Рыцарь ночи и Луна. Полина Ром

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Никто не застрахован от предательства и одиночества.

   Если жизнь даст тебе второй шанс, стоит ли шарахаться от тех, кто пытается стать для тебя близким?

   Так страшно поверить новому человеку, но так необходимо...

   Даже не для него необходимо -- для себя.

ПРОЛОГ

Лет до двадцати семи я считала себя везучей.

   Хорошая, дружная семья. Любимые родители, старший брат, который был старше на целых семь лет, а может, всего на семь лет. Но и в моём раннем детстве, и в юности у меня был умный и добрый друг, мой Васька, который не забывал меня баловать, учить и воспитывать. Таскать на отличные концерты, катать на своём байке, объяснять, что если мальчик не слышит моё «нет», то нужно гнать его в шею. Советовать, как проучить задавалу-Веронику, первую красавицу класса, и покупать мороженое даже тогда, когда мне его нельзя из-за ангины. Сам, лично, грел его на плите и преподносил мне:

   — Лопай, принцесса!

   На мои двадцать два года, ближе к окончанию института, семья поднатужилась и одолела для меня очередного «дракона». Вручая мне ключи от кооперативной однушки, папа торжественно сказал:

   — Это – тебе на старт, принцесса!

   А Васька подмигнул, обнял за плечи, вложил в карман моих джинсов толстенькую пачку купюр – на ремонт и мебель – и повёз смотреть новые стены. Совершенно голые, но от этого не менее прекрасные! Своё жилье – мечта многих моих ровесников. Я даже чувствовала некое неудобство перед подругами – этакое везение свалилось! Мой «женский клуб по интересам», как называли мы нашу компанию институтских подруг, просто гудел от восторга, мы обсуждали разные варианты дизайна… Ах, как удивительно сладостно звучит слово «дизайн», если речь идёт о своей собственной квартире! Это были безумные девяностые, жить было тяжело, но интересно.

   А вскоре я познакомилась с Ильёй. Дальше – всё как у всех. Скромная свадьба, где Васька и его жена, Анна, подарили нам путевку на целых десять дней в ещё работающий санаторий «Сочи», сумасшедшая любовь под пальмами, возвращение домой, беременность и трудовые будни. Те самые, которых Илья напрочь не вынес. А беременность он обозвал «моим решением» и к сыну интереса не испытывал вообще.

   — Ты решила рожать сама, чего же ты теперь от меня хочешь? У тебя декрет, он для того и дан, чтобы ты занималась ребёнком.

   Он даже по имени сына никогда не называл, обходясь безликим – «ребёнок». Зато щедро тратил свою зарплату на себя любимого. У него на предприятии, как ни странно, платили почти вовремя.

   — Ты должна понимать, я работаю с людьми, я не могу себе позволить одеваться в модели прошлого сезона…

   Когда он стал таким модником и снобом, я даже не заметила. Одежда нужна была ему, а мне-то зачем? Я же дома сижу с ребёнком…

   С Ильёй мы разошлись много лет назад, когда Мишке было только три года. Всё это время папаша не стремился общаться с сыном – ему было скучно слушать о детских победах и поражениях. Сейчас я даже не знаю, где он – как только пришли последние алименты, он исчез из моей жизни полностью.

   Мои родители, да будет им земля пухом, разбились на машине вместе с Васькой и беременной Анной за четыре дня до моего развода. Пьяного водителя фуры посадили, но легче мне не стало. Так что даже племянников у меня нет. Наверное, я где-то нагрешила в прошлой жизни, как сказала мне однажды дорогая дама-психолог. Больше я к ней не ходила.

   Боль от потери семьи сжирала так, что развод на этом фоне даже не принёс огорчения.

   Тогда, поняв, что кроме сына у меня никого нет и уже, скорее всего, не будет, я вложилась в него по полной. И морально, и эмоционально. Ни на что больше я себя не расходовала. Ни на подруг, отношения с которыми медленно, но верно сошли на нет, ни на мужчин – всегда боялась проблемы нового отца в семье.

   Правду говорят – друзья познаются в беде. Наверное, я была не самой лучшей подругой в то время, когда судорожно собирала деньги на похороны, одновременно пытаясь разобраться с бумагами, какими-то долгами семьи, наследством, судом над пьяным водителем и всем прочим. Первое время меня ещё звали на посиделки в кафе и дни рождения, но, встречая неизменный вежливый отказ, отстали.

   Я и выжила-то тогда только потому, что у меня был Мишка – пухлый, смешной и беспомощный, ещё не осознающий, какая беда свалилась нам на голову. Спрашивающий, когда придёт дядя Вася и где деда с бабой? Они же обещали велосипед? Настоящий велосипед на трёх колёсах и с гудком!

   Вот тогда я и растворилась в ребёнке полностью. И за эти годы даже не заметила, как малыш подрос, как привык, что всё лучшее – ему. Да и вообще всё – только ему. И мама – его личная собственность, у которой не может быть посиделок с подругами, свиданий и какой-то там дурацкой личной жизни.

   В Мише очень отчётливо прослеживаются гены отца. Ему со мной стало скучно лет в девятнадцать. Оказалось, что все книги, которые мы вместе читали и обсуждали, все наши разговоры – это «просто фигня». Важно то, что о тебе думают другие. Важно выглядеть крутым.

   Странным образом, с появлением Стеллы в жизни моего сына у нас с ним окончательно пропали темы для разговоров. В его речи стали часто появляться непривычные слова – «лошара», «нищеброд», «понаехавший». Мой сын и его невеста, ставшая вскоре женой, удивительно подошли друг другу. Они берут кредиты на новые модели айфонов и брендовые шмотки. И ведь я не дура, я всё это вижу и понимаю. Только вот тихое безразличие и подспудный страх одиночества давно владеют мной настолько, что я даже не рискнула заводить кошку или собаку – вдруг они меня тоже бросят? Как родители, как брат, как сын…

   Я не осуждаю их, избави Бог! У каждого свой срок на земле и свои задачи... А я давно привыкла быть одна и сейчас даже нахожу в этом некое удовольствие – ни за кого не отвечаю, никому ничего не должна.

   В моей трёшке, которая выросла из подаренной родителями однокомнатной, живёт теперь мой сын, его жена и Васятка – внук. Я не смогла жить с ними, но и выгнать на улицу рука не поднялась. Стелла, невестка, как-то очень аккуратно оттёрла меня не только от сына, но и от внука. Хотя, надо сказать, сын не слишком и сопротивлялся. Больше всего моему переезду огорчился как раз Вася.

   — Баба Алина, ты пудеф приесфать ф кости? — тогда он ещё плохо выговаривал некоторые буквы.

   У них семья и свои радости и проблемы, очень отличные от моих. Всем теперь заправляет её мать, приехавшая на ПМЖ из Челябинска. И, как ни странно, сын мой терпит эту хабалистую даму и прислушивается к её мнению.

   Сейчас мне всего пятьдесят пять. То, во что превратилась моя жизнь, способно вызвать скуку даже у старой девы. В последнее время я полюбила вязание. Сижу и медитирую над новым кардиганом для себя или свитером для внука. Мне нравится сочетать цвета, рисунки и фактуры. Я использую в своих моделях не только шерсть и лён, но и мех, и кожу, и шёлк. Я прекрасно осознаю, что внук не может ещё понять всей красоты этой одежды, но кому ещё, если не ему, дарить это?

   Именно поэтому я сейчас живу не в городе, а в скромном дачном домике, оставшемся от всего наследства родителей, работаю на удалёнке в инете на тошнотно-скучной работе и больше ничего не хочу. У работы одно преимущество – мне хватает пары часов в день за компом. Я трачу их разумно, собираю нужные мне опросы в отчёты и, отправив на почту, становлюсь совершенно свободной на остаток дня. Да, это нудно, тоскливо, но даёт мне небольшую доплату к пенсии, так что я рада, что в своё время откликнулась на объявление. Платят немного, но и запросы у меня невелики. А пенсия у меня по инвалидности – сахарный диабет.

   У меня есть моя дача и мои модели, которые я придумываю и изредка продаю в инете. Я могла бы зарабатывать только на вязании, заказов хватает, но мне почти всегда жалко, что они уходят незнакомым людям и больше я их не вижу. Каждую я придумываю сама, лично, и рассчитываю полностью, до последней петельки. Подбираю нитки, вставки, фурнитуру. Последнее время я увлеклась натуральным окрашиванием нитей. Пожалуй, сейчас вязание для меня – самое большое удовольствие жизни.

   Ещё из приятного у меня имеется маленький сад. Дача стоит на стандартном участке в шесть соток. Никаких овощей, никакой картошки – розы, хризантемы, яркие осенние астры, бегонии, два куста смородины и ограда из малины, старая вишня и две груши. И пусть невестка намекает изо всех сил, как полезны моему внуку овощи со своего огорода, я не сдаюсь. Пока, во всяком случае, не сдаюсь. Стараюсь пропускать её требования мимо ушей.

   Я умею всё это выращивать. Просто боюсь. Они уже не раз поговаривали, что Васеньке нужен свежий воздух. Вот только отпустить ребёнка со мной они не желают, а я берегу дачу, как последний оплот своей самостоятельности. Мне кажется, что как только я посажу сотку картошки, и Стелла, и её мать начнут регулярно приезжать сюда за урожаем и на отдых. Возможно, я преувеличиваю. Возможно…

   Я бы с радостью возилась с внуком, только вот Стелла и сватья, Марианна Петровна, считают, что я всё делаю не так. К внуку меня допускают в редкие визиты в город, когда я привожу скопленные с пенсии и подработки деньги. В остальное время мне прямым текстом говорят, что мой визит не ко времени и сейчас они заняты.

   Самое смешное, что квартира-то моя, полностью. Но мысль о том, чтобы выгнать всех и жить дома самой, меня не радует. Я понимаю, что тогда я вообще не увижу ни сына, ни внука. Хотя смотреть на Мишу сейчас мне не слишком приятно. Он совсем ещё молодой, но обрюзг, забросил спорт и все разговоры сводит к тому, кто кого подсидел на работе, почему у него не получилось «урвать» премиальных больше и как получить место начальника отдела. Иногда мне кажется, что его просто перепутали в роддоме, но я гоню эти мысли прочь.

   Внук искренне радуется мне. Ему уже пять с половиной лет, и в день получения денег от меня и сватья, и Стелла сваливают на шоппинг. Уродское слово, нужно признаться. Но я очень рада, что они не стоят над душой и не зудят в ухо. Обычно мы с Васькой разговариваем о том, как у него дела в садике, о его друзьях, о новых умениях и ссорах. Варим какую-нибудь кашу, щедро сдабривая её моим вареньем, играем, иногда гуляем, потом обедаем и под бабушкину сказку ложимся спать.

   Но он хитрый! И за время тихого часа старается выжать из меня три-четыре истории. Если честно, я не вижу в этом большого греха – подумаешь, раз в месяц пропустить сон-час. Радует то, что в садике с детишками занимаются и Васька уже отлично считает и немного пишет. После сна мы рисуем или гуляем, если погода позволяет, а потом возвращаются с кучей барахла «дамы», как я их называю, и мы с грустью прощаемся на месяц. Он совсем не похож на моего брата внешне, но сейчас он – единственное живое существо, которое меня любит и которому я нужна. Иногда мне кажется, что только это меня ещё и держит.

   Мне пятьдесят пять, я далеко ещё не старуха, но порой я думаю, что жизнь была просто сном – так быстро и безотрадно всё промелькнуло. Завещание на квартиру и дачу написала на внука – только ему я и нужна. А этот мир давно перестал интересоваться мной. Возможно, именно потому, что много лет назад я перестала интересоваться им? Растворилась в ребёнке и осталась ни с чем, когда он вырос? Кто знает…

   В то утро я встала, как привыкла, около восьми часов. Машинально сделала лёгкую разминку – болезней и беспомощности я боялась с тех пор, как поняла, что я совсем одна. Померила сахар – почти норма. Немного давило сердце, но не критично. Надо будет ещё давление проверить потом. Обычно оно у меня чуть пониженное. Поставила турку на огонь. Ответила на звонок Стеллы, спрашивающей, скоро ли я приеду в гости – Васеньке нужен новый комбинезон, и у них нет денег на отпуск, а ещё ему очень желательно съездить на море – он часто простужается…

   После звонка появились первые признаки головной боли. Утешая себя тем, что сейчас всё пройдёт, я распахнула дверь на улицу. Весна в этом году совсем ранняя, почки брызнули нежной зеленью ещё в конце апреля. Вылила кофе через удобное ситечко в чашку и вышла на крыльцо. Села в старую качалку, накинула на колени плед и сделала первый глоток. Пожалуй, это самая приятная минута за день, только вот в голове стоял странный гул после звонка Стеллы. Мне всё казалось, что она продолжает говорить, как обычно – жалобно и многословно. Боль в сердце пришла совсем внезапно, я судорожно пыталась вдохнуть ставший вдруг твёрдым воздух, краем глаза отмечая, как по старым, серовато-серебристым доскам террасы расплывается огромная кофейная лужа…

ГЛАВА 1

Первое воспоминание – звуки и запахи…

   Они удивительным образом складывались в единую картину, пусть и совершенно не больничную. Сырость дополнял звук капели, а слабый запах скотного двора и свежей древесной стружки сочетался с криками петуха, собачьим лаем и мычанием. На лбу лежала высохшая заскорузлая тряпка, сквозь с трудом раздвинутые ресницы просачивался слабый свет, но открыть глаза полностью я не могла – тряпка, пусть и не слишком плотно, но ощутимо прижимала веки, а рук и тела я не чувствовала.

   Сознание возвращалось и уплывало, сколько я была в таком состоянии – сказать сложно. Но не было ни запаха больницы, ни капельницы в венах... Я не могла понять, где нахожусь. Зато тряпка иногда становилась влажной. Это беспокоило, мысли, пусть ещё и неорганизованные, уже слабо пробивались через пелену беспамятства.

   Ощущение дня и ночи менялось несколько раз, когда, в один момент, я не очнулась совсем, осознав себя Алиной Михайловной Лунёвой, живой и невредимой. Неловко подняла затёкшую руку и смахнула повязку со лба. Пока слезящиеся глаза привыкали к полумраку, я, повернув голову на жёсткой подушке, с удивлением успела рассмотреть часть странной комнаты. Ту, что могла увидеть, не вставая.

   Я находилась не в больничной палате, что уже давно поняла по запахам и звукам. Чердак – первое, что пришло на ум. Огромный чердак, наполовину заваленный сеном или соломой. Слёзы сморгнулись, и видела я всё совершенно отчётливо, как проявившуюся фотографию.

   Крепкие балки поддерживали черепичную крышу и странность этих балок свела меня с ума мгновенно – они были цельными! Вся конструкция, весь этот каркас, похожий на скелет неведомого животного, под которым я сейчас лежала, состоял из одного цельного куска дерева. При всём желании я не могла различить в стыках брусьев хоть какой-то трещины, следов клея или топора. Ничего… Эти брёвна просто росли друг из друга, я чётко видела рисунок искривлённых годовых колец на стыках.

   Невольно протянув руку к нависшему над кроватью бревну, я хотела дотронуться до одной из балок, провести пальцем и убедиться, что я просто не рассмотрела как следует – ну не растут деревья под таким углом друг из друга! Рука, которую я увидела, напугала меня до полусмерти. Тонкая девичья рука, со следами давнишнего пореза у сгиба, чуть загорелая и чужая. Я ощутила её, как свою, закрыла глаза и вновь провалилась в сон или беспамятство.

   Встать со своего ложа я смогла только утром – почувствовала потребность в воде и туалете. Сперва, проснувшись, я убедилась, что вчера мне не показалось – я находилась в чужом теле, молодом, но очень ослабленном. При попытке сесть кружилась голова, пробивающиеся сквозь пыльное небольшое окошечко лучи встающего солнца доставляли сильный дискомфорт – глаза слезились, я часто моргала. Нелепость ситуации была в том, что я чётко знала, кто я такая, но мои знания совершенно не совпадали с реальностью.

   Все запахи и звуки были на месте, более того, проморгавшись и сев на кровати, я обнаружила и затихший источник капели – большой медный таз, в котором поблёскивала жидкость. Крыша текла и его просто подставили собирать воду.

   Худощавое девичье тело, в котором я находилась, вместо привычной короткой стрижки обладало целой кучей спутанных длинных белых волос. Похоже, пока я болела, никто особо не стремился ухаживать за мной – эта куча неопрятной грудой лежала у меня на плечах, а часть доставала до матраса, на котором я сидела. Держась за деревянную спинку кровати, попыталась встать – вцепилась тонкими пальцами в перекладину, таким же странным образом растущую прямо из рамы изголовья, и попробовала подтянуть ослабшее тело. Дерево начало крошиться прямо в руках, как трухлявый пень, распадаясь на мелкую волглую щепу.

   Почему-то сильно испугавшись, я стала прикладывать эту труху назад, к перекладине, и с ужасом наблюдать, как по рукам струится мягкий золотистый свет, а внутри меня что-то слабеет и дрожит еле живым огоньком. Видела, как труха вновь врастает в древесину кровати. Руки я отдёрнуть не смогла до того момента, пока свет не потух. Слабость навалилась с новой силой, сильно закружилась голова, я неловко, боком, свернулась на кровати, но сознания больше не теряла. Просто очень захотелось спать. Однако резкий звук где-то за моей спиной не дал мне провалиться в сон сразу. И шёпот совсем незнакомого, какого-то детского голоса уже почти не испугал:

   — Я же говорил тебе, Крейт, она – колдовка! Сам же видел!

   Странным образом в голосе сочетались любопытство, раздражение и что-то ещё. Может быть, опасение? Впрочем, мне уже было всё равно.

   К вечеру я проснулась значительно бодрее. Во всяком случае, открыв глаза и обнаружив, что лежу на мокрой простыне, встать и вымыться захотела немедленно. Поднялась, чуть пошатываясь, сдёрнула с тела промокшую и вонючую сорочку, липнувшую к телу, и огляделась, не отходя от кровати.

   Чердак уже не казался таким огромным. Та часть, что не была набита сеном, кроме моей кровати содержала в себе ещё пару больших ящиков. В одном из них лежало какое-то тряпьё, второй был перевёрнут и использовался как стол. На нём стоял кувшин, и я медленно, не слишком уверенно подойдя к нему, понюхала жидкость. Вроде бы – простая вода. Впрочем, пить хотелось уже так сильно, что я плюнула на непонимание ситуации и начала жадно глотать тепловатую жидкость.

   Через пару минут, отдуваясь, поставила кувшин на ящик и полезла в тряпьё – стоять голой посередь незнакомого места было неловко и страшно. Вещи были слежавшиеся, чуть волглые, но длинную хламиду я там нашла. Кроме неё выбрала кусок полотенца или просто тряпку, намочила в остатках воды и обтёрла тело – пахло от меня совсем уж мерзко – застарелым потом, мочой, грязью. Оторвала от какой-то непонятной тряпки узкую полосу и прихватила волосы в хвост.

   После воды мне стало лучше, а как обтёрлась и напялила хламиду – намного спокойнее. Мир вокруг был слишком реален, чтобы я могла думать о собственном сумасшествии или сне. Я – попаданка и с этим нужно смириться.

   Разумеется, как и многие женщины, несколько раз я читала подобную литературу. Когда ехала к внуку в пригородной электричке, в метро, в маршрутке. Осознавать, что эти нелепые корявые миры из книжек – реальность, было не слишком приятно. Пожалуй, мне ближе был бы подход из фантастики, а не из фэнтези – параллельные миры. Есть только одна деталь, которая не укладывалась в историю о фантастике – золотистый свет на моих руках и чувство усталости, накатившее на меня позднее. Фантастика, всё же, это космос, чудеса технологии и прочее. А свет больше всего был похож на магию. Да и щепки прилипли на место, я это чётко видела.

   Осознав, что стою посередь чердака, боясь даже подойти к двери и узнать, где я и кто я, задавила свой страх. Ну, не совсем, но всё же… Надо хоть в окно выглянуть!

   Второй этаж не слишком высокого здания. Прямо под окном – скотный двор с курами и довольно ровные грядки, вскопанные под посадки. На них возятся двое подростков лет четырнадцати-пятнадцати. Дальний конец огорода затенён деревьями в цвету. Значит, весна. Жаль, что за ними ничего не видно. А деревья, по виду, обычные яблони.

   Села прямо на пол под окном, боясь, что заметят. Это – люди, с ними нужно говорить. И что? Я скажу, что меня зовут Алина Михайловна?! Бред! В дурку ведь сдадут! Ну, если здесь есть дурка. И потом… Вот тот самый свет из моих рук, что отнял у меня столько сил… Вдруг здесь это запрещено?! Чем-то же я подростков удивила. Голоса за моей спиной я помнила отчётливо. Я – колдовка. Это хорошо или плохо?

   С интересом рассматривала руки и босые ноги. Странное ощущение, надо сказать. Руки у меня «породистые», так же, впрочем, как и ступни. Тонкая кость, изящные пальчики. Только натруженные очень. Мозоли на ладони, след на запястье – то ли от ожога, то ли просто старый шрам, ногти – вообще ужас. Один даже с трещиной и тёмно-фиолетовый от старого синяка. Прищемила или ударила? Пятки потрогала – грубые, натёртые. Такими ногами можно прямо по камням ходить или по асфальту раскалённому – ничего не почувствуешь. Не представляю, куда делась девочка из этого тела, но меня такой «бонус» не радовал. Похоже, она от болезни умерла, а я вселилась. Знать бы ещё – зачем?

   Сидела я, как мне показалось, минут двадцать, всё не могла решиться, но, поняв, что навещать меня здесь никто не собирается, а спать на мокрой и грязной кровати я не смогу, встала и пошла к двери. Узкая скрипучая лестница делала резкий поворот, но там внизу был кто-то живой – слышно шаги и звяканье стекла.

   Женщину, что повернулась ко мне от кухонного стола на скрип ступенек, сложно было назвать добродушной. Смотрела она на меня с неприязнью. Высокая, даже статная, волосы скручены в тёмный тяжёлый узел. Её хламида не сильно отличалась от моей, но была из ткани потоньше и помягче. А длина – сантиметров двадцать до пола не достаёт.

   — Очухалась?

   — Я… Там бельё нужно поменять и матрас сырой…

   — Ну, тебе нужно, ты и поменяй! Ты ведь у нас колдовка-то, а не я! — она как-то ехидно усмехнулась и снова повернулась ко мне спиной.

   Интересно, эта женщина – она мне кто? И что теперь делать? Я даже имени собственного не знаю. А колдовство – это позорно или что? Боком, стараясь не коснуться её, пробралась мимо стола к открытой двери из дома.

   — Чего разлеглась?! Раз уж с тебя толку нет, иди хоть в огороде помоги, братовья надрываются, а ты всё сангу из себя корчишь! Чего вылупилась? Ступай, говорю, не то есть-то сегодня не получишь!

   Женщина злилась, хотя я совершенно не догадывалась, на что. От полного непонимания ситуации я и в самом деле пошла за дом, на тот самый огород, глотая слёзы от боли – мизинец на ноге кровоточил...

   «Братовья» мне не слишком обрадовались, даже когда я спросила того, что постарше:

   — Что нужно делать?

   — Ха! Ты колдовка – ты и решай, что нужно!

   Немного замявшись, я сказала:

   — Я и без колдовства могу. Ну, просто руками. Раз уж тебе так колдовство не нравится…

   — Нечего тут подлизываться! Эх, мне бы колдовства хоть каплю, я бы – ух! Я бы всех…!

   Он смотрел на меня с неприязнью, этот подросток, такой же темноволосый, как мать и как младший, что спрятался за его спину. В какой-то момент я просто повернулась к нему спиной, прошла в дом мимо женщины, которая, кажется, вовсе не ожидала моего появления, поднялась на чердак и, кинувшись на сено, заплакала. От слабости тела и от полного непонимания, что делать и почему они все меня ненавидят?!

   Разбудила меня высокая, даже выше меня, темноволосая девушка. Свет горящего шарика в её руке странно искажал черты лица, но мне показалось, что она очень похожа на ту женщину, что я видела внизу. Её дочь? Сунув мне в руку что-то непонятное, она резко повернулась и пошла к дверям.

   — Постой…

   Девушка резко повернулась и не слишком дружелюбно буркнула:

   — Ну, чего тебе нужно?

   — Ты не могла бы поговорить со мной?

   — Я?! — удивление её было так велико, что она, как мне показалось, даже растерялась: — Я?! Поговорить с тобой?! О чём?

   — Обо всём… Я ничего не помню после болезни, понимаешь? Я даже не знаю, кто ты и почему на меня все злятся!

   Она смотрела мне в лицо, возможно, стараясь понять, правду ли я говорю. А возможно, просто размышляя, что и как лучше сказать. Но уходить уже не торопилась. Через минуту подошла к сену, села со мной рядом и сказала:

   — Что ж, давай поговорим, сестрица.

ГЛАВА 2

Имя моё – Алуна. Я покатала его на языке, чуть нараспев произнесла – Алу-у-уна… Странно, конечно, непривычно.

   Сестру звали Лита. Сперва она нервничала и не верила, что я не помню даже таких деталей, как её и своё имя. Потом немного успокоилась и заговорила. Я периодически задавала вопросы. Иногда она раздражалась, многого просто не могла объяснить, но в целом всё обстояло не слишком приятно для меня.

   Магия в мире умирала. Шестнадцать лет назад, когда Лита была ещё ребёнком, ну и Алуна тоже, в мире была какая-то магическая война. До этих мест она не дотянулась, хотя нападения нежити бывали и здесь. А потом всё кончилось. Рыцарь Ночи запечатал портал своей магией.

   Что за рыцарь Ночи, что за портал, ответить она не смогла – как говорили взрослые, так она и запомнила. Сама Лита оказалась не слишком образованной деревенской девушкой. Давно, ещё в хорошие времена, она два года училась в сельской школе, знала грамоту. Но на школу больше не хватало ресурсов – теперь никого не учат. Школы, говорят, остались только в городах. И доступны они богачам и сангам.

   — Санги – это кто? Это – маги?

   — Санги? Нет, санги – это высокородные, вот, как твоя мамаша была. Только она замуж вышла и стала такой же, как моя мать, а не санги.

   Лута рассказывала охотно, чувствовалось, что ей приятно это превосходство в сведениях надо мной. Хотя по её речи я видела, что многого она не понимает сама, а многое её просто не заботит. В деревне особо не интересуются абстрактными знаниями.

   Санга – значит высокородный. Моя мать санги. Забавно. Может быть именно из-за этого такая неприязнь к девочке? Я всё ещё с трудом осознавала, что это не просто о чужом ребёнке разговор, а обо мне самой.

   Магия была столь распространённой, что ей владели и купцы, и селяне. Пусть они, допустим, не могли сжечь лес, такое под силу было только боевому магу, которых обучало государство и которые ценились даже во времена изобилия магии, но магия грела и светила, магия двигала ткацкие станки и переносила с места на место людей и вещи.

   Речь Литы была неграмотной. Странно, что я это понимала. Если задуматься, язык совсем не похож на русский. Что-то значительно более мелодичное и мягкое, с большим количеством букв «м», «л» и кучей гласных. Если отвлечься от темы беседы, то даже бранные слова кажутся напевными.

   Раньше в деревне чуть не каждый пятый был магом. На магии держалось всё, вся жизнь, производство вещей и еды, здоровье людей и развлечения. Мне сложно было представить, как это. Но для себя, внутри, я попыталась вообразить, что в моём мире пропало электричество. Думаю, это стало бы глобальной катастрофой. Так и здесь. Привычный мир рухнул, пищу теперь нужно было добывать не магией, а трудом, одежду – так же, лечились люди теперь травами, а не колдовством, а на развлечения в деревне просто не хватало времени.

   И на этом фоне осталось некоторое количество людей, способных пользоваться остатками магии. Их очень-очень мало, их дар – слаб и непостоянен. Каждого из них проверяют и самых лучших забирают на службу государству.

   — Но ты и тут оказалась никчёмной! — с каким-то даже удовольствием выговорила она мне.

   — Почему никчёмной?

   — Ты слишком слабая и ничего не умеешь. Да и не нужна сейчас никому твоя магия.

   Я помялась, но всё же задала волнующий меня вопрос:

   — Лита, а какая у меня магия? Ну, что я умею?

   — А ничего ты толком не умеешь! Ну, можешь сделать, чтобы сорняки меньше росли. Картошка у нас покрупнее, чем у соседей. Ещё ты как-то жука-страшноеда отпугиваешь… А больше – ни-че-го! — это она проговорила с каким-то торжеством в голосе.

   — Страшноед?!

   — Ну, полосатый такой, жрёт всё подряд. И картошку, и помидорья. Ежели сильно расплодится, так и на деревья может полезть.

   — Ясно. Только не понятно, чем же моя магия плоха. Разве это худо – уметь сорняки остановить и этих самых жуков?

   — Ха! Так сил-то у тебя нет! Ну, на наш огород ещё так-сяк хватает, да и то – потом в лежку лежишь сколько дней, толку от тебя никакого, а кормить, небось, надо каждый день! Правильно мать говорит – нахлебница ты и есть!

   В руке у меня был кусок сероватого хлеба – именно его Лита мне в руки и сунула. Беседа была тяжёлой и неприятной, она, почему-то, была свято уверена, что Алуна, ну, теперь, значит, уже я – бездельница. Если её мать – моя мачеха, то возможно, это с её подачи и идёт такое отношение.

   Я отщипнула немного хлеба и начала жевать. Не слишком вкусно, но хоть немного утихомирит слабую ноющую боль в желудке.

   — Лита, а если я не буду пользоваться магией? Ну, чтобы не лежать потом. Я ведь и руками могу всё делать, того же жука собирать и полоть, что нужно.

   Она как-то странно посмотрела на меня и дёрнула плечом. Смысла я не поняла.

   — Лита, ладно, давай оставим этот разговор. Скажи, маму твою я уже видела, а где отец?

   — Ну ты и наколдовалась в последний раз! Неужели не помнишь?! — в голосе её звучало не столько изумление, сколько некая брезгливость, что ли…

   — Лита, я не шучу, я действительно ничего не помню.

   — Добровольцем твой папенька ушёл. Собирали тогда тех, кто может оружие держать, у кого хоть малая толика есть магии. Это уже после войны было. У нас-то, хвала Силе, всё тихо было. А у города банды, говорят, воевали. Страсть, что творили! Ну, мать ему и сказала – иди, что добру-то пропадать, хоть какую копейку в дом принесёшь. Голодно тогда было очень, я-то вот помню. Больше и не вернулся. Весь отряд их так и похоронили где-то под Лейном.

   — Что значит – мой папенька? А твой?

   — Так не родной он мне. И ты мне не сестра!

   — Понятно. А братья твои, они тоже мне чужие? Или...

   — Конечно, чужие! Мать вдовой честной была, когда за твоего отца вышла.

   Помолчали. Я терялась и не знала, что нужно спрашивать в первую очередь.

   — Лейн – это что?

   — Город. Там, где замок Чёрного рыцаря. Спит он там, а в городе всё-всё есть! Я в нём давно была, ещё когда порталы работали…

   — А сколько тебе лет?

   — Двадцать два уж, скоро замуж пойду!

   — А вот этот шарик, ну, в руке у тебя… Это что?

   — Это со старых времён светляк остался. Их уже мало, раньше-то у всех было сколько надо. Тухнут они.

   На мой взгляд замуж ей было рановато – выглядела она, дай бог, лет на шестнадцать, но кто бы меня спросил.

   — А мне сколько лет?

   — Двадцать, вроде бы…

   — А рыцарь этот, он почему спит?

   — Так это он портал запечатал! Говорят, герой он.

   — Он мёртвый?

   — Ну ты и дура! Говорю же, спит! Колдовской такой сон!

   Ничего я не поняла, однако переспрашивать не рискнула. Мы говорили не слишком долго, снизу Литу окликнула моя мачеха:

   — Ужинать иди, стынет всё.

   Меня не пригласили, но я уже и так поняла, что в семье Алуна – изгой. Я сидела на сене, щипала хлеб и думала, что и как нужно сделать, чтобы выжить. Хорошо это или плохо, но зачем-то мне дана эта молодость и здоровое тело. Пусть и слабое от недоедания, но не убиваться же мне второй раз!

   Особо-то мыслей не было. Слишком мало я знала про этот мир. Одно поняла точно – магия вызывает неприязнь и зависть окружающих. Думаю, если бы семье было невыгодно использовать магию девочки Алуны для огородных работ, то и не использовали бы. Зато потом, когда она лежала слабая и беспомощная, вполне можно было обзывать её бездельницей. Не знаю, что при этом чувствовала она, а я точно больше не стану делать вот это вот странное руками – это обессиливает меня.

   И ещё я поняла – здесь нет никаких магических академий, никто и ничему не будет меня обучать. Нужно самой понять, как это работает. Просто для того, чтобы не было больше вот таких непроизвольных вспышек, как с кроватью. Хорошо уже то, что моё беспамятство никого особо не смутило. Напротив, Лита как будто радовалась, что я ничего не помню. Наводило меня это на дурные мысли – а от колдовства ли обессилила Алуна?

   Сидеть просто так было довольно бессмысленно, потому я пошла во двор – хоть осмотрюсь.

   Семья уютно устроилась за столом. Ели какую-то густую похлёбку, пахло пряной травкой и мясным бульоном. Старший из братьев, громко сербая с ложки, приговаривал:

   — Ох, и хороша сегодня! Прям объедение!

   Это было настолько мерзко и унизительно, что у меня опять навернулись слёзы на глаза. Я прошла мимо жрущей семейки и вышла за калитку. Надо подумать, может быть, я смогу найти работу в селе. Или попробовать перебраться в город. А для начала, нужно что-то решить с кроватью. То, что я обмочилась – следствие бессилия после магии. Возможно, если бы меня кормили нормально, я бы и не была такой слабой.

   Я сидела за плетёным забором дома на обычной деревенской лавочке, рассматривала сельскую улицу, лежащую у двора напротив меня в тёплой дорожной пыли зевающую собаку, и обдумывала последовательность действий. Первое, в чём я нуждалась – информация. Лита явно не была достаточно хорошо осведомлённой о событиях в мире. Ладно, мир подождёт, есть дела поважнее.

   Мой дом был крайним на этой улочке. А пока, я видела вдалеке, за деревьями, проблески воды. Если там река, нужно вытрясти мокрую солому из тюфяка, отнести на реку и постирать то, что я с себя сняла и чехол от матраса. До завтра он высохнет, а у меня будет хоть какая-то одежка на смену.

   Кусок мыла, самого обычного, хозяйственного, со специфическим, незабываемым запахом, нашла в глиняном черепке на окошке в своей «спальне». Порадовалась, что не нужно просить. В ящике с бельём отыскался ещё и мешок с хламом – пара сломанных гребней, маленькое зеркальце с ручкой в красивой резной рамке, несколько витых шнурков и нитки-иголки-ножницы.

   Зеркало я взяла с собой – в помещении было слишком темно, а давать мне светляка никто не собирался. Тюфяк вонял, так же, как и сорочка. Мокрую солому я вытрясла на кучу навоза – возле курятника увидела. Дотащила всё до берега неширокой речушки, бросила в воду тяжёлый чехол и села рассматривать себя. Пусть в голове клубок из обрывков информации, страха и неуверенности, но на голове-то не обязательно колтуны носить.

   Глаза у меня были синие, довольно красивые, чуть раскосые. Узкое, почти треугольное лицо, островатый подбородок, тонкий нос. Волосы, кажется, серебристые, без малейшей желтизны. Такой оттенок получить в моём мире – надо хорошо поискать мастера. Да и заплатить немало. А тут – природа подарила просто так. Тем ярче смотрелись тёмные брови и ресницы. Пожалуй, я – симпатичная. Губы только бледные, да и синева под глазами. Но это, скорее, от недостатка питания.

   Я достала обломок гребня и, вздохнув, принялась разбирать колтуны – стричь такую красоту было просто жалко.

ГЛАВА 3

Опускались сумерки, провозилась я с волосами долго. Сплела косу, кончик затянула шнуром.

   Потом намыливала чехол от матраса и смывала, стоя на коленях на большом плоском валуне. Платье отполоскалось сразу же и лежало выжатое рядом. Речка была не широкая, всего метров десять, но быстрая и холодная, с каменистым дном. Пальцы у меня занемели довольно быстро, я плохо чувствовала тяжёлую ткань и в какой-то момент просто выронила неуклюжий комок.

   Течением его подхватило моментально и потащило вдоль берега, иногда замедляя движение на донных камнях. От валуна, на котором я его выполаскивала, уволокло метров на тридцать, я всё это время пробиралась сквозь береговые кусты, стараясь не упустить из виду бурую ткань – входить в воду не хотелось, слишком уж ледяная.

   Когда-то в молодости, в студенчестве ещё, я ходила в поход с одногруппниками. Один из привалов с ночёвкой мы устраивали на Ярве – крошечной ледниковой речушке. Вот там и была такая вода – только опускаешь ноги в воду, как их моментально сводит от холода. Весной температура такой воды всего три-пять градусов. Так что зайти в воду я не рискнула, просто шла вдоль края, ждала, пока ткань зацепится за камни.

   Прибило её далековато от берега. Как я ни наклонялась, дотянуться не могла. Оглянулась и решила, что, если выломать ветку из куста, вполне есть шанс подтянуть ткань поближе. Мне и не хватало-то до неё меньше метра. Я внимательно осмотрела кустарник, нашла раздвоенную ветку и, обдирая руки, с большим трудом оторвала-выкрутила её из куста. У основания обломала один из прутьев. Усмехнулась – если обломать второй, выйдет приличная рогатка. А так, получился неуклюжий крючок. Легла на каменистый берег животом и потянулась веткой к камням в воде, где вяло шевелилась ткань.

   Никак не могла зацепить, всё время самодельный крюк соскальзывал с ткани, появилось даже некое раздражение, что не получается попасть в складку ткани и подтянуть к себе.

   Когда рядом с лицом возникли ноги в огромных кожаных сапогах, я даже не заметила. Уловила только краем глаза движение, и, пока поворачивала голову, ноги шагнули прямо в ледяную воду и под нос мне шлёпнулся комок ткани. Неловко извиваясь, стараясь, чтобы платье не задралось, я подтянула ноги и встала на четвереньки. Потом поднялась, захватив ткань рукой – она была слишком близко к воде, я опасалась, что ее смоет, и задрала голову.

   Мужчина был не слишком стар, лет сорок пять, высок и жилист. Усталое, узкое, чуть вытянутое лицо с крупными чертами, косматые брови, волосы схвачены в хвостик и перетянуты на лбу кожаным шнурком, лук за спиной и колчан с несколькими стрелами рядом и чуть сбоку. На широком поясе, подвешенные за перепончатые лапы, болтались две птичьи тушки в сизо-чёрном оперении. Одежда целиком кожаная, кроме свободной полотняной рубахи с рукавами до локтей.

   — Благодарю… — сорвалось само собой. Я вдруг поняла, что слова «спасибо» просто нет в этом языке.

   — Как ты, Лунка?

   Я растерялась. Что отвечать?! Но мужчина смотрел как-то заботливо, да и обращение – Лунка – указывало на то, что он знаком с Алуной.

   — Не знаю. Похоже, что всё по-прежнему.

   — Не похоже, что по-прежнему. Ты похудела ещё больше.

   Я помолчала. А что тут скажешь? Но он всё не уходил, стоял рядом и чего-то ждал. Сложно сказать, почему я осмелилась, но он был первым, кто проявил ко мне заботу.

   — Я память потеряла.

   Он удивлённо вскинул брови:

   — Совсем?

   — Ну… почти. Вы кто?

   — Ангус… Ну, дядька Ангус… Вспомнила?

   Врать было неловко, он явно волнуется за меня, но и сказать правду я не могла.

   — Смутно очень, только лицо знакомое, а больше не помню ничего.

   Он помолчал с минуту, что-то обдумывая, а потом сказал:

   — Лунка, перебирайся к нам, пока живая… Доколдуешься – совсем помрёшь. Пропади он пропадом, этот дом…

   — Вы лучше расскажите мне…

   — Что?!

   — Всё, что сможете… А колдовать… Колдовать я больше не буду.

   Он как-то неловко потоптался и сел прямо на камни-голыши, вытянув ноги в огромных ботфортах в сторону речки. Я примостилась на небольшом тёплом валуне. Рядом со мной, сочась водой, лежал скомканный чехол от матраса. Дядька Ангус протянул длинную жилистую руку и погладил меня по голове:

   — Спрашивай, Лунка…

   — Дом, в котором я живу… Он чей?

   — Отца твоего это дом. Свой Суна продала, как замуж за Торма вышла.

   — Отец погиб, я знаю. А дом сейчас чей?

   — Ежели по правилам брать, то половина твоя, половина Суны. Только ведь половину-то дома не продашь, сама понимать должна. А Суна… Куда она с детьми денется? Так вот и живёте, как кошка с собакой. Я тебя давно к нам зову, да ты всё за дом цепляешься.

   — Так ведь если не цепляться, у меня же больше ничего не останется? — я вопросительно посмотрела на Ангуса.

   — Земли половина – тоже твоя. А вот на неё есть покупатели.

   — Дядя Ангус, я правда память потеряла… Только даже такая, я всё равно вижу, что жить с ними не смогу. Я сейчас ровно ребёнок новорождённый. Даже не понимаю, сколько чего стоит…

   Он укоризненно покачал головой:

   — Колдовать меньше нужно, Лунка. Нельзя же так себя изводить.

   — Дядя Ангус, а почему… Ну, и Лита, и братья эти – ненавидят меня так? Что я худого им сделала?

   — Эх, чудо ты, чудо… Думаешь, таких как ты – много? В Лесном у нас ты одна и осталась, да ещё Рима моя. Ну, мы-то на выселках, так нам проще. Да и не природник она, а огневик. Им все соседи завидуют, что тебя в город не забрали. Ты один раз рукой махнёшь – и страшноеда как не бывало. А руками его собирать – не один день сгорбившись простоишь всей семьей.

   — Это я уже поняла, дядя Ангус. А ненавидят-то за что?

   — У Литки да младших отец ведь тоже маг был. Природник, вроде бы. Я его мало знал, так, виделись несколько раз в Лесном. Для села – лучшее, что можно. Очень Суна надеялась, что Лита переймёт. Женщины-то природницы лучше всегда чуйку имели, даже если слабые. А оно – видишь, как… Отец когда уходил, ты совсем маленькая была, а кричала – аж вспомнить страшно: «Не ходи, не ходи, убьют тебя!»… Ну, ушли мы, а вернулся только я один изо всех…

   Он помолчал, подтянул ногу и сел поудобнее. Потом продолжил говорить. Не рассказывая, а как будто вспоминая.

   — Мы ушли когда, Рима-то моя у вас ночевать тот день оставалась, рассказывала… Ты сознание потеряла и сутки не приходила в себя. Она тебя травкой поила – горячка у тебя стряслась. А потом ты очнулась уже с Силой. А Лита так и осталась пустышкой. Вот Суна себе и вбила в голову, что ты забрала её Силу. До этого-то она к тебе неплохо относилась. А Силу не забрать, мне ли не знать! Только сам можешь отдать, добровольно. Вот как портал-то запечатали, так и приток прекратился. Потому и новых магов не рождается почти – негде нам Силу брать. А зависть… Зависть-то никуда не запечатывали, Лунка.

   — А ты маг, дядя Ангус?

   — Был… — он отвернулся, наклонив лицо в сторону.

   Расспрашивать дальше я не рискнула. В этом «был» прозвучала такая горечь… Но как же всё сложно с этой магией! Мы сидели молча, глядя, как посверкивают нити воды в лучах заходящего солнца. Молчание было тягостным, он, похоже, вспоминал свою магию и потери, а я не могла понять, что делать и как жить дальше.

   Воевать за дом с этой тёткой я не стану. Дом мне не родной, проще начать где-то на новом месте, без её зависти и раздражения. Но информации у меня совсем мало. Может быть, стоит послушать дядьку Ангуса и уйти к нему? Ну, хотя бы на несколько дней, просто в гости. Думаю, там хоть покормят нормально.

   Чехол от тюфяка дядя Ангус донёс до дома сам и развесил на плетне. Прошёл в дом, неловко повозился на пороге, вытирая о камень сапожищи, положил одну птицу на стол и позвал:

   — Суна! Выдь на минутку, разговор есть…

   Отворилась дверь и с шариком в руках вышла мачеха, держа руку козырьком над глазами и вглядываясь в сумрак кухни.

   — Кто? Ты что ли, Ангус?

   — Я. Я тут тебе болотника принёс, снеси в погреб, протухнет ведь до утра.

   — Благодарствую. Давно тебя не было…

   — Не сезон сейчас, сама знаешь. Только прилетели, тощие ещё больно. Да и с гнёзд поднимать негоже. Вот, за весь день два только и попались. Я чего пришёл-то… Лунку хочу взять погостить к себе. Рима моя давно просит.

   — Что, неужели у вас на выселках уже жук появился?!

   — Да вроде нет ещё, сорняки только одолели.

   — Забирай.

   Мачеха взяла в руки тяжёлую птичью тушку, покачала на руке, прикидывая вес, и повторила:

   — Забирай. Через три дня вернёшь.

   — Иди, Лунка, обутку возьми. Там на дороге-то понадобиться. Да поторапливайся, и так задержался с тобой сколько.

   Дядя Ангус отодвинулся в проходе и дал мне возможность пройти.

   Больше всего это было похоже на сделку, но вопросов я не задавала. Поднялась наверх, оставила зеркальце и один обломок гребня, развесила на спинке кровати постиранное платье и оглядела чердак. Туфли, больше похожие на галоши, нашлись глубоко под кроватью.

   Темп он сразу задал такой, что я еле поспевала.

   — Ничего, потерпи. Каменный брод перейдём, дальше легче будет.

   Каменный брод был широк и не слишком глубок. Больше всего это походило на огромное опустевшее русло реки, выложенное гигантскими гладкими валунами. Я уже видела такие в своём мире. Многие тысячи лет назад здесь сошёл ледник. Это его тонны спрессованного льда и снега притащили огромные каменные глыбы, выгладив их по дороге до состояния голышей у моря.

   Только вот размеры голышей не совпадали с приморской галькой. Некоторые глыбы были выше моего роста. Пожалуй, это было красиво.

   От каменного брода, что мы перешли в последних лучах солнца, идти стало легче. Дороги не было, но под ногами пружинил упругий мох и какой-то совсем уж низкорослый кустарник, что-то вроде брусничника, казалось, что идёшь по толстому слою поролона. Только темно очень было. И чуть страшновато.

   Ветерок шумел ветками хвойника, запах леса, душистой смолки и терпких трав смешивался с запахом воды. Низко над острыми макушками елей взошла луна. Шли мы молча, чтобы не сбивать дыхание, как мне показалось, уже часа два. Пожалуй, я обратную дорогу и не найду.

   — Ну вот, уже меня и ждут.

   — Где?

   — Да вон же, смотри.

   Дядя Ангус махнул рукой. Я присмотрелась. Далеко впереди мерцал за редкими стволами красноватый огонёк.

   Тётка Рима, невысокая, сдобная и живая, как шарик ртути, обрадовалась, увидев меня.

   — Ой, хвала Силе! Сколь зазывали тебя, а ты всё отнекивалась. Ну, пойдём, пойдём в дом. Есть хотите? Припозднился ты сегодня, Ангус. Я уж волноваться начала!

   — Помыться бы, Рима…

   — Да уж нагрела я воду, иди, намывайся.

   Подхватив меня в одну руку, а снаряжение мужа и тушку птицы во вторую, тётя Рима втянула меня на высокое крыльцо дома, слегка подтолкнула в спину, и я вошла в деревянную рубленую избу, совсем такую, как видела раньше на картинках.

   Накрытый стол ожидал хозяина с поздним ужином.

   — Не стой, не стой, к столу вон присаживайся. Не ждала я гостей-то сегодня, так надо добавить чего из еды.

   Говоря это, она снова ласково подпихнула меня в спину к крепкой лавке, а сама захлопотала у странной плиты. Больше всего плита напоминала высокий прямоугольник из светлых округлых камней, с уложенной сверху чугунной толстой пластиной. У плиты не было отверстия для дров. Просто вот такая странная каменная колонна.

   Я с любопытством смотрела, как тётя Рима поднесла к чугунной пластине руку, остановив ладонь сантиметров за пятнадцать от листа, сосредоточилась и пару минут молчала. Угол железки стал на некоторое время тускло-красным. Она раскалилась!

   — Ну, вот и ладно теперь, сейчас яишенку добавлю, оно и хорошо будет. А ты совсем отощала, детка, разве ж так можно! Был бы Торм живой, не похвалил бы тебя! Эко издеваться над дитём да голодом морить!

   Под эту воркотню она кинула на плиту сковородку приличных размеров, бросила в неё несколько кусочков сала с тарелки, что стояла на столе, накрошила крупную луковицу и залила всё чуть не десятком яиц. Штук семь точно вылила! Я почувствовала, как болезненно сжался желудок и заломило скулы – я очень хотела есть.

ГЛАВА 4

Возможно, это был какой-то кризис организма, но все три дня, отпущенные мне мачехой, я ела и спала. В промежутках разговаривала с хлопотливой тёткой Римой, с дядей Ангусом. Задавала вопросы и получала ответы. Много расспрашивала о магии, о мире вокруг. Оба они отвечали охотно, охая над моей потерей памяти.

   Очень быстро я уставала и снова шла спать. Почти всё время лил дождь, иногда были сильные порывы ветра, но не часто. И под этот мерный стук я закрывала глаза и думала, прокручивала новые знания и погружалась в сон совершенно незаметно.

   Тётя Рима только вздыхала да подкладывала мне еды. Сытной и вкусной, хотя и не блещущей изыском. Толстенные яичницы, хлеб, густая похлёбка с мясом болотника, овощами и крупой, уха из свежей рыбы, пышные, жаренные на сале лепёшки с припёком. Припёк был разный – шкварки, кусочки какого-то фрукта, похожего на сушёный изюм, рубленое яйцо с пряными травками.

   Пища вся была тяжёлая, калорийная, но ела я просто непрерывно, хоть и не слишком большими порциями – голод затихал только на время еды, просыпалась я всегда оголодавшей. Она же, тётя Рима, на третий день завела разговор:

   — Луночка, ты бы подумала, детка, может – ну его, этот дом? Ведь как себя извела!

   — Я просто не знаю, что мне делать.

   Она вздохнула, погладила меня по голове маленькой пухлой рукой и сказала:

   — Я б тебя забрала хоть сейчас. Чай, не объела бы! Может, перейдёшь к нам? Места хватит, лучше уж здесь, на выселке, чем так-то…

   Я уже знала, что они не единожды приглашали девочку перебраться к ним, но Алуна всегда отказывалась, не желая оставлять дом мачехе. Я не испытывала к этому дому привязанности, но ведь и на шее у них сидеть тоже нельзя! Я отрицательно потрясла головой:

   — Нет, тётя Рима, не пойду.

   Она только вздохнула на мой отказ.

   — И то верно. Это мы с Ангусом тут привыкли бирюками, без людей да без разговоров. А тебе, вестимо, скучно станет.

   — Не в скуке дело. А только сидеть у вас на шее я не стану. Лучше уж в город подамся.

   — И то дело!

   Почему-то мои слова её очень обрадовали. Она согласно закивала головой, поддерживая моё решение. Выскочила из дома, и я услышала, как она зовёт Ангуса с огорода. Он вошёл, стряхивая воду с вымытых рук, неторопливо вытер их полотенцем и сел на табуретку напротив. Тётя Рима пристроилась рядышком, на небольшой лавке.

   — Надумала, значит? Ну, оно и к лучшему. Надо порешать, как всё по уму сделать, чтобы не вернули тебя. В городе, оно, конечно, тоже не мёд, но там хоть работу найдёшь какую. Сперва – учеником, потом, глядишь, и мастерицей станешь. Сказывают, что швей не хватает всегда, да и вышивальщиц охотно берут. Не все могут руками-то. Это ж сколько терпения нужно – хоть бы вот рубаху сшить! Раньше-то, конечно, с магией проще было. Ну, что уж теперь вспоминать… Не все ведь в войну разорились, кто-то и нажиться успел.

   Разумеется, я не могла сказать, что прилично умею вязать. Да и не знала, какая здесь пряжа, какие нитки бывают, но была уверена – на кусок хлеба я себе заработаю. Не потребуется вязание – да хоть на кухню пойду работать. И готовить могу, и посуду мыть. Главное, не жить в этой давящей атмосфере зависти и ненависти.

   К сожалению, по местным законам мачеха была моим опекуном. Нравится мне или нет, а выкупиться из опеки я могу только переписав свою часть дома на неё. Тогда получу от неё официальное разрешение работать в городе. До двадцати четырёх лет я несовершеннолетняя. Именно из-за наличия Силы. У кого нет магии даже капли, те несовершеннолетними считаются до двадцати восьми лет. Если честно, это было одно из самых поразительных отличий от моего мира. Даже без Силы люди здесь жили почти до двухсот лет.

   Возможно, именно поэтому некоторые рассуждения Литы показались мне несколько детскими – она и была ребёнком. Так же, как и прежняя Алуна. Вот только я-то – давным-давно уже взрослый человек. И жить четыре года в атмосфере ненависти – слишком высокая плата за половину сельского дома. Но и просто так я его не отдам – мне нужно на что-то жить первое время в городе, платить за крышу над головой, за питание, да за всё.

   А ещё, когда я ходила в туалет в ту самую, обычную дачную будочку в конце огорода, я узнала о себе интересную вещь. Дорожка, выстеленная деревянными спилами, проходила мимо кустов крыжовника. Может дождём, а может и ветром сломило ветку, и она нависала над дорожкой. Обычная ветка, с мелкими белыми цветочками и влажными после дождя листьями.

   Вот об неё я и оцарапала запястье. Лизнула языком выступившие капельки крови, оборвала ветку, чтобы никто не поранился больше, и увидела странное – свет опять начал струиться по рукам, только усталости я не чувствовала.

   Да и направление света было другим. Не от меня, а ко мне. Руки как будто впитывали этот свет. Ветка в руках съёживалась, высыхала на глазах и, когда я испуганно откинула её, выглядела так, будто пролежала под снегом всю зиму – обычный сухой прут со сморщенными трухлявыми листьями. А у меня притупилось чувство голода. И кровоточащие мелкие ссадины просто исчезли на глазах. Вот тогда я и вспомнила, как крошилась в щепу спинка кровати у меня под рукой. Получается, я могу брать силу от органики? Или тут не важно, органика или нет?

   Ветку я подхватила и выкинула в мусорную кучу недалеко от туалета. Узнавать о таком виде магии было страшновато. Какая-то она слишком хищная. Но ссылаясь на потерю памяти, я вывела тётю Риму на разговор.

   — Тёть Рима, а вот ты где Силу берёшь, чтобы плиту разогреть?

   — Так сама она собирается, Луночка. Медленно, конечно, но не так у меня и много её – только на готовку и хватает. А уж тепло зимой – сама видишь, от печки обычной. Я зимой-то, признаться, и готовлю на ней частенько. Тогда Силы меньше, да и восстанавливается медленнее, как бы дремлет она.

   — А раньше, ну, до войны, откуда бралась Сила?

   — По-разному, детка. Природники и стихийники могли и от стихии своей получить. Ну, огненный – от огня, водник – от реки или озера. Только редко этим пользовались. Пока Источник за порталом работал – всем и так хватало. Сама она набиралась. А как портал запечатали, тут-то и началось…

   Она горестно поджала губы и покачала головой.

   — Многие ведь, детка, работать-то руками не захотели. Непривычно, вишь, им было… Особливо возле городов стаями сбивались мародеры. И-и-эх… Сколь людей-то невинных загубили… Ну, сейчас-то, конечно, спокойнее. И стража ездит по дорогам, и в городе охраны полно. А тогда, после войны-то, много хороших людей погибло. Вот и батя твой так же… Ангус-то лихорадку подхватил, так остался в лагере, с лекарем и второй сменой. А та половина отряда в засаду попала. Всех там и положили.

   — Тётя Рима, а зачем же тогда портал запечатывали?! Ну, с магией-то ведь удобнее.

   — Разное оттуда лезло детка, из портала-то. Первые сотни лет охраны хватало, а последние – уже и не справлялись войска. Даже у нас под Лесным нежить появляться стала, а уж говорят, у портала и вовсе люди не жили, войска гибли и границу не успевали держать. А последний прорыв только Рыцарь ночи и смог остановить.

   — Ой, тёть Рим, а кто это такой – рыцарь вот этот самый? Я уж который раз слышу, а вспомнить никак не могу.

   — Это, детка, вот как Ангус с села придёт, у него и спросишь. Не больно-то я разбираюсь во всём этом. Я и в школу-то только три года отходила. Когда я молодая была, магов вокруг великие тыщи были! Всех учить не успевали, только самых сильных магии-то обучали как следует. А таких как я – только основам, ну и заодно – читать-писать. А ты бы, пока дождя нет, прогулялась немного. Воздух-то чистый тебе тоже нужен. Природницы все на солнышке любят бывать.

   Просто так «бывать» на солнышке мне было неловко. Сегодня я четвёртый день гощу на выселках, Ангус ушёл в Лесное, договариваться с моей мачехой. Тётя Рима хлопотала по дому, а я прихватила большую корзину и отправилась полоть огород за домом. От дождя и солнца он весь зарос какой-то нежно-зелёной травкой, похожей на мокрицу. Даже крошечные белоснежные звёздочки цветов были такими же, как на моём огороде там, дома.

   Любопытство оказалось сильнее разума. Очень уж мне хотелось понять, что это такое – магия. Почувствовать её мощь или слабость, научиться управлять. Всё же, для меня магия – это чудо!

   Я протянула руку к траве, закрыла глаза, сосредоточилась и… и долгое время ничего не происходило… А потом я «позвала» мокрицу. Внутри себя позвала, а не голосом. И, даже не открывая глаз, почувствовала, как травка отзывается, как тянется ко мне, выдирая корни из земли. Точнее, тянулась она не ко мне, а к моей Силе. И тогда Сила тоненьким ручейком потекла в траву, призывая её, повелевая ей…

   За своим состоянием я следила очень-очень бдительно – страшно было снова ослабеть. Как только тёплый огонёк внутри меня стал уменьшаться, я резко открыла глаза и машинально хлопнула в ладоши, желая прервать льющийся поток света, что стекал с моих кистей в кучку травы, сложенной у ног. Обалдеть! Мокрица не только вылезла из земли, но и сама улеглась к моим ногам! Жаль, что я не увидела, как это происходит! Ну, ничего, ещё будет время!

   Присела на корточки и, как-то не слишком задумываясь, потянула Силу из влажной свежей травы… Силу зелени и силу дождевых капель, силу крошечных комочков земли на корнях и силу нераспустившихся ещё мелких бутончиков с семенами… Золотистый свет впитывался в руки. Я пила Силу и чувствовала насыщение. Мелькнула неловкая мысль: «Как вампир прямо!».

   Скукоженная кучка «прошлогодней травы», сильно сжавшаяся в объёме, лежала прямо возле меня. Я оглядела бескрайний огород – вычистила от сорняка я, примерно, пятую или шестую часть. Получился этакий лысоватый полукруг, где трепетали на ветерке небольшие ростки картофеля. Молодые, всего два-три листочка.

   Получается, если контролировать себя, я могу полоть без особого труда. Возможно, у девочки как раз с контролем и были проблемы. Я-то, после общения с бывшим мужем, с невесткой и её мамой, научилась и лицо держать, и слов лишних не говорить. А это, по сути, и есть контроль над собой.

   Опыты над растениями я продолжила и дальше. И выяснила не очень удачную подробность. Сил у меня действительно очень мало. И взять больше, чем позволяет какой-то внутренний резерв, я не могу. Но меня это не слишком и расстроило. Одно то, что я могла творить чудеса, пусть и мелкие, было совершенно необыкновенно! Так что, расчистив большую часть огорода и поняв, что устала и хочу есть, я вернулась в избу абсолютно довольная.

   По дороге сняла с куста жучка, похоже, того самого страшноеда. Обычный колорадский жук, только маленький ещё, молодой совсем. Гоняла его по ладошке, не позволяя соскочить, и думала, как мне, всё же, повезло с этой Силой. Мне казалось, что она гораздо лучше огненной или, допустим, какой-нибудь каменной магии. И интереснее, и полезнее.

   В доме уже сидел дядя Ангус, какой-то нахохленный и недовольный. Тётя Рима убирала его «добычу» – молоко, творог и мешочек муки, расставляла на столе посуду и прятала от меня глаза.

   — Ты это, Лунка… Не расстраивайся сильно-то. Осенью болотники жирные будут, да и много их в этот год. Мы тебя снова сможем забирать сюда. И отдохнёшь, и так…

   Говоря это всё, дядя Ангус хмурил косматые брови и так же отводил глаза, как и его жена.

   — Не разрешила, значит, Суна в город мне идти?

   — Нет… Раскричалась, что договаривалась только на три дня, а сегодня уже четвёртый…

   — Дядя Ангус, а ты сможешь ещё раз со мной сходить в Лесное? Я сама с ней поговорю.

   — Да я-то смогу, только чем поможет-то это тебе?!

   — Я, дядя Ангус, уверена, что всё получится.

ГЛАВА 5

В Лесное мы шли гораздо медленнее, чем когда дядя Ангус забирал меня на выселки. Дождя не было, чуть парила под лучами солнца земля, я с любопытством оглядывала места, где мы с ним проходили в темноте, и с удовольствием разговаривала, задавая все вопросы, которые только приходили в голову.

   — Дядя Ангус, я вот всё спросить хотела…

   — Хотела, так спрашивай, пичуга.

   — Рыцарь ночи, он кто? Какой маг?

   — Он, Лунка, самый-самый мощный боевик был. Маг ночного огня. Ты совсем не помнишь?

   — Очень смутно, дядя Ангус. А чем ночной огонь от обычного отличается?

   — Я тут не сильно разбираюсь, Луночка, но, вроде как, силу он не только от источника брал, а ещё и от ночи. Луна считается покровительницей таких магов. Да их и было-то всего четверо.

   — Дядя Ангус, получается… Ну, ночь – время нежити. Значит и рыцарь этот связан был с ними?!

   — Конечно, Лунка. Только ночной огонь и имеет настоящую силу для нежити. Остальные маги могли затормозить нежить, ослабить… Потом рунными мечами нужно было добивать, кольями дерева сай, а ещё вода от снежных магов помогала хорошо. Но мечом голову отсечь – вернее всего получалось. А ночной огонь их сжигал и силу пил, так что никто и не ожидал, что портал закрывать придётся.

   — Ну, закрыл он портал, а потом?

   — А потом уснул.

   — Умер?

   — Да нет же, Лунка. Не умер он. Спит.

   — Так ведь после войны уж сколько лет прошло!

   — Ну и что? Как сравняются две силы в нём, так и очнётся. Жалко его…

   — Почему жалко?

   — Человеком он очнётся, а не магом. Столько сил он выплеснул, чтобы портал закрыть, столько чужой магии в себя принял, что… А после такой силищи пустышкой остаться – это тяжело, поверь мне.

   Дядя Ангус нахмурился. Я понимала, что ему неприятно говорить о таком, потому замолчала. На время.

   — А где он сейчас, этот рыцарь ночи?

   — В Альенте, в своём замке родовом, что возле Лейна стоит. От этого замка и город пошёл. Хотя, говорят, он там только в детстве и жил, а как магия проснулась в нём, так и отправился в Приграничье. Он сам-то из рода огненных, да вот такой уродился.

   — А его родители тоже маги?

   — Конечно, отец огненный был, а мать, вроде бы, земляная. Только они ещё в первом прорыве погибли оба. Случайность, конечно, но, говорят, тогда и проснулась у него Сила такая. Редко она бывает, очень редко.

   Перешли брод, сели передохнуть. Не потому, что устали, а просто так славно было греться на солнышке, ещё не жгучем, нежном и ласковом. Дядя Ангус отвязал с пояса флягу и протянул мне. История с рыцарем была мне ужасно интересна.

   — На-ко, глотни. Рима моя хорошо научилась травки заваривать.

   Мята, лимон, слабый привкус мёда и земляники – прохладное питьё пришлось очень кстати. Я опустила ноги в воду и немножко поболтала ими, просто так, от переполнявшего меня удовольствия, от того, что ничего не болит, нет ежедневных многоразовых уколов, не нужно таскать при себе инсулин и глюкометр. Я молодая, здоровая и очень красивая! В прошлой жизни я тоже была симпатичной, но всё же – не такой. У меня есть даже настоящая магия!

   Не знаю, захотела бы я прожить вторую жизнь в своём мире, со своей болячкой и никомуненужностью, но нынешний был удивительный, сказочный и красивый. Конечно, не без тёмных пятен в виде моей мачехи, но ведь и я не беззащитный ребёнок! Это дома, с сыном и невесткой, я была мягкой и покладистой. На работе же вполне могла постоять за себя. Хотя, признаться, и там меня надо было крепко вывести из себя. Терпение у меня всегда было.

   Хотя, я пока слишком мало знаю о новом мире. И этот всплеск жизнелюбия, пожалуй, стоит отнести к тому, что я выспалась и отдохнула, восстановила силы. А раз восстановила – значит, можно жить так, как я захочу. Не оглядываясь на мачеху.

   — Дядя Ангус, а кто страной правит?

   — Род сангира Эльгаро. Он верховный правитель и старший в своём роду.

   — А как столица называется?

   — Саульто. Говорят, на древнем языке это значило «город сангиров».

   И тут я вспомнила это странное слово, что сказала тогда Лита – «санги».

   — А моя мама… Она была санги?

   — Да. Только её род отказался от неё, когда она вышла замуж за Торма. Так бывает, пичуга.

   О, как интересно. Значит, где-то есть моя родня по матери? Хотя, думаю, мне только на пользу, что отказались. Вряд ли местные высокородные чем-то отличаются от аристократов моего мира. Не думаю, что мне бы понравилось презрительное фырканье в мою сторону. Впрочем, уже показалось Лесное, мы прошли по нескольким кривоватым переулочкам и вошли во двор моего дома. Дядя Ангус явно чувствовал себя неловко, зато, уперев руки в боки, стояла на крыльце моя мачеха и явно наслаждалась ситуацией.

   — Явилась, бездельница! — голос её был слышен, наверное, на половину поселка.

   — Явилась, Суна. — я смотрела ей в глаза и ласково улыбалась.

   Чуйка у неё явно была хорошая – она заметила и моё странное поведение, и улыбку. И как-то очень задумчиво сложила руки на груди. И гораздо спокойнее сказала:

   — Пока ты по гостям шляешься, братовья на огороде надрываются. А тебя сегодня Паул на огород звал, так что прямо сейчас и ступай. Кормить бесплатно не буду.

   — Суна, побойся Триола! Она же ребёнок ещё! У неё и так сил нет! — Ангус попытался задвинуть меня за свою спину.

   Я ловко вывернула плечо у него из-под тяжёлой ладони и молча пошла в огород. В свой огород. Отодвинула калитку в плетне и прошла внутрь по тропинке. Никакие «братовья» там не «пластались». Да и зачем же им пластаться – придёт глупая Алуна и всё сделает. А как сил не будет, так можно ей в спину плевать и еду на ней экономить! Очень удобно, знаете ли! Меня просто распирали злость и раздражение.

   Закрыла глаза и вслушалась в свою Силу. Она горела ровным тёплым огоньком, пусть и не слишком мощным. Как звать, я поняла ещё на огороде тёти Римы, потому сейчас с удовольствием наблюдала, как чуть шевелятся ростки на чисто выполотой земле, как тонкими ручейками стекаются с соседних участков полосатые жуки, как облепляют молодые побеги…

   Я успела вовремя прекратить зов и даже не шаталась от слабости, хотя и выплеснула больше половины Силы. Ничего-ничего, я сейчас тут всем весёлую жизнь устрою! Я взяла в руки ветку какого-то куста и стала восстанавливать огонёк, даже не обрывая её. Зачем? Так, с корнями, быстрее получится.

   Всё же я ещё не слишком хорошо контролировала свою магию, потому что не услышала, как открылась калитка, и в огород зашла Суна. Зато услышала за спиной полувздох-полувсхлип:

   — Светлая Сила! Ты что же делаешь, гадина такая?!

   Я резко обернулась. Побледневшая Суна стояла, держась руками за щёки, от чего лицо её чуть перекосило. За спиной у неё молча, с вытаращенными глазами стояли братья. Самое смешное, я до сих пор так и не знала, как их зовут. Глядя в глаза мачехе, я спросила:

   — Ну что, Суна? Поговорим спокойно?

   Она торопливо закивала, глядя, как осыпаются к моим ногам тёмной трухой несколько веток куста.

   — Ступай в дом, Суна, поставь чай, у нас гость. Я скоро буду.

   Она опасливо покосилась на меня, но всё же нашла достаточно сил, чтобы возразить:

   — Какой чай?! Огород-то…

   — Я разберусь с огородом. Ты… Да, вот ты! — я невежливо ткнула пальцем в старшего из братьев: — Принеси лопату. А ты… — я посмотрела на младшего: — масла принеси и огня. Да пошевеливайтесь оба, если не хотите без урожая остаться. Понятно?

   Глядя на мать, ни один из них не осмелился возражать. Оглядываясь, Суна уходила с огорода и чуть не споткнулась, её подхватил под локоть стоящий в открытой калитке дядя Ангус. Я видела, что он с трудом сдерживает улыбку. Я улыбнулась ему в ответ с благодарностью.

   Жуков я призвала в небольшую ямку, которую выкопал старший из мальчишек. Плеснула сверху полкружки какого-то масла и кинула туда горящую щепку, что притащил с кухни младший.

   — Дождитесь, пока догорят и прикопайте ямку.

   Старший не слишком дружелюбно зыркнул исподлобья, но возражать не осмелился. А я отправилась на переговоры.

   После этой маленькой демонстрации Суна была молчалива и задумчива. Нарезала хлеба и сыра, заварила какой-то травяной сбор, даже достала большой горшок, наполовину полный засахаренного мёда, и, с некоторым трудом отковыряв кусок и выложив в миску, села на табуретку.

   — Мам, она пришла или нет?!

   В дом влетела Лита.

   — Там дядька Паул спрашивает, работать она будет или нет?! А ты вон чего… А ты тут расселась! — это она уже увидела меня и решила показать, где моё место.

   Суна встала, пошарила в кармане фартука, вынула несколько монет и сказала:

   — Поди, отдай Паулу и скажи, что не будет она работать. Некогда ей, скажи, дома, мол, запонадобилась!

   — Мам, ты ж мне обещала…

   — Бегом давай! — прикрикнула Суна, и мы так и не узнали, что именно потеряла сегодня Лита.

   Она надулась, на глазах показались слёзы, дёрнув плечом и шмыгнув носом, сестра выскочила за дверь. Похоже, не слишком она привыкла к таким окрикам.

   Договорились мы на удивление быстро. Мачеха даёт мне бумагу-разрешение на работу в городе, а я через четыре года возвращаюсь и отписываю ей свою половину дома. Самое забавное, что землю соседям она продавать не захотела. И деньги на выкуп у неё нашлись. Нет, конечно, торговаться она пыталась. Хотела за документ получить и землю, и полдома. Но для того я и просила дядю Ангуса пойти со мной. И в качестве человека, знающего местные цены, и в качестве свидетеля.

   Конечно, я сейчас передать ей дом не могла – придётся ей поверить мне на слово. Но и пакостить я не собиралась. Зачем? Жить я сюда совершенно точно не вернусь. За землю Суна выложила мне сто девяносто мит. Дядя Ангус сказал, что это нормальная цена. Я с любопытством рассматривала жёлтые квадратные монетки с цифрами один, три и пять на аверсе. Реверс украшали скрещённые мечи на фоне какого-то раскидистого дерева, похожего на дуб. Чеканка была чуть грубовата, но вполне отчётливо читалась надпись по кругу: «Да пребудет Сила вечно».

   Все вместе сходили к старосте, я получила большой лист бумаги, куда вписали моё имя и место жительства, а также данные Суны. Вместо подписей поставили отпечатки пальцев. Староста, пожилой спокойный мужчина, приходу нашему не удивился, чуть укоризненно покачал головой и сказал:

   — Что, Суна? Или я тебя не предупреждал? — достал довольно большую печать, бережно подышал на неё и аккуратно поставил оттиск на оба экземпляра. Один оставался у него, второй забрала я.

ГЛАВА 6

Ещё неделю дядя Ангус собирал меня в дорогу. Сразу после подписания документов был большой скандал, а дядя Ангус стряс с Суны ещё девять мит. Поняв, что я теперь свободная, но бездомная, что мне больше не угрожает голод или побои, он весьма осмелел в разговоре с мачехой.

   — Ты что же, Суна, совсем ума лишилась? Смотри, Сила накажет! И мебель, и посуда, и бельё – всё денег стоит! Струмент весь для огорода – всё тебе остаётся! А ты девчонку голой хочешь выставить?! Не выйдет так! Сейчас к старосте вернёмся – потребую раздела! И продам, хоть и за копейки.

   Суна раздражённо швырнула на стол кучку монет. Знакомые уже мне миты – три и пять и крупные бронзовые квадратики – гроны, как я потом узнала.

   — Что хочешь делай, а более нет у меня!

   Ангус пересчитал монеты, сгрёб в руку и кивнул мне на выход.

   — Ежели распродавать всё по-честному – оно, конечно, поболее выйдет. Может даже и вполовину поболее. Только жить тебе придётся здесь и за каждый чугунок торговаться. Решай сама, Лунка, как оно лучше.

   Я забрала у него монеты и пошла наверх, за своими вещами. Лишь бы побыстрее уйти отсюда. Спустившись вниз с кучей тряпья в руках из того, что нашла в ящике, застала ещё один спор:

   — Отдай, Суна! Нечестно этак-то!

   Вымотанная Суна, плюнув, кинула мне под ноги какой-то шарик и, громко хлопнув дверью, скрылась в комнате. Ангус нагнулся, поднял с полу шарик и сунул в карман.

   — Он, конечно, гаснет уже. Но мы дома Риму попросим подкормить его. У них ещё три остаётся, чай, не обеднеют… — как бы оправдываясь сказал дядя Ангус. Похоже, что все эти разборки и торговля надоели уже и ему самому. Провожать меня никто из бывшей семьи не вышел.

   Я догадалась, что это, возможно, и был тот самый светящийся шарик, что Лита называла «светляком».

   На обратном пути на выселки мы прошли половину села, до центра. Встречали разных людей, многие здоровались и с Ангусом, и со мной. Я так же вежливо подносила правую руку к сердцу и кивала. Пусть я не знаю этих людей, но и грубиянкой выглядеть нечего. С одним из мужчин Ангус поговорил и довольный похвастался мне:

   — Десять болотников заказал на осень – сына женить будет! А болотник к осени – жирный и тяжёлый, это для почётных гостей он набирает. Так вот к осени и наберу заказов, а потом и муки будет на что купить, и молока-творога, когда захотим.

   Чувствовалось, что заказом он доволен. А я больше рассматривала одежду встречных. Порадовало, что не все женщины были в платьях. Как минимум двое из них, пожилая и совсем юная, похоже, её внучка, были одеты в брюки и странные куртки из мешковины.

   — Из лесу, Вига?

   — Вестимо. Комарьё жрёт, не снимешь куртейки.

   Пожилая остановилась, утёрла рукавом пот со лба и, поставив на землю большую корзину, набитую разными пучками трав и связками корешков, немного поболтала с Ангусом, расспрашивая про Риму. Мы с её сопровождающей несколько холодно разглядывали друг друга и молчали. Я – потому, что не представляла, что говорить. Она – похоже знала прежнюю Алуну и не слишком любила её.

   Я аккуратно рассматривала их одежду с некоторым даже облегчением. Можно будет сшить себе брюки в дорогу. Присмотрелась – в девушке дремала искра магии, ещё меньше моей. Совсем уж крохотная и беспомощная. Природница, как и я. Теперь я уже видела выжженное нутро её бабушки.

   Смотреть на такое было очень неприятно, как, например, на человека, у которого оторвана нога и видны старые шрамы. Я невольно отвела глаза.

   В центре посёлка бок о бок стояли две небольшие лавочки. В одной – всё, что можно есть, от свежего молока и хлеба до сушёных ягод и зерна для скотины. Во второй – инструмент, посуда, ткани.

   Цена на ткани была двух видов. Высокая и очень-очень высокая! Два куска стоили запредельно дорого! Я присмотрелась и разницу увидела даже на глаз. Та, что дешевле – не слишком хорошего качества, грубоватая, с огрехами и непропрядами. Из такой шили повседневную одежду селян. Только здесь, в лавке, она была ещё не линялая, а синяя, коричневая и белая с желтоватым налётом. Та, что совсем уж запредельно стоила – хорошего качества, как машинная, только было в ней ещё что-то странное. Я даже не сразу разобралась.

   Заметив, что я щупаю и смотрю на свет эту дорогущую ткань, лавочник, мелкий лысоватый мужичок, сказал, как бы не мне, а просто в сторону:

   — Из старых запасов ещё, самогрейка и непромокайка. Больше-то такого и не делают! Думаю, у нас её не продать будет, осенью в город повезу.

   Я увидела, что на ткани есть магия! Просто увидела! Объяснить это сложно, ну, как будто тонкий слой прозрачной плёнки приклеен сверху – так это выглядело для меня.

   — Дядя Ангус, а сколько такая проносится? Ну, когда на ней магия кончится?

   — Лунка, больно уж цена кусачая! А держаться магия будет, пока ткань не износится. Они все такие были.

   Поколебавшись, я выбрала кусок простой синей на платье и несколько рубашек, что мне обошлось в три тинга, а также большой отрез синего мягкого сукна с магией. Ночи ещё прохладные, обозом мне ехать от трёх недель, так что хоть и жалко было денег, а тринадцать тингов я отдала под неодобрительным взглядом дяди Ангуса. И ещё шесть тингов за зелёную светло-серую ткань, которая не промокала. В качестве бонуса Ангус выпросил у продавца тележку на неделю.

   — Верну, как провожать Лунку пойду.

   — Да бери, не жалко… — продавец явно был доволен суммой.

   В достаточно лёгкую конструкцию с плетёным коробом мы сгрузили то, что я прихватила из дома Алуны – пара комплектов белья, простецкие платья-хламиды, зимние сапоги, не слишком тёплые, но целые, и немного продуктов, которые я купила. Не могу же я есть бесплатно у Ангуса и Римы. Им тоже деньги не просто достаются.

   По дороге домой мы опять беседовали.

   — …вот сезон ливневый кончится, дней восемь-десять ещё будет дождить, потом обоз в город выйдет. Значит, через семь дней мы с тобой должны выйти с утра и к вечеру будем в Придорожном. Там у знакомых моих переночуем, с купцами договоримся и всё решим. А я прогуляюсь до города с тобой – сдам там шкуры, прикуплю того-другого, да и присмотрю, чтобы тебя не обобрали. А через недельку и домой соберусь.

   — Дядя Ангус, как-то мне и неловко. Это ж вас дома, получается, пол-лета не будет. Как тётя Рима одна-то справится?!

   — Лунка, неужели ты думаешь, Рима тебя одну отпустит? — он, кажется, искренне удивился.

   Ближайшие дни мы с тётей Римой были заняты сборами в дорогу. Швея из меня была так себе, но, разумеется, какие-то основы я знала. Распорола два самых ветхих платья, сшила куски в полотно, не слишком аккуратно, да это и не требовалось. И по образцу брюк Ангуса вырезала себе штаны и сметала на живую нитку. Надела, покрутилась в них, обсудила с тётей Римой, где и что подрезать. Распорола, подрезала, сметала снова. Уже лучше, но всё равно далеко не идеально. Ещё раз распустила наметку и снова подрезала в двух местах. Вот теперь они сели удобно и по фигуре.

   Только после этого я снова распорола их и аккуратно, экономя каждый сантиметр, разложила выкройку на магической ткани…

   На шитьё тонкой куртки-ветровки с капюшоном и этих самых брюк у меня ушло почти полностью пять дней. Швы я везде сделала двойные, как на джинсах. Конечно, они не были так аккуратны и красивы, как машинные, но всё, что смогла, я сделала. С плащом было и ещё проще. Лёгкую ткань я раскроила так, чтобы сшить полукруг. Этакое подобие накидки без рукавов. Тётя Рима, порывшись в сундуке, нашла очень красивое тонкое платье из старых запасов. Кремовый плотный шёлк, белая вышивка по подолу и воротнику, юбка-полусолнце до середины икры, рукав три четверти. Чуть слежавшееся, но очень нежное и нарядное.

   — Вот, Луночка… Берегла как память, взамуж я в нём выходила.

   — Тётя Рима!

   — И не спорь! Не добро это, в сундуке этакое гноить! А ты, случись что, всё же нарядиться сможешь!

   Оттуда же появилась тонкая бежевая ткань на нижнее бельё. Чуть тянущаяся, мягкая и приятная на ощупь. Не магическая, но явно из тех времён, когда станки работали на магии и ткани были на порядок лучше современных. Кроме того, выгнав Ангуса на огород, тётушка сшила мне несколько забавных панталончиков, вполне, впрочем, удобных и не слишком длинных.

   — Ткань эта ноская очень, Луночка. И стирается хорошо.

   — Вот и сшили бы себе!

   — У меня нашито так, что не на один год хватит! Я ведь раньше-то магичила и хорошо зарабатывала. И светляков сама делала, и горячие камни продавала. А сейчас, видишь, светляка зарядить могу, конечно, но он больше двух-трёх недель и работать не будет.

   Она, забросив все дела, кроме готовки, шила мне новое платье. К нему она добавила симпатичный кружевной воротничок из своих запасов. Простое, для селянки, возможно, даже вполне нарядное, но городские такое носят на каждый день, по утверждению Ангуса.

   — Там, Лунка, конечно, побогаче живут. И одеваются наряднее. Так что слухай, что Рима тебе говорит!

   Чехол от матраса, куда я складывала всё своё добро, постепенно превращался в довольно большой тюк барахла. Пару отрезов простой ткани я везла в город для постельного белья – пригодится.

   Через семь дней я прощалась с Риммой. Обе всплакнули.

   — Ты, деточка, как устроишься – дай знать. Почта сейчас уже лучше работает. Конечно, не магическая, да и стоит дороже, но с почтой обозы охраняют хорошо. Так что отпишись, чтобы мы тут знали, что у тебя и как. И Луночка… Ежели вдруг что… Ты вертайся сюда. Не чужая ты нам, а в жизни, знаешь, всякое бывает…

   Вернулись в Лесное, дядя Ангус отдал тележку лавочнику, взял у него заказ – передать письмо каким-то двум купцам, мы погрузили наши вещи в телегу, и дядька Ранк повёз нас в Придорожное.

   Село было ещё больше Лесного, тут даже трактиров было аж три, но ночевали мы на сеновале у знакомых дяди Ангуса. Это было бесплатно. Сразу после быстрого ужина дядя Ангус ушёл на весь вечер – договариваться о месте в обозе, было уже темно, и я просто сидела на сеновале, где нам постелили толстые плетёные коврики, точно такие, какие вязали в моём мире бабушки из старых вещей. Играла тусклым светляком – училась включать и выключать. Быстро научилась.

   Утром хозяйка, полнотелая, пышущая здоровьем молодуха, накормила нас горячей кашей, хозяин, молчаливый Корт, помог дотащить наши вещи до площади, и я поразилась, какого размера караван идёт из таких глухих мест. Почти тридцать телег, с грузом и без, крытые, как кибитки, гружённые какими-то тюками и просто с ворохом сена. И охрана – полтора десятка лучников и мечников под предводительством гира Сорса – сорокалетнего крепкого и жилистого мужчины. Все на конях.

   Нам досталось место в открытой телеге, гружённой товаром только до половины. Возница, суховатый дедок, чуть скрипучим голосом скомандовал:

   — Полезайте! Но смотри, Ангус, как договорились – в горку ежели, вылазите и пешком идёте! Не хочу животин надрывать.

   — Помню я, Торт, помню…

   Я улыбнулась. Забавное имя у дедушки – Торт, хотя сразу чувствуется – характер-то не сахарный.

   Тронулись…

   Я лежала в телеге, смотрела в чистое, какое-то праздничное небо и размышляла о ценах города, о том, как там всё устроено… Где я смогу жить и работать, быстро ли найду себе место? Хватит ли денег дожить до первой зарплаты? Или, может, снять комнату и начать вязать на продажу? Денег, после сборов и покупки одежды, оплаты продуктов и места в обозе, осталось не так и много. Обоз самым большим расходом оказался. Теперь у меня всего сто пятьдесят четыре тинга и немного грон.

ГЛАВА 7

Дорога тянулась и тянулась. Как ни странно, через пять дней, уже ближе к городу, попалась выжженная деревня.

   — Дядя Ангус! Что это?!

   От этого места веяло какой-то странной жутью. Конечно, всё это случилось не вчера, но обгоревшие каменные дома, полуразрушенные, покрытые вездесущим вьюном, производили тяжёлое впечатление. Кроме того, магическим зрением я видела некую липкую сероватую плёнку, покрывающую равномерно и развалины, и растения.

   — Так и не помнишь, пичуга? Война это… Прорыв большой тогда был… Думаешь, просто так взяли и портал с Источником запечатали? Я, конечно, сам туда не добирался, но говорят, что от старой границы на неделю пути – земли пустые. До сих пор боятся люди селиться. Не зря же предки сюда перешли…

   — Предки? Наши предки?

   И тут выяснилась интересная подробность. Мир, в котором мы живём, не родной для людей. Человеческая раса зародилась как раз возле Источника, заселила мир, который назывался Раймер и жила там долгие тысячи лет. Пока однажды, в результате каких-то экспериментов, у Источника не появились первые мутанты – гоблины, тролли, эльфы, сальдо. Я так и не выяснила, что за сальдо там ещё были, но вцепилась расспрашивать Ангуса.

   — А что за эксперименты-то были?

   — Лунка, ну откуда я могу знать? В легендах наших говорят, что, вроде бы, пытались соединить Источник и человеческую сущность. Чтобы, значит, всемогущих людей получить. Только я ить даже не представляю, как это делали. А вот нечисть плодиться начала. Да шустро так… Ну и предки решили покинуть тот мир – слишком много людей гибло. Кто уж знает, как оно на самом деле было, но сейчас у нас даже магии нет.

   — А когда это всё случилось?

   — Ну, сейчас семьсот двенадцатый год от Исхода. Значит, семьсот двенадцать лет назад и произошло это.

   — Дядя Ангус, а раз есть этот мир и тот, за барьером, значит существуют и ещё миры? Ну, совсем другие?!

   — Так кто знает-то? Наверное, да. Только нам это без разницы, Лунка.

   Настолько необычна для меня была история этого мира, что я пообещала себе: как только смогу, постараюсь добраться до книг. Ну, есть же всякие там записи и библиотеки? Конечно, читать сказки и жить в них, как вот я сейчас – это, безусловно, очень разные вещи. Но всё равно мне интересно! Гораздо интереснее, чем тоскливо ожидать смерти, сидя на своей даче. Может быть, это просто удача, что меня перекинуло в этот мир. Должно же мне было хоть в чём-то повезти?!

   Дорога тянулась и тянулась, вечерами разводили костры, готовили горячее, днём остановка была совсем короткой. Только один раз попали под мелкий дождичек из тех, что у нас называли грибным. Это когда солнышко и чуть поморосит с неба. Через шесть дней от начала пути вышли к широкому гладкому тракту. Я так и не смогла понять, что за покрытие на дороге, но катились по ней телеги ровно и мягко.

   На тракте нам встречались люди. И отдельные всадники, и небольшие обозы из окрестных деревень. Попался и встречный большой обоз. Купцы, что вели его, были знакомы с нашими, так что вечерний привал был общий. Дядька Ангус тоже встретил приятеля Свана – тот был в охране и, сменившись с поста, он пришёл к нашему костру – поболтать. Они вспоминали каких-то общих знакомых и я, чтобы не смущать мужчин, ушла спать в телегу, оставив их у огня.

   Ещё днём, на привале, я надёргала разной местной травы и несколько веток – мне хотелось почувствовать растительность поближе, понять, что я ещё смогу делать с ней. Часть была похожа на земные растения, но мне казалось, что есть и некоторые отличия. Зажгла светляка и, закрыв глаза, попыталась «прочитать» ветку с острыми клейкими листочками. Сложно объяснить, как именно, но через пару минут я поняла, что это растение – нейтрально. Ни пользы мне от него, ни вреда. А вот мелкая тёмная травка, какой я не видела в деревне, оказалась гораздо интереснее! У меня в руках был довольно ядовитый отросток. Такой если корова съест, может и помереть!

   Подумала о том, что смогу собирать и продавать травы. Конечно, не сразу. Пока я слишком мало о них знаю. Просто это ещё один из вариантов возможного заработка. Это меня так успокоило, что я уснула среди разбросанных листьев и веток, узнав ещё пару разных травок и найдя средство от комаров. В дороге они, надо сказать, донимали вечерами изрядно.

   Утром дядя Ангус завёл беседу:

   — Лунка, через два дня будем в городе.

   — Ой, хорошо как! Надоело в дороге-то.

   — Сван вчера рассказывал, что в замок люди требуются.

   — В какой замок, дядя Ангус?

   — В замок спящего рыцаря.

   Я несколько растерялась. Про рыцаря я уже слышала, но на кой ему люди? С боку на бок переворачивать?

   — Дядя Ангус, так ему что, лекарь нужен? Или что?

   — Слуги нужны, Лунка. После войны-то даже у рода Эльгаро денег не так уж и богато было. Конечно, без присмотра его не оставили, но и просто так целый замок содержать – дороговато будет. Кто-то там следил за всем, это ясно, но… Сама понимаешь, не маленькая, чай. А на слуг рода Райхор, ежели тебя туда пристроить, вряд ли кто насмелится хвост задирать. И нам с Римой спокойнее будет знать, что ты под присмотром.

   — Дядя Ангус, а что я там делать-то буду?

   — Сад при замке знатный был, поди-ка, запустел весь. Я ведь вижу, что всё равно колдуешь, так хоть кормить досыта станут. Пойдёшь? Или хоть вон при кухне тебя устроить – всегда сыта будешь.

   Я немного подумала. А что я теряю? Пусть дядя Ангус и тётя Рима спокойно живут, зная, что со мной всё в порядке. Хорошие они люди, душевные. Ну а если мне не понравится, всегда можно уйти и попробовать самой устроиться. А так, если платить нормально будут и кормить, я смогу и на домик себе заработать. И потом, будет же у меня свободное время – смогу вязать и подрабатывать.

   — Пойду.

   Последние два дня перед городом встречались симпатичные деревеньки и огромные поля, засеянные всем, что требуется для прокорма города.

   Восьмой день дороги, начиная с полудня, шли пешком. Дорога неуклонно, хоть и медленно, поднималась в гору. Подъём закончился несколько неожиданно, за деревьями дорогу дальше видно не было, но вдруг весь обоз оказался на большом и достаточно ровном участке пути, откуда открывался вид на весь город, лежащий в ложбинке между трёх старых гор, сглаженных временем.

   — Ну, вот… — с какой-то затаённой гордостью сказал старик Торт, тыча рукой: — Вот он и есть – Лейн. Теперь, значится, можно и в телегу сесть. — практично добавил он.

   Лейн, лежащий перед нами как на ладони, был достаточно велик. Не знаю, сколько тысяч человек в нём жило, но думаю, что больше десяти. Самыми потрясающими были не чётко проложенные улицы и кварталы, не трёхэтажные особнячки и цветущие сады… Истоком города был Замок. Именно так – с большой буквы.

   Замок поражал воображение не размерами, а удивительной гармоничностью и красотой. Несколько башен разных форм и размеров, узкие, почти готические окна с витражами, тёмно-красные остроконечные крыши со шпилями и флюгерами, с вьющимися на лёгком ветру цветными вымпелами. Чёрный камень искрился на солнце серебряной пыльцой на сломах и срезах, и всё строение казалось сказочной картинкой.

   Таковым он казался ещё и потому, что город кишел людьми. Крошечные человечки возились у своих крошечных домов, работали в садах и огородах, ходили по улицам, разговаривали, махали руками, что-то продавали и покупали на нескольких рынках и базарчиках. Город жил своей жизнью, весьма бурной и кипучей. Замок спал.

   Караван спустился в город и начал рассыпаться на отдельные элементы. Нас старик Торт привёз в довольно большую и крепкую корчму, выгрузил во дворе мешки с вещами и, пожелав удачи, растворился в сплетении улиц. Вывеска гласила: «Лунная крепость».

   Дядя Ангус договорился со знакомым пузатым пожилым трактирщиком о комнатке для меня. Сам он предпочёл спать в большой общей, только вещи свои оставил у меня в комнате.

   — Дорого тут всё, Лунка. Я уж лучше чуть ужмусь, зато денег домой побольше привезу. Глядишь, тогда осенью и не пойду в город второй раз. Зиму-то я и так пропустил, кашлял сильно, вот Рима и не дозволила обозом идти, а сейчас, конечно, на меха не сезон. — он был чуть озабочен предстоящими делами: — Завтра с утречка отдыхай, я добро своё пойду пристраивать. — дядя небрежно пнул мягкий мешок со своим грузом: — А вот после обеда, ежели желаешь, сходим, поглядим, что да как.

   Комнатёнка была совсем крошечная – узкая кровать, стул, похожий на венский, и окошко размером с альбомный лист. Наклонный потолок, так что стоять в полный рост можно было только у дверей. Умывалка и туалет – на этаж ниже. Вони там, как ни странно, не было. Чисто и сухо. Вместо унитаза – дырка в странном светло-сером поддоне и два огромных выпуклых следа, на которые нужно было вставать ногами. Каждые несколько минут поддон ополаскивался широкой струёй воды. Такие туалеты я видела и в своём мире.

   Под кровать сложили вещи, и дядя Ангус посоветовал мне спросить, когда работает мыльня.

   — Здесь хорошая она, чистая и тёплая. Я раньше мылся пару раз. Да и стоит прямо рядом, вон, в окошко глянь – она и есть. Я-то завтра в городе схожу, оно малость подешевле будет. А ужинать будем здесь. Тровур хорошую повариху держит.

   Наличие мыльни обрадовало меня необыкновенно. Я, если честно, раньше опасалась, что попаду в эталонный средневековый город, такой, который представляют себе все пользователи интернета – без канализации, с грязной заражённой водой и вонючими узкими улочками. Однако даже окраина города, по которой мы проехали, напоминала, скорее, старинные европейские городки, облагороженные современностью. Ни вони, ни мух, ни луж, ни скотины на улице я не видела. Зато множество цветущих клумб и вазонов прямо у дверей, довольно нарядные люди, хоть и торопливые, и чистенькие дома.

   Конечно, окраина не центр, но даже здесь встречались дома в два этажа. Нижний – камень, верх – что-то вроде фахверковых надстроек. Интересным было то, что камень домов – светло-серый и бежеватый. Нигде нет такого, как в замке. В разных карьерах, что ли, брали его?

   За мыльней присматривали две женщины – огненный маг, явно сильнее меня, и просто горожанка, выжженная.

   Таких людей я встречала уже много. Смотреть на них было тяжело, как на калек, которым ты не можешь помочь. В городе их было на порядок больше, чем в Лесном. Логично, конечно – маги выгоднее устраивались в городе. Тут всегда и возможностей больше, и работы.

   Женщины выдавали постояльцам чистые простыни – вытереться, они же накачивали воду примитивным насосом в огромные котлы, стоящие в жарко натопленной комнате. Под одним из котлов лежали бурые каменные плитки, которые, пока я мылась, огневица дважды подогревала своей Силой. Была она мрачновата и неразговорчива. Выглядела очень уставшей. Вода по наклонному полу вытекала в какую-то общую канализацию.

   Зря я так удивлялась. С магией или без, но люди живут здесь уже более семисот лет, было у них время обустроиться.

   В целом, это напоминало обычную общественную баню, и народу было довольно много. Мылись человек десять горожанок – завтра выходной день. Думаю, в будни здесь несколько тише. Конечно, никакой парилки или веников не было, но за четверть тинга – десять грон, мне выдали кроме простыни ещё и маленькую пластинку мыла, а также большой деревянный ковш – зачерпывать и лить на себя воду. Вымывшись, остаток я чуть подсушила и забрала. В городе действительно всё очень дорого! За доплату предлагали ещё травяной отвар, но я отказалась. Обычные травки, просто для запаха. Такие я себе и сама насобираю, как только обустроюсь на месте. Уж что-что, а травку я чуяла хорошо. Не зря в дороге на привалах рассматривала местную растительность.

   Что мы ели в общем зале на ужин, даже не вспомню. Уснула я сразу, как выпила кружку прохладного кисловатого взвара, поднялась к себе и ткнулась в чистую кровать. Даже платье не сняла. Последняя мысль была: «Надо срочно устраиваться на работу. Полтинга в день, хоть и с едой… Я нищей через пару месяцев останусь!».

   Спала я как убитая, а утром, полусонная, отдала дяде Ангусу его мешок с мехом, сняла мятое платье и снова уснула – дорога, всё же, изрядно вымотала меня. Проснулась голодная, умылась и отправилась в нижний зал, где кормили постояльцев.

   Никто не ворчал, что я проспала чуть не до полудня. На завтрак крупнотелая дочь трактирщика, Лесса, выдала мне большую лепёшку с мёдом, чуть тёплую кашу, похожую на пшённую, и кружку взвара.

   — Есть ещё варенье из сливы, из клубники, но за дополнительные деньги. Можно мяса – тоже за доплату. — она вопросительно посмотрела на меня.

   — Нет, спасибо большое, но мне этого вот, — я кивнула на накрытый стол: — вполне хватит.

   Эка здесь денежки считать умеют! Я даже улыбнулась про себя – прямо капитализм сплошной. Ну, ничего. Не пропаду!

ГЛАВА 8

Разросся парк. И старого дворца

   Увил колонны виноград дичалый.

   На статуях парадного крыльца

   Иммортели, геральдика печали.

   Растресканы цветные витражи

   И заболочен пруд тоскою граций.

   Гнездятся в кровле чёрные стрижи

   И в залах призраки картин пылятся.

   (Леонид Чернышов)

   Невольно вспоминала эти завораживающие строчки, когда мы с дядей Ангусом шли по запущенному саду к замку. На широкой подъездной аллее, ведущей от удивительной красоты кованных ворот к парадному входу, жалкими кучками, сметёнными ветерком, лежала прошлогодняя листва.

   По обе стороны раскинулся сад, запущенный и заросший, виднелась беседка, вся в сухих плетях.

   Цветущие деревья, похожие на наши липы, распространяли сладкий, медовый аромат, но так же нуждались в уходе, как и всё, на что падал взор, начиная от тронутых ржавчиной ворот и низенькой оградки вдоль дороги, кончая сломанными зимними ветрами сухими ветками, нарушающими своими корявыми очертаниями нежную, голубоватую облачность цветущих крон.

   Огромный мощёный двор когда-то был окружен кольцом клумб. Сейчас цветов там не было – только подозрительно бодрые сорняки.

   — Дядя Ангус, что-то мне даже боязно. Людей-то совсем нет.

   Боязно мне не было, но замок немного подавлял своей опустошённостью.

   — Да есть тут люди, Лунка. И охрана при замке есть. Просто… Ну, мало людей-то. Вот и подзапустело всё.

   Парадная дверь замка была приоткрыта. Так никого и не встретив, мы некоторое время неуверенно потоптались на широкой полукруглой лестнице. Я с интересом рассматривала резные каменные вазоны, несколько обшарпанное полотно дверей, большие красивые ручки в виде львиных лап и широкий стрельчатый витраж над дверью. Наконец, Ангус не выдержал и, пошире распахнув дверь, прошёл в огромный холл.

   Шахматный рисунок мраморного пола, пыль по углам. Я повернулась к приоткрытой дверной створке и подняла глаза к потолку. Витраж не мыли уже много лет. Сейчас, когда сквозь него с трудом пробивались солнечные лучи, он казался почти жалким и уродливым – нижняя часть цветных стёкол была так сильно затянута паутиной, что даже не получалось определить цвет. Люстры под потолком были, очевидно, для пущей сохранности, обёрнуты огромными полотнищами ткани. В тишине слышалось звонкое и надоедливое жужжание мух.

   — Хозяева! Есть кто дома?! — совсем по-простецки позвал дядя Ангус.

   Где-то вдали скрипнула дверь и раздались уверенные шаги. Мужчина был высок, даже выше Ангуса. Узкое, вытянутое лицо, брезгливо опущенные уголки крепко сомкнутых губ. Седые волосы подвиты и уложены в некое подобие нелепой причёски со взбитым надо лбом коком. От этого он казался ещё выше. Под тяжёлыми, наплывающими веками, цвет маленьких глаз не разобрать, но взгляд не слишком приятный, оценивающий. Белоснежная рубаха с высоким стоящим воротничком, подпирающая уши, серая жилетка и серые же брюки. Явно не простой работяга.

   Здороваться он не стал. Зато дядя Ангус поклонился довольно низко, дёрнув меня за руку. Я повторила его жест, но ответного кика мы так и не дождались. Он просто стоял и молча разглядывал нас. Ангус чувствовал себя так же неуверенно, как и я, немного потоптавшись, как бы размышляя, не уйти ли отсюда, не слишком ли мы мешаем столь важной особе, он, всё же, решил заговорить:

   — Почтенный сангир, я вот…

   Договорить дядя Ангус не успел.

   — Ко мне… Следует обращаться… Ронс Каштер…

   Говоря, он почти после каждого слова делал небольшую паузу, что придавало его словам весомость.

   — Ронс Каштер, я вот племянницу привёл. Говорят, что вы прислугу в замок нанимаете, так вот, устроить бы девочку.

   Ронс помолчал, всё так же разглядывая нас, но теперь больше рассматривал меня.

   — Посудомойка… Один тинг в месяц… Еда два раза… Одно платье в год… — посмотрел на меня с неким сомнением и добавил: — Два фартука… Общая спальня…

   Признаться, на что-то очень уж хорошее я не могла рассчитывать, но один тинг! Это значит, в городе я смогу мыться раз в восемь дней. Всё! Больше я не смогу позволить себе ничего. Даже простое платье стоит не меньше двух тингов. Ладно, ткани, они здесь дорогие, но еда, даже самая обычная, в городе тоже дороже, чем в деревне. На один тинг в неделю, пожалуй, можно прокормиться, если готовить самой и очень экономить. Чтобы обеспечить себе месяц вольной жизни, я должна проработать год, не меньше!

   Конечно, у меня были деньги, но, работая здесь, я ничего не скоплю. Может быть, горничным платят больше?

   — Почтенный ронс Каштер, может быть, у горничных условия лучше?

   Опять неприязненный взгляд и ответ:

   — Горничная должна… быть почтительна и любезна…

   Он повернулся к нам спиной и ушёл в тот же коридор, из которого вышел ранее. Обескураженные, мы переглянулись с дядей Ангусом и молча вышли в так и не закрытую дверь. Постояли минуту на крыльце, пытаясь сообразить, что именно делать дальше.

   — Ты, Лунка, не расстраивайся! Ну, не приглянулась ты ему, бывает. Найдём тебе другую работу.

   — Дядя Ангус, я и не расстраиваюсь. Просто один тинг в месяц – совсем уж мало. Так я на ноги никогда не встану.

   Мы побрели по аллее назад, к воротам.

   — Дядя Ангус, а давай немного сад посмотрим? Всё равно ведь нет никого вокруг.

   Он немного поколебался, а потом, перешагнув вместе со мной низкую оградку, прошёл по старой листве, сквозь которую местами пробивалась сизоватая короткая травка. Я смотрела на планировку и понимала – раньше здесь было красиво. От аллеи мы отошли не так и далеко, когда услышали голоса.

   — Пойдём назад, дядя Ангус.

   — Наоборот, надо идти на голос!

   — Это зачем ещё? Вдруг заругают нас!

   — Узнать, может быть есть другая работа. Ну, этот вот, который ронс-то, он ведь не самый главный в замке. Глядишь, в другое какое место тебя возьмут. Всякое бывает, а раз уж пришли – надо всё испробовать!

   Я осознавала его правоту, но этот замороженный ронс, который вполне мог стать моим начальником, меня, признаться, пугал. Уж не знаю, чем я ему не приглянулась, но работать с ним не хотелось. Однако дядя Ангус шёл вперед, на голоса, и я еле поспевала за ним.

   Мы дошли почти до самого забора сада, когда у обшарпанного деревянного павильона увидели людей. Невысокий старичок гневно распекал двух крепких мужчин:

   — И всего на день оставил вас, обормотов! И напоминал ведь тебе, Бартос, что обязательно полить нужно! Ничего вам не доверить…

   Мужики тоскливо переминались и, скучая, ждали, когда же начальство выговорится.

   Договорить он не успел.

   — Уважаемый, а где бы нам садовника главного найти, не подскажете?

   — А зачем это вам, любезный, садовник понадобился?

   Старичок выглядел забавно. Лицо его покраснело от гнева, на лысине блестели капли пота, а вокруг, венчиком, завивались легкомысленные седые кудряшки. Он вытащил из кармана жилетки сероватый мятый платок, вытер пот и, отвлёкшись от нас, снова с горечью посмотрел на ящики с засохшей рассадой. Ящиков было много.

   — Уволены, оба. Идите к ронсу Каштеру, получите расчёт.

   — Ронс Ингар! Да неужели из-за этого увольняют?! — тот, что заговорил, явно страдал от похмелья. И нездоровая краснота глаз, и привычка облизывать пересохшие губы – всё говорило о том, что вчера он изрядно набрался. Второй, такой-же крепкий и такой же неряшливый, даже не стал спорить. Просто безнадёжно махнул рукой и побрёл в ту сторону, откуда мы пришли. Приятель посмотрел на него, потом на разгневанного старичка, потом снова на уходящего и пошёл след в след за ним.

   — Так зачем вам, почтенный, садовник понадобился?

   — Работа нужна, ронс Ингар.

   Пожалуй, пришли мы сильно не вовремя, потому что рассерженный ронс Ингар, кажется, даже стал выше ростом:

   — Ещё один работничек на мою голову?! Нет уж, любезный! Мне таких не нужно!

   — Ронс Ингар, а если я рассаду поправлю вам, меня возьмёте? — я вмешалась до того, как дядя Ангус ответил.

   Старичок ещё раз утёр пот, присмотрелся ко мне и с сомнением спросил:

   — Маг, что ли? Силы-то хватит?

   Сам он был обычным человеком, даже не бывшим магом, потому видеть мою Силу не мог.

   — Хватит, может и не на всё сразу, но хватит. Только полить сперва нужно.

   — Ну, погоди, рона, сейчас кликну кого, накачают и принесут воды. — он испытующе смотрел на меня.

   — Нет, так нельзя. Накачают – она холодная будет. А по такой жаре поливать нужно тёплой.

   — Ишь ты, разбираешься, значит… Ну, славно, славно… Давай-ка попробуем, рона… Как зовут-то тебя?

   — Алуна.

   — Ишь ты, из сангиров, значит…

   Вечером я прощалась с дядей Ангусом, он принёс мои вещи и собирался с утра домой.

   — Дядя Ангус, а я вот спросить хотела... Как ронс Ингар определил, что я из сангиров?

   — Так по имени и определил. Первая, если, гласная идёт – значит в роду сангиры были. Селянин или, скажем, горожанин, такое имя ребёнку дать не сможет.

   — Подожди, но вот ты – Ангус. Значит…

   — Так то и значит, что отец у меня сангиром был. Он и именовал.

   — Понятно.

   Постояли, помолчали. Наконец, он крепко обнял меня и прижал к груди, я заревела. Мне было и страшновато прощаться с ним, и я не знала, как отблагодарить человека, сделавшего для меня так много. А дядя Ангус гладил меня по голове и приговаривал:

   — Ну, будет уже, будет… Рима-то порадуется, что ты так хорошо устроена!

   Устроена я, и в самом деле, была совсем не плохо. Пять тингов в месяц, еда, комната в садовом павильоне и одежда для работы. По местным меркам – очень даже хорошие условия. Их я обозначила сама и сразу, как только рассада в лотках напилась воды и поднялась ровными рядами.

   И с ронсом Каштером ронс Ингар сам разговаривал. Я в это время просто стояла у него за спиной.

   — За магию, почтенный ронс Каштер, всегда доплачивают! Так что меньше пяти она не согласна, а мне работники нужны! Сад без рук сколько лет стоял, а вы хотите, чтобы он сам собой обрабатывался?!

   — Вы берете её… Вам и отвечать… А денег лишних нет… Три тинга…

   — А вот вернётся ронс Венсен, я ему расскажу, что вы магичку брать не захотели! Можно подумать, каждый день к нам маги ломятся на работу! А ваши бездельники по три тинга мне всю рассаду загубили!

   Он наскакивал на длинного ронса Каштера, как бойцовый петух, и клевал ему мозги до тех пор, пока не выбил неохотное согласие.

ГЛАВА 9

Ронс Ингар вёл меня по запущенному саду второй раз, теперь – в другую сторону, показывая дорогу к месту жительства и лично толкая тележку с моими вещами. Заодно объяснял, где и что нужно восстанавливать, рассказывал, что именно от меня потребуется.

   — Магия – штука ценная, уж на что я простец, а и то понимаю! Ежели вот жука сможешь убирать, очень это хорошо будет!

   — Смогу, собирала уже, так что умею. Только кормить меня нужно сытно, а то долго восстанавливаться буду.

   — Ну, деликатесов не ожидай, а готовит кухарка у нас ладно, не жалуемся. Она хоть и из простецов, но училась ещё смолоду. Конечно, позднее-то её в замок заберут, ну а пока вот к нам приставили.

   Так я услышала впервые слово «простец». Оказывается, раньше таким образом называли тех, кто родился без магической Силы. На их долю обычно доставалась простая и примитивная работа – готовить, стирать, убирать. И творческая. Та, где магия заключалась не в наличии Силы, а в умении нестандартно думать и смотреть.

   Я нисколько не жалела, что переехала в город – мои знания о мире пополнялись с огромной скоростью. Даже болтовня ронса способствовала этому.

   Простецы в городе сбивались в небольшие бригады или организовывали что-то вроде семейного подряда. Например, один человек в семье – маг воды. Остальные, значит, помогали ему. Собирали грязную одежду у клиентов, сортировали, раскладывали по котлам, грели воду и так далее. Они же гладили всё и разносили по домам. Или, например, маг огня работал с пятью-шестью пекарями, или маги воды и огня — при огромной кухне, где все остальные были простецы.

   Это простецы мыли посуду и чистили овощи, настирывали полотенца и фартуки и отбивали мясо. Маг грел плиты и поставлял тепло и свет в дом или из кучи ниток ткал удивительную по красоте ткань. Сильные – изготовляли артефакты. Слабые их покупали и потом всю жизнь заряжали энергией, работая, как батарейки. Конечно, многое зависело от уровня Силы мага, но в целом жизнь их, даже слабых, была посытнее, чем у простецов. Хотя, были и простецы, которые, благодаря непрерывному обучению и таланту, достигали высот.

   Больше всего таких простецов было среди поваров, парикмахеров, художников и музыкантов. Пожалуй, всё это можно было отнести к искусству. Так что раньше существовал некий баланс, при котором простецы были так же востребованы, как и маги. Ну, почти так же. Далеко не всё умела магия.

   Более того, были вещи, магии просто не доступные. Например, написать картину мог и простец, и маг. И Сила не могла влиять на суть изображения, на талант человека. То есть, сама по себе магия – не талант, а некая особенность. Ну, как чёрная, белая или желтая кожа человека, как кудрявые или прямые волосы.

   Думаю, я не зря сразу сравнила Силу с электричеством моего мира. Именно движущей силой, энергией мира и была магия. Ну, что ж… Пожалуй, дальше этот мир, Атлантиос, пойдёт по пути технического прогресса. Если, разумеется, не сможет восстановить магию. Признаться, я в этом не видела ничего плохого, так как сама прожила жизнь в мире без Силы. А между тем, перебивая мои размышления, ронс Ингар продолжал делиться с провинциалкой историями из прежнего времени:

   — … и вот она, ронса Лейва эта самая, готовила так, что в её трактир даже санги и сангиры не брезговали заглянуть! Эх, я бы сейчас её пирожка поел! До сих пор вспоминаю! Конечно, после неё трактир дочери перешёл, и готовит Лейва-младшая неплохо, зря жаловаться не буду, только уже не то, совсем не то! Да, вот сюда смотрите, ронса Алуна – вот здесь нужно будет очень много Силы приложить…

   Дом, в который привёл меня ронс Ингар, был в самом дальнем углу сада, за красивой каменной оградой, увитый какими-то лианами, почти скрытый от глаз тех, кто будет гулять в парке.

   — Вот тут и живут те, кто за садом присматривает. Комнат пустых несколько, выбирайте, ронса, которая вам по душе будет.

   У старика явно сохранилось почтение к магии, но я чувствовала себя совсем неловко, что такой пожилой человек обращается ко мне на «вы».

   — Ронс Ингар, зовите меня Луной, так проще будет. Вы тут начальник, а я просто работаю. Нехорошо выйдет, если всех по имени звать будете, а меня – ронсой…

   Он немного помялся, а потом сказал:

   — Вот тут ты, пожалуй, и права, девочка. Ты не думай, я ведь заметил, что ты не все растения знаешь, не слишком в цветах разбираешься, хоть и из деревни приехала. Ну, оно и не удивительно, откуда в деревне «снежные шапки», например, или голубая аруния? Но ты, Луночка, не бойся, я ничего таить не стану, всё расскажу и научу всему, лишь бы ты старалась.

   — Спасибо, ронс Ингар! Я и правда не так много знаю, а за науку буду очень благодарна.

   — Ты, главное, старайся! А там уж разберёмся. Иди, устраивайся, завтра пойдём смотреть, как тебя лучше приспособить. Первые три двери – занятые комнаты. Первая – моя, во второй кухарка-Верта живёт и Рейга – работница, так им вдвоём удобнее. В третьей эти обормоты жили, туда я новых поселю, кто работать хорошо будет. А остальные пока свободные. Как рыцарь проснётся, так и в них рабочих поселят, а пока – ну, сколько разрешили людей нанять, столько и есть. Ступай уже.

   Здание было несколько вытянуто в длину. Сразу у крошечных сеней – подобие кухни. Плита, мойка с одним краном, какие-то мешочки на полках, пузатый древний буфет содержал запасы еды, прикрытые крышками, и ещё – большой стеллаж с посудой. Общий коридор был метра полтора шириной. Заканчивался он подобием душевой и туалета. В центре коридора – длинный узкий стол и скамейки – похоже, здесь кормили рабочих.

   Первые три двери я пропустила, как и советовал ронс Ингар. Следующую открыла – вдоль стен четыре кровати с тюфяками и подушками, но без белья. У каждой что-то вроде маленького комода, стол у окна с парой табуреток. По стенам – несколько полок. В комнате некое запустение и тонкий слой пыли. Видно, что иногда убирают, но не слишком часто. Очень напоминает комнату общежития в летние каникулы – даже матрасы свёрнуты точно так же.

   Пятая комната – копия предыдущей. А вот шестая – совсем узкая, на одного человека. Кровать стоит под небольшим окном, не вдоль комнаты, а поперёк, ровно от стенки до стенки. Такой же комодик, стол крошечный и одна табуретка. Места свободного мало, но всё же оно есть. Если надумаю вязать в свободное время, мне нужно будет удобное кресло. Пожалуй, вот сюда оно и встанет – между комодом и столом.

   Просто из любопытства заглянула в последнюю дверь – стеллажи по обеим стенам, стойки, а на них – инструменты. Лопаты, грабли, стопки небольших горшочков и лотков под рассаду, какие-то мешки, пыльные стеклянные колпаки и прочий инвентарь. Из этой комнаты есть ещё выход на задний двор рабочего домика. Пожалуй, стоит глянуть, что там.

   Двор узкий, тянется вдоль самого дома, мощёная дорожка к большому столу под раскидистым деревом. Лавки – облезшие, нуждаются в покраске. У низенького крыльца – две бывшие клумбы. И совсем близко к ограде – что-то вроде огородика маленького. Думаю, раньше здесь выращивали часть овощей для рабочих.

   Замок отсюда был виден с тыльной части. Если не обращать внимание на грязные окна, он всё равно удивительно красивый, хоть и мрачноватый. Солнце уже садится, и сейчас, под красноватыми лучами заката, кажется, что по стенам пробегают крошечные язычки пламени.

   Совершенно машинально влила немного силы в знакомые росточки картошки и зелени. Лёгкую слабость заглушила большим, пышным и раскидистым кустом сорняка, но всё равно есть захотелось. Пошла устраиваться и тут же познакомилась с поварихой.

   Физических сил у меня было не так и много, слишком долго недоедала Алуна, потому мешок с барахлом, что сгрузил с тачки у входа ронс Ингар, я пыталась тянуть волоком. Получалось не очень. Даже три ступеньки крыльца преодолеть не удавалось.

   Дверь за моей спиной распахнулась, кто-то охнул, а потом мешок рывком взлетел на крыльцо. Я обернулась:

   — Благодарю вас!

   — Больно ты тощенькая! Как это тебя Ингар взял? Тут работы-то непочатый край!

   Женщина была чуть выше меня ростом, но такая округло-плотная, румяная, налитая, что я сразу же поняла:

   — Вы – ронса Верта? Повариха?

   — Она самая и есть! — как-то напевно произнесла женщина. С любопытством глянула на меня и спросила:

   — Новенькая? Как зовут-то?

   — Луна.

   — Ну и ладно, раз Луна, пойдем-ка… — она подхватила мой мешок и поволокла его в дом. Затащила в отрытую комнату, спросила:

   — Есть-то, поди-ка, хочешь?

   Я засмеялась. Настолько добродушной и тёплой показалась мне эта ронса Верта, что страхи о том, что я не приживусь на новом месте, немного отпустили:

   — Вы, ронса, не смотрите, что я такая худая! Есть я почти всегда хочу!

   — Эвон как… Маг, значит?

   — Маг. Сил мало, конечно, но растения чувствую.

   — Ну, раз так, пойдём. Покажу, где и что лежит, что брать можно, ежели меня нет. У вас, у магов, всё не как у людей простых. Наколдуетесь, а потом и мучаетесь без сил. А потому что есть надобно! — строго сказала она.

   Тарелка пшённой каши с мясной подливой, большая кружка горячего взвара – он был приготовлен раньше и стоял, укутанный в старое одеяло – сохранял тепло, свёрнутая улиткой белая булка – я ела, как не в себя, под воркотню ронсы Верты:

   — Раньше-то, оно, конечно, удобнее было – не сравнить. Теперь вот плиту нужно дровами топить, без дров – это только кто богатеи – мага, например, огненного наймут. Только не больно теперь маги-то нанимаются. Всяк норовит сам зарабатывать. А уж чтобы, например, лекаря – так только ежели наместник наймёт или вот верховный правитель во дворец. Остальным-то и денег не хватит. Потому как огненную можно дровами заменить, водяную – натаскать той воды, а лекарь, оно что… Оно, конечно, болеть никому не охота! Вот и дерут они, сколь могут.

   Я ела и кивала, не слишком понимая, почему ронсу понесло рассуждать о лекарях. Глотнула взвару и спросила:

   — Ронса Верта, у вас болезнь какая-то есть?

   — Да нет у меня болезни! А этот кровопивец дерёт так, что ронс Горзо на людях экономить должен!

   Я вопросительно смотрела на неё, ничего не понимая. Она досадливо махнула рукой и пустилась в объяснения:

   — Ронс Горзо приехал, к наместнику он с отчётом ездил, каждый месяц он туда катается. Привёз лекаря с собой. Раньше-то возил раз в три-четыре месяца, а сейчас – чаще приходится. С прошлого раза ещё и месяца не прошло! А лекарь этот за каждый визит денег дерёт столько, что к пробуждению мы и замок в порядок не приведём, да ещё и задолжаем.

   Помолчали, наконец, я рискнула спросить:

   — А кто болеет в замке?

   — Да не болеет он! Сколько раз говорить, не болеет! Спит он! Только проверять всё равно нужно. И чем ближе к пробуждению, тем чаще. Я в этих делах не больно разбираюсь, а только надобно момент не пропустить, а то ведь не проснётся и помрёт!

   — Это вы про рыцаря говорите, ронса Верта?

   — Про него. Хороший он человек, и родители у него золотые были, а только вот так не свезло… — она как-то безнадежно махнула рукой.

   — Ронса, я ведь из деревни приехала. И про рыцаря ничего толком не знаю. Расскажите?

   Она с сомнением посмотрела на меня:

   — Ну, пожалуй что, и нужно тебе рассказать-то. Ты в войну-то совсем ещё малая была, да ежели с деревни, так и больше ерунды наслушалась. Ты пей взвар-то, пей, а я расскажу, раз уж ты теперь тут работать будешь…

ГЛАВА 10

Я работала в замке Альенте уже третий месяц и радовалась, что нашла для себя эту тихую гавань. После смерти и пробуждения, мерзких отношений в семье, осознания себя попаданкой и обнаружения магии… Пожалуй, слишком много свалилось на меня всего и сразу. Храни Сила Риму и Ангуса, им я благодарна, как никому, но здесь, где я могла сама зарабатывать себе на жизнь, я чувствовала себя гораздо увереннее.

   В замке ко мне относились уважительно, мой дар ценили, меня учили и обо мне заботились. Это, конечно, не семья, но люди, которым было не всё равно, ела я или нет, не слишком ли устала, здорова ли. Я была благодарна за такое тёплое отношение.

   День начинался так: я просыпалась с рассветом, умывалась-завтракала. Завтрак подавали в два захода. Первый – это я, ронс Ингар и Рейга. С нами обычно завтракал Кастин, один из новых рабочих. Потом мы уходили, а ронса Верта накрывала второй раз для рабочих. Пища была одинаковая, просто они выходили на работу чуть позже.

   На завтрак обычно подавали пышный омлет, пирожки с разными начинками и горячий взвар. Иногда мне хотелось молока и творога, об этом нужно было предупреждать заранее – своей живности при замке не держали сейчас, потому молочко привозили с городского рынка.

   — Это раньше тут неподалёку скотный двор был. Эх, какие пирожные со сливками делали на кухне! Нежные, воздушные! Ронс Тринкт большой умелец по сладостям был! Погиб в войну, здесь же, в ополчение под городом пошёл и погиб. Тогда много кто полёг… А тебе, Луночка, ежели нужно творога – так ты не забывай предупреждать заранее! Я на рынок через два дня на третий езжу, так всегда можно купить.

   В замке воспоминания о войне преследовали почти всех. Даже в спокойный будний день нет-нет, да и всплывала она в разговорах.

   Пока смена ела, мы обходили тот участок сада, где сегодня предстояли работы. Ронс Ингар много рассказывал мне за этот поход, объяснял, где и что растёт, что можно сажать вместе, что не стоит.

   — Вот, Луночка, смотри! Ежели к этой травке-донги подсадить риль, то получится красивая клумба. А ежели подсадить пинтулу серебристую, то ничего толкового и не выйдет!

   — Почему? Она, пинтула, тоже ведь с крупными листьями, яркая.

   — Потому, дорогая моя, что пинтула и донге рядом не растут! Не любят они друг друга совсем. Потому твоя задача сегодня – приживить риль. Кастин, слыхал? Вот там, где колышки вбиты, выкопаешь ямки в ладонь, рассаду возьмёшь у павильона и расставишь, а Луночка нам тут всё оживит. Оно, конечно, середина лета уже и поздновато, зато на будущий год меньше работы. А потом так же и с другой стороны беседки. Поняли меня? Это вам до обеда работа, а следом другая будет.

   После этого Кастин начинал работать, а я шла в свою комнату – у меня свободное время. Я садилась довязывать тёплый кардиган для ронсы Верты. Нитки мы купили с ней вместе ещё в самом начале, но первую свою работу, жилетку, я сделала для ронса Игара. Просто в благодарность за то, что он столько возился со мной и обучал правильному планированию сада и клумб, щедро делился знаниями о том, что, куда и сколько нужно высаживать, какие растения любят друг друга, а какие лучше не сажать рядом.

   Ближе к обеду за мной заходил Кастин и я шла «приживлять» риль. Одну меня никогда не оставляли в это время, поэтому Кастин, работящий и молчаливый, чем-то смахивающий на медведя, всегда дожидался, когда я закончу работу, и следил, чтобы я не «перебрала» с магией. Сразу после этого шли обедать. Следом у меня был небольшой отдых, часа два, а вот ближе к закату солнца я выходила ещё раз в сад.

   — Тут, Луночка, всё просто. Ежели ты на ночь растения приживишь, так они за эту ночь ещё и сами сколько-то сил наберутся. Потому, самые капризные – лучше вечером. Магия – штука ценная, вот и надо её с умом использовать! — ронс Ингар был очень практичен, да и с магами ему уже приходилось работать.

   Вообще, конечно, мне повезло. Ронс был фанатиком своего дела, безо всякой магии точно знающим, как сделать сад красивым и цветущим всегда. Опадали цветы с раулии – начинали цвести маринтусы, декоративные кустики кронтуса радовали глаз бордовыми листьями даже без цветения, зато их нужно было вовремя подстригать. И всё это я узнавала в процессе.

   Часть магии я, конечно, восстанавливала сорняками, но полностью напитаться силой от них было мало – есть всё равно нужно, иначе наступало странное состояние, похожее на опьянение. Первый раз я столкнулась с этим ещё в начале работы и изрядно перепугала тогда ронса Ингара – я глупо хихикала и любила весь мир, заставила расцвести тюльпаны, чем, как потом выяснилось, погубила почти все луковицы – вместо того, чтобы набраться сил к весне, они выкинули стрелку, расцвели и умерли за следующие три дня.

   Ронс даже сбегал в замок и притащил оттуда огненного мага, для консультации.

   Огневик Гуран работал при кухне уже давно, маг был опытный, даже когда его сила после закрытия портала скатилась в ноль, ухитрился сохранить в себе искру. Именно он прочитал мне тогда лекцию о том, как правильно распределять Силу.

   — То, что ты от травы сорной питаться можешь, оно, конечно, хорошо! Только ежели одной Силой жить, так и с ума сойти можно быстро. Она, Сила, тогда привыкание вызывает. И вроде её больше становится, только вот человек от еды отвыкает и потом уже нормально не может жить, так на одной Силе и будет сидеть. А долго так не получится. Выгорает магия. Ну, вроде, как угли под порывом ветра. Понимаешь? Раздует ветер угли, они красным загорятся – и так красиво, и тепло! Раз угли вспыхнули, два вспыхнули… Только если дров не подкинуть, они прогорят и всё! Вот еда – это и есть дрова! Понятно тебе, мелочь бестолковая?! Эх, что с тебя взять, сейчас вас в деревнях даже и не учат…

   Этот урок я запомнила крепко и от травы силу восстанавливала аккуратно. Стать магическим наркоманом сейчас, когда у меня столько интересного впереди – это было бы совсем обидно! Вот тогда-то, отлежавшись денёк, я напросилась с ронсой Вертой в город, на рынок. Там и купила ниток на тёплую жилетку для ронса Игвара. Просто в благодарность за всё.

   Довольно большая часть растений была мне известна. Здесь росли и обычные сосны-ели, и липы, и каштаны. Такие же были и в моём прежнем мире. Только вот в саду я видела множество декоративный растюх, которые не были похожи ни на что. Со временем я узнала, что это разновидности садовых, над которыми долго работали маги-природники. Они выводили новые сорта скрещиванием, совершенно невозможным в моём мире. Прививали растениям необычную окраску и свойства и закрепляли всё это магией.

   С моей крошечной силой я вряд ли смогу так, но я не жалела. На мой век хватит учёбы даже на тех цветах, что уже существуют. Я была нужна в этом замке, я жила полной жизнью, у меня замечательная магия, молодость и здоровье. Может ли человек желать большего?!

   Жизнь текла спокойно и размеренно, но вся она строилась вокруг того самого, неведомого мне, Рыцаря Ночи. Каждый раз, когда местные вспоминали его в разговоре, я прямо слышала, как они выделяют голосом эти слова. Не просто рыцарь ночи, а – Рыцарь Ночи. И в целом я понимала, почему.

   За эти месяцы я успела наслушаться рассказов о прорывах. Прорыв – это когда с той стороны портала созревала критическая масса нечисти и её Силой вдавливало в портал. Далеко не всех успевали упокоить сразу, часть оказывалась достаточно хитра, чтобы спрятаться, найти тихое место и размножиться.

   Воспоминания ронса Игвара, ронсы Верты, пережившей войну и нападение, молчаливой Рейги, потерявшей всю семью ещё в юном возрасте, навевали ужас. Вспоминали всё это редко, как бы невольно, но даже те крохи, которые мне удалось услышать, объясняли, почему так благоговеют перед Чёрным рыцарем люди.

   Чёрным его прозвали вовсе не за чёрные дела, а за цвет магических доспехов. Изготовлены они были из лунного серебра и чернили их в крови нежити – это давало дополнительный слой защиты.

   — Это ещё отец его придумал, Луночка. Говорят, доспехи эти ажно четыре года ковали! Не для него, разумеется, это просто такой опыт сангир ставил. Я-то тогда молоденькая была, посудомойкой только устроилась на кухню. Это сейчас тут запустение эдакое, а раньше – кипела жизнь. Гостей много принимали, ученики были у сангира, так они здесь же, при замке жили. К рыцарю тогда друзья молодые приезжали часто, такие же шалопаи, как и он. — Тут ронса Верта добродушно усмехнулась: — Кроме того, санги Ольвия, мать-то Ольгерда, она подруг постоянно приглашала, и у неё под патронажем три девицы благородных было, из бедных. И школу магов она постоянно посещала – сама-то сильная была, так два раза в неделю ездила, детишек обучала колдовать.

   Так я первый раз услышала имя рыцаря. Оль-герд… Так странно и певуче оно звучало, но в то же время была в нём и мужская сила, и некоторая резкость. Красивое, мощное имя. В этот момент он стал для меня немного больше походить на человека, а не на легенду. А ронса Верта продолжала:

   — И праздники часто были, да и купцы дорогу в замок хорошо знали. Эх, какие тогда в небе картины устраивали!

   — В небе?!

   — Вечером, как стемнеет, то бабочки огненные летали, то цветы распускались в пламени, то просто расходились из горящего шара круги разных цветов – белые, розовые, алые, бирюзовые, разные-разные! Этакой-то красоты нигде больше не увидеть было! В Саульто, говорят, в столице-то, и то не лучше наших были, вот как! Ну, а потом старший сангир с женой погибли, тут-то у младшего его дар-то и проснулся полностью… Помню я ту ночь, помню… Связь родителей-магов и ребёнка – сильная штука! Знать никто не знал, что они в прорыв погибли, их ведь понесло зачем-то к порталу… Вот ведь, как бывает… А он, Ольгерд-то, здесь был, в замке… Отец ведь и не узнал, что доспехи эти колдовские его же сыну впору пришлись! Уж не понимаю я магии, а сказывают – не доспехи эти, не выжил бы парень…

   Она печально покивала головой, вздохнула и снова занялась тестом. В словах ронсы Верты чувствовалось, что вспоминать те времена ей приятно, но немного грустно. Думаю, если бы её обижали, она бы не жмурила глаза от удовольствия, рассказывая про фейерверки и гостей. Похоже, его родители были славными людьми.

   Я по-прежнему не слишком понимала, чем магия сына отличалась от магии отца-огневика, а спросить это было не у кого. В городе существовала школа магии, но туда брали магов посильнее, чем я. Видела я эту школу. Пустое трёхэтажное здание, огромный мощёный двор, несколько качелей и клумб. Во дворе, под надзором трёх человек в форме, вяло играли полтора десятка детей. И это все маги на такой огромный город!

   В середине лета отмечали Коронный день – это такой общекоролевский праздник, в этот день семьсот с лишним лет назад первую корону водрузили на голову легендарного сангира Ригора. Про него тоже много болтали за столом, но особой трепетности в рассказах я не заметила. Бытовало мнение, что этот самый сангир Ригор и был причастен к тому, что пришлось переселяться в другой мир.

   Так что праздник был официальный, все с удовольствием пользовались лишним выходным, но трепета от события никто не испытывал. По такому случаю все получили небольшую денежную премию, даже мне выдали десять грон и разных вкусняшек к столу на завтрак. Нам, например, ронса Верта приготовила пирог с малиной и взбитыми сливками.

   Часть людей ушла на ярмарку в город, часть просто отдыхала в своё удовольствие, а вечером был накрыт роскошный длинный стол, прямо во дворе замка. Так я первый раз увидела, что в самом замке служит больше пятидесяти человек. И мерцающее золотистыми искрами розовое вино, которое там выставили, было вкусным, но коварным.

   Я, понимая, что понятия не имею, сколько могу себе позволить выпить, ограничилась буквально двумя глотками и налегла на сладости, а вот не рассчитавшая свои силы Рейга выпила несколько бокалов. В результате, заметив, что она явно перебрала, я решила отвести её спать – ни к чему портить праздник другим.

   Сперва Рейга чуть повозмущалась, но, под строгим взглядом ронсы Верты, тяжело оперлась на моё плечо и согласилась идти к себе в комнату. Так что всю дорогу я слушала её рассказ, сбивчивый, не всегда логичный, сумбурный…

   Зато я поняла, почему у сорокалетней женщины голова просто белая, почему Рейга всегда носит платок и почему она так молчалива.

   — …а я же тогда маленькая была ещё, испугалась очень… а глаза у него горели, прямо вот зелёный такой огонёк… А потом он взял за руки Ланку, и она сразу кричать перестала… А он её по головке гладит и что-то напевает… а от песни этой у Ланги зеленоватый огонь в глазах, как у него… и всё ярче и ярче… а кожа, наоборот, серая стала… и улыбается Ланка, а у неё зубы длиннее в два раза и острые… а я лежу под кроватью и думаю, что она сейчас на меня пальцем покажет… а она не показывает, только смотрит не на него, а мне в глаза прямо и улыбается… и страх мой пьёт, вот как алкоголик вино! Пьёт и пьёт… я описалась тогда… а он песню допел и когтем по шее Ланке провёл… а там не кровь, а серый такой пепел посыпался…

   Рейга замолчала, а меня охватила жуть, навалилась тяжёлой тушей, шевельнула невидимые волоски на руках, холодными мурашками пробежала по спине. Я просто не знала, что делать, что сказать…

   — Рейга, не нужно это вспоминать…

   —… само оно… я бы рада, только оно само… А потом, когда горн затрубил, он в окно вылетел, а на полу кучка пепла… а мне всё казалось, что эта кучка на меня смотрит… Потом-то, конечно, гнездо нашли и выжгли... Только деревни моей больше нет... И трава там плохо растёт, где гнездо раньше было, прям голая земля и есть. Так что рыцарь-то нас не от смерти спас, когда портал закрыл, не-е-ет, не от смерти... Ежели бы не рыцарь, мы бы сейчас все были такие… с огоньком в глазах… храни его Сила…

   Мы уже дошли до нашего дома, и я уложила Рейгу спать. Посидела, дождавшись, когда она перестанет метаться по кровати и всхлипывать, принесла на всякий случай тазик и оставила дверь в её комнату открытой. Мало ли что, вдруг помощь понадобится.

   Сейчас я гораздо более чётко понимала, почему все так трепетно вспоминают подвиг Чёрного рыцаря.

ГЛАВА 11

Лето тянулось и тянулось, медлительное, ласковое и жаркое. Редко-редко где в кронах мелькал жёлтый листок. Я работала здесь уже полгода.

   Чёрный замок всё так же спал, слуг больше не набирали, работы велись не слишком торопливо, только участившиеся визиты лекаря разбивали сонную тишину. Иногда лекарь оставался ночевать, тогда поднимался переполох на кухне, к ронсу Ингару присылали горничную – срезать свежий букет в опочивальню.

   Похоже, лекарь чувствовал себя очень важной персоной. Пару раз я наблюдала его приезд. Четвёрка отличных коней, два здоровенных лакея на запятках вычурной кареты, суматоха среди горничных и слуг.

   Сам лекарь был невысоким, округлым мужчиной средних лет. Лицо его, какое-то детское, с расплывающимися чертами и носом-кнопкой, всегда вздёрнутым вверх, было не слишком симпатично. Визгливым голосом он приказывал лакеям и однажды замахнулся тростью на своего кучера.

   Не знаю, чем провинился кучер, но смотреть, как пригибается высокий, статный мужик, было неприятно. Я радовалась, что мне не придётся с лекарем общаться. Обращались к нему – ронс Сафт. Он не был высокородным, но держал себя очень надменно. Не мне судить, сколь велико его лекарское искусство, но к такому врачу я бы обратилась в последнюю очередь.

   Дни мои протекали почти одинаково, я немного поправилась и чувствовала себя очень хорошо в спокойной атмосфере рабочего флигеля, среди дружелюбно настроенных людей. Мечты о маленьком домике меня не покидали, и я успела не только отложить всю зарплату за это время, но ещё и заработать на вязании. Ничего сложного и роскошного здесь не требовалось, обычные жилетки с узорами-косами.

   После того, как ронс Игвар в дождливый прохладный день первый раз появился в моей жилетке, точно такие же заказали многие. Узор был мне знаком до последней петельки, что даже не нужно было смотреть на спицы. Всё свободное время я тратила на работу, так что сейчас к моим сбережённым деньгам добавилось уже пятьдесят два тинга.

   Несколько раз я выезжала в город вместе с ронсой Вертой, бродила с ней по рынку, беседовала с продавцами, закупала пряжу для работы и узнавала цены. Меня интересовали дома. Не имея своего собственного жилья, я немного беспокоилась. Всё же крыша над головой – основа спокойной жизни.

   Городские цены кусались, да ещё как! Даже простенький домик на окраине стоил не менее четырёхсот тингов. Всё, что дешевле, или находилось в не самых благополучных районах, где в соседях были бы проститутки, алкоголики и прочие маргиналы, или же это были совсем уж убогие хижины, не приспособленные для жизни и готовые рухнуть при малейшем ветре. Там деньги просили, скорее, не за жильё, а за кусок земли.

   Впрочем, я не считала это чем-то совсем уж страшным. Откладывая по сто-сто десять тингов в год, я вполне могла года через три уже присмотреть и купить себе дом. А пока, всё было совершенно замечательно и так.

   И продолжалась эта спокойная жизнь до самых первых заморозков.

   Работы в парке почти не осталось, самые капризные растения уже были укрыты на зиму, и рабочих, и ронсу Верту перевели в замок, но меня ронс Ингар оставил при себе. Мы занимались оранжереей. Как ни странно, но там была весьма своеобразная система отопления, трубы с паром проходили почти по земле, а на стеллажах и полках росли различные цветы, которые потом, когда понадобятся, перенесут в зимний сад при замке, расставят на окнах и столах.

   Конечно, раньше оранжерея отапливалась магией, но этим летом, пока мы восстанавливали парк, управляющий замка, ронс Гонза, нанимал людей в городе, которые что-то там мудрили, перестраивали, и теперь теплицу можно было отапливать дровами.

   Тут, в оранжерее, мне приходилось работать не только магией, но и ручками, но я совсем не жалела об этом. Ронс Ингар меня берёг и большую часть старался делать сам. Впрочем, я от работы никогда не отлынивала. Так что всё у нас было тихо и спокойно.

   Я даже начала мечтать, что через несколько лет накоплю на дом, потом поработаю, отложу денег и съезжу в небольшое путешествие. Например, в Анрино, город-порт в десяти днях пути отсюда. Туда заходили корабли из Орландии, которая славилась своей шерстью. Они привозили на продажу роскошную пряжу, которую так и называли – орландская.

   Ронса Дейма, у которой я обычно закупала шерсть для вязания, говорила, что прядут эту нить исключительно молоденькие девочки лет до тринадцати-четырнадцати. Только у них достаточно тонкая кожа на кончиках пальцев, чтобы чувствовать малейшую неровность нити. И уж больше девочек не заставляют делать ничего – ни в огороде копаться, ни готовить дома, ни стирать – руки их берегут.

   Здесь, на местном рынке, моток такой шерсти стоил совершенно неприлично. Зато качество у неё было фантастическое. Больше всего пряжа напоминала мне королевский мохер – такой длинный и пушистый ворс был у неё. Я, разумеется, с любопытством смотрела, что носят местные модницы, не стеснялась спросить у торговок на рынке и вообще старалась больше разговаривать с незнакомыми людьми. Это давало мне новые и новые знания об устройстве мира, о нравах города.

   Так вот, эту нитку брали только на отделку – пасма, примерно на четверть большой кофты или свитера, стоила пятнадцать-семнадцать тингов. На такие деньги, если есть свой дом, можно было пару-тройку месяцев прожить безбедно. Зато и отделка получалась роскошной. Больше всего воротник, связанный из орландской шерсти, напоминал красивый дорогой мех. И кофты с таким воротником стоили очень-очень дорого – были ещё и технологические тонкости в вязании, не каждая мастерица возьмётся за работу.

   Одежду с такой отделкой могли себе позволить только сангиры, санги и несколько жён самых богатых купцов в городе. Слышала, что существовала даже пара целиком вязаных из орландской шерсти шалей, но сама не видала.

   Шёл англем, второй месяц осени, когда ночью кто-то сильно начал стучать в дверь павильона. Признаться, я немного испугалась – ронс Ингар сегодня вечером уехал в город, навестить семью, так что в павильоне я ночевала одна. Но просто так слушать громкий стук и крики: — Открывайте, открывайте сейчас же! — было невыносимо и как-то страшновато.

   Я накинула на ночнушку халат, крепко сжала в руке тусклого светляка и, подойдя к двери, спросила:

   — Кто там?

   — Луна! Это ты, Луна? Меня ронс Гонза послал! Срочно требует!

   Я выдохнула и открыла дверь, голос Кастина, с которым я больше всего работала летом, я узнала сразу же.

   — Что случилось? — я щурилась на яркий свет довольно большого магического светляка в руках Кастина.

   — Не знаю, он только велел тебя немедленно к нему доставить. Там какой-то переполох наверху.

   — Где?

   — Ну, в замке, бегают там, шумят чего-то…

   Ронса Гонзу я раньше видела всего пару раз, мельком, потому не слишком понимала, зачем я могла понадобиться ему среди ночи, но и спорить тоже не могла себе позволить. Велев Кастину ждать, вернулась в комнату, надела платье и прихватила тёплую кофту. В замок Кастин провёл меня через боковой вход – он находился ближе, чем парадный, потом мы долго шли какими-то переходами и коридорами для слуг. Я никогда тут не бывала, так что понимала, что назад дороги не найду.

   Комната, куда привёл меня Кастин, вовсе не была пустой. Первым, кого я узнала, был маг-огневик, ронс Гуран, тот самый, который учил меня пользоваться Силой. Кроме него было ещё пятеро, трое мужчин и две женщины. Все – маги. Две водницы, второй огневик, ещё один мужчина, чью магию я просто не смогла определить и воздушник. Все обладали небольшими силами. Все были заспанные и хмурые. Спросить, зачем нас здесь собрали, я не успела.

   Ронс Гонза зашёл в комнату из какой-то боковой двери, мрачно посмотрел на нас и сказал:

   — Сангир Ольгерд просыпается. Лекарь не может справиться сам – требует подпитку от магов. Так что все идёмте за мной.

   Новость, как мне показалось, обрадовала всех, ну, почти всех. Я, правда, совершенно не представляла, как я смогу помочь, но раз зовут на помощь – надо идти. Там уж скажут, что делать.

   — Ронс Гонза… — Гуран, в отличие от остальных загомонивших магов, остался спокоен: — Ронс Гонза, а ежели, допустим, выгорим?

   Ронс Гонза нахмурил брови ещё сильнее:

   — Заплатим. Хорошо заплатим. Кроме того, Гуран, ежели в городе узнают, что ты мог помочь и отказался… Сам понимаешь.

   Эти слова заставили магов примолкнуть – остаться простецом никто не хотел. Всё же магия, пусть и в минимальном количестве, давала людям больше возможностей для заработка. И ещё… Мне, пожалуй, сложно было это понять, но люди родились с магией и прожили с ней всю жизнь. Для них лишиться даже маленького огонька Силы – как добровольно отказаться от ноги или руки. Всем стало страшно и неуютно. Посыпались вопросы, сколько силы нужно и не пригласить ли магов помощнее – никто не хотел рисковать.

   Однако ронс Гонза, похоже, предвидел такую реакцию людей. Потому он не стал ругаться или угрожать, а просто сказал:

   — Ежели кто выгорит – три тысячи тингов платим!

   Это, по местным меркам, просто огромная сумма! Гул в толпе магов стих, да и выбора, особенно-то, ни у кого не было. При таком трепетном отношении жителей города к сангиру Ольгерду, магов, отказавших ему в помощи, просто… Чёрт, да им просто не дали бы спокойно жить дальше! Ни работы у них не было бы, ни человеческого отношения.

   Мы долго поднимались по довольно крутой лестнице одной из башен, я уже совсем плохо представляла, где мы находимся. Все запыхались, переговаривались изредка отрывистыми фразами – берегли дыхание.

   Перед входом в комнату ронс Гонза велел всем погасить светляков:

   — Лунный свет перебьёте!

   Все понятливо закивали, только я не сообразила, зачем нужен лунный свет, но спрашивать не рискнула.

   Покои сангира располагались на самом верху – огромная круглая комната с окнами на все стороны света. Сейчас она выглядела достаточно мрачно, хотя света от трёх распахнутых окон было достаточно. Лунного света. Резкого и не дающего рассмотреть детали.

   В центре комнаты, в потоках лунного света, стояла кровать, на которой кто-то метался и тихо постанывал. Рассмотреть, кто именно и что там делает, просто не получалась – кровать загораживала невысокая, но широкая фигура человека, отбрасывающая чёткую тень на всю комнату.

   Он обернулся на шум входящих в двери людей, и я с трудом узнала лекаря. Он только усилил общее впечатление жути, этот ронс Сафт. Был он белым, как покойник, по лицу стекали крупные капли пота, воротник рубахи распахнут почти до середины округлого брюшка. У него заметно тряслись руки. И говорить он начал сразу:

   — Быстрее давайте, быстрее! Там облако! Скроет луну – не успеем!

   Первый к нему подошёл маг-огневик. Лекарь схватил его за руку, и тут я увидела, как Сила начала вливаться в полуобнажённую фигуру на кровати. Нам видно было только спину с двумя рваными шрамами, и понятно было, что на кровати – мужчина. Его лицо было обращено к луне.

   Это было, пожалуй, даже красиво – тонкие алые нити, сплетаясь в воздухе во что-то, похожее на кружево, на сильно рваное кружево с большими дырами, накрыли фигуру на кровати, мгновенно затихшую и впитавшую эту Силу. Маг-огневик осел на пол, но на смену ему встал Гонза…

   Я смотрела на игру Сил, на голубоватую магию воды, на золотую магию земли и серебряные нити воздуха. Все кружева были рваные, но всё равно – удивительно красивые. Лекарь просто перенаправлял Силу от магов в мужчину, сейчас тихо лежащего на кровати. Я оглядела фигуры лежащих магов – они все были обессилены, но магия тлела в них под пеплом усталости. Страх мой почти прошёл, да и изначально был он не так уж велик. Я подошла последней и удостоилась замечания:

   — Природница? Отлично! — он как-то хищно оскалился и схватил меня за запястье. Я была готова – мне было жаль и рыцаря, который мог погибнуть, и уставшего лекаря, потому я дала ему доступ к своей Силе, даже не сопротивляясь.

   То, что дальше сделал лекарь, меня поразило, но я слишком мало понимала, что именно он делает. Из моей Силы он начал вить два кружевных покрывала. Одно из них было почти цельным и нарядным, вот его-то он и впитал в себя! Я вскрикнула – мой огонёк не просто тускнел, он мигал на грани исчезновения! А лекарь всё тянул из меня Силу, и я уже не могла остановить его! А потом на меня опустилась тьма…

   Очнулась я в незнакомой комнате, чувствуя сильную слабость. Рядом сидела горничная, которую я пару раз раньше видела в замке. Кажется, Дельва. Она сразу подскочила ко мне и подала кружку холодного отвара:

   — Пей! Это лекарь велел тебе давать. Он-то сам, на своих ногах вышел, а вас всех вынесли! Только ты ещё в себя не пришла.

   — А остальные?

   — Ну, слабые ещё, да, но уже лучше.

   — Давно я тут?

   — Двое суток. А ведь сангир Ольгерд-то очнулся! Представляешь?!

   Я вяло улыбнулась. Я, конечно, рада за этого рыцаря, но вот мне-то что теперь делать? Слабость была почти такая, как в первый миг пробуждения в этом мире. Я напилась и откинулась на тощую подушку, а Дельва выскочила из комнаты.

   У меня больше не было ни сил, ни Силы. Слёзы полились сами – мне было ужасно жаль моих нереализованных возможностей и планов. Конечно, без магии не пропаду, но всё равно – обидно, она уже стала частью меня, и сейчас я так же чувствовала себя калекой, лишённой чего-то очень важного в жизни. Уснула незаметно для себя.

   Очередное пробуждение было необычно тем, что вместо горничной в комнате сидел ронс Каштер. Он вольготно расположился в удобном кресле, закинув ногу на ногу и недовольно покачивая ногой. Смотрел он не на меня, а на блестящую пряжку на своих туфлях. Я завозилась, и он вскинул голову:

   — Очнулась? Вставай, тебе нужно поесть!

   Я испытывала неловкость – не могла же я при нём встать с кровати! Он, как мне казалось, всё понял и вышел со словами:

   — Сейчас пришлю Дельву. Но поторопись, у меня ещё много дел!

   Через минуту в комнату вбежала Дельва с кувшином горячей воды, молча, пряча глаза и не отвечая на мои вопросы, помогла мне обтереться, надеть чистое новое платье, такое же, как у всех горничных замка. Похоже, меня переведут на работу сюда. Пока я не знала, радоваться ли этому или огорчаться. Дельва принесла мне сытный завтрак и вышла.

   Я ещё не успела доесть кашу, как стремительно вошёл ронс Каштер с большой книгой подмышкой.

   — Вот, смотри, здесь расписаться нужно. Давай, живее, не задерживай меня!

   Он кинул на стол звякнувший мешочек с монетами. Я очень неуверенно поставила корявыми буквами подпись в этой книге.

   — Слушай меня внимательно! Твои вещи уже собраны, деньги ты получила, повозка ждёт. На обустройство в городе тебе здесь хватит, так что не советую проявлять недовольство – это для тебя плохо кончится! Всё поняла? Пошли, я провожу тебя сам.

   Он подхватил меня под локоть и лично довёл до дверей замка.

   Через несколько минут я, зябко ёжась в тонкой накидке горничной, сидела в коляске, в которой раньше ездила в город с ронсой Вертой. Кучер был другой, незнакомый мне. На мои вопросы он не отвечал, только погонял коней. Высадил он меня у ворот городского рынка, сам выложил тюк с вещами к моим ногам, тут же развернулся и уехал.

   Я с сомнением посмотрела на тюк – поднять его и тащить без тележки куда-то далеко я не могла – меня всё ещё пошатывало от слабости. Но и стоять здесь с мешком денег в руках было не лучшей идеей. Рынок ещё только просыпался, большая часть прилавков была пустой. Волоком, обливаясь потом и понимая, что надо что-то решать с жильём, просто срочно, иначе – простыну, я доволокла мешок до крайнего прилавка.

   Меня чуть знобило, и я порадовалась, что уже начались заморозки и нет дождя. Передохнула и сообразила – нужно достать несколько монет и снять комнату на первое время, пока я не куплю себе дом. Заодно отлежусь и отъемся. Нагнулась под прилавок, села на тюк с одеждой и развязала мешочек с тингами.

   Пересчитала я два раза – там было ровно пятьсот тинг.

ГЛАВА 12

Плакала я не только от обиды, но и от слабости – голова кружилась, меня знобило, тошнило и очень хотелось лечь. Я совершенно не представляла, где и как найти жильё.

   Нет, безусловно, я уже знала районы, где есть недорогие дома. Однажды я даже специально ходила и рассматривала их. Просто чтобы понимать, на какое жилище я смогу рассчитывать в будущем. Там почти всегда можно снять комнату или пристройку к дому – после войны количество населения ещё не успело восстановиться. Жильё сдавали охотно и не слишком дорого. Только вот сил заниматься этим всем у меня не было.

   — Эй, слышь… Ты не припадочная ли, девка?! Чо тут расселась?!

   — Погоди, Жарма, не шуми. Что ты кричишь-то сразу? Видишь, вон, вещи у неё! Да и одежа справная.

   — Дак мне ставить товар нужно! А она тута расселась, эвон, как санги какая!

   — Не шуми, сейчас узнаем… Девонька… — кто-то потряс меня за плечо.

   Я подняла лицо от коленей, торопливо, прямо рукавом, утёрлась и задрала голову. Тюк с вещами, на котором я сидела, хоть и был большим, но напоминал, скорее, длинный валик, чем нормальное сидение. Это был тот самый чехол от тюфяка, на котором я очнулась в доме Алуны. Так что смотреть мне приходилось наверх.

   Две крепких женщины, чем-то неуловимо схожих между собой. Среднего роста, плотно сбитые, круглолицые. Это пришли торговки на рынок, а я заняла их место. Надо было что-то сказать, попросить помощи, но у меня так кружилась голова, что я боялась упасть в обморок.

   — Что, милая, худо тебе?

   Я часто дышала и боялась говорить – тошнота подбиралась к горлу. На открытой ладони я протянула женщине две серебряные монеты и несколько бронзовых – столько я оставила в карманах. Там была ещё какая-то мелочь, горсть гронов, но они были крупнее, и серебрушки оказались сверху. Вот как вынула из кармана часть, так и протянула. Женщины переглянулись между собой.

   — Дак чо тебе надобно-то?! — спросила та, что кричала.

   Вторая покачала головой и присела на корточки. Теперь наши лица были на одном уровне.

   — Худо тебе, милая?

   Я кивнула, судорожно сглотнув.

   — Жильё есть у тебя? Помочь тебе добраться надобно? Дак давай извозчика скличу.

   Я помотала головой.

   — Денег-то у тебя только на седьмицу, ну, край – дней на десять хватит… — она хмурилась, но не зло, а как-то озабоченно, словно прикидывая, как на эту сумму протянуть подольше.

   Наконец, я сглотнула тяжёлый ком в горле и смогла ответить:

   — Потом… потом ещё будут… деньги будут ещё.

   — Ну, дак ежели хочешь, сними у меня жильё! Только вот у меня недёшево! — с какой-то даже затаённой гордостью сказала она: — Восемь… — она посмотрела на меня и махнула рукой: — Ладно! Семь грин за четыре седьмицы. Ежели с едой хочешь, дак дороже будет!

   Это была не самая низкая цена. Комнату можно было снять и за шесть грин в месяц, но, признаться, мысли поторговаться у меня даже не возникло – мне было уже всё равно куда, лишь бы лечь побыстрее. Торговка сгребла у меня с руки монеты, о чём-то пошепталась с подругой, вызвав у неё громогласные возмущения:

   —… а ежели помрёт?! … вот вечно ты подбираешь, чо не надобно!

   Потом она помогла мне подняться, вынула из своей тележки с товаром раздвижную табуреточку, усадила меня у соседнего прилавка и куда-то ушла. Шумная Жарма, недовольно косясь на меня, разложила на своём прилавке зелень, какие-то кучки овощей и несколько мешочков с цветными порошками – похоже, что пряности.

   Затем снова полезла в тележку и начала выставлять товары на соседний прилавок: несколько плетёных лотков с фруктами – обычные яблоки-груши и что-то похожее на поздние персики, только с непривычной окраской – в густо-зелёных полосах. Таких я ещё даже не видела. Достала и расставила несколько небольших горшочков с молочным – сметана, творог, ещё какая-то белая масса, возможно, простокваша.

   Вернулась та, что поспокойнее, и сказала:

   — Пойдём, милая. Я возчика наняла. Жарма, бери мешок-то, видишь же – не дойдёт она сама!

   Жарма заворчала, но исправно доволокла мешок до ворот рынка, где уже ждал нас сговоренный возчик. В коляске, куда меня почти втащили, я выдохнула и немного успокоилась. Главное, что на ближайшие дни у меня есть крыша над головой.

   — Как зовут то тебя, милая?

   — Лунка.

   — А меня – тётушка Вайра. Ты не думай, жильё у меня ладное, с отдельным входом и с умывальником!

   Сказано это было с немалой гордостью, а я начала соображать – с отдельным входом, значит, это не комната, а пристройка к дому. Тогда мне и вообще грех жаловаться на дороговизну, наоборот – повезло. Отдельное жильё стоило дороже, от восьми грин, а тут – за семь сдали. Вообще, пока ехали в коляске, первый приступ отчаяния и дурноты у меня поутих.

   В дороге меня немного растрясло, поэтому я толком не рассмотрела ни жильё тётушки Вайры, ни своё. Главное, что там была кровать и тепло. Тётушка Вайра торопливо усадила меня на стул, распотрошила мой тюк с вещами, достала постельное бельё и застелила плотный тюфяк.

   — Всё, милая, ложись-ка и отдохни, а я вечером приду и проведаю тебя. А сейчас бежать мне нужно – утром-то самая торговля и есть!

   Я даже не стала раздеваться, только скинула накидку и обувь…

   Очнулась ближе к обеду. Села на кровати, замерла, пережидая головокружение. Немного осмотрелась.

   Просторная белёная комната, как в обычном сельском доме. Довольно высокая кровать – когда я сидела, ноги чуть не доставали до пола. У кровати – самодельный коврик из лоскутков, пёстрый и наивный. Узкое, но довольно высокое окно из шести стеклянных квадратов. Между рам – большое расстояние, и там, внутри, что-то лежит. С кровати не видно, что именно.

   Встала, прошлась по прохладному деревянному полу. Просто дерево, без краски, но чем-то пропитанное. Пожалуй, даже красиво смотрится. У окна – стол и два стула с высокой удобной спинкой. А между рам… Тут у меня даже слеза навернулась от умиления. Очень похоже украшали деревенские хаты и дачи в моём детстве. Даже на моей старой даче в далёкие годы клали между рам на зиму большие куски белой ваты и посыпали конфетти. Так и тут – для утепления напихано какое-то тряпьё, покрытое белой тканью, а на ткани – маленькие разноцветные камушки.

   Комната действительно немаленькая. Я прикинула – примерно четыре на пять, потолок, конечно, чуть низковат. У дверей – вбитые в стену кованые крюки для одежды и умывальник дачный с маленькой раковиной. Красивый умывальник, медный, с каким-то чернёным орнаментом. Надо же, прямо произведение дачного искусства. В углу – несколько полок с посудой. Самой простой. Два горшка, две большие глубокие миски и три маленькие. В глиняном тяжёлом стаканчике с полосками – три ложки, ножик и деревянная поварёшка.

   Тепло шло от стены, смежной с хозяйской половиной. Здесь, в стене, была сделана странная ниша с таким непонятным уступочком, что я на минуту зависла, не понимая, что это такое. Потом сообразила, и то, только потому что на уступке лежал толстый лист чугуна – плита. Когда хозяйка топит у себя, на этом уступочке можно готовить. Надо же, как придумали!

   Ещё в комнате стоял большой, немного неуклюжий шкаф-буфет. Пустой, верхние дверцы глухие, без стёкол. Зато на всех полках постелена чистая бумага. Я распахнула нижнюю часть – пожалуй, тут можно будет сложить бельё.

   Но мне срочно пришлось одеваться – требовался туалет, а он, скорее всего, на улице.

   Вечером ко мне с большой миской каши и молоком заглянула вернувшаяся с рынка тётушка Вайра. Была она вдовой – сын и муж погибли на войне. Воспитывала дочку, довольно балованную девицу пятнадцати лет, которая, почему-то, довольно надменно фыркнула на меня при знакомстве, за что заработала символический подзатыльник от матери и больше не обращала внимания. Девушка, носящая платье горничной, не показалась ей достойной внимания.

   — Ой, сегодня в городе-то шуму было! Герольды объявили, что рыцарь-то наш очнулся! Говорят, что уже и встаёт сам, и поправляется после сна-то! Ну, такая радость, такая радость! Сейчас порядок наведёт в городе! Раньше-то, при его родителях, разве ж такое безобразие было? — с этой новостью хозяйка навестила меня через три дня.

   — Какое безобразие, тётушка Вайра?

   — Дак ведь стражу-то ночную вдвое сократили, ночью из дома не выйдешь – как страшно! А налоги-то напротив за последние несколько лет ажно в два раза увеличили! А с купцов как дерут?! Энтот год к нам даже половины не приехало, супротив прежних лет. А ведь подорожало из-за этого многое, сладость ребёнку и не укупишь!

   Мы обо всём договорились, деньги я вносила вперёд каждую неделю и с хозяйкой виделась нечасто. В благодарность за помощь я связала ей тёплую жилетку. Она поохала и предложила мне забирать весь товар и вывешивать на рынке.

   — А чего? И мне деньга малая, и тебе подспорье! Сама-то ты больно худая, на ветру простынешь, да и сляжешь. И опять же, за место платить отдельно нужно. А у меня тама всё обустроено давно.

   Слабость у меня прошла через неделю и я, поговорив с добродушной Вайрой, решила готовить сама – так выходило экономнее. Пока я отлёживалась в кровати, у меня было достаточно времени, чтобы определиться, как и на что я буду жить дальше. Я даже перестала переживать из-за того, что позволила так себя кинуть. Просто перешагнула этот эпизод и пошла дальше.

   Хотя изредка он, всё же, пусть и невольно, но вспоминался, и тогда я чувствовала жгучую обиду – не ожидала я такой подлости ни от лекаря, что выжрал меня не хуже вампира, ни от ронса Каштера. До этого он всегда платил аккуратно, и зарплату я, да и остальные, получали день в день.

   Я купила себе ещё одного светляка, довольно дорого, но старые магические вещи и стоили недёшево. Кроме того, их раз в седьмицу нужно было таскать к соседке-огневику на зарядку и каждый раз платить. Но тут у меня даже выбора не было – я много вязала, собираясь, как минимум, окупать свою нынешнюю жизнь, чтобы не лезть в денежный запас. А зрение нужно беречь. Даже лекарь-маг, чьи услуги всегда будут стоить дорого, может не справиться с катарактой или близорукостью.

   Вязала я, в основном, всякую мелочь. Тёплые гольфы, гетры, носки. Уходили они быстро, и денег мне хватало на всё, даже мелочь оставалась каждую неделю.

   Жить в этом городе я не планировала – слишком мерзкие воспоминания были у меня. Так что ближе к весне я стала присматривать себе обоз. Разумеется, с помощью тётушки Вайры. Она хоть и жалела, что теряет тихую и спокойную жиличку, но обещала помочь. Вот как раз ей я доверяла – не раз за зиму убедилась, что человек она честный. Да и купцов многих она знала, пусть и понаслышке. Сплетни на рынке разлетались мгновенно, и, если кто-то из людей вёл себя нечестно, об этом тут же узнавали все. Репутация честного торговца здесь ценилась очень и очень.

   — Ой, Луночка! Нашла я обоз хороший, нашла… Но так мне жалко, дорогая, что ты уходишь! Зато там и охрана отличная идёт. Сам Ровер со всем своим отрядом будет. На него и не нападают никогда – знают, что тот потом жизни не даст никому! После войны он, сказывают, два месяца за одними такими охотился – всех вдоль дороги развесил! Боятся его, вона как! Вот завтрева пойдём со мной, поговоришь с ронсом Цинтом. Он обоз большой всегда ведёт, глядишь, и будет место лишнее.

   С ронсом я договорилась не совсем обычным образом. Он долго сомневался, стоит ли брать девушку без сопровождения. Но когда я сказала, что готова накинуть десять процентов сверх обычной цены, сдался, но с условием:

   — Ты, девица, с возчиками договаривайся. Ежели кто тебя повезёт, так тому и быть. Нет, деньги прибери пока. Как договоришься, так и заплатишь. Не знаю уж, кто и возьмётся. Почти все гружёные едут. Так что приходи к отправке через три дня, там и договаривайся.

   Отправлялись с окраины города, от постоялого двора «Ветка дуба». И весь двор, и площадь перед таверной были заставлены телегами, сновали и шумели люди, паковали багаж и ругались, торопились выйти пораньше.

   Я выбирала полупустые телеги и просилась, но, даже несмотря на предложенные деньги, договориться не удавалось – почти все собирались добирать товар по деревням вдоль дороги.

   — Нет, девка, нет… До Веселок доберёмся, там загрузят так, что и самому места не станет. Ступай-ка, пока не зашибли чем. Вишь, торопятся люди…

   Поняв, что не уеду сегодня, я расстроилась до слёз. Ведь и в следующем обозе для меня может не найтись места! Я смотрела, как здоровущий ронс Цинт взбирается на массивного каурого коня с мохнатыми ногами, понимая, что всё… шанс упущен!

   — Чего ревешь, девица? Кто-то обидел?

   Я резко обернулась. Мужчина. Высокий, сутуловатый. Не старый, но какой-то… Как пылью присыпанный. Внешность и не запомнишь с первого раза, одет в серое, не новое, хоть и аккуратное. Серые волосы собраны в короткий хвостик. На боку, в ножнах, сабля или меч – торчит оплетённая кожей рукоять… 

ГЛАВА 13

Обоз шёл уже четвёртый день. Я вполне успокоилась. Понимала – теперь не выгонят. Деньги ронс Цинт взял, хотя и посопел не слишком довольно. Похоже, он был уверен – никто не примет на себя такую обузу, как я.

   Возчик, с которым я договорилась, получил свою плату вперёд в его же, ронса, присутствии, так что до места меня довезут, не бросят. Тогда мне показалось, что деньги его не слишком и интересуют – он даже не пытался торговаться, хотя я-то, готовая к торгу, назвала минимальную цену. Он просто сказал:

   — Ладно, не реви только. Пошли к ронсу, ему ещё заплатишь, и грузиться нужно.

   Мне кажется, он просто пожалел девушку, с трудом сдерживающую слёзы. Как бы то ни было, а меня взяли в хороший и надёжный обоз. Охраны было много, капитан лично проверял ночью посты и воинов своих держал в строгости – некоторые возчики по вечерам у костров выпивали, но ни один солдат такого себе не позволял, так что можно было надеяться доехать без приключений.

   Через день ночёвки были в сёлах, но уже дважды спали под открытым небом, на оборудованных каменными кострищами стоянках с лёгкими навесами от дождя для коней. Возчик сказал, что до войны здесь были сёла. Сейчас, под тающим на весеннем солнце снегом, видны были только бугры и чёрные печные трубы, редко и одиноко торчащие среди серых комковатых сугробов.

   Возчика звали Харт, молчаливый, непонятный мужчина, который всё больше вызывал моё любопытство – он обо мне заботился. Сперва я даже опасалась, что вызываю его интерес как девушка. Всё же от Алуны в наследство мне досталась необычная и яркая внешность. Однако ничего такого не происходило. Харт не пытался до меня дотронуться, сказать любезность, дарить подарки или что-либо похожее делать. Даже когда останавливались в Веселках на ночь, и он принёс свежих тёплых булок к ужину – это не было подарком. Он совершенно спокойно взял деньги за половину, а булки мы с ним честно разделили – по одной каждому на ужин и по одной на завтрак.

   Так что дурные мысли из головы я выкинула. В то же время я наблюдала за другими людьми, кто ехал с нами в обозе рядом, и понимала – его поведение отличается. Не так сильно, чтобы бросаться в глаза всем, но... Для него нормой было подать мне руку и помочь слезть с телеги, перехватить тяжесть, помочь в чём-то на привале.

   Его манеры не слишком вязались с его внешностью – это меня и удивляло. Лицо с незначительными, незапоминающимися чертами, мутноватые глаза, нескладная костистая фигура.

   В обозе я была не единственной женщиной и видела, что мне повезло. Когда останавливались на ночь, он первым делом доставал вёдра и приносил мне воды – смыть дорожную усталость с лица и на готовку. Остальные женщины таскали воду сами. Заметив в первый день, как неумело я развожу костёр, он что-то нечленораздельно буркнул и с тех пор разводил его сам.

   Более того, каждый вечер он собирал сушняк и хворост в ещё заснеженном лесу, кидал охапку в телегу и вечером, сразу после остановки обоза, мгновенно разводил костерок, чтобы я погрелась. Женщины же ползали по снегу сами, иногда проваливаясь по пояс, и, выходя на место стоянки с охапками хвороста и веток за спиной, стянутых верёвкой, распрямлялись с трудом. Потом уже Харт приносил воду и шёл заниматься конями – выгуливал, чистил, кормил, укрывал на ночь попонами – заморозки хоть и не были слишком сильные, но к утру пар изо рта немного шёл.

   Готовила я, так как-то само собой сложилось, хотя этот момент мы с ним не оговаривали. Ничего сложного – кашу, в которую крошила окорок, похлёбку с сушёными грибами и пряностями. Маленький мешочек пряностей мне подарила на прощание тётушка Вайра.

   — Ты, Луночка, в суп щепотку кинешь, этак минут за десять до готовности, они такой вкус и аромат дадут – чудный просто! Я завсегда у Жармы покупаю, умеет она сушить правильно. А за носки – спасибо тебе, детка. Сохрани тебя Сила в пути и дай она тебе жениха красивого и богатого!

   Тогда я подумала, что раз магия в мире пропадает, следующие поколения начнут упоминать Силу так, как в моём мире упоминают бога. Хотя мысли о том мире посещали меня всё реже и реже. Я вживалась в этот – странный, непривычный, но всё же интересный.

   За день в телеге я успевала изрядно подмёрзнуть, хоть и надевала на себя кучу тряпок. Но лежать всё время, укрывшись большим покрывалом из слегка облезшей овчины, было совершенно невозможно – тело затекало, требовало движения. Да, под овчинами было тепло, но ужасно скучно. Это продолжалось до тех пор, пока Харт, заметив, что я бесконечно елозю в телеге, то садясь, то вновь забираясь под шкуры и ворочаясь там, не хмыкнул и не достал из своего мешка с вещами две книги.

   — Грамотная? — говорил он мало и отрывисто, как бы сберегая слова. И голос был такой-же невыразительный, как он сам. Нет, не противный, но совершенно незапоминающийся.

   Я растерялась и даже не знала, что ответить. Кто знает, смогу ли я разобрать местные буквы? Неуверенно кивнула головой и получила в руки чуть потрёпанный томик. После этого он как-то ловко сложил свои и мои вещи на телеге, покрыл их овчиной, и получилось что-то вроде удобного сидения с мешком за спиной, на который можно было опираться. Так я и ехала – как в кресле, только вытянув ноги и закутавшись в овчины, и читала, с удовольствием разбирая чуть непривычные речевые обороты.

   Одна из книг называлась «Жизнеописание Жилона-водника в землях Орландии». Конечно, мне бы гораздо полезнее было прочитать про добычу шерсти и способы окраски нитей, но и забавные приключения любвеобильного нахального мага – тоже хорошо. Я уже и забыла, какое удовольствие может приносить чтение. Единственная проблема была в том, что я не могла понять – художественная это литература или реальное жизнеописание. А спросить побаивалась.

   К концу первой седьмицы путешествия мы с возчиком почти подружились.

   Ужинать обычно садились немного раньше остальных, потом я мыла посуду, а Харт собирал топливо для завтрашнего костра, а вот уже потом, закончив возиться с делами, устраивались поближе к небольшому костерку и разговаривали. Первые дни мало и только по делу. Последующие – всё больше и больше. Он оказался неожиданно интересным собеседником – много где бывал, многие земли посещал лично, знал разные обычаи и законы других стран.

   Потрескивали сучья в костре, терпко пахло дымком и летними травами – Харт заваривал какой-то замечательный травяной сбор – в больших глиняных кружках слегка парил чай. Я жмурилась, глядя на взлетающие над костром искры, и как бы небрежно задавала очередной вопрос:

   — Харт, а вот ты вчера говорил, что нежить вы встретили не сразу. Дальше-то что было?!

   Мне всё это было интересно, я завороженно слушала рассказ о том, как он до войны был магом, как путешествовал с парой друзей, как они вляпались в довольно опасное приключение, когда из любопытства остались ночевать недалеко от уже выжженной нечистью деревни и чуть не погибли, потому как совсем рядом с ночлегом обнаружилось свежее гнездовье, а у трёх не слишком умных подростков не хватило сообразительности даже сторожа поставить – их всех спас Ринг, пёс, который путешествовал с ними.

   Это напоминало фильм ужасов с хорошим сюжетом, и мне несколько трудновато было принять, что таковы реалии моего нового мира и это не рассказы из книжки, а воспоминания очевидца. С ума сойти от такого можно! В процессе всех этих разговоров я даже не сразу заметила, что Харт аккуратно выспрашивает меня. Вопросы он задавал как-то осторожно, вскользь, так что и подозрение, что он что-то пытается узнать, появилось у меня не сразу.

   Сперва я спокойно отвечала, что родителей не помню, а с мачехой не ужилась и устроилась работать в замок, что недавно уволилась и надумала переехать поближе к источнику шерсти. При удаче, там нашла бы купца, который будет увозить уже готовые изделия из орландской пряжи в другие города на продажу. Что вязать умела всегда, так что не пропаду. Про то, что имела Силу и выгорела, я не сказала, слишком это было личное и болезненное.

   Харт после закрытия портала стал простецом – сам мне сказал. Впрочем, как и я теперь, так что увидеть во мне выжженную магию он не сможет. Значит и не будет вопросов о том, куда делась моя магия. Это меня радовало. Ведь во время войны я была слишком мала и магию иметь не могла ещё, а маг может разглядеть во мне источник мёртвой Силы. Вопросы о том, как я потеряла свою магию, были бы мне неприятны.

   Насторожило меня только то, что Харт начал выспрашивать о жизни в замке. Начал с самых простых вопросов – как устроилась, сколько платили, как там жилось. А смутил меня такой вопрос:

   — А когда сангир Ольгерд просыпался, ты в это время где была? Интересно ведь узнать, как и что проходило там!

   И врать ему было неудобно, но и правду сказать я не хотела. Потому я довольно обтекаемо ответила, что я же, мол, в сад на работу нанималась, а что там и как было в замке, мне никто не рассказывал.

   Он как-то странно хмыкнул, а потом перевёл разговор на другое.

   Следующий вечер прошёл в беседах о магии. Пусть я и стала простецом, но всё же мне было интересно знать о том, какая она бывает, как проявляется, чем отличается. Рассказывал Харт хоть и не слишком охотно, но весьма содержательно. Я даже заподозрила, что сила у него была немаленькая, раз учился он в городской школе. Из его рассказов я не только узнала подробности, но и выхватила новое слово:

   — Подожди, Харт… Ты вот сейчас слово такое сказал непонятное. Подлунные – это кто?

   — Ты что, никогда не слышала?! Ну, сангир Ольгерд – он как раз подлунный.

   — А что это значит-то?

   — Неужели правда не знаешь? — он удивлённо поднял брови.

   — Я же в деревне жила всю жизнь почти. Школы там не было, да и магов не осталось. Я их настоящих-то только в городе и увидела.

   — В некоторых магах, в основном – в природниках, сочетались две Силы. Они могли не только растениями и животными управлять, но и силой луны. И не так от портала зависели. Споров по поводу таких магов было много. Некоторые учёные считали, что в этом мире есть своя, родная ему магия. И дарит Силу здесь Луна. Так вот, когда было большое заселение земель, иногда появлялись дети, которые владели двумя Силами. Правда, как правило, и той, и другой – слабо.

   — Почему?

   — Ну, Лунка, я-то откуда знаю?! А несколько раз бывало так, что вторая Сила пробуждалась у мощного мага. Всегда у огненного. И тогда он становился непобедим. Правда, очень уж это редко было. Всего таких случаев за все годы три и было. Таким был сангир Неркос. Слышала о таком?

   — Нет, никогда не слышала. Расскажешь?

   — Ну, могла и не слышать, конечно. Он лет через сто после переселения восстание поднимал, так что, когда поймали его, казнили.

   — Ох ты! Как же его поймали?

   — Вот второй такой же маг его и ловил. Санги Рагина.

   — Женщина?!

   — Владычица правящего дома!

   — Ого! Она сама воевала?!

   — Сама. Только после этого боя умерла от ран через неделю после казни Неркоса.

   Помолчали. Мне всё это казалось совершенно удивительной и чуть страшноватой сказкой. Харт думал о чём-то своём и даже чуть хмурился.

   — Скажи, Харт, это у сангира Ольгерда такая сила была?

   — Ну… Кто его знает… Говорят, что такая. Потому, мол, и жив остался.

   — А что они могли этой Силой делать? Ну, огневики – огнём управляют, земляные – камнями и почвой… А подлунные эти?

   — А никто точно не знает! Вроде как, они могли иллюзии творить. Ну, вот горит костёр, а руку сунешь – нет никакого огня. Обманка сплошная. И магия их Силу набирала по ночам, от Луны. Слышал, что могли они ночью зверьём и птицами управлять. Ну, врать не стану, не знаю, правда или нет. Много чего про них говорят, только непонятно, что правда, а что – так… — он небрежно махнул рукой.

   — А ещё?

   — Считалось, что они нечисть лучше чувствуют. Так что в войну их всех к порталу забрали. Кто знает, есть ли сейчас живые такие.

   — Харт, ну, магия иллюзии – это, конечно, здорово. Только я не понимаю, какие это преимущества в бою даёт…

   — Да никаких. Только когда есть две силы, они друг друга поддерживают и питают. Потому и возрастает мощь такого мага. Давай-ка спать ложиться, завтра вставать рано… — он завозился в телеге, взбивая тощий тюфяк и устраивая там на ночь лежбище.

   Пришлось бросить раздумывать о странной магии и идти помогать.

   Спали мы в телеге, каждый под своим одеялом, но сверху укрытые общим пледом из овечьих шкур, так что тепло было. Однако в эту ночь сон ко мне не шёл. Сперва я обдумывала, как мне лучше будет на новом месте – сразу искать комнату или сперва в таверне остановиться? Город портовый, там, наверное, жильё ещё дороже, чем в Лейне. Так что денег моих на дом не хватит, даже на маленький. Хотя, если поискать по окраинам, подальше от порта…

   Харт уже тихонечко постанывал во сне, я слушала шаги караульных, поскрипывание снега, чуяла запах дымка от костра солдат и смотрела на тонкий полумесяц. Сон так и не шёл, зато вспомнился рассказ возчика о том, что силу маги брали ночами у луны. Кто знает, что во мне вдруг заговорило, но я, глядя на серебристый серп, всей душой потянулась к нему и попыталась зачерпнуть силы… Раз… и второй… и третий…

   Совершенно безнадёжное занятие…

   Слёзы навернулись на глаза сами собой, но я резко вытерла их. Нечего тут раскисать. Жила всю жизнь без магии и дальше проживу. Жалко только было этой несостоявшейся сказки, удивительной власти над растениями, новых умений… Ужасно жалко!

   — Ну, что случилось? — голос у Харта был такой, как будто он и не спал: — Болит что-то? Да не молчи уж!

   — Ничего не болит. Прости, что разбудила. Просто дурной сон.

   Харт как-то странно хмыкнул, накинул на меня овчину так, что на воздухе остался один нос и ворчливо сказал:

   — Раз ничего не случилось, спи тогда.

   Уснула я только под утро, когда уже появилась розоватая полоска рассвета. Во сне, суматошном и беспокойном, я разговаривала с луной, и она смеялась и звала меня к себе, манила яркими лучами Силы, обещая сказку…

   Вплетались в сон странные вьющиеся тени, вызывающие омерзение и страх, и лунный свет коконом отгораживал меня от порождений тьмы… Иногда я видела себя во сне как бы со стороны – худенькая девушка с серебряными волосами, которые стекали по плечам и смешивались с лунными лучами. А ещё я танцевала в потоке холодного света и купалась в Силе…

   Проснулась, как ни странно, когда обоз уже был на ходу – Харт не стал меня будить. Я испытывала чувство неловкости – из-за меня, наверное, он не успел позавтракать. А до обеда остановок не будет. Однако, заметив, что я начала возиться и приводить себя в порядок после сна, Харт обернулся и сказал:

   — Там в углу, под тюком, свёрток. Достань.

   В свёртке оказались два огромных бутерброда с ветчиной и сыром на чуть зачерствевшем хлебе. Мне стало совсем уж стыдно – хлеб мы доели вчера, значит с утра он бегал вдоль обоза и у кого-то покупал его. Надо взять себя в руки и больше таких неудобств не доставлять. Я мысленно грызла себя и не забывала про бутерброд. Харт повернулся ещё раз и буркнул:

   — Сегодня в Больших ручьях дневка, приготовь себе одежду на смену – там помыться можно будет. Засветло доедем, а на обед остановки не будет.

   О, это точно была отличная новость! Сразу, как доела бутерброд и запила из фляги чуть тёплым отваром, я завозилась в телеге, раскладывая по стопкам одежду и полотенце. Чтобы было удобнее, встала на колени. Поэтому сам момент нападения на обоз я пропустила.

ГЛАВА 14

Неожиданно у меня резко и сильно заболела голова, казалось, что в виски вбили два раскалённых гвоздя и продолжали вколачивать огромным молотом… Боль была такой сильной, что на мгновение я ослепла и оглохла…

   Схватившись руками за голову, со стоном рухнула на кучу тряпья, а боль всё увеличивалась, и в какой-то момент я догадалась, что умираю.

   Это было очень чёткое понимание – всё, конец, приплыли… Зачем я открыла глаза, я не так и не смогла себе объяснить никогда.

   Это было больно, свет резал глаза, текли слёзы, во рту стоял металлический привкус крови, вились какие-то чёрные полупрозрачные полотнища…

   Это было страшно…

   Звуков я не слышала вообще, всё происходило в полной тишине, добавляя жути нереалистичной картине – Харт стоял у меня в ногах, прямо в телеге, и с диким напряжением на лице полосовал колышущееся полотнище странным чёрным мечом, узким и, как мне показалось, гибким…

   Бредовость картины была столь велика, что я, оторвав руки от висков, попыталась отползти в угол телеги – полотнище внушало отвращение. В нём было что-то отталкивающее и одновременно притягательное. Хотелось сунуть руку туда, в это сплетение складок, и раствориться там… Отталкивал только слабый запах гниения, сладковатый и душный даже на лёгком морозе.

   Оно – это сплетение полос, лент и изгибов – как бы звало меня к себе, обещая отсутствие боли, обещая всё, что я захочу, обещая покой…

   Гвозди в висках начали пульсировать с какой-то чудовищной силой, а потом вдруг у меня хлынула кровь носом, гвозди пропали и частично вернулся звук.

   Кричали люди, дико, страшно… Казалось, что всё это происходит где-то далеко. Визжал конь. Сложно объяснить как, но он именно визжал! Однако самый страшный звук шёл именно от этой кучи лоскутов и лент, что полупрозрачной чёрной стеной пыталась заключить Харта в кокон. Шёпот чёрного существа сливался из тысяч голосов, звал к себе, манил...

   Меч Харта и в самом деле был гибким, как хлыст, и тьма отступала перед резкими ударами. Слух улучшался, и я слышала какие-то чавкающие звуки, когда его меч касался черноты. Всё это только рассказывать долго, а на самом деле прошли считанные секунды, но уже то, что Харт защищал меня, не оставило мне выбора. Я не могла пойти на зов этого существа. Однако оно рвалось ко мне с какой-то омерзительной гибкостью, стараясь дотянуться хоть одним щупальцем…

   Совершенно неосознанным движением я вытянула навстречу чёрной дряни ладони, просто защищаясь. Моя магия ринулась наружу, и она совсем ничем не напоминала уютную и тёплую Силу природника! Из выжженного нутра поднялась Сила совсем другого рода – жутковатая в своей непонятности, мощная, злая, боевая…

   Вернувшимся магическим зрением я видела, как пульсирующие концентрические круги цвета чистого серебра ласково огибают Харта, ставя щит между ним и чёрным существом, и как бессильно бьются о него лоскутья и щупальца тьмы, тая прямо на глазах.

   Слышала я ещё не очень хорошо, но Харт замедлил движение, поняв, что тварь исчезла, резко повернулся и кинулся ко мне:

   — Шшшшаааа…

   — Что?!

   Он протянул руку и провёл мне по лицу, как бы смывая некую плёнку. Звук вернулся полностью, но я всё ещё мало что понимала. Подняла руку и не столько вытерла текущую из носа кровь, сколько, похоже, размазала её по лицу.

   — Ты в порядке?!

   — Да, но там люди кричат…

   — Матка погибла, так что гнездо выжжено… Это лунный маг… Нам просто повезло! Но ты права, надо пойти посмотреть, что там. Сможешь идти?

   — Да, конечно!

   Он подал мне руку, помогая встать. Кружилась голова, но мир вернулся на место, с прежними цветами, звуками и запахами. Пахло гнилью, гарью и смертью, но вонь эта уже исчезала, заменяясь запахами крови, коней, морозного воздуха и, почему-то, печёного хлеба.

   Часть обоза пострадала. Несколько человек погибли, я их видела раньше в середине обоза. Плакала женщина над мёртвым мужем. Тело выглядело просто чудовищно – оно было наполовину разложившимся! Но гораздо страшнее выглядели дохлые, расползающиеся слизью твари, которых скидывали с дороги солдаты. Не руками – кольями. Харт подошёл к отдающему приказы Роверу и о чём-то заговорил.

   Потом вернулся, взял меня за руку и повёл назад.

   — Харт, подожди, а помочь?!

   — Не нужна помощь пока. Ровер вояка старый, лучше знает. Велел телеги с дороги сгонять – тела сжечь нужно, ночевать здесь сегодня будем.

   — Харт, а если рядом есть ещё одна такая тварь?!

   — Они не терпят соперников рядом с гнездовьем. Так что нет. На день-два пути точно нет.

   Дошли до телеги, и Харт, оставив меня отлёживаться, прихватил топорик и пошёл рубить дрова. В этот раз не хворост был нужен. Вскоре ему на помощь подоспело ещё несколько мужчин. Другие расчищали снег на большом пятачке перед лесом – подальше от деревьев.

   Я ещё немного бездумно постояла, отходя от всего этого, набрала горсть снега и протёрла лицо от крови. А потом ещё несколько раз, до тех пор, пока снег не перестал розоветь. Было дико думать о том, что нужно делать какие-то обычные дела. Например, готовить еду. Почти на глазах у нас только что погибли люди…

   Однако жизнь на этом не кончилась. Завершив работу, Харт вернётся не только уставший, но и голодный. Я вздохнула, помотала головой, отгоняя дурноту, и пошла присматривать место под костёр. Не слишком понимала, почему собираются хоронить людей именно здесь, а не довезти тела до села и похоронить там, но не мне об этом рассуждать.

   Лезть сейчас с расспросами совсем неуместно. Так что я занялась костром и едой.

   Думать о своей магии я пока что не могла. Если честно, то она скорее пугала меня, эта странная сила. Так что привычными делами я старалась занять не только руки, но и голову.

   К вечеру снег на одной из полян частично расчистили, частично вытоптали. Сложили огромную поленницу, и тела двух погибших мужчин и одной женщины уложили в некое подобие гнезда из брёвен. Солнце ещё только собиралось садиться, когда ронс Цинт факелом поджёг этот чудовищный костёр с нескольких сторон. Глядя, как разгорается пламя, он звучно произнёс:

   — Да станут они частью Силы!

   И люди, до того молча стоящие кольцом вокруг, почти хором повторили:

   — Да станут они частью Силы!

   Больше ничего не было, все разошлись по своим местам, к наспех оборудованным стоянкам. Остались только ронс Ровер и двое солдат. Солнце садилось, и огромный костёр, полыхавший недалеко от темнеющего леса, становился всё ярче и ярче с каждой минутой.

   — Садись, Харт. Ты устал. Хлеба вот только нет, но я кашу заправила…

   Тарелку Харт принял молча и так же молча принялся есть. Я заметила, что у него мелко дрожат руки от напряжения. Это не удивительно – такая нагрузка не каждый день бывает.

   Сегодня мы не разговаривали и не сидели у костра. Вымотанный Харт уснул сразу же, как только лёг. А у меня, наконец-то, появилась возможность обдумать всё.

   Сила, которая пробудилась во мне, пугала. В ней была странная двойственность. Да, она спасла меня, Харта и, наверное, всех остальных людей в обозе. Только вот именно она, Сила, откликалась на зов этого порождения тьмы. Что же она такое?! Откуда во мне эта двойственность, это желание раствориться в Тьме, получить дарованный ею покой?

   Я пыталась мыслить логически, стараясь понять эти противоречия. Если бы не Харт, я бы пошла на зов? Стала бы частью нежити?! Мысль об этом пугала, я не могла объяснить себе самой своё желание подчиниться тьме. А потом я неожиданно вспомнила стих, что поразил меня давным-давно, ещё там, в моём мире:

   Однажды появилась тьма:

   Возникло вдруг из ниоткуда

   Гигантской мощи анти-чудо,

   Давно сошедшее с ума.

   И всё, что жаждала она,

   О чём ей грезилось, так это

   Миры и океаны света

   Собою высушить до дна.

   И гас очередной предел,

   Что было ей ничтожно мало —

   Она пространство поглощала,

   А свет безудержно редел.

   И чтоб его не извести,

   Случилось тьму рассеять богу:

   Во всех живущих, понемногу,

   Он эту бездну поместил.

   ( Леонид Чернышов )

   И всё встало на свои места! Последний катрен стиха, самый парадоксальный, давал абсолютно чёткое объяснение. Удивительно, как человек, никогда не видевший Тьмы воочию, смог родить эти строки, но он был прав, совершенно прав, этот сумасшедший или гениальный творец! В душе каждого из нас есть и Свет, и Тьма. И та, и другая Сила вложены всевышним. И только мы сами решаем, за какой из них следовать…

   Странно, наверное, но это стихотворение успокоило меня и примирило с новой Силой. Я стала понимать и истоки зова, и своё сопротивление ему – я не хочу быть частью Тьмы. Удержаться и не пойти на этот зов трудно. Сейчас меня остановило то, что Харт, человек, который был добр ко мне, защищал меня от Тьмы. Он послужил для меня якорем, и на зов я не откликнулась.

   Неужели каждый раз, призывая новую Силу, мне придётся делать выбор между Светом и Тьмой?! Может быть, лучше бы я жила простецом? Это намного проще и спокойнее. Только вот судьба не спрашивает, хочешь ли ты принимать решение. Она ставит перед выбором, и отсидеться в стороне не получится.

   Утром Харт выглядел совершенно больным. Бледный, с испариной на лбу, с трясущимися руками и какими-то скованными движениями. Мне даже показалось, что он боится полностью разогнуться. За завтраком он с трудом проглотил несколько ложек каши и, нервно отбросив миску, ушёл запрягать коней.

   — Харт, я вижу, что ты болен. Давай поищем кого-нибудь в обозе? Ну, доплатим, если что. А ты поедешь в телеге…

   — Садись, — сиплым голосом каркнул Харт: — надо ехать…

   Спорить я не стала, ему виднее. Продержался он почти до обеда, а потом просто слез с козел и плавно осел на землю. Из идущей сзади телеги подбежал возница:

   — Ну, чего встали? Случилось что?

   Я уже стояла рядом со свернувшимся клубком прямо на снегу Хартом и тянула его за руку, пытаясь поднять. Возчик, дядя Клат, невнятно выругался и побежал догонять телеги уходящего обоза. Вернулся он минут через десять с самим ронсом Цинтом и ронсом Ровером, парой вояк и ещё двумя мужчинами.

   Харта быстро подняли со снега и переложили в телегу, меня просто отодвинули. Ронс Ровер склонился над телом Харта, расстегнул одежду, что-то там рассматривая и делая, я разглядеть не могла. Потом повернулся к ронсу Цинту и сказал:

   — Да.

   — Ты не ошибаешься?

   — Сами смотрите, ронс… — он сдвинулся, освобождая место для купца. Тот чуть склонился, нахмурившись, что-то разглядывал, потом неприязненно передёрнул плечами и буркнул:

   — Ты прав. Жаль… Добрый воин был, если бы не он… — повернулся и пошёл к голове обоза.

   Дядька Клат, тоже что-то успевший рассмотреть, тяжело вздохнул и почему-то снял шапку, скомкав и прижав её к груди. Ронс Ровер кивнул своим людям и что-то коротко приказал. На место Харта уселся один из солдат, неприязненно зыркнул на меня:

   — Ну, чего стоишь? Садись, ехать нужно.

   Я растерялась – все расходились по своим местам, но никто не счёл нужным хоть что-то объяснить мне.

   — Ронс Ровер… Ронс Ровер!

   Я догнала уходящего капитана стражи и потянула за рукав:

   — А что с Хартом случилось? Он чем болен-то?

   Ронс хмуро посмотрел на меня, помолчал и нехотя объяснил:

   — Ранили его вчера… Так-то не видно, а на животе рана.

   Я не понимала!

   — Так и что? Ну, промыть нужно, мазь положить, может быть, зашить…

   — Не помогут тут мази, девица. От нечисти раны гноятся долго, потом сами заживают. Или не заживают…

   — Почему вы думаете, что эта рана не заживёт?!

   — Большая слишком... Не жилец он… Дня два ещё… Ну, может, три… — как-то виновато сказал капитан.

   Вздохнул, повернулся и пошёл дальше по своим делам. А я