Замуж за светлого властелина. Анна Замосковная

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Самая молодая ведьма столицы
• ГЛАВА 2. Осторожнее с предложениями
• ГЛАВА 3. На что надеется невеста?
• ГЛАВА 4. Как сорвать собственную свадьбу?
• ГЛАВА 5. Белое и чёрное
• ГЛАВА 6. Жених и невеста
• ГЛАВА 7. Эти страшные светлые
• ГЛАВА 8. Тёмные так просто не сдаются
• ГЛАВА 9. Неожиданные повороты
• ГЛАВА 10. Сияние белого
• ГЛАВА 11. Сопротивление тьмы
• ГЛАВА 12. Миазмы чёрного
• ГЛАВА 13. У каждого своя битва
• ГЛАВА 14. Светлый властелин удивляет
• ГЛАВА 15. Брачные ночи, брачные дни
• ГЛАВА 16. Первая любовь
• ГЛАВА 17. Круг ведьм
• ГЛАВА 18. Разбитые надежды
• ГЛАВА 19. Жизнь с врагом
• ГЛАВА 20. Договорённости
• ГЛАВА 21. Нарушения законов
• ГЛАВА 22. Преступники
• ГЛАВА 23. Светлые властелины
• ГЛАВА 24. Благоденствие Метрополии
• ГЛАВА 25. Мир светлых
• ГЛАВА 26. Заговор
• ГЛАВА 27. Разбитое сердце
• ГЛАВА 28. Выбор Октавиана
• ЭПИЛОГ. Новый Агерум

АННОТАЦИЯ

Наш мир завоёван светлыми.

   Тёмных не оставили вне закона, но мы не живём – мы медленно, «гуманно» вымираем.

   В ночь, когда любая девушка может предложить свободному мужчине брак и получить либо мужа, либо откуп, я всего лишь надеялась выручить немного денег у того, у кого их действительно много.

   Но светлый властелин – это бессердечное чудовище с застывшим лицом – ответил мне «Да».

ГЛАВА 1. Самая молодая ведьма столицы

— Что? — мой голос нарушает зловещую тишину.

   — Да, я на тебе женюсь, — повторяет наш светлый властелин.

   Я, ведьма, стану женой светлого властелина? Как я до этого докатилась?

   Всего три часа назад

   — Точно ничего нет? — прижавшись лбом к дряхлому дереву обивки, заглядываю за печку. — Ни медяшки? Хоть что-нибудь ценное?

   Из-за пыльной паутины посверкивают болотные огоньки и два жёлтых глаза.

   — Нет, Марьяна, — мой фамильяр Жор чихает от пыли, фыркает. — Ничего нет.

   Вздохнув, прижимаюсь к стене. Надежда обнаружить старой избушке хоть какую заначку окончательно умирает. Болотные огоньки выбираются из узкой щели, зависают среди пучков трав под потолком. Жор, на миг развоплотившись, проскальзывает сквозь угол печи, вытягивая на пушистом хвосте паутину. Размером поменьше обычного манула, он надувает шерсть, чтобы казаться крупнее.

   — Может, согласишься? — Жор склоняет голову набок. — Мэр, конечно, страшен, как жаба, но есть-то надо.

   Меня передёргивает.

   Фамильяры почти во всём противоположны владельцу, и то, что для меня неприемлемо, для него кажется нормальным.

   — Тогда хватай своего Рейнала, пусть жениться на тебе и кормит нас!

   Морщусь: бесполезно Жору объяснять, что я не подставлю Рейнала и его семью, они почтенные жители Окты, брак их сына с ведьмой лишит их стольких благ, что я до конца жизни их разорения себе не прощу.

   — Сегодня ведь ночь особая, — соблазнительно мурлычет Жор.

   — Не надо.

   А он подходит ко мне, обтирается паутинным хвостом о тёмный подол.

   — Как всё удачно складывается, сама посмотри: Рейнал ещё не помолвлен, а несуществующая ночь бывает раз в четыре года, и именно сегодня ты можешь сама…

   — Нет! — подойдя к столу, хватаюсь за завёрнутый в тряпицу кусок хлеба.

   За три дня он сохранил мягкость и аромат. Вот что значит сделан с любовью. И подарен тоже с любовью. Развернув полотно, наклоняюсь — чёрные волны прядей соскальзывают с плеч — и вдыхаю сладко-сдобный запах. Невозможно, просто невозможно удержаться!

   Усевшись на лавку, впиваюсь зубами в последний кусок хлеба.

   — Позови Рейнала на свидание, пусть покормит тебя, — Жор запрыгивает на лавку напротив и ставит мохнатые серые лапки на край стола. — Нам еда нужна, понимаешь.

   Есть Жор любит, за что и получил такое имя, хотя ему, как чисто магическому существу, для выживания человеческая еда не нужна.

   Хотела бы я тоже не есть, но молодое тело требует пищи, а для этого нужны деньги, а для этого нужна работа, а для этого нужна лицензия — и это замкнутый круг, потому что лицензию мэр мне не даст.

   К счастью, сегодня и впрямь особенный день, так что я могу обойтись без неё: светлый властелин — что б его и ему подобных кровавая чума в могилы свела! — на ночь праздника разрешил в пригороде магичить без лицензии. Конечно, вредить никому нельзя, но погадать, сделать заговор на выздоровление, продать снадобья — это можно. Подозреваю, конкуренция будет дикая, соберутся тёмные со всей округи, но на кусок хлеба заработать можно.

   А главное — мэр будет выслуживаться перед властелином и веселиться со знатью, так что столкновение с этой мерзкой беспринципной рожей мне не грозит.

   — Пойдём на праздник, — Жор делает огромные печальные глаза, но отражающийся в них зеленоватый свет болотных огоньков придаёт ему слишком коварный вид. — Там народу много, может, кто монетки обронит. А если потолкаться среди лотков…

   — Я запрещаю тебе воровать на празднике.

   — У-у-у, — Жор всхлипывает, а его глазищи наполняются слезами.

   Но я слишком хорошо его знаю, чтобы расчувствоваться. Пока он показательно пыхтит, ворчит и стонет, я достаю с полки чёрную ведьминскую мантию, шляпу с остроконечным верхом. Раньше это была парадная одежда ведьм — правда, тогда её украшали серебряными вышивками и узорами из перламутра и лунных камней — теперь ведьма не вправе покидать дом в чём-то ином, чтобы честные люди всегда понимали, с кем имеют дело.

   В яичной скорлупе ещё осталось немного смешанного с тёртым углём масла. Болотные огоньки дружно слетаются к наполированной медной пластинке на стене, заменяющей зеркало. Она настолько маленькая, что увидеть отражение сразу двух глаз нельзя. Зато не видно и чистого лба, на котором четыре долгих месяца нет белого клейма, дающего право на магическую деятельность в восьмой провинции Светлого Агерума.

***

В деревне ведьм при столице провинции когда-то было шестьдесят домов, но они истлевали следом за почившими хозяйками, и теперь осталось лишь восемь избушек. Все они «столпились» у арки ворот на дорогу.

   Когда я, отягчённая заплечным коробом, выхожу на скрипучее крыльцо, Саира с двумя подружками чёрными монолитами стоит на дороге в окружении сонма болотных огоньков. Их фамильяры парят в темнеющем небе. Эльза и Мира, тоже надевшие коробы со снадобьями и инструментами для ворожбы, спускаются с крылец, стараясь не наступить на кошку и ласку. У всех у них белеют на лбах восьмиугольные метки лицензий.

   Седовласые Эльза и Мира приветливо мне улыбаются, спускаются на дорожки, а рыжегривая Саира отворачивается, и золотые кольца серёг вспыхивают в свете окружающих её болотных огоньков. Две её спутницы — дородная Палша и длинноносая Берда тоже показательно отворачиваются.

   — Идёмте, — Саира взмахивает рукой в звенящих стеклянных браслетах. — Не со всеми стоит дорогу делить, а то удачи не будет.

   — Ты права, как ты права. — Берда картинно поправляет шляпу с серебряной вышивкой.

   — Очень жаль, что на праздник пускают кого попало, — басит Палша.

   — Глаза бы им выцарапал, — вздыхает у моих ног Жор.

   Когда мы проиграли вторгшимся из другого мира светлым, в нашей области в живых остались только самые старые и самые юные ведьмы, которых не взяли в армию и не успели отправить вглубь земель. Тут их всех и приписали к деревне, навсегда лишив возможности уехать из столичной области. Из молодых только мама была настолько безрассудна, чтобы, несмотря на все ограничения для тёмных, родить меня. Папаша, похоже, был парнем рисковым — в те времена связь с ведьмой могла дорого ему обойтись. Впрочем, мама была редкой красавицей, ради таких горы сворачивают.

   Только это её безрассудство стало причиной раскола в деревне ведьм: одни считали, что она сглупила, обрекая дитя на жизнь под гнётом светлых, другие полагали, что жизнь продолжается, и ещё неизвестно, надолго ли у нас светлые. А третьи, как сказала ныне покойная бабка Мого, просто завидовали маминой дерзости и сожалели, что сами добровольно отказались от продолжения рода, выплёскивали это сожаление на нас, ведь припозднившейся с первым ребёнком ведьме для зачатия нужен сильный маг, а их держат в другой области.

   Саира была самой ярой противницей моего существования.

   — Не огорчайся, Марьяночка, — Мира неспешно отходит от своего светлого дома. С лицензией она может поддерживать его магией. — В Саире злоба всех ведьм скопилась, она сама себе хуже делает, сама себя этим ядом травит.

   — Только живёт лучше всех, — недовольно напоминает Жор.

   Все невольно оборачиваются на единственный двухэтажный дом, а потом — вслед Саире. На её чёрной мантии мерцает серебряная вышивка с лунными камнями.

   Она врачует самого мэра и благодаря его поручительству — аристократов и богатеев города. Вторая причина её неприязни ко мне — страх, что я отниму у неё этот доход.

   — Можно? — тихо спрашивает Мира.

   — Да.

   Она касается стены моего домика морщинистой ладонью, тот отзывается потрескиванием, скрипом, но дерево светлеет, покосившееся после дождя крыльцо выпрямляется. Чужая магия в моём доме — как прикосновение сотен паучьих лапок к спине, но наши дома слишком стары, чтобы жить без поддержки, и приходится мириться с тем, что мой спасает другая ведьма.

   Лицензия, как же мне нужна лицензия!

   Ласка Миры — Злюка — раздувает шерсть и свысока поглядывает на более крупного Жора. Тот показывает Злюке язык. Отворачиваться после этой дерзости боится — один раз уже получил в затылок камень.

   Подошедшая Эльза подхватывает меня под руку:

   — Позволь на тебя опереться. Стара я стала для таких дальних прогулок, скоро, как Арна и Верна, будем с Мирой всё время дома сидеть. Но зато пока я могу тебя отблагодарить.

   — Спасибо, я и так рада помочь, — подставляю второй локоть Мире.

   Жизнь их лишь чуть лучше моей, и отблагодарить меня, кроме помощи с домом и добрым словом, им нечем.

   Мы проходим под деревянной аркой ворот. Впереди на узкой дороге ярко горят болотные огоньки над Саирой, Бердой и Палшой. Столь безрадостное зрелище не улучшает моего и без того унылого настроения.

***

Белую Окту построили светлые, сравняв с землёй Руарду — древнюю столицу королевства. Руарда, если верить рассказам и сохранившимся гравюрам, была настоящим лабиринтом улиц. Восьмигранная Окта симметрична, все её улицы идеально ровные, белые дома в каждом из восьми секторов повторяют друг друга, а цех чистоты следит за тем, чтобы тротуары и здания были вымыты.

   В Окте я была несколько раз — когда в соборе давала клятву светлому властелину никому не вредить своей магией, получала лицензию после смерти мамы и умоляла мэра вернуть отозванную лицензию. Вход внутрь контура этих идеально ровных белых стен, сейчас озарённых разноцветными светильниками, всегда означает для меня что-то страшное.

   Другое дело Наружный город, выросший между речной пристанью и Октой — с кривыми улочками, разноцветными домами и овальной площадью вместо стандартных восьмиугольников.

   Этой ночью здесь самое веселье. Посередине площади пылает костёр, бросая на палатки торговцев яростные блики. Скрипки, бубны, барабаны и трубы, пытаясь перекричать друг друга, сливаются в разбитную мелодию. Тени танцующих бешено скачут по земле, мелькают раскрасневшиеся, блестящие от пота лица, шальные глаза. Под гогот и ободряющие крики в огромной бочке пива пробивают дыру, и пенный напиток хлещет в подставленные трактирщиком кружки.

   В толпе непривычно много тёмных: лешие в зелёных мохнатых куртках торгуют корешками и травами, водяные притирками из водорослей, помеченные белыми лицензиями оборотни со звериными ушами выставили на продажу костяные украшения и меха. На центральную площадь даже кадку с русалками притащили. Люди и за пределами белых стен их уже не боятся, разглядывают с любопытством.

   А парней мало, на несуществующую ночь благоразумные родители их обычно дома запирают. Значит, Рейнала не встречу, но так даже лучше. Пусть между нами ничего серьёзного быть не может, мне было бы больно отдавать его другой прямо сейчас, проститься с надеждами.

   Отгоняя эти мысли, призывно кричу:

   — Гадания, мази, заклинания на удачу…

   — Бесполезно, — бубнит за спиной Жор. — Лучше бы отпустила меня поохотиться на всякое разное.

   Мы с Эльзой и Мирой, разложив на заплечных коробах склянки с мазями, карты и гадальные кости, прямо на земле сидим между шатров с резной посудой и украшениями, но торговля не идёт ни у нас, ни у наших невольных соседей. Конечно, те уже косо на нас поглядывают и с завистью смотрят на палатки с едой и стойки с выпивкой — вот уж где очереди.

   — Магия без светлого налога! — хрипло выкрикивает Эльза. — Только этой ночью!

   Запахи сдобы и мяса долетают до нас сквозь хмельную толпу, и я стараюсь дышать носом, боясь разбудить только утихший голод. Но время идёт, люди веселятся, и никто не подходит к нам, ведьмам. Да и у других тёмных дела идут не слишком хорошо.

   Светлые не стали убивать сдавшихся тёмных, но они назначили высокие цены за наши услуги, поставили наш доход в зависимость от обычных людей, а обывателей отучили пользоваться нашей помощью, ведь дешевле дольше лечиться простыми травами, чем быстро зачарованными, дешевле нанять больше работников, чем попросить помощи ведьмы или волшебника, проще нанять гонца, чем найти умеющего ходить тайными тропами мира.

   — Сегодня магия без светлого налога! — кричу я в толпу, но меня не слышат или слышать не хотят.

   — Не поможет, — Жор запрыгивает на поля шляпы. — Кричи, не кричи. Замуж тебе надо, чтобы мужчина нас кормил.

   Подняв руку, хлопаю его по мохнатому крестцу. Жор обхватывает лапами остроконечную тулью.

   — Ну что такое? Ты девушка видная, сегодня как раз…

   С боковой улицы, грубо оттолкнув двух подвыпивших стариков, на площадь выходит тощий немного сутуловатый мужчина. Пламя костра отражается на его бледном лице с безвольной челюстью, сильно расширяющимся носом и огромным лбом. Тинс — секретарь мэра — собственной персоной. Он кривится при виде русалок с зелёно-голубыми волосами и обшаривает жадным взглядом толпу. За спиной у него останавливаются два мордоворота из стражников и тоже кого-то высматривают…

   Я смотрю на них, а руки сами собой закидывают в короб склянки, карты, косточки. Когда взгляд Тинса добирается до Эльзы с Мирой, я уже натягиваю короб на спину и, то и дело оглядываясь, пробираюсь между тканых стенок на другую сторону «улицы» из палаток. Тинс, расталкивая людей, направляется к моим старушкам.

   Похоже, и в эту ночь, когда лицензия не требуется, мэр не даст мне возможности получить хоть что-то.

   «Что б он сдох вместе со своим светлым властелином!»

   — Замуж тебе надо, — более настойчиво повторяет Жор, почти невесомо переступая с полей шляпы на плечо. — Давай в Окту войдём, поищем твоего Рейнала.

   Выбравшись в толпу праздно гуляющих с леденцами, яблоками в карамели, копчёными куриными ножками, пирожками и кружками сидра или пива, я быстрым шагом направляюсь прочь от главной площади Наружного города. К площадной мелодии добавляется музыка одиноких музыкантов, трактиров, театральных трупп.

   Несуществующая ночь грандиозный праздник, на который собираются почти все, а Наружный город достаточно велик, есть ещё места, где можно предложить ведьминские товары, только надо постоянно переходить с места на место, чтобы не попасться Тинсу.

ГЛАВА 2. Осторожнее с предложениями

У основания огромного каменного моста через Ярую торговля не идёт, я больше привлекаю внимание собравшихся у опор русалок в венках из кувшинок. Вода вокруг них из-за света факелов кажется огненной. Посидев немного, ищу следующее место.

   На причале такая толкотня, что и думать нечего о том, чтобы рассесться там с коробом. Путь в восточную часть Наружного города перекрывают знакомые стражники, по-прежнему ищущие кого-то в толпе.

   Только у рыбных рядов косоглазая девушка просит погадать на суженого.

   — Даже она думает о браке, — бубнит на ухо Жор.

   К счастью, за годы совместной жизни я научилась не обращать внимания на его слова, иначе его занудные увещевания сегодня свели бы меня с ума.

   Едва девушка, одетая в довольно неплохое платье, касается колоды карт, те наполняются теплом. Мои пальцы покалывает от волшебного ощущения соприкосновения с нитями судьбы. Девушка наклоняется ниже, серьги со стекляшками покачиваются в её ушах почти в такт весёлой мелодии скрипки.

   Прикрыв глаза, ощущаю, как скапливается вокруг нас магия, а нити судьбы отзываются на зов карт в моих руках, помогают их перемешивать, переплетаются с пропитанными магией сердцевинами.

   — Вижу твою жажду узнать истинного суженого, — понизившимся голосом вещаю я, раскачиваюсь из стороны в сторону, продолжаю тасовать карты, пока нити судьбы не застывают, говоря, что колода готова к ответам, зарождающимся в душе девушки. От волнения левый её глаз сильнее косит в сторону.

   Сбрасываю на короб первую карту.

   Леший…

   Образ леса накрывает меня, вспыхивают в зелени папоротника капли росы… и крови.

   — Бежим! — вопит Жор, вырывая из видения.

   Вздрогнув всем телом, растерянно моргаю. А девушка отскакивает в толпу, разрывая связанные с картами нити судьбы. В следующий миг в плечо впиваются пальцы.

   Внутри всё стынет. Оборачиваясь, поднимаю голову.

   Тинс, скаля идеально белые ровные зубы, смотрит на меня. На самом деле зубы у него были жёлтые и кривые, но Берда их выправила.

   Сглатываю. Весёлая мелодия будто откатывается прочь, как и веселящиеся люди и тёмные. Шальной взгляд Тинса прожигает насквозь.

   — Что же ты не заглянула к господину мэру, — скалится он в улыбке. — Он давно ждёт твоего визита. И раз уж ты здесь…

   Он рывком поднимает меня с земли. Карты рассыпаются по мостовой. Чей-то каблук разбивает в одной из карт заговорённую сердцевину, и в сердце будто вонзается игла. Я не могу вдохнуть, двинуться.

   Тинс обхватывает меня за талию и шепчет на ухо:

   — Хватит ломаться и набивать себе цену, терпение мэра закончилось. Хочешь хорошо жить, как Саира, — уступи ему, а если продолжишь артачиться — сядешь в тюрьму или сдохнешь от голода.

   У меня только-только отпускает сердце, и в оцепеневшее тело возвращается сила. Дать бы Тинсу по роже, но тогда точно тюрьмы не миновать.

   — Светлый властелин! — восклицает Жор.

   Отпустив меня, Тинс, как и остальные, оглядывается по сторонам. Схватив короб, роняя склянки, я, придерживая шляпу, бросаюсь в толпу.

   — Стой! — вскрикивает Тинс. — Марьяна, стоять!

   Люди, видя мою ведьминскую одежду, расступаются. А там уже деревянные торговые ряды — я петляю между них, как заяц, и окрики утопают в гуле толпы.

   — Здорово я придумал крикнуть, что он здесь! — хвалится Жор. — Здорово они все перепугались своего светлого.

***

   На соседних улицах тоже начались пляски, хмельной смех эхом бродит между домов.

   — Тебе надо или к мэру под бок, или замуж, — в который раз повторяет засевший на полях шляпы Жор. — Иначе мы умрём с голоду. И, кстати, Тинс прав: ты слишком долго испытываешь терпение мэра. Мужчины не любят ждать, знаешь ли.

   — Заткнись, — прошу я, обнимая повешенный спереди короб. Почему-то так мне спокойнее. — Я и без тебя всё понимаю. Но я не могу так. Мэр мне противен, а выходить замуж за первого встречного…

   — За Рейнала…

   — Я не буду подставлять его семью. Мэр их просто выживет.

   — Хорошо, давай не замуж. Давай просить откуп. То есть, конечно, проситься замуж, но ведь можно и на откупе заработать. Сама подумай: никто же не захочет жениться на ведьме, они будут тебе платить.

   Самое ужасное, что эта авантюрная идея после объятий Тинса уже не кажется такой уж гадкой.

   Придерживая шляпу, запрокидываю голову.

   — Полегче, — Жор обхватывает тулью.

   А я смотрю на небо. На востоке его чернота уже теряет густоту. Несуществующая ночь — единственное время раз в четыре года, когда девушка может сделать предложение свободному мужчине, имя которого она знает, и он обязан или согласиться, или заплатить откуп.

   — Я многих знаю, — как бы между прочим напоминает Жор. — Так что выяснять имена не придётся, можно просто подходить и предлагать. Глядишь, к утру или обогатимся, или тебя пристроим. Любой вариант нам подходит.

   Закрываю глаза.

   На плечах опять возникает ощущение рук — но на этот раз горячих, подрагивающих, и дыхание над ухом:

   И руки мэра скользят к моей груди.

   Тогда меня спасло внезапное появление одного из представителей городского совета, я сбежала и больше на глаза мэру старалась не попадаться, но он посылал Тинса. Сначала с подарками, потом с угрозами, сегодня уже со стражниками.

   Мерзостное оцепенение вновь охватывает меня, как тогда, в кабинете мэра. Я передёргиваюсь и выдавливаю:

   — Хорошо. Но вряд ли на празднике есть свободные мужчины: никому не хочется жениться на первой встречной или отдавать свои кровные.

   — Наверняка кто-нибудь понадеялся на удачу: каждую несуществующую ночь находится несколько женившихся или раскошелившихся «счастливчиков».

   Мне ещё хочется развернуться, но дома ничего съестного нет, и голод уже подступает, а у меня осталось немного снадобий. И Тинс наверняка решил, что я отправилась в деревню, там, наверное, меня и караулит.

   Я просто… кажется, кажется, у меня просто нет иного выбора, кроме как пойти и попытаться кого-нибудь ограбить на законных основаниях.

   — Вперёд! — командует со шляпы Жор. — Навстречу кошелькам свободных дурачков!

***

   Иногда даже энтузиазм Жора загибается под гнётом обстоятельств. Мы улица за улицей обходим Наружный город, предлагая снадобья и вглядываясь в лица, но пока ни одного свободного мужчины не находим.

   — Ведьма, а ведьма, — смеётся один из гуляющих, едва стоя на ногах. — А есть у тебя снадобье, чтобы всегда стоял?

   — Кто, ты?

   Расхохотавшись, он падает на мостовую.

   — Жаль, женатый, — вздыхает Жор, поглядывая на поблёскивающий из-под его рукава брачный браслет.

   Мы идём дальше, постепенно приближаясь к главной площади. Всё чаще оглядываюсь: хотя Тинс должен искать меня в укромных уголках, здесь слишком много народа, можно нарваться на неприятности.

   — О-о, вперёд! — гаркает Жор.

   — Что? — я прибавляю шаг.

   — Тинс сзади. Он нас заметил. Он бежит вместе со стражниками. Давай быстрей, на площади нырнёшь в кадку с русалками, там он тебя точно не найдёт.

   К русалкам? Ну… они тоже тёмные, должны помочь по-братски. И всё равно свернуть с улицы некуда, по бокам сплошные торговые ряды. Отбросив короб, я протискиваюсь между людей. Чем дальше, тем плотнее они стоят друг к другу. На площади что, представления устраивают?

   — Пустите, пустите же, — пыхчу я, работая локтями.

   Жор со шляпы подгоняет:

   — Резвее работай, резвее, они нас догоняют. Десять шагов… — (Я втискиваюсь между двумя потными громилами). — Девять… — (Проползаю между дорожными женщинами). — Семь. Быстрее, Марьяна, быстрее. Уже пять!

   Я со всей силы вталкиваюсь между мужичками, одного цепляю под коленку, и он проваливается вперёд вместе со мной. По границе площади толпу как обрезают. Потому что на площади, источая сумеречное белое сияние одежд и длинных волос, идёт светлый властелин.

   — Мамочки, — Жор впивается в мою шляпу.

   Светлый властелин неспешно шагает вдоль торговых лотков оборотней, водяных и леших. Вода в кадке с русалками гладкая, они даже из любопытства не подглядывают.

   Светлый властелин скользит кончиками тонких пальцев по мехам и резным украшениям. Остроносое лицо его ничего не выражает — просто каменная маска. Зато у оборотней прижаты уши, из водяных течёт вода, а лешие обрастают мхом, превращаясь в самые настоящие пни.

   Поднявшись, пячусь в толпу.

   Цепкие пальцы Тинса вновь сжимают плечо.

   — Попалась, — шепчет он и свободную руку кладёт мне на ягодицу. — Заставила меня побегать, придётся расплатиться.

   Прежде, чем его рука успевает сжать мою филейную часть, я сипло выкрикиваю:

   — Октавиан, стань моим мужем!

   Жор падает со шляпы. Впервые на моей памяти.

   Дружное «Ох!» сменяется убийственной тишиной. Тинс отдёргивает руки, словно я прокажённая. Я не прокажённая, я больная на всю голову, но… э… наш светлый властелин свободен, он мужчина, и его имя знают все, хотя и не смеют произносить вслух.

   А ещё он достаточно богат, чтобы откуп не ударил по его кошельку, так что никто не пострадает. Ну, может быть, кроме меня.

   Светлый властелин разворачивается, в складках его длинного плаща залегают серые тени. Глаза у него странные: радужки ярко-голубые, а белки — чёрные, и от этого кажется, что на тебя смотрит чудовище.

   Он молча изучает моё лицо. И горожане, и тёмные не смеют даже дышать. Одна русалка выглядывает из-под воды и, глядя на меня, крутит пальцем у виска.

   Светлый властелин сухо произносит:

   — Да.

   …

   — Что? — мой голос нарушает зловещую тишину.

   — Да, я на тебе женюсь, — повторяет наш светлый властелин.

   Только что поднявшийся на лапы Жор падает. В обморок. Я тоже хочу.

ГЛАВА 3. На что надеется невеста?

Октавиан неспешно направляется ко мне. Он всё ближе и ближе. Никогда не видела светлого властелина так близко!

   Очнувшийся Жор в ужасе заползает под полы моего плаща. Я отступаю на маленький шажок, оглядываюсь: все выглядят ошеломлённо и… трезво. Похоже, от моего предложения у всех разом выветрился хмель. И все так плотно друг к другу стоят — бежать некуда. Опять поворачиваюсь к светлому властелину.

   Тишина, кажется, накрыла весь Наружный город. Похоже, известие распространилось молниеносно. Слышен лишь шелест величественного облачения властелина.

   Он останавливается в шаге от меня. Даже представить не могла, что окажусь настолько близко от него: кожа у Октавиана гладкая, волосы идеально лежат — волосок к волоску. Он протягивает руку. Я смотрю на его ухоженную ладонь. Он — на меня.

   Молчим.

   Что он от меня хочет?

   Наконец он опускает руку, и она почти полностью исчезает в широком рукаве.

   — Церемония бракосочетания пройдёт завтра в полдень в мэрии, — его голос разливается вокруг, ввинчивается в разум.

   Завтра? В полдень? Бракосочетание? Со мной?!

   — Приглашаются все желающие. — Он окидывает взглядом толпу и продолжает чуть тише, уже мне, хотя это, конечно, слышат многие. — Полагаю, на свадьбу нужно платье, туфли. Можешь обратиться к любому мастеру Окты, я оплачу счёт. И за украшения. Всё, что пожелаешь.

   Наверное, мне это просто снится.

   — А… — сдавленно шепчу я. — Вы знаете, что от предложения можно отказаться?

   — Я знаю все законы провинций Агерума.

   То есть… он знает, что можно отказаться, но соглашается? А может, у него на откуп денег нет? Должны быть, он же платья с украшениями собирается оплачивать. В чём подвох-то?

   Его лицо по-прежнему ничего не выражает. Дерево и то понятнее свой настрой показывает, чем он!

   И глаза эти с чёрным фоном такие… жуткие. По позвоночнику сползает капелька холодного пота.

   — Ты пойдёшь со мной или вернёшься в свой дом? — светлого властелина не смущает ни брак с ведьмой, ни моё полуобморочное от изумления состояние, ни оцепенение подданных… его хоть что-нибудь может смутить?

   — В… в свой дом, — неуверенно отзываюсь я. — Э… невеста не должна ночевать в доме будущего мужа.

   — Это не прописано в своде законов, — возражает светлый властелин.

   — Это традиция. — Сглатываю, ожидая его ответа: может, вопрос был формальностью, и я должна была сразу согласиться ехать к нему?

   — Я знаю.

   Он не сводит с меня взгляда жутких глаз.

   — Тогда я пошла готовиться! — выпаливаю я и разворачиваюсь.

   Какие у всех глаза круглые и вытаращенные. Интересно, меня пропустят? Ступаю вперёд… и люди раздвигаются, притискивая друг друга к торговым рядам, поднимая повыше детей, чтобы их не раздавили, пятясь прочь от центральной площади. Кряхтение и сопение стихают не сразу, но когда возвращается тишина, передо мной остаётся проход шириной в три шага.

   Уходить. Мне надо уходить, пока светлый властелин не передумал. Только не бежать, а то будет выглядеть подозрительно.

   Мне это снится. Наверняка мне это просто снится. С каждым шагом я надеюсь на пробуждение, а оно не наступает. Уцепившийся за плащ Жор волочётся за мной на пузе.

   — Бежать надо, — шепчет он. — Вот теперь точно бежать надо!

   Оборачиваюсь: светлый властелин, не мигая, смотрит мне вслед… Белая сияющая фигура кажется такой несокрушимой, такой…

   Не убежать — вдруг понимаю я.

   Только не от него, не от этого существа, по мановению руки которого земля может поглотить целую армию, река смыть город, а ураган — разметать снаряды и стрелы так, что ни один до него не долетит.

   Светлый властелин склоняет голову набок.

   Мне определённо это снится.

   Снова развернувшись, продолжаю путь к выходу из города. Этот бред мне может только сниться, так что надо дойти до дома, лечь — и проснуться.

   Жор по-прежнему катится по мостовой на пузе.

   Сбоку кто-то судорожно вздыхает: Эльза и Мира смотрят на меня с ужасом, одинаково покусывают костяшки пальцев.

   — Малышка… — выдавливает Мира.

   — Во что ты ввязалась? — Эльза протягивает ко мне руку — и тут же отдёргивает, вжимается в толпу.

   Светлый властелин продолжает следить за мной.

   — Всё в порядке, — тихо уверяю я. — Это мне только снится.

   К счастью, до самого выхода из города среди окружающих меня людей и тёмных нет Саиры с её подпевалами — их я бы просто не выдержала.

   Едва ступаю за пределы города, болотные огоньки поднимаются из травы, окружают нас. Жор поднимается, что-то бормочет. Так с огоньками и не умолкающим Жором я иду до самой деревни ведьм, захожу в свой подновлённый дом.

   Болотные огоньки повисают между пучками трав. А я забираюсь на печку, утыкаюсь лицом в пропахшую снадобьями подушку.

   — Просыпайся, пора просыпаться.

   — Ты серьёзно думаешь, это сон?! — взвизгивает Жор.

   — Не мешай мне об этом мечтать! — огрызаюсь я и опять утыкаюсь в подушку. — Просыпайся, давай, просыпайся.

   Требование немедленно проснуться ничуть не мешает уснуть.

***

   Дворец проконсула восьмой провинции Агерума столь же симметричен и бел, как его столица. И в точности повторяет дворцы ещё семи проконсулов очередного озарённого Светом мира.

   Большие, с ровными колоннами, идеально ровными вертикальными и горизонтальными линиями строгого убранства залы освещены кипенно-белыми огнями.

   Вернувшийся домой Октавиан проходит половину центрального холла и останавливается. Запрокидывает голову, но не смотрит на гладкий белый потолок: его глаза прикрыты.

   Мгновение спустя тишину дворца нарушает тихий напев. Площадная мелодия, даже такая слабая, жутко неуместна в этом царстве симметрии и здравого смысла, но это не мешает Октавиану её напевать.

   Напевать всё громче и громче, и вот он протягивает руки, будто касаясь невидимой женской фигуры, делает первый оборот, а за ним ещё и ещё, под шелест одежды двигаясь в танце, и широкие рукава раздуваются, плащ скользит по белоснежным плитам пола.

   Душераздирающий вопль заглушает мелодию. Октавиан застывает.

   Оборачивается к источнику звука.

   На лестничной площадке сидит круглый толстенький суслик и с ужасом смотрит на него:

   — Хозяин, ты что творишь? А-а-а! — серый суслик впивается в шерсть на голове. — Жениться на ведьме? А-а?! Она что, жить здесь будет? Прямо в нашем доме жить будет?

   — Разумеется. Жена должна проживать с мужем, — Октавиан наконец опускает руки и прячет кисти в длинные рукава. — Бука, отправляйся в деревню ведьм и охраняй её.

   — Я?! — отчаянно вопит суслик. — Почему я? Я что, крайний?

   — Ты мой фамильяр.

   — Как будто это всё объясняет! — всплескивает лапами Бука.

   — Разве нет? — Октавиан склоняет голову набок.

   — Ну что за хозяин мне достался? — ворчит Бука, соскакивая со ступеньки на ступеньку. — Лучше бы откупились. Ведьма в доме — к несчастью.

   — Нет такого закона, — напоминает Октавиан. — На совете в Метрополии я пробуду до утра. Если Марьяну кто-то попытается обидеть — сразу зови. Это приказ.

   — Приказ-шмиказ, — бубнит Бука и вдруг с надеждой заглядывает в лицо Октавиана, молитвенно складывает лапки. — Может, мы жене отдельный домик построим? Красивый, с садом, огородом…

   — Как только я перейду в Метрополию, наложенные мной защитные чары ослабнут, поторопись к Марьяне.

   — Хозяин, вы серьёзно? — Глаза Буки наполняются слезами.

   — Я не умею шутить.

   — А… да… точно, — он сваливается с последней ступени на пол. — Но, может, научились шутить? Ну а вдруг?

   — Поторопись.

   Невнятно бормоча, Бука мелкими шажочками пересекает холл и, став бесплотным, проходит сквозь дверь.

   Октавиан поднимается по лестнице до самого верхнего этажа — квадратной комнаты, посередине которой вертикально стоит белое кольцо с магическими знаками по ободу. По мановению руки Октавиана весь пронизывающий башню механизм приходит в движение, и знаки наполняются светом, открывая портал к белым небоскрёбам Метрополии…

***

   — Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук…

   Кого это ко мне занесло? Да ещё стучат так деликатно — явно не посланец мэра. Приподнявшись, отодвигаю измявшуюся за ночь шляпу в сторону.

   В углу, в кадке с шерстяной подстилкой, похрапывает Жор.

   Зеленоватый сумрак домика успокаивает. Я усмехаюсь, вспоминая сон — надо же такому привидеться!

   — Тук-тук. Тук-тук.

   Продолжает кто-то стучать. Но зачем? Лицензии у меня нет… Разве только Мире или Эльзе что-то понадобилось. Соскользнув с печи, на ходу одёрнув помятые платье и плащ, открываю дверь.

   Перед моим крыльцом целая толпа. С белоснежными рулонами ткани, шкатулками, туфлями, какими-то перьями — белыми! — и головными уборами.

   От сердца, лица и кончиков пальцев отливает кровь, оставив после себя холод и слабость.

   — Уважаемая госпожа Марьяна! — стучавший усатый мужчина подсовывает мне рулон с кружевами. — Не хотите ли свадебное платье из этого тончайшего шёлкового кружева? Лучше вы не сыщите во всей Окте, во всей восьмой провинции, я головой отвечаю!

   И тут же все остальные торговцы наперебой начинают расхваливать свой белоснежный товар.

ГЛАВА 4. Как сорвать собственную свадьбу?

Белое-белое-белое везде. Все вещи и ткани, которые мне протягивают — белые, как одежда светлого властелина. Не так я представляла себе собственную свадьбу… Так! Спокойно, я её никак не представляла, я же понимала, что свадьбы никогда не будет.

   А тут… тут…

   — Туфли!

   — Головной убор, достойный вашей красоты!

   — Самые прекрасные украшения Окты!

   — Всё для вас, госпожа, только взгляните!

   Попятившись, захлопываю дверь.

   — Госпожа Марьяна! Ну что ж вы?

   — Вам не понравилось?

   — Так мы ещё принесём!

   Прижимаюсь к тёплому дереву спиной. Кажется, у меня сейчас глаза от изумления из орбит вывалятся. У распластавшегося в кадке Жора они тоже подозрительно круглые.

   — Что делать будем? — шепчет он. — Бежать?

   И косится на окно. Но в мутном стекле возникает светлое пятно лица:

   — Госпожа, только посмотрите, какие серьги, какое ожерелье! Вы должны их увидеть.

   Судя по топоту, часть торговцев перебирается к окну, и оттуда уже голосят:

   — Ткань шёлковая!

   — Кожа тончайшей выделки!

   — Вышивки от лучших мастериц столицы!

   — Что делать? — повторяю уже я.

   — Ты меня спрашиваешь? — раздувается Жор. — Это же ты замуж за светлого властелина захотела?

   — Я?! — от негодования щёки пылают. — Это ты мне не останавливаясь зудел: сделай предложение, да сделай предложение, как увидишь свободного мужчину — сразу делай предложение. Именно это я и сделала — то, что ты просил.

   — Но я не думал, что ты сделаешь предложение Ему!

   Не знаю, что ответить. Просто сползаю по двери. Гул хвалебных од брачным товарам не утихает.

   — Чулки тончайшие!

   — Сорочка кружевная для первой брачной ночи!

   У меня дёргается глаз.

   Болотные огоньки под потолком, ощутив мою тревогу, начинают носиться вокруг пучков трав, и от пляски блеклых теней становится совсем тошно.

   — Я не могу вечно здесь сидеть, — обречённо признаю я.

   — Но не выходить же за светлого властелина, — Жор опять округляет глаза.

   — И то верно… Но я не могу отказаться. Я же сама предложила, это всё равно, что «да» в мэрии сказала. Может отказаться только сам светлый властелин.

   — Значит, надо сделать так, чтобы он отказался. Сам.

   Мы с Жором смотрим друг другу в глаза.

   — Но он же согласился… — тяну я. — И он понимает, кто я. Что может его отвадить?

   — Только осознание, что ты — совершенно неподходящая для него пара.

   — Думаешь, он не понимает? — с сомнением произношу я и потираю глаза. На ладонях остаются чёрные следы подводки… — Я же тёмная, что для него может быть хуже?

   — Обрядят тебя в белое, и от обычного человека не отличишь.

   Мысль пронзает меня, взволновав до бешеного стука сердца.

   — Ты прав! — поднявшись, стискиваю ручку двери. — Ты прав.

   — Что? — теряется Жор и, пытаясь выбраться из кадки, кувырком сваливается на пол. — Что ты сказала? Я прав? Ты впервые признала мою правоту!

   — Конечно, ты же видел все эти принесённые товары: они белые, полностью белые. Светлый властелин просто хочет переделать меня, как старую столицу: снести и построить новую идеальную белую «Окту». Возможно, он думает, что я согласна на это, раз сама попросилась в жёны, но я не собираюсь переделываться. Я ведьма и останусь такой до конца. Если он поймёт это, вряд ему захочется держать рядом нечто столь гадкое, что каждый день одним своим видом будет напоминать о тёмных, а ведь светлые тёмных ненавидят, иначе бы нас так не притесняли.

   — Всё, конечно, хорошо, — Жор поднимается. — Кроме одного: никакая ты не гадкая.

   — Мы это исправим, — уверяю я. — Я стану гадкой, ужасной ведьмой, которую ни один светлый властелин видеть рядом с собой не захочет.

   Наконец открываю дверь.

   Торговцы настороженно смотрят на меня, ожидая вердикта, готовясь оспорить мой выбор, если падёт не на них. Презрительно морщусь на их товары и заявляю:

   — Мне нужно всё чёрное.

   Становится слышно, как вдали на опушке чирикают птички.

   — Ч-что? — бледнеет усач с кружевами.

   — Я ведьма, мне нужно чёрное платье, чёрный головной убор, чёрные украшения, чёрные туфли и чёрное нижнее бельё.

   Искренне надеюсь, что последнее никто, кроме торговцев и Жора, не увидит.

   Если светлый властелин думает получить белую чистую жёнушку — пусть сразу откупается, я согласна взять плату хоть булкой, хоть медяшкой. Я и без выкупа готова его отпустить, только бы отказался.

   Из соседнего дома выглядывает Мира. Бледная, с покрасневшими глазами, она порывается шагнуть ко мне, но, посмотрев на крышу моего дома, бледнеет сильнее и, отпрянув внутрь, захлопывает дверь.

   Странно… что её так встревожило?

   Выхожу на крыльцо, и торговцы расступаются. Приложив ладонь ко лбу, пытаюсь разглядеть против солнца крышу. Кажется, там никого нет.

   Что ещё удивительнее — Саиры с её подружками тоже не видно. Окна её двухэтажного дома черны. Неужели ещё не вернулась с сонмом своих болотных огоньков? Или ей настолько претит мой сомнительный успех, что она решила вовсе не показываться?

   — Но как же? — торговец с убором из перьев прижимает свой роскошный товар к груди. — Как же чёрное-то, на свадьбу-то со светлым властелином? Да и нет, наверное, платьев свадебных цвета такого.

   — Так устройте, — жёстко предлагаю я. — Краски у вас нет? Или воображения? Я хочу чёрное всё. Кто организует… с тем светлый властелин расплачиваться и будет.

   Укол совести заставляет нерешительно потупить взгляд. Как же я буду расплачиваться с торговцами, если светлый властелин разозлиться и откажется оплачивать счета?

   …С другой стороны, он публично обещал их оплатить, и… ох…

   Колени предательски дрожат. Это в безопасности домика казалось, что достаточно просто обрядиться в чёрное, и властелин отстанет, а при свете солнца идея не кажется такой уж замечательной.

   Оглядываюсь в поисках спасения, но вокруг лишь изумлённые торговцы, пытающиеся решить, бросаться исполнять мой каприз или не ввязываться в это всё.

   На дороге к Окте поднимается пыль. Двойка белых лошадей несётся по дороге, потряхивая на ухабах открытую коляску. Сидит в ней Тинс собственной персоной.

   Вот уж кого я точно не хочу видеть. Рядом с ним покачивается Саира. Надеюсь, он просто её подвозит. Но букеты белых цветов, забивших сиденье напротив них, намекают, что цель его визита — я.

***

   Поскрипывают на ветру огромные сосны. Мощные игольчатые кроны переплетены так крепко, что проходящий сквозь них солнечный свет становится голубовато-изумрудным. По ковру из сизых мхов бесшумно, оставляя лишь лёгкие вмятины, бежит мальчик в одежде в цвет коры и листьев. Сама его кожа молниеносно меняет цвет, сливаясь со стволами сосен, жёлтые глаза горят.

   Мальчишка так увлечён, что не замечает караульного. Старый леший подхватывает его веткой-рукой и хмыкает:

   — Альтар, что несёшься, как сумасшедший? Кто тебе зад подпалил?

   От гнева кожа мальчишки темнеет и покрывается корой.

   — Я с важным известием! — маленький леший надувает щёки. — Очень важным! Шутгар должен это знать.

   — И что за известие? — хмурит моховые брови караульный. — Светлые властелины хотят отнять ещё больше наших лесов? Или придумали очередное ограничение, новый налог на нашу жизнь?

   — Нет, вовсе нет. — Изловчившись, Альтар пинает старика по ветке и, отскочив в мох, припускает дальше.

   — Что за известие?!

   — Светлый властелин восьмой провинции женится на ведьме! — выкрикивает Альтар, не в силах больше держать эту новость в себе.

   Птицы, звери, лешие, сами деревья подхватывают невероятное известие, и когда мальчишка вбегает в поселение у скалы, мощный оборотень Шутгар, не помеченный восьмигранной лицензией, уже ждёт его на площади между деревьев-домов и хижин. Как и другие обитатели деревеньки: лешие, оборотни. Даже пара зашедших через тайные тропы старушек-ведьм.

   — Правда? — спрашивает Шутгар коротко.

   — Корой клянусь! — подошедший Альтар с надеждой заглядывает в его глаза. — Теперь ведь наша жизнь изменится? Что-то ведь должно поменяться!

   Прежде, чем ответить, Шутгар в подробностях выспрашивает о событиях в Окте. Маленький гонец и сам знает о них с чужих слов, но лешие с площади были щедры на детали, знали они кое-что и о Марьяне.

   Подумав, Шутгар оглядывает свои когти.

   — Надо больше узнать об этой ведьме. Она ведь окажется так близко к светлому властелину, ближе, чем любой обитатель нашего мира, сможет выведать его тайны, — произносит он вслух, а сам думает с яростным, до дрожи, возбуждением: «Или даже ослабить и выманить его, чтобы мы с ним разобрались».

   — Если она на нашей стороне, — ворчит седовласый оборотень с едва заметной меткой лицензии на лбу. — Она может быть предательницей, раз сама к властелину полезла. Ну где это видано, чтобы ведьма сама брак предлагала? Да ещё нашему врагу.

   — Или эта девчонка просто отчаялась. — Шутгар накрывает лапищей голову Альтара. — Ты молодец, пойди, пусть мать угостит тебя мёдом.

   Когда он радостно убегает в дерево-дом, Шутгар поворачивается к гостьям-старушкам. Сердце его бешено колотится, кровь в жилах кипит от предвкушения, от нестерпимого желания впиться в глотку светлого властелина. Желание так велико, что рот наполняется слюной, но Шутгар заставляет себя угомониться, не мечтать слишком рьяно, чтобы в случае очередной неудачи не умирать от разочарования и мерзкого ощущения собственной беспомощности.

   — Она ведь ваша, — говорит он старушкам. — Что скажете, можно к ней обратиться за помощью? Поможет она избавиться от светлых?

ГЛАВА 5. Белое и чёрное

— Марьяночка! — Саира, остановив вылезающего Тинса ударом локтя, первой выскакивает из коляски, только рыжие космы успевают подпрыгнуть на плечах. Забыв их поправить, Саира с бешеной улыбкой несётся ко мне. — Поздравляю, радость ты наша.

   Я отскакиваю. Но недостаточно проворно, Саира ухватывает меня за рукав и мощным рывком бросает в свои объятия. Оглушительно восклицает над ухом:

   — Счастье-то какое!

   Где? В чём? Или она, наконец, решила меня придушить?

   Жить я хочу, поэтому упираюсь в её мягкий живот и отталкиваю. Саира отступает и, сделав вид, что толчка не было, осматривает меня:

   — Понимаю нашего властелина, прекрасно понимаю: такой красавице невозможно отказать. Ты только друзей своих не забывай. — Вытащив платок, она картинно утирает слёзы. — Марьяночка, как же мы тут без тебя, без солнышка нашего ясного?

   Второй раз за утро у меня дёргается глаз. Это плохая примета.

   — Тебе с выбором платья помочь? — заботливо предлагает Саира. И тут же обращается к торговцам. — Я же эту малышку на руках качала, заботилась о ней, когда она болела, советами помогала. Сиротинушка она, некому больше было о ней позаботиться. Ещё вчера была девчонкой с ободранными коленками, а сегодня уже замуж выходит, как тут не разрыдаться.

   Я так ошеломлена внезапным дружелюбием Саиры, что упускаю из вида Тинса, а он тем временем вместе с кучером вытащил из коляски букеты, и вдруг всовывает их между мной и Саирой. Противная рожа с припухшим носом торчит из прекрасных соцветий, Тинс выпаливает:

   — Дорогая наша Марьяна! Это вам от мэра и меня, мы от всей души поздравляем вас с помолвкой и предстоящей свадьбой.

   Он вываливает на меня белые цветы, душистые лепестки лезут в лицо, заострённые листочки колют шею и руки, которыми я от неожиданности обхватываю стебли.

   Перевожу взгляд с улыбающейся во все зубы Саиры на подобострастно изогнувшегося в полупоклоне Тинса. Она нарочито весела, но в болотного цвета радужках мерцают недобрые огоньки, а Тинс, хоть улыбается, но в глазах у него страх. Помнит, гад, за что подержался перед тем, как я вдруг оказалась невестой властелина.

   — Ну что ты мешаешь ей своими цветами, — Саира отпихивает его, и половина белоснежных цветов осыпается в пыль дороги. Саира протягивает ко мне руки с ухоженными ногтями (конечно, ведь за неё травы собирают и обрабатывают Палша с Бердой), успевает прихватить меня за растрёпанные со сна волосы. — Ей сейчас к свадьбе готовиться надо, а ты лезешь не к месту. Но, не волнуйся, Марьяночка, положись на меня, я помогу тебе выбрать самые лучшие вещи, уж я в этом толк знаю, поверь. Идём, моя милая, смотреть, что тебе предлагают. Мы выберем самое-самое лучшее для самой замечательной ведьмы…

   — Согласен! Марьяна — самая лучшая наша ведьма, — неистово кивает Тинс. — Я всегда говорил, что её ждёт великое будущее.

   — Это я говорила!

   Саира меня что, за идиотку беспамятную держит? Будто я не знаю, что именно она обо мне говорила, да и Тинс… впрочем, если он считает постель мэра великим будущим, то он и правда мне такое «великое» пророчил.

   — Сама разберусь! — впихиваю в руки Тинса оставшиеся в моих руках цветы.

   От вновь раскрывшихся объятий Саиры отшатываюсь. Ноги путаются в подоле, я чудом удерживаю равновесие. Саира, наступив на цветы, коварно ловит меня и опять обнимает:

   — Это у тебя нервное, девочка моя! — восклицает на публику, а мне на ухо шипит: — Ведьмы должны держаться вместе.

   Уж кто бы говорил! Это ведь она дом себе отгрохала, а Арне и Бердой ни разу не помогала, не говоря уже о Мире, Эльзе и мне.

   Присев, вырываюсь из кольца её рук, оставив ей только шляпу.

   Отступаю. Тинс уже вооружился цветами из рук кучера и подступает ко мне:

   — Прекраснейшая, позвольте подвести вас до города, негоже вам стаптывать свои изящные ножки.

   — Госпожа! — выкрикивает торговец с туфельками. — Я могу вас подвезти!

   Остальные подхватывают:

   — И я!

   — И я тоже!

   — А у меня сидение мягче!

   Значит, если я стану женой светлого властелина, они вот так будут себя вести? По-моему, лучше честное презрение, чем подхалимаж.

   Наконец и Палша с Бердой выходят на крылечки своих домов. По поведению Саиры поняв, как надо себя вести, тоже расплываются в улыбках:

   — Марьяночка!

   — Как мы за тебя рады!

   Оттолкнув Тинса, Саира опять пытается подойти, но я, подхватив подол, бросаюсь к дому Миры.

   — Марьяна, не бросай меня с этими сумасшедшими! — Жор в отчаянном прыжке долетает до моего плеча.

   Увильнув от дородного торговца шелками, я, громко стуча каблуками, взлетаю на крыльцо Миры и врываюсь в как всегда незапертую дверь. Захлопнув створку, прижимаюсь к ней спиной, оглядывая уютную комнату с белёной печкой, отделкой из морёного дуба. Мой домик тоже был хорошеньким, пока лицензию не отобрали.

   Болотные огоньки Миры тревожно перемигиваются среди кореньев и трав. Сама она, прижав морщинистые руки к груди, испуганно смотрит на меня от окна.

   — Почему ты ко мне не зашла! — почти выкрикиваю я от отчаяния. — Мне нужен… нужен кто-нибудь нормальный.

   — Я нормальный! — фыркает в ухо Жор.

   У Миры дрожат губы. Из-за печки выходит бледная Эльза, шепчет:

   — Марьянушка, мы хотели к тебе зайти, правда, но мы не могли… твой дом… он под охраной светлой магии, и там… на крыше…

   — Там было что-то страшное, — всхлипывает Мира. — Оно издавало такие жуткие звуки…

   — Свистело…

   — Визжало.

   — Щёлкало!

   — И не давало нам войти, оно до сих пор сидит там!

   — У него глаза белым горят!

   Обложили… со всех сторон обложили! Дыхание сбивается, сердце колотится бешено. Страшно и злость разбирает.

   Следовало догадаться, что светлый властелин так просто меня не отпустит, но что за мной присматривало? Не сам же он на крыше сидел — его бы узнали. Но кто или что? Никогда не слышала, чтобы светлым властелинам помогало что-то живое, все рассказы о них сходятся на том, что они сами всё делают с помощью загадочной светлой магии.

   — Подробнее? — перевожу взгляд с утирающей слёзы Миры на Эльзу. — Хоть что-то вы разглядели?

   — Только глаза, — так же шёпотом отзывается Эльза. — Светящиеся. И там светлая магия.

   — Бежать надо было, — стонет Жор, впиваясь в мои плечи. — Давай болотами рванём!

   Эльза подходит к Мире и обнимает её за плечи. Мои маленькие старушки…

   Надо что-то делать, надо из этого выпутываться, иначе останусь я со светлым властелином, а вокруг меня будут только Саира с Тинсом и им подобные. Тошно даже представить такое!

   Надо всё исправить, вернуть так, как было. Хотя совсем как было не получится, но…

   — Понятно, — стараюсь улыбнуться. — Не бойтесь, скоро всё будет по-прежнему. Светлый властелин на мне не женится.

   — Что ты задумала? — Эльза, резко шагнув вперёд, хватает меня за руки.

   — Надеюсь, ничего противозаконного? — Мира тоже подходит.

   Ничего конкретного, увы. Мне срочно нужна толковая идея, получше, чем просто явиться на свадьбу в чёрном.

   Кошка Ворчунья и ласка Злюка высовываются с печки, посверкивают зелёными глазищами.

   — Да пусть сделает уже что-нибудь, — шипит Ворчунья. — На преступнице светлый властелин точно не женится.

   — Не, — Злюка мотает мордочкой с проседью. — Марьяна законопослушная, ей смелости не хватит даже окно разбить.

   — Окно разбить — это слишком мелко. Надо убить кого-нибудь, чтоб наверняка! — Ворчунья, прихватив лапкой спускающегося с потолка паука, пришлёпывает его, но паук проскакивает между когтей.

   Кошка бросается следом, шмякается на лавку и пробегает за ним под стол.

   — Не надо никого убивать, — умоляет Эльза, тиская мои ладони. — Уж лучше замуж.

   Под столом грохочут миски. Бодрый паучок проносится в другую сторону, Ворчунья — следом. Паучок ныряет под сундук, и Ворчунья с глухим звоном вписывается в резную стенку.

   — А! Пауки! Ещё жаб мне притащите! — ругаясь и мотая ушибленной головой, Ворчунья забирается на сундук.

   — Марьяша, ты нас слушаешь? — Мира тревожно вглядывается мне в лицо.

   — Да… — Снимаю с плеча Жора и крепко прижимаю к себе. — Да.

   — Удушишь! — он дрыгает лапами и хвостом.

   — Я всё решу, — разворачиваюсь к двери.

   — Марьяша… — Эльза касается моего плеча, но удержать не пытается.

   — Просто будьте здесь, — прошу я. — Я скоро вернусь. И, надеюсь, вернусь свободной.

   — Ты что, убить его решила? — округляет глаза Жор. — Решение верное, но… нас же за это казнят!

   Прижав эту болтливую морду к груди, натянуто улыбаюсь Эльзе и Мире.

   — Все останутся живы.

   Распахнув дверь, выскакиваю на крыльцо. Саира с надменным видом изучает свадебные товары. Тинс мнётся возле крыльца и поглядывает на меня жалобным взглядом. Осматриваю крышу своего домика: если там что-то и было, оно уже ушло.

   — Подвезти? — с надеждой шепчет Тинс.

   Я осторожно прикрываю дверь в дом.

   — Что это вы мне показываете? — Саира так увлечена претензиями к торговцам, что нас не замечает. — Мне нужны товары высшего класса! А не это убожество.

   — Позвольте, госпожа, лучше серёг вы не найдёте во всей Окте.

   Склонившись к уху Жора, прикрывшись ладонью, шепчу ему свою отчаянную просьбу. Он заглядывает мне в лицо. Проникновенно так. И на мордочке появляется надежда:

   — А ведь может сработать! Готов биться об заклад, этого он не выдер…

   Торопливо зажимаю пасть Жора.

   — Тс! Всё нужно сделать тихо и быстро.

   Спускаю его на крыльцо. Вздёрнув хвост, Жор соскакивает вниз и исчезает между домом Миры и Берды.

   Подхватив юбку, стараясь не стучать каблуками, я с улыбкой спускаюсь на дорожку.

   Если всё получится, светлого властелина ждёт просто незабываемая свадьба, настолько незабываемая, что он предпочтёт откупиться.

   — Подвезти? — Тинс суетливо бегает вокруг, пока я крадусь к выходу из ведьминской деревни. — А?

   А ведь он боится меня… и пусть потом придётся поплатиться, сейчас я говорю ему:

   — Я воспользуюсь твоей коляской. Без тебя.

   Заметно приуныв, он бормочет:

   — Да, конечно, госпожа.

   — Мне нужны лучшие товары! — Саира вскидывает пухлые руки в перстнях. — Это же невеста самого светлого властелина!

   Извозчик сидит на козлах. Заметив, что я спешу к нему, порывается спрыгнуть и почтительно открыть дверцу, но я машу рукой, ведь каждая минута на счету, и очень важно исчезнуть раньше, чем ко мне прицепится Саира с торговцами. Я впрыгиваю на сидение.

   — Поехали! Поехали скорее!

   Коляска разворачивается. Саира поднимает взгляд на меня. Уронив белоснежное полотно в пыль, бросается следом:

   — Марьяночка, куда ты?!

   А за ней торопятся и торговцы.

   — Госпожа!

   — Погодите!

   — У нас лучшие товары!..

   Окрики стихают в бодром перестуке копыт.

   — Быстрей! — прошу я, когда мы проносимся мимо повозок торговцев. — Быстрей! Нам надо успеть сшить целое платье!

   Сердце колотится, как сумасшедшее. Страх смешивается с каким-то непривычным горячим оживлением.

   Сделать предложение светлому властелину — это дерзко.

   Расстроить свадьбу с ним — безумие!

***

   Мэрия от семи таких же трёхэтажных зданий, выходящих на центральную площадь Окты, отличается только табличкой «Мэрия» над восьмиколонным портиком.

   Стоит она напротив рабочей резиденции светлого властелина, о чём сообщает табличка «Проконсул восьмой провинции», но по совершенно непонятной Октавиану причине местные называют её собором.

   Он переносится из дома в телепортационный круг на верхнем этаже резиденции. Привычно запирает дверь в эту закрытую для посторонних комнату и, убрав ключ в широкий пояс, спускается по мраморной лестнице. У секретарей сегодня выходной, в здании царит поистине мёртвая тишина.

   На улице уже собираются любопытные. Сидят на ступенях соседних зданий, пьют пиво. Заметив властелина, застывают, но он целенаправленно проходит в мэрию.

   — Что-то он рано, — тянет торговка пирожками.

   — Не терпится, — гыкает подвыпивший мужчина, но его одаривают такими взглядами, что он трезвеет и прячется за спины горожан.

   Властелин поднимается на третий этаж мэрии и без стука заходит в строго обставленный кабинет светлых тонов: стол, стеллажи с документами, три кресла для посетителей и диванчик, на котором не поспишь в середине рабочего дня.

   — Ах, господин, вы так рано! — подскакивает бледный мэр и нервно оттягивает воротник. — Что-то случилось?

   Светлый властелин останавливается напротив стола из белого дуба. Молчит. Мэр, обливаясь потом, опускается в мягкое кресло — единственная здесь роскошь, выбитая жалобами на больную спину. На лысеющей макушке градоправителя поблескивает солнечный блик.

   — Почему у Марьяны нет лицензии? — спрашивает светлый властелин.

ГЛАВА 6. Жених и невеста

«Ллос и сыновья: всё для похорон».

   Вывеска над солидным двухэтажным магазином полностью соответствует восприятию того, что ждёт меня в полдень. И это я не о сыновьях.

   Торговцы, заявившиеся меня окучивать, традиционно для их братии недоговаривали: вполне можно найти чёрное красивое платье к сроку и обшить его кружевами так, что от свадебного не отличишь.

   — Госпожа, вы уверены, что вам надо сюда? — кучер смотрит на меня круглыми от удивления глазами.

   Невинно хлопаю ресницами:

   — А вы знаете, где в Окте ещё можно найти такой широкий выбор чёрных, как и положено ведьмам, платьев?

   Уже сейчас надо делать вид, что я собираюсь сделать властелину гадость от чистого сердца и по собственному недоумию: с дураков спрос невелик.

   Подумав, кучер кивает, но тут же жалобно просит:

   — Госпожа, вы ведь отпустите меня? Кони не кормлены, дети дома с женой ждут.

   Мы застываем, пристально глядя в лица друг другу. Кажется, он понял мой маневр.

   — Это же та самая ведьма! — раздаётся возглас из редкой толпы прохожих.

   Все тут же начинают оборачиваться, кое-кто показывает пальцами.

   — Невеста властелина…

   — А правда красивая…

   — Отпущу, — выпрыгнув из коляски, направляюсь к массивной двери в магазин Ллоса.

   — Спасибо, — несётся мне вслед.

   Щёлкают вожжи, и цокот копыт дополняет бурный людской гомон.

   В холле царит пропитанный запахом воска полумрак. Огоньки свечей мерцают по углам, отбрасывая тающие на тёмных поверхностях тени. Вдоль стены выставлены траурные венки с лентами.

   — Госпожа, позвольте выразить вам наши соболезнования, — раздаётся сбоку горестный баритон.

   Разворачиваюсь: стоящий за стойкой мужчина с вытянутым, таким же восковым, как и свечи, лицом растерянно моргает, оглядывает мой ведьминский плащ, непокрытую традиционной шляпой голову… снова оглядывает плащ.

   — Что вам угодно? — сочувствия в его голосе убавилось, но звучит он… похоронно.

   — Добрый день. Мне угодно чёрное свадебное платье с кружевами и фатой. И венок из чёрных цветов. Букет невесты, само собой. Туфли… кажется, всё.

   Брови у мужчины уползают аж на середину лба, собрав дряблую кожу гармошкой. Он нервно дёргает головой, оглядывает помещение, табличку на стойке с надписью «К. Ллос, консультант по похоронным товарам» с таким видом, словно усомнился в том, что работает с покойниками.

   — Это моя первая свадьба, — поясняю я. — Поэтому не знаю, что там ещё должно быть у невесты по человеческим традициям. Подскажете?

   — М-м, — нечленораздельно отзывается Ллос.

***

Когда затянувшееся молчание становится совсем необъяснимым, мэр, снизу глядя на возвышающегося властелина, сипло покашливает. Кашель получается натужным и не сразу разгоняется до громкого и сиплого. Мэр склоняет голову, изо всех сил сотрясаясь над столешницей.

   Кашляет.

   И кашляет. Краснота разливается по его высоколобому лицу с кривым носом, по лопоухим ушам.

   Обливаясь потом, мэр сипло кхеркает.

   Разойдясь, кашляет так, что кажется, будто сейчас вывалит на стол лёгкие.

   Светлый властелин не уходит. Понаблюдав равнодушно, наливает воду из стоящего рядом графина в чашку и ставит перед поглядывающим исподлобья мэром. Тот боится брать вещь, которой касался властелин, но выбора нет.

   — Б-б-благода-кхе-кхе-рю, — мэр приникает к воде, не смея отпить больше маленького глотка, а взгляд бегает из стороны в сторону. — Что-то я заболеваю, кажется.

   — Обратитесь к доктору, — голос светлого властелина так же сух. — Но сначала объясните, почему у Марьяны нет лицензии.

   Понимая, что властелин будет спрашивать, пока не получит ответ, мэр вытягивает губы, готовясь опять закашляться, но под холодным взглядом лишь сглатывает. Снова отпивает воду и поспешно отставляет чашку. Перекладывает бумаги. Лгать — самоубийство, правду говорить — тоже.

   — Понимаете, тут такое дело… так получилось… дело в том, что… — мэр теребит перья и чернильницу, опрокидывает последнюю и тут же начинает торопливо промакивать расползающееся чёрное пятно бумажками, вытаскивает из стола тряпочку и накрывает лужицу. — Да, тут такое дело… так получилось… в общем, мелочь, об этом и говорить не стоит… всякое ведь бывает… это временно… и госпожа Марьяна, конечно, получит назад свою лицензию, я не далее как завтра собирался восстановить её право на колдовство.

   Взгляд его бегает по столу, презрительно изогнутые губы подрагивают. Светлый властелин повторяет:

   — У Марьяны была полностью законная лицензия. Теперь её нет. Почему?

   За годы службы мэр убедился, что властелин не отступает, методично-упорно-неутомимо двигается к цели, и всё же…

   — Это такие мелочи, не стоящие вашего внимания, — лепечет мэр, ёрзает в кресле. — Давайте обсудим ваше бракосочетание, возможно у вас есть поже…

   — Почему у Марьяны нет лицензии?

   Голос светлого властелина не повысился ни на полтона, он стоит в прежней позе и столь же равнодушно взирает на мэра, но именно это нечеловеческое спокойствие, эти безразличные ко всему голубые кристаллики глаз в окружении чёрного, ужасают мэра так, что пот градом катится с седых висков, стекает по морщинкам щёк, и спазм сдавливает горло.

   Не отвечать нельзя. Невозможно. Слишком страшно — до дрожи в коленях, до позывов в мочевом пузыре, до тошноты.

   Светлый властелин всегда стоит на страже закона, его невозможно подкупить или смягчить. Зубы мэра постукивают.

   «Мне конец, если Марьяна опровергнет моё объяснение», — эта мысль сотрясает все его внутренности, почти останавливает сердце: сейчас он всё равно, что перед воронкой урагана, окажешься чуть ближе — и засосёт, перемелет, раздавит. Взгляд мэра обращается на стеллажи, на папки документов, и онемевший язык приходит в движение:

   — Она нарушила закон. Совсем немного, — дрожащий голос с каждым словом становится твёрже. — Я не хотел говорить, портить торжество…

   Зная педантизм светлого властелина, на случай вопросов мэр запасся подложными уликами против Марьяны, да только светлый властелин будет общаться с ней так близко, что обман может вскрыться в любой момент. Кровь отливает от лица и сердца мэра, представившего последствия. Он спешно пытается отговориться:

   — Это мелочь, пустяк. Пустяк, поверьте, красивым женщинам нужно прощать пустяки.

   Это сработало бы на человеке, но только не на властелине:

   — Что? Как? При каких обстоятельствах?

   Поёрзав, мэр указывает на стену:

   — То дело узенькое с чёрной полосочкой и её именем.

   Сам подойти к стеллажу он не сможет — поджилки трясутся. Его лихорадит, и чтобы зубы не стучали, приходится стиснуть челюсти.

   Достав указанную папку, светлый властелин открывает её и читает.

   «Только бы пронесло, только бы пронесло, — мысленно повторяет мэр, а когда в живот прихватывает, чуть не стонет: — Да не так пронесло».

   Выражение лица светлого властелина не меняется, но мэр чувствует, как невидимый убийственный ураган надвигается, втягивает его в смертоносную воронку.

   Светлый властелин захлопывает папку и сжимает её ладонями. Не шевелится.

   Мэра бьёт крупная дрожь. Прощаясь с жизнью, он зажмуривается: оглушённый испуганным стуком сердца, готовый броситься в ноги властелину и покаяться во всём, хоть и знает, что на того мольбы не действуют — никогда-никогда-никогда никого он не щадил. Вдруг его охватывает надежда: «А что, если властелин так разочаруется в Марьяне, что откажется даже говорить с ней? Что, если прикажет её наказать: он же всегда исполняет закон, он не свяжется с преступницей! И не будут они общаться, и ложь никогда не вылезет наружу!»

   Лицо мэра светлеет, он разворачивается, ожидая приказа об аресте, сообщения, что в полдень никакого бракосочетания не будет.

   — Считай, что этого нарушения не было, — тихо произносит светлый властелин.

   От неожиданности, почти не узнав его голоса, мэр во все глаза смотрит на властелина. Больше ничего не сказав, тот выходит.

   Проходит минута, другая, и пять минут, а мэр всё не может осознать случившееся, приоткрывает и закрывает рот. Ураган отступает? Пронесло?.. А потом накатывают более приземлённые мысли: «Это что… он что… светлый властелин пошёл на нарушение закона? — не верит мэр. — Нет, этого не может быть: для него закон священен, наверное, он пошёл ей всё высказать, и тогда вскроется правда. И тогда мне конец».

   Зубы его опять выстукивают бешеную дробь. Но проходит ещё несколько минут, проходит полчаса, а светлый властелин не возвращается, и сердце мэра перестаёт леденеть от каждого шороха.

   Вытаращенными глазами уставившись перед собой, мэр неуверенно спрашивает себя: «А что, если светлый властелин просто уничтожил документы? Нет дела — нет нарушения…»

   Мэр нервно усмехается: это невозможно, ведь он помнит всё время правления Октавиана, его упорную, убийственную, страшную для всех хоть немного нечестных на руку неподкупность, его неспособность посочувствовать даже тем, кто преступил закон от отчаяния. Он был самым страшным судьёй, преступники вешались на поясах, разбивали головы о стены, откусывали себе языки, лишь бы избежать его страшного взгляда и безжалостного приговора по всей строгости закона. Светлый властелин не уничтожит улики, всегда накажет преступника.

   Но ведь сейчас он нарушил закон…

   Светлый властелин — это ужасное, чужое, всесильное существо, страшное, но хотя бы следующее писаным законам, а потому в некоторой степени предсказуемое и понятное, от которого хоть известно, чего ожидать, вдруг… поступает так, как не должно было поступать.

   От ужаса у мэра волосы на голове шевелятся: как теперь жить? Чего от властелина ожидать? Можно ли хоть что-то в его поведении просчитать заранее?

   — Не мог он нарушить закон, — точно заговор, повторяет мэр вслух и поднимается. — Не мог нарушить…

   А штаны у него во время разговора со светлым властелином всё же намокли.

***

Ллос просто душка: опомнившись, он помогает мне выбрать и вместе со служанкой ушивает чёрное бархатное платье со скромным вырезом. Все запасы чёрных кружев мы изводим на шлейф, фату. Остаётся даже на пышные воланы поверх узких рукавов, на украшение декольте и по низу подола. С букетом и венком сложнее: приходится срочно перекрашивать цветы чернилами и для венка сделать специальное ложе, а под цветы — бумажный кулёк (и тут Ллос проявляет выдумку и вырезает по краям орнамент), чтобы чёрные капли на меня не потекли.

   Он даже выдаёт мне свежие краски, чтобы я могла подвести глаза. Для пущего эффекта и губы крашу чёрным — чтобы сразить светлого властелина наверняка.

    Мне кажется, зря Ллос выбрал работу с родственниками умерших, ему надо было устроиться в магазин одежды или организовать швейную мастерскую: он столько всего знает о тканях: их качество, как они ведут себя после шитья, как сочетаются друг с другом и о правильном уходе за ними, о покрое разных костюмов и платьев, правда, последнее больше в ключе как будет смотреться на лежащих, но какой умелец!

   А какая выдержка: ни единого возражения по поводу того, что я одеваюсь в неподходящем месте.

   Когда я возвращаюсь из подсобной комнаты во всём великолепии чёрного облачения, Ллос оглядывает меня и задумчиво тянет:

   — Вы самая прекрасная невеста из всех, кого я встречал.

   К щекам неожиданно приливает кровь.

   — Спасибо, — нервно сжимаю букет. — А вы… вам бы не с мёртвыми, мне кажется, у вас талант к шитью и… не зарывали бы вы свои способности, в мире так много прекрасных тканей, не только чёрных.

   — Это наследственное дело, — польщёно отзывается Ллос. — Но спасибо за столь высокую оценку моих качеств.

   — Счёт пришлёте светлому властелину.

   — Обязательно, — кивает Ллос. — Вам вызвать экипаж?

   Ох, об этом совсем забыла! Привыкла ходить на своих двух, а тут вдруг экипаж…

   — Это было бы очень любезно с вашей стороны, — улыбаюсь я. — Интересно, сколько сейчас времени…

   Он вытаскивает из внутреннего кармана настоящее сокровище — механические часы.

   — Половина двенадцатого.

   Сердце леденеет: в двенадцать я должна быть в мэрии, а если Жор не успеет?

   — Поторопитесь, пожалуйста.

   Меня прошибает холодный пот: нужно время, чтобы поймать экипаж, доехать до ворот, вернуться в центр…

   Едва Ллос открывает дверь, на нас обрушивается гвалт толпы.

   Вся улица запружена народом. И экипажами. Многие из них пусты, и в пустых запряжены то белые кони, то чёрные, а то и оба цвета, и их возницы заглядывают поверх головы Ллоса. Самый смелый выкрикивает:

   — Почту за честь доставить невесту светлого властелина в мэрию!

   Как быстро распространяются слухи. И ведь некоторые, видимо, по адресу догадавшись о моей задумке, прибыли именно с чёрными лошадками.

   — Удачи вам, — Ллос с поклоном пропускает меня на улицу.

   Люди… удивлены, но не так, чтобы сильно. Переглядываются, перешёптываются.

   — …так ведьма же…

   — …говорил же, в чёрном будет…

   — …ну, наверное, так и надо…

   — …интересно, что подумает жених…

   Ужасное подозрение, что и на светлого властелина мой вид не произведёт отпугивающего эффекта, всё крепче обосновывается в моей дрожащей от страха душе.

   Ну, ничего, есть чем его ещё напугать, главное, чтобы у Жора получилось.

   Подхватив шлейф, забираюсь в ближайшую ко входу коляску с двойкой чёрных лошадей и командую:

   — К воротам на ведьмину деревню.

   — Зачем? — оглядывается дородный возница. Он выглядит слишком сыто и ухожено для своей работы. Может, какой-то горожанин решил понаблюдать за торжеством с первого ряда?

   — За подарком для жениха, — самым сахарным голосом отзываюсь я… и невольно оглядываю толпу, нет ли среди них Рейнала. Нет…

   — Хех, — возница поднимает хлыст и зычно вскрикивает: — Дорогу невесте светлого властелина!

   И, о чудо, плотная толпа расступается, откатываются прочь экипажи. Кажется, у меня есть все шансы успеть.

***

За быструю поездку к воротам у меня чуть сердце не выпрыгивает от тревоги, но Жор ждёт на дороге аккурат за пределом Окты. Издалека кричит:

   — Получилось!

   Я высматриваю мостовую вокруг него, но не замечаю того, что просила… Жор лапой машет в сторону.

   И по команде из-под крылец Наружного города, из переулков, с крыш, выкатываются шевелящиеся, прыгающие, пищащие тёмные волны: мыши, крысы, жабы, пауки, жуки. Их сотни, нет, тысячи, они покрывают собой всю дорогу, и слёзы умиления закрывают обзор.

   Взвизгнув, возница кубарем скатывается с повозки и, не оглядываясь, бросается прочь.

   — А что это он? — Жор подбегает ко мне вместе с бесчисленной живностью.

   Кони храпят, коляска покачивается от их нервных движений, но это не мешает моим чудесным жучкам, паучкам, лягушкам, мышкам и крыскам забираться на колёса и сидения, заполонять собой место напротив меня, козлы. Я счастливо улыбаюсь:

   — Жор, ты меня просто спас! Сможешь заменить кучера?

   — Хм, попробую, — он в немыслимом для живого существа прыжке перескакивает через меня и, приземлившись на козлы, сдвинув пауков и мышек, берётся за вожжи. — Прокачу с ветерком!

   Свои возможности Жор переоценивает: кони его не слушаются, на развороте мы чуть не разбиваем коляску о ворота (спасибо, чуть не до икоты изумлённые караульные помогают попасть в город), ехать приходится медленно, и несколько раз мы врезаемся в стены. В тряске и волнении я устраиваю на чёрных цветах венка жаб, помогаю жучкам рассесться на кружевах — кружева для этого подходят идеально, не то что бархат. Опускаю на лицо чёрную вуаль — тоже с паучками.

   Как хорошо, что у меня есть Жор: управление такой живностью его особый дар, и я даже почти не нарушаю закон, прося его устроить из них свиту и заставлять сидеть и ходить так, как я хочу.

   Чем ближе к центральной площади, тем больше людей нам встречается. Под громкие шепотки («У неё что, жабы на венке?! — «Да у неё на декольте пауки!» — «А что это ты смотришь на её декольте?») они уступают дорогу, так что к мэрии подъезжаем без минуты в полдень, о чём говорят часы на всех восьми окружающих площадь зданиях.

   Парадные двери уже открыты, выкачена алая дорожка. Меня ждут.

   Освобождённая для проезда полоса вновь заполняется людьми. На площади ещё теснее, чем на прилегающих улицах, так что известие о моей мелкой свите взрывают напряжённую тишину, и даже когда часы дружно отбивают полдень, изумлённые шепотки продолжаются.

   Караульные у входа в мэрию бледнеют. Переглянувшись, спускаются по ступеням и открывают дверцу.

   Первые потоки насекомых, жаб и крыс вываливаются им под ноги. Один, ойкнув, отскакивает, но парень помоложе стоически протягивает мне руку.

   Спустившись на дорожку, дожидаюсь, когда Жор правильно расставит всё моё грандиозное сопровождение. От волнения почти ничего не вижу, сердце бьётся так громко, что и не слышу, голова просто кругом идёт и хочется сбежать. Очень.

   — Пора, — взволнованно шепчет Жор.

   Неуверенно шагаю по красной дорожке. По ступеням… бежать некуда, отказаться я не могу, даже если сейчас не пойду, а светлый властелин явится, брак заключат.

   Перед глазами всё плывёт. В тени холла, когда ослабевшие колени почти подгибаются, оглядываюсь: за мной тянется чёрное кружево и на десять шагов — плотный поток пауков, крыс и жаб. Венок с жабами такой тяжёлый, что, кажется, придавит меня к полу, но я собираю всё своё мужество и шагаю дальше.

   Саира, Палша и Берда, ждущие у дверей в зал, пятятся. Не навязываются с поздравлениями и уверениями в дружбе — и то хорошо.

   Зал бракосочетаний в мэрии я никогда не видела, и сейчас улавливаю сквозь кружева вуали и страх только то, что всё здесь просторное и светлое, и алтарь впереди белый, и мэр белый, и его костюм тоже. А перед алтарём стоит светлая фигура… властелин ждёт.

ГЛАВА 7. Эти страшные светлые

Мои шаги гулко отдаются в торжественном зале, смешиваются с шелестом и цокотом лапок, шлепками неповоротливых жаб.

   Светлый властелин не шевелится. Иду к нему. Мэр пятится. Лицо у него такое же белое, как форма. Никогда раньше не видела его парадную форму, но сейчас не до него. Хотя ужас в его глазах — это да, приятно.

   При более близком рассмотрении алтарь оказывается белым столом с толстым талмудом в белой коже. Рядом — белая чернильница, а в ней — белое перо. Рассматриваю их с нездоровой внимательностью, но не потому, что интересно, как у людей браки заключают, а потому что боюсь посмотреть в лицо неподвижного светлого властелина.

   Мэр отступает, пока не упирается спиной в белый простенок между окнами.

   Подойдя к столу, кошусь на руки светлого властелина: из-под широких рукавов их не видно. Он медленно поворачивается лицом к столу.

   — Приступайте, — его холодный голос обрушивается на зал, точно гром.

   Вздрогнув, пищу:

   — А вас… — осекаюсь. От ужаса горло сдавливает спазм. К счастью, светлый властелин разворачивается ко мне. Я не смею посмотреть ему в лицо.

   — Что-то не так?

   Где-то там, сзади, перешёптываются Саира и её приспешницы. У мэра, кажется, зубы стучат.

   Облизнув пересохшие губы, кашлянув, тихо спрашиваю:

   — А вас не смущает мой наряд?

   Кажется, властелин меня оглядывает.

   — Ку-у-а-ва, — жаба соскакивает с венка. От удара её лапок голова дёргается, ещё две жабы соскакивают на пол и шлёп-шлёп-шлёп уносятся прочь.

   — Предательницы пупырчатые! — кричит им вслед Жор и пугливо прижимает ушки, распластывается по полу. — Простите, что помешал.

   — Если тебе нравится, — отвечает светлый властелин, — я не против.

   От неожиданности поднимаю взгляд: при свете дня его лицо похоже на высеченную из камня маску ещё больше, чем в свете костра. Оно не выражает ровным счётом ничего, нет даже мимических морщинок, которые обозначили бы его привычные эмоции. Глаза — две льдинки в черноте.

   Светлые — самое страшное зло, его даже ведьма с такой свитой не отвращает.

   От осознания, что ничего не помогло, во рту пересыхает, наворачиваются слёзы. Мне не сбежать. Словно в кошмаре, разворачиваюсь к столу, а светлый властелин повторяет:

   — Приступайте.

   — Я-я ж-жаб б-боюсь, — выдавливает мэр.

   Знала бы это раньше, к нему бы с жабами ходила. Или подсунула бы их ему в кабинет, или… какие глупые мысли лезут в голову сейчас, на пороге моей гибели.

   — Вы обязаны исполнить свой долг, — безразлично чеканит светлый властелин.

   Вот зачем ему этот брак? Он даже радости не испытывает! Кажется, ему всё равно. Зачем тогда женится?

   — Я согласна на самый маленький откуп, — шепчу я, — любой, хоть пуговкой.

   Слёзы жгут глаза.

   Мэр, шумно сглотнув, подбирается к столу, дрожащим голосом произносит:

   — Согласны ли вы, проконсул восьмой провинции Светлого Агерума Октавиан, взять в жёны ведьму Марьяну Ворджан?

   — Да, согласен.

   — Распишитесь здесь, — мэр осторожно раскрывает и подталкивает ему книгу с расчерченными страницами и указывает одну из ячеек.

   Вытащив перо из чернильницы, светлый властелин ставит в указанном месте размашистый росчерк. Мэр пододвигает книгу мне, а Октавиан протягивает перо. По закону расписываться мне необязательно: за меня это может сделать любой, кто слышал моё предложение. Надписи заволакивает мутной пеленой слёз. Публично лучше не отпираться, не портить отношения с будущим мужем.

   Осторожно, стараясь не касаться пальцев властелина, забираю перо и ставлю остриё на указанное мэром место.

   Это ведь брак по человеческим законам, ведьмы им не подчиняются, я всё равно остаюсь свободной. Утешаясь этой мыслью, оставляю нервную закорючку и роняю перо на листы.

   Шумно вздохнувший мэр подхватывает перо и, вытащив платок, промакивает оставленную кляксу.

   — Жених может поцеловать невесту, — спохватившись, выпаливает он.

   Поцелуй? Какой поцелуй? Люди что, первый раз в браке целуются вот так, при всех? Это же таинство! Это должны видеть только духи! Может, люди и всё остальное тоже публично делают?

   От ужаса в животе скручивает, конечности немеют и будто каменеют. Даже сглотнуть не могу. Светлый властелин медленно разворачивает меня к себе.

   Он что, целовать прямо сейчас будет?

   Медленно-медленно, будто издеваясь, тянет вверх чёрное кружево фаты, перекидывает на бедных оставшихся в венке жаб.

   Светлый властелин выглядит как статуя, но пальцы у него тёплые. И всё же от прикосновения к скулам я вздрагиваю. Судорожно вдыхаю, осознав, что до этого не дышала. Не меняя выражения лица, светлый властелин наклоняется ко мне…

   Цветы прижимаются к облачению светлого властелина, оставляя на ткани следы чернил.

   — Вы испачкались, — взмахиваю букетом, и на груди властелина появляется ещё больше чёрных мазков. — Очень сильно испачкались…

   Будто нехотя светлый властелин склоняет голову, разглядывает измазанную грудь.

   — Простите, — шепчу я. — Кажется, это всё — неудачная идея, возможно…

   Светлая магия отдаётся в моём теле мурашками. Прямо на глазах чёрные пятна втягиваются в ткань, исчезают бесследно.

   — Это не имеет значения, — тихо произносит светлый властелин и вновь наклоняется.

   Искоса оглядываюсь в поисках спасения: мэр во все глаза смотрит на меня, как и Саира с остальными, как и Жор.

   Властелин всё ближе. Первый брачный поцелуй… Выставлять такое на всеобщее обозрение — люди точно извращенцы! Надо бежать! Но не успеваю: тёплые губы светлого властелина касаются моих. Мягко и быстро. Он выпрямляется, убирая руки от моего лица.

   — Поздравляю, — практически выдавливает мэр. — Желаю долгой и счастливой совместной жизни.

   Поджилки дрожат, букет опять тыкается в грудь светлого властелина, но на этот раз чернила исчезают с одежды сразу. Посидеть бы. А что, если и остальное надо будет продолжить прямо здесь?

   Светлый властелин выставляет мне локоть. Это приглашение уйти? Мы что, можем уже уйти, всё закончилось? Фактического подтверждения не требуется? Хватаюсь за руку светлого властелина — всё лучше, чем от волнения свалится на моих букашек и мышек на потеху мэру и Саире с Бердой и Палшей.

   Ладонь светлого властелина накрывает мои пальцы — похоже, придерживает, чтобы не сбежала. Он отступает чуть в сторону и делает полукруг при возвращении на алую дорожку, чтобы мой шлейф с живностью развернулся без заломов.

   Мы уходим… просто уходим. Куда?.. Перед глазами опять плывёт, сердце колотится в горле, в висках. Колени подгибаются, и светлый властелин обхватывает меня за талию. От хозяйского прикосновения сильной руки я взвиваюсь, слабость сменяется напряжением.

   Цокают коготки Жора, мышей и крыс, шмякаются после прыжков жабы, насекомые пощёлкивают. Светлому властелину хоть бы хны!

   Саира, Палша и Берда отступают подальше, низко кланяются.

   На площади, плотно набитой народом, только одна коляска: украшенная белыми цветами, с белой четвёркой лошадей, с кучером в белом. Ждёт прямо перед мэрией, так что точно для нас. Тишина, только ветер шелестит. Людьми запружены и прилегающие улицы, кое-кто забрался на портики. Все смотрят.

   Светлый властелин замирает на краю ступеней, безразлично глядит поверх голов.

   И чего стоим? Кого ждём? Не то чтобы я хотела с ним куда-то ехать, но такое чувство, что от меня что-то требуется. Наконец светлый властелин изволит объяснить:

   — По традиции невеста бросает свой букет в толпу…

   Швыряю букет вперёд. Он вмазывается в лицо какому-то усачу, оставляет на нём чёрные полосы и плюхается в его пухлые руки. Увидев на цветах насекомых, усач нервно перебрасывает букет соседу, тот от неожиданности — дальше.

   — …незамужних девушек, — равнодушно продолжает светлый властелин, пока мой букет путешествует по рукам. — Считается, что поймавшая его дева вскоре выйдет замуж.

   Молодой парень всучивает букет стоящей рядом косоглазой девушке — той самой, что в праздник пыталась погадать у меня на суженого.

   Держа меня за руку, светлый властелин спускается по ступеням. Открывает дверь коляски. Подсадив меня, придерживает створку, позволяя всей мелкой свите забраться внутрь. Жор предательски велит им оставить на сидении напротив место для новоиспечённого супруга… правда, если бы он этого не сделал, я бы не посмела сказать светлому властелину, что для него места нет, пусть воспользуется другим транспортом.

   Жор запрыгивает мне на колени. Его трясёт мелкой, нервной дрожью. Он утыкается мордой мне в живот и плотно прижимает хвост.

   Светлый властелин поднимается в коляску и садится напротив:

   — Поехали.

   В том же изумлённом недоверчивом молчании люди начинают раздвигаться, освобождая дорогу. Некоторые забираются на крыльцо мэрии к вышедшим ведьмам, остальные толкаются, и толпа медленно, но верно раскалывается на две половины, открывая дорогу с площади.

   Тишину нарушает цокот копыт, но даже этот размеренный звук на фоне общего безмолвия не придаёт происходящему живости. Такое ощущение, что я заперта в кошмарном сне. И светлый властелин не сводит с меня ничего не выражающего взгляда.

   Едва выбираемся из толпы, кучер ударяет хлыстом, и кони стремительно бросаются вперёд — к выезду из Окты на торговый тракт, с которого, если верить слухам, белая магия открывает съезд на зачарованную дорогу к башне нашего светлого властелина.

   Цок-цок-цок разносится между однотипных белых домов. Чем ближе к выезду из города, тем меньше людей вдоль нашего пути… Среди них чёрными кляксами застыли две сгорбленные ведьмы в обязательных нарядах, стоящие по бокам от юноши. Душа надрывается при виде знакомой фигуры: высокий, гибкий, жилистый, с тёмной медью волос и светлой в россыпи веснушек кожей. Он впивается в меня взглядом синих глаз, подаётся вперёд, и пухлые губы приоткрываются.

   Страх когтями сжимает сердце. Кошусь на светлого властелина, но он едет спиной вперёд и Рейнала ещё не видит. Дышать нечем, в глазах снова слёзная муть.

   Властелин резко оборачивается, свет вспыхивает в его белых длинных волосах, одаряя их серебряным блеском. А я отворачиваюсь к другой стороне улицы, надеясь, что мои похолодевшие щёки не слишком бледны. Искоса слежу за властелином: он так и сидит вполоборота.

   — Кто тот молодой человек? — его тихий голос удивительным образом перекрывает стройный цокот копыт.

   — Какой именно? — удивлённо приподнимаю брови и плотно сжимаю губы, чтобы не дрожали: он и не подумал, что я смотрю на Арну и Верну, наших самых старых ведьм. Что они здесь забыли? Почему стояли рядом с Рейналом? Что их может связывать?

   На этот раз светлый властелин внимательно смотрит на меня. От его взгляда хочется спрятаться под сидение или выпрыгнуть из коляски. Никаких эмоций в нём не читается, и это страшнее всего: просто не знаешь, чего ожидать.

   Не сразу замечаю, что жуткий взгляд слегка мутнеет, словно светлый властелин о чём-то задумывается.

   А Жор бочком-бочком перебирается по сидению мне за спину и прячется под откинутой с лица фатой. Там же постепенно собираются насекомые. Только жабы с мышами и крысами покладисто сидят на прежних местах.

   Ворота Окты остаются позади. Копыта всё так же мерно цокают уже по тракту между зелёных полей. А на горизонте поднимается изумрудный лес. Когда-то им властвовали тёмные существа, теперь эта его часть очищена, и в его сердце белеет шпиль башни, к которой никто, кроме самого властелина и приглашённых им гостей, подобраться не может.

   Хочется отсрочить миг знакомства с новым домом, но запряжённая четвёркой коляска несётся вперёд, как заговорённая. Мы слишком, непростительно быстро оказываемся в тени исполинских деревьев. Кажется, между ними нет ни тропки — но ровно до того момента, как всплеск светлой магии окатывает меня мурашками.

   Между стволами, которые мне в одиночку не охватить, вдруг возникает дорожка. Кучер резво сворачивает, коляска чуть накреняется. Властелин протягивает руку, будто пытаясь меня придержать, но коляска уже выправляется, и он опускает ладонь на колено. Прямая, хорошо укатанная дорожка бежит вглубь леса и упирается в высокую сплошную белую стену. Стоящая за ней белая башня даже издалека будто нависает надо мной, придавливает.

   Кучер ударяет хлыстом, кони припускают быстрее… какой-то бешеный этот кучер! Так не терпится скорее расстаться со светлым властелином или что?

   Кони замедляют шаг, останавливают их натягиванием поводьев, а не привычным среди кучеров окриком.

   В сплошной стене вдруг распахиваются ворота, коляска вкатывается на белый мрамор двора. И любопытство — жгучее, почти безрассудное — побеждает, я оглядываю жилище светлого властелина.

   Всё… лаконично и монументально: башня — двухэтажный дом с гладкими стенами и квадратными окнами, на крыше которого поднимается ещё несколько этажей круглой башни. Крыльцо — простой прямоугольник с крышей на круглых колоннах. Пространство между въездом и домом выложено ровными крупными плитами. По правую и левую сторону — зеркально одинаковый парк с аккуратно постриженными кустами и деревьями. Кажется, фруктовыми.

   Светлый властелин, спустившись с коляски, протягивает руку:

   — Марьяна…

   Коготки Жора впиваются в спину. Самой страшно, но пальцы в ладонь властелина вкладываю. Он помогает мне спуститься, а Жор героически заставляет мелкую свиту следовать за мной. Ещё надеется, что властелин нас с таким сопровождением не впустит, но я в такое лёгкое избавление уже не верю.

   Двери в дом едва проступают на белой стене. Заведя меня на крыльцо, светлый властелин вытаскивает из кармана матовый белый браслет и надевает на мою немеющую от волнения руку: на вид вроде камень, а лёгкий и тёплый.

   Что делать-то? Вдруг страшно обидится, громы и молнии метать начнёт… Решение приходит внезапно.

   — Минутку. — Наклонившись, приподнимаю подол и засовываю руку под него. Пальцы скребут по чулку, плохо слушаются, но кружевную подвязку я ухватываю, тяну вниз. Ну а что? Она же тоже круглая, почти как браслет. — Руку…

   Кажется, впервые в жутких глазах появляется намёк на удивление. Но руку светлый властелин протягивает, и я в два оборота наматываю на его запястье чёрную кружевную подвязку. От собственной дерзости кружится голова, истерическое веселье растягивает губы в улыбку и просто вынуждает пояснить:

   — Под цвет твоих глаз.

ГЛАВА 8. Тёмные так просто не сдаются

Светлый властелин смотрит на повязку — мне в лицо, опять на повязку — и снова мне в лицо. Раз двадцать переводит взгляд туда-сюда.

   — Не нравится? — нарочито печально уточняю я: если поймёт, что издеваюсь, накажет как-нибудь, так что надо изображать искренность и чистоту намерений.

   — Необычно, — заключает светлый властелин, касается чёрного кружева пальцами свободной руки. Ногти у него ухоженные, аж блестят.

   — Выбор жены тоже весьма необычен.

   — Тогда это закономерный результат, — властелин подаёт мне ладонь.

   Вкладываю в неё помеченную белым браслетом руку.

   Ещё несколько шагов к двери. Внутри будто дрожит натянутая струна, и чем ближе к входу, тем сильнее. Дрожь передаётся телу, скулы аж сводит, но это лучше, чем если бы зубы начали стучать.

   Двери открываются сами, а за ними — мёртвая белизна холла и лестницы наверх. И ни единого украшения, ничего живого — только холодный гладкий до блеска камень, квадраты окон и шары светильников.

   На пороге властелин останавливается:

   — Ты собираешься запустить их внутрь?

   — Кого? — от испуга не сразу понимаю я.

   Он проводит рукой над моим венком, над декольте с паучками, указывает на шлейф и притихшую свиту.

   — Без них я не пойду, а ты ведь против них, да? — с робкой надеждой уточняю я.

   — Я не против, но в доме им нечего есть, а жабам, если не ошибаюсь, нужна вода. Им лучше расположиться в саду, там для них идеальные условия.

   И это не срабатывает… его светлость хоть чем-то пронять можно?

   — Но как же я могу оставить моих маленьких без крыши над головой? — испуганно округляю глаза. — Они такие… беззащитные. Им нужно жильё. Я не могу оставить их одних.

   Жор икает.

   — Для них можно поставить домики, — спокойно предлагает светлый властелин.

   У меня дёргается уголок губ.

   — Прямо сейчас? Я не смогу оставить их одних, пока у них не появятся домики.

   — Прямо сейчас, — подтверждает светлый властелин.

   Он… вообще. Страшное существо. Домики для паучков, жучков, крысок и жаб… до этого даже ведьмы не додумывались. Отпустив меня, светлый властелин спускается с крыльца и в обход дома направляется в сад.

   Жалобно оглядываюсь на коляску: вдруг кучер сжалится и увезёт отсюда? Но кучера нет. Стоит себе запряжённая белой четвёркой коляска. Куда он делся?!

   Ворота закрыты, слились со стеной. Высота у неё такая, что даже если коляску подкатить и забраться на неё, перелезть на другую сторону не получится.

   — Марьяна, ты идёшь? — светлый властелин остановился на углу дома. — Ты, наверное, захочешь выбрать место для домиков и определить их внешний вид.

   Испуганно переглядываюсь с Жором. У него шерсть дыбом, глаза круглющие, и вид такой, словно он сейчас в обморок свалится.

   Спустившись с крыльца, поднимаю своего трясущегося мохнатика на руки. Вместе не так страшно. Ну, почти не так страшно.

   Мало ли что этому светлому властелину в голову взбредёт. Прикопать меня в саду, например. С этими невесёлыми мыслями приближаюсь к новоявленному супругу.

   — Их домики устроить под окнами твоей гостиной? — спрашивает он.

   — Д-да, — киваю.

   — Им сделать один домик на всех с разными комнатами или отдельные домики?

   Он что, серьёзно? Не может быть!

   — Отдельные. С кружевными наличниками и миниатюрными крылечками. И сгруппировать их отдельно: для жаб одного типа сделать и им прудик устроить, для крыс и мышей отдельно. Жучкам тоже. А паукам нужны рамы, чтобы им было где паутину плести.

   Светлый властелин задумчиво смотрит на меня. Решает, что проще: сделать домики или овдоветь?

***

«Надо было заранее выяснить, что потребуется для переезда, — размышляет Октавиан, глядя в тёмные глаза Марьяны. — Можно было заранее организовать домики, так было бы проще. Правы люди: брак не такое простое дело, в нём много подводных камней».

   Он обдумывает заказ Марьяны, рисует в своей голове образ белых аккуратных домиков. Спохватывается:

   — Какого цвета их сделать? Белого, чёрного или какого-то другого?.. И у твоего фамильяра всё в порядке с глазами? Может, он заболел?

   — Миу, — пищит Жор и тыкается Марьяне под мышку.

   «Странный он у неё. Надо бы его проверить, вдруг магических паразитов подцепил или неправильный».

   — Чёрные, — отзывается Марьяна. — Чёрные домики хочу.

   Октавиан кивает и представляет чёрные домики. Наличников резных он видел мало, их вообразить сложнее всего. Точнее, сложнее понять, зачем насекомым, земноводным и грызунам нужны домики, ведь в природе они прекрасно живут без них.

   «Очередная загадка отношений», — заключает для себя Октавиан и простирает руки над землёй. Возле дома и портала в Метрополию его магия особенно сильна, поэтому перекраивать камни и землю легко, среди клумб поднимается чёрный городок для свиты Марьяны, углубляется земля и наполняется водой, образуя прудик. Прорастают и смыкаются несколько арок для паутины.

   — Всё ли тебя устраивает? — Октавиан указывает на постройки. — Места всем должно хватить.

   Марьяна за шкирку вытаскивает своего пушистого Жора из-под мышки, поспешно кивает:

   — Да, всё хорошо. Теперь я за них спокойна.

   Голос у неё слегка подрагивает.

   «Перед первой брачной ночью волнуется?» — предполагает Октавиан и протягивает руку:

   — Не бойся. Пусть они заселяются, я покажу твои комнаты.

   Марьяна снова встряхивает Жора.

   Первыми отправляются жабы — грузно сваливаются с венка, выпрыгивают из свиты, скачут по траве и вползают в пруд. Вторыми в норки-домики бросаются мыши и крысы. Только после этого жуки и пауки живой посверкивающей хитином волной скатываются на землю и разбегаются. Многие почему-то не в домики, а в цветы.

   Марьяна снова вкладывает в ладонь Октавиана руку, он осторожно поглаживает её большим пальцем и ведёт за собой к крыльцу. На входе Марьяна чуть заминается, но всё же ступает в холл. Скользит по нему равнодушным взглядом.

   Шелест её платья наполняет дом непривычными, уютными звуками, Октавиан прислуживается к ним и немного не верит в то, что это происходит на самом деле. На несколько мгновений выпадает из происходящего и в себя приходит лишь у дверей в комнаты Марьяны. Ловит себя на том, что продолжает поглаживать её тонкие подрагивающие пальчики.

   Толкнув створку, неопределённо взмахивает в сторону белой гостиной:

   — Располагайся. Здесь всё твоё. Отдохни с дороги.

   Он ждёт, когда она кивнёт. Марьяна, не кивнув, прикрывается осоловевшим Жором и отступает в комнату. Сама она выглядит не менее встревожено, трясётся.

   Захлопывает дверь.

   Подумав немного, Октавиан заключает: «Волнуется, наверное. Все невесты волнуются».

   И отправляется в соседние комнаты, ведь ему ещё надо к первой брачной ночи подготовиться.

***

Подготовка довольно проста, но ситуация слишком необычна, и Октавиан ещё перед свадьбой решил выписать все пункты на лист бумаги. Теперь на зеркале в его просторной белой ванной комнате, в которой только ванна, зеркало, полка для белых бутылочек и склянок и вешалки для белых полотенец и одежды, прикреплен белый лист с чёрным-чёрным списком:

    «1. Помыться.

   5. Быть нежным и терпеливым».

   Суслик Бука, надувшись, молчит на краю ванны. Долго он безмолвие сохранять не может и ворчит:

   — Мало того, что сама с фамильяром въехала, ещё и живность свою притащила. В мой-то сад! Да кто ей позволил?

   — Я. Это мой сад, — напоминает вытирающийся Октавиан. — Ты привыкнешь.

   — К такому невозможно привыкнуть! У нас был симметричный идеальный сад, а теперь там домики. Только с одной стороны!

   — Сделай с двух и заведи себе свою живность, если так хочется.

   — Я хочу, чтобы мы жили как прежде: тихо, просто и предсказуемо.

   Глаза продолжающего вытираться Октавиана чуть сужаются. Он расправляет полотенце, ровно вешает его на вешалку.

   — Я твой фамильяр! — фыркает Бука и нервно взмахивает лапками. — Как ты можешь не слушать часть своей души?

   — Марьяна моя жена.

   Под причитания Буки о предателях, меняющих всё на юбку, коварных ведьмах и благости тишины и покоя, зубы Октавиан чистит два раза. С зубами и здоровьем у него всё отлично, так что запах изо рта всегда приятный, но он почему-то забывается и дважды исполняет второй пункт. Спохватившись, решает, что лишний раз не повредит.

   Накинув белый халат, Октавиан разворачивается к выходу.

***

Белизна комнаты слепит. Смотрю в окно на яркую зелень леса вокруг башни, пытаюсь не зацепляться взглядом за высокую стену, отделившую меня от остального мира. Белизна комнаты пожирает эту зелень, это живое, пытается утопить в своём каменном холоде.

   Белое всё: стены, потолок, пол. Белый стол. Белый… диван. Кажется, в похоронной лавке такие штуки с мягким сидением и спинкой называли диванами. Белые полки. Белый ковёр.

   Зажмуриваюсь. Только в этой блаженной темноте приходит ощущение тела. Спустившийся без подвязки чулок неудобно охватывает лодыжку. Подумав, разуваюсь — нога не привыкла к новым, не разношенным туфлям — и стягиваю оба чулка.

   — Тут слишком много места! — Жор высовывает голову из стены.

   Точнее, не из стены, а из дверного проёма, просто он белый и комната за ним белая, поэтому дверь сразу не заметить. Их в комнате четыре, если не считать входной.

   — Там всё такое же белое? — сухо уточняю я.

   — Да. Всё. Везде.

   — Мне нужна лестница, — не могу отвести взгляд от леса.

   — Зачем?

   — Через стену перелезть. Разведай, пожалуйста. Тут же сад, наверняка есть какие-то инструменты. Хоть что-то, — поворачиваюсь к нему.

   — Что, прямо сейчас? — таращит глаза Жор.

   — Нет, через год, — выдыхаю гневно. — Конечно, сейчас! Властелин может вернуться в любой момент, я должна исчезнуть как можно скорее.

   — А если меня засекут? Если убьют?

   Молниеносным прыжком оказываюсь рядом с Жором, хватаю его за шкирку.

   — Ой! Марьяша! Не надо так! — он сучит лапами, дыбит шерсть. — Я протестую!

   К счастью, своего фамильяра всегда можно схватить, он просто не может стать нематериальным и сбежать. Подскочив к окну, дёргаю створку, лишь теперь подумав, что властелин мог меня запереть.

   Но створка открывается. Ароматный лестной воздух ударяет в лицо, напоминая о свободе.

   — Ищи способ меня спасти. Удачи! — Чмокаю Жора в мохнатый, дёргающийся лоб.

   — Марьяна! Не надо!

   Размахнувшись, зашвыриваю его в кусты позади чёрных домиков.

   Никакого треска и шелеста: Жор приземляется бесшумно. Значит, успел развоплотиться перед приземлением. Он выскальзывает из куста, вновь не потревожив ни листочка. Поднявшись на задние лапы, трясёт в мою сторону кулачком передней.

   Ну да, злится, но сейчас главное спастись!

   Присев на подоконник, провожаю Жора взглядом. Только бы он лестницу какую отыскал, что угодно… Ох, и угораздило же меня попросить жениться на мне самого светлого властелина. Он должен, обязан был отказаться, я же ведьма! А он… он… надеюсь, он просто решил меня проучить.

   Да… надеюсь, это так, должно быть так! Не может же светлый властелин всерьёз жениться на ведьме, брачную ночь со мной провести. Это же немыслимо, я же тёмная! А светлые властелины даже человеческими женщинами брезгуют.

   Да, наш светлый властелин определённо решил меня проучить за дерзость.

   Не может же он в самом деле… ко мне сейчас на полном серьёзе прийти.

***

Для Жора ухоженная территория светлого властелина страшнее самого тёмного и глухого леса. Конечно, в лесу его, способного стать бесплотным, никто не обидит, а здесь… здесь же может случиться что угодно. А если вспомнить, какие ужасы рассказывают о восьми светлых властелинах, в одиночку поставивших на колени весь мир… Просто шерсть дыбом!

   Жор пробегает вдоль торца белого дома, на углу попадает в тень башни и поднимает мордочку. Щурится, шевелит ушками, прислушиваясь.

   «Всё у этих светлых не как у тёмных и даже не как у людей», — бухтит Жор мысленно и оглядывает представшую перед ним часть сада позади дома: в середине — пруд с беседкой. Кусты, скамейки по обе стороны… одна половина будто в зеркале отражение другой. Кажется, что даже поверхность воды послушно отражает сама себя.

   Прокравшись под окнами, Жор выглядывает за угол дома… а там такой же сад как тот, что был по другую сторону фасада.

   Поморгав, Жор решает: «Раз уж тут всё такое же, тут тоже способов сбежать нет».

   Но потом вспоминает коляску и лошадей, да исчезнувшего кучера.

   «Надо посмотреть, где они там».

   Припустив вдоль торца, Жор смотрит по сторонам, но не вверх, поэтому не замечает прыгнувшего на него из окна суслика.

   — Попался! — шипит Бука, вцепившись в уши противника и сжимая его лапами, точно скакуна.

   Взвыв, Жор бросается перёд. Но Бука держится крепко.

   — Стой! — визжит он, дёргая уши, как поводья. — Тпру!

   Вытаращивший глаза Жор запрокидывает голову, на ходу сворачивая за угол. Косит безумным взглядом. Пытается развоплотиться, но куда там — держат его цепко. Он влетает в мраморное крыльцо. Растерявшись от обступившей его бесплотное тело пустоты, загребает лапами и вылетает со стороны ступеней.

   «Стены здесь проницаемые!» — мелькает в его голове мысль за миг до того, как он с глухим стуком врезается в стену вокруг территории.

   Наездника тоже припечатывает мордой о белый камень.

   Суслик скатывается с манула и впивается в его пышный хвост, орёт с присвистом:

   — Ты что, рехнулся? Не видишь, куда прёшь?

   Жор, сообразив, что говорит с кем-то своих габаритов, раздувается:

   — А ты что, не видишь, на ком сидишь? Я те не лошадь!

   — Да, ты манул-недоросток!

   Тема размера для Жора, мягко говоря, болезненная, он сопит, фырчит. Разворачивается круто и взвывает от боли в хвосте.

   — Отпусти, козёл! — Жор скачет на месте, пытаясь освободиться.

   — От козла слышу!

   — Да ты, да ты… сурок драный!

   — Я суслик!

   Остановившись, Жор через плечо оглядывает врага, шипит:

   — Суслик? Ты что, жрёшь целыми днями? Как ты ряху такую отрастил?

   — Глистов выведи, мелочь ведьминская, — Бука дёргает его за хвост, — потом и поговорим!

   — Ах ты… ты… — не найдя слов, Жор бросается на Буку.

   Тот от неожиданности отпускает хвост, фамильяры схлёстываются и, царапаясь и кусаясь, катятся по каменным плитам.

   А в воздух хлопьями поднимается, кружится серая и рыжеватая шерсть.

***

Время тянется слишком медленно, мучительно. И Жора не видно. Где он там пропадает? Что жив — это я чувствую, но где?

   Словно ответ на мой вопрос — стук в дверь. Постучали явно не возле пола, так что это не Жор, но светлый властелин мог поймать его в неположенном месте и принести. Или не светлый властелин, а слуги: должны же в таком огромном доме работать слуги, ухаживать за садом, готовить еду…

   Подбежав к двери, распахиваю её.

   Светлый властелин стоит в коридоре в одном халате.

   Жора нет. Куда делся Жор?

   В приоткрытом вороте видна ямка между ключицами светлого властелина, грудь…

   У него что, никакой одежды под халатом нет? Мысли сворачивают в мрачную и страшную сторону.

   — Ты очень красивая, Марьяна. Однажды увидев тебя, забыть уже невозможно, твои волосы черны, как вороново крыло, а тёмные глаза загадочны.

   Он смотрит на меня. Я пытаюсь понять, что тут происходит. Не получается. Тряхнув головой, переспрашиваю:

   — Что?

   — Настало время брачной ночи.

   БАХ! Дверь захлопываю раньше, чем до конца осознаю смысл его слов. Прижимаюсь к створке спиной. Сердце выпрыгивает из груди. Ужас! Что делать? Куда бежать?

   Только теперь до меня доходит вся вопиющая дерзость моего поступка. Да светлый властелин меня убьёт…

   Вздрагивая, ожидаю удара в дверь. Но с той стороны тихо. Странно тихо. Подозрительно… Что задумал светлый властелин?

   Ощупываю дверь — замка нет. Надо было диван к двери придвинуть, а теперь… или ещё не поздно? Если отпущу дверь, добегу до дивана и подтолкну его к двери, светлый властелин ворвётся сюда или я успею забаррикадироваться раньше?

ГЛАВА 9. Неожиданные повороты

Октавиан смотрит на дверь. Закрывает глаза, открывает, а створка на месте.

   «Что такое?» — недоумение Октавиана усиливается, когда из комнаты Марьяны доносится скрипение, шуршание и сопение.

   Осторожно заглядывает внутрь: красная от напряжения Марьяна толкает к нему диван. Октавиан застывает, разглядывая розовые, раздувающиеся при каждом толчке щёки. И хотя не понимает, зачем передвигать диван, тихо интересуется:

   — Помочь?

   Марьяна вскидывает голову, обжигает его тёмным взором.

   — Нет!

   — Тебе явно тяжело.

   — Без тебя знаю, — пыхтит Марьяна, толчками придвигая диван всё ближе к двери.

   Приоткрыв створку шире, Октавиан поднимает ногу, но его останавливает резкий возглас Марьяны:

   — Стоять! Назад!

   Отчаянным рывком — визг ножек по полу почти оглушает — она подталкивает диван к двери. Следующий неистовый толчок отправляет створку в паз косяка — Октавиан едва успевает отступить, спасая нос от удара.

   — Зачем это? — спрашивает удивлённо, но ответа нет.

   Проходит минута, другая, третья… дверь по-прежнему закрыта.

   Подняв руку, Октавиан негромко стучит костяшками пальцев.

   — Марьяна, а как же брачная ночь?

   Мгновение спустя доносится глухой выкрик:

   — День на дворе!

   Октавиан поворачивает голову к окну в конце коридора. Дневной свет лежит на полу желтоватой трапецией.

   «Правда день, что это я», — Октавиан направляется к себе — внести изменения в список дел.

***

Клочки серой и рыжеватой шерсти пятнают белизну плит. Тяжело дышит помятый Жор, не легче дыхание у потрёпанного Буки. Фамильяры вразвалочку сидят друг напротив друга, зло посверкивают глазами, но в драку не лезут.

   — Убирайся со своей ведьмой, — свистит Бука. — Октавиана не отдам.

   — Да больно он нужен! — Жор пытается встать, но снова плюхается на плиты. — Мы просто денег хотели получить.

   — Так вы ещё авантюристы-вымогатели? — глаза Буки загораются недобрым светом.

   — Нет, мы просто кушать хотим. Нам и откуп небольшой нужен был, так, еды купить. — Жор хватается за голову. — Кто же знал, что светлый властелин согласится на брак? Это не входило в наши планы!

   — То есть, — Бука приглаживает выдающееся пузцо, — вы в принципе не против убраться отсюда?

   — С радостью! Хоть прямо сейчас!

   — Сейчас не получится, Октавиан настроен неожиданно серьёзно, и если сбежите, догонит вас в два счёта. Но… кое-что сделать можно! Я же его фамильяр, знаю его, как облупленного! — Бука потрясает сжатой лапкой.

   — Разве у светлых властелинов бывают фамильяры?

   — Октавиану было интересно попробовать создать фамильяра, так получился великолепный я, и мой долг — спасти создателя. — Бука раздувает щёки. — Я знаю, куда давить, чтобы Октавиан вас выставил и ещё приплатил, чтобы никогда не возвращались. Только для этого твоей ведьме придётся кое-что сделать.

   Жор щурится:

   — А он её за это не убьёт?

   — Октавиан соблюдает законы, убийство полагается только за убийство жителей или покушение на него самого, но я на него покушаться не предлагаю, — Бука вновь взмахивает лапкой и пристально смотрит на внепланового заселенца.

   — Что ты предлагаешь?

   — Начнём с того, что Октавиан любит белый цвет, идеальный порядок и постоянство, поэтому…

   От нетерпения Жор подаётся вперёд, готовый внимать Буке.

***

За дверью тихо. Только сердце стучит, как бешеное.

   Кажется, светлый властелин сейчас взламывать комнату и исполнять супружеский долг не собирается. Неужели его убедило моё отчаянное напоминание, что сейчас день?

   Но тогда получается, властелин явится ночью…

   Оглядываюсь на окно: а небо-то уже не такое ясно-голубое. Скоро вечер, а за ним и ночь… брачная.

   Бежать надо!

   Бросаюсь к окну так рьяно, что больно врезаюсь животом в подоконник. Выглядываю наружу: высоко, если ногу подверну, далеко не убегу.

   Как же слезть?.. Верёвка! Мне нужна верёвка!

   Бросаюсь к ближайшей двери, распахиваю её… глаза обжигают два алых пятна на ослепительно-белом. Букеты цветов стоят на тумбочках по бокам огромной кровати под балдахином — я подобную видела в книге сказок, но там кровать принцессы была из золота и синего бархата, а эта такая белая, что почти сливается со стеной.

   Ковёр тоже белый… Только цветы, как кровь, вызывающе алеют.

   Тряхнув головой, подхожу к постели. На ней должна быть простыня. Простыню можно порвать, связать из обрывков верёвки и по ним спуститься в сад, а там… что-нибудь придумаю.

***

— Марьяна, что ты делаешь?

   Вопрос Жора застаёт врасплох, пальцы соскальзывают, и последние полтора метра до земли я пролетаю. ШМЯК! Копчик простреливает, выбивая слёзы.

   — Жо-ор, — закрываю ладонью рот, чтобы подавить стон: не хватало ещё внимание властелина привлечь, мало ли где он ошивается.

   — Спокойно, Марьяна, я всё решил, — Жор гордо выпячивает грудь.

   — Нашёл выход?

   — Да. Но не через стену. Если сбежим, сама понимаешь, нас догонят и приведут обратно, но! — Жор многозначительно поднимает коготь. — Если нас выгонят, погони не будет. И через стену лезть не придётся.

   Короткая травка приятно холодит щёку. Смотрю на Жора, но думаю о светлом властелине и его невероятной стойкости.

   — Жор, знаешь, мне кажется, светлый властелин того… не выведешь его из себя.

   — Из себя можно вывести любого! Главное, знать, как выводить. Так что лезь назад, будем пробиваться на свободу грязными методами.

   — Предлагаешь испачкать спальню? Думаешь, это его остановит?

   — Предлагаю показать, какой это ужас — ведьма в доме. И что жена — это плохо. — Жор дыбит шерсть. — В общем, сейчас ты пойдёшь и начнёшь пилить светлого властелина.

   Представляю пилу… и светлого властелина.

   — Мне кажется, он будет отбиваться. К тому же я не знаю, где взять пилу. И не очень понимаю, как после его распиливания выжить.

   — Образно! Я говорил образно. Надо довести светлого властелина своими требованиями и придирками так, чтобы он нас с тобой выставил. Мысль ясна?

   Ясна. Поднимаясь, тру ушибленное место.

   — Мне кажется, его невозможно довести, он непробиваемый.

   — Главное, знать на что давить! — воодушевлённо уверяет Жор.

   — А ты откуда знаешь? — разгибаюсь, потягиваюсь, боль потихоньку отступает.

   Жор прижимает ушки и подёргивает хвостом:

   — Так очевидно же: по нему всё видно, — переминается с лапки на лапку. — Законопослушный он. Порядок любит, цвет белый… Короче, залезай обратно, будем устраивать беспорядок в чёрном цвете.

   Запрокинув голову, прикидываю, сколько лезть придётся. Нет, не хочу.

   — Давай через центральный вход. И объясни подробнее, что за идея посетила твою мохнатую голову.

***

— Светлый властелин! — ору на весь холл. Кричать не люблю, я же не Жор, но захочешь брачной ночи избежать, не так разорёшься. — Эй, ты где?!

   Топаю ногой.

   Белизна дома давит. Я как чёрная кляксочка в бескрайнем ослепительном пространстве. Если бы собиралась здесь жить, точно следовало бы сделать почти всё, что насоветовал Жор, только спокойно, без надрыва.

   — Светлый властелин! — решительно поднимаюсь по лестнице, хотя внутри всё дрожит. — Иди сюда!

   Если он меня не убьёт, это будет чудо. Хотя за отказ исполнять супружеский долг и диван возле двери не убил, так что в словах Жора о законопослушности властелина, наверное, есть доля истины.

   Второй этаж с зеркально отражённой планировкой пуст. На третий, что ли, подняться? В башню ведёт витая лестница. Вроде простой белый камень, как и всё здесь, но что-то в нём заставляет присматриваться, всё пристальнее вглядываться… Ступени и стена… вибрируют и даже слегка искажаются, будто волнами идут. Мороз пробегает по коже.

   Сбоку чуть сзади раздаётся ровный голос властелина:

   — Никогда не поднимайся на эту лестницу без меня.

   Дёрнувшись, разворачиваюсь: он замер в десяти шагах от меня, смотрит пристально.

   Сглотнув, вспоминаю наставления Жора и гордо вскидываю голову:

   — Почему это? Я твоя жена и имею право ходить в любую часть дома.

   — Там может быть небезопасно. Но если обещаешь ничего не трогать, можешь посмотреть.

   Как-то не хочется проверять. Внутри всё холодком обдаёт от страха, от чудовищной невозмутимости светлого властелина. Я же ведьма. В его доме командую. Веду себя нагло. А он смотрит, словно ему просто любопытно.

   — Значит, так, — упираю руки в боки. — Мне здесь не нравится: неуютно, плохо. И никакой брачной ночи не будет, пока этот склеп не превратиться в нормальный дом.

   Светлый властелин продолжает смотреть своими жуткими с голубым на чёрном глазами, не моргая. Моргает. Продолжает смотреть.

   Он хоть как-нибудь отреагирует?! А то мне что-то не по себе…

   — Что ты подразумеваешь под нормальным домом? — наконец изволит отозваться их светлость. — Здесь есть стены, полы, потолки, окна и вся необходимая мебель. И нет гробов для захоронения. Почему ты считаешь наш дом ненормальным?

   — А разве это нормально? — вскидываю руки. — Всё белое, глазу не за что зацепиться.

   Светлый властелин задумчиво оглядывается по сторонам:

   — Там, откуда я родом, все дома такие. Отсутствие посторонних предметов и цветов помогает держать разум в чистоте.

   Светлые все такие, что ли?

   Вопрос так и свербит на языке. Сколько ни пытаюсь сдержаться, не могу его не задать:

   — Светлый властелин, а у тебя дома все светлые властелины такие, как ты?

   — Я твой муж…

   Лучше бы не напоминал, итак этого ужаса забыть не могу.

   — …тебе следует называть меня Октавианом. В Метрополии нет светлых властелинов, это ваше местное наименование, я — проконсул. Все будущие проконсулы воспитываются одинаково в группе восьми, которая впоследствии подчиняет провинцию и управляет ею. Восемь консулов Метрополии воспитывались иначе, чем мы. Каждая группа взращивается исходя из своего будущего предназначения. Разница в воспитании и физиологических особенностях порождает разницу в поведении. Поэтому ответ на твой вопрос таков: светлых властелинов у меня на родине нет. Разница между нами существует.

   Он произносит это чётко и размеренно, но понимание приходит как-то медленно.

   — Вы что, как дети цеховых мастеров сразу воспитываетесь с прицелом на пожизненную работу в родном цехе?

   — Суть ты уловила верно.

   Только дети цеховых мастеров вырастают нормальными. Среди них бывают странные, но в целом они живенькие такие, эмоциональные… один Рейнал чего стоит: у него и глаза горят, и жизнь в нём кипит, хотя тоже воспитывался как все. А светлый властелин больше напоминает каменную статую.

   Спохватываюсь: не о причинах странного поведения властелина думать надо, а на свободу прорываться грязными методами.

   — Я ведьма, мне принадлежности нужны: травы, инструменты. Всё то, что дома осталось. Вели запрягать коней, поеду за вещами.

   Ничего не меняется в лице светлого властелина.

   — Зачем тебе эти вещи?

   — Для создания уюта. Мне с ними хорошо. И ещё нужно прикупить шторы, накидки на мебель, ковры нормальные. Посуда у тебя белая?

   — Да.

   — Посуду тоже надо поменять.

   — Я могу перекрасить.

   — Что? — несколько теряюсь я.

   — Дом и всё его наполнение — пластичная структура, он может приобретать любую форму и расцветку по моему приказу. Думаю, шторы я тоже способен создать.

   Кажется, мой временный побег из этого ужасного дома накрывается медным тазом. Нет, я так просто не сдамся! Всегда можно найти, к чему придраться.

   — А белое здесь всё потому, что ты так хотел? — грозно интересуюсь я.

   На этот раз светлый властелин отводит взгляд, чтобы осмотреть всё вокруг и задумчиво произносит:

   — Так принято.

   — Это значит, что у тебя нет вкуса. — Застываю, ожидая громов небесных, но властелин лишь смотрит на меня, будто пронизывая лезвием насквозь. — Я не могу доверить тебе покраску и изменение дома. И вообще, если оно всё по твоей команде меняется, то мне будет неуютно: вдруг тебе что-то не понравится, и ты опять поменяешь назад. Так что я привезу нормальные вещи, так будет справедливо.

   — Невеста с приданым.

   К лицу приливает кровь, и я сердито уверяю:

   — Да, с приданым. Только счета в лавках тебе придётся оплатить. Если не хочешь, конечно, чтобы я сюда всё убранство избушки притащила вместе с печкой. Ясно?! — последнее выкрикиваю, потому что на словесный поток в нормальном тоне светлый властелин не злится.

   — Хорошо. Кричать не надо. Достаточно попросить. Тебя проводить? Помочь с перевозкой вещей?

   У меня дёргается глаз, а под шлейфом платья дёргается Жор. Кажется, его план не работает. Совсем. Или это только пока? Может, когда властелин увидит, во что превратится его дом, одумается?

   На его невероятную выдержку даже ответить нечем. Неопределённо качнув головой, бормочу:

   — Нет, я сама, только лошадей вели запрячь.

   Светлый властелин чуть опускает веки, раздумывая.

   — Сейчас будут. Что ещё нужно, чтобы ты здесь чувствовала себя уютно?

   По-моему это не я его довела, а он меня. Судорожно вдыхаю, пытаясь собраться с мыслями, но пока ничего дельного не придумывается, и я преувеличенно бодро заявляю:

   — Сначала сделаем то, что я запланировала, потом посмотрим. Сейчас трудно сказать, здесь всё слишком… белое.

   А в ответ ни грубости, ни обвинений в наглости, ни угроз выгнать — просто изучающий взгляд. Жутко-то как от того, что ничего непонятно! Отступаю, а там мягкое.

   — МЬЕУ! — взвывает Жор и, едва поднимаю ногу, выскакивает из-под шлейфа, трясёт толстеньким хвостом. — А! Ты что? Ты за что?!

   Поймав взгляд властелина, Жор ныряет за меня.

   — Простите, — лопочет жалостливо. — Не обращайте внимания, я тут так, ничего не вижу, ничего не слышу.

   — Коляска готова, — светлый властелин сцепляет руки на уровне груди, и широкие рукава смыкаются. — Если будет много вещей, нанимай грузчиков до поворота на нашу территорию. Сюда их не пропустит, пусть сгружают всё там, остальное сделает магия.

   Подхватив Жора, прижав эту нервную мохнатость к груди, быстренько направляюсь к выходу. Спустившись на несколько ступеней, разворачиваюсь: светлый властелин стоит на прежнем месте — ну статуя статуей! Он слишком не похож ни на тёмных, ни на людей. Совсем иной, хоть и выглядит человеком. Его выдаёт лишь чернота в глазах вместо нормальных белков. И поведение.

   — Зачем ты на мне женился? — Крепче прижимаю Жора.

   — Ответ на этот вопрос очевиден, — развернувшись, светлый властелин покидает холл на втором этаже.

   А-а-а! Ну как можно быть таким… таким…

   Дверь за властелином закрывается ровно в тот момент, когда я выдавливаю:

   — Не очевиден.

   — Отпусти, удушишь, — шипит Жор.

   Продолжая его тискать, сбегаю по лестнице, несусь через холл и распахиваю дверь.

   Коляска с белыми конями и кучером в белом ждёт у ступеней. Нахохленный кучер при виде меня сердито выпячивает нижнюю губу и раздувает щёки. Хоть у кого-то ещё в этом доме нормальные человеческие эмоции!

***

Цокот копыт разносится по полям, злаки колышутся на тёплом ветру, раскатываются волнами. Солнце выжимает из них сладковатый травяной аромат. Чем дальше отъезжаем от башни светлого властелина, тем больше сомневаюсь в плане Жора. Если подумать, ведь что у меня дома или в магазинах Окты можно найти? Пучки трав и плошки? Чёрные шторы и накидки на мебель, ковры пёстрые? Ничего страшнее свиты насекомо-мышино-жабьей быть не может, а даже свита на властелина не подействовала.

   Отсадив Жора на сидение напротив, облокачиваюсь на колени и прячу лицо в ладони.

   — Марьяна, что такое?

   — Нас ничто не спасёт.

   — Не надо отчаиваться!

   Вскидываю голову:

   — Это не тебя ждёт брачная ночь со статуей каменной! — Прищуриваясь, оглядываю наглую мохнатую морду с прижатыми ушами.

   Он округляет глаза и трясёт лапой:

   — Я не смогу в тебя превратиться.

   Разочарованно цокаю: он прав, не дорос ещё до превращения в людей. Слишком мало колдую, вот фамильяр и не развивается.

   Но стоит представить его, выполняющего вместо меня супружеский долг… Откинувшись на спинку, заливисто хохочу: вот это был бы финт ушами!

   — Боюсь представить, что ты там себе представляешь, — бубнит Жор и надувается, превращаясь в мохнатый шар с грозно сверкающими глазами. — Я тебе, понимаешь ли, помогаю изо всех сил, спасаю тебя, а ты…

   А я смеюсь. Кажется, это нервное.

   Кучер оглядывается на меня и недовольно раздувает щёки. Вот этот бы меня выгнал — по глазам вижу. Жаль, светлый властелин покрепче будет.

   Впереди темнеет узкая полоса леса и домики ведьминской деревни.

   Нельзя мне отчаиваться, нельзя: отчаяние — первый шаг к поражению. Так говорила мама, она никогда не сдавалась, и я не должна.

   Правда, мама в конце концов проиграла болезни, но… Светлый властелин не болезнь, должна быть у него какая-то слабость. Я буду в это верить, чтобы не сдаваться.

   Коляска мчится дальше. Всё ближе арка невзрачных ворот и восемь домиков. Как же мало нас осталось… Ветер доносит горький запах трав и дыма. Кто-то ворожит, готовит настойки вонючие, но сейчас мне этот аромат слаще мёда.

   Кстати, идея: надо самые пахучие зелья наварить, так, чтобы их светлость дома находиться не мог! И ещё разложить по дому пиявок — скажу, что сушу их, заготовки делаю. Что ещё можно такого гадостного сделать?..

   Так крепко задумываюсь, что не замечаю, как останавливается коляска.

   — Приехали, — с присвистом выдыхает кучер. — Собирай вещички. Всё бери. В лес заезжать за всякой ведьминской гадостью будем?

   Доброта кучера не знает границ. Правда, кривится он страшно, сразу понятно — ему всякое ведьминское противно. А раз противно, то он не от своего имени предлагает, а лишь приказ хозяина передаёт.

   То есть светлый властелин морально готов ко всему.

   Мне срочно нужен совет кого-нибудь более сведущего в отношениях, чем я. Мира и Эльза? Во времена их молодости ведьмам с мужчинами проще было общаться. Ещё Арна и Верна, обе замужем были, должны разбираться в этих двуногих бородоносцах.

   Но светлый властелин — в них не разбирается никто. Не к мэру же за консультацией идти. Хотя тоже вариант.

   — Ведьма, — окрикивает кучер. Бакенбарды у него рыжеватые, пушистые. — Собирайся давай, нам ещё целый дом сегодня обставить надо, а там два этажа.

   Он передёргивается. Я же оглядываю избушки и двухэтажный дом Саиры: в окнах темно, никто не выходит на крыльцо спросить, почему я ещё живая…

   Тряхнув гривой волос, соскакиваю с коляски и направляюсь к своему покосившемуся домику. Нельзя отчаиваться, надо обязательно попробовать вонючие зелья. А ещё желательно неотмывающиеся — что б наверняка. Жаль, я знаю только зелье от бородавок и прочих неприятных вещей, а не способы их навести на себя и отпугнуть драгоценного супруга. Измельчали нынче ведьмы, ох измельчали.

   Прижимаю ладонь к двери. Старое дерево отдаёт своё тепло. Сердце сжимается: я родилась в этом домике, здесь же сделала первый шаг, здесь выросла, здесь оплакала маму, здесь собиралась умереть сама. Слёзы наворачиваются, замазывают мою руку, дверь, весь мир.

   Перенести печку в дом светлого властелина — это мысль. Душа дома в печке обитает, надо её перенести… или потребовать, чтобы дом перенесли к башне. Властелин невыразимо могущественный, пусть перетаскивает, не хочу я с домиком родным прощаться.

   Толкнув дверь, вхожу в пропитанный ароматами трав полумрак. Жор проталкивается вперёд, подбегает к подстилке в углу. Вытирая слёзы, шагаю к печи.

   Ощущение опасности холодком пробегает по спине, дверь захлопывается, и сильная рука накрывает мой рот.

   — Не вздумай кричать, — тихо рычат в ухо, и щеки касаются влажные клыки.

ГЛАВА 10. Сияние белого

Клыки? Скашиваю взгляд в сторону, горячее дыхание обжигает глаз. Будто мелкие иголочки пробегают по коже, разливая по ней перламутровое сияние. Оно озаряет морду оборотня, мощное плечо, отражается в глазе.

   К запаху трав примешивается вонь палёной шерсти.

   Охнув, оборотень отскакивает, трясёт когтистой рукой, скалится. Он в половине оборота, черт лица не различить, только клыки и полыхающие зеленью глаза.

   Но меня не оборотень волнует, — что я, оборотней не видела? — а мои руки, грудь, лицо: всю меня покрывает тонкая мерцающая плёнка белой магии. Как?! Я же тёмная!

   Оборотень тоже смотрит на это, вытаращив звериные глаза.

   — Ты что здесь делаешь? — спрашиваю сердито, пытаясь стереть белое сияние с рук, но его даже пальцами не уцепить. — Зачем пугаешь? А если бы у меня сердце остановилось?

   Ответа нет, и я хмурюсь, присматриваюсь к его лбу: если метка лицензии на нём и имеется, то совсем истёртая.

   — Беглый? Грабитель? Или лекарства какие нужны? А может, тебя другие ведьмы здесь спрятали? — приходит неожиданная мысль, ведь они могли, не ожидали же моего возвращения сейчас.

   — Ты вся сияешь белым, — выплёвывает оборотень. — Ты с ним…

   — И это не самое страшное из того, что меня ожидает, — ворчу я, натирая светящиеся руки.

   Как властелин это сделал? Что это вообще такое… пальцы натыкаются на белый браслет. Может, в нём дело? Дёргаю его с руки, но он, вдруг уменьшившись, намертво застревает на запястье… Так, похоже, штучка магическая. Привязал меня властелин, как есть привязал, чтобы не сбежала.

   — Так ты чего?.. — поднимаю взгляд на оборотня и открываю рот: за спиной у него вместо стены провал водоворота, а там, в его глубине — сосны качают иголками.

   Тайная тропа… как? Кто? Оборотни так уметь не должны.

   Но прежде, чем успеваю спросить, кто ради него пользуется утерянным знанием, оборотень отступает в воронку. Стены домика выкручивает и растягивает, закрывая прореху в пространстве. Едва она смыкается, раздаётся тихий щелчок, и воздух наполняется запахом грозовой свежести.

   Тихо и темно — даже моё белое сияние погасло.

   Глазам уже неуютно от того, как они вытаращены.

   С печки, из-под одеяла, вылезают, перемигиваясь, болотные огоньки. Возносятся к метёлкам с травами.

   — Марьяна… — шепчет из-под лавки Жор. — То, что я видел, это то, что я видел?

   — Тайная тропа, — неуверенно произношу я. — Мне кажется, это была самая настоящая тайная тропа.

   — Получается, их кто-то ещё может делать?

   — Получается… так.

   А ведь сообрази я шагнуть на тропу, оказалась бы далеко отсюда. Возможно, так далеко, что и светлый властелин бы не достал. Хотя наверняка его браслетик — мой короткий поводок. Но можно хотя бы помечтать…

   Нет, это невероятно, что кто-то до сих пор пользуется тайными тропами!

   Дверь распахивается. Перегородивший дневной свет кучер, с присвистом дыша, оглядывает домик, посверкивает сузившимися глазами.

   — Что тут у вас проис-сходит, а? — он вновь оглядывает единственную комнатку с печкой.

   Уж кому не надо знать о тайных тропах, так это прихвостню светлого властелина.

   — Сюрприз дорогому мужу готовлю, — мрачно поясняю я.

   Он надувает щёки, поджимает губы. Мрачно глядя на меня, заключает:

   — Сюрпризы — это ужасно, то есть, я хотел сказать: хорошо, сюрпризы — это то, что нужно моему хозяину.

   Кивнув, закрывает дверь. А я опять смотрю на стену, в которой открывалась тайная тропа в неведомый лес.

   Так, мне срочно надо поговорить с кем-нибудь из старших. С Мирой и Эльзой в первую очередь, их я просто увидеть хочу и успокоить.

   Распахнув створку, чуть не врезаюсь в кучера.

   — Что? — спрашиваю недовольно, он ведь подслушивал.

   — Вьить, ничего, — кучер приглаживает пушистые бакенбарды. — Жду приказания вещи выносить.

   Проскользнув мимо него, цепляюсь шлейфом за выпирающую доску крыльца. Домик-то разваливается! Оглянувшись на родное жилище, отдираю кружево и бросаюсь в соседний дом к Мире.

   Дверь не заперта, внутри… несёт настойкой. И храп такой, что спрятавшиеся под кадушкой болотные огоньки трясутся: видно, как мерцает их пробивающийся между краем кадушки и столом свет, смешиваясь с тусклыми лучами солнца из окон.

   — Мира! — ступив на скамейку, заглядываю на печку. Там не только Мира, там и Эльза рядом похрапывает, обнимая громадную бутыль самогона на поганках.

   — Ну и вонища, — бубнит Жор и, прикрыв дверь, пробирается к столу с жалкими остатками сала, хлеба и зелени. Недовольно перебирает лапой скорлупки от яиц. Хныкает: — Ни одного не оставили, изуверы.

   — За дверью следи, — шепчу я, а сама дёргаю храпящую Миру за рукав. — Мира, Мира, просыпайся, мне спросить надо.

   И о том, как мужчин доводить, и о тайных тропах.

   Когда же они успели так наклюкаться? Настойка с поганками ядрёное зелье, но ведь они ведьмы, а не абы кто!

   — Мира! — в отчаянии дёргаю её за воротник и уже думаю, не взять ли ковш с водой для ускорения побудки, но Мира, почмокав, приоткрывает глаза.

   Мутный взгляд останавливается на мне. В полумраке избушки меня, наверное, плохо видно.

   — Это я, Марьяна, — поясняю на всякий случай.

   Глаза Миры округляются. Пискнув, она отскакивает, припечатывая лицо Эльзы задом, и как голосит:

   — Призрак! Спасите!

   — А-а! — глухо взвывает Эльза и отмахивается бутылью.

   — Ой! — Мира скатывается с неё на ворох подушек и одеял.

   — А-а! — взвывает Злюка, выбираясь из кокона. Глаза у неё вытаращены, шерсть слиплась.

   — А Ворчунья где? — оглядываю печку. — Куда кошку дели?

   Невнятное мычание доносится откуда-то снизу.

   Мира протягивает ко мне дрожащую руку, из глаз капают слёзы:

   — Марьяна, ты жива? Ирод этот тебя не замучил?

   Оглянувшись на дверь — закрыта, на окна — кучера не видно, наклоняюсь к моим перепуганным ведьмам и шёпотом отвечаю:

   — Меня беспокоит то, что я его никак до развода замучить не могу. Поможете?

   Мира закрывает округлившийся рот ладонью. Эльза с минуту смотрит на меня, потом оглядывает бутыль с настойкой на поганках и приходит к странному выводу:

   — Кажется, мы допились.

***

Не сразу, но мои старушечки всё же верят, что я не плод их воображения. Пока они умываются и пьют рассол, я вытаскиваю из-под лавки замотанную в кокон Ворчунью.

   — Ворчала много, — поясняет её странное положение Мира.

   Выпускаю из-под кадки болотные огоньки и прибираю на столе. Жор находит в углу откатившееся яйцо и, спрятавшись за печку, хрустит скорлупой и причмокивает.

   Удивительно, но только сейчас, когда прямо под носом оказывается хлеб, мой желудок слабо подёргивается, намекая на необходимость поесть. То ли я привыкла мало кушать, то ли светлый властелин пугает меня до потери аппетита.

   Эльза и Мира, умытые, благоухающие настойкой и рассолом, выставляют бутыль на стол к остаткам закуски, облокачиваются на столешницу и внимательно на меня смотрят.

   — Ты угощайся, — Эльза выставляет глиняную чашку.

   — И рассказывай, — просит Мира.

   У обеих как-то подозрительно блестят глаза. Они наклоняются ближе ко мне и шепчут наперебой:

   — Ну как?

   — У светлых там, как у всех?

   — Или что-то особенное?

   — Он может это самое?

   — Или тебя для каких иных целей?

   — Было уже? Понравилось? — это уже в один голос.

   — Да кому какое дело? — подаёт голос оставшаяся на печке Злюка.

   — Ну как же? — у Эльзы розовеют щёки.

   — Не было же случаев, чтобы светлые с кем-то здесь связывались, — Мира наливает в чашку настойки. — И слухи по этому поводу ходили всякие.

   — И в любопытстве ничего плохого нет, — капризно уверяет Эльза, придвигая мне чашечку. — Ну, давай, хлебни и рассказывай, чего у светлого там в штанах.

   Оглядываю их одухотворённо-ожидающие лица. Они ведь серьёзно спрашивают.

   — Милые мои, брачная ночь будет ночью. И мне нужен совет, как сделать так, чтобы её не было. Я готова хоть солнце заколдовать, чтобы оно не уходило за горизонт, только бы… — Вздыхаю.

   Эльза тоже вздыхает:

   — Значит, и ты не знаешь. Некому наш спор рассудить.

   — Какой спор? — берусь за кусочек хлеба.

   — Давний, — Мира отпивает настойки, кривится. — Ещё когда они только мир наш завоевали, многие правители и дельцы пытались под них своих дочерей подложить, чтобы поближе к власти оказаться, да светлые властелины всегда отказывались, словно им женщины не интересны.

   — Поэтому и начали о них поговаривать всякое.

   — А тут ты… и он согласился.

   — А ведь наш светлый властелин даже на дочку мэра не позарился, а уж тот её так рядил, так ему подсовывал везде, она даже секретарём у властелина служила. Ты представь: девка в секретарях у мужчины!

   — Куда катится мир? — качает головой Мира и снова отпивает настойки.

   Эльза отнимает у неё чашку и предлагает мне.

   — Значит, он тебя не того?

   — Пока, к счастью, нет, но ночью… — Представив, всё же отпиваю настойки. Горло бешено обжигает, в желудке вскипает жар. Но потом приходит вполне приятное тепло и даже расслабленность. — Ночью он придёт. И мне нужно как-то его от себя отвратить. Милые мои, вы можете хоть что-то присоветовать? Ну хоть что-то, вы же такие умные, вы в магии и мужчинах больше моего смыслите, так подскажите, что нужно сделать, чтобы муж тебя не захотел?

   Сидящая на окне Злюка поворачивает ко мне мордочку:

   — Ну ты и… странная, обычно жёны за совсем другим приходят.

   Только отмахиваюсь от ласки: со Злюкой спорить — только время терять, хуже лишь Ворчунья.

   С надеждой смотрю на Миру и Эльзу. Хлеб мне в горло уже не лезет, жалобно прошу:

   — Ну, пожалуйста, посоветуйте что-нибудь.

   Переглянувшись, они замысловато подёргивают бровями, будто ведя беззвучный разговор, и поворачиваются ко мне.

   — Нас, конечно, обычно об обратном просят, — Эльза поправляет волосы. — Но как мужчин доводить…

   — Есть способы.

   — Поговаривают даже, что у ведьм это в крови.

   — Только ты уверена, что тебе за это… — Мира наклоняется ко мне. — Что светлый властелин тебя за выходки не прибьёт?

***

В ожидании брачной ночи Октавиан проводит время с пользой: проверяет налоговые отчёты своей провинции. Много лет прошло с завоевания Агерума, а грамотно заполнять декларации люди так и не научились. Да и писцы на местах тоже не разобрались в нюансах. Или ленятся перепроверить цифры. Или надеются, что уж в этот-то раз всё не пересчитают. Октавиан никак не может найти истинную причину, по которой каждый квартал цифры в сводных документах не сходятся.

   Стол у Октавиана огромный, за ним поместились бы четверо, но на нём не хватает места для всех отчётов, они сложены на трёх тележках. На углу стола возвышается стопка папок с чёрными корешками — декларации тёмных. Их Октавиан всегда проверяет и обсчитывает лично.

   Он как раз углубляется в ведомости по второму крупнейшему городу провинции Кшеле, когда над столешницей, на уровне его головы, полукругом возникают семь белых сфер.

   Опустив перо, Октавиан проводит свободной рукой по воздуху, разрешая связи окончательно сформироваться.

   Сферы увеличиваются в несколько раз. С них на Октавиана смотрят ничего не выражающие лица остальных проконсулов Агерума.

   Прайм. Секунд. Тетрий. Кварт. Квинт. Секст. Септим.

   Черты их лиц отличаются, но у них одинаковые глаза с чёрными белками и голубыми радужками, одинаково бледная кожа без единого изъяна, одинаковые длинные прямые светлые волосы.

   — Что случилось? — спрашивает Октавиан.

   — Ты жив, — произносит Прайм.

   — Это очевидно. — Октавиан не изменяет положения тела. — Зачем вы со мной связались?

   — Проверить… — отвечает Секунд.

   — …что с тобой стало… — продолжает Тертий.

   — …после заключения брака, — поясняет Кварт.

   — Никаких изменений я не заметил, — отзывается Октавиан. — Функционирую в прежнем режиме. Брак никак не повлиял на мою работоспособность.

   — Твоё согласие на брак ненормально, — возражает ему Квинт.

   — Брак — естественная для многих миров форма взаимодействия мужчин и женщин. — Октавиан по-прежнему не меняет положения тела и выражения лица.

   В белом кабинете воцаряется молчание.

   Проконсулы смотрят на Октавиана, он — на белую стену за сферами с их лицами.

   Тянутся секунды, никто ничего не говорит, на лицах — обычное безразличие.

   — Ты касался тьмы, — наконец произносит Секст.

   — Мы будем следить за тобой, — предупреждает Септим.

   — И уничтожите, если посчитаете угрозой, — заканчивает Октавиан.

   Они молча смотрят на него, он — на стену за ними.

   Сферы одновременно сжимаются до первоначального размера и исчезают.

   Помедлив, Октавиан возвращается к работе. Он не услышал ничего такого, чего не ожидал услышать.

***

   Всю дорогу до Окты покачиваясь в удобной коляске, обдумываю вопрос Миры о том, не прибьёт ли меня светлый властелин. Когда отвечала «Не должен, я же законов нарушать не собираюсь», я ещё не знала, чего они мне насоветуют, и теперь уверенности в собственной неприкосновенности поубавилось: я за такие выходки точно захотела бы покалечить.

   Лучше бы светлый властелин на дочку мэра позарился… хотя... если мэр, не находясь в родстве с властелином, мне травлю устроил, то что бы творил, став родственником повелителя провинции? Чур нас, чур! Я, так подумать, хороший вариант жены светлого властелина, уравновешивающий. Жаль, меня это совсем не устраивает.

   Так что ждёт дорогого супруга много сюрпризов. Оглядываюсь: деревню ведьм не видно за сломом дороги. Эльза с Мирой обещали достать нужные ингредиенты у леших и водяных и доставить в город, пока я там закупаюсь прочими необходимыми для боевых действий вещами.

   Так что первый удар будет по кошельку супруга.

   Кучер тоже оглядывается, посматривает на меня с подозрением. Не понравились ему мои метёлки с травами, плошки и прочий ведьминский инструмент. Качающийся на сидении позади него Жор непривычно задумчив и молчалив.

   Потянувшись, поглаживаю его прижатые ушки, спрашиваю:

   — Что случилось?

   — Да вот представляю, что было бы, если бы Злюка или Ворчунья могли войти в дом светлого…

   Нервно смеюсь: хряпнув настоечки, я подумала, что фамильяры Миры и Эльзы могли бы заменить меня на супружеском ложе, но меня злостно разочаровали: ни одному фамильяру, кроме Жора, не удавалось проникнуть в белую башню.

   Да и Злюка с Ворчуньей разразились страшными ругательствами и грозились сбежать, если им ещё раз предложат такой ужас. Сбежать они не могут, это всем известно, но ужаса им больше не предлагали.

   Проносятся мимо разномастные дома Наружного города и лица изумлённо разглядывающих меня людей. Промелькивают ворота Окты. Цокот копыт эхом разносится между светлых однотипных домов. Я погружаюсь в жуткие оттенки белого. От этой вездесущей белизны не спасают даже цветовые пятна прохожих: горожане для одежды выбирают светлые, дымчатые оттенки. Все ходят чинно. Повозки катятся размеренно, и кони в них светлых оттенков. Всё здесь такое… неживое, будто ненастоящее, как застывшее лицо светлого властелина.

   Коляска останавливается возле знакомых дверей, я поднимаю взгляд на вывеску:

   «Ллос и сыновья: всё для похорон».

   Если светлый властелин после всех выходок всё же меня прибьёт, он, благодаря счетам, будет знать, к кому обращаться для организации похорон, а я у Ллосов стану постоянным клиентом.

ГЛАВА 11. Сопротивление тьмы

В похоронной лавке всё по-прежнему: запах воска, полумрак, венки вдоль стен, жёлтые огоньки свечей. Восковое лицо Ллоса парит над стойкой, потому что тело в чёрном сюртуке сливается с чёрными обоями.

   — Госпожа, ещё рано выражать вам соболезнования? — спрашивает он почти нормально, лишь с лёгким оттенком похоронной церемонности.

   — Ну, почему же, можете пособолезновать. Представляете, приезжаю я в дом супруга, а там всё белое. Совсем всё!

   — Хм… — Ллос учащённо моргает. — Наверное, это ожидаемо, если учесть, что ваш многоуважаемый супруг — светлый властелин.

   Мне не по себе даже слышать такую формулировку…

   Подойдя к стойке, облокачиваюсь на неё:

   — Но понимаете ли, я — ведьма. Мне среди чисто белого неуютно. Поэтому я хотела бы приобрести у вас все траурные драпировки.

   — Оптовым клиентам у нас предоставляют скидки.

   Отмахиваюсь:

   — Не надо оскорблять светлого властелина скидками, он слишком велик для таких мелочей. Так же я бы хотела купить все ваши свечи. Без скидок.

   — Вы наш любимый клиент, — Ллос улыбается во все зубы, но получается у него немного неловко, привык к скорбеющим покупателям.

   Чтобы подбодрить его и дать возможность попробовать развить талант в не траурном шитье, взмахиваю рукой:

   — А давайте и все похоронные принадлежности, и венки, и гробы.

   Брови Ллоса приподнимаются, сморщивая узкий лоб.

   — Простите моё любопытство, а гробы зачем?

   Игриво пожимаю плечом:

   — Захотелось. Мы, девушки, такие непостоянные, часто внезапно что-то хотим.

   — Но гробы… — шепчет Ллос.

   — Но я же ведьма.

   Он кивает так, словно понимает, но во взгляде непонимание. Ну что тут сделаешь, я сама себя не очень понимаю с этим внезапным желанием закупить гробы, но это же не значит, что они мне никак не пригодятся, я девушка хозяйственная.

   Только чего-то не хватает…

   Ценного мнения Жора о моём поведении не хватает. Оглядываюсь по сторонам, но его нет. Странно, обычно он везде со мной.

   Развернувшись, возвращаюсь к входной двери и осторожно приоткрываю: Жор о чём-то перешёптывается с кучером.

   — О чём это вы болтаете? — резко выхожу на крыльцо.

   Вздрогнув, Жор валится с сиденья на пол коляски, а кучер разворачивается к крупам белоснежных коней.

   Прохожие собрались поглазеть на меня, но делают это издалека. И бледные все какие-то, с глазами вытаращенными. Неужели думают, что я сюда явилась потому, что овдовела?

   — Госпожа Марьяна, — зовёт меня Ллос. — Как доставку оформлять будем? Куда?

   — До поворота к дому, — отзываюсь через плечо и снова поворачиваюсь к коляске. — Жор, ты чего?

   Дрожащими лапками зацепившись за дверцу, он перепрыгивает на сидение и, прижимая ушки, честно-честно отвечает:

   — Обсуждали дальнейший маршрут.

   Перевожу взгляд на кучера. Бакенбарды у него сильно топорщатся, и в профиль отчётливо видно, что передние зубы сильно выступают над нижними, к тому же длиннее их, идут внахлёст, как у грызуна.

   — А у поворота к дому есть место, куда сгрузить? — продолжает допытываться Ллос, — Или слуги будут ждать?

   — Сваливайте на обочину, — отзываюсь я, всё ещё с подозрением изучая Жора и кучера.

   — А если украдут? — изумляется Ллос.

   Медленно разворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом:

   — У светлого властелина?

   — Оу, — он даже приседает. — У светлого властелина, да, вряд ли украдут, даже если на обочине лежать будет… — Выглянув на улицу поверх моей головы, Ллос подходит ближе и шепчет. — Простите мою возмутительную невежливость, но что там у светлого властелина…

   Если он спросит, что у светлого властелина в штанах, я не выдержу.

   — …в доме? Как там? И по поводу одежды: он вам… э, предоставил образцы одежды супруги светлого властелина? Что они носят?

***

Шелестят на ветру иголки сосен, окутывают лес хвойными ароматами. Шутгар вдыхает свежий, насыщенный воздух во всю глубину огромной грудной клетки. Переход по тайной тропе дался ему тяжело.

   Отдышавшись, Шутгар утирает со лба меловую метку — эту жалкую подделку настоящей лицензии. Правильно, что он решил подстраховаться: не так много тёмных свободны от клейма, его отсутствие выдало бы его личность, а так… так ведьма могла и не понять, что он свободный.

   Расправив могучие плечи, Шутгар запрокидывает голову. Средь качающихся тёмно-зелёных крон рвано проглядывает голубое небо.

   Арна и Верна сказали Шутгару, что у Марьяны есть причины ненавидеть светлых, их режим, мэра Окты, и он представлял зашуганную ведьмочу вроде тех, что обитали в пятой и шестой провинциях, или безропотную, как в первой, второй и третей. Но ведьму, которая быстро поборет испуг, спокойно отнесётся к его клыкам, поведёт себя самоуверенно, которая объята белым светом — такую ведьму он встретить не ожидал.

   — Продалась ему, — рычит Шутгар, и внутри вскипает бешенство: смесь ненависти к светлым и инстинктивное нежелание отдавать своих самок врагу. — Убить, убить обоих.

   — Кого это ты убивать собираешься? — треском раскатывается по лесу вопрос.

   Шутгар отскакивает от ствола, к которому чуть не прижимался, оглядывается.

   Со старой сосны на него насмешливо взирают жёлтые глаза. Под ними подёргивается палка-нос. Узнав лешего, настолько древнего и растворившегося в лесе, что светлые на него даже внимания не обращали, Шутгар выдыхает и присаживается на мох.

   Во времена свободы Агерума таких старцев принято было испрашивать совета, и, повинуясь старым правилам, Шутгар склоняет лобастую голову:

   — Позвольте обратиться к вашей вековой мудрости.

   — Позволяю, — посмеивается старый леший несколько польщёно. — Что, последнее время мало крови было на твоих когтях, не терпится вонзить их в горячую плоть и ощутить свою великую силу?

   Едва сдержав оскал, Шутгар сжимает отросшие когти в кулаках. Вены вспухают на мощных руках, выдавая напряжение, да и голос становится низким, рокочущим:

   — Знаешь ли, почтенный старец, что одна из ведьм спуталась со светлым властелином, стала его женой по светлым законам, и вся покрыта его защитой.

   — Завоёванные всегда отдают женщин победителям, — жёлтые глаза лешего ясны и безмятежны. — Разве в твоей стае поступали не так?

   Щёки Шутгара раздуваются, он, не выдержав, подскакивает и рыкает:

   — Это другое.

   Сухой, похожий на стук палок, смех разносится по лесу. С диким криком срываются с веток птицы и устремляются в небо.

   — Разве? — леший поигрывает бровями из коры. — Одни завоёвывают, другие проигрывают — так жил Агерум до светлых, так живёт теперь. Кто-нибудь и их когда-то сковырнёт. Жизнь всегда по этому кругу бежит, тут ничего не поделаешь.

   — Но она променяла нашу свободу на покровительство светлого, — рычит Шутгар. — Предала дом, свою кровь, предков. И всё из-за мужчины!

   — Так дайте ей мужчину, ради которого она предаст светлого, — предлагает леший. — Если её верность только на этом…

   — И где я возьму ей другого мужчину? Как он её завоёвывать будет, если она уже чужая жена, в башне светлого, вся под его защитой?

   — Ты сам сказал, что жена она по законам светлых, а этот закон для ведьм ничего не значит, их браки духами заключатся, духами подтверждаются, и пока нити их судеб не связаны древним ритуалом, он ей никто.

   — Но это не отменяет того, что неоткуда взять мужчину! — Шутгар вскидывает когтистые руки.

   Леший наклоняется всем стволом, поближе рассматривает штаны оборотня и смеётся:

   — Да ты вроде мужчина. Или нет?

   — Мне предлагаешь за светлым подбирать? — волосы на холке Шутгара дыбятся. Гнев снова захлёстывает его, и он отступает, чтобы не нагрубить и не нарушить законы почтения к древним ещё сильнее. — Спасибо за совет, мудрец.

   Развернувшись, он быстро шагает прочь от смеющегося лешего:

   — Не знал я, что за время моего сна в Агеруме мужчины перевелись, и нет ни одного, кто может завоевать сердце ведьмы и поймать её.

   Шутгар гневно фыркает.

   Лишь пробежав несколько десятков километров, когда земля старого лешего остаётся настолько далеко, что тот не смог бы докричаться до него, даже если бы захотел, Шутгар вдруг понимает, что предложение не настолько безумно, как показалось вначале.

   Да и ведьма, если бы действительно думала связать жизнь со светлым, позаботилась бы провести полный ритуал, чтобы он никогда от неё не ускользнул.

   А значит, не всё ещё потеряно. Надо только встретиться с Арной и Верной. У кого как не у ведьм спрашивать, какой мужчина нужен ведьме?

***

Если не принимать во внимание печальную причину, вынудившую меня посетить Окту, и повышенное внимание перепуганных горожан, день можно считать славным. Сколько я всего нового узнаю и вижу, просто дух захватывает!

   Никогда прежде я не бывала в богатых домах и не знала, какую замечательную мебель эти люди используют. Сколько её видов: диваны, софы, тахты, кресла, пуфики, кровати обычные, кровати под балдахинами, комоды, секретеры. Когда передо мной раскладывают образцы обивок, дух захватывает от их красоты. Мне кажется, из такого надо шить великолепные платья, а этим просто мебель заворачивают.

   Увы, заказать всё в чёрном цвете я просто не могу: слишком соблазнительны бирюзовые расцветки, и обивки цвета свежей травы, и насыщенно-алый.

   Не меньшее изумление постигает меня в магазинах посуды. Никакой глины — тонкий белый фарфор в кружевах тончайших росписей. Выясняется, что посуды нужно намного, просто намного больше, чем я привыкла использовать.

   Заказываю очень много, так, для опустошения кошелька властелина. Может, он посмотрит на счета и решит, что жена — слишком дорогое удовольствие, и отпустит на все четыре стороны…

   А вот в аптечную лавку мчусь не из праздного любопытства. За теми инструментами, которые не могла сделать сама, приходилось заглядывать в аптеку Наружного города, и то чаще я просто смотрела. В аптеках Окты столько всего… ступки немыслимых форм, пробирки, реторты, изящный перегонный куб из стекла и металла, баночки под ингредиенты, весы с малюсенькими наполированными гирьками, увеличительные стёкла, сами ингредиенты…

   — Беру всё, — выдыхаю восторженно.

   Перепуганный аптекарь вылезает из-под прилавка:

   — Правда?

   — Да-а, — тяну сквозь широченную улыбку.

   Я и мечтать не могла о таких сокровищах, о таких… это же… мечта-а-а…

   Перегонный куб настолько поражает меня своими изгибами и спиралями, что расстаться с ним не могу и, велев доставлять всё на поворот к белой башне, его забираю с собой в коробке.

   — Марьяна, нам его доставят, — мрачно напоминает Жор, утомлённый походами по магазинам.

   — Не отдам, — крепче прижимаю коробку. — Кучер… как тебя там, помоги, пожалуйста.

   Пыхтя и дыша с присвистом, кучер слезает на мостовую и распахивает передо мной дверцу. Коробку с перегонным кубом не отдаю — мало ли что. Забраться удаётся не сразу, но, наконец, устраиваюсь на сидении. Поглаживая коробку, прижимаюсь к ней щекой:

   — А сейчас к воротам на дорогу в деревню ведьм, там нас ждут.

   Бросаю взгляд на толпящихся на противоположном тротуаре горожан. Выглядят они по-прежнему слегка пришибленно. Похоже, до сих пор не могут решить, укатала я светлого властелина или нет…

   Коляска трогается. Впиваюсь в драгоценную коробку, и эти изумлённые, растерянные лица проносятся мимо, как и десятки других подобных лиц.

   По радиальным улицам, несколько раз свернув, мы быстро добираемся до ворот. Мира и Эльза уже ждут на обочине. Их фамильяры сидят на мешках с ингредиентами.

   Отлично, просто отлично. Светлого властелина ожидает незабываемая первая брачная ночь. Если повезёт, она же будет последней.

***

Сигналы охранных чар вынуждают Октавиана вставить перо в крепление, закрыть папки, сложить бумаги с расчётами в ровную стопку. Стопку эту Октавиан соединяет скрепкой и отодвигает на край стола, к папкам, которые проверял.

   Он соединяет ладони и медленно разводит их в стороны. Между ними формируется молочно-белый шар. Туман внутри закручивается водоворотом, раздвигается, открывая картинку на съезд с тракта: люди разгружают телеги. Октавиан ничуть не удивлён бесчисленным моткам чёрных тканей, но гробы… гробы вызывают много вопросов.

   Удивление, впрочем, не отражается на лице, лишь зрачки расширяются, сдавливая голубые радужки.

   — Зачем нам гробы? — тихо спрашивает Октавиан.

   Вопрос этот обращён к Буке, но тот отозваться не может, потому что сейчас в Окте с Марьяной. Октавиан краем сознания отмечает, что должен был помнить об этом и не задавать вопрос в пустоту.

   Едва освободившись от груза, телеги быстро укатывают обратно в Окту, уступая место следующим.

   В глубокой задумчивости Октавиан наблюдает, как люди, испуганно оглядываясь на верхушку белой башни, выкладывают гробы в ряд, затем на нижние гробы водружают следующие. Их складывают в три слоя.

   Обкладывают венками.

   Выставляют ящики со свечами.

   Какие-то коробки.

   Мешки…

   Наконец, последнюю телегу разгружают, и люди, воровато оглядываясь, уезжают прочь.

   Марьяны нет. Наблюдающее око изучает дорогу, но коляски с ней и Букой не видно.

   Постепенно все телеги исчезают вдали.

   Молочная сфера гаснет в соединённых ладонях Октавиана, он вновь раскладывает папки, раскрепляет лист с расчётами и возвращается к проверке налогов.

   Но в голове у него не цифры, а зудящий вопрос: «Гробы-то зачем?»

***

Мимо проносятся деревья. Чем ближе к повороту на белую башню, тем тревожнее.

   Меня ещё не было, когда восемь светлых магов поставили Агерум на колени. Восемь — против армий, против волшебников и магических существ. Какой невероятной силой должны обладать эти проконсулы. Не наивно ли считать, что вся эта мощь может сдерживаться какими-то писаными законами? Нормально ли верить, что богоподобное создание позволит издеваться над собой и ничего не сделает лишь потому, что я не выйду за рамки законов?..

   Мурашки пробегают по спине, и образ светлого властелина надвигается на меня, закрывает собой всё, а я… я такая маленькая и слабая по сравнению с ним, что дыхание перехватывает.

   Цокот копыт бьёт по нервам.

   Как я посмела сделать предложение светлому властелину? Где был мой разум?

   — Марьяна, ты в порядке? — сидящий напротив Жор приподнимает ушки. — Ты так побледнела резко.

   Побледнеешь тут…

   Облокотившись на край коляски, заглядываю на дорогу вперёд. Обочина уставлена ящиками, мешками и… гробами.

   Я привыкла покупать только нужное, и теперь эти гробы как немой укор, как вызов: если купила — значит, это надо использовать!

   Кучер присвистывает. Коляска замедляет ход. Сворачивает на дорогу между деревьев.

   Светлый властелин стоит под тополем и задумчиво смотрит на гробы.

   Коляска останавливается так, что кучер оказывается напротив властелина. Тот поднимает взгляд, взмахивает рукой, и коляска прокатывается чуть дальше. Теперь напротив властелина я и дверца. Жор сползает вниз, тыкается под сиденье, но там всё забито мешками.

   Странные чёрно-голубые глаза устремлены на меня.

   — Гробы зачем?

   — Н-надо. — Делаю очень серьёзное лицо, не признаваться же, что купила что-то просто так.

   Светлый властелин открывает дверцу и подаёт мне руку.

   — Зачем это? — прикрываюсь коробкой с перегонным кубом.

   — Объясню, как пользоваться техническими чарами на случай, если потребуется ввезти большое количество вещей.

   — Чарами? — выглядываю из-за коробки. — Но тут же светлая магия, моя магия действовать не должна.

   — Я покажу, как управлять светлой магией.

   Кажется, глаза у меня вылезают из орбит. Управлять светлой магией? Я же тёмная!

   Пока хватаю ртом воздух, светлый властелин вынимает из моих ослабевших рук коробку с перегонным кубом и ставит её на сидение над головой Жора.

   — Не бойся, — властелин сжимает мою руку в своей тёплой ладони и тянет на себя. — Это просто.

   По телу опять пробегают мурашки.

   Просто мне, тёмной, управлять светлой магией?

   Нервно усмехаюсь:

   — Ты шутишь?

   — Нет, — он кончиками пальцев проводит по тыльной стороне моей ладони и освобождает от кружева на рукаве белый брачный браслет. — Он защищает тебя и позволяет управлять домом.

   Шелестят листья, лёгкий ветерок добирается до нас, качает белые пряди волос на плече светлого властелина.

   — Управлять домом? — растерянно повторяю я.

   — И территорией вокруг, — светлый властелин смотрит мне прямо в глаза.

   Его глаза почти чёрные сейчас: голубые радужки сжаты в тонкие круги между расширившимися зрачками и чернотой вокруг. Мурашки бегают с удвоенной силой, сердце безумно стучит. Он на меня магией воздействует или что?

   — Давай покажу, — тихо предлагает светлый властелин, в его ровном голосе проявляются какие-то оттенки… непонятные.

   Осторожно спускаюсь с коляски.

   — Бука, уезжай, — приказывает светлый властелин.

   Коляска срывается с места и уносится в сторону белой башни, оставляя меня наедине со светлым властелином. Над сложенным капюшоном коляски поднимается голова Жора, глаза у него круглые и испуганные.

   У меня, наверное, такие же.

   — Для управления светлой магией необязательно рождаться одним из нас, наша сила пластична и умна.

   — Получается, вашу магию можно отнять?

   Глаза светлого властелина чуть сужаются. Ой, зря в лоб спросила, надо было исподволь выведать, чтобы потом, если что, против него использовать.

   — Позаимствовать, — отвечает властелин. — С разрешения.

   — И не страшно её в пользование давать?

   — Тот, кто не принадлежит к нам по крови, не сможет использовать нашу магию против нас.

   Понятно… Плечи поникают: он учит меня, чтобы не заниматься всякими мелочами лично, и мне эта магия ничего не даёт.

   — Удобнее будет, если станешь смотреть на то, что делаешь, — светлый властелин разворачивает меня к поленнице из гробов и мягко сжимает плечи. Его тёплое дыхание согревает затылок. — Зачем они?

   — Ну, надо мне. Потом увидишь.

   Ни за что не признаюсь, что не знаю. И, как говорила Эльза, в женщине должна быть загадка. Это и будет моей загадкой.

   Ладонь светлого властелина медленно передвигается по руке от плеча до брачного браслета на запястье, а дыхание перемещается с затылка к уху. Сердце ускоряет бег до безумного. Это что такое властелин делает?

   Уголком губ он прижимается к моему виску, подхватывает ладонь снизу, просовывает пальцы между моими, плотно сжимает. И не выдернешь руку, даже если захочешь. От этой близости тревожно.

   — Что ты делаешь? — голос предательски сипит.

   — Объясняю, — светлый властелин свободную руку кладёт мне на талию.

   — А это зачем? — голос дрожит, как и всё внутри меня.

   — Чтобы тебя направлять, — у светлого властелина с голосом тоже что-то не то, какой-то он низкий стал, и мне от этого ещё тревожнее!

   — Это неприлично, — выдыхаю я.

   — Почему?

   Открываю рот, а ответить-то нечего! Муж он мой, не жаловаться же, что нас птички могут увидеть… Мама. Наворачиваются слёзы: как же я в это всё ввязалась?

   — Светлая магия плотнее тёмной, — поясняет властелин, — она напоминает поток. Управляющий браслет позволяет использовать её методом визуализации…

   — Каким-каким методом? — Сглатываю. Светлый властелин так прижимается, что уже жарко. Надо признать, моё свадебное платье со слоями кружев очень тёплое, особенно когда сзади греют.

   — Надо представлять, что ты хочешь. Это самый удобный способ управления. Так же можно себе помогать, указывая направление движения. Например, можно представить, что магия скапливается под гробами и поднимает их над землёй.

   По руке пробегают холодные колючие мурашки.

   Гробы так поленницей в окружении венков и приподнимаются на локоть над землёй.

   — Итак, команда дана. Магия будет держать их, пока не иссякнет или пока не поступит следующая команда. В таком статичном состоянии перемещениями магии можно управлять. — Светлый властелин поднимает мою руку. — Надо представить, что сгусток магии под гробами соединяется с браслетом нитью. Теперь можно управлять перемещением.

   Светлый властелин сдвигает мою руку в сторону. Гробы с венками послушно летят в указанном направлении. Совсем жарко, лицо заливает краской, даже уши печёт, и голос какой-то писклявый:

   — А за грудь меня держать обязательно?

   Сердце аж выскакивает, так… смущает, тревожит, раздражает и пугает то, что пальцы светлого властелина как-то незаметно перебрались выше, прямо на грудь. И чувствительно так к ней прижимаются!

   Он молчит.

   Горячее, частое дыхание обжигает висок.

   Гробы и венки стройной чередой летят к белой башне, не задевая деревья.

   Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди, а кровь будто сгустилась, руки и ноги стали тяжёлыми — такими же тяжёлыми и немеющими, как при поцелуях с Рейналом, только тогда это было волнительно, а сейчас — страшно.

   — Нет, необязательно. — Светлый властелин медленно убирает руку с груди.

   Мой облегчённый выдох слышно, наверное, на весь лес. Щёки и уши по-прежнему жжёт. Вот что он меня трогает, а?

   — Попробуй с другими вещами, только сначала надо разомкнуть нить. Когда научишься управлять ими, можно будет сразу несколькими манипулировать, но начинать лучше с одной. Груз будет лететь в указанном направлении, пока не встретит непреодолимую преграду. В данном случае это дом, так что гробы окажутся на месте, не беспокойся за них.

   Я о другом беспокоюсь. О том, что у меня уши от смущения сгорят, например.

   — Поднимаем ткань и тюки, они удачно лежат вместе, — светлый властелин опускает руку мне на живот. От этого тоже жарко и сердце колотится, как сумасшедшее. — Попробуешь сама или мне повторить?

   — С-сама, только отойди, чтобы не мешать.

   — Уверена? — шепчет светлый властелин над самым ухом.

   — Да!

   Лёгкая дрожь пробегает по телу. Властелин медленно, скользнув пальцами по животу и руке, отступает на шаг. Спиной чувствую его близость, всем телом.

   Так, надо сосредоточиться на управлении светлой магией, а то опять начнёт хватать и показывать. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, пытаясь совладать с чувствами. Но дыхание норовит сбиться, а сердце колотится быстрее обычного.

   — Подальше отойди, пожалуйста, — прошу я. — Меня отвлекает, когда за спиной стоят.

   Тихий шелест травы под подолом возвещает, что властелин отступает на пару шагов. Но его присутствие всё равно ощущается.

   Что он говорил? Надо представить, что светлая магия собирается под предметами, и представить, что она их поднимает.

   Сосредоточившись на мотках чёрной ткани, представляю, как под ними сгущается белый туман светлой магии. У меня должно получиться! На кону неприкосновенность груди! Сгусток магии представила, теперь усердно воображаю, как он поднимает все рулоны и тюки над обочиной…

ГЛАВА 12. Миазмы чёрного

…ничего не получается.

   Не поднимаются тюки и ткань над землёй и всё. Я и хмурюсь, и пыжусь, и губу кусаю, и топаю — не слушает меня светлая магия, хоть тресни.

   — Тебе не хватает дисциплинированности ума, ты думаешь о постороннем.

   Конечно, думаю: о том, как бы он на меня руки не разложил.

   — У меня всё получится, — сильнее хмурюсь я.

   Стиснув зубы, пытаюсь представить эту проклятую светлую магию, собирающуюся под тюками и поднимающую их над землёй хотя бы на ширину ладони!

   От напряжения зубы скрипят, кулаки дрожат…

   — Расслабься, — тихо советует властелин. — Это никак не связано с физической силой, должен работать лишь разум. Представь магию как густой, текучий свет. Представь, как она стягивается под рулонами, уплотняется…

   Представляю.

   Послушно представляю.

   От напряжения воздух вырывается из носа с сопением. Может, светлый властелин просто издевается надо мной?

   — Попробуй собрать магию под один рулон. Поток света собирается в земле, складывается всё плотнее и плотнее, формируя платформу…

   Да пытаюсь я!

***

Рулон поднимается! Правда, с меня сто потов сошло, но целый рулон приподнимается над землёй! Накренившийся, невысоко, но… поднялся же! А ведь я полчаса назад уже почти решила, что это изощрённый способ издевательства.

   Обернувшись к властелину, гордо улыбаюсь. В лёгком вечернем сумраке он кажется особенно светлым, просто сияет.

   У него какое-то странное выражение лица, то есть более странное, чем обычно, а это… странно. В общем, что-то с ним явно не то.

   — Хорошо, — признаёт властелин. — Теперь мысленно соедини браслет с магией под рулоном и движением руки задай ему направление следования.

   Представляю, соединяю, взмахиваю рукой… рулон зигзагами пролетает в сторону и утыкается в осину.

   — Движение увереннее, — светлый властелин в три шага оказывается за спиной, обхватывает одной рукой поверх груди, а другой сжимает браслет. — Чётче и увереннее.

   От неожиданности я не сопротивляюсь, и его движение моей рукой получается чётким и уверенным, хотя не совсем прямым. Рулон, повторяя движение руки, отклеивается от осины и направляется к башне.

   — Вот так, — над ухом шепчет властелин. Уголки его губ снова прижимаются к моему виску. — Просто нужен опыт. А теперь разомкни связь с рулоном.

   Размыкаю, я всё разомкнуть готова, только бы…

   Властелин выпрямляет мою руку вдоль тела, проводит ладонью от запястья до плеча. Что-то опять мне жарко и тревожно. И его губы скользят вдоль скулы…

   — Я устала и есть хочу! — выпаливаю испуганно. — Давай остальные вещи ты сам.

   Повисает пауза. Листья шелестят, сорока трещит… светлый властелин придерживает меня за грудь.

   — Она не отваливается, — предупреждаю я.

   — Кто?

   — Грудь.

   — Я знаю.

   Намёков светлый, похоже, не понимает.

   — Хочу есть! — Мой возглас эхом разносится по лесу.

   Светлый властелин наконец отпускает грудь, которая не отваливается. Не сразу убирает ладонь с плеча. Спрашивает почти ровно:

   — Ты какую будешь, местную еду или нашу?

   Они что, питаются как-то иначе? Несколько мгновений во мне борются сомнения и любопытство. Побеждает…

   — Вашу.

   Встав рядом со мной, светлый властелин выставляет локоть, явно предлагая на него опереться. Ему не требуется смотреть на вещи или взмахивать руками: все оставшиеся покупки, взмыв в воздух, послушной вереницей следуют за нами.

***

Еда светлых властелинов — наверное, это что-то особенное, невероятное. Какое-то лакомство, которым они с остальными не делятся. Или, наоборот, гадость.

   Пытаюсь представить, что это может быть, ожидая возвращения светлого властелина. Оставив вещи в холле у двери, на обед он провёл меня в комнату на первом этаже: белый куб без окон, белый стол посередине, два белых стула. Непревзойдённый стиль светлых. Надо было пару гробов попросить перенести сюда — хоть какой-то отдых для глаз.

   Придумать, что же может быть едой светлых властелинов, не успеваю — мой возвращается буквально через пару минут.

   С двумя большими белыми стаканами.

   Один стакан властелин ставит передо мной, другой — напротив, садится за ним.

   Заглядываю внутрь: что-то белое.

   Ничем не пахнет. То есть совсем ничем.

   Покачиваю стакан: жидкость густая, как сметана.

   — Что это? — удивлённо переспрашиваю я.

   — Еда.

   Серьёзно? Снова покачиваю стакан. Белая густая жижа без запаха неохотно перекатывается.

   — Я не отравлюсь? — уточняю на всякий случай.

   — Нет.

   — Почему ты это не пьёшь? — подозрения меня не покидают.

   Помедлив, светлый властелин подносит стакан у губам. Делает первый глоток, второй, третий… пьёт, задирая дно стакана всё выше, пока не выпивает всё.

   Ставит стакан на стол.

   — И всё? — не верю я.

   — Да. До завтра о еде можно не беспокоиться.

   С сомнением оглядываю свой стакан. Конечно, если раз выпил и сутки сыт — это удобно. Но… странно.

   Осторожно пробую глоточек. Густая тёплая масса на вкус… никакая. Вода родниковая и то вкуснее. Как этим можно наесться на день? Как такое безвкусное можно пить?

   Светлый властелин пристально смотрит на меня.

   Ладно, почему бы не попробовать?

   Выдохнув, смело заглатываю «еду». Выпить залпом такую густую тёплую безвкусную жижу — это ещё уметь надо! Наверное, у меня с непривычки она назад просится, иначе эти властелины совсем больные такую гадость пить каждый день вместо нормальной вкусной еды.

   Поставив опорожнённый стакан на стол, я с замиранием сердца вспоминаю о булочках Рейнала. Аж слёзы наворачиваются: там такие корочки были сладкие, а уж если пирожки…

   — Как тебе? — интересуется светлый властелин.

   — Как вы это пьёте? — с чувством вопрошаю я в ответ.

   — Как и любую жидкость.

   Понятно…

   Что удивительно, образы булочек и пирожков не вызывают желания их съесть… потому что я сыта. Действительно сыта. За какие-то считанные мгновенья.

    — Наелась?

   — Да, — признаю неохотно: теперь о еде даже думать не хочется, странный эффект у жижи, подозрительный.

   — Какие у тебя планы?

   — Как какие? — хлопаю в ладоши. — Обустроиться. Драппировочками чёрными всё обтянуть. Начнём с холла. Я буду говорить, что делать, а ты выполнять, как и положено хорошему мужу.

***

Мужем светлый властелин оказывается хорошим. Нет, правда, кроме шуток: он переносит ингредиенты и склянки на белую-белую кухню со странной плитой, а гробы, венки и прочие похоронные принадлежности в пустую кладовку, после чего покладисто драпирует холл чёрной тканью.

   — Складочки попышнее… — прошу я, изумлённо наблюдая за тем, как по воле светлого властелина разматывается рулон и прикрепляется к стене.

   …

   — А здесь в два слоя… — пробую с замиранием сердца.

   …

   — Под потолком сделай провисы. Постарайся полностью закрыть белый.

   — Можно сначала цвет потолка изменить, — предлагает светлый властелин, — тогда ничего просвечивать не будет.

   Кошусь на него: спокойный. Ему что, безразлично, что тут всё скоро станет чёрным? Или он проверяет мою выдержку?

   — Покрась, — предлагаю полушёпотом.

   Взгляд светлого властелина слегка плывёт — заметила, что так бывает при обращении к магии. Потолок молниеносно чернеет.

   — Между провисами можно установить длинные светильники, они подчеркнут красоту ткани и позволят хорошо освещать холл. Белый цвет усиливал свет, но чёрный будет его поглощать.

   Сердце гулко стучит в груди. Надвигается вечер, — собственно, он уже наступил, — светлый властелин даже близко не подошёл к точке кипения, а это значит, скоро нас ждёт обещанная брачная ночь.

   Сглотнув, киваю:

   — Да, сделай светильники.

   Сначала светлый властелин собирает под потолком ткань в свободные прогибы. Изящные, какие-то… идеальные, и уточняет:

   — Так или изменить их длину, изгиб?

   — Так, — роняю бесцветным от внутренней паники голосом.

   Ничуть не дрогнув, светлый властелин заставляет ткань собираться под потолком, отчего он становится похож на потолок шатра или опрокинутый траурный парус. Только после этого в местах соединения ткани с потолком вытягиваются белые трубы.

   — Всё должно быть чёрным, — придираюсь я.

   — Это светильники, если сделать их чёрными, свет через них не пробьётся.

   Молчу. В голове стучит только один вопрос: «Как избежать брачной ночи?»

   Пропадавший невесть где Жор скептически наблюдает за нами из-под каменной лестницы. В его выпученных глазах читается то же отчаяние, которое когтит моё несчастное сердце.

   «В крайнем случае, — заметила на сегодняшних посиделках раскрасневшаяся Мира, — ты узнаешь, как у них всё происходит. Это ведь тоже своего рода… интерес».

   Так и хочется прокричать, что неинтересно мне… ну, почти. Было бы интересно, если бы не моё участие в процессе.

   — С этой стеной что делать? — светлый властелин указывает на девственно-белую стену…

   Так, прочь постельные мысли.

   — Задрапировать, — бодро командую я. — Сейчас объясню как.

   Объясняю долго. Первый результат заставляю переделать. Второй тоже. И третий. И четвёртый. На пятый предлагаю сделать, как в первый раз, и светлый властелин в считанные минуты восстанавливает первоначальную перекрёстную драпировку полосами ткани.

   И смотрит на меня вопросительно, без тени раздражения. У него невероятное терпение. У меня фантазии не хватит постоянно всё переделывать.

   Но я сжимаю волю в кулак и перехожу на второй этаж, а затем и в спальню. В ней заканчиваются последние рулоны траурной ткани, а светлый властелин замирает, глядя на кровать. Потом поворачивается к падающему из окна свету. Красноватому свету надвигающегося заката — предвестника ночи.

   Властелин оборачивается ко мне, его взгляд застывает на лице. Глаза черны, тонкие круги радужек почти невидны. Он думает о брачной ночи. Жар поднимается от груди по шее, опаляет щёки.

   — Не хватает паутины! — отчаянно вскрикиваю я. — Для полной картины не хватает паутины и больших пауков…

   Моргнув, светлый властелин уточняет:

   — Ты уверена? Они будут ползать везде. Точно этого хочешь?

   — Чучела больших пауков. — Сглатываю. Скоро ночь. Дрожь пробегает до кончиков пальцев. — Вот прямо огромных. И паутина. Нужно для полноты преображения.

   Ни единый мускул не дёргается на лице светлого властелина, взгляд почерневших глаз по-прежнему устремлён на лицо.

   Гигантские силки паутины проступают из стены сквозь ткань, натягиваются, а на них, словно бутоны, набухают тела пауков. Да каких! Я таких монстров размером с ладонь никогда не видела. Лапки мохнатые, тела тоже, глаза блестящие. Я же подразумевала больших пауков размером с ноготь!

   Краем глаза замечаю, что паутина стекает вниз, теряя правильный узор, и пауки неестественно выворачивают лапищи, растекаются.

   Кажется, у кого-то проблемы с дисциплиной разума. А почему проблемы? Потому что думает о ночи! Взгляд светлого властелина соскальзывает по моей шее на грудь. В воздухе разливается тяжесть, как перед грозой. Взгляд властелина опять плывёт. Плывут и сети паутин, пауки капают на пол тёмными кляксами. Кусок ткани с шелестом отваливается от стены.

   Похоже, властелин всё же может потерять контроль над своей силой.

   Вздрогнув, он отворачивается. Ноздри его трепещут, губы плотно сомкнуты. Что это за выражение? Блеклое подобие злости?

   Отступаю на шаг. С минуту властелин успокаивает дыхание. Он поднимает ладони, и вместе с этим паутина и ненастоящие пауки приходят в движение, снова принимают свою форму, а ткань ползёт по стене, закрывая ослепительно-белый фон.

   Чернота стен и потолка усиливает сумрак комнаты, напоминая о скорой ночи. Моё сердце гудит в ушах.

   Властелин по-прежнему смотрит на стену, ладони его обращены верх, как и кончики пальцев. Голос непривычно низкий:

   — Что-нибудь ещё?

   Да: домой хочу. Но пересохшее горло отказывается повиноваться.

   Сердце гудит в висках.

   Так, успокоиться. Перестановка — это не единственный вариант, были ещё. От взгляда светлого властелина разум плавиться, мысли носятся, как обезумевшие мотыльки вокруг пламени.

   Вспомнила!

   — Перед брачной ночью я должна сварить зелье!

   — Зачем? — так же низко, с хрипловатой вибрацией, спрашивает властелин.

   — Примета такая! — выскакиваю из спальни, подальше от места, где у него возникают всякие ненужные мысли. — Примета у ведьм, что перед брачной ночью нужно варить зелье!

   Вихрем слетаю по лестнице. Полностью чёрный холлу не идёт, как и чисто белый, я пробегаю на другую сторону, сворачиваю и влетаю в дверь на кухню. Мешки с ингредиентами, инструменты, даже перегонный куб — всё здесь. Но я не знаю, как пользоваться гладким очагом, а мне нужен огонь. Развести прямо на полу?

   Неплохая идея, но дров нет, если только не браться за гробы, а они слишком красивые, чтобы их так…

   Оглядываюсь на дверь: светлого властелина нет. Зато прокрадывается внутрь Жор:

   — Ну как?

   — Помоги сварить зелье, — судорожно вытаскиваю мешочки с сушёными ингредиентами, раскидываю на длинном удобном столе. — Срочно.

   С зелья-то и надо было начинать!

   Жор глаза таращит:

   — Чем помогать?

   — Дрова тащи, будем костёр разводить.

   — В этом нет необходимости, — произносит светлый властелин.

   Вскрикнув, отшатываюсь: он появился прямо из стены, не иначе. Другого способа оказаться в углу кухни, при этом не перешагнув через сидящего в дверях Жора, нет.

   — Ты сквозь стены ходить можешь? — держусь за сердце, чтобы не вывалилось.

   — Нет.

   — Тогда как?

   — Дом пластичен, он может открывать дверные проёмы по необходимости.

   То есть о том, чтобы запереться от него в комнате, можно и не мечтать.

   — Хорошо, — уныло подытоживаю это открытие. — Раз ты здесь, объясни, как пользоваться твоим очагом.

   — Достаточно… — Светлый властелин чуть опускает взгляд, будто задумавшись. Затем подходит к белому кубу, и на том проступают засечки (их на линии много от низкой и тонкой до самой большой в конце, втрое больше начальной), а под ними — тонкая щель. В ней под самой маленькой засечкой вырастает цилиндр. Ухоженные пальцы властелина смыкаются на цилиндре, он протягивает его по щели до середины шкалы. — Температура регулируется им. От полного отключения в начале и до раскалённого состояния в конце шкалы. Нагревается вся поверхность. Когда закончишь пользоваться — верни в исходное положение.

   Странный очаг, но у светлых властелинов всё такое.

   — С зельями помочь? Или ещё с чем-нибудь? — властелин сцепляет руки за спиной.

   — Где воды набрать?

   Из стены над столом вылезает загнутая вниз трубка с двумя цилиндрами по бокам. На левом — красное навершие, на правом — синее. Под трубкой стол углубляется полусферой, и на дне открываются точечки дыр.

   Светлый властелин надвигается на меня, смотрит в глаза. Мурашки бегут по коже и волосы встают дыбом. Ноги будто прирастают к полу, а рука не поднимается, чтобы отгородить меня от властелина пучком трав.

   Остановившись, властелин проворачивает цилиндр. Из трубки вырывается вода, шумно ударяется о выемку, бурлит. Мелкие брызги сыплются на руку.

   — Красный вентиль открывает горячую воду. Голубой — холодную. Что-нибудь ещё?

   — Уединение. А то вдруг отвлекусь, испорчу…

   Шум воды прекращается. Рука светлого властелина вдруг оказывается возле моего лица, кончики тёплых пальцев скользят по скуле.

   — Надеюсь, ты выберешь зелье самого быстрого приготовления.

   Пальцы соскальзывают на шею, под затылок, и губы властелина прижимаются к моим. Оцепенение сковывает тело, сердце выпрыгивает, и глаза широко-широко раскрываются. Тёмные длинные ресницы светлого властелина близко, белые веки. Дрогнув, они распахиваются, являя почерневшие глаза с тончайшими ободками радужек. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, и властелин, судорожно вдыхая, отстраняется.

   Кончики его пальцев чуть вздрагивают, когда он проводит ими по моим губам, голос сипл:

   — Скоро ночь.

   А то я не знаю!

   Обойдя меня, светлый властелин шагает в стену и, ударившись, отшатывается. Потирает лоб, пока перед ним раскрывается выход на светлую лестницу.

   Стена за властелином смыкается, но моё сердце колотится так же бешено, как и