Стихийники. Ольга Копылова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА. Марина Тимофеева. Мир стихий
• ГЛАВА. Тая Коу. Каменное сердце тоже бьётся
• ГЛАВА. Варвара Метель. Гори, гори ясно!
• ГЛАВА. Яна Смородина. Каменный бражник
• ГЛАВА. Наталия Котянова. От судьбы не спрячешься
• ГЛАВА. Надежда Митинькина. Волнар и Вея
• ГЛАВА. Флавия Валис. Случайности не случайны

АННОТАЦИЯ

Стихийники. Сборник рассказов

   под общей редакцией Эль Бланк, Ольги Копыловой

***

В мире, созданном Изначальной, все живые существа изменчивы и могут превращаться в кипучую воду, вымораживающую стужу, ослепляющий свет, жгучий огонь, порывистый ветер или давящий камень.

   Оборотни-стихийники... Они считают себя хозяевами судьбы, преодолевают трудности, ищут пути спасения даже из

   безвыходных ситуаций, рискуют всем ради любви и счастья. Но все они живут под зорким оком Праматери — она благоволит своим достойным детям и карает виновных.

ГЛАВА. Марина Тимофеева. Мир стихий

В мире стихийников чтут Изначальную,

   Она подарила им жизнь двуначальную.

   Всему Она начало и конец,

   Связующая сила и творец.

   Её законы непреложны,

   И отступления невозможны.

   Праматерь правит справедливо,

   Хоть каждая стихия по-своему строптива.

   Достойных Она выделяет,

   Злых, корыстных не привечает,

   В пары стихии объединяет,

   Новые ипостаси порождает.

   Нельзя её каноны нарушать,

   Иначе можешь пострадать —

   В миг развоплотиться

   Без права возродиться…

   В помощники дала им ведунов,

   А Древо — для обрядов и даров.

   И в круг стихийный нужно встать,

   Дабы брачный союз создать.

   У Изначальной на всё свои планы.

   И пусть порой они бывают странны —

   Стихийник должен любовь обрести,

   Чтоб жизнь достойную вести.

   Снежная стихия

   Снег слегка припорошил дорожки,

   Иней узорами раскрасил окошки.

   Кружит в танце брюнетка-метелица,

   Полновластная зимы владелица.

   Холодна её суть — не отступит,

   Чести своей врагу не уступит.

   В голубых глазах лишь один вопрос:

   В шубку нарядиться, раз трещит мороз?

   Воздушная стихия

   Разнотравье взлохматив волной,

   Дует ласковый ветер степной.

   Срываясь вниз с высоких круч,

   Поёт — всесилен и могуч!

   В серых грозовых глазах хитринка,

   В воздухе кружится пыльная дымка.

   В душе смятенье — вихрь ураганный!

   Стремительный, порывистый, нежданный.

   Водная стихия

   Тёмно-синие омуты смотрят игриво,

   Пряди светлых волос струятся лениво.

   Но вода не станет играть в прятки,

   Всю мощь волны обрушив без оглядки.

   Глубок, безбрежен бурный океан,

   А над рекою расстилается туман.

   В озёрной глади — отражение облаков

   И от дождя неуловимые следы кругов.

   Световая стихия

   В небе — яркие росчерки молний,

   Раскатами грома воздух наполнен.

   И нежной радуги сияние,

   И звёзд загадочных мерцанье...

   Зелёных очей чарующий свет

   Восхитителен, словно рассвет.

   Как не влюбиться в их очарование?

   Сбивается от чувств дыхание!

   Огненная стихия

   Уверенный алый взгляд,

   На лице — рыжих веснушек парад.

   Жаром сильным опаляет,

   Всё вокруг дотла сжигает.

   Пламя — противник опасный,

   Хоть на вид и прекрасный.

   Сердце лишь болью затронь —

   Вмиг запылает возмездья огонь.

   Каменная стихия

   Твёрдый камень в руках не размять,

   Валун тяжёлый с места не поднять.

   На вид невзрачный грубый монолит,

   Но душа его за всех болит.

   Волос каштановых мягкость,

   В характере — беспристрастность.

   Но взгляд ясных карих глаз

   Внимательный и острый как алмаз.

***

Эпохи промелькнули. Цепь событий

   В памяти стихийников оставит след:

   Трудных поисков, смелых открытий,

   Поражений и громких побед.

   «Легенды о мире Изначальной»...

   Хранится в замке древний фолиант,

   В нём — таинство науки ритуальной,

   Памяти прошлого бесценный бриллиант.

   На обложке — ромбовидный янтарь,

   Рисунок Древа с раскидистой кроной.

   В иную мерность проводник и алтарь,

   Видений и знаний полный.

   О том, как Праматерь хаос подчинила —

   Не ради озорства и развлеченья...

   Энергий диких буйство укротила —

   Для мира нового рожденья!

   История свой не сбавляет ход,

   И эры новой близится восход!

   Ступая по нехоженой тропе,

   Стихийник может лишь довериться судьбе...

ГЛАВА. Тая Коу. Каменное сердце тоже бьётся

— Давным-давно, в эпоху безвременья, явилась в наш мир Изначальная. И стала она матерью, даровав своим детям жизнь и способность оборачиваться стихиями...

   — Всем-всем? И растениям, дедушка?

   Седой ведун нахмурился, глядя на перебившего его юного воздушника, нетерпеливо подпрыгивающего на месте в ожидании ответа.

   — Нет, разумеется. Только животным и стихийникам… Так, на чём я остановился? Да, точно. Самыми страшными созданиями Праматери стали драконы. Ненасытные, неуязвимые, злобные. Они — единственные, кто, как и мы, стихийники, имеют все разновидности природных воплощений: огонь, воздух, вода, свет, мороз и камень.

   Двое маленьких стихийников, слушающих рассказ ведуна, переглянулись.

   — А я думал, драконы бывают только в сказках!

   Ведун ласково взъерошил волосы на голове мальчишки:

   — Сказки являются отражением реальности. Хищные ящеры действительно иногда нападали на поселения стихийников.

   — А драконов можно сделать питомцами? Они бы защищали нас от врагов и от других драконов? — Юная воздушница, заметно волнуясь, принялась теребить волосы в толстой русой косе.

   — Никогда такого не бывало. Однако сказывают, что можно, если они одной с тобой стихии. Чем они отличаются от других зверей, которых мы приручаем?

   — А ты хоть одного дракона видел? — загорелись азартом серые глаза мальчишки.

   — Я — нет. Но мой дед рассказывал — в его молодости каменные ящеры спускались с гор в Озёрные земли. Но давно это было, уж сотня лет как. Может, затаились в своих норах, а может, и охотники их перебили.

   — Как? Ты не знаешь точно? Вдруг они снова вылезут и нападут? — ахнула впечатлительная ученица.

   — Эх, это одной Праматери известно. И пусть она будет к нам благосклонна, чтобы мы не повидали их на своём веку.

   — Не бойся, дедушка, — важно заявил мальчишка. — Пусть только попробуют напасть, я любого дракона одолею! Поражу смоляной стрелой, подниму в небеса и уроню на землю. Не зря же меня нарекли Камневоротом — шквальным ветром, вздымающим камни.

   — Ты ещё слишком молод и самоуверен, — добродушно пожурил старец. — И забыл, что ведун — не воин и не охотник. Он не имеет права вредить созданиям Праматери. Его долг — беречь Древо и вразумлять стихийников. Вот вырастешь, женишься на Позёмке, и оба станете служить Изначальной.

   Девчушка стеснительно хихикнула и стрельнула глазами на насупившегося мальчишку. Тощего, нескладного… Но она верила, что полюбит его, когда вырастет.

***

Мерное журчание ледяного горного ручья, запах разогретой земли и шелест игольчатых листьев ягодных тисов… В горах эта умиротворенная атмосфера царила если не всегда, то последнее столетие точно.

   Хрусталина, обратившись прозрачным камнем, слышала и видела пробуждающуюся от ночного сна природу. В стихийном облике воспринимала мир глубже и насыщеннее. С жадностью впитывала всем своим естеством тёплые лучи светила. Едва ощутимо касалась одной из своих граней древнего валуна. В давние времена — живого, но уже развоплотившегося и ставшего частью гор. Когда-нибудь и её постигнет эта неизбежность... От этой мысли становилось грустно, но на удивление не было страшно. Ведь перестанет жить лишь её каменная суть, а душа соединится с Праматерью. И та подарит своей дочери новое воплощение. Так говорит ведун!

   Идиллии Лины не суждено было продлиться вечно: сквозь лёгкую взвесь возвышенных чувств грубо прорвалось чужое прикосновение. От неожиданности девушка вернула телу человеческую ипостась, и тот, чья ладонь только что скользила по гладкой поверхности кристалла, теперь ощутил тёплую кожу и отпрянул. Вот только забыл, что стоит на краю обрыва…

   На миг Лина встретилась взглядом с серыми глазами, но рассмотреть незнакомца не успела — он потерял равновесие и качнулся, падая в пропасть.

   Стихийница вскрикнула и взмахнула руками в попытке удержать нарушителя спокойствия, но поймала лишь пустоту. Свесилась с уступа, осматривая дно каменного ущелья, поросшее мхом и тонкими прутьями осины. Ждала, что увидит разбившееся тело или каменные осколки, но никого не нашла.

   Куда делся этот… воздушник?! Ну да, ни один каменник не смог бы исчезнуть без следа. И серых глаз у них не бывает, только карие...

   Сильный порыв ветра ударил в лицо, взметнул волну каштановых локонов — и улетел за спину… Лина обернулась. На этот раз успела увидеть, как тугой воздушный поток свился, обрел плотность и краски.

   — Живой, — улыбнулась незнакомцу. С нескрываемым интересом рассматривала прямые русые волосы, тонкий нос и губы, узкий подбородок, худощавое, поджарое, но несомненно сильное тело, холщовые штаны и свободную рубаху, подхваченную расшитым узорами пояском, очелье тоже с вышивкой… И вопросы одолевали. Зачем он здесь? Горы — владения каменников, и чужаков Лине за все двадцать лет жизни встречать не приходилось.

   Вот только незваный гость молчал. Стеснялся? Возможно.

   И Хрусталина снова первой сделала шаг навстречу.

   — Как тебя зовут?

   Серые глаза потемнели, на краткий миг затянув стихийницу в эпицентр бури. Зато плотно сжатые губы наконец разомкнулись, и с них сорвалось:

   — Камневорот.

   Девушка склонила голову набок, задумчиво прищурившись. Странное имя для воздушника… И пусть парень не спрашивал, но решила представиться.

   — А я Хрусталина.

   Камневорот лишь отстранённо кивнул. Но хотя бы перестал стоять истуканом и подошёл к краю скалы. Окинул взглядом простирающееся внизу зелёное море из верхушек сосен, отвесные каменные стены и осыпи — где-то совсем голые, где-то обильно поросшие лишайником…

   — Неплохой вид.

   — Через седмицу он будет ещё лучше.

   — Почему? — воздушник нахмурился, словно вспомнил о чём-то плохом.

   — Раскроют бутоны камнеломки. Маленькие, но яркие, жёлтые. И много их.

   Лина смотрела на стихийника, по-прежнему улыбаясь. Впрочем, всё сильнее тревожило её появление чужака. Оттого и не выдержала, спросила:

   — Зачем ты здесь?

   — Тренировался.

   — Воздуху не пристало находиться в окружении камней. Потеряешь в полёте концентрацию и разобьёшься об острые скалы.

   В голосе Лины сквозил укор, хотя в душе она радовалась тому, что воздушник отважился забраться в горы. Это же так интересно — узнать, как воспринимают мир другие стихии!

   — Предпочитаю знать своих врагов в лицо.

   «Врагов?» — Хрусталина оскорблённо втянула ноздрями воздух. Она о дружбе думает, а он… С чего бы такая неприязнь? Ведь каменники ничего плохого никому не сделали.

   — У тебя есть питомец? — неожиданно поинтересовался Камневорот.

   — Нет.

   Лина стояла, скрестив руки на груди, недовольно нахмурив брови, но всё же ответила. Только парень, похоже, ей не поверил. Усмехнулся и зашагал по тропе, петляющей между густыми кустами можжевельника. Исчез за каменным боком покрытого мхом валуна…

   — Эй! Ты куда? — окликнула девушка, бросаясь следом.

   Однако гостя и след простыл.

   — Камневорот! — громко позвала Лина. — Кам?.. — прошептала и прислушалась, но ничего, кроме нестройного хора тонких голосов малиновок, не услышала.

   — Ты вольный ветер. Никто тебя не остановит, — вздохнула стихийница и вздрогнула, когда внезапно налетевший вихрь осыпал мелкими листиками и оставил в волосах веточку, усеянную нежными розовыми цветами.

   Миг — и он, взметнув тяжёлую кожаную юбку стихийницы, умчался прочь, пригибая ветви кустов. А Лина ещё долго стояла неподвижно, глядя ему вслед.

***

Лишь к вечеру она вернулась в поселение каменников. Спасаясь от разбушевавшегося ветра — обычного, природного, потому что зачем бы Камневороту её преследовать? — с облегчением протиснулась в узкую щель между двумя скалами.

   На небольшой площадке — почти пещере, образованной осыпающимися сланцами по бокам и нависающим сверху козырьком-уступом, — горел костёр. Отсюда начиналась система гротов, сообщающихся между собой сетью тоннелей. Но туда каменники уходили лишь на ночь. Днём же племя предпочитало проводить время вместе, у общего очага. На шкурах сидели женщины с младенцами. Детки постарше играли в прятки и баловались с ящерками, обращающимися в самоцветные камни. Взрослые связывали в пучки и развешивали целебные горные травы, чистили одежду, шили, играли на барабанах, издающих мягкий звук, жарили козлиные туши. Девушка сглотнула слюну — настолько аппетитный разносился запах!

   — Здравствуй, гулёна. Ты сегодня поздно, — Лазурит, двоюродный брат Лины, оторвался от присмотра за очагом. И удивлённо вскинул брови, заметив розовые бутоны, вплетённые в её волосы. — У тебя с кем-то было свидание?

   — Это просто цветы. Я в горах гуляла. А то, что долго, так можно подумать, мне есть куда спешить, — она пожала плечами и весело, с искрящимися смехом глазами поинтересовалась: — Меня сегодня накормят?

   — Вот молодёжь пошла! Вечно торопитесь, суетитесь без причины. Терпение — лучшая добродетель, — добродушно проворчал вождь, сидящий на почётном месте — подле Древа Праматери. Растение, с ветвями, покрытыми золотыми листиками, было тонкое, низенькое. Несомненно, с трудом оно пробилось сквозь каменное крошево, но стихийники не рискнули его пересаживать, лишь присыпали корни плодородной землёй.

   — Дядюшка, ты забыл, как сам был молодым? — быстро нашлась Лина.

   Да и ведун её поддержал:

   — Оливин, не ворчи, не гневи Праматерь! Неужто жизнь твоя настолько размеренной стала, что другого дела найти не можешь, кроме как придираться к юным стихийникам? Так смотри не накличь беду.

   В узкую щель входа неожиданно ворвался резкий порыв ветра, взметнул языки пламени под очагом, разметал всё, что висело на верёвках, и бросил в руки ведуна берестянку. Исчез, будто его и не бывало. На несколько мгновений все каменники замерли, поражённые. Давно они не сталкивались с воздушниками лицом к лицу, но чутьё подсказало, что дело нечисто. Потому зашептались, зашевелились, со страхом глядя, как их ведун разворачивает послание, откашливается и начинает читать:

   — Каменники, ваше коварство перешло все границы. Даём вам сутки, чтобы угомонить своих питомцев — каменных драконов, которых вы на нас наслали. Иначе, клянёмся именем Праматери, развоплотим сначала их, а потом и вас!

   Он умолк, и в потрясённой тишине раздался голос вождя:

   — Должно быть, воздушники совсем обезумели. С чего решили, что мы повелеваем драконами? Только потому, что беда обошла нас стороной?

   — Праматери не чуждо милосердие, — рассудил ведун. — Она бы без причины не подняла руку на своих детей. Знать, прогневали её воздушники, а их вождь решил, что мы виновны.

   — Как же тогда нам выполнить их условие? — спросил кто-то из воинов. — Мы не знаем, в какой пещере гнездятся драконы. И за такой короткий срок найти и перебить их не сможем.

   — Мы и не станем. На поиски логова не отправимся, это верная гибель, — решил вождь. — Лучше выставим дозорных, чтобы не пропустить появление врага.

   — Отец, дозволь мне возглавить отряд, — подскочил с места Лазурит.

   — Добро, — кивнул вождь. — Выбери верных стихийников, после ужина уйдёте в патруль.

   Всё время трапезы Лина с волнением поглядывала на двоюродного брата, а после мягко провела рукой по его плечу. Дурные предчувствия сковали холодом.

   — Может быть, тебе лучше остаться?

   — Я же сын вождя! Недостойно прятаться за спинами воинов!

   Девушка уткнулась лбом в широкую грудь, слыша, как бьётся его сердце. Стихийники чужих земель часто называли каменников бессердечными, и иногда Лине хотелось, чтобы они были правы.

   — Иди спать, не переживай! — Лазурит потрепал кузину по макушке и заключил в крепкие объятия.

   Каменница не посмела ослушаться и скользнула сквозь полог из трав в своё скромное жилище. Оно не отличалось роскошью — не для кого было наводить уют: родители Лины и мать Лазурита покинули мир слишком рано — горы небезопасны даже для каменников. Это со временем девушка смирилась и признала правоту ведуна — на всё воля Праматери. А пять лет назад, убитая горем, безутешно оплакивала потерю, прячась в маленьком пустом гроте от соплеменников. Оттого и сейчас только здесь она перестала сдерживать дрожь, охватывающую от витавшего в воздухе, но не произнесённого слова. И слово это было «война».

***

Всю ночь Лина ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть. Не укладывалось у неё в голове — неужели воздушники настолько уверились в своей правоте, что поднимут оружие против своих соседей! Вспомнились слова ведуна о том, что нет стихийника страшнее, чем тот, кто находится под властью страха… А когда наконец задремала, сон ей приснился необычный — розовые лучи светила подсвечивали спокойную гладь озера, посреди которого на острове, усеянном валунами, горели костры, били барабаны и плясали тени, нагнетая тревогу.

   Потому наутро девушка вытащила из-под травяного тюфяка острый обсидиановый кинжал. Она не собиралась использовать оружие, чтобы лишать кого-либо жизни. Хотела лишь чувствовать себя увереннее.

   Несмотря на возможную враждебность стихийников чужих земель, Лина решительно настроилась отправиться в поселение воздушников, отыскать Камневорота, спросить о берестянке и всё ему объяснить, чтобы он образумил своих соплеменников.

   Весеннее светило уже наполовину показалось из-за горных пиков, балуя первым теплом и разгоняя промозглую тьму, пугающую стихийников с давних времен.

   По дороге Лина сорвала с куста свежую веточку с полураспустившимися розовыми бутонами, вплела в волосы взамен увядшей, оставшейся в пещере, — выбросить подарок Кама рука не поднялась, спрятала под тюфяк.

   Ущелье, в котором она познакомилась с воздушником, встретило её тишиной. Только вместо умиротворения возникло ощущение затишья перед бурей.

   — Глупая ты, Лина! Не придёт он, зачем ему дружба с врагом?!

   На миг зажмурилась, а когда открыла глаза, прямо перед ней сидел Камневорот. Он медленно скользил взглядом по её ладной фигуре, тонкой талии, худым плечам, острым скулам миловидного лица, обрамлённого каштановыми волнистыми волосами. Его уголки губ едва заметно приподнялись, когда он увидел розовые цветы.

   — Следишь за мной? Или за всеми каменниками разом? — Лина не показала своего волнения, сходу набросившись с обвинениями. — Что значит ваша берестянка?

   — Это я у тебя должен спросить! Твои соплеменники разума лишились. Вы такие же безжалостные, как ваши питомцы-драконы! Коварные, двуличные, не имеющие понятия о чести!

   — Да как ты смеешь без доказательств нас обвинять! — в сердцах воскликнула Лина.

   — Тебе нужны доказательства? Так спустись со своих гор в наше поселение и увидишь, как скорбят стихийники, потерявшие родных по вине ваших тварей!

   — Я не о жертвах, а о нашей вине. Ни у одного каменника нет дракона-питомца, клянусь именем Изначальной!

   — Не гневи Праматерь ложью. Если всё так, как ты говоришь, почему драконы не на вас напали, а спустились в Озёрные земли?

   — Может, они чуют родственную каменную стихию, а прочих считают враждебными себе? — неуверенно предположила Лина. — А впрочем, к чему гадать? Это же ты был вчера в нашем поселении? Преследовал меня до самых пещер! Неужели не видел, что ни одного дракона рядом с нами нет?

   Камневорот отвёл взгляд. На его лице удовольствия не было, но и недовольства не читалось. Он буркнул:

   — Может, вы их в глубине гротов прячете, мы туда не залетали.

   — Мы? — ахнула Лина. — Ты прилетел не один!

   — Конечно, — пожал плечами Камневорот. — Со мной была моя невеста, Позёмка. Она послание вам и принесла.

   — Так идите сейчас и проверьте! — возмутилась Лина, сама не понимая, отчего её гнев вдруг стал так силён.

   — Сегодня я один, — он нахмурился. — Позёмка куда-то исчезла…

   — Тогда я тебя проведу, нам скрывать нечего. — Каменница обернулась к горам, предлагая стихийнику последовать за собой.

   — Хитришь? Хочешь заманить в ловушку! Желаешь развоплотить сильного врага!

   — Зачем тогда пришёл, если для себя уже всё решил? — Лина гордо расправила плечи, олицетворяя собой непоколебимую скалу.

   — Мне вчера показалось, что ты не бессердечная: так испугалась, когда я упал с уступа. — Воздушник прищурился, одарив девушку цепким взором. — Подумал, что, узнав о развоплощённых воздушниках, опомнишься и вразумишь свой народ.

   Стихийники умолкли — у обоих возникло странное ощущение, что они напрасно надеялись друг на друга. Хрусталина, решив, что дальнейший разговор бессмыслен, отвернулась от Камневорота и в то же мгновение услышала душераздирающий грохот — по отвесным склонам гор катились валуны. Каменники в стихийном облике разбивались у подножия на тысячи осколков и развоплощались.

   — Вы дали нам время до вечера. Почему же напали раньше? — Лина упала на колени, упираясь руками в землю и тяжело дыша.

   — Я не знаю! — Камневорот лихорадочно огляделся, пытаясь найти ответ, которого ему никто не мог дать.

   — Помоги мне, надо это остановить. Поверь, я не лгу! Гибнут и твои соплеменники, и мои! — Лина обхватила руками ладонь стихийника. В её глазах стояли слёзы. И именно это переломило сомнения упрямого воздушника.

   — Идём! — он приобнял девушку за плечи, помогая подняться. Вёл уверенно, и стало очевидно, что вчера намеренно бродил в горах.

   Шум, гулкое эхо сталкивающихся камней, свист ветра и отчаянные крики становились всё ближе. Неожиданно на тропу выкатился валун с синими прожилками. Остановился на самом краю пропасти, шатко качаясь.

   — Лазурит! — вскрикнула Лина. Вырвав руку из захвата Кама, бросилась к брату.

   Не успела — по его боку прошёлся розовый луч светила, точно оставляя на нём кровавую смертельную рану. Камень не удержался, сорвался вниз. Полёт занял считанные мгновения и, когда раздался треск, из горла Лины вырвался пронзительный крик. Она раздирала ногтями платье на груди, пытаясь унять сердечную боль.

   Лина невидящим взглядом смотрела вниз и не замечала того, что видел её спутник. Потому для неё стало неожиданностью, когда Камневорот схватил её за талию, закинул на плечо и куда-то потащил.

   — Ты что делаешь? Совсем совесть потерял? — Лина принялась колотить по его спине кулаками.

   Не обращая внимания на сопротивление, вместе с ней парень забился в расщелину в скале. И только тогда Лина увидела — в узком просвете, закрыв свет, промелькнули очертания гигантского ящера, издавшего недовольное шипение. Снаружи начали падать булыжники, а земля под ногами дрогнула. Громкий треск и хруст обломков скального базальта можно было сравнить со звуком сотни ломающихся костей.

   Оказавшись в полной темноте, чувствуя, как парень крепко прижимает её к себе, и ощущая напряжённые, будто каменные мышцы, Хрусталина дёрнулась, вынудив стихийника поставить себя на ноги.

   — Дракон… — едва слышно прошептала. — До сих пор думаешь, что мы способны им приказывать?

   Камневорот надолго замолчал. Не нужно было задавать вопросов, чтобы догадаться — для свободного ветра немыслимо оказаться взаперти. Наконец хрипло выдохнул:

   — Я один не в силах сдвинуть этот завал.

   Лина презрительно хмыкнула. Её щёки горели от слёз — картина развоплощённого Лазурита по-прежнему стояла перед глазами. Пальцы сжимались в кулаки и разжимались из-за бессильного гнева на воздушников. Но всё же скрепя сердце приказала:

   — Идём, под горой много ходов. Для каменницы стыдно заблудиться в родных местах.

   — Я ничего не вижу!

   — Подожди, это с непривычки, — в голосе Лины слышалась насмешка.

   Камневорот недоверчиво нащупал её руку и крепко сжал. Вот только совсем скоро понял, о чём она говорила — на стенах появились крошечные огонёчки. Один… Два… Десяток… Сотня… Светлячков было так много, что они разогнали мрак.

   Действительно, трещин в каменных стенах оказалось немало, и Лина повела своего товарища по несчастью в самую большую. Где-то они могли идти свободно, где-то приходилось пригибаться или протискиваться в узкие пространства между сталактитами. От гнетущей тишины становилось не по себе, и Камневорот заговорил:

   — Кто такой Лазурит?

   — А тебе какое дело? — помрачнела Лина. — Если хочешь посочувствовать, так поздно. Твои соплеменники его развоплотили. Мне не нужны лживые слова. Каменники мирно сидели в своих жилищах, а вы перед лицом страха решились на преступление. И это страшнее, чем нападение драконов.

   — Не равняй моих родичей и диких зверей!

   — Что, правда глаза колет?

   — Хватит молоть чепуху! — Хватка Кама ослабла, он убрал руку.

   — Чепуха — это ваша необоснованная ненависть. Но знаешь, ненависть ведь тоже разная бывает. Есть ненависть обманутого к обманщику, ненависть преданного к предателю, влюблённого к изменщику. Но самая страшная — ненависть к врагу.

   — И что ужасного в этой ненависти? — на лице Кама отчётливо читалось разочарование со смесью презрения.

   — Она выдуманная. Задай самому себе вопрос: кто есть враг? Назови его провинность перед тобой, скажи, как он выглядит, сколько ему лет, какое у него имя. Назови то, что он любит и ценит.

   Лина видела, что грудь Кама начала чаще вздыматься и опадать.

   — Откуда мне знать такие подробности?

   — Если не знаешь своего противника, то можешь ли считать его таковым? Не думаешь ли, что враг — собирательный образ, существующий лишь в твоей голове. Он появился под действием страха, призванный защитить тебя от мук выбора, чтобы ты всегда мог пожертвовать этим воображаемым врагом в угоду себе. Стихийник хочет жить, но жить спокойно может лишь в самообмане.

   — Сумасшедшая, — буркнул Кам, не желая признавать её правоты.

   Он ускорил шаг и, обогнав девушку, пошёл впереди. У неё мелькнула было мысль отстать — пусть заплутает и сгинет тут! Очень уж быстро расхрабрился этот воздушник! Только чувство ответственности и врождённое добросердечие не позволили бросить его на произвол судьбы.

   Неожиданно Камневорот остановился, тяжело дыша. Лина насторожённо его догнала, заглянула в лицо. Его взгляд был устремлён вглубь расширившегося тоннеля, глаза удивлённо распахнулись, рот приоткрылся, тело замерло в напряжении… Стихийница тоже посмотрела в сумрак. Здесь было светлее — в щели на потолке тонкими лучиками пробивался дневной свет. И потому прекрасно были видны необычные овальные камни, словно специально обработанные, отшлифованные до блеска, да ещё и одинаковые по размеру, уложенные в несколько кучек среди каменного крошева.

   — Чтоб мне развоплотиться! Это что, яйца? Чьи? Неужели… — Он осторожно шагнул вперёд, присматриваясь к отпечаткам четырёхпалых когтистых лап на песке между камней. И охнул: — Драконье логово!

   Полным возбуждения взором осмотрел пещеру, где, к счастью, не было взрослых ящеров, и, схватив камень потяжелее, шагнул к ближайшему гнезду.

   — Стой! — вцепилась в его руку Лина. — Ты что творишь?!

   — Надо уничтожить яйца, пока не поздно! Из них народятся кровожадные твари.

   — Был бы смысл в жизни, если бы все ветры разом утихли? — нервно бросила Лина, сочувствуя существам родственной себе каменной стихийной сути и пытаясь отвлечь парня, заговорив ему зубы.

   Кам пожал плечами и с недоумением на неё посмотрел.

   — Ветры никогда не утихнут. Огонь никогда не погаснет, пока будет стихийник, способный заново его зажечь. А вся вода разом не уйдёт под землю и не растворится в воздухе. Все стихии одинаково угодны Изначальной. Так меня учил дедушка-ведун.

   — Так ты будущий ведун? — обрадовалась Лина, найдя способ на него надавить: — Плохой ты ученик, если желаешь погубить невинных дракончиков. Может быть, я и ошибаюсь, недооценивая их опасность… Но Праматерь повелела ведунам заботиться о неприкосновенности живых созданий. Не боишься, что соплеменники сделают тебя изгоем и ты в итоге не станешь хранителем Древа? Или заветы соблюдают только тогда, когда нет возможности их нарушить?

   — Ты пытаешься меня упрекнуть? — Воздушник резко вскинул голову. — Хочешь сказать, каменные драконы не заслужили наказания? Нет, я уничтожу этот выводок и вернусь в родное племя героем! Я готов пожертвовать служением Праматери ради спасения всех стихийников, а ведуньей станет Позёмка. Победителей не судят. Потомки станут славить моё имя, а не рыдать, жалея этих тварей.

   — Кого ты пытаешься убедить: меня или всё же самого себя? Остановись, одумайся! Не гневи Изначальную!

   — Не лезь не в своё дело. — На шее воздушника от напряжения проступила пульсирующая жилка, но на лице по-прежнему лежала маска решимости.

   Неожиданно для Лины он со всей силы швырнул камень. Разбил всего одно яйцо, внутри которого на миг шевельнулось что-то живое и замерло, становясь безжизненным камнем. Соседнее лишь пошло трещинами, и Камневорот быстро сообразил — такими темпами ему потребуется много времени. А драконы вот-вот могут вернуться! Потому вмиг, чтобы не передумать, принял стихийный облик. По пещере пронёсся шквальный ветер — он поднимал к своду драконьи яйца и бросал вниз.

   Скорлупа с треском раскалывалась — Лине казалось, что этот звук её оглушит. Хотелось зажать уши ладонями, чтобы не слышать, как гремят и развоплощаются жертвы на алтаре «правосудия».

   Сделала рваный вдох, почувствовав, как холод подземелья просочился сквозь плотную ткань платья, словно вымораживая душу. Одновременно с этим неожиданно остро ощутился сладковато-терпкий запах цветов в волосах. Со всех сторон слышался навязчивый шелест, состоящий из протяжных шипящих звуков, то и дело прерываемых стуком и жалобным писком. Лина не знала — мерещится это ей или беспомощные существа действительно молят о защите. Наконец не выдержала и вскрикнула:

   — Пощади их! Это же наши развоплотившиеся предки... Праматерь даровала недостойным своим детям милость возродиться в облике зверей. Ты лишаешь их возможности жить и исправиться! Кто дал тебе это право?!

   Камневорот словно её не слышал — вихрь бесстрастно подхватил следующую кладку и поднял в воздух. Лина в порыве отчаяния бросилась к последнему гнезду и выхватила оттуда два яйца. Словно сердце подсказало, что для этих неродившихся драконов она — единственный шанс на спасение.

   Стихийница прижала яйца к груди, ощутив тепло скорлупы. Резкий порыв ветра хлестнул по лицу, но она не выпустила ношу и взмолилась:

   — Пощади хотя бы их!

   — Дурёха! Я должен развоплотить всех до единого! Отдай! — парень принял человеческий облик, понимая, что не может их отнять, будучи в стихийной ипостаси.

   Девушка отступила, отворачиваясь, чтобы закрыть собой яйца, но Камневорот ловко отобрал одно из них, поднял над головой, замахиваясь, и…

   Бросить не успел — скорлупа под его ладонями треснула…

   Лина этого не видела. Зажмурив глаза и обратившись в прозрачный кристалл, она ощущала родственную себе стихию с привкусом песка и слышала голосок, жалобно пищавший: «Ты кто? Мама? Спаси меня! Я боюсь!»

   Стихийница от неожиданности сменила воплощение на человеческое. С восторженным изумлением взглянула на того, кого прижимала к груди, — размером с локоть чешуйчатое шестилапое существо с коротеньким хвостиком и острой мордочкой, покрытой загнутыми назад гребнями.

   Успокаивающе погладила питомца по голове, подняла взгляд на Камневорота и беззвучно ахнула, увидев в его руках такого же дракончика! В страхе за беспомощных существ, выхватив из кармана платья обсидиановый нож, девушка выставила его перед собой и направила в лицо стихийнику, погубившему немало яиц.

   — Видишь, ты пошёл против воли Изначальной — вот тебе и знак! Только попробуй тронуть меня или малышей — я тебя развоплощу!

   Он инстинктивно отпрянул в сторону и зло уставился на Лину, зеркально отразившую его выражение лица.

   Впрочем, его ярость быстро превратилась едва ли не в панику. Парень закатил глаза, пошатнулся, едва устояв на ногах. Из горла вырвался то ли крик, то ли стон, шедший из самого сердца:

   — Нет, этого не может быть! Я же воздушник, а он — каменный. Стихии у нас разные!

   — Он стал тебе питомцем! — догадавшись о причинах, воскликнула Лина. — Какая ирония! Ну и что чувствуешь?

   — Я не чувствую, я вижу. Его глазами.

   — Ну вот, теперь ты обязан заботиться о питомце и подавать ему достойный пример. Иначе его душа не перевоспитается и в новой жизни родится зверем. Надеюсь, хоть в этом ты не нарушишь заветы Праматери.

   — Я и мысли не допускал, что могу подчинить одну из этих тварей! — Камневорот держал на вытянутых руках новорожденного дракончика и рассматривал со всех сторон.

   Жестокие слова и поступки воздушника, причастность к разорению гнезда, а племени чужаков — к развоплощению её кузена Лазурита не давали Лине покоя. Кинжал в её руке, нацеленный на Камневорота, подрагивал, пока в конце концов девушка сердито не сунула его обратно в карман платья. Воздушник, бушуя в пещере, потратил много сил, оттого сейчас сидел перед девушкой подавленный. На мгновение возник соблазн бросить Камневорота здесь один на один с его упрямством и самоуверенностью, но она не поддалась искушению.

   — Давай выбираться отсюда, камень вытягивает тепло. Взрослые драконы крупные, значит, выход есть.

***

Лина оказалась права — расщелина, ведущая на свободу, нашлась, пусть и скрытая густой растительностью. Продравшись сквозь кусты можжевельника, каменница огляделась по сторонам.

   Над горами повис густой туман. Воздух превратился в холодную тягучую смесь. Догорающий на горизонте огненно-рыжий след угрожал вот-вот раствориться во тьме, знаменуя начало ночи.

   Стихийница обернулась к неловко вылезающему Камневороту, который старался не уронить своего дракончика.

   — Смотри, мы на западном склоне. Нам нужно спуститься ниже и перебраться через ущелье. Моё племя не так уж далеко.

   — Сколько идти пешком? Всю ночь? — воздушник с досадой посмотрел на необъятные просторы гор. Это напрямую до гротов каменников рукой подать…— Держи!..

   Неожиданно сунул в руки опешившей девушке своего питомца и порывом ветра подхватил, поднимая над землёй. Лина взвизгнула от страха, крепко стиснув дракончиков. Сердце заходилось в груди, взгляд суматошно осматривал родные земли, лететь над которыми, подобно птицам, было дико, невообразимо жутко.

   Опустил её вихрь у знакомого валуна, от которого начиналась одна из троп к гротам.

   — Всё, сил моих больше нет, — тяжело дыша, бросил воздушник, устало прислонившись к склону. — Ещё один полёт, и я, клянусь Праматерью, развоплощусь.

   Дальнейший путь стихийники проделали пешком в напряжённом молчании.

   Совсем скоро стали слышны испуганные возгласы, возвещающие о непрекращающейся битве. Боевые кличи не смолкали ни на миг, к ним присоединились причитания женщин, стариков и детей. Явственно слышался голос ведуна, кричащего что-то об убежище.

   Каменница, выглянув из-за тиса, увидела стихийников, мечущихся между валунами. Воздушники то обращались в ветер, пытаясь сдвинуть камни, то оборачивались воинами и хватались за луки. Её соплеменники принимали на себя удары стрел, становясь неуязвимой каменной грядой, а затем снова бросались в рукопашный бой.

   Каменный народ оборонял своё последнее убежище — скальный утёс. За ним скрылись неспособные себя защитить стихийники — именно из тоннелей, ведущих к жилищам каменников, слышался детский плач и полные страха и горя мольбы к Праматери.

   Камневорот первым шагнул на поле боя и сразу попал под удар — обратившись камнем, на него понёсся, используя уклон горы, один из защитников грота.

   Крик застрял в горле девушки, но она смогла оттолкнуть парня и закрыть собой, приняв облик хрустальной глыбы. Катящийся камень едва успел обрести человеческую ипостась, чтобы не навредить племяннице вождя.

   Та тоже сменила воплощение и гневно сжала кулаки.

   — Не трогай его! — рявкнула и громко крикнула, обращаясь ко всем. — Прекратите бойню! Дядя, надо поговорить!

   — Смерч, выслушай нас! — поддержал её Камневорот, привлекая внимание своего вождя.

   И в тот же миг сильный воздушный поток сбил его с ног, вжимая в землю. Воплотившись в мужчину, схватил за горло и прошипел:

   — Гнусный подлый предатель!

   И тут же отпрянул, потому что маленький дракончик впился в его запястье, защищая своего хозяина. Вождь воздушников с неверием и одновременно ужасом смотрел на небольшую ранку, в которую попала слюна зверя, на время лишив его возможности принимать стихийный облик. А без этого отряду не выстоять — позорно, если вождь трусливо прячется за спинами своих воинов.

   Все поражённо замерли. Каменный дракон защищает воздушника?! Разве так бывает?

   — Это знак Праматери, готовой помочь своим детям! — прорезал гнетущую тишину голос ведуна каменников — он оттолкнул один валун и рискнул выглянуть из укрытия, а затем, расширив проход до размеров своих худых плеч и опустившись на колени, прополз в образовавшуюся щель, обдирая о камни лоскуты кожи. Оказавшись снаружи, окинул взором площадку. — Не чаял я, что заслужим мы её милость. Она оба племени драконами-защитниками одарила, никого не обделила. Знать, спокойствия желает.

   — Что с тобой? — Молодой воин-каменник с удивлением смотрел, как катятся по щекам ведуна слёзы, поблёскивающие, словно светлячки в темноте гротов.

   — Каждый заслуживает мира. — Ведун улыбнулся и в этот миг горизонт померк, светило полностью скрылось, позволяя ночи вступить в свои права.

***

На площадке перед системой гротов, где обычно горел костёр и проводило время всё племя каменников, теперь сидели и чужаки. Вынужденное перемирие и наступившая тьма, заставили их собраться вместе.

   Вожди до хрипоты спорили, выясняя, кто первый начал конфликт.

   — Я защищал своё племя, — твердил вождь воздушников Смерч.

   — А я своё, — ядовито цедил каменный вождь Оливин.

   — Едва все не развоплотились от такой защиты. Ваше стремление к мести могло погубить всех. А первопричина никуда не исчезла бы, диким драконам всё равно, кого сожрать — каменника или воздушника! Ваше нежелание признать правду — лишь подтверждение тому, что я права, — не выдержала Лина. Слова вождей наполнили её праведным гневом, готовым выплеснуться на любого стихийника.

   Вожди умолкли от неожиданной отповеди и переглянулись.

   — Моя племянница несдержанна в выражениях, но с её мыслью нельзя не согласиться, — хмыкнул Оливин.

   — Почему же мой ведун ничего не говорил о знаке Праматери и не остановил меня от похода? Правда, он стар… — задумался Смерч. И резко тряхнул головой: — Нет, Изначальная так бы не поступила, она бы вмешалась. Может, твой ведун лжёт?

   — Праматерь молчит не потому, что желает утаить предначертанное, а потому, что верит, что мы справимся со всем без её вмешательства. Клянусь именем Изначальной, что слова мои правдивы, — наставительно произнёс ведун каменников, который давно порывался вставить своё веское слово.

   Шумные вздохи наполнили пещеру — все прониклись новым смыслом произошедшего.

   «Если подумать, то Праматерь — тоже в каком-то роде вождь. — Лина подтянула колени к груди и обхватила их, чувствуя, как острые челюсти холода стискивают её тело. — А у всех вождей должно быть каменное сердце».

   К дальнейшему разговору она уже не прислушивалась. Не отрывая взгляда, смотрела на пламя костра и не повернула головы, даже почувствовав, как кто-то подошёл к ней и подсел рядом.

   — Не против, если я побуду с тобой?

   Голос Камневорота был тихим, уставшим. Парень коснулся холодных пальцев девушки, покоящихся на коленях. Его тёплое прикосновение вызвало дрожь, прошедшую от головы до пят.

   — Тебе страшно? — неправильно понял воздушник, но Лина не стала его разубеждать, кивнула и подняла голову вверх:

   — Я боялась ночи, пока не увидела, каким красивым бывает небо, украшенное осколками звёзд.

   — Почему осколками?

   — Мне кажется, звёзд так много, потому что когда-то они были одной большой звездой. Но Праматерь заметила страх стихийников перед тьмой и разбила звезду на тысячу частей, чтобы каждое её создание видело свет даже в небе, полном туч.

   — Я тоже боялся ночи. — Кам плотнее обхватил ладонь каменницы, и та, наконец взглянув на него, удивилась. Ей казалось, что ветер не может быть таким чувствительным и впечатлительным.

   — Правда?

   — Да, мне нравится тишина летнего заката, когда становятся слышны собственные мысли. Мне бы хотелось принять твоё приглашение и вместе посмотреть на цветение горных камнеломок, — воздушник перевёл дыхание. — Я всё ещё твой враг?

   — А ты вонзил бы мне нож в сердце, если бы мы не были знакомы? Если бы вождь приказал тебе меня развоплотить? Если бы из-за твоего промаха пострадало племя воздушников, ты бы простил себе это добросердечие? — Лина надела маску хладнокровия.

   — Нет, не простил бы, но и по-другому бы не поступил.

   Девушка стиснула зубы и через силу высвободила руку. Поднялась на ноги, давясь сдерживаемыми рыданиями. Перед её глазами выросли развоплощённые каменники и двоюродный брат. Что бы они сказали, увидев её мирно беседующей с Камневоротом? Его соплеменники их погубили!

   — А если я сейчас уйду, ты ведь меня не остановишь? — провокационно спросил парень.

   — Нет.

   Лина должна была почувствовать удовлетворение от того, что воздушник понесёт достойное наказание за свою самоуверенность. Но удовлетворение не наступало.

   — Я догадываюсь, почему ты так сказала, — Кам хрипло рассмеялся над своими глупыми мечтами. Разве может эта дерзкая девчонка быть его парой? Праматерь же повелела, чтобы супруги были одной и той же стихии. Что за дикие желания? У него есть невеста — Позёмка, не должен он заглядываться на других стихийниц.

   Несмотря на эти мысли, тоже поднялся с земли, сократив расстояние между ним и каменницей. И попытался привлечь её внимание.

   — В тебе есть то, что нравится и не нравится мне. Но есть ошибки, которые уже не исправить.

   — Кстати об ошибках! Ты бы горел желанием убить дракончиков, если бы знал, что они могут стать питомцами не только для каменников? — резко развернулась к нему Лина, обиженная неуместной весёлостью, ведь истинной причины она не знала. Потому решила побольнее задеть.

   — Не горел бы желанием, но всё равно бы убил.

   — Почему?

   — Потому что не решился бы опозорить своё племя трусостью, не позволил бы признать свои действия ошибочными, — без раздумий ответил Камневорот.

   — Разве так должны звучать слова настоящего ведуна? — Лина вцепилась в край платья. — В чём доблесть — бороться со слабыми и беззащитными?

   По лицу Кама скользнула тень, из его груди вырвался хрип, такой же пронзительный, как крик Лины, когда она увидела развоплощение Лазурита и ничем не могла помочь. Казалось, он шёл из самой души, из самого сердца.

   — Я недостоин быть ведуном, полно об этом говорить, — твёрдо сказал и наметил усмешку, тут же исказившуюся гримасой боли.

   Он развернулся и направился к соплеменникам. А Хрусталина, глядя ему вслед, ощущала, как с каждым новым шагом воздушника её сердце покрывается толстой каменной скорлупой.

   «Камневорот, — с горечью подумала Лина. — Ветер, вздымающий песок и камни. Такой не способен быть чутким и любить».

***

— Кам! — раздался чей-то радостный крик.

   Этот голос врезался в сознание Лины, прогнав сон. Девушка встрепенулась и приподнялась, непонимающе осматриваясь. Прогоревшие за ночь угли костра едва заметно дымили, на площадке перед очагом на шкурах, прижавшись друг к другу, вповалку спали воздушники. Каменники ушли в гроты, оставив только дозорных, которые мирно храпели, привалившись к скале.

   Хрусталина сама не могла себе объяснить, почему не ушла в своё жилище. Она и не помнила, как вчера уснула, свернувшись калачиком и прижимая малютку-дракона к груди. А сейчас небо приобрело сиреневый оттенок, возвещая о восходе светила.

   Шум разбудил не только девушку — все сонно зашевелились. И глаза каменницы сразу выхватили подскочившего Камневорота, который, продирая глаза, растерянно пробормотал:

   — Позёмка?..

   — Решил, я развоплотилась? — затараторила воздушница.

   — Да, но только потому, что ты долго не появлялась. Что мне надо было думать?

   — Небось нашёл себе другую невесту? — насмешливо фыркнула Позёмка.

   — Хватит молоть чепуху! Никого я не искал!

   — Ха! Ты оставался наедине с той девицей. И цветы ей дарил! До сих пор чувствую их навязчивый запах, — она поморщилась.

   Лина поднялась на ноги, с интересом прислушиваясь к перепалке. И аж вздрогнула, когда повернула голову, услышав хруст камней.

   — Лазурит!

   Из глаз хлынули слёзы облегчения, и она бросилась к кузену, чтобы убедиться, что он не видение.

   — Полно, ты меня задушишь, — добродушно проворчал каменник, отстраняя её от себя. И Лина опешила, когда увидела, что Позёмка ревниво за ней следит, прикусив губу.

   Беспокойства воздушницы не заметил бы только слепой, а не придумал бы объяснение этой реакции только глупый.

   — Ты чего с ней? — Лина удивилась тому, что Лазурит пришёл в родные гроты не один, а Позёмка услышала в её словах намёк на личное и принялась судорожно теребить тугую косу.

   — Перестань, ты и в детстве раздражала меня этим мельтешением, — Камневорот скривил рот, недовольный поведением невесты. Покосился на Лину, которая глаз не сводила с Лазурита. И фыркнул про себя: «Что ж в этом каменнике девчонки нашли? Летят как осы на мёд. Аж тошно!»

   Не выдержал, зашагал к расщелине, готовый убежать из пещеры.

   — Повремени с уходом. — Позёмка стремительно перевоплотилась в воздушную стену, останавливая его и подталкивая обратно.

   — Да чего же вы все ко мне прицепились! — Камневорот с трудом подавил стон, пытаясь преодолеть преграду, не чувствуя в себе достаточно сил для оборота в стихию.

   — Не кричи на мою невесту! — стиснул кулаки Лазурит, и воздушник от неожиданности забыл про сопротивление. Невольно пробежал разделяющее их расстояние и остановился напротив соперника.

   — Почему это твоя? Мы с детства помолвлены!

   — Помолвка — ещё не залог любви. Чувства не возникают по заказу, они прячутся, как самоцветы в недрах, и не каждому даются в руки.

   — А тебе, значит, они в один миг дались? Вы оба не были знакомы до вчерашнего дня!

   — Я с первого взгляда влюбился.

   — Ты ему веришь? — Кам растерянно посмотрел на вернувшую себе человеческий облик Позёмку, и та приложила руку к груди.

   — Верю, потому что чувствую родство наших стихий.

   — Надеюсь, это не плод твоего воображения.

   — Я летела на помощь нашим воинам, а на моём пути вдруг вырос базальтовый валун с голубыми вкраплениями. Я от неожиданности не успела увернуться и вдруг почувствовала что-то приятное, словно нашла то, что давно искала. То, что хотелось окутать своей стихией, защитить, не отпускать. Камень продолжал катиться, и на самом краю я его поддержала, но остановить сил не хватило. Он сорвался, и я бросилась за ним…

   — Я тоже ощутил эту необходимость быть рядом. И когда начал падать, невольно сменил ипостась на человеческую, словно наитие подсказало — ей так будет легче удержать ношу. У самой земли и Позёмка тоже обрела облик девушки, которая обхватила меня. А я её обнял. И мы оба покатились по склону в кусты.

   Он нежно взял за руку воздушницу и признался:

   — Я именем Изначальной поклялся, что женюсь на своей спасительнице. Нас связывает не только любовь, но и долг жизни.

   Камневорот, выслушав их, повернулся к Лине, заметив отсутствующее выражение её лица.

   — Тебе всё равно?

   Девушка подняла голову, встретившись с выжидающими взглядами Позёмки и Лазурита. Каменник боялся, что кузина осудит его выбор. Где это видано, чтобы сын вождя женился на чужачке? А Камневорот и Позёмка не могли понять, почему она не закатывает сцен ревности.

   От ответа её избавило то, что подошёл и заговорил вождь племени каменников:

   — Сын, я уважаю твой выбор. Ты вправе сам решать, как поступать. Не нам спорить с волей Праматери, которая свела тебя с невестой другой стихии. Мы примем Позёмку в наше племя.

   — Нет, я вольный ветер, не смогу жить в пещерах, мне нужен простор Озёрных земель! — воздушница гордо вскинула голову, с вызовом глядя на Лазурита. — Если ты не готов за мной последовать — значит, не так уж сильна твоя любовь.

   Оливин нахмурился. Если сын уйдёт, то племя останется без молодого вождя; если не пойдёт за своей избранницей, то нарушит клятву, данную именем Изначальной. Клятвопреступление, наверное, даже позорнее — кто ж такого правителя уважать станет?

   И Лазурит думал так же, потому решительно ответил:

   — Для меня долг жизни важнее власти. А без Позёмки я жизни своей не представляю.

   — Мы примем Лазурита в своём поселении как родного, — вмешался в беседу незаметно приблизившийся Смерч. До этого он в напряжении прислушивался, а теперь с облегчением выдохнул и был доволен, что ведунья останется в его племени. Тем более Камневорот отказался быть преемником хранителя Древа, о чём перед сном непререкаемо заявил.

   Оливин шагнул к сыну, обнял за плечи, отстранился и пересёкся с племянницей взглядом.

   — Хрусталина, мой брат — твой отец был вождём, и после его развоплощения я принял на себя заботы о племени. По сути, ты — прямая наследница, тебе быть моей преемницей. Ты это принимаешь?

   Лина посмотрела на умолкших брата и дядю. Задумалась. Лучшее, что она могла сейчас сделать, — остаться в каменном поселении со своим народом, став новым вождём, новым каменным сердцем.

   — Я не имею права вести себя безответственно, — ответила без колебаний. — Я не могу опозорить своих родителей.

   — Достойная будет правительница, — ведун склонил голову перед Линой. — Теперь ты, Оливин, станешь наставлять её, а я попрошу Праматерь, чтобы послала ей достойного жениха.

   Каменный вождь, ободряюще кивнув, направился к своим воинам, которые в напряжении издали слушали разговор. Смерч тоже отошёл. Лазурит, подхватив Позёмку на руки, закружил. А Камневорот воспользовался тем, что все отвлеклись, и неверяще переспросил:

   — Так ты что, племянница вождя? А Лазуриту кузина?

   Его дыхание было частым, на лбу собрались бисеринки пота. Лина объяснила себе это тем, что он непочтительно с ней обращался, а теперь устыдился. Оттого захохотала:

   — Ты только сейчас это понял? Долго же до тебя доходит!

   Смех в сложившихся обстоятельствах должен был выглядеть неуместно, но воздушник не одёрнул девушку, лишь пробормотал:

   — Точно сумасшедшая.

   Он непроизвольно улыбнулся и проводил уходящую каменницу пристальным немигающим взглядом.

***

— Хрусталина, ты бы поела. Каша готова, и мясо с ужина осталось, — услужливо предложил молодой воин, поставив рядом с девушкой накрытую тонкой деревянной дощечкой глиняную чашку и кувшин с ключевой водой.

   Каменница улыбкой его поблагодарила. Рассеянно сняв крышку, зачерпнула ложкой кашу. И невольно вздрогнула, когда в её голове раздался плаксивый тонкий голосок.

   «Я тоже есть хочу!»

   Девушка опустила глаза на сидящего на её коленях дракончика. И спохватилась, подставляя ложку к его мордочке:

   — Прости! Я задумалась и забыла о тебе.

   Втянув носом пар, питомец недовольно фыркнул и потянулся, принюхиваясь к мясу. Лина без колебаний вытащила самый крупный кусочек и положила на плоский камень. Дракончик шустро соскользнул вниз и деловито принялся жевать, смешно наклоняя голову набок и разгрызая волокна. Справившись со своей порцией, вопросительно посмотрел на хозяйку.

   — Надо же, какой ты прожорливый, — заулыбалась Лина.

   «Я не прожорливый, я просто голодная», — обидчиво возразил голос.

   — Так ты девочка! — ахнула каменница. — Это здорово! Как же тебя назвать?

   Наверное, на это ответа у питомицы не было, и она увлеклась новым кусочком мяса. А Лина задумчиво рассматривала замысловатую вязь рисунка чешуи, которая что-то ей напоминала. И наконец вспомнила:

   — Стихийная ипостась моей бабушки была с похожим узором. Её звали Божейя. Может, тебе понравится это имя?

   «Красивое!» — гордо выгнула спинку драконица.

   Лина погрузилась в воспоминания о родителях, когда она была крошкой, а в их гроте звучал смех и бабушка пела внучке песни.

   Вздрогнула и очнулась, только когда услышала шаги. Повернув голову, удивилась, увидев Камневорота. Сердце бешено застучало, дыхание сбилось, и Лина, рассердившись на себя, предпочла сделать вид, что ей безразлично его появление.

   Воздушник присел на корточки, оказавшись на одном уровне с ней. Какое-то время молчал, глядя на нежащуюся в руках каменницы драконицу. Но взгляд его то и дело соскальзывал на лицо Хрусталины, пытаясь понять — притворяется ли она.

   В итоге не выдержал:

   — Лина, посмотри на меня.

   — Что тебе нужно? — девушка с трудом удержалась от крика, полного бессильного гнева.

   — Совета прошу. Мне больше не к кому обратиться. Я не понимаю, почему мой дракон настолько непослушный. Твой смирно сидит, а мой постоянно убегает.

   — Я же не могу приказывать всем драконам, только свою слышу. Ты его хоть кормил?

   — Его попробуй не покорми, в миску первым залезет.

   «А этот чужак умеет его к себе звать?» — недоверчиво спросила Божейя.

   — Ему имя нужно, — догадалась Лина и вопросительно взглянула на воздушника.

   — Что?

   Её слова дошли до Камневорота не сразу, и он нахмурился, пытаясь понять, как это связано и чем поможет. Решил, что хуже не будет и рассудил: — Он маленький, но уже защитник, вождя укусил… Ведун рассказывал легенду о смелом воине по имени Гектор. Мне кажется, оно ему подойдёт…

   Отыскал глазами шныряющую между камнями чешуйчатую спинку и позвал:

   — Гектор, иди сюда!

   Ящер замер, словно натолкнулся на невидимую стену. На мгновение замешкался, а потом вдруг, вальяжно переступая лапами, направился к хозяину. Потёрся гребнем о его ноги, заинтересованно взглянул на Божейю и вопросительно рыкнул.

   «Мы поиграем?» — встрепенулась драконица и, не видя запрета хозяев, шустро юркнула за камень, прячась. Гектор за ней…

   Лина с умилением смотрела на их возню, но её улыбка померкла, когда воздушник протянул руку, коснулся её ладони и неуверенно хрипло выдохнул:

   — Холодные пальцы — верный признак горячего сердца. И цветы олеандра ты по-прежнему вплетаешь в косы.

   Намёк на её неравнодушие задел за живое, и Хрусталина одним движением выдрала соцветие вместе с клоком волос, отбросив прочь. Вскочила, не желая продолжать бессмысленный разговор, — воздушник самолюбив и лишь хвалится.

   Но уйти не успела — Кам исчез, растворился в потоках ветра, а в следующее мгновение возник за её спиной. Схватил за плечи и развернул лицом к себе. Серые глаза требовательно поймали её взгляд, и в них Лина неожиданно увидела отчаянную нежность. И, испугавшись осознания, что он говорит одно, а думает другое, потеряв самообладание, приняла облик прозрачной каменной глыбы.

   Воздушник, опустив руки, тихо признался:

   — Помнишь, ты спросила, развоплотил бы я тебя по приказу вождя? Вчера я сомневался, а теперь отвечу однозначно — нет, я бы ни за что не причинил тебе вреда.

   Он ласково коснулся гладкой поверхности, ровно в том месте, где находилась бы макушка каменницы, и та, сменив ипостась, вернула себе человеческий облик. На её лице ясно читалось сомнение.

   Вчера… Не так уж много времени прошло с их случайной встречи. Стала ли взаимная симпатия причиной, по которой Лина до сих пор не прогнала Кама, а он не попытался избавиться от её общества? Хорошо бы не оставлять недомолвок…

   — Великая Праматерь, откуда такая снисходительность? — Девушка склонила голову набок. — Всё потому, что я будущий вождь?

   — Ты меня вывела из пещеры, благодаря тебе у меня появился Гектор. — Камневорот зеркально повторил её жест. — Но дело даже не в этом, а в том, что я в тебя влюбился.

   — В один день мнение обо мне переменил? — пытаясь подавить неуместную радость от его признания, не желая разочарований, фыркнула Лина. — Да ты непостоянен как ветер! Вчера — Позёмка, сегодня — я, а завтра ты третью невесту найдёшь…

   В глазах воздушника забушевала буря — он не знал, как доказать этой упрямой девице серьёзность своих чувств, которых сам боялся и не понимал, что с ними делать.

   — Не веришь мне, так давай обратимся к Праматери! — в отчаянии выкрикнул. — Ведь она одна ведает, кто кому предназначен.

***

Кругом, на почтительном расстоянии у Древа Праматери собрались все: и воздушники, и каменники. Оба вождя с лёгкой тревогой переглядывались и ждали, что скажут ведун-каменник и молодая ведунья-воздушница. Правители настояли, чтобы в обряде гадания на суженых участвовали сразу два хранителя Древ, чтобы не было предвзятости, и ни у кого не возникло соблазна исказить волю Изначальной.

   Позёмка хотела было уже положить ладонь на кору, но каменный ведун предложил:

   — Может, возьмёмся за руки, чтобы объединить силы? Вдруг наше с тобой видение станет общим?

   Вот только Лазурит возразил:

   — При всём уважении к хранителю Древа, я против! Неприлично это. Она моя невеста! Если хотите, то давайте я между вами встану.

   — Попробуем, хуже не будет. Пусть Изначальная решит — окажешься ли ты помехой или проводником наших стихийных сил, — решил ведун.

   Когда круг из трёх стихийников замкнулся, все взгляды устремились на молодую пару.

   — Нам нужно дотронуться до Древа, — с волнением глядя на Лину, объяснил Камневорот, который прекрасно знал суть ритуала — Праматерь позволяет ведуну определить, являются ли стихийные облики влюблённых совместимыми.

   Каменница облизнула пересохшие губы и шагнула к деревцу. Взглянула на воздушника и строго предупредила:

   — Подумай ещё раз, на что решился. Я не покину родное племя, каким бы ни оказался итог гадания. И если Изначальной угодно соединить наши судьбы, то мой дом должен будет стать твоим домом.

   — Моя жизнь без тебя не имеет смысла, — шепнул жених, протягивая руку к коре.

   Ему брать за руку девушку было необязательно, но не удержался, настолько сильным оказалось это желание — пальцы сами поймали её ладонь.

   Свидетели обряда, стоящие в отдалении и ожидающие, что им озвучат волю Праматери, потрясённо ахнули. Сначала ведун, потом сын вождя, а за ним и молодая ведунья на краткий миг сменили ипостаси, чего ранее во время гаданий никогда не происходило.

   Мало того, спустя мгновение Хрусталина обрела облик прозрачной глыбы, а Камневорот, обратившись ветром, её поднял. А когда бережно опустил, и они сменили воплощение, оба оказались в замешательстве.

   Камневорот не мог отвести взора от посветлевшего лица каменницы. Он всё это время мечтал, чтобы оно стало таким же приветливым, каким он его запомнил в их первую встречу. А теперь не верил своему счастью и тому, что Праматерь его простила за разорение драконьего гнезда, раз позволила стать парой для Лины.

   — Изначальная не ошибается. — Каменница тоже подняла взгляд на воздушника. Она только во время совместного стихийного превращения поняла всю абсурдность своей злости на супруга. Наконец поверила, что Праматерь, послав все испытания, желала ей добра.

   — Что происходит? — потрясённо пробормотал ведун.

   — Мне показалось, что Изначальная связала их стихии и одарила, взяв часть наших сил, — куда меньше испугалась молодая ведунья и с предвкушением воскликнула: — Я тоже такой обряд с Лазуритом хочу!

   — Интересно, а если круг свидетелей будет больше, то, может, и молодожёны больше сил получат? — задумчиво почесал бороду ведун.

   — Сейчас и проверим! — встрепенулась Позёмка.

   Так что не прошло и нескольких минут, как, взявшись за руки, вокруг Древа стояли все: и вожди, и простые стихийники. А русоволосая воздушница и её темноволосый кудрявый избранник, влюблённо глядя друг на друга, касались коры.

   — Пусть наши стихии объединятся! — улыбнулся Лазурит.

   — Пусть мой дом станет твоим, — провозгласила Позёмка. — На всю жизнь!

   Праматерь словно их услышала — та же волна смены обликов прокатилась по кругу стихийников и через Древо перекинулась к молодой паре. Поднять лазуритовый валун лёгкий воздушный поток не смог, зато ласково огладил шершавый бок.

   — Вот о чём я говорила! — радостно воскликнула девушка, бросаясь в объятия суженого, когда её ипостась сменилась на человеческую. И возбуждённо затараторила: — Как же прекрасна Праматерь, как сильна! Поверить не могу, что она дозволила на себя посмотреть. Такая милость!

   Лазурит молчал, но в его глазах читались одновременно ужас и восторг — для простого стихийника увидеть создательницу мира было немыслимым. Она даже ведунам не показывается, лишь посылает видения. А тут…

   — Наши дети дважды породнились, — важно заявил Оливин.

   — Что, если мы попробуем сделать то же самое, объединив наши племена? — задумчиво предложил Смерч.

   — Согласен. После чуда, которое явила нам Изначальная, и такое возможно.

   Довольные друг другом, вожди отправились к костру обсуждать перспективы. Следом за ними, весело гомоня и предвкушая праздник, на выход из пещеры потянулись стихийники — всем хотелось почувствовать единение с миром, который их окружал.

   Тёплые лучи золотистого светила ярко озаряли своим светом горные склоны, ущелья, влажную от росы и недавно сошедшего снега землю и игольчатые листья ягодных тисов. А в трещинах скальной породы раньше положенного срока раскрыли жёлтые бутоны камнеломки.

***

Толпа маленьких стихийников в ожидании очередной интересной истории собралась в низине между двумя озёрами. Увидев ведунью, они дружно поприветствовали её, склонив головы.

   — Сегодня рассказ будет долгим, — предупредила она, усаживаясь на траву. И действительно, закончила, лишь когда светило склонилось к закату.

   — После того, что произошло той ночью в подземном логове, кровожадных каменных драконов больше ни в горах, ни в Озёрных землях никто не встречал.

   Маленькие слушатели задумчиво молчали.

   Рассказчица, дожидаясь вопросов, сложила руки на объёмном животе, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь понять, какой стихии будет дитя.

   Наконец юный воздушник потянул руку вверх:

   — Значит, теперь нет причины для ссор между племенами?

   — Да. Всё случилось по воле Праматери, она вразумила своих детей. Наслала драконов, чтобы каменники и воздушники примирились перед общей угрозой. Она позаботилась о нас.

   — Какая же это забота? Ведь столько стихийников и драконов развоплотилось! — мальчишка-каменник недовольно насупился.

   — Праматери угодно, чтобы мы жили правильно. Ей виднее, какую подсказку следует дать. Иногда урок может быть жёстким…

   Рассказчица повернула голову, взглянув на растущее неподалёку олеандровое дерево с нежно-розовыми цветами и стойким ароматом. Невольно улыбнулась, вспомнив, что семена этого растения принёс в Озёрные земли её бывший жених Камневорот, когда у него родился первенец Хабуб — мощный песчаный ветер.

   Дерево качнуло ветками, и в воздухе поплыл терпковато-сладкий аромат цветов, а по расщелине пронёсся шёпот ветра:

   «Все заслуживают мира. Но каждый стихийник должен что-то сделать, чтобы его достичь».

ГЛАВА. Варвара Метель. Гори, гори ясно!

В глубине бескрайнего леса, стояла небольшая избушка, укрытая ветвями могучих старых дубов, чьи корни уходили глубоко в землю. Неподалёку протекал небольшой ручеёк с чистой и холодной водой. Пожухлая трава была усыпана опавшими листьями, которые шелестели под ногами, словно шептали неведомые сказания. Сквозь голые кроны просвечивало небо, и вечерами, когда светило скрывалось за горизонтом, наступала таинственная тишина, нарушаемая лишь свистом ветра и далёким воем волков — борьба жизни и природы была вечной.

   В этом укромном уголке, при свете лучины, на лавке сидела девушка. Она гладила свой округлившийся живот, едва слышно напевая колыбельную, полную надежд и мечтаний. Песня звучала ласково, но печально, ведь в сердце её жила тревога за ту жизнь, что росла в лоне. Волосы — тёмные, как ночное небо, длинные и пышные, были сплетены в тугие косы, которые раскачивались в такт её неспешным движениям. Глаза — ясные и пронзительные, бледно-голубые, как льдины. Лицо — изящное, с чёткими, но мягкими чертами, светлой и нежной кожей, будто лепестки первого весеннего цветка.

   В сенях послышался грохот, дверь распахнулась, и в комнату зашёл рослый мужчина, облачённый в поношенную, но аккуратно заштопанную одежду. Он рывком стащил с головы шапку, и пшеничного цвета волосы небрежными волнами рассыпались по плечам. Лицо украшала густая светлая борода и усы, придающие ему вид опытного воина. Он широко улыбнулся девушке, и в его синих глазах заплескались любовь и нежность. Опустившись перед ней на колени, обхватил руками её живот, нежно поцеловал и пробасил:

   — Я принял решение!

   Девушка осторожно заглянула в его глаза, застыв в ожидании.

   — Я исполню твоё желание, Ледомира, — продолжил он, не разрывая взгляда. — Мы отправимся к Древу.

   На лице стихийницы появилась робкая надежда.

   — Узнаем, какая судьба ждёт наше дитя. Да и свадебный обряд проведём, давно пора, — закончил мужчина, вставая. Отвернулся и добавил: — Заодно и брата повидаем, раз такое дело.

   Помимо воли из глаз девушки хлынули слёзы, она поспешно спряталась за печку — старалась скрыть своё состояние от будущего мужа. И принялась хлопотать над ужином, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Благодарила Праматерь и прислушивалась к сердитому голосу Лютовода.

   — Через седмицу выезжаем. Поедем небыстро. Я возьму повозку. Негоже на сносях на коне скакать.

   Выехали в срок, как мужчина и обещал. Повозка, гружённая дарами для Изначальной, двинулась в путь по едва заметной колее. Через дремучие леса, усыпанные листьями поляны, перекинутые над речками хлипкие мосты. Лютовод уверенно держал вожжи, а Ледомира спала под пологом, завернувшись в тёплый платок. Воздух дышал прохладой — природа обретала новый облик под властью осени. Впрочем, дни всё ещё стояли ясными, а светило ласково грело спины путников. Ночи они проводили у костра. Лютовод, сильный и ловкий, отправлялся на охоту и всегда возвращался с богатой добычей. А Ледомира раскладывала припасы — лепёшки и овощи. Под шёпот звёзд и пение ночных птиц мужчина мечтал о счастье, что ждёт их впереди. Едва рассвет окрашивал небо, они снова отправлялись в путь, который лежал в Озёрные земли.

   Мужчина остановил телегу возле скромной избушки ведуна. Ловко спрыгнул с козел и помог девушке выбраться из повозки.

   — Неужто это ты передо мной стоишь, брат? — проговорил ведун, подходя ближе. — Я уж и не чаял вновь свидеться.

   — Я это, Глубиняр, — хлопнул его по плечу Лютовод. — Молил Праматерь о нашей встрече.

   — Брешешь ведь, — беззлобно пожурил ведун, обнимая родича.

   В ответ огромный воин засмеялся, но вмиг стал серьёзным:

   — Привёз тебе красу свою. Хотим брачный обряд провести. Ледомира это, — представил он свою спутницу, обнимая ту за плечи, — уж не обижай её.

   Ведун если и удивился, что девица не водница, да ещё и на сносях, то виду не подал. И в том, что поздно спохватился брат — свадьбу традиционно проводят до первого стихийного слияния влюблённых, — тоже не стал укорять, но предупредил:

   — Обряд с Древом смены облика потребует, а ребёнку это навредит. Развоплотится раньше срока ставшее стихией дитя.

   — Так для полноценной свадьбы стихийный круг нужен. А мы и без него обойдёмся! — уверенно заявил Лютовод.

   Девушка понуро опустила голову, она надеялась, что обряд при других стихийниках пройдёт. И она у них попросит помощи и заступничества. Получается, напрасно она его уговаривала, ведун брата во всём поддержит. А Лютовод опять увезёт её в глушь и запрёт её в избушке, только теперь имея на это полное право. И отказать нельзя — он разозлится…

   Но мужчины на неё внимания не обратили, увлечённые разговором. Лютовод напирал на брата, полагая, что тому просто лень:

   — Ты не стращай нас зазря, мы щедрые дары привезли. Всё как положено. А ты родне отказываешь.

   — Да я и не думал, — опешил Глубиняр. — Я рад вам.

   Молчаливая Ледомира последовала за мужчинами в дом — за время беседы она ни разу даже взгляда не подняла.

   — Я уж и забыл, как тут... — переступая порог, пробасил Лютовод. — В малолетстве-то всё таким большим казалось. А теперь вижу, в избушке не развернуться.

   Опять промолчала девушка, осторожно юркнула в уголок за занавеской, куда указал Глубиняр.

   Хороший был этот вечер. Братья сидели за богато накрытым столом — пироги, орехи, ягоды да свежевыловленная рыба, на углях запечённая. Веселье наполняло избу. Лютовод то и дело поднимал полные медовухи кружки и рассказывал о дальних странствиях, где он доблесть и мужество своё испытывал. Младший обошёлся морсом, а говорил о своих уроках у старого ведуна и свитках, в которых мудрости искал. Смеялись они, вспоминая детство, игры, забавы и шалости, что вместе когда-то устраивали.

   Ледомира с ними не сидела — пряталась в закутке. А когда впервые за вечер показалась, чтобы взять кусок пирога и налить морс, Лютовод вспомнил о просьбе.

   — А ну-ка, веди нас, брат, к Древу. Прямо сейчас свадебный обряд проведём! Чего тянуть-то?

   — Неужто до утра не ждёт? — нахмурился ведун. Впрочем, увидев, как набычился захмелевший брат, перечить не стал: — Праматери-то что день, что ночь — всё едино. Она своим детям всегда рада.

   — Добро, — удовлетворённо потирая бороду, прогудел Лютовод и приказал Ледомире: — Платок набрось, а то холодно.

   До Древа, растущего на самом краю крошечного островка, они быстро доплыли на деревянной долблёной лодке. Невысокое, несомненно старое дерево, с потрескавшейся корой и золотыми листьями, в темноте казалось нереальным существом с поднятыми вверх руками, над которыми искрами мерцали звёзды.

   — Дозволь, Праматерь, обряд провести! — ведун низко поклонился Древу и положил у корней подношения, после чего благоговейно приложил обе ладони к стволу. Повернул голову к брату и спросил: — Слова нужные знаете?

   Ледомира кивнула — на её глазах старшая сестра замуж выходила у морозного Древа. Лютовод тоже кивнул — мол, слышал. Крепко взяв невесту за руку и, уперевшись свободной ладонью в Древо, пьяно шально проговорил:

   — Я привёл тебя в свой дом, твоя жизнь и стихия давно мои. Осталось лишь традицию уважить.

   — Не традиции, а справедливость важнее. И пусть Праматерь рассудит, действительно ли моя стихия должна принадлежать тебе, — с отчаянной решимостью прошептала Ледомира, касаясь коры, и в тот же миг обратилась в тысячу льдинок, со звоном падающих к корням Древа. Лютовод и его брат тяжёлыми потоками воды рухнули на землю…

   Рухнули, ударились о каменистую почву уже в человеческом облике и подскочили, охая и потирая ушибленные бока. Слишком уж неожиданной и бесконтрольной оказалась смена ипостаси.

   — А что ж ты говорил, что для оборота у Древа стихийный круг нужен? — набросился Лютовод на ничего не понимающего брата.

   Лихорадочно осмотрелся, отыскивая взглядом жену. И в отчаянии закричав, упал на колени, сгребая руками холодные, хрупкие, но острые пластинки, перемешанные со снежной россыпью, которыми стали мать и дитя.

   — Ледомира, хватит дурить! Возвращайся ко мне, пойдём в дом. Новое дитя у нас народится, чего об этом-то страдать?

   Вот только лёд и снег в его ладонях таяли, крупными каплями падая на тёмную землю, — понял Лютовод, что это не капризы жены, а развоплощение.

   Он сокрушённо уткнулся лицом в ладони. Слёзы его — горькие и солёные — скатывались по щекам. Он рыдал так, что и сама земля, казалось, вздрагивала под тяжестью его боли. С каждым мгновением в его сердце всё сильнее закручивался тёмный водоворот мщения, питаемый бездонной болью утраты, наполнялся яростью к Праматери, которая отняла у него смысл его жизни.

   — Их смерть не останется безнаказанной! — взвыл он раненым зверем. В его глазах плескалось море злобы, и каждая слеза, скатывающаяся по его щекам, теперь была словно капля яда. — Ты, ровно как я, узнаешь, какова настоящая боль! Клянусь, что настанет день, когда твои дети больше не будут к тебе возвращаться и ты не заберёшь себе ни одной души из этого мира!

   Тяжело поднявшись, он с отчаянной решимостью воплотился в бурный поток и набросился на корни Древа. Отхлынул, утаскивая землю и камни. Стал человеком и, хрипло дыша, упёрся руками в ствол, расшатывая.

   — Ты что творишь? Остановись! — в панике бросился к нему Глубиняр. Цеплялся за рубаху, пытаясь оттащить. Понимая, что сил не хватает, окатывал своей стихией, чтобы привести в чувство, но этим лишь сильнее разъярял брата и невольно подмывал корни. В итоге и без того разрушенный озёрной водой берег осыпался, а Древо с треском рухнуло в воду.

   Ведун в отчаянии закричал, глядя, как течение медленно уносит дар Праматери прочь от острова. Бросился в воду, поплыл, суматошно загребая руками, пытаясь его догнать…

   Лютовод, сжав кулаки, ненавидящим взглядом смотрел на светлую макушку, которая даже в темноте, при свете звёзд была видна на поверхности, а потом, вдруг став прозрачным потоком, растворилась в озёрной глубине — ведуну не хватило сил ни доплыть до дерева, ни вернуться на остров.

   Ни капли жалости в душе старшего брата не возникло. Он не оглядываясь сел в лодку и добрался до избушки. Вытащил из привезённых вещей боевой топор и принялся крушить всё вокруг. С каждым взмахом руки перед глазами его появлялись картины из прошлого, мучая и утешая одновременно.

   Удар! Вот он в стойбище морозников, где встретил свою стихийницу. Лютовод, никогда не ведавший трепета перед красотой и нежностью, впервые почувствовал, как душа его наполнилась неизведанной силой. Глаз не мог отвести от прекрасной девы.

   Удар! И жгучая ненависть поднимается внутри ядовитой змеёй, когда видит он, как ласково улыбается его Ледомира сыну вождя. Как нежно гладит его чёрные волосы и краснеет, когда тот шепчет ей что-то на ушко.

   Удар! Он снова рядом с ней, ведь никакая сила не заставит его уехать без любимой. А она смотрит равнодушно, слушает вполуха его сладкие речи да глазами всё своего морозника выискивает.

   Удар! И вот уже мчится он в ночи как можно дальше от Морозных земель, прижимая к себе безвольное тело юной стихийницы. А сердце заходится в радости от её близости и покорности.

   Удар! Вот сидит его девица на полу рядом с лавкой, цепью да браслетом смоляным прикованная. Смотрит злым волчонком, подойди — загрызёт. В глазах люто бушует морозная стихия, да только смола не даёт перевоплотиться.

   Удар! Удар! Удар! Удар! С каждым днём всё меньше желания сопротивляться в любимых синих глазах. Уходит ненависть, заменяясь равнодушием. Только браслет да цепь на месте.

   Удар! Горькие слёзы на щеках, когда брал силою.

   Удар! И снова слёзы над платком, матерью подаренным, что нет больше дороги домой опозоренной девице...

   Лютовод устало опустил топор, глядя на щепки, черепки, тряпки, разрубленную дверь избы. Всё это зарастёт травой, не останется и напоминания, что здесь когда-то жил ведун.

   Десять лет спустя

   — Бей его! Бей! Сбоку заходи! — кричал разгорячённый огневик, от напряжения сжимая в пальцах свои рыжие пряди.

   — Да не стой ты столбом! — взревел другой, когда стихийник пропустил-таки удар.

   Пыль на дворе, окруженном высоким забором, стояла столбом. Когда-то здесь стелилась сочная трава, усеянная цветами полыни и ромашек, а теперь была вытоптанная да изрытая сапогами сухая земля. Двое юношей устроили кулачный бой, доказывая свою силу и ловкость. Один — высокий, мускулистый, выше своего соперника. Небрежно обрезанные до плеч волосы, цвета спелого ячменя, взмётывались при каждом движении. Глаза — глубокие и ясные, цветом словно морская волна в погожий день, смотрели пронзительно, ловя каждое движение русоволосого крепыша-воздушника. И не зря — с гибкостью ручейка уклонился от очередного удара противника.

   В воздухе, судя по громким вздохам и восклицаниям, витало непомерное напряжение. Водник двигался с лёгкостью и грацией, которая никак не вязалась с его мощной фигурой. Каждое его движение, каждый удар были продуманны и точны. Воздушник явно уступал. Физической мощью обладал завидной, но шёл прямо, не таясь и не уворачиваясь, словно медведь.

   Дыхание бойцов уже было тяжёлым и рваным, грязь комками налипла на потные тела. Водник сильно прихрамывал да руку берёг. Лица, разбитые в кровь, опухали, делая борцов похожими словно братья. Им бы воплотиться да раны залечить, в бою полученные, но ошейники смоляные крепко шеи обхватывали. Оттого и махали кулаками, без возможности стихии свои призвать.

   Дождебор изловчился и ударил противника коленом в бок, за что получил сильный толчок и кубарем покатился по земле. Крепыш надвигался на него, яростно сверкая серыми очами. В последний момент водник под ноги сопернику бросился да подсёк. Не удержал равновесия уставший воздушник, упал. Зрители замерли, высматривая в пыльном мареве — окончен ли бой. Спустя миг двор огласился ликованием и криками. Водник поднял вверх руки в знак победы и устало, но горделиво поплёлся прочь.

   В трапезной сегодня было шумно. Ещё не утих кураж после битвы, то и дело раздавались весёлые крики да отборная брань. Охранники, сторожившие пленных, сегодня и сами были навеселе, поэтому на гомон мало обращали внимания, позволяя и себе, и узникам расслабиться. Не часто здесь случались развлечения.

   Стихийники взревели, когда появился победитель. Он вальяжно шёл между рядами столов, пожимая руки и терпеливо снося дружеские похлопывания. С волос его капала вода — видать, спешил поесть, вот и примчался, едва омывшись. Благо хоть одёжку сменил.

   — Славный был бой! — похвастался, опускаясь на лавку рядом с хлипким пареньком. И, забрав у того из миски лепёшку, пробурчал с набитым ртом: — Зря ты не пошёл, Туф.

   — Я вижу, — скептично отозвался каменник. — Вон вся щека распухла, и глаз заплыл.

   — Это ты ещё не видел, как я Ветроворота разукрасил, — хмыкнул Дождебор, жуя. — Его с поля уволокли.

   — На вот, приложи, — вздохнул парнишка, достав из поясной сумки какие-то листья и растирая их между пальцами.

   — Опять ты со своими вонючими примочками! — воспротивился водник. — От меня в прошлый раз всю седмицу смердело.

   — Зато зажило быстро, — возразил лекарь.

   — И так заживёт, без твоих мазилок, — не сдавался Дождебор, отпихивая руку с зелёной кашицей.

   — На вот, заслужил! — прервал их препирания русоволосый охранник и со стуком опустил на столешницу большую миску, полную ароматных мясных кусков. — Я на тебя ставил! Добро! Не подвёл!

   Дождебор облегчённо вздохнул и склонил голову в знак благодарности. Впрочем, светнику было не долгие бесед, поэтому он развернулся и побрёл к своим, покрикивая по дороге на особенно разбушевавшихся пленников.

   К победителю тотчас стали подсаживаться самые смелые, явно польстившись на угощение. Дождебор понятливо хмыкнул да блюдо ближе к средине подвинул. Отчего не поделиться, коли есть чем? В таком месте выгодно сторонников иметь.

   Стихийники накинулись на кушанье — не каждому посчастливится заслужить такое угощение. За столом наступила тишина, прерываемая лишь дружным чавканьем.

   — Видали давеча, новеньких приволокли? — промокнув рот рукавом, заговорил Ветромир.

   — Да и девки с ними, — мечтательно закатил глаза Зимогор. — Одна, говорят, словно кошка дикая. Кидается на всех без разбору. В глазах огонь горит, даром что ошейник нацепили.

   — И не мечтай, — лихо пихнул друга локтем в бок Ветромир, — тебе точно не перепадёт. Есть кому когти пообламывать.

   Все головы слаженно повернулись в сторону охраны, которая трапезничала на помосте, позволяющем видеть всех пленников.

   — Жалко девицу, красивая. Коса рыжая, толстая — с кулак. Да и на остальное Праматерь не поскупилась, — вклинился Световит, водя ладонями по воздуху, вырисовывая женские формы. — Напрасно только сопротивляется. Если ведун не изведёт, то на потеху пойдёт.

   — Посмотреть бы на неё, — оживился Дождебор. — Мне Лучезар за победу желание обещал. Если так хороша, как ты говоришь, себе возьму.

   — Такое на девку?! — вспылил Туф и, склонившись к нему, прошипел: — Нам твоё желание ой как помочь может. Или ты больше не думаешь выбираться отсюда?

   — Ладно тебе, — отстранившись, примирительно прошептал водник. — Я одним глазком. Да и желания на то и нужны, чтобы радовать.

   Туф скорбно закатил глаза: если Дождебор втемяшил что себе в голову — не выбьешь, так что спорить с ним — попусту.

   Уже к вечеру водник сумел обо всём договориться с давшим ему слово начальником охраны, и вместе они направились к загонам, где держали недавно пленённых стихийников.

   — На вот, гляди на свою зазнобу, — хохотнул Лучезар, отпирая засов у тесной клетки. — С этой держи ухо востро, кабы глаза тебе не выцарапала по большой любви.

   Забившись в углу, сжималась от холода и боли совсем юная девушка. Волосы действительно оказались рыжими, как первые лучи рассвета. Длинные растрёпанные косы создавали ореол огня вокруг сидящей на земле фигурки. Тонкими руками огневица прижимала к себе острые коленки, торчавшие сквозь потрёпанный сарафан. Белая кожа была покрыта ссадинами и царапинами, ногти были содраны в кровь, видать до последнего девица пыталась сорвать ошейник — себя не жалея. По щекам рассыпались веснушки, кроваво-красные губы плотно стиснуты, во взгляде глубоких карих глаз сквозила ненависть. Она не плакала и не стонала, как другие девицы, которых немало здесь побывало.

   — Вы чего тута? — подскочил к ним охранник с куцей рыжей бородкой. И яростно выплюнул, сапогом пиная подвернувшуюся под ногу полную миску с прокисшей похлёбкой. — Не жрёт ничего, зараза!

   — Мы за ней пришли, Огнегарь, — осадил его Лучезар.

   — Как за ней? — недобро посмотрел огневик. — Ведун Лютовод недоволен будет, коли прознает.

   — Так постарайся, чтобы не прознал, — не отступился светник. — Он поутру каменницу уволок, теперь пару седмиц из своей избы носа не высунет. Коли спохватится, так и вернём. А коли нечего будет возвращать, так скажем, что сама с голодухи околела. Чего с буйной девки взять? — весело хлопнул Лучезар по спине Дождебора.

   Огневику такой договор явно не пришёлся по душе. Он принялся зло выговаривать Лучезару, размахивая руками. Дождебор не стал слушать их перепалку, осторожно подошёл к девушке.

   — Я не враг, — прошептал, присев на корточки. — Помочь хочу.

   Девчонка оскалилась, но замерла, хмуро рассматривая ошейник на шее стихийника.

   — Я отведу тебя к себе. Мы вчетвером живём, — видя, что нападать на него пока она не собирается, продолжил водник. Увидел возмущение в глазах и для убедительности шёпотом добавил, протягивая руку: — Тебя никто не тронет, именем Праматери клянусь. А останешься тут — хуже будет.

   Думала она недолго — видать, успела хлебнуть местного гостеприимства. Тяжело поднялась, цепляясь за массивные прутья клетки, напрочь игнорируя замершую в воздухе ладонь.

   — Пойдём, коли так, — хрипло произнесла, разминая затёкшие ноги. И с вызовом прошипела, шагнув на выход: — Только живой не дамся, так и знай!

   — И в мыслях не было, — отозвался Дождебор, выбираясь из тесной камеры.

   Спор между охранниками так и не утих. Светник орал, Огнегарь возмущённо тряс бородой, отвечая. Их брань привлекла внимание других стражей, собиравшихся у забора. Видя, что стало слишком много слушателей, Лучезар, прекращая спор, грозно изрёк, показывая, кто тут главный:

   — Я своё слово сказал! Коли не хочешь добром, значит, вот тебе мой наказ — Дождебор девку забирает!

   Он резво развернулся на пятках и сердито зашагал прочь, нервно теребя висящий на поясе нож. А проходя мимо столпившихся дружинников, закричал:

   — Пошли вон! Развесили уши! Лишь бы от работы отлынивать!

   Дождебор с девушкой неспешно двинулись следом.

   — Стой! — придержал водника за плечо Огнегарь и, не сводя взгляда с уходящего светника, быстро зашептал: — Возьми другую, а огневицу мне оставь. Соглашайся, порешим добром. Не с руки тебе со мной воевать.

   — Воевать не хочу, но стихийница моя, — упёрся Дождебор, вырываясь из захвата. Махнул рукой девушке, прибавляя шагу. — Пойдём.

   — Пожалеешь, парень! — прилетело ему в спину.

   В дальней части общей избы из переплетённых стволов ивняков находилась маленькая комнатка. В этом скромном убежище не было ни столов, ни лавок. Четверо молодых стихийников спали прямо на полу, каждую ночь раскатывая соломенные тюфяки и собирая их поутру, аккуратно складывая, чтобы освободить место для бытовых дел. Сквозь небольшое окно пробивался вечерний свет, озаряя убогое убранство. В дальнем углу стоял глиняный кувшин, рядом — потрескавшаяся деревянная миска. Единственным украшением служил увядший, но гордо висящий на стене венок из полевых цветов и трав — оберег и напоминание о связи с природой. На деревянных крюках, вбитых в стены, были развешаны заношенные, но чисто выстиранные мужские штаны да рубахи.

   — Проходи.

   Дождебор толкнул массивную дверь в каморку, и девушка неспешно зашла, с любопытством озираясь по сторонам.

   — Сейчас постелю, чтобы удобнее… — приговаривал водник, расправляя у стены свою лежанку, — Ты садись, не робей… Есть будешь? — забеспокоился он, доставая из холщовой сумки кусок хлеба и протягивая огневице.

   Трясущимися от нетерпения руками девчонка ловко схватила ломоть. Жадно впиваясь зубами, отрывала куски и проглатывала почти не жуя.

   — Зря голодала… — наблюдая за ней, покачал головой Дождебор. — Чтобы выжить, силы нужны. А откуда ж они без пищи возьмутся?.. Тебя звать-то как? — поинтересовался, доставая последнее из своих запасов — половину репы.

   — Горинка, — отозвалась девушка, вгрызаясь в сочный корнеплод.

   — Горинка, значит… А я Дождебор, — довольно протянул парень и лукаво подмигнул. — Восемнадцать-то вёсен есть?

   — Девятнадцать уже, — понуро бросила девица, дожёвывая.

   — А чего ж замуж не отдали? — удивился стихийник.

   — Некому было отдавать, — глухо откликнулась огневица. — Сирота я. Мать развоплотилась, ещё когда я совсем маленькой была. А отца прошлым летом медведь подрал. Да и не любили нас в деревне — родитель шибко суров был. Вот и польстилась на щедрое вознаграждение, которое обещали за работу на острове. А угодила в ловушку, и никто меня искать не станет.

   — Все мы тут так оказались. Ведун Лютовод намеренно нанимает только неприкаянных, до которых никому нет дела, — с горечью вымолвил парень.

   — Давно ты здесь?

   — Четвёртая весна прошла, — водник с досадой передёрнул плечами.

   — А сколько ж тебе? — ахнула девица.

   — Двадцать два. Я одним из первых сюда попал, да ещё вот Ветромир со мной.

   — Охранники говаривали про ведуна… — стихийница осеклась, бросив быстрый взгляд на дверь, опасаясь, что кто-то непременно их подслушивает и донесёт. — Ведун быстро всех изводит.

   — Изводит, да не всех, — доверительно проговорил Дождебор, тоже на дверь покосившись. — Чаще обряды проводит. Соберёт на поляне, навешает амулетов, руки-ноги порежет да шепчет что-то.

   Взгляд водника потемнел от воспоминаний, а в глазах заплескалась боль. Эти думы, тяжёлые, как грозовые облака, подняли бурю в душе парня, но он не позволил пролиться слезам.

   — Дурно становится так, что кричать нет мочи. Всё нутро словно наружу выворачивают, только и можешь, что Праматерь о свободе молить. Многие там и остаются, их тела потом охранники уносят и закапывают. Даже не дозволяют до стихии развоплотиться и вернуться к Изначальной. А иногда ведун кого-то себе в избу забирает. Вроде у него под ней землянка, как погреб. Только это слухи одни, никто оттуда не возвращается.

   Крепкие ладони парня вмиг сжались в кулаки, тело напряглось, словно готовое к борьбе с ведуном.

   — Да и полно об этом! Я тебе в научение рассказал, чтобы на рожон не лезла, — вырвалось сквозь плотно стиснутые зубы.

   Горинка поражённо молчала, нервно прижимая руки к груди. Глаза в ужасе распахнулись, щёки побледнели, а дыхание стало частым, будто она пыталась поймать воздух, ускользающий от неё в пучину страха.

   — Не дрожи. Тебя в обиду не дам, у меня тут со всеми свои счёты, — усмехнулся Дождебор. Потянулся за кувшином, повертел его в руках и, заглянув в горлышко, спокойно сказал: — Пойду воды тебе наберу. А ты… — Поднялся и погрозил пальцем. — Здесь сиди! Не след тебе одной шататься. Иначе беда будет.

   Горинка и не собиралась никуда выходить, чай не дура — в полной мужиков избе бродить. Проводив его глазами, подошла к окошку, выглядывая наружу. Вот только увидела не так много — лишь ветки густо растущих деревьев.

   — А кто это у нас? — неожиданно раздался оглушающий бас. — Никак Дождебор нам девку приволок!

   — Так это ж та самая огневица! — воскликнул более тонкий голос. — Неужто у него получилось сговориться с Лучезаром!

   Горинка испуганно оглянулась и попятилась, но темноволосый стихийник в два шага пересёк комнату. Схватил беглянку за рукав и с сальной ухмылкой потянул на себя.

   — Ну чего жмёшься? Я больно не сделаю. Небось охранники-то не церемонились.

   Девчонка с силой рванулась, пытаясь высвободиться. И истёртая ткань рубахи, поверх которой был надет сарафан, затрещала.

   — Зимогор, лучше не лезь к ней, — попытался вразумить друга замерший на пороге русоволосый воздушник. — Дождебор залютует! Поди, для себя привёл!

   — Ты чего, Ветромир? С друзьями делиться надобно, — отмахнулся морозник, резко дёрнув огневицу к себе.

   И рубаха не выдержала напора — с треском порвалась, оголив худую руку. Девушка, потеряв равновесие, упала на пол. Слёзы хлынули из глаз от болезненного удара о твёрдые доски. Зимогор же удивлённо уставился на серый лоскут, зажатый в его ладони.

   Не успел он собраться с мыслями, как к нему подскочил воротившийся Дождебор и со всего маху обрушил полный кувшин на макушку. Вода потоком хлынула по телу стихийника, перемешиваясь с кровавыми струйками из раны. Глиняные осколки со звоном посыпались на доски. Морозник отчаянно взревел и кулём осел на пол, схватившись за голову. Дождебор отбросил оставшееся целым горлышко сосуда и вскинул руки, чтобы кулаками завершить начатое. Да только на нём повис Ветромир и закричал:

   — Стой! Не нужно! Он понял всё! Понял!

   Водник грозно засопел, зло уставившись на воздушника, но угрожать прекратил и отступил. А Ветромир кинулся к корчащемуся на досках другу. Выхватил из его пальцев оторванный кусок ткани и прижал к ране на темечке.

   — Мог бы и кулаком двинуть, зря только кувшин разбил, — сердито пробурчал, укоряя Дождебора.

   — Нечего было руки распускать, — отрезал тот.

   — Да не стал бы он, — кисло процедил Ветромир, пытаясь поднять пострадавшего. — Будто сам не знаешь. Зимогор только языком чесать горазд. Случайно вышло... Помоги мне лучше, — нервно бросил, с усилием взваливая на себя тяжёлое тело. — Отнесу его к лекарю. Пускай там полежит, оклемается.

   Дождебор покладисто взгромоздил морозника на спину Ветромиру, а когда тот исчез за порогом, подошёл к девушке.

   — Прости. И не серчай на них крепко. Не со зла они. Одичали мы тут совсем. Не тронут тебя больше и от других сберегут.

   Девушка, ссутулившись, сидела на соломенном тюфяке, размазывая слёзы по лицу. На белоснежной коже предплечья, притягивая к себе взгляд, нездорово алела едва поджившая рваная рана.

   Огневица поспешила убрать руку за спину, заметив, как на неё смотрит парень. А тот, отводя глаза, неловко поднялся.

   — Что ж ты молчала! Я Туфа позову, он умеет лечить. Тебе бы по-хорошему стихийный облик принять, сразу исцелилась бы… Да только ключи от ошейников у охраны, и нам их не раздобыть.

   Последние лучи заходящего светила лениво скользили по ивовым прутьям стен комнатки. Всё медленно и неотвратимо погружалось в сумрак, и только тихий шёпот ветра, проникающий сквозь щели, напоминал о свободном мире за пределами избы.

   Дверь открылась, комната озарилась светом пламени свечи, которую держал перешагнувший порог юноша. Тени затанцевали на стенах, причудливо обрисовывая силуэт стихийника. Невысокий, с каштановыми кудрями и острыми чертами лица. Всё в нём — от угловатых плеч до тонких рук — говорило о редком сочетании лёгкости и скрытой силы. Его движения были плавными — он словно лесной зверь, ловко пробирающийся сквозь непроходимые заросли.

   Парень наградил Горинку угрюмым взглядом карих глаз, да и всем своим видом показал недовольство то ли девушкой, то ли необходимостью находиться подле неё. Молча уселся напротив и приподнял одну из досок на полу. Сдвинул её в сторону и принялся доставать из тайника небольшие горшочки и узелки с травами.

   Горинка чуть склонила голову на бок, наблюдая за стихийником. Он совсем не походил на местных парней, да и на всех других, виденных ею ранее. Что-то затрепетало и забилось в душе огневицы. Оттого было вдвойне обидней, что глядел он так неласково.

   — Эта удавка на шее ещё и суть меняет? — нахально выдала она, желая посильнее уколоть юношу. — Ты ж каменник, а выглядишь словно тростинка. Чуть дунь — и улетишь.

   На лице Туфа отразилась досада, но на грубость он не ответил, лишь сухо бросил:

   — Руку давай.

   Его голос прозвенел, словно струны гуслей, тронутые нежным ветром, — и сердце девушки перевернулось в груди. Она и не заметила, как выполнила приказ. Едва тонкие прохладные пальцы коснулись её разгорячённой кожи, по телу побежали тысячи крохотных мурашек. Девушка дёрнула было руку, испугавшись своей реакции. Но запястье тут же сжали в мёртвой хватке.

   — Дождебор велел посмотреть, — невозмутимо заявил Туф.

   — А ты что ж, его служка? — прошипела Горинка. Правда, руку расслабила, отдавая на волю стихийника.

   Он гулко выдохнул, уставившись на недавно затянувшийся рубец.

   — Рана плохая. Прижечь придётся. Сможешь вытерпеть?

   Горинка неуверенно кивнула, кожа в этом месте и без того жгла словно раскалённое железо. Не надо быть лекарем, чтобы понять — не к добру это.

   Каменник кивнул своим мыслям, резво поднялся и направился к выходу, ничего не объясняя. Вернулся быстро, неся таз дымящейся воды и чистые тряпицы. На этот раз осторожно взял пораненную руку и медленно провёл по ней мокрой, горячей тканью, вновь вызывая табун кусающих мурашек. Затем полил какой-то дурно пахнущей жижей, отчего кожу неприятно защипало. Достал из-за пазухи небольшой кинжал и, подержав его над огнём свечи, раскалил.

   — Лучше отвернись, — посоветовал, напряжённо сжимая рукоять.

   Резкая боль обожгла руку — Горинка зажмурилась и прикусила губу в попытке сдержать рвущийся стон. Пыталась ровно дышать, глотая хлынувшие слёзы, но молча терпела, силясь не двигаться. Когда руку стало приятно холодить, повернула голову, наблюдая, как Туф осторожно покрывает рану густой зеленоватой мазью. Обмотал предплечье чистой тряпицей и участливо поинтересовался:

   — Как ты?

   — Сносно, — дрожащими губами ответила огневица, слабо улыбнувшись.

   Уголки губ каменника тоже приподнялись, теперь в его взгляде не было неприязни, он смотрел с теплотой и сочувствием.

   — Вот и всё. Проверю через пару дней, но должно зажить хорошо, — обнадёжил и принялся убирать в тайник лекарства.

   Горинка зябко поёжилась — отчего-то в этот миг стало неуютно.

   — Озябла? — обеспокоился Туф и, снимая с деревянного крюка светлую рубаху и штаны, предложил: — Возьми пока мою одежду. Ничья больше не подойдёт. Как ты верно заметила — я один тощий.

   Горинка покраснела, со стыдом вспоминая свою насмешку.

   — Переодевайся, я отвернусь, — вымолвил парень раньше, чем она собралась извиниться. Сунул ей в руки свёрток и встал спиной.

   Горинка вздохнула и принялась стягивать сарафан и рубаху. Больная рука неприятно тянула, сковывая движения. Удивительно, но, переступая через упавшую к ногам одежду, она не чувствовала ни страха, ни смущения, что оголяется рядом с незнакомцем. Несмотря на всё, что случилось с ней за последние время, она отчего-то доверяла этому странному пареньку, упорно рассматривающему стену. Может быть, дело в острых позвонках, торчащих из-за ворота рубахи и придававших стихийнику особую трогательность?

   — Завтра нитки принесу, — ровным голосом сообщил он, качнувшись с носка на пятку поношенных сапог. — Зашьёшь своё.

   Горинке стало нестерпимо любопытно. Захотелось, чтобы он сейчас обернулся. Вот бы увидеть в этот момент его лицо! Наверняка смутился бы.

   Улыбнувшись своим мыслям, огневица натянула чужие штаны, оказавшиеся слишком длинными. Туф хоть и был мельче остальных парней, но всё же выше её на полголовы. И явно гораздо шире в плечах, отметила она, подпоясывая рубаху куском верёвки.

   Сев на пол, она уже закатывала штанины, когда в комнату ввалились трое стихийников во главе с Дождебором. В обнимку провалились к стене у входа — парни явно были навеселе.

   — Чего ещё не спите? Ночь на дворе! — звучно гаркнул Зимобор и лихо поправил повязку, сползшую на один глаз со лба.

   Туф, поморщившись, принялся стелить тюфяки, пока троица весело хрюкала, с трудом не давая друг другу свалиться. Лежанок всего четыре, да и сдвинутые одна к одной, они занимали всё место в комнате. Так что как ни крути, а спать получится только рядом.

   — Забирайся к стене, — прошептал Туф, подталкивая Горинку.

   Огневица легла было, но замерла, когда рядом стал устраиваться Дождебор. Растерянно взглянула на него.

   — Меня боишься? — нахмурив брови, изумился стихийник. — Ну пусть Туф тогда?.. С ним не боязно?

   Горинка быстро закивала, не веря своей удаче. Водник отодвинулся, освобождая место. Сон не шёл. Сердце стучало так гулко, что девушка запереживала, как бы оно вовсе не выскочило из груди. Туф лежал слишком близко, она даже сквозь тонкую ткань рубахи чувствовала тепло его тела. От него пахло травами, терпким духом коры, свежей землёй. Горинка дышала полной грудью, жадно вдыхая волнующие ароматы. Жалела лишь, что лежит он спиной. Впрочем, в темноте было сложно что-то рассмотреть, потому закрыла глаза и поймала себя на том, что почти счастлива…

   А проснулась от громкого шипения над ухом. Стараясь не выдать своего пробуждения, замерла, прислушиваясь.

   — Не нужно брать её с собой, — с раздражением тихо выговаривал Туф кому-то. — Нам-то сбежать сложно, а с девчонкой и подавно попадёмся.

   — Хочешь тут её оставить? — также шёпотом возмущался Дождебор. — Подумал, что с ней сделают?

   — Хуже, чем есть, не будет, — порывисто возразил ему каменник.

   Послышалась отборная брань, от которой девушка покраснела.

   — Мы вернёмся с подмогой! Всех освободим и огневицу твою заберём, — примирительно втолковывал Туф. — Князь не откажет, Праматерью клянусь. Пойми ты, без неё нам будет легче выбраться.

   «Ах вот, значит, как! — едва не расплакалась Горинка, в душе её разгорался огонь гнева и разочарования. — Пожалел, улыбнулся приветливо, а я и растаяла», — укоряла она себя, крепче сжимая зубы. Сердце её, ещё недавно полное доверия к Туфу, теперь казалось тем самым кувшином, что разбился о голову Зимобора.

   — Нехорошо это… — упрямо твердил водник. — Не могу я так. Я ж её из-под носа у Огнегаря увёл. Отыграется ведь.

   — А я говорил, чтобы ты не лез туда! — не сдавался Туф. — Нам с острова надобно выбраться, и чем меньше народу пойдёт, тем проще скрыться. А она слишком… заметная.

   Дождебор что-то буркнул в ответ, словно сдавая позиции. Парни стали неспешно подниматься с тюфяков, явно намереваясь уйти.

   — Я с вами пойду! — мигом вскочила перепуганная Горинка. — Если бросите меня, я позову охрану, и никто не уйдёт!

   — Так и знал, что ты притворяешься спящей, — обречённо вздохнул каменник, с сожалением глядя девушку. — Нельзя тебе с нами! Ты же даже до ограды не добежишь — схватят.

   — Так и тебя скрутить много силы не надо, и ребёнок справится, — зло буркнула огневица, недобро уставившись на него.

   Туф засопел обиженно, но взгляда не отвёл и процедил:

   — Чтобы меня скрутить, нужно поймать сначала. А ты едва на ногах стоишь, да и жар из-за руки. Словно возле печки спал. Упадёшь, кто тебя понесёт?

   — Не упаду, и не мечтай, — фыркнула стихийница, мотнув головой. — А даже коли и так — в лесу бросите. Всяко лучше, чем тут. С вами пойду!

   Каменник поднял руки и недовольно закатил глаза, принимая поражение.

   — Ну вот и порешили… — усмехнулся Дождебор, весело поглядывая на бранящихся. И объяснил: — Мне надо ещё узнать кое-чего, да вещи в дорогу добыть. А ты сиди тихо, носа не высовывай. Туф еды принесёт.

   Парни направились к выходу, но Горинка, испугавшись, схватила водника за рукав, вмиг покрасневшими от слёз глазами заглядывая в лицо. И тот без слов её понял:

   — Не бросим. Клянусь Праматерью.

   Девушка быстро кивнула, отпустила руку Дождебора. И, неловко потупившись, глухо напомнила Туфу:

   — Ты мне нитки обещал. Сарафан зашить.

   — Так ведь бежать лучше в штанах, — справедливо заметил тот.

   — Мне от тебя ничего не нужно, — сжав кулаки, прошипела девушка, не поднимая головы.

   Туф лишь махнул рукой, отворачиваясь. Мол, дело твоё.

   Ждать пришлось долго, Горинка в кровь искусала губы от переживаний. «Вдруг всё же удрали без меня…» — заламывая руки, повторяла она, меряя шагами небольшую комнатку. Несколько раз порывалась выйти за дверь, но останавливала себя у самого выхода, слыша громкий топот сапог. Стояла у окна, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, да всё одно — кроме веток деревьев, не было видно ничего. И от облегчения едва не расплакалась, когда дверь скрипнула, наконец явив взлохмаченного каменника.

   — На вот, принёс тебе... — хмуро произнёс он и подошёл вплотную. — Извини, раньше не вышло…

   Протянул завёрнутые в тряпицу куски лепёшки, варёное яйцо да две небольшие морковки. Смущённо потёр переносицу, наблюдая, как Горинка с радостью накинулась на угощение и словно кошка жмурится от удовольствия, вгрызаясь в уже остывший хлеб. И окончательно стушевался, когда она подняла голову, заметив его неотрывный взгляд. Нервно запустил обе руки в карманы штанов, впопыхах отыскивая что-то.

   — Тут ещё нитки, как просила…. Куда же я положил?.. — раздосадованно протянул, переходя от изучения карманов к поясной сумке.

   Горинка улыбнулась, затаив дыхание, наблюдая за его суетливыми движениями, но сразу же одёрнула себя и насупилась. Обида за утренние слова всё ещё больно жгла душу.

   — Нашёл, — с облегчением выдохнул Туф, подавая небольшой клубочек с костяной иглой. — Себе оставь, пригодится.

   — Спасибо, — прошептала она, осторожно забирая подарок, стараясь, не приведи Праматерь, не дотронуться до каменника. Хотя в душе желала этого, наперекор затаившейся горечи.

   — Нужно ещё чего? — помолчав, поинтересовался стихийник. — Теперь разве что к вечеру придёт кто.

   — А уходить когда? — прошептала Горинка. Хотела заглянуть ему в лицо, но так и не повернулась — испугалась выдать свои чувства.

   Туф смешно потёр нос ладонью, вмиг скиснув. Рассматривая деревянные половицы, пожал плечами и наконец ответил:

   — Как получится. Дождебор тебя не забудет, можешь не тревожиться.

   — А ты? — отчего-то разозлившись, выпалила девушка.

   — Он главный, как скажет — так и сделаю, — равнодушно протянул парень, разворачиваясь к выходу, и посоветовал: — Ты лучше отдохни, может статься, что ночью поспать не выйдет.

   «У-у-у, каменюка бессердечная!» — Горинка с досадой смотрела ему вслед, вновь кусая и без того истерзанную губу. Тяжело вздохнула, вновь оставшись в одиночестве.

   Неспешно заштопала сарафан, укоротила один рукав, починив остатками ткани второй. Застирала вещи, благо таз с водой, который вчера принёс Туф, остался стоять в углу. Повесила сушиться и в томительной тревоге завалилась на неубранные маты, пытаясь скоротать время ожидания. Только подремать не удалось — она прислушивалась к каждому стуку и то и дело вскакивала проверить, не высохла ли одежда. Хотелось переодеться в своё и не чувствовать запах каменника, которым, казалось, пропитано всё в комнате.

   За окном раздался заливистый лай, и Горинка обняла себя руками, пытаясь унять колотившую тело дрожь. В голове крутились самые жуткие предположения о том, что происходит снаружи. Шум всё нарастал, к лаю присоединилась брань стихийников. Настоящий ужас охватил огневицу, и она громко вскрикнула, когда в окно сунулась темноволосая макушка.

   — Не шуми, — цыкнул на неё Туф и скомандовал: — Лезь сюда!

   Горинка тут же бросилась к проёму, напрочь забыв о том, что хотела переодеться. Лаз был узким даже для хрупкой девушки, а края — грубо обработанные, с зазубринами — так и угрожали превратиться в болезненные занозы. Даже сквозь ткань чувствуя, как дерево царапает кожу, Горинка упорно лезла наружу. Наконец, неловко вывалившись, оказалась в руках Туфа — на удивление крепких.

   — Ну и тяжёлая ты, а с виду и не скажешь, — прошипел тот, поморщившись. Опустил девушку на землю и отступил от неё на шаг.

   — Это не я тяжёлая, а просто ты слишком слабый! — не осталась в долгу огневица. И испуганно прошептала, когда нарастающая какофония звуков прервала их перепалку: — Что это?

   — Так и должно быть, — успокоил её каменник, хватая за руку и потянув за собой. Добравшись до угла избы, остановился и на мгновение выглянул. — Нам нужно к самому большому амбару. Видишь? — пояснил и уступил ей место, позволяя осмотреться.

   Горинка одним глазом заглянула за край плетёной ивовой стены и беззвучно ахнула — во дворе царила настоящая сумятица. Встревоженно мыча, метались коровы вперемешку с визжащими свинками и суматошно кудахтающими курами. Стражники со своими питомцами-собаками бегали взад-вперёд, поднимая пыль.

   — Какой остолоп скотину выпустил? — кричали стихийники, размахивая руками. — Лови! Не зевай! Ежели всех не изловим, Лютовод с нас шкуру спустит!

   — Парни специально переполох устроили, чтобы внимание отвлечь, — взволнованно произнёс Туф, прижимаясь к спине девушки. — Ты поняла, куда бежать?

   Горинка в смятении кивнула и лишь сильнее задрожала — то ли от страха, то ли от его близости. Хотела было возразить, что она не глупая и понимает с первого раза, но не стала пререкаться, да и парень уже сорвался с места. Она поспешила за ним, стараясь точь-в-точь повторять все его движения.

   Добравшись до деревянной постройки, оба поспешно проскользнули через приоткрытую дверь. Внутри было не так уж темно, и можно было рассмотреть сложенные друг на друга тюки с сеном, поленницу из дров, заполненные зерном пузатые мешки.

   — По сторонам не глазей! — поторопил её каменник.

   Огневица шагнула на зов и зацепилась за что-то развернувшейся штаниной. Плашмя упала на утоптанную землю. Локти и колени обожгло болью, но не это оказалось самым страшным, а то, что рядом с ней с грохотом рассыпалась одна из поленниц.

   — Кто здесь?! — тут же раздался грозный рык у входа.

   «Вот и всё, попалась, — едва не заплакала Горинка. — Прав был Туф. Даже до ограды не добралась…»

   — Эй! Выходи! — снова приказал охранник, и прозвучало это уже громче, совсем рядом.

   Девушка сжалась, стараясь не шевелиться и даже не дышать, чтобы не выдать себя. Но это не помогло — рыжебородый стражник её заметил и, ухмыляясь и поигрывая ножом, приближался к ней.

   — А ты куда собралась? — Огнегарь навис, присматриваясь к испуганной стихийнице. — Неужто сбежать удумала? Вот глупая!

   Он резко подался к ней, крепко схватил за волосы и потянул к выходу, но передумал и направился к телеге. Горинка отчаянно царапалась, но, получив болезненный удар под дых, закашлялась. А огневик поднял девицу на руки и грубо, словно мешок, швырнул через невысокий деревянный борт на жалкие остатки сена.

   Уселся сверху и зло выплюнул, отвешивая оплеуху:

   — У меня на тебя другие планы! Развлекусь сначала. Может, тебе понравится, и со мной останешься? А могу и отпустить, коли постараешься и ублажишь меня. Беги на все четыре сторо…

   Не договорил, получив по голове поленом. Свалился кулём на Горинку, придавливая собой. Девушка задохнулась, пытаясь столкнуть тяжёлое тело. Впрочем, оно словно само сползло с неё и рухнуло с телеги на утоптанный земляной пол. Но в стихию не обратилось — знать, не слишком сильным был удар.

   — Ты в порядке? — раздалось в тишине.

   Сердце Горинки застучало сильнее от счастья — она-то думала, Туф ни за что не станет возвращаться за ней. Ведь он был почти у цели и всё же предпочёл рискнуть, помогая непутёвой беглянке. Вместо слов благодарности она всхлипнула и кинулась к парню.

   — Полно, — осторожно отодвинул её от себя каменник и, присев, принялся спешно охлопывать тело стражника.

   — Есть! — радостно прошептал, снимая с пояса небольшой ключ. Потянулся к шее девушки — проклятая смоляная лента рухнула к ногам огневицы. Попытался неловко отомкнуть замок у себя под подбородком, и Горинка недолго думая помогла ему.

   — Мы свободны! — задыхаясь от переполняющих эмоций, едва не закричала девушка, ощущая, как долго сдерживаемая и подавленная огненная стихия ликует и бушует, более не чувствуя ограничений.

   В карих глазах Туфа видела тот же восторг. Вот только если она готова была прыгать от радости и бежать на волю, то он словно окаменел, скованный своей стихийной сутью. С минуту стоял столбом. И это промедление обошлось им дорого.

   — Ах, вот кто у нас тут! — разнёсся по амбару тяжёлый голос.

   Горинка обернулась и в ужасе вздрогнула. В проёме стояла массивная мужская фигура с длинными светлыми космами. Синие глаза под сдвинутыми к переносице густыми бровями смотрели недобро. Оттого страшно было даже стражникам, толпящимся позади него.

   — Взять их! — услышав приказ ведуна, они сорвались с места.

   Туф, схватив девушку за руку, потянул вглубь амбара, затравленно оглядываясь и понимая, что до лаза вроде и недалеко, но охрана сунется следом. Они и сами попадутся, и друзей выдадут. Крепче сжал небольшой кинжал, которым рану огневице прижигал.

   Стражники надвигались, осторожно окружая беглецов, понимая, что без ошейников пленники не такие уж и безобидные.

   — Не серчай, Лютовод! — залепетал очнувшийся Огнегарь, дополз до ног ведуна и принялся целовать сапоги. — Это всё Лучезар! Он велел бешеную девку из клетки выпустить! А я ему говорил…

   — Трусливый болван! Ты должен был не ему говорить, а мне доложить! — рявкнул хозяин острова. Схватив за шкирку нерадивого стражника, вздёрнул вверх и угрожающе выдохнул в лицо: — Ты знаешь, какое тебя ждёт наказание?

   — Пощади! — в панике взвизгнул Огнегарь и захрипел, когда сильная ручища сжалась на его шее. Глаза выпучились, а через мгновение тело, спасая себя, полыхнуло чадящим огнём. Попыталось обжечь обидчика, вот только тот тягучей плотной стеной воды навис и обрушился на пламя. Раздалось шипение развоплощающегося огневика...

   Стихия Горинки на миг утихла, поражённая силой водника, ужаснувшаяся тому, что и её это ожидает. Впрочем, мысль о том, что пострадает не только она, но и Туф, напрочь снесла барьер здравомыслия.

   — Беги! — шепнула каменнику.

   Он мотнул было в отрицании головой, но увидел вспыхнувший