Фальшивый муж для мамы Снегурочки. Инга Максимовская

Глава 1

   Я счастлива! Наверное глупо так говорить. И хвалиться не стоит, чтобы не сглазить. Или чтобы не сглазили. Но... Я счастлива. Я родилась счастливицей.

   Открываю дорогую дверь своей квартиры, вдыхаю ароматизированный ионизированный воздух и с удовольствием скидываю с ног удобные, дорогие, но не элегантные туфли. Другие я пока не могу носить. Поглаживаю объемистый живот, в котором недовольно толкается наше с Русланом продолжение, мое маленькое счастье. Наше огромное будущее с любимым мужем.

   — Ну, потерпи, солнышко. Еще немножко осталось, и мы увидимся, — шепчу я. Мою малышку можно понять. Ее глупая мама таскалась по магазинам все утро. До родов нужно успеть подготовить все к пришествию в этот мир нового крошечного человечка. И хоть моя мама говорит, что это плохая примета, покупать заранее приданное ребенку, я не могу себе отказать в этой слабости. Ну какие приметы? Мы же современные люди.

   Эту квартиру я обожаю. Мне нравится шум большого города, красота старой его части, в которой и расположена моя городская норка. Хоть все знакомые не понимаю, почему я до сих пор живу в шуме и пыли, а не переезжаю в шикарный загородный дом, подаренный нам с Русланом на свадьбу моим отцом.

   Я прохожу в любимую гостиную, окна которой выходят на самую главную достопримечательность мегаполиса, задергиваю шторы. Маршрут отточен до мелочей. Скидываю часы и украшения с отекших припухших пальцев, кидаю их в специальное блюдце, разбираю покупки. Новую сумочку убираю в гардеробную, недоумевая, зачем я купила ее. У меня уже пять таких, только разных цветов. Накидываю легкий халат, он струится по коже, охлаждая ее и расслабляя. А теперь в ванную. Ванную

   Телефон звонит. На экране высвечивается фото мужа. Он красавец у меня. Умный, высоченный, самый-самый. И он только мой.

   —Здравствуй, любимая, — мурчит Рус так, что у меня внутри все сжимается. Никогда не привыкну к этому счастью. Никогда. Наверное. — Признавайся, ты скупила еще не весь магазин?

   — Я уже дома, дорогой. Лежу в ванне, наслаждаюсь последними спокойными месяцами. Потом я превращусь в невыспавшуюся панду и буду мечтать о сне и тебе.

   — Ты станешь самой прекрасной пандой на свете, хотя предложение по няне еще в силе, — смеется Рус, — но не увлекайся, детка. Горячая вода тебе сейчас совсем не полезна, — теперь муж звучит встревоженно. И мне кажется я слышу далекий тихий смех, издевательский и ехидный. Женский? Господи, какая глупость. Беременность прекрасна, но будит во мне параноичку.

   — Я жду тебя. Что приготовить на ужин? — гоню прочь глупые галлюцинации. Мой муж самый заботливый и любящий. Ну подумаешь, может он сейчас где-нибудь в ресторане обедает. Точно, время обеденное. А я глупая. Я себя накрутила. — И еще, няня так и остается твоей мечтой. Я хочу сама насладиться материнством. Наша принцесса должна быть залюблена и заласкана. А это ей могут дать только родители.

   —Ты упрямица. Но даже такую ослицу я люблю. И я соскучился, детка, но сегодня наверное останусь в офисном лофте. Дел невпроворот, встреча с партнерами поздняя. Не хочу тебя беспокоить ночным возвращением, ну и запах алкоголя ты не переносишь. Зато завтра... Я буду полностью твой. Надо еще с вечеринкой гендерной определиться. И мы съездим с тобой в твой любимый детский бутик. Ты же коляску ту давно хочешь?

   “Я хочу чтобы ты дома был. Чтобы мы поужинали вместе, а потом смотрели кино, обнявшись в домашнем кинотеатре, как раньше. Хочу есть с тобой попкорн, смеяться, кидаться воздушной кукурузой. Я хочу огненных поцелуев и прикосновений. Я так скучаю.”

   Я вот это все хочу ему сказать. С того момента как отец сделал Руса своим замом он живет на работе. И мне его страшно не хватает.

   — Хорошо, дорогой, — ровно говорю я, вместо того, чтобы сказать монолог, который прокрутила в своей голове раньше. — Я позвоню в праздничное агентство. Или напишу. Да, я напишу е-мейл.

   — Вот и умничка, твой планшет лежит в гардеробной. Ты его снова там забыла, растеряша. Целую в носик, — шепчет мой единственный и любимый.

   До компьютера я добираюсь не сразу. Готовлю на ужин тыквенный суп, на другое у меня просто нет ни сил, ни желания. Запихиваю в духовку овощи, политые оливковым маслом и присыпанные майораном, ставлю таймер на час. Гормоны сделали из моей памяти решето, странное состояние, очень редкое, говорят доктора. Но... Завариваю чай. Все на автомате, потому что если бы не малыш в моем животе, я бы не стала и заморачиваться. Повара нанять все же надо, прав Руслан. Но в квартире это просто глупо и нерационально. Он мечтает переехать в дом, и наверное я все же поддамся. Ребенку за городом будет хорошо.

   Экран компьютера вспыхивает голубым светом. Я усаживаюсь за стол мужа, прихлебывая чай. И если бы он сейчас был тут, то наверняка посмотрел на меня с недовольством. Надо было, конечно, просто найти зарядник от моего ноутбука, но мне так лень. Так тебе, Ларцев, будешь знать, как домой не приходить. И чашку на стол я ставлю без подставки. Руслан обожает люксовые вещи, просто маньяк. Его жизнь не была счастливой и богатой и теперь, как мне кажется он наверстывает потерянное удовольствие. Я к вещам равнодушна. Не буду искать свой планшет, не думаю, что Рус был бы против, чтобы я воспользовалась его макбуком.

   Так. Нажимаю на иконку майла. Два непринятых письма. Один с незнакомого адреса. Опять реклама какая нибудь. Хотя, в почте моего мужа всегда идеальный порядок. Всегда, но не сегодня. Мне бы надо было выйти в свой электронный ящик. Но... Не знаю, почему взгляд цепляется именно за чертовы входящие в почте моего мужа. Не могу объяснить.

   Бездумно тычу в первое письмо, хотя никогда не позволяю и не позволяла себе рыться в личной переписке Руса. Я ему верю, как себе. Но сегодня, будто сам бес меня толкает под руку. Может адрес отправителя так действует на мое сознание подогретое гормонами? Письмо от Свинки Пеппы. Черт, а вдруг мой любящий муж решил мне сюрприз сделать, а я... Палец зависает над кнопкой выключения. Я смотрю на экран, и кажется схожу с ума. Сюрприз сногсшибательный, убийственный.

   На фото мой дом, загородный подарок отца. На фото мой муж, только обнимаю его не я. На лице Руслана столько удовольствия, что мне становится дурно. Как у кота обожравшегося жирной сметаны. Он на меня так не смотрит. И не смотрел никогда. Живот пронзает острая стрела боли.

   На фото мой любимый халат, накинутый на голое тело женщины. Чужой женщины. Ее подтянутые ноги бесстыдно выставлены напоказ, а черные волосы тяжелыми кольцами спадают по идеально ровной спине, затянутой в дорогой шелк цвета слоновой кости.

   Мой дом, мой муж, мой халат. Охрененный сюрприз. Этого не может быть. Ну не дурак же Руслан, чтобы такой компромат не чистить из почты. Он же понимает, что отец оставит его с тем, с чем он пришел в нашу семью. Он не дурак, а вот... Малыш затихает в моем животе, который сводит странная судорога.

   Надо просто сейчас поехать в загородный дом. Убедиться, что все это просто злая дурная шутка. Надо просто понять, что мой любимый муж мне верен. Что эти фото монтаж. Да мало ли на свете злых завистников. Надо... Черт, он ведь даже ключи от машины у меня забрал,. Сказал, что сейчас мне небезопасно самой садиться за руль.

   Я вскакиваю с места. Мне нужно уйти отсюда. Эта квартира, еще десять минут назад казавшаяся мне уголком рая на земле теперь стала враждебной и душной. В голове гудит. Поймаю такси. В центре это сделать легко. А вызывать и ждать у меня нет терпения. Я накидываю на плечи шубку, прямо на халат. Не соображаю ничего. Перед глазами чужая страсть. Любимые руки на чужих бедрах, и лицо... Боже. Холодно. Ноги скользят по наледи. Я забыла обуться. Тапочки плохая обувь для зимы. Теряюсь в пространстве. Теряюсь, и тут же вскрикиваю от боли. Сгибаюсь пополам.

   — Наркоманы оборзели, — с ненавистью говорит кто-то мне невидимый. Я не наркоманка. Я... — А ну пошла вон. Шубу то поди у кого-то свистнула, дрянь.

   Бабка, точно, страшная, похожая на ведьму, замахивается на меня клюкой. Я делаю резкий рывок, стараясь уйти от удара, отскакиваю. Слышу истеричный звук клаксона. Господи, что же это такое?

   — Такси, — сиплю я, глядя на желтый уродливый минивен, который скрипя всеми колесами несется на меня. Боже, мой ребенок. Что я творю? Боже. Какая я дура.

   — Малышечка, прости свою дурную мать. Зажмуриваю глаза в ожидании катастрофы.

   Глава 2

   Тимофей Морозов

   — Да плевать мне, Степа, что у вас там подгорает, — верчу роль чертова минивена, который купил явно рехнувшись. Смотрюсь я в “домохозяйкиной” тачке странно и страшно. Да еще цвет был только желтый. Сменял джип на чертову таратайку в день, когда моя жизнь покатилась по наклонной. — А я говорю, что у меня Вовка один дома. Один, ты слышишь? Восмилетний мальчик один в канун самых волшебных праздников. Я обещал ему елку. Правда? В таком случае вертел я ваш офис... Ты же знаешь, что я вам нужен больше чем вы мне. С моей специализацией меня с руками отрвут, а вот ваши все проекты полетят... Сам пошел, — уже рычу я, бросаю трубку на сиденье, рядом с коробкой с дорогущим коньяком, купленным мной в подарок этому уроду Степану.

   Гололед. Дорога как стекло. Погода дрянь, настроение стремится к нулю. Мне нужно к сыну, который и так видит меня урывками. Мне нужно как-то принять эту новую жизнь. Три месяца уже я отец одиночка. Три гребаных месяца, а до сих пор не могу принять, что моя жена вот так просто взяла и отказалась от нас с сыном. Собрала вещи и сбежала. Я знаю, что был не лучшим мужем. Я и отцом то был так себе. И ладно бы она меня бортанула, я бы понял. Но Вовка... Мой мальчик до сих пор не пережил предательства. А я...

   Она выскакивает из проклятых завихрений пурги, и я понимаю, что скорее всего не смогу остановить проклятую машину. Сначала мне кажется, что это огромная птица, взмахивающая крыльями, но потом я вижу лицо женщины, перекошенное страхом. Ее рот приоткрыт, и похожа она на призрак женщины в белом. Давлю на тормоз. Мерзкий минивен слушается плохо. Я даже не страх сейчас испытываю, а опупение. Ну вот, еще и за бабу отвечать теперь ненормальную. Машина чудесным образом останавливается, встает как вкопанная. Выскакиваю из минивена умирая от ужаса. Девки самоубийцы не видно. Может и вправду фантом, или от стресса у меня уже крыша едет.

   Тихий стон меня отрезвляет. Девка в позе эмбриона лежит на черном асфальте, заляпанном какими-то алыми кляксами. Кровь? Но откуда. Я точно не сбил ее, не было удара. Господи, она в халате и тапках. И фигура странная. Живот раздутый как мяч. Она что...

   — Эй, ты как там? — склоняюсь над этой дурищей. Ладно себя не жалеют, но ребенок...

   — Упала. Тапочки скользкие, — на меня смотрят полные боли и страдания глаза. Она в себе. И зрачки в норме. Алкоголем не пахнет от бедолаги. Но тогда почему...— Помогите подняться.

   — Я отвезу вас в больницу, — наконец беру себя в руки. Твою мать, опять я не сдержу слова. Снова мой сын не дождется проклятое праздничное дерево. — Здесь недалеко.

   — Нет. Мне не надо в больницу. Отвезите за город, пожалуйста. Я заплачу сколько скажете. Ой...

   — Что? — напрягаюсь. Лихорадочный блеск в глаза этой странной Снегурочки мне не нравится.

   — Все в порядке. Отвезете?

   — Слушайте, если вы в беде...

   — Все в порядке, — шелестит она, сжимается вся, и я вижу лужу, растекающукюся под ней по асфальту.

   — Воды отошли. Слушайте надо в больницу срочно, — чувствую, как меня накрывает волна истеричной паники.

   — Но рано же еще. Еще два месяца, — лепечет эта дурища. — И у меня проплачена клиника.

   Я молча подхватываю ее на руки. Легкая, как пушинка. Пахнет мылом и молоком. Шуба на ней дорогая. И халат не из дешевых. Эта женщина роскошна, теперь я могу это рассмотреть. Да и район здесь... Не живут тут простые смертные. Женщина вскрикивает, когда я бережно опускаю ее на заднее сиденье дурацкой машины. Но сейчас я даже счастлив, что купил эту колымагу. Места сзади много, автомобиль семейный, подходит для долгих путешествий.

   — Адрес клиники помните? — вот где сейчас мой мозг? Надо гнать в ближайшую богадельню. Но у меня отключаются все функции отвечающие за здравомыслие. Адрес который называет корчащаяся на моем сиденьи дамочка у черта на рогах. Я завожу машину.

   Когда Ленка рожала Вовку я тоже ничего не соображал. Но у нас все готово было к таинству. И сумка собрана, и на быстрый набор был поставлен номер скорой. Но даже тогда я всем мешался, путался под ногами у врачей, хаотично и бессмысленно метался по квартире в поисках тревожного чемоданчика, стоящего на самом виду и выглядел мягко говоря дебиловато. А когда меня позвали в родзал, умудрился свалиться в оборок. Огромный, бородатый, двухметровый, похожий на гоблина, я валялся на полу родзала, пока моя жена производила на свет самого любимого мальчишку. Все я промохал тогда. Тогда промохал...

   — Аааааа!— господи, помоги. Едва руль не выпускаю из рук, услышав полный боли вопль. До больницы еще километров пять, возвращаться в ближайшую уже тоже не вариант. Сейчас пока вернусь, пока объеду все кольца, потеряю еще больше времени.— Аааа, помогите.

   — Что? Что там? — я пищу? Я пищу, как Ивашкина матушка. Блин. У меня поджалось все, что только может поджаться. Паника накрывает с головой. Что делать то? Что делать?

   — Я в туалет хочу. До одури. Ааааааа. Остановите. Мне срочно надо.

   — Эй, ты там потерпи, а? Ну ноги там скрести как-то, я не знаю. Тут ехать то осталось, — боже, что я несу? Какие ноги? Мамочка. Как страшно то. Боже.

   — Не могу. Это потуги. Рожаааааю. Тормозите, — приказывает мне проклятая заноза. Легко сказать, я же ослеп от страха. Заезжаю в какой-то проулок, совсем не соображая, останавливаюсь под знаком “остановка запрещена”. Ха, вот сейчяас мне только ПДД вспоминать. Оббегаю машину. Она лежит раскорячившись, а вокруг пустота и ни души.

   — Трусы с меня сними, ну что встал? — она кричит и слава богу. А то бы я уже упал на асфальт и начал сосать большой палец. Если не сойду с ума, уже будет счастье. — Да сними ты их, мать твою.

   — Ага, а ты на меня заяву потом...

   — Снимай трусы, дурак, — рычит милашка, скалит зубы. И сейчас она похожа на загнанную в угол волчицу. — С меня, придурок, — вопит, глядя как я идиотничю, и начинаю с себя стягивать брюки. Точно, мне то зачем. С нее надо снять. Это же из нее сейчас полезет дитя тьмы.

   Вцепляюсь пальцами в кружевную резинку. Боже, боже. Я стану импотентом, после того, что вижу. Мама, мамочка. Хочется орать и биться в истерике. Но... стягиваю с себя куртку. В два прыжка подбегаю к пассажирской дверце. Коньяк. Сейчас бы глотнуть. Плевать, что я на ЗОЖе, тех пор как меня жена бросила. Вовке обещал. Сейчас бы, да не глоточек. Тогда я вообще соображать перестану, а мне нельзя.

   Дорогой напиток обжигает руки. Какая никакая дезинфекция.

   — Аааааа!—орет чертовка. Извивается на сиденьи. А я... Боже. Зачем я смотрю туда, откуда лезет на свет новый человечек?

   — Аааааа! — Ору я, протягивая руки к ... Я не хочу, господи. Я хочу домой, к Вовке. Я...

   Маленькое липкое тельце вываливается в мои подставленные руки. Девочка. Крошечная. Вся в крови и белом твороржистом чем-то, отвратительном и мерзком. И пуповина синими кольцами на сиденьи моем, которое я наверное сожгу вместе с чертовой тачкой сразу, как только избавлюсь от ужаса. Руки действуют отдельно от разума. Как там надо? Малышку за ноги, хлопнуть по попе. Баба молчит, пока... Завернуть в мою куртку. Ее я тоже сожгу.

   Оно пищит так надрывно. Дышит, слава богу.

   — Дай. Дай ее мне, — тихий шелест, ко мне тянутся тонкие белые руки матери. А я, кажется, сейчас разрыдаюсь, как сопляк. Передаю младенца. Кажется прошла вечность. Целая вечность. Дальше то что? Надо их в больницу. Срочно. Там у девки то кровь. Не знаю, но кажется не должно так быть.

   Захлопываю дверцу. Ноги трясутся и не держат. Обваливаюсь задом на ледяной тротуар. Сколько же гребаного времени прошло? Вечность, наверное.

   — Эй, а ну стой, — врывается в мой мозг грубый окрик. Болтаю головой. Времени мало. Наконец фокусируюсь на двух мужиках, одетых в форму ППС. Из глотки рвется истеричный смех. Вечерок то томным двавно перестал быть. Представляю, что они сейчас видят. Двухметровый монстр, бородатый с безумным взглядом, в футболке разодранной почему-то, в приспущеных брюках. Ну да, я забыл их обратно натянуть, и вымазанными в крови руками. Я так то не красавчик, а сейчас, наверняка, похож на манька расчленителя. На месте несчастных я бы тоже очканул.

   — Мужики, — поднимаю вверх руки. Не хватало еще получить по горбу дубинкой, которую на ходу достает тощий служитель закона. — Слушайте, это... Я сейчас все объясню. Точнее покажу, — делаю шаг вперед.

   — Руки в гору. Положи на крышу тачки, без глупостей, давай, — в голосе ППСника, того, что покрупнее, появляется паника. И эта выдра то орала, а теперь лежит молча, как покойница. Черт, а вдруг... Паника снова расправляет крылья. Сейчас я раскидаю этих додиков, чтобы с ума не сойти. Накину себе еще проблем и успокоюсь. Вовка не дождется сегодня отца. Ладно хоть соседка таетя Глаша есть. Она помогает, Вовка знает, что к ней надо идти если его папаша снова не сдержит слово. — Мужики, не доводите до греха, — рычу я, глядя, как расстегивает кобуру тощий. — Мать вашу. Да в машину гляньте. Там женщина.

   — Ты ее убил?

   — Расчленил, блин, и съел. Вы дураки что ли? Роды я принимал, слышите? Ей в больницу надо. Не доехали мы. Не успели.

   Девка лежит тихо, взгляд мутный. Ребенок попискивает возле ее груди и я понимаю, что времени катастрофически мало. А судя по тому, как побледнели доблестные служители правопорядка, еще немного и мне и их придется откачивать.

   — Ну, убедились? — реву я, загибаясь от ужаса. Девка кровит, даже я знаю, что это пипец. Мелкая недоношенная. Холодно. Пуповина еще в последе, а послед так и внутри у роженицы. —Мужики, умрет ведь.

   — Давай за руль. Мы в сопровождение. Леха, Врубай “люстру”, — приказывает тот что покрепче.

   Этот вечер нескончаемый. Все сливается в какой-то хаос. Я не еду до больницы, а низко лечу под звук полицейской сирены. Женщина молчит, только тихо попискивает младенец. И от этого мне не просто страшно. А вся кровь замерзает в жилах от ужаса.

   — Молодец, мужик, — где-то через час безумия, хвалит меня доктор, похлопывая по плечу. Я провожаю взглядом каталку на которой в недра больницы увозят мою крестницу и ее мамашу нерадивую. — Все правильно сделал. Жена твоя умерла бы, если бы не твои действия. Так что, должна молиться на тебя.

   — Она мне не жена, — втягиваю ноздрями сигаретный дым. Напоминаю себе, что я на ЗОЖе.

   — А кто? — напрягается доктор. Конечно, притащил ему я геморроя, замучается отписываться. — Слушай, мужик, ты понимаешь, что я обязан буду сообщить куда положено?

   — Сообщай. Я и так по уши в этом, как его... Ну. В чем там младенцы из мамки вываливаются. Бабу подобрал на улице. Держи визитку. Я готов ответить на все вопросы, только не сейчас. Меня дома сын ждет. Он маленький и один, понимаешь, мужик? Ну и это... Держи в курсе, что да как. Может надо чего матери и малышке, пока родственник ее не найдутся. Бабенка не простая, судя по тряпкам. Вообще не понятно, какого черта она под машины бросалась.

   — У женщин в родах порой отключаются все социальные навыки и мозг в целом. Их гонят животные инстинкты, — дергает плечом врач, но визитку берет.— Ладно проваливай, герой. С наступающими тебя.

   Еще немного и я буду дома. Еще совсем чуть-чуть. Ужасный день, ужасный вечер. И Вовка наверняка обижен.

   Глава 3

   Тело ломит, будто меня избили. Тяжелое и неподатливое. Открываю глаза с трудом и тут же слепну от яркого луча света, впивающегося в мой зрачок.

   — Умничка. Молодец, мамочка. Сильная вы, конечно. Думал в себя до утра не придете, — улыбается немолодой, плохо выбритый мужчина в белом халате. Я что, в больнице? Но почему? Что случилось?

   — Пить хочу, — сиплю я, едва ворочая языком, превратившимся в лист наждачной бумаги.

   — Скажу санитарке и попить и поесть принесет вам. Только сначала заполним кое-какие документы, договорились? А сил наберетесь когда, и к доченьке сходим вашей. Она в инкубаторе. Но это скорее для нашего самоуспокоения. Малышка недоношена немного, но вполне здорова. Она у вас красавица и боец по жизни. Имя то наверняка уже придумали?

   — Доченьке? — я что схожу с ума? У меня нет детей. Я... Господи. Что происходит? Грудь распирает. Сначала я думаю, что от паники, но тут же чувствую горячую влагу пропитывающую ткань ночной казенной сорочки. Молоко. Но как это возможно?

   — Прекрасная девочка. Вес два семьсот, рост пятьдесят сантиметров. Вам бы спасителя вашего потом в крестные позвать. Без него было бы плохо. Считайте второй раз и вы родились. А теперь, скажите, как вас зовут. Мы же должны сообщить вашим родным где вы. Они, наверняка сходят с ума.

   — Спасителя, — повторяю я, как зачарованная. Я не помню ничего. Абсолютно. Не помню. Паника поднимается откуда-то из середины живота, вихрящимся черным тайфуном. Ощущение, что это я родилась только сегодня, и не во второй раз, а в первый. Какой-то фантастический перфоманс, фильм ужасов, в котором мне досталась главная роль. — Я не... Я не помню своего имени, — лепечу я, и смотрю как в глазах врача появляется странное выражение, похожее на изумление и окрашенность.

   — Успокойтесь. Роды — стресс для организма. Попробуйте просто расслабиться. Дышите.

   Дышите? Это что, какая-то шутка? Пранк? Что я надышу? Воспоминания или может спокойствие? Еще6 б пакет мне бумажный дал.

   — Успокоиться? Вы серьезно? — мой голос звенит. Я слушаю себя, будто со стороны и не узнаю ни голоса своего, ни интонаций. Поднимаю правую руку. Кольца на моем пальце нет. Я не помню кто я, не знаю, откуда. У меня не может быть ребенка. Наверняка бы я не забыла такого факта своей биографии. — Вы мне сообщаете какую-то дичь, и я должна быть спокойной?

   — Знаете, как решим? Я познакомлю вас с малышкой, которая очень ждет встречи с мамой. Все будет хорошо, — улыбается проклятый эскулап, но смотрит настороженно и с жалостью. Меня нельзя жалеть, потому что я... Стоп, почему? Кто я? — Не нервничайте. Молоко пропадет. А нам это не надо. После родов у женщин часто случаются различного вида отклонения. Они временны и безопасны. Но я все равно пришлю к вам психиатра. Просто побеседуете с доктором Збруевым. Он прекрасный и внимательный врач. А сейчас нужно подкрепиться. Поедите, и с новыми силами...

   — Где я? — удивляюсь, но как мне кажется мне не свойствен властный тон.

   — Роддом номер пять. Вы родили ребенка. Раньше срока. Повезл, что попался вам неравнодушный человек, а то бы все могло закончиться трагично. Но теперь то все в порядке. Ну... почти.

   — В порядка? Вы в своем уме? Вы должны знать, кто я и откуда меня привезли, — я не чувствую ничего. Вообще. В груди словно дыра пробита. Ребенок... Я же должна, наверное, что-то ощущущать, кроме боли во всем теле. Какие-то материнские чувства, инстинкты. А я сейчас, единственное чего желаю, выпить французской минералки и проглотить тарталетку с черной икрой.

   — Вас подобрали на улице, — вздыхает врач, отводит взгляд, протирает очки нервно полой халата. Меня от чего-то передергивает, при виде такого безобразия. На улице. Меня подобрали на улице. Беременную и безумную. Черт, я еще и бродяжка, похоже. Бродяжка родившая ребенка, наверное от какого-нибудь маргинала. Прекрасное новое рождение. Тогда не понятны мои желания погурманствовать. И противная казенная сорочка, пропитавшаяся молоком вызывает омерзение. — Хорошо, отдыхайте. Я приду к вам через час. Может быть знакомство с малышкой вас в норму приведет. Стресс у вас просто. Все наладится, — мягко улыбается мужчина.

    Я откидываюсь на клочковатую подушку и пытаюсь собрать в кучу расползающиеся мысли. Выходит плохо. Слабость берет свое и я проваливаюсь в полубред, из которого меня выдергивает санитарка, ставящая поднос на прикроватную тумбочку. Понимаю, что я ужасно голодна, вдыхаю запахи пищи. Даже смотреть не могу на то, что принесли, не то что пропихнуть в себя угощения: чай воняющий половой тряпкой, каша синяя и противная, кусочек хлеба, намазанный маслом. Только вареное яйцо еще можно проглотить не жуя, потому что оно не совсем отвратительное на вид.

   Я бродяжка. И меня никто не ищет. Иначе чем объяснить то, что я тут, в этой убогой палате? Слезы сами брызжут из глаз. Мне страшно. А еще... У меня есть дочь. У меня? Интересно, какая она? Не интересно. Боже, что происходит? Грудь до боли распирает при мысли о том, что где-то, совсем рядом, может за стенкой, лежит в кювезе маленькая девочка, оторвавшаяся от меня, отпочковавшаяся. И я совсем не уверена, что хочу знакомиться с ней. Я даже не помню, как носила ее под сердцем. Мне страшно. Ужасно страшно. Я себя то не осознаю, а тут ребенок. Дочь. Какое объемное и цельное слово. Звучит как что-то огромное, хотя младенцы же крошечные.

   — А вдруг я вспомню... — шепчу я, глотая вонючий чай, вместе с горькими слезами. — А вдруг я не смогу ей дать счастливую жизнь. Что тогда?

   Глава 4

   Тимофей Морозов

   — Вовчик, ну прости меня, — трогаю за маленькое плечико моего мальчика. Он лежит на диване, отвернувшись носом к спинке. Даже не пошевелился, когда я вернулся. И на мое приветствие не отреагировал. В его глазах я предатель и обманщик. Черт, что ж все так сложно то? — слушай. Ну так вышло. Понимаешь?

   — Я не обиделся, пап, — на меня смотрят припухшие глазенки. Плакал. Мой маленький сын плакал. И это я виноват в его несчастье и его слезах. — Просто...

    Все не просто. Все очень сложно. Ему нужна мать, забота, нормальное питание. Ему нужно чтобы кто-то был рядом постоянно, чтобы помогал уроки учить, гулял с ним, играл. А я если не на работе, то принимаю блин роды у подобранных на улице чужих баб, вместо того, чтобы бежать домой к мальчику, которому очень нужен.

   — Вов, так вышло, понимаешь. Там история такая случилась...

   — Я все понимаю. Ты зарабатываешь деньги, чтобы мы могли нормально жить. Просто... Я просто скучал по маме. Пап, почему она так поступила? Из-за меня? Потому что она устала за мной ухаживать, да? Так пусть вернется, я сам буду все делать. Все при все. Честно. И учиться буду на одни пятерки. И не буду ее огорчать. И не стану ее вещи трогать.

   — Вовка, ну что ты такое говоришь? — горло словно удавкой стягивает. До боли. С трудом проталкиваю глупые слова успокоения, которые не принесут облегчений ни мне, ни моему сыну. — Просто так иногда случается. И в этом совсем не виноваты дети, понимаешь?

   — Понимаю. Ужин на столе, — серьезно говорит Вовка. — Иди поешь.

   Я иду в кухню. В груди огромная черная дыра, заполненная всепоглощающей материей. Тарелка на острове, трогательно покрытая салфеткой. Сэндвичи, немного кривоватые, кажутся мне произведением искусства. И кофе в кофейнике, бледный и прозрачный, наверняка вкуснее я и не пил никогда. Никогда. Не могут маленькие мальчики быть такими взрослыми. Вовка стоит в дверях кухни, смотрит на меня взглядом даже не взрослого, а пожилого и пережившего все, человека. Улыбается, видя, как я заглатываю его стряпню. Маленький, ушастый и трогательный.

   — Офень фкуфно, — мямлю с набитым ртом. Мой сын хихикает, и ледяные тиски стягивающие мою душу разжимаются. — Ты просто волшебник.

   — В мультике рецепт увидел, там яйцо, и масло. И еще свежий перечный “пердеж”. Так пес в мультике говорил, представляешь? — дергает плечиком Вовочка, и сейчас он очень похож на свою мать. И я, честно говоря, тоже не понимаю, как можно было самой, вот просто так, отказаться от такого счастья. Ну ладно я... Я оказался не героем ее романа, злом во плоти и просто козлом невнимательным, постоянно работающим. Сам просмотрел, что жене не хватает чего-то, хотя старался именно для нее. Ей всегда всего было мало. Но сын, ребенок. — Смешной был мультик. Пап, ты меня плиту научишь зажигать? Обещаю, я буду осторожным.

   — Завтра мы поедем, и купим елку и электрическую плитку, и все, что ты захочешь. А потом поедим вредных булок, и сходим в кино, — говорю серьезно и убедительно. — И весь день проведем вместе. А мультик этот какой-то... Ну не “Простоквашино” короче. Но я ведь если запрещу тебе его смотреть, ты же будешь хотеть еще больше?

   — Точно, дурацкий мульт. Но бутеры вкусные, скажи?

   — Шикарные, — я говорю истинную правду. Нисколько не кривлю душой. Мой сын счастлив. Улыбается и похож сейчас на себя прежнего. Конопушки аж светятся от удовольствия, и глаза блестят.

   — А елку не надо уже, — улыбка у Вовасика моего от уха до уха. Гордая и довольная. А я... Я плохой отец. — Мне тетя Глаша принесла маленькую елочку. Правда она пластмассовая, но зато я ее украсил.

   — Украсил?

   — Да, я помню куда мама убирала игрушки. Нашел свою любимую, ну ту с бабочкой летающей. Старую, помнишь? Ну ту, твою. Которую тебе подарила бабуля. пап, ну ты чего?

   Конечно я помню. Этот шар еще в моем детстве висел на всех елках из года в год. Он единственное, что у меня осталось от родителей и бабушки. Артефакт.

   — Вов, ты у меня молодец. Я очень тебя люблю. Ты замечательный и...

   — Я подумал знаешь что? — перебивает меня мальчишка. — А вдруг в праздники Дед Мороз увидит, что я стараюсь и...

   Я знаю, что он сейчас скажет. Жду с ужасом. Кажется, что задохнусь от боли, словно от удара под дых. Но я не имею права ему мешать мечтать.

   — Вов, Дед Мороз волшебник, но он не может вернуть того, кто этого не хочет. Это не в его волшебных силах, — вздыхаю я. Да, жестоко. Да, я чувствую себя скотом. Но нельзя давать сыну ложных надежд. Ленка не вернется, у нее свадьба скоро и новый ребенок в животе. И тут уже ничего не поделаешь. Я неделю назад подписал бракоразводные документы, и в них она официально отказалась от мальчика, который так ее ждет. Правда свидетельство о разводе так еще и не получил. И пока по всем бумажкам я все еще муж. Но... Ключевое слово здесь “Пока”.

   — Зато он может подарить тебе новую жену. Например, Снегурочку. Красивую такую и добрую. Ты будешь счастлив тогда, и я буду не один. А может тогда у меня появится и сестренка. Знаешь, маленькая такая. И нам с тобой...

   — Пора спать, фантазер, — притворно хмурю я брови. Никто нам не нужен. Он просто не представляет, какими бывают мачехи. Восьмилетний мальчик еще наивен и не понимает многого, хотя умнее многих своих сверстников. Надо же, придумал тоже, Снегурочку. Все Снегурочки ледяные бабы. Зачем нам кто-то ледяной? Да и вообще кто-то. Чтобы потом опять было больно? На фиг надо.

   В памяти вдруг всплывает лицо моей сегодняшней незнакомки. Измученное и перекошенное от боли. И волосы белоснежные растрепанные. И крошечная малышка, пищащая в моих руках. Не очень то радушно ее принял этот мир. Надо же, мой сын как будто экстрасенс, увидел мой сегодняшний вечер. Черт, да какое мне дело до них? У меня есть о ком думать и заботиться. Никто они мне. И скорее всего уже нашлись родственники этих двух девочек, взрослой глупой и маленькой ничего еще не понимающей. Конечно нашлись, иначе и быть не может. Поди уже все счастливые умиляются на маленькую принцессу и смеются над дурацким приключением мамашки. А я сижу тут и думаю о них, зачем непонятно. Мне нужно сына воспитывать. — Ложись спать, Вовка. А мне еще надо поработать. Но завтра, прямо с утра...

   — Я хочу в торговый центр. Там можно отдать письмо Деду Морозу, — упрямо супит нос мой сын. Сжал кулачки, аж костяшки побелели. — Папа, ну пожалуйста.

   — Хорошо, и купим приставку, которую ты так хотел. Ты же ее попросил у старика в письме?

   — Спать хочу, — вздыхает мой мальчик. Уходит, опустив плечики. Черт, я не могу ему дать, то что ему на самом деле так важно и нужно. И точно уверен, что совсем не про приставку написал он в своем письме. В значит, его новогоднее желание не сбудется. Вот такой я вот фиговый Дед Мороз. Дед Мороз без Снегурочки. Звучит как название идиотской комедии положений.

   Глава 5

   — Тошку дай, соскучился. Теперь не скоро смогу с ней поговорить. А она же мое солнышко. Ты смотри, Руслик, обидишь дочу мою, я тебя сотру в порошок. Да ты и так это знаешь. По миру пущу, голым в Африку. Кстати, мне там одна птичка начирикала, что ты обманываешь ее. Узнаю, что это правда, не обессудь. А теперь позови мне Тому. Мать, слышишь, будешь с дочерью то говорить?

   Руслан вздрогнул, услышав приказ тестя. Точнее просьбу, но в разговоре с ним Алексей Александрович всегда использовал и использует приказной тон. Проклятый страх смешался с яростным бессилием. Но он взял себя в руки, колоссальным усилием воли.

   —Верите сплетням? Это совсем не пристало человеку вашего уровня. Знаете ведь, что это все просто ложь. Я же не идиот. А Тома спит, дорогой тесть. Не буду ее будить. Ей и так сейчас тяжело. Беременность вымотала ее. Ну ничего, скоро наша малышка родится, и станет легче. Только вы мне помогите. Нужно Тамару уговорить няню нанять. И вы прекрасно знаете, что я за жену и дочку нашу долгожданную жизнь положу.

   — Ну ладно, ладно. Жизнь твоя мне ни к чему, а вот спокойствие дочери главное. Няню наймем, даже без разговоров. В дом переедете сразу после родов. Нечего ребенку городом дышать. По концерну моему отчеты шли на мыло, и Рус, пожалуйста, не заставляй меня ждать и злиться. Мы с Лидусей на три дня на яхте уходим, связи не будет. Вернусь, позвоню. Надеюсь тогда ты мне дашь с моей малышкой пообщаться, — в голосе отца жены, вроде шутливом, Руслан, услышал угрозу. В ухо полетели короткие гудки. Рус схватил со стола тяжелый хрустальный графин, закричал в голос и с силой бросил его в стену. Дорогое стекло прыснуло льдистыми осколками, по стене поползли уродливые коричневые потеки, воздух наполнился ароматом столетнего дуба.

   Черт, черт, черт. Какого лешего эта дура полезла в его почту? И идиотка эта Даринка, он сто раз ей говорил, чтобы не присылала фотки их игр. Боже, что же делать теперь? Времени катастрофически мало. Через три дня Леднев вернется, и если не найдет дочь, то... даже представить сейчас Руслану было страшно, что будет с ним дальше.

   Он ввалился домой под утро, довольный, сытый как кот, удовлетворенный и чувствующий себя хозяином жизни. Вернулся и не нашел дома свою послушную овцу жену. Даже тогда не начал переживать. Мало ли куда усвистала эта балованная ледяная стерва, наверняка опять на йогу для беременных. У нее сейчас в башке каша из сентиментальных розовых сопелей, глупости и гормонов. Томка красивая и холеная не вызывала в нем и сотой доли того желания, что огненная Даринка. Даже сейчас, при мысли о любовнице он почувствовал возбуждение.

   Рус принял душ. Смыл с себя остатки огненной страсти, которую ему всю ночь дарила любовница. Налил кофе из дорогого кофейного автомата и прошел в кабинет, напевая под нос глупую песенку. Жизнь казалась прекрасной.

   Он даже не сразу оценил масштаб трагедии, увидев развернутую во весь экран фотографию, запечатлевшую его ночные забавы. Мазнул взглядом по монитору, сделал глоток обжигающего кофе.

   — Сука, — прорычал Руслан. Вся его шикарная налаженная жизнь вот прямо сейчас рушится, катится под хвост псу, живущему в чертовом крошечном городишке в доме его нищебродов родителей. Он лез к вершине, зубами выгрызал путь к богатству, женился на женщине, которую не любил никогда, улыбался и выслуживался перед ее отцом, чтобы вот так все это промохать, только потому, что эта дура Томка вдруг решила влезть в его личное пространство. Жену он не любил, но весьма успешно изображал страсть и заботу. А она как кошка в него втюрилась, и замуж вышла невзирая на недовольство родителей, мезальянсом. Кто он был, офисный планктон, секретарь великого. А Томка наследная принцесса, с рождения жившая в роскошном, но пустом коконе. Он стал ее первым мужчиной. Первым и единственным. Ребенок, о котором она сейчас только и говорила ему не был нужен никогда. Но он так же понимал, что этот младенец поможет ему еще сильнее укорениться в семье олигарха Леднева. — Ненавижу.

   Мозг работал на пределе сейчас. К начбезу концерна нельзя обращаться. Он сразу доложит Ледневу, что его дочь пропала. Старик никогда не бросает слов на ветер. И перспектива голым отправиться в Африку, совсем не так страшна, если вдуматься. Тесть его уничтожит. Нет не физически. Есть вещи гораздо страшнее. Например, стать тем, кем он был до женитьбы на дочери одного из богатейших людей страны.

   Руслан схватился за телефон, набрал номер, замер слушая длинные гудки.

   Тимофей Морозов

   Кашу нужно сварить. Утренний ритуал приготовления полезного завтрака выжимает из меня все мои недюжинные силы. Слава богу и человеку придумавшему мультиварку. Иначе мы с Вовкой питались бы одними пиццами и чипсами. Когда Ленка ушла, я заказал на завтрак чертову лепешку с колбасой. Чертова Ленка, чертова пицца, чертовы воспоминания. Слава богу у нас есть соседка тетя Глаша. Она надоумила меня купить электрического повара.

   Я машинально промыл рис, залил в чашу молоко и воду в нужных пропорциях, добавил сахар, полез за маслом в холодильник.

   Телефон зазвонил тревожно и резко, от неожиданности я ударился головой о полку рефрижератора, сбил на пол лоток с яйцами, уронил в месиво из белков и желтков, расплывшихся по полу пачку с маслом, грязно ругнулся, поскользнулся на натюрморте, и всей массой обрушился в чертову сопливую лужу.

   — Алло? — рявкнул в телефон. Выгляжу я наверняка сейчас бомбезно. Горный тролль, развалившийся поперек маленькой кухонной зоны, вымазанный битыми куриными зародышами, с застрявшей в бороде скорлупой.

   — Тимофей, здравствуйте, — голос я уже где-то слышал. Совсем недавно. Мужской и нервный. — Это врач. Ну из больницы, куда вы женщину с младенцем привезли. Вы слышите меня?

   — Не страдаю пока глухотой. Говорите, — ну да. Невежливо. Но мне вот сейчас от чего-то стало страшно. Обычно такие звонки, и такой голос собеседника не сулят ничего восхитительного. А погано начавшееся утро, грозит перерасти в такой же фееричный денек. — Что-то с малышкой? Или с мамой?

   — С обеими, — говорит чертов эскулап, а у меня все поджимается, что только поджаться может. Неужели я все таки что-то сделал неправильно, и обе эти девочки... — Тимофей, вы можете приехать. Это важно. Разговор не телефонный.

   — Они что, того этого? — блею, как дурачок, барахтаюсь в мерзком липком месиве. Черт.

   — Типун вам на язык. Живы. Малышка есть хорошо, грудь взяла...

   — Грудь? — хихикаю я, чувствуя, как ледяной ужас отпускает. —И вы что, меня приглашаете на это действо полюбоваться? Меня, знаете ли, после того, как я видел откуда лезло дитя тьмы этим не удивишь. Признаюсь, я даже на женщин пока не хочу смотреть после того шикарного действа. Как вы вообще роды каждый день принимаете?

   — Вы ненормальный? — напрягается мой собеседник.

   — До вчерашнего дня, думал, что в уме. Слушайте. Просто скажите, что вам нужно. Или им что нужно? Я сегодня обещал сыну с ним день провести. И мне совсем нет никакого дела, до посторонних мне людей, если это не вопрос жизни и смерти

   — Это именно он, — контрольным меня добивает поганец Пилюлькин. — Вы же сказали звонить вам. Тут такое...

   — Ладно, я приеду скоро. Только покормлю сына завтраком, — уныло вздыхаю я, наконец сгруппировавшись и встав на карачки. Ну вот зачем мне все это? Ну не мои же проблемы? Моя проблема стоит в дверях кухни, кривит плаксиво закушенную губку и смотрит на меня как на предателя.

   — Я так понимаю мы не едем отвозить мое письмо? — хмурится Вовка. Ручки сложил на груди, и кажется едва сдерживается чтобы не заплакать. Но он мужик. А мужики не плачут. Только если иногда и чтобы никто не видел.

   — Вов, понимаешь...

   — Мама поэтому сказала, что не понимает тебя? — удар под дых. Очень болезненный. — и меня не понимает, потому что я твоя копия.

   — Есть такие причины, Вовик... Слушай, в больнице женщина лежит и крошечная девочка новорожденная. И им нужна помощь, — ну почему я оправдываюсь? И зачем моему ребенку знать про каких то чужих девочек? И я должен был просто сказать, что мне плевать и сдержать слово данное сыну. А не нестись выпучив глаза по первому зову врача, которого я видел то один раз в жизни. — Я вчера и приехал поздно, потому что...

   — Женщина и девочка? — странно блестит глазенками Вовка. — Я с тобой поеду.

   — Нет.

   — Ну пап. Я не буду мешаться. И ты мне обещал целый день. И если ты меня не возьмешь с собой то значит ты опять обманщик. И я тогда обижусь ужасно. Вот.

   Я вздыхаю. Черт бы меня подрал.

   Вовка даже кашу проглатывает моментально, не морщась и не жалуясь, что она недослащеная и пересоленная. И чай выхлебывает залпом, хотя его не любит. Но на какао у меня сегодня не хватило сил.

   Мы выходим из дома через полчаса. Вовка по уши укутан в огромный шарф. И вот уж странность не канючит, хотя обычно из-за этого проклятого шарфа у нас целые баталии. И кажется мне мой сын сейчас очень довольным. Надо же.

   — Пап, а ты герой, — шепчет он, забираясь в машину, на пассажирское сиденье, вопреки законам. Ну не могу я посадить сына назад. Туда, где из отверстия размером с почтовую марку вылез громадный младенец.

   — Да ну, — хмыкаю я и только теперь осознаю, что не переоделся, и на мне футболка вымазанная яйцами и борода нечесана и слиплась, и герой то из меня только если герой сказок про Иванушку Дурачка. — Ладно, поехали. Сейчас там разберемся и в ТЦ.

   — А мне уже не нужно, — шепчет Вовасик. И вот тут бы мне насторожиться. Но я же Дурачок.

   Глава 6

   — Мальчик, ты что тут делаешь? — симпатичная медсестра, притворно нахмурившись, посмотрела на прилипшего к стеклу, за которым стояли кроватки с новорожденными, Вовку, но не выдержала и улыбнулась. Мальчик расплылся в ответной улыбке и зарумянился щечками.

   — Там где-то моя сестренка. Ну, наверное, — тихо сказал ребенок, и снова отвернулся к окошку, отделяющему его от детского отделения. — Она вчера родилась.

   — Ты тут один?

   — Нет, папа ко врачу пошел, а мне велел сидеть у кабинета и его ждать. Но я не послушался. Хотя обычно я всегда делаю так, как говорит папа.

   — Я тебя понимаю, — потрепала его по вихрастой головке женщина. — Мне бы тоже было ужасно интересно. Но все же, папу надо слушать. Пойдем, я тебя отведу обратно, пока он не перепугался, что ты пропал и не начал переживать.

   Вовка послушно пошел за медсестрой, улыбаясь своим мыслям. Добрый волшебник все таки существует. Хоть мальчишки в школе его обсмеяли за то, что он верит в Деда Мороза. И он был почти уверен, что узнал в одной из малышек крошечную Снегурочку, которую вчера спас его папа. Самый храбрый и лучший папа на свете.

   — Он нас обоих любить будет. И дома будет чаще. И тоже станет счастливым, — украдкой шепнул мальчик, кинув прощальный взгляд на крошку, спящую в детской кроватке прямо у самого окна, очень маленькую, смешную и курносую, — потому что наш папа супер герой.

   Тимофей Морозов

   — Если это шутка, то она дурная, — поморщился я, глядя на замершего напротив доктора. Глаза у него сегодня были еще краснее чем в первую нашу встречу, да и вообще, мужик выглядел взбудораженным и помятым.

   — К сожалению не шутка. Слушайте, в полицию я заявил. Женщину никто не ищет, по крайней мере через их ведомство. По сути, она фантом. Через три дня я обязан ее или выписать вместе с малышкой, или... По всем показаниям и правилам, я должен буду отправить мать в психиатрическое отделение, — нервно прокаркал врач, щелкая зажигалкой, которая никак не желала пламенеть.

   — А девочка? — черт, ну вот зачем я снова сую голову в петлю? Проблем ведь не оберусь. Мне о сыне надо думать, который сидит в коридоре один. И о празднике с подарками. О работе, в конце концов. Сема не бросается обычно впустую словами. Да, я лучший у них в конторе, да у меня больше преференций, но...

   — Девочка отправится сначала в приемник распределитель, потом, скорее всего в дом малютки. Если мать не придет в себя ее признают недееспособной, и если родственники новорожденной не объявятся и не заявят на нее права, малышку просто отдадут на усыновление, в лучшем случае. Но это очень долго и волокитно. Да и законодательно трудно, потому что мать у нее все таки есть. Так что вероятнее всего ребенок попадет в детский дом.

   — Очень жаль, ноя то тут при чем? Если, да кабы... — я ни грамма не кривлю душой. Мне и вправду ужасно сейчас, сердце сжимают ледяные клещи. — Но от меня то вы чего хотите? Я этой женщине никто. Мимокрокодил. Не могу же я забрать ее, как бездомную собачку из приюта. Это абсурд какой-то.

   — Вообще-то я совсем другого рода помощи от вас ожидал, — кривится доктор. Кабинет заполняется едким дымом, к моему горлу подскакивает тошнота. — На вашей визитке написано, что вы ай-ти специалист, разработчик систем безопасности. Может вы как то в интернете поищете информацию, думаю вам не составит труда... Есть же какие-то программы, ну по фото там... Я сам пробовал, но я вообще профан в этом деле. Жалко ведь и женщину и ребенка. Они такие...

   — Слушай, доктор, давай на ты и начистоту. У меня своих проблем до задницы. Я с сыном не вижусь, растет как сорняк в поле. И сейчас он вон сидит один в коридоре. Ты не думаешь, что я и так слишком много сделал для незнакомки, которую на улице подобрал? И сегодня сюда приехал хрен его знает зачем, вместо того, чтобы с сыном развлекаться. Я не шпион и не хакер. У меня нет ни времени, ни сил на решение чужих проблем, — я говорю вроде бы правильные вещи, но сам в них не верю. Я это понимаю, и доктор тоже понимает. Завожусь, да. Потому что не знаю что делать. А я всегда злюсь, когда ощущаю собственное бессилие перед ситуацией.

   — Ну что, ж тогда...

   — Папа конечно поможет, — звонкий голосок Вовки заставляет меня вздрогнуть. Оборачиваюсь к двери, в которой стоит миловидная женщина в хирургической пижамке и держит за руку моего сына. — Правда же, пап? Ты же ведь герой?

   — Это твой папа? — интересуется она у Вовки, тот лишь кивает и смотрит на меня так, что я понимаю, что проигрываю по всем фронтам. — Мальчик бродил по отделению, и забыл, в каком точно кабинете его папа. Ну вот. Оставляю вам ребенка. И все же присматривайте за ним, потому что здесь больница, женщины родившие, младенцы. Нехорошо, когда посторонние бесконтрольно...

   — Спасибо, Люба, — перебивает добрую фею врач, сигарету он гасит, понимает, что мальчику вредно дышать дымом. — Простите, Тимофей. Я не вправе...

   —Я помогу, — вздыхаю я, не сводя глаз с моего маленького мальчика.

   — Только нужно правильное фото сделать, да пап? А для этого нам надо навестить тетеньку.

   — Ну пойдемте тогда, — хмыкает врач. И мы идем. Я, словно мне гири к ногам привязали пудовые, Вовка подскакивая, и кажется едва сдерживается чтобы не побежать. Что я творю, или вытворяю?

   Она полусидит на кровати, и теперь я могу рассмотреть ту, которая ворвалась в мою размеренную жизнь со вьюгой и кучей проблем. Красивая, даже слишком. Нос прямой. Губы естественные, но пухлые и чуть подветренные, бледные щеки, высокие скулы. Эта женщина похожа на снежную королеву. И взгляд у нее прямой и чуть надменный. Ей страшно не идет эта дурацкая казенная сорочка. И белокурые локоны, спадающие по плечам, кажутся жидким золотом. Она не помнит себя. И меня, наверняка не помнит, так сказал врач. Малышка в руках матери молчит и сопит смешно. Явно сытая и довольная жизнью. И в мое сердце впивается ледяная игла даже не жалости, а какой-то сверхъестественной тоски.

   — Вы кто? — тихий голос звучит твердо и властно. Странно, что ее не ищут. Так могут говорить только люди, знающие и чувствующие силу. — Доктор, кто эти люди?

   — Мама, ты просто Снегурочка, — Вовка смотрит на незнакомку с восторгом, аж рот открыл. Ну я ему устрою. — Красивенная. Пап, скажи. И малышка. Пап, моя мечта же сбудется, правда? А я Вовка. Ты просто не помнишь, потому что заколдованная была А теперь тебе надо влюбиться в папу.

   — Это что...? Доктор. Мои родные? Вы их нашли? Мама? Господи, я... Это какой-то абсурд. У меня не можетм быть... Боже...

   Доктор молчит, онемел бедолага. Я его, кстати, сейчас очень хорошо понимаю. Я сам в шоке и обалдении. Слова не могу выдавить.

   — Мы сами нашлись, — радостно лыбится Вовка. Я его накажу. Честно. Надеру уши. Вот только немного в себя приду. — Можно я посмотрю сестренку? Можно? Мама Снегурочка. Я знал, что тебя найду. Точно знал сегодня.

   Я наконец отмираю, хватаю этого балбеса за руку, тащу к выходу, не оглядываясь на опупевшую от чудесных новостей бабенку.

   — Простите. Он просто мальчик маленький, — бросаю на ходу в растерянное лицо красавиц. —Ты что творишь? — шиплю, как раскалившийся самовар уже почти реыкщему сыну. — Ты понимаешь, что эта женщина...

   — Наша мама. Она наша. Никому же не нужна больше. Ее не ищут, я слышал. А нам нужна она, и малышка нужна. И она точно такая, как я загадал. Ну давай ее заберем. Места у нас много. Это же лучше, чем ее в дурдом отдадут? И сестренку мою обижать будут. Ну пап. Ты же герой. Ты же сказал, что защитишь всех. Что поможешь им.

   — Вов, она человек. Не котенок, не псинка. И девочка эта... Ты понимаешь, что ты соврал? А если у нее найдутся родственники? Ты как будешь потом ей в глаза смотреть? Мы как будем?

   — Ты герой же, папа. Добрый и настоящий.

   — Герой я, блин, с дырой. Я ей обязательно помогу. Сделаю все, что в моих силах. Найду ее родных, чтобы она и ее дочь были счастливы. Вов, это чужая женщина, чужая девочка. Да приди ты в себя. Мы с тобой только друг у друга есть. А ей не нужны чужие мальчики.

   — А если они не нужны никому? Ты что не видишь, это же она. Я ее загадал. Она Снегурочка. Самая красивая, и настоящая. Папа, ну очнись же, — уже кричит Вовка. Черт, что я натворил? Я снова муфлон.

    Глава 7

   — Ума то хватило ментам не сообщать о пропаже жены?

   Руслан посмотрел на мужчину, развалившегося в его кресле по-хозяйски. Высокий, нескладный, на надменном лице бегают беспокойно глаза. Рус поежился. Этот человек вызывал в нем все время какой-то липкий ужас. Но он очень хорошо умеет решать проблемы. А проблема над головой Ларцева нависла дамокловым мечом. Такая проблема, которая его может уничтожить. — Не сообщил. Мне нужно найти жену, срочно. Пока старый пес не вернулся с гребаных островов.

   — Огласки, значит, боишься, Руслик? — хмыкнул Чип. Погоняло ему дали за то, что он всегда спешит на помощь. За очень хорошие гонорары. Этот человек способен решить почти любую проблему. Почти. Только с того света не может никого достать. Но стоят его услуги баснословно. — Баб срамных в дом Леднева таскать у тебя яиц хватило, а отвечать за косяки... Додик ты, Русик. Ну если уж у тебя как-то получилось в люди выползти, так зубами держись. А ты шлюх в семейное гнездо... Так подгорело что ли? Ну кто ты после этого? И как решать вопросик будешь? Ты же не думаешь, что обкашляешь с обманутой принцессой ситуацию и она поверит в то, что это фотомонтаж? А, по морде вижу, что так и думал. Такой ты предсказуемый. Не выйдет, дочь у Леднева умная, хоть и наивная. Или в ногах будешь валяться и орать, что мол бес попутал?

   — Это не твое дело, — рявкнул Руслан, кинул на столешницу пачку банкнот, напрягся, глядя на абсолютно спокойного Чипа, который даже попытки не сделал взять деньги. — Бери бабки и приступай к работе. Времени мало.

   — Теперь как раз мое, господин Ларцев. Кстати, фантики прибери, и за тоном следи, а то я тебя огорчу до невозможности. Этого мало. И работать работу я буду когда я решу. Понял?

   —Понял. Это стандартная сумма, — поморщился Ларцев.

   — За услугу, да. Но тут еще надо будет доплатить за молчание, — ухмыльнулся решала, медленно поднимаясь с трона. — А то я ляпну не дай бог Лексей Ляксандрычу, что его зять...

   — Сколько?

   — Еще столько же, плюс процент за твою грубость, — хмыкнул Чип и медленно пошел к двери, на ходу подхватив деньги со стола.

   Руслан обрушился в кресло, загибаясь от ярости и чувства бессилия. Черт, теперь Чип не слезет с него живого. Придется решать и эту проблему, пусть только сначала найдет эту дуру Томку. В поисках пропавших решале равных нет.

   Руслан вздрогнул от резкой трели телефонна, заскакавшего по полированной красной столешнице. Глянул на дисплей. Незнакомый номер, код другого государства. Сердце провалилось в желудок, к горлу подскочила липкая тошнота. Не ответить нельзя, тесть не любит когда его игнорируют. Томки нет, а он сейчас потребует ее к телефону. Черт бы подрал этого старого козла. Три дня же еще не прошло. Неужели что-то почувствовал своим звериным нутром?

   Руслан взял в руку мобильник, как бомбу замедленного действия. Нажал на кнопку ответа...

   Тамара Леднева (Ларцева)

   —Доктор, этот мужчина. Мне кажется, что я его знаю, — просипела я, перекладывая мою малышку в кроватку. Еще раз глянула в спящее личико девочки. Нет, я так и не вспомнила, как рожала ее, и не перестала бояться неопределенности. Но... Она прекрасна и восхитительна, пахнет молоком и солнцем. Пальчики эти крошечные, смешной пушок волос и глаза. Ярко-синие, как... У того мужика, что выскочил из палаты минуту назад, черт бы его подрал.

   — Вам кажется, или вы вспомнили? — прищурился врач, глядя на то, как я поправляю одеяльце в пластиковой кроватке. — Это очень важно.

   — Мне кажется, — шепчу я. В голове возникают неясные кадры. Словно кто-то поставил мою жизнь на ускоренную перемотку, на очень большую скорость. И этот бородач выплывает из мрака с завидным постоянством. Лицо его испуганное мерцает в памяти вспышками. Только его. — И мальчик... Он меня назвал мамой.

   — Он просто ребенок. Вам нужно отдохнуть. Я скажу медсестре. Чтобы малышку забрала в детское отделение. Поспите, нужно восстанавливаться.

   — Но я же не могла забыть сына? — истерика в моем голосе вибрирует, я на грани сумасшествия. — Или могла?

   Черт, конечно могла. Я дочь то забыла, которую родила полтора дня назад. Себя не помню. И мальчик этот...

   — Мне кажется, что этот мальчик... Я ему нужна? И он так на меня смотрел. Наверное он все таки мой? Да, точно мой, по ощущениям и по тому, как у меня ноет в груди. У меня есть сын и муж. Только я никак не могу вспомнить. Но почему же я не чувствую ничего? И почему они ушли? Они придут опять? Помогут мне? Помогут вспомнить.

   — Они обязательно помогут. Мальчик... Это просто замещенные воспоминания. Я распоряжусь, чтобы вам сделали успокоительный укол, — врач улыбается, но как-то нервно и натянуто. Я не хочу спать. Я хочу просто знать...

   Голова раскалывается. Малышку у меня забирают и я валюсь в кровать, неудобную и ужасно узкую. Мне кажется, что я уже никогда не смогу уснуть и выспаться. Укол, который делает мне медсестра совсем не успокаивает. Я взбудоражена до предела. На стену лезть готова от того, что в голове моей пустота. “В голове моей опилки, да. Да, да” — всплывает в моей дырявой памяти странная фраза. Такое ощущение, что это не крошка моя появилась на свет недавно, а я.

   Закрываю глаза. Тишина в палате звенящая, мешает сосредоточиться. Я уже привыкла, что рядом постоянно пищит или кричит моя дочь, и теперь тишина меня раздражает.

    “Сними с меня трусы”— ору я. Бородатый расстегивает брючный ремень, стягивает с себя... Оооо.

   — У меня есть муж и сын, которым я нужна. И я их не помню. Господи, за что? — тихо шепчу я, проваливаясь в полубред, который назвать сном нельзя. Но я вижу сон. И он такой реальный.

   “Шелковый белый халат. Водопад черных, как вороново крыло, волос. Мужские руки на бедрах женщины, пальцы длинные”

   Подскакиваю на неудобном ложе. Сердце в груди колотится, отдается болью. Руки. Мне срочно нужно рассмотреть руки бородача. Жизненно необходимо.

   Глава 8

   Тимофей Морозов

   — Я думал мы с тобой на “Мстителей” сходим, — ухмыляюсь я, глядя на очень серьезного, собранного и насупленного Вовку, явно, что-то обдумывающего в своей лопоухой голове. — Ты ведь помнишь — целый день вместе? Я уже придумал, чем мы вечером займемся. Помнишь головоломку, которую ты хотел? Ну ту, дорогущую.

   — Зачем смотреть на дурацких выдуманных супергероев, если у меня есть свой? — дергает плечиком сын, и я вижу в его глазенках надежду и веру в меня слепую и детскую. — Ты обещал помочь маме Снегурочке. Это я тебе скажу головоломка будет покруче.

   — Для этого мне нужно в офис, — вздыхаю я. — А я тебе обещал...

   — Ты просто забыл, что у меня сегодня бассейн, я даже рюкзачок прихватил плавательный, — улыбается Вовик. Он терпеть не может ходить на плаванье. И обычно мне приходится его тащить на тренировку чуть ли не силой. И я бы давно сдался и позволил сыну бросить ненавистное занятие, но... Плаванье ему прописал ортопед, чтобы не дать развиться уже начавшемуся сколиозу. Поэтому я честно заставляю мальчишку плавать и вот только сегодня решил порадовать сына и разрешить ему прогулять. — Сам же говорил, что надо быть ответственным и... И офис там рядом твой. Вот.

   — Но ты ведь понимаешь, что если я найду родственников Снегурочки, то...

   — Ты ведь сам мне всегда говоришь, что надо быть честным, — вздыхает мой не по годам умный сын. — Но я думаю, что мы ее не отдадим, и малышку не отдадим. Потому что они не нужны никому, раз их не ищут. И еще, надо им покушать приготовить. Я читал, что женщины, у которых ребенок родился должны хорошо кушать. Пап, ну пап, ну мы же сготовим им еду и отвезем? Ну скажи же.

   — И что ты собрался готовить? — да, женщине нужно поесть. Судя по ароматам, витавшим в больнице, кормят там из рук вон плохо, зато наверняка правильно и сбалансировано.

   — Надо будет заехать в магазин, купим мяса и овощей. Я придумал, мы сварим супчик с крокодилками, — фонтанирует слишком уж яростными идеями Вовасик. Я верчу руль и думаю о том, что его мечты не сбудутся, и это снова станет для него травмой. И мне очень хочется укрыть сына от всех разочарований, но я совершенно не знаю, как это сделать.

   — Фрикадельками, — бездумно поправляю я ребенка, перечисляющего ингредиенты супа, которые нам нужно приобрести.

   — “Крокодилки”интереснее. Тетя Глаша говорит, что они еще и вкуснее, вот. Можно же им суп, па? И еще сварим пюрешку и курочку сделаем. Я читал, что это можно мамам.

   — Интереснее и вкуснее. Тут ты прав. Ну хорошо. Мы сделаем все, что ты пожелаешь. Только пообещай мне, что ты не будешь переживать, если Снегурочку у нас заберут. Вов, я понимаю... Я знаю, что ты очень сильно хочешь нормальности. Но я...

   — Обещаю, пап, — тихо всхлипывает мой мальчик.

   Я провожаю сына до дверей раздевалки, здороваюсь с его тренером. Все на автомате. Иду к машине, пишу на ходу сообщение доктору Пилюлькину, втянувшему меня в безвылазную и беспросветную проблему. Вовка мечтает, а это самое страшное в данной ситуации. Он просто мальчик. Которому нужна мама и сказка выдуманная. А так не бывает. Не дарит добрый волшебник людей, которые нас любят.

   Фотографию дамочки получаю почти сразу. Всматриваюсь в экран телефона, понимаю, что глаз отвести не могу от серьезной красавицы, ледяной и напуганной. И ей то это за что? Тоже не понятно.

   Офисное здание живет своей жизнью. Тут нет праздников и выходных, хотя настроение волшебства чувствуется в нехитрых украшениях, развешанных по стенам и потолку коридоров и веночках трогательных на дверях. Но все это наносное счастье все равно отдает казенщиной. Вывешено просто для того, чтобы отметить очередной галочкой выполненную работу.

   Я взлетаю на лифте на пятнадцатый этаж. Туда где находится мое рабочее место. Я точно знаю, что сейчас снова нарвусь на Степу, который днюет и ночует на работе. Мы дружим со школы, фирму эту создали вместе. Просто в какой-то момент мне стало понятно, что если мы продолжим быть начальниками с Семеном одновременно, то нашей дружбе придет закономерный конец. Ох, как орала Ленка, когда узнала, что я отказался от доли в бизнесе. Может тогда и трещину дал наш брак, черт его знает.

   — Деда Мороза вызывали? — рявкаю я, врываясь в тихий мирок спящего царства компьютеров и Семы, пялящегося в монитор. Он один сегодня, странно. Обычно тут гудит улей растревоженный. И Степан мечется между программерами и орет дурниной. Но в этом году... — Ты все таки дал людям выходные на праздники?

   — Дал, потому что наш Дед Мороз офонарел в край. Ты понимаешь, что сорвал нам сделку миллионную? И еще явился сюда со все наглостью. Убить что ли тебя, и вон под комп прикопать? — басит друг, даже не повернув в мою сторону своей плешивой башки. Да сорвал я сделку, потому что вот нутром почувствовал, Что она была стремная. Только вот Степу убедить в этом не смог. Ну не прислушивается он никогда к моим предчувствиям.

   — Ну прости, брат, — направляюсь к своему рабочему месту, готовясь к долгой и нудной работе. Программу распознавания лиц нахожу быстро. Загружаю фото. Теперь только ждать.

   — Тим, прощать то не за что, — хмыкает за моей спиной Степа. — Ты прав оказался. Наши конкуренты так влетели с этими заказчиками. Там схема была такая мутная. Мошенническая. Они потребовали программу, в которую попытались сами вшить свои коды. Короче...

   — Я нас всех спас, как обычно, — дергаю плечом, уставившись в экран монитора, на котором мерцает фотография ледяной Снегурочки. — А теперь дай мне поработать.

   — Ты что делаешь? — интересуется мой дружок, заглядывая мне через спину в мой же экран. Я терпеть этого не могу, и он это знает прекрасно.

   — Пытаюсь найти информацию по этой женщине, — говорю нехотя. Но так же понимаю, что если у меня не выйдет, то помочь мне сможет только этот очкастый ботан, чтоб его. Но, без его дружбы, я бы , наверное, уже взвыл и слетел с катушек. — Она просто фантом.

   — Влюбился что ли? — вот паразит. Несет чушь с таким видом, словно оракул, блин. Дельфийский. — Ща, погоди, очки надену. Не вижу, что там за краля.

   На экране мелькают лица калейдоскопом. Девка словно заколдованная. Ее фото не дает никаких совпадений. Призрак. А может и вправду волшебная Снегурочка? Степан копошится где-то в недрах помещения. Снова очки потерял, наверное. И они, наверняка у него на лбу сейчас. Ну ничего, пусть поищет.

   — Ничего себе, — я вздрагиваю, как от выстрела. Как этот чертяка так подобрался ко мне бесшумно? Или я просто так увлекся? — Это же...

   — Ты что, ее знаешь? Степ...

   — Так это Леднева, ну того самого, дочка. Ну олигарха, которому мы три года назад на банк делали безопаску. Ты что не помнишь? Серьезный дядька. Странно, что поисковик не выдал ничего. Просто у тебя фотка фуфло. Ща, погоди.

   Пальцы Степана летают над клавиатурой. Через минуту на меня смотрит с экрана Снегурочка. Это она и не она. Шикарная баба, породистая и надменная. И какой-то хмырь рядом с ней, лощеный, будто с картинки. Она в мехах и туманах. Он... Он ее муж, так написано под фото. И зовут Снегурочку Тамара, имя царское.

   — Так, погоди, тут новость какая-то, сеголдняшняя. Ни х... чего себе, — хмурится Степан. — Пипяо, брат. Тимофей, ты куда снова влип? Где ты фото взял, оно же свежее? Твою мать, Тимка. Как так получается то?

   Я читаю новость, и мне кажется, что буквы пляшут у меня перед глазами, превращаясь в глумящихся чертей. Это что же... Но ведь такое просто невозможно.

   Глава 9

   — Господин Ларцев, вы меня слышите? — мужской голос с каким-то смешными непонятным акцентом, заставил Руслана напрячься. Он еще не до конца осознал услышанное. А Бог то, видно, на свете есть все таки. Ну, или... Не важно кто, Бог ли, провидение, да хоть сам Дьявол, главное, что его проблема решилась сама собой. Но он все еще не мог поверить в такую чертову удачу.

   — Если это дурная шутка, я тебя достану из-под земли и натяну на мачту тестевой яхты. Андестенд? — прорычал он, и замер, затаив дыхание.

   — Береговая охрана сегодня в три пятнадцать утра обнаружила судно, принадлежащее господину Ледневу. Погодные условия не позволили сразу приступить к осмотру яхты, которая по предварительным заключениям экспертов напоролась ночью на рифы. У вашего тестя был вполне грамотный и опытный капитан. Не могу объяснить причины, ко которым его занесло в это гнилое место. Может в навигации произошел сбой, или штормом судно выкинуло в опасные воды.

   — Живы? — Руслан замер. Сжал кулаки на удачу, весь обратился в слух.

   — Я еще раз повторяю, погодные условия...

   — Я задал вопрос, — прорычал Ларцев.

   — На судне найдены тела трех членов экипажа. Все остальные путешествующие числятся пропавшими без вести, — бесстрастно сообщил незнакомец. — Я бы хотел уточнить. Кто, кроме вашего тестя из ваших родных был на яхте? Команду судна мы уже всю выяснили. А вот по количеству пассажиров информации у нас нет.

   — Тесть, его жена. Лидия Петровна Леднева, — сердце в груди Руслана работало сейчас с пробуксовкой. Если Ледневы погибли, это значит... Значит. Что наследницей всего состояния олигарха станут Томка и еще не родившийся младенец. Больше чета Ледневых не нажила детей, и над своей дочерью тряслись, как над писаной торбой. Дочь и внучка. А следующий в очереди на громадные капиталы ... О черт. — И их дочь, моя жена. Тамара Алексеевна Ларцева, тоже была там, — прохрипел Руслан, явно сойдя с ума в одночасье. — Ей рожать нужно было через два месяца. Вот тесть и приказал ей ехать с ними, отдохнуть перед... О. Боже. Боже мой. Они летели частным рейсом, я так переволновался. Простите. Простите. Думал, теперь то им не угрожает ничего, — голос Руслана дрогнул, не театрально, и не от скорби по, скорее всего, погибшим людям. Он просто вдруг осознал, что теперь он будет сам богом. Нужно то всего лишь...

   — Соболезную — прокаркал гонец, принесший совсем не дурные вести. — Вам нужно будет приехать уладить формальности. Мы постараемся найти ваших родных, но шансов очень мало. Простите.

   Руслан молча сбросил звонок, поднялся на ноги и сделал несколько танцевальных па. Прошел к бару, плеснул в стакан дорогого пойла. С удовольствием проглотил его.

   — Чип. Нужно встретиться. Срочно. У меня к тебе предложение, от которого отказаться сможет только полный идиот. Нет, пупсеночек. Теперь я буду назначать место и время встречи, — хмыкнул он в телефонную трубку.

   Осталось совсем немного — устранить маленькое препятствие на пути к огромным деньгам. Только где его найти?

   Тамара Ларцева (Леднева)

   — Это мы с папой суп варили, с крокодилками. Скажи крокодилки смешнее простых фрикаделек? — улыбается мальчик, глядя на меня сияющими глазенками. Он хотел меня покормить сам с ложечки, смешной. Из него вырастет прекрасный заботливый мужчина, если, конечно его не сломает жизнь. И мне очень хочется укрыть его, этого трогательного, похожего на маленького гномика, Вовку, от всех неприятностей. Странное чувство, огнем разливающееся в груди. А суп шикарный. После больничной еды я с трудом сдерживаюсь, чтобы ложку не проглотить, и алчно поглядываю на контейнер со вторым. — Папа к доктору пошел, вот, а я решил, что ты очень голодная. А тебе надо кормить Настеньку, чтобы она росла здоровой.

   — Настеньку? — я вздрагиваю. У моей дочери уже есть имя? Мы, наверняка, придумали его на семейном совете. Или как там это называется, а я забыла. Но имя мне нравится. Оно сказочное и теплое. — Настенька. Анастасия. Принцесса Анастасия. Царское имя, — шепчу я, пытаясь понять, что я чувствую. Мне хорошо и спокойно? Сейчас да вот уж странность.

   — Это, ну это я придумал, — стыдливо отводит глаза Вовка. Господи, он такой маленький и красивый, и эти его ямки на щечках, и вихор в голове цветной, поцелованный ангелом. — Мы с папой сказку смотрели про Морозко... Ну и... Она же родилась зимой и Настенька ей подходит. У нее смотри глазки какие огромные. А папа наш Морозко, да. И фамилия у нас Морозовы. Он добрый очень, но сейчас ему страшно, понимаешь? Хоть он, конечно и супергерой, бояться же не стыдно? Он мне говорил так, — Вовка подходит к кроватке в которой сладко спит мое продолжение. И меня от чего-то пугает, что мальчик, которого я совсем не знаю, обидит мою крошку. Но Вовка лишь тихонько смотрит на маленькую девочку, улыбается. Не сводит глаз. Так может смотреть только... Родной и любящий. Боже, что же я за мать такая, если детей не помню своих. — А я сегодня плавать ходил. Я стану знаешь каким сильным, и никогда не дам никому вас с сестренкой обидеть. И папа не даст. Веришь?

   — Верю, — говорю я честно. Правда честно и искренне, я точно это знаю. — Просто не помню. Понимаешь? Ни тебя. Ни папу. Это не правильно, но...

   — Так и должно быть, — дергает плечиком мальчик, забирая у меня опустевший тормозок. Деловитый и серьезный, и я с трудом сдерживаю смех, глядя на моего... Сына? Смотрю как он к раковине подходит. Споласкивает контейнер и ложку, заворачивает все в салфетку. — Тут котлеты с пюрешкой. Фарш правда мы купили. Но хороший. Папа выбирал. Он умеет. И в сумке там памперсы для Настеньки, и пеленочки с мишками, это я уже решил, что ей понравятся. И это... Мама Снегурочка, папа очень хороший...

   — А почему ты меня зовешь не просто мамой, а мамой Снегурочкой? — приподнимаю я бровь. Напрягаюсь. Малышка начинает просыпаться, сейчас потребует грудь. А кормить ее при мальчике...

   — Потому что... — дверь распахивается и не дает Вовке сказать мне, почему же он так странно ко мне обращается. На пороге огромный бородатый Морозко. Ну да, он и похож на лесного сказочного великана. Моя доченька кряхтит и вот-вот заревет.

   — Вова, выйди, пожалуйста. Нам надо поговорить с ...

   — Ааааааа, — недовольно рыдает Настенька. Ей и вправду очень идет имя, данное ушастым и трогательным Вовкой.

   — Папа, сестренка хочет есть. Потом поговоришь. Пойдем, тянет за руку отца мальчик. Я жадно вглядываюсь в мужские пальцы и выдыхаю с облегчением. Не знаю почему. Но я действительно, чувствую успокоение. Эти сильные руки не из моего сна. Не из моего. — Идем уже. Пап. Настя голодная.

   — Настя? — на меня смотрят синие глаза, похожие на два осколка неба. В них плещется что-то пугающее и болезненное. И я страшно не хочу, чтобы великан исчез за дверью, но и разговаривать с ним не хочу, потому что предчувствую что-то... — Хорошо, корми малышку. Конечно, ей надо набираться сил. И тебе надо, — как-то по-мальчишески стыдливо улыбается бородач, глаза отводит, когда я беру на руки нашу дочь и достаю грудь. Надо же, что он там не видел? Если у нас дочь, значит... Я краснею от того, что не помню. Смешно. А у нас точно дочь, потому что глаза у нее такие же, как у Морозко Морозова. Ну. Мне так кажется.

   — Я не помню твоего имени, — говорю ему в спину. Он, кажется, бегством спасается? Широкая у него спина, и всклокоченная шевелюра. — Спасибо за еду и подарки.

   — Тимофей, — не повернув головы отвечает мужчина. Анастасия Тимофеевна Морозова. А что, неплохо.

   Глава 10

   — Вов, подожди меня тут. Я сейчас быстро переговорю с мужем Снегурочки и поедем домой. Пирог испечем с чувством, что выполнили и сделали все, что могли.

   Они замерли перед дверями дорогого ресторана, и оба не решались сделать самый неправильный или правильный шаг в жизни забывчивой Снегурочки.

   — Пап, не надо. И пирог я не хочу. Ничего не хочу. Ну он же ее не ищет. А нам она нужна. Очень нужна, — Вовка всхлипнул, заглянул в решительные глаза отца. Ему, конечно было ясно, что Снегурочка чужая, что когда-нибудь она вспомнит кем была и все равно уйдет. Но душа ребенка разрывалась от острого желания и надежды, что даже если Снегурочка все вспомнит, любить их с папой она может и не перестанет. — Она же ведь даже узнала нас. И меня тоже. И поцеловала в лобик. И сказала, что обязательно меня вспомнит. Меня, пап.

   — Врач сказал, что это замещенные воспоминания, Вов. Они ненастоящие. И надеяться на то, что она нас не возненавидит, когда узнает, что мы ее обманывали, просто глупо. Нельзя лишать малышку и ее маму семьи, только потому что этого так хочется тебе. Ты ведь мужик, сын. А мужик должен чувствовать ответственность.

   — А ее муж какой? — спросил Вовка, рассматривая редких посетителей заведения через кристально чистое стекло. Он сразу выхватил взглядом столик, за которым обедали двое мужчин. И они оба мальчику не понравились. Показались злыми и ненастоящими.

   — Вон он сидит.

   — Хмырь какой-то. Он ведь ее не любит, — вздохнул упрямо мальчик.

   — Он имеет право знать, что его жена и дочь живы, — пап потрепал сына по помпону на шапке и пошел к тяжелым дверям, в которых застыл надменный и раздутый как индюк швейцар. Вовка еще раз глянул на злющего дядьку, и медленно двинулся за отцом.

   — Куда? — мальчик вздрогнул, когда услышал грубый окрик. Сжался. С его папой никто и никогда так не разговаривал, и Вовке было странно слушать грубость от мужика в ливрее, похожего на мультяшного моржа.

   — Мне нужно поговорить с вашим посетителем. Господином Ларцевым, — спокойно ответил папа.

   — Вам назначено?

   — Секретарша в офисе сказала, что я могу его тут найти.

   — Не пущу. Человек обедает, а тут ты мешать ему будешь... Да и одежда у тебя не для этого места. Шел бы ты, мужик.

   В это время дверь распахнулась, выпуская на улицу очень красивую тетю. Швейцар занятый спором с папой не заметил, как маленький мальчик проскользнул внутрь.

   Вовка стащил с головы шапочку, бросил ее на пол, подпихнул ногой в сторону стола, за которым обедал муж его Снегурочки. Тихо двинулся в сторону стола, типа подобрать упавший головной убор, если что. .

   — Ты больной ублюдок, — мужчина, похожий на Нушрока из сказки ухмыльнулся и откинулся на спинку мягкого стула. На мальчика он не обратил ни малейшего внимания. — Но очень сообразительный больной ублюдок. Быстро сориентировался. И что ты думаешь делать дальше?

   — Поиски уже прекращены. Формально, все погибли. Чип, ты должен был найти эту дуру, времени было достаточно, — нервно дернул щекой противный дядька. Ну не может он быть мужем его мамы Снегурочки. Он же мерзкий. Вовка сразу это понял, определил с первого взгляда. И кого этот упырь назвал дурой? Мальчик сжал кулачки...

   — Так вводных мало было. Я подруг ее прошерстил, больницы, морги проверил. Такси в тот день ни одно не подбирало в вашем районе беременных баб. В полиции по своим каналам навел справки. Тамара словно испарилась. Вчера на окраине города нашли тело беременной женщины. Изуродованное, опознать невозможно. Но тому трупу не меньше недели. Да, и в один из роддомов поступила женщина потерявшая память. Она родила девочку недоношенную. Но там, вроде нашлись родственники.

   — Проверь чертову безумицу, перетряхни гребаный город. Тома не иголка в стоге сена.

   — И что дальше. Руслик? Ты ведь уже ее похоронил? Прикинь, как шикарно будет если твоя женушка вернется и даст тебе под зад мешалкой. А она вернется, когда узнает, что ее родители и она сама, как оказалось, поют на небесах хоралы.

   — Проси что хочешь, за устранение проблемы.

   — Треть бизнеса, дорогой комапаньон. Поверь, это совсем немного за помощь в получении такой горы бабла. Можешь отказаться, конечно, но тогда я просто найду Тому. Поверь. Найду. Она поделится за то, чтобы избавиться от тебя. И еще, я по-мокрому не работаю. Тем более младенец, ну его. И так грехов ни смыть ни отмолить. Бабу найду, а дальше сам.

   — Ты что? Ты мне предлагаешь? — Вовка забыл как дышать. Ему стало очень страшно. Он аж губешку закусил, чтобы не разрыдаться от ужаса. Сковавшего маленькое сердечко. Они... Она мне нужна этому страшному дядьке, его Снегурочка и крошечка Настенька. И они почти их нашли. Надо папу остановить срочно и все ему рассказать. Он сильный и умный, и он обязательно знает, что нужно делать.

   — А что? Она же и так пропала без вести, или погибла. Так что, нет тела, нет дела, Руслик. И еще, мы с тобой предварительный договор подпишем, а то вдруг ты про свои обязательства забудешь через полгода.

   Вовка сорвался с места, бросился к выходу из ресторана, как раз в тот самый момент, когда в дверь вошел его отец.

   — Папа, послушай. Пожалуйста, — тихо, шепотом, прокричал Вовка, и наконец дал волю слезам.

   Тимофей Морозов

   — Этот, Коршун, его Чип зовут. Он сейчас поедет к маме Снегурочке. Папа, он ее найдет и... — Вовка находится на грани истерики, и я не знаю, как реагировать на его рассказ. Это же просто какой-то бред. Но и придумать мой сын такого триллера сам не мог. Он просто мальчик. И мальчик честный и правдивый. Если все правда, что он рассказывает, то у нас крайне мало времени.

   — Ты точно не фантазируешь? — еще раз спросил я, доставая из кармана телефон. Чертов швейцар меня впустил только для того, чтобы я забрал сына, невесть как просочившегося в ресторан. И я, честно говоря, до одури хотел отругать этого мелкого шалопая за самовольство и все же поговорить с мужем Тамары Ларцевой, которую, как я думал, по ошибке, объявили погибшей. Теперь, видимо, мне придется его хвалить за храбрость и находчивость. Мужик растет. — Вова, это ведь очень серьезно все. То в чем ты обвиняешь этих людей.

   — Они уже уходят и сейчас... Папа, я тебе клянусь, ты слышишь? Я клянусь, — ужи кричит в отчаянии, почти в голос мой сын, и я верю ему. Но как же возможно такое? Это же не укладывается все в голове. — Они их убьют, па. Тот дядька так сказал, что почему-то мама уже умерла и теперь можно. Пап...

   Дверь распахивается. И я не успеваю среагировать, и оттащить сына в сторону. Он стоит, открыв рот прямо перед Русланом Ларцевым, на лице которого я вижу злость и брезгливость.

   — Что встал? — рычит он, глядя на меня налитыми кровью глазами. Его спутник наоборот расслаблен и, кажется, доволен. — Сопляка убери своего с дороги. Какого черта эти нищеброды тут трутся? — переводит он полный ярости взгляд на побледневшего швейцара. Муж Тамары в ярости, и если Вовка все мне рассказал правильно, он злится из-за сделки с крючконосым дьяволом.

   — Простите, мы уже уходим, — хмыкнул я, подхватив сына на руки. Почти бегом бросился к машине, на ходу набирая номер врача из роддома. Он ответил не сразу. Голос заспанный и тягучий, я вырвал мужика из объятий Морфея, похоже. Рассказываю ему то, что услышал от Вовки, и понимаю, что все это как бред звучит. История в духе дурацких голливудских фильмов. Он не поверит конечно же. Я бы сам не поверил на его месте.

   — Я тебя понял. Буду в клинике через десять минут. Отдам распоряжения о выписке вашей Снегурочки. Тимофей, ты меня подведешь под статью, если все неправильно сделаешь. Привози копию свидетельства о браке, паспорт свой и...

   — У нас очень мало времени, — хриплю я. В голове гудит турбина, виски сжимает болью, душу страхом морозит. — Слышь, доктор...

   — Меня Семеном зовут, — хмыкает трубка уже бодрым голосом. — Давай, подгребай прямо сейчас. Я тут живу в пяти минутах от роддома. Успею, думаю. И еще, если все что ты мне прогнал фуфло, учти я сам тебя сдам полиции, за похищение женщины, подлог и обман. Андестенд?

   — Спасибо тебе, Сема, — выруливаю на дорогу, педаль газа в пол. Я дурак. Я наживаю нам с сыном проблем. Но от чего-то мне кажется очень важным, жизненно необходимым успеть.

   Влетаю во двор роддома и едва сдерживаю вопль ярости. Прямо возле центрального входа стоит огромный джип, отсвечивающий хромированными боками. Тот же, что был у ресторана. Они доехали быстрее на этом агрессивном автомобиле, наверняка с мигалкой.

   — Папа, мы опоздать не можем, ты слышишь? — скулит на заднем сиденьи Вовка.

   Не можем. Но похоже...

   Глава 11

   — Впервые вижу, — Семен мазнул взглядом по фото, с которого на него смотрела его пациентка. Только на снимке она была другой, холодной, надменной и, судя по всему, очень себя любящей женщиной. Ухоженной и холеной. — Это все?

   — Вы уверены, доктор? — приподнял бровь посетитель. Скользкий тип с хищным лицом и слишком плавными движениями. Явно выточенными за годы тренировок. — Это важно, понимаете?

   — Прекрасно понимаю, но ничем не могу вам помочь, — врач откинулся на спинку дешевого кресла и поборол желание закурить. Решил же бросить, сердечко уже начинает пошаливать, да и о вечном пока задумываться ему не хотелось.

   — А женщина, которая потеряла память? Это не она? Присмотритесь?

   — Я уже вам все сказал, господин...

   — Меня зовут Игорь Леонидович, — ухмыльнулся крючконосый, и Семену показалось, что ему в лоб уперлось ледяное ружейное дуло, так посмотрел на него гость. — Я бы хотел увидеться с неизвестной. Вы же мне организуете встречу с дамой? А я помогу ей финансово, в случае если ее не узнаю.

   — И рад бы, дорогой Игорь Леонидович, но девушку забрали родственники. Понимаете, роды - сильнейший стресс для организма. Некоторые женщины после сего действа впадают в депрессию, а некоторые... Потеря памяти была кратковременной. Малышка родилась здоровой. И я не счел нужным удерживать женщину дольше положенных дней в стационаре. К сожалению, это единственная информация, которую я могу... — врач не успел договорить, в кабинет просочилась медсестра Лиза, как всегда, без стука и не заботясь о глупых условностях. Черт. Давно надо было с ней порвать отношения. Но Семен привык к любовнице, и она была ему удобной.

   — Семен Дмитриевич, я подготовила выписные документы на... — она смешалась, увидев, что Семен не один, с любопытством глянула на посетителя. Взгляд ее остановился на лежащем на столе снимке. — Так это же...

   — Лиза я занят. Документы оставь и свободна, — слишком резко рявкнул Семен. Лиза смешалась и попятилась к двери.

   — Вы узнали женщину? — остановил ее Чип властным окриком.

   — Что? — пискнула Лиза.

   — Вы сказали “Так это же...”

   — А, ну да, я хотела сказать, что это же ужас какой-то. Вас кто пустил сюда без бахил? Вы понимаете, что это родильное отделение? Стерильность. — насупилась Лиза. Все таки она умная баба, сориентировалась молниеносно. В гневе она прекрасна. Жениться что ли на ней? — подумал Семен.

   — Я уже ухожу, — улыбнулся мужчина, поднимаясь с уродливого стула. — Только, доктор, будьте так любезны, я бы хотел получить адрес вашей роженицы. Ну так, на всякий случай проверить, мало ли. Вы понимаете, кто это? Дочь одного из богатейших людей страны. И ее разыскивает муж. Ваша помощь будет неоценимой и хорошо вознаграждённой.

   На стол перед Семеном упала пачка крупных купюр. Доктор растянул губы в улыбке и посмотрел прямо в глаза, пытающегося его купить, человека.

   — Я не нуждаюсь, уважаемый. Зарплаты у нас нынче хорошие. Деньги заберите, я вам не помог. А адрес... Простите. Но эту информацию мы не даем. Всего доброго. Больше не могу вам уделить внимания. В родзале женщина. Дети не ждут, чтобы родиться.

   — Ты ведь понимаешь, лепила, что если меня обманул, я тоже не сатану ждать, чтобы тебя убить?

   — До свидания, — Семен резко поднялся со своего места, давая понять, что аудиенция закончена, и пошел к двери. Его трясло. Мысли о ыечном все таки стали реальностью. Черт, и сигареты он все выкинул. Но показывать страх этому зверю он посчитал позорным. Теперь он точно был уверен, что все сделал правильно. Главное сейчас безопасно вывезти из клиники женщину и малышку. То, что за выходами из здания будут следить неустанно, он даже не сомневался. Семен набрал номер Тимофея и пошел по коридору в сторону подземного гаража.

   - Не суйся сюда. Я сам вывезу посылку. Тим, бога ради, уезжайте, пожалей сына. Не хватало еще, чтобы вас увидел этот бандит. Ждите...

   Тамара Ларцева (Леднева)

   — Что за спешка, я не понимаю, — выдохнула я, глядя на суетящуюся вокруг Настеньки, миловидную медсестру. — У меня кормление скоро. Послушайте.

   — Ничего, дома покормите уже, — натянуто улыбнулась женщина, завязывая под подбородком моей доченьки тесемки от смешной розовой шапочки. Дурацкая шапка. Где она ее только откопала? И одеяльце казенное, хоть и в белом пододеяльнике, казалось мне сейчас от чего-то каким-то сиротским что ли. Не так я представляла праздничное воссоединение семьи. — Доктор распорядился. Как королева поедете. На нашей “буханке”.

   — Не понимаю. Мой муж что, не приедет на выписку? Что происходит, вообще? Так. Мне нужно к вашему доктору. Срочно.

   — Нет. Не нужно выходить в коридор. Просто... Карантин у нас с сегодняшнего утра. По дифтерии. Точно. Поэтому срочность такая. Мы всех, кого уже можно, развозим по домам. И мужу нельзя заходить в здание. Да. Карантин. Болезнь очень опасная для младенцев. Ничего, фотки потом наделаете. Нарядите принцесску как вам понравится. Главное, чтобы здоровенькая была, а праздник можно в любое время организовать. А муж ваш ждет уже, и сынок. Ой, они такие у вас замечательные.

   Я чувствую, как странные тиски, сжимающие мою душу расслабляются. Врач то точно знает, что правильно. А я, глупая, напряглась, стала искать какой-то тайный смысл в его действиях.

   — Ну и славно. Я тут вам одежду принесла. Она чистая. Просто у вас то кроме шубки и тапочек нет тут ничего, — сунула мне в руки пакет медсестра.

   — Спасибо, улыбнулась я натужно, чувствуя брезгливость. Одежда и вправду чистая, добротная. Но... Очень дешевая. Я такую никогда не носила, как мне кажется. Интересно, откуда такие амбиции? Судя по всему, что я видела, наша с Тимофеем семья среднего достатка. И Вовка был одет в хорошие вещи, но они были средней ценовой категории.

   Шубку я вынимаю из пакета в последнюю очередь. Она пахнет тонкими духами, мех шикарный. Я зарываюсь в него пальцами, но не чувствую ничего. Даже удовольствия. Интересно, откуда у меня такая дорогущая доха? Наверное муж подарил на какую нибудь годовщину, может копил на нее, я наверняка была в восторге. Я ни черта не помню. И мне от этого стыдно и почти физически, больно.

   — Ой, ну красивая вы. А теперь, пойдемте. Машина в гараже. Доктор уже отдал распоряжение. И муж вас заждался. Звонил доктору сто раз.

   Я прижимаю к груди, раздувшейся от молока, странно молчащую, Настеньку, сейчас похожую на окуклившуюся бабочку. Только крошечный носик кнопка торчит из странного кокона, да губешки бантики. Она звука не издает, наверное чувствует торжественность момента. Она едет домой. Домой? А какой он этот дом? И как он нас примет? Мне становится до ужаса страшно. До дрожи. Я почти бегу за медсестрой, которая как-то странно по сторонам оглядывается как воришка. Хотя, это наверняка снова моя паранойя.

   — Все будет хорошо, — улыбаюсь я спящей доченьке. Хотя в большей степени говорю это, чтобы успокоить себя. — Мы скоро будем дома, и все вспомним. Я тебе обещаю. И папу вспомним, и Вовку. И будем счастливыми, ты слышишь?

   Глава 12

   Тимофей Морозов

   Меня уже потряхивать начинает от нервов, когда наконец в чертов двор колодец въезжает, натужно гудя мотором, УАЗ “буханка” с красным крестом на боку. Вовка молчит все это время. Напряжен, аж кончик носа у него побелел. Я смотрю на сына и думаю, что то, что я делаю, неправильно. И что я подвергаю опасности наши с ним жизни. Моя то, черт бы с ней. Я бы даже париться не стал. Но он такой маленький и уязвимый. И я его отец, который должен бы его оберегать и спасать, а не лезть в авантюры, способные разрушить наши с ним жизни.

   — Папа, мы их спасем. Обязательно должны, слышишь? — голосок Вовки отдается эхом от кирпичных стен. Будто он мысли мои читает. Он сильнее и умнее меня, и, наверняка храбрее. Смешно. — Они же наши, понимаешь? И Настенька наша. Ты ей родиться помог. Значит ты за нее отвечаешь. Ты сам меня так учил. Помнишь?

   Помню. Все я помню. Все постулаты, которые я закладываю в голову сыну. И вроде я правильным вещам его учу. Но... Правильно ли это все правильное? Насколько проще ему было бы жить, без вот этих всех умных сказок про ответственность?

   — Они чужие, Вов. Но ты прав, мы должны защищать тех, кто слабее, — подхватываю сына за руку и иду к машине.

   Я все делаю правильно. И сомневаться то уже поздно. Дело сделано, каша заварена. Подгоревшая такая каша воняющая жареным и горелым. Горькая и ядовитая.

   — Привет? — Снегурочка улыбается. И в ее зеленоватых уставших глазах, я вижу искорки радости. Странная. Ощущение, что мы и вправду семья и знакомы сто миллионов лет. И варежки эти... Она и вправду похожа на Снегурочку, замерзшую в своей памяти, как снежинка в кусочке льда. — Возьмешь Настюшку? Тимофей, ну что ты? Ты же не в первый раз отцом стал? Вот так. Она спит. Хочешь посмотреть?

   — Я хочу, — подскакивает вокруг Вовка, как возбужденный щеночек. Помпон на его шапке того и гляди оторвется. А у меня все поджалось, что только может поджаться, от напряжения. Я все жду, что сейчас тут, в этом проклятом дворе, похожем на каменный мешок появится бандит с пистолетом. Вдруг Семену все же не удалось отправить девочек незаметно? Вдруг... И мне до одури страшно. Да. Я огромный, бородатый, тоже умею бояться. Не за себя. Нет. За моего мальчика. За чужих девочек. За всех. Я ответствен за всех.

   — Холодно. Застудим не дай бог. Успею еще наглядеться. Быстро в машину. Печку включим и домой, — стараюсь не смотреть на Тамару. Боюсь, что мой нервоз она раскусит и он ей передастся, а этого нельзя допускать. Она кормящая мать. Я вспоминаю, как Ленка мучилась, не было у нее молока. Вовка на смесях рос. У него постоянно были колики, в я... Черт. Да хреновым я отцом был. — Пойдем... Это... Дорогая.

   — Мам, идем, а дома мы Настеньку развернем и посмотрим. Ты ей пальчики же пересчитала? — боже, откуда у моего сына такие познания в младенцах и новоиспеченных мамочках? Надо ему родительский контроль, что ли, установить на планшете. — Обязательно надо было.

   Я почти бегу, прижав к груди сопящий сверток. Легкий и драгоценный.

   — Куда? — почти рычу я, глядя, как Снегурочка дергает на себя дверцу “штурманской” дверцы. — Ты ведь понимаешь, что ехать впереди с младенцем на руках опасно и безответственно?

   Нет, ну не дурак? Безответственно, боже. Я веду себя не просто безответственно, а самоубийственно, и учу женщину, потерявшую память правильно жить. Парадокс. Хотя, любой бы рехнулся на моем месте. Шутка ли, мы с Вовкой почти похитили чужую жену и ребенка. Не важно, чем мы руководствовались. Для суда наши объяснения, наверняка, вряд ли станут смягчающими.

   — Мама Снегурочка, садись назад, со мной. Тут места до фигищи. И Настеньке будет удобнее тут. А еще у меня есть здесь вот смотри, кресло такое специальное. Мы и сестренке купим, да пап?

   — Вовка, что мы говорили о словах паразитах? — о, да, я еще и на старого ворчуна похож сейчас. Смотрю, как Тамара громоздится на сиденье, которое я так и не сжег почему-то, после того, как она на нем... Как она в него.... Аааааа!

   — Оставь мальчика в покое. Дети должны развиваться. И эти слова помогают им приспособиться к жизни, я читала в книжке. Вроде читала. Не помню, — улыбается “жена”. Надо же, воспитательница, блин. Еще будет меня учить, как моего сына воспитывать. — Ой, слушай, а я... Эту машину я помню, там вон на потолке должно быть пятнышко и...

   Мне кажется я вмерзаю в проледеневший насквозь асфальт. Даже дар речи пропадает. Вот сейчас... Она все вспомнит сейчас, и как я буду оправдываться перед этой холеной девкой? Как? И как буду ей объяснять, что ее родителей нет больше. И что ее муж подонок задумал избавиться от нее от крошечной девочки? Она не поверит же, она любит его наверняка. Меня посчитает маньяком шизофреником. И точно не пощадит.

   — Тимофей, а ведь ты так ни разу не назвал меня по имени, — она смотрит мне прямо в душу. Я передаю ей на руки малышку, начинающую недовольно покряхтывать. — Есть хочет. Я не успела покормить из-за того карантина. Жуть, правда?

   — Ужасная жуть... Лена, — выдыхаю я имя моей бывшей жены. Она распахивает свои глазища, в которых сейчас удивление и снова этот чертов страх.

   — Лена, — шепчет чужая женщина. Боже, что же я творю? — Представляешь, я не чувствую ничего. Думала, что имя свое узнаю и все вспомню. Никаких проблесков. Тим, а вдруг я...

   — Настеньку надо кормить, — спасает меня Вовка. Я оббегаю машину. Нужно домой. Срочно. Домой, где ничего не готово к появлению в нем младенца. И как объяснить эту странность “жене” я даже примерно не представляю. Ведь обычно к приезду малыша в дом родители готовятся заранее. А у нас с Вовкой дома из младенческого только старый мобиль из медвежат, подаренный    Ленкиной теткой на рождение моего сына. Вовка его любит, поэтому этот замусоленный музыкальный ужас до сих пор не на помойке.

   Я стартую с места, будто за нами стая волков гонится. Смотрю в зеркало заднего вида на Снегурочку. Она, определенно, недовольна моим лихачеством.

   — Ничего, солнышко, сейчас приедем домой, покушаешь, — шепчет “Лена” Тамара, — И спать ляжешь. Папа же нам собрал кроватку? Тим, у нас же все готово? Тимофей? — в ее голосе появляются стальные нотки. Властные и сейчас она похожа на женщину с фотографии в интернете.

   — Хммм, — мычу я невразумительно.

   Глава 13

   Тамара Ларцева (Леднева)

   — Ну, мы вас не ждали... Сегодня, — мнется бородатый великан стоя посреди странной комнаты. Я смотрю на его огромные ноги, затянутые в дурацкие полосатые носки и не знаю, что мне делать. Смеяться или плакать. Ощущение, что из меня весь воздух высосали, наполнили мое тело каким-то веселящим газом и я сейчас взлечу и буду болтаться между небом и землей. Точнее между полом и потолком квартиры.

   Настенька спит на диване. Все еще завернутая в дурацкое одеяльце. Ей же жарко, наверное. Вовка сидит рядом с сестрёнкой, и не шевелится, как маленький паж-страж.

   — Настя вспотеет, — выдыхаю я, растерянно оглядывая наше с мужем и детьми семейное гнездышко. Оно вроде чистое, но какое-то не живое, что ли. Все как в казарме, чисто и по ранжиру. Стерильно. Каждая вещь на своем месте, но я душой понимаю, что так не должно быть. И нет нигде милых безделиц, фотографий в рамках, подушек и прочих глупостей, делающих дом и быт уютными и теплыми. Словно не жила тут женщина давно. Или это я такая, без души? Один маленький снимок висит на стене, на нем Тим и Вовка, совсем еще крошечный. Он сидит на руках у отца, а снимаю, наверное, я, потому что смотрят мужчина и мальчик на фотографа с любовью. Тимофей улыбается от уха до уха. А ведь я его не знаю совсем. И представить не могла, что этот угрюмый бородач способен на такие радостные эмоции. И сердце замирает, когда я вижу. Как он развязывает дурацкий бант непонятного цвета на одеяльце моей... нашей дочери. Неуклюже и неуверенно. Откидывает ткань, путается огромными пальцами в завязочках шапочки.

   Я его не знаю совсем.

   А вдруг он захочет близости. Это же естественно, если муж с женой...

   Я его не знаю совсем!

   Паника накатывает волнами.

   Вовка вертится рядом с отцом. Помогает развернуть одеяльце, смотрит восторженно на крошку. Я его понимаю, она прекрасна. И он восхитителен. Он мой сын, это я знаю почти точно.

   — Лена... Алена, тебе больше нравится. Когда я к тебе так обращаюсь. Ты напиши мне список нужного. Я все куплю. Прямо сейчас поеду и куплю. А Вовка приготовит ужин. Ванная там.

   — А детская? Где будет детская? — отмираю я. Квартира небольшая, судя по гостиной. Хорошо если три комнаты, а это значит...

   — Ну, поставим кроватку в спальне, — дергает плечом великан. У меня сердце падает куда-то в низ живота и начинает там отчаянно трепыхаться. Настенька чувствует, наверное, что ее глупая беспамятная мать нервничает, начинает кукситься. Мы пропустили уже два кормления. Моя доченька голодна. А я стою и думаю об ужасных глупостях. — А я пока переберусь на этот диван. Там в шкафу есть одежда... Твоя... Вовка покажет. Она чистая, я все перестирал, — паника, зло фырча, сдувается. Боже. Спасибо тебе за человека понимающего, которого ты послал мне в... Черт, не могу я называть мужем бородатого незнакомца, больше смахивающего на циркового гризли в полосатых носках. А бывают цирковые? О, да, самое время об этом подумать.

   — А я еще ужин приготовлю, пока папа по магазинам бегает, — светится розовыми ушами мой сын. Точно, ужин. Я страшно голодна. Просто ужасно.

   — Ты? Разве маленькие мальчики умеют готовить? — растерянно улыбаюсь я. Настенька уже попискивает, значит времени мало.

   — Я уже большой, — смешно супит нос мальчик. Он очень красивый. И очень серьезный для своего возраста. Кстати, сколько же лет ему? Это так страшно не помнить собственную семью. Страшно и больно. И мои страхи про семейные отношения с мужем... Я понимаю, что они глупые и надуманны, у нас двое детей, целая жизнь. Ну не может он быть чужим. Это же невозможно. Ни один нормальный мужчина не повесит себе на шею чужую женщину и чужого ребенка. Нормальный, блин... А я не знаю совсем его. НЕ- ЗНА-Ю. И вот это меня выкручивает как чертову тряпку. — И папа научил меня готовить макароны по-флотски. Правда у него они всегда вкуснее. И папа говорит, что когда я подрасту, он мне шепотом расскажет секретный ингредиент. А пока...

   — Конечно же ты большой, — я вдруг ощущаю острую потребность обнять этого крошечного мужчину. Мне почему-то кажется, что он недоласканный, недолюбленный и несчастный. Прижимаю к себе трогательного человечка, загибаясь от рвущей душу нежности. Он мой сын. Мой.

   — Мама Снегурочка. Я тебя загадал. — шепчет ушастое сокровище. И Настенька уже пищит. И вот-вот разразится голодным ревом.

   — Вовка, я очень хочу попробовать ваши с папой макароны, — шепчу я.

   — Прекрасно, но сначала все же покорми дочь. Снегурочка, — голос Тимофей вибрирует в воздухе. Он недоволен. Или раздражен, или это просто он так нервничает из-за того, что его дочь голодна. — И напиши список, нужно успеть сегодня купить хотя бы самое необходимое.

   Конечно нужно. Этим нужно было заранее озаботиться. Но я проглатываю его неврное бормотание. В конце концов он обычный мужик. Наверняка праздновал с друзьями все это время. И скорее всего не удосужился вспомнить кучу важных вещей. Тем более, что я вообще не помню, какой он. Но если мы до сих пор вместе, значит я его люблю, или привыкла, или дети нас так крепко связывают. Миллион или.

   — Надо помыть руки, — стараюсь ровно говорить, но голос все равно дрожит. — Вова меня проводит в ванную, а потом в спальню. А ты, принеси мне, пожалуйста Настеньку. Тим... — в глазах великана я вижу... Панику? Он что, младенца боится? Надо же? — Тимофей, ну ты же уже не в первый раз отец, — улыбаюсь я. Какая-то залихватская вредность бушует в моей душе.

   — Она такая... Хрупкая. Вовка когда родился весил четыре триста. Его педиатр звала битюгом. Ленка... Ты... Очень обижалась на докторшу за это. И даже его я боялся сломать.

   — Ну не сломал же. И сейчас справишься, папуля, — хмыкаю я, глядя на огромного мужика, нерешительно замершего возле покрасневшей дочери. Господи, четыре триста. Как же я родила такого богатыря. Должна помнить. Невозможно забыть такое. А я... Не помню, черт бы меня разодрал.

   — Ааааааа! — наконец не выдерживает Настюшка. Я срываюсь с места. Срочно нужно помыть руки, снять верхнюю одежду, обработать грудь. Моя дочь голодна, а ее отец...

   Берет ее на руки.

    Глава 14

   Тимофей Морозов

    — Памперсы вам какие? - интересуется милая продавщица, глядя на меня с неприкрытым любопытством. Наверняка думает, кто польстился на огра с растрепанной бородой и безумным взглядом? Никто милая. Просто огр дебил, и теперь будет хлебать полной ложкой проблемы. Потому что спасти то чужую жену и ребенка я спас, а вот что делать дальше даже в душе не... представляю. Сказать ей правду? И что? Она не поверит мне. Еще и виноватым останусь. Вспомнит все сама? Снова не поверит мне и нас с Вовкой возненавидит, а для моего сына это будет трагедией. Мы ведь фактически ее похитили. Ее и малышку. И мужа она своего любит и поверит ему быстрее чем не пойми кому. Скорее всего. И пойди потом докажи, что ты не верблюд. И что не выкуп требовал, а спасал их жизни. Черт, куда ни кинь, везде клин.

   О, да, я супер герой с дырой в башке, пока только воображаемой. Но на горизонте вполне себе маячит реальное отверстие в моей тупой черепушке, калибра эдак третьего. Потому что, когда муж Снегурочки все таки нас отыщет, а это лишь дело времени, церемониться он не станет.

    — Молодой человек, так какие?

   — В смысле какие? Чтобы младенец не протекал, — ха, судя по взгляду девчонка начинает подозревать во мне буйнопомешанного. И она не так уж далека от истины. Сейчас вызовет охрану и сдадут милого парня Тиму в руки добрых докторов.

   — Вы, наверное впервые папой стали, — улыбается девка. Папой, боже, да я... Папой я стал давно, а вот идиотом ушастым буквально на днях. В тот самый момент, когда Тамара Леднева, наследница миллиардов, родила мне в руки красное дитя тьмы. Точно, я даже дату и время запомнил. — Это нормально нервничать и не знать элементарных вещей. Малыш какой у вас...

   — В смысле? Это... ну сантиметров примерно... Так погодите, вы про какого малыша спрашиваете? — рычу я, густо краснея под бородой. Девчонка теперь с жалостью на меня поглядывает. Похоже крышу то срывает не только у женщин в родах.

   — Господи, все мужики что ли такие? Вы о чем то, кроме эго своего думаете? Я говорю ребеночек у вас какого возраста, весит сколько? Мальчик, девочка? Есть трусиками памперсы, с картинками модными, они чуть дороже. Есть простые на липучках, есть многоразовые, но в них надо вкладыши специальные покупать.

   — Такая вот, — развожу я руки в стороны, показывая рост хрупкой девочки малышки, которую, пока ее матери подал, боялся раздавить ненароком. А потом, когда Снегурочка начала ее кормить при мне... Сбежал я, еле ноги унес. Не знал куда глаза деть, когда кроха обхватила губешками сосок Снегурочки. Это кошмар какой-то. Ужас нескончаемый. И я бы и домой не вернулся, но там ждут вот это все барахло с липучками, картинками и прочей фанаберией. - Примерно. Плюс-минус. Легкая и орет. Зубов нет. Нос морщит смешно. И на лобике пятно розовое, доктор сказал, что ее когда мать рожала, тужилась неправильно...

   - Тогда возьмите самые простые памперсы, самого маленького размера? Теперь прокладки. Сколько капель?

   — Вы же не заставите меня показывать примерный размер? — обморочно шепчу я, представив инсталляцию “Тимофей показывает размер ...”. О. боже. — Избавьте меня, пожалуйста, от сего действа. Такого я боюсь не переживу, — хмыкает, видимо, ко всему привыкшая продавщица. — Но вы еще не самый отбитый папаша. Так что...

   Из магазина я вывалился, похожий на грешника проползшего на карачках все круги ада. Соски, оказывается, бывают ортопедические, резиновые, силиконовые и облегченные. Да я машину выбирал легче, чем стерилизатор для бутылочек и подушку для родивших женщин. Да я жену так не выбирал, что уж.

   А я ведь был плохим отцом и мужем. Теперь я это осознаю, но вернуть прошлое невозможно. Когда родился Вовка, я переселился на работу. Буквально жил там. Бежал от детского плача, нытья Ленки, колик, зубок, прочих радостей родительства, оправдывая себя тем, что я мужик и добытчик, а не нянька. Героем Ленкиного романа, как я теперь осознаю, я не был никогда. Она приехала из своего Зажопинска и просто пыталась зацепиться в большом городе, посредством замужества. Подвернулся я. Для нас обоих брак был игрой, и Вовку мы родили, потому что так было надо. Только вот я очень быстро понял, что такое ответственность, а у Ленки материнский инстинкт так и остался в дремлющем состоянии. Дураком я был, а не мужиком. Видно так меня вселенная решила наказать, подкинув под колеса дурочку снегурочку. Черт, черт, черт. В этом гребаном списке еще миллион пунктов. А дома... Дома меня ждет полное непонимание, что делать, женщина, считающая себя моей женой, крошечная чужая дочь, которую я самый первым взял на руки и сын фантазер, верящий в страшную сказку. Это не ад даже, что-то более омерзительное и ужасное.

   Телефон в кармане начинает вибрировать неожиданно

   — Тимыч, ты не офигел? — Степа рвет и мечет. Твою мать, я снова забыл отправить ему коды программы. — Нас скоро порвут на флажки. Я понимаю, конечно, что у тебя семейная драма. Но...

   — Степ, где продают молокоотсосы? — перебиваю я пышущего праведным гневом друга детства.

   —Чего?

   — Ну, молокоотсосы. Думаешь электрический лучше, или ручной? Дилемма у меня.

   — Тимыч, ты в порядке? Я тебе о работе, а ты... Зачем тебе доильный аппарат для баб? Ты же не...

   — Поэтому ты до сих пор не женат, — я морщусь. Слово "баба" раздражает почему-то безмерно. — Ни разу не пробовал называть женщину женщиной?

   — Сути это не меняет, братан. Где ты, я приеду. Я так понимаю у нас проблемы?

   — Не у нас, Степа. У меня. И это не проблемы. Это... Не лезь, в общем, не твои это дела. Буду выгребать сам. Отпуск мне оформи за свой счет. И, сделай одолжение, если меня искать будут, скажи, что я уехал. На Занзибар скажи, там примкнул к стае обезьян и одичал.

   — Я знал, что ты придурок, Тим, но, чтоб настолько. Я приеду сегодня. Нет у нас с тобой разных проблем. Ты так мне сказал, кажется, когда в четвертом классе отбил меня у Паши Сало, который из меня вытрясал мелочь.

   — Когда он тебя тряс подняв за ноги, я думал со смеху сдохну, — фыркаю я, вспомнив мелкого Степку, которого только ленивый не задирал. — Степа, давай без геройств.

   — Да пошел ты, — хмыкнул мой лучший друг и отключился. Он приедет, я знаю точно. Надо срочно все докупить и ехать домой, к детям и жене. Чужой жене.

    Глава 15

    — Ты выяснил, что за мужик забрал неизвестную бабу из роддома? — нервно спросил Руслан.

    Чип, внешне спокойный, тоже уже начал напрягаться. Баба пропала, словно испарилась. Чертов мужик, который увез роженицу из роддома, словно заколдованный. Чип перелопатил все записи видеокамер, которые именно в день поступления женщины были отключены.

   С выпиской вообще все оказалось еще менее ясно. Женщина просто исчезла, будто и не было ни ее, ни младенца. Единственное, что удалось узнать — имя мужика, который доставил в больницу неизвестную. Но Тимофеев в городе миллионнике сотни, фамилию он забыл сообщить. Менты, сопровождавшие героя, от стресса забыли не то что его имя уточнить, но даже номер машины не удосужились запомнить. Известно только, что тачка была желтой. Зашибись примета. Пока проверишь каждого Тимофея, драгоценное время утечет, как песок сквозь пальцы. И если Тамара жива, она может объявиться в любой момент. И это станет катастрофой для “вдовца”. Чип это понимал.

   — Не выяснил. Ты бы тоже подсуетился, дорогой компаньон. Изобразил бы публичное горе, а не разлагался морально с шалавой своей силиконовой. Рус, не путай берега. На кону стоит огромное состояние, а ты ведешь себя как подросток спермотоксикозный. Ты ведь понимаешь, что сейчас интерес к твоей персоне излишен? Это что за хрень? Ты вообще осатанел?

   Руслан глянул на экран планшета, который бросил перед ним Чип и скрипнул зубами. Черт, как эти твари только умудрились заснять его в объятиях любовницы? Он же был аккуратен.

   — Тамара, если увидит это, как думаешь, что будет? — плеснул масла в огонь Решала.

   —Если она жива, — оскалился Руслан. — Выстави людей вокруг офиса и моего дома. Если явится, пусть перехватят, а дальше... Ты знаешь, что делать.

   — Я вот смотрю на тебя и думаю, что ты за тварь такая, Руслик,- скривился Чип, брезгливо глянув на Ларцева. — В ребенке Тамары ведь и твоя кровь. Знаешь, я не думаю, что в пятом роддоме была твоя жена. Ты вон от своего открещиваешься, а чужой мужик чтобы взял себе кучу головняков, что-то из области фантастики.

   - Я ребенка не хотел, эта дура решила все по своей гребаной привычке. А Томку могли забрать из шкурного интереса. И знаешь, ты слишком