Ведьма, мы-же-на-ты! Надежда Мамаева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ладно бы меня пытались убить… Я, как черная ведьма, к такому привычна.

   Ладно бы сделали горячее предложение прогуляться на костёр. Ответила бы с прохладцей — и только.

   Но требовать от меня брачные клятвы — это уже перебор! И пусть бы дать. Так нет. Вернуть! А я их и не брала даже. И у алтаря не стояла!

   Вот только внезапно объявившийся супруг просто так отступать не собирается. Как истинный паладин, он не привык пасовать. Ни перед демонами, ни перед драконами, ни перед одной злой тёмной! Убедит, заставит, подкупит… Главное — чтобы в процессе развода мы не влюбились друг в друга!

ГЛАВА 1

«В роду черных магов на откровенный вопрос можно в ответ услышать лишь откровенную ложь», — утверждает народная молва. И она отчаянно врет!

   Потому как в нашей маленькой семье мы друг другу не лгали. Никогда. А вот другим... Тут уж правила хорошего тона среди темных обязывали. Так что, когда у отца возникли небольшие проблемы на работе, он маме так и сказал:

   — Дорогая, нам нужно развестись, чтобы спасти нашу семью.

   — Интересный способ сберечь отношения, — процедила разом потомственная, врожденная и вылитая ведьма Фелиция Истрис, вставая с кресла.

   Заикаться о разводе и при менее опасных обстоятельствах для мужчин бывает чревато, а уж при темной-то колдовке — и подавно.

   Но лучшему наемному мастеру плаща и кинжала Немира (да что там столицы — всей империи!) было не привыкать смотреть в глаза смерти. Даже если та сейчас очень уж напоминала обликом горячо любимую жену, характер у которой был отнюдь не подарок. Да и папа — не именинник. И не бессмертный.

   О последнем порой жалел не только он, но и я, его дочь, и мама… Все же работа в гильдии убийц порой связана с рисками. Правда, обычно таковые были вне стен дома. Но сейчас опасный момент должен был случиться как раз тут.

   В ладони ведьмы вспыхнула воронка первородной тьмы, грозя минимум — быстрой кончиной. Но мама была максималисткой…

   Отец же, бесстрастно глядя на заклинание в изящной женской руке, произнес:

   — Да, сберечь и отношения, и, главное, жизни. Всех нас.

   После этих слов Фелиция замерла. А тьма в ее руке начала таять. И она, поджав губы, процедила:

   — А поподробнее? — И, обернувшись к едва приоткрытой двери, у которой я и шпионила, бросила: — Изи, входи уже! Похоже, намечается интересный разговор.

   Я же, поняв, что обнаружена, вынужденно выпрямилась и, толкнув створку двери, вошла в гостиную, чтобы узнать, что мы крупно влипли. Все.

   Отец умудрился дожить до своих лет и завести семью при столь опасном ремесле лишь по одной причине: он всегда был осторожен, соблюдал кодекс наемников и помогал уйти за грань лишь тем, кто этого заслуживал: торговцы людьми, чернокнижники, кравшие дар, а с ним и жизнь у магов, торговцы разрывными амулетами…

   Вот только работая, папа нажил себе не только состояние, но и врагов. И сейчас один из них поклялся изничтожить не только отца, но и весь род Истрис.

   — Поэтому-то я и хочу вывести вас из него, — подытожил папа, проводя рукой по абсолютно седым волосам, собранным в короткий хвост. — Ты, дорогая, после разрыва брачных клятв вернешься в свой род. А Изи — вошла в род мужа…

   — Ты сказал «вошла»? Не войду? — уточнила я, чувствуя, что здесь не просто труп зарыт, а целый дохлый дракон. — Но я не помню, чтобы стояла у алтаря…

   — Я за тебя постоял, — заявил темный маг как само собой разумеющееся. — Согласно древнему закону Исконных Земель отец при особых обстоятельствах до достижения дщерью или сыном двадцати трех лет от имени своего отпрыска может заключить за него брак. А тебе еще шесть месяцев до этой даты. Так что я этим правом и воспользовался.

   — И за кого ты… То есть я вышла? — сглотнув, уточнила у отца.

   — За доходягу из центрального лазарета. Туда сегодня много кого телепортировали. На границе был прорыв тварей. Их, конечно, порубили, но, говорят, приграничный гарнизон без сотни императорских паладинов не справился бы… И не все после этого боя остались целы. Так что после сражения всех переправили в столицу и… Я пошел сегодня в лазарет и выбрал того, кто в полубреду вот-вот уйдет за грань и… вывел тебя из рода, — просветил меня отец. И добавил: — Так что ты теперь не Истрис, а Дэйрис.

   — Дэйрис? — уточнила я, напрягая память. Казалось, где-то когда-то я слышала эту фамилию. Или подобную? Может, так звали булочника на соседней улице? — А имя у моего супруга есть?

   — Уже бывшего, полагаю, супруга, — поправил меня отец. — Парень был так плох, что до заката он точно не дожил...

   — Какого дохлого тролля…

   — Как тебе вообще это удалось?

   Выпалили мы с мамой почти одновременно. Но отец, как мудрый политик, предпочел ответить на удобный для него вопрос — мой.

   — Подкуп целителя и служителя из ратуши. Последний взял, к слову, в два раза больше, но обвенчал быстро и как положено. Даже чашу для омовения рук новобрачных приволок. Да ты сама можешь убедиться: на родовом древе исчезло твое имя. Осталось только мое и Фелиции.

   — Ну уж нет, дорогой, от меня ты так просто не избавишься. Я клятву давала, что с тобой и в болезни, и в здравии, и под прицелом арбалета…

   Я тоже была категорически против того, чтобы оставить папу одного. Но… он умел виртуозно приставлять к горлу противника не только клинок, но и железные аргументы. И главный из них: отцу проще будет разобраться с врагами, если он будет уверен, что мы в безопасности.

   И мы с мамой это приняли. Как всякие темные, которые умеют смирить эмоции и взять их под контроль разума. Вот только Фелиция Истрис заявила, что хоть и даст развод супругу, чтобы оборвать любые родовые поисковые заклинания, но в свою семью не вернется. Уж лучше сразу на погост.

   Мне сразу стало как-то жаль умертвий на том кладбище, куда переедет мама.

   — Я что-то подобное предполагал, так что подготовился, — произнес папа и достал два конверта, которые и вручил нам с мамой. — Фелиция, урожденная Майлик, у тебя обнаружилось наследство от тетушки — небольшой домик на побережье Рунвирского залива. А у тебя, вдова Дэйрис, были небольшие сбережения после кончины супруга, и на них ты приобрела трактир в Вудленде.

   — А почему я не вместе с Изи? — негодующе уточнила мама.

   — Двоих будут скорее искать, — был ответ отца.

   Вот так я и оказалась в Вудленде. Правда, до этого был один портальный переход до Джокса и… дальше своим ходом — на метле. Ибо в такую глушь можно было добраться только так. Ибо дорог здесь не было, только направления. А вот чего было в изобилии — это звериных троп. Их я то и дело замечала, пока летела над пестрым лоскутным одеялом из полей и лесов, покрывавшем холмы. Подо мной пестрели, окрашенные в тысячи — нет, в сотни тысяч — оттенков медового, рыжего, зеленого, коричневого деревья и травы, праздновавшие перелом осени. Природа уже готовилась к зиме и отчаянно не хотела прощаться с летом.

   И среди этого буйства красок вилась узкая змейка разбитого, местами почти прерывавшегося тракта, который, наверное, проложили еще перволюди на заре эпох. Впрочем, и улочки самого Вудленда, до которого я добралась почти в ночи, не отличались широтой и прямотой. Они петляли туда-сюда, казалось, возвращаясь обратно, а затем резко уходя под прямым углом.

   Так что когда я, спустя почти сутки лету, слезла со своей летуньи, то была, мягко говоря, не в самом радужном настроении. Поправила любимую остроконечную шляпу, сдула со лба выбившуюся каштановую прядь: вечно эти волосы лезли везде и были моим персональным наказанием. Мало того, что не кучерявые, как положено черной ведьме, так еще и не рыжие или черные, а каштановые! И ни один красящий эликсир их не брал. Да и цветом глаз я пошла не в маму, с ее изумрудной зеленью, а в отца. Потому в отражении на меня смотрела обычно девица то ли с голубыми, то ли с серыми радужками. Единственное, что во мне было от ведьмы — легкость стана. Миниатюрная, тонкая, я обладала отличной метлоподъемностью. А еще могла легко и долго мчаться на своей красавице, закладывая петли в облаках.

   Да, свою летунью я любила. А она отвечала мне взаимностью. И я этим гордилась. И считала небо вторым домом. До сегодняшнего дня. А вот отсидев себе то место, на которое принято искать приключения, мнение мое слегка переменилось: на земле тоже было, знаете ли, неплохо…

   Ночки там размять у симпатичного на вид домика с покатой черепичной крышей и ухоженным палисадником, рядом с которым я приземлилась. Зданьице это было точно таким же, как и соседнее… Как и все на этой улице. Мило, аккуратно, благопристойно... настолько, что это вызывает опасения. За такими фасадами удобно прятать тайны.

   Под стать домикам были и горожане. Во всяком случае, та троица досточтимых и уважаемых — так точно. Они стояли с противоположной стороны, под вывеской «Письма и отправления»: матрона в чепце и фартуке и с корзиной, какой-то сгорбившийся и высохший, точно мумия, старик и сбитая, точно пышная булочка, девица с пышной пшеничной косой. Все они воззрились на меня с удивлением, переходившим в священный ужас.

   Я в ответ лишь поджала губы, подхватила поставленный на брусчатку саквояж и, свистнув метле, с прямой спиной двинулась вниз по улице. И уже прошла мимо этих соляных столбов, как поняла, что хоть и знаю точный адрес моего трактира, но вот соотнести его с местностью, не факт, что смогу быстро. Так что лучше бы уточнить.

   — Где тут трактир «Задорная колбаска»? — задала я простой, казалось бы, вопрос.

   И сразу три пальца указали мне путь. Но в трех разных направлениях. Старичок ткнул сморщенным перстом, больше напоминавшим кукиш судьбы, куда-то мне за спину, девица — вправо, а матрона — влево.

   Я ничего не сказала, но так выразительно глянула на троицу, что они, побледнев, сговорились без слов и разом и выдали нужный маршрут: собственно туда, куда я и так шла, вперед.

   Поблагодарив их в исконно ведьмовской манере, то есть пожелав темной ночи и великих дел в ней, я пошла прочь. Метла летела рядом со мной, то и дело тыкая в бок черенком, словно приглашая присесть. Но я уже и так около суток летела на ней, так что к деликатным намекам была глуха. А на неделикатные могла и ответить ма… гией!

   Саквояж же оттягивал руку, навевая мысли о том, что необходимых мне вещей можно было бы взять и поменьше. И вот та шаль и панталоны с начесом, заботливо уложенные мамой, точно в моей поклаже лишние... Так что, недолго думая, я водрузила последнюю на метлу. Летунья дернулась, выражая обиду. Зато мне стало значительно легче. И я пошла по городским улицам дальше, охапками собирая удивленные взгляды.

   Меж тем дома закончились, и брусчатка под моими ногами сменилась грунтовой дорогой, которая, извиваясь от городской окраины, поднималась в гору. С одной стороны были поля, а с другой — лес. По обочинам же росли сорные травы, которые к осени так и норовили наградить путника колючками, цепкими семянками или оттяпать клок одежды, нанизав тот на шипы. Хотя были и растения, готовые и подзакусить лодыжкой нерасторопного путника. Например, живоглотка — та еще полумагическая пакость. Сейчас ее зубастые цветочки подувяли, но прыти не поубавили.

   Я притоптала нахалку каблуком, когда та вздумала покуситься на мою юбку, и тихо предупредила:

   — Еще раз попробуешь — испепелю.

   Не знаю, поняла ли что-то кусачая зелень или убоялась одной только ведьминской ауры, а то и вовсе интонации, но отпрянула от дороги. Да и все растения, в ком теплилась магия, тоже.

   И вот я наконец добралась до вершины холма, где стоял трактир... Постоялый сарай! Вот точное определение. Мимо него и шла та самая дорога, которую я видела, летя сюда над лесами и полями. Должно быть, когда-то это было неплохое заведеньице. Добротное, красивое, как и городок у подножия холма... Пару веков назад. А может, и больше. Надежная каменная кладка выступала над землей всего ничего. А дальше — дерево. Два этажа и чердак, сбоку — вход к конюшне, пристроенной рядом.

   Этот дом был темным, глухим и неприветливым. В нем не жили годами — отличное место для ведьмы. А если там еще и привидение есть — просто здорово! Будет у меня вместо стража. Да и для любопытных местных — отличная тренировка. Психики. А если испугался — то и мышц. Может, даже этот трактир переделать в дом для укрепления тела и духа? А то мужи на ристалищах машут своими мечами, приседают-отжимаются безо всяких удобств, а девы истязают себя диетами-корсетами-зарядками... Зачем? Зачем все это, когда есть почти идеальный вариант занятий с призраками. «Почти», потому что не все выживают... Хотя и после ристалища тоже... Только, боюсь, будет проблематично заманить кого-то на занятия...

   Эх! А такая идея пропадает... Я бы ради нее даже призрака организовала, если своего в доме не завелось за это время. А вот кто точно тут уже был — это мыши. Их приветственный помет обнаружился на полу, едва я переступила порог трактира. Внутри он был столь же привлекателен, как и снаружи: темный, холодный и необжитый. Я прошла через зал, мимо лестницы, которая вела на второй этаж и, думается, на чердак. Я постояла, пока глаза привыкали к темноте, уши — к абсолютной тишине, а сознание — к одиночеству.

   Поставив саквояж рядом с одним из столов — старых, но добротно сколоченных, из тесаных досок, — я подошла к стойке. Наверняка за ней когда-то стоял бывший хозяин трактира или его жена. Провела пальцами по дубовой столешнице, над которой в балку был вбит ряд крючков. Не иначе на них в свое время висели плетенки лука, чеснока, связки перца или пучки сушеных трав.

   А слева от стойки была дверь, деревянная, массивная, скрипучая, как заржавевшие рыцарские доспехи... Она вела в небольшой коридорчик, а из него — на просторную кухню с плитой и огромной печью. За которой было сразу три выхода: в кладовую, прачечную и на задний двор.

   Я открыла несколько кухонных шкафчиков и обнаружила массу посуды. Глиняной, деревянной и даже металлической: парочка ножей, тесак, тяпка для фарша, скоблило...

   Когда же я вернулась в зал и решила подняться на второй этаж, то ступени на лестнице заскрипели. Да так протяжно и тоскливо, точно просильщики на паперти.

   Комнаты для постояльцев оказались не в столь плачевном состоянии. Да, пыльно, да, соло, но зато почти все цело… пол — так точно. И даже не скрипел. Почти. А в одной я нашла даже приличную кровать с матрацем, подушкой и одеялом, и главное — постельным бельем! А заклинание очищения и вовсе примирило меня с тем, что заночевать придется тут.

   Да уж… Не думала я, что окажусь в такой глуши. А ведь еще седмицу назад я работала в ковене… Черный диплом академии с отличием, талантливый специалист по проклятиям и… вот я здесь, а перспективы мои там, в столице, накрылись медным тазом. А мне пора — одеялом, ибо спать хотелось зверски. Но все же любопытство оказалось превыше, и я нашла в себе силы подойти к окну.

   Оно было старым, с узором из свинцовых ромбов и щеколдой. Я подняла защелку и сильно толкнула окно. Оно, пусть и не сразу, но поддалось. В лицо ударила зябкая ночная прохлада. Солнце уже село, и на лес, что был неподалеку, опускались густые тени. Но в сумраке еще можно было прекрасно разглядеть кучу мусора, что была навалена на заднем дворе. И среди этой серости алело, словно костер, рыжее пятно. Оно металось языками пламени, скулило, подвывая…

   И этот вой пробрал меня до самых печенок. Я не выдержала. Буквально скатилась с лестницы, чудом не свернув шею, выскочила на задний двор и оказалась рядом с кучей. Там-то и увидела силки, в которые попал лис. Рыжий был измучен. Видимо, просидел тут уже изрядно. И что за гады так издеваются? «Смерть должна быть быстрой», — любил говорить папа. И я с ним полностью была согласна. Но те, кто умирали от его руки, этого заслуживали. А вот животное — оно было ни в чем не повинно…

   Заклинание слетело с моих пальцев, перерезав веревку. И тут же лис стремглав помчался к лесу.

   — Ну вот и первый удравший от меня постоялец, — тихо самой себе произнесла я и добавила: — Думаю, следующие гости появятся не скоро.

   Как же я ошиблась…

ГЛАВА 2

На следующее утро, еще только-только рассвело, в двери трактира постучали с выгодным предложением обеспечить меня теплом и светом до конца жизни. А если точнее — прогуляться до костра. А что? Все логично: дай ведьме огня, и она будет согрета, пока у нее не кончатся дрова. Сожги ведьму — и ей будет жарко до самой смерти. Скорой. Но это уже детали.

   Столь щедрое предложение высказал местный дланник — молодой еще парень. Мой ровесник, если не младше. Конопатый, точно это у него, а не у меня в роду ведьмы были! Вот ведь не повезло ему с рыжиной!

   — Знаете, я, пожалуй, откажусь, — вежливо ответила я и невежливо хлопнула дверью по самому носу стоявшего на пороге слуги богов.

   Но если я думала, что после этого мой гость уйдет, то я не знала сметных служителей. Точнее, одного единственного, как выяснилось позже, на весь Вудленд.

   — Ну может, хотя бы на исповедь придете, раз аутодафе вам не по душе, — из-за двери прогнусавил (после разбитого-то носа) дланник.

   Меня такое упорство, признаться, заинтересовало, и я с любопытством приоткрыла дверь, чтобы увидеть державшегося за распухшую гулю жреца вышних. Переподобный же, не иначе решил, что я передумала, и отняв руки от носа, возвестил:

   — О, дочь моя! Ты все же решила искупить свои грехи и встать на путь истинный, благословением и снискать путь к спасению.

   Я, прислонившись к дверному косяку, скрестила руки на груди и с иронией в голосе ответила:

   — Знаете, на этот ваш истинный путь даже вставать неудобно, не то что по нему идти — одни ямы, рытвины, лужи. Я уж лучше по привычному, темному и порочному… Могу и вас провести. Надо?

   Теперь уже начал отказываться от предложения жрец, словно я пыталась затащить его в силки разврата прямо на пороге. А я-то всего-навсего хотела предложить оскоромиться колбасой, которая у меня была…

   — Ну хотя бы в храм зайдите! — простонал с мольбой проповедник. — А то иначе меня самого горожане на костер отправят.

   — Вас-то за что? — удивилась я.

   — За неисполнение служебных обязанностей! У меня среди местных жителей и так нет… как его… авторитета! Вот. А этой ночью ко мне... — тут парень сглотнул и пояснил: — Я живу в домике рядом с храмом. — пришли горожане. С вилами, факелами и требованием: изничтожить ведьму, которая прилетела в город. А уничтожитель из меня... — он замолчал, оборвав себя на полуслове интонацией смертельно раненой дворняги.

   Но папа учил, что тех, кто уже не жилец, нужно добивать, чтоб не мучились. Ну я и добила, словом:

   —...так себе.

   — Ты умеешь поддержать, — саркастически заметил храмовник.

   — Всегда обращайся, — великодушно разрешила я.

   — В кого? — сморгнув, спросил рыжий, замерев, даже о распухшей гуле своей забыл.

   — К кому, — вздохнув, пояснила я. Все же не нужно было так сильно дверью его прикладывать. Видимо, створка не только нос отшибла, но и мозги.

   — А-а-а-а, — выдохнул рыжий и тут же воспользовался предложением: — Тогда обращаюсь с предложением: посетить сегодняшнюю мессу.

   — Боюсь, если я приду, будет хуже, — приподняв бровь, ответила я и пояснила: — Досточтимые горожане будут разочарованы, что богомерзкая колдовка не только вошла в храм, но и вышла из него живой. И ваш авторитет упадет еще ниже. И богов, кстати, тоже.

   — А вы точно выйдете живой? — с печалью вопросил дланник.

   — Если меня не будут пытаться поднять на вилы, а станут уповать исключительно на кары богов, то да, — заверила я.

   Преподобный опечалился еще сильнее, горестно вздохнул, но таки согласился, что непогрешимостью веры рисковать не стоит, и отчалил. Правда, перед этим попросил залечить ему раздувшийся нос.

   Я же, глядя на красную, распухшую гулю, сжалилась, и лишь ехидно поинтересовавшись, к какой категории грехов относится просьба духовника ведьму о помощи, призвала магию.

   — Быть здоровым — не грех, а естественное желание человеческое, его природа, — возразил рыжий и, плутовски глянув на меня, добавил: — к тому же я учился в столичной духовной семинарии, а там отношение к магам куда проще…

   Я лишь усмехнулась на это заявление. Ну наглец... Но за нос таки взялась. Как говорится, сама сломала, сама вылечила...

   О том, что так поступила, поправ правила ведьминского кодекса, я пожалела уже к концу седмицы. Но до этого момента в таверне случилось кое-что еще. Вернее, кое-кто.

   Побудка жрецом вышла ранней, так что я решила доспать и как истинное зло, пробудилаьс блиде к ночи. И под вечер решила позавтракать отвергнутой дланником колбасой, а затем и начать уборку.

   Бытовые заклинания не были моим коньком, но навыков, чтобы навести хотя бы подобие чистоты, рассчитывала, что хватит. Я знала, как свои пять пальцев, обещала превратить это запущенное место в нечто более приличное.

   Встав в центре зала на первом этаже, я размяла пальцы и собрала их в щепоть, призывая дар. Простенькая матрица заклинания сорвалась в свой полет. Столы и стулья начали светлеть, у пола, покрытого многолетним слоем грязи, стало можно различить отдельные доски.

   А в центре, между двумя столами, стал расти серо-бурый ком. Да такой, что мне после понадобилась лопата, которой я, действуя на манер лома, выкатила этот шар во внутренний двор. Применять чару к и так уже собранной магией грязи побоялась: все же заклинания хоть и простые, но предел прочности у них небольшой. Если одно из них случайно заденет второе — начинай все сначала. Да и резерв у меня не бездонный. А окна опять же сами себя не помоют... но уже завтра.

   А новый день начался уже традиционно – со стука.

   Зевая, я спустилась в зал, когда в дверь истошно колошматили. Неужели преподобный что-то забыл? Или вновь решил попытать счастье? Авось, на этот раз соглашусь погреться…

   С сомнением я открыла дверь и увидела на пороге новое, еще не поправленное дверью лицо. Оно было одутловатым, с бисеринками пота на висках и смотрелось в центре пышного воротника-горгеры, словно кочан капусты, лежавший на тарелке.

   — С кем имею честь? — пройдясь по фигуре нового гостя критическим взглядом, иронично вопросила я.

   Не знаю, что меня впечатлило больше: белые чулки, утягивавшие ноги так, что те были похожи на две молочные сардельки, или башмаки, словно два маленьких кораблика с загнутыми носами.

   — Я сэр Порвираль, бургомистр Вудленда, — важно выдал тип.

   Причем когда он заговорил, щеки его затряслись так, что я побоялась, не передастся ли мне это колебание и не войду ли я с гостем в противофазу, заколебавшись в итоге. Как в воду глядела! Бургомистр меня достал! Да так, что приглашение сгореть на костре показалось мне в свете нового предложения очень даже милым. А все потому, что этот гадский градоначальник предложил мне сущее непотребство — заплатить налоги.

   Мол, до него дошел слух, что помирать отказываюсь, а значит, должна платить.

   — Сколько-сколько? — возопила... в смысле, вопросила я, услышав сумму, которую должна заплатить за охрану, содержание и прочее-прочее, чем занимались доблестные работники ратуши во благо таверны.

   — Сто золотых, — услужливо повторил бургомистр.

   — Хорошо, — проскрипела зубами я. — Только я сначала тоже выставлю вам счет...

   — За что? — изумился толстяк.

   — Ну вы ведь охраняли таверну. От посягательств, разграбления, сожжения... — начала перечислять я все, ранее сказанное бургомистром.

   — Да... — как-то неуверенно согласился он.

   — Так вот! Не уберегли. У меня в договоре покупки стояло: сервизы серебряные — три штуки, скатерти шелковые на столы — дюжина штук, занавеси парчовые...

   Я, конечно, приврала, не было в договоре купли-продажи, который мне отец вручил, такого. Но и сто злотых — это тоже фантазии. Причем куда более буйные, чем мои!

   — Какие еще занавеси? — вознегодовал, брызгая слюной, бургомистр.

   — Вот и я говорю: какие сто золотых за этот сарай? — в тон ему ответила я и добавила этому в конец страх потерявшему мздоимцу: — В нем мышей много. А кота нет… Не желаете им побыть, сэр Порвираль?

   — Что-о-о? — градоначальник аж отшатнулся. — Да как ты смеешь, богомерзкая колдовка!..

   — Ну это вы первый начали, — невинно уточнила я. — Так что мой черед первой закончить. Вставайте на четыре лап… тьфу, на четвереньки, чтоб не зашибиться при обороте.

   Но бургомистр колено-локтевую позу принимать отчего-то не возжелал, а дал заднюю. Аккурат к группе поддержки, которая стояла в двух дюжинах шагов от моего порога и неуверенно мялась. Судя по всему, это были работники ратуши, которые пришли поддержать начальство в нелегком ратном подвиге выбивания налогов из ведьмы. Но проще было отобрать золото у дракона, чем хоть медьку у меня.

   Кажется, понял это и толстяк, прикинув, что его претензии против моих — это слово против слова.

   — Ну уж нет! — возопил он, пятясь. Да так, что каблук его туфли попал в яму, и толстяк покачнулся, не удержал равновесия и сел в лужу, что аккурат была позади него. Во всех смыслах сел.

   Я же, глядя на то, как бархат бургомистерских кюлот пропитывает жижа, перешла от намеков к угрозам, а заодно и через порог на крыльцо, уточнила и предложила неплохой, как мне показалось, вариант развития события:

   — Если вам так сразу тяжело свыкнуться с мыслью, что денег вы от меня не получите, мы можем сейчас еще немножко поспорить, а там… Скандальчик, крики, скалкой по столу, магией по лбу… Вот так и придем к консенсусу.

   — Магикам нельз-з-зя применять чародейство на мирных люд-д-дях! — то ли заикаясь, то ли похрюкивая, выдал Порвираль.

   — Можно, если ведьму хотят ограбить! А ваши претензии на мой кошелек — это натуральный грабеж! — выпалила я и зло зыркнула на группу бургомистерской поддержки. Та синхронно задрожала, как осиновые листья на ветру. — Так что проваливайте, пока я добрая…

   — Это вы еще добрая? — робко уточнил кто-то из прислужников.

   — Была бы злая, градоправитель бы ваш уже запекался с яблоком в зубах, как и положено молочному поросю, — напустила я страху на этот осинник.

   И надо же было именно в этот момент бургомистру чихнуть. Да так, что звук вышел очень уж похожим на хрюканье.

   А я ведь даже не колдовала еще! Но испугалась вся делегация. Да так, что дала деру. Порвираль прямо с низкого старта, из лужи. Только грязь брызнула во все стороны.

   Убегали они красиво, дружно, шумно… Залюбуешься!

   Я же, глядя им вслед, подумала, что теперь-то точно меня оставят в покое! И пару дней так и было. За это время я успела немного прибраться в трактире, доесть все, что у меня было, даже сходить в лес за грибами и прийти там к выводу, что все же придется спуститься с холма в город купить продуктов. Но завтра, ибо сегодня был уже вечер. И полная сковородка скворчавших маслят.

   И вот когда я только-только занесла вилку над исходившей паром жарехой, в дверь снова постучали…

   — Кто на этот раз?! — с раздражением выдохнула я, отставляя ужин, и пошла открывать.

   На пороге стояла мать с ребенком на руках и мольбой в глазах.

   — Помоги, ведьма! — выпалила она, едва не падая мне в ноги.

   — Как именно? — уточнила я, уже понимая: свидание с жареными маслятами в ближайшее время не состоится.

   — Моя дочь умирает…

   — А как же местный лекарь? — уточнила я. Все же, вторгаться в чужое дело… Еще посчитают конкуренткой!

   — А нету-ти его у нас. На распределение присылали — три годочка тута — так и умотал обратно, поближе к акадэ-эмии своей.

   — А знахарка?

   — Тоже нема. Уже с Маворы-ручейника как. Была бабка Ругайна. Мудрая. И настой какой надо знала, и роды принять могла. Да только ее сын свез: сам в столицу подался, и мать свою прихватил, чтоб она его деток нянчила. Вот и нет у нас уже год повитухи. Бабы сами рожают…

   — А кто есть?

   — Аптекарь, — выдала женщина. — Да только толку от него шиш. Деньги лишь дерет. Вот и вчера дал микстуры от грудной жабы, а все без толку. Ну вот он и пожал плечами, мол, такова воля богов. А я не хочу потерять Анишку. Она у меня одна… В храм побежала, требы класть богам. А там — преподобный. Мне и посоветовал к вам идти. Сказал, что хоть магия — и есть грех, но он его за меня отмолит у богов. Главное — дочь спасти.

   «Твою ж… магию! Ну и удружил дланник, алтарь с мессой ему в печенки!» — было самым цензурным, что пришло на ум. Но и отказать я не смогла. Одно дело, когда от руки твоего отца за грань отправляется сволочь, сама погубившая многих. Другое — невинное дитя.

   — Заходи, — лишь выдохнула я, посторонившись.

   Когда женщина внесла ребенка в зал, тот застонал. Тихо так, мученически.

   — На стол клади, — велела я, кивнув на ближайший.

   Когда же я подошла к девочке, то увидела, как та мечется в бреду. Ее дыхание было прерывистым, а глаза, открытые, смотрели вокруг, ничего не видя, тело выгибалось от боли.

   — Она на прошлой седмице ноги промочила: в лес пошла с подружками, по грибы… Сейчас самое такое время: тепло еще, морось, туманы…

   — Замолчи! — цыкнула я на трещавшую от страха, как сорока, тетку.

   Мне нужно было сосредоточиться.

   Как ведьма и дочь наемника я понимала, что девочке осталось недолго. Магическим зрением я видела, как по венам малышки тек яд, он уже захватил ее правую руку и пробирался к легким, заставляя кроху захлебываться кашлем.

   Другое дело, откуда он взялся в теле девчушки? Я посмотрела на руку. Меленький порез. Он даже не вспух особо. Простая царапина.

   Вот только на болотах росли не только клюква да багульник. Были там и магические травы, вроде той же живоглотки.

   Я осторожно взяла запястье ребенка. Пригляделась. Больше всего было похоже на яд формироны — кустарника редкого, реликтового, но как раз предпочитавшего топкие низины. И хотя шипов у этой полумагической пакости не было, но оцарапаться о живые, гибкие ветви, которые так и норовили схватить путника и обвить, — запросто. Только сдается мне, что и растеньице было еще молоденьким. Иначе бы оплело малую, ядом напоило и переварило.

   Я на миг прикрыла глаза, сосредотачиваясь и призывая дар, а затем взяла в руку начавшее холодеть детское запястье, положила его раной, уже успевшей покрыться корочкой запекшейся крови, наверх и выдохнула слова заклинания. Моя вторая ладонь распростерлась ровно над порезом, чувствуя, как начал вибрировать воздух вокруг от напряжения.

   Сила уходила потоком, лилась, как в бездонную бочку. Я чувствовала, как она пронизывает тело малышки, как ее длинные светлые волосы начинают подниматься над столом, паря у лица девчушки, словно золотое облако. Мои пальцы, из которых сила лилась в тело ребенка, стало печь.

   А яд медленно, но верно начал свой обратный ход, потянулся из крупных вен к малым, потом к сосудам, капиллярам, собираясь в месте пореза. И выйти отраве наружу мешала лишь запекшаяся кровь.

   Так что я, взяв нож, осторожно рассекла кожу по новой. Капля яда вышла. Поднялась в воздухе, зависнув ртутным шариком на уровне моих глаз.

   — Ну вот и весь кашель, — произнесла я, метко отправив яд в приоткрытое окно.

   И только тут поняла, как выложилась. Пальцы подрагивали, ноги подкашивались, а меня саму вело. Не ухватилась бы за край стола — так и грохнулась бы об пол. А еще, пока я вытягивала магический токсин, кажется, не рассчитала силы и отсыпала девчушке немного своей магии. Ведьмой она, конечно, не станет, но то, что удачливее будет какое-то время — точно. Ну и глаз дурнее. Так что не порчу, так хворобу навести сможет. Не сильную, но все же…

   — Все. Уходи. Жить будет, — выдохнула я, пытаясь не грохнуться в банальный обморок от истощения.

   — Спасибо-спасибо-спасибо, — вновь затараторила мать, хватая меня за руки, чтоб те поцеловать. Вот зря. Я все же не удержалась и… упала.

   Хорошо хоть еще головой об пол не приложилась: хватка у матери оказалась железной, и она смогла удержать меня в последний момент.

   — Плохо вам, госпожа колдовка?

   Я не стала говорить о магическом истощении и объяснять, что такое пустой резерв. Сказала, чтоб было понятно:

   — Устала и голодная. Нужно поесть. Так что давай, уноси ребенка. И впредь пусть в лесу осторожнее будет, к незнакомым растениям не подход…

   Я не договорила: девочка на столе заворочалась, а потом, свернувшись точно котенок, сонно засопела. Без надсадного грудного кашля, жара и холодного пота.

   Мать же понятливо подхватила дитя и была такова, а я, закрыв за ней дверь, привалилась к косяку и выдохнула. Поела грибочков, называется…

   К слову, ужинать уже расхотелось, а вот спать… едва до кровати дошла и рухнула в нее, как в омут.

   А на следующий день проснулась. И снова — от стука!

   Открыла дверь и обнаружила у порога вчерашнюю гостью. Только на этот раз ее руки были заняты не ребенком, а корзиной. И лицо светилось счастьем. И была женщина не одна. Рядом с ней топтался мужик, обнимавший огромную тыкву. Под ее весом он пыхтел, кряхтел, и я боялась, как бы не развалился вовсе.

   — Вот, госпожа колдовка, это вам за Анишку мою. Не побрезгуйте. Мы от всей души… — и с этими словами она протянула мне корзину.

   В той оказалась снедь. Пироги, яйца, кринка молока, копченый окорок… Им я обрадовалась: в город идти не нужно за едой. А с бахчей — большущей, рыжей и бронебойной на ощупь — я понятия не имела, что делать. Закатила ее в трактир.

   Но если я думала, что на этом все закончилось, то ошиблась. Это было только начало.

   Горожане, разведав схему: сходить к ведьме, вылечить недуг магией, потом прийти в храм и замолить грехи у преподобного, — начали ей пользоваться! Благо, не очень активно, с прыщами все же не бежали: побаивались… Лишь по крайней нужде.

   А платили натурой: в основном снедью, но бывало и какую работу выполняли. Так у меня к зиме выросла поленница дров, стали чистыми пустая конюшня и дымоходы.

   Но вот чего я никогда не просила, а мне каждый раз в благодарность несли — это тыквы! Поверье у местных было, что это любимейшая ведьмина еда. Да и для моих темных непотребств она надобна. И ничего не могло убедить вудлендцев в обратном. Как по мне, им просто некому было сбагрить эти тыквы. И, пока не было меня, они передавали эту бахчу друг другу по кругу. Подкидывали, как младенцев, на порог, предлагали любому пришлому… В общем, пытались всячески избавиться. Подозреваю, что в осеннюю пору одна тыква за месяц могла сменить до дюжины хозяев. И тут в Вудленде появилась несчастная черная ведьма…

   К слову, приходили ко мне не только жители. Повадилась заглядывать и та самая лисица, которую я освободила из силков. Я ее порой подкармливала. А однажды посетовала, что она приходит только на подачки. Нет, чтоб мышей половить, раз уж котом я не обзавелась. Лисица на это гордо фыркнула и ушла… чтобы появиться через день с пискухой в зубах. Так у меня завелась домашняя лиса. Хотя нет, полудомашняя…

   С отцом же мы списывались раз в седмицу. Телепортационная шкатулка исправно доставляла его письма и отправляла мои. И, оказалось, что с врагами у папы не все так просто. А это значило, что придется мне тут зимовать…

   И вот в один из дней, когда листья с деревьев уже почти облетели, а снег еще и не думал ложиться, в мою дверь в очередной раз постучали.

   Я распахнула ее, готовясь озвучить обратный маршрут незваному гостю, если он не помирает. А если и помирает, то надо еще посмотреть от чего и как — может, проще добить.

   Но, когда увидела на пороге высокого, плечистого воина, стало понятно: еще большой вопрос, кто из нас кого добьет.

   — Вы ко мне? — уточнила я, приподняв бровь.

   — Похоже, что к тебе, ведьма, — процедил пришлый блондин.

   — К вам, — поправила я, намекая, что не потерплю неуважения и панибратства.

   По четко очерченным мужским губам скользнула кривая усмешка, и пепельный отчеканил:

   — Мы-же-на-ты.

   — Не припоминаю вашего лица, — ответила, упрямо держа дистанцию. — Я вас, случаем, не проклинала?

   — Нет. Хуже. Ты вышла за меня замуж! — не выдержав, прорычал пепельный.

ГЛАВА 3

— Когда? — оторопело спросила я.

   — Это мне тебя нужно спросить, когда? — процедил незнакомец, глядя на меня чуть прищуренными от злости глазами цвета отчаянно-синего льда и стали.

   Я глянула на пришлого внимательнее. У него были по-хорошему грубоватые черты лица: прямой, с небольшой горбинкой нос, высокие скулы, упрямый подбородок, хотя менестрели обычно величают такой волевым. Светлые, будто первый снег, волосы, собранные в хвост. Брови по сравнению с шевелюрой были куда темнее, выдавая в незнакомце породу: обычно подобное сочетание встречалось у аристократов. Вот только сиятельные редко сами выходят на поле брани. А этот снежный явно сражался и не раз: вон застарелый след — точно тонкий волос — протянулся у основания шеи. Да и правая бровь рассечена явно клинком. Небольшой шрам почти не заметен, но чтобы от ведьмы что-то укрылось…

   Да к тому же сильное поджарое тело — явно результат ежедневных тренировок с мечом. Но самым впечатляющим в незваном госте была даже не внешность, а уверенность, которую излучал этот тип. Она расходилась от него волнами, и перед ней отступали, кажется, даже горы. Так что и мне спасовать тоже было не зазорно.

   — Прошу прощения… — начиная понимать, что вышла ошибочка, выдохнула я, сглотнув, — я думала, что вдова! Мне это гарантировали…

   — Кто тебе такое мог гарантировать?

   — Отец, — выдохнула я. — Он заверил, что ты уже не жилец…

   «И до сегодняшнего дня я думала, что папа в вопросах смерти отлично разбирается…» — мысленно добавила я.

   — Он ошибся, — сказал, как сплюнул, воскресший муженек и добавил: — Так что верни брачную клятву по-хорошему…

   — Я ее не брала даже! — тут же выпалила я, сама же лихорадочно прикидывая: а есть ли резон вновь становиться девицей Истрис?

   Судя по последнему письму отца — это было вообще невыгодно. Он скидывал с себя поисковые заклинания, как бродячий пес — блох, уходя от преследователей и устраняя врагов. Я же не была уверена, что смогу так же. Да и дергать папу не хотелось…

   — Мне один мудрый человек как-то сказал: если ведьма говорит, что не брала, значит, не отдаст. А я ему еще не поверил тогда, — пророкотал супружничек и уточнил: — Значит, по-хорошему не хочешь?

   Вместо ответа я неопределенно фыркнула.

   Нежданный-незваный-невесть зачем воскресший и заявившийся муженек заскрежетал зубами с явными ведьмовредительскими намерениями. Но в атаку не пошел. Стоял, испепелял меня взглядом.

   А мне, с одной стороны, было любопытно и даже весело наблюдать, как тот, кто привык побеждать и брать саму Смерть за жабры, попал в этакий переплет. С другой — испытывала ехидное удовлетворение: это обычно девицы стараются всеми силами избежать постылого брака с каким-нибудь злодеем. На все готовы. Даже вон учиться в академии сбегают! А теперь пусть этот Дэйрис — в памяти наконец всплыла моя новая фамилия — отдувается разом за весь мужской род. Прочувствует печенкой, каково это, когда насильно выданная замуж девица — ты сам!

   Правда, с третьей стороны, мне при таком раскладе мог быстренько наступить конец. С поминальными веночками. Ведь ничего не мешало новоявленному супружнику прибить женушку. От этой мысли в душе поселилась легкая тревога… Примерно уровня апокалипсиса.

   И в ожидании его в груди что-то екнуло. А может, это из-за того, что мой внезапный муж был таким... впечатляющим. Своей мощью. Какой-то скупой мужской красотой. А главное — выдержкой. А моя ведьминская суть так и зудела проверить, насколько прочное самообладание у этого снежного…

    Но я стояла на пороге и виду не подавала. Я кремень! Я скала! Я опора… начавшему вдруг бледнеть и заваливаться муженьку.

   — Эй! — выдохнула я, когда тело супруга качнулось вперед, прямо на меня. — Ты чего?

   Следовало бы поступить, как истинная темная, когда на нее сваливаются неприятности, да еще такие большие: отойти в сторонку. Вот только демонова привычка помогать, которую я приобрела за последнее время, не позволила это сделать. Я подставила плечо и… сама чуть не свалилась!

   Снежный же мой вопрос проигнорировал по той простой причине, что был без сознания. Вот уж не думала, что столь удобный способ уходить от ответа в обморок популярен не только у юных аристократок.

   Хотя у сиятельных дев перед супружником было одно большое преимущество. Весовое. Хоть муженек и был без доспеха, лишь с мечом, мне казалось, что я тащу гранитную плиту. Волоком. И это я еще призвала магию!

   Даже обернулась проверить, не остается ли за нами борозда размером с замковый ров. Но нет. Половицы были целы

   — Вот говорили мне, что замужняя жизнь тяжела, но я не думала, что настолько, — пропыхтела я, сваливая мужское тело на лавку.

   А затем взглянула на супружника магическим зрением. С чего ему так поплохело?

   Увидела, как на животе расползается черное пятно. В центре оно пульсировало, как родник, толчками выплевывая из тела жизненную силу. А той и так немного-то осталось… Если ничего не сделать, то я снова стану вдовой Дэйрис. На этот раз с гарантией. Вот только не могла я так… Смотреть, как у меня на руках умирает человек. Хотя и знала, что проблем от живого муженька будет больше, чем от мертвого… Потому со словами:

   — Да чтоб ты сдох от полноты жизненных сил! — принялась его спасать.

   И первым делом — стянула с супруга плащ, потом ножны. Пока освобождала раненого от верхней одежды, ненароком стянула и кожаный ремешок, державший пепельные волосы, и те разметались по плечам.

   С рубашкой же деликатничать не стала — разрезала ножом. Но, увы, лицезреть мужской торс с накачанным прессом мне не удалось. Этому мешала одна ма-а-аленькая деталь — большая такая повязка. Шла она от левого плеча и заканчивалась где-то ниже завязок штанов.

   Ну вот, хотела ведьма поглазеть на разврат, а тут только распущенность… И ладно бы нравственная. Так нет. Шва! Который решил разойтись, как супруги при ратсоржении брака.

   Последний, к слову, я смогла лицезреть после того, как разрезала бинты, стягивавшие тело блондина. Залатали моего муженька добротно. А главное — плотно так, убористо… Любой вышивальщице на зависть. Только вот одна из ран открылась и сочилась кровью. Если смотреть обычным зрением — то и не сильно-то ее и много вытекло.

   Но при использовании магии картина была пострашнее… Только разбираться, почему так, времени не было.

   — Сгинь, ведьма! — меж тем, приходя в сознание, прорычал сидевший на скамье и прислоненный спиной к стене супруг.

   Была бы я послушной кроткой женой, непременно так бы и поступила: отскочила, мышкой юркнула за дверь и затихла.

   Ибо больно уж у пепельного вышел посыл угрожающим. Но я была ведьмой. И мало того, дочерью своего отца, а того куда только не посылали. Чаще всего в пекло к демонам! А он оттуда всегда возвращался, загоревший, отдохнувший, еще и с кошелем золота. Так что…

   — Чтобы я ушла, мне надо не «сгинь» говорить, а минимум «сдохни»! — просветила я болезного муженька, призывая силу.

   — Полагаю, что при этом по правилам хорошего тона нужно еще держать наведенный на тебя арбалет? — прошипел сквозь стиснутые зубы пепельный.

   — Смекаешь… — довольно хмыкнула я, начав накладывать заклинание для остановки крови…

   Вот только оно, всегда выходившее у меня идеально, отчего-то дало осечку: рана и не думала затягиваться, наоборот, разрасталась. Да чтоб тебя!

   Пепельный же закатил глаза и тяжело дышал открытым ртом, в то время как мужские руки схватились за край широкой лавки и побелели от напряжения. Да уж… судя по всему, сейчас муженьку до блаженства было так же далеко, как мне до сана настоятеля монастыря. Мужского.

   Я упрямо закусила губу, вливая в супружника силы. Ощущения были, что пытаюсь наполнить пропасть.

   — Какого темного ты творишь? — выгибаясь под током моей магии, выдохнул раненый. — Убирайся!

   — Угу. Метелку взяла и побежала наводить порядок, — фыркнула я и закусила губу: резерв стремительно пустел.

   Руки начали уже подрагивать, а ноги подкашиваться, но я упрямо продолжала нелегкое дело спасения мужа. Хотя проще его было добить, чем исцелить… Почему же магия-то не берет этого пепельного?

   По всему выходило, что чары тут были бесполезны. А что если…

   Я вспомнила о настойке кровохлебки и атаривора. Дрянь была забористая. На раз унимала и кровь, и любое желание жить. Боль при использовании зелья была просто чудовищной.

   Зато в ней не было ни капли магии, лишь травы и алхимические реагенты.

   — Если от этого лечения сейчас не умрешь, то будешь жить долго, счастливо и желательно подальше от меня, — известила я пепельного, возвращаясь к нему с бутылем в руках.

   Супруг глянул на меня затуманенным от боли взглядом. Я же, ощутив себя в роли того самого зла, которое либо убивает, либо делает сильнее, циничнее и мрачнее, зубами вонзилась в плотно сидевшую пробку. А через мгновение выплюнула ее куда-то в сторону.

   Теперь нужно было залить зельем рану… Правда, перед этим — зафиксировать пациента, ибо лекарская молва гласила, что правильно связанный больной в чарах обезболивания не нуждается. А без них, увы, брыкается…

   В нашем же случае одними пинками навряд ли бы обошлось, а на заклинания у меня уже не было сил. Ни физических, ни магических, ни моральных. А вот масса тела — имелась. И ее-то я использовала, практически сев на колени к пепельному. Щедро плеснула зелье на рану. И тут же схватила мужские руки, чтобы они не потянулись к животу, пытаясь убрать эликсир и тем разодрать рубец еще сильнее…

   Так что мужские бедра оказались зажаты меж моих коленей, а я очутилась лицом к блондину, тело которого начало выгибаться в агонии…

   Приготовилась уже было к отчаянному сопротивлению пепельного и что вот-вот он попытается меня с себя скинуть, но… нет! Мужик держался. Корчился от боли, но даже не орал. Лишь шипел сквозь стиснутые зубы, как опытная, не единожды бывавшая на костре ведьма — всем инквизиторам назло!

   А кровь меж тем начала потихоньку останавливаться. Вот ее пульсация стала меньше. Словно кто-то там, внутри порванной вены, поставил плотину. А после — стала образовываться корочка первичного тромба…

   Странно… Почему тогда магия не сработала? Я замерла, перебирая в голове варианты, совершенно не обратив внимания на то, что наши с муженьком лица оказались на одном уровне. Да так близко, что растрепавшиеся во время лечения светлые волосы и мои каштановые мокрые от пота пряди перепутались. И сейчас напоминали снег, припорошивший опавшую листву.

   Когда я заметила это, то замерла и… На меня вдруг обрушилась вся реальность этого мига: с пылью, кружившейся в солнечном свете, что лился из окна, с воем ветра на улице, с витавшим в воздухе ядреным духом лечебной настойки. К последнему примешивались запахи запекшейся крови и нежилой таверны. Но помимо них нос уловил ноты шалфея и морозного кедра.

   А еще я почувствовала, как моей шеи касается горячее мужское дыхание. Услышала, как гулко сглотнул пепельный, а его взгляд коснулся моих скул, потом щеки, губ…

   Мы замерли. Пепельный шумно втянул воздух, словно пытаясь взять себя в руки. Да и мне было бы неплохо это сделать. А еще — слезть с мужских колен, но… вместо этого я смотрела на сидевшего передо мной мужчину. Да, именно мужчину, не парня. Потому как моему внезапному супругу на вид было около тридцати: уже не стройный юноша, а успевший заматереть воин. Опытный. Сильный. Боец. И духом, и телом. На последнем, к слову, отметин было немало. Они лучше любого досье тайной канцелярии рассказывали о прошлом блондина.

   — Так на чем мы остановились? — хриплый мужской голос вырвал меня из раздумий.

   — Перед тем, как ты пал к моим ногам? — вопросом на вопрос ответила я, ощутив, как саднит пересохшее враз горло.

   — Перед тем, как ты начала свои пытки, ведьма, — возразил пепельный.

   — Это было спасение, а не пытки… — фыркнула я.

   — Да я чуть не сдох, пока ты меня спасала, — не остался в долгу муженек. И только я вознамерилась ответить, что в следующий раз обязательно отойду в сторонку и подожду, пока этот белобрысый не истечет кровью, как тот добавил: — Спасибо…

   Я аж вздохом поперхнулась. И вот как на него после этого гордо обидеться? Чтоб уйти, как истинная ведьма, с гордо поднятой головой. Хотя про «уйти» — это я погорячилась. Ибо для начала надо было слезть с пепельного…

   А на нем я, к слову, сидела качественно и ни разу не деликатно. Потому как задача у меня была не соблазнить, а зафиксировать. И как итог — был полный разврат: юбка задралась так, что обнажила не только голени, но и бедра! И даже панталоны в ромашку! Эти-то цветочки пепельный сейчас и разглядывал. Заинтересованно так.

   Вот ведь! Совсем недавно едва не умирал, а сейчас — посмотрите на него — на ботанику потянуло. Цветочками любуется! Распутник. Я уже хотела вскочить и одернуть юбку, как вдруг заметила рядом с едва затянувшейся раной кое-что. И мне стало резко не до морали. Да вообще мало до чего. Потому как я заметила черную нить. Та была магической, тоньше волоса, и уходила в тело пепельного…

   — Что это у тебя за гадость? — протянула я.

   — Характер, — саркастично отозвался муженек.

   Но я на подколку внимания не обратила, а склонилась над разошедшимся швом и осторожно дотронулась силовым щупом до нити. Та дернулась и попыталась уйти в мужское тело, как рыба на глубину.

   Но я поймала проклятие — а это было именно оно — за самый хвост. Зато теперь стало понятно, почему магия этого светлого на всю голову не брала…

   — Где ты умудрился подцепить смертельное черносилие высшего порядка? — поинтересовалась я светским тоном, меж тем завязывая узелок из кончика нити так, чтобы зафиксировать ту на поверхности тела.

   — Наверное, там же, где и тебя, — на том свете, — отозвался раненый.

   — И как же ты оттуда вернулся? — поинтересовалась я, проигнорировав едкое замечание в мой адрес.

   — Вернули… Одному магу нужно было узнать пределы силы нового регенерационного заклинания, и для этого требовались… подопытные.

   — Судя по тому, что ты жив, опыт удался? — заметила я.

   — Да, — мрачно ответил пепельный и добавил: — Если один из двух сотен — это однозначно удача. Кроме меня это заклинание не смог перенести ни один… Все сгорели в энергии магической жилы.

   — Жилы? — переспросила я, нахмурившись.

   — Да, та выходила наружу как раз в подвале лекарского корпуса. Умирающих спустили туда и…

   Супруг сглотнул, прервав сам себя, и я за него закончила:

   — …присоединили к жиле, чтобы та питала заклинание. Но природная сила — слишком сырая, неконтролируемая. Поэтому, полагаю, она сожгла плетение, а за ним и тела… добровольцев? — я постаралась подобрать тактичный синоним к «подопытным».

   — Да. То, что я не сдох, назвали статистической погрешностью и чудом, — холодно закончил пепельный.

   — Это было не чудо, а смертельное проклятие, — возразила я. — Оно-то и спасло тебе жизнь, вобрав в себя излишки силы дикой магической жилы…

   После этих слов раненый упрямо сжал губы, ничего не сказав. И по этому его молчанию стало все понятно. И я не удержалась от вопроса:

   — Многих потерял?

   — Выжила одна треть из нашей сотни…

   Со мной такое случалось нечасто — когда я не знала, что сказать. Утешать я не умела, сочувствовала — не лучше… Потому невольно вырвалось:

   — Никто из нас не вечен. И когда-нибудь ты встретишься с теми, кого потерял, там, за гранью. Но пока есть возможность жить — живи. И так ярко, чтобы демоны тебе завидовали!

   — Звучит как девиз, — усмехнулся пепельный.

   — Вообще-то это тост, — поправила я. — Его в канун Новогодия всегда произносила моя прабабка за семейным ужином.

   — И как она жила? Ярко? — полюбопытствовал раненый.

   — Почему жила? — приподняла я брови. — Живет до сих пор.

   — И в чем же секрет ее долголетия? — полюбопытствовал пепельный.

   — Овсянка и прадед, — охотно ответила я и пояснила: — Овсянка — для крепкого сердца, а прадед — для всего остального.

   Прозвучало это так двусмысленно, что я как-то разом вспомнила, на чем я сижу, а главное — в каком виде...

   Так. Засиделась я что-то...

   Медленно, чтоб не потревожить рану, начала вставать и…

   — Ай! – вырвалось непроизвольно.

   Все оттого, что мои каштановые волосы умудрились перепутаться со светлыми, а я в свою очередь напрочь об этом забыть. Так что пришлось потратить время, распутывая колтун, стоя при том в позе вопросительной руны.

   Наконец я выпрямилась, одернула юбку, чувствуя, как в груди, под заинтересованным и немного насмешливым взглядом пепельного, рождается доселе неведомое чувство — смущение. Чтобы задавить его в зародыше, напустив на себя деловой тон, произнесла:

   — Тебя надо зашить еще раз и перевязать, а потом вытащить проклятие. Иначе рана снова разойдется. Так что я сейчас схожу за лекарской котомкой и вернусь…

   С этими словами я развернулась на пятках и уже сделала шаг к лестнице, как мне в спину прилетело:

   — Рангер…

   — Что? — Я невольно остановилась и обернулась.

   — Меня зовут Рангер, можно просто Ран, — повторил пепельный и приподнял бровь. С намеком так приподнял.

   Пришлось вынужденно ответить.

   — Веризия… Изи Дэйрис, — представилась я по привычке уже новой фамилией.

   — То, что Дэйрис, — я в курсе, — усмехнулся этот невозможный пепельный. Вот ведь язва!

   Хотела ответить что-нибудь ехидное, чтобы оставить последнее слово за собой, но решила, что я девушка экономная, так что не стоит транжирить словарный запас на всяких доходяг. Так что лишь гордо вскинула голову и направилась к лестнице.

ГЛАВА 4

Ступени той надрывно заскрипели под моими шагами, когда я поднималась на второй этаж. Толкнула дверь в комнату, где хранились мои вещи. Вечерний свет проникал сквозь узкие окна, играя бликами на полках, где в ряд уже успели выстроиться бутыльки с зельями, амулеты, книги по магии, пара противней, на которых сушилась тыквенная, демоны ее дери, пастила… Просто я не знала, что еще можно сделать из этой рыжей напасти, которую мне регулярно подкидывали под дверь в знак то ли благодарности, то ли откупа…

   Среди всего этого я нашла то, что мне было нужно: нитки, иголку, склянку с первачом и обезболивающее зелье. А еще бинты, что были аккуратно уложены в мой целительский кисет. Тот стоял рядом с бутылью, в которой наставился болиголов.

   Спустившись обратно на первый этаж, я увидела, что супружник запрокинул голову, прикрыл глаза и стиснул зубы. Ясно. Терпит… Даже не стонет. «Надо же, выдержанный какой мне попался, прям как столетний коньяк», — промелькнула мысль, когда я подошла к раненому.

   — Как себя чувствуешь? — поинтересовалась я, начав заговаривать зубы.

   Заговаривать, увы, не буквально, а фигурально: сил на чародейство у меня не осталось ни капли: резерв был вычерпан до дна. Так что приходилось отвлекать, используя дар красноречия, а не магический.

   — Я чувствую себя так, как будто хочу хорошо прожаренную отбивную, — отозвался Ран, не открывая глаз.

   — Хорошо. Значит, будет отбивная, — покладисто согласилась я, вдевая нитку в иголку. Задумывалась ли над тем, что говорю? Навряд ли. Все мои мысли сейчас были о том, как бы поаккуратнее залатать глубокую рану: придется накладывать несколько швов один поверх другого на разные слои. Задеты и брюшная полость, и глубокие мышцы, и поверхностные… — Ты как, охотиться умеешь на кого-то, кроме демонов в пустошах и дам на балах?

   — А ты с какой целью интересуешься? — приоткрыв один глаз, поинтересовался блондин.

   — С той, что отбивную придется ловить тебе, — поведала я муженьку и положила иголку с ниткой в склянку с первачом — обеззаразить.

   — А как же хваленая ведьмина магия? — поинтересовался Ран. — Наколдовала себе какое-нибудь, не знаю… яйцо призыва лосося, кинула его в воду — и рыба сама на берег выбрасывается.

   — То есть охотиться на дичь ты не умеешь… — поняла я, доставая иглу.

   — Обижаешь, дорогая женушка. Я на дичь могу и охотиться, и - если надо — нести ее. Причем полную, не расплескивая…

   — Учту, — хмыкнула я и, протянув муженьку флакон с зельем, не удержалась от подколки: — Выпей. И желательно тоже… Не расплескивая.

   Конечно, полностью от боли эликсир не избавит, но хотя бы притупит ее, пока я буду шить. Ран приоткрыл глаза, глянул на бутылек и светским тоном уточнил:

   — Яд?

   — Яд, настоянный на перваче, — уже лекарство, — назидательно отозвалась я, примериваясь к ране. Та впечатляла. Так что я решила морально подготовить пациента: — Слушай, тебе говорили, что главная суть лечения — это доверие?

   После этих слов муженек, уже пригубивший флакон, как-то гулко сглотнул и, отняв ото рта бутылек, выдохнул:

   — Говорили. Как раз перед тем, как соединить с магической жилой.

   Упс. Нехорошо вышло. Если учесть, сколько раненых выжило после эксперимента — очень нехорошо.

   — Знаешь, если с доверием у тебя не очень, тогда просто терпи, — посоветовала я.

   — Это точно постулат из лечебной практики? Или супружеской? — иронично уточнил Ран и в следующий миг зашипел: я сделала первый стежок.

   — А есть разница? — не переставая орудовать иголкой, уточнила я.

   — Целительство не столь болезненно и более привычно, чем брак, — сквозь стиснутые зубы выдохнул блондин.

   Надо же, крепкий орешек. Другой бы на его месте уже орал недуром, а этот — ерничает.

   — Много ты понимаешь в браке, — хмыкнула я. — Мы месяц всего женаты, а знакомы — и вовсе меньше половины дня.

   Ран поморщился. То ли от боли, то ли от услышанного. Скорее — и то и другое. И наверняка хотел мне сказать, что он и вовсе не желал бы быть моим мужем ни мгновения. Но вместо этого сделал глубокий вдох. Затем выдох. Будто прицеливался из арбалета и хотел успокоиться, чтобы рука не дрогнула. И, чеканя каждое слово, произнес:

   — А. Ты. Знаешь. Больше? — И, сглотнув, спросил: — Я не первый твой супруг?

   Мне показалось, или в последней фразе прозвучало как-то слишком много эмоций для обычного уточнения?

   — Замужем, может, и впервые, но о любящей семье знаю многое, — ответила я, орудуя изогнутой в форме молодого месяца иглой, и пояснила, не отрываясь от дела: — Я в такой выросла. И мы всегда жили счастливо! А когда кончалась посуда — еще и тихо. Но разве в твоей семье было иначе?

   — Не знаю, — отозвался Ран и отвернулся, всем своим видом давая понять, что не желает это обсуждать.

   Но тяжело уйти от разговора, когда сидишь, как пришитый на лавке, а над тобой склонилась ведьма, которая то ли лечит, то ли пытает…

   — Подкидыш? Бастард? — полюбопытствовала я. Ну надо же что-то знать о своем муже?

   К тому же от боли мышцы пресса непроизвольно сокращались, а это мешало. Так что я решила их расслабить тем, что напрячь самого Рана вопросами. Пусть отвлечется на ехидную темную ведьму.

   — Я был третьим сыном лорда, — нехотя ответил пепельный, лишь бы только я отстала.

   Впрочем, мне пояснений и не требовалось: скорее всего, папочка решил избавиться от младших безнаследных отпрысков, чтобы те не вздумали заступать дорогу старшему. Логичнее всего в таком случае отправить на службу короне или в духовники. И раз на моем супруге не сутана, то…

   — И сколько тебе было, когда отдали в корпус паладинов? — задала я очередной вопрос.

   — В шесть… — обреченно выдохнул Ран, видимо, поняв, что уже не отвертеться, и, невесело усмехнувшись, добавил: — Чтобы я добыл себе часть и славу сам.

   После этого ответа моя рука на миг замерла в воздухе. Примерно в этом возрасте я подняла первое свое умертвие. А папа тут же его уложил из арбалета обратно. Чтобы нежить с дочкой ничего не сделала. И это при том, что мама меня страховала в кругу силы! И оба — поддерживали. Всегда. А у Рана же, похоже, жест доброй отцовской воли свернулся в дулю.

   — Добыл? — поинтересовалась, переходя к последнему, верхнему слою.

   — Я стал седьмым паладином короны, — ответил Ран.

   — Седьмой… Не мог мне отец номером повыше кого найти? — беззлобно усмехнулась я.

   — Может, он потому не мог, что первые шесть были уже женаты? — саркастично заметил Ран.

   — Уже первые семь женаты, — поправила я и торжественно объявила: — А ты еще и заштопан!

   — Так быстро? — удивился супруг таким тоном, словно приготовился полночи терпеть и шитье, и ведьму, им занимавшуюся.

   — За дружеским разговором время быстро летит, — ответила я, а после достала из кисета бинты и корпию и начала перевязку.

   По взгляду из полуприкрытых глаз Рана стало понятно: в гробу он видел такие разговоры. Даже если до домовины — всего один шаг.

   К слову, о шагах… Мне как-то надо было дотащить этого воина до постели. А они все на втором этаже. Хотя… там, рядом с кухней, была лежанка. О ней, а также о предстоящем пути я поведала муженьку. Тот лишь вздохнул и, навалившись на лавку, попытался разом встать и испортить мне всю работу.

   — Куда?! — рявкнула я, видя, как Ран пытается самостоятельно подняться.

   Вот ведь невозможный мужчина. Я ему только направление указала, а он возьми — и пойди!

   Поднырнула под руку пепельному так, чтобы на меня пришлась часть его веса. Оказалось, воина в сознании тащить в несколько раз легче. А вот ему принимать женскую помощь — тяжелее.

   — Спасибо, — все же вынуждено признал муженек, когда мы вместе прошли половину зала. — Но ты не должна была мне помогать.

   — Почему же? — сдувая прядь со лба, выдохнула я.

   — Потому что ты черная ведьма, — выдал он как догму, — и к тому же моя почти вдова…

   — А еще я просто человек. А люди иногда помогают друг другу. Даже если женаты.

   Судя по тяжелому мужскому вздоху, я только что парой фраз сломала столько всего: и мужскую логику, и дрова… Последних причем целую гору — хоть камин топи. А ведь могла просто сделать шаг в сторону, там, на пороге. И полетел бы Ран мимо меня, носом в пол, и спустя совсем немного времени я бы стала дважды вдовой Дэйрис… Если бы не вмешалась. Но стоять и смотреть, как человек умирает, — я не смогла. И теперь предстояло расхлебывать последствия своей добродетели. Ведь что-то мне подсказывало: даже в благодарность за спасение пепельный не отступится от мысли о разводе.

   Хотя, может, в том нет уже ничего страшного? Вдруг папа уже разобрался со своими врагами? Об этом стоило у него спросить. И чем скорее — тем лучше.

   Но пока я с трудом тащила раненого. Его тело казалось тяжелым, как камень, и каждый шаг давался нам обоим с трудом. Я чувствовала, как пот стекает по моему лбу, но не могла позволить себе остановиться.

   Наконец, мы добрались до лежанки, я осторожно опустила Рана, стараясь быть аккуратной. Его лицо было бледным, дыхание — судорожным, лоб покрылся холодной испариной. А за дрожь тела отвечала уже я: от напряжения тряслись руки и поджилки, когда помогала пепельному опуститься на это подобие кровати. К слову, едва муженек лег на ту, как отрубился. Словно услышал команду: на старт, внимание, спать! — и выполнил ее незамедлительно.

   Я постояла немного, прислушиваясь к ставшему ровным мужскому дыханию, ощущая, что этот день прошелся по мне лавиной.

   Зачем-то положила руку на лоб, смахнув пепельную прядь и стерев холодную испарину. Жара не было. И осталось надеяться, что эту ночь Ран переживет. Только сил на переживания по этому поводу уже не осталось. Глаза начали слипаться сами собой — дал о себе знать опустошенный резерв.

   Так что я, оставив муженька, отправилась к себе.

   Сумерки уже окутали старый дом, когда начала подниматься по скрипучей лестнице. Каждая вторая ступенька прогибалась под моими ногами, издавая протяжные стоны, словно плакальщица на паперти. Воздух был пропитан запахом старого дерева и пыли.

   Интересно, почему отец дал мне документы именно на трактир? Куда логичнее было бы вдове поселиться в каком-нибудь доме…

   Эта мысль промелькнула зарницей и погасла, когда я перешагнула порог своей комнаты. Потому как я увидела телепортационную шкатулку, что стояла на столе. Не мешкая, я села за него, достала лист бумаги и очиненное перо. Зажгла свечу по-простому, без магии, огнивом. Неровный свет фитиля заплясал на стене, и я, вздохнув, вывела чернилами: «Дорогой отец, как ты? Надеюсь, твои дела идут хорошо и ты разделался с теми, кто встал на твоем пути. Потому как у меня возникла маленькая проблема…»

   Тут я вспомнила рост, вес явившегося по мою душу супруга, его накачанные мышцы... Ударная сила у таких должна была быть немалой. Да и вообще паладины — ребята, способные завалить дракона. Хилые духом и телом среди них долго не живут. Так что рука сама потянулась зачеркнуть «маленькая». Но я удержалась. Только кляксу рядом поставила, когда перо надолго зависло в воздухе.

   Вздохнув, я продолжила: «Сегодня приехал мой покойный муж. Оказалось, что он вполне себе здравствует…». Про раны отчего-то я решила умолчать. «Он заявил, что хочет развода. Надеюсь, папа, ты сможешь дать мне совет, как лучше поступить». После этого я пересыпала письмо песком, и, дождавшись когда чернила высохнут, запечатала его, а после — положила в шкатулку. Ту на миг окутало сияние. Все. Послание отправлено.

   Думала, что после этого рухну в постель, как убитая, и просплю до утра. Но, удивительное дело — едва голова коснулась подушки, как глаза распахнулись сами собой и закрываться отказались. В общем, я лежала и таращилась в потолок, когда на небо выкатилась погрызенная с одного бока луна.

   Где-то вдалеке протяжно и тоскливо завыли волки — аж заслушаешься. Я не выдержала, подошла к окну и распахнула створки. Раз рыцари не поют мне серенад, послушаю волчью. Она ничем не хуже. Помузыкальнее даже, чем у некоторых менестрелей, дравших луженые глотки в тавернах.

   Есть легенда, что когда-то луна увидела на краю утеса молодого дракона. Тот взмыл ввысь, подлетел к луне, и эти двое влюбились друг в друга… Но злая завистница мгла захотела разлучить их и ослепила крылатого. Сгинул он в бездне… А луна, не найдя суженого, попросила ветер и волков разыскать его.

   И вот минули тысячелетия. Прах дракона уже давно развеян по ущелью, а ветры все свищут, и волки — воют, прося у луны прощения, что не смогли найти ее суженого.

   Многие считают, что эта легенда о красивой и несчастной любви. Но, как по мне, она о холодной расчетливой злобе. Такая куда опаснее, чем вспышка ярости. Это я, как потомственная черная ведьма, говорю. И да, я всегда старалась быть последовательной. Особенно в вопросах мести и пакостей. Очень старалась… Но получалось редко. Вот и сегодня с пепельным вышла осечка.

   Вторя моим мыслям, ветер в распахнутом окне танцевал с легкой шторой, шептал свои древние заклинания. А я любовалась темными мазками мрака на черном фоне леса и холмов.

   Вдруг, среди оттенков тьмы, я заметила едва уловимое движение: из кустов появилась лиса. Ее рыжая шубка сияла в лунном свете, как огонь среди углей. Она трусила, держа в зубах что-то пестрое.

   Добежав до дверей дома, рыжая аккуратно положила свою добычу прямо на порог, рядом с… тыквой?! Еще одной!

   Не знаю, чего было во мне больше: удивления или возмущения. Но они с лихвой вытеснили усталость, так что я опрометью кинулась на улицу, чтобы обнаружить на крыльце селезня и, да, тыкву. К последней была прикреплена записка, нацарапанная корявым почерком: «Нужно зелье от грудной жабы. Аптекарь, сволочь, деньги выдрал, а лекарство не помогает. Вся надежда на вас, госпожа ведьма».

   Лиса, которую я застукала за жертво… в смысле уткоприношением, замерла с поднятой лапой и склонила голову на бок, точно собака.

   — Да эти горожане, что, совсем страх потеряли?! — поделилась я с рыжей. — И что мне с этой бокастой бахчой делать?

   Та, на мгновение замерев, опустила лапу и… согласно кивнула.

   А я же села на порог и подперла подбородок кулаком, задумавшись.

   Лисица же помялась-помялась на месте, да и сделала шаг ко мне.

   Небо, вызвездившее над нами, обещало ясную погоду и холод, но пока было лишь немного зябко. А свежий воздух сделал то, перед чем оказалась бессильна постель. Мои глаза начали закрываться и… В тот момент ладонь соскользнула на пушистую шею, и там я ощутила даже не веревку, нить из файриса. Та была тонкой, как шелк, и прочной, как канат. Дорогая, зараза. У отца была такая удавка и называлась она — милость повелителя. А еще подобные использовали браконьеры. Жертва, попавшая в силок, начинала метаться, тем затягивая петлю, и в конце концов умирала либо от удушения, либо, что чаще, перерезала себе горло струной, что была не толще волоса.

   Резерв только-только начал восстанавливаться, и магии там была малая толика. Но я призвала ее и, сжав между пальцами нить, сожгла ее. Та вспыхнула снопом искр, которые тут же опали.

   Рыжая же вдруг вскинулась, вскочила на лапы и уставилась на меня. А затем порывисто лизнула руки и, махнув хвостом, развернулась и задала деру.

   Вот ведь хитрюга! Добилась от меня того, что ей надо было, — восхитилась я рыжей. Подумалось, что раз она теперь совсем освободилась, больше я ее не увижу. А лучше бы мне не видеть тыкв! Ибо достали уже!

   Потому-то я из вредности и не закатила очередную в дом. Записку, впрочем, взяла. И селезня тоже. И когда я вновь поднялась к себе, то обнаружила, что телепортационная шкатулка слабо светилась — значит, пришел ответ от отца. Так скоро?

   Я откинула крышку артефакта и обнаружила коротенькую записку: «Если эта сволочь намекает на расторжение брачных клятв, то ни в коем случае не ведись, доча! Это чистой воды развод!».

   «Значит, отец еще не все проблемы решил, и какие-то из них еще подсчитывает, суммирует, делит и ставит на них надгробные крестики», — поняла я суть папиного наставления.

   И я решила для себя, что пока поживу в браке, даже если муж против...

   А затем наконец я смогла познать народную мудрость: хорошо смеется тот, кто смеется в постельке. С ней и заснула. А проснулась уже ближе к полудню, осознав, что утро вечера может быть как му… так и просто дряннее.

   Я чувствовала себя разбитой, уставшей и завидовала вампирам, которые могут спать в своих гробах до заката. Но, увы, мне, смертной…

   Да и залеживаться было некогда: нужно было проверить одного пепельного. Выжил ли он? И если да, то в целом или из ума?

   А еще стоило приготовить завтрак и плотно поесть. Потому как начавший восстанавливаться резерв требовал еды. И побольше.

ГЛАВА 5

Вот только спустившись на кухню, я с прискорбием вспомнила, что из продуктов у меня лишь тыква и селезень. Ошпаривать, ощипывать, палить, потрошить, а потом, собственно, готовить птицу — на такой подвиг я пока была не способна.

   А вот приготовить кашу из последних моих сил и тыквы — да.

   Так что я аккуратно разрезала самую маленькую, очистила от кожуры, измельчила. Бросила маленькие оранжевые кусочки в котел, на дне которого уже скворчало масло, добавила щепотку корицы и мускатного ореха, которые наполнили воздух ароматом осеннего леса.

   Пока каша медленно томилась на огне, я добавила остатки молока и меда, чтобы придать сладости. Так что в итоге каша получилась нежной, как первый снег, и вкусной. И я даже ей гордилась. Ровно до того момента, как принесла миску с варевом проснувшемуся Рану. Тот, к слову, выглядел куда лучше вчерашнего.

   Муженек придирчиво посмотрел на мою стряпню и, как всякий больной, а потому капризный мужчина, произнес:

   — Хочется мяса, а не каши…

   — Для этого ты, милый супруг, ошибся семьей, — мило ухмыльнувшись тоном «у меня даже ежи не выёживаются, а то в супе окажутся», отозвалась я.

   Пепельный в ответ мрачно заработал ложкой.

   Его миска опустела быстро. И едва Рангер передал ее мне, как прикрыл глаза, будто прислушиваясь к себе, а после выдал:

   — До храма ближайшего далеко?

   — Ты собрался туда идти помирать? Чтобы сразу отпели? — вкрадчиво поинтересовалась я и пояснила: — Если встанешь — то сразу ляжешь. Только уже не в постель, а в гроб. У тебя все швы разойдутся.

   — А лучше бы разошлись мы с тобой, — буркнул пепельный, признавая мою женскую правоту, но через отрицание, как и всякий уважающий себя мужик.

   — Ты опять про развод? — недовольно выдохнула я.

   — Да, — не стал ходить вокруг да около Рангер.

   Ну вот! Опять! Утро — новое, а разговор про расторжение брака — старый. А так все хорошо начиналось…

   — Ты такой упертый в отца или в мать? — ехидно уточнила я.

   — Дед в детстве говорил, что я характером в бабку: такой же упрямый, своенравный и бесшабашный…

   — Знаешь, с тех пор, похоже, ничего не изменилось! — фыркнула и сурово добавила: — Я не столичный лекарь, и накладывать кучу заклинаний сил нет. Поэтому денек, а лучше два или три, тебе стоит отлежаться. Пока раны не затянутся. Да и проклятие нужно вынуть. Оно слишком много сил у тебя отбирает.

   — Ладно, полежу… — словно делая мне одолжение, отозвался муженек, и опустил-таки голову на подушку, и прикрыл глаза.

   Я же подхватила миску и вернулась с ней на кухню. Там, ополоснув посудину и вымыв руки, уперлась ими в край стола и выдохнула, собираясь с мыслями. Прислушалась к успокоившемуся за ночь дару, оценила резерв. Магии накопилось немного, но той, которая успела накопиться, должно хватить, чтобы вытянуть из раненого еще немного проклятия. Жаль, его нельзя было выдернуть одним рывком: слишком тонкие корни злословия, проросшие глубоко в тело, наверняка оборвутся, стоит резко их дернуть. Оставшиеся в теле нити начнут ветвиться, разрастаться и убьют пепельного.

   Так что действовать нужно было аккуратно и каждый день понемногу вытягивать проклятие, наматывая его на магическую ось. Так что, вернувшись к своему раненому, я решительно выдохнула:

   — Откинь одеяло!

   — Только не говори, что будешь требовать с меня сейчас выдачу супружеского долга, — хмыкнул Ран и приоткрыл один глаз.

   — Долги нужно отдавать с утра. А после обеда или на ночь — плохая примета: деньги водиться не будут. Я же, знаешь ли, последние очень уважаю, привечаю и всегда жду к себе в гости. Так что, увы… сейчас меня интересует в тебе лишь одно.

   — Платежеспособность? — деловито спросил пепельный и, открыв оба глаза, посмотрел на меня внимательно и пристально.

   — Из способностей у тебя пока в основном двигательные, да и те сильно ограничены, — не смогла удержаться от шпильки. — Так что нет, интересует меня не они, а проклятие. Нужно его вытянуть.

   Пепельный, вздохнув, отодвинул край одеяла так, что стали видны вчерашние повязки с бурыми следами крови.

   «Надо бы поменять», — промелькнула мысль. Меж полотняных лент виднелась кожа. Немного. Но даже этого хватило, чтобы оценить и накачанный пресс, и загорелую кожу… «А этот пепельный паразит хорош не только на лицо, — подумалось вдруг, — особенно если его тело будет без свежих швов и бинтов». Каким именно будет — воображение тут же нарисовало. И в таких рельефных деталях! А главное — обнаженных! Так сказать, без стыда, совести и хотя бы фигового листочка — в общем, без всего лишнего.

   Картина получилась такой яркой и наглядной, а прототип оказался так близко, что я ощутила, как неожиданно вспыхнули кончики ушей.

   Вот как так-то, Изи?! Ты ведь лицезрела мужчин не просто без покровов одежных, но и кожных. А и порой — и мышечных. Иногда даже — с недостающим числом костей (если могила попалась уж очень древняя, а скелет в ней — обезглавленный). Но как-то никогда такие виды тебя не смущали, а тут!..

   М-да… Как-то до брака у меня девичьего стеснения не наблюдалось. Да и вообще, замужние женщины должны быть раскрепощеннее. А у меня все наоборот!

   Но чтобы черная ведьма — да показала, что в ее душе смятение?! Никогда! Темную может смутить только плата за ее услуги: если монет в кошельке слишком мало на ее взгляд. В таком случае об этом она скажет нанимателю тактичным ударом пульсара в глаз.

   Одним словом, я попыталась скрыть сумятицу чувств за четкостью действий и склонилась к мужской груди, к тому месту, где вчера оставила якорь с пойманными проклятием.

   Темные волосы упали мне на лицо, отгородив завесой от всего мира. А главное, от пристального взгляда муженька.

   — Будет больно, — предупредила я и осторожно коснулась бронзовой кожи в точке выхода злословия. Темные чары недовольно жались. Ничего, справлюсь.

   Цепко ухватилась за проклятие и аккуратно начала тянуть его на себя.

   Раненый зашипел.

   — Потерпи, — шикнула я, не отпуская проклятия.

   — Ты не предупредила, что будет не просто больно, а мучительно, — проворчал супружник и добавил: — Лучше бы ты тянула из меня деньги, как всякая приличная жена…

   — А я приличная ведьма, так что тяну проклятия.

   — Я думал, что темные их только насылают, — прошипел муженек.

   — Я и наслать злословие могу, — оскорбилась я. — Да послать кого следует, куда следует, если надо. И даже без магии!

   — Почему-то я в этом даже не сомневался, — хмыкнул супружник.

   И в этот момент я почувствовала, что нить смертельных чар, которую я держала в пальцах, вот-вот оборвется, и остановилась.

   А затем стала наматывать ее на короткую магическую ось. Та была длиной всего с фалангу пальца и тонкой, точно спица. Тьма тянулась из тела пепельного, точно кудель, и оборачивалась вокруг моего «веретена».

   А когда оно коснулось груди пепельного, то зафиксировала все новым заклинанием. Ну вот и готово. Еще пару раз так потянуть — и вытащу все до единого корешка.

   Отпрянула я от раненого. Темные локоны колыхнулись, открыв мое лицо, и я встретилась с пристальным мужским взглядом. В глазах цвета отчаянно-синего льда плескалось глубокое северное море. Такое, что хранит тайны не одного потонувшего корабля. И сейчас оно было неспокойным, взволнованным. Манило и притягивало.

   Рука пепельного легла поверх моей. Я ощутила кожей шершавую, явно привыкшую держать меч ладонь. И под ней моим пальцам оказалось удивительно тепло и уютно…

   — Это все? — хрипло спросил Ран, а после как-то гулко сглотнул и отвернулся.

   — На сегодня — да, — отозвалась я, ощутив, что во рту отчего-то враз пересохло. Наверное, оттого, что в комнатке было душно. Да, только из-за этого. Солнце напекло… Осень в этом году выдалась больно теплая и сухая… Вот и жарко! — Только раны по-новой перевяжу — и все. Сейчас схожу только за чистой тканью.

   Под этим-то благовидным предлогом я и подхватилась с постели, а затем и вовсе сбеж… покинула раненого.

   А затем, поднявшись к себе, я не столько собирала бинты, сколько свои мысли и чувства. Когда же вернулась, то увидела совершенно другого пепельного: чеканный профиль, заострившиеся скулы, плотно сомкнутые губы — да с таким лицом только в гроб кладут. Своих врагов.

   Даже представила, как пепельный с этим невозмутимым выражением произносит над могилой поверженного неприятеля: «Долг уплачен».

   Впрочем, я тоже не излучала радушия. Поэтому перевязка прошла в атмосфере холода и сосредоточенности. За первое отвечало замораживающее заклинание. Его я использовала, когда снимала бинты, чтобы муженьку не было так больно, когда я отдирала салфетку с присохшей к ней кровью от раны.

   — Спасибо, — сухо поблагодарил пепельный и, прикрыв глаза, откинулся на подушку.

   Я на это ничего не ответила, лишь подхватила, подняла грязные бинты и вышла. Перепачканные в крови полосы ткани нужно было выстирать в щелоке, высушить и отгладить. Резерв после использования магии был почти пустой, поэтому пришлось обойтись без чар и по-простому замочить бинты в медном тазу. Последний оставила на заднем дворе, рядом с колодцем, с расчетом, что попозже простираю и развешу сушиться.

   И вот когда я уже сполоснула руки из ведра чистой водой и собралась было идти в дом, то увидела ее.

   Рыженькую девчушку, которая нерешительно замерла у края дома. Она стояла в видавшем виды переднике, поношенной, вытянутой вязаной кофте и юбке. Последняя медноволосой явно была коротка: не прикрывала даже щиколоток. На ногах у пришлой были деревянные клоги — дешевая и не самая удобная обувь, которую вытачивали из чурбака.

   Гостья нерешительно посмотрела на меня, переступила с ноги на ногу, отчего раздался звук, чем-то отдаленно напомнивший цокот подков, и, наконец, решилась — подошла и, сверкнув на меня пронзительными зелеными глазами, выдохнула, словно в омут с головой прыгнула:

   — Доброго дня, госпожа ведьма! А вам служанка в трактир не нужна?

   Я глянула на рыжую с сомнением. Ростом мне по плечо. Тощая, как щепка, и хрупкая даже на вид. Такую даже ведро с водой таскать просить было совестно — переломится еще. Да и работы в доме особо не было. Я уже собралась сказать, чтобы девчушка попытала счастья в городе, как она затараторила:

   — Вы не думайте, я шустрая и очень сильная! Все, что прикажете, сделаю. И дров наколоть могу, и воды натаскать, и ворожбы темной нисколечко не боюсь… Мне просто нужны…

   — Деньги? — понимающе хмыкнула я и пояснила: — Так у меня самой их особо нет. Как и постояльцев.

   — Я и за кров с едой готова служить, — отчаянно выдохнула девчушка.

   А я взглянула на пришлую внимательнее: что же привело эту отчаянную девчушку сюда? Похоже, большая нужда. Без нее к черной ведьме обычно не рискнули бы соваться.

   — Неужели в городе не нашлось работы для таких проворных рук? — спросила я.

   — Нашлась… Да только у хозяйки, которой я до этого служила, брошь с камеями пропала. Она и решила, что я украла, и выгнала взашей. И хоть украшение после нашлось, слухи-то остались. Мол, Маук воровка. И никто меня в Вудленде больше брать к себе не хочет. А в родном доме, в деревне, я и подавно не нужна — там столько ртов еще голодных, меня из-за этого в город-то и отправили, чтоб сама себя кормила…

   Мне стало жалко девчушку. А еще — любопытно. Потому как появились кое-какие подозрения…

   И я, уже зная, что совершаю ошибку, спросила:

   — А сколько тебе?

   — Четырнадцатая зима пойдет, — гордо отозвалась она и добавила: — Я уже совсем большая.

   — Ну что ж, большая, а стирать-то ты умеешь?

   — Да-да, конечно! И стирать, и штопать, и гладить… — порывисто выдохнула девчушка и сделала еще пару шагов вперед.

   — Ну что ж, вот тогда тебе первое задание: как бинты отмокнут, ототри с них следы крови, а потом развесь на бельевой веревке. После приходи на кухню, накормлю.

   Оставлять рыжую не хотелось. Но и спровадить просто так — отчего-то язык не поворачивался. Потому я и решила, пусть поест, поспит, а завтра укажу ей на дверь… Ну правда, на кой мне служанка в пустом трактире?

   Кстати, о последнем… Почему отец вообще решил купить именно его, а не какой-нибудь маленький домик с палисадником на окраине города? Зачем мне эта двухэтажная дурнина?

   Но я все как-то забывала задать этот вопрос в письме. Но сегодня решила: обязательно уточню!

   Перед тем как садиться за бумагу и перо, стоило позаботиться об ужине. Тем более сегодня, наконец-то, он обещал быть не из тыквы!

   Селезень, принесенный накануне то ли как дань, то ли как взятка, ждал на кухне своего звездного мига. И вот тот настал.

   А передо мной встала задача: как укротить мертвую утку и не утратить при этом своего достоинства.

   Нет, готовить я умела, разделать и выпотрошить для дочери наемника тоже не проблема. Но ощипать… Вот есть моменты в жизни, когда жалеешь, что ты не из воровской гильдии. Там-то ребята знают толк, как обчистить карманы доверчивых зевак, ощипав их. Они бы и селезня моего обнесли вмиг, до последнего перышка…

   Но увы, пришлось самой. Я ошпарила птицу и вцепилась в нее голодной молью.

   Так что к вечеру в кастрюле был наваристый бульон — самое то для раненого. Жаль только, лапши не имелось. Но последнюю с успехом заменила сушеная, нарезанная соломкой тыква.

   Рыженькая с аппетитом съела ужин и облизнулась. Раненый муженек тоже отдал должное моей стряпне. Правда, слегка удивился тыкве, но ничего не сказал об оригинальной замене. А вот кое о чем другом упомянул. Хотя лучше бы промолчал вовсе!

   — Кажется, я уже набрался сил. Так что завтра мы отправимся в город.

   Я на это скептически хмыкнула, вновь ничего не ответила. Как говорится, мнение мужа способно порывами ветра качать макушки сосен, но жену не колышет… Потому я лишь взяла пустую миску и, гордо выпрямив спину, словно готовилась к возможному удару меж лопаток, направилась к двери.

   Пепельный и правда выстрелил. Только не арбалетным болтом или пульсаром, а вопросом:

   — Зачем тебе понадобился муж?

   Я замерла и, не оборачиваясь, произнесла:

   — Мне нужен был покойный муж.

   — Тогда, спасая меня, ты сильно просчиталась, — в мужском голосе мне послышалась горькая усмешка.

   — Я тоже так думаю, — ответила и вышла из комнаты.

   Едва дверь закрылась, как прислонилась к косяку спиной и задумчиво посмотрела в темноту коридора.

   Да, логичнее всего было бы дать муженьку умереть, но… Я не могла так поступить. Все внутри меня этому сопротивлялось. Даже сейчас.

   Неправильная я черная ведьма! Настоящая темная должна думать в первую очередь о себе, о своей выгоде. А я почему-то уже пожалела Рангера, а теперь вот зачем-то еще и рыжую приютила. Не злая колдовка, а добродетель, демоны меня раздери, во плоти! Нет, нужно с этим заканчивать, а то у меня так трактир скоро в приют превратится!

   С такими мыслями я и направилась к себе, чтобы… подыскать служанке какое-нибудь из своих старых платьев.

   Вручая Маук сверток с одеждой, клятвенно пообещала себе: все, вот это точно последнее благое дело! Дальше творю одно только зло! Ибо репутацию надо поддержать. Она сама себя не очернит.

   — Вот, помоешься — и будет тебе на смену, — сказала я рыженькой, протягивая ношеные вещи.

   Та обрадовалась им, как не каждая аристократка бриллиантовому колье.

   — А где можно ополоснуться? — воодушевленно уточнила девушка.

   Пришлось показать служанке, где комната омовений. Она была хоть и небольшой, но в ней имелось все, что нужно: шайки, ковши, бадья и печь с чаном для нагрева воды… Маук тут же принялась таскать воду, я же решила отправиться к себе.

   Солнце начало клониться к закату, когда я взяла перо и написала папе. В послании упомянула, что я все еще пока жена — мой супруг хоть и лежит пластом, но рвется расторгнуть брак, добавила пару строк про новую служанку и в конце спросила: почему же все-таки мне достался трактир? Свернула лист и положила его в магическую шкатулку. Та скупо засияла, телепортируя письмо.

ГЛАВА 6

Я уже собиралась ложиться спать, когда в дверь постучали. На пороге стояла Маук.

   — Госпожа ведьма, я вам бадью для омовения приготовила, — произнесла она.

   Так вот почему так долго внизу хлопали двери. Я-то думала, рыжая уже решила не бадью, а весь подпол до краев заполнить. А она для меня старалась. Решила задобрить… Я усмехнулась:

   — Спасибо. Я не хочу купаться.

   — А почему? — огорчилась Маук.

   — Да настроение что-то… упало, — выдохнула я.

   — Если упало, могу поднять, отряхнуть и разгладить, — тут же оживилась рыженькая.

   — Нет уж, пусть валяется, — ответила я, чувствуя, как уголки губ сами ползут вверх, а потом махнула рукой. Вот ведь рыжая пройдоха. Подняла-таки! — Ладно, приму твою ванну. Но потом ты и сама обязательно помойся.

   — Конечно-конечно. Я на две бадьи воды нагрела, — ответила она, плутовато улыбнувшись.

   И эта-то улыбка и вызвала у меня еще большие подозрения. Признаться, они появились у меня сразу же, как рыженькая стала набиваться мне в служанки. Но сейчас — окрепли.

   Так что я прихватила бутылек для омовения, а заодно и проверки, спустилась вниз, чтобы погрузиться в теплую воду. Капнула в бадью из фиала масла, и по комнате поплыл аромат лаванды. От него Маук сразу же начала чихать.

   Вот оно как… Догадка оправдалась. Интересно…

   Я погрузилась в воду, откинула голову и прикрыла глаза, чтобы наблюдать из-под опущенных ресниц за рыженькой, которая начала тереть нос, фыркать и потом прогнусавила, что пойдет, не будет мне мешать купаться. Хотя, судя по всему, до этого намеревалась помочь мне как минимум намылить спину…

   Что ж, а я завтра намылю этой хитрюге шею. Расчихалась от лаванды…

   Кто-то скажет, что у многих людей есть непереносимость некоторых запахов. Что тут такого?

   Вот только аромат лаванды, розмарина и лимонника не любили еще и лисы... И с одной такой, двуликой хитрюгой стоило разобраться завтра. А пока…

   — Как же хорошо! — выдохнула я, ощущая, как начинает медленно наполняться почти пустой резерв, и задремала.

   Не знаю, сколько времени я провела в воде, но, когда очнулась, та уже начала остывать. Так что, вымыв волосы и ополоснув тело, я выбралась из бадьи. Закуталась в принесенный теплый халат и направилась к себе. Чувствовала, что просплю теперь без задних ног до самого утра. Но у судьбы на этот счет были другие планы.

   Я очнулась посреди ночи от крика — короткого, надрывного, отчаянного. Такого, что сжал мое сердце. А я сама забыла, как дышать. Резко села на постели, таращась в ночную тьму и вслушиваясь в тишину. И тут крик повторился…

   Он доносился снизу. И я, поняв это, соскочила с кровати. Первая мысль была: проклятие все же сорвалось с якоря и вновь полностью ушло в тело пепельного, заставив того испытывать агонию.

   Спрыгнула с кровати, наплевав на тапки. Стопы сразу же обожгло холодом, но мне было плевать. Благо искать халат было не нужно — я уснула в нем, так и не переодевшись после комнаты омовений.

   Слетев с лестницы, я ворвалась в комнату, где лежал Рангер.

   Муж метался на кровати, не просыпаясь. Первым делом откинула одеяло и посмотрела на мужскую грудь: проклятие, за которое я так переживала, было на месте. Значит, всего лишь кошмар.

   Выдохнула с облегчением.

   Вот только сон метавшегося на постели пепельного был столь глубок, что тот не мог очнуться. Даже когда я от души встряхнула Рангера за плечи. Бесполезно. Только хотела было убрать ладони с мужских рук и использовать магию, чтобы разбудить супруга, как тот схватил меня!

   Миг — и я уже лежала на простыне, вжатая в матрас. Причем оказалась не просто придавленной массой раненого, но все равно очень уж крепкого тела, но и скрученной по всем правилам боевого захвата.

   Вот ведь достался супруг! Способный работать не то что из постели. Из отключки!

   Но я не была бы дочерью своего отца, если бы не попыталась выкрутиться. Из ситуации в целом и из рук муженька в частности. Извернулась ужом, прогнувшись в спине едва ли не дугой, дернулась и освободила правое запястье.

   Вот только Рангер, похоже, не привык, когда добыча ускользает. Даже во сне! И попытался вновь меня сцапать. Я взбрыкнула.

   Одеяло, которое нас укрывало, интригующе колыхалось. Кровать скрипела под весом наших тел. А мы сами активно в ней возились. Я пыхтела, не отвлекаясь