Ямада будет драться. Марина Комарова

Ямада будет драться

   Мяукающая кошка мышь не поймает

   Глава 1

   Я в панике кидаюсь к дверце машины, хватаюсь за ручку, пытаясь рвануть на себя, но ничего не происходит. Замок заперт намертво. Сердце колотится в груди, а пальцы дрожат от адреналина.

   — Выпустите меня! — вскрикиваю я, дёргая ручку сильнее.

   Ито даже не впечатляется, только лениво поворачивает голову в мою сторону.

   — Лучше не трогайте... — начинает он, но я уже не слушаю.

   Решив, что единственный выход — выпрыгнуть прямо на ходу, я тянусь к кнопке, чтобы опустить окно. Но вместо привычного звука опускающегося стекла происходит нечто невообразимое. Стекло будто плавится, а затем превращается в огромную зубастую пасть, которая с громким щелчком захлопывается прямо у меня перед лицом.

   — А-А-А-А! — Я с криком отскакиваю назад, вжимаюсь в сиденье, дико глядя на окно.

   Кожа покрывается мурашками, а дыхание сбивается. Это не обман зрения!

   Пасть, чёрт возьми, самая настоящая! Клацнула, как у голодного зверя, готового разорвать добычу.

   — Я предупреждал. — Ито даже не улыбается, но в его голосе звучит тонкий оттенок сарказма. — Не стоит пытаться выходить.

   Я хватаюсь за грудь, пытаясь унять бешеный ритм сердца.

   — Что это?! Что здесь происходит?! — сиплю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, но выходит жалко.

   Ито лишь тихо вздыхает, его лицо спокойно, как будто мы сидим не в кошмарной машине, а за чашечкой кофе.

   — Это особое место. Его стоит понять и узнать получше. Если поступать опрометчиво, то вам не понравится, что там, — кивает он на красноватое сияние за окном у водительского места. — Поверьте мне, Ямада-сан.

   Я моргаю, надеясь, что это всё происходящее там — галлюцинации, но нет — они реальны. Один из прохожих поворачивает ко мне голову, и его пустые, черные, как смоль, глаза будто впиваются прямо в кожу.

   О ками, спасите меня.

   — Это всё не по-настоящему, — шепчу я себе, но мои руки ощутимо подрагивают.

   — Напротив, это как раз очень даже настоящее, — холодно замечает Ито. — Просто вы этого никогда не видели.

   Спорить сложно. Я до некоторого времени даже не подозревала, что здесь живет кто-то кроме людей. И если б не познакомилась с Окадзавой, то и никогда б не узнала.

   Ито тихо смеется, и в его голосе звучит странная мягкость, почти нежность.

   — Не пугайтесь так, — произносит он, будто утешая ребёнка, — мадо-норои совсем маленький. Ему всего-то лет триста, он любит пошалить, но можно не переживать. Он не голодный. Сейчас, во всяком случае.

   Я сжимаюсь в сиденье, мой взгляд всё ещё прикован к тому, что только что было окном. Зубастая пасть скалится, её длинный тёмный, будто смоляной язык лениво облизывает острые жёлтые зубы, оставляя после себя влажный блеск.

   — Ма-до... что?! — заикаюсь я. Мой голос настолько звонко дрожит, что можно заслушаться. Я вжимаюсь в кресло, стараясь отодвинуться подальше. — Кто это... что это вообще такое?!

   Вижу в зеркало, как Ито чуть приподнимает бровь, явно удивлённый моей реакцией, а потом всё с тем же спокойствием объясняет:

   — Мадо-норои, — произносит он, как будто это что-то само собой разумеющееся. — Это же цукумогами, дорогая Ямада-сан. В данном случае — дух старого окна. Когда вещь проживает достаточно долго, она может обрести душу. Иногда это полезно, иногда... не очень. Этот, например, зубастый, но довольно дружелюбный. Обычно.

   Моё сердце бьётся как сумасшедшее, я с ужасом смотрю на пасть, которая продолжает лениво поклацывать зубами. Кажется, она даже улыбается... если это можно назвать улыбкой.

   — Зачем... зачем у окна зубы? — сглотнув, выдыхаю я.

   Ито вновь усмехается, но всё же отвечает:

   — Для защиты, конечно. Он защищает себя. Если кто-то решит его обидеть... ну, вы поняли. И для еды, конечно. Вы пробовали есть без зубов?

   — Вы издеваетесь?

   — Ни коим образом.

   — Серьёзно?! — Я смотрю на пасть, которая снова облизывает зубы, как будто наслаждаясь моим страхом и всей реакцией. — И это должно меня успокоить?!

   — Почему бы и нет? — отвечает Ито с лёгкой усмешкой, а потом добавляет почти задумчиво: — Хотя... мадо-норои, конечно, не всегда дружелюбен. Если бы он был голодным... но, к счастью для вас, ужин был недавно. У нас все заботятся друг о друге.

   Ужас пронизывает меня до костей, я не могу удержаться от новой дрожи.

   — Го-голодным?! — срывается с моих губ.

   Ито пожимает плечами, словно речь идёт о выборе блюда в ресторане:

   — Конечно. Все хотят покушать. Это же естественно! Но ведь не вы виноваты, что он стал зубастым, верно?

   Ну, спасибо. Не хватало ещё быть виноватой в том, что окно обзавелось зубами.

   Мой мозг словно закипает, пытаясь осмыслить услышанное. Но вообще… Зубастые окна? Голодные? А я просто хотела попасть домой!

   Нужно подумать и привести мысли в порядок. Ну… насколько это возможно в такой ситуации.

   Цукумогами… я судорожно прокручиваю в голове всё, что знаю об этих странных существах. Где-то когда-то я об этом читала. Тогда всё это казалось чем-то далёким, почти сказочным. А теперь это реальность, скалящаяся мне острыми зубами из бывшего окна.

   Цукумогами — это духи или ёкаи, которые появляются из старых вещей. Считается, что любая вещь, которой исполнилось сто лет, может обрести душу. Вещь, которую долго использовали, впитавшая в себя эмоции, желания, а иногда даже ненависть владельца, становится одушевлённой. Она превращается в цукумогами.

   Вроде бы не все из них опасны. Некоторые цукумогами довольствуются тем, что просто «живут» своей новой жизнью: шагают по дому на своих ножках, свистят, если это, скажем, чайник, или весело поют, если это флейта. Но другие… другие могут быть злобными, особенно если с ними плохо обращались при жизни. Если вещь бросили, сломали или унизили, её дух может наполниться гневом. Такие цукумогами мстят своим владельцам и всем, кто попадётся под горячую руку.

   А-а-а, за что мне это?

   А ещё я помню, что некоторые из них принимают действительно пугающие формы. Окна, двери, зонты — у них вырастают зубы, когти или даже глаза. Эти создания могут причинить вред, особенно если считают, что с ними обошлись несправедливо. И вот сейчас передо мной один из них, зубастый мадо-норои, что когда-то был окном.

   Почему окно? Наверное, кто-то разбил его. Или же всё время царапал?

   Мой взгляд непроизвольно скользит к пасти, клацающей в углу. Оно всё же… впечатляет. Не будь тут заперто, я бы уже бежала сломя голову.

   «Так, спокойно, Ясуко. Это просто цукумогами. Они появляются только из вещей, которые забыты или недооценены. Если с ними обращаться правильно, они не нападают. В большинстве случаев… Они познали боль и печаль… Они…».

   Что за чушь я несу?

   Ответа, конечно, не следует.

   Внезапно тёплый невозмутимый голос Ито возвращает меня к реальности:

   — Не переживайте так, Ямада-сан. Мадо-норои, несмотря на свою внешность, безобиден. Ему просто нравится вас пугать.

   Я отрываюсь от гипнотического зрелища зубастой пасти этого чёртового окна и решаю сосредоточиться на другом. Сердце всё ещё стучит как бешеное, но мне нужно найти хоть что-то нормальное, чтобы успокоиться. Я перевожу взгляд на противоположную сторону, и...

   Внезапно там совершенно другой мир. Никаких зубов, языков или зловещего клацанья. За стеклом — чистые аккуратные улочки с традиционными домиками. Фасады деревянные, выкрашены в тёплые тона. На улицах тихо, как будто всё замерло. Но не в плохом смысле, а скорее каком-то спокойствии и уюте.

   Редкие бумажные фонарики светят мягким золотистым светом, подсвечивая каждый уголок.

   Я моргаю, не веря своим глазам. Где красное освещение? Куда делись эти жуткие прохожие с рывками и подёргиваниями? Ничего подобного нет и близко! Вместо этого передо мной — уютный район, похожий на кадр из старинного японского фильма.

   На углу замечаю пару в традиционной одежде. Мужчина в хаори, женщина в элегантном кимоно. Они идут под руку, неспешно, словно время для них течёт иначе. Их фигуры... будто чуть размыты, как лёгкий туман. Но это не пугает. Напротив, от этого места исходит странное, даже расслабляющее спокойствие.

   Сердце понемногу замедляет свой бег. Это место... оно как будто укрытие от всего того кошмара, что я только что видела.

   — Вы ведь впервые видите подобное, не так ли? — голос Ито вырывает меня из размышлений.

   Я резко поворачиваюсь к нему, не сразу понимая, что он сказал.

   — Где это мы? — спрашиваю сипло, хотя вроде бы не кричала.

   Точнее, кричала, но не настолько громко.

   Ито поглядывает на меня с лёгкой улыбкой, его лицо, как всегда, непроницаемо.

   — Один из многих… назовем это слоёв города, — говорит он совершенно невозмутимо. — Каждый из таких живёт своей жизнью. Иногда они пересекаются, иногда остаются скрытыми. Вам просто повезло увидеть одно из таких пересечений.

   Пересечение? Слоёв города? Я с трудом воспринимаю его слова. Как один город может быть таким разным?

   Но я снова отворачиваюсь к окну. Сейчас мне почему-то не хочется спорить. Я просто смотрю на этот спокойный, будто специально созданный уютный мир, и пытаюсь запомнить каждую деталь. Если это иллюзия — пусть она длится подольше.

   Машина плавно останавливается перед одним из домиков.

   Небольшой традиционный японский дом с покатой крышей, покрытой чёрной черепицей. Перед входом скромный садик: аккуратно подстриженные кусты, небольшая каменная дорожка, ведущая к крыльцу, и крошечный фонтан в форме бамбуковой трубки, из которой капает вода, раздаваясь лёгким плеском.

   Ито выходит первым, обходит машину и открывает мою дверь с безукоризненной вежливостью.

   — Прошу, Ямада-сан, — говорит он и подаёт мне руку.

   Я выхожу из машины и почти сразу ощущаю, как воздух вокруг пропитан тишиной и чем-то неуловимо древним. Всё кажется слишком тихим, слишком правильным, как будто это место живёт вне времени.

   Ито ведёт меня к дому, где на крыльце уже зажжены бумажные фонари. Они отбрасывают мягкий свет на деревянные панели стены и дверь с тонкими решётчатыми вставками из бумаги васи. Ито толкает её — и раздвижная дверь беззвучно открывается.

   Внутри всё выглядит так, словно здесь живёт кто-то из древнего рода самураев. Полы тёмные и деревянные, блестят от тщательной полировки. Комната мягко освещена — от бумажных фонарей и низкого светильника, стоящего на лакированной тумбе. На стенах — свитки с каллиграфией и изображениями гор и бамбуковых рощ.

   Посреди комнаты, прямо на татами, стоит низкий стол, вокруг которого расположены подушки для сидения. У одного из углов столика — небольшой сосуд с цветочной композицией икебаны. Ханако бы сказала, что гармонично дополняет интерьер. Ками, она там, наверное, с ума сходит.

   Здесь возвышается токонома, на ней статуэтка какого-то буддийского божества. На стене висит свиток с высказыванием, подходящим сезону.

   — Прекрасно, не правда ли? — вежливо спрашивает Ито, но я чувствую скрытый подтекст в его словах.

   Он закрывает за мной дверь, и я внезапно ощущаю себя словно в другом мире, где нельзя даже пошевелиться лишний раз, чтобы не потревожить эту древнюю гармонию.

   Мы едва переступаем порог, как я слышу шелест ткани и лёгкие шаги. Из сгустившихся теней появляется человек... точнее, не совсем человек.

   Стройная фигура, движения плавные, почти кошачьи. Лицо скрыто под маской нэко, украшенной узорами, нарисованными золотой краской. Из-под маски видны только ярко-жёлтые глаза, сияющие в полумраке. На нем простое, но элегантное кимоно тёмно-синего цвета с серебристой вышивкой, напоминающей лунный свет на воде.

   Но это… ничего. Однако стоит глянуть вниз и…

   Из-под кимоно тянется длинный хвост, который легко покачивается из стороны в сторону.

   Я останавливаюсь как вкопанная, кровь стучит в ушах.

   — Добро пожаловать, Ито-сан. — Тёплый и мелодичный голос разносится по комнате. Он кланяется, обращая свой взгляд на меня. — И вам, госпожа.

   В этот момент я делаю шаг назад и сталкиваюсь с чем-то твёрдым. Моя попытка отступить только приводит к тому, что я теряю равновесие. Его руки быстро перехватывают меня, сильные, но аккуратные.

   — Всё в порядке, Ямада-сан, — говорит он, слегка наклоняясь ко мне. — Позвольте представить: это Кийо, хранитель дома. Он нурэ-отоко, один из старейших здесь.

   — Х-хранитель? — Я невольно схватила Ито за рукав. А что? Мне надо за что-то держаться!

   Нурэ-отоко слегка наклоняет голову набок, а его хвост поднимается выше, будто он старается не смеяться.

   — Вы напугали нашу гостью, Кийо, — продолжает Ито, и я почти слышу лёгкий укор. Правда, очень лёгкий.

   — Прошу прощения. — Слуга снова кланяется, хвост мягко опадает вниз. — Возможно, я слишком поспешил.

   Его движения настолько грациозны, что я заворожено смотрю, даже несмотря на панику. Я ловлю себя на мысли: его одежда, манеры, голос — всё идеально соответствует этому дому, будто он не просто здесь живёт, а является частью этого пространства.

   — Он заботится о доме и следит, чтобы всё было в порядке. — Ито выпрямляется и охотно даёт мне опору, пока я пытаюсь прийти в себя. — Вы можете доверять ему.

   Доверять? Легко сказать. Меня похитили. Тут как бы до доверия далековато. Но я выдавливаю слабую улыбку и слегка киваю, стараясь не смотреть на этот хвост, который медленно обвивается вокруг ног его хозяина.

   Нас проводят в комнату, склонив голову в вежливом жесте, но от этого мне легче не становится.

   Пространство вокруг наполнено ощущением всего чуждого и неизвестного. Кажется, даже стены дышат каким-то своим воздухом. А вот комната просторная и удивительно простая: татами, низкий столик с заваренным чаем, шкафы с раздвижными дверцами, украшенные цветами сакуры.

   Я пытаюсь сосредоточиться и немного успокоиться.

   — Я скоро навещу вас, — внезапно произносит Ито, прежде чем покинуть комнату.

   Все происходит настолько быстро, что я не успеваю ничего сказать. Кидаюсь за ним, но от него и Кийо след простыл.

   Приходится просто постоять с широко раскрытыми глазами и отойти к столику, плюхнувшись на подушку.

   — Кажется, я сошла с ума. Какая досада, — бормочу я и беру сумочку, откуда достаю телефон и быстро набираю номер Окадзавы.

   Гудки… долгие гудки. Я просто жду целую вечность, но ответа не следует. Тихо матерюсь, стучу пальцем по экрану, переключаясь на Хаято. И снова… тишина.

   — Да что за чертовщина?! — в сердцах шиплю я, чувствуя, как страх снова закрадывается в грудь.

   Телефон вдруг начинает странно мигать, как будто сигнал здесь вообще не ловится.

   Всё. Надежды на помощь, кажется, исчезли.

   Стараясь не поддаваться панике, я смотрю в окно.

   Хм, выглядит вполне обычным. Никакой зубастой пасти, никакого язычка, который так и норовит тебя лизнуть. Ками, о чем я только думаю?

   Простое квадратное окно, снаружи которого виднеются сад и спокойное небо.

   «Ну же, Ямада, соберись. Может, через него удастся выбраться», — говорит внутренний голос.

   Стараясь не шуметь, я подхожу ближе. Осматриваю раму — всё чисто. Делаю глубокий вдох и тяну за створку. Окно мягко открывается, свежий вечерний воздух касается лица. Пахнет чем-то очень приятным. Что растет в этом саду?

   Мой страх немного утихает, и я даже чувствую крохотный прилив надежды. Осторожно, чтобы не издать ни звука, я приподнимаю одну ногу, закидываю её наружу, затем другую. Всё пока идет гладко, все хоро…

   Тр-р-ресь!

   — Да ну, нет, нет, нет… Только не сейчас! — заполошно выдыхаю я, пытаясь освободиться и делая слишком резкое движение.

   Но чем больше я дёргаюсь, тем хуже становится. А-а-а! Мамочки!

   Ткань с громким треском расходится, подол моего платья зацепился за угол рамы, и теперь… его практически нет.

   — Твою ж… — Мне хотелось заорать от досады, но я резко зажимаю рот рукой, чтобы не привлечь внимания.

   Мой выход через окно — это фиаско. К такому меня жизнь не готовила. Теперь я наполовину торчу из окна с разорванным платьем и ощущением полной ж… безысходности.

   «Если вы не бывали в глупой ситуации, спросите Ямаду Ясуко, как в них очутиться!» — мелькает раздраженная мысль.

   Платье трещит и соскальзывает всё ниже, оголяя бедра. А-а-а!

   Я замираю на мгновение, ощущая, как ткань неумолимо ползет вниз. Ками-ками-ками!

   Ещё чуть-чуть, и останусь в одних трусах и лифчике. Что делать?

   Все варианты проносятся в голове: плюнуть на одежду, освободиться любой ценой и бежать, или же… попытаться спасти последние остатки приличия.

   Только представь себе, вылезаешь из окна практически голая, и… что потом? Проблем будет не меньше, чем от ёкаев!

   Я тихо шиплю от досады, стараясь не шуметь. Ибо придет либо этот с хвостом, либо Ито. А вдруг тут не только они?

   Подол платья зацепился крепко, ещё рывок — и я останусь без ничего. Но времени на раздумья не остается. Сделав глубокий вдох, я пытаюсь рвануться вперёд, чувствуя, как ткань окончательно расходится с громким треском.

   И тут я теряю равновесие.

   Сдавленный вскрик срывается с губ, когда я кубарем вываливаюсь из окна. Тело не подчиняется, и я уже готовлюсь встретиться с жесткой землёй... но вместо этого оказываюсь в чьих-то крепких руках.

   — Ох, Ямада-сан, как вы умудрились? — насмешливый голос звучит над моим ухом.

   Даже с нотками беспокойства.

   Я поднимаю глаза и вижу Ито, который ловко удерживает меня, словно вешу я меньше воздушного шарика. Взгляд его глаз полон лукавства.

   — Упали прямо в руки! — продолжает он, поднимая бровь. — Если вы так хотели моего внимания, могли бы просто попросить.

   Кровь бросается мне в лицо. Я чувствую, как щеки начинают гореть от унижения. Платье… ёпт, где платье?

   — Отпустите! — требую я, пытаясь вывернуться.

   — Как прикажете, — с лёгкой усмешкой отзывается он и ставит меня на землю, но не сразу убирая руки, потому что следит, чтобы я не упала.

   Нет, это просто наказание какое-то! То голая перед Акиямой, то в трусиках перед Ито! Хотя… если с каждым разом одежды будет всё больше, возможно, не так уж плохо.

   Я немного отступаю, стараясь прикрыться, насколько это возможно, и натянуто улыбаюсь.

   — Спасибо за… помощь, — цежу сквозь зубы.

   — Помощь? — усмехается он, смахнув с моего плеча воображаемую пылинку. — Если вы считаете, что я в это верю, вы меня недооцениваете.

   Очень хочется закатить глаза. Сам-то понял, что сказал? Очевидно, что ему весело, а вот мне совсем нет.

   Кстати, он так быстро тут оказался? Следит за мной с самого начала? Или знал, что я выберусь через окно?

   Ито, кажется, ни капли не удивился произошедшему. Вместо этого он снова легко подхватывает меня на руки.

   — Эй, что вы делаете?! — возмущённо вскрикиваю я, беспомощно барахтаясь.

   — Всего лишь возвращаю вас внутрь, где вам и место, — отвечает он невозмутимо. — Не хотелось бы, чтобы наша гостья замёрзла.

   Я брыкаюсь, но толку от этого маловато.

   Он заносит меня обратно в дом, игнорируя все попытки освободиться, и прямо в прихожей передает в руки Кийо.

   — Подготовьте гостью, — сказал он, поправляя манжеты своего костюма. — Скоро придёт осакабэ.

   Я замираю, напрягшись ещё сильнее. Осакабэ? Что это значит? Слово показалось смутно знакомым, но я не могла понять, откуда.

   — Всё будет в порядке, Ямада-сан, — продолжает Ито, повернувшись ко мне. В его тоне звучит какая-то ласковая издёвка, а улыбка не предвещала ничего хорошего. — Кийо позаботится о вас.

   С этими словами он разворачивается и быстро удаляется, оставив меня наедине с улыбающейся лисой. Тьфу, котом. Тьфу, змеей.

   — Не беспокойтесь, Ямада-сан, — мягко сказал Кийо, чуть склонив голову. Золото на маске мягко блеснуло. — Мы только немного приведём вас в порядок.

   Слова звучат почти, но в груди застревает ком. Что происходит? А-а-а, спасите!

   Глава 2

   Кийо проводит меня в небольшую комнату, которая выглядит словно с открытки про старую Японию.

   Низкий столик из тёмного дерева, чайник, из носика которого исходит сизый пар. Мягкие подушки на полу. У стены стоит изящный шкафчик с расписными дверцами, а на окне висит тонкая бамбуковая штора, пропуская мягкий теплый свет.

   — Прошу вас. — Он указывает на подушку у стола. — Выпейте чаю и немного успокойтесь. Вам здесь ничего не грозит.

   Его голос слишком спокойный, чтобы я могла в него поверить. Я осторожно сажусь, стараясь не шуметь. Платья нет, выгляжу, скорее всего, так, будто попала в ураган. Прекрасный вид, ничего не скажешь. Но смущаться перед тем, у кого хвост, как-то не получается.

   Кийо склоняется, разливая чай в маленькие чашечки, и подаёт одну мне. Его движения так точны и отточены, будто он всю жизнь только и делал, что занимался этим.

   — Что здесь происходит? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь, чтобы голос не дрожал. — Зачем я здесь?

   Кийо выпрямляется, смотрит на меня задумчиво, потом, словно решившись, отвечает:

   — Всего лишь беседа. Скоро прибудет важная персона. Вам нечего бояться.

   Я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать саркастичный смешок. Конечно, чего мне бояться? Зубастого окна или странного города, где люди двигались как марионетки? Всё в порядке, действительно.

   — Пожалуйста, подождите здесь, — добавляет он, чуть склоняя голову. — Я скоро вернусь.

   А потом разворачивается, направляясь к двери, но на пороге вдруг останавливается. Маска скрывает лицо, но я чувствую, что Кийо улыбается:

   — Могу я спросить, какой у вас любимый цвет?

   — Что? — опешиваю я. — Э-э... наверное, синий.

   — Синий, — повторяет он, словно отмечает что-то про себя. — Благодарю. Отдыхайте, Ямада-сан.

   С этими словами он выходит, оставляя меня одну. Я перевожу взгляд на чашку чая, потом на закрывшуюся дверь, тяжело вздыхаю.

   Синий? Ну, нравится. Зачем ему вообще это знать?

   Я сижу на подушке, стараясь удержать дрожь в руках — все же потихоньку накрывает после всего, но чай, кажется, только усиливает напряжение. Каждую секунду ловлю себя на мысли, что дверь сейчас распахнётся, и в неё войдёт что-то… или кто-то, с кем я явно не справлюсь. Паника то и дело поднимает голову, но я силой заталкиваю её обратно.

   И без тебя тут веселее некуда.

   Вдох, выдох. Вдох, выдох. Возьми себя в руки. В любой ситуации думай холодной головой. Главное — оставаться в сознании и не позволить страху взять верх.

   Когда дверь наконец открывается, я невольно подскакиваю.

   На пороге стоит Кийо. В руках у него аккуратно сложенное синее кимоно. Он молча входит, раскладывает его на столе передо мной и отступает на шаг.

   — Это для вас, — произносит он чуть звеняще.

   Я недоверчиво смотрю на ткань, не в силах даже прикоснуться. Кимоно выглядит как настоящее произведение искусства. Глубокий синий цвет напоминает ночное небо и переливается бархатистыми оттенками. По подолу и рукавам проходит узор тонких серебристо-розовых линий, словно тонкие ветви дерева. Они переплетаются, образуя сложные рисунки, среди которых можно различить цветы с пятью лепестками — сакура. Они более насыщенного оттенка.

   На спине кимоно красуется более крупный рисунок: огромный цветок, раскрывающий свои лепестки к небу. Но он выполнен в чуть ином стиле — в каждом лепестке отражаются яркие звезды. От цветка отходит светлая дымка, словно намёк на что-то мистическое, окутывающее того, кто наденет эту вещь.

   — Это кимоно… — Кийо словно угадывает мои мысли. — Надевается для особых случаев. Оно символизирует ясность мысли и спокойствие духа. А сакура, хоть и серебряная, добавлена здесь как напоминание о хрупкости момента, о том, что всё — временно.

   — Временно… — тихо повторяю я, рассматривая рисунок.

   — Именно так. — В голосе Кийо появляются какие-то новые нотки. — Вы сейчас находитесь на пороге… очень важного разговора. И этот образ, — он кивает на кимоно, — должен напомнить вам, что страх — всего лишь миг. Но ясный разум всегда помогает преодолеть тьму.

   Понятно, что ничего не понятно.

   Я провожу пальцами по ткани. Мягкая и лёгкая, явно очень дорогая. И не столько в деньгах, сколько в мастерстве. Это не просто одежда. Это целое послание. Или… предостережение?

   Кийо отходит, чтобы дать мне пространство, но его голос остаётся спокойным и уверенным.

   — Пожалуйста, встаньте, Ямада-сан. Я помогу вам.

   Я колеблюсь, но поднимаюсь. Кийо разворачивает кимоно и ловко встряхивает его, чтобы ткань заскользила по воздуху. Он становится передо мной, поясняет каждый шаг, как будто старается успокоить меня через процесс.

   — Сначала надевается нагадзюбан, — говорит он, подавая мне тонкое нижнее одеяние белого цвета. — Это защитный слой, чтобы верхнее кимоно не пачкалось.

   Я натягиваю лёгкую ткань на плечи. Она кажется почти невесомой. Кийо застёгивает воротник на шее и поясняет:

   — Важно, чтобы левая сторона всегда закрывала правую. — Он делает паузу, чтобы подчеркнуть значение этого правила. — Иначе это одежда для покойников.

   У меня перехватывает дыхание, и я торопливо киваю, не желая даже случайно ошибиться. Когда нагадзюбан зафиксирован узким поясом, он снова берёт синее кимоно.

   — Теперь основной слой.

   Он аккуратно кладёт кимоно мне на плечи, следит, чтобы ткань равномерно облегала тело. Подол должен доходить до пола, но Кийо слегка подгибает его, чтобы длина была удобной для движения. Затем он плавно скрещивает стороны кимоно на моей груди: левая закрывает правую.

   — Теперь оби, — говорит он, доставая широкий пояс из той же ткани с серебристым отливом.

   Кийо берёт длинную ленту и начинает завязывать её вокруг талии, крепко, но не слишком туго. В процессе он поясняет:

   — Оби не только украшение. Это как центр тяжести, чтобы кимоно сидело правильно.

   Я чувствую, как он скручивает пояс в сложный узел на спине. Это занимает несколько минут — узел напоминает аккуратный цветок. Движения Кийо быстрые и отточенные, как у того, кто делает это не в первый раз.

   Когда оби зафиксирован, Кийо отступает и оглядывает результат с критическим, но довольным взглядом.

   — Готово, — говорит он и берёт небольшой гребень. — Теперь прическа.

   Я вздрагиваю, но не возражаю. Кимоно я надевала только на праздник в университете. Потом как-то всё обходилась обычной одеждой. Поэтому весь процесс сейчас очень впечатлял.

   К тому же меня никогда не одевал ёкай. Это, знаете ли, дорогого стоит.

   Кийо осторожно распускает мои волосы и расчёсывает их, движения уверенные и осторожные. Затем делит волосы на две части, верхнюю собирает в высокий пучок, оставляя несколько прядей свободно спадать. Закрепляет пучок традиционной заколкой с небольшими подвесками, которые звенят при движении.

   — Это просто, но элегантно, — комментирует он, слегка приглаживая выбившуюся прядь.

   Кажется, в ком-то живет стилист и парикмахер. Хвост ему совершенно не мешает.

   Я смотрю на себя в зеркало. Прекрасная незнакомка смотрит в ответ. Грациозная, утончённая, с намёком на что-то из прошлого.

   — Спасибо, — шепчу я, понимая, что Кийо вложил в этот процесс что-то большее, чем просто механическую помощь. Ему явно нравится.

   Он слегка кланяется:

   — Не за что. Теперь вы готовы.

   Хочется стукнуть за такой ответ. Не говорите никогда на благодарность «не за что», потому что человек явно посчитал это важным.

   Моё отражение... Реально ощущение, что это не я. Вернее, не та я, что вижу каждое утро. Витиеватые узоры на синем кимоно, серебристый блеск оби, высокая прическа с аккуратными заколками — всё это меняет меня. При этом делает в разы красивее. В этом облике есть что-то элегантное, недостижимо утончённое, как из прошлого, от которого веет загадкой. Жаль, что это не наряд на каждый день.

   Я прикасаюсь к ткани на рукаве, чтобы убедиться, что всё это реально. Ткань прохладная на ощупь, и пальцы замирают на вышитых узорах. Гладких-гладких. Хотя ожидалось, что будет немного шершавым.

   Как будто я вытянула билет в другой мир. Даже движения стали осторожнее, будто боюсь разрушить этот образ.

   Смотрю на себя ещё раз, не веря, что это всё же я. Чужая, но... красивая. Невероятно красивая. Я не могу вспомнить, когда последний раз чувствовала себя такой. И что-то в этом пугает.

   На миг мне кажется, что я больше не выгляжу чужой здесь. Этот образ, место, момент — всё сливается воедино. Будто я вписываюсь, будто всегда должна была быть здесь.

   Я моргаю, резко отрывая взгляд от зеркала. Резко выдыхаю.

   Нет. Хватит. Достаточно фантазий. Это уже слишком.

   — Соберись, — шепчу я себе под нос, чувствуя, как сердце стучит чуть быстрее.

   Со смаком мысленно отвешиваю себе оплеуху. Глупости. Всё это — просто игра. Наряд, место, атмосфера... Это не моё, я тут, потому что похищена. Я не стану частью этого мира.

   Но подавать вид нельзя. Вместо этого выравниваю спину, делаю глубокий вдох и оборачиваюсь к Кийо с вымученной, но уверенной улыбкой.

   Он смотрит на меня пристальным взглядом, а потом внезапно произносит:

   — Вы понравитесь Осакабэ, — невозмутимо говорит Кийо, склонив голову, как будто речь идёт о чём-то само собой разумеющемся.

   — Простите, но... почему я должна ей понравиться? И кто это вообще? — Вопрос звучит резче, чем положено испуганной лани, но я не могу справиться с раздражением. Играть жертву у меня получается отвратительно.

   Кто такая эта Осакабэ и почему я должна думать о её мнении?

   Кийо мягко улыбается и делает шаг в сторону, жестом приглашая присесть.

   — Осакабэ-химэ — не просто хозяйка этого дома. Она хозяйка всего, что вы здесь видите. Её уважает каждый в округе, ведь она живёт уже сотни лет, с самого начала эпохи Эдо.

   Я недоверчиво поднимаю бровь, но послушно сажусь, а он продолжает:

   — В старину, в замке Химэдзи, была принцесса, жившая в уединении. Ходят слухи, что она была необыкновенно красива, но её красота скрывала ужасное проклятие. Говорят, что однажды она разозлила могущественное божество, и тот наложил на неё заклятие — вечную жизнь, но без радости.

   Кийо наклоняет голову, задумчиво разглядывая меня, как будто пытается представить, что я думаю. Я молчу, но мне неуютно под его взглядом.

   — После этого, — продолжает он, — принцесса ушла в одиночество. Она скрылась в башне замка, избегала людей и почти не показывалась на глаза. Никто точно не знает, как она умерла. Или умерла ли вообще. Но с тех пор её дух стал хранителем замка. Осакабэ-химэ, хозяйка ёкаев и тайн.

   Звучит как сказка. Но я сама сейчас далеко от реальности. Поэтому сложно судить. Легенда безлика. Почему мне кажется, что Кийо что-то недоговаривает?

   — И она... здесь? — уточняю я, чувствуя холодок, пробежавший по спине.

   — Да, — отвечает Кийо с лёгким поклоном. — Теперь её место здесь. Этот дом — как ещё один замок Химэдзи. Здесь она решает, кто достоин, а кто нет.

   Я нервно сглатываю. Кто достоин. Почему я должна проходить этот странный «осмотр»?

   — Она не выносит фальши, — добавляет Кийо, словно прочитав мои мысли. — Но вы... вы ей понравитесь. Уверен.

   Не то, чтобы мне стало легче, господин со змеиным хвостом. Но интуиция подсказывала, что лучше вызвать симпатию у главной тут, чем отторжение.

   Кийо ещё что-то говорит, и где-то в глубине памяти всплывают обрывки похожей легенды. То ли из школьных занятий, то ли из какого-то документального фильма. Призрак принцессы, которая обитала в замке, сторожила его и наказывала плохишей. Тогда я не придала этому значения, потому что, ну... это же просто сказки, правда? Кто бы мог подумать, что теперь я окажусь в центре этой «сказки».

   — Вы, правда, считаете, что здесь все по-настоящему? — Мой голос звучит слишком хрипло, чтобы передать лёгкость, с которой я хотела это спросить.

   Кийо отвечает не сразу. Просто смотрит на меня, как будто решает, стоит ли объяснять очевидное.

   — Здесь всё настоящее, — наконец произносит он, тоном, будто других вариантов и быть не могло.

   Я пытаюсь переварить эти слова, когда Кийо вдруг замирает. Ощущение, что глаза чуть сужаются, взгляд уходит в сторону, будто он уловил что-то, чего я не могу ни видеть, ни слышать. Напряжение в комнате становится ощутимым. Невольно тоже напрягаюсь, сердце учащённо бьётся.

   — Что такое? — спрашиваю я.

   Кийо медленно поворачивается ко мне и как будто с трудом возвращается к разговору.

   — Время пришло. — Осакабэ-сан ждёт нас.

   Я сглатываю и чувствуя, как потеют ладони, поднимаюсь на ноги. Кажется, выбора у меня всё равно нет.

   Кийо открывает дверь, и я невольно замираю на пороге. Передо мной не тёмная улочка и не узкая дорога, по которой мы сюда подъехали, а нечто совершенно иное.

   Просторный двор, больше похожий на территорию какого-то старинного дворца, расстилается перед глазами. Небольшие каменные дорожки петляют среди идеально ухоженных клумб и деревьев, покрытых серебристым светом луны. Прямо перед домом раскинулся пруд, гладь которого отражает звёзды так чётко, будто это второе небо. Через пруд перекинуты изящные мостики, тонкие, словно паутина, и ведущие к ещё более прекрасным уголкам сада.

   Но это не самое удивительное. Ночь вокруг… живая.

   Светящиеся кандзи, словно танцующие в воздухе огоньки, парят в разных уголках сада, переливаясь тускло-золотым светом. Они движутся медленно, создавая иллюзию, словно плавну танцуют на невидимом ветру. Кажется, будто весь сад разговаривает на каком-то древнем языке, который я не могу понять.

   Я делаю шаг вперёд, чувствуя, как холодный воздух касается кожи. И тут замечаю... существ.

   Сначала краем глаза, потом всё явственнее и ярче. В пруду что-то движется, длинное и изящное, как змеиный силуэт: то ли дракон, то ли огромная рыба с чертами человека.

   Вдоль дорожек прогуливаются фигуры в традиционной одежде. Их лица размыты, как отражение в воде, но взгляды цепкие, внимательные. Я различаю ёкаев с удлинёнными ушами и огромными лапами, напоминающими когти зверей.

   В глубине сада мерцают цукумогами: старые зонтики, фонари, музыкальные инструменты, ожившие и блуждающие. Шустрые такие и любопытные. Есть ещё кто-то, но я пока не могу разглядеть.

   Мурашки бегут по коже, когда я осознаю, что все они смотрят на меня. Не приближаются, не говорят, но их взгляды цепляют — внимательные, задумчивые, словно оценивают. Тишина настолько глубокая, что я слышу собственное дыхание.

   — Это... это все они? — шепчу я, почти не веря глазам.

   Они что? Сама не понимаю, что спросила.

   — Они просто любопытны, — спокойно отвечает Кийо, как будто прогулки среди оживших мифов — его повседневность. — Здесь вы чужая, но не враг. Пока.

   Я сглатываю. Слово «пока» звучит как тонкий намёк, что надо быть осторожной.

   Мы идём вперёд, но я чувствую на себе сотни взглядов. Сад вокруг превращается в нереальную фантасмагорию, границу между сном и реальностью.

   Кийо уверенно ведёт меня вперёд, но каждый шаг даётся с трудом. Сад словно наблюдает за мной: взгляды, тихие шорохи, едва уловимое движение существ, которые не подходят ближе, но и не отпускают. Грудь сдавливает, дыхание становится поверхностным. Я не понимаю, кто все эти создания, и от этого только страшнее. Их взглядов достаточно, чтобы почувствовать, как ноги подкашиваются.

   И всё же есть что-то большее, чем просто страх. Чувство, что я здесь не случайно. Все эти существа чего-то ждут. От меня. Абсурдно, конечно. Как может обычный человек из современного мира оказаться настолько значимым для места, которое выглядит будто вырванным из мифов?

   Отвечать никто не спешить. Я боюсь даже смотреть вперёд, но ноги сами идут за Кийо.

   Мы останавливаемся перед небольшим домиком, возвышающимся среди сада, как нечто особенное. Он совсем не похож на тот, где я была раньше. Простая и изящная архитектура: деревянные панели, бумажные двери с узорами, отблеск света фонарей на крыше. От него исходит что-то… странное. Ни тепло и ни уют, а чувство необъяснимого величия и непоколебимой власти. Холод пробегает по позвоночнику.

   Кийо останавливается у входа и легким движением отодвигает дверь. Жестом приглашает меня войти. Я делаю шаг, переступаю порог… и сразу замираю.

   Воздух внутри тяжёлый, наполненный чем-то необъяснимым. Как будто я переступила границу между мирами. Комната кажется простой: татами, несколько изящных ширм, небольшие полки с древними свитками. Но в этом минимализме прячется что-то пугающее.

   Мир вокруг будто останавливается, звуки сада за спиной резко затихают, и я остаюсь наедине с этой незримой тяжестью. Сердце бешено стучит. Что-то здесь… не так. Я не знаю, что именно, но этот дом явно не хочет, чтобы я расслабилась.

   Темнота комнаты кажется почти осязаемой, как мягкий бархат, поглощающий даже слабый свет. Воздух насыщен ароматом благовоний, в котором угадываются нотки сандала, ладана и чего-то цветочного, едва уловимого. Я делаю ещё шаг, а потом вижу… её.

   За низким столиком, окружённым тонкими ширмами, на которых проступают изображения стилизованных драконов и журавлей, сидит женщина. На её фигуру невозможно не обратить внимания, даже если бы я пыталась.

   Осакабэ-химэ.

   Она изящна и грациозна, и в то же время от неё исходит такая аура силы, что у меня перехватывает дыхание. Тёмное двенадцатислойное кимоно, переливающееся как вороново крыло, украшено тонкими серебряными нитями, будто рисующими ночное небо с луной и звёздами. Длинные рукава лежат на татами, словно крылья, а воротник, открывающий тонкую шею, украшен нитью из нефритовых бусин. Волосы уложены в сложную причёску, закреплённую массивными шпильками с подвесками, которые тихо звенят от малейшего движения. Они отражают свет так, что создаётся ощущение, будто она окружена сиянием.

   Но взгляд… Этот взгляд заставляет меня застыть. Её глаза невероятно тёмные, почти чёрные, и в них — всё: мудрость веков, холодное спокойствие, и что-то такое, что подсказывает мне, что стоит ей захотеть — и я умру, не успев моргнуть. Даже взмах ресниц кажется угрожающим.

   В горле пересыхает. Я понимаю, что передо мной не просто ёкай, не просто древний дух, а нечто большее. Настоящая сила, завёрнутая в оболочку человеческой красоты. Точнее, не очень-то и человеческой. Страх, почтение, восхищение — всё это вспыхивает во мне одновременно, оставляя лишь одно желание: выжить.

   Я опускаюсь в низком поклоне, почти касаясь лбом пола. Голос Кийо звучит где-то за моей спиной:

   — Осакабэ-сама, Ямада-сан прибыла.

   Руки дрожат, но я делаю всё, чтобы не показать это. Я боюсь поднять глаза, боюсь даже сделать лишнее движение, понимая, что в этой комнате каждая мелочь может стать фатальной.

   Комната погружается в напряжённую тишину. Я чувствую взгляд Осакабэ-химэ прожигает меня насквозь. Будто она изучает всё, что скрыто внутри меня, проникает в самые тёмные уголки души. Улыбка на её лице спокойная, но от неё становится не по себе.

   Длинные пальцы плавно делают жест, приглашая сесть напротив. Я не решаюсь ослушаться и осторожно опускаюсь на татами, стараясь не издавать ни звука. Спина выпрямлена, руки сложены на коленях, хотя внутри всё трясётся. Как будто этот низкий столик — граница между жизнью и смертью.

   Когда я наконец устраиваюсь, из темноты появляются фигуры. Призрачные служанки, едва видимые, словно сотканные из дымки. Их движения беззвучны, они буквально парят, оставляя за собой лёгкое мерцание. Кийо, уже мне знакомый, тоже принимает участие, но его роль скорее ведущего.

   Начинается чайная церемония.

   Служанка с почти прозрачной кожей выносит чайник из чёрного лака с золотым рисунком гор. Её движения безупречны, словно отрепетированы тысячи раз. Она ставит чайник перед Осакабэ, которая, не отрывая от меня взгляда, берёт его с грацией, которую невозможно повторить. Другая служанка, с чертами лица, утонувшими в дымке, подаёт чашку.

   Я стараюсь запомнить каждую деталь. Чайный набор выглядит так, словно ему сотни лет. Всё, от чашек до подноса, сияет лёгким фосфоресцирующим светом. Мне кажется, будто я вижу в их рисунках звёздные карты или древние символы.

   Кийо, стоящий чуть позади, подаёт знак, и передо мной оказывается чашка. Я опускаю взгляд на тёмно-зелёный чай, который кажется больше зеркалом, чем напитком. Пар медленно поднимается вверх, и на мгновение мне кажется, что в нём виднеются лица — то ли призраков, то ли чего-то ещё.

   Моё сердце колотится так громко, что, кажется, его могут услышать. Пальцы дрожат, когда я беру чашку, стараясь подражать плавным, медленным движениям слуг.

   Осакабэ-химэ наблюдает за каждым моим шагом. Даже не пробуя чая, я чувствую себя участницей какой-то мистерии, где от правильности каждого действия зависит моя судьба.

   Я подношу чашку к губам и делаю небольшой глоток. Горьковато-сладкий вкус разливается по языку, обволакивает всё тело теплом. Не успеваю осмыслить этот момент, как понимаю, что в комнате вновь повисла тяжёлая тишина. Все ждут, что скажет Осакабэ.

   Она же, поставив чашку обратно на стол, ненавязчиво улыбается — улыбка, которая одновременно успокаивает и пугает. Её голос, низкий и мелодичный, прерывает тишину:

   — Ямада-сан…Я слышала, вы недавно попали в… необычную ситуацию. — И тут же: — Как вам наш сад?

   Вопрос простой, но явно задан не просто так. Я сглатываю, стараясь не выдать своего разброда чувств. Конечно, давайте поговорим о саде, пока я буквально сижу в центре фантасмагории.

   — Очень красиво, — осторожно отвечаю, чувствуя себя неловко под её пристальным взглядом. — Даже слишком... красиво. Я бы сказала, необычно.

   Осакабэ тихо смеётся. Это мягкий, но странный смех, от которого у меня пробегает холодок по спине.

   — Необычно — это лестно. Мы много работаем, чтобы сохранить его таким, — отвечает она и на миг отводит взгляд, словно наслаждается собственными словами. — Вам понравился пруд?

   — Да, — киваю, думая, что лучше не углубляться в подробности, как я едва удержалась от паники, проходя мимо тех существ у мостика. — Он выглядит... живым.

   — Живым? — Осакабэ-химэ слегка наклоняет голову, словно обдумывая мои слова. — Интересная мысль. Жизнь есть везде, даже там, где вы её не видите.

   Мне кажется, что её фраза — это намёк, только я не могу понять, на что. Всё больше ощущаю себя мухой в паутине, где каждое движение привлекает внимание.

   — Как вы вообще здесь оказались? — внезапно спрашивает она, меняя тему.

   Вопрос застигает меня врасплох. Конечно, как я оказалась? Машина, дорога, что-то странное, и вот я здесь. Но я чувствую, что объяснять это в деталях бессмысленно.

   — Меня привезли, — коротко отвечаю я, глядя в чашку, чтобы избежать её взгляда.

   — Привезли, — повторяет Осакабэ, будто пробует слово на вкус. — Надеюсь, это было комфортно.

   — Не совсем, — вырывается у меня раньше, чем я успеваю подумать.

   Ну да, меня чуть не сожрали. Такой себе комфорт.

   На мгновение в комнате становится так тихо, что я слышу, как капли дождя начинают стучать по крыше. Осакабэ-химэ чуть приподнимает бровь, её интерес, кажется, только возрастает.

   — Неудобно? В нашей скромной обители?

   — Дело не в этом, — спешу объяснить я, чувствуя, как от неё исходит напряжение. — Просто я... не совсем понимаю, что здесь делаю.

   — А разве это не лучшее состояние? — Её тон становится загадочным. — Быть там, где вы не понимаете, но ощущаете. Это даёт простор для... возможностей.

   Её слова звучат как головоломка. И почему-то мне кажется, что именно я должна её разгадать. Ками, с кем я спуталась? Точнее, спутали меня.

   — Возможно.

   — Хорошо, что вы открыты к новым идеям, — заключает Осакабэ и делает ещё глоток чая. — Иногда непонимание — лучший учитель.

   Нет, определенно это хождение вокруг да около до добра не доведет. Поэтому я спрашиваю в лоб:

   — Что вам от меня нужно?

   Глава 3

   Осакабэ-химэ спокойно подносит чашку к губам, делая небольшой глоток. Её движения неспешны, как будто времени не существует. Да что там… словно она сама его контролирует.

   — Этот чай собирают на рассвете, — произносит она, не поднимая глаз. — Каждый листик отбираются вручную. Вкус особенный, не так ли?

   Я невольно делаю глоток. Чай действительно удивительный: мягкий, обволакивающий, с тонкими нотками чего-то цветочного и землистого. Я плохо разбираюсь. Но сейчас его вкус кажется мне лишь ещё одной частью этой странной атмосферы.

   — Очень, — отвечаю я, стараясь, сделать это невозмутимо.

   Осакабэ-химэ улыбается едва заметно, её взгляд всё так же сосредоточен на чашке.

   — Приятно слышать. Чай — это не просто напиток. Это целая философия. Он учит нас терпению, пониманию и внутренней гармонии.

   Терпение. Как раз то, чего мне сейчас не хватает. Сердце стучит слишком быстро, каждая клеточка тела напряжена. Мне хочется кричать, спрашивать, требовать объяснений. Но я знаю: стоит только выдать свои эмоции, и это будет конец.

   — Вы согласны? — продолжает она, вдруг пристально глядя на меня.

   — Думаю, да, — киваю я, хотя слова звучат будто издалека.

   Осакабэ-химэ одобрительно кивает, будто читает мои мысли. Она снова делает глоток, явно наслаждаясь каждым мгновением.

   — Торопливость разрушительна, — говорит она, ставя чашку на стол. — Она не ведёт к цели, а лишь усложняет путь.

   Её слова проникают глубоко, заставляя внутренне сжаться. Я киваю, но на самом деле мысленно спорю: а что, если время действительно имеет значение?

   — Возможно, вы правы, — уточняю я, стараясь выглядеть покорной.

   — Я всегда права, — отвечает она без тени шутки.

   Сложновато иметь дело с такими людьми. Точнее, нелюдьми. Но особо выбора у меня нет.

   Эти слова, сказанные настолько спокойно, почему-то добавляют ещё больше напряжения. Я снова беру чашку, чтобы занять руки. Стараюсь сделать вид, что наслаждаюсь чаем, но взгляд то и дело возвращается к собеседнице.

   Терпение. Я должна терпеть. Это, похоже, единственное, что от меня сейчас требуется. Даже, если хочется в кого-то зашвырнуть этой чашкой.

   Осакабэ-химэ медленно кладёт руки на колени. Глаза, глубокие и бездонные, словно озёра в ночи, сосредоточенно смотрят на меня.

   — Между миром ёкаев и онрё существует хрупкое равновесие, — начинает она ровно и тихо, будто рядом шелестят бамбуковые листья. — Это не мир в привычном понимании. Скорее, соглашение.

   Я хмурюсь, пытаясь уловить суть её слов. Соглашение? О чём вообще идёт речь?

   — Изначально, — продолжает она, не замечая моего замешательства, — это было необходимо, чтобы хаос не поглотил всё. Ёкаи и онрё... Мы, как тени, существуем на границе вашего мира, но наша природа различна. Онрё — это гнев, месть, боль, воплощённые в духах. Ёкаи олицетворяют иное. Их много. Мы все — история, эхо старого мира, наследие, которое продолжает жить по сей день.

   Я слушаю, но слова звучат как загадка. Зачем мне это всё рассказывают?

   — Мы установили правила, — продолжает Осакабэ-химэ, чуть склонив голову, её длинные чёрные волосы слегка касаются плеч. — Их нельзя нарушать. Нарушение приводит к последствиям, которые касаются всех сторон.

   Я нахмуриваюсь ещё больше, пытаясь осмыслить. Почему она рассказывает мне всё это? Причём тут я вообще?

   — Простите, но... — Я осторожно подбираю слова, стараясь не звучать слишком резко. — Какое это имеет отношение ко мне?

   Осакабэ-химэ смотрит на меня, её глаза будто бы чуть светятся в полумраке комнаты.

   — Имеет, Ямада-сан, — отвечает она после паузы. — Гораздо больше, чем вы пока понимаете.

   От её слов становится холодно. Сердце замирает на мгновение, а затем начинает биться быстрее.

   — Простите, но я всё равно не понимаю, — признаюсь я, чувствуя, как накрывает нервозность.

   Её взгляд смягчается, но только на секунду, прежде чем снова становится неумолимым.

   — Скоро вы всё поймёте, — говорит она мягко, но это не приносит облегчения. — Но для начала позвольте мне задать вам вопрос. Как далеко вы готовы зайти, чтобы защитить то, что вам дорого?

   Мой взгляд невольно падает на чашку чая в моих руках. Этот вопрос... за ним явно скрывается достаточно.

   — Это вы сейчас имеете в виду, мою тяжбу… в смысле, общение с Танакой Шиджеру?

   Осакабэ-химэ слегка улыбается, её взгляд становится изучающим и в то же время почти лукавым. Она ставит чашку на стол, её движения грациозны, как у танцующей белой цапли.

   — Только с Танакой Шиджеру? — переспрашивает она, чуть поднимая одну бровь. — Забавно, что вы так думаете.

   Я напрягаюсь, не понимая, куда она клонит, но от её тона становится неуютно.

   — Что вы имеете в виду? — осторожно спрашиваю я, стараясь не выдать волнение.

   Осакабэ-химэ не спешит с ответом. Она будто смакует мою реакцию, а затем спрашивает:

   — Что вы знаете о Танаке Хироки?

   Моё замешательство становится ещё сильнее.

   — Он... — Я ненадолго задумываюсь, вспоминая, что вообще знаю. — Старший сын Танаки Сатору, основателя «Танака Групп». У него, кажется, сложная репутация... Я мало о нём слышала. Танакой Шиджеру я занимаюсь больше, он... ну, наделён полномочиями в компании.

   Я нервно верчу чашку в руках, думая, что сказала слишком много.

   — Сложная репутация, — повторяет Осакабэ-химэ, её улыбка растягивается чуть шире, но от этого становится только страшнее. — Как изумительно сказано. И да, довольно мягко.

   — Простите, но почему вы спрашиваете? — напряжённо спрашиваю я.

   — Потому что Танаке Хироки принадлежит куда больше власти, чем нам всем хотелось думать, — отвечает она ровным тоном. — И его влияние распространяется далеко за пределы мира людей.

   Я чувствую, как холод пробегает по спине.

   — Как это связано со мной? — выдавливаю я.

   — Напрямую, — отвечает Осакабэ-химэ, её глаза сверкают так, словно она прекрасно понимает, что мои вопросы растут с каждой секундой. — Вам ещё повезло, что вы имеете дело с Танакой Шиджеру. Скажем так, он… всего лишь тень своего старшего брата.

   Я едва не роняю чашку из рук. Нет, определенно я тут поколочу всю посуду.

   — То есть… — запинаюсь я, а мысли скачут как безумные. — Вы хотите сказать, что всё это... всё, что происходит вокруг меня...

   — Связано с семьей Танака, — спокойно заканчивает за меня Осакабэ-химэ. — И с вами, конечно.

   Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не нахожу слов. В голове звучит только одна мысль: «С Танакой Хироки лучше никогда не сталкиваться».

   Осакабэ-химэ отставляет чашку в сторону, её глаза становятся ледяными, как зимняя ночь, полная тайных угроз.

   — Братья Танака давно поделили сферы влияния, — говорит она. — Шиджеру управляет миром людей: бизнес, корпорации, технологии, власть, которая кажется вам привычной. И лишь временами пересекается с ёкаями. А Хироки сосредоточен на всём потустороннем. Он контролирует те силы, что неподвластны логике вашего мира.

   Я напрягаюсь, чувствуя, что каждое её слово словно тяжелеет, оседая на моих плечах.

   — Что значит «потустороннем»? — спрашиваю я.

   Нет, я догадываюсь, но объяснение всегда лучше догадки.

   Осакабэ-химэ отводит взгляд к углу комнаты, где в какой-то момент мелькает призрачная день.

   — Души умерших, что не нашли покоя. Древние ритуалы, что могут изменить судьбу. Магические барьеры, защищающие ваш мир от хаоса. Земли онрё, где их сила проявляется наиболее ярко. И, конечно, ёкаи, такие как я. Всё это находится в его сфере влияния.

   Она поворачивается ко мне, её глаза сверкают, словно звёзды.

   — Последнее время Танаке Хироки пытается забрать всё. Он уничтожает барьеры, вытесняет онрё, забирает земли и ресурсы, что питают наш мир.

   — Но зачем? — спрашиваю я, чувствуя, как ледяной ужас обвивает змеёй.

   — Ему мало власти. Он хочет стать тем, кто будет править не только потусторонним, но и миром людей. Стереть границу между ними и установить новый порядок.

   Звучит не очень приятно.

   Мои руки невольно холодеют.

   — И вы хотите его... остановить? — хрипло произношу я, предчувствуя ответ.

   Осакабэ-химэ медленно кивает, её взгляд пронзает меня насквозь.

   — Его можно остановить только одним способом, — говорит она, её голос становится глуже, почти угрожающе. — Уничтожить.

   Разумно, не спорю.

   Я сглатываю, чувствуя, как что-то тяжёлое и страшное сжимает моё сердце.

   — И при чём тут я? — мой голос дрожит, но я всё же решаюсь задать этот вопрос.

   Осакабэ-химэ улыбается. Это не утешение, а скорее предупреждение.

   — Вы ещё не поняли? — тихо спрашивает она, но в её словах звучит нечто такое, от чего хочется забиться в угол. — Вы — ключ ко всему.

   — Я? Какой ещё ключ? — спрашиваю я, слыша, как голос предательски дрожит.

   Осакабэ-химэ спокойно смотрит на меня, её лицо словно высечено из камня, но в уголках губ затаилась едва заметная, почти леденящая кровь улыбка.

   — Почему я? — продолжаю я, пытаясь хоть как-то нормально соображать. — Я же... Я обычная!

   Осакабэ-химэ отклоняется назад, её тонкие пальцы скользят по ободку чашки.

   — Именно потому, что ты — не отсюда. Ты прибыла из другого мира, и правила этого места на тебя не действуют.

   Мир вокруг будто останавливается. Все звуки стихают, и я слышу только стук собственного сердца.

   — Ч-что? — выдавливаю я, мои пальцы судорожно цепляются за край колен.

   Её улыбка становится чуть шире, а глаза вспыхивают загадочным светом.

   — Ты так удивлена, — говорит она с мягкой укоризной. — Разве ты не задавала себе вопросов? Почему ты здесь? Почему тебя втянули во всё происходящее?

   Слова застревают в горле. Я вспоминаю все странности: как попала сюда, машину с зубастым окном, светящиеся кандзи в воздухе... Да, я задавалась вопросами, но пыталась не вникать. Это же не может быть правдой.

   — Ты ведь уже знаешь ответ, не так ли? — Осакабэ-химэ наклоняется чуть ближе, ловит мой взгляд, словно рыбу сетью.

   Я качаю головой, будто пытаюсь сбросить это проклятое напряжение.

   — Нет... Это... Это невозможно, — выдыхаю, чувствуя, как по спине пробегает холод.

   — Возможное и невозможное — это просто границы, которые устанавливает ваш разум, — мягко говорит она. — Ты вне этих границ. Именно поэтому ты можешь быть той, кто изменит судьбу обоих миров.

   А можно не надо?

   — Но... Откуда вы знаете? — У меня не хватает сил даже на гнев, только изумление и… чего уж там скрывать, страх тоже.

   Осакабэ-химэ поднимается с места, её движения грациозны, как у тени, а улыбка на губах становится ещё загадочнее.

   — У нас свои способы, — произносит она, её голос становится тихим, почти шёпотом. — А теперь перестань задавать вопросы. Ответы придут, когда будут нужны.

   — Это какая-то ошибка, — выдыхаю я, чувствуя, как земля под ногами уходит. — Я не супергерой. Я даже не умею драться! Это какая-то... какая-то не очень смешная шутка!

   Осакабэ-химэ смотрит на меня так, будто я забавный котёнок, пытающийся шипеть. В её глазах ни тени сомнения или сочувствия.

   — Ты не обязана быть супергероем, — спокойно отвечает она, слегка склонив голову. — Мы позаботимся о том, чтобы ты стала тем, кем нужно быть. И подготовим.

   Сказанное заставляет меня замереть.

   — Подготовим? — переспросила я, даже не понимая, что зацепило больше: угроза или обещание.

   Она кивает, жестом указывая на пространство за своей спиной, где вдруг начинают мелькать образы. Словно полупрозрачные картины, они показывают тренировки: бойцы сражаются на татами, размахивают оружием, кружатся в вихре движений.

   — Ты обучишься основам кэндзюцу, — говорит она, и я вижу призрак мужчины, орудующего катаной с такой скоростью, что лезвие сливается в одну сверкающую линию. — Это путь меча, он научит тебя контролировать тело и разум. А ещё…

   Перед глазами возникает другая сцена: женщина двигается с невероятной грацией, словно танцует, а вокруг неё формируется невидимый поток, который она направляет против противника.

   — Тайдзюцу, — продолжает Осакабэ. — Искусство ближнего боя, чтобы защитить себя, даже когда ты безоружна.

   Следующее: стройный силуэт в маске стреляет из лука, и стрела, казалось бы, исчезает, но через мгновение пронзает цель на другой стороне поля.

   — И, конечно, кюдзюцу, — её голос становится чуть мягче, будто она сама восхищена этим искусством. — Чтобы ты могла поражать врагов на расстоянии.

    У меня нет слов. Просто нет слов. Да я это всё видела только в аниме и дорамах. Вы о чем вообще?

   — Это же не изменит того факта, что я человек, — говорю, чувствуя, как ужас медленно уступает место сомнению.

   — Именно поэтому мы сделаем всё, чтобы это не было слабостью. — Осакабэ-химэ делает шаг вперёд, её рука изящно скользит в воздухе, и передо мной вспыхивают стихии: пламя, вода, ветер, свет и тьма, закрученные в хаотичном танце.

   — Силы стихий, — произносит она. — Ты получишь связь с этими энергиями. Твой разум и тело адаптируются, чтобы выдерживать их нагрузку.

   Видение исчезает, оставляя меня в напряжённой тишине.

   — Это... слишком, — выдыхаю я, не зная плакать или смеяться.

   — Ты не должна думать, что тебе придётся всё это делать одной. — Осакабэ-химэ оборачивается, на губах улыбка. — Но ты должна быть готова. Если ты хочешь выжить и спасти тех, кого любишь.

   Я молчу, чувствуя, как растёт напряжение. Мысль о том, чтобы бросить всё и уйти, всё громче стучит в голове, но я всё равно произношу:

   — А если я… откажусь?

   Вопрос кажется слабым, как шёпот, но, видимо, Осакабэ-химэ слышит его прекрасно. Она замирает, её взгляд становится смертельно-ледяным, и улыбка, всё это время мягкая и загадочная, приобретает опасный оттенок.

   — Мне бы очень этого не хотелось, — произносит она медленно, словно обдумывая каждое слово.

   Хочется куда-нибудь спрятаться.

   — Почему?

   — Потому что тогда, боюсь, я не смогу помочь лапшичной «Ракун», — говорит она с той же невозмутимостью, будто обсуждает прогноз погоды.

   Я моргаю, не сразу понимая смысл её слов.

   Зараза ёкайская. А ещё принцесса!

   — Что? — произношу я, пытаясь переварить услышанное.

   — Ты ведь волнуешься за это место, не так ли? — продолжает она, не отрывая от меня взгляда. — Волноваться есть за что. Ну, подумай сама: кому могут помочь мёртвые?

   Мои губы раскрываются, но ни одного слова не выходит. Кровь стынет в жилах, а сердце начинает биться где-то в горле.

   — Что вы хотите этим сказать?

   Осакабэ улыбается и на этот раз отвечает с невинной прямотой, которая лишь усиливает мой ужас.

   — О, неужто ты думала, что Танака оставит тебя в живых после всего, что ты узнала? — уточняет она таким тоном, что у меня мурашки бегут по коже.

   Я хватаю ртом воздух, понимая, что слова не идут. Паника охватывает меня, словно ледяная хватка, и перед глазами всплывает лицо хозяина Окавы, заботливо подающего тарелку лапши.

   — Вы… вы угрожаете мне? — выдавливаю я, хотя внутри прекрасно знаю, что это не просто угроза.

   — Нет, дорогая Ямада-сан, — говорит она с притворным сочувствием. — Я просто объясняю реальность.

   Я беру чашку, стараясь унять дрожь в руках. Отставляю пустую чашку назад. Я уже всё выпила и не заметила. Мысли мечутся, словно загнанные в ловушку. Всё это... слишком. Слишком внезапно, слишком странно, слишком опасно.

   Я краем глаза наблюдаю за Осакабэ-химэ. Она снова пьёт чай за столиком, спокойно и изящно, словно никуда не торопится. При этом ничего не подливаю. У неё там чашка бездонная, что ли?

   Взгляд, направленный на меня, пронизывает, но не давит. Словно она знает, что мне нужно время, и готова его дать.

   Молчание тянется, как будто оно само является частью какого-то ритуала. В голове крутится только одно: я в полной заднице. В очень полной, из которой нет лёгкого выхода.

   Наконец, Осакабэ-химэ медленно ставит свою чашку на столик и смотрит на меня долгим, пронзительным взглядом.

   — Мы предоставляем тебе время на раздумья. Сейчас тебя проводят в комнату. Ночь — это всё, что у тебя есть, чтобы принять решение.

   Я резко поднимаю голову, собираясь спросить, что будет утром, но она плавно поднимает руку, останавливая мои слова ещё до того, как они слетели с языка.

   — И лучше не пытаться сбежать, Ямада-сан, — добавляет она, улыбнувшись, но в её тоне звучит предупреждение.

   Я чувствую, как всё внутри сжимается. Она говорит это без угрозы, но я понимаю, что стоит ей захотеть — ни я, ни кто-либо другой не выйдет отсюда. Мне перед этим просто дали возможность побаловаться.

   Кийо, появляющийся из тени, аккуратно склоняет голову и жестом приглашает меня встать. Я бросаю последний взгляд на Осакабэ-химэ. Она спокойна. Явно уверена, что я никуда не денусь.

   Я встаю и следую за Кийо, чувствуя себя словно под прицелом.

   У меня есть всего одна ночь.

   Глава 4

   Меня возвращают в комнату, откуда я до этого пыталась удрать. Пол застелен татами, в углу расстелен футон. На стене висит светильник из бумаги, отбрасывающий мягкий, тёплый свет. Возле стены стоит низкий столик с чашкой воды и небольшой вазой с бледно-розовой камелией. Всё кажется слишком гармоничным, чтобы быть настоящим.

   Я сажусь на край футона и медленно провожу пальцами по ткани. Разговор с Осакабэ-химэ застрял в голове, как заноза. Мои мысли скачут с одного на другое, но ничего не складывается в цельную картину. Ёкаи, онрё, соглашение... Танака Хироки. Всё это звучит так, будто я угодила в чью-то выдуманную историю.

   Ложусь, подтянув колени к груди, и закутываюсь в одеяло. Тишина давит, зато мысли словно звучат ещё громче.

   «Разве такое может быть? — думаю я. — Это же какой-то бред. Нереальный мир, убийство, войны духов... И всё это почему-то свалилось на мою голову».

   Сердце начинает биться быстрее, и я стараюсь дышать глубже, чтобы успокоиться.

   Никакой логики. Никакого плана. В голове полный бардак. Можно мне другую голову? Нет? Спасибо!

   Почему я? Нет, почему именно я? Они что, не могли найти кого-то другого?

   Я ворочаюсь, пытаясь найти удобное положение, но тело напряжено, а в голове не прекращается поток мыслей. Всё это похоже на сюрреалистичный сон, в котором я застряла и не могу проснуться.

   Я ведь просто хотела сохранить «Ракун» и помочь хозяину Окаве... А теперь говорят, что надо убить кого-то, кто занимается тёмными делами и собирается захватить мир потустороннего. Великолепно. Просто великолепно.

   Я прижимаюсь щекой к прохладной подушке, закрываю глаза и пытаюсь заставить себя расслабиться.

   Не получается. А чтоб вас!

   Ночь на раздумья... А что, если я откажусь? Но Осакабэ сказала, что Танака не оставит меня в живых. Плохо, очень плохо. Вряд ли Шиджеру встречался со мной просто так. О ками, как я во всё это вляпалась?

   Я переворачиваюсь на спину, уставившись на потолок. Ощущение, что всё вокруг меняется, даже когда я неподвижна.

   Это просто какой-то сюр. Дичь. Бред.

   Закрыв глаза, я пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Но страх, непонимание и смятение не уходят. Им тут сухо и комфортно.

   Я утыкаюсь взглядом в потолок, выискивая в темноте плоскости хоть какие-то ответы, но нахожу только пустоту. Мысли неумолимо возвращаются к тому, что сказала Осакабэ-химэ.

   Не пытаться сбежать.

   Её олос был мягким, даже ласковым, но за этой фразой чувствовалась чёткая граница — за неё лучше не переступать.

   «Но мне же нужно как-то связаться с Хаято и Окадзавой!» — думаю я, сжав кулаки под одеялом. Образы их лиц всплывают в голове. Они, наверное, уже сошли с ума от беспокойства. Ну или… просто ищут мой труп. После ужина с сильными мира сего бывает всякое.

   Я резко сажусь, но тут же понимаю, что ничего сделать не могу. Телефон не работает. Да и что толку? Здесь явно нет никакой связи.

   Даже если я попробую сбежать... Осакабэ дала понять, что на этот раз меня не отпустят просто так. А если поймают, то это может быть и кто-то пострашнее Ито.

   Я прекрасно понимаю, что видела далеко не всех.

   Только воспоминание об этом заставляет сердце ухнуть куда-то вниз. Его руки, мягко, но уверенно подхватывающие меня, словно я пушинка. Взгляд, холодный и почти насмешливый, как будто всё, что я делаю, заранее обречено на провал.

   Я качаю головой, пытаясь отогнать эту мысль. Глупости какие. Придушит, просто мягко. Вежливый потому что.

   Но ведь он же поймал меня тогда так легко. Неужели я действительно настолько беспомощна?

   Я прижимаю ладони к лицу, делаю шумный выдох. Что-то внутри подсказывает, что всё идёт не так, как должно. Но что я могу сделать? Кто я вообще здесь?

   Нужно успокоиться. Просто пережить эту ночь. А утром будет видно...

   Укутываюсь плотнее, ночка-то прохладная. Но даже в темноте, даже с закрытыми глазами передо мной маячит предупреждающий взгляд Осакабэ и спокойное невозмутимое лицо Кийо. Конечно, невозмутимое. Ведь это же маска.

   Сон укрывает меня, как мягкий плед, тёплый и тяжёлый. В нём нет ни страха, ни тревоги — только лёгкость, словно я сбросила весь груз реальности.

   Передо мной расстилается безбрежная ночь. Небо настолько чёрное и глубокое, что кажется, можно провалиться в него, если сделаешь шаг в сторону. А звёзды... Они яркие и сверкающие, словно их только что отполировали. Они выстраиваются в дорожку, извивающуюся вперед, будто манят за собой.

   Я ступаю на эту звёздную тропу босыми ногами касаясь мягкого, почти невесомого света. С каждым шагом ощущение реальности уходит всё дальше. Чувствую, как воздух вокруг становится всё чище, прохладнее, как будто в нём растворился запах ночных цветов и росы.

   «Где я?» — мелькает мысль, но ответа нет.

   И, странно, я даже не хочу его искать. Здесь мне спокойно. Здесь нет угроз и обязанностей.

   Впереди постепенно вырисовывается храм. Лунный свет делает его контуры мягкими, но невероятно чёткими. Кажется, он сооружен из самого света: стены перламутрово-серебристые, башенки изящно вытягиваются вверх, прямо к звёздам.

   Перед храмом — широкая лестница из полупрозрачного камня, который словно светится изнутри. Вокруг него — огромный сад, раскинувший свои ветви в чёрную пустоту ночи. Лепестки деревьев светятся нежным голубоватым светом, а где-то вдали слышится тихий звон колокольчиков, будто ветер играет с ними.

   Я замедляю шаг. Сердце начинает биться быстрее, но… не от страха. От чего-то... возвышенного. Почтения? Или это радость, что я нашла это место?

   Что это за храм? Почему он кажется таким... знакомым? Будто видела, но не наяву, а в книгах или фильмах.

   Я поднимаюсь по ступеням. С каждым шагом всё сильнее ощущение, что я иду туда, куда должна была попасть всегда. Будто всё до этого момента — лишь прелюдия.

   Может, это подсказка? Или подарок?

   Перед дверями храма я замираю. Высокие какие, почти касаются неба, и светятся так же, как и звёздная тропа. Моя рука поднимается сама собой, чтобы коснуться их, но в последний момент я останавливаюсь.

   Стоит ли? Это ведь всего лишь сон, верно?

   Но сон ли это?

   — Как себя чувствуешь? — раздаётся рядом голос, прекрасный, но явно нечеловеческий, будто сплетённый из звёздного света и шёпота ночного ветра.

   Я вздрагиваю, едва не отскакивая назад. Оборачиваюсь.

   И тут всё величие момента рушится.

   Передо мной стоит… продавец из того самого эзотерического магазинчика. На нём белая рубашка на выпуск, узкий галстук, пиджак, выглядящий чуть помятым, и руки в карманах. На фоне этого лунного великолепия он кажется воплощением земного хаоса.

   — Вы что тут делаете?! — Слова срываются с языка сами собой, прежде чем я успеваю подумать.

   Продавец слегка склоняет голову, его лицо остаётся неизменным: полуулыбка, полунасмешка.

   — Да вот, решил заглянуть, — отзывается он, глядя вокруг с таким видом, будто храмы из лунного света для него — дело обыденное.

   — Заглянуть? — Я моргаю, не веря своим глазам. — Вы... Как вы здесь оказались?

   Он ухмыляется, доставая руку из кармана, и, как ни странно, достаёт не кристалл или карту Таро, а... блестящий ключ, который он лениво перебрасывает между пальцами.

   — Места у меня разные бывают. И клиенты у меня особенные, не так ли? — Он поднимает бровь, давая понять, что этот вопрос явно обо мне.

   — Клиенты? — переспрашиваю я, чувствуя, как в голове снова появляется бардак. — Послушайте, это сон, или что?

   — А тебе как кажется? — спрашивает он почти лукаво, но взгляд у него серьёзный.

   Я хмурюсь. В этом месте, полном лунного света и звездной магии, он кажется самым неуместным существом, но почему-то именно это вызывает странное чувство безопасности. Как будто он здесь для чего-то важного.

   — Это всё же сон, да? — наконец выдыхаю я.

   Глупо, но лучше уточнить.

   Продавец не отвечает, только улыбается уголком губ, словно ему не впервой слышать подобные вопросы.

   Я резко оборачиваюсь к нему и, сама не зная почему, начинаю рассказывать. Коротко, сбивчиво, но всё-таки выкладываю суть. Про город онрё, про Осабакэ-химэ, про угрозы, которые всё ближе. Слова словно сами льются из меня, словно этот собеседник — единственный, кто может услышать.

   И он слушает, ни разу не перебив, но с каждой секундой улыбка на его лице становится всё шире, всё загадочнее. Когда я заканчиваю, он делает вид, будто задумался, и наконец тихо говорит:

   — Думаю, тебе лучше остаться.

   Я моргаю, чувствуя, как внутри закипает раздражение.

   — Оставаться? Учиться у онрё? Вы хоть понимаете, о чём говорите?

   — Очень даже, — отвечает он так спокойно, словно предлагает просто выпить чай. — Ты ведь сама сказала, что не знаешь, как выбраться. Раз уж ты здесь, используй это. У них есть, чему поучиться. Поверь.

   Я чувствую, как в горле застревает ком. Его уверенность сбивает с толку.

   — Но... — пытаюсь что-то возразить, но слова не находят выхода.

   Он смотрит на меня, чуть склоняя голову, а потом с мягкой насмешкой добавляет:

   — Знаешь, иногда единственный выход из сложившейся ситуации — это идти вперёд.

   Повисает тишина. Мне нечего возразить.

   Он только улыбается — та самая загадочная улыбка, от которой становится не по себе. Его руки всё ещё в карманах, он выглядит так, будто всё происходящее его лишь слегка забавляет.

   — Но знаешь. Если ты напишешь письмо лунными лучами, то я передам это послание твоим друзьям.

   — Письмо лунными лучами? — переспрашиваю я, глядя на продавца, словно он только что предложил мне насыпать звёздный порошок в чай и выпить для бодрости. — Звучит как… э… Такого не бывает! Пока я тут, Танака уже сделает всё, что захочет.

   — Время у нас немного другое, — отвечает он, будто не замечая моего потрясения. — Пока ты здесь, твоя лапшичная ещё в безопасности. В мире людей едва ли пройдёт больше пары часов. Здесь умеют ускорять и замедлять время. Не бойся.

   — Но Хаято и Окадзава... — начинаю я, чувствуя, как голос дрожит. — Они ведь…

   — Напиши им письмо.

   — Чем?! Лунными лучами?! — мне кажется, я начинаю терять терпение, хотя его спокойствие сбивает с толку.

   Опять эта чушь. Издевается, видимо.

   Продавец чуть приподнимает брови, словно удивлён, что я до сих пор сомневаюсь.

   — Именно.

   — Но как...

   Он прерывает меня жестом — не грубым, но чётким, и указывает на лунный свет, струящийся через окна храма.

   — Лунные лучи знают, как найти дорогу. Ты напишешь, а я передам.

   Моё потрясение достигает апогея.

   — Это невозможно, — шепчу я, больше себе, чем ему.

   — Почему нет? — Он чуть склоняет голову и добавляет, чуть насмешливо: — Ты же уже в городе онрё, общаешься с ёкаями и получила предложение, от которого трудно отказаться. Разве письмо лунными лучами — это самый странный момент твоего дня?

   И улыбается.

   Я открываю рот, чтобы возразить, но понимаю, что сказать нечего. Всё это безумие, да. Но у него есть своя, чертовски пугающая логика.

   — Ладно, — выдыхаю я, чувствуя, как внутри закипает смесь страха, недоверия и странной, непонятной надежды. — Что мне для этого нужно?

   — Только желание, — отвечает он и кивает на лунный свет. — И немного веры.

   Я медлю, глядя на серебристые лунные лучи. Серебристые такие, красивые. Они кажутся почти осязаемыми, будто можно протянуть руку и поймать свет в ладонь. А что, если…

   — Как я должна… — начинаю, но продавец молчит, только кивает, словно знает, что всё получится.

   Вдохнув глубже, я осторожно протягиваю руку. На мгновение кажется, что это глупо, но пальцы погружаются в лунный свет, как в прохладную воду. Он холодит кожу, но не обжигает, наоборот — дарит странное чувство покоя.

   Свет начинает сгущаться, будто становится продолжением моей руки. Лучи обвивают ладони, струятся по пальцам, пока не начинают мягко светиться, превращаясь в тонкие, почти прозрачные линии.

   Завороженная, я провожу рукой по воздуху, пробуя написать первые кандзи. Серебряные линии остаются за кончиками пальцев, словно я пишу на невидимой бумаге.

   «Хаято, Окадзава», — вывожу их имена, стараясь быть аккуратной. Лунные линии сияют в воздухе, словно висят между мирами. Я чувствую себя частью какого-то волшебства, нереальной сказки, которую кто-то рассказывает прямо сейчас.

   — Это невероятно... — шепчу я.

   Слова словно рождаются сами, без усилий: «Я в порядке. Не переживайте. Всё объясню, как только вернусь».

   Но, не успеваю я поставить последнюю точку, как серебряные линии начинают дрожать. Легкая рябь пробегает по словам, словно ветер разносит их, и они тают, расплываясь водой.

   — Что происходит?! — восклицаю я, глядя, как от кандзи ничего не осталось.

   Продавец, всё так же спокойный, поднимает взгляд.

   — Лунные лучи — дело капризное, — невинно замечает он. — Им нужно больше уверенности.

   Я шумно выдыхаю, злюсь, чувствуя, как меня охватывает беспомощность.

   — Это какая-то шутка?!

   — Нет, — отвечает он, всё так же невозмутимо. — Ты просто не до конца веришь, что письмо найдёт адресатов.

   Я молча смотрю на него, чувствуя, как внутри всё закипает. Уверенность? А как быть уверенной, когда весь этот мир кажется иллюзией?

   — Пока передавать нечего, — говорит продавец, всё так же спокойно, с легкой насмешкой в голосе. — Но как только ты сумеешь всё сделать, я обязательно передам.

   Улыбка такая же очаровательная. Настолько, что хочется стукнуть. А потом — смех. Миг — возле меня никого нет.

   — Эй! — кричу я, протягивая руку вперёд, словно пытаясь поймать хоть кого-то. — Вернись!

   Но… его словно и не было рядом.

   Внутри всё кипит. Гнев, беспомощность и злость переполняют.

   — Да что за... — бормочу я, яростно топая ногой.

   Глухой звук удара каблука о ступень раздается слишком громко. На мгновение всё вокруг замирает, как будто даже воздух перестаёт двигаться. А затем камень под ногами начинает трещать.

   — Нет-нет-нет! — вскрикиваю я, но трещины расползаются, как молнии, и ступени храма рассыпаются прямо подо мной.

   Я чувствую, как земля уходит из-под ног, и с диким воплем падаю в пустоту. Вокруг — звёздная тьма, густая, холодная и бесконечная. Я взмахиваю руками, пытаясь за что-то зацепиться, но всё бесполезно.

   Звёзды вокруг мерцают, будто смеются.

   — Лети, лети, Ямада. Лети-и-и!

   —Смотрите, летающая Ясуко»

   —Аха-ха, как смешно! Люди возомнили себя птицами!

   Сердце бьётся так быстро, что кажется, вот-вот вырвется из груди. Единственное, что я могу сделать, — это закрыть глаза и молиться, чтобы приземлиться целой. Собирать потом руки-ноги совсем не хочется.

   Удар!

   Я резко открываю глаза, сердце бешено стучит в груди. Несколько секунд лежу, пытаясь осознать, где нахожусь. О, это же комната!

   Темнота вокруг будто наплывает волнами, но из окна пробивается слабый лунный свет, скользя по стенам и полу. Чьи-то голоса, доносящиеся снаружи, возвращают к реальности.

   Я хмурюсь и прислушиваюсь. Какие-то странные звуки… Смех, звон, глухие удары. Кто-то явно веселится. Сглотнув, я натягиваю на плечи халат (спасибо, кто-то оставил его на стуле) и, стараясь не издавать ни звука, подхожу к окну. Отодвигаю створку и выглядываю наружу.

   На улице, залитой холодным серебром луны, разыгрывается что-то совершенно невообразимое. Во дворе, посреди идеально выложенной каменной площадки, играют… цукумогами.

   Сначала я вижу каса-обакэ, то есть оживший зонтик. Его ткань порвана, изнутри выглядывают тонкие деревянные спицы, но он ловко прыгает на своей изогнутой ручке, как на одной ноге. Глаз на зонтике — нарисованный или вышитый, я не понимаю, — странным образом моргает. Каса-обакэ издаёт протяжный свист и подбрасывает светящийся шарик.

   Тот, словно слепленный из лунного света, летит вверх и звенит хрустальным колокольчиком. А как только начинает падение, его подхватывает другой игрок — маленький чашеобразный гонг сёгуро, который прыгает так ловко, что кажется настоящим акробатом. Каждый прыжок сопровождается мелодичным звоном, будто бьют молоточком во время буддийских церемоний.

   — Что тут происходит? — бормочу я под нос, не в силах оторваться.

   На краю площадки так же собралась компания наблюдателей. Огромный деревянный сундук стоит неподвижно, но его крышка медленно приоткрывается и закрывается, будто даёт указания. Рядом с ним качается на тонкой ножке масляная лампа, её пламя переливается всеми цветами радуги. Возле неё — бумажный фонарь. Его свет вспыхивает то ярче, то гаснет. Неужто смеется?

   А ещё на камне элегантно сидит фарфоровая кукла. Её лицо — безупречно расписанное, холодное и надменное — не выражает никаких эмоций. Но она всё же лениво обмахивается веером, сделанным, из старого шелка.

   Шарик снова подлетает вверх, его подхватывает третье существо — дзоригами. Часы, о которых забыли хозяева. Их потрёпанная поверхность покрыта вмятинами и трещинами, но дзоригами движется так плавно, что это вызывает у меня невольное восхищение.

   Каса-обакэ промахивается, и шарик катится к краю площадки. Сундук резко скрипит, громко высказывая своё недовольство. Остальные начинают хихикать, переговариваться, а каса-обакэ, кажется, даже умудряется покраснеть.

   Я ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь. Какой абсурд. Но это тоже жизнь.

   Пожалуй, именно это мне и нужно было перед сном.

   Но потом шарик влетел прямо мне в грудь.

   Глава 5

   Бар, в котором сидит Уёми, находится на последнем этаже старого здания в самом сердце Токио. Уютно, сдержанно оформлено в традиционном стиле: деревянные панели тёмного цвета, бумажные перегородки, которые слегка приглушают свет, создавая мягкое и даже тёплое освещение. На полках за стойкой красуются бутылки саке, виски и редких ликёров, каждая из них с элегантной этикеткой. В воздухе витает тонкий аромат жареного кунжута и цитрусовых ноток юдзу.

   Уёми расположился за угловым столиком, чуть в стороне от остальных, так, чтобы видеть всех, но избежать лишнего внимания. Перед ним небольшая керамическая бутылка саке, напиток наполняет маленькую чашечку. Рядом аккуратно расставлены закуски: тарелка с ломтиками копчёного угря, посыпанного зелёным луком и семенами кунжута. Крошечная миска с маринованными огурцами и морковью. И блюдце с хрустящими рисовыми крекерами, пропитанными соевым соусом.

   Уёми держит чашечку двумя руками, медленно подносит её к губам, наслаждаясь богатым, слегка сладковатым вкусом. Его взгляд устремлён в большое окно, выходящее на город. Токио расстилается как бесконечное море огней: неоновые вывески, фары машин, бесчисленные огоньки высоток. Ночной воздух, несмотря на стекло, будто доносит отголоски мегаполиса — тихий гул движения и шум голосов.

   Кроме Уёми здесь есть другие посетители. За стойкой сидят несколько человек. Молодой мужчина в строгом костюме, судя по всему, офисный работник, слабо улыбается бармену, который только что поставил перед ним оранжевый коктейль. Два пожилых японца переговариваются тихими ровными голосами, обсуждая, кажется, что-то связанное с политикой. Одна женщина в элегантном красном платье читает книгу, поставив рядом чашку зелёного чая.

   В центре зала группа из трёх студентов оживлённо разговаривает, то и дело посмеиваясь над шутками. У них на столе пиво и тарелка с такояки, которые они делят между собой. Бармен ловко перемешивает ингредиенты для очередного коктейля, звеня шейкером.

   Уёми же сидит неподвижно, словно его не касается ни шум студентов, ни лёгкий смех женщины за соседним столиком. Его лицо остаётся бесстрастным, но в глазах читается нечто большее: напряжённое ожидание, задумчивость, возможно, тень тревоги. Он будто погружён в собственный мир, где Токио за окном — не просто город, а что-то куда большее, полное загадок и опасностей.

   Он ставит чашечку обратно на стол, чуть дольше смотрит на неё, чем нужно. Затем его взгляд снова устремляется на огни ночного мегаполиса. Словно он ищет ответы где-то там, среди бесконечных сияющих точек.

   Женщина появляется так тихо, что Уёми даже не сразу замечает её приближение. Она словно вышла из теней, аккуратно и беззвучно отодвинула стул. Садится напротив него, привлекая внимание сразу несколькими деталями. Чёрное платье облегает фигуру, подчёркивая идеальные линии. Простой крой компенсируется дерзким кожаным корсетом, туго стянутым на талии, а ряд серебряных пряжек блестит в мягком свете ламп. Высокий разрез на юбке открывает стройные ноги в чёрных чулках. На запястьях — изящные браслеты из тёмного металла, украшенные мелкими камнями, напоминающими звёзды.

   Лицо — настоящее произведение искусства. Тонкие черты, кожа цвета фарфора, изогнутые брови, акцентирующие выразительность глубоких гагатовых глаз. Бордовая помада на губах придаёт нечто опасное и загадочное. Волосы, блестящие, словно обсидиан, падают свободно, длинными локонами, доходя почти до талии. В них вплетена тонкая серебряная цепочка, свисающая у висков. Необычно. Интересно.

   Женщина жестом показывает бармену на напиток Уёми, её голос звучит низко, но мелодично:

   — Мне тоже, что и у господина.

   Уёми наблюдает за ней, чуть приподняв бровь. После того, как она сделала заказ, он, наконец, говорит:

   — Ты выглядишь как плохая девочка, Ама-тян.

   Её идеальные губы едва заметно дёргаются. Она не ругается, как он ожидал, но в глазах мелькает лёгкая искра раздражения.

   — Ой, каков шутник, — морщится она, складывая руки на столе.

   — Что? — Уеми лениво потягивает саке. — Тебе не нравится, как я тебя называю? Это же так мило. Каваи.

   — Меня раздражает, что ты иронизируешь не там, где надо, братишка. — Она опирается локтями на стол и пристально смотрит на него, затем ухмыляется. — А ещё больше раздражает, что тебя оказалось так нелегко найти.

   Он отводит взгляд к окну, как будто её слова не стоят внимания.

   — Я не стараюсь быть лёгкой мишенью. Особенно для тех, кто может меня отыскать.

   Она улыбается, поднимая принесённую барменом чашечку с саке.

   — Таких, как я? Ох, Уёми, ты, как всегда, преувеличиваешь.

   — Посмотрим, — он возвращает взгляд к ней, изучая её лицо с осторожностью, смешанной с интересом. — Но, если ты пришла с просьбой, давай сразу к делу. У меня мало терпения сегодня.

   Её улыбка становится шире, загадочнее, но ответа пока не следует.

   Ама некоторое время молчит, словно взвешивая каждое слово. Она берёт палочки, аккуратно подцепляет небольшой кусочек маринованного дайкона и отправляет его в рот, пережёвывая медленно, будто наслаждаясь каждым мгновением. Её лицо расслаблено, но в глазах читается нечто большее, чем простое удовольствие от еды.

   Уёми терпеливо ждёт, хотя сейчас терпение — это последнее, чем он обычно располагает. Он наклоняет голову, наблюдая за ней из-под тяжёлых век.

   — Ну? Ты ведь не просто так меня искала.

   Она отпивает немного саке, облизывает губы, словно смакуя вкус. Затем отвечает:

   — Ты жесток, Уёми.

   Его бровь чуть изгибается.

   — Это ты только сейчас заметила?

   Она смотрит на него пристально, не обращая внимания на его сарказм.

   — С девочкой. С Ясуко. Она ведь всего лишь человек.

   Уёми качает головой и усмехается, его голос звучит низко, с лёгкой насмешкой:

   — Ты ошибаешься, Ама-тян. Она не «всего лишь человек». И в моих действиях нет ничего жестокого.

   Она откладывает палочки, переплетает пальцы и подается чуть вперёд. Уеми замечает, как на мгновение длинные ногти вспыхивают солнечным светом. Эй, держи силу, сестричка!

   Её голос становится холоднее:

   — Тогда объясни, зачем ты оставил её у онрё?

   Он отпивает саке, как будто вопрос не задел его вовсе. Поставив чашку на стол, Уёми отвечает спокойно:

   — Потому что это лучший вариант для неё.

   — Лучший вариант? — Ама явно раздражена, но она тут же берет себя в руки. — Ты же знаешь, что они сделают с ней, если решат, что она бесполезна.

   — Именно поэтому ей нужно научиться быть полезной, — журчит ручейком он, не меняя тона. — Ясуко гораздо сильнее, чем кажется. Ей просто нужно время, чтобы это понять. И хорошенький пинок.

   Ама прищуривается, как кошка, изучающая добычу.

   — Или ты просто используешь её в своих целях?

   Он не отвечает сразу, смотрит на неё, как будто оценивает, стоит ли говорить правду.

   Наконец, ухмыляется.

   — Ама-тян, я всегда использую всё в своих целях. Ты это знаешь.

   Она качает головой и берёт саке, но вместо того, чтобы пить, вертит чашку в руках.

   — Ты играешь с огнём, Уёми. Девочка не игрушка.

   — Игрушка? — Смешок получается коротким и холодным. — Ты не понимаешь сама.... Её место — там. И если она выживет, это будет её выбор, а не мой.

   Ама некоторое время молчит, словно переваривая его слова. Взгляд становится задумчивым. Наконец, она говорит тихо, почти шёпотом:

   — Надеюсь, ты прав. Потому что, если ты ошибся, она может погибнуть.

   Уёми отворачивается к окну, глядя на огни Токио, что искрятся в ночи.

   — Все мы можем погибнуть, Ама-тян. Вопрос только в том, как и когда.

   Уёми продолжает смотреть на огни Токио, словно черпая вдохновение из их беспорядочного блеска.

   — Если человек не научится противостоять проблемам сам, ему не помогут даже самые сильные союзники. Ты можешь переплывать реку на лодке, но, если однажды в лодке появится течь, ты должен быть готов плыть сам.

   Ама тихо усмехается, её глаза чуть прищурены, а на губах играет едва заметная улыбка.

   — Под рекой ты, конечно же, подразумеваешь Танаку, верно?

   Он переводит взгляд сестру, его губы растягиваются в легкой, но ироничной улыбке.

   — Ама-тян, я ведь всегда говорю метафорами. Если ты решила, что речь о нём, возможно, ты права.

   Она фыркает, качая головой, и отпивает саке.

   — Иногда мне кажется, что ты специально усложняешь всё, чтобы никто не мог тебя понять.

   Уёми хмыкает, возвращаясь к своей чашке.

   — А иногда мне кажется, что ты понимаешь гораздо больше, чем хочешь показать.

   — Как луна и солнце.

   — Как луна и солнце, — эхом отзывается он.

   Слова замирают, словно в воздухе повисла невидимая пауза. Ама задумчиво смотрит на свою закуску, а Уёми снова отводит взгляд к окну, где ночной Токио продолжает жить своей хаотичной, но завораживающей жизнью.

   Все зависит только Ямады Ясуко. Что она выберет?

***

Я просыпаюсь от трели птиц за окном. Звуки рассвета такие нежные и мелодичные, что мне хочется просто лежать и слушать их в полусонном состоянии. Воздух кажется свежим, как будто я не в комнате, а где-то в лесу. Постепенно начинаю осознавать себя, но чувство лёгкой дезориентации не отпускает. Э… Где я?

   Открываю глаза и некоторое время смотрю в потолок, стараясь вспомнить вчерашний день. Деревянные балки над головой, запах лака и рисовой бумаги. Мягкий свет льётся из-за перегородки. Да, я всё ещё здесь, в городе онрё. Чтоб их…

   Но что-то не даёт мне расслабиться. В памяти вспыхивает момент: цукумогами, их странная игра, смех, и… шарик из света.

   — А-а-а! — Я вскакиваю, как ошпаренная. — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — бормочу вслух, не понимая, чего ожидать.

   Тот момент… Я стояла у окна, наблюдала за их игрой, и вдруг светящийся шарик, будто притянутый неведомой силой, влетел прямо в меня. Яркое сияние вспыхнуло ослепительным светом, заставляя меня зажмуриться. Я помню, как тепло разлилось по телу, а потом всё словно растворилось.

   Инстинктивно кладу ладонь на грудь, чувствуя неровное сердцебиение. Ничего необычного. Но я уверена, что это было не простое видение или странная шутка.

   — Что это могло быть? — шепчу я в пустоту. — Просто сон?

   Ответа, конечно, нет. Кто мне его даст? Но чувство тревоги усиливается. Что бы это ни было, оно явно не обещает ничего хорошего.

   Я спешно разглядываю свою кожу, проводя ладонями по груди, плечам, животу. Никаких следов. Ни ожогов, ни синяков, ни странных отметин. Только теплая гладкая кожа, как будто ничего и не было. Но я точно помню это ощущение — светящийся шарик влетел в меня.

   Хмурюсь, кусаю нижнюю губу, пытаясь соединить все это в хоть сколько-нибудь логичную картину. Но, честно говоря, выходит мазня, а не картина. Мысли крутятся как бешеные, но ничего не складывается. Тревожное чувство растет.

   Внезапно настораживают какие-то странные звуки за окном. Лёгкое постукивание, шелест, скрип — как будто кто-то активно двигается. Это заставляет подняться с постели и осторожно подойти к окну.

   Отодвигаю тонкую штору и замираю.

   На дворике в лучах утреннего солнца… мужчина. Его движения плавные, грациозные, как у танцора, но я сразу понимаю — это не просто танец. Он тренируется. Шаги — точные, каждое движение выверено, словно отрепетировано до мельчайших деталей.

   Я не могу отвести взгляд.

   Лицо мужчины просто идеально гармонично: высокие скулы, миндалевидные глаза, сверкающие словно полированный оникс. Прямой нос, четко очерченные губы, которые сейчас чуть сжаты. Чёрные волосы, длинные, собранные в низкий хвост. Почему-то так и хочется прикоснуться к прядям. Я уверена, что они как шелк. Несколько прядей выбились из хвоста, добавляя хаотичной красоты в его образ.

   Обнажённый торс переливается на солнце — каждый мускул чётко очерчен, будто выточен скульптором. Бледная кожа с едва заметным золотистым оттенком кажется идеально гладкой, на ней нет ни шрама, ни пятнышка. Только тонкая красная лента, обмотанная вокруг запястий, горит как огонь.

   Мужчина выполняет серию ударов мечом. Катана кажется продолжением тела — каждый взмах, каждый разворот наполнен невероятной силой и изяществом. Лезвие сверкает в рассветных лучах, оставляя в воздухе тонкую сверкающую дугу.

   Я замираю, даже дышать боюсь, чтобы не спугнуть эту картину. Каждый шаг мужчины, каждый взмах меча — завораживает. Это не просто тренировка… Это словно искусство, отточенное до совершенства.

   Мужчина завершает серию движений резким молниеносным выпадом вперёд. Лезвие меча останавливается в миллиметре от земли. Мужчина замирает, чуть склонив голову, будто прислушиваясь.

   Мое сердце колотится как сумасшедшее. Я прижимаю руку к стеклу, стараясь дышать тише. Что-то в этом мужчине пугает, но одновременно притягивает, как огонь, от которого невозможно оторвать взгляд.

   В какой-то момент мужчина резко замирает. Медленно поворачивает голову в мою сторону, и наши взгляды встречаются.

   Я невольно задерживаю дыхание.

   Его глаза не просто темные — в них сверкает серебристый отблеск, словно они отражают лунный свет, даже при солнечном свете. Зрачки вертикальные, как у хищника, придают его взгляду. Мамочки.

   Меня прошибает холодная дрожь, но я не могу отвести взгляд. Сердце бьётся где-то в горле. Я знаю, что это не человек. Он ёкай, без сомнений. Но какой? В его чертах есть что-то волчье: этот пристальный, неотрывный взгляд, напряжённые плечи и манера двигаться — плавная, бесшумная, как у зверя, выслеживающего добычу.

   Внезапно я осознаю, что стою у окна, всклокоченная, с заспанным лицом и в мятом халате. В нем вчера так и легла. Моя рука автоматически касается растрепанных волос, и я ощущаю, как кровь приливает к щекам.

   — А-а-а! — вскрикиваю я, быстро приседая под окном, прячась от этого сверлящего взгляда.

   Сижу на полу, вцепившись в колени, и стараюсь дышать тише. Сердце бьется так, что гул отдаётся в ушах.

   — О ками, позорище какое… — шепчу я себе, прикладывая ладонь ко лбу.

   Сама не ожидала от себя такой реакции. Что за девчачьи вскрики и попытки спрятаться? Не девочка из старшей школы же. Но его взгляд… в нем было что-то такое, что пробудило страх и заворожило одновременно.

   Я осторожно выглядываю из-за края окна. Он снова двигается, как будто ничего не произошло. Но я знаю — он заметил меня.

   Глубоко вздыхаю, пытаясь успокоить стук сердца. Что со мной? Надо взять себя в руки. Я не могу вот так сидеть под окном, как школьница, застигнутая врасплох. Это глупо. Но странное ощущение — смесь страха, смущения и чего-то еще, чему я не могу дать название, — никак не отпускает.

   Проведя несколько минут в попытках уговорить себя не вести себя как последняя идиотка, я всё-таки поднимаюсь. Первое — найти одежду. В комнате есть небольшой шкаф, и я, надеясь на лучшее, подхожу и открываю его.

   Внутри аккуратно сложен тренировочный костюм — кэйкоги. Белый и идеально чистый. Верхняя часть — куртка с широковатыми свободными рукавами, традиционно запахивающаяся справа налево и подвязывающаяся поясом. Выглядит строго, но удобно. Брюки свободного кроя, чуть зауженные к щиколоткам, чтобы не мешали движениям. На ткани виден едва заметный рисунок в виде простых геометрических узоров. Бледненькие такие, но миленькие.

   — Ну, выбора всё равно нет, — бормочу я, с досадой глядя на этот не привычный наряд.

   Быстро принимаю душ, пытаясь не думать о том, что кто-то может снова смотреть в сторону моего окна. Теплая вода немного помогает — смывает остатки сна и нелепые эмоции.

   После душа быстро расчесываю волосы, собирая их в высокий хвост, чтобы не мешали. Затем надеваю кэйкоги. Материал приятно касается кожи, и, к своему удивлению, я чувствую себя в этом костюме куда собраннее. Он будто задаёт определённое настроение — строгое и сосредоточенное.

   Повязав пояс, я смотрю на своё отражение в небольшом зеркале на стене.

   — Ну, вот и всё. Ясуко, ты готова… к чему, интересно? — говорю я своему отражению, улыбнувшись.

   Не успеваю даже придумать ответ на собственный вопрос, как снова что-то слышу.

   И в этот момент раздается стук в дверь.

   Глава 6

   Я застываю перед дверью, не зная, что делать. Сердце подпрыгивает к горлу. А если это он? Тот самый мужчина, которого я видела в саду?

   Фу такой быть, Ясуко. Ну мужчина и что? Ведешь себя как девочка из дорамы. Тут с тобой вроде как события происходят куда серьезнее, чем красивый мастер боевых искусств.

   Наконец, решившись, я открываю дверь.

   Передо мной действительно стоит он. Мужчина, от которого, кажется, исходит какое-то необъяснимое сияние уверенности и силы. Теперь можно разглядеть поближе. Тёмные волосы, а лицо… Оно выглядит идеально вылепленным, словно у статуи. Острые черты, высокие скулы, изогнутые брови, карие глаза — их невозможно прочитать. На теле видны следы напряжённых тренировок: тонкие струйки пота на коже и лёгкий румянец, будто оживляют эту совершенную картину.

   На несколько секунд я теряюсь, не в силах что-либо сказать.

   — Доброе утро, — спокойно говорит он. — Меня зовут Сэйдзи. И я знаю, кто ты.

   Надо же. Сразу без расшаркиваний. Но, может, оно и к лучшему.

   Но фраза выбивает у меня почву из-под ног. Голос у него низкий, приятный, немного вибрирующий.

   — Ты выглядишь удивлённой, — слегка улыбается Сэйдзи, но это больше похоже на игру. — Почему бы не выйти и не попробовать?

   — Попробовать? Что? — наконец-то мне удается справиться с собой. Ками, как неуверенно звучат мои слова!

   — Тренироваться, конечно. Ты ведь уже в кэйкоги, так что это просто… знак судьбы, — кивает он на мой наряд.

   — Нет, я... Я никогда раньше... — начинаю, но Сэйдзи прерывает меня и протягивает руку.

   — Всё бывает впервые. Не волнуйся. Просто выйди и попробуй.

   Я мямлю что-то невнятное, пытаясь найти аргумент, чтобы отказаться, но меня уже взяли за руку. Хватка, кстати, крепкая, но не грубая.

   — Давай, — говорит он так уверенно, что сопротивляться невозможно.

   Прежде чем я осознаю, что происходит, утягивает меня во двор, на ту самую площадку, где я видела его раньше. В лучах утреннего солнца сад выглядит ещё красивее, а от пространства вокруг словно веет силой.

   — Вот увидишь. — Сэйдзи отпускает мою руку и делает шаг назад. — Стоит только попробовать, и всё станет ясно.

   Почему-то кажется, что речь сейчас идет не только о том, чтобы выйти из дома. Будто есть какой-то глубинный смысл.

   Сэйдзи, стоя напротив, делает лёгкий поклон и жестом приглашает меня встать перед ним.

   — Начнём с основ, — спокойно говорит он. — Это тайдзюцу. Искусство тела. Мы сосредоточимся на простых движениях, что научат управлять собственным телом и энергией.

   Я молча киваю, стараясь подавить неуверенность и страх, что ничего не получится.

   — Первое — стойка. Ноги на ширине плеч, слегка согнуты в коленях. Спина прямая. Руки расслаблены, но готовы к движению.

   Он все демонстрирует, легко и уверенно занимая позицию. Я пытаюсь повторить, но чувствую, как мои ноги словно приклеиваются к земле.

   — Расслабься, — говорит Сэйдзи, наблюдая за мной. Он подходит ближе, мягко касается моих плеч, слегка надавливает. — Вот так. Почувствуй центр тяжести.

   Легко сказать. Как это вообще сделать?

   Его прикосновения уверенные, но неожиданно ободряющие. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сосредоточиться.

   — Хорошо. Теперь шаг вперёд, но плавно, будто ты скользишь, — объясняет он, показывая движение. Его тело движется так естественно, словно он вовсе не человек, а воплощение грации.

   Я повторяю, сначала неловко, но с его подсказками быстро нахожу ритм.

   — Отлично. Теперь блок, — продолжает Сэйдзи. Он поднимает руку, показывая, как защититься от удара. — Движение плавное, не напрягайся. Энергия идёт от плеча, но заканчивается в кисти.

   Я поднимаю руку, повторяя его действия. Внутри рождается странное ощущение, будто тело начинает понимать, как двигаться.

   — Ещё раз, — подбадривает он.

   Я делаю движение снова, на этот раз быстрее и точнее. На мгновение ловлю одобрительный взгляд карих глаз и чувствую, как сердце замирает от неожиданной радости.

   — Видишь? Получается, — улыбается Сэйдзи, не сдерживая похвалы.

   — Правда? — радуюсь я как ребёнок, впервые научившийся кататься на велосипеде.

   — Правда, — его голос звучит мягче, чем раньше. — Ты способна на большее, чем думаешь.

   Сэйдзи показывает ещё несколько приёмов: элементарные удары, перемещения, блоки. Я старательно повторяю за ним, сначала медленно, а потом всё быстрее. Мышцы немного болят, но в голове царит необъяснимое чувство восторга.

   Конечно, это не для мастеров. Но такой новичок как я — в восторге.

   — Это удивительно, — не выдерживаю и говорю вслух, когда у меня получается выполнить особенно сложное движение. Для меня, разумеется.

   — Удивительно, как легко ты учишься, — соглашается Сэйдзи, окидывая меня взглядом, в котором читается удовлетворение.

   Я не могу сдержать улыбки. Впервые за долгое время я чувствую, что могу с чем-то справиться. Самостоятельно.

   Сэйдзи делает шаг назад и наблюдает, как я повторяю блок, затем перемещение. Взгляд строгий, но в то же время внимательный, даже немного… заботливый?

   — Ты быстро учишься, — отмечает он, подходя ближе. — Но знаешь, что самое сложное?

   — Что? — спрашиваю я, стараясь отдышаться после очередного упражнения.

   — Не блоки. Не удары. Самое сложное — преодолеть собственные установки в голове. — Он жестом показывает мне остановиться, смотрит прямо в глаза. — Иногда ты уже знаешь, что делать. Знаешь, куда идти. Но в твоей голове звучит голос, который говорит: «Нет. Ты не сможешь. Это не для тебя».

   Я молча слушаю, ощущая, как его слова медленно проникают внутрь.

   — И тогда ты боишься сделать первый шаг, — продолжает Сэйдзи, его голос становится тише, почти шёпотом. — А страх, он как цепи. Тянет вниз. Он убивает намерения ещё до того, как ты успеешь что-то начать.

   Я молчу, глядя на мужчину. Внутри всё переворачивается. Это же элементарные вещи. Очевидные. Но почему-то именно сейчас, именно от него, они звучат по-другому.

   — Ты должна понять одну вещь. — Он снова занимает стойку, показывает медленное движение рукой, будто стирает невидимую преграду. — Любое путешествие начинается с шага. Неважно, насколько он мал. Если ты не попробуешь — ничего не изменится. Поэтому нужно сделать шаг. Хотя бы один.

   — Элементарно, — выдыхаю я.

   — Но иногда нужно, чтобы кто-то это сказал, — добавляет он с едва заметной улыбкой, точно угадав мои мысли.

   Я понимаю, что он прав. Простые слова, но такие необходимые. Особенно когда кажется, что ты утонул в собственных сомнениях, как бездне за краем света.

   — Давай ещё раз, — говорит он. — Начнём с того же, но теперь с уверенностью.

   Я киваю. В голове всё ещё звучат его слова. Может, в этом и есть сила? Просто сделать первый шаг.

   В какой-то момент понимаю, что мы здесь не одни.

   Ито смотрит на нас, словно мерцающая тень в полуденном солнце. Я замечаю, что он выглядит точно так же, как вчера, с тем же упорством во взгляде и прямой спиной. У него там штырь, что ли?

   — Я пришёл за тобой на завтрак, — говорит он без лишних эмоций. — Осакабэ-химэ будет ждать.

   Мне становится не по себе. Осакабэ-химэ и завтрак тоже вместе? Я сдерживаю эмоции и киваю, поднимаясь с площадки тренировок.

   Сэйдзи смотрит на Ито с неподдельным любопытством, но не возражает.

   Мы следуем за Ито по дорожке к дому, мимо ухоженных садов и тихих пагод. Неясно, что происходит, но понимаю, что оказалась в сетях, которые далеко за гранью моего понимания.

   Через время завтрак с Осакабэ-химэ проходит в совершенно ином настроении, чем наш первый разговор. На низком столе перед нами расставлены блюда, кажущееся произведением искусства: маленькие чашечки с мисо-супом, тарелочки с отварным рисом, аккуратно выложенные ломтики засоленной рыбы, и мелкие миски с маринованными овощами: редькой, сливами, корнем лопуха. Всё выглядит настолько идеально, что я боюсь коснуться этого палочками.

   Осакабэ-химэ, сидящая напротив, пьёт зелёный чай из изящной фарфоровой пиалы. В её движениях нет ни спешки, ни нерешительности. Ну, конечно. Откуда им взяться?

   Каждый жест словно продуман и полон значимости. Она сохраняет полную невозмутимость, а от её спокойствия мне становится немного не по себе. Но я стараюсь не выдать своих переживаний и осторожно беру кусочек рыбы.

   В комнате царит удивительная тишина. Только мягкие звуки посуды и слабый шелест утреннего ветра за раздвижными дверями нарушают её. Я краем глаза замечаю, как призрачные служанки движутся по комнате, почти не касаясь пола, наполняя чашки и унося опустевшие тарелки.

   — Что же ты решила? — раздаётся голос Осакабэ, разрывая молчание. Она не смотрит на меня напрямую, её взгляд устремлён куда-то в сторону, но от этого вопрос кажется только более внушительным.

   Я застываю, палочки замирают в руке. Что я решила? Если честно, ночью я почти не думала об этом. Была слишком растеряна и подавлена всем происходящим. Но утро всё немного изменило. Игры цукумогами, их странная очаровательная жизнь, движения Сэйдзи, его слова, полные спокойной уверенности… Всё это повлияло на моё восприятие. Мир онрё уже не кажется мне настолько чужим, как раньше.

   Я медленно опускаю палочки на край своей тарелки, даю себе мгновение, чтобы собраться. Взгляд Осакабэ по-прежнему не отпускает меня.

   — Я... — начинаю, но тут же замолкаю, пытаясь найти правильные слова. Наконец, решаюсь: — Думаю, я готова попробовать. Но есть условие.

   Осакабэ слегка приподнимает бровь, её тонкие губы растягиваются в едва заметной усмешке. Она кладёт свою пиалу на стол и наклоняет голову, будто изучает меня заново. Смотрит на меня с интересом:

   — Ты меня удивляешь, Ямада-сан, — произносит она, и в её голосе звучит лёгкая насмешка. — Дальновидность — редкое качество, особенно среди тех, кто недавно оказался в нашем мире. Что ты хочешь?

   Я напрягаюсь, осознавая, что мой ответ может стать решающим. Глубоко вздохнув, я киваю.

   — Да, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал твёрдо. — Если я буду участвовать в этой борьбе, мне нужна уверенность, что «Ракун» будет защищён не только сейчас, но и в будущем. Это место многое для меня значит, и я хочу, чтобы с ним было все в порядке не только в ближайшее время.

   Осакабэ улыбается шире.

   — Ты знаешь, далеко не каждый человек, попавший в подобные обстоятельства, способен думать наперёд, — говорит она, плавно подаваясь вперёд. — Чаще просто хотят выжить или вернуться домой. Но ты... Ты готова думать о будущем, даже о будущем после того, как всё это закончится.

   Я молчу, чувствуя, как слова пронзают меня, как будто Осакабэ видит больше, чем я сама.

   — Очень хорошо, — наконец добавляет она. — Я приму твоё условие. Защита «Ракун» будет гарантирована, пока ты остаёшься частью нашего мира. Однако... — Она делает паузу, и её взгляд становится более жёстким. — Долгосрочное сотрудничество потребует и долгосрочной преданности. Ты готова на это?

   Я сглатываю, чувствуя, как под её взглядом мне становится не по себе. Но я всё равно киваю.

   — Если это то, что нужно, — говорю я, стараясь звучать уверенно, хотя внутри всё сжимается от тревоги. — Я готова.

   Осакабэ как ни в чём не бывало возвращается к завтраку, изящно поднося к губам пиалу с чаем. Её спокойствие словно подчёркивает, что разговор завершён, а решение принято. Я делаю пару неуверенных глотков супа, размышляя о том, что ждет меня впереди. В этот момент дверь бесшумно открывается, и в комнату входит Ито.

   — Ито-сан, присоединяйся, — велит Осакабэ, не поднимая взгляда от своего завтрака.

   Ито почтительно кивает и садится за низкий стол напротив меня. Он принимает пиалу с рисом из рук призрачной служанки, коротко благодарит и, чуть повернувшись ко мне, начинает говорить:

   — Ямада-сан, сегодня утром вы продолжите занятия с Сэйдзи-саном. Его задача — ввести вас в основы тайдзюцу. Освоить правильные стойки, основные блоки, удары, технику перемещений. После полудня вас ждёт тренировка на реакцию и баланс. Завтра с утра продолжите. Ваша цель — понять принципы и научиться двигаться.

   Я невольно морщусь. Всё это звучит… слишком страшно.

   — А что именно значит «освоить правильные стойки»? — спрашиваю осторожно, надеясь хоть немного прояснить детали.

   Ито слегка улыбается, словно понимает моё беспокойство.

   — Сэйдзи-сан знает, как подстроить программу обучения. Всё будет зависеть от ваших возможностей. Не беспокойтесь, вы не будете перегружены. Но необходимо относиться к занятиям серьёзно.

   Я киваю, хотя слова «реакция и баланс» всё ещё звучат пугающе. И всё же образ Сэйдзи — спокойного, терпеливого, но строгого учителя — всплывает перед глазами, и это немного успокаивает.

   — Я понимаю, — говорю, стараясь выглядеть увереннее, чем чувствую себя на самом деле. — Если я решила учиться, то постараюсь сделать всё, что смогу.

   Ито коротко кивает, довольный моим ответом.

   — Очень хорошо, — отвечает он. — Тогда после завтрака я провожу вас на площадку.

   Я краем глаза замечаю, как Осакабэ слегка улыбается, наблюдая за нашим разговором. Словно она заранее знала, что я соглашусь.

   — Ты справишься, Ямада-сан, — говорит она, аккуратно ставя свою пиалу на стол. — Как я уже говорила, начало всегда самое сложное. А остальное придёт с практикой.

   Я пытаюсь вдохнуть глубже, чтобы прогнать тревогу. Если я что-то поняла за это утро, так это то, что мне больше некуда отступать.

   После завтрака я снова пытаюсь найти подход к Осакабэ. В голове крутится мысль: если они могут контролировать почти всё в этом городе онрё, значит, уж точно способны передать сообщение моим друзьям.

   — Осакабэ-химэ, — начинаю я осторожно, пока убирают посуду. — Простите за настойчивость, но я всё ещё беспокоюсь о Хаято и Окадзаве. Может быть... есть способ передать им хотя бы одно письмо?

   Осакабэ слегка приподнимает бровь, её взгляд становится изучающим.

   — Ямада-сан, я же уже говорила: здесь у вас есть всё, что нужно. Возможно, стоит сосредоточиться на ваших задачах, вместо того чтобы отвлекаться на внешний мир, — говорит она мягко, но однозначно с железной уверенностью.

   — Но я бы чувствовала себя спокойнее, если бы смогла с ними связаться, — продолжаю настаивать.

   Осакабэ делает вид, что не слышит. Просто поворачивается к Ито, словно я и вовсе не сказала ни слова.

   — Убедись, что занятия с Сэйдзи начнутся вовремя. Девочка не должна терять ни минуты.

   Ито коротко кивает, но, когда я ловлю его взгляд, молчит. Ни намёка на сочувствие или подсказку. Это словно стена: оба — и Осакабэ, и Ито — замыкаются, оставляя меня с моими тревогами наедине.

   Возвращаясь в свою комнату, я чувствую, как накатывает раздражение. Они явно что-то скрывают. Но как пробить эту стену? У них есть власть, ресурсы, даже cпобности онрё... А я — просто человек, зависимый от их милости.

   Сев на край кровати, обхватываю голову руками.

   — Как же я так вляпалась?

   Но потом, вспоминая слова Осакабэ, что раз я пришла из другого мира, то могу нарушать правила этого, меня вдруг осеняет. Если я хочу выбраться из этой ситуации, то должна действовать сама. Сама искать пути, сама находить решения.

   Проблема лишь в том, что делать?

   Подхожу к окну, пытаясь собраться с мыслями. Тренировка с Сэйдзи всё ещё отдаётся в теле лёгкой усталостью, но где-то глубоко внутри рождается ощущение, что я ступила на верный путь. Просто нужно найти способ, чтобы мои друзья знали, что я здесь.

   — Нельзя всё время ждать чьей-то помощи, — говорю себе тихо. — Хоть и очень хочется.

   Это удручает, ведь, по сути, я снова осталась одна. Но разве в этом есть что-то новое? Нет. Я уже была в подобных ситуациях.

   Пока я размышляю, солнечный свет падает на пол комнаты, вырисовывая кружевной узор.

   Внезапно в голове всплывает воспоминание о продавце из эзотерического магазина, о том, как он говорил про письмо лунными лучами.

   — Может быть... это и есть подсказка? — бормочу я.

   Решив, что стоит попробовать, я начинаю перебирать варианты. Если я сумела собрать лунный свет в том сне, то, возможно, это… не просто сон.

   Кажется, у меня есть идея.

   Глава 7

   Время идет. Ощущается не так, как обычно. Но как именно — сказать сложно.

   Тренировка началась с простых движений, но даже они сразу показались мне сложными. Сэйдзи, как и накануне, спокоен и терпелив. Его уверенность в том, что у меня получится, заставляет хотя бы попытаться.

   — Расслабь плечи, — мягко подсказывает он, стоя напротив и следя за моей позой. — Тело должно быть свободным, иначе ты не почувствуешь нужный момент.

   Я пытаюсь, но вместо расслабленности ощущаю только ещё большее напряжение. Сложно даже понять, куда деть руки.

   — Нет, это не то. — Он подходит ближе, осторожно берет меня за локоть и направляет в нужное положение. — Представь, что ты держишь невидимый круг. Всё начинается отсюда.

   Я пытаюсь снова. На этот раз движение становится чуть плавнее, но всё равно я чувствую себя деревянной.

   — Это ужасно, да? — спрашиваю я, тяжело выдыхая.

   — Не идеально, но это не важно, — улыбается Сэйдзи, отходя на шаг назад. — Если бы ты всё сразу сделала правильно, это было бы странно.

   Его слова успокаивают, но ненадолго. Следующее движение, связанное с резким поворотом и выведением руки вперёд, оказывается ещё сложнее. Я стараюсь, но чуть не теряю равновесие, но меня мгновенно ловит Сэйдзи.

   — Не спеши. Ты хочешь сделать всё быстро, но в тайдзюцу это не работает. Думай о плавности, а не о скорости.

   Я киваю и пробую снова. И снова. И опять. Упорство, смешанное с отчаянием, начинает приносить плоды: я наконец выполняю связку без ошибок. И это… похоже на чудо.

   — Вот так, — хвалит Сэйдзи. — Чувствуешь разницу?

   — Да, — удивлённо смотрю на свои руки. — Это... действительно получается?

   — Видишь? Всё, что нужно, — это поверить в своё тело. Ты слишком привыкла сомневаться.

   Следующее упражнение направлено на развитие реакции. Сэйдзи начинает двигаться вокруг меня, бросая лёгкие, но быстрые удары. Они не несут угрозы, но заставляют меня оставаться собранной. Я старательно блокировать их, как он показывал, но мои руки явно запаздывают.

   — Не думай о том, куда я ударю, — говорит он, когда я снова не успеваю. — Просто доверься своему телу. Оно знает больше, чем ты думаешь.

   Сложно поверить в это, но я всё-таки решаю отключить голову. Сосредотачиваюсь только на его движениях, отбросив попытки анализировать. И вдруг... мои руки начинают двигаться сами. Один удар, второй, третий — Блок! Еще блок!

   — Отлично! — в голосе Сэйдзи звучит одобрение. — Ты начинаешь чувствовать ритм.

   Я широко улыбаюсь, чувствуя, как по телу разливается тёплая волна радости. Это такое простое движение, но я всё равно ощущаю себя победительницей.

   — Спасибо, — тихо произношу я, переводя дыхание.

   — Не за что. — Он смотрит на меня с мягкой улыбкой. — Ты работаешь над собой. И это твоё достижение.

   Эти слова почему-то глубоко западают в душу. Впервые за долгое время я чувствую, что могу справляться с тем, что поначалу кажется, что это невозможно.

   Во время очередного упражнения Сэйдзи просит меня полностью сосредоточиться на своём «центре» — области чуть ниже пупка, которую он называет «хара». Никогда не слышала ничего подобного.

   — Это твой источник силы, — объясняет он. — Каждый удар, каждое движение начинается отсюда. Попробуй почувствовать его.

   Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Сначала ничего не происходит. Внимание рассеивается: я слышу шелест ветра, скрип бамбуковой стойки, биение собственного сердца.

   — Забудь обо всём, — раздает мягкий голос Сэйдзи. — Оставайся только собой.

   Я делаю ещё один вдох, на этот раз медленнее, и представляю, как воздух опускается прямо внутрь меня.

   Сначала там просто пусто. Но вдруг... я чувствую что-то странное. Лёгкое тепло, словно искра, разгорается в нижней части живота.

   — Сосредоточься на этом, — голос Сэйдзи кажется до жути далёким.

   Искра начbyftn расти, превращаясь в тёплый поток, который разливается по всему телу. Это ощущение одновременно странное и естественное, как будто внутри меня всегда было это тепло, но я просто не замечала. Поток становится всё сильнее, и я ощущааю, как что-то вибрирует в руках, ногах, даже в кончиках пальцев.

   Я открываю глаза. Мир вокруг изменился: каждый звук стал чётче, каждое движение Сэйдзи — медленнее, как будто время замедлилось.

   — Что это? — шепчу я, смотря на свои руки.

   — Это твоя рёку, — спокойно отвечает Сэйдзи. — Внутренняя сила. Её пробуждение — первый шаг к настоящему мастерству.

   Я провожу ладонью по воздуху, и поток внутри меня будто отзывается, заставляя воздух вокруг дрогнуть. Это просто… невероятно.

   — Но... — Я смотрю на Сэйдзи в растерянности. — Почему это произошло?

   — Ты открылась. Перестала сопротивляться своему телу, страхам. Откинула ограничения, — улыбается он. — Ты готова принять себя такой, какая есть.

   Внутри меня бушует ураган эмоций. С одной стороны, я не могу поверить, что это происходит. С другой, ощущение силы такое... естественным, как будто я всегда была с ней связана, но просто не знала об этом.

   — Я могу использовать это все время, да? — спрашиваю я, сжимая кулаки, чтобы ощутить вибрацию.

   Сэйдзи кивает:

   — Сила сама по себе ничего не значит. Важно то, как ты её направишь.

   Это однозначно шанс. Шанс стать сильнее, чтобы защитить «Ракун», своих друзей и себя и дать отпор плохим парням. Я смотрю на Сэйдзи.

   — Я хочу научиться всему, — твердо говорю.

   — Хорошо, — отвечает он с довольной улыбкой. — Тогда начнём с управления твоей рёку.

   …Дни в мире онрё пролетают незаметно. Каждое утро начинается с тренировок с Сэйдзи. Первое время я с трудом справляюсь с простыми ударами, тело будто сопротивляется, а движения выходят через пень-колоду. Но со временем всё меняется.

   У меня все больше и больше получается балансировать, двигаться плавно и уверенно и контролировать свою рёку. Сэйдзи показывает, как использовать её в бою: усилить удар, сделать движения быстрее, отразить атаку. Впервые в жизни я чувствую себя сильной, не просто телом, но и духом.

   Постепенно координация и реакция улучшаются настолько, что я могу уверенно выполнять комбинации в разы сложнее, чем изначально. Однажды Сэйдзи даже одобрительно сообщает:

   — Если бы ты так сражалась с Танакой, ему пришлось сдаться.

   Эти слова зажигают что-то внутри. Я знаю, что ещё многому нужно научиться, но результаты вдохновляли.

***

В один из вечеров, когда занятия уже закончены, я решаю отдохнуть. Закатное солнце окрашивает небо в золотисто-розовые оттенки. Мягкий свет ложится на сад, где я сижу с чашкой зелёного чая. Ветер шевелит листья деревьев, а где-то вдали звучит флейта — её мелодия неспешна