Бывшие не влюбляются. Теона Рэй, Ханна Хаимович

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Мне не повезло оказаться свидетелем убийства, и теперь от меня хотят избавиться. Чтобы спастись, я должна сбежать. По программе защиты мне положены: домик в чужом провинциальном городке, новая работа и фиктивный муж.

   Но город пугающий, соседи странные, дом разваливается… И всё бы ничего, но подставным мужем оказался мой невыносимый бывший.

ГЛАВА 1

Я стояла на пороге квартиры и задыхалась от слез. Трясущимися от страха пальцами расстегнула пальто, вцепилась в шарф.

   — Долго там возиться будешь? — рявкнул муж из кухни. Он гремел тарелками, крышкой от кастрюли. — Жрать нечего! Ты должна была вернуться в восемь, а на часах двенадцать.

   — Знаю, — выдохнула я громко и вытерла мокрые щеки. — Случилось ужасное, Дерел. Мне нужна твоя помощь.

   Я шагнула на кухню. Здесь при свете тусклой лампы Дерел мог видеть панику на моем лице, красные от слез глаза и то, как меня всю трясет.

   Муж сидел за столом перед пустой тарелкой. В правой руке держал хлеб с маслом, в левой – столовый нож. Пустой взгляд Дерела скользнул по вырванному клоку ткани на юбке, по сбитым носкам сапог.

   — Почему ты в таком виде?

   — Случилось ужасное, — повторила я нервно, чувствуя, как слезы вновь подступают к глазам. — В переулке между храмом и школой на Войт-стрит, я задержалась, чтобы поговорить с малышами из сгоревшего дома. Помнишь, я говорила про тот дом, что сгорел сегодня утром? Хотела записать, что ребятишки чувствуют, поддерживают ли их семью соседи. Я задержалась, Дерел…

   — Я вижу, — оборвал он меня. — Ужин в девять, сейчас уже двенадцать. Что я, по-твоему, должен был делать, а?

   Я зло стиснула зубы. Муж меня словно не слышит! Растерянно осмотрелась: грязное белье под раковиной ждало стирки, гора немытой посуды высилась на тумбе еще с прошлого воскресенья. Кажется, на нескольких тарелках рис засох настолько, что его уже ничем не отодрать.

   — Ты мог бы навести порядок, — пробормотала я.

   — Что?

   — Порядок, Дерел. Помыть посуду, отнести белье в ванную комнату. В холодильнике есть мясо, сыр и два вида соуса. Вон в том мешке картофель. Ты ведь умеешь готовить, так почему не потушил картофель с мясом? Это недолго. Да и ты все равно пока не работаешь, а я…

   — А ты баба! — взревел муж и вскочил со стула. — С чего вдруг я должен выполнять твои обязанности?

   — С того, что я много работаю, а ты…

   — А я ждал письмо со склада весь день, нервничал и не мог отвлечься! Приперлась среди ночи в рванье, – и это еще узнать надо, где ты была. На задании, говоришь? С каких пор ты возвращаешься с работы по темноте?

   Я не узнавала человека передо мной. Он стал таким совсем недавно – как только мы поженились. Но узнавать Дерела заново я не хотела… Такого Дерела – точно нет. А еще он впервые повысил на меня голос, и терпеть это я не намерена.

   Он кричал что-то еще. Я уже не слышала. Застегнула пальто, плотнее обмотала шарфом шею и вышла из квартиры. Дерел не пойдет за мной, я уверена, ему лишний раз наклоняться, чтобы обуться, лень.

   Покинуть подъезд я решилась не сразу. Стояла, прислонившись к двери, и слушала шум ветра. Он звенел осколками стекла разбитой на тротуаре бутылки, с хрустом срывал сухие ветки с деревьев и бросал их на металлический козырек.

   Каковы шансы, что тот человек из подворотни понял, куда я сбежала? Он гнался за мной несколько кварталов. Я петляла между домами, путала следы, пряталась в кустах, подъездах и даже мусорных баках. Прошел не один час, прежде чем я добралась до дома. Вряд ли он видел, куда я исчезла – иначе догнал бы в два счета.

   Я тихонько отворила тяжелую дверь и выглянула в темноту. Слабый фонарь, единственный во дворе, мигал. Если я проскочу мимо него и скроюсь вон за тем поворотом, то сумею добраться до пересечения улиц Уэльской и Воттвард. Там находится отделение полиции, и только полицейские смогут мне помочь. Кто, как не правоохранительные органы, способны дать опору и защиту испуганной гражданке?

   До участка добралась в два счета, стараясь не выходить на свет. Бесшумно скользила вдоль домов, пряталась в темных арках и замирала у деревьев, чтобы отдышаться. Мне казалось, что преступник следует за мной по пятам, и только невероятной силой воли я смогла убедить себя снова не разреветься. От страха сосало под ложечкой, и каждый шорох, скрип или чьи-то шаги в конце улицы заставляли меня обмирать.

   Вот-вот и он меня схватит. Я почувствую его цепкие пальцы на своих плечах и ничего не смогу сделать. Я маленькая и хрупкая, а он… Тот убийца был под два метра ростом. Именно такие, как он, убивают ночами беззащитных свидетелей. Молча. Хладнокровно.

   В конце концов, я запугала себя так, что когда ворвалась в отдел полиции, наверняка всполошила еще и дежурного. В панике подскочила к окошечку и выпалила:

   — Я хочу написать заявление!

   Дежурный полицейский едва дышал объевшись. Поглаживал себя по круглому животу, дожевывая последний кусочек, и с отвращением поглядывал на коробочки из-под еды перед собой. На меня он взглянул нехотя.

   — Поспокойнее, дамочка. Что вас беспокоит?

   — Убийца меня беспокоит, — процедила я. — Я журналистка, и сегодня вечером меня отправили в трущобы, чтобы пообщаться с жителями сгоревшего дома. Я задержалась и не успела уйти до заката. Возвращаясь домой, решила срезать путь… Эй!

   Я оборвала рассказ, когда дежурный вдруг зевнул. Меня он будто не слушал.

   — Так вот, — продолжила я, вновь поймав взгляд полицейского. — Я решила срезать путь через парк, а к тому парку ведет узкий темный переулок. Как только я пересекла улицу, то увидела, как один мужчина заколол другого кинжалом. Или ножом. Или еще чем-то подобным. Не знаю, я не рассмотрела. Убийца увидел меня и, не думая, рванул в мою сторону!

   — Но вы ведь стоите передо мной, — дежурный вскинул лохматые седые брови. — Значит, вас не догнали?

   — Не догнали, как видите. Я хочу написать заявление на него.

   — За что? Он ведь вам ничего не сделал. А погоня, насколько я знаю, не карается законом. К тому же он вас так и не догнал.

   Я мысленно взвыла. Мигом вспомнились все матерные слова, которые я по случайности узнала еще в раннем возрасте, но блистать знаниями перед полицейским было нельзя – он и так не стремится помогать.

   — Он ведь убил человека, — заметила я. — Соответственно, вы должны поймать его, так?

   — Разумеется, и мы поймаем! Но что напишете в заявлении вы? Запомнили, как он выглядит?

   — Нет, я же говорю – там было темно…

   — Может быть, вы знали того, кого он убил?

   — Да нет же!

   — Тогда что вы хотите?

   — Защиты, разве вы не понимаете? Убийца погнался за мной, и наверняка видел мое лицо. Сколько времени ему понадобится, чтобы от меня избавиться?

   Дежурный задумался. Я уже было обрадовалась, что достучалась до него, но он сказал:

   — Да нисколько. Мало ли таких, как вы во всем Лэстене? Смените прическу и одежду. Научитесь горбиться, или начните хромать. Измените внешность, поведение, привычки, и убийца вас не найдет.

   — Вы шутите, что ли? — ошарашенно спросила я. — То есть если я сейчас выйду из отдела и пойду домой, а по пути меня убьют, то я сама виновата?!

   — Дамочка, что вы от меня-то хотите? — взбесился полицейский. — Я зафиксировал ваше обращение, но больше ничем помочь не могу. Всё, идите отсюда. Я должен вызвать своих коллег и сообщить им о случившемся.

   — Может, заодно и спросите у них, что мне-то делать?

   — Они скажут то же, что и я – идите домой. Выпейте чай с ромашкой, лягте спать, а завтра всё забудете.

   Пока я подбирала слова, чтобы высказать все, что думаю, дежурный ушел. Он разговаривал с кем-то в соседнем помещении, а я не собиралась уходить. На улице страшно. Мне там за каждым углом мерещится человек с кинжалом, жаждущий избавиться от единственного свидетеля.

   Наконец, дежурный появился в компании своего коллеги. Они оба посмотрели на меня слегка недоуменно, и тот, с кем я уже имела честь пообщаться, спросил:

   — Вы все еще здесь? Это даже хорошо! Скажите адрес, где произошло преступление, и мы отправим туда наряд.

   Я продиктовала адрес. Щупленький помощник главного дежурного записал его в блокнот и взглядом указал мне на дверь:

   — Вы свободны.

   Вот и всё, мне здесь больше ничего не добиться. Я поняла это в одночасье и едва не разревелась. Дома муж, требующий ужина, а на темных улицах Лэстена – убийца, ищущий девушку в коричневом пальто. Он меня не забудет и, более того – вероятно, продолжит искать. Будь я на его месте, то не смогла бы спать, пока не найду того, кто способен упечь меня в тюрьму.

   Я вышла из отдела, опасливо озираясь по сторонам. Первое, на что упал взгляд – огромный баннер на столбе, рекламирующий организацию с незамысловатым названием “Волк и Заяц”. Я уже слышала об этом агентстве, занимающемся защитой свидетелей, но и подумать не могла, что мне придется воспользоваться его услугами. Даже улыбнулась фотографии мужчины на баннере – он был запечатлен с таким неравнодушным выражением лица, что с ним хотелось познакомиться лично и доверить ему свою жизнь.

   Что я, собственно, и готова была сделать прямо сейчас, раз полиция не спешит помогать. Я наивно верила, что как только приду к правоохранителям, меня тут же под руки уведут в безопасное место. Но не тут-то было.

   А еще я вдруг поняла, что не хочу видеть Дерела в своей жизни. Больше не хочу. Попрошу защиты у “Волка и Зайца” и уеду в глухомань одна. Там дождусь, когда убийца, которого я увидела в трущобах, будет пойман, а вернувшись домой, разведусь с Дерелом.

   Так я думала всю дорогу до агентства. Я к нему бежала так быстро, что запыхалась еще на полпути. Изо всех сил обрушила кулаки на дверь, и в ту же секунду она открылась.

   Меня молча втащили внутрь. В кромешной темноте увели по коридорам вглубь здания и впихнули в крошечный, ярко освещенный кабинет.

   Только здесь, под защитой толстых стен, я смогла вздохнуть свободнее.

   Мужчина с баннера сидел в глубоком кресле за массивным ореховым столом. Одетый в яркий праздничный костюм с блестками и лентами, в окружении книжных стеллажей он казался лишним в этой комнате.

   Я смотрела на него неуверенно. Он на меня – с интересом. Мы сверлили друг друга взглядами добрых пять минут, прежде чем в глухой тишине прозвучал его звонкий голос:

   — Жертва домашнего насилия, не так ли? — радостно спросил он, закидывая ногу на ногу. — Что требуется: спрятаться от жениха, мужа, или от обоих сразу? Или же вас достала свекровь? Неважно, по какой причине вы здесь, мы поможем в любом случае!

   — Я видела убийство, — выпалила я на одном дыхании.

   С лица мужчины не сползла улыбка, более того – стала еще шире.

   — Меня зовут Тирел, — представился он, в мгновение ока оказавшись рядом со мной. Протянул руку и, когда получил мою, потряс ее со всей силы. — А вы?

   — Аделаида. Вы мне правда поможете? — я старалась не пялиться на блестящий розовый цветок, приколотый к лацкану пиджака Тирела, но не могла отвести от него взгляд. Передо мной стоял артист, актер театра, клоун… Да кто угодно, только не владелец самого известного в городе агентства защиты свидетелей.

   Я могла ошибиться адресом? Да, вообще-то, нет, не могла. Только ленивый не знает, где располагается “Волк и заяц”.

   — Конечно, поможем, — Тирел сверкнул белоснежными зубами и вернулся за стол. — Итак, вы говорите, что стали свидетелем убийства?

   — Да. Я не запомнила лица того мужчины, не смогу описать вам его. Я видела только, как перед ним замертво падает другой мужчина с клинком в груди. Потом я побежала со всех ног, убийца бросился за мной, но мне удалось скрыться.

   Пока я говорила, Тирел писал что-то в толстом блокноте, через каждое мое слово кивая. Надо же, незнакомец и то более вовлечен в мою проблему, нежели муж и полиция.

   — Три тысячи фунтов, — Тирел поднял на меня глаза. — Имеется у вас такая сумма?

   Я едва не застонала. У меня нет и сотни фунтов! Последние месяцы работала только я, а Дерел искал работу безуспешно. Сейчас я понимаю, что он ее даже не искал, но тогда я ему верила и не думала откладывать деньги. Весь заработок уходил на еду и обязательные платежи.

   Из ценного у меня была только крошечная квартирка на окраине, доставшаяся от родителей.

   — Как долго полиция обычно ищет преступника? — спросила я, не надеясь на четкий ответ.

   — Дайте-ка подумать… Если труп остался на месте, то убийцу поймают совсем скоро. Собрать улики не составит труда, да и найти свидетелей – тоже. Там ведь были жилые дома вокруг? Конечно, были. Ну, я бы сказал, что полиции понадобится примерно от месяца до десяти.

   — До десяти чего?..

   — Месяцев, конечно. Но не больше полутора лет, точно.

   Я устало опустилась в кресло для посетителей. Наплечная сумка оказалась подо мной, и в ней что-то хрустнуло, но я и внимания не обратила. Месяц, десять месяцев, полтора года. А хочу ли я прятаться так долго? Может быть, проще уехать в другой город бесплатно? Три тысячи фунтов – немаленькая сумма, и мне ее никогда не собрать.

   Перед внутренним взором возникла тень убийцы. Я запомнила только его темное пальто, и красные, налитые кровью глаза. Прежде чем развернуться и убежать, я успела бросить взгляд на его лицо, освещенное тусклым уличным фонарем. Не запомнила, конечно, да и не особо разглядела – слишком испугалась в тот момент.

   Потом я вспомнила Дерела. Если вернусь домой, придется ссориться с ним, объяснять, что мы друг другу не пара, требовать развод.

   Не проще ли скрыться там, где меня никто не найдет? Ни убийца, ни собственный муж.

   — У меня есть квартирка, — глухо сказала я. — Она маленькая и без ремонта, но три тысячи вы сможете получить за нее.

   — Квартирка? — Тирел прищурился, покусывая кончик карандаша. — Но почему вы готовы пожертвовать жильем?

   — Надеюсь на новую жизнь, — прошептала я едва слышно.

   Тирел расслышал, но уточнять детали не стал. Он снова записал что-то в блокнот, потом вырвал из него листок и протянул мне:

   — Это адрес вашего нового дома. Ковентор – город маленький, никому не известный. Искать вас в нем никто не станет, а если и станет – не найдет.

   — Никогда раньше о нем не слышала.

   — Вот именно! — довольно воскликнул Тирел. — О нем не слышали ни вы, ни кто-либо другой. “Волк и заяц” работает на совесть, и наши клиенты – самые защищенные клиенты в мире. Обратившись к нам, вы можете быть уверены, что ваша безопасность в надежных руках!

   Процитировав рекламный слоган, Тирел протянул мне блестящую карточку:

   — Это ваш билет на поезд. Дорога займет около десяти часов. Я дам вам с собой обед и ужин в контейнерах. В доме, адрес которого у вас написан вон на том листочке, кладовые забиты едой на один-два месяца. Этого хватит, чтобы дождаться следующей поставки. Главное, запомните: ни в коем случае не пытайтесь выбраться из Ковентора самостоятельно! Мы заберем вас сразу, как только убийца будет пойман. Если же по какой-то причине вы захотите прервать программу, то просто напишите мне письмо и отправьте его через почтовик.

   Тирел протянул мне шкатулку-почтовик, которым обычно пользуются только полицейские. Почтовый артефакт – вещица недешевая. Я бы даже сказала – баснословно дорогая. На весь город общественных шкатулок от силы три штуки, да и очередь к ним на часы.

   Я приняла почтовик из рук Тирела и сунула его в сумку. Заодно глянула, что там хрустнуло – это оказалось писчее перо. Впрочем, плевать на него. Если я завтра не выйду на работу, – а я не выйду, – меня все равно уволят без выходного пособия, а писчее перо остаётся журналистам на память.

   — Итак, повторю: сейчас я отвезу вас на станцию, где уже будет ждать поезд. Садитесь в третий с хвоста состава вагон, там ваше купе под номером шесть. В Ковенторе вот по этой карте, — Тирел протянул мне карту города, — найдете свой новый дом. И все: живите, наслаждайтесь жизнью! Захотите работать – вас примут в организацию по уборке города. Сейчас осень, и лишние руки им не помешают.

   Все, что Тирел дал мне, я сунула в сумку. Тряска прошла, но от волнения желудок скручивался в узел.

   — Ах, совсем забыл! — громкий возглас Тирела заставил меня подпрыгнуть в кресле. — Вы молодая и привлекательная девушка, а значит, чтобы не вызывать лишних пересудов, вы будете замужем.

   — Я замужем, — кивнула я ошарашенно. — Но мужа… Я бы не хотела брать его с собой. То есть, я хотела, но передумала. Знаете, он не лучший муж на свете…

   Тирел замахал руками, прерывая меня:

   — Я имел в виду, что вы притворитесь замужней! Не волнуйтесь, дом в Ковенторе большой, и вам будет достаточно места для одинокого существования. Но по легенде, которую я только что придумал, вы будете замужем!

   Я непонимающе нахмурилась. Тирел хмыкнул и объяснил:

   — Клиентов в “Волке и зайце” много, а домов, нам принадлежащих, мало. Когда у нас на пороге возникнет молодой мужчина, который попросит защиты, то мы отправим его в Ковентор к вам. Я сделаю вам скидку – когда вернетесь, заплатите всего две тысячи девятьсот фунтов. Ну а для того, чтобы соседи не сплетничали, вы сделаете вид, что он ваш муж. Жениться по-настоящему нет необходимости.

   — Фиктивный муж, который вовсе не муж, — эхом повторила я. — Мне все равно, пусть приезжает. Жить в одиночестве и впрямь не хочется.

   — Вот и отлично, — Тирел одарил меня лучезарной улыбкой. — А теперь мы поедем на станцию. Поезд отправляется уже вот-вот.

   Тирел стукнул кулаком по стене, что была сразу за его креслом. В ней тут же появился проход, через который мы и вышли во внутренний двор.

   Кеб мчал нас по темным улицам. Я прилипла к окошку, прощаясь с родным городом, и уже когда оказалась на станции, едва не передумала. Я хотела всё отменить, но, представив, как возвращаюсь домой к Дерелу, решительно вышла из кеба.

   Видеть Дерела я больше не хотела, да и стать еще одной жертвой того убийцы – тоже. Свидетелей в живых не оставляют – так говорил автор одного известного детективного романа, и я ему верила.

   Поезд оглушил протяжным гудком, выбрасывая из трубы облако черного дыма. Тирел еще раз улыбнулся мне, сунул в руки пакет с едой и помог забраться в третий вагон.

   За каких-то полчаса моя жизнь круто изменилась, а я даже не поняла как. Впереди маячил незнакомый город, новый дом и даже муж. Веселое, однако, будет приключение…

   Знала бы я в тот момент, что ничего веселого меня не ждет в ближайшем будущем, выскочила бы из поезда на ходу.

ГЛАВА 2

Из своего купе я смотрела на пустой перрон. Где все пассажиры и проводники? Никого не было. Только Тирел махал мне рукой на прощание, а когда поезд тронулся, он скрылся в кебе и уехал.

   Я села на нижнюю полку, прижимая к себе единственное, что со мной осталось – мою сумку. Ее содержимое не поможет мне выжить в чужом городе, так что оставалось только надеяться на добросовестность организации.

   Купе оказалось миленькое: мягкий матрас на кровати, откидной деревянный столик и лампа. Чистое постельное белье уже было здесь, так что мне не пришлось ждать, когда его принесут.

   Я застелила кровать и легла на нее прямо в одежде, только сапоги скинула. Как заснула – не помню, а проснулась, когда громкоговоритель оповестил, что поезд прибыл в Ковентор.

   Услышав название станции, я похолодела. Вот и всё – я на месте. Что ждет меня здесь? Каким будет мой новый дом? А соседи? Подружимся ли мы?

   Из вагона я вышла одна. Даже обернулась и подождала, не появится ли кто-то еще, но двери закрылись, и поезд покатился в обратном направлении. Будто и не поезд вовсе, а наёмный кеб.

   Дрожащими от волнения руками вытащила карту города и всмотрелась в нее. Тирел красным фломастером отметил все нужные повороты, прочертил ровную линию через кладбище и кружком обвел дом.

   Порыв ледяного ветра появился внезапно. Рванул карту из моих слабых пальцев и унес в деревья.

   — Эй! — возмущенно крикнула я и бросилась догонять единственную вещь, которая поможет мне найти жилье. — Черт, черт, черт!

   Карта лениво кружилась в воздухе. Высоко. Слишком высоко над землей, чтобы я смогла ее достать! Уныло я смотрела, как она опускается на сухую ветку, сломанную ветром, и цепляется за ее острый край.

   — Чтоб тебя!

   Так, ладно, у меня еще есть листок с адресом дома. Можно ведь спросить у прохожих, так? А если прохожий попадется дружелюбный, то еще и проводит.

   Я двинулась в сторону симпатичного кладбища. Странное словосочетание, согласна, но местные захоронения и впрямь были такими аккуратными, что нельзя было ими не любоваться. Впрочем, мне сейчас не до любования могилками. Обед и ужин, выданные мне Тирелом, я не съела – проспала все десять часов пути. Замерзла, устала, и очень хотелось в уборную. Так что я почти бежала по ровненькой, аккуратной тропе, ведущей на центральную улицу города. Куталась в пальто и мысленно страдала – в Ковенторе погода оказалась куда хуже, чем в Лэстене, а я вовсе не была готова к снижению температуры. На мне тонкое шерстяное платье, облезлые сапоги, легкое пальто и шарф, который никакой согревающей функции не выполнял.

   Красоту городка почти не замечала. Только пару раз восхищенно вздохнула, когда поняла, что весь город утопает в деревьях и кустарниках. Листья еще не все облетели, и красно-рыжие улочки со старинными каменными домами казались сказочными. Интересно, а каково здесь летом, когда всё вокруг цветет и благоухает? Надеюсь, до лета мне тут жить не придется! Но обязательно приеду в Ковентор в отпуск.

   Я мчалась по дороге и на ходу оглядывалась по сторонам. Город словно вымер – ни одного человека! У кого спросить, куда мне идти?

   Остановилась, чтобы отдышаться. Нашла взглядом табличку с названием улицы на ближайшем здании и довольно кивнула: улица Бассейная как раз та, что мне нужна. Мой дом располагался на Бассейной.

   Впереди мелькнула человеческая фигура. От радости я в три прыжка достигла незнакомца и схватила его за рукав дубленки заледеневшими пальцами.

   Старику на вид было лет семьдесят, или чуть больше. Выглядел он, правда, на все двести – сухонький и сморщенный, трясся на ветру как осенний лист. Да и землистый оттенок лица выдавал преклонный возраст. Его выцветшие глаза уставились на меня как на пустое место.

   — О, простите, — я отдернула руку и, дабы сгладить неловкость, зачем-то потрепала незнакомца по руке. — Мне нужна ваша помощь! Я жутко замерзла и спешу домой, но боюсь, что не смогу найти его сама.

   — Приезжая? — прохрипел старик. — Все вы, новенькие, заселяетесь в один и тот же дом, что стоит на окраине. Бассейная улица, дом номер три?

   Я ошарашенно кивнула.

   — Вон туда идите, — махнул он рукой в сторону возвышающегося над остальными домами огромного строения.

   — Это не… Не школа или что-то вроде того? — уточнила я, понимая, что мой “домик” размером с рыцарский замок.

   — Не школа. Дом сдают, что ли… Не знаю я, да только такие, как вы частенько в него заселяются, а потом убегают, сверкая пятками.

   Старик фыркнул и покачал головой, потеряв ко мне всякий интерес. Он скрылся в ветхом доме, у которого я его и поймала.

   Что ж, сумма, которую я должна буду заплатить за работу агентства, вполне оправдывается тем, что жить я буду в замке. Ладно, ладно, не в замке – но в таком доме я со своим фиктивным мужем и впрямь могу неделями не пересекаться. Тирел при желании может отправить ко мне хоть пятерых мужей, и все равно я буду чувствовать себя одинокой.

   Мой новый дом был окружен садом. В нем росли вечнозеленые ели и кустарники, заснувшие на зиму лиственницы и голые тополя. Желтые и красные листья толстым одеялом укрывали тропинку от ворот до главного входа в дом.

   Ворота я отворила беспрепятственно, а вот ключ от дома мне следовало найти под треугольным камнем на лестнице. Так сказал Тирел. Я прошествовала по тропинке, шелестя опавшими листьями и вдыхая умопомрачительный запах приближающейся зимы, который в этом саду чувствовался особенно ярко.

   Ключ, спрятанный под камнем, весил не меньше фунта. Мне пришлось приложить усилия, чтобы вставить его в заржавевшую замочную скважину и повернуть. Тяжелая массивная дверь легко поддалась и со скрипом отворилась.

   Я замерла на пороге, осторожно заглядывая внутрь. Сердце забилось от восторга: холл оказался просторным и светлым, а не мрачным и затянутым паутиной, как я себе представляла. Почему-то думала, что в таких огромных старинных домах комнаты обязательно завалены хламом, повсюду бегают крысы, а с потолка свисают полотна паутины.

   Мне понадобилось какое-то время, чтобы свыкнуться с мыслью, где я теперь буду жить. Всю свою жизнь я провела в крошечной квартире, в которой помимо кухни и ванной была всего одна комната. Я жила в ней с родителями, пока они не погибли. Потом вышла замуж, и супруг переехал ко мне. Всю квартиру я могла обойти за десять шагов: пять до ванной, и еще пять до кухни.

   Здесь же в один только холл поместилась бы пара квартир, как моя!

   Я закрыла дверь, но не стала запирать ее на засов. Держа сумочку перед собой, тихонько прокралась к длинной лестнице, ведущей наверх. Заглянула в темноту еще до того, как шагнула на первую ступеньку. В воздухе плавал едва уловимый запах сырости и плесени, но я только отмахнулась – привыкну. Навести порядок во всем доме все равно не могу, он слишком большой.

   Мои шаги гулко отдавались в пустоте помещений. Почему я решила первым делом прогуляться по второму этажу, не знаю, но не зря – то, что я там увидела, поразило меня с первого мгновения.

   Широкий коридор вмещал в себя десятки дверей, три поворота, несколько выходов в башню и на галерею. При желании мы с моим фиктивным мужем могли бы занять по башне на каждого и до конца договора не видеться. Наверное, так и поступим. Ему, я уверена, тоже претит мысль играть в молодоженов.

   Довольно быстро я устала заглядывать во все комнаты подряд и сдалась на пятом кабинете. Кому вообще могло понадобиться пять кабинетов? Впрочем, неважно. Для себя я выбрала один – самый уютный из всех. Мне он не нужен, но вдруг я захочу вернуться к работе журналиста? Не лишним будет разузнать о жизни в Ковенторе, написать парочку душещипательных статей и опубликовать их по возвращении домой.

   Спальню выбрала первую попавшуюся, и потом оказалось, что она была самой комфортной. В ней не продувалось окно, а кровать не скрипела. Утопленная в нише, кровать выглядела свежей и чистой, да и качественное постельное белье будто только-только сняли с сушильной веревки.

   Стены. Вот что меня поразило, так это облезлые стены! С них сыпалась штукатурка, оголяя грубые камни. Известь покрывала пол – мыть придется не один раз. Сколько лет этому дому, раз он в таком убогом состоянии? По холлу и не сказать было, что дому требуется ремонт. Жилище встречало свеженькой современной отделкой, но чем глубже проходишь, тем хуже интерьер.

   В своей спальне я бросила сумку на кровать и, с трудом найдя в себе силы, вернулась на первый этаж. Здесь, помимо кладовых, постирочных, комнат для прислуги, обнаружилась очаровательная кухня.

   Я так и застыла на пороге с открытым от удивления ртом. И даже облезлые стены не бросались в глаза, настолько гармонично в это помещение вписывалась современная мебель и техника. Новенькая плита, холодильный шкаф, раковина и даже стиральная машинка. Последней я обрадовалась как родной – у меня такой роскоши никогда не было, но я всегда о ней мечтала. Это что же, мне больше не придется стирать руки в кровь в попытке вывести очередное пятно с одежды?

   Широкое окно открывало отличный обзор на внутренний двор. Я умильно сложила ладони на груди, с легкостью прощаясь с почти тремя тысячами фунтов. Мало того,что они помогли мне скрыться от преследователя, так еще и подарили кусочек роскошной жизни.

   Просторная гостиная с камином, старой, но добротной мебелью и пушистым ковром окончательно убедила меня в правоте моих первых впечатлений. Этот дом был по-настоящему сказочным!

   Ну а порядок я наведу. В конце концов, жить мне здесь еще очень долго.

   Так я думала остаток дня. После того как за раз умяла обед и ужин, и, раздевшись догола, забралась под пушистое одеяло, поблагодарила рекламный баннер напротив отдела полиции. Если бы не он, кто знает, где бы я сейчас была? Возможно, плавала мертвенькая в канале…

   Глухой стук входной двери донесся до меня едва слышно. Я распахнула глаза и села на постели. Нужно было запереть дверь на засов!

   Оделась молниеносно. Бегом преодолела коридор, ведущий к лестнице, и замерла наверху, осторожно выглядывая вниз.

   На пороге стояла старушка со стеклянным взглядом. Она толкала дверь, пыталась переступить через порог, но что-то удерживало ее и не пускало внутрь. Дверь в это время захлопывалась, но старушка вновь толкала ее ладонями, и всё повторялось.

   Я расслабленно выдохнула: дом защищен амулетом от непрошенных гостей, вот оно что! А этот “Волк и Заяц” и впрямь не экономит на безопасности своих клиентов.

   — Добрый день! — поздоровалась я с улыбкой, быстро сбегая по ступенькам.

   Старушка была примерно того же неопределенного возраста, что и незнакомец, который помог мне найти дом.

   Она улыбнулась, обнажая беззубый рот. Сухонькой ручкой приветственно махнула и проскрипела:

   — Давненько приехала-то, милая?

   — Пару часов назад. А вы…

   — А я Флимм Элсон. Живу в соседнем доме, в том, что с белыми ставнями. Познакомиться зашла, — старушка зыркнула поверх моего плеча как-то слишком уж заинтересованно. Впрочем, старушки все очень любопытные, ничего удивительного.

   Мне в руки сунули тарелку с чем-то дурнопахнущим, накрытую видавшим виды кухонным полотенцем.

   — Угощайся, милая. Пирожки сама пекла сегодня утром.

   — Благодарю, — я замешкалась, не зная, пригласить ли Флимм внутрь. Усталость пересилила желание выглядеть гостеприимной, и я виновато произнесла: — Вы простите, я только с дороги, и хотела бы отдохнуть. Но я обязательно приду к вам, верну тарелку.

   Старушка промолчала. Только продолжала сверлить меня взглядом и улыбаться беззубым ртом.

   По моей спине пробежали мурашки, невесть откуда взявшиеся. Обычная старушка, даже дружелюбная – но отчего-то ее пустой взгляд вызывал в моей душе легкую панику.

   Я закрыла дверь, попрощавшись, и только когда тяжелое полотно разделило меня и Флимм, свободно вздохнула. Так, ладно, дверь закрывать все равно не стану – мало ли когда приедет мой фиктивный муж. Пусть войдет самостоятельно, мне нет смысла бегать туда-сюда. Ну а амулет защитит от воришек и странных гостей, можно спать спокойно.

   Тарелку я отнесла на кухню, так и не решившись посмотреть, чем меня угостили. Береженого Бог бережет, как говорила моя мама, и принимать еду из рук незнакомцев не следует. Ну а раз уж приняла, то просто ее не есть.

   Своего ненастоящего мужа я надеялась не увидеть еще хотя бы неделю. Но организация “Волк и Заяц” и впрямь была очень уж известной в Лэстене, так что уже на следующее утро, когда я спокойно завтракала на кухне тем, что отыскала в шкафах, в холле раздались шаги.

ГЛАВА 3

Я уныло посмотрела на яичницу со сладким перцем – даже не успела попробовать ее. Одним махом допила горьковатый кофе с кислинкой и поморщилась: на продуктах организация сэкономила, закупила самые дешевые. Впрочем, мне не привыкать к продуктам плохого качества, вся моя жизнь была такой же, как этот отвратный кофе.

   Натянув на лицо улыбку, я отправилась встречать супруга. Размашистым шагом пересекла кухню, гостиную и выскочила в холл.

   Взгляд упал на высокого, статного мужчину в хорошем пальто. На резкие черты лица… До боли знакомые. Тонкий нос с едва заметной горбинкой, крохотный шрам над правой губой.

   Мужчина поставил чемодан на пол и потянулся, разминая мышцы.

   Я на цыпочках попятилась и скрылась за поворотом. Ни за что не выйду его встречать! Да нам и знакомиться-то не нужно – лет шесть уже знакомы. Сердце колотилось бешено, ладони вспотели. Я еще раз выглянула в холл, чтобы убедиться, что мне не привиделось, и мысленно взвыла.

   Ретт Уилсон! Долбаный предатель, место которому в аду!

   Я слушала его шаги. Четкие, уверенные, тихие. Ретт поднялся по лестнице, не желая осматривать дом. Наверняка расспросил Тирела заранее, чтобы не плутать по приезде в поисках спальни.

   Я дождалась, когда он исчезнет на втором этаже. Яичница уже остыла, да и аппетит пропал. Растерянно осмотрелась: ну и куда идти? Да, дом большой, и можно попробовать прятаться от Ретта всё время, пока он здесь, но нужно ли? Кухня, гостиная и холл общие. Рано или поздно мы все равно пересечемся.

   Пусть лучше поздно. Прямо сейчас и прямо сегодня я его видеть не хотела.

   Не помню, как поднялась в свою спальню. У двери, правда, замерла ненадолго и тихонько заглянула в щель – никого. Заскочила внутрь и закрылась на засов.

   Ретт Уилсон!

   Одно только его имя вызывает во мне желание найти того убийцу, познакомиться с ним и на правах “другана” попросить его снести Ретту голову с плеч.

   Я думала, верила и надеялась, что больше никогда не встречу этого человека в своей жизни. Мы жили словно в разных мирах: я нищая журналистка, с трудом перебивающаяся от зарплаты до зарплаты, а Ретт – известный детектив. Конечно, после нашего расставания я слышала о нем неоднократно. Газеты пестрили его фотографиями, и каждый второй житель города при упоминании Ретта Уилсона восхищенно закатывал глаза.

   Его боготворили.

   Все, кроме меня.

   Да и разве могла я не скрипеть зубами, вспоминая его лицо? Лицо человека, который растоптал меня с отвращением, как навозного жука. Приручил, использовал, выбросил и забыл.

   Я и замуж-то вышла, только чтобы о нем не думать…

   Тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Села на кровать, но тут же вскочила и принялась ходить по комнате из угла в угол.

   Так, что я имею спустя шесть лет? Ум, определенно. Я уже не маленькая глупышка, какой была тогда. Перестала верить людям, закалила характер и научилась говорить четкое “нет”.

   Я взрослая, самостоятельная, самодостаточная женщина. Да, нищая, но разве Ретт об этом знает? Не знает. А сейчас мы с ним на равных условиях – оба скрываемся…

   А от чего сбежал он?

   Ой, да неважно. Ничто не важно, кроме того, что я обязана показать себя с лучшей стороны. И вовсе не для того, чтобы Ретт “понял, кого потерял”, а чтобы видел, что я по нему не страдаю.

   Совсем не страдаю. Ничуть. И это даже отчасти правда: меня все эти годы мучило только одно желание – чтобы мужское достоинство Ретта отсохло к чертям собачьим.

   В стену полетел графин. Я не поняла, как схватила его с тумбы и швырнула в сторону. Только когда осколки со звоном осыпались на пыльный пол, ошарашено моргнула.

   До чего меня доводит этот человек! Даже спустя долгие годы я продолжаю злиться и от ярости плохо соображать. Когда Ретт меня бросил, то все, что я могла – просить его остаться.

   Я умоляла его не уходить. Как идиотка. Жалкое было зрелище.

   Рыдала ночами, спала в его рубашке. Рубашкой я потом мыла пол, но в первые-то месяцы не снимала ее с себя. Она пахла мятным одеколоном – любимым запахом Ретта Уилсона.

   Интересно, он до сих пор пользуется этим ароматом?

   С трудом заставила себя сесть в кресло. Ноги тряслись. Я обняла себя, чтобы успокоиться, но не помогло.

   Что там говорил Тирел – я не могу уехать из Ковентора, пока за мной не пришлют?

   Шкатулка! Он ведь дал мне шкатулку!

   Я написала Тирелу на клочке бумаги. Поставила с десяток восклицательных знаков, чтобы он точно понял, что дело плохо. Сунула в почтовик и захлопнула крышку. Вот и все, теперь остается только ждать ответ.

   Прошло еще не меньше часа, прежде чем я вспомнила, как правильно дышать. Медленно и спокойно. Ну, подумаешь, со мной в одном доме живет Ретт Уилсон, что с того? Он уже наверняка забыл меня… А я его. Я-то его точно не помню, да. По крайней мере, именно так я буду себя вести. Так, словно с трудом вспомнила имя некогда любимого мужчины.

   Оставалось найти в себе силы выйти к нему и поздороваться. Шесть лет прошло, столько воды утекло. Он наверняка женат на той туповатой блондинке, к которой от меня ушел. Может быть, у них даже есть дети. О личной жизни Ретта газеты не писали, так что я могла только догадываться, как он живет.

   Я уже почти вышла из спальни, когда подумала, что Ретт сейчас наверняка спит с дороги. Надеюсь, он выбрал для себя комнату в самом дальнем крыле дома, иначе я сама перееду. Не хотелось бы, конечно, менять спальню – та, которую я заняла, мне нравилась. Но если комната Ретта окажется поблизости, то у меня не будет выбора.

   Какое-то время я разрывалась между желанием свернуться в комочек под одеялом и не выходить, пока за мной не приедет Тирел, и необходимостью встретиться со своим прошлым лицом к лицу.

   Я стояла так, пока не начала замерзать. Не знаю, что с отоплением в этом доме, но вряд ли он так уж хорошо протапливается. Как только температура на улице опустится еще на пару градусов, воздух в комнатах станет ледяным. Сейчас мне казалось, что он уже остыл, и юркие пальцы холода пробираются под мою одежду. Или прямо под кожу. Меня начало колотить, и я обняла себя руками, так и продолжая стоять у самой двери.

   Я не могу.

   Не могу себя заставить.

   Но Ретт, скорее всего, действительно спит с дороги.

   Я прислушалась. Из коридоров не доносилось ни звука. Если Ретт и разбирал чемодан где-то в своей спальне, то явно вдали от моей. Я вполне могла беспрепятственно выбраться на кухню и выпить горячего чаю. А заодно подготовить себя к мысли, что могу столкнуться с бывшим на лестнице.

   Осторожно приоткрыла дверь и выглянула в щель. Коридор был пуст. Я прислушалась – никаких шагов. Тогда я выбралась из комнаты, тихо-тихо прикрыла дверь, чтобы она не скрипела, и принялась красться по коридору.

   Каблуки сапог стучали непозволительно громко.

   Я что, готова обречь себя на такое? Я готова вот так каждый день пробираться на кухню за едой и обратно, а в остальное время отсиживаться в своей комнате? Кажется, кто-то только что уверял себя в собственной самодостаточности и сильном характере.

   Так что нет. Я не собираюсь прятаться!

   И, выпрямив спину, храбро промаршировала до кухни и поставила чайник.

   Помещение наполнял отвратительный запах. Кислый, с горчинкой. Еще утром здесь пахло осыпавшейся побелкой и немного – осенью. Пока закипал чайник, я огляделась. Странно, я же только вчера приехала. В ведре под раковиной не было мусора, так откуда эта вонь? И она становится все сильнее…

   Я прошлась по кухне, заглядывая под стол и за тумбочки. Открыла дверь кладовой и просунулась в нее. Осмотрела штабеля припасов. Но в кладовой пахло только пылью. Тонкий серый слой покрывал упаковки с крупами и мукой, банки с консервированными овощами. На крюках под потолком висела пара вяленых окороков, завернутых в плотную бумагу. Я почти уткнулась в них носом, но не почувствовала ни намека на ту вонь, которая преследовала меня на кухне.

   Знакомый голос раздался прямо за спиной, заставив меня сжаться от испуга.

   — Мисс? — сказал Ретт. — Я полагаю, вы и есть моя фиктивная…

   Я резко захлопнула дверь кладовой и развернулась к нему, страшно жалея, что не могу убивать взглядом. С удовольствием отметила, как лицо Ретта приняло шокированное выражение.

   — …жена, — договорил он абсолютно растерянно.

   Пару секунд мы молча сверлили друг друга взглядами. Я скрестила руки на груди, пытаясь замаскировать так свою неуверенность. Он не должен заподозрить, что в глубине души я боялась этой встречи.

   Ретт плотно сжал губы. По его взгляду сложно было хоть что-то понять. Красивое лицо, которое я когда-то любила гладить кончиками пальцев, окаменело.

   Наконец, мужчина глубоко вздохнул:

   — Аделаида, — произнес он без выражения.

   — Здравствуй, — кивнула я ему.

   Держаться. Только держаться. Не думать об унижении, которое он оставил после себя, и которое грызло меня шесть лет, сжигая стыдом изнутри. Ретт – просто посторонний малознакомый мужчина. У меня нет с ним ничего общего. И я не собираюсь унижаться снова, бросаясь на него, чтобы отхлестать по этой наглой физиономии. Хотя рука невольно потянулась к мокрому полотенцу, висящему на краю раковины.

   Чайник зашумел. Я заставила себя отвернуться с невозмутимым видом и залила водой ароматные чайные листья.

   — Дрянной здесь чай, — прокомментировала буднично.

   Голос звучал ровно. Я была в этом уверена. Я слишком много сил потратила, чтобы развить в себе способность держать лицо в любой ситуации.

   Подхватила заварник и чашку, поставила их на поднос и понесла к выходу. Только бы не покачнуться. Только бы рука не дрогнула, чтобы я не выронила все это и не дала Ретту понять, как же сильно у меня сейчас колотится сердце.

   — Ада, подожди! — сказал Ретт мне в спину.

   Я медленно оглянулась. Удерживать поднос с посудой становилось все сложнее.

   — Ты действительно моя… кхм, жена? — спросил Ретт, недоверчиво хмурясь. — Не сотрудница организации?

   — Потрясающая дедукция, — протянула я. — Ты действительно по праву стал лучшим детективом. Ты ведь детектив, если я не ошибаюсь?

   Посуда предательски звякнула. Я отвернулась и продолжила путь.

   — Давай помогу, — донеслось мне вслед. Секунда, и Ретт уже шагал вровень со мной, протягивая руки к подносу.

   — Нет, спасибо, — мило улыбнулась я. — Ты, наверное, устал с дороги. Отдыхай. Здесь нас никто не увидит. Влюбленных молодоженов будем изображать потом.

   Не знаю, как я добралась до спальни. Дверь открывала уже из последних сил. Я буквально уронила поднос на стол и рухнула на колени, опустошенно наблюдая, как по лакированной поверхности растекается лужица горячего чая и капает на запылившийся паркет.

   Тирел. Мне срочно нужен ответ от Тирела. Долго я всего этого не выдержу. Я уже готова схватить пальто, сумку и бежать без оглядки.

   Тирел говорил, что убийцу поймают через месяц или десять. Или полтора года, максимум.

   Сумею ли я провести полтора года под одной крышей с человеком, который когда-то давно, будто в другой жизни, был для меня всем?

   Глубоко вздохнула. Решительно поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост. Руки дрожали непозволительно сильно, и я надеялась на чудодейственное свойство мяты в чайной чашке. Она меня успокоит. И тогда я с улыбкой вернусь к Ретту, чтобы обсудить с ним нашу дальнейшую жизнь… Вдвоем. Как когда-то я мечтала.

ГЛАВА 4

Чтобы выбросить из головы мысли о Ретте, я попробовала отвлечься. Одной рукой держала чашку с мятным чаем, второй высыпала содержимое своей сумки на кровать. Что у меня есть? Да ничего толком. Начатая упаковка фруктовой жвачки. Толстый блокнот. Осколки стеклянного писчего пера. Три карандаша и две ручки на случай если перо сломается. Трусы и чулки – не помню, когда закинула их в сумку и зачем. Кажется, они совсем новые… Да, точно: я купила их на распродаже в прошлые выходные, а когда пришла домой, то забыла вытащить. Ярко-красная губная помада. Резинка для волос. Билет на поезд, которым я сюда приехала: блестящий, плотный картон без надписей, кроме одной – даты. Чеки из магазинов, проездные билеты, чековая книжка с нулем фунтов на счете. Тридцать два фунта и пять пенсов мелочью.

   Круглый пузырек карамельных духов. Ретт любил этот аромат на мне, так что вот уже шесть лет я его не носила.

   Я взяла пузырек в руки и осмотрела: золотистые буквы почти стерлись, но все еще можно было прочитать: “Карамельная любовь”. Приторно-сладкое название когда-то мне очень нравилось, а сейчас вызывало только отвращение.

   Вернула в сумку всё, кроме блокнота и карандаша. Я ведь хотела написать статью о жителях Ковентора, так почему не сделать этого сейчас? Вот и повод, чтобы уйти из дома.

   Собрала волосы в пучок, допила остывший чай и подхватила блокнот. Флимм будет рада, когда я приду к ней в гости, почему-то я в этом не сомневалась. Заодно отнесу тарелку. Нужно только выбросить то, что в ней лежало. Пирожки, кажется? То, как они пахли, мне совсем не понравилось, так что не жалко избавиться от угощения.

   Сердце вновь заколотилось и заныло, стоило мне выйти в коридор. Ретта видно не было, но как только я слышала хоть малейший шорох, тут же горделиво вскидывала подбородок. Я не забитая овечка. И выглядеть такой не должна.

   Я так и не поняла, рада ли тому, что не встретила бывшего по пути на кухню, или расстроена. Во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, жутко не хотелось его видеть, с другой – я бы все на свете отдала, чтобы Ретт снова одарил меня влюбленным взглядом… Как тогда. Давно. В прошлой жизни.

   — Черт бы тебя побрал, — выдохнула я расстроено и потерла глаза. Долбаный Ретт не выходил из головы ни на минуту, а ведь я о нем не вспоминала уже пару лет точно. Наша встреча – это судьба или злая насмешка Бога? Неважно, что именно, но стоит смириться.

   Сдернула полотенце с тарелки и едва сдержала рвотный позыв. Пирожки с мясом – а это совершенно точно когда-то было мясо – разложились. Вонь стояла от них такая, что защипало глаза. Роились мухи и личинки…

   Я не сумела справиться с тошнотой и только успела подскочить к раковине, прежде чем расстаться с завтраком.

   Флимм принесла угощение вчера. Да, оно стояло на кухонном столе, но воздух достаточно холодный для того, чтобы еда не портилась так быстро. Да даже в жаре за сутки пирожки не стали бы выглядеть так, словно их приготовили месяц назад!

   Я выбросила их в пакет. Этот пакет засунула еще в один. Отнесу к уличной мусорке, дома точно оставлять не буду. Помыла тарелку, держа ее на вытянутых руках, и пожалела об отсутствии перчаток.

   Прежде чем выйти из дома, отворила на кухне окно. Внутрь тут же ворвался ледяной ветер, громыхнул ставнями и разметал по полу горсть сухих листьев. Плевать, уберу потом. Сейчас – Флимм.

   Ее дом с белыми ставнями располагался в сотне ярдов от моего. Одноэтажный, покосившийся от времени, тянущийся к земле под тяжестью ветров, он скорее походил на заброшенный сарай. Правда, имелась просторная терраса, увитая красным плющом, и одно только это придавало домику вполне жилой вид.

   Я с трудом продралась сквозь заросли во дворе старушки. Она явно живет одна, и некому ей помочь с уборкой, так что я и внимания не обратила на запущенность территории.

   Отряхнулась от сухих колючек, стоя на крыльце, и дважды стукнула дверным молотком.

   Надеюсь, Флимм позволит мне задать пару вопросов о ее жизни и жизни города, но если нет – пойду к тому старичку. Он не выглядел готовым общаться, но я попробую его разговорить.

   Шаркающие шаги остановились по ту сторону двери. Флимм проскрипела:

   — Кто там?

   — Аделаида. Ваша новая соседка. Принесла тарелку, как и обещала.

   — Открыто, можешь войти.

   Я потянула дверь за ручку сначала на себя, но она не поддалась. Толкнула от себя – снова никак.

   — Не могу открыть. Проверьте засов или замок, — попросила я.

   Что-то брякнуло. Лязгнул металл.

   — Открыто, — недоуменно проговорила старушка. — Наверное, дверь села. Дом старый, того и гляди совсем развалится. Временами балки скрипят, да по стенам идут трещины. Попробуй толкнуть посильнее.

   Пришлось положить тарелку и блокнот на ступеньку. Навалилась плечом на дверь, и та заскрипела протяжно. Изо всех сил я приподняла ее, и только так она поддалась.

   — Вот так-то! — заулыбалась старушка.

   Я кивнула, переводя дыхание. Подхватила тарелку, блокнот и вошла в прихожую. Тут же на меня напало желание расчихаться – слишком много пыли оказалось в доме. Она толстым слоем покрывала пол, стеллажи, столики и диван со рваной тканевой обивкой.

   Наверное, мне и впрямь стоит поработать в этом вынужденном отпуске. Волонтерство – благое дело.

   — Понравились пирожки? — спросила Флимм с надеждой.

   Я с трудом заставила себя ответить утвердительно, но к горлу снова подступила тошнота. Почему-то я была уверена, что старушка не со зла решила накормить меня тухлятиной. Очевидно, что крохотная пенсия Флимм не позволяет ей покупать свежие продукты, а если готовить из подпорченных, то блюда не могут храниться долго.

   Разуваться не стала, да и Флимм была обута. Она проводила меня в просторную столовую, где за длинным пустым столом сидели двое ребятишек.

   Я радостно улыбнулась: пообщаться с малышами тоже лишним не будет. Для статей полезно все. А если журнал выделил тебе колонку в самом конце, то писать можно что угодно. Хоть о тех же тухлых пирожках. Все равно никто никогда не дочитывает журнал до последней страницы.

   — Это Марта и Луи, — представила детей Флимм.

   Малыши, похожие друг на друга как две капли воды, смотрели на меня удивленными серыми глазами. Когда я вошла, детишки о чем-то жарко спорили, но сейчас поглядывали молчаливо.

   — Они двойняшки, — добавила Флимм.

   — Привет, — я улыбнулась им и виновато сказала старушке: — Знала бы, что у вас есть внуки, принесла бы угощение. Ой, простите, я и так должна была принести что-то. Вы ведь угостили меня пирожками. Простите, я совсем не умею заводить знакомства с соседями. Всю жизнь прожила на одном месте и не привыкла еще…

   — Не стоит переживать! — оборвала меня Флимм. — Марта и Луи не мои внуки. Они – дети наших с вами соседей, молодой семейной пары. Прибегают ко мне временами, а я и не против. Своих-то детей у нас с мужем никогда не было, а деток я люблю. Кто знает, сколько мне еще жить осталось? Хоть с малышами понянчусь.

   — А как они вошли?.. — спросила я и осеклась, обернувшись на дверь, которую сама-то с трудом открыла. А я не немощная старушка, и не семилетний ребенок, но мне пришлось приложить усилия, чтобы сдвинуть ее с места.

   Флимм проигнорировала мой вопрос. Смотрела на меня всё тем же пустым взглядом, стоя посреди комнаты. Дети молча вылезли из-за стола и, не прощаясь, скрылись в прихожей. Скрипа двери я не слышала, но спустя пару секунд увидела, как Луи тащит Марту за руку через двор к воротам.

   По спине снова пробежал уже знакомый холодок. Как в то утро, когда Флимм пришла ко мне знакомиться.

   Я тряхнула головой, решив, что странности мне мерещатся от усталости. Даже не физической, – хотя в последние месяцы я работала так много, что некогда было вдоволь выспаться, – а эмоциональной. Я и без Ретта уже готова была идти к доктору за успокоительным, а с появлением в моей жизни бывшего совсем с катушек могла съехать.

   — Чаю? — предложила Флимм.

   — Не откажусь, — зачем-то согласилась я, хотя чаю не хотелось. Дождалась приглашения сесть за стол и устроилась на скамейке. — Вы не против поговорить о жизни города? — спросила я, не став юлить. — Я журналист, и хотя в Ковенторе я в… свадебном отпуске с моим мужем, была бы рада узнать чуть больше о жизни города и написать об этом в журнале. Развлечений здесь немного, не так ли? Так что я решила не терять время зря.

   — Да что о нем говорить, — пожала плечами Флимм, снимая с печи чайник. — Город как город. Население тысяч пять человек или чуть больше, а может, и того меньше. Переписи не было уже многие годы.

   Я чиркнула в блокноте: “Пять тысяч жителей”.

   Флимм насыпала чайные листья в заварник, залила водой и поставила его на стол. Вытащила из пыльного шкафа фарфоровые чашки, повертела их в руках и вернула на полку. Вместо них достала простые глиняные кружки, будто решив, что фарфор для посиделок с соседкой не годится. А я была и не против, мне все равно из чего пить чай, который и пить-то не собиралась.

   — Давно вы здесь живете? — спросила я.

   — Да вот уже лет… — Флимм задумалась, уставившись невидящим взглядом в окно. — Забыла. Представляешь? Забыла, в каком году мы с мужем сюда переехали. Но уже давно, очень давно.

   — А ваш муж… Простите, не мое дело. Можете не отвечать.

   — Шляется, небось, снова, — грубо ответила Флимм. — Я его почти не вижу. Гуляет он, знаешь ли. Сколько его помню, всегда он таким был.

   Я растерянно глянула на свои записи. О муже-изменнике писать или не стоит? Подумав секунду, все же сделала заметку.

   — Вы знакомы со старичком, что живет в маленьком домике у кладбища? Я встретила его на днях, когда только приехала, но даже не спросила имени. Он показался мне не очень разговорчивым, и я не стала докучать ненужными расспросами.

   — Ты о Герберте? Да он злой, как черт, лучше с ним вовсе не видеться.

   — У него что-то случилось, или он всегда таким был?

   — Случилось, — проворчала Флимм, ставя передо мной кружку с чаем.

   Я отметила про себя, что на поверхности воды плавает мутная пленка, какая бывает, если чай очень долго простоит в кружке и остынет. Чтобы убедиться, что мне не привиделось, сделала осторожный глоток.

   Чай был холодным. Кислым. Старым.

   Я отставила кружку, силясь не показать удивления. Даже посмотрела на чайник, который Флимм уже убрала с плиты. Взгляд зацепился за дверцу обыкновенной дровяной печи, – электрической техники в доме старушки не было.

   В печи не тлели угли. Не полыхал огонь. И в целом она казалась давно не топленной. Воздух в доме был ледяными, он щупальцами полз под одежду, но в этом ничего удивительного – трухлявые стены продуваются.

   Так, ладно… Стариков часто настигают разные старушечьи болезни. Они теряют память, ориентацию в пространстве, а иногда и вовсе сходят с ума. Флимм вполне могла быть одной из тех пожилых дам, которые искренне верят, что когда-то принадлежали к древнейшему княжескому роду. Такие, как она, бегают голышом по улицам, едят несъедобное и частенько бросаются на прохожих с топорами. Ставят чайник на холодную плиту и думают, что вода закипит.

   Старушка больна. Очевидно.

   — У Герберта, говорите, что-то произошло, из-за чего он стал злым, так?

   — Угу, — хмыкнула Флимм, вытаскивая из миски, накрытой полотенцем, печенье. Песочный квадратик не рассыпался в ее руках, не оставлял крошек. Старушка не кусала его, а мусолила ввиду отсутствия зубов, но печенье казалось давно окаменевшим. — Враг у него был с самого детства. Еще мальчишками Герберт и Трикс не поделили девчонку. Я уж даже не помню, как ее звали. А когда повзрослели, то Герберт женился на ней. Трикс к тому времени уехал на заработки на север, а десятки лет спустя вернулся и попытался увести у Герберта жену. Мол, любил ее всю жизнь, забыть не смог. Герберт, конечно, оказался против. Он уже и не думал, что в довольно преклонном возрасте его настигнет подобная юношеская глупость.

   Флимм бросила печенье на стол и пригубила чай. Не отпила, а так — смочила губы. Посмотрела в окно, потом на меня:

   — Трикс заколол его вилами.

   — Кого? — сиплым голосом спросила я. Горло отчего-то вдруг пересохло.

   — Ну, Герберта же. Заколол, а старуху забрал с собой на север. Уехали они, а Герберт один остался.

   — Не насмерть же заколол, — прошептала я, нервно усмехнувшись.

   — Нет, конечно. Ты ведь видела Герберта живым, разве нет?

   — Надеюсь, — еще более нервно хохотнула я.

   — Живой, даже не думай. Не привиделось тебе, да и мне уж тем более. Трикс поранил его, только и всего. Герберт, правда, уверяет всех, что грудь до сих пор болит. Будто вилы в него были всажены по самую рукоять.

   — А давно это было?

   — Давненько уже.

   Я поймала себя на мысли, что почти ничего не записала. Флимм ошарашила меня рассказом, и я забыла, зачем пришла. Пришлось спешно прощаться и бежать домой, пока из головы не вылетело ничего из того, что рассказала соседка.

   Но меня вновь задержала дверь. Я оторопело смотрела на нее, трижды пытаясь отворить. Дергала вверх и вниз, в стороны, но она не поддавалась.

   — Да через окно уж лучше, — посоветовала Флимм, указывая на плотно закрытые створки. — Малышня поди так и пробирается каждый раз.

   — А вы-то как из дома выходите? — спросила я холодея.

   Флимм улыбнулась, обнажив беззубый рот. И снова оставила вопрос без ответа.

   Я рванула створки на себя. Выскочила через оконный проем, горя желанием быстрее отсюда убраться. По зарослям мчалась с бешено колотящимся сердцем. Сорняки путались вокруг ног, цеплялись за лодыжки, не давали уйти. И только когда я оказалась во дворе своего дома, остановилась.

   Я не могла понять, что именно меня испугало. Обычная старушка, болтливая немного. Покосившаяся дверь, которую невозможно открыть, не приложив достаточно усилий. Ну а дети заходят в дом и выходят из него через окно…

   Все это было простым и понятным, но по неизвестной мне причине я больше не хотела возвращаться в дом Флимм.

ГЛАВА 5

Соседка произвела на меня совершенно ужасное впечатление.

   С ней что-то было не так, и я не могла понять, что именно. Может быть, холод, которым от нее веет? Или слишком колючий взгляд? У стариков не бывает такого взгляда. Их глаза обычно теплые, в них читается мудрость прожитых лет и полное смирение с неизбежным концом жизни.

   Я попыталась работать. Устроилась в спальне, разложила на кровати чистые, белые листы бумаги, найденные в кабинете. Наточила карандаши. Нужно будет поискать в доме перо и чернила, или купить. Должны же в этом городке быть магазины? Жаль, что нет карты, так можно было бы сразу выяснить, где здесь продаются продукты и товары первой необходимости. Всё имелось в доме, организация “Волк и Заяц” постаралась, но некоторых мелочей, вроде штучек для женской гигиены, или канцелярии, не нашлось.

   Так или иначе, выходить сегодня на улицу не хотелось, так что пришлось писать карандашом.

   Я посмотрела на листок. Полистала свои заметки. Подумала. Поразмыслила, с чего начать. Занесла карандаш над бумагой и даже нацарапала пару слов… Однако ничего не получалось. Вдохновение исчезло и возвращаться не собиралось.

   К тому же меня не оставляло ощущение мороза по коже. Что-то зловещее, неприятное, скребущее осело в глубине души и постоянно напоминало о себе.

   Просидев еще полчаса и, так и не выжав из себя ни строчки, я решила спуститься на кухню и сделать чаю.

   Желания выходить из комнаты тоже не было. Я знала, что могу встретить Ретта в любую минуту.

   Взгляд упал на почтовую шкатулку. Надо же, а я о ней совсем забыла, хотя с нетерпением ждала ответ. Тирел обещал, что не станет задерживаться с ответами, однако, откинув крышку, я уставилась в пустоту. Мое письмо ушло в организацию, а вот обратного я не дождалась.

   Руки сжали почтовик, и острые деревянные уголки впились в тонкую кожу.

   И вот так всегда. Почему неприятности обязательно должны приходить все вместе?

   Я покинула спальню с полной уверенностью, что как только встречу Ретта, то улыбнусь ему. Сухо, исключительно из вежливости. Но, услышав за поворотом шаги, метнулась в противоположном направлении.

   Дневной свет с трудом пробивался сквозь сухие прутья плюща, затянувшие окна, но света все равно хватило, чтобы в конце коридора заметить ответвление, которое я не видела в первый день приезда.

   Не думая, нырнула в обнаруженный проход и осмотрелась. Этот коридор был уже темнее, теснее. На полу лежал тусклый, выцветший ковер, который явно принесли сюда, когда он отработал своё в более оживленной комнате.

   Видимо, проход предназначался для прислуги. Судя по внешнему виду здания, строился дом в те времена, когда не только королевские особы, но и просто зажиточные граждане не мыслили своей жизни без толпы горничных, лакеев и кухарок.

   Любовь к старинной архитектуре позволила мне ненадолго забыться. Из головы вылетели все мысли о больной старушке Флимм, о красавчике Ретте. Гадёныше Ретте, но все равно красавчике.

   Идея написать статью о городе мгновенно переросла в нечто большее. Ведь можно не ограничиваться рассказом о жителях, а захватить и дом. Но кому, кроме меня, это будет интересно? Да и неважно. Меня все равно уже наверняка уволили, а когда найду работу в новом журнале, то мне могут и не дать колонку. Напишу статью для себя. На память.

   Кроме того, пока исследую каждый уголок, то реже буду видеться с Реттом. Как ни посмотри, сплошные плюсы. Так что, забыв о чае, я устремилась вперед.

   Коридор действительно вел в помещения для прислуги. Добравшись до конца, я уткнулась в массивную дубовую дверь, обшитую металлическими пластинами. Отодвинула засов, с силой потянула за ручку, и дверь отворилась, душераздирающе проскрежетав по доскам.

   За ней обнаружилось просторное помещение с низким потолком. Полотна паутины свисали до самого пола, и только силой воли я убедила себя в отсутствии здесь пауков. Насекомых я не боялась, нет… Недолюбливала, скажем так.

   Из гостиной – а это наверняка была гостиная для отдыха слуг – вело еще две двери. За одной оказалась лестница, спиралью убегающая вверх и вниз. Я постояла на лестничной площадке, разглядывая каменные ступени и покосившиеся перила. Окна здесь не предусматривались, и темнота скрывала детали.

   В следующем коридоре множество дверей выстроилось в ряд. Промежутки между ними были совсем крошечными. Спальни для слуг не могли похвастаться такими размерами, как у той, что досталась мне.

   Я подергала за ручки, но двери не поддались. А, впрочем, сегодня я уже ничему не удивляюсь. Может статься и так, что если я все-таки сумею открыть хоть одну из этих дверей, то попаду в комнату, похожую на жилище Флимм. Может, там даже найдется какая-нибудь пожилая горничная, которой не успели сказать, что она отправлена на пенсию. Может, она так и сидит там у погасшего камина, ожидая, когда давно умершая хозяйка позовет ее…

   По коже снова побежала дрожь. Как же все-таки меня впечатлила немощная старушка и ее неухоженный, если не сказать заброшенный дом. И в голову лезут кошмары. А может, переквалифицироваться из журналиста в писателя? Все равно журналистика меня ни к чему не привела. Напишу мистическую историю о прошлых веках и о готическом замке, в котором хозяева соседствуют с призраками. Прославлюсь. Может быть, даже денег заработаю.

   Я мысленно посмеялась над собой. Покорение литературных вершин подождет, нужно все-таки осмотреть дом как следует, и поискать ключи от комнат прислуги. Должны же они где-то быть?

   Дверь закрывать не стала, чтобы на ступеньки попадало хоть немного света. Осторожно держалась за стену, лишний раз боясь прикасаться к ненадежным перилам, и двинулась наверх. Если пойти вниз, то, скорее всего, попаду в кухню или подвал. А вот наверх... Любопытно, что же там? Чердак, заваленный старинным хламом? Драгоценности? Сундуки с золотом? Личные дневники, газеты, записи?

   Я не теряла надежды отыскать хоть что-то интересное.

   Следующая лестничная площадка тонула в кромешной темноте. Я пошарила по стенам, и пальцы наткнулись на дверную ручку. Дернула ее с нажимом, и площадку залил дневной свет.

   Просторное помещение, поделенное на несколько комнат, оказалось частично разрушено. Стена, что слева, давно обвалилась. Справа каменная кладка держалась скорее по инерции. Пыльное, тусклое окно в ней не меньше полувека не видело тряпки и ведра с мыльной водой. Оно почти не пропускало свет.

   В углах что-то непрерывно скреблось и попискивало. Я догадывалась, кто устроился здесь с комфортом, однако сейчас не время думать о крысах. Тем более я никогда их не боялась.

   Вдоль стен громоздились рассохшиеся сундуки, шкафы с отвалившимися дверцами, кресла и диваны без сидений или с продавленными подушками. Из некоторых торчали ржавые пружины.

   На одной из тумбочек красовалось старинное радио. Я повернула ручку, и прибор разразился зловещим шипением. Поискала работающие каналы, но так и не поймала ни одной радиостанции.

   Оставила радио разлагаться дальше и дернула створку единственного выжившего окна. Взору открылся вид на уютную улочку. Дома, затянутые диким виноградом и плющом, тонули в золотой листве деревьев. Аккуратная брусчатая дорога, камешек к камешку, изгибалась змейкой, убегая вдаль.

   Отсюда просматривалась подъездная дорожка к черному входу, заросший фонтан и неухоженные клумбы…

   У самой двери вдруг мелькнуло что-то темное и остановилось в тени.

   Я навалилась на подоконник и высунулась наполовину. Фигура исчезла, будто ее там и не было.

   Мозг почти не уловил хруст, да я бы и не успела среагировать. Пол жалобно заныл, под ногами мгновенно исчезла твердая поверхность, и я, потеряв равновесие, с воплем полетела вниз в облаке пыли и обломков трухлявого дерева.

   Спасло меня то, что над черным входом обильно разросся дикий виноград. Его побеги затормозили падение, так что я не расшиблась в лепешку, а всего лишь плюхнулась рядом с крыльцом кулем.

   Ногу прострелила резкая боль. Со стоном я скрутилась, схватившись за лодыжку. Нет, этот день не мог стать еще ужаснее!

   — Ада? — изумленный голос Ретта прозвучал прямо надо мной.

   Я ошиблась. Этот день определенно мог стать хуже.

   Тихо хныча от боли, принялась растирать ногу. Плечи обхватили сильные руки, заставляя меня выпрямиться. Я вскинула голову.

   Ретт склонился надо мной, одетый в темное пальто. Загадочная тень, из-за которой я рухнула вниз, оказалась Реттом. Я снова пострадала из-за него? Нечему удивляться.

   В воздухе лениво пикировали алые виноградные листья, которые я сбила, пока летела вниз, обрывая побеги.

   — Как ты? — спросил Ретт озабоченно. Скорее, просто из вежливости.

   — Все прекрасно, спасибо, — буркнула я. — Гуляю на свежем воздухе. В доме слишком душно.

   Ретт устало вздохнул. На какое-то мгновение мне показалось, что он смотрит почти влюбленно. Злорадствует, наверное. Доволен, что я снова валяюсь у него в ногах. Пусть даже на этот раз ни о чем и не умоляю.

   — Действительно. Прекрасный день для прогулок, — произнес он задумчиво. — Поэтому мы с тобой сейчас прогуляемся к врачу.

   — Ничего подобного! — возмутилась я. — Со мной все отлично. Можешь идти, куда шел.

   Злость придала сил, даже боль как будто стала слабее. Я вскочила на ноги и тут же чуть не грохнулась снова. Боль острыми клыками впилась в лодыжку, и я, не сдержавшись, взвизгнула.

   Ретт подхватил меня на руки. На долю секунды я замерла, со стоном вдохнула его запах. Мята. Он все еще пользуется мятным одеколоном.

   — Отпусти, — попросила я твердо.

   — Ада, будь благоразумна! Хорошо, если лодыжка вывихнута, но вдруг перелом? Я могу отпустить тебя, оставить здесь. Надолго ли? В одном платье ты замерзнешь, простудишься и заразишь меня. Считай, что я беспокоюсь о себе.

   Ну да, не обо мне же.

   Я не собиралась соглашаться с его доводами. Даже открыла было рот, чтобы высказать все, что думаю, но за забором раздались шаги.

   — Лед, лед… Проклятый лед… — бормотал женский голос.

   Я прикусила язык. Перед жителями городка нам полагалось изображать любящих мужа и жену. Поэтому молчала, пока Ретт вносил меня в дом и устраивал на диване в холле. Потом он ушел и вернулся спустя несколько минут с картой. Его-то карта, конечно, не улетела еще в первый день.

   Я украдкой щупала ногу. Лодыжка отекла и ныла. Пульсирующая боль была такой сильной, что приходилось стискивать зубы, чтобы не разреветься.

   Плакать нельзя. Только не при Ретте.

   В попытках отвлечься смотрела в окно. По дороге вдоль дома брела растрепанная девушка в летнем платье, слишком холодном для осеннего дня. Она обнимала себя руками, дрожала, и даже отсюда было видно, что ее волосы висят мокрыми сосульками. Наверное, поссорилась с мужем и выбежала, в чем была. Бедолага. Не у одной меня семейные проблемы.

   — Так, доктор живет совсем недалеко, — сказал Ретт, засовывая карту во внутренний карман пальто. — И прекрати, пожалуйста, спорить!

   Он подхватил меня за руки, а я не стала указывать ему на то, что, вообще-то, молчу последние несколько минут.

   Дом доктора действительно находился неподалеку. Его окружал разросшийся сад. Я уже даже начала привыкать к тому, что местные жители предпочитают огромные неухоженные дворы. Тропинка, ведущая к входу, еще как-то сопротивлялась натиску природы. По ее широким плитам можно было без труда пройти.

   Ретт ногой толкнул дверь, которая, конечно же, поддалась с трудом. Видимо, тугие двери, вросшие в проемы, еще одна местная архитектурная особенность.

   Помещение, в которое мы попали, не отличалось стерильностью. Жаловаться на грязь в кабинете врача было некому, да и смысл? Жители Ковентора, похоже, не любили наводить порядок.

   На плечах доктора болтался серый халат с медицинской эмблемой. Когда-то он был белым, я уверена. На голове, покосившись, сидела специальная шапочка. Но в остальном... Доктор совсем не внушал доверия.

   — П-проходите… в смотровую...

   Его речь была неуверенной, а язык заплетался. Мужчина даже пошатывался, как пьяный. Но когда Ретт проносил меня мимо него, я не почувствовала запаха алкоголя.

   Ладно. Может, у человека просто проблемы с координацией. Может, у него был инсульт или что-нибудь подобное.

   Зачем сразу видеть в людях худшее?

   Причина, по которой я с некоторых пор предпочитала сразу видеть худшее, аккуратно сгрузила меня на пыльную кушетку.

   Я осмотрелась кривясь. Бедненько здесь. Интересно, доктор вообще имеет понятие о гигиене, чистоте и дезинфекции?

   Какая там дезинфекция! Мало того что на всех видимых поверхностях лежала пыль, а под кушеткой от сквозняка перекатывались целые пушистые комья, так еще и склянки с лекарствами и капельницы покрывал слой грязи, как будто они простояли под открытым небом не меньше пары лет. В шкафчиках почти не было лекарств. Из стеклянного стеллажа для таблеток выглядывало всего несколько упаковок, да и те казались такими старыми, что я бы не рискнула ими лечиться.

   — Льюис! — донесся из прихожей хриплый голос почти умирающего человека. По тону было очень похоже, что так оно и есть. — Помоги!

   — Д-да сколько же можно-о, — проворчал доктор. Он не заикался, нет. Его язык именно заплетался. — Какие жалобы?

   Вопрос был адресован мне. Я неуверенно покосилась на дверь, из-за которой доносился стон.

   — Наверное, лучше сначала помочь другому пациенту? — предположила я. — Кажется, ему хуже, чем мне.

   — Ему не хуже, — ответил доктор. — Это Герберт, он постоянно с-сюда ходит, как на р-работу. Жалуется на бо-о-оль… Видать, хочет, чтобы я ему спирт выписал. Так что подождет. Так по какой п-причине вы здесь?

   — Я упала с высоты второго этажа. Ну примерно. Подвернула ногу, по-моему.

   Льюис – так его назвал Герберт – принялся ощупывать мою лодыжку. Его руки оказались на удивление осторожными. Несмотря на то что пошатывался, а его синюшное, опухшее лицо не внушало доверия, действовал он аккуратно и профессионально. Не зря говорят, что мастерство не пропьешь.

   — Просто в-вывих. Сейчас будет немного больно, — предупредил он и надавил на точку чуть выше косточки.

   С тихим хрустом боль прошила меня от пяток до самой макушки.

   Крик я сдержала, но с губ сорвался тихий всхлип.

   — Т-теперь н-нужно плотно забинтовать на несколько дне-ей.

   Льюис извлек из шкафчика бинт и разорвал упаковку.

   Я с подозрением присмотрелась, но бинт нареканий не вызвал. Хлипкое плетение белоснежных нитей оказалось чистым. Я терпеливо позволила перебинтовать пострадавшую лодыжку.

   — Помоги! — снова донеслось из прихожей

   — Да что с ним такое? — не удержалась я от вопроса. — Хронические боли?

   — Старческий маразм, — пробурчал Льюис в ответ.

   Я оттолкнула руку Ретта, стремящегося мне непременно помочь, и встала, опираясь на тумбочку. Мне даже удалось проскакать на здоровой ноге от кушетки до двери. Но Ретт снова подхватил меня, лишив даже шанса добраться до дома самостоятельно. Я прошипела тихое ругательство.

   Мимо нас прошаркал Герберт. Он еле волочил ноги, горбился, прижимая обе руки к груди.

   — Помоги… Льюис…

   Я нахмурилась, внимательно осматривая его с головы до ног. Когда я встретила Герберта впервые два дня назад, он выглядел вполне себе здоровым. Но старость, она такая – никогда не знаешь, в какой момент напомнит о себе.

   — Трикс проткнул меня вилами!

   — В к-каком году это было? — рявкнул Льюис. — Иди проспись! Герберт, ч-черт бы тебя п-побрал, клянусь, еще раз п-придешь, повторю то, что с-сделал с тобой Трикс!

   Я отогнала мысль о том, что проспаться, кажется, не помешало бы им обоим.

   На обратном пути мы с Реттом молчали. Меня одновременно и манила, и пугала перспектива того, что Ретт заговорит со мной. Хотелось обсудить увиденное: всю эту разруху, нищету и грязь… И в то же время я за себя не ручалась. Могла нагрубить, а может, даже вцепиться ему в лицо, если бы он посмел пристать ко мне с разговорами.

   Так что я молчала. Да и Ретт за всю дорогу не произнес ни слова, но…

   У ворот нашего дома стояла та девушка с мокрыми волосами. Она тряслась от холода, да и не удивительно – ветер сегодня был ледяным, а утром в воздухе пролетали колючие снежинки.

ГЛАВА 6

Ладонь Ретта скользнула по моей талии чуть ниже, к бедрам.

   — Руку убери, — процедила я.

   — Притворяюсь мужем… любящим.

   — Не сейчас. Девчонке плевать на нас и наши якобы отношения. Посмотри на нее.

   Незнакомка тянулась правой рукой к воротам. Обгрызанными ногтями царапнула шелушащуюся краску, подошла к решеткам ближе.

   — Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросила я громко.

   Девушка медленно повернула голову в нашу сторону.

   Всё тот же пустой взгляд. Как у Герберта, Флимм, Льюиса…

   Что с ними всеми? Я понимаю, что пасмурная осень не вызывает радости в жизни, но не до такой же степени.

   — Если вы позволите мне погреться у огня… — звенящий голос разрезал тишину.

   Ретт отчего-то очень уж больно стиснул мою талию. Я зашипела на него недовольно, но в этот раз отталкивать не стала – знала, что не удержусь на одной ноге.

   Ванда, так звали девушку, вошла в дом беспрепятственно. На нее защита не подействовала, но оно и понятно – хозяева ведь пригласили. А вот Ретт стал хмурым, как грозовая туча.

   Я не желала видеть его и попросила избавить нас от своего общества.

   — Было бы здорово, если бы ты, дорогой мой супруг, оставил девочек одних, — я не улыбнулась, а скорее оскалилась.

   Ретт послушно покинул гостиную, но прежде, чем уйти, где-то раздобыл для меня трость.

   Я притащила теплый плед, закутала в него девушку и усадила ее в кресло у камина. Пока она справлялась с рыданиями, я забросила в зев сухие поленья, бересту и чиркнула спичкой. Так-то лучше. Янтарные языки мгновенно облизали дровишки и запищали, будто радуясь.

   — Расскажешь, что произошло? — попросила я Ванду, устраиваясь в кресле напротив нее. — Чай будет готов через пару минут.

   — Страшно мне… страшно… — голос девушки сделался глухим. Она смотрела на разгорающееся пламя так пристально, словно стремилась увидеть в нем ответы на все свои вопросы. — Холод… ужасный. Мокро. А еще лед… Он острый. Он царапает кожу.

   Ванда замолчала, а я мысленно выругалась: каждый, кто встречался мне в этом городке, имеет явные проблемы с головой. Я была почти уверена, что организация “Волк и Заяц” не могли найти более убогого города для своих клиентов и решили, что идеальным местом для сокрытия трусливых свидетелей станет Ковентор – пристанище для душевнобольных.

   — Проклятый лед… — выдохнула Ванда с шипением.

   — Осень, — пробормотала я, не зная уже, как продолжать разговор. — Дома все хорошо? Никто не обижает?

   На вид девушке было лет шестнадцать или того меньше. Она наверняка еще живет с родителями, а, судя по тому, что я успела понять, и ее родители могли оказаться ничуть не адекватнее того же Герберта.

   — Некому обижать. Одна живу.

   — Совсем? А сколько… тебе лет?

   — Семнадцать. Было…

   — Было?

   — Я не помню когда, — взгляд Ванды задержался на моем лице. Я невольно вжалась спиной в спинку кресла и улыбнулась, превозмогая желание выпроводить девушку из дома. — Мой любимый меня предал…

   Я тяжело сглотнула. Мгновенно в Ванде увидела свое отражение. Когда-то и я была такой же: испуганной и жалкой. Я тогда, кажется, даже умывалась не каждый день. Серый цвет лица от недосыпа был моим постоянным спутником.

   А губы… Губы Ванды имели синеватый оттенок. Но она замерзла, выскочив на улицу в одном только платье, так что странно, что вся не посинела.

   А вот когда я страдала от предательства, то целенаправленно гуляла по морозу в тонкой сорочке. Надеялась смертельно заболеть, и чтобы Ретт, мой милый Ретт, пожалел, что потерял меня.

   Какая же я была идиотка.

   — Он бросил тебя? — осторожно уточнила я, прислушиваясь к свисту чайника – пора снимать с плиты.

   — Бросил. В озеро. Смеялся. Говорил, что… — Ванда зажмурилась и прижала пальцы к вискам, будто справляясь с приступом головной боли. — Не помню, что он еще говорил.

   — Я принесу чаю, — проходя мимо Ванды, я коснулась ее плеча. Хотела приободрить легким касанием.

   И тут же отдернула руку. Твердое тело Ванды, словно каменное, обдало холодом.

   Промерзла совсем. Так и заболеть недолго.

   Когда чай был разлит по фарфоровым чашкам, – я достала из шкафа красивый сервиз, не уподобляясь Флимм, – Ванда с благодарностью улыбнулась. Она держала чашку в руках, но пить не спешила. Хмурила светлые тонкие брови, недоуменно смотрела на исходящий паром напиток.

   Потом вскинула голову:

   — Ромашка?

   — Она поможет успокоиться, — кивнула я.

   — Никогда не пробовала…

   — Где сейчас твой.. кхм, парень?

   — Жених. Мы были помолвлены. Не знаю, где он. Наверное, ушел и никогда уже не вернется. Я видела Брона в последний раз когда по его милости барахталась в проруби, пытаясь выбраться на лед. Лед крошился, не позволяя мне зацепиться за него…

   Я поперхнулась. Закашлялась до слез, отставила чашку и согнулась пополам. Кашель душил. Воздуха не хватало.

   Бегущие шаги остановились возле кресла, и мою голову запрокинули сначала вверх, потом повернули вбок.

   Снова Ретт!

   — Эй, смотри на меня, — приказным тоном сказал мужчина. — Ада!

   — Да чтоб тебя! — мой голос хрипел. — Поперхнулась, только и всего.

   Вытерла мокрые глаза, щеки. Снова кашлянула, набрала в грудь воздуха. Способность дышать вернулась.

   — Вам пора, — Ретт протянул Ванде еще один плед. — Вот, возьмите и уходите.

   — Ретт! — я возмущенно глянула на мужчину. — Девушка продрогла до костей!

   — Угу, — буркнул он, помогая Ванде подняться. — Я провожу ее, сиди.

   Он увел девчонку из гостиной. Я отпила еще глоток чаю, на этот раз осторожнее – вдруг опять поперхнусь.

   Барахталась в проруби… В ноябре. В относительно теплом ноябре.

   Больная. Все они здесь больные. Но чем? Действительно что ли, психи? А может, вирус тут какой бродит?

   Ерунда какая-то.

   Ретт вернулся, хоть я его и не ждала. Принес с собой тряпку, вытер пол. Собрал посуду и унес на кухню, а оттуда крикнул:

   — Ты оставила окно открытым, когда уходила. Я его запер и собрал мусор, можешь не беспокоиться об этом.

   Да не я о мусоре я беспокоюсь, хотелось заорать мне, но промолчала.

   Шесть лет прошло. Столько воды утекло. И та блондинка с оленьими глазами, виснущая на моем мужчине, осталась далеко в прошлом.

   Не о мусоре я беспокоюсь. Да и не о тебе, Ретт.

   Убедить себя не вышло. До спальни меня преследовал запах его одеколона, и только когда я спряталась под одеяло и накрыла голову подушкой, сумела забыться.

   В голове вихрем роились ненужные мысли, и только боль в лодыжке позволяла от них отвлечься. Но когда физическая боль отступала, о себе напоминала душевная.

   Даже при том, что я за последние годы отрастила броню и уже не позволяла глупым эмоциям брать верх над разумом, здесь и сейчас эта самая броня не справлялась.

   Мне нужен Тирел!

   Я выпуталась из одеяла и заглянула в почтовик. Пусто. Захлопнула крышку и открыла снова – ничего.

   Хреновое агентство. Здесь клиенты с ума сходят, а ему хоть бы что!

   До ночи проворочалась в постели, ожидая, когда Ретт заснет, и я смогу спокойно гулять по дому. В двенадцать, когда Ретт совершенно точно спал, я сползла с кровати. Натянула пальто, так как печи не топились который день, и воздух был ощутимо холодным, подхватила трость и поплелась вниз.

   Страдания страданиями, а дом отапливать нужно. Котельную я видела в пристройке к кухне, а вот вход в нее был с улицы. Из холла я выглянула в окно – дождя нет. Только ветер выл, да в лунном свете сверкали снежинки. Скоро зима, а первый снег еще не выпадал. Можно ли считать десяток снежных крупинок за первый снег? Наверное, можно.

   Я сошла с крыльца, помогая себе тростью. Не споткнуться бы и не упасть. Зря не озаботилась включением уличных фонарей, но возвращаться уже не стану. До котельной рукой подать.

   Шаг, еще шаг. Камни на тропинке местами были выщербленными, и зацепиться за одну из выбоин несложно. Передвигалась я медленно, так и до утра не дойду.

   Уже у котельной вспомнила, что дверь должна быть заперта ключом от главного входа, а ключ в моей спальне, и чертыхнулась во весь голос.

   — А мама говорила, что это плохое слово, — прозвенел веселый голосок из зарослей малины.

   Моя рука, удерживающая трость, невольно вцепилась в набалдашник до побелевших костяшек. По спине пробежал морозец. Уже в который раз.

   Может, не жители Ковентора с катушек съехали, а я?

   — Кто здесь? — я взглядом поискала ребенка, но в темноте сложно что-либо разглядеть, и тусклый свет луны, прячущейся за снеговыми тучами, не спасал.

   — Марта, — отозвался голосок. — Мы с вами уже виделись сегодня.

   — Заблудилась?

   — Наверное.

   Я пожевала губы. Придется отвести девочку домой, ничего не поделать.

   — Я провожу тебя, ладно? Выходи, не бойся.

   — А я и не боюсь. Но провожать меня не нужно, я здесь побуду.

   — Здесь оставаться нельзя. Родители будут волноваться, искать тебя…

   — Не будут. Это они меня к вам отправили.

   — За… зачем?.. — я устыдилась своего страха перед маленьким ребенком, но два шага к крыльцу сделала.

   Марта молчала. Я слышала ее тихое сопение, но почти не улавливала откуда оно доносится. Все-таки из малины… Или из розового куста? Да нет, точно из малины.

   — Если ты уверена, что тебя не потеряли, — голос дрогнул, и я откашлялась, — то я пойду. Точно не нужно провожать?

   — Точно.

   Спорить я не собиралась. В конце концов, Марта живет через один дом от моего, доберется уж как-нибудь.

   От волнения я захотела есть. Чем завтракала-то? Только кофе да кусок ветчины. Даже яичницу не доела.

   Просторные комнаты при моей больной ноге мне резко разонравились. По холлу ковыляла долго, еще дольше – через гостиную. И только когда показалась арочная дверь на кухню, я расслабленно выдохнула.

   До выключателя не дотянулась. Света с улицы было достаточно, чтобы не споткнуться о край ковра, пока буду брести до холодильника.

   Вытащила с полок все, что попалось под руку: маринованную рыбу, сыр и ветчину, яйца. Яйца вернула в холодильник, не желая заниматься готовкой.

   Я удерживала снедь в свободной руке, а дверцу захлопнула тростью… Чтобы в следующую секунду завопить от ужаса.

   Черная огромная тень шагнула от стены и застыла напротив. Я почти потеряла сознание, выронила продукты на пол и приготовилась защищаться.

   — Я не стал включать свет, — и голос низкий, с хрипотцой. — Не думал, что встречу здесь тебя.

   — Ретт… Придурок, твою мать! — я всхлипнула, с силой сжимая грудь в области сердца. Оно грозилось остановиться. — Зачем подкрадываешься?!

   — Хотел помочь, всего-то. Я был за столом, когда ты вошла. Наблюдал, как неуклюже перебираешься по стенке к холодильнику, и подумал…

   — Да поняла я, поняла. Черт!

   Глубокий вдох, и сердце забилось ровнее. Перепугалась до истерики, так и инфаркт может хватить.

   Ретт быстро поднял продукты с пола, отряхнул от пыли и бросил на стол. В темноте я не видела, что он тянется ко мне, и оказалась схвачена под локоть.

   — Просто помогу дойти до места, — проговорил Ретт. — Вот так, садись. Свет включим?

   — Нет. — Видеть мне его все еще не хотелось.

   Я уставилась в окно на мелькающие за стеклом ветки. Ветер усиливался и безжалостно срывал хрупкие листья, чтобы бросить на землю под ноги людям.

   С тихим шорохом Ретт открывал упаковки. Подвинул ко мне чашку и налил из заварника кофе.

   — Все еще пьешь кофе по ночам? — вырвалось у меня.

   Щеки вспыхнули. Зачем я сказала это вслух? Не стоило вспоминать!

   — А ты все так же нет? — спустя мгновение спросил мужчина.

   Я промолчала, а он добавил:

   — Я заварю чай. Ромашковый, верно?

   И он помнит.

   Темнота спасла меня. Люблю темноту. В ней Ретт не мог видеть, как исказилось мое лицо от боли в сердце. Не мог заметить, как от слез блеснули глаза.

   Я правда его любила. Сильнее всего на свете.

   А он?

   И он любил. Я знаю это. Я верю.

   Но почему ушел?

   Ноздрей коснулся запах сухой травы – ромашка. Ретт бросил в мою чашку щепотку соцветий и залил их кипятком.

   — Чуть правее от тебя столовые приборы, — сказал он негромко, чтобы не нарушить вязкую, я бы даже сказала – интимную тишину.

   Моя ладонь скользнула по шершавой древесине и пальцы наткнулись на холодный металл. Нож и вилка. Зачем? Мы едим бутерброды.

   Тихонько звякнула тарелка, неосторожно коснувшись кружки с ромашковым чаем.

   — Прости… Едва не разбил.

   “Разбил”, – почти шепнула я, но вовремя прикусила язык. Прощения за разбитое сердце не попросил, а вот за тарелку – пожалуйста.

   Ретт ел неторопливо, как всегда раньше. Я не видела его, но слышала и… чувствовала. Мятный одеколон… Проклятая мята, преследующая меня столько лет.

   — Как твоя нога? — простой вопрос, который можно услышать и от незнакомца.

   — Уже лучше, спасибо.

   — Зачем забралась на крышу?

   — Из любопытства, — я пожала плечами, будто он мог увидеть.

   — Радио… Ты видела там радио?

   — Было какое-то. Стояло на тумбе. Оно нерабочее.

   — Было рабочим, — неопределенно ответил Ретт.

   И я кивнула. Было когда-то рабочим, и впрямь.

   Есть не расхотелось, вопреки всему. Я сунула в рот кусок бутерброда, который для меня приготовил Ретт, и медленно прожевала. Безвкусный. Но не продукты в этом виноваты, просто я перестала чувствовать вкус.

   — Я пойду к себе, — сказала я спустя долгие минуты молчания.

   Лучше бы не предупреждала. Ретт тут же встал и подхватил меня на руки, оторвав от пола.

   Я обвила руками его шею, чтобы не свалиться. Вновь вдохнула мяту, древесный шампунь и чистоту. Прикрыла глаза.

   — Отнесу, — сказал он. — Незачем лишний раз напрягать лодыжку.

   Уже в спальне я вспомнила, что хотела попросить Ретта затопить котлы. Чтобы убедиться, что он этого не сделал сам, коснулась труб, но они оказались теплыми. К утру нагреются, и в комнате станет даже жарковато.

   Отбросила угол одеяла, и моя трость с грохотом упала на пол. Я поморщилась, но не стала ее поднимать – пусть валяется.

   По телу пробежали мурашки. Волосы на руках вдруг стали дыбом. С улицы доносился тихий вой, и он становился все громче и громче.

   Не волчий, нет… Человеческий.

ГЛАВА 7

Порыв ветра налетел внезапно. Что-то заскрежетало по стеклу… Что-то, будто когти, сильные и безжалостные, и едва они найдут малейшую лазейку, кошмарное чудовище проникнет в комнату и сожрет меня заживо.

   Я сжалась, стараясь казаться незаметнее. Так накрутила себя, что в безобидной тени от дерева за окном увидела монстра.

   Оцепенение схлынуло. Я подбежала к выключателю, забыв о больной ноге, и ударила по нему кулаком. Вспыхнул яркий спасительный свет. Перевела взгляд на окно, но оно было равномерно черным. Ни белых пятен, в которых бы угадывались расплывчатые лица, никого, кто заглядывал бы в комнату, выискивая добычу…

   От сердца чуть отлегло. Ну и фантазерка!

   Осторожно сделала шаг к окну, и тут боль в лодыжке напомнила о себе. Раскаленной иглой она прошила ногу до самого колена, выбивая из моей груди воздух.

   Я растерла пострадавшую конечность и дотянулась до трости.

   На улице воцарилась тишина. Слышно было только усиливающийся ветер, да далекий шелест листьев.

   Что-то мелькнуло за стеклом, и я взвизгнула.

   Натянутые до предела нервы грозились лопнуть с треском.

   Снаружи снова донесся тоскливый вой. Но на этот раз я на него не отреагировала. Все-таки человек, существо или что бы там ни было, находилось далеко внизу.

   Прямо под окнами.

   Крадучись, я преодолела расстояние от кровати до окна и выглянула наружу. Створки, конечно, не открывала.

   Отпрянула и хмыкнула: Ковентор расположен у тайги, и встретить здесь шакала – дело плевое. Просто запомню, что выходить на улицу по темноте не лучшая идея.

   Шторы задергивать не стала, так было как-то спокойнее. Словно я могла защититься, если бы вовремя заметила, как неизвестная тварь пытается разбить стекло.

   Сон как рукой сняло. Ромашкового чая явно уже недостаточно. После подобный потрясений требуется рецепт на лекарства от врача, но к Льюису я обращаться не стану.

   Опустилась на кровать и накрыла ноги одеялом. Чуть позже пришла мысль, что лучше бы не оставлять свет в спальне. Он может приманить того, кто бродит там, внизу. Но я не могла заставить себя его выключить. При одной мысли о том, что придется спать в темноте, охватывал панический ужас.

   Не знаю, сколько я так просидела. В голове было пусто. Начинало клонить в сон. Чуть позже в саду снова что-то зашуршало, и я испуганно вскинулась. Однако это оказался всего лишь дождь.

   Он усилился к двум часам ночи. Еще несколько минут спустя вошел в раж, принялся хлестать по стеклам и барабанить по внешнему подоконнику. Ветер рвал хлипкие деревца, не успевшие вырасти достаточно для борьбы со стихией.

   Я все еще невольно продолжала прислушиваться, но больше не улавливала ничего, что напоминало бы этот пробирающий до костей вой. Нечеловеческий, но в то же время определенно принадлежащий человеку.

   Остаток ночи то проваливалась в беспокойную дрему, то снова просыпалась. Меня будили кошмары. Вязкие, бессюжетные сновидения, в которых я в полном одиночестве бродила по туманным улицам, а туман все сгущался, пока в нем не тонуло абсолютно все, и я не могла рассмотреть даже собственных рук.

   В тумане что-то было. Оно дышало, шевелилось, но я так и не увидела его… И постоянно на периферии сознания звучал эхом тот жуткий вой.

   Под утро я все-таки отключилась, а когда проснулась, ливень закончился. В комнату робко заглядывало ленивое осеннее солнце, приглушая яркий свет ламп.

   Я наспех привела себя в порядок: умылась и оделась. Волосы не стала собирать в косу, оставила распущенными.

   Окно закрывалось крепко. Пришлось повозиться, чтобы замочек поддался, и в комнату ворвался свежий, пахнущий влажной землей и прелыми листьями воздух.

   Я немного поизучала окрестности взглядом, не заметила ничего необычного и, успокоившись, вновь закрыла окно, после чего убедилась, что замочек заперт надежно.

   Начинало казаться, что все ночные страхи просто померещились. Может, мне почудилось, что снаружи кто-то был.

   Но окна и двери лучше все-таки проверить. Во всем доме.

   Медленно, стараясь не тревожить пострадавшую ногу, я обошла второй этаж. Заглядывала во все комнаты, в какие могла войти, проверяла каждое окно, и все они оказались плотно закрыты.

   Спустилась в холл, чтобы убедиться, что засов на главной двери достаточно крепкий, а Ретт не забыл закрыть черный вход.

   Ретт нашелся в гостиной. Он сидел за небольшим столиком для напитков, на котором расположилось то самое радио, которое вчера на чердаке я безуспешно пыталась настроить.

   Мой названный муж с сосредоточенным видом крутил ручку. Радио шипело то громче, то тише, иногда попискивало, иногда замолкало, но так и не выдало ни единого связного звука.

   Я только кивнула Ретту в знак приветствия и молча прошла мимо.

   Не буду ему ничего говорить. Пусть играется с радио, пусть пытается настроить его. Я даже не скажу ему ни слова о том, как меня напугал ночной вой под окнами. Я не могу показать ему свою слабость. Снова.

   По холлу разнесся стук металлического молоточка.

   Гостей я не хотела встречать, но и проигнорировать было нельзя.

   — До-оброе утро.

   На пороге стоял доктор Льюис. В том же засаленном халате, в замызганной шапочке. Опухшее синюшное лицо как у пропойцы в глубоком похмелье.

   — Доброе, — ответила ему чуть растерянно.

   — Я зашел прове-ерить, как в-ваша нога.

   Язык у него заплетался точно, как и вчера. То ли не успел проспаться, то ли с утра уже опохмелился. А может, у него и правда какие-то проблемы со здоровьем, и он всегда так разговаривает.

   Скорее второе. Пьяница не стал бы с утра искать адрес своей пациентки, чтобы убедиться, хорошо ли она себя чувствует.

   — Уже лучше, — ответила ему. — Зайдете?

   — Спасибо, — с неожиданным энтузиазмом откликнулся Льюис и перешагнул порог с заметным благоговением. Даже замер на долю секунды, зыркнув по сторонам.

   — Проходите на кухню. Она чуть дальше… Да, там. Хотите чаю?

   — Да, п-пожалуйста.

   Льюис скрылся в гостиной.

   Я не успела запереть дверь, как вновь раздался стук молоточка. На удивление оживленное сегодня утро для крошечного городка.

   Однако обижать никого не стоит. Адекватные здесь люди или нет, но это люди, и с ними нужно вести себя вежливо. Да и жалко мне их. Во всяком случае, некоторых. Старушку Флимм точно можно пожалеть, да и двойняшки не от хорошей жизни залезают ночами в чужие сады. Наверняка им не хватает родительского внимания…

   Кстати, а вот и они.

   Две мордашки появились в окне со стороны холла, но стук не прекратился. Я распахнула дверь, и улыбнулась Флимм. Старушка держала в руках тарелку пирожков, а мне оставалось надеяться, что на этот раз они с картошкой – она не так ужасно воняет, когда портится.

   Флимм без приглашения вошла в дом. Переступила порог и словно невзначай отпихнула меня плечом с дороги. Что ж, старость не всегда тактична.

   Двойняшки продолжали вжиматься личиками в окно.

   — Марта, Луи! Ну-ка идите сюда! Окно я открывать не стану! — позвала я их.

   Дети отлипли от стекла и буквально влетели в холл через дверной проем.

   Я проводила старушку и малышей на кухню, по пути поймав настороженный взгляд Ретта. Неужели мне стоило просить его разрешения пригласить кого-то в дом? Вот еще! Мои гости – мое дело. А Ретту, если он хочет достоверно изобразить любящего мужа, придется помолчать.

   Малыши забрались вдвоем на один стул. Льюис сел во главе, а Флимм заняла место по его правую руку.

   Встречать гостей ранним утром – дурная затея. С тихим вздохом я поставила на плиту чайник и повернула рычажок.

   — А что это у тебя такое? — удивленный голос Флимм нарушил тишину.

   — Что? — не поняла я.

   — Это, — старушка ткнула пальцем в сторону плиты.

   — Плита, — ответил за меня Льюис и добавил с каплей превосходства в голосе, будто она была его: — Электрическая.

   — А мама тоже о такой мечтала, — грустно проговорил Луи. — Только почему-то не купила. Папка собирался подарить ей плиту на день рождения, но не подарил. У нас дровяная печь в доме, только она больше не топится.

   — Почему? — нахмурилась я. — А как вы отапливаете дом?

   — Никак, — Марта хлопнула глазками. — Нам не холодно.

   — А готовите на чем?..

   Малышка не успела ответить. В кухню вошел Ретт и взволнованно осмотрел гостей.

   — Дорогая, — мурлыкнул он, — не доставай расспросами. — Обернувшись к столу, сказал: — Вы не обращайте внимания, моя супруга очень уж любопытная.

   — Да нам только за радость познакомиться поближе, — бескровные губы Льюиса растянулись в улыбке.

   Я незаметно шлепнула Ретта по руке, когда та потянулась, чтобы меня обнять. Ретт отодвинул для меня стул и помог сесть, а сам занялся чаем.

   На стол встала вазочка с печеньем и карамелью, шесть чайных чашек и заварник.

   — Чаю всем? — спросил муж.

   Гости неуверенно кивнули. Марта потянулась за печеньем, а Луи сунул в рот конфету. Поморщился и выплюнул в кулачок.

   Кислая, что ли?

   Пока я пила чай, дети молчали. Льюис вертел в руках чашку, будто не знал, что с ней делать. Флимм мусолила печенье, как и тогда, когда я к ней приходила.

   Ретт раздражал.

   Он не давал мне произнести ни слова. Нервно подергивал ногой, залпом допивая вторую чашку чая, переводил внимательный взгляд с Флимм на Льюиса, на детей.

   Боится он их как будто…

   Я мысленно хохотнула. Нет, Ретт всегда был немного… социофобом, что ли, но чтобы так переживать в присутствии парочки соседей – это уже заболевание не из легких.

   — Вы хотели посмотреть ногу Аделаиды? — Ретт вскинул голову, словно резко вспомнил причину визита доктора.

   — Д-да, хо-отел, — кивнул Льюис. — Аделаида, п-позволите?

   — Прямо здесь? — уточнила я. — Ну, давайте…

   Я отодвинулась вместе со стулом, приподняла юбку до колена и выпрямила ногу. Льюис вышел из-за стола, потянулся, и суставы захрустели. Рваным движением он опустился передо мной на колено и едва не рухнул, не сумев удержаться.

   — П-простите, тело не слу-ушается.

   Почему его не слушается собственное тело, я уточнять не стала. Но принюхалась – алкоголем не пахнет. Все-таки заболевание. Как жаль. Льюис еще совсем молод, а уже почти инвалид.

   Твердые пальцы коснулись моей ноги и ощупали стопу, лодыжку, икроножную мышцу. Льюис хмыкал задумчиво, нажимал большим пальцем то одну точку, то другую.

   — Перетру-у-дили, — заключил он. — Нужно сделать примочку и н-не тревожить ногу еще день.

   Я кивнула и в ту же секунду почувствовала, как сознание плывет. Тряхнула головой, но стало только хуже. Пришлось вцепиться в крышку стола, чтобы не упасть.

   — Ада? — встревоженным тоном позвал Ретт. — Все в порядке?

   Его голос доносился откуда-то издалека.

   — В порядке, — тихо ответила я, внезапно потеряв голос. Перед глазами запрыгали черные мушки.

   Пальцы доктора продолжали мять стопу. Флимм, кряхтя, встала из-за стола и прошаркала ко мне. Ее руки легли на мои плечи.

   — Я придержу, не беспокойся, — сказала она. — Льюис бывает как что-нибудь нажмет, так сознание теряешь! Но доктор он от Бога…

   — Так, хватит! — рявкнул Ретт, подскакивая с места. — Мы не ждали гостей ранним утром. Льюис – на выход! Флимм – тарелку я вам занесу. Малышня – по саду ночами не шариться. Да-да, Марта, я видел тебя вчера.

   Я хотела возмутиться. Что он себе позволяет?! Даже открыла рот, чтобы отругать Ретта, но язык будто прилип к небу. В ушах звенело. Подступившая к горлу тошнота грозилась не пройти просто так, и мне пришлось положить голову на стол.

   Кухня опустела – гости ушли. Ретт подхватил меня на руки, перенес в гостиную.

   И все это молча – я не могла ему возразить. Только когда спина коснулась мягкой диванной подушки, перед глазами прояснилось.

   — Что ты творишь, черт бы тебя побрал? — зашипела я из последних сил. — Гостеприимству не обучен?

   — Обучен, — бросил Ретт через плечо. — Лежи, не вставай.

   Я провалилась в темноту. Вынырнула. Глотнула воздуха, и сознание вновь заволокла тьма. Руки и ноги сделались ватными, сердце подскочило к горлу и забилось в три раза быстрее.

   Ретт вернулся из кухни с кружкой травяного чая. Приподнял мою голову и заставил сделать несколько глотков. Обжигающий напиток разлился теплом по телу, и мне стало чуть лучше.

   — Давление поднялось, только и всего, — прохрипела я. — У меня такое бывает.

   Хотя, да… Он ведь не знает. Потому что тогда уже ушел. А проблемы с давлением начались как раз после нашего разрыва. Тогда вообще много проблем со здоровьем было, и скачущее давление лишь малая часть.

   — Угу, — буркнул Ретт недоверчиво. — Давай, пей.

   Я мотнула головой. Уйди, пожалуйста, просто уйди!

   — Не хочу тебя видеть, — процедила я. — Чего добиваешься, а? Заботливого из себя строишь?

   — Можешь думать, что хочешь, — оборвал меня Ретт. — Понимаю, что ты чувствуешь, но, поверь, сейчас о прошлом стоит забыть. Мы в Ковенторе, черт возьми!

   — И что? Этот город или другой, какая разница? Я в любом не хочу тебя видеть! Боль от предательства не рассасывается через годы, Ретт! Я жила без тебя так долго, а тут ты появляешься и суешь мне чай под нос! Заботишься? Волнуешься? Да убери ты эту дурацкую кружку, мать твою!

   Я оттолкнула Ретта. И откуда только силы взялись? Кружка выскользнула из его рук и с жалобным звоном покатилась по полу, оставляя за собой мокрый след.

   Вот и всё. Я всё сказала. И глаза защипало от подступающих слез. А ведь хотела притвориться сильной перед ним… Не вышло.

ГЛАВА 8

Наверное, если бы Ретт попытался объясниться или попросить прощения, я бы снова на него наорала. А может, простила. Я не знала, что думать и как поступить.

   Но он ушел. Только поднял кружку, небрежно носком вытер лужу и ушел.

   Я зарылась лицом в подушку. Слезы душили, и ничего я с ними поделать не могла.

   Воспоминания роились в голове, заставляя меня гореть в ярости.

   Наше первое свидание. Я тогда торопилась домой из университета, поскользнулась на застывшей луже и влетела в симпатичного парня. Смущаясь, спросила его имя. Ретт – такое красивое…

   Домой я в тот день не попала. Мы гуляли, забыв обо всем.

   Месяц спустя была первая совместная ночь в его кебе. Спать на сиденьях не удобно, да мы и не спали…

   Почти год, а если точнее – триста двадцать четыре дня подряд мы тонули в любви друг друга. Я не могла и дня прожить без него, а он без меня…

   А потом, прямо на Рождество, когда я носилась по торговой улочке в поисках подарка для любимого, забежала в ресторанчик всего на минутку, чтобы быстро выпить чаю и согреться.

   За столиком в темном углу сидел Ретт. А напротив него умопомрачительной красоты блондинка. Она смеялась. Поправляла локоны, держала моего мужчину за руку.

   Я уже видела ее раньше. Спрашивала о ней Ретта, а он говорил, что Лилиана только подруга. Они знакомы с самого детства, и их родители дружат многие годы.

   Не помню, как я тогда добралась до дома. Всё слилось в одну большую снеговую тучу.

   С того дня мы с Реттом не виделись. Не говорили. Он ничего не объяснил. Просто ушел. Как будто его и не было.

   Несколько долгих месяцев тоски я пережила, едва не свихнувшись. Ежедневные рыдания до тошноты. Частенько меня выворачивало, где придется. И боль душевная переросла в физическую… Доктора, больницы, лекарства.

   Не помню, как я справилась. И даже получила диплом. С отвратительными оценками, но все же.

   Несколько лет спустя в моей жизни появился Дерел. Мы учились вместе с первого курса, но я его тогда не замечала. А он, как оказалось, испытывал ко мне чувства.

   Я вышла замуж через месяц. Не по любви. Я Дерела не то что не любила, просто… уважала, наверное. Как друга. И даже когда он после свадьбы превратился в тирана, мне было настолько всё равно, что и разводиться не спешила.

   Просто ждала чего-то… А чего? Сама не знаю.

   Я почти привыкла, что Ретта в моей жизни больше никогда не будет. А будет Дерел или другие. Неважно кто, мне все равно ни один не подходил.

   Жила по инерции. Двигалась на автомате. Я, кажется, даже есть частенько забывала.

   И вот…

   Ретт вернулся. Не ко мне, конечно, но мы заперты в одном доме наедине друг с другом. Я не могу с ним говорить, не могу его слышать. И боль, давно потухшая, вспыхнула с новой силой.

   Мне хочется узнать, почему он тогда ушел, но даже этого сделать не могу. Не хватает сил. Страшно услышать ответ.

   А сам он объясняться не спешит, словно ничего не произошло.

   Мягкие шаги остановились у дивана. Теплая пушистая ткань опустилась на меня – плед.

   Ретт поправил мои волосы… Зачем? Я даже не дернулась. Так и лежала лицом в подушку.

   — Ада…

   Тихий бархатистый голос всегда звучал так сладко, когда Ретт называл мое имя. Вот и сейчас.

   — Ты имела право узнать правду еще тогда.

   Я распахнула глаза и подняла голову так, чтобы смотреть в окно. Ретт стоял сбоку и не мог видеть моего лица.

   — Я не должен был говорить тебе. Понимаешь? Сейчас мы можем обсудить прошлое, но… Хочешь ли ты? Все эти годы я читал твои статьи в журнале. Через каждое твое слово пытался понять, как ты живешь, что чувствуешь. Встретиться с тобой было нельзя, объясниться – тоже, но я стремился быть как можно ближе, и…

   — Не хочу ничего слышать, — гнусаво пробормотала я. Нос заложило. Проклятье! — Оставь меня в покое, Ретт Уилсон. Ты никогда не чувствовал и капли той боли, что мне пришлось пережить.

   — Зря ты так думаешь…

   — Уйди. По-хорошему прошу, уйди и больше никогда не попадайся мне на глаза!

   Мне не нужны были ответы. Только не сейчас. Уже не нужны. Если бы Ретт объявился год или два назад, я бы выслушала его. Возможно, закатила истерику. Может быть, даже ударила. И обязательно выслушала.

   Но теперь не было никакого смысла в разговоре.

   Я дождалась, когда он покинет гостиную, и ушла на кухню.

   Заварила ромашковый чай. Подумав, бросила в кипяток щепотку мяты.

   Подумав еще, вылила чай и плеснула в бокал виски из запылившейся бутылки, припрятанный организацией в одном из шкафов. Это они молодцы. За такое не жалко и переплатить.

   Алкоголь я не любила. И даже в те годы мучений не выпила ни капли, но сейчас глотнула обжигающий напиток в надежде заглушить тупую боль. Закашлялась, хватанула ртом воздух и отставила бокал. Я допью, но нужно перекусить.

   Ретта больше не увижу. Сегодня уж точно. Вряд ли он настолько идиот, чтобы