Оглавление
АННОТАЦИЯ
Мои родители геологи, два года работают на планете Криос. В прошлом году они прилетали на Землю, чтобы отпраздновать Новый год вместе со мной. А в этом пригласили меня прилететь на новогодние праздники к ним.
Я бывала на других планетах, но на такой, где снег не тает даже летом, не была ни разу. Ёлка, зачем тебе лететь туда, где вечная зима, зимы у нас и на Земле хватает, говорили друзья. Меня, кстати, зовут Елена, мама зовет Елей, а папа и друзья – Ёлкой. Но я полетела. Соскучилась просто по родителям. А если сейчас и на Земле, и на Криосе зима, то какая разница, где встречать Новый год?
ГЛАВА 1
Звездный лайнер высадил пассажиров в космопорту столицы планеты Криос города Фрост. Пассажиров оказалось неожиданно много, хотя Криос – далеко не туристическая планета. Даже для любителей зимнего отдыха и спорта здесь слишком холодно. Я оделась так, как посоветовала мама: в комбинезон с капюшоном на меху с батареей подогрева и гибкими солнечными батареями на груди и бедрах – для экономии энергии. А солнца, говорили родители, на Криосе много, несмотря на то, что на небе оно видно, как мелкая монета Земной Федерации. И сейчас на Криосе, в той местности, где работает геологическая экспедиция – самое солнечное время года.
Но выйти на воздух не удалось: к трапу был подан гибкий тоннель, и по нему пассажиры перешли в здание космопорта.
Здесь меня должны встретить. Я крутила головой, выискивая в толпе встречающих человека с табличкой на русском языке «Елена Зевина». Но больше взгляд привлекали местные жители. Их было просто отличить от землян: все были одеты легко, и имели серую кожу разных тонов от светло-серого с голубизной до стального серого. Волосы от чисто белых до голубых, и глаза различных оттенков льда. У многих на лбах татуировки с геометрическим рисунком. Не люблю тату, особенно на лицах, но у этих серокожих людей они смотрелись гармонично.
Красивые, в общем-то, люди.
Наконец я увидела встречающего. Это был молодой парень, крионец. Я думала, меня встретит папа, табличка нужна была для того, чтобы я смогла быстрее увидеть его в толпе. Но, может ему некогда, и он послал кого-то из своих коллег. Странно, я думала, в геологической экспедиции родителей только люди. Но сообразила, что там могут работать еще проводники из местных. Правда, я слышала, что земляне с местными не очень ладят... но, наверное, такая обстановка не везде.
Я быстро вытащила из кармана и подняла вверх табличку с той же надписью «Елена Зевина». Крионец увидел меня, улыбнулся, пошёл навстречу. Симпатичный, а глаза такие... бирюзовые и прозрачные, как море на Мальдивах. На лбу только один ромб, под цвет глаз. Волосы белые, длинной до середины шеи. На вид он немного старше меня, а мне двадцать пять лет. Может, ему двадцать семь, или двадцать восемь. Хотя, говорят, крионцы стареют медленно, и ему может быть как тридцать, так и сорок – по земному летосчислению. Земной год в Федерации считается стандартным. А на Криосе он длиннее.
Парень подошел. Вблизи он еще симпатичнее, чем издали. Вот бы сфоткаться с ним, послать снимок подругам с подписью, что это мой парень. Обзавидовались бы!
А почему бы нет? Я сейчас вообще свободная женщина. Незадолго до отлёта рассталась со своим парнем. Он мне сказал: «Или ты не летишь на этот космический кусок льда, или мы расстаёмся». Я выбрала второе. Он, конечно, потом уверял, что пошутил. Ну, а я – нет. Ненавижу, когда мной командуют.
Крионец тоже смотрел на меня не без интереса. Без хвастовства, я девушка красивая. Глаза карие, большие, ресницы длинные, нос прямой, волосы тёмно-каштановые, фигура стройная, рост выше среднего. Было бы здорово, если бы он пригласил меня на свидание. И он улыбнулся мне многообещающе, будто ответил, что пригласит.
– Здравствуй, Ёлка, новый год! – поприветствовал меня встречающий через коммуникатор, который переводил его слова.
Так всегда говорил мой папа при встрече, когда мы долго не виделись. Даже если был вовсе не новый год. Это слова из какой-то старинной песни про новый год, не знаю, где он её откопал. Наверное, папа попросил сказать эти слова, чтобы я поняла, что меня встречает его посланец. Я улыбнулась.
– Привет! Меня зовут Елена, но можно и Ёлка.
Коммуникаторы позволяют понимать любую речь так, словно беседа происходит на одном языке. Очень удобная вещь. У меня такая тоже есть. Поэтому я понимаю крионца, а он понимает меня, хотя оба говорим на своих языках.
– Моё имя Котьяр, можно просто Кот. Твой отец поручил мне встретить тебя.
– Приятно познакомиться, Котьяр.
Крионец критически осмотрел мою одежду и обувь, кивнул одобрительно:
– Экипирована ты неплохо. Идём.
– А почему папа сам не прилетел? – спросила я.
– У него в связи с подготовкой к празднику много дел.
До встречи Нового года осталась неделя. Потом я побуду на Криосе еще неделю, и улечу домой.
Крионец забрал у меня табличку с именем, мой рюкзак и сумку, в которой я привезла подарки родителям, и указал в сторону ряда дверей, с горящими над ними словами на разных языках галактики: «Выход». Мы вышли в большой ангар, где стояли разные средства передвижения: наземные вездеходы и воздушные летательные аппараты.
– А вы разве не отмечаете новый год? – поинтересовалась я.
– Отмечаем, – ответил Котьяр, но не сказал, как.
А мне и не надо. Родители говорили, что в этот раз наш и крионский новый год почти совпадают по времени – будут в один день с разницей в несколько минут. Такое вообще раз в пятьсот лет бывает. Интересно, Котьяр будет с нами отмечать земной новый год? Я бы этого хотела. Но спросить постеснялась. Вот познакомимся поближе, тогда и спрошу. И приглашу даже.
Мы подошли к небольшому двухместному флаэру, похожему на короткокрылый самолёт. Парень положил мою сумку и рюкзак в багажник.
Он сел за пульт управления, я рядом, в кресло пассажира. Крионец закрыл прозрачный кокпит над нашими головами, приподнял машину над полом и повел к воротам ангара. Ворота были лепесткового типа, как затвор у древнего фотоаппарата, и открывались ровно настолько, чтобы прошёл транспорт.
Так мне и не удалось вдохнуть воздуха Криоса. Мама с папой говорили, что он не такой, как на Земле. Морозный, но... вкусный. И никакие болезнетворные бактерии в нём не выживают.
Космопорт был недалеко от города, и я увидела на горизонте на белой равнине высокие белые здания столицы. Не удивлюсь, если их строят из спрессованного снега, он же здесь никогда не тает. А для крионцев ноль градусов по Цельсию – как для нас плюс двадцать. Сейчас на улице, судя по шкале термометра на пульте, минус тридцать.
Над городом мы не пролетели. Сначала под нами тянулась заснеженная равнина, на которой ярко выделялись зелёные пятна лесов, и не хвойных, между прочим, а лиственных, хвойных тут вообще нет. Родители просили привезти им елочку, и одним из подарков была она, миниатюрная, складная, искусственная, но очень похожая на настоящую. А настоящую кто бы мне дал увезти с Земли? Тем более что на Криосе она просто не выживет, замерзнет.
Потом мы летели над затянутым льдом морем. Родители рассказывали, что в море и океанах Криоса много животных и рыб. Местные ловят рыбу на подводных лодках, и выращивают съедобные водоросли на подводных плантациях. На подлёдных морях никогда не бывает бурь и ураганов.
Но вот прямо по курсу лёд перед флаэром будто взорвался, осколки взлетели высоко в воздух. Прежде чем лететь сюда, я много чего прочитала о Криосе, но к такому была не готова. Я вскрикнула от неожиданности.
– Ой, мамочки, что это?
Мелкие осколки льда застучали по днищу флаэра, но Котьяр продолжал невозмутимо вести его тем же курсом.
– Мамочки не причём, – ответил он и пояснил: – Не бойся. Осколки льда не могут повредить флаэр. Это остророг пробивает лёд, чтобы подышать, и чтобы к другой живности тоже поступал кислород. Остророг – самое крупное животное на нашей планете. Без него жизни в воде было бы гораздо меньше. Открытая вода у нас только там, где есть подводные вулканы, но они активны не всегда. А остророги пробивают лёд даже метровой толщины.
– Здорово, – только и сумела выговорить я.
– На Криосе много чудес, – ответил мой спутник.
Я посмотрела на него с возросшим уважением. Спросила:
– А ты тоже геолог?
– Нет, – ответил он. – Я занимаюсь снабжением геологической экспедиции всем необходимым. А ты кем работаешь?
– Дизайнером. Проектирую внутренние интерьеры и внешний вид зданий, улиц и парков.
– Хорошая работа, – отозвался Котьяр.
Хорошая, интересная, но дизайнеров у нас на Земле как звёзд на небе. Неплохо зарабатывают только самые известные. Хотя я тоже не бедствую.
– На Криосе дизайнеров мало, – добавил парень.
А может, мне остаться здесь на полгода или год? По крайней мере, работа будет всегда, а не от случая к случаю.
– Оставайся у нас, тут для дизайнеров работы много.
– Ты что, читаешь мысли? – удивилась я.
– Нет, только эмоции и настроение. И только у тех, кто не умеет их скрывать.
Я изумлённо промолчала.
– Землян, особенно новеньких, читать легко, – добавил крионец. – Но ты скоро научишься закрываться.
Родители меня об этом не предупреждали!
Я ничего не ответила, постаравшись сделать каменное лицо и ни о чём не думать. Смотрела на ландшафт внизу. Море кончилось, и после холмистой равнины начались горы.
С картой Криоса я была неплохо знакома, и хорошо изучила маршрут от космопорта до городка Сайлан, где базировалась земная геологическая экспедиция. Это был последний населённый пункт перед обширными Драконьими пустошами, которые и исследовали мои родители. Но я внезапно обнаружила, что мы летим в другую сторону над краем пустошей. Спросила:
– Мы разве летим не в Сайлан?
– Нет, мы летим в Натарьяк.
Такого города я не знала. Наверное, очень маленький, и живут в нём только местные.
– Почему?
– В Сайлане сейчас беспорядки между местными и вашими. Туда лететь опасно.
Если бы экспедиция сменила расположение, родители предупредили бы. И вообще, если бы была какая-нибудь опасность, они не пригласили бы меня к себе.
И связи никакой нет. Родители связывались со мной раз в месяц, когда прилетали в столицу, там есть прямой канал связи с Землёй. На Криосе же связь есть только между большими населёнными пунктами. Так что из флаэра мы ни с кем связаться не могли.
– Там мои мама и папа! Поворачивай в Сайлан! – закричала я. – Сейчас же!
Котьяр и не подумал этого сделать. Я умею водить флаэры, поэтому вскочила со своего места, втиснулась между крионцем и пультом, и попыталась перехватить управление. Просто очень испугалась за родителей. Они никогда не говорили, что тут бывают беспорядки.
Котьяр оттолкнул меня от пульта. Но дернуть за рычаг поворота я всё же успела. Флаэр резко повернул и завалился набок. Я отлетела на своё сиденье, да еще Котьяр придал мне ускорение, и попытался выровнять машину. Видимо, я еще какие-то приборы задела. Флаэр начал резко и быстро снижаться, падать, по сути. Котьяру удавалось лишь не дать ему сорваться в штопор, и терять высоту не под очень острым углом к поверхности. И, хотя мы теперь летели почти параллельно поверхности, она приближалась очень быстро.
– Пристегнись! – приказал он, что я незамедлительно исполнила.
Мы основательно воткнулись бы в снег, если бы летели над равниной. Но флаэр приземлился на пологий горный склон, и заскользил вниз. Минут через пять он остановился, зарывшись носом в сугроб.
– С мягкой посадкой, – хмуро объявил Котьяр.
Хотя наше падение можно было назвать посадкой с большой натяжкой. Всё случилось так быстро, что я даже не успела как следует испугаться за себя. Молчала, пытаясь понять, я всё еще жива, или уже на том свете?
– Ты чего под руку сунулась? – добавил крионец недовольно. – Говорили мне, что земляне слишком импульсивные, а я не верил.
– Предупреждать надо! – огрызнулась я, наконец, придя в себя.
– О чём?
– О беспорядках, например, и о том, что везёшь не туда!
– Тебя же хотел уберечь от лишних волнений, – буркнул Котьяр.
Значит, я еще и виноватой должна себя чувствовать? Не дождётся!
– Я тебя об этом не просила!
Склонившись над пультом, он проверял исправность приборов. Судя по количеству красных индикаторов, большинство их вышло из строя. Я просто сидела, понемногу осознавая, что оказалась среди снегов малонаселённой планеты вдалеке от любых поселений. Почти без средств к существованию. С парнем, который хоть и местный, но долго на тридцатиградусном морозе тоже не выдержит. А я и подавно, и комбез с подогревом не спасёт, у него ресурс ограниченный, несмотря на подпитку солнечными батареями. Кстати, это днем здесь минус тридцать, а ночью может быть и до минус пятидесяти.
– Мы сможем лететь дальше? – спросила я, когда Котьяр сел в кресло и сложил руки на груди.
– Нет, – ответил он. – Замкнуло контур, отвечающий за набор высоты. Не беспокойся, в этом ты не виновата, – добавил он, когда я возмущённо на него взглянула. – Его замкнуло, когда мы уже приземлились. При жёсткой посадке повредился внешний датчик.
Я вспомнила, папа говорил, что на Криосе существует СОС – Служба Оперативного Спасения, а любое транспортное средство оснащено маяком, который может посылать сигнал на орбитальный спутник.
– Нужно включить маяк, – сказала я.
– А то я не включил! – с усмешкой ответил Котьяр. – Только в Драконьих пустошах, как вы их называете, и куда мы благодаря твоей выходке залетели, приём неуверенный.
Никаких драконов в Драконьих пустошах нет. Но есть летающие ящеры, которых кто-то когда-то принял за драконов, и название прилепилось, так как местное труднопроизносимо.
А ящеры – что-то среднее между птеродактилями и птицами. Людьми не питаются, но напугать могут. Я опасливо огляделась. Птероптицев нигде не было видно. Пустоши – потому что в этом обширном районе нет ни тепловых оазисов, ни горячих гейзеров, вокруг которых обычно и возникают поселения. Вечнозелёных лесов тоже мало, кроме птероптицев никакой живности не замечено, а их люди не едят, мясо слишком жесткое и невкусное. Море далеко, а оно – главный источник пищи крионцев.
– Пятьдесят на пятьдесят, что сигнал дойдёт до спутника, – добавил он. – Это из-за энергокристаллов, их излучение нарушает любую беспроводную связь.
Я взглянула на свой коммуникатор. В нём кроме переводчика еще куча разных полезностей, в том числе и функция связи с другими абонентами. Но меня сразу предупредили, что на Криосе она работает только на небольших расстояниях. Когда мы летели мимо столицы планеты города Фроста, индикатор показывал зелёную телефонную трубочку. То есть если бы у меня были знакомые во Фросте, я могла бы им позвонить. А сейчас трубочка сменила цвет на красный и была перечеркнута крестиком.
И про энергокристаллы я слышала. Найдёшь такой – и считай, что у тебя есть неисчерпаемый источник дармовой энергии. Только они встречаются редко, и потому безумно дороги. В Драконьих пустошах излучение кристаллов есть, а сами кристаллы пока не находили. И тех, кто их тут искал, тоже не находили. Мало кто из Драконьих пустошей вернулся живым. Именно из-за того, что излучение действует на приборы, и они начинают отказывать. Чем сложнее и точнее прибор, тем быстрее выходит из строя, мне папа рассказывал. Геологическая экспедиция моих родителей работает в Драконьих пустошах, но они сами говорили, что далеко не забираются.
Мы тоже, можно сказать, на краю пустошей, но что-то меня это совсем не утешает.
– И что нам делать? – спросила я.
Мы в тёплой кабине флаэра, в нём есть запас воды и пищи на несколько дней, всё равно паника начала пробираться в мой мозг медленно, но верно. Котьяр это почувствовал, хотя я старалась говорить безразлично. Он взглянул на меня с усмешкой. Я смело посмотрела на него в ответ. Не думаю, что у крионца намного больше шансов выжить в Драконьих пустошах, чем у меня. Он ответил:
– Подождём. Если до завтрашнего утра никто за нами не прилетит, пойдем в Натарьяк пешком.
Так, я прилетела на Криос, когда в окрестностях космопорта было утро. Летели мы, прежде чем «приземлиться» на краю Драконьих пустошей, часов семь, так что сейчас далеко за полдень. И до Сайлана лететь оставалось не больше двух часов. Я спросила:
– Почему не в Сайлан?
– Натарьяк ближе.
– Мои родители будут искать меня, если я сегодня через два или три часа не появлюсь у них.
– Буду чрезвычайно рад, если они найдут нас. Но у них возможностей меньше, чем у СОС. Располагайся удобнее и наслаждайся видами.
ГЛАВА 2
Провести весь вечер и ночь в компании крионца мне не улыбалось. Если сначала он мне понравился, то теперь мнение изменилось. Завёз черт знает куда, с управлением флаэром не справился. Я помешала, конечно, но неужели он думал, что я спокойно приму смену маршрута? И насчёт беспорядков, теперь мне казалось, соврал.
А вид из кабины флаэра был впечатляющий. Мы оказались в неширокой долине, с двух сторон в небо поднимались заснеженные скалы. Солнце клонилось к горизонту как раз в центре между склонами. Постепенно опускаясь, оно становилось всё более красным, окрашивая редкие полосы облаков и склоны гор в красный цвет. Снег казался раскалённой лавой, создавалось ощущение, что за бортом жара, и корпус флаэра сейчас начнёт плавиться.
Когда солнце скрылось за горизонтом, стало быстро темнеть, красный цвет постепенно перешёл в синий, а из-за гор показался огромный серп спутника Криоса.
Фантасмагория цвета продолжалась часа два, а потом внезапно ночь стала черно-белой. Краски померкли, снег снова стал белым, серебрящимся в свете луны, скалы отбрасывали резкие темные тени.
Котьяр достал из багажника два рациона в саморазогревающихся пакетах. Они представляли собой брикеты, похожие на плитки шоколада, только толще и больше. По вкусу напоминали мясо с овощами. К брикету вместо напитка прилагалась желейная сладковатая трубочка со вкусом фруктов, тающая во рту и надолго утоляющая жажду.
Мы поели, хотя мне есть не хотелось. Но я заставила себя съесть всё до крошки. Если придётся идти пешком, силы еще понадобятся. Всё это время мы молчали, но мне показалось, крионец наблюдает за мной. Я, в общем-то, тоже наблюдала за ним. Он вёл себя так спокойно, словно не сомневался, что помощь будет.
– Если хочешь в туалет, иди сейчас, – предупредил меня Котьяр. – Потом для тебя будет слишком холодно. Не бойся, никаких зверей здесь нет, а птероптицы ночью не летают.
Не стала спорить, вышла, и – наконец-то! – вдохнула воздух Криоса. Он был холодный до ломоты в зубах, и даже глаза начали мерзнуть. Минус сорок минимум. И это еще без ветра! Не стала задерживаться, быстренько сделала свои дела и вернулась в тёплую кабину.
После меня вышел Котьяр. Он пробыл на улице дольше меня, хотя и одет не так тепло, его куртка с капюшоном, но совсем без меха. Вернулся, выключил в кабине свет и сказал:
– Кресла раскладываются. Спокойной ночи.
В свете луны я видела, что он разложил своё кресло и лёг. Я тоже легла, хотя сомневалась, что смогу уснуть. Нет, я не боялась, что Котьяр начнёт ко мне приставать. Потому что, похоже, антипатия у нас взаимная.
Бедные мои мама и папа! Я должна была прилететь к ним еще вечером, а уже ночь. Они, наверное, сильно беспокоятся. Да еще эти беспорядки... На самом деле происходят или нет?
– Кот, ты не спишь? – спросила я в надежде что-нибудь узнать об обстановке в Сайлане.
– Нет, Ёлка, а что? – ответил он.
– Часто у вас бывают беспорядки между местными и… землянами? – поинтересовалась я.
– Редко.
– Может, там ничего страшного и не происходит? – предположила я. – А если происходит, теперь ко всему прочему мои родители еще и за меня волнуются.
– Пусть лучше поволнуются, чем совсем тебя потеряют, – резко ответил Котьяр и добавил уже мягче: – Прибудем в Натарьяк, свяжемся с Сайланом, и они успокоятся. Твои родители знали, куда тебя приглашали. Знали, что здесь может случиться что угодно. Особенно с теми, кто на Криосе впервые.
Вообще-то я думала, что хорошо подготовилась к посещению Криоса. А если бы плохо, кто меня из космопорта выпустил бы?
– Если бы здесь было так опасно, как ты говоришь, они бы меня не пригласили, – возразила я.
– Они сами многого не знают.
– Они здесь уже два года!
– Этого мало. Спи давай, завтра будет нелёгкий день.
Мне много чего хотелось спросить, но не стала. И, думая о встрече с родителями, не заметила, как уснула.
Утром Котьяр разбудил меня и вручил пищевой рацион. Когда мы поели, крионец сказал:
– Собирайся, пойдём пешком. Если бы наш сигнал услышали, уже кто-нибудь прилетел бы.
– А идти далеко?
– Километров сто.
– Сколько?! – изумилась я.
– Если идти со скоростью три километра в час, это всего тридцать три часа, – пояснил крионец. – Будем идти по одиннадцать часов в сутки. За трое суток дойдём.
– А как же ночью? Мы же замёрзнем! Я-то уж точно!
– Не замерзнем. Во флаэре есть палатка. Ночь будем пережидать в ней. Еды у нас даже больше, чем на трое суток.
– А если подогрев моего комбеза выйдет из строя?
Я машинально взглянула на рукав, на индикатор уровня энергии батарей. Он светился ровным голубым цветом. Когда энергия будет на минимуме, он станет красным.
– Не успеет. Его схема примитивная, на трое суток точно хватит.
– Ладно, идем, – вздохнула я.
Вот будто у меня есть выбор!
– Сумку оставь здесь, – посоветовал Котьяр. – Потом слетаю сюда на другом флаэре и всё привезу. Из рюкзака тоже всё ненужное выложи.
Я так и сделала. В рюкзаке остались только запасные батареи для комбеза, да и ёлочку оставила. Она немного места занимает, и не тяжёлая. Котьяр положил мне несколько пакетов с пищевыми рационами.
В свой рюкзак крионец сложил палатку и оставшиеся рационы. Вскоре мы вышли из флаэра и зашагали по долине. Снег был плотный, ровный, идти не трудно. Котьяр объяснил, что мы должны дойти до перевала, перейти его, а там уже и Натарьяк будет недалеко. Сначала мы шли по относительно ровному дну долины, потом начали постепенно подниматься на склон. Котьяр уверенно шагал впереди, и мы, наверное, шли быстрее, чем три километра в час.
– Ты ходил здесь раньше? – спросила я.
– Здесь – нет. Но в других местах пустошей приходилось, – ответил он.
Солнце светило очень ярко, свет отражался от снега, и если бы не тёмные очки, я бы просто ослепла от интенсивного сияния. А крионец и без очков не страдал.
Сначала было холодно, морозный воздух обжигал лёгкие, щипал щёки и нос. Клубы пара от дыхания оседали на волосах и ресницах. Хорошо, что комбинезон укомплектован специальной маской, закрывающей лицо, как гермошлем скафандра, и отводящей выдыхаемый воздух внутрь для сохранения тепла. Котьяр посоветовал мне надеть её. Только дышать приходилось странно: вдыхать носом, а выдыхать ртом. Но я быстро приноровилась. А от размеренной ходьбы даже стало жарко.
Разговаривали мы мало, крионец посоветовал молчать, чтобы не терять тепло, потому что, чтобы разговаривать, маску нужно снимать. Он, кстати, был без маски, просто прикрывал нижнюю часть лица шарфом из специальной ткани.
Местами встречались абсолютно гладкие ледяные участки, и если бы мы не надели ледоступы, входившие в комплектование флаэра, наверное, не раз упали бы и скатились бы вниз по склону.
За день мы остановились один раз, чтобы поесть. Котьяр выбрал место под отвесной скалой, которая состояла из плотно слежавшегося снега. У него был специальный тепловой жезл, которым он быстро вырубил в стене углубление, достаточное для двух человек, чтобы скрыться от ветра. Мы поели, но отдыхать долго не стали, потому что сидеть без движения холодно.
Шли до самой темноты, целых двенадцать часов. День и ночь были примерно равны в этой части планеты и в это время года – вроде бы тут сейчас весна. Я опять любовалась игрой красок вечерней зари. На Земле закаты тоже красивые, но здесь они ярче в разы, возможно, благодаря кристальной прозрачности атмосферы.
Для ночёвки Котьяр снова вырубил в плотном снегу пещеру, поставил в ней палатку и мы вместе залезли внутрь.
– Ну как, замёрзла? – спросил он, когда я сняла маску.
– Нет, – ответила я.
На самом деле мне даже понравилось наше пешее путешествие. Оно теперь казалось приключением, о котором можно будет с гордостью рассказывать, когда вернусь на Землю. Все друзья обзавидуются! Индикатор температуры моего комбеза показывал снаружи минус тридцать, а мне было тепло и комфортно. Мой спутник снова начал мне нравиться. Он держался так уверенно, что я чувствовала себя с ним как за каменной стеной. И если бы не беспокойство за родителей, я была бы вполне счастлива.
А воздух здесь на самом деле вкусный, настроение повышает, словно в нём присутствует веселящий газ, хотя на самом деле его тут нет.
И наконец-то можно поговорить, а то я намолчалась за день. Спросила:
– А ты не замёрз?
– Нет. К холоду можно адаптироваться. Ты не поверишь, но дети у нас рождаются такими же мерзляками, как у вас. И температура тела у нас с вами одинаковая.
– А правда, что у вас детей через несколько часов после рождения выносят на улицу голенькими? Если выдержат на морозе пятнадцать минут, будут жить, а если нет... то нет.
Мне эти страшилки о жизни на Криосе мой бывший парень рассказывал. Я не верила.
– Лет пятьсот назад так и было. Сейчас нет, – ответил Котьяр. – Но приучать к холоду начинают очень рано.
– У нас на Земле есть отдельные личности, которые зимой ходят в летней одежде, – ответила я. – Приучили себя не мёрзнуть. Но их единицы.
И то, что их считают больными на всю голову, добавлять не стала.
– Тем людям у нас понравилось бы, – сказал Котьяр. – А тебе на Криосе нравится?
– Да, – кивнула я. – Но жить здесь всю жизнь я бы не хотела.
– Почему?
Мне показалось, в голосе парня прозвучало разочарование.
– Всё время ходить в зимней одежде, не надеть ни сарафан, ни босоножки, – пояснила я.
– Во всём этом можно ходить дома, – заметил Котьяр. – Мы, как и вы, тоже любим, когда тепло.
– А какая температура в ваших домах? По шкале Цельсия, я имею в виду.
– По-вашему примерно плюс десять градусов.
– Нет, этого мало, надо минимум плюс двадцать пять, – засмеялась я.
И еще не добавила, что снежные и ледяные просторы – это, конечно, здорово и красиво, но скоро я начну скучать по покрытым травой и цветами земным лугам. Потому что Котьяру было бы обидно, что я считаю Землю лучше Криоса. На Криосе цветущих растений мало, это я из информа о планете почерпнула. Нет насекомых, опылять цветы некому, так что и цвести им незачем. Задала очередной вопрос:
– А вы дома из снега строите?
В информе об этом, кстати, ничего не было.
– Только временные.
– А у нас на севере тоже временные строят! Иглу называются. Они такие полукруглые, и в них надо не заходить, а заползать. В них может быть тепло даже до плюс двадцати!
– Оказывается, земляне похожи на нас больше, чем я считал, – заключил Котьяр.
– Ага. Я тоже, – согласилась я. – И еще зимой у нас строят ледяные отели. Это настоящие произведения искусства, но в них прохладно – не выше минус четырёх градусов Цельсия.
Мы поужинали, еще немного побеседовали на тему сходств и различий наших народов, и уснули. А когда я проснулась, неожиданно почувствовала себя в объятиях Котьяра.
Перед сном он нагрел палатку тепловым жезлом, но к утру в ней всё равно стало холодно. Я даже через комбез с подогревом чувствовала, что лежу на снегу. А если бы крионец не обнимал меня, я бы уже замёрзла. Так что вместо упрёков я его поблагодарила. Он улыбнулся, но как-то без эмоций. Осуждает, наверное, за то, что из-за меня пришлось идти пешком, да еще и с теплолюбивой девчонкой нянчиться.
Мы встали, быстро позавтракали, сложили палатку и отправились дальше.
На перевал пришлось взбираться порой по очень крутым склонам. В некоторых местах даже ледоходы не выдерживали и скользили вниз. Котьяру несколько раз пришлось вырубать ступеньки во льду. Узкая долина, где приземлился наш флаэр, осталась далеко внизу.
Зато с высоты открывался поразительный вид! Почти как с флаэра, только на нём мы летели высоко, и всё видели сверху, будто на карте. А с перевала ландшафт смотрелся естественнее. Открытых скал без плотного слоя снега или наледи было мало, только в местах, где снег обвалился, обнажив гранит или базальт.
А в одном месте, в нешироком ущелье, мы обнаружили небольшой вечнозелёный лес! Деревья были толстые, коренастые, с темно-серой, почти черной гладкой корой и большими толстыми темно-зелеными, как у кактусов опунция бразильенсис, листьями, только без колючек.
– Это потомаки, – пояснил Котьяр.
– Почему их не заносит снегом? – спросила я.
– Заносит, – ответил крионец. – Но температура у деревьев выше, чем у снега, поэтому, попадая на листья и стволы, он тает и деревья впитывают влагу. Солнечных дней в Драконьих пустошах много, оно нагревает стволы и листья. Поэтому деревья не замерзают.
В роще действительно было теплее, чем на открытом пространстве! Не плюс, но вполне можно было находиться без маски и свободно разговаривать. И рыть пещеру в снегу было не надо.
Котьяр отметил рощу на карте пустошей, показал мне, где мы, где находится город Сайлан и город Натарьяк, которого на моей карте вообще не было.
– Сколько людей живет в Натарьяке? – поинтересовалась я.
– Где-то тысяч пять, – ответил Котьяр и признался: – Это мой родной город.
Мне стало понятно, почему он не отмечен на моей карте – её составляли земляне, и обозначили только города с населением больше ста тысяч. Для землян население пять тысяч – не город, а деревня, не достойная внимания.
– А земляне там живут? – спросила я.
– Нет, – ответил Котьяр.
Ну, как я и предполагала.
Мы передохнули под потомаками, перекусили и зашагали дальше.
ГЛАВА 3
За перевалом открылось широкое плато, ровное, как стол, только изредка из-под снега торчали скалы. Солнце светило вовсю, было всего минус двадцать, так что я даже сняла маску, чтобы можно было разговаривать. Я о Криосе за эти два с половиной дня узнала больше, чем из информа и от родителей за два года.
Нам осталось только перейти плато, спуститься в долину и пройти по ней еще несколько километров.
– А если город так близко, почему мы не видим никаких летательных аппаратов? спросила я, глядя в ту сторону, где предположительно находился Натарьяк.
– Рейс в Натарьяк из Фроста один раз в тридцать дней, из Сайлана – раз в неделю. Частных флаэров и вертолётов мало. Да и зачем им летать над пустошами? Тут никто не живет.
Во второй половине дня небо закрыли низкие облака, пошёл снег, но мы шли быстро, не сбавляя темпа, и уже не разговаривали, хотя было не так уж и холодно, можно идти без маски. Нам надо было успеть дойти до высившихся на горизонте скал, так как на открытом пространстве вырубать пещеру для ночёвки негде, разве что рыть яму, но толщина снежного покрова неизвестна, и уже через полметра можно наткнуться на скальную породу.
Сама не знаю, что меня вдруг насторожило. Вроде бы было всё по-прежнему, но показалось, я стала слышать громче собственные шаги. И будто какое-то потрескивание, которого раньше не было.
– Кот! Мне кажется, звук шагов изменился, – сказала я и остановилась.
Он по инерции сделал еще два шага и тоже остановился. Повернулся ко мне и сказал:
– Ёлка, назад! Мы над внутренней снежной полостью! Её потолок может обрушиться! Но не беги, осторожно иди!
Он говорил спокойно, но я сразу поняла, что внутренняя снежная полость – это очень опасно. Ведь что там, под снежной коркой, неизвестно.
Я, не поворачиваясь, сделала два шага назад. Котьяр не двигался с места.
– А ты чего стоишь?
– Подожду, когда ты отойдешь подальше, и тоже пойду. Ты молодец, что услышала. А я дурак, задумался и не заметил.
Я отошла еще немного, шагая спиной вперед и чутко прислушиваясь к звуку шагов. Даже дышать забыла, а сердце стучало громче шагов.
Но вот мне показалось, что звук шагов стал глуше. Я облегченно выдохнула и остановилась. Котьяр начал медленно двигаться в мою сторону, и я снова забыла дышать.
Когда до меня ему оставалось каких-нибудь пять шагов, раздался оглушительный треск, и снег под крионцем провалился. Я, застыв от ужаса происходящего, как в замедленной съёмке наблюдала, как плотный снежный потолок внутренней полости идет трещинами, ломается и кусками обрушивается вниз, в неизвестность, вместе с Котьяром.
– Беги! – услышала я его крик, но даже не подумала отбежать еще хотя бы на несколько метров, стояла, словно парализованная страхом.
Кусок потолка, на котором я стояла, откололся и тоже полетел вниз. Я упала, но вцепилась в край снежного обломка, словно это могло что-то изменить.
Падение продолжалось всего несколько мгновений. Обломок и я вместе с ним упали на что-то не очень твердое. Сначала было ничего не видно из-за облака снежной пыли, поднятой обвалом. Когда она немного осела, я подняла глаза и увидела большой пролом высоко вверху, в нём – голубое небо и облака. Оттуда сыпались снежинки.
И высота до краев пролома была метров десять.
– Жива? – услышала я голос Котьяра. – Ушиблась?
– Нет, – ответила я. – А ты?
– Не критично, – сказал он.
Вскоре крионец подошел ко мне. Его ноги по колено утопали в снегу, видимо, обломки потолка рассыпались, точно так же как тот, на котором в полость слетела я, который и смягчил моё падение.
Мы огляделись. Снежная полость была большой, её края терялись в полутьме. Кое-где к потолку поднимались крутые скалы, свободные от снега и льда. Подняться по ним можно только с полным альпинистским снаряжением, которого у нас не было.
– Ты чего не бежала? – спросил Котьяр.
– А что толку? – я невесело усмехнулась. – Без тебя я не смогла бы дойти до Натарьяка.
– Может, и смогла бы. У тебя комбез с подогревом и в рюкзаке пищевые рационы.
– Ага, а как бы я пережила ночь без палатки?
– Но ты могла бы попытаться.
– А вдруг я по пути в другую полость провалилась бы? А так мы хотя бы вместе, и можем попробовать выбраться.
– Ладно, – со вздохом сказал он. – Ты права. Будь ты крионкой, то дошла бы до Натарьяка без проблем. А так пятьдесят на пятьдесят.
До самой темноты мы обходили полость, в которой оказались. Дно её было покрыто слежавшимся снегом, стены были ледяные, а кое-где и голые скалы. В трёх местах обнаружились тоннели, уходящие вглубь гор. А места, где мы смогли бы подняться к снежному потолку и выбраться на поверхность, мы не нашли.
Днём в полости было светло, почти как на поверхности, но к вечеру стемнело быстрее, чем наверху. Мы расположились на ночлег в природной пещере, конец которой скрывался в темноте. Воздух в полости был такой же свежий и чистый, как на поверхности, но градусов на десять теплее. Надежды выбраться из ловушки мы еще не потеряли. Но всё равно настроение было на нуле. Несмотря на это я быстро уснула.
А когда проснулась, Котьяра не было рядом. Палатку мы не ставили. Я испуганно вскочила. А вдруг на него напал какой-то неведомый зверь? И я осталась тут совсем одна. Захотелось зажмуриться, снова уснуть, проснуться и понять, что всё путешествие на Криос было лишь сном. Наверное, мой бывший был прав, не надо было мне сюда лететь.
Я огляделась, увидела в глубине тёмной пещеры огонек теплового жезла, который приближался. Через минуту Котьяр подошёл.
– Испугалась?
– Нет.
– Я на разведку ходил. В этой пещере чувствуется движение воздуха. Значит, у неё есть выход. Мы пойдем туда.
– Но там же темно! – вырвалось у меня.
– Если будем искать выход только там, где светло, то никогда его не найдём, – философски проговорил Котьяр и добавил: – А ты что, темноты боишься?
– Нет, но когда ничего не видно, можно с большой вероятностью свалиться в какую-нибудь пропасть, или просто оступиться и сломать ногу, – ответила я.
– У меня есть тепловой жезл. Его можно использовать в качестве фонаря.
Тепловой жезл внешне напоминал ручной фонарик – круглый продолговатый цилиндр с несколькими кнопками и зеркальной полусферой на одном конце. Из неё при нажатии одной из кнопок шёл ощутимый направленный поток тепла, который мог быть обжигающе горячим, и запросто плавить плотный снег и лёд.
– А когда в нём энергия закончится?
– Не закончится. Он работает на энергокристалле. Приборы, работающие на них, не ломаются из-за излучения.
– А, ну тогда конечно, идём, – сказала я с энтузиазмом, которого от себя даже не ожидала.
Мы позавтракали и отправились в путь по тоннелю.
Скоро снега в нём не стало совсем. Становилось всё теплее. Подогрев комбеза пришлось выключить даже и расстегнуться. Термометр показывал снаружи ноль градусов. Фантазия разыгралась, я уже представляла, что мы идём прямо к жерлу действующего вулкана. Правда, папа говорил, что в Драконьих пустошах нет действующих вулканов. Но ведь почему-то стало теплее!
Со сводов пещерного тоннеля кое-где капала вода, собираясь в ручеёк.
В тоннеле тоже было красиво, но я уже мало обращала внимания на красоты. К концу дня мы вышли к подземному озеру, в которое впадал ручей. Озеро было большое, тепловой жезл Котьяра не мог осветить всю пещеру, которую оно занимало. Вода своей неподвижностью напоминала черное ледяное поле. Но подойдя ближе, мы увидели, что льда нет, и вода кристально прозрачная. Я опустила в воду индикатор термометра. Плюс два градуса! Вспомнилось из курса школьной географии – вода в земных водоёмах подо льдом на глубине больше метра имеет постоянную температуру плюс четыре градуса.
– Не желаешь освежиться? – спросил Котьяр.
Я, конечно, желала. Шутка ли, три дня не была в душе, не говоря уже про ванну, и уже дня два чувствовала себя грязной. Бельё и костюм под комбезом у меня специальные, хотя и они время от времени требуют стирки. Но заменить их нечем, все мои вещи остались в брошенном флаэре. И полотенце тоже там. Ладно, это можно пережить. Но не купаться же в озере, в котором вода всего плюс два градуса! Может, для крионцев она и тёплая, а для меня – ледяная.
– Я не могу купаться в такой холодной воде, – с сожалением проговорила я.
Надо было перед полётом на Криос заняться моржеванием. Могла бы догадаться, что на планете льда это пригодится.
– А я искупаюсь, – сказал Котьяр.
Он снял одежду, оставшись в одних плавках, и вошёл в воду. А мне только от его вида бросило в дрожь. Но я всё равно смотрела на крионца с завистью. Скоро он уплыл за круг света, который давал тепловой жезл, но я слышала плеск воды, поэтому не чувствовала себя в одиночестве. Минут через пять Котьяр вышел, обсушил себя тепловым жезлом, переключив его на малую мощность и сделав поток тепла рассеянным, оделся и сказал мне:
– Пойдем.
– Куда?
– Увидишь. Пойдём.
Мы отошли от места, где решили устроить ночёвку, метров десять. Я увидела небольшое, заполненное водой углубление, сообщавшееся с озером узкой трещиной в камнях. Оно было метр в ширину и метра два в длину, глубиной около полуметра и очень отдаленно напоминало ванну. Котьяр сказал:
– Я нагрею воду в этом озерке тепловым жезлом градусов до двадцати. Можно и больше, но это долго. Тебе хватит?
– Да, да! – радостно кивнула я.
Он нагрел воду, направив на неё тепловой поток, оставил мне жезл, показал, как пользоваться, чтобы обсушиться, и ушел к палатке.
Через полчаса я принимала ванну, не сказать, чтобы теплую, но обалденно приятную. Как же порой мало человеку нужно для счастья! Кот хороший парень, сделал для меня почти невозможное. А мог бы и не делать. Когда мы придём в Натарьяк, приглашу его отпраздновать новый год вместе.
Жалко, что скоро вода начала остывать. Пришлось закончить водные процедуры. Я обсушилась и вернулась к палатке. Если Кот и подглядывал за мной, я не в обиде, да и своей фигуры стесняться мне нечего.
– Спасибо! – прочувствованно поблагодарила я его.
Мы поужинали и легли спать. Обнявшись, чтобы сохранить тепло. Я уже начала к этому привыкать. И если бы Кот сейчас меня поцеловал, наверное, ответила бы ему тем же.
Но он не поцеловал. Может, я ему не нравлюсь. А, может, у них это просто не принято. А я первой навязываться не стану.
Вообще-то этим вечером мы уже должны были прийти в Натарьяк. Если бы не тот злополучный провал... Но я заснула с полной уверенностью, что мы скоро выйдем на поверхность и всё-таки дойдём до города. И я смогу, наконец, обрадовать родителей тем, что жива.
Следующий день прошёл в надежде, что это произойдёт уже завтра, потому что мы шли по тоннелю, медленно но верно поднимавшемуся вверх. Я никакого движения воздуха не чувствовала, но Котьяр утверждал, что оно есть. А значит, тоннель где-то выходит на поверхность.
И еще один день прошёл в уверенности, но уже немного пошатнувшейся. Тоннель снова начал спускаться вниз, ни озёр, ни ручьев больше не попадалось, хотя вода кое-где со сводов капала. Эта постоянная темнота и каменные своды над головой очень сильно угнетали, и хотелось уже выйти хоть куда-нибудь, пусть в минус пятьдесят, только на поверхность.
Мы почти не разговаривали – не было настроения. Я так просто уже шла вслед за Котьяром в слепой надежде, что на следующем шаге вот это вот всё закончится, и мы внезапно выйдем наружу из каменных джунглей.
Воздух в тоннелях был не затхлый, значит, с поверхностью они всё-таки сообщаются, поэтому надежда еще теплилась.
К концу этого дня мы увидели впереди свет. Сначала решили, что показалось, но когда Котьяр выключил тепловой жезл, поняли, что свет в конце тоннеля есть, просто уже вечер, и он не такой яркий как днём. Мы ускорили шаги, и вскоре вышли в большое светлое пространство, не меньше километра диаметром, окружённое высокими отвесными скалами.
Над головой у нас было розовеющее закатное небо. В центре этого пространства лежала почти круглая снежная равнина, с одной единственной почти голой скалой в центре. Из-под снега в нескольких местах тоненькими ниточками выбегали ручейки и скрывались между скал в пещерах. Вокруг снежной площади росли потомаки, а под ними даже что-то похожее на траву. Здесь было холоднее, чем в тоннелях, но не сильно. Это место было похожа на ту полость, в которую мы провалились три дня назад, только во много раз больше. И образовалась она намного раньше той, может, несколько десятков лет назад.
Я хотела сразу же идти искать, где мы смогли бы подняться наверх, но Котьяр остановил:
– Завтра. Сегодня уже поздно, не успеем обойти весь периметр до темноты.
– Давай пройдём, сколько сможем, – предложила я.
– Хорошо, – согласился он.
Мы успели пройти всего метров пятьсот, когда наступила ночь. Скалы везде были очень крутыми, подниматься по ним было слишком рискованно, и выхода на поверхность мы пока не нашли.
Я уснула с надеждой, что завтра мы выберемся. Потому что уже тридцать первое декабря, канун Нового года, и нам обязательно должно повезти.
ГЛАВА 4
Утром Котьяр дал мне один пищевой рацион, взял себе второй и сказал:
– Это последние.
– Но в моём рюкзаке есть еще, – возразила я.
– Это был неприкосновенный запас. Его не хватит, чтобы добраться до Натарьяка, даже если мы сегодня выберемся отсюда.
– Почему не хватит? Там еды на два дня на двоих, – снова возразила я. – А если быть поэкономнее, то и на четыре хватит.
– Мы не знаем, где находимся, и далеко ли отсюда до Натарьяка. Потому что мой компас, как только мы попали под землю, начал глючить. Точные координаты не определить, – признался Котьяр.
Я уже поняла, что мы безнадёжно заблудились, потому что он давно не доставал свою карту ни не показывал, где мы находимся.
– Мы, конечно, попытаемся и выбраться, и добраться до города, но теперь я уже не могу ничего гарантировать, – добавил он.
– Ну, так давай не будем терять времени, – ответила я.
А у нас что, есть какой-то выбор?
– Ёлка, ты классная девчонка, – сказал вдруг Котьяр, в голосе сквозило уважение. – Я думал, ты мне сейчас истерику закатишь. А ты совершенно спокойна.
– А что толку истерить? – горько усмехнулась я. – Если бы это могло помочь выбраться, я бы знатную истерику устроила.
Мы собрали вещи, и пошли в обход периметра провала.
К вечеру обошли провал, пути наверх не нашли. Но из него было несколько тоннелей. Какой выбрать, чтобы продолжить путь, мы не знали, и выбрали тот, который уходил на юго-запад, то есть в сторону Натарьяка. Переночевали под потомаками. Встали рано, ещё до восхода. Рассвет окрасил всё вокруг в розовый цвет.
Позавтракали, поделив один рацион на двоих.
Но идти в темноту Котьяр не торопится. Он присел на камни у входа в тоннель и кивнул мне на соседний камень. Я тоже села. Спросила:
– Почему мы не идём дальше?
– Ёлка, прости меня, – сказал Котьяр вместо ответа.
– За что? – удивилась я.
Ведь если по справедливости, это я виновата, что флаэр упал в Драконьих пустошах. И это я должна просить у него прощения, а не он у меня.
– Я пытался спасти нас обоих, – добавил Котьяр. – Но не получилось. Потому что я принял неправильное решение. Мне надо было оставить тебя во флаэре, и идти в Натарьяк одному. Один я дошёл бы в полтора раза быстрее, и вернулся бы за тобой на другой машине.
– А как же снежная полость? Ты всё равно провалился бы, – сказала я.
– Если бы я шёл один, то не провалился бы, – ответил он. – Потолок полости был довольно крепким. Он лопнул, потому что наши шаги вошли в резонанс с естественным колебанием снежного потолка.
Я сразу вспомнила уроки физики в школе. Нам объясняли, почему колонны солдат на мосту всегда сбивают шаг и идут не в ногу. Не понимала этого раньше, просто приняла, как данность. Теперь всё стало ясно.
Котьяр продолжил:
– Но я не захотел оставлять тебя. Потому что ты мне понравилась с первого взгляда. Нет, даже раньше, когда твой отец показал твоё фото и попросил встретить тебя на космодроме. А когда познакомился с тобой, понравилась еще больше. Мне нравится твоя открытость, хотя я уже не могу читать твои эмоции, как в первый день знакомства. Нравится твоя непосредственность, и что ты не неженка, избалованная теплом своей планеты. Держаться так стойко и достойно в сложившихся обстоятельствах может даже не каждая крионка.
– Ну... вообще-то ты мне тоже сразу понравился, – призналась я, польщённая комплиментами. – Так что это ты прости меня, что не доверяла тебе и попыталась перехватить управление.
– Ты не виновата, – сказал он. – Ты правильно делала, что не доверяла мне. Потому что я не должен был везти тебя в Натарьяк.
– Так, значит, в Сайлане не было никаких беспорядков? – возмущённо спросила я.
Ну, я же именно это предполагала!
– Были, но не настолько серьёзные. Просто я хотел сначала привезти тебя в Натарьяк и представить семье и друзьям, как свою невесту.
– Что?! – от возмущения я едва не задохнулась. – А у меня спросить, хочу ли я вообще быть твоей невестой?!
Да, он мне нравился, я уже была готова целоваться с ним, но вот так, сразу, из незнакомца-инопланетянина в женихи – к этому я не готова!
Котьяр продолжил:
– За это и прошу прощения. Я надеялся, что смогу уговорить тебя потом. Потому что видел, как ты смотрела на меня. Прочитал на твоём лице, что тоже понравился тебе. А если не получилось бы уговорить, в любом случае не собирался тебя ни к чему принуждать. Просто хотел, чтобы в Натарьяке увидели земную девушку. Понимаешь, у нас в городе землян не очень-то любят, и у нас их никогда не было. А мне всегда нравились земные девушки. Но и друзья, и родственники в один голос утверждали, что земляне, а особенно землянки – все слабаки. И в придачу ветреные, импульсивные, невыдержанные, истеричные, упрямые, безрассудные, капризные, эгоистичные и лицемерные. И что я буду последним идиотом, если выберу в жёны земную девушку. Когда наш флаэр упал, я решил, что это прекрасный шанс проверить тебя.
– И как? Проверил? – саркастично прошипела я.
– Проверил... – он грустно усмехнулся. – Убедился, что ты совершенно не такая.
Меня вдруг посетило озарение:
– Так мы что, могли дождаться помощи во флаэре?! – моему возмущению не было предела. Казалось, я сейчас взорвусь от гнева. Сама не знаю, как сдержалась, чтобы не выцарапать крионцу глаза. – То
