Магическая аксиома истинности. Анастасия Шелест

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Роль предательницы — ее единственный шанс на спасение. Ванесса Мартин возвращается в Эльвендор, зная, что там ее ждет либо победа, либо смерть. Она должна убедить своих врагов, что Карфарон ей не нужен, что она — всего лишь инструмент в руках Правления. Но как сыграть эту партию, если те, кто всегда тянули за ниточки, знают о ней больше, чем она сама? И когда долгожданная свобода оказывается не более чем очередной ловушкой, Ванесса понимает — ее силы могут сломить систему… или уничтожить ее саму.

ГЛАВА 1.

Тело ноет. Затекшие мышцы сводит от сна на холодном твердом камне. В горле першит, а во рту сухо так, что я готова выйти из пещеры, набрать в ладони снега и есть его. Может, это не такая уж и плохая идея. Нужно только очистить его магией.

   С горем пополам утолив жажду и умывшись снегом, я возвращаюсь в пещеру, отогревая руки возле все еще яркого сильного костра. Огонь даже не планирует затухать, не нуждаясь в подпитке ни сил, ни поленьев. Мощная магия. Поразительно, как у меня вышло нечто подобное.

   Опустившись на камень, я выдыхаю и прикрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями. Утром, при свете солнца и после сна, мое положение выглядит куда хуже, чем вчера. Адреналин и решимость исчезают, изгнанные суровой реальностью.

   Я совершила чудовищную глупость. Сложится невероятно удачно, если мне не придется расплачиваться за нее жизнью.

   Ладно, к грифонам. Нечего убиваться и фокусироваться на безысходности. Нужно все обдумать, принять какое-то решение и планомерно двигаться к нему. По крайней мере, это лучше, чем сидеть в заснеженной пещере и рано или поздно умереть либо от переохлаждения, либо от истощения.

   Может, научиться охотиться и остаться жить здесь? Матерь, что за безумные мысли посещают мою голову?

   Мотнув подбородком, я медленно выдыхаю и пытаюсь сосредоточиться. Звать на помощь — не вариант. Мне просто не к кому обратиться. Едва ли Правление примет меня с распростертыми объятиями, да и я не могу делать вид, словно ничего не изменилось. Изменилось совершенно все. Я больше не странный маглаб, готовый зарыться в книги и не думать ни о чем, кроме экспериментов.

   Что остается? Идти в неизвестность? Я даже не знаю, где нахожусь. Понятия не имею, есть ли поблизости хоть какие-то поселения. О Корстене, столице Эльвендора, даже говорить нечего — я не представляю, как далеко он находится, и не уверена, что готова туда вернуться.

   Матерь, и что со всем этим делать? Молиться и шагать по снегам, пока не окажусь в какой-нибудь забытой деревушке? И что потом делать? Там ведь даже остановиться негде, а колдуны могут отличаться крайне негостеприимными нравами — страшные истории о городских, забредших в деревушки к озлобленным и одичавшим отшельникам, преследуют каждого ребенка в Корстене с самого детства.

   Есть, конечно, один вариант, но он безумный. Магия. Я знаю заклинание, которое создает шар света, похожий на вчерашний. Оно переносит колдуна в место, где он сможет найти помощь. Только есть проблема — это слишком серьезная и сложная магия. Она не под силу многим даже весьма талантливым колдунам. Едва ли у меня есть шанс, хотя я уже боюсь загадывать. До вчерашнего вечера я не сомневалась, что и с шаром-помощником не справлюсь. Может, мои силы действительно растут просто из-за того, что я узнала их настоящую природу? Магия порой любит подпитываться подобными вещами.

   К грифонам. У меня нет другого выбора. Либо так, либо бросить все на произвол судьбы. Мысль о том, что мое тело среди белоснежных сугробов могут никогда даже не найти, мотивирует.

   Медленно выдохнув, я плотнее укутываюсь в плащ и закрываю глаза. Встряхнув ладони, медленно потираю их друг о друга, пытаясь сконцентрироваться на единственной мысли — мне нужно переместиться куда-то, где я смогу спрятаться, куда-то, где смогу получить помощь.

   Не отвлекаться и отмахиваться от образа Бальтазара, настойчиво вспыхивающего в сознании, оказывается непросто, но я упрямо отгоняю лишние мысли. Еще сложнее — концентрировать магию и все свои силы на этом желании и пытаться сосредоточить ее между ладонями, но постепенно я чувствую, как энергия плотным сгустком появляется между руками.

   Дыхание выравнивается. Сознание успокаивается, оставляя только размытые образы. Мысли расплываются, и пещера вокруг вздрагивает и теряет очертания, превращаясь в набор бледных цветных всполохов, а потом меня утягивает в неизвестность.

   Страх не успевает завладеть разумом. Ноги врезаются в землю, и тело перестает казаться невесомым и бесформенным. Вокруг разносится шум — топот, голоса, грохот и звуки, очень напоминающие городскую жизнь. В легкие втягивается теплый воздух, и я с замиранием сердца распахиваю глаза, молясь Матери, чтобы все сработало как нужно.

   На первый взгляд я попала в совершенно стандартный переулок. Старые камни стен местами крошатся и рассыпаются, серые и неприглядные. На прохудившихся крышах цветастыми пятнами выделяются заплатки. Небольшие окна закрыты либо деревянными ставнями, либо плотными шторами. Под ногами тянется узенькая мощенная камнем дорожка, ведя к шуму и голосам. Судя по всему, где-то там улица расширяется.

   Я не сдерживаю облегченный выдох. Куда бы я ни попала, здесь есть колдуны. Шансов выжить гораздо больше, чем посреди бесконечных снежных сугробов.

   Куда меня могло занести? Несмотря на многообразие районов Корстена, едва ли это он — я знаю наверняка, что так просто попасть внутрь любого крупного города невозможно. На входе дежурят колдуны из магнадзора, а от перемещений с помощью магии защищает барьер — никто не должен пробраться незамеченным.

   Раньше меня не волновало, к чему такие меры предосторожности. Казалось, что это защита Правления для своего населения от дикарей из мелких поселений. Теперь все кажется куда интересней.

   Раз я смогла переместиться сюда, значит, это один из городков без стражи. С одной стороны, это мне на руку — можно не переживать, что кто-нибудь узнает меня или сдаст магнадзору, я ведь понятия не имею, каковы последствия моего побега. С другой, придется все-таки столкнуться с соответствующим населением. Впрочем, не думаю, что все здесь действительно так плохо. Наверняка Правление преувеличивало, чтобы превознести себя и жителей Корстена.

   В любом случае, едва ли кто-то здесь узнает фирменные цвета Бальтазара. Проблем с продажей плаща возникнуть не должно, да и погода как раз позволяет снять его.

   Обрадовавшись, я так и поступаю и сворачиваю плащ подкладом наружу — предосторожность еще никому не повредила. Оставшись в бархатном черном платье в пол, я тяжело вздыхаю. Слишком очевидно. Одежда не позволит мне замаскироваться ни под бродяжку, ни даже под средние слои населения. Да и в путешествия в таком виде никто не отправляется.

   Я исправляю единственное, что в моих силах, — магией отрезаю расшитый серебром подол и широкие спадающие до земли рукава. Слишком поздно, но я все же понимаю, что это ошибка. Теперь я смахиваю на сбежавшую аристократку. Остается только надеяться, что всем здесь плевать на подобное.

   Оставив кусочки ткани под тяжелым камнем у одной из стен, я прижимаю к груди плащ и, натужно сглотнув, двигаюсь вперед, выбираясь из переулка. Он действительно выводит меня на улочку побольше — здесь даже прогуливается несколько колдунов. Из булочной пахнет свежим хлебом, и я замечаю пару вывесок лавок — книжный и тканей.

   Можно было бы попытать счастья прямо там, но лишние риски ни к чему. Куда надежнее затеряться среди кучи посетителей на рынке. Там если у кого и возникнут вопросы, то они быстро отпадут из-за толпы.

   Повезло, что я прекрасно знаю, как попасть на центральную площадь в любом городе — нужно просто идти вперед, на звуки, следовать за колдунами с тележками и против течения тех, кто возвращается с покупками.

   Идеальное правило не подводит. Через двадцать минут поток колдунов становится интенсивней, и я наконец оказываюсь перед входом на площадь — судя по всему, не сильно большую, но и лавок явно больше десятка. Не так уж и плохо.

   Оттуда доносятся зазывные крики торговцев, музыка и бодрые голоса. Палатки и лавки расставлены плотно, перед некоторыми нет совсем никого, а перед другими скапливаются огромные очереди. Аккуратно посматривая по сторонам и стараясь не привлекать к себе внимание, я продвигаюсь вперед и вжимаю голову в плечи, когда ловлю на себе случайные взгляды.

   Довольно паранойи. Никто здесь меня не узнает. Это просто прохожие. Мне нечего опасаться. По крайней мере, власть Бальтазара сюда явно не распространяется, а Правление едва ли так озабочено моим исчезновением, что отдало распоряжения даже в свои отдаленные владения.

   Надеюсь. Это ведь разумно?

   Успокоившись, я прячу на лице волнение и неторопливо прохожу вдоль лавок, пока наконец не замечаю свободную поодаль от остальных. Судя по вывеске, это магическое ателье, и занимает оно часть первого этажа двухэтажного длинного домика. Возле темных дверей с витражным окошком никого нет, и я решительно шагаю туда, надеясь, что и внутри не окажется посетителей.

   Звякнув колокольчиками, дверь пропускает меня в просторное помещение, щедро украшенное деревянными элементами — резные вставки, темно-коричневые панели с дубовым рисунком, лакированные доски под ногами. Длинный прилавок тянется вдоль стены, а за ним от пола до потолка — бесконечность полок, забитых тканями всех видов и расцветок. Позади, в глубине зала, стоит несколько манекенов с начатыми работами — пара пышных платьев из бархата, два плаща и мужской костюм, а еще дальше — подиум для примерок.

   С местом я точно не прогадала — и посетителей пока нет, и ателье не похоже на дешевую лавку, где продать что-то вроде моего плаща будет очень подозрительно и точно не выгодно.

   На первый взгляд мне кажется, что в зале никого нет, но по шороху я успеваю сориентироваться и заметить мальчишку, который бросается к двери за прилавком. Через десяток секунд оттуда раздается тяжелое покашливание и выходит вытянутый седоволосый мужчина. На крючковатом носу поблескивают серебристые круглые очки с изящной цепочкой, а под длинной тонкой шеей пышно громоздится белоснежное жабо. Бархатный жилет отливает черным.

   — Добрый день, милая фина, — скептически осмотрев меня, протягивает портной. — Чем могу вам помочь? Желаете пошить наряд?

   По первым же словам ясно, что он не видит во мне выгодного посетителя. На мгновение в сознании проскальзывает досада, но я тут же отмахиваюсь от нее — в конце концов, сейчас мне это только на руку.

   Однако я понимаю, что ошиблась, буквально через десяток секунд — взгляд старичка все еще пристально блуждает по моей фигуре. Даже если выгоды он не ощущает, интерес мое появление явно пробуждает. Похоже, он не может определиться, чего от меня ждать.

   — Нет, не совсем, — аккуратно начинаю я, подбираясь ближе, но уточнить ничего не успеваю.

   — Вы не из нашего городка, верно? Я вас раньше здесь не встречал, — сощурившись, протягивает портной.

   Надо же, какой наблюдательный.

   — А вы что же, знаете каждого жителя? — выдавив улыбку, я пытаюсь отвести подозрения и сменить тему, но старичок не поддается.

   Растянув тонкие морщинистые губы, он покачивает головой, отчего серебристые пушистые волосы приподнимаются словно от легкого ветерка:

   — Отнюдь, милая фина. Однако приличных портных в нашем городе больше нет, а вы прежде точно ко мне не заглядывали, — он выдерживает паузу и добивает последним аргументом. — По вашему наряду не похоже, что вы шьете сами и экономите на тканях.

   Матерь, портные должны заниматься одеждой, а не показывать чудеса логики и наблюдательности.

   Подавив тяжелый выдох, я пожимаю плечами и признаюсь:

   — Да, вы меня раскусили. Я путешествую. В вашем городе проездом.

   Только бы не выдать себя и не ляпнуть какую-нибудь чушь. Я ведь даже названия города не знаю. Будет выглядеть совсем странно.

   Старичок улыбается, тут же смягчившись, и наклоняет голову, протягивая:

   — Надо же, в Юриан путешественники заглядывают нечасто. И откуда же вы, милая фина?

   Юриан? Отлично, крошечный городок на окраине Эльвендора, забытый Правлением и самой Матерью, — идеальное место, чтобы спрятаться, перевести дух и решить, что делать дальше. Может, мне вообще стоит остаться здесь навсегда? Спокойная жизнь вдали от всех сложностей и проблем. Звучит заманчиво, если бы я не знала, что не протяну долго без научных вызовов и неразрешимых задач.

   Первый порыв соврать приходится отогнать. Все же куда лучше по возможности говорить правду, чтобы не запутаться в показаниях и не участвовать в разговорах о том, что плохо знаешь, поэтому я признаюсь:

   — Из Корстена. Подыскиваю себе место по душе.

   Поздно, но я все-таки прикусываю кончик языка — не стоило так говорить. Мало кто может вот так запросто перемещаться из города в город, да и кто станет менять столицу на какой-то забытый Матерью городок. Я буквально выдала ему, что от чего-то бегу.

   Портной наклоняет голову и с легкой насмешкой протягивает:

   — Надо же, фина из столицы. В наши края редко заглядывают такие гости. Зачем же покидать славный Корстен?

   Даже не знаю. Чтобы спокойно жить? Чтобы не видеть этот жуткий контраст роскошных улиц с трущобами? Чтобы меня не прикончило Правление? Матерь, вариантов бесконечно много.

   Выдавив вежливую улыбку, я пожимаю плечами:

   — Захотелось сменить обстановку. В столице безумный ритм, не всем такое подходит.

   Секундная пауза заставляет меня напрячься, но портной только понимающе кивает и соглашается:

   — Да, разумеется, — в его голосе нет ни намека на настоящие мысли, и я перестаю задаваться вопросами, поверил ли он мне, а старичок уже уточняет. — И что же привело вас в мое ателье?

   Наконец-то, Матерь! Я уже думала, что этот мучительный разговор вежливости никогда не закончится, а мне бы хотелось поскорее найти себе временное пристанище и хоть немного выдохнуть. Неплохо было бы и перекусить — от одной мысли о еде скручивает желудок.

   — Да, точно, — я живо киваю и выкладываю на прилавок плащ. — Я хотела предложить вам купить у меня кое-что. Что скажете?

   Тень недовольства проскальзывает по лицу портного, но задерживается там только до тех пор, пока он не разворачивает плащ. В выцветших серых глазах тут же разгорается жадный восторженный блеск. Я ничего не понимаю в тканях, но, кажется, Бальтазар не скупился на подарки. Лишь бы у портного не возникло вопросов.

   — Потрясающе. Просто прекрасно, — бормочет он, поглаживая плащ и добираясь до меха. — Настоящее произведение искусства. Чудесный, безупречный материал, — с трудом оторвавшись от ткани, он вскидывает голову и, сощурившись, протягивает. — Должно быть, у фины весьма влиятельные покровители.

   Сконфуженно поморщившись, я мысленно ругаюсь. Только этих разговоров не хватало.

   Не дожидаясь ответа, портной и сам понимает, что я не стану посвящать его в подробности, и пытается зайти с другой стороны, настороженно уточняя:

   — Позвольте узнать, что же сподвигло вас распрощаться с такой невероятной вещью?

   Матерь милостивая, помоги. Зачем же продают вещи, если не ради денег? Понимаю, все выглядит так, будто я фаворитка какого-нибудь влиятельного колдуна из Правления, чья жена узнала о запретной связи и ударилась в месть, но пусть лучше портной думает так, чем докапывается до правды. Как бы ответила ведьма в таком положении? Едва ли призналась в своей беде.

   С трудом нацепив на лицо снисходительное выражение, я отмахиваюсь и пожимаю плечами:

   — Этот плащ мне наскучил. Не думаю, что захочу надеть его снова.

   Портной добирается до серебристой вышивки, и мое сердце застывает, как и его пальцы, скользнувшие по блестящим нитям. Он задерживает руку на целую минуту, а потом медленно поднимает голову, смерив меня пристальным задумчивым взглядом.

   Тишина нагоняет страх. Я уже не знаю, чего ожидать, и нервно стискиваю юбку, твердя про себя, что все обойдется. Портной только кивает и выдает:

   — Ясно, — все интонации разом исчезают из его голоса, но я не могу ни осмыслить, ни проанализировать резкую перемену, а продолжение проходит по телу волной облегчения. — Я готов купить этот плащ за сто крондов. Если цена покажется вам неоправданно низкой, ничем не могу помочь.

   Я едва удерживаю на лице безразличное выражение, изо всех сил стараясь придать бровям возмущенный изгиб. Не так-то просто, когда внутренний голос вопит.

   Сто крондов, грифоны! Да это же мое жалованье за три месяца! Он называет это неоправданно заниженной ценой? Я смогу жить здесь на эти деньги, пока все не успокоится, и не пытаться экономить каждую монетку. Слава Матери, что он не спросил, какую цену хочу я.

   — Грифоны с вами, — бурчит портной, хмурясь. Видимо, он по-своему воспринял мое молчание. — Сто десять крондов и ни монетой больше!

   Кивни. Ванесса, кивни немедленно, а не стой окаменевшей статуей! Просто возьми деньги и проваливай отсюда.

   Наклон подбородка дается с трудом, но я все же справляюсь. Портной тут же расплывается в сияющей улыбке — выглядит так, словно ему удалось надуть меня, но, честно признаться, я отказываюсь в это верить, — утаскивает плащ под прилавок и протягивает мне мешочек монет:

   — Отлично. С вами приятно иметь дело, фина.

   Очень сомнительно, что я могла бы сказать то же самое, если бы знала хоть что-то об этом плаще, но сейчас меня это мало волнует. Главное, что денег на первое время точно хватит, да и избавиться от расшитого плаща, выдающего меня с головой — пусть даже едва ли здесь кто-то знает о цветовой гамме Бальтазара, — само по себе приятно.

   Я уже двигаюсь к выходу, вежливо кивнув, но портной щурится и как бы невзначай — хотя, конечно, у него плохо получается замаскировать мелькнувшее любопытство — уточняет:

   — Уже решили, где остановитесь? В Юриане не так много приличных постоялых дворов. Вам будет куда удобней снимать комнату в центре у кого-нибудь. Могу предложить несколько неплохих вариантов.

   Он замирает, вцепившись в меня пристальным взглядом, и от такого выжидающего внимания становится не по себе. Сглотнув внезапное нехорошее предчувствие, я повожу плечами и вежливо отказываю:

   — Благодарю, но не стоит. Я пока осмотрюсь. Если возникнет необходимость, обязательно вернусь к вам.

   Судя по мелькнувшему на морщинистом лице недовольству, портному есть что возразить. Не дожидаясь его аргументов, я спешно прощаюсь и выскальзываю из лавки, останавливаясь только у соседнего дома.

   Комната в центре? Ну уж нет. Едва ли мне такое подходит, ведь о приезжей, которая останавливается у кого-то из местных, да еще и в самом центре городка, слухи разнесутся слишком быстро, а основа моего плана — не привлекать внимание.

   Дав себе пару минут, чтобы выдохнуть и собраться с мыслями, я прячу мешочек с монетами и шагаю вдоль лавок, окончательно убеждаясь в своем решении. Все города устроены одинаково, и я шагаю по центральной улице, наугад выбрав направление. Чем дальше от площади и рынка, тем беднее районы. На самые окраины идти я не решаюсь, но когда дома становятся менее аккуратными, с явными признаками разрухи, я замедляю шаг.

   Подходит. Едва ли сюда кто-то сунется, чтобы искать меня. Если кто-то, конечно, вообще меня ищет.

   Узкая улочка с деревянными домами и разбитой дорожкой пустует, и я внимательно осматриваюсь, ища хоть какие-то вывески. Взгляд цепляется за грубый потертый указатель, но я не успеваю его прочитать — шорох сзади удается расслышать только из-за безлюдной тишины.

   Обернувшись, я замечаю скользнувшего за угол здания мальчишку и облегченно выдыхаю. Дети, их точно незачем бояться.

   Добравшись все-таки до указателя, я мысленно киваю — идеально. Трактир «Три ведьмы» приветствует потенциальных посетителей покосившейся табличкой и потертой деревянной дверью, и я уверенно толкаю ее, проскальзывая внутрь.

   С первого взгляда понятно, что я не прогадала. Запах внутри неприятный — пахнет потом, выпивкой и едой. Под потолками вьются редкие пьяные разговоры. Окна закрыты, и свет разливается только от пары магических огоньков над головами немногочисленных посетителей.

   Хорошо, что их не больше семи человек, но плохо, что мое появление привлекает внимание. Компания из трех мужчин, беседующих за элем, оборачивается на звук, и их пьяные враждебные взгляды врезаются в меня, тут же становясь хищными.

   Ничего. Я и не рассчитывала встретить тут добропорядочных колдунов. Я и сама уже не из таких.

   Сглотнув кольнувшую тревогу, я бегло осматриваюсь и, стараясь не коситься на посетителей, все еще сверлящих меня взглядами, шагаю вперед. Низкая пухлая ведьма неторопливо двигается между столиками с подносом, виляя бедрами и не обращая на меня никакого внимания, и я шагаю к обиженной временем деревянной стойке.

   За ней сидит, лениво протирая посуду, грузная светловолосая ведьма с широкой челюстью, смутно похожая на ту, которая разносит заказы. Мое приближение она то ли не замечает, то ли умышленно игнорирует. Переступив с ноги на ногу, я все-таки откашливаюсь и стараюсь протянуть как можно вежливей:

   — Добрый день.

   Тяжелый карий взгляд поднимается на меня неспешно, вызывая острое желание съежиться и сбежать из трактира, но я упрямо стою на месте. Куда еще мне идти? Чем неприветливей хозяева, тем больше шансов, что в трактир заглянет кто-то посторонний.

   Ведьма не отвечает, только хмуро кивает, и я продолжаю разговор сама:

   — Я хотела бы снять у вас комнату. Скажите, есть ли такая возможность?

   Скептическое движение тонких плешивых бровей на десяток секунд сбивает меня с толку. Она вообще не собирается со мной разговаривать? Что ей не нравится? Я что-то сказала не так? Может, говорю слишком сложно?

   Осознание проскальзывает в голову быстро. Конечно, что еще ее может интересовать?

   Скользнув рукой в мешочек, я вытаскиваю пару монет, выкладываю их на прилавок и, облизнув губы, уточняю:

   — Этого хватит на какое-то время?

   Впервые за весь мой монолог в карих глазах мелькает интерес. Ведьма быстро смахивает с прилавка монеты, не оставляя мне возможности передумать, и низким басистым голосом протягивает:

   — Здесь хватит на неделю. Устроит?

   Грабеж. Я бы смогла прожить на эти деньги пару дней в лучшей комнате в гостевом дворе в центре Корстена. Надеюсь, в стоимость хотя бы входит еда и горячая ванна.

   Словно у меня есть выбор, Матерь.

   Перестав пытаться просчитать отсутствующие варианты, я киваю, быстро осознав, что деньги мне все равно уже не вернут. Ведьма за прилавком поджимает губы в подобии улыбки и зычно, так, что я вздрагиваю от внезапности, выкрикивает:

   — Элиза, проводи нового постояльца!

   Пока я оборачиваюсь и замечаю пристально следящую за мной компанию из трех подвыпивших колдунов, ведьма за прилавком басит:

   — Обед вам принесут через пару минут. Есть еще какие-то пожелания?

   Острая потребность смыть с себя безумие последних суток, дорожную грязь и холод пересиливает логичное желание побыстрее ускользнуть в комнату, не попадаться никому на глаза и не просить ничего у этой грозной ведьмы, и я вежливо отвечаю:

   — Хотелось бы принять ванну.

   Карий взгляд скептически проходит по мне, но ведьма только кивает, собирая широкий подбородок складочками, а возле меня появляется другая, очень напоминающая эту, но явно более молодая. Наверное, та самая Элиза — младшая из трех сестер.

   Она молча кивает и двигается вперед, наклоном подбородка призывая следовать за ней. Нам приходится пройти весь зал, снова попадая под пристальные пьяные взгляды, и только там, в углу, прячется ветхая деревянная лестница. Ступени скрипят, пока мы поднимаемся на второй этаж, а я облегченно выдыхаю, когда скрываюсь от посторонних глаз.

   Коридор оказывается узким, коротким и плохо освещенным. Я успеваю насчитать от силы шесть дверей, и мы проходим в самый конец. Элиза, звякнув связкой ключей, открывает последнюю дверь и шагает передо мной. Как только я переступаю порог, она решительно проходит в следующую дверь, коротко бросив:

   — Я подготовлю вам ванну, а потом принесу обед.

   Спорить ни с одной из сестер нет никакого желания, и я останавливаюсь на пороге, осматриваясь. После роскоши замка Бальтазара комната кажется просто жуткой. Да она существенно проигрывает и моей спаленке в Академии.

   Возле обшарпанной стены стоит узкая кованая кровать с грязным матрасом, рядом — прикроватная тумба с подсвечником, напротив — стул и покосившийся деревянный шкаф, вот и все убранство. Под потолком тянется паутина, окно задернуто темной занавеской, а босиком ходить по торчащим щепками доскам на полу явно не стоит.

   Привередничать в моем положении не приходится, да и я сама выбрала не самое приятное заведение. Лучше потерпеть неудобства, разруху и грязь, чем попасться каким-нибудь особо бдительным жителям, которые доложат Правлению о подозрительных путешественниках. Вряд ли, конечно, Правление всерьез воспримет такое и отправит сюда хотя бы одного колдуна из магнадзора, но проверять у меня нет никакого желания.

   Элиза молча выходит из комнаты, которая должна быть ванной, и, буркнув, что все готово, обещает скоро принести обед, захлопывая за собой дверь. Я торопливо благодарю ее, но не уверена, что слова до нее долетают.

   Помявшись с десяток секунд в непонимании, чем себя занять, я шагаю в ванную, ведомая мыслью о горячей воде. Там, конечно, оказывается ничуть не чище, чем в комнате, а старенькая ванна с покосившимися ножками наверняка повидала слишком много постояльцев. Едва ли мне стоит об этом думать, и я отмахиваюсь от этих мыслей, опуская руку в воду.

   Чуть теплая. Почти холодная. Матерь, ну почему?

   Тяжелый выдох помогает проглотить разочарование. Облизнув губы, я замираю в нерешительности, погрязнув в секундных сомнениях.

   Я же ведьма, в конце концов. Теперь я точно знаю, что мои способности не так плохи, как казалось все эти годы. По крайней мере, я смогла сотворить заклинание помощи и переместиться сюда. Подогреть воду уж точно смогу.

   Концентрируя магию на кончиках пальцев, я медленно вдыхаю и выдыхаю, одними губами шепча давно заученную формулу. По коже пробегает тепло, и все на этом. Я недоверчиво смотрю на ванну, но все-таки заставляю себя подойти и опустить кончики пальцев в воду.

   Ошибка. Резко отдернув руку, я прижимаю ее к груди, беззвучно выругавшись. Кипяток!

   Такого я точно не ожидала, но теперь знаю, что в первую очередь мне стоит работать над контролем, если я хочу развивать свои силы. Эта часть магии самая сложная. Те, у кого от природы способности довольно посредственные, с такими проблемами обычно не сталкиваются — ограничители у них внутренние, никаких дополнительных усилий прикладывать не приходится. Раньше я так думала и про себя. Теперь оказалось, что все несколько сложнее.

   Сосредоточившись, я пытаюсь немного остудить воду, но получаю очередной перебор — чудо, что вода не превращается в лед.

   Пара попыток едва не выводит меня из себя, но завершается финальной, вполне успешной. Мысленно воздав благодарность Матери, я с наслаждением сбрасываю платье — точнее, лохмотья, которые от него остались, — и погружаюсь в горячую приятную воду, блаженно прикрыв глаза.

   Не особо душистое, но отлично выполняющее свою функцию мыло и бездумное лежание в горячей воде поднимают настроение, и в комнату я возвращаюсь, стараясь ни о чем не думать. На прикроватной тумбе уже ждет миска с едва теплым супом, тарелка с мясной запеканкой и графин вина — больше, чем я ожидала. Не могу сказать, что обед действительно вкусный, но я так проголодалась и устала, что проглатываю все, не ощущая вкуса.

   Так намного лучше. Отставив пустые тарелки, я прикрываю глаза и позволяю себе немного полежать. Матрас твердый и пахнет не очень приятно, но все это мелочи.

   Нужно придумать какой-то план. Строить долгосрочные я пока не рискую, неплохо было бы определиться, чем мне стоит заняться в ближайший день. Нужно вернуться на рынок, подобрать одежду попроще вместо оставшихся лохмотьев и еще что-нибудь по мелочи. Может, я даже смогу найти какую-нибудь книгу, чтобы скоротать вечер и не убиваться размышлениями о том, что и зачем я сделала.

   Не хочу об этом думать. Я определенно не готова взвешивать последствия, оценивать риски и отвечать на вопросы, действительно ли так необходимо было сбегать. В голове вертится мысль о том, что я погорячилась, но какая теперь разница? Я не могу вернуться. Не хочу возвращаться к человеку, который все наше общение выстроил на обмане.

   За грудиной болезненно ноет от воспоминаний о Бальтазаре, и я отбрасываю эти мысли, концентрируясь на предстоящих покупках. Идеально было бы найти какие-нибудь лабораторные ингредиенты, но это совсем маловероятно. Сомневаюсь, что хоть кто-то в этом городке занимается магией как наукой, нечего уж и говорить о торговле, но так я бы точно могла увлечь себя настолько, чтобы не думать обо всем остальном.

   Встав, я решительно прохожу к двери и трачу не меньше получаса, чтобы наложить на комнату все знакомые мне защитные чары. Их оказывается не так уж и мало, но раньше они мне не давались. Сейчас же я чувствую, как магия пропитывает воздух, угрожающе потрескивая.

   Подсушив волосы — приходится перебороть страх спалить их чарами, — я решительно выхожу из комнаты, беззвучно спускаюсь вниз и выскальзываю из трактира. Меня интересуют не только покупки. Побродить по городу и хоть немного разобраться, что это за место, — тоже полезно.

   Этим я и занимаюсь для начала, осторожно заглядывая в малолюдные переулки и внимательно читая редкие вывески. Довольно странно, что колдунов вокруг не так уж и много. Я понимаю, что еще не дошла до центра, но на улицах почти никто не встречается, хотя время не такое уж и позднее.

   Свернув из очередного переулка, я остро ощущаю вцепившийся в меня взгляд, но оборачиваться не рискую. Напряженно двинувшись вперед, я продолжаю прогулку, но чувство пристального наблюдения никуда не исчезает.

   Темная Матерь, ну что опять? Неужели и тут меня найдут неприятности? Как вернуться в ту часть моей жизни, когда все было спокойно, безопасно и безлюдно?

   Напряженно стиснув кулаки, я добираюсь до центра улицы, чтобы у моего преследователя — если, конечно, он не плод моего воображения — было меньше шансов спрятаться, и резко оборачиваюсь. За углом мелькают каштановые волосы и клетчатые штанишки. Мальчик, которого я краем глаза видела в ателье, прячется за ближайшим каменным домиком, и я облегченно выдыхаю.

   Всего лишь ребенок. Едва ли от него стоит ожидать угрозы.

   — Эй, — аккуратно зову я, шагая к месту, где скрылась фигура, — привет. У тебя что-то случилось? Ты можешь не бояться, выходи. Меня зовут Ванесса.

   Ответа не следует, а я уже добираюсь до угла, сомневаясь, стоит ли заглядывать за него и пугать ребенка. Вдруг ему нужна помощь? Зачем такому малышу бегать за незнакомой ведьмой? Да ему вообще вряд ли стоит находиться в этой части городка.

   Решительно шагнув за угол, я растягиваю губы в дружелюбной улыбке, но она никому не нужна — мальчика нет. Он словно испарился. Как бы я ни оглядывалась по сторонам, найти его так и не могу.

   Странно, конечно, да и к грифонам. Будто мне больше заняться нечем. Если он всерьез решил ходить за мной, то рано или поздно выдаст себя снова, а если это всего лишь детская игра, то мне и сказать ему нечего.

   Отмахнувшись от своего маленького преследователя, я еще немного гуляю по улицам, изредка встречая колдунов. Те никак не реагируют на меня, и я облегченно выдыхаю — значит, все-таки это не настолько маленький городок, где все местные знают друг друга и отличают чужака за секунду. Мне это определенно на руку.

   Пока я прогуливаюсь, начинает вечереть. Остаться без покупок не хочется, поэтому я все-таки перестаю наслаждаться тишиной в голове и спокойствием, жизненно необходимыми после пугающей неопределенности последних суток, и двигаюсь в сторону рынка.

   Народу там становится еще меньше, чем утром, но прохожие все-таки встречаются. По крайней мере, точно больше, чем в переулках, где я бродила. Неторопливо прохаживась вдоль лавочек, я останавливаюсь возле самой незаметной и выбираю пару простых платьев в пол — ничего роскошного и особенного, изумрудная плотная ткань, высокая горловина и короткие полоски кружев на лифе. Чтобы не привлекать к себе внимание ни роскошью, ни пугающей бедностью.

   Приличную книгу найти не удается, но в одной из лавок, у старенького сгорбленного колдуна с седой копной волос, среди слабеньких бытовых артефактов оказывается спрятана ветхая пожелтевшая книга, которую я читала лет пять назад — «Основы взаимодействия магических ингредиентов и субстанций». Едва ли я смогу почерпнуть оттуда что-то новое, но освежить старые знания — не так уж и плохо, когда особого выбора нет.

   Я уже собираюсь расплатиться — цена на книгу совсем смешная, но старичок упорно отказывается брать больше, — когда он вскидывает голову, одарив меня неуверенной улыбкой, и хрипящим старческим голосом уточняет:

   — Милая фина интересуется чтением? У меня есть еще одна книга, — заметив секундный огонек любопытства в моих глазах — я просто не могу сдержать бесконечную тягу к поглощению новой информации, — он подскакивает со своего сиденья и тянется под стол, торопливо кряхтя и рассказывая. — Не такая серьезная, конечно, но кое-что. Когда-то давно, когда я был еще молодым, это тоже считали наукой. Это, скорее, пособие со времен моей карьеры, но на вечер вам точно хватит.

   Интерес усиливается, заставляя вопросительно приподнять брови. Я не так сильна в истории, как хотелось бы — изучать дела давно минувших дней мне никогда не было особо интересно, — но все-таки кое-что мне приходилось учить. Однако я не помню, чтобы какие-то дисциплины утратили научный статус или даже попали в немилость Правления. Разве что речь про первородную магию...

   Предположения не оправдываются. Старичок вытаскивает из-под прилавка тоненькую пыльную книжицу, и я замираю, протянув руку и скользнув взглядом по названию. «Магические аспекты истинных пар».

   Дыхание сбивается, и я недоверчиво моргаю. Пальцы сжимают ветхую обложку, я натужно сглатываю. Это что еще за знаки Темной Матери? Я не верю в случайности и совпадения. Я прочитала достаточно научных работ по магии вероятностей, чтобы убедиться наверняка, что такого не существует.

   Тогда что это? Потрепанная книжица в моих руках — самое настоящее чудо. Я не знаю, как реагировать.

   Мое напряженное молчание и слепой взгляд, вцепившийся в обложку, старичок воспринимает по-своему, и его голос выводит меня из замешательства:

   — Вас такое не интересует? Возьмите хотя бы ради развлечения, отдам совсем за бесценок. Это, знаете, мое наследие, которое стало совершенно никому не нужным. Да еще и опасным, если начистоту.

   Горечь в его голосе вырывает из меня сдавленный вздох. Вскинув голову, я облизываю внезапно пересохшие губы и сипло уточняю:

   — Вы написали эту книгу? Вы занимались этим вопросом?

   Морщинистое лицо на мгновение озаряет тоскливая улыбка, но старичок тут же горбит плечи и поглядывает на меня с опаской:

   — Я написал, да. Занимался. Так и оказался здесь, прямиком из Академии. Знаете, тоскливая судьба у изгнанников, — он тяжело вздыхает и, покачав головой, добавляет. — Не сказать, что меня разыскивают, но я надеюсь, милая фина не станет докладывать о моих книгах магнадзору. Распространение подобной литературы под запретом, но я всего лишь хотел скрасить ваш вечер.

   Конечно, под запретом. О каких истинных парах можно говорить, если Правление скрывает даже существование первородной магии? Матерь, это невероятно. Мне действительно повезло. Точнее, Судьба привела меня к этому старичку, чтобы найти хотя бы какие-то ответы.

   Дернув подбородком, я вытаскиваю из мешочка золотую монету и протягиваю ее торговцу, отказавшись от сдачи и пропустив мимо ушей взволнованные вздохи. Мне бы просто уйти, но торговец вцепляется в мой рукав, пытаясь убедить, что ему чужого не нужно и он хочет справедливой платы, поэтому я не выдерживаю:

   — Я прекрасно знаю цену научному труду, — мягко улыбнувшись ему, я перехватываю морщинистую сухую ручонку, вкладывая в нее монету. — И эти деньги — меньше, чем вы заслуживаете. Прошу, позвольте мне отплатить своему коллеге. Только лучшие маглабы добираются до чего-то такого, что вынуждает их покинуть Академию.

   Старичок замирает, и его выцветший голубой взгляд проходит по моему лицу, становясь осознанным и внимательным. Он ничего не говорит, однако возражать перестает, и молчаливое понимание отражается в глубине блеклых радужек. Все, что он делает, — полная печали и сочувствия улыбка и кивок головы. На этом наш разговор заканчивается.

   Заглянув в кондитерскую на площади, я покупаю пару пирожных, решив вознаградить себя за тяжелые времена, и возвращаюсь в трактир, где, не привлекая внимания, быстро поднимаюсь к себе в комнату, переодеваюсь в новое платье и оставляю покупки, а потом выхожу на улицу.

   Вечереет, но света еще достаточно, поэтому я неторопливо прогуливаюсь между домами, добираясь до примеченной при первом ознакомлении набережной. Мощеная улочка соседствует с узкой спокойной речкой, и я опускаюсь на деревянную скамейку с литой спинкой, осматриваясь по сторонам.

   Несмотря на приятную погоду, пока не позднее время и волшебную обстановку, колдунов даже здесь оказывается не так уж много — разве что пожилая пара гуляет вдоль реки и ведьма сидит на дальней скамейке, пока ее маленький сын бегает вокруг. Наверное, это особенность маленьких городков — куда ни загляни, везде кажется пустынно и одиноко. Мне это только на руку.

   Отличная возможность спокойно выдохнуть и насладиться своей маленькой победой, хотя я совершенно не чувствую, что победила хоть в чем-то. Откинувшись на спинку скамейки, я запрокидываю голову и прикрываю глаза, старательно выталкивая из сознания лишние мысли. Где-то в глубине, за пульсирующей обидой и недоверием, упорно рвется бесконтрольное желание вернуться к Бальтазару, чтобы снова почувствовать спокойствие, умиротворение и безопасность, а внутренний голос назойливо бормочет, что я совершила ошибку.

   К грифонам. Нет смысла убиваться по уже сделанному. Да и думать о будущем я сейчас не хочу. Мне нужен перерыв.

   Распрямившись и выпустив длинный медленных выдох, я вытаскиваю из корзинки пирожное и тоненькую книжку. Откусив песочное тесто со взбитыми сливками, я облизываюсь и смотрю на ветхую потрепанную обложку, не решаясь открыть книгу.

   Нужно ли мне это? Кто сказал, что здесь написана правда? Я знаю наверняка, что даже маглабы могут ошибаться в своих теориях и гипотезах, а про этого колдуна даже сказать точно нельзя, действительно ли он работал когда-то в Академии.

   Матерь, да о чем я вообще? Я так хотела найти хоть какую-то информацию. Не в моем положении кривиться и показывать чудеса избирательности. Любой источник подойдет. В конце концов, мне вполне хватит знаний и опыта, чтобы отделить ненаучную ересь от знаний, где есть хоть крупица истины.

   Тряхнув головой, я доедаю пирожное, оттягивая волнительный момент, и все-таки раскрываю книгу. Желтые страницы шершаво касаются подушечек пальцев, и первые же строки захватывают, заставляя просидеть на лавке несколько часов, напрочь утратив связь с реальностью.

   Эксперименты. Совершенно негуманные, жестокие, засекреченные, но четко подтверждающие каждое слово, каждый вывод, написанный в книге. Я не знаю, восхищаться старичком, который продал мне свою работу, или ужасаться его совершенно неэтичным методам. Он с коллегами находил истинные пары колдунов и изучал их, начиная с простого наблюдения и заканчивая насильственным разделением и даже убийством одного из партнеров.

   Сердце болезненно сжимается, но я не отрываюсь от чтения. Наука всегда требует жертв, только вот чем жертвовать каждый маглаб выбирает сам. Я предпочитала отдавать свое время и силы, а кто-то готов приносить жертвы только за счет других.

   Когда я пролистываю последнюю страницу, в голове царит полнейший хаос. Мысли мечутся по черепной коробке, наслаиваясь друг на друга, смешиваясь и путаясь. Я получила часть ответов, но совсем не уверена, что готова к ним.

   Попытка резюмировать прочитанное требует немыслимых усилий. Тряхнув головой, я все-таки пытаюсь уложить новые знания хоть в какие-то тезисы.

   Истинность неоспорима. Разорвать узы невозможно. Оба партнера, признав свою истинность при помощи произнесения клятвы, усиливают свои магические способности, но одного приближения к паре достаточно, чтобы пробудить первородную магию, если она была заперта. Связь между истинными невозможно уничтожить ни расстоянием, ни обманом. Партнеры всегда будут чувствовать друг друга, где бы они ни оказались и что бы с ними не происходило. И еще миллион деталей, которые роем носятся в сознании, никак не желая укладываться в голове.

   Я не знаю, что об этом думать. Я ничего не чувствую, и мысль о том, что Бальтазар ошибся, отзывается тягучей ноющей болью под ребрами. Не знаю, откуда она берется. Если это действительно так, то мне впору радоваться, а не грустить.

   Захлопнув книгу, я откладываю ее в корзину и достаю второе пирожное, удивленно моргнув. Уже стемнело, и сумерки размывают только огоньки магического света, зависшие вдоль кромки воды на набережной. Вокруг совсем никого — я словно попала в город-призрак. Наверное, здесь не очень любят ночные прогулки.

   Прохладный ветерок откидывает с лица выбившиеся из косы локоны, и я набрасываю на плечи плащ — совсем простой, из плотной блекло-зеленой ткани. Ни в какое сравнение с тем, что дал мне Бальтазар.

   Темная Матерь, словно он в моей голове. Хватит. Довольно. Мне нужно забыть все это, как страшный сон, и двигаться дальше.

   Тряхнув головой, я захлопываю книгу и, сложив ее в корзинку вместе с бутылкой молока и последним пирожным, поднимаюсь. Нужно вернуться в комнату, поужинать и хорошенько отдохнуть. А вот уже завтра я займусь планированием. Возьму себя в руки и решу, что буду делать в ближайшее время. У меня есть оплаченная неделя, и можно, конечно, остаться в том же трактире, но неплохо все-таки снять хотя бы комнатку. Нужно узнать, как здесь с этим обстоят дела.

   Погрузившись в свои мысли, я неторопливо выхожу с набережной, сворачивая в переулки. Каждый виток улицы, отдаляющий меня от центра, сгущает сумерки и нагнетает темноту. Возле домов везде горят магические огоньки, но чем дальше, тем они тусклее, да и их количество уменьшается.

   Повезло, что я не боюсь темноты. Теперь мне особенно четко ясно, что монстры прячутся не во мраке, а где-то рядом, скрываясь за личиной обычных колдунов.

   Короткие каблучки цокают по мощеной улочке, и звук уносит мои мысли дальше.

   Может, я даже смогу найти здесь какую-то работу. Чем вообще я могу заняться? Едва ли в этой глуши кому-то понадобится маглаб, но я ведь могу приложить свои знания к практике. Скажем, целительство? Нет, вряд ли, у меня выходит довольно посредственно. Вдруг у них есть библиотека? Может, я смогу стать учителем? В городе должна быть хоть одна школа для детей. Никто не говорит о качественном академическом образовании, но основы ведь должны рассказывать.

   Да, это идеально. Никто и не заподозрит в сельской учительнице беглого маглаба. Может, пройдет время и я даже смогу организовать что-нибудь вроде крошечной лаборатории...

   — Ну надо же, что за прекрасная фина забрела в наши края, — скачущий голос тянет слова и вырывает меня из разыгравшихся планов.

   Нервно обернувшись, я стискиваю ручку корзинки, быстро выдохнув. Взгляд выцепляет три пошатывающиеся фигуры, перегородившие дорогу. Те самые пьянчуги из трактира. Матерь, неужели нельзя было отвести от меня неприятности хотя бы на один день?

   Сглотнув, я вжимаю голову в плечи и, стараясь идти как можно дальше, продолжаю свой путь, мысленно молясь, чтобы все обошлось. Просто не реагировать. Не обращать внимания. Делать вид, что я ничего не слышу и не понимаю.

   — Откуда ты здесь взялась, милашка? — пьяно тянет один из компании, но я даже не смотрю в их сторону, чтобы не провоцировать лишний раз.

   На мгновение даже начинает казаться, что все обошлось — еще пара шагов, и я миную неприятную компанию, — но, похоже, я выбрала неправильную тактику.

   — Мы вообще-то с тобой разговариваем, — грубо рявкает один из голосов.

   Я слишком наивная. Слишком привыкла к пустым угрозам в Академии — там никто не станет вот так затевать настоящее безобразие, — и это меня подводит. Окажись я чуть более внимательной, обращай внимание на детали и следи за происходящем, может, у меня бы и были шансы справиться.

   Но нет.

   Я вскидываю голову за мгновение до того, как грубые руки сжимают мои запястья, не позволяя призвать магию. Сзади ко мне прижимается широкое грузное тело, и острый запах спирта проникает в легкие, скручивая внутренности. Грубый рывок дергает меня назад. Над ухом раздается хриплый нарочито ласковый голос:

   — Куда-то собралась, милая? Не убегай. Поболтай с нами немного. Не часто в нашем городке встречаются такие.

   Матерь, и зачем мне эта первородная магия, если без движений руками я совершенно бессильна? Какой во всем этом смысл?

   Попытка вырваться приводит к тычку между лопаток. Задохнувшись от грубого движения, я вскидываю голову, тут же напарываясь взглядом на двух колдунов впереди. Первый — коренастый и широкоплечий, с маслеными черными глазками и короткими каштановыми волосами, а второй — его полная противоположность, вытянутый и щуплый.

   Оба смотрят на меня так, что желудок сводит от паники. Столько животного мрачного удовольствия на лицах колдунов я еще никогда не видела.

   — Давай познакомимся, красавица. Откуда ты тут появилась? — ласково тянет высокий и наклоняет голову к плечу, приподнимая русые брови.

   Я что, какая-нибудь диковинная зверушка? В этом все дело? Им просто захотелось кого-то неместного?

   Понадеявшись, что ложь удастся, я сглатываю подступающую к горлу панику и дрожащим голосом отзываюсь:

   — Вы, должно быть, что-то перепутали, фины, — вежливое обращение едва срывается с языка. — Я здесь родилась и прожила всю жизнь.

   Секундного взгляда на их лица хватает, чтобы понять, что затея провалилась. Над ухом раздается хриплый смешок, а коренастый прищелкивает языком и растягивает губы в жуткой ухмылке:

   — Эко девка разговаривает, посмотрите только. Еще и врет, что из наших. Да тут же все ясно, — подобравшись ко мне так близко, что я могу разглядеть широкие красноватые поры на его носу, колдун щурится, и его лицо вдруг искажается в презрительной гримасе. — Из столичных что ли? Да, точно из столичных.

   Колдун сзади присвистывает, рассыпая по шее ледяные мурашки. Я сжимаюсь и дергаюсь в сторону, но в ответ получаю только грубый рывок обратно.

   — Нет, я...

   Моя попытка оправдаться и соврать погибает в презрительном шипении:

   — Что, наша компания не достаточно хороша для столичной фины? — вытянутый подбирается ближе, обдавая меня спертым запахом алкоголя. — Что мы, не колдуны что ли, если живем за пределами вашей драгоценной вонючей столицы?

   От вцепившихся в меня взглядов спирает дыхание. Нервная дрожь сводит руки. Цепкая хватка сильнее выкручивает запястья, и колдун сзади прижимается плотнее, подталкивая меня вперед, к своим товарищам.

   Мысли лихорадочно мечутся в голове, но я не могу уцепиться ни за одну. Не могу понять, что мне сделать, как выпутаться из этой паршивой истории. В сознании стучит мысль — что бы я ни сказала, толку не будет, но я все равно пытаюсь:

   — Да нет же, я...

   Они даже не планируют слушать. Коренастый сально усмехается и, вскинув руку, отбрасывает с моего лица выбившуюся прядь, поглаживая щеку:

   — И чем же уважаемая фина занималась в прекрасной столице? Развлекала какого-нибудь напыщенного аристократа? И что же пошло не так? Наскучила? Там таких, как ты, поди целое море...

   В горле пересыхает. Матерь, помоги. Им плевать, что я отвечу. Бескомпромиссная ненависть и злость на жителей столицы слишком сильно вплелась в их суть, и они не отойдут от своих принципов. Я ощущаю это кожей, но, подавившись всхлипом, сдавленно протягиваю:

   — Я работала в Академии. Я маглаб...

   Глухой хриплый смех въедается в сознание болезненными иглами. Вытянутый заливается хохотом, поглядывая на своего друга, а тот, перестав смеяться, наклоняет голову к плечу и поигрывает бровями, облизнув губы:

   — Да что ты? Такая малышка — маглаб? Конечно, охотно верим, — переглянувшись с друзьями, он окидывает меня сальным взглядом и сближает наши лица, протягивая. — Маглаб, значит? Ну что, маглаб, развлечешь нас? Может, расскажешь парочку теорий?

   В голове как назло всплывают сотни вариантов, но едва ли хоть один из них заинтересует перебравших колдунов. По их взглядам и так ясно, что они настроены вовсе не на разговоры. Коренастый обхватывает мою щеку, поглаживая, а тот, что сзади, сминает ткань платья на талии, поднимая руки.

   Меня передергивает. Колени подгибаются, и на тело наваливается слабость. Сознание отключается, оставляя внутри только пульсирующую панику и отрицание, и в горле застревает шипастый ком.

   Договариваться с ним бесполезно, и я распахиваю рот, высвобождая испуганный вскрик:

   — Помогите...

   Шершавая ладонь зажимает рот, останавливая вскрик. Я дергаюсь из стороны в сторону, но мертвая хватка не выпускает, и пальцы колдуна позади до боли вцепляются в талию. Коренастый щурится, и злобная гримаса искажает его лицо, когда он рявкает:

   — Заткнись, дрянь. Хуже будет.

   Куда хуже, Матерь? Я всего лишь хочу один день передышки. Один проклятый день. Неужели это так много? Я не за тем переместилась в какую-то глушь, чтобы нарваться на неприятности в первый же вечер.

   Несмотря на отчаянный внутренний голос, твердящий, что никто мне не поможет, я взвиваюсь снова, брыкаясь, и мычу в потную широкую ладонь. Вытянутый подшагивает ко мне, но звучный хлопок впереди привлекает внимание всех.

   В нескольких метрах появляется группа колдунов, и сердце облегченно вздрагивает. Пять человек, не меньше, все в знакомой форме магнадзора — темно-синие плащи с вышитой молнией и белоснежные кители вселяют в меня торжество. Все-таки и здесь жителей не бросают на произвол судьбы. Хоть где-то магнадзор занимается своими делами и защищает население.

   — Что здесь происходит? — строгий голос разливается по пустой улочке, но хватка на моей талии не ослабляется. — Какие-то проблемы?

   Ладонь соскальзывает с моего рта. Коренастый оборачивается вместе с вытянутым и заискивающе протягивает:

   — Никаких проблем, фины. Мы просто общаемся.

   — Нет! — я дергаюсь и, наступив каблучком на ногу колдуну позади, все-таки выскальзываю из хватки. — Эти трое на меня напали.

   Ощущение свободы вселяет безумную радость и распыляет внимание. Я бросаюсь подальше от незнакомцев, игнорируя их нелепые попытки оправдаться. Освобожденные запястья пульсируют, и я потираю их, приближаясь к отряду магнадзора.

   Они разберутся. Все выяснят и накажут этих пьяниц.

   Настороженное движение тормозит мой шаг. Один из колдунов отряда щурится, вцепившись в меня внимательным взглядом, и, моментально потеряв интерес ко всему происходящему, спрашивает:

   — Как ваше имя, фина?

   Что-то в его голосе заставляет меня осечься. Беглый взгляд на отряд не обнадеживает. Я понимаю, что они все всматриваются в меня так, словно о чем-то думают, и едва ли эти мысли мне на пользу. Осознание приходит запоздало.

   — Это Мартин, — рявкает капитан отряда. — Мы нашли ее. Взять!

   Магнадзор всегда следует приказам мгновенно. Сердце ухает в желудок, и я едва успеваю дернуться в сторону, уклоняясь от вспышки магии.

   Темная Матерь, только этого мне не хватало.

ГЛАВА 2.

— Ванесса Мартин, именем Правления, оставайтесь на месте и не двигайтесь! — зычный голос выкрикивает приказ, заставляя меня похолодеть.

   Матерь, я что, похожа на самоубийцу? Они буквально приказывают мне умереть.

   Я не успеваю оценить последствия и шансы. Магия внутри отзывается на мысленный крик о помощи. Я вскидываю руки, и магический удар взрывает камень под ногами, пылью и крошкой отрезая от меня колдунов магнадзора. Тело инстинктивно перемещается в сторону, спасаясь от ответного заклинания.

   Пара мгновений. Что мне делать? Очевидно, у меня нет ни единого шанса против такого количества доблестных служителей магнадзора.

   Пока сознание лихорадочно выискивает спасительные пути, завеса пыли рассеивается. Я едва успеваю двигать руками, защищаясь и посылая ответные заклинания, но колдуны из магнадзора неумолимо приближаются. Вспышки слепят и заставляют сердце испуганно сжиматься каждый раз, когда я почти пропускаю удар.

   Ну уж нет. Так просто я им не дамся. Я не для того проделала такой ужасный путь, чтобы вот так по глупости попасться какому-то маленькому отряду. Как они вообще здесь оказались? Матерь, меня действительно ищут?

   Наступление командира сбоку вынуждает меня дернуться. Плохо ориентируясь в слепящих вспышках, я ныряю за застывшего пьянчугу, который просто закрывает голову руками, жалобно умоляя остановиться и не трогать его. И куда подевалась вся показная смелость и сила?

   Его вытянутый друг пытается выйти мне наперерез — видимо, решает выслужиться перед магнадзором, — но я вскидываю руку, притягивая его к себе, и он вполне успешно защищает меня от оглушающих чар, обмякшим телом падая под ноги.

   Нужно что-то предпринять. Если я продолжу просто метаться из стороны в сторону и отбиваться, то рано или поздно они все-таки окружат меня и загонят в ловушку.

   Мысли в голове сменяют друг друга слишком быстро, чтобы уцепиться хоть за какой-то вариант. Я посылаю в ответ яркий сноп искр, ликующе заметив, как один из колдунов обрушивается на землю — он, конечно, поднимется, но хотя бы пару мгновений удалось выиграть.

   К грифонам планы и мысли. Я сдаюсь, перестав просчитывать варианты, и позволяю телу все решить за меня. Ноги дергают меня в сторону, вынося на следующую улицу. Темный узкий переулок вселяет надежду, но она не длится долго.

   Звуки погони настегают меня буквально за углом. Сбившееся дыхание мешает здраво мыслить. Мне приходится оборачиваться и отражать заклинания, при этом не врезаясь в стену на незнакомой территории. От быстрого бега колет под ребрами и перед глазами расплываются пятна.

   Матерь, помоги. Что мне делать?

   Вспышка заклинания врезается в угол каменного домика, щедро посыпая меня кирпичной крошкой. Брызнувшее стекло из окна оставляет на руках мелкие ссадины, но я хотя бы успеваю закрыть лицо. Рывок в сторону оказывается фатальным — земля под ногами взрывается, и я спотыкаюсь, обрушиваясь на землю.

   От удара подбородком темнеет в глазах, но я старательно выдергиваю себя из обступающей тьмы. Сердце грохочет в ушах. Я переворачиваюсь на спину, и вид стремительно приближающейся фигуры в форме магнадзора заставляет дернуться назад.

   Передо мной появляется лицо молодого колдуна с пышными темными усиками. Он вскидывает руки, но я оказываюсь быстрее. Сноп искр откидывает его назад, заставляя врезаться спиной в стену и с глухим звуком обрушиться на землю.

   На празднование крошечной победы времени не остается — спешный топот сдергивает меня с земли, вынуждая подняться на ноги. Я бросаюсь вперед, оказываясь на знакомой улице. Поблизости маячит вывеска трактира, и я дергаюсь туда, надеясь, что магнадзор не подумает искать меня в таких местах.

   Ожидания не оправдываются — звуки погони разрушают все надежды. Метнув за спину заклинание наугад, я даже не оборачиваюсь, кидаясь к двери с вывеской. Тело едва вписывается в повороты, ноги почти пробегают мимо. Я едва успеваю нырнуть в дверь, толкнув ее от себя, когда каменный проем взрывается, осыпая меня пылью и грязью со щепками.

   Меньше минуты. Сейчас я доберусь до своей комнаты и смогу скрыться за маскирующей магической защитой. Я столько сил в нее вложила, что им точно не прорваться. Пусть торчат под комнатой хоть целый год — им меня оттуда не достать.

   Стоит мне ворваться в трактир, как сзади проносится очередная вспышка, опрокидывая стол и распугивая посетителей. По залу разносятся вопли, возмущенные крики и пьяные недовольства. Одна из сестер-хозяек встает из-за стойки, грозно распрямляясь. Я цепляюсь за нее взглядом.

   Она смотрит на меня с секунду и щурится. На мгновение мне кажется, что она сейчас ринется защищать свой трактир — и меня заодно, раз уж мне посчастливилось стать ее гостем. В груди даже загорается искорка благодарности, и я бросаюсь к лестнице, лавируя между вскакивающими посетителями.

   Дверь за спиной слетает с петель. Я врезаюсь в пошатнувшуюся ведьму, она взвизгивает, и я отталкиваю ее в сторону, вцепившись в деревянные перила. Вспышки магии бьют стекла, переворачивают столики и уничтожают размеренный вечер. Едва ли хоть какой-то хозяйке такое понравится.

   Матерь сегодня явно не на моей стороне. Я уже пролетаю пару ступеней, когда низкий хриплый голос хозяйки долетает в спину:

   — Вон она. Лестница.

   Вот так и плати втридорога. Все равно выдадут.

   Мысленно выругавшись, я дергаюсь наверх, твердя про себя, что осталась пара рывков. Матерь, подари мне немного времени. Маленькое преимущество. Фору в минуту.

   Нога соскальзывает со ступени, и меня почти утягивает в зияющую позади дыру, вспоротую в лестнице магией, но я из последних сил подтягиваю тело наверх, вцепившись в перила. Те вырываются из лестницы, обрушиваясь вниз с грохотом. Я едва успеваю разжать пальцы и дернуться наверх.

   Сердце колотится в глотке, подгоняя. Дыхание сбивается, и перед глазами вместо коридоров скачут бесформенные пятна. Гул крови стучит в висках, заглушая звуки взрывов, грохот и крики, но я слышу, как яростно мне велят остановиться и прекратить сопротивление.

   Грифона с два. Я что, сумасшедшая? Будто они меня на чаепитие приглашают. Я не дамся Правлению. Лучше быстрый финал в битве, чем эксперименты и мучительная долгая смерть.

   Отрицание колотится в висках, но я наконец-то оказываюсь в узком коридоре. Конец маячит перед глазами спасением. Тело отказывается подчиняться, но я убеждаю себя, что остался последний рывок, и ноги передвигаются, путаясь в длинной юбке.

   Когда ручка двери уже маячит перед глазами, я протягиваю руку, надеясь поскорее скрыться в комнате, и запоздало понимаю, что совершила ошибку. Нужно было сначала выставить защитные чары, а теперь выпущенное в спину заклинание сбивает меня с ног, утягивая на пол.

   Острая боль в голени обволакивает сознание секундной темнотой. Рвано выдохнув, я заставляю себя распахнуть глаза. Десяток сантиметров. Я почти у цели, но не могу встать, парализованная страхом и пульсирующей в ноге болью.

   Порог. Мне нужно всего лишь преодолеть его и захлопнуть дверь.

   Выкинув вперед руки, я цепляюсь за доски в комнате и подтягиваюсь, но грубый толчок прижимает меня к полу за мгновение до спасения. Цепкая хватка сжимается на волосах, и меня утыкают лицом в пыльный грязный пол, хорошенько приложив подбородком.

   Из глаз сыплются искры. Во рту расплывается металлический привкус — я прикусила губу от резкого движения, — и дыхание спирает.

   Остаться лежать на полу мне не позволяют. Вцепившаяся в мои волосы рука дергает меня наверх, вынуждая подняться. Я пытаюсь вскинуть руки, чтобы отбиваться и сопротивляться, но запястья стягивают магические нити, лишая способности колдовать и двигаться. Я дергаю головой, надеясь отбросить с лица выбившиеся волосы, чтобы хотя бы увидеть того, кто меня поймал, но грубый толчок между лопаток впихивает меня в комнату.

   Стоит мне преодолеть порог, как чужая магия моментально уничтожает все заготовленные чары. Темная Матерь, мне конец. Теперь мне точно не спрятаться и не выбраться. Остается только молиться, чтобы меня не передали Правлению, а прикончили прямо сейчас.

   Сердце отчаянно колотится в ребра, не соглашаясь на такой финал. Я не готова умирать. Не вот так — в грязной убогой комнатке дешевого трактира, лишенная будущего, всех возможностей и мечтаний. Это нечестно. Я ничего такого не сделала. Всего лишь копнула чуть глубже, чем было угодно Правлению.

   Нижняя губа вздрагивает. В сознании вспыхивают темные глаза Бальтазара и его глубокий бархатный голос, и сердце болезненно сжимается, но меня толкают на хлипкий стул, выдергивая из несвоевременных воспоминаний.

   Ножки проскальзывают по грязному полу с мерзким скрежетом. Из груди вырывается сдавленный выдох, полный досады и отчаяния. Рядом раздается короткая недовольная ругань, и прежде чем я вскидываю голову, рывок за волосы заставляет поднять подбородок и встретиться взглядом с колдуном из магнадзора, который смог меня догнать.

   И схватить. Темная Матерь, меня все-таки поймали. Мне конец.

   Осознание толкает меня вперед, вынуждая дернуться, но веревки обвивают тело, привязывая меня к стулу. Удается только скрипнуть ножками по доскам, но бесцеремонный тычок тут же заставляет врезаться лопатками в хлипкую спинку.

   — Сидеть! — рявкает грубый голос, напоминая, что в своей патовой ситуации я оказалась не одна.

   Взгляд нашаривает совсем молоденького колдуна в форме магнадзора и цепляется за темно-синий плащ с нашивкой. Он хмурит черные брови, переводя дыхание, и узкие губы поджимаются. У него острый нос и правильные черты лица, а выражение растерянности выдает отсутствие опыта.

   Может, это мой шанс? Я могу попытаться обмануть его, слезно умолять отпустить меня или давить на жалость. Сработает ли? Одной Матери известно, но это лучше, чем смириться со своей плачевной судьбой и сдаться.

   — Что я сделала? — вкладывая в голос истеричные нотки, что не так уж и сложно — я на грани и едва держусь, — я мотаю головой и продолжаю словесную атаку. — Что вам нужно? Кто вы? Зачем вы меня держите? Я ни в чем не виновата.

   В больших карих глазах мелькает паника. Колдун судорожно оглядывается, но никого из его товарищей нет — ему одному придется со мной разговаривать. Нервный выдох дергает широкие плечи, и он чеканит:

   — Ванесса Мартин, вы обвиняетесь в преступлениях против Правления. Вы вступили в сговор с преступниками, предали свою страну и помогли сбежать важному пленнику. Список ваших злодеяний...

   — Я не знаю никакую Ванессу Мартин! — я вскрикиваю, мотнув головой, и продолжаю сыпать ложь. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Меня сослал сюда человек, которого я имела несчастье любить, но, насколько я знаю, это не преступление. Как вы можете так обходиться с ведьмой, и так сломленной горем? Отпустите меня! Это просто возмутительно!

   Колдун втягивает голову в плечи, окатив меня испуганным взглядом, а я судорожно соображаю. Кажется, у них действительно целый список моих преступлений, но это просто клевета. Я ведь ничего не сделала. Всего лишь докопалась до правды, а потом они не оставили мне выбора. Не оставили ведь?

   Матерь, это не имеет значения. Им ничего не стоит собрать такое количество обвинений, чтобы ни у кого и вопросов не возникало. Повезет, если обойдется смертной казнью, но если Правление узнает о первородной магии в моей крови — если до сих пор не знает, — то я проведу остаток чудовищной безрадостной жизни в роли безвольного подопытного.

   И никто мне не поможет. Единственный, на чью помощь я могла бы рассчитывать, обманул меня и теперь понятия не имеет, что со мной происходит и где я.

   Сердце болезненно сжимается, стоит памяти снова упереться в образ Бальтазара. На глаза наворачиваются слезы, но я смаргиваю их и врезаюсь требовательным взглядом в колдуна. Он нервно поводит подбородком и, со всей силы пытаясь вложить в голос насмешку, цедит:

   — Хотите сказать, что вы не Ванесса Мартин? По описаниям один в один, — колдун делает шаг назад и щурится, рассматривая меня.

   Выводы он делает для меня явно неутешительные, и я отвечаю быстрее, чем он их озвучивает и обдумывает:

   — Я понятия не имею, о ком вы говорите! Я Азалия Брукс, — тряхнув головой, я прячу напряженный выдох и, пропустив взволнованный удар сердца, решаюсь идти до конца. — Если развяжете мне руки, я покажу все необходимые документы, — считав скользнувшее по лицу колдуна сомнение, я напираю. — Вот увидите, вам придется пожалеть о том, что вы сделали. Это просто немыслимо! Я не какая-то там жалкая ведьмочка, с которой можно обходиться как угодно. У меня очень высокопоставленные покровители, и они ни за что не спустят вам такое обращение.

   Я прекрасно знаю служебные инструкции магнадзора — спасибо Чарли. Мне остается только надеяться, что молоденький, явно неопытный колдун в сложной ситуации не вспомнит о них или страх окажется сильнее.

   Судя по усиленной мыслительной деятельности, отразившейся на его лице хмурыми бровями и складочкой на лбу, шансов у меня не так уж и много. Я горделиво расправляю плечи и встряхиваю головой, сбрасывая с лица выбившиеся пряди волос, но мой воинственный вид не убеждает колдуна:

   — Не в моей компетенции принимать подобные решения. Скоро здесь будут мои товарищи и командир. Если мы совершили ошибку, командир принесет вам глубокие искренние извинения.

   Обмануть целый отряд магнадзора, да еще и их командира? Не похоже на осуществимую задачку, но у меня и выбора особо нет.

   Гневно поджав губы, я процеживаю:

   — Вы пожалеете, что со мной связались.

   Угрозы не производят на колдуна особого впечатления, а я едва удерживаю гневный возмущенный взгляд. Эта жалкая попытка выдать желаемое за действительное дается мне не так просто.

   Матерь, зачем я полезла в науку? Лучше бы действительно нашла себе высокопоставленного покровителя и наслаждалась беззаботной красивой жизнью. Не было бы никаких погонь, никаких чудовищных опасностей, никаких неразрешимых задач.

   Смертельно скучно, зато безопасно. И я бы никогда не встретила Бальтазара.

   Очередная мысль о нем болезненной иглой прошивает сознание, скручивая извилины и мешая спокойно дышать.

   Торопливые шаги за дверью и приглушенные голоса вымывают из головы все лишнее, оставляя только острую панику и желание раствориться. Почему чертова магия отказывается повиноваться? Почему идиотские чары лишают меня единственного способа защиты? Это несправедливо.

   — Это точно она, командир. На этот раз...

   — Если вы снова просто схватили рыжеволосую ведьму, потеряете звание, — прерывает строгий голос, и от звука у меня перехватывает дыхание.

   Нет, Матерь. Только не это. К такому я совершенно не готова.

   Пока сознание затапливает отрицание, дверь распахивается, стукнувшись ручкой о стену. Высокая фигура шагает вперед, а за ней — несколько солдат, но все внимание привлекает их командир.

   Я обречена. Теперь у меня нет ни единого шанса выпутаться. Расклада хуже не придумать.

   Заметив меня, Чарли останавливается. На его лице на мгновение проскальзывает темная тень, но он тут же берет себя в руки, натягивая непроницаемую маску. Челюсти плотно сжимаются, и он отбрасывает спадающую на лоб челку, щурясь, словно ему не хватило жалкого мгновения, чтобы узнать меня наверняка.

   Весь отряд магнадзора замирает, ожидая вердикта. Кажется, они даже не дышат. Они смотрят то на меня, то на Чарли, и взгляды одинаково горят предвкушением. Интересно, что им пообещали за меня? Матерь, не уверена, что хочу знать.

   Короткое движение подбородком убивает немую сцену. Чарли не смотрит на отряд и глухо приказывает:

   — Оставьте нас. Я позову, когда закончу.

   Взгляды на него бросают то ли завистливые, то ли обиженные. Я боюсь предполагать, с чем это связано, и предпочитаю не загадывать. Никто не спорит, и колдуны покорно выходят из комнаты, а хлопок двери громом разносится по сознанию, порождая беспокойную волну мыслей.

   Я не могу зацепиться ни за одну. Варианты вспыхивают в голове и тут же погасают. Я понятия не имею, что делать. Что угодно. Мне ничто уже не поможет. Можно сохранить хотя бы крупицы достоинства, но какой в этом смысл? Мне конец.

   Во мне не хватает ни решимости, ни злости. Как только мы остаемся в комнате вдвоем, я опускаю голову и упрямо сверлю взглядом грязные доски под ногами. Только бы не видеть Чарли. Не смотреть на него. Если бы я могла, я бы оглушила себя, чтобы не слышать его слова.

   Тишина заливает комнату, на бесконечность вселяя в меня веру, что мое желание исполнилось. Мне начинает казаться, что время решило подыграть мне и остановилось, но иллюзия разрушается медленным шагом, приближающим ко мне Чарли.

   Он двигается неторопливо и осторожно, словно я в таком состоянии могу ему что-то противопоставить. В груди на мгновение вспыхивает мрачное торжество — должно быть, в его памяти еще свежа наша последняя встреча, — но острая вспышка ужаса разбивает его на крошечные осколки.

   Матерь, помоги. Что мне делать? Как выбраться из этой фатальной истории? Мне нужно чудо. Только оно способно меня спасти.

   К грифонам. Не будет никакого чуда. Мне остается только смириться и принять свою безрадостную судьбу.

   Насладиться спасительными воспоминаниями не выходит. Длинные пальцы вцепляются в подбородок, заставляя меня поднять голову. Мне ничего больше не остается. Приходится встретиться с голубым взглядом Чарли, и от отрешенности и мрачной тени на его лице меня передергивает. Когда его губы размыкаются, выпуская сдавленные слова, у меня перехватывает дыхание:

   — Несса. Матерь милостивая, это действительно ты.

   Я не могу разобрать интонации. Не понимаю, о чем он думает, а выносить пристальный взгляд Чарли становится слишком тяжело. Подбородок вздрагивает, но пальцы не позволяют отвернуться. Тогда я дергаю головой, и Чарли нехотя разжимает хватку.

   Не смотреть на него. Не реагировать. Я знаю все, что он может сказать. Что я сама во всем виновата. Что мне следовало поступить иначе. Что я обречена и он не в силах мне помочь. Я все это знаю, но, вернись я обратно, сделала бы все точно так же.

   Чарли просто слишком многое неизвестно. Поэтому он никогда не сможет понять.

   Тяжелый вздох заставляет сжаться и приготовиться к граду упреков, но они не следуют. Я не слышу звуков, но ощущаю, как нависающая угроза отступает — Чарли шагает назад. Только после этого я решаюсь поднять голову и исподлобья следить за его перемещениями.

   Пальцы Чарли вжимаются в переносицу, и он почесывает кожу. Взгляд не отрывается от моей фигуры ни на секунду. Тишина повисает в комнате, разбавляемая только моим сбившимся дыханием, но я упрямо пытаюсь почти не дышать, словно это поможет спрятаться.

   Когда мне начинает казаться, что мы так и продолжим бесконечно молчать, Чарли медленно начинает:

   — Я не знаю, что тебе сказать, Несса. Я ничем не могу тебе помочь. Не могу сделать вид, что это не ты, не могу отпустить тебя, пока остальные ждут за дверью. Я уже получил последнее предупреждение. У меня нет права на очередную ошибку.

   Удивление распахивает глаза. Я вскидываю подбородок, уставившись на Чарли, и размыкаю губы, но вопрос так и не слетает с языка.

   Он хочет помочь? Хотел бы помочь? Почему? Зачем ему это?

   Чушь. Он пытается заболтать меня, чтобы вытянуть какую-нибудь информацию. Мне давно стоило бы понять, что никто не станет помогать другому просто так. Ждать помощи от Чарли тем более странно — после нашего расставания даже рассчитывать на такое смешно.

   Я упрямо убеждаю себя в этом, но в голосе Чарли проскальзывают подозрительно тоскливые нотки. Взгляд у него отрешенный. Он покачивает головой и продолжает:

   — Почему ты меня не послушала? Зачем устроила все это? Мы могли бы все решить. Я бы тебе помог. Объяснил Правлению, что ты ни в чем не виновата и ничего не знаешь. Мы могли бы решить все сотрудничеством, а не дракой.

   Ложь. Я не могу поверить, что Чарли всерьез в это верит. Разве что он сам ничего не знает, но это невозможно.

   Возмущение от бесцеремонного обмана перевешивает здравый смысл, и я брезгливо фыркаю:

   — Ну конечно. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Мне бы...

   — Я все прекрасно знаю, — отрезает Чарли, закрывая мне рот одним взглядом. Мне явно не стоило встречаться с ним глазами. От плещущихся в голубых зрачках мыслей кружится голова. — Но я бы смог тебя защитить.

   Не смог. Единственный, кто был тогда на это способен, — Бальтазар. И он это сделал.

   — Я ни о чем не жалею, — задрав подбородок, я уверенно процеживаю, не сгибаясь под требовательным взглядом.

   Чарли не сбить меня. Когда привычное рушится, погребая под руинами твою жизнь, начинаешь куда сильнее цепляться за то, в чем совершенно уверен. Я благодарна каждому мгновению, которое провела после побега. Я не собираюсь отступать от этой мысли.

   — Да неужели? — сплевывает Чарли, прибив меня к месту возмущенным взглядом. У него раздуваются крылья носа, и светлые брови гневно подрагивают. — Что тебя не устраивало, Несса? Слишком скучная жизнь? Чего тебе не хватало?

   Это просто нечестно. Зачем задавать такие вопросы? Что я должна ему ответить? Мне не хватало правды. Если бы все это не произошло, то я бы никогда ничего и не узнала, так и оставшись в неведении. Это не жизнь, а бесконечный мираж.

   — Это была не моя жизнь, — сдавшись, честно отвечаю я, но не собираюсь ничего больше рассказывать, сколько бы Чарли не сверлил меня требовательным взглядом.

   Он все-таки понимает это. Брезгливое выражение искривляет линию его губ, и он подшагивает ко мне, вцепившись в мою фигуру пылающим взглядом. Каждое слово как оплеуха:

   — Это все из-за него, да? Ты повелась на этого ублюдка? — от одного только предположения меня передергивает. Оскорбление вызывает в груди уверенные толчки злости, и я ничего не могу с ними поделать. — Ты хотя бы знаешь, кто он на самом деле? Этот Бальтазар — лжец, опасный преступник, одержимый, заговорщик, он...

   — Он — моя истинная пара, — вскинувшись, выпаливаю я, и тут же звенящая тишина обхватывает нас со всех сторон.

   Глупо. Мне следовало бы научиться молчать, когда стоит молчать.

   У Чарли дергается кадык. Он натужно сглатывает и замирает, распахнув глаза. От жуткого остекленевшего взгляда перехватывает дыхание. Чарли смотрит на меня так, словно я только что призналась в убийстве кого-то из членов Правления — преступления хуже просто нет. Он напоминает застывшую картину, только вздрагивающие ноздри возвращают ощущение реальности.

   Мне не следовало это говорить. Зачем, если я сама едва разобралась в происходящем, если сама не уверена наверняка?

   Впрочем, что мне терять? Это предсмертная агония — жалкая попытка уколоть побольнее того, кто собственноручно затянет петлю на моей шее.

   — Нет, — Чарли дергает головой и подходит ко мне, останавливаясь вплотную. Его ноги прижимаются к моим коленям, и я чувствую окаменевшие мышцы. — Это сказки. Бред. Несса, не шути так. Это невозможно.

   Он смотрит на меня, жадно выискивая подтверждения обмана, но я только с вызовом задираю подбородок, упиваясь растерянностью на его лице. Мне стоило сказать это вслух раньше. Как только признание слетает с языка, в груди разливается яркая острая волна тепла. Она захлестывает, путая мысли и вселяя неоправданную лихорадочную радость.

   Мне плевать, что будет дальше. С этого мгновения все в мире не имеет значения, кроме простого факта — Бальтазар не ошибся. Я просто знаю это. Без доказательств, без объяснений и причин. Нет ничего более точного и нерушимого, чем этот простой факт. Я начинаю понимать, что такое истина, и вся она — в этих словах.

   Губы вздрагивают в бездумной улыбке, взращивая в Чарли ужас. Он мотает головой и, сглотнув, отшатывается:

   — Если это правда, то... Матерь, значит, ты такая же.

   Он действительно не знал? Забавно. Правление не объясняет своим псам причины, просто отдает приказы. Вполне в их духе.

   Ощетинившись, я вскидываю голову и растягиваю на губах улыбку. В глазах разгорается жуткий пугающий блеск, и я упиваюсь отражением понимания на лице Чарли.

   — Значит, я такая же.

   Слова зависают в комнате вязкой липкой массой. Вполне ожидаемо, если он сейчас рассмеется. Начнет твердить, что такая неудачница не могла оказаться носительницей первородной магии, что Матерь ошиблась, вложив в меня подобную силу. Но ничего подобного Чарли не делает. Он дергает бровями и выдыхает:

   — Тогда все обрастает смыслом. Следить за тобой, всегда быть где-то поблизости. Я думал, они боятся, что твои способности маглаба помогут раскопать что-то, что не должно выйти за пределы лабораторий, но все куда интересней.

   Я была уверена, что он не сможет причинить мне боль. Что не осталось ничего, что способно меня задеть. Только не от Чарли. Но его слова отдаются в висках пульсирующим ударом.

   Значит, он встречался со мной по приказу Правления. Идиотка. Я ведь сотню раз задавалась вопросом, что нас свело, но отбрасывала эти мысли, отказываясь рассматривать варианты. Какая глупая ошибка. Нельзя игнорировать те факты, которые тебе не нравятся. Это никогда не приведет к верному решению.

   Что-то все-таки проскальзывает по моему лицу, сколько бы я ни пыталась сдержать секундный укол обиды. Чарли замечает — он слишком внимательно смотрит на меня, чтобы пропустить, — но никак не реагирует. Не продолжает мстительно топить меня в деталях, а просто покачивает головой и тихо, едва двигая губами, протягивает:

   — Никому больше не говори про истинность.

   Острая вспышка осознания прошивает. Они ведь могут попытаться навредить Бальтазару через меня. Я подставила его, попавшись. Я подвергаю угрозе и его, и Карфарон, и всех его жителей из-за свой глупости.

   Ужас сводит пальцы. Я нервно выдыхаю, и взгляд врезается в Чарли, становясь жалким, умоляющим. Я готова сделать что угодно, чтобы он сохранил наш разговор в тайне. Все, что он попросит. Любое требование.

   — Не рассказывай им, — жалкая мольба слетает с языка. — Пожалуйста, Чарли. Я сделаю что угодно, только не говори никому.

   Мысли о том, что мне нечего терять, растворяются, стоит Чарли услышать мои слова. Как только последнее слетает с языка, он меняется в лице — отчужденности, непонимания и растерянности не остается. Все поглощает мрачная насмешка. У меня скручивает внутренности, как только становится предельно ясно — мне проще было бы попытаться сохранить свою тайну любым другим способом.

   — Я ничем не могу тебе помочь, Несса, — тяжело вздохнув, он покачивает головой, складывая руки за спиной и распрямляя плечи. — Найди я тебя один, мы могли бы договориться. Я бы мог сделать вид, что ты сбежала, но сейчас здесь слишком много свидетелей. Я не могу тебя спасти. Тебе придется отвечать за свои преступления. Придется взять ответственность и столкнуться с последствиями.

   Кажется, он ничего не понимает. Меня совершенно не страшит мое будущее. Мне плевать, через что придется пройти. Что бы меня ни ждало, это, безусловно, нечестно и жестоко, но касается только меня. Пугает меня кое-что куда серьезнее.

   — Мне все равно, — я выдыхаю одними губами, опустив подбородок. Чарли смотрит на меня совершенно иначе — ему нравится, что я подавлена и готова умолять его, и я принимаю правила игры. — Я не прошу спасать меня. Только сохранить тайну. Не дать Правлению новый способ добраться до Бальтазара.

   Ошибка за ошибкой. Я словно ступаю по древнему подвалу спятившего колдуна, рискуя нарваться на взрывающие руны, и наступаю на каждую. Чарли словно превращается в другого человека. Десяток минут назад я была готова поверить, что он действительно сожалеет и хочет мне помочь, но не может, а теперь я сама, своими руками впустила в него брезгливое мрачное отторжение.

   Понятия не имею, что его так сильно зацепило, но Чарли прямо дает мне ответ на неозвученный вопрос:

   — Ты это делаешь ради него, Несса? Серьезно? Ты предлагаешь мне что угодно, чтобы защитить его?

   Я не понимаю. Клянусь Матерью, я не могу уловить логику Чарли Мора. Она просто не поддается мне, с какой стороны ни посмотри. Он буквально сказал мне, что наши отношения были продиктованы приказом Правления следить за мной. Откуда эти злые ревнивые нотки? Он сам не знает, чего хочет? Запутался и не понимает, что чувствует?

   К грифонам. Меня совершенно не волнуют обстоятельства Чарли. Просто потому что они ничего не меняют.

   Мне нечего ответить. Я могла бы соврать, но какой в этом смысл? Чарли мне не поверит — у меня на лице все написано, он уже получил ответы. Лучшее, что я могу, — честно опустить подбородок и столкнуться с острой болезненной насмешкой в голубых глазах.

   Светлые брови издевательски выгибаются. Улыбка Чарли превращается в мрачный оскал, но он только маскирует обиду и болезненный всполох в глазах. Чарли наклоняется, сближая наши лица, и проговаривает медленно и тягуче:

   — Ты ведь знаешь, кто он на самом деле, да, Несса? Он тебе рассказал? — я дергаюсь назад, поддаваясь на провокацию, и запоздало осознаю, что Чарли мог и блефовать. Нет, судя по всему, ему все прекрасно известно. Он легко считывает правду и брезгливо поджимает губы. — И ты повелась на все эти красивые сказки. Зацепилась за другую жизнь, которая никогда не могла бы стать твоей в Эльвендоре. Все ведь так, да? Но ты не учла одного. Все это сопровождается чудовищными рисками. Как тебе такая цена за красивую жизнь?

   Я бы влепила ему пощечину, если бы руки не были стянуты магией за спиной. Мне не остается ничего, кроме как дернуть подбородком и сузить глаза. Попытаться вложить во взгляд все презрение, которое вспыхивает от каждого слова Чарли.

   Он не понимает. Ничего не понимает. Если он действительно считает так, как говорит, то он просто идиот, который ничего не знает ни обо мне, ни о том, что такое связь истинной пары. Он никогда и не узнает.

   Мстительная мысль растекается по сознанию, немного успокаивая, но Чарли продолжает:

   — Ты хотя бы представляешь, что с тобой будет? Каким чудовищным пыткам и экспериментам тебя подвергнут, когда узнают, кто ты такая? Ты понимаешь, что никогда не выберешься из лабораторий? И уже не как маглаб, — если он пытается меня запугать, то терпит неудачу. Я уже успела понять, что меня ждет. Но это далеко не худшее. — И ты просишь только о том, чтобы я сохранил твою тайну? Хочешь спасти его, когда твоя жизнь вот-вот превратится в настоящий ад?

   Требовательный взгляд впивается в мое лицо ледяными иглами. Я знаю, что хочет услышать Чарли. Знаю, что может мне помочь и спасти. Но я столько раз делала то, чего хотят другие. Сейчас ему придется принять правду, даже если она ему не нравится.

   Сглотнув ком в горле, я облизываю губы и прямо встречаю взгляд Чарли. Секунда, еще пара мгновений. Последний шанс защитить себя. Я медленно киваю и произношу одними губами:

   — Да.

   То, как сгущается воздух, ощущается физически. Напряжение оседает на коже пыльной тяжестью. За грудиной разливается ледяная волна смирения.

   Что бы дальше ни произошло, я все сделала правильно. Каждый мой поступок такой, каким я хотела его видеть. Мне не о чем жалеть. Обидно только, что я не смогла попрощаться с Бальтазаром. Как складывается судьба колдунов, которые нашли свою истинную пару, но потеряли ее, не подтвердив связь? Надеюсь, он сможет смириться с этим и справиться. Надеюсь, ему не будет слишком больно и сожаления о том, что мы не поговорили начистоту сразу же, не будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.

   В конце концов, он не какой-нибудь обычный колдун. Он должен справиться. Он сильнее остальных. Ему придется перешагнуть через эту короткую — буквально мгновение в такой долгой жизни — историю.

   Ожидаемо, но я все равно вздрагиваю, когда в глазах Чарли вспыхивают едкие злые огоньки. Его милое добродушное лицо искажает гримаса — уголки губ брезгливо дергаются, мышцы напрягаются, а брови издевательски выгибаются. Голос опускается на пару тонов и неприятно тянется — он явно пытается скрыть что-то, кроме обиженной едкой злости:

   — Хорошо, Несса. Мы придумаем, что можно с этим сделать.

   Ничего хорошего ждать не стоит. Мне придется дорого заплатить за этот секрет, но за безопасность моей истинной пары не может быть слишком высокой цены. Я приму любые условия.

   Никакая подготовка не защищает меня от беспощадной правды. Чарли наклоняется, сближая наши лица, и ухмылка на его губах сворачивает внутренности. Он оглаживает меня липким темным взглядом и, подцепив подбородок двумя пальцами, протягивает:

   — Знаешь, есть у меня одна идея. Сама такая перспектива будоражит любого, кто понимает, что происходит. Получить истинную пару Высшего Мага Карфарона звучит заманчиво. Ты только вдумайся, — он выдерживает гнетущую паузу, и я захлебываюсь в ней, утопая в подступающем осознании. — Это не просто близость. Не просто удовольствие. Это самый изощренный удар, который можно нанести ему. Вдвойне приятней. Нет, даже втройне. Что скажешь?

   В ушах разливается назойливый писк. Дыхание сбивается, и я сдавленно выдыхаю. Он не может всерьез требовать от меня такого. Это просто немыслимо. Зачем ему это? Просто причинить боль мне и Бальтазару?

   — Помнится, при нашей недавней встрече ты не очень была настроена на романтику, но сейчас ведь все будет иначе, верно? Понимаю, тогда твоя истинная пара была рядом, но сейчас он ничего не увидит. Может, почувствует, конечно, но это ведь не так важно...

   Слова Чарли сливаются в неразделимый бессмысленный шум. Он мстит и мне, и Бальтазару, но я не понимаю, за что. Неужели эта крошечная сцена, где я оттолкнула его, сумела задеть его самолюбие? Откуда такая мелочность? Почему на его лице такое мрачное торжество?

   — Тебе нужно просто не сопротивляться, Несса. Мы ведь все это уже проходили, да? Тебе даже нравилось, насколько я могу судить.

   Глупая мстительность велит заявить, что ничего подобного не было, но я прекрасно понимаю, что так только усугублю и без того шаткое положение. Судьба моей тайны в руках Чарли. Мне остается только поверить в его порядочность — насколько вообще можно использовать подобные категории в таких ситуациях, — и надеяться, что Чарли выполнит свою часть договора.

   Бальтазар бы мне этого не простил. Пусть я ничего не знаю ни о его чувствах, ни о нем самом, но кое-что все-таки успела понять — гордость и честь слишком важны. Он никогда бы не принял такую жертву. Никогда бы не позволил мне заплатить такую цену за его безопасность. Даже за безопасность всех своих подданных и своей страны.

   И именно поэтому я знаю, что должна сделать все, чтобы защитить его.

   К счастью, он никогда не сможет посмотреть мне в глаза и высказать недовольство. Это намного лучше, чем искать в его лице презрение, обиду и отражение предательства.

   Пока я тону в отрешенных мыслях, Чарли выжидательно смотрит на меня, словно действительно ждет то ли согласия, то ли отказа. Словно я могу не согласиться и передумать.

   Кивок дается с трудом, будто незримая сила упрямо удерживает мой подбородок, но я все-таки побеждаю. После короткого движения головы долго ждать не приходится.

   Чарли вцепляется в мой подбородок, и теперь его прикосновение обжигает, порождая шквал ледяных мурашек, расползающихся вдоль шеи. Он заставляет меня поднять голову, и я подчиняюсь, сглотнув, но не могу встретиться с его взглядом. Я просто не готова сейчас посмотреть в его глаза и увидеть там смесь победоносного торжества с мрачным желанием. Веки смыкаются, защищая меня от неприятной картины

   Он делает это в отместку. Желание задеть в ответ — единственный мотив Чарли, и от этой мысли меня передергивает.

   — Посмотри на меня, Несса, — горячее дыхание проскальзывает по губам. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

   Жестокий, Матерь. Если это попытка сделать мне еще хуже, то он отлично справляется. Надеюсь, Чарли хотя бы действительно получает от этого удовольствие, иначе все происходящее абсолютно лишено смысла.

   Мне ничего не остается. Послушно открыв глаза, я наталкиваюсь на потемневший голубой взгляд и сразу же задыхаюсь от искорок превосходства в радужках. Чарли нависает надо мной, сближая наши лица, и наслаждается и своим положением, и скользнувшим по моему лицу отвращением.

   Подбородок дергается, но пальцы Чарли не позволяют мне отвернуться. Он наклоняется сильнее, и его язык толкается в мой рот, а мне приходится разомкнуть губы. Отвечать на поцелуй нет ни сил, ни желания, но Чарли вполне хватает и собственного напора. Он выпускает мой подбородок, и его пальцы проскальзывают на мой затылок, вплетаясь в локоны и сжимаясь.

   Он тянет меня за волосы, вынуждая запрокинуть голову, и вторая рука аккуратно поглаживает открывшуюся шею. Каждое дразнящее прикосновение ощущается на коже обжигающими полосами. Движения его пальцев скручивает внутренности, заставляя давиться отрицанием и обидой.

   Когда Чарли тянет меня наверх, вынуждая подняться со стула, я испуганно сжимаюсь, но это не спасает от его прикосновений и обжигающего дыхания. Он шепчет мне на ухо, что скучал, а его ладони скользят по моему телу, то поднимаясь к груди, то падая к бедрам.

   Меня подташнивает. Пока плотная ткань платья еще позволяет твердить про себя, что все в порядке и скоро закончится, но я прекрасно понимаю, что это ненадолго. Когда пальцы Чарли стискиваются на моей талии и он прикусывает кожу на шее, к горлу подступают слезы.

   Я переоценила себя. Переоценила свое спокойствие и готовность делать что угодно. Никогда прежде прикосновения Чарли не казались такими мерзкими, нечестными и неприятными. Словно каждое его движение оставляет на мне грязный отпечаток.

   Мысли захлестывают, заставляя задыхаться. Так не должно быть. Ничего подобного никогда не должно происходить. Теперь я знаю наверняка, что в мире есть только один человек, который может так ко мне прикасаться.

   Голова кружится. Стянутые за спиной запястья немеют. Я пытаюсь пошевелить руками, словно смогу сопротивляться или возражать, но Чарли этого даже не замечает. Мне остается только задыхаться отрицанием и давиться слезами. Одна все-таки стекает по щеке горячей соленой дорожкой.

   Участившееся дыхание Чарли заполняет сознание. Его ладонь проскальзывает под юбку, пальцы стискивают бедро, сминая кожу, а я готова рухнуть на колени и умолять его прекратить, но вместо этого только стою, мысленно моля Матерь об избавлении.

   Не сдержавшись, я прикрываю глаза, но, к счастью, Чарли слишком занят, чтобы заметить это и заставить меня вернуться в прежнее положение. Под закрытыми веками мгновенно вспыхивает знакомый образ Бальтазара, и только благодаря нему мне удается не задохнуться нахлынувшим отвращением.

   Мысли бросаются на помощь, старательно заменяя в сознании грубые требовательные прикосновения Чарли на другие, аккуратные, но сильные и уверенные. Светлые волосы на жесткие черные. Голубой взгляд на темный и полный неожиданной нежности.

   Не хочу открывать глаза. Никогда. Хочу остаться в своих фантазиях и обманываться столько, сколько получится. Никогда не возвращаться в грязную потрепанную комнату, остаться в своих мыслях, упиваясь темным взглядом Бальтазара, который медленно пропитывается тоскливым принятием.

   Словно он смотрит на меня и знает, что я делаю. Словно видит мою ошибку. Может прочувствовать ее.

   Прости меня. Я всего лишь делаю то, что должна. То, что поможет защитить тебя и твоих подданных.

   Шнуровка на платье ослабляется. Рука Чарли проскальзывает под ткань, оттягивая, и его губы касаются моего плеча, спускаясь к ключицам. Тошнота становится уверенней.

   Я жмурюсь, цепляя за образы под веками. Бальтазар смотрит на меня, и его лицо омрачают тени боли. Он не осуждает, ничего не говорит, но во взгляде столько тяжести, что желудок скручивает и дыхание перехватывает.

   Чарли сжимает пальцы, стискивая кожу до боли и вырывая из меня обиженный выдох. Я сдаюсь.

   Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне. Если ты слышишь, если можешь почувствовать, можешь найти меня и сделать хоть что-то, помоги. Я не справилась. Я переоценила и свои способности, и готовность идти на жертвы. Приняла слишком много ошибочных решений, за которые не готова расплачиваться.

   Губы Чарли находят мои. Он прикусывает нижнюю, и я чувствую, как он улыбается сквозь поцелуй. Его пальцы отодвигают край белья, и по щеке снова стекает горячая слезинка.

   Пожалуйста. Помоги мне. Помоги! Я не хочу предавать ту связь, которая есть между нами, даже если я ничего о ней не знаю и не понимаю. Пожалуйста.

   Уши закладывает от грохота сердца и мысленных просьб. Руки опускаются, и я задыхаюсь отвращением и отрицанием. Мне никто не поможет. Я сама виновата, что оказалась в этом дерьме. Некого больше винить. Не на кого надеяться. Нельзя требовать и ждать помощи от тех, от кого ты сам отвернулся по глупости.

   Прикосновения исчезают за секунду. Я не слышу ни звука, просто понимаю, что рядом никого. Руки Чарли перестают хаотично перемещаться по моему телу, и его губы больше не оставляют влажные пылающие следы.

   Оглушенная этим внезапным открытием, я почти распахиваю глаза, но не успеваю. Глубокий бархатный голос обволакивает меня раньше:

   — Ведьмочка.

   Словно перемещение в прошлое. Искрящиеся нотки издевки и дрожь в коленях от каждого звука.

   Я не могу двинуться. Не могу шевельнуться. Боюсь, что стоит мне сделать хоть что-то, как чудесная спасительная иллюзия рассыпется и я вернусь в неприглядную реальность, где придется столкнуться с последствиями моих выборов.

   Аккуратное прикосновение к плечу отдается мурашками по коже. Легкое давление очень просто придумать — уверена, моя фантазия вполне способна на такое, — но я чувствую, как длинные пальцы стискивают плечо и ткань на платье собирается складками, подтягиваясь. Словно кто-то вернул рукав на место и затянул шнуровку.

   Открытие вырывает из меня сдавленный выдох, прошивая осознанием. Едва ли Чарли стал бы делать нечто подобное.

   Открыв глаза, я порывисто оборачиваюсь и застываю, распахнув рот. Картинка плывет от подступающих слез. Дыхание перехватывает, и за грудиной становится невыносимо жарко. В горло толкается колючий ком.

   Меня утягивает в бесконечную ледяную темноту радужек. Спасительное прикосновение к плечу, отгоняющее панику и ужас, исчезает, стоит мне осознать происходящее и допустить крошечную мысль, что это реально.

   Бальтазар шагает назад, выпуская меня, и на его лице не остается ничего, кроме ледяной непроницаемой маски. Только где-то глубоко, внутри темных радужек плещется жуткая утягивающая в себя ярость, от которой по рукам расползается холодок.

   Матерь, как все это выглядит для него? О чем он думает?

   В горле пересыхает, и вместо оправданий и жалких объяснений из меня вырывается скомканное:

   — Как ты здесь...

   Мотнув головой, я порывисто выдыхаю, сглотнув последние слова, но Бальтазару они и не нужны. Он легко приподнимает брови и поводит подбородком, расслабленно поясняя:

   — Ты звала. Я пришел.

   Я вздрагиваю и прикрываю глаза, медленно выдыхая. Матерь, я никогда не слышала ничего подобного. Никто никогда не говорил мне такие слова.

   Но Бальтазар бросил их так, словно они ничего не значат. Я понимаю, что странно думать так, когда он оказался неизвестно где, появился по моему первому зову и спас, но не могу избавиться от раздирающих противоречий.

   Возможность двинуть руками помогает отвлечься. Я концентрируюсь на ней, стараясь не думать ни о чем другом, и потираю затекшие запястья, когда ледяной голос вырывает меня в реальность:

   — И что мне с этим делать? — тяжелый вздох не предвещает ничего хорошего. — Ты должна понимать, Несса. То, что этот колдун еще жив, — верх моей милости. Я сдерживаюсь только потому, что предполагаю, что твое милосердие не знает границ и выходит далеко за пределы разумного. Вообще-то я должен был убить его сразу же, как только понял, что здесь происходит. Так что тебе стоит прояснить ситуацию.

   Вздрогнув, я заставляю себя открыть глаза и судорожно оборачиваюсь. Стоит взгляду наткнуться на Чарли, как вся картина складывается в сознании целиком.

   Чарли не двигается, прижатый к полу магией. Не может издать ни звука, ни оправдаться, ни сопротивляться. Единственное, что позволяет убедиться, что он жив, — пылающий ненавистью голубой взгляд, скачущий от меня к Бальтазару, и дрожащие от ярости бледные губы. На лбу выступает испарина — он наверняка пытается сопротивляться.

   Смело. Неужели Чарли не понимает, что у него нет ни шанса?

   Слова Бальтазара доходят до меня постепенно. Стоит смыслам обрисоваться в сознании, как ужас обдает ледяной волной, мгновенно возвращаясь. Бальтазар ведь не всерьез? Он ведь не собирается убить Чарли? Как я должна прояснить ситуацию, Матерь?

   Порывисто обернувшись к нему, я выдаю совсем не то, что планировала:

   — Почему? Почему бы тебе просто не закрыть глаза на то, что произошло?

   Я мгновенно прикусываю кончик языка, но слова уже слетели. Стальной блеск во взгляде прибивает меня к месту. На мгновение кажется, что Бальтазар сейчас просто выполнит свои угрозы и исчезнет, не желая смотреть на меня, или обрушит на комнату поток ненависти, ясно читающейся на его лице, но он поступает хуже.

   С абсолютно непроницаемым лицом он пожимает плечами и произносит:

   — Потому что когда кто-то подобным образом обходится с моей истинной парой, у меня не остается иного выхода, — комнату заливает тишина. Я не могу двинуться, а Бальтазар щурится, всматриваясь в мои глаза, и дергает уголком рта, издевательски протягивая. — Ты не выглядишь удивленной, ведьмочка. Ты об этом уже знала, верно?

   Из воздуха словно в секунду выкачали воздух. Я слышала, есть чары, способные проделать нечто подобное, но они очень сложные и требуют неимоверное количество сил. Бальтазару бы наверняка хватило, но магия ему ни к чему. Он вполне справляется и без нее, одними словами.

   Как можно? Вот так просто говорить о таком. Смотреть на меня так, словно я в чем-то виновата. Как можно обсуждать это в такой момент? При проклятом Чарли. Когда Бальтазар только что спас меня из рук другого колдуна. Это нечестно. Почти жестоко. Не думала, что в нем есть такое.

   Впрочем, это мое упущение. Ни один Высший Маг не продержится долго, если в нем не будет здоровой доли жестокости.

   Я могла бы стоять так часами, сверля невидящим взглядом пол, но это ничего не меняет. Бальтазар, похоже, готов ждать ответ столько, сколько потребуется. Он просто смотрит на меня, скрестив руки на груди, и словно действительно не знает, так ли это.

   Разумеется, он знает. Я не сомневаюсь, он не стал бы говорить об этом так, если бы считал, что я ничего не слышала и не знаю. Он точно уверен в том, что делает. Он прекрасно понимает, что это причина, по которой я сбежала.

   Матерь, и как Бальтазар это себе объясняет? Я боюсь даже предполагать, что он надумал.

   Выбора не остается. Сглотнув, я опускаю подбородок, хотя хочется зажмуриться и сделать вид, что я упорно не слышу, о чем он говорит, и не чувствую выжидающий взгляд.

   Тишина не прекращается. Она заливает комнату, слишком отчетливо выделяя прерывистое тяжелое дыхание. Я не понимаю, что еще должна сделать. Что мне нужно сказать, чтобы эта пытка молчанием и взглядом прекратилась?

   Бальтазар все-таки отступает. Качнув головой, он сбрасывает с лица ледяное безразличие и спокойствие, пропуская болезненные отблески в глазах. Его голос опускается, пропитываясь насмешливыми нотками, но за ними скрывается что-то более глубокое:

   — Что, ведьмочка, это настолько тебе не понравилось, что решила сбежать? Не смогла принять такое и решила, что лучше скитаться и прятаться? Может, испугалась? — он дергает уголком губ, но издевательская усмешка слишком явно маскирует досаду, и она проступает отчетливее, когда Бальтазар подается вперед, уточняя. — Чего, Несса? Объясни мне, чего? Может, ты подумала, что я запру тебя и заставлю рожать мне наследников? Что, по-твоему, я собирался делать? Разве я дал тебе хоть один повод для таких мыслей?

   Голова начинает кружиться. Вот и все ответы. Бальтазар придумал полную чушь. Я никогда даже не смотрела в сторону этого развития событий, не думала обвинять его в таком. Он даже не понимает, в чем действительно проблема.

   Может, для него это и не проблема вовсе. Может, он не видит ничего плохого в умышленном сокрытии такой важной правды. Да и в самом деле, зачем делиться таким с какой-то девчонкой, маленьким глупым маглабом? Еще воспримет все неправильно, испортит планы, начнет чего-то требовать.

   Злость зарождается за грудиной толчками, слишком плотно смешиваясь с обидой, непониманием и шоком от всего происходящего. Мысли путаются, мешая выбрать подходящие слова. Губы поджимаются, и я щурюсь, выдыхая:

   — Серьезно? Считаешь, в этом проблема? Ты вообще слышишь себя? Обвиняешь меня в том, что я подумала о тебе как-то не так, а сам что делаешь? — мотнув головой, я вскидываю подбородок и, попытавшись успокоиться, отрывисто заявляю. — Чтобы ты знал, я никогда не боялась ничего подобного и не думала, что ты на это способен.

   Не знаю, что срабатывает — звенящий от обиды и негодования голос, пылающий взгляд или стоящие в глазах слезы, — но Бальтазар смягчается. Напряженные брови опускаются, он поджимает губы, чтобы спрятать, как они дрогнули, и шагает ко мне, уточняя тише:

   — Что тогда стряслось, Несса? Почему ты сбежала?

   Матерь, это невыносимо. Как можно быть одним из сильнейших колдунов, с которыми мне приходилось сталкиваться, Высшим Магом Карфарона, умным, хитрым и способным решать сложнейшие вопросы, но при этом упорно не понимать таких очевидных вещей? Бальтазар словно серьезно даже предположить не может, в чем дело.

   От раздражения зудят ладони. Я морщусь и, поджав губы, дергаю головой, сцеживая:

   — Во лжи. Ты затащил меня к себе, зная обо всем этом. Появился в моем кабинете не ради памяти моих родителей, а чтобы заполучить свою истинную пару. Ничего мне не сказал и делал вид, будто тебе ничего от меня не нужно, — перехватив изменившийся взгляд Бальтазара и легко считав его желание оспорить мои слова, я выставляю вперед ладонь, заявляя. — И не вздумай говорить, что тебе ничего от меня не нужно. Я прекрасно понимаю, что такое для Высшего Мага найти свою истинную пару. И твои друзья ясно выразились, что...

   Осознав, что выдала себя, я прикусываю кончик языка, но уже поздно. Бальтазар хмурится, сощурившись, и скрещивает руки на груди, задавай логичный справедливый вопрос:

   — О чем ты, Несса? Откуда ты вообще об этом знаешь?

   К грифонам. Я не собираюсь оправдываться перед ним. Ну уж нет. Ему не удастся вывернуть все наизнанку, обвинить меня в том, что я подслушивала, и выставить виноватой.

   — Я не собираюсь обсуждать это здесь и сейчас. Не самое подходящее место и время, не находишь? — едко бросаю я, стараясь вложить в голос все недовольство, на которое только способна. Опомнившись, я моргаю и спешно добавляю. — И вообще не собираюсь это обсуждать. Кто тебе сказал, что я готова с тобой говорить?

   Какая глупость, Матерь. Я мысленно умоляла его прийти и спасти меня, а теперь заявляю такое. Это просто нелепо. Он ведь услышал меня. Отозвался. Пришел и помог.

   Вопреки ожиданиям, Бальтазар не спешит указывать мне на логические несостыковки. Он виновато покачивает головой, и я нервно выдыхаю, пытаясь понять, что делать дальше и как реагировать на его молчание. Бальтазар сам спасает ситуацию, отрешенно заявляя:

   — Ты права, Несса. Мы поговорим, когда я уведу тебя отсюда. И я сделаю это очень скоро, — он говорит так спокойно и уверенно, словно его не смущают ни защитные руны вокруг, ни отряд магнадзора за дверью. Впрочем, я не удивлюсь, если так и есть. — Но для начала мне нужно разобраться с этим не одаренным интеллектом колдуном.

   Пока я судорожно оборачиваюсь к Чарли, который впивается гневным, полным ненависти взглядом в Бальтазара, тот натягивает на лицо ледяную маску и процеживает:

   — Ты знал, с кем позволяешь себе такие чудовищные выходки? Знал, кто она такая? Знал про нашу связь? — голос звенит стальными нотками, и я бросаю нервный взгляд на Чарли, но тот не торопится говорить и даже не смотрит на меня. — Отвечай, — ледяным приказом заканчивает Бальтазар.

   Мне остается только молиться Матери, чтобы Чарли хватило ума не говорить правду, но все надежды уничтожает быстрый наклон головы. Губы Чарли вздрагивают, растягиваясь в мерзкую полную презрения ухмылку, и, несмотря на свое положение, он протягивает так, словно упивается победой:

   — Разумеется, знал. Несса сама мне все рассказала, представляешь? У нас с ней нет никаких секретов. Сам посуди, какие могут быть секреты между любовниками? — у Бальтазара дергается бровь, но он все же удерживает непроницаемое выражение лица, а Чарли упрямо продолжает. — Словами не выразить, как меня удивила эта информация. Я и не думал ей пользоваться, но Несса сама предложила все, что я пожелаю, в обмен на сохранение вашей тайны. Хотела защитить тебя, понимаешь? Удачно сложилось, а?

   Я физически ощущаю, как каждое слово ударяет по куполу сдержанности Бальтазара, но не могу перебить и вклиниться. Язык словно немеет и отказывается двигаться.

   Что он вытворяет, Матерь? Чарли же буквально умышленно провоцирует Бальтазара. Неужели не понимает, что это самоубийство? Чего он хочет добиться?

   Жуткая ухмылка усиливается, и Чарли добавляет, понизив голос:

   — Ну кто бы отказался? Сам вдумайся. Одна мысль о том, чтобы хорошенько развлечься с истинной парой Высшего Мага, будоражит кровь. Как тут удержаться? Сам..

   Хруст перебивает издевки и разносится по всей комнате, почти оглушая. Чарли не вскрикивает. Только плотно стискивает зубы, а я отрешенно наблюдаю за тем, как из его носа ручьем хлещет кровь, заливая губы и подбородок, пачкая воротник кителя под форменным плащом.

   На что еще он рассчитывал? Он сполна заслужил. И не то чтобы меня сильно задевают его слова — я уже перестала понимать, чем вообще он руководствуется и что в наших отношениях правда, — но и жалости и сочувствия к нему испытать не могу. Нам всем стоит запомнить, что за свои слова и поступки придется отвечать.

   — Ясно, — сухо сплевывает Бальтазар, а я отдаленно осознаю, что он даже пальцем не двинул, чтобы сломать Чарли нос — вот уж действительно поразительный контроль над способностями. — Я услышал достаточно. Сложно сказать, что я удивлен, но теперь убью тебя не просто из необходимости, а с большим удовольствием.

   Я осекаюсь, дернув головой. Глаза распахиваются шире, и я смотрю на Бальтазара, несколько раз прокручивая в голове его слова. Он это всерьез? Матерь, он действительно собирается это сделать? Я не верю. Отказываюсь верить в хладнокровное убийство и возможность получить от него удовольствие всего лишь из-за очевидной провокации.

   Он ведь прекрасно понимает, что Чарли просто пытался вывести его. Нельзя так просто поддаваться.

   Осознание ледяными мурашками облепляет позвоночник, заставляя рвано выдохнуть. Да Бальтазару не нужна была настоящая причина. Он всего лишь искал повод. Любой повод, чтобы сделать то, что он хотел с самой первой секунды, с момента, как оказался в этой комнате. Или даже с того, как услышал мои мысли и понял, что со мной происходит.

   Отрицать очевидное становится сложнее с каждым мгновением. Взгляд цепляется за ледяные огоньки в темных радужках. Бальтазар растягивает на губах торжествующую улыбку, и столько мрака проскальзывает на его лицо, что у меня перехватывает дыхание. Он поднимает руку медленно и торжественно, словно действительно собирается упиваться своим чудовищным поступком.

   Я не успеваю взвесить все за и против. Подумаю потом, а сейчас я бросаюсь к нему, перехватывая за запястье и повисая на его руке, чтобы Бальтазар опустил ее.

   — Нет! Даже не думай! Совсем спятил? Это истинная связь тебе разум затуманивает?

   Под ладонями отчетливо ощущаются напряженные мышцы. Бальтазар медленно переводит на меня взгляд. Темные широкие брови приподнимаются, и он легко поводит подбородком, заявляя пугающе ровным безразличным тоном:

   — Осторожней, Несса, иначе у меня появятся причины думать, что тебе все это доставляло удовольствие.

   Щеки вспыхивают. Я глотаю ртом воздух, но голос разума пробивается сквозь обиду и уязвленное самолюбие. Сощурившись, я задираю голову и вскидываю брови:

   — И что тогда? Меня тоже убьешь? Мало того, что останешься без пары, так еще и убийство собственной...

   — Нет, разумеется, — спокойно обрывает Бальтазар, перехватив мое запястье. Его губы касаются тыльной стороны моей ладони, и он добавляет с легкой усмешкой. — Как прекрасно, что ты так быстро разобралась, как легко можешь манипулировать мной, пользуясь своим статусом, — его слова колкими льдинками впиваются в подкорку, заставляя вздрогнуть. Ноздри раздуваются от обиды, но Бальтазар продолжает, смягчая свои слова. — Но я не сделаю этого по иной причине. Тебе стоит уяснить, что я не собираюсь причинять тебе вред. Напротив, я приложу все усилия, чтобы ты была в безопасности и счастлива.

   От вежливых, но безупречно спокойных интонаций закладывает уши. Нельзя говорить такие слова таким тоном. Это все убивает.

   Мотнув головой, я судорожно цепляюсь за первую мысль, которая вспыхивает в голове и кажется подходящим аргументом:

   — Послушай себя. Зачем тебе это делать? Это жестоко. Ты же не такой. Ты не станешь убивать колдуна просто потому, что...

   — Ты кое-чего еще не поняла обо мне, ведьмочка, — холодно обрывает Бальтазар, заставляя меня проглотить остаток фразы. — Я именно такой. И ничего простого в том, что он сделал, нет. Куда более милосердные колдуна не раздумывая прикончили бы того, кто поступил так с их истинной парой. Я же не могу простить подобное неуважение к самому важному в моей жизни.

   Я не хочу в это верить. Не хочу смотреть на Бальтазара по-новому. Чего он пытается добиться, выставляя себя хуже, чем есть? А, может, это и не хуже вовсе. Может, именно такой он и есть.

   В конце концов, что я о нем знаю? Могу сделать выводы из слов и намеков колдунов из магнадзора о жестоком чудовище. Могу немного напрячься, подумать и решить, что в Высшем Маге страны, вынужденной скрываться и вести затяжную скрытную войну, должна быть добрая доля жестокости, решимости и хладнокровия. А у колдуна, в чьей крови течет первородная магия, определенно могут быть вполне оправданные суровые принципы.

   С чего я решила, что все иначе? С того, что он был добр и заботлив со мной? Предположим, но ведь я — совершенно другая история, да я и не делала ничего, что могло бы вызвать его гнев. Кроме того, разве всегда Бальтазар был так уж вежлив и обходителен? Если вспомнить первые моменты нашего общения, вполне можно составить образ язвительного грубияна, который говорит слишком прямо и делает только то, что хочет. Получает удовольствие от неловкости собеседников и своего красноречия.

   Матерь, может, все и так, как он говорит. Только какое мне до этого дело? Что мне это дает? Смириться и оплакивать Чарли? Да грифона с два. Пусть мы не так уж и близки, однако он все же согласился помочь. На моих условиях, между прочим. Я сама виновата, сама предоставила ему такой выбор. Я сама подтолкнула его к такому очевидному требованию. Нечего теперь открещиваться и делать вид, что я тут ни при чем.

   Бальтазар перестает сверлить меня мрачным холодным взглядом и оборачивается к Чарли. Его запястье снова поднимается, но я встаю напротив него и, с вызовом задрав подбородок, выпаливаю то, что никогда бы не сказала никому в любой другой ситуации:

   — Не вздумай. Учти, Бальтазар, если ты его прикончишь, можешь даже не рассчитывать, что я с тобой заговорю.

   Приходится приложить все оставшиеся силы, чтобы смущенно не сжаться и не сгорбить плечи. Что я только что сделала, Матерь? Просто нелепо. Услышать в ответ надменный хохот — меньшее, чего мне стоит ждать. Совсем спятила.

   Я только что всерьез пригрозила Высшему Магу Карфарона, обладающему первородной магией и переполненному странными древними принципами, что перестану с ним говорить? Это может работать в компании младшекурсников в Академии, но не сейчас.

   От стыда хочется закрыть глаза и прикрыть пылающие щеки чем-нибудь холодным. Мне нужно на улицу. Срочно. Я тут задохнусь без свежего воздуха.

   Вопреки справедливым ожиданиям никто не смеется. Я сверлю взглядом лоб Бальтазара, и на нем появляются хмурые складочки. Только после этого я решаюсь посмотреть вниз и настороженно замираю.

   Бальтазар смотрит на меня, склонив голову набок, и на его губах играет легкая недоуменная ухмылка. Он словно одновременно не верит в мои слова и торжествует, что смог их предугадать. Так не бывает, Матерь. Что с ним не так?

   Длинные бледные пальцы перехватывают мое запястье, и Бальтазар подносит к губам тыльную сторону моей ладони, оставляя на ней легкий поцелуй, а потом выдыхает, покачивая головой:

   — Моя дорогая милосердная Несса, мне не передать словами, что я сейчас испытываю. Боюсь, ты не сможешь представить те противоречивые чувства, которые возникают, когда ты не можешь не отказаться от задуманного, причем принципиального, из-за такого мощного аргумента.

   Издевается. Он снова издевается надо мной. Это просто невыносимо.

   Я дергаю руку, пытаясь вырвать ее из пальцев Бальтазара, но это бесполезно. Он не прикладывает никаких усилий, но у меня ничего не выходит, а Бальтазар продолжает:

   — Стоит отметить, что переубедить меня довольно сложно. Подобное никогда не выходило даже у моих ближайших советников, но моя прекрасная истинная пара обладает выдающимся даром убеждения, — подушечки его пальцев оглаживают мои костяшки. Бальтазар вздыхает и бросает короткий взгляд на Чарли. — Что ж, колдун, тебе стоит всю оставшуюся жизнь благодарить милосердную Высшую Ведьму Карфарона за твою жалкую жизнь. Но учти — еще хоть раз встретишься у меня на пути, и я исполню свое желание.

   Чарли дергается и что-то шипит сквозь стиснутые зубы, но я ничего не слышу.

   Что только что сказал Бальтазар? Как он меня назвал? Бред бешеного грифона. Мне, должно быть, показалось.

   Пока я теряюсь в мыслях, Бальтазар разворачивает меня к себе и, сведя брови, проговаривает:

   — А теперь нам все же пора, Несса. Давай, я отведу тебя домой.

   Я не успеваю ни задать вопрос, ни возразить. Последнее, что я вижу, — кровь Чарли на грязном дощатом полу и темный взгляд Бальтазара, который обволакивает меня. Через мгновение все исчезает, и магия утягивает меня в неизвестность, игнорируя запрещающие чары и защитные руны.

ГЛАВА 3.

Я не успеваю открыть глаза, когда ледяной ветер отбрасывает за плечи волосы, морозом проскальзывает по щекам и заползает за воротник. На плечи тут же опускается теплый плащ, и Бальтазар крепче сжимает мои пальцы, а его голос обжигает кожу за ухом:

   — Ну и куда ты дела мой подарок? Придется заказать тебе новый плащ. Совсем не бережешь наших портных.

   Распахнув глаза, я замечаю знакомый замок вдалеке, но мысли цепляются за слова Бальтазара. Наших? Да что он о себе возомнил? Что все это значит?

   Задать вопросы мне не суждено. Бальтазар дергает мою руку, и новый поток телепортации переносит нас ближе к замку. Я слепо смотрю на колдунов перед парадными дверьми. Те и бровью не поводят, увидев нас, хотя я представляю, какие слухи начали расползаться о моем побеге. Или все-таки исчезновении? Матерь его знает, как Бальтазар все преподнес.

   — Надо же, ты все-таки можешь перемещаться прямо к замку, — я осуждающе прищелкиваю языком, просто не находя, что еще могу сказать.

   Бальтазар только усмехается и, потянув меня ко входу, пожимает плечами:

   — У Высшего Мага могут быть некоторые привилегии в собственном замке, как считаешь?

   Да ничего я не считаю, Матерь. Я уже вообще не представляю, что думать и как себя вести. Я запуталась. Чувствую себя ребенком, обидевшимся и сбежавшим из дома в приливе бунта. Глупости какие. Мне уже не четырнадцать, да и решение я принимала не просто так. Мне не за что испытывать вину.

   Но я испытываю. Все время, пока мы шагаем по пустым коридорам замка. Вокруг никого, словно все вымерли или специально спрятались, не решая нарушить наше уединение. Вполне вероятно, что так оно и есть.

   Я даже не пытаюсь понять, куда мы идем, зато прекрасно узнаю комнату, когда Бальтазар заводит меня в небольшую гостиную. Пожалуй, это самое разумное место. Если бы он отвел меня в свои или мои покои, я бы начала нервничать куда больше.

   Впрочем, волнуюсь я и так. Нервно переступаю с ноги на ногу, проклиная себя за эти жалкие проявления эмоций, пока Бальтазар уверенно проходит к темному кожаному диванчику напротив камина и опускается на него, небрежным жестом отталкивая подушки. Ленивый взмах руки призывает меня сесть рядом. Я собираюсь из принципа остаться стоять, но понимаю, что колени подрагивают, и все-таки опускаюсь в кресло неподалеку. Компромисс?

   Мерный треск камина разгоняет идеальную тишину. Я смотрю на пляшущие язычки пламени и подрагивающие искры, и в голове разливается пустота. Нет никаких мыслей. Нет идей, что делать и как себя вести. Извиниться? Все отрицать? Броситься на Бальтазара с обвинениями? Нет идеального решения.

   Словно считав мое состояние, Бальтазар шумно вздыхает и протягивает:

   — Рассказывай, Несса.

   Что рассказывать, Матерь? Что я испугалась? Пошла на поводу у эмоций? Сглупила? Я не знаю, поэтому сверлю взглядом свои сцепленные пальцы и бесцветно уточняю:

   — Ты наказал Герду?

   Если я все это время ошибалась, а слова Бальтазара десяток минут назад — правда, то вполне логично предполагать, что он жестоко обошелся со служанкой, провалившей свое главное задание. Я и не удосужилась о ней подумать, когда сбегала.

   Смешок сбоку заставляет скосить взгляд на Бальтазара. Он покачивает головой и потирает подбородок двумя пальцами, метнув на меня насмешливый взгляд. Каждая нотка голоса пропитана мягкой издевкой:

   — За что? Упаси Матерь, Несса. Как я могу наказывать прислугу за то, что моя истинная пара оказалась неудержимой и слишком хитрой, чтобы даже мои доверенные подданные смогли с ней совладать? — выдержав насмешливую паузу, за которую я мысленно обрушиваю на Бальтазара все известные проклятия, он продолжает. — Я разве что могу извиниться перед ней за то, что выдал невыполнимое задание, и пропитаться бесконечной гордостью и уважением к моей дорогой истинной паре.

   Что ж, я заслужила каждую издевку, каждую легкую насмешку. Можно закатывать глаза, брыкаться и обижаться, но смысла в этом никакого, и я только отрешенно киваю, протянув пустое:

   — Ясно.

   И все. Нет во мне больше слов.

   Бальтазар ждет терпеливо и долго, но бессмысленно. Он может провести в этой чудовищной мучительной тишине хоть всю ночь, но я не смогу выдавить из себя ни звука.

   Видимо, он тоже это понимает. Тяжелый вздох растворяет полушутливую атмосферу, а голос Бальтазара опускается на пару тонов, становясь бархатным, обволакивающим:

   — Ты не представляешь, что со мной было, когда я понял, что ты исчезла. Сколько всего я успел передумать. Я чуть не начал войну, которая погубила бы мой народ, Несса, — он тяжело сглатывает, а я застываю. Мышцы в теле напрягаются, в позвоночник словно вогнали штырь, заставляя выпрямиться и замереть. Даже дышать становится сложнее, а Бальтазар поясняет. — Я подумал, что тебя выкрали колдуны Эльвендора, и я был готов положить все, что у меня есть, чтобы вернуть тебя, защитить. И не потому, что ты моя истинная пара. Вовсе не поэтому.

   У меня не поворачивается язык спросить, почему же тогда. Это больше смахивает на вытягивание признаний, а я вовсе не хочу заставлять Бальтазара признаваться мне в чем-то.

   — Мне жаль, что я причинила тебе столько неудобств, — единственное, что мне удается выдавить.

   Лишнее. Я прикусываю язык, запоздало осознав, как ужасно могут звучать эти слова для Бальтазара, но вернуть их уже невозможно. Я бы поняла, если бы он разозлился, упрекнул меня в неискренности или просто промолчал, но происходит кое-что похуже. Колкий взгляд проходится по мне беглым прикосновением, и Бальтазар приподнимает брови, издевательски протягивая:

   — Да, неудобств достаточно. Родилась в семье ближайших советников моей семьи, которым я всем обязан, умудрилась еще и выжить, чтобы мне пришлось тебя искать столько лет. Появилась в моей жизни, чуть не развязала войну, — он прищелкивает языком и едко добавляет. — А так и не скажешь, что ты обычный маглаб.

   Не знаю, что со мной происходит. Обида скручивает легкие и выталкивает возмущенные слова:

   — Не обычный вообще-то. Лучший.

   Матерь, ну что за идиотка? Словно это действительно имеет какое-то значение.

   На губах Бальтазара проскальзывает улыбка, освещая мрачное лицо, но он тут же берет себя в руки, деловито кивая:

   — Да, конечно, прости. На другое я и не рассчитывал, ведь весь мой план строился на том, что ты разгадаешь загадку моей крови.

   В сознание словно колет длинная острая иголочка. Я подбираюсь, стиснув подлокотники, и вскидываю подбородок, метнув на Бальтазара недоверчивый сощуренный взгляд. Что он делает? Не может же он специально подбрасывать мне аргументы в собственную защиту? Я не верю и перестаю обдумывать каждое свое слово, сбивчиво начиная:

   — Кстати, насчет этого. Хочешь узнать, что не так? Пожалуйста. Давай посмотрим на все, что произошло, — я с вызовом выгибаю бровь, а Бальтазар расслабленно разводит руками, будто действительно не возражает. Думает, что ничего такого не случилось? Сейчас узнаем. — Ты начал со лжи. Ты не сказал ни о себе, ни о моих родителях, ни о своих истинных целях. Ты ведь уже знал, что я твоя истинная пара, когда увидел меня впервые, верно? И об этом ты тоже не сказал, просто не счел необходимым поставить меня в известность. Ты манипулировал мной. И когда привел сюда, делая вид, что я тут просто по твоей милости, потому что у нас завязались какие-то странные ненадежные отношения и я помогла тебе сбежать, а не потому что ты планировал это с самого начала.

   Воздух в легких заканчивается, сбивая слова. Я раздраженно выдыхаю и облизываю пересохшие губы, жадно выискивая на лице Бальтазара отражение вины или хотя бы намек на осознание его ошибок. Пусто. Ничего.

   Он тут же подтверждает мои мысли. Легко поведя подбородком, Бальтазар пожимает плечами и проговаривает:

   — Я не манипулировал тобой, Несса. Это не манипуляция. Во-первых, мне нужно было убедиться, что это действительно ты. А во-вторых, сама посуди, как бы ты отреагировала, если бы какой-то узник, которого тебе отдали для экспериментов, рассказал бы тебе, что он Высший Маг Карфарона, в его крови течет первородная магия, а ты — его истинная пара? — я открываю рот, собираясь соврать, что все взвесила бы, выслушала аргументы и смогла бы принимать адекватные решения, но Бальтазар отмахивается от моих жалких попыток. — Я всего лишь пытался подготовить тебя. Сделать так, чтобы правда не задела тебя слишком сильно. Как видишь, даже с таким планом вышло не очень хорошо.

   Мне стоит поблагодарить Матерь, что хотя бы часть самокритики у Бальтазара сохранилась. Впрочем, было бы странно, не признай он, что что-то пошло не так. Однако все его оправдания не имеют смысла. Говорить можно что угодно. Куда важнее другое.

   Сощурившись, я поджимаю губы и процеживаю:

   — Подготовить — возможно, но не притворяйся, что это из-за заботы обо мне. Так всего лишь было куда проще выудить признание истинных уз, получить свои прекрасные силы и воплотить твой чудесный план, — заметив мелькнувшие в темных глазах мрачные искорки, я опережаю оправдания Бальтазара, с вызовом заявляя. — И не пытайся отрицать. Я слышала твой разговор с друзьями, — по его лицу проскальзывает темная тень осознания, вмещающая и раздражение, и насмешку, и одобрение, и я спешно добавляю. — Я не подслушивала. Кто виноват, что вы говорили так громко, что из коридора слышно?

   От нелепого оправдания сводит скулы, но Бальтазар и не собирается обвинять меня в отсутствии манер. Он снисходительно отмахивается и кивает:

   — Отлично. Теперь все стало чуть более понятно. Разговор с друзьями, значит. Это многое объясняет, — он потирает подбородок и, наклонив голову, уточняет. — Но разве я сказал что-то, что могло бы вызвать у тебя такие мысли, Несса?

   Он издевается что ли? Тут же возродив в памяти кучу неприятных реплик, я размыкаю губы, чтобы вывалить их на Бальтазара, но он приподнимает палец, останавливая меня:

   — Именно я. Не мои друзья, которым иногда не хватает ни такта, ни мозгов. Знаешь, не бывает колдунов без изъянов.

   Я так и застываю, разомкнув губы. Пара десятков секунд напряженного поиска воспоминаний, и рот приходится захлопнуть. Дьявольские грифоны! Я не могу найти в памяти ни одной фразы, ни одного слова Бальтазара, которые могла бы привести как аргумент.

   Нечестно. Он это прекрасно знает — торжество отражается на его лице приподнятыми уголками губ и игривым аккуратным движением широких бровей. Матерь, невыносимый, самоуверенный и заносчивый. Это просто несправедливо!

   — Какая разница, что ты там сказал? — наконец сдаюсь я, смежив веки. — Ты солгал мне. Пусть не солгал даже, но утаил правду. Я не полная идиотка, чтобы верить в нежную заботу и желание подготовить меня к шокирующим новостям.

   Прикусив кончик языка, я стискиваю подлокотники. На бархатной обивке под ногтями остаются полосы. Не стоило так резко, но Бальтазар сам виноват. Он до последнего отказывается признавать свои ошибки.

   Тяжелый вздох порождает стаю прохладных мурашек вдоль шеи. Бальтазар отталкивается от спинки дивана, упираясь локтями в колени, а я невольно отшатываюсь, тут же отругав себя за этот испуганный жест.

   Для Бальтазара он тоже не остается незамеченным. Качнув подбородком, он хмурится, но никак не комментирует мое движение. Только двигает губами и сосредоточенно всматривается в мое лицо, пока наконец не начинает:

   — Знаешь, Несса, я могу тебя понять. Могу поставить себя на твое место и проникнуться каждым подозрением в мою сторону, каждым неприглядным предположением, — он проводит пальцем по губам, а потом щурится, поводя плечами. — Но разве я хоть раз поступил с тобой плохо? Разве хотя бы раз навредил тебе? — он не ждет моего ответа, но голова невольно дергается из стороны в сторону. — Тогда почему тебе так сложно представить, что мной руководило нечто иное? Почему ты не можешь найти другие гипотезы и подумать о них? Разве не в этом основная задача маглаба — беспристрастный поиск истины, рассмотрение всех возможных вариантов, а не отчаянный поиск доказательств для самой простой?

   О, да к грифонам его. Он мне еще про правила магнаук будет рассказывать? Собирается поучить меня, как быть маглабом? Да откуда какому-то Высшему Магу знать такие мелочи? У него наверняка масса более важных и интересных дел.

   Вскинув подбородок, я поджимаю губы и выпаливаю:

   — Здесь я хотя бы вижу логику. В остальных гипотезах она не прослеживается совсем.

   Вот так. Пусть теперь потрудится ответить на это хоть что-то внятное. Ему придется объясняться или принять мою правоту.

   Темная насмешка окатывает меня с ног до головы. Бальтазар поводит бровями, а потом поджимает губы, словно не может определиться — весело ему или мои слова его расстраивают.

   — Прискорбно, что ты видишь самое логичное объяснение в том, что тебя используют, Несса, — мягко начинает он, упрямо сдерживая в голосе издевку, но она растворяется, стоит ему продолжить. — Хорошо, ведьмочка, давай я тебе все объясню. Предположим, ты сегодня не на пике своих умственных способностей.

   Он меня оскорбляет? О, Матерь, да нет, конечно. Бальтазар в очередной раз общается издевками и насмешками. Я недовольно поджимаю губы, собираясь заявить, что язвить не обязательно, но Бальтазар обезоруживает меня:

   — Вышло бы удобно, объясни я тебе все сразу. Более того, учитывая наши отношения и то, что ты считала себя обязанной мне за помощь, ты бы наверняка согласилась признать наши узы истинности и из чувства благодарности и долга сделала бы все, что я попросил, — он делает паузу, позволяя мне рвано выдохнуть и отвести взгляд, потому что каждое слово — правда. Я вполне могу представить ситуацию, где поступаю именно так. Бальтазар прав, разве что не договаривает еще одного важного аргумента — у меня не осталось никого, кроме него. — Но я не хотел, чтобы тобой руководили такие мотивы. Уже поздно скрывать — мне действительно нужны силы, которые появляются рядом с истинной парой после подтверждения уз, — но я готов отказаться от них. Готов ждать. Пойти на такую жертву, чтобы не принуждать тебя к союзу, которого ты не желаешь. Я всего лишь хотел, чтобы ты сделала выбор, не зная, что на кону стоит что-то еще, кроме наших чувств.

   Во рту пересыхает. Бальтазар только что уничтожил все мои аргументы, разбил каждое предположение, спутал и растоптал все мысли, каждый тезис, который я позволила себе выдвинуть.

   К грифонам. К Матери. Сказать можно что угодно. Это еще ничего не значит.

   Я прекрасно это понимаю, но не могу не верить. Может, потому что слова Бальтазара звучат слишком заманчиво, а, может, потому что я плохой маглаб и отказываюсь рассматривать каждый вариант.

   Все мысли собираются в сознании в тугой колотящийся комок, и я не могу их разобрать. Не могу выдавить из себя ни звука. Просто смотрю на Бальтазара, жадно выискивая на его лице хоть какие-то подтверждения моих опасений, хоть какие-то намеки на ложь, но ничего не говорю.

   Матерь, идиотка. Если он сказал правду, если только что открылся передо мной и показал свои слабости, какой же дурой я была, принимая решения. Так сильно ошибиться и упорно отрицать правду — серьезный промах. К чему привело мое безрассудство? Последствий не счесть — Бальтазару пришлось показаться, Чарли теперь знает о нашей истинности и об особенностях моей магии, но главное в другом.

   Я сделала Бальтазару больно. Своим побегом, своими словами, своим недоверием. Я не знаю, как искупить такую вину. Одними извинениями явно не отделаться.

   — Почему ты молчишь, Несса? — голос Бальтазара вырывает меня из мрачных мыслей, заставляя вздрогнуть. — Все равно не веришь?

   Разве можно? Как можно не поверить, когда темный взгляд так аккуратно и ласково скользит по моему лицу, а в глубине обычно насмешливых радужек плещется волнение и трепет? Как можно не поверить, когда слышишь такие слова тоном, от которого дыхание перехватывает и сердце болезненно ускоряется, толкаясь в грудину.

   — Я, — облизнув пересохшие губы, я заставляю себя поднять голову и все-таки сказать. — Мне очень жаль, что так вышло. Жаль, что я не подумала о тебе. Жаль, что так поступала.

   Остается еще столько невысказанных сожалений, что нам не хватит ни остатка вечера, ни ночи, но Бальтазар спасает меня от бесконечного подбора слов и липкого стыда, настойчиво лезущего в мысли. Он приподнимает руку, и мягкая улыбка растягивает его губы:

   — Не надо. Давай не будем тратить время на сожаления. Так останется гораздо больше на что-то более приятное.

   Лжец. И зачем нужно было убеждать меня, что он хладнокровный жестокий Высший Маг, если он самый великодушный колдун, которого мне только доводилось встречать в жизни? Вот так запросто закрыть глаза на все мои ошибки — незаслуженный дар. Слишком чудесный, чтобы быть правдой.

   Тряхнув головой, я вскакиваю на дрожащие ноги и, едва устояв, обрушиваюсь на подлокотник дивана рядом с Бальтазаром. Не могу поверить, что он действительно готов все забыть и оставить в прошлом. В сознании настойчиво пульсирует мысль о том, что я должна искупить свою вину.

   Вскинутая рука подрагивает. Мне требуется мучительное мгновение сомнений и паники, но я все-таки справляюсь с собой и обхватываю щеку Бальтазара. Легкая щетина тут же покалывает ладонь, а я наклоняюсь и бормочу:

   — Ты слишком добр ко мне. Это нечестно. Скажи, что мне сделать, чтобы оставить все это в прошлом, — Бальтазар не торопится отвечать, и я подаюсь вперед, продолжая. — Что угодно. Я сделаю что угодно, чтобы доказать тебе, что чувствую то же.

   Длинные пальцы сжимаются на моем запястье, останавливая хаотичные прикосновения. Бальтазар подается навстречу, и его губы двигаются медленно и убийственно близко к моему лицу, когда он выдыхает:

   — Мне ничего не нужно доказывать, Несса. Достаточно просто сказать. Я тебе верю.

   Приоткрыв рот, я так и не нахожу сил ответить хоть что-то. В груди зарождается теплый светлый шар благодарности, и я тяжело сглатываю, всматриваясь в правильные черты лица — широкая волевая челюсть, прямой нос, широкие черные брови и глаза такие темные, что можно провалиться во мрак, но я точно знаю, что там безопасно. Мрак не всегда противоположность света. Иногда это безопасность, спокойствие и умиротворение.

   Уголки моих губ приподнимаются в благодарной улыбке, и Бальтазар легко считывает это движение. Его указательный палец поглаживает мое запястье, а ладонь второй руки обхватывает мою щеку, и большой палец неторопливо проскальзывает по коже, а у меня перехватывает дыхание. Я борюсь с желанием закрыть глаза и бездумно ткнуться лицом в открытую ладонь, но недолго, и это решение рассыпает внутри бесконечное спокойствие и тихую ласковую радость.

   Я готова провалиться в нее, забыть обо всем и напрочь выскользнуть из реальности, из маленькой уютной гостиной, но время не останавливается. Легкий шорох предупреждает, но я не успеваю осмыслить звук. Горячее дыхание проскальзывает по лицу, а потом мягкие теплые губы накрывают мои, и влажный требовательный язык проскальзывает по нижней, тут же толкаясь в приоткрытый рот.

   Голова кружится, но ладонь Бальтазара опускается на мой затылок, не позволяя безвозвратно потеряться в пространстве. Его пальцы вплетаются в волосы, и я поддаюсь легкому напору, заставляющему прижаться ближе. Вторая рука обхватывает мою талию, аккуратно стягивая меня с подлокотника.

   Я подаюсь вперед, вскидывая руки и запуская пальцы в черные волосы. Воздух в легких заканчивается, но ничто не способно заставить меня прервать поцелуй. Я отвечаю так жадно, словно впервые. Словно не было ничего прежде. Словно этот напор может уничтожить все недоразумения, которые проскользнули между нами. Я не знаю, но могу на это надеяться. Думать не получается.

   Лицо горит. Жар разносится по всему телу и плавит мысли. Толкает меня вперед, заставляя вжиматься в грудь Бальтазара и задыхаться, кусая его губы и перебирая короткие пряди. Ладонь соскальзывает к линии роста волос, оглаживает широкую шею, и пальцы вцепляются в плечи. Я чувствую каждую напряженную мышцу, комкая рубашку, и сжимаюсь, пытаясь побороть пульсирующее в висках желание оказаться еще ближе.

   Бальтазар словно слышит его. Он притягивает меня к себе и слегка натягивает волосы, заставляя запрокинуть голову. Я поддаюсь, и его губы тут же впиваются в мою шею, втягивая кожу и оставляя влажные горячие следы. Я задыхаюсь, кусая губы и выпуская рваные выдохи. В горле пересыхает. Внутренности скручивает невыносимое жгучее желание. Горячие поцелуи опускаются, и я отдаленно чувствую, как пальцы Бальтазара развязывают шнуровку платья и ткань соскальзывает с плеча, а его губы тут же касаются открытых участков.

   В ушах стучит безумный ритм сердца и сбивчивые выдохи. Я цепляюсь за пуговицы на рубашке, но дрожащие от нетерпения пальцы слишком долго с ними расправляются. Это невыносимое вынужденное ожидание сводит с ума.

   Пока я борюсь с рубашкой, Бальтазар уже справляется с платьем, и его губы спускаются к груди, а новое прикосновение языка все-таки вырывает из меня тихий сдавленный стон. Я выгибаюсь навстречу горячим губам и закрываю глаза. Голова кружится. Я проваливаюсь во всполохи острого удовольствия.

   Наконец-то справившись с пуговицами, я нетерпеливо распахиваю края рубашки и вжимаю ладонь в его широкую горячую грудь. Тепло тела ощущается на кончиках пальцев, пульсирует в крови и захлестывает. Я поддаюсь потоку желаний и хаотично вожу ладонями по горячему торсу, переходя на спину. Ладони оглаживают напряженные мышцы.

   Подавшись вперед, я бездумно цепляю ноготками сведенные лопатки и вжимаюсь губами в широкую шею. Язык соскальзывает по чуть влажной солоноватой коже, и из Бальтазара вырывается шумный выдох, а через мгновение мир смазывается, скрывшись за всполохом взметнувшихся волос.

   Я испуганно выдыхаю, потеряв на секунду опору. Бальтазар резко отстраняется, дернув меня вниз. Голова врезается в подлокотник, но удар смягчает вовремя подставленная ладонь, моментально выскальзывающая из-под моего затылка.

   Я успеваю возмущенно распахнуть глаза, осознав, что тепло чужого тела исчезло, и тут же царапаю кожаную обивку дивана. Бальтазар легким толчком раздвигает мои колени, задрав юбку. Черные волосы мелькают темным пятном, а потом он опускает голову, и я инстинктивно выгибаюсь, дернув бедрами.

   Легкий укус на внутренней стороне бедра распускает стаю горячих мурашек. Внизу живота болезненно ноет, когда горячий язык быстро зализывает место укуса. Сбивчивое дыхание опаляет кожу, неторопливо поднимаясь, и уверенное движение стягивает по ногам белье.

   Я облизываю пересохшие губы и тут же прикусываю нижнюю, выпустив резкий стон — быстрые напористые прикосновения языка заставляют жмуриться, задыхаться и выгибаться в пояснице. Воздуха не хватает. Всполохи удовольствия распускают цветастые пятна под закрытыми веками. Сердце усиленно толкается в ребра, и я бездумно хватаюсь пальцами за плечи Бальтазара, царапая кожу.

   Собственные стоны кажутся чужими и звучат словно со стороны, но я перестаю пытаться их сдержать — просто не могу об этом думать. Ни о чем вообще не могу. Голова кружится, и затылок все-таки ударяется о подлокотник, когда я запрокидываю голову. Пальцы подрагивают и поднимаются по задней поверхности его шеи, вцепляясь в короткие волосы.

   Я не смогла бы разжать хватку, даже если бы захотела. Мысли плавятся, мышцы скручивает, и по телу наконец-то проходит яркая острая волна дрожи, рассыпая удовольствие в каждую клеточку. Я резко выдыхаю, но прийти в себя хоть немного не успеваю.

   Бальтазар порывисто распрямляется, и горячий торс вжимает меня в диван. Он оказывается сверху, и я только цепляюсь взглядом за затуманенные темные глаза, когда он подается бедрами вперед.

   Новая волна жара захлестывает с головой, вырывая из меня протяжный звук. Горячие губы вжимаются в мою шею, а я обхватываю широкие плечи, безуспешно пытаясь найти хоть какую-то опору в хаосе быстрых горячих движений и нетерпеливых прикосновений.

   Резкие толчки заставляют мир кружиться. Жар поглощает каждую клеточку тела. Сознание заполняют звуки влажных поцелуев, сбившегося дыхания и оглушающего грохота сердца. Я жадно ловлю их, боясь пропустить хоть один, и блаженно прикрываю глаза, услышав, как из Бальтазара выскальзывает низкий протяжный стон.

   Он делает последний выпад бедрами, и ощущение разливающегося внутри тепла заставляет обессиленно выдохнуть и прикрыть глаза. Мгновение, растянувшееся в вечность, ничего не происходит, а потом Бальтазар отстраняется. Я напрягаюсь — одна мысль о его отдалении заставляет сжаться, — но он тут же опускается рядом.

   Уместиться на небольшом диванчике непросто, и он легко перемещает меня, прижав к себе. Я опускаю голову на горячую грудь. Щека утыкается в пылающую чуть влажную кожу, и я втягиваю носом воздух, впуская в легкие смесь естественного запаха тел и древесных ноток.

   Пальцы Бальтазара бережно откидывают волосы с моего лица. Губы аккуратно касаются моего виска, задержавшись там на бесконечный десяток секунд. Я вслушиваюсь в его дыхание, и сознание заполняет единственная мысль.

   Вот, что правильно. То, что происходит, — единственное верное. Все остальное не имеет никакого значения. Все остальное не способно разрушить беспрекословную силу, притягивающую меня к широкой груди. Я никогда не должна была сопротивляться этому.

   Теплое дыхание, постепенно выравниваясь, касается моего виска. Пальцы Бальтазара аккуратно перебирают мои волосы, и в груди зарождается бесконечное горячее умиротворение и спокойствие. Уверенность переплетается с необъятной нежностью. Тысячи желаний одновременно проникают в сознание — прикоснуться, поцеловать, никогда не покидать уверенные спокойные объятия, потому что в них целый мир.

   Я не могу бороться. Да я и не хочу.

   Все вопросы и сомнения растворяются. Я не собираюсь отказываться от правды и ответов, но кое-что понимаю очень отчетливо — правда в том, что мне скажет Бальтазар. Ответы только в нем. Если я хочу найти их, то сделаю это, но есть кое-что важнее. Намного важнее тайн прошлого, разногласий, недомолвок и непонимания. И это кое-что нельзя отложить, нельзя от него отмахнуться, потому что внутри все вспыхивает и пульсирует, требуя действовать.

   Я сдаюсь. В памяти всплывают и тут же погасают страницы из книги, которую я успела прочитать во время своего короткое нелепого побега. Телу не нужны подсказки. Магия внутри лучше знает, что нужно делать. Она двигает руки, заставляя меня повести пальцем.

   Бальтазар явно не ожидает от меня активных действий. Он настороженно замирает на мгновение и тут же приподнимается на локтях, но магия уже оставляет на моем запястье длинные порез. Я не чувствую боли — что-то словно притупляет ее, подменяя кружащей голову эйфорией, — но из груди все равно вырывается сдавленный выдох, сплетаясь с напряженным голосом Бальтазара:

   — Что ты делаешь, Несса?

   Он протягивает ко мне руки, но я не позволяю перехватить запястье и поворачиваюсь, мягко улыбнувшись. Пальцы сжимаются на его кисти, и легкое движение оставляет на широком предплечье продольную царапину.

   Бальтазар даже не морщится. Он замирает, внимательно всматриваясь в мое лицо, и, кажется, даже перестает дышать. Я смотрю на приоткрытые бледные губы и облизываю свои, прежде чем сблизить наши запястья и прошептать:

   — Я признаю нашу истинную связь, — голос кажется чужим, непривычно сиплый и низкий. Слова вылетают сами собой, словно вспыхивая в сознании и стекая с языка увесистыми каплями. — С этого момента нет ничего сильнее этой связи. В наших венах течет одна магия. Я клянусь помнить об этом и разделять со своей истинной парой каждую мысль, каждое решение, каждый вздох.

   Мысли сбиваются, и подсказки, раньше словно вспыхивающие прямо в голове, исчезают. Я растерянно моргаю, но сталкиваюсь с темным взглядом, тут же замечая в нем пульсирующие искры. Бальтазар сглатывает и подушечкой большого пальца оглаживает ребро моей ладони. Его губы двигаются, а голос становится непривычно гулким:

   — Я признаю нашу истинную связь. С этого момента нет ничего, способного ее разрушить. Я клянусь защищать ее любой ценой, беречь эту магию и разделять со своей истинной парой каждую мысль, каждое решение, каждый вздох. Ни чужие чары, ни расстояния, ни обстоятельства никогда не смогут разделить нас.

   Голова кружится. Я будто проваливаюсь в сон. За собственными движениями словно наблюдаю со стороны. Тело становится ватным, кажется, что незримый кукловод управляет им за меня. Должно быть, это Темная Матерь.

   Наши запястья приближаются так долго и медленно, что я перестаю дышать, жадно наблюдая за этой картиной, но стоит им соприкоснуться, как в сознании вспыхивает что-то яркое и светлое, ослепляя. Кровь смешивается, и я задыхаюсь, теряясь в пространстве и времени.

   Комната вокруг исчезает. Все заливает слепящий свет и щемящее невыносимое чувство детского бесконечного восторга. Такое приятное, такое сильное, что сдерживать его внутри невозможно. Оно словно вот-вот вырвется, поглощая и меня, и Бальтазара, и комнату вокруг нас, весь замок, весь Карфарон.

   В ушах разливается писк. Я распахиваю рот, пытаясь вдохнуть, но ничего не выходит. Тело бьет мелкая дрожь, и волна горячих мурашей пробегает по коже. Я теряюсь в захлестывающих эмоциях, пока бережное ласковое прикосновение к щеке не вытаскивает меня в реальность. Сначала появляется взволнованный хриплый голос:

   — Несса? Несса, ты в порядке?

   Матерь, я никогда не была в большем порядке. Никогда не была больше уверена в том, что все сделала правильно. Вот оно, мое самое большое и серьезное открытие. Самая важная найденная аксиома.

   Рука подрагивает, но я с усилием приподнимаю ее и тянусь к щеке Бальтазара. Кончики пальцев покалывает легкая щетина. Прикосновение к теплой коже отдается мягкой пульсирующей волной удовольствия. Дышать становится легче.

   Перехватив темный взгляд, в котором все еще не растворилась до конца туманная поволока, я улыбаюсь и киваю, шепнув:

   — Определенно. Теперь в порядке.

   Бальтазар слышит. Он жадно глотает каждое слово, и его губы трогает мягкая понимающая улыбка. Он кивает и опускается рядом, притягивая меня к себе.

   Я не знаю, сколько пройдет времени, прежде чем мы выйдем отсюда. Не знаю, что будет дальше и что нам принесет завтрашний день. Зато теперь я знаю наверняка, что действительно буду в полном порядке.

ГЛАВА 4.

— Тебе не о чем беспокоиться, ведьмочка, — ободряющее прикосновение к ребру ладони разгоняет тревогу и переживания, но только частично. Бальтазар перехватывает мой взгляд и усмехается, наклонив голову к плечу. — Так непочтительно к тебе могу обращаться только я, и то только потому, что тебе это нравится, верно? — он издевательски поигрывает бровями, и мне остается только поджать губы, чтобы сдержать улыбку. — Со вчерашнего вечера ты их кора. Никто не посмеет упрекнуть тебя в чем-то или выказать неуважение. А если кому-нибудь взбредет в голову подобное... — Темные глаза угрожающе сверкают, и Бальтазар неопределенно поводит плечами.

   Если он хотел ободрить меня последним замечанием, то ничего не вышло. Не хватало мне только становиться причиной конфликтов. Я и корой чьей-то быть не хочу, но обсуждать свое положение и привередничать не было времени. Мы нашли с утра куда более увлекательные занятия, а теперь пришло время завтрака.

   Не знаю, что заставляет меня стоять перед высокими двойными дверьми и нервно перебирать пальцами — вернувшиеся друзья Бальтазара, чьи образы отложились в моей памяти неприятными отпечатками, или Азалия и Адриан, перед которыми я виновата. Вот уж они точно имеют полное право сердиться на меня и говорить столько гадостей, сколько пожелают. И это я еще каким-то чудом не столкнулась с Гердой.

   Матерь, Несса, соберись! Ты больше не какой-то маленький маглаб. Пора научиться достойно встречать последствия всех своих поступков. Даже самых глупых и спонтанных.

   Я извинюсь. Да. Именно так мне и следует поступить. Извиниться и признать, что я ошиблась, не справилась со сложной задачкой, сделала неправильные выводы и совершила поступки, о которых ужасно сожалею, но, в конце концов, никто ведь не пострадал.

   — Готова? — Бальтазар выжидающе наклоняет подбородок, но не торопит, и я не сомневаюсь, что он будет ждать столько, сколько потребуется.

   Я не стану злоупотреблять его пониманием. Оттягивать неизбежное нет смысла. Я вчера согласилась стать частью его мира, частью этого замка и этой прекрасной страны, так что встретиться с ближайшим окружением Бальатазара рано или поздно придется.

   Кивок дается с трудом, и я спешно выдыхаю. Узорчатые темные двери тут же распахиваются, и я мгновенно опускаю голову, смотря строго себе под ноги. Едва ли я бы нашла в себе силы сделать первый шаг, но Бальтазар подхватывает мою руку, вынуждая взять его под локоть, и мне приходится следовать за ним.

   Так намного проще. Его плечо рядом с моим рассылает по телу спокойствие, помогая дышать ровнее и держать спину прямо.

   Секундная тишина скручивает внутренности в плотный колотящийся узел. Хочется зажмуриться и исчезнуть из обеденного зала. Уши закладывает от звенящей тишины. Матерь, да к грифонам.

   Я не успеваю вскинуть голову и прямо столкнуться с осуждающими и недоуменными взглядами. Порыв воздуха обдает лицо, в легкие втягивается сладкий аромат пионов, а потом меня чуть не сбивает с ног волна суеты.

   Крепкие объятия стискивают с такой силой, что я удивленно выдыхаю, лишая себя остатков кислорода. Светлые волосы, собранные в высокую прическу, спадают парой прядей и щекочут щеку. Азалия качает головой и торопливо бормочет:

   — Несса, Матерь милостивая, Несса! Ты в порядке! Ты все-таки вернулась. Я так волновалась. Матерь, ты бы знала, как я волновалась, — она выпускает меня, но только чтобы перехватить за плечи и вцепиться внимательным взглядом, осматривая с ног до головы. — Когда ты вернулась? Только что? Ты цела? — Азалия вдруг замирает и сужает глаза. Внимательный живой взгляд застывает. Она наклоняет голову и, дернув тонкими бровями, протягивает почти шепотом. — Потрясающее платье.

   Я сдержанно улыбаюсь, хотя внутри расцветает смесь неловкости и странного горделивого торжества. Бальтазар рядом ободряюще касается моей ладони и отступает.

   Азалия права. Платье действительно чудесное. Из плотного черного бархата, расшитое серебристыми узорами по подолу, с легкими невесомыми рукавами и изящным разрезом. В этот раз я надела его без угрызений совести и сомнений, с полным пониманием того, что это значит, хотя Бальтазар даже дал мне выбор. С утра меня ждали два платья, второе без всех этих кричащих знаков принадлежности.

   Впрочем, кажется, замечают это все равно не все. Разве что Адриан, подскочивший из-за стола при моем появлении, осекается, затормозив на полпути ко мне. Его взгляд меняется, становясь сощуренным и внимательным. Он поводит носом, словно принюхивается, и, сдержав дрогнувшие уголки губ, вежливо склоняет подбородок, ограничиваясь коротким приветствием:

   — Доброе утро, моя кора.

   Мне бы хотелось так много сказать Азалии и Адриану, извиниться, объясниться, но разговоры со старыми знакомыми приходится отложить. Я заставляю себя повернуться к другой половине стола, и взгляд хаотично мечется по задумчивым любопытным лицам.

   В военных темно-серых кителях с нашивками старших офицеров, серьезные и сосредоточенные, друзья Бальтазара смотрят на меня со смесью недоверия, насмешки и недовольства. Не самое приятное начало, но и я не могу выкинуть из головы подслушанные разговоры и начать все с чистого листа. Из пятерых взгляд цепляется за одного — единственного, кого я смогла хоть немного разглядеть тогда в гостиной. Он и говорил больше всех, и сейчас его взгляд больше остальных пропитан насмешкой. Выдают его кудрявые светлые волосы.

   — Вы не знакомы, — начинает Бальтазар, словно не замечает напряжения за столом. — Хочу представить вам Ванессу Мартин...

   — Ну что вы, кор Высший Маг, эта милая кора не нуждается в представлении, — хмыкает темноволосый колдун с пронзительным синим взглядом.

   — Учитывая, сколько все вокруг потратили сил и времени на ее поиски, — усмехается разговорчивый светловолосый, — ее имя теперь знает каждый простой рядовой, которых вы так щедро бросили на ее поиски, когда ваше государство нуждается в надежной защите.

   Укол больнее сложно было бы придумать. Я сдавленно выдыхаю и опускаю взгляд, не рискуя даже посмотреть на Бальтазара. Он действительно сделал это? Действительно бросил все силы на мои поиски, хотя я просто сбежала? Матерь, это правда паршиво. Сложно винить его друзей в том, что они видят во мне только проблему. Я сполна заслужила такое отношение.

   Я сжимаюсь, ожидая нового выпада, но тихий твердый голос Бальтазара рядом прерывает разговоры:

   — Тебе следует сменить тон, Нолан.

   От неприкрытой мрачной угрозы в голосе по спине пробегают мурашки. Я и подумать не могла, что Бальтазар может говорить так с кем-то из своих друзей. Не хочу становиться камнем преткновения между ними, но понятия не имею, как показать Бальтазару, что я в порядке, не привлекая лишнего внимания.

   Пока я набираюсь смелости бросить на него взгляд или аккуратно коснуться локтя, Нолан разрушает мои планы, всем своим видом показывая, что интонации Высшего Мага его не особо-то и пугают. Он дергает подбородком и издает наигранно виноватый вздох, разводя руками:

   — Прошу меня простить, кор Высший Маг. Я все время путаюсь в правилах. Помню, что с гостями в вашем доме нужно обращаться со всем уважением, но разве убить сутки на напряженные поиски ведьмы, которая решила просто...

   — Я не представлял Ванессу как гостью в моем доме, — обрывает Бальтазар, взглядом заставляя Нолана захлопнуть рот. — Она здесь хозяйка. А тебе стоит вспомнить, как нужно разговаривать с твоей Высшей Ведьмой.

   Тишина по залу разливается такая звонкая, что у меня пищит в ушах. Усиленный стук сердца — единственный звук, который я могу разобрать. Все взгляды моментально приковываются ко мне, а друзья Бальтазара замирают в недоверчивом недоумении.

   Я могу их понять. Во мне недоверия и недоумения ничуть не меньше. Я понимала, что мы подтвердили парные узы, но не думала, что это делает меня кем-то еще, кроме истинной пары Бальтазара. Никаких разговоров о Высшей Ведьме не было.

   Такое вообще бывает? Я слышала, что обычно есть один правитель и его пара, но никак не два Высших. Понимаю, что правила устанавливает Бальтазар, но ему стоило хотя бы предупредить меня о том, что он собирается раздавать мне титулы. Матерь, голова кружится.

   Внезапная новость сбивает с толку всех. По крайней мере, мне так кажется. Я понимаю, что ошиблась, но с опозданием, и не успеваю вовремя отреагировать.

   — Матерь милостивая, Несса! — Азалия вскидывается, и ее красивые зеленые глаза распахиваются так широко, что становятся круглыми. — Я не могу поверить, что вы двое это скрывали!

   Она двигается так быстро, что я вижу только обрывки действий. Скорее чувствую даже, чем замечаю. Длинные тонкие пальчики вцепляются в мою руку, дергая ее наверх, а потом комкают невесомую ткань рукава, задирая ее до локтя.

   Острые ноготки впиваются в кожу, оставляя следы. От оглушительного писка закладывает уши, но прежде чем Азалия собирается с мыслями и выдает хоть одно членораздельное слово, Бальтазар осуждающе прищелкивает языком и строго заявляет:

   — Азалия, что за поведение? Неужели ты не знаешь, что это невежливо? Нельзя вести себя так с...

   — Темная Матерь, Бальтазар! — она вскидывается и выпускает мою руку, за мгновение перемещаясь к Бальтазару. — Ты худший брат! Ты просто ужасный гнусный лжец! — маленькая ладошка врезается в его грудь, и за секундной испуганной паузой следует целая череда мелких ударов. — Как ты мог ничего не сказать? Как вы оба могли? Почему все скрывали? Как давно? Нет, это просто немыслимо, держать такое в секрете!

   Бальтазар даже не сдвигается, словно лавина ударов ощущается для него не сильнее дуновения легкого ветерка. Азалия задыхается от смеси восторга и возмущения, но через пару минут праведного негодования понимает, что все ее упреки отлетают от Бальтазара, даже не цепляя, и разворачивается ко мне.

   Укоризненно сведенные тонкие брови предвещают допрос с пристрастием. Азалия набирает в легкие побольше воздуха, чтобы выдать целую обвинительную тираду, но ограничивается только коротким:

   — Несса, скажи хоть ты!

   Матерь, да что я должна ей сказать? Я бы поделилась с Азалией всем, не стала бы ничего скрывать, но, во-первых, время и место совершенно не располагают к откровениям, как и куча колдунов, готовых поймать каждое слово, а, во-вторых, это будет не совсем честно по отношению к Бальтазару. Теперь я наверняка чувствую, что кое-что должно оставаться только между двумя.

   — Не знаю, — сдавшись, я выдыхаю и стараюсь смотреть хотя бы на переносицу Азалии, а не позорно прятать взгляд. — Я сама узнала совсем недавно, потому и не говорила. Я не собиралась ничего от тебя скрывать.

   Ободряющее прикосновение к локтю помогает распрямить плечи и выдохнуть спокойней. Бальтазар подтягивает меня к себе и обнимает за талию, вмешиваясь в неловкие оправдания:

   — Ты же знаешь, Азалия, не все подробности предназначены для чужих ушей. Не заставляй Нессу напоминать тебе о правилах приличия.

   Можно подумать, я бы действительно смогла упрекнуть Азалию в отсутствии манер. Хуже всего признаваться в том, что новость про истинность — причина моего побега. Не представляю, как можно в таком признаться, но, похоже, рано или поздно придется это объяснить.

   Точно не сейчас. Даже Азалия это улавливает. Она проходит по мне цепким внимательным взглядом и хмурится на мгновение, словно что-то понимает, умудряется прочитать в моем выражении лица, а потом покорно кивает и приседает в глубоком реверансе, протягивая:

   — Мои поздравления.

   Она отступает, а Адриан, так и не приблизившийся к нам, вежливо роняет подбородок на грудь и, едва сдерживая рвущуюся улыбку, протягивает:

   — С радостью присоединяюсь к поздравлениям.

   Бальтазар кивает, выражая благодарность и позволяя мне не путаться в правильных ответах, и аккуратно подводит к столу, отодвигая стул. Я опускаюсь по правую руку от него и, дождавшись, пока он тоже сядет и все приступят к завтраку, смотрю строго перед собой, сверля взглядом тарелку с блинчиками и ягодами.

   Аппетита нет совершенно. Внутри все мелко дрожит, и я не могу понять, в чем дело. Странное охватывающее волнение даже нельзя назвать неприятным. Я будто переступила какую-то важную черту, разделяющую мою жизнь на до и после. Это не так далеко от правды.

   Потянувшись к кубку с соком, я хватаюсь за ножку и чуть не проливаю все на темную бархатную скатерть, когда низкий заговорщицкий голос Нолана разносится над столом:

   — Ну, кор Высший Маг, расскажи нам, каково это. Утоли любопытство несчастных, которым не повезло столкнуться со своей истинной парой.

   Даже если он и хотел задать вопрос тихо и незаметно, вышло паршиво. Впрочем, сомневаюсь, что он действительно хотел. Серый любопытный взгляд Нолана поблескивает, то и дело врезаясь в меня, и уголки его губ подрагивают, выдавая то ли радостную улыбку, то ли усмешку.

   Мне не о чем беспокоиться. Я точно знаю, что все ближайшее окружение Бальтазара в любом случае довольно тем, что произошло. Кем бы я ни была, что бы они обо мне ни думали, у происходящего слишком веские и неоспоримые преимущества, но я почему-то нервно стискиваю вилку так, что пальцы немеют. Словно могу не пройти какое-то испытание. Словно от их мнения что-то действительно зависит.

   — Эй, Нолан, — осуждающе вскидывает голову сидящий рядом темноволосый колдун. У него яркие синие глаза, и он щурит их, всматриваясь в друга, когда толкает его локтем. — Вырази хоть немного уважения. Нельзя требовать таких ответов. Это неприлично.

   Матерь милостивая, я не справляюсь. Теряюсь в бесконечных правилах, приличиях и темах, на которые можно говорить. Я знаю, что связь между истинными парами — кое-что очень интимное, но все же это такая редкость, что колдуны, которым посчастливилось столкнуться с таким, с радостью делятся своим чудом. Наверное, не обо всем можно рассказать — некоторые ощущения я даже выразить словами не могу, — но ведь в общих чертах описать никто не запрещал?

   Нолан закатывает глаза и морщится:

   — Брось, Рив, ты такой зануда. Не делай вид, что тебе совсем не любопытно. Мы все жаждем услышать хотя бы пару слов. Никто не пытается влезть в личное и сокровенное. Просто интересно, каково это.

   Я перестаю пытаться прощупать границы дозволенного и вычислить, кто из друзей Бальтазара пытается их перейти. Думаю, он сам прекрасно разберется и не позволит ничему недопустимому происходить, а я лучше буду жадно запоминать имена его друзей. Двух уже знаю. Остается трое.

   Бальтазар усмехается, скосив на меня быстрый взгляд, и отодвигает тарелку. Покачивая кубок, он протягивает:

   — Хочешь знать, каково это? — интригующе приподняв брови, уточняет он. Только считав нетерпеливый кивок, Бальтазар пожимает плечами, неторопливо проговаривая. — Вспомни все, что читал об этом, и увеличь яркость в несколько раз. Вот, что дарит тебе твоя истинная пара.

   Пока за столом повисает восторженная тишина, Бальтазар поворачивается ко мне и накрывает мою ладонь своей. Тепло его кожи распускает по рукам приятные мурашки. Выдохнуть спокойней удается мгновенно. Пальцы разжимаются, перестав стискивать вилку.

   — Звучит потрясающе, — наконец выдает третий колдун с темной щетиной и каштановыми гладкими волосами, собранными в хвост. — Мы присоединяемся к поздравлениям.

   — Спасибо, Пирсон, — кивает Бальтазар, не выпуская мою руку и нежно поглаживая тыльную сторону ладони.

   Тот в ответ кивает и скомкано улыбается, и все возвращаются к завтраку, но мне все еще ничего не лезет в горло. Решив выловить пару ягод, я полностью занимаю себя этим увлекательным занятием настолько, что пропускаю момент, когда Бальтазар объявляет:

   — Я полагаю, у нас есть некоторые вопросы, которые требуют безотлагательного обсуждения. Совет собирается в зале для совещаний через пару минут.

   Все покорно встают из-за стола, кивая, и стекаются к дверям. Азалия оборачивается ко мне и, двинувшись навстречу, начинает:

   — Отлично, пока они будут обсуждать всякие нудные важные штуки, ты как раз объяснишь мне, что происходит, Несса.

   Я едва сдерживаю облегченный выдох — Азалия разговаривает со мной так же, как и до всей этой истории, а это уже отлично. Я даже шагаю к ней, когда Бальтазар аккуратно перехватывает меня за талию, останавливая, и произносит:

   — Ванесса, я бы хотел, чтобы ты тоже присутствовала на совете. Во-первых, чтобы просто понимать, что происходит, а, во-вторых, потому что ты тоже имеешь там право голоса.

   От слов Бальтазара сжимаются внутренности. Я очень хотела разобраться во всем, но вот так сразу появляться на совете страшно. Словно еще одна незримая черта, перейдя которую я больше не смогу вернуться в начальную точку.

   Легко считав мое напряжение, Бальтазар мягко поглаживает ткань платья и добавляет:

   — Прости, если напугал. Это не приказ, всего лишь мое маленькое пожелание, — наклонив подбородок, он заканчивает. — Мы не успели обсудить твое положение, но твой статус предполагает, что ты можешь участвовать в делах Карфарона в той же степени, что и я. Конечно, если ты этого не хочешь и подобные собрания тебя утомляют, ты можешь пойти с Азалией. Она уже давно решила, что не хочет в этом участвовать.

   Матерь милостивая, он предлагает мне слишком много. Слишком много для неприметного маглаба, запирающегося в своей лаборатории и не рискующего высунуть оттуда голову. Но слишком ли много для истинной пары Высшего Мага Карфарона?

   Разве вправе я отказать, когда Бальтазар просит? Мои страхи и сомнения — недостойный повод прятаться. Нужно пойти и не забывать держать спину ровно, что бы ни происходило.

   Азалия нетерпеливо тянет ко мне руку, закатив глаза на словах Бальтазара, но я виновато улыбаюсь и отвечаю:

   — Хорошо, я пойду, если ты считаешь, что это уместно.

   Тяжелый вздох Азалии заполняет обеденный зал. Она обиженно поджимает губы и, мазнув по Бальтазару сердитым взглядом, бурчит:

   — Вечно ты отбираешь у меня последние развлечения, брат, — недовольно поморщившись, она передергивает плечиками и бросает. — Ладно, у вас появилась отсрочка по уважительной причине, но я с вами еще не закончила. Вам не удастся избежать неприятного разговора.

   Угрожающий тон вызывает у Бальтазара только улыбку, а вот я ничего забавного не вижу, с трудом заставляя себя кивнуть. Азалия окидывает нас последним недовольным взглядом и выплывает из зала, а я выдыхаю, пытаясь понять, как собираюсь выстоять перед целым советом, когда меня сбивает с толку даже знакомая и дружелюбная Азалия. Надеюсь, истории про дворцовые интриги не имеют никакого отношения к этому двору, иначе я обречена.

   Стоит дверям закрыться, оставляя нас наедине, как моей шеи касается горячее дыхание, вынуждая приоткрыть рот и тяжело сглотнуть, а Бальтазар шепчет, касаясь носом ямочки между плечом и шеей:

   — Тебе не о чем беспокоиться, ведьмочка. Совет уже в курсе, что у них теперь есть Высшая Ведьма, и они уж точно знают, как следует себя вести, в отличие от этого сборища недоумков, — он усмехается, невесомо коснувшись губами моего плеча. — Ты привыкнешь. Ты самая достойная ведьма, которая могла бы занять это место. И все они очень скоро в этом убедятся.

   Мне бы не помешала хоть капля его уверенности, но я все никак не могу ее найти. Мысли в голове меняются так быстро, что я не успеваю зацепиться ни за одну, пока яркий вопрос не всплывает отчетливее.

   — Погоди, — развернувшись, я свожу брови, недоуменно уставившись на Бальтазара, — когда это ты успел предупредить свой совет? Мы все время были с тобой вместе с момента, когда ты спас меня.

   Попытка прокрутить в памяти последние события не приводит ни к чему хорошему. Вместо каких-то важных деталей я только вспоминаю, как губы Бальтазара скользили по моему телу, и к щекам приливает жар.

   Он словно прекрасно понимает, о чем я думаю. Усмехнувшись, Бальтазар покачивает головой и пожимает плечами:

   — У меня было полно времени, ведьмочка. Ты прихорашивалась сегодня особенно тщательно. Достаточно, чтобы оставить указания для моего совета.

   Прихорашивалась? Грифоны, да я просто добрую четверть часа смотрела на это прекрасное платье и думала, действительно ли достойна надеть его и стоит ли. Что ж, теперь ясно, что Бальтазар не сильно скучал, пока я рассматривала ткань и искусную вышивку.

   Качнув головой, я вздыхаю и киваю. Бальтазар улыбается мне, напоследок коснувшись костяшками пальцев моей шеи, и предлагает взять его под руку, выводя меня из зала.

   Мы шагаем по пустому коридору. Я не задумываюсь, куда мы идем, слепо следуя за Бальтазаром, а в голове мелькают и исчезают тревожные мысли.

   Что, если все-таки кому-то из совета не понравится такое развитие событий? Матерь, какое мне дело? Они вообще не должны размышлять такими категориями. Им не должно что-то нравиться или не нравиться. Бальтазар наверняка знает, что делает. Он бы сам не захотел разногласий в своем совете.

   В конце концов, я не собираюсь устанавливать новые правила или слишком активно вмешиваться в их дела, до конца во всем не разобравшись. Мне, конечно, льстит, что Бальтазар пригласил меня на такое важное мероприятие и даже сказал, что мое мнение имеет вес, но я все же понимаю, что сразу же вмешиваться в работающий многие годы механизм не стоит.

   Пока я верчу в голове эти мысли, мы добираемся до высоких дверей с резными узорами. Бальтазар останавливается и поворачивается ко мне, мягко улыбнувшись. Голос словно звучит в моей голове:

   — Все в порядке, Несса. Просто держи спину ровно и не переживай. Это они должны хотеть тебе понравиться, а не наоборот, — заметив, что ободрения не очень-то действуют на меня, Бальтазар наклоняется и, подмигнув, усмехается. — Любого из них я могу заменить при желании, а тебя — нет.

   Какой бы эффект он ни хотел произвести, внутри вспыхивают противоречивые ощущения. Звучит, конечно, приятно, но становиться причиной разлада в том, что прекрасно работает много лет, я не хочу. Бальтазар словно чувствует мои сомнения и, погладив мои пальцы, выжидательно приподнимает брови.

   Я понимаю, что мы можем стоять тут столько, сколько потребуется, чтобы я подготовилась, но едва ли это в этом есть смысл. Едва ли у меня когда-нибудь появится ощущение полной готовности, поэтому оттягивать неизбежное просто глупо.

   Быстро выдохнув, я киваю, но все-таки плотнее стискиваю локоть Бальтазара. Уж не знаю, истинные узы так работают или простое совпадения, но, когда я чувствую его близость, становится легче. Все остальное словно отодвигается на второй план. Главное — Бальтазар рядом, а все детали мы сможем исправить.

   Довольно улыбнувшись, он шагает вперед, и двустворчатые двери отворяются, пропуская нас в залитый солнечным светом зал. Я едва преодолеваю желание зажмуриться — так светло и ярко оказывается внутри. В глаза бросаются высокие мраморные колонны, изящная лепнина над вытянутыми окнами и блестящий каменные пол. Посреди зала длинный стол, вокруг которого уже сидят колдуны, а во главе стоят два темных выделяющихся стула, отдаленно напоминающие троны.

   Матерь меня ни к чему подобному не готовила. Я и подумать не могла, что когда-нибудь смогу занять такое место. Да о чем я вообще? Я никогда подумать не могла, что окажусь по правую руку от такого колдуна, как Бальтазар. И это даже если не говорить о его статусе.

   Внезапный наплыв мыслей помогает отогнать реальность, но я все-таки запоздало замечаю, как при нашем появлении все синхронно поднимаются со своих мест, почтительно склонив головы.

   Разительный контраст с завтраком. Я вижу те же лица — тут и Адриан, и Нолан, и Пирсон, — но никто из них больше не позволяет себе насмешек или неподобающих фраз. Остальные даже головы не поднимают, пока мы с Бальтазаром двигаемся к центру стола, а я судорожно пытаюсь пересчитать колдунов. Пять, если не считать уже знакомых, и среди них всего одна ведьма.

   Зацепившись за эту мысль, я смотрю только на нее, медленно выдыхая. Идеальная осанка, хрупкая фигура и потрясающее платье, сотканное словно из воздуха — темно-синее и легкое, летящее, перехваченное широким поясом с россыпью темных камней. Белокурые волосы собраны в высокую прическу на затылке, но несколько прядей изящно спадают на лицо, очерчивая острые кукольные черты.

   Я не отвожу от нее взгляд и не замечаю, как мы добираемся до своих мест. Бальтазар опускается на стул, но, заметив мое замешательство, аккуратно тянет вниз и меня, и только после этого все делают то же самое. Остается только ведьма.

   Она вскидывает голову, тут же ловя мой завороженный взгляд, а я невольно приоткрываю рот — глаза у нее темно-синие, глубокие. Пухлые темно-красные губы вздрагивают на мгновение, а потом она задирает острый подбородок, переведя взгляд на Бальтазара, и заговаривает чарующим бархатным голосом:

   — Мой кор, прежде всего позвольте выразить вам наши искренние поздравления от лица всего совета. Каждый из нас безмерно рад слышать о вашем долгожданном событии, — она вышагивает из-за стола и приближается к Бальтазару. — Счастье нашего Высшего Мага — счастье для каждого из нас. Мы смеем надеяться, что оно будет только укрепляться и возрастать, помогая процветанию Карфарона.

   Не понимаю, что со мной происходит. В груди уверенными толчками проявляется странное чувство. Оно ширится и растет, захлестывает, приливами жара проходя по лицу. Воздух словно наполняется ядовитыми парами, заставляя задыхаться. Пальцы сжимаются против воли и впиваются в подлокотники, царапнув гладкую поверхность. Даже она не остужает.

   Мне не нравится, как эта потрясающая обворожительная безукоризненная ведьма смотрит на Бальтазара. Не нравится, как ее пухлые притягательные губы вздрагивают в улыбке. Не нравится, как в прекрасных синих глазах плещется что-то глубокое и притягательное. Что-то ласковое, нежное и совершенно неуместное для члена совета Высшего Мага. Не нравится, как на ее идеальном лице с кукольными чертами и фарфоровой кожей проступает безусловная преданность и обожание.

   Ведьма не замечает мое состояние. Надеюсь, что никто не замечает. Я даже отдергиваю руку от Бальтазара, чтобы он не почувствовал, как кожа становится горячее, но он тут же скашивает на меня взгляд, удивленно сводя брови.

   Плевать. Я не могу на него даже посмотреть. Не могу отвести взгляд от ведьмы, которая снова очаровательно улыбается и шагает вперед, заявляя:

   — В честь этого безусловно радостного и праздничного события, позвольте подать вам нашу официальную клятву верности новой коре, подписанную каждым членом совета.

   Я не слышу, что она говорит. Бархатистый мелодичный голос действует словно гипноз, вводит в транс и разносит в ушах шум. Ведьма приближается, покачивая бедрами, и легкая ткань за ее плечами колышется туманом. В белокурых волосах теряются заглядывающие из окон лучи солнца.

   Дыхание спирает. Голова кружится. Зрение сужается до одной точки — тонкой белой руки, сжимающей пергамент. Я вижу только, как эта рука тянется к Бальтазару, передавая свиток, и длинные пальцы с идеальными острыми ноготками слегка касаются его запястья.

   От внутреннего взрыва закладывает уши. Словно когтистая лапа сжимается на внутренностях, кромсая их в клочья, и вокруг разлетаются потоки злой неудержимой ярости. Я не понимаю, что происходит. Пальцы сводит, а потом зал заливает оглушительный звон.

   Мгновенный защитный барьер спасает меня от осколков. Окна взрываются стеклянной крошкой, и та разлетается по залу, останавливаясь только защитными чарами. Осколки зависают в воздухе, а потом с грохотом опадают на пол, усеивая весь зал.

   Бальтазар отдергивает руку и поворачивается ко мне. В темных глазах блестят такие интимные насмешливые огоньки, что желудок сводит. Я резко выдыхаю и раскрываю губы, ошарашенно глядя перед собой. Все внутреннее напряжение словно исчезает, оставляя после себя только бесконечные упреки и мысленные обвинения.

   Тишина в зале звенит. Сердце в груди вздрагивает и замирает, когда Бальтазар ленивым жестом смахивает с плеча осколки. Я пытаюсь прочитать хоть что-то по остальным членам совета, но их лица остаются непроницаемыми, словно превратившимися в восковые маски.

   — Благодарю, Киара, — кивает Бальтазар, откладывая свиток на стол посреди осколков, — но, думаю, в следующий раз лучше передавать документы через Адриана. Моя истинная пара ясно дала понять, что ей не очень нравятся такие вольности, — я тяжело сглатываю, а Бальтазар успокаивающе накрывает мою ладонь своей, добавляя. — Мы же все понимаем, что эмоции в первые дни после признания уз не поддаются никакому контролю. Слава Матери, что никому не пришло в голове сегодня утром приблизиться к Ванессе ближе, чем на метр.

   Я осекаюсь, вскинув брови. Теперь и остановка Адриана за пару шагов до меня обретает смысл, да и собственный внезапный всплеск не кажется таким уж чудовищным. Бальтазар поворачивается ко мне и, подмигнув, одними губами произносит:

   — Потрясающие способности, дорогая.

   Очередной маленький укол, но он действует ободряюще. Уголки губ приподнимаются, и поток мысленных самообвинений стихает, позволяя мне спокойно вдохнуть. К грифонам. Я все сделала правильно. А даже если нет — плевать. Какая разница, что подумают остальные? Бальтазар все прекрасно понял, и мне не за что чувствовать вину.

   Тишину разрушает вежливое покашливание, и из-за стола поднимается мужчина в синем камзоле. В его волосах проглядывает проседь, но черты лица остаются живыми, а широкие плечи и проступающие мышцы не позволяют назвать его колдуном в годах. Под его ногами поскрипывает стекло, но он даже не смотрит вниз, уверенно заявляя:

   — Позвольте начать, мой кор. Есть некоторые новости, которые, на мой взгляд, должны повлиять на наши планы.

   Колдун все говорит и говорит, но я едва могу разобрать его слова, все еще пытаясь отойти от вспышки неоправданной ревности. Если так будет всегда, то это может стать опасным. Поразительно, на что способны истинные узы, ведь обычно я не ревную к первой попавшейся ведьме. Впрочем, не уверена, что здесь вообще можно говорить о чем-то обычном.

   Попытки вслушаться и вникнуть в слова колдуна обречены на провал. Я стараюсь изо всех сил, но информация доходит только отрывками:

   — Наш информатор утверждает, что положение у тех ваших подданных, кому не повезло оказаться в руках Правления, крайне плачевное. Прошел слух, что планируется масштабная зачистка. Они полагают, что им нужен новый материал для исследований, потому что этот пришел в негодность...

   — Материал? — рык рядом заставляет меня вздрогнуть. По залу проносится порыв ветра, стол вздрагивает, а я удивленно оборачиваюсь, осознав, что незнакомый чужой голос принадлежит Бальтазару. — Пришел в негодность? Следи за своим языком, Лорензо.

   Плотно сжатые челюсти и играющие желваки придают Бальтазару такой грозный вид, что члены совета отводят взгляды, а вот я не могу. Даже сейчас, с подрагивающим кадыком, плотно стиснутыми побелевшими пальцами и грозовым небом в глазах он кажется еще более притягательным.

   Так сильно, что голова кружится. Я дергаю подбородком и не справляюсь с непреодолимым желанием. Приподнимаю руку, потянувшись к Бальтазару, и касаюсь его напряженного запястья. Мышцы под моими пальцами тут же расслабляются, и к нему мгновенно возвращается самообладание, а я захлебываюсь внезапным приливом боли и отчаяния.

   Бальтазар оборачивается ко мне, и удивленный взгляд касается моего лица, тут же проясняясь. Он выдыхает, а потом благодарно поглаживает мою кисть, а во мне медленно, но четко обрисовывается случившееся.

   Матерь милостивая, я и не думала, что разделять эмоции и чувства — буквальное обещание. Если Бальтазар испытывает хотя бы часть этого душащего отчаяния, чуть не разорвавшего мне грудную клетку за секунду, мне страшно представить, как он справляется.

   — Простите, мой кор, — откашлявшись, бормочет Лорензо, покачав головой. — Я разделяю вашу боль, как и все мы. Каждый житель Карфарона, попавший в руки жестоких маглабов Правления, — наша вечная вина и боль. Но я всего лишь повторяю слова информатора, дабы не искажать смыслы.

   Бальтазар устало взмахивает рукой, показывая, что все в порядке, и Лорензо продолжает, вдаваясь в детали и раскрывая подробности, а я хмурюсь. О чем они? Неужели тайная лаборатория Правления — не миф? Неужели они действительно держат там колдунов и ведьм с первородной магией? Неужели все эти чудовищные опыты, о которых я только мельком прочитала в книге старого маглаба, продолжаются по сей день, только лишенные огласки?

   Это невозможно. Это просто противоречит здравому смыслу. К чему эта неоправданная жестокость? Как они могут скрывать все это?

   Чарли что-то слышал об этом. Я точно могу так думать, если судить по тем крохам, которые он сказал мне при нашей последней встрече. Значит, части магназдора что-то известно. Они тоже втянуты в эту грязную игру, но это и не удивительно. Самый важный вопрос — где это происходит.

   Если хорошенько поразмышлять, изучить карту резиденции Правления и попробовать сопоставить это с короткими рассказами Чарли, можно попытаться сделать хотя бы предположение. А если у меня осталась какая-то частичка Чарли, можно попытаться вытащить информацию оттуда. Капля засохшей крови, волосы, что угодно подойдет. Все тело колдуна хранит часть памяти. Магия сложная и чудовищно затратная, недоказанная и малоэффективная, но лучше, чем ничего.

   Я могу хотя бы попытаться. Помочь хоть чем-то. На платье, которое я носила вчера, могло что-то остаться. Мне хватит самой незначительной частички. Может, даже отпечаток его магии сгодится.

   Такое колдовство не укладывается ни в какие рамки морали и запрещено законом. Впрочем, пытать колдунов и проводить на них опыты — тоже. К грифонам законы Правления.

   Пока мысленная работа захлестывает меня, мешая слушать, Лорензо заканчивает доклад, а Бальтазар прикрывает глаза, тяжело уточняя:

   — Что насчет нашего человека в Эльвендоре? Он готов действовать прямо сейчас? Он и его доверенные?

   Киара приподнимается со своего места, но попыток приближаться больше не предпринимает, ограничиваясь коротким кивком:

   — План был иной, мой кор, но, полагаю, если я свяжусь с ним, смогу убедить в необходимости действовать раньше.

   Бальтазар даже не смотрит в ее сторону. Кивает и заявляет:

   — Действовать и вправду придется раньше. Мы должны предпринять что-то, пока не потеряли еще сотню подданных. Придется приводить план в действие сейчас. Освободим наших подданных и вернем законному наследнику Эльвендора его страну. Он хотя бы готов сотрудничать, а не множить многовековую ненависть и презрение.

   Мрачная тишина разливается по залу, но продлится долго ей не суждено. Нолан, встрепенувшись, вскидывает голову и подается вперед, нагнувшись над столом:

   — Нет, это невозможно! Ты снова собираешься бросаться в необдуманные риски! — он задирает подбородок, с вызовом сверкнув серыми глазами, и стискивает кулаки. — Довольно твоей выходки со сдачей в плен. Нам всем жутко повезло, что они не поняли, что схватили Высшего Мага Карфарона, а не...

   — Ты забываешься, Нолан, — рявкает Бальтазар, сощурившись.

   Воздух в зале сгущается и тяжелеет. Искры потрескивают вокруг. Киара шумно втягивает носом воздух и переплетает пальцы на столешнице. Адриан щурится, напряженно подаваясь вперед, но не успевает вмешаться. Остальные вжимают головы в плечи, но вот Нолан не кажется даже немного напуганным. Он возмущенно сводит брови и продолжает:

   — Я забываюсь? А что насчет того, что рисковать нашим Высшим Магом — верх безумия? Ты не можешь принимать участие в плане, который до конца не создан, — он вздыхает и сухо заявляет. — Не все продумано. Не все готово. Это слишком опасно. Не может и речи идти, чтобы ты в этом участвовал.

   Я оборачиваюсь к Бальтазару, но мне не нужно смотреть на него, чтобы почувствовать его недовольство и несогласие. Такое острое и напористое, что никто не сможет сопротивляться. У Нолана нет ни шанса. Да он и сам должен понимать, что последнее слово все равно за Бальтазаром, но словно готов стоять на своем, чего бы ему это ни стоило.

   Я бы даже сказала, что это мило. За всем этим показным возмущением и недовольством стоит отчаянный страх, тревога и желание защитить. Мы все выражаем заботу, как можем.

   Бальтазар наверняка тоже это понимает. Он поднимает голову и смотрит только на Нолана, словно никого больше и нет в зале, словно сейчас не разгар совета. Голос тихий, но твердый:

   — И что ты предлагаешь? Скажи, что? — едва ли Бальтазар действительно ждет ответа. Мрачные нотки пробиваются, повисая в воздухе болезненными ударами. — Оставить моих подданных умирать? Послать других моих подданных рисковать жизнями, прячась за стенами замка? — Нолан открывает рот, но Бальтазар опережает его, тихо процеживая. — Зачем вам такой Высший Маг? Зачем он Карфарону?

   Ответов нет ни у кого. По крайней мере, никто не решается их озвучить, пока Нолан не произносит раздельно, отпечатывая в сознании каждый слог:

   — Нам нужен живой Высший Маг.

   Слова повисают в воздухе, смешиваясь с напряжением и тишиной. Дыхание спирает. Я облизываю пересохшие губы и касаюсь тыльной стороны ладони Бальтазара, поглаживая. Он ко мне не поворачивается, но я чувствую, как успокаивается ритм его сердца, и облегченно выдыхаю.

   Бальтазар кивает, помедлив, и твердо произносит:

   — И он у вас есть. Пока это так, вам придется следовать моим приказам. Готовьте все по плану. Мы начнем сразу, как появится малейший шанс. Завтра. Крайний срок — послезавтра.

   Адриан бросает на Бальтазара тяжелый взгляд, но молчит. Нолан беззвучно ругается, но больше не спорит. Остальные только смиренно опускают головы, явно не собираясь попусту сотрясать воздух. Бальтазар взмахивает рукой, бросая:

   — Занимайтесь этим вопросом. Можете быть свободны, — встретив взгляд Адриана, он дергает подбородком и добавляет. — Все.

   Скрип стульев заполняет зал, выгоняя всех членов совета за дверь. На мгновение меня посещает мысль, что приказ Бальтазара относится и ко мне. Побыть в одиночестве — нормальное желание, и я не могу его в этом упрекнуть.

   Я даже начинаю подниматься, но Бальтазар быстро перехватывает мою руку, вынуждая остаться. Он подносит мое запястье к губам, оставляя на тыльной стороне ладони невесомый поцелуй, и тихо, совсем другим, аккуратным голосом произносит:

   — Спасибо, Несса. Я чувствовал твою поддержку. Ты не представляешь, насколько это ценно.

   Едва ли я могу подобрать подходящие слова. Едва ли они вообще существуют. Но молчать в ответ мне не хватает терпения, и я облизываю губы, аккуратно выдыхая:

   — Ты можешь не сомневаться, что я всегда буду на твоей стороне, — стоило бы остановиться и просто насладиться благодарностью, скользнувшей в глазах Бальтазара, но я все-таки выталкиваю из себя мысли, которые тревожной иголочкой колют сознание. — Но я не хочу, чтобы ты рисковал, — запнувшись, я вскидываю голову и все-таки прямо смотрю на Бальтазара, пытаясь объяснить. — Я знаю, что многого не понимаю, но этот разговор заставил меня переживать. Я знаю, что у тебя есть обязательства, знаю, что долг перед твоим народом превыше всего, но, — мотнув подбородком, я признаюсь, едва выталкивая слова. — Я только обрела тебя. Я не могу потерять тебя так быстро.

   Если он посмеется, если скажет, что мои глупые опасения ничего не стоят и не имеют никакого значения в сравнении с угрозой, нависшей над его поданными, я пойму. Я даже готова к этому, но на лице Бальтазара не проскальзывает ни единой ехидной улыбки. Напротив, он сводит брови, а черты лица заостряются. Бальтазар касается губами костяшек моих пальцев, выдыхая:

   — Хорошо, ведьмочка. Я понял. Я постараюсь учесть твое мнение и сделать все возможное, чтобы тебе не о чем было переживать, — перехватив мой взгляд, он наклоняется и доверительно добавляет. — Поверь, для меня это важно.

   Я верю. Нет ни единой причины сомневаться. Каждый взгляд, каждое прикосновение, каждое его слово только подтверждают это, но внутри все равно неспокойно. Словно назревает что-то тяжелое и мрачное. Я пытаюсь ухватить невнятные ощущения, но они снова и снова ускользают, не позволяя мне понять больше.

   — Кстати, мне очень понравилась твоя магическая вспышка, — усмехнувшись, заявляет Бальтазар, развеивая все напряжение. — Весьма недурно для маглаба, ведьмочка.

   Я за мгновение забываю обо всех тревогах. Маленький насмешливый укол снова попадает точно в цель. Вскинув голову, я сужаю глаза и размыкаю губы, но сказать ничего не успеваю — Бальтазар поигрывает бровями и заявляет:

   — Ты не представляешь, насколько это притягательно выглядит, — его взгляд темнеет, и я захлопываю рот, напряженно сглотнув, а Бальтазар продолжает уже тише. — Мне так хотелось выгнать к Темной Матери всех этих зануд и остаться с тобой наедине.

   Во рту пересыхает, но я старательно разглаживаю несуществующие складки на юбке и наигранно сожалеюще заявляю:

   — Это было бы очень невежливо. Жаль, что приходится соблюдать все эти формальности. Такая чудовищная жертва. Теперь я понимаю, на что сетуют всякие правители, когда говорят, что их жизнь не из легких.

   Бальтазар усмехается, отстраняясь, но его взгляд все-таки замирает на моих губах. Он выпускает мою руку и произносит:

   — Не страшно, я готов подождать до вечера, чтобы полностью насладиться каждым моментом.

   Он ничего такого не говорит, но у меня перехватывает дыхание. Бальтазар поднимается со стула, и я торопливо вскакиваю на ноги, не понимая, куда податься.

   Шаг к двери и пригласительный жест разрешают мои сомнения. Мы двигаемся по коридору, и Бальтазар заявляет будничным тоном, словно и не было только что всех этих разговоров:

   — Прости, ведьмочка, но мне придется оставить тебя до вечера. Нужно обсудить подготовку плана с отдельными колдунами из совета и поработать над тактикой. Не хочу, чтобы ты скучала, — он поглаживает мои пальцы и, сворачивая в коридоре, добавляет. — Надеюсь, ты найдешь чем заняться. Если станет совсем невыносимо, поболтай с Азалией, она очень хочет тебя увидеть.

   Упоминание его сестры закручивает внутренности в напряженный узел. Я не представляю, что могу рассказать Азалии, и не хочу влезать в это в одиночку — пусть Бальтазар тоже отдувается, — но только киваю и уверяю:

   — Не беспокойся, я найду чем себя занять. Особенно если мне можно вернуться в мою лабораторию и воспользоваться библиотекой.

   Бальтазар замедляет шаг, поворачиваясь ко мне, и хмурится:

   — С чего бы тебе было нельзя? Несса, ты здесь хозяйка. Каждая комната принадлежит тебе. Делай все, что тебе вздумается. Тебе не нужно ничье разрешение.

   Ни поспорить, ни поблагодарить Бальтазара за щедрость у меня не выходит. Пока я подбираю подходящие слова, он оставляет вдумчивый поцелуй на моих губах и растворяется за дверью в свой кабинет, а я остаюсь посреди коридора, прокручивая в голове все последние новости.

   У меня был план. Я точно знаю, чем заняться. Однако прежде чем начать колдовать, нужно все-таки найти свое вчерашнее платье. Остается только молить Матерь, чтобы его не выбросили и не вычистили.

   Осмотревшись и прикинув, где я оказалась, я двигаюсь в сторону своих покоев. По крайней мере, я очень надеюсь, что доберусь именно туда, потому что четкого понимания, где я и куда идти, у меня нет.

   Не знаю, то ли это связь так действует, то ли на деле у меня в голове отложилась уже большая часть маршрутов, но я действительно выхожу к своим покоям, причем довольно быстро. Возвращаться в них спустя пару дней странно. Я словно потеряла право сюда приходить, но думать об этом некогда. У меня есть цель, и я должна ее придерживаться.

   Толкнув дверь, я порывисто шагаю внутрь, боясь, что комната меня просто не пропустит, и тут же замираю. Строгое коричневое платье и собранные в толстую косу черные волосы заставляют ноги врасти в пол. Герда стоит ко мне спиной, раскладывая на кровати платья, а я борюсь с нестерпимым желанием развернуться и малодушно сбежать.

   Шанс исчезает, пока я сомневаюсь и упрекаю себя в детской трусости. Герда оборачивается, услышав хлопок двери, и, увидев меня, тут же вежливо кланяется, протягивая:

   — Доброе утро, кора. Простите, если я не вовремя. Если желаете, я вернусь и закончу позже.

   И все? Матерь милостивая, я заслужила куда менее доброжелательного приема. Было бы честно, если бы она хотя бы высказала все, что думает обо мне, но едва ли такое здесь принято. Даже если ей есть что мне сказать, Герда и звука не издаст.

   Взгляд быстро пробегает по ее фигуре, выискивая повреждения, но ничего не находит. Чудесно, она в порядке. Хоть какое-то облегчение. Я смогла не навредить ей всерьез. Малое утешение, но хоть что-то.

   Наткнувшись на вопросительный вежливый взгляд, я вспоминаю слова Герды и торопливо заверяю:

   — Нет-нет, все в порядке, ты мне совсем не помешаешь. Можешь делать, — я осекаюсь, рассматривая ворох одежды и часть своих вещей, и настороженно уточняю. — А что, кстати, ты делаешь?

   Я уж точно не отдавала ей никаких приказов. Может, она решила отыграться, выбросив к грифонам все мои скромные пожитки? Жестоко, но справедливо.

   Герда даже бровью не поводит, словно ее вовсе не удивляет мой вопрос. Она наклоняет подбородок и чеканит:

   — Кор велел перенести ваши вещи в его покои.

   Вот как. Было бы очень мило со стороны Бальтазара, если бы он если не спросил, то хотя бы поставил меня в известность о своих планах. Впрочем, я не стану цепляться и выискивать поводы поругаться. У него и без меня проблем достаточно, а я не то чтобы сильно возражаю. Совсем не возражаю, если уж быть честной. Мы расстались не больше десятка минут назад, а меня уже постепенно утягивает в свои объятия тоска. Кто бы мог подумать, что можно начинать скучать по кому-то так быстро.

   Я растерянно киваю, недоверчиво поглядывая на ворох вещей. Откуда у меня столько платьев, Матерь милостивая? Они словно появляются из воздуха. Их словно кто-то подбрасывает по ночам, пока я не вижу. Точно!

   — Платье! — вскрикиваю я, шагая к Герде, но тормозя. Она не показывает ни малейшего удивления, только вопросительно наклоняет подбородок и ждет объяснений, а я перебираю пальцами воздух, пытаясь не вызвать ни подозрений, ни дополнительных вопросов. — Моя вчерашняя одежда, где она?

   Герда сводит черные брови, но отвечает четко и прямо:

   — Я унесла ваши вещи в прачечную, хотя сомневаюсь, что они подлежат починке и чистке.

   — Они уже чистые? — не сдержав разочарования, протягиваю я, потирая переносицу.

   Досада закручивается в груди, заставляя хмуриться. Такой чудесный план провалился по совершенной глупости. Ладно, начистоту, глупый план провалился по полной глупости. Нечему тут удивляться.

   — Не думаю, — осторожно протягивает Герда. — Я могу вернуть их вам, если вы того желаете.

   — Да! — я вскидываю голову, мгновенно растеряв всю досаду. Сердце снова учащает ритм, предвкушая безумный эксперимент. — Я буду очень благодарна, если ты принесешь их мне. Только в том состоянии, в котором они сейчас. Не надо ничего чинить и чистить.

   Герда кивает и спокойно отвечает:

   — Как пожелаете, кора. Куда мне их доставить? В покои кора? В ваши комнаты?

   И все? Матерь милостивая, на ее лице даже на мгновение не возникает ни любопытство, ни подозрение. Словно это нормально — просить вернуть грязные вещи. Впрочем, может, они дороги мне как память о самой большой глупости, которую я совершала.

   — Нет, — торопливо заявляю я, прикинув, что может подумать Бальтазар, увидев эти тряпки. — Будет чудесно, если ты отнесешь их в мою лабораторию.

   Герда кивает, сохраняя отстраненное вежливое выражение, и шагает к двери. Я быстро выдыхаю, пытаясь подобрать подходящие слова — неловкость и вина не отпускают, заставляя прокручивать в сознании нелепые извинения, — но Герда меня опережает.

   Остановившись у двери, она оборачивается и спокойно заявляет:

   — Кор не узнает о вашей маленькой просьбе, кора, если вы беспокоитесь об этом, — она складывает руки на животе, и на мгновение в карих глазах мелькает искорка. — Меня освободили от обязанностей следить за вами. Прошу меня простить, если мои действия доставили вам какие-то неудобства.

   Хочется провалиться сквозь землю. Уйти прямо под каменный холодный пол, чтобы не смотреть на Герду. Чтобы не видеть, как она извиняется за выполнение приказа. Матерь, это все слишком странно. Я не понимаю, как нужно себя вести.

   Герда разворачивается, коротко поклонившись, и собирается продолжить свой путь, но я заставляю себя встрепенуться и выпаливаю:

   — Герда, постой, — она покорно замирает, но я все равно неловко добавляю, — пожалуйста.

   — Что-то еще, кора? — мгновенно уточняет она, глядя на меня.

   Как это сказать, Матерь? Да к грифонам. Я не знаю, как принято общаться в нашем положении, но мне плевать. Я действительно должна попросить прощения.

   — Я бы хотела извиниться, — сглотнув, я вскидываю голову, заставив себя посмотреть в холодные глаза Герды. — За то, что повела себя импульсивно и необдуманно. За то, что напала на тебя. Мне жаль, что...

   — Вам не за что извиняться, кора, — сухо отрезает Герда. — Вы вольны поступать, как посчитаете нужным. Это мне впору вымаливать прощение у кора, что не смогла выполнить задание, а у вас — что предала ваше доверие.

   Глупости какие-то. Бальтазар сказал, что Герда не получила наказание, но на ее лице впервые за все наше знакомства мелькает что-то мрачное и напряженное — искренняя вина. Она сводит брови и поджимает губы, опустив голову.

   Надо что-то сказать. Выдавить из себя хоть что-то, чтобы остановить эту нелепую неловкость. Я совсем не рассчитывала, что слова начнут исчезать, стоит мне только поднять эту тему.

   — Ты ни в чем не виновата, — шагнув ближе, я замираю, не позволяя себе преодолеть последний шаг между нами. — Бальтазар — твой Высший Маг, разумеется, ты делала то, что он тебе велел. А я... Мне не стоило так...

   Герда вскидывает голову, и в карих радужках снова мелькает искорка. Уголки губ у нее дергаются, и Герда наклоняет подбородок, понизив голос до заговорщицкого шепота:

   — Знаете, кора, может, я не должна этого говорить, — она оглядывается по сторонам, словно кто-то всерьез может нас подслушивать, но все равно продолжает. — Но не поступи вы так, мы бы все начали сомневаться, достойная ли пара у нашего кора. Хотя, конечно, не нам судить, но придворные и слуги любят посудачить, понимаете? — она пожимает плечами, одернув передник, и поднимает подбородок, глядя на меня. — А теперь вы моя кора, и ваше слово значит для меня не меньше, чем слово кора. Я надеюсь, вы сможете найти в себе милосердие и оставить в прошлом мой промах.

   Такое количество слов от сдержанной и всегда вежливой Герды сбивает с толку. Я теряюсь, но облизываю губы и улыбаюсь, кивая:

   — Думаю, мы обе можем оставить в прошлом наши ошибки.

   Благодарная улыбка на мгновение освещает ее лицо, а потом Герда снова приседает и уточняет как ни в чем ни бывало:

   — Могу я идти, кора?

   Кивнув, я провожаю ее взглядом и, когда дверь закрывается, подхожу к кровати. Ворох платьев, накидок и плащей притягивает внимание, и я не могу сопротивляться. Сдавшись, я все-таки протягиваю руку, касаясь верхнего платья.

   Матерь, такое гладкое и нежное. Шелк скользит под пальцами и оставляет на подушечках приятную прохладу. Изящная россыпь блестящих камней на рукавах переливается, когда солнечные лучи из окна падают на нее.

   К грифонам. Хватит себя обманывать. Мне нравится все это. Пусть я совсем не привыкла к такому, но я научусь со временем. И это не жертва ради Бальтазара. Это еще одно приятное дополнение к той радости, которая так внезапно свалилась на меня.

   Тряхнув головой, я выпускаю платье, подхватываю с тумбочки оставленные очки и шагаю к двери. Любоваться платьями и наслаждаться жизнью приятно, конечно, но сейчас у меня есть дела поважнее. Нужно попытаться помочь Бальтазару, а потом у меня будет целая жизнь, чтобы провести ее в радости и спокойствии.

ГЛАВА 5.

До своей маленькой лаборатории я добираюсь за пару минут. Внутри никого, зато на кресле рядом со столиком уже лежит платье — точнее, грязная порванная в нескольких местах тряпка. Впрочем, состояние платья интересует меня в последнюю очередь.

   Подхватив его с дивана, я аккуратно расстилаю платье на лабораторном столике, мысленно моля Матерь, чтобы все получилось, и надеваю очки. Для начала нужно проверить, действительно ли оно сохранило следы магии Чарли. Много не потребуется, но чем больше крупиц мне удастся отыскать, тем выше вероятность воссоздать из его памяти нужные моменты.

   Раньше мне бы и в голову не пришло использовать такие чары. Я бы отмахнулась от этой идеи, посмеявшись, что она вообще закралась в мое сознание. Есть магия, которой сложно, но можно обучиться, а есть чары, которые в принципе не поддаются большей половине колдунов. Сейчас я позволяю себе поверить в крошечный шанс на успех, потому что чувствую, как внутри меня перекликаются отголоски магии Бальтазара. С его силами, с тем, что делают истинные узы, у меня может получиться.

   Распахнув верхний ящичек, я замираю на минуту, недоверчиво уставившись на ряд баночек, склянок и пузырьков. Пальцы аккуратно скользят по этикеткам, а я боюсь дышать лишний раз. Ингредиентов здесь столько, что даже не верится, что все они только для меня, да еще и на любой вкус. Если бы Правление хотя бы вполовину так ответственно подходило к оснащению своих маглабов, может, мы бы уже давно совершили какой-нибудь прорыв.

   Впрочем, не уверена, что они бы этого хотели. Мой прорыв стоил прежней жизни, рабочего места и права появляться в Академии. Может, кроме меня были и другие, кто докопался до истины, но их некому было спасать и они пропали в резиденции Правления, чтобы никогда не раскрыть миру правду.

   Не хочу об этом думать. Вряд ли в произошедшем есть моя вина — я понимаю, что не ответственна за каждого, кого погубило Правление, — но за грудиной болезненно тянет, словно я несправедливо получила второй шанс. К счастью, судей здесь нет, чтобы взвесить, насколько все это заслужено.

   Мотнув головой, я отодвигаю в сторону первый ряд склянок и вытаскиваю маленькую пробирку с пыльцой багульника. Выдохнув, я осторожно высыпаю немного и, затаив дыхание, добавляю толченый лунный камень.

   Получившийся белый порошок используется так редко, что я не уверена даже, что правильно соблюла пропорции, но проверить можно только на практике. Матерь, пусть все получится. Пусть то, в чем я действительно хороша, сможет принести хоть немного пользы.

   Подхватив чашку, я в последний раз выдыхаю и двигаю рукой вдоль платья, равномерно посыпая ткань получившейся смесью. Боюсь даже смотреть на участки, которые уже посыпала. Ожидать мгновенного эффекта глупо, но словно если я увижу, что ничего не изменилось, то все шансы исчезнут и ждать лучшего будет бессмысленно.

   Зажмурившись, я мысленно считаю до шестидесяти — нужно выждать ровно минуту, прежде чем порошок сработает. Если он вообще сработает.

   Быстрый выдох помогает собраться с мыслями, и я распахиваю глаза, тут же ощутив резкий удар сердца в ребра. Несколько островков ткани мерцают, переливаясь даже без солнечных лучей. Дыхание спирает, и я едва удерживаюсь на ногах — колени подгибаются от облегчения и захлестывающей волны торжества.

   Матерь, остановись, Несса! Это только первый шаг. Всего лишь маленькая