Глава 7 - Леший помог
Как только у Марьи выдался свободный день, она отправилась в лес за веником. По привычке, желая ублажить лешего, женщина захватила с собой кусочек хлеба, и, войдя под сень деревьев, разместила его на первом попавшемся пеньке со словами: «К тебе во владения иду, Хозяин лесной. Ты от меня гостинчик возьми, мой поклон прими». После этого Марья стала бродить по лесу, отыскивая ветки с «мужских» деревьев. Но сделать это было довольно сложно, так как ей попадались в основном «женские» деревья: сосны, берёзы, ели, ивы, липы. Солнце уже склонилось к закату, а Марьяне удалось наломать только ветки с двух «мужских» деревьев. «Небось, этого хватит, а то поздно уже», – решила она и повернула обратно. По пути Марье попалась поляна с обильно разросшимися кустами малины. Ягоды были такие яркие, крупные и спелые, что женщина решила их отведать, несмотря на то, что уже надвигались сумерки. Съев несколько сочных плодов, Марьяна услышала поблизости хруст веток, а следом на поляну вышел старик. Внешность его была весьма примечательна: окладистая борода старика спускалась почти до пояса, а из-под низко надвинутой шляпы поблёскивали ярко-зелёные глаза. Что касается одежды деда, то он был одет в светлую льняную рубашку и штаны, а в руках держал кошёлку. Поприветствовав Марьяну, старик произнёс:
– Заплутал я, дочка. А мне надо до темноты успеть добраться до Михайловки. Ты не знаешь, далеко ли до неё?
– Отсюда уже близко, дедушка. Пару-тройку косогоров пройдёшь, вот тебе и Михайловка, – отозвалась Марьяна. – Пойдём, я тебя провожу. Я как раз домой собиралась.
– Что ж. Вдвоём оно веселее. Пойдём.
Идут они, Марьяна впереди, а её спутник позади. И чувствует женщина, что дед её взглядом сверлит. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, Марья решила завести разговор.
– Малина нынче славная уродилась, – заметила она.
– Славная, но не для всех, не каждому выпадает счастье отыскать такую вот поляну, – откликнулся старик и добавил:
– Ты, поди, жалеешь, что угоститься не успела?
– В другой раз угощусь, не беда, – без тени сожаления отозвалась Марья и поинтересовалась:
– А ты с какой деревни, дедушка?
– С Лиственки. Она от вас недалече, километров семь по дороге будет.
– Знаю такую деревню, – сообщила Марьяна и полюбопытствовала:
– Зачем же ты лесом пошёл? Дорога ведь есть.
– Верно, есть. Но я решил грибочков на жарёху собрать маленько, потому и пошёл через лес, а тут, как на грех, заплутал.
– А кто у тебя в Михайловке живёт? Родня, что ли, какая?
– Родни нет, зато есть знакомый кузнец Поликарп Быстров. К нему и иду. Обещался он мне сундук кованый сделать.
– Я знаю Поликарпа. Он вместе с моим мужем в кузнице работает. Если бы мой Степан не запил, я бы тебя к нему отвела. Он тоже кузнец хороший, да вот только увлекается выпивкой. Почитай, уже как неделю пьёт.
– Плохо дело, Марьяна. Видать, выручать Степана надо. А то так недолго и до беды, – посочувствовал старик, а Марья про себя удивлённо подумала: «А ведь я имя своё не называла, как же дед его узнал? Может, слышал про меня от кого?» Только хотела она про это спросить, как со всех сторон послышался дикий хохот и треск, а по макушкам деревьев пробежал ветер. Изумлённая этим, Марьяна остановилась, и тут в её душу закралось подозрение: «Уж не сам ли Хозяин лесной за мной следом идёт?!»
Обернувшись, Марья поняла, что старик пропал, зато веник, который она несла в руках, изрядно потяжелел. Бросив на него взгляд, женщина обнаружила, что ветки в нём были теперь не только от боярышника и вяза, которые она сама наломала, но ещё от дуба, клёна, орешника, ракитника, ясеня и тополя.
«Вот это да! Леший мне веник собрать помог!» – одновременно удивилась и обрадовалась Марьяна, и громко крикнула:
– Спасибо тебе, Хозяин лесной!
В ответ на это лес вокруг неё ещё пуще зашумел, и раздались громкие хлопки в ладоши. Из чего Марья сделала вывод, что леший её услышал.
«Не так страшен чёрт, как его малюют. Если я к лешему с добром, то и он мне добром ответил, – рассудила Марьяна. – Странное дело. В другой раз я бы лешака точно испугалась. А с тех пор как Сажихины вещи попали ко мне в руки, я совсем перестала бояться нечисть и принимаю от неё помощь как должное!»
Тут с высоты косогора показалась родная деревня. Добравшись до дома, Марья спрятала веник в сенях, в пустой бочке, а саму бочку накрыла медным тазом.
«Полдела сделано», – удовлетворённо заключила она.
Войдя в избу, женщина обнаружила, что Степана нет дома. «Где ж его нелёгкая носит? Наверное, у кого-то из своих дружков-пьянчужек застрял. А что если мне прямо сейчас провести обряд? Поди, до прихода мужа управлюсь», – подумала Марьяна.
Решив так, она вытащила из бочки веник и тщательно вымела в доме все углы, при этом не забывая повторять слова заговора, которые выучила заранее. Затем женщина вышла во двор. За домом она выкопала ямку по размеру веника и закопала в неё магический предмет. Как только с этим было покончено, во дворе послышался звук открывающейся калитки, и Марья поняла, что муж вернулся. К слову сказать, Степан еле стоял на ногах, поэтому ей пришлось проводить его до кровати, где он и уснул мертвецким сном.
Глава 8 - Исцеление
Утром Степан попросил у Марьи рассол из-под солёных огурцов, а про стопку даже не заикнулся, что было весьма удивительно. Когда же муж с жадностью осушил почти целый ковш рассола, Марьяна с сочувствием спросила:
– Как ты, Стеша? Небось, плохо тебе?
– Плохо, Марьюшка. Не знаю, оклемаюсь или нет. Лучше бы мне околеть! И тебя замучил, и дочурку, и мать родную!
– Побойся бога, Стеша. Не говори так! Как же я без тебя жить-то буду?! Авось выкарабкаешься?!
При этих словах на глазах Степана навернулись слёзы, и он произнёс:
– Прости, любушка моя. Всё понимаю, а остановиться не могу, точно бес какой во мне сидит и выпить подстрекает.
Тронутая его мягкостью и искренностью, Марья проникновенно добавила:
– Ты бы поел чего, Стеша. Давай я тебе борщ разогрею.
– Спасибо, роднуля! Другая бы уже давно меня бросила, а ты вот нянчишься со мной, как с малым дитём, – растрогался Степан и продолжил:
– Поставь борщ возле кровати на табуретку. Полегче станет, пожалуй, и похлебаю.
Марьяна пошла разогревать суп, а про себя озадаченно подумала: «То ли веник колдовской подействовал, то ли сам леший взялся мне помочь, но давно такого не бывало, чтобы муж раскаивался в том, что творит».
Целый день Марья была в приподнятом настроении, а причина этого заключалась в том, что Степан наконец-то остепенился.
Вечером, когда муж задремал, она решила почитать Сажихин дневник. Чем было вызвано это желание, Марья и сама не знала. Достав из сундука тетрадку, она устроилась на кухне за столом и начала читать с того места, где ведьма рассказывала о Катерине.
«Катькин отец был не дурак. Тоже чуял, что жених у дочери не такой простой, как кажется на первый взгляд. А мамаша размечталась! Моего Ванюшу в зятевья наметила. Кукиш вам с маслом! Хоть Катька и красивая была, но первого парня на деревне не смогла захапать. Ума не хватило! Где ей со мной тягаться…»
Дальше Марьяна просто пробежала глазами до конца страницы, так как Сажиха продолжала поносить Катерину и превозносить себя и свои достоинства. Перевернув страницу, Марья снова углубилась в чтение.
«Шло время. Не стало моего дорогого Ванечки на этом свете. Угас как свечка. А что за болезнь его в могилу свела, даже я не знаю. Спрашивала я о том чертенят, а они правду мне так и не сказали. Подозреваю, что муж своей жизнью расплатился за мои грехи. Особенно тяжело ему было за три месяца до смерти. Он целыми днями лежал на кровати, ничего почти не ел, не разговаривал, дышал с трудом, стонал. Смотреть не него было – одно мучение. А ему ведь и сорока лет не исполнилось. Я пыталась его спасти. Испробовала все средства. Проводила обряды на яйцо, воду, дерево, собаку, вещь, огонь и дым, соломенную куклу, чёрного козла, покойника, ветер. Результат всегда был кратковременный. Только вроде повеселеет мой Ваня, выйдет на лавочку посидеть, на солнышке погреться, как опять его хворь одолевает. А в тот последний день попрощался он не со мной, а с Катькой. Рассудок у него, видать, помутился… Тяжело мне о Ване писать. Сердце болит. Добавлю лишь то, что, когда я летом бываю на его могиле, всегда нахожу там букет ромашек. Точно знаю, что его Катька приносит. Не забыла она свою первую и последнюю любовь… Ваня, Ванечка, Ванюша! С каким наслаждением я повторяю его имя даже сейчас, спустя почти двадцать лет после его ухода. Какая же я была дура, что мало ценила то время, когда он был со мной! А ведь по молодости всё было по-другому. Помню, как в девках я рыскала по деревне, чтобы невзначай встретиться с Иваном. Если узнавала, что он на покосе, как угорелая неслась туда. Спрятавшись в зарослях кустарника, я с наслаждением наблюдала, как Ванечка, время от времени переговариваясь с товарищами и утирая с лица струящийся пот, легко и красиво косил траву. Если я от кого-то узнавала, что мой любимый на речке, мчалась на речку. Меня всегда восхищало, как Ванюша, без каких-либо усилий, переплывал реку туда и обратно. Когда же он выходил из воды, я почти сходила с ума от наслаждения, глядя на его стройное загорелое тело, по которому струйками стекали капельки воды. А если я встречала Ванечку в клубе и вдруг ловила на себе его случайный равнодушный взгляд, я невольно приходила в трепет. Что и говорить, каждый день, с утра и до ночи и с ночи до утра, все мои мысли были заняты Иваном. Солнце для меня светило только там, где был он. Ванюша тоже замечал проявления моего навязчивого внимания и однажды при встрече шутя спросил: «Грушка, что-то я стал тебя частенько встречать. Ты, поди, влюбилась в меня?!» В ответ на это я промямлила что-то невразумительное. Тогда Ваня более серьёзно добавил: «Зря стараешься. У меня уже есть невеста! А ты поищи себе другого жениха. Говорят, Сашка Петров за тобой ухлёстывает. Чем он тебе не жених?!» Это действительно было так. Сашка, мой одногодок, долговязый и нескладный парень на самом деле ходил за мной по пятам. Почти точно так же, как и я за Ваней. Он караулил меня возле моего дома, и куда бы я ни шла, увязывался за мной. Удивляюсь, чем я его привлекла? Ведь во мне не было ни красоты, ни девичьей живости. Вечно хмурая, изнурённая любовью к Ване и погружённая в свои думы, я как-то умудрилась влюбить в себя Сашку. Он даже добывал для меня сведения о том, где находится мой Ванечка. Думаю, на него каким-то гипнотическим образом действовали мои обширные познания. Я много читала, читала всё, что попадалось мне под руку, и нередко делилась со своим верным воздыхателем впечатлениями от прочитанного. Я как бы открывала простому деревенскому безграмотному парню другой мир, полный тайн и загадок. Моя мать, зная про мою любовь к Ивану, обычно говорила мне: «Грушка, чего ты заглядываешь на Ивана? Зачем он тебе? Ты совсем не красавица. Можно даже сказать, дурнушка. Чего ты добиваешься? Чтобы Иван бросил Катьку и женился на тебе? И что в том хорошего? Будут потом другие бабы на него засматриваться, да пытаться увести. Брось эту дурь! Руби сук по себе! Не то потом всю жизнь маяться будешь! Лучше присмотрись к Сашке. Он хоть на вид неказистый, зато работящий, уважительный, верный. С лица воду ведь не пить. Из вас бы получилась хорошая пара…»
Стоит заметить, что после того, как я приворожила Ивана, я провела обряд по отвороту своего единственного воздыхателя. На убывающей луне я сшила мешочек из чёрной ткани и нитками вышила на нём крестик. Следом положила в него три измельчённых лавровых листа, столовую ложку соли и семь горошин чёрного перца. Затем я произнесла: «Ты, Александр, от меня отстань. За мною не следи, по пятам не ходи, на меня не гляди! Я тебя отлучаю, сердце твоё от любви избавляю. Да будет так! Аминь». Заговорённый мешочек некоторое время я носила в своём кармане. Когда же я обнаружила, что Сашка оставил меня в покое, я сожгла мешочек в банной печи. Закончилось это тем, что он уехал из деревни в город, где выучился на инженера-строителя. Затем переехал жить на Урал, где обзавёлся семьёй и продолжил заниматься любимым делом – возводил железнодорожные мосты. В нашей деревне Сашка больше не появлялся.
Признаться, иногда я жалею, что не прислушалась к советам матери. Я не смогла совладать со своими чувствами, следовательно, срубила сук не по себе, тем самым я погубила и себя и Ивана...
Но продолжу свои воспоминания. Я по-прежнему не оставляла попыток привлечь Ивана. Но он всё так же оставался ко мне равнодушным.
Одно время, потеряв надежду на взаимность с его стороны, я даже хотела наложить на себя руки. Я уже приготовила крепкую верёвку, чтобы повеситься. Но меня остановило одно непредвиденное мистическое обстоятельство. Ночью я проснулась от шума голосов на кухне. Меня это очень удивило, так как матери в ту ночь не было дома. Встав с кровати, я подкралась к дверному проёму. Слегка отодвинув занавеску, я увидела за столом трое здоровенных мужиков, у которых вместо ног были копыта. Они играли в карты и беседовали. Я догадалась, что это черти, и прислушалась к их разговору. Самое возмутительное, что они рассуждали о том, наложу я на себя руки или нет. Один бес утверждал, что наложу, так как Иван ко мне ни за что не повернётся. Другой говорил, что я ещё не созрела на такой шаг. А третий пообещал, что если я передумаю, то он заставит меня залезть в петлю. Ведь если я задумала совершить этот грех, то туда мне и дорога. Он даже сказал буквально следующее: «А давайте я прямо сейчас помогу ей повеситься?!» В ответ на это второй чёрт возразил: «Не получится. Я отсюда чую, что у этой девки есть сила, которая способна противостоять даже нам, чертям! Нужно подождать, когда она сама на это решится». Надо ли говорить, что этот разговор произвёл на меня жуткое впечатление. Открыв окно, я выскочила в палисадник и бросилась наутёк. Ночь я провела у нашей дальней родственницы, бабки Стюры, и только утром вернулась домой. Когда пришла с работы мать, я не стала рассказывать ей о ночных гостях и об их споре. Мне не хотелось её тревожить, к тому же всякие свидетельства пребывания бесов в доме отсутствовали: на столе не было никакой посуды, а стулья стояли точно так же, как и должны. После этого случая я пришла к выводу, что умирать мне ещё рано. Вдобавок, я не могла позволить кому бы то ни было решать свою судьбу. Верёвку я сожгла, и именно с того дня стала всё чаще задумываться о привороте и ведьмовстве…
А теперь я хочу написать о другом. О том, какова расплата за магию. Мои помощники, бесенята, постоянно просили у меня работу. Чего я только не заставляла их делать, чтобы они отстали от меня: отправляла в лес считать хвоинки, приказывала собирать маковое семя, принуждала вить верёвки из пыли и ловить летящие семена одуванчиков, обязывала катать туда-сюда по дороге камни и пересчитывать песчинки на берегу реки. А уж если по какой-то причине маленькие помощники оставались без работы, тогда они переключались на меня и как-то даже чуть не защекотали до смерти. Памятуя об их коварстве, я старалась как можно чаще пускать порчу по ветру. Мне было без разницы, на кого она упадёт, лишь бы причинить кому-то зло. Иногда мои колдовские затеи заканчивались чьей-либо смертью, и тогда, как правило, удовлетворившись этим, нечисть надолго оставляла меня в покое. Из всех этих случаев мне особо запомнился один, и только потому, что он связан с моим Ванечкой. А дело было так. Однажды я свела в могилу соседскую девчонку. Звали её Фроськой. Помнится, в тот день чертенята особенно сильно донимали меня, а я не знала, как их унять. Тут я увидела Фроську. Был жаркий полдень, и она возвращалась с речки домой. Её густые русые волосы ещё не просохли после купания, а мокрый подол платья прилипал к ногам. Вот тогда я и приказала бесам выманить повторно Фроську на речку. От радости они завизжали и захрюкали, а их глаза засверкали, словно раскалённые угли под ветром. Затем, пройдя сквозь стену, они поскакали к дому намеченной мной жертвы. Говорят, мать отговаривала дочь, но где ей было тягаться с моими помощниками. Спустя какое-то время я увидела, как девчонка, с полотенцем в руках и уже в другом платье, снова отправилась на речку. Выждав, когда, по моим подсчётам, Фроська дошла до реки, я вышла во двор и прочитала заговор на бурю. Заговор сработал. Поднялся ветер. Он закрутил, завыл и понёсся к реке. Я знала, что нечисть не выпустит девчонку из воды, пока я не осуществлю задуманное. Чего я добивалась, то и произошло. Фроська утонула. Узнав эту новость от своих помощников, я взяла в руки нож с чёрной рукояткой, выбежала с криком в огород, навстречу буре, и стала размахивать ножом. Дотоле, казалось, неуправляемая стихия сразу же мне покорилась. Ветер стих, и наступила такая тишина, что даже не было слышно ни птичьего щебета, ни стрекота насекомых, ни людских голосов, будто всё вымерло в округе. Удовлетворённая проделанной работой, нечисть покинула меня, и я с облегчением вздохнула. Но на этом всё не закончилось. Ночью, где-то после двенадцати часов, раздался одновременно во все окна настойчивый стук. Подойдя к окну, я отодвинула занавеску, и тут увидела мёртвого Ваню, который вперился в меня пустыми глазницами. Я поняла, что явился он недаром. При жизни муж очень хорошо относился к Фроське: дарил ей деревянные игрушки, сделанные своими руками, угощал ягодами из нашего сада, делал дудочки из стеблей тыквы. Как же я могла уничтожить того, кого так любил мой незабвенный Ванечка?! Первый раз за много лет я ужаснулась содеянному! А мой дорогой покойник поднял вверх указательный палец и зловеще произнёс: «Будь ты проклята, ведьма! Будь ты проклята!!!» Затем раздался страшный удар об угол дома. Получается, что и за порогом смерти Ваня не остался равнодушным к судьбе этой девчонки, которую я по неосторожности лишила жизни, и поднялся из могилы только для того, чтобы проклясть меня. Разумеется, я нашла способ, как избавиться от проклятия, но как мне пережить ненависть того, кто когда-то составлял смысл всей моей жизни?! Я хотела провести обряд по вызову духа Ивана, но не знала, какое найти для себя оправдание. Придётся до конца нести этот крест…»
Прочитав это, Марья подумала:
«Оказывается, быть ведьмой совсем не мёд. Продав душу дьяволу, Сажиха была вынуждена плясать под его дудку, хотела она этого или нет. А несчастная Фрося?! Она виновата только в том, что в неурочный час попалась на глаза ведьме. Хотя, если разобраться, если не Фрося, то пострадал бы кто-то другой. Всё-таки хорошо, что Сажихи больше нет. А то сколько невинных душ она ещё бы загубила…»
В этот момент раздалось:
– Марьяна, ты где потерялась? Иди ко мне, родная.
– Я думала, ты спишь, Стеша, – отозвалась Марья и, вернув дневник на место, вернулась к мужу на кровать.
– Да вроде задремал, а потом проснулся, – сообщил Степан и продолжил:
– Кошки на душе скребут, Марьюшка. Тошно мне. Всё думаю, думаю. Зачем так жил? Почему раньше пить не бросил? Почему потерял столько времени?!
– Я тебе, Стешенька, давно про это говорила, а ты меня и слушать не хотел.
– Не хотел, потому что жажда выпить была сильнее. До вчерашнего дня я вообще на себя не надеялся, а тут вдруг разом что-то во мне поменялось. Чувствую, что именно сейчас могу остановиться.
– Ты у меня сильный. Я это всегда знала! – поддакнула Марьяна, а Степан добавил:
– Дай я тебя обниму, Марьюшка, так оно спокойнее будет. – И, обняв жену, Степан забылся тревожным сном.
На следующий день он поднялся первым. Заметив это, Марья удивлённо спросила:
– Ты разве оклемался, Стеша?
– Оклемался, Марьюшка. И вот что я решил: пить больше не буду ни грамма! Жить надо по-людски! Погулял и хватит!
При этих словах на лице Марьяны расцвела улыбка, и она поинтересовалась:
– Неужто и, правда, не будешь, Стеша?!
– Не буду! Вот те крест!
В подтверждение своих слов Степан три раза истово перекрестился и добавил:
– Я тут, пока в себя приходил, многое передумал и ради вас с Аннушкой готов на всё. Пусть сам бес во мне сидит, а я с ним совладаю!
– Не поминай чёрта всуе, – мягко напомнила Марьяна и горячо продолжила:
– Правильно ты решил, Стешенька. А я тебе помогу, чем смогу. Отправишь за бутылкой, не пойду, а если в дом принесёшь эту дурь, я её разобью. И хоть ты меня бей, я от своего не отступлюсь!
– Спасибо, голубушка, – проникновенно откликнулся Степан и поцеловал Марью так, как давно уже не целовал. Зардевшись, она воскликнула:
– Ты чего это, Стеша?!
– Ты мне, чай, жена! – с искоркой в глазах произнёс он.
– А ты помнишь, Стеша, как мы с тобой познакомились? – неожиданно для самой себя спросила Марьяна.
– Конечно, Марьюшка, помню. Председатель отправил меня к вашему гуляевскому кузнецу, чтобы я у него поучился кузнечному делу.
– Дядя Илья знатный был кузнец. Ковал серпы, косы, плуги, кочерги, сундуки, вилы, скобы, гвозди, ворота. Слава о нём гремела на всю округу. Не ты один приезжал к нему учиться, – с гордостью за односельчанина заметила Марьяна.
– Я тоже был наслышан о нём, потому с радостью и согласился, – сообщил Степан. – Приехал я, значит, в Гуляевку. Встретился с дядькой Ильёй. Он отнекиваться не стал, взял меня в подмастерья на месяц. Поселился я, как ты знаешь, у тётки Антониды, троюродной сестры моей матери. А буквально на второй день увидел тебя. Как сейчас помню, вошла к нам в кузницу прехорошенькая девушка, одетая в старенькую шубейку и валенки. Я как глянул, так и остолбенел. Что за дивчина такая?! Больше всего, Марьюшка, меня поразили твои глаза цвета изумруда. У нас в Михайловке таких красавиц отродясь не бывало!
– Как же не бывало, Стеша? А Света Шевченко? А Лиза Харитонова? С Лизой ты, кажется, даже какое-то время встречался, – напомнила Марьяна.
– Встречался, это так. Но всё это было до тебя.
– Верю, Стеша, – отозвалась Марьяна и вставила:
– В тот день меня тётка в кузницу отправила. Печной совок у нас развалился, а без него зимой как без рук. Вот я и пошла. Прихожу и вижу тебя. Думаю, чей это такой парень объявился? Сразу видно, не местный. Дядька Илья нас и познакомил.
– Да, так всё и было. Тогда он дал мне первое поручение, сделать для тебя, Марьюшка, совок. А я уже готов был для тебя не только инструмент для печи сделать, а всё что угодно. Сразу ты мне в сердце запала! Пообещался я тебе до вечера с совком управиться. Взялся за дело, а ты у меня всё время перед глазами стоишь, и сердце так сладко-сладко ноет. Пока работал, всё у дяди Ильи про тебя расспросил. Он рассказал мне, что ты сирота, что у тётки живёшь и что тётка тебя не балует, а наоборот, заставляет трудиться не покладая рук.
– Правду сказал дядя Илья, – подтвердила Марьяна. – У тётки мне на самом деле несладко жилось. Она всё норовила загрузить меня работой. Был у нас дома фикус, большой такой комнатный цветок. Так вот, она заставляла меня протирать его по два раза на день до блеска. Кроме этого, я и полы мыла, и воду носила, и печь топила, и сама не чаяла, как бы поскорее из постылого тёткиного дома вырваться. Женихи у меня и до тебя были, Стеша. Не смотри, что я сирота и взять с меня нечего. Иван Стрельцов, Михаил Оверченко, Захар Бондарев проходу мне не давали и даже замуж звали. Но ты мне больше всех пришёлся по душе. Я нарочно мимо кузницы ходила, чтобы с тобой повидаться и словечком перекинуться.
– А ты помнишь, Марья, наш первый поцелуй?