АННОТАЦИЯ
Устроившись на работу мечты, я была почти счастлива, с одним маленьким "но" – в любви мне не везло катастрофически. Я просто не умела знакомиться, не знала, как это делать и где вообще можно встретить любовь. И однажды на работе, увидев статую богини любви, я решила высказать ей своё недовольство напрямую. Богиня оказалась с юмором и отомстила по-своему.
Сегодня должно было случиться что-то прекрасное. Я проснулась с этим ощущением, за пять минут до будильника, почему-то совершенно бодрой и такой отдохнувшей, как будто проспала часов двенадцать, а не семь, как обычно. В шторы ломился солнечный свет, такой яркий, как будто совсем не в Питере, но я знала, что в Питере так тоже бывает, пару недель в году, в августе. Питер бывает сверкающим, жарким и ярким, как начищенная драгоценность, и именно такой день превосходно подходит для работы с по-настоящему ценными вещами. Для моей работы — я работаю реставратором, уже почти два месяца, и мне нравится с каждым днём всё сильнее.
Мне пока не доверяли особенно серьёзной работы, я по большей части бегала с бумажками и следила за тем, чтобы все сотрудники вовремя получали всё, что им нужно. К самим экспонатам мне даже прикасаться пока не давали, но я могла наблюдать за работой опытных коллег, задавать вопросы, это было так интересно, как будто я продолжала учиться на историка, но теперь мне за это платили зарплату, а домашнего не задавали — райская жизнь.
Сегодня мы с бригадой должны были работать в Петергофе, осматривать скульптуры и оценивать степень износа. Я Петергоф обожала с детства, мне он каждый раз открывался по-новому, хотя я ездила туда чуть ли не каждый месяц, но всё равно не знала всего. К тому же, парки каждый год обновлялись, там запускались новые фонтаны, музеи открывали новые экспозиции, для некоторых экскурсий приглашали историков, которые рассказывали что-то новое. Мне никогда это не надоедало, но побывать там по работе, не как турист, а как человек с обратной стороны, имеющий отношение к созданию этого великолепия — это было что-то невероятное.
Собираясь на работу, я волновалась как перед выпускным, долго выбирала рубашку, чистила кроссовки, вышла пораньше, чтобы не опоздать. На работе нам раздали инструкции, погрузили в фирменный микроавтобус и повезли трудиться, на месте разбили на группы и отправили по маршрутам. Работа увлекла меня, наставник рассказывал тонкости, я что-то записывала, время летело. И день незаметно стал подходить к концу, а того самого прекрасного почему-то никак не случалось.
Наставник сказал мне осмотреть ещё пару объектов и быть на точке к восьми, а до этого погулять где-нибудь, пока он проверит работу других групп, и ушёл. А я закончила работу и побрела к Золотой Горе, медленно и задумчиво — я чувствовала себя немного обманутой, потому что день почти прошёл, а моё предчувствие так и не сбылось. Мимо ходили уставшие туристы, понемногу собираясь на выход, сотрудники парка убирали мусор, осмелевшие белки спускались с деревьев и ходили по дорожкам вразвалочку, точно как я.
Дойдя до своего любимого фонтана, я поднялась на балюстраду, чтобы видеть одновременно парк и залив, полюбовалась облаками и солнцем, которое уже начало погружаться в море, потом развернулась к нему спиной и посмотрела на фонтан — он сверкал. Перед открытием сезона моя фирма отполировала до зеркального блеска каждую пластину каскада, они сияли золотом, похожие на ступени в небо, где стоял Нептун, гордый собой за то, что он — царь этой прекрасной горы. Марлинский пруд отражал это сияние, я стояла на огромном полукруглом балконе, как принцесса Жасмин, за которой вот-вот прилетит Аладдин на ковре-самолёте, но никто не прилетал. Моё предощущение волшебства истаивало, как леденец во рту, от него осталась буквально тонкая сладкая льдинка надежды, что что-то ещё может успеть случиться, но я знала, что надолго её не хватит, поэтому не стала больше ждать и пошла потихоньку вниз.
В саду Венеры было гораздо теплее, чем наверху, где ветер с залива выдувал из-под рубашки остатки тепла даже летом. Здесь, у пруда, был маленький оазис тишины и изобилия, пахло яблоками, ветки клонились к земле под их весом, в кронах шуршали птицы. Всё это великолепие, минуту назад очаровывающее меня, вдруг резко стало раздражать, когда последняя капля моей надежды на чудо растворилась, оставив только послевкусие обманутых ожиданий — деда Мороза не существует, чудес не бывает, ну или бывают, но не со мной. Хотя я так ждала.
Спустившись с небес на землю, я пошла прямо к фонтану, надеясь успеть его сфотографировать до того, как солнце окончательно сядет, у меня на пути стояла статуя богини любви, абсолютно голая, обращённая ко мне тем же местом, что и всегда. Вообще, в Петергофе почти все статуи были такими, у нас с друзьями даже петергофская шутка была — мы приезжали домой и считали, сколько фотографий из парка содержат одновременно наши лица и случайно попавший в кадр прекрасный мраморный попец какого-нибудь древнегреческого бога, победитель всех угощал пиццей. Меня такие вещи никогда не волновали, но именно сейчас это показалось символичным — я ждала чуда, а получила прекрасный мраморный попец, как и всегда в таких случаях. Не такой уж и прекрасный, кстати, совершенно обычный попец. В модельное агентство её бы точно не взяли с такими данными.
Я подходила всё ближе, настроение становилось всё гаже, людей вокруг не было вообще, ни единого человека. Поэтому я подошла к статуе, раскинула руки и пропела:
— А-фро-дита! Двести шесть килограмм целлюлита!
Мрачно рассмеялась и тут же вздрогнула, когда у самого уха раздался игривый мужской голос:
— Не дразни богиню, это опасно.
Я обернулась и увидела мужчину, похожего на мраморную статую древнегреческого бога так сильно, что мне хотелось заняться его реставрацией. В первую секунду я замерла от шока, потому что осматривалась буквально только что, я готова была поклясться, что ни единого человека в парке не было, кроме меня, я не могла его не заметить. Он как будто из-под земли возник, я опять осмотрелась, пытаясь понять, где он прятался. Не поняла. Он смотрел на меня с такой улыбкой, как будто ждал ответа, я посмотрела на статую, потом на парня, фыркнула и отвернулась, заявляя:
— Я атеистка.
Он усмехнулся так, как будто насквозь меня видит, и точно знает, с каким волшебным предчувствием я сегодня проснулась, и почему конкретно я злюсь. Наклонился ко мне ближе и загадочно понизил голос:
— Я тебе этого не говорил, но, когда Гермеса на реставрацию увозили, абсолютно все люди, которые с ним работали, в пределах недели нашли деньги или золото. Не много, но приятно.
— Да ладно? — я подняла брови, мысленно обещая себе спросить об этом наставника, он точно должен знать. Парень усмехнулся:
— Показать, где Гермес? "Атеистка".
Я опять состроила материалистическое лицо и отвернулась:
— Лучше покажи мне бога ментального здоровья.
— Богиню, — мягко поправил он, указал взглядом на мраморный попец прямо передо мной и кивнул: — Ты на неё смотришь.
Я скорчила рожицу:
— Афродита?
— Ага. Потому что никакой врач отсутствие любви не вылечит.
Я посмотрела на него с большим сомнением:
— Я тебе про ментальное здоровье, ты мне про любовь.
— Потому что эти вещи вытекают друг из друга. Не обращала внимания, как люди с дырой в башке никак не могут построить отношения, и годами лечатся, и лечение не помогает, и весь мир против них. А потом нашли одного человека, одного-единственного, который сказал: "Я люблю тебя с любыми загонами, можешь творить свою обычную дичь, это не так уж страшно, я привыкну" — и человека перестаёт волновать девяносто девять процентов всего, что он раньше считал причиной всех бед своей жизни. И он просто живёт, и всё у него нормально.
Я перестала корчить рожицы и тихо сказала:
— Хотелось бы, конечно, поспорить, но я таких знаю. Да, любовь лечит… может быть, не всё, но многое. Душу лечит. Вот только в аптеке её не купишь. Некоторым людям просто не везёт встретить подходящего человека. Или они сами не очень, поэтому им люди нравятся, а они людям не нравятся. Ходят всю жизнь во френдзоне, или живут затворниками, или погружаются в вымышленные миры, где их окружают вымышленные персонажи.
Он заглянул мне в глаза и наклонился ещё ближе, шутливо интересуясь:
— Кто твой биас, малыш?
Я рассмеялась и возмутилась:
— Нельзя такое спрашивать! Откуда ты вообще знаешь это слово?
Он сделал вид, что смутился:
— Я иногда случайно подслушиваю разговоры маленьких девочек от пяти до ста пяти лет.
Я опять рассмеялась, осторожно рассматривая его — на нём была такая же рубашка, как на мне, такие же джинсы и даже кроссовки такие же. И цвет волос как у меня, и длина тоже. В этом, вроде бы, не было ничего странного — половина Питера так одевалась, но всё же… Слабая надежда, которая осталась к вечеру от моей утренней уверенности в том, что сегодня случится что-то невероятно прекрасное, заставила сердце забиться часто и горячо, фантазируя всякие приятные картины, о которых нельзя никому рассказывать.
Он шутливо толкнул меня плечом и повторил:
— Ну кто? Дай угадаю. Ким Тэхён?
Я показала язык и гордо заявила:
— Джеки Чан!
Он рассмеялся, я сделала грустное лицо и призналась:
— Я не в теме. Я слишком старая для этой фигни.
— Джеки бы с тобой поспорил, — серьёзно качнул головой он, мы рассмеялись, я увидела вдалеке своего наставника, который быстро шёл по аллее в мою сторону, вздохнула, понимая, что уже пора уезжать. Посмотрела на парня и сказала:
— Джеки крутой. Он умудряется быть милым и опасным одновременно.
Он придвинулся ближе, касаясь плечом моего плеча, наклонился к моему уху и шепнул:
— Как я?
Я посмотрела на его лицо, сразу же смущаясь и отводя взгляд — он был слишком красив, нереально, у него даже кожа была светящейся, мне казалось, такие люди бывают только на экране. Я не знала, что с этим делать, я не попадала в такие ситуации. Было страшно от мысли, что мы можем больше никогда не увидеться, если я не придумаю, каким образом попросить у него телефон или всучить ему свой. Но даже если я дам ему номер, он вполне может не позвонить…
Эти мысли наращивали панику внутри, наставник подходил всё ближе, парень молчал и смотрел на меня, как будто ему просто нравилось так стоять и смотреть. Я так и не придумала, каким образом заговорить про номер и ещё одну встречу, поэтому просто отошла на приличное расстояние и сделала вид, что интересуюсь статуей.
Подошёл наставник, издалека набегу спросил:
— Ты закончила здесь?
— Ещё нет. В смысле, да. Но у меня ещё есть дела тут, — я попыталась указать ему глазами на парня, надеясь, что наставник поймёт, что он тут лишний, но он не понял.
— Какие дела? Машина ждёт. Шнелле, Маша, шнелле! — он попытался подтолкнуть меня кончиками пальцев, но я не пошла, опять делая страшные глаза и кивая в сторону парня, наставник нахмурился, посмотрел туда, потом на меня, пожал плечами: — Дело твоё, конечно. Так что, сказать водителю, что тебя не ждём?
— Не ждите, я сама доеду.
— Дело хозяйское. Пока тогда, до понедельника, — он помахал рукой, прошёл сквозь парня и ушёл в сторону выхода.
Я медленно подобрала челюсть, посмотрела парню в глаза и шёпотом сказала:
— Вот так вот… даже Джеки Чан не может.
Он смущённо улыбнулся и сказал:
— Неловко получилось. Прости. Надо было тебя как-то подготовить. У меня мало опыта в этих вещах.
Я протянула руку и потрогала его рукав — он был настоящим. Потом потрогала свой — он был точно таким же, один в один. Парень развёл руками, и его рубашка сменилась на свитер, точно такой же, как у моего наставника.
Крепко зажмурившись, я запрокинула голову и медленно выдохнула, открывая глаза и глядя на прекрасную Венеру с самого лучшего ракурса. День и правда обещал быть впечатляющим.
Я посмотрела в спину уходящему наставнику — стало чуть-чуть легче, как будто он был моим якорем, помогающим не оторваться от реальности. Опять посмотрела на парня и прошептала:
— Что это было?
Он сделал невинные глаза и пожал плечами:
— Ничего особенного, сквозь меня постоянно кто-то ходит. Не обращай внимания.
Я продолжала смотреть на него без улыбки, отказываясь принимать его шутливый тон, он вздохнул, перестал улыбаться и сказал:
— Ты же не удивилась. Немного испугалась, от неожиданности, но не удивилась. Потому что для тебя это не новость, ты уже такое видела. Да?
У меня мурашки по спине пробежали от его понимающего взгляда, я так надеялась, что это осталось в прошлом…
— Откуда ты знаешь?
Он фыркнул:
— Ну ты же видишь меня. Я не единственный такой в мире. Таких как я много. А вот таких как ты — мало, — он улыбнулся как кот, протянул ко мне руку ладонью вверх, как будто я должна была туда что-то положить, но у меня ничего не было, за это стало даже стыдно, я отвела глаза. Он сам взял меня за руку, погладил ладонь и прижал к своей щеке, заставив меня вспыхнуть от смущения, но всё равно не забрать руку. Он тихо рассмеялся и заглянул мне в глаза, шёпотом сообщая, как тайну: — Классное ощущение. Редкое в моей жизни.
— Почему? — я тоже говорила шёпотом, как будто боялась спугнуть что-то невесомое. Он вздохнул и сказал с шутливой иронией:
— Потому что все ходят сквозь меня. Но не ты. Потому что ты — человек с даром. Так бывает, но очень редко. Пётр Первый таким был, но его дети это не унаследовали. У него был такой друг, он привёз меня ему из Европы, и подарил. Тогда это было нормальной практикой. Богатые аристократы коллекционировали всяких интересных людей, талантливых в каком-нибудь искусстве или просто красивых, держали их при себе, всем показывали, хвастались, иногда дарили, если надоел, или если хотели впечатлить влиятельного человека. Мой хозяин решил впечатлить самого императора, и ему удалось.
— Хозяин?
— Да. Он пленил меня, я стал ему подчиняться.
Я смотрела на него, уплывая в ощущение, что мне всё это снится — сердце колотилось сильно и часто, всё тело как будто парило над землёй, мою руку держал нереально красивый парень и прижимал к своему лицу, со мной вообще никогда ничего подобного не было, я бы решила, что это сон, даже если бы сквозь него никто не ходил. Он открыл глаза и посмотрел на меня с тихим смехом, убрал мою руку от лица, но из рук не выпустил, сказал с долей сочувствия:
— Хочешь, сядем? А то, я боюсь, ты сейчас упадёшь.
Я молча кивнула, он повёл меня вдоль пруда, я спросила:
— Откуда ты взялся?
— Я не знаю, откуда берутся духи. Это никто не исследовал, — он весело пожал плечами, как будто вопрос был ерундовый, хотя я по голосу чувствовала, что это не так, но перебивать не стала. Он продолжил: — Я помню себя тенью, потом помню зверем, я менял облик, бывал и волком, и воробьём, и оленем. Потом однажды захотел стать человеком, это получилось. Потом я жил, общаясь с людьми по соседству, иногда помогал им, когда понял, что у меня есть способности, которых нет у них.
— Какие?
— Меня не боятся звери, и не нападают на меня, я могу остановить взбесившуюся лошадь или поймать убежавшую овцу. Потом я научился лечить людей, стал помогать им. Я тогда ещё не всё понимал, и совершил большую ошибку — жил на одном месте достаточно долго, чтобы они заметили, что я не старею. Весть о странном колдуне разошлась, за мной стали приезжать охотники, мне пришлось скрываться, но покинуть свой лес я почему-то не мог, я не знаю, почему. Я пытался. У меня получалось отходить всё дальше и дальше, со временем, но в какой-то момент я очень глупо попался. Я встретил человека, он показался мне хорошим, но он обманул меня и забрал мою вещь. Мой пояс. Он был ранен, а у меня не было ничего, чем можно было бы остановить кровь, и я снял с себя пояс, чтобы перетянуть его руку над раной. А, как он мне потом объяснил, одежда духа является частью самого духа, и завладев частью меня, он стал моим хозяином. Это как будто завладеть рукой или головой. Он обучался магии в далёких странах и знал обо мне больше меня самого. Он запер мой пояс в магическом контейнере, к которому я не мог прикоснуться, и возил этот контейнер везде с собой, а я следовал за контейнером, потому что не мог отойти от него, точно так же как раньше не мог отойти от своего леса. — Он замолчал и осмотрелся вокруг, печально улыбнулся: — Теперь контейнер здесь.
Я ахнула:
— В парке?
— Да. Хозяин подарил меня Петру Первому, Пётр был в восторге, он любил странные вещи. Он разговаривал со мной, мы даже… можно сказать, подружились.