Макс. Наталья Ракшина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Говорят, рыцари и менестрели нынче перевелись – времена не те. Уверены? В наличии и рыцарь-попаданец, что трудился в охранном агентстве, и почти менестрель – музыкант, пустившийся по следу убийцы возлюбленной. Не собирался Макс Орлов, ведьмин внук, в менестрели! Так его обозвал рыцарь, который мастеров музыки и обольщения дамских сердец терпеть не мог ещё с предыдущего своего мира. Но это осталось в прошлом, теперь иные дела творятся. Задача Макса – выжить в предстоящих приключениях, а где приключения, там и любовь. Кого выберет музыкант-фэйри? Соблазнительную и опасную тёмную фею или милую девушку с характером репейной колючки? Посмотрим…

   Категория 16+

***

новая самостоятельная история персонажей книги

   «Виссон, фриссон… Виссарион»

ПРОЛОГ

Высоко-высоко над землёй, там, где небесные сферы сливаются с мечтой и сказкой, плывёт в облаках страна фей – Фата-Моргана, поистине чудесное и радостное место, которым управляют неисчислимое количество времени Оберон и Титания, славная королевская чета. Заботы у Их Волшебных Величеств разные, от воспитания нового поколения феечек до поиска им счастливого замужества в любом из миров, на которые падает тень облачной Вселенной. Лучше бы в волшебных мирах, так как в человеческом, лишённом магии, девочкам порой приходится несладко, а вмешаться Оберон и Титания не имеют права. Но будущее фей – лишь малая толика королевских обязанностей!

   Надо покровительствовать доброй сказочной литературе и творчеству писателей, поэтов и музыкантов, посвящающих свои труды пробуждению нежных чувств. У Оберона такая библиотека, что дух захватывает! Чего попало там не держат, на книжных полках место подлинным сокровищам пера. Волшебные струны-то от книг тянутся к сердцам в самых разных мирах, тут партитура, что не сыграть и за целую жизнь, но как она звучит! Есть и другая работа: надо хоть как-то сдерживать распространение скверной погоды там, где жители на землях под облаками измучились долгой зимой. Также надо обучать фей борьбе с побочными продуктами волшебного производства, завидками, обижульками и хамилками, а то те разбегутся из облачных чертогов дворца и будут пакостить смертным, ссоря друзей, внося раздор между близкими и даже заставляя кондукторов грубить пассажирам транспорта, а тех в ответ – распаляться и грубить ещё больше.

   Надо… в конце концов, пора уделить время друг другу, бросив все дела, ибо короли обязаны стать примером подданным, а Оберон, как приличный муж, не понаслышке знает, что недополучившая ласки королева – плохая жена. Так что детей до шестнадцати просим на некоторое время удалиться от текста, да и остальные пусть в прологе на подробности не рассчитывают – чай, взрослые знают, что и как. Вернулись? Хм, раньше времени, но и время-то в облачном дворце течёт иначе, Оберон может управлять им по собственному усмотрению. Если вы что-то пропустили пикантное, то уже поздно.

   В облачных чертогах всё идёт своим чередом – точнее, шло до текущего момента. Какая-то вспышка полыхнула, на которую поначалу никто из обитателей внимания не обратил (мало ли, какие вспышки бывают в небесах, да хоть молнии!), а потом стало поздно.

   – Милый, что-то не так! – прекрасные глаза королевы Фата-Морганы излучают тревогу. – Прорехи в облаках… Я впервые с таким сталкиваюсь. Обычно – одно движение метлы во время уборки, и их нет, а тут кругом дыры. Как будто расползается сама облачная основа!

   – Я вижу.

   Голос короля спокоен, как и облик, прекрасный и грозный, тот самый, подлинный, который известен только Титании. Но это внешнее выражение спокойствия ложное, оно держится лишь на силе воли. Оберону непонятно, что происходит, поскольку кольца, спирали и вихри времени, собирающие воедино облака под могучей дланью короля Фата-Морганы, тают на глазах. Иначе говоря, какая-то внешняя сила остановила волшебное время, словно по щелчку пальцев. И сейчас в прорехи облаков проникают струйки, ручейки и целые реки реального времени. Что же это значит? То ли вышел отмеренный облачной Вселенной срок, то ли вмешался чей-то злой умысел, но… как такое возможно?!

   При всём своём могуществе Его Волшебное Величество бессилен изменить ситуацию, разве что обнять покрепче любимую женщину и собрать вокруг себя обречённых фей для последнего ободрения. Момент замер, остановившись, будто выхваченный из бытия гигантским фотографическим снимком. То, что последует за кратким мигом – смерть. Фата-Моргана перестанет существовать, а следом исчезнет всё, что связывало облачную Вселенную с многими и многими мирами: поющие струны сказок, отголоски детских снов, светлые мечты, истории о любви и… сами нежные чувства – тоже.

ГЛАВА 1.

Птицу счастья заказывали?!

   Край тысячи озёр готовился встречать ещё одну роскошную белую ночь. Чем ближе к двадцатым числам июня – тем прозрачнее и нежнее становится небесный купол, свод огромной перламутровой раковины, внутри которой драгоценной жемчужиной сияет луна. Воздух неподвижен и сладок, как бывает только тёплой летней ночью, расцветающей ароматами земли, воды и зелени после быстрого и игривого вечернего дождя. Лёгкая дымка поднимается над безмятежной водной гладью – там, где отражение полыхнувших красок заката сменилось тускнеющим золотом в ожидании нового дня. Пейзаж – само воплощение покоя, и даже сумеречная птичья многоголосица не может похитить это впечатление, разве что…

   … да, комарики. Комарульки, комаринские, даже комарищи. Они все тут. Звенят, гундосят и ведут себя дерзко, широко замахиваясь крылышками на ваш вечерний покой. Ищут, куда приткнуть хоботок, а то как же! Тишайшее зеркало, по которому скользят лапками водомерки, сигнализирует о полном штиле, хоть бы ветерок подул, прогоняя комаров. Что, костёр, скажете вы? Не-а. Тут запрещено, причём строжайше. Местечко-то не дикое. Вдоль берега озера раскинулся цивилизованный туристический кемпинг. Огонь разводят в одной точке – изолированной от лесного массива площадке, где выстроилась линия мангалов и подставок с дровами и углём. Хозяева кемпинга, говорят, люди шибко серьёзные, озорства с огнём не потерпят, равно как и нарушения других правил отдыха на природе. Любителям шумных вечеринок, рассчитывающих на то, что за ними и мусор приберут, делать здесь нечего.

   Так что договоритесь как-нибудь с комариками, репелленты в помощь. Правда, не все звенящие-кровососущие знают, что вы опрысканы от налёта с воздуха, зато и вы предупреждены о приближении крылатых бестий. Это же не тропические хитрованы-москиты, а свои в доску, честные, орущие о своих намерениях российские насекомые. Услышали сирены приближающегося писка? Отлично! Есть возможность пустить в ход грубую силу и обхлопать себя любимого со всех сторон, одним махом побивая дюжину непрошенных гостей подобно храброму портняжке из сказки!

   Этим и занимался молодой парень, выбравшийся из чистой прохладной воды на пологий песчаный бережок. Наплавался он всласть, широкими гребками рассекая зеркальную гладь, в которой дробилось на осколки отражение почти полной луны, и теперь исполнял на берегу танец борца с комарами, пытаясь торопливо натянуть одежду – потёртые чёрные джинсы и серую футболку с какой-то рок-символикой.

   Высокий, сухощавый, с умеренно развитой, но хорошо намеченной мускулатурой, оставляющей прекрасные перспективы для атлетического будущего зрелого мужчины, парень привлёк бы взоры особ женского пола, окажись дамы на берегу озера. Женское внимание было бы обеспечено не только фигурой, но и другими приметами: гармоничными и тонкими чертами лица, изломанной вязью монохромной чёрной татуировки, покрывающей плечи и частично – шею; блестящими тёмными волосами, собранными в длинный, спускающийся чуть ниже лопаток, хвост; и – гетерохромией глаз, крайне редким явлением, встречающимся всего-то у одного процента населения Земли.

   Причуды расцветки в данном конкретном случае объяснялись любопытной наследственностью.

   Правый глаз парня был золотисто-карий, а цвет радужной оболочки мог становиться то темнее, то светлее в зависимости от окружающего освещения или душевного настроя. Левый же… левый глаз – с радужкой странного оттенка зеленеющего под торосами льда холодного океана, мог навсегда остаться таким: мрачным, пугающим и ожесточённым. Ледяной океан способен был смять волной крошева или поглотить кого угодно, потому что носитель гетерохромии не далее, как нынешней зимой, находился на грани бездны отчаяния и жажды возмездия. Он шёл по следу утраты на пределе сил, как смертельно раненное животное, не видя препятствий и не считаясь ни с чем. К счастью, обстоятельства сложились иначе – и золотой манящий колодец на дне чёрного зрачка левого глаза не грозил никому погибелью, а привлекал, очаровывал и звал, будто тайная дверь в неведомую страну. Ещё зимой под взглядом парня на обоях могло появиться жжёное обугленное пятно – знак боли, невосполнимой потери, черствеющего сердца и пробуждающейся тёмной магии, помноженной на недюжинный музыкальный талант…

   И снова – к счастью для молодого человека и всех окружающих! – что-то произошло зимой. Нечто, поставившее точку в разрушительном торжестве ярости. Когда молодой музыкант покидал заснеженный городок, где случилось нечто (самое настоящее новогоднее чудо, не будем скромничать в оценках!), золотой колодец на дне зрачка вернулся к функции, характерной, между прочим, для обитателей волшебного мира – даже в самую сумрачную погоду без солнца он мог запустить солнечного зайчика, на радость ребёнку или… любимой девушке.

   Парня звали Максим Орлов, от роду двадцать три года, для друзей и близких просто Макс – внук самой настоящей феи, когда-то ставшей ведьмой. Возлюбленная Макса, Анна, тоже была феей, именно её страшная и жестокая смерть запустила цепочку событий, кому-то спасшей жизнь и подарившей любовь, а кому-то… стоившей той самой жизни или здоровья. Не волнуйтесь, последние «кто-то» были отпетые негодяи, часть из которых помещена в садик при особняке бабули Макса, госпожи Гетте – или леди Изольды, как вам больше нравится, в виде помеченных голубями ледяных чучел. Для исправления негодяйской сути. Не факт, что летом вытаяли, как те голубиные какашки, уж шибко крепко их заморозили, вот бы всех негодяев так!

   Анны больше нет. Серийный убийца, охотящийся за плотью фей ради изготовления золотой пыльцы и исполнения желаний, вишер, от wish, желание (англ.). Кто такие вишеры, скрывающиеся среди нас, вы знаете из книги «Виссон, фриссон… Виссарион» мёртв, превратился в пепел и развеян по ветру под финальные аккорды Па де де из балета «Щелкунчик», одну из любимых мелодий скрипачки Анны. Её скрипка не осквернена магией мести, потому что благодаря вмешательству стареющей, но не утратившей горячего доброго сердца городской ведьмы, Максу удалось избежать чудовищной ошибки. Не встреться Максим с бабушкой и её блестяще сработавшей командой, он мог бы покарать невиновного… Макс заново обрёл семью и обзавёлся такими друзьями, о которых и не мечтал. Да, скрипка Анны теперь в надёжных нежных руках другой феи, счастливой со своим избранником, а остаток зимы и весну Орлов посвятил совсем другому делу, пусть и имеющему мрачный (так и хочется сказать – криминальный!) подтекст, но такому важному! Поиску мерзавца, научившегося продлять свою жизнь с помощью золотой пыльцы из плоти фей и передавшего секрет мастерства тому вишеру, кто убил Анну и готовился оборвать жизни ещё двух волшебных созданий, покинувших облачную Фата-Моргану по жребию Зеркала Оберона.

   На этом новом и довольно опасном пути Макс был не один, вместе с ним первого января в дорогу отправился добродушный гигант, рыцарь-попаданец Фома. Кстати, благодаря рыцарским усилиям и своевременным (почти волшебным!) пенделям мускулатура Макса претерпела полезные изменения. Не будь у него в попутчиках Фомы, ратующего за здоровый образ жизни, ведьмин внук искал бы в карманах джинсов пачку сигарет после купания… Но за последние несколько месяцев он так часто получал по шее за эту пачку, что от вредной привычки почти избавился. Разумеется, рыцарь, осевший в цивилизованном мире, давно сменил латы на дорогой костюм представителя охранного агентства, меч – на огнестрельное оружие, но не настолько же он цивилизовался, чтобы избегать самых действенных воспитательных методов!

   Ну, а как же самого-то Фому занесло в цивилизованный мир?

   Говорят, рыцарям вредно много читать – они начинают думать, в головах заводятся вредные идеи. А если и положено читать, то это должна быть какая-нибудь срубленная топориком детективная серия про смертоубийства, стрелялки, погони, быстрый пих с прекрасными девами и прочее веселье. С таким чтивом вредных идей ни-ни! Но Фома не свыкся с данной аксиомой. Завелась у него пагубная манера – размышлять над прочитанным. Рыцарь так начитался чего-то разумного-доброго-вечного, что одна из книжных струн библиотеки Оберона возьми, да и зацепи его суровое сердце. Так и протащило рыцаря сквозь миры туда, где он оказался нужнее в совершенно другой эпохе. Книг здесь много, всех не перечитать, но есть к чему стремиться, а та самая леди Изольда, которой рыцарь был всецело благодарен и предан, не дала попаданцу с мечом закончить жизнь в психиатрической лечебнице, где Фома запросто мог оказаться.

   Долг платежом красен. С разумной точки зрения Фомы, не след было оставлять без присмотра ведьминого внука, разноглазого менестреля, который гитару свою дорогущую бережёт, чтоб не разбить о чью-то башку, но себя беречь особо-то не умеет. Шибко горячий парень, может наломать дров, а марать руки о тварь, охотящуюся на фей, ему не надо – к такому Фоме не привыкать, одним мёртвым мерзавцем в его списке больше, чик – и готово. Пусть лучше Макс, то ли маг, то ли…хм, фей?! фэйри?.. на гитаре бренчит, людей за душу берёт почище хороших книжек – Фома сам слышал и оценил по достоинству. В своём мире он менестрелей терпеть не мог, на горьком опыте убедившись, что коварный обольститель со сладким голосом и лютней может легко затащить в постель чужую бабу, пока её законный супруг где-то воюет, размахивая мечом во имя интересов короны! Но тот мир вместе с неверной бабой и похотливыми менестрелями остался в прошлом. Настоящая дама сердца осталась ждать любимого рыцаря-попаданца в заснеженном городке в средней полосе, а сам рыцарь отправился в поход, который счёл делом чести…

   Дело чести оказалось непростым, а планы, как известно, создаются как будто нарочно для того, чтобы задуманное шло иными путями – весьма извилистыми. Первая сложность – активность вишеров затихает после новогодних праздников, когда традиционная волна самых разных желаний идёт на спад. Вожделенный для вишеров объект, феи, тоже не сыплются с облаков мешками, нужно ждать сезона охоты… Вот придёт весна, начнётся оживление природы и пробуждение чувств в человеческих умах – и тогда в поиске истинной пары кто-то из прекрасных сказочных созданий покинет Фата-Моргану, держа курс в грубый прагматичный мир без волшебства.

   Но бывалые вишеры бдят круглогодично. Золотая пыльца – как наркотик. Со временем её требуется всё больше и больше, сообразно безразмерным желаниям, в которых потерявшее нравственные ориентиры чудовище уже не знает удержу. Именно таким чудовищем был тот, кого разыскивали Макс и Фома.

   Вторая сложность заключалась в том, что они не знали подробностей жизни, начавшейся после того, как вишер получил вторую молодость благодаря совершённому убийству феи, превращаясь из дряхлеющей развалины в мужчину в полном расцвете сил... Украденная жизнь требовала режима инкогнито, а затем новизны – документов, легенды, разрыва старых контактов и прочего. Следы вели за границу, в страну, известную старинными замками, альпийским озером, открыточными пейзажами, гастрономическими изысками и банковской системой. Идущим по следу требовались визы и прикрытие… А о возможности заработка следовало беспокоиться меньше всего – Максиму достаточно было расчехлить свой любимый «Матон». Сыграть парень мог где угодно, хоть на улице случайным прохожим, хоть в пабе для разгорячённых выпивкой футбольных фанатов, хоть в модном клубе для подлинных ценителей или праздных бездельников. Результат? Внимали с неподдельным восторгом и платили за услаждение слуха, это и рыцарю-попаданцу ясно, в его мире было бы то же самое.

   Не имело значения, для кого играл Максим. Важно, как он это делал.

   Фома прекрасно помнил, как в первую встречу запросто вытряхнул всё содержимое кошелька в потёртый пластиковый пакет, небрежно брошенный рядом с футляром от скрипки. Со стороны Максима не было никакого обмана, гипноза или музыкального вымогательства – он честно делился талантом, давая душе слушателя то, что требовалось в нужный момент, от радости до печали. Магия? Да, в существенной степени неосознанная, потому что даже при обладании задатками развивать её с детства приходилось самому. Волшебство в мире, изначально лишённом магии? Попробуйте освоить и закрепить навык в обычной музыкальной школе, магию там не преподают!

   Орлов в магии был самоучкой, только предмет выглядел куда сложнее, чем обычная игра на музыкальных инструментах. Скрипичные и гитарные струны слушались длинных красивых пальцев одинаково легко и могли создать такую музыку, да в сопровождении вокала, что чувствительный к искусству бывший рыцарь с лёгкостью положил бы в пакет не только бумажник, но и ключи от внедорожника, достаточно щёлкнуть пальцами... Но Максим в своём странствии из города в город так никогда не делал. Не злоупотреблял, позволяя себе «наиграть» на самое необходимое – еду и крышу над головой. Для того, чтобы заработать на дорогую гитару, он пел по клубам Петербурга и откладывал средства – ещё до встречи с Анной.

   В процессе же не самого приятного знакомства с Фомой в полицейском участке Орлов совершенно справедливо заметил, отвечая на упрёки в созданном музыкой наваждении:

   – Ну и не слушал бы. Или денег не давал. Уличная музыка бесплатная, душа – мера. Хочешь – даром слушай, хочешь – плати.

   Как ни странно, но именно такой магический дар способствовал организации поисков вишера никак не меньше, чем обширные связи госпожи Гетте и деловые контакты Фомы. У всего на свете есть своя музыка, индивидуальная, будто биометрические документы. Благодаря «фейской» наследственности Максим мог её воспринимать, распознавать, анализировать и воспроизводить. Отпечатки музыки сохраняют своё присутствие долгими месяцами или годами, стереть их у преступника не выйдет, для начала их нужно хотя бы слышать, а способны на это единицы – разве что гениальные композиторы да разноглазый парень с золотым колодцем в зрачке глаза.

   Поиски негодяя в тихой красивой стране увенчались успехом, хотя не единожды план балансировал на грани провала. Только в финале, в самом конце весны, вышло всё не так, как намеревался сделать Фома… Как бы там ни было, дело чести завершено. Что дальше? Максиму пора возвращаться в Петербург, встретиться с родителями после долгих месяцев отсутствия и холодности на грани разрыва, и, может быть, восстановиться в магистратуру при консерватории. Нужно ли это молодому музыканту, он пока не знал сам – слишком свежо саднили воспоминания об Ане, совместной учёбе, тихом зарождающемся счастье в съёмной квартирке на окраине города и жестоко оборванной мелодии любви, разделившей жизнь на «до» и «после». Совет мудрой бабушки, леди Изольды, был бы кстати – Макс рассчитывал непременно увидеться с ней будущей зимой, а ещё – мягко подвести собственного отца к окончательному примирению с госпожой Гетте.

   Фома тоже хотел вернуться к даме сердца, Юлии, и их работе в охранном агентстве. Даме пора бы перейти в другой статус, а для предложения руки и того самого сердца рыцарь-попаданец созрел за период полугодовой разлуки. Обжечься в личной жизни один раз и не пытаться строить её снова – не то что не по-рыцарски, не по-мужски и вообще не по-человечески.

   Поход заканчивался совместным мужским отдыхом в Карелии – рыбалка, байдарки, природа, здоровый сон на свежем воздухе… Можно было бы обойтись и без этого. Но после завершения дела чести не по плану Фомы у разноглазого менестреля появился едва заметный налёт серебра в тёмной, как вороново крыло, шевелюре, да и спал парень неважно. Замкнутость, культивируемая с детства скрытность и тяга к одиночеству, по мнению бывшего рыцаря, душевному равновесию не способствовали. Зачем воспитательная возня Фоме? Да он и сам не знал. В его мире взрослели рано, как и умирали порой тоже, а воспитанная на книгах чувствительность воспринималась уделом слабых.

   «Кто у Макса отец, лекарь, кажется? – думал на досуге Фома. – Вот и полечил бы себе башку вовремя…»

   Одним словом, доводить воспитательную возню нужно было до конца. А в таких красивых местах летом – и компании молодёжи, и девушки, и не какие-нибудь клубные вертихвостки, ибо места не только красивые, но и далеко не гламурные. Глядишь, менестрель заинтересуется кем-то и отвлечётся от всяких мыслей!

    Вот какую цель преследовала остановка в выбранном рыцарем уединённом живописном кемпинге в экологически чистом уголке. Её суть Максиму он до конца не озвучивал (тем более – с упоминанием о девушках!), мотивировав задержку в пути обычным словом «отдых». У парня упёртый вредный характер с налётом ведьминской сути, парень взбрыкнет и непременно даст обет воздержания на всю оставшуюся жизнь, только скажи ему про другую девушку! Хотя какой он парень после того, что сделал –взрослый мужик, готовый нести ответственность за поступки, включая самую тяжёлую ношу, моральную… Народу вот пока в кемпинге маловато, но будет и компания через недельку. Настанет миг, когда светлая скорбь ведьминого внука отступит в тень воспоминаний, позволив запустить солнечного зайчика для кого-то ещё, кроме ушедшей по пути вечности Анны.

   Максим не стал возражать против отдыха. Казалось бы, ну его на фиг – начинать каждое утро с неизменной физической подготовки, выслушивать короткие поучительные нотации и терпеть вмешательство в личные вкусы вреда здоровью с периодическим рукоприкладством бывшего рыцаря? Если уж продолжать миссию избавления общества от охотников за феями, то зимой… Но сейчас так важно не быть одному – не оставаться наедине со своими мыслями. Физическая подготовка вошла в привычку и перестала раздражать, став потребностью. Нотации Макс научился фильтровать, отделяя разумные зёрна от обычной ворчежни. Компания Фомы не мешала заниматься музыкой, напротив – та самая чувствительность, которая при знакомстве в полицейском участке стала поводом для словесного укола, делала попутчика прекрасным, благодарным слушателем, в котором нуждается всякий музыкант.

   Комариный час миновал. Звенящие кровопивцы вечернюю норму выполнили, разлетаясь по безопасным листикам и веточкам в поисках укрытия на ночь. Прихлопнув на шее последнюю зазевавшуюся пару-тройку, ведьмин внук устроился на удобно изогнутом в виде природного кресла бревне, вынимая из чехла любимую гитару. Скоро должен вернуться Фома, тогда нужно будет вскипятить воду на походной газовой плитке и заварить чай.

   Макс рассеянно перебирал струны в чередовании фрагментов знакомых мелодий и импровизаций, на которые был способен лишь он сам. Чутким слухом парень улавливал ласкающую уши простую музыку природных объектов, компонуя и вплетая в попурри, к содержанию которого он даже не прислушивался, прикрыв глаза и сознанием бодрствуя где-то далеко отсюда.

   Стаккато дятла, исполняемое клювом по стволу старого дерева…

   Эффектное тремоло одинокой запоздалой лягушки, призывающей пару уже после того, как массовый концерт земноводных окончен…

   Тонкое пиццикато расправляющихся травинок, с которых скатились последние капли оставшейся после дождя влаги… Прим. авт.: названия музыкальных штрихов – вариации возможны как для смычковых струнных инструментов, так и для гитары.

   … и мягко опустившаяся вуаль перламутровой ночи, внимающей магии музыки.

   Приближающегося Фому обозначило деликатное покашливание и как бы случайное звяканье крышки на объёмистом котелке – бывший рыцарь, чья очередь была сегодня заниматься приготовлением ужина, возвращался из зоны костров и мангалов с собственноручно сваренной ухой, из лично же выловленной озёрной свежей рыбы: налима и ершей. Поздноватый ужин, дело к полуночи, а кто запретит? Завтра можно выспаться, благо, никому не на работу…

   – Я быстро! – заторопился Максим, вдыхая поплывший в воздухе аппетитный запах и аккуратно откладывая в сторону гитару так, чтобы инструмент не контактировал с влажной травой. – Плитку достал, но не зажёг. Сейчас займусь чаем и хлеб нарежу.

   Но сделать шаг в сторону небольшого палаточного модуля на дощатом помосте – типичного места размещения туристов в кемпинге, – он не успел.

   Какой-то непонятный серый клубок с клёкотом, хлопаньем крыльев и прочими звуками, идентифицирующими некую птицу, с приличной силой удара шмякнулся Максу в грудную клетку, чуть ниже ключиц, да ещё и с налёту цапнул клювом за мочку уха. Хорошо, что не оторвал, но щипок раскровил-таки кожу.

   От неожиданности Макс крутанулся на месте и чуть не упал, а Фома едва не оставил всех без ужина, роняя котелок на траву. Да, подхватил удачно, но руку обжог, сдобрив немалое удивление крепким словцом, за которое непременно попенял бы своему подопечному в процессе воспитательной возни. Словечко подопечный тоже выдал, взявшись за пострадавшее ухо. А затем свежеиспечённые туристы уставились на серый клубок, растянувшийся на траве в позе смертельно раненного, но в глубине души несломленного героя:

   – Какого… Аристарх… это ты?!

   У их ног лежал, раскинув крылья, серый попугай породы жако. С виду типичный, разве что несколько крупнее среднестатистического экземпляра. С вызывающим красным хвостом и крепким кусачим клювом. Попугай как попугай, зато в головном уборе, который рядовые попугаи вряд ли носят запросто… Да, на сизой головёнке красовался классический ночной колпак – белый, фланелевый, с небольшим помпоном, да ещё и с новомодным передним краем, который можно опустить вниз и использовать в качестве прикрывающей глаза маски для сна. Сейчас маска была поднята, а выразительные жёлтые глазёнки, окружённые светлыми пёрышками, широко раскрылись, как только прозвучало имя – Аристарх.

   Жако не был простым попугаем. Изначально он и имя-то носил совсем другое, в пору своей артистической «кар-р-рье-р-ры!», но волею судьбы переквалифицировался в ведьмин фамильяр на службе у леди Изольды и стал Аристархом. От места его службы и проживания (особняка за живой изгородью в районе элитной застройки провинциального города) до Карелии – более тысячи километров по прямой.

   – Ты… как здесь оказался?! – ошарашенно спросил опомнившийся Максим, отнимая от уха окровавленную руку, в то время как жако живо подскочил, поправляя клювом перья, когтистой лапкой – колпак на головёнке, и не проявляя особых признаков раскаяния за причинённый ущерб.

   – Так и знал, что жилеткой дело не ограничится! – воскликнул Фома, хмыкая и рассматривая попугайную обновку. – Колпак у Изольды Марковны выпросил? Зачем?!

   Закончивший прихорашиваться фамильяр, мгновенно оценивший обстановку, признавший старых знакомых и взявший себя в крылья, всё же счёл нужным слегка поклониться.

   – Для р-респектабельности. Пр-ричёску бер-регу. Пр-рошу пр-р-рощения за удар-р, сами напр-росились, укр-рамши сек-р-ретар-ря стар-рушки. Со стр-раху удар-рил!.. Мне пор-ра домой. Вер-рните!.. Сер-риал не досмотр-рел в интер-рнете. Тр-р-ребую!

   Закончив несколько сумбурную тираду, жако подлетел вверх, присмотрелся к гитаре и присел на край верхней деки, не заботясь о сохранности лака, по которому начал елозить когтями. Затем наклонился, вытянув шейку, и со всей силы ущипнул первую струну, издавшую какой-то совершенно немелодичный звук.

   – Кр-расота! Поигр-рать всегда хотел! А где твоя кур-р-точка?

   Рокерская косуха была упомянута не просто так – фамильяр вожделел к данному предмету гардероба с первых секунд знакомства с Орловым, что и послужило поводом для выпрашивания если не аналогичного одеяния, так хотя бы жилетки для попугаев. Макс вполне мог простить склочному бабулиному фамильяру едва не оторванное ухо, но святотатство по отношению к «Матону» было за гранью милосердия.

   – А ну, кыш!

   Чаша терпения Фомы была куда глубже. Он всегда молча сносил выходки пернатого секретаря своей благодетельницы, спокойно реагируя на шалости и считая проявление возмущения ниже достоинства. К тому же, Аристарх составлял прекрасную компанию одинокой ведьме, был любимцем дружного коллектива её Дома моды – команды феечек, и обнаружил недюжинную смелость и смекалку в ту самую ночь перед новогодними праздниками, когда решалась судьба столь многих.

   – Вряд ли мы вернём тебя так быстро на просмотр сериала, – почесал в затылке бывший рыцарь. – Сперва надо понять, как ты тут очутился.

   Несогласный с таким положением вещей Аристарх попробовал прибегнуть к шантажу – в приступе прекрасно сыгранного отчаяния он начал аккуратно биться головой в колпаке о бревно, стараясь не повредить аксессуар для сна и исподволь поглядывая на своих «похитителей». Уловка не сработала – и тогда дерзкая птица как ни в чём не бывало вознамерилась проверить ароматное содержимое котелка. От еды любимчик леди Изольды никогда не отказывался, как и от обновок.

   Фома погрозил жако пальцем, осторожно поставил котелок на угол дощатого настила и пошёл к внедорожнику за аптечкой, в то время как Максим бросил задумчивый взгляд сперва на попугая, после перевёл на гитару и покачал головой. Затем его взгляд пересёкся с не менее задумчивым взором возвращающегося Фомы, который коротко поинтересовался, доставая из аптечки бинт и пузырёк с хлоргексидином:

   – А что ты играл?

   Максим пожал плечами, наблюдая за прыжками жако, обследующего место стоянки и всюду сующего свой любопытный клюв:

   – Да не знаю… какая-то ретро-попса. По-моему, слышал вчера по радио в машине, как сюда ехали… Даже не знаю, почему мотивчик привязался. Иногда как врежется, так и крутится в голове.

   – Какой?

   В ответ ведьмин внук в лёгком смущении напел что-то про птицу счастья, прилетевшую, звеня крыльями. В песенке также фигурировал завтрашний день и надёжное сердце, способное сохранить любовь.

   – Не мой музон, – признался Макс, чья настала очередь чесать в затылке. – Во всяком случае, выбор неосознанный. Спонтанный. Как тогда. Мне это…

   Он не договорил «не нравится», оба поняли без слов.

   – Птица счастья, значит? – заметил Фома, скрывая подступающую тревогу под нарочито легкомысленным тоном. – Ну, вот она тебя и выбрала, раз попросил. Хорошо, что у вас хотя бы на костре не жгут за такую… хм… спонтанность.

   – А у вас?

   – За милую душу! – Фома махнул рукой. – Обычно с колдунами разговор короткий.

   Вытерпев процедуру обработки уха, Макс, привыкший к образчикам рыцарского юмора, буркнул:

   – Ну, спасибо!

   – Обращайся! – улыбнулся и подмигнул добродушный гигант, хотя тревога отступать отказывалась напрочь.

   В этот момент раздался звон – но не крыльев, а крышки котелка, которую кто-то подцепил неосторожными лапками, да и выпустил, чтоб не обжечься паром. Звук падения, короткое бульканье… Уха из налима и ершей оказалась пролитой на траву и восстановлению не подлежала.

   – Как думаешь, запечённые попугаи вкусные? – прозвучал ещё один образчик рыцарского юмора в тишине белой карельской ночи.

   – Проверим утром. Если не сбежит! – зловеще отозвался ведьмин внук, в то время как оскандалившийся фамильяр шустро юркнул за колесо внедорожника и какое-то время не подавал признаков жизни, затаив дыхание и не шелохнув ни одним пёрышком.

   Ну, что делать! У кого в птицах счастья какой-нибудь феникс, а тут свезло так свезло – на вредного фамильяра пожилой ведьмы. Не самое плохое счастье, учитывая былые заслуги модника и попрошайки Аристарха!

   Вот утром и проверим.

   Если не сбежит.

ГЛАВА 2.

Сон и явь

   Зыбкий сон явился без приглашения, унося беспокойно ворочающегося в спальном мешке Максима в то место, где случилось «тогда» – совсем недавно, меньше трёх недель назад. Не то чтобы парень сожалел о поступке, нет… Скорее о том, как это произошло. То и дело всплывала в памяти загадочная фраза Изольды Марковны, зимой не позволившей внуку сыграть последний каприс на тёмно-вишнёвой скрипке погибшей феи:

   – Это не ты слишком юн, чтобы убивать. Это мир слишком стар, чтобы жить по правилам неразборчивой мести.

   Неразборчивой мести не случилось. Не оформившиеся намерения в нестандартных обстоятельствах завершились вполне осознанным действием, после которого Макс не прикасался к гитаре до приезда в кемпинг на берегу тихого озера.

   На след вишера друзья вышли в конце марта.

   – На такого и не подумаешь! – нахмурил светлые брови бывший рыцарь, изучая фотографию с благотворительного вечера, размещённую в главной новостной колонке городской газеты.

   С фотографии смотрел импозантный мужчина лет тридцати, вызывающий однозначное впечатление с первого взгляда – спортивное телосложение, безупречные манеры, способность нравиться женщинам и активизировать дружеское доверие у мужчин. Так выглядят те, кто постиг формулу успеха. Мнение от созерцания издали, «живьём», было аналогичным. Кабы не индивидуальная восприимчивость Максима к музыкальным отпечаткам в человеческой ауре, то личность вишера бы никаких подозрений не вызвала, за исключением тяжёлого цепкого взгляда, на долю секунды задержавшегося на уличном музыканте. Ну, взгляд и взгляд, ненаказуемо. Люди, постигшие формулу успеха, зачастую имеют весьма циничную и неоднозначную внутреннюю начинку, глядя на окружающих под углом бдительного изучения.

   Взгляд мазнул по фигуре уличного гитариста и отступил, а сам Максим с отвращением и яростью услышал, кожей почувствовал обрывки чужих индивидуальных мелодий в ауре импозантного мужчины. Последние ноты боли и страха. Не один и не два, переплетённые в зловещий узор… Если те феи, которые по счастливому стечению обстоятельств попали под опеку госпожи Гетте, были защищены особыми парфюмерными композициями и на улице, и в помещении – да где угодно! – то во всех прочих местах в земном мире у фей-попаданок не было такого покровительства. Задача выжить могла оказаться невыполнимой из-за таких вот охотников на волшебную дичь…

   «Наш сегодняшний герой скромен и не претендует на публичность!» – так описывала репортёр газеты встречу с господином, носящим непримечательную фамилию, ранее не замусоленную в светских хрониках. Но список благодеяний локального и чуть ли не государственного характера был вытащен на свет в нужный момент и ловко представлен восторженно ахающим обывателям. Затем ещё статья, ещё… И вот уже молодая амбициозная журналистка то тут, то там в главных обозревателях, её имя светится в разных изданиях, а карьера прёт так, что столичная пресса распахивает объятия ранее безвестной акуле пера! Имя, с которого началось триумфальное шествие, нет-нет, да и всплывает в акульих трудах в сдержанно-похвальном ключе, который так импонирует всё тем же добропорядочным обывателям. Им ведь лестно и приятно лишний раз поймать информационное подтверждение того, что сильные мира сего успевают подумать о нуждах тех, кто ступенькой ниже – поддерживают всякие «зелёные» фонды, заботятся о здравоохранении, опекают нуждающихся. А если метят в кресло градоначальника или куда повыше – так почему бы и нет, не самая плохая кандидатура.

   Скромный и располагающий к себе герой в роли мецената и благотворителя был именно таким – если верить амбициозной журналистке, грамотно поющей скрытые дифирамбы. Для немногих посвящённых ситуация была яснее ясного: сложился зловещий альянс вишера и его подопечной, отведавшей золотой пыльцы. В данном случае подопечная – не какой-нибудь продюсер безголовой певички с кучей денег, значит, вишер взял с неё плату за услуги чем-то иным? Например, ненавязчивым продвижением собственного имени там, где раньше о нём никто не знал. Зачем чудовищу выходить из тени? Метит в то самое высокое кресло во второй, украденной, жизни? И во второй ли, ещё вопрос… Решил разнообразить свои желания жаждой власти и сполна удовлетворить её, вот зачем. Выбрал оптимальный вектор движения к цели, через любовь добропорядочных обывателей.

   Молодая журналистка хотела профессиональной славы – так она её получила, стремясь (ни много ни мало) к международному уровню. Головокружительный взлёт за считанные недели – ну не круто ли? Вишер всегда ставит в известность жаждущего исполнения желаний, каков источник достижения цели и какой ценой она куплена. Это в Фата-Моргане у эфемерных фей сердечки из шёлковых лоскутков, а на Земле они получают настоящее тело, способное испытывать боль и точно так же истекающее кровью, как у простых смертных. Факт убийства и получения выгоды пособнику вишера нужно принять всей душой, иначе ничего с исполнением желаний не выйдет. Когда в душе скопилось достаточно тлена и гнили, то принятие состоится, а следом – и результат.

   Это значит, что зверь уже не одинок. Он нашёл добровольную помощницу. Такую схему использовал и убийца Анны, только приспешника себе выбрал неверно, погоревшего на тщеславии и жадности горе-шоумена.

   – Да, не подумаешь… – тихо согласился Макс.

   О возможности роковой ошибки он помнил прекрасно после сурового личного опыта, а потому был осторожен, скрупулёзно анализировал собственные ощущения и распутывал тянущийся сквозь границы и города клубок музыкальных отпечатков. И уж тем более ему бы не пришло в голову неразумное мальчишество – расшатывание нервов предполагаемого преступника, хулиганство с проколотыми колёсами и прочее из недавнего «репертуара», с помощью которого музыкант пытался спровоцировать ни в чём не повинного директора музея.

   Девяносто девять процентов вероятности – хорошая цифра, сполна подтверждающаяся другими доказательствами, добытыми Фомой; располагающий к себе импозантный меценат был человеком ниоткуда, родившимся из вороха поддельных бумаг! Но всё же это не стопроцентная уверенность! Для полноты ощущений Максу нужно было подобраться гораздо ближе, чем на дистанцию нескольких метров в толпе на массовых мероприятиях. Лицом к лицу – вот лучший вариант.

   Попытки приблизиться срывались раз за разом, как будто чудовище в человеческом облике почувствовало неладное и начало реже бывать в свете, избегая излишней публичности и даже найма нового персонала. Время работало против намерений ведьминого внука и рыцаря-попаданца, не давая шанса закончить дело чести.

   За окнами маленького уютного мотеля, где остановились Фома и Макс, периодически менявшие место дислокации, расцветало ночное буйство абсолютно атипичной грозы – как для данных широт, так и для времени года. Весь мир в наши неспокойные времена сходит с ума, так почему бы погоде не соответствовать и не разразиться смесью тропического ливня с ледяным градом? Да ещё и лишить электричества целый кантон, зачем мелочиться?

   Прим. авт.: кантон – название территориально-административной единицы верхнего уровня в Швейцарии.

   Погода отвечала настроению Максима. Никакого штормового предупреждения от синоптиков не поступало, удар стихии обрушился непредсказуемо. В наступившей темноте и непрекращающейся вакханалии грома, неспособной разбудить рыцаря (чёткое правило Фомы работало безотказно: пора спать – значит, спать, а лишние звуки извне можно игнорировать, умеючи), Орлов брал аккорд за аккордом, терзая гриф гитары в попытке справиться с душевным хаосом. Он процеживал мысли сквозь сито струн – удастся ли погасить тлеющий пожар в сердце после того, как в деле найденного вишера будет поставлена точка? И насколько честно позволить поставить её Фоме, не имеющим прямых обязательств перед леди Изольдой или кем-то ещё в поисках убийцы фей? Что дальше? И кто может дать ответ – может быть, тот, кто находится превыше всего в мире?

   Макс даже не вслушивался в то, что играл; лишь существенно позже он вспомнил, что импровизация была на тему хита русского рока – о том, как жить дальше, если изнутри сжигает месть… Вряд ли сладко спящий с неизменной чистой совестью рыцарь проснулся бы от гитарного боя под безумный стук дождевых капель, небесные раскаты и вой набирающего силу ветра. Оценить виртуозно выстроенную битву пальцев со струнами, а души – с сомнениями, – было некому. Спонтанная музыкальная импровизация шла к концу широко развитым построением эффектной коды, но Максим оборвал игру до завершения, когда понял, что находится вовсе не в комнатке мотеля. Он уже не сидит у окна на стуле, а стоит на ногах в каком-то ином месте, по-прежнему сжимая в руках гитару.

   В помещении также не было света, как и в целом кантоне в аномально-штормовую ночь, но в освещении ведьмин внук особо не нуждался. Волшебная наследственность давала ему какое-никакое ночное зрение, которое дополнялось и обострялось сейчас другими видами чувствительности.

   Что за помещение? Огромная спальня, не иначе как в треть всего мотеля.

   Вряд ли Максим стал бы рассматривать интерьер, даже будь у него на это время. А сейчас на него остро и бесцеремонно, как шипы, вонзающиеся в кожу, нахлынули звуки – фрагменты оборванных мелодий с нотами страха и боли. Орлов понял, что прибыл по нужному адресу. Перенёсся то ли по щелчку пальцев, то ли по щипку струн. Как?! Разве сейчас это важно… На широкой двуспальной постели вскинулся тёмный мужской силуэт, быстро протягивая руку к прикроватной тумбе, намереваясь выдвинуть ящик. Хозяин спальни жил настороже, держа наготове оружие, но сейчас его застали врасплох.

   – Даже не думай! – прошептал Макс, интуитивно щипнув пальцами струны, внося фальшивый диссонанс в незавершённую импровизацию, как будто проводил некий болевой захват невидимке в собственном воображении.

   Фома учил внука госпожи Гетте простейшим приёмам рукопашного боя. Но ни бывший рыцарь, ни его ученик не могли себе представить, что каким-то образом можно осуществить болевой захват, не прикасаясь к объекту, действуя лишь щипком гитарной струны, вырванном из единой музыкальной композиции. Тёмный силуэт в постели выгнулся, пытаясь оказать безуспешное сопротивление, следом раздался сдавленный вскрик. Сердце Максима не просто ускорило темп сокращений, оно колотилось, как безумное, до нехватки воздуха.

   – Кто-то ещё есть в доме? – быстро спросил парень и получил в ответ сдержанное отрицательное «нет».

   Верить – не верить?! Отпечатков человеческих музыкальных аур вокруг полно, но их наличие ни о чём не говорит! В ящике тумбы может находиться и тревожная кнопка, не только заряженный пистолет… Кто-то ехидный в голове, голос то ли разума, то ли внутреннего судьи, спросил: «Что делать-то будешь, мститель? Ты же этого хотел, так получи и распишись – а у ж в чём расписаться, собственном бессилии или листе приговора, ты уж решай как-нибудь…»

   Между тем, прозвучал другой голос, принадлежащий выгнутому на постели мужскому силуэту. Деловито так, без особого страха, с толикой уверенности, что всё решаемо:

   – Сколько ты хочешь? Ты же не зря сюда стремился, знал, зачем шёл. Твоя взяла, проси. Деньгами, камешками… Или… желанием? Может, это ты на днях играл около ратуши? Ты так талантлив, спору нет, но ведь есть куда расти! Я помогу.

   Голос был убедителен, вливаясь в уши обволакивающей сознание патокой. Безумно колотящееся сердце в грудной клетке требовало кислорода на грани приступа. Внезапно за окнами сверкнула молния, косым лиловым штрихом выхватывая сквозь щель меж плотными шторами какое-то движение слева от Макса – приближающуюся полуодетую женскую фигурку, в расстёгнутой сатиновой или шёлковой пижаме, отливающей блеском, и… с чем-то блестящим и острым в занесённой руке.

   Вспыхнул свет ослепляющего глаза карманного фонарика… Грохот грома, вой ветра, шум крови в ушах и клубок музыкальных аур – всё это не позволило Максиму вовремя расслышать тихие шаги босых ног по паркету. Темноволосая девушка в пижаме, не потеряв присутствия духа, выскользнула из ванной комнаты и прихватила со стены длинный стилет из обильной коллекции, украшавшей стены старинного дома. Обращаться с холодным оружием она не умела вовсе, но рассчитывала на внезапность и ту самую тревожную кнопку в ящике прикроватной тумбе, которую успеет нажать любовник. Также она знала и о пистолете, и была предупреждена о том, что кто-то может вычислить чудовище, с которым молодая амбициозная журналистка разделила не только мерзкую тайну формулы успеха, но и постель.

   Зажмурившийся от яркого света Максим отступил в сторону, но благодаря наплечному ремню гитары не выронил инструмент, а оголённые, как провода без изоляции, нервы на грани предела чувствительности не дали ему утратить ориентацию в пространстве. Ещё щипок струны – в сопровождении женского визга, перешедшего во всхлипывание, и звука падения металлического предмета на паркет. Макс уже понимал, что не ошибся в предположениях. Та же аура оборванных мелодий витала и вокруг девушки в пижаме.

   Короткая пауза, повисшая в воздухе, наэлектризованном не меньше, чем снаружи стен дома, была истолкована вишером превратно и ускорила развязку. Заминка ассоциировалась с колебаниями проникшего в дом парня – что выбрать в качестве компенсации за сохранённую жизнь… Ни вишер, ни, тем более, его любовница-помощница магией не владели, но они ею пользовались, как пользуются электрическим током те, кто втыкает штепсель прибора в розетку. Эта магия была тёмной и страшной. К обладателям чего-то подобного вишер звериным чутьём отнёс и ночного гостя – с таким нужно вести себя уважительно, заявился явно не любитель чужого добра! Да и не заявился, а попросту материализовался из воздуха внутри старинного особняка, куда снаружи без хорошо организованного взлома не попасть! Хм, неужели вышло так, что хозяин особняка случайно перешёл дорогу незнакомцу с гитарой при охоте на последнюю добытую фею, и тот намерен выяснить отношения?! Память на лица вишер тренировал две полноценные, до глубокой старости, жизни, и не так давно начал третью. Больше вряд ли удастся, так как пыльцу уже почти нереально добывать в требуемых количествах, её доза растёт со временем... Надо прожить свой последний век на полную катушку, и, в конце концов, оставить потомков с прочным положением в обществе.

   Сила сейчас на стороне внезапного ночного «гостя», а для того, чтобы обладателя силы склонить на свою, есть проверенное средство. Носителя русского языка вишер выявил легко: уличный музыкант, периодически появляющийся около городской ратуши, пел по-английски с лёгким, едва заметным, но специфическим акцентом. Надо же, бывший соотечественник! А чего хотят все музыканты? Правильно, славы… Блеск молний в щели между шторами и луч фонарика дали возможность быстро рассмотреть длинноволосого парня с татуировкой на шее.

   – Покажи ему! – переходя на французский, намекнул мужской силуэт на постели, начиная незаметно для Макса освобождаться от слегка ослабевшей хватки странного музыкального колдовства.

   Темноволосая девушка в расстёгнутой пижаме медленно подчинилась, кивая и поднимаясь с пола. Она родилась во франкоязычном кантоне, и в общении с мужчинами предпочитала именно этот язык. Царапнула лёгкая досада – любовник даже не попытался призвать ночного грабителя (ну, или кто он там?!) к милосердию в отношении той, с которой не просто регулярно спал, но и собирался вступить в брак! Уже заказаны кольца! Неширокий конус света от валяющегося на паркете фонарика погас, а девушка коротко спросила, протягивая руку:

   – Можно, я?..

   Грабитель отрицательно покачал головой, коротким движением ноги отталкивая фонарик от тонкой, сейчас неуловимо дрожащей, женской руки. Кажется, французский язык ему знаком, хотя бы на уровне понимания.

   Максим же, моментально покрываясь холодным потом, сразу понял, о каком таком «покажи» идёт речь; он не хотел это видеть, и снова вишер понял отказ по-своему.

   – Регина, – нарочито мягко проговорил мужской силуэт, – тебе всего-то десять шагов до стены. А потом наощупь, детка. И побыстрее. Не заставляй юношу ждать, он нервничает.

   На самом деле нервная суета в душе ведьминого внука сходила на нет – так, как некогда отступил ледяной океан в колдовском зелёном глазу. Парня сейчас занимало другое – разница в степени вины мужчины и девушки, находящихся в спальне. Леди Изольда поступила зимой весьма мудро, распорядившись судьбой тех, кто хотел заполучить жизнь феи по имени Юна… Кое-кому досталось заклятье Милосердного забвения – разумно и справедливо! Но Макс чётко знал – ему не дано владеть той системой построения заклинаний, которую осваивала леди Изольда с момента появления на свет в качестве феи Фата-Морганы! Будь то добрые намерения, защита или нападение – не дано, и всё тут! Макс не мог вникнуть в суть Кофейной хохотушки, помогающей есть пирожные и не толстеть, в ласкающее волшебство ванны с Яблочным спокойствием, и уж тем более, постичь равновесие Огненного льда. Особое заклинание-оксюморон помогало отделить носителей свежих дурных намерений от проржавевших сердцем и прогнивших душой убийц. Всё, что мог сейчас сделать Максим – вплести мелодию ауры вишера в коду своей импровизации… Только закончится она иначе, совсем не так, как это могло быть несколько минут назад в комнатке мотеля.

   Для кого-то в этой спальне она станет фатальной.

   И желание завершить её уже не такое стойкое, потому что в степени вины девушки в пижаме Макс вообще не уверен. С вишером она относительно недавно, нельзя подходить к её случаю с такой же мерой наказания!

   А другого шанса может не быть.

   – Желания безграничны! – словно бы опроверг мелькнувшую мысль голос вишера. – Регина? Ты готова? Открывай…

   Девушка в шёлковой пижаме повозилась у стены, распахивая искусно замаскированную дверцу потайного сейфа. Красивые, но немного тонковатые губы тронула улыбка, а в голове мелькнула смесь брезгливого интереса и злорадного торжества. Это как потыкать палочкой в трупик попавшегося в ловушку мышонка – пришёл воровать еду с кухни, а что с тобою сталось?.. Не ты первый, не ты последний.

   «Ты ведь такой же, как я?»

   Ночной гость не устоит перед моментально отравляющим сознание соблазном в виде золотого праха – как было и с амбициозной журналисткой, завершившей своё маленькое расследование на тему несуществующего прошлого мецената с непримечательной фамилией.

   Она сопротивлялась недолго, хотя первым желанием было бежать без оглядки в полицию или вообще стереть всё из памяти и где-то затаиться. Но... Она была с детства нацелена на успех любой ценой – вот же он, пожалуйста! Так разве кому-то стало от этого хуже? И этот… довольно привлекательный с виду… мышонок… поймёт свою выгоду, как только…

   Молодая карьеристка знать не знала, что охотник за феями, ставший любовником, подпустил её к себе намеренно – вычислил заранее, как достойную безотказную помощницу.

   С вожделеющим вздохом девушка в пижаме открыла сейф. Там осталось немного той субстанции, запасы которой придётся пополнить как можно скорее, через несколько месяцев. У её покровителя и будущего супруга есть картотека возможных вариантов в разных странах, не менее десятка. Смерть? Так это же не люди, в конце концов, а волшебная нечисть без души. Жалко? Где-то – да. Но ощущение не страшнее, чем принимать лекарства, ради испытания которых погибли лабораторные животные.

   – Умница, – похвалил вишер. – Отойди в сторонку.

   Она улыбнулась и отошла, демонстративно приподнимая руки и даже не пытаясь запахнуть пижаму, ибо намеренно провоцировала мышонка заглянуть во вторую ловушку. Давай, смотри, я тут беззащитная и полуобнажённая. А там уж настанет очередь тревожной кнопки и оружия, как пойдёт.

   Что было дальше? Сон снова и снова прокручивал в голове Максима момент воспоминаний. Он хотел бы отвернуться или зажмуриться – но не мог себе этого позволить, ибо утратил бы контроль над ситуацией. Сияние из тёмного нутра сейфа не ударило, нет… нежно и грустно коснулось лица. Оно не слепило глаза, не заставляло отступить, не ошеломляло и не пугало, просто вызывало безотчётную тихую печаль. Источником сияния был небольшой флакон, похожий на какую-то знакомую по урокам химии стеклянную колбу с притёртой пробкой. Внутри колбы, клубясь и перетекая, пели – именно пели! – крохотные золотые пылинки. Они занимали десятую часть объёма сосуда, воспроизводя крохотный фрагмент индивидуальной мелодии последней из жертв вишера. И этот отпечаток, как клеймо, лежал на музыкальной ауре чудовища, пригвождённого к кровати магией – магией, созданной с помощью таланта музыканта и его акустической гитары.

   Кремированное тело человека становится пеплом. Волшебная золотая пыльца для исполнения желаний – пепел феи.

   – Чего ты хочешь? – прозвучал вкрадчивый мужской голос. – Здесь немного, но для восхождения к вершинам чартов хватит. А потом уж будешь крутиться сам – или придёшь ко мне снова, договоримся…

   Оглушительный раскат грома на миг перебил фрагмент мелодии, но ненадолго.

   «Пожалуйста, нет… пожалуйста, нет… прошу вас, нет…» – умоляюще звучали последние ноты страха и боли. Макс даже не понял, на каком языке они были произнесены, он воспринимал только музыку. Беспорядочная ярость давно ушла, сменившись холодным гневом, в котором не осталось ничего личного. Это отнюдь не месть, не гипотетические рассуждения о справедливости из песни, а совсем другое… В ауре вишера крутились порядка двадцати пяти отпечатков мелодий, тех, что пока не стёрлись от времени. Двадцать пять убийств! А если бы жертвы являлись не волшебными созданиями, феями, ищущими свою судьбу среди людей, а обычными девушками?! Каждая – чья-то сестра, дочь, возлюбленная?! Да так ведь и было! По пути к земному бытию они обрастали легендой, вписываясь в мир людей! Становились сёстрами, возлюбленными, дочерями и матерями тоже! Как же добиться от правосудия справедливости? Даже если удастся это сделать, то по здешним нелепо мягким законам фальшивого гуманизма тварь получит уютную камеру, личного психолога и возможность пописывать какие-нибудь псевдо-труды, идущие по скользкому пути будущих литературных бестселлеров. Прецеденты-то есть.

   «Пожалуйста, нет…отпустите меня, пожалуйста…»

   Умоляющие ноты страха и боли как будто вытолкнули из начинающего ныть сердца остатки нуждающейся в кислороде крови. Макс судорожно вздохнул и сжал гриф гитары, зная, что будет дальше. Он всё решил.

   Вишер и его подруга-помощница мерили окружающих по своей мере. Но Максима не соблазнял, да и не мог соблазнить сияющий прах из лабораторной колбы. Музыкант чувствовал скорбь, сожаление и… горячее желание поставить точку, даже если окончательное решение будет стоить жизни ему самому – только так! Он закрыл глаза, отдаваясь недавно приобретённой манере играть интуитивно и без чёткой концентрации на исполняемой композиции. На смену эффектной коде импровизации рок-хита пришёл спонтанный кавер классической темы, в которой прослушивалась тяжёлая поступь Каменного Гостя, явившегося забрать своё. Тревожный и торжествующий саунд вспорол воздух в спальне, вырываясь наружу сквозь разбитые оконные стёкла.

   Выгнутый мужской силуэт на постели рванулся, вмиг почувствовав свободу, выхватывая из ящика тумбы пистолет – но торжествующий рык сменился воплем ужаса при раздавшемся со всех сторон треске крошащихся стен. Выстрел успел-таки прозвучать, сливаясь с новой порцией женского визга –наконец-то подруга вишера разглядела суть своего любовника, увидев настоящего монстра. Но увиденное так и осталось в секрете. Журналистка не погибла. И поделиться она смогла бы, кабы не одно обстоятельство…

   Буря, лишившая электричества весь кантон на несколько часов, улеглась к утру, не нанеся никакого ущерба, ничего не повредив, не тронув даже ни единого деревца! Так, листья посбивала. Волшебство, да и только!

   Но за одним исключением. В пригороде рухнул старинный особняк, представляющий архитектурную ценность и находящийся в частном владении. Вряд ли разрушение было вызвано разгулом непогоды – как, зданию удалось простоять три века, а потом сложиться, словно карточный домик?! Но факт есть факт, тем более печальный, что катастрофа стоила жизни его хозяину, известному благотворителю, и, по предварительным сведениям, стремительно набирающей вес управленческой фигуре. К счастью, более никто не пострадал, а кое-кому несказанно повезло! Талантливая журналистка и международный обозреватель, на которую указывали, как на возможную супругу будущей управленческой (или даже политической) фигуры, действительно ночевала в роковом особняке. Пикантная подробность, ведь ранее о бурном романе говорили вполголоса, на уровне слухов! Кто-то вынес пострадавшую из-под завалов и доставил в ближайшую больницу. Кто?! В приёмном покое неуверенно описывали какого-то хипстера, но мнения о внешности так разошлись, что полиция сначала развела руками, а затем махнула.

   Взять показания у выжившей при обрушении особняка журналистки не представлялось возможным.

   – Абсолютно здорова, ни царапины! – удивлялись врачи. – Но состояние психики и вообще разума – как у восьмилетнего ребёнка. Полная амнезия, как будто личность стёрли, обнулили. Удивительный случай, нужно время на восстановление.

   Врачи ошибались. Никакие методики психиатрии не смогут вернуть журналистке память и нормальное социальное функционирование. Она останется под опекой специфического учреждения на долгие годы. В действие вступило Милосердное забвение, которым владела госпожа Гетте – а точнее, его аналог, созданный битвой тонких сильных пальцев с гитарными струнами. Гитара, кстати, тоже не получила никаких повреждений, как и её владелец, который к утру добрёл в мотель на противоположной стороне города, где от беспокойства не находил себе места рыцарь-попаданец. Тёплый дождь, сменивший бурю, смыл с лица, рук и одежды разноглазого гитариста следы пыли. Припорошенными белым остались волосы на висках – навсегда, если, конечно, не взяться за регулярное окрашивание волос. Ничего не спрашивая и всё прекрасно понимая, Фома сам протянул-таки Максу изъятую не так давно и по рассеянности не выброшенную пачку «пахучих дымных палочек».

   – А по шее не получу? – вздохнув, поинтересовался Орлов.

   – Не сегодня. Тебе, похоже, надо. Я и сам с тобой, за компанию.

   Тут-то рыцарь свои силы и переоценил. Дымную гадость Фома не пробовал ни разу, так что опыт неосторожной глубокой затяжки оказался неудачным, а приступ кашля закончился смехом, к которому присоединился и рыцарский подопечный. Видела бы их госпожа Гетте, так по шее от сухонькой пожилой леди могли получить оба.

   Флакон с золотым прахом в торжественном молчании был раскрыт друзьями через три дня – в красивом безлюдном уголке природы, на полощущем травы весеннем ветру, на всех парусах летящим в лето. Струящийся поток искорок с тихим вздохом освобождения, слышимым одному Максу, рассеялся над цветущим лугом, сливаясь с местом последнего покоя.

***

Сердце давало о себе знать неистовым пульсом во время сна, как будто в свежую в памяти грозовую ночь частичка перекачивающего кровь органа была утрачена или обменяна на нечто другое. Максим мало знал о той стороне судьбы деда, который с помощью хирургического скальпеля спас сердца стольким пациентам, но не сберёг своё собственное; и уж тем более, внук госпожи Гетте не стал бы делиться подробностями самочувствия с кем-то ещё. Правда, сейчас рядом появился некто, скорый на вердикты и имеющий личное автор-р-ритетное мнение.

   – Здор-ров умер-р-ренно, но хандр-р-рит! – услышал сквозь пелену отступающих остатков видений Максим и осознал, что дальше пытаться заснуть бессмысленно, не дадут.

   Не успел он открыть глаза, как на краешек низкой раскладушки пристроился Аристарх, начавший нетерпеливым клювом теребить молнию спального мешка.

   – За кр-р-ровопускание пр-р-рощён? – уточнил бойкий фамильяр, норовя забиться в спальник и оценить состояние ущипнутого уха Максима.

   – Да прощён, прощён! А с чего ты взял, что я хандрю? – парень выбрался из мешка, сладко потягиваясь, глядя на часы и понимая, что подъём состоялся раным-рано, на рассвете.

   – Пр-розор-р-ливость!

   Жако вытянул вперёд крылышко, недвусмысленно намекая на нити седины на висках ведьминого внука.

   – Насчёт прозорливости ты загнул, – подал голос Фома, растирающийся после купания полотенцем и вошедший в палаточный модуль, склонив голову под противомоскитной сеткой, – ночью-то куда делось это качество? Забыл, что тебя чуть не сожрали?

   Об умеренном здоровье Макса бывший рыцарь не услышал, а упрёк попугаю был справедливым. В огорчении от пролитого в траву ужина Аристарх вызвался немедленно лететь в лес и доставить какие-то дар-ры прир-роды к столу. Отговорить его не успели – быстро поднятое не считается упавшим хоть в среде туристического люда, хоть в рыцарской, хоть в менестрелевой. Где ж видано, чтоб налим пропадал?! Куски рыбы подобрали и оформили тут же на листья лопуха. Тем временем алый хвост доставщика даров природы мелькнул меж сосновых стволов, только и видели! Но через десять минут посрамлённый жако примчался обратно, не добыв ничего. Он оказался клюв к клюву с местной лесной братвой. Это вам не учёные городские крысы или парковые филины, которыми фамильяр мог помыкать и приказывать именем своей хозяйки, да заставлять кланяться сержанту Толокушкину, отходившему от птичьей вежливости несколько дней! Карельские дикие филины городского этикету не разумели, а потому… фамильяр – хренильяр, хоть и в колпаке, а всё одно съедим. Аристарх с честью вышел из окружения хищников, совершив головокружительный лётный манёвр, но одно перо из хвоста у него вырвали. Ловкий попугай расстраивался недолго. Он отстриг своим крепким клювом подходящий по размеру лист папоротника и вкрутил его себе в оперение на пятой точке – цветовая гамма не совпадает, но чем не обновка?

   – А филинов при случае мы р-р-разъясним, и не такое пр-р-роворачивали! – Аристарх подбоченился и с возмущением растопырил крылья. – Негостепр-р-риимные птицы! Помидо-р-р мне дадите? А р-р-ром у вас есть? Для антур-р-ража?!

   Не иначе, жако собрался по примеру истинно пиратского попугая брать филинов на абордаж, предварительно тяпнув для храбрости и закусив овощем. В воинственных поползновениях его ограничили, заняв помидором, кусочком рыбы и россыпью сухофруктов. Заодно держали совет, как сообщить Изольде Марковне – её ж удар хватит, если не обнаружит утром любимца на месте! Кемпинг находился в зоне «мобильного отрицания», как предупреждали хозяева при заселении. Сотовой связи тут не имелось и в помине, но спутниковый телефон на экстренный случай присутствовал – в избушке администрации.

   – До полудня пр-рокатит! – заверил фамильяр.

   Оказалось, леди Изольда задержалась на целые сутки в своём Доме моды – в авральном режиме готовилась к показу летняя коллекция, а потому персонал, понятия не имеющий о том, что обожаемая работодатель – ведьма, а в штате присутствуют самые настоящие феи, дружно завершал последние штрихи. Аристарх остался на хозяйстве, но скучать ему было некогда даже на грани отхода ко сну. Он вышел в сеть с ноутбука в кабинете хозяйки после того, как запасся в кухонном шкафу пакетом с орешками и сухариками, а потом устроил себе персональный кинозал.

   – К-р-р-рутой сер-р-риал!

   Посвящена лента была лётчикам. Разжившись на кухне фольгой, изобретательный жако накрутил себе «накрыльники», чтобы лучше походить на самолёт. И только он собрался, звеня кр-р-рыльями в блестящей амуниции совершить пр-р-ролёт под низким журнальным столиком (а-ля Чкалов), неведомая сила закрутила и понесла пингвин знает куда! Крылья реально зазвенели от срываемой в процессе принудительного полёта фольги. В покрытой колпаком головёнке роились самые разные мысли: от внезапной идеи о том, что испытатель накрыльников долбанулся о столик и помер, до магической кражи из особняка самого дор-р-рогого у стар-р-рушки – его, Аристарха!

   – Да ты и от скромности не умрёшь, как я погляжу, а не то что от удара о стол! – добродушно проворчал Фома. – Насчёт самого дорогого, уж извини, сомневаюсь. Небось, ещё бомбометание совершал на ковёр, в виде клякс?!

   Максим благоразумно промолчал, хотя мог бы легко опротестовать статус «самого дорогого». В конце концов, госпожа Гетте и впрямь знакома со своим фамильяром куда дольше, чем с недавно обретённым внуком. Сообщить бабушке о свалившемся на голову жако можно и нужно будет утром. А заодно – всё-таки рассказать о стихийных результатах активации музыкальной магии. Неизвестно, является ли Аристарх птицей счастья, и в какой форме это счастье проявится. Попугай уже был частью предсказания – и не какого-нибудь, а самого Зеркала Оберона.

   Было над чем поразмыслить. А пока что друзья в компании неугомонной птицы завершали ранний завтрак, не подозревая, что день снова пойдёт не по плану.

ГЛАВА 3.

Звонок и свежая травма

   Избушка администрации на въезде в кемпинг действительно оправдывала своё название, демонстрируя сочетание уюта с налётом официальности. Мол, отдыхайте, расслабляйтесь, как у бабушки в деревне, но помните – администрация бдит! Указатели с резными деревянными табличками, на коих действительно значилось: «Избушка администрации» или «Администрация причиняет добро вон там!», периодически попадались на глаза вдоль тропинок на довольно обширной территории. Можно сказать, тут был не просто кемпинг для автотуристов, забирающихся подальше на север Карелии, а большая туристическая база, где каждый отдельный участок имел должную и отлично продуманную планировку. Какие-то участки непосредственно располагались у воды, для других тропинки к озеру шли в обход – так, чтобы отдыхающим не пришлось шастать для купания и рыбалки через чужую площадку. Удобно! Планировка и обстановка включала место под комфортную купольную палатку-дом на дощатом настиле, оборудованную маленькой автономной солнечной электростанцией и обеденной зоной со столом и скамьями на нескольких человек, рядом располагался отмеченный флажками уголок под стоянку автомобиля – дабы не мять растения и не корёжить колёсами почву там, где это не положено делать.

   Помимо затейливых деревянных табличек, по пути непременно встречались надёжно установленные небольшие стенды с воззваниями и уточнениями, что в лесу можно делать, а что закончится выдворением тех, кто игнорирует правила. Плакаты на стендах были явно кустарного производства, нарисованные хоть и с минимумом художественного мастерства, зато с юмором. Совокупность всех факторов – от обустройства туристического пространства до дизайнерских решений, – характеризовала хозяев кемпинга как людей серьёзных, ответственных, берегущих природу, обладающих достаточными финансовыми возможностями и творческой жилкой.

   – Кр-р-реативно! – каркнул Аристарх при виде очередного плаката, на котором не скупящаяся на размах рука живописца изобразила сценку заброса в озеро негодующим народом некоего субъекта, утащившего из чужой палатки сундук с золотыми монетами.

   Стиль живописи в духе не заморачивающегося перспективой выпускника начальной школы не помешал ни экспрессии композиции, ни воспитательному впечатлению. «Брат-турист! У нас не воруют!» – гласила яркая надпись под художественным полотном. Правда, один пернатый сомневающийся всё же нашёлся, пустившись в рассуждения о деталях. Он с гордым видом ехал на плече Макса, поглядывая по сторонам и тараторя без умолку.

   – Вор-р-ришку в озер-ро! Пр-р-равильно! А сокр-р-ровища-то у них откуда? Пр-р-раведным ли путём набр-р-раны?

   Неизвестно, задавался ли кто-то до Аристарха данным вопросом.

   – Потом обсудим. А сейчас, во-первых, не когти меня, я не деревяшка. Во-вторых, лучше помолчи – вон, люди идут, – вполголоса заметил Максим.

   – Сама конспир-р-рация! – фамильяр сделал движение крылышком, показывающее, что клюв заперт на замок, а ключ выкинут далеко и надолго.

   Надо отдать справедливость жако, который в присутствии обычных людей старался не демонстрировать владение разумной речью и прочие качества, не укладывающиеся в обыденное восприятие. Бывали и исключения, когда любимец леди Изольды позволял себе пошалить, но делал это с минимальным количеством свидетелей и очень быстро – так, чтобы у объекта птичьего остроумия не было шансов опомниться или записать видео. Сейчас навстречу двигалась большая компания свежих заселенцев в кемпинг, две семьи с кучей детишек, так что Аристарх деликатно примолк. Колпак, нехотя поддавшись на уговоры, фамильяр согласился оставить в палатке, он-то любил пофор-р-рсить в обновке и днём! Конечно, его великолепная персона и без колпака не могла не заинтересовать полусонных с утра детей, которые немедленно начали изнывать от отсутствия сотовой связи, сделавшей смартфоны в ручонках относительно бесполезными кирпичиками без развлекухи онлайн.

   Меньше чем за минуту жако получил несколько неточных орнитологических и прочих характеристик: «какая странная ворона», «кеа», «какаду», «муляж для фотосессии» и «чучело». Родство с кеа и какаду он ещё готов был признать, но не более, а сравнение с муляжом или чучелом и вовсе счёл оскорбительным! Аристарх только клюв раскрыл, чтобы поставить на место невежд, но после предупредительного покашливания Макса ограничился крайне пренебрежительной с виду позой – потоптавшись на плече временного хозяина, он повернулся к невеждам спиной и красноречиво показал подхвостье в духе сетевого мема: «Как тебе такое, а?»

   Максиму между тем досталось от одной из мамаш. Покачав головой, та немедленно отметила факт жестокого обращения с птицей, у которой в хвосте вместо пера воткнут лист папоротника.

   – Как вам не стыдно, молодой человек! Попугай, поди, редкий, а вы ему хвост ободрали!

   К счастью, парню удалось избежать гипертрофированного интереса – отцы семейств увидели Фому, нёсшего рыболовные принадлежности. После сопровождения Макса в избушку администрации бывший рыцарь намеревался добыть какой-нибудь трофей, а там уж либо отпустить рыбку, либо на сковородку, смотря что клюнет. Завязалась дискуссия мастеров удочки и крючка, привлёкшая внимание дам, которые меньше всего хотели видеть, как их половины исчезают в кустах у озера на весь день.

   Оставив Фому прикрывать отход, ведьмин внук в сопровождении ведьминого же фамильяра быстро поднялся по ступеням крыльца избушки администрации. Добротное строение на опушке хвойного леса являлось качественным примером дома из оцилиндрованного бревна – с крышей из мягкой черепицы, красивыми резными ставнями и наличниками окон.

   Таких «бывших» людей в соответствующих профессиях на самом деле не бывает – ни тех, ни других, – вычислить их не так уж сложно, а Фома, с юного возраста привыкший носить меч, уважительно относился к служивым людям. Это интуитивно было взаимным. Патлатый разноглазый парень с птицей на плече и змеящейся по шее чёрной татухой у дядьки особой приязни не вызывал – вспоминались дела во времена оные, когда не раз и не два доводилось навалять таким типам возле полуподпольных рокерских клубов в Ленинграде. Тунеядцы и бездельники! Но те времена ушли, музыка утратила статус незаконной, кое-кто из битых бездельников выбился в известные артисты. А патлатый парень вроде как первым приветствовал старшего, не хамил, и, к тому же, явился вместе с уважительным здоровяком. Попугай на плече – всё-таки и не петух какой… Приспичило позвонить, так пускай идёт, не пилить же ради этого на авто по грунтовым дорогам.

   – Валяй, проходи.

   Кроме вежливого спасибо от патлатого парня дополнительно прозвучало и нечто неожиданное, вроде тихохонького «благодар-р-рю за службу!» от попугая. Пока дядька на крыльце не опомнился, Максим быстро шагнул внутрь просторной светлой комнаты, где на письменном столе у окна помимо бумаг и письменных принадлежностей, разложенных в идеальном порядке, располагался открытый чёрный кейс.

   Нужный номер откликнулся быстро.

   Изольда Марковна не относилась к тому типу женщин, что склонны к охам, вздохам и причитаниям. Внук и рыцарь-попаданец просто сообщили ей, что собираются в обратный путь через отдых на природе. Никаких подробностей, ни в коем случае, такие беседы не для пространства сотовой связи или интернета! Оба живы-здоровы, это главное, а нюансы станут известны при личной встрече… Для семьи Орловых – тем более никаких подробностей, никогда. Максим регулярно звонил им после зимних событий, они были рады, ждали сына, и, несомненно сделали верные выводы – хватит оказывать давление в духе типичной родительской ошибки: «мы-знаем-как-тебе-лучше». Он взрослый и имеет право на выбор, от профессии до личной жизни.

   – Макс? Где ты, мальчик? Что случилось? – прозвучал в трубке глубокий звучный голос пожилой госпожи-ведьмы, ни при каких обстоятельствах не утрачивающей элегантности, стиля, достоинства и бодрости духа.

   Максиму предстояла непростая задача – аккуратно поведать о том, как он с помощью стихийной магии музыки «выколдовал» себе птицу счастья, которую надо бы вернуть законной владелице, а стихийные проявления такого колдовства – брать под контроль. Всего два прецедента оного, и оба связаны с перемещениями живых объектов! Аристарх тоже быстро курлыкнул в трубку со свойственной ему самонадеянностью, чтобы успокоить благодетельницу насчёт целости и сохранности самого дор-р-рогого.

   Оба были предельно осторожны в демонстрации эмоций, так и перестарались, чего как раз хватило для активации настороженности весьма проницательной ведьмы, имеющей огромный жизненный опыт. Леди Изольда моментально вспомнила то, что Аристарх засветился в предсказании Зеркала Оберона, и то, что музыкальный талант Максима тесно переплетён с магическим даром, да как... Максим чуть не с рождения знал о существовании Фата-Морганы. Все феи тонко чувствовали музыку, это их природное свойство, но Орлов-младший был человеком на три четверти, необычный дар проснулся в его крови в самом раннем детстве – и до гибели Анны развивался в рамках освоения ремесла музыкантом-профессионалом. Что произошло потом? Потрясение. Дар мог свернуть на тёмную дорожку, куда более явную, чем путь из фей в умеренные ведьмы по примеру Изольды Марковны. Она-то свои ошибки осознала и вовремя остановилась, Макса же удалось остановить.

   А дальше? Если бы Изольда Марковна знала, что произошло в итоге поисков вишера в стране альпийских лугов и старинных замков, она бы крепко призадумалась… Но она пока не знала. Она несколько десятилетий прожила на лишённой магии Земле, где нет ни настоящих волшебных существ (фамильяр был её собственной «переделкой» из циркового попугая), ни чародеев. Леди Изольда принимала под своё крыло прибывающих из Фата-Морганы фей, защищала их и помогала в поисках истинной пары – не каждый год такое случалось! У неё не было опыта в наставничестве для того, кто обладает музыкальной магией!

   Дар её внука начал искать, как выйти на новый виток развития, и выход обнаружился. Один раз стечение обстоятельств пыталось протестировать разрушительную составляющую музыкальной магии Орлова-младшего, чей отец никаким волшебством не владел, избегая малейшего намёка на нечто экстраординарное в своей жизни и стараясь оградить сына от чего-то подобного. Второй раз обстоятельства сработали. К счастью, это был не беспорядочный хаос разрушения, а возмездие. Совпадение? Не исключено. Появление Аристарха-то сюда не вписывается, но лиха беда начало…

   – Тебе действительно нужен отдых и свежие впечатления, – ласково проговорила госпожа Гетте. – Перестань экспериментировать с импровизациями и бездумно наигрывать первое, что пришло в голову. Рассуждай над теми композициями, которые исполняешь. Тут бы как-то отключить подсознание… Сколько вы с Фомой планировали пробыть на турбазе?

   – Недели две, не больше. Фома хочет вернуться к Юлии и на работу тоже.

   – Может быть, тебе стоит приехать вместе с ним. И чуть раньше. Потом уже в Петербург, если ты не против.

   Максим хорошо понял слова бабушки, в которых не прослушивалось ни ревности, ни собственнического желания как-то обойти семью Орловых, скучающих по сыну. Нет. Изольда говорила честно – в искреннем беспокойстве, возможно, обоснованном. В её ведьминском арсенале присутствовали разные средства, скрывающиеся под заманчивыми названиями снадобий и зелий из аптечного многообразия по рецептам Фата-Морганы. А там, где есть лечебное, можно приготовить и новое, диагностическое, средство – вдруг поможет разобраться, что к чему.

   На том и договорились. Скрепя сердце, леди Изольда готова была ждать крылатого фамильяра и секретаря вместе с приездом внука и верного рыцаря-попаданца. Как только Аристарх это осознал и проникся, воображаемый ключ от клюва был пущен в ход:

   – Запр-р-р-равский тур-р-рист! – жако запрыгал по чужому письменному столу, как дома. – Снар-р-ряжение! Тр-р-ребую!

   – И не перекормите его там, – настаивала Изольда. – А то ведь дорвётся до сладкого или мучного…

   – Не дорвётся! – вздохнул Максим, следя за прыжками и кульбитами взволнованного туристическими перспективами попугая. – Запрём в какую-нибудь коробочку… Или отправим тебе говорящее письмо, как в мультфильме.

   Возмущённый Аристарх тут же крутанулся и выразил несогласие, повторив позу с демонстрацией подхвостья, которую пять минут назад показывал маленьким невеждам, плохо учившим биологию.

   – А ещё он чуть не оторвал мне ухо по прилёту.

   – Что?!

   Фамильяр попытался оправдаться, понимая, что репутация самого дор-р-рогого под угрозой:

   – У меня хр-р-рупкая нер-р-рвная система! Подор-р-рвана непрер-р-рывным тр-р-рудом! Без зар-р-рплаты!

   Но сведения о клюнутом ухе были только началом.

   – Ах ты, пернатая подушка! – бурно отреагировала госпожа Гетте, которая, вернувшись домой, как раз вошла в кабинет, где валялись неудачные опытные образцы накрыльников из фольги, была густо рассыпана скорлупа от орехов и красовались три белые воронки на пушистом ворсе ковра, последствия истинно коврового бомбометания клякс. – Да тут уборки на весь день!

   Попугай сначала закатил глаза в некотором смущении, а потом немедленно скрестил перед собой крылья, подавая Максу знаки свернуть разговор как можно скорее:

   – Обр-р-рывается связь! Пр-р-ропадает спутник! Пр-р-ролетели!

   – Я всё слышу! – ведьма подала гневный голос и тут же вздохнула, обращаясь к внуку с тщательно скрываемым оттенком тревоги: – Проказник, может, хоть мужское общество пойдёт ему на пользу. Строже с ним! Чтоб больше никаких ранений! Лечи ухо, мой мальчик. Кланяйся от меня Фоме. Берегите себя и приезжайте скорее, отдохнувшими и в добром здравии.

   Звонок завершился. Макс принял на плечо возбуждённого жако, смутно подозревая, что тот прикидывает развлечения и приключения, которые выходят далеко за пределы привычных вылазок в парк рядом с особняком хозяйки. Да, тут нужен глаз да глаз, хоть поводок для этого сорвиголовы заводи или шлейку! Ещё раз поблагодарив дядьку на крыльце избушки и успокаивая Аристарха периодическими поглаживаниями, парень спустился с крыльца и перекинулся парой коротких фраз с Фомой, нетерпеливо ожидающим результата беседы.

   – Не отменяется рыбалка?

   – Ни в коем случае. Всё решено на ближайшие десять дней.

   Друзья понимающе переглянулись, а дядька на крыльце даже напутствовал Фому, намекнув на необходимость поймать судака и щуку, а то налим и ерши – это так, для начала, по мелочи! Надеющийся на рыбацкую удачу рыцарь исчез с тропинки в ельнике с такой прытью, какую сложно было заподозрить в его могучей фигуре, ошибочно принимаемой недальновидными господами за телеса вальяжного увальня. Поспешность объяснялась ещё и тем, что Фома слегка опасался компании болтливого фамильяра, который порыбачить-то без помех не даст. С понимающей улыбкой посмотрев вслед, Максим двинулся в обратный путь к палатке, зеленоватый купол которой уже замаячил впереди, на выходе из лесу к озеру.

   За скороговоркой жако, воспринимаемой вполуха, Максим не почувствовал какого-то подвоха или тревоги, когда услышал за спиной короткий свист, направленный на привлечение внимания. Так могут призывать обернуться в толпе или же выглянуть в окно, если свист раздаётся в непосредственной близости от дома. В первом случае это может быть не обременённый комплексами в общении прохожий: мол, мил человек, куда шпаришь, ты ж перчатку выронил; во втором – старый знакомый, пришедший позвать друга на прогулку и заленившийся подниматься по лестнице. Ну, или не обязательно на прогулку, но у друга под боком супруга, неслабо так владеющая скалкой для теста в качестве ударного орудия, тут лишний раз цель визита разглашать не стоит, чтоб не огрести скалкой по буйной головушке. Макс ничего не ронял, не гневил супругу подозрительными отлучками за горячительным, ибо не был женат… Он всего лишь обернулся, увидев того, кто производил призывающий обратить внимание свист.

   На тропинку между деревьев, откуда только что пришёл Максим с разглагольствующим фамильяром на плече, шагнул незнакомец. Рассмотреть его лицо было сложно, поскольку гость стоял спиной к яркому, заливающему округу торжественным утренним светом солнцу, будучи на расстоянии десяти – пятнадцати метров от сощурившегося Орлова. Колышущиеся под порывами ветра ажурные тени сосновых и еловых ветвей метили отдалённую фигуру разлапистыми трафаретами, позволяя рассмотреть одну бросающуюся в глаза деталь – длинный летний плащ нейтрального светлого оттенка.

   На самом деле, подойди свистун ближе – и можно легко его разглядеть. Прекрасная осанка, широкие плечи, высокий рост – никак не менее метра девяноста, вровень с Фомой, – внешняя привлекательность волевого породистого лица с правильными чертами и голубыми глазами, золотистые волосы с намёком на постепенно отрастающие после стрижки кудри и небольшая бородка с налётом рыжины. Мужчина в полном расцвете сил, лет сорока, хорошо одет: плащ, джинсы, летняя льняная рубашка и ботинки – всё брендовое, с иголочки. Что могло насторожить или оттолкнуть опытного физиономиста в действительно привлекательном лице и его обладателе при пристальном взгляде со стороны? Вон какой богатырь, да и собой хоть куда! Одет не для леса – так мало ли у кого какие заморочки с гардеробом? Но причины нашлись бы. Любитель свиста прекрасно владел проявлениями эмоций, чему его учили с детства, но…

   Все, кто рано или поздно сталкивался с его личностью, познавали жёсткость на грани жестокости и жестокость пополам с бесчеловечностью (продиктованную сугубо практическими соображениями); склонность к вероломству и тирании, умение идти к цели любыми средствами. Не зря же современники – и враги, и кое-какие друзья (а статусы менялись, было и такое!) прозвали его «Да-и-Нет», а прозвище порой трактовалось ой, как нелестно. Хозяин своего «да» мог сменить его куда проще, чем перчатку, хотя многочисленные художественные произведения с гипертрофированно романтичным оттенком утверждали иное.

   Прилагалась к облику ещё одна любопытная деталь, которая могла бы легко остаться незамеченной… Если бы незнакомец пожаловал на закате, в самый разгул комариного беспредела, любой счёл бы мужчину в плаще обработанным репеллентом с макушки до подошв ботинок. Вы только посмотрите, ни одного комарика рядом! Может, дельный турист даже спросил бы на будущее:

   – Мужик! Ты чем опрыскался? Где брал?

   Человек в плаще только пожал бы плечами. Зачем ему репеллент? Комары, мошка и прочий летучий гнус его обходит за десяток футов. Не хотят кровушкой поживиться на халяву, что-то в ней не так, ой, не так… Не нравится на вкус, и всё тут!

   Итак, Максим всего лишь обернулся на свист рослого мужчины, не чуя неприятностей. А откуда они тут возьмутся, в замечательном уютном кемпинге в погожий солнечный день? Парень приготовился спросить о том, чего хочет лесной прохожий, но боковым зрением уловил какое-то смазанное движение тёмной тени и инстинктивно продолжил разворот тела, слившийся с истошным криком Аристарха:

   – Бер-р-регись!

   Предупреждающий птичий вопль вкупе с разворотом, вполне вероятно, спас ведьминого внука от серьёзной черепно-мозговой травмы. Аристарх взлетел вверх, продолжая кричать. Максим двигался достаточно быстро, но всё же медленнее, чем приближающаяся с целью нанести поражение опасность.

   – В стор-р-рону!

   Скорость реакции не помогла полностью избежать удара… Удар неизвестного нападавшего, метивший в голову, всё же оказался неточен и пришёлся в боковую поверхность шеи, где пульсировала другая мишень – наружная сонная артерия. Чей-то кулак с силой впечатался в эту уязвимую область, вминая сосуд в мягкие ткани. Естественным результатом стало крайне короткое, почти незамеченное Максом головокружение, а затем – потеря сознания и падение ничком на траву, благо, соседствующую с мягким песком.

   – Мер-р-рзавец!

   Яростно заверещавший Аристарх проявил недюжинную смелость, демонстрируя не только изученный по сценам сериала высший пилотаж, но и грамотную атаку. Он спикировал вниз, будто коршун, выставляя вперёд лапы с растопыренными когтями, немедленно вцепившимися в обидчика. В виду отсутствия опыта Аристарх промазал – метил в глаза, а попал выше, но результативно, сорвав со лба клочок кожи под линией волос негодяя. Выступила кровь, а рассвирепевший фамильяр пытался ущипнуть ещё и клювом, расширив зону ущерба. И тут…

   От нападавшего можно бы ждать крика или ругательств, но по поляне прокатился… самый настоящий собачий вой, перешедший в захлёбывающееся рычание. Аристарх опешил, и было отчего! Со стороны купольной палатки с явно вспоротым, а не аккуратно расстёгнутым пологом, стремительно бросилась вперёд другая тёмная тень – слишком шустро для обычной человеческой скорости.

   Фамильяр принял единственное мудрое решение, понимая, что сила не на его птичьей стороне, а временному хозяину срочно требуется помощь. Что делать?! Звать, орать во всю глотку, чтоб слышно было как можно дальше, да лететь к берегу! Где рыбачит Фома, жако даже представить не мог. Озеро большое, но искать-то надо!

   – Кар-р-раул! Р-р-режут! Вор-р-ры! На абор-рдаж! Администр-р-рация! Тр-р-ребуется подкр-репление!

   Ударив напоследок клювом с особо закрученным щипком и вырвав тёмный клок волос, жако ринулся под защиту крон хвойных деревьев, попутно уходя от броска прошлогодней сосновой шишки, пролетевшей в каких-то миллиметрах около его серой головёнки.

   – Тубо, паршивцы! – прикрикнул мужчина в плаще, в несколько широких шагов оказываясь рядом с местом драки и пытаясь закидать попугая наспех поднятыми с травы и песка снарядами, так, чтобы не повредить и без того раненного нападавшего.

   Но попугая уже и след простыл. Вся сцена заняла секунд пять. Кстати, а кто же ударил Макса?! Вроде как человек, но так ли это? Молодой мужчина в тёмном спортивном костюме. Среднего роста, смуглый, поджарый, с каким-то странным строением костей лица, вытянутого вперёд, несколько сдвинутыми к затылку и плотно прижатыми к голове островатыми ушными раковинами, со вздёрнутой верхней губой, обнажившей острые клыки, что придавало сходство с животным. С… собакой. Как и издаваемые звуки – поскуливание, рычание, подобие сдавленного раздосадованного лая. Тёмная тень, выскочившая из надорванной палатки, была точной копией нападавшего, они выглядели, будто близнецы.

   – Покажи! – скомандовал мужчина в плаще, осматривая рану на лбу нападавшего и тут же со смехом выдавая каламбур: – А, зарастёт, как на собаке, как же иначе?!

   Он небрежно оттолкнул в сторону второго смуглого мужчину, порывающегося сунуться к своей копии.

   – Тубо, сказал! Не зализывать, дурень! Я сам…

   Порылся в карманах плаща и нашёл что-то похожее на пачку антибактериальных салфеток.

   – Полезная штука… в любом походе цены бы не было!

   В процессе протирания лба раненного мужчина в плаще пытался грубовато попенять – так, словно и впрямь разговаривал с животным:

   – Ты зачем его долбанул, дурак? Ещё бы укусил, морда твоя фобер… мобер… тьфу, доберманская. Мне бы пару добрых королевских гончих позубастее, с какими ходить на оленя… А не этих… Так зачем ударил, а?!

   Ответа не последовало. Только тихий скулёж и виноватый вид, тогда как второй близнец (или кто он там?!) оскалил зубы, и, неестественно выгнувшись вперёд, буквально пал на четвереньки рядом с неподвижным Максом. Выглядело это жутковато, тем более что последовало спешное обнюхивание, как будто с намерением вцепиться клыками в шею. Мужчина в плаще особо не заинтересовался данным фактом и не воспрепятствовал никак, относясь с полнейшим равнодушием.

   Неизвестно, как развивались бы события дальше, если бы не раздался выразительный и резкий женский голос:

   – НАЗАД!

   От интонаций голоса едва заметно вздрогнули все трое. Тот, кто склонился над Максом, моментально подскочил, приняв вертикальное положение, а раненный близнец сменил скулёж на некое приветственное тявканье. Мужчина в плаще вёл себя гораздо спокойнее, смяв в кулаке окровавленную салфетку и без особого напряжения глядя на прелюбопытный феномен: крохотный водяной вихрь, возникший над кромкой озёрной воды у берега. Вихрь, состоящий из прозрачных мелких капель, вплотную приблизился к берегу, двинулся дальше, и, принимая законченную форму овальной серебристой рамы в треть человеческого роста, завис над полянкой на уровне головы мужчины в плаще. Мельтешащие капли воды затихли, складываясь в подобие объёмного портрета, который медленно проступал внутри рамы.

   Из чёрного провала на участников сцены поочерёдно падал тяжёлый завораживающий взор молодой женщины или девушки. Выступающее из темноты лицо частично было скрыто бархатным мраком по краям рамы, частично его скрадывала тёмно-синяя ткань капюшона или накидки на голову. Лицо, обрамлённое аспидно-чёрными, блестящими волосами, не казалось безупречно красивым, как принято говорить – скульптурным, зато несло отпечаток пленительной и пугающей загадочности. Лоб без единой морщинки, богато прорисованные, широкие чёрные брови угольного цвета, таинственно мерцающие гиацинтовые глаза, взгляд которых был не только завораживающим, но и повелительным. Крупноватому носу недоставало изящества, хотя это не портило общего вида – внимание на себя отвлекали чувственные, естественно-пухлые, без намёка на силикон или помаду, губы. И всё это лицо, от лба до аккуратного нежного подбородка, сияло безупречным, персиково-тёплым тоном приглушенной бронзы.

   – Назад, я сказала! – разомкнула губы молодая женщина, слегка нахмурившись, а резкость её голоса сменилась на гармоничную, полнозвучную и глубокую певучесть, не менее выразительную, чем приказная интонация секундой ранее.

   Чувствовалось сполна, что для той, кто выглядывала из тьмы внутри серебристой рамы, привычна покорность окружающих любой её интонации – будь то ласкающий призыв к близости или бьющий наотмашь, как хлыст, окрик. К мужчине в длинном плаще она обращалась каким-то средним тоном из всего возможного регистра, так что можно было предположить – он изведал обе крайности, как в голосе, так и в действии…

   – Отзови своих адских псов, колдунья! Я бы и один справился! – хрипло откашлялся мужчина, замерший с зависшей в воздухе рукой, словно пытаясь преодолеть невидимый барьер. – Или верни им собачий облик, эти непотребные бесовские создания выводят меня из себя! Я путаюсь, кто из них Ланс, кто Гэл, а они, как нарочно, делают вид, что не знают кличек сами!

   Воздух вокруг казался плотным и вязким с первой секунды появления водяного вихря у берега. Тишина окутывала, создавала замкнутое пространство, сворачиваясь в кокон вне времени. Даже пёсоподобные существа утратили живость, двигаясь с трудом и не пытаясь больше подойти к распростёртому в траве телу.

   – Эти создания, – хладнокровно парировал женский голос, – останутся в том облике, который я сочту нужным. Они натасканы на поиск того, чего я в этом мире не наблюдала с тех пор, как избавилась от Мерлина.

   – И что же оно такое?

   Ответом стал короткий, ликующий, грудной смех и несколько слов вдогонку:

   – Она. Магия. Такая, что можно свернуть горы и вывернуть недра под ними наизнанку… Неуправляемая, стихийная, а потому – опасная. Вокруг всё пропитано ею, вот мои пёсики и забеспокоились. Не ждали. Им не нравится, если кто-то или что-то угрожает хозяйке, Дик…

   Мужчина в плаще, услышавший в этих словах какой-то скрытый намёк, поморщился при звуках уменьшительного имени, кое-как совладал со своей рукой, через силу опуская её и раздражённо делая знак пёсоподобному существу отойти в сторону, не загораживая обзор.

   – Не смей называть меня так! Я не мальчишка!

   – Зато упустил девчонку! – огрызнулась женщина. – Где она, а?!

   – Она была тут не далее, как третьего дня! – мужчина кивнул в сторону вспоротого полога палатки. – Один из твоих адских псов учуял следы и словно взбесился, но поздно. Ланс или Гэл, я так и не понял. Девки здесь нет. А второй, безмозглый, как озёрная улитка, напал на того, кто сунулся сюда не вовремя вместе с дурной серой птицей! Прикажешь подчищать за псами и перерезать ему глотку, пока не сбежался местный люд с вилами?

   Повисла пауза, завершившаяся насмешливым фырканьем из темноты за рамой.

   – Если надо будет, прикажу. Разве я не достойна того, чтобы мне прислуживали павшие короли?

   Теперь голос играл, привлекая и дразня, словно шаловливые пальчики проникли под пояс джинсов и бесстыдно спускались всё ниже. Голубоглазый мужчина стиснул зубы, сопротивляясь будоражившему плоть зову:

   – Я не просил трогать мои мёртвые кости! А тому, кто потревожит останки, промышляя некромантией, место на костре!

   В низком мужском рыке, будто слои затейливого забористого коктейля, накладывались друг на друга, не смешиваясь, яркие вкусы и разные оттенки: ненависть, физическая страсть, неподдельное страдание и жажда реванша. Да, опасный коктейль, притягивающий мужчину к собеседнице (госпоже?!) надёжнее прочной цепи.

   – Угу. Только факел, знаешь ли, поднести некому! – промурлыкала молодая женщина, нимало не смущаясь и не пугаясь огня эмоций, и не с таким сталкивалась.

   Прим. авт.: вы ещё не догадались, о какой исторической личности идёт речь?.. Внутренности монарха похоронили в городке Шалю во Франции, сердце – в соборе Нотр-Дам в Нормандии, в Руане, а всё остальное – в аббатстве Фонтевро… Это Ричард Львиное Сердце.

   Голубоглазый мужчина отступил назад и мыском ботинка небрежно толкнул неподвижно лежащего парня в плечо, переворачивая на спину.

   – Напомню, ведьма, что поганые болячки вообще ни при чём! Меня сразили арбалетной стрелой в битве под Шалю, умер я вполне достойно. – проворчал мужчина, а затем спросил тоном, не лишённым ревности: – Что, приглянулся щенок?

   Гиацинтовые глаза из бархатной тьмы сверкнули неподдельным интересом.

   – Да мне какая разница, от чего ты умер, стрела так стрела… Это породистый щенок, Дик. Для породистой суки. Вместо ни на что не способного старикашки, вроде Мерлина. Он нужен мне целенький, без травм, и тем более, не с перерезанной глоткой… Займусь дрессировкой, так и собачки привыкнут… Так что оставь его в покое. Скоро я сама тут буду. Не зли меня, Дик… Делай, что я велю, и обретёшь покой, когда настанет час, обещаю…

   Серебряная рама дрогнула, чёткие и ровные края поплыли, освобождая тёмное искрящееся облако, принявшее очертания женской фигуры в синей накидке с капюшоном. Тонкие руки коснулись лица мужчины в длинном плаще, пробежались пальцами по волосам, обняли, обласкали, капюшон накидки упал – и вслед за ним потянулась шёлковая, маслянистая волна аспидно-чёрных локонов. Мимолётный поцелуй, попытка объятий, сладострастный мужской стон, настойчивый женский шёпот:

   – Я не могу больше удерживать время, едва хватает сил на разные слои реальности. А дел до новолуния ещё много. Найди же девчонку, и от меня воздастся сторицей!

   Синяя накидка опрокинулась назад, ударилась оземь, распадаясь и обращаясь в тучу мотыльков. Мужчина в длинном плаще встрепенулся и взмахнул рукой с окровавленной антибактериальной салфеткой, словно отгоняя наваждение.

   – Породистая су… а, да чтоб ей сгореть, ведьме!

   Тут же он свистнул, подзывая оживившихся пёсоподобных существ:

   – Ланс! Гэл! Адские вы безмозглые создания, сюда!

   Зашевелился Макс, начиная приходить в себя. Слов в свой адрес сквозь ватный туман в голове он ещё расслышать не мог, но они прозвучали довольно явственно и не без угрозы:

   – Ладно, живи, парень. Пока.

   Когда ведьмин внук с трудом сел, отплёвываясь от песка и потирая пульсирующую сильной болью шею, рядом никого не было, только пара каких-то мотыльков удивительного гиацинтового оттенка крутились, порываясь сесть то на руки, то на голову. Плотность воздуха стала обычной, вернулись и привычные звуки природы. К ним примешивался глухой топот рыбацких сапог по прибрежному песку и разухабистые крики птицы счастья:

   – Товар-р-рищи! На бор-р-рьбу! Утопим бар-р-рона Вр-р-рангеля в Чёр-р-рном мор-р-ре!

   Какие бы неприятности ни были связаны с недавним свистом и последующим за ним странным нападением, Макс не мог не рассмеяться – кроме сериалов о военных лётчиках, Аристарх явно посматривал какую-то киносагу о революции и симпатизировал большевикам.

ГЛАВА 4.

Девчонка, наваждение и… «тёмное отродье!»

   Чай – напиток многофункциональный. Помимо классического ингредиента для заварки, к нему имеется масса составляющих, способных по-разному повлиять на организм, начиная с центральной нервной системы и заканчивая, чтоб вы знали, выделительной. Главное, правильно заварить, соблюсти пропорции и не переусердствовать. Но уж если вы освоили науку грамотного приготовления на радость себе и окружающим, то благородный и полезный напиток не подведёт.

   Бывают ситуации, когда чай выполняет роль регулятора раздумий и принятия важных решений – как сейчас, на берегу такого красивого озера, чья зеркально тихая вода стала немым свидетелем странного происшествия. Чай на основе чабреца был заварен бывшим рыцарем перед выходом на рыбалку, а пригодился-то позже, когда на участок у озера пожаловал дядька из управленческой избушки. На деревянной столешнице расположился походный набор из трёх металлических кружек, принявших в своё нержавеющее нутро горячую ароматную жидкость из термоса, которая остывала, пожалуй, гораздо быстрее, чем поднявшийся после инцидента шум… Утренние крики Аристарха, призывающие, в том числе, администрацию, без внимания не остались! Они были услышаны и подхвачены отдельными отдыхающими ещё до того, как достигли ушей Фомы. Эти же неравнодушные отдыхающие принесли по горячим следам рыцарский рюкзак и рыболовные принадлежности, когда (по понятным причинам) Фома рванул за жако налегке, бросив вещи. Не каждый день на ваших глазах к собрату-рыбаку прилетает попугай с листом папоротника в хвосте, зовущий куда-то на помощь! Это с утра, заметьте, когда ни-ни, ни в одном глазу! Собратья-рыбаки хотели знать подробности и вполне логично заинтересовались безопасностью пребывания своих семейств в тихом кемпинге. Кто на кого напал, звери или люди, да чем дело кончилось? Так ведь, если не разобраться толком, то приличной репутации кемпинга огласка или скандальчик на пользу не пойдёт…

   – Не зря ты мне сразу не понравился, разноглазый! – бушевал дядька пенсионного возраста, гневно топорща жёсткие усы, придававшие сходство с каким-то сердитым ластоногим самцом на переполненном лежбище. – Вместе с этим петухом на плече!

   Представитель администрации кисло обозревал разорванный полог палатки (вспорота ткань по-хулигански криво, будто человеком из озорства или животным по стихийной надобности), посматривая то на подпорченное имущество, то на хмурого патлатого парня, придерживающего у шеи наспех приложенный гипотермический пакет. То, что хмурый, понятно – кто-то его отметелил, на коже под пакетом синячина, прячь – не прячь. Татуха на шее не блатная, сейчас куда ни ткни – вся молодёжь в татухах, не придраться. Это что ж такое?! Не успел приехать, уже в драку? Вон, у палатки лежит чехол с гитарой, значит, недавнее впечатление о принадлежности к миру сомнительной музыки оказалось верным, а всякого рода творческие люди (по воспоминаниям молодости сердитого дядьки) – те ещё любители махать кулаками, будь они хоть бардовского стана, хоть рокерского! Особенно если употребят огненной воды. Но парень-то трезвый, как стёклышко, а судя по немногословным утверждениям его дюжего приятеля, ничего не украдено и не пропало, разве что с места некоторые вещи неаккуратно сдвинуты, будто их собаки ерошили.

   Кто копался в чужих вещах, что искал, да не взял, вообще хэзэ! Палатку кто порвал?! Пришлось надавить на парня с птицей расспросами, мало ли что… Кого-то он мельком видел, пока не получил «леща», высокого мужика в светлом плаще. Леща огрёб не от пришельца в плаще, а от кого-то другого. Одетый по-городскому тип не подходил ни под одно из описаний недавно заехавших в кемпинг туристов. Подробностей внешности патлатый парень не запомнил (или наврал, что вполне может быть). Свист в особые приметы не входит, это и так ясно.

   Андреич – так по-простому прилюдно называл себя представитель администрации, являющийся одним из трёх совладельцев бизнеса, – всех новоприбывших туристов в лицо видел, запоминал отлично, паспортные данные и номера машин, как положено, фиксировал в тетрадку. Всё чётко. А то в прошлом году было дело, мужики из «органов» ловили тут беглеца, находящегося в федеральном розыске. Поймали. Но нервов и убытков это стоило не так уж и мало, потому что просочилось в новостные ленты. К лешему бы тут, в начале горячего летнего сезона, сдались очередные неблагонадёжные гости?! Уважительный здоровяк – само воплощение незыблемого спокойствия, – Андреичу пришёлся по душе, но что-то с этой компанией всё же нечисто, начиная с чрезмерно говорливой птицы, которая по-мультяшному упёрла крылья в бока и вполне осмысленно отреагировала на «петуха»:

   – Поп-р-р-рошу в мой адр-р-ес не выр-р-ражаться! На мор-р-ржа сам похож! Р-р-развели тут мер-р-рзавцев, тр-р-ронувших честных гр-р-раждан! Беспр-р-редел!

   Любопытствующие, сочувствующие и успокоенные рыбаки уже разошлись, так что меткое высказывание птицы ударило только по материалистической картине мира самого Андреича, не ждавшего такой грамотной отповеди от пернатого существа.

   И без того возбуждённый короткой схваткой фамильяр не пожелал мириться со словесно искажённой видовой принадлежностью, а потому махнул обоими крыльями на конспирацию и раскрыл клюв, устраняя несправедливость. Успокаивающе подействовало лишь благодарное приглаживание пёрышек ведьминым внуком, покровителем и защитником которого уже мнил себя жако. Аристарх, усевшийся у парня на плече с независимым и горделивым видом, вполне законно мог числить себя в героях дня, но до конца и сам не был уверен в недавних впечатлениях. А может, «помер-р-рещилось со стр-р-раху», и не было никаких «собакообр-р-разных твар-р-рей», о которых любимец госпожи Гетте прожужжал уши Фоме, со всех ног бросившемуся в лагерь? Что вообще случилось? Если трое непрошенных визитёров (или сколько их в реальности, кто знает?) хотели поживиться чужим имуществом, что помешало, неужто только поднятая попугаем тревога? Наконец, куда они делись, не бродят ли поблизости?

   Бывший рыцарь и Макс, не сговариваясь, одновременно задавались этими вопросами, переглядываясь за кружкой ароматного чая и пытаясь склонить к откровенной беседе Андреича, который вряд ли в ближайшее время забудет дерзкие птичьи высказывания. Вопреки ожиданиям дядьки, патлатый парень не вспылил, не послал, не проявил никакой неадекватности или агрессии, хотя при пристальном взгляде в разные глаза с ярким цветом радужки представитель администрации вдруг заметил что-то такое… этакое… в общем, охота ругаться с патлатым пропала. Не похож он на шалопая. Желание послать в разных глазах просматривается чётко, но язык за зубами держит, и ладно. Можно чаю выпить, раз приглашают. Вон, птице тоже налили чаю в блюдечко, она ещё и лапкой температуру жидкости проверяет, свят – свят…

   В конце концов, не дело, чтоб кто-то кулаки в кемпинге распускал!

   – Эх, несчастливый участок тут нынче, хоть не сдавай никому! – махнул рукой дядька-морж. – Не заладилось. Сначала девчонка фортель выкинула, потом вот с вами не пойми, что.

   – Кто? – в один голос спросили Максим и Фома.

   Их интересовала любая деталь, связанная с временным пристанищем на берегу озера. Девчонка? Первая мысль, мелькнувшая у Фомы: по их следу пустилась подружка вишера, но догадку рыцарь-попаданец сразу отмёл, как абсурдную (выходит, что пустилась и опередила, не имея понятия о намерениях – ерунда!), да и внук леди Изольды едва заметно покачал головой. Исключено. Его музыка отняла у успешной журналистки Регины если не разум, то сознательную память за два десятилетия жизни, и память не вернётся. Максим был уверен в этом и до сих пор не мог избавиться от размышлений относительно правильности своих действий… Задумчиво отпивая чай из кружки, он пытался зацепиться хоть за какие-то штрихи только что произошедшего, но тщетно. Вроде бы, слышались в забытьи некие голоса, но до конца парень не был в этом уверен и досадовал на самого себя – ведь учил же Фома, учил, как уходить от внезапной атаки! Нечто двигалось слишком быстро, а из сбивчивых описаний Аристарха сложно что-то понять, кроме странного термина «собакообразные». Сознание вернулось, когда Макс лежал на спине – он открыл глаза и увидел небо над верхушками деревьев. Но на лице был песок, равно как и на футболке спереди! Вывод – кто-то переворачивал тело. С какой целью, опять же неясно. Проверяли, жив или нет, рассматривали лицо целенаправленно?

   Макс не был напуган, скорее крепко озадачен. Не связано ли появление неизвестных с его… хм… обновлёнными способностями к музыкальной магии? Что сейчас можно сделать, пока Фома и сердитый представитель администрации обсуждают случившееся? Попытаться уловить мимолётные отпечатки музыкальных аур, поймать хоть какие-то подсказки… Глотать горячий чай было не очень приятно, это мешало сосредоточиться, но гипотермический пакет своё дело сделал, заставив отступить боль.

   Максим сконцентрировался, проигрывая воображаемую гамму в восходящем и нисходящем порядке и отпуская на свободу ту часть разума, что роднила его с волшебным миром.

   И музыка, как всегда, пришла.

   Вот аура Фомы – надёжная, бодрая и бравая мелодия марша. В ней нет подвохов и лихо завёрнутых сложностей в исполнении. Кстати, она похожа на индивидуальную музыку дядьки Андреича, но у того периодически западает то одна, то другая дребезжащая нота – дают о себе знать ворчливость и подозрительность. Жаль, что люди не слышат своих собственных мелодий, в который раз посетовал Макс, а то бы стремились не допустить помарок в исполнении и избавлялись от фальшивого нотного багажа. Вот аура самого Макса, которую он тщетно пытался гармонизировать и привести в порядок после смерти Анны. Мелодия их общего каприса, связанная с нежными чувствами, любовью, доверием и счастьем, была разрушена и смята, следовало бы переписать её начисто, но Орлов понимал, что подобное ему не по силам… Не слышит никто, так и слава Создателю. Музыкальные отпечатки многих и многих туристов «потоптались» на берегу, оставив таять в воздухе фрагменты персональных произведений. Неподготовленный слушатель вздрогнул бы от какофонии, но учившийся считывать музыкальные ауры с раннего детства Максим умел сгладить прослушивание и не оглохнуть при этом.

   Свежие следы имелись, да... Тяжело, требовательно прокатился над тропинкой один крайне сложный отрывок, противоречивый, как будто кто-то в порыве извечного «я художник, я так вижу!» наложил авангардное исполнение на классическую партитуру. В консерватории преподаватели убили бы за такое – в переносном смысле, естественно. Скорее всего, мужская аура. Такого человека Макс не захотел бы иметь в друзьях, ни даже в шапочных знакомых… Что-то с ним не так… Неизвестный свистун? Судя по двум практически идентичным, абсолютно натуральным, незатейливым, как неслышная поступь лап по песку, мелодиям, он действительно подзывал свистом каких-то животных. Вполне вероятно, собак. Ауры животных, как и у любых других природных объектов, типовые, не балуют разнообразием, их легко определить. Но Аристарх-то видел двоих мужчин со странной внешностью! Собакообразные?! В Карелии завелись оборотни?

   А между тем в прогретом солнцем и рассекаемом стрекозиными крыльями воздухе витал ещё один музыкальный след. Приятная, жизнерадостная, короткая сольная пьеса для скрипки или фортепиано – чистая, без тёмных тонов. Так можно было бы «сыграть» полевой цветок – изящно и без претензий… Да, не исключено, что данная музыкальная аура женская. Классифицировать по возрасту сложнее.

   – … девчонка с рюкзаком! – ворчливо и сбивчиво комментировал недовольный Андреич, повышая голос и вырывая Макса из состояния задумчивого созерцания невидимого. – Как возврат средств ей сделать, если просто ушла? У нас наличкой платят, вы сами знаете, тут со связью абзац. Я могу понять, когда платить не хотят, а тут – надо вернуть, а как? Перед вами занимала эту палатку. Я, говорит, фотограф, поживу тут дня три! За мной, говорит, потом приедут друзья, я пешком пришла от поворота, машины нет. Я ещё подумал – какие такие друзья, если на ночь глядя высаживают за два километра до кемпинга девчушку, которой топать и топать сюда со здоровенным рюкзачиной. Она посмеялась, опять говорит – я бэкпэкер, к походам привычная, всё своё с собой! Заплатила с вечера, а потом исчезла меньше чем через сутки, записку под дверью в конторе оставила, не заходила. Всё нормально, написала, мне надо срочно отбыть, понимаю, тра-та-та, ничего возвращать не надо, это плата за беспокойство, планы резко изменились, палатку можете сдать без колебаний. Деньги не абы какие, экологический сбор с пешего туриста, она же без машины была, плюс проживание, байдарку напрокат не брала, всякий рыболовный хлам – тоже. Ушла и всё. Потом вот вы приехали, не пустовать же месту, сезон!

   Прим. авт.: Бэкпэкер, от англ. «backpack», рюкзак. Термин, обозначающий туриста, предпочитающего самостоятельное путешествие за скромные деньги, без услуг туроператоров.

   – Вудпекер-р-р! – не утерпел Аристарх, зацепившись за звучное слово, тут же мастерски воспроизводя хохочущий клич одноимённого персонажа известного мультфильма.

   А там, кстати, не только озорной дятел присутствует, но и его противник, морж… похожий на собеседника за кружкой чая… Попав в перекрестье предупреждающих взглядов Макса и Фомы, фамильяр снова воспользовался несуществующим ключиком для говорливого клюва, выбрасывая оный в кусты так, чтоб Андреич не видел, чинно допил чай и расшаркался лапкой.

   – Бэкпэкер! – поправил дядька птицу, втайне опасаясь открытой дискуссии, но к счастью, птица промолчала.

   С другой стороны, это просто попугай! Вряд ли он действует осмысленно! Андреич сам слышал байку-историю домашнего ворона, обжившегося близ плаца военной части. Тот такие словесные конструкции выдавал, что начальство не единожды пробирало холодным потом до костей – думали, военком приехал с проверкой.

   Следя за ужимками Аристарха, Максим рассуждал о неизвестной «девчонке». Сам по себе факт визита девушки с рюкзаком некому не казался странным и не являлся таковым на первый взгляд. Люди бывают всякие, мало ли что у кого на уме. Действительно – пришла девушка-бэкпэкер на турбазу, переночевала и ушла. Тогда логично было бы заплатить только за сутки; бэкпэкеры деньгами не разбрасываются, придерживаясь стиля экономичного путешествия. Но расстояния-то в округе не для быстрых пеших переходов между хостелами! Возможно, свежий музыкальный отпечаток принадлежит именно этой девушке, и ничего необычного в нём нет…

   Макс прислушался снова – и обомлел, потому что уловил фрагмент ещё одной индивидуальной мелодии. Ранее ему не приходилось сталкиваться ни с чем подобным! А с чем тогда сравнить? Да легко!

   Представьте, что вы находитесь за запертыми дверями театрального зала, потому что опоздали на спектакль. Вы лихорадочно поднимались по ступеням в фойе и мяли в руках программку с либретто оперы. А там, за дверями, прославленный симфонический оркестр уже приступил к исполнению увертюры! Приоткрыта створка, вы пока не решились потянуть за ручку двери, потому что неудобно, нехорошо опаздывать, но… Невольно напрягшегося слуха коснулось то самое, ради чего вы приобретали билет – долгожданное, великолепное, грандиозное произведение, в которое композитор вложил душу, а прославленный оркестр – мастерство. Вы пытаетесь войти в зал, а напрасно!

   Створка двери захлопнулась перед носом опоздавшего зрителя. Фрагмент музыкальной ауры просто исчез, намеренно втянутый в щель, как будто шлейф подола роскошного платья. Максим вздрогнул. Со стороны всё выглядело так, будто некто без особого напряжения подчистил за собой след необычного музыкального отпечатка. Забрал и унёс, раздразнив воображение.

   – Перебирайтесь-ка отсюда на другой участок, ребята! – рекомендовал Андреич, допивая чай. – Если, конечно, не съедете отсюда. Это я пойму. Ну, вам-то деньги без проблем верну. Полицию не хочется из района вызывать, да на простую драку без серьёзных обстоятельств они и не поедут, обычно мы тут всё сами решаем…

   Выразительный жест, сопровождающий слова – толчок сжатой в кулак правой кисти по мозолистой ладони левой, – был достаточно красноречив. Фома одобрительно хмыкнул, вопрошающе глянув на приятеля. Так сразу и сбежать, не разобравшись?

   – Остаёмся здесь! – прозвучал короткий ответ.

   Два мотылька необычного для бабочек этих широт оттенка – насыщенного гиацинтового, – покачивающиеся на травинке у массивной ножки стола, на котором происходило стихийное чаепитие, пропали так же незаметно, как и присели туда получасом ранее.

***

Зачем нужен погожий летний день? Ответ очевиден! Наплаваться в чистой прозрачной воде, да так, что подмёрзнуть до икоты. Прикрыть обгоревший нос берёзовым листом. Попасть под пятиминутный игривый дождик и любоваться тройным кокошником радуг над лесом. От души грести на байдарке в шуточных гонках на щелчок по лбу проигравшему и успешно выйти на ничью без щелчка! Устроить дружеский спарринг на повторение и закрепление кое-каких защитных приёмов и удостоиться скупой, но честной похвалы. Читать давно отложенную книгу, валясь в траве и жуя бутерброд. Забросить книгу, перевернуться и смотреть, как по стеклянно-синему прозрачному небу лениво, как ваши собственные мысли на солнцепёке, плывут величавые громады облаков. Как, вы ещё не всё переделали, что планировали?! С утра казалось, что день бесконечен, но за всеми неотложными делами он пролетел так, будто вы всего-то моргнули, прикрыли веки – и на тебе, не успели оглянуться, закат тут как тут! Кажется, вы лелеяли тайное детское желание построить песочный замок, но так и быть, не сегодня.

   К вечеру на участок у озера пожаловал местный егерь, представившийся свояком Андреича. Юркий, маленький, неслышно передвигающийся дед в противоклещевом костюме, именуемом в народе «энцефалиткой», явился не один: он привёл с собой животину чуть ли не с себя размером.

   – Пусть присмотрится к полянке, – подмигнул егерь, – принюхается к вашей рваной палатке, учует, кто в ней шуровал. Собакен у меня серьёзный, по следам пойдёт хоть по одной молекуле запаха. Ищи, Барс. Ищи.

   Мощный, короткошёрстный, очень крупный кобель, похожий на среднеазиатскую овчарку, только с некупированными ушами, действительно проявил к полянке и палатке интерес, активно обнюхивая, тихонько рыча и периодически возвращаясь к тому, с кем пришёл – не иначе, с секретным докладом. Ни Макс, ни Фома не были знатоками собачьего поведения, но молчаливое взаимодействие Барса с хозяином заставило последнего пожать плечами и развести руками.

   – Собака тут точно побывала, Барс своих, хвостатых, чует! Такую стойку делает только на других собак! – констатировал дед. – А куда потом делась она – улетела, что ли? На песке ни одного следа лап, только отпечатки обуви. Да и человеческие следы какие-то неправильные, кроме ваших, реакции у пса нет на них, как будто не чует… Вы, того, не бойтесь, я сегодня ночую у Андреича, а Барс погуляет по округе. Никого не тронет, он у меня вышколенный, а тревогу, если унюхает чего, поднимет…

   Ясности визит егеря не принёс, да друзья на него особо и не рассчитывали. Решение остаться они приняли вполне обоснованно – нет смысла бегать от неизвестной опасности или случайных совпадений. Невозможно быть готовым к неприятностям на все сто процентов, ждать их из-за угла или названивать бабушке-ведьме при каждом подозрительном чихе. Тут дело особое – если появление свистуна и неизвестных «собакообразных» как-то связано с Максом и расплатой с вишером, непрошенные гости вернутся. Что ж, встретим, а пока надо отдыхать на полную катушку и не шастать по лесу поодиночке.

   К закату в зоне мангалов у большого костра собралось десятка два с половиной человек, кемпинг быстро заполнялся отдыхающими. Настоящий турист не дичится компании – и вот уже пошли знакомства, общие разговоры, обмен планами, смех. Без музыки тоже не обошлось, потому что частенько туристов в поездках сопровождает гитара, игра на которой освоена в разной степени: от робких любительских проб до профессионального уровня.

   Макс не притрагивался к своему «Матону» в этот вечер. Но коль скоро он обронил прилюдно неосторожную фразу о том, что тоже играет на гитаре, отвертеться от демонстрации талантов не удалось.

   – Как думаешь, не наколдуешь лишнего? – тревожным шёпотом спросил Фома, наклонившись к уху перебирающего струны парня.

   – Не должен.

   Максим говорил вполне искренне и убеждённо. Он не пытался стихийно импровизировать, вплетая в исполнение индивидуальные мелодии природных объектов или ассоциации со своими мыслями и чувствами. По заявкам – так по заявкам, это же не по собственному почину!

   Когда опускается покров ночи светлого северного неба, полного звёзд и тайн, когда догорает костёр и отдают последний жар угли, когда кажется, что утро бесконечно далеко, посиделки под гитару не могут не свернуть в романтическую колею. Есть такие тексты и музыка, что вроде бы не имеют конкретного сюжета, лирические герои в них абстрактны и неузнаваемы. Кто угодно может примерить песню на себя, как обычную вещь в магазине, а затем – расстаться с ней, потому что нет строгой надобности в покупке. По душе пришлась песня? Понравилась? Прекрасно, при случае можно послушать ещё… Но призыв, звучащий в песне, просит остаться – продлить мгновения счастья, удержать мечту, побыть рядом в том мире, что как будто создан для двоих… Зачем? Ради надежды и любви, которая приходит в свой срок. Прим.авт.: например, песня группы «Гран-Куражъ», «Мир для нас с тобою».

   – Фух, ребята, хватит на сегодня, я все пальцы ободрал! – со смехом взял последний аккорд Максим.

   Внук госпожи Гетте и впрямь отыграл полноценный концерт, давно не доводилось, с осенних питерских тусовок! Самые стойкие любители посиделок расходились ближе часам к трём ночи, договариваясь на завтра (на самом деле, на сегодня, но – когда проснулся в отпуске, тогда и доброе утро!) о партии пляжного волейбола и очередном заплыве на байдарках. У кромки озёрной воды крутился молчаливый мощный Барс, опустивший лобастую голову к песку. Пёс протрусил мимо палатки, с сомнением обнюхал колёса внедорожника Фомы и всё так же тихо скрылся в ближайшем ельнике, мелькнув напоследок своей светлой шкурой. Тревогу он не поднимал – видимо, ничто его не смущало ни на полянке, ни в окрестностях.

   После насыщенного и длинного дня Орлов был уверен, что вырубится сразу, как только заберётся в спальник, и желательно без снов, набивших оскомину повтором недавних событий. Усталость взяла своё, Макс краем глаза успел увидеть, как Фома натягивает вокруг основания палатки какую-то прозрачную леску с жестянками – не иначе, шумовую ловушку, – под указания Аристарха, сомнительной ценности. Да здравствует сон! И сон не замедлил явиться, да какой…

   Со дня исчезновения Анны и осознания факта её трагической смерти Макс даже подумать не смел о другой девушке. Не хотел! Разве можно прикоснуться к кому-то ещё? Разве есть кто-то, способный заменить любимую? Она ушла далеко-далеко, никогда не снилась, не манила к себе, не звала, как будто легко отпустила, и Макс старался сделать то же самое. Удавалось ли это, он оценить не мог… а девушки вокруг словно бы перестали существовать. Естественно, они никуда не делись, парень прекрасно знал, что его внешность привлекает немало взглядов, но то, что раньше казалось таким лестным и заманчивым, теперь не волновало. До сегодняшнего сна на чистом свежем воздухе, яркого настолько, что физиология взяла верх, откликнувшись на незримое, но такое ощутимое женское присутствие. Полная фантазий прелюдия к близости оглушила и застала врасплох так, что лишила способности двигаться и разделять реальность и видения.

   Но остатки логики подсказывали, что это сон, потому что иначе шумовая ловушка Фомы сработала бы на проникновение кого-либо в палатку.

   – Аня?

   Нет, снилась вовсе не Аня! Длинные, струящиеся, шёлковые и мягкие кольца волос, гораздо более тёмных, чем у самого Макса, упали на лицо, ласкали шею, будто живые. Наваждение трепетало в этих локонах шуршащими крыльями бабочек, насыщало воздух едва уловимым ароматом духов, гладило плечи и напрягшийся мышцами торс тёплыми нежными руками. Чьи-то манящие губы коснулись лба – осторожно, почти целомудренно, мягко. То был даже не поцелуй, а приглашение к нему! В сером сумраке замкнутого пространства, сузившегося до размеров тесных объятий, звучало что-то странное, как несуществующая нота, щемящее, восторженное, страстное, зовущее к наслаждению стремительно и неотвратимо.

   Плеснул лунный отсвет на дне расширенных чёрных зрачков глаз какого-то необычного оттенка, который в водовороте зыбкого сна Макс никак не мог определить. Но он услышал голос! Гармоничный, звучный, чарующий…

   … увлекающий туда, к неверному перламутровому свету ночного неба.

   – Иди ко мне.

   Гулко колотилось сердце – не ноющее или захлёбывающееся бешеным ритмом, как часто бывало в последнее время. Ритм был яростным, требующим немедленно отозваться на зов естества, вжаться в это трепещущее крыльями бабочек виденье, слиться с ним, опрокинуть навзничь и овладеть, так что же мешает?!

   Сквозь сон Макс скрипнул зубами, отводя от лица мягкие кольца локонов.

   Нет.

   Нет других, кроме той, что ушла далеко-далеко…

   Наваждение таяло и плавилось, как податливый воск в огне. Сердце рухнуло куда-то, разрывая шёлковые сети из волос, крыльев бабочек и лунных отсветов в тёмных зрачках.

   – Я вернусь… – затихал чарующий голос с интонациями обещания.

   Максим резко сел на раскладушке, расстёгивая спальник и смахивая со лба капли пота. Разумеется, никакого женского присутствия в палатке, как и должно быть! Мирно спал Фома, пристроив под жилистую рыцарскую руку ухватистую телескопическую дубинку, которую вытащил из багажника автомобиля. Добротная штука, в драке не хуже меча, проверено... Аристарх на импровизированном шестке из аккуратно сложенных деревяшек приоткрыл жёлтый глаз и пошевелился, встряхивая крыльями и покачивая сизой головёнкой в ночном колпаке:

   – Пр-р-риснилось что?

   – Всякое-разное, – прошептал ведьмин внук, уклончиво махнув рукой, – не обращай внимания. Я выйду, подышу.

   – Сопр-р-роводить? – деловито уточнил жако. – Пер-р-рсональный секью-р-р-рити пр-р-редлагает!

   Максим пригладил серые пёрышки на шейке заботливого охранника:

   – В кусты тоже будешь сопровождать? Спи уже, секьюрити.

   – Не пр-р-роблема! – жако попытался сложить крыло колечком, изображая знак «о,кей», но безуспешно.

   Хитрый и наблюдательный любимец леди Изольды, поправляя лапкой свой модный колпачок, смотрел-смотрел на то, как Макс натягивает спортивные штаны, да и выдал в привычной манере:

   – Эр-р-ротические сны мучают? Бар-р-рину бы жениться! Пр-р-рям быстр-ро! Пр-р-росватаю недор-р-рого! Бер-р-ру ор-р-рехами!

   Погрозив шалуну пальцем, Макс указал на безмятежно спящего Фому:

   – Т-с-с-с! Разбудишь. Барину остыть надо, а не жениться. Не шуми. Себе-то подругу чего не ищешь?

   Аристарха сложно было смутить встречным возражением.

   – Р-р-роза моя р-р-расцвела не для всякой! – отозвался фамильяр, тут же начавший загибать пёрышки на крыле, словно пальцы, перечисляя необходимые достоинства кандидатки в подруги: – Говор-р-рящая! Р-р-работящая! С пр-р-ропиской! Ар-р-ртистичная! Кр-р-расотка!

   – И приданое не забудь, желательно королевское! – завозился-таки на раскладушке Фома, так что пернатый кандидат в женихи снова воспользовался воображаемым ключиком для клюва и притих.

   Прыснув в кулак, Максим вышел из палатки, аккуратно перешагнул натянутую леску и глубоко потянул ноздрями сочный, напоённый хвойным запахом воздух. Остыть и правда было несложно – на контрасте суточных температур всё вокруг окутал, будто ватой, влажный прохладный туман, поднявшийся из леса и пропускавший тусклый искристый свет ночного неба. Позади всё-таки настигло хлопанье крыльев неугомонного личного охранника, поёживающегося от сырости и щёлкающего клювом. А между тем, в кустах прямо перед парнем произошло шевеление, слабое, но всё же отмеченное случайно хрустнувшей под чьей-то поступью веткой. Напрягшемуся Максу, сразу забывшему, зачем подошёл, показалось, что оттуда раздаётся даже сбивчивое дыхание! Словно некто оборвал внезапный бег и замер на месте, поражённый неожиданным, ошеломляющим, и, мягко говоря, нежелательным фактом.

   – Нет… – послышался очень тихий, короткий, отчаянный всхлип, – не может быть…

   Белая ночь не скрывала подробностей, света было достаточно, чтобы рассмотреть того, кто пыхтел, хрустел ветками и всхлипнул. Вернее, ту.

   Из кустов на Максима смотрела девушка, одетая в такой же противоклещевой костюм, как у свояка Андреича. Ей тоже ничто не мешало видеть парня. Из-под капюшона её куртки выглядывал козырёк кепки цвета хаки, бросающий тень на лицо. От клещей защищал костюм или был надет для маскировки, надо ещё подумать, потому что личико девушки наискосок пересекали широкие полосы то ли грязи, то ли сажи, нанесённые явно специально и довольно плотно, позволяя рассмотреть лишь упрямо сжатые губы и светлые серые глаза. Смотрели глаза недобро, сомневаться не приходилось, они уставились на Макса в упор со смесью злости, испуга и какой-то решимости, которую так и подмывало назвать «последней», если бы у ведьминого внука появилось время на обдумывание ассоциаций к выражению испачканного личика.

   – Тёмное отродье! – воскликнула девушка в энцефалитке, а в её крайне быстро движущихся руках внезапно появились два предмета, отчётливо указавшие на то, что со временем на раздумья туго. – Не возьмёшь!

   Противомедвежий баллончик в одной руке и зажигалка в другой – эти два устройства, совместно приведённые в действие, вполне сгодились бы в качестве портативного огнемёта, выбрасывающего струю пламени на четыре-пять метров. Спарринги с бывшим рыцарем не пропали зря – Макс рефлекторно пригнулся и бросился вперёд за сотые доли секунды до того, как полностью осознал, чем чревато применение баллончика и зажигалки чумазой сероглазой особой.

ГЛАВА 5.

Из кустов да в бега

   В кусты летели кубарем оба, с шумом и треском ломаемых веток. Чумазая особа сопротивлялась с такой неукротимой энергией, что справиться с ней было не так-то легко. Задача для Максима упростилась тем, что у обладательницы импровизированного огнемёта на плечах имелся груз – рюкзак, лишивший равновесия и потянувший хрупкую фигурку назад не хуже корабельного балласта. Эта деталь немедленно вызвала в памяти давешний разговор с Андреичем, касающийся столь странно исчезнувшей из кемпинга туристки-бэкпэкера. Фигурка равновесие всё же сохранила, резко крутанувшись на месте, одним движением сбрасывая рюкзак с плеч и обретая подвижность и дополнительную свободу, но поздновато. Секундой ранее Максу удалось выбить баллончик из тонкой, но весьма сильной и цепкой руки, которая едва не выцарапала ему глаза, а затем – обезвредить и вторую руку, избавив от зажигалки, улетевшей куда-то в мох.

   – Ус...успокойся! – выдохнул парень, уворачиваясь от клацнувших рядом с запястьем острых зубок. – Сдурела, что ли?! Лес кругом, полыхнёт только так...

   – Да пошёл ты... – прозвучало в ответ шипение рассерженной кошки, которая находится на грани самоконтроля, а потому готова разнести в клочья всё вокруг, будь то свора собак, другой представитель семейства кошачьих или хозяйский диван.

   В качестве подкрепляющего аргумента Макс мог бы получить с ноги, обутой в тяжёлый туристический ботинок, прямиком в коленную чашечку, но музыкант был готов к такому повороту событий и предупредил манёвр. Как-то совсем нет желания отведать пенделей второй раз за день, хватило утренних, до сих пор шея ноет! Сконцентрироваться на музыкальной ауре гостьи из кустов у Макса не было времени, но отчётливые ноты простенького полевого цветка сами прыгнули в уши. Прямо-таки ударили, оглушив на максимальной громкости! То ли близкий контакт поспособствовал, то ли за последние сутки у ведьминого внука обострилась чувствительность. Раньше он так не мог... Слабина в ощущениях и лёгкая заминка моментально отозвалась смазанным ударом острого локотка в плечо. Метила чумазая девчонка в челюсть, да промазала, зато двинула от души, вовсе не думая успокаиваться и внять голосу разума, определённо утверждающего, что расстановка сил совсем не в её пользу. С головы слетел и капюшон энцефалитки, и кепка, освобождая светлые волосы, заплетённые в достаточно длинную, частично растрёпанную, но такую ухватистую косу.

   Шипение разъярённой кошки приобрело оттенок острейшего разочарования, потому что «тёмное отродье» моментально воспользовалось таким подарком. Обратила хозяйка косы внимание на то, что отродье уходит от ударов в оборону, не пытаясь адекватно ответить – а Макс мог это сделать минимум трижды, нанеся серьёзные травмы! – ой, вряд ли...

   – Да стой, хватит же! Я тебя не трону!

   Возня в кустах достигла апогея. Серые глаза на испачканном лице, оказавшемся так близко, сощурились и чуть ли не метали молнии. Импровизированная маскировка в виде полос грязи на коже не могла скрыть важных деталей, отчасти проясняющих запал сопротивления. Девушка не только на последней ниточке самоконтроля, она на грани утомления и истощения, по крайней мере, нервного. Тёмные круги под нижними веками, слегка осунувшиеся щёки, бледность... Это накопившаяся усталость? Как бы там ни было, но движение челюстей указывало на то, что гостья из кустов стремительно теряет силы, а некоторое обезвоживание не позволяет набрать достаточно слюны, чтобы сказать последнее слово – то бишь, плюнуть врагу в лицо. Какой уж там «цветочек» из музыкальной ауры! Это сорняк, самый настоящий! Репейная колючка!

   Действительно, хватит. Пора заканчивать. Видимо, разъярённая кошка успокоится только в переноске.

   Аккуратная подножка – не до падения, тут и так мало места, и оба уже достаточно исцарапаны ветками, – просто, чтобы чумазая особа оступилась и её было проще развернуть под нужным углом к себе, стягивая достаточно свободную куртку-энцефалитку на спину и спуская рукава. Прочный двойной узел завязать не получилось, ткань не та – вышла весьма условная смирительная рубашка, но это лучше, чем ничего. Левая рука Макса быстро намотала на кулак ухватистую косу, приблизившись к основанию волос на затылке и крепко сжимая – не до боли, а так, чтобы пришло осознание: имейся у победителя намерение причинить боль, он бы это давно сделал... Правая рука придерживала узел из рукавов энцефалитки, практически обездвиживший подающие слабые признаки сопротивления тонкие, но сильные руки.

   – Поговорим?!

   Два разгорячённых схваткой сбивчивых дыхания потихоньку входили в нормальный ритм. Времени возня отняла немного, минут пять. Завершилась она сторонними действиями других участников, подоспевших к шапочному разбору. Во-первых, в кусты вломился Фома с телескопической дубинкой в руке, профессионально оценивший обстановку и строго спросивший:

   – Так, что здесь происходит?

   Во-вторых, следом в проём из поломанной зелени вальяжно влетел Аристарх с таким внушительным видом, как будто прораб собирался принимать работу у гастарбайтера. Жако совершил круг почёта над локацией битвы, а затем уселся на противомедвежий баллончик, попирая лапками несостоявшийся огнемёт. Покрутив головёнкой в ночном колпаке, фамильяр присмотрелся к трофею своего временного хозяина и метко ответил на вопрос Фомы:

   – Вудпекер-р-р повер-р-ржен, констатир-р-рую!

   Трофей же неожиданно обмяк в руках Макса, быстро и неотвратимо теряя сознание вместе с последней попыткой пнуть в коленную чашечку захватчика.

***

Разговор вошёл в более-менее мирное русло отнюдь не тотчас, он был сложным, рваным и полным недомолвок и белых пятен. Девушка по имени Ольга, провалившаяся в крепкий полноценный сон, сладко и спокойно проспала несколько часов до позднего утра. Имя, конечно же, тоже выяснилось не сразу – ночные события на освещаемой почти полной луной арене продолжались своим чередом.

   – Ну и что теперь с этим делать? – буркнул Макс, вовремя подхватывая отяжелевшее расслабленное тело девушки, на что бывший рыцарь резонно возразил следующее.

   – «Что делать, что делать...»! Твоя пленница, так тебе и решать, что с ней делать. А я тебе что говорил? Не колдуй!

   – Так я и не колдовал! Что, теперь и петь нельзя?!

   – Бабушке своей расскажи!

   – Вер-р-рнулась за денежками к мор-р-ржу Андр-р-реичу! – между тем авторитетно вмешался Аристарх, хищно присматриваясь к застёжкам на рюкзаке и порываясь растеребить молнию крепким клювом. – А вдр-р-руг там что-то стр-р-рашное? Откр-р-роем?

   Вздохнув, Фома развёл в стороны ветви ивняка, освобождая дорогу исцарапанному приятелю, выносившему из развороченных кустов несостоявшуюся поджигательницу.

   – Аристарх... госпожа Гетте не говорила, что в тебе пропал мародёр?

   Фамильяра крайне сложно было смутить.

   – Почему же пр-р-ропал? Говор-р-рила, и не р-р-раз! – заявил он, не оставляя попыток взлома чужого имущества.

   Бывший рыцарь поднял достаточно тяжёлый рюкзак и подставил предплечье, куда жако перебрался, как на транспортное средство, позволяющее доехать до палатки на берегу без единого взмаха крыльев.

   – Не знаю насчёт чего-то страшного, а паспорт там должен быть, как минимум. Открывать без хозяйки мы ничего не будем, хоть она и пленница. Так нехорошо. Ты видишь, что тут кодовый замочек?

   Раздосадованный тем, что нельзя удовлетворить любопытство немедленно, Аристарх поник головёнкой, но ненадолго. Маленькое птичье сердечко, всегда вожделевшее к вещам, забилось под пёрышками чаще, когда во мху блеснуло нечто, никак не относящееся к естественным природным объектам. Впрочем, там лежало всего лишь карманное зеркальце – простое, овальное, мутноватое, в треснувшей оправе из лакированного дерева.

   – Пр-р-рибыток невелик! – с грустью констатировал жако, который даже толком не смог рассмотреть себя, великолепного, в отражении, а потому без сожаления подхватил клювом предмет и пристроил его в наружный карман рюкзака.

   Коротко посовещавшись, мужчины решили ситуацию до утра никак не форсировать: ночь-полночь, мирное сопение гостьи на обморок не похоже, пульс и дыхание нормальные, визуальных повреждений вроде как нет... Проще караулить и дремать по очереди, чтобы выспаться удалось всем. Максим, распутавший рукава импровизированной смирительной рубашки, попытался с помощью влажной салфетки стереть хотя бы часть маскировочной грязи с лица своего трофея. Девушка даже не шелохнулась, только по-детски поморщилась во сне, которого, похоже, ей остро не хватало. Нахмурившись, ведьмин внук всмотрелся в черты совершенно незнакомого лица и наконец-то прислушался к музыкальной ауре. Да, сомневаться не приходилось – свежие следы незатейливой мелодии указывали на то, что девушка побывала здесь, в кемпинге, совсем недавно. Кто она? Зачем вернулась? Какое отношение имеет к «собакообразным» и незнакомцу в плаще, и имеет ли? Почему так взбесилась, едва увидев Макса, пыталась спалить, да ещё и обозвала «тёмным отродьем»?! Действия гостьи были похожи на нервный срыв вследствие крайне неприятной неожиданности. Как она поведёт себя утром, ещё один вопрос...

   А повреждение-то на теле спящей всё же имелось, да такое, что сперва вызвало у Орлова негативные ассоциации с жутковатыми зимними приключениями, а следом – лютый гнев, побуждающий из лучших побуждений растолкать девчонку, чтобы узнать:

   – Кто это сделал?!

   Максим сдержался. Пусть спит, потом всё выясним... Причина эмоций была ясна, как белая ночь. Укладывая «пленницу» на раскладушку и снимая обувь, парень заметил между широкой резинкой носка и нижним краем штанины специфический след на коже выше щиколотки.

   Круговая ссадина. Багровая, начавшая заживать потёртость шириной в полтора пальца, с кровоподтёками, ещё не изменившими цвет и конфигурацию, а значит, достаточно свежими... Очевидный след несвободы, из которой удалось как-то вырваться и сбежать?! Вот так же вишер держал на привязи фею Иву в подвалах катакомб под зданием музея. Иву удалось спасти, оставалось надеяться, что ужасные воспоминания изгладились вместе с исчезнувшим с кожи следом круговой ссадины от цепи. Сероглазая чумазая особа – не фея, причастность к миру Фата-Морганы Максим бы почувствовал сразу. Какая-то угроза в её ауре отсутствовала начисто, но это тоже ничего не значит... От кого она бежала, куда? Остаётся ждать утра и выяснения обстоятельств.

   Пробуждение мирным и спокойным предсказуемо не являлось, но обитатели палатки на берегу озера были готовы, так что обошлось без повторения ночной схватки в кустах. В каком бы состоянии духа не пребывала девушка, впечатления сумасшедшей она не производила, внимая голосу разума и присматриваясь к окружающей обстановке. Ночная гостья убедилась, что никто на неё не нападает, в подвижности не ограничивает, рюкзак стоит рядом с раскладушкой, на которой девушку кто-то уложил, сняв туристические ботинки и укрыв вместо одеяла расстёгнутым по молнии спальником. Даже противомедвежий баллончик и зажигалка целы, но отставлены подальше – вон, на деревянном столе у палатки, прекрасно видно через поднятый полог.

   – Вудпекер-р-р-р пр-р-роснулся! – немедленно провозгласил попугай жако и вылетел из палатки, как только широко раскрылись серые глаза, пристальным взглядом ощупывающие пространство на предмет опасности.

   Опасности, вроде как, не предвиделось, как бы ни смущали и ни настораживали эти трое: здоровенный мужик с фигурой терминатора в лучшие годы, разноглазое тёмное отродье с татуировкой на шее и слишком разумная птица... Короткий взрыв девчачьих эмоций (отойдите-на-приличное-расстояние-чтоб-я-видела!) всё-таки закончился прохладным знакомством:

   – Никакой я не Вудпекер. Ольга! Ну, и хватит. Вы кто такие?

   – Фома, к вашим услугам, сударыня.

   – Максим. Макс.

   – Ар-р-рстар-рх! Кр-р-рылышко жми!

   – Твой... – девушка, присевшая на камнях у кромки воды и зачерпывающая в ладони влагу для того, чтобы умыться, поморщилась, как от кислого, да отодвинулась от подлетевшего поближе Аристарха, – ... приспешник?

   Вопрос был адресован Максиму, который не преминул вступиться за обиженного в лучших чувствах жако.

   – Зачем же приспешник? Фамильяр.

   – Это суть одно! – зыркнула серым глазом Ольга, пристально следя за попрыгушками птицы вокруг «отродья». – Для меня по вашим нет разницы, хоть фамильяр, хоть неведома зверушка. Все вы одинаковы.

   – К каким таким вашим? Я-то в чём провинился? Ты на меня ночью набросилась, как чокнутая! Скажи спасибо, что не успел окропить кустики... вместе с тобой... – возразил Макс, вздёрнув бровь над своим особым зелёным глазом.

   От этого мимического движения, невольно заострившего внимание на гетерохромии и золотистом блеске кольца колодца в зрачке, девушку передёрнуло. Назвавшаяся Ольгой выпрямилась во весь рост, отходя от воды и поднимая согнутые в локтях руки, как будто готовясь к защите:

   – Ну, спасибо! Я была уже далеко от этой палатки! Просто не представляешь, насколько! А тут – на тебе! – добро пожаловать обратно! Твоя работа?! Ты – тёмный маг, – сквозь зубы проговорила она, окидывая неприязненным взором фигуру парня, – недавно ты кого-то убил с помощью магии, а потом использовал необратимо калечащее заклятье. Ещё колдовал по мелочи, не знаю, с какой целью... Ты заодно с... Даже если сам по себе, всё равно...

   Не договорив, Ольга осеклась на полуслове и закашлялась. Она проглотила конец фразы и в сердцах воскликнула:

   – Ведь так?!

   Наносившая в последнее время регулярные визиты тупая боль в сердце Макса отозвалась проворачивающимся в ране ножом.

   – Откуда знаешь? – глухо спросил он тяжёлым, как кирпич, шероховатым, обдирающим язык полушёпотом, но ответа не получил.

   Ольга быстро отвернулась, словно ища сомнительной, но единственной в сложившейся ситуации поддержки у Фомы, разливающего по кружкам чай из термоса.

   – Ты же человек? – прозвучало утверждение с оттенком вопроса. – Но помеченный магией, как и приспешник-попугай. Что тебя связывает с этим магом? Ты ему что-то должен? Служба?

   Спокойный, как скала, невозмутимый Фома пожал плечами и улыбнулся с убеждением:

   – Дружба. Хоть он и колдун гитарный в начальной стадии, но кидаться с баллончиком ни за что ни про что на него не надо. Так... к чаю на завтрак есть вчерашний шашлык, помидоры, хлеб с сыром и шоколадное печенье, столь милое дамским сердцам. В чай, клянусь рыцарской честью, ничего одурманивающего не подброшено, можешь пить без опаски и не коситься. С остальной едой то же самое. Если хочешь, проверим на приспешнике, вон он, к печенью подбирается... И кстати, если бы пленивший тебя ночью маг хотел сделать что-то дурное или воспользоваться твоим сном, он бы уже это сделал. Или не так?

   – Я не знаю, – махнув рукой, честно призналась Ольга. – В трусы ко мне явно никто не лазил, вещи ещё не проверяла, но замок на рюкзаке цел, если не тронут другим способом... Перемирие. Простите, но ничего к общему столу предложить не могу. Отказываться не буду.

   Судя по тщательно скрываемому, но всё же заметному со стороны поспешному проглатыванию слюны, спутником светловолосой девушки в последние несколько суток была не только принудительная бессонница, но и голод. Хотя приступила к завтраку Ольга с аккуратным изяществом, связанным, похоже, с устоявшимися пищевыми привычками и воспитанием. На еду она не набросилась, ела неторопливо, как будто находилась за сервированным столом в ресторане. Села всё-таки рядом с Фомой, стараясь не смотреть на Макса, вполголоса пожелав приятного аппетита – но не взглядом... Максиму же было не до эмоций, от чужого недоверия он отмахнулся, как от назойливого комара, мимолётно и понимающе переглянувшись с рыцарем-попаданцем. Каким образом ночная гостья распознала действия, связанные с магией?! А вот «приспешник» раскрыл клюв, не преминув попрекнуть за несправедливое, подозрительное к себе отношение:

   – А я ей зер-р-ркальце вер-р-рнул! В кар-р-машек р-рюкзака! А мог бы пр-р-рибрать к кр-р-рыльям!

   При упоминании указанного предмета в серых глазах мелькнуло нечто неуловимое, тут же вылившееся в деланное равнодушие:

   – Что ж, спасибо. А то как же моя волшебная красота без зеркала?

   Ироничное высказывание говорило об отсутствии женского тщеславия, хотя о собственной привлекательности Ольга не мола не знать. Писаной красавицей она не казалась, да и не пыталась казаться – явно было не до того! – но обладала хорошей фигурой, сочетавшей хрупкость с нужными округлостями и умеренно развитым мышечным рельефом, фарфоровой кожей, миловидным лицом с тонкими и правильными чертами. Сколько ей лет? Наверняка у Андреича записано в тетрадке с паспортными данными, но и без документов можно сказать – от двадцати до двадцати пяти, не старше... Фарфоровая кожа даже на лице, без признаков летнего загара, указывала на то, что скитания с рюкзаком за плечами – отнюдь не постоянное времяпрепровождение загадочной ночной гостьи.

   Кроме того, Андреич утверждал, что внезапно покинувшая кемпинг девушка-бэкпэкер – фотограф. Где ж камера, фотоаппарат? В рюкзаке? Вряд ли. Для какой-никакой аппаратуры (если это не смартфон, а фотограф не назвал себя оным для красного словца) всё-таки нужен отдельный чехол, бокс, что там ещё? Хотя – кто знает…

   Был и другой повод задуматься, какая-то беспокойная тоненькая ниточка, начало и конец которой ведьмин внук пока не мог нащупать, но клубочек-то вот он, под рукой, разматывается!

   – Почему ты решила, что выход ночью к палатке – моя работа? – вполголоса, без настойчивости, спросил Макс. – Я ведь никакой не тёмный маг, что бы ты там не думала. Магия у меня есть, да… Музыкальная, только какая-то корявая, самому непонятно. То, что ты озвучила – убийство и калечащее заклятье, – действительно правда. Мне больно признавать, но о результате не жалею. Я даже больше скажу, это были не спонтанные действия, а итог выслеживания жертвы на протяжении длительного времени. Кто стал жертвой? Тоже скажу честно – назовём его серийным убийцей. Кого?.. Если интересно, я поделюсь. После твоего ответного шага.

   Ольга упрямо молчала, по-прежнему избегая прямых взглядов в сторону собеседника. Её тонкие пальчики маленькой, крепкой, но красивой кисти потянулись за печеньем, деликатно взяли одно, отряхивая в пакет крошки, а потом – по-детски опустили край лакомства в чай. Коротко обрезанные ноготки овальной формы были не в лучшем состоянии, как и сами руки – царапины, заусенцы, местами слегка ободранные костяшки пальцев. Следы то ли драки, то ли тяжёлой работы, то ли выживания в лесу, для чего не хватило опыта?.. Максим мысленно вздохнул и подумал, что госпожа Гетте, как хозяйка Дома моды, очень быстро построила бы расслабляющий и развязывающий язык маршрут для переставшей быть чумазой, но оставшейся напряжённой и в меру сердитой особы: от ванной комнаты со всякими «присадками» по рецептам Фата-Морганы до уютной кухни с гораздо более приятным и полезным завтраком, чем вчерашний шашлык, годящийся для ублажения мужских желудков.

   – Обмен информацией – дело добровольное, – закончил парень, двигая по столешнице пакет с печеньем по направлению к Ольге (к большому неудовольствию Аристарха, который готов был закопаться в крошки не только клювом, но и головой в целом), – и, может быть, необходимое нам всем?

   Фома, завершающий трапезу с каменно-нейтральным выражением лица, мог бы восторженно аплодировать своему другу-подопечному, если бы был склонен к экзальтации. Ведьмин внук показывал пример образца сдержанности и рассудительности – то, чего напрочь был лишён недавней зимой. Максим Орлов сильно изменился, и эти изменения как будто день за днём выходили на какой-то качественно новый уровень. Бывший рыцарь отодвинул кружку, собираясь в свою очередь сказать несколько слов недоверчивой девчонке (скорее всего, имеющей полное основание для недоверия), но тут любимец леди Изольды исчерпал лимит молчаливого клевания крошек.

   Бдительный к деталям и по-хозяйски рачительный жако тут же намекнул на то, что «хоть и мор-р-рж, но пор-р-рядочный, Андр-р-реич» хотел бы вернуть «Вудпекер-р-ру» полторы тысячи рублей за неустойку с отдыхом в той самой палатке на берегу, которую заняли новые туристы, пострадавшие от непонятного вмешательства…

   – … всё испор-р-ртили собакообр-р-разные! Но пар-р-рус! Пор-р-рвали пар-р-рус! – в волнительных воспоминаниях о собственном подвиге Аристарх перешёл на песенный язык под изумлённым взором девушки, с лица которой мгновенно сбежал нежный румянец, только что расцветающий вместе с чувством насыщения.

   В таланте артистичному попугаю не откажешь – в трёх сценках он изобразил вчерашнее происшествие так, что зрительницу зацепило до глубины души и восковой бледности.

   – Кто испортил?! Порвали – кто?! Собакооб…

   Ольга не договорила, как будто язык у неё прикипел к нёбу. Явно не от горячего чая, в котором полностью утонуло выпущенное из тонких исцарапанных пальчиков забытое овсяное печенье. Несостоявшаяся поджигательница леса с каким-то обречённым ужасом смотрела на то, что ускользнуло от внимания сразу после пробуждения – свежую склейку-заплатку на пологе палаточного домика. Из-за стола девушку буквально сдуло.

   – Я ухожу! – крикнула она из палатки, куда определённо кинулась за рюкзаком. – Они вернутся, и вам всем тут тоже не советую оставаться, неважно, кто вы такие!

   – Аристарх! Ты точно хочешь стать запечённым попугаем! – погрозил пальцем Фома оскандалившемуся жако, и перешёл с обвиняющего шёпота на громкий голос, призывающий к спокойствию и бодрости духа. – Сударыня, вы нуждаетесь в защите, значит, никто вас не бросит, можете поверить.

   «Иди, приводи деву в чувство!» – без слов подмигнул рыцарь приятелю, но тот уже и сам всё понял, кивая, делая шаг на дощатый настил в сопровождении Аристарха, коего попытался всё-таки ссадить с предплечья обратно на стол.

   Не успел.

   Не успел и Аристарх, жаждавший загладить вину своей болтливости ценным утешительным комментарием. И Фома не успел дотянуться до противомедвежьего баллончика на краю столешницы. Не успела ничего сказать нахмуренная Ольга – но шаг из палатки она сделала, появляясь перед своим ночным захватчиком с рюкзаком, лямки которого быстро натягивала на плечи.

   Перекат заливистого свиста прокатился по поляне, эхом отразившись от поглотившего пронзительно синее небо зеркала озёрной воды. То есть, будь слушатели расслаблены, как публика в театральном зрительном зале, они бы успели и оценить переливы, и насладиться грандиозным эффектом эха, и так далее.

   Но не в этот раз.

   Первые же миллисекунды звука сопровождались внешними действиями, а именно – нападением. Резким, непредсказуемым, ибо нападавшие словно вывалились из воздуха с трёх сторон, занимая выгодные позиции и не давая осаждаемым простора для манёвра. На месте они не стояли, и уж тем более, избежали атрибута плохого кинобоевика – громогласного предупреждения или предвестников атаки.

   Сорвавшийся с руки Максима фамильяр сразу признал собакообр-р-разных, ринувшихся на палатку со стороны леса и сбоку от берега, но боевой клич застрял у жако в клюве, а намерение повторить вчерашний налёт высшего пилотажа не было реализовано, ибо странные близнецы в спортивных костюмах на бегу претерпели трансформацию – мгновенную, непостижимую, отталкивающую и страшную. Их условно-человеческая внешность как будто сворачивалась внутрь тел вместе с одеждой, противоестественно проваливаясь сама в себя. То же, что разворачивалось наружу, не было человеком даже близко. Лагерь на берегу озера атаковали два пса, созерцание которых поставило бы в тупик заводчиков доберманов-пинчеров. Во-первых, размеры и мышечная масса псов почти в два раза превышали установленные стандартом породы рамки, а во-вторых, создавалось ощущение, что острых зубов в удлинённых пастях куда больше, чем положено. Этим странности не заканчивались… На ходу один из псов буквально прошил своим телом скамейку рядом с деревянным столом, разбив в щепы и даже не заметив. Стол он тоже зацепил и частично снёс, не посчитавшись с крепким деревом, так что всё было сметено со столешницы наземь, а Фома потерял равновесие, но благодаря тренированности вскочил на ноги со второй скамейки, вооружаясь тем, что попало под руку – складным туристическим табуретом и дико сожалея о том, что телескопическая дубинка осталась в палатке, а травматический пистолет – в бардачке внедорожника.

   Табурет ударил по хребту добермана с такой силой, что обычная собака была бы обезврежена из-за перелома позвоночника, но этот пёс всего лишь издал короткий огрызающийся визг и продолжил бросок как ни в чём не бывало, тогда как табурет прекратил существование, разлетевшись на три части.

   – В машину! – крикнул озадаченный рыцарь в спину вступающего на дощатый настил Макса, но призыв опаздывал по нескольким причинам.

   Максим, увидевший прямо перед собой расширенные зрачки серых глаз, выбросил вперёд правую руку, крепко хватая за рукав «энцефалитки», и интуитивно рванул на себя Ольгу, уводя её с линии атаки ближайшего добермана, промахнувшегося и улетевшего в воду.

   – Бер-р-регись! – гаркнул Аристарх, проехавшийся когтями по коже предплечья своего хозяина и бесстрашно перебирающийся на спину, в зону ворота футболки, где вцепился намертво и приготовился отражать удары сзади. – Пр-р-рикрою! Смотр-р-ри впр-р-раво! Ор-р-ружие бер-р-ри!

   Ведьмин внук не сплоховал, ныряя вниз корпусом и хватая с раскладушки Фомы телескопическую дубинку. Места для размаха почти не было, да оно и не требовалось – дубинка пригодилась для хвата сомкнувшихся челюстей огромного пса. Хватило ненадолго, потому что дубинка была перекушена пополам, будто собачье печенье, а потом… Максим почувствовал острую опоясывающую боль вокруг правого запястья, его дёрнуло и отбросило вбок. Парень смог устоять на ногах и не упал благодаря тому, что маленькая, крепкая, исцарапанная и весьма сильная кисть напрягшейся руки сцапала его за то, что оказалось ближе – ремень джинсов. Заводчики доберманов могли бы в ужасе плевать через плечо в попытке отпугнуть нечистую силу, потому что источником боли для Макса стал язык собакообразной твари, избавившейся от остатков дубинки в челюстях – упомянутый орган выстрелил вперёд на добрые полметра и петлёй сомкнулся вокруг руки человека. В голове Орлова мелькнула абсурдная в данной ситуации мысль – как хорошо, что свояк Андреича вчера вечером ушёл вместе с Барсом, потому что у алабая вряд ли был бы шанс уцелеть в бою с такими противниками. А у тех, кто в палатке, есть ли шанс?!

   – Твою ж…

   Эту нехитрую фразу выпалили все трое: Макс, Ольга и даже Аристарх, ухитрившийся обойтись без единой буквы «р» в словесной конструкции. Перетягивание языка, от прикосновения которого у парня быстро онемела вся рука, закончилось благодаря отважному фамильяру, высунувшемуся из-за плеча хозяина и вцепившегося клювом в живой аркан. Брызги крови, леденящий вой, разгорающиеся красным, как угли костра, глаза твари – но главное, результат был достигнут! Максим почувствовал свободу, хотя правая рука отказывалась слушаться вовсе. В этот момент раздался звук, который в других обстоятельствах довёл бы любого музыканта если не до инфаркта, то до белого каления.

   – Н-на!..

   За ремень Орлова никто больше не держал. Обе же исцарапанные девичьи руки пошли в ход, подхватив с дощатого пола «Матон», бережно упакованный в чехол, и со вкусом опуская дорогостоящий инструмент на голову того добермана, что покинул водоём и ломанулся на помощь своему близнецу, неистово брызгая слюной из изрыгающей низкий вибрирующий лай пасти. Гитара выдала жалобный стон от подобного бесцеремонного обращения, а следом – второй, поскольку полетела на пол, ибо одна из исцарапанных девичьих рук вынула некий предмет из наружного кармана рюкзака… Теперь всё, что было внутри палатки, пришло в движение и беспорядок, разлетаясь в разные стороны под напором вертящихся тел, создавая дополнительный хаос и путаницу, в которой что-то вдруг хрустнуло в сжимаемой правой кисти Ольги в тот миг, когда палаточный домик не устоял и завалился вбок, вырывая крепления-колышки с мясом и сбрасывая с настила в воду экологически чистую новомодную панель с солнечной батареей.

   – Твою ж…

   А вот это уже было произнесено одним голосом, женским, дрогнувшим от новой неприятной неожиданности – никак не меньшей, чем ночная встреча в кустах с тёмным отродьем. И тут же завалившаяся, растерзанная и превратившаяся в месиво вещей палатка стала тихой, потому что свара внутри прекратилась. Некому было драться, хватать языком или зубами, бить гитарой или клевать от всей птичьей души. Палатка опустела от людей, фамильяра и адских псов, пропавших в неизвестном направлении. Продолжалась борьба в палаточном домике от силы секунд десять – двенадцать, и это вовсе не значит, что снаружи Фома пребывал в бездействии. Приблизиться к дощатому настилу бывший рыцарь не смог, потому что, отбросив ошмётки табурета, сразу схлестнулся с третьим нападавшим – рослым плечистым мужчиной в длинном летнем плаще, чьи золотистые волосы отрастающих кудрей сверкнули молнией в солнечных лучах погожего летнего дня.

   Двое гигантов сшиблись, с удивительной для их физической мощи скоростью обменявшись ударами тяжёлых кулаков, практически не достигшими цели, поскольку оба бойца грамотно ушли от прямого попадания; один – в солнечное сплетение, второй – от комбинации-двойки, способной свалить наземь борца в тяжёлой весовой категории. Тут же состоялся новый заход с обманными выпадами, попыткой захватов за одежду и стремительным отскоком назад, в выжидательную позицию – с нулевым поражающим результатом, указавшим на равенство в силе и ловкости.

   – Хороший воин! – коротко, с одобрением и знанием дела бросил непрошенный гость. – Но это ничего не изменит.

   – Посмотрим, – столь же коротко ответил Фома.

   Пауза во внезапно наступившей тишине пробудила в мужчинах нечто общее, роднящее если не идентичностью воспоминаний, то какой-то непонятной стороннему наблюдателю ностальгией. Над кромкой озёрной воды в замершем без единого дуновения ветра лесу пронёсся секундный морок-мираж, состоящий из звуков и неясных картин сражения: криков, бряцанья оружия, лязга стали о доспехи, лошадиного ржания и смазанных безликих теней, жаждущих крови, победы и славы. Мужчины вздрогнули, уставившись друг на друга – и сейчас же наваждение, существующее лишь в воображении обоих, сгинуло в прибрежных камнях.

   – Ты из тех, кто воюет под знаменем властителя, – без малейших сомнений заключил человек в плаще.

   Фома вежливо и с достоинством склонил голову, признавая справедливость предположения, и добавил, повторяя только что услышанную фразу:

   – Ты из тех властителей, чьё время прошло. Но это ничего не изменит.

   – Да будет так. Поединок? – в голубых глазах мелькнул огонёк азартного интереса, дёрнулись в хищном оскале улыбки уголки губ. – До кровопролития, кто первым ляжет или… насмерть?

   – Как пойдёт, – без позёрства проговорил Фома, разогревая мышцы плечевого пояса короткими быстрыми рывками. – Если ляжешь живым, скажешь, с какого резону властителю гонять с жуткими тварями не выспавшуюся, ошалевшую от преследования деву?

   А этот словесный удар, как ни странно, цели достиг, задел за живое, хотя непрошенный гость сделал над собой колоссальное усилие, дабы сдержаться и не вспылить. Именно сейчас в завалившейся пустой палатке всё стихло – это стало ясно и Фоме, и его противнику.

   – У властителей свои забавы, даже у бывших. Так ведь если твари догонят без меня, – хмыкнул последний, оглаживая свою золотисто-рыжую бородку и готовя ответную уязвляющую любезность, – девчонку только помнут слегка, чтоб знала своё место. А смазливого щенка, что явно сейчас с ней, твари могут порвать в клочья, если хозяйка, положившая на щенка глаз, не вмешается. Догадываешься, что адскими тварями владеет отнюдь не девчонка, которую в любом случае найдут.

   – Значит, насмерть не исключается. – Бывший рыцарь как ни в чём не бывало пожал плечами. – А потом разберёмся, что там за хозяйка...

   Словесный обмен турнирными уколами был окончен. Противники отступили на шаг и бегло, но без суеты, оценили друг друга внешне. Рост, стать, телосложение – ни в чём не уступал один другому. Летний плащ был небрежно сброшен наземь; незнакомец, не сводивший с Фомы немигающего холодного взгляда голубых глаз, расстегнул и отправил вслед за плащом льняную рубашку, демонстрируя отменный атлетический торс, затем медленно развёл в стороны руки и дважды развернулся вполоборота. Показал, что нет оружия, в том числе – за ремнём и поясом джинсов сзади. Фома быстро стянул через голову футболку, отвечая такой же демонстрацией и справедливо полагая, что его собственные штаны из полевого туристического комплекта гораздо свободнее джинсов – и это неплохое преимущество. Заминка была минимальной; и секунды не прошло, как поединщики сшиблись снова, ринувшись друг на друга из открытой стойки, свидетельствующей о достаточном опыте и прекрасном чувстве дистанции. Оба пытались вытеснить друг друга с центральной прямой в кулачной схватке, вынудить наносить удары по круговым траекториям так, чтобы соперник терял время на дополнительный замах в ущерб силе и точности.

   Изначально физические кондиции и скорость реакции были равны. Но голубоглазый охотник на ошалевших дев не имел возможности в своём давнем прошлом смотреть трансляции спортивных состязаний в различных видах единоборств, как это регулярно делал Фома, проходивший дополнительную подготовку в охранном агентстве. Зато бывший рыцарь проигрывал по применению обманных приёмов, так что воображаемый счёт, кабы его кто-то вёл, не мог привести к явному перевесу… А если бы условием прекращения битвы было первое кровопролитие, то она закончилась бы на третьей минуте. Разбитая и вспухшая губа – с одной стороны, рассечение брови – с другой. И неизвестно, сколько бы ещё продолжалось взаимное молчаливое утюжение друг друга мордой вниз по узкой полосе прибрежного песка, если бы…

   Если бы не явление маленького водяного вихря над водой у самого берега. Пляска прозрачных капель, дерзко сияющих на солнце под полным штилем, сложилась в вытянутую воронку, что изогнулась куполом, а затем – раскрылась, выпуская, как диковинную бабочку из цветка, женскую фигуру. Не видение, не тень, а существо из плоти и крови. Влага на миг пропитала и утяжелила складки облекающей весьма соблазнительное тело материи – широкой накидки с капюшоном, длинного платья гиацинтового оттенка, в тон глазам, – и обласкала опавшие плащом шелковистые чёрные волосы. Озёрная вода струилась по коже, оттенённой тёплым и ровным загаром, стекала с кончиков пальцев, блестела на ресницах. Вряд ли кто-то из распалённых схваткой мужчин, плетущих обоюдную сеть контратак, выпадов, ударов и захватов, обратил внимание на бесшумный визит красавицы из озера, осеняющей пространство вокруг себя стряхивающими воду жестами рук.

   – Мужики, чтоб их… Дети! – тихонько фыркнула себе под нос красавица не без высокомерного пренебрежения, завершая пассы руками и между делом полностью избавляясь от малейших следов воды на теле и одежде.

   Шагая по песку, а затем по траве изящными узкими босыми ступнями, она мимоходом рассталась с исчезнувшей в никуда накидкой и трижды поменяла наряд, пока не предстала в голубом льняном костюме, состоящем из широких брюк и жакета, под которым деликатно, но без ложной скромности, мелькнул белый шёлковый топ с глубоким декольте. Светлые летние туфельки на высоком каблуке не были помехой передвижению по грунту, они не проваливались в песок и почву, даже не оставляли следов, потому что песчинки и травинки расправлялись за каждым шагом. Обойдя вспаханный дракой участок, присмотревшись к раскуроченной палатке, внедорожнику, каким-то ей одной известным невидимым объектам, и остановившись у сиротливо лежавшей на углу настила гитары в чехле, красавица сочла нужным деликатно и мелодично кашлянуть, сообщая о своём присутствии.

   – Хватит! – заявила она, щёлкнув пальцами с безупречным нюдовым маникюром.

   Взвесь мерцающих водяных капель плотным облаком окружила поединщиков, заставив замереть в недвусмысленных позах, свидетельствующих о том, что выброшенный нижним апперкотом кулак хозяина внедорожника сейчас отправит в нокаут соперника, в чьей обороне открылась брешь. Взгляд гиацинтовых глаз, словно острый скальпель, прошёлся по лицу и фигуре Фомы, изучая и безжалостно анатомируя каждую клеточку тела.

   – Обероновы шуточки… – сквозь зубы прошипела красавица, на чьих скулах вспыхнул румянец безотчётной, инстинктивной, много лет копящейся злобы. – Струна из библиотеки сердечного хлама, да?.. Тебе тут не место, рыцарь… Возвращайся, откуда пришёл…

   На доли секунды светлые глаза обездвиженного колдовством рыцаря-попаданца ожили, озаряясь острым разочарованием, пониманием и глубоким сожалением о том, что ничем он не сможет помочь другу – ни сейчас, ни, вполне возможно, никогда.

   Фома исчез.

ГЛАВА 6.

Погоня и трофей

   – Можешь двигаться, Дик. – Ухоженные пальцы, дирижируя хлопотливым, но таким послушным оркестром водяных капель, заставили серебристую взвесь пройтись по второй замершей мужской фигуре, чтобы потом растаять, испаряясь от соприкосновения с напряжённым телом. – Без мордобоя никак нельзя?! Что, Ричард?! Захотелось потешиться дракой?!

   Бывший противник рыцаря-попаданца дёрнулся, воспроизводя остаточное движение ухода с линии удара, запаздывающее, подтверждающее факт угрозы нокаута, окажись Фома на прежней позиции. Тем не менее, первое, что с рычанием выпалил тот, кого назвали Ричардом, было полное досады возражение:

   – Вот… что ты наделала, ведьма? Зачем?! Какой славный боец!

   Красавица возвела гиацинтовые очи горе, а потом выстрелила взглядом в мужчину, который утирал тыльной стороной кисти кровь, обильно вытекающую из разбитого, но вроде бы не сломанного носа. Молодая женщина в элегантном льняном костюме была ниже ростом того, к кому обращалась. Она отнюдь не являлась миниатюрной куколкой, макушка находилась вровень с плечом гиганта. Зато взор яркой брюнетки имел если не физическую, то ментальную направленность «сверху вниз» и выражал куда больше, чем небрежно брошенные слова:

   – Он едва не своротил тебе челюсть. И сделал бы это, если бы не моё вмешательство.

   – Благодарности не жди! – проворчал в бородку Ричард, поднимая и отряхивая рубашку: – Это надо отдать прачке. Дожил! Баба влезла разнимать поединок! Да как! Да хоть ты сама Моргана, хоть кто! В моё время бабы были скромнее…

   Наконец-то прозвучавшее имя яркой брюнетки – единственное из всей фразы слово, подхваченное эхом, – было пронесено, аукаясь, над неподвижно-тягучей гладью озера. Прочие слова потонули в густом и плотном воздухе, как в гигантском стакане, стенки которого были созданы всё той же водяной взвесью вокруг прибрежного участка кемпинга.

   – Как бы не так.

   Молодая женщина бесшумно подошла и встала рядом, вынимая из кармана летних брюк чистый белый платочек и прикладывая его к разбитому носу мужчины недрогнувшей рукой. Очевидно, вид крови Моргану никак не смущал. Вторая её рука уже деловито отряхивала песчинки с мужской рубашки. Потом обе руки настойчивыми, ласкающими, и одновременно – усмиряющими движениями прошлись по лицу Ричарда, шее, мощным мышцам груди, покрытой жёсткой порослью светлых, рыжеватых волос. Итог? Пуговицы застёгнуты, воротник небрежно и стильно распахнут, кровь остановлена, припухлость на переносице стала меньше, равно как и синяк, наливающийся под левым глазом. Но голос Морганы не слишком-то соответствовал заботливым жестам. Он был столь же холоден, как и гиацинтовая глубина прекрасных глаз, а ответная колкость не заставила себя ждать:

   – Как бы не так, Дик. Обычное мужское заблуждение, будь ты хоть Львиное Сердце, хоть чьё другое. Я могу, не напрягая память, озвучить длинный список тех, как ты говоришь, баб, именем которых вешали, резали и жгли – при всей их репутации скромниц. Так что перестань брюзжать и давай уйдём отсюда. Нам пора.

   Недоверчиво усмехнувшись, мужчина покачал головой.

   – Дурные на голову адские псы пропали вместе с детишками и чудной болтливой птицей. Это не по плану или я что-то путаю? Так что твоё эффектное появление из водички явно запоздало.

   Нимало не возмущаясь, Моргана позволила себе улыбнуться. Вряд ли её улыбка обманула спутника, над которым молодая женщина имела непостижимую, весьма тяготящую мужчину и раздражающую по этой причине власть. Контраст улыбки с выражением дивных гиацинтовых глаз был таким же, как и с заботливыми движениями рук минутой ранее.

   – План потерпит коррективы, вот и всё. Белобрысая паршивка, похоже, испортила артефакт, но сейчас это мне на руку. Никто не уйдёт дальше Лабиринта, они все там, оттуда достать проще. Ланселот оставил метку на музыканте, я чувствую! Хороший пёсик, он загонит дичь в ближайшее время. Я только подберу трофей. Галахад идёт по следу девчонки, пока его метка не зажила – а она не зажила, слишком мало прошло времени... Да я бы содрала её белёсую шкуру, если бы девчонка не была ещё нужна!

   Может быть, имена прославленных в легендах рыцарей, превратившиеся в собачьи клички, и покоробили слух бывшего короля, но виду тот не подал, не утратив привычки контроля над эмоциями и после возвращения собственных останков к весьма спорной новой жизни. Неуловимо быстро он сгрёб в охапку и облапил не сопротивляющуюся, но такую обманчиво-податливую яркую брюнетку, которая даже в объятиях, похожих по силе на медвежьи, ухитрилась разместиться с минимальным ущербом для легко мнущегося льняного костюма.

   – Зачем тебе, колдунья, сии глупости, – низко, с хрипотцой, прогудел Ричард, в быстром поцелуе склоняясь над запрокинутой назад шеей красавицы, – если ты можешь жить в своё удовольствие в дивном новом мире, а? И чем отличается смазливый мальчишка, за которым сейчас гонится Ланс, от прочих твоих выкормышей, готовых встать на задние лапки и творить магию по команде, как ручные зверьки?

   Моргана не поддалась соблазну хрипотцы в мужском голосе, не ушла от поцелуя, но и не ответила на него, ускользая из медвежьих объятий с лёгкостью шёлкового шарфа, продетого сквозь перстень.

   – Затем, что мне до новолуния нужен другой мир, Дик, – с яростью ответила она, не отводя взгляда недобро блеснувших гиацинтовых глаз. – Другой! Облачная Вселенная, носящая моё имя! Та, что у меня отнята! А потом мне поклонится и этот мир, дай срок.

   Погожий летний день померк, укрытый плотной пеленой набежавшего на солнце грозового фронта.

   – И чтоб ты понял, в конце концов, – проговорила молодая женщина, пытающаяся справиться с невольно прорвавшимся ядом в голосе, – мальчишка отличается от выкормышей тем, что они просто натасканы, ничем не лучше Ланса и Гэла. А он – природный, подлинный носитель магии, как и я сама! У него настоящий фамильяр, но магия, как сырое тесто, лепи что хочешь. Откуда, как, кто его таким сделал?! Он мне нужен!

   Край тяжело набрякших чернотой туч прорвался острым проблеском далёкой молнии, такой же быстрой и безмолвной, как ухмылка, исказившая прекрасное женское лицо.

   – Царство фей снова станет таким, как его знали и боялись смертные. Пусть же увидят, что Моргана Пендрагон возвращает своё!

   Взметнувшийся вихрь водяных капель поглотил и в мгновение ока смёл с берега мужчину и женщину. Через полчаса убегающие от грозы пополам с неистовым ливнем рыбаки-любители обнаружили разорённый туристический лагерь, сообщив о беспорядке в избушку администрации. А через час Андреич, не дождавшийся ни патлатого парня с татухой, ни его уважительного приятеля-здоровяка, с руганью осмотрел следы разгрома, брошенные вещи и автомобиль – и, скрепя сердце, вызвал-таки полицию из района. Позже вернулся и его свояк-егерь в сопровождении Барса, который с молчаливым достоинством понюхал воздух, да так и не переступил через невидимую границу, отделявшую многострадальный прибрежный участок от общей территории кемпинга.

***

Максим чувствовал бесконечную дурноту и головокружение. В сознании вспыхивали, как проблески кошмарного сна, фрагменты свежего происшествия. С той секунды, как в руку вцепился липкий и колючий язык твари, успешно маскирующейся под добермана-переростка, самочувствие Орлова медленно, но верно ухудшалось. Последнее, что он чётко помнил, были испуганные, но решительные серые глаза на бледном лице светловолосой девушки, которая сперва пыталась не слишком-то умело использовать гитару как ударный инструмент, а потом… потом что-то хрустнуло в неловко сжатой ладони. Парень мог бы с уверенностью сказать, что видел осколок стекла и порез, быстро набухший кровью. Как будто мало было царапин и заусениц на девичьей коже… И ведь не только это…

   Макс силился поднять висевшую, как чужеродный кусок мяса, правую руку – и опять не смог. Он проделал манипуляцию с помощью левой, поднося к лицу правое запястье и пытаясь рассмотреть повреждение в странно сузившемся поле зрения.

   «Ну, увидел? Легче стало? Понял, на что похоже?»

   Вслух он задавал себе вопросы или они прозвучали в голове, определить не удалось. Зато перед глазами полыхала и наливалась багровым кровоподтёком вокруг запястья ссадина шириной в полтора пальца. Содранная кожа сочилась не кровью, а какой-то прозрачной жидкостью, словно наружу выступал неведомый яд. Что напоминает, а? Тот самый след чуть выше щиколотки, увиденный у Ольги совсем недавно и ошибочно принятый за потёртость от какой-то цепи или верёвки для привязи. Исключать всё-таки нельзя ни то, ни другое, но сейчас перед глазами маячила очень, очень похожая на травму Ольги отметина.

   Очередная порция жара, озноба и мерзких мурашек по коже правой руки заставила Макса прекратить попытку разглядывания и со стоном уронить ставшую тяжёлой, как молот, бесчувственную и бесполезную конечность. Уж лучше бы та окончательно утратила чувствительность, но боль всякий раз возвращалась, поднимаясь выше и выше, к плечу, к шее, а способность мышц слушаться – нет.

   Если сероглазой девушке пришлось переживать такое – ужасно, можно только посочувствовать. Как она с этим боролась, кто-то помог? А если вот так же, как ведьмин внук, страдала от боли в полном одиночестве?.. Как смогла двигаться с онемевшей ногой? Где же сейчас Ольга, что с ней? Как бы загадочная девчонка ни честила своего захватчика «тёмным отродьем», она не дала ему упасть в самый уязвимый момент, после того, как Аристарх вцепился клювом в язык добермана. И что с отважным жако, жив ли?! А ведь в самом деле, пернатый друг сойдёт за птицу счастья, его смелое вмешательство уже дважды принесло Максу если не спасение, то явную отсрочку от худших неприятностей!

   – Изольда мне голову оторвёт! И скажет родителям, что так и было! – неловко пошутил над собой парень, тут же осознавший, что для отрывания головы бабулей нужно хотя бы донести до неё свою голову вживую, вместе с телом, которое, кстати, непонятно где находится в крайне ушатанном физическом состоянии.

   Кстати, где это «где»? Сидит ушатанное тело в какой-то луже на холодной земле, джинсы промокли, футболка, волосы… В кроссовках хлюпает вода – значит, давно сидит или брело-брело тело, да и шмякнулось на задницу, где сочло приемлемым. Вокруг – серые дождевые сумерки и нагромождения камней пополам с какой-то карликовой растительностью исковерканных, приземистых кустарников. Ни ветерка, ни комара, ни птицы, ни звука. Даже невозможно понять, тепло или холодно. Что за место?! Ни одной живой души рядом – ни Ольги со свежим порезом маленькой крепкой ладошки, ни любимца госпожи Гетте, ни Фомы, а ведь он-то, скорее всего, вступил в схватку со свистуном в летнем плаще, почему-то Максим был убеждён… И обеспокоен предположением, как никогда! Что-то снова кольнуло в средостении, лишая воздуха, напоминая о некстати занывшем сердце, которое билось то слишком быстро, то проваливалось куда-то вниз, как бывало во сне в последние недели. Неужели с Фомой случилась беда?! Макс скрипнул зубами от бессилия пополам с очередным всплеском пульсирующей боли. Рыцарь-попаданец не даст себя в обиду, сомневаться не приходится! Но если он не один на один в бою, или адские псы набросятся с двух сторон, то…

   А вот и звук. Два! Да таких, что здоровая левая рука начала шарить в грязи рядом с ушатанным телом, пытаясь нащупать подходящий по размеру камень.

   Чваканье по раскисшей грязи четырёх собачьих лап. И рычание. Тихое, утробное, захлёбывающееся слюной в жаждущей реванша злобе. Никакого подходящего камня, они слишком большие, чтобы поднять одной рукой! По крайней мере, Фоме не пришлось драться с двумя собакообразными тварями, потому что одна из них где-то здесь, поблизости!

   «Соберись, слушай…»

   Максим напряг оба своих слуха – и обычный, и магический музыкальный. Где-то там, слева, ступают лапы, раздаётся рычанье добермана-переростка, и оттуда же струится, как прокисшая жижа из разбитой посудины, омерзительная и противоестественная музыкальная аура. С такой ведьминому внуку опять же не приходилось сталкиваться! Сейчас она принадлежит не животному, не собаке, а чему-то другому, как будто собранному из ошмётков разных существ созданию! Почему аура перестала быть истинно собачьей?!

   «Да потому что это оборотень, дурак… В ином обличье у него другой музыкальный отпечаток…»

   Осознание факта не покоробило, не удивило и не вызвало бурю протеста. Чему удивляться-то? Существуют феи и целая сеть миров меча и магии под облаками Фата-Морганы – волшебство, на которое откликается душа, ждущая, как в детстве, доброго чуда. Зло тоже есть – убивающие ради исполнения желаний вишеры и те среди людей, кто пользуется их услугами … А вот ещё одна разновидность зла, адский пёс, идущий по следу и дышащий в спину.

   Да, в спину, потому что нового нападения Макс ждать не стал. Решение он принял ещё до того, как окончательно расслышал рваный и хаотичный набор нот музыкальной ауры. Превозмогая слабость, волны боли и приступы тошноты, парень шёл и шёл куда-то среди кажущихся естественным рельефом камней и приземистых мелколистных кустов. Оскальзывался в грязи, падал на колени, кое-как поднимался и снова шёл в пелене то ли тумана, то ли дождевой мороси, полагаясь лишь на сузившееся до предела туннельное зрение и обострившийся слух, подсказывающий, что в подступающей темноте четвероногий преследователь держится всё на том же расстоянии, не приближаясь и не удаляясь.

   Дорога отупляла. Сознание мутилось, с каждым шагом смешивая свежие воспоминания со всем ранее пережитым, путая, подменяя, лишая уверенности в их подлинности. И когда впереди забрезжил какой-то свет, а грязь под ногами превратилась в укатанный гравий на дорожной обочине, Максим не почувствовал ничего – ни радости, ни облегчения, ни того, что аура добермана-оборотня перестала сопровождать каждый шаг на каком бы то ни было расстоянии.

   Адский пёс отстал? А под ногами асфальтовое шоссе? Быть такого не может, в округе на добрые полсотни километров из дорог только грунтовки и гравийки, Сортавальское шоссе лежит в стороне!

   Звуки, запахи, промозглая прохлада дождливой белой ночи – какой она должна быть, а не непонятного суррогата темноты и серости! – всё навалилось разом вместе с визгом тормозов, ослепляющим светом фар и оглушающим автомобильным гудком.

   – Да это что такое?!

   Женский голос. Раздражённый и испуганный одновременно. Но приятный, между прочим. Роскошное меццо-сопрано, сильное, зрелое, но судя по звучанию, оно принадлежит молодой женщине или девушке, а ещё… диапазон способен сыграть и в верхнем серебряном регистре, если придётся… Восторг, а не голос… Из меццо в лирико… Такое разве бывает?!

   От автора: Не бывает. Лирическое сопрано с диапазоном: до первой октавы – «ре», «ми» третьей октавы, меццо-сопрано с диапазоном: от «ля» малой октавы до «ля» второй октавы.

   «У меня бред…»

   Максим покачнулся, собираясь отойти в сторону и идти, брести дальше – куда-то, где Фома, Аристарх и Ольга, возможно, в беде куда большей, чем он сам с недействующей правой рукой, дурнотой в голове и кошмарным псом, наступающим на пятки.

   – Вы куда, молодой человек? Вам нужна помощь… Вызвать скорую… Ох, тут сети нет, именно когда необходимо, её нет… Я помогу…

   Женский голос больше не был раздражённым, а к испугу добавились мягкие, окутывающие, заботливые интонации. Накатившая слабость заставила парня опереться на подставленное плечо и устыдиться, что от прикосновений на светлой ткани жакета остаются следы грязи и непонятной жидкости, сочащейся из круговой ссадине на запястье.

   – Да у вас травма!

   Тонкий, чарующий аромат каких-то духов с горчащим травяным нюансом, тёмные волны блестящих волос, дрожь по телу…

   – Я вас напугал… мне надо идти… Там адский пёс, где-то сзади… уезжайте отсюда… а где кемпинг на берегу озера, в какой стороне?

   Максим хотел отстраниться, но от слабости запутался в собственных ногах и неминуемо упал бы, если бы перед ним не распахнулась автомобильная дверца.

   – Я никуда не отпущу в таком состоянии! Нужно в стационар. Едем!

   Меццо-сопрано с торжеством завершило свою партию, не прибегая к секретному виртуозному пассажу в исполнении сопрано-лирико, хотя готовилось при надобности пустить в ход полный колдовской диапазон. В навалившемся беспамятстве перед глазами Макса всё смешалось и погасло.

***

Говорят, после забытья, не связанного с обычным сном, сознание возвращается медленно. Ничуть не бывало! У Максима Орлова не имелось опыта выхода из наркоза или тяжёлой лихорадки при гриппе, он и в детстве-то практически не болел ничем, кроме на ура проходящей простуды. И сейчас он открыл глаза, просыпаясь после какого-то периода покоя без малейших сновидений. Правда, через темноту порой пробивался женский голос удивительно приятного тембра. Разновидность сна такая? Голос задавал вопросы, уточнял, искренне интересовался – а может, и сам что-то рассказывал, убаюкивал, делился… Также музыкант то и дело чувствовал на губах привкус какого-то напитка – его не получалось идентифицировать, но приходилось проглатывать, впрочем, без напряжения или отвращения. К тому же, к приятному голосу прилагалось нечто удивительное, примиряющее с затяжным пустым сном – чья-то восхитительно сложная и многогранная музыкальная аура, которая сама по себе ласкала слух, заставляя отступить непрерывное ощущение вновь и вновь переживаемой утраты, смягчая боль, как лекарство утоляло бы физическое страдание.

   Аня. Анечка. Ани больше нет…

   – Аня! – тихо вскрикнул парень, окончательно выныривая из тёмного омута и садясь в постели, находящейся в совершенно незнакомом помещении.

   Большая просторная комната в светлых тонах отделки: белый, лавандовый, бежевый, серый, тёплый древесный. Встроенная мебель, офисного вида жалюзи на единственном окне. Строго, функционально, на вскидку дорого, минималистично и несколько обезличено, как бывает в гостиничных номерах крупных отелей и больничных палатах частных клиник. Последняя ассоциация вызвала досадливую мысль об отцовской работе, и Максим нахмурился. Что, больница? Недавно он сбежал из одной такой, куда «скорая» доставила прямо с зимней питерской улицы, в предынфарктном состоянии, как всполошился молодой дежурный врач… Но очухавшийся пациент сбежал, когда интуитивно постиг неизбежное и самое страшное – возлюбленная мертва, а отнявшая её жизнь нечисть где-то прячется, и никому нет дела… Что же было потом? Выгоревшее на обоях съёмной квартирки чёрное пятно под обезумевшим взором глаза с бездонным колодцем на дне зрачка, и погоня, погоня… А после что? Никто ведь не хватится Анны, её легенда – атрибут бытия живой феи на Земле, – скоро исчезнет, о ней помнит лишь не чужой Фата-Моргане Макс, так и не ставший безутешным вдовцом, потому что не успел вступить в брак…

   Неужто сердце всё-таки подвело, отец ведь нехотя упоминал, что в семье есть что-то наследственное, но тему не развивал.

   Значит, частная клиника? Где-то прихватило пламенный мотор, нашли Орлова на улице, вычислили родню по паспорту и устроили благодаря связям отца? Вполне вероятно, но… Не очень-то соглашалось принять такую версию обнажённое тело в обычной физической форме молодого здорового парня, без катетеров в венах, следов инъекций и других заметных медицинских вмешательств, укрытое тонким одеялом с приятным ароматом кондиционера для стирки. В изголовье широкой, отнюдь не больничной, кровати, лежало чистое нижнее бельё – трусы-боксёры, – и светло-серый мужской халат из толстой махровой ткани. Макс соскочил на пол (да не бывает в больницах такого непрактичного ламината! Тапочек нет, пол тёплый!) и потянулся за вещами, но…

   Тело-то бодряком, а правая рука послушалась плохо, движения кисти смазанные и неточные, плюс отчётливый мелкий тремор! С чего бы? Максим бросил взгляд и вздрогнул от неожиданности. Вокруг запястья полыхал начинающий синеть и растекаться под кожей кровоподтёк шириной в полтора пальца, покрытый какими-то свежими затянувшимися засохшими корочками, под которыми прорезался отчётливый противный зуд. Цепляли какой-то медицинский гаджет? Ерунда, таких не бывает. Что-то промелькнуло в памяти и тут же пропало – видение заживающей круговой ссадины не на своём запястье, а… где тогда? У кого Макс мог такое видеть? Почему он уверен, что видел не на руке, а на ноге, и…

   … женской?

   Мало того, за видением ссадины на чужой нижней конечности толпились гурьбой какие-то динамичные сцены, лица, события, эмоции и ещё многое другое! Слой за слоем, пролетели и – вжух! – нету. Как будто старомодную фотоплёнку чикнули в двух местах ножницами, а после склеили, но мимоходом милостиво поставили хозяина плёнки в известность, что кусок существовал.

   А рассказать, какие там кадры, не посчитали нужным.

   – Что за на хрен?!

   Парня прошиб холодный пот. Как можно играть на гитаре с полудохлой правой рукой?! Это вам не труселя натягивать и прочее, тут и левой хватит… А скрипка Ани?! Как исполнить на ней ту самую мелодию каприса, обязанную стать роковой для убийцы?! И где сами инструменты, если на то пошло?

   Ничего толком не понимая, Максим метнулся к окну, хватаясь за шнурок жалюзи – и обомлел. За толстыми тройными стеклопакетами беззастенчиво расцветал летний день в каком-то то ли саду, то ли парке. Вон, за подстриженными кустами ограда, достаточно высокая!

   – Но должна же быть зима… декабрь… – ошарашенно охнул Орлов.

   Медицинские познания парня, родители которого с детства желали видеть отпрыска продолжающим династию врачом, а вовсе не музыкантом, были достаточны для того, чтобы сполна осознать следующее. Первое – после длительной комы в течение нескольких месяцев никто сам по себе не скачет по палате в ясном сознании, адекватном владении речью и мускулатурой (рука не в счёт, тут явно последствия травмы), а мышцы вообще могут быть в хлам атрофированы. Второе – что-то определённо случилось с памятью, потому что она кажется напичканной белыми пятнами и чёрными ямами, это называется «амнезия». Но какая? Транзиторная, психогенная, травматическая, какие там ещё формы?

   Обследующий помещение Макс упёрся сперва в одну дверь, закрытую, стучал и звал хоть кого-то минуты три, да без толку, затем – в сердцах рванул вторую дверь, ведущую в совмещённую с санузлом ванную комнату, слишком большую и дорого обставленную даже для частной клиники. Зеркальная панель с грамотно настроенной подсветкой позволяла рассмотреть собственное отражение, которое с первого взгляда никаких сюрпризов не готовило. Волосы не обстрижены, собраны на мягкую резинку в хвост (опять же, в больнице в случае полугодовой комы их вряд ли бы оставили постоянной длины, которую поддерживал хозяин шевелюры – к тому же, по ощущению и виду, мыты они дня четыре назад), намёк на щетину на подбородке и по линии усов – да, имеется, примерно двухдневный, надо бриться, вот и принадлежности, всё новое, включая бритвенный станок в упаковке…

   Стоп!

   Сюрприз…

   Привыкший принимать душ после пробуждения Максим решил не изменять обыкновению. В душевой кабине (а рядом ещё и ванна-джакузи!) тоже есть зеркало, так можно и побриться. Кто бы ни были запершие дверь снаружи (родители, врачи?) – они появятся. Вряд ли во внешнем мире состоялся апокалипсис с биологическим оружием, как в какой-то старой кинокартине, а Орлов – последний выживший подопытный. Даже если это так, и сюда ворвутся люди в костюмах биологической защиты или монстры-зомби – их проблемы, пусть смотрят на голую задницу в прозрачной душевой кабине или физиономию в белой пене, как у клоуна.

   Халат упал с плеч на пол и… Вот он, сюрприз. Макс рефлекторно произвёл несвойственное ранее движение, точнее – серию движений, похожих на бой с невидимым противником: замах-выпад-удар-нырок-обман-выпад-стойка… Что?! Тело как будто само это сделало, причём с удовольствием, дабы постичь пресловутую мышечную радость, указывающую на то, что движение производится не впервые, а как будто в режиме ритуальной утренней мужской тренировки перед зеркалом. Площадь тут позволяет, можно ведь и врезать условному противнику по голени, затем – отскок, ритуал не закончен!

   Дважды стоп!

   Никогда Максим такое не делал по утрам! Драться с воздухом и получать от этого физический кайф?! Гитару, было дело, хватал сразу, чуть ли не с постели, разминал пальцы, подбирал аккорды, не отпускавшие после ярких снов! Аня, его фея и муза, смеялась, касалась поцелуем виска, могла подыграть – грациозно соскальзывала с их диванчика в съёмной квартире-студии, накидывала халат, вынимала из футляра любимую скрипку, ту самую, вишнёвого цвета… Короткая, всегда ладно сыгранная гармония часто становилась прелюдией к близости, под стать той музыке, которая окутывала обоих…

   Ани нет. Эта мысль вдруг явилась с пугающей констатацией факта – смерть принята и оплакана вовсе не неделю назад. Прошли месяцы! Неприязнь к себе самому накрыла остро, постыдно и мучительно – ты что, смирился, предал память?! Как же ты посмел! А поиск убийцы заброшен, ты сдался?

   Невидимого противника в ванной нет. Есть только собственное отражение в зеркальной панели, куда уже полетел, выброшенный вперёд с невесть откуда взявшимся умением, кое-как сжатый кулак правой руки.

   Трижды стоп!

   Память приоткрыла одну из свежих чёрных ям и тут же похоронила вновь. Что-то зеркальное билось недавно? Или ломалось в чьей-то руке? Маленькое, как и сама кисть руки, определённо женская… Звук хрустнувшего стекла и порез, набухающий кровью…

   Кулак замер в нескольких миллиметрах от зеркальной панели. Этому способствовало не только стёртое воспоминание, но и нечто увиденное, даже два «нечто». Максим понял, что в придачу к мышечной радости от хорошо проведённой разминочной серии боя с воздухом видит своё тело чуть-чуть обросшим… э-э-э мышцами. Совсем немного. Тут вот подтянулось, а тут – рельефно раздалось, как будто физические нагрузки стали привычным делом на протяжении нескольких месяцев, естественным путём, а не после пожирания стероидов и прочей пакости! В коме никто не «качается», хоть принимай фантастическую версию из кино – с биологическими опытами над бездыханным телом и монстрами. Так нету вокруг монстров! А отражений в зеркале стало два.

   Макс резко повернулся. Сначала до него дошло, что стоит почти нагишом перед тихо и незаметно вошедшей девушкой, которая столь же незаметно подняла с пола и сейчас протягивала халат запросто, без ложного смущения или жеманства. Парень молча взял предмет одежды, надел и поспешно, насколько позволяла правая рука, затянул поясом. Он проделал всё действительно молча, не боясь показаться невежливым, потому что… слушал.

   Нет, слушал он не лёгкое дыханье вошедшей! И даже не сразу обратил внимание на её внешность – нетипичную, выходящую за рамки идеальных пропорций лица, красоту. Не пытался определить возраст – если бы сделал это, то не дал бы больше двадцати пяти или двадцати семи лет. Не юная девчушка, а молодая женщина, убеждённая в собственной привлекательности – к такой определение «девушка» с лёгкостью будет применимо и в возрасте за тридцать. Простая белая блуза-рубашка и джинсы из светлого денима не были теми деталями гардероба, которые бросаются в глаза. Так что же зацепило внимание? Музыка! Макс жадно внимал индивидуальной мелодии, той самой, аура которой пробивалась сквозь черноту без снов.

   Музыкант по призванию, образованию и складу души, он боялся упустить хоть одну ноту – и среди провалов в памяти снова и снова оступался, будучи уверен, что где-то слышал фрагмент мелодии раньше, совсем недавно, в необычных и тревожных обстоятельствах, касающихся не только его самого!

   Потом он посмотрел в глаза необычного гиацинтового оттенка, окунулся в глубокие колодцы непроглядно-чёрных, наливающихся мраком зрачков… и снова вздрогнул, второй раз с момента пробуждения. Прошлой весной особое чутьё позволило не менее особому музыканту, привыкшему тщательно скрывать свой уникальный слух и непоколебимую уверенность в существование Фата-Морганы, распознать юную фею в толпе студенток консерватории… Чутьё не сплоховало и ныне, набатом сигнализируя – перед Максимом Орловым стояла фея. Но… если собрать всё нежное, весёлое, праздничное и по-детски счастливое волшебство Анны и добавить слабенькую (как он сам был уверен!) музыкальную магию её возлюбленного, да положить на воображаемую чашу весов, они бы даже не сдвинули с места другую чашу – принадлежавшую вошедшей в ванную комнату… кому?.. фее?!

   Тёмной фее – или ведьме! – обладающей невероятной магией, всех нюансов которой возлюбленный Анны даже постичь не мог, как невозможно осознать масштаб грандиозной оперы по нескольким тактам незнакомой увертюры. Его Аня была солнечным бликом, запущенным шаловливой рукой с помощью нехитрого карманного зеркальца. Обладательница гиацинтовых глаз полыхала неизведанным жаром далёкого костра в ночном лесу. Сравнивать нельзя. Но если нет иного источника света, а солнечный зайчик пропал, и нечем согреться – ноги несут к костру сами.

   – Что я здесь делаю? – спросил Макс нарочито грубее, чем хотел бы; что-то настораживало его в загадочной собеседнице при всей тяге к ней, как у мотылька к огню. – Вы кто?

   – Ты у меня дома, – звучно и певуче сыграло меццо-сопрано, называя место, но не цель и не личность.

   Да, этот голос пробивался сквозь сон! Хозяйка не стесняется открыть часть правды, но не торопится сообщить подробности. Абсурдная ситуация – похищение феей, продержавшей во сне полгода?

   – Что со мной произошло? Сколько я здесь нахожусь? Как я могу выйти и связаться с близкими? – не унимался Максим, как будто жаждал убедиться, что дивный голос способен сорваться на крик или ответить в таком тоне, который разрушит очарование и оттолкнёт прочь.

   И это будет лучше, чем…

   Чем что?!

   – С тобой случилась неприятность. Всего полтора дня назад, в полнолуние, – проговорила тёмная фея и улыбнулась. – Ты славно выспался и постепенно восстановишься. Считай это комплексной реабилитацией... Кстати, она пока не завершена. Насчёт выйти и связаться с кем-то – увы, нет. И предлагаю общение на ты, так будет проще нам обоим.

   При виде того, как на хорошо очерченных скулах худощавого мужского лица появились пятна румянца досады, в гиацинтовых глазах промелькнули лукавые искорки.

   – Последнее, что я помню – зима! – сказал с упрямством Макс, и в ответ нежные женские руки деликатно легли на ворот его халата, не пытаясь по-хозяйски притянуть к себе и нарушить дистанцию.

   – Зима, да. Я понимаю, что там случилось. Смерть, Максим. Она грубо вошла в твою жизнь…

   – Не в мою! Даже если ты знаешь, как меня зовут…

   Слова были полны горечи и боли, искорки в гиацинтовых глазах погасли, смытые глубокими водами сочувствия и сожаления. В тоне могла прозвучать некая удовлетворённость – предложение перейти «на ты» собеседник принял и не заметил этого, – но дивный голос умело её скрыл, даже не напрягаясь.

   – Т-ш-ш… Не в твою, да, прости… Ты тоже узнаешь, как меня зовут… Смерть пришла в её юную жизнь, твоей любимой, отнятой у тебя прекрасной феи… И всё же – отнятой именно у тебя, а не у кого-то другого, кто не смог бы любить её так же глубоко и страстно, как ты.

   Голос без малейшего оттенка вкрадчивости был искренним и убедительным, с грустинкой.

   – Ты же сделал всё, что мог, что было в силах. Тебе больше не за что и некому мстить. Её убийца мёртв. А ещё… поверь мне, так и будет! Я найду способ поставить точку в случайных страданиях фей в земном мире.

   – Я… – отчаянно взывающий к провалам в памяти Орлов интуитивно сопротивлялся голосу, не желая полностью отдаться на волю величавого течения меццо-сопрано, – но в моей жизни были и другие люди! Я должен вспомнить!

   Дистанция не изменилась. Ухоженные кисти рук с безупречным нюдовым маникюром безмятежно лежали на отворотах мужского халата, и только бездонная глубина колдовских глаз казалась такой близкой… понимающей… разделяющей…

   – Да, были. Ты их вспомнишь, думаю, достаточно скоро. Но к тому времени они перестанут иметь для тебя значение.

   – Тогда что же имеет значение? Скажи, если знаешь! – потребовал Макс, пробуя шевельнуть пальцами плохо слушающейся правой руки, хотя бы снова сжать их в кулак, но...

   Его кисть оказалась в нежных и тёплых женских руках, отпустивших ворот халата. А потом случилось и вовсе неожиданное и обескураживающее – не менее нежные губы прикоснулись к саднящей коже на запястье.

   – Музыка, Макс… – раздался завораживающий шёпот, – и твоя магия в этой музыке, которая воспарит и поднимет тебя на такой уровень игр с реальностью, что произведения гениальных композиторов покажутся песенками на детских утренниках… Так иди же за музыкой… Я помогу.

   «Сейчас я ничего от неё не добьюсь!» – попытался успокоиться парень на фоне растущего изумления и раздражения пополам с осознанием: просто так уйти от второй встреченной в жизни феи выше его сил.

   – Предлагаешь весь мир и пару коньков в придачу? – вслух спросил он, аккуратно, не дёргаясь, освобождая свою руку.

   Искорки в гиацинтовых глазах вернулись, очевидно, признавая словесную ассоциацию забавной.

   – Можно и так сказать, Макс. Но нужно принять правила игры – кем ты тут станешь, гостем или трофеем, зависит от тебя самого…

ГЛАВА 7.

Антифея-бэкпэкер

   Влажный серый туман стелился в нагромождениях камней, сливающихся с корявой порослью низенького кустарника: унылая местность, лишённая каких-либо особых примет, выглядела удручающе однообразно. И всё же светловолосая девушка, получившая от Аристарха прозвище Вудпекер-р, медленно, но верно продвигалась вперёд, ориентируясь на какие-то признаки, неведомые раздосадованному и обеспокоенному попугаю. Мнимое хвостовое перо из листа папоротника он потерял – ещё в начале недавней битвы с собакообр-р-разными, – выглядел нахохленным, взъерошенным, поминутно отряхивался от мелкой водяной взвеси, но старался не падать духом. Жако много чего повидал на своём веку, может быть, и не достигшем максимально мудрого возраста заслуженной старой птицы, но отмеченном вехами непростого жизненного опыта до воцарения в комфортном особняке леди Изольды.

   Любимец городской ведьмы пустил в ход личное обаяние и дипломатический талант, направленный на налаживание контакта с Ольгой, первым побуждением которой было избавиться от невольного попутчика, запутавшегося лапкой в сетчатом боковом кармане рюкзака. Взаимопонимание далось не сразу.

   – Вот же прилип на мою голову! Разойдёмся миром! – сурово бросила девушка, освобождая унизительно повисшего вниз головой, будто пещерная летучая мышь, пернатого довеска к своему багажу.

   – Благодар-р-рствую! Пр-р-рощаться р-р-рано!

   Проследив за тем, как растрёпанная и запыхавшаяся после схватки Ольга со сдержанным тоскливым вздохом прячет в карман измазанные кровью осколки зеркальца и разломанную на две неравные половинки оправу, Аристарх и не подумал ретироваться без сведений о том, куда исчез внук Изольды и что случилось с бр-р-руталом-рыцарем Фомой! Он вступил в торг:

   – Пер-ревязать р-ранку помогу – р-раз! Пр-р-ровалюсь один, как бр-р-родяга – два! Пр-р-ропали др-р-рузья – тр-р-ри! Др-р-рузья не р-р-разбойники, а пр-р-риличные люди – четыр-р-ре!

   – Мне без надобности спутник – пять! – отрезала несговорчивая особа, доставшая из рюкзака упаковку бактерицидного пластыря и антисептический спрей. – Мне придётся искать выход без спекулюма, а времени в обрез, ясно? Вернись к хозяину, это самое лучшее. Ясно, что вашу команду не за мной послали, иначе бы псина не напала на этого… Макса. Не понимаю, что ты так странно смотришь! Новенький, недавно заколдован в приспешники? И как мне тебя величать прикажешь, териоморфным духом?! Даже если твой не сильно умный тёмный маг решил сбежать от Морганы, его накажут, не более, а уж тебя-то точно не тронут, разве что свои перья проредят. Моргана кадрами не разбрасывается, но взгреет так, что мало не покажется! Мы трое были рядом друг с другом, когда треснул спекулюм, пошёл резонанс, нас потащило в Лабиринт и разбросало. Ты зацепился за рюкзак, поэтому со мной. Один из псов-оборотней найдёт Макса по флюидам яда, да и всё… Хуже всего, что и меня найдут так же… А где ваш вежливый качок, отмеченный магией, я даже представить не могу, его же в палатке не было – значит, и в Лабиринте нет.

   Голос её слегка дрогнул, несмотря на внешне излучаемую уверенность и многословную речь. Это указывало не просто на боязнь наказания, а на нечто большее, как будто успокоительное окончание предложения – «да и всё», – к самой особе с рюкзаком отношения не имело. Почему-то она подозревала, что к не сильно умному беглецу-магу (кстати, почему характеристика сдвинута в сторону глупости?!) применят одну меру наказания, а к ней – другую, потому что тяжесть проступков разная. Что за Лабиринт? Да и любопытное словечко, спекулюм, обладающее ореолом иностранного произношения в девчачьих устах, тоже вызывало интерес у пернатого собеседника и требовало перевода и разъяснений. Фамильяр, нахватавшийся модных книжных цитат на разных языках, не был по-настоящему силён ни в одном из них.

   Прим. авт.: не буду мучить ожиданием перевода, спекулюм – от лат. «speculum», зеркало.

   Аристарх не стал тратить время на пустые догадки, равно как не хотел соглашаться и с тем, чтобы какие-то там «свои» прореживали ему оперение, недавно пострадавшее от произвола невежливых карельских филинов, и справедливо предположил, что Максим и Фома не просто пропали, а попали в беду! Знаменитое имя недоброй волшебницы начитанному жако было известно, хоть и вызвало дополнительные старинные воспоминания о тёзке Морганы, зловредной цирковой пантере… Поэтому фамильяр выпалил целую серию вопросов, не давая опомниться Ольге и попутно оказывая мелкие услуги с ненавязчивой джентельменской ловкостью: уже и упаковку с пластырями растеребил клювом, и вытащил один из них виртуозным движением иллюзиониста, и вскрыл даже! Всё для вас, госпожа Вудпекер-р-р!

   – Сколько раз можно говорить, что я не дятел из мультика! Какой ты настырный! Ни спутник мне не нужен, ни приспешник, – всё-таки сопротивлялась девушка, – я не магичка, не фея…

   С какой бы неприязнью ни были произнесены слова, хитрый попугай и не думал сдаваться! Мелкие заботливые услуги по манипуляции с пластырем завершились демонстрацией образа сир-р-ротинушки, остро нуждающемся в защите и покровительстве. Актёрских премудростей цирковой звезде не занимать! Разве вы сможете устоять, когда руку обнимают трепещущие крылышки, давая возможность птичьему тельцу прижаться, а вам – ощутить стук маленького доверчивого сердца под перьями? В довершении всего сизая головёнка несколько раз пробила поклон, довершая приём: «ой, и на кого ж ты нас?!»

   – Пр-р-редположить осмелюсь, очар-р-ровательница – антифея?

   Наспех придуманный термин позабавил Ольгу, чья перетянутая пластырем ладошка непроизвольно пригладила пёрышки на спинке жако – не хотела девица, да приласкала птичку. Правда, тут же всё могло быть испорчено самим Аристархом, захотевшим внести окончательную ясность в собственный статус, а заодно и поведать, кто же такой Максим Орлов, ни от кого не сбегавший и не имеющий отношения к тёмным магам…

   Слово «ведьма» при упоминании госпожи Гетте оказалось раздражителем – Ольга встрепенулась и вперила взор потемневших серых глаз в сир-р-ротинушку:

   – Что, внук ведьмы?! Хватит мне и одной ведьмы в жизни, хоть она и называет себя феей! Это худшая рекомендация!

   Попугай смахнул крылышком с клюва воображаемые капли пота и затараторил перечень оправданий, дабы слушательница взяла себя в руки и внимала рассказу до конца. Увы, рассказ-то включал упоминание и о феях, и о том, как они попадают на Землю из Фата-Морганы, и правду о том, что Максим – внук не урождённой ведьмы со знаком минус, а по сути, феи, перешедшей в другую категорию в силу жизненных обстоятельств, но затем вставшую на путь исправления. Знак плюс, приписанный верным питомцем репутации Изольды Марковны, не вызвал доверия у светловолосой антифеи. Прозрачный намёк на то, что госпожа Гетте вместе с внуком, рыцарем-попаданцем и прочими помощниками (не без храбрейшего незаменимого фамильяра!) спасли от гибели одну фею и устроили судьбу другой, способствовал очередному взрыву:

   – Что?! Фей много?! Да они там ещё и размножаются, в Фата-Моргане?! И валятся с облаков сюда, значит, мало им волшебных миров?!

   Аристарх в отчаянии чуть было не начал запирать клюв на замок несуществующим ключиком, но недомолвки могли только усугубить ситуацию. Пришлось продолжить пояснения, прибегая к разного рода артистическим приёмам. Неожиданно недоверчивый и хмурый взгляд серых глаз чуть-чуть прояснился.

   – Я не знаю, под каким углом смотреть на произошедшее, – задумчиво проговорила девушка, – но на обычного приспешника тёмных магов ты действительно не похож. Они… другие.

   – Др-р-ругие в какой мер-р-ре? – поинтересовался фамильяр, едва не перешедший к тщеславному перечислению своих достоинств, но осёкся.

   Взгляд пророс иголочками тревоги.

   – Догонят – узнаешь. Надо уходить как можно скорее. Цепляйся. Может, найдём твоего хозяина, хотя я бы предпочла держаться подальше. За ним наверняка бежит оборотень, за мной тоже. А если всё сказанное тобой правда, то… Макс, хоть и маг, не был привит ядом, и сейчас ему очень, очень, очень плохо.

   От упоминания о каком-то яде, требующем прививки, у Аристарха кожа пошла пупырышками. «Как бы опре-р-рение не потер-р-рять!» – вздрогнул отважный птиц, с грустью вспомнив свои одёжки, любимую модную жилетку и щегольской ночной колпак. Но – живы будем, так и одёжки добудем! Аристарх не заставил упрашивать себя дважды, устроившись на рюкзаке и заняв там наблюдательную позицию. Зрение у попугая всегда было острым, но нейтрально-серый блёклый ландшафт как будто специально скрадывал внимание, заставляя вертеть головой во все стороны в поисках ориентиров. Ольга шла в умеренном темпе, не убыстряя шаг, как будто сверяла пройденное расстояние с некими внутренними часами. К размеренной ходьбе на дальние дистанции девушка определённо была привычной – не сбивая дыхания и не отвлекаясь, она поделилась с попугаем некоторыми важными сведениями.

   – Я не антифея, Аристарх. Но тут ты прав – фей терпеть не могу заочно, хоть ни одной из них в глаза не видела, кроме Морганы. Все, кем она себя окружила – ученики или адепты, думай как хочешь, – в своём роде… попугаи, прости за каламбур. Не обижайся. Обычные попугаи и другие говорящие птицы чаще всего просто повторяют то, что научились произносить, пусть даже и с должной эмоциональной окраской.

   – Пр-ротестую!

   – Ладно, протест принимается. Так вот, Моргана надрессировала своих учеников на нужные команды – использовать заклинания, применять составы зелий по её рецептам. Это только воспроизведение, без осмысления и понимания сути процесса. По рождению все тёмные маги – люди, не владеющие никакими паранормальными способностями. Сказали им – они выполнили, а зачем – не спросили, да и не надо… Это не всё. Хозяйка и наставница в одном лице для них – как батарейка для подзарядки, без неё тёмные отродья потеряют не только способности к магии, но и смысл существования, энергетическую подпитку. Поэтому для Морганы они сделают всё – от охмурения, кого надо, до убийства. И ни перед чем не остановятся.

   Озадаченный жако проглотил обиду насчёт сравнения столь гнусных типов с честными птицами и задал резонный вопрос насчёт «тёмных отродий» – откуда берутся, и почему Макс попал под раздачу, едва не отведав мощи самодельного огнемёта?

   Ольга ответила не сразу, потому что карабкалась на скальный уступ между серыми грядами мокрых камней. Выбралась, отёрла о камуфляжные штаны испачканные руки и пошагала дальше.

   – Так ведь светлых-то отродий магии нет, малыш! – просто сказала она, перекидывая на плечо растрёпанную толстую косу, пряди из которой поправлял клювом жако, играя роль галантного кавалера в благодарность за предоставленный транспорт на рюкзаке. – Набрать их проще простого, через социальные сети. Детишек (даже не по возрасту, а по сути!) с неустойчивой психикой и высокими запросами навалом, они хотят по щелчку пальцев всё, как в кино, таких одурачить и влюбить в источник материальных благ – раз плюнуть. Изначально здешняя магия имеет сугубо чёрную окраску и деструктивную основу. Нашему техногенному миру она вообще не положена, это был слив излишков из соседних волшебных миров! Неликвид! Соседи сцедили сюда всю то ли накипь, то ли осадок, как в отстойник. Намеренно или случайно, уже не разобрать, прошли тысячи лет… Первыми, кто распечатал и освоил, были феи. Забавными малявками со стрекозиными крылышками они стали в сказках совсем недавно, а знаешь, почему? Человеческой психологии свойственна интересная черта – смеяться над тем, чего боишься до икоты, до мурашек, до истошного крика от ужаса. Если смешно или мило – тогда уже не страшно.

   Серый влажный сумрак как будто сгустился вокруг хрупкой девушки, несущей на плечах рюкзак и пернатый довесок, так что у Аристарха появилось недостойное смелого фамильяра желание