Возьми меня за руку. Ольга Аро

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Энира вынуждена бежать из клана Воронов, чтобы спасти собственную жизнь. Она оставляет за спиной новый дом и учится доверять недавнему врагу.

   Девушка узнает множество секретов своей семьи, что тянутся из далекого прошлого. Ответы, которые она находит, пугают и открывают неприятную правду – от предначертанного не скрыться.

   Так стоит ли повернуться лицом к собственной судьбе и попытаться спасти жизнь того, кого любишь?

ГЛАВА 1.

Я иду, стараясь не сбавлять шага, не наступать на собственный подол и не отставать от бредущего впереди Фиара.

   Взгляд невольно упирается в его поникшие плечи. Он сутулится, задубевший от мороза плащ кажется жестким, сделанным изо льда. На голове Фиара белая шапка: он даже не пытается стряхнуть оседающие на растрепанных волосах снежинки.

   Мы медленно идем по заснеженной лесной тропе, превозмогая бесконечную усталость и боль в затекших мышцах. Вру самой себе – боли я давно не чувствую. Тело задубело от холода, сковалось ленной паутиной мороза. Пальцы ног давно перестало колоть иглами, а мысли в голове никак не могут обрести ясность. Не могу даже подумать о том, что, возможно, я отморозила ноги или руки. А, может быть, даже щеки. Их я тоже не ощущаю. Ветер бросает в лицо снег, но кожа как кора старого дуба – я совсем ее не чувствую.

   Как давно мы покинули клан Стального Ворона? Не помню. Кажется, мы идем вечность, переставляем ноги как куклы, ведомые невидимым кукловодом. Не могу говорить за Фиара, но мои нити совершенно точно скоро лопнут, и я рухну лицом вниз, в колючий снег.

   Фиар упрямо идет вперед, наклонив голову от налетающих порывов ледяного ветра. Предполагаю, что он тоже уже не чувствует холод, как и я.

   - Больше… не могу…, - шепчу я себе под нос, но ветер отчего-то доносит мои слова до Фиара.

   Он останавливается и медленно, словно все суставы в его теле заржавели, поворачивается:

   - Один поворот. Всего один.

   - Не могу, - пытаюсь смотреть на него, но глаза слезятся, и влага тут же застывает на ресницах.

   - Тогда ты умрешь.

   Фиар больше не глядит на меня, двигается с места и снова идет. Мне хочется кричать. Крик безмолвно звучит внутри, мечется, но так и не вырывается наружу. Прилагаю неимоверные усилия и все-таки делаю очередной шаг.

   Один поворот. Всего один. Будет глупо умереть, когда спасение совсем близко.

   Я верю Фиару, потому что не остается сил на сомнения. Я даже думать не могу толком – мои мысли заледенели, как и тело. Спина Фиара отдаляется, и я вдруг понимаю, что отстала. Сначала между нами было расстояние в три шага, потом в пять, а сейчас и посчитать не могу.

   Тропа виляет влево, Фиар не оборачивается и вскоре скрывается из моего вида.

   Я опустошена. Я должна бояться, что упущу его, что заблужусь, но безразличие накрывает густым и очень холодным туманом. Маленькими шажками приближаюсь к повороту тропы, ожидая, что еще пара шагов и я увижу охотничий домик с горящими теплым светом окнами и трубой, из которой струится дым.

   Делаю эти пару шагов, а затем еще и еще.

   За поворотом только с трудом различимая тропа, окруженная черными голыми деревьями. Она змеится куда-то вдаль, исчезая в сгущающемся сумраке. Скоро ночь.

   Я не вижу Фиара, как ни вглядываюсь. Его нет.

   Вот и все. Он бросил меня умирать. Не сказала бы, что сильно удивлена. Разве можно было предположить, что Фиар способен на взаимовыручку и помощь ближнему? Устало прикрываю веки и медленно выпускаю воздух из легких, окружая себя облачками пара.

   Значит, мой путь окончен. Может быть, так оно и лучше – я обессилена и не чувствую собственное тело. Даже открыть глаза больше не могу. Меня тянет в сон, я почти теряю равновесие и едва не падаю. Качнувшись, я медленно опускаюсь на колени. Вот как есть – не подбирая подола и не думая о холоде, который прикончит меня, стоит лишь позволить мгновение передышки.

   Опускаю подбородок и замираю. Голова кажется ватной, а уши будто плотно забиты снегом. Внутри, под черепной коробкой, шуршат мысли, похожие на слова, написанные на измятых листах бумаги.

   - Прекратите, - хриплю я. – Тише.

   Под веками разливается темнота.

   - Энира? Глупая девка! – произносит знакомый голос. Он звучит так громко, что ушам становится больно. – Вставай! Мы уже пришли!

   Что-то происходит вокруг меня. Какое-то движение, скрип снега, шуршание одежды. Чьи-то теплые руки подхватывают меня под коленями, обнимают за шею, и я взлетаю вверх. Голова безвольно откидывается, я пытаюсь открыть глаза, но ресницы будто склеились.

   Сглатываю и ощущаю острую боль в горле. Я – мертва? Мое горло перерезано? Тогда почему не чувствую жара вытекающей из меня крови?

   Медленно, с трудом совладав с собственным телом, приподнимаю веки. И тут же жмурюсь от яркого света.

   Еще одна попытка, и я пытаюсь сосредоточиться, чтобы понять, что меня окружает. Узкая кровать, гора шкур, под которыми не найти собственное тело. Голова едва ли не со скрипом поворачивается, и я вижу огонь в растопленном очаге. Над очагом висит видавший виды котелок, в котором булькает душистая похлебка.

   Запах мясной похлебки вонзается в мой нос, действуя лучше любой нюхательной соли. Разум проясняется, желудок недовольно урчит, и я осознаю, что безумно голодна.

   - Вра… Вран… - каркаю я, с трудом выдавливая из себя звуки.

   - Позволь тебя разочаровать, но тут только я.

   Фиар, будь он проклят.

   И вдруг вспоминаю все. Вспышкой перед глазами проносится наше бегство с Фиаром из душного Зала Почета. Долгий путь по лесу, ночевка среди снега и мертвых деревьев. Вспоминаю злость, которая одолевала меня и грела первые часы нашего путешествия. А потом не осталось и ее.

   - Ты…

   - Да, вернулся за тобой. Не бросать же тебя помирать в трех шагах от спасения, - Фиар смеется, но его смех звучит измученно.

   - Пить… - шепчу я, и он пожимает плечами, а затем протягивает мне старую глиняную кружку.

   Вытаскиваю ладони из-под шкур, хватаю кружку и тут же расплескиваю ее содержимое себе на грудь. Руки трясутся так сильно, что не могу и капли удержать.

   Фиар хмыкает, вздыхает, забирает из моих ладоней кружку, исчезает из поля зрения, а когда возвращается, то подносит наполненную кружку к моим губам.

   Делаю первый глоток и закашливаюсь. Вода теплая и безумно вкусная. Наверное, я никогда в жизни не пила такой вкусной воды.

   Пью жадно до тех пор, пока Фиар не отводит свою руку.

   - Хватит тебе, иначе вырвет. Полежи немного, а потом будешь есть.

   Послушно откидываюсь на шкуры и закрываю глаза. Одна щека греется от пламени очага, а вторая словно находится в тени. Я чувствую тепло и тяжесть шкур, которыми укрыта, думаю о Фиаре, который вернулся-таки за мной, а затем проваливаюсь в темноту.

   Просыпаюсь от того, что мне очень жарко. Это удивительное чувство – еще недавно я и представить не могла, что когда-нибудь мне снова будет жарко. Еще недавно я смирилась с тем, что мне придется умереть в лесу, замерзнув на безлюдной тропе, по которой ходят разве что олени.

   Осторожно шевелю пальцами ноги, боясь, что отморозила их все разом, но нет, обошлось.

   - Проснулась?

   - Проснулась.

   Приподнимаюсь на локтях и тут же обессиленно падаю на лежанку.

   - Что? Плоховато тебе?

   Фиар косится на меня, а затем продолжает свое нехитрое дело – шевелит кочергой поленья в очаге.

   - Сколько я спала?

   - Достаточно, чтобы проголодаться. Есть будешь?

   Фиар не смотрит на меня, а я не смотрю на него. Прислушиваюсь к себе и понимаю, что да, безумно хочу есть.

   Фиар предлагает мне сухари и водянистую похлебку из вяленого мяса. Пресно и жидко. И все же это одно из самых вкусных блюд, что я когда-либо ела. С жадностью набрасываюсь на предложенное угощение и не говорю ни слова, пока не расправляюсь со своей порцией. Фиар помалкивает, наблюдая за мной краем глаза.

   Отодвигаю от себя деревянную плошку и, внезапно ощутив ненормальное бессилие, падаю на шкуры. Трещит огонь в очаге, а я смотрю на потолочные байки и прислушиваюсь к завыванию ветра за тонкими стенами охотничьего домика. Голова пустая и одновременно наполнена образами и мыслями. Хочется так много обсудить и в то же время не нахожу сил, чтобы начать разговор первой.

   Вырвались. Сбежали. Свободны.

   Я и Фиар, мой враг, которого я ненавижу. Рядом со мной не Вран, а тот, кого еще недавно я была готова удавить собственными руками. Богиня снова шутит свои жестокие шутки, но мне совсем не смешно.

   - Утром нам придется уйти. Мы не можем находиться здесь долго. Если они отправят погоню, то этот охотничий домик будет одним из мест, куда Вран пошлет воинов.

   - Метель скроет наши следы, - слабо возражаю я, прикрывая веки и набирая полную грудь воздуха.

   - Вран знает все, что знаю я. Утром мы должны уйти.

   Рассыпается сноп искр в очаге, трещит вспыхнувшее полено. Медленно выдыхаю и перевожу взгляд на Фиара. В свете огня его черты обострились, вытянулись. Он кажется усталым, и на какой-то краткий миг я чувствую к нему нечто похожее на жалость.

   Достоин ли человек, хладнокровно убивший беременную женщину, жалости? Моргаю, прячась за ресницами.

   Не нахожу ответов, потому что Фиар, который тянул меня за руку, стараясь увести подальше от собственной жены, так не похож на Фиара, который убил Кэйру.

   - Куда мы отправимся дальше? - спрашиваю тихо.

   Фиар медлит, а затем так же тихо отвечает.

   - Не знаю.

   - Расскажи мне про Раску.

   Фиар шумно втягивает носом воздух, а затем одним рывком поднимается на ноги. Заставляю себя отвести взгляд от потолка и слежу за высокой фигурой мужчины. Фиар запускает ладони в светлые волосы, а затем запрокидывает голову. Он ведет плечами и встряхивает руки, будто сбрасывая напряжение.

   - Я мало что знаю, - он поворачивается ко мне и скалится, явно нехотя выдавливая из себя слова. – А о том, что знаю, ты и сама уже догадалась.

   - Она - Одаренная. Одна из отмеченных Богиней, и при этом она не дочь Ясны. Какого демона у вас происходит? – горько усмехаюсь, осознавая, что не понимаю ровным счетом ничего. Фиар слишком преувеличил, решив, что я во всем разобралась. О, нет.

   - Я не знал, кто она. Понимаю, тебе сложно в это поверить, но я не знал о ней, о ее планах. Я ничего не знал!

   Фиар злится. Вначале я думаю о том, что это я вызываю у него раздражение, а затем понимаю – он злится на себя. Интересно. Неужели ему можно верить?

   Пытаюсь помочь ему, мягко подталкивая.

   - Что ей нужно от Врана?

   Фиар с тяжелым вздохом садится на колченогий табурет. Кисти рук его повисают между колен.

   - Я не знаю.

   Теперь уже злюсь я.

   - Расскажи мне все!

   Фиар почти стонет, а затем крепко зажмуривается.

   - Мне хреново, дражайшая Целительница! Чувство, что у меня сломаны все кости. Дай минуту.

   Стискиваю челюсти и глубоко вздыхаю. Чего он добивается? Жалости? Не дождется. Хватит с него и того, что я спасла его жалкую шкуру.

   Наконец, Фиар распахивает серые, как у брата, глаза и разлепляет потрескавшиеся губы:

   - Мы были знакомы с Раской с самого детства. Она была одной из немногих девочек, с которыми нам не возбранялось дружить. Отец всегда был довольно строг, выбирая наше окружение. Раска - дочь кузнеца, так что отец не имел никаких возражений. Я, Вран и Раска проводили вместе много времени. Я и представить не мог, что она Одаренная, пока…

   - Никто из вас не видел на ее шее Поцелуй Богини? – с недоверием спрашиваю я, и Фиар морщится так, словно я причинила ему едва ли не боль своим вопросом.

   - Откуда? Мы не имели права прикасаться к ней после того, как ей исполнится девять. А до того… не помню, чтобы кому-либо из нас приходило в голову задирать ей косу.

   Не могу сказать, что я довольна его объяснением, но лучше такое, чем никакое.

   - Мы были друзьями, - Фиар прикрывает веки и низко склоняет голову. Волосы закрывают его лицо.

   Он молчит какое-то время, и я не мешаю ему. Может быть, после пережитого, мне стоит поверить ему. Пусть только сегодня.

   - Потом я взял ее в жены.

   Фиар замолкает, но я чувствую, что это далеко не все, что он может мне рассказать.

   - Послушай меня. Я не смогу помочь, если ты не будешь откровенен. Я должна знать все, - сдержанно произношу я, с трудом скрывая раздражение.

   Я безмерно устала, но злость покусывает изнутри. Едва удерживаю себя от грубых слов и поступков. Хочется подойти к Фиару и хорошенько встряхнуть его за плечи, так, чтобы взгляд его прояснился. И это меньшее, что я хочу с ним сделать. С удовольствием ударила бы его по щеке. Вероятно, это было бы куда действенней уговоров.

   - Зачем ты ее бил?

   Фиар тут же вскидывает голову и смотрит на меня долгим взглядом. Затем брови его хмурятся, и он растерянно качает головой.

   - Я не бил ее.

   - Издеваешься?

   - Один раз. Когда…

    Он ежится, и я вижу, как по телу его пробегает судорога, а затем он тихо продолжает:

   - Я даже не знаю, почему выбрал ее в жены. Она никогда мне не нравилась как женщина.

   Громко фыркаю, отчего Фиар вскидывает на меня удивленный взгляд.

   - Меня тоже никто не спрашивал, хочу ли я в мужья Врана.

   - Это другое…

   - О, конечно.

   - Ты злишься на меня из-за той беременной девицы, - уверенно говорит Фиар.

   Так, словно ставя мне это в укор.

   Огонь во мне взвивается до самого неба. Щеки вспыхивают, в груди становится так жарко, будто плеснули кипятком на кожу.

   - Она была моей подругой, почти сестрой! Она носила под сердцем ребенка! А ты убил ее, не имея для этого никаких причин! – выдавливаю из себя слова, почти превращая их в камни. Могла бы – превратила, и каждое слово полетело бы в мужчину, сидящего напротив меня.

   Иголками колет кожу на руках, волны расходятся по телу, наполняя его силой. Внезапно понимаю, что достаточно одного моего желания - и Фиару не поздоровится.

   И он вдруг, кажется, тоже это понимает. По лицу его проносится тень, он замирает, как кролик, затаившийся под кустом, прячущийся от лисицы.

   Сравнение вызывает насмешку. Я и есть Лисица. Опасная и полная огня, который того и гляди сорвется с кончиков пальцев и спалит трусливого зайца дотла.

   - Я не хотел ее смерти. Знаю ты не веришь мне. Но хотя бы выслушай.

   Наконец-то. Неужели страх придал ему решимости?

   - Раска… я думаю, она одурманивала меня, - Фиар запускает пятерню в волосы и качает головой. – Теперь я вижу это так ясно, Энира! Я не понимал, не мог и представить, кто она и на что способна! Живя с ней, я не замечал Поцелуя Богини! Я просто не видел его! А сама Раска всегда казалась мне хрупкой и болезненной, ранимой… я жалел ее. Мы не единожды пытались зачать ребенка, но все они погибали. Я думал, она сходит с ума от потери, ведь женщины так трепетно относятся к детям, понимаешь?

   - Твое сочувствие не остановило тебя, когда ты принял решение убить беременную женщину, - жестко возражаю я, и Фиар дергает верхней губой, едва не скалясь.

   - Каждый день я ел приготовленный ею завтрак. Я думаю… я уверен, что она давала мне что-то. Она стала ходить ко мне задолго до того, как я принял решение взять ее в жены. Мы знали друг друга с детства, мне и в голову не пришло, что в ее угощениях могло быть что-то…

   - Думаешь, Одаренной, овладевшей силой, так уж сложно принудить мужчину к любви? – усмехаюсь я. – Готовить отвары слишком муторно, это долгий путь. Если Раска устроила все, что произошло в клане, значит, она очень сильная бесовка.

   - Бесовка? – ошарашенно переспрашивает Фиар, и на краткое мгновение я чувствую укол жалости по отношению к нему. Он как ребенок, не видевший зла. Злой ребенок, поправляю я себя, злой ребенок, не различающий зло в других.

   - У Богини два лика, Фиар, - напоминаю я ему. - Обычно девушки, помеченные знаком Богини, тянутся к светлому лику, но есть и те, кого манит темная сторона. Те, кто овладевает темной силой, могут ловко скрывать свои способности. Если Раска много лет утаивала Поцелуй Богини от всех, если никто в клане не заподозрил ее, то я не сомневаюсь, что она бесовка. Никому другому это просто было бы не под силу. И ей вовсе не обязательно было бы поить тебя отварами, чтобы подавить волю. Она могла просто пожелать этого.

   - Значит, она навязала мне… себя?

   - Мужчины много проще устроены, чем кое-кому кажется, - ухмыляюсь я. – Порой достаточно увидеть голое плечико девушки, и вы уже готовы на все, лишь бы она очутилась в вашей постели.

   - Я ничего не понимаю, - тихо произносит Фиар, и я киваю.

   - Я тоже, - почти смеюсь я. – Я тоже. Я появилась в вашем клане для того, чтобы занять место Целительницы, а оказалась втянута в то, о чем не имею представления. А теперь Глава клана мертв, и я не знаю, отчего он умер, а мы с тобой в бегах. Вран остался вместе с твоей женой, которая, вероятно, замешана во всем этом, и я ровным счетом не понимаю, что делать дальше.

   - Как ты вытащила нас? Как у тебя получилось?

   Задумываюсь, какой ответ будет верным. Как обозначить силу, что плещется во мне расплавленным железом? Признаться Фиару, что я тоже бесовка, как и его драгоценная женушка?

   - За тобой стояла Ясна. Ее призрак или дух, я не уверена в том, что видела. Она положила руку на твою голову, и, мне кажется, она точно не желала тебе доброго здравия. Ты что-то почувствовал?

   То, как побледнело и исказилось лицо Фиара, говорит лучше любых слов. Конечно, почувствовал.

   Присутствие Ясны разбудило меня. Встряхнуло и заставило распахнуть глаза. Помню, как услышала песню, которую исполняли плакальщицы, как звала Врана, а он отвечал мне одно и тоже. Безумие во всей красе.

   Творящееся на Церемонии противоречило всему разумному.

   - Раска смотрела на меня. Она стояла вместе с плакальщицами и просто смотрела на меня, - закусываю нижнюю губу, вспоминая пронзительный и хищный взгляд, который ощущался кожей даже сквозь одежду.

   - Как ты поняла, что это она?

   - Я почувствовала силу, которая наполняла зал. Это было как…

   - Как будто не хватает воздуха. Как будто кто-то забирает его прямо из твоих легких.

   Мы встречаемся взглядами.

   - Ты просто схватила меня за руку, и я смог дышать. Как ты вытащила нас оттуда? Что ты сделала?

   - Ты же сам сказал – я взяла тебя за руку.

ГЛАВА 2.

Сон одолевает меня, и наш странный разговор заканчивается. У меня нет никаких идей о том, что делать дальше. Куда идти и стоит ли нам вообще пытаться сбежать. Я смыкаю веки и проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. Моему измученному телу нужно восставить силы.

   Когда я просыпаюсь, то чувствую холод. Очаг давно погас.

   - Вставай, позавтракаешь по пути, - бросает мне Фиар, вороша остывшие угли кочергой. – Если Вран сюда явится, будет лучше ему не знать, как долго мы тут были.

   Как так случилось, что Вран стал врагом, от которого нужно скрываться? Крепко зажмуриваюсь, а затем тру лицо ладонями.

   - Куда мы? Какой план? – спрашиваю, пытаясь привести в порядок взлохмаченные волосы.

   Фиар поворачивается ко мне и удивленно приподнимает брови.

   - План? Это ты у нас Одаренная, а не я. Это ты смогла разрушить морок моей драгоценной женушки, а не я. Я думал, ты знаешь, что делаешь.

   Смотрю на него во все глаза и молчу. Вот как, значит. Никто не собирается меня спасать от козней злой бесовки. Если я хочу вытащить Врана из рук Раски, то мне придется самой думать, как это провернуть. Фиар полагает, что я знаю, как бороться с его женой. Мило.

   Только я ничего не знаю, и мне совершенно не у кого просить помощи. Ясна мертва, а других Одаренных, кто помог бы мне разобраться во всем происходящем, я не знаю.

   И вдруг яркая вспышка озаряет тьму моего разума.

   - Мы должны вернуться в Лисицы. Там моя мать! Она сможет помочь. К тому же я должна выяснить, кому принадлежит брошь, которую я нашла на теле вилии.

   - Что?

   Замолкаю, понимая, что сболтнула лишнего. Или в моей ситуации лишнего уже не может быть?

   Рассказываю Фиару о броши, найденном в сумке мертвой девушки. Он слушает молча, не перебивая, и когда я заканчиваю, долго молчит.

   - Что же, - наконец произносит он, не смотря на меня, - тогда отправляемся в твой клан. Вран обязательно отправит отряд в Лисицы, ты это понимаешь? У них будут лошади, а у нас нет. Они нагонят нас и, скорее всего, прибудут в клан раньше.

   - Тогда мы должны быть осторожны, - только и говорю я.

   - У меня чувство, что мы влипли в большую кучу дерьма.

   Улыбаюсь, смотря Фиару прямо в серые, как у Врана, глаза.

   - А мы и влипли.

   Фиар находит для меня старые мужские охотничьи сапоги, которые на пару размеров больше, чем необходимо, и заставляет завернуться в протертую местами медвежью шкуру. Если я не хочу умереть от холода в ближайший день, то выбора нет. Неудобно, но сохранит мне жизнь.

   Фиар находит заношенный вещевой мешок, складывает в него нехитрые припасы, которые охотники всегда оставляют в охотничьих домиках, и не забывает пару оленьих шкур.

   - Мы не можем идти напрямую по тракту. Ты ходила когда-нибудь на снегоступах?

   Наверное, на моем лице отражается все, что я чувствую при этих словах, потому что Фиар только кратко смеется и протягивает мне плетеные снегоступы.

   Когда мы выбираемся наружу из все еще хранящего тепло домика, я жмурюсь от яркого солнца, проглядывающего сквозь густые облака. Снег искрится и слепит, и я долго стою на месте, вытирая слезящиеся глаза. Я плачу от солнца, а, может быть, от страха неизвестности, которая ждет меня впереди.

   - Не раскисай, воин! – хмуро говорит Фиар.

   Поглядываю на него краем глаза, не понимая, искренна ли его попытка меня поддержать и не насмехается ли он. Фиар не дает мне разглядеть его лицо, шагая прочь от домика. Плотнее заворачиваюсь в шкуру и следую за ним.

   Поначалу я проваливаюсь в снег, едва не ломая ноги, но Фиар проявляет несвойственное себе благодушие и разъясняет мне, как следует передвигаться на снегоступах. С каждым шагом я все лучше держу равновесие, а вскоре даже расслабляюсь, научившись переставлять ноги в неудобных штуковинах. Немногословный мрачный Фиар отрывисто поясняет, то мы двигаемся охотничьими тропами, но держимся около тракта. Совершенно ничего похожего на тропу не вижу сквозь густые деревья. Пусть кругом замело белым, но деревья здесь стоят так плотно, будто лесные духи, насмехаясь, заставили их сплотиться против случайных путников. Быстро согреваюсь под тяжестью шкуры и постепенно ощущаю усталость, скапливающуюся в теле.

   Какой же из меня воин? Я слабая девчонка, которая с трудом переводит дух после получаса ходьбы по лесу.

   Не представляю, как мы без помощи лошадей преодолеем расстояние до Лисиц. Где мы будем ночевать и что есть? И, как бы я не хотела признавать себе, я не представляю, что скажу матери, если все-таки доберусь до нее. Не говорю себе «когда», потому что с каждым шагом сомнения в моей затее растут.

   - Тучи низкие. Будет снегопад.

   Поднимаю глаза на Фиара и сжимаю губы. Он стоит на пару шагов впереди и ждет меня.

   - Слишком солнечно, - возражаю я.

   Он пожимает плечами и продолжает путь.

   - ...от …рьмо!

   Ветер доносит до меня обрывки восклицания Фиара. Согнувшись в три погибели, он пытается развести огонь. Ветер ревет в голых кронах деревьев, снегопад такой сильный, что приходится то и дело отряхивать с плеч и головы липкие белые комья.

   Мне больше не жарко, и я не стремлюсь скинуть шкуру. Прислонившись к стволу старой осины, я сижу на корточках, пряча озябшие ладони в рукавах платья. Метель усиливается с каждой минутой, но Фиар не сдается, пытаясь зажечь костер. Без огня мы погибнем – это понимаю даже я, далекая от всего, что связано с выживанием в лесу.

   Закрываю глаза, плотнее кутаюсь в шкуру, и, хотя я вся спряталась под ней, холод постепенно сковывает тело. Он пробирает по ступням, ползет вверх, и, я уверена, когда коснется сердца, меня не станет.

   Начинают стучать зубы. Разлепляю веки, щурюсь от снега, летящего в лицо, и пытаюсь разглядеть Фиара. Нам жизненно необходим огонь, но у мужчины явно ничего не выходит.

   В небе гудят натянутые струны, становится темно, будто на землю мгновенно обрушиваются вечерние сумерки. Безжалостная стихия сметает все на своем пути.

   Порыв ветра бьет Фиара в спину, и он едва не падает, вовремя успевая подставить ладони. Фиар невнятно ругается и слепо шарит руками по снегу, а затем пытается подняться, борясь с ветром и летящим в лицо снегом.

   Пригнувшись, он поворачивается ко мне и шатко идет, цепляясь на деревья.

   - Нам нужно в укрытие! – кричит он, стараясь перекричать гудящий ветер. – Вставай!

   Фиар хватает меня за плечо, сжимая до боли даже сквозь медвежью шкуру, и тащит куда-то. Не нахожу сил на сопротивление и прижимаюсь к нему, прячась от снега, впивающегося иглами в кожу.

   - Сюда! – Фиар швыряет меня под вывороченные корни давным-давно упавшей исполинской сосны. – Забирайся! Ну же!

   Он подталкивает меня в спину, я ползу на четвереньках в углубление под сосной, пока не упираюсь лбом в мерзлые корни. Неуклюже разворачиваюсь и, скорчившись, сажусь на ледяную землю. Фиар пытается залезть ко мне, и мы прижимаемся друг к другу так тесно, что почти соприкасаемся лбами. В берлоге под корнями не хватает места для нас двоих, и поэтому мы ерзаем; я до боли вжимаюсь плечами в толстенный корень, но ничего не выходит. Здесь место для одного из нас.

   - Я выронил кресало, - вдруг говорит Фиар, и его слова горячим дыханием касаются моей щеки.

   Ясно. Огня не будет, а значит, наша жизнь висит на волоске и зависит в том числе и от того, поместимся мы оба в нашем укрытии или нет.

   - Вылезай! – командует Фиар, и сердце противно щемит.

   Он что – хочет выставить меня наружу? Он действительно сделает это? Позволит мне умереть от холода?

   Страх кусает ядовитой змеей в самое нутро.

   - Нет! – сопротивляюсь я, отталкивая Фиара коленями. – Нет!

   - Вылезай! – он хватает меня за грудки и тянет из укрытия.

   - Нет! – кричу я, задыхаясь от мгновенно поглотившего меня страха, - нет!

   Я бью Фиара в грудь, пинаюсь ногами изо всей силы, но он с легкостью выдергивает меня из шкуры и вышвыривает из берлоги. Я падаю в снег и кричу от страха и боли. Голую кожу ладоней жгет снег, пронизывающий ветер мгновенно проникает под тонкое платье, хлопая подолом.

   Ненависть и горькое чувство несправедливости заполняют сердце. На кого я понадеялась? На хладнокровного убийцу? Если бы я могла плакать, я бы заливалась слезами, но, боюсь, слезы превратят мое лицо в лед.

   - Ду… ра! – зло шепчет Фиар мне в самое ухо и тянет за дрожащую руку.

   Не соображаю уже ровным счетом ничего. Я скольжу на коленях по снегу, путаясь в подоле, но мужчина настойчив.

   Он горячо бранится, затаскивает меня в берлогу под корнями и усаживает себе на колени. Ошеломленно моргаю, полуослепшая от залепившего лицо липкого снега.

   - Да сядь ты уже и прекрати выть! – Фиар надавливает мне на плечи, накидывает на нас медвежью шкуру, не забывая подвернуть ее себе под зад, и обнимает меня.

   И я тут же понимаю, что все то время, что он тащил меня в берлогу, я протяжно стонала. Замолкаю и замираю, сидя на коленях у своего недруга.

   Чувствую, как спина упирается в корни, а щеки касаются чужие жесткие волосы. Волосы Фиара.

   - Что притихла? Ты же замужняя девка, не растаешь! – шипит Фиар, плотнее закутывая нас в медвежью шкуру. – Если хочешь выжить, то уж потерпи немного. Вдвоем всяко теплее.

   Я ничего не понимаю. Мысли замерзли в голове и превратились в прозрачные ледышки, которые, того и гляди, хрустнут под весом нелепости и неуместности произошедшего.

   Я кажусь себе натянутой тетивой. Все мое тело напряжено, я чувствую руки Фиара на спине и талии, ощущаю задом его бедра. Никогда в своей жизни я не была так близка с мужчиной. Вран – единственный, чье дыхание сливалось с моим, а теперь мои губы едва не касаются щеки его брата.

   Понимание того, что Фиар вовсе не хотел моей смерти от холода, медленно проникает в разум, как туман, опускающийся на долину. Фиар пытается спасти нас обоих. Прикрываю веки и медленно выдыхаю, расслабляя тело и оседая на мужчине. Пусть мои губы щекотят его волосы, пусть я бесцеремонно сижу на его бедрах, упираясь коленями ему в правый бок, пусть его руки придерживают меня за поясницу. Это не важно, потому что я понимаю, что он вовсе не хотел бросить меня в ледяном аду.

   Неловкость сковывает движения, а, может быть, это холод. Не могу разобраться, потому что все еще не могу осознать того, что случилось.

   Выживание стирает все рамки и приличия. Мы молчим, согреваясь теплом друг друга, а рев ветра снаружи становится все яростнее.

   Теряюсь во времени, едва не засыпая в объятиях Фиара. Вздрагиваю, когда он шевелится подо мной, стараясь ногами утрамбовать снег подальше от входа в укрытие.

   - Не хочу, чтобы нас занесло, - поясняет он тихо.

   - Где наши вещи? – интересуюсь я только чтобы что-то сказать.

   - Там.

   - Там?

   - Разберемся, когда метель кончится.

   - А когда она кончится?

   - Она может длится и день, и два, и три.

   Молчу, переваривая услышанное. День? У нас есть шанс выбраться живыми из этой передряги. Два или три? Тогда это приговор. Наши припасы заметены снегом, мы даже не можем развести костер.

   Фиар изможденно откидывается назад и тяжело вздыхает. Мы встречаемся с ним взглядами, и в полутьме укрытия можно различить даже цвет радужек. Мои карие глаза и его серые смотрят друг на друга, и я в который раз удивляюсь тому, как устроен мир. Могла ли я представить, что буду сидеть на коленях мужчины, которого не единожды мечтала убить собственными руками? Могла ли я предположить, что от него зависит мое выживание?

   Постепенно я согреваюсь, впитывая чужое тепло и отдавая свое взамен.

   Фиар издает смешок и качает головой, посмеиваясь. Когда он начинает говорить, голос его звучит хрипло.

   - Я не хотел убивать твою подругу - мне пришлось. Можешь не верить ни единому моему слову, но я должен был это сделать. Я был зол. Ненормально зол. Я упоминал, что, возможно, Раска как-то влияла на меня.

   Молчу какое-то время, не готовая к такому раз говору. Но разве можно быть к нему когда-либо готовой?

   - Ах, значит, виновата она? – глухо говорю я. – Только именно ты убил не одного, а двух человек. Ты убил беззащитную женщину, чтобы твой клан продолжал обворовывать мой. Ты пригрозил отрядом воинов, но никакого отряда не было. Ты убийца и лгун.

   Мои слова как камни, которыми я стараюсь придавить Фиара к земле, но он отвечает прежде, чем я успеваю закончить.

   - Да, я убийца и лгун. Но я Главный Воитель клана, на меня возложена ответственность, которую…

   Теперь моя очередь не дать ему договорить. Вскидываю голову, едва не ударяясь макушкой о торчащий корень.

   - Которую мне не понять, правда? Я знаю все, что ты скажешь. Это было необходимо. Ты преследовал интересы своего клана. Мир жесток, и ты должен был преподать урок на будущее моему клану, правда? Чем еще ты оправдаешь наглое воровство и разбой, которыми Вороны питаются как пиявки в пруду? Сколько кланов вы грабите таким образом, заставляя платить дань? В каждом из них кто-то показательно погиб, так ведь? – мой голос звучит зло, напитанный накопившейся ненавистью, и, если бы можно было убивать словами, я бы преуспела в этом. - Ты привык запугивать и привык к виду смерти. Поэтому моя подруга для тебя лишь размытое воспоминание? Одна из многих, кто пал жертвой во благо своего клана. Сколько их было, Фиар? Сколько крови невинных на твоих руках?

   - Энира, послушай, я был… - пытается возразить Фиар, но я не даю ему договорить.

   - Ты был! Наверняка, ты был очарован своей любимой женой, и не ведал, что творил, так? Она виновата в смерти Кэйры? Только скажи это, и я убью тебя прямо здесь.

   В подтверждение своих слов протягиваю дрожащую руку и сжимаю горло мужчины, впиваясь ногтями в теплую кожу. Хочу сжать ладонь, причинить боль, вырвать его дыхание. Не знаю, откуда взялась смелость, но мне уже нечего терять.

   Огненно-красное и жгуче-синее вспыхивает феерией цвета и ощущений внутри меня. Еще немного – и я сделаю то, о чем так долго мечтала. Сила плещется во мне, едва не переливаясь через край.

   Фиар тяжело дышит, похоже, чувствуя, что ходит по самому краю, но не пытается убрать мои пальцы. Он сглатывает, и я ощущаю движение кадыка под ладонью. И все же не отводит взгляда, в котором не видится и капли страха.

   - Ты права, - тихо говорит он, смотря мне в глаза. - Смерть той девушки ничего для меня не значит. Я не должен был этого делать, но я это сделал. Потому что мне так захотелось. Я запугивал людей, врал и обманывал потому что так было лучше для моего клана. Ты совершенно права, мир – жесток, и нравится тебе или нет, но я ни о чем не жалею. Твоя подруга была для меня чужой.

   Впиваюсь ногтями в кожу на мягкой шее, царапая. Рука ходит ходуном от силы, готовой уничтожить по одному легкому жесту. Так просто исполнить свои мечты, всего одно движение, всего один взмах ресниц…

   И кем я буду после этого? Разве я убийца? Я толком не понимаю, что за сила живет внутри меня, светлая она или темная, во благо она или во вред. Знаю, что сейчас, в этот самый миг, когда вокруг творится безумие природы, я могу дать волю ало-синему цвету, выпустить его и позволить расцвести на теле Фиара.

   И все же что-то останавливает меня. Его покорность? Его спокойная откровенность? Или образ лохматой добродушной собаки Врана, некстати возникший перед глазами?

   - Я тоже чужая. Зачем все это? – зло шиплю я, и белые облачка пара вырываются изо рта. - Зачем ты спасаешь меня? Тебе было нужно бросить меня еще там, у охотничьего домика, а не тащить с собой. Хочешь, чтобы я пошла против Раски? В таком случае у меня для тебя плохие новости. Я не полезу в это, понял? Меня это не касается! Не хочу разбираться в проблемах вашего проклятого клана!

   Фиар хватает меня за плечи и встряхивает, не обращая внимания на руку на своем горле.

   - Теперь это твой проклятый клан, нравится тебе это или нет! Ты – жена моего брата. Ты больше не чужая. Это моя правда, понимай как хочешь! Ты вошла в нашу семью, стала частью ее. Теперь твоя жизнь имеет для меня ценность!

      Наши тела так близко, мы жмемся друг к другу, замерзшие и разозленные. Мы не можем не касаться друг друга, стесненные обстоятельствами. Если мы хотим выжить, нам придется терпеть и прикосновения, и злые слова, которые щедро расплескиваются из переполненных чаш.

   Дрожу всем телом, как напуганная мышь, но во мне не осталось и подобия страха. Под подбородком предательски щиплет, и я моргаю, прогоняя непрошенные слезы. Одергиваю руку, отпуская шею Фиара, будто прикоснулась к кипятку. Прижимаю ладонь к груди и низко опускаю голову, прерывая столкновение взглядов.

   Не могу найти объяснения своей слабости, как ни пытаюсь. Злюсь на себя, на Фиара, на жестокую Богиню, позволившую умереть Кэйре.

   - Я никогда не прощу тебя, знай это, пусть тебе и безразлично мое прощение, - выдавливаю из себя, стискивая ладони в кулаки.

   - Нам обоим важен один человек, и давай оставим наши разногласия до тех пор, пока мы не вытащим его из той задницы, в которой мы оба его оставили.

   Вскидываю подбородок и сжимаю губы в линию.

   Лицо Фиара непривычно серьезно и кажется очень усталым. Тени пролегли под глазами, а кожа заметно посерела.

   Мы оба устали и не произносим больше ни слова. Все слова уже сказаны. Меня трясет, как осину на ветру, и я отворачиваюсь, обессиленная.

   - О Великая Мать, мудростью твоей наполнится мое сознание, силой твоей наполнится мое тело, Великая Мать, свой взор обрати на ту, кто смиренно к тебе обратилась! Сохрани меня и спаси от беды… - беззвучно шепчу молитву, закрыв глаза.

   Надежда на то, что буря стихнет в ближайшее время, тает с каждым усиливающимся порывом ветра. Деревья скрипят, ветер воет, а я почти уже не чувствую своих затекших ног. Фиар молчит, и, кажется, дремлет, прислонившись затылком к выступающему из земляного кома корню. Глаза его беспокойно ходят под тонкими веками, словно он видит неприятный сон. Светлые волосы падают на лоб и щеки, и, будь я решительней, то точно протянула бы ладонь и поправила их. Вместо этого я кладу голову на его плечо и шепотом молюсь Богине, потому что ничего другого не остается. Несмотря на усилия Фиара, вход в наше убежище постепенно заметает, а холод проникает сквозь одежду. Насмешка судьбы – смерть в объятиях того, кого я так долго ненавидела. Если когда-нибудь найдут наши замерзшие тела или истлевшие кости, то мы будем казаться несчастными влюбленными, сгинувшими под властью безжалостной стихии.

   - Чего притихла? – сипло интересуется Фиар.

   С трудом разлепляю веки и прочищаю горло, прежде чем ответить, и все равно мой голос звучит как несмазанная телега.

   - Как ты думаешь, мы умрем здесь?

   - Скорее всего. Мы умрем с тобой в один день, как в сказках.

   - Я бы не хотела, чтобы последним, кого увижу в этой жизни, был ты.

   - Уж извини, выбора у тебя нет. Какая ирония, правда? – Фиар находит в себе силы на хриплый каркающий смех. – Если тебе не нравится, то можешь попробовать остановить метель.

   В голове гуляет ветер, и я не сразу понимаю смысл сказанного. Интересное предложение. Я смогла убить собаку, так почему бы не остановить метель?

   - Почему бы и нет? – отвечаю тихо, поднимаю голову с плеча Фиара и протягиваю ладонь. – У тебя есть нож?

   - Я – воин, а не подмастерья кухарки. Хочешь меня зарезать? Тебе настолько противна моя рожа?

   Не знаю, шутит он или нет, но я не могу сдержать бесцветной улыбки. На большее у меня просто нет сил.

   Фиар выругивается сквозь зубы, жмурится от боли в застывшем теле, копошится в куртке, и, наконец, протягивает мне короткий нож.

   - Бей сразу в сердце. Не хочу радовать тебя агонией.

   Хмыкаю и сжимаю рукоять ножа. На самом деле, я совсем не знаю, что собираюсь делать. Действую интуитивно, полагаясь на прошлый опыт и нечто горячее в груди, никак не желающее засыпать.

   Фиар шумно втягивает носом воздух, когда я провожу лезвием по тыльной стороне левой ладони. Почему-то почти не чувствую боли, словно кожа превратилась в лед. Кровь, на удивление, не стала кристталиками, и веселым ручейком побежала по коже.

   - Свет Великой Богини, да снизойди на меня! Приношу в дар тебе жертвенную кровь свою!

   Окунаю указательный палец в ручеек крови и рисую линии на лбу и щеках, обвожу губы алым.

   - Великая Матерь, чью тело – земля, чье дыхание – ветер, чьи слезы – дождь, умоляю тебя о помощи!

   - И часто ты балуешься бесовщиной? – интересуется Фиар, как ни в чем не бывало.

   - Замолчи и дай мне свою руку!

   Он не противится, когда я провожу ножом по его ладони. Даже не вздрагивает, будто ничего не чувствуя.

   - Умоляю о помощи, Великая Матерь сущего! Кровь дух твоих слуг как знак нашей преданности…

   - Я бы не рассчитывал, что Богине приглянется моя кровь, если ее дочери я не сильно симпатичен.

   Не обращаю внимания на ехидные издевки. Не знаю, откуда у Фиара находятся силы на смешки, но отчего-то не верю в его веселость. Он устал не меньше моего, а то и больше. Наклоняюсь к его руке и губами вбираю соленую кровь. Фиар не отдергивает руку, но задерживает дыхание и замолкает.

   Бесовка? Да. То, что он знает это, не имеет больше никакого значения. Он видел дождь, который лил с потолка сарая. Это такие мелочи по сравнению с тем, как его собственная жена одурманила голову половине клана.

   Может быть, мы умрем здесь, так что не имеет значения, с кем ему умирать – с честной и непогрешимой девицей или бесовкой.

   Проглатываю чужую кровь и закрываю глаза. Питаю ею нечто внутри себя, ало-синее и шепчу молитву.

   Когда я замолкаю и открываю глаза, то вокруг все тот же обжигающий холод и вой ветра, а вход в наше укрытие неминуемо заметается снегом.

   Фиар молча привлекает к себе и кладет мою голову себе на плечо.

   Легкое, как пушинка, прикосновение к щеке заставляет меня разлепить тяжелые, налитые свинцом веки. Кругом густая, беспросветная темнота, и вдруг на самом краю зрения вспыхивает белый огонек, своим светом рассеивая тьму. Один удар сердца – и огонек гаснет. Поднимаю голову и едва не вскрикиваю от боли в затекшей шее. Все мое тело закоченело и превратилось в камень. Фиар шевелится подо мной, и в угольной темноте слышу его стон.

   Белый огонек вспыхивает у плеча. Пытаюсь рассмотреть его, но он тут же гаснет.

   - Что за? – тихо спрашивает Фиар. – Что это?

   - Лесные духи, - мягкая улыбка невольно касается губ, когда прямо перед моим лицом появляется огонек. А затем еще один зажигается в волосах Фиара. Светлые огоньки наполняют маленькое пространство берлоги, освещая своим светом наши лица. Уже и не сосчитать сколько их! Они больше не тухнут, медленно перемещаясь в воздухе, колеблясь от нашего дыхания, как семена одуванчика.

   - Что… им нужно? – голос Фиара заметно проседает, и я смотрю на него с улыбкой.

   Огоньки один за другим медленно устремляются наружу. Прислушиваюсь к тишине вокруг. Неужели метель стихла?

   - Помоги мне выйти.

   Каждое движение отдает болью. Я едва могу шевелиться, то и дело делаю передышку, разминая закоченевшие ноги и руки. Иголками колет затекшие ступни.

   Вылезаю из-под шкуры и выбираюсь из укрытия, разметая голыми руками снег. Выпрямляюсь в полный рост, поскуливая от боли в затекшей спине, и глотаю изумленный вздох. Я ошиблась – буря вовсе не утихла.

   Она отступила от входа в берлогу на десяток шагов.

   - Мать твою… - ошарашенно говорит Фиар, возникая за моей спиной.

   Оборачиваюсь к нему и смеюсь, как ребенок.

   Вокруг берлоги будто невидимый купол, сдерживающий снежную метель. Буря бесчинствует всего в паре десятков шагов от нас, но что-то не пускает ее ближе. Что-то? Я вижу тех, кто помогает нам. Лесные духи заполняют пространство вокруг, летают в воздухе как маленькие светящиеся мотыльки.

   Невероятное зрелище переполняет грудь чем-то теплым.

   - Милостивая Богиня, благодарю тебя! – шепчу я, запрокидывая голову.

   Где-то над нашими головами буря ломает верхушки деревьев, но я даже не чувствую малейшего дуновения ветерка. Ветер воет будто вдалеке, все звуки приглушены теплым одеялом.

   - Как ты это сделала? – с восторженным придыханием произносит Фиар, сжимая мою ладонь.

   - Не я. Богиня, - качаю головой и протягиваю ладонь, пытаясь коснуться лесного духа. Белый светлячок легко ускользает от моих пальцев.

   - Не Богиня. Энира, это сделала ты.

   Медленно оборачиваюсь к Фиару и смотрю в его глаза, в которых отражаются лесные духи.

   - Я не способна на такое! – развожу руками и кружусь в хороводе сияющих лесных духов. – Богиня благословила нас! Посмотри!

   - Это сделала ты, - уверенно говорит Фиар и улыбается.

ГЛАВА 3.

Метель продолжается несколько дней, и все эти несколько дней лесные духи охраняют нас от буйства стихии. Фиар отыскивает потерянное в снегу кресало, собирает ветви и разжигает костер, спасая нас от холода. Находим брошенные в снегу мешки с провизией, позаимствованной в охотничьем домике, и раскапываем около костра снег, устраивая лежанки. Мы редко разговариваем, перебрасываясь словами только по делу. Фиар ломает еловые ветви, укладывая их на землю у костра, а я стараюсь приготовить что-то удобоваримое из тех скудных запасов, что у нас есть.

   Что-то сломалось между нами, когда мы, сгорбившись сидели в занесенной снегом берлоге. Злость и презрение, терзавшие меня при взгляде на Фиара, превратились в снег, а затем растаяли и водой впитались в землю, оставив после себя влажный след. Я ничего не чувствую теперь, когда встречаюсь с ним взглядом.

   Он для меня никто и одновременно тот, с кем я связана. Исчезни он, я бы заметила это. Расстроилась бы? Кто знает. Теперь я ни в чем не уверена.

   Солнце поднялось уже с полчаса назад, но из-за близости горной гряды царит сумрак. Оглядываюсь, не обращая внимания на парящих в воздухе лесных духов.

   - Ветер стихает, - замечаю я.

   Фиар сидит на корточках и дует на угли. Волосы, некогда заплетенные на висках в косы, небрежно завязаны в хвост. Фиар оглядывается вокруг.

   - Ты права, - признает он. – Буря скоро закончится.

   И она заканчивается.

   Когда солнце встает высоко на синем небосводе, пронзая лес лучами света, лесные духи начинают таять в воздухе. Один за одним, точно так же, как и появились, они покидают нас, и мы понимаем, что путь свободен.

   - Метель надолго задержит всадников. Можно сказать, в этом нам повезло. Дороги сильно заметены, так что мы выиграем несколько дней, а то и неделю, - Фиар закусывает зубами какую-то палочку, а затем сплевывает, щелкая языком. – Ты все еще уверена, что хочешь вернуться к матери?

   - Не представляю, кто еще может нам помочь.

   Говорю и тут же недовольно сдвигаю брови. Нам.

   Мне все еще не нравится это «нам», сорвавшееся с губ, но слишком многое произошло в последнее время. Решаю не судить себя строго.

   - Тогда вперед, - Фиар делает вид, что не расслышал оговорки, кидает палочку в сторону, подхватывает с земли вещевой мешок и взваливает на плечи.

   Наловчившись управляться со снегоступами, иду налегке, не предлагая помощь своему спутнику. Обойдется.

   Утро сменяется днем, а день вечером. Ночью мы, без опасений быть увиденными, разжигаем костер и, привычно закутавшись в шкуры, спим на срезанном лапнике. Удивительным образом, ни я, ни Фиар не заболеваем, пережив переохлаждение. Благодарю Богиню за милость ее, вознося молитвы.

   - Благословишь меня, Одаренная? – усмехается Фиар, когда я, заканчивая молитву, поднимаюсь с колен.

   Смеряю его тяжелым взглядом, но ничего не говорю.

   На шестой день нашего путешествия мы вовремя замечаем группу всадников, направляющихся по тракту. Двигаясь по заснеженному лесу вдоль дороги, мы видны как на ладони, но Фиар каким-то неведомым чутьем узнает о всадниках заранее. Он шикает на меня и заставляет присесть, скрываясь за деревьями.

   - Двенадцать. Возглавляет Зейн, значит, Вран уверен, что мы отправились в Лисицы, - скалится Фиар, провожая спины всадников взглядом. – Даже если мы доберемся, они будут поджидать нас там.

   - Что ты хочешь сказать?

   - Что вряд ли тебе удастся добраться до матери незамеченной. Нет никакого смысла иди в Лисицы.

   Тяжело выдыхаю, опуская плечи.

   - Я чувствую, что там я найду ответы, Фиар. Просто подумай, откуда у той девушки был знак моего клана?

   - Без понятия. Может быть, он попал к ней в мешке с зерном из Лисиц, откуда мне знать?

   - Нет, я уверена, что брошь что-то значит.

   Фиар закатывает глаза и пожимает плечами.

   - Почему бы нам не вернуться назад? Знаешь, я тут размышлял над всем, что случилось, и никак не могу взять в толк, а что все-таки произошло и от кого мы бежим?

   - Издеваешься? Мы едва унесли ноги от твоей жены, а теперь ты хочешь вернуться? – изумленно таращусь на Фиара, пока он задумчиво скребет пальцами подбородок.

   - Я же не знал на что ты способна, - с досадой отвечает Фиар и смотрит изучающим взглядом. – Ты – бесовка. Я догадывался, но после твоих фокусов с метелью я думаю, что нам нечего бояться, если мы вернемся.

   Бесовка звучит неприятно, словно я все еще не хочу признаваться себе в том, кто я. За переход на темную сторону можно запросто лишиться не только уважения, но и головы. Не думаю, что Фиар хотел бы обезглавить меня, но лучше бы он не произносил некоторые слова вслух.

   - Это были не фокусы. Я сама не знаю толком, что произошло и почему лесные духи помогли нам. Вернуться мы не можем, потому что Раска так сильна, что зачаровала весь Совет Старейшин... и Врана. Я не могу объяснить, почему именно ты сбросил морок, но не надейся, что снова не попадаешь под ее чары.

   - Все еще не могу поверить, что Раска убила отца, - вдруг тихо говорит Фиар, не смотря на меня.

   Выпрямляюсь и отряхиваю от снега порядком поистрепавшийся подол платья. Вот мы и подобрались к самому главному. Внутри меня все штормит и разрывается от противоречий, я не нахожу слов, чтобы начать этот разговор. Я так много хочу спросить у Фиара, но просто стою и тереблю в пальцах задубевший мех шкуры.

   Фиар молчит дольше обычного, погруженный в свои мысли. Уверена, он, как и я, путается в словах и чувствах.

   - Я так долго не замечал ничего, что просто не мог поверить. Ты говоришь, что она зачаровала меня, и, отчасти, думаю, что это так. Но я жалел ее, она потеряла нашего ребенка. Как я мог подозревать ее?

   Фиар смотрит высоко в холодное небо, выдыхая облачка пара.

   - Такая худенькая и бледная… После потери она медленно сходила с ума. Анна, ее старая няня, ухаживала за ней и оберегала ее. Я знаю, что Ясна научила Анну готовить какой-то отвар, от которого Раска становилась более мягкой и спокойной. Мне и в голову не приходило, что это была игра. Раска хотела, чтобы я думал – все вокруг думали – что она беззащитна.

   Прижимаюсь лопатками к стволу тополя и внимательно слушаю. Волнение в груди нарастает, сдавливая дыхание. Сама не знаю, почему так реагирую на рассказ Фиара, но ничего не могу с собой поделать.

   - Моя жена – бесовка! Безумие! – стонет Фиар, потирая переносицу двумя пальцами.

   - За что ты бил ее? Что произошло между вами в тот вечер? Ты готов рассказать мне правду? – резко спрашиваю, и Фиар кривится, будто в рот ему попало что-то кислое.

   - Слушай и не перебивай, Одаренная, - огрызается он, но я вижу, как ему непросто. Он борется с собой, с мыслями, которые отравляют, с мучительными чувствами, и впервые я вижу в нем того человека, который при других обстоятельствах, возможно, смог бы мне понравится.

   Ничто не способно стереть из памяти смерть Кэйры, но прямо сейчас я ненадолго отпускаю ее и ощущаю себя чуточку свободней.

   - Это моя вина. Я рассказал ей про вилию, про то, что мы втроем нашли ее, что она оказалась Одаренной, что ты вызвала дождь в сарае. У Раски очень непростой характер. Она слабая и хрупкая, но иногда я замечал в ее лице непривычную жесткость. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что никогда прежде, до того вечера, не поднимал на нее руку?

   Медленно качаю головой, продолжая слушать. Фиар хмыкает и продолжает:

   - Так и думал. Представляю, что про меня говорят старые кумушки. Но это так, веришь ты мне или нет. Я совершил ошибку, рассказав Раске. Она разозлилась. Никогда прежде я не видел ее в таком гневе. Она не хотела объяснять мне, что именно ее злит, и только раздраженно отмахивалась, не говоря ни слова. Вначале я подумал, что напугал ее вилией, но она не выглядела испуганной. Злой – да, но точно не испуганной. Она буквально замкнулась в своей злости, перестав с кем-либо разговаривать. Я оставил Раску в покое, наказав Анне внимательнее следить за ней. Они подолгу запирались в комнате и о чем-то разговаривали. Уже тогда я должен был понять, понимаешь?

   Не понимаю. Молча жду продолжения рассказа, теребя пальцами мех шкуры.

   - В тот день я должен был отправиться на границу клана встречать обозы с данью. Иногда я провожу внезапную проверку, не предупреждая отряды. Это полезно, чтобы они не расслаблялись и не подворовывали, вступая в сговор с возничими, - Фиар складывает руки на груди и выдыхает. – Раска знала, что меня не будет до поздней ночи. Я сам сказал ей. Она была очень возбуждена и суетлива, попрощалась со мной так быстро, что мне показалось, что я мешаю ей своим присутствием и она рада избавиться от меня. Никогда прежде она не показывала, что наши отношения могут ее тяготить.

   Я прячу улыбку, поплотнее запахиваясь в шкуру, понимая, насколько же Фиар самодоволен.

   - Я уже добрался до тракта, ведущего к границе, как решил развернуться и вернуться. Что-то не давало мне покоя. Волнение Раски передалось мне, я постоянно думал о ней, представляя не самые приятные картины. Что, если ее поведение было признаком приближающего приступа? После потери ребенка она прекратила есть и едва не свела себя в могилу. Я думал о блеске в ее глазах, возможно, у нее началась лихорадка.

   - Как мило, - не выдерживаю я, шепча себе под нос. Фиар не слышит или делает вид, что не слышит.

   - Я вернулся, но не застал ее дома. Анна так сильно напугалась, увидев меня, что я сразу заподозрил неладное. Она не могла сказать мне, где Раска, стояла передо мной бледная, как мел, и несла какие-то глупости. А потом на столе я увидел травы.

   - Травы? – заинтересованно переспрашиваю. – Какие травы?

   - Великое множество. Там стоял деревянный сундук, который я прежде не видел. По всему столу были разбросаны мешочки с высушенными кореньями и травами. Я нашел каких-то насекомых, хвосты мышей или крыс, кости мелких животных, но самое неприятное ждало меня в плошке, которую пыталась спрятать Анна. Никогда прежде на нашей кухне не пахло кровью, а тогда запах стоял просто невыносимый. В глубокой миске, как в супе, плавало чье-то сердце. Свежая кровь и сердце – замечательное сочетание, правда? – холодно спрашивает Фиар, не ожидая ответа. – Анна только верещала и несла полную чушь, не дав внятного ответа, что за дерьмо творится в моем доме. Я сразу понял, что она прикрывает Раску, только никак не мог взять в толк, что именно натворила моя жена. Но когда видишь кровь и всякие травы, то невольно сложишь один к одному. Вряд ли они занимались приготовлением необычного блюда на ужин. Я внимательно рассмотрел деревянный сундук. Он был не новый, видно, что им давно и часто пользовались. Анна пыталась убедить меня, что это ее вещица, но что-то подсказывало, что она врет. Слишком уж дрожал ее голос, когда она изо всех сил пыталась отвести подозрение от своей любимицы. Тогда я понял, насколько был слеп.

   Отчего-то мне хочется уверить его, что ничего удивительного в этом нет – мы все ошибались в Раске. Но я упрямо сжимаю губы и молчу. Обойдется. Еще немного - и я начну всерьез жалеть его, а уж этого он точно не заслуживает.

   - Я был разозлен, что Анна не признается, что эти травы принадлежали Раске. Она не говорила, куда та отправилась. Она вообще ничего не говорила, молчала, как рыба! Я обыскал весь дом, но моей жены и след простыл. Я опоздал. Я ведь мог успеть, Энира. Если бы повернул назад раньше, если бы надавил на Анну, я бы успел!

   - О чем ты?

   Изумленно распахиваю веки, когда замечаю, как блестят глаза Фиара. Это слезы или мне кажется?

   Он отворачивается и смотрит куда-то сквозь деревья в сторону пустынного заснеженного тракта. Видимо, не кажется.

   Снова начинает идти снег.

   - Я разозлился и смахнул проклятущую миску на пол. Судя по размеру сердца, они убили кошку, а, может, мелкую собаку, но не это было главное. Кольцо отца, Энира! В этой крови было кольцо отца, которое он носил на мизинце! Несколько месяцев назад кольцо потерялось, и отец был очень расстроен. А теперь это кольцо оказалось в моем собственном доме, будто бы случайно купаясь в кровяном супе! Может быть, я был слеп, но не настолько глуп, чтобы не почувствовать дерьмо, когда уже полностью в нем измазан. Анна сидела на полу и ревела, что-то бормоча про то, что это к лучшему и они мне все объяснят. И тогда я достал бутыль, сел перед ней на стул и стал пить, наблюдая, как она воет от страха. Анна боялась, что я изобью ее, и лучше бы я это сделал. Тогда я наверняка узнал бы, куда отправилась Раска и, может быть, смог помочь отцу.

   Вокруг стоит удивительная тишина. Ни единая ветка или куст не шевелятся. Крупные снежинки беззвучно падают с неба, и это невероятно красиво.

   Меня терзает неприятное волнение, которому я с трудом могу найти объяснений. Я почти ничего не знаю о использовании в ритуалах личных вещей. Мать никогда не учила меня этому, потому что такое чародейство считалось правом бесовок. Удивительная избирательность, потому что все еще живо в памяти то, как мать ловко расправляется с черной курицей. Она, получается, владела темной стороной силы, но пыталась уберечь меня. Внезапное осознание ледяным дождем проливается на голову и плечи. Кончики пальцев колет иголками, я сжимаю кулаки и медленно, очень медленно выдыхаю.

   Моя мать – бесовка?

   Я не успеваю додумать мысль, потому что Фиар издает какой-то невнятный звук, наклоняет голову и жмурится, ему явно тяжело вспоминать.

   - Раска все не возвращалась, и тогда я отправился за ней. Спросишь – как я понял, где ее искать? Никак. У меня не было ни единой идеи, я был пьян и зол. Мне казалось, что меня надурили, но я не мог понять в чем именно. Я встретил ее на окраине деревни, прямо за лачугами бедняков. Почему я пошел не по главной дороге, а кругом – не знаю, может, твоя любимая Богиня направила мой путь. Раска кралась, как воровка, а не жена Главного Воителя. Она торопилась и почти не смотрела по сторонам. Мое появление ее напугало, но как сейчас помню ярость в ее глазах, когда я стал допытывать ее о кровавом супе в нашем доме. Никогда прежде я не видел, чтобы она смотрела на меня с ненавистью.

   - Ты избил ее, потому что она не хотела ничего рассказывать?

   - Нет, я избил ее, потому что понял, что она навредила моему отцу.

   С недоумением поднимаю взгляд на замолчавшего Фиара.

   Его лихорадит: алый румянец проступил на бледном лице, а руки трясутся, как у старика. Поймав мой взгляд, Фиар прячет ладони под мышками и делает вид, что ему холодно.

   - Как ты понял, что это она? – спрашиваю тихо.

   - Она сама мне сказала, - так же тихо отвечает он. – Она был похожа на сумасшедшую, одержимую! Она говорила, что я слишком глуп, чтобы понять ее замысел, что я не знаю всей правды, что она устала ждать, что пока она ждет, ты занимаешь ее место.

   - Ее место? – удивленно вскидываю брови. – Почему она скрывала свой дар? Тогда меня не притащили бы в Вороны! Я с удовольствием уступили бы ей «ее место»!

   - Задай ей эти вопросы, а не мне. Откуда я могу знать? Из всего того, что она наговорила мне тогда, я понял только, что ты мешаешь ей.

    - Мешаю… - очарованно повторяю я, с досадой покачивая головой. – Мы даже не были близки, я мало что знала о ней, чтобы мешать ей в чем-либо!

   - Я спросил, бесовка ли она, а Раска только засмеялась, - Фиар решает вернуться к самому главному. – Бесовка или нет, какая мне разница? Вот ее слова. Все, что от меня требуется, это занять предначертанное мне место Главы клана. И тогда я стал догадываться, для чего приносились жертвы. Раска смеялась и смеялась, а потом заявила, что уже поздно и все свершилось. Что мне не спасти отца, и если я не дурак, то должен слушать ее и действовать, как она скажет. Как же я был пьян, Богиня…

   Фиар замолкает, и я вижу, что ему тяжело продолжать, но я безжалостна, потому что хочу узнать все.

   - Что было дальше? – спрашиваю, выдыхая облачко пара. Холодает.

   - Это был единственный раз, когда я поднял на нее руку. Она пыталась остановить меня, и в какой-то миг у нее почти получилось. Неведомая сила будто хватала меня за грудь и не позволяла сделать вздох, и ведь она почти одолела! Я чувствовал, как замедляются движения, как будто я погружаюсь под воду. Говорят, пьяным везет. Простой удар - и конец чарам!

   Почему-то я улыбаюсь. Фиар изучает мое лицо и улыбается в ответ.

   - А дальше ты все знаешь. Она убежала от меня к тебе. Я ввалился в той дом, до полусмерти напугав прислужниц.

   - И меня, - добавляю, приподнимая брови.

   - И тебя, - соглашается Фиар. - Я наговорил тебе кучу неприятных вещей, уж не обессудь, мне казалось, в произошедшем есть и твоя вина, раз моя жена так настойчиво уверяла, что ты чем-то ей мешаешь. Пойми, я помню все очень смутно.

   - Что было, когда ты забрал ее?

   Улыбка исчезает с его лица, не оставляя и тени. Он хмурится и трет брови.

   - В моей памяти осталось не так и много. Помню, как принес ее в дом. Помню Анну и ее визгливые крики. Наверное, я лег спать. Я даже не думал об отце, я ни о чем не думал. Я помню, как звучал горн, как за мной пришли воители, как мы отправились к Старейшинам. Суета вокруг меня была киселем, в котором я плавал. Я ничего не чувствовал. Это трудно представить, но я словно был сторонним наблюдателем, проживая не свою жизнь не в своем теле. То есть… я все помню, но будто это происходило не со мной. Я видел, как ты зашла в Зал, слышал все, что говорила. И это не вызывало во мне никаких чувств. Даже отец, лежащий передо мной, казался чужим человеком. А затем я почувствовал жар в голове, и как свет в темноте…

   Фиар теряется, подыскивая слова, а я ощущаю трепет в груди. Жар в голове? Уж не тогда ли, когда призрак Ясны положил руку ему на макушку?

   - Я проснулся, но это было не так, как утреннее пробуждение. Я словно обрел зрение. Раз – и вспышка. А потом мы бежали.

    Мы молчим, каждый погруженный в свои мысли. Наконец я киваю, благодарная за честный рассказ.

   - Мы должны добраться до Лисиц. Будут там солдаты Воронов или нет, но я найду способ связаться с матерью. Мы должны разобраться во всем. Я чувствую, что брошь, которую я нашла у той девушки, имеет значение.

   Губы Фиара изгибаются в усмешке.

   - Кто бы мог подумать, да? Я и ты, вдвоем против моей жены и твоего мужа.

   Не отвечаю, задумчиво наблюдая, как снег медленно падает с затянутого серыми облаками неба.

ГЛАВА 4.

Снегопад обрушивается на лес, и мы вынуждены выйти на тракт. Передвигаться по лесу становится очень тяжело и даже опасно. Фиар убеждает меня в том, что всадников клана пока можно не опасаться, вряд ли Вран пошлет второй отряд по этой же дороге. Надеюсь, он прав, потому что я обязана добраться до матери прежде чем Раска доберется до меня.

   Погруженная в свои мысли, я часто думаю о Вране. Правильно ли я поступила, трусливо сбежав? Был ли у меня выбор? Что стало бы со мной, если бы я осталась? Вряд ли у меня хватило бы сил, чтобы бороться с Раской. Помню, как мы с Фиаром, держась за руки, словно дети или влюбленные, вывалились из Зала и понеслись мимо изумленных воителей куда глаза глядят. Думаю, Раска не ожидала, что у кого-либо получится вырваться из ее «киселя», а потому это дало нам время. К чести Фиара, он быстро сориентировался в ситуации и повел нас прочь из клана окольными путями.

   Ни у кого из нас двоих не возникло идеи остаться. Инстинкты, древние, как мир, гнали нас вперед.

    Снимаю снегоступы, и Фиар помогает мне подвязать их за спину. Без них шагать намного легче, хотя тракт порядком занесен. Мы идем плечо к плечу и почти не разговариваем.

   Тишина, нарушаемая лишь редкими фразами, скрипом снега под ногами и воем усиливающегося ветра, дает мне возможность подумать о матери. Я судорожно пытаюсь выудить из памяти все, что указывало бы на то, что мать – бесовка, но ничего не идет на ум, кроме того единственного случая с курицей, когда мне исполнилось тринадцать. Моя мать выглядит как самая чистая помыслами Одаренная, которую можно представить. Но теперь ей не обмануть меня. Кого угодно, но не меня. Тогда, в тринадцать лет, я не осознавала в полной мере случившегося, а сейчас вдруг давний случай кажется знаком, который я пропустила.

   Я обязательно должна поговорить с матерью обо всем. Эта мысль крепнет во мне, превращаясь в нерушимый камень.

   На ночлег устраиваемся вдали от дороги, долго расчищаем место под костер и лежанки, а затем проваливаемся в сон. Утром наспех завтракаем скудными запасами из охотничьего домика, а потом продолжаем путь. Без лошадей дорога кажется бесконечной, но всему когда-нибудь приходит конец.

   Мы достигаем переправы на восьмой день нашего путешествия. Бурная пенистая река укрывается тонким льдом по берегам. Ближе к середине, где быстрое течение, лед не схватился, и черная вода пугающе журчит в полыньях.

   Минуем мост, оставляя за собой следы на свежевыпавшем снегу.

   - Удивительно, что мы никого не встретили за столько дней, - бормочу я, оставляя за спиной реку.

   - Ничего удивительного, - отзывается Фиар. - Эта дорога ведет на запад от Воронов, мимо торговых путей. Здесь и ездят-то в основном обозы с данью. Летом, конечно, тут поживее.

   - Сколько нам осталось до Лисиц?

   - День, если пойдем быстро, - поймав мой взгляд, Фиар смеется. – Ладно, быстро не пойдем.

   И как он только может смеяться?

   Я устала до изнеможения. Тело, кажется, срослось с медвежьей шкурой. Оно такое же грязное и тяжелое. Я еле переставляю ноги в грубых охотничьих сапогах на несколько размеров больше, а платье висит на мне, как бесформенная тряпка. Удивительно, как никакая хворь не берет нас с Фиаром, который выглядит не лучше меня. Я молюсь Богине каждую свободную от гнетущих мыслей минуту: шепчу себе под нос, когда иду по дороге или обращаюсь к ней мысленно, пытаясь заснуть на колючем лапнике. Я прошу дать мне сил добраться до матери – пока это все, чего я желаю.

   Глубоко внутри зреет огонек отчаяния, с каждым днем горящий все ярче. Я волнуюсь за Врана, представляя, как Раска убивает его в гневе. Или как она, подняв подол своего голубого платья садится на его бедра. Я гоню эти мысли прочь, но они возвращаются, как назойливые летние мухи.

   Под ребрами все болит, когда я вспоминаю пепельный взгляд своего мужа. Я просто сбежала, оставив его во власти бесовки, от которой неизвестно чего ждать. Был ли у меня выбор? От подобных мыслей становится тяжело дышать, и я изгоняю их в темноту.

   Мы добираемся к землям клана к полудню следующего дня. Я узнаю родные сердцу леса, ощущая, как оно ускоряет свой бег. Становится многолюдно, и Фиар заставляет нас сойти с дороги, чтобы не быть замеченными случайными путниками. То и дело мимо нас прокатываются скрипящие телеги или проносятся укутанные до макушки дети, играющие в снежки. Я узнаю несколько человек и с трудом сдерживаю слезы радости. Мне хочется броситься им навстречу и заключить в объятия, даже если мы прежде не были близки. Фиар косится в мою сторону, но благоразумно помалкивает.

   Пробираемся кругом, стараясь держаться в тени деревьев. Теперь уже я веду Фиара, а не он меня. Эти земли знакомы мне, как собственные пять пальцев, я знаю все тропы и закоулки, и мы крадемся, как воры, стараясь не попадаться никому не глаза.

   Если нас увидят, то слухи разнесутся со скоростью ветра, а значит, наша песенка будет спета. Отряд Воронов, судя по всему, все еще в клане, ведь мы не встречали всадников, направляющихся в обратный путь.

   - Ваш дом стоит на окраине, и добраться до него дело нехитрое, - тихо говорю Фиар, оглядываясь по сторонам. – Но мы должны убедиться, что там нет воителей.

   Мы в старом амбаре, наполненном стогами с душистым сеном. Этот амбар принадлежит одному из Старейшин, дом которого находится вдалеке от управы.

   Фиар сбрасывает мешок с вещами на пол и падает в сено.

   - Давай останемся здесь навсегда, - стонет он, закрывая глаза.

   Не осуждаю его, потому что устала так сильно, что с трудом держусь на ногах. Я хочу отоспаться, помыться и нормально поесть. И главное – согреться, чтобы тепло распространилось по телу от кончиков пальцев до кончиков волос.

   - Что мне сказать маме? – спрашиваю я у самой себя, медленно опускаясь рядом с Фиаром и обнимая колени руками. – Как я все ей объясню? Она всегда старалась уберечь меня от темной силы, делала все от нее возможное, а теперь я вернусь к ней и что я ей скажу?

   Качаю головой, поправляю упавшие на глаза грязные пряди и устало вздыхаю. Мне грустно и страшно. Я снова дома, но охватившее меня радостное воодушевление быстро сменяется страхом. Зачем я вернулась? Для чего я это затеяла? Если Вороны тут (а они, конечно, все еще в клане), то мне угрожает опасность. А заодно и матери, к которой я так стремлюсь. Что затеяла Раска? Какие приказы отданы воинам? Они должны убить меня? Но за что?

   - Будет лучше, если я пойду одна, - решительно говорю я, оглядываясь на лежащего в сене мужчину.

   - С чего это? – фыркает Фиар, не открывая глаз. – Хочешь бросить меня здесь, а потом сбежать?

   Сбежать?

   - Мне некуда бежать. Что за чушь?

   - Может быть, ты сбежишь со своей матерью, навсегда избавившись от всех проблем. Почему бы и нет? Я довел тебя до Лисиц, зачем я тебе дальше?

   - Ты довел? Или я спасла нас обоих, а? – огрызаюсь, кривя губы.

   Фиар приподнимается на локтях и внимательно смотрит на меня.

   Удивительно, но мне даже не приходило в голову то, о чем он говорит. Бросить его, взять мать и уйти с ней куда угодно – звучит заманчиво и, наверное, даже правдоподобно. У нас могло бы получиться. Конечно, мама поймет меня и встанет на мою сторону. Мы могли бы отправиться на юг, в клан Рыси, а, может, в какой другой; назваться чужими именами, жить просто, но счастливо, как мы и жили раньше. От картин, рисующихся в воображении, во рту становится сухо. Можно начать новую жизнь вдали от Воронов и Раски. Если только…

   - Я не оставлю Врана, - холодно отвечаю я, а затем поднимаюсь на ноги. – Вставай, нужно торопиться. Чем быстрее мы доберемся до матери, тем быстрее станет понятно, что делать дальше.

   Фиар молчит, отступая от своих предположений, но по его лицу становится ясно, что он буквально прочитал мои мысли.

   Я была с ним достаточно долго, чтобы понять, насколько он непрост и проницателен.

   Фиар лениво приподнимает брови и кивает на выход из амбара.

   - После вас, красавица! - ухмыляется он. – Как раз выпал снег и ярко светит солнце, самое время для того, чтобы явиться в дом Целительницы. Она попросит посетителей с больными зубами подождать на лавочке, пока ее дочь будет рассказывать о своих приключениях.

   Замираю на месте, таращась в деревянный пол, покрытый соломой.

   Кипучая злость жгет внутренности. Я злюсь потому что Фиар прав, и потому что именно с его подачи во мне зажегся огонек надежды, который тут же погас. Я не могу уйти в новую жизнь, забыв про человека, который стал моим мужем, хочу я этого или нет.

   Долг или мое желание, но я не могу бросить Врана. Не могу оставить Воронов. Не могу нарушить слово, данное Великому Сколлу. Даже несмотря на смерть Кэйры. Даже несмотря на мою разрушенную жизнь.

   С трудом совладаю со злостью, которая ядом отравляет тело, молча сажусь рядом с Фиаром, а затем поворачиваюсь к нему спиной и закрываю веки. Я хотела спать? Вот он – мой шанс.

   Мы добираемся до матери после полуночи, когда бурная жизнь клана замирает, и его жители мирно засыпают, укрывшись от непогоды в своих домах. Легко обходим двух увешанных оружием мужчин в кожаных доспехах, неспешно гуляющих по улицам. Я удивленно провожаю взглядом спины крепких воителей, прячась за сараем дома пекаря. Никогда прежде воители не следили за порядком в ночное время. Лисицы были мирным кланом во всех смыслах, и стычки среди жителей случались очень редко. Шепотом сообщаю Фиару свое наблюдение, и он пожимает плечами.

   - Если в клане Вороны, то это просто делается напоказ.

   - Не воображай о Воронах лишнего, - закатываю глаза, - Лисы не будут перед вами выслуживаться.

   - Нами. Ты хотела сказать «нами», - тихо поправляет меня Фиар, но я все равно слышу в его голосе усмешку. – Идем, путь свободен.

   И вот я стою позади родного дома, побоявшись приближаться к нему с главного входа. За моей спиной наш маленький огородик, занесенный снегом, курятник, в котором покряхтывают спящие куры, сарай и тропа, уходящая в лес. Сколько раз я бегала по этой тропе с корзинкой, полной черники! В уголках глаз собираются непрошеные слезы, но я сглатываю ком, вставший в горле, и беру себя в руки.

   - Нас могут поджидать в самом доме. Будь осторожна.

   Мне не нужны напутствия Фиара, я и сама понимаю, что запросто могу угодить в ловушку, едва переступлю родной порог.

   Под треснутым глиняным горшком я нахожу ключ от задней двери, вставляю его в промерзшую замочную скважину и поворачиваю. Тепло и знакомый до боли запах дома овеивают меня, когда я вхожу внутрь. Мне хочется плакать, и я стискиваю кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Громоздкая медвежья шкура падает к моим ногам, я наступаю на нее и иду, не оглядываясь. Я забываю про Фиара, будто в мире нет ничего, кроме меня и этого дома, в который я наконец вернулась.

   В темноте горит огонек. Замедляю шаг, а затем неуверенно ступаю на кухню. За большим щербатым столом сидит моя мать. Одинокая свеча освещает ее осунувшееся, постаревшее будто лицо. Мать поднимает голову, расслышав шум моих шагов, а затем встает, совсем не удивленная моему появлению.

   - Я ждала тебя, Эни, - говорит она, показывая рукой мне на скамью. – Садитесь, я приготовлю чай.

   Фиар, возникший за моей спиной, берет меня за руку, словно мы снова пред лицом опасности и готовы бежать. Сердце бьется где-то в горле, но я верю своей маме. Хочу ей верить. А потому сглатываю и прохожу вперед, ведя Фиара за собой.

ГЛАВА 5.

Мать не торопится меня обнимать, а я, замечая волнение в ее лице, не тороплюсь распахивать свои объятия. Мы смотрим друг на друга, будто люди, которые стесняются выражать свои чувства. Или как будто прошло много-много лет с нашего расставания, и мы не знаем, остались ли мы прежними. Это странно и почти больно, и я не нахожу никакого внятного объяснения этой скованности.

   Мать приходит в себя первой. Она ставит на стол горячий чайник, только снятый с огня, чашки, берет с полки берестяной коробок, наполненный высушенными травами, и щедро насыпает в чашки. Заливает кипятком и мешает ложкой. Она торопится и одновременно ее движения уверены и полны сдержанного нетерпения, словно она хочет поскорее закончить с формальностями.

   Фиар помалкивает, усаживается на скамью и пододвигает к себе чашку. Мама не придает его присутствию никакого значения, словно он предмет мебели, а не тот, кто увез ее дочь из клана и убил Кэйру. Она совершенно не удивлена нас видеть.

   - Мама…, - начинаю я робко, садясь рядом с Фиаром.

   Подбираю грязные юбки и тянусь к чашке, вдруг замечая насколько грязные у меня и руки тоже. Полукружия ногтей черные, и я спешно прячу руки под стол.

   - Энира, у нас мало времени, - отрезает мать, усаживаясь напротив. Между нами только стол, за которым я много раз перебирала ягоды или чистила грибы. Я знаю на нем каждое въевшееся пятно и трещину, подушечки пальцев помнят его на ощупь.

   - Сюда нагрянут Вороны? – интересуется Фиар, отхлебывая горячий чай так, будто вместо кипятка в чашке вода со льдом.

   - Вороны? – рассеянно переспрашивает мать, не смотря на мужчину. – Вороны, да… Энира, ты должна внимательно выслушать меня! Все, что случилось… этого не должно было произойти. Я сделала все, чтобы уберечь тебя, но не мне, смертной женщине, бороться с волей Богини.

   - О чем ты? Мама, откуда ты…

   Она не дает мне договорить, решительным жестом прерывая мои возможные вопросы. Я послушно замираю, впитывая в себя ее образ – глаза и губы, руки и мягкие плечи. Она осталась прежней, как я ее помню, но все же что-то неуловимо изменилось. Не могу подобрать нужных слов, и просто внимаю до боли знакомому голосу.

   Я скучала, мама.

   - Дитя, слушай внимательно! Знаю, тебе сложно представить, но когда-то я была такой же юной девушкой, как и ты, - взгляд матери становится мутным, как запотевшее стекло. Она погружается в воспоминания, ныряя словно в темный омут. - Отмеченная Поцелуем Богини, я росла, ни в чем не нуждаясь, но моя семья не была той, в которой детей любят просто потому что они дети. Любовь нужно было заслужить, и я ежедневно наблюдала, как моя взрослая мать всеми силами пыталась получить крохи признания от Катерины. Ты не застала свою прабабку, но я хорошо ее помню. Это была властная женщина, и моя мать была у нее в ежовых рукавицах. Катерина обладала сильным даром, который она использовала во благо нашего народа, но никто не понимал, чего ей стоит оставаться на свету. О ее тайне знали немногие: Глава да несколько Старейшин. Бабка была бесовкой, и нисколько не стыдилась этого. Только после смерти Катерины мать рассказала мне ее всю правду. Наша бабка прибыла в Лисицы из другого клана, отвергнутая им за темные ритуалы. Она обрела здесь свой дом. Так мы обосновались в Лисицах, Эни.

   Никогда прежде я не слышала эту историю. Даже слухов никаких не ходило по клану, иначе я бы точно о них знала. Замерев, я внимаю матери, не понимая, к чему она мне это рассказывает.

   В очаге трещат дрова, и я вздрагиваю. Пугливая, как олень, сказал бы Фиар, если бы все его внимание не было приковано к моей матери.

   - Кое-кто, конечно, еще помнит, что твоя прабабка пришла извне, но говорить об этом они не могут. Катерина позаботилась о том, как завязать людям языки, - отвечает мать, точно прочитав мои мысли. – Но никто не знает, откуда она родом.

   Мать поджимает губы и складывает руки в замок на переднике. Вокруг рта у нее виднеются глубокие складки, которых я раньше не замечала.

   - И откуда же явилась ваша дражайшая прародительница? – прихлебывая из чашки, интересуется Фиар. Кажется, его мало задевает рассказ.

   Веки матери дрожат, прежде чем она отвечает:

   - Из Воронов.

   Ошеломленно взираю на маму, потеряв дар речи. Разлепляю губы и пытаюсь что-то сказать, но не могу выдавит ни единого слова. Не верится совершенно. Получается, мой родной клан – Вороны? Нелепица какая-то. Слишком много совпадений на мою голову.

   - Мм, - многозначительно тянет Фиар, и я встречаюсь с ним взглядом. Он удивлен не меньше моего, его глаза широко распахнуты, а серые радужки кажутся почти черными.

    Я чувствую прикосновение к своей ладони и сжимаю в ответ горячие пальцы. Совершенно не имеет значения, что еще недавно этот мужчина был в моем списке мести. Я предаю свои убеждения, но отчего-то держать за руку Фиара как держаться за веревку, брошенную в пучину.

   Я чувствую, что впереди развязка, и если прикосновение к руке брата моего мужа поможет пережить то, что скоро свалится на мою голову, то я готова переступить через свои прежние убеждения.

   Ты больше не чужая. Это моя правда, понимай как хочешь! Ты вошла в нашу семью, стала частью ее. Теперь твоя жизнь имеет для меня ценность!

   Эхом слышатся в голове слова Фиара, и я прошу прощения у Кэйры за свою слабость. Она умерла, а мне нужно выжить.

   - Мама, но какое это имеет отношение к… как ты узнала, что мы придем сегодня…

   Мама не слышит меня. Она продолжает свой рассказ, и ее стеклянные глаза смотрят в одну точку, куда-то внутрь себя, в далекие воспоминания.

   - Катерина не забыла унижения, которым ее подвергли в Воронах. Она немного рассказывала моей матери, твоей бабушке, но и того, чем она поделилась, было достаточно, чтобы понимать, как она зла на них. Элират, сын Элиона, прогнал Катерину с ее родной земли за то, что она пыталась спасти его отца от отравления, применив темную силу.

   - Что? – восклицает Фиар, отпуская мою руку, подаваясь вперед и врезаясь грудью в край стола. – Легендарный Элион умер на охоте, поднятый на клыки огромным вепрем!

   - Кто тебе рассказал это, мальчик? – тихо спрашивает мать и впервые внимательно смотрит на Фиара.

   Фиар открывает рот, намереваясь что-то сказать, а затем с недоверием качает головой и хмурится, проглатывая неслучайное «мальчик». Мать кивает, удовлетворенная, и поворачивается ко мне.

   - Катерина тогда была совсем молодой девушкой, младше тебя, Эни. Она знала правду. Элират долгое время травил своего отца и, когда тот достаточно ослаб, отправился с ним на охоту, где обессиленный, подвергшийся действию яда Элион, который к тому моменту был почтенным стариком, но крепким воином, не смог справиться с вепрем. Они были вдвоем, что должно было бы вызвать подозрения, но разве кому пришло в голову, что любящий сын сможет навредить самому Элиону! Человеку, который привел Воронов к расцвету! Элион еще при жизни стал легендой, каждый в клане уважал его. Кроме родного сына. Катерина видела черное сердце Элирата. Она пыталась спасти Элиона любыми способами, но разве Элират позволил бы ей? Она нашла отца с сыном на берегу реки, Элион истекал кровью, а Элират терпеливо ждал его кончины. Катерина сделала все возможное, чтобы вытравить яд из его крови и залечить раны, но Элират обвинил ее в бесовстве, в применении темных сил, в том, что она хочет добить старого Элиона.

   - И ему поверили? – на выдохе нетерпеливо спрашивает Фиар. Светлые волосы падают ему на полные изумления и неверия глаза.

   - Конечно. Ему поверили, - грустно отвечает мать. – Катерине пришлось бежать из клана. Она принесла жертву, выторговав себе жизнь у Богини. Измученная Катерина пришла в Лисицы. Было позднее лето, но ноги ее были стерты до крови. Лисицы приняли ее, обогрели и отмыли. Может быть, они не поняли, что она бесовка, а, может, для Главы и Старейшин это не имело значения. Катерина осталась здесь. Когда умерла старая Целительница клана, Катерина заняла ее дом. Всю свою жизнь Катерина была благодарна жителям клана за их радушие и делала все, что было в ее силах, чтобы нести пользу Лисицам. Но никто из них не догадывался, как сильна была злость в Катерине, что все эти годы она вынашивала месть своим обидчикам.

   Фиар издает короткий смешок. Бросаю на него быстрый взгляд и замечаю, как бьется на шее синяя венка. Нервничает.

   Мать не обращает на Фиара никакого внимания, продолжая свой рассказ:

    - Я не знала своего отца, потому что Катерина не желала пускать мужчин в нашу жизнь. Она больше не доверяла им. Мать воспитала меня в строгости и послушании, и, конечно, она учила меня всему, чему учила ее Катерина. Темная сила, что питала Катерину, перешла ко мне от ее дочери. Никто не давал мне выбора – Катерина все решила за нас. Мать была очень зависима от нее, во всем полагаясь на ее мнение. Мне тяжело говорить об этом, но я так и не знаю, любила ли она меня или просто следовала указаниям Катерины.

   - Не понимаю…

   Я чувствую сильную усталость. И хотя сердце учащенно бьется, я почти обессилена. Рассказ матери кажется дремучей сказкой, мало похожей на реальность.

   - Слушай, Энира, и ты поймешь. У нас совсем мало времени, а затем они придут сюда. Я должна успеть рассказать тебе все, - отмахивается от моих невнятных слов мама.

   - Кто придет? Откуда ты знаешь?

   - Я – бесовка, Энира, - голос матери дышит незнакомым мне холодом. - Думаю, ты всегда подозревала это. Катерина была бесовкой, она родила дочь и не дала ей выбора, а затем этого выбора лишили и меня. Катерина хотела возмездия. Это была ее цель, но она так же знала, что всему свое время. Катерина совершила жуткий ритуал, пролив свою и чужую кровь. Она просила у Богини отмщения, и Богиня ответила ей. У Катерины было видение, что лишь третья из нашего рода сможет завершить начатое и отомстить Воронам за предательство.

   Фиар беспокойно шевелится рядом, а я хмурю брови, медленно осознавая услышанное.

   - Третья в роду? Твоя мама была первая, ты вторая…

   Мать шумно вздыхает и смотрит на меня долгим взглядом. Свеча на столе начинает коптить, пламя дергается, отражаясь в глазах матери.

   - Слушай, Эни. Ты – третья, и тебе суждено отомстить за все унижения, которые испытала Катерина. Это твоя судьба, от которой я так долго тебя уберегала. Катерина хотела, чтобы род Элиона прервался от руки той, в чьих венах текла ее кровь. Так я раньше думала.

   - Раньше? – мой голос звучит так тихо, что я едва слышу сама себя.

   - Я не знаю, мы ли выбираем свою судьбу или идем по проторенной кем-то тропинке. Когда потомок Элиона стал твоим мужем, я увидела в этом добрый знак. Может быть, Богиня решила дать нам шанс? Эни, я не смогу ответить на все твои вопросы, но, прошу, не осуждай меня за молчание. Больше всего на свете я боюсь твоего осуждения, моя малышка. Помни, что я всегда любила тебя больше всего на свете.

   Вот теперь мне становится страшно. Облизываю потрескавшиеся от мороза губы и стискиваю пальцы. Фиар косится на меня уголком глаза, и мне нестерпимо хочется вновь взять его за руку. Это ненормальное чувство, я не должна испытывать его к убийце своей подруги, но ничего не могу с собой поделать. Он – единственный, кто сейчас на моей стороне.

   - О чем ты, мама? – выдавливаю из себя.

   Мама оглядывается на дверь, ведущую в сени, будто ожидает, что кто-то войдет на кухню. От ее взгляда на дверь становится не по себе, но она продолжает свой рассказ, не замечая или не желая замечать мое волнение.

   - Катерина жила долго, очень долго. Никто не знал, сколько ей лет на самом деле. Она была дряхлой старухой, когда смерть забрала ее. Месяц, когда умерла Катерина, назвали Месяцем Скорби. Ужасный пожар обрушился на наши поля, а затем женщины стали рожать мертвых младенцев, коровы перестали давать молоко, а змеи заполонили все леса. Люди испугались, но никто не осмеливался обвинять Катерину, даже если и связывали ее смерть с этими страшными событиями. Мать старалась остановить дурные предзнаменования. Когда у нашей козы родился двухголовый козленок, она забрала его и ушла в лес. Ее не было три дня. Я сидела одна в нетопленном доме и ждала ее, мучаясь от страха. Когда мать вернулась, уставшая и грязная, то спала два дня и две ночи, не вставая с кровати. А когда проснулась, то все прекратилось. То дурное, что оставила Катерина после себя, ушло. На следующий день женщина родила живого младенца, и все выдохнули.

   Мама замолкает, переводя дыхание, а я чувствую необъяснимую обиду, которая затмевает собой все чувства. Я опустошена и побеждена, не могу собрать свои мысли воедино. Мне кажется, что моя жизнь была ложью. Я будто обманутый ребенок, которому обещали сладкое, а предложили тарелку овощей. Я злюсь и обижаюсь, и ничего не могу с собой поделать.

   - Я слышал о бесовке, которую изгнали из клана, - медленно произносит Фиар. Голос его звучит так, словно он не верит в то, что говорит. – Это было очень давно. Но бесовка не пыталась отравить Элиона. Его убил вепрь.

   Мать улыбается уголками губ и кивает.

   - Его убил собственный сын – Элират, - с нажимом говорит она. - А Катерину боялись, мальчик. Ты не представляешь, на что способна бесовка, в полной мере овладевшая силой, что одарила ее Богиня.

   А на что способна ты, мама? Почему ты скрывала от меня мое предназначение?

   Меня лихорадит, и я стискиваю зубы, чтобы не выдать себя.

   - Катерина ошибалась. Мы все ошибались. Я по собственной дурости забеременела слишком рано. Влюбилась, думала, что любовь творит чудеса и меняет мир. Это были глупые девичьи надежды. – Мать грустно улыбается. – Я знала, что мне не позволено создать семью, Эни. Я хотела сбежать вместе с твоим отцом, но мне не хватило мужества. Прости меня, дочка. Может быть, наберись я храбрости тогда, наша жизнь была бы совсем другой. А, может быть, я не в силах что-либо изменить.

   - Не знаю, как вам, а мне хочется выпить чего покрепче, - Фиар запрокидывает голову и ведет плечами, разминая затекшую шею. Он кажется спокойным, но я уже достаточно его изучила, чтобы заметить волнение, которое он с трудом скрывает.

   Мама кивком подбородка указывает мне на буфет.

   - Энира, налей ему. Ты знаешь, где все стоит.

   Послушно поднимаюсь из-за стола и на негнущихся ногах подхожу к буфету. Настойка стоит на своем месте, чашки тоже. Откупориваю бутыль под нервный смешок Фиара.

   - Постарайся не отравить меня, пожалуйста. Все-таки это твое предназначение.

   - Смейся, Ворон, покуда можешь, - мать почти шипит на Фиара, вдруг разозлившись. Ее голос похож на шелест чешуи змеи, ползущей по камням. Удивленно оборачиваюсь, позабыв про выпивку. - Смерть притаилась за твоим крылом, и ты должен принять ее от моей дочери. Не от этой дочери.

   - Прекращайте, дражайшая, у меня уже мурашки от этих рассказов! – Фиар натянуто смеется и вскидывает руки ладонями вверх. – Может, хватит?

   Но меня цепляет в словах матери вовсе не угроза.

   - Что? Что значит, не от этой дочери, мама?

   Она не успевает ответить, потому что я слышу голоса за окном. Свет факела пятнами мажет по стеклам, а затем громкий стук в дверь заставляет нас с Фиаром одновременно вздрогнуть.

   - Открывай, Целительница, мы знаем, что они здесь!

   - Слишком поздно, - шепчет мать, бледнея. – Энира, вы должны уходить!

   Фиар спешно вскакивает со скамьи, в два шага достигает меня и тянет за руку к задней двери. Мы забываем про наши вещи и шкуру медведя. Сердце прыгает где-то в горле от невыразимого, безотчетного страха. Я даже не знаю, чего боюсь, но тело плохо слушается, словно набитое тряпками.

   - Эни, стой! – пальцы матери смыкаются на моем запястье. – Послушай! Катерина ошибалась! Не третья в ее роду должна исполнить предназначение! Вас было трое! Я сделала то, что должна была! Я хотела уберечь хотя бы одну! Я…

   Дверь на кухню распахивается, и я замираю, во все глаза уставившись на вошедшего мужчину. Темные недлинные волосы стянуты в короткий хвост, одеяние его черное – кожа и серебро.

   - Вран… - шепчу я.

ГЛАВА 6.

Я не разговариваю с Враном уже третий день. Это не то чтобы мое решение, а, скорее, вынужденное молчание. Не вижу у Врана особого желания и рвения, чтобы обсудить произошедшее. Я вообще Врана не вижу.

   Коротаю время с его братом, если можно назвать нашу тряску в фургоне развлечением. Фургон деревянный, с крышей, крепкой дверью и одним единственным маленьким окном размером с ладонь. Достаточно, чтобы поступал свежий воздух, но совсем недостаточно, чтобы совершить побег. Фиар уже успел посмеяться над нашим «везением». Преодолеть такой сложный путь, едва не умереть от холода во время снежной бури, добраться, наконец, до цели и… и даже не успеть выслушать занимательную историю о бесовке Катерине до конца.

   Фиар сидит на соломенном тюфяке, прислонившись спиной к стенке фургона и, запрокинув голову, уже с полчаса смотрит в одну точку. Ехидная жизнерадостность покинула его. Наверное, всему когда-либо приходит конец.

   Я тоже устала и почти смирилась с тем, что мне не суждено вымыться и привести себя в порядок, выспаться на чистых простынях и согреться под пуховыми перинами.

   Вран проявил заботу и кинул нам два шерстяных старых одеяла. Это не совсем то, о чем я мечтала, и греет одеяло куда хуже, чем медвежья шкура, но лучше так, чем никак.

   Удивительное дело, непрекращающийся озноб так и не переходит в воспаление и лихорадку. Фиар искренне считает, что в этом только моя заслуга, и я не смею его разочаровывать.

   Мы в пути три дня, и все мои кости протяжно ноют от непрекращающейся тряски. Фургон этот я хорошо знаю, он повидавший виды, заимствованный на время или купленный (в чем я сильно сомневаюсь) у Старого Деза. Летом Старый Дез перевозил сено в телеге, а зимой пользовался фургоном.

   Мы едем назад, в наш родной клан. Раз за разом прокручиваю в голове все сказанное матерью и никак не могу поверить в то, что она говорила правду. То есть я понимаю, что все услышанное - правда, но поверить в это не могу. Все внутри меня противится истории, вываленной впопыхах на наши с Фиаром головы.

   Катерина, моя прабабка, была родом из Воронов. Даже если это правда, даже если она хотела предотвратить убийство Элиона и действительно обладала силой, которую стоило опасаться, то почему я слышу об этом в первый раз? Мать не успела рассказать всю историю – нам помешал отряд Воронов во главе с Враном. Как и когда Вран добрался до Лисиц? Фиар считает, что он нарочно скрывал свое лицо под капюшоном, двигаясь с тем самым отрядом воинов, что мы встретили в лесу. А если это так, то он предполагал, что мы можем его увидеть. Это значит, что Вран прекрасно знал, куда мы направляемся.

   А куда еще я могла бежать? Да и нужно ли было вообще бежать?

   С нами никто не разговаривает, нам ничего не объясняют и только дважды в день приносят скудную походную пищу и забирают ведро, в которое мы ходим по нужде. Наверное, я должна бы стесняться Фиара, но я настолько устала, что только прошу его отвернуться, когда терпеть больше нет сил. Фиар ничего не говорит об этом и даже не шутит, а только просит меня не смотреть, когда ведро требуется ему самому.

   Еще немного – и я назову его самым близким мне человеком. У кого еще я сидела на коленях, замерзая от холода, и с кем без малейшего стеснения делю один нужник на двоих?

   Мы почти не разговариваем. Когда нас, как двух послушных ошарашенных телят вывели из дома моей матери, а затем посадили в фургон, Фиар пытался задать Врану какие-то вопросы, но тот просто молча смотрел на него и отдавал команды своим воинам.

   И самое страшное, что я не увидела во взгляде Врана и толики тумана. Его серые глаза были чисты и проницательны. Никогда бы не подумала, что он находится под чьим-то влиянием. Но если это так, то почему мы, как два пленника, сидим в тесном фургоне? Почему Вран не разговаривает со мной? Почему не пытается объяснить, что происходит?

   Куда нас везут? И что нас ждет, когда мы прибудем на место?

   - А если он делает это по собственной воле? – спрашиваю тихо, поднимая глаза на Фиара.

   Его волосы спутанные и грязные, ничем не лучше, чем у меня. Он не двигается, только взгляд его становится осмысленным.

   - Что ты имеешь в виду? – так же тихо спрашивает Фиар.

   - Что если Вран больше не находится под влиянием Раски? Что если он верит во все обвинения?

   - Эни, мы даже не знаем, в чем нас обвиняют и обвиняют ли.

   - Тогда зачем нас держат взаперти?

   Странно, что нам пришло в голову обсуждать это только на третий день заключения. Вероятно, наши головы стали похожи на рыбьи пузыри, такие же пустые.

   - Какая разница? Ничего хорошего это не предвещает. Поэтому лучше бы ты постаралась и наворожила нам чудесное спасение. Или хотя бы горячую ванну, - Фиар улыбается уголками рта, и я улыбаюсь в ответ.

   Мы снова надолго замолкаем, и я вновь погружаюсь в котел дымящихся мыслей. Стараюсь разобраться в себе, в том, что успела сказать мать, пытаюсь осознать и принять каждое слово, но то и дело спотыкаюсь о невидимые препятствия.

   Даже если предположить, что Катерина действительно родом из Воронов, то, бежав из клана, она оставила там своих мать и сестру. Наверняка они тоже носили на шеях Поцелуй Богини, иначе просто не могло быть.

   - Фиар, а как давно в Воронах жила семья Ясны? – шепчу я, и Фиар выдыхает облачко пара.

   - Да, я тоже подумал, что она твоя родственница. А вдруг? - хмыкает он. – Кто бы мог представить, да?

   - Ты хорошо знал Ясну?

   - Не более чем ее знал каждый в клане. Она была Целительница, понимаешь? - Фиар пожимает плечами. – Отец уважительно о ней отзывался, говорил, она надоедает ему своими лечебными порошками.

   Обнимаю себя за плечи и поджимаю колени к груди. Мое старое платье настолько грязное, что в полутьме фургона не различить цвета.

   Ясна увидела меня на Летней Ярмарке, заприметила для клана хорошенькую юную Одаренную, не подозревая, что мы с ней одной крови. Совпадение или Богиня вела нас обеих?

   Колесе фургона подпрыгивает на дороге, и я едва не прикусываю язык.

   Мама сказала, что мне было предначертано отомстить за Катерину. Не значит ли это, что все дороги вели меня в Вороны? Что каждое событие, в том числе и смерть Кэйры, приближали меня к исполнению зловещего плана моей покойной прабабки? Что за неведомая сила управляла событиями вокруг меня? Воля Богини? Не угасшая сила ворожбы Катерины?

   Вспоминаю, как я вынашивала в голове план мести Фиару и его брату, как представляла их смерть. Если бы тогда я исполнила все, о чем думала, то стала бы свободна? В груди разливается ноющая боль. Я не хочу думать о Вране, который где-то там, за тонкими стенами фургона, скачет на своей серой кобыле, не желая обмолвится со мной и единым словом.

   - Фиар, - задумчиво начинаю я, - даже если все именно так, как рассказала мама, то я все равно не могу понять, откуда у Раски, дочери кузнеца, дар? А та мертвая девушка… как ее звали?

   - Марита.

   - Откуда у Мариты на шее Поцелуй Богини? Если у Ясны действительно не было детей, то как получилось, что в клане у двух девушек есть дар и никто об этом не знал?

   - У Ясны не было детей, - качает головой Фиар. – Это было большой проблемой для клана. Именно поэтому ты стала женой Врана.

   - Но это глупо! – горячо возражаю я, повышая голос. – Если Раска или Марита знали о своем даре, почему они никому не рассказали? Почему не обратились за помощью к Ясне? Она могла бы научить их всему, что знает сама.

   - Это глупо, - соглашается Фиар, - и я, как и ты, не могу найти объяснение всей этой белиберде. Думаю, никто не даст нам верный ответ, кроме самой Раски. Только, знаешь ли, у меня нет никакого желания встречаться со своей женушкой.

   - Она стала вилией, - шепчу я, покачивая головой. – Тьма поглотила ее тело и душу. Вран едва не погиб, когда коснулся прядей ее волос. Темных волос. Но… почему так произошло?

   - Откуда нам знать? Ты пытаешь найти смысл, а, может быть, его нет.

   Нахмуриваюсь, не зная, что ответить. Я запуталась и ощущаю растерянность и смятение.

   - Как ты думаешь, Вран желает нам зла? – кусаю губы и боюсь услышать ответ, потому что мысли, облеченные в форму, имеют вес.

   Фиар задумчиво хмурится.

   - Зная моего брата, я могу сказать тебе, что он очень зол. Решиться на то, чтобы посадить под замок Главного Воителя клана, не дав никаких объяснений – на это способен только Вран. И, как ты явно заметила, он не горит желанием ничего объяснять, из чего я делаю вывод, что он видит все совсем не так, как видим мы.

   - О чем ты?

   - Отец мертв, Энира. Кто-то должен возглавить клан, и я уже не сомневаюсь, что это Вран, иначе я бы не сидел сейчас в этом вонючем фургоне с тобой рядом.

   Качаю головой, приводя мысли в порядок. А я совсем и забыла, что мы оставили за спиной не только обезумевшую Раску, но и избрание нового Главы. Фиар прав. Никому из воителей не пришло бы в голову относиться к будущему правителю как к преступнику.

   - Великий Сколл хотел, чтоб Вран стал новым Главой, - уверенно заявляю я, и Фиар презрительно фыркает, не скрывая своих чувств.

   - Милая, отец считал, что время завоеваний кануло в лету, и клану нужен Глава, который заставит наших людей выращивать пшеницу да пасти скот. Думаешь, это то, что необходимо Воронам? Заняв свое место под солнцем, нужно помнить о всех желающих спихнуть тебя с него.

   Молчу и внимательно слушаю Фиара, потому что не знаю, что сказать. Он подается вперед и хватает меня за запястье.

   - Энира, мой братик, может, и отличный Охотник, но он ничего не соображает в политике. Просто поверь мне, поставить во главе Врана значит подарить наш клан врагу.

   Сдвигаю брови и решительно выдергиваю свою руку из чужих пальцев.

   - Ты думаешь, меня действительно интересует, кто станет Главой? Я даже не знаю, есть ли у Воронов враги! – изумленно восклицаю я. – Милый, я просто озвучила тебе волю твоего покойного отца, да упокой Богиня его душу. Все, что меня действительно интересует, так это куда нас везут и почему мой муж делает вид, что я в чем-то виновна, раз сижу в этом вонючем фургоне рядом с тобой!

   Фиар замирает на мгновение, удивленно уставившись на меня, а затем запрокидывает голову и хрипло смеется.

   - А у тебя есть зубки! - ухмыляется он. - Мы в одной лодке, дражайшая Целительница! Вернее, в одном фургоне. И ты права, оставим глупые споры. Может быть, нас везут на костер или готовят для нас петлю. Представляешь, я буду последним твоим собеседником в этой жизни!

   Он веселится, но мне вовсе не весело. Через тонкие стены фургона доносится приглушенное лошадиное ржание и невнятные переговоры воителей. Интересно, Вран слышит смех своего брата? Что он думает про нас, запертых третий день в холодной деревянной клетке? Думает ли вообще?

   - Может наворожишь нам горячий суп? Я бы не отказался, - Фиар прислоняется затылком к шершавым доскам и замолкает. Улыбка стирается с его губ, и я осознаю, насколько напускным и нервным был его смех.

   Ему страшно, как и мне. Мы не знаем, что ждет впереди, и какая судьба нам уготована.

   - Я не умею… управлять силой, - наконец произношу я, не смотря на Фиара. – Если Раска снова сделает что-то… как тогда, в Зале, я не уверена, что смогу противостоять ей. Вернее, уверена, что не смогу.

   - Я своими глазами видел, как ты призвала лесных духов, - тихо и очень серьезно говорит Фиар. – Тебе стоит больше доверять себе.

   - Это не я, а Богиня…

   - Ты не веришь в себя, бесовка.

   Бесовка. Слово бьет меня, причиняя ощутимую боль. Вскидываю подбородок и встречаюсь с прищуренными серыми глазами. Фиар будто читает мои чувства.

   - Думаешь, я осуждаю тебя? Раньше – может быть. Но я и представить не мог, что моя жена тоже бесовка. И она, кажется, убила моего отца, а ты спасла нам жизнь. Как после этого я могу осуждать тебя? Как могу бояться тебя и равнять с ней? Ты – единственная, кто может это остановить, и я был бы глупцом, если бы не понимал, как это опасно.

   Я вся сжимаюсь от его слов. Похоже, Фиар пытается сказать мне: «Ты мне нравишься, и я беспокоюсь за тебя». И мне вдруг так отчаянно хочется услышать эти слова, что я едва не прошу Фиара произнести их вслух.

   Я становлюсь слабой. Силы покидают меня в мгновение ока, внутри рушатся стены, я лишаюсь опор.

   Разлепляю болезненно потрескавшиеся губы и шепчу:

   - Я как будто схожу с ума, Фиар. Я ничего не знала о своей прабабке, - кладу подбородок на колени и закрываю глаза. – Я боюсь того, что предначертано. А вдруг это правда? И я совершенно запуталась. Я не понимаю, чего хочет Раска и почему Вран даже не смотрит на меня.

   Я совершенна искренна перед Фиаром. Мне отчаянно хочется, чтобы он пожалел меня и сказал, что все будет хорошо. Это такие простые и очевидные вещи, которые я больше не могу скрывать. Пусть передо мной сидит убийца и давний враг, но я почти забыла о той боли, что он причинил мне. Тот Фиар остался в далеком прошлом.

   - А моя жена убила моего отца, - как только эти слова слетают с губ Фиара, он стискивает челюсти и на краткое мгновение я вижу в нем Врана. Они – двойняшки, совершенно разные, но все-таки они братья. – И я не предполагал, что все легенды о Элионе могут врать. Он самый влиятельный Глава Стальных Воронов за всю историю клана, Энира. Он – мой далекий прадед! И вот пожалуйста - Целительница из ничтожных Лисиц утверждает, что собственный сын травил его, как и моя жена травила моего отца!

   Фиар задыхается от переполняющих его эмоций, грудная клетка его тяжело подымается. Он закашливается, а затем уже спокойнее добавляет:

   - Прости за ничтожных. Просто Лисицы…

   Жестом прерываю его извинения.

   - Да, это мирный и маленький клан. Обыкновенная деревня, которая присвоила себе имя пушистого рыжего зверька. Ты совершенно прав – Лисы ничтожны по сравнению с Воронами, но, как ты сам убедился, и те и те прекрасно уживаются с собственной совестью, погрязнув во лжи.

   Фиар кивает. Никогда прежде мы не понимали друг друга так, как сейчас.

   - Злишься на мать?

   - Нет. Я просто чувствую себя так, словно тону. А ты?

   Фиар склоняет голову набок и улыбается краешком рта.

   - Мы в заднице, разве нет? Это неоспоримо, согласись. Целительница хотела рассказать что-то еще, и я чувствую, это было важно. Ты что-нибудь поняла из того, что она успела тебе сказать?

   Не сразу замечаю, что Фиар наблюдает за мной. Грязные пряди волос упали на его лоб, и он смотрит на меня, не отводя взгляда. Не смущает нисколько. Только не теперь, когда мой заклятый враг превратился в единственного друга.

   - Она сказала, что Катерина ошибалась. Что нас было трое. Кого – нас?

   И вдруг как вспышка молнии на черном небосводе. Сердце прыгает до самого горла, и я не могу дышать.

   Открываю глаза и сипло вдыхаю, пытаясь наполнить легкие.

   Мы понимаем одновременно. Глаза Фиара широко распахиваются, он приоткрывает рот, силясь что-то сказать, но только ошеломленно качает головой.

   - Нет… - я давлюсь словами. – Это невозможно… Как такое может быть?..

   Жар стремится по венам, придавая сил. Я с трудом поднимаюсь на ноги, превозмогая боль в затекших ступнях, и изо всех сил стучу кулаками в стену фургона.

   - Вран! – иступлено кричу я. – Вран! Открой сейчас же! Выпусти меня!

   Наверное, я сбила бы руки в кровь, если бы Фиар не оказался рядом.

   Он хватает мои запястья и рывком разворачивает к себе. Фиар притягивает меня ближе и крепко обнимает, а я утыкаюсь лицом в его грудь и рыдаю, не в силах сдерживать боль, рвущую грудную клетку.

   - Не может быть… этого не может быть…, - бормочу я, глотая слезы. – Мама никогда…

   - Тихо, Эни... – пальцы Фиара, мужчины, которого совсем недавно я была готова убить собственными руками, гладят меня по спутанным волосам, - тихо.

ГЛАВА 7.

Фургон замирает, вокруг слышатся голоса, кто-то отдает команду строиться. На меня опускается безразличие, и я никак не реагирую на суматоху.

   Мы сидим с Фиаром на полу, обнявшись, как давние друзья или влюбленные. Моя голова покоится на его груди, колени, прикрытые грязным подолом, прижаты к чужому бедру. Одной рукой я обвиваю талию Фиара, а он медленно поглаживает меня по волосам. Стеснение и прочие чувства растаяли, как снег, впитавшись в наши грязные уставшие тела. Фиар превратился в единственного человека в этом мире, который мне нужен. Когда нам приносят еду или возникает другая необходимость разорвать объятия, я чувствую себя неуютно, будто теряю опору. Мы даже едим вместе, касаясь друг друга. Фиар не возражает такому тесному контакту – я думаю, он изменился, как и я. Что-то серьезное случилось за эти недолгие дни, когда мы бежали из Воронов, будучи врагами. В наших прикосновениях нет места ничему лишнему. У меня не замирает сердце, и я не ощущаю потребности в нем, как в мужчине, а его поглаживания такие, как могли бы быть у старшего брата. Мы просто обрели друг друга, совершенно не понимая, что это значит.

   Истина ударила по головам, точно клейковина, сцепившая наши тела. Мы почти не разговариваем, нам достаточно успокаивающих прикосновений. И нам совсем не холодно, хотя одеяла совершенно не греют, а, когда мы дышим, облачка пара то и дело обволакивают кожу.

   Я потеряла счет времени, погруженная в небытие. Я ни о чем не думаю, не находя на это сил. Все, на что меня иногда хватает – это краткие, но полные искренности молитвы Богине. Я прошу у нее ответов, но получаю только непроницаемую тишину небес. Я молюсь вслух, шепотом, не думая о том, слышит ли меня Фиар и что он об этом может подумать. Я умоляю дать мне знак, показать путь, рассеять все сомнения и догадки, но Богиня покинула меня. Она безжалостна в своем молчании.

   Скрипит дверь фургона, открываясь. На грязный деревянный пол, покрытый залежалой соломой, падает полоса света. Я жмурюсь, закрываясь рукой. Глаза, привыкшие к полумраку, слезятся.

   - Выходите! – молодой воитель широко распахивает дверь и терпеливо ждет.

   Мы с Фиаром переглядываемся, не говоря ни слова, размыкаем наши объятия и пытаемся встать. Ноги и руки кажутся деревянными, а позвоночник буквально превратился в ледяной столб.

   - Шевелитесь!

   Воитель нетерпелив и бесцеремонен, а значит, доброго отношения ждать не приходится. Как и горячей ванны.

   Первым из фургона выбирается Фиар, а затем помогает вылезти мне, придерживая за талию. Когда мы оказываемся на свету, то я жмусь к нему, не представляя, как смогу двигаться без ощущения его рядом.

   - Смотрю, вы подружились.

   Замираю, услышав голос Врана. Вскидываю голову, ищу его мутным взглядом и нахожу. Он стоит в окружении всадников, подтянутый и очень серьезный. Черная легкая кожаная броня сидит на нем, как вторая кожа. Серебряный знак украшает грудь. Крыло и склонивший голову ворон сверкают, словно свежевыпавший снег в раннее солнечное утро. Две тонкие темные пряди падают вдоль лица, остальные волосы собраны на затылке в короткий хвост.

   Губы его сжаты в тонкую прямую линию, глаза узкие и недобрые.

   Он злится. Мои спящие заледеневшие чувства медленно просыпаются, я смотрю на Врана, боясь отвести взгляд. Он красив. Ненормально красив в моих глазах. Может быть, виной тому мое собственное уродство, на фоне которого Вран кажется идеальным. Я грязная, и от меня плохо пахнет. Мое платье обтрепалось, а прическа похожа на воронье гнездо. Я выгляжу как деревенская сумасшедшая, и это недалеко от правды.

   Фиар молчит, выпрямляясь и расправляя плечи. Он вспоминает о том, кто он. Главный Воитель, пусть и выглядящий, как идеальная пара замарашке рядом.

   Наверное, от нас смердит, потому что два воителя рядом не сдерживаясь, морщат носы.

   Вран отдает немые приказы одним кивком головы, и кто-то подталкивает меня в спину, заставляя идти вперед.

   Фиара ведут следом. Мы проходим вдоль шеренги воителей, мимо молчащего Врана, и, наконец, я оглядываюсь, пытаясь понять, куда нас привезли.

   - Брат, ты сошел с ума! – восклицает Фиар, а я смотрю на каменные ступени, уходящие под землю и ведущие к приоткрытой двери.

   Тяжелая деревянная дверь изогнутыми очертаниями напоминает неодобрительно выгнутую бровь. Вокруг двери сплошь камень, утопленный в земле. Вход в подземелье? В пещеру?

   Мы стоим посреди заснеженного леса на небольшой поляне, я не вижу никаких гор или прочих возвышений, а значит, дверь ведет под землю. Но кому понадобилось строить в лесу землянку?

   - Не дури, Вран, - голос Фиара серьезен. Он сплевывает вниз и зло смотрит на брата. – Ты не можешь отправить нас туда.

   - Могу и отправлю, - без каких-либо эмоций в голосе отвечает Вран.

   - Ты должен выслушать меня… и ее! – Фиар почти скалится, а Вран ненормально спокоен. Он взглядом отдает приказ, и Фиара толкают вниз на ступени. Он запинается и едва не падает, удерживая равновесие в последний момент.

   - Ты совершаешь огромную ошибку, - шипит Фиар, а затем оборачивается ко мне. – Скажи ему, Эни!

   Растерянно моргаю и покорно иду вниз по ступеням. Не стоит толкать меня в спину, я понимаю, что от меня требуется, с первого раза.

    Я не знаю, что сказать Врану. Не могу даже найти в себе сил поднять голову и посмотреть в его лицо. Он – не он, а кто-то чужой, а я больше не та, что была его женой.

    Просить о прощении? За что? За убийство Мишки? Я даже не знаю, что именно тогда произошло. За побег? Но я бежала от собственной смерти. За то, что цеплялась за его брата, нарушая все приличия? Но чего стоят приличия пред лицом неминуемой гибели? Я давно уже не понимаю, кто мой друг, а кто враг.

   Не смотря по сторонам, подхожу к огромной двери и замечаю старые знаки, стершиеся кое-где и едва различимые: ворон и крыло, колосья, пламя и змеи, вырезанные рукой мастера. Символ клана, жизнь, человеческие страсти и неумолимая смерть.

   Крипта.

   Мурашки стекают по плечам и шее, льдом холодит поясницу. Зачем нас отправляют в место захоронения всех предводителей клана? Не я одна задаюсь этим вопросом, потому что Фиар настойчиво зовет Врана, но тот делает вид, что не слышит брата.

   Кто-то кидает горящий факел, и Фиар ловко ловит его.

   - Брат, ты сошел с ума, - сквозь зубы процеживает Фиар.

   - Может быть, - мягко, по-кошачьи отвечает Вран, впиваясь взглядом в лицо брата. – А, может быть, это ты сошел с ума? Закрой глаза и представь, что ты в домике на дереве, а это детская игра.

   Он медленно отводит взгляд от Фиара, оборачивается и смотрит куда-то в сторону леса.

   Наш фургон, запряженный двумя понурыми уставшими лошадьми, загораживает обзор, и я не сразу вижу ее.

   Раска идет мимо воителей, и они почтительно склоняют головы, будто перед ними по меньшей мере Глава клана. Ее платье из темно-зеленого бархата, а шерстяная накидка черная, отороченная лоснящимся мехом. Светлые волосы красиво лежат на опушке капюшона, свежий румянец горит на нежных щеках. Она такая… чистая. Невольно сжимаюсь, потому что сама я похожа на дикарку, живущую в лесах.

   Удивительно, но во мне нет страха, только странное чувство того, что меня, Лисицу, перехитрили. Раска хрупкая и болезненно утонченная, водянистые голубые глаза ее совсем не похожи на мои, карие, обрамленные черными ресницами. Мы совсем разные.

   Раска подходит к Врану и берет его под руку. И в этот самый миг ее превосходства я чувствую, как ядовитый змей кусает меня в самое сердце. Потому что притупленные, уснувшие чувства вихрем взвиваются во мне, лишая легкие воздуха. Мне больно от того, как уверенно лежит ладонь Раски на локте Врана. От его безразличного выражения лица, когда он смотрит на меня. От своей слабости и бессилия.

   - Значит, ты решила, что им легче управлять? – презрительно фыркает Фиар. – Брат, открой глаза. Эта бесовка управляет тобой.

   - Бесовка с тобой рядом делает тоже самое.

   Не верю своим ушам. Вздрагиваю всем телом и вскидываю подбородок, устремляя взгляд на Врана. Он… не зачарован? Он рассуждает так, словно понимает все.

   - Вран, пожалуйста… - сипло тяну я, понимая, как жалко звучит мой голос. Не могу быть сильной и уверенной, не могу кричать и требовать.

   Мне казалось, что Вран находится под чарами Раски, но он никогда бы не сказал то, что сказал, будь это так. Что она наплела ему обо мне? Что ей вообще нужно от меня? Зачем мы здесь?

   Снег хрустит, проминаясь под чьими-то шагами.

   Откуда-то слева выходят Старейшины. Самый старый из них, облаченный в церемониальное одеяние, разворачивает свиток и, подняв вверх одну руку, начинает читать. Это наш приговор.

   Слушаю и, не отрываясь, смотрю на Врана. А он смотрит на меня. В его прищуренных глазах темнота и больше ничего. Ветер треплет пряди темных волос, бросая ему на глаза. Как так могло случиться, что мы стали чужими друг другу за такое короткое время? Почему он не защищает меня? Почему даже не желает выслушать?

   - Во имя Богини, что дарует нам свет и жизнь, мы – Старейшины Стальных Воронов, благословенные рукой Всематери, мы – судьи, пред очами Великой, дабы суд наш был справедлив…

   Голос старейшины дрожит, переполненный эмоциями, но я почти не слушаю.

   Не могу отвести взгляд от Врана. Мой муж. Тот, за кого болит моя душа. Он предал меня? Поверил ей? Но что я совершила, чтобы заслужить его порицание?

    Я так устала. От страха, от холода, от мук тела и чувства вины, что бросила Врана; я изранена изнутри правдой и осознанием. Я запуталась и не могу ничего поделать.

   - … говорим и обвиняем Фиара, сына Великого Сколла, и Эниру, Целительницу, в сговоре и убийстве, в бесовстве, в нарушении законов Всемилостивой Великой Матери, преступлении против собственного отца и Главы клана…

   - Что? Да как вы смеете?!

   Фиар рвется вперед, мимо меня, но воители осаживают его, направляя острия мечей на его грудь. Он замирает, сжимая кулаки. Лицо его почти серое, потерявшее все краски.

   - Как ты смеешь, брат? Ты знаешь, что я никогда бы не сделал этого! Приди в себя, Вран! Раска задурила тебе голову! Именно она виновна в смерти отца!

   Я вскрикиваю, когда Вран, двигаясь так быстро, что никто не оказывается к этому готов, делает выпад и ударяет Фиара кулаком по лицу.

   Фиар отшатывается назад, зацепляется ногой за щербатую ступеньку и падает, роняя факел.

    Протягиваю руки, пытаясь сдержать разрушительное падение, но Фиар, цепляясь за ступени, отталкивает меня. Кровь течет из его разбитой губы, грязные волосы падают на полные злобы глаза. Он скалится, как зверь, а затем подбирает шипящий факел, оборачивается ко мне, хватает меня за запястье и тянет за собой в темноту дверного прохода.

   Я спотыкаюсь, оборачиваюсь, силясь поймать взгляд Врана, но слышу только неумолкающий голос Старейшины.

   - … приговариваются к заключению в Крипте безе еды и воды до самой смерти.

   Кажется, я что-то кричу. Или плачу. Или это голоса в моей голове?

   Дверь со скрежетом захлопывается за нашими спинами.

ГЛАВА 8.

Фиар кричит во все горло, до хрипоты. Он бьет кулаками по двери, разбивая костяшки в кровь. Брошенный факел шипит на полу, нещадно чадя и роняя искры.

   - Прекрати! – кричу я, обхватывая Фиара сзади. – Хватит!

   Его лицо кривится, он будто не слышит меня, выкрикивая ругательства и зовя брата.

   - Вран! Будь ты проклят, идиот! Вран!

   Кулак ударяет по дереву, не оставляя следов – дверь задубела от старости, она не трухлявая, а словно стала камнем. Фиар бьет по ней снова. Еще раз. И еще.

   - Фиар, прошу тебя! – что-то внутри меня рвется, и я плачу. Слезы, как кипяток, жгут щеки. – Остановись!

   Тени пляшут по коже Фиара, но даже в полумраке я вижу отчаяние в его глазах.

   Обнимаю его со спины, крепко, изо всех сил, желая успокоить, принять чужую боль в себя. И он вдруг обмякает и упирается лбом в дверь, тяжело дыша.

   Прижимаюсь щекой к лопаткам Фиара и плачу, ощущая терпкий запах пота, исходящий от него.

   Вран. Обрекший своего единоутробного брата и жену на смерть. За что? Почему?

   Всхлипываю и замираю, слушая частое и громкое сердцебиение Фиара. Он тяжело и часто дышит, а затем его рука накрывает мою. Он медленно оседает на пол, точно лишаясь всех сил, а я следую за ним, не выпуская его из объятий.

   Мы цепляемся друг за друга, даже не видя лиц. Отчаяние сплотило нас, и я вовсе не удивляюсь, как круто повернулась моя жизнь и убеждения.

   - Мы сдохнем здесь, - тихо произносит Фиар, а я пальцами аккуратно ощупываю его раненые руки. Они липкие, и я знаю, что это кровь.

   - Где мы? – спрашиваю, поднимая голову и осторожно, очень медленно отодвигаюсь, готовая в любой момент вновь заключить Фиара в свои объятия.

   Он хрипло смеется, а затем поворачивается ко мне и садится на земляной пол, спиной к двери, отделяющей нас от мира.

   Факел чадит, бросает свет на наши лица. Я вижу грязные дорожки на щеках Фиара и понимаю, что это следы слез. Вероятно, я выгляжу не лучше, но это не имеет никакого значения. Больше нет смысла скрывать свои чувства. Наши души обнажены.

   - Это древняя крипта, лабиринт, простирающийся глубоко под землей, - безразличным тоном поясняет Фиар, смотря куда-то за мое плечо. - Говорят, что не наши прадеды строили его, он был тут задолго до прихода в долину первых Воронов. Элион нашел подземный лабиринт, затерянный в лесу, а затем расчистил его, укрепил и сделал собственной усыпальницей.

   - Кому понадобилось создавать лабиринт в лесу? – глажу Фиара по пальцам, стараясь не причинить боли.

   Он рассказывает, а я призываю силу, что спит во мне, залечить его раны. Это не молитва, не зов к Богине, я просто дышу, и с каждым вздохом стараюсь передать что-то мужчине рядом. Я двигаюсь вслепую, инстинктивно, не понимая толком, что я делаю.

   - Старейшины утверждали, что крипта была построена в те времена, когда были живы Древние боги. До появления Великой Матери. Лабиринт был построен в скальной породе, но со временем здесь вырос лес.

   - Сколько же тогда лет этому месту? – благоговейно шепчу я, невольно испытывая трепет.

   - Какая разница? Мы останемся здесь навеки.

   Фиар вдруг опускает голову и изумленно вскидывает брови.

   - Как ты это сделала?

   Смотрю вниз и замечаю последние искорки, тающие в воздухе. Раны Фиара зажили, его кожа ровная, и только засохшая кровь напоминает о том, что его руки были разбиты.

   Я сделала это. Я залечила раны. Как? Ощущаю странное удовлетворение, будто все правильно.

   Мы молчим, каждый по своей причине, и тишина вокруг становится невыносимо густой.

   Мне нечего сказать, потому что я даже не нахожу сил на удивление. А Фиар молчит, потому что, может быть, молчу я.

   В полутьме его лицо кажется худым и осунувшимся, и мне сложно понять, какие мысли крутятся в его голове.

   - Прости, - внезапно сипло говорит Фиар. – За все, что я натворил. Что причинил тебе боль. Что убил твою подругу. Что высмеивал тебя.

   Выжидаю один, два, три удара сердца, а затем тихо спрашиваю:

   - Тебе страшно?

   - Да, мне страшно, - кивает он.

   Он искренен, я верю в это. Я различаю страх в его глазах и что-то, похожее на раскаяние. Наверное, пред лицом смерти люди становятся сами собой. Сейчас я вижу мальчика, который боролся с братом за любовь отца. Избалованного мальчика, который думал, что ему все позволено. Мне немного жаль его, но жалость не то чувство, которое следует испытывать к убийце.

   Я ничего не забыла и не простила. Я просто поняла, что стала для Фиара своей. Я больше не чужая, и он тоже стал другим. Мир вокруг изменился, а, значит, мы не можем судить друг друга как прежде. Это не отговорка и не успокоение совести – я так чувствую.

   Фиар смотрит в сторону. Время откровений истекло.

   - У нас один факел. Он погаснет примерно через час, так что давай думать, что делать дальше.

   - Что в середине лабиринта?

   - Там захоронены правители клана. И Элион.

   Мои брови удивленно взлетают вверх.

   - Значит, крипта стала его последним прибежищем. Это была его воля?

   - Думаю, да. Может быть, он хотел увековечить себя, не предавая огню. Откуда мне знать? Я был здесь последний раз ребенком, когда отец водил нас с братом к усыпальнице Элиона.

   Отмечаю, что он не произносит имени Врана, будто оно причиняет ему боль.

   - Из лабиринта нет другого выхода? – безо всякой надежды спрашиваю я.

   - Нет.

   Совру, если скажу, что ожидала услышать другой ответ.

   - Какое странное и жестокое наказание избрал для нас Вран, - имя мужа легко слетает с моих губ. Я не чувствую боли. Я ничего больше не чувствую и почти ничему не удивляюсь. – Почему нас просто не убили? Крипта – святое место для клана, кому пришло в голову запирать нас тут на погибель?

   Фиар отряхивает колени и поднимается на ноги. Он протягивает мне руку без следа малейшей царапины, и я принимаю ее.

   - Ты видела, как она держалась за него? И никто не обращал на это внимание, словно так и должно было быть. А она моя жена, не его. Она никто, не Целительница, не Одаренная в глазах клана. Что произошло здесь за те дни, что нас не было?

   Киваю, соглашаясь. Я мало что понимаю в случившемся, и просто озвучиваю свои догадки.

   - Сколл мертв. Ты и я осуждены на смерть за его убийство, и Старейшины поддерживают это решение. Вран теперь, кажется, Глава клана, а Раска… какое место занимает она? Неужели никто не задается вопросом, что происходит?

   - Какая разница, Эни? Нам отсюда не выбраться и не узнать ответы на твои вопросы. Мы сдохнем здесь, рядом с моим великим предком, - Фиар смеется, и смех его звучит совсем невесело. – Как иронично, правда? Ведь ты истинная из Стальных Воронов.

   - Тогда отведи меня к его могиле, - пожимаю плечами. – Пусть мы найдем упокоение рядом с ним. Думаю, Элиону это не понравилось бы. Не очень-то величественно, не находишь, когда рядом с твоей могилой лежат гниющие неприбранные тела?

   Фиар ухмыляется и подбирает с земли факел.

   - Кажется, нам туда.

   Он указывает факелом на один из узких проходов, еле просматривающихся в полумраке. Страшно представить, что будет, когда погаснет факел. Не останется ничего – только тьма.

   Старательно гоню эти мысли прочь, и делаю шаг вперед. Смерть в любом случае найдет нас, так какая разница, когда она наступит?

   Под ногами скальная порода, земля и песок. Пыль и лесная хвоя, неизвестно как занесенная в крипту. Проходы лабиринта то узкие, то широкие, а стены волнообразно поднимаются и опускаются, потолок то исчезает вверху, то приходится пригибаться, чтобы не удариться головой.

   Часто встречаю высеченные в камне древние знаки: спирали, символизирующие круг жизни, волнистые линии ветра и те, что я не могу опознать. Сколько же лет этому месту? И куда делись люди, что сотворили крипту?

   Лабиринт тянется, проходы пересекаются, и мы идем наугад.

   - Представляла ли ты, что будешь держать меня за руку? – вдруг спрашивает Фиар. Голос его звучит устало, но я все равно различаю тень улыбки.

   Опускаю глаза и смотрю на наши переплетенные пальцы.

   - Ты – последний из всех людей на земле, кого я хотела бы касаться, - честно признаюсь я, пожимая плечами.

   Фиар кратко смеется и его большой палец гладит мою кожу. Улыбаюсь и в ответ чуть сжимаю его ладонь.

   Факел шипит, роняет искры, и мы останавливаемся. Впереди развилка. Паутина лохмотьями свисает над проходами, норовя огладить по голове случайного путника. Фиар останавливается и приподнимает факел, силясь рассмотреть знаки, высеченные над проходами. Он хмурится, тени пляшут на его лице.

   - Что такое? – спрашиваю я тихо.

   - Жизнь или смерть? Что выбрать, Эни?

   Над одним из проходов изображены змеи. Две змеи, причудливо изгибаясь, отворачивают друг от друга разинутые пасти. Над другим проходом колосья пшеницы гнутся от ветра.

   - За нас уже выбрали, - отвечаю я и делаю шаг в проход со змеями. Фиар послушно следует за мной.

   Туннель узкий, и, судя по наклону, мы двигаемся вглубь. Внезапно туннель резко переходит в просторный зал, и я удивленно замираю, оглядывая пространство.

   Фиар поднимает факел, освещая зал. Он достаточно большой, много больше, чем целый дом, который мы занимали с матерью. Скрытые в сумраке потолки уходят ввысь, позволяя свободно дышать. Пол выложен квадратами ровной плитки, а посреди высятся четыре колонны, между которыми я вижу внушительные каменные гробы.

   Добрались, значит. Фиар жестом призывает меня двигаться дальше. Мы идем к колоннам, и наши шаги гулко звучат под сводами зала.

   - Что же, вот мы и на месте, - Фиар отпускает мою руку и облокачивается на украшенную резьбой каменную колонну.

   Свет факела позволяет рассмотреть каменные гробы, стоящие в ряд. Самый первый из них высится над остальными. Проследив за моим взглядом, Фиар кивает.

   - Да, это могила Элиона. А вон там его сына, Элирата.

   Глаза Фиара скользят по гробам, и вдруг рука его, держащая факел, бессильно опускается.

   Самый последний каменный гроб выглядит так, словно оказался здесь совсем недавно – ни следа пыли и паутины. Знаю, что не ошибаюсь.

   - Отец… - шепчет Фиар и подходит к гробу. Он ищет глазами крепление для факела и находит, быстро закрепляет факел на колонне и кладет руки на каменную плиту.

   Я застываю рядом. Фиар не говорит ни слова, только руки его упираются в холодный камень. Грязные волосы падают на лицо Фиара, скрывая от меня его взгляд. Он вдруг напрягается всем телом, я вижу, как вздуваются мышцы на его руках.

   - Что ты делаешь? – изумленно восклицаю я.

   Фиар не отвечает, но мне и не нужен ответ. Крышка гроба поддается не сразу. Скрежет камня звучит слишком громко в густой тишине вокруг. Фиар стонет, рывком сбрасывая тяжеленую крышку вниз.

   Охаю и прижимаю руки к груди, когда крышка падает на пол с жутким грохотом и раскалывается пополам.

   И тут же запах проникает в ноздри. Пока еще терпимый, но уже хорошо различимый запах мертвой плоти.

   Фиар, кажется, не замечает ничего. Он склоняется над гробом и тянется дрожащей рукой к лицу своего мертвого отца.

   Закрываю веки и задерживаю дыхание. Я больше не могу. Это предел. Я тяжело прислоняюсь к колонне и запрокидываю голову, упираясь затылком в прохладный камень. Я хочу быстрее умереть и исчезнуть, чтобы после меня не осталось даже следа. Я устала от боли и холода, от голода и ощущения неминуемой смерти. Я не верю Богине и не верю себе. Я не могу принять все, что свалилось на мою голову. Я не Ворон. Я не бесовка. У меня не было сестер, которые…

   - Эни!

   Голос Фиара выдергивает меня из путаных мыслей.

   Медленно открываю налитые свинцом веки, щурюсь, пытаясь разглядеть то, что протягивает мне Фиар.

   - Что это?

   В пальцах Фиара маленький конверт из плотной дорогой бумаги.

   - Вран! Домик на дереве. Он сказал, чтобы я представил себя в домике на дереве!

   Ничего не понимаю. Широко распахиваю глаза и непонимающе смотрю на полное ликования лицо Фиара. Он открывает конверт дрожащими руками и достает сложенный вдвое листок. Фиар читает написанное на листке и вдруг начинает смеяться.

   - Что там? Что это? – делаю шаг к нему, отрываясь от спасительной надежности колонны.

   - Вран не оставил нас, Эни! – Фиар смеется и смеется, а я ничего не понимаю. – Мой брат не предал меня!

   - О чем ты?

   - Когда мы были маленькими, то играли в домике на дереве. Мы прятали конфеты и игрушки, а затем оставляли друг другу записки, следуя которым можно было найти спрятанное! Первая записка всегда лежала в деревянном сундуке в домике на дереве, понимаешь?

   Я смотрю в блестящие глаза Фиара, не понимая ни единого слова, силясь сообразить, сложить воедино сказанные слова, но смысл ускользает от меня, как гладкий угорь в речной воде.

   Фиар порывисто обнимает меня и прижимает мою голову к своему плечу. Ладонь его зарывается в мои спутанные волосы.

   - Эни, - шепчет он мне на ухо, - Вран не оставил нас. Он вытащит нас отсюда, понимаешь?

   Ничего не понимаю, но чувствую, как протяжно ноет в груди. Тихая боль – это все, что я чувствую сейчас.

ГЛАВА 9.

Сидим на полу, тесно прижавшись друг к другу, и ждем. Ничего другого нам не остается.

   Перечитываю записку, наверное, в сотый раз, будто надеясь, что волшебным образом два коротких слова, написанные размашистым почерком, превратятся в огромное письмо.

   Ждите. Приду.

   И мы покорно ждем, потому что ничего иного нам не остается. От голода и жажды ноет желудок, а во рту становится сухо. Холод пробирается под одежду, и я невольно тянусь к факелу, будто он может хоть капельку согреть. Когда факел гаснет, вокруг воцаряется мертвая и плотная темнота. Она давит со всех сторон, заползает в саднящее горло, и я прячу лицо на груди у Фиара, сосредотачиваясь на ощущении его рук. Это все, что нам осталось – чувствовать друг друга.

   Он молчит, молчу и я. Слова исчерпались, как вода в кувшине. Крохотный огонек надежды еще теплится, горит в груди двумя словами, написанными на бумаге.

   Вран не мог обмануть. Не мог же?

   Не мог. Не мог. Не мог.

   Ожидание смерти подобно. Впервые осознаю смысл этой банальной фразы. Наше ожидание так сильно похоже на смерть, что фраза начинает играть новыми красками.

   Мы сидим в зале, привалившись к каменному гробу покойного Великого Сколла. Я не различаю запах, который ударил в нос, едва приоткрылась тяжелая крышка. Ко всему можно привыкнуть – и даже к смерти.

   Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как погас факел. Я погружалась в дрему, а затем выныривала из беспокойного сна, открывала глаза и не находила разницы. Темнота окутывает нас, и только глухой стук в груди уверяет в том, что я еще жива.

   Кладу голову на колени Фиара и вздыхаю, когда он начинает медленно гладить мои грязные волосы. Открываю глаза в темноту, часто моргаю, смахивая слезы. Слезы – это роскошь, когда жажда грызет тело.

   Если мы умрем вдвоем с Фиаром, то крипта станет нашей общей могилой. Как иронично! И умерли они в один день!

   Смеживаю веки и проваливаюсь в беспокойный, темный, как мир вокруг, сон.

   - Эни! – хрипло шепчет Фиар, тряся мое плечо. – Энира, проснись!

   Приподнимаю голову, морщась от боли в затекшей шее. Щурюсь от света, режущего глаза. И вдруг осознаю!

   Распахиваю веки, борясь со слезами и болью. Глаза, привыкшие к темноте, ничего не видят, кроме оранжевого пятна, которое становится все четче.

   Фиар поднимается на ноги и тянет меня за собой. С трудом, как старуха, поднимаюсь.

   - Как вы?

   Вран держит в руках жарко пышущий факел. Черные кожаные доспехи сидят на нем, как влитые. Он подтянут и собран. Темные волосы собраны на затылке, лишь пара прядей обрамляет острые скулы. Он смотрит на нас с Фиаром, но я не могу понять выражение его лица. Он удивлен? Или ему противно видеть нас такими грязными? Мои мысли мечутся в голове, беспорядочные и путаные. Я не радуюсь тому, что Вран здесь. Я растерянно хватаюсь за ладонь Фиара и замираю, как олень, заприметивший охотника.

   Передо мной и вправду стоит Охотник. Не сразу соображаю, как двусмысленны мои ощущения, а когда понимание пронзает, то лишь больше путаюсь в чувствах. Стоит ли нам бояться Врана или он на нашей стороне?

   Фиар явно соображает лучше меня. Он ступает вперед, оставляя меня за спиной, и кивает Врану.

   - Ты пришел. Надо же.

   - Ты нашел мою записку. Надо же.

   - Ты был убедителен, когда врезал мне по лицу, - хмыкает Фиар.

   - Я ничего не сломал тебе, солнышко? – приподнимает одну бровь Вран.

   - Не беспокойся, зайчик, я в порядке, - парирует Фиар.

   Во все глаза наблюдаю за их перебранкой, никак не соображая, шутят они или нет. Они перебрасываются словами, будто мячом. Или моей головой. Она совершенно пустая и наполнена гусиным пухом.

   - И все же ты не ответил, - лицо Врана становится серьезным. – Как вы?

   - Как два вонючих мешка, набитых лошадиным навозом, - пожимает плечами Фиар. – Сам не видишь?

   Вран усмехается и протягивает Фиару факел, а затем смотрит на меня. Сердце прыгает до самого горла, когда встречаюсь с ним взглядом. К щекам приливает кровь, в ушах шумит заглушающий звуки водопад. Я пугаюсь Врана и смущаюсь одновременно. Испытываю странное чувство, которому сложно дать описание. Кажется, что за прошедшие дни случилось так много, что Вран отдалился от меня, сделался незнакомым. Он остался в далеком прошлом, годы и годы назад. И в то же время его присутствие рождает во мне необъяснимую радость. Я волнуюсь, как юная наивная девчонка, даже не пытаясь совладать с учащенно бьющимся сердцем.

   Вран делает шаг ко мне, и я невольно отступаю назад, едва не ударяясь ногой о гроб.

   - Эни…

   Никак не могу понять, на самом ли деле вижу теплые искорки в серых глазах или это просто отблески факела?

   Вран касается моей щеки, и я вздрагиваю всем телом, не в силах совладать с собой. Не знаю, могу ли я ему доверять, и что чувствую. Я отвыкла от его прикосновений, как собака, которую никто не гладит. Я потерялась в том, кто друг, а кто враг. Я не знаю, что происходит.

   - Не бойся, - шепчет Вран, отводя мои спутанные пряди от лица. – Я все объясню тебе позже. Просто верь мне.

   Он обнимает меня одним порывистым движением, прижимает к себе, грязную и, наверняка, дурно пахнущую. Прижимает к своим чистым одеждам, не боясь испачкаться. Он запускает руку в мои волосы, целует в макушку, и я чувствую горячее дыхание на виске.

   Слышу тихий стон и не сразу понимаю, что это я сама. Обхватываю Врана за талию и прячу лицо на его груди. Он пахнет теплом и домом, огнем и уютом.

   Вран. Мой Вран. Он пришел за мной.

   У нас нет времени на долгие объятия. Вран держит меня за руку, когда мы идем по пыльному лабиринту. Я чувствую себя беспомощным ребенком, которого ведут взрослые. Фиар держится лучше меня. Он доверился брату без лишних раздумий, и, вероятно, у него есть на это причины. В конце концов, он знает Врана много дольше меня. Он верит, что Вран не задумал поквитаться с нами более изощренно, чем присудили Старейшины.

   Братья почти не разговаривают, а моя голова наполняется невысказанными вопросами. Где Раска? Что задумал Вран? Как он вырвался из ее морока? Куда мы идем? Что будет дальше?

   Я молчу, накаляясь вопросами, как перегретый чайник. И все же помалкиваю, разумно решив, что сейчас не время для обсуждения всего произошедшего.

   - Я приготовил лошадей, - тихо произносит Вран, когда перед нами возникает дверь крипты. Она приоткрыта, и я чувствую дуновение свежего воздуха. Тяну носом и прикрываю веки. Блаженство. А я и не знала, что снег имеет запах.

   - В седельных сумках еда и вода. Скачите на север через долину. Фиар, ты помнишь скрытую дорогу через скалы?

   - Ту, что ведет в земли Сов?

   - Да. Именно. На границе будет ждать мой человек, он проводит вас к Совам. Они укроют вас.

   - Я не понимаю. Это и есть твой план, брат? – Фиар кривится и впивается взглядом в лицо Врана. – Ты хочешь избавиться от нас?

   Мне до одури хочется скользнуть в приоткрытую дверь и оставить братьев за спиной с их выяснениями и препираниями. Я не хочу ничего знать. Все, что мне нужно – это ощущение пространства кругом, ледяной снег под ногами и черное небо, усеянное звездами.

   - Не глупи! Я спасаю ваши жизни! Или ты думаешь, кто-то поверит, что вы не убивали отца? – почти шипит на Фиара Вран. – Соображай! Я рискую головой, помогая вам!

   - Что происходит в клане, Вран? Почему мы должны бежать? – Фиар стискивает кулаки и, сощурив глаза, смотрит прямо на брата. – Что с Раской? Кто управляет кланом?

   Не я одна полна вопросов. Отпускаю руку Врана, но он даже не замечает моего маленького жеста. Факел шипит, пламя пляшет, бросая тени на лица мужчин. Я молча стою рядом, не отводя взгляда от приоткрытой двери. Выход. Жизнь. Так рядом.

   Заставляю себя посмотреть на братьев. Я должна что-то сказать, понять, о чем они толкуют, но все, чего я хочу – это выйти за эту проклятущую дверь!

   - Твоя жена слишком сильна, чтобы с ней бороться, - сквозь зубы поясняет Вран. – Она думает, что я на ее стороне, и, пока она в этом уверена, я могу делать хоть что-то! Например, спасти вас! Берите лошадей и скачите к дороге. Раска о ней не знает, значит, не сможет послать за вами отряд, даже если выяснится, что вы сбежали. В крипту придут через семь дней, проверить живы ли вы. У вас есть почти неделя, чтобы скрыться.

   - Скрыться, говоришь, - ошарашенно протягивает Фиар, - а что потом? Каков твой план, брат?

   Вран сжимает губы, и уголок его рта нервно дергается.

   - Нет никакого плана. Я рисковал, оставляя записку, и рискую, находясь здесь. Если она узнает, то убьет и меня, и вас. Она безумна, Фиар! Мне жаль, что никто не замечал этого раньше. Ты не замечал.

   Фиар изумленно приподнимает брови. Он молчит пару ударов сердца, не находя слов, а затем ошарашенно говорит:

   - Ты обвиняешь меня? Я не ослышался?

   Вран злится, стискивает зубы, но все же отвечает:

   - Твоя жена - бесовка, которая убила нашего отца!

   Фиар мгновенно парирует:

   - А твоя жена кто, по-твоему? Она такая же бесовка, как и Раска! Закрой рот, брат! Не тебе судить меня! Кто знает, может быть, ты и доволен тем, что получилось в итоге! Не ты ли теперь Глава клана? Откуда мне знать, что ты не в сговоре с Раской?

   Ядовитые слова капают с губ Фиара, и я узнаю его прежним.

   Пальцы Врана так крепко сжимают факел, что, того и гляди, сломают.

   - Не забывайся! Думай, что говоришь! Ты обвиняешь меня в смерти отца?

   Уже не шепот сквозь зубы – почти яростный крик.

   - Замолчите, - обрываю я, решительно вставая между братьями. – Замолчите оба. Мы не поедем на север. Я должна остановить Раску.

   Братья замирают, удивленные моим вмешательством, а, может быть, словами. Вран раздраженно передергивает плечами.

   - Даже не думай об этом. У тебя ничего не получится. Много лет она училась владеть своей силой. Энира, ты не видела то, что видел я.

   - Так расскажи мне, что произошло, когда мы сбежали.

   Вран сглатывает, глаза его странно блестят. В серых радужках вижу отблески пламени.

   - Старейшины полностью под ее контролем. Она умеет залезать в головы и путать мысли, подменять воспоминания. Не знаю по какой причине, но она дала мне свободу воли. Ей нравится рассуждать со мной о том, что она сделала. Она сама на себя не похожа. Все твердит, что ее руками свершится возмездие.

   - Возмездие? – переспрашиваю я. Какая-то мысль свербит в голове, как жучок-древоточец, но я никак не могу ухватить самый смысл.

   - Она безумна, и ее безумие подпитано силой.

   Возмездие. За темными облаками моих мыслей скрывается солнце истины. Неужели Раска знает тоже, что и я? Но откуда?

   - Вран, мне нужно тебе кое-что рассказать, - нерешительно начинаю я, и Фиар, явно угадывая мои намерения, прерывает меня.

   - Рассказы подождут, - Фиар мягко отодвигает меня в сторону, совсем немного, но так, чтобы я поняла, что мне лучше помалкивать. - Ты предлагаешь нам бежать, но что потом?

   Вран качает головой, и я вижу на его лице сомнение.

   - Я не знаю.

   Фиар наседает на брата, словно тот лично виноват в случившемся.

   - Не знаешь! А кто знает? Чего добивается Раска? Ты отправляешь нас к Совам, но зачем нам бежать, если мы не знаем, чего хочет моя любимейшая женушка? Она сделала тебя Главой, я прав? Так почему я должен тебе верить? Может быть, ты не хочешь марать руки кровью своего брата и жены! Отвечай, Вран, какого демона нужно Раске? Чего она добивается?

   Фиар почти кричит на брата, приблизившись к нему вплотную. Он злится, и его злость очень похожа на боль. Я слышу ее в каждом слове, произнесенным Фиаром. Вижу ее в его осунувшемся ожесточенном лице. Ему больно. Что родило эту боль? Смерть отца, предательство жены, чувство неминуемой гибели и невероятное спасение? Безысходность и незнание ответов, которые так необходимы?

   Забавно, что он чувствует то же, что совсем недавно чувствовала я, потеряв всех, кого любила.

   - Она хочет искоренить род Элиона, - уверенно говорю я. Мой голос звучит негромко, но отчетливо. – Простое убийство не принесет удовлетворения. Она играет с вами. Она хочет растоптать каждого, в ком течет кровь Элиона.

   Мои слова как ветер, нагнавший шторм. Фиар, недовольный тем, что я открыла рот, шумно и зло выдыхает. Вран издает неопределенный звук, непонимающе смотрит на меня, а затем спрашивает:

   - О чем ты говоришь?

   Я не тороплюсь отвечать. Его вопрос вносит хаос. Я действительно хочу рассказать ему? Я должна? Или стоит быть осторожной, внимая Фиару?

   Молча смотрю на Врана, заглядываю в его серые глаза и в этот раз вижу там свое отражение.

   - Раска – моя сестра, Вран. Единоутробная сестра. И она считает, что ей суждено исполнить предназначение, которое должна исполнить я.

   Фиар со вздохом прислоняется к пыльной стене прохода и закладывает большие пальцы за пояс штанов. Краем глаза вижу, как он недовольно качает головой.

   - О чем ты, Великая Богиня? Что ты несешь? – тихо говорит Вран.

   Не думаю, что могу все ему рассказать прямо сейчас. Мне и самой сложно осознать то, что я узнала совсем недавно. Мне потребуется не один год, чтобы принять то, что у меня есть сестра. И не одна, а целых две.

   Я рассказываю Врану обо всем, что поведала моя мать. О Катерине, Элионе и его сыне Элирате, решившимся на убийство родного отца.

   Вран не перебивает и не задает вопросов. Он внимательно слушает, не двигаясь с места, превратившись в каменную статую, одетую в черное. Фиар не мешает нам. Бросаю на него короткий взгляд и замечаю, как сжаты его кулаки. Он был против того, чтобы я доверилась Врану, и я отчасти могу его понять.

   - Мама не успела рассказать всю историю до конца, - с сожалением качаю головой. – Нас прервали. Ты.

   Вран приподнимает брови, глотая мое обвинение.

   - Но она дала понять, что предназначение было трактовано ошибочно. Я не поняла сразу, а когда поняла…

   Замолкаю и поворачиваю голову, встречаясь со взглядом Фиара. Он был со мной рядом, когда я поняла. Он успокаивал мои слезы, не пытаясь судить.

   - Поняла – что?

   Голос Врана звучит раздраженно. Злится, чувствуя связь между мной и своим братом. Это так явно, что почти вызывает улыбку. У меня нет сил улыбаться, а поэтому продолжаю:

   - Мама сказала, что нас было трое. Вначале я не придала значение ее словам. Мне и в голову не могло прийти, что у меня есть сестры. Да и откуда бы им взяться? Я была у матери единственным ребенком, и никто никогда не заговаривал со мной о сестрах. Мама растила меня как единственную дочь. Я не знала отца. Кто захочет его знать, если мне было хорошо вдвоем с матерью? – грустно качаю головой. – Такое часто случается. Мужчина зачинает ребенка, а женщина его растит. Но сложив все… я не могу объяснить как, но я знаю, что Раска и Марита мои единокровные сестры. Мы одного возраста, мы обладаем даром…

   Вран громко фыркает.

   - Но это же притянуто за уши! Ты цепляешься за невнятные слова матери, не видя очевидного. Как и кому бы пришло в голову разлучать детей с матерью? Какая мать отказалась бы от своих детей? Во имя чего? Как девочки оказались в разных семьях в Воронах? Не кажется ли тебе, что это слишком сложная сказка?

   Молчу, сжав губы. У меня нет ответов на вопросы Врана, нет доказательств, и я совершенно не понимаю, откуда во мне уверенность в своей правоте.

   - Я верю Эни, - тихо произносит Фиар. – Ее ведет Богиня.

   Изумленно таращусь на него. В груди часто бьется сердце.

   Ее ведет Богиня. Он правда так думает?

   - Веришь… - протягивает Вран, прищуриваясь. В глазах его отражается свет факела. – Как вы сблизились за эти дни. Надо же.

   Фиар нисколько не теряется под его пристальным взглядом. Он отрывается от стены и чуть склоняет голову вбок.

   - Мы едва не умерли, братишка. И если бы не она, Раске не пришлось бы хоронить нас заживо, а тебе спасать наши шкуры. Так что – да, я верю ей, нравится это тебе или нет.

   - Прекратите, - устало говорю я. - У нас нет причин для споров. Мы можем выяснить правду.

   - Каким образом? – не отводя взгляда от брата, интересуется Вран.

   Его неприкрытая ревность не задевает меня. Мои чувства погрязли под событиями последних дней. Поверив в то, что смерть ждет за порогом, сложно думать о том, ревнует Вран или нет. Задевает ли его наша близость с Фиаром и верит ли он мне. Не имеет значения. Если Фиар прав, и Богиня действительно ведет меня по своему пути, мы все скоро узнаем правду.

   - Ты сказал, что у нас есть семь дней, пока Раска не узнает, что мы живы. Я хочу увидеться с отцом Раски и той старухой, что воспитывала Мариту. Пока я не выясню правду, я никуда не побегу.

   Мой голос звучит спокойно и очень серьезно.

   - Эни права. Я не побегу. Не от своей же жены бежать, правда? – поддерживает меня Фиар.

   Вран зло кривится, дергается уголок его рта.

   - Фиар, она убьет вас! Это только вопрос времени!

   - Пока что у нее это плохо выходит. Не торопи события, Вран, - качает головой Фиар, явно разочарованный неверием брата.

   - Ты не видел, на что способна Раска, - раздражается Вран, впиваясь взглядом в лицо Фиара.

   Фиар издает короткий смешок, но я могу точно сказать: ему вовсе не смешно.

   - Ты не видел, на что способна Эни.

   Братья замолкают, и я вижу, как бьется венка на шее Врана. Он злится. Это ревность, которая ни к месту и ни ко времени. Его задела наша близость с Фиаром, то, как мы стоим друг за друга, будто никогда и не были врагами. Мне хочется все объяснить Врану, взять его за руку, успокаивающе погладить по пальцам, коснуться губами кожи на ладони. Сказать, как сильно я волновалась за него и как скучала. Объяснить, что он нужен мне, что страх того, что он предаст меня, все еще стягивает металлическим обручем грудь, но…

   Я молчу.

   - Мы никуда не побежим, - говорит Фиар, и я согласно киваю. - Нам нужно укрыться где-то, брат.

   - Дурость! - зло бросает Вран. – Я хочу спасти ваши жизни!

   - Нам нужно спрятаться там, где она не подумает нас искать. Где никому в голову не придет искать беглых преступников.

   - В доме Ясны, - уверенно говорю я. – За домом следят две прислужница. Ни у кого не вызовет подозрений, если дом будет протапливаться. Я уверена, женщины не выдадут меня.

   - Умно! Спрятаться на самом видном месте. А ты молодец, замарашка! – Фиар одобрительно кивает.

   - На себя посмотри, Главный Воитель, - фыркаю я. – Ты пахнешь навозом.

   Вран не дает и мгновения промедления, почти яростно прерывая нашу дружескую перепалку.

   - А что потом? Сколько вы собираетесь сидеть в том доме? – цедит он сквозь стиснутые зубы.

   - Вран, она моя сестра. Я разберусь с ней.

   Вран молчит и смотрит на меня. На его лице неверие, непонимание и злость. Я не виню его. Я сама не верю в то, что говорю, но одно я знаю точно – больше я не буду бежать.

ГЛАВА 10.

Скажи мне кто прежде, что я выйду замуж за мужчину, брат которого убьет мою подругу, а затем подружусь с убийцей, и он станет единственным, кто в меня верит – я бы посмеялась и тут же выкинула такие глупости из головы.

   Я никогда не витала в облаках и не думала, что в моей жизни случится что-то из ряда вон выходящее. Случилось. Я вышла замуж и подружилась с убийцей подруги, а еще мать скрывала от меня сестер, мое предназначение и то, что я совсем не та, кем себя ощущала. Все, что я знала – оказалось ложью. Мать, вероятно, считала, что во благо.

   Мне не хватало знаний, чтобы окончательно разобраться в происходящем. Я чувствовала себя держащей в ладонях облако. Правда ускользала от меня, и я никак не могла ухватиться за нее, задержать, впитать в себя. Не получалось.

   Мама не успела дать ответы на все вопросы, а сейчас мне и спросить-то было не у кого. Я казалась сама себе слабой и жалкой. Я не умела управлять силой, что жила во мне, я не знала, кто я такая и чего от меня ждут. Я не понимала, как справиться с Раской, не понимала свою роль в случившемся. Моя голова была полна вопросов, они царапали меня изнутри, мешали думать и размышлять здраво. Я не доверяла себе и совершенно не знала, что мне делать.

   Под покровом ночи мы пробрались к дому Ясны. Мы крались, как воры, держась заснеженных темных проулков, старых сараев и покосившихся заборов. Вран вел нас, ступая первым, чтобы в случае чего предупредить о возможной опасности. Представляю, что было бы, встреть мы кого из жителей, но нам везло. Холод, сковавший руки и ноги, был нашим товарищем – люди предпочитали сидеть дома у растопленной печи или камина, чем прогуливаться по морозу.

   Когда с одного из дворов залаяла собака и загремела железная цепь, я невольно вспомнила пса, который попался мне на пути.

   Я все еще не знаю, что случилось с Мишкой, и действительно ли ее убила я. Мне кажется, что это могла быть я.

   Догадки и вопросы мучают и изводят. Фиар косится в мою сторону, явно замечая мое напряжение, но молчит. Разговоры оставим на потом. Мы осужденные беглецы, и нам необходимо добраться до укрытия.

   Вран осторожно открывает калитку, ведущую на задний двор дома Ясны. Моего дома. Несмазанные петли протяжно скрипят, и я замираю на месте, слушая, как Фиар шепчет под нос ругательства.

   Главное, чтобы лебедушки не подняли крик до того, как я им все объясню. Крадемся мимо птичника, стараясь не задеть ведра и грабли, стоящие у двери.

   В темноте мало что видно, и я прошу Богиню одарить нас капелькой удачи.

   Задняя дверь оказывается заперта, и Вран раздраженно выругивается.

   - И что теперь? Постучимся и попросимся в гости? – язвит Фиар откуда-то из-за моего плеча.

   - Замолчи, - отрывисто обрывает его Вран. – Нельзя их пугать. Откроем дверь сами.

   - Ты собрался ломать мою дверь? – возмущаюсь я. – Просто постучим.

   И тут же стучу костяшками пальцев по двери. Вран тяжело выдыхает рядом, но я не могу различить выражение его лица в темноте.

   - Если они поднимут вой… - мрачно говорит он, но делаю вид, что не слышу его.

   Не поднимут. Я в этом уверена.

   Стучусь снова, уже громче и настойчивее, и спустя некоторое время слышу шарканье за дверью.

   Дверь осторожно приоткрывается, и в маленькой щелочке возникает заспанное лицо одной из моих помощниц, Эжи. Она держит в руке подсвечник с горящей свечой и подозрительно щурится, силясь разглядеть ночных посетителей.

   - Кого принесло в такой час? Что вы делаете на заднем дворе?

   - Это я – Энира… - шепчу, заглядывая в полыхнувшие испугом глаза. – Пожалуйста, открой дверь!

   Эжи изумленно охает, и я ожидаю крика и ругательств, но она широко распахивает дверь и отходит в сторону, впуская нас в дом. Тепло мурашками скатывается по коже, когда я вхожу в узкую прихожую заднего входа. Обнимаю себя за плечи и благодарно улыбаюсь лебедушке, не отводящей от меня ошарашенного взгляда.

   Пустила. Не осыпала проклятиями.

   Завидев Фиара, Эжи шумно сглатывает, а появление Врана в проеме двери едва не лишает ее сил. Она тяжело прислоняется к стене, и свеча в ее руке начинает дрожать.

   - Я не убивала Великого Сколла, поверь мне, - шепчу я, обнимая ее за плечи. – Прошу. Мне нужна ваша помощь.

   Лебедушка молчит, а Вран закрывает входную дверь, отсекая нас от опасностей внешнего мира. Он поворачивает ключ, и замок щелкает.

   - Кто здесь? Что происходит?

   Мара возникает в прихожей, удивленно окидывает нашу компанию взглядом, а затем прижимает ладони к щекам. Она удивлена не меньше своей наперсницы, но тут же приходит в себя, не задает никаких вопросов, а только произносит:

   - Я приготовлю ванну.

   Ничего не могу поделать с улыбкой, возникшей на лице.

   Только тот, кто был лишен чего-то долгое время, может по-настоящему оценить блага, которыми его одаривает судьба. Я оставляю за порогом ванной комнаты все беды и невзгоды, все обиды и недоразумения, бесконечное число вопросов, на которые я еще должна найти ответы, и просто погружаюсь в горячую воду.

   Кожа покрывается мурашками, тепло волнами поднимается по ногам и животу. Закрываю глаза и набираю полную грудь воздуха, а затем медленно выдыхаю.

   Что такое счастье? Раньше я сплела бы свой ответ из того, что составляло мою жизнь: родные люди рядом, здоровье, кров над головой. Прибавила бы к этому духовные ценности, погрузилась в размышления о смыслах и добродетелях. Сейчас же единственно верный ответ сузился до банальной горячей воды.

   Я обняла себя за плечи, прикрывая голую грудь скрещенными руками, и задержала дыхание, погружаясь под воду с головой. Грязные волосы змеями вспыли вверх.

   Тепло проникает, кажется, в каждый потайной уголок тела. Мне хочется плакать от радости. Выныриваю и вытираю мокрое лицо. Тяжелые намокшие волосы облепляют скулы.

   Движение рядом заставляет вскинуть голову. Сердце щемит, когда я вижу Врана. Он стоит ко мне спиной, что-то снимая с полок. Когда он поворачивается, наши взгляды встречаются. Лицо его спокойно, и я не могу понять, о чем он думает.

   Вран присаживается на высокий, грубо сколоченный деревянный табурет и снимает крышку с берестяной баночки. Молча наблюдаю за его действиями, нисколько не смущенная тем, что я обнажена. Я так устала, что не могу думать о том, что правильно, а что нет. Он – мой муж, а я - его жена.

   О большем я не беспокоюсь.

   Вран подается вперед и кидает в воду несколько щепоток сухой травы, наклоняется и ставит баночку на пол.

   Аромат благоухающих трав расслабляет, и я глубоко втягиваю носом воздух, прикрываю веки и откидываю голову назад, затылком прижимаясь к жесткому бортику лохани.

   Малейшее колебание воздуха говорит мне о том, что Вран, возможно, решил уйти. Поднимаю свинцовые веки, смотрю в лицо Врана. Он никуда не ушел, а только лишь положил локоть на бортик лохани и уперся в него подбородком. Кончики пальцев расслабленной кисти лениво касаются воды. Вран рисует на воде невидимые узоры, поднимает на меня взгляд, и я с упоением ловлю его. Пепельные глаза выражают то, что не сказать словами.

   Вижу в черных зрачках свое отражение, тянусь ладонью, и она с тихим плеском покидает гладь воды. Касаюсь мягких темных волос Врана, зарываюсь пальцами в густые пряди. Я глажу его, ласкаю, а он смотрит на меня.

   Мы молчим, хотя оба полны вопросов, будто не хотим нарушить то, что кружится вокруг, незримое, пахнущее мятой и лавандой, нежное и дарящее надежду. Мы понимаем друг друга без слов.

   Я не ощущаю присутствия магии вокруг, но это она и есть. Магия двух сердец, которые встретились после страшной и долгой разлуки. Пальцы скользят по виску, острым скулам Врана. Мы могли больше никогда не встретиться. Я почти умерла в снежную бурю. Раска могла убить Врана. Могло случиться что угодно, тысячи вариантов наших смертей. Мне страшно от того, как близко мы были к краю. Мой Вран. Мой любимый.

   Что-то внутри рвется, и я смаргиваю слезы. Горячие ручейки бегут по коже, обжигая щеки. Взгляд Врана меняется, становится беспокойным. Он приподнимает голову и тянется ладонью к моим плечам.

   Едва я чувствую его прикосновение, как всхлипываю, подаюсь вперед, создавая волны, выплескивая воду на пол. Вран взволнованно хмурится, берет меня за подбородок, долгим взглядом изучает заплаканное лицо. А потом прижимается губами к моим.

   Я плачу, а он целует меня. Его губы ласкают, приоткрывают мои, нежный язык проникает внутрь, ощущая вкус слез.

   Привстаю, оголяя грудь, обхватываю Врана за шею и жадно льну к нему. Вода плещется, плюхами выливаясь на пол. Вран упирается одной рукой в деревянный борт, а другая обхватывает за талию. Он тянет меня прочь из теплой воды, и я упираюсь ладонью в его грудь.

   - Нет, прошу, - шепчу я ему в губы. – Я замерзла…

   Вран покорно замирает, мажет губами по моей щеке, ласкает нежную кожу за ухом, целует шею. Его движения ласковы и неторопливы, он держит в руках мое обнаженное тело, и я плавлюсь, как свеча, от каждого его прикосновения.

   - Иди ко мне, - шепчу я, вцепляясь в волосы на его затылке. – Вран!

   Он приподнимает голову, и в глазах его клубится туман желания. Вран кусает мои губы, покрывая рот жадными поцелуями. Он не отрывается от меня, приподнимая мои бедра себе навстречу. Вода плещется на пол, когда он, прямо в одежде, забирается ко мне, едва замечая, как намокают черные штаны. Звенит пряжка ремня, мои ноги обвивают талию Врана.

   Мы еле держимся в неудобной узкой лохани, вернее, Вран держит меня одной рукой за поясницу, и только благодаря его силе мы не падаем. Обхватываю его широкую спину, прижимаюсь ближе, теснее, нетерпеливо разводя бедра. Черная кожа тонкого доспеха царапается под моими ногтями. С губ срывается стон, когда Вран входит в меня. Он двигается резкими болезненными движениями, удерживая меня на весу. От каждого толчка внутри просыпается двуцветный цветок, пламя и лед смешиваются в одно. Сила горячим воском сосредотачивается внизу живота.

   Закусываю губы, не сдерживая громкого стона. Открываю глаза, сморю прямо в расширившиеся зрачки Врана. Длинная челка падает на его лицо, он не моргает и не отводит от меня взгляда. Наши тела превращаются в одно, мы словно обрели друг друга, стали целым. Впиваюсь поцелуем в рот Врана, ласкаю его влажный язык своим.

   Толчки пронзают тело, и я почти кричу от странного, смешанного с болью наслаждения. Мокрые волосы падают на лицо, лодыжки перекрещиваются на пояснице Врана. Я вжимаюсь в него, силясь почувствовать его всего, глубже, сильнее. Еще, еще…

   - Я люблю… тебя…, - еле слышно шепчу я, разрывая наш поцелуй, запрокидывая голову и прикрывая веки. Тело гудит от напряжения, внизу живота распространяется пожар, готовый поглотить меня беспощадным пламенем.

   Вран стонет, сжимает меня в объятиях так сильно, что на миг перехватывает дыхание. Мы едва не падаем, поскальзываемся и неуклюже замираем, обессиленные. Вран весь мокрый, а ванна наполовину пуста, расплескавшись на пол.

   - Эни, не оставляй меня, - губы Врана касаются мочки уха. Он трется лицом о мои влажные волосы, а я плачу, прильнув к мокрому кожаному доспеху голым телом. Я беззащитна в руках воина. Я открыта ему, отдана душой и телом.

   И я никогда его не оставлю.

ГЛАВА 11.

Самое прекрасное чувство на свете вовсе не любовь. О, нет! Смело могу утверждать, что прекраснее ощущения чистой кожи и вымытых волос нет ничего.

   Прижимаю к себе тонкую льняную рубаху, а потом зарываюсь лицом в колючие складки. Чистое белье, чистое платье, чистая я. Как восставшая с того света. Перерожденная, получившая новое тело и жизнь.

   Лебедушки хлопочут надо мной, вздыхают и охают, расчесывая мокрые волосы, пахнущие травами.

   - Как похудела-то! – всплескивает руками Эжи, а Мара вторит ей, оглядывая меня и недовольно качая головой.

   - Как вы выбрались? – понизив голос, спрашивает Эжи. В ее руках гребень для волос, а глаза блестят интересом.

   - Когда вы с Фиаром сбежали, тут такое творилось, - шепчет Мара, и я заинтересованно поворачиваю голову.

   - Что творилось?

   Лебедушки переглядываются,