Никогда не поздно. Евгения Высоковская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19

АННОТАЦИЯ

Соне за сорок. Она давно живет одна. Болезненный опыт прошлых отношений давит на плечи и не позволяет довериться новым знакомым мужчинам.

   Она искренне считает, что ничего, кроме одноразовых встреч, ей уже не светит, да и те с возрастом становятся все реже и реже. А о детях Соня и подавно перестала мечтать, убедив себя, что не очень-то и хотелось. Но однажды она знакомится с мужчиной, который предлагает ей практически авантюру...

ПРОЛОГ

Я на мгновение теряю рассудок. А еще, кажется, зрение. Перед глазами – сначала темень, затем мутная пелена. Не помню, где я, кто я, что происходило несколько секунд назад. С губ только что сорвался последний сладострастный стон, я словно слышу его со стороны и чувствую, как по лицу расплывается томная улыбка. Она одновременно пошлая и смущенная, мои губы дрожат и кривятся. Хочется заплакать и сразу засмеяться. Я ощущаю, как из уголка глаза стекает слеза, щекотно ползет по виску. В голове какие-то дурные, спутанные мысли: мне одновременно и приятно, и стыдно до противного.

   Постепенно возвращаются чувства, в глазах восстанавливается картинка. В ушах пульсирует кровь, сердце бьется и гонит ее по венам со страшной силой. Но мне кажется, что у меня два сердца и второе из них – справа. Второе стучит еще сильнее, быстрее и громче. Это его сердце. Его удары отдают мне в грудную клетку, и чудится, что оно бьется у меня внутри.

   Я наконец начинаю мысленно разделять нас, осознавая, что мы не единое целое, что у меня есть собственное тело, и каждой его клеточкой я чувствую чужой жар и тяжесть. Приятную тяжесть. Из-за нее мне трудно дышать, но я терплю, потому что хочу растянуть удовольствие, вдавливаясь в его горячую плоть. Я замечаю, что до сих пор лежу, вонзившись ногтями в кожу на его спине, и с трудом разжимаю сведенные судорогой пальцы. Нежно и словно извиняясь глажу исцарапанную спину.

   Наконец он слегка приподнимается на локтях. Его лицо совсем близко, и у меня чуть двоится в глазах. Он улыбается и целует мои щеки, нос, лоб, часто и легко, едва касаясь. Я набираю в легкие побольше воздуха и, обхватив его покрепче, снова тяну к себе. Не хочу отпускать. Не хочу выпускать из себя. Хочу продлить ощущение нашей связи, единения тел. Он прячет лицо в моих волосах, целует мочку уха, и я слышу его прерывистое дыхание.

   Какая-то мысль не дает мне покоя. Я хмурю лоб и кошусь на тумбочку. Там стоят два бокала с выдохшимся шампанским на дне. И все. А должен лежать разорванный пластиковый квадратик. Ведь он сейчас во мне. Мы что, не предохранялись? Сладость момента тускнеет, обрастая привкусом горечи. Нега и томление сменяются тревогой. Он что, кончил в меня? В самый пик опасных дней?

   Да, у меня все четко, я веду календарь. И пусть мне уже за сорок и что-то в организме начало изнашиваться, но цикл у меня до сих пор идеальный.

   Вот черт!

   Я больше не прижимаю его к себе, а наоборот, изо всех сил стараюсь спихнуть. Он, не понимая, в чем дело, со смехом сопротивляется.

   Смешно ему.

   – Ты что, кончил в меня? – шиплю я.

   Он виновато улыбается, но бороться прекращает. Осторожно выскальзывает и перекатывается на бок. Подперев локтем щеку, снова смотрит на меня, еще более виновато.

   – Прости, я не успел, – шепчет он, вытягивая губы, как ребенок-подлиза.

   – Что значит – не успел?

   – Ну вот так. – Он пожимает одним плечом. Второе утонуло в подушке. – Слишком уж было хорошо, просто не смог остановиться.

   Видимо, на моем лице отражается вся гамма чувств, и он кривится.

   – Да ладно тебе, процент попадания минимальный, – хихикает он. – Я слишком взрослый. У меня там тормознутые улитки.

   – Слизняки, – огрызаюсь я и поднимаюсь, набрасываю на плечи халат и торопливо иду в ванную. Еще успею смыть следы преступления. Он ласково удерживает меня за руку.

   – Да не волнуйся ты, – снова говорит он. – Люди, чтобы зачать, столько раз это повторяют, и не пойми с какого только получается. Ты думаешь, вот так сразу – раз и все?

   Я молча отнимаю руку и ухожу. Как же, не пойми с какого раза. За всю мою жизнь у меня была единственная похожая ситуация. Единственная! И вот так сразу – и все. Да.

   Я усаживаюсь на край ванны, привычно перекинув через нее ногу, и хватаюсь за лейку душа. Верчу краны. Горячий молчит. Что?! Холодный всхрапывает и выпускает жалкую тонкую струйку, которая почти сразу иссякает. У нас нет воды.

   Черт! Черт!

   Ситуация повторяется. Вот именно проклятый душ в прошлый раз так сильно меня и подвел. Я тоже тогда прибежала, чтобы все побыстрее смыть, но гребаный Борька так и не прикрутил гибкий шланг. Душ был только верхний. Как уж я корячилась, пытаясь хоть как-то залить в себя воду. Потом мучила какую-то спринцовку. Но нет. Не прокатило.

   – От меня все залетают! – часто бахвалился Боба. – На раз-два! Да ладно тебе, подумаешь. Сделаешь аборт. Таблетку выпьешь, и все.

   Это то, о чем я почти никому не рассказывала. Старалась похоронить эту историю в прошлом. Хотя она все равно часто вылезала и напоминала о себе. Заставляла думать. Взвешивать. Каждый раз решать, правильно ли я поступила?

   Но повторения ситуации я не допущу. Благо сейчас все можно решить. Потому что я дома, и я знаю, что делать, и завтра утром куплю экстренное противозачаточное. Ночных аптек у нас рядом нет. Я уже не та запутавшаяся девушка в чужой стране, поверившая на слово человеку, который меня туда притащил. И в то, что мне без рецепта не продадут такие таблетки. И в то, что он очень хочет ребенка и собирается на мне жениться. И в то, что я совершенно несамостоятельная и не в состоянии ничего решить сама.

   Сейчас я могу все.

ГЛАВА 1

Я просыпаюсь на боку в неудобной позе и какое-то время лежу, не открывая глаз. Голова вместо подушки покоится на чем-то жестком и горячем. Во рту противный сладковатый привкус, в горле пересохло. Медленно, по крупицам возвращаются последние вчерашние воспоминания. Обрывочные, беспорядочные. Похмельные. Кажется, я вчера конкретно накидалась. Но по ощущениям могло быть хуже. А так – голова не болит, тошноты нет, ну, муторно слегка и пить хочется до невозможности. И сильная мышечная боль на внутренней стороне бедер. Приятная, давно забытая боль. В общем, вполне терпимо, особенно после такого объема влитого в меня мартини. Точного количества я не знаю, потому что сначала все происходило в баре, а потом, припоминаю, еще был приобретена литровая бутылка и распита, а вот полностью или нет – пока загадка.

   Но это того стоило. Без такого количества допинга я бы не расслабилась, а значит, не было бы сегодняшней бурной ночи. Единственный, наверное, минус: кажется, я не дома, а стало быть, придется пережить все эти неприятные моменты неловкого пробуждения в чужой постели, стыдливого побега в неудобный, непривычный душ, затем, возможно, меня угостят кофе, а после я поеду домой, только не знаю, как далеко мне добираться. Ну ладно. Live through this. Переживи это – если по-нашенски. Зато я натрахалась, наверное, на год вперед. Шучу, конечно. Разве можно впрок натрахаться? Тем более если учесть, что у меня не было ничего почти два года. Я старую-то недостачу не восполнила…

   Я все еще лежу с закрытыми глазами и не шевелясь, чтобы не привлекать пока внимания. Пусть лучше спит. Оттянем этот неловкий момент, повспоминаем приятные. Картинки недавнего прошлого продолжают нанизываться одна за другой на эфемерную нить воспоминаний.

   Просторная и сумрачная комната с тусклым торшером в углу, тяжесть горячего тела и мое надрывное «Еще! Еще! Сильнее! Жестче, о боже, жестче!» с каждым выдохом. Терпкий, будоражащий ноздри запах любовных игрищ. Жаркое дыхание и стоны, влажные простыни, горячий перламутр, маслом разливающийся по животу. Жадный взгляд больших серых глаз, блестящих в неверном свете ночника. И его нежно-удивленное в преддверии финального взрыва: «Девочка, девочка моя…»

   Да уж, девочка, ничего не скажешь. Семимильными шагами приближающаяся к своей «ягодной» поре.

   Отогнав грустную мысль, я пытаюсь представить его лицо, но перед внутренним взором пляшет бесцветная муть, и взгляд никак не хочет фокусироваться на деталях. Мне вспоминаются лишь горящие вожделением серые глаза. Но, кажется, он очень даже ничего, да еще старше меня на несколько лет – все как я люблю.

   Я вдруг понимаю, что не слышу за спиной ровного, сонного сопения. Наоборот: там слишком тихо. И мускулы под моей головой напряжены – может, поэтому так жестко голове? Черт, кажется, он тоже уже проснулся и притворяется, чтобы не будить меня раньше времени. Тоже, небось, неловко. Как там говорят? Нет ничего хуже вчерашних гостей с утра? Наверное, стоило уехать ночью на такси. Но, видимо, мы просто отключились. Слишком много мартини и истраченных на секс сил.

   А вообще во всем виновато караоке. У меня с ним очень странные взаимоотношения. Я люблю и умею петь, но почему-то еще ни разу не выбиралась с подобного мероприятия трезвой. В этом месте у меня словно планку срывает. То ли от собственного самодовольства, то ли наоборот, от подсознательного стеснения, которое я пытаюсь ослабить с помощью алкоголя. Я обычно всем говорю, что единственное место, где меня не тревожит страх публичных выступлений, – это как раз музыкальная сцена. Не важно, это бар-караоке или санаторский зал, в котором чинно ждут своей очереди бабушки и дедушки, желающие спеть что-нибудь из песен прошлых лет. Только перед бабушками я все-таки не пью, а вот в баре отрываюсь по полной. Вообще, такие чрезмерные возлияния у меня происходят редко. Но только слишком уж метко. Вчера был как раз тот самый случай. Интересно, как там моя подруга, с которой мы отправились на поиски приключений? Кажется, она тоже с кем-то познакомилась. М-да, ничего не скажешь. Оптимальный способ знакомства. Лучшее место для встреч. Идеальное завершение дня.

   Наконец я отваживаюсь пошевелиться и пытаюсь поудобнее пристроить голову на полусогнутой мужской руке. Я прижимаюсь к ней лицом, с удовольствием вдыхаю уже такой знакомый пряный запах, что заводил меня ночью, и почти утыкаюсь носом в плечо. Надо надышаться, пока есть возможность. Вряд ли я рискну в ближайшее время повторить свои похождения. И уж точно второй встречи с этим мужчиной ожидать не стоит. Застывшее за моей спиной тело тоже «оживает». Он плотно прижимается ко мне сзади, но вместо молчаливого вторжения я вдруг чувствую нежное, еле заметное касание губ на шее. От этого ласкового прикосновения, от трогательной эфемерности и ненавязчивости поцелуя по позвоночнику мгновенно пробегает электрический разряд, воспламеняя что-то внизу. Я чувствую, как сводит низ живота, наполняя его приятной тяжестью и болью вперемешку со сладостным томлением. А он тем временем легким движением, медленно ведет пальцем по плечу вниз вдоль всей руки, от чего моя кожа покрывается мурашками.

   – Проснулась? – тихо шепчет он, и я, не оборачиваясь, так же тихо отвечаю пересохшими губами:

   – Да.

   – Как себя чувствуешь?

   – Хорошо, – честно говорю я и добавляю: – Только пить очень хочется.

   Он сразу поднимается, перелезая через меня, без тени смущения нагишом выходит из комнаты, и я провожаю заинтересованным взглядом его удаляющуюся фигуру. Вчера было как-то все равно.

    Сразу заметно, что он следит за собой. Большинство знакомых моего возраста и даже младше выглядят намного хуже. В основном из-за лишнего веса и пивного пуза, конечно. А этот – высокий, подтянутый и просто хорошо сложенный. Я прячу умильно-похабную улыбку, натянув на пол-лица одеяло. Вскоре он возвращается со стаканом воды. Утолив жажду, я расслабленно откидываюсь на подушку, а он ныряет под одеяло и снова укладывается рядом, между мной и стенкой. Кажется, вчера перед тем, как вырубиться, я успела сообщить очень важную информацию: я люблю спать на краю кровати. Неужели запомнил?

   Он лежит, приподнявшись на локте и подперев голову рукой. Теплый взгляд скользит по моему лицу, словно ощупывая каждую черточку, и в глазах сквозит любование. А мне даже страшно идти в ванную, чтобы посмотреть, как я выгляжу: после стольких возлияний, с недосыпа, да и от косметики уже ничего не осталось. И хорошо, если так. Осыпавшаяся тушь под глазами смотрелась бы еще ужаснее. Но он разглядывает меня так, словно видит нечто и правда красивое. Хотя да, я замечала, что после хорошего секса у меня что-то происходит с лицом, и я даже сама себе нравлюсь. Глаза горят, щеки румянятся, морщинки разглаживаются, даже кожа будто подтягивается. Ну, что ж. Запомни меня молодой и красивой.

   Его губы вдруг трогает виноватая улыбка, и он со вздохом произносит:

   – Ты не сердишься на меня?

   – А есть за что? – с легкой ехидцей спрашиваю я, улыбаясь в ответ.

   – Ну… – Он на какой-то еще момент замолкает, словно собираясь с духом. – Я все-таки воспользовался твоим состоянием.

   – Каким состоянием? – Я чувствую легкий укол тревоги. Но тревоги не от предчувствия чего-то дурного, а той, что вдруг сжимает сердце, когда ожидания расходятся с реальностью, когда не сбываются надежды. Тревога разочарования. Когда больше не нужно бояться неизвестного, все плохое уже случилось, просто не можешь осмыслить.

   – Ну, ты была довольно… податливой, – объясняет он, отводя взгляд и медленно подбирая слова. – Вряд ли бы все это между нами произошло, если бы не столько алкоголя.

   Я что-то неуверенно блею в ответ, пытаясь разубедить его в своей вчерашней невменяемости и в неспособности сделать осознанный выбор.

   – И все же я не должен был так поступать. У меня тяжело на душе, совесть мучает, – продолжает он гнуть свою линию. – Я же видел, в каком ты состоянии…

   Я начинаю догадываться, что он жалеет о содеянном, но хочет преподнести это в необидной форме. Да молчал бы уж лучше. Я и так ничего больше не ждала. Остается только встать, ополоснуться и уехать. Можно даже без кофе, по дороге куда-нибудь заскочу. Но обидно. Вот прямо до слез обидно, хотя это, конечно, похмельная плаксивость. Завтра все пройдет. Главное, пережить этот конкретный момент. Просто еще несколько минут назад было так хорошо и сладко, мне нравился его ласкающий взгляд, была приятна близость. Я даже надеялась на повторение перед отъездом. А теперь что-то как-то уже не хочется. Хотя я ж еще недавно собиралась натрахаться впрок. Может, все-таки стоит? С паршивой овцы, как говорится…

   Я снова сбивчиво и невнятно бормочу в ответ какую-то ерунду, но он, не слушая меня, вдруг продолжает:

   – Прости меня, что поддался. Но я уже старенький, а ты такая юная, такая живая и желанная, и просила с таким жаром…

   Я вдруг запоздало вспоминаю свои ночные крики «Трахай же меня! Трахай! О, давай! Еще!», из груди тут же вздымается вверх горячая волна стыда, душит, захлестывает до шума в ушах, и раскаленная кровь приливает к лицу.

   – Я не смог сдержаться, – говорит он. – И все ж понимал, ну, выпила лишнего, а так бы ни за что подобным образом себя не повела. Но не смог, старый дурак, отказать себе в удовольствии. Прости меня, девочка моя…

   Я смотрю на него во все глаза и вдруг понимаю, что он говорит искренне.

   – Я все-таки надеюсь, что тебе было хорошо со мной, несмотря на нашу разницу в возрасте.

   Он продолжает нести эту извинительную чепуху, и до меня начинает что-то доходить. Но пока не до конца.

   – У нас большая разница в возрасте? – невинно спрашиваю я. – И какая же?

   Он, снова разглядывая меня восторженными глазами, испускает нарочито тяжелый вздох, и у меня вдруг проскальзывает мысль, что не так уж и мучает его совесть. Кажется, напротив, он вполне гордится собой и тем, что удалось соблазнить женщину намного младше его. Да почему намного-то?

   – Ну, я предполагаю, лет двадцать. Может, восемнадцать, – пожимая плечами, говорит он, и я чувствую, что мои глаза ползут на лоб. Я тоже приподнимаюсь на локте, пристально вглядываясь в его лицо.

   Надо отдать мне должное – несмотря на свое вчерашнее не совсем адекватное состояние, я не уцепилась за первого подвернувшегося мужика, а выбрала объект, который точно понравился бы мне и на трезвую голову. Крупные, грубоватые, но не лишенные приятности черты, орлиный нос, благородный лоб, жесткие губы. Умный взгляд с легким оттенком снисходительности. Хорош. В моем вкусе, по крайней мере. Двадцать лет разницы? Ни за что бы не сказала. ЗОЖник, что ли? Да пофигу. Хотя… вот что воздержание животворящее делает. Набрасываюсь на возрастных мужиков. Не буду уж их дедами называть.

   – Тебе что, за шестьдесят уже? – сдержанно уточняю я, и у него вытягивается лицо. – Ничего себе, как хорошо сохранился.

   Обычно я в таких случаях всегда делаю небольшую паузу и добавляю «или плохо развивался», но сейчас это представляется неуместным. Не до шуток как-то.

   – Да почему за шестьдесят-то сразу? – изумляется он. – Пятьдесят два. А тебе тогда сколько? – вдруг спохватывается он.

   Я нарочно тяну с ответом, краем глаза наблюдая за его реакцией. От недавнего плохо скрываемого самодовольства не осталось, кажется, и следа.

   – Мне очень жаль тебя разочаровывать, – наконец говорю я, сдаваясь. – Но я вовсе не такая юная, как могло показаться. Мне уже сорок четыре.

   Какое-то время он продолжает молча таращиться на меня, и я с удовольствием подмечаю, что он откровенно удивлен. Ага, радовался, что заловил девочку, а получил-то взрослую дамочку.

   Ну да, я немножко кривлю душой, когда наговариваю на себя и свой внешний вид. Может быть, мне так легче справиться с кризисом среднего возраста. Я даже иногда накидываю годик, говоря самой себе, что мне уже сорок пять. Зато я привыкаю к этой мысли, и в следующий гребаный день рождения меня ничего не сможет расстроить. Но да, я выгляжу заметно моложе своих лет. Не знаю, что тут причиной – хорошая кожа, ровный овал лица или просто удачная генетика. К пластике я пока не прибегала, ну разве только несколько раз делала «уколы красоты» между бровей, а то больно уж хмурой казалась. Но не думаю, что они очень сильно меня омолодили. Просто я тоже «плохо развивалась».

   – Почему разочаровывать? – наконец выдавливает он. – Я бы ни за что не сказал, что тебе за сорок. Очень молодо выглядишь.

   Я пропускаю комплимент мимо ушей и выдаю колкую фразу:

   – Ну, как же? Небось радовался удаче, думал, что с молоденькой переспал, гордился собой, а тут опаньки… Подумаешь, каких-то восемь лет разницы.

   Его взгляд проясняется, на лицо возвращается легкая снисходительная улыбка. Кажется, он все-таки и правда не разочарован, и даже выдыхает с облегчением.

   – Да что ты, какое «гордился»! – со смехом говорит он. – Сказал же, совесть аж замучила, что седина в бороду, бес в ребро. Полез не в ту степь, старый пердун. А так-то все замечательно. Чем ты старше, тем лучше.

   – Серьезно? – Теперь настал мой черед удивляться. – И в чем же прелесть?

   Мы уже не валяемся в расслабленных позах, а незаметно за разговором приподнялись, развернулись к стене спинами и сидим, вытянув поперек дивана ноги и набросив на них одеяло. Я изо всех сил отчаянно втягиваю жирненький животик. У него таких проблем нет. Вместо стандартного пивного пуза – несколько тонких складочек. Он неопределенно хмыкает:

   – Ну, как бы странно это ни выглядело в нашем случае, но я с большим удовольствием увиделся бы с тобой еще раз, а если честно, даже не раз. В общем, я не хотел бы ставить точку на этой встрече. Но… если бы тебе было тридцать четыре, как я вначале решил…

   У меня захватывает дух. Тридцать четыре! Он дал мне тридцать четыре! Ох, если бы мне действительно попасть в тот возраст, да с нынешними мозгами…

   – Ну и что же? – не выдерживаю я. – И разве плохо было бы с молодой девчонкой? Разве с ней нельзя встречаться?

   Он вздыхает.

   – Ну, ты же понимаешь, перед молодой женщиной стоит главная задача создать семью. Она на меня будет смотреть как на потенциального отца своих детей…

   – А ты не хочешь детей? – перебиваю его я. Мы уже сидим вполоборота друг к другу, я почти забыла про живот, но руки автоматически натягивают край одеяла на тело.

   – Нет, куда мне еще? – Он пожимает плечами. – У меня уже есть вполне взрослые и даже самостоятельные дети. Все, что там полагается сделать мужчине по какому-то неписаному закону, я уже сделал. Ну, там, посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Так же говорится? – Я молча и нерешительно киваю. – В общем, я свои эти задачи выполнил с лихвой. Деревьев насажал полсада, парочку домов воздвиг, если покупка квартир считается. Ну и двух дочерей вырастил. За одного сына сойдут?

   – Вполне, – соглашаюсь я.

   – Ну вот. Поэтому что я могу дать молодой женщине? Ничего, кроме вот этих всех плотских удовольствий. Ну, она и без меня их найдет. На свою голову. – Он усмехается. – А отношения всегда должны к чему-то идти, а не стоять на месте. Поэтому зачем я ей?

   – Погоди, – озадаченно говорю я. – А по-твоему что же, женщина за сорок уже не хочет семью? Думаешь, я не хочу семью? Хочу. И может, даже сильнее, чем тридцатилетняя.

   Я вижу, что он в замешательстве. Какое-то время он раздумывает, словно решает, стоит ли произносить следующие слова.

   – Я понимаю. Все верно. На желание создать семью возраст, конечно, не сильно влияет. Но я сейчас конкретно про детей. Все-таки не думаю, что ты планируешь заводить ребенка и потребуешь этого от меня.

   – Твоя правда, – скривившись, отвечаю я. – Уже не собираюсь.

   – А сколько, кстати, их у тебя? Взрослые? Девчонки, мальчишки? – Он миролюбиво обнимает меня за плечи и притягивает к себе, укрывая сползшим одеялом. Мы так и сидим у стеночки, пялясь в противоположную стену, на которой чернеет широченный экран выключенного телевизора. Я зачем-то мысленно примеряю на свободное пространство пару своих лучших вышивок. Интересно, зачем? Переезжать собралась или просто хочу сделать подарок? И то, и другое глупо.

   – У меня нет детей, – глухо отвечаю я, и он замолкает. Машинально гладит меня по плечу. Я чувствую, что непроизвольно вхожу в роль печальной бездетной женщины, да так, что самой становится себя жалко, и встряхиваюсь. – И не волнуйся, я действительно от тебя их не попрошу.

   Нужно срочно как-то замять, сгладить этот момент, иначе все порушится. В конце концов, если он сам объявил мне, что не хочет ставить точку…

   Я освобождаюсь из его почти дружеских объятий и соскальзываю с кровати, он тут же тянется за мной.

   – Ты куда? – испуганно спрашивает он.

   – Сейчас вернусь. Раз мы во всем разобрались, я бы хотела скрепить наше соглашение, – шутливым тоном говорю я, и его лицо проясняется. – Сам понимаешь, чем. Но сначала я сбегаю в душ.

   Он соскакивает с кровати, хватает меня за руку и привлекает к себе.

   – Не пущу, – шепчет он, пока я пытаюсь высвободиться. – Не ходи в душ, пожалуйста! Не смывай… флюиды.

   Он почти умоляет, и я его хорошо понимаю. Сама его в душ я точно не пущу. Я не хочу вдыхать химические ароматы и отдушки, мне нравится, как пахнет его тело. Я обещаю, что только сбегаю по-быстрому кое-куда, и наконец он сдается, но провожает меня до двери. И лишь я выхожу из ванной, он подхватывает меня на руки и тащит в постель.

   Это совершенно другие, новые ощущения. Мозг не затуманен алкоголем, физическое желание тоже не подогрето этим допингом. Теперь я в здравом уме и трезвой памяти, и меня пугает, как сильно он мне нравится. Правда, вначале я более скована и, конечно же, больше не издаю пьяных криков в стиле «Трахни меня!», но я уже чувствую родство и единение наших тел: они довольно близко познакомились и жаждут слиться снова. Больше не нужно преодолевать барьер стеснения, ведь мы уже все попробовали, и я с легкостью отдаю себя во власть похоти. Наш секс не такой истеричный, как вчера, не такой агрессивный. Сейчас он нежнее. Он связывает не только два тела, но и немного касается души, и бережное, ласковое проникновение уже не повернется язык назвать трахом. Мы занимаемся любовью.

***

Мы лежим на сбитой простыне, из-под которой проглядывает блестящий край матраса. Меня переполняет нега и простое человеческое, моментное счастье. Как же быстро у меня снесло крышу. И это не плохо, это чудесно. Лишь бы не разбило так же быстро сердце, не изранило душу.

   Я хочу что-то у него спросить и вдруг к своему стыду и ужасу понимаю, что не помню, как его зовут. Вчера это было совершенно не важно и не нужно. Чувствуя, что краска заливает лицо, я даже зажмуриваюсь от стыда и, запинаясь, спрашиваю имя. Его плечи трясутся от смеха.

   – Ну ты даешь, – говорит он. – Саша меня зовут. Александр. Приятно познакомиться.

   – Мне тоже, – пристыженно бормочу я. – А я Соня.

   – Я помню, – смеется он. – Я все-таки пободрее был вчера.

   На душе вдруг становится легко-легко. Рядом с ним – легко. И от этого – немного грустно. Потому что он четко дал понять насчет нужной ему степени близости в отношениях.

ГЛАВА 2

Как ни странно, наше караочное знакомство действительно не закончилось той единственной ночью, и мы стали встречаться. Не то чтобы часто, но не так уж и редко. Почти все выходные я обычно проводила у него, а в будние дни он иногда приезжал ко мне. Как-то сразу так повелось, и обоим было удобно. Мы не ставили друг другу условий и не загоняли в рамки. Не обязывались хранить верность, не требовали соблюдать какие-то сроки и обходились без упреков, если не получалось встретиться.

   Но боже мой, о какой неверности с моей стороны могла идти речь, если до Саши у меня не было мужика почти два года? А он в каком-то случайном разговоре про бывших посмотрел на меня усталым взглядом и сказал:

   – Сонь, я последний раз спал не один, наверное, больше года назад. У меня уже давно нет ни времени на поиски, ни желания, ни сил. А природная брезгливость – есть. Это раньше я спокойно мог пускаться во все тяжкие абы с кем. А сейчас нужно сначала завести мне мозг. Без этого остальное не включится.

   – Неужели мне в тот раз это удалось? – скептически процедила я, вспоминая свою пьяную одержимость. Саша удрученно развел руками:

   – Наверное. Сам до сих пор удивляюсь. Но мы все-таки немного в кафешке пообщались, да и пела ты красиво! – Он заржал, и я не поняла, пошутил ли он насчет мозга, а заодно и насчет годичного воздержания, или нет. А он не стал меня ни убеждать, ни разуверять, и я махнула рукой. В конце концов, разве это важно? Я вообще была уверена, что на той бурной ночи наше общение и закончится. Однако мы до сих пор вместе.

   На днях, взглянув на календарь, я вдруг с удивлением осознала, что вместе мы уже около пяти месяцев. Вот это да! И все шло настолько ровно, настолько гладко, без пожирания нервных клеток, без бессонных ночей, разве только они не случались по очень уважительной и приятной причине, но эта бессонница – совсем иного рода. Такая пусть будет почаще.

   Почти идеальные отношения, если не считать моей угасающей с каждым днем надежды создать семью. Не полную, чтобы мал-мала-меньше еще за семейным обедом. А просто союз со своим человеком. Чтобы все пополам – и в горе, и в радости.

   Часть моих подруг жила уже в затяжных браках, которые не трещали по швам, а именно растянулись, как старые треники, позволяя болтаться супругам внутри, иногда даже подолгу не пересекаясь в замкнутом пространстве. Другие девчонки давно махнули рукой на эту сомнительную мечту – стать чьей-то женой, в полной уверенности, что это настолько же неприятно, как и нереально. А я все еще долго и наивно лелеяла надежду, что встречу единомышленника, с которым пойду вперед рука об руку. С которым, если перефразировать старую известную песенку, по небу поплаваем даже, а не просто на земле жить будем. Но, находясь рядом с Сашей, вряд ли я кого-то еще могла встретить. И не потому, что мы если куда-то выходили, то вместе, вовсе нет. А потому, что у меня тоже брезгливость, и тоже нужно завести сначала мозг, и вообще, если я уже настроилась на чьи-то волны, то остальных словно и не замечаю. Ну а бросить его ради какой-то мифической потенциальной второй половинки – это было бы самое глупое, что можно придумать.

   Я еще до знакомства с ним насчет этих половинок размышляла. Все не верилось, что судьба настолько мне отказывает в счастье. Иногда от безнадеги тоскливо становилось так, что завыть хотелось. И я себе придумала объяснение. В юности как-то проще сходишься, расходишься. И раны быстрее заживают, и свободных людей больше. А еще молодые браки довольно часто распадаются, потому что люди взрослеют и их в разные стороны растягивает. Ну, как травинки две – пока крошечные росточки, они рядышком сидят, а с каждым новым сантиметром все дальше отклоняются. Зато когда люди сходятся в сознательном, зрелом возрасте – они уже выбирают себе партнера серьезно, по-взрослому, не только «на глаз», не только откликаясь на химию тела. А душой, сердцем и разумом одновременно.

   Ну так вот, размышляла я как-то. Возможно, и для меня есть такой человек. Просто по какой-то причине сейчас у него не получается оказаться рядом. Может, пока живет в другом городе, или находится в опасной зоне, или просто еще не развелся! И вот судьба нас медленно друг к другу ведет. А промежуточные варианты подкидывать не хочет, потому что можно же на них отвлечься и проморгать настоящее, предначертанное. В общем, пока не пришло мое время. Нужно спокойно ждать, а не биться о стену головой. А лучше даже не ждать. Просто жить, чем-то заниматься, увлекаться. Может быть, эти все рассуждения – сущая ерунда, но меня это здорово утешило. Ну а что, вдруг и правда?

   Только когда он должен появиться, вот это вопрос. У меня еще странная манера устанавливать сроки. Да, они меня успокаивают, но каждый раз не срабатывает. Например, из всех моих знакомых, кто поздно родил ребенка, самой старшей было тогда сорок три года. И вот до наступления этого возраста я все говорила себе, мол, пока ничего страшного. Успеешь еще. У нее же все получилось. Но вот мне стукнуло сорок четыре, а я день рождения встретила с полным нулем на личном фронте. Ушел срок. Истек.

   И надо же, вскоре мы познакомились с Сашей. К моему истекшему сроку прилагалась его полная независимость и совершенно естественное нежелание заводить еще детей. А в общем, к чему тут можно было придраться? К тому, что он не предлагал переехать? Так я привыкла… причем в обоих смыслах. Привыкла и жить одна, и к отсутствию предложений.

   Сближаться сильнее он попыток не делал, но и бросать, видимо, не собирался. И я поняла, что меня в принципе вполне устраивает этот вариант. По дому с мужскими делами он помогал. Зато я вот в этот раз ввела для себя новое правило. Я почти ему не готовила. Слишком горьким был многократный предыдущий опыт. Пусть и давнишний.

   Раньше я, желая ублажить и впечатлить нового «потенциального супруга», начинала выкладываться по полной, встречая его у себя дома угощениями и уставляя весь стол вкусностями. Демонстрировала свои кулинарные таланты и окружала преждевременной заботой. Возможно, это срабатывало против меня: мужчины чувствовали мое сильное желание привязать к себе и поэтому сбегали. А может, просто сбегали.

   Я решила провести работу над ошибками, хотя я на самом деле очень люблю готовить. У меня даже проблема с весом именно из-за этого, а не из-за пристрастия к еде. Потому что наготовлю всякой красоты, а есть-то это кто-то должен! А теперь приходилось сдерживаться вдвойне, но я справилась. И в этот раз я даже не стала покупать ему зубную щетку. А то было же дело, какому-то очередному хахалю не просто купила новую, да еще и бантик на нее повязала. Он был искренне тронут и расплылся в благодарной улыбке, чуть слезу не пустил, а через месяц тоже, как и все, слинял. Забрав с собой, правда, несколько моих килограммов. Потому что я от переживаний совсем есть не могу. Во всем надо уметь находить плюсы.

   Но Саша легко вышел из положения: сам привез себе и щетку, и даже подушку купил! Потому что спать на тряпках, напиханных в наволочку, ему не очень понравилось. А на отсутствие домашней еды никогда не жаловался. Мы всегда заказывали что-то вкусное. Но я больше любила ездить к нему: там он готовил сам. В общем, надо сказать, я неплохо устроилась. И почти смирилась, что это не семья, а просто отношения.

   И в этом тоже можно было найти немножко плюсов. Например, с детьми своими он меня не знакомил, и я в душе этому была очень рада. Не то что мне было бы это сильно неприятно, но я не знаю, как общаться даже со взрослыми чьими-то детьми. Не говоря о маленьких. Тут вообще на меня что-то находит. Если волей-неволей мне приходится сталкиваться с чьими-то мелкими отпрысками, например, при встрече с подругой на улице, я стараюсь их не замечать и смотрю словно сквозь них. И когда слышу писклявое «тетя Соня», просто криво улыбаюсь и что-то отвечаю глупо-взрослое. Они мне неинтересны и непонятны, и я сразу непроизвольно стараюсь дистанцироваться. И все ужимки, которые обычно умиляют женщин любого возраста, у меня не вызывают ничего, кроме легкой неприязни.

   Вообще это странно. Ведь я по образованию – воспитатель! Я даже каким-то образом умудрилась целый год в детском садике отработать, правда, очень-очень давно. Но тогда я предполагала, что у меня, как и у всех нормальных людей, будет вскоре своя семья. А теперь… Видимо, я так старалась примириться с пониманием, что никогда не заведу собственных детей, что чужие стали мне просто неприятны. Я ловлю себя на этой мысли и тут же отгоняю, не желая признавать, что мое отношение к детям произрастает всего лишь из обычной зависти несчастной бездетной женщины. А вовсе не потому, что я убежденная чайлдфри.

   В принципе, я считаю себя вполне зрелой, за исключением вот этого момента. На мне не лежит ответственность за чью-то судьбу, кроме своей, и меня это вполне устраивает. Я к этому настолько привыкла, что мысль о смене образа жизни буквально ужасает. Только вот в тот раз что-то пошло не так. И грозило мне пугающими переменами. А еще – вытащило из памяти, куда я хорошо все затолкала и еще забила хламом, старые и очень неприятные воспоминания.

***

После неудачного Сашкиного «отстрела» я еще порылась у него на полках в ванной в поисках злосчастной спринцовки, хотя она точно не помогла бы в такой ситуации. Уже только потому, что ее нечем было наполнить: воду-то отключили. Но у Сашки и не могло быть этого странного приспособления. Только Боба мог хранить дома женские прокладки и спринцовки на всякий случай для своих многочисленных и потенциальных баб.

   «Ладно, хрен с ним, – решила я, отправляясь спать. – Утром сразу в аптеку смотаюсь».

   Спала я плохо, урывками. И сны были противные, закольцованные, когда вроде уже отснились, но повторяются снова и снова. Навязчивые и душные. Кажется, даже снился Борька, но не помню, в каком контексте. Просыпалась я часто и, окончательно пробудившись около семи утра, долго маялась в ожидании, пока проснется и Саша. Его переживания во сне явно не терзали, и дрых он крепко. Спасибо, что без храпа. Уникальный мужик. Из нас если кто и храпит, то я. Хотя он тактично об этом умалчивает.

   Сашку разбудил стук по трубам: у кого-то после отключения воды засорился редуктор, и этот кто-то отчаянно долбил по нему чем-то железным, пытаясь прочистить. Значит, воду уже пустили. Первой мыслью было ринуться в ванну, чтобы все-таки хорошенько промыть там все, но смысла уже не было. Если какая-то из его улиток, как он выразился, была способна шевелиться, за ночь она уже доползла до финиша. Пока Саша потягивался, разгоняя сладкие сны, я все-таки сходила в душ, без удовольствия ополоснулась, ушла на кухню и включила кофеварку. Фу, не люблю кофе из кофеварки. Дома варю в турке, так намного вкуснее. Я почувствовала, как меня начинают раздражать мелочи. Настроение было тоскливым и тревожным, хотя ничего страшного не случилось. Пока все поправимо. Просто сам факт вызвал неприятные воспоминания, и я знала, что это еще не предел. Приехав домой и войдя в пустую одинокую квартиру, я предамся им по полной. Опять начнется подсчет прошедших месяцев и лет: возраста нерожденного ребенка. Сколько бы ему сейчас было? Или ей? В каком классе бы уже учился? А если бы я решилась остаться в Штатах? Как бы сейчас жила?

   Ну нафиг.

   – Кофе с лимоном? – раздался над ухом приятный Сашкин баритон, и я вздрогнула.

   – Почему с лимоном, со сливками, – буркнула я, изо всех сил стараясь придать голосу приветливость. Ну не будем же мы из-за этого отношения портить? Ну промахнулся человек. Я и сама обо всем в тот момент забыла. Нереально хорошо было. И это совсем не та история, что пьяный секс с Бобой, когда он просто бездумно спустил и отвалился, тяжело дыша. И Сашка мне, в отличие от Бори, ничего не обещал и детей не просил, а наоборот, сразу обо всем предупредил.

   – Да у тебя физиономия кислая, словно лимон жуешь, – усмехнулся Саша, наклонился надо мной и чмокнул в затылок. Я почувствовала его горячее дыхание, и в груди потеплело, а внизу даже немного зажгло. «Ох, только не спугни его своим бурчанием и недовольным видом!» – приказала я себе, а у самой затряслись губы.

   Потерять его и правда было очень страшно. Потому что за этим последуют несколько месяцев переживаний, а дальше я уже совсем старая стану. И точно никого не встречу. А уж такого, как он! Мне вдруг до чертиков стало себя жалко, и до боли заныла переносица. И несмотря на все мои мысленные приказы собраться и улыбнуться, я почувствовала, как слезы предательски закапали из глаз. Сашка, который в это время закончил возиться с засорившейся кофеваркой, наконец обернулся на меня и сделал изумленный вид.

   – Ты чего? – пробормотал он.

   – Не выспалась. – Я криво улыбнулась. – Вот совсем что-то плохо спала.

   – Ты что, из-за вчерашнего? – вдруг вытаращился он и медленно опустился за стол напротив меня.

   – Да нет. – Я поспешила вытереть слезы и еще раз улыбнулась, уже менее натянуто. – Ерунда все, просто вспомнилось грустное, ну и как-то понеслось. Прости, сейчас пройдет. Вообще не бери в голову.

   Мне с огромным трудом удалось взять себя в руки и больше не реветь. Мы хорошо и вкусно позавтракали и даже шутили за столом, хотя я постоянно отгоняла навязчивую мысль о таблетках, которые мне нужно было купить. Проблем с этим быть не могло, они спокойно отпускаются без рецепта в любой российской аптеке, в отличие, по словам Бори, от американских. Как выяснилось, и это было неправдой. Тогда мне тоже просто нужно было купить таблетки, и это позволило бы избежать многих и многих страданий. С другой стороны, если бы не та история, наши тяжелые, нездоровые отношения длились бы дальше, разрушая меня, ломая еще сильнее, и неизвестно, чем бы все кончилось. Так что, возможно, тот безответственный Борькин поступок спас меня от еще большей беды. Жаль, что я поняла это лишь спустя годы, переживая долгое время о том, что это вообще случилось. Ведь я в свои тридцать два так гордилась, что не сделала ни одного аборта, что сохранила организм в неприкосновенности и мне не пришлось мучиться, как подругам, которые все умудрились позалетать, да не один раз, пока приноравливались к началу взрослой – читай половой – жизни. И как же я была поражена, когда не залетев ни с одним восемнадцатилетним сопляком, я вдруг забеременела от взрослого и, казалось бы, ответственного мужчины. Очень взрослого. Он старше меня был на шестнадцать лет! Почему мои мальчишки относились к подобному делу серьезнее, чем этот престарелый нарцисс? Как так получилось?

   Ответ был прост, конечно. Он застал меня врасплох, я была слишком расслаблена, чтобы следить за этим, ведь он предложил мне руку и сердце и распевал, что хочет детей. Он нежно называл меня fiancee, и я была уверена, что все движется к браку. А сколько мы делали совместных фотографий, чтобы доказать не фиктивность нашего предстоящего брака! Все выглядело настолько правдоподобным, что даже странно было переживать из-за возможной беременности. Мы вроде к этому и шли! Но слава богу, что не дошли.

   – Ты уже собираешься? – удивленно спросил Сашка и нахмурился, когда после завтрака я стала одеваться, чтобы идти в аптеку. – Я думал, ты вечером в воскресенье уедешь, как обычно. Все так серьезно?

   – Да мне ж в аптеку надо, – ответила я и немного повеселела, отметив, что он явно не хотел отпускать меня домой прямо сейчас. – Чем раньше, тем лучше. Чтобы уж наверняка. Схожу и вернусь.

   – А сколько еще времени есть? – серьезно спросил он и встал, сложив руки на груди и как-то невзначай преграждая мне путь к входной двери.

   – Ну, насколько я помню, максимум семьдесят два часа после незащищенного полового акта, – канцелярским языком отчеканила я, – но лучше, конечно, сделать это в первые сутки.

   – Ага, – процедил Сашка, о чем-то сосредоточенно размышляя. – Ну, значит, время есть еще, до вечера, по крайней мере.

   Я слегка оторопело глядела на него, не понимая, к чему он клонит.

   – Давай чуть позже вместе сходим, – предложил он.

   Я пожала плечами:

   – Да мне не сложно самой сбегать. Мне просто так спокойнее.

   Он вел себя странно, и на лице его эмоции менялись одна за другой, но я не в состоянии была прочесть ни одну. Я просто снова стала волноваться, и какой-то неопознанный страх липкой волной захлестнул мое горло. Мне опять захотелось заплакать.

   – Саш, давай я все-таки схожу сразу, – попросила я, с тревогой взглянув на него. Я чувствовала, как меня понемногу начинает бить нервная дрожь.

   – Ладно, пошли, – сдался он, и я выдохнула.

   Мы быстро купили нужные таблетки, точнее, их купил Саша и сунул к себе в карман куртки. Затем мы зашли за продуктами на вечер – Саша обещал что-то очень вкусное – а потом я потащила его в алкогольный отдел.

   – Давай сегодня мартини возьмем? – протянула я. – Очень хочется сладенького.

   На лице его опять отразились сложные и непонятные мне чувства, он долго таращился на поблескивающие ряды бутылок в нарядных этикетках, потом, словно нехотя, стащил со стенда литровую мартини «Бьянко». Напиток нашего знакомства. Что-то в его поведении меня очень настораживало. Он был новый и неприятный. И у меня в который уже раз замерло тревожно сердце. А что, если вчерашняя ситуация и моя на нее реакция произвели настолько нехорошее впечатление, что он больше не хочет повторений? Дотянет до завтрашнего вечера, чтобы проститься, и дальше пошлет меня ко всем чертям. Да, мартини в таком случае будет как нельзя кстати и символичнее. С него начали, им и закончим. Я уже пожалела, что попросила его купить.

   Но Сашка, когда факт свершился, вроде как и забыл о своих сомнениях. Мы в разговорах ни о чем дошли до его дома, поднялись и принялись выгружать покупки.

   – Таблетки, – наконец робко напомнила я, когда поняла, что он не собирается мне их отдавать. Забыл, видимо.

   – А? Что? Ах да, таблетки, – пробормотал он, убирая в холодильник кусок говяжьей вырезки. Сегодня нас ожидал очень вкусный ужин. Как бы чудесно я ни готовила, жареные стейки и «прочие рибаи» у меня вообще не получались как надо. А Сашка в таком деле был мастер. От одной мысли об этом у меня потекли слюнки, но он тут же все испортил. – Давай чуть позже?

   Это было уже не смешно. Я словно ощущала каждую истекающую минуту, приближавшую меня к часу икс: когда прием таблеток уже станет бессмысленным. И пусть на самом деле до этого момента было времени вдоволь, поведение Саши меня выбивало из колеи, и я все больше нервничала. И самое страшное, я не могла понять, зачем он так поступает. Он что, издевается? Это такой урок, чтобы в следующий раз сама следила за процессом? Но мне казалось, что он в этом плане совершенно спокоен, еще шутил насчет улиток. Зачем же так меня мучить?

   – Саш, в чем дело? – Я почувствовала, как мой голос неприятно скрипнул. Некрасивый такой получился, резкий, надтреснутый женский голос. Чужой.

   – Пум-пум-пум, – озадаченно пропел в ответ Сашка, словно оттягивая какой-то момент и пряча за этими глупыми словами что-то важное. И фатальное. В воздухе уже витало напряжение, он был будто наэлектризован. Только не знаю чем: моей паранойей или его заторможенностью. Кажется, он собирался объявить о расставании. Зачем тогда мясо купил?

   Он уселся за стол, как-то жалко наморщил лоб и махнул мне рукой на противоположный стул. Сейчас точно будет толкать речь. Я робко присела на краешек, чувствуя, как снова подступают слезы. Блин, ну почему я не смогла спокойнее к этому отнестись? Вчера раскричалась, сегодня дулась. Да понятно, если отношения развалятся всего лишь из-за моей реакции на возможный залет, грош им цена. Но пусть уж лучше у меня останутся наши грошовые отношения, которые дороги мне больше золота.

   Я посмотрела на Сашку, и он показался мне в этот момент таким желанным, красивым… и далеким. Сейчас, сейчас он скажет. Ему неловко, он даже, кажется, вспотел, хотя для него это не характерно. Да, сложно так в лицо говорить подобные вещи. А выслушивать – еще хуже. Лучше бы эсэмэской бросил, честное слово. Где-то я слышала про это возмущение: меня послали эсэмэской. Да радуйтесь! Когда в глаза говорят: «Пошла на хер!» – это намного больнее.

   Сашка вытащил из коробки разноцветную узорчатую салфетку, промокнул влажный лоб и, нервно вертя ее в руках, принялся складывать в миллион сложений. Я, как приговоренная к казни, просто уже сидела и тупо ждала, когда опустится гильотина, отсекая все надежды на счастье. Маленькое такое, недоделанное, но счастье.

   – Я тут подумал, – промычал Саша, глядя куда-то в сторону. – Я подумал тут…

   «Да скажи ты уже, урод! – со злостью подумала я, вглядываясь в его грубые, но приятные черты. – Давай, козлина, объяви!»

   Он еще раз весь сморщился и, вприщур глядя на меня, наконец закончил свою мучительную фразу:

   – Может, ты не будешь принимать таблетки?

   Я сидела, замерев как истукан, и смысл фразы до меня не дошел от слова вообще. А он тем временем, немного осмелев, продолжил:

   – Давай так: если вдруг там что-то получится, то значит, так тому и быть? А?

   «Что?!»

   Я тряхнула головой, пытаясь разогнать слипшиеся мысли, мешавшие думать. Что он сейчас сказал?

ГЛАВА 3

Не думаю, что Саша хотел меня обидеть или задеть, но его слова оставили очень неприятный осадок в душе. Хотя появилось и облегчение: он не собирался объявлять мне о расставании. Просто какая-то дурацкая, жестокая и неудачная шутка.

   – Не шути так, – наконец проворчала я, закатив глаза, и поднялась, чтобы закончить с продуктами.

   – Да не шучу я, – усмехнулся он. Кажется, он уже справился с собой и больше не нервничал. Хотя постойте-ка, если он шутил, то почему тогда вообще волновался? Я снова бессильно опустилась за стол и тоскливо взглянула на него.

   – Ну что за глупость, Саш?

   На меня вдруг навалилась какая-то безмерная усталость, и я даже ощутила, как она отражается на моем лице. Опустились уголки губ, отяжелели веки. Наверное, сейчас я выгляжу как раз на все свои сорок четыре. А может, и того больше.

   – Да я знаю, что глупость. – Он снова со странной усмешкой взглянул на меня и смущенно почесал затылок. – Но давай все-таки посмотрим, что будет. Ты же знаешь, шансы при всех факторах минимальны, даже мегаминимальны. Но если вдруг это случится, то пусть так и будет, а?

   Я наконец вытаращилась на него уже всерьез.

   – То есть ты сейчас предлагаешь мне, – с расстановкой начала я, – не предохраняться и пустить все это дело на авось…

   Саша покивал.

   – Но какой смысл? В чем проблема? Мне достаточно выпить две таблетки, и можно про это забыть, зачем эксперименты? Ладно, если не было бы выхода. Но сейчас все просто!

   – Да я понимаю. – Он выглядел уже совершенно спокойным, в глазах даже плясали озорные искорки. – Но просто вот я думал, думал. Если это почти невероятно, но все-таки произойдет, то, может быть, так и надо?

   У меня в голове ворочалась и перетекала лавина самых разнообразных мыслей. От пугающих, что у Сашки поехала крыша, до каких-то совершенно фантастических: а вдруг мне еще не поздно? А вдруг и правда еще можно? От этого хотелось и смеяться, и плакать навзрыд. Если это шутка, то слишком жестокая. Но все-таки в голове оставалось еще немного здравого смысла. Я собрала себя в кучку и усталым ровным тоном произнесла:

   – Саш, ты же не хочешь детей. Мы это в самом начале довольно четко обсудили. Или ты собираешься потом наблюдать со стороны?

   Он немного грустно улыбнулся и навалился на стол всем корпусом.

   – Да, я помню наш разговор. И я действительно не планировал больше ничего подобного. Но теперь я постоянно думаю, ну а если вот при таких ничтожных шансах все-таки что-то произойдет? Почему нет?

   – То есть вдруг это судьба, хочешь сказать? – Я нервно засмеялась, а он совершенно серьезно кивнул. – Никогда не замечала за тобой веры в судьбу или знаки. Ты же всегда кичился тем, что «матерый материалист»! – Я процитировала одно из его любимых выражений, которое он использовал, когда мы говорили о чем-то потустороннем.

   – И тем не менее, – ответил он. – В высшие силы я не верю. Но вот в такие знаки – да. Это не сигнал из космоса или ноосферы, как ты любишь говорить. А, скорее, просто какой-то шанс, который не нужно упускать.

   Я сидела, кусая губы. Саша нес бред, и на него это было не похоже. Заставить он меня, конечно, не мог. Даже если он под влиянием момента не отдаст мне несчастную упаковку противозачаточных, я по дороге домой все равно куплю еще одну. Ну, если только, конечно, он меня не запрет на эти семьдесят два часа или сколько там еще времени осталось. Но это уже точно бы попахивало сумасшествием. А такие вещи лучше узнавать сразу. Пусть даже не очень приятным способом. В общем, если что пойдет не так, надо со всем соглашаться и просто спокойненько улизнуть.

   – О чем задумалась? – спросил Саша, встревоженно глядя на меня. – Ты сразу не отказывайся, ну есть же еще время, подумай до вечера.

   На сумасшедшего он не походил.

   – С чего ты взял, что мне это нужно? – наконец спросила я, постаравшись добавить голосу равнодушных и ледяных ноток. – Ведь я тебе тоже объясняла в самом начале, что и мне уже это не надо. И даже больше, чем тебе. Потому что ты – наблюдатель, а я, извините, потенциальный носитель. А мой организм, к сожалению, уже довольно сильно изношенный.

   Как будто в подтверждение моих слов сразу заныли колени и локти и даже потянуло поясницу. Я представила, как с этой болью буду носить перед собой несколько килограммов живого веса, и меня передернуло.

   «Да что я в самом деле, неужели всерьез об этом размышляю?!» – встряхнулась я и уставилась на Сашу. А он помолчал какое-то время и грустно сказал:

   – Ну, на вид ты довольно крепкая. Но дело не в этом. Просто я давно за тобой наблюдаю. И когда разговор хоть как-то касается детей, или ты видишь их, проходя мимо площадки, или мы смотрим фильм, где женщина на сносях или при родах… У тебя в глазах такая вселенская тоска появляется, что мне тоже плакать хочется. И это видно, понимаешь? Хоть ты и прячешь это за напускным равнодушием. Я раньше думал, что тебе действительно все равно, ты так легко об этом говорила. А потом понял, насколько не все равно. Ты же страдаешь.

   У меня пропал дар речи, а губы опять затряслись. Я опустила глаза, пытаясь справиться с эмоциями. Что он говорил? Я даже сама этого не знала. Он все надумал, конечно. Я давно уже справилась с собой и смирилась, что детей у меня быть не может. Точнее, физически-то я всегда могла это сделать, но твердо решила, что мой ребенок должен родиться в полной семье. Рожать, как некоторые, «для себя» я не хотела категорически. Потому что рожать надо не для себя, а для ребенка, и сознательно обрекать его на безотцовщину… Я могу быть тысячу раз не права, но такова была моя позиция. А еще я действительно не представляла, что смогу тащить ребенка в одиночку. Когда я думала об этом, мне становилось страшно. Это же просто крест на всей привычной жизни. В конце концов, как я объявлю стареньким родителям? У меня, видимо, настолько с юности впиталась в кожу мамина фраза «Попробуй только в подоле принести», что одна мысль об этом уже действует как удар током.

   – Эй, ты не подумай, что я собираюсь, как ты сказала, наблюдать со стороны, – продолжал Сашка. – Если вдруг случится, то я всегда буду рядом. Честное слово.

   Я подняла на него удивленный взгляд. Его слова звучали искренне. И что? Он мне предлагал быть вместе? И не просто вдвоем, а еще и втроем, если вдруг все сложится? Поверить в это было почти невозможно. Здесь точно крылся какой-то подвох. Что, если он такой же, как Борька, только еще более умело это скрывает? От страшной мысли похолодела спина и до боли заколотилось сердце. Вдруг Сашка доделает начатое Бобой? Вдруг он доломает меня окончательно? Я ведь не цельная, я склеенная из кусочков, и ломать уже намного проще…

   Эти полубезумные мысли рождались не на пустом месте. Это предложение звучало странно и настораживающе. Ведь с тех пор, как я выбралась из передряги с Борькой и вернулась в Москву, никто, ни один мужчина, не захотел от меня детей. Даже жить со мной никто не хотел. А этот вдруг вот такое предлагает, хотя сам говорил, что ему не нужно.

   Но что, если допустить, что он говорит правду? Если он – просто мой человек? Ну тот самый, которого ко мне вела судьба, когда я ей наконец доверилась. Неужели я не заслужила этой крупицы счастья, ведь я далеко не в начале жизненного пути… Все эти мысли так и остались внутри, а я вместо этого просто сказала:

   – Но я действительно уже не хочу. – Сашка бросил на меня взгляд, полный сомнения. – Не то чтобы не хочу, но это очень плохая идея. Я не знаю, в курсе ли ты насчет статистики, но шансов в таком возрасте родить больного ребенка очень много. Или просто нездорового, или с синдромом определенным. Да я могу и просто не разродиться. Я сейчас-то уже на кусочки разваливаюсь…

   – Ой, да ладно! – хмыкнул он. – На кусочки. Ты бегаешь, как коза, в тебе энергии на нас двоих хватит и еще останется.

   Я с оторопелым возмущением уставилась на него.

   – И, в конце концов, я не только статистику знаю, а и то, что все эти проблемы выявляются еще в процессе беременности. Попробовать-то можно.

   У меня появилось ощущение, что чем больше я возражаю, тем сильнее он загорается этой идеей. И он реально, кажется, не врал. Он правда этого хотел. Но у меня в запасе было еще немало доводов против.

   – Послушай, Саш. Может быть, ты прав. Может быть, ты хорошо меня уже знаешь и я действительно хотела бы ребенка, но я твердо убеждена, что в первую очередь нужно думать именно о ребенке. А я не хочу, чтобы моя дочь или сын краснели, когда я за ними в садик буду приходить. А им будут говорить: «За тобой бабушка пришла!» Ты же не объяснишь ребенку, что всякое бывает, что припозднились, что последний шанс. А ему будет стыдно и обидно, что у него такая старая мама. Да и папа.

   – Ой, да ну брось ты! – возмутился Сашка. – Вот вообще не аргумент. А будешь париться насчет возраста, сделаешь себе подтяжку. Я лично оплачу, если, конечно, сама захочешь. А заодно и сиськи.

   – Что? – Я чуть не задохнулась. – А с сиськами у меня что не так?!

   Упругая грудь была предметом моей гордости. В юности я очень переживала за ее небольшие размеры, зато с возрастом груди слегка налились, но еще не обвисли и выглядели пока отлично. Сашка уже в голос заржал.

   – Да все так, шучу я. Ты хоть ожила. А то сидишь как замороженная, словно я тебе предложил гадость какую-то, а не ребенка зачать.

   – Ну, вообще-то мы его уже зачали, если на то пошло, – парировала я. – Или не зачали. И специально делать мы это точно не будем.

   – Не будем, – согласился он. – Но сейчас ты же согласна? Ну, ты уже почти согласилась же, да?

   А я почувствовала, что и правда сдаюсь. К тому же ну какой шанс попадания? Да один из тысячи. Ну даже если из ста. Все равно очень, очень маленький шанс. Сашка вчера был прав, люди годами залететь не могут: молодые, здоровые, хоть и стараются. А я уже прямо решила, что с первого раза все произойдет. Хотя… у меня имелся опыт. В моей жизни был единственный незащищенный секс – тогда с Бобой. И там сразу все зародилось. И да, я небось тогда тоже подумала, что это знак.

   – Слушай, я не знаю, – продолжала я еще слабо отбиваться. – Я современных детей вообще не понимаю. Я ж говорила, что когда-то воспитательницей работала, но тогда дети были послушные, и не было гаджетов, и ювеналок, и всякой другой дряни. А еще я параноик и потенциальная тревожная мать. Я его задушу заботой.

   – Да погоди ты, – грустно сказал Сашка. – Шансов-то почти нет. Ну просто давай попробуем.

   Я шумно выдохнула.

   – Ну ладно. Проведем этот безумный эксперимент, – угрюмо сказала я и потянулась к литровой бутылке мартини, до сих пор стоявшей на столе. Сашка опередил мой жест и, сцапав бутылку, переставил ее подальше от меня. Я думала, он сам хочет налить, но он даже не собирался ее открывать.

   – Эй? Ну в чем дело?

   – Голову включи! – хихикнул он. – Пока мы не узнаем наверняка, тебе нельзя алкоголь.

   Он поднялся и отнес бутылку в бар. Я, разинув рот, проводила ее расстроенным взглядом, и вдруг передо мной наконец раскрылась вся серьезность происходящего. И серьезность Сашкиных намерений. Он даже пить мне не разрешил. Черт, но как без этого? Я только так расслабиться могу!

   – А… э… – Я скорчила недовольную гримасу и удрученно развела руками, когда он вернулся на кухню.

   – Ну, прости, – усмехнулся Сашка. – Попрощайся с этим удовольствием на… сколько там, пару недель? Или на девять месяцев. Как пойдет.

***

Оставшийся таблеточный срок, пока можно было все это остановить, я прожила как в тумане. Я уже вернулась домой и не находила себе места. Когда я уезжала, Сашка явно тревожился. Может, не доверял. Думал, что все-таки не решусь и откажусь от его предложения. А я и сама не знаю, почему пошла на эту глупую авантюру. Даже поплакала. Но все же у меня было почти два месяца в запасе, чтобы все остановить. Пусть и более кардинальными методами, болезненными и травмирующими. Главное, что выход был. Как и тогда, много лет назад.

   За эти пару дней мы с Сашкой списывались и созванивались чаще обычного, но он терпел и не задавал вопрос, который его волновал. И только когда по его подсчетам прошло уже чуть более семидесяти двух часов, он снова позвонил и сразу в лоб спросил:

   – Ну что?

   – Что – что?

   – Не выпила?

   Я почувствовала напряжение в голосе и не стала его томить. В конце концов, почему-то ему действительно этого хотелось. А что, если это наш совместный шаг в новую жизнь? Пропади все пропадом. Ничего меня не сломает. Потому что иногда там, где склеено, вообще невозможно разломить. Все от клея зависит. А уж в его составе я уверена. Сама делала.

   – Нет, не выпила, – немного сварливо ответила я и услышала вздох облегчения на том конце провода.

   – Спасибо, – сказал Сашка. – Буду держать кулачки.

   Офигеть. То убеждал меня, что шансов нет. А теперь кулачки? А может, он просто тоже видит во мне своего человека? Я ж говорила, что чем позже люди сходятся, чем более зрелыми встречают друг друга, тем крепче может быть их союз. Потому что они уже точно знают, чего хотят. И способны принять взвешенные, мудрые решения. Просто это было бы слишком хорошо. Разве может такое быть со мной?

   Положив трубку, я отправилась в туалет и выдавила в унитаз по очереди обе таблетки, чтобы не было соблазна выпить их после указанного срока. Да, конечно, я все равно купила их по дороге. Но принимать так и не стала.

ГЛАВА 4

Когда это случилось, у нас с Бобой уже было все не хорошо. Но эти перемены в отношениях произошли так быстро после моего переезда в Штаты, что я просто не была готова. Прошло едва ли больше месяца, когда он резко переменился и в отношении ко мне, и в поведении. Стал грубым и резким. Мы уже успели поссориться так, что он сказал – собирай вещи и лети назад. Причем все произошло на ровном месте, из-за какой-то настолько незначительной мелочи, что, кажется, он просто искал, к чему придраться. Однако целью этой придирки было не выдворение меня из квартиры, не отсылка в Москву. А начало манипулирования. Прощупывание почвы, проверка на прочность. Откуда лучше начать расшатывать, где первым делом надломится, где порвется.

   Я даже помню этот повод обругать меня, с которого все и началось. Началась та кропотливая работа по «обузданию моего характера». А ведь он мне это когда-то даже обещал, но я отнеслась слишком поверхностно, подумав: «Ага, попробуй!»

   К нам домой пришла его знакомая филиппинка. Кажется, они иногда вместе занимались подготовкой к медицинскому экзамену. Она была страшненькая, забавная и называла меня Сония. Но Бобе вдруг пришлось отлучиться, и он, по обыкновению, потащил меня с собой. А я, когда мы вышли, без задней мысли спросила, не боится ли он оставлять дома чужого человека.

   Что тут началось! Впервые я его видела в таком агрессивном настроении, впервые он с ног до головы облил меня грязью за этот вроде бы невинный вопрос. Как я могла вообще такое ляпнуть! Да я полная дура! Да как он во мне ошибся! Я была в полнейшем изумлении от таких резких перемен и, конечно, огрызнулась, на что и была послана.

   – Все, собираешь вещи и уматываешь! – объявил он. Вот так, резко, ни с того ни с сего, просто после моего вроде бы закономерного вопроса. Меня захлестнула волна обиды и разочарования. Его тон был слишком серьезен, и я почувствовала, что он и вправду меня выгоняет. А в эту поездку было вложено столько сил! Я же не из соседнего района приехала. Я уволилась с хорошей работы, даже университет бросила! О чем же ты думал, когда почти целый год обрабатывал меня, заманивая к себе в Нью-Йорк? Зачем ты это делал? Чтобы через месяц вот так вот отфутболить? К чему все эти поездки к родителям в Израиль, зачем миллион совместных фотографий, подтверждающих серьезность наших отношений? Я была совершенно обескуражена этой внезапной переменой в нем: в его тоне, словах, даже жестах…

   И тут я совершила дичайшую ошибку. Хотя, возможно, она и не повлияла на дальнейшее развитие отношений не в ту степь… но повлияла на меня. Я надломилась. Именно тогда. Когда убежав в сердцах к океану и посидев там в одиночестве на песке, прокрутив в голове свое предполагаемое возвращение домой, обдумав странную ссору, я решила действовать как когда-то с бывшим мужем, как с другими мужчинами во время размолвок. Быть мудрой и понимающей. Пойти навстречу. Не накалять обстановку. Обычно это всегда работало. С обычными, нормальными людьми, которые могли в сердцах чего-то наговорить, бездумно обидеть, вспылить, но, видя встречную мягкость вместо ответной злобы, мгновенно стихали, отходили, чувствовали себя виноватыми за вспышку, заглаживали вину. Так бывает: не все, к сожалению, умеют себя сдерживать. Говорят не подумав, а потом жалеют, но упрямо молчат, будучи неспособными сделать первый шаг. А у меня получалось подтолкнуть их к этому действию или самой сделать шаг навстречу, и это только крепче связывало нас. Но не с этим человеком и не в той ситуации.

   Подождав, пока полностью высохнут слезы, я вернулась к Борьке, как побитая собака, и попросила не прогонять меня. И тем самым передала ему в руки бразды правления. И он принялся ломать меня дальше. Хладнокровно, спокойно, даже с удовольствием. С другой стороны, все это произошло бы в любом случае, но, возможно, не сразу. Может, когда уже поздно было бы отступать. Поэтому, скорее всего, все было к лучшему.

   В те дни, что он со мной познакомился, в то время, когда начал обрабатывать меня, я была на подъеме. Я уволилась с очень тяжелой и нервной должности, пережила, оставила наконец в прошлом мучительный развод и готова была взлетать, полная сил. Окрепшая, открытая новому, счастливая. Он не подловил меня в момент беды и слез. Не втерся в доверие в минуты слабости, когда вроде легче всего подобраться к человеку. Как я потом узнала, таким, как он, это не интересно. Это не их вариант. Они «работают» только с сильными. Сломать что-то крепкое, не поддающееся – вот это интерес. А добивать полуразрушенное – не комильфо же совсем.

***

В тот грустно-памятный день мы поехали в Бруклинский ботанический сад. Боба, как всегда, со своей огромной медицинской книгой в рюкзаке, чтобы готовиться к очередному экзамену. Я – в качестве группы поддержки. С момента нашей ссоры и моего позорного подлизывания он больше не вел себя как раньше: приветливо и иронично. Теперь он разговаривал со мной пренебрежительно, грубо, ходил, задрав нос, а я везде плелась следом, не понимая, почему себя веду подобным образом. И как могло произойти, что всего месяц назад я прилетела, пройдя столько препон, и он так ждал и звал меня.

   – Давай поговорим, – попросила я, наконец отважившись, когда увидела, что он прервал свои занятия, чтобы передохнуть и перекусить.

   – Мне нужно заниматься. Ты пошла с целью мне мешать? – скривившись, недовольно спросил он.

   – Ну ты же прервался. Я просто волнуюсь. Мне кажется, ты изменился. Что происходит?

   – Вот именно: тебе кажется. Все нормально, ничего я не менялся. Ты же знаешь, мне нужно готовиться к экзамену.

   Сколько раз я еще пыталась обсудить ситуацию: словами через рот. И когда пыталась выяснить, в чем дело, всегда слышала этот ответ и видела невозмутимое удивление в глазах. Беда в том, что в подобной ситуации действительно надо просто молча собирать вещи и отчаливать, уже не жалея о затраченных силах, брошенных университетах, позорных возвращениях домой. Это все – намного меньшее из зол, зато психика останется целой. И даже почти в норме. Ну, подумаешь, кого не бросали? Все через это проходили, не я первая, не я последняя. Обычно все проходит довольно быстро, когда не видишь и не слышишь объект своих притязаний. Это несложно пережить. Намного труднее будет выкарабкиваться потом, когда ты уже не знаешь, где правда, где ложь, кто виноват, а кто прав.

   Борькины ответы, что все в порядке и его поведение не менялось, были направлены на то, чтобы дезориентировать и поставить в глупое положение. Словно я надумываю себе проблему, раздуваю ее из ничего.

   – Тебе все кажется, тебе уже лечиться надо, ты воображаешь несуществующее.

   – Ты хочешь, чтобы я уехала?

   – Нет, конечно, у нас все в порядке, что ты придумываешь?

   И снова начинается перемалывание ситуации в мыслях, и уже думаешь, а что, если и правда это разыгралась моя паранойя? Он переживает из-за работы и экзамена, у него не выходит, а ты тут под руку лезешь со своими претензиями. Потерпи, ты же мудрая женщина, у тебя же всегда получалось поддерживать мужчину…

   Но это не тот мужчина, которого стоило поддерживать. От такого нужно было мчаться во все лопатки. Стремглав, радуясь, что отделалась малой кровью. Но я об этом не знала. Я все приглядывалась, пыталась найти отголоски того интеллигентного, обходительного, эрудированного и шутливого человека, с которым общалась на протяжении долгих месяцев: по скайпу, затем живьем, затем снова по скайпу. Который так ждал меня все это время. Прежний Боба и новый сильно диссонировали между собой, что еще сильнее запутывало меня.

   – Я был на отдыхе, поэтому расслабился. Здесь я дома, и у меня много проблем. Я тут такой, – невозмутимо пояснял он, и мне казалось это совершенно логичным объяснением. И я продолжала терпеть в надежде на то, что через три месяца он снова сделает попытку разделаться с экзаменом и все наконец получится. Нужно только немного подождать. И быть мудрой и терпеливой.

   Мне очень не нравилось, когда он пил. У него словно срывало какую-то планку, и пьянка продолжалась несколько дней, перерастая почти в настоящий запой. Правда, в отличие от моего бывшего мужа, становившегося агрессивным и мрачным, Боба, наоборот, превращался в дурашливого весельчака. И мне было неприятно его состояние, но когда приходилось выбирать между презрительной холодностью и пьяным дружелюбием, я все-таки предпочитала второе.

    Уже потом я узнала от нашей общей знакомой Марины – подругой не поворачивается назвать язык, потому что она была в курсе слишком многого, но не предостерегла, – что он даже лечился в клинике от алкоголизма. Там, оказывается, и с женой своей гражданской познакомился, которую так же, как меня, мурыжил аж шесть лет! Я как подумаю, что она не могла выбраться из этого ада шесть лет! Она потом еще приходила к нам с новым мужем и по совместительству Борькиным другом, чтобы посмотреть на меня! Ее не отпускало. Он так глубоко пророс в нее своими гнилыми корнями, что она продолжала жить с оглядкой на него. Ах, и да. Она тоже делала от него аборт. У нее был врожденный порок сердца, и Боба настоял, чтобы она избавилась от ребенка, ведь это могло навредить ее здоровью. Потом она родила от нового мужа здоровую девочку. Полный срок не доносила, но тем не менее у девчушки было все в порядке.

   В общем, когда Боря показал свое лицо, его пьянство стало для меня хоть какой-то отдушиной, пусть извращенной и странной, но отдушиной, потому что в этот момент он становился покладистым и почти добрым, напоминая того человека, к которому я, собственно, и ехала. После ботанического сада мне как-то удалось уломать его, чтобы посидеть вечером с вином. Он быстро и хорошо накидался, и у нас наконец-то случился секс, которым после той нашей несчастной ссоры он меня тоже не баловал. Словно и здесь за что-то наказывал. К сожалению, секс был именно тот самый, незащищенный.

   У нас и раньше предварительных ласк особо не было, Боря всегда приступал сразу к делу, но в этот раз он входил в меня слишком грубо, резко, будто торопился побыстрее получить свое и отделаться. Тяжело и часто дыша, он скользил отстраненным взглядом по моему лицу, а пустые равнодушные глаза смотрели словно сквозь меня. Губы едва заметно растягивались в улыбку, но адресовалась она не мне. Он полностью был сосредоточен лишь на своих ощущениях. Не знаю, может, представлял кого-то другого, может, просто думал только о себе и собственном удовольствии, но эта сцена врезалась в мою память как образец потребительского безразличия.

   Достигнув пика, он застонал, оскалился, втягивая воздух сквозь зубы, сделал еще несколько медленных, глубоких толчков и обессиленно рухнул на меня всем весом, а через пару минут перекатился на спину и, пьяно улыбаясь, процедил:

   – Ой, не успел выскочить.

   И хоть все время до моего приезда он убеждал меня, что очень хочет детей и что у нас их будет как минимум двое, я тщательно старалась смыть его следы. Но меня волновало в этот момент лишь то, что мы оба выпили алкоголь, причем изрядную дозу. Конечно, проще всего было принять экстренное противозачаточное.

   – У нас тут без рецепта ничего не купишь, а для рецепта тебе нужно идти к врачу, и это очень дорого, – сказал он все с той же улыбкой. – А твоя российская страховка подобные расходы не покрывает. Да ладно, авось пронесет.

   Я корячилась в ванной, пытаясь хоть как-то залить в себя воду, но сделать это было невозможно. Уж сколько раз я просила Борю купить гибкий шланг к смесителю, чтобы можно было ополаскиваться по-человечески, не брызгаясь. Лейка, намертво прибитая к стенке, выплескивала воду как-то так, что после принятия душа весь пол в ванной был залит. Уж как там ни заматывали, не пытались защититься занавесками, все равно вода протекала. И кажется, к соседке снизу, но об этом позже.

   Боба выдал мне спринцовку, которая была предназначена совершенно для иных целей, поэтому она не помогла. И я тоже понадеялась на этот авось. А может быть, наоборот. Ведь он же до этого сделал предложение, и позвал сюда с этой целью, и повторил это по приезде. Чего было уж так бояться? Мне просто надо было перетерпеть приступы его подавленного настроения, но я же мудрая женщина, должна была справиться!

   Конечно, если бы я знала то, что знаю сейчас, я бы сама сходила в аптеку и во всем разобралась, объяснившись хотя бы на пальцах. Но я еще ему в то время верила. А он как раз стал таким милым, с пьяных-то глаз, и я старалась ценить эти моменты. А еще я где-то даже надеялась, что забеременею. Я давно уже созрела. Еще при жизни с мужем, который, узнав, что я наконец-то хочу детей, вдруг перестал со мной спать. Разумеется! Ведь он сильно боялся, что в доме появится еще один ребенок, кроме него, и я все свое внимание перенесу на этот объект. Потом я, конечно, радовалась, что мы с ним никого не завели. Тогда я не смогла бы уйти.

ГЛАВА 5

Я ощутила, что что-то не так, почти сразу. Ну, точнее, где-то через неделю. Когда в твоей жизни ничего не меняется очень много лет, когда ты знаешь свой организм уже буквально до клеточки, то малейшие изменения мгновенно становятся заметны. А еще – на задворках памяти остались старые воспоминания. Как было в первый раз. Тогда я тоже очень быстро почувствовала эти изменения.

   Их было всего два: внезапное головокружение, которым я никогда обычно не страдала, и еще очень странный спазм внизу живота. Однократный, не мучительный, похожий на быстрый и острый укол. И совершенно новый для меня. То есть, в первый раз он был новым, а сейчас я его сразу узнала.

   – Да не может быть, – пробормотала я, прислонившись к дверному косяку, когда меня в первый раз вдруг заштормило ни с того ни с сего. Возможно, я просто надумывала себе, вызывая эти ощущения в памяти и проводя параллели с прошлым разом.

   Помню, когда я поделилась тогда ощущениями с Бобой, он спокойно сказал:

   – Да ты залетела, конечно! Я ж говорил, от меня все залетают.

   У нас был тогда момент перемирия или затишья, и мы искали мне велосипед. Сначала Борька неожиданно расщедрился на новый, причем это был буквально велосипед мечты. Мы «перемерили» в спортивном магазине, наверное, все женские велики, и этот в выбранной ценовой категории казался идеальным. Боба бахвалился, как за пять минут он соберет его дома с закрытыми глазами, потом сидел с ним несколько часов на своем большом балконе, матерясь на велосипед, его создателей, а заодно и на меня. Все-таки он его собрал. А на следующий день вдруг передумал, пожалел денег и поехал его сдавать. Мой новенький велосипед мечты вернулся на витрину спортивного магазина, а деньги – в карман Бобы, но все-таки он сподобился купить мне подержанный. В итоге у какой-то русской семьи иммигрантов мы умудрились взять велик, в котором почти не работали тормоза. Даже один раз проехались вдоль пляжа Кони-Айленд по дощатому настилу, который Борька называл Boardwalk, туда и обратно: я на новоприобретенном велосипеде, а Боба на роликах. В общем, он все-таки покупал мне какие-то вещи, значит, выгонять не собирался. И мы даже не ссорились. Поэтому возможная беременность особо не расстроила и не напугала.

   А сейчас… Сейчас она меня очень сильно удивила. Хоть я и паниковала тогда перед Сашкой, хоть и нервничала из-за таблеток, мне кажется, отчасти это было напускное. Словно я и ему, и себе хотела продемонстрировать, насколько мне не хочется детей, насколько это событие для меня невозможно! Может, просто потому, что он сразу заявил, что их не хочет. А я боялась, что он подумает, вдруг я пытаюсь его привязать.

   О боже, сколько же я всего думала и делала с оглядкой! И не готовила, чтобы не показаться чересчур заботливой. И часто старалась изображать равнодушие, чтобы не выглядеть слишком навязчивой. А как с этим его промахом истерила! И тоже – лишь бы не подумал, что мне этого хочется. Почему нельзя быть собой? Почему нельзя быть искренней и не бояться, что тебя за это бросят? Что же за расклад судьба мне раскинула такой странный, какие люди встречались на моем жизненном пути? Если из-за них, для того чтобы урвать хоть немножко счастья, мне нужно постоянно притворяться, сдерживая чувства…

   А может, я зря так себя веду? Вот Сашка… Он же сам предложил не принимать эти таблетки! Вдруг наконец разглядел что-то во мне?

   Но кто может гарантировать, что и он не передумает? Что сейчас он смотрит искренне и страстно, а завтра не хлопнет дверью? Ведь я не просто так уже давно одна. Сколько раз я видела влюбленные взгляды и слушала восторженные речи. А потом все разлеталось в прах. Что в нем отличало его от остальных? Да ничего.

   А еще… Однажды мне уже предлагали не принимать таблетки, и сказано это было в таком порыве, почти в любовном припадке. Только речь шла о другом, и ситуация была намного уже серьезнее, а еще – грязнее, отвратительнее и циничнее, и я не готова сейчас об этом вспоминать. Ну не может быть, чтобы мне снова встретился нарцисс и искусный манипулятор, единственная цель которого – сломать и растоптать, напитавшись при этом чужим горем и эмоциями страдания. Неужели же я не научилась таких распознавать?

   Эти мысли выгрызали меня целыми днями: дома, на работе, в дороге. Прошло совсем немного времени с той истории, а я уже вся просто извелась. Как же спокойно и хорошо было в те пять месяцев, пока мы с Сашей не профукали момент и не ввязались в авантюру. Может, мне бы было легче, будь он в эти дни рядом, но я специально отменила встречу на выходных. Мне казалось, что я буду нервная и противная, и вот как раз в этот момент взбешу его, и все закончится плачевно. Зато со следующих выходных мы должны были оба уйти на неделю в отпуска, давно уже собирались съездить куда-нибудь вместе. Недалеко, в ближайшее Подмосковье. Жуткое жаркое лето у обоих прошло без отдыха, зато сейчас стоял невероятно теплый сентябрь с удивительно мягкими, почти тропическими ночами. Лето никак не желало прощаться. Хотело подарить нам еще немножко себя.

   Но теперь именно во время отпуска мне предстояло выяснить, к чему привел наш эксперимент. Хорош будет отпуск. Я так мечтала о шашлыках и рыбалке, а если вдруг все-таки оно произошло, мне теперь даже с бокалом вина не расслабиться? Каждый день, пока я ждала назначенного часа, по вечерам я думала плюнуть на все и немного выпить. Ну хотя бы пива! Но все-таки сдержалась.

   – Ладно, – убеждала я себя. – Все равно ничего ж не произошло. Ну, подожди еще недельку. Потом отметишь отсутствие перемен в своей жизни. Ха! Обычно все отмечают новое, как раз перемены в жизни. А вот иногда и их отсутствие хочется буквально отпраздновать.

***

Я приехала к Сашке под вечер субботы. Вещи пока не собирала – мы даже еще не придумали, куда поедем. Иногда он встречал меня у себя дома не только с ужином, а и с цветами. В этот раз он встретил меня на пороге… держа в руках обмотанный яркой желтой лентой тест на беременность. С краю упаковки красовался, покачиваясь от легкой дрожи воздуха, большой и пышный бант. М-да, чувством юмора его создатель явно не обделил.

   – Заходь! – объявил Сашка, пропуская меня в квартиру, наполненную ароматами запеченных перцев: он явно замутил какой-то крутой гарнир к мясу. – Это тебе.

   Я забрала тест, криво улыбнулась и принялась раздеваться.

   – В воду сама поставишь, – тонко сострил он, и я закатила глаза. Взгляд вдруг упал на дверь туалета, на которую была наклеен большой лист бумаги с напечатанной жирными буквами надписью: «Узнать результаты!»

   – Да ну тебя! – Я не выдержала и засмеялась. Он как-то слишком просто ко всему относился, но было пока не понятно, хорошо это или наоборот. Вряд ли он себе плохо представлял, что такое рождение новой жизни, все-таки у него было две взрослых дочери. Неужели действительно уже был готов? Или просто не верил?

   Ах, если бы не все те моменты моей жизни, где меня обижали и где меня не хотели, отсутствовали, если бы я не надумывала себе странных объяснений и не подозревала Сашку в изощренных манипуляциях, насколько же приятной была бы эта шутливая встреча. Она была бы забавной, милой, прекрасной! Если бы мы оба планировали, ждали и наконец, будучи почти уверены, что все получилось, хотели узнать результаты… Как торжественно бы выглядел этот процесс. Но я, почти раздавленная за все эти годы неудачным опытом, с трудом заставляла себя улыбаться. С другой стороны, а чего он ожидал? Сам сказал, что ему это не надо.

   Поняв, что Сашка от меня не отвяжется, пока я не посещу заветную комнату, я разделась, взяла «подарок» и двинулась к уборной.

   – Эй, а ты только дверь не закрывай! – Сашка преградил мне путь. – Я должен все видеть.

   – Ага, вдруг я его подменю, да? – криво улыбнулась я.

   – И это тоже. Но мне просто интересно. Раз мы уж начали все настолько… странно. То хочу, чтобы и дальше было так.

   – Да не буду я при тебе писать! – возмутилась я, отталкивая его. – Я при всем желании не смогу, если ты будешь пялиться.

   Сашка ухмыльнулся, покусал губы и пропустил меня наконец в туалет. Я заперла дверь на щеколду, уселась на стульчак и уставилась на тест. Кажется, я не держала подобную штучку в руках с тех самых пор. И была уверена, что никогда и не подержу.

   Вздохнув, я распечатала упаковку, прочитала инструкцию и прислушалась к организму. Тот молчал. «Кажется, у меня ничего даже без подглядывания Сашки сейчас не получится», – с досадой подумала я. Словно в ответ на свои мысли я услышала легкое поскрипывание половиц в коридоре. Этот гад стоял прямо за дверью и пытался подслушать, что я делаю. Мне вдруг стало смешно, и я неожиданно расслабилась. Почувствовав, что сейчас могу упустить момент, я быстрее сунула тест вниз.

   – Так, я все слышал! – объявил из-за двери Саша, когда я нажала на смыв, и, дурачась, запел: – Отшумели летние дожди! Из сортира, Сонька, выходи!

   – Подожди, рано! – крикнула я и быстро натянула джинсы, держа тест в зубах. Сашка продолжал что-то петь и смешить меня, и я чуть не уронила тест. – Нужно выждать.

   – Ну вместе и выждем. Мне тоже хочется посмотреть, как это происходит.

   Я все-таки вышла. Мы уселись рядом за кухонным столом. Я прикрывала тест рукой, отсчитывая последние секунды. Сашка нетерпеливо барабанил пальцами по застеленной клеенчатой скатертью поверхности. Сейчас он почти увлек меня своей заинтересованностью, и казалось, что мы и правда давно об этом мечтали и вот наконец проверяем результаты.

   – Ну покажи уже! – возмутился в конце концов Сашка, с силой отводя мою ладонь от маленького серого экранчика, и мы оба уставились в одну точку. Только я сразу почувствовала, что ничего не вижу. Перед глазами все расплывалось, потому что они наполнились слезами. Я даже не знаю, чего я больше боялась в этот момент. Того, что я действительно беременна и теперь моя жизнь кардинально изменится, и все из-за того, что я пошла на поводу у странного Сашкиного настроения. Или того, что тест покажет одну полоску и на этом наш эксперимент закончится. Ведь это была какая-то странная и безумная игра, которая называлась «А вдруг?». Никто из нас не решился бы ее повторить. Никто не стал бы уже специально этим заниматься. Я вдруг подумала, что когда мы убедимся, что я не залетела, наши способы предохранения, скорее всего, значительно усовершенствуются.

   Я хлопала глазами, пытаясь сморгнуть слезы, а Сашка тем временем отобрал тест, поднес его к лицу и, щурясь, рассматривал серый экран.

   – И что это значит? Это же «да»? Ну две же? Позитив? Написано позитив, это же хорошо, типа это значит «да»? – Его восклицания достигали моего слуха будто через толстый слой ваты. Он талдычил про две полоски и позитив. А я даже не пыталась больше вытирать слезы, чтобы не видеть правды. А вдруг ему показалось? Может, вторая совсем слабенькая, так бывает, кажется. Тогда это ничего не значит. Но его голос был таким веселым! – Да Сонь, ну очнись уже!

   Я резким движением вытерла слезы и взяла тест в руки. Сомнений быть не могло. Две ярко-красные полоски горели огнем, но я вдруг подумала, что от вновь набежавших слез двоится в глазах.

   – Ты сколько видишь? – смеясь, спросил Сашка. – Две или четыре?

   Мне показалось, что его смех слегка нервный. Боже, он же тоже, наверное, волновался. Просто он вообще никогда свои переживания не показывает. Никогда не срывается на мне и на окружающих. Я еще удивлялась, что за несколько месяцев общения он ни разу не кричал, не психовал, не нервничал. В сложных ситуациях ему было проще отшутиться. А ведь это же так тяжело! Постоянно держать себя в руках. Но зато рядом с ним всегда было спокойно. Только я старалась не заострять на этом внимание. Вообще не хотела думать о множестве его положительных качеств, ведь мы все равно ни к чему не шли. Просто встречались без обязательств. Я нарастила себе броню от чувств, но если там и правда две полоски, скоро эта броня начнет отваливаться огромными кусками. Я помню эту зашкаливающую эмоциональность, что сопровождала меня в течение почти двух месяцев жизни. Тогда, давно. Кстати, был зато один большой плюс: в тот раз меня не тошнило. Может, и в этот раз не будет?

***

Мы с Сашкой шли по длинной, почти бесконечной улице прямо к солнцу. Оно падало ровно на дорогу, по одну сторону которой тянулись безликие дома, а по другую – непрерывная густая зелень деревьев и уютные крыши частного сектора. Желтый слепящий диск висел уже совсем низко, и я, шагая вперед под руку с Сашей, таращилась на золото впереди, не отводя взгляда. Кроны деревьев едва-едва тронула осенняя разноцветная кисть. Сентябрьский вечер был по-прежнему теплым.

   Тест действительно показал две полоски. Очень четкие и яркие. Конечно, через некоторое время стоило перепроверить. Но я уже не сомневалась. Это опять случилось. Второй незащищенный секс за всю мою жизнь – и вторая беременность. Словно организм только и ждал этого момента, чтобы ухватиться за возможность. Держался из последних сил, не давая себе состариться. Словно это должно было случиться, почти как предназначение. Потому что в одну воронку бомбы не попадают, а если и летят, то явно не с такой точностью. А тут…

   Сашка был неожиданно весел, хотя я чувствовала его некоторую браваду и мандраж. Этот поганец еще дома объявил, сделав расстроенный вид:

   – Ой, ну все. А я хотел тебя угостить мартини, оно так с тех пор и ждет, но теперь уж не судьба.

   А я, кажется, еще не осознала, что меняется моя жизнь. На сто восемьдесят градусов поворачивается. Или вообще в неведомой науке плоскости. А поменять ее в сорок пять – это совсем не то, что в двадцать. Или даже в тридцать.

   – Эй, ты меня слышишь? – Сашка, кажется, давно пытался меня дозваться и принялся дергать за рукав. Я очнулась от размышлений. – Видимо, мне придется освободить тебе часть полок. Посмотришь, где тебе удобнее.

   Я подняла на него невидящий взгляд. Я так всегда хотела уже с кем-то съехаться, жить вместе, делать что-то друг для друга. А потом и это желание я закопала глубоко-глубоко внутри себя. И мысль о том, что мне придется оставить свою уютную, хоть и крошечную, квартиру и переехать к Саше, меня напугала. Обычно все плохое начиналось для меня именно тогда, когда я переезжала в дом к мужчине. Я попадала в место, где уже имелся хозяин, и тут же начинались мои неприятности. Так было когда-то сто лет назад с мужем, так было и с Бобой. И как только я перешагну с чемоданом Сашкин порог, он тут же изменит свое отношение. Куда-то денется предупредительность и вежливость, появится командный тон и пренебрежение. Я буду часто слышать, что опять все не так сделала. Опять раздражаю, мешаюсь под ногами, ленюсь.

   Я скуксилась.

   – Блин, когда уже изобретут алкоголь для беременных?! – возводя руки к небу, простонал Саша, и на нас оглянулась какая-то молодая девчонка. Небось офигела и подумала: да куда тебе, тетке, беременеть?

   Золотое солнце завалилось за дорогу и исчезло, и сумерки принесли прохладу. Мы развернулись, чтобы идти в обратную сторону, к дому. А я вдруг принялась ругать себя мысленно последними словами. Если я сейчас, на двух- или трехнедельном сроке, уже такая зануда и плакса, то что будет дальше? Да даже самый терпеливый и влюбленный сбежит, не то что Сашка, который, в общем-то, ни слова мне о любви и не сказал ни разу…

   – Близнецы будут, – зачем-то ляпнула я.

   – Чего? – вытаращился на меня Сашка и даже остановился. – Откуда ты знаешь?

   – Высчитала, – пожав плечами, пробормотала я. – Родиться должен в конце мая или в самом начале июня. Значит, по зодиаку будет близнецы.

   – Тьфу ты! – Сашка с облегчением расхохотался. – Я подумал, что ты по каким-то приметам или вашим женским особым признакам поняла, что у тебя двойня!

   Я, вцепившись в его предплечье, согнулась от смеха пополам. По женским признакам! Мы снова неторопливо пошли к дому, продолжая смеяться. Видимо, нервное напряжение копилось-копилось да вылилось в итоге таким приятным способом. Сашка даже вытер глаза: у него, как и у меня, от смеха слезы выступают иногда. От настоящего, радостного и искреннего. Все-таки эта история отличалась от той, давнишней. И надежда на то, что все может быть хорошо, затеплилась в моем сердце.

ГЛАВА 6

Ночью я очень долго не могла заснуть. Моя жизнь должна была войти в новое русло не просто через какое-то время. Эти новшества начинались уже сейчас. Например, чтобы расслабиться и отключиться, я больше не могла прибегнуть к помощи алкоголя. Да что там, мне даже снотворное, кажется, пить теперь было нельзя. Если только какие-то травки, но об этом стоило проконсультироваться с врачом, а я пока была не готова. Словно посещение врача поставит точку на моей прошлой жизни: мне сделают УЗИ и вынесут окончательный вердикт, но до тех пор можно притворяться, что ничего особенного не произошло. А через неделю стоит перепроверить, вдруг тест был ошибочный?

   Я пыталась заснуть, а перед глазами вставал золотой закат, на который мы с Сашей шли сегодня вечером, пытаясь переварить новости. А еще мне вспоминался совсем другой закат, на который мы очень часто смотрели вечерами с Борькой. Там солнце – каждый день разного цвета – заваливалось за Атлантический океан, разливая по воде то желтую медь, то червонное золото, окрашивая небо в багряные или розовые тона. Мы сидели вдали от воды на одинокой лавочке, и ветер доносил до нас соленый запах моря. Когда я уже вернулась и пыталась все забыть, именно эти закаты бередили мою память больше всего, вспоминались чаще, чем остальное, наполняя душу невыносимой тоской и ностальгией, хотя тосковать точно было не по чему. Все время, что я провела рядом с Бобой, я была несчастна. То чуть меньше, то чуть больше, а иногда просто невыносимо. И ни разу ощущение обычного счастья не захлестывало меня полностью. Даже если было почти хорошо и светло на душе, обязательно где-то неподалеку клубилась грозовая туча, готовая пролиться моими слезами. Я всегда была в напряжении, отовсюду ждала подвоха. Как параноик. А впрочем, из меня его методично и делали.

   Я приехала в Штаты в двадцатых числах апреля, а уже в самом начале мая писала жалобные письма подруге, исполненные боли и изумления. Я сразу видела, что Борька не очень хороший человек, но все-таки поехала. Сама не знаю почему. Может, потому что такая перемена в жизни – переезд в США – казалась мне невероятно крутой и интересной. Хотелось попробовать: а как это? Хотя я никогда об этом не мечтала. Честно сказать, когда мы только познакомились в «Одноклассниках», я даже не знала, где Нью-Йорк на карте находится, настолько мне было это безразлично. Но вот я оказалась в том самом городе, на окраине Бруклина, в закрытом поселении под названием Сигейт прямо на берегу Атлантического океана. Это место отдаленно напоминало наш частный сектор: двух- и трехэтажные дома, придомовые территории, только у нас обычно вокруг них возводят глухие заборы, особенно если жилища небедные. А здесь все площадки были открыты, и картошку на них никто, конечно, не сажал.

   Самая первая ссора или, точнее, наезд на меня произошел, кажется, из-за Борькиных кухонных ножей, один из которых я неосмотрительно положила в раковину. Не помыла, не протерла и не воткнула в специальную подставку, а просто положила, чтобы помыть потом.

   – Ты знаешь, сколько они стоят?! – орал он. – Нельзя так относиться к вещам!

   А я, напрочь лишенная вещизма, просто стояла и обтекала. Потому что не могла ни умом, ни чем другим понять, как можно обижать человека только из-за того, что он не очень аккуратно обошелся с кухонной принадлежностью. Оказалось, это какие-то неимоверно дорогие фирменные ножи и достались Борьке они с огромным трудом. Позже мне довелось узнать, как именно.

***

Ту немногочисленную одежду, что я с собой привезла, он забраковал. Вещей вообще было мало, потому что когда я собиралась, он предупредил, чтобы я ничего с собой не тащила. Тут, мол, все тебе купим. Ну, я и послушалась.

   – Сразу видно, что ты не местная, – снисходительно оглядывая меня с головы до пят, сказал он.

   – Ну так я и не местная, – возразила я.

   – Но ты собираешься тут жить, и тебе нужно вписаться. У нас здесь так никто не ходит. Ты будешь сильно выделяться.

   Это было про все. Например, здесь, по его словам, было не принято носить поясные сумки. Вместо них нужно было ходить с рюкзаком на одной или двух лямках. Когда я сдвигала солнечные очки на лоб, он тут же одергивал:

   – Очки на голове сразу выдают в тебе иностранку, сними.

   Я не слушалась, потому что искренне не понимала, что в этом плохого. Кумир моей юности Кобейн носил очки на лбу, я на многих фотографиях видела. Возможно, с тех пор у них действительно изменилась мода, но вообще это было странно. Что за бредовые условности?

   Так как моя одежда вообще оказалась позорищем, а мне нужно было в чем-то ходить, он наконец повез меня в Wallmart, один из огромных супермаркетов одежды. Я только потом уже поняла, чем был обусловлен выбор именно этого магазина.

   Там мы набрали и мне, и ему разных вещей, и я была несказанно удивлена его щедростью. Но когда мы вернулись домой, мое приятное удивление сменилось на неприятное изумление. Скорее, даже на шокирующее. Боба вытащил из своего необъятного стенного шкафа несколько своих поношенных вещей с тем же предназначением, что и обновы. Затем порылся в каком-то чемодане, где лежала женская одежда. Ее якобы передали для меня друзья.

   – Так, я тебя сейчас научу, – деловито сказал Боба, нюхая старые шмотки, чтобы определить, нет ли у них запаха лежалых вещей. Видимо, все оказалось чистым и его устроило. – Максимально аккуратно снимай этикетки с покупок, чтобы не повредить пластиковое крепление.

   – Зачем? – Я непонимающе уставилась на него.

   – Мы сейчас переставим все ценники на старые вещи и сдадим в магазин, типа они нам не подошли. И нам вернут все потраченные деньги.

   – Ничего не понимаю.

   Я продолжала хлопать глазами и таращиться то на Бобу, то на ворох одежды, которую нам предстояло подменить.

   – Да не переживай, никто ничего не заметит! – радостно сказал он. – Тут это нормально, так все делают, чтобы денег не тратить. Поносил, надоело, поменял. Бирку, на которой написано «футболка», надо прицепить к футболке. А где «брюки», соответственно, к брюкам или джинсам.

   Он принялся показывать, как можно вытащить тоненький пластиковый держатель из петельки с размером, пришитой к горлышку купленной футболки, чтобы не оставить следов, а затем ловко вставить в такую же петельку на одной из старых вещей.

   – Что?! – Я все еще не верила в то, что он серьезно мне предлагает смошенничать. У меня это даже в голове не укладывалось. Обычно я, если меня кассир обсчитывает в мою пользу, иду и деньги возвращаю. А тут – это же, по сути, воровство! А люди, которые по незнанию купят эти обноски? Боба, конечно, не менял на явное старье. Вещи, которые он собирался «вернуть» в магазин, выглядели почти новыми. Но они же все равно были ношеные!

   Мне стало настолько противно, что я чуть не расплакалась.

   – Я не буду так делать, – заявила я. – И не хочу это носить, если мы их не оплатим.

   – Ну тогда сиди в трусах, – огрызнулся он и спокойно принялся переставлять ценники на мужских вещах.

   Через несколько дней я сдалась, и мы уже в четыре руки заменили ценники, а потом поехали в Wallmart «возвращать» одежду. Правда, магазин Боба выбрал другой.

   – Чтобы не примелькаться, – пояснил он. – Тут не важно, где купил. Можно сдать в любом месте. И лучше по другому адресу, а то вдруг они помнят свои вещи. Мало ли.

   Таким образом мы в итоге обновили его и мой гардероб. Вещи действительно принимали без вопросов, не проверяя, просто быстро приходовали их заново на кассе и откладывали отдельно, чтобы, наверное, потом повесить в нужном отсеке. Там были такие очереди и суета, что, видимо, не до прицельных проверок. Сначала было омерзительно, потом я стала привыкать. Правда, один раз мы почти попались. Продавец на кассе не принял сразу товар не глядя, а начал вертеть его в руках, что-то проверять в компьютере и в итоге, с подозрением глядя на Бобу, сказал:

   – Это не наш товар.

   Но Борька, применив все свое неимоверное обаяние, тут же принялся извиняться, шаркнул ножкой, чуть ли не поклонился, и мы побыстрее ретировались.

   – Сюда больше не ходим, – нервным голосом сказал Боба, когда мы отъехали от магазина.

***

Примерно похожая была ситуация и с ножами, и с широкоэкранным телевизором, и, кажется, с моющим пылесосом. Но только степень мошенничества была значительно выше. Они работали в паре с приятелем и действовали следующим образом.

   Один из них брал кредитку другого и, стараясь не попасть под камеры слежения в каком-либо магазине, точнее, скрыв лицо козырьком бейсболки или капюшоном, расплачивался за дорогую покупку. Обычно в их магазинах при оплате картой просили предъявить документ, подтверждающий личность, но эти правила соблюдались не всегда. Поэтому человек расплачивался чужой картой, уносил дорогую вещь, а затем хозяин карты, в данном случае Борька, заявлял о ее утрате. Выходило, что у него украли карту и воспользовались, оплатив покупку. В итоге деньги продавец был обязан вернуть, а вот незаконно приобретенная ценность, конечно, уже в магазин обратно не попадала, оставаясь у Борьки. Ну или, соответственно, у его друга, когда они поступали наоборот.

   Не уверена, что он стал бы мне раскрывать эту схему, если бы не надеялся с моей помощью провернуть подобное. Но я сразу отказалась. Одно дело наступить на горло собственной совести и подсунуть в магазин ношеные вещи, а другое дело – нагреть продавца на значительную сумму и, по сути, – просто обворовать его.

   При этом трепетное отношение к подобным приобретениям у Борьки выражалось так, словно он не украл их, а заплатил в два раза больше стоимости и теперь трясется над каждой царапинкой.

   – Да ладно тебе, это нормально, – увещевал меня Боба, пытаясь все-таки уговорить на махинацию. – Каждый тут выкручивается как может, это же США, что ты хотела?

   Да, собственно, ничего я не хотела. Если бы я знала, что обеспечивать меня, как он обещал, пытаясь вытащить к себе в страну, Борька станет таким образом, я бы ни за что не поехала. Но я уже была тут. И все копила негативные моменты, чтобы наконец меня переполнило, прорвало и я решилась сделать обратный шаг. Потому что в этот переезд было вложено неимоверное количество сил, а еще – жертв. Перед отъездом я отчислилась с последнего курса университета, в который с таким трудом и желанием поступила: осознанно, когда поняла свое настоящее призвание. Мне оставалось отучиться всего полгода, но я решила начинать с нуля и уехала.

   Визы тогда давали со скрипом, было много отказов, и я фиктивно забронировала какой-то отель, чтобы было похоже на туристическую поездку. Все проблемы могла бы решить так называемая виза невесты, а Борька же звал меня туда замуж. Однако по какой-то причине он не был в состоянии сделать эту визу. Он очень многословно и путано объяснял, в чем дело, я так до конца и не разобралась, но выходило, что, во-первых, это было очень долго, а во-вторых, он сейчас получал какое-то пособие, а виза невесты предполагала, что будущий муж способен содержать жену-иностранку, пока она осваивается. И тем не менее я туда поехала.

   И спустя несколько дней после перелета, когда стала проявляться Борькина нетерпимость, возвращаться домой было как-то нелепо, глупо и стыдно. Ну, это мне тогда так казалось. Конечно, самым правильным решением было бы плюнуть на все предрассудки и тут же отправиться в Москву. Но я решила, что происходит притирка, и осталась там – терпеть, в надежде, что это пройдет. А меня тем временем просто медленно и методично ломали.

   После ножей последовала история с рюкзаком. Боря почти каждый день ездил в Манхэттенскую библиотеку заниматься подготовкой к очередному экзамену: все пытался получить сертификат, дающий ему право вести врачебную деятельность. Вроде как в чинной атмосфере библиотеки ему было проще настроиться на занятия. По мне, так это история из серии про плохого танцора, ну да не об этом сейчас речь. Еще в юности, до иммиграции в Штаты, он закончил медицинский вуз в Питере. Здесь же по приезде он успел поработать и таксистом, и еще кем-то, пока наконец не получил возможность устроиться физиотерапевтом, но лицензия была временная. Для получения постоянной и для того, чтобы зарабатывать больше, ему необходимо было сдать экзамен, который Борька именовал Board. Гигантский и сложный профессиональный тест. И он раз за разом его проваливал, оставаясь в свои почти пятьдесят лет практически никем. Сейчас он готовился к очередной попытке, что делало его еще более нервным, почти психопатом.

   Я, стараясь услужить, по утрам помогала ему собираться. Складывая в самый первый раз в рюкзак бутерброды и термос со сладким чаем, я по незнанию не завернула пробку, а просто заткнула. Через некоторое время после отбытия он позвонил в ярости и бешенстве: пробка выскользнула, и сладкий чай залил все внутри.

   – Ты убила мой дорогой рюкзак! – орал он.

   – Если он дорогой, значит, должен нормально стираться, – возражала я.

   В итоге он потребовал, чтобы я приехала в Манхеттен и привезла ему другой рюкзак, и я, чувствуя свою вину и не желая еще больше его злить, потащилась. Я немного волновалась: это было первое самостоятельное путешествие, с другой стороны, я все-таки москвичка, мне ли бояться больших городов. Даже любопытно стало.

   Весь день до вечера он выносил мне мозг происшествием с термосом, напоминая с завидной периодичностью, какая я безрукая и как его подставила.

   – Ты один раз уже отругал, я услышала, сколько можно? – в конце концов возмутилась я. Но проходило полчаса, он вспоминал, как я испортила дорогую вещь, и все начиналось сначала. А у меня в голове не укладывалось. Я же нечаянно. И это всего лишь рюкзак. Разве стоит хоть одна вещь того, чтобы так обижать близкого человека?

   Мы промотались вместе весь день, общаясь с переменным успехом, а вечером поехали за овощами на фермерский рынок. Уже наученная горьким опытом, я стала смотреть самые дешевые продукты.

   – Ты деньги экономишь, что ли? – возмутился он. – Надо брать все необходимое! Нормальные продукты.

   Я обрадовалась и положила то, что посчитала нужным.

   – Ты зачем набрала такого дорогого?! – воскликнул он, выбрасывая половину из тележки.

   Что интересно, он помнил цену всех без исключения вещей, которые находились в его доме. Накануне, пока мы еще не наменяли одежды в магазине, он отдал мне свою футболку, чтобы у меня было хоть что-то носить «не позорное». Я ходила в ней по дому, пока не услышала очередной ор.

   – Ты с ума сошла? Ты не видишь, что это фирма? Ты соображаешь, что делаешь? Как можно в такой футболке стоять у плиты, ты знаешь, сколько она стоит?

   От его вещизма меня начинало тошнить, и я была в полном недоумении: таких людей за все свои тридцать с хвостиком я никогда еще не встречала.

   Вечер завершился на той же самой ноте. У нас оставалось немного бульона с курицей, буквально ложка. Он вернулся голодный, и я, как могла, соорудила ему из остатков суп, на скорую руку: с картошкой, перцами и помидорами. Получились неплохие щи, если еще учесть, что было уже поздно и я тоже устала.

   Он стал жевать с мрачной миной.

   – Чего-то тут не хватает, – бросил он вдруг недовольно.

   – Капусты? – без задней мысли уточнила я. Ну да, это же не щи, а подобие.

   – Вот именно. – В его словах содержалось столько язвительности, столько недовольства! А ведь он даже не сказал спасибо, зато минус нашел.

***

На другой день, когда он снова уехал заниматься, я выдраила ему кухонный шкаф, почти генеральную уборку сделала, и отстирала злосчастный рюкзак. Сколько же было слов и ругани, а все так хорошо отошло. Потом наготовила еды и еще до кучи решила почистить квартиру тем самым пылесосом, который тоже достался ему с помощью махинаций. Правда, я тогда об этом не знала.

   Оказалось, что он не моющий, просто фильтровал с помощью воды. Точнее, технически в него это было заложено, но не хватало каких-то приспособлений. Он был неимоверно тяжелый и весь какой-то расшатанный, я еле могла его передвинуть. К тому же вместо нормальной щетки у него была только узкая щелевая насадка. Теперь уже я даже задумываюсь, раздобыл ли он его в магазине мошенническим способом или просто где-то украл с той насадкой, что удалось найти? Или вообще взял на помойке? Там это довольно распространенное явление: кто-то выставляет на улицу более-менее целую вещь, технику или мебель. А кто-то забирает. Потом выяснилось, что у Бобы половина мебели в квартире с таких бесплатных раздач.

   Когда я только приехала, он что-то говорил