!... А что за цветок - Лилия долин?... Это чудесный ландыш со своей тайной и историей...

   - первая любовь и предательство

ЧАСТЬ Книга 1 — «Мне рассказала лилия долин...»

ПРОЛОГ

«Много интересного можно узнать из воспоминаний, оставленных нам предками. Удивительная речь их мемуаров, записок, духа заставляет вчитываться и улетать в мир к ним. И не только раскроются некие тайны их личной жизни, но и история, нравы да взгляды того времени.

   Вчитываясь в такие воспоминания, вновь убеждаешься в том, что многое в жизни не меняется. Люди всё так же переполняют себя теми или иными чувствами, разделяются на убеждения. Тропа, выстланная историей, проводит по себе вновь и вновь, заставляя совершать одни и те же ошибки, творить то же зло или добро. И в какой бы век мы ни заглянули — мир не учится на истории, хотя пытается стремиться к лучшему.

   Что «лучшее» – тут каждый выбирает по себе, и в один миг изменить всё коренным образом нельзя. Так почему бы не начать с малого — с себя?...

   Может быть, никогда бы не начала я вести дневник, если бы не нашла в сундуке моей прабабушки, Аргамаковой Натальи Николаевны, интересные записки... Остановиться читать, уже не было желания», – сидя на крылечке дачного дома, Катя любовалась видом на сад, где росли фруктовые деревья и её любимые берёзы.

   Она раскрыла лежащий на коленях блокнот, взяла спрятанную в нём ручку и стала записывать:

   «Бабушка сказала, что её муж переписывал записи её матери, а та – своего брата. И благодаря такой верной традиции, всё, что хотел сказать тот человек, потомки смогли прочитать.

   Так появилось моё желание создать и истории, чтобы тоже передать детям. Будет что узнать и от меня», – записала Катя в блокноте. – «Пока перелистывала и просматривала интересные записи прошлого, я наткнулась вдруг и на рисунок цветка...

   Сразу узнала этот цветок! Такие цветы видела много раз на опушках лесов. Цветут они в мае, а аромат их волшебный и неповторимый. Это — ландыш. Точно такой же, как на рисунке: поникшие головки маленьких колокольчиков. А иное название ландышей звучит просто сказочно – лилия долин...

   Я знаю, что существует много легенд про этот цветок. Например, древнерусская легенда рассказывает, что ландыш пророс от слёз морской царевны Волхвой, которая плакала о том, что возлюбленный Садко отдался всем сердцем земной красавице Любаве. Так этот цветок стал символом любви, грусти, чистоты...

   Мне тоже он нравится, как и многие другие цветы, но, увидев этот рисунок, прибывший будто из прошлого вместе с записками, по телу пробежал лёгкий морозец, а потом горячий поток желания узнать, кто его нарисовал и почему оставил надпись там: «Amor omnia vincit» – Любовь побеждает всё...

   Кто же изначально создал те записи, уже не известно, но когда я читала, то стала догадываться о многом. Я начала искать правильную последовательность записок, исходя из того, что за события описывались...»

    ВСТУПЛЕНИЕ

   Михаилу только исполнилось десять лет, как родители определили в Санкт-Петербург, в Морской кадетский корпус.

   Отец Михаила, Алексей Алексеевич Аргамаков, был человеком строгим, воспитывал сына по всем правилам воспитания дворянина, не жалея ни за один проступок.

   Мать, Анна Сергеевна Аргамакова (в девичестве Пашкова), была молодая, внешне непривлекательна, но обладала удивительным шармом, была добра и умна.

   Перед тем, как Михаила отправили на обучение, его оставили погостить в доме близкого друга семьи Аргамаковых — Игоря Ивановича Гринева. Тем временем родители смогли устроить всё для определения сына в морской корпус.

   С тридцатого апреля тысяча восемьсот второго года директором корпуса был Пётр Кондратьевич Карцов, ветеран войн с Турцией и Швецией. И он, и предыдущий директор, адмирал Иван Логгинович Голенищев-Кутузов, придерживались одного принципа: не использовать физические наказания при воспитании!

   Как говорил Иван Логгинович: «Когда наказание становится частым и чрезвычайным, худые поступки умножаются».

   Желание воспитать образованных военных было сильным, чтобы иметь кадры, которые бы были подготовлены действовать в любых условиях. Во всех кадетских корпусах не меньшее внимание уделяли и культурному развитию воспитанников. Для этого привлекали известных поэтов, художников, писателей. И не удивительно, что из таких корпусов вышли новые всемирно известные люди.

   Кроме этого, уделялось отдельное внимание религиозному воспитанию. Так, в распорядке дня всегда отводилось время и для молитв.

   Чтобы отслеживать успехи каждого воспитанника, были созданы специальные мемориальные доски. А на «чёрных досках» писали имена тех, кто погиб при обучении, с небольшим описанием обстоятельств гибели.

   Поступали в корпуса и дворяне, и простые, хотя численность дворян превышала. Но для того, чтобы поступить, требовалось лишь умение читать и писать по-русски.

   Так, узнав более подробно об обучении в корпусах, Алексей Алексеевич Аргамаков был согласен отдать туда своего сына Михаила. И тот был рад, что его теперь ожидает поступление в морской кадетский корпус, где обучение будет длиться семь лет, где из него сделают настоящего мужчину, и, как он мечтал и уговаривал отца, настоящим адмиралом...

ГЛАВА 1

– Варенька? Варя! – стояла у леса пожилая няня и искала глазами, что, может, из-за какого ствола та и покажется.

   – Где она? – мальчик лет десяти подбежал к няне от усадьбы, которая виднелась недалеко у дороги перед раскинутым полем уже колосившейся ржи.

   – Да вот, Мишенька, прячется, – улыбнулась няня и замахала кулаком в сторону леса. – А ну,... выходи, негодница! Ой, батюшка будет серчать!

   – Ммм, – недовольно промычала вышедшая из-за берёзы маленькая пятилетняя девочка со светлыми рыжими волосами.

   Она опустила обиженные глазки и медленно приблизилась.

   – Салочки, салочки, – помчался мальчик к усадьбе, вызвав тем самым и Вареньку побежать следом.

   Они снова бегали по поляне перед домом и пытались друг дружку поймать. Радостный их смех разливался на всю округу, а умилённый взгляд няни не уставал за ними наблюдать. Она села на скамью у беседки и не заметила, как подошёл и сам хозяин.

   – Что, нашлась? – раздался низкий его голос, и няня поднялась перед его строгими глазами:

   – Да, Игорь Иванович, в салочки играют.

   – Созывай, – кивнул он. – Вот-вот за Михаилом приедут.

   Игорь Иванович вернулся в дом, так и не поднимая печальных глаз. Но няня ещё некоторое время не осмеливалась отозвать детей прекратить игру.

   Пока она стояла и любовалась их ещё беззаботным детством, на въездной аллее показалась карета. Она проехала через арку ворот, по краям которых стояли скульптуры оленей, и отправилась мимо весело журчащих фонтанов и флигелей, а там... остановилась у ступеней главного дома.

   Из кареты вышел грузный мужчина, и следом за ним его спутница: миловидная молодая дама, но со строгим выражением лица. Они прошли к портику, над которым висел герб усадьбы, и тут же вышедший дворецкий проводил их далее.

   Щит герба был увенчан дворянским шлемом с тремя страусовыми перьями, а на шлеме — корона. Сам щит разделён на четыре части: первая и четвёртая части — голубого цвета, где между шестиконечными звёздами перекрещённые сабли остриями вверх, над которыми лежал полумесяц; а на второй и третьей части, красного цвета, – по золотому льву, которые смотрят вправо. Посреди этого щита был ещё один,... маленький. Он был зелёного цвета и на нём диагонально тянулась серебряная полоса с тремя голубыми шестиконечными звёздами.

   Няня снова обратила внимание на этот герб и тяжело вздохнула:

   – Ох, что ждёт наших Гриневых да их Аргамаковых?

   «Да будущее не велит знать жизнь», – как она понимала, убеждая себя, что даже и к гадалкам ходить не следует. – «Всё одно от судьбы не убежишь».

   – Варенька! – стала кликать она. – Михаил? Пора! Уж батюшка с матушкой прибыли.

   Варенька сидела с венком из полевых цветов на голове, а Михаил сел рядом и тоже рассматривал всякие разные цветы вокруг. Заслышав, что их зовут, вприпрыжку отправилась Варенька в дом, а следом пошёл и Михаил.

   Он знал, что его ждёт, зачем родители приехали.

   И сразу, как только прошёл через вестибюль в парадный зал, встал перед ними и хозяином усадьбы. Михаил мельком взглянул на окна, за которыми виднелся сад, где только что, в последний раз бегал и играл в салочки, будучи ребёнком. Теперь ему предстоит повзрослеть. Он с тоской вздохнул по прошлому, словно время уже пролетело, и ему не десять лет, а больше. Его глаза были на мокром месте, но слёз Михаил не выпустил.

   Он выпрямился. Он слушал с достоинством все напутствия отца...

   – И запомни, в бирюльки не играй, а то будет тебе жизнь... Будешь лаптем щи хлебать! Осмотрительнее будь. Ловить рыбу в мутной воде не пристало настоящему дворянину, но... надо знать, как к делу подступиться, чтобы не попасть впросак...

   Михаил всё выслушал. Потом двери открылись вновь и оттуда повеяло сквозняком. Взрослые вышли. Варенька стояла чуть в стороне рядом с няней и ждала, когда Михаил выйдет из зала, и он направился к выходу.

   Из этой двери все проходили через следующую дверь и видели перед собой ещё много открытых дверей, выстроившихся в длинный коридор — анфилада. Так все комнаты и залы были соединены между собой. Казалось, что дом этот, как дворец, тянется бесконечно.

   И хозяин усадьбы, и его дорогие гости, родители Михаила, а следом за ними Варенька с няней — все прошли через буфетную, где уже были выставлены готовые блюда к трапезе, и расселись в парадной столовой.

   Белая скатерть была разостлана на длинном столе, на котором красовался серебряный сервиз. Ужин был спокойным и обильным, за которым и Михаил, и даже Варенька в свои пять лет, вели себя культурно, как полагалось в дворянской семье.

   После этого все разбрелись на отдых. Наступило, как уже привыкли называть, «сонное царство». Только Михаил спать не хотел и вышел прогуляться в сад. За ним выкралась и Варенька. Она шла тихонько и хихикала вслед, что заслышал он и, резко повернувшись, взмахнул руками:

   – Ух!

   – Ай! – взвизгнула Варенька от испуга. – Ты чего?!

   – А ты чего в дозор ходишь? – возмутился Михаил.

   – А что ты не почиваешь? – поставила она руки в боки.

   – Не хочу и не почиваю. Гулять хочу, – отправился он дальше, но любоваться садом не мог, а только слушать продолжающиеся за ним шаги Вари. – Надоела, – пробурчал он. – Шла бы к себе в горницу.

   – Не пойду, не пойду, – дразнилась та и показала язык, как только он оглянулся.

   – А ну! – пригрозил Михаил ей кулаком, и Варенька снова испугалась, бросившись бежать обратно к дому.

   Остановившись на ступеньках, она повернулась и поняла, что Михаил за ней и не побежал. Топнув ножкой, Варя вновь отправилась к саду.

   – Вот злыдня, – обернулся Михаил, заслышав её шаги за собой. – Уеду к вечеру, не дождаться аж!

   – А ты вернёшься? – спросила она, и в глазах заблестела грусть.

   – А куда ж я денусь? – хихикнул Михаил. – Научусь штурвал крутить, приеду, заберу тебя и за борт брошу в синий акеян!

   – Нет! – вытаращила глаза Варя, серьёзно испугавшись.

   – Ладно, – махнул он рукой. – Шутка всё.

   – Мы будем играть? – с надеждой спросила она, успокоившись, и те слёзы, что хотели вот-вот подступиться, забылись.

   – Ну, может, когда будет вакация, приеду, то и поиграем, – пожал плечами Михаил.

   – А что такое вакация? – удивилась Варя.

   – Вот вырастешь, малявка, узнаешь, – покривлялся он и засмеялся.

   – Витязь, – обиделась Варя, снова показала язык и убежала в дом, где заплакала сидевшей у окна няне в юбку...

ГЛАВА 2

«Хусточка, хусточка», – вспоминал Михаил, когда сидел с отцом в карете и вот-вот уже виднелся кадетский корпус. Он держал в руках маленький белый платочек и снова вспоминал, как перед его отъездом из усадьбы Гриневых, Варенька вдруг выбежала из дома и подала этот платочек со словами: «Хусточка, моя хусточка тебе»...

   – Михаил, – строго прозвучал голос отца, и они вышли из кареты.

   Уже через час Михаил был оставлен в корпусе и получил место в одной из комнат, где проживало ещё трое воспитанников, таких же, как и он, недавно прибывших...

   – Что это у тебя в кулаке торчит? – сразу спросил один, гордо выпрямившись перед ним.

   Михаил и не заметил, что до сих пор держал в руке, сжатой в кулак от волнения, платочек. Он наспех спрятал его в карман и быстро оглядел своих сожителей.

   – Платочек? Нюни распускаешь? – продолжал спрашивать первый, который всем своим видом показывал лидерство.

   Носик его был тоже немного вздёрнут, как и нрав, и в глазах светилась насмешка. Он постоянно откидывал мешающийся локон светлых волос и ждал ответа.

   Другие два соседа были пока тихими и на вид не особо примечательны: оба темноволосые, с карими глазами. Они были даже немного похожи, будто братья, но Михаил не решался пока этого утверждать.

   – Запомни, – подошёл к нему всё тот же «задира» или «забияка», как себе его уже описал Михаил. – Будешь нюни распускать, будут бабой величать!

   Но ответить что на такое не получилось. К ним в комнату вошёл старший кадет — учитель:

   – Так, всё, бельё получили, форму тоже, – потёр он ладони и кивнул Михаилу. – Новичок?

   – Да, господин учитель, – ответил Михаил, выпрямившись в стойку смирно.

   – Ооо, – протянул тот. – Похвально! Сила духа есть! По росту ты годишься в кавалергарды... Хмм, а как бы наш государь сказал, по силам тебя стоило бы определить в артиллерию!

   – Готов служить России! – воскликнул гордо Михаил, на что послышалось хихиканье «задиры».

   Но тому пришлось под строгий взгляд учителя тут же утихомириться и выпрямиться.

   – Что ж, – встал учитель ближе перед Михаилом. – А известно ли тебе, что такое кукунька?

   – Нет, – чуть подумав, ответил тот.

   – Хочется ли, чтобы я показал её? – спросил учитель.

   – Да, – кивнул уверенно Михаил.

   Тут учитель приставил первый сустав указательного пальца к голове Михаила и сильно ударил вторым суставом того же пальца:

   – Вот кукунька, хороша ли?

   – Да, господин учитель, благодарю, – гордо выпрямился Михаил, и тот закивал ему, понимая, что этот ученик крепок и вынесет все тяжёлые годы учёбы в корпусе:

   – Молодец!

   С этим словом учитель ушёл, и блондин сразу подскочил со своим лепетом:

   – Каков ты, а! Не заплакал! А коль жаловаться на старших побежишь, вообще житья не будет! Но это я так, советую! Ты смотри, я уже тут многое знаю. Братья у меня в старших классах здесь, так я уж научен, меня не тронут, а тебе и пырье масло могут сделать, и волос-крикун!

   – Это ещё что? – спросил Михаил.

   – Пырье масло. Ну, проведут тебе средним пальцем с силою ото лба к затылку! Вот обида, – признался тот и, отступив со вновь хитрым взглядом, хихикнул. – А про волос не скажу. Чего я тебя буду посвящать, учись сам!

   – Нужен ты больно, – махнул рукой Михаил и отошёл к своей кровати, на которой лежала только выданная ему форма...

   С этого года форма кадет изменилась коренным образом. У всех теперь была такая, как выдали Михаилу, по новой моде: мундир фрачного покроя с красными клапанами на рукавах, но по воротнику и трём сторонам клапанов мундира шёл золотой галун, как в прежней форме.

   Михаил повесил форму на вешалку в общий с соседями по комнате шкаф и сел на кровать. Тем временем «задира» куда-то умчался, и Михаил вздохнул спокойно, что хоть какое-то время побудет без общества уже надоевшего соседа.

   Двое других расселись по своим кроватям и увлеклись читать книги, которые взяли со столика посередине. Там лежали ещё две книги, и Михаил понял, что читать их просто обязаны, но пока что он не желал этим заниматься...

   – Как вас зовут? – спросил он молчаливых брюнетов.

   – Алексей, – представился один, оторвавшись охотно от книги, которая явно была неинтересна. – Князь, Алексей Николаевич Нагимов.

   – Александр Герасимов, – промямлил другой, будто не желал быть ни среди них, ни в этом корпусе вообще.

   – Князь, Михаил Алексеевич Аргамаков, – представился и Михаил, дружелюбно кивнув в ответ.

   – Познакомились? – вернулся «задира» и с улыбкой потёр руки. – А я Селиванов. Мишкой звать... Прямо как и тебя! Ну что, – махнул он рукою на дверь, и к ним вошли ещё двое мальчишек, чуть постарше.

   – Кого тут проверять? – спросил один.

   – А вон, – кивнул второй на удивлённого Михаила Аргамакова. – Этого мы ещё не проверяли. Те уже знают.

   Они подошли к нему и вытянулись с насмешкой на лице. Михаил спокойно поднялся и оказался почти равным с их невысоким ростом.

   – Это ты, кадет, хочешь видеть волос-крикун? – выдал один.

   – Да, господин кадет, – кивнул Михаил, не страшась ничего, тогда второй защемил у него волос над виском в ногтях двух пальцев и с силой выдернул его.

   Михаил вскрикнул и стал потирать больное место, глядя на протянутый ему волос. Все вокруг засмеялись, кроме Алексея и Александра, севших ровно на кроватях.

   Не выдерживая подобного отношения и издевательства, Михаил набросился на того, кто выдернул ему волос. Между ними завязалась хорошая драка, пока на крик не сбежались некоторые старшие ребята и не растащили драчунов под крики остальных наблюдающих:

   – Давай его! Бей! Валяй его!

   – Не бычиться, – кивнул Михаилу «задира», когда они вчетвером снова остались одни. – Здесь никто не избежит участи новичков! Таков закон!

   Михаил почувствовал, что привыкать теперь предстоит и не только к этому, и был прав. Наряду со всем, чему только ни стали обучать: то уроки по наукам, то рисованию, танцам и фехтованию — кормили не особо богато и вкусно. Ну а «задиры», как его сосед, были распространены...

ГЛАВА 3

Михаил вставал каждое утро в шесть утра, а в семь – уже сидел за партой на уроке, как и остальные воспитанники. Просыпаться было тяжело под неприятный и резкий звук горна. Ещё труднее – вылезать из тёплой кровати зимой, когда утром ещё темно, а печи не натоплены...

   Уроки шли строго по расписанию. Утром, до одиннадцати часов, были математика, морская дисциплина и иностранные языки. Тут Михаилу пришлось учить не только французский, но и английский с немецким. А во второй половине дня — с двух до шести часов — словесные науки, не требующие сильной концентрации. Проходить предстояло множество разных курсов, и преподаватели в течение учёбы решали, кого отправлять в следующий класс, а кого нет...

   – Псс, – шикнул во время урока за спиной Михаила один из учеников.

   Михаил знал уже: снова надо забрать от того записку. Он смотрел на учителя в упор, чтобы быть уверенным, что не заметит подобного, и просунул руку между парт.

   Точно так же, стараясь быть незамеченным преподавателем, Михаил раскрыл записку под партой. Не опуская головы, а лишь взгляд, он мельком читал несколько строк: «После парада гуляем. Планируем игры со старшими. Курляндец не должен знать...»

   Увлёкшись прочтением записки, Михаил в считанную секунду вздрогнул от возгласа вставшего рядом преподавателя:

   – Это ещё что?!

   Михаил, как подобает, поднялся, но, опустив взгляд, промолчал.

   – На румбу! – провозгласил недовольный преподаватель и указал рукой на выход.

   Михаил тут же был выведен в сопровождении дежурного из класса. Они быстро шли по бесконечному, как казалось, коридору до пересечения с другими коридорами, где посередине находился компасный зал. На полу находилось подобие компаса с румбами, и на одной из таких румб Михаила оставили стоять до окончания урока...

   – Ну что, голубчик, – вызвал его к себе в класс на разговор преподаватель, когда все остальные отправились на обед.

   Михаил стоял вновь перед ним и молчал.

   – Что это Курляндец не должен знать? – строго вопрошал дальше преподаватель.

   – Не имею честь знать, господин учитель, – ответил Михаил.

   – Вы читаете незнамо что?! – поразился преподаватель.

   – Я впервые приглашён участвовать в играх. И что это за игры, мне доселе не известно, – признался искренне он.

   – Садитесь, – указал преподаватель взглядом на парту перед ним.

   Михаил послушно сел и взглянул на палец учителя, которым тот ткнул в белый лист, что там уже лежал:

   – У вас пять минут решить задачу! Берите перо!

   Взяв перо, Михаил взглянул на полученный лист с задачей, которую предстояло решить. Он читал её несколько раз:

   «Спросил некто учителя – скажи, сколько у тебя в классе учеников, так как хочу отдать к тебе в учение своего сына. Учитель ответил, если придёт ещё учеников столько же, сколько имею, и полстолько, и четвёртая часть, и твой сын, тогда будет у меня учеников сто. Спрашивается, сколько было у учителя учеников?»

    Взглянув на появившиеся перед носом песочные часы, Михаил принялся писать на чистом листе решение. Время не ждало и пролетело, словно не бывало.

   – Так каков ответ? – отнял перо преподаватель и взирал холодившим взглядом.

   Михаил поднялся и ответил:

   – Тридцать шесть!

   – Прекрасны ваши способности, дорогой мой, – кивал удивлённый преподаватель. – Вас, должно быть, обучал и отец на дому?!

   – Да, господин учитель! – последовал ответ Михаила с гордостью.

   – Вы знаете, что в моём классе может стать на одного ученика меньше?

   Сердце Михаила бешено застучало и подступил к горлу комок страха:

   – Да, господин учитель.

   – Ступайте и думайте, прежде чем что-либо совершить!

   Михаил кивнул и покинул класс.

   Как только он стал подходить к своей комнате, в коридор вывалили остальные воспитанники с насмешками на лицах и на перебой восклицающие:

   – Наказан! Что Курляндец сказал? Выгнали? А каково на румбе стоять!

   Михаил подошёл к тому, кто передал ему на уроке записку:

   – Вы подставили меня!

   – Ничего подобного! – мальчишка раскрыл глаза шире и засмеялся вместе с остальными вокруг. – Не тебе одному записка была передана, а попался ты! Ну что ж! Сам виноват!

   – Хочешь, быличку поведаю? – влез и ещё один между ними. – Это всё нечистая сила куражится!

   – Оставь себе эти сказки, – промямлил Михаил.

   – Дурачина, быличка — это правда! У нас тут бродят они, всякие нечисти, – уверял его ещё один.

   – Знаю, – махнул Михаил рукой, не желая обсуждать достоверность некой нечистой силы, в которую верить ему ум просто не позволял.

   Он только собрался пройти мимо подсмеивающихся соседей к себе в спальню, как один из них, будто мимо проходил, шепнул:

   – Не принимай больше записок.

   – Колька! – окликнул его кто-то. – Чего это ты ему шепнул?!

   Но этот Колька лишь усмехнулся и протянул руку Михаилу:

   – Николай Александрович Бестужев, – представился он.

   – Михаил, – кратко ответил тот, пожал ему руку и скрылся у себя.

   Как только он присел на краю своей кровати, как «забияка» тоже появился:

   – Эх ты, почти год здесь, а все смеются над тобой! Даже друзей не нажил! Изживут тебя, – с хохотом ускакал он обратно в коридор.

   – Не слушай его, – оглянулся вставший на пороге Алексей и вместе с Александром остался тоже в их комнате, вновь принявшись за чтение учебных книг...

ГЛАВА 4

Пехотные и конные войска построились на площади перед Зимним дворцом, на улицах перед Адмиралтейской крепостью и до «Правительствующего Сената».

   В девять утра собрались в собор «Святого Исаакия Долмацкого» знатное духовенство, чужестранные министры и именитое купечество. В Зимний дворец «съехались и собрались в Эрмитаже, в столовой комнате, что перед садиком, придворного штата обоего пола особы, дамы в русском, а кавалеры в праздничном платье.»

   Выстроенные под ружьём у монумента Петра Великого кадеты Морского корпуса с гордостью стояли и восхищались начавшимся празднеством в честь столетия Петербурга.

   Затем император Александр I совершил объезд войск, и в одиннадцать часов началось парадное шествие с музыкой и барабанным боем.

   В церкви был совершён молебен, перед окончанием которого прозвучал ракетою сигнал и начался пушечный салют как с крепостей, так и с поставленного на воду сто-пушечного военного корабля с установленным на его борту «покойного Государя императора Петра Великого ботом, с которого тоже произведена была пальба из небольших орудий».

   Александра I в Зимнем ожидали посланцы петербургского купечества, которые преподнесли ему и его супруге на серебряном с позолотой блюде сделанные ко случаю торжества медали из золота, на которых было изображение Петра Великого, основавшего Петербург, и с другими знаками и вокруг с надписью: "от благодарного потомства", с одной, а с другой стороны основания города Санкт-Петербурга в тысяча семьсот третьем году положенного с разными знаками и с означением числа счастливого события.

   И ещё три дня продолжался праздник и колокольный звон при всех церквях...

   – Наконец-то, закончился праздник, – вздохнул Михаил, откинувшись на подушку на своей кровати поутру, уже одетый и готовый к новому дню.

   – Любишь спокойную жизнь?! – удивился «забияка», провёл пальцем по пыльной полке с книгами на стене и хихикнул, ткнув тем же пальцем Михаилу в белый ворот.

   – А тебе лишь бы нитку в иголку вдеть, тёзка, – огрызнулся Михаил, еле сдерживая себя.

   – О, заговорил! – взмахнул руками тот и ещё что хотел высказать или вдеть очередную «нитку», как вошёл дежурный офицер:

   – Проверка!

   Все четверо жителей-подростков этой комнаты поднялись и встали в ряд. За дежурным вошёл и капитан-поручик Елисей Яковлевич Гамалея. Все знали, кто это, и что он особенно беспощаден к тем, кто в чём-либо повинен или же выглядит неопрятно.

   – Суббота, помним? – удивлённо взглянул на Михаила дежурный, указав взглядом на пятно на воротнике.

   – Да, – сглотнул Михаил, понимая уже, что ожидается недобрая участь.

   Елисей Яковлевич тоже встал рядом и, видя пятно, покачал недовольно головой... Михаила отвели в дежурную комнату. Там были ещё кадеты, которые в течение недели либо плохо отвечали преподавателям, либо в чём провинились. И счастье было, когда выпускали без розг, лишив лишь вкусной булки, которая была завтраком...

   Припомнив непослушание на уроке, полученную записку и неопрятный вид уже с утра, Михаил был одарен розгами, как душа ни противилась. После такого наказания он провёл выходные только в своей комнате за чтением и подготовкой к урокам, сдерживая язык и стараясь не отвечать на насмешки «задиры», который один среди соседей по комнате доставал с расспросами и старался всячески отвлекать, чуть ли не вызывая к драке...

   – Вечер уже, хватит, – промямлил Александр, чтобы «задира» утихомирился и стало тихо хотя бы на ночь, когда все уже приготовились ко сну.

   – И правда, Мишка, устали уже, – подтвердил Алексей, укладываясь в свою постель.

   – Опять хочешь биться? – огрызнулся ему тот Мишка. – Забыл, как при вступлении пришлось мериться силами? Слабак! Один Сашка здесь силён, но и то я ему дать могу так, что...

   – Давай, – встал перед ним во весь рост их Сашка и выпятил грудь вперёд. – Я долго терпел! – кивнул он гордо, и рядом с ним встали Алексей и Михаил.

   – Трое на одного?! Не боитесь, что мой брат розгами ответит?! – усмехнулся Мишка.

   – Много о себе возомнил, – кивнул в ответ Алексей. – А мы долго терпели...

   – На что намёк? – недовольно возразил Мишка и кивнул на Михаила.

   Тут Михаил сам не выдержал... Завязалась драка, в разгаре которой он налёг с силой на соперника. Он держал его крепко за шею и давил к полу. Примчавшиеся тут же соседи со старшим гардемарином растащили драчунов.

   – Прекратить немедля! – воскликнул гардемарин. – Мало розг?! – вопросил он гордо выпрямившегося Михаила и мельком взглянул на всё ещё кашляющего, чуть не задушенного, Мишку.

   – Любого, не имеющего честь, не умеющего достойно себя вести, я буду вынужден учить силой, – выдал он, на что и гардемарин, и остальные сверстники вокруг стихли, будто никого вокруг нет.

   – Это ответ, достойный взрослого образованного офицера, – кивнул гардемарин, восхитившись Михаилом. – И это вы, в свои двенадцать. Вас ждёт успех!

   – Я не сомневаюсь в этом, господин гардемарин, – снова ответил стойкий Михаил.

   На этом все разбрелись снова по комнатам, но перед Михаилом остался довольный и восхищённый им сверстник:

   – Помнишь меня ещё?

   – Да, Николай Бестужев, – подтвердил Михаил. – Отчества не помню.

   – Не стоит. Зовут меня многие Николя. Можно Коля, – снова протянул он ему руку. – Уважаю за твои поступки!

   – Хорошо, благодарю, – пожал ему руку в ответ Михаил.

   С тех пор, помня об этой драке, ни один «задира» или «забияка» не приставал к нему, а как только пытался — одного взгляда Михаила хватало, чтобы тот или те, усмехнувшись себе под нос, просто уходили...

ГЛАВА 5

– Что ты, милый, мы гордимся тобой! – говорила довольная матушка, когда Михаил на летнюю вакацию прибыл домой отдыхать от учёбы.

   Ему было уже пятнадцать. Он сидел на веранде с родителями за распитием чая. Поставив на их круглый столик допитую чашку, Михаил глубоко вздохнул и стал любоваться любимым видом у родной усадьбы... Михаил теперь значительно старше, чем когда впервые покинул дом, чтобы отправиться на учёбу в Морской Кадетский Корпус. А вокруг было всё так же разливались пения птиц, цвели луга и журчали реки...

   – Нынче отправляемся в гости к нашим Гриневым! – сообщил отец, наливая себе ещё чая из самовара. – Ты их давно не видел!

   – Варенька у них тоже приедет из института! Вот первый раз за эти годы все вместе-то и соберёмся, – радостно сообщала матушка.

   – Да?! – с удивлением взглянул Михаил. – И как проходит её учёба там? Что-то вы мне до сели не рассказывали, будто Варя в институт определена была.

   – Какие речи, – улыбнулся отец. – Воочию, повзрослел!

   – Так сначала сестру её отправили туда, потом и Вареньку, – рассказывала матушка. – Они так счастливы! Аж прыгали от радости, что в столь райское место определены. Да из Смольного выехать не так и легко! Еле уговорил Игорь Иванович через императрицу нашу, Елисавету Алексеевну, чтобы отпустили ослабевшую здоровьем Вареньку в сопровождении сестры на вакацию домой. Вот, впервые тоже прибудут в родную усадьбу. На две недели только, но уж хоть так.

   – Да уж, – усмехнулся Михаил и взглянул на герб над их дверями. – Что нам-то дома не сидится?!

   На серебряном поле щита был изображён плывущий военный корабль. Увенчан щит дворянским шлемом с короной, над которым тянется рука в латах с тремя стрелами. Концы стрел обращены влево... «Вот оно, моё гнездо... Однажды я окажусь на таком военном корабле и буду с честью защищать родные края», – промелькнуло в мыслях Михаила, но от своих мечтаний пришлось пока отвлечься...

   Не успел он расслабиться после приезда, как снова пришлось, как бы душа ни была против, садиться в карету и отправляться в путь. «Хорошо, что путь недолог», – вздохнул Михаил, когда экипаж с ним и родителями уже подъезжал к усадьбе Гриневых.

   И снова парадный зал, снова оказался Михаил перед Гриневым Игорем Ивановичем и его двумя дочерьми...

   Девочки скромно стояли в стороне. У старшей, которая на голову выше сестры, волосы были тёмно-русые и глаза карие. Сёстры не были похожи друг на друга, когда смотришь на них с первого взгляда, но потом замечаешь, что форма губ и носики одни и те же, как и «кошачьи» глазки с пышными тёмными ресницами.

   Михаил мельком бросил на них взгляд. Варенька, исподлобья ему улыбнувшись, продолжала смотреть и будто чего ждать, пока старшая сестра терпеливо ждала, как Михаилу показалось, когда эта встреча закончится и сможет заниматься своими любимыми делами.

   Приветствия, восхищённые речи, беседы за чаем продолжались ещё некоторое время, пока не наступил вечер. Тогда Михаил смог на некоторое время выйти прогуляться в саду: «Наконец-то, побыть одному без рассказов о цели своей учёбы или как она проходит... Да ещё и сидеть слушать этих фарфоровых девиц, как им там расчудесно в институте...».

   – Витязь, витязь, – послышался ему голос Вари, как только он ступил на тропу сада.

   – О нет, молю, – выдохнул он в недовольстве и остановился. – Что тебе опять, зануда? – повернулся он и встретился с её разыгравшимся взглядом из-под полы кружевной шляпки.

   Варя стояла перед ним в светлом лёгком платьице с такими же кружевными, как шляпка, перчатками и зонтиком, а рыженькие кудри переливались от солнца весёлыми искорками.

   – А ты, значит, гардемарин теперь? – хихикнула она. – Ишь, как вымахал! – подняла она руку, но не смогла дотянуться до его макушки.

   – Да, я с мая в звании гардемарин! Ещё немного, и буду мичман! А ты всё такая же, надоедливая и маленькая, – покривлялся Михаил в ответ.

   – Я не маленькая! Мне уже десять, – показала Варя ему язык.

   – Ну и воспитали же тебя там в твоём райском институте, – покачал головой Михаил. – А мне пятнадцать!

   – Зануда! – воскликнула Варя и поставила руки в боки.

   – А, ну тебя, – махнул Михаил рукой и пошёл дальше, не желая вступать снова в беседу, всё надеясь, что собеседница не отправится следом, как обычно и делала.

   – Ай, я прямо попала впросак, – шла она, действительно, за ним.

   – И что же это значит, скажите мне на милость, сударыня? – засмеялся Михаил и снова остановился.

   – А то, – только и ответила Варя, крутясь плечами перед ним.

   – Да, – протянул он. – Знаешь, чем чешут шерсть?

   – Нет, – удивлённо взглянула Варя.

   – Ну да... Откуда тебе... Деревенские девочки в твоём возрасте уже прясть могут!

   – Хмм, – сложила руки на груди она. – Подумаешь! Я дворянка! И я многое умею тоже!

   – Так вот, – продолжал Михаил поучительно. – Барабан, что крутится в той машине, чтобы шерсть расчесать, называется просак. И если твоя рука, к примеру, попадёт туда, то искалечишься, если руки не лишишься.

   – Давай в салочки поиграем? – встала она вдруг с жалостливым выражением лица и сложила зонтик. – Мне скучно! Сестра не желает бегать, её только вышивание да книги увлекают. Она же старая уже. Ей вон, через неделю шестнадцать будет!

   – Ты даже не слушала, что я сказал, – махнул Михаил рукой и поплёлся дальше.

   – Ах, давайте поиграем, господин гардемарин, – следовала Варя рядом. – Я обещаю, я буду хорошо учиться и много буду знать! Но я хочу играть!

   – Эх ты, – вздохнул он, и, ущипнув её в бок, бросился бежать прочь с радостным воскликом. – Салочки! Попробуй догони!

   Они бегали снова по саду, выбежали вскоре на луг и там резвились в догонялки, пока Михаил не поймал Варю совсем на руки и не закружил. Опустившись в весёлом хохоте на траву, они легли и уставились на плывущие над ними разных форм облака...

   – Такие пушистые! – указала на них Варя, сияя счастливыми глазками. – Вон то облачко на котика похоже!

   – Ну да, – согласился Михаил.

   – А знаешь колыбельную про котика? – села Варя.

   – Нет... Другие знаю,... от сестры, – так и смотрел на облако Михаил, вспоминая, что сестры нет у него уже долго, а колыбельные пела ему лишь она.

   – А как умерла твоя сестра? – насторожилась Варя, на что он удивлённо взглянул и улыбнулся:

   – А тебя про смерть обучили?!

   – Мa chere* рассказала... У неё мама умерла, когда мы только в Смольный прибыли, – закивала она. – Теперь мы подруги. И друг другу колыбельные поём.

   – Моя сестра умерла от воспаления лёгких, – снова лёг Михаил глядеть на облака, а Варя, став гладить нежно по роскошным его чёрным кудрям, тихонько запела...

   Она так складно и ласково напевала, что Михаил, не смея взглянуть и не имея больше мочи глядеть на облака, закрыл глаза, чтобы не выпустить подступивших слёз:

***

Баю-баюшки-баю,

   Баю Вареньку мою.

   Приди котик ночевать,

   Мою дочку покачать.

   Уж как я тебе, коту,

   За работу заплачу:

   Дам кусок пирога,

   Да кувшин молока.

   Уж ты ешь, не кроши,

   Больше, котик, не проси!

***

– Хватит, – не выдержав больше, Михаил сорвал один из цветов рядом, который спрятал в карман.

   Он встал и отправился назад к усадьбе, а Варя вновь шла следом...

***

* Мa chere – дорогуша

ГЛАВА 6

Вечер в усадьбе Гриневых проходил, как обычно, тихо и мирно, и часто — в обществе приглашённых друзей. Так и сейчас, Игорь Иванович увлечённо беседовал за игрой в бильярд со своим другом Аргамаковым Алексеем Алексеевичем, чья супруга вышивала на диване рядом.

   На её счастливом лице не было ни капли грусти, и Варенька, вышивающая молча возле с такой же довольной на вид сестрой, всё поглядывала и с силой сдерживала рот, чтобы он не открылся и не выпустил часто подходившую зевоту...

   – Позвольте, а где же господин гардемарин? – вопросила еле слышно Варенька, приблизившись к уху Анны Сергеевны Аргамаковой.

   – В оранжерее, – кивнула та.

   – Разрешите откланяться туда? – пискнула ей Варенька.

   – Ступай, ma chere, – улыбнулась Анна Сергеевна, не отвлекаясь от вышивания.

   Поскорее отложив надоедливое занятие, которое совсем не увлекало, Варя поспешила из дома к оранжерее у парка. Она осторожно прокралась туда через полуоткрытую дверь. Остановившись на мгновение и прислушавшись, она слышала лишь журчание фонтана, который находился посреди оранжереи.

   – Мишель? – кликнула она, но никто не отвечал и видно не было никого.

   Варя медленно прошла меж разноцветья цветов и растений по узкой тропинке и села на краю приступка у газона, не желая отойти к стоявшей неподалёку скамейке у глиняной статуи красивой танцующей пары...

   – Так в дозор и ходишь? – вышел из-за одного из тропических деревьев Михаил, где, как поняла Варя, он прятался.

   – Будем играть? – тут же спросила она, но он оставался стоять там и качать головой. – Не будь букой!

   – Играть тебе не с кем, – цыкнул Михаил и подошёл.

   – А почему ты прячешься?

   – От тебя! Надоела зануда, – снова покривлялся Михаил, но уже в шутку. – Смотрел, любопытствовал, какие у вас есть растения. У нас дома в библиотеке гербарий есть. Я люблю его собирать.

   – Покажешь? – поинтересовалась Варя. – Я цветочки люблю! Очень-очень!

   – Да уж ясное дело, что любишь, девица же, – хихикнул он и сел рядом. – Покажу, конечно, если вспомнишь, когда приедете.

   – А мы с ответными визитами постоянно разъезжаем, – закивала Варя уверенно и стала расправлять кружева своего белого платьица. – А папенька ещё виноград выращивает! – сообщила она и указала рукой. – Вооон там!

   – Да, знаю, ведь завод винокуренный уже построен. И будет твой батюшка на всю губернию вино поставлять, – улыбался Михаил. – Ты хоть знаешь, что из винограда вино делают?

   – А я много слышу, о чём вокруг говорят! А все думают, не понимаю да не смыслю, а я умная, – похвасталась Варя, вызвав у Михаила вновь смех. – Чего это ты опять смеёшься, господин гардемарин?! – нахмурилась она в недовольстве. – Ай, невоспитанно!

   – Идём, подарю тебе что-то, – встал он и вытер набежавшую от смеха слезу.

   Он скорее зашагал на улицу, вдохнув свежего воздуха, где лёгкий ветерок помог избавиться от ощущения давящей влажности после посещения оранжереи. Варя вышла следом и вприпрыжку отправилась рядом.

   Оглянувшись на неё, Михаил с умилением взял за руку, и они побежали к дому. Пробежали через анфиладу и остановились только перед столиком у очередного окна, на котором лежала книга. Михаил взял её и раскрыл.

   Перед глазами Вари тут же показался лежащий между страниц цветок...

   – Знаешь, что это за растение? – спросил Михаил. – Я здесь, на лугу сорвал.

   – Цветочек, – пожала плечами Варя.

   – А как его величают?

   – Кол... ой, – задумалась она, зная цветок, но немного подзабыв название.

   – Я так и думал, – кивнул Михаил и протянул его ей. – Держи. Когда будешь знать, каким искусством обладает этот цветок да как с ним связан человек по имени Коперник, вот тогда я поверю, что ты умная.

   – Я буду всё знать, – кивала уверенная Варя, осторожно приняв цветок на ладони и не отрывая от него зачарованных глаз.

   – Всё узнать никто не сможет, – усмехнулся Михаил, будто с сожалением.

   – Ты нудный, – поморщилась Варя.

   – Иди хотя бы цветочки изучи, чем время зря на игры тратить!

   – Да уж лучше цветочки изучать, чем, как вас там учат, драться, – обиженно высказалась Варя, прижав цветок к груди.

   – У нас, как в неустроенном обществе, где нет строгого полицейского надзора, а посему кулачное право сильно развито, – сообщил Михаил. – И кто ещё будет защищать от врагов вас с вашими цветочками?

   Он положил книгу обратно на столик и поскорее ушёл прочь, оставив Варю совершенно одну в коридоре. Она присела на стул, положила цветок рядом с книгой и перелистнула несколько страниц.

   – Об о-пр-е-де-ле-ни-и те-че-ни-я мо-р-я на я-ко-ре и со ш-мо-н-ки, – прочитала медленно она, раскрыв удивлённо глаза. – Ай. Он умнее будет. Ну ничего, я выиграю!

   Захлопнув книгу, Варенька забрала цветок и отправилась вприпрыжку снова к оранжерее, где села у входа и оглядывала вечереющую округу...

   – Варенька! Спать уже пора готовиться! Восемь часов уж, – вышел Игорь Иванович на двор и тут же нашёл глазами свою дочурку.

   Варенька встала, но ещё некоторое время, как всегда и любила, наблюдала, как слуги и батюшка обходили усадьбу, закрывали ворота, запоры, выпускали собак...

   И вскоре воцарившаяся ночная тишина нарушалась лишь стуком сторожей в деревянную доску либо лаем собак. Варя знала, что сторожа таким образом подают сигналы друг дружке, дают понять жителям, что не спят, и что этот шум отгоняет не только воров, но и злых духов...

   Мечтая выучиться и быть такой умной, чтобы все гордились, чтобы и Михаил не ругался, не смеялся, Варя вскоре погрузилась в сладостный сон в своей любимой мягкой постели, по которой, как поняла, скучала очень долго с тех пор, как стала учиться в институте.

   Засыпая, она взглянула на столик у окна, где отдыхал и таинственный цветок. Она вздохнула, надеясь поскорее отправиться с папенькой с ответным визитом к Аргамаковым, чтобы побольше узнать... Но не догадывалась пока, что осуществить задуманное не каждому дано в запланированный срок...

   Накануне отъезда Варя слегла в лёгкой простуде, а потому Игорь Иванович отменил поездку, а когда вновь всё было хорошо, то Варя была разочарована до глубины души: Михаил уже вернулся в корпус...

   Так пришлось Варе вновь скучать и ждать следующей встречи...

ГЛАВА 7

– Русский флот занимает третье место, уступая французскому и английскому! – закончил свой ответ у доски перед классом Михаил, снова вернувшийся с вакации к учёбе.

   Преподаватель одобрил, и он вернулся сесть на своё место. Записки по классу больше не передавались, а когда вышли в коридор, уже между всеми царили уважение и спокойные беседы... Будто во время вакации каждый повзрослел, и что-то поменялось...

   – Мишель, – подошёл к нему «забияка». – Уважаю! Точно, что на флоте полно казнокрадства и бюрократизма. Я бы ещё добавил очковтирательство. Как брат отписал, что творилось в его плавание, так тошно делается.

   – Да, Мишка, согласен. Где бы ни был, а везде найдутся такие, кто будет преднамеренно обманом заниматься, лишь бы выставить всё в выгодном свете для себя, – согласился Михаил. – Но брат твой с честью боролся и победил! Мы гордимся им.

   – Благодарю, – кивнул Мишка и отправился дальше по коридору.

   – Мишель, – легла на плечо Михаилу рука. – Ты шибко ему не доверяй. Не из-за прошлого, а что он один из подозреваемых, кто твой платок тогда украл.

   – Благодарю, Николя, я не доверяю многим, и вора найду, – кивнул тот и улыбнулся поддерживающим его взглядами и стоявшим возле Алексею с Сашкой. – Кстати, надо бы навестить в лазарете нашего Дмитрия.

   – Верно! – воскликнули товарищи, и все целенаправленно отправились в лазарет.

   Там на нескольких кроватях лежали больные воспитанники их корпуса, и один тут же заулыбался, видя прибывших друзей.

   – Как здоровьице сегодня? Лучше? – сел на стул у его постели Алексей.

   – Да, благодарю, друзья, ничего страшного! Подумаешь, оглушили, ну немного отлежусь и найду обидчиков, – хихикнул Дмитрий.

   – Жаль, сейчас никак. Ты единственный видел, кто это сделал, – вздохнул Михаил.

   – Тебе так дорог был этот платок? – поинтересовался Сашка, на что Алексей выдал:

   – Дело чести. Ни слабодушия, ни воровства здесь никто терпеть не намерен!

   – И ответит по всей строгости тот, кто сие совершил, – кивал Дмитрий. – Мы уже не малые дети, пора бы и за ум браться. Со вступлением в звание гардемаринов мы все возросли и понятия наши расширились. Время пришло недостойным отвечать за свои поступки или убираться отсюда!

   – Верно, – согласились товарищи, и те, кто лежал на соседних кроватях.

   – От кого платок-то? Так и не скажешь? – продолжал спрашивать Сашка у Михаила, и тот глубоко вздохнул, опустив взгляд:

   – Младшая дочь Гринева, Игоря Ивановича, подарила перед моим поступлением сюда, – и через некоторое мгновение добавил. – Варя.

   – Варя, – заулыбались друзья.

   – Ну-ка, ну-ка, расскажи! Мила? – подмигнул Алексей.

   – Мала! – поднял брови Михаил и засмеялся вместе с ними...

   Вечером, лёжа в своей кровати, слушая тишину, которая воцарилась в комнате, где остальные уже тоже улеглись спать, Михаил вновь вспоминал беседу в лазарете. Он смотрел в темноту и представлял себе, будто снова оказался в прошлом: в том самом дне, когда бегал с Варей по простору луга, играл с ней в салочки, а потом она сидела рядом с ним с венком цветов на голове...

   Эта милая маленькая девочка, которая так весела, наивна и добра, вызывала в нём лишь добрые чувства, дружеские, и опять Михаил улыбался. Он вспомнил и как на каникулах подарил ей из книги цветок, и как она обещала хорошо учиться. Он вспомнил и то, как они то бегали в салочки играли, то снова спорили или кривлялись.

   Всё это вызвало радостные ощущения. Михаил чуть не засмеялся и старался себя сдерживать...

   – Завтра выберемся в салон-то? – вдруг раздался голос Сашки.

   – Надоел уже зазывать, – хихикнул Алексей. – Но я пойду, пойду с тобой. Уж больно интересно, что за крали у мадам Валери!

   – Самые что ни есть распрекрасные, – похвастался Сашка. – Забыть не могу, тянет к ним, к столь ласковым ручкам, ножкам, ммм.

   – Да уж и меня уже тянет, – мечтательно высказался Алексей.

   – И я с вами, нам с Сашкой там явно нравится, а? – раздался голос и Мишки, на что Михаил хихикнул:

   – Мастаки зазывать, что тут скажешь! Я тоже следом, уж мочи нет убедиться, что всё так сладостно и есть.

   – А как же Варька? – засмеялся тихонько Мишка.

   – Уж не подумали вы, что я в эту малявку влюблён?! – поразился Михаил. – Просто семьи наши очень дружны.

   – Ладно, забыли её! Завтра, как только прогудят ко сну, вылезаем, – вполголоса сообщил Сашка, и друзья, ещё некоторое время хихикали и мечтали о предстоящих ласках красавиц из салона мадам Валери...

ГЛАВА 8

Смольный институт благородных девиц — первый институт, заложивший начало женского образования. Основан он был по указу Екатерины II по инициативе деятеля Просвещения и личного секретаря её – И. И. Бецкого.

   Заботиться о здоровье и не позволять быть лености — две из самых важных целей в воспитании девиц Смольного института. А потому, приучали воспитанниц и к холоду, то есть в спальнях температура была не выше шестнадцати градусов; питались скудно, без каких-либо излишеств и больших разнообразий...

   «Ай, как семь Семионов однообразны мои дни в институте», – вздохнула Варя, когда вновь проснулась в кровати институтской спальни. – «Скучаю! Как было весело играть с Михаилом! А про ландыш-то я прознала... Маменька его мне всё рассказала! Милая она, добрая... Жаль, что я маменьку свою-то не знаю. Умерла она, когда я маленькая была... Хочу, хочу снова бегать с Мишенькой, играть. Но какой он иногда зануда!...»

   Она только недавно вернулась из вакации снова учиться, и уже через неделю хотела домой. Вспоминая оставленный дома дневник и вложенный туда сухой ландыш, она вдруг прослезилась...

   – Что случилось, ma chere? – подсела рядом заметившая её грусть подруга и тут же обняла и поцеловала нежно в щёчку. – Что за обида?

   – Нет-нет, – замотала головой Варя. – Я должна выполнить одно обещание себе. Хочу прилежно учиться и показать, что много могу.

   – Кому?! – удивилась другая соседка и хихикнула. – Ай, так нам здесь чудесно! К чему напрягаться?!

   – Не знаешь ты, – махнула рукой Варя и поднялась, тут же забыв грусть.

   – Да что ты, – хихикнула другая соседка по комнате. - Уж кто-кто, а ты уж лентяйка ещё та! Куда тебе в ряды наши, лучших-то, попасть?!

   – Не слушай их, – встала рядом подруга и кивнула тем соседкам. – Оговаривать не спешите!

   Варенька умела держать себя гордо, настраивать на учёбу, но, как уж ни старалась, не получалось на уроках долго быть внимательной и запоминать, что требовалось, не говоря уже о том, чтобы получилось выучить стих или пересказать текст.

   Кроме всего, даже младшие классы стали задирать, как только видели и имели на то возможность, уже и придумав Варе прозвище: «шишига». Обидно было, что её именем нечистой силы, кикиморы, называют. Знала, Варенька, поскольку учили и про такое, что шишигами называют и тех людей, которые нерасторопны, несобранные.

   Понимала она, что такая и есть, но обиды не было конца, а учёба так и не ладилась...

   – Шишига, – снова смеялись над ней соседки в будуаре, а пробежавшая из умывальной другая в придачу и книжкой по голове стукнула.

   Подруга, переживающая всей душой, тут же обняла Варю и гневно выдала остальным, собравшимся в насмешках:

   – Ступайте читать да готовиться к урокам!

   – Дурачины! – вскрикнула Варя в обиде и убежала в умывальню, где в объятиях примчавшейся следом подруги ещё долго рыдала.

   – Ну же, – гладила та её по голове. – Не обращай на них внимания. Задиры они. Дурёхи.

   – Я сколько стараюсь, ну не могу учиться, не могу! – рыдала та безудержно.

   – Давай быстрее умываться, – подвела подруга к тазику с готовой холодной водой из Невы. – Отругают, а то и накажут за слёзы, скорее!

   Наполнив ладошки водой, Варя промывала лицо, разгоревшееся от горячих слёз, и вода показалась необыкновенно приятной.

   – Давай вздохнём глубоко, – подала ей полотенце подруга и вместе с ней глубоко вздохнула, внеся в душу больше успокоения.

   Только наступивший вечер оказался длинным как никогда. Варя не успела переодеться в ночную сорочку, как вызвали выйти из будуара и следовать к лазарету. По пути Варенька, находясь уже в непонятной тревоге, узнала, что там лежит её сестра. Что случилось, как и почему — пока не сказали.

   Варя вошла в чуть освещённый лазарет и несмело приблизилась к кровати, где лежала, будто спала, её сестра.

   – Наташенька? – прошептала Варя и прикоснулась к её плечу.

   – Варя, – слабым голосом ответила та и приоткрыла глаза. – Прости, родная, и папеньке передай,... простите...

   – Почему? Ты больна? Чем? – прослезилась Варя, и сама пока не понимая, почему, но чувствовала, что случилось что-то ужасное.

   – Был бал новогодний, помнишь? – продолжала Наташенька рассказывать, и Варенька кивнула, вспоминая, как несколько месяцев назад всё было радужно, спокойно и красиво: как был новогодний бал у них в институте, где её красавица сестра блистала и кружилась в танце с прекрасным кавалером...

   – Ещё ведь будут балы, – молвила Варя, но насторожилась.

   – Это был мой самый счастливый и самый последний бал. Прости меня, родная. Война идёт со Шведами. Погиб милый мой... Там... А я. Простите меня, – заплакала сестра вновь, но больше ничего не стала рассказывать.

   Варя увидела в её глазах настоящее горе,... увидела сестру, которая не казалась уже молодой, а совсем-совсем повзрослевшей... Что было после — мелькало и кружилось вокруг Вари, погрузившейся в ещё больший шок: Наталья умерла...

   Вареньку пришлось тоже поместить в лазарет. Но она долго была далека от жизни... Парализованность... Мгновенное взросление... Закрытость...

   «Война... Что это такое? Почему люди должны умирать?... И почему невинные должны страдать?... Смерть... Как такое возможно? Раз, и тебя нет... или ты остался, а родного, близкого человека не стало... Нет. Я так не хочу! А что я могу сделать? Что? Наташенька, милая, ты ушла за ним следом... Ты сама убила себя, приняв этот ужасный яд! Как ты могла пойти против воли Божьей?!... Ты ведь так верила... А я? Почему ты со мной раньше так мало говорила?! И кто только тебе яд тот дал, да когда, да как?... Нет... Наверное, уже и неважно... Тебя не вернуть... Не вернуть... Не вернуть... Нет сестры... Нет...»

ГЛАВА 9

Проснувшись в шесть часов утра, Варя, как уже привыкла, вместе с остальными воспитанницами послушно выполняла гимнастику, после которой, умывшись холодной водой, оделась и вскоре опять сидела на уроке...

   С тех пор как старшая сестра Наталья умерла, отравившись так и неизвестно откуда-то полученным ядом, Варенька замкнулась в себе. Она практически ни с кем больше не разговаривала, улыбалась редко. Общалась в основном только со своей близкой и, как она себе и признавалась с каждым днём всё увереннее, единственной подругой...

   Время шло, погода улучшалась, наступили тёплые весенние дни, а Великий пост уже подходил к концу...

   – В первый день праздника Светлого Христова Воскресенья будем снова христосоваться с начальницею, – улыбнулась подруга ей, когда, вернувшись в спальню, они снова встали вдвоём в стороне от других.

   – Ой, шишига очарует начальницу, – захихикала одна из других воспитанниц вместе с подругами, тут же окружившими и начавшими искоса поглядывать на Варю.

   – Не слушать их не могу, Лизонька, – шепнула вновь разволновавшаяся от обиды Варя.

   – Не слушай всё равно, – шепнула в ответ подруга.

   – Думаешь, коль у начальницы в любимицы зачислена, так и умнее стала? – продолжала подковыривать одна воспитанница и подошла к Варе близко, выпрямившись во всей горделивости.

   – Уйдите, прошу, – выдала Варя, а тело уже дрожало, хотя она и пыталась сдерживать ту дрожь и накопившийся страх.

   Но девица продолжала смеяться и ещё что-то ляпнула Варе, уже не слушающей её, но схватившей всей силой за шею и прижавшей к стене. Все вокруг ахнули и застыли на местах.

   Варя взирала в глаза своей жертвы, не отпуская руки и ничего не говоря. Прикованная к стене та, вытаращив глаза, затаила дыхание от страха и ждала, даже, может, и молилась, но Варя вскоре убрала руку и спокойно ушла в умывальню.

   Так выходные начались, и... было тихо, как никогда. Никто не наказал Варю, хотя некоторые и пожаловались сразу начальнице, но вернулись «доносчицы» тихими,... без сообщений...

   Наступило, наконец-то, ожидаемое Светлое Христово Воскресенье, пятого апреля, и после заутрени воспитанницы христосовались с начальницей института: Юлией Фёдоровной Адлерберг... Начальница снова отличила некоторых воспитанниц, в том числе Варю, и подарила им сахарные корзиночки...

   – Юлия Фёдоровна, – вошёл к ним в зал ездовой с доложением, а приблизившись к кивнувшей начальнице, протянул записку.

   – Интересно, – улыбнулась она и принялась читать, после чего объявила. – Императрица наша, Елисавета Алексеевна, поздравляет всех с праздником и прислала нам целую корзину дорогих яиц из фарфора!

   Все воспитанницы от радости заахали и зааплодировали, пока в зал вносили ту корзину и ставили у ног начальницы института...

   «Такое не забудется», – промелькнуло в мыслях обрадованной Вари. Мало того, что за её старательную учёбу в последнее время подарили сахарную корзиночку, так ещё и фарфоровое яичко! Счастливым ощущениям, казалось, не было конца.

   – А теперь, – встала, наконец-то, Юлия Фёдоровна перед выпрямившимися воспитанницами. – Я объявлю имена тех, кто будет с будущего года помогать младшим и иметь радость участвовать в воспитании их.

   Душа Вари пламенела от восторга, когда прозвучало её имя: «О, как волнует чувство благородной гордости при этом моём отличии!»

   С понедельника учёба возобновилась. Но гордость Вари за то, что она теперь стоит выше не только в своих глазах, но и в глазах остальных вокруг, не покидала. Варя вновь сидела в классе, слушала преподавателя, а мысли побеждали, и она продолжала отвлекаться на своё счастье...

   – И Николая Коперника мы знаем, как великого астронома, математика, механика. Именно он заложил начало научной революции! Что же вы успели узнать о нём? – звучали слова расхаживающего между рядами парт преподавателя.

   – Поляк, – ответила одна из воспитанниц, и Варя вздрогнула, подняв руку.

   – Прошу вас, – кивнул ей преподаватель.

   Варя поднялась:

   – Nicolaus Copernicus был и хорошим врачом. Даже на одной из картин немецкой школы он был изображён с букетом ландышей в руке! – наконец-то, услышав знакомое имя и рассказывая то, что она сама узнала, Варя возгордилась. – А ландыши являются символом врачевания. Именно в то время, когда жил Nicolaus Copernicus, ландыш и ввели в культуру. А у простого народа цветки ландыша уже давно знамениты за целебные свойства. Ландыш вбирает в себя весенние лучи солнца и, даже когда он сорван, помогает исцелять многие недуги! Его ещё называют лилией долин!

   – Благодарю, – похвалил преподаватель. – Вы явно стали отличаться! Замечательно!

   Лучшей похвалы, чем от преподавателей, которых Варя стала удивлять и получать от них столь приятное внимание, не могло быть... Варя училась лучше, как бы внимание иногда ни пропадало, и душа ни просила бы отдохнуть в каких-либо играх. Но Варя училась и терпеливо ждала то праздников, то прогулок, а то и просто наслаждалась на тех уроках, которые обожала, как уроки рисования и музыки...

ГЛАВА 10

Май тысяча восемьсот восьмого года. Флот под командой адмирала Петра Ивановича Ханыкова, состоявший из девяти линейных кораблей, пары малых судов и пяти фрегатов, выступил в поход против англо-шведской эскадры в Финском заливе. Это был первый поход для Михаила и его друзей: Алексея, Александра и Дмитрия*.

   Плавание длилось довольно долго. И вот, наконец-то, раздался сигнал. Разыскиваемый шведский флот был найден с двумя английскими кораблями. Михаил с товарищами были уже готовы к тому, что сейчас развернётся долгожданная битва, но адмирал приказал уйти от врага...

   – Да что же это такое? – выдал Михаил недовольно.

   – Как это — уйти?! Бить их! – орал Александр вместе с остальными гардемаринами.

   – Мало того, что находимся не на самом плохом ходоке флота, так и выступить не получилось, – пожаловался Алексей.

   – Этому «Всеволоду» уже двадцать два стукнуло, стоило ли было его вообще брать!

   – Отставить! – заставил прекратить разговоры адмирал...

   Вскоре один из английских кораблей развернулся и встал атаковать русский корабль – «Всеволод».

   – К чёрту! – вскрикнул Алексей. – Мы теперь между двумя английскими кораблями!

   Ханыков же отдал приказ кораблю «Гавриилу»:

   – Спуститься на неприятеля!!!

   Но тот капитан ослушался приказа...

   – Спуститься!!! – кричали под началом адмирала дивизии Моллера с корабля «Зачатие Св. Анны», и когда их корабль проходил мимо, то выстрелили под корму «Гавриила» ядром, что считается во флоте самым строгим выговором.

   Пока «Всеволод» стоял под обстрелом английских кораблей, русские пытались противостоять, но всё равно ушли от него на пять миль. Только тогда Ханыков опомнился и вместо того, чтобы вновь повернуть назад, поднял сигнал:

   – Орёл, Гавриил и Архистратиг повернуть к Всеволоду!

   Но ни один из командиров тех кораблей не выполнил приказа...

   – Пётр Иванович! – взбунтовались вокруг Ханыкова. – Сами! Сами отобьём!

   И их флагман, на котором имелось сто тридцать пушек, развернулся и с двумя кораблями отправился на помощь «Всеволоду». Битва была беспощадная, во время которой англичане всё-таки абордировали «Всеволод»...

   Михаилом правило ужасное любопытство выше, чем отвага. Никакой трусости он не испытывал и всё время старался быть на виду, чтобы всё увидеть, везде участвовать...

   – Аргамаков! К нижним декам! Командовать четырьмя пушками! – прозвучал ему приказ.

   – Слушай, – подскочил он сразу к Алексею. – Иди ты туда! Я заместо тебя на баке буду!

   – Ты с ума выжил?! – поразился тот. – Это самое открытое место!

   – Меняемся! – умоляюще закричал Михаил, и они согласованно обменялись местами.

   Теперь он мог быть на баке, руководить своими силами оттуда и, что самое главное было для него, – видеть абсолютно всё.

   Прозвучал ещё один приказ: буксировать «Всеволод». Корабль, который этим занялся, изрядно отстал от своих и вскоре вернулся один...

   – Нет, – покачал головой возмутившийся Дмитрий.

   – Кабельтов лопнул! – донеслось до слуха с прибывшего корабля, но вновь закричали взбунтовавшиеся.

   – Враньё!

   – Не могло так!

   – Вернуться! Буксировать снова! Там наши!!!

   – Отрубили они его! Отрубили, говорят, сами! Своих же!

   Так, «Всеволод» был оставлен сам себе и настолько разбит, что не мог тронуться больше с мели, на которую сел. Примкнувший к нему английский корабль начал артиллерийскую дуэль. Ядра пробивали бока, отрывали морякам руки-ноги, кровь реками лилась и от разлетающихся вокруг щепок...

   По утру англичане корабль этот подожгли, а через несколько часов последовали взрывы сначала малой, а после и большой крюйт-камер...

   С других кораблей понимали все, что по трусости, что из-за предательства, погибли свои же. Потеряна была победа...

   Сняв шляпы, Михаил с товарищами, как и остальные вокруг, наблюдали долго, как остатки «Всеволода» проплывали мимо их кораблей на мягких волнах успокоившегося моря... Юношеские сердца, в свои семнадцать-восемнадцать, наполнились величественной грустью и молчаливым укором...

***

* – герои из романа «Правильный выбор», Татьяна Ренсинк

ГЛАВА 11

– Как же хорошо, – вздохнула одна из воспитанниц.

   Она сидела перед Варей, у её парты, среди обступивших подруг. У Вари в руках была книга, которую она раскрыла на странице, куда был вложен сухой цветок...

   – Вот он, мой ландыш, – нежно улыбнулась Варя. – Как долго я его не видела.

   – Как же тебе повезло, что Юлия Фёдоровна позволила принять эту книгу, – вздохнула умилённо ещё одна девочка рядом.

   – Наверное, это из-за наступления Рождества, – предположила другая. – Вот время летит...

   Воспитанницы выстраивались вокруг, словно никогда не было между ними ссор, непонимания, зависти, даже кличек и презрения... Атмосфера сплочённости, дружбы и радости теперь царила между ними...

   – Интересно, – после недолгого молчания снова начала одна из подруг рядом. – Сегодня на балу будет он?

   – Кто?! – удивилась соседка.

   – Ай, как же, ma chere, кто Вареньке нашей ландыш подарил! – удивилась та.

   Варя тут же резко на них взглянула и закрыла книгу вместе с цветком меж страниц. Она встала и гордо выдала:

   – А мне какое дело, прибудет сей сударь, аль нет?! Мне лишь ландыш интересен!

   Под взоры сдерживающих улыбки институток Варя зашагала прочь, прижимая дорогую книгу к груди. Она уединилась в соседнем классе и села за одну из парт. Открыв вновь книгу с ландышем, Варя нежно погладила сухой цветок и улыбнулась.

   – Что ты так ушла? – селя рядом подруга.

   – Ай, Лизонька моя, – с сожалением вздохнула Варя. – Не уразуметь мне сии старания девиц вокруг наказать меня сомнениями да вызвать во мне озлобленность и к своим чувствам. Скучаю я по детству и дому. Вон, и у папеньки на последнем дне приёмном курицу жареную попросила. Нет мочи уж столько лет терпеть даже здешнее питание.

   – Да и назвать-то это питанием сложно, – согласилась Лизонька, но вдруг повеселела в глазах, что-то придумав. – Послушай, раз бал сегодня! Коли интересно будет взглянуть, как там старшие наши, беленькие-то, танцевать будут с кавалерами, давай уж мы из-за угла-то и подсмотрим?

   – А не заметят? – насторожилась заинтересованная Варя и засияла озорной улыбкой.

   – Нет, – махнула та рукой.

   Будучи уверенными, что бал уже начался и вовсю кружились и беседовали пары в роскошном зале, подруги вышли в коридор. Оглядываясь назад, никого не было ни заметно, ни слышно, и Варя с Лизой спустились тихонько к коридору, что вёл в бальный зал.

   Зала не было видно, но музыка и голоса доносились оттуда...

   – Может, назад вернёмся? – вдруг остановилась Варя, но сразу махнула рукой. – Ай, нет же! Идём!

   – Не сомневайся! Чего нам грозит? Ну, лишат булки на завтрак, – хихикнула Лиза.

   – Ты права, – закивала Варя.

   Как только они подошли к углу, из-за которого должны были уже увидеть двери в зал и как там проходит бал, то остановились. Выглянув из-за угла, Варя побледнела и сразу покраснела, прильнув спиной к стене, чтобы её не заметили.

   – Что такое? Кто-то увидел? – зашептала Лиза и так же прижалась к стене.

   – Там два кавалера стоят. В форме такие. Двое. Один из них, который высокий, то Михаил, – дышала отрывисто Варя, раскрыв удивлённые глаза. – Как он вырос, повзрослел!

   – Ещё бы ему не повзрослеть. Уж восемнадцать, чай, стукнуло. Как ты только его узнала, – хихикнула Лиза.

   Они вместе, очень осторожно, снова подглядели за угол. Беседующие друг с другом в коридоре друзья заслышали короткое хихиканье и оглянулись.

   – Ай, – снова спрятались подруги за угол и, прикрыв ладошками рты, хихикали.

   – Ох, это кофейные, – улыбнулся друг Михаилу, когда они вышли к ним и расплылись в улыбках.

   Лиза быстренько оглядела их, и взгляд встретился с глазами друга Михаила, этого интересного брюнета, с выразительными глазами, вокруг которых были столь же выразительные ресницы, как она приметила. Тут же Лиза была очарована, что заставило больше смутиться и опустить взгляд к полу, невольно расправляя складки своего коричневого наряда.

   Варя молчала и с тревогой уставилась на Михаила, с лица которого постепенно стала исчезать улыбка. Его друг сразу это заметил и тоже перестал улыбаться, став немедленно серьёзным, будто понимая, кто перед ними стоит...

   – Вы? – еле слышно спросил Михаил Варю, и она кивнула, но так и молчала.

   – Вы повзрослели, – сглотнул он, еле узнавая её перед собой, помня девочкой, а теперь ей тринадцать лет, она изменилась не только ростом, но и лицом, на котором черты ребёнка уже почти не были видны, но он её узнал...

   Чуть поклонившись, его друг, а то был Алексей Нагимов, ещё раз одарил взглядом зачарованно уставившуюся на него Лизу и вернулся к балу в зал. Заметив, что Варя и Михаил молча смотрят друг на друга и пока не решаются говорить, Лиза осторожно ушла к лестнице, где, присев на первую ступеньку, осталась ждать...

ГЛАВА 12

   – Вы, – не зная, что сказать, начал всё же Михаил. – Как ваша учёба?

   – Как вам сказать, – пожала несмело плечиками Варя.

   Она знала и уже по речи Михаила заметила, что теперь они должны обращаться друг к другу на «Вы», что должны соблюдать этикет общения и быть сдержанными, но как быть сдержанной сейчас, Варя не представляла. Так хотелось броситься от радости к нему в объятия, но... Он так возмужал, кажется строгим и... уже не тем мальчиком, каким был...

   – Нам преподают всё в сжатом виде. Более обширно со следующего года. Но я удивлять стала преподавателей. Ведь даже про ландыш узнала такое, что нам не рассказывали, а я рассказала на уроке! – слегка раскрепостившись, поведала она, что вызвало у Михаила вновь улыбку:

   – Значит, не зря я вам сию часть гербария отдал!

   – Вы смеётесь надо мной? – удивилась Варя и тут же выпрямилась горделиво. – Может, тоже кафулькой назовёте или шишигой?!

   – Прошу прощения? – удивился он, и улыбаться уже не хотелось, вмиг смекнув, что живётся Варе здесь не так и райски. – Вас так называют?

   – Голубые нас дразнят кафульками, – кивнула та, так и взирая с обидой и гордостью одновременно.

   – Голубые, – кивнул Михаил. – Так и вы же называете этих девиц в голубых формах «голубыми».

   – Здесь так ведётся уже давно, – пожала плечами Варя.

   – Хорошо, а шишига почему? – усмехнулся Михаил.

   – Глупая была. А когда поняла, что полюбила ландыш, именно этот цветок, то учиться стало легче, – робко призналась Варя. – Мне ваша маменька сказала, что моя матушка ландыши любила... Вот и я теперь люблю.

   – Ваш локон, – заметил Михаил тут же выпавший из её чёлки тоненький локон волос. – Наверное, если бы не цвет волос, такой рыжий, глубокий, который не так часто встретишь, я бы не признал вас, – вдруг признался он, но Варя смолкла и отвела взгляд в сторону, не зная, почему вдруг разволновалась, почему сердце загремело, чуть ли не выпрыгивает из груди.

   – Мне лестно, что ландыш так полюбился, – продолжил еле слышно говорить Михаил, на что Варя вдруг гордо выдала прямо в глаза:

   – А я люблю ландыш не из-за того, что вы мне его подарили, сударь, а за его целебные свойства!

   – О да? Это он помог вам вылечить недуг ума? – поразился столь резким ответом Михаил, почувствовав и обиду.

   – Вы оскорбляете, как и всё детство моё оскорбляли, – прищурилась Варя. – Вечно смеялись надо мной.

   – Не помог вам ландыш, – Михаил развернулся и собрался вернуться в бальный зал.

   – Вы будете там танцевать? – спросила вслед разволновавшаяся Варя, ведь совсем не хотелось отпускать его...

   – А как же! – оглянулся он с насмешкой. – Надо же познакомиться с будущими невестами!

   – Ни одна вам не подходит! – воскликнула с обидой Варя, а сорвавшись с места, и вовсе убежала, промчавшись потом по лестнице мимо застывшей на месте подруги.

   – Варенька, – вбежала за ней в пустой класс Лиза и тут же села рядом, поглаживая её, безудержно рыдавшую, по спине. – Чем он обидел?

   – Он всегда обижает! Ненавижу его! – вскрикивала Варя, но тут к ним вошли.

   – Это кто позволил покинуть класс?! – вопросила строгая классная дама.

   Её лицо, смуглое и уже давно немолодое, было испорчено некогда оспой, нос был длинным, курносым, а в глазах жило выражение чёрствой души – всё это раздражало Варю сильнее.

   Эта самая классная дама призвана быть им, девочкам одного дортуара, как бы матерью. И эта мать должна была бы быть душевной и заботливой, а на деле всё получалось иначе, отчего Варя сильно переживала: двадцать пять девочек, находящиеся под «надзором» одной классной дамы не получали никакого тепла и понимания.

   И теперь, Варя смотрела вновь на её лицо и, плюс к волнению обиженной души, вскочила, подошла, выполнила книксен и выдала:

   – T'occupe! (Не берите в голову!)

   – Qu'est-ce que vous permettez-vous, mademoiselle?! (Что вы себе позволяете, мадемуазель?!) – поразилась классная дама, и все её морщины на лбу ещё больше сморщились.

   – Je suis malade de vous! (Вы мне опостылели!) – язвительно высказалась Варя и гордо выпрямилась.

   Не выдержавшая подобной наглости классная дама влепила ей хорошую пощёчину:

   – Silence! (Тихо!)

   – Ma vie, mes règles, (Моя жизнь – мои правила), – не угомонилась Варя всё равно.

   Классная дама лишь указала на выход, и подруги послушно отправились в коридор, а после и к самой начальнице, которая была крайне удивлена поведением Вари по отношению к классной даме. И как бы Варя ни объясняла свою сторону, что классные дамы обязаны быть теплее к воспитанницам, начальница стояла на своём:

   – Вам следует держать эмоции при себе и не всё высказывать в лицо. Прошу, – указала она на надменную возле классную даму. – Demandez pardon! (Просите прощения!)

   – Прошу простить, madame, – выполнила книксен Варя, стараясь сдержать свою неприязнь, которая изнутри разрывала, пропуская по телу холод и дрожь.

   Ещё хуже стало на душе, когда Варя вышла в коридор, вернулась в класс под надзором классной дамы, и та добавила:

   – Варвара, запомните! Я мстительница! Не любите меня, но бойтесь хуже зверя! Я дам дурной аттестат, и вас никто замуж не возьмёт!

   Варя не ответила, как бы ни хотела. Застывшие на местах воспитанницы, пронизывающий взгляд классной дамы остановили её, заставив лишь выполнить книксен...

ГЛАВА 13

Бал не был ещё закончен, Варя это знала. Как только все в классе вновь занимались своими делами и классная дама задремала, как часто и бывало, Варя выкралась в коридор...

   Промчавшись скорее вниз, к бальному залу, она остановилась у закрытых дверей. Никого в коридоре наудачу не было. Варя тихонечко приоткрыла дверь и стала разглядывать танцующие пары...

   – Он танцует, – пискнула она с тоской.

   – Варенька, ты что опять сюда пришла? Ой, увидит кто, попадёт же нам! – зашептала примчавшаяся следом Лиза.

   – Он должен только со мной танцевать, играть, – закрыла дверь Варя и выдохнула так, что сразу было видно, как она огорчена, обижена и разочарована.

   – Ты меня удивляешь, – покачала головой подружка. – Ты хочешь им обладать?

   – Нам так хорошо было в детстве. Мы играли, бегали, смеялись, правда, и обижались, но было так хорошо! – взволнованно выговаривала Варя, отправляясь в объятиях подруги обратно по коридору.

   – Эх, вырос он уж. Ему с такими, как мы, уже неинтересно, – махнула рукой Лиза. – Он теперь вон какой кавалер завидный, да и друг его тоже!

   – Ты что?! – удивилась Варя.

   – А что? – пожала плечами та. – Голубенькие говорят, что любовью такое называется. Может, мы влюбились? – хихикнула вдруг она.

   – Да ну тебя, – снова вздохнула Варя и села на ступеньках, не желая подниматься выше и возвращаться в класс.

   – Ну, ладно, – села рядом Лиза. – Посидим ещё немного да вернёмся. А то наша Яга проснётся, будет нам!

   Сидеть долго не пришлось. Заслышав вскоре окончание бала и приближающиеся к выходу голоса и шаги, подруги вскочили и спрятались за угол наблюдать, кто идёт...

   – Николя отличные познания показал на экзамене. Вот и определили в Политехническую школу Парижа, – донёсся голос Михаила, и он показался вместе с идущим рядом другом.

   – Да уж, Наполеон помешал и здесь, – недовольно покачал головой тот. – Николя расстроен, наверное. Вернётся к нам, надо поддержать.

   – Обязательно, – согласился Михаил, и как только они приблизились к дверям выхода, со ступеней позади окликнула Варя:

   – Мишенька, – дрожал её голос.

   – Варя?! - удивился он и повернулся.

   Он встал, словно вкопанный. Он смотрел на неё взволнованным взглядом, как и она. Их дыхания участились... Хотелось броситься друг к другу в объятия, чтобы поделиться своими переживаниями, болью, что детство уходит, и приходится расставаться.

   Всё это промелькнуло в их мыслях, но рамки воспитания не позволили совершить и шага...

   – Вы танцевали, – кивала Варя, еле сдерживая подступившие слёзы обиды.

   – Конечно же, – улыбнулся Михаил.

   – Вы теперь женитесь на ней? – вопросила смелее она.

   – Варвара Игоревна, – пытался удержаться от большего смеха он. – Если я поведу под венец каждую барышню, с которой танцевал, у меня будет гарем!

   – Вы снова смеётесь надо мной? – возрастала её обида, что Михаил теперь явно заметил и стал серьёзнее.

   Он хотел ещё что-то сказать или пояснить, но этого Варя не узнала. Покидающие бальный зал гости выходили в коридор и направлялись к выходу. Михаил откланялся и вместе с другом поскорее вышел на улицу...

   – А как глядела её подруга на меня! Аж неловко сделалось, – хихикнул друг.

   – Эх, Лёшка, – только и вздохнул Михаил.

   Они вернулись в корпус, весело обсуждая прошедший бал, куда были приглашены лишь лучшие выпускники. Снова уединившись в своей комнате, они дождались возвращения остальных друзей и поделились впечатлениями...

   – Нет, скучнее бала не видал! – поразился Сашка.

   – А эти, натянутые улыбки, лица, будто их там куклами готовят быть, – поддержал Алексей, на что Михаил кивнул:

   – Да, что тут обсуждать, и умы не из лучших. Я тоже поражён. Чему их там учат? С ними даже поговорить не о чем.

   – Ахи, охи, – засмеялся и «задира». – Отправляемся завтра в салон Валери! Там уж точно скучно не будет!

   – Нет, – откинулся на свою подушку Михаил. – Теперь без меня. Хватит.

   – Ты что? Влюблён ли? – поднял брови Сашка, на что Михаил ему выдал:

   – Нет, просто и с этими не о чем говорить.

   – А зачем тебе с ними говорить-то? – смеялся «задира» и достал вдруг из кармана платок, которым стал крутить и махать. – Столько времени прелестного там провели, каждому девица досталась, а теперь ему вздумалось говорить! Чудак! – кинул он ему платок на пол у кровати.

   – Что это? – уставился на платок Михаил, узнав его, узнав тот самый платочек, что был от Вари и некогда кем-то украден. – Мишка?!Ты где его взял? – подняв платок, он встал и уставился в глаза его, ставшего вдруг надменным:

   – Думал пошутить тогда, а потом забыл про этот платок и вовсе! – усмехнулся он. – Ты и сам забыл!

   – Забыл?! – поразился Михаил, как поразились и застывшие в наблюдении за ними Сашка с Алексеем. – Я сдержу себя, – кивнул Михаил после недолгого молчания и спрятал платок в карман. – Но если ты ещё когда-нибудь,... у кого-нибудь,... что-нибудь выкрадешь, пусть и в шутку, я клянусь, ты будешь жестоко наказан!

   – Надо же, – махнул рукой тот и ушёл из комнаты.

   – Мда, – только и сказали друзья, но Михаилу легче не стало...

   Время не ждало. Ночь звала за собой, погружая в сон, но он и уснуть, казалось, не мог. Все уже спали. Вокруг было тихо, и вдруг тело его содрогнулось...

   – К чёрту, – прошептал он, поняв, что спал и перевернулся на живот, надеясь, что сбил сон...

   Он взирал в темноту, а воспоминания и трепет не покидали от того, что привиделось: будто Варенька уже взрослая, и они лежат в постели, одаривая друг друга ласками любви...

   – Не может быть, – усмехнулся он сам себе, и тут прозвучал полушёпот Алексея:

   – Что случилось?

   – Я с вами завтра в салон, – высказался Михаил.

   – Эка прыть. С чего вдруг? – удивился Алексей. – Я вот не собирался туда пока. Думаю подготовиться к морской практике. Не хочется упасть в глазах Николя, когда экзамены сдавать будем.

   – Тебе же было всё равно, ты же не хочешь быть моряком да и море не любишь, – не менее удивлён был его словами Михаил.

   – А что делать, – усмехнулся тот. – Николя нам всем друг, и пасть в грязь не хочется. Я бы тоже не против получить звание мичмана, как и он. И вообще, куда я теперь денусь от моря да от вас всех!

   – Хорош, – хихикнул довольный Михаил. – Я знал, что в тебе есть это!

   – Благодарю, – захихикал и Алексей. – Так что тебе приснилось-то?

   – Да так,... бред...

ГЛАВА 14

«При выпуске в морском корпусе повторяли весь пройденный материал. После этого я был назначен с друзьями Нагимовым, Тихоновым и Герасимовым на люгер «Ящерица» под командованием лейтенанта Арцыбашева. Нам предстояло конвоировать в Або провиант.

   В открытое море было не выйти. Англичане владели им. Так, мы пробирались вдоль берега шхерами. Чуть было не попались под нападение англичан, но они ушли, оставив нас в покое. Видимо, испугались, что наши парусные суда, вооружённые орудиями большего калибра, опасны.

   Вспомнили и случай с Ханыковым и предательством наших... Что ж, суд был. Каждый получил своё, Ханыков же разжалован в матросы.

   Я выдержал и очередной гардемаринский экзамен, после которого отправлен с друзьями, также успешно выдержавших экзамены, в поход по Финскому заливу на фрегате «Малом» под руководством нашего воспитателя — Николая Александровича Бестужева.

   Вот это личность! Благодаря ему, даже Алексей Нагимов, который не тянулся быть моряком и учиться на отлично, с успехом обрёл волю и интерес к учёбе да морскому делу.

   Мы постоянно останавливались в том походе на якоре, чтобы прогуляться между Петергофом и Кронштадтом. И как Николя и утверждал, этого совершенно недостаточно, чтобы обрести навыки управления кораблём. Однако ничего сделать нельзя было. Финансируют скудно.

   Но и математические, и экзамены по морской практике, и географические, не говоря уже об остальных, выдержаны с достоинством.

   Теперь, высочайшим приказом мы произведены в мичманы. Необъяснимое счастье приносит этот чин! Теперь мы не школьники, нет строгой зависимости, вставать не надо под звук барабана, да идти можно куда хочешь...»

   – Чем занимаешься? – вошёл в комнату Алексей, и Михаил, закончивший за столом что-то писать, закрыл свою тетрадь:

   – Воспоминания пишу. Думаю, что потомкам они будут, если не полезны, то интересны, – улыбнулся он.

   – Понимаю, хорошее дело! – согласился Алексей. – Я тем же занимаюсь. Да и многие. Даже Николя!

   – Куда ты теперь?

   – Я к своим в имение поеду, отдохну перед плаванием.

   – Я тоже. Встретимся, значит, в Кронштадте, – кивнул Михаил, и к ним вошли Сашка, Дмитрий и Николай.

   – Ребята! – обрадовался их появлению Михаил и вскочил.

   Дружеские объятия, счастливые глаза и впечатления от закончившейся, наконец-то, тяжёлой учёбы в корпусе не покидали ещё долго. Друзья были рады друг другу и обещались не раз отправиться в плавания вместе. Сплочённость и братство душ больше крепли, когда к их воодушевлённым беседам присоединился и друг Николая, которого тоже уже все знали...

   – Костя! – обнял и Михаил его. – Рад, рад твоим успехам!

   – Недаром я говорил, – грозил Константину пальцем Николай. – Торсон, ты ещё всем покажешь, что ты истинный чугун!

   – Да, эта кличка тебе точно подходит! – согласился Сашка. – Таким сильным духом даже я не обладаю, чтоб дать отпор...

   – Никакого отпора, – перебил явившийся с насмешкой «задира».

   – Мишка, шёл бы восвояси, – предупредил Михаил. – Стыдно даже, что имена у нас одни и те же.

   – Не бери в голову, – тихо проговорил Алексей.

   – А ты докажи, – продолжал «задира» к Константину. – Покажи свою удаль!

   – Это чем? – вздёрнул он бровью, на что загорланили показавшиеся из коридора товарищи Мишки, с которым тут же и перемигнулись.

   Через полчаса все собрались у берега Невы, где стояло несколько кораблей и видно было горный кадетский корпус...

   – Я договорюсь, – сообщил Николай товарищам и умчался к одной из лодок, где стоял ещё некоторое время и весело что-то обсуждал с находившимся там им наудачу капитаном...

   – Получится? – задумался Сашка, наблюдая за ними.

   – У Николя не может не получиться. С его-то шармом да умом! – выдал гордый рядом Мишка и подмигнул Михаилу, который пронизывающе взирал в ответ...

   Симпатии к такому человеку у Михаила не зародилось, как бы в какой-то момент учёбы ни были спокойны отношения. А после того как узнал, что платок Вари он же и выкрал, чтобы в очередной раз поддеть непонятно для чего, и вовсе стал испытывать глубокую неприязнь. И сейчас, когда Михаил вновь наблюдал за «задирой», видел явно: «он пытается быть на высоте, будто лучше всех, а все остальные — практически ничто...»

   Мысли Михаила прервались от возвращения довольного Николая, который сообщил, что все могут взойти на борт корабля.

   – Ну, давай же! – закричали товарищи «задиры». – Доказывай! Давай, чугун!

   – Спокойно, – только и хихикнул Николай и подмигнул в поддержку Константину. – Они так и не выучили, что такое клотик!

   – Естественно! – засмеялся Михаил. – Куда ихним умам! Мы их потом всех развесим там, как фонари для сигналов!

   Друзья дружно засмеялись, и Константин был счастлив показать и выполнить то, к чему стремился...

   При поступлении в корпус он был тихим, и жизнь его тут складывалась поначалу тоже нелегко. В корпусе он был казённым. Каждый, кто хотел, бил и издевался над ним, а начальство наказывало за каждый маленький проступок. Но... всё же он хорошо учился и ложился под розги даже, чтобы кого-то спасти. Таким образом, Константин получил прозвание «чугун». Дома ему приходилось защищать мать и грудную сестрёнку от жестокого отца, который пил и в белой горячке их всех избивал. Тут характер, уже достаточно закалённый, показал себя...

   Теперь он решил в последний раз доказать, что смелее любого «задиры», который не осмелится сделать следующее: залез немедленно на клотик: самую верхнюю мачту... Все воспитанники кадетского корпуса и моряки знали, что именно так демонстрировать принято свою удаль, как бы глупо или бессмысленно это ни казалось...

   – Ну, Мишка, – вернулся он и встал перед надменно взирающим в ответ «задирой». – А ты не докажешь? Ещё ни разу не удавалось тебе подобное, не так ли? Хотя врать, доносить и красть прекрасно выходит.

   – Да как ты смеешь, – сквозь зубы промямлил тот.

   – А ты докажи, – шагнул к ним и Михаил, исподлобья взирая на соперника.

   – А потом мы выбросим тебя и всю твою шайку за борт, – кивнул в придачу и вполне серьёзный Алексей.

   – И никто помогать не будет, – подходить стал ближе Дмитрий.

   – Да-да, доказывай теперь, каков ты молодец, – поддел и Сашка.

   Мишка взглянул на своих застывших товарищей, которые не смели ни шагу сделать, ни что-либо сказать в его защиту или поддержку, в которых стал нуждаться... На что решиться: лезть на клотик или прыгать за борт, чтобы спастись, — Мишка не знал.

   Растерявшись совсем, он накинулся с кулаками на Михаила — первого, кого решил выбрать для подобного боя. Расступившиеся вокруг их товарищи переживали. Благо, Михаил был крупнее и всё же сильнее, а потому вскоре, с лёгкостью перевалив обидчика на спину, поднялся и приподнял его за шиворот перед собой.

   Все молчали. Вокруг стояла тишина. Только чайки кричали порой над волнами. Решив, что Мишка достаточно уже опозорен в глазах и своих, и друзей, Михаил его оттолкнул и развернулся, чтобы вернуться к берегу...

ГЛАВА 15

Время так и летело вперёд. Был уже тысяча восемьсот двенадцатый год...

   Одинокая свеча освещала не так много в небольшой комнате квартиры, где вокруг стола расселась пятёрка друзей. Лица у них выражали такую же тревогу, что кружилась в воздухе, в тишине,... которая царила не только среди них, но и снаружи,... за открытым окном...

   Была уже давно ночь. Город спал. Но снов товарищам, как видно, на этот раз не предстояло увидеть...

   – Это всё, что я получил на сегодняшний день, – раскрыл перед собой строки письма Николай и стал читать. – Несмотря на тяжёлое ранение, дал команду поднять парус, сам сел за руль, а матросам велел лечь на дно катера, и провожаемый выстрелами неприятельских солдат, под парусом вышел в море; притом ещё пять матросов получили ранения... Далее известно, что когда вернулись да начальство оповестили о неприятеле в городе, Костя потерял сознание. Он будет в порядке, но так дальше нельзя, – покачал он головой, сильно переживая за близкого друга. – Он пока под присмотром врача... Сильно ранен в ногу...

   – Если бы только он знал, что войска Наполеона уже взяли Либаву, повернул бы назад, – молвил Алексей. – Я немедленно подам прошение вступить в войска!

   – Ох, как я рад, что Наполеону было отказано в руке нашим принцессам, – усмехнулся Сашка.

   – Да, дважды! – поддержал его Дмитрий. – Каков расчёт, а?! Он замечательный стратег, как видно.

   – Но мы не отдадим ему Россию. Он не сможет раздавить её! – выдал Михаил, а в его воспоминаниях пролетела вся его двадцатилетняя жизнь.

   – Верно, – прозвучало между Сашкой, Алексеем и Дмитрием, на что Николай с сожалением покачал головой:

   – К сожалению, я не смогу попасть в войска, как ни просился уже... Наш лицей готовят к эвакуации, и мне приказано перевести корпус в Свеаборг. Среди них и братья мои.

   – Да, я тоже хотел в войска, – подтвердил Михаил. – И мне отказали. Буду проситься помочь тебе перевезти ребят через залив.

   – Благодарю, Мишель, – улыбнулся Николай, радуясь, что будет не совсем один руководить порученным делом. – А теперь,... мне пора, – поднялся он, задрожавшими от волнения руками сложив письмо. – Я должен навестить мою Августу.

   – Как она? – насторожился Алексей, прекрасно зная, что здоровье возлюбленной Николая совсем плохо.

   – Даст бог, оправиться, так сразу под венец, – уверенно высказал тот. – Никого милее нет!

   – Дай бог, – поднялись и поддерживающие его товарищи.

   Перед тем как отправиться в серьёзный поход с Николаем, сразу, как прошение его выйти в плавание было принято, Михаил решил навестить родных... Он примчался в усадьбу и выскочившим к нему навстречу родителям сообщил:

   – По высочайшему указу отправляюсь перевозить ребят из корпуса в Свеаборг! Лицей готовят к эвакуации! Корпусное начальство предписало не оставлять ребят там без присмотра до конца войны.

   – Господи Иисусе, помоги, – перекрестилась встревожившаяся матушка, на что отец вдохнул полной грудью:

   – Это к лучшему. Это менее опасно, чем выйти на поля войны.

   – Не думаю, что это менее опасно, – натянул улыбку Михаил.

   – Понимаем мы, – кивала уже стоящая со слезами на глазах матушка. – И Гриневы Вареньку-то тоже домой забрали. Подальше от возможного нападения неприятеля.

   Отец и сын переглянулись, зная и так, что и здесь может быть не безопасно, но обсуждать всё это уже не стали, чтобы матушке больнее не сделать...

   – На долго не задерживаюсь. Через два дня мне стоит возвращаться, и мы сразу отплываем, – прошёл в библиотеку с родителями Михаил, чувствуя, что ещё что-то не так. – Вас что-то беспокоит?

   – У Гриневых беда приключилась, как назло. Мало того что война на родине, так и винное дело не удалось, да с горяча, дабы добыть нужную сумму на спасение, проигрался Игорь Иванович. Обманули его союзники, разорили. Чтобы спастись, в долги он влез, в большие, – села матушка на стул у окна и стала просушивать платочком покатившиеся слёзы.

   – Как это случилось?! – поразился Михаил и устроился в соседнее кресло.

   – Мы ему прощаем долги нам, – появился на пороге отец. – Но другие не прощают.

   – Да, – кивала горестная мать. – А Вареньку-то теперь замуж выдадут за этого разгильдяя.

   – Он не разгильдяй. У него денег куры не клюют. И к Вареньке он с добрыми чувствами пришёл. Всё складывается как нельзя лучше. Только бы успели обвенчаться! Он и в Париж, может, увезёт её. А там безопаснее будет, – строго взглянул на неё супруг.

   Наблюдавший за ними Михаил не совсем понимал, как столько всего могло приключиться сразу. Он понимал, что матушка его, которая любила Вареньку, как родную, дочку своей самой дорогой подруги, не может принять такую несправедливость. Сердце Михаила при подобной новости гремело, а душа вся сжалась в неприятном предчувствии:

   – Значит, Игорь Иванович решил продать дочь?

   – Не стоит так грубо выражаться, – недовольно высказал отец и замахал рукой появившемуся слуге побыстрее поставить поднос с чаем на стол и уйти.

   – Никто Варвару не продаёт. Жених – достойнейший человек, любит её, да и ей он мил, – продолжил отец, когда они снова были оставлены одни. – Чаю? – предложил он супруге и сыну, которые с поражёнными взглядами уставились на него.

   – Чаю, – повторил за ним Михаил и встал. – У вас сердце куда делось? Какой чай?! – поднимал он голос.

   – Держите себя в руках! – поразился отец. – Где ваша выдержка?!

   – У нас тоже денег куры не клюют, почему вы не поможете своему столь близкому другу?! – поражался Михаил.

   – У нас нет такой суммы, – пожал плечами отец, но больше его сын обсуждать ничего не стал.

   Михаил ушёл из библиотеки, а забрав из конюшни своего коня, и вовсе умчался прочь из усадьбы...

ГЛАВА 16

Вечером всё ещё жаркого лета появился, наконец-то, лёгкий ветерок, который нёс свежесть. Сидя на небольшом причале у реки, Варя вдыхала полной грудью и наполнялась энергией, которую получала от чувствовавшейся долгожданной прохлады. Она сидела на самом краю и болтала босыми ножками в воде. В руке у неё был белый, как и её кружевное платье, зонтик, что укрывал от всё ещё жарких лучей солнца, а в глазах Вари была нежность, а на лице – улыбка...

   Михаил остановил коня у выезда из леса. Он слез и, держа его под уздцы, уставился на Варю, которая была и далека, и будто близка... Он видел её наслаждение, как она спокойна,... мила...

   Опустив на мгновение взгляд, Михаил отгонял подступающие мысли о том, как подойдёт, что скажет. Его душа уже наполнилась трепетом и страхом одновременно. Только он решился сделать шаг, как заметил, что к Варе приближается от усадьбы Гриневых мужчина.

   Мужчина был немолод, с сединой в густых тёмных волосах, статный и красив собою. Остановившись рядом с Варей, он встретил её улыбку и кивнул, отвечая не менее счастливой улыбкой. Мужчина подал руку, Варя поднялась перед ним и захватила лежащую возле раскрытую книгу.

   Сложив зонтик, Варя подняла с земли свою шляпку и ещё что-то некоторое время увлечённо рассказывала и показывала в книге, а потом взяла оттуда сухой цветок, который поцеловала. Сразу стало заметно, что в глазах Вари промелькнула тоска, которая не покидала душу.

   Михаил сглотнул свои переживания и стал медленно приближаться к ним, ведя под уздцы коня...

   – Ой, – участилось и сердцебиение, и дыхание Вари, сразу обратившей внимание на него, узнавшей его,... застывшей на месте от растерянности...

   Её спутник с удивлением оглянулся. Оставаясь стоять подле, он сразу кивнул в приветствие остановившемуся перед ними Михаилу, по форме которого понял, что тот — мичман...

   – Михаил Алексеевич Аргамаков, – представился ему Михаил, и тот сразу вежливо ответил:

   – Князь, Илларион Константинович Пашков.

   – Пашков, – услышал знакомую фамилию Михаил.

   – Да, дальний родственник вашей матушки, Анны Сергеевны Аргамаковой, в девичестве Пашковой, – улыбнулся он, понимая его смятение. – Рад столь неожиданной встрече! Но наслышан про вас, Михаил Алексеевич, от вашего батюшки да от Игоря Ивановича.

   – Действительно, неожиданно, – согласился Михаил, но явно не был рад встрече, поскольку улыбка, которую пытался натянуть, никак не была искренней, и князь заметил это, тут же взглянув и на уставившуюся на Михаила Варю.

   – Я, пожалуй, оставлю вас, Варвара Игоревна, – поклонился он ей, тут же вздрогнувшей и взглянувшей с беспокойством.

   Но никакого беспокойства сам Илларион Константинович не показывал, но и было ли оно — заметно не было. Он поцеловал руку Вари и прогулочным шагом отправился к усадьбе...

   – Как удивлён я, что человек, который никогда не навещал родственников в России, безвылазно проживающий в Париже, вдруг явился сюда. Да и не так всё просто оказалось... Он ещё и здесь, в усадьбе Гриневых, – удивлённо говорил Михаил, так же беспокойно глядя в глаза Вари, как и она в его.

   – Илларион Константинович был представлен мне, когда по возвращении из института я сопровождала папеньку в гости к вашим родителям, – дрожал её голос. – Он был так любезен, что предложил помощь оплатить долги моего папеньки. Илларион Константинович навещал нас часто, всегда так учтив, любезен, внимателен. А когда попросил моей руки, – тут Варя замолчала, но Михаил всё понял:

   – Без сомнений, вы согласились, – закивал он.

   – Я послушалась папеньку и согласилась, – поправила она.

   – Вы его любите? – напрямую спросил Михаил, еле сдерживая волнение, но Варя опустила взгляд и еле заметно пожала плечами.

   Этого Михаилу было достаточно, чтобы сделать свой вывод.

   – Если бы я предложил обвенчаться со мной? – не раздумывая, спросил он, и дыхание у Вари перехватило.

   – Вы в своём уме?! – ошарашенно взглянула она.

   – Я могу так же оплатить долги Игоря Ивановича, – усмехнулся Михаил с горечью в душе, но Варя почувствовала всё иначе:

   – Вы снова смеётесь надо мной, – прослезилась она, не находя в себе силы сдерживать подступающую обиду. – Вы всегда смеялись, я теперь это понимаю. Так же смеялись надо мной, как и все!

   – Что вы говорите, Варень..., Варвара Игоревна, – заикался Михаил, поражённый и заволновавшийся, что Варя не понимает, не видит то, что есть на самом деле. – Я никогда не смеялся над вами и не собирался! Более того, я переживал за вас, ждал нашей встречи! И отправиться в поход не собирался, не встретившись с вами сейчас. Как только узнал, что вас забрали из института, и вы здесь, сразу примчался.

   – Да что вы говорите, – всплеснула руками она и ухмыльнулась. – Не от того ли ни разу не послали о себе весточки, да лишь раз на бал явились в наш институт?! Ах, да! – будто что-то вспомнив, хихикнула она. – Вы же предпочитаете салон мадам Валери, о каких балах я говорю?! Там не нашли невесту?!

   – Что?! – поразился Михаил, но Варя стала отступать от него. – Прощайте, Михаил Алексеевич, – кивнула она и отправилась к усадьбе, где чувствовала себя более спокойно, куда скорее тянулась всей душой укрыться и избавиться от той боли, того разочарования и обиды, что сейчас вновь испытала.

   – Варя! – кинулся догонять Михаил и вскоре загородил собою путь. – Какой салон? Что за речи?

   – Вы скажите мне, что это не так? – вздёрнула бровями удивлённая Варя и смотрела свысока.

   – Нет, – дышал он взволнованно. – Я был там, да, – признался он, глядя в дрожащие и наполняющиеся слезами глаза. – Но я, домашний человек, я не вынес подобных развлечений. Я был там, но всего два раза!... Клянусь...

   – Нет, – дрожал подбородок Вари, изо всех сил сдерживающейся. – Были у нас в институте на балу воспитанники из вашего корпуса. Справлялась я о вас, а они рассказали, где вы любите бывать, что не балы у вас на уме... И поняла я, закончилось детство, наши игры, не дружите вы более со мной. Вы уже взрослый, верно, – выговаривала она дрожащим голосом, пока их взволнованные лица сближались.

   Михаил качал головой, отрицая всё, что у неё летает в мыслях, но говорить уже не мог. Он жаждал иного — доказать, показать ей свои истинные стремления, желания и мечты, которые зародились в нём...

   Еле коснувшись губами её губ, Михаил нежно поцеловал, всё ближе и ближе руками за талию прижимая в свои объятия. Их губы соединились в единое. Они стояли, как казалось, долго, наслаждаясь поцелуем, той сладостью, которая пронеслась и по венам, вызывая души к парению в восторженность...

   – Боже, – отпрянула Варя и, в ужасе уставившись на взволнованного Михаила, закачала головой. – Нет, мы не должны. Что я наделала?... Нет!

   – Варя, – хотел он возразить, но она убежала к дому...

ГЛАВА 17

Варя вбежала в двери дома и резко остановилась, чуть не столкнувшись со своим женихом, который сделал шаг навстречу:

   – Вас обидели, Варвара Игоревна?

   – Илларион Константинович, – молвила она, стараясь успокоиться, но большие глаза выражали и испуг, и переживания за всё, что происходит теперь в жизни.

   – Каюсь, всё видел в окно, – пояснил он.

   – Нет, – прослезилась Варя вновь, в душе затаив страх, что жених будет в ярости или ещё хуже — откажет в помощи.

   Но он молчал и собирался ли что сказать, Варя не поняла. Следом за ней в дом вошёл Михаил. Спокойный взгляд Иллариона Константиновича обратился сразу к нему. Воцарилось молчание...

   – Что ж, – вздохнул Илларион Константинович и поцеловал Варе руку. – Полагаю, вам стоит выяснить всё с Михаилом Алексеевичем.

   С этими словами он ушёл в соседний кабинет.

   – Варенька, – сделал шаг Михаил, но она встала к нему спиной, не решаясь пока ни говорить, ни уходить, хотя очень хотела сделать и то, и другое.

   – Я обидел вас? – тихо спросил Михаил.

   – Нет, что вы, всё замечательно, – усмехнулась Варя, покосив в его сторону глаза, но отворачиваясь каждый раз, как он пытался сделать шаг, чтобы встретиться с ней взглядами.

   – Вы презираете меня?

   – Я думала, что в вас есть, есть хоть капля уважения ко мне, – повернулась она резко, и Михаил с тревогой уставился в её полные слёз глаза. – Но знаете, я уже не та маленькая дурочка, какой была тогда, когда мы с вами детьми играли в салочки да прятки!

   – Я знаю, – сглотнул, разволновавшись ещё больше, Михаил.

   – Я уже давно поняла, что вы и тогда не питали ко мне дружбы, что я надоедала вам своим присутствием, своими просьбами. А когда вы прибыли на бал в наш институт, так и подавно разочаровалась и всё поняла!

   Михаил молчал. Он не знал, как оправдаться и как объяснить свою сторону. Он лишь широко раскрыл глаза и застыл на месте, как и застыл на месте подглядывающий в чуть приоткрытую дверь Илларион Константинович...

   – Варя, – покачал головой Михаил. – Вы не видите моих чувств к вам. Я, как только увидел вас тогда в институте, понял, что вы повзрослели, как изменились, стали прекрасной девушкой..., я решил, действительно, институт не посещать, а ждать, когда мы с вами встретимся после. А у вас теперь жених имеется.

   – Естественно, – усмехнулась Варя и с гордостью выпрямилась. – Я так страшна, что у меня не может быть жениха?!

   – Нет, я не о том говорю, – вновь поразился Михаил, теряясь, что сказать. – Вы его любите или выходите замуж из-за его помощи, которую он окажет папеньке?

   – А что мне, за вас выходить?! – хихикнула язвительно она. – Мне не нужен супруг, который по салонам бродит!

   – Варя, – выдохнул Михаил. – Вы даже не знаете всего того, как жил до вас ваш жених. Он не только салоны посещал.

   – Не смейте наговаривать на него. Вы ему и в подмётки не годитесь! – хмуро выдала Варя.

   – Вашему поведению я поражаюсь. Вы ослепли из-за непонятной обиды и не видите истины, – с горечью ответил Михаил.

   – Mon comportement – le résultat de votre attitude. (Моё поведение –результат вашего отношения.)

   – Умоляю, не говорите на французском со мною, – натянул уголок губ в улыбку Михаил.

   – Ma vie, mes règles, (Моя жизнь, мои правила) – огрызнулась Варя. – Я бы пригласила вас и дальше продолжать беседу, даже и за чаем с моим папенькой, но, к сожалению, полагаю, что вам следует просто отправиться в ваш поход!

   Не вынося более слушать и видеть всё это, Илларион Константинович отошёл от дверей и сел на диван. Он качал головой. Он принимал всё, что узнал. Закрыв ладонью глаза, Илларион Константинович вобрал в себя воздух и выдохнул:

   – О нет.

   – Друг мой, – вошёл через другую дверь взволнованный и будто всё уже знающий Игорь Иванович Гринев.

   Он встал перед ним и через некоторое время спросил:

   – Вам плохо?

   – Нет, – вздохнул тот и встал перед ним, оправив свой богатый наряд. – Всё вполне закономерно.

   – Не желаете к чаю? – пригласил пройти с ним Игорь Иванович, и тот незамедлительно отправился следом, мельком взглянув на дверь, за которой Варя так и оставалась стоять перед Михаилом...

   – Вам нечего ответить, – кивнула она тому.

   – Что вы желаете услышать, Варя? – пожал плечами он. – Я вам предложил обвенчаться со мной, предложил помощь. Чувства мои вам не видны.

   – Почему вы не предложите помощь одной из девиц салона?! – хихикнула Варя. – Им, поди-то, помощь больше от вас нужна!

   – Ты не изменилась, – с обидой прищурился Михаил и кивнул. – И вряд ли повзрослела. Если бы ты смогла пережить то, что нам, мальчишкам корпуса, пришлось, ты бы вмиг стала взрослой.

   – Умной, вы хотите уточнить вновь, – огрызнулась Варя снова, перебив его речь, и повернулась спиной. – И прошу обращаться ко мне на вы, сударь!

   – Как вам угодно, сударыня, – поклонился он и немедленно ушёл, громко хлопнув дверью, на что Варя резко оглянулась.

   Она удивлённо смотрела на дверь и не принимала тот факт, не хотела его принимать, что Михаил вот так вот взял и ушёл.

   – Мишенька? – тихо произнесла она и, заслышав снаружи доносившийся топот копыт, бросилась к окну.

   Варя прильнула ладонями к стеклу, уставилась на удаляющегося верхом на коне Михаила и вскрикнула:

   – Нет! Мишенька!

   Но никто, кроме тех, кто был в доме, не смог более её расслышать... Опустившись к полу, Варя рыдала и остановиться, казалось, не сможет. Бросившийся к ней обнимать и целовать расстроенный папенька не находил слов утешения:

   – Родненькая моя, ты должна, слышишь, должна выбрать более счастливый путь. Вот, обвенчаетесь с князем, так и мне услуга, и тебе ж покой да достаток...

   Он обнимал и гладил её, но Варя не унималась...

ГЛАВА 18

Трели весёлых птиц и нежный шелест деревьев только и слышались вокруг, когда Варя уединилась в саду с книгой. Она села на скамью недалеко от дома и вновь раскрыла нужную страницу, где лежал высохший цветок ландыша...

   – Милый, – погладила она его осторожно и улыбнулась. – Только ты приносишь мне тепло и успокоение.

   – Otez l'amour de votre vie, vous en ôtez les plaisirs (Заберите любовь из вашей жизни, и вы заберёте всё удовольствие), – прозвучал голос вставшего рядом Иллариона Константиновича.

   Он незаметно для Вари подошёл и, когда она услышала его фразу и взглянула, тепло улыбнулся.

   – Я люблю читать и Moliere, – кивнула она, зная, чью фразу он только что процитировал.

   – Я не для этого процитировал. Разрешите сесть возле?

   – Разумеется, Илларион Константинович...

   – Я не буду надоедать своим присутствием долго, но из-за сложившегося положения считаю должным вам, Варвара Игоревна, пояснить, – продолжал он, и Варя застыла, переживая страх. – Вы не обязаны связывать свою жизнь со мною, коли любите иного человека. Я пойму и, без какой-либо обиды на вас, него или кого-либо ещё, просто вернусь в Париж. И от помощи вам не откажусь.

   – Что вы, князь, – забегал её взгляд, не скрывающий всех переживаний в душе.

   – Вы просто обязаны всё хорошенько обдумать, прежде чем связывать свою жизнь со мной. Я человек не злой, и бояться не стоит.

   – Вы, вы, – заикалась Варя, закрыв книгу. – Простите меня, Илларион Константинович, я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.

   – Мне показалось, или Михаил Аргамаков питает к вам нежные чувства? То же самое я заметил и в вас, – улыбнулся он, всё так же по доброму.

   – Я не нахожу слов, – волновалась Варя. – Но вам показалось всё это. Мне всего лишь дороги воспоминания, связанные с Михаилом... Алексеевичем, – сглотнула она, не смея взглянуть в глаза собеседника.

   – Он целовал вас, не позаботившись, что все в поместье могут лицезреть столь недостойное поведение по отношению к вам, моей невесте, – добавил Илларион Константинович. – И то, что он предлагал тоже руку и сердце... Неужели вам не хочется молодого, красивого мужа?

   – Что вы, – сглотнула Варя и взглянула в его глаза, в которых ничего, кроме искренней доброты увидеть не могла.

   – Qu'en pensez-vous? (Что вы об этом думаете?)

   – Je veux être heureuse et rendre heureux mon homme (Хочу быть счастливой и сделать счастливым своего мужчину), – не задумываясь, ответила Варя.

   – Вы, – немного помолчав, Илларион Константинович продолжил спрашивать. – Вы всё ещё согласны стать моей супругой?

   – Разумеется, – широко раскрыла она глаза и закивала, а в душе поселилось непонятное, сжатое ощущение.

   – В таком случае, нам скоро предстоит дорога в Париж, а затем в Голландию, – сообщил он.

   – В Голландию? – удивилась Варя. – Там более безопасно?

   – О, Варвара Игоревна, французы ступили на их берег ещё в девяносто четвёртом году. В шестом году Наполеон превратил Батавскую республику в Голландское королевство и посадил туда на трон своего брата Луи. А в июле десятого года Голландию и вовсе включили в состав Французской империи. Всем и так понятно, что то же самое Наполеон планирует сделать и с Россией, – пояснил Илларион Константинович. – Ну а вы, как моя супруга, поедете со мной в Роттердам. У меня запланирована встреча там по передаче некоторых продовольствий.

   – Вот как? – опустила Варя взгляд на книгу, но её жених продолжил, прекрасно замечая каждое движение, жест и будто понимая чувства:

   – Вы можете взять всё, что захотите, что только будет возможно взять с собою. И сочту долгом ещё раз пояснить, что вы в любой момент можете отказать мне и вернуться домой.

   – Вам не нужна супруга? – взволнованно взглянула она в его глаза, и он с нежным голосом выразительно прочитал:

***

Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю.

   Как роза, ты нежна, как ангел, хороша;

   Приятна, как любовь; любезна, как душа;

   Ты лучше всех похвал — тебя я обожаю.

   Нарядом мнят придать красавице приятство.

   Но льзя ль алмазами милей быть дурноте?

   Прелестнее ты всех в невинной простоте —

   Теряет на тебе сияние богатство.

   Лилеи на холмах в груди твоей блистают,

   Зефиры кроткие во нрав тебе даны,

   Долинки на щеках — улыбки зарь, весны;

   На розах уст твоих — соты благоухают.

   Как по челу власы ты рассыпаешь черны,

   Румяная заря глядит из тёмных туч;

   И понт как голубой пронзает звёздный луч,

   Так сердца глубину провидит взгляд твой скромный.

   Но я ль, описывать красы твои дерзая,

   Все прелести твои изобразить хочу?

   Чем больше я прельщён, тем больше я молчу:

   Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!

   Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время!

   Счастливее того, кто нравится тебе.

   В благополучии кого сравню себе,

   Когда златых оков твоих несть буду бремя?

***

– Это же Гавриил Державин, невесте, – улыбнулась Варя, зная, чьё произведение прочитал ей жених, и указала на свою книгу. – Вы его читали!

   – Я интересуюсь тем, что нравится той, которую всей душой почитаю,... люблю, – пояснил он, вызвав в душе Вари ещё больше уважения:

   – Я не знаю ни одного человека, кто бы так интересовался тем, что меня увлекает!

   – Вы торопитесь с выводами, Варвара Игоревна, – кивнул он.

   – И как только вы желаете меня в супруги, – не понимала она.

   – Мне нужны вы, а иная супруга — нет, но,... если в сердце вашем нет тепла ко мне, не прошу уже о любви, то я готов отпустить вас. Насильно мил не будешь, не так ли?

   – Конечно же, – согласилась Варя, но не успела что-либо добавить...

   Илларион Константинович медленно вернулся в дом.

   «Как отказать?... И надо ли?» – прижав книгу к груди, Варя отправилась к оранжерее, где села на приступок у входа. – «Папеньке помогу, да и самой же хуже не будет. Долг у меня, видать, такой. В старых девах хотя бы не останусь. Раз уж страшной уродилась настолько, что и на танцы никогда не приглашали, чего ещё желать?... А Михаил... Я его не забуду, но... Он свободен, гуляет пусть и дальше», – решила она.

   Открыв снова книгу на странице с ландышем, Варя вновь погладила сухой цветок и прослезилась:

   – Маменька,... матушка, милая, что же мне делать-то?... Не хочется, да надо, а хочется — никак.

   И вновь лишь лёгкий ветер и птичьи трели вокруг. Варя вытерла только начавшиеся катиться слёзы и глубоко вздохнула. Переложив ландыш на другую страницу, она заставила себя сесть удобнее и продолжила чтение.

   – Кто сколько мудростью ни знатен, но всякий человек есть ложь*, – произнесла она вслух и задумалась.

   Глаза вновь наполнились тоской, слезами горюющей о чём-то души, но, отгоняя от себя все страхи и зовущие страдания, Варя закивала:

   – Да, я пойду под венец именно с ним...

***

* – строки из произведения Державина Г. Р. «Фелица»

ГЛАВА 19

«Печальнее долгого плавания нет», – глядел на линию морского горизонта Михаил. – «Меня всего разрывает лишь от того, что Варя не видит, не понимает меня, а Николя... Как только Николя выдерживает все удары судьбы?... Любимая умерла, отец тоже, все заботы о семье, матери, легли на него одного. Будь я на его месте, вряд ли бы нашёл в себе волю взять себя в руки и идти дальше. Может, и начавшаяся война тому причина, конечно...»

   Корабль, где он находился с Николаем и ещё парой доверенных, чтобы перевезти учеников корпуса в Свеаборг, в Финляндию, уже давно был в пути. Осень тоже торопилась, вступив в свои права и принося промозглые ночи, холодные ветра и дожди, от чего плавание было тяжелее и горестнее.

   Особенно трудно было младшим воспитанникам... Переезд в страхе, что всё равно могут напасть на них вражеские войска, что может и погода погубит в какую бурю, страх за оставшихся родных и уже исчезнувшие с горизонта родные берега — всё усугубляло, убивало настрой и надежды на лучшее. Мальчики мёрзли, боялись, нуждались в ласке и подбадривании со стороны старших, чем и занимались те, кому их судьбы были переданы на это время...

***

Довольно время был в таком я рассужденьи,

   Кому б я посвятить сие мог сочиненье,

   И наконец, узнав читателей таких,

   Которы бегают совсем полезных книг

   И удовольствие в том только полагают,

   Когда от скуки вздор какой-нибудь читают,

   Или ложася спать, тож сказывать велят

   Тем, кои басни им нелепы гозорят,

   Ведутся кои лишь у нас в простом народе,

   А ныне то и здесь у многих стало в моде;

   Я то же самое издать решился в свет,

   И мню, что таковым послужит не во вред;

   Хоть должно поступать в сем деле осторожно

   На всех читателей потрафить невозможно:

   Кто к пышным авторам одним расположен,

   Другой романами одними лишь пленён.

   Что будет, или нет мой труд во уваженьи.

   Сие я отдаю на ваше рассужденье;

   Купец охотнику товары продаёт,

   И книга в обществе читателя найдёт*...

***

Пока Николай сидел и читал книгу перед рассевшимися на верхней палубе воспитанниками корпуса, уставившимися на него с доверием, Михаил отошёл в сторону и, облокотившись на бортик, снова глядел на пасмурное небо, за серыми облаками которого никак не было видно заката, а сердце звало и не теряло надежды увидеть его...

   – Это какую книгу вы будете нам читать сей раз? – поинтересовался один из мальчиков у Николая, и тот ласково улыбнулся, взглянув на раскрытую перед собой страницу:

   – Сказки русские, Тимофеева!

   – Фу, – выдохнул другой мальчишка.

   – А мы любим, – закивали другие. – Сказку, сказку!

   – Да, усладите слух наш снова, – подхватили ребята постарше, на что Михаил оглянулся:

   – Те, кто пройдёт весь путь, бравыми ребятами будут слыть. Будут ладно скроены, крепко сшиты.

   – Российским флотом можно будет радоваться! – восхищённо подхватил Николай, перемигнувшись с Михаилом. – Будет хорошее пополнение, и время покажет, кто не посрамит бело-голубого флага! Многие отдадут жизни за честь родины, но многие ли будут слыть и бравыми среди своих?

   – Как это? – удивились некоторые из совсем младших мальчишек, и Николай продолжил:

   – А вот для того книги и пишутся! Надо быть не только сильным, но и образованным. Вот, послушайте, что нам рассказывает хотя бы этот Тимофеев, а уж потом познаете и иных, и сами, может, что сочините.

   – А вы сочиняете? – поинтересовался белокурый воспитанник, прищурив глазки и ухмыльнувшись соседу, на что тот гордо ответил:

   – Вот, – указал он рукой на Николая. – Мастер на все руки будет! И сочинит ещё и не такое! И все мы не посрамим ни имени своего, ни родины!

   – Ладно, Мишель, Пётр, – улыбался Николай и принялся читать. – Любезный читатель! Причина, побудившая меня собрать сии сказки, есть следующая: известно, что много находится таких людей, которые, ложась спать, любят заниматься слушанием или читаемых каких-либо важных сочинений, или рассказывания былей и небылиц, а без сего никак не могут уснуть. Почему я, желая услужить охотникам до вымышленных вздоров, постарался собрать столько, сколько мог упомнить, и сказать оные в свет. За излишне почитаю напамятовать читателю, чтобы таковые рассказывания, мною издаваемые, были хотя мало правдоподобны, но они основаны на лжи и выдуманы для препровождения скучного и праздного времени; по пословице, сказка ложь, а песня быль. В заключение же прошу тебя, любезный читатель, заниматься чтением сих сказок, если ты охотник, а когда противной, то, пожалуй, оставь оные и не брани меня...

   Николай выразительно, с душою читал «Сказки русские» Петра Тимофеева, как и другие разные книги, которые он и ещё некоторые взяли в это плавание с собою. Будучи уверенными в том, что на примерах сказок, на примерах выдающихся людей можно воспитать настоящих богатырей, Николай любил так обучать своих воспитанников.

   Михаил не меньше любил слушать чтение их общего друга и назначенного начальством корпуса «воспитателя», но,... как ни старался целиком и полностью отдавать внимание сюжету тех рассказов, душа звала в свои дебри мыслей и желаний...

   – Опять грустишь? – встал с ним рядом Николай, когда уже была глубокая ночь, а на палубе — тихо.

   – Да нет, – пожал плечами Михаил и вновь отвёл взгляд на блеск воды за бортом. – Вспоминаю наши годы в корпусе. Поднимались в шесть утра и становились во фронт, чтоб дежурный офицер нас осматривал, опрятны ли, достойны ли. Потом в классы, а в полдень — шабаш. Пища простая, здоровая, да бельё все меняли два раза в неделю. Конечно же, мальчишкам сейчас вот так вот, раз, и привыкай к морскому устою, к опасностям. Теперь стали плакать, что жизнь в корпусе райская была.

   – Ничего, привыкнут, – улыбнулся Николай. – Знаешь, я думаю, расскажу им о капитане Василии Лукине, давнем друге моего отца.

   – Наслышаны, – закивал Михаил одобрительно. – О таком богатыре стоит миру поведать! С его жизненных примеров многому можно научиться. Но какой он силой обладает! Я вот завидую.

   – Ну, тебе уж завидовать-то, – хихикнул Николай. – Силы и у тебя не отнять! Вот с древней Руси к нам не дошли имена и подлинные истории тех богатырей. А ведь люди той поры обладали исключительной силой и ловкостью, чем Россия может гордиться.

   – Что ж, значит, у нас есть ещё одна задача — донести до мира имена тех богатырей, которые есть сейчас, чтобы увековечить их имена и дать пример, – без капли сомнения в своих словах сказал Михаил.

   – Про дядю Лукина я уж точно расскажу! – уверенно выдал Николай и облокотился на борт. – Никогда не забуду тот день, когда этот весельчак приехал к нам в дом. Я был ещё малышом, держал в руках томик Вольтера, и тут ко мне протягивается его громадная ручища, он представляется. Я был поражён и восхищён! Он сказал: давай дружить! А какие игрушки у тебя есть? Я ему показал свою деревянную лошадку, барабан, а он вынул из кармана серебряный рубль, свернул его чашечкой и протянул мне, сказав: это будет ведёрко для твоего боевого коня! Храни на память! Я был ещё больше восхищён. И тогда он предложил мне увидеть Кронштадт. Он подбрасывал меня развеселившегося к потолку и ловил, как пушинку. Веселья мне столько никогда не было! Тут вошли мои родители. И дядя Лукин сказал: смотрите, Николай высоты не боится! На грот мачте не заробеет, голова не закружится... Быть тебе моряком, Коля!

   – Так ты и выбрал этот путь? – с восхищением слушал рассказ Михаил.

   – Да, у меня появились цель, желание. И я от них не отступлюсь, – закивал Николай.

   – Побольше бы таких людей!

   – А ты как выбрал море?

   – А я любил кататься на лошади и поднимать всё тяжёлое. Отец хотел, чтобы я пошёл, как он и мой дед, в лейб-гвардию Преображенского полка. Но однажды я посетил один корабль с моим дядей, Пашковым... Он тоже служил в Преображенском с моим отцом, – усмехнулся Михаил. – Мир порой так мал... На той службе мой отец с матерью моей и познакомился, полюбили... А когда я увидел, что вытворять могут моряки, увидел в коротком плавании с дядей море, то мою душу оторвать от стремления стать моряком никто не смог, да и усилий особых не прилагали. В конце концов одобрили и зачислили в корпус.

   – Да, – вздохнул глубоко Николай, довольный судьбой. – В море много богатырей. Без силы здесь нельзя. Дядя Лукин у нас разглядел на секретере бронзовый бюст Мотескье и протянул мне, чтобы проверить в силе, в которой я его уверял. И все глядели, как мои детские дрожащие ручонки поднимают над головкой этот бюст несколько раз. Так, уезжая, Лукин наказал мне: про Монтескье не забывай! Каждый день упражняйся с бюстом. Верхом на лошади катайся, на настоящей, плавай каждый день по часу. Здоровяком станешь! И уже к осени я окреп, научился плавать и ловко ездил верхом.

   – И вот, по воле рока ты и стал богатырем, как Лукин, – подмигнул Михаил и обнял его, прослезившегося, за плечи. – Отец гордится тобой.

   – Да, – закивал тот. – Как надел погоны мичмана, так отцу и доложил, что высокое начальство обратило своё благосклонное внимание на наши глубокие познания, да назначило нас воспитателем Морского корпуса с присвоением звания подпоручика с правом преподавать в трёх классах: морской эволюции, морской практики и высшей теории морского искусства!... А в марте он... уже и умер...

   – Тобой можно восхищаться. На твои плечи легли заботы содержать мать, братьев, сестёр.

   Друзья ещё долго стояли на палубе и беседовали, вспоминая прекрасные моменты недалёкого прошлого. Души рвались назад, к тому, что уже не вернёшь, плакали по тем, кого уже нет, но крепкая сила духа сдаваться не давала и не даст, они знали.

   Они точно знали, что любая неприятность — как буря. Её бояться не стоит. Она просто должна быть. Должна пройти. Они привыкали уже с детства видеть её без боязни и хладнокровно встречать: «Таким образом, с самой юности, мореходец вменяет в ничто ужасы природы, и силою привычки он так же беззаботно пускается в море, как вы ложитесь в вашу постель...»**

***

* – из «Сказки русские» П. Тимофеева (1787)

   ** – из воспоминаний Н. А. Бестужева.

ГЛАВА 20

– Белое и чёрное, чёрное, белое, – напевала Варя, увлечённо вышивая на белом полотне чёрными нитками.

   Она сидела в гостиной совершенно одна. Вокруг царила обеденная тишина, и только часы в углу тикали. Вышивая свою картину, Варя пела и не услышала, как на порог вошёл Илларион Константинович.

   – Варвара Игоревна, – нежно произнёс он.

   Их взгляды встретились, и улыбки поприветствовали друг друга.

   – Я рада, что вы пришли, – молвила Варя, остановившись вышивать.

   – Я не мог не навестить вас перед тем, как день венчания настанет, – кивнул он и отошёл к окну, куда стал смотреть. – Почему вы пели столь мрачно и всего эти два слова?

   – Ах, Илларион Константинович, – хихикнула расслабленно Варя. – Я всего лишь прочла накануне книгу Voltaire, Le blanc et le noir.*

   – О, – протянул он задумчиво. – Сей господин умён и ловок в изречениях. Многое у него прочитать довелось и мне. Да. Есть чем восхититься. Однако в данной книге вы наверняка не смогли не заметить метание между ангелом и бесом, да что то, что кажется, порой является истинный мираж. От такого вполне можно предоставиться разуму и понять себя лучше. Не так ли?

   – Совершенно, – согласилась Варя, погладив ещё незаконченную вышивку.

   – Что вы вышиваете? – поинтересовался Илларион Константинович и медленно подошёл.

   – Это... корабль, – пожала плечами она, не поднимая к нему глаз от полотна.

   – Я разумею более, чем вам, может, кажется, милая Варвара Игоревна, – ласково улыбнулся он. – Ещё не поздно жизнь направить к исполнению своих мечтаний. Может быть, вы зря отказали Михаилу Алексеевичу?

   – Вы всё пытаетесь отказаться от меня? – взглянула несмело в глаза Варя. – Отчего вы задаёте подобные вопросы?

   – Я не желаю, чтобы вы раскаялись. Вы ведь понимаете, коли сие случится, не будет сладко никому. Душа счастья просит, покоя, а не обмана. Прошу, не обманите себя. Это больнее.

   – Я не обману, – уверенно выдала она и, отложив вышивку, поднялась. – Вы любите меня? Иль вы столь благородны, что решили всего лишь спасти наше положение?

   – У вас огненный характер, – еле сдерживал улыбку Илларион Константинович. – Меня пленили вы именно им. Такого очарования горделивого взгляда, таких высказываний из пухленьких манящих губ, которые наполняются сладостью от нежности певучего голоса, я не встречал никогда.

   – Мне лестны ваши слова, – смущённо глядела Варя и улыбнулась. – Однако страшиться не стоит, якобы я неверностью души могу наполниться. Меня воспитывали быть ответственной супругой.

   – Я благодарен вашим воспитателям, – кивнул жених...

   День венчания приблизился с молниеносной скоростью потеплевших осенних дней. Варя отодвигала всяческие мысли, какие только подступали. Она стремилась поскорее выйти замуж, поскорее отправиться в путь новой жизни, чтобы забыть всё, что было худое и неприятное, чтобы помочь папеньке, чтобы имя их не было осквернено и не пошло никаких недостойных слухов. Именно этого Варя боялась, но знала, что сейчас она на верном пути и ничто не помешает изменить сего решения.

   Ещё только пропели петухи, как Варя, проснувшись и одевшись для венчания, заслышала доносившийся с коридора шум.

   – Я посмотрю, – сообщила подруга, сидевшая возле и наблюдавшая, как девицы наряжают Варю в подвенечное платье.

   – Лизонька, меня это не волнует, – улыбалась спокойная Варя, но Лиза всё же открыла дверь и нос к носу столкнулась с попытавшимся постучаться к ним Алексеем.

   – Вы?! – испуганно уставилась на него Лиза, узнав и удивившись видеть его здесь и сейчас.

   – Прошу прощения, – запыхавшись, как видно было, от спешки, кивнул он, пока пара слуг вокруг возмущённо высказывались по поводу его внезапного появления.

   – Сюда нельзя! – воскликнул подбежавший дворецкий, на что Варя строго воскликнула:

   – Пропустить сюда, кто ломится!

   – Простите за нападение, – вошёл в комнату Алексей и выполнил поклон.

   Он на какое-то мгновение замер, увидев Варю в уже прекрасном наряде невесты. Сглотнув видимое волнение, переживание, он снова сделал шаг:

   – Имею честь передать срочное послание, – достал он из рукава своего военного мундира конверт.

   – Вы, – нахмурилась Варя, стараясь вспомнить его, чьё лицо казалось до боли знакомым.

   – Алексей Николаевич Нагимов, – представился Алексей. – Был однажды на балу в вашем институте среди некоторых воспитанников морского корпуса, в котором учились.

   – Вы не одеты в их мундир, – удивилась от его слов Варя, скрывая и пытаясь заглушить в себе бешено заколотившийся стук сердца.

   – Я вызвался вступить в войска на борьбу с французами, – чуть натянул улыбку он. – Принят в отряд под командование генерала Милорадовича. Спешу срочно туда с парой донесений и имею при себе конверт, который обещался передать вам, – чуть тише стал говорить он, замечая рядом остающихся стоять остальных, с большим вниманием следивших за этой беседой.

   – Что здесь происходит? – появился на пороге недовольный отец Вари, на что та выхватила конверт из рук удивившегося Алексея и гордо высказала:

   – Благодарю, князь, что сочли честью лично передать мне сие послание. А теперь, считаю важным пожелать вам успехов и побед!

   – Буду тешить себя надеждой, что данное письмо будет прочтено до венчания, – еле слышно ответил он ей.

   Варя шагнула поближе и поразила ответом:

   – Ничто не изменит хода моих событий.

   – Всё же, – откланялся Алексей и, поклонившись без слов и перед отцом Вари, умчался дальше в свой путь.

   – Эка прыть! Как посмел?! – недовольно возмутился Игорь Иванович, но Варя села обратно в кресло и налившись в глазах предчувствием удачно складывающейся судьбы, она принялась читать письмо:

   «Вы раните не только сердце, если решитесь всё же на шаг пойти под венец с человеком, столь недостойным Вас. Считаю своим долгом снова предупредить, что прошлое Вашего жениха оставляет желать лучшего, что это может наложить неприятное пятно на Ваше имя и направить Вашу жизнь в нежеланное русло. Вы говорили, что не хотели бы мужа, который бродит по салонам, но отдаёте себя именно такому. Молю Вас, подумайте ещё раз. Я вернусь из плавания, в котором буду тешить себя надеждой, что Вы получите сие письмо от меня, что не пойдёте под венец и будете ждать. Искренне предан Вам. Ваш Михаил.»

   – Мой, – свернула Варя письмо и облокотилась на ручку, не замечая будто так и остающихся слуг и подругу с отцом стоять смотреть на неё. – Что возомнил?! – усмехнулась она. – Это я, сиди, жди неизвестно чего, неизвестно где и как?! А он по салонам бегать будет?...

   – Что случилось-то?! – волновался Игорь Иванович.

   – Не волнуйтесь, папенька, – вздохнула Варя, моргнув прослезившимися глазами.

   Зажмурив их на короткое мгновение, чтобы не дать слезам вырваться, а душе успокоиться и не начинать метаться, она поднялась:

   – Пора в церковь?!

   – Пора, – несмело молвила Лиза. – Но... Уверена ли?!

   – Ой, кровиночка моя, – кинулся Игорь Иванович обнимать и целовать дочь. – Прости меня, прости, родненькая! Не выходи, коли не мил этот! Не слушай меня! Не могу я жертвовать тобою!

   – Нет, что вы, папенька, – твёрдо знала Варя своё решение. – Нет вашей вины ни в чём! Я сама всё решила, и всё будет замечательно! Я вижу лишь полезное от этого. А тот, кто пытается меня с толку сбить... Что ж, пусть локти кусает, – неуверенно договорила она, уже не находя слов и духа, чтобы оправдать себя.

   Запутавшись совсем, но не переменив цели, Варя всё же прибыла в церковь, где перед отцом и перед глазами единственной подруги Лизы... была обвенчана с Илларионом Константиновичем Пашковым...

***

* – Вольтер, «Белое и Чёрное»

ГЛАВА 21

– Российскому человеку, привычку имеющему к лесным просторам и ширине полей, море вполне по нраву, – зачитывал из своих записей Николай перед рассевшимися вечером на палубе воспитанниками и друзьями.

   Корабль продолжал плыть к берегам Финляндии, и оставалось совсем немного, но и даже в это время, особенно самым молодым ребятам, нужна была поддержка и что-то, чтобы отвлекало от страха...

   – И всегда нужна сила, терпение, выдержка... Что касается удали, то нам её в чужих странах не занимать, своей с избытком! Так говорит замечательный человек, герой и богатырь, капитан Василий Лукин, – читал Николай.

   – А он правда есть? – поинтересовались некоторые из мальчиков.

   – Конечно же, есть! И будет тоже бороться против вражеских сил! – воскликнул Николай.

   – А он сможет с ними разобраться так же, как с англичанами тогда? Ведь как бился! – восклицали одни мальчишки.

   – Ага, – кивали другие. – А то! Разбросал их, показал им, что такое русская сила! Они там боксом своим хвастались, мышцами трясли, а наш Лукин опа!

   – Ретировались бедные, – смеялся с остальными и Михаил.

   – А давайте нашу силу проверим? – с азартом предложил кто-то из старших воспитанников.

   – Щочкин, дружище мой, а это как? – прищурился довольный Николай.

   – Ну, – задумался тот. – Давайте тоже на пари взбираться по штормтрапу* без помощи ног, только силой рук!

   – Только старшие! – погрозил пальцем Михаил.

   – И вы, Мишель с Николя, с нами будете, – подхватили остальные старшие, а мальчишки вокруг радостно восклицали, приготовившись наблюдать увлекательное зрелище.

   Друг за другом шли соревнующиеся лезть на верёвочную лестницу. Как только один выпадал, разочарованно, но в шутку, выходя из игры, сразу начинал залезать следующий.

   Вскоре, под продолжающийся восторженный гул воспитанников и собравшихся моряков, и Михаил поднял ноги углом. Он быстро перебирал руками, поднялся на шесть-семь аршин, после чего, так же, не опуская ног, опустился снова на палубу, где и станцевал свою победу под хлопки радостных наблюдателей.

   Точно так же победил Николай и ещё несколько, горделиво восклицая и прыгая от счастья, что их богатырская сила служит примером восторженным свидетелям. Довольные моряки тут же стали предлагать старшим и Николаю с Михаилом табаку.

   – Нет, – снова погрозил пальцем Михаил, и Николай его поддержал:

   – Сие зелье лёгкие забивает, а как что, так и удавиться можно!

   – Ой, девицы, что ли, красные?! – удивился один из моряков.

   – Все в море курят! – смеялись и другие его товарищи.

   – Вот, – протянул довольный Николай и сразу обратился к восхищённым воспитанникам. – И я вам скажу словами нашего героя, нашего живого и будущего вечным примером богатырской России капитана Лукина! Табак для человека всё равно, что торедо для судна!

   – А что такое торедо? – несмело пожал плечам один из младших.

   – Это червь, поедающий дерево, обшивку корабля, – пояснил Михаил ему и остальным, которые, видно было, не знали сего. – А ещё, помните! Те, кто зельем каким будет питать свой организм, победы над духом, врагом или силой чьей не одержит! Чуда совершить не сможет!

   – Это какое такое чудо? – удивился пожилой моряк и усмехнулся. – Ишь, как выпячивают свою наивность, чему малышей учат... А потом будете дымить, как мы все!

   – Да?! Вот, например, одно из чудес, которые Лукин совершил, – встал во весь высокий рост перед ним Михаил. – Попросила его даже императрица, Мария Фёдоровна, доказать и чудо показать. Увидал он там находящиеся две массивные серебряные тарелки. Да как свернул он их в дудочку, поднёс государыне. Свёрнуты они были с такой силой, что невозможно стало определить, что это было первоначально. Лицо-то скуповатой императрицы и вытянулось!

   Тут все вокруг засмеялись ещё сильнее от столь курьёзного случая с их теперь общим героем — Василием Лукиным.

   – А императора тоже удивил когда? – поинтересовался Щочкин.

   – А как же, – знающе кивнул Николай, а несколько моряков поддержали:

   – Да, да, припоминаем Василия! Мы теперь-то поняли, про кого это все вы тут беседы ведёте! Знаем! Таких богатырей бы больше воспитали бы!

   – Да вот и стараемся, – хихикнул Михаил.

   – Ну, глядючи на вас-то и видно уже, раз уж победили, то с Лукиным в одном ряду! – восхищённо высказал ещё моряк.

   – Ой, расскажите про царя! Неужто и он знает его?! – просили младшие, и Николай, вновь светлея всем лицом, гордясь своим идеалом, к которому стремится сам, на которого хочет быть похож, поведал:

   – О, он с симпатией к нему относится! Когда началась война с Турцией, на борт корабля к Лукину взошёл наш царь Александр. Лукин просил его, в случае гибели, позаботиться о семье да кучера Илью себе взять. Царь обещался и попросил что на память оставить. Так Василий достал из кармана серебряный рубль и слепил, словно из воска, чашечку, которую и отдал ему.

   Снова смех и восторженность прокатились среди всех. Ещё долго, пока не угомонились на покой, не погрузились в сладостные сны, души парили радостно и забывали обо всех неприятностях...

   Оставшись на палубе практически один, Михаил снова облокотился на борт и уставился в ясное и уже полное ярких звёзд небо. Оставаться совсем одному не получилось, но он и не желал, обрадовавшись, когда на плечо легла рука вставшего рядом Николая.

   – Что ты, друг, аль печаль постигла всё же?

   – Тешусь пустой надеждой, а так, – пожал плечами Михаил. – Жизнь чудесна. Мы спасаем будущее родины, нашей любезной матушки-России.

   – Нигде нет людей столь крепких физически, нравственно высоких, только в наших краях, – добавил Николай.

   – Верно, – вздохнул Михаил. – Силы нам не занимать, – помня примеры про Лукина, хихикнул он. – Теперь я понимаю, как ты держишься.

   – Ну, – выпрямился Николай. – Дядя Лукин – мой идеал! Не будь его, не будет и того, кем я стану! Запомни мои слова!

   – Ну уж, будто прощаешься, – махнул рукой Михаил. – Не вздумай!

   – Да куда я денусь, – расслабленно выдохнул друг и тоже облокотился рядом. – Ты лучше поведай, что же так давит на твою душу? Что бы я ни рассказывал, всех удаётся успокоить и вдохновить, но ты. Не тот блеск у тебя в глазах, каков раньше был!

   – Всё то ты заметишь, – цыкнул довольный Михаил и отвёл взгляд вновь к звёздам. – Письмо я оставил одной особе. Да, характер зная её, боюсь,... не послушает, не увидит между строк истины моих чувств и стремлений.

   – Я с недавних пор убеждён, что всё, что происходит, угодно богу. Раз так случается, значит, так надо. Надо пройти через всё. Это про девушку, которую обсуждали в корпусе? История с платочком? Варя?

   – Да, – кивал Михаил задумчиво, вновь всё вспоминая. – Варя.

   – Что же вам всё язык общий не найти до сих пор? Выросла же уже. Поди, похорошела, – подтолкнул его в плечо Николай. – Люба стала?

   – Была люба всегда, а как выросла, стала иначе любима, – сглотнул Михаил.

   – Так что же ты теряешься? Хотя бы молвил открыто о любви своей. Так и не объяснился?

   – Кажется, объяснялся.

   – Кажется?! – усмехнулся удивлённый Николай. – Ну поражаешь, Мишель, поражаешь! Кажется, – всплеснул руками он. – Я Августу был готов немедленно под венец вести. Как мы полны любви и страсти были, да похищена она смертию.

   – Николя, – улыбнулся кисло Михаил. – У нас совсем разные истории. Варя отказала мне, выбрала моего дальнего родственника, считая, что он лучше, когда я знаю, точно знаю, что недостоин он её! – возмущался он. – Может, не выбери я доли моряка, сложилось бы иначе. Видать, не по нраву ей таков... Упрекала, что в салон мадам Валери ходил. Кто-то из наших ей сказал, она возненавидела меня. Знал бы тогда о своих чувствах, что и как, верным бы был изначально.

   – Не серчай на неё, мой милый друг. Ещё порадуемся, – хихикнул Николай. – Всегда, когда трудно, вспоминаю происшествия, время, проведённое с моим старшим другом, нашим Василием Лукиным, и легче делается. И потом ему расскажу, как на практике его высказывания я использовал. Бог не без милости, моряк не без счастья. Как-нибудь с курса не собьёмся, дойдём каждый до своей гавани.

   – Дойдём, – улыбнулся Михаил, полностью соглашаясь...

***

* Штормтрап — лёгкая верёвочная лестница.

ГЛАВА 22

Только прибыла в Париж, Варя сразу попала в совершенно, как ей показалось, иную атмосферу жизни. Даже люди ей казались совсем другими и... совершенно чужими. Край, о котором она раньше только читала, виделся в ином свете, чем она представляла.

   Новый дом, слуги, в глазах которых не было ни жизни, ни добра, – создавали ещё более давящее ощущение. Варя пыталась улыбаться всем, кого пока встретила, даже слугам, но в ответ — то вздёрнутые от удивления брови, то странные выражения лиц, пока их головы несмело отвечали кивком.

   И создалось впечатление, что никто не принимает Варю, не будет уважать. Сжавшаяся в страхе душа заставила её лишь замкнуться больше в себе, и в первые дни, пока занятый супруг был полностью погружён в какие-то срочные дела, Варя решила проводить время, уделяя внимание одному из любимых занятий — чтению, то в своей комнате, то в саду, где деревья уже обнажились для прихода зимы.

   Не выдерживая тягостного ожидания внимания со стороны мужа, желая с ним поговорить и, может, открыть переживания, Варя оставила в один вечер свою спальню. Крадучись пробираясь по тёмному коридору, она держала перед собой подсвечник с одной горящей свечой. Она остановилась у дверей, из-под которых виднелась струйка света. За дверью слышался шорох бумаг и голоса двух беседующих.

   Один из них был её супруг, но второго человека Варя не знала. Было жутко интересно узнать, кто это, о чём идёт речь. Сердце сильно забилось, разум пытался отговорить и повернуть вернуться к себе в комнату, но Варя прикусила губу и слушала, примкнув ухом к двери...

   – Вот такой вот конфуз. Упрячь и сам-то не влезай, – говорил явно русский мужчина, как ясно было по голосу, уже далеко не молодого возраста. – Помоги теперь. Вместе влезли, Илларионушка.

   – Нам ихняя сила — пустяк! Мочалка да лыко! Что значит, не влезай? Ты влез, меня за собой потянул. Что мне делать теперь? Куда я упрячу? Они нагрянут со дня на день сюда, будут, не дай боже, рыскать здесь. А у меня молодая жена. Как я ей объясню сии проделки? Не в моих планах было это. Чёрт тебя дёрнул! – ругался Илларион.

   – Точно, чёрт, да уж исправить нельзя! Коли вернусь и буду пытаться отдать сие, уморят, точно уморят, да и тебя с супружницей туда же отправят!... А может и не придут к тебе-то?

   – Подставил ты меня, ох, подставил, дружище, – вздыхал Илларион, и на какое-то время воцарилась тишина, от чего у Вари сердце сильнее билось в тревоге и зародившемся страхе от услышанного.

   – К Тимашову, что ли, обратиться? – задумчиво снова заговорил Илларион. – Он бы позаботился, чтобы среди продовольствия-то всё и перевезли. Так не здесь же он! И мне в Россию пока не вернуться.

   – Письмо, письмо надо написать, братец, – беспокоился собеседник, тяжко вздыхая, на что послышался мощный стук обо что-то деревянное и возглас Иллариона:

   – Чёрт! Какой я тебе братец, отродье ты несчастное! Шёл бы восвояси, а не сюда! Сам чего письмо не написал?! Коль по твоим следам рыщут, ты сюда припёрся, так и меня подставил!

   – Следят за мною, наверняка следят, – продолжал тот беспокойно и, как стало слышно, зашторил окна. – А уж в военное время и грехи списать легко им будет на нас...

   – Убить бы тебя прямо сейчас, да руки марать неохота, – выдавил Илларион через зубы. – Убирайся прочь отсюда, и чтоб я тебя больше не видал в своей жизни! Только увижу возле моего дома или супруги, не серчай, лично отправлю на суд божий!

   – Господи, – в ужасе прошептала Варя и отпрянула от двери.

   Она скорее задула свечу и бросилась наутёк в свою спальню.

   – Господи, что это? Господи, Иисусе, помоги, – перекрестилась она несколько раз, задрожав ещё больше от страха, накинула шаль, но всё равно... озноб...

   Сев у окна, где на небольшом столике догорала свеча, Варя закрыла рот руками и уставилась в чёрную даль за окном. Там, кроме теней деревьев не было видно больше ничего. Загородная тишь, ночной сон природы, холод заканчивающейся осени чувствовались сильнее и будто пригоняли ветра несчастья, непонятно откуда и зачем, но несчастья,... а может и беды...

   Мысли Вари путались, мешались, кружились и сыпались со всех сторон, нагнетая, ужасая,... пока вдруг не послышался скрип открывшейся двери...

ГЛАВА 23

– Вы не спите, Варвара Игоревна, – молвил спокойно Илларион, открыв дверь и шагнув в спальню.

   Варя тут же выпрямилась с неугасающим страхом в глазах.

   – Подарок у меня есть для вас, – нежно улыбнулся он, будто ничего страшного не происходит, но Варю это не успокаивало.

   Она заметила, что одна его рука была за спиной. Его глаза сияли от свечи и выражали ласку, которая не казалась наигранной. Встав за её спиной, он осторожно приподнял ей распущенные локоны и вокруг шейки застегнул небольшой кулон.

   Варя немедленно прикоснулась к кулону и взглянула на выгравированное на нём изображение. Она узнала, что там изображены императоры Павел и Александр с императрицей Екатериной Великой...

   – Я не так давно увидел гравюру Больдта и сразу подумал о вас. Заказал кулон с таким изображением, – говорил ей супруг. – Это удивительный символ передачи власти. Хороший треугольник, заставляющий думать и многое понимать. Екатерина не любила родного сына, через которого хотела передать престол любимому внуку. Начало нашего века очень трагично. К власти стремятся практически все. Что из этого выйдет, кто будет победителем — покажет время, но мой подарок вам — символ силы и верности своим убеждениям, стремлениям. Когда будете смотреть на этот медальон, молю, вспомните о моих словах.

   – Вы, вы меня пугаете, – еле слышно выговорила Варя, внутри уже вся заключённая во власть страха.

   – Ни в коем случае, – покачал он головой и, ласково улыбаясь, повернул к себе лицом. – Я позабочусь о том, чтобы вы были в безопасности.

   – Кто был тот человек? – сразу спросила она.

   – О, вы знаете, что у меня была встреча, – удивлённо хихикнул он. – У меня навалилось дел, как приехали, и я по привычке холостяка не уделял вам внимания. Простите мне, дорогая моя.

   – Да, – несмело кивнула Варя.

   – Однако я знаю, чем вы занимались, – подмигнул он. – Вы читали! Посетили мою библиотеку?

   – Нет, я, я дочитала книгу Voltaire, которую брала с собой. Мне неловко было посещать другие комнаты. Дом большой. Слуги неприветливые.

   – Да?! – крайне удивился он. – Простите мне мою занятость, милая моя, – забегал его взгляд вокруг. – Вы моя супруга, и никто не ожидал, что я вернусь женатым. У меня в планах не было обзаводиться семьёй. И, наверняка, это и послужило причиною такого удивления у всех... То ли ещё будет, – вдруг задумчиво вымолвил он в сторону, но тут же встряхнулся. – Варвара Игоревна, а чем ещё угодить вам? Что вы ещё желаете делать? Вышивать, рисовать, петь?

   – Да, Илларион Константинович, – кивнула Варя, не зная, как реагировать на происходящее, наполняясь лишь сомнениями. – Рисовать я люблю. И... читать.

   – Ваша лилия долин так и лежит в книге?

   – Да.

   – Вы думаете о Михаиле?

   – Вы снова задаёте странные вопросы, – удивилась Варя.

   – Разрешите вас поцеловать? С венчания не прикасался ж к вам, – вдруг глаза его наполнились странной тоской, и Варе даже показалось, что он прослезился.

   – Конечно, я ваша супруга, – кивнула она. – И никто не сможет меня от вас отнять или заставить предать. Не так я воспитана.

   – Всё это изменится, милая Варенька, – нежно прошептал он, несмело прикоснувшись к её плечам. – Тот поцелуй при венчании в щёку,... дрожь первого прикосновения рук, чтобы надеть кольца... Я боюсь вас обидеть. Я позволю вам абсолютно всё...

   – Богу угодно, чтобы я была вашей супругой, – со странным подступившим страхом прослезилась Варя, пока руки мужа плавно скользили по её плечам, оставляя лишь в тонкой сорочке.

   Ничего больше он пока не стал говорить. Глядя то в её глаза, то на губки, время от времени вздрагивающие, он соприкоснулся с ними. Слившись в долгий и очень осторожный поцелуй, словно с опаской, Илларион Константинович скинул с себя камзол и поднял Варю на руки.

   Он поднёс её к постели и опустился с нею туда. Гладя ей волосы, которые расстелились на подушке, глядя в глаза, наполнившиеся слезами, он прошептал:

   – Если не хотите, я тут же уйду.

   – Нет, – перебила она и неуверенно погладила его плечо. – Я ваша. Не говорите ничего. Поцелуйте меня ещё раз. Я смогу переступить эту черту. Меня никто,... я никогда...

   – Я знаю, – прошептал он снова, слившись в более страстный поцелуй с нею.

   Разгораясь всё больше в желании быть вместе, он пылко целовал, спускаясь к груди. Оголив ту, он принялся гладить, любоваться и ласкать, сжимая в своих тёплых ладонях... Взглянув вновь в глаза супруги, Илларион Константинович увидел глаза, выражающие явный страх. Вновь целуя ей губы и шею, прижимаясь ещё не оголённым своим телом, он ощущал лишь дрожь Вари и скованность...

   – Простите, Варенька, – вздохнул он, в нежелании отрываться и забыть свою страсть. – Я вижу, что вы ещё не готовы стать моей.

   – Нет, нет, прошу вас, мы должны, уж сколько дней обвенчаны, а я, – запиналась Варя в беспокойстве, но супруг поднялся с постели и оправил на себе одежду:

   – Вы слишком дороги моему сердцу, а посему я не посмею причинить вам неудобства. Когда будете готовы, если будете,... я сочту это великой честью, божественным счастьем, но не сейчас.

   Немедленно оставив её, он ушёл.

   Уставившись некоторое время на закрытую за супругом дверь, Варя всё ещё дрожала всем телом и места найти не могла ни в спальне, ни в себе, чтобы успокоиться. Она накинула пеньюар. Она бродила по комнате, пытаясь думать и настроить себя на новую супружескую жизнь, но... тишина этой ночи пока не помогала. Только страх и одиночество... Только желание вернуться домой и просто жить, как жила...

ГЛАВА 24

– Генерал Ермолов продолжает нас удивлять! Он уже стал кумиром, любимцем для многих. Но уже только за его резкие слова начальство к нему неблагосклонно. А ведь не будь его, да нашего милого Милорадовича, не видать нам этой победы! Ермолов и Аракчееву на высказывание, как дурны лошади роты, ответ преподнёс: «К сожалению, Ваше сиятельство, участь наша часто зависит от скотов». Славу, как о наших богатырях, так и об некоторых более значимых героях принесут, как видно, не пристрастные газеты, а калеки-солдаты, прошедшие путь с ним и знающие всю истину. Говорят, когда мы вошли в Вязьму, Наполеон уже был там, – читал письмо Михаил.

   Он сидел вместе с ребятами корпуса на берегу. Корабль уже несколько дней, как пристал к берегам Финляндии, где их тут же приняли с добротою и душевностью, удивляясь, какие они все бодрые, весёлые, здоровые. Только что полученные послания из родного края грели всем воспитанникам и воспитателям душу...

   – Победа, и здесь победа, – восхищённо пронеслось среди всех, и Михаил читал далее, время от времени любуясь восторженными слушателями и крепостью Свеаборг, у которой они находились...

   Эта крепость — построение на островах близ Хельсинки — стала русской ещё с тысяча восемьсот девятого года, когда Финляндия заключила с Россией Фридрихсгамский мир, согласно которому вся Финляндия отходила к России. Теперь же этот край принял на защиту и спасение молодого поколения будущих моряков, радуясь с ними каждой удаче России...

   – Алексей пишет... Нас отправляли частями. Когда получили донесение, что Кутузов получает доносы, будто ему кто-то преподносит ложные новости о нашем расположении, что Милорадович якобы занят отступлением, я оторвался от наших и при поддержке помчавшихся следом Сашки и Дмитрия донёс верность происходящего, отчего мы и были вознаграждены. Поздравьте и порадуйтесь с нами! Однако не без неприятного. Например, Кутузов запрещал помогать при сражении Беннигсену, хотя Милорадович да все наши горели желанием приблизиться. Но не буду описывать про слухи о трусости. В Вязьме последний раз видели мы неприятельские войска. А сколько побед ужасающих у них на счету-то было! И мы их уважали, но эта победа наша, как ни искусны их генералы! Столь кровопролитное сражение решалось в нашу пользу. Пушки гремят. Воздух наполняется восклицаниями «Ура!». Толпы неприятеля бегут! И жаль, уже была тёмная осенняя ночь, которая помогла скрыть их следы. Клянусь всем, что дорого, нагнали бы, схватили бы и самого Наполеона! Мы же выбили неприятеля из города Вязьма. Он там думал запереться, но не тут-то было! Мы распустили наши знамёна, да забили в барабаны и по трупам неприятеля шли, уничтожая и выгоняя злодеев из захваченных домов, пока те кидали в нас разрывающиеся и тут же разгорающиеся бомбы и гранаты. Да что им. Ничто не сильно остановить ревности войск и мужества начальников! Милорадович рвался вперёд, как всегда, прощаясь с нами, но мы не давали ему погибнуть, как не дадим и губить наш край! Победа наша! И так будет ещё не раз и с каждым врагом!

   – Ура! – в счастье восклицали все, радуясь, что врага смогли их друзья выгнать, что есть надежда на полную победу...

   Время шло быстрее, наполнив и радостью на скорое возвращение. А пока они все были размещены в Свеаборге, старшие морские офицеры с семьями навещали кронштадтских кадетов и с участием старались хоть как-то облегчить их долю...

   Возвращаясь в один из дней в находящийся там театр, который решили вместе с Николаем устроить, чтобы время не терять, а обучать кадетов, Михаил заметил выходящего из экипажа пожилого господина в обществе привлекательной дамы.

   – Добрый день, – произнёс он, кивнув в ответ Михаилу и чистым русским языком внеся сразу уверенность, что они земляки.

   – Добрый день, – поздоровался Михаил и сразу представился. – Мичман, Михаил Алексеевич Аргамаков.

   – Капитан-лейтенант, Михаил Гаврилович Степовой, – улыбнулся добродушно он и тут же представил даму. – Моя супруга, Любовь Ивановна.

   – Очень рад, – поклонился Михаил и поцеловал ей руку. – Полагаю, – обратился он снова к капитану. – Вы, верно, прибыли к Николаю Александровичу Бестужеву? Он занят сейчас в театре, прошу, – пригласил он пройти в здание.

   Они остановились в просторном зале, где деятельный Николай что-то воодушевлённо рассказывал подчинённым мальчикам, рассевшимся вокруг. Михаил сразу расплылся в улыбку, видя удивлённые, восхищённые взгляды гостей на столь молодого, весёлого и самого ещё юного, но уже довольно мудрого «воспитателя».

   Когда «выступление» Николай закончил, мальчики стали расходиться, то и заметил взмахнувшего ему рукой Михаила, возле которого стояла прибывшая пара...

   – Прошу прощения, что сразу не вышел, – тут же поклонился им Николай и поцеловал даме руку, взволнованно взглянув в её глаза, в которых открыто виднелась ласковая душа.

   Михаил тут же откланялся, оставив гостей обсуждать свои дела. Он вышел из зала и прошёл на второй этаж. Там находился ещё один зал, где никого в тот момент не было. Одиноко висевшие на стенах картины с пейзажами и пара высоких ваз с цветами — это было всё убранство зала. Пройдя через него, Михаил открыл дверь на балкон, где и решил пока остаться.

   Лёгкий ветер нёс прохладу, но от неё было только приятно и хотелось глубоко вздохнуть, окунуться в свои мечты. Постоянно видя перед собой образ Вари, Михаил качал головой и с сожалением усмехался...

   – Что невесело глядишь, всё вздыхаешь и молчишь? – хихикнул вышедший к нему один из старших воспитанников корпуса.

   – А, Щочкин, – узнал его Михаил и тоже заулыбался. – А ждать тягостно. В бой бы. Душа назад рвётся, к своим. Биться за родину.

   – Да, Николя тоже всё переживает. Вот, прибыл к нему Степовой. Может, весточку какую передаст снова. Хороший этот капитан.

   – Весточку? Надо бы и мне поговорить с Николя, а, может, и с этим капитаном, – удивлённо высказался Михаил и, сорвавшись с места, помчался назад, в театральный зал.

   В зале практически никого уже не было. Николай, как стоял на месте, где Михаил его оставил, так и стоял, уставившись вслед удаляющимся супругам Степовым...

   – Николя, новости какие имеются? – поинтересовался Михаил, встав рядом и тоже взглянув уже на закрывшуюся за Степовыми дверь.

   – Удивительные люди, – задумчиво молвил тот. – Обладать такой редкой душевностью.

   – Да, они добры, – согласился Михаил и добавил из своих наблюдений. – С тех пор как мы прибыли, они уделяют нашему корпусу большое внимание.

   – И мальчишки без ума от её внимания, – кивнул Николай, в глазах которого появилось непонятное волнение и даже грусть, как показалось Михаилу.

   – От чьего? – не смел понимать он, о ком идёт речь.

   – Любовь Ивановна, – еле слышно вымолвил Николай. – Могучая. Даже, наверное, с истинно мужской волей. Я не заметил, чтобы она любила мужа. Но как она сильна духом.

   – Так часто и есть, – не удивился Михаил и пожал плечами.

   – Нет, мой друг, – не согласился Николай. – В её глазах видны возвышенные понятия о себе и долге. Я мало с ней говорил. Даже и не говорил ещё... Только с нею... Без супруга... А как она читала ребятам, а рассказы её, подбадривающие!

   – Николя, – удивился ошарашенный Михаил, не ожидая услышать подобного, и прошептал. – Она замужем! И она на девять лет старше!

   – Что с того? – вздохнул Николай, будто очнувшись ото сна. – Михаил Гаврилович сообщил, хотя я уже и письмо из Петербурга получил сегодня о том, что Кутузов назначен главнокомандующим всех действующих армий. Теперь я постараюсь не упустить свой шанс и отдать жизнь отечеству.

   – Я намереваюсь сделать то же самое, – вставил Михаил.

   – Ребята! Вы здесь, – вошёл в зал и Щочкин, заставив беседующих друзей оглянуться. – Строите планы против Наполеона? – хихикнул он в весёлом настрое.

   – А ты его разведчик? – прищурился Михаил.

   – Неужто такие имеются среди русских?! – удивился тот, на что Николай ухмыльнулся:

   – Наверняка есть.

   – Что капитан Степовой передал? – поинтересовался Щочкин, став серьёзнее, видя невесёлые лица товарищей.

   – Если наше прошение служить в штабе Кутузова примут, то, видать, ты останешься здесь за главного, – сообщил Николай. – Мы намерены просить за нас ходатайствовать.

   – Да, нам стоит, скорее всего, обратиться к бывшему директору корпуса. Он не откажет!

   – Верно, – согласился Николай. – Тем более что он родственник Кутузова!

   – Я рад! – вновь стал весёлым Щочкин. – Тем более что намерен обзавестись семьёй именно здесь!

   – Вот как?! – удивился Михаил. – Что за день у меня сегодня? Чудеса!

   – Кто же тебя пленил на сей раз? – улыбнулся Николай.

   – Дочка одного замечательного человека здесь. И не на раз, а на веки вечные. Я серьёзен как никогда!

   – У Степовых есть дети? – удивился Михаил.

   – Мишель, умоляю, – нахмурился Николай. – Степовой не единственный здесь.

   – Дети, – усмехнулся их общий друг и зашептал. – Говорят, у Степовых и отношения-то наигранные. Некоторые сомневаются, что они вообще когда вместе были.

   – Никогда не докладывай слухов, – недовольно высказался Михаил и с интересом спросил. – А кто твоя любезная?

   – Абрютина! – воскликнул Щочкин, довольный сообщить о своём счастье. – Дочь плац-майора, а не капитана!

ГЛАВА 25

Видя далёкую звезду через полузашторенное окно, Илларион Константинович ухмыльнулся и повернулся, когда услышал, что в спальню кто-то вошёл...

   Спальня не была обставлена богато, но вполне уютно. Бордовые шторы, ковёр и того же цвета балдахин над просторной постелью освещались весёлыми лучами от горящих свечей на столике у окна...

   – Я уж не ждала, что ты придёшь, – с улыбкой приближалась миловидная молодая женщина, поглаживая на себе нежностью рук кружевной пеньюар. – Слышала, а слухи у нас разносятся быстро, якобы ты женился. Да так внезапно. Да на молодой.

   – Ну же, Валери, – перебил речь Илларион, любуясь столь прекрасными её чертами.

   Валери медленно поставила ножку на край кровати и начала снимать чулок, но взгляда пронзительного со своего собеседника не сводила. Илларион продолжал любоваться ею и не скрывать разгорающийся в себе огонь страсти, которую явно был намерен утолить...

   – Она так мила? – удивилась Валери.

   – Вы две совершенно разные ягодки, – покачал головой Илларион, расплываясь в игривую улыбку и неотрывно следя то за тем, как Валери снимает второй чулок, то за поедающим его взглядом. – Она, – сглотнул он. – Она дикая ягода... От одного только прикосновения к ней мне плохо... Больно... Я чувствую, умру, если отведаю. А ты... Ты сладка для большинства. И я не упущу свой шанс насладиться вновь... Никогда.

   – Я рада, что ты не потеряешься, – выпрямилась она, ещё более медленно спуская со своих плеч распахнувшийся пеньюар, под которым ничего больше не было надето на её ещё более прекрасное тело, чем лицо.

   Не имея мочи и желания отрываться от подобного божественного творения природы, как себе отмечал Илларион каждый раз, когда с ней встречался уже на протяжении многих лет, он стал тоже медленно приближаться...

   Она взяла его руки в свои и положила на свои бёдра. Он сжимал, прижал в свои объятия, но Валери чуть оттолкнулась:

   – Тише, милый, – улыбнулась она. – Видать, супружница твоя не приласкала. Долго ждал же ты, – начала она раздевать его. – Теперь будешь вновь возвращаться ко мне?

   – Обязательно, – уверенно высказался он, помогая снять с себя одежду.

   – Зачем же под венец пошёл? Или партнёры по делам заставили? – подмигнула Валери.

   – Лучше не расспрашивай. Продолжай, – шепнул он в ответ, но, не дожидаясь уже, когда она что-либо вновь скажет, набросился с бурными ласками и страстью.

   Они пали в постель, впились друг в друга, как жадные, ненасытные звери, упиваясь поцелуями и пронзительными слияниями тел вновь и вновь, потеряв счёт времени и совершенно забыв обо всём, словно земля кружилась теперь без них...

   «Где же он?» – набросив на свой пеньюар вязаную шаль, Варя отошла от окна, которое выходило во двор. Она бродила в этой просторной гостиной и не находила места. Душа билась в тревоге, сердце бешено стучало.

   Ощущая себя более одинокой, совсем покинутой, Варя под бой часов в полночь медленно поплелась к себе в спальню. Она села на краю постели и взглянула на книгу, лежащую у горящей свечи на ночном столике...

   – Мама, – взяла она книгу и открыла на странице с засохшим ландышем. – Что же мне делать? Или уже поздно? Может, я не тот путь избрала? А всё гордость, знаю, – прослезилась она, поглаживая нежно цветок. – Но Мишенька только речи разные вёл, а не сказал, чего я ждала... Поцелуй... Его письмо, – покатилась слеза по щеке. – Зачем я это вытворила?! – заплакала она неудержимо. – Мама, почему я не послушалась того, что чувствую? Почему? Какая же я дура! – рыдала она, уже позабыв, что в доме может кто услышать. – Мишенька... Мама... Маменька,... помоги...

   Но и эта ночь не давала Варе ответов. Лишь страдания и время, в которое супруг её, ещё не отдышавшись от бурных часов страсти, гладил утомлённую на своей груди любовницу...

   – Лари, – дышала та охрипшим голосом. – Зачем тебе супруга?

   – Любовь, – усмехнулся он.

   – Да ну, – приподнялась она с удивлённым взглядом. – Это о какой любви ты заговорил?!

   – О самопожертвовании ради счастья, – серьёзно ответил он.

   – Не понимаю, – замотала головой Валери. – Ты что это, ты жертвуешь или она?

   – Я, действительно, полюбил её. Не знаю, как и почему. Увидев, поговорив, поняв характер, горячность, ум, – признавался Илларион. – Но,... насильно мил не будешь... Не мил я ей. Не поверишь, даже тронуть не смог, а она была не против!

   – Зачем под венец потащил?!

   – Не тащил. Деньги им нужны, что и получили. Оплатил я сразу, после венчания, перед нашим с нею отъездом сюда, все долги её папеньки, помог, поддержал в его деле. Что он дальше наворотит, прогуляет всё, проиграет или дела вновь в лабиринт заведёт — это уже меня не будет касаться. Более помочь не смогу, а на том и порешили.

   – У неё имеется уже друг сердца? – проницательно вопросила Валери.

   – Имеется, – усмехнулся он. – Но, как видно, она сама ещё не понимает ничего в любви. Слишком юна. Она отвергла его. Выгнала... Бедный. Кстати, мы с ним дальние родственники!

   – Какая ирония судьбы! Мир так мал! – захихикала Валери.

   – У меня к тебе есть дело, – начав одеваться Илларион, погрузившись в неприятные мысли.

   – Что угодно, милый, – расслабленно молвила она и, последовав примеру, накинула на своё обнажённое тело пеньюар.

   – Итак, – не надевая камзол, стал он рыться в ящике столика.

   Он достал оттуда нож и распорол подол на камзоле, откуда вытащил свёрнутое пополам письмо.

   – О? – удивлённо уставилась на письмо Валери.

   – Оно запечатано. Это тайна не только моя. Её надо скрыть до времени, – пояснил Илларион.

   – Лари, Лари, – замахала руками испуганно та. – Не у меня! Я не влезаю в переделки!

   – Мне не у кого больше спрятать!

   – Дорогой мой, если это жуткая тайна, которую ты стараешься скрыть от врагов, то искать будут и у меня, а мне подобного не надобно! Своих проблем хватает! Спрячь у жены!

   – Где?! – усмехнулся он и, приблизившись к её испуганным глазам, зашептал. – Ты в своём уме?! У неё будут искать в первую очередь!

   – Вот именно потому и спрячь у неё. Да так, чтобы не нашли! – шептала та в ответ. – В серьгах, в кольце, медальоне каком.

   – Это большое письмо, дура! – воскликнул он нервно. – Ум у тебя есть или вообще безграмотна?!

   – А я тебе ключик дам один, – улыбнулась она, отходя спиной к постели.

   Наклонившись и подняв простыню, Валери показала на ящик, самодельно встроенный сбоку кровати. Она достала из него небольшую шкатулку.

   – Смотри, – вручила она её Иллариону в руки. – Здесь маленький замок есть, видишь?

   – Да, – заметил он узенькую щель у серебристого рисунка сверху, и Валери открыла крышку.

   Иллариона глаза расширились, увидев на чёрном бархатном дне шкатулки малюсенький ключик, который казался таким хрупким и смешным, что он даже засмеялся.

   – Этот ключик, – продолжала шептать Валери, понимая смех своего кавалера. – Его можно спрятать где угодно. Шкатулку разломать невозможно, разве что взорвать.

   – Ты шпионка?! – успокаиваясь от смеха, вопросил он, на что та гордо отошла в сторону и выдала, прямо глядя в его глаза:

   – Забери шкатулку, ключик, спрячь туда что хочешь, спрячь шкатулку куда пожелаешь, а мне не говори! А когда перестанешь сомневаться во мне, приходи. Я буду ждать. Большим помочь не могу.

   – Хмм, – недолго раздумывая, Илларион принял столь необычный подарок и направился к выходу. – Кстати, откуда у тебя шкатулка? – оглянулся он.

   – Один из посетителей моего салона подарил, – призналась та. – Мы любим, сам знаешь, учтивых да знатных, а они нам что только не принесут.

   – Разумеется, – кивнул он.

   Валери, не дожидаясь большего, помогла зашить письмо обратно в подол камзола, после чего помогла и застегнуться.

   – Спасибо, моя ягодка, – подмигнул Илларион.

   – Не забудь одного, – пригрозила она пальцем и одарила губы сладким поцелуем. – Будь счастливым.

   – Уже, – вновь засмеялся он, но то был смех из довольной души, получившей надежду и успокоение на дальнейшие дела...

ГЛАВА 26

– Я! Терпеливо ждал! Вот не повезло опять! – возмутился Николай, с недовольством войдя в комнату, в которой жил со своими товарищами, пока им приходилось всё ещё находиться в Свеаборге...

   Отправив в самом начале вместе с Михаилом прошение попасть в ряды армии Кутузова, они ждали и ждали ответа. Ответ пришёл... Кутузов был согласен, но,... когда прошло довольно долгое время ожидания назначения и разрешения явиться, всё обернулось иначе...

   – В чём дело?! – вскочили Михаил и Щочкин, оставив свои книги, которые до того читали, сидя на диване.

   – Михаил Гаврилович сообщил, письмо показал, что, оказывается, Кутузов уже выехал к армии! А мы нет!

   – Нас забыли?!

   – А что вы оба сидели и молчали-то?! Надо было напомнить о себе! – удивился Щочкин. – А ведь я предупреждал, говорил, напишите ещё раз. Нас так и держат тут то по одной причине, то по другой.

   – К дьяволу, – ругнулся Михаил.

   – Шшш, – нахмурился Николай. – Не гневи. Раз богу так угодно, значит, так тому и быть.

   – Прошу прощения, – развёл руками тот, понимая неприятность сказанного.

   – Кто из вас может отправиться сегодня вечером со мною на приём к Степовым? – вдруг спросил Николай, удивив друзей.

   – Не я, – сразу отказался Щочкин. – Я к невесте, как всегда. Ни один день без неё не проведу, пока вновь в плавание не отправлюсь!

   – Ладно, ладно, – засмеялся Михаил, искренне радуясь за друга. – Я свободен, готов хоть сейчас на любой приём!

   – Уговорились, – засмеялся от души Николай.

   Вскоре они оба прибыли к организованному небольшому вечеру, где многие из капитанов с семьями и местная русская знать встречались в очередной раз.

   Расставленные в коридоре столики с напитками, закусками звали к себе подходить и угощаться. В небольшом зале, куда были распахнуты высокие двери, звучал оркестр и кружилось уже несколько пар в танцах.

   Переглянувшись друг с другом, друзья усмехнулись.

   – Словно в муравейник попали, – тихо хихикнул Михаил.

   – Не смеши, а то нас не так примут, – еле сдерживал улыбку Николай.

   – Да что нам... Это штиль, и сей наплыв по колено, – подмигнул Михаил.

   – Очень рад! – вышел к ним из зала довольный Степовой, раскинув руки по сторонам и указывая вокруг. – Прошу, мои дорогие, угощайтесь, наслаждайтесь, общайтесь! Этот праздник нужен и вам!

   – Позвольте узнать, а в честь чего сие торжество? – поинтересовался Михаил, наполняясь приятным восторгом.

   – В честь возвращения многих домой. И мы с супругой моей, вот, мои дорогие друзья, отплываем, – сияя счастьем, сообщил тот.

   – Вы уезжаете?! – взволновался Николай, уставившись на него в удивлении, на что тот дружески обнял его за плечи и указал в зал:

   – Милый мой Николя, обещайте, что мы с вами всеми ещё встретимся? Мы ведь отбываем в Кронштадт!

   – Обязательно, – кивнул он, не умея скрыть переживания в душе о скором расставании. – На моё счастье вы возвращаетесь в Кронштадт. И я там часто буду бывать.

   – Буду счастлив принимать вас и вас, Михаил Алексеевич, к нам в гости! Ну, а может, когда и в плавание вместе отправимся! Коли про Лукина мы все знаем, – подмигнул он улыбнувшемуся Николаю. – Так в пору всем и встретиться. Мы с капитаном Лукиным давно знакомы!

   – Несомненно, – кивнул довольный Михаил.

   – Разрешите выразить признательность и благодарность и вашей супруге, Михаил Гаврилович? – несмело спросил Николай, мельком бросив взгляд на торжество в зале, но не видя пока там его супруги.

   – Прошу, прошу, мой дорогой друг! – указал тот на зал. – Ступайте! Она там уже давно и тоже ожидает вас, чтобы попрощаться.

   Николай тут же откланялся и скрылся в зале, медленно прогуливаясь в поисках Любови Ивановны Степовой, пока её супруг был отвлечён иными гостями.

   Михаил тоже прошёл в зал, встал в стороне и не знал, как скрыть удивление от всего происходящего: «Не разумею, как так, что сам Михаил Гаврилович столь слеп и не увидел, не заревновал свою супругу к Николя. Ведь ясно видно в глазах их обоих интерес. Конечно, Любовь Ивановна – женщина сильная и придерживается строгих правил. Сама никогда не сделает ни шага из-за страсти, интереса к молодому человеку, не сделает больно супругу, с которым всегда были доверительные отношения. Конечно, насколько можно понять женскую натуру, Николя просто неотразим. Особенно, когда чем-то занят, да ещё и ум при этом. Несомненно, такой не смог не покорить и её... Таков выпал им жребий. Но смогут ли?»

   И как только он задал себе этот вопрос, подошёл Николя:

   – Мишель, – еле слышно заговорил он, мимолётно бросая взгляд на иногда оглядывающуюся в их сторону Любовь Ивановну, которая была занята милой беседой с пожилой парой. – Подсоби.

   – Это как? – удивился тот.

   – Мне надо, очень надо поговорить с нею, узнать как-нибудь, что она счастлива, что ей будет хорошо, а то душа моя изворачивается уж вся, – чуть ли не взмолился он. – Стой недалеко от нас, отвлеки по возможности её супруга.

   – Я постараюсь отвлечь, но остальные вокруг, – пожал плечами тот, только Николай обрадованно похлопал его по плечу и направил свой шаг к Любови Ивановне, и она, заметив его приближение, тут же распрощалась с беседующими.

   Они улыбались друг другу, начав о чём-то беседу, пока Михаил прошёл встать неподалёку, следя мельком и за самим Степовым, увлечённо беседующим с одним пожилым мужчиной...

   – Вы, – донёсся до слуха Михаила голос Николая, беседующего с дамой сердца. – Не согласитесь выйти на балкон? Там всё же воздух свежий, и... никого...

   – Да, – тут же согласилась Любовь Ивановна, взволнованно глядя в его ласковые глаза. – Благодарю за заботу.

   – Балкон, – шепнул Михаил себе под нос и осторожно, прогулочным шагом приблизился к балкону, где те скрылись.

   Он встал перед дверью, попивая схваченный по пути с одного из столиков бокал вина. Беспокойство, что кто-нибудь заметит или сам Степовой, что затеяно нечто непозволительное, не покидало его, но и оставить друга без помощи не мог...

   – Вы расстроены? – послышался голос Любови Ивановны, когда дверь с балкона вдруг чуть приоткрылась от появившегося сквозняка.

   Некоторые из гостей оглянулись, и Михаил кивнул им с добродушной улыбкой в ответ, но дверь закрыть не соизволил, тем более, что сам Николай дверь даже ещё больше приоткрыл, чтобы не дать окружению повода для бесед.

   – Я рвался в армию, – пояснил он своей дорогой собеседнице.

   – Вас могли бы там убить, – задрожал её голос. – Это была бы невосполнимая потеря... Для многих. И для некоторых любовь ваша была бы потеряна.

   – Любовь, – кивнул Николай, пытаясь не показать своих переживаний, которые уже давно мучают его, создавая мечты о ней, но глаза выражали необъяснимую ласку, тоску, которые Любовь Ивановна не смогла не заметить:

   – Je comprends que l'amitié est plus important pour un homme d'aimer. (Я понимаю, что для мужчины дружба важнее любви.) Вы повеситесь, прежде чем сумеете обмануть приятеля даже ради высочайшей, неслыханной страсти.

   Николай опустил голову и, помолчав, посмотрел ей прямо в глаза, твёрдо ответив и... выдав все чувства свои:

   – Не повешусь!

   Такого ответа Любовь Ивановна не ожидала явно и была смущена. Её взгляд забегал вокруг. Она, видно, пыталась скрыть желание кинуться к нему в объятия, но вся обстановка вокруг, люди, заставили лишь отправиться с балкона и направить шаг прочь из зала.

   Николай последовал за нею следом, что заметил и её супруг, тут же отвлечённый подошедшим к нему Михаилом:

   – Дорогой наш капитан, – улыбнулся он, указав на столик с закуской, который виднелся в коридоре. – Не расскажете, а какое блюдо у вас самое любимое? Позаботимся о чудесной встрече в Кронштадте!

   – Конечно же, расскажу, – заулыбался добродушно тот. - Кулебяка с мясом...

ГЛАВА 27

Как наступила зима тысяча восемьсот двенадцатого года, так пришли и большие холода. Суровый мороз стоял долго. Усадьба Гриневых была вся белая. Снега выпало столько, что не разглядеть дороги. Суетившиеся слуги снег вокруг усадьбы разгребали лопатами каждодневно...

   «В деревне рядом приходило много войска. Солдаты разместились по избам жителей человек по двадцать и более в каждой, отчего произошла теснота ужасная. Гнали пленных французов, которые были в старинных смешных костюмах: смесь русской одежды с французской, и притом в изорванном, очень неприглядном виде. За пленными французами шли обозы раненых; везли полуживых, даже мёртвых, которых хоронили человек по пятьдесят вместе...», – вышла Варя во двор усадьбы вместе со своей подругой Лизой и читала письмо вслух. – «Когда дети в деревне делали снеговую гору, то трудно было поливать её водой — тотчас замерзала; бывало, бросишь из ковша вверх воду — она падает в виде града. Поневоле приходилось сидеть им в избе, а здесь солдаты с пленными французами...»

   – Да, – вздохнула Варя, отдав письмо Лизе. – Как пошёл только слух, что на Москву враг идёт, народ духом-то и упал. Побежал. Торговля всякая прекратилась. Дела моего отца снова приостановились.

   – Когда же это всё закончится? Сколько будет мир воевать? – задавалась вопросами Лиза.

   – Ой, милая моя, наверное никогда, – опустила взгляд Варя и облокотилась на ствол берёзы, с голых веток которой посыпались лёгкие пушинки свежего снега.

   – Варя! – в мгновение заставил подруг вздрогнуть мужской голос появившегося у ворот всадника.

   – Кто это? – удивилась Лиза, взглянув на уставившуюся на приезжего подругу.

   Всадник незамедлительно слез с коня и бросился бежать по снегу к ним...

   – Мишенька, – признала его Варя, поправив на себе меховую шапку, и кинулась навстречу.

   Не добежав до него, она обняла ель. Глаза её горели неизмеримым счастьем видеть дорогого душе человека, бегущего к ней. Он бежал, он повторял её имя, восклицал, пылал горячей страстью от долгожданной встречи и так же прильнул к ели, где и ожидала с ласковым взглядом милая...

   – Варенька, – повторил он снова, захватив милую в крепкие объятия и закружив.

   – Мишенька, – обняла Варя, поглаживая его волосы, с которых слетела в сугроб шляпа. – Ты жив, миленький мой, ты вернулся!

   – Ты ждала! Хорошая, моя, ненаглядная! – стал он целовать её замёрзшие щёки и прижимать в объятия всё крепче.

   – Мишенька,... Михаил Алексеевич, – поправила свою речь Варя, трезвея от навалившихся чувств.

   Улыбка с её лица стала исчезать, дыхание замедлилось и взгляд забегал от волнения вокруг... Варя не смела взглянуть в глаза насторожившегося милого:

   – Что с тобой?

   – Вы, вы, видать, дома-то не были? – удивлённо взглянула она, и губы её задрожали.

   – Нет, – покачал Михаил головой, предчувствуя неладное. – Мы только что прибыли из Свеаборга, и я сразу к тебе!

   – Прошу вас, Михаил Алексеевич. О боже, – повернулась она к нему спиной: «Он думает, я ждала... О нет! О мама, что я натворила?! Зачем?»

   – Что случилось, Варенька, – сжал он нежно её плечи и повернул к себе лицом.

   – Нет-нет, – отступила она, задрожав сильнее. – Вы, вы не должны так. Мы не должны. Я. Я всё же... Варвара Игоревна... Пашкова.

   Услышав её имя, новое имя, глаза Михаила расширились и налились тут же влагой. Он замотал в неверии головой и отступил...

   – Идиот, – засмеялся он, глядя в высокое ясное небо.

   Он смеялся, бродил вокруг, пиная снег.

   Варя смотрела на него и не смела больше сказать ни слова. Душа вся сжалась, сердце заколотилось бешено, крича о вине, обвиняя её и никак не прощая...

   – А я надеялся, – взглянул он, наконец-то, сдерживая ухмылку. – И? Вы счастливы?

   – Нет, – тут же ответила Варя, еле сдерживая слёзы обиды и ненависти к самой себе, но Михаил этого не видел.

   Он снова засмеялся.

   – Вам смешно от того, что я несчастлива? Я ошиблась. Я в порыве пошла под венец, – поражалась его смеху Варя, обижаясь уже и на него. – Мы недавно вернулись из Парижа сюда, и на то есть причина. Молю, простите меня, я была в обиде на вас.

   – Вы прекрасны, как всегда! – поднял свою шляпу Михаил и надел, отступая спиной и не желая слушать ничего более. – Будьте счастливы. Станьте ею!

   – Мишенька, нет, выслушай меня! – встревожилась сильнее Варя, понимая, что вот-вот он вновь уйдёт, исчезнет из её жизни, и, возможно, теперь навсегда.

   – Нет, Варя, – серьёзно произнёс он, на мгновение остановившись. – Прощайте.

   – Вы же снова не хотите говорить со мною! Вы не желаете понять! – восклицала она.

   – Чего здесь понимать? Что вы мне ещё можете сказать? Нет оправдания тому, кроме как наличие глупости в вас, чего я не могу уже вытерпеть. Прошу извинить, – откланялся он и быстрым шагом вернулся к ожидающему его коню.

   Варя смолкла, но не остановила вырвавшихся на свободу рыданий. Она зажала руками рот и отчаянно мотала головой, уставившись вслед умчавшегося верхом милого.

   – Варенька! – кинулась её обнимать следившая до того так и стоявшая у дома подруга.

   – Он уехал навсегда, навсегда! Я виновата! Я! Зачем я всё это сделала?! – кричала в горе Варя, но нигде ответа не найти было вновь.

   Михаил удалялся поскорее прочь. В нём горело лишь одно желание — исчезнуть навсегда. Он не видел никого, не слышал более ничего, кроме нового имени Вари, так и кружащегося её голосом в воспоминаниях.

   – Аргамаков? – остановил своего коня приближающийся верхом к усадьбе Илларион Константинович и оглянулся на промчавшегося мимо на коне Михаила. – Как кстати, – вздёрнул он бровью и прищурился, что-то поразмыслив, после чего дёрнул своего коня ехать быстрее к дому.

   Вокруг не было уже никого. Войдя в дом, Илларион услышал доносившееся рыдание Вари и голос её подруги. Он не смог расслышать, о чём шла речь, но догадывался о причине страданий. Покачав головой и усмехнувшись, Илларион Константинович ушёл в кабинет и закрыл за собою дверь...

ГЛАВА 28

Михаил некоторое время не появлялся среди друзей, не отвечал на письма и вообще старался не выходить даже на двор своей родной усадьбы, куда вернулся сразу после встречи с Варей.

   Затянувшееся в его тоске время было вскоре прервано прибытием Николая. Взволнованные неразговорчивостью сына родители тут же проводили его к Михаилу и надеялись, что встреча с таким замечательным товарищем непременно должна помочь...

   – Это ты, Николя, – вздохнул Михаил и встал с кресла, в котором сидел, уставившись некоторое время на ясное небо за окном.

   – Что за хворь? – удивлённо спросил тот и выглянул в окно, где никого не было видно, и лишь заснеженный двор вокруг.

   – Всё прекрасно.

   – Ты не подумал уверить меня в том? Тебе наше назначение не по нраву? – пожал плечами Николай.

   – Что ты, что ты, – махнул рукой Михаил и, глубоко вздохнув, добавил. – Хандра душевная.

   – Не дождалась? – догадался друг.

   – Да, – дёрнул плечом тот и встал к окну, не желая пока глядеть в глаза. – Не поняли, видать, друг друга. Впрочем, мы никогда не понимали, как выяснилось. А ты?

   – Мы ждали тебя у Степовых, – встал рядом Николай. – Мои встречи с Любовию стали слишком серьёзными,... пока тайными, но... мы не можем обманывать Михаила Григорьевича.

   – Он добрый человек. Поймёт, надеюсь.

   – И мы надеемся, – улыбнулся Николай. – Торсона навестил я по прибытии. Хотел тебе рассказать, а ты здесь сидишь.

   – Прости меня, друг мой, – повернулся тот. – Как он? Оправился или всё ещё в госпиталях прибалтийских?

   – Его просят вернуться уже, хотя он ещё плох. Ходить сам не может. Вот тебе и понимание... Никто не горит желанием выполнять опасные плавания, так его просят. Его, восемнадцатилетнего мичмана, который и так ещё не встал на ноги от ран!

   – А он, значит, горит уйти в плавание? – удивился Михаил.

   – Горит, да в каком состоянии он будет руководить кораблём? – в недоумении говорил Николай, сетуя на начальство. – Они же не смотрят на то, здоров ли человек, но коли жив и может передвигаться хотя бы на костылях, пусть у него и открытый гнойный свищ, так будь добр, мол, согласись.

   – Я готов помочь, – тут же высказал Михаил. – Команда какая набирается и куда?

   – Снаряжают корабль «Святая Анна» порохом и вооружением для союзных войск, – сообщил Николай. – Но самое ужасное, что это крайне опасно. Любой опытный офицер это понимает. При первой же возможности для неприятеля, вся команда может взлететь на воздух, как только начнётся какой-либо обстрел.

   – Так столько пороха, орудий... Это же надо будет сделать не один рейс! – поразился Михаил.

   – И я про то, – кивал Николай. – А меня в другое место определили.

   – Нет, нет, я же сказал, я помогу! – вполне серьёзно повторил Михаил. – Я немедленно отправляюсь к Константину!

   – Мишель, – чуть приостановил его прыть Николай. – Подумай. Перед отъездом, может, всё же объяснишься с любезной своей?

   – О чём? – усмехнулся тот. – Она обвенчана, навек отдала себя другому. Выбор сама сделала. Не тебе ли знать, что женщины выбирают нас и за нас?!

   – Она не попыталась объяснить, почему?

   – Я не выслушал... Она говорила, что в порыве была, обижена на меня, просила простить.

   – Каков характер! – заулыбался восхищённо Николай. – У неё характер! – уточнил он удивлённому другу. – Возможно, у неё нет особенных добродетелей, не знаю, не знаком, но она явно обладает прекрасным достоинством. Не всякий сможет признаться в своих ошибках столь искренне и не стыдиться извинения. Я обязательно напишу об этом! Недостаток самосознания бывает причиною большей половины несчастий человечества.

   – Побольше бы таких людей, как ты, Николя, – искренне признался Михаил.

   Однако слова друга, которого он уже ставил себе в идеал, в пример, всё же не заставили хотеть поговорить открыто с Варей... А пока Михаил отправился к Константину, чтобы вместе готовиться к рейсам на «Святой Анне»...

   Рейсов всё же совершили целых три, за что получили благодарность от Морского министра и были воспроизведены в лейтенанты, а потом вместе с Николаем и остальными товарищами отмечали большой «свой» морской праздник в честь того, что самым первым награждённым морским офицером за участие в войне тысяча восемьсот двенадцатого года был именно их товарищ, их герой, которого не убили пули врага, который в свои юные годы вознёсся мужеством выше многих, – Константин Петрович Торсон...

ГЛАВА 29

– Нет, – послышался из-за двери кабинета спокойный голос супруга, когда Варя вновь приблизилась, чтобы подслушать, с кем и о чём беседа...

   С тех пор как они вернулись из Парижа, Варя не увидела перемен в супруге. Он так же практически не бывал в усадьбе её папеньки, где они остановились в гостях. Она так же оставалась одна, пусть теперь и в родном гнёздышке. А когда супруг всё же оставался дома, то к нему приезжал то один человек, то другой, и они по долгу что-то обсуждали в кабинете.

   Не вытерпев более, с разыгравшимся любопытством Варя подкралась к двери и заметила, что та, к счастью, не совсем плотно закрыта. Она заглянула осторожно в щель и увидела, как супруг прикуривает от свечи толстую сигару. Зажав в кулаке платочек, Варя прижала его к груди и застыла во внимании...

   – Ммм, – промычал Илларион. – Не понимаю наших российских деятелей. Спрос на кубинские сигары будет только расти. Вот увидите, мой друг! Импорт такого душевного лекарства должен возрасти. Вам стоит побывать в Испании. Не пожалеете!

   – Что же делать с нашим товаром? Теглев увёл бриг в Пиллау. Выбора, конечно, не было. А теперь нужен корабль, который доставит в Роттердам и наши продовольствия, и сигары эти, – говорил его собеседник, крайне беспокоясь за срыв общего дела.

   – Отыскать стоит того, кто будет командовать кораблём, отправляющимся, ну, скажем, хотя бы в Копенгаген. А оттуда уж к берегам голландским добраться у нас ведь есть на чём. И, – продолжал говорить Илларион, усевшись в удобное кресло к столу.

   Он взял со стола некий лист и протянул его собеседнику:

   – Отыщите и проследите, чтобы этот человек был там же. Он будет нужен мне в Роттердаме.

   – Как мы это сделаем? – удивился тот.

   – Это уж ваша забота, голубчик. Вы подставили меня вместе с братом-идиотом. Выкручивайтесь. Мне из-за ваших проделок пришлось покинуть Париж, – недовольно выговаривал Илларион, отчего у Вари снова сердце бешено застучало.

   Она вслушивалась в каждое слово, удивлялась и понимала, что дела у супруга идут не так гладко, что и он, и она, да, скорее всего, и папенька... в опасности...

   – Вам удалось скрыть всё от супруги? – попытался тихо спросить собеседник Иллариона.

   – Естественно, – усмехнулся тот, поражаясь его глупости. – Вовремя перевёз её в гостиницу до нашего отъезда, и в ту же ночь на дом мой напали, всё там разгромили, пока искали документ, подтверждающий мошенничество нашего общего врага.

   – Мне очень жаль, – с искренним сожалением ответил собеседник. – А медальон с ключом в безопасности? Супруга ваша его не потеряет?

   – Не беспокойтесь. Всё будет сохранено до поры до времени. А для того разыщите Михаила Аргамакова, – продолжал пронзительно на него взирать Илларион. – И позаботьтесь, чтоб он был отправлен на том же корабле в Роттердам.

   – Всё будет сделано, князь, – уверил его тот.

   Увидев, что они оба поднялись со своих кресел, Варя отскочила от двери и поспешила вернуться к себе в комнату. Она удалялась и не знала, совершенно не заметила, что уронила свой платок прямо у кабинета, где подслушивала.

   Распрощавшись с гостем, Илларион открыл ему дверь. Когда следы гостя исчезли, то неожиданно для себя он обнаружил у ног что-то белое и поднял...

   – Варя, – узнал Илларион по инициалам на платке, кому тот принадлежит, и заподозрил своё...

   – Царица моя небесная, – кинулась Варя к окну своей спальни на колени и сложила руки в молитве. – Преблагая, Надежда моя и упование мое, Богородица, Заступница несчастных и странников, Радость скорбящих, Покровительница обидимых и терпящих бедствие! Видишь мою беду. Помоги мне. Обиду мою разреши, ибо в твоей власти! Как не имею я иной помощи, разве не приду я к Тебе, Пресвятая Богородица, Предстательница, благая Утешительница, только к Тебе, о Богоматерь! Ибо ты сохранишь и укроешь во веки веков. Аминь. Аминь. Аминь, – перекрестилась она.

   Всю ночь Варя не находила покоя. Она то бродила по комнате во тьме, то сидела у окна...

   – Медальон с ключом, – вдруг вспомнила Варя. – О каком медальоне они говорили? Какой ключ?

   Она поднялась и поскорее зажгла свечу. Отыскав у зеркала свою шкатулку с драгоценностями, Варя открыла её и обнаружила, что среди украшений нет того самого медальона с изображением трёх императоров российских, который подарил ей супруг.

   – Это он, – была практически уверена она, что речь шла именно про этот медальон. – Куда он исчез?!

   Но Варя закрыла рот рукой и потушила свечу...

ГЛАВА 30

Утро было спокойным, ясным и, наконец-то, веяло весенним теплом. Природа будто забывала столь суровую зиму. Только на душе у Вари было ещё холоднее...

   Промучившись с размышлениями всю ночь, она ещё до рассвета принарядилась в роскошное бархатное, тёмно-зелёное платье и уложила красивые завивающиеся кудри, как любила. После этого Варя решила уединиться в библиотеке... Там, отыскав нужную книгу, она села с ней на диван...

   – Я сохраню тебя, – погладила она сухой ландыш, который так и лежал между страниц.

   Просидев довольно долгое время за чтением книги и иногда попивая поданный чай, Варя не удивилась, когда пришёл супруг.

   – Моя дорогая, – наклонился он и поцеловал ей нежно руку. – Что вы здесь уединились в столь ранний час? Вы тревожно спали? – сел он рядом. – Вы выглядите сегодня крайне превосходно! Живые цветы в волосах, – заметил он.

   Варя открыла страницу, где показался сухой цветок, и взглянула на спокойного мужа:

   – Я не буду скрывать, что в данный момент думаю о Михаиле Алексеевиче.

   – Понимаю, – кивнул тот, всё так же спокойно глядя в ответ.

   – Какая опасность угрожает ему, нам всем? – прямо спросила Варя и удивилась, когда супруг засмеялся в ответ.

   – Простите, мне, любезная моя, – прокашлялся он. – Все опасности позади.

   – У меня пропал медальон, – заявила Варя.

   – Он не пропал, не волнуйтесь. Он был немного надломлен, как я заметил, да позаботился, чтоб его починили. Я отдам его вам, как только вернётся ювелир. А это ведь ваш платок, – положил Илларион ей на колени её вчерашний забытый платочек, удивив больше. – В следующий раз оглянитесь, прежде чем уходить.

   – Что угрожает Михаилу? – упрямо ждала от него ответ на волнующий вопрос Варя.

   – Вам известно, что жене не следует участвовать в делах мужа? – улыбнулся он. – Но не стоит переживать. Всё будет хорошо с вашим Михаилом и со всеми вами, уверяю.

   – Меня пугают подобные встречи, беседы, которые вы ведёте, – задрожал её голос.

   – Это от того, что в моих делах вы не смыслите и не надобно вам перегружать свою головку.

   – Всё же, успокойте меня. Иначе я придумаю то, чего, возможно, нет, и жизнь наша превратится в ад.

   – А вы осмелели... Вы считаете, что мы с вами живём в раю?! – удивился Илларион на столь неожиданные слова супруги.

   – Рай есть, когда в нём царит любовь, – опустила взгляд Варя.

   – Вот, – закивал супруг, совершенно с нею соглашаясь. – И я всем сердцем, искренне, слышите, искренне желаю подарить ту самую любовь, чтобы жизнь ваша была лишь раем.

   – Молю вас, не троньте только Михаила Алексеевича. Он ничего не делал во вред, уверяю, – взволнованно просила Варя.

   – Я повторю, что всё будет с ним замечательно, – глубоко вздохнул Илларион и направился к выходу. – Как жизнь коротка. Раз, и не нужен никому, – оглянулся он. – И любовь, истинная, хоть и поздняя, учит не брать, а отдавать.

   «О чём он?» – вновь забеспокоилась Варя, уставившись на закрывшуюся за мужем дверь. Вскочив с дивана и убрав книгу обратно на полку, она бросилась к секретеру и принялась скорее составлять письмо...

   – Что ты здесь укрылась? – вошла прибывшая подруга Лиза. – Ты не забыла, что мы собирались вместе на прогулку?

   – Нет, – мотала Варя головой, не отрываясь от письма. – Не забыла.

   – Я так счастлива, что вы вернулись в наши края, – следила за нею, увлечённой и нахмуренной, Лиза, начиная предчувствовать неприятное событие. – Кому ты пишешь?

   Но ответа не последовало. Подруга лишь села на диван и терпеливо ждала...

   – Всё, – поднялась Варя, сложив письмо. – Это надо будет скорее, слышишь, скорее доставить в дом Аргамаковых, Михаилу в руки, – прошептала она, кинувшись перед подругой на колени.

   – Что с тобой? – поразилась её поведением та. – Я что-то не понимаю, не узнаю тебя! Поднимись!

   – Это важно, очень важно! Помоги, – неугомонно шептала Варя. – Никому иному я довериться не смогу! А после, возвращайся сюда, всё мне расскажешь. Письмо обязательно должно попасть к Михаилу, поняла? Михаилу Алексеевичу!

   – Да, да, знаю, – нахмурилась та, принимая письмо и пряча его в свою сумочку, которая висела на запястье и время от времени блестела от лучей солнца, попадающих на камушки украшения...

   Пока Варя ждала возвращение подруги, она решила вновь проследить, чем занят супруг. Он был вновь в кабинете. Варя не ошиблась, когда первым делом отправилась именно туда.

   Дверь на этот раз была плотно закрыта, а желание увидеть, что там происходит, оказалось сильнее. Варя осторожно коснулась ручки двери. Все мышцы напрягая, старалась изо всех сил как можно медленнее и тише сотворить задуманное и стала присматриваться в показавшуюся щель.

   Супруг стоял перед столом у камина. Он открывал какую-то шкатулку. Открывал он её долго... Как видно, замочная скважина была очень маленькой, как и ключик, который Илларион держал в двух пальцах...

   – Чёрт побери, – наконец-то отворил он шкатулку и достал оттуда лист бумаги, сложенный вдвое.

   Он раскрыл его перед глазами и с ухмылкой быстро проверил содержимое письма.

   – Так и есть, – закивал он, и тут взглянул на дверь, отчего Варя отскочила в сторону, но уйти не получилось: раздался голос мужа:

   – Варвара Игоревна, это же вы?!

   Застыв на месте, Варя не смела сделать и шага. Что предпринять в столь короткое мгновение — она не знала. Дверь открылась совсем и супруг встал на пороге, с добродушной улыбкой:

   – Прошу вас, проходите, поговорим.

   И на это Варя не сумела ответить,... даже взглянуть в его глаза. В столь неудобном положении она ещё никогда не находилась, не помнила себя, чтобы когда-либо кто-нибудь застал её вот так вот врасплох.

   Она прошла следом за мужем в кабинет, и он закрыл дверь.

   – Прошу, – указал он ей на кресло, и сам сел в такое же у стола, где так и стояла раскрытая шкатулка, а рядом лежало письмо...

ГЛАВА 31

– Вам не стыдно? – чуть наклонившись и упорно глядя в глаза Вари, ожидая, что её взгляд всё же обратится к нему, вопросил Илларион.

   – Стыдно, – еле слышно ответила та, взволнованно дыша и не представляя, как теперь себя вести.

   – Я понимаю, почему вы следите за мной. И каков характер ваш, понял ещё до венчания, но потому и полюбил, – улыбался ласково он, на что взгляд Вари вернулся к нему и выражал крайнее удивление.

   – Ай-ай-ай. Что вас так удивляет? – покачал тогда Илларион головой и указал на стол. – К сожалению, на данном листе ничего приятного нет. Это выкрали, чтобы разоблачить одного неприятеля, иммигранта, бежавшего во Францию под крыло Бурбонов. Мне же, человеку более верному своим корням и принципам, пришлось его приструнить. А теперь, чтобы моё дело не пропало и я не разорился, приходится сей документ очень хорошо хранить. Его пытаются найти. Если помните, – видел он застывшую в страхе супругу и продолжал рассказ. – Перед нашим отъездом я уговорил вас остаться на ночь в гостинице. Так?

   – Так, – кивнула она.

   – Так вот, я знал, по наводке своего шпиона в кругу неприятеля, что на дом мой планируют напасть и всё обыскать, и вас в том числе.

   – Меня?! – поразилась Варя, еле сдерживая начавшуюся дрожь в теле.

   – Не бойтесь так, моя дорогая, – тут же попытался супруг успокоить и расслабленно откинулся на спинку кресла, взяв документ в руки. – Потому и пришлось вернуться сюда, чтобы именно вы были в безопасности. Но дальше. Очень может быть, что нам придётся отправиться в Голландию вместе. Там у меня будет серьёзная встреча, и я должен передать сей документ кому следует... К сожалению, Франция нам помочь сейчас не сможет. А потому приходится выкручиваться самим и искать свои пути. Французы должны платить тому, кто имел что-нибудь до революции, должны доставлять выгодное место тому, кто не имел ничего, должны уступать таким, которые в чужих краях проклинали Францию и всех французов. Ничтожество заступило место дарования и опытности. Налоги увеличились. Награждения сыплются на грязь мимо талантов и достоинства. Гвардия сменена швейцарами... Знаете, Варенька, – взглянул он на супругу, продолжая всё объяснять. – Я спросил однажды одного солдата, довольны ли они новыми начальниками. А что ответили он и его товарищи? Оui, oui, ils sont très bien, très gentils; mais quand nons aurons de la guerre, nous espérons q'ont nous donnera d'autres. (Да, да, они очень хороши, но мы надеемся, что во время войны нам дадут других.)

   – Зачем мне тоже уезжать в Голландию? – спросила Варя, не совсем понимая всех обстоятельств.

   – Если вы останетесь здесь, вас рано или поздно посетят. И рисковать я не могу. Вы всё ещё моя супруга. Так вышло, что невольно мы попали в сети врагов. Но если я заберу вас с собой, и всем это будет известно, то маловероятно, что навестят вашего папеньку, – пояснял Илларион.

   – Хорошо, – кивнула Варя, находясь в плену боязни. – А как же,... причём здесь Михаил Алексеевич?

   – Михаил Алексеевич дорог вам, не так ли? – ожидал супруг её ответа, который заставил себя некоторое время ждать.

   – Вы, верно, не так понимаете, – забегал вновь взгляд Вари, на что Илларион улыбнулся и красивым тенором запел:

   – Malgré nous, un destin tutélaire, tu lé vois, nous protège en secret. Par dépit, tu t'éloignais ma chère, d'un amant que ton coeur aimait, notre folie à tous est pareille... (Ты видишь, что судьба-покровительница тайно защищает нас вопреки нам. С досады ты уходила, моя дорогая, от милого твоему сердцу возлюбленного. Наше безумие похоже на всякое другое...)

   Но Варя смотрела и не понимала, что хочет супруг ей сказать всей этой беседой, пением... Совсем растерявшись, она молчала.

   – Простите мне, Варенька, – закивал он. – Я не смогу более вам сказать. Уже хотя бы потому, что слишком дорожу вами. Не волнуйтесь за Михаила. Я отпишу ему всё, что вам сейчас рассказал. Мне нужно будет его небольшое участие. Я пока не знаю какое. Но ради вас он поможет.

   – Вы хотите возложить на него опасности? – вскочила Варя и забеспокоилась сильнее. – Вы не посмеете.

   – Вы всё поворачиваете таким боком, словно я враг вам, – прекрасно зная её чувство, сказал Илларион и поднялся, но Варя умчалась прочь, не желая ничего иного понимать, решив, что всё поняла так, как есть...

ГЛАВА 32

Полная тревоги душа Вари не успокаивалась. Варя делала вид, что гуляет в саду, постоянно оглядываясь на окна отцовской усадьбы, но сама ждала появления подруги с новостями от Аргамаковых. Время, казалось, растянулось и конца тишине не будет.

   Но даже самое долгое ожидание когда-нибудь заканчивается. За холмом, что был виден со стороны деревни, показалось два всадника. Они сначала приближались вместе, а потом один из них вдруг направился совершенно в иную сторону. Первый же продолжал приближаться и, когда доехал до ворот усадьбы, слез с коня и оставил того там...

   – Мишенька, – закивала Варя сама себе, почти уверенная, что это именно он приехал, как последствие записки.

   И да, это был он.

   Михаил подошёл, и последние его шаги были медленнее. Варя так же не имела смелости приблизиться сама, но сделала один шаг.

   – Мишенька, – вырвалось из неё с тоской в голосе. – Прости меня.

   – Прости?! – насторожился он с ухмылкой. – Вы написали мне, что нас всех ждут некие опасности. Вы солгали?

   – Нет, – замотала она головой. – Ни в коем случае! Я никогда тебе не лгала! Может быть, по-детски когда и вредничала, но лгать...

   – Хорошо, – перебил он её и вздохнул. – Прошу, Варвара Игоревна, у меня мало времени, – бегал его взгляд вокруг, но Варя видела, что Михаил тоже взволнован, как она.

   – Мой супруг. Я не знаю, как теперь всё объяснить. Я совсем запуталась и не понимаю ничего, но знаю точно, что происходит что-то страшное и опасное. Он желает и вас использовать для чего-то, – старалась пояснить она.

   – Он в доме сейчас? – поинтересовался Михаил, стоя с недовольным видом перед нею, что погружало её душу в скованность и затмевало разум что-либо понимать во всём, что теперь в жизни происходит.

   – Да, – еле слышно вымолвила Варя.

   – Я с ним переговорю, откровенно, – кивнул Михаил и дёрнулся уйти, как Варя схватила вдруг его за руку и тут же отпустила:

   – Мишенька! Нет, – вновь задрожала она. – Нет, умоляю, поговори со мною. И не говори мне «Вы».

   – Теперь мне можно вдруг на «ты», – усмехнулся он, но Варя приблизилась.

   Видеть печаль её глаз, в которых искренне читал раскаяние и переживания, Михаил не мог уже, чтобы не сорваться и не захватить в объятия. Он отвёл взгляд, от чего Варя поняла всё иначе: что он сердит, что таит глубокую обиду и прощения заслужить будет сложно.

   Вдруг где-то набравшись смелости, Варя прикоснулась к его плечу:

   – Мишенька, миленький, прости меня, дуру. Всё глупая гордость.

   – Дуру? – взглянул он.

   Они короткое время общались молча. Глаза их сразу налились нежностью и необъяснимой тоской, от чего слов было не найти. Схватив любимую в крепость своих рук, Михаил страстно целовал её губы. Она отвечала ему тем же пожаром чувств.

   Не выпуская друг друга, не отрываясь от поцелуев, они пробрались за стены конюшни рядом и опустились на стог сена. Михаил рывками обнажал Варю, извивающуюся под ним от неугомонного желания долгожданной близости. Он стал покрывать её поцелуями, спускаясь целовать тело всё ниже...

   Забывшись и улетая к небесам наслаждения, Варя почувствовала, что с каждым прикосновением его губ к её обнажённой груди в ней проплывает горячая волна, приятная... Михаил ласкою тёплых ладоней ласкал её тело, спускаясь поцелуями ниже и ниже...

   – Родная, – только и прошептал он, а Варя приятно вздрогнула и простонала.

   Ей казалось, что блаженство теперь никогда не покинет. Любимый целовал её всю, наслаждался ею и стал скорее освобождаться от своей одежды, впиваясь в её губы непреодолимой страстью... Он налёг на неё... Она прижалась к нему... Они забыли и время, и где они, отдавшись во власть паутины волшебного слияния, но,... как только Михаил вошёл в неё с огромной силой,... Варя вскрикнула и сжалась от ужасной боли...

   – Боже, – вздрогнул Михаил, застыв на месте.

   Он с ужасом уставился в глаза Вари, из которых полились рекою слёзы, и всё понял, тут же отпрянув:

   – Ты. Ты, – не мог договорить он, тяжело дыша, сдерживаясь с трудом, но... разум, честь...

   Он набрал в себя воздух, пытаясь сдерживаться и молчать, и... стал торопиться одеться...

   – Мишенька, – прикрылась Варя своим платьем. – Нет, прошу, нет, не покидай меня. Я ждала тебя!

   – Ждала, – дышал взволнованный Михаил, скорее и скорее одеваясь. – Как это возможно? Ты же его супруга. Я думал,... а вы... Нет. Этого не может быть.

   – Мишенька, – не смела шевелиться, забеспокоившись ещё больше, Варя. – Он не трогает меня, да. А я и не хочу. Да и не замечает он меня, как женщину, чему я рада, правда. Лишь о тебе думала всё время, как обидела, как...

   – Нет, – вновь перебил её речь Михаил и остановился на пороге, прежде чем скрыться из конюшни. – Надеюсь, он и дальше не заметит ничего...

   Варя осталась одна, незамедлительно начав натягивать сорочку, платье, не сдерживая текущих слёз,... и торопилась отправиться следом...

ГЛАВА 33

Илларион Константинович стоял у окна в кабинете. Он давно стоял так и наблюдал за встречей Вари с прибывшим Михаилом...

   Он так же заметил издалека двух разъехавшихся всадников, так же видел несмелое приближение Михаила и мог себе даже представить, о чём говорила супруга.

   Увидев кинувшихся тех друг к другу в страсть поцелуя, спешивших скрыться за стены конюшни, Илларион прослезился, но остался стоять у окна. Он ждал и сам не знал чего. Прекрасно понимая, что из конюшни ещё не скоро кто-либо выйдет, он всё же не двигался с места...

   – Ваше Сиятельство, – послышался спокойный голос появившегося на пороге дворецкого, и Илларион повернулся с вопросом в глазах. – Там прибыл некий офицер. Вы не примите, пока Игоря Ивановича нет? Уж просил князь вам довериться, пока он-то по делам отбыл.

   – Знаю, знаю, – кивал